БИОПОЛИТИКА
Политический потенциал современной биологии: философские, политологические и практические аспекты
Учебное руководство по биополитике для студентов естественнонаучных и гуманитарных факультетов университетов и колледжей
Монография, суммирующая современное состояние знаний в биополитической области
Книга для всех интересующихся биологией и ее политическими приложениями
Второе издание, переработанное и дополненное
А.В. Олескин, Сектор Биосоциальных Проблем,
Кафедра физиологии микроорганизмов, Биологический факультет
Московский государственный университет им. М.В. Ломоносова
МОСКВА 2006 год
Допущено Учебно-методическим
объединением университетов России
в качестве учебного пособия
для студентов высших учебных заведений
ПРЕДИСЛОВИЕ
XXI веку, вероятно, предстоит быть «веком биологии». Биология все в большей мере приобретает статус не только естественнонаучной, но и социогуманитарной дисциплины. Биологические знания оказываются ныне «востребованными» при решении проблем таких различных областей как этика, лингвистика, эстетика, история; биология вносит немаловажную лепту в разработку концепций экономического и культурного развитиячеловечества, а также в реформирование системы образования в свете требований складывающегося на наших глазах постиндустриального (информационного, сетевого) общества.
Настоящее учебное пособие концентрирует внимание на одном из важнейших аспектов миссии биологии в современном мире – на ее социально-политических приложениях. Их совокупность обозначается в книге термином «биополитика». В наше время серьезных глобальных экологических проблем и рождающихся в недрах биологии многообещающих открытий и новых угроз (клонирование животных и в перспективе человека, генная диагностика и терапия, модификация социального поведения человека нейрохимическими препаратами, биотерроризм и биологическое оружие нового поколения и др.) утверждение, что биология приобретает в наши дни неоспоримое социально-политическое значение, вряд ли представляет собой откровение. Это значение, однако, не исчерпывается конкретными проблемами, ибо включает в себя существенную философскую, мировоззренческую компоненту. Концепции и факты современной биологии позволяют по-новому взглянуть на вопросы о месте и роли человека в планетарном многообразии живого (биоса), на нормы и рамки его допустимого поведения по отношению к этому многообразию, на сходство человека и других форм живого в плане потребностей, поведения, даже социальных отношений и структур – и в то же время на уникальность человека и его роли в мире. Биологические знания помогают нам в выработке новой системы этических и политических идей и ценностей, применение которых должно способствовать преодолению идеологического вакуума и политической апатии.
Биология в то же время сообщает нам важную конкретную информацию о путях налаживания международных отношений, смягчения агрессии и политических конфликтов, налаживания межународной кооперации. Современная биополитика, как мы увидим ниже, исходит из «мягкого натурализма» – представления о многоуровневости человека, в котором сосуществуют, переплетаются, противоборствуют и взаимодействуют биологическое и социокультурное, плотское и духовное. Человек должен знать о своих эволюционно-биологических характеристиках не только для того, чтобы объяснить, почему он поступает так или иначе, но и – во многих случаях – для того, чтобы сопротивляться своей биологической компоненте, противостоять ей, опираясь на культуру, духовность, веру. Религия имеет ряд важных «точек пересечения» с современной биополитикой, которая даже породила особое ответвление – христианскую биополитику.
Биополитика активно развивается ныне в международном масштабе. Ей посвящают свою деятельность влиятельные научные школы и центры, включая Биополитическую Интернациональную Организацию, Грутеровский институт права и поведенческих исследований, Международное общество этологии человека, Институт исследований сложных систем (США), Комитет по биологическому образованию и многие другие. Биополитика имеет неоспоримое педагогическое значение как междисциплинарный предмет, ознакомление с которым необходимо для широких масс людей, особенно молодых, которые должны быть бдительными и способными к компетентной оценке проблем современной цивилизации, так или иначе связанных с биологией. В США биополитики уже длительное время выступают под лозунгом «биополитика как отдельный независимый учебный курс в студенческих учебных программах» (Kitchin, 1986), и это было реализовано в ряде ведущих колледжей (например, в Дартмутском колледже).
На биологическом факультете МГУ в 1995 г. по инциативе проф. М.В. Гусева было создано новое структурное подразделение – Учебно-научный сектор по биополитике и биосоциологии. С 1998 г. в МГУ читаются лекции по предмету «Биополитика» для студентов нескольких факультетов. Однако серьезной проблемой являлось отсутствие доступной для студентов учебной литературы, и в 2001 г. вышло в свет первое издание книги «Биополитика. Политический потенциал современной биологии» (Олескин, 2001). Весь ограниченный тираж (800 экз.) этой книги с двойной функцией – учебного пособия и монографии по биополитической проблематике – оказался востребованным. Он представляет ныне библиографическую редкость, и нехватка доступного для студентов учебного пособия вновь стала весьма ощутимой, чем и обусловлено опубликование второго издания «Биополитики» в 2006 г.
Структура книги «Биополитика» отвечает ее целевой задаче. Она открывается кратким введением и компактным разделом, дающим общее представление о предмете, истории и основных направлениях современной биополитики (этот раздел может быть достаточным для краткого курса лекций или семинаров по биополитической проблематике). Дальнейшие разделы более детально раскрывают перед читателем панораму современного состояния знаний по различным граням биополитики (и смежных с ней дисциплин), включая ее философские, эволюционные, антропологические, этологические, генетические, нейрофизиологические и экологические аспекты. Заключительный раздел очерчивает горизонты биополитики в приложении к условиям современной России. Многие разделы книги написаны в отчасти монографическом жанре. Эти разделы выступают как обобщение современного состояния знаний по биополитическим проблемам, причем, книга уделяет существенное внимание данным литературы последних лет (давая их критический обзор) и в то же время результатам собственных авторских исследований.
Книга «Биополитика» предназначается для студентов университетов, колледжей и других высших учебных заведений, специализирующихся по биологии (включая различные биологические специальности), философии, психологии, политологии, менеджменту, социологии, праву, экономике, журналистике, лингвистике, а также по другим гуманитарным наукам. Книга также будет полезной для широкого круга читателей различных профессий, интересующихся социально-политическими аспектами современной биологии. Автор особо имеет в виду такие читательские контингенты, как юристы, медицинские работники, психиатры и реабилитологи, учителя и преподаватели, менеджеры, политические деятели, активисты различных неправительственных организаций.
СОДЕРЖАНИЕ
o "1-2" ПРЕДИСЛОВИЕ h 2
ВВЕДЕНИЕ h 7
Глава первая. БИОПОЛИТИКА: ИСТОРИЯ И ОСНОВНЫЕ НАПРАВЛЕНИЯ h 11
1.1. Предыстория биополитики. h 12
1.2. Биологические предпосылки биополитики. h 26
1.3. Политологические и политические предпосылки биополитики. h 34
1.4. История биополитики h 37
1.5. Основные направления биополитики h 44
Глава вторая. ФИЛОСОФСКИЕ ОСНОВАНИЯ БИОПОЛИТИКИ И ПРИРОДА ЧЕЛОВЕКА. h 56
2.1. Натурализм и биополитика h 57
2.2. Коэволюция h 71
2.3. Биоцентризм h 82
2.4. Гуманистика h 88
2.5. «Христианская биополитика»: теологический натурализм. h 91
Глава третья. ЭВОЛЮЦИОННО-БИОЛОГИЧЕСКИЕ КОРНИ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО ОБЩЕСТВА И ПОЛИТИЧЕСКИХ СИСТЕМ h 94
3.1. Возникновение жизни на Земле. h 95
3.2. Вехи истории жизни. Биополитически важные тенденции эволюции биоса h 99
3.3. Биоразнообразие. Уровни организации биосистем h 107
3.4. Кратко о движущих силах биологической эволюции. h 117
3.5. Телеономический отбор П. Корнинга и эволюция на уровне сообществ (биосоциальных систем). h 121
3.6. Этапы эволюции гоминид h 126
3.7. Факторы антропогенеза h 134
3.8. Первобытная социальная организация h 139
3.9. Политика и политические системы h 147
3.10. Возникновение развитых политических систем h 151
Глава четвёртая. ЭТОЛОГИЯ И СОЦИОБИОЛОГИЯ: ПРИЛОЖИМОСТЬ К ПОЛИТИЧЕСКОМУ ПОВЕДЕНИЮ h 165
4.1. Кратко об этологии h 165
4.2. Инстинкт и другие врожденные формы поведения h 172
4.3. Обучение h 174
4.4. Социальное поведение h 179
4.5. Коммуникация h 181
4.6. Кратко о биосемиотике. h 189
4.7. Агонистическое поведение h 190
4.8. Лояльное (неагонистическое) поведение h 203
4.9. Дилемма узника h 213
4.10. Кратко о социобиологии и эволюционной психологии h 216
4.11. Родственный альтруизм. Совокупная приспособленность и ее биополитическое значение. h 219
4.12. Взаимный (реципрокный) альтруизм h 222
4.13. Эволюционно-стабильная стратегия h 225
4.14. Биосоциальные системы h 227
4.15. Координация поведения и её механизмы h 234
4.16. Иерархии доминирования h 237
4.17. Биосоциальное пространство и конвенции h 258
Глава пятая. ПОЛИТИЧЕСКИЕ ФЕНОМЕНЫ СОВРЕМЕННОСТИ
И СОЦИАЛЬНЫЕ ТЕХНОЛОГИИ С ТОЧКИ ЗРЕНИЯ БИОПОЛИТИКИ h 260
5.1. Социальные технологии h 260
5.2. Война, терроризм, коллективная агрессия в человеческом обществе: биополитический подход h 262
5.3. Этноцентризм и межэтнические конфликты. Индоктринация h 275
5.4. Невербальная коммуникация в человеческом обществе и ее
биополитическое значение h 287
5.5. Политическое лидерство и харизма h 295
5.6. Бюрократия. Небюрократические организации h 300
5.7. Сетевые структуры (организации) как социальная технология на базе биополитики h 304
Глава шестая. СОМАТИЧЕСКИЕ (ФИЗИОЛОГИЧЕСКИЕ)
ФАКТОРЫ И ПОЛИТИЧЕСКОЕ ПОВЕДЕНИЕ h 325
6.1. Кратко о генетике h 328
6.2. Генетика поведения и биополитика h 333
6.3. Генетическое разнообразие человечества h 351
6.4. Кратко о нейрофизиологии. Нервная система и эволюционный
подход к ней h 366
6.5. Головной мозг и принципы его функциональной организации h 371
6.6. Крупнейшие модули мозга h 379
6.7. Сигнальные вещества: биополитические аспекты h 393
6.8. Примеры биополитически важных соматических факторов и состояний h 411
Глава седьмая. ПРИЛОЖЕНИЕ БИОЛОГИЧЕСКИХ ЗНАНИЙ
К РАЗЛИЧНЫМ ОБЛАСТЯМ СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЖИЗНИ h 436
7.1. Биополитический подход к экологии и охране живой природы (биоразнообразия) h 438
7.2. Биотехнология h 475
7.3. Современные генетические разработки и их биополитическое значение h 491
7.4. Биополитика и гуманитарная биология h 521
7.5. Биологическое образование. h 532
ЗАКЛЮЧЕНИЕ h 540
ЛИТЕРАТУРА h 548
ГЛОССАРИЙ h 571
БИОПОЛИТИЧЕСКИЕ ОРГАНИЗАЦИИ h 576
BIOPOLITICS. Poitica Potentia of Modern Life Sciences
(ENGLISH SUMMARY) h 577
ВВЕДЕНИЕ
Серьезной глобальной проблемой на нашей планете была и остается вопиющая биологическая неграмотность – невежество населения в плане биологии и ее социально значимых аспектов – от экологии до генетической инженерии. Это весьма негативно влияет на политические решения, принимаемые облечёнными властью людьми и группами. Нет нужды говорить, сколь важна проблема биологической неграмотности и в применении к политической жизни России – в разных ее аспектах, на разных уровнях принятия ответственных решений.
Настоящая книга призвана заполнить пробел в актуальных в политическом отношении биологических знаниях. Она излагает основы биополитики, которая в наиболее широкой интерпретации соответствует всей сумме приложений современных наук о живом (от генетики до нейрофизиологии, от экологии до приматологии) к социально-политической проблематике. Это определение весьма широко – различные биополитические школы, центры и просто индивидуальные биополитики придерживаются более узких трактовок предмета биополитики. Некоторые ученые (например, американские политологи Алберт Сомит и Стивен Петерсон) понимают под биополитикой использование «биологических концепций – особенно эволюционной теории… – и биологических методов исследования» ради «понимания политического поведения» человека (Somit, Peterson, 1998, P. 555).
Президент влиятельного международного центра по биополитике – Биополитической Интернациональной Организации (БИО) – Агни Влавианос-Арванитис (Vavianos-Arvanitis, 1985, 1990, 1991, 1993a, b, 1998, 2001a) представляет себе биополитику в основном как политику, направленную на сохранение биоса (планетарного многообразия живого). Выдающийся гуманитарий ХХ века Мишель Фуко (см. издания Фуко 2002; Foucaut, 2003; см. также комментарии: Lazzarato, 2006a, b) предложил своеобразную интерпретацию биополитики – как совокупности политических мер по воздействию на биологическое («жизненное») начало в человеке и контроль за ним ради общественных целей.
Предлагаемое нами определение биополитики как всей совокупности социально-политических приложений биологиидостаточно широко, чтобы подобно «зонтику» покрывать большинство имеющихся в литературе более частных интерпретаций предмета биополитики.
Можно с большой долей уверенности констатировать, что понятие «биополитика» мало известно для широких кругов российских читателей. На самом деле это понятие имеет богатую, примерно сорокалетнюю, историю. Формирование нового междисциплинарного биолого-политического научного направления явилось результатом взаимодействия биологического и социального знания и влияния биологии на политическую науку и на практическую политику, а также обратного влияния наук о человеке и обществе на биологию. Биополитика представляет собой результат двух характерных для сегоднящней культуры процессов – социализации и гуманитаризации биологии и в то же время определенной биологизации социальных и гуманитарных наук с включением биологического знания в их орбиту. Помимо биополитики, сходные процессы приводят к рождению и других междисциплинарных научных направлений, например, таких биолого-гуманитарных дисциплин как биоэтика, биофилософия или биосемиотика.
Биополитика выступает как выражение новой, политической, миссии современных биологических наук Можно в самом общем виде говорить о трех аспектах этой миссии:
Философский (квазиидеологический) аспект. Речь идёт о новой, складывающейся на рубеже тысячелетий, концептуальной основе (парадигме) культуры вообще и политической сферы в частности. Эта новая парадигма базируется на пристальном интересе к многообразию живых существ на нашей планете, а также отчасти непосредственно на концепциях или фактах биологии. В унисон с этим интересом к живому, меняются и доминирующие взгляды на природу человека и социума. Всё больше внимания обращается на связь, сходство, родство человека и других живых существ, социума – и сообществ живых организмов (биосоциальных систем). В политической области эта парадигма кристаллизуется в биополитическую идеологию. В очень близком смысле А.А. Горелов (1998) пишет о социально-экологической идеологии как «духовном посохе для совместной жизни в этом мире, системе взглядов, помогающей людям объединяться ради посюсторонних целей».
Политологический аспект. Данный аспект биополитики включает разработки по политической антропологии, политической этологии человека, нейрофизиологическим факторам политического поведения и ряду других тематик, подробно разбираемых в соответствующих разделах книги. В рамках данного пункта философские идеи о связи, сходстве, родстве человека и других живых существ конкретизируются в приложении к поведению человека в политических ситуациях, к структуре самих политических систем. Решается, например, вопрос, подготовила ли биологическая эволюция человека к агрессии или к кооперации с себе подобными, к жизни при жестком иерархическом или демократическом и даже эгалитарном (уравнивающим социальные ранги индивидов) режиме. Этот пункт вобрал в себя все то ценное, что биология может дать для понимания важных для нашего политизированного времени проблем политологии как единой, интегральной науки о политике, ее взаимодействии с личностью и обществом (Пугачёв, Соловьёв, 2002. С.30). Содержание второго пункта достаточно точно соответствует узкому истолкованию биополитики, принятому А. Сомитом, С. Петерсоном и рядом других политологов. Данный пункт распадается на три основных «подтемы» (поименованные в подразделах 1.4.2—1.4.4. первого раздела книги) и потому рассматривается в нескольких разделах книги.
Практический аспект современной биополитики. Имеются в виду конкретные биологические разработки, экспертные оценки, прогнозы и рекомендации, имеющие политическое значение в современную эпоху. Спектр этих направлений весьма широк – от увеличения темпов роста населения до его относительного старения, от загрязнения среды обитания до перспектив развития и социально-политических последствий генетической инженерии (и связанной с ней биотехнологии), от проблем биотерроризма и биобезопасности до биологических и медицинских последствий ядерных взрывов и аварий на АЭС (Somit, Peterson, 1998; Брызгалина, 2004).
Биополитика представляет собой не просто конгломерат разрозненных социально и политически интересных граней биологии. В ней фактически присутствует единый концептуальный стержень, в разработку которого внёс свой вклад и автор настоящей книги. Этот «стержень» заключается в особом внимании к явлению биосоциальности – стремлению биологических систем к объединению с формированием систем более высокого порядка. Биосоциальность лежит в основе объединения бактерий, муравьев, рыб, обезьян в колонии, семьи, группы и др. (в биосоциальные системы). Какую бы грань биополитики мы ни взяли, можно показать, что её сторонники имеют в виду тот или иной аспект эволюционно-консервативных (сохраняемых в ходе эволюции от амёбы до человека) аспектов биосоциальных систем, что позволяет распространять биологические знания о них на человеческий социум с его политическими системами.
Биополитику следует рассматривать в контексте более широкого предметного поля, а именно гуманитарной биологии, охватывающей все возможные вклады современных наук о живом в области наук о человеке и социуме, независимо от того связаны они с политикой или нет. Помимо биополитики, в состав гуманитарной биологии входят и другие междисциплинарные области, в том числе уже упомянутые нами биоэтика, биофилософия, биосемиотика и др. Эти области рассматриваются в подготовленном к печати проф. М.В. Гусевым и др. тематическом словаре (тезаурусе) по гуманитарной биологии (2006). Биология не только все чаще «говорит свое веское слово» в политических вопросах – она проникает и в утонченные предметы обсуждения гуманитариев. Так, языковеды все чаще обращают внимание на параллелизм эволюции языков и эволюции живого, что дает возможность рассматривать оба эволюционных процесса с единых позиций, более того, использовать знания о способах общения между живыми организмами (био-коммуникации) для лучшего понимания законов развития человеческих языков, что и представляет предмет биосемиотики.
Биополитика в рамках общего проблемного поля гуманитарной биологии активно взаимодействует – и перекрывается по содержанию – с другими её областями, что и будет продемонстрировано в дальнейшем тексте книги. Например, многие важные проблемы современности имеют одновременно и биополитический, и биоэтический аспект (таковы современные разработки по генетическим технологиям и по охране природы). «Знамением времени» – важной тенденцией последних десятилетий – становится также нарастающее сближение биополитики и других областей гуманитарной биологии с современной психологией. Так, аспекты человеческого поведения, роднящие людей и животных, играя важную роль в биополитике, в то же время все чаще используются при оценке психического статуса индивида и при диагностике психических заболеваний. Важным примером перекрывания биополитики и психологии является изучение с биологических (этологических) позиций поведения политических лидеров, чьи действия, влияя на принимаемые ими решения, затрагивают судьбы целых государств и даже всего человечества.
Таким образом, биополитика возникла в результате двух эпохальных процессов – социализации и гуманитаризации биологии и биологизации социальных и гуманитарных наук с включением биологического знания в их орбиту. Биополитика включает в себя совокупность социально-политических приложения наук о живом, в плане философской ориентации (идеологии), политической теории, практической политики. В свою очередь, биополитика входит в состав еще более широкой области – гуманитарной биологии, которая включает в себя также биоэтику, биосемиотику и широкий спектр других приложений биологии к наукам о человеке и обществе (за пределами политической проблематики). Предлагаемая книга имеет две функции – подробного учебного пособия и монографии, обобщающей новейшую литературу и авторские разработки по биополитической проблематике.
Глава первая. БИОПОЛИТИКА: ИСТОРИЯ И ОСНОВНЫЕ НАПРАВЛЕНИЯ
Одна из примечательных тенденций современной науки связана с образованием гибридов между разными научными областями. По меткому выражению Даниила Данина, этот процесс напоминает рождение кентавров. «Зачем нужны такие кентавры? В начале третьего тысячелетия им, по-видимому, суждено объять необъятное – осмыслить и исследовать такие проблемы, которые не удается рассмотреть в строгих понятиях одной науки. Например, место человека во Вселенной, его взаимоотношения с другими живыми организмами». (Каликинская, 2003. С.4)
Биополитика представляет «кентавра» с биологическим туловищем и политической головой. На базе биологических данных и концепций и, в особенности, исследований биосоциальных систем на разных уровнях эволюции она стремится подойти к анализу проблем политики. Это направление исторически родилось в недрах американской политологии. Политологи были озабочены недостаточностью теоретической базы своей науки и, в частности, явно недостаточным вниманием к природе человека как единственного действующего лица на политической арене. Например, эта озабоченность прозвучала в обращении к Американской политологической ассоциации со стороны её президента Дж. Уокэ (Wahke, 1979). Уже с 60-х годов ХХ века биология привлекала внимание ряда известных политологов своими достижениями в сфере этологии (науки о поведении живых существ), экологии, нейрофизиологии, генетики, изучения проблем биологической эволюции (в том числе эволюции человека).
Исследования в рамках современной биополитики конечном счете связаны с вопросом о месте человека в планетарном многообразии жизни, о связи, родстве, сходстве, взаимозависимости между человечеством и всем биосом. Наряду с биополитикой, многие аспекты этой общей темы находятся в компетенции также и других междисциплинарных биолого-гуманитарных наук, например, биоэтики
Эта предельно общая тема волновала умы людей с древних времен, имея два основных аспекта:
Вопрос о степени сходства или различия между человеком – с его поведением, потребностями, психикой, социальными структурами – и другими формами живого на Земле.
Вопрос о должном отношении человека к планетарному биоразнообразию (биосу) – следует ли считать себя его частью или же чем-либо исключительным (например, носителем бессмертной души, Логоса и др.); следует ли любить живое, благоговеть перед ним (А. Швейцер) или властвовать над живым, эксплуатировать его?
Человечество давало различные ответы на эти кардинальные вопросы в разные эпохи истории. Остановимся на некоторых исторических вехах, важных для понимания концептуальных и философских «корней» современной биополитики.
1.1. Предыстория биополитики.
Поставленные в рамках биополитики вопросы о сходстве-различии человека и других живых существ и о должном отношении человека к биоразнообразию получали разные ответы в рамках различных систем взглядов на устройство мира и пути его познания (освоения) человеком – в рамках разных парадигм.
1.1.1. Мифологическая парадигма. Человек в первобытном обществе осознавал себя (и поныне осознаёт себя в сохранившихся на планете анклавах первобытного строя) как часть целостного мира живого. Человек был включён в природные экосистемы и ритмы, верил в тесную взаимосвязь между ним и другими живыми существами. Отражением этого была, например, вера в тотема (мифического родоначальника) – животное или растение. Не только тотем, но и всякое живое существо, по верованиям первобытных людей, имело своего духа (у некоторых народов Севера перед охотой на медведя было принято просить прощения у его духа). «Человек тогда не противопоставлял себя окружающей природы: все предметы и явления казались ему живыми» (Бляхер, 1972. С.16). Первобытные люди создали многочисленные наскальные рисунки животных (мамонтов, оленей, носорогов, слонов и др.), которые точно «схватывали» их поведенческие характеристики. Первобытные люди подражали поведению животным в ритуальных танцах и поединках, в ходе религиозных церемоний. Характерными для первобытного общества были мифы о сотворении мира (включая всё живое и самого человека) тем или иным легендарным героем, который мог иметь образ животного (например, утки в мифах народов Севера).
«Биополитичность» мифологического сознания дополнялась – по крайней мере у некоторых первобытных племен – их практической «экологичностью», т.е. высокой степенью заботы о сохранении биоразнообразия вокруг себя. Племена Амазонии, жившие за счет вырубки дождевых лесов, делали это столь осторожно, что сельва успевала восстановиться, если только в дело не вмешивались цивилизованные «бледнолицые». Есть, однако, и племена (и, по-видимому, были и в доисторические времена), которые беззаботно истребляют животный и растительный мир, и с их деятельностью могли быть связаны первые локальные экологические кризисы в истории человечества (известно, например, что обитатели острова Пасхи уничтожили все росшие на этом острове деревья).
В древнейшем Египте, Индии, доантичной Греции (крито-минойская и микенская культуры, см. рис. 2) широкое распространение имели биоморфные (подобные живым существам, от греч. ???? – жизнь и ?????? – форма) мифологические образы. Вспомним о важной роли богини-кошки Бастис в египетском пантеоне, о пристальном внимании к миру животных и растений в индийской культуре, которое отражено в древних текстах этой культуры (особенно в «Аюрведе»). Известно, что в Индии был распространен принцип ненанесения вреда живым существам (ахимса), достигший крайнего выражения в джайнизме. Тексты Вайшнавы подчеркивают духовные взаимосвязи человека и животных. Эти связи были результатом серии реинкарнаций в последовательности рыбы(земноводные(млекопитающие(человек, что соответствует этапам биологической эволюции (Singh, 1986). Критские вазы начала II тысячелетия до нашей эры украшались биоморфными орнаментами (например, образами осьминогов и других обитателей морских глубин, см. рис. 3). Много биоморфных и, в частности, зооморфных (подобных животным, от греч. ?? – животное и ?????? – форма) мифологических персонажей, обожествлённых в микенскую эпоху (XVI - XII века до н.э.), были в дальнейшем включены в состав пантеона Античной Греции. Так вошли в состав древнегреческого пантеона, например, козлоногий Пан, Апполон Сминтей (первоначально бог мышей). Критская богиня Ма обыкновенно изображалась в виде прекрасной молодой женщины, держащей змей в обеих руках. Бог Солнца (Гелиос) изображался с четверкой коней. Биоморфные мифы, переплетаясь с многовековыми эмпирическими наблюдениями, были в дальнейшем (в античную эпоху) подвергнуты рационализации и систематизации, что привело к возникновению первых научных теорий.
1.1.2. Натурфилософская парадигма. Натурфилософия была исторически связана с мифологией, но отличалась от мифологической парадигмы своим рационально-систематическим характером, т.е. она во многом была результатом логической переработки мифологических воззрений на мир живого и место человека в нём. Натурфилософская парадигма имела существенное влияние на протяжении нескольких тысячелетий (в Европе – в период от Античности до начала Нового Времени – т.е. примерно с VI века до н.э. до XVII века н.э.). При всем различии вариантов натурфилософских концепций Греции, Рима, средневековой (и ренессансной) Европы, Арабского Востока, Индии, Китая, вся натурфилософия была пронизана едиными в своей сущности идеями о том, что живые существа одушевлены, одухотворены, внутренне близки человеку. В представлении натурфилософов, весь Космос был построен по единым принципам, из единых элементов/стихий, которые наполняют собой как исследуемое живое существо, так и исследователя, поэтому "объект" (познаваемое живое) весьма тесно связан с "субъектом" (познающим человеком). Так, Гиппократ ввел представление, что четыре первоэлемента Космоса (огонь, вода, воздух и земля), проникающие любое одушевленное и неодушевленное тело, в то же время соответствуют четырем выделениям животного организма (слизь/флегма, кровь, желчь и черная желчь) и четырем темпераментам человеческой психики (флегматики, сангвиники, холерики и меланхолики).
Натурфилософские тексты были полны метафор, сравнений, аналогий и художественных образов. Они обращались не только к логическому мышлению читателя, но и к его образному видению предмета, артистическому воображению. Предмет научного изыскания формулировался в столь широких терминах, что текст фактически имел дело со всем Космосом (и поэтому заслуживал название Opera omnia, “повести обо всем”, много раз использовавшееся в эту эпоху). В отличие от современной науки, в которой преобладает "поиск новизны", натурфилософская наука стремилась "избегать новизны". Например, средневековые европейские и арабские мыслители часто рассматривали свои труды как всего лишь комментарии к работам древних классиков (Гиппократа, Аристотеля, Галена)
Процессы в любых телах – живых и неживых – зависели, по мысли натурфилософов, от немногих единых для всего сущего принципов. К числу таких принципов следует отнести характерную для школы пифагорейцев музыкальную числовую гармонию и ее частный случай – «золотое сечение» (соотношение 1/1,608 между частями того или иного объекта).
Все эти особенности натурфилософского подхода достаточны важны для адекватного понимания предыстории современной биополитики (и ряда других биолого-гуманитарных научных направлений). Представление о едином, слитном, наполненном жизнью мире создавало почву для далеко идущих сопоставлений между человеком и другими живыми существами. Это было свойственно многим античным мудрецам. Ионийцы не усматривали существенной разницы между душами человека и животных, Гераклит лишь приписывал душе животного большую «влажность» и поэтому сравнивал ее с душой пьяного человека, которая «увлажнена» алкоголем (см. Кременцов, 1989). Уже в античную эпоху на биологическую приоду человека ссылались при оправдании социального неравенства. Считалось, что рабам естественно быть рабами по своей природе. Специфически женские роли в социальном разделении труда также обосновывались ссылками на биологические особенности женщины, что якобы проявляется в ее некотором интеллектуальном отставании по сравнению с мужчинами (ср. ниже 6.8 о реальных различиях между полами).
Поведенческие сопоставления людей и животных, антропоморфное (уподобляющее человеку) понимание последних характерны также для взглядов Демокрита, Эпикура, Лукреция, Плутарха, некоторых неоплатоников (Порфирия). Правда, существенное значение в античную эпоху приобретает и иная тенденция, связанная с подчеркиванием различий между животными, которые подчиняются «инстинктам» (????) и человеком, обладателем разумной души (взгляды позднего Платона, стоиков). Эта тенденция служит предшественницей средневекового теологизма (след. подраздел) с его противопоставлением человека с его бессмертной душой прочим тварям.
Аристотель признавал отличие человека как носителя «разумной души» от животных, которые наделены лишь «растительной» и «чувствующей» душ. Тем не менее Аристотель сближает человека с животными в социальном аспекте. Термином «политическое животное» (??????????????) он обозначает не только людей, но также пчел, ос, муравьев, журавлей, способных сотрудничать ради выполнения общей для всех работы. Среди «политических животных» одни «находятся под властью вождя, другие безначальны…» (Аристотель, 1996. С.75) – достаточно актуальное замечание в свете современной этологической и биополитической дискуссии о роли иерархических и неиерархических стуруктур в сообществах животных и в человеческом обществе. Взгляды Аристотеля (наряду с работами Платона, Гиппократа, Галена, Плиния), служили шаблонами для европейских и арабских натурфилософов на протяжении более чем тысячи лет. Это способствовало внутреннему единству натурфилософской парадигмы и, более конкретно, стимулировало размышления о взаимосвязях человечества и других форм живого. Например, в ботанических трактатах А. Чезальпино (1519—1603) растения сопоставляются с животными, включая и человека. По взглядам Чезальпино, растение имеет аналог сердца (сердцевина стебля), на границе стебля и корня находится душа. Прекрасный цветок отображает то «духовное возбуждение», которое сопровождает у растения, как и у животного (и человека) процесс оплодотворения (цит. по: Rad, 1905). Аристотелевские сопоставления социального поведения человека и животных отстаивал в XVII веке Ричард Камберленд. По его убеждению, “все природные причины, которые побуждают животных к социальной кооперации – родительская забота, взаимопомощь и реципрокные отношения – столь же сильны у человека, как и у животных” (Cumberand, 1672, цит. в изложении: Arnhart, 1994).
Помимо биологической природы отдельного человеческого индивида, в разные эпохи истории речь шла также о сходстве между биологическими объектами и целыми государствами. Государство сопоставляли с живым организмом, а отдельные социальные слои и классы – с органами этого организма. Рабы именовались «руками» государственного организма, его верховный правитель сравнивался с «головой», богатые, но непродуктивные слои общества – с «желудком». В античную эпоху существовали и басни, подчеркивавшие взаимозависимость «органов» государства» как целой системы. Например, существовала нравоучительная басня о «руках» (т.е. классе рабов), отказавшихся работать на «желудок» (богатых рабовладельцев) и погибших вместе с ним. Идея о подобии государства с его политической системой – и живого организма имеет сторонников и по сей день.
Таким образом, натурфилософия настаивала на близком сходстве-родстве человека и других существ, человеческого общества – и сообществ других форм живого, что облегчало проведение сопоставлений, которые с сегодняшних позиций можно обозначить как предбиополитические.
1.1.3. Теологическая парадигма (от греч. ???? – Бог, ????? – резон, ум). В связи с возникновением в Европе христианства схема мира усложняется: наряду с природой и человеком (человечеством) возникает третий полюс – Бог. Теперь возникает необходимость разобраться со взаимоотншением не только живой природы и человека, но и человека и Бога. Известно, что христианская религия проводит достаточно резкие разграничительные линии по принципу:
Бог Человек Другие живые существа
Творец Носитель бессмертной души Твари
Противопоставление носителя души остальным «тварям» препятствует возможности сопоставлений между ними. Более того, отцы церкви полагали, что внимание христианина должно быть приковано к Богу, а исследование «тварного мира», если оно не является греховным любопытством («похотью очес» по Августину), может быть допущено, если оно имеет «целью не удовлетворение суетной и преходящей жажды знания, но приближение к бессмертному и вечному» (Фома Аквинский, цит. по: Бляхер, 1972. С.37). В этих рамках живая природа имеет символическое и аллегорическое значение. Так агнец и виноградная лоза выступают как символы Христа.
Любопытно, что символическое видение природы тем не менее давало некоторые возможности для сопоставлений между живой природой и политическим устройством человеческого общества. Для средневекового сознания казались естественными организмические метафоры (например, «король – голова государства» и «церковь – душа государства»), которые ранее использовались Платоном и Аристотелем. В Средние Века эти метафоры подхватывает Марсилио Падуанский, рассматривающий государство как «живое существо». Сходные аналогии упоминаются и в сочинениях Фомы Аквинского. Характерное для средневековой христианской теологии убеждение, что Вселенная “устроена столь чудесно ради человека и на его пользу” (Раймунд Сабундский) соответствовало и практической установке человека на роль хозяина, повелителя всех других живых существ.
Католический (и далее протестанский) теологизм, по мнению некоторых неортодоксальных («экологических») церковников ХХ века (Кеннета Боулдинга, Линна Уайта), обусловив представление о верховенстве человека в мире, способствовал агрессивной, эксплуататорской установке человека по отношению к природе и косвенно – нынешнему экологическому кризису. Утверждается, что уже в Средние Века были подготовлены теологические предпосылки для хищнической эксплуатации живой природы, характерной для позднейшей наукоцентристской и технократической эпохи.
Однако, по словам теолога Кеннета Котена, автора книги «Христианская биополитика» (Сauthen, 1971), в христианстве развивается и иная, более «биополитичная» установка по отношению к живому. Несмотря на признание различия в статусе человека и остальных существ, делается упор на единство и целостность всего Творения, на ответственность человека перед ним. Анализируя фрагменты Библии (например, известные слова Бога: «Плодитесь и размножайтесь…»), Котен приходит к выводу, что речь в Библии шла не об эксплуатации природы, а об использовании ее ресурсов при обязательном условии заботы о ней и ответственности за нее. Особо отметим в этой связи взгляды и деятельность средневекового монаха Франциска Ассизского, который прославился своей заботой о живых существах и убеждением, что все цветы, птицы, муравьи, волки вносят свой вклад в воздание хвалы создателю.
В рамках единого Богозданного мира возможны и дозированные сопоставления между, скажем, социальным поведением человека и его аналогами у животных, что означает определенное поле деятельности для биополитики и в рамках теологической картины мира.
Итак, христианский теологизм включал в себя течения мысли, которые в разной мере акцентировали границу между человеком как обладателем нетленной души и всеми прочими «тварями».
1.1.4. Механистическая (физикалистская) парадигма. Механицизм как новая научная парадигма формируется в XVI–XVII веках в Европе как противовес и теологизму Средних Веков, и рассмотренной нами ранее натурфилософии. Приверженцы этой парадигмы – философы (Бэкон, Декарт, Спиноза, Гоббс) и ученые (в биологии – Борелли, Сильвиус, Гофман) подчеркивали различие между человеком как обладателем разума и другими живыми существами. Сторонники механицизма объявляли их автоматами, машинами (как их именовал П. Гофман), механизмами (откуда и сам термин «механицизм»).
Человек по Декарту имел двойной статус: тело есть механизм («вещь протяженная»), интеллект – «вещь мыслящая». Соответственно, сопоставления человека и других существ допустимы в этих концептуальных рамках лишь в соматическом (телесном) аспекте, т.е. на уровне анатомии, примитивной физиологии. Как и у животных, так и у людей Декарт и другие механицисты признавали наличие примитивных поведенческих реакций (которые несколько позже стали называться «рефлексы»); примером может служить отдергивание руки от раскаленного предмета. И у животных, и у людей Декарт представлял себе нервную систему в виде «трубок», по которым перекачивались «флюиды». Известно, что Декарт пытался изготовить «механическую утку». Упомянутый Дж. Борелли пытался объяснить двигательное поведение животных в рамках механической статики.
В отличие от Аристотеля, Томас Гоббс полагал, что политическое устройство человеческого общества нельзя сравнивать с организацией сообществ животных (например, семей социальных насекомых). Он утверждал в «Левиафане», что сообщества животных имеют естественную (природную) основу, в то время как отношения людей в социуме опираются на договоры между ними. В отличие от животных, люди являются разумными и в то же время эгоистичными существами, поэтому их объединение ради общего блага требует не только договоров, но и сильной власти – Левиафана.
Критика Гоббсом Аристотеля обозначило борьбу двух тенденций в европейской науке. С взглядов Гоббса можно проследить тенденцию к жесткому разграничению природы и культуры, естественных и гуманитарных наук. Приверженцы подобных жестких дихотомий до сих пор достаточно многочисленны (и влиятельны) и в гуманитарных науках, и в самой биологии. Оспаривая правомерность поведенческих сопоставлений человека с другими существами, они заставляют биополитиков (и представителей родственных областей науки – этологов, зоопсихологов и др.) постоянно оттачивать свою аргументацию.
Хотя натурфилософская парадигма более соответствует духу современной биополитики, чем парадигма механицизма, тем не менее последний также создал определенные предпосылки для неё. Если Декарт сравнивал человека и животных на урповне нервных рефлексов и флюидов, то ныне биополитика включает в себя сравнительные исследования по нейрофизиологии людей и животных. Как можно понять социальное поведение человека, если не разобраться с работой центрального координатора этого поведения – мозга? «Основная зависящая от человека движущая сила истории, её наиболее мощный и эгоистический детерминант – это особенности восприятия и деятельности сложного мозга человека» (Тетиор, 2001а. С.13). Становление нейрофизиологического направления биополитики, несомненно, связано с постепенным развитием и усложнением картезианских представлений о «флюидах» и «рефлексах».
Механицизм и, говоря шире, физикализм, доказал на протяжении 300 лет как свою плодотворность (достаточно указать на успехи физиологии XIX века и молекулярной биологии ХХ века: обе исследовательских программы были основаны на «сведении биологического к физико-химическому»), так и свои неизбежные ограничения. Последние объяснялись тем, что живые существа в принципе не сводимы к неживым объектам и уже примитивные организмы демонстрируют специфические свойства (в том числе, социальное поведение), которые «не по зубам» физико-химическим наукам как таковым.
Как протест против физикализма, в биологии неоднократно наблюдалось оживление натурфилософских подходов. Яркий пример – течение немецкого романтизма конца XVIII–начала XIX веков (Шеллинг, Гердер, Гёте, Окен, Тревиранус и др.). И.Г. Гердер считал историю человеческого общества продолжением развития природы в целом и подчеркивал сходство между человеком и орангутаном, особенно в строении мозга. В трактате «О мировой душе» он рассматривал природу как единый живой организм. Один из основоположников геологии как науки Дж. Хаттон высказывал в 1788 г. сходные идеи: «Я считаю Землю суперорганизмом, и ее надлежит исследовать физиологии» (цит. по: Corning, 2003a). Сам термин «суперорганизм» доныне не утратил актуальности, ибо он был возрожден в применении к сообществам насекомых У.М. Уиллером в 1928 г. В последние годы выдающийся американский биополитик Питер Корнинг широко пользуется понятием «суперорганизм» в своих работах (см. раздел 3.5. данной книги).
В ХIX веке немецкие ученые Т. Шванн, М. Шлейден разработали клеточную теорию, рассматривавшую организм животного или растения как совокупность клеток как элементарных единиц живого. Эта теория имела натурфилософскую предысторию в виде представлений натурфилософа Окена об “инфузориях” как составных частях всех живого и Ж.Б. Ламарка о “клеточной ткани” (tissu ceuaire) как основе строения живых организмов. Рудольф Вирхов уподоблял многоклеточные организмы “клеточным государствам”. Эти воззрения долго считались беспочвенной натурфилософской спекуляцией, не имеющей отношения к науке.
Однако ныне времена изменились. Современный цитолог Ю.М. Васильев (2000. С.189) отмечает: «Каждая клетка в нашем и любом многоклеточном организме является… членом сложнейшего сообщества. Еще 100 лет назад знаменитый немецкий патолог Р. Вирхов… назвал наш организм «государством клеток». И в государстве, и в организме поведение индивидуума (клетки или человека) разумно и нормально тогда, когда он адекватно реагирует на социальные сигналы – сигналы от других членов сообщества. Человек, не реагирующий на социальные сигналы, часто становится преступником. Клетка, неадекватно реагирующая на социальные сигналы, может дать начало опухоли». Мы здесь подготовляем историко-научную почву для более подробной дискуссии о кооперативном поведении не только многоклеточных, но и одноклеточных существ (см. главу четвертую, разделы 4.8 и 4.14—4.15).
Поле для сопоставлений между человеком и животными расширилось и в рамках самого физикализма в XVIII веке, когда способность реагировать на раздражители, «ощущать» стала рассматриваться как универсальное свойство всего живого. При этом не только «рефлексы» но и более сложные формы мышления человека также объяснялись с механистических позиций (французские просветители). Так П.Х. Кабанис уподоблял мозг желудочно-кишечному тракту, мышление – пищеварению, а мысли – экскрементам. Другой французский материалист той же эпохи – Ж.О. Ламетри – сравнивал психическую деятельность различных животных и человека и полагал, что «переход от животных к человеку не очень резок» (цит. по: Бляхер, 1972. С.107). Приписывая разум общественным животным, Р.А. Реомюр прямо сопоставлял их социальную организацию с таковой человеческого общества в работе «Естественная история насекомых».
Как писал один из выдающихся деятелей французского Просвещения Гольбах, «Человек – произведение природы, он существует в природе, подчинен ее законам, не может – даже в мысли – выйти из природы» (Гольбах, 1963. С. 59). Мы приводим эти слова потому, что в них сформулировано кредо весьма важной для биополитики позиции натурализма – представления о природной сущности человека и социума (см. подробнее раздел 2.1.).
Кратко рассмотренный нами исторический материал говорит об определенной двойственности философских предпосылок биополитики. Вопрос о месте человека среди биоразнообразия может решаться в рамках натурфилософского представления о единстве одушевленного, одухотворенного мира. В то же время, важный аспект этого вопроса – проблема сходства между человеком и другими живыми существами – вписывается также и в парадигму, основанную на механистическом материализме. Иначе говоря, предпосылкой биополитики (и других междисциплинарных биолого-гуманитарных направлений) может служить как одушевление и одухотворение природы, так и определенная «механизация» самого человека. Обе предпосылки реально работают в современной биополитике и обусловливают ее концептуальную неоднородность, даже эклектичность («соединение несоединимого»).
1.1.5. Эволюционная парадигма. Основоположник систематики живого Карл Линней в рамках распространенного в XVIII веке убеждения в том, что «природа не делает скачков» утверждал постоянство биологических видов (видов столько, сколько их сотворило бесконечное существо). Однако на протяжении того же XVIII века все большую популярность приобретают представления об изменчивости органического мира – взгляды трансформистов (например, де Майе). К началу следующего столетия оформляется эволюционизм. Представление об эволюции как процессе развития всего живого, породившем и все биоразнообразие, и человека важны для современной биополитики и всей гуманитарной биологии.
Великий эволюционист Жан Батист Ламарк рассматривал внутреннее стремление живых организмов к совершенству в качестве одного из важнейших факторов эволюции (вторым фактором эволюции Ламарк считал «наследование благоприобретенных признаков» – например, упражнение того или иного органа на протяжении многих поколений способствовало его прогрессивному развитию у потомков). Некоторые из биополитиков современности во многом поддерживают взгляды Ламарка (Агни Влавианос-Арванитис) или применяют его тезис о «стремлении к самосовершенствованию» в своих концепциях (Т. Торсон, К. Котен).
Трудно переоценить биополитическое значение теории эволюции на основе естественного отбора Чарлза Дарвина, чьи взгляды в усовершенствованной и модифицированной форме (неодарвинизм, синтетическая теория эволюции) легли в основу многих исследовательских направлений биополитики. Дарвинизм характеризуется ярко выраженным социоморфизмом – уподоблением биологических систем человеческому обществу. Центральная идея теории Дарвина (1859 г.) о борьбе за существование возникла под влиянием взглядов Томаса Мальтуса в области политической экономии. В работе «Опыт о законе народонаселения» (1798 г.). Мальтус говорил о борьбе за ограниченные ресурсы в человеческом социуме на фоне роста населения, который может быть остановлен лишь эпидемиями, войнами – или ограничением рождаемости. В дальнейшем – в конце XIX и в ХХ веке – социоморфный подход используется в науках о живом достаточно широко. Например, экология и далее социобиология во многом строились на базе заимствованных из экономики категорий.
Дарвин активно сопоставлял человека и животных, приписывая последним ту или иную степень развития разумных способностей. «Небольшая доза соображения или разума… часто наблюдается у животных, даже низко стоящих на ступенях лестницы природы» (Дарвин, 1926. С.255). Дарвин подробно останавливался на сложной социальной жизни муравьев, пчел, ос, чьи социумы, в силу известного организационного сходства с человеческим обществом, поныне стимулируют социобиологические и биополитические сопоставления (Wison, 1975; Arnhart, 1994).
Влияние идей Дарвина способствовало в XIX веке распространению социоморфных взглядов на сообщества животных, а также сопоставлениям людей и животных с точки зрения интеллектуальных способностей и коллективного поведения. Г. Спенсер в своих работах выводил социальную организацию человеческого общества из таковой сообществ животных.
А.Эспинас (1898) в книге «Социальная жизнь животных» формулирует основную цель своей работы следующим образом: «Мы... хотим, если это можно, уловить известное число общих законов, приложение которых… помогало бы уяснить отношение животной социологии к биологии, с одной стороны, и к политике, с другой». Свою лепту в сопоставление политической организации человеческого общества и биосоциальных систем внесли также У. Самнер и Л. Вард.
Политические системы уподобляли живому организму О. Конт, Г. Спенсер и – значительно позже – Э. Дюркгейм. Политолог и американский президент В. Вилсон в 1908 г. провозгласил, что правительство – это «не машина, а живое существо. Оно соответствует не теории Вселенной, а теории органической жизни. Оно подчиняется не Ньютону, а Дарвину» (Wison, 1908, цит. по: Somit, 1972. P.10). Президент Американской политологической ассоциации А.Л. Лауэлл дал своему выступлению в 1909 г. заголовок «Физиология политики».
Исследования биосоциальных систем на рубеже XIX—XX веков проводились также и на растительных объектах. В России И.К. Пачоский, П.Н. Крылов и далее В.Н. Сукачев разрабатывали новую науку фитосоциологию (первоначально названную Пачоским «флорология»), посвященную возникновению, истории развития и распространению сообществ (ассоциаций, формаций) растений. В частности, Пачоский (1896, цит. по Пузанов, Гольд, 1965), говоря об «общественной жизни растений», проводил аналогии между сообществами растений и человеческим социумом. С биополитической точки зрения представляют интерес также работы Г.Ф. Морозова, считавшего лес «сложным организмом», «социальным целым», «социальным и вместе с тем географическим» явлением». Он отмечал, что «лес есть не просто совокупность древесных растений, а представляет собой сообщество, или такое соединение древесных растений, при котором они проявляют взаимное влияние друг на друга, порождая тем самым целый ряд новых явлений, которые не свойствены одиноко стоящим деревьям» (Морозов, 1912. С.29). В антропоморфном стиле Морозов указывал на сложную гамму взаимоотношений между деревьями в лесу, которые, помимо борьбы за существование, способны и на «защитное действие» друг по отношению к другу.
В начале ХХ века П.А. Кропоткин (1918) создает свое учение. Основным фактором эволюции объявляется взаимопомощь живых существ и их совместная борьба против суровых условий среды, а не борьба за существование между биологическими индивидами. Кропоткин полагал, что эволюция живого и эволюция человеческого общества подчиняются единым основным законам. Его «добровольно-анархическая» модель социума с сетями «бесконечно разнообразных групп и федераций всех размеров и рангов» подкреплялась примерами, взятыми из жизни сообществ животных, способных к «бессознательной взаимной поддержке».
Известно, что в истории науки нередко последователи того или иного корифея доводят его взгляды до крайности – ad absurdum. Не избежал этого и Дарвин, учению которого оказали «медвежью услугу» так называемые социал-дарвинисты, слишком прямолинейно выводившие социальное поведение человека из теории естественного отбора и рассматривавшие социум, как и всю живую природу как скопище хищников «с окоровавленными когтями и зубами» (red in teeth and caw – по выражению Т. Гексли). Впрочем, как считает историк науки П.Дж. Баулер, произошел исторический казус – именовавшие себя «социал-дарвинистами» ученые не были, строго говоря, последователями Дарвина. В «социал-дарвинизме» можно усмотреть продолжающееся воздействие ламаркизма с его идеей о внутреннем стремлении организмов к совершенству (Bower, 1993). Именно вера в это стремление соответствовала убеждению в однолинейном характере эволюции, стремящейся к прогрессу (в интеллектуальном и моральном плане). Это давало ученым право рассматривать различия питекантропа и неандертальца, дикаря и цивилизованного европейца как стадиальные («дикарям еще расти и расти до англичан»).
Расположение «дикарей» и «цивилизованных» по разным ступеням прогрессивной эволюции стимулировало расизм и евгенику с выбраковкой носителей нежелательных генов (стимулированная работами Ф. Гальтона о наследовании талантов в родословных), давало эволюционную санкцию «здоровой конкуренции», «праву сильнейшего» и войнам в человеческом обществе. В рамках «социал-дарвинизма» человек прямо отождествлялся с другими представителями животного царства. Утверждалось, например, что человек, в силу своего звериного происхождения, жаждет крови своих же собратьев.
Негативные стороны «социал-дарвинизма» повинны, среди других факторов, в охлаждении интереса в ХХ веке к научным подходам, которые с сегодняшних позиций можно охарактеризовать как «предбиополитические». «Идеологические спекуляции, «научные» оправдания социального неравенства, расистские «выводы»… надолго дискредитировали саму идею исследования влияния биологических характеристик на социальное и политическое поведение людей» (Зуб, 1995б).
Соответственно, начиная с 10-20 гг. ХХ века, в международном сообществе ученых наблюдается серьезное разочарование в научной ценности сопоставлений между человеком и животными, человеческим социумом – и биосоциальным системами. Вопрос о месте человека в биоразнообразии планеты переосмысливается с позиций уникальности Homo sapiens. Интерес к эволюционно-консервативным граням поведения, психики, эстетики, политической деятельности человека, ослабший в середине века оживляется вновь в 60е-70-е годы прошлого века в связи с развитием этологии, экологии, нейрофизиологии, а также с зарождением самой биополитики.
1.1.6. Социогуманитарная парадигма в биологии. В ХХ веке, особенно во второй его половине, некоторые биологи начинают возрождать в своем научном творчестве элементы натурфилософского подхода к живому. Акцентируется сходство, родство, сопоставимость человека с другими живыми существами, человеческого социума – с их сообществами (биосоциальными системами). В биологию вносятся концепции, разработанные в русле социальных и гуманитарных наук.
Даже в стане микробиологов – людей, посвятивших себя невидимым и, казалось бы, примитивным одноклеточным тварям – термины типа «поведение бактерий», «социальность у бактерий» и даже «бактериальный альтруизм» уже не шокируют научное сообщество. На другом крыле биологических наук – в приматологии (науке о приматах) –многие учёные склоняются к убеждению, что имеется плавный переход между поведением человека и других приматов, более того, что некоторые элементы морали есть и у других животных (Gooda, 1994; de Waa, 1996). Растущая социогуманитарная компонента современной биологии всё более меняет наш взгляд на человека, человеческое общество. Хотя уникальность человека не отрицается, оказывается тем не менее, что некоторые из наиболее ”тонких” сторон способностей человека, включая способность познавать мир, чувствовать прекрасное, иметь моральные нормы, опираются на эволюционно-биологические предпосылки. По соответствующим параметрам возможно дозированное сравнение человека и других живых существ. Например, когнитивные (познавательные) способности активно исследуются в наши дни у животных. Полученные в таких исследованиях данные используются сторонниками междисциплинарного биолого-гуманитарного научного направления – эволюционной эпистемологии (Д. Кэмпбелл, Г. Фольмер и другие).
Итак, возникновение в ХХ веке биополитики, равно как и других биосоциальных и биогуманитарных дисциплин представляет собой результат исторического развития науки о живом. Биополитика вобрала в себя философские идеи и установки, связанные с различными парадигмами, но особенно важную роль сыграли идеи натурализма и эволюционизма.
1.2. Биологические предпосылки биополитики.
Итак, во второй половине ХХ века намечается тенденция сближения биологии с науками о человеке и обществе. На новом научном уровне формируются предпосылки для возрождения натурфилософии – по крайней мере реабилитации ее центральной идеи о единосущности человека и природы. Ориентирующее влияние этой тенденции. было дополнено во второй половине ХХ в стимулирующим действием на биополитические исследования конкретных биологических направлений научного поиска. Эти биологические направления будут кратко рассмотрены здесь и более подробно разобраны ниже в связи с соответствующими областями самой биополитики как главного предмета настоящей книги.
1.2.1. Этология. Предметом этологии является поведение живых организмов. Этология достигла значительных успехов в последние десятилетия. Но ее концептуальный и эмпирический фундамент создавался, уже начиная с 30—40 годов, классическими исследованиями О. Хайнрота, К.Лоренца (и далее его ученика И. Айбль-Айбесфельдта), Н. Тинбергена, К. фон Фриша. Если в классической этологии упор делался на врожденном видоспецифическом поведении в природных условиях, то в дальнейшем предмет этологии был расширен в сторону изучения не только врожденных, но и приобретенных в ходе обучения и накопления индивидуального опыта форм поведения.
Данные о поведении животных были применены, иногда недостаточно обоснованно, к человеческому поведению, тем самым изменив наш взгляд на самих себя. «Использование этологических концепций для изучения поведения человека вызвало особенно мощный резонанс, породило бурные дискуссии и привлекло внимание к этологии не только биологов и психологов, но и представителей самых разных гуманитарных дисциплин (антропологии, социологии, семиотики и лингвистики, философии), а также деятелей в сфере политики, религии и искусства» (Гороховская, 2001. С.5). Особое значение имели поведенческие исследования с близкими эволюционными «родичами» человека – приматами. К началу 70-х годов прошлого века формируется этология человека как самостоятельная поддисциплина (см. 4.1. ниже).
Книга-бестселлер этолога и популяризатора Д. Морриса (Morris, 1967; Моррис, 2001) «Голая обезьяна» была посвящена сравнению пищевого, полового, самоохранительного и других видов поведения человека («голой обезьяны») с поведением других приматов. В последующие годы выходят другие популярные книги Морриса на ту же тему (например, в 1969 г. публикуется «Человеческий зоопарк»). Н. Тинберген в статье «О войне и мире у животных и людей» (Tinbergen, 1968) подчеркивал важную роль в человеческом обществе эволюционно-древних форм поведения, например, охраны индивидуальных и групповых территорий, а также доминирования и подчинения, ведущего к формированию иерархических структур. Подробнее этология и ее приложения к человеку в связи с биополитикой будут рассмотрены в четвёртой главе книги.
1.2.2. Эволюционные теории. «Эволюция – более чем научная теория... Это, вероятно, наиболее влиятельная идея, когда либо возникшая в науке. Идея эволюции оказывает влияние на социальную политику, церковные проповеди и многое другое» (Hunter, 2001. P.7). Ранее мы уже видели, какую важную подготовительную роль сыграла теория эволюции Дарвина в контексте предыстории биополитики. Эволюционные идеи продолжают оказывать сильное влияние и на современную биополитику. Однако какого толка эти эволюционные идеи?
В ХХ веке разработан современный вариант дарвиновской теории эволюции (неодарвинизм, синтетическая теория эволюции), согласно которой эволюция основана на избирательном сохранении в ряду поколений наиболее приспособленных генотипов (естественный отбор генов). Естественный отбор предполагает конкуренцию за выживание и размножение различных генетических вариантов, возникающих в результате случайных мутаций, рекомбинаций генов и др.. Эти положения неодарвинизма разделяют многие биополитики, однако они дополняют их идеями социобиологии (о ней – в следующем пункте) о родственном и взаимном альтруизме. Среди приверженцев современного варианта дарвинизма биополитики А. Сомит и С. Петерсон, которые вслед за некоторыми биологами-эволюционистами (например, С. Гулдом) допускают крупные «скачки» с формированием новых форм живого (концепция «прерывистого равновесия» – punctuated equiibrium, Somit, Peterson, 1992), а не только медленные постепенные эволюционные изменения (микроэволюция), которые постулировал сам Дарвин в «Происхождении видов».
Для биополитики особенно интересны эволюционные теории, в которых, в соответствии со взглядами П.А. Кропоткина (1918), уделяется существенное внимание кооперации между живыми существами, а не только конкуренции между ними. Так П. Корнинг и его последователи дополняют дарвинизм идеей о том, что естественный отбор идет не только на уровне индивидов, но и на уровне целых групп, систем из многих организмов (Corning, 1983, 2001a,b, 2002, 2003a,b; Корнинг, 2004). Корнинг цитирует в этой связи работу о муравьях Берта Хёллдоблера и Эдварда О. Уилсона: «Удивительные достижения муравьев-ткачей и других высокопродвинутых видов являются результатом не сложных действий отдельных членов колонии, а согласованного поведения многих товарищей по гнезду, которые трудятся сообща... Один муравей сам по себе – сплошное разочарование, это в действительности еще не муравей... Колония представляет собой эквивалент организма, это /функциональная/ единица, исследование которой необходимо для понимания биологии колониальных видов» (Wison, Hodober, 1994, цит по: Corning, 2003a). Человеческое общество с его политической системой рассматривается Корнингом и другими биополитиками также как «коллективное предприятие, нацеленное на выживание».
1.2.3. Социобиология определяется как систематическое изучение биологического базиса социального поведения у животных и человека (Wison, 1975). Возникает вопрос, в чем отличие социобиологии от этологии (см. 1.2.1), также посвящающей себя изучению поведения (некоторые этологи особо выделяют социальную этологию как область этологии, занятую «социальным поведением на уровне сообществ животных», см. Гороховская, 2001).
Если этологи посвящают себя эмпирическим, полевым исследованиям своих объектов, то социобиологи, опираясь на неодарвинизм, формулируют теории, строят математические модели и делают теоретические выводы. «Социобиологи значительно реже обращаются к сбору полевых данных и предпочитают ограничиваться отдельными примерами, которые часто заимствуют из других исследований (в том числе и этологических)» (Бутовская, 1999. С.20). Не порывая с неодарвинизмом, социобиологи ставят себе цель объяснить не только конкурентное, но и кооперативное поведение живых существ – предпосылку формирования ими биосоциальных систем. Даже акты альтруизма (самопожертвования ради других) не противоречат теории естественного отбора, если это родственный (жертва ради генетических родичей, Hamiton, 1964/1996) или взаимный альтруизм (жертва в расчете на жертву со стороны того, кому оказана поддержка, Trivers, 1971/1996). Мы вернемся к этим вариантам альтруистического поведения в главе четвертой.
Слово «социобиология» в последние годы вышло из научной моды, в нем часто усматривают негативное политическое значение (рассматривая социобиологию как новую версию социал-дарвинизма и жесткого натурализма начала ХХ века, приравниваших человека к животному). Созданное в 1989 г. Европейское социобиологическое общество (European Sociobioogica Society) объявило в 2001 г. о своей ликвидации, оно было поглощено Международным обществом этологии человека, а специальный международный журнал Ethoogy and Sociobioogy еще в 1996 г. приобрел другое название – Evoution and Human Behavior. Проблематика социобиологии была в большой мере подхвачена родственным научным направлением под названием «эволюционная психология» (см. подробнее раздел 4.10 ниже).
1.2.5. Экология может быть определена как наука о взаимотношениях биосистем между собой и со средой их обитания (авторский вариант определения, комментарий см. в разделе 7.1.1). В основном экологические исследования посвящаются биосистемам надорганизменных уровней (построенным из многих живых организмов) – популяциям, биоценозам, экосистемам (биогеоценозам), наконец, биосфере в целом.
Экология, как известно, тесно связана с проблематикой охраны биоса (живого покрова планеты). Публикация таких книг, как "Безмолвная весна" Р. Карсон (Carson, 1962) в начале 60-х годов вызвала к жизни первую волну движения в защиту окружающей среды.
«Впервые за свою короткую историю человечество столкнулось с общими, а не частными ограничениями. Предостережение Т. Мальтуса… о том, что население увеличивается быстрее, чем источник питания, принимает новую и более зловещую форму по мере того, как мы видим, что рост населения и загрязнения обгоняет производство и восстановление всех ресурсов, а не только пищи. Как следствие этого и широкая публика, и специалисты, которых раньше интересовала лишь очень небольшая часть окружающей среды, стали ревностно изучать исходные принципы экосистем…», писал в те годы Ю. Одум (1975. С.518).
Не случайно, что именно в этот период выходят из печати первые статьи по биополитике, в которых угрозе глобального загрязнения сред планеты, неконтролируемого роста населения планеты и исчерпания жизненных ресурсов отводятся большие разделы. В последующие десятилетия люди начали проявлять все большую тревогу в отношении проблем окружающей среды.
Особо отметим разработки У. Винни-Эдвардса и других биологов по популяционной экологии (“социальной экологии”). Взаимодействия внутри экосистем между слагающими их популяциями и ассоциациями между индивидами внутри популяций (ассоциаций) – по существу зона перекрывания экологии и этологии, что подчеркивается наличием многочисленных публикаций по поведенческой экологии (behaviora ecoogy), в том числе и посвященных исследованию поведения вида Homo sapiens.
1.2.5. Нейрофизиология. Для понимания социального поведения и политической деятельности человека весьма существенное значение имели проводившиеся на протяжении всего прошлого века исследования по функционированию нервной системы и в особенностиголовного мозга. Мозг, как и вся нервная система, представляется совокупностью модулей – полуавтономных функциональных комплексов (MacLean, 1996; Gazzaniga, 1996). Мозг включает как архаичные, так и молодые в эволюционном плане модули. Было показано наличие в составе мозга человека и других высших приматов (человекообразных обезьян) трёх параллельно работающих модулей: рептилиального мозга, палеомаммального мозга (лимбической системы), неокортекс (новой коры). Новые структуры наслаиваются на более древние, и архаичные модули мозга оказывают продолжающееся влияние на социальное поведение человека и его политическую деятельность. На всем протяжении истории человек проявлял «яркие «животные» эмоции и упрощенное мышление, не способное к оценке будущих последствий» (Тетиор, 2001а. С.18).
В этой связи отметим разработки последних десятилетий по влиянию процессов в древних модулях мозга на разумную деятельность человека, которая, казалось бы, полностью контролируется его сознанием. Например, решения политических лидеров могут диктоваться неосознаваемыми ими мотивами (хотя эти лидеры и приводят рациональные аргументы post factum). Тесно взаимодействующие с Р. Мастерсом и другими биополитиками американские нейрофизизиологи (М. Газзанига, М.Т. МакГвайер) сравнивают человеческое сознание с «журналистом, который в последнюю очередь узнает о том, что реально происходит в мозгу».
В то же время в организации и функционировании мозговых структур проявляется не только сходство-родство человека и остальных «тварей», но и уникальность человека, прослеживаются не только эволюционная траектория человека, но и инновации, связанные с достигнутым им уровнем развития. В качестве конкретной иллюстрации этого отметим, что «на фоне преобладания негативных, тревожных эмоций у животных, мозг человека поощряет стремление к получению положительных эмоций, в том числе даже и полностью искусственным путём» (Тетиор, 2001а. С.14).
Не меньший интерес представляют проблемы нейрохимии. В частности, вещества, необходимые для передачи импульсов между нервными клетками – нейротрансмиттеры, например серотонин, дофамин, норадреналин, окись азота, оказывают значительное влияние на поведение животных и человека. Повышенные и пониженные концентрации нейротрансмиттеров в мозгу вызывают риск аномального, неадекватного (например, агрессивного) поведения, что приводит к ряду серьезных этических, юридических и политических проблем.
Загрязнение окружающей среды воздействует на уровни нейротрансмиттеров в мозгу. Так «исследования по структуре мозга и нейрохимии показывают, как токсичные химикалии нарушают нормальные эмоциональные реакции и поведение» людей. (Masters, 2001; Masters et a., 2000).
Жизненный опыт, обучение влияют на формирующиеся в процессе индивидуального развития связи между нервными клетками. Это связано с таким явлением как импринтинг – прочным запоминанием информации в соответствующий возрастной период (например, речь развивается до возраста 4 года, если ребенок не имеет речевой практики, наступает «синдром Маугли»). Этологи человека, биополитики связывают с импринтингом процесс индоктринации – некритического восприятия подрастающим поколениям той или иной идеологии под манипулирующим воздействием политических элит.
1.2.6. Генетика. Генетика, наука о наследственности и изменчивости живых организмов (Дубинин, 1985), добилась существенных успехов в исследовании единых для всего живого механизмов наследования. Тем самым, генетика способствовала пониманию всего живого как единой целостности («тела биоса» в терминологии А. Влавианос-Арванитис) и стимулировала сравнительное изучение наследственных признаков у человека и других форм живого. Так генетика объективно способствовала распространению идей натурализма (кратко обозначенного выше), и не случайно, что биополитика формируется в 60-е годы прошлого века, непосредственно вслед за расшифровкой генетического кода ДНК «кембриджской группой» ученых (Ф. Крик, Л. Барнет, С. Бреннер, Р. Ваттс-Тобин) в 1961 г.
При упоминании термина «генетика» в связи с биополитикой у читателя, вероятно, возникают ассоциации с недавними сенсациями в области генетических технологий Эти методы составляют часть арсенала исследовательского направления ХХ века, названного биотехнологией и посвященного промышленному использованию биологических процессов и агентов на основе получения высокоэффективных форм микроорганизмов, культур клеток и тканей растений и животных с заданными свойствами. К 2003 году в основном завершен многообещающий и в то же время потенциально небезопасный проект расшифровки генома человека. Всё это породило целый комплекс проблем этического, юридического и политического характера. Одной из основных проблем была угроза случайного или, что еще хуже, преднамеренного создания генетических монстров. Эта угроза, звучавшая уже на конференции в Асиломаре (США) в 1975 г., неизмеримо возросла и пополнилась новыми гранями в 90-х годы в связи с масштабным производством трансгенных растений и животных, генетическим клонированием (сегодня овечки Долли, Олли, Полли, завтра – клонированный человек?), генной терапией и т.д. Некоторые из биополитиков (В.Т.Эндерсон в США, Ф. Герхардт в Германии) рассматривают генетические технологии как важнейшую составляющую практической биополитики. Ведь вопрос ставится о возможности создания генетически модифицированных растений, животных и даже людей. «Ветхий Адам выходит из своей шкуры. Он собственными средствами создает новую природу» (Gerhardt, 2001. S.859).
Тем не менее, значение генетики для биополитики не исчерпывается генноинженерными сенсациями. Многие биополитики говорят о влиянии генов человека, возникших в ходе его эволюции, на социальное поведение (включая политическую деятельность). «В приложении к Homo sapiens, эта теория /имеется в виду теория эволюции – прим. А.О./ приводит нас к единственно возможному выводу: политическое поведение во многих случаях находится под влиянием генетически передаваемых из поколения в поколение тенденций, которые являются результатом эволюционной истории нашего вида» (Somit, Peterson, 1998. P. 6). Генетический подход к поведению человека представляет серьезные трудности, ибо характеристики человека находятся под воздействием не только наследственных факторов, но и среды, воспитания, жизненного опыта. Более того, даже если удается выявить зависимость того или иного признака от наследственных факторов, последние в большинстве случаев представляют собой сложные комплексы генов, что резко затрудняет их генетический анализ (Зуб, 1998). Несмотря на все эти проблемы, в последние годы в связи с расшифровкой генома человека, ученые приступили к картированию на хромосомах важных для социального поведения генов, связанных с шизофренией, предрасположенностью к алкоголизму и гомосексуализму, сезонным аффективным расстройством, повышенной агрессивностью, различными формами депрессии. В последние десятилетия выявлены хромосомные локусы, отвечающие за важные с точки зрения регуляции поведения гормоны, нейропептиды, нейромедиаторы.
Важной проблемой является генетическое разнообразие человечества. Эта проблема включает вопросы о степени генетических различий между расами и национальностями (и политической значимости этих различий в связи с обоснованием «генетических корней» патриотизма), о степени генетической детерминации социально ценных качеств человека (талантов, лидерских способностей и др.) или, наоборот, негативных, даже «преступных» тенденций его поведения. Является ли генетическое разнообразие человечества «генетическим грузом», который надо так или иначе ограничивать или это в первую очередь наше богатство, резерв устойчивости всей человеческой популяции?
Поскольку генетическое разнообразие человека есть составная часть генетического разнообразия всего живого, в повестке дня биополитических организаций, стоит вопрос о создании генетических банков для «сохранения материала вымирающих видов растений и животных, чтобы таким образом защитить колоссальное богатство и разнообразие жизни в природе» (Vavianos-Arvanitis, 2001b).
Итак, биополитика возникла под влиянием сразу многих областей наук о живом. Эти области привносят с собой разное понимание объекта: современная генетика тяготеет к механицизму, в то время как экология со даже возрождает в той или иной мере натурфилософский подход к живому как планетарной целостности (тела биоса по взглядам А. Влавианос-Арванитис). Будучи продуктом слияния разных биологических наук и философских течений, биополитика еще более усиливает присущую ей гетерогенность за счет заимствования элементов понятийного аппарата и методов из политологии.
1.3. Политологические и политические предпосылки биополитики.
В социальных и гуманитарных науках, начиная с 50-х-60-х годов прошлого века, намечается «поворот к натурализму» –тенденция к изучению биологического базиса психики, мышления, поведения, политической деятельности человека. «Поворот к натурализму» обусловил интерес части политологов в США к биологии с ее неоспоримыми успехами и сенсационными открытиями (например, расшифровкой нуклеотидного кода к началу 60-х годов). Именно политологи (Л. Колдуэлл, Р.Мастерс, А. Сомит, С. Петерсон, Т. Виджел, П. Корнинг, Г. Шуберт и др.) стояли у истоков современной биополитики.
Укажем здесь на важные для биополитики установки и парадигмы, распространившиеся в политологии с 60-х-70-х годов ХХ века:
системный подход к политике (Д. Истон, Дж. Алмонд и др.). Основная идея – кибернетическое понимание политики как процесса принятия решений ради общественных (общих или перекрывающихся) целей, а также коммуникации (с обратной связью) и контроля. В рамках системного подхода логично сопоставление политических и биологических систем, также отличающихся кибернетическими свойствами. Подобно политическим, биологические системы содержат механизмы саморегуляции, обратные связи, потоки информации и др. И в биологии, и в политологии постановка полностью контролируемого эксперимента часто вызывает принципиальные трудности, в противоположность классической физике. В политологии, как и в биологических науках (этология, экология) исследуются популяции живых организмов (вида Homo sapiens в случае политологии), которые развиваются во времени, т.е. обладают собственной историей. XE "Синэргетика" b В последние десятилетия и к биосистемам, и к политическим системам применяют принципы синергетики (от греч.? ???????????( – совместное действие) – науки, посвященной исследованию сложных систем и разработанной благодаря усилиям И.Р. Пригожина, Х. Хакена, Э. Янча, П. Корнинга и др. Так, Э. Янч понимал саму политику в рамках синергетики как комплексное взаимодействие многих нелинейных процессов управления, включая политические механизмы распределения власти, сферы и средства деятельности правительственных органов, а также сами социально-политические структуры XE "Политика:определение П. Корнинга" b ;
бихевиорализм – установка на исследование поведения отдельных человеческих индивидов и групп как актеров на политической сцене; эта установка контрастировала с более ранней установкой на исследование политических институтов (государственного аппарата, партий и др.). Ряд политологов высказывались (например, Дж. Уоке в 1978 г.) в пользу дополнения бихевиорализма данными и концепциями биологии, особенно этологии и социобиологии. Необходимо иметь в виду определенный концептуальный кризис в политологии, который был связан с ощущением отсутствия адекватной теоретической базы для объяснения политического поведения людей.
Группа влиятельных американских политологов видела в биополитике средство выхода из сложившейся кризисной ситуации, привлекая в политологию ранее не востребованные концептуальные ресурсы эволюционной биологии. «Приблизительно четверть века тому назад, – писал А. Сомит в 1991 г., небольшая кучка политологов, которых считали эксцентричными даже наиболее благожелательные из их коллег, начали использовать биологические концепции и методы для того, чтобы лучше объяснить политическое поведение. Это направление, вскоре названное биополитикой, с этих пор процветает» (цит. по. Somit, Peterson, 1997b).
Помимо теоретического значения для политологии, современная биополитика имеет и практическое – политическое – значение. Широкие массы людей оказались затронутыми политическими проблемами с биологической компонентой, такими как взрывной рост населения, особенно в странах третьего мира, разрушение среды обитания и гибель биоразнообразия, засуха и нехватка пищи, проблемы генных и биомедицинских технологий и т.д. «Разрушение окружающей среды угрожает самому продолжению жизни нашей планете, обусловливая необходимость срочной разработки интегральной международной стратегии и сотрудничества» (Vavianos-Arvanitis, 2001b. P.1). Однако от биополитического движения следует ожидать не только поддержки в решении конкретных проблем, имеющих глобальное значение.
Биополитика дает нам и новые мировоззренческие ориентиры. С их позиций в новом свете выступают и многие сугубо политические проблемы. Например, поскольку «биос» планеты есть сложная сетевая структура, где важно каждое звено, то и человечество может мыслиться как многоцентровая, распределенная сеть, где не может быть единого «руководящего звена». Человечество не может строить свою политическую жизнь на базе вселенской бюрократии, жесткой иерархии – оно должно представлять собой во многом горизонтальную структуру. Собственно, этот принцип и соответствует позитивному содержанию модного ныне «антиглобализма» (если отбросить его экстремальные проявления). Мы вернемся к горизонтальным сетевым структурам в главе пятой книги.
Интерес к биополитике и тесно взаимодействующей с ней этологии человека усиливают также данные, свидетельствовавшие об эволюционно-биологических факторах человеческой агрессивности, этноконфликтов. В частности, уже на заре развития биополитики во многих публикациях (например: Peterson, Somit, 1978) детально исследуются студенческие бунты конца 60-х годов ХХ века в Западной Европе, особенно во Франции, которая вновь предоставляет в XXI веке актуальный материал для исследования.
Проблемы современной бюрократии допускают объяснение не только на социокультурном, но и на эволюционно-биологическом уровне (Cadwe, 1986; Fohr, 1986; Sater, 1995; Eib-Eibesfedt, 1998). Бюрократия гипертрофирует эволюционно-древнюю тенденцию человека к формированию иерархий доминирования-подчинения и в то же время идет в разрез с другой тенденцией – к установлению неиерархических (горизонтальных) связей между индивидами (см. в главе пятой ниже). Сближение биополитики с психологией, характерное для последних лет, означает нарастание ее связей с современными психотехниками и в особенности нейролингвистическим программированием (НЛП), в репертуар которого входит обращение к эволюционно-древним слоям психики.
Хотя первоначально биополитика возникла на Западе, но нашей стране свойственны все рассмотренные выше в глобальном аспекте биополитические проблемы, например, экологический кризис, этноконфликты. Всё это усугубляется наличием в “постсоветском пространстве” идеологического вакуума на месте ранее доминировавшей системы коммунистических ценностных ориентиров. По-видимому, именно после крушения ранее регламентировавшей жизнь идеологии эволюционно-древние, «животные» тенденции социального (и политического) поведения лишаются существующих в норме культурных тормозов и проявляются в большей степени, чем обычно.
В то же время в нашей стране налицо и позитивные тенденции, также способствующие восприятию биополитики профессиональными политическими деятелями, учеными-гуманитариями и вообще широкими массами населения. Речь идёт о постепенном осознании гражданами России важности биологических разработок в различных сферах – природоохранной, генноинженерной, биомедицинской и т. д. для решния насущных социальных и политических задач. Поскольку одним из основных ключевых понятий биополитики является «биосоциальность», то биополитика оказывается созвучной традиционному российскому менталитету, характеризующемуся коллективизмом, общинностью, «соборностью». К этим тенденциям в России мы еще вернемся в «Заключении», когда в нашем распоряжении будет весь конкретный багаж содержания. А сейчас перейдем от предпосылок развития биополитического движения непосредственно к его истории.
1.4. История биополитики
Историю биополитики можно было бы начать с появления книги М.Робертса (Roberts, 1938) под названием «Био-политика: Эссе по физиологии, патологии и политике социального и соматического организма», посвященной сравнению структуры живых организмов и политических систем. Однако книга не вызвала немедленного эффекта.
В 1964 г. выходит в свет статья Л. Колдуэлла (Cadwe, 1964) под названием «Биополитика: наука, этика и общественная политика», (интересно, что автор ссылается в ней на статью по биополитике в газете Herad Tribune, опубликованную еще в 1963 г.). Колдуэлл писал: "Биополитика -- это полезное клише, обозначающее политические усилия, направленные на приведение социальных, особенно этических, ценностей в соответствие с фактами биологии” (Cadwe, 1964, P.3).
Эта статья породила шлейф других публикаций по биополитики, в частности программных статей американского политолога А. Сомита «На пути к более биологически-ориентированной политологии» (Somit, 1968) и «Биополитика» (Somit, 1972). В статьях предлагалась классификация исследовательских направлений биополитики (ниже – в подразделе 1.5 – дана сходная классификация биополитики из более поздней работы того же автора: Somit, Peterson, 1998). К 1967 г. относятся два доклада по биополитике на конгрессе Южной Ассоциации Политологии (Southern Association for Poitica Science) в США.
Первая монография под названием «Биополитика» Т. Торсона выходит в свет в 1970 г.; в ней утверждается, что «…политология должна начинаться с концепции о природном человеке-животном» (Thorson, 1970. P.178). В 1971 г. книга «Христианская биополитика» теолога К. Котена (Cauthen, 1971) возвестила о возникновении «религиозного течения» в сообществе биополитиков. Множатся и исследования по конкретным проблемам биополитики. Например, уже в конце 60-х годов развернулись работы по ее физиологическому направлению – исследовали взаимосвязь соматических характеристик человека (в частности, гальванического сопротивления кожи) и его политической деятельности и взглядов. С 1960-х годов по настоящее время усилиями биополитиков опубликовано свыше тысячи статей и десятки книг.
Вернемся на мгновение назад, к подразделам, посвященным предпосылкам биополитики, чтобы выяснить, почему именно в 60-е годы прошлого века семена биополитики падают на сравнительно благодатную почву. Суммируем все сказанное по этому поводу выше. К 60-м годам ХХ века:
Началась нейрохимическая революция (см. выше) с ее пока еще «грубо» влияющими на поведение людей препаратами (так, соединениями лития пользуются для снятия состояния возбуждения). Это привлекло внимание научного сообщества и широкой публики к взаимосвязи между физиологическим состоянием человеческого организма и поведением человека, включая политическую деятельность.
Общественный резонанс приобрели достижения биологических наук. Популярность в 60-70-е годы ХХ века приобретают, например, работы этологов К. Лоренца и Н. Тинбергена и популяризаторов этологии Д. Морриса и Р. Ардрея.
Политология столкнулась с серьезными концептуальными проблемами (в частности, появились факты, ставившие под сомнение догму о чисто социокультурной детерминации социального поведения человека.
Общество начало осознавать стоящие перед ним важные проблемы (например, экологические, генетико-технологические, биомедицинские), решение которых требует обращения к биологическим знаниям
Акты политической агрессии (например, в ходе студенческих волнений в Европе) и этноконфликты привлекли внимание к глубинным причинам, порождающим человеческую агрессивность). Нет необходимости подчеркивать, что 60-е годы сейчас кажутся нам благословенным мирным временем в свете более недавних «выбросов» агрессивного потенциала людей (особенно в процессе этнических конфликтов).
Уже в 50-е годы в теории менеджмента оформилась «школа человеческих отношений», стимулирующая создание небюрократических (органических структур), что послужило подготовкой для одного из направлений биополитики – социально-технологических разработок по созданию организационных структур, имитирующих архаичные первобытные социальные структуры и даже известные из этологии сообщества приматов.
Итак, возникновение биополитики связано с тем, что политологи открывают для себя возросший социально-политический потенциал биологии, как на концептуальном, так и на практическом уровне. Достижения биологии, в первую очередь, ее «поведенческой» компоненты, трансформируются с учетом потребностей политологии.
Биополитика возникает в момент, когда в социуме наблюдаются кризисные явления. В политическом плане 1960-е годы были временем Карибского кризиса, начала «грязной» войны США во Вьетнаме, небывалых по размаху студенческих бунтов во Франции (объяснению которых посвящены первые биополитические статьи Р. Мастерса). В духовном плане в тот же период наблюдается «разочарование в устоях», движение «хиппи». В кризисной обстановке люди, как известно, более чем обычно готовы к восприятию нетривиальных идей, к «соединению несоединимого», к слому междисциплинарных перегородок (в данном случае – между биологией и политологией).
Стоявшие у истоков биополитики американские политологи (Л. Колдуэлл, А. Сомит, С. Петерсон, Т. Виджел, Р. Мастерс, П. Корнинг, Г. и Дж. Шуберты) добились уже в 1973 г. создания Исследовательского комитета по биологии и политике при Международной ассоциации политологии (Internationa Poitica Science Association, IPSA). Комитет в последующие годы многократно организовывал международные биополитические конференции (особенно представительными были конференции в Париже в 1975 г, в Варшаве в 1987 г., в г. Альфред, штат Нью-Йорк., в 1996 г.). В 1980 г. создается и в 1981 г. официально утверждается первая профессиональная организация биополитиков -- Ассоциация политики и наук о живом (Association for Poitics and Life Sciences, APLS) . В 1982 г. Ассоциация издает свой профессиональный журнал под названием Poitics and the Life Sciences.
Оформляются и другие важные международные биополитические организации. Так в 1981 г. основан Грутеровский Институт права и поведенческих исследований (Gruter Institute for Law and Behaviora Research) в США с отделением в Германии под руководством М.Грутер, Р.Д. Мастерса и М.Т. Макгвайера. Грутеровский институт поставил себе цель создать «международную сеть из ученых из Соединенных Штатов и Европы и стимулировать междисциплинарные исследования и педагогическую деятельность, направленную на интеграцию между правом, экономикой, социальными науками и биологией» (материалы в интернете, сайт gruterinstitute.org) gruterinstitute.org). В 1983 г. создается тесно связанный с биополитикой Институт исследования сложных систем (Institute for the Study of Compex Systems) под руководством П. Корнинга.
Спектр интересов биополитиков и специалистов по родственным направлениям весьма широк. Как показали состоявшиеся в последние годы на американском континенте международные конференции Ассоциации политики и наук о живом (APLS) и Международной политологической ассоциации (в которой биополитике традиционно отводится «Панель № 12» – «Биология и политика»), биополитика тесно связана с биоэтикой, биотехнологией, охраной окружающей среды.
Однако биополитика все же до сих пор осталась «точкой зрения меньшинства» в стане политологов. Биополитические статьи редко попадают на страницы ведущих политологических журналов типа British Journa of Poitica Science. Недостаточное внимание многих консервативных политологов (и других гуманитариев) к биополитике во многом объясняется тем, что эволюционная теория, краеугольный камень многих направлений биополитики, противоречит догме политологии (сформулированной Дюркгеймом), что человеческое поведение можно объяснять только социальными, а не природными факторами. Эта догма несовместима с натурализмом как философским фундаментом биополитики.
Биополитика расширяет свою профессиональную базу – получив сдержанный прием у консервативных представителей политологии, она рекрутирует в свои ряды – начиная с 80-х годов – представителей других профессий: права (взаимодействие биологии и права – основное поприще деятельности Грутеровского института права и поведенческих исследований), педагогики (биополитика в связи с «биологическим образованием для всех» -- одно из направлений деятельности М.В. Гусева и других членов международной Комиссии по биологическому образованию), теологии (напомним, что уже в 1971 г. выходит в свет «Христианская биополитика» К. Котена). В статьях журнала Poitics and the Life Sciences, органа Ассоциации политики и наук о живом, кроме политологов, представлены биологи, этики, клиницисты, деятели системы здравоохранения, антропологи, философы, эксперты по международной безопасности, юристы и экономисты. Косвенным отражением этого факта была известная организационная неудача, постигшая биополитику в 1995 г.: ведущая биополитическая организация APLS лишилась своего представительства в Ассоциации политологии в виде отдельной секции, которая была предоставлена ей в 1985 г. Это объяснялось тем, что к середине 90-х годов примерно половина APLS не были политологами и не являлись членами Ассоциации политологии, что, по уставу Ассоциации политологии, влечёт за собой лтшение права вести отдльную секцию.
Сомит и Петерсон сделали достаточно оптимистичный (хотя на первый взгляд самопротиворечивый) прогноз: «биополитика может исчезнуть (т.е. современная группа политологов-биополитиков может быть поглощена консервативным влиятельным крылом политологов), но она неизбежно одержит победу» (Somit, Peterson, 1998. P. 8). На место исчезнувшей группы биополитиков придут другие сторонники биополитики -- отнюдь не только в стане гуманитариев.
Биополитика постепенно глобализуется. Она уже к 80-м годам выходит за пределы США и становится международным явлением. Так, важная биополитическая школа сформировалась в Германии (Х. Флор, В. Тённесманн, П. Майер и др.). Как уже указывалось ранее, биополитический центр, посвятивший себя в первую очередь проблематике охраны живого (биоса) и другим практическим аспектам биополитики, а также биоэтике и биокультуре функционирует в Греции с 1985 г. под руководством Агни Влавианос-Арванитис. Он включает в себя, помимо Биополитической интернациональной организации, также Интернациональный университет по био-окружению (Internationa University for the Bio-Environment).
В конце 80-х – начале 90-х годов биополитика распространяется из стран Запада на новый регион – на Россию, и это совпадает по времени с перестройком и последующим кризисом, связанным с распадом СССР и другими политическими переменами. В 1987 г. в России была опубликована первая статья, подробно рассматривающая биополитическую проблематику, под названием «Биополитика: методология социального биологизма в политологии» (Зуб, 1987). Ее автор – отечественный философ проф. А. Т. Зуб – в дальнейшем создал серию работ по методологическому анализу биополитики и защитил диссертацию на соискание степени доктора философских наук по биополитической тематике (Зуб, 1995а). С 1986 г. близкие биополитике идеи развивались деканом биологического факультета проф. М. В. Гусевым, в том числе и в рамках международной Комиссии по биологическому образованию (СВЕ), членом которой он являлся. Дважды (в 1989 г. и в 1997 г.) СВЕ проводила свои ежегодные конференции в Москве на базе Биологического факультета МГУ.
С 1988 г. на Биологическом факультете регулярно (раз в две недели) проводится открытый семинар “Биополитика”, а с 1998 г. семестровый курс лекций на эту тему включен в учебные программы для студентов — биологов и некоторых гуманитариев. С 1995 г. на биологическом факультете существует специальное подразделение — учебно-научный сектор биополитики и биосоциологии Его постоянный состав – сотрудники факультета, посвятившие себя различным аспектам биополитики, например, эволюционно-консервативным аспектам биокоммуникации, социальным технологиям (в частности, проектам сетевых структур), педагогическим аспектам биополитики. Сектор работает в контакте с философами, политологами, представителями городской администрации Москвы.
Российским биополитикам оказывают поддержку международные организации, прямо или косвенно связанные с биополитикой. Руководитель БИО А. Влавианос-Арванитис неоднократно созывала у себя в Афинах видных русских биологов и политиков (с 1991 г.), а с осени того же года регулярно приезжала в Москву, в том числе посещая (иногда в компании турецкого биополитика Рушена Келеша) Московский Государственный университет. В 1997 г. поездка в Москву ознаменовалась вручением А. Влавианос-Арванитис звания Почетного доктора Химико-технологического университета им. Д.И. Менделеева. Одна из проведенных БИО международных конференций (в 1994 г.) носила подзаголовок “Сахаровский Фестиваль”. В нем приняли участие М. Ростропович и вдова академика А. Сахарова. Книга Влавианос-Арванитис (в соавторстве с Олескиным А.В.) «Биополитика-Биоокружение. Био-силлабус» была опубликована на русском языке в 1993 г.
С 1992 г. внимание к России усиливается и в Грутеровском Институте права и поведенческих исследований в США: проводятся конференции по российской проблематике с приглашением политических деятелей России (например, министра правительства Москвы К.Б. Норкина). Американский биополитик и со-основатель Грутеровского института Мастерс посвятил России программную статью “Эволюционная биология и Новая Россия” (Masters, 1993а).
Международное общество этологии человека дважды организовало Летние школы для студентов Российского государственного гуманитарного университета и других российских вузов (в 2001 г. в Звенигороде, в 2002 г. в Пущино-на-Оке). В этих школах участвовали И.Айбль-Айбесфельдт, Ф. Солтер, К. Граммер, М.Л. Бутовская и другие специалисты по этологии и самой биополитике.
Все более интенсивными становятся взаимодействия между биополитикой (и связанными с нею поведенческими науками – этологией, социобиологией) и психологией. В биополитическом сообществе представители группы С. Петерсона обращаются к психологической (и психиатрической) проблематике. Так, ученик Петерсона Р. Дж. Мейден (Maiden, Peterson, 2002) провел исследование проблемы психиатрической помощи лицам преклонного возраста. В нашей стране этологи (например, М.А. Дерягина) проводили с 1984 г. конференции в Крыму с психологами и психиатрами, такими как В.П Самохвалов. На страницах выпускаемого Самохваловым «Таврического журнала психиатрии» немало страниц посвящены этологической и биополитической проблематике.
Примечательным явлением следует считать также нарастающую «биологизацию» биополитики. Это проявляется в привлечении все более глубоких и разнообразных биологических знаний в биополитические иисследования. Например, если первоначально для сопоставления с политическими системами человеческого общества рассматриваются в основном популяции приматов, то в 1983 г. Г. Шуберт допускает в своих работах сопоставления и с сообществами хищных млекопитающих (G. Schubert, 1983), а П. Корнинг в книге «Гипотеза синергизма» (также 1983 г.) и в последующих работах -- со всем многообразием живых существ, включая даже микроорганизмы. Все большую роль в биополитике, начиная примерно с 80-х годов ХХ века (взамен политологов-скептиков), начинают играть профессиональные биологи – приматологи (Ф. Де Ваал, М.Т. МакГвайер), нейрофизиологи (М. Газзанига), а последнее десятилетиедаже микробиологи (Х. Блум в США, а также ряд отечественных микробиологов, включая и автора этой книги). А. Влавианос-Арванитис также имеет за плечами карьеру биолога (исследователя метаболизма стероидных гормонов и серотонина).
Биологи рассматривают биополитику как открытый междисциплинарный канал коммуникации, позволяющий обмениваться знаниями между их «родной» области науки и социально-политической или гуманитарной сферой. Нарастающее влияние биологии в биополитике признается и гуманитариями, которые вынуждены осваивать азы биологических наук, чтобы реализовать биополитические подходы к проблемам политической науки.
Таким образом, биополитика первоначально возникает как результат осознания политологами значительного концептуального и фактического потенциала биологии в социально-политической сфере. Последующая эволюция приводит к расширению предмета биополитики с включением проблематики разных гуманитарных наук в ее орбиту. В то же время, в биополитике усиливается влияние биологии -– все глубже становятся используемые ею биологические знания, разнообразнее исследуемые объекты, все больше биополитиков рекрутируется из стана профессиональных биологов, а не гуманитариев. Биология теперь не только поставляет материал, но и сама придает ему «форму», биологи используют биополитические подходы для своих профессиональных целей. История биополитики все в большей мере – начиная с 80-х годов – становится составной частью истории биологии.
Основные направления биополитики
В литературе представлены различные классификации весьма широкого спектра направлений биополитических исследований. Так, А. Сомит и С. Питерсон (Somit, Peterson, 1998) предпочитали следующую классификацию:
создание биологически ориентированной политической науки;
исследование проблем социальной политики, так или иначе связанных с биологией;
изучение физиологических параметров человека, (например, гальванического сопротивления его кожи) в сопоставлении с его политическими взглядами;
исследование физиологических факторов, влияющих на политическое поведение человека
изучение эволюционно-консервативных тенденций поведения человека, влияющих на политику
Однако в последующем тексте книги мы будем пользоваться несколько иной классификацией, которая представляется более удобной. Она во многом опирается на публикации проф. Р. Мастерса (Masters, 1989, 1991, 1993b, 2001) и А.Т. Зуба (1987, 1989, 1994, 1995, 1998), а также на собственные авторские разработки (Олескин, 1999а, б, в, 2001, 2002, 2003а, б) и включает следующие рубрики:
Природа человека (в связи с социально-политической проблематикой)
Эволюционно-биологические корни человеческого общества и политических систем
Этологические подходы к социальному поведению и политической деятельности человека
Физиологические параметры политического поведения
Вклад биологии в решение практических политических проблем
1.5.1. Природа человека: биополитический подход. Природа человека представляет одну из основных проблем для всякого политического мыслителя. Значительная часть собственных исследований американского политолога и биополитика Р.Д. Мастерса, особенно его книга "Природа политики" (Masters, 1989), посвящена этой проблематике. Биополитика рассматривает извечный вопрос о том, что есть человек (вообще и как субъект политики – “Homo poiticus” -- в частности) по своей природе – добр ли он или зол, пластичен (как полагал, например, английский философ XVII века Дж. Локк) или консервативен, имеет ли фиксированные (прирождённые) нормы поведения, шаблоны восприятия, принципы морали и эстетики и др. (точка зрения, например, Т. Гоббса).
Вернёмся на мгновение к разделу 1.1. («Предыстория биополитики»), где мы вычленили натурализм как одну из важнейших предпосылок биополитики -- понимание человека как части живой природы («представитель биоса»), как продукт биологической эволюции, породившей и другие формы живого. В рамках натурализма удаётся получить важные знания о том, каков человек, к каким тенденциям поведения он эволюционно предрасположен, но существенную долю правды о человеке содержат и альтернативные натурализму подходы к пониманию человека, а именно:
Абсолютизм, согласно которому сущность человека внеприродна (сверхприрордна), вечна, неизменна и определена Богом или иным Абсолютом;
Релятивизм, утверждающий, что природа человека пластична и определяется исторической эпохой (английский философ Дж. Локк представлял себе человека как «чистую доску» – tabua rasa).
Эти альтернативные подходы, отражающие духовный и социокультурный уровни человека, можно примирить с натуралистическим подходом в рамках многоуровневой концепции человека с дополнительной идеей о возможности гармоничной коэволюции (см. подраздел 2.2. ниже) различных уровней (биологического, социокультурного, духовного).
Рассматриваемые ниже направления биополитики представляют собой конкретизации её направления, посвящённого природе человека. В частности, с натурализмом как философской «подложкой» биополитики тесно связан биоцентризм (представление об абсолютной ценности живого, о необходимости уважать индивидуальность любого представителя любого биологического вида), на базе которого ныне разрабатываются юридические документы о «правах живого». В практическом плане – признание факта влияния эволюционно-биологических факторов на природу человека порождает две установки, которые кажутся противоречащими друг другу, но на деле дополняют друг друга:
Учет эволюционно-древних (первобытных, «обезьяньих») тенденций поведения человека как «политического животного» в различных ситуациях, разработка тех или иных проектов (социальных технологий) на основе творческого использования этих тенденций. В книге подробно разобранным примером таких социальных технологий на биополитическом фундаменте служит проект сетевых структур (глава пятая, раздел 5.7).
Борьба с натуралистическим фундаментом человека, преодоление эволюционно-древних склонностей человека средствами разума и культуры. Нет нужды говорить, что и эта установка предполагает предварительное детальное исследование эволюционного багажа человечества. «Чтобы бороться с врагом, его надо знать». Такая установка проводится в трудах, например, американских биополитиков А. Сомита и С. Петерсона. Некоторые другие биополитики, социобиологи, этологи человека также полагают, что эволюционно-детерминированная природа человека – это именно то, от чего человека необходимо спасать.
Автор настоящей книги предпочитает компромиссную установку – эволюционно-биологические влияния на поведение, психику, политическую деятельность людей имеют, в зависимости от ситуации, как положительное, так и отрицательное значение. Социальные проекты могут иметь в виду как «сотрудничество» с нашим эволюционным багажом, так и и стремление к его преодолению при условии хорошего знания о том, что этот «багаж» представляет собой в каждом конкретном случае.
1.5.2. Эволюционно-биологические корни человеческого общества и политических систем. Это направление биополитических исследований тесно связано с антропологией (особенно политической антропологией), социологией, социальной психологией, этнографией и призвано ответить на следующие вопросы:
Как в ходе эволюции человекообразных обезьян, гоминид и далее первобытных людей сформировались социальные и далее политические системы?
Что может эволюционно-биологическое прошлое политики рассказать нам об её настоящем и будущем (учитывая, что наши гены до сих пор отражают адаптации, возникшие на этапе первобытного строя)?
Какие конкретные организационные проекты – социальные технологии – возможны на базе знаний об эволюционной предыстории человеческого общества? Можно ли, скажем, творчески воспроизвести в современных условиях структуру первобытной группы охотников-собирателей?
«Политика… возникает в ходе эволюции человека значительно раньше появления специализированных институтов управления. Я даже готов утверждать, что политическое поведение было важной предпосылкой и катализатором эволюции языка и расцвета культуры. Политика была неотъемлемой частью прогрессивной эволюции человеческого общества, она даже не являлась уникально-человеческим явлением», – писал П. Корнинг (Corning, 1983).
1.5.3. Этологический и социобиологический подходы к социальному поведению и политической деятельности человека. Если рассмотренное в предшествующем пункте направление биополитики акцентирует внимание на происхождении и эволюции целых политических систем, то данное направление посвящено детальному анализу политического поведения индивидов и их групп на основе подходов и методов этологии и социобиологии (см. раздел 1.2 выше). Ставится вопрос: в какой мере и в каких отношениях социальное поведение людей может быть сопоставлено с поведением животных ( в первую очередь, наших эволюционных родичей приматов)? В этой связи интересно, что Оскар Хайнрот, учитель знаменитого этолога ХХ века Конрада Лоренца, подчёркивал, что «животные – это крайне эмоциональные люди, обладающие очень небольшим интеллектом» (цит. по: Гороховская, 1999, С.86). Биополитики предпринимают исследования эволюционно-древних склонностей и тенденций поведения человека, способствующих агрессии, национализму, расизму, терроризму и др. Выясняются также вопросы:
Какие эволюционно-консервативные формы социального поведения, доминирования и подчинения влияют на политическую деятельность (например, в ситуации президентских выборов, в ходе межэтнических конфликтов, во взаимоотношениях между лидерами и подчинёнными) и на формируемые ими политические структуры (демократические, авторитарные, тоталитарные)?
Что в поведении людей в политических ситуациях, напротив, не поддаётся объяснению с позиций этологии и социобиологии и свидетельствует о влиянии социокультурных и духовных факторов?
А. Сомит и С. Петерсон в книге «Дарвинизм, доминирование и демократия» (Somit, Peterson, 1997а) утверждают, что природа снабдила человека (и других социальных животных) врожденным предрасположением к формированию иерархических структур, основанных на жестком доминировании со стороны всевластных вожаков. С этих позиций демократия выступает как искусственный конструкт разума, и этим указанные биополитики пытаются объяснить хрупкость демократии и относительную редкость демократических режимов даже в наш «просвещенный» век. Однако перспективы демократии, по мысли Сомита и Петерсона, достаточно реальны, ибо средствами разума можно обуздать «дикие», эволюционно-консервативные тенденции социального поведения людей.
Биополитики определяют само понятие политика в терминах этологии, что позволяет ввести в рассмотрение аналогичные феномены у других социальных видов живого – от насекомых (и даже одноклеточных существ) до приматов. По взглядам П. Корнинга, политика в таком расширенном смысле есть «процесс управления с принятием решений по поводу общих или взаимоперекрывающихся целей, а также процессы коммуникации (включая обратные связи) и контроля, необходимые для достижения этих целей» (Corning, 1983). Это определение носит кибернетический характер, что отражает перекрывание областей биополитики и кибернетики (от греч. ??????? – управляю) – науки о процессах управления, контроля, целеполагания в природных и технических системах.
1.5.4. Физиологические факторы и параметры, влияющие на политическое поведение людей. Основные вопросы этого направления биополитики:
Как влияют физиологические (соматические, «телесные») факторы, такие как состояние здоровья, уровень стресса, возраст, раса, пол («гендер»), биоритмы, диета, недо- или переедание, употребление лекарств, алкоголя, никотина, наркотиков и др. на политическое поведение человека?
Существует ли – и какая именно – взаимосвязь между физиологическими параметрами (скорость сердечных сокращений, частота мигания глаз, кровяное давление, уровень мочевой кислоты в крови, степень гальванического сопротивления кожи, отражающая уровень стресса, и др.: Schwartz, 1976; Somit, Peterson, 1998) и политической активностью, политическими взглядами людей?
Особый интерес в рамках этого направления представляют роль наследственных (генетических) факторов и значение нервной системы (в первую очередь головного мозга) в плане политически важных характеристик человека (лидерских способностей, агрессивности, конформизма, уровня интеллектуального развития и др.). В последние десятилетия успехи молекулярной генетики дали толчок развитию весьма важной для биополитики области биологии – нейрогенетики. В ее рамках конкретно исследуется путь от информации в ДНК через генный контроль развития нервной системы (например, избирательное считывание тех или иных генов в нервных клетках) к формированию индивидуальных особенностей, восприятию и запоминанию внешней информации (включая её почти необратимое запечатлевание – импринтинг).
Изучение зависимости между физиологическим состоянием и политической активностью наталкивается на серьёзные методические и технические трудности, связанные с необходимостью проведения многофакторного анализа. Хорошим примером преодоления этих трудностей, что позволило получить впечатляющие, статистически достоверные результаты, служат исследования Р. Мастерса по взаимосвязи между загрязнением окружающей cреды тяжелыми металлами (марганец, свинец, кадмий), нейрофизиологическим состоянием людей и уровнем преступности (особенно частотой импульсивных преступлений, включая акты насилия над личностью, поджоги, убийства под воздействием неконтролируемого приступа агрессии). Эта корреляция явно пробивает себ дорогу при учёте всех других многочисленных факторов, влияющих на уровень преступности. Дополнительными факторами, усиливающими воздействие тяжелых металлов на мозг, Мастерс на основании своих данных считает алкоголь и соединения фтора (например, фторид кремния), применяемые в США для обеззараживания воды (Masters, 1996, 2001; Masters et a., 2000).
1.5.5. Вклад биологии в решение практических политических проблем. Данное направление соответствует в англоязычной литературе термину biopoicy, в то время как перечисленные выше направления обозначаются как biopoitics. Это направление предусматривает практическое применение результатов кратко разобранных выше (1.5.1—1.5.4) теоретических направлений биополитики, чтобы составить прогнозы, дать экспертные оценки и рекомендации для политиков и для широких масс людей, а также в целях разработки социальных технологий. Данное направление рассматривается в качестве приоритетного Биополитической интернациональной организацией (БИО) и некоторыми другими международными биополитическими центрами. Это не удивительно, ибо соответствующие биополитические разработки не могут оставить равнодушными даже и тех людей, которые никогда не слышали о биополитике или не интересуются ей.
Многочисленные конкретные практические приложения бииополитики поименованы в виде длинного списка, например, на официальном Интернет-сайте Ассоциации политики и наук о живом и в виде рубрик в материалах ее ежегодных конференций. Перечислим особенно важные группы проблем:
охрана живого покрова планеты. В свете нарастающего загрязнения окружающей среды, уничтожения биоразнообразия Влавианос-Арванитис считает политику, направленную на сохранение планетарного биоразнообразия (биоса) основным направлением деятельности своей организации (БИО). К охране окружающей cреды проявляют значительный интерес и другие биополитики, например, в США это В.Т. Эндерсон, Л. Колдуэлл. Особый пакет проблем представляют политическое регулирование глобальных мер по улучшению экологической ситуации на планете Земля, в том числе по утилизации радиоактивных отходов (Somit, Peterson, 1998).
юридические и криминалистические проблемы (задача Грутеровского института права и поведенческих исследований XE "Грутеровский Институт права и поведенческих исследований" b ). Так, криминальное поведение может быть рассмотрено как результат "неуместных" эволюционных стратегий поведения, которые в некоторых случаях не соответствуют этическим принципам современного общества. Например, стремление повысить собственный репродуктивный успех (передать максимальное количество генов следующему поколению) может обернуться угрозой для приемных детей, которые отличаются по генофонду от усыновивших их лиц. Эти предположения могут быть учтены при попытке предсказать будущие тенденции в отношении преступлений, совершаемых внутри семей. В материалах Ассоциации политики и наук о живом рассмотрена группа проблем, связанных с генетическими факторами (наследственное предрасположение и др.), способствующими совершению преступлений.
био-медицинские проблемы — аборт, искусственное оплодотворение, суррогатное материнство, помощь в совершении самоубийства и эвтаназия (прерывание жизни неизлечимого больного по его просьбе), трансплантация органов и тканей и др.; все эти проблемы представляют также предмет биоэтики, важная составляющая которой также – гуманное обращение с животными и вообще с живым покровом планеты («этика окружающей среды», «экологическая этика»);
генетическая инженерия, клонирование животных и в перспективе человека, генная диагностика и терапия (лечение наследственных заболеваний путём манипуляций с генами) и другие результаты прогресса современной генетики. Здесь налицо перекрывание с проблематикой биотехнологии, законодательное регулирование которой (скажем, маркировка генноинженерных продуктов) также относится к сфере практической биополитики.
проблемы бюрократии и неэффективная работа правительственных учреждений и вообще организованных политических систем (эти вопросы предполагается рассматривать с позиций этологических законов формирования групп).
обуздание человеческой агрессивности, враждебности ко всякого рода «чужакам» и других негативных тенденций поведения; стимулирование дружеских, кооперативных связей между человеческими индивидами, группами и организованными политическими системами.
биологическое оружие и биотерроризм.
проблемы половых (гендерных) различий в связи с феминизмом, рассматриваемые в эволюцонно-биологическом ракурсе.
проблемы популяционной политики – политических мер по регулированию роста народонаселения отдельных стран и регионов и планеты в целом
педагогические проблемы – необходимость преодоления современной «био-неграмотности» путём создания системы биологического образования для всех. Велика потребность в биологических (и более специфических биополитических) знаниях у политиков, юристов, врачей и многих других людей, сталкивающихся с биополитическими проблемами в повседневной практике. Это направление биополитики находится в сфере интересов международной Комиссии по Биологическому образованию.
городское планирование, составная часть биоархитектуры XE "Био-архитектура" b , которая стремится творчески использовать эстетически привлекательные и архитектурно целесообразные образцы биологических структур (пчелиных сот, ткани паука, био-мембраны), а также учитывать эволюционно-древние («первобытные») поведенческие тенденции людей в строительстве зданий, застройке целых микрорайонов.
Таковы основные грани практически-ориентированного направления современной биополитики, суммируемые в термине biopoicy в англоязычной литературе.
1.4.6. Политический потенциал биологии за пределами биополитики как организационно оформленного научного течения. Различные биополитические школы, группы, центры сосредоточивают внимание на разных направлениях биополитики и разнятся по конкретной интерпретации этого понятия (например, А. Влавианос-Арванитис не включает в биополитику политический потенциал этологии и социобиологии, находящийся в центре внимания многих американских биополитиков). Как уже указывалось, в настоящей книге мы придерживаемся максимально широкого истолькования биополитики как всего комплекса социально-политических приложений наук о живом. Поэтому в последующем тексте мы рассматриваем и те разработки, котоые выполнены вне рамок биополитического сообщества (и авторы которых, возможно, никогда не слышали о биополитике), но на деле вносят свой вклад в политический потенциал современной биологии.
Несомненно, особый резонанс во всём мире вызывают вопросы охраны био-разнообразия планеты, ибо здесь речь идёт о самом выживании и биосферы в целом, и зависящего от неё человечества. Соответственно, научные усилия по преодолению экологического кризиса и спасению био-разнообразия предпринимались задолго до организационного оформления биополитики. В 1948 г. создан Международный союз охраны природы и природных ресурсов. В 1972 г. Стокгольмская конференция ООН наметила общие принципы международного сотрудничества в области охраны природы; 28-я сессия Генеральной Ассамблеи ООН учредила "Программу ООН по окружающей среде" (United Nations Environmenta Program, UNEP, ЮНЕП). С 1971 года ЮНЕСКО осуществляет программу "Человек и биосфера". В 1992 году проведен важный международный форум в Рио-де-Жанейро (Дни Земли) где сформулированы основные принципы устойчивого развития человечества с учетом природоохранных требований, подкрепленные и дополненные на конференции по устойчивому развитию в Йоханнесбурге в августе-сентябре 2002 г. («Рио + 10»). В деле охраны окружающей cреды существенное значение имеет включающий крупных учёных планеты Римский клуб с его экологическими прогнозами на XXI век. Биополитическая Интернациональная Организация установила рабочие контакты с Римским клубом. Этическими аспетками охраны среды обитания активно занимается Международный союз по эко-этике (Inernationa Eco-Ethics Union).
Помимо охраны живой природы, есть не-биополитические школы, посвятившие себя, например, биомедицинским проблемам. Такова, например, Европейская сеть по биомедицинской этике (European Network for Biomedica Ethics), cозданная в 1996 г. на базе Этического центра естественных и гуманитарных наук университета г. Тюбинген (Германия). Вопросы социальных технологий с учётом этологии человека рассматривают некоторые из исследовательских центров по менеджменту и социологии малых групп.
Существующая с конца 70-х г под эгидой ЮНЕСКО международная Комиссия по биологическому образованию (Commission for Bioogica Education, СВЕ) обращает основное внимание на преодоление неграмотности населения в области биологии и преподавание основ биологии для небиологов, меры по охране живой природы, вопросы биотехнологии, био-медицинской этики и ряд других аспектов “biopoicy”.
Философские аспекты взаимоотношения биологии и наук о человеке и обществе находились в центре внимания многих мыслителей, учёных. В частности, целая крупная школа посвящает себя проблемам коэволюции (согласованного развития) природы и социума (см. Родин, 1991; Карпинская и др., 1995).
Наряду с термином «биополитика», в литературе встречается, хотя и существенно реже, термин «биополитология». Группа ее сторонников из Санкт-Петербурга предложила зарезервировать слово «биополитика» только для практических аспектов политического потенциала биологии (для biopoicy), а концептуальные его аспекты отнести к биополитологии (Степанов, 1999). В распространяемых по Интернету материалах (сайт biopois.narod.ru/biopois.htm biopois.narod.ru/biopois.htm) биополитология определяется как наука, “возникшая на стыке биологии и политологии и ставящая своей задачей разработку теории биологического государства, то есть государства, отвечающего потребностям и возможностям человека как высокоорганизованного био-психо-социо-интеллектуального существа”. Большинство биополитиков (и автор этой книги в их числе), однако, относят задачу построения государства с учетом “биологической размерности” человека к важнейшим целям именно биополитики, а не биополитологии как малоупотребительного термина.
Итак, современная биология представляет собой новую и достаточно важную политическую силу, потенциал которой отчасти уже проявил себя в конкретных разработках, отчасти пока остается нереализованным. Биополитика и существует, в конечном счёте, ради его полной реализации. Указанные выше направления биополитики подвергнуты более детальному анализу в последующих разделах книги. Этот раздел служит своего рода кратким «компендиумом» книги. Читателю предлагается схема (рис. 3: по Влавианос-Арванитис, Олескин, 1993, существенно изменено), в которой обозначены многие из важных аспектов политического потенциала биологии в ХХI веке (греческое слово ???????биос ??обозначает жизнь)
Как указано во введении, особое значение в рамках авторского видения биополитики придается биосоциальным системам (сообществам живых организмов), так что сама биополитика рассматривается в основном как область знания о человеческих вариантах биосоциальных систем. Таким вариантом является и политическая система человеческого общества. Поэтому каждое из направлений современной биополитики будет рассматривается в сочетании с соответствующими материалами биологических наук, связанными с исследованиями социального поведения и биосоциальных систем у различных форм живого. Например, в разделе об эволюционно-биологических предпосылках человеческой социальной организации и политической системы на фоне панорамы истории жизни на Земле и сжатого очерка об эволюции человека как вида рассматривается вопрос о возникновении (прото)политических структур как закономерного итога прогрессивного исторического развития биосоциальных систем вообще. Биосоциальным системам уделено много внимания и в разделе об этологических и социобиологических подходах в приложении к политически важным граням поведения человека. Автор данной книги испытывает профессиональный интерес к миру микроорганизмов, которые в примитивном, «обнаженном» виде демонстрируют перед нами многие стороны биосоциальных взаимодействий. Как ни далеки от нас эти одноклеточные существа, они тем не менее формируют биосоциальные системы из многих индивидов (колонии, биоплёнки и др.).
Итак, многовековая история познания живого, прошедшая стадии мифологии, натурфилософии, механицизма и ныне достигшая стадии гуманитаризации, послужила предпосылкой современной биополитики (как и целого спектра других стыковых биолого-социальных наук). Для биополитики особенно важны такие области биологии, как этология, социобиология, экология, генетика, нейрофизиология, теория эволюции. Биополитика включает в себя следующие направления: 1. Природа человека (в связи с социально-политической проблематикой); 2. Эволюционно-биологические корни человеческого общества и политических систем; 3. Этологические подходы к социальному поведению и политической деятельности человека; 4. Физиологические параметры политического поведения; 5. Вклад биологии в решение практических политических проблем. Понятие «политический потенциал биологии», предмет настоящей книги, соответствует максимально широкому, авторскому, толкованию биополитики, и разные биополитические школы посвящают себя различным граням этого потенциала
Глава вторая. ФИЛОСОФСКИЕ ОСНОВАНИЯ БИОПОЛИТИКИ И ПРИРОДА ЧЕЛОВЕКА.
В списке основных направлений биополитики (см. предшествующую главу) природа человека занимает первую позицию, что не случайно. Вопрос о природе человека – как предельно общий вопрос биополитики – тесно связан с проблемой её философских оснований. Известно, что без подобных оснований не может существовать никакая серьёзная наука, даже если её деятели исповедуют позитивизм или вообще не терпят философских дискуссий. Науковеды ХХ века (Т.Кун, И. Лакатош, П. Фейерабенд, С. Тулмин и др.) показали, что философские идеи и ценностные установки фактически используются учеными в их творческой деятельности, нередко в неявной (имплицитной) форме. Дж. Холтон говорил о философских «темах», присутствующих в любом, сколь угодно конкретном научном исследовании. Учёный, по его словам, выбирает между «темами» дискретность и континуальность, постоянство, эволюция и катастрофизм и др.
Философски-методологический анализ биополитики был предметом докторской диссертации А.Т. Зуба (1994), озаглавленной “Биология и политика. Методологический анализ биологической исследовательской программы”. Надо ещё раз подчеркнуть, что биополитика рассматривается нами как часть более широкого проблемного поля гуманитарной биологии. Её философские основания можно считать в то же время философскими основаниями гуманитарной биологии в целом.
Выделить философские основания биополитики, как и всякой области науки, – значит определить в наиболее общей форме её ориентиры, включая ответы на следующие вопросы:
Каков мир, каковы законы его развития, каковы наиболее общие характеристики объектов исследования в этом мире (онтологические основания)? В случае биополитики основополагающую роль, несомненно, играет онтология натурализма (см. подробнее ниже) в ее приложении к пониманию человека и человеческого социума
Какими методами, с каких позиций и в каких пределах можно исследовать объекты (методологические основания)? Применительно к биополитике мы в нескольких разделах данной главы рассмотрим такие методологические подходы, как коэволюционная установка (Lumsden, Wison, 1981; Родин, 1991; Карпинская и др., 1995), биоцентризм (в узком, строгом смысле, Чебанов, 1998; Chebanov, 1988), гуманистика (Олескин, 1990, 1991, 1992)
Какими ценностями руководствоваться при работе с объектом исследования – и не только с ним (Что истинно? Что ложно? Что есть добро и зло? – аксиологические основания)? В рамках биополитики – равно как биоэтики и других областей гуманитарной биологии – речь идет о ценностях биоцентризма в его расширенном этическом смысле слова (Гусев, 1991а, б)
«Что делать?» (праксиологические основания) – какую программу практической активности следует планировать и реализовать на базе намеченной нами онто-, методо- и аксиологии. Именно практический вопрос «что делать?» встает в биополитике с особой остротой и – по мнению ряда влиятельных биополитиков – оправдывает существование этой области деятельности. Вопрос составляет основное содержание упомянутого выше пракического направления в биополитике (biopoicy) и будет темой завершающей главы книги.
Все четыре аспекта философских оснований биополитики сводятся к лейтмотиву – в политике и изучающей ее науке (политологии) необходимо учитывать биологические, эволюционно-детерминированные характеристики человека как представителя планетарного биоразнообразия. С этих позиций необходимо подходить на практике в решении как тех политических проблем, чья «биологическая составляющая» очевидна (экологические, генноинженерные, биомедицинские проблемы и др.), так и проблем, которые кажутся чисто гуманитарными, но на деле допускают плодотворное применение результатов исследований в области современной биологии. Достаточно сказать, что все более значимым императивом для современной цивилизации является не только охрана биосферы, но и приведение политических систем на планете в соответствие с биологическими характеристиками человека.
2.1. Натурализм и биополитика
В приведенном перечне аспектов философских оснований биополитики начнём с более детального рассмотрения присущей биополитики онтологии натурализма (от лат. natura – природа), который акцентирует связь человека с природой, породившей его и вложившей в него свои законы («Вышли мы все из природы» – первая строка заглавия книги Р.В. Дольника, 2003). Как мы помним (см. подраздел 1.5.1.), он противостоит релятивизму утверждающему изменчивость природы человека, и абсолютизму, постулирующему вечную внеприродную сущность человека.
2.1.1. Натурализм как философская (онтологическая и методологическая) установка. Природа рассматривается в рамках натурализма как всеобъемлющая категория, к которой принадлежит все, в том числе и человек с его поведением, психикой, потребностями, социальной организацией, духовным миром. «Черты натурализма проявляются в том, что при описании природы человека используют методы, аналогичные методам естественных наук» (Фесенкова, 2003. С.41). По словам американского философа-натуралиста ХХ века Дж. Пратта, «природа, мир реальности имеют свою структуру, и наши знания истинны лишь постольку, поскольку они соответствуют этой действительной ситуации» (Pratt, 1939. P.3—4). Сторонники натурализма высоко оценивают познавательные возможности и методы естественных наук – в приложении к любым объектам, в то числе к социальным явлениям. Но какие именно естественные науки и в какой мере – в каких границах – могут быть применены к исследованию природы человека, к анализу социально-политических феноменов?
В зависимости от преимущественного внимания к той или иной естественной науке, натурализм приобретает различный характер, например, различают физический (физикалистский) и биологический (биоцентрический) натурализм. В первом случае природу рассматривают как подвластную физическим законам., во втором – допускают доминирование этих законов лишь в пределах собственно физических (неживых) объектов, а все остальное (мир живого, социального, духовного) считают областью приложения биологических концепций и методов.
Биополитик Томас Торсон отстаивал именно биологический натурализм в понимании социальных явлений в противовес физикалистскому натурализму: «имеет смысл понимать человека как биологический феномен», а не прибегать при его изучении к «методам физики XIX века» (Thorson, 1970. P.96). Правда, естественные науки все чаще рассматриваются в качестве «единого фронта» (а биология – в качестве важнейшего участка фронта): «Новейшие открытия и теории в физике, биологии и нейрофизиологии... противоречат тому представлению, что люди каким-то образом выходят за рамки природы» (Masters, 1993b. P.133). Биополитик Р. Мастерс специально выделял ее наиболее биоморфные области – квантовую физику, теорию относительности, теорию хаоса (часть синергетики), которые изобилуют параллелями с социальной жизнью человека. В этих областях физики, как и в социуме, “нельзя предсказать будущее системы, исходя из ее современного состояния”.
2.1.2. «Жёсткий» и «мягкий» натурализм. Теперь перейдем к вопросу о границах познания человека с помощью естественно-научных, а именно биологических, подходов и методов. Эти границы по-разному проводятся в рамках «жёсткого» и «мягкого» натурализма. «Жёсткий» натурализм отрицает разницу между человеком и животным, что было характерно для социал-дарвинизма начала ХХ века, как уже отмечалось в разделе 1.1.. В литературе того периода «журавли устраивали суды чести, муравьи проводили общие собрания, а слоны обсуждали проблемы политического устройства общества» (цит. по Кременцов, 1989. С. 20). «Жесткий» натурализм исходит из того, что «все в человеке, даже его высшие ценности – истина, добро, красота и справедливость, рассматривается сквозь призму биологических законов» (Фесенкова, 2003. С.41). Такой строго биологизаторский подход к человеку вышел из популярности к середине ХХ века, в связи с изменившимися политическими и культурными реалиями; собственно, уже в 1910-е годы получает развитие противоположная крайняя позиция – убеждение в полной неспоставимости мира биологии и мира человеческой культуры («суперорганического» в терминологии А. Крёбера). Правда, «жёсткий» натурализм в понимании человека был в определённой мере оживлён в 60-70-х годах ХХ века в популярных книгах-бестселлерах Р. Ардри «Территориальный императив» и Д. Морриса «Голая обезьяна» и «Человеческий зоопарк». «Голая обезьяна» (Homo sapiens) прямолинейно отождествлялась с прочими приматами, рабочий день современного цивилизованного человека – с охотой в составе «односамцовых групп», заработная плата – с «добычей» (которой следует делиться с самкой) и т.д. Особое значение в книгах Морриса уделялось высокой агрессивности, хищническому поведению и гиперсексуальности как «видоспецифическим чертам» человека, выделявшим его среди других приматов. И всё же натуралистический подход к человеку был смягчён тем, что Моррис признавал значение культуры как уникальной особенности человеческого социума и возлагал на неё надежды как на фактор, способный обуздать человеческую агрессивность в условиях перенаселённой планеты.
Что касается основного предмета настоящей книги – биополитики – то её сторонники занимают компромиссную позицию между жёстким натурализмом (человек равен животному) и противоположной позицией (человек несопоставим с животным), вдохновленной работами многих учёных-гуманитариев. Большинство биополитиков предпочитают «мягкий» натурализм. Предполагается, что человек является продуктом биологической эволюции и потому сохраняет в себе и в своей социальной организации общебиологические характеристики, но в ходе эволюционного развития предков человека сформировались уникальные человеческие черты, по которым человек качественно отличается от других живых существ, даже от других высших приматов. Даже среди врождённых тенденций поведения человека вычленяются такие, которых не наблюдается у животных. Яркий в прямом и переносном смысле пример – тяга человека к огню, вероятно, возникшая около миллиона лет назад и приобретающая разнообразные формы в культуре – от огнепоклонства и жертвоприношений до пионерских костров (Дольник, 2003).
По убеждению биополитиков А.Сомита и С. Петерсона (Somit, Peterson, 1997a), Homo sapiens представляет собой единственный биологический вид, способный создавать культурные нормы, фактически противоречащие его врождённым поведенческим тенденциям – и при определённых обстоятельствах следовать таким «антибиологическим» нормам. В качестве примеров приводятся такие культурные практики, как охота на змей, безбрачие (целибат) и строго моногамная семья.
Такой «мягкий» натуралистический подход не отрицает специфики человека как особого живого существа, наделённого разумом, культурой (по крайней мере способностью её создавать), членораздельной речью и построенными на её основе символическими языками, а также технологией. «Все известные нам биополитики единодушны в отрицании социал-дарвинистского применения биологии и иных злоупотреблений такого рода» (Fohr, Tonnesmann, 1983, S.17). Однако в свете данных современных наук о живом представляется неоправданной и противоположная крайность: огульное отрицание природно-биологической компоненты человека. Эта компонента оказывает достаточно важное влияние на поведение, психику, потребности, политическую деятельность человека. Приведем – и более детально рассмотрим в последующих главах книги – основные аргументы в поддержку этого утверждения:
У человека проявляются многие общебиологические формы поведения, такие как агрессия, сексуальное и территориальное поведение, взаимное притяжение индивидов друг к другу (афилиация), кооперация с себе подобными. У детей есть врожденные программы поведения, роднящие их с детенышами животных (Eib-Eibesfedt, 1998, подробнее глава четвёртая). В жизни также и взрослых людей неоспоримо присутствие эволюционно-консервативных (возникших на сравнительно ранних этапах эволюции) поведенческих особенностей. К их числу можно отнести, например, выращивание, воспитание, обучение детей; формирование иерархий доминирования; создание семей; общение между индивидами, различные формы взаимоотношений в группах; разделение (комбинирование) труда и многое другое (см. Тетиор, 2001а, б; Корнинг, 2004)
В списке основных (базовых) потребностей человека важное место занимают биологические потребности, образующие по крайней мере три группы: а) нужды, неудовлетворённость которых несовместима с биологической жизнью -- нужда в пище, воде, кислороде, укрытии и др. б) биосоциальные потребности, такие как потребность принадлежать к той или иной группе или лидировать в ней, что тоже имеет несомненные аналоги у животных (подобные потребности занимают низшие этажи в известной в социологии пирамиде потребностей А. Маслоу, вершина которой зарезервирована для специфичных только для человека и детерминированных социокультурными факторами потребностей в самореализации); в) биологически детерминированные предпочтения: «Мы все любим есть сладости. Мы чувствуем себя комфортно при температуре около 75( по Фаренгейту /примерно 24(С/. Мы предпочитаем жениться на красивых, а не безобразных. Мы находим коал умилительными. Мы испытываем отвращение к экскрементам» (Rossano, 2003. P.3). Впрочем, культурные факторы влияют и на биологические нужды и предпочтения человека, оформляя их в виде социально приемлемых нормативов и ритуалов (так, потребность в еде приобретает формы участия в трапезах, пиршествах, банкетах и др.). Помимо этого, биологические нужды и предпочтения отражают типичные, но всё же не стопроцентно обязательные нормы. Можно ли объяснить индивидуальные отклонения с эволюционно-биологических позиций? В одних случаях аномальные потребности вполне объяснимы локальными адаптациями, которые имеются также у отдельных популяций разнообразных биологических видов. Например, эскимосы чувствуют себя комфортно даже без одежды при 0(С, и это вполне объяснимо локальной адаптацией данной популяции людей к холоду. В других случаях говорят о множественности стратегий поведения, вложенных в нас эволюцией хотя бы как предрасположения. Помимо основной стратегии, реализуемой большинством индивидов в нормальных условях, есть и запасные варианты. К ним прибегают при невозможности следовать типовой стратегии. М.Дж. Россано справедливо указывает на стремление людей выбирать красивых брачных партнёров. Однако, если таковые в дефиците, достаточно многие готовы связать судьбу и с некрасивым (-ой), и это также обспечивает производство потомства. В целом ряде случаев, однако, эволюционно-биологический подход не приложим к потребностям, имеющим чисто культурный или духовный источник. Например, учёные-энтузиасты ставят свои научные интересы далеко впереди биологических предпочтений и даже нужд. Великий немецкий микробиолог Роберт Кох наблюдал микроорганизмы под микроскопом день и ночь, забывая про еду и сон.
Политически важные сигналы доминирования и подчинения, обладания территорией, агрессивных или миролюбивых намерени й и др. часто подаются и в человеческом обществе невербально – путем мимики, жестов, интонаций, даже, вероятно, пахучих веществ (феромонов, см. Калуев, 2002); все эти пути передачи информации задействованы также и у других живых существ, в особенности приматов
Генетические задатки человека, по имеющимся многочисленным данным (подробнее см. главу шестую), влияют в той или иной мере на многие поведенческие характеристики (агрессивность, доминантность, конформизм и др.). Причём, для многих генов человека обнаружены сходные (гомологичные) гены у различных форм жизни. Что касается ближайших эволюционных родственников человека – шимпанзе и бонобо (карликовый шимпанзе), то их ДНК совпадает с ДНК человека примерно на 99%. Тем не менее, влияние генетических факторов на поведение человека не отрицает существенного влияния среды, обучения, воспитания. Сегодня можно говорить лишь о том, «что, по-видимому, существуют комплексы генов, которые при определенных сочетаниях и условиях способствуют возникновению определенного поведенческого фенотипа, например, характера, который можно определить как альтруистический» (Асланян, 2003а. С.48). В последние десятилетия на базе в основном расшифрованного генома человека усиливаются попытки к выяснению вклада генов в социально значимые качества человека – интеллект, агрессивность, сексуальное поведение.
В то же время у животных, как и у человека, далеко не всё поведение генетически задано. Животные (включая насекомых) далеко не всегда следуют наследственно закрепленным образцам поведения, у них есть "жизненный опыт" и знания преемственного характера, передаваемые в сообществе организмов (биосоциальной системе) из поколения в поколение. Многие животные способны и делать выбор между альтернативами, находить нетривиальные решения задач (инсайт). Пчелы в некоторых случаях решают новую задачу, различая форму геометрических фигур или сопоставляя два стимула (например, запах амилового спирта и цвет предъявляемых карточек). Инстинкты, несомненно, вносят вклад в поведение животных, но в значительной части случаев наследственно задана лишь общая канва поведения, детали могут варьировать в зависимости от ситуации, приобретаться в результате обучения, так что поведение невозможно жёстко подразделить на «инстинктивное» и «приобретённое». Обучение особенно развито у приматов, которые имеют «протокультуру» (традиции приветствия, добывания пищи, см. Gooda, 1994; de Waa, 1996; Butovskaya, 2000; Дерягина, Бутовская, 2004).
Шимпанзе, бонобо (карликовый шимпанзе) и, по некоторым данным, горилла способны к символической коммуникации (рис. 4) – в эксперименте способны использовать сотни слов языка глухонемых амслен (освоению звукового языка мешает устройство речевых органов и соответствующих отделов мозга), по-разному комбинировать их, составлять из них простые предложения, употреблять слова в абстрактном смысле. Так, по свидетельству супругов Гарднер, самка шимпанзе Уошо использовала слово «грязный» в переносном значении – как синоним слова «плохой». «Уошо называла лебедей «вода птица», а орех – «камень ягода»» (цит. по: Дерягина, Бутовская, 2004). В опытах с группой бонобо (карликовый шимпанзе) в последние годы показана их способность – в достаточно молодом возрасте – спонтанно осваивать сотни слов языка компьютерных лексикограмм «ёркиш» и в дальнейшем использовать их в общении между собой, а также обучать других обезьян.
Подобные факты свидетельствуют о том, что многие из сторон «уникальности человека» представляют результат не скачкообразного, а постепенного, хотя и интенсивного развития того или иного признака, предварительно имевшегося уже у высших представителей животного царства. Добавим, что зачаток орудийной деятельности человека и техники исследователи усматривают в способности обезьян (и даже некоторых птиц) изготавливать и использовать простые орудия труда. Среди млекопитающих, например, «калан Enhydra utris собирает камни и ракушки с океанского дна, кладёт их на живот, когда плавает на спине на поверхности воды, и использует их как наковальни, о которых разбивает мидий и других молюсков с твердой оболочкой» (см. Corning, 2001a. P.21).
Многие приматы обладают зачатками того, что социальные психологи обозначают как «маккиавелевский интеллект» – способность осознавать свой социальный статус и ранг (высокий или низкий), использовать с выгодой для себя свое «положение в обществе». У человекообразных обезьян на этой основе возможны сложные манипуляции, «политические интриги», обманные действия. Так, желающая копулировать с самцом низкого ранга самка уводит его подальше от самца-вожака или дожидается его засыпания, после чего делает свое дело.
Нейрофизиологические данные говорят о важности для человеческой психики архаичных структур человеческого мозга, унаследованных нами от животных (например, рептилиального мозга, лимбической системы), которые фильтруют и эмоционально окрашивают поступающую в сознание информацию. Эти структуры мозга испытывают сильное влияние вышележащих слоёв, но это не меняет эволюционно-консервативного фундамента их функций.
«Градиентный» характер отличий между человеком и высшими животными – что обусловливает возможность дозированного сопоставления их поведения – отражен М.Л. Бутовской (2004а. С.19): «Только человек обладает свободой воли, имеет речь, культуру, создает произведения искусства, руководствуется в своей деятельности моралью и чувством ответственности, а его социальная организация столь пластична и разнообразна по своим проявлениям, что далеко превосходит по своей сложности социальную организацию любого другого вида животных. Однако данные последних лет из области приматологии показывают, что все эти свойства человека в зачаточной форме представлены у высших человекообразных обезьян» (выделение добавлено автором настоящей книги).
Кратко рассмотренные здесь аспекты сходства человека как «политического животного» (в терминологии Аристотеля) и других форм живого подкрепляют собой «мягкий» натурализм, признающий и эволюционную родословную человека и его уникальные характеристики. В этих рамках использование концепций и дапнных генетики, этологии, социобиологии в исследованиях социального поведения человека представляет несомненный интерес. Конечно, использование подобных концепций не означает редукции социального к биологическому. Очевидно, необходим компромиссный подход, признающий как уникальность человека, так и его эволюционно-биологическую предысторию. Такая компромиссная позиция изложена немецким биополитиком Х. Флором в статье “Наша биокультурная природа” (Fohr, 1986). В этой работе собраны типовые возражения против применения этологических данных к человеку. На каждое возражение приводится контрдовод в пользу биополитики. Целесообразно представить эту полемику в форме таблицы, суммирующей многие из обсужденных фактов и идей.
Таблица. Критика биополитического подхода к человеку и контрдоводы в защиту этого подхода (по мотивам работы Fohr, 1986 с авторскими дополнениями).
Утверждения био-политиковВозражения критиков биополитикиКонтрдоводы в ее защитуСоциальное поведение человека (включая политическую деятельность) находится под влиянием эволюционно-биологических факторовЭволюционно-биологические факторы неизменны во времени, а поведение человека пластично, зависит от эпохи, от ситуацииЭволюционно-консервативны лишь самые общие поведенческие тенденции человека (территориальность, доминирование-подчинение и др.), конкретные формы поведения могут быть сколь угодно изменчивыЧеловек и животные используют сходные или даже совпадающие каналы передачи информацииИнформация в мире животных передается лишь генетическим путем, для человеческого общества характерен огромный объем негенетической информации (обучение, традиции и т.д.)Негенетическая передача информации посредством коммуникации, обучения, жизненного опыта есть и у животных Человеческий социум представляет собой биокультурный феноменСфера биологического четко отграничена от сферы культурного, прерогативы только человекаПо крайней мере у высших приматов есть “протокультура” (Butovskaya, 2000); помимо этого, человек представляет “смешанное существо”: в нем взаимодействуют биологические и культурные факторыЧеловек и социум с его политической системой, при всей своей уникальности, суть продукты биологической эволюцииЧеловек обладает набором уникальных черт, отделяющих его от прочих животных. Эти черты многоплановы – от выпуклой женской груди до высокого интеллектаМногие “уникальные” черты человека можно найти у некоторых животных в слабо выраженном виде. Высокий интеллект человека имеет биологический субстрат в виде мозга, сходного с мозгом животных, но существенно усовершенствованного. Женская грудь тоже “слегка намечена” у самок шимпанзе.Этологические концепции и данные могут успешно использоваться при объяснении многих социальных феноменов, конечно, если этология применяется в комплексе с подходами социальных и гуманитарных наукПрименение этологического похода с его неизбывной идеей дарвиновской “борьбы за существование” в социальных и гуманитарных науках будет способствовать негативным социальным тенденциям (росту эгоизма, агрессивности, насилия и др.)Всякая теория, доктрина может вести к прямо противоположным социальным последствиям, в зависимости от того, как ее “обыгрывают”. Ислам успешно применяется для пропаганды пропаганды мира и, к сожалению, войны.
Многие этологи и биополитики делают акцент не столько на конкуренции, сколько на кооперации и альтруизме. Этологический подход характеризуется редукционизмом (сведением социального к биологическому)Этология человека (и базирующаяся на ней биополитика) признает роль как биологических, так и культурных факторов
2.1.3. Границы натуралистического подхода и уровни человека и социума. Во всю историю биополитики (а также этологии человека и др. родственных дисциплин, см. обзор: Гороховская, 1999, 2001) не прекращаются дебаты о том, какие именно стороны поведения и политической деятельности человека могут быть рассмотрены в сопоставлении с поведением других форм живого. По мнению автора, этот вопрос представляет собой “болевую точку” современной биополитики, хотя он возник за много веков до ее рождения (как диспут между традициями Аристотеля и Гоббса в науке, см. 1.1.1). Один из подходов к этому вопросу связан с признанием факта многоуровневости человека. Этот подход предварен в работах Аристотеля, который различал
«растительную душу», отвечающую за питание и воспроизведение и общую для всего живого;
«животную (чувствующую) душу», способную к восприятию, движению, стремлениям, которая имеется и у животных, и у человека;
человеческую «рациональную душу», отвечающую за мышление и познание (хотя Аристотель допускает в «Истории животных» известную долю «рассудочного понимания» у некоторых из животных).
Соответственно, границы применимости натуралистического, сопоставительного подхода к поведению, потребностям, психике, (био)социальным системам человека и других существ определяются по принципу «сопоставлять только феномены, относящиеся к одному и тому же уровню». Аристотель широко сопоставлял животных и людей на уровне растительной и чувствующей душ (т.е. явления жизнедеятельности, элементарные побуждения и т.п.) и в существенно более ограниченной степени – на уровне рациональной, полностью проявленной лишь у человека, души.
Биосоциолог П. Майер (Meyer, 1983, 1987a, b , 1996) в своих работах вычленяет “биосоциальный уровень” организации человека, куда он относит, например, “аффекты” (эмоциональные подсознательные и бессознательные психические процессы и поведенческие реакции — от отдергивания руки от раскаленного предмета до потирания века при попытке сказать ложь), противопоставляя ему специфически человеческие уровни, которые он обобщённо именует “психокультурными уровнями”. Однако Майер сам признает упрощенность и огрубленность этой двухуровневой схемы.
По-видимому, необходимо предложить более детальную классификацию уровней как живого вообще, так и человека. Кратко укажем в этой связи на классификацию уровней («слоев бытия») немецкого философа ХХ века Николая Гартмана (Hartmann, 1940), различавшего следующие «слои» (Seinsschichten):
Безжизненный слой (мертвая материя), другие учёные предпочитают понятие физического уровня (слоя);
Органический слой, его можно обозначить также как витальный уровень (Олескин, 1996) – отвечает за жизнеподдержание, самовоспроизведение, размножение, регенерацию, индивидуальное развитие и другие фундаментальные характеристики всякой жизни, которые виталист Г. Дриш связывал с «энтелехиями»;
Душевный слой (чувства, эмоции, образы, идеи и др. объекты психологии), в предложенной мною (Олескин, 1996) классификации ему соответствует ментальный уровень (слой), включающий способность к обучению, запоминанию, восприятию, эмоциям, инсайту (поиску нетривиальных решений проблем) и другим индивидуальным способностям;
Духовный слой (духовные способности личности — способность любить, совесть, ответственность — и плоды коллективного творчества людей — язык, нормы морали и права и др.) Это своего рода аккумулятор результатов культурного творчества; в расширительной трактовке он в известной мере может быть приложим к сообществам животных, поскольку культуре с её традициями в некоторой степени аналогична информация, передаваемая негенетическим путём, через коммуникацию и обучение (что имеет место даже у социальных насекомых).
При сопоставлении явлений в человеческом обществе и в сообществах (биосоциальных системах) животных следует задавать вопрос, относятся ли эти явления к одному уровню. Часто встречаются многоуровневые явления, и тогда интересно отдельно рассмотреть их сопоставимость на каждом из уровней.
Важный для биополитики пример представляет феномен человеческого политического поведения (политической деятельности). Сопоставим ли он с социальным поведением у других биологических видов? Анализ показывает многоуровневость политического поведения, которое включает как эволюционно-консервативные, так и уникальные для человека компоненты. С одной стороны, можно говорить о детерминации политического процесса (как составной части биосоциальных взаимодействий в случае Homo sapiens) биологическими потребностями людей. Биополитик Дж. Шуберт специально изучал влияние голода на политическое поведение людей (J. Schubert, 1983). В этом ракурсе вся политика может рассматриваться как коллективное предприятие, обеспечивающее выживание (взгляды П. Корнинга).
Однако политика даёт и необозримое поприще для деятельности на духовном уровне, для индивидуального и коллективного («массового») творчества. Недаром великие умы, начиная с Конфуция и Платона, непременно посвящали хотя бы часть своих трактатов политике. На этом уровне возможно максимум лишь осторожное сопроставление политической деятельности человека с поведением существ с наиболее развитой социальностью – в частности, приматов, которые обладают зачатками «маккиавелевского интеллекта» – способности осознавать свой социальный статус и ранг (высокий или низкий), использовать с выгодой для себя свое «положение в обществе» (de Waa, 1996; Butovskaya, 2000).
2.1.4. Проксимативные и ультимативные объяснения поведения. C уровневым подходом к натурализму связано различие между проксимативными и ультимативными объяснениями поведения. Проксимативные причины того или иного действия – это его непосредственные мотивы (почему это действие было совершено?) и психологические механизмы; ультимативные причины соответствуют значению данного поведения с эволюционной точки зрения (почему такое поведение сформировалось в ходе эволюции?). Осенние миграции перелётных птиц можно объяснить на проксимативном уровне тем, что изменение длины дня вызывает у птиц гормональные перестройки, которые побуждают их к совершению сезонных перелётов На ультимативном уровне можно констатировать, что «особи, которые ищут лучших местообитаний путём сезонных перелётов, оставляют больше потомков, чем те, кто остаётся на одном месте» (Low, 2000. P.9).
Разделение причин того или иного поведения на проксимативные и ультимативные применяется и при исследовании поведения человека. Так инфантицид (детоубийство) можно объяснять психологической патологией (например, знаменитым Эдиповым комплексом), а можно рассматривать как эволюционную адаптацию (например, принесение в жертву младших детей ради старших, в которых уже вложены ресурсы). Другой характерный пример касается поведения подростков, юношей. Они стремятся, как правило, входить в состав тех или иных молодёжных компаний, клубов, групп и др., причем многие хотят иметь в этих объединениях как можно более высокий статус. Для этой цели молодые люди модно одеваются, занимаются престижными видами спорта, демонстрируют свою «крутость» и др. На проксимативном уровне тинейджер осознает свое поведение как нацеленное на приобретение «правильных» друзей, социальное самовыражение в коллективе сверстников. Но на ультимативном уровне данное поведение имело свои истоки в эпоху, отделённую от нас десятками тысяч лет. Ведь не только в наше время, но и в первобытные времена «приобретение статуса и уважения в группе вознаграждалось получением дополнительных ресурсов и большим доступом к сексуальным партнёрам, т. е. увеличивало шансы на производство потомства» (Rossano, 2003. P.25). Проксимативные и ультимативные причины поведения, таким образом, соответствуют разным временным шкалам: проксимативные возникают на протяжении жизни данного индивида, а ультимативные – в ходе тысяч и миллионов лет эволюции его предков.
Строго говоря, этологи, в частности, Н. Тинберген, вычленяют четыре подхода к поведению. Они отвечают, соответственно, на вопросы:
каковы непосредственные причины поведения и психические механизмы, лежащие в его основе?
как возникает определенный тип поведения в ходе индивидуального развития?
какие функции выполняет поведение?
как возникают определённые формы поведения в ходе эволюции?
Именно на платформе «мягкого натурализма» биополитика может вносить свой немаловажный вклад в решение проблем политического поведения и политических систем человеческого общества в союзе с представителями социогуманитарных наук, которые и призваны изучать специфически человеческие характеристики, не редуцируемые до свойств наших эволюционных «родственников» – других приматов. Упомянутый биополитик Т. Торстон (Thorson, 1970), стоя на платформе философии П. Тейяра де Шардена, полагает, что на этапе появления человека в эволюции всё более нарастает её духовная компонента. И в этом плане само возникновение биополитики есть закономерный этап эволюции – а именно этап, на котором «эволюция осознаёт саму себя».
В последние десятилетия фактом становится определенный кризис самой установки «натурализма». Еще в ранних работах биополитиков (и аналогичных работах представителей иных биосоциальных направлений) считалось само собой разумеющимся, что между терминами «биологическое» и «природное» можно ставить знак равенства, или, точнее, что «биологическое» есть часть «природного». Ныне в связи с биомедицинскими технологиями по искусственному воспроизведению человека, его клонированию и т.д., область «биологического» приобретает не только природный, «данный человеку от природы», но и «рукотворный», искусственный характер. Развитие генных технологий делает творение нового человеческого индивида в той или иной мере результатом произвольной деятельности самого человека. Организация мозга человека также становится доступной для социального контроля по мере приближения к так называемому этапу нейросоциума (neurosociaity), когда «мозговые процессы технически освоены, выведены наружу и прямо участвуют в информационных потоках и производственных процессах». Такой социум «непосредственно управляется мозговыми процессами и непосредственно их контролирует» (Эпштейн, 2003. С.687—688), по типу реализаций орвелловских утопий.
Генетические технологии последних десятилетий и пронозируемые нейротехнологии выступают как своего рода кульминации тенденции, которая прослеживается в Европе, по взглядам М. Фуко (2002; Foucaut, 2003; см. также Lazzareto, 2006a,b), начиная с XVIII в. и заключается во все возрастающем влиянии политики и политической системы на биологический элемент в человеке. Общество постепенно создавало систему политических dispositifs (инструментов, мероприятий – термин Фуко) для контроля за размножением людей (институты родовспоможения, всякого рода идеологические меры по внедрению в социум семейных ценностей, в более позднее время центры планирования семьи и далее медико-генетическая консультация, см. 6.3.3 ниже), их смертностью (противоэпидемические меры и институты и др.), здоровьем (медицинские учреждения и др.), состоянием окружающей среды и др. Создаются предпосылки для максимальной работоспособности населения (повышения «человеческого капитала»). Как уже указано во введении, это возрастающее вмешательство политики в семейную жизнь и в биологический элемент человека и есть биополитика в интерпретации Фуко (сходной интерпретации биополитики придерживается Джорджо Агамбен). Биополитические мероприятия в рамках этой интерпретации выступают как альтернатива доминировавшим в более ранние эпохи истории – и существующим поныне – дисциплинарным мероприятиям, которые охраняют социальный порядок и политический режим в первую очередь за счет запретов и правил, а также элиминации опасных для социума элементов (политически санкционированные убийства врагов, преступников, неоказание помощи «нежелательным» категориям населения и др.).
Благодаря вмешательству политики в семейную жизнь людей, подвергается размыванию граница между политической и «домашней», тесно связанной с воспроизводством, сферами человеческой жизни. Это – один из примеров своего рода частичного диалектического возврата современной цивилизации к первоначальному состоянию социальных отношений, существовавшему в первобытные времена (когда граница политического и личного еще не вполне оформилась) и тем более в сообществах приматов типа шимпанзе (где такой границы практически нет). Ниже мы столкнемся еще и с другими яркими примерами такого диалектического возврата к предковому состоянию. Так, предваряя главы четвертую и пятую, отметим, что цивилизация привела к смене относительно неиерархического (эгалитарного) первобытного общества жестко иерархическими социальными и политическими структурами. Однако, в самое последнее время расцветает «сетевое общество». Это означает новое распространение в социуме неиерархических, децентрализованных организаций.
В связи со всем этим в рамках биополитики размывается грань между ее философски-методологическим (о «природе человека») и практическим направлением (biopoicy). Эта тема подробнее рассмотрена в главе седьмой книги.
2.2. Коэволюция
Коэволюция (от лат. со -- с, вместе и evoutio – развёртываться, развиваться) в самом общем виде может быть определена как согласованное развитие частей одного целого. Понятие «коэволюция» было впервые применено экологами (П. Эрлихом, П. Рэйвеном) в 1964 г. для описания координированного развития различных видов в составе одной экосистемы (биогеоценоза).
Биологи (экологи, генетики) понимают под «коэволюцией» изменение «признака у особей одной популяции в ответ на изменение признака у особей другой популяции, за которым следует отклик второй популяции на изменение в первой» (Janzen, 1980, цит. по Lumsden, Wison, 1981. P.367).
В более общем смысле говорят о взаимодействии двух или более развивающихся во времени систем (например, система 1 и система 2). Всякое изменение в системе 1 влияет на систему 2, заставляя ее «подстраиваться» – стимулируя соответствующие изменения. Эти изменения в системе 2, в свою очередь, способствуют новым изменениям в системе 1 и так далее. Эволюция систем 1 и 2 приобретает координированный, взаимно обусловленный характер. Так понимает коэволюцию С.Н. Родин (1991) в книге «Идея коэволюции».
Примером может служить коэволюция хищника (скажем, волка) и его жертвы (зайца). Заяц в ходе своей эволюции как вида вырабатывает средства защиты от хищников, но волк (и другие хищники), в свою очередь, приобретает в процессе эволюции все более совершенные средства для успешной охоты. Это своего рода «гонка вооружений» ведет к балансировке численности двух коэволюционирующих видов – что и отражено в соответствующих математических моделях, применяемых в экологии (в частности, модель Вольтерра-Лотки, демонстрирующая устойчивые колебания вокруг некого среднего значения численностей хищника и жертвы). Можно говорить о коэволюции организмов и всей их среды обитания, отдельного компонента экосистемы и всей этой системы, включающей много биологических видов.
По словам В.А. Данилова-Данильяна (2003. С.478), коэволюция предполагает «соразвитие взаимодействующих элементов единой системы,.. развивающейся (поскольку развиваются ее части) и сохраняющей при этом свою целостность». Все части одной целостной системы взаимно «пригнаны» в результате процесса коэволюции. Таковы природные экосистемы, в которых появление или исчезновение одного какого-либо вида живых существ ведет к изменению всех тех видов, с которыми данный вид взаимодействует. Та же закономерность и в созданных человком технологических системах: «появление нового элемента технологии производства или управления, равным образом отказ от использования какого-либо элемента – как правило, вызывает волну других инноваций в соответствующей «технологической нише» (Данилов-Данильян, 2003. С.478).
Коэволюция в живой природе означает, что живые существа должны постоянно эволюционировать, меняться просто потому, что постоянно меняются внешние условия и в том числе постоянно эволюционируют те организмы, с которыми они взаимодействуют. Это обозначается в социобиологической литературе как «эффект Красной Королевы». Как и Королева из «Алисы в Зазеркалье» Л. Кэролла, живые существа должны непрерывно быть в движении – эволюционировать, чтобы просто «оставаться на месте» (сохранять численность своей популяции – не вымирать). Эффект ярко проявляется, например, при взаимодействиях между мужскими и женскими особями. Смена признаков, например, самок, вызывает необходимость эволюционных перестроек у самцов, и наоборот.
Понятие «коэволюция» оказалось приложимым к самым различным формам бытия – объектам естественных, социальных и гуманитарных наук. Идея коэволюции выступает также как одно из центральных звеньев формирующейся ныне новой научно-философской «познавательной модели» мира (Родин, 1991; Карпинская и др, 1995; Лисеев, 1997). Спецификой коэволюционной «познавательной модели» можно считать установку на толерантность («терпимость»), стремление к мирному развитию полифоничного («многоголосого») бытия.
Идея коэволюции занимает важное место в биополитике в силу многоуровневости человека (о чём шла речь в предшествующем параграфе). С одной стороны, биополитика утверждает принадлежность человека к живой природе, эволюционное родство с иными формами жизни. Это глубинное родство (единосущность) человека обусловливает потенциальную возможность понимания поведения живых существ (особенно близких к нам высших животных) через мысленную постановку себя на их место (эмпатию, см. ниже 2.3.). С другой стороны, человек представляет уникальный продукт эволюции с качественно специфическими характеристиками. Будучи качественно обособленной частью единого планетарного многообразия жизни (биоразнообразия), человек и всё человечество вступает в коэволюционные отношения с остальными частями биоса (жизни); более того, «внутри себя» человек имеет как биологически-детерминированные, так и чисто человеческие (социальные, культурные и т.д.) грани, тесно взаимно переплетенные, предполагающие друг друга и в то же время коэволюционирующие. Эти коэволюционные отношения включают разные аспекты, важнейшие из коих мы перечисляем ниже.
В силу всего этого понятие «коэволюция» играет важную роль в методологическом «арсенале» современных биополитиков. Р. Мастерса привлекает в первую очередь коэволюция между биологическими факторами и факторами социокультурной среды, как своего рода «скрепа» между историей культуры и биологической эволюцией (Cutura History and Bioogica Evoution, название одной из рубрик созданного им в 1995 г. учебного курса «Природа человека и политика»). А. Влавианос-Арванитис рассматривает коэволюционные отношения между человечеством и биосом (живым покровом планеты) как путь к спасению от экологического кризиса. Наконец, установка на «коэволюцию» частей развивающегося целого пронизывает концепцию «телеономического отбора» П. Корнинга.
2.2.1. Генно-культурная коэволюция. Эволюционная эпистемология. Взаимообусловленное развитие наследственных факторов человека и среды (культуры) в ходе эвлюции человека и его общества и в ходе индивидуального развития ребенка. Сторонники генно-культурной коэволюции отвергают крайние точки зрения: 1) культурная эволюция никак не связана с биологической эволюцией и 2) культурная эволюция полностью детерминирована биологической эволюцией (как выражаются философы, представляет «эпифеномен биологической эволюции»). Теория генно-культурной коэволюции (Э.О. Уилсон, Ч. Ламсден, Г. Фольмер и др.) признаёт относительную самостоятельность культуры человеческого общества и в то же время говорит об её взаимосвязи с биологической эволюцией. У предков человека на протяжении их эволюции возникали мутационные изменения, которые выражались в более высоком интеллекте, лидерских способностях и других качествах, позволявшим их обладателям создавать и распространять те или иные культурные новшества – начиная с усовершенствованного рубила, каменного топора, копья и других «культурных артефактов». Так биологическая эволюция (возникновение совершенствующих мозг мутаций – «ментомутаций») позволяла осуществиться первым шагам культурной эволюции. Но культурная эволюция дала обладателям более острого копья или более весомого топора дополнительные шансы на выживание в плане добычи мамонта или войны с соседями. Так в популяции распространились новые гены (гены «умников», лидеров и др.) – и здесь уже культурная эволюция вызвала отклик у эволюции биологической.
По мысли Ч. Ламсдена и Э.О. Уилсона (см. Ламсдон, Гуршурст, 1991), культура в обеспечивает избирательное распространение в популяции генов определённых групп людей. Так, привелигированная элита общества в большинстве случаев создает благоприятные условия для собственного размножения – для репродуктивного успеха в терминах социобиологии. Тем самым максимизируется вклад генов элиты в генофонд последующих поколений. Не только «обиходная интуиция», но и обобщенные биополитиками факты свидетельствуют, что более богатые и наделенные высоким социальным статусом люди в большинстве случаев живут дольше, имеют более жизнеспособное и здоровое потомство. Стремление к доминированию в социуме и – более узко – к политической власти в конечном счете (на ультимативном уровне) связано с репродуктивными интересами (производством потомства), и мы вернемся к этому вопросу в главе четвертой (4.16). На передачу тех или иных генетических задатков в потомство влияют такие последствия развития культуры и связанной с ней технологии, как контроль за рождаемостью, прогресс в лечении заболеваний (Меркулов, 2004). В целом, имеет место взаимовлияние генов и культурных факторов без жесткой детерминации одного другим.
Целый ряд особенностей нашего восприятия и оценки информации из внешнего мира напоминает нам о стратегии выживания наших предков, которые должны были извлечь максимальную пользу из ограниченных ресурсов и успешно «размножиться» – передать свои гены потомкам. Именно поэтому «сахар сладкий, а секс доставляет наслаждение» (Atzwanger, 1999). Мы возвращаемся к этой теме в кратком разделе об эволюционной психологии (4.12), где вводится понятие «среды эволюционной адаптации» (ЕЕА), определившей естественный отбор признаков, сформировавшихся у первобытного человека и сохранившихся и у человека нашей эпохи.
Предполагается также обратное влияние культурных норм и традиций на эволюцию генов: «Поведение индивидов в рамках конкретной культуры определяет их выживание и воспроизводство, т.е. генетическую приспособленность и скорость, с которой данные генные комплексы распространяются в популяции или исчезают из нее» (Lumsden, Wison, 1981. P.344). Генетическая эволюция – изменения генофонда в ряду поколений – находится «на привязи» у культурной эволюции. Выбор брачного партнера и, тем самым, генов, передавемых потомству, в большой мере зависит от культурных норм данной общности людей. Новые культурные артефакты, возникающие по мере исторического развития человечества, создают новые направления отбора генов у человеческих индивидов.
Конечно, антропогенные (обусловленные человеком) изменения среды задают новые направления эволюции не только виду Homo sapiens, но и другим биологическим видам, делящим с нами планету. В поведении наиболее близких к нам существ – человекообразных обезьян, антропогенное влияние приводит к новым «культурным традициям». Имеющий высокий социальный статус самец шимпанзе заявляет о своем доминировании в группе, используя произведённые человеком средства, например, ударяя пустыми канистрами друг о друга.
Социобиолог Р. Докинз (Dawkins, 1976; русский перевод: Докинз, 1989) ввёл понятие «мем» (meme). Это своего рода аналог генов в культуре – элемент культуры, передаваемый из поколения в поколение. Ламсден и Уилсон (Lumsden, Wison, 1981) употребляют в аналогичном значении понятие «культурген». Мемы (культургены), например, практические навыки изготовления орудий труда или оружия, мифы, стили в искусстве, магические ритуалы, философские, религиозные или научные идеи, распространяются в социуме путем обучения, подражания. В одних случаях эта передача носит «вертикальный характер» -- от старшего поколения к младшему, аналогично генетической информации. Однако возможен и «горизонтальный перенос» -- в пределах одного поколения, и даже «инвертированный вертикальный» -- от молодых к более старым. В известной мере аналогично естественному отбору генов в ходе эволюции можно говорить об отборе мемов: одни идеи, мифы, артефакты распространяются в культуре, другие, напротив, постепенно угасают, ибо не находят сторонников. Эволюция мемов, хотя имеет собственную, независимую динамику, все же не оторвана от эволюции генов.
Сторонники теории генно-культурной коэволюции предполагают, что наибольшие шансы сохраниться в ряду поколений имеют мемы (культургены), которые соответствуют нашим эволюционно-детерминированным характеристикам. К их числу относится и организация человеческого мозга. Наш мозг не похож на «чистую доску» (tabua rasa): нейрофизиологические и психологические данные говорят о наличии в мозгу врождённых (во многом эволюционно-консервативных) шаблонов восприятия, в рамках коих мы только и можем воспринимать окружающий мир, в том числе и культуру. Восприятие языков происходит на базе врождённой «универсальной грамматики», так что младенец подготовлен к распознаванию значимых фонем любого человеческого языка. Лишь примерно через 6—8 месяцев он начинает преодолевать свой врождённый космополитизм и становится представителем той или иной нации со свойственным ей родным языком (Masters, 1989). Вероятно, усвоение норм и стереотипов культуры – при всем их разнообразии – также опирается на консервативные врожденные шаблоны, напоминающие «универсальную грамматику» языка. Так, «способность кооперировать и сочувствовать, проявляемая во внутригрупповых отношениях, а также склонность использовать символические маркеры для идентификации членов своей группы < т.е. делить человечество на «своих» и «чужих», опираясь на те или иные отличающие их символы – прим. автора>, напоминает врожденные языковые способности» (Richerson, Boyd, 1998. P. 91). Эволюционно-древние слои мозга оказывают своё воздействие на культурные традиции, внося в них свои потребности. Хотя мозг многослоен, тем не менее характерное для людей – и реализуемое средствами культуры – стремление к максимальному получению удовольствий, уменьшению страдания и боли, избавлению от страха и др., отражает влияние достаточно древних структур гипоталамуса, содержащих центр положительного подкрепления («центр удовольствия») и центр отрицательного подкрепления («центр негативных эмоций»).
С представлением о коэволюции генов и элементов культуры тесно связана эволюционная эпистемология – научное направление, посвященное эволюционно-биологическим предпосылкам познания человеком окружающего мира. Эволюционная эпистемология исходит из того, что к базовым биологическим потребностям (кратко поименованным нами в разделе 2.12. выше) следует причислить также и потребность в освоении окружающего мира. Эта потребность «реализуется у животных в ориентировочно-исследовательском рефлексе, а у человека – в актах познания, в то же время у животных и человека имеются общие когнитивные структуры /т.е. общие формы, методы и механизмы познания и освоения окружающего – прим. автора/» (Зуб, Смирнов, 1999. С.134). Разработчики этого направления (К. Лоренц, Д. Кэмпбелл, Г. Фольмер и др.) исходят из того, что все более совершенная обработка информации и эффективное принятие решений на ее основе (то, что мы рассматривали в рамках кибернетического подхода к живому) способствовали адаптации живых существ к окружающей среде. С определённого момента эволюции можно говорить о способности живых существ к «информационному контролю» за окружающим миром и за внутренним состоянием самого организма (см. Меркулов, 2005. С.94).
В ходе становления человека как биологического вида в его распоряжение поступил уже накопленный на предшествующих стадиях эволюции «инструментарий» – определенные представления о мире и стратегии его освоения. Наш мозг эволюционно предрасположен к творческой доработке поступающей информации, устраняя ненужное и усиливая важное для выживания данного существа, причем много этапов обработки осуществляется на досознательном уровне (сознание получает лишь продукт). Например, все многообразие цветов окружающего мира наш мозг классифицирует на четыре основных цвета (красный, синий, зеленый, желтый), и это соответствует типам имеющихся в мозгу воспринимающих цвет нейронов. Познание и освоение мира в мифологии, искусстве и науке использует готовые шаблоны, «подаренные» нам предшествующей эволюцией.
Коэволюционный подход к биологической (опирающейся на изменения «генов») и культурной эволюции (опирающейся на изменения «культургенов») позволяет преодолеть крайности как биологизма, сводящего развитие человечества лишь к продолжению биологической эволюции, так и социологизма, отрицающего природно-биологическую компоненту человека. По словам Р.С. Карпинской, коэволюционный подход позволяет в известной мере уравнять «тело» (биологическую компоненту) в правах с «духом» (тем в человеке, что не сводится к его биологии)
Эволюционно-древние стереотипы восприятия или поведения обозначают как «эпигенетические правила» (Lumsden, Wison, 1981; Ruse, 1986). Они обеспечивают избирательное запоминание лишь некоторых из существующих в культуре «мемов». Эти избранные нами «мемы» в дальнейшем определяют нашу ориентацию в культуре в ущерб менее значимым для нас «мемам».
Критики рассмотренной концепции генно-культурной коэволюции (и взаимосвязанной с ней «эволюционной эпистемологии») указывают на ее приложимость в лучшем случае лишь на ранних стадиях истории человеческого общества (см., например, Родин, 1991). В дальнейшем культура приобретает существенно более быстрый темп, чем генетические изменения.
Несомненно, по крайней мере, что эволюционно-обусловленная конструкция человеческого мозга и архаичные элементы поведения выступают в качестве своего рода примитивных «ограничительных рамок», с использованием которых культура (и, в частности, политика как ее составная часть) могут развиваться относительно свободно. К числу подобных древних «ограничительных рамок» можно отнести ряд характерных для большинства культур человеческого общества норм и запретов, таких как запрет на инцест (близкородственное скрещивание), норму, заключающуюся в предпочтении кровных родственников другим членам социума (родственный альтруизм, непотизм) и др.
В истории человечества стабильные, длительнов время существовавшие культурные институты, например, церкви, обычно не шли в разрез с «генетическими интересами» человечества. Они так или иначе обеспечивали детопроизводство, освящая его своими традициями и нормами (примером служит запрет на аборты и конрацепцию в католицизме). Те религиозные секты, которые последовательно заявляли об отказе от деторождения, например, шейкеры (трясуны), обречены в конечном счете на вымирание, даже если эффективно вербуют новых сторонников (Low, 2000).
У читателя может возникнуть возражение: как трактовать практику целибата (безбрачия), например, у католических священников, у православного черного духовенства? Возможны две трактовки. С одной стороны, перед нами пример преобладания культурных влияний (в данном случае: религиозных догм) над генетическими интересами. С другой, наше эволюционное наследие, заключенное в генах, как мы еще увидим далее, весьма разнородно и внутренне противоречиво. Одни эволюционно-заданные тенденции поведения могут идти вразрез с другими. В рассмотренной ситуации целибат, по крайней мере у католиков, где церковная служба часто была уделом младших братьев в семье, оставлял старшему брату-помещику целиком всю собственность (Low, 2000). Так целибат обеспечивал старшим братьям защиту их территории, а территориальное поведение – тоже часть эволюционного наследия (равно как и доминирование старших братьев в семье). Поэтому целибат можно объяснить как успешную манипулятивную практику, дававшую доминантам в иерархии возможность реализовать свою территориальность. В такой трактовке целибат вполне укладывается в рамки эволюционно-биологического уровня в человеке.
Тем не менее, автору представляется, что целибат, как и многие другие культурные практики и институты имеют смешанное, многоуровневое объяснение – как многоуровнев и сам человек. Поэтому практической задачей, относящейся к биополитике, является гармонизация коэволюции различных уровней человека – от биологического до духовного, что мы и обсуждаем в следующем подразделе.
2.2.2. Коэволюция «биосоциального» (эволюционно-биологически детерминированного) и «психокультурного» (качественно специфического, уникального) элементов человека (терминология П. Майера,.Meyer, 1987a, b). Гармонично или дисгармонично развитие двух указанных граней человека? В частности, отвечают ли конструкты человеческого разума, культуры, технологии нашим эволюционно-обусловленным тенденциям поведения? Так, в отношении политических программ биополитики ставят вопрос, в какой мере эти программы обращают внимание на биологически-детерминированные потребности людей. Помимо сферы политики, проблемы коэволюции биосоциального и психокультурного возникают и в приложении к юридическим институтам и правовым нормам. Эти нормы отражают в рационализированной форме (и с существенными культурно-историческими наслоениями) ряд биосоциальных поведенческих закономерностей. Например, весьма вероятно, что наказание за убийство и христианская заповедь «Не убий!» согласуются с имеющимся у очень многих изученных видов животных врождённым ингибированием (внутренним барьером, запретом), препятствующего умерщвлению других особей того же вида (Lorenz, 1966; Лоренц, 1994).
Многие юридически закреплённые нормы человеческого общества взывают к нашему «чувству справедливости» (sense of justice), предпосылки которого биополитики и социобиологи усматривают в законах социального поведения обезьян. Биополитики склоняются к убеждению, что люди тем охотнее – при прочих равных условиях – соблюдают законы, чем в большей мере они отвечают эволюционно-консервативному “чувству справедливости”. Тем не менее, речь идёт о коэволюции, а не об односторонней детерминации социального биологическим. Нет сомнения, что и человеческое ratio в форме законотворчества само существенно влияет на наше «чувство справедливости». Содержание этого чувства испытывает воздействие культуры и исторического периода. И не нужно быть христианином, чтобы понимать, что содержание заповеди «не убий» не может сводиться к внутривидовому ингибированию умерщвления особей, хотя может в той или иной мере согласоваться с этой биосоциальной нормой.
2.2.3. Коэволюция человечества и населённой жизнью среды обитания (биоокружения человечества в терминологии А. Влавианос-Арванитис). Одна из основных задач Биополитической Интернациональной Организации (БИО) – борьба с загрязнением окружающей среды и всеми формами уничтожения биоса (жизни), обеднения планетарного био-разнообразия. Важно подчеркнуть, что охраной биоса должны руководить не только прагматические мотивы («охранять биос постольку, поскольку он необходим для выживания человека» – то что несколько раньше называлось «распространение полезных видов и уничтожение вредных»), но и представление о ценности каждого населяющего планету биологического вида и индивида, связанное с доктриной биоцентризма (см. подраздел 2.3.). Однако крайности вредны в любом деле. Не только покорение и разрушение природы есть тупиковый путь; не менее тупиковой была бы попытка полностью подчинить развитие человечества развитию природы (Лисеев, 1997). Конечно, стремление «вписаться в природные ритмы» звучит очень биополитично, но мы не должны забывать и о наличии независимой динамики развития человеского общества. Компромиссный вариант – налаживание коэволюционных отношений мжду двумя системами - человечеством и био-окружением.
По словам акад. Н.Н. Моисеева (2001, С.21), «наше поведение должно обеспечивать развитие биосферы и общества. Четверть века тому назад я назвал это утверждение принципом коэволюции /выделено Н.Н. Моисеевым/». Идея коэволюции выступает также как одно из центральных звеньев формирующейся ныне новой научно-философской «познавательной модели».
Согласованное взаимообогащающее развитие человечества и био-окружения – важнейшая составная часть несколько более общей проблематики коэволюции человеческого общества и природы в целом. Причём, коэволюция природы и общества не является просто естественно-научной областью исследований в той мере, в какой она имеет значительный философский и социально-политический резонанс. В силу последнего обстоятельства коэволюция представляет особый интерес для современных биополитиков. Её можно понимать как взаимодополняющее со-развитие не только человека и био-окружения, но и разных наций, рас, регионов и т.д, а также плюралистичного мира художественных, религиозных, философских, научных, политических идей и образов. К “взаимодополняющему развитию” хочется добавить ещё и прилагательное “гармоничное”, но, увы, и биология, и науки об обществе учат нас, что коэволюция представляет скорее сложную “полифонию” и включает в себя “соответствие и несоответствие, гармонию и дисгармонию, взаимодополнительность и конкуренцию, взаимопроникновение и кооперацию, взаимообогащение и обособление друг от друга, интерференцию и взаимоусиление…, синхронизацию… и изоляцию. Иными словами, процессы взаимодействия между двумя рядами /коэволюционирующих объектов — прим. автора (О.А.)/ отнюдь не гармоничны изначально, а скорее полифоничны, включая в себя всю сложную гамму красок, тонов и оттенков” (Карпинская и др., 1995, С. 190). Это описание в полной мере соответствует тому, что мы можем ожидать от взаимоотношений между “субъектами Российской Федерации”, между Россией и другими странами СНГ, между СНГ и остальным миром.
Очевидно, что нынешнее состояние отношений человека и «био-окружения» не соответствует понятию «коэволюция». Быстрый темп эволюции человеческого общества порождает влияния на биосферу, на которое она не успевает прореагировать, «откликнуться». Речь идет не о коэволюции, а об одностороннем воздействии, напоминающем, по мысли Родина (1991) инфекцию бактерии фагом, ведущую к гибели бактериальной клетки.
Но возможна ли коэволюция человечества и биосферы в принципе? Академик Моисеев склонялся к положительному ответу и требовал наладить стратегию самоорганичения общества, при котором его вредоносное воздействие на природу снизилось бы до уровня, на котором последняя смогла бы во время прореагировать, сохраняя себя как целое (Моисеев, 1987).
Однако В.И. Данилов-Данильян (2003) полагает, что техносфера эволюционирует намного быстрее биосферы, так что говорить о коэволюции (сопряженной эволюции) человечества и живой природы некорректно. Даже преодоление существующего экологического кризиса, если оно осуществится, будет означать лишь «сокращение антропогенного воздействия на биосферу до уровня, при котором она возвратится в невозмущенное состояние и будет устойчиво оставаться в нем». Это есть не коэволюция, а ее противоположность – отсутствие связи между развитием двух систем (в данном случае человека и биосферы). Если путем генетической инженерии удастся создать виды организмов (скажем, бактерий), способных быстро разлагать вредные продукты технической деятельности человека, то и это будет не коэволюция, а «превращение биоты в систему, развитие которой целенаправленно контролируется человеком» (Данилов-Данильян, 2003).
Коэволюция человеческого организма и населяющей его симбиотической микрофлоры представляет важную конкретизацию темы «коэволюция человечества и био-окружения». В данном случае биос «окружает» каждого из нас изнутри. Наше состояние здоровья и социальное (политическое) поведение в немаловажной мере зависит от наших гармоничных или дисгармоничных отношений с обитателями кишечника, кожных покровов и др. частей организма.
2.3. Биоцентризм
Натурализм, а именно тот его вариант, который мы обозначали выше как «биологический натурализм», с акцентом на живой природе (биосе), соответствует мировоззренческой установке и системе ценностей, которую можно обозначить термином «биоцентризм» (от греч. ???? – жизнь, ??????? – средоточие). Человечество в этих рамках рассматривается как часть биоса как единой планетарной целостности. Биоцентризм выступает как противовес антропоцентризму (от греч. ????????s – человек), характерному для европейской культуры, начиная с Нового Времени и даже Средневековья (теологический антропоцентризм). Антропоцентризм исходит из верховенства человека на планете, наделяет человека исключительными правами, рассматривает остальное население Земли (биос) как совокупность ресурсов, подлежащих эксплуатации со стороны человека.
В согласии с установкой натурализма, А. Влавианос-Арванитис и другие представители БИО; в известной мере К.Котен и Л. Колдуэлл, а также М.В. Гусев, и Г.Шэфер заявляли о необходимости пересмотра нашей научной и культурной парадигмы с господствующим до сих пор убеждением в господствующем статусе человека на нашей планете (парадигма антропоцентризма). В философском и в сугубо практическом плане указывается на необходимость обратить больше внимания на всё многообразие биоса. Почему, например, нормы этики распространяются только на взаимоотношения людей между собой – необходимо распространить эти нормы (и соответствующие запреты) на все живые организмы. Это будет биоцентрическая этика в духе А. Швейцера. Вместо «биоцентрической этики» многие авторы употребляют понятие «биоэтика» (см. подробнее ниже) в широком её толковании.
Cтавится вопрос, почему только вид Homo sapiens наделён юридически закреплёнными правами. А. Влавианос-Арванитис и руководимая ею БИО выступили с предложением о законодательном оформлении прав всего живого, включая права животных, растений и даже микроорганизмов. Причём, права самого человека «приобретают новое значение, если рассматриваются в рамках проблематики био-окружения» (Влавианос-Арванитис, Олескин, 1993, С. 22). Человек имеет права не в силу своей исключительности (как носитель разума, бессмертной души, логоса и др.), а, наоборот, в силу своей принадлежности к биосу. Поэтому, например, человечеству, так же как и иным формам биоса, должно быть гарантировано право быть защищённым от разрушительного воздействия таких факторов, как ультрафиолетовое излучение. А. Влавианос-Арванитис выступает за развитие биодипломатии (международного сотрудничества в деле охраны биоокружения) и системы биообразования, нацеленной на глобальное распространение базовых сведений по биологии и вытекающих из нее биополитических знаний и практических принципов. Именно для этого существует под эгидой БИО Интернациональный университет по биоокружению, призванный «стимулировать ученых, администраторов, дипломатов, бизнесменов и полиических лидеров к активному вкладу в развитие биоцентрического общества» (Vavianos-Arvanintis, 2001b. P.2). Путь к распространению норм биоцентризма связан с доработкой законодательства с учетом “прав биоса”. Это направление деятельности Влавианос-Арванитис обозначает как биоюриспруденция. В главе седьмой этой книги мы более детально рассмотрим перспективы биодипломатии, биоюриспруденции и биообразования.
По своей сущности биоцентризм в такой интерпретации представляет собой восходящее к глубокой древности учение, тесно связанное с натурфилософией (см. выше подраздел 1.1.1.). Речь идет о всеохватывающем междисциплинарном подходе, рассматривающем жизнь во всех ее формах, проявлениях и смыслах (включая "жизнь языков", "жизнь национальностей" и др.), трактуя ее как единую универсальую стихию. Человек с его разумом, речью, культурой и технологией рассматривается как особая высокопродвинутая форма жизни. Культура человеческого общества обсуждается в рамках интегрального био-социологического подхода.
Необходимо оговорить, что понятие «биоцентризм» вызывает раздражение у ряда учёных в силу своего окончания «-изм» (напоминая «национализм» и др.). Не будет ли биоцентризм использован новой тоталитарной идеологией, например, типа «экологического фашизма»? По этой причине предпочитаются другие перекрывающиеся по смыслу понятия, как например «гуманитарная биология»; некоторые ученые допускают использование только прилагательного «биоцентрический» (например, в словосочетаниях «биоцентрическая доктрина», «биоцентрическая этика» и др.).
В последние десятилетия понятие «биоцентризм» широко использовалось С.В. Чебановым и другими членами научного семинара по семиодинамике в Санкт-Петербурге. Однако Чебанов и его коллеги, вслед за И. фон Икскюлем (см. ниже). используют этот термин в ограничительном смысле: раз биоцентризм. — значит надо стремиться к познанию живых существ, пониманию их поведения исходя из их особенного воспринимаемого мира. Живые организмы нельзя сводить до физико-химических машин (механицизм, редукционизм), но их нельзя и отождествлять с человеком (антропоморфизм), игнорируя уникальность восприятия мира и поведения каждой формы жизни.
Против такого отождествления выступал в начале ХХ века один из основателей теоретической биологии, барон И. фон Икскюль (von Uexku, 1921). Иммануил Кант в свое время объяснял особенностями человеческого восприятия мира тот факт, что все вещи в нем расположены в пространстве и во времени. И. Икскюль по существу обобщает эту кантовскую идею на все живые существа, полагая, что каждое из них по своим уникальным принципам структурирует и воспринимает все окружающее, образуя умвельт (Umwet) – свой особенный мир. Этот умвельт соответствует внутреннему миру (Innenwet в терминологии Икскюля) и плану строения (Baupan) данного существа. Икскюль приводит характерный пример с клещом, висящим на конце ветки в лесу в ожидании добычи. Из всего многообразия мира в умвельте клеща существуют лишь четыре раздражителя, срабатывающие в определенной последовательности: 1) запах масляной кислоты, обычно выделяемый млекопитающими – он заставляет клеща падать с ветки; 2) примитивное восприятие свойств поверхности для решения вопроса, упал ли клещ на шерсть животного или на землю; 3) если клещ попал на землю, он ползет обратно на дерево, причем ориентируется по градиенту темнота-свет; 4) если же клещ оказался на шерсти млекопитающего, он движется по градиенту температуры – от шерсти к более теплой коже.
Как подчеркивает Икскюль, разные человеческие индивиды также живут в различных умвельтах, видят разное в одних и тех же вещах. Он приводит яркий пример: человек, скопивший миллионное состояние после многих лет работы в банке, решил позволить себе поездку в Неаполь, но не смог оценить красоту итальянской архитектуры, она просто не существовала для его умвельта. Термин умвельт используется ныне в соответствующей литературе на разных языках. Комментирующий Икскюля современный немецкий философ К.Майер-Абих (Meyer-Abich, 1990) использует его представления об умвельтах разных живых существ для обоснования своих биоцентрических взглядов. С точки зрения понятия «умвельт» биоцентризм ознчает признание множественности умвельтов, осознание того, что воспринимаемый нами мир не есть единственно возможный, уважение к особенностям восприятия мира другими индивидами, нациями, расами, другими биологическими видами, обеспечение их права на особый умвельт, существующий «для них», а также других прав живых существ, из которых важнейшее – право на существование.
Сущность биоцентризма в строгом смысле, вытекающем из понятия «умвельт» – в признании того факта, что каждое живое существо по-своему воспринимает окружающий мир, находит в нем то, что соответствует потребностям и поведению именно данного существа.
Кошка, крокодил, акула, тем более любимые Икскюлем как увлеченным зоологом беспозвоночные реагируют на свои, важные для них стимулы, соответствующие источникам питания, сигналам от брачных партнеров, тем или иным опасностям.. «Только поверхностному взгляду может показаться, что все морские животные живут в общем для всех однородном мире», подчеркивал Икскюль. Однако «каждая из этих многообразных форм жизни» обладает «присущим ей умвельтом, который взаимосвязан с планом строения этого животного» (von Uexku, 1921. S.4).
Множественность воспринимаемых реальностей обусловливает необходимость их совместного существования, развития. Вот почему к различным примерам коэволюции (см. 2.2.) можно добавить коэволюцию умвельтов различных живых организмов, а в человеческом обществе – умвельтов разных индивидов, групп, этносов, классов, возрастов, полов и др. Уместно привести здесь также мысль А.М. Хазена (1998) о необходимости сосуществования различных типов общественного строя в реальном человеческом обществе, в частности, элементов капитализма, социализма и даже коммунизма (идеального утопического строя, где реализуют потребности всех членов общества) – в современном государстве. Каждый строй доминирует локально (скажем, социализм – на отдельном предприятии), формируя свои «местные» умвельты, коэволюция которых может при определенных условиях создать, как верит Хазен, действительно справедливую общественную систему.
Соответственно, как в ходе научных исследований, так и в практических мероприятиях (например, в рамках экологических программ) необходимо стремиться к тому, чтобы встать на точку зрения тех существ, с которыми мы взаимодействуем. Как писал Икскюль, “наше антропоцентрическая точка зрения должна все больше отступать на задний план, и лишь точка зрения животного должна иметь решающее значение” (von Uexku, 1921. S.5). Попытку в этом направлении предпринял сам Икскюль, рассматривая в своих трудах умвельты амебы, дождевого червя, стрекозы и других эволюционно далеких от человека существ.
С.В. Чебанов (Chebanov, 1988), трактующий биоцентризм в узком смысле признания уникальности каждого вида и индивида с его особым умвельтом (воспринимаемым миром), допускает расширенную трактовку (с допустимостью сопоставлений и аналогий с человеком и человеческим социумом) только для другого термина — витацентризм. Оба термина, био- и витацентризм, впрочем, означают одно и то же — “сосредоточенность на жизни”, только переведены на разные языки (биоцентризм имеет греческие, а витацентризм — латинские корни).
Биоцентрическая доктрина достаточно близка к системе взглядов «глубинной экологии» (deep ecoogy), представленной А.Нейсом, Б. Диволом, В.Е. Ермолаевой и др. Платформа глубинной экологии включает в себя благоговение перед жизнью, стремление обеспечить процветание всех форм живого на Земле, обладающих собственной ценностью, не зависимой от их практического использования человеком. Глубинные экологи, вполне в духе биоцентризма, заявляют, что люди не имеют право уменьшить богатство и разнообразие жизни, исключая случаи удовлетворения жизненно важных потребностей (Ермолаева, 1997). Глубинная экология противопоставляет себя антропоцентризму. Утверждается, что люди суть простые граждане биологического сообщества, а не властители над другими видами. Глубинные экологи полагают, что для реализации их платформы необходимо поменять экономические и идеологические структуры, повлиять на политику, что сближает их позицию с биополитикой, особенно в ее практически-ориентированной ипостаси (“biopoicy”).
Глубинные экологи возлагают особые надежды на преобразование (расширение) сознания людей, что позволит им внутренне дойти до своих эволюционно-биологических корней и вобрать в себя все планетарное многообразие жизни. Тогда забота о сохранении био-разнообразия будет просто заботой о сохранении своего Я в расширенном, «экософском» смысле. Оригинальность позиции глубинных экологов придает также их убеждение в том, что для радикального решения современных экологических и политических проблем следует резко сократить численность людей на планете. Такое сокращение диктуется также и интересами процветания других форм жизни. При этом оставляется открытым вопрос о том, кто, в каких регионах Земли и каким путем будет заниматься «депопуляцией планеты».
Говоря о современном биоцентризме, мы не должны его абсолютизировать и выбрасывать за борт то позитивное, что было накоплено человеческой мыслью в рамках парадигмы антропоцентризма. Философия русского космизма (сложившаяся в конце XIX - начале ХХ века) была антропоцентричной по духу, при всем разнообразии и сложности индивидуальных позиций сторонников этого направления. Приверженцы космизма ратовали за предельно высокую активность, преобразовательскую деятельность человека в масштабах Космоса; более того, другие формы жизни рассматривались как подчиненные человеку, даже как подлежащие вытеснению человеком будущего в его преобразованном виде (в форме «лучистого человека» по мысли космиста К.Э. Циолковского). Однако установка на преобразование сознания человека, охват им космоса, на понимание и переживание нашей причастности к целому, частью которого является Земля, сближает позицию космизма с биоцентричной позицией глубинной экологии, которая также ратует за расширение горизонта сознания с включением в Я человека всего планетарного (и далее космического) богатства. Поэтому русский космизм при своей творческом развитии в сторону «нашей причастности к целому» оказывается в значительной мере совместим с установками глубинных экологов, сторонников биоцентризма, биополитиков.
Доминирование антропоцентризма (с лозунгом «покорения природы») и крайности самого биоцентризма (призывающего в лице «глубинных экологов», как мы видели, к депопуляции человечества), могли бы быть, как представляется, сняты в духе глобальной коэволюционной установки. Такая стратегия исходит из плюрализма всего сущего, в данном случае из объективной необходимости учета интересов процветания всего многообразия жизни и в то же время интересов человечества и каждого человеческого индивида. Преодоление антропоцентризма возможно и в рамках установки на единосущность человека и прочих форм жизни как продуктов единого эволюционного процесса. Именно это глубокое родство позволяет нам мысленно представить себя на месте другого живого существа, проецировать себя в него (см. след. подраздел).
2.4. Гуманистика
Термин «гуманистика» предложен автором данной книги (Олескин, 1990, 1991, 1992, 2001); подход объективно существует. Это важный для биополитики и других биогуманитарных научных направлений концептуальный инструментарий, связанный со способностью человека сочувствовать, сопереживать, проецировать себя, перевоплощаться в другое живое существо – т.е. с эмпатией. XE "Эмпатия" b Эмпатия возможна и между индивидами в человеческом обществе, она означает глубокое понимание одним индивидом состояния другого индивида, вопреки всем разделяющим их барьерам. Так понимает мать состояние сына, жена – мужа. Отметим, что Н.Ф. Реймерс (1992) использовал термин «гуманистика» в ином смысле – как обобщённое название совокупности наук о человеке.
Гуманистика связана с биоцентрическим представлением о единосущности познающего человека и познаваемого им живого существа, сходстве человеческого социума и других биосоциальных систем. Последний аспект эволюционного родства Homo sapiens и остального биоса в наибольшей мере соответствует компетенции биополитики.
Гуманистика вдохновляет учёного на:
создание объединительных концепций, охватывающих и биос, и человеческое общество;
перенос на H.sapiens идей, концепций и методов, первоначально разработанных при исследовании других форм биоса (путь, характерный для биополитики в ее поведенческом аспекте);
приложение идей, возникших в русле социальных и гуманитарных наук, к наукам о живом (как исторический прецедент напомним, что теория биологической эволюции Дарвина сформировалась под непосредственным влиянием взглядов Мальтуса на эволюцию народонаселения).
Итак, гуманистика понимается здесь как своего рода крайний вариант коэволюционной стратегии: как коэволюция самого учёного и его объекта – вплоть до эмпатического отождествления учёного с этим объектом, взгляда на мир его глазами. Приматолог Ф. Де Ваал говорит в этой связи, что, например, поведение обезьян легче понять на базе сходства с поведением человека, чем считать обезьяну механизмом или компьютером, как это делают сторонники механицизма (de Waa, 1996).
Однако наряду со сходством нельзя упускать из виду и существенные отличия человека от прочих форм живого. Как указано в предшествующем подразделе, любое живое существо есть уникальность со своим особым поведением и восприятием окружающего мира (умвельта). Уподобление поведения собаки, воробья, тем более амёбы человеческому поведению может привести к неправильному истолкованию поведенческих реакций изучаемого живого существа. Так, без специального изучения языка мимики медведя человек может неправильно истольковать то, что ему хочет «сказать» медведь. Человеку кажется, что медведь имеет добродушно-расслабленное выражение лица, в то время как на деле «Топтыгин» зол на этого человека и вот-вот ударит его лапой. Поэтому исследования на базе подхода гуманистики необходимо подкреплять также данными, полученными в рамках более традиционных подходов, не предполагающих сопоставления с человеком. При всём, что сказано об ограничениях и недостатках физико-химической парадигмы в биологии, последняя имеет тщательно отработанные методики и «ритуалы» эксперимента, позволяющие смягчить присущий гуманистике антропоморфизм (уподобление объекта познания человека) XE "Антропоморфизм" b .
Преодоление антропоморфизма связывают также с заявленной в начале настоящего раздела способностью к эмпатии. Гуманистика, открыто включая эмпатию в арсенал средств познания живого и его поведения, порождает непростые проблемы, например: как и в какой мере можно обучаться эмпатии? Как выражать полученные эмпатическим путём знания на нашем человеческом языке, который, с одной стороны, приспособлен для чисто логического пути познания (особенно если это научный, а не художественный язык), а с другой стороны – часто грубо антропо – и социоморфен? Подобные проблемы можно рассматривать как неразрешимые, но можно и, по-видимому, более правильно, считать их «точками роста» нового подхода, способствующим его дальнейшей разработке.
При всех своих ограничениях и ещё не решенных проблемах, гуманистика имеет особенный потенциал при исследовании 1) биосоциального аспекта жизни (формы социального поведения, пути формирования биосоциальных систем, био-коммуникация) и 2) ментального аспекта жизни (память, обучение, внутренний мир живого существа).
Оба аспекта важны для биополитических исследований и связанных с ними работ по этологии. Ученый-этолог способен к эмпатии, сопереживанию и отождествлению себя с исследуемым животным. Десмонд Моррис писал: «С каждым животным, которое я изучал, я становился этим животным. Я старался думать, как оно, чувствовать, как оно. Вместо того, чтобы смотреть на животное с человеческой точки зрения – делать серьезные антропоморфические ошибки в процессе этого – я пытался как исследователь-этолог поставить себя на место животного так, чтобы его проблемы стали моими проблемами, и я не вычитывал бы ничего в его образе жизни, что было бы чуждо этому конкретному виду» (цит. по: Гороховская, 1999. С.85). В этой цитате обращает на себя внимание преодоление – путем эмпатии – и механицизма, и антропоморфизма в пользу внимания к видоспецифическому мировосприятию животных. Как указано выше, С.В. Чебанов (Chebanov, 1988) именно так понимает «биоцентризм».
Немало примеров эмпатии по отношению к животным мы находим и в художественных текстах. Л.Н. Толстой в рассказе «Холстомер» глубоко проникает во внутренний мир лошади.
Эмпатия как путь проникновения во что-то иное, чем Я сам (в данном контексте – в обезьяну, медведя, осьминога и др.) с психологической точки зрения тесно связана со сферой эмоций (это эмоциональное со-переживание, со-чувствие в противоложность отстранённому логическому рассуждению) и поэтому эмпатия предполагает участие не только коры мозга, но и важного для эмоций древнего слоя – лимбической системы. Для обозначения того эволюционно-древнего состояния, которое связано с эмоционально-эмпатическим восприятием живого, один из основоположников социобиологии Э.О. Уилсон предложил термин «биофилия» (Wison, 1984). Речь идёт об ощущении сопричастности с оттенком любви к одушевлённому биосу, радости от контакта с ним.
Придавая существенное значение эмпатии для биологического познания, гуманистика фактически дополняет характерное для традиционных естественных наук знание, полученное логическим путем, непосредственным пониманием объекта, основанным на вере, что объект познания (шимпанзе, крокодил или даже амеба) отождествимы со мной; Я могу в некоторых состояниях переживать за объект – точно знать, что с ним происходит. Так понял Клингель внутреннее состояние осьминога.
Гуманистика, дополняя знание пониманием и верой как источниками знаний, способствует современной эпохальной тенденции к сближению науки и религии. Религия основана на непосредственном понимании, вере – а именно вере в Творца. Поэтому указанное в сноске в начале подраздела интерпретация «гуманистики» как совокупности знания о человеке (Н.Ф. Реймерс) фактически не столь далека от авторского понимания гуманистики как очеловечения живого. Ведь включение знания на основе веры в орбиту биологии (и биополитики) меняет наше представление о человеке – и именно в сторону большей открытости по отношению к религии как мощного многовекового пласта знаний, основанных на вере, и обоснованных этой верой ценностей и регулятивов поведения.
Внося свой вклад в научно-религиозный диалог, гуманистика способствует также диалогу науки (в частности, биологии) и политики. Это вытекает из ее вклада в развитие стыковой биолого-политической области, которой и посвящена в целом эта книга. Итак, гуманистика стимулирует объединение трех важных сфер человеческой активности – науки, религии и политики. Эти сферы были исторически разделены на протяжении многих веков, более того, можно показать, что в разные исторические периоды различные из этих областей доминировали в социуме. Так, Раннее Средневековье – несомненно, период безраздельного доминирования религии – «идеальная культура» в понимании Питирима Сорокина (Sorokin, 1937). Конец Нового Времени (конец XIX – начало ХХ века) характеризуется значительной степенью преобладания науки («сенситивная культура») с ее эмпирико-логическим путем получения знаний о мире. Наше время, предоставляя человеку объективные предпосылки синтеза науки, религии и политики (в том числе и через развитие биополитики), приобретает черты смешанной эпохи («идеалистической культуры» по Сорокину). В такой культуре имеется, по убеждению Сорокина, возможность гармонического сплава знания на базе веры (религия) и знания на основе эмпирической данности (наука).
2.5. «Христианская биополитика»: теологический натурализм.
Рассматривая в начале этой главы натурализм как философскую «подложку» биополитики, мы указали, что он ориентируется на природу, познаваемую естественно-научными средствами. Было подчёркнуто, что акцент в рамках биоцентрического наутрализма – фундамента биополитики -- делается на живую природу, и из естественных наук на первый план выходит биология.
Другой вариант натурализма, также имеющий сторонников среди биополитиков рассматривает природу не только с естественнонаучной, но и с религиозной точки зрения, усматривая в ней проявление замысла Творца. Еще И. Гете восхищался птицами-корольками, заботливо выхаживающими свое потомство, и рассматривал это как один из аргументов в пользу присутствия Божьего промысла в природе. В ХХ веке П. Тейяр де Шарден рассматривал саму эволюцию как духовный процесс, в конечном счете направленный к «точке Омега», достижение которой знаменует контакт с Божеством. Какой системе практических ценностей соответствует такой религиозный подход к природе, «христианизированный натурализм»? Эта система ценностей – уже не биоцентризм, но биологизированный теоцентризм (греч. ???? – Бог). Природа, жизнь ценятся не сами по себе, но как Творение Божье.
Биополитик и теолог из США Кеннет Котен в книге «Христианская биополитика» (Cauthen, 1971) определяет биополитику как «религиозно-этическую платформу, отводящую центральное место жизни и стремлению к наслаждению в современную наукоцентристскую, технологическую эпоху» (Р.12). Котен концентрирует внимание на трех основных «темах» христианской биополитики:
Изначальная благость Творения. Бог на каждой стадии сотворения мира созерцал сотворенное и видел его благость. «Небеса, земля, море, растения, и животные все являются благими» (Cauthen, 1997. P.5). Ратуя за бережное отношение ко всем божьим тварям, в каждой из которых проявляется «благость творения», Котен признает за всякой формой жизни «внутреннюю ценность». Однако человек имеет большую ценность, чем животные, ибо наделен «более обширными и глубокими способностями к восприятию и наслаждению», чем они.
Двойственность настоящего. Этот термин Котен предпочитает слову «грехопадение», ибо «сегодня мы знаем, что рай в его совершенстве никогда не существовал в прошлом…» (Cauthen, 1997. P.5). По мнению Котена, наш грех состоял не в падении с некого изначального уровня совершенства, а в том, что мы до сих пор не смогли в полной мере реализовать наши потенциальные возможности в плане способности к наслаждению, доброты, справедливости и любви. Мы (имеется в виду человечество) успели совершить много добрых дел, но мы сделали и очень много зла, обрекая друг друга на страдания и причиняя колоссальный ущерб природе. В этом Котен и видит «двойственность настоящего». Оно представляет собой смесь добра и зла.
Обетованное будущее. Эта завершающая тема связана с «искуплением, спасением, завершением и надеждой» (Cauthen, 1997. P.6). Однако обетованное будущее, давая нам надежду, зависит от реализации человечеством библейского императива, который Котен формулирует следующим образом: «Подкрепляйте творящее и искупляющее вмешательство Бога действиями людей, которые способствовали бы осуществлению целей Бога в мире. Наказ состоит в том, чтобы сотрудничать с Богом… ради мира, благоденствия и торжества справедливости» (ibid).
Вслед за В.И. Вернадским и П.Тэйяром де Шарденом, Котен обозначает термином ноосфера формирующееся глобальное общество – «всемирную сеть взаимодействующих и взаимозависимых человеческих мыслей и действий». Котен оставляет открытыми вопросы: Сможем ли мы обеспечить всем необходимым растущее население планеты, не загрязняя ее сред? Избежим ли ядерной катастрофы? Сумеем ли перейти к обетованному «царству справедливости и радости»?
Котен не дает конкретных рецептов такого перехода – «экологической трансформации». Главное для него в том, что «будущее открыто и формируется нашими свободными решениями. Мы можем распознать символы времени (т.е. раскрыть волю Бога в мире – прим. А.О.). Мы можем изменить наше поведение и, возможно, избежать катастрофы. Или же мы можем упорствовать в своей слепоте и глупости и навлечь небесный огонь на наши головы» (Cauthen, 1997. P.7).
А.Влавианос-Арванитис также придает своей интерпретации биополитики не чисто биоцентрический, а отчасти религиозный оттенок. Религиозные обертона «теории биоса» Влавианос-Арванитис и ее сторонников (членов БИО) получают концентрированное и эксплицитное выражение в специальном разделе публикаций БИО – в биотеологии. Лейтмотив биотеологии– в понимании биоса как священного дара. Итак, биос – не просто единое тело, но и тело Богозданное. Именно поэтому биополитика, проповедующая биологические знания и биоцентрические ценности в социуме, совершает богоугодное дело и заслуживает полной поддержки со стороны религиозного сообщества (независимо от конкретных конфессий его представителей). Влавианос-Арванитис подчеркивает, в согласии с мыслью К. Котена о благости наполненного жизнью Творения: «Каждое живое существо причастно к творению и отражает его совершенство всей своей природной красотой» (цит. по: Влавианос-Арванитис, Олескин, 1993. С.73). Красота биоса специально рассматривается Влавианос-Арванитис в рамках биоэстетики, тесно связанной и взаимоперекрывающейся с биотеологией (см. 7.4.3 ниже).
Современные проблемы человечества рассматриваются Влавианос-Арванитис в связи с с разрывом связи не только между человеком и остальным «телом биоса» (и порвал собственное «тело человечества» на антагонистические части – своего рода раковые опухоли), но также между человеком и Богом. Разрыв ранее непрерывных связей по линиям Бог-человек-природа ведет «к угрозе для всего божественного творения» (Влавианос-Арванитис, Олескин, 1993. С.73–74). Внутри «тела человечества» «все люди связаны между собой духовными узами», и их разрыв ведет, с одной стороны, к эгоцентризму, с другой – к деперсонализации как не менее опасной тенденции.
По контрасту с К. Котеном, А. Влавианос-Арванитис занимает значительно более оптимистическую позицию. Она не вопрошает, «направлено ли человечество на саморазрушение?», а утверждает: «Вера в окончательную победу жизни над смертью – существенная часть теологических концепций. Эта великая вера придает нам уверенность в том, что мы будем в состоянии преодолеть то, что ныне угрожает и человеку, и био-окружению – наркотики, аборты, самоубийства, войны, загрязнение окружающей среды» (там же. С.73). Лейтмотив грядущего спасения человечества – в восстановлении связи и с Богом, и с живой природой. Это восстановление связи символизируется в христианстве как в обряде причащения, так во всей повседневной деятельности Церкви.
Участники Ассизской Межрелигиозной конференции 1986 г. (буддист, христианин-католик, индуист, мусульманин и иудаист) единодушно высказались в поддержку «задачи сохранения биоса» (там же. С.74–75). В рубрике «биотеология» находят свое место взгляды представителей каждого из перечисленных вероисповеданий. Тем не менее, Влавианос-Арванитис в основном опирается на христианскую (конкретно: православную) теологию. В православной религии она особо подчеркивает момент внимания к «уникальности каждого человека». В то же время «православная церковь учит людей уважать биос, наблюдать его и постигать его величие, видеть присутствие Творца в каждом малом его творении» (там же. С.75).
Таким образом, приоритетное внимание к живой природе – пусть понимаемой по-разному (в естественнонаучных категориях или с применением теоцентрических подходов) представляет собой философскую подложку биополитики. Человек трактуется как часть живой природы (биоса), продукт биологической эволюции.
Глава третья. ЭВОЛЮЦИОННО-БИОЛОГИЧЕСКИЕ КОРНИ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО ОБЩЕСТВА И ПОЛИТИЧЕСКИХ СИСТЕМ
Данная глава посвящается биополитическому подходу к проблеме становления человеческого социума с особым вниманием к его неотъемлемому компоненту – политическим системам. Однако в рамках рассматриваемого биополитического направления за начальную точку анализа целесообразно выбрать не эпоху возникновения человека и человеческого социума, а существенно более ранний период в истории нашей планеты.
Вся история человечества – лишь ничтожная доля того времени, которое было отпущено на эволюцию жизни на Земле. По словам американского биополитика – Глендона Шуберта (Schubert, 1983), "политика ... возникает в ходе эволюции человека значительно раньше появления специализированных институтов управления. Я даже готов утверждать, что политическое поведение было важной предпосылкой и катализатором эволюции языка и расцвета культуры... Политика была неотъемлемой частью прогрессивной эволюции человеческого общества; она даже не являлась уникально-человеческим явлением". Питер Корнинг (2004) рассматривает в политических терминах («доминирование», «власть», «управление») структуру колоний общественных насекомых и даже колоний и матов (многослойных биопленок) микроорганизмов.
А. Сомит и Петерсон (Somit, Peterson, 1998) считают вопрос о влиянии эволюционной истории вида Homo sapiens на присущие людям тенденции социального и политического поведения в качестве одной из основных областей современной биополитики.
Важнейшие закономерности эволюции живого (см. конкретно 3.1—3.2 ниже), имея во многом общесистемный характер, допускают плодотворную экстраполяцию на человеческое общество и, более конкретно, на динамику развития политических систем (что собственно, и находится в центре внимания биополитики с момента ее зарождения в лоне политологии).
Таково биополитическое значение наших знаний о стадиях биологической эволюции, предшествовавших возникновению Homo sapiens с его социальной организацией и политическими системами – и подготовивших появление человека на нашей планете.
3.1. Возникновение жизни на Земле.
Предполагается, что 15—20 млрд. лет назад произошел «Большой Взрыв», который дал начало Вселенной. Земля сформировалась примерно 4.5 млрд. лет назад; вид «человек разумный» (Homo sapiens) не старше ~200 тыс. лет. Если весь возраст Земли принять за шесть дней (по метафорической аналогии с божественным творением в Библии, см. рис. 5), то на долю H. sapiens придутся лишь последние. Какие эволюционные вехи предшествовали этому событию? Первейшей стадией биологической эволюции было само возникновение жизни на планете Земля.
Первые достоверные следы жизни (Варравун, Западная Австралия; Онфервахт и Фиг Три, Южная Африка) имеют возраст около 3,5 млрд лет: найдены отпечатки микроорганизмов – тонкие несептированные (не разделенные поперечными перегородками) нити, напоминающие цианобактерий (группу способных к фотосинтезу бактерий), а также следы образуемых ими многослойных матов (строматолиты). Именно точка «3,5 млрд. лет» – 8 утра во вторник в нашей схеме «шестоднева» – отражена в прилагаемой таблице. Однако, судя по соотношению изотопов углерода в графите юго-западной Гренландии (Исуа), фотосинтез и, стало быть, жизнь, могли существовать еще ранее – 3,8 млрд. лет назад. Жизнь вряд ли могла существовать на Земле в первый период ее истории, пока не прекратилась метеоритная бомбардировка и связанные с ней высокие температуры. Соответственно, она не могла сформироваться ранее 3,9 млрд. лет назад (Schopf, 2002). Итак, жизнь возникла -- в геохронологическом масштабе времени – практически сразу, как только сложились приемлемые для нее условия. Для нашего понимания человека как продукта биологической эволюции небезразлично, каким путем возникла жизнь на планете Земля.
3.1.1. Абиогенез. До сих пор в научном мире популярна предложенная в 20е—30е годы ХХ века концепция русского биолога А.Опарина и его английского коллеги Дж.Б.С. Холдейна о постепенном возникновении живого в результате спонтанного абиогенного (происходящего без участия живых организмов или их структур) синтеза органических молекул. Эта концепция в ее современном варианте постулирует следующие этапы (Schopf, 2002):
Спонтанный синтез малых, простых органических молекул, вероятно, происходивший в океане (Schopf, 2002). Предложен также альтернативный сценарий «возникновения жизни в облаках» (Harod, 1986): мельчайшие дождевые капли, озаренные ультрафиолетовым излучением первобытного Солнца и поглощающие частицы соединений металлов и неметаллов во время пыльных бурь, создали условия для светозависимого каталитического синтеза органических молекул, поступавших с дождевыми потоками в океан, где осуществлялись последующие стадии абиогенеза (см. след. пункт).
Объединение малых органических молекул в сложные биополимеры (белки, нуклеиновые кислоты, полисахариды и др.) – пример эволюции на основе самосборки целого из ранее независимых частей (Jantsch, 1992; Corning, 1983, 2001a,b, 2002, 2003a,b; Франчук, 2005а, б), которая, по всей вероятности, играет важную роль в последующей эволюции живых организмов, а также человеческого социума.Высказана гипотеза, что на предбиологическом этапе эволюции также путем самосборки из поверхностно-активных липидов (липозимов) возникли первые биомембраны (Segre et a., 2001).
Возникновение информационных молекул – по существу этап второго порядка в рамках этапа синтеза биополимеров, ибо самые различные типы биополимеров могут выступать в роли носителей информации в живых системах. Однако важнейшими носителями информации в живой клетке являются нуклеиновые кислоты – ДНК и РНК. В современных живых системах считывание и копирование нуклеиновых кислот (матричный синтез) требует участия сложных комплексов белков-ферментов, однако в реликтовых условиях это могло быть не так. Даже некоторые современные молекулы РНК могут выступать в роли рибозимов («РНК-ферментов») – синтезировать другие молекулы РНК из нуклеотидов. Есть данные о способности подобных рибозимов синтезировать в растворе копии самих себя, т.е. размножаться (Audesirk, Audesirk, 1989). Представлены также сведения о спонтанном формировании полипептидов в растворе, содержащем свободные аминокислоты и короткий пептид-затравка (Baskakov, Voeikov, 1996). Говоря об информационной роли биополимеров, не будем забывать и о сигнальных функциях малых органических молекул (отдельных аминокислот, аминов, сахаров и др.), переносящих информацию между клетками внутри организма (цитокины, нейромедиаторы, гистогормоны, гормоны) и между целыми организмами как индивидами (феромоны). Получены данные о важной информационной роли также некоторых неорганических молекул (окиси азота, окиси углерода, свободных радикалов кислорода и др.). Целый ряд неорганических ионов (Ca2+, Mg2+, Mn2+, Fe2+, Cu2+ и др.) входят в состав активных центров ферментов, служат их кофакторами, служат неотъемлемой составной частью важнейших эволюционно-консервативных биологических молекул (хлорофиллов, цитохромов, гемоглобина и др.). В частности, на базе сульфида железа на заре эволюции могли сформироваться коллоидные структуре, на поверхности которых мог эффективно протекать синтез органических соединений (Russe, Ha, 1997). Возможно, что даже функция наследственной матрицы первоначально выполнялась не нуклеиновыми кислотами, а «неорганическими генами», построенными из алюмосиликатов (Mader, 1985). В современных клетках до сих пор протекают реликтовые процессы: неферментативные взаимодействия малых молекул, а белки-ферменты в некоторых случаях не столько ускоряют, сколько регулируют и даже тормозят эти процессы (что показано на примере неферментативных реакций хинонов с цитохромами типа с, Митрофанов и др., 1991). Не возникла ли жизнь первоначально на базе малых молекул, и тогда биополимеры могли войти в состав живых систем позднее, как тонкие регуляторы процессов, и так протекающих в предбиологических системах?
Самосборка живых систем (пребионтов, «первоклеток»). А. Опарин указывал в этой связи на способные расти и размножаться коацерватные капли, которые формируются в белковых растворах. Впоследствие интерес исследователей привлекли возникающие в смесях липидов и белков микросферы (полые шарики), которые, подобно живым клеткам, одеты мембраной (липидной плёнкой), конкурируют между собой за поглощаемые из раствора компоненты, причем наиболее успешные микросферы растут и делятся (Audesirk, Audesirk, 1989).
Существенное возражение против концепции абиогенеза связано с малой вероятностью спонтанной реализации всех его стадий (1—4) за сравнительно короткий в геохронологическом масштабе (и еще более сокращающийся по мере появления новых данных) промежуток, остающийся между возникновением приемлемых для жизни условий и появлением живого на Земле. Некоторые надежды могут быть возложены на закономерности неравновесной термодинамики и синергетики. Была предложена идея об биогенезе посредством каталитических циклов химических реакций (идея гиперциклов М. Эйгена). Эти циклы химических процессов уже обладают многими эволюционно важными свойствами: конкурируют между собой, кооперируют с объединением в более сложные системы, генерируют и сохраняют при своем функционировании информацию (Еськов, 2000, 2004). Не возникла ли жизнь как процесс на Земле – и вообще в мироздании – раньше, чем появились конкретные живые организмы?
3.1.2. Панспермия. Жесткие в геохронологическом масштабе сроки возникновения жизни на Земле дали новые стимулы альтернативной концепции панспермии, согласно которой жизнь была занесена из Космоса (точка зрения Г. Гельмгольца, У. Томпсона, Л. Пастера, С. Аррениуса, В.И. Вернадского). Спектры межзвездной пыли напоминают спектры лиофилизированных (высушенных в вакууме) бактерий, а бактериальные споры не гибнут при длительных космических перелетах (см. Козинец и др., 2001). Обнаружение следов ранее существовавшей воды на Марсе совместимо с предположением о том, что на этой планете была жизнь, которая вполне могла достигнуть Земли в составе метеоритов. Концепция панспермии подразумевает идею вечности жизни как свойства Вселенной, напоминая нам вновь о доктрине витацентризма (глава вторая), рассматривающей жизнь как вселенскую стихию. Однако на сегодняшний день в литературе не представлено достоверных данных о внеземной жизни.
3.1.3. Неокреационизм. Трудности с концепцией абиогенеза периодически порождают оживление интереса к религиозной точке зрения, которая интерпретирует Библию более буквально, чем предложенная в этом разделе метафорическая схема «шестоднева». Постулируются та или иная степень вмешательства Творца (Логоса, Высшего разума) как если не создавшего мир и отправившегося на выходной день Яхве, то по крайней мере внутреннего движителя эволюции, отвечающего за творчество новых жизненных форм. П. Тейяр де Шарден (1965) связывал божественный элемент с «внутренним» началом материи, нарастающим в ходе биологической и далее социокультурной эволюции, устремленной в конечном итоге к «точке Омега», где достигается слияние с божеством. Идеи неокреационизма весьма созвучны основным положениям биотеологии и «христианской биополитики» К. Котена, рассмотренным в конце главы второй выше.
3.2. Вехи истории жизни. Биополитически важные тенденции эволюции биоса
Рассмотрим начальные стадии эволюции, имея в виду их биополитическое значение (подытожено в конце данного раздела). Для наглядности важнейшие вехи истории жизни на планете мы будем соотносить их с нашей метафорической схемой «шестоднева».
1. Накопление кислорода в атмосфере и первая глобальная экологическая катастрофа. По крайней мере некоторые из древнейших обитателей Земли были, как указано выше, родственниками современных цианобактерий, способных к фотосинтезу, сопровождающемуся выделением кислорода в атмосферу. Постепенное накопление кислорода (О2) в первоначально бескислородной атмосфере должно было обусловить ряд серьезных последствий, наступающих после достижения критической точки (точки Пастера) – концентрации О2 в атмосфере, составляющей 1% от его современной концентрации:
Становится возможным получение живой клеткой энергии в результате высокоэффективного дыхания («сжигания» органических веществ до СО2 и Н2О), а не только примитивного неэкономичного брожения (разложения органики до малых молекул типа этилового спирта, молочной кислоты и др.).
Начинается формирование озонового экрана в атмосфере, защищающего живые организмы от жесткого ультрафиолетового излучения (соответственно, живые существа не нуждаются более в дополнительной защите толщи воды и могут осваивать поверхность воды и сушу)
Гибнут ранее процветавшие анаэробы – микроорганизмы, не использовавшие кислород в своей жизнедеятельности; для многих из них он был смертельно опасным ядом. Потомки анаэробов сохранились доныне только в специализированных экологических нишах, где отсутствует кислород (например, в кишечнике жвачных животных). По мысли М.В. Гусева, эта, вероятно, первая в истории Земли глобальная экологическая катастрофа сопоставима с той, которая угрожает нам ныне.
Таким образом, кислород, будучи продуктом деятельности фотосинтезирующих живых организмов, сам выступает как важный фактор, влияющий на эволюцию биосферы (гипотеза «кислородного контроля», предложенная Л. Бёркнером и Л. Маршаллом еще в 1960-е годы). Если сами Бёркнер и Маршалл полагали, что 1%-ный уровень О2 в атмосфере был достигнут лишь на рубеже палеозоя (менее 600 млн. лет назад), то в литературе последних лет постулируется существенно более раннее наступление «кислородной эры» – не позднее 1,9 млрд. лет (Еськов, 2004; именно эта точка – 11 час. утра в четверг – отражена в нашей таблице); есть даже схемы эволюции планеты, в которых постулируется содержание О2 более 10% от современного уровня в период 2,4—2,6 млрд. лет назад (Розанов, 2004).
2. Возникновение эукариот (клеток с ядром). В соответствии с современной теорией “симбиогенеза”, впервые высказанной С. Мережковским в России в 1905 г. и возрожденной Л. Маргулис в 1967 г. (см. Воробьева, 2006) эукариотическая клетка по существу представляет собой своего рода биосоциальную систему, состоящую из уркариота (гипотетического предка с ядром) и митохондрий и хлоропластов (потомков свободноживущих бактерий, называемых также прокариотами). Таким образом, возникновение эукариот – яркая иллюстрация эволюционной тенденции к созданию новых форм живого на базе объединения нескольких ранее независимых индивидов (на базе «самосборки», см. Франчук, 2001, 2005а, б). Поскольку хлоропласты одной из древних по происхождений групп эукариот – красных водорослей (Rhodophyta) отличны по признакам от хлоропластов других групп (водорослей, высших растений), вероятно, что эукариоты возникли по крайней мере дважды на базе разных групп цианобактерий. Это пример достаточно много раз встречавшегося в истории Земли феномена параллельной эволюции разных групп живого с независимым формированием одного и того же комплекса признаков.
Вполне достоверны данные о клетках с ядрами (в том числе совершающими митоз – характерное для эукариот деление клеток) не старше 1,3 млрд. лет назад (Калифорния, см. Иорданский, 2001). Однако достаточно вероятно наличие эукариот в образцах с возрастами 1,6—1,8 млрд. лет (Китай) и 1,9 млрд. лет (Негауне, Северная Америка), и мы приводим на схеме «шестоднева» точку 1,8 млрд. лет, которая, по-видимому, достаточно близка (конечно, на очень грубой временной шкале, где одно деление есть миллиард лет) к точке достижения критической концентрации кислорода. Тем не менее, пока нельзя исключить альтернативную возможность: похожие на эукариотические клетки структуры могли быть пустыми чехлами колоний прокариот – цианобактерий (Сергеев, 2003). Не исключено еще более древнее происхождение эукариот, на что указывает обнаружение в архейских сланцах Австралии с возрастом 2,7 млрд. лет С28-30-стеранов – соединений, содержащихся в ядрах эукариотических клеток (Сергеев, 2003). Возможно, эукариоты возникли намного более 2 млрд. лет назад, но получили распространение лишь 1,6—1,9 млрд. лет назад, когда достаточно высокая концентрация О2 в атмосфере позволило эукариотам использовать одно из своих важнейших преимуществ – эффективную систему получения энергии в результате дыхания на базе митохондрий (Еськов, 2004). Другим важным преимуществом эукариот можно, по-видимому, считать структурное отделение области активного метаболизма (цитоплазмы) от области хранения и считывания генетической информации (ядра).
Питер Корнинг прилагает к эукариотической клетке политические категории (“власть” и др.). Ставится, например, вопрос – каков характер “социальных отношений” между партнёрами внутри эукариотической клетки – равноправный взаимовыгодный или кабальный (цитоплазма с ядром “порабощает”, эксплуатирует митохондрии и хлоропласты). В пользу рабовладельческого характера симбиоза с митохондриями свидетельствует тот факт, что клетка выкачивает из митохондрий почти всю синтезированную ими “энергетическую валюту” – АТФ с помощью специального транспортёра (AdN). В пользу не просто “рабской” роли митохондрий говорит, однако, их способность вершить судьбу клетки в целом. А именно, всякое нарушение целостности митохондрий, распознаваемое по выходу из них цитохрома с, обрекает клетку на гибель в результате запуска программы клеточной смерти (апоптоза).
3. Возникновение многоклеточных организмов. Это эволюционное событие также основано на тенденции живого к «самосборке». Оно представляет собой результат развития биосоциальности, присущей одноклеточным существам и проявляющейся в обмене сигналами между клетками и формировании колоний как надклеточных структур. Тенденция к всё большей интеграции клеток в колонии приводит к возникновению многоклеточного существа как индивидуальности более высокого порядка. Обмен сигналами между свободно живущими клетками интериоризируется (погружается вовнутрь организма) и трансформируется в выработку внутриорганизменных факторов регуляции (гистогормонов, гормонов, нейромедиаторов). В то же время сигналы, вырабатываемые одноклеточными как независимыми индивидами сопоставимы с факторами межорганизменной коммуникации (феромонами), которыми обмениваются многоклеточные существа. Становление многоклеточности включает два этапа:
Объединение клеток (или нерасхождение потомков поделившейся клетки) при сохранении их однотипности. Этот уровень соответствует всевозможным колониальным одноклеточным (как про-, так и эукариотам). Надклеточные структуры из многих клеток формируют, например, хищные бактерии (диктиобактерии, циклобактерии, тератобактерии), образующие настоящие “ловчие сети” для одноклеточной добычи из нескольких или многих связанных перемычками (плазмодесмами) клеток; у эукариот сходный уровень организации представлен, например, колониальными инфузориями или водорослями. В подобных системах клетки не вполне однотипны – намечается функциональная дифференциация. Та или иная степень гетерогенности клеток – вплоть до функциональной специализации – возможна даже в клеточных объединениях прокариот (так, у цианобактерий в составе их нитей есть клетки-гетероцисты, отвечающие за связывание азота из атмосферы).
Существенно более глубокая дифференциация, приводящая к формированию тканей – «высокоработоспособных коалиций” из “множества однотипных клеток” (Панов, 2001). Каждая ткань несет собственную функцию и во многих случаев формирует обособленный орган, хотя может и быть распределена по всему организму (как клетки иммунной системы в организме животного или человека). Истинная многоклеточность подразумевает именно «многотканевость», означающую, кроме функциональной специализации клеток, еще и существенную взаимозависимость клеток в многоклеточном организме. Индивидуальность многоклеточного организма в значительной степени нивелирует индивидуальность входящих в его состав клеток. Поэтому в число многоклеточных существ мы не можем в полной мере включить, например, нитчатые водоросли, построенные из малодифференцированных клеток, которые формировали «водорослевые луга» уже в среднем рифее (1,4—1,2 млрд. лет назад, Еськов, 2004).
Формирование многоклеточности, достигшее уровня «многотканевости» лишь в мире эукариот, обусловило их повсеместное распространение в биосфере. Биосфера перестала быть по преимуществу «прокариотной» именно после возникновения многоклеточных существ. Многоклеточность развивалась, по-видимому, параллельно у животных (первые достоверные находки датируются примерно 800 млн. лет – норки и следы-дорожки червеообразных существ, и эта точка отмечена на схеме «шестоднева») и растений (примерно такая же датировка, Иорданский, 2001; хотя есть сообщения о крупных пластинчатых и кожистых водорослях, относящиеся к эпохе 1,4—1,2 млрд. лет назад, Еськов, 2004).
В вендскую эпоху (650—570 млн. лет назад) существовали многоклеточные растения (в частности, вендотении – лентовидные водоросли до 15 см в длину), а также разнообразные многоклеточные животные (вендобионты), некоторые из которых достигали значительных размеров – до 30 см. По названию места первоначальной находки представителей вендобионтов (Эдиакар, Австралия) вся фауна названа «эдиакарской». Впоследствии сходные окаменевшие остатки найдены в 20 местах на 5 континентах.
Исчезновение вендобионтов с лица Земли – по крайней мере вторая (считая первой эпоху накопления кислорода в атмосфере) глобальная экологическая катастрофа приблизительно соответствует началу палеозойской эры – кембрийскому периоду (570—500 млн. лет назад). Этот период ознаменован «кембрийским взрывом», когда в составе животного мира Земли появляются представители почти всех современных типов многоклеточных животных. «Этот взрыв формообразования на границе протерозоя и палеозоя - одно из самых загадочных событий в истории жизни на Земле» (Иорданский, 2001). Прервем здесь канву краткого описания начальных стадий истории жизни на Земле и зафиксируем главный, имеющий биополитическое значение тезис: итогом эволюции стало появление на Земле биоразнообразия, имеющего абсолютную ценность с позиций биоцентризма и жизненно важному для выживания человека как составной части этого «тела биоса» (напомним эту натурфилософски звучащую метафору А. Влавианос-Арванитис). В ходе «кембрийского взрыва» возникают первые представители типа хордовые, в состав которого входит и человек.
В завершение настоящего раздела мы «высветим» некоторые биополитически значимые закономерности эволюции, экстраполируемые и на человеческий социум.
Принцип объединения ранее самостоятельных частей в целостную систему («самосборка»), проявившийся в процессе возникновения эукариот и многоклеточных существ (еще раньше в истории жизни он проявлялся в формировании на базе прокариот многослойных матов как целостных многовидовых систем с дифференцированными по функциям слоями). Жизнь, весьма вероятно, с самого начала своего существования возникает не в виде отдельных изолированных организмов, а виде их сообществ. Так, «наиболее ранние палеонтологические свидетельства жизни на Земле – строматолиты, демонстрируют, что жизнь возникла и поддерживается в виде сообществ» (Заварзин, 2002). После возникновения многоклеточности принцип «самосборки» приводит к созданию в разной степени интегрированных сообществ многоклеточных организмов (биосоциальных систем), некоторые из которых приобретают черты единого целостного «организма из организмов» (колонии кишечнополостных и мшанок), «суперорганизма» (таковы, по мнению некоторых энтомологов, семьи у муравьев или термитов). Как «суперорганизм» рассматриваются колонии млекопитающих (капских землекопов), а также человеческое общество (Корнинг, 2004).
Параллельное возникновение комплексов признаков, соответствующих определенному типу, царству, империи живых существ, в разных группах живых существ (например, в истории Земли неоднократно формировались комплексы признаков амфибий, рептилий, млекопитающих, а также признаки рода «человек»; некоторые попытки оставались неудачными). В социуме аналогичным образом неоднократно возникают сходные системы идей (например, идея монотеизма – однобожья – параллельно формируется в нескольких культурах), политические институты и многое другое.
Связь новых, возникающих в ходе эволюции форм – и специфических экологических ниш, которые создают им «вакансии». Как и в социуме, само наличие «вакансии» стимулирует попытки ее заполнения, что часто приводит к состязанию нескольких претендентов – или к их более или менее сбалансированному сосуществованию. В Южной Америке третичного периода не было хищных млекопитающих (до ее соединения перешейком с Северной Америкой, которое породило локальный экологический кризис с вымиранием многих представителей южноамериканского биоразнообразия!), и «вакансия» сухопутного хишника заполнялась вышедшими на сушу крокодилами, сумчатыми и даже крупными нелетающими птицами (Еськов, 2004).
Взаимовлияние биологической эволюции и изменений глобальной среды обитания. С одной стороны, жизнь уже на ранних стадиях эволюции влияет на газовый состав планеты, ее температуру и другие параметры, изменяя их в благоприятную для себя сторону (суть гипотезы «Геи», Loveock, 1979; Loveock, Marguis, 1993). С другой стороны, всякое изменение характеристик планеты (например, концентрации кислорода в атмосфере) обусловливает новые крупные шаги эволюции, которые могут иметь катастрофический характер. Итак, имеет место коэволюция (см. uлаву вторую выше) биоса и самой планеты Земля. Здесь мы опять неизбежно приходим к уже рассмотренному вопросу о том, может ли человечество «вписаться» в эту систему из коэволюционирующих элементов, или оно обречено на ее разрушение.
Подразделение живых существ на размерные классы. Если на первых этапах биологической эволюции размеры живых существ не превышали нескольких микронов (тысячных долей миллиметра), то впоследствии к ним добавились представители более крупных размерных классов – миллиметровые, сантиметровые, метровые и далее многометровые существа. В каждом из размерных классов формируется относительно замкнутый «мирок» со своими конкурентными и кооперативными отношениями. Интересно, что детеныши животных часто принадлежат к иному размерному классу, водят «другую компанию», подвергаются иным угрозам, чем взрослые особи. Возможно, именно это послужило одной из причин вымирания многометровых динозавров в конце мезозойской эры: детеныши динозавров, относившиеся к иному, чем взрослые динозавры – сантиметровому – классу, легко стали добычей возникших в этом размерном классе хищных млекопитающих (Еськов, 2004). Политическим аналогом размерных классов выступают разные по «политическому весу» слои социума. Эти слои, в частности, политическая элита, имеют тенденцию «замыкаться на себя» (что было проанализировано Р. Михельсом: Miches, 1949). В советское время «номенклатура» как элита и более мелкие «по размеру» простые граждане поистине жили в почти не пересекающихся «параллельных мирах». Неожиданное нарушение границ этих миров, прямой контакт разных «размерных классов» в социуме (например, в перестроечном СССР) – предпосылка серьезных потрясений и вымирания тех или иных политических «динозавров».
К сказанному в этих пунктах добавим, что рассмотренная нами канва начальных стадий биологической эволюции раскрывает перед нами две эволюционных тенденции:
Тенденции к прогрессу в смысле появления на земле все более сложных и высокоорганизованных форм живого (при сохранении и успешной адаптации некоторых из более примитивных форм живого).
Тенденции к прерыванию относительно плавного темпа эволюции периодами катастроф с частичным обновлением биосферы (оживление на современном уровне идеи Ж. Кювье, жившего в начале XIX века, о многократной катастрофической смене фауны в истории Земли).
Обе тенденции приложимы к эволюции человеческого общества, в истории которого ученые отмечают элементы прогрессивного развития («стрелу времени») и смену циклических фаз подъема и упадка тех или иных цивилизаций. Разные историки в различные эпохи по-своему решали вопрос об относительной важности прогрессивной (кумулятивной, нециклической) и циклической компонент истории. По мнению английского историка ХХ века А. Тойнби, «колеса (т.е. циклы развития) цивилизаций» двигают вперед «экипаж религии». Иначе говоря, именно новая, более совершенная религия, по его убеждению сохранялась как «сухой остаток» после катастрофы очередной цивилизации. Это мнение весьма дискуссионно, и, учитывая отчасти безрелигиозный характер некоторых культур и периодов истории (например, в ХХ веке), следовало бы говорить о «системах идей» (не обязательно только религиозных), которые объединяют ту или иную часть человечества – племя, нацию, регион и др. В начавшемся XXI веке ощущается наличие «вакансии» для системы идей, способных сплотить все человечество перед лицом новых угроз и «вызовов истории». Одним из претендентов могла бы служить система идей, включающая в себя, среди прочих компонент, также и биополитику…
3.3. Биоразнообразие. Уровни организации биосистем
Эволюция живого привела к формированию существующего ныне на планете биоразнообразия. За всю историю Земли на ней обитало от одного до двух миллиардов видов живых существ, большая часть которых вымерла. Однако и современное многообразие биологических видов потрясающе велико. Ученым известно не менее 1,4 млн. видов, обитающих на планете, в том числе не менее 4000 видов млекопитающиих, 9000 – птиц, 19000 рыб, 750000 насекомых, 210000 цветковых растений. Учитывая еще не описанные виды, общее число видов оценивается в диапазоне 5—30 млн. (Грант, 1991). «Полагают, что сейчас на нашей планете обитает свыше миллиона видов животных, 0,5 млн. вида растений, до 10 млн. микроорганизмов, причем эти цифры занижены» (Медников, 1994).
Такие различные организмы, как крошечные бактерии и гигантские синие киты, одноклеточные корненожки и человекообразные обезьяны, цветковые растения и насекомые – все входят в состав единого планетарного «тела биоса». Подобно целостному организму, биос зависит в своем существовании от гармоничного, слаженного функционирования всех “систем органов”. В роли “органов” и их “систем” выступают разнообразные группы живых существ. Описание этого био-разнообразия в различных его аспектах и гранях весьма важно как с точки зрения охраны этого разнообразия, так и в концептуальном плане. Для биополитики особенно существенное значение имеет приложение принципа, аналогичного “биоразнообразию”, к политическим системам с их плюрализмом, взаимодополнительностью и взаимозависимостью. Понятие “биоразнообразие” включает несколько различных аспектов.
3.3.1. Разнообразие видов живого с точки зрения систематики. Виды группируются в роды, роды – в семейства и т.д., пока мы не доходим до самых крупных из основных подразделений многообразия живого – империй, которые подразделяются на царства.. Наиболее фундаментальное различие современные систематики усматривают между прокариотами («доядерными») и эукариотами («истинноядерными»). Это и есть две империи: к империи прокариот (Prokaryota) относятся микроскопические существа – бактерии; к империи эукариот (Eukaryota) -- все остальные формы жизни – простейшие, грибы, растения, животные (включая человека).
«Прокариотная клетка отличается тем, что имеет одну внутреннюю полость, образуемую элементарной мембраной, называемой клеточной, или цитоплазматической (ЦПМ). У подавляющего большинства прокариот ЦПМ — единственная мембрана, обнаруживаемая в клетке. В эукариотных клетках в отличие от прокариотных есть вторичные полости. Ядерная мембрана, отграничивающая ДНК от остальной цитоплазмы, формирует вторичную полость… Клеточные структуры, ограниченные элементарными мембранами и выполняющие в клетке определенные функции, получили название органелл. В клетках прокариот органеллы, типичные для эукариот, отсутствуют. Ядерная ДНК у них не отделена от цитоплазмы мембраной.» (Гусев, Минеева, 2003). В пределах каждой империи различные авторы выделяют различное количество царств. Так в классификации Уиттекера (Whittaker, 1969) империя эукариот дробится на 4 царства – протисты, или простейшие, грибы, растения и животные, а прокариоты (синоним – монеры) считаются единым царством. В нижеследующей классификации от схемы Уиттекера допущено единственное отступление – прокариоты поделены на 2 царства – эубактерий и архей (архебактерий), что соответствует фундаментальному характеру различий между ними.
1. Империя прокариот (Prokaryota). Организмы, в большинстве случаев представляющие собой одну клетку. Недостижимое для других групп разнообразие условий обитания и часто невероятная пластичность. Типы питания весьма разообразны. Их характеризуют по природе источников трех необходимых компонентов жизни: энергии, углерода и водорода (источника электронов). По источнику энергии различают две категории организмов: фототрофы (использующие солнечный свет) и хемотрофы (использующие энергию химических связей в питательных веществах. По источнику углерода выделяют автотрофы (СО2) и гетеротрофы (органическое вещество). Наконец, по источнику водорода (электронов) различают органотрофы (потребляющие органику) и литотрофы (потребляющие производные литосферы – каменной оболоочки Земли: Н2, NH3, H2S, S, CO, Fe2+ и т.д.) По такой классификации зеленые растения (см. ниже) – фотолитоавтотрофы, животные и грибы – хемоорганогетеротрофы. В мире прокариот встречаются самые разнообразные сочетания. Прокариоты могут быть далее подразделены на
Царство эубактерии (Eubacteria, «обычные бактерии»). Клеточная стенка обычно содержит специфическое вещество – пептидогликан (муреин). Царство включает разнообразных представителей – от мирных сожителей человека типа кишечной палочки (Escherichia coi) до опасных патогенов (возбудителей чумы, холеры, бруцеллеза и др.), от обогатителей почвы ценными азотистыми веществами (например, представители рода Azotobacter) до окислителей железа (железобактерии Thiobacter ferooxidans) и тех, кто способен фотосинтезировать подобно растениям, в том числе и с выделением кислорода (цианобактерии). В последние годы в некоторых работах царство «бактерии» делят на несколько самостоятельных царств.
Царство археи (или архебактерии – Archaea или Archaebacteria), обитающие в экзотических условиях (одни в полном отсутствие кислорода; другие – в насыщенным растворе соли; третьи – при 90—100оС и т.д.) и имеющие своеобразное строение клеточной стенки и внутриклеточных структур. По некоторым признакам (например, организация рибосом) археи ближе не к про-, а к эукариотам («сестринская связь» архей и эукариот, см. Воробьева, 2006).
2. Империя эукариот (Eukaryota). Как уже подчёркивалось, в империю эукариот входят организмы с вторичными полостями клеткок – органеллами, включая и ядро. Эукариоты включают в себя царства: простейшие, грибы, растения и животных:
Царство простейшие (Protista) Одноклеточные или колониальные (рыхлое объединение способных существовать самостоятельно клеток) организмы, имеющие клеточное ядро, окруженное двойной мембраной. По способу получения энергии делятся на группы, напоминающие 3 царства, данные ниже (есть протисты, подобные грибам, растениям и животным).
Царство грибов (Fungi). Многоклеточные (состоящие из нитевидных гиф) организмы, также ведущие гетеротрофный образ жизни, но питающиеся преимущественно отмершими организмами или выделениями организмов, которые они, подобно растениям, всасывают. Есть, правда, паразитические грибы, поселяющиеся в живых тканях организма-хозяина. «Хотя грибы ведут незаметную, скрытую жизнь, роль их в природе огромна. Как и бактерии, они превращают органику в доступные для растений вещества» (Медников, 1994).
Царство растения (Pantae). Многоклеточные организмы, способные к усвоению энергии света (фотосинтезу) и потому часто не нуждающиеся в готовых органических соединениях (ведущие автотрофный образ жизни). Вода, минеральные соли и в некоторых случаях органика поступают путем всасывания. Растения поставляю органику для других царств живого и вырабатывают живительный кислород (последняя роль в известной мере выполняется также прокариотами – цманобактериями).
Царство животные (Animaia). Многоклеточные организмы, питающиеся готовыми органическими соединениями (ведут гетеротрофный образ жизни), которые они приобретают посредством активного питания и передвижения, причем преимущественным объектом питания служат живые организмы. В рамках данной книги особый интерес представляют организмы с ярко выраженной социальностью – способностью формировать сложные надорганизменные системы с разделением функций, координацией поведения особей в масштабе всей системы. Таковы колониальные кишечнополостные, чьи колонии порой напоминают единый организм (сифонофоры), насекомые типа термитов, пчел или муравьев, чья социальная жизнь издавна вызывала восхищение у мыслителей и навевала аналогии с человеческим социумом (например, отраженную в басне XVIII века «О пчёлах», принадлежащей перу Мандевилля) и, наконец, хордовые, особенно млекопитающие.
«Командные посты» в биосфере Земли занимают представители типа хордовых: рыбы, земноводные, пресмыкающиеся, птицы и млекопитающие во главе с человеком. Для них характерны следующие признаки:
Хорда (спинная струна) – ось внутреннего скелета, упругий гибкий стержень.У высших хордовых имеется лишь на ранних стадиях развития зародыша, вытесняясь затем позвоночником.
Центральная нервная система (спинной и головной мозг) имеет трубчатое строение и образуется как впячивание спинной стороны зародыша.
У всех хордовых, по крайней мере на стадии зародыша, имеются жаберные щели – парные поперечные отверстия, прободающие стенку глотки.
Самый высокоорганизованный класс хордовых – млекопитающие (звери). Они имеют постоянную высокую температуру тела, высокоразвитую нервную систему. В первую очередь головной мозг. Рождают детенышей, которые развиваются в теле матери, получая питание через плаценту, а после рождения вскармливаются молоком» (Медников, 1994).
3.3.2. Разнообразие внутри одной таксономической группы живых существ, в частности внутри одного вида (скажем, разнообразие внутри вида кошка домашняя). Это разнообразие, в свою очередь, включает в себя ряд важных аспектов. Так, можно говорить о разнообразии группировок особей внутри одного и того же вида живого. Например, все обезьяны шимпанзе относятся к одному виду, но наблюдаются различия в поведении и языках общения, а также ритуалах у разных групп шимпанзе. Приматолог де Вал отмечает, что только в одной из изученных им групп шимпанзе обезьяны приветствовали друзей, поднимая над головой руки и пожимая их. Не менее важно разнообразие и внутри одной такой группы — будь то прайд львов или колония микроорганизмов.
Во-первых, особи различаются по возрастам (“возрастная пирамида”), а во многих случаях по половым характеристикам. Даже у бактерий могут быть два типа особей — F+ и F- клетки (у кишечной палочки, населяющей кишечник человека).
Во-вторых, имеются бесчисленные индивидуальные вариации. Биополитики обращают внимание на то, что и у человека в семьях велики индивидуальные различия, например, между братьями. И в человеческом обществе, и в группах любого другого вида живого такое разнообразие представляет результат сложного взаимодействия врожденных (генетических) характеристик и влияния различий в условиях жизни (факторов окружающей среды). Отметим, что даже в одной семье у человека в разных условиях живут старшие и младшие братья, любимые и нелюбимые дети.
На все эти индивидуальные отличия налагаются еще различия, диктуемые распределением ролей и функций во всей группе, семье, колонии, вообще биосоциальной системе. И тогда оказывается, что для разных социальных ролей лучше подходят особи с различными задатками, а также разные роли могут быть распределены по возрастам и полам индивидов. Например, при всем своем “эгалитаризме” (равенстве по богатству, авторитету, рангу, см. ниже, 3.7) первобытное общество учитывало возрастные, половые и просто индивидуальные различия. Мужчины в основном охотились, женщины — собирали плоды, коренья, ягоды и в большей мере участвовали в воспитании детей; люди преклонного возраста преимущественно становились старейшинами, шаманами, в то же время вождь во время войны чаще был молодым человеком. Люди с индивидуальными талантами могли их развивать — художественные дарования делать наскальные рисунки, искусные танцоры и рассказчики веселить соплеменников своими плясками и повествованиями, соответственно.
Поэтому биоразнообразие во всех своих гранях поистине является необходимой предпосылкой оптимального, гармоничного функционирования целого анасамбля живого — биосферы. Организмы с различными характеристиками и требованиями к среде обитания, вступающие в разнообразные отношения друг с другом, могут быть функционально специализированны в рамках "тела биоса". Каждый из биологических видов может представлять собой жизненно важный орган этого "тела". Есть многочисленные примеры отрицательных глобальных последствий уничтожения одного только биологического вида.
3.3.3. Уровни организации живых организмов. Одним из важных аспектов биоразнообразия служит многоуровневость живых объектов. Читателю рекомендуем вернуться на мгновение в конец раздела 2.1 выше, где мы коснулись вопроса о многоуровневости (многослойности) мира в целом. В рамках приведенной нами схемы Н. Гартмана живое соответствует «органическому» слою (хотя и не исчерпывается им, проявляя элементы «душевного» и даже «духовного» -- на чем собственно и зиждется возможность сопоставительного биополитического подхода к человеку и другим формам живого). Но, даже оставаясь в рамках органического слоя (уровня), мы можем выделить в нем несколько уровней второго порядка – их Гартман (Hartmann, 1940) называл «ступенями бытия» (Seinsstufen). Эти «ступени бытия» – уровни внутри биологического – служат критерием различения живых объектов. Многоклеточный организм (растение, животное, гриб) отличается от одноклеточного, ибо имеет внутри себя дополнительные уровни организации (тканевый, организменный – чуть ниже мы приведём наш вариант шкалы этих уровней).
Любой единичный биологический объект (клетка бактерии, цветущее растение, обезьяна бонобо и др.) представляет собой сложно организованную систему, состоящую хотя бы из нескольких уровней, из числе приведённых ниже. Ситуация несколько напоминает русскую матрёшку, в которой находятся более маленькие матрёшки. Разные авторы, кроме упомянутого критерия «части и целого», вводят различные другие критерии вычленения уровней (размер, сложность организации и др.), предпочитают выделять разные уровни в качестве главных. Были предложены разнообразные конкретные схемы уровней живого, где выделяется от 4 до 8 (например, см. Кремянский, 1969; Сетров, 1971; Mier, 1978; Mier, Mier, 1993) уровней. Ниже мы приводим свою схему, как бы представляющую общий знаменатель взглядов различных авторов:
Молекулярный (молекулярно-биологический). Молекулы, которые служат строительными блоками биосистем (роль белков, полисахаридов и других крупных органических молкул – биополимеров), носителями наследственной информации (нуклеиновые кислоты – ДНК и РНК), сигналами для коммуникации (часто малые органические молекулы), формами запасания энергии (в первую очередь АТФ) и др.
Субклеточный (внутриклеточный). Сложенные из молекул микроструктуры (мембраны, органеллы и др.), входящие в состав живой клетки.
Клеточный. Уровень имеет особое значение, так как клетка (в отличие от отдельной молекулы или органеллы) есть элементарная единица жизни. Многие особи всю жизнь существуют в виде одной клетки – одноклеточные. У многоклеточных клетки не расходятся, а образуют единый организм. Например, человеческий организм состоит примерно из 1015 клеток.
Органно-тканевый уровень. Принцип «матрешки» работает и дальше. У многоклеточных существ однотипные клетки формируют ткани, из которых состоят органы растений (лист, стебель и др.) и животных (сердце, печень и др.).
Организменный уровень. Целое живое существо (заметим, что у одноклеточных форм жизни, например, простейших, бактерий, понятия клеточный и организменный уровни тождественны друг другу). В рамках этого уровня рассматриваются не только специфические структуры и функции того или иного живого организма, но и поведение биологических индивидов, гамма их взаимоотношений между собой, что ведет к формированию надорганизменных (биосоциальных) систем. Здесь мы видим переход к еще более высоким – надорганизменным – уровням организации
Популяционный уровень. Уровень группировок особей одного вида (популяций).
Экосистемный (биоценотически-биогеоценотический) уровень. Уровень сообществ многих видов организмов, формирующих единую локальную систему (биоценоз), причем часто в рассмотрение включаются также окружающая организмы среда (ландшафт и др.); в этом случае вся система называвется экосистемой (биогеоценозом).
Биосферный уровень. Соответствует всей совокупности живых организмов планеты, рассмотренной как целостная система (биосфера, биос в терминологии Агни Влавианос-Арванитис).
Это общий очерк уровней живого, классификация которых значительно различается у разных исследователей, которые привносят в уровневые классификации свои специфические интересы. Более того, новые научные открытия время от времени вводят в обиход новые, ранее не признававщиеся уровни. Пример: исследования лабораторий В.Л. Воейкова и Л.В. Белоусова на биологическом факультете МГУ, вслед за более ранними работами Н.Г. Гурвича позволили предположить наличие еще одного уровня биоса (между молекулярно-биологическим и субклеточным) – уровня молекулярных ансамблей. Подобные ансамбли (например, молекула ДНК) уже обладают многими “живыми” свойствами, такими как память, активность, целостность (когерентность).
В предлагаемой ниже таблице обозначены важнейшие характеристики уровней организации живого и их социальные приложения. В принципе каждый из основных уровней организации биосистем имеет биополитически важные аспекты. Каждый уровень допускает достаточно плодотворные аналогии и экстраполяции, дающие пищу для ума для исследователей человеческого социума с его политическими системами.
Таблица. Уровни организации живого и их биополитическое значение
Уровни организации Биополитически важные аспектыМолекулярно-биологическийБиополимеры (нуклеиновые кислоты, белки и др.). Молекулярная генетика. Генетика поведения человека. Психогенетика. Генное разнообразие человечества. Расы. Генетические технологии Клеточный, органно-тканевый (внутриорганизменный)Регуляторные факторы. Межклеточная коммуникация. Нейромедиаторы. Гормоны. Функционирование нервной системы и ее блоков (модулей). Нейрофизиология психики и поведения. Организменный, популяционный (биосоциальный) Поведение вообще. Социальное поведение и его политические аспекты. Биосоциальные системы. Иерархические и горизонтальные (сетевые) структуры. Политическая система с биосоциальной (биополитической) точки зрения.Экосистемный, биосферныйРазнообразие экосистем. Охрана био-окружения как задача биополитики. Экологический мониторинг. Экосистемы внутри человеческого организма (микробиота) и их роль в поддержании соматического, психического и социального здоровья людей.
На молекулярно-биологическом уровне биополитический интерес представляют так называемые шапероны (от англ. chaperon – пожилая дама, сопровождающая молодую девушку) – белковые молекулы, которые обеспечивают функционально правильную укладку других молекул (например, ферментов). Представляется, что самоорганизующиеся политические движения современности, в том числе всякого рода сетевые структуры (см. о них 5.7 ниже) должны находиться под влиянием некоторых помогающих организаций-«шаперонов», которые направляли бы их деятельность в разумное русло. Создание аналогичных «шаперонов» на уровне целого государства, которые бы направляли демократический процесс по наиболее конструктивному руслу, не отнимая у участников этого процесса простор для деятельности, а только создавая им оптимальные условия, в том числе и в плане жизненных потребностей людей (осуществляя «биополитику» в понимании М. Фуко) – вот, по мысли автора данной книги, «рациональное зерно» политического термина управляемая демократия.
На клеточном уровне несомненную ценность представляет предложенное Р. Вирховым в XIX в. (см. 1.1) сравнение тканей в составе многоклеточного организма с «клеточными государствами», а закономерностей роста и деления клеток – с социальными нормами поведения граждан в государстве. Сравнение целого организма с политической системой – базисная аналогия для организмического подхода в социологии и политологии (см. Франчук, 2005а, б).
Однако наибольшее значение для биополитики имеет сопоставление биосистем на их популяционном уровне с объектами политологии. Взаимодействие индивидов в составе биосоциальных систем в сопоставлении с политическими системами человеческого общества будет основной темой четвертой и пятой глав настоящей книги.
Интерес представляют, впрочем, и еще более высокие уровни организации биосистем. Например, представляя генетически единый биологический вид, человечество тем не менее состоит из различных культур (с разными нормами поведения). С известным правом человечество в культурном плане можно рассматривать как аналог многовидовой ассоциации (биоценоза).
3.3.4. Диатропический подход к живому. В ХХ веке разнообразие живого служило предметом диатропического подхода к нему (С.В. Мейен, Ю.В. Чайковский, С.В. Чебанов). «Диатропика (от греч. ????????( – разнообразный, разнохарактерный) – наука о разнообразии, т.е. о тех общих свойствах сходства и различия, которые обнаруживаются в больших совокупностях объектов» (Чайковский, 1990. С.3). Диатропический подход нацелен на построение типологии всего рассматриваемого класса объектов (например, всех кошек, всех растений, всех политических систем) с составлением полного кадастра многообразия форм индивидуальных объектов (таксонов) и также многообразия составляющих их частей (меронов), к примеру, передних конечностей млекопитающих или вариантов кабинетов министров в политических системах. Полный кадастр части тела (мерона) «конечность» у млекопитающих включает в себя варианты «лапа» (наиболее распространенный), «ласт» (у нерп, моржей), «плавник» (у китообразных).
На базе кадастра меронов создаются “обобщенные образы” (архетипы), тех или иных форм живого или их групп. Например, создать обобщенный портрет кошки означает выяснить, какие варианты сочетаний частей (меронов) делают животное кошкой, например упомянутый мерон «передняя конечность» может быть лишь «лапой», никак не «ластом» или «плавником», он не может также отсутствовать (за вычетом уродств или прижизненных травм). Более детально – лапа должна быть когтистой, подушечки должны быть определенных цветов, причем при заданном цвете подушечек лап (скажем, розовом) другие мероны должны также иметь совместимые характеристики (живот у кошки с розовыми подушечками должен непременно быть белым), если мы хотим, чтобы сочетание меронов реально встречалось среди кошачьего племени.
Диатропический подход исследует также вопрос о роли многообразия (разнокачественности, гетерогенности) элементов для выполнения функций той системы, которую они слагают. Приведем здесь пример, относящийся к человеческому обществу. Многие государства состоят из представителей различных этнических групп. Как это соотносится с разнообразием социальных функций, в частности, профессий? Благоприятствует ли разнообразие этнических особенностей более полному насыщению всех формируемых в обществе профессиональных вакансий?
В связи с диатропическим подходом к биосистемам остановимся на реализуемом на разных уровнях живого законе необходимого разнообразия (Реймерс, 1992). Устойчивое функционирование надорганизменных систем, также как и просто многоклеточного организма как «коллектива клеток» предполагает, что элементы не полностью одинаковы, а различаются между собой, что служит предпосылкой их специализации по функциям.
В биосистемах этот закон дополняется законом избыточности системных элементов, когда каждая функция в системе выполняется не одним, а сразу многими ее элементами. Биосистемы функционируют надежнее благодаря этому закону (функции иммунной защиты реализуются в организме человека и миндалинами, и тимусом, и аппендиксом, и лимфоузлами, и селезенкой): выбывший из строя элемент системы замещается другими, выполняющими ту же функцию. Однако, наряду с избыточностью и дублированием функций многими звеньями системы в развитии биосистем прослеживается и другая теденция – уменьшения числа однородных блоков с идентичной функцией. Ранее однородные элементы в этом случае дифференцируются по «профессиям», что дает возможность выполнять большее число функций в рамках всей системы. Надежность всей системы в этом случае сохраняется за счет повышения качества каждого отдельно взятого элемента. У кольчатых червей (например, земляного червя или пиявки) тело сложено из многих однородных, повторяющихся звеньев – сегментов. В ходе эволюции кольчатые черви дали начало членистоногим (насекомым, паукообразным, ракообразным), у которых сегменты тела уже не однородны, а специализированы по функциям.
3.4. Кратко о движущих силах биологической эволюции.
Каковы механизмы биологической эволюции, давшей планетарное биоразнообразие, включая человека? Как известно, теория эволюции Чарлза Дарвина исходила из следующих основных положений:
Большинство видов живых организмов высоко плодовиты – на свет часто появляются сотни или тысячи потомков одной особи (одной пары);
Однако лишь часть этих потомков выживает и в свою очередь оставляет после себя потомство;
Разные особи различаются по своим признакам (индивидуальная, или неопределённая, изменчивость);
Выживают и размножаются только наиболее приспособленные к условиям существования особи (the fittest).
В ХХ веке благодаря развитию генетики положения Дарвина подверглись модификации – возникла синтетическая теория эволюции (СТЭ), или неодарвинизм. «Индивидуальная изменчивость» была интерпретирована как результат мутаций (изменений отдельных генов или их комплексов), а также рекомбинаций генов в ходе полового процесса, переноса плазмид и ряда других событий, ведущих к обмену генетической информацией между особями. Все эти процессы поставляют «сырой материал для эволюции». Накоплению «сырого материала» способствуют периодические изменения численности популяций («волны жизни» по С.С. Четверикову), а также изоляция – распад популяции на несколько частей, лишённых возможности свободно скрещиваться. Изоляцию могут вызывать горные хребты, водные преграды и др. географические барьеры, а также биологические причины (например, две части популяции различаются по времени брачного сезона).
Все указанные процессы в совокупности поставляют «материал», подвергаемый естественному отбору. Если Дарвин говорил о естественном отборе индивидов в результате конкуренции и борьбы за существование, то сторонники СТЭ убеждены, что естественный отбор работает не с самими организмами, а с их генами, которые или сохраняются и даже накапливаются в популяции, либо элиминируются (уничтожаются) отбором. Некоторые сторонники неодарвинизма рассматривают организм лишь как носитель генов, приспособление для создания новой ДНК на базе существующей («курица необходима для того, чтобы яйцо создало новые яйца»). Организм может вообще принести себя в жертву, если окажется, что таким путём наиболее эффективно его гены передадутся следующему поколению -- тема книги Р. Докинза (1989) «Эгоистичный ген».
В биологии поныне не утихает дискуссия, начавшаяся в связи с выходом в свет книги «Происхождение видов» Ч.Дарвина. Ставится вопрос, является ли естественный отбор основным «творческим фактором» эволюции, как полагают сторонники дарвинизма, или его роль в эволюции более скромная -- он выбраковывает нежизнеспособные варианты, а действительно творческая роль отводится другим факторам эволюции. Каким именно факторам? По этому критерию классифицируются эволюционные учения, которые рассматриваются как «недарвиновские», «антидарвиновские», хотя их позитивное содержание часто вполне может войти в состав некой комплексной теории эволюции, учитывающей также и дарвиновские факторы. Приведём примеры альтернативных теорий эволюции:
Теории, основанные на общих (системных) или специфических биологических законах, управляющих изменениями форм живого независимо от естественного отбора. Примером может служить теория номогенеза (закономерной эволюции), предложенная в начале ХХ века Л.С. Бергом (1922). Роль случайности (в том числе случайных наследуемых изменений типа мутаций) в эволюционном процессе Берг не признавал, а естественный отбор считал консервативной силой, охраняющей уже сложившиеся формы жизни от появления случайных «монстров». Эволюция предопределена и совершается крупными скачками на основе неизвестных внутренних сил, а факторы внешней среды играют второстепенную роль. В более близкие нам годы разработано несколько вариантов «неономогенеза», в которых на место «неизвестных внутренних сил» ставились конкретные законы и факторы. Такова, например, концепция эволюции на базе общей теории систем Ю.А. Урманцева (1974). Постулируется семь и только семь способов преобразования любой системы, будь то молекула гексозы или венчик цветка. Простор эволюционных событий ограничивается тем, что биологическая эволюция также «обязана» придерживаться этих способов. С.В. Мейен указывал на законы структурных композиций, определяющие взаимопереходы, например, форм листовой пластинки в процессе эволюции. В последние десятилетия общие для всего живого законы преобразования форм и функций рассматриваются в эволюционной теории (теории «автоэволюции») А. Лима-де-Фариа. Утверждается, что в ходе эволюции не только живого, но и неживых тел (например, кристаллов) природой многократно используется один и тот же набор типичных структур. Например, форма листа встречается не только в растительном мире: листовидные структуры характерны для бабочки-листовидки и даже для самородков висмута (Лима-де-Фариа, 1991).
Теории эволюции на базе крупных скачков (о которых говорил и упомянутый выше Берг), а не в результате накопления малых изменений, как полагал Дарвин). Так, сторонники современного «пунктуализма» (С. Гулд, С. Стейн, В. Элдридж) утверждают, что прерывистые изменения преобладают в истории жизни: эволюция сконцентрирована в очень быстрых актах видообразования.
Теории эволюции, основанные на возможности наследования благоприобретенных признаков. В последние годы появились работы, в которых пытаются воскресить высказанный Ж.Б. Ламарком в начале XIX века тезис о «наследовании благоприобретенных признаков» (Хрестоматийный пример: предок жирафа вытягивал шею, она у него удлинилась в течение жизни, а потомки с рождения имели удлиненную шею). Указывается, например, на данные о том, что изменение активности генов (их метилирование) под влиянием воздействий внешней среды в дальнейшем влияет на уровень активности генов потомства (Животовский, 2002). Иммунные клетки мутируют в течение жизни индивида, чтобы точно «подогнать» свое оружие (антитела) под характеристика обнаруженного «врага» (антигена); впоследствие эти мутации проявляются в потомстве изначально, до собственного контакта с тем же «врагом» (Стил и др., 2002).
Теории эволюции, где хаотические генетические изменения (мутации, рекомбинации, «дрейф генов») выступают самостоятельной движущей силой эволюции, а не только поставщиком исходного материала для творческой работы естественного отбора (как полагают сторонники дарвинизма). Эти взгляды известны с начала ХХ века как «генетический антидарвинизм» (Г. де Фриз, Л. Кено, И. Лотси и др.), но они неоднократно получали новые импульсы к развитию в связи с теми или иными данными генетики. Например, в 60х-70х годах ХХ века «нейтральные мутации» («ни пользы ни вреда») были рассмотрены как важнейший фактор эволюционных преобразований сторонниками теории «нейтральной эволюции» (М. Кимура и др.).
Теории эволюции, придающие первостепенное значение кооперации, взаимопомощи между биологическими индивидами и их сообществами (т.е. биосоциальными системами), а не индивидуальной конкуренции и борьбе за существование – предпосылкам дарвиновского естественного отбора. Эти воззрения воскрешают на современном уровне взгляды П.А. Кропоткина (1918) об «эволюции на основе взаимопомощи». Кропоткин приводит многочисленные примеры – от коллективной защиты лошадьми в табуне молодняка от хищников до совместной постройки сооружений муравьями или термитами. Подобные эволюционные воззрения, очевидно, представляют наибольший биополитический интерес. Они учитывают надиндивидуальные уровни эволюции – тот факт, что всякий индивид составляет часть популяции, экосистемы. Так, В.А. Красилов (Krassiov, 1994) называет свою теорию «экосистемной теорией эволюции». Он предполагает, что первичными могут быть изменения надорганизменных систем (в том числе экосистем), и тогда организмы должны вторично меняться, чтобы гармонично вписаться в обновлённые системы надорганизменных рангов. Современный натурфилософ, синергетик и член Римского клуба Эрих Янч полагал, что адекватное понимание биологической эволюции невозможно без учета взаимодействия (коэволюции) живых организмов и целых экологических систем, в состав которых они входят. В противовес ортодоксальным сторонникам дарвинизма (в современном варианте СТЭ), Э. Янч полагает, что эволюция не сводится только к генетическим изменениям с их последующим отбором. Янч вслед за К. Уоддингтоном делает акцент на эпигенетической эволюции -- изменениях живых организмов, вызванных избирательной активацией одних генов и подавлением функционирования других. Этот процесс прямо зависит от факторов среды, «так что при одних и тех же генетических структурах получаются совершенно различные свойства и поведенческие репертуары организмов; в то же время одинаковые жизненные формы и поведение могут базироваться на различных наследственных задатках» (Jantsch, 1992, S.216). В качестве яркого примера Э. Янч приводит явление неотении. Оно заключается в том, что при определенных условиях личиночные стадии развития животного приобретают способность размножаться. Поэтому взрослые стадии утрачивают свое значение и постепенно исчезают с лица Земли. Возникает по сути новый биологический вид, причем он сохраняет исходный генотип, в котором реализуются только блоки информации, относящиеся к личиночным стадиям. Янч вопрошает, не является ли современная акселерация – раннее приобретение подростками в странах Запада половой зрелости -- также вариантом неотении с формированием исключительно «тинейджерской» цивилизации в человеческом обществе (Jantsch, 1992)?
Теории эволюции, использующие концепции синергетики (работы И.Р. Пригожина, Г. Хакена и др.). Вариант рассмотренных в предшествующих пункте теорий кооперативной эволюции, ибо синергетика с ее представлениями о диссипативных структурах исходит из факта кооперации тех или иных объектов между собой, что приводит к формированию целых систем, которые представляют собой нечто большее, чем слагающие их элементы. Э. Янч, ратующий за коэволюцию организмов и надорганизменных систем, в то же время опирается в своей концепции эволюции на синергетические представления о том, что биологический объект любого типа представляет собой диссипативную структуру (см. 2.5.), эволюционирует по соответствующим законам (проходит стадии бифуркаций и др.). Янч полагает, что простые диссипативные структуры из молекул и их комплексов предшествовали возникновению живых существ и явились предпосылкой для их появления на Земле и дальнейшей эволюции.
Теории эволюции, основанные на неокреационизме и постулирующие вмешательство Божьего промысла, как уже было упомянуто в предшествующем разделе в связи с проблемой происхождения жизни. Неокреационисты указывают на существенные пробелы в палеонтологической летописи и на более поздних стадиях эволюции – на отсутствие переходных форм между многими таксонами живого (например, таких «брешей» немало в эволюционной родословной человека). Эта неполнота летописи, рассматриваемая как аргумент в пользу сальтационизма, в то же время может быть истолкована как указание на многократные «акты Творения» живых существ – в соответствие с не метафорически, а достаточно буквально понимаемым библейским текстом.
3.5. Телеономический отбор П. Корнинга и эволюция на уровне сообществ (биосоциальных систем).
Из более близких к нам по времени теорий, воскрешающих многие идеи Кропоткина, особого рассмотрения в контексте данной книги заслуживает концепция «телеономического отбора» американского биополитика П. Корнинга (Corning, 1983 1987, 1997, 2001a,b, 2002, 2003a,b; Корнинг, 2004). Теория представляет собой интересную попытку применить к биологической эволюции некоторые данные и концепции таких «сквозных» современных научных направлений, как кибернетика, теория систем и в особенности синергетика. Она в то же время базируется на эволюционно-биологической теории симбиогенеза, одним из классиков которой считается американская исследовательница Линн Маргулис. Воскрешая работы Б.М. Козо-Полянского и других русских биологов начала ХХ века, Л. Маргулис утверждала на базе накопленных данных, что крупная веха эволюции – формирование эукариотической клетки (см. 3.2.) -- явилась результатом симбиоза нескольких, первоначально свободноживущих, организмов.
П. Корнинг полагает, что формирование всё более сложных систем в результате объединения ранее самостоятельных частей («самосборка», ср. Франчук, 2001, 2005а, б) есть магистральная тенденция биологической эволюции. Кроме возникновения эукариотической клетки и многоклеточных существ, не менее важен следующий шаг – объединение многоклеточных индивидов в ещё более сложные надорганизменные системы (колонии, семьи, сообщества и др.). Каждая усложняющаяся биосоциальная система больше суммы своих частей – имеет новые свойства, отсутствующие у её компонентов, взятых порознь. Уже эукариотическая клетка способна осуществлять процессы (примером может служить программируемая клеточная смерть), которые не могут реализовать ни симбиотические органеллы сами по себе, ни цитоплазма с ядром, взятая без этих органелл. Корнинг вводит понятие «синергий» (результатов кооперации, кооперативных эффектов), в том числе (Corning, 1983, 2001a,b; 2003a,b; Корнинг, 2004):
синергия масштаба (польза от увеличения размеров системы); например, одна планария гибнет в растворе солей серебра, а десять и более особей осуществляют детоксикацию ионов серебра и выживают; «бoльшая коалиция львов-самцов может более успешно овладеть группой самок... бoльшая группа шимпанзе обычно более успешно охотится» (Corning, 2001. P.16).
функциональная взаимодополнительность (пример представляет взаимовыгодный симбиоз типа лишайника);
модификация окружающей среды (пингвины в Антарктиде тесно прижимаются друг к другу и создают вокруг себя зону с достаточно высокой температурой);
распределение издержек и риска (летучие мыши-вампиры делятся проглоченной кровью с менее удачливыми товарищами по колонии, снижая для них риск голодной смерти);
обмен информацией;
комбинирование или разделение функций (пример: распределение функций фотосинтеза и азотфиксации по, соответственно, вегетативным клеткам и гетероцистам у цианобактерий).
«Во многих случаях группа /индивидов/ может опираться на множественную синергию – синергию синергий. Одной из иллюстраций может служить популяция мангуст. Эти небольшие млекопитающие с развитой социальностью использовали принцип синергии различными способами, чтобы решить проблему выживания в пустыне Калахари и других маргинальных зонах Южной Африки. Мангусты извлекают пользу из тесного «кучкования» особей, согреваясь в пустыне во время холодных ночей (модификация окружающей среды); занимаются коллективной охотой и могут совместно оборонять свои норы, осуществляя шумные демонстрации с угрозами (синергия масштаба); по очереди выполняют функции часовых, следящих за хищниками типа гиен, шакалов и орлов (распределение издержек); используют различные сигналы для коммуникации с товарищами, включая резкие предупредительные крики при появлении опасности (обмен информацией)» (Корнинг, 2004).
Правда, не всякие новые системные свойства, возникающие при комбинировании составляющих элементов, оказываются полезными для системы в целом (положительные синергии). Эти свойства могут быть нейтральными и даже вредными для системы (отрицательные синергии). Однако именно положительные кооперативные свойства представляют, по мысли Корнинга, глубинную причину ортогенетического (направленного) аспекта эволюционного процесса, т.е. прогрессивного развития комплексных, иерархически организованных систем.
Подобно П.А. Кропоткину, Корнинг полагает, что по мере усложнения биосоциальных систем конкуренция за ресурсы между особями уступает конкуренции между целыми биосоциальными системами, включающими несколько организмов. Индивиды в основном не конкурируют, а кооперируют между собой.
В отличие от Кропоткина, Корнинг не именует себя антидарвинистом. Он только дополняет дарвинизм своим утверждением о возможности и важности для эволюции отбора на надиндивидуальных уровнях. Иными словами, утверждается, что эволюция отбирает целые биосоциальные системы. Корнинг убеждён, что эволюция направлена на всё более координированную, эффективную кооперацию между индивидами в составе таких систем (скажем, на усиление координации поведения муравьёв в муравейнике, так что более эффективно функционирующая муравьиная колония побеждает в конкурентной борьбе менее успешно действующую).
Корнинг убежден, что распространение в биосоциальной системе “эгоистов” (free riders) невозможно, если возникает ситуация «гребцов в одной лодке», когда задача всей биосоциальной системы есть в то же время жизненно важная задача для каждого. Лодка не пойдёт правильным курсом и ни один из сидящих в ней не достигнет цели, если хотя бы один гребец решит «сушить вёсла». В подобных ситуациях возможен только отбор на уровне всей биосоциальной системы, ведущий к её возрастающей консолидации и координированному поведению её членов.
Создаётся впечатление, что эволюция целенаправленно ведёт к консолидированным, всё более сложным биосоциальным системам (а человеческое общество представляет высшую степень реализации этой «цели» эволюции). Однако реально существующая цель эволюции не постулируется в концепции Корнинга. Эволюция объясняется с дарвиновских позиций, лишь с дополнительным постулатом о групповом отборе. Поэтому Корнинг именует свою концепцию телеономической (греч. ????? – цель, финал; ?????? – имя), противопоставляя её концепциям, постулирующим действительно целенаправленную эволюцию. Такие концепции эволюции называют телеологическими. К ним относится, например, известная теория эволюции Ж.Б. Ламарка (разделявшаяся и дедом Ч. Дарвина Эразмом). Телеологический характер носит и утверждение П. Тэйяра де Шардена (1965) о стремлении эволюции к божественной «точке Омега».
Исходя из установки натурализма, П. Корнинг прилагает свою концепцию «телеономического отбора» как к биологической эволюции, так и к эволюции человеческого общества, включая его политическую систему и культуру в целом. Ее развитие есть процесс отбора культурных изменений, возникших под влиянием различных факторов (рост населения, истощение ресурсов, климатические изменения, технические или социальные изобретения, ведущие к новым «стратегиям выживания»).
В человеческом социуме продолжается «телеономический отбор», ведущий к совершенствованию политических систем как кибернетических систем («суперорганизмов» в терминологи Корнинга, 2004), ориентированных на решение проблем выживания и воспроизведения, полагает П. Корнинг. Кооперация и «самосборка» частей эволюционирующего целого – «ключ к пониманию нашей биологической эволюции как вида и ускоряющейся поступи культурной эволюции на протяжении последних тысячелетий…» (Corning, 1983. P.228). Ярким примером синергии в современном обществе Корнинг считает разделение функций в процессе производства продуктов «высоких технологий».
С исторической точки зрения отметим, что Корнинг считает своими предшественниками Платона, Аристотеля, Адама Смита, Герберта Спенсера. Объективно многое в его теории было предварено также выдающимся русским мыслителем Александром Богдановым (Малиновским) в его «всеобщей организационной науке» (Богданов, 1921). Рассматривая законы формирования систем из элементов любой природы (физической, биологической, социальной), Богданов подразделял системы на организованные (сумма активностей системы превышает сумму активностей их составных элементов) и дезорганизованные (сумма активностей системы меньше суммы активностей элементов). Богданов приводит в качестве одного из примеров организованных систем (Корнинг бы сказал «систем с положительной синергией») симбиоз (взаимовыгодное сожительство) инфузории сувойки и водоросли хлореллы. Целая система приобретает больше энергии, чем в сумме ее части, взятые сами по себе, ибо «известная доля активностей, в материальной форме того или иного вещества, теряемая одним участником симбиоза по непригодности для него, приобретается непосредственно другим, и обратно – следовательно, сохраняется в симбиотическом целом» (Богданов, 1921.С.42).
Корнинг отмежевывается от телеологизма в пользу «телеономии», но по крайней мере по одному важному параметру его концепция напоминает взгляды телеолога Тейяр де Шардена (а также «христианского биополитика» Котена) – в ней есть устремленность в будущее с (пусть дозированным) оптимизмом. Зная о полезных эффектах «синергий», человеческое общество сможет взять под осознанный контроль, по убеждению Корнинга, свое собственное развитие. По его словам, «есть основания полагать, что потенциал для создания положительных синергий различных типов будет быстро возрастать, также как и потенциальные издержки, которыми чреват отказ двигаться к намеченной цели» (Corning, 2002).
Таким образом, возникшая примерно 3,5 млрд. лет тому назад жизнь сложилась в виде планетарного био-разнообразия как целостной, хотя и гетерогенной системы. Человечество представляет собой часть единого «тела биоса» (по выражению Президента Биополитической Интернациональной Организации А. Влавианос-Араванитис). Несмотря на все аргументы в пользу дарвиновской теории эволюции, биологическая эволюция, приведшая к виду Homo sapiens, могла использовать и недарвиновские механизмы. С биополитической точки зрения представляет интерес концепция «телеономического отбора» П. Корнинга, делающая упор на формирование в ходе эволюции все более сложных биосоциальных систем.
3.6. Этапы эволюции гоминид
Человек принадлежит к высшему подтипу типа хордовые – позвоночным, которые возникли в ордовикском периоде палеозойской эры (440–500 млн. лет тому назад) и были первоначально представлены бесчелюстными (родственниками современных миног) – «рыбообразными животными, лишенными челюстей, с телом, защищенным панцырем» (Иорданский, 2001). В последующие 300 млн. лет уложились важные эволюционные события (средние точки которых отражены на схеме «шестоднева»):
Возникновение настоящих рыб (челюстноротых) в силурийском периоде (405--440 млн. лет назад).
Выход позвоночных на сушу. «Предками наземных позвоночных… стали кистепёрые рыбы, обладавшие лёгкими», а также имевшие «снабженные мощной мускулатурой парные конечности..., которые, вероятно, позволили этим рыбам не только передвигаться по дну водоёмов среди густых зарослей, но и выбраться на мелководье, проползать по мелким протокам из одного водоёма в другой» (Иорданский, 2001. С.196).
Возникновение пресмыкающихся также в каменноугольном периоде Одна из главных эволюционных ветвей рептилий соответствовала тероморфным пресмыкающимся (терапсидам), доминиировавшим в поздней перми (260—245 млн. лет назад). В этой ветви постепенно нарастали признаки, которые при своём полном развитии характеризуют млекопитающих. В конце пермского периода на Земле жили цинодонты, имевшие развитое обоняние, жесткие «усы» (вибриссы) и, вероятно, шерстяной покров (Еськов, 2004). Кратко остановимся и на другой эволюционной ветви рептилий – завроморфных пресмыкающихся, которые вышли в мезозое в крунейший размерный класс (многометровые динозавры). К той же ветви относится большинство сохранившихся до наших дней сравнительно мелких рептилий (включая ящериц, змей, гатерий, крокодилов), а также птицы как весьма эволюционно продвинутые теплокровные «потомки» завроморфных рептилий, освоивших воздушную среду. Динозавры, как известно, вымерли в ходе одной из великих экологических катастроф (примерно 67 млн. лет назад) на границе мезозойской и следующей кайнозойской эр, затронувшей значительную часть тогдашнего биоразнообразия (например, исчезли ранее процветавшие моллюски аммониты). Хотя именно млекопитающим было суждено стать предками человека, эволюционный потенциал мезозойских рептилий был, по-видимо, столь велик, что, не случись катастрофы, они могли бы, возможно, достичь уровня разумных существ. Не исключено, что подобный «рептилиальный человек» мог возникнуть на базе целурозавров, имевших цепкие освобожденные от участия в ходьбе передние конечности (Медников, 1994).
Возникновение млекопитающих. Формирование признаков млекопитающих (кормление детенышей молоком, шерсть и др.), подобно другим крупным эволюционным событиям, вероятно, параллельно происходило в нескольких группах тероморфных пресмыкающихся. Возникнув почти «одновременно» (в геохронологическом масштабе времени) с динозаврами, млекопитающие остаются «на вторых ролях» вплоть до вымирания гигантских рептилий. В кайнозойскую эру (начиная с момента 67 млн. лет назад) млекопитающие осваивают сушу и переходят к доминированию на ней.. К наиболее эволюционно прогрессивным зверям относятся группы с высокоразвитой нервной системой и сложным социальным поведением, например, хищные, китообразные и наши более близкие родственники – приматы. На протяжении всего периода существования млекопитающих их эволюция неоднократно прерывалась катастрофами, как глобальными (например, катастрофа в процессе таяния ледников в конце плейстоцена – несколько десятков тысяч лет назад, повлекшая гибель мамонтов, шерстистых носорогов и других представителей «ледниковой фауны»), так и локальными (появление перешейка между Северной и Южной Америкой с катастрофическими последствями для южноамериканских животных).
В этом пункте мы выходим на финальный участок эволюционной траектории, ведущей к виду человек разумный. Вымирание динозавров (~67 млн. лет назад) близко по времени к появлению первых крошечных приматов (древнейшие представители приматов – пургаторис и залямбдолестес – появились в конце мелового периода, около 75 млн. лет назад), которые были эволюционными потомками древних насекомоядных. Приблизительно З5 млн. лет тому назад обособляются друг от друга эволюционные линии предков современных макак, лангуров, мартышек – и предков гоминоидов (человекообразных обезьян), ныне включающих гиббонов, орангутанов, горилл, шимпанзе. Эти древние антропоиды представлены парапитеками, проплиопитеками, египтопитеками, чья организация достаточно примитивная и генерализованная: сочетание признаков, характерное для переходных форм между низшими и высшими приматами. Следующее эволюционное усовершенствование – возникновение дриопитеков – «древесных обезьян»; от них 12-16 млн. назад отделилась ветвь, ведущая к орангутанам. Эволюция дриопитеков ознаменовалась возникновением гипотетических существ, известных как ближайший общий предок родов человек (Homo) и шимпанзе (Pan). Данные последних лет удлинили «возраст» общего предка. Ныне он оценивается Ф. Тобайосом и другими ведущими антропологами мира в 10—13 млн. лет. На территории Азии эволюционная линия гоминоидов представлена рамапитеками и сивапитеками (жившие 18—5,5 млн. лет назад), которые рассматриваются как предки современных орангутанов. Южноевропейские ореопитеки (9—7 млн. лет назад) ходили на двух ногах (Бахолдина, 2004). Однако, в настоящее время их рассматривают как «эволюционный тупик». 7—6 млн. лет назад в Восточной (Кения) и Центральной Африке (Чад) обитал сахелянтроп чадский, также передвигавшийся на двух ногах (см.Бутовская, 2005б). Эту находку многие исследователи рассматривают как наиболее раннего представителя обширной группы австралопитеков (см. ниже).
В целом, путь от «ближайшего общего предка» до человека разумного был достаточно многоэтапным (рис. 6).
Австралопитеки (~5 – 1 млн. лет тому назад). Ходившие на двух ногах покрытые шерстью человекообезьяны с характерным для человекообразных обезьян размером мозга (300—500 см3) и крупными зубами с толстой эмалью. Хотя череп австралопитеков напоминал по общему виду черепа человекообразных обезьян, строение всего скелета и зубной системы говорило о сходстве этих форм с людьми в большей мере, чем с человекообразными обезьянами. Делятся на две группы – 1) более древние грацильные Austraopithecus afarensis и A. africanus. Питались как растительной, так и животной пищей. Предполагаемые предки рода человек (Homo); 2) более массивные австралопитеки A. boisii и A. robustus «с крупным черепом, с большим и мощным лицом и огромной нижней челюстью» (Бахолдина, 2004), питавшиеся почти исключительно растениями и представлявшие собой «эволюционные тупики».
Homo habiis (человек умелый). Первый появившийся на Земле (2,5—2,7 – ~1 млн. лет назад) представитель рода Homo. При несколько большем мозге (500—750 см3), чем у автралопитеков, был способен изготовлять примитивные рубила (чопперы) в виде грубо оббитых галек (галечная, или олдувайская, культура). К человеку умелому достаточно близок рудольфский человек (Homo rudofensis), обитавший в Африике (Кения) приблизительно в те же сроки.
Homo erectus/Homo ergaster (архантроп, человек прямоходящий). Возник на Земле примерно 2 млн лет назад. Прогрессивные черты организации, обеспечивающие прямохождение, изготовление орудий, сложное социальное поведение, коллективную охоту на крупную дичь и, вероятно, речь сочетаются с примитивными признаками («мозаичность»). Так, объём мозга (750—1050 см3) больше, чем у H. habiis, но меньше, чем у большинства современных людей, лобные доли имеют архаичную клювовидную форму. Подбородок отсутствовал, на черепе имелись большие надглазничные валики, затылочный гребень, низкий покатый лоб, длинный череп, массивная нижняя челюсть. С современным человеком архантропа сближают морфология зубов и форма зубной дуги (параболическая), уменьшенные размеры лицевого черепа. К архантропам относятся питекантропы (остров Ява), синантропы (Китай), а также африканские древнейшие люди, которые часто обозначаются как H. ergaster, хотя их отличия от азиатских людей, обозначаемых как H. erectus, невелики (см. Бахолдина, 2004). Архантропы изготовляли сравнительно сложные каменные орудия – от ручного рубила до копий (ашельская культура). Постепенно орудия становятся тоньше, изящней и симметричней. Режущие края орудий несут следы разделки туш животных, обработки дерева, резания травы. Представители H. erectus/ergaster жили в пещерах или укрытиях из крупных камней, пользовались огнём и быстро расселились на огромные пространства по всей территории Старого Света: возникнув на территории Африки около 2 млн. лет назад, архантропы уже 1.9 млн. лет назад достигли Азии (Бахолдина, 2004). Кроме каменных, применялись деревянные орудия (например, копья с обожженными концами). Вероятно (судя по наличию речевой зоны Брока в нижнелобной доле), у архантропов имелась примитивная речь. Членораздельная речь затруднялась отсутствием подбородочного выступа и рядом особенностей голосового аппарата, напоминавшего голосовой аппарат младенцев. Спорными остаются вопросы о дальнейшей эволюции рода Homo. Произошли ли все Homo sapiens от одной и той же локальной популяции архантропов или разные группы людей (например, разные расы) – потомки различных популяций архантропов?
Homo heidebergensis (гейдельбергский человек). Существовал в промежутке от 800 до 200—100 тыс. лет назад. По своим характеристикам занимал промежуточное положение между архантропом и современным человеком, в то же время отличаясь от более поздно возникшего неандертальца (см. ниже). Обитал в Европе (самая древняя находка, локализованная в испанских Пиренеях, холм Атапуэрка, 780 млн. лет назад, рассматривается испанскими антропологами как особый вид H. antecessor, весьма близкая к H. heidebergensis). Объем мозга ок. 1150 см3; череп имел значительный надглазничный валик, лоб покатый, нижняя челюсть без подбородочного выступа, что, конечно, не способствовало развитию членораздельной речи.
Homo neanderthaensis. Неандерталец (палеоантроп). Существовал в период от примерно 300 до 25—35 тыс. лет назад. Мозг неандертальца (объем 1400—1600 см3, у отдельных экземпляров до 1900 см3) был на уровне мозга современного человека или даже превышал его. Классические неандертальцы, обитавшие в суровом климате Европы ледникового периода, имели скошенный лоб, выраженные надглазничные валики, затылочную кость с резким перегибом, крупные зубы. Подбородок был развит слабо. Неандертальцы были коренастыми низкорослыми людьми с мощным костяком и сильно развитой мускулатурой. Таковы характеристики классического типа неандертальца, однако, имелись и многочисленные вариации, некоторые из которых отличались более прогрессивными чертами, например, это палеоантропы из Староселья близ Бахчисарая в Крыму. Классическая неандертальская (мустьерская) культура, существовавшая в промежутке 150—40 тыс. лет назад в разных частях Старого Света, включала не менее 60 видов различных орудий, в том числе составных (пример: деревянное копье с кремневым наконечником). Вероятно, неандертальцы отличались сложной социальной организацией. Имели место охота на крупную дичь, захоронение умерших, зачатки искусства (макеты и барельефы животных, Бахолдина, 2004) и религии (культ пещерного медведя). Вопрос о роли H. neanderthaensis в происхождении современного вида – H. sapiens – до сих пор дискуссионен, однако, большинство генетических данных свидетельтсвуют в пользу «полного исключения нендертальского вида из числа вероятных предков современного человечества» (Зубов, 2004. С.327). При этом в качестве ближайшего предка современного вида человека рассматривается архантроп (см. выше).
Современный вид человека разумного (Homo sapiens). Наиболее древние находки имеют возраст около 200 тыс. лет. (Омо, Эфиопия). Современные по анатомическим показателям люди часто называются «кроманьонцами» (по наименованию места во Франции, где они были впервые обнаружены). Кроманьонцы имели куполоообразные черепа, выступающие подбородки. У них не выражены надглазничные валики. «Традиционно считается, что кроманьонцы были высокими стройными людьми, с удлиненными пропорциями. Это верно только для некоторых популяций древних людей, обитавших на территории Европы, Передней Азии и Африки. Для многих ископаемых групп были свойственны свои особенности телосложения» (Бахолдина, 1999. С.139). Пещеры кроманьонцев украшались рисунками, глиняными скульптурами. Неандертальцы сосуществовали бок о бок с кроманьонцами несколько десятков тысяч лет, судя по найденным смешанным стоянкам, например, в Израиле и в Чехии. Стоянка Крапина (Хорватия) отличается обилием сильно поврежденных неандертальских и кроманьонских черепов (следы великой доисторической битвы? Бахолдина, 2004). Вытеснил ли кроманьонец неандертальца или смешался с ним, дав современного человека? Данные по митохондриальной ДНК клеток из костей неандертальцев свидетельствуют против идеи гибридизации кроманьонцев с неандертальцами – последовательность митохондриальной ДНК неандертальцев слишком сильно отличается от таковой современного человека. Кроме истребления неандертальцев кроманьонцами, в литературе рассматриваются другие возможные факторы, способствовавшие исчезновению неандертальцев, например, их частичную самоликвидацию путем каннибализма (которого, однако, не был чужд и кроманьонец). Вымирание неандертальцев могло представлять собой составную часть глобальной экологической катастрофы, связанной с потеплением климата, отступлением ледников и упадком перигляциальной («окололедниковой») фауны, некогда включавшей мамонта, шерстистого носорога, саблезубого тигра, гигантскую гиену (Еськов, 2004).
Возник ли современный человек как подвид в одном каком-либо регионе мира (вероятно, в Африке) и далее расселился, вытеснив более примитивных людей и образовав расы и другие вариации, которые в этом случае «молоды» -- не старше нескольких десятков тысяч лет (гипотеза «исхода из Африки» -- out of Africa) или «исход из Африки» произошёл существенно ранее – на этапе архантропа (т.е. около 2 млн. лет назад), который далее распался на независимо эволюционировавшие группы – будущие расы («мультирегиональная гипотеза»)? Возраст рас с точки зрения «мультирегиональной гипотезы» весьма значителен – более 1 млн. лет, различия между ними, соответственно, достаточно глубоки. Дискуссия на эту тему далека от завершения и имеет очевидное биополитическое значение. Хотя многие данные говорят в пользу гипотезы «исхода из Африки», некоторые факты трудно объяснимы с ее позиций.
В частности, уже архантропы в некоторых случаях имеют отличительные признаки расы Homo sapiens, которая в дальнейшем возникла на соотвествующей территории (например, некоторые монголоидные черты обнаружены у останков архантропов, найденных в Восточной Азии, Бахолдина, 1999). В ряде источников предлагается вариант происхождения обитателей Европы, Передней Азии, Африки из единого источника (в соответствии со взглядами Я. Я. Рогинского) – а именно из района Африканского Рога; тем не менее допускается, что на Востоке Азии имелись дополнительные центры формирования Homo sapiens из локальных популяций архантропа. Дискуссия о расах и их происхождении продолжается в главе шестой этой книги (подраздел 6.3.5).
За многие десятки тысяч лет своего существования кроманьонец претерпел лишь небольшие морфологические изменения в направлении уменьшения массивности скелета (грацилизация) с расширением черепа (эпохальная брахикефализация) и уменьшением его лицевой части, а также другими изменениями. Эволюция человека включала и колебательные процессы («вековые циклы»). Например, за последние 40 тыс. лет мозг человека вначале несколько уменьшился, затем вновь стал увеличиваться в объёме. Эти сравнительно несущественные эволюционные изменения в морфологии происходили при огромных культурных переменах («парадокс человека» по Тейяру де Шардену).
Суммируя эти перемены, можно говорить о трёх важнейших этапах (Яблоков и Юсуфов, 1989):
самопознание, проявившееся в наскальной живописи, религиозных ритуалах и др. (40-50 тыс. лет назад);
неолитическая революция – переход от охоты и собирательства к земледелию с окультуриванием растений и приручением животных (10-15 тыс. лет назад). Этот процесс происходил в две стадии: сначала установилась система хортикультуры –выращивание растений без использования плуга и тягловых животных. Далее хортикультуру сменяет агрикультура в собственного смысле этого слова – применяется плуг, рабочий скот, возникают предпосылки для смены родо-племенной организации сначала потестарной (вождизмом), затем государственной организацией (см. следующие подразделы);
научно-техническая революция, достигшая кульминации в ХХ веке, но на вековой шкале времени (с точки зрения историков и антропологов далёкого будущего) занявшая более значительный отрезок времени. Как её подготовку можно рассматривать уже изобретение иероглифической письменности (около 5 тыс. лет назад), создание знаменитого свода законов Хаммурапи как одного из древнейших письменных юридических документов (~1700 год до нашей эры, т.е. около 3700 лет назад) и, конечно, такие вехи познания и освоения мира, как «Веды» и «Упанишады», китайскую «Книгу Перемен» и многое другое.
В завершении этого подраздела приведем сведения о современном таксономическом положении человека в мире приматов. По мнению М.Л. Бутовской (2004б), учитывая как данные антропологов, так и находки современных молекулярных генетиков, следует признать наиболее сбалансированной следующую классификацию, принадлежащую перу А. Манна и М. Вайса (Mann, Weiss, 1996). В этой схеме человек (Homo sapiens) – представитель типа хордовые (Chordata), класса млекопитающие (Mammaia), отрядв приматы (Primates), секции узконосые обезьяны (Catarrhines), семейства гоминиды (Hominidae), подсемейства гоминины (Homininae). В состав подсемейства гоминины включены все человекообразные обезьяны (гиббоны, орангутаны, гориллы, шимпанзе), а также человек. Подсемейство далее дробится на трибы; триба гоминини (Hominini), к которой относится человек, включает две подтрибы:
Подтрибу панина (Panina), к которой принадлежит шимпанзе обыкновенный (Pan trogodytes) и шимпанзе карликовый, более известный ныне как бонобо (Pan paniscus). Эти близкие эволюционные родичи человека приведены на рис. 7.
Подтрибу гоминина (Hominina), в состав которой входят: собственно род человек (Homo), где кроме Homo sapiens и H. neanderthaensis находят свое место люди умелые (H. habiis), архантропы (H. erectus); род автралопитеки (Austraopithecus), а также выделяемый рядом авторов в последние годы род ардипитеки (Ardipithecus).
Итак, шимпанзе вместе с бонобо и человек рассматриваются как два рода одной подтрибы (таксономической единицы мжду родом и смейством). Против этого протестуют авторы недавней работы, целиком построенной на анализе последовательностей ДНК (Goodman et a., 2001). У человека и шимпанзе совпадают 98,3% некодирующей ДНК, и совпадение получается ещё большим (99,5%), если сравниваются кодирующие последовательности ДНК. Такая ничтожная разница характерна для двух видов одного и того же рода, а не разных родов. На этом основании М. Гудман и др. помещают человека в один род с шимпанзе, а также бонобо (Goodman et a., 2001).
3.7. Факторы антропогенеза
В разделе 2.5.1. главы второй мы кратко остановились на основных уровнях организации живого. Процесс эволюции человека (антропогенеза), вероятно, разворачивался на разных, взаимодействующих между собой, уровнях организации. На молекулярно-биологическом уровне происходили изменения генетической информации – мутации, в особенности совершенствующие мозг «ментомутации» (речь о них шла в разделе 2.2 выше), а также рекомбинация генов в результате скрещивания локальных популяций, ранее находившихся в изоляции (эффект гетерозиса).
На уровне целых организмов реализация обновленной генетической информации вела к тому, что поэтапно приобретался соответствующий человеку комплекс признаков (фенотиип). Причём, подобно другим важным эволюционным событиям, формирование по крайней мере некоторых признаков человека независимо происходило в нескольких эволюционных ветвях приматов. Одним из важнейших эволюционных приобретений считают хождение на двух ногах (прямохождение, бипедия), которое высвободило руки для переноса детенышей, пищи, различных предметов, орудий (хотя изготовление орудий, по имеющимся данным, начинается через более чем 2 млн. лет после приобретения прямохождения, Дерягина, 2003), создало новые возможности для коммуникации с помощью мимики и жестов и, тем самым, для развития мозга, а также, вероятно, повысило сексуальную привлекательность самок. Конечно, неоценимое значение имело другое, более позднее эволюционное приобретение – увеличение объёма головного мозга с усложнением его структуры, которое происходило, как мы указывали в предшествующем подразделе в несколько этапов – у H. habiis, H. erectus/ergaster и, наконец, H.sapiens. Предполагается интенсивное развитие так называемых ассоциативных зон мозга, первоначально отвечавших за переработку зрительной информации, а также новых нервных связей, поставивших вокализацию (производство звуков) под контроль коры головного мозга – зоны, связанной с формированием сознания. Это было необходимо для возникновения символического общения на базе звукового языка. Визуально это отражалось в том, что уже на черепе человека умелого видны следы наметившихся речевых зон мозга, которые достигают известного уровня развития у архантропа. В связи с развитием речи возникает и нарастает асимметрия полушарий мозга, наблюдамая также у способных к звукоподражанию птиц (попугаев, канареек, Дольник, 2003). Весьма существенное значение придается также постепенному увеличению и структурному усложнению лобных долей, отвечающих за планирование, принятие решений, социальное поведение (подробнее о мозге в связи с биополитикой см. главу шестую этой книги).
Таким образом, говоря о мозге, мы фактически включаем в рассмотрение надорганизменные уровни, и в первую очередь популяционный уровень, к которому отнсятся биосоциальные системы как объединения индивидов. С точки зрения биополитики особенно интересна взаимная сопряженность изменений в облике формирующегося человека – и постепенного усложения его социальной организации, системы коммуникации между индивидами, их совместной деятельности (кооперации). Последнее было связано, как полагают многие антропологи, с необходимостью добычи пищи и ее охраны от конкурентов. Несмотря на вероятный вклад индивидуального собирательства растений и мелких животных (доныне практикуемого, например, индейцами в сельве Амазонки, см. Панов, 2001), предполагается, что характерной для гоминид пищей были трупы крупных животных.
Не позднее чем на этапе архантропа (по некоторым данным, даже на этапе афарских австралопитеков, особенно если верна гипотеза об использовании ими рогов и костей) добывание пищи осуществлялось также путем коллективной охоты (например, загонной охоты), предъявившей новые требования к социальной коммуникации и координации деятельности охотников. Усложнению социальной жизни и языка общения и, тем самым, прогрессивному развитию мозга способствовали изготовление орудий (документированное на этапе человека умелого), которые поэтапно усложнялись в ряду эволюционных предков человека. Прогрессивное развитие мозга имело важным следствием возрастание пластичности поведения, способности адаптироваться к изменяющимся внешним условиям, в связи с чем усложнялась и также становилась более пластичной социальная организация.
О возросшей роли социальной жизни свидетельствует наличие примитивных укрытий на местах охотничьих стоянок уже на этапе H. habiis (человека умелого). Представляют особый интерес коммуникативная и социальная ситуация у следующей эволюционной ступени, H. erectus (архантроп). Обладая, по убеждению большинства антропологов, примитивной речевой коммуникацией и способностью к коллективной охоте и использованию огня, архантроп продолжал эволюционную «работу» по прогрессивному развитию коры головного мозга. Коллективная охота, вероятно, стимулировала зоны мозга (например, лобные доли), отвечающие за планирование, проведение расчетов, а также кооперацию при выслеживании и поимке крупной дичи. Охота на крупного зверя требовала полной уверенности друг в друге, непременной взаимной страховки и поддержки по принципу «погибай сам, но выручай товарища» (Дольник, 2003).
Использование огня способствовало коммуникации и формированию социальных связей, сплачивая группы поздних Homo erectus, которые согревались и проводили вместе время. Важным дополнительным фактором, по-видимому, также обусловившим необходимость социальной кооперации, были трудности при рождении ребёнка, который стал большеголовым в силу роста объёма мозга, а таз – узким в силу прямохождения. Р. Мастерс (Masters, 1989) подчёркивал, что кооперация в первобытной группе в связи с деторождением (примитивный аналог родильного дома) должна была предшествовать увеличению объёма мозга, иначе родовые травмы привели бы к вымиранию наших предков. Ещё более очевидно значение коллективного воспитания детей в условиях, когда срок жизни женщины в среднем составлял 26 лет, а первый ребенок появлялся в 15—17 лет.
Символическая (речевая) коммуникация способствовала переносу «основной тяжести» естественного отбора на уровень конкуренции между целыми социальными группами – на уровень группового отбора. Развитие кооперации порождает, в терминах кратко изложенной выше концепции биополитика П. Корнинга, «синергетические эффекты», ведущие к усложнению социальной организации первобытного стада как «протополитической системы». Недаром П. Корнинг обозначает уже ранних гоминид как «синергетические обезьяны». «Ключевым фактором была социальная организация – создание суперорганизмов. В мозаичной, но богатой ресурсами среде, которая также кишела хищниками, видами-конкурентами и порой враждебными группами «товарищей по виду», групповое добывание пищи и коллективные оборона и нападение были наиболее экономичной стратегией. Коллективные действия приносили немедленные выигрыши (синергии), опережавшие медленную поступь естественного отбора» (Корнинг, 2004. С. 198).
Биосоциальные факторы антропогенеза, относящиеся к популяционному уровню, естественно, действовали не в отрыве от более высокого уровня многовидовых сообществ и целых экосистем. Их значение очевидно, например, в ситуации охоты или собирательства и охраны добычи (хотя бы даже трупов) от конкурентов – других биологических видов, а также в не менее жизненной ситуации обороны самой группы гоминид от крупных хищников (один из факторов, способствовавших увеличению количества групп до нескольких десятков членов). Становление человека, в согласии с концепцией «экосистемной эволюции» В.А. Красилова, происходило в связи с освоением им новых экологических ниш, в частности, роли хищника, ранее принадлежавшей (в предполагаемой тропической прародине человечества) только крупным кошачьим или хищным птицам. Переход от ниши травоядного животного к нише хищника мог способствовать таким прогрессивным изменениям у наших предков, как увеличение скорости движений, усложнение социальной организации, изготовление новых орудий для обработки туш, наконец, появление существенного количества свободного времени (ибо охота, в отличии от собирательства трав и плодов, была периодическим, а не постоянным занятием), что также способствовало общению, «культурному досугу», развитию речи (Бутовская, Файнберг, 1993). Уже представители Homo habiis (олдувайская культура) ели намного больше мяса, особенно крупных животных, чем современные шимпанзе (Бутовская, Файнберг, 1993). Немаловажную роль, по-видимому, сыграло существование групп гоминид на границах нескольких экологических зон (в частности, тропического леса и открытых пространств саванны в Африке). Экологические условия были мозаичными, и это диктовало необходимость гибкого поведения, комбинирования различных видов пищи, что способствовало развитию интеллекта, усложнению коммуникации и социального устройства. Укажем на аналогию с известной идеей Гумилёва о том, что и в историческое время новые общности людей (новые этносы) возникали на стыке нескольких разных природных зон, ландшафтов.
В свою очередь, экологические роли находились под влиянием глобальных и локальных факторов, в частности, неоднократно происходивших за период антропогенеза изменений климата. В частности, еще до начала эпохи антропогенеза похолодание климата привело к уменьшению зоны тропических лесов и замене значительной части их открытыми травянистыми пространствами – саваннами. Исходно приматы вели древесный образ жизни, и общей тенденцией эволюции многих из них (в том числе и отдаленных предков человека) в этот период был переход к наземному образу жизни. Сравнительно бедная ресурсами и полная опасностей (особенно угроз со стороны хищников) саванна задавала новые требования к приматам, один из эффективных путей удовлетворения которых и был связан с усложнением социальной организации (см. предшествующи абзацы). Предполагается, что экологическая обстановка могла влиять на процесс антропогенеза на молекулярно-биологическом уровне: повышенный радиационный фон в районе обитавшегося ранними гоминидами Восточно-Африканского рифта мог обусловить высокую частоту мутаций (в том числе и способствоваших становлению вида человек). Переход к прямохождению, хотя по его поводу имеется не менее 25 гипотез (Дерягина, 2003), мог быть связан и с экологическими преимуществами, в частности, лучшей ориентацией, большими возможностями использования зрения (со “взглядом поверх травы”).
Многие исследователи считают антропогенез комплексным процессом, протекавшим под воздействием сразу многих факторов (мутационного процесса, смены климатических условий и др.). С биополитической точки зрения важно подчеркнуть весьма вероятный вклад в процесс антропогенеза биосоциальных факторов, включая
усложненную социальную организацию и систему социальной коммуникации, что связано с кооперацией при добывании пищи и особенно ее охране от конкурентов;
необходимость коллективного ухода за несамостоятельными и медленно развивающимися детьми.
Таким образом, эволюция человека рассматривается во многом в контексте биосоциальных систем
Групповой отбор по мере эволюционного становления вида H. sapiens, вероятно, все в большей мере подпадал под влияние факторов формирующейся культуры. Эволюция отбирала группы с культурными чертами, нормами поведения, традициями, которые давали этим группам преимущества в выживании по сравнению с группами-конкурентами (Richerson, Boyd, 1998). Такие выигрышные (“конкурентоспособные”) характеристики культуры передавались в рамках группы из поколения в поколение путем обучения, подражания старшим, а также сознательной индоктринации (см. ниже подраздел 5.16.3) и могли представлять собой, например, усовершенствованные методы добывания пищи или ведения войн с соседями. Мы уже говорили о том, что разные группы шимпанзе и бонобо имеют различающиеся традиции, сохраняемые путем обучения (ритуалы приветствия и другие сигналы коммуникации, стратегии добывания пищи, например, извлечения муравьев из муравейника: de Waa, 1996; Butovskaya, 2000). Поэтому и в сообществах этих высших приматов вполне возможен групповой отбор на базе культурных характеристик.
3.8. Первобытная социальная организация
По какому сценарию было построено первобытное человеческое общество? Биосоциальные системы наших сородичей приматов демонстрируют нам целую палитру форм социальной организации, и это указывает на возможность многовариантной социальной организации и у гоминид. Биосоциальные структуры современных приматов (полуобезьян, широконосых, узконосых и человекообразных обезьян) различаются по следующим параметрам:
Степень интеграции биосоциальной структуры (степень взаимозависимости или, наоборот, автономии входящих в нее индивидов). Известны приматы, например, орангутаны, предпочитающие одиночный образ жизни, некоторым другим видам свойственны семейные или односамцовые группы, но наиболее характерны для приматов мультисамцовые (многосамцовые) группы – несколько самцов, самок и детенышей. Именно мультисамцовые группы рассматриваются как «магистральная линия социальной эволюции», ведущая к первобытному человеческому социуму. Мультисамцовые группы характеризуются наиболее сложными и разнообразными социальными отношениями, создают оптимальные условия для распространения (путем обучения и подражания) тех или иных навыков. Мультисамцовые группы создают предпосылки для координированных коллективных действий, в частности, групповой охоты, которая в ходе эволюции гоминид обеспечила их превращение из травоядных животных в хищников. Мультисамцовые группы могут быть прочно спаянными или рыхлыми, допускающими значительную свободу передвижения индивидов. Такая индивидуальная свобода присуща ближайшим современным «эволюционным родичам» человека – человекообразным обезьянам шимпанзе и бонобо (карликовое шимпанзе). Особенно рыхлы социальные связи у шимпанзе, для которого характерен «дисперсный тип» социальных структур, сли они обитают в условиях саванны. “Объединение <в социальные структуры> и распад <этих структур> в обществе шимпанзе достигает пределов социальной пластичности; индивиды обоих полов имеют практически полное право свободно приходить и уходить когда им вздумается... Состав временных групп постоянно меняется... Он <особь шимпанзе> может путешествовать в течение дня в составе большого, шумного, легко возбудимого сборища, а на следующий день быть предоставленным самому себе” (Gooda, 1994, P.106). Социальная организация шимпанзе, включающая изменчивые коалиции без жесткой структуры доминирования, по мнению политолога и биополитика С. Петерсона, согласуется с нормами политического плюрализма (Peterson, 1991b). Отметим, что в условиях тропического леса шимпанзе формируют более жёсткие социальные структуры.
Степень жесткости иерархии, степень выраженности отношений доминирования-подчинения. Не относящиеся к человекообразным обезьянам приматы (широконосые обезьяны Нового Света и узконосые обезьяны Старого Света), если они не имеют одиночный или семейный образ жизни, в большинстве случаев формируют достаточно жесткие иерархии. Доминант (особь на вершине иерархии) в типичном случае принимает особую выпрямленную позу с поднятым хвостом, он патрулирует территорию, осуществляет коллективный уход за детёнышами, имеет преимущественный доступ к пищевым ресурсам, укрытиям, самкам и др. Подобные иерархии наблюдаются, например, у павианов, которые, будучи отдаленными «родичами» человека, тем не менее сходны с гоминидами по экологическим условиям: заселяют открытые пространства саванн – предполагаемую прародину предков человека. Следует, однако, не забывать о многовариантности социальных систем у приматов – например, у капуцинов (представителей широконосых обезьян) иерархия смягчена, социальная организация сложна и опирается на развитую систему передачи информации. Социальные структуры капуцинов по ряду параметров напоминают таковые человекообразных обезьян. Для последних характерно смягчение иерархии и усиление горизонтальных взаимоотношений между особями (см. след. пункт), хотя и в этом случае имеются вариации. Так, в отличие от шимпанзе и бонобо – видов с ослабленной иерархией, у горилл существует достаточно выраженная иерархическая структура с доминированием старых «сереброспинных» самцов.
Степень развития горизонтальных (неиерархических, кооперативных) отношений в биосоциальной системе. Такие отношения включают в себя взаимные ласки и чистки (груминг), игровое поведение, ритуалы приветствия, одаривание друг друга пищей, примирение ссорящихся; эти отношения смягчают собой иерархические структуры и могут оттеснять отношения доминирования-подчинения на задний план, что наиболее характерно для человекообразных обезьян, в частности шимпанзе и особенно бонобо. Отметим, что даже у видов с жесткой иерархией, например, у мартышек-верветок, могут возникать также рыхлые не-иерархические объединения, особенно молодых обезьян, своего рода «неформальные молодёжные клубы».
Учитывая многовариантность биосоциальных структур приматов, не приходится удивляться, что в литературе существуют разные гипотезы о социальной организации первобытных людей. К сожалению, ископаемые материалы не дают прямых указаний на степень иерархичности или «горизонтальности» первобытных социальных структур. Они только свидетельствуют о том, что наши предки реально формировали социальные структуры по крайней мере с эпохи человека умелого (Homo habiis), судя по его сохранившимся стоянкам; эти структуры имели достаточно высокий уровень интеграции (взаимозависимости индивидов) уже у архантропа (Homo erectus/ergaster), которому были свойственны базовые охотничьи лагеря; поздние архантропы умели по крайней мере поддерживать огонь в очагах.
Фактические сведения о современных людях, в том числе все еще живущих при первобытном строе, как и факты о социальной жизни приматов, допускают различные трактовки первобытного социального устройства.
1. Гипотеза о жестком иерархическом устройстве первобытного социума. Биополитики А. Сомит и С. Петерсон (Somit, Peterson, 1997a, 2001) настаивают на достаточно жёсткой иерархии в первобытных группах, возглавлявшихся, по его мнению, всевластными вождями. В тон ему отечественный этолог В.Р. Дольник (2003) говорит о том, что естественная социальная организация людей – только жёсткая иерархия, напоминающая таковую в стадах павианов. Эта иерархия существовала в первобытном обществе, в древнейших государствах-дворцах. Она поныне спонтанно формируется в коллективах, предоставленных самим себе – в тюремных камерах, где непременно есть «пахан» и «шестёрки», детских садах, казармах («дедовщина») и др. С точки зрения сторонников данной «павианьей» гипотезы, современные более или менее эгалитарные первобытные общества (см. след. пункт) представляют собой результат вторичной деградации и не могут рассматриваться как модель исконной организации человеческого общества. Более того, именно их «неправильное» (неиерархическое) устройство и виновато в том, что они не породили никакой цивилизации, в отличие от наших подлинных предков с их жесткой иерархией. Современное более демократическое общественное устройство – лишь искусственный конструкт человеческого разума, который необходимо постоянно оберегать от неизбежного превращения в более естественные для Homo sapiens пирамидальные (иерархические) структуры: «Наиболее важная причина, по которой демократия является редким явлением, состоит в том, что эволюция подготовила наш вид, как и другие виды приматов, к формированию иерархически структурированных социальных и политических систем» (Somit, Peterson,1997a. P.1).
2. Гипотеза о мягком («демократическом» по современным понятиям) неиерархическом устройстве первобытного социума. Эта гипотеза также имеет влиятельных сторонников среди биополитического сообщества; в частности, ее придерживается Р. Мастерс (Masters, 1989, 1993; Oeskin, Masters, 1997). Она согласуется с данными этнографов о сохранившихся доныне анклавах первобытного строя (Woodburn, 1982; Fanagan, Rayner, 1988; Леви-Стросс, 1994; Бутовская, 2002). Первобытное общество в его современных воплощениях многовариантно и в разных уголках современной Земли ученые находят целый спектр форм, различающихся по степени выраженности иерархий и горизонтальных отношений. Вероятно, и в доисторическую эпоху «даже соседние популяции ранних гоминид могли иметь различающиеся по типу социальные системы – от жестких иерархических неэгалитарных структур до эгалитарных образований. Такое разнообразие во многом определялось экологическими факторами, социальной историей и конкретными традициями популяций» (Бутовская, Файнберг, 1993. С.216). В частности, имелся, по-видимому, целый веер переходных вариантов между полным эгалитаризмом и жесткой иерархией. Охотники-собиратели имели в этом случае лидеров. Но лидеры не пользовались существенными привилегиями, не были похожи на монопольных диктаторов и отличались временным, ситуационным характером. В одной и той же группе могло сосуществовать несколько лидеров, каждый из которых имел ограниченную компетенцию (Maryanski, Turner, 1992). Например, шаман руководил только религиозными делами и обрядами и имел авторитет как врачеватель и заклинатель духов; его власть не распространялась на "светскую жизнь", да и в религиозной сфере, его авторитет был относительным: все члены группы проходили серию "посвящений" (инициаций), в каждой из которых шаман делился частью своих сакральных знаний, на которые он не имел "абсолютной монополии". У ряда первобытных племен имелся так называемый "headman", вождь, чьи полномочия фактически распространялись лишь на примирение спорящих и представление данной группы во время встреч нескольких групп. Наконец, третья важная категория частичных лидеров - просто искусные в каком-либо виде деятельности (охота, рыбная ловля) люди, которые имели, соответственно, авторитет лишь в данном виде деятельности. В целом, речь идет о расщепленном лидерстве, которое имеет аналоги в биосоциальных системах многих животных (см. ниже в главе пятой). Принцип расщепленного лидерства имеет важные современные воплощения, как мы увидим ниже, в социальных технологиях, моделируюших некоторые стороны первобытной жизни в современных условиях.
На современной Земле существуют общества, исповедующих воинствующий эгалитаризм и подвергающих остракизму всякого, кто пытается возвыситься в плане власти и авторитета, богатства, престижа. Речь идет о некоторых из обществ современных охотников-собирателей, таких как !ко-бушмены в Ботсване и Намибии, хадза в Танзании, пигмеи мбути в Заире, батэк-негритосы в Малайзии, калауны и аватипы в Папуа-Новой Гвинеи, индейцы трумай в Бразилии и др. Когда русский путешественник и этнограф Миклухо-Маклай спрашивал у папуасов, кто у них вождь, каждый взрослый мужчина указывал на себя. "Воинствующий эгалитаризм" подобных социальных групп сочетается с их открытостью -- индивиды могут (например, у !ко-бушменов и хадзапи) свободно вступать в группу или, наоборот, выходить из ее состава, а также с уравнительным распределением ресурсов, так что, в частности, у !ко-бушменов все присутствующие (в том числе и вновь прибывшие) могут наслаждаться трофеями охоты. Нередко, например, среди хадза, можно найти индивидов, обычно мужчин, которые, как отшельники, длительное время предоставлены самим себе.
Значительный эгалитаризм свойственен не только охотникам-собирателям, но и некоторым племенам, способным к земледелию и скотоводству. Особенно распространены эгалитарные отношения в случае отгонного скотоводства и подсечно-огневого земледелия, поскольку такая «экономика», подобно охоте и собирательству, не приводит к накоплению излишков, которые способствуют возникновению и закреплению социального неравенства. Возрастные отличия в социальном статусе носят скорее характер "престижа", чем лидерства, ибо команды этих "старейшин" часто игнорируются, хотя им и оказываются знаки уважения. Помимо этого, чисто геронтократическая иерархия статуса (престижа) сродни эгалитаризму в том плане, что все индивиды, по мере смены возрастов, проходят все новые "обряды инициаций" и их статус ступенчато повышается. Наконец, важно подчеркнуть что имеются как бы встроенные в структуру общеcтва примитивных земледельцев (например, вованов северо-восточной части нагорья Новой Гвинеи) эффективные механизмы уравнивания, один из важнейших таких механизмов - институт партнерства, основанный на чувствах дружбы и взаимного единения. Эти чувства крепнут по мере участия всех членов группы в одной и той же работе или общих для всех религиозных обрядах, праздниках, пиршествах, собраниях (для которых существовали специальные дома). Такие факты свидетельствуют о близости первобытных социальных структур к сообществам шимпанзе с их мягкой и рыхлой социальной организацией.
Учитывая изложенные факты, мы можем рассматривать преобладающие формы социальных систем первобытного общества как различные варианты гетерархии. Термин «гетерархия» означает, что элементы в системе не ранжированы или «имеют потенциал быть ранжированными по-разному» (Ehrenreich et a., 1995, цит. по: Bondarenko, 2004. P.5). Гетерархия далеко не всегда означает полное равенство социальных рангов, но она предполагает отсутствие жесткой централизованной иерархии, которая обозначается как гомоархия – упорядочивание взаимоотношений исходя из единой иерархии (Bondarenko, 2004).
Как быть с изложенным выше возражением сторонников жестко-иерархической концепции первобытного строя о вторичной деградации наблюдаемых ныне эгалитарных первобытных обществ? Современные «дикари» демонстрируют нам не только «исходную точку» нашего социального развития (отчасти эгалитарные группы охотников-собирателей и недалеко ушедших от них скотоводов и примитивных земледельцев), но и стадии перехода к клановым иерархиям предгосударственного уровня. Такие иерархии характерны для так называемой «цивилизации зернохранилищ» (выражение Ж. Маке), присущей, например, бантуязычным племенам южной части Африки. Данные племена выращивают просо или сорго. Эти виды пищи можно запасать впрок, отмерять, ими можно торговать. Ведающий распределением пищевых запасов лидер имеет реальную политическую власть (Панов, 2001). Такого типа общества, способные производить впрок и запасать излишки, получили в литературе обозначение «общества отсроченного возврата», и от них идет дорога к развитым политическим системам (см. ниже). В противоположность этому, типичные охотники-собиратели, сразу потребляющие все трофеи охоты, не создавая запасов, именуются «обществами немедленного возврата».
Итак, приведенные выше данные характеризуют эгалитарные общества не как результат вторичной деградации – как боковые тупиковые ветви эволюции – а напротив, как этап магистрального пути, ведущего к развитым политическим системам со вторично формирующимися иерархиями ( о них -- см. 3.10).
Говоря о первобытной организации социума, нельзя не подчеркнуть следующие важные моменты:
Первобытное общество состояло из малых групп охотников-собирателей (оценка численности – порядка 25 человек, Meyer, 1996), где все члены хорошо знали друг друга – в типичном случае они были связаны кровными и/или семейными узами. Для малых групп характернa незаменимость каждого их члена. Говоря точнее, с утратой одного из членов или с появлением хотя бы одного нового группа может резко измениться.
Каждый член группы воспринимал её задачи (охота, оборона территории, религиозные ритуалы и др.) как жизненно важные для себя – имела место корнинговская ситуация «гребцов в лодке» (см. выше). Каждый отвечал не за свой «узкий участок» (как в современной бюрократии), а за успех или неуспех группы в целом. В коммерческом менеджменте чувство взаимозависимости и коллективной ответственности составляет часть так называемого “корпоративного духа”, чему соответствуют, например, столь популярные в японском бизнесе девизы, ритуалы, гимны предприятий. Предприятия эксплуатируют в своих интересах способность членов к коллективизму, исторически возникшую в совершенно иных по организационной структуре социальных группах охотников-собирателей.
Группы часто сочетали внутреннюю сплочённость с отчуждённостью или даже враждебностью по отношению к другим группам. Например, взаимное недоверие между соседствующими группами гораздо более характерно для намбиквара (современных первобытных племен индейцев, обитающих в Бразилии), нежели добрососедские или союзнические отношения (Панов, 1999, 2001). Противопоставление «свои-чужие» не утратило своего значения и для групп в современном обществе. Оно имеет существенную этологическую компоненту и весьма важно с политической точки зрения, например, в связи с межгрупповыми и межэтническими конфликтами.
Источниками общественного порядка при первобытном эгалитаризме были привычка следовать освященным веками традициям поведения, а также стремление решить все внутренние конфликты путем достижения компромисса, ибо имелось поверье, что раздоры и ссоры между членами группы вредят ее благополучию. Получили существенное развитие характерные уже для обезьян (особенно человекообразных) ритуалы, гасящие агрессию между членами одной группы (буферы агрессивного поведения). В этом был один из позитивных аспектов характерной для первобытного строя ритуализации и регламентации всей социальной и даже индивидуальной жизни. Эта регламентация, доходившая до мелочей, имела и негативные последствия в том плане, что серьезно ограничивала индивидуальную свободу поведения и социальный прогресс. По словам Б.Ф. Поршнева (1974. С.50), «это был парализующий яд родо-племенных установлений, традиций, обычаев, представлений».
Первобытное общество имело сегментарный характер – состояло из малых однотипных, автономных социальных единиц (родов, общин, фратрий и др.). Причем, «сегменты более низкого уровня вкупе с однотипными им складываются в сегменты все более высоких уровней» (Панов, 2001. С.530—531), например, у нуэров (скотоводов Юго-Запада Африки) семьи составляют деревни, деревни – отделы племен, отделы – целые племена, которые в совокупности образуют этнос (называемый у нуэров нат, Панов, 2001). Возможна биологическая аналогия с модулярными организмами (растения, грибы, метамерные животные), построенными из повторяющихся частей (узлов, члеников), каждый из которых способен выполнять основные жизненные функции самостоятельно. Отметим, что к сегментарному характеру тяготеют и некоторые варианты современной политической организации и, более того, этот принцип не утратил вполне своей политической перспективности. Значительную долю «сегментарности» сохраняет современная Швейцария с ее частично автономными и самобытными долинными общинами, из которых складываются более рыхлые по структуре кантоны. Сегментарная организация допускает творческое использование в современных социальных технологиях (глава пятая этой книги).
Подобно эфемерным группам шимпанзе, общности первобытных людей могли быстро распадаться и вновь объединяться. Тем самым, крупные сегменты калибра родовых общин демонстрировали, что состоят из более мелких сегментов (например, отдельных семей). Также и у современных охотников-собирателей часто приходится наблюдать, что «отдельные лица или целые семьи отделяются от группы и присоединяются к другой, имеющей лучшую репутацию. Та группа может или обильнее питаться (благодаря открытию ею новых территорий для охоты и собирательства), или быть более богатой украшениями и инструментами благодаря торговым обменам с соседями, или стать более могущественной вследствие победоносного военного похода» (Леви-Стросс, цит. по: Панов, 2001. С.523).
Итак, первобытное общество, в свете современных данных и концепций, могло быть многовариантным. Однако, вероятно, что один из типичных вариантов – и он отражен в известном мифе об Эдеме, о Золотом Веке -- был основан на неиерархических кооперативных отношениях между охотниками-собирателями, формировавшими сплочённые малые группы. Добавим, что как иерархическая, так и неиерархическая организация социума имеет значительную «эволюционную глубину» – у обеих моделей есть аналоги в биосоциальных системах широкого круга живых организмов. (они будут рассмотрены в главе пятой).
В этом подразделе описаны характеристики малых, часто спаянных кровнородственными связями, групп охотников-собирателей. Но картина первобытного общества будет неполной, если мы не укажем также на формирование, уже на этапе первобытного социума, также больших, составленных из многих малых групп, общностей людей. Этнографические исследования говорят о существовании и важной роли племенных этнолингвистических общностей, насчитывающих от 500 до 1500 членов (Richеrson, Boyd, 1998; Ричерсон, Бойд, 2004). В пределах каждой такой общности, при всей ее рыхлости, имеется возможность взаимопомощи, кооперации. Поддержание стабильности этой крупной социальной структуры, как можно проиллюстрировать на примере аборигенов внутренних районов Автралии, связано с часто практикуемыми межгрупповыми браками в ее рамках (Richеrson, Boyd, 1998; Ричерсон, Бойд, 2004). Такие большие социальные структуры служат прообразом более организованных политических систем, вплоть до государств. Движущей силой формирования больших структур (этот процесс Ричерсон и Бойд называют ультрасоциальностью человека) с большой вероятностью следует считать чисто культурные факторы. Каждая большая социальная система, члены которой почти не связаны генетически, цементируется едиными культурными традициями, общностью языка, единой символикой (будь то флаг, герб, гимн, специфичные для данной системы религиозные ритуалы и т.д.), позволяющей отличать «своих» от «чужих», представителей других социальных систем. В подразделе 3.10. мы подробнее рассмотрим взгляды биополитиков на переходные стадии от первобытного социума к организованным политическим системам. Предварительно кратко разберемся с понятиями «политика», «политическая система».
3.9. Политика и политические системы
В разные эпохи было предложено много различающихся определений многозначного понятия политики. С биополитической точки зрения представляется целесообразной следующая точка зрения:
«Политика есть сфера деятельности, связанная с отношениями между классами, нациями, другими социальными группами, имеющая целью завоевание, организацию и использование государственной власти, управление социальными процессами» (Политология, 2000. С.15).
Подобное определение выступает как конкретизация даваемого П. Корнингом более общей интепретации «политики», распространимого на биосоциальные системы различных форм живого (напомним, что Корнинг и ряд других биополитиков считает политику более древним феноменом, чем сам вид «человек разумный»): сфера политики включает совокупность процессов управления, внутренней регуляции функционирования социальной системы (Corning, 1983, 1987, 2001a,b, 2002, 2003a,b; Корнинг, 2004), посредством которых принимаются решения в контексте социальных (общих для многих индвидов или перекрывающихся) целей, а также процессы коммуникации (с обратной связью) и контроля, за счёт которых реализуется целенаправленное социальное поведение.
В приведенном определении из «Политологии» (2000) упомянута категория «власти». Классик немецкой социологии Макс Вебер (1990) понимал политику как "стремление к участию во власти и к приобретению влияния на распределение власти, будь то между государствами или между группами людей", социолог и политолог Роберт Даль (Dah, 1970) определял её как взаимоотношения, включающие власть, господство или авторитет. Премьер-министр Великобритании конца XIX века Бенжамин Дизраэли понимал политику как «обладание властью и распределение её» (цит. по: Low, 2000). Соответственно, важный аспект политики - конфликты между индивидами и группами, борющимися за власть.
Политика имеет как бы два лика:
«властный», предполагающий господство, принуждение, конкуренцию за власть (имеется трактовка «мира политического» – предмета политологии – как «системы отношений власти», Панарин, Василенко, 2003. С.7).
«управленческий», связанный с «выявлением потребностей и интересов социальных групп» (Перевалов, 2003) и их реализацией, с руководством «деятельностью, направленной на достижение общего блага» (этическое понимание политики, Пугачев, Соловьев, 2002), с налаживанием конструктивного диалога между между различнымии социальными группами. Это – спектр руководящих (регулятивных, коммуникационных) функций политики.
Эти две «стороны одной медали» могут способствовать друг другу (например, если власть используется ради выполнения общественно полезных задач), но могут и вступать в противоречие (ведь власть может использоваться властолюбцами не в общественных, а в сугубо эгоистических целях). Далее, в современном социуме со СМИ и Интернетом некоторые регулятивные функции политики могут осуществляться – при достаточно демократическом режиме – и теми людьми и группами, которые не имеют реальной политической власти – просто путем пропаганды тех или иных идей, ценностей. Итак, управленческая и властная сторона политики могут как формировать некое единство, так и выступать в известной мере независимо друг от друга.
В преддверие дискуссии о переходе от первобытности к развитой политике следует подчеркнуть определенный континуитет (преемственность) между биосоциальными системами высших приматов (наших предков) и человеческим социумом. Эта преемственность особо подчеркивается в применяемом многими политологами (Д. Истон, Г. Алмонд, К. Дойч) и биополитиками (особенно П. Корнингом) системном подходе к политике – подходе, опирающемся на организмическое понимание политического. «Сама идея исследовать сложные организмы как системы пришла в политическую науку из биологии. Мы знаем, что живые организмы чрезвычайно сложны и целостны. Сердце, лёгкие, кровь, мозг – осуществляют свои функции, чтобы поддерживать жизнь. Уберите один орган – и живое существо погибнет... Основная идея системного подхода заключается в следующем: каждый элемент системы выполняет определенную функцию; невозможно произвольно изменить ни один из элементов системы; изменение одного элемента влечет за собой изменение другого» (Панарин, Василенко, 2003. С.64).
Центральной категорией системного подхода в политологии служит понятие политической системы как целостной упорядоченной совокупности политических институтов, политических ролей, отношений, процессов, принципов политической организации общества, включающей организацию политической власти, отношения между обществом и государством (Политология. Энциклопедический словарь, 1993. С.273). Как подчеркивал в своих работах Корнинг, политические теоретики от Аристотеля до К. Дойча не без основания сравнивали политические системы с мозгом и в целом нервной системой организма (можно было бы включить также органы чувств, эндокринную систему и мускулатуру). Подобно этим системам внутриорганизменного контроля и коммуникации, политическая система принимает те или иные решения в масштабе государства или иного политического образования, постоянно взаиимодействуя с окружающей средой. В рамках кибернетической модели политической системы Истон, Дойч, Корнинг и др. говорят о взаимодействии системы со средой через «Входы» (inputs) – каналы влияния среды на политическую систему, и «Выходы» (outputs) – обратное воздействие системы на среду (Пугачёв, Соловьёв, 2002. С.172). Приводим кибернетическую схему функционирования политической системы (рис. 8), созданную на базе работ (Easton, 1965; Roth, Wison, 1980; Corning, 1983; Политология, 2004).
Лейтмотив этой схемы: среда (природная и социальная) ставит политическую систему перед теми или иными требованиями (скажем, опасность экологического кризиса, терроризма, военная угроза и др.) и в то же время предоставляет системе в поддержку определенные ресурсы. Эти ресурсы воплощены в экономической системе, производящей материальные блага и генерирующей финансовые потоки, в системе ценностей и готовых решениях ранее преодоленных аналогичных проблем (исторических прецедентах), хранящихся в социуме как “социальная память” – аналог “блоков памяти” мозга, о которых поговорим в главе шестой ниже (раздел 6.5). Политическая система в лице наделенных властью лиц и организаций интегрирует все требования среды и имеющуюся поддержку с целью выработки стратегии коллективного выживания в данных условиях, воплощаемой в решениях и действиях политической системы. Результатом действий является разработка отвечающих заданным условиям норм (законов) для всего общества. Все это обеспечивает жизнеспособность политической системы, которая сочетает стабильность (устойчивость, консерватизм) со способностью меняться ради адаптации к меняющимся условиям существования. Результаты деятельности политической системы (“выходы”) влияют на природную и социальную среду (“входы”); влияние «выходов» на «входы» обозначают в кибернетике как «обратную связь».
Кратко проиллюстрируем отдельные звенья схемы на примере уже рассмотренных первобытных общностей. Сообщества охотников-собирателей уже имели многие элементы политики, поэтому заслуживали название «протополитических систем». Они опирались на «исторические прецеденты» -- культурные традиции, отработанные веками технологии коллективной охоты, собирательства, военных действий, священные ритуалы, которые связывались, например, с заповедями мифических предков – тотемов. Имелись примитивная «экономическая система» – «система коллективного выживания» (по П. Корнингу), основанная на потреблении трофеев охоты и результатов собирания трав, кореньев, дикорастущих плодов и «социальная система», о которой мы уже вели речь выше (3.5.–3.6). «Система ценностей» – свод моральных заповедей и ритуальных норм – имела религиозно-мифологическую основу, и ее оберегали существовавшие во многих первобытных группах шаманы. Правда, элементы политики имелись не в структурированном виде – не было политиков как особой профессии или касты; все члены групп участвовали в принятии решений и контроле над их реализацией. «Политические лидеры» соответствовали групповым лидерам -- вождям, шаманам и др., которые, как мы уже выяснили, часто были лишены привилегий, их полномочия носили частичный, нередко временный, ситуационный характер. Не было «связанных с политикой интститутов» типа нынешнего государственного аппарата, политических партий, «групп давления и др.», однако «политические действия» уже предпринимались, и важной целью их было поддержание «стабильности политической системы» перед лицом изменчивых внешних условий, что обусловливало и необходимость «изменений» в политической жизни и самой социальной организации. Так, индейцы тропического пояса Южной Америки по-разному строят свою социальную организацию в сухой и во влажный сезон, возможны и взаимпереходы между оседлым и кочевым образом жизни (Sater, 1995). Стабилизация политической (протополитической у охотников-собирателей) системы наряду с ее готовностью к изменениям – результаты политической деятельности (рубрика «выходы» в кибернетической схеме); они, несомннно, влияют на «исторические прецеденты», саму «социальную систему», «экономическую систему», «систему ценностей», поименованные в кибернетической рубрике «входы».
3.10. Возникновение развитых политических систем
Биополитики пытаются проложить концептуальные мосты между социальной организацией приматов (особенно гоминоидов), «протополитическими структурами» первобытных людей и более развитыми политическими системами – вплоть до современности. Более того, на базе исследования древних форм социальной и (прото)политической жизни они пытаются подойти к усовершенствованию сегодняшних политических систем, создавая социальные технологии на базе эволюционно консервативных тенденций человеческого социального поведения (об этом – подробнее в главе четвертой). Биополитики склоняются к убеждению, что биосоциальные и экологические факторы, детально исследованные на уровне наших ближайших эволюционных родичей, продолжали действовать и на этапе становления развитого человеческого социума с его четко структурированными политическими системами. Перечислим важнейшие из этих факторов (Бутовская, 1999; Бутовская, Файнберг, 1993; Дерягина, Бутовская, 2004, de Waa, 1996):
«Сигнальная преемственность», возрастающая роль информации, передаваемой негенетическим путём (посредством обучения, подражания, приобретения социального опыта).
Возрастающая интеграция групп, «развитие механизмов контроля за внутригрупповой стабильностью» (Дерягина, Бутовская, 2004), чему способствует снижение агрессии между членами группы с помощью ритуалов примирения.
Роль фактора индивидуальности. Уже на ранних стадиях социогенеза, как указывали М.Л. Бутовская и Л.А. Файнберг (1993), индивид мог преимущественно следовать одной из двух стратегий: мог совершенствовать индивидуальное мастерство в каком-либо деле, а мог в большей степени стремиться к налаживанию коллективных отношений, к участию в коллективной деятельности. На более поздних стадиях развития социума «индивидуалисты» стремились к социальному престижу, вступали в конкуренцию за социальный ранг, словом, усиливали собой иерархический элемент в социальной организации. Напротив, «коллективисты» подчиняли себя коллективной деятельности и стимулировали неиерархические, горизонтальные отношения в социуме. Фактор индивидуальности имеет ещё один важный аспект: по мере прогрессивного развития нервной системы, памяти, способности индивидуально узнавать других представителей своего вида и запечатлевать всю историю контактов с ними все более индивидуализированными становятся взаимоотношения между особями. «Есть все основания предполагать, что значение индивидуальной привязанности и дружелюбных альянсов возрастало в ходе гоминидной эволюции. Этому способствовало удлинение сроков созревания и связанный с данным процессом рост общих размеров мозга» (Бутовская, Файнберг, 1993. С.207).
Кооперация, взаимопомощь, альтруизм (самопожертвование). По крайней мере два варианта альтруистического поведения -- родственный (жертва ради генетических родичей, Hamiton, 1964/1996) и взаимный (реципрокный) альтруизм (жертва в расчете на жертву со стороны того, кому оказана поддержка, Trivers, 1971/1996), поименованные в разделе 1.2.3. главы первой, достаточно широко распространены у приматов. Кооперация и альтруизм в разных его формах, несомненно, способствовали развитию социальности не только у обезьян, но и на всех этапах формирования человеческого социума. В частности, хорошо известно, в какой степени была выражена избирательная поддержка родственниками друг друга – не только в первобытном обществе (где, подобно группам многих видов обезьян, частым явлением была матрилинейность – отсчёт родства по материнской линии), но и в цивилизованном социуме (всякого рода кумовство, непотизм и др.). Поддержка родственников и «тех, кто поможет тебе» имеет своего рода негативный вариант – она часто дополняется системой наказания тех «эгоистов», кто не помогает другим, не проявляет родственного или взаимного альтруизма.
«Сигнальная преемственность» – негенетическое распространение информации в группах – ложится в основу зарождающихся культурных традиций. Происходит групповой отбор не генов, а культургенов (мемов, см. выше 2.2.1), идёт культурная эволюция. Разные группы имеют разные культурные традиции и артефакты (разные системы верований, методы врачевания, способы и средства ведения войны и др.). Отбираются наиболее успешные мемы, и имеющие эти успешные мемы группы процветают. Крупные социальные образованя не могут довольствоваться вождями, шаманами и имеющими высший авторитет всеобщими собраниями рода (фратрии, племени и др.) – они создают всё более сложные системы. управления, в конце концов заслуживающие названия развитых политических систем. Итак, эгалитаризм сменяется иерархией...
Эволюция жизни в целом проходила этапы кризисов и катастроф (начиная с катастрофического накопления кислорода в протерозое), и считается вероятным, что переход от первобытной вольницы к более жёстким формам социальной жизни был ответом человеческого социума на надвигавшийся кризис. Совершенствование методов охоты и особенно рост населения планеты привел к тому, что объекты охоты, особенно крупные животные были в существенной мере истреблены на охотничьих угодьях, задача коллективного выживания людей диктовала необходимость перехода к оседлости и земледелию (первоначально примитивной хортикультуре). На последствия деятельности человека накладывались климатические изменения, имевшие пагубные последствия для крупных животных (мамонтов, шерстистых носорогов) – важных источников питания для охотников-собирателей. Культурные инновации (например, способы обработки земли, возделывания растений, разведения скота и др.), возможные лишь при подходящих экологических условиях (соответствующий климат, наличие дикорастущих предков подходящих для сельского хозяйства сортов растений и др.) позволяют осуществить постепенную замену присваивающего хозяйства (охота и собирательство) на производящее (в первую очередь земледелие).
Этот переход имел биополитический аспект, связанный с одомашниванием животных. «Биополитичность» этого процесса в том, что взаимное привыкание людей и животных друг к другу отчасти опиралась на известные этологам животных особые дружеские и игровые отношения между детенышами разных биологических видов, даже если взрослые представители этих видов враждуют между собой. В данном случае речь шла о взаимном тяготении маленьких детей и детенышей одомашниваемых видов животных (шенков, телят, ягнят и др.), что, конечно, облегчало сам процесс одомашнивания.
Экологические факторы, создающие или, наоборот, ликвидирующие «вакансии» для формирования политических систем (как в истории жизни они создавали «вакансии» для новых форм живого, см. 3.1—3.3), и в дальнейшем в существенной мере влияли на судьбу уже сложившихся систем. Серьезные изменения климата, по имеющимся данным, вероятно, повлекли за собой упадок Аккадской империи в Месопотамии (приблизительно 2200 лет до н.э., Corning, 2003a).
Происходящие на этапе вызревания политических систем перемены трактуют как пример коэволюции биологически-детерминированных характеристик человека и культуры (как генно-культурную коэволюцию). Хотя мы рассмотрели генно-культурную коэволюцию в общей форме в разделе 2.2. главы второй, здесь мы добавим к сказанному выше конкретную идею о «перенаправлении» под влиянием культуры эволюционно-древних форм поведения, связанных с родственным альтруизмом, взаимным альтруизмом и наказанием «эгоистов». В литературе по политической антропологии и этнографии рассматриваются не менее четырех сценариев перехода эгалитарного первобытного строя в иерархический, и три из них соответствуют перенаправлению и гипертрофии одной из трех выделенных шрифтом форм поведения.
1. Формирование родо-племенной верхушки (аристократии). Родственный альтруизм, избирательная поддержка своих кровных родственников перенаправляется под воздействием культурных факторов на тех, кто не состоит в кровном родстве. В пределах каждой семьи, при всем эгалитаризме некоторых из первобытных обществ, было принято оказывать знаки уважения старшим. По мере увеличения производительности труда, усиления контактов между ранее разобщенными первобытными группами, а тем более после смены охоты и собирательства на земледелие необходимость кооперации больших масс работников, четкой календарной организации работ и распределения излишков обусловила практику так называемого символического родства. Представители нескольких родов (общин) «породнялись» – договаривались о почитании общего символического предка, что облегчало торговое, трудовое, ритуальное взаимодействие этих общностей и, возможно, их последующее объединение. На этом этапе и старшинство становилось символическим. Понятие «старший» (отец, старший брат) означало более не возраст и роль в семье, а статус в формирующейся иерархии власти. Лидер, например, целого племени, который на этапе собственно первобытного строя имел столь же ограниченный авторитет, сколь рыхлой была племенная структура (надродового уровня), теперь приобретал реальную власть – контроль за распределением ресурсов, право на руководство общественными работами, на объявление войны соседям и заключение мира с ниими и т.д.
2. Накопление богатства в немногих руках (формирование плутократии). Отношения на принципах взаимности (реципрокности, обмена предметами и услугами) весьма характерны уже для шимпанзе. По мере развития первобытного строя подобные отношения приобретают характер «престижной экономики» -- обмена ценными дарами-символами между индивидами и целыми группами (родами, племенами). Престижная экономика стимулирует внутри- и межгрупповую взаимопомощь и в то же время ведет к имущественному расслоению общества – определенная часть общинников сосредоточивает в своих руках значительные богатства, передает их по наследству и переходит к закабалению сородичей (соплеменников). Впоследствие такие богачи претендуют на политическую власть, как и родовая верхушка.
3. Войны и завоевания (формирование военной верхушки). Не только эволюционно-древние родственные отношения и отношения реципрокности претерпевают трансформацию под влиянием культурных, символических, факторов. Карательные санкции против нарушивших социальные нормы, известные уже у обезьян под названием «моралистическая (дисциплинарная) агрессия» (de Waa, 1996), которые осуществлялись всеми общинниками на этапе первобытного строя, становились уделом определенных специалистов. В связи с «символическим родством», консолидировавшим целую общность, карательные санкции в основном перенаправлялись на соседние общности. Воины приобретали положение привилегированной касты, а их вожди обогащались в результате завоеваний и приобретали политическую власть в формирующейся предгосударствнной (вождество) и далее государственной системе. Именно такой путь прошли древние германцы от первобытного строя к сформировавшимся на базе военных иерархй варварским королевствам Раннего Средневековья. Другой яркий пример представляет формирование единого централизованного государства в Южной Африке в XIX веке на базе многочисленных скотоводческих и хортикультурных племен с первобытной организацией. В 1816 г. 29-летний вождь Шака возглавил клан зулу (см. Corning, 2003a). Он создал регулярную дисциплинированную армию, вооруженную копьями и щитами, и в короткое время завоевал огромную территорию (около 20 тыс. км2). В политологической литературе данный путь формирования развитых политических систем соответствует «теории завоеваний» Р. Карнейро. Он представлял формирование государства как процесс конкурентной борьбы между общинами или деревнями с последовательным включением более слабых конкурентов в состав более сильных. Таким образом, война выступает в этом случае как «перводвигатель» процесса разложения первобытного строя и формирования государственности. П. Майер связывал ранние стадии политической эволюции с “инструментализацией войны” XE "Война:инструментализация" b – переходом от “эндемических” конфликтов первобытных групп, вовлекавших часто все мужское население к боевым действиям специализированных групп (и далее каст) воинов.
4. Формирование монополии на сакральные знания. Выше мы отмечали, что в первобытном обществе шаман не имел существенной власти и часто делился своими сакральными знаниями с сородичами в ходе обрядов инициации. В процессе смены первобытного строя более развитой политической организацией функция носителей сакральных знаний может монополизоваться определенной жреческой кастой, которая тем самым приобретает определенный властный ресурс и может претендовать и на политическое господство (подобные процессы наблюдались в обществах австралийских аборигенов, Артемьева, 2002). Лидер начинает соединять в себе светскую и церковную власть, выступает как посредник между населением и верховными религиозными сущностями. Формирующаяся политическая система в этом случае приобретает характер теократии (от греч. ???? – Бог, ?????? – власть).
Обрисованные пути формирования развитых политических систем не исключают один другого и могут реализоваться в комплексе (скажем, родовой старейшина может одновременно являтся богачом, военачальником и обладателем сакральных знаний). Роджер Мастерс (Masters, 1989, 1991, 1993b) подчёркивал, что только сочетание (а) внешней угрозы и конкуренции и (б) экономической и социальной кооперации, обеспечиваемой правовыми нормами, способно перевесить отрицательные последствия объединения людей в крупные политические структуры, вплоть до государств. Эти отрицательные последствия связаны с тем, что в любой развитой политической системы люди несут бремя налогов и принуждаются к разным другим формам неизбирательной помощи незнакомым членам социума, анонимной (без персонального знакомства людей) системе в целом. Речь здесь идет о так называемом “косвенном взаимном альтруизме” – форме взаимопомощи, польза от которой каждому данному члену социума, жертвующему деньги (налогоплатильщику) и даже жизнь (солдату), проявляется далеко не сразу и является весьма условной (см. подробнее о “взаимном альтруизме” ниже, в главе четвертой).
Для создания политических систем на предгосударственном (“вождество”, chiefdom) и раннегосударственном этапах, кроме объективно действующих факторов, необходим также исключительно талантливый политический лидер. Ф. Уиллхойт и К. Барнер-Барри оттеняют важность особых качеств лидеров, которые позволяют им стать вождями и далее главами государств. В список лидерских качеств входят интеллект, умение налаживать отношения между людьми, способность к решению проблем, а также богатый опыт в делах, важных для всей группы, щедрость, красноречие, военное искусство, культовые знания.
Ричард Александер (Aexander, 1979) создал “биокультурную” концепцию, также постулирующую два фактора формирования государств: 1) агрессия между группами и 2) необходимость поддержания “баланса сил между ними”, что и толкает группы и племена в объятия единой крупной политической структуры. И. Уиллхойт в рамках своей “единой биокультурной эволюционной теории” рассматривает ранние государства в духе коллективного отбора как “адаптивную реакцию” к условиям социальной жизни с тремя функциями: улаживание конфликтов, координация общественных работ и защита от внешних агрессоров, сочетая, подобно Мастерсу, обе указанные выше теории формирования государственности (Wihoite, 1980 и др. работы).
Независимо от пути перехода к развитым политическим системам, важно подчеркнуть, что набирающая силу политическая иерархия продолжает противоборствовать с унаследованной от первобытного общества эгалитарной, коллективистской стихией. У многих племен, застигнутых этнографами в период разложения первобытного строя, все еще сохраняется коллективная собственность на землю, которая с трудом преодолевается новым строем, утверждающим частную собственность. Возможна, например, промежуточная ситуация, при которой сельскохозяйственный двор считается частной собственностью, а остальная земля – всё ещё общественной. В истории России коллективная собственность на Землю, как известно, сохранялась до XIX века в виде общинной собственности, и революционеры-демократы той эпохи считали ее зародышем грядущего эгалитарного строя.
Интересно в этом плане также сравнение папуасов Новой Гвинеи с более иерархичными по организации общества индейцами кубео в Южной Америке. «У папуасов голодный мог самовольно взять несколько клубней ямса с огорода близкого родственника, известив о своей готовности отплатить тем же, … у кубео Южной Америки это считалось кражой и каралось» (Алексеев, Першиц, 1990. С.227).
При «военном» пути формирования развитых политических систем вначале наблюдается этап «военной демократии», где решающее слово принадлежит первобытному институту – всеобщему собранию воинов, и лишь впоследствие она сменяется «военной иерархией» -- властью военачальников, далее становящихся монархами. По-видимому, примерно такие этапы проходило становление государственности у ряда германских племён, сформировавших феодальные королевства в Раннем Средневековье.
Социальная система с сильным вождем (так называемый вождизм) первоначально сохраняет сегментарный характер, присущий первобытному обществу, ибо по-прежнему включает в себя автономные единицы типа деревень. Однако радикальное отличие вождизма от первобытного строя состоит в постоянном, узаконенном статусе лидера, получающего значительную власть и целый ряд привилегий. «… Эфемерный лидер, характерный для <первобытных> племён, имеет функции и атрибуты, вытекающие из его собственных способностей, «должность» же <вождя> -- это позиция в социально-политической структуре, имеющая постоянно принадлежащие ей функции и признанные атрибуты вне зависимости от того, кто её занимает» (Берент, 2002. С.203—204).
По мере укрепления власти вождя, захвата соседних территорий и общин происходит формирование более крупных предгосударственных (потестарных) структур с властью вождей и далее первичных городов-государств, возникавших в IV—III тысячелетии до н.э. в Месопотамии, Центральной Америке, на территории современного Перу. Эти города-государства отличались чётким имущественным и профессиональным расслоением населения и разделением труда (были кварталы горшечников, медников и др.), были окружены деревнями со свободными земледельцами и имели три характерных политических центра – дворец (жилище монарха), святилище и городское собрание. Таким образом, города-государства воплощали и иерархический, и неиерархический элементы социальной жизни. Однако иерархия все в большей мере преобладает над эгалитаризмом (см. рис. 9), особенно если город-государство сменяется деспотически управляемой империей в результате покорения соседних городов-государств («азиатский» путь формирования государства, характерный, кроме Передней Азии, для стран Африки, Америки, Океании).
Формирование развитых политических систем – вплоть до образования государств – можно рассматривать как коллективную адаптацию, обеспечивавшую выживание человечества в условиях экологического кризиса неолита. Эта адаптация базируется на «синергии» (в терминах Корнинга) – на объединении – самосборке -- ранее самостоятельных «сегментарных единиц» первобытного общества в новую целостную, организмоподобную систему – государство. Аналогия государства и организма, вдохновлявшая политических мыслителей от Платона до Дюркгейма и М. Робертса – автора первой в истории книги под названием «Биополитика» (Roberts, 1938), тем не менее более однобока, нежели сравнение государства (политической системы) с биосоциальной системой как целостным структурированным коллективом особей одного вида. Точнее говоря, аналогия государство – организм работает в той мере, в какой организм может быть тоже рассмотрен как биосоциальная система – как «коллективная индивидуальность» клеток (ср. Панов, 2001).
Подчеркнем в этой связи, что «формирующийся ныне новый глобальный экологический кризис также требует ответной реакции человечества, в том числе новой перестройки социальной и хозяйственной организации жизни общества» (Венгеров, 2000. С.25).
В процессе формирования государственности сегментарное общество уступает место стратификационномy, напоминающему слоеный пирог, слои которого соответствуют сословиям, классам (материал в этом подразделе излагается с использованием работ Е.С. Панова). В государствах, особенно азиатских деспотиях, выделяется особый слой людей, профессионально занятый государственным управлением – так называемая первичная бюрократия (о бюрократии подробнее в главе четвертой). Наиболее законченное выражение стратификационное общество получает при азиатском пути формирования деспотических монархий, в кастовых социальных системах, слагающихся из эндогамных, т.е. формирующих семьи только внутри себя, слоев. Каждая каста выполняет специфические функции в общественном разделении труда. Так, в традиционном индийском обществе имелись четыре варны -- жрецы-брахманы, кшатрии (светская аристократия, военачальники), вайшьи (земледельцы, торговцы) и самая низшая варна – шудры (слуги, ремесленники). Каждая варна дробилась, в свою очередь, на несколько каст. Ниже шудры располагались не входящие в систему варн касты «неприкасаемых». Кастовые системы были освящены религиозными принципами. Допустима аналогия с биосоциальными системами общественных насекомых, включающими в типичном случае две касты – рабочие особи (в свою очередь подразделяемые на «профессии» – фуражиры, солдаты и др.) и репродуктивные (матки, царицы).
Отметим специфику так называемого античного пути развития социума. В некоторых городах-государствах Древней Греции сформировалось «относительно эгалитарное нестратифицированное общество, характеризующееся отсутствием аппарата принуждения» (Берент, 2002. С.223). Отсутствие жесткой политической иерархии с мощным аппаратом принуждения в руках у политической элиты и слабо выраженнное расслоение общества, например в античных Афинах, позволяет называть подобные города «безгосударственными полисами». Высказывается убеждение, что такие примеры говорят о возможности создания культурного общества без формирования государства с его характерными признаками – властной верхушки с аппаратом принуждения граждан и резкой социальной стратификации. Не преподают ли нам античные греческие полисы урок о возможности культурного социума без государственного насилия?
Этот же вопрос ставится ныне и в еще более общесистемной формулировке: является ли создание жестких иерархия, завершающееся формированием государств, основным путем развития человеческого социума? (см. Bondarenko, 2004). Мы уже кратко останавливались на гетерархии (отсутствие централизованной иерархии и четких отношений доминирования-подчинения, частая смена лидеров, высокая степень индивидуальной свободы и эгалитаризма), характерной, по имеющимся этнографическим данным, для многих первобытных обществ. Так, индейцы майя сопротивлялись введению централизованной администрации, предпочитая децентрализацию власти (Cook, 2004). От этого первобытного социального уклада – прямая дорога к социальным структурам с низкой степенью иерархичности, децентрализацией власти и преобладанием эгалитарных отношений между индивидами, существовавшим в различные периоды истории, в том числе и в современную эпоху.
Например, горизонтальные связи имели большое значение также в средневековых городских и сельских коммунах. До сих пор существуют коммуны (Gemeinden) в Швейцарии, которые представляют собой неиерархические сообщества горных долин. Такие коммуны формировались как добровольные объединения горожан или сельских жителей. Помимо кооперативной организации труда, для них были характерны коллективные спортивные состязания, праздники народного искусства, коллективный досуг. В настоящее время, Швейцария состоит из более чем 3000 коммун, что частично объясняется весьма неоднородными географическими условиями и разной языковой средой. Швейцарцы до сих пор отождествляют себя со своими коммунами, которые остаются ключевыми элементами политической и социальной жизни. На протяжении всей истории Швейцарии, коммуны обладали значительной политической властью. Несмотря на то, что коммуны объединялись в кантональные лиги, которые в свою очередь формировали федеральные структуры, последние традиционно представляли лишь формальное собрание посланников, не имеющее право принуждения по отношению к своим членам. Такая коммунальная политическая система способствовала развитию в Швейцарии “микрокапитализма”, децентрализованной сети малых предприятий, выполняющих высококвалифицированные работы (например, изготовление наручных часов). Сходные коммерческие структуры были созданы в населенной басками Северо-Западной Испании (Мондрагонская модель). Эти частично горизонтальные структуры, состоявшие из самоуправляемых предприятий, находящихся в рабочей собственности. Мондрагонская модель предусматривает преодоление барьеров между различными сферами профессиональной деятельности и комбинирование разных социальных ролей. Иерархия сильно ослаблена, разница в зарплате менеджера и рабочего невелика (соотношение не превышает 3:1), существует ротация всех управляющих звеньев. Практикуется прямая демократия в виде решений, принимаемых генеральной ассмаблеей, созывающей всех работников кооперативов сети Мондрагон.
Вернемся, однако, к стратифицированным иерархиям ранних государств. Индустриализация неизбежно заменяет стратификационные общества более сложными системами, допускающими социальную мобильность для индивидов и групп («общество равных возможностей»). Границы социальных слоев в нем становятся проницаемыми, и действуют силы, работающие в направлении восстановления эгалитарного общества (некоторый возврат к первобытным временам на новом этапе истории). Подвижное равновесие между силами стратификации (способствующими иерархии) и силами, стремящимися «уравнять ранги», определяет структуру современного общества как «социального конуса» (Сорокин, 1992). Однако отмеченная выше эволюционно-консервативная тенденция к передаче социального статуса по наследству дает себя знать и в современном обществе. Так, в современных США потомки часто сохраняют статус родителей, а пресловутая «социальная мобильность» как вверх, так и вниз – сравнительно редкое явление (Peterson, 1991b).
Биополитик П. Корнинг видит в возникновении сложных политических систем дальнейшую реализацию своего принципа “функциональной синергии” (“самосборки”). “Селективные преимущества», порождаемые синергетическими эффектами, являются глубинной причиной прогрессивного развития сложных иерархических структур, которыми являются государства” (Сorning, 1983). Считая ранее самостоятельных элементов с формированием все более сложных систем магистральным путём прогрессивной эволюции, Корнинг допускает, однако, и распад сложных систем, их упрощение и даже полную ликвидацию. В его терминологии этот противоположный самосборке процесс обозначается как деволюция (ранее А. Богданов обозначал явление распада систем как «дизъюнкция»). Как пример такой «деволюции» можно рассматривать вторичное упрощение политических систем и даже возврат от государственного к первобытному этапу, как это произошло в Греции на рубеже II—I тысячелетия до н.э. На политической арене объединение систем и их деволюция происходят параллельно – на наших глазах распад Восточного блока, СССР, Югославии и Чехословакии сочетался с интеграцией государств Западной и Центральной Европы, а также в известной мере Восточной Азии («Тихоокеанская восьмёрка»). Перевес всё же имеет тенденция к интеграции («конъюнкция» по Богданову), и поэтому Корнинг допускает долю правды во взглядах тех философов и футурологов, которые прогнозировали объединение всех государственных систем в единую вселенскую суперсистему – политический глобальный «суперорганизм суперорганизмов». Корнинг надеется, что «подобно Европейскому союзу, он создастся только в ходе постепенного, кооперативного процеса, в котором объединение суверенитетов на глобальном уровне будет рассматриваться как взаимовыгодный процесс, а не как установление режима, служащего лишь интересам одной из частей всемирного сообщества, а именно лишь богатым странам и многонациональным фирмам» (Корнинг, 2004. С.212).
По Э. Янчу (Jantsch, 1992), каждая фаза в эволюции политических систем представляет диссипативную структуру (см. конец главы второй), которая рано или поздно под воздействием «флуктуаций» (возмущений) уступает место иной диссипативной структуре. Революции и представляют собой скачкообразные переходы от одной диссипативной структуре к другой, причем они проходят через «точку бифуркации», в которой система имеет выбор между несколькими дальнейшими путями эволюции. Янч отдает дань К. Марксу как своего рода предтече синергетических подходов в политической истории, однако упрекает Маркса в том, что последний считал, что после революции и установления коммунистического строя динамика истории по сути исчерпывается – достигается «конечное состояние». Между тем с точки зрения динамики неравновесных, диссипативных, структур, конечное состояние в принципе невозможно – любая система изживает себя, становится «метастабильной», и. ей на смену приходит иная система, более стаблильная в новых условиях. Изжившая себя система, однако, некоторое время сопротивляется флуктуациям: так старая политическая система борется с назревающей революцией. В наше время слова Янча о «метастабильности» имеют еще одну актуальную интерпретацию – все человечество как единая система ныне поддерживает себя вопреки усиливающемуся экологическому кризису, который может привести к ниспровержению всей человеческой цивилизации и к исчезновению вида Homo sapiens -- точка зрения, близкая «экологическому пессимизму» биополитика Л. Колдуэлла (см. главу шестую).
Несмотря на многообразие высказанных точек зрения, биополитики сходятся в одном – развитие политических систем вплоть до возникновения государства было продолжением социальной эволюции в направлении усложнения коллективных структур, которая первоначально привела к возникновению первобытных социальных систем. Однако, уже начиная с первобытной стадии, процесс формирования государств уже нельзя объяснить только эволюционно-биологическими факторами. Роль социокультурных факторов возрастает до такой степени, что дальнейшее развитие социума и политических систем может идти вразрез с биологически-детерминированным уровнем человека. Политические системы начинают противоречить некоторым сторонам природы человека. Это и отражено в метафоре «социальная клетка», принадлежащей перу Марьянски. и Тэрнера (Maryanski, Turner, 1992).
Итак, в свете данных последних десятилетий представляется вероятным, что эволюция на уровне надорганизменных (биосоциальных) систем сыграла существенную роль на многих этапах формирования Homo sapiens. В свете имеющихся данных представляется вероятным, что первобытное общество носило в основном кооперативный, эгалитарный (весьма «демократический» по современным меркам) характер, причем лидеры во многих случаях было временными, частичными, ситуационными. Первобытные люди жили малыми группами, которые цементировались кровно-родственными связями и противопоставляли себя всем «чужакам». Однако уже на этапе первобытного социума формируются, также и крупные, пусть первоначально рыхлые, общности людей, спаянные в основном не биосоциальными, а культурными факторами (единые культурные нормы, традиции, язык, символы). Вознкновене развтых политических систем не устраняет влияние биосоциальных факторов человеческого поведения (в частности, родственного и реципрокного альтруизма), но перенаправляет их в интересах факторов культуры, действующих на групповом уровне. «Когда групповой отбор на уровне культуры начал создавать примитивные формы внутригрупповой кооперации и межгрупповой вражды, когнитивные способности человека и его эмоциональные реакции, предположительно кодируемые генами, переориентировались на адаптацию людей к жизни в кооперативных группах, определенных по культурному принципу» (Richerson, Boyd, 1998).
Системные закономерности, характеризующую биологическую эволюцию (см. 3.2), по-своему преломляются и в процессе эволюции политических систем:
Получает дальнйшую реализацию принцип объдинения систем с формированим интегрированных систем более высокого порядка. Первобытные сегментарные структуры интегрируются в вождества, далее государства; продолжая эту интегративную тенденцию в будущее, можно предположить формирование глобальной вселенской политической системы, наподобие уже существующих многоцентровых надгосударственных структур (Совет Европы, «Тихоокеанская Восьмёрка, объединение России и Беларуси)
Как и в мире живого, в мире политики одни и те же ли по крайней мере аналогичные структуры паралельно возникают в разных эволюционных линиях; таково, например, паралельное возникновение деспотических империй «азиатского типа», кроме самой Азии, также в Африке и Америке (правда, в социуме существует постоянная коммуникация, взаимовлияние, и потому часто затруднительно сказать, возникли ли одни и те же политические формы в результате независимой паралельной эволюции или же в результате имитации)
Экологические условия, включая природное и социальное окружение, создают или уничтожают те или иные «экологические ниши», что способствует расцвету или упадку («деволюции») тех или иных политических систем
В истории человечества периоды плавного, постепенного развития политических систем (когда новые элементы наслаиваются на более старые) перемежаются периодами локальных или глобальных катастроф, после которых развитие начинается практически «с нуля» (Россия в ХХ веке пережила не менее двух таких катастроф).
Глава четвёртая. ЭТОЛОГИЯ И СОЦИОБИОЛОГИЯ: ПРИЛОЖИМОСТЬ К ПОЛИТИЧЕСКОМУ ПОВЕДЕНИЮ
Биополитика не ограничивается только исследованием эволюционной предыстории человеческого социума. Еще более актуальное биополитическое направление – исследование политического поведения индивидов и их групп в современном социуме. В третьей главе мы фактически уже затронули такие биополитически важные направления современной биологии как этология (особенно социальная этология) и социобиология. В настоящей главе дана более многосторонняя характеристика этих "поведенческих" наук в связи с их социально-политическим значением.
4.1. Кратко об этологии
Этологию можно упрощённо определить как область биологии, посвященную поведению живых организмов (уточнения внесены ниже).
Поведение животных можно объяснить двумя путями. Во-первых, мы можем задать вопрос о том, как это поведение реализуется, т. е. как органы чувств животного, его нервная система или внутренние процессы создают физиологические предпосылки для того или иного поведения. Таким путем мы исследуем проксимативные причины поведения (здесь мы на мгновение вернёмся к разделу 2.1, где этот термин уже вводился). Для анализа проксимативных причин, или механизма поведения, мы можем измерять уровни гормонов или регистрировать электрические импульсы на нейронах. Но мы можем спросить, зачем изучаемое поведение возникло в ходе эволюции, т. е. какова его адаптивная ценность. Этот вопрос относится к исследованию ультимативных причин поведения. Исследование ультимативных (эволюционных) причин поведения может быть осуществлено путем, например, оценки его влияния на выживание животного или его плодовитость.
Этология первоначально посвящала себя преимущественно проксимативному уровню поведения. Изучали «морфологию поведения», т.е. последовательность его структурных элементов у исследуемого животного – его движения, позы, вокализацию и др. Предыстория этологии связана с работой Ч. Дарвина 1872 г. «О выражении ощущений у человека и животных» (издание: Дарвин, 1953). В 20—50-е годы ХХ века появляются класические работы К. Лоренца (Lorenz, 1935), Н. Тинбергена (Tinbergen, 1951) и других ученых, посвященные врождённому, генетически запрограммированному – инстинктивному – поведению у животных. Методологический подход этологии в ее классическом понимании удовлетворяет требованиям (Дьюсбери, 1981. С.20):
изучать формы поведения, имеющие смысл в естественных условиях;
начинать анализ с описательной работы;
изучать широкий круг видов и форм поведения;
сравнивать сходные формы поведения у близких видов.
Этолог, занятый поведением того или иного вида животных, стремится к составлению этограммы соответствующего вида – полного кадастра возможных форм поведения, специфического именно для него (например, как данный вид животных проявляет агрессию, брачное поведение, заботу о детёнышах и др., рис. 5). Целый ряд исследований был посвящен ритуальному поведению (брачное, территориальное и игровое поведение). Этологическая школа К.Лоренца с самого начала уделяла значительное внимание социальным взаимодействиям между индивидами. Лоренц сумел показать, как эволюция формирует цепочки социальных связей, так что последовательность действий одного индивида коэволюционирует с ответными действиями другого (других). Атакующее движение из репертуара агрессивного поведения становится пусковым механизмом для, на первый взгляд, неуместных поведенческих реакций других индивидов, например, для ритуалов ухаживания за особью противоположного пола. Популярность работ Лоренца также усилила интерес к ритуальным сигналам доминирования и подчинения, которые регулируют многие социальные взаимодействия у позвоночных животных.
На протяжении ХХ века существовало также поведенческое исследовательское направление под названием “бихевиоризм”. Характерной для раннего бихевиоризма (например, для работ Дж. Уотсона и Б. Скиннера, начиная с 10--20-х годов ХХ века) была так называемая модель «чёрного ящика»: живое существо уподоблялось автомату, дававшему на каждый предложенный экспериментатором стимул (С) вполне определённый ответ (О, модель стимул—ответ, С—О).
Такие исследования наталкивались на объективные трудности: далеко не всякое поведение может быть изменено или вызвано заново воздействием извне (путем подкрепления), многие его формы имеют жестко запрограммированную наследственную компоненту. Именно по контрасту с бихевиоризмом многие этологи определяют свою науку как в первую очередь как изучение поведения в естественных условиях (с акцентом на врожденные видоспецифические формы и механизмы поведения), хотя на деле они ныне проводят лабораторные эксперименты, отдают дань влиянию обучения на поведение и, главное, уделяют большое внимание не только проксимативному, но и ультимативному уровню поведения – его адаптивному значению. Этология в модернизированном смысле понимается как «исследование поведения как такового и в рамках эволюционного подхода» ( Barow, 1989. P.3).
Бихевиоризм применялся в ХХ веке в гуманитарных науках (особенно в психологии). Делались попытки его применения в политологии. Однако политологи и другие гуманитарии постепенно отошли от бихевиоризма и предпочили ему в середине прошлого века бихевиорализм XE "Бихевиорализм" b , Бихевиорализм исходил из того, что организм (биологический или социальный) реагирует на один и тот же стимул по-разному, в зависимости от своего внутреннего состояния (В). Постулируется модель стимул--внутреннее состояние организма—ответ (С—В—О). Так, голодная чайка реагирует на предложенную пищу, а сытая – отворачивается от нее. Бихевиорализм фактически приближается по методологии к этологии в ее современных модификациях.
Начиная с первой половины ХХ века имела распространение также зоопсихология (сравнительная психология), характеризовавшаяся первоначально во многом упрощенческим, механистическим подходом к поведению животных как к комбинации условных и безусловных рефлексов. Ныне зоопсихология переживает переосмысление в ряде работ в основном отечественных ученых (см. Савельев, 1998; Зорина, Полетаева, 2001) как современная наука, вобравшая в себя все достижения этологии. В последние десятилетия усиление междисциплинарных взаимосвязей по линии этология (и базирующаяся на ней биополитика) – психология, отражающая нарастающий интерес людей к собственному внутреннему миру и к мозговому «черному ящику», проявляется формированием и такого стыкового направления, как эволюционная психология. Оно особенно тесно связано с социобиологией (см. 4.10).
Современная этология вобрала в себя полезные подходы к исследованию обучения, творчества, мышления животных, развитые в русле бихевиоризма, зоопсихологии и др. смежных исследовательских направлений. Синтез нескольких ранее независимых исследовательских направлений в целом способствовал прогрессу этологических исследований во второй половине ХХ века; например, расширяется фронт исследований эволюционных «родичей» человека -- приматов («приматологический взрыв»). В рамках этологии обособляются социальная этология (исследование взаимодействий индивидов и групп в рамках сообществ животных) сравнительная этология (сравнительный анализ поведения различных биологических видов), этологическая эндокринология (наука о взаимодействии поведения и секреции гормонов и других внутриорганизменных регуляторных факторов), нейроэтология (изучение нейрофизологических основ поведения, см. Гороховская, 2001; Дерягина, Бутовская, 2004). С этологией тесно взаимодействует – и в то же время конкурирует -- поведенческая экология, рассматривающая поведение как фактор, способствующий выживанию и приспособленности в связи с экологическими условиями (Гороховская, 2001).
Этологический подход, исходно примененный к позвоночным животным и некоторым беспозвоночным (например, членистоногим, моллюскам, иглокожим), был постепенно распространен по эволюционной лестнице:
«Вниз», в сторону более примитивных форм живого. Ныне говорят об этологии простейших и даже бактерий (Смирнов, 1985, 2004), имея в виду исследование имеющихся у них поведенческих реакций, которые носят как индивидуальный (избегание бактерией вредного химического вещества), так и коллективный, «социальный», характер (например, агрегация бактериальных клеток в ответ на выработку феромона). Кооперация между клетками одной колонии позволяет этой колонии перемещаться по субстрату как единое целое – данный вывод содержался уже в работе К.Н. Шерстобаева (1961), выполненной на примере бацилл. В дальнейшем идея координированного движения клеток в масштабе целой колонии получила популярность на Западе, была подтверждена в приложении к микcобактериям (Aberts et a., 1983) и использована Дж. Шапиро (1988) в качестве одного из доводов в пользу сходства бактериальных колоний и многоклеточных существ.
«Вверх», на вид Homo sapiens, что имеет очевидное биополитическое значение.. Формируется этология человека, изучающая “прежде всего внешние проявления поведения. Её интересуют как эволюционные, так и культурные аспекты становления поведения человека на разных этапах онтогенеза и в различном социальном контексте” (Резникова, 2005. С.465). Рождение этологии человека из лона классической этологии несколько условно датируется 70-ми годами (основание Института этологии человека в Мюнхене), хотя уже в 1967 г. И. Айбль-Айбесфельдт написал главу о поведении человека в книге «Этология – биология поведения» (английский перевод: Eib-Eibesfedt, 1975). Еще в 50-е годы К.Лоренц считал одной из основных задач этологии вообще проверку приложимости к поведению человека концепций, вознкших из исследования животных. В своей кнге «Агрессия» в 60-е годы Лоренц посвятил поведению человека одну из глав (шестнадцатую главу). Этологи человека объединены в Международное общество этологии человека, регулярно проводящее конференции, школы. М.Л. Бутовская в своих работах, наряду с этологией человека, применяет практически синонимичный по содержанию термин поведенческая антропология, обозначающий «науку, которая может сыграть роль связующего моста между биологией человека и его социальной составляющей» (Бутовская, 2004б).
Исследования многих этологов человека посвящены выяснению этограммы человека – видоспецифического, характерного для всех представителей вида Homo sapiens, репертуара поведения, независимого от влияний конкретной культуры, эпохи, индивидуальных характеристик. Сходным образом этолог животных стремится выявить спектр форм поведения у изучаемого им вида (например, у кошки). Существенное внимание уделяется в рамках этологии человека также и тем сторонам поведения, которые еще более универсальны, чем видоспецифичные элементы – которые общи или по крайней мере сопоставимы у человека и животных в более или менее широком эволюционном диапазоне (например, поведение, сходное у всех приматов).
Уже отмеченная в начале текста данной книги тенденция к сближению «поведенческих наук» (этологии, социобиологии и базирующихся на них направлений биополитики) с психологией находит своё отражение во всё большем распространении этологических методов в психотерапевтической и психиатрической практике. «Поведение – одно из самых важных показателей психического статуса, его анализ является иногда единственной возможностью оценить клиническую картину состояния пациента» (Самохвалов и др., 2002. С.29). Психиатры-этологи следят за динамикой и разнообразием форм поведения пациента (составляют «портрет поведения»). Этологические подходы пробивают себе дорогу в различного рода психотехники современности, нацеленные на модификацию поведения людей (включая методы нейролингвистического программирования).
Этологи человека проводят кросс-культурный анализ -- сопоставление поведения у представителей разных культур человеческого общества с преимущественным вниманиям к совпадающим или сходным элементам и репертуарам поведения (см. Бутовская, 1999) – так называемым поведенческим универсалиям. Речь идёт о «врождённых стереотипах, не зависящих от культурных навыков» (Резникова, 2005. С.473). И. Айбль-Айбесфельдт исследовал улыбку как компонент поведения, характерный и для бушмена, и для папуаса, и для европейца (и даже для шимпанзе и мартышки). Можно привести и другие примеры подобных универсальных поведенческих стереотипов. Так, ««взлет бровей» используется как форма приветствия… и у европейских народов, и в Новой Гвинее. Она существует и у японцев, но считается там неприличной и потому активно подавляется воспитанием» (Зорина и др., 1999. С.89). Полное отсутствие «взлета бровей» при приветствии наблюдается при шизофрении (Самохвалов и др., 2002), нарушающей нормальную этограмму человека – пример этологического подхода к психиатрической диагностике.
Многие этологи человека в качестве яркого примера эволюционно-консервативной поведенческой реакции приводят боязнь прямого немигающего взгляда, которая характерна не только для младенцев, но и детенышей и взрослых особей различных видов млекопитающих и птиц. Вызывающий у нас умиление внешний вид маленького ребенка, по мысли этологов человека, растормаживает у нас эволюционно-консервативные поведенческие реакции. Некоторые «детские черты» (baby features) – относительно большая и круглая голова, укороченные конечности, приплюснутый нос, большие округлые уши -- свойственны не только юным представителям Homo sapiens, но и детенышам животных. Дети охотно играют с игрушками, изображающими медвежат, котят, щенят, зайчат, цыплят, совят и др.
Мы до сих пор испытываем предпочтение к ландшафту саванн (где жили наши предки), что четко наблюдается у детей до пубертанного возраста (~12-14 лет, см. Atzwanger, 1999). Эволюционно древним, вероятно, является и врожденное предпочтение светлых тонов темным и вообще боязнь темноты как один из первобытных страхов, к числу которых Э.О. Уилсон относил безотчетный, врожденный страх перед змеями, черепами, пауками и др.
Излюбленными объектами этологов человека служат маленькие дети, еще не подвергшиеся существенному воздействию социальной среды, в том числе и дети с физическими недостатками (глухонемые, слепые и др.), которые тем не менее способны улыбаться, смеяться, топать ногами и делать гримасы («квадратный рот») в гневе, отталкивать руками незнакомые или неприятные предметы (например, черепаху, которую неоднократно предлагали слепоглухонемой девочке в опытах с участием И. Айбль-Айбесфельдта). «Даже новорожденные реагируют на голос матери, смотря на нее, а мать отвечает на это возбужденным поведением… Исследование слепых от рождения детей доказывают, что эта фиксация /закрепление комплекса стимул-ответ в поведении ребенка и матери – прим. О.А./ не требует зрительной информации» (Eib-Eibesfedt, 1999. P.132).
Имеются и другие типовые исследовательские задачи этологов человека. Например, они изучают со своей точки зрения всякого рода официальные мероприятия (политические митинги, судебные заседания и др.). Разумеется, поведенческие исследования с людьми, помимо своей сложности, вызывают психологические, этические и юридические проблемы. Биополитик Г. Шуберт описывает, с присущим ему юмором, попытку американских ученых исследовать с позиций этологии человека процесс принятия решения судьями Федерального Трибунала Швейцарии. Он указывает, что американцы с видеотехникой были выдворены из зала заседаний примерно через две минуты после начала их наблюдения за ходом судебного разбирательства (G. Schubert, 1981).
Особой интересной задачей этологов человека является исследование ситуаций, когда социокультурные факторы действуют вразрез с эволюционными тенденциями поведения человека, например, когда люди, вопреки эволюционному стремлению к максимизациии потомства, решают иметь мало детей (Бутовская, 2004б). Однако «биологический элемент» в человеке, хотя и затаивается на некоторое время, все же проявляет в конечном счете свое неприятие той или иной культурной традиции или практики. Ниже, в главе пятой, мы рассмотрим бюрократию с биополитической точки зрения, как феномен, противоречащий ряду эволюционно-консервативных поведенческих тенденций людей и потому вызывающей стрессы в современном обществе (раздел 5.6).
Дополнительной задачей этологии человека, в которой она перекрывается с традиционной этнографией и этнопсихологией, можно считать также поиск психологических характеристик представителей конкретных культур в человеческом социуме (Бутовская, 2004б). Тем не менее, нам представляется, что подход этологии человека сохраняет свою специфику и в этой ситуации: этнопсихология исследуется в контексте биологических факторов, специфичных для той или иной группы людей. Известна, например, неоспоримая связь между этнопсихологией и влиянием национального языка, причем даже фонетика данного языка так или иначе «окрашивает» наше мировосприятие. Однако есть работы по влиянию биологических факторов на фонетику. Так, особенности фонетики японского языка связаны, наряду с другими факторами, и с тем обстоятельством, что японцы в среднем имеют более короткие языки, чем, например, европейцы. Так через ряд промежуточных звеньев сугубо анатомические факторы оказывают косвенное влияние на язык и через него на японскую культуру.
Хотя этологи человека изучают самые разнообразные формы поведения людей (пищевое, сексуальное и др.), все же можно констатировать особый интерес этологов к взаимодействиям между людьми и их группами, т. е. к социальному поведению. Причём, «как это ни парадоксально, но этологические исследования указывают на тот факт, что именно в сфере социального поведения человек менее всего свободен от ограничений, наложенных на него эволюцией» (Бутовская, 2004б. С.20). Этология человека включает наиболее тесно связанный с биополитикой раздел, специально исследующий поведение индивидов и групп в политических ситуациях – политическую этологию (Caton, 1998).
4.2. Инстинкт и другие врожденные формы поведения
Инстинкт представляет собой генетически детерминированный комплекс фиксированных действий – «наследственных координаций» по К. Лоренцу, включающих следующие компоненты:
компетентное состояние особи, готовой к совершению определенного действия. Это состояние определяется нейрофизиологическими и гуморальными факторами. Так, голодное животное готово к поиску пищи (восприимчиво к соответствующим раздражителям); сексуально-восприимчивое -- к поиску партнера;
ключевой раздражитель (релизер), включающий "врожденное размыкающее устройство" и тем самым, запускающий инстинктивное поведение. Так, у самца корюшки красная окраска брюшка подплывающей рыбы является ключевым раздражителем для оборонительного поведения. В состоянии готовности (компетентности) животное часто само активно ищет ключевые раздражители, а в состоянии особо сильного возбуждения инстинкт может сработать даже "вхолостую", в отсутствие релизера;
завершающее (консумативное) действие, например, добывание пищи или спаривание с партнером;
подавляющий раздражитель. Истинкт может не быть реализован, если имеется "мешающий" стимул, переключающий активность особи на другое поведение. Так, самец чайки может прекратить ритуал ухаживания за самкой, если он встретит пищевой раздражитель.
Инстинкт часто образуют сложную иерархическую последовательность, причем завершение первого инстинктивного действия создает предпосылки для следующего действия и др.
Ряд исследователей особо выделяют так называемые социальные инстинкты – врождённые механизмы, позволяющие устанавливать контакты с особями своего вида с помощью сигналов. Репертуар врожденных, генетически обусловленных форм поведения бывает столь консервативен у каждого вида, что по этим признакам виды можно классифицировать, даже если они не отличаются по морфологии. Конрад Лоренц в своих знаменитых работах 30-40х годов ХХ века продемонстрировал этот факт на примере ритуалов брачного поведения у 16 видов уток.
У большинства известных видов животных инстинкт сочетаются с формами поведения, приобретенными в результате обучения (см. подраздел 4.3), жизненного опыта. Комплексные формы поведения с инстинктивными и приобретенными компонентами (причем, вклад тех и других может варьировать), Л.В.Крушинский обозначал как "унитарные реакции". В этой связи Д. Дьюсбери (1981. С.131) указывает, что инстинкт следует “рассматривать не как одну из ветвей дихотомии “врожденное—приобретенное”, а как один из концов континуума, заполняющего промежуток между теми актами, которые явно приобретаются путем научения, и теми, специфичность которых не обусловлена обучением”.
В последние десятилетия получены многочисленные данные, говорящие об условности противопоставления «врожденное—приобретенное поведение», ибо на влияние генов на разных этапах индивидуального развития наслаивается модифицирующее влияние среды, которое может так или иначе менять режим функционирования самих генов (см. раздел об импринтинге ниже). Тем не менее, классические представления К. Лоренца, Н. Тинбергена и других известных этологов о «комплексах фиксированных действий», «ключевом раздражителе» и др. важных понятиях, хотя и переосмысливаются в свете современных концепций об эмбриональном и постэмбриональном развитии поведения, все же сохраняют своё значение в рамках этологической парадигмы. Так, «фиксированные действия» понимаются как элементы поведения с малым диапазоном индивидуальной изменчивости (см. Гороховская, 2001) и преобладанием генетически детерминированных компонентов.
В то же время существуют и называемые «открытые инстинкты» или открытые программы поведения, так что генетически задана только общая канва поведения, а многие детали могут варьировать в зависимости от ситуации. Открытые программы включают танец, пение, создание семей, заботу о потомстве, охрану территории, доминирование и подчинение. Подобные «открытые инстинкты», несомненно, функционируют и у человека. Немало исследований этологов посвящено, например, ритуалам ухаживания за противоположным полом у человека в сопоставлении с брачными ритуалами других существ, включая птиц с характерным для них «миром церемоний» (в терминологии О. Хайнрота).
Помимо инстинкта, имеются и более примитивные врожденные формы поведения, не имеющие характерной для инстинкта структуры, например, кинезис (изменение скорости хаотического движения в ответ на стимул), таксис (направленное движение по направлению к стимулу или от него), рефлексы типа коленного и др. Их роль в человеческом социальном поведении, вероятно, незначительна. Более того, противники биополитического подхода как раз и пытались сводить вклад биологического элемента в поведение человеческого индивида к коленному рефлексу или отдергиванию руки от раскаленного предмета. Как мы уже видели, фактически вклад биологии существенно более весом, и о нем будет идти речь в дальнейшем тексте данного раздела.
Поведение человеческих толп часто существенно примитивнее поведение индивидов. Недаром Лоренц сравнивал толпу людей в состоянии возбуждения с анонимной, безлидерной стаей рыб. Поэтому в некоторых случаях толпа обнаруживает аналоги и таких реакций как кинезис или таксис. «Ходынская катастрофа» в начале царствования Николая II и другие подобные случаи раздавливания людей неуправляемой толпой (скажем, при похоронах И.В. Сталина) в известной мере могут быть интерпретированы как хаотический «кинезис» толпы, взбудораженной сильным стимулом (раздача царских подарков, вынос тела вождя) и ведущей себя как стая рыб на нересте.
4.3. Обучение
Поведение на основе обучения дополняет у животных врожденные элементы поведения.
Обучение можно определить как «процедуру, приводящую к усвоению новой информации» (Резникова, 2005. С.32).
Система обучения достигает наибольшего развития, как хорошо известно,. в человеческом обществе. В приложении к высшим животным некоторые исследователи также говорят о «культурных артефактах» – произведенных или измененных животными предметах, далее используемых в качестве орудий, и о «культурных традициях» – элементах поведения, не детерминированных генетически и существующих только у определенных сообществ животных. В наибольшей степени подобные традиции выражены у приматов, создающих «протокультуру» (Butovskaya, 2000). Так, традиция выкапывания картофеля руками существовала и «культурно» передавалась от поколения к поколению у одной локальной популяции лангуров (Дерягина, Бутовская, 1992). Характерно, что новую «культурную традицию» у приматов во многих случаях первыми осваивали особи-подростки, матери перенимали их от старших детенышей и передавали младшим. Подобные традиции распространены у человекообразных обезьян, особенно шимпанзе и бонобо. Только в одной из локальных популяций шимпанзе в Африке распространено приветствие в виде пожатия рук, поднятых над головой (de Waa, 1996).
Некоторые формы поведения (скажем, вокализация), кажущиеся «сугубо инстинктивными» на первый взгляд, оказываются фактически результатом обучения в ходе социальных взаимодействий между особями. Так, крик зеленых мартышек Cercopithecus sabacus “wre!”, издаваемый при защите территории от соседних групп, приобретается ими при обучении (Савельев, 1998). Поскольку человеческая культура символична, аналогия с ней направляет исследователей на поиски символов (предметов, означающих нечто другое, чем они сами) и у других приматов. Были, например, сообщения об обкусывании человекообразными обезьянами стеблей растений на своем пути, чтобы маркировать тропинку для индивидов, которые будут по ней идти в дальнейшем (Butovskaya, 2000).
Обучение включает в себя:
Привыкание (неассоциативное обучение). Ослабление реакции на многократно повторяемый безопасный стимул без подкрепления (награды). Инфузория трубач, если до нее многократно дотрагиваться, всё слабее и слабее реагирует на прикосновение. Человек также постепенно перестает обращать внимание, например, на шум машин в большом городе. Однако это не означает, что «шумовое загрязнение» на него более не влияет – вызванный шумом стресс продолжает свое незаметное воздействие на организм. Борьба с шумом представляет важную грань практической биополитики (в её экологическом аспекте).
Условный рефлекс (conditioning). Обычно различают классический условный рефлекс (когда животному предлагается тот или иной «условный» раздражитель, за которым без задержки следует «безусловный» раздражитель, вызывающий то или иное инститнктивное поведение) и оперантный (инструментальный) условный рефлекс (животное получает вознаграждение после совершения того или иного действия, к которому оно приходит методом проб и ошибок). Хрестоматийный пример классического условного рефлекса – опыты И.П. Павлова с собаками, в которых звонок (условный раздражитель) предшествовал появлению пищи (безусловный раздражитель). Собаки запоминали ассоциацию между звонком и видом пищи, и звонок сам по себе вызывал слюноотделение. Понятие «классический условный рефлекс» имеет свои ограничения в силу неучета влияния на поведение побочных факторов (внутреннее состояние организма, наличие у животных чувства времени – «внутренних часов», к ритму коих можно привязывать то или иное поведение). Этот же порок имело и понятие «оперантный условный рефлекс», характерное для бихевиористов и опиравшеся на эффект Э. Торндайка: для реакции, за которой следует вознаграждение (положительное подкрепление), вероятность повторения возрастает, а для реакции, вызывающей вредное или неприятное последствие (отрицательное подкрепление), вероятность повторения снижается. В опытах бихевиористов животные после неудачных попыток приходили к действию (открывание дверцы и др.), гарантировавшему им награду – чаще всего пищу. В ряде ситуаций животные находили верное действие слишком быстро, и тогда речь шла не о методе проб и ошибок, а о творческих когнитивных процессах (см. ниже), выходящих за рамки механизма оперантного условного рефлекса. Несмотря на свою ограниченность, понятие оперантного условного рефлекса пригодно для описания определенных сторон человеческого поведения, в той мере в которой оно зависит от положительного и отрицательного подкрепления (от стремления к вознаграждению и желания избежать наказаний). В некоторых патологических состояниях психики зависимость поведения от наград и наказаний проявляется резче, чем в норме.
Импринтинг (от англ. imprint – впечатывать), или запечатлевание. В узком этологическом смысле речь идет о запоминании детенышем животного первого попавшегося на глаза движущегося объекта, который они в дальнейшем считают "мамой". «Так, например, у птенцов куропатки стремление следовать за матерью формируется в течение немногих часов после вылупления и обсыхания пуха. Если в этот короткий период условий для такой повадки не было, то эта реакция не образуется при подсаживании птенцов к матери в более старшем возрасте» (Понугаева, 1973. С.10). Овца считает своим того ягнёнка, который предъявлен ей в течение примерно 1 часа после родов, пока растянута шейка матки и в кровь выделяется гормон гипоталамуса окситоцин (Eib-Eibesfedt, 1998). В несколько более широком смысле, имеющем биополитический резонанс, под импринтингом понимается всякое обучение, основанное на запечатлении (прочном и, в типичном случае, необратимом, запоминании) определенной информации, к которой индивид восприимчив (компетентен) лишь ограниченное время. Хороший пример – пение птиц. Для исполнения «правильной» мелодии, специфичной для данного вида птиц и местного диалекта, птенец в определенном возрасте должен слушать образцы песен взрослых «наставников». Так, молодые соловьи восприимчивы к мелодиям «наставников» в течение нескольких месяцев и обучаются репертуару из более чем 100 песен (Савельев, 1998). Критический период для обучения ребенка языку завершается не позднее, чем к концу 10—12 месяца жизни. На протяжении периода языкового импринтинга младенец способен воспринимать на слух различия между фонемами любого человеческого языка; т.е. ребенок рождается «космополитом», причем решительно отличает фонемы человеческих языков от шума шагов, чихания, рычания, чирикания и др. (см. Резникова, 2005). По окончании восприимчивого периода синапсы между нейронами его мозга формируют структуры, соответствующие смыслоразличительным звукам его родного языка, и он адекватно воспринимает отныне только эти фонемы. Например, достигший одного года жизни японец утрачивает способность различать звуки «р» и «л», поскольку японский язык не дискриминирует эти фонемы. Обучение по типу импринтинга приводит к долговременным перестройкам поведения с соответствующими изменениями в нервной системе, связанными с активацией транскрипции регуляторных генов, особенно c-fos и c-jun. Данные гены вовлечены также в поздние этапы эмбрионального развития, т.е. обучение уподобляется продолженному онтогенезу c серьёзной достройкой и структурной реорганизацией нервной системы, для которой необходимы соответствующие данной возрастной стадии стимулы из внешней среды. В частности, «окончательный набор нервных связей (ciruitries) в мозгу формируется… путём отбора тех связей, которые необходимы для дальнейшего его функционирования; под влиянием ранних восприятий и самого функционирования нервной системы» (Kaverboer, Gramsbergen, 2001. P.5). Особенно многоэтапное и разнообразное регулирующее воздействие внешних стимулов на развивающийся мозг характерно для приматов и особенно для Homo sapiens; предполагают, что именно поэтому у приматов период детства удлинён по сравнению с представителями других групп животных (Berger, Posner, 2001). Генетические исследования, выполненные на детенышах животных, приложимы и к индивидуальному развитию человеческого индивида. На разных возрастных этапах ребенок требует для своего онтогенеза и социализации различную по типу информацию. Если он в возрасте языкового импринтинга (прмерно до 1 года) не общается со взрослыми (лишен «языковой модели»), соответствующие нейроны мозга атрофируются, и у ребенка резко снижается способность к обучению человеческому языку («феномен Маугли»). Биополитики и этологи человека находят аналоги импринтинга в процессах политической социализации – усвоения подрастающим поколением политических норм и ценностей социума (см. ниже об этноцентризме и индоктринации). Долгое (по сравнению с другими приматами) детство у Homo sapiens соответствует удлиненному периоду, в котором возможен такой эффективный способ обучения как импринтинг.
Когнитивные процессы – обучение на базе внутренних (мысленных) представлений о пространстве, порядке, времени и др. Включает все виды рассудочной деятельности (Зорина, Полетаева, 2001). Сюда относятся также различные ситуации творческого обучения. Голубя и тем более дельфина можно приучить к тому, что за подкрепление (пищу) он всякий раз будет демонстрировать какое-либо новое поведение (опыты К. Прайор). Ярко проявляется творческое обучение в ситуации инсайта (озарения) – улавливания скрытых связей между объектами или явлениями. К инсайту способны уже голуби или муравьи, улавливающие те или иные закономерности в эксприменте, но он наиболее развит у высших приматов, и без этой способности невозможно представить себе возникновение и развитие человеческого общества. Инсайту может предшествовать так называемое латентное (скрытое) обучение (обучение без подкрепления), которое может иметь и самостоятельное значение. Яркий пример латентного обучения: животное знакомится с новой местностью, как бы бесцельно бродя по ней, и в это время в его мозгу составляется план этой территории (ее когнитивная карта.
Подражание, обучение в социуме. Подражание проявляется в различных формах (Орлова, 1994; Савельев, 1998): (а) как выполнение того или иного поведенческого акта вслед за выполнением сходного акта другой особью (кашель, чихание, зевание часто распространяются в зрительных залах театров по эстафете), связанное с этим явление «социального облегчения» рассмотрено ниже в контексте лояльных форм поведения; (б) привлечение внимания к какому-либо объекту в присутствии других, усиление реакции на этот объект в результате реакции на него других особей (в человеческом обществе эту форму подражания используют в рекламном бизнесе, сообщая о восторженной реакции других покупателей на данный товар); (в) соревновательное поведение (emuation) – следя за поведением другого, индивид действует в том же направлении, хотя и иным способом; (г) имитация, «поведение делай как я» -- в этологическом смысле точное повторение действий демонстратора на основе обучения (Резникова, 2005): копирование, например, звуков, которые производятся другой особью и которых нет в репертуаре данной особи (более или менее успешные попытки представителя одной нации говорить на языке другой нации составляют традиционный предмет насмешек и в то же время – в этнических конфликтах – дают конкретное воплощение образу врага как нелюдя, который и на языке-то правильно говорить не может). Подражание выступает как составная часть более широкого понятия обучение в социуме, к которому принадлежит также характерное для высших животных (особенно врановых птиц и приматов) активное инструктирование («преподавание»), когда индивид действует на поведение другого индивида путем стимулирования или наказания, демонстрации примеров и т.д. (Резникова, 2005). Таким образом, обучение связано не только с индивидуальным, но и с социальным поведением. (тема следующего раздела).
4.4. Социальное поведение
Социальное поведение – предмет социальной этологии (социоэтологии), а также социобиологии. В общей форме его можно определить как многообразие поведенческих взаимодействий между особями, относящимися к локальной внутрипопуляционной группировке (Дерягина, Бутовская, 1992, 2004). Хотя данное определение дано приматологами, оно, вполне распространимо и на низшие организмы – вплоть до бактериальных колоний – и на человеческое общество. Социальное поведение во всем этом гигантском эволюционном диапазоне обнаруживает многие существенные консервативные черты. Конечно, они проявляются наряду со свойствами, уникальными для каждого биологического вида. Социальное поведение как животных, так и человека можно классифицировать по его формам и функциям.
В этологии (и в социальной психологии) популярна следующая классификация социального поведения по двум категориям, каждая из которых распадается на несколько конкретных форм (см. ниже в этой главе):
Агонистическое поведение. Это поведение, «которое связано с конфликтами» между живыми организмами» (Дьюсбери, 1981. С.124).
Лояльное поведение – совокупность «дружественных», сплачивающих биосоциальную систему взаимодействиях между организмами.
Функции социального поведения в принципе единообразны для всего живого. Эти единообразные функции отражены в развиваемом Ю.М. Плюсниным (1990 и последующие работы) в приложении к сообществам животных и человеческому обществу представлении об «инвариантных структурах отношений» или «биосоциальном архетипе». Последний включает в себя
Отношения по поводу индивидуального существования особей. Чтобы обеспечить себя необходимыми жизненными ресурсами, индивиды вступают между собой в конкуренцию, охраняют свои территории (см. верхнюю часть рис 10).
Отношения по поводу воспроизводства особей в ряду поколений – т.е. отношения между родителями по поводу потомства и межпоколенные отношения (см. нижнюю часть рис 10).
Отношения, обеспечивающие особи устойчивость ее положения в сообществе. Речь идет об упорядочивающих сообщество отношениях доминирования—подчинения, обусловливающих четкую иерархию (см. слева на рис 10). Отношения между особями в сообществе могут упорядочиваться не только по вертикали (иерархии), но и по горизонтали (специализация индивидов по ролям и функциям)
Отношения, обеспечивающие сохранение единства сообщества. Различные формы сплачивающих сообщество отношений перед лицом «чужаков» – других сообществ (см. справа на рис 10).
Понятно, что у инфузорий и насекомых, лемуров и шимпанзе (и тем более – в человеческом обществе) все эти отношения реализуются по-разному. Тем не менее это не умаляет значение «биосоциального архетипа». Социальное поведение с упором на его значение для политики и будет основной темой последующего текста раздела. С историко-научной точки зрения интересно, что из широкого спектра направлений биополитики первичным увлечением группы американских политологов был поиск «биологических концепций… и биологических исследовательских техник, которые позволяют нам лучше понять политическое поведение» (Somit, Peterson, 1998).
4.5. Коммуникация
Коммуникация в мире живого (биокоммуникация) понимается как обмен информацией между индивидами (клетками, многоклеточными организмами) и (или) группами. Коммуникация – существенный компонент любого социального поведения, ибо трудно представить себе социальное поведение без обмена информацией.
Коммуникация с высокой эффективностью осуществляется, например, в сообществах приматов. Так, индивиды в группе шимпанзе способны сообщать друг другу сведения о расстоянии до объекта, о его принадлежности к определенному классу вещей (пища, враг, нейтральный предмет), об относительном количестве предметов. «Эти выводы вытекали из серии опытов. Группу шимпанзе помещали в общую клетку, расположенную на периферии вольеры. Затем в любую точку вольеры прятался предмет и к нему подводился один из шимпанзе. Через несколько минут его отправляли в клетку и выпускали всю группу. Шимпанзе не разбредались по вольере, а направлялись в сторону спрятанного объекта вслед за «лидером», который, впрочем, успевал достать объект на несколько секунд раньше, чем остальные особи» (цит. по: Дерягина, Бутовская, 2004. С.160). Аналогичные сведения могут сообщать друг другу даже общественные наскомые (пчёлы, муравьи, см. Резникова, 2005).
Коммуникация в человеческом обществе (подробнее см. ниже) – частный случай биокоммуникации. Многие каналы коммуникации совпадают у людей и других биологических видов. Человеческая коммуникация включает много архаических содержательных элементов (типовых сообщений), которые сходны с типовыми сообщениями у животных. Интерес представляют невербальные (бессловесные) сигналы доминирования или подчинения, высокого или низкого социального статуса, которые в большой степени сходны (или даже совпадают) у всех приматов (см. Masters, 1983, 1989, 2001).
Коммуникация может быть описана следующей схемой (рис. 11):
Закодированный сигнал
Как видно на схеме, акт коммуникации включает в себя следующие основные элементы:
отправитель (тот, кто генерирует коммуникационный сигнал);
адресат (тот, кому адресовано сообщение). Во время коммуникации отправитель и адресат могут многократно меняться ролями; общение часто носит двусторонний характер даже в случае так называемой «коммуникации с множественным или неопределенным адресатом» когда, например, средства массовой информации в человеческом обществе сообщают всем гражданам некую новость (и у каждого из адресатов по крайней мере теоретически есть возможность послать свою реакцию или ответное сообщение на телестудию или иной носитель СМИ); в мире животных такжде существуют аналогичные «безадресные» сообщения. Они «обращены равным образом ко всем существам свого вида» и характерны для «анонимных сообществ» некоторых птиц, пресмыкающихся, рыб, беспозвоночных Политические системы различаются по степени активности и эффективности «обратного канала связи» (например от простых «обывателей» ( к власть имущим). Впрочем, и биосоциальные системы животных могут быть классифицированы в зависимости от того, в какой степени коммуникация в них является взаимной (или, наоборот, лишь односторонней)
канал коммуникации (способ передачи информации); этот элемент коммуникации подробнее рассматривается ниже
код (способ записи сообщения на соответствующем канале). Сообщение имеет форму «закодированного сигнала», как и показано на схеме. Адресат сообщения часто представляет не пассивного приемника информации, а активного участника коммуникации. Поэтому и восприятие сообщения, его декодирование носит характер «творческого понимания» (подчас «творческого непонимания» или даже игнорирования). Строго говоря, отправитель и адресат в ходе биокоммуникации используют не один, а два разных (пусть перекрывающихся) кода, отсюда и все, нередко имеющие политический характер, проблемы с «неправильным истолкованием», «взаимным непониманием» и др. Сходную проблему уже давно подметили литературоведы, утверждающие, что художественный текст приобретает в социуме, в кругу читателей, часто не совсем то значение, которое хотел бы в него вложить автор.
Указанная важная проблема несовпадения кодов адресата и отправителя существует в биосоциальных системах различных видов живых существ. Она усугубляется наличием помех (все, что затрудняет передачу, восприятие и интерпретацию сообщения) и шума (бессмысленная или не имеющая отношения к делу информация, также содержащаяся в канале коммуникации). Имеется, правда «белый шум», который фактически несет дополнительную, нередко неожиданную и важную, информацию. Ю.М. Лотман в применении к стихам называл такую информацию «поэтической» – она закодирована в размере и ритме стиха и даже в том, как отформатированы стихотворные строчки (были поэты, которые придавали стихам форму сердца или звезды). Отметим также влияние контекста (обстановка, в которой происходит передача информации) на смысл передаваемого сообщения.
Приведем пример с хорошо изученной системой коммуникации у одноклеточного организма, клеточного слизевика Dictyosteium discoideum (Devreotes, 1989; Mutze, 1995). В голодающей популяции некоторые особи (клетки, напоминающие амёб) вырабатывают циклический аденозиномонофосфат (цАМФ), воспринимаемый другими клетками как команда: "Сползайтесь: образуйте единую многоклеточную массу!" (получается так называемый мигрирующий слизевик; далее образующий плодовое тело со спорами). В этой ситуации отправитель информации - вырабатывающие цАМФ амебы; адресат - остальные клетки (которые по истечении некоторого времени сами начинают генерировать цАМФ - становятся вторичными продуцентами); канал передачи информации - химический; код - соответствие между выбросом цАМФ и командой: "Сползайтесь!"; помехи - разбавление сигнала (цАМФ) средой и другие факторы, затрудняющие оставку информации до адресата; "шум" - присутствующие в среде небольшие количества цАМФ, равномерно вырабатываемые всеми клетками голодающей популяции и сами по себе не несущие информации ("подпороговые количества" цАМФ, недостаточные для индукции формирования многоклеточного слизевика); контекст - голодающая популяция D. discoideum, восприимчивая к цАМФ ("компетентная" к этому стимулу).
Коммуникация между живыми существами основана на нескольких основных эволюционно-консервативных каналах передачи сообщений.
Через непосредственный контакт живых организмов (клеток у одноклеточных существ). В приложении к животным этот канал обозначается как тактильный. Например, муравьи с высокой эффективностью передают тактильную информацию, касаясь друг друга антеннами. У тропических муравьёв эцитонов муравей-разведчик передаёт на тактильном уровне информацию муравьям-фуражирам, чтобы направить их к «новому источнику пищи по меченной им тропе» (Chadab, Rettenmeyer, 1975, цит. по: Резникова, 2005). Приматы активно вступают в дружественный или сексуальный контакт с помощью передних конечностей, головы, туловища, гениталий, они бнимаются, целуются, совершают груминг (взаимную чистку шерсти, de Waa, 1996, 1997, 2001; Дерягина, Бутовская, 1992, 2004). У человекообразных обезьян распространены касания рукой, пальцами. Намного реже, по имеющимся данным, тактильная коммуникация используется у приматов не в дружественном (или сексуальном), а в агрессивном контектсте. В целом, у человекообразных обезьян по сравнению с низшими обезьянами, роль физических контактов становится менее важной из-за прогрессивного развития других каналов коммуникации (Дерягина, Бутовская, 2004).
Путем дистантных (распространяющихся в пространстве) химических сигналов (см. выше пример с микроорганизмом D. discoideum). Как у микро-, так и у многих макроорганизмов химическая коммуникация играет первостепенную роль. Так, у микроорганизмов описаны ауторегуляторы – вещества, выделямые микробной популяцией и влияюще на её развитие. Важный аспект обмена химическими сигналами – так называемая плотностно-зависимая (кворум-зависимая) коммуникация: коллектив организмов оценивает собственную плотность по концентрации вырабатываемых всеми индивидами (клетками в случае микроорганизмов) феромонов, о которых мы поговорим ниже в применении к человеку (см. 6.7.3). Если плотность популяции достигла определенного порогового значения («кворума»), то предпринимаются те или иные коллективные действия, например, свечение морских бактерий Photobacterium fischeri, атака паразита на организм-хозяин, межклеточный перенос генетической информации (трансформация, конъюгация), клеточная агрегация, продукция внеклеточных веществ, секреция белков, образование биоплёнок, споруляция, образование факторов вирулентности и др. (см. Fuqua et a., 1994; Gray, 1997; Олескин и др., 2000; Greenberg, 2003; Волошин, Капрельянц, 2004; Николаев, 2004). Слово «кворум» указывает на аналогии с ситуациями в человеческих коллективах, когда решение о том, быть или не быть тому или иному событию, принимают в зависимости от численности коллектива. Плотностно-зависимые изменения поведения, в том числе и связанные с химической коммуникацией, традиционно рассматриваются в этологии и экологии животных в рамках понятия эффект группы (который, очевидно, весьма близок по смыслу к характерному для микробиологии «эффекту кворума»). Так, у перелетной саранчи формирование больших групп ведет к глубоким физиологическим изменениям: насекомые под влиянием «эффекта группы» из зеленых становятся черно-красными, их тела становятся горбатыми, саранча стремится к объединению в стаи и миграциям (см. Резникова, 2005). Это зависит (наряду с другими факторами) от вырабатываемых саранчой феромонов. Химическая коммуникация реализуется не только между свободноживущими клетками микроорганизмов, но и между клетками в тканях многоклеточных организмов. Химические сигналы, которыми обмениваются клетки внутри организма, носят специализированные названия (гистогормоны, гормоны, нейромедиаторы, см. подробнее главу шестую – раздел 6.7. – ниже). Примеры таких типовых межклеточных сигналов-команд: 1) «Размножайся!» Такую команду несут гормональные вещества, например, вырабатываемый клетками гипофиза гормон роста (соматотропин); в последние десятилетия активно исследуют также так называемые тканевые факторы роста. В частности, содержащиеся в крови тромбоциты (кровяные пластинки) содержат тромбоцитарный фактор роста, который способствует росту тканей и заживлению ран; 2) «Умри!». Такие команды, напоминающие «черную метку» из романа «Остров сокровищ», обрекают воспринявшую их клетку на цепь процессов, в конечном итоге приводящих к программируемой гибели клетки – апоптозу. Гибель многих клеток – нормальная составная часть процессов многоклеточного организма животного или растения или целой колонии микроорганизмов (см. обзоры Скулачев, 1999; Самуилов и др., 2000; Олескин и др., 2000). Программируемая смерть, например, избыточных нейронов у эмбриона является нормальной стадией развития его нервной системы (мутации, «выключающие» такой апоптоз нейронов, ведут к гибели самого эмбриона). У высших животных химическая коммуникация обозначается как обонятельная (ольфакторная). Животные маркируют территорию пахучими метками, отличают своих детёнышей от чужих, определяют по запаху социальный статус особи, её физиологическое состояние (например, готовность самки к спариванию). Ольфакторная коммуникация – эволюционно древний элемент группового поведения, весьма распространенный в мире животных; однако её значение, особенно у высших приматов (человекообразных обезьян) опосредуется социальными факторами и ограничивается наличием визуального и акустического каналов коммуникации. В частности, «запаховые сигналы у высших приматов, в отличие от полуобезьян, не обязательны для успешной копуляции» (Дерягина, Бутовская, 2004. С.164). И тем не менее ольфакторная коммуникация имеет неоспоримое значение даже в человеческом обществе в различных контекстах (см. главу шестую, 6.7.3).
Путем восприятия электромагнитных волн (различных диапазонов) или иных физических полей; этот канал коммуникации также, очевидно, является дистантным. Еще в 20-30-е годы ХХ века в нашей стране А.С. Гурвич и его сотрудники изучали «митогенетические лучи» – ультрафиолетовое излучение, кванты которого испускаются живыми клетками и стимулируют деление других клеток. В списке исследованных на предмет «митогенетических лучей» живых существ имелись и микроорганизмы. Так, излучение дрожжей р. Nadsonia повышало плотность клеток в облучаемых культурах бактерий р. Bacius (Sewertzowa, 1929). В 1965-1966 гг. физики Н.Д. Девятков и М.Б. Голант предположили, что клетки обмениваются информацией с помощью миллиметровых радиоволн. В работах ряда ученых изучены эффекты миллиметровых волн на рост, колониальную структуру, биосинтез ферментов у микроорганизмов (обобщено в монографии Тамбиева и др., 2003). Дистантные взаимодействия на «языке» электромагнитных волн происходят и между двумя эмбрионами рыбы вьюна (Бурлаков и др., 1999). Переходя к высшим животным, включая человека, укажем на две возможных реализации данного канала (из которых первая возможность является гипотетической): (а) телепатия, например «синаптическая телепатия» (А.М. Хазен) на базе электромагнитных полей нейронов мозга, которая не исключена в контактных группах людей и может вносить некоторый вклад, например, в передачу настроения (наряду с химической – ольфакторной – коммуникацией); (б) зрительный (визуальный) канал коммуникации (ибо свет есть электромагнитная волна). Роль зрительной коммуникации наболее велика у эволюционно продвинутых групп животных с высокоорганизованной нервной системой, таких как головоногие моллюски, насекомые, птицы и млекопитающие. У приматов визуальная коммуникация опирается на богатый репертуар поз (наиболее статичная, эволюционно древняя форма визуальной коммуникации, связанная с отношениями доминирования-подчнения, а также агрессией), телодвижений, мимики и жестов (представляющих, напротив, одну из молодых в эволюционном плане форм коммуникации, наиболее развитых у человекообразных обезьян, рис. 13). При переходе от низших приматов к высшим агрессивные элементы визуальной коммуникации (например, угрожающая мимика – агрессивный взгляд, открытый рот, угроза бровями, Дерягина, Бутовская, 1992, 2004) постепенно оттесняются на задний план «буферными» (гасящими агрессию) элементами и далее – дружелюбными элементами. Примером последних может служить характерное для человекообразных обезьян (как и для вида Homo sapiens) хлопанье в ладоши как выражение эмоциональности в контексте игры между особями. Для шимпанзе характерны дружелюбные движения губами, например, вытягивание губ трубочкой, раструбом, а также присущее дружеской игре выражение лица («игровое лицо», см. Дерягина, Бутовская, 2004). Развитие мимики и жестов у человекообразных обезьян представляет интерес в связи с проблемой возникновения речи в ходе антропогенеза, ибо мимика и жесты, вероятно, коэволюционируют с речевой коммуникацией в процессе возникновения вида Homo sapiens и поныне входят в комплекс невербальной коммуникации /т.е. бессловесного общения/ у человека, что составит тему особого раздела ниже.
Посредством звуковых сигналов (акустический канал) передаются предупреждения об опасности, регулируются взаимоотношениями между полами, поддерживаются контакты между особями (например, детеныш млекопитающего издает типичный «крик одиночества», пока его не обнаружит родительская особь). Вокализация (производство звуков) у животных связано с зонами мозга, вовлеченными в эмоции. Поэтому звуки передают эмоциональное состояние, отношение одной особи к другой. Так, свист суслика отражает его страх, тревогу, хотя конкретное значение сигнала зависит от контекста (свист суслика может раздаваться при появлении хищника, при агрессивных действиях партнера, в незнакомой обстановке). У многих видов животных (например, у лемура галаго) звуки дружелюбных контактов имеют гармонический (музыкальный) спектр, а враждебных – шумовой (Дерягина, Бутовская, 1992). Звук представляет быстрый дальнодействующий канал коммуникации, позволяющий общаться за пределами прямой видимости. Акустический канал коммуникации достигает существенного уровня развития и обеспечивает бывструю и точную передачу информации у многих птиц, млекопитающих, в частности, у дельфинов (чей язык общения ещё не расшифрован), голых землекопов – социальных животных, живущих большими колониями с разделением функций между особями (у них описано не менее 17 сигналов разного значения, см. Corning, 2003a, b), летучих мышей, издающих разные сигналы для разных источников пищи, а также, конечно, приматов. У зеленых мартышек-верветок выявлены звуковые сигналы, обозначающие леопарда, змею, орла (всего предполагается наличие до 25 сигналов в их языке). Предполагается существенный вклад звуковой коммуникации и в общение человекообразных обезьян. Так, в случае шимпанзе говорят о всё ещё не расшфрованном «протоязыке». При всей значении зрительных средств коммуникации, мы знаем, что именно звуковая коммуникация легла и в основу человеческого языка. Есть данные о способностях шимпанзе к производству отдельных аналогов фонем человеческой речи (например, гласных а, у, о, э). Однако, большинство ученых склоняется к убеждению, что гортань и нервная система человекообразных обезьян препятствуют освоению ими звукового языка человека, но они способны к запоминанию и адекватному использованию (вплоть до попыток абстракции) сотен слов на языке глухонемых (амслен, см. рис. 4 выше) и на языке компьютерных лексикограмм (кратко рассмотрено выше в разделе 2.1.).
Различные каналы коммуникации часто используются животными в комбинации («комплексы коммуникации», Дерягина, Бутовская, 1992, 2004; Дерягина, 2003). Эти каналы используются для передачи от организма к организму таких типовых сообщений, как идентификация (отправитель сообщает о своем местонахождении, как бы "называет свое имя"), вероятность (насколько вероятно то или иное действие), локомоция (сигналы, подаваемые перед началом движения - скажем, хлопанье крыльями и другие "движения намерения" у птиц перед взлетом), агрессия (комплекс сигналов об угрозе атаки), бегство и др. (Дьюсбери, 1981). Последовательность элементов коммуникации может быть задана достаточно жестко (ритуалы, характерные, например, для брачного поведения различных видов). Однако, можно привести и много примеров гибких, пластичных комплексов коммуникации, элементы в которых сочетаются тем свободнее, чем выше уровень психического развития данного вида животных. Особенно «высшие обезьяны способны группировать элементы особым образом, перекомбинировать их, придавать им новый смысл» (Дерягина, Бутовская, 2004. С.161).
В разделе о невербальной коммуникации в человеческом обществе (см. 5.4 ниже) дана иная классификация, отражающая типовые невербальные сообщения у человека и в значительной мере применимая также к высшим млекопитающим.
4.6. Кратко о биосемиотике.
Итак, биокоммуникация предполагает использование носителей информации – сигналов, или знаков. Знак – будь то кучка экскрементов на рубеже охраняемой данным барсуком территории или красный круг с желтым прямоугольником («кирпич») на автодороге – обладает значением, т.е. означает нечто, отличное от него самого.
Строго говоря, всякий знак имеет три основных аспекта:
носитель знака (наделенный функцией значения объект);
означаемое (значение);
интерпретант (истолкователь знака).
Например, на запрещающем дорожном знаке красный круг с желтым прямоугольником – носитель знака, запрет на проезд по дороге – означаемое, водитель или миллиционер – интерпретант (см. схему на рис. 14). Так мы вторгаемся в область семиотики – науки о знаковых системах, например, языках в человеческом социуме, невербальных сигналах, технических средствах коммуникации, культурных артефактах. На стыке биологии и гуманитарных наук находится молодая наука биосемиотика (???( – жизнь + ???????– знак) – междисциплинарная область… исследований, анализирующая коммуникацию и значения, смыслы в живых системах (Hoffmeyer, 1997; см. также Седов, 2006). Знаки и значения присутствуют в живой природе на всех уровнях ее организации, хотя в контексте данной книги основной интерес представляет межклеточная и тем более межорганизменная коммуникация (у одноклеточных эти два термина совпадают по содержанию), примеры приведены выше в тексте данного раздела..
В биосистемах мы обнаруживаем аналоги (см. Седов, 2006)
буквенных текстов (нуклеиновые кислоты, белки)
иероглифов (как известно, один иероглиф может соответствовать целому слову) – в биосистемах речь идет о малых сигнальных молекулах типа биогенных аминов, играющих роль гормонов и нейромедиаторов
невербальных произведений культуры типа скульптурных и архитектурных ансамблей. Примером может служить поверхность живой клетки с многообразными узорами, выступами и другими «деталями архитектуры».
Поскольку человек и человеческий социум принадлежат к живой природе, представляя ее часть, то А.Е. Седов (2006) специально подчеркивает, что семиотику в ее традиционном истолковании (знаковые системы в человеческом социуме) следует рассматривать как часть биосемиотики как более общего понятия, а не наоборот. Такой взгляд соответствует натуралистическому подходу к социальным и гуманитарным наукам – философскому базису как биополитики, так и биосемиотики. Неоднократно подчеркнутая нами тесная взаимосвязь между коммуникацией и социальным поведением – как в мире животных, так и в человеческом обществе – обусловливает тесное взаимодействие между биосемиотикой и биополитикой.
4.7. Агонистическое поведение
Агонистическое (от греч. ?????????? - я борюсь) поведение – «широкий термин, используемый для обозначения... форм поведения, которые связаны с конфликтами» между живыми организмами (Дьюсбери, 1981. С.124). Это понятие включает: а) агрессию и предшествующие ей коммуникативные сигналы (агрессивные демонстрации); б) примирительное (буферное) поведение; в) изоляцию (избегание). Понятие "агонистическое поведение" имеет биополитическое значение в той мере, в которой оно применимо в достаточно широком эволюционном диапазоне – от одноклеточных существ до приматов (см. рис. 15), приложимо к человеческому обществу и трансформируется в политические параллели. Помимо животных, к которым понятие агонистического поведения традиционно прилагается в этологической литературе (вслед за классическими работами К. Лоренца, Н. Тинбергена и других исследователей поведения), имеются данные об аналогичных формах взаимоотношений у микроорганизмов. Так, чистая микробная культура может реагировать на контакт с другим микроорганизмом (конкурентом) усиленной выработкой антибиотиков - химических агентов, разрушающих постороннюю микрофлору, задерживающих ее рост или инактивирующих ее каким-либо иным способом (например, превращая клетки конкурента из вегетативных форм в покоящиеся споры). Аналогом агонистического поведения можно считать и аллелопатию у растений — выработку соединений, токсичных для других растений.
Агонистические отношения неизбежны и в человеческом обществе, более того, они служат стержневой политической проблемой в любом государстве и во всякую эпоху истории. Наиболее разрушительная форма агонистических взаимодействий в человеческом обществе – войны как организованные межгрупповые конфликты (аналоги есть и в сообществах других приматов). Непрекращающиеся конфликты между государствами, между партиями и “группами давления”, между разными эшелонами и ветвями власти, между отдельными политическими деятелями, просто между гражданами той или иной страны наполняют политическую жизнь и в относительно мирное время.
Исследования агонистических (враждебных, конфликтных) форм поведения в человеческом обществе, в том числе и в сопоставлении с другими биологическими видами, имеет большое значение в плане изучения этнических и других форм конфликтов и разработки социальных технологий (см. 5.1–5.3), нацеленных на их преодоление или смягчение и направление в социально конструктивное русло, а также на культивирование лояльных (неагонистических) форм взаимодействия людей в социуме.
4.7.1. Агрессия. В рамках агонистического поведения агрессия представляет собой центральную и наиболее важную форму поведения. Описанию ее вариантов, выявлению движущих сил агрессии посвятили свои труды физиологи, нейрологи, психологи, этологи – К.Лоренц, Л.К.Крушинский, Л.Лейхаузен, Р. Хайнд и др.
Классическое этологическое определение агрессии Н. Тинбергенa – «приближение к противнику и нанесение какого-либо вреда, или, по крайней мере, генерация стимулов, побуждающих противника подчиниться». В применении к человеку американский социальный психолог Р. Майерс дает также сопоставимое определение: «Агрессия – физическое или вербальное поведение, направленное на причинение какого-либо вреда» (Майерс, 2000, С.254).
Тем не менее, это и другие определения не раскрывают всего интуитивно понимаемого содержания агрессии. Всегда можно привести пример действий, которые отвечают какому-либо из определений и в то же время не соответствует нашему представлению об агрессии. Она остается удобным, хотя и расплывчатым термином, который помогает обсуждать это явление и систематизировать данные (Дьюсбери, 1981) о весьма многообразных проявлениях агрессии и в животном мире и в человеческом социуме.
По-видимому, смысл «агрессии» наиболее целесообразно выявить, обсуждая её конкретные варианты, как это делают этологи животных в своих классических работах (Hinde, 1992), а также – в основном в применении к виду Homo sapiens – социальные психологи. Обычно различают межсамцовую, хищническую, материнскую, инструментальную, сексуальную агрессию; агрессию, вызванную страхом; агрессию, вызванную раздражающим стимулом. Хотя подобные перечни вариантов охватывают реально существующие формы агрессии, они, по убеждению многих биополитиков, нуждаются в систематизации и, в частности, в дифференциации двух уровней анализа поведения – ультимативного и проксимативного (мы уже говорили об этих уровнях выше, в главе второй, раздел 2.1). Соответственно, мы остановимся на двух классификациях агрессии, одна из которых имеет в виду ультимативные причины (какие преимущества в ходе естественного отбора получают существа, наделенные способностью к агрессии?), а другая проксимативные причины агрессии (каковы конкретные физиологические и психологические факторы породили агрессию у данного существа в данный момент?). Ультимативные причины агрессии могут быть вполне логично классифицированы исходя из схемы «биосоциального архетипа» Ю.М. Плюснина (1990):
Агрессия ради поддержания индивидуального существования живых существ. Такая агрессия возникает в ходе конкуренции за жизненные ресурсы, включая захват и удержание территории. В последнем случае это -- территориальная агрессия. Как показал в свое время К. Лоренц, чем ближе к центру своей территории находится особь и чем более важные ресурсы (пища, укрытия и др.) она защищает, тем более агрессивно настроена данная особь по отношению к чужакам. Дадим, для примера, слово исследователям поведения собак: «Территориальная агрессия в широком смысле слова направлена вовне, объектом такой агрессии могут быть не только особи того же... вида, но в определенной ситуации любые живые (движущиеся) объекты, нарушающие границы высокоценных зон территории. Так, при приближении к месту дневки или логову могут быть атакованы не только чужая собака или человек, но и корова, и трактор» (Беленький, Мычко, 2002). По Лоренцу (1994), территориальная агрессия имеет целый ряд положительных последствий для эволюционной адаптации биологических видов. В частности, она способствует равномерному распределению особей (семей, групп) по доступной территории и более полному использованию имеющихся ресурсов. Территориальная агрессия встречается у приматов, однако, есть виды, для которых она не характерна. Среди них макаки резусы, лангуры, павианы и наши ближайшие родственники – гориллы и шимпанзе (Дерягина, Бутовская, 2004).
К рубрике «агрессия ради поддержания индивидуального существования» можно было бы отнести также межвидовую агрессию хищника по отношению к жертве, необходимую для утоления голода. Однако многие этологи считают поведение хищника не агрессией, а пищевым поведением. Лоренц указывает на отсутствие агрессивных эмоций у хищника, ожидающего удовлетворить голод за счет жертвы. Он пишет в книге «Агрессия», что волки бродившие вокруг лагеря полярников, пережидавщих в лагере пургу и всё более ослабевавших, постепенно подходили все ближе к людям и на их мордах отражался совсем не гнев, а предвкушение удовольствия. К. Лоренц допускает только, что к агрессии относятся контратаки жертвы против хищника (так называемый «мобинг», когда стая гусей прогоняет лису). У разных биологических видов отмечена также «агрессия на вид-конкурент, часто близкородственный. Это форма агрессии хорошо описана для волков, которые уничтожают на своей территории лисиц и енотовидных собак и при этом редко используют их в пищу. По описаниям очевидцев жертву выслеживают и умерщвляют, после чего бросают» (Беленький, Мычко, 2002).
Может показаться парадоксальным, но межвидовое агрессивное поведение имеет биополитические аналогии. Хотя современный H. sapiens и представляет собой единый, «хороший» (т.е. гомогенный генетически) вид, но разные субпопуляции в его рамках (нации, расы и др.) столь различаются по культурно-детерминированному поведению, что рассматривают «чужих» как представителей иного вида («формирование псевдовидов в культуре», cutura pseudospeciation, Eib-Eibesfedt, 1998). Соответственно, возможно и типично хищническое, лишенное внутривидовых моральных запретов, отношение к «чужакам» в ходе войн, этноконфликтов.
Агрессия в связи с воспроизводством особей (межполовыми и межпоколенными отношениями). В этой рубрике достойна упоминания межсамцовая агрессия, включая турниры самцов в ходе конкуренции за самку (возможна и «межсамковая» агрессия). Адаптивное значение этого вида агрессии – она позволяет самке (самцу) выбрать (и передать потомству гены) самого сильного или агрессивного партнера. В некоторых случаях физические данные партнеров оцениваются «символически», по наличию у них того или иного признака, который указывает на его физическое превосходство и заставляет других самцов устпать данному даже без поединка. Примером может служить размер гребня у петуха. Приклеивание большого искусственного гребня превращает петуха в доминанта. Таким образом, отбор на агрессивность, силу, вообще «мужские достоинства» и «воинскую доблесть» может превращаться в отбор соответствующих символов. Это, как отмечал Лоренц, имеет свою "изнанку": отбор самцов по привлекательности для самок ведет к появлению красивых, но малоприспособленных к окружающей среде форм (например, птиц с красочными длинными хвостами, мешающими им передвигаться). Говоря о человеческом обществе, Лоренц рассматривал одежду мужчин как в основном следствие отбора на привлекательность, осуществляемого представителями противоположного пола. Избегание прямой агрессии в ходе конкуренции за самок у высших приматов (включая, во многих ситуациях, и Homo sapiens) достигается также четким соблюдением иерархических отношений между самцами, а также применением обманного поведения (подчиненный пытается так или иначе перехитрить лидера, чтобы на время завладеть его самкой).
Ю.М. Плюснин (1990) подчеркивает важность межпоколенных отношений, и здесь своя почва для агрессивного поведения. Речь идёт о материнской (отцовской) агрессии в ответ на близость какого-либо фактора, угрожающего детенышам. Человеческие аналогии допускает, конечно, и агрессия, непосредственно входящая в состав полового поведения. Лоренц и Тинберген описывают характерные ритуалы ухаживания у животных, включающие стереотипные агрессивные элементы. У коралловых рыб только половое поведение самца совместимо с агрессией; у самки половое поведение и агрессия исключают друг друга (закон несовместимых мотивов поведения, имеющий значение для социальных технологий по обузданию человеческой агрессивности путем стимулирования несовместимого с агрессией поведения).
Особое положение в рамках данной рубрики занимает инфантицид («детоубийство»). У многих видов приматов вновь пришедший в группу самец, добившийся доминирующего положения в группе, умерщвляет детенышей прежних самцов-доминантов,при этом самки приобретают готовность к спариванию с ним. В результате потомству передаются гены самца-«детоубийцы». Необходимо отметить и выработавшиеся у ряда видов приматов средства защиты самок от инфантицида. Самки или постоянно держаться вместе, что облегчает защиту их детенышей, или стремятся покинуть группу при появлении в ней нового самца Естественно, инфнтицид имеет определенные воплощения и в человеческом обществе. Сходное с обезьяньими доминантами поведение демонстрируется, к сожалению, и некоторыми приемными родителями. По статистическим данным, риск гибели в раннем возрасте от рук «главы семьи» существенно выше у приемных, чем у родных детей этого «главы» даже в цивилизованном обществе (Schiefenhove, 1998, см. также Дерягина, Бутовская, 2004).
Агрессия в контексте отношений, обеспечивающие особи устойчивость её положения в сообществе. Агрессивное поведение часто вносит вклад в установление социальных иерархий доминирования-подчинения (в решение вопроса «Кто в доме хозяин?»), хотя доминирование может достигаться и без агонистического поведения (гедонистический путь создания иерархий) Этот пункт подробнее рассмотрен в специальном подразделе о доминировании. В уже установившейся иерархии агрессия или угроза ее применения пресекает нарушение установившихся социальных правил, неуважение к социальным рангам. Это так называемая дисциплинарная агрессия. Она наступает в том случае, если индивид в социальной группе не совершает ожидаемого действия: например, не помогает тому, кто помогал ему раньше или не подчиняется индивиду более высокого ранга. Дисциплинарная агрессия прерывает действия в сообществах приматов, которые можно условно назвать "противоправными". Например, она служит наказанием за нападение самца на самку или детеныша. Такую агрессию называют также «моралистической агрессией», усматривая в ней эволюционные корни человеческой морали, этики и даже права (McGuire, 1992; de Waa, 1996, 2000).
Агрессия, обеспечивающая сохранение единства сообщества перед лицом «чужих». Как писал К.Лоренц, дружба (внутри группы) усиливается враждой (между группами), т.е. дихотомией "свои-чужие", которая наблюдается на всех уровнях биологической эволюции. Не сливаются между собой колонии бактерий, различные клеточные клоны в ходе зародышевого развития животных. У насекомых община не может существовать, не обладая определенной степенью индивидуальности и не обособляясь каким-нибудь образом от других подобных группировок (Захаров, 1991). Противопоставление "своей группы" всему остальному миру составляло и основу картины мира в первобытном человеческом обществе. Воплощения агрессии, направленной вовне данной группы (на чужаков) – одна из центральных тем современной биополитики. Столь важна эта форма агрессии вместе с другими сопутствующими категориями (изоляция, афилиация). Она вполне заслуживает особого рассмотрения в самостоятельном подразделе данной книги (5.3).
Иная классификация понятия «агрессия» получается, если рассматривать её проксимативные факторы (что побуждает меня или иное существо вести себя враждебно в данный момент?). Приведем два основных варианта (Hinde, 1992: Майерс, 2000):
Аверсивная (враждебная) агрессия. Эта агрессия возникает спонтанно (К. Лоренц говорил о непреодолимом инстинкте агрессии, подобном пищевому и сексуальному инстинктам) или провоцируется тем или иным угрожающим (нападение или опасность такового) или весьма неприятным стимулом извне (жара, духота и иные виды стресса, фрустрация, в человеческом обществе всякого рода оскорбления и т.д.). В феномене аверсивной агрессии самое важное – состояние сильного стресса, сопровождающееся признаками злобы, ярости (у животных – кусанием, царапаньем, звуковыми сигналами и д.р.). И у животных, и у человека наступают физиологические изменения (в частности, повышения уровней гормонов адреналина и норадреналина в крови), свидетельствующие о мобилизации организма на агрессивный выход из сложившейся неприятной, опасной, часто неопределенной ситуации (возникшей под воздействием внешних факторов или внутреннего состояния). В ряде случаев аверсивная агрессия является «агрессией ради агрессии», т.е. она сама по себе служит самоцелью поведения (в человеческом обществе речь может идти о садистах, маньяках и др.). Однако многие ученые подчеркивают неоднозначность связи состояния стресса с повышением агрессивности. В условиях стресса, например, у приматов, в ряде случаев наблюдали усиление не агрессивного, а дружественного поведения (см. Дерягина, Бутовская, 2004).
Инструментальная агрессия. Агрессия, направленная на приобретение конкретного объекта (пищи, игрушки в детском саду и др.). Она в существенно меньшей степени связана с эмоциональным стрессом или вовсе является хладнокровной, может сопровождаться даже положительными эмоциями (как у голодного волка, предвкушающего атаку на зайца ради утоления голода). Именно учитывая важный конкретный случай «голодного волка», в литературе всякую инструментальную агрессию называют также хищнической агрессией, хотя это приводит к известной путанице, ибо «хищническая агрессия» используется и в узком конкретном смысле только «пищевой агрессии» (см. выше). Во многих случаях положительные эмоции связаны с предвкушением легкой победы, ожиданием отсутствия сопротивления агрессору, который может уже заранее планировать, как он распорядится плодами агрессии. Если агрессор сталкивается с неожиданным серьезным сопротивлением, характер агрессии может измениться: из инструментальной она может превратиться в аверсивную с характерной для последней картиной физиологического стресса. Р. Хайнд (Hinde, 1992) выделял в особую категорию так называемую «подростковую» агрессию, направленную на самоутверждение молодого индивида в обществе. Так, молодая верветка (вид мартышек) атакует доминанта, чтобы впечатлить других юных обезьян. По существу, это подвид «инструментальной агрессии» (социальный статус как специфический ресурс, за который идет борьба).
Нет необходимости подчеркивать огромное биополитическое значение понятия "агрессия" для интерпретации войн, мятежей, беспорядков, этнических конфликтов и других отрицательных явлений в человеческом обществе.
Лоренц допускал рассмотрение «животной» и «человеческой» агрессии с единых позиций в рамках своей «гидравлической теории агрессии». Признавая за внешними стимулами агрессивного поведения лишь роль провоцирующих факторов, Лоренц уподоблял агрессивность того или иного существа несжимаемой жидкости (отсюда и название «гидравлическая теория»). Эта «жидкость» в отсутствие повода для выплеска наружу (для реализации агрессивного поведения) все в большей мере заполняет систему и со все большим напором ищет выхода. Особь в конце концов начинает реагировать атакующим поведением на все менее подходящие стимулы и даже осуществлять агрессивные действия «вхолостую», в отсутствие реального объекта. Так скворец в клетке у Лоренца «ловил» в воздухе несуществующих мух.
«Гидравлическая теория» изящно объясняет явления так называемой смещенной (или перенаправленной) агрессии, когда особь, не имея возможности, физической силы, смелости поразить основного противника, осущесвляет агрессию по отношению к какому-либо другому объекту (животному или даже неодушевленному предмету). Например, у собак «подобное поведение часто демонстрируют молодые кобели, у которых не хватает уверенности в своих силах, чтобы навязать конфликт высокоранговому животному… Не редки случаи, когда взрослый кобель спокойно и со вкусом грызет кость, а его молодой соперник грозно рычит куда-то в сторону, яростно кусает палку, роет землю, одним словом, ведет бой с тенью» (Беленький, Мычко, 2002).
Смещенная агрессия широко проявляется и у человека и имеет очевидное биополитическое значение. Она играет роль безвредного эквивалента агрессивных действий, в том числе во взаимоотношениях между целыми государствами, например, когда дипломаты двух стран, получив инструкцию затягивать переговоры, годами на полном серьезе обсуждают вопрос о протоколе и повестке дня (Дольник, 2003).
Тем не менее, «гидравлическая теория» Лоренца применима, по современным воззрениям, в ограниченных пределах. В частности, на эмпирическом материале не подтвердилось вытекающее из этой теории предсказание о так называемом «катарсисе» (очищении). Предполагалось, что сцены агрессии, насилия на кино-, теле- или видеоэкране позволят людям разрядить без вреда свой агрессивный потенциал. Однако реальность оказалась сложнее взглядов Лоренца: имеются данные о росте агрессивности детей и подростков в результате просмотра телепередач с эпизодами насилия, в том числе порноматериалов (Майерс, 2000). По-видимому, сцены насилия вызывают у людей не столько «очищение» от агрессивных тенденций, сколько стремление к подражанию экранным героям.
Предложенная Албертом Бандурой теория социального научения фактически ставит во главу угла инструментальную агрессию. Предполагается, что подрастающий индивид обучается агрессивному поведению в социуме, общаясь со сверстниками, смотря телепередачи (усваивая соответствующие ролевые модели поведения), причем этот процесс обучения агрессии стимулируется положительным подкреплением (от полезных результатов, полученных путем агрессии) и в то же время тормозится наказаниями, если их применяют к агрессору (Bandura, 1979, цит. по Eron, 1994; Майерс, 2000). Бандура признавал и аверсивную компоненту агрессивного поведения (под влиянием фрустраций, боли, оскорблений), но полагал, что индивид принимает решение «быть или не быть агрессии», выяснив для себя, какие преимущества эта агрессия ему обеспечит.
Итак, в теории социального научения, также как в ее подновленном, расширенном, модифицированном варианте – теории социального познания (socia cognition theory, Eron, 1994), агрессия трактуется не как врожденная инстинктивная потребность (на чем настаивает Лоренц и его последователи), а как приобретенная поведенческая реакция, основанная на социальном опыте, подражании другим. Даже первоначально аверсивная агрессия (обусловленная, скажем, обидой), если она несколько раз «сходит с рук» индивиду , не пресекается, а наоборот, вознаграждается (например, повышением статуса в неформальной иерархии детского сада), постепенно меняет свой характер в пользу агрессии ради вознаграждения, т.е инструментальной подчеркивают сторонники теории «социального научения» или «социального познания».
В рамках теории социального познания, разрабатываемой психологами и социологами, прослеживается явная тенденция к объяснению человеческой агрессии преимущественно социокультурными факторами. Признавая важность социокультурных влияний, мы не должны, тем не менее, забывать и о биополитических аспектах агрессии, как видно из следующих пунктов:
Не все факты агрессии в человеческом обществе объяснимы в связи с инструментальной агрессией, с хотя бы неосознаваемой калькуляцией выигрыша и издержек. Есть агрессивные действия, логичнее ложащиеся на канву инстинктивной интерпретации агрессии. Сюда относятся имеющие политическое значение факты военной жестокости, варварского бессмысленного терроризма. Есть и индивидуальная «агрессия ради агрессии», единственное вознаграждение которой, быть может, лишь улучшение уровней нейромедиаторов в мозгу; но эта нейрохимическая «внутренняя награда» не социокультурного плана – она роднит нас с животными и опирается на эволюционно-консервативные нейрофизиологические механизмы.
«Социальное обучение» агрессии в раннем возрасте, несомненно, опирается на врожденные, эволюционно обусловленные готовые «блоки поведения». Этологи человека описали многие подобные блоки (например, это топание ногами в гневе). Агрессивная мимика, жесты и другие важные для агрессии средства невербальной коммуникации также роднят нас с другими млекопитающими или по крайней мере с другими приматами. Подобные готовые программы (паттерны) поведения выступают как «кубики для конструктора», которые комбинируются в развитии ребенка под влиянием опыта, обучения, социальной среды.
Даже не врожденные, а приобретенные элементы агрессивного поведения осваиваются молодым индивидом по механизму, аналогичному импринтингу у животных (см. выше 4.3). Индивид, вероятно, воспринимает не только образцы агрессивного поведения, но и, наоборот, запреты на реализацию агрессивного поведения. Эти запреты в норме интериоризуются, т.е. становятся привычной внутренней нормой поведения, уже в раннем возрасте. Агрессивные дети и подростки характеризуются несформировавшимися внутренними запретами, что ставится в связь с дефектами воспитания в раннем возрасте, когда та или иная информация оказывает трудно обратимое воздействие по типу импринтинга (Eron, 1994).
Об эволюционно-древних корнях человеческой агрессивности нам напоминает ее зависимость от возрастных факторов (как и в сообществах обезьян, наибольшей агрессивностью отличаются юные особи; так хулиганы среди футбольных болельщиков в большинстве случаев имеют возраст от 15 до 25 лет, Adang, 1999), от половой принадлежности (мужчины более агрессивны, причем среди них, как и среди самцов различных видов животных, наблюдается корреляция между агрессивностью и уровнем мужского полового гормоны тестостерона, Майерс, 2000), от уровней гормонов стресса адреналина и норадреналина.
Таким образом, подход к агрессии должен уделять внимание как эволюционно-биологическим, так и социокультурным факторам.
Остановимся теперь на агрессивных демонстрациях – сигналах, предшествующих агрессии (угрозы) или сопровождающих её. У различных видов животных можно наблюдать (классический пример К.Лоренца относится к коралловым рыбкам) целую серию угрожающих сигналов нарастающей интенсивности, прежде чем дело дойдёт до агрессии как таковой. Позитивный смысл такой постепенной эскалации агонистического поведения – в том, что «конфликтующим сторонам» даются шансы оборвать конфликт на одной из стадий угроз, избежав тем самым нанесения друг другу вреда.
Хорошо известно, что и в человеческом обществе конфликт между индивидами, группами, целыми государствами обычно проходит несколько стадий эскалации, прежде чем достичь кульминации – полномасштабной агрессии (государства, прежде чем воевать, по правилам международного этикета должны обменяться нотами, далее следуют ультиматумы и лишь за ними – объявление войны). Даже при уже начавшейся агрессиии коммуникативные сигналы в ряде случаев останавливают её развитие. Здесь логично перейти от агрессии к формам поведения, направленным на ее смягчение или полное прекращение.
4.7.2. Примирительные (буферные) формы поведения. Интенсивному исследованию подвергаются в последние десятилетия имеющиеся у животных стратегии примирительного поведения, направленные на преодоление конфликтов между индивидами и группами. В частности, большой интерес с точки зрения биополитики и социальных технологий по снижению агрессивности людей (см. 5.2. ниже) представляют «буферы агрессивного поведения» (Дерягина, Бутовская, 1992, 2004; Дерягина, 1999, 2003). Подобные буферы известны у многих видов животных. Например, у волков проигравший схватку индивид ложится на спину, что обычно служит сигналом прекращения агрессии. У обезьян к числу подобных буферов относятся такие подавляющие агрессию действия как касание губами, пальцами, подставление, приглашение к игре, поцелуи, манипуляции с предметами, о которых мы упоминали выше, говоря о тактильной коммуникации у приматов. Такое подавляющее агрессию примирительное поведение может исходить от жертвы агрессии, самого агрессора (самоторможение агрессии), наконец, от «третьих лиц», особенно имеющих высокий социальный ранг, например, от вожака данной группы приматов. Особенное развитие буферы агрессивного поведения получили у ближайщих к нам с эволюционной точки зпрения видов – шимпанзе и особенно бонобо.
Примирительное поведение может осуществляться между равными по рангу особями (с гашением взаимной агрессивности), однако оно может принимать и форму признания собственного низкого ранга по отношению к агрессору, которого надеются умиротвориить демонстрацией покорности – подчинительного поведения (см. ниже в разделе 4.16.1. о доминировании). В человеческом обществе с первобытных времен возникают особые институты примирения, в которых особую роль играют лидеры (например, «вождь в леопардовой шкуре»).
4.7.3. Изоляция (avoidance, избегание противника). Вариант агонистического поведения, не связанный с агрессией и представляющий мирную и потому предпочтительную альтернативу ей. Изоляция предполагает уход от контакта с потенциальным агрессором, избегание его. После того как территория была разграничена в результате агрессивного взаимодействия (см. выше), преобладают относительно мирные отношения, пока границы признаются и уважаются. По известной пословице, «хорошие заборы обеспечивают хороших соседей». Социологи говорят об индивидуальной дистанции вокруг каждого человека (см. Пиз, 1992). Она может быть подразделена на а) социальную (92 см для американца), на которой общаются между собой не близко знакомые люди; б) дружескую, пригодную для контактов друзей; в) интимную, куда не допускается никто, кроме самых близких людей и г) суперинтимную, в которую невозможно войти, не дотронувшись до тела партнера по общению.
Об эволюционном диапазоне проявления изоляции как формы поведения дает представление тот факт, что у микроорганизмов колонии даже одного вида, растущие на чашке Петри, часто не сливаются между собой (Будрене, 1985; Новикова, 1989). У общественных насекомых проблема разделения себе подобных на своих и чужих затрагивает все стороны жизни индивида – его безопасность, обеспечение пищей, использование жилища и т. д.» (Захаров, 1991). Изоляция реализуется не только на индивидуальном, но и на групповом уровне. Например, две группы животных одного вида не сливаются друг с другом, и их взаимное обособление тесно сопряжено с консолидацией и афилиацией (см. ниже) внутри каждой из групп.
Две рассмотренные выше формы агонистического поведения – агрессия и изоляция – схематически представлены на рис. 16, который также отражает две формы неагонистического (лояльного поведения) – афилиацию и кооперацию. Конкретное содержание этих форм поведения разъясняется ниже в разделе 4.8. Хотя предлагаемый рисунок взят из микробиологической работы (Кировская, Олескин, 2003а), он имеет общебиологический характер (нарисованные индивиды могут быть и бактериями, и муравьями, и шимпанзе, и представителями вида Homo sapiens…).
В рамках биополитики категория изоляции (как и агрессии), наполнившись конкретным этологическим содержанием в результате исследований с животными, переносятся на человеческое общество. Так, можно говорить о многообразных формах изоляции в человеческом обществе: люди изолируются друг от друга в пещерах, домах, дворцах, проводят национальные, государственные и иные границы, делят между собой сферы влияния, области компетенции, уровни политических структур. Многообразны воплощения также примирительного поведения в человеческом обществе, начиная с первобытных времен, когда лидер группы был обязан уметь приимирять ссорящихся, гасить внутригрупповые конфликты.
4.8. Лояльное (неагонистическое) поведение
Предыдущий материал мог создать впечатление, что социальная жизнь и животных, и человека в основном связана с агонистическим поведением, в первую очередь с агрессией. А. Назаретян (1996) рассматривает мораль, религию, милосердие как следствие «природной агрессивности» человека или как компенсацию этой агрессивности. Однако человек, вероятно, является двойственным существом, предрасположенным его эволюционной предысторией не только к агонистическим, но и к лояльным формам поведения. П. Корнинг и приматолог Ф. де Ваал цитируют труды П.А. Кропоткина, считавшего взаимопомощь (кооперацию), а не конкуренцию, наиболее важным фактором эволюции живого и эволюции человеческого общества.
Предметом настоящего раздела будет служить лояльное поведение – совокупность дружественных, сплачивающих биосоциальную систему взаимодействий между живыми существами. Оно включает в себя
Афилиацию – взаимное притяжение индивидов одной семьи, группы, вида («подобное стремится к подобному»)
Кооперацию – взаимодействие двух или более особей ради выполнения той иной задачи (Дьюсбери, 1981)
Уже Аристотель указывал на происхождение лояльных форм социального взаимодействия даже между неродственными индивидами от родительской заботы, что находит подтверждение в работах современных этологов (Eib-Eibesfedt, 1998, 1999). У млекопитающих, птиц элементы поведения в системе «мать-детеныш» воспроизводятся в контексте брачного поведения (так у чаек один из партнеров выспрашивает пищу, а другой кормит его или имитирует кормление). Заботливое поведение, включая ласки, одаривание пищей, чистку («груминг») реализуются также и в контексте социальных взаимодействий между неродственными особями (например, у макак, см. рис. 17).
Будучи этологически первичными, отношения внутри семьи, в особенности между матерью и ребенком, служат и у человека теми эволюционно-древними «кубиками», из которых строятся разные варианты лояльного – дружеского – поведения. Достаточно отметить, что поцелуй – элемент лояльного поведения, входящий (в зависимости от контекста) в дружеский, любовный, сексуальный регистры человеческого поведения, первоначально был связан с кормлением «изо рта в рот», которое осуществляет как мать по отношению к младенцу, так и иногда ребенок по отношении к другому ребенку или к матери. В человеческом обществе дружественные отношения в пределах рода, племени, группы, нации и др. также сходны с этологически первичными отношениями между членами одной семьи, как показывают этологические исследования (Eib-Eibesfedt, 1998). Политики часто используют в своих речах слова “мать”, “брат”, “сестра”, и эти эмоционально окрашенные слова оказываются более эффективными в деле мобилизации сограждан “на бой или на труд”, чем слова, указывающие на несемейные связи (например, “друзья”, Samon, 1998).
Напомним, что именно лояльные отношения между индивидами, приводящие к формированию между ними союзов и далее все более интегрированных систем, играют центральную роль в эволюционной концепции, предложенной П. Корнингом. Клетки, вступая в кооперативные взаимодействия, формируют многоклеточные организмы (“клеточные государства” по Р. Вирхову), целые организмы – биосоциальные системы (“суперорганизмы” в словоупотреблении П. Корнинга). Далее конкуренция и связанные с ней агонистические формы поведения переносятся на качественно новый уровень – конкурируют не индивиды, а целые «суперорганизмы». Например, в конкуренцию вступают не два муравья как индивиды, а два муравейника, в каждом из которых муравьи в основном помогают друг другу.
В контексте лояльного поведения в этологии и биополитике рассматривается характерная для птиц и млекопитающих, особенно для детенышей и молодых особей, способность играть. Игра, даже если и включает смягченные элементы агонистического поведения (скажем, распространенная у детенышей потасовка, принимающая у Homo sapiens форму «игры в войну»), отличается от подлинного конфликта и обычно стимулирует собой другие формы лояльного, а не агонистического, поведения. Биополитический потенциал игрового поведения еще не в полной мере оценен. Политическим системам еще предстоит разобраться, когда, в каких случаях и по каким правилам подлинные конфликты могли бы быть заменены игрой в конфликт. Международные олимпиады и особенно Биос-Олимпиады, пропагандируемые А. Влавианос-Арванитис, указывают многообещающий ориентир в этом направлении.
Игровое поведение, как уже отмечено, характерно для детенышей. В ходе игры они отрабатывают как врожденные, так и приобретаемые путем обучения программы поведения в характерных ситуациях. Например, многие игры у детей включают в себя поведение в рамках следующих эволюционно древних моделей (см. Дольник, 2003): 1) хищник—жертва (салки, прятки); 2) брачные партнеры (игра в свадьбу, медосмотр); 3) родители—дети (дочки—матери).
4.8.1. Афилиация. Афилиация (от лат. affiiatio - принадлежу) заключается во взаимном притяжении особей одного вида, группы, семьи друг к другу, это «стремление животных находиться вместе» (Дьюсбери, 1981. С.127). А. Эспинас (1898) в классической работе «Социальная жизнь животных» писал об афилиации: «Совместная жизнь доставляет животным удовольствие, потому что никакое представление так ни приятно для живого существа, как представление быть вместе». В опытах с животными, например, с собаками, было установлено, что они готовы справиться со сложной экспериментальной задачей ради единственного вознаграждения - возможность видеть особь своего вида (группы), общаться с нею.
Что касается человеческого общества, то в нем афилиация соответствует в широком смысле слова дружбе, взаимной привязанности между людьми. «Дружба – сильнейшее противоядие от всех напастей», – говорил Сенека. Афилиация как форма лояльного поведения по отношению к другим индивидам порождает «потребность в присоединенности: побуждение завязывать отношения, гарантирующие постоянные позитивные взаимодействия» (Майерс, 2000. С.533).
Понятие «афилиация» приложимо к описанию взаимодействий даже между одноклеточными индивидами (ср. схему в конце раздела 3.8. выше – о формах социального поведения). «Поведение микробов также характеризуется взаимодействием между изоляцией и афилиацией. Подобно животным, микроорганизмы переходят от одной формы поведения к другой, что зависит и от внешних влияний, и от внутренних ритмов. Однако эти формы поведения принимают более примитивные формы, так что их «движущие силы» проявляются более открыто. Так, изоляция клеток друг от друга характерна для культуры Dictyosteium discoideum, снабженной достаточным количеством питательных веществ; выделение сАМР и агрегация являются реакцией на голодание. Клетки грибов ряда таксономических групп могут выбирать между изолированным существованием (дрожжеподобный рост) и формированием целостного мицелия – клеточного коллектива» (Oeskin, 1994. Р.428, см. также Смирнов, 1985, 2004; Шапиро, 1988). В подобных исследованиях афилиация и изоляция (см. выше) рассматривается как пара эволюционно древних, дополняющих друг друга форм поведения, проявляемых уже на уровне одноклеточных существ в виде когезии (сцепления, слипания) клеток одного клона, при отторжении клеток "чужих" клонов.
Афилиация и изоляция находятся в состоянии деликатного, динамичного баланса, подвластного определенному временному ритму. Например, сурки в утренние часы активно общаются между собой, включая приветствия, взаимные ласки (груминг) и игры. В послеобеденное время такое афилиативное поведение сменяется изоляцией в индивидуальных норах (Barash, 1989).
Афилиация сочетается не только с изоляцией, но и с другими формами агонистического поведения, в том числе с агрессией. Афилиация и агрессия могут быть направлены на разных индивидов. Агрессия может быть направлена вовне группы, сплоченной изнутри афилиацией между ее членами (типовая лоренцевская ситуация консолидации группы перед лицом общего внешнего врага, к которой нам придется вернуться в подразделе об этноконфликтах).
Агрессия может быть, однако, проявлена и по отношению к товарищам по группе, несмотря на афилиацию. Чтобы крепко подружиться (или даже: полюбить друг друга), иногда необходимо вначале поссориться. Ссора внутри группы «расставляет все по местам», проясняет социальный ранг каждого (кто доминирует, кто должен подчиняться), помогает разграничить индивидуальные ресурсы и территории. На фоне установленного социального порядка во многих случаях возникают предпосылки для превалирования дружественных отношений над агонистическими.
Но и установившиеся афилиативные, лояльные отношения могут прерываться эпизодами агонистического поведения, что хорошо известно практически каждому из собственного опыта семейной жизни, общения в коллективе на работе. Элементы агонистического и афилиативного поведения также складываются в сложные поведенческие комплексы, давая известные этологам животным ритуалы, среди которых детально изученные еще Лоренцем брачные ритуалы, где элементы «ухаживания» сочетаются с позами угрозы, даже ритуализованными поединками.
Такое комбинирование афилиации и агонистических форм поведения характерно для взаимодействий на уровне не только индивидов, но и их групп, сообществ («суперорганизмов»). Что касается отношений между людскими коллективами, общностями, то мы оставляем задачу поиска ярких примеров на долю творческого воображения слушателя (читателя). Ограничимся одним из примеров, касающихся межгосударственных отношений (излюбленной темы биополитических исследований Т. Вигеле, С. Петерсона, Г. Шуберта в США).
Отношения СССР—Китай в 1960—1980-е годы отличались явным преобладанием агонистических тенденций – вплоть до неоднократных вооруженных пограничных конфликтов. Однако отношения России, правопреемницы СССР, и Китая в 1990-е годы (и по сей день) характеризуются превалированием конструктивных, позитивных тенденций, причем не только в чисто деловом плане (это есть кооперация, к обсуждению которой мы приступим в следующей лекции), но и в плане оживления взаимного интереса, дружелюбия (афилиации). Среди других причин, это может быть и следствием предшествующей неоправданно долгой ссоры, которая исчерпала агрессивный потенциал сторон (вспомним гидравлическую теорию агрессии Лоренца), также исчерпала сами спорные моменты, показав – в конечном счете – пустоту и безрезультатность взаимных претензий и в то же время наличие существенного поля для позитивного взаимодействия, а также существование общих для обоих партнеров угроз, исходящих от третьих сторон (т.е. отношения Россия–Китай, несомненно, имеют и аспект «консолидации перед лицом общих внешних противников»).
Проекты, направленные на стимуляцию лояльных форм поведения в человеческом обществе, должны учитывать сложное переплетение, взаимопроникновение дружественных и агонистических форм поведения. Многообещающими в этом плане являются сопоставления между поведением людей и поведением других приматов, например, в плане механизмов примирения после конфликтов. Не только в человеческом обществе, но и в сообществах обезьян примирение ссорящихся, установление социального порядка – нередко дело третьих лиц, выступающих как арбитры в ссоре. «Пища, разбросанная в центре площадки, вызвала конфликт между двумя самками шимпанзе… Как только одна из них вскрикнула, альфа-самец /доминант в этой группе – прим. О.А./ по имени Джимо подошел с распростертыми руками, как бы увещевая их прекратить ссору. Несмотря на свой малый рост, он эффективно разрешал конфликты» (de Waa, 1996, egend to pictures).
Афилиация и изоляция могут проявляться в разных пространственных зонах. Так, местообитание песчанок и других грызунов частично обороняется от других особей («зона неприкосновенности»), частично открыто для контакта с ними («зона контакта»). Для биополитики важно то, что и некоторые межгосударственные и межэтнические конфликты могли бы быть смягчены созданием буферных зон взаимного контакта.
Афилиация способствует формированию групп (биосоциальных систем, «суперорганизмов») как у животных, так и в человеческом обществе.
Группу можно определить как «двое или более лиц, которые взаимодействуют между собой, влияют друг на друга дольше нескольких мгновений и воспринимают себя как «мы»» (Майерс, 2000. С.356).
Это определение, данное в применении к человеческому обществу, легко экстраполируется и на объединения особей у животных. Группа оказывает существенное воздействие на поведение своих членов:
Наблюдается эффект социального облегчения: присутствие товарищей по группе ускоряет решение многих задач. Две собаки преодолевают заданное расстояние быстрее, чем каждая из этих собак по отдельности. «В присутствии других особей своего вида муравьи быстрее роют песок, а цыплята склевывают больше зерен» (Майерс, 2000, С.357). Многочисленные примеры социального облегчения описаны и в приложении к человеку, хотя известны и ситуации противоположного типа, когда группа, напротив, тормозит решение задачи. Социальный психолог Роберт Зайонц объяснял это тем, что общение в группе вызывает возбуждение у участников. Это способствует решению простых стереотипных задач уровня таблицы умножения, правильное решение которых заранее подготовлено жизненным опытом участников (как выражаются психологи, правильное решение является доминантным). Сложные нестандартные задачи, решение которых не очевидно (так что правильное решение не доминирует над неправильными) мало пригодны для решения групповым методом.
Биополитическое значение имеет и эффект деиндивидуации. Принадлежность к группе может нивелировать индивидуальность, заменяя «я» на «мы». Луговые кобылки (насекомые типа кузнечиков) не совершают в одиночку перелетов и набегов на растительность, которые свойственны им же в составе больших скоплений (саранчи). Люди в группах, особенно многочисленных, совершают поступки (например, линчевание беззащитного человека), которые не были бы ими совершенны индивидуально.
Афилиация приобретает социально важную форму дружеских отношений между индивидами высокого социального ранга (вплоть до формирования тесно спаянных коалиций, см 4.16 ниже), что представляется особенно важным для консoлидации сообщества.
Еще один биополитически важный аспект афилиации связан с ее избирательностью. “Подобное стремится к подобному”: и люди, и животные стремятся к контакту с теми, кто похож на них. Так мыши и крысы формируют группы, члены которых отличаются по запаху от представителей других групп. “Чужаков” мыши и крысы изгоняют и даже убивают; хищные виды головастиков проверяют по запаху, является ли вновь встреченный индивид их родственником; если он не является родственником, они пытаются съесть его заживо (см. Резникова, 2005). Уже бактерии образуют колонии, которые не сливаются друг с другом (Будрене, 1985; Новикова, 1989 и др. работы). Аналогично, если изолированные клетки печени и почек мыши смешать между собой, постепенно «подобное стремится к подобному», и в культуре появляются обособленные агрегаты печеночных и почечных клеток.
У животных и, вероятно, у людей есть врожденные механизмы распознавания степени сходства между «собой» и «другим», включая внешность, пропорции тела и даже запах пота и других выделений; опираясь на фенотипические критерии, индивиды могут отличить генетически родственных индивидов (в частности, со сходными факторами гистосовместимости, от которых зависит иммунный статус, в свою очередь определяющий характер кожной микрофлоры и, стало быть, специфический аромат тела данного индивида, см. также 6.8.3 ниже). Наряду с обонятельным (ольфакторным) каналом коммуникации, различные виды живого используют и другие каналы для «распознавания родственников» (kin recognition) -- получения сведений о родстве – или неродстве – между собой или тем или иным новым индивидом. Шимпанзе и, как недавно выяснили, осы способны распознавать родство по чертам «лица»; мокрицы опознают супругов и детей тактильным путем, ощупывая бугорки на их головах (Резникова, 2005).
Однако люди при выборе друзей, союзников, партнеров руководствуются также и культурными маркерами (сходство политических взглядов, общность вероисповедания, идентичность языка, обычаев и др.). Дискуссионным остается поэтому вопрос, в какой мере отношения людей детерминируются генетическими, в какой – чисто социокультурными факторами. Мы продолжим разговор на эту тему в разделе об этноцентризме ниже (см. 5.3).
Афилиация в применении к человеческому обществу имеет как положительное (афилиация как фактор консолидации группы, основа для социальных технологий), так и отрицательное (афилиация как фактор, способствующий национализму, неприятию "чужих") биополитическое значение.
4.8.2. Кооперация. Кооперация (от лат. co - вместе; operare - действовать), или содействие - объединение и взаимодействие двух или более особей ради выполнения той или иной задачи. Известный этолог Дж. Крук дифференцировал “кооперацию” (“содействие”) и “сотрудничество” (coaboration), понимая под последним разделение обязанностей при выполнении совместных действий. Кооперация смягчает собой жесткость иерархических структур, например, у приматов. Она приобретает форму совместной охоты или сбора плодов, коллективного воспитания детенышей, одаривания друг друга пищей, "не взирая на ранги". Кооперация и афилиация в ряде ситуаций преобладают над агонистическими отношениями у шимпанзе и бонобо.
Понятие “кооперация” издавна используется в социокультурной сфере – в применении к поведению человека. Нередко в рамках одной научной работы понятие «кооперация» (равно как и другие междисциплинарные термины) неоднократно переносится из биологической в социогуманитарную область – и затем обратно. «В предшествующих главах некоторые концепции эволюционной биологии были применены к анализу кооперации между людьми. В этой главе мы возвращаем долг. Данные и концепции, относящиеся к людям, будут применены к анализу роли кооперации в биологической эволюции», — писали Р. Аксельрод и У. Хэмлтон в книге “Эволюция кооперации” (Axerod, Hamiton, 1984).
Кооперация весьма характерна для общественных наскомых, в частности, для муравьев (рис. 18). «Совместная деятельность муравьёв относится к примерам самой сложной кооперации в царстве животных. Речь идёт о совместном строительстве гнёзд, разведении грибных садов, «ферм» сосущих насекомых, которые снабжают муравьёв углеводной пищей, коллективной охоте, совместной транспортировке пищи, коллектиивной защите от врагов» (Резникова, 2005. С.409—410). Кооперация встречается не только у высших животных: она наблюдается даже у микроорганизмов. Так, миксобактерии координированно перемещаются по поверхности питательной среды, совместно преследуя "добычу" (других бактерий). Внутри многоклеточного животного организма лимфоциты и макрофаги вступают в кооперативное взаимодействие в ходе иммунного ответа. Макрофаги связывают проникший в организм чужеродный агент (антиген) и представляют его Т-лимфоцитам, одновременно вырабатывая интерлейкин-1. Т-лимфоциты активируются и взаимодействуют с В-лимфоцитами, вырабатывающими антитела, обезвреживающие попавший в организм агент.
Выдающийся идеолог русского анархизма П.А.Кропоткин, мечтавший перестроить человеческое общество на базе добровольно-кооперативного принципа, подкреплял свои идеи многочисленными примерами "бессознательной взаимной поддержки" у различных живых существ. А.А.Захаров (1991) отмечает в приложении к общественным насекомым, что "одной из определяющих основ прогрессивного развития сообществ... является развитие системы взаимодействия и взаимопомощи особей". Дальнейшее изучение кооперации на разных уровнях биологической эволюции, несомненно, принесет пользу при разработке проектов по усовершенствованию структур человеческого общества.
Кооперация возникает даже «в мире эгоистов» и способна преодолеть агонистические отношения, если соблюдены условия: 1) партнеры предполагают взаимодействовать длительное время (и тогда обман партнера и нанесение ему вреда будут «отомщены»), причем будущие перспективы взаимодействия существенны для каждого из партнеров; 2) при взаимной кооперации выигрыш каждого партнера больше, чем при взаимном отказе от кооперации. Такая кооперация не требует ни социальных связей, ни дружеских взаимоотношений. Она стихийно возникает даже при позиционной войне между солдатами воюющих между собой армий по принципу «живи сам и дай жить другому» (обе стороны молчаливо саботируют приказы командования о боевых действиях). Подобные взаимоотношения отражены в понятии «эгоистической кооперации», которую П. Корнинг считает одним из факторов формирования больших социальных структур в человеческом обществе (Corning, 1983).
Можно привести также биологический пример. В системе «бактерия—хозяин» обоим выгодно кооперировать, т.е. просто давать друг другу жить. Отказываясь от кооперации – убивая хозяина, бактерия рискует погибнуть сама из-за отсутствия источника питания.
Возникнув в группе индивидов, кооперация обычно улучшает ее психологический климат. Она способствует афилиации. Малая группа кооператоров может послужить «центром кристаллизации», вовлечь в кооперацию других. В этом – потенциальная роль кооперативных инициатив, казалось бы, обреченных на гибель из-за малочисленности участников. Кооперация, если ее удается установить между членами изначально недружественных групп, не может не привести к «размыванию» первоначальной вражды и самих конфронтационных границ между группами. Надежды на такую кооперацию вопреки национальным, государственным, конфессиональным, региональным, расовым барьерам питают многие биополитики. А. Влавианос-Арванитис в статьях газеты Bio-News подчеркивает ценность глобальной кооперации по охране биоразнообразия не только с экологической, но и с политической точки зрения: совместная деятельность, направленная на решение жизненно важных для всех задач, не может не привести к улучшению отношений между этническими группами, к снижению вероятности конфликтов.
Связь кооперации и афилиации прослеживается и на политической арене. Недружественные до 22 июня 1941 г. Англия и СССР, поставленные после этой даты перед необходимостью помогать друг другу в борьбе против Гитлера, стали проявлять обоюдный интерес, выходивший за рамки непосредственных военных задач альянса. Так, британское радио стало транслировать русскую (в том числе советскую) музыку.
Кооперация, рассмотренная в этом разделе на внутривидовом уровне, встречается также и во взаимоотношениях между разными видами, входящими в состав симбиозов. Яркими примерами симбиозов являются:
Кооперация муравьев и акаций, причем акации предоставляют муравьям экологическую нишу и снабжают их пищей, а муравьи защищают акации от вредителей;
Кооперация ос и фиговых деревьев (инжиров); дерево предоставляет осам «место жительства», а осы отвечают за опыление цветков и распространение семян.
Кооперация между человеческим организмом-хозяином и его микрофлорой (см. 6.7).
Этологи, начиная с К. Лоренца, отмечают, что у живых существ афилиация и изоляция, кооперация и конкуренция, «любовь» и «вражда» переплетаются в ежедневном общении как в трагедиях Шекспира. Неагонистические (лояльные) и агонистические отношения нередко предполагают друг друга, поскольку (1) дружба часто предполагает наличие общего врага, перед лицом которого сплачиваются группы зеленых мартышек или недружественные в мирное время страны; (2) даже в рамках отношений между одними и теми же партнерами агонистические и лояльные формы поведения могут представлять собой разные этапы реализации одной и той же поведенческой реакции. Сурки приветствуют друг друга при встрече, что трактуется как афилиативная реакция, но долгое приветствие может перейти в драку с последующим убеганием одного из партнеров. Все эти факты позволяют говорить о том, что агонистические и неагонистические взаимодействия – разные края одного спектра форм социального поведения. Социальные проекты, нацеленные на преодоление или смягчение агонистических форм поведения в человеческом обществе в пользу лояльных форм – афилиации и кооперации, должны учитывать рассмотренный факт сложного переплетения, взаимопроникновения дружественных и агонистических форм поведения.
Таким образом, биополитика тесно связана с этологией и другими областями биологии, ведающими поведением живых организмов. Поведение включает в себя врожденные и приобретенные компоненты (среди которых значительный интерес представляет поведение, зависящее от импринтинга). Особое биополитическое значение имеет изучение социального поведения как многообразия поведенческих взаимодействий между особями, относящимися к локальной внутрипопуляционной группировке. Социальное поведение обычно сопровождается коммуникацией -- обменом информацией между индивидами (клетками, многоклеточными организмами) и (или) группами по различным каналам (контактные и дстантные, физические и химические). Социальное поведение можно подразделить на 1) агонистическое, включающее формы поведения, связанные с конфликтами между живыми организмами: агрессию, изоляцию, подчинение; 2) неагонистическое (лояльное, "дружественное"): афилиацию, кооперацию, а также социальное облегчение и имитацию.
4.9. Дилемма узника
В связи с понятием «кооперация» в социобиологической и биополитической литературе рассматривается так называемая «дилемма узника». Это ситуация, в которой у каждого из участников (для простоты двух) есть выбор: кооперировать с другим или нет. Свое название «дилемма узника» получила потому, что хрестоматийный (для социологии) пример касается поведения двух заключенных (А и В), поодиночке допрашиваемых прокурором. Каждый заключенный осужден по незначительным преступлениям, но, кроме того, подозревается в более тяжком преступлении, совершенном совместно с другим заключенным. Решающим оказывается признание в присутствие прокурора. И заключенный А, и заключенный В могут 1) признаться в совершении преступления, тем самым приведя доказательства вины также и напарника; 2) кооперировать с напарником, что в данном случае означает – не признаваться в преступлении, не выдавать ни себя, ни другого. Последствия таковы: если не признается ни один (оба кооперируют), то получают небольшой срок (например, 1 год). Если признается один (например, А), то его в знак благодарности освободят, но его напарника (В) осудят на длительный срок (15 лет), «повесив» на него все преступление. Наконец, если признаются оба, то тяжкое преступление будет разделено между ними, и они получат не 15, а, скажем, по 8 лет. Эти варианты представлены на схеме (рис. 19). Из таблицы видно, что дилемму можно сформулировать и в более общих терминах. Она возникает, когда односторонний отказ от кооперации дает большую выгоду для данного индивида, чем кооперация с другим индивидом, при условии, что этот последний кооперирует. Однако двусторонний отказ от кооперации ведет к худшим последствиям для обоих, чем кооперация друг с другом. Каждый участник решает дилемму, не зная, какое решение примет другой.
Дилемма узника» имеет много реализаций как в биологическом, так и в политическом плане. Например, два государства могут заключить договор о разоружении. Если оба государства-партнера свято соблюдают договор (кооперируют друг с другом), они получают от этого пользу в виде гарантии мира, возможности не тратить средства на гонку вооружений и др. Но у каждого из государств-партнеров может возникнуть соблазн нарушить договор и втайне вооружаться. Если это удается, данное государство (скажем, А) получает сверхвыгоду в виде могущества по отношению к другому государству (В), которое при этом многое теряет -- живет под угрозой нападения А и вынуждено принимать все его требования. Если, наконец, оба государства решат отказаться от договора о разоружении, то окажутся в положении, характерном для СССР и США в период «холодной войны» – постоянная изматывающая гонка вооружений, непрекращающаяся военная угроза.
Заключенный В:Кооперирует (не признается в преступлении)Не кооперирует (признается, тем самым оговаривая А)Заключенный А:
Кооперирует (не признается в преступлении)Оба получают малый срок ( 1 год)Заключенный В освобожден (0 лет заключения);
Заключенный А получает максимальный срок (15 лет) Не кооперирует (признается, тем самым оговаривая В)Заключенный А освобожден (0 лет заключения)
Заключенный В получает максимальный срок (15 лет) Максимальный срок делится между А и В, каждый получает по 8 лет лишения свободы
Как показали компьютерные испытания 80-х годов, максимальные шансы на успех в «дилемме узника» имеет стратегия “TIT-FOR-TAT”, побеждавшая в состязания другие стратегии и основанная на взаимном альтруизме партнеров. Применяющий эту стратегию участник 1) при первой встрече с партнером предлагает ему кооперацию; 2) во вторую и все последующие встречи поступает так, как его партнер поступил предшествующий раз – кооперирует, если партнер ранее кооперировал, и отказывается от кооперации, если так повел себя партнер (Axerod, 1984). В дальнейшем М. Новак и К. Зигмунд предложили вариант стратегии “TIT-FOR-TAT” – “Generous TIT-FOR-TAT”. Эта стратегия более гуманна к обманщикам: «прощает» с вероятностью около 1/3 однократный отказ от кооперации – т.е. кооперирует, несмотря на него. В компьютерных состязаниях “Generous TIT-FOR-TAT” побеждал обычный “TIT-FOR-TAT” (см. Low, 2000).
В последние годы ореол стратегий типа “TIT-FOR-TAT” несколько потускнел в связи с также весьма успешной стратегией «PAVLOV» (названной так в честь великого русского учёного). В этой стратегии участник 1) при первой встрече с партнером предлагает ему кооперацию; 2) во вторую и все последующие встречи поступает по алгоритму: если предшествующий шаг принес выигрыш, делать то же самое, что на предшествующем шаге, если же шаг закончился проигрышем, менять стратегию на противоположную. Помимо этого, игру более приблизили к эволюционной реальности, где господствуют не жестко детерминистские, а вероятностные законы. Пусть игрок делает тот или иной выбор с определенной вероятностью, и именно численное значение вероятности пусть варьирует в зависимости от выбора противника. И в социальной, и в политической, и в личной жизни мы ведь не жестко запрограммированные роботы. Отказ партнера может нас жестоко обидеть и заставить поменять свою первоначально кооперативную стратегию, но может – при нашем в остальном хорошем настроении – и не повлиять на дальнейшие шаги.
В приложениии к человеческому обществу политолог Э. Остром отмечал важность коммуникации между потенциальными партнерами для того, чтобы в ситуации типа «дилеммы узника» люди согласились кооперировать. В специальных экспериментах было показано, что «коммуникация – даже однократная – может существенно стимулировать кооперативное поведение» (Ostrom, 1998). Другим важным фактором для установления кооператвных отношений следует считать наказание обманщиков (см. ниже в разделе о взаимном альтруизме).
«Дилемма узника» была реализована на недавнем телеконкурсе «Как стать миллионером?». На последнем этапе телевикторины осталось только два претендента (мужчина и женщина). Им было предложено поделить сумму выигрыша и для этого сказать «да» или «нет». По условиям конкурса, если оба претендента говорили «да», каждый получал половину суммы. Если один говорил «нет», другой «да», то сказавший «нет» получал всю сумму целиком (сверхвыгода в результате одностороннего отказа от кооперации), а сказавший «да» не получал ничего. Если же оба претендента отвечали «нет», ни один из них не получал денег. Партнеры принимали решение втайне друг от друга, хотя могли вступать в словесный контакт. Более хитрая женщина сумела путем ласковых слов и нежных взглядов внушить партнеру-мужчине ложное представление о характере той игры, в которую она играла. Он уверился, что игровая стратегия женщины носит лояльный, афилиативно-кооперативный характер с сексуальным подтекстом, который, возможно, продлится и за пределами телешоу. В рамках такой стратегии оба партнера должны были сказать «да» и по-братски поделить сумму выигрыша. Однако, реально коварная партнерша играла в игру под названием «обман с односторонним отказом от кооперации», сказала свое «нет» и получила всю денежную сумму.
В применении к человеческому обществу дилемма узника имеет важную реализацию в рамках так называемой “Tragedy of the Commons” (трагедии общественных благ). Разъясним ее на классическом примере коллективного пастбища для скота. Каждый фермер действует в своих интересах – он заинтересован в максимальном выпасе своего скота. Но чем больше пасётся скот каждого фермера, тем быстрее истощаются ресурсы пастбища. Кратковременные интересы каждого противоречат долговременным интересам всего коллектива. Этот пример есть миниатюрное отражение современного глобального экологического кризиса, когда действия людей в своих краткосрочных интересах оборачиваются угрозой неминуемой катастрофы для всех этих людей (Masters, 1989, 1991).
4.10. Кратко о социобиологии и эволюционной психологии
Социобиология , по словам одного из ее основателей Э.О. Уилсона, представляет собой гибридную дисциплину, включающую в себя знания из области этологии, экологии и генетики с целью выяснения общих принципов, отражающих биологические свойства целых социальных систем.
«Социобиология базируется на основных положениях классической этологии и более детально анализирует проблемы иерархии и агрессии, разделения труда, социализации и научения» (Дерягина, Бутовская, 2004. С.106).
Социобиология сосредоточивает основное внимание на ультимативном (эволюционном, адаптивном) понимании поведения животных и людей.
Поведенческая экология (behaviora ecoogy) рассматривается в литературе или как синоним социобиологии, или в несколько более широком смысле, чем социобиология. В орбиту интересов поведенческой экологии некоторые ученые включают, например, поведенческие механизмы расселения групп особей по территории, а также поведение, направленное на поиск оптимальных условий (температуры, влажности и др., см. Barow, 1989).
Социобиология как предмет во многом основана на сравнении социальных структур различных видов живого. Она исходит из современного варианта дарвинизма (синтетической теории эволюции), но объясняет и такие процессы, которые с трудом могут быть согласованы с дарвинизмом в его классическом понимании, например, явления самопожертвования особей (альтруизма), на базе представлений о родственном отборе, совокупной приспособленности, эволюционно-стабильной стратегии и др., о которых мы поговорим ниже. Немаловажную роль играет в социобиологии также предложенное Р. Докинзом понятие «эгоистичного гена», сводящее живой организм к «машине для размножения генетического материала».
Отметим, что с исторической точки зрения биополитика предвосхитила развитие социобиологии. Если биополитика ведет отсчет с 1964 г. (первая статья Л. Колдуэлла с таким заглавием), то первые работы Уилсона по социобиологии появились в конце 60-х годов, за ними последовала знаменитая книга "Социобиология: новый синтез" (Wison, 1975). Хотя работы по биополитике появились на несколько лет раньше первых публикаций по социобиологии, социобиология успела оказать такое сильное влияние на биополитику и связи между этими двумя дисциплинами были столь тесными, что многие биополитики одновременно являются социобиологами, применяя социобиологию. к организации человеческого социума. Так, Г. Шуберт ведет речь о "социобиологии человека", считая ее пригодной для объяснения ряда политических явлений и процессов, таких как "твердолобость" (консерватизм, привязанность к групповым интересам) политических деятелей, непотизм (кумовство) и даже политические и военные конфликты.
Для социобиологии характерен анализ поведения живых существ на базе взятой из экономики концепции «оценки издержек и выгоды» (cost-benefit anaysis). Например, стремление самок многих видов животных удерживать у себя самца, а самца, напротив, иметь дело с возможно большим числом самок объясняют неравным вкладом партнеров в производство потомства: самка вкладывает в «детопроизводство» значительно больше ресурсов, а самец вкладывает меньше и ему имеет смысл менять партнерш, чтобы передать свои гены максимальному числу потомков.
Строятся математические модели, например, поведения животных, а также людей (в рамках социобиологии человека) в конфликтных ситуациях. Они могут выбирать между нападением (стратегия ястреба), уходом от конфликта (стратегия голубя) или, наконец, блефующим поведением (создание впечатления готовности к драке при отсутствии реального желания драться, см. Докинз, 1989; Morikawa et a., 2002).
На базе анализа «издержек и выгод» социобиологи строят модели типичных игровых ситуаций, возникающих в процессе общения партнеров – животных (иногда даже одноклеточных) или людей. Наряду с моделями «ястреб-голубь» и «дилемма узника» (см. 4.9 выше), к игровым моделей (Morikawa et a., 2002) относят, например, модель «социальный контракт»: игра основана на взаимном обмене какими-либо вещами (например, пищей) или услугами. Каждый партнер также оценивает выигрыш и затраты и вступает в торг или нет.
Возникшая во второй половине 80-х годов прошлого века усилиями Д. Бусса, Л. Космидес, Дж. Туби и др. ученых родственная по методологии и целям исследования дисциплина – эволюционная психология – определяется как «... приложение адаптационной логики к исследованию архитектуры ума человека» (Cosmides, Tooby, 1997). По-видимому, вытеснение «эволюционной психологией» «социобиологии» отражает нарастающую в последние годы тенденцию к сближению поведенческих исследований (и связанной с ними биополитики) с психологией. Для самой биополитики это означает усиление значения исследований субстрата психики человека – его сложного мозга. Если социобиология занимается как миром животных и иногда даже растений, грибов, микроорганизмов, так и человеком и социумом, то эволюционная психология в основном ориентирована на исследование поведения человека. Памятуя про все ограничения эволюционно-биологического подхода, мы не можем не признать ценность для биополитики ряда идей, лежащих в концептуальном фундаменте эволюционной психологии (см. Cosmides, Tooby, 1987, 1997; Siverman, 2003: Палмер, Палмер, 2003; Rossano, 2003):
Центральная идея о том, что человеческое поведение сформировалось как приспособление к условиям первобытной жизни – к среде эволюционной адаптации (environment of evoutionary adaptedness, EEA). Первобытная эпоха соответствует на временной шкале длительному периоду – миллионам лет. Эволюционные психологи полагают, что различные формы человеческого поведения сформировались в разные моменты этого периода. Так, забота женщин о детях, по-видимому, в полной мере сформировалась примерно 200 тыс. лет назад как адаптация перед лицом угрожающих детям опасностей (Rossano, 2003), и именно эта временная точка соответствует ЕЕА. Эволюционные психологи подчёркивают, что современные условия цивилизованной жизни во многом отличаются от ЕЕА и поэтому не во всем соответствуют эволюционно-детерминированным тенденциям человеческого поведения. «Поведение, которое было полезным для охотников-собирателей в саванне, может не приносить пользы в пригородах Чикаго» (Low, 2000. P.31). Содержащая сахар пища, энергетически весьма ценная в первобытные времена и потому вкусная для нас по сей день, причиняет вред в современную эпоху. В стане эволюционных психологов есть и критики, настаивающие на том, что для описания поведенческих тенденций современного человека явно недостаточно иметь в виду условия эпохи «ЕЕА». Не менее важно проследить также, как менялись внешние условия в промежутке между первобытными временами и современностью (Hrdy, 2003, цит. по: Rauscher, Scher, 2003). Наше поведение не было раз навсегда зафиксировано в период Каменного Века (Wison, 2003). Она меняется как за счет медленного, но всё же реального изменения генов, так и за счет того, что поведение в существенной мере пластично – задано не генетическими, а средовыми факторами
Представление о мозге как средстве для решения набора адаптивных – важных для выживания в первобытную эпоху – задач. Мозг включает в себя подсистемы (домены, модули), специализированные на идентификации родичей и не-родичей, распознавании опасностей, коммуникации, нахождении жизненно важных ресурсов и безопасных территорий. Космидес сравнивала мозг со швейцарским армейским набором ножей, каждый из которых специализирован на определенной функции (Cosmides, Tooby, 1989). Весьма важный домен мозга отвечает за социально-когнитивную функцию (см. также в главе шестой, 6.5): адекватную оценку собственного и чужого социального статуса, понимание того, что следует, можно и нельзя делать в данной социальной ситуации, способность мысленно ставить себя на место другого и понимать, что может и что не может знать другой («теория души» -- theory of mind, TOM). Тем не менее, надо иметь в виду, что далеко не всегда можно выделить локальный участок мозга, который специализирован строго на одной какой-либо функции (подробнее – в главе шестой, 6.5).
В фундаменте эволюционной психологии лежит модернизированный вариант дарвиновской теории эволюции. Возможны альтернативные эволюционные психологии, которые так или иначе вбирают в себя элементы недарвиновских теорий эволюции (см. Scher, Rauscher, 2003). Ряд биополитиков, включая автора данной книги, считает особенно перспективными сценарии эволюции, дополняющие неодарвинизм идеей коллективного (группового) отбора и возникновения все более сложных систем на основе кооперации элементов (синергий в понимании П. Корнинга, см. 3.5 выше). Такая теория логично объясняет развитие коммуникации и лояльных форм поведения, а также усложнение социальных и далее (прото)политических систем по мере эволюционного становления человека и социума. Однако, подобную альтернативную эволюционную психологию еще предстоит разработать.
Родственный альтруизм. Совокупная приспособленность и ее биополитическое значение.
Понятие «альтруизм» взято социобиологами из гуманитарных наук; имеет положительную эмоциональную окраску. В этологии и социобиологии альтруизм определяется как «поведение, в результате которого повышается индивидуальная... приспособленность другой особи за счет снижения приспособленности данной особи» (Дьюсбери, 1981. С.339). Такое поведение, на первый взгляд, несовместимо с дарвиновской эволюцией, нацеленной на повышение приспособленности живых существ. Действительно, особь-альтруист, уступая другому те или иные ресурсы или даже жертвуя жизнью ради него, уменьшает или вовсе утрачивает шансы выжить, размножиться, передать свои гены потомству. Значит, гены, отвечающие за склонность к альтруизму, должны были бы исчезнуть в ходе эволюции, будучи вытесненными генами «эгоистов», стремящимся максимизировать собственную приспособленность, приобрести максимальные ресурсы, успешно произвести многочисленное потомство!
И тем не менее альтруизм реально наблюдается в мире живого, и одно из объяснений, предложенное в начале 1960-х годов У. Хэмлтоном и далее подхваченное социобиологами, состоит в том, что альтруизм направлен на тех, кто имеет достаточно много общих генов с индивидом-альтруистом. Родственный альтруизм (kin atruism, термин введен Хэмлтоном) определяется как самопожертвование особи ради близкого родича. Уступая питательные или иные ресурсы родственнику, воздерживаясь от собственного размножения, но при этом заботясь о потомстве родственника, наконец, жертвуя жизнью ради него, индивид способствует сохранению в популяции генов, общих для него и для этого родича. Сходные взгляды высказывает и Докинз в книге “Эгоистичный ген” (1989). В статистическом смысле, брат (сестра) имеет 1/2 совпадающих генов с данной особью, также 1/2 генов совпадают у родителя и любого из его потомков. У двоюродных братьев и у деда (бабки) и внука (внучки) в среднем совпадает 1/4 генов, и т.д. В общем случае вводится так называемый коэффициент родства R, пропорциональный доле генов, совпадающих у двух особей. Для братьев, в соответствии со сказанным, R ~ 0,5, для двоюродных братьев 0,25. Для организмов, образующих клоны (это характерно для делящихся одноклеточных существ) R почти равно единице. Хэмлтон – и вслед за ним социобиологи – используют понятие совокупной приспособленности (incusive fitness). XE "Совокупная приспособленность" b Постулируется, что шансы организма передать гены потомству зависят 1) от его собственной приспособленности (А) и 2) от приспособленности родственников, носителей общих генов (АR):
А* = А + R x AR ,
где А* - совокупная приспособленность. Эволюция идет по пути увеличения совокупной приспособленности. Этим задаются рамки родственного альтруизма. С точки зрения отбора генов, сампожертвование ради родственника будет "оправдано", т.е. это поведение будет поддерживаться эволюцией, если родитель жертвует собой ради как минимум двух детей, или дед - ради по крайней мере 4 внуков и т.д. Не менее важно, хотя это нередко упускают из рассмотрения, что Хэмлтон говорил и о “родственном эгоизме”. Если цель – увеличение совокупной приспособленности, то вполне целесообразно пожертвовать одним братом (у которого всего 50% “моих” генов) и сохранить жизнь себе (у которого все гены – “мои”). На основе представления о совокупной приспособленности социобиологи построили многочисленные математические модели, описывающие отношения между братьями и сестрами, родителями и детьми и др.
Классический пример Хэмлтона (Hamiton, 1996/1964) касается общественных насекомых (пчел, ос, муравьев, термитов) . По его мысли, рабочие особи находятся в выигрыше с эволюционной точки зрения, когда они воздерживаются от собственного размножения и вместо этого ухаживают за размножающейся маткой (царицей) и ее потомством. Дело в том, что женские особи у насекомых диплоидны (двойной набор генов), мужские - гаплоидны (одинарный набор генов). Можно подсчитать поэтому, что все рабочие особи, имея общую с царицей мать, совпадают с ней по 3/4 всех генов (см. например, Maynard Smith, 1996). Уход за ней дает больший выигрыш в плане сохранения генов, нежели воспроизведение и забота о своем потомстве, где общих генов меньше (1/2). Очень высокая степень родства между клетками одного клона (таковы микроорганизмы в одной колонии) обусловливает высокую вероятность альтруистического поведения со стороны отдельных клеток. Это следствие из конценции родственного альтруизма подтверждается некоторыми микробиологическими данными. Так, в бактериальных колониях распространена программированная гибель отдельных клеток в интересах выживания колонии в целом (Самуилов и др., 2000).
С позиций родственного альтруизма логично объясняются отмеченные выше факты избирательной афилиации между родственниками, имеющими достаточно высокую долю общих генов, которые распознаются по характерным фенотипическим особенностям (kin recognition, см. 4.8.1 выше). В специальных исследованиях с близнецами выявлена существенно большая частота кооперации и афилиации в парах однояйцевых (генетически идентичных) близнецов по сравнению с парами двуяйцевых близнецов, у которых гены совпадают лишь примерно наполовину; если в паре близнецов погибает один близнец, то выживший близнец более тяжело переживает потерю в том случае, если умерший близнец был одно-, а не двуяйцевым (Sega, 2000). Эти факты логично объясняются с позиций концепции родственного альтруизма и совокупной приспособленности.
Между товаришами по птичьей стае коэффициент родства в среднем невелик (они довольно отдаленные родственники). Поэтому ожидаемая степень родственного альтруизма между ними меньше, чем между кровными братьями. Но, по мнению Хэмлтона, она достаточна для объяснения риска, на который идет птица, тревожно кричащая при виде хищника (имеется и другое объяснение этого поведения с позиций взаимного альтруизма, см. след. подраздел).
Социобиология, как указано выше, имеет дело с игровыми моделями подсчета издержек и затрат того или иного поведения. В рамках концепции родственного альтруизма речь фактически идет о модели, известной под названием zero—sum (т.е. «все или ничего»). Концепция объясняет сохранением общих генов тот факт, что в эволюции могло закрепиться поведение, при котором осуществляющая его особь получает «zero» (жертвует своими интересами или даже жизнью), а облагодетельствованный ею индивид получает «sum» (всё). Однако, при взаимодействии нескольких индивидов может работать и принципиально иная модель, при которой справедливо правило sum—sum (или win—win) – т.е. выигрывают все партнеры. Это обозначается также как положительный эффект кооперации, или преимущество социального образа жизни.
Родственный альтруизм используется социобиологами и биополитиками для объяснения взаимной поддержки внутри группы сородичей, в том числе замкнутых родственных клик (что порождает в современной бюрократии кумовство, непотизм) которая сочетается с изоляцией и враждебностью по отношению к "чужим". Людям естественно оказывать помощь близким родственникам. “За спасение родственника никогда не вручается медаль за героизм. И это вполне отвечает нашим ожиданиям. Но вот чего мы не ожидаем (и поэтому высоко ценим) – так это альтруизма, подобного тому, … когда рискуют ради спасения совершенно чужих людей” (Майерс, 2000). В этих словах визуализирована незримая грань между разными уровнями многоуровневого человека.
4.12. Взаимный (реципрокный) альтруизм
Взаимный (реципрокный) альтруизм (reciproca atruism) – понятие, введенное Р. Триверсом (Trivers, 1996/1971) -- предполагает, в отличие от родственного альтруизма (см.), ту или иную степень самопожертвования даже ради неродственного индивида, если только последний готов к аналогичной жертве. Иначе говоря "спасают только того утопающего, который несомненно спасет тебя, если ты будешь тонуть".
Социобиологи интерпретировали ряд аспектов социального поведения, в частности формирование коалиций у приматов (члены которых помогают друг другу), на основе взаимного альтруизма. Однако, уязвимость концепции взаимного альтруизма в том, что в популяции могут появиться "обманщики" (free riders), которые будут пользоваться помощью другого (или других), но не помогать никому сами. (см. также 3.5.).
Ряд социобиологов и биополитиков говорят о роли "общественного мнения", притом в приложении не только к Homo sapiens, но и к другим приматам. Это означает, что за взаимоотношениями двух каких-либо особей (А и В) следят наблюдатели - другие члены биосоциальной системы. Если А помог В, а В в аналогичной ситуации не хочет помочь А, то вся группа подвергает "обманщика" остракизму - не выполняет его просьб, не общается и т.д. Важную роль играет иерархическая структура, возглавляемая лидером (доминантом). Именно он организует карательные меры для пресечения нарушителей социальных норм поведения, включая взаимный альтруизм. Взаимный альтруизм может быть защищен от “нечестных” индивидов при достаточно высоком уровне развития центральной нервной системы, органов чувств и памяти, что позволяет животному запечатлеть в мозгу и далее индивидуально узнавать каждую особь, с которой данный индивид взаимодействовал в прошлом. Поэтому его наблюдают у приматов. Так, бабуины и шимпанзе стремятся помогать именно тем особям, которые помогали им ранее (например, дают пищу тем просящим ее особям, которые ранее делились ею). Шимпанзе даже мстят индивидам, не желаюшим делиться пищей: агрессивно ведут себя по отношению к ним, если они сами просят пищу, вводят их в заблуждение относительно локализации пищи или не дают информации об этом (Cummins, 2001). Есть исследования о наличии санкций против «обманщиков», «нечестных кооператоров» не только у приматов, но и у других видов по крайней мере млекопитающих (например, у лошадей). Карающее поведение по отношению к «обманщикам» в литературе обозначают как негативную реципрокность – нанесение вреда в ответ на причиненный ранее вред (или по крайней мере отказ принести пользу). Отметим, что позитивная реципрокность соответствует в этой же терминологии принесению пользы в ответ на предоставленную помощь (услугу, ресурсы).
Если кооперация между индивидами опирается и на позитивную, и на негативную реципрокность, т. е. кооператорами движит и стремление приобрести какую-либо выгоду (в ответ на предоставление услуги другому), и одновременно страх перед наказанием (вплоть до убийства нечестного или ненадёжного помощника), то это обозначается как строгая реципрокность – принцип «мы тебя или наградим, или накажем» (Gintis, 2000), причём предполагается существование такой системы в первобытном обществе. Мы уже указывали на данные о наличии в мозгу специальной подсистемы, функция которой – выявление обманщиков, протв которых направлены общественные санкции. Во многих культурах человеческого общества документировано наличие строгой карательной системы. Она основана на правиле: «наказывай не только обманщиков, но и того, кто их не наказывает» (Low, 2000. P.153). В главе третьей мы касались карательного поведения (наказаний, санкций) как одного из механизмов, участвовавших в формировании групп у гоминид.
Нет нужды подчеркивать распространенность явлений взаимного альтруизма в человеческом обществе. Триверс указывает в этой связи на взаимопомощь между людьми в экстремальных ситуациях, поддержку беспомощных, больных, детей, стариков, передачу друг другу знаний и др., усматривая во всех подобных ситуациях скрытую подоплеку ожидания «услуги в ответ на услугу», хотя бы непрямым образом – через посредничество наблюдающих «третьих лиц», в дальнейшем награждающих помогающего человека репутацией достойного гражданина, которому следует всячески помогать при необходимости. Это так называемый «косвенный взаимный альтруизм» (indirect reciproca atruism).
Взаимный альтруизм часто лежит в основе межгосударственных отношений, хотя они демонстрируют отмеченную выше уязвимость этой формы альтруизма из-за возможности внезапного одностороннего обмана после, казалось бы, убедительных гарантий продолжения сотрудничества. Яркий пример представляют отношения СССР и Германии в 1939—1941 годах.
Социобиологи и биополитики признают и наличие подлинного, чистого, не основанного на ожидании выгоды для себя, альтруизма в человеческом обществе, именуя его «альтруизм с твердым ядром». Некоторые социобиологи, например, Докинз (1989), считают такой альтруизм – не родственный и не взаимный – уникальной способностью человека. Это утверждение, однако, уязвимо в двух отношениях: 1) есть ли уверенность, что другие живые существа принципиально не способны к альтруизму с твердым ядром (владельцы собак усомнятся в этом)? 2) достаточно ли часто мы совершаем акты подлинного альтруизма или правы те, кто усматривает и у человека доминирование альтруизма «с выгодой для себя» (альтруизма с «мягким ядром»)?
«Индивид может помочь находящемуся в беде человеку ради вознаграждения или с целью избежать наказания. Ожидаемые награды и наказания могут быть внешними или внутренними. Люди могут ждать наград или наказаний от других или от своей совести» (Richerson, Boyd, 1998, Р.85). В разделе 6 мы остановимся на опиатах и других, вызывающих приятное состояние у человека, химических факторах, выступающих как «внутренние награды» за те или иные действия. Однако в ряде опытов социальных психологов получены обнадеживающие данные, показывающие, что даже после отсечения всех логически возможных эгоистических мотивов (включая механизмы внутреннего вознаграждения – совесть и гордость) индивиды все же способны помогать другим в беде ценой самопожертвования (например, принимать на себя удар током, предназначенный для другой испытуемой: Batson, 1991: цит. по Richerson, Boyd, 1998). Тем не менее, весьма часто то, что кажется альтруизмом на проксимативном уровне непосредственных мотиваций, оказывается эгоизмом на ультимативном уровне (Low, 2000).
4.13. Эволюционно-стабильная стратегия
В различных ситуациях живые существа ставятся эволюцией перед выбором (например, в плане поведения, стратегии размножения). Что лучше - производить мало детенышей и тщательно оберегать каждого из них или производить много потомков, но не обращать на каждого из них большого внимания? (эти варианты известны в экологии как r- и К-стратегии размножения). Другой пример: что выгоднее для самки: удерживать у себя одного самца-партнера или иметь несколько партнеров (последовательно или же одновременно)? Наконец, что выгоднее: жить в одиночку или в составе группы?
"Отвечая" на все эти вопросы, живые существа (часто через много поколений) приходят к эволюционно-стабильной стратегии. Она определяется как такая стратегия (поведения, размножения и др.), которая, если будет принята большинством индивидов в популяции, не сможет быть вытеснена никакой другой стратегией. Примером такой стратегии, устойчивой к попыткам внедрить в систему иные стратегии поведения, является, в случае взаимодействия двух партнеров, рассмотренная выше стратегия TIT-FOR-TAT (возможно, Generous TIT-FOR-TAT). Во многих случаях (хотя и не всегда) эволюционно-стабильная стратегия. примерно соответствует тому, что мы интуитивно обозначаем как "оптимальная стратегия", достигающая максимальной индивидуальной или совокупной приспособленности. Возможен правда и вариант, что какая-либо другая, альтернативная, стратегия, была бы лучше, но переход к этой лучшей стратегии так затруднен, сопряжен с такими затратами энергии, что живые организмы придерживаются неопределенно долгое время существующей стратегии, которая в этом случае также может быть рассмотрена как эволюционно-стабильная стратегия.
С точки зрения синергетики эволюционно-стабильная тратегия представляет собой аттрактор — состояние системы, в которое оно стремится перейти из заданного (начального) состояния. Известно, что система может иметь несколько атракторов, и выбор между ними частично зависит от начального состояния, частично же является результатом случайного, непредсказуемого события, происходящего в точке бифуркации (пересечения траекторий, ведущих к разным аттракторам). Как мы указывали выше (4.10), Р.Докинз (1989) в книге "Эгоистичный ген" на примере поведения птиц показывает возможности для выбора стратегии агонистического поведения: активная оборона с переходом в нападение (стратегия ястреба) или пассивная оборона с избеганием агрессора (стратегия голубя). В зависимости от ситуации, математические выкладки показывают, что эволюционно-стабильная стратегия может соответствовать для данной птицы, "стратегии ястреба", "стратегии голубя" или смешанным вариантам (то как ястреб, то как голубь). Во многих случаях в популяции устанавливатся определенное равновесие между особями, придерживающимися различных поведенческих стратегий.
Социобиологи подчеркивают, что часто употребляемые ими термины «стратегия», «выбор», «альтруизм» понимаются ими метафорически. Животному не приписывают сознательного «выбора стратегии». Просто те, кто придерживаются лучшей стратегии, имеют бoльшие шансы выжить и оставить потомство в данной ситуации. Тем не менее, используемая в социобиологии лексика вызывает критические возражения у более ортодоксальных биологов.
Биополитики видят в понятии «эволюционно-стабильная стратегия» возможность ультимативного (эволюционного) объяснения некоторых вариантов поведения людей, которые на проксимативном уровне выступают как преступные, противоправные, асоциальные действия. Например, адюльтер и сексуальное насилие в человеческом социуме ставится в связь с распространенной у ряда приматов стратегией «воровства копуляций». Низкоранговые самцы, не имеющие шансов быть избранными самками в качестве «законных» партнеров, прибегают к попыткам изнасилования самок также и у орангутанов. Разумеется, насильник в человеческом обществе действует обычно под влиянием неконтролируемых импульсов и не осознает эволюционно-биологических корней своего поведения как альтернативной стратегии передачи своих генов потомству в условиях, когда данный инидивид мужского пола не имеет шансов быть «отобранным» противоположным полом, а его социальный статус слишком низок даже для приобретения единственной спутницы жизни, не говоря уже о гареме (кстати, неофициальные гаремы образуются в некоторых случаях даже и в рамках современной европейской цивилизации). Отметим, что биополитики, давая ультимативную интерпретацию определенным асоциальным поступкам, ни в коей мере не оправдывают их. Напротив, знания об эволюционных корнях поведения нужны для того, чтобы человек мог ясно осознавать, какие опасности исходят от его собственной биологической природы.
Итак, социобиология - систематическое изучение биологического базиса социального поведения у животных и человека на базе знания из области этологии, экологии и генетики с целью выяснения общих принципов, отражающих биологические свойства целых социальных систем. Родственный альтруизм -- самопожертвование особи ради близкого родича, если оно способствует сохранению в популяции генов, общих для него и для этого родича, т.е. повышению совокупной приспособленности альтруиста. Взаимный альтруизм – самопожертвование ради другого индивида независимо от степени родства, если только последний готов к аналогичной жертве. Эволюционно-стабильная стратегия определяется как такая стратегия (поведения, репродукции и др.), которая не может быть преодолена никакой другой стратегией, если только она принята большинством индивидов в популяции.
4.14. Биосоциальные системы
Биосоциальная система - объединение особей, характеризующееся коммуникацией, афилиацией и кооперацией между ними.
Отметим, что в достаточно близком смысле в этологической литературе используется понятие «организованное сообщество». Организованное сообщество противопоставляется неорганизованному, случайному скоплению особей (например, пищевым скоплениям планктонных рачков или миграционным скоплениям саранчовых) и характеризуется (Eisenberg, 1965, цит. по: Дьюсбери, 1981): сложной системой коммуникации, разделением труда, стремлением членов быть вместе, постоянством состава и затрудненным доступом для чужаков (то, что мы обозначали как «избирательность афилиации» выше).
Биосоциальные системы состоят из индивидов одного вида (гомотипичные), или нескольких видов (гетеротипичные). Гетеротипичные (многовидовые) биосоциальные системы обозначаются также как ассоциации. Примерами гомотипичных биосоциальных систем, которые мы в основном и будем рассматривать в этом разделе, могут служить бактериальная колония, семья муравьев, стая рыб, школа китов, прайд львов, группа мартышек; как особую продвинутую форму биосоциальных систем рассматривают и человеческое общество. Как уже было отмечено, важное свойство любых биосоциальных систем – взаимное тяготение их членов (т.е. афилиация). Не меньшее значение имеет и кооперация. Кооперация в рамках биосоциальной системы включает, например, коллективный уход за детенышами (примером может служить забота о чужом потомстве – аллопарентальное поведение – например, у рыб и птиц), обычно осуществляемое молодыми «помощниками у гнезда». Поскольку подобные «помощники» часто не являются генетическими родственниками тех птенцов или мальков, которым они помогают, то такое поведение трудно объяснить в рамках социобиологической концепции родственного альтруизма (4.11 выше). Однако оно объяснимо а) в известной мере в рамках концепции взаимного альтруизма, ибо есть данные о не вполне «бескорыстном» характере помощи чужому потомству – «помощники у гнезда», в порядке «услуги за услугу», приобретают определённый шанс закрепиться в нем и вывести собственное потомство; б) в рамках модели sum—sum (win—win), ибо как «помощники», так и воспитываемая ими молодь пользуются благами (преимуществами) социального образа жизни. Эти преимущества могут включать в себя место гнездования, пищевые ресурсы и др. Собственно, эти блага и представляют собой частный случай постулируемых П. Корнингом «синергий» – полезных кооперативных эффектов (Corning, 1983, 1995, 1996, 1997, 2001a, 2002, 2003a, b; Корнинг, 2004).
Биосоциальные системы предоставляют индивидам, входящим в их состав, также защиту от неблагоприятных факторов среды, включая потенциальных агрессоров, хищников, паразитов и др. Так, маневренные стаи рыб способны сбить с толку хищника. На базе биосоциальных систем формируются так называемые оборонительные группировки. Например, у мускусных быков при нападении хищника молодняк получает места в центре стада, занимающего "круговую оборону". Биосоциальные системы также усиливают (амплифицируют) и синхронизируют сигналы отдельных особей, которые сами по себе слишком слабы, чтобы вызвать тот или иной эффект.
Многие характеристики биосоциальных систем распространимы на внутриорганизменные ткани как своего рода "клеточные коллективы", особенно в тех случаях, когда клетки имеют значительную свободу перемещения в тканях животного организма (примеры: амебоциты губок и кишечнополостных; иммуноциты высших организмов) или в процессе эмбрионального развития (нервные клетки). Взаимоотношения между клетками, несомненно, стоят «у истоков» эволюции биосоциальности – коллективных взаимодействий биосистем, которые в наибольшей мере проявлены на уровне взаимодействий между целыми многоклеточными организмами.
П. Корнинг рассматривает с биосоциальных (и более узко: биополитических) позиций даже отдельную клетку, если в клетке имеются внутренние биосоциальные взаимоотношения с автономными органеллами (митохондриями, пластидами), потомками микроорганизмов - эндосимбионтов. Уже на уровне клеток и формируемых ими групп, в том числе тканей в составе многоклеточных организмов, можно прослеживать иерархические отношения доминирования-подчинения.
Биосоциальные системы характеризуются, при всей специфике каждой из них, рядом общих закономерностей. Самое важное свойство биосоциальных систем -- взаимозависимость индивидов в них, зависимость существования каждого из них от существования целых систем. Именно к этому ведут постулированные в определении биосоциальной системы лояльные формы поведения индивидов – афилиация («взаимное притяжение особей») и в особенности кооперация.
Биосоциальные системы могут быть охарактеризованы и сопоставлены между собой по множеству различных параметров (размер, продолжительность существования, стадия "социального возраста" и др.). Однако, с биополитической точки зрения особенно значимыми представляются следующие характеристики:
иерархическая структура, "отношения взаимной соподчиненности" в терминологии Ю.М. Плюснина (1990);
координация поведения особей — основа существования и регуляции жизнедеятельности в рамках биосоциальных систем (след. раздел);
контактная и дистантная коммуникация (см. выше);
тенденция к формированию качественного многообразия форм (дифференциация: морфологическая, физиологическая, поведенческая). На уровне индивида это возрастная дифференциация (например, метаморфоз у насекомых); на уровне всей биосоциальной системы речь идет о дифференциации групп особей, каст, семей, гнезд, и др., что подводит нас к следующему пункту
специализация индивидов в системе, реализация ими дифференцированных ролей и функций. Это обусловливает возможность разделения труда (или, как предпочитает, говорить П. Корнинг, комбинирование труда), что служит предпосылкой эффективной кооперации между особями.
степень индивидуального взаимоузнавания особей –вслед за К. Лоренцом (1994), различают анонимные сообщества, члены которых не «знают друг друга в лицо» и способны лишь к безадресной коммуникации – направленной на всех индивидов данной системы (биосоциальные системы многих рыб, некоторых птиц, например, скворцов) и сообщества, построенные на личных (индивидуальных) контактах (биосоциальные системы многих птиц и млекопитающих и даже пустынных мокриц, формирующих группы лично знакомых друг с другом особей, Резникова, 2005).
другие биополитически значимые свойства биосоциальных систем (ролевые конвенции, биосоциальное пространство), которые также обсуждаются в последующих подразделах.
Далеко не все живые организмы формируют развитые биосоциальные системы с иерархической организацией, внутренней структурой и другими характеристиками. В многообразии живых организмов имеется сложная гамма переходов от одиночного (солитарного) образа жизни через временные объединения организмов при миграции, совместном принятии пищи и совместную жизнь, связанную с сексуальными контактами до эусоциального образа жизни, удовлетворяющего следующим критериям:
совместная жизнь по крайней мере двух поколений (материнского и дочернего)
постоянная кооперация
разделение особей по крайней мере на две касты, одна из которых размножается, а другая неспособна к этому (например, это рабочие муравьи или термиты).
Биосоциальные системы бывают столь внутренне консолидированы, что напоминают целостные живые организмы ("супраиндивидуация") по ряду важных характеристик. Так как особи в группе согласованы по уровню активности (cм. также следующий подраздел о "координации"), в ряде случаев можно говорить о стадиях сна или бодрствования всей системы (скажем, муравейника), об ее эмоциональном статусе. Сказанное в значительной мере приложимо, как указывал К. Лоренц, и к поведению человеческих толп, которые при наличии сильных эмоциональных стимулов целиком переходят в состояние возбуждения (гнева, страха, ликования и др.).
Кроме термитов, ос, пчёл и муравьев, к эусоциальным видам относят некоторых тлей, жуков, креветок. Например, у многих видов тлей, формирующих галы на листьях растений, имеется специализированная каста «солдат». Показано, что наличие «солдат» в населенных тлями галах резко снижает вероятность атаки хищников на тлей по сравнению с теми галами, в которых нет тлей-«солдат». П. Корнинг (Corning, 2001a) видит в этом факте иллюстрацию своего принципа синергии – в данном случае в конкретном варианте «синергии комбинирования труда» (читатель может вернутся в раздел 3.5, где мы перечисляли все виды синергий, описанные Корнингом).
В 80-е годы аналогичные биосоциальные системы описаны у млекопитающих – голых землекопов видов Heterocephaus gaber и Cryptomys domarensis. «Голые землекопы – вид африканских грызунов, формирующий большие подземные колонии (насчитывающие 75–80, а иногда более 200 особей). Голые землекопы существуют, поедая корни растений и клубни суккулентов. Фактически, эти животные со странным обликом имеют специализированные «касты» рабочих особей, и на их размножение накладываются ограничения, весьма сходные с тем, что мы наблюдаем у общественных насекомых. В типичном случае (хотя и не всегда) размножение осуществляется единственной «царицей», причем другие самки (с подавленной репродуктивной функцией) ожидают своей очереди «за кулисами». Самые маленькие из числа неразмножающихся особей – как самки, так и самцы – кооперативно роют и чистят туннели, делают гнезда, транспортируют детенышей, добывают пищу и доставляют ее в стратегически важные пункты в обширной системе туннелей колонии» (Corning, 2002).
Особи видов живых организмов, отличающихся высокоразвитыми биосоциальнымии системами, гибнут без контакта с сородичами как это характерно для общественных насекомых или многих видов рыб, или по крайней мере не проявляют видоспецифические поведенческие черты, пока находятся в индивидуальной изоляции. «Один шимпанзе – вообще не шимпанзе» (York, цит. по: Резникова, 2005).
Колонии таких беспозвоночных животных, как кишечнополостные, мшанки или оболочечники, в одних случаях могут выступать как объединения автономных индивидов, в других индивидуальность целой колонии (кормуса) доминирует и низводит отдельные особи (зооиды) до положения органов целой системы. Так строители многочисленных атоллов и рифов в Мировом океане мадрепоровые кораллы живут высокоинтегрированными колониями (сверхорганизмами), в которых отдельные особи физически связаны между собой и выполняют роль органов. Одни из особей специализируются на захвате и переваривании пищи (гастрозоиды), другие – на прокачке воды по всей системе (сифонозоиды) и др.
Каковы механизмы формирования биосоциальных систем из индивидов? Возможны – и реализуются в биологической эволюции – два сценария:
Нерасхождение «порождаемых в единой колыбели индивидов» (Панов, 2001): например, размножение полипов путем их почкования, причем новые индивиды не отделяются от старых; говоря более широко, формирование биосоциальной системы за счет сохранения тесных контактов – не обязательно телесных – между потомками одной какой-либо особи, а также между потомками и самой этой особью
Вторичное объединение первоначально независимых индивидов. Это мы наблюдаем, не только у животных, но даже в бактериальном мире, где миксобактерии на определенном этапе формируют единый клеточный рой и далее плодовые тела с созревающими спорами.
Независимо от того, исходно ли особи были связаны между собой теми или иными узами или же установили контакт, пожив некоторое время автономно, формирование объединяющей их биосоциальной системы немыслимо без постоянных взаимодействий между этими индивидами. Биосоциальные системы не функционируют полностью гармонично – они означают не только выгоду для индивида (пользующегося социальной защищенностью, помощью других членов биосоциальной системы), но и определенные издержки – от утраты собственной свободы до необходимости самопожертвования, что мы обсуждали на уровне клеток в связи с явлением программируемой клеточной смерти. Реальные биосоциальные системы означают не только взаимопомощь, кооперацию, но и противоборство, конкуренциию между слагающимии их ииндивидами.
Взаимной афилиации индивидов в биосоциальной системе способствует то обстоятельство, что в биосоциальной системе присутствуют не только эти индивиды, но и еще нечто – обволакивающая особи, единая для всей системы компонента. Уже в колонии одноклеточных существ, помимо самих клеток, существует межклеточное вещество -- матрикс, консолидирующий отдельные клетки в составе «клеточных коллективов». Матрикс играет структурную и защитную роль, по нему распространяются сигнальные вещества, что обеспечивает эффективную межклеточную коммуникацию.
В высокоинтегрированных биосоциальных системах кишечнополостных, мшанок и некоторых других беспозвоночных (колониях, кормусах), помимо индивидов – зооидов (например, полипов и медуз в кормусах кишечнополостных) имеется также ценосарк – связывающий все эти особи «постамент», аналог матрикса, который в некоторых колониях доминирует над отдельными зооидами. От них остаются лишь ротовые отверстия, ведущие в общую полость ценосарка, и щупальца.
И.В. Ботвинко рассматривает само понятие «матрикс» не только в применении к микробным популяциям, но и в широком смысле, допускающем аналоги в биосоциальных системах высших животных и в человеческом обществе. Роль «матрикса» в социуме выполняют связывающие индивидов лояльные отношения, а в человеческих коллективах также различного рода идейные «скрепы» – от религиозных убеждений до политических взглядов и научных парадигм.
Колонии кишечнополостных (сифонофоры), мшанок, социальных насекомых обозначаются в литературе некоторыми авторами как "суперорганизмы", что однако вызывает возражения в силу качественной несводимости объединения многоклеточных существ к структуре организма, построенного из клеток и тканей (см. например, Захаров, 1991). "Биополитический аналог" таких процессов надорганизменной интеграции связан с волновавшим уже умы мудрецов Древности вопросом: Что есть человеческий социум – сообщество из многих индивидов или единый "суперорганизм (тогда человеческие индивиды – лишь "клетки" той или ной специaлизированной "ткани" в "органах" этого "суперсущества")?
Традиционные кастовые системы тяготеют к варианту эусоциальности и тоже многократно сравнивались на протяжении истории с целостными организмами (где, например, отдельные группы, классы, касты – лишь органы целого), а демократические системы в некоторых случаях сопоставимы даже с крайне рыхлым в социальном плане, почти солитарным образом жизни ("мой дом – моя крепость"). Тоталитарные системы ХХ века тяготели к лозунгу "государство как единый организм" (что подчеркивалось в самом термине "тоталитарное государство" – stato totaitare, введенном Муссолини).
Понятие "биосоциальная система" тесно связано с одной из центральных проблем биополитических исследований - вопросом об эволюционно-биологических корнях человеческой государственности и социальности в целом, рассмотренным в главе 3. Не меньшее значение имеют общие свойства биосоциальных систем и в приложении к некоторым важным граням современных политических систем и их элементов - человеческих индивидов как субъектов политических процессов.
С системной точки зрения биосоциальные системы, включая и человеческий социум, подчиняются законам, изложенным в работах А.А. Богданова (1921) по тектологии – «всеобщей организационной науке». Для систем любой природы важное значение имеют два типа процессов:
Эгрессия, формирование внутри системы активного центра (мозг в живом организме, лидер в группе обезьян или иной биосоциальной системе, правительство в государстве)
Дегрессия, определенное “застывание”, “окаменевание” системы, образование твердого скелета, причем особый упор Богданов делает на наружный скелет, который в буквальном смысле слова есть у многих животных (черепахи, членистоногие и др.), а в более широком смысле слова соответствует хорошо укрепленной границе, отделяющей систему от внешней среды. Например, голые землекопы ревностно охраняют границы своей территории и уничтожают проникших на нее чужаков. Имевшие хоть раз в своей жизни дело с таможней граждане сами приведут примеры того, как работает дегрессия в человеческом обществе, в данном случае на межгосударственном уровне.
4.15. Координация поведения и её механизмы
Название этого подраздела расшифровывается как взаимное согласование поведения особей в биосоциальной системе - от бактериальной колонии до стаи рыб или группы зеленых мартышек – необходимое для ее выживания и успешной адаптации к меняющимся условиям. Исследования последних десятилетий показывают наличие общих для всего живого закономерностей и механизмов координации поведения (от лат. co - совместно, ordinare - упорядочить). Изучение координации поведения представляет важную биополитическую проблему в теоретическом (выяснение эволюционно-биологических корней политических структур) и практическом плане (применение в социальных технологиях).
В классическом труде А.Эспинаса (1898) "Социальная жизнь животных" координация поведения. понималась как ситуация, когда одни и те же влияния производят на аналогичные существа тождественные действия. Это определение, однако, не полное: далеко не всегда координация поведения означает, что все входящие в биосоциальную систему особи осуществляют одни и те же действия. Часто под "координированным поведением" понимается дифференцированное поведение особей в соответствии с их социальными ролями и функциями. Например, феромоны матки и личинок в муравьиной семье повышают социальную активность всех рабочих особей, но каждый выполняет свою особую функцию: внутригнездовые рабочие ухаживают за расплодом и поддерживают чистоту в гнезде, фуражиры обеспечивают снабжение семьи пищей, солдаты охраняют гнездо и др. Если индивиды в популяции различаются по функциям (например, фуражиры, разведчики, солдаты среди термитов и муравьев), то имеются координационные механизмы, регулирующие соотношение численности различных "специалистов". А.А.Захаров (1991) экспериментально показал, что, если убрать из муравьиного гнезда, например, всех фуражиров, то часть оставшихся особей быстро "переквалифицируются", тем самым восстанавливая оптимальное соотношение численности фуражиров по сравнению с представителями других "профессий".
Биосоциальная система координирует не только поведение входящих в нее индивидов, но и физиологическое состояние, репродуктивный статус, развитие, даже структуру тела. Известным фактом является популяционный контроль за размножением особей у мышей и крыс: повышение плотности популяции вызывает "стресс перенаселения", подавляющий размножение и даже вызывающий выкидыши у беременных самок.
Координация активности индивидов – предпосылка для создания конструкций надорганизменного уровня, единых для всей биосоциальной системы. Так, муравьи строят муравейник, микробная колония или группа клеток одной ткани (органа) в многоклеточном организме формирует биополимерный матрикс (Ботвинко, 1985; Sutherand, 2001). Что касается высших приматов и особенно главного объекта биополитики – человеческого социума, то здесь единые структуры надорганизменного уровня могут соответствовать как материальным (пещеры, дома, дворцы и многое другое), так и идеальным, ментальным конструкциям (культурные традиции, религиозные верования, идеологии, системы ценностей и др.), которые объединяют, консолидируют людей подобно тому, как связывает микробные клетки биополимерный матрикс.
Существенное значение для биополитики имеет выяснение механизмов координации социального поведения на разных уровнях биологической эволюции. Данные последних десятилетий позволяют говорить о следующих механизмах (Захаров, 1991; Олескин, 2001):
Координация поведения посредством групповой иерархии (см. ниже 4.16) и массового подражания большинства индивидов лидерам (см.). Данный вариант. весьма характерен для высших позвоночных, в том числе для приматов, однако, он не является единственно возможным;
Координация путем локального контакта между соседствующими индивидами, по типу взаимовлияния. Этот вариант координации поведения наблюдается, например, у муравьев при сооружении и ремонте гнезда, у львов при совместной охоте на крупную добычу, а также, вероятно, у некоторых микроорганизмов, у которых между контактирующими клетками имеются цитоплазматические мостики, предположительно передающие информацию. У людей (и вообще высших приматов) этот механизм координации поведения соответствует обиходному явлению взаимной имитации поведения ("обезьянничания"); известен английский принцип - Keеp up with the Joneses next door! (идите в ногу со Джонсами, живущими за соседней дверью!);
Координация путем делокализованной (охватывающей всю популяцию или ее значительную часть) передачи управляющей информации от особи к особи по эстафете. Стаи некоторых рыб и морских беспозвоночных не имеют лидеров, групповой иерархии, однако, они способны согласованно перемещаться, совершая сложные маневры, защищаться от хищников, преследовать добычу, окружать ее или прижимать к границе вода-воздух. Информация передается, вероятно, по эстафете от особи к особи. Она распространяется на всю стаю с быстрой перестройкой ее пространственной структуры, если возбуждающий фактор (опасность, пища и др.) был непосредственно распознан примерно 1/3 всех особей (Герасимов, Даров, 1984).
Координация за счет заполняющих всю биосоциальную систему диффузных стимуляторов (химических соединений, физических полей). Координирующий стимул может вырабатываться особями данной биосоциальной системы или поступать извне.
Тот или иной механизм координации преобладает в зависимости от ситуации. Так, муравьи формируют при обороне гнезда иерархию с лидером (активатором), а при передаче пищи от особи к особи (трофолаксис) преобладает координация поведения на основе локального взаимодействия особей. Успешное функционирование биосоциальной системы определяется сбалансированным взаимодействием всех названных факторов координации поведения.
Координация через локальные взаимодействия, эстафетную передачу сигналов и поле диффузных стимулирующих факторов имеет значение для биополитики в том аспекте, что будучи эволюционно-древними, эти координирующие факторы вовлекают подсознательный уровень восприятия и реагирования у людей. Действительно, некоторые из примеров взаимной стимуляции поведения людей касаются реакций, слабо контролируемых сознательно. Так, засыпание пассажира в вагоне пригородного поезда или метро оказывает снотворное действие на соседей; чихание, кашель, зевание распространяются в зрительном зале по эстафете. Известен заразительный характер смеха. Р.Мастерс (Masters, 1989) обращает внимание на характерный для групп животных феномен «передачи настроения» от особи к особи и рассматривает в сходных терминах влияние людей друг на друга, например, в составе толпы.
4.16. Иерархии доминирования
Биосоциальные системы могут быть, теоретически, построены по принципам эгалитаризма – равенства всех особей в плане распределения ресурсов и управления биосоциальной системой. Однако подавляющее большинство биосоциальных систем включает ту или иную степень неравенства особей, так что входящие в систему индивиды различаются по (био)социальным рангам. Совокупность этих рангов обозначается как иерархия.
4.16.1. Доминирование. На вершине иерархий находятся индивиды, которые являются доминантами, или доминируют над остальными особями – приобретают право действовать не считаясь с действиями партнера, имея преимущественный доступ к ресурсам (Masow, 1954). В этологической литературе доминирование определяют также как «право на первоочередное проявление реакции приближения в одних случаях и реакции избегания в других для одной особи по сравнению с другой… К реакциям первого типа относятся приближение к пище, подходящему участку или партнеру для спаривания, а также агрессия, а к реакциям второго типа – избегание неблагоприятных условий, угроз, нападений и наказаний» (Дьюсбери, 1981. С.110—111).
Преимущество при приобретении ресурсов означает для доминанта лучшие репродуктивные условия для передачи своих генов следующим поколениям. Во-первых, любые пищевые, территориальные и др. ресурсы, особенно дефицитные, труднодоступные, служат средством привлечения особей противоположного пола – как в мире животных, так и в человеческом социуме («У меня Порше в гараже» – говорит подруге молодой русский «нового поколения», полагая, что это сильный аргумент в данной ситуации). Во-вторых, сами особи противоположного пола служат ресурсами, которыми у многих видов животных монопольно владеет доминант как хозяин гарема. Поскольку политика как сфера деятельности связана с отношениями доминирования-подчинения, она связана своми корнями с репродуктивными интересами тех, кто вовлечён в политическую деятельность (Low, 2000).
Доминирование может быть ограничено отношениями между двумя особями: А доминирует над В, соответственно В подчиняется А. Доминирование в целой биосоциальной системе – ситуация, когда все особи в ней подчиняются одному и тому же индивиду (доминанту, часто называемому также «вожаком» или ?-самцом, если индивид мужского пола). Это характерно, например, для низших приматов типа мартышек, лангуров, макаков, бабуинов, где отмечается деспотическое доминирование одного из самцов над остальными особями в группе.
Как из обиходной жизни, так и из этологических исследований мы знаем, что доминирование предполагает подчинительное поведение (подчинение) со стороны другого (других). В последние десятилетия получены данные об активной роли не только доминанта, но и подчиненных индивидов в формировании и поддержании иерархических отношений. Причем, «некоторые обезьяны своей навязчиво демонстрируемой покорностью обеспечивают себе прекрасную жизнь»: благорасположение и покровительство доминанта, защиту от хищников и от сильных особей второго-третьего ранга (субдоминантов), удобство добывания корма и другие преимущества жизни в коллективе (Дерягина, Бутовская, 2004. С.137). Исторические примеры альянса доминанта (особенно тиранического) и индивидов низких рангов («подонков») варьируют от ситуации в тюрьме, где есть «пахан» и подпевающие ему «шестерки», до тоталитарного государства, лидер которого окружает себя полностью зависящими от него «выдвиженцами» (Дольник, 2003).
И доминирование, и подчинение предполагают соответствующие сигналы, свидетельствующие о статусе особи (см. рис. 20):
Доминант преувеличивает свои размеры, подчиненный индивид стремиться преуменьшить их. В сообществах обезьян вожак стремиться занять возвышенное положение, в буквальном смысле «унизить» подчиненных особей, которые сами преуменьшают свой рост, принимают сгорбленнную позу, подставляются доминанту.
«Взрослое» поведение доминанта контрастирует с инфантильным поведением подчиненных особей. Волк низкого ранга может в присутствии доминанта лечь на спину, даже помочиться – этот элемент щенячьего поведения гасит агрессию и вызывает лояльное поведение у доминанта (который может начать вылизывать великовозрастного «щенка»).
Подчиненная особь также подставляет доминанту уязвимые места (спину, живот и др.), а доминант может нанести легкий ритуальный укус в эти места (словно говоря «Я вам покажу, кто здсь босс», как подчеркивает Ф. де Ваал в приложении к группе шимпанзе, возглавлявшейся самцом-доминантом по имени Спиклс, de Waa, 1996)
Подчиненная особь занимает позу, аналогичную позе подставки для копуляции, однако, это происходит в общении представителей одного и того же пола и сама поза приобретает иной смысл – демонстрирует подчинение, «унижение» одного самца перед лицом другого. Не возникло ли в человеческом обществе табу на публичную демонстрацию интимных сторон жизни отчасти из-за того, что интимные позы, будучи предъявленной посторонним глазам, приобретают тот же оттенок унижения, подчинения, «опускания»? (Дольник, 2003).
Имеются и специфичные для тех или иных биологических видов (включая, конечно, Homo sapiens) сигналы доминирования и подчинения. Так. у волков подчиненные особи вылизывают углы рта у доминанта, у мартышек резус – подставляют доминанту ягодицы, а у шимпанзе отвешивают поклоны доминанту (что напоминает человеческое поведение в аналогичной ситуации, de Waa, 1996).
Как уже отмечено, подчинительное поведение входит в состав эффективных буферов агрессии между приматами У ряда животных, в особенности у высших приматов (включая, очевидно, Homo sapiens), подчинение может быть составной частью обманного (или манипулятивного) поведения, свидетельствующего о способности особей осознавать и использовать с пользой для себя свой социальный статус и отношения с другими членами социума («маккиавелевский интеллект», упомянутый в главе второй выше). Так, низкоранговый самец шимпанзе, максимально демонстрируя свое подчинение самцу более высокого ранга в плане преимущественного доступа последнего к самкам, фактически ждет его ухода или засыпания, после чего копулирует с самками гарема этого самца.
4.16.2. Типы иерархий. В общем виде можно выделить несколько типов социальных структур:
Строго линейная иерархия. Все особи в биосоциальной системе ранжированы по статусу – их социальные ранги обозначают латинскими буквами: А (доминант), В (второй по рангу, субдоминант), С, D, Е и т.д. Хрестоматийный пример представляет порядок клевания (pecking order) у кур. Курица ранга А клюет пищу первой, ранга В - второй и т.д., причем нарушения порядка клевания (например, попытка курицы ранга С клюнуть зерна раньше курицы ранга В) пресекаются клевком в голову или туловище нарушителя иерархии. Есть сведения, что в человеческом обществе близкие к линейной иерархии структуры спонтанно формируются в группах маленьких детей (1,5—3 года, Barner-Barry, 1977, 1983; Poog, 1998).
Абсолютное доминирование. Двухуровневая иерархия: доминант – и все остальные (с относительно равными рангами). Часто наблюдается при скученном расположении животных (самцов рыбы колюшки или самцов домовых мышей) на ограниченной территории (Резникова, 2001, 2005). В тюрьмах, особенно при жестком режиме содержания узников, также наблюдаются случаи «абсолютного доминирования» пахана, тиранящего всех сокамерников (его порой поддерживают в этом тюремщики). Подобная тактика практиковалась в советских школах-интернатах в рамках «метода Макаренко» и иногда в воинских частях, находящихся в казармах.
Сложная социальная структура, в которой вертикальные (иерархические) связи между индивидами дополнены горизонтальными (неиерархическими) связями). Горизонтальные связи в сообществах высших животных (особенно приматов) включают в себя уже знакомый нам (по предыдущей лекции) взаимный альтруизм – они носят взаимовыгодный характер. В подобных случаях в иерархической пирамиде биосоциальной системы формируются горизонтальные «ступеньки» – коалиции из близких по рангу особей. Например, это связанные горизонтальными, лояльными взаимоотношениями группировки самцов, особенно молодых («межсамцовые альянсы» по Плюснину, 1990).
Нетранзитивная (циклическая) иерархия. Индивид А доминирует над индивидом В, индивид В доминирует над индивидом С, но, вопреки ожидаемому, С доминирует над А. Если отношения доминирования обозначить стрелками, обращенными острием в сторону подчиненного индивида, то получается циклическая модель иерархической структуры (рис. 21). Применительно к человеческому социуму подобная циклическая иерархия представляется контритуитивной. Нам нелегко представить себе, например, армию, в которой полковник командует лейтенантом, лейтенант распоряжается сержантом, но сержант командует полковником. Однако биополитика предоставляет нам немало ситуаций, когда контринтуитивные идеи оказываются адекватными для описания с новых позиций тех или иных явлений в социуме (в данном примере – неуставных отношений в армии) и для разработки социальных технологий, одну из которых мы рассмотрим в дальнейшем тексте.
Расщепленные иерархии. Достаточно распространенные в мире животных и возможные в человеческом социуме структуры, которые характеризуются сосуществованием нескольких доминантов в одной биосоциальной системе. Разные доминанты соответствуют различному времени суток (у кошек одна особь доминирует на тропе утром, другая вечером), разным ситуациям и видам деятельности (Гольцман, 1984). Так, у поилки с водой доминирует не та крыса, которая доминирует в плане доступа к особям противоположного пола. Иерархии получаются в этом случае расщепленными, многомерными, меняющимися от ситуации к ситуации. М.Вебер констатировал наличие многомерных иерархий и в человеческом обществе. Имеется, в частности, иерархии по богатству (противопоставление богатый-бедный), по власти, авторитету (противопоставление начальник-подчиненный), наконец по престижу, общественному признанию заслуг (оппозиция заслуженный/почетный - без почетных званий). Эти иерархии близки к совпадению лишь в тоталитарных государствах.
В иерархических структурах высших животных (особенно человекообразных обезьян) власть доминанта может быть ограничена фактором, который по аналогии с человеческим социумом обозначают как “общественное мнение”. Речь идет о наличии в биосоциальной системе определенных норм и запретов, нарушать которые не дозволено даже доминанту. Если же такое нарушение имеет место, биосоциальная система реагирует как единое целое, пресекая “противоправное” поведение доминанта. Подобные поведенческие регулятивы у приматов заслуживают названия “протомораль”, и именно в ней ряд биополитиков (например, Р. Мастерс) и близких к ним по духу приматологов (М.Т. МакГвайер, Ф. де Ваал) видят эволюционные истоки человеческой морали, этики, нравственности.
Приведем пример по поводу роли “общественного мнения” в социальной жизни шимпанзе. Самец Джимо, доминировавший в одной из групп шимпанзе, обнаружил, что более молодой самец Сокко тайно занимается любовью с принадлежащей Джимо самкой. Вместо того, чтобы просто прогнать дерзкого Сокко как можно дальше (как обычно делают доминанты в подобных случаях), Джимо в ярости начал преследовать Сокко. Сокко кричал и испражнялся от страха, но Джимо не прекращал погони. Тогда несколько самок в группе издали лающие звуки особой тональности, которые передаются комбинацией латинских букв “woaow” и обозначают протест против агрессии. Затем к лающим самкам присоединились другие особи, включая самку самого высокого ранга. Это был оглушающий хор голосов. Вскоре Джимо прекратил свое агрессивное поведение, на его лице появилась нервозная улыбка (de Waa, 1996. P.91—92).
4.16.3. Лидерство и доминирование. Выше (в главе третьей, говоря о првобытной социальной организации) мы фактически ввели в употребление, кроме термина «доминант», еще и термин «лидер». Каково соотношение этих терминов? Обратимся к определению термина «лидер», данному немецким этологом Ю. Лампрехтом.
Лидер руководит передвижением (лидерство в наиболее буквальном смысле, от англ. ead – вести) и другими формами поведения членов биосоциальной системы (Lamprecht, 1996).
Управление передвижением группы может быть связано с «движениями намерения», совершаемыми лидером (например, лидер птичьей стаи хлопает крыльями, собираясь взлететь). Эти движения воспринимаются остальными индивидами в биосоциальной системе и направляют их собственное поведение; лидер выступает как «водитель ритма» биосоциальной системы (Плюснин, 1990).
В человеческом социуме лидерство представляет собой не только биосоциальное, но во многом социокультурное явление. Однако и в этом случае «понятие «лидер»… означает ведущий, управляющий другими людьми… Лидеры возглавляют, ведут за собой различные человеческие общности – от небольших групп людей до сообществ государственного уровня» (Политология, 1996. С.74). Архаичные, эволюционно-консервативные аспекты лидерства наиболее рельефно выступают в случае неформального (не предписанного никакими должностными инструкциями) лидерства в небольших группах людей, напоминающих по численности первобытные общины или группы шимпанзе и бонобо (в обоих случаях – не более нескольких десятков членов группы). И «обезьянье», и «первобытное», и «неформальное» лидерство вполне покрываются социально-психологическим опрелелением Д. Майерса:
Лидерство – «процесс, посредством которого определенные члены группы мотивируют и ведут за собой группу» (Майерс, 2000. С.676).
По единодушному мнению социальных психологов и гуманитариев, роль социокультурных, специфичных для человеческого социума факторов резко возрастает по сравнению с ролью биополитических факторов по мере перехода от лидеров малых групп к лидерам больших и формально организованных общностей людей, включая предприятия, комиссии, политические партии и тем более гигансткие людские коллективы типа современных государств (об этом – в разделе 5.5). Тем не менее, наше эволюционное наследие заставляет нас считаться с собой и в этих случаях, тем более что бывают и ситуации, когда роль лидера большой людской общности занимает человек, приспособленный к руководству малыми группами (противоречие между стилем лидерства и социальной ролью).
Итак, учитывая сказанное выше о доминировании, мы констатируем, что вершина иерархии той или иной биосоциальной системы имеет два аспекта:
Доминантный – тот, кто наверху, присваивает себе ресурсы, подавляет использование их другими
Лидерский – находящаяся на вершине особь руководит другими
Каково соотношение этих двух ролей «того, кто наверху»? Как подчеркивает И. Айбль-Айбесфельдт (Eib-Eibesfedt, 1998), эти две функции ?-индивида («вожака», «вождя») соответствуют двум краям одного континуума:
Как показано на схеме (рис. 22), Айбль-Айбесфельдт выделяет не менее трех основных градаций:
Репрессивное доминирование. В поведении доминанта преобладает присвоение ресурсов, эксплуатация остальных членов стаи, ущемление их прав
Заботливое доминирование. Равновесие между доминантной и лидерской функциями, что предполагает не только подавление, но и руководство подчиненными
Заботливое лидерство. Доминирование оттесняется на задний план заботой о членах биосоциальной системы.
В работах приматологов приводятся доводы о том, что вожаки групп человекообразных обезьян, часто выступают в роли заботливых лидеров. Такой лидер организует раздачу пищи, и другие члены группы могут без опаски сами подходить к нему и требовать свою порцию мяса.
В некоторых биосоциальных системах роль доминанта и роль лидера не совмещаются одним индивидом, а выполняются разными особями (например, у копытных, у птиц). На водопое или при распределении пищи доминирует не та особь, которая ведет группу в пути как лидер. Доминант может идти в середине или даже последним в движущемся стаде. В таких случаях континуум доминирование–лидерство рвется, и получается расщепленная иерархическая структура с двумя дискретными вершинами – пример "разделения власти", небезынтересный в политическом плане. Мы уже подчеркивали, что в ряде биосоциальных систем единого доминанта или лидера нет, ибо в отношении разных видов ресурсов доминируют (а в разных видах деятельности лидируют) разные особи.
4.16.4. Пути формирования иерархий. Соотношение доминантного и лидерского компонентов в поведении конкретного вожака в значительной мере зависит от того, каким путем он добрался до вершины иерархии. Как у животных, так и у людей существует два основных пути, ведущие к доминированию (лидерству):
Агонистическая иерархия. Доминант добивается своего статуса в результате серии агонистических взаимодействий, которые могут включать в себя прямую агрессию или, чаще, ограничиваться угрожающими демонстрациями. И. Айбль-Айбесфельдт пишет, что в молодости на него произвели большое впечатление угрозы, которыми обменивались между собой ящерицы игуаны, делившие между собой береговую отмель. Это был единственный доступный рептилиям вид социального поведения. Дошкольники раннего возраста (1,5 – 3 года) склонны формировать достаточно жесткие линейные иерархии по физической силе и агрессивности, которые можно выявить, заставляя детей раскладывать фото товарищей по садику по принципу «кто сильнее?», а также протоколируя случаи вербальных/физических угроз, ссор, игнорирования одним ребенком другого (Barner-Barry, 1977, 1983). В мире животных и в человеческом обществе подлинная демонстрация силы, агрессивности, напористости нередко подменяется предъявлением соответствующих символов (большой гребень у петуха, накаченные бицепсы у молодого человека и др.). Построенная на принципах “кто сильнее, тот и прав” иерархия способствует репрессивному доминированию со стороны того, кто оказывается на вершине (в человеческом обществе это характерно для спонтанных иерархий в тюрьмах, казармах, а, по некоторым данным, также в детских садах и психиатрических клиниках). Это и понятно: сложившаяся иерархия есть доминирование победителя над побежденным, признавшим свое поражение. Как подчеркивает И. Айбль-Айбесфельдт, репрессивное доминирование характерно в человеческом обществе и для межэтнических отношений. Оно наблюдается в тех случаях, когда один этнос (племя, нация) покоряет другой. В подобных случаях вероятно, что победители-доминанты стремятся не к заботливому лидерству, а к эксплуатации, присвоению ресурсов, иногда физическому уничтожению побежденных (геноциду). В дальнейшем, впрочем, стиль доминирования может меняться, и длительное взаимодействие покорителей и покоренных может приводить к более мягким формам их взаимоотношений.
Гедонистическая иерархия. В этом случае на вершине иерархии находится наиболее интересный, способный, одаренный индивид, которому вся группа уделяет наибольшее внимание (Chance, 1967). Даже самые слабые особи могут оказаться в центре внимания и тем самым на вершине гедонистической иерархии, если они вызывают особый интерес у товарищей по группе, обладают ценной для них информацией и др. (Barner-Barry, 1977, 1983). Как и в человеческом обществе, у обезьян доминирование и лидерство во многих случаях обеспечиваются не силой, а социальным опытом, способностью устанавливать дружеские связи и устойчивые коалиции с другими членами группы. Так, у шимпанзе самец может занять высокий социальный ранг именно благодаря поддержке других членов группы. Этолог Итон (цит. по: Гольцман, 1984) говорит о "престиже" в приложении к самцу Эрроухед, который сохранял свой высокий ранг в группе макак, хотя у него не было клыков, одного глаза, и он был одним из самых маленьких самцов в группе. Иерархия доминирования у зеленых мартышек (верветок) носит в основном гедонистический, а не агонистический характер, как следует из данных М.Т. МакГвайра с сотрудниками (Raeigh, McGuire, 1994). Доминант отличается пониженной агрессивностью в отношениях с другими членами биосоциальной системы (группы), но он успешнее других формирует дружеские связи (альянсы) с товарищами по группе, чаще решает конфликты мирным путем, а агрессию активно проявляет только в ситуации обороны всей группы от внешнего врага. Исследования Р. Мастерса по президентским выборам в США свидетельствуют о том, что успеха добивается кандидат, чья мимика и жесты отражают отсутствие агрессивности, желание поддержать и ободрить людей, т.е. механизм доминирования в данной ситуации также в основном гедонистический. У 3—5 летних детей, по контрасту с детьми более раннего возраста, устанавливаются в основном гедонистические иерархии. Уже к 3 годам доля агонистического доминирования в группах детей снижается за счет усиления афилиации, приводящей к гедонистическим иерархиям на основе структуры внимания: подчиненные индивиды в группе детей уделяют больше внимания доминантам, чем последние – подчиненным детям. В противоположность агонистическому, гедонистическое доминирование по самому механизму своего формирования способствует заботливому лидерству. Отметим, что в первобытном обществе от лидера ожидали способности улаживать мирным путем конфликты между соплеменниками, дара быстрого принятия верного решения в сложных ситуациях.
Помимо двух указанных механизмов формирования иерархий, возможны и промежуточные ситуации (смешанный путь), когда физическое превосходство дополняется преимущественным вниманием к данному индивиду. Такой смешанный вариант, вероятно, наблюдается у некоторых низших приматов (например, зеленых мартышек-верветок), что приводит к срединному стилю доминирования – заботливому доминированию на приведенной выше схеме. В этом случае доминант безусловно требует себе лучшие ресурсы (пищу, самок, укрытие), но он в то же время осуществляет и некоторые лидерские функции: патрулирует территорию, разнимает дерущихся, может организовывать коллективную оборону территории.
Мы уже говорили выше о возможности (и даже распространенности в мире животных и в человеческом обществе) расщепленнных иерархий, когда в разных ситуациях на вершине иерархии оказываются разные индивиды. Один из вариантов такого расщепления как раз и реализуется, если в одной и той же социальной группе параллельно работают оба механизма создания иерархий, и в результате иерархия имеет две вершины. У шимпанзе возможно сосуществование в одной группе 1) «формального» доминанта, который достигает этого статуса агонистическим путем (и которому адресованы подчинительные сигналы других особей) и 2) другой высокоранговой особи, которая вступает в коалицию с недоминирующими, но все же влиятельными самцами, завовевывает внимание других, обладает способностью манипулировать другими индивидами (Low, 2000).
Два механизма социального доминирования представляются разными гранями одного целого в рамках предложенного М.Е. Гольцманом (1984) принципа взаимной стимуляции/блокировки поведения. Представим себе двух животных одного вида, одно из которых осуществляет какую-либо деятельность. Другое, наблюдающее, животное получает стимул к воспроизведению этой деятельности -- к имитации (которая рассмотрена нами выше как механизм локальной координации поведения). Стимуляция поведения носит взаимный конкурентный характер. Например, две обезьяны (или два мальчика в детском саду) стремятся перекричать друг друга. Рано или поздно обнаруживается, что один из соревнующихся индивидов более не способен выдерживать конкуренции более сильного (выносливого, агрессивного и др.) партнера. Победитель в соревновании теперь блокирует соответствующую активность у других особей. Если подобное ингибирование активности происходит в масштабах всей биосоциальной системы, то особь становится доминантом -- но только в рамках данной деятельности. Поэтому и возможно несовпадение доминирующих особей в различных сферах деятельности.
Исключение представляет конкуренция, основанная на агонистическом поведении. Например, животные соревнуются в способности повалить соперника наземь; выдержать демонстрацию угрозы со стороны партнера и др. Понятно, что победитель в таком соревновании способен подавлять конкурентов и в других сферах деятельности (известно, что победитель турнира у оленей получает преимущественный доступ к самкам). Так складывается агонистическое доминирование и соответствующая иерархия в социуме.
Однако путь к вершине иерархии в биосоциальной системе может лежать и через победу в конкуренции в неагонистических видах поведения, если они играют ключевую роль в данном социуме – обеспечивают жизненно важные ресурсы (конкуренция за успехи в охоте или собирании плодов), вызывает особое внимание к победителю. Подростки добиваются социального статуса не только через победы в драках (подростковая агрессия). Они также пытаются всячески "эпатировать публику", создав тем самым структуру внимания, в которой им была бы обеспечена центральная роль. Так может сложиться гедонистическая иерархия. Конечно, она будет достаточно изменчивой и более того, имеет тенденцию к расщеплению.
4.16.5. Об иерархиях в человеческом обществе и политической власти. Распространенность и эволюционно-консервативный характер феномена иерархии ставит под серьезное сомнение все те утопические проекты реорганизации человеческого общества, где люди предстают полностью уравненными по социальному рангу. В социологии и политологии хорошо известен "железный закон олигархии" Р.Михельса (Miches, 1949), гласящий, что даже партии и другие политические движения, стремящиеся к эгалитарным (раннехристианским, социалистическим, коммунистическим) целям и идеалам, формируют все более жесткие бюрократизирующиеся иерархии в процессе собственного развития и формирования стремящихся к замкнутости политических элит.
Явление доминирования в человеческом социуме не ограничивается только "личными" отношениями между людьми и их группами. В человеческом социуме происходит институционализация отношений доминирования-подчинения -- их закрепление как политической власти. Проблема власти -- одна из стержневых проблем политологии. Р. Мастерс характеризует всю политику как сферу отношений доминирования, которые стремятся к созданию, поддержанию или изменению социальных правил. Власть базируется на отношениях доминирования-подчинения.
Понятие «власть» означает способность и право одних осуществлять свою волю в отношении других.
Как мы отмечали в начале этого раздела, доминирование предполагает подчинительное поведение со стороны других. Подобно этому, власть в политологии интерпретируется как отношение между 1) активным субъектом, который побуждает к действию и 2) пассивным субъектом, выполняющим предписанное активным субъектом действие. Функции власти в политологическом смысле включают как доминирование (репрессивная функция, функция присвоения ресурсов и распоряжения ими), так и лидерство (функция управления, функция распределения ресурсов между другими). Понятно, что в каждой конкретной ситуации облеченное властью лицо любого калибра, будь то директор свечного завода или египетский фараон, вольно выбирать любую точку в континууме «репрессивное доминирование – заботливое доминирование – заботливое лидерство».
Здесь уместно вновь напомнить о неизбежных ограничениях биополитического подхода к социально-политической проблематике. Власть в человеческом обществе имеет не только биосоциальные предпосылки, она в весьма существенной мере детерминирована социокультурными факторами, отвечающими за уникальность человеческого общества по сравнению с биосоциальными системами других биологических видов. Только в человеческом социуме – в его политической системе – власть подвергается институционализации. Это означает, что власть реализуется посредством специфических организационных структур, социальных институтов (правительство, парламент, монарх, президент и т.д., Политология, Энциклопедический словарь. 1993. С.40—42). В человеческом социуме появляются новые специфические ресурсы политического доминирования, из числа которых в нашу эпоху все более существенная роль отводится обладанию информацией. Впрочем, и в сообществах обезьян информация нередко служит важной предпосылкой по крайней мере временного ситуационного лидерства. Так, шимпанзе следуют за особью, знающей, где расположены кормушки с вкусными листьями (de Waa, 1996).
Культурно детерминированы характерные для человеческого общества символические атрибуты власти – от маршальского жезла до расположения кресел в зале заседания парламента или Политбюро советских времен. Зарубежные эксперты легко выясняли политическую иерархию в СССР по тому, как политические деятели располагались в зале во время официальных мероприятий. Однако некоторая часть символики политической власти имеет и биосоциальные предпосылки. Например, облеченное властью лицо поднимается на высокую трибуну, монархи и диктаторы воздвигали себе в разные эпохи истории гигантские статуи; в то же время и в сообществах обезьян вожак стремиться подчеркнуть свои большие размеры, занять возвышенное положение, в буквальном смысле «унизить» подчиненных особей (см. 4.16.1). Доминирование в человеческом обществе в большинстве случаев предполагает лидерство – управление поведением индивидов и групп и, в целом, политическими процессами в социуме. Отметим, что обратное утверждение не всегда верно. Лидер может и не быть доминантом, что мы особенно рельефно видим на примере частичных, лишенных привилегий и особого статуса, лидеров в первобытных группах.
Символы статуса в иерархии политической власти (будь то погоны на плечах маршалов или ритуалы приветствия «высоких гостей») детерминированы социокультурными факторами. Однако известная часть статусной символики имеет эволюционно-биологическую предысторию, т.е. находится в компетенции не только гуманитариев, но и биологов. Политические лидеры, как и доминанты в группах обезьян пстремятся «возвыситься», преувеличить свои размеры, что коррелирует с ответным стремлением подчиненных преуменьшить самих себя.
Элементы приветствия «высокого гостя», скажем, у трапа самолета, представляют собой сложную мозаику из культурно-детерминированных и архаичных, эволюционно-консервативных элементов. Это показано в работах этологов человека (И. Айбль-Айбесфельдта, Ф. Солтера, И. ван дер Деннена и др.). В частности, гость у трапа самолета обычно созерцает военный парад в его честь, видит суровые лица вооруженных воинов. За этим следует дружеский прием, банкет. Этологи усматривают в этом ритуале такую архаичную особенность как амбивалентность (двойственность) – а именно сочетание агонистических (угрожающие лица воинов) и лояльных (веселый пир) элементов. Аналогичное сочетание агрессивного и афилиативного поведения типично в ритуале приветствия гостей из чужого племени в первобытном обществе: гость не только пирует, но и наблюдает воинственный танец мужчин в полной боевой раскраске. Двойственность характерна и для контактов между представителями других биологических видов, даже не только приматов. Два сурка приветствуют друг друга при встрече, что трактуется как афилиативная реакция, но долгое приветствие может перейти в драку с последующим убеганием одного из сурков (Barash, 1989).
Как доминирование вообще, политическая власть возникает с эволюционно-биологической точки зрения в связи со стремлением достичь максимального репродуктивного успеха – максимизировать число потомков, получивших гены данного индивида. Понятно, что «в обществе шимпанзе конечная репродуктивная цель политической борьбы более ясна, чем в человеческом обществе» (Low, 2000. P.198). Коалиции, возникающие, например, между низкоранговыми самцами шимпанзе, часто явно преследуют цель обеспечить всем этим самцам копуляции с самками, несмотря на сопротивление доминанта. В человеческом обществе политика вообще и политическая власть конкретно – явления многоуровневые, но роль репродуктивных интересов в борьбе за социальный статус все же очевидна во многих традиционных культурах. С позиций репродуктивной роли иерархического статуса можно интерпретировать характерную для многих традиционных культур полигинию – право мужчины иметь несколько жен. Высокий статус обеспечивает многожёнство в более чем 100 исследованных обществах, и в этих обществах мужчины с высоким статусом приобретают более молодых (репродуктивно ценных) женщин и имеют больше детей, чем более низкоранговые индивиды (Low, 2000). Весьма суровое наказание ждёт тех низкоранговых индивидов, которые покушаются на женщин в гаремах власть имущих (см. также раздел 6.8.4 ниже о различиях поведенческих стратегий мужэчин и женщин).
Нет сомнения, репродуктивные интересы проявляются в человеческом социуме еще более прямо в некоторых неполитических ситуациях. Пример представляют всякого рода молодёжные встречи, митинги, диско, «тусовки» и др. Борьба за статус путем привлечения к себе внимания, характерная для юношей на подобных мероприятиях, нередко имеет совершенно неприкрытую цель завоевания привлекательных девушек и напоминает в известной мере поведение тетеревов на токах (Low, 2000). Если в обществе шимпанзе «политическая» сфера (формирование коалиций, манипулирование ради приобретения высокого статуса и др.) совсем не отграничена от личной и интимной сфер, то в обществе Homo sapiens такое разграничение сфер хотя, конечно, есть, но все же не совсем полное.
В отношении молодёжных сборищ наиболее интересно, что неполитическая ситуация может плавно переходить в сугубо политическую. Так, молодёжное собрание может послужить отправной точкой бунта (как это и было во Франции). В этом случае иерархия с явно сексуальным подтекстом переходит – при успешном развитии молодёжного движения по политическим рельсам – в иерархию политической власти; «репродуктивный» подтекст сильно затушёвывается стремлением к власти как таковой. Не выступает ли властолюбие особым «сублимированным» (или «извращенным») вариантом нормального стремления к близости с представителями противоположного пола?
Понятие доминирования распространимо на отношения между целыми политическими системами – например, между государствами на международной арене, где в каждую историческую эпоху складывается свой «баланс сил». Как особи в сообществе обезьян, недоминирующие государства могут формировать коалиции, которые в целом становятся сильнее, чем государство-доминант.
4.16.6. Горизонтальные (эгалитарные) структуры. Коалиции. Обратимся теперь к горизонтальным (эгалитарным, не-иерархическим) структурам, существующим у различных форм живого наряду с иерархиями. Здесь заслуживают упоминания привлекшие внимание К.Лоренца в книге «Агрессия» безлидерные (или эквипотенциальные) стаи рыб: первой в движущейся стае плывет случайная особь, которая случайным образом заменяется другой особью. В человеческом обществе проекты эгалитарного социального устройства, упорно реализовавшиеся в различные эпохи истории, имели в лучшем случае лишь частичный, ограниченный, временный успех, причем наиболее приближенными к идеалу эгалитаризма были некоторые из обществ первобытных охотников-собирателей («первобытный коммунизм»), о чем уже шла речь выше в главе третьей.
Иерархические и эгалитарные структуры во многих биосоциальных системах сосуществуют и постоянно взаимодействуют между собой. Часто одна и та же биосоциальная система может быть рассмотрены в разных ракурсах: можно подчеркивать момент иерархичности, доминирования—подчинения, а можно – наличие в системе горизонтальных отношений. Горизонтальные отношения связаны с различными формами взаимной поддержки, кооперации, афилиации, игры, ласок и др. (см. рис. 23). Поэтому эгалитарные (горизонтальные) структуры. заслуживают также название "кооперативные структуры". Горизонтальные структуры – «клубы» – характерны, например, для молодых животных многих видов. Эгалитарная социальная организация не означает полного отсутствия иерархических отношений. Однако, и у приматов (бурых макак, шимпанзе, бонобо), и у первобытных людей «члены группы в высшей мере терпимо относились друг к другу, избегали применять открытое насилие в отношении сородичей, кроме того, нижестоящие по рангу члены группы имели «право голоса», «свободу исследовательской активности», и в отношении их неукоснительно соблюдалось «право собственности»» (Бутовская, 2002. С. 49). Например, «право собственности» у шимпанзе означает, что доминант, наравне с другими членами группы, может просить обладателя мяса поделиться с ним – но не требовать своей доли. Перечисление подобных «прав» и «свобод» позволяет нам в известной мере сопоставить эгалитарную социальную организацию у обезьян или охотников-собирателей с наиболее либерально-демократическими режимами современности.
Неоднократно упоминавшиеся нами коалиции индивидов во многом представляют собой также эгалитарные структуры. Среди них заслуживают упоминания однополые коалиции, члены которых помогают друг другу при приобретении различных ресурсов и в особенности самок для спаривания. Таковыми являются объединения самцов у приматов (например, у шимпанзе, бабуинов) или дельфинов, где наблюдаются «малые стабильные группы: вы все время видите одних и тех же двух или трёх самцов вместе» (Low, 2000. P.181). Подобные малые коалиции могут формировать более крупные и рыхлые «мегакоалиции», также наблюдавшиеся у шимпанзе и у дельфинов.
Имея отношение к репродукции, коалиции прямо связаны и с политикой – уже у обезьян. Коалиции формируются на самом верху иерархической пирамиды в виде «олигархий», заменяющих собой индивида-доминанта. Подобные доминантные коалиции наблюдали, например, у шимпанзе (рис. 24). В то же время коалиции могут формироваться и в стане подчиненных, создавая в биосоциальной системе своего рода организованную оппозицию доминанту.
У шимпанзе самец может занять высокий социальный ранг именно благодаря поддержке других членов группы – товарищей по коалиции. Для групп бонобо характерны тесные афилиативные отношения между самками, которые делятся пищей, могут сообща нападать на самцов, доминируя над ними (см. de Waa, 1997; Low, 2000; Дерягина, Бутовская, 2004). Устойчивые коалиции самок также способствуют сдерживанию агрессии между самцами бонобо (Low, 2000). Такие коалиции самок возможны и у шимпанзе, хотя более редки. У шимпанзе (а также у макак) коалиции самок помогают определённым самцам-фаворитам добиться успеха в борьбе за доминирование в данной группе. Описан случай, когда «в колонии Арнемского зоопарка самки даже участвовали в выборе лидера группы» (de Waa, 1982, цит. по: Дерягина, Бутовская, 2004. С.156). Цитированные авторы предполагают, что представительницы «прекрасного пола» формировали достаточно устойчивые коалиции и в первобытном обществе, более того, «во многих человеческих обществах женщины явно продолжают следовать той же модели, и их связи друг с другом характеризуются исключительной стабильностью» (Там же. С.157).
В человеческом социуме коалиции с древних времен представляют собой мощную политическую силу. Вся политическая деятельность во многом представлятся именно игрой по созданию и поддержанию коалиций с «нужными людьми». Октавиан Август победил более сильного Антония именно путём создания коалиции. В то же время этот пример из римской истории заставляет нас ещё раз вспомнить о связи однополых коалиций с репродуктивной проблематикой (читателя отсылаем к «Антонию и Клеопатре» Шекспира). В известных пределах «политическая система есть система размножения» (Tiger, Fox, 1971).
Одна из активно исследованных биополитиками (Г. Шуберт, С. Петерсон, Т. Виджел) ситуаций – формирование межгосударственных коалиций. Подобная коалиция суммарно осуществляет то, на что неспособно каждое государство в одиночку (пример «синергии масштаба» в понимании Корнинга). Лидирующие позиции в ряде «высоких технологий» в мире заняла коалиция из восьми стран Восточной и Юго-Восточной Азии («Тихоокеанская восьмерка»), объединив в межгосударственных проектах ресурсы всех государств-участников коалиции. Высокоинтегрированной коалицией с развитыми многосторонними кооперативными отношениями следует, несомненно, считать и Объединенную Европу.
Резюмируя все сказанное об иерархиях, можно подчеркнуть многоплановость биосоциальных систем. Различным ситуациям соответствуют несовпадающие структуры отношений, лидеры, иерархия (или, возможно, отсутствие иерархии и горизонтальные отношения). Для биополитики важно перевести вопрос об иерархических и горизонтальных структурах в плоскость практических политических решений. В каких ситуациях предпочтительны строго иерархические и в каких – более эгалитарные социальные структуры в человеческом обществе?
Имеются ситуации, когда предпочтительна иерархия. Крайний пример представляет армия, где необходимы быстрые волевые решения, а не дебаты. Во многих других ситуациях «человек, стихийно получивший руководящий пост в группе, если он не только доминантен, но еще и умен, талантлив, порядочен, обеспечивает всей группе очень большой успех» (Дольник, 2003). Но имеется и угроза, обусловливаемая чисто иерархическим стилем управления – лидер может оказаться опасным для общества, аморальным, даже психически нездоровым, и тому немало примеров в истории. Противоядие Дольник видит в сознательном контроле со стороны общества за процессом выбора лидера, который должен обладать не только биосоциальным доминированием, но и позитивной политической программой и данными для ее реализации. Дольник также обращает внимание на то, что в коллективе в типичном случае имеется сразу много иерархий (одна формальная и несколько неформальных) с разными доминантами (лидерами). Он считает полезным обеспечить каждому индивиду возможность мигировать от иерархии к иерархии и участвовать более чем в одной иерархии одновременно. Полагая жесткую иерархичность непременным свойством человеческого общества начиная с первобытных времен, Дольник в этом пункте тем не менее фактически говорит о расщепленных иерархиях и близко подходит к излагаемому в следующей главе (раздел 5.7) сценарию относительно эгалитарных многоцентровых сетевых структур. Там же мы очертим возможные области успешного применения этих вариантов эгалитарного социального устройства.
4.16.7. Биополитическая подсистема биосоциальной системы. Вернемся к взглядам биополитика П. Корнинга, распространившего понятие «политика» на взаимоотношения между индивидами и группами различных форм живого и даже на взаимодействия между митохондриями и ядром одной-единственной эукариотической клетки. Корнинг трактует «человеческую политику как один из вариантов среди спектра функционально аналогичных (иногда даже гомологичных) кибернетических регуляторных процессов, обнаруживаемых у всех прочих социально организованных видов – от бактериальных колоний до муравьёв-легионеров и волчих стай – и во всех известных нам человеческих обществах, включая... наших прегоминидных предков, живших группами более 5 млн. лет назад» (Corning, 2002. P.11). Пpи этом термин «политическая система», рассмотренный нами выше (3.8-3.9) в применении к человеческому социуму, интерпретируется им как тот элемент клетки, многоклеточного организма, биосоциальной системы, который непосредственно отвечает за регуляцию поведения системы, «целеполагание» (например, принятие решения о маршруте миграции группы обезьян и о пункте назначения), управляющую коммуникацию (Corning, 1983, 1987, 1997). В такой расширительной интерпретации понятие «политическая система» соответствует тому, что мы рассмотрели как факторы социальной координации.
Их совокупность мы обозначаем термином биополитическая система (или биополитическая подсистема биосоциальной системы, Олескин, 1994). Биополитическая система может быть воплощена в лидере, в высокоранговых особях, выступающих в роли «контролирующих животных» (наводящих порядок и прекращающих ссоры в группах многих приматов, см. Дерягина, Бутовская, 2004), в неиерархических факторах социальной координации (таких как поле диффузных сигнальных агентов, см. 4.15. выше), но в любом случае она управляет в той или иной мере поведением индивидов, ограничивает их свободу и в этом плане аналогична политической системе человеческого общества.
В работах П. Корнинга (Corning, 1983, 1987, 1995, 2003b; Корнинг, 2004) рассматриваются характеристики политической системы человеческого общества, которые в то же время вполне естественно распространяются на биополитические подсистемы биосоциальных систем разнообразных видов живого:
открытость по отношению к среде обитания, включающей другие живые организмы – отсутствие непроницаемых границ между биосоциальной системой и ее окружением;
обмен материальными ресурсами, энергией, информацией как внутри системы, так и с другими системами;
целеориентация системы. Основная эволюционно заданная цель всякой биосоциальной системы – выживание и самовоспроизведение (размножение) в меняющихся условиях, для чего необходимы как внутренняя стабильность, так и готовность к перестройкам (см. рубрику «Выходы» в нижеследующей кибернетической схеме, и ср. схему политической системы в подразделе 3.8., где имеется та же рубрика и те же целевые характеристики в ней). В силу логики «телеономической концепции» Корнига цель понимается как способ описания направления вектора естественного отбора, работающего с целыми биосоциальными системами;
взаимодействия между функционально специализированными структурами и подсистемами (скажем, между различными кастами и «профессиональными группами» муравьев в муравейнике);
организация системы по вертикали (иерархическая структура) и горизонтали (эгалитарная структура) ;
внутренний контроль и регуляция (по существу, механизмы координации поведения);
коммуникация;
выбор стратегии поведения системы, «принятие решений» (например, стая рыб при появлении хищника в доли секунды решает «рассыпаться», при появлении пищевого ресурса в виде стаи более мелкой рыбёшки – создать плотное скопление, прижимающее жертв к границе вода—воздух)
обратная связь, как и в политической системе человеческого общества: результаты предшествующих действий биосоциальной системы влияют на ее состояние и последующие действия (бобры, запрудившие реку, должны учитывать в дальнейшем, что река стала глубже);
отрицательная энтропия – поддержание упорядоченности в мире, где в целом царит беспорядок; состояние устойчивого неравновесия (по другой терминологии – «динамического равновесия») на базе обмена веществом, энергией, информацей со средой.
В свете этих обобщающих характеристик можно модифицировать схему функционирования политической системы, предлагаемую системной школой в политологии (эта схема приводится выше в подразделе 3.8.). Модификация данной схемы в приложении к биосоциальным системам подытоживает многое из сказанного нами об этих системах (см. кибернетическую схему биополитической системы на рис. 25).
Основной лейтмотив приводимой схемы: на базе заданных «Входов» – биосоциальной системы с ее конкретными характеристиками, среды обитания, заданного способа получения ресурсов (материальных компонентов, энергии, информации), сложившихся норм и конвенций (см. ниже 4.17) социального поведения и передаваемых путём обучения элементов «протокультуры» (терминология М.Л. Бутовской) биополитическая подсистема выбирает оптимальную стратегию выживания и воспроизводства биосоциальной системы
Рис. 25
– будь то микробная колония, муравьиная семья или стая рыб -- в данных условиях. Принятое системой «стратегическое решение» призвано обеспечить «Выходы» (результаты) в виде целостности, стабильности системы и в то же время ее готовности адаптироваться к изменениям в условиях. Как в случае политической системы человеческого общества, «Выходы» биополитической системы влияют на ее «Входы», внутри системы есть обратная связь.
Отметим, что наряду с биополитикой, П.Корнинг разрабатывает также «биоэкономику» (Corning, 1997), понимая ее как способы обеспечения материальными ресурсами, энергией всякой биосоциальной системы, поставленной перед необходимостью выжить в суровых и меняющихся условиях. Указанная на схеме «биоэкономическая система» может соответствовать, например, группе фуражиров в муравьином сообществе, основная задача которых – снабдить пищевыми ресурсами все это сообщество.
Американский ученый Дж. Миллер, применяя системный подход к живым организмам, предложил классификацию подсистем, из которых состоят биологические системы любого уровня организации (от клетки до – политический пример – современного «супранационального государства»). Таких функциональных подсистем, по Миллеру (Mier, 1978; Mier, Mier, 1993), насчитывается 20, причем одни из них преобразуют вещество и энергию («биоэкономическая система» на схеме), другие – информацию. Среди последних особое биополитическое значение имеет «подсистема принятия решения» (decider). Она может быть уподоблена тому, что было обозначено как биополитическая подсистема: это «исполнительная подсистема, которая на входе получает информацию от всех других подсистем, а на выходе генерирует информацию, контролирующую всю систему» (Mier, 1978). Другая важная подсистема, рассматриваемая Миллером – подсистема «канал/сеть» (channe/net), ведающая передачей информации в пределах биосоциальной системы. Наличие такой коммуникационной системы необходимо для функционирования биополитической системы, она сопоставима, например, со «средствами массовой информации» как орудием влияния политической системы человеческого общества на население.
4.17. Биосоциальное пространство и конвенции
А.А.Захаров (1991 и другие работы) ввел понятие биосоциального пространства как особой многомерной системы координат. Она отображает характеристики биосоциальной системы (плотность особей в ней, ранговая иерархия, геометрия гнездовой постройки и др.), влияющие на поведение данного индивида, его физиологические параметры и др. Биосоциальное пространство формируется в сообществах насекомых, в микробных колониях (где присутствует связывающий индивиды в целостную систему полимерный матрикс) и — в то же время — в сообществах приматов, включая и человеческое общество.
С.В.Чебанов (1998) различает понятия Homo sapiens и человек. H.sapiens - лишь телесный субстрат, который становится человеком только после социализации - включения в многомерную систему связей, норм и условностей социума. Человек, по Чебанову, даже внешне отличается от H.sapiens; H.sapiens голый, человек одет; далее человек бреется, стрижет волосы, прокалывает уши и разными другими способами видоизменяет телесность H.sapiens ради включения в биосоциальное пространство (в этом случае следует сказать просто социальное пространство) с его регламентированными нормами внешнего вида, поведения и взаимоотношений индивидов.
Такие регламентированные нормы как бы наполняют собой биосоциальное пространство не только в человеческом обществе, но и в биосоциальных системах разнообразных живых существ. "Например, статус охраняемых территорий поддерживается как бы "признанием преобладающих прав" хозяина какого-либо участка. С подобным признанием связан и статус доминирующей особи. Выдерживаются определенные правила внутривидовых отношений также и в конкретных жизненных ситуациях: при взаимодействиями с особями своего вида животные как бы следуют определенным конвенциям (лат. conventio - соглашение), поэтому все формы подобного поведения мы вправе называть конвенциональными" (Захаров, 1991, С. 26). К числу типичных видов конвенций ("соглашений") между особями можно отнести: (а) конвенции временные - взаимное подчинение по времени активности индивидов (кошки "договариваются" использовать одну и ту же тропу, но в разное время); (б) конвеции ролевые - субординацию индивидов при выполнении определенных функций в социуме. Конвенции характерны для любых живых организмов (например, "признание преобладающих прав" хозяина какого-либо участка; разделение всех особей того же вида на "своих" и "чужих") с развитой социальной организацией. Мы уже фактически касались темы «конвенций» упоминая «право обладания», которое позволяет обладателю ценного ресурса (например, в группе шимпанзе) сохранять его даже перед лицом доминанта группы.
Даже клетки тканей многоклеточных организмов соблюдают определенные социальные нормы, к числу которых принадлежат, например, правила, ограничивающие размножение клеток :
размножаются лишь те клетки, которые прикреплены к биополимерной подложке (матриксу)
размножаются лишь клетки, рядом с которыми есть свободное (не занятое клетками-соседями место); клетки, окруженные со всех сторон соседями, не размножаются – феномен контактного торможения.
Клетки злокачественных опухолей игнорируют оба правила (рис. 26) и потому сравниваются с преступниками, попирающими нормы поведения в человеческом социуме (Васильев, 2000, цитата приведена выше в разделе 1.1.4).
Биосоциальные системы -- объединения особей (в типичном случае -- одного вида), в той или иной мере характеризующееся афилиацией и кооперацией между ними. Способность формировать биосоциальные системы (биосоциальность) -- весьма эволюционно-консервативное свойство живого. Существенным свойством биосоциальных систем является заимное согласование поведения ее особей (социальная координация), которая осуществляется разными путями: 1) посредством подражания большинства индивидов лидерам; 2) путем локального контакта; 3) путем делокализованной передачи управляющей информации от особи к особи по эстафете; 4) за счет заполняющих биосоциальную систему диффузных стимуляторов (химических соединений, физических полей). К типичным свойствам большинства биосоциальных систем следует отнести также иерархию доминирования (с доминантом на вершине), хотя возможны и почти горизонтальные, уравнивающие социальные ранги, взаимоотношения. Иерархия может иметь сложный, нетранзитивный, расщепленный характер. Вся совокупность взаимодействий между особями в биосоциальной системе может быть представлена как многомерное "биосоциальное пространство", в котором обитает индивид, опутанный сетью "конвенций" -- норм поведения в данной биосоциальной системе.
Глава пятая. ПОЛИТИЧЕСКИЕ ФЕНОМЕНЫ СОВРЕМЕННОСТИ И СОЦИАЛЬНЫЕ ТЕХНОЛОГИИ С ТОЧКИ ЗРЕНИЯ БИОПОЛИТИКИ
Настоящая глава посвящена избранным аспектам политики, которые могут быть интерпретированы с этологических и социобиологических позиций. При этом каждый из аспектов будет рассматриваться нами не только на теоретическом, но и на практическом уровне. А именно, будет ставиться вопрос: какие конкретные социально-политические меры могут быть приняты на основе знаний о тех или иных тенденциях социального поведения (и политической деятельности) человека?
5.1. Социальные технологии
Термин «социальные технологии» используется в литературе по социологии, политологии, менеджменту в различающихся значениях, но «общий знаменатель» состоит в том, что социальные технологии представляют собой способы, методы, технологические приемы достижения какого-либо социального результата. Таким результатом может быть создание эффективно действующей коммерческой структуры или налаживание отношений внутри отдельной семьи.
Итак, социальные технологии можно понимать как практические разработки по улучшению отношений между людьми и их группами в разных ситуациях (семья, рабочая группа, творческий коллектив, комиссия парламента) и усовершенствованию социальных структур различного ранга. Именно в такой интерпретации социальные технологии оказываются весьма значимыми для решения задач современной России.
Совокупность социальных технологий обозначается в литературе термином социальная инженерия. Одно из распространенных определений этого термина – «совокупность подходов…, ориентированных на целенаправленное изменение организационных структур, определяющих человеческое поведение…» (Резник, 1996).
Если социальные технологии нацелены на улучшение политической амосферы в стране, на усовершенствование, разумное реформирование административных структур, государственного аппарата, целых политических систем, то они заслуживают название политических технологий; соответственно, их совокупность может быть обозначена термином политическая инженерия.
Подобные разработки могут существовать и независимо от биополитики, опираясь на чисто социально-гуманитарные идеи в рамках социальной психологии, социологии малых групп, теории менеджмента и др. Однако мы сконцентрируемся на тех социальных технологиях, которые связаны с биополитикой.
Необходимо оговорить, что социальные технологии не всегда понимаются как сознательно, целенаправленно осуществляемые организационные мероприятия на базе тех или иных научных концепций (будь то концепции биополитики или теории менеджмента). Социальные технологии, как подчеркивают И.Айбль-Айбесфельдт, Ф. Солтер и другие этологи человека, тысячелетиями спонтанно реализуются индивидами (например, политическими лидерами) или группами в человеческом обществе. Такие стихийно реализуемые социальные технологии представляют собой стратегии, направленные на различные социальные и политические цели: приобретение индивидом или группой определенного социального статуса (скажем, статуса лидера данной группы), на упрочение существующего социального порядка или, напротив, его реформирование. Этологи человека концентрируют внимание на наиболее консервативных социальных технологиях, чьи истоки лежат в первобытном обществе или еще раньше (на эволюционных этапах, соответствующих сообществам приматов). С этой точки зрения самец шимпанзе, отвлекающий внимание вожака стаи, чтобы затем добиться близости с принадлежащими ему самками, уже реализует определенную «социальную технологию» со вполне конкретной целью.
В этой связи биополитики ставят кардинальный вопрос: как соотносятся подобные спонтанные, выработанные миллионами лет эволюции социальные технологии с искусственными, сознательно спланированными социально-технологическими проектами? Биополитики подчеркивают, что именно их наука, тесно связанная с этологией человека, со знаниями об этограмме Homo sapiens, позволяет приблизиться к согласию между эволюционно-детерминированной природой человека и разработками по социальной инженерии. В то же время человек многоуровнев и не исчерпывается лишь своей биологической составляющей. Стоя на позициях «мягкого натурализма», современная биополитика разрабатывает социальные (и политические) технологии в комплексе с сугубо социальными и гуманитарными дисциплинами, особенно социальной психологией, социологией, политологией, теорией менеджмента (управления).
5.2. Война, терроризм, коллективная агрессия в человеческом обществе: биополитический подход
Агрессия как этологическая категория была рассмотрена нами в главе четвертой, раздел 4.7.1., в том числе и в применении к человеку. Мы здесь остановимся на биополитическом подходе к коллективной человеческой агрессии. К. Лоренц (1994), говоря о полезных эволюционных функциях агрессии (рассмотренных выше), в то же время считал агрессию «наиболее серьезной опасностью, которая грозит человечеству».
Многие биополитики, этологи, социобиологи подчёркивают, что у животных имеется следующая корреляция: чем более мощными орудиями нанесения вреда (зубами, когтями и др.) обладает данный биологический вид, тем более сильно выражено внутреннее ингибирование (“внутренний барьер”), препятствующее бесконтрольному применению этого “оружия”. Человек оказался в исключительном положении: от природы он был сравнительно слаб: не был наделён ни мощными клыками, ни крепкими когтями. Поэтому слабо выражено и внутреннее торможение в отношении актов насилия. Прогресс в области вооружения обогнал соответствующие поведенческие, генетически фиксированные изменения. Соответственно, имея ныне сильное оружие и всё ещё слабое ингибирование в плане его применение, человек оказывается крайне жестоким существом по отношению к себе подобным.
Мрачная картина несколько просветляется наличием ритуалов (Eib-Eibesfedt, 1989, 1998) в человеческом обществе, которые, подобно ритуалам животных, препятствуют смертоносным конфликтам (Айбль-Айбесфельд указывает в этой связи на военные парады, спортивные состязания и др. “превращенные” формы конфликтов). В Средние Века в странах Европы практиковались дуэли как социально приемлемый (хотя и индивидуально опасный) канал сброса агрессивности. Ряд исследователей, считал даже спортивные состязания и борьбу за мир "сублимированными" формами агрессии.
Хотя агрессивность – явление, универсальное для всех представителей Homo sapiens, степень её сильно варьирует от исповедующей ненасилие Норвегии, до воинственных индейцев янонамё в Южной Америке, у которых примерно 50% взрослых мужчин, дожив до зрелого возраста, «занимаются тем, что убивают» (Майерс, 2000). Подобные факты свидетельствуют о необходимости учета не только биосоциальных, но и культурных факторов агрессии в человеческом социуме.
5.2.1. Войны. Из форм человеческой агрессии наиболее разрушительной и политически важной формой являются, как уже указывалось, войны. Вопреки авторитетному предсказанию Эндрю Карнеги, сделанному в 1900 году, что в ХХ веке «человекоубийство будет считаться столь же отвратительным, сколь отвратительным кажется нам сегодня каннибализм», на протяжении века в войнах и вооруженных конфликтах убито более 200 млн. человек. На пороге третьего тысячелетия мир был потрясен эскалацией военных действий в разных регионах планеты. Вспомним Чечню, Югославию, Афганистан, Ирак.
Войну можно определить как «продолжительное сражение между военными силами двух или более "poice.naiau.kiev.ua/tsc/pages/humanright/gossary/g435/info_rus.htm" государств, или одного государства и, по крайней мере, одной организованной вооруженной группы с использованием оружия» (Интернет-сайт "poice.naiau.kiev.ua/tsc/pages/humanright" poice.naiau.kiev.ua/tsc/pages/humanright/gossary).
Среди гуманитариев распространена точка зрения, что война представляет собой чисто “культурное изобретение”, возникшее не раньше эпохи неолита, когда появляется особая каста воинов. Допуская неолит в качестве условной реперной точки в истории войн (момент появления «развитой войны» в привычном для нас обличии), мы имеем основание предполагать, что война как феномен вызревала по мере антропогенеза постепенно (как и другие характеристики человека и социума – интеллект, язык и речь, культура и др.). Факторы, послужившие причиной «ужасных трагедий и безмерных человеческих страданий в недавнее время», начали действовать уже в группах наших «далеких прямоходящих предков» (Corning, 2001a. P.3). С точки зрения предыстории войны (и вообще организованных политических конфликтов) особый интерес представляют следующие виды агрессии в мире живого:
Карательные действия («дисциплинарная агрессия») против эгоистов, нечестных кооператоров, не желающих работать на благо всей группы, но стремящихся пользоваться коллективными благами, и нарушителей иных социальных норм (см. 4.12 выше).
Коллективная оборона от нападения хищников, например, сложные коллективные маневры птичьих стай, сбивающие с толку хищных птиц, формирование плотного комка из японских пчел вокруг проникшего в улей шершня (который при этом перегревается до смерти), мобинг – контратака жертв против хищника (бабуины коллективно контратакуют леопарда)
Внутригрупповая коллективная агрессия, когда в пределах одной социальной группы формируются противоборствующие альянсы из индивидов (чаще всего самцов), что наблюдается, например, у львов, дельфинов, бабуинов, шимпанзе, бонобо. Альянсы дерутся ради приобретения самок, доминантного статуса в масштабах группы или иных ресурсов.
Межгрупповая коллективная агрессия – организованный поединок между группами – «макcимальное приближение к войне в человеческом обществе» (Corning, 2001a. P.41). Она наблюдается между группами шимпанзе и бонобо, которые обороняют свои территории от других групп и совершают набеги на другие группы. «Шимпанзе и люди вполне похожи друг на друга – и в высшей степени уникальны – в том плане, что не только формируют группы на базе альянсов самцов, но и осуществляют интенсивную межгрупповую агрессию. У людей конечный результат этого называют войной» (Wrangham, Peterson, 1996).
Впрочем, война включает в себя элементы и других, перечисленных выше форм «животной» коллективной агрессии: в ней находит свое место и стремление наказать, «отмстить неразумным хазарам», и коллективная оборона, и – в случае междоусобных войн – стремление определенных «альянсов» к доминированию, а в древние времена и к приобретению женщин (вспомним «Илиаду»). Более того, несмотря на коллективный характервоенных действий, в них находит свое отражение и индивидуальная агрессия, противоборство «один на один» (см. рис. 27б). С эволюционно-биологической точки зрения коллективная агрессия формируется на базе индивидуальной – в результате ее своего рода «масштабирования» до уровня межгрупповой розни.
Разумеется, войну и другие виды организованных политических конфликтов (мятежи и т.д.) нельзя сводить к эволюционно-биологическим предпосылкам. Трудная задача, также лежащая в сфере интересов биополитики – проследить постепенный переход от «животной» коллективной агрессии к войне. Насколько мы можем судить по имеющимся материалам, уже ранние гоминиды внесли существенные инновации: усложнилась коммуникация и координация в масштабе группы, возникло более сложное распределение ролей в процессе обороны или охоты (рейда), чем у животных, способных к аналогичным действиям. Далее усложнились орудия борьбы: уже 2,5 миллиона лет назад Homo habiis изготовлял рубила, которые в специальном эксперименте не смог изготовить бонобо Канзи. Смена диеты в процессе антропогенеза привела к редукции хищных зубов, и естественное вооружение постепенно уступало место искусственному. Не позднее уровня неандертальца можно говорить о существенной роли культуры, как аккумулятора негенетической информации («мемов») о групповых символах и ритуалах, новых видах оружия и способов ведения войны и др.
Неоднократная миграция первобытных людей из региона в регион – особенно если справедлива гипотеза «исхода из Африки» -- весьма способствовала совершенствованию искусства ведения войн. Ведь миграция представляла собой не столько освоение до того безлюдных территорий, сколько вторжение на уже занятую кем-то землю. По Р. Карнейро (Carneiro, 1970), война выступает средством снятия «экологических ограничений», наступающих в результате перенаселения и/или нехватки ресурсов. Вероятность военных действий возрастала, коррелируя с непредсказуемостью экологической ситуации (будет ли или нет пропитание в дальнейшем и др., Low, 2000). Война и поныне сохраняет свою «ресурсную» мотивацию, и даже о наступвшем XXI веке говорят как о «суровом столетии войн за уменьшающиеся ресурсы».
Вероятность войн между племенами возрастает по мере увеличения числа в них молодых мужчин, особенно на фоне ограниченных ресурсов. Среди молодых индивидов в человеческом обществе, как и, скажем, в популяции мышей, всегда имеется сравнительно небольшое число гиперагрессивных особей. Эти малочисленные «драчуны» часто выступают как нарушители мира и спокойствия как внутри сообщества, так и в его взаимоотношениях с соседями. Такой «синдром неистовых мужчин-воинов» существует как в первобытных племенах, так и во вполне цивилизованных обществах и служит одним из факторов, порождающих угрозу вооруженных конфликтов (van der Dennen, 1998).
Первоначально участие в войне было делом почти всех взрослых здоровых мужчин, и в современных первобытных обществах (например, Новой Гвинеи, см. Eib-Eibesfedt, 1998) мы до сих пор наблюдаем социализацию молодого поколения в воинском духе. Воспитание на базе системы воинских добродетелей подкрепляется преимущественным вниманием женщин к «удалым храбрецам», т. е. это воспитание опирается на репродуктивные интересы. В воинственном племени индейцев янонамё убивавший врагов мужчина-воин (unokai) имел больше жён и больше детей, чем прочие мужчины в племени (Low, 2000).
Воинская доблесть как мотив переплеталась с более прагматическими мотивами, вытекающими из борьбы за ресурсы с конкурирующими группами. Войны с соседями велись ради приобретения женщин, скота и др. Таким образом, с мотивационной точки зрения межгрупповая агрессия имела смешанный характер (см. классификацию агрессии выше, подраздел 4.7.1.) – включала как «агрессию ради агрессии», так и инструментальную агрессию. Подобное положение сохраняется и в современных войнах, мятежах и других конфликтах политически организованных групп, когда солдаты (боевики, наемники) могут быть в основном мотивированы не враждебностью к противнику, а финансовым или моральным вознаграждением.
«Финальный аккорд» в историческом становлении феномена войны, вероятно, связан с обособлением воинов как особой касты (с перспективой государствообразования через формирование военной элиты, см. 3.10 выше). В дальнейшем по мере усложнения техники военных действий война все в большей мере становится делом специалистов, возникает противопоставление воинов -- и не участвующего непосредственно в войне мирного населения.
В ХХ веке в связи с мировыми войнами, массовыми мобилизациями в миллионные армии и все возрастающим участием мирного населения хотя бы в качестве заложников войны (в ходе бомбардировок гражданских объектов с воздуха, террористических актов и др.) намечается диалектический возврат к первобытному сценарию войны с вовлечением всего взрослого населения, что может вести к растормаживанию эволюционно-консервативных тенденций поведения «цивилизованных дикарей». В частности, можно ожидать, что в обстановке всеобщей милитаризации населения воинские добродетели вновь станут основным критерием отбора партнеров со стороны прекрасного пола, оставляя позади более «мирные» критерии типа богатства, интеллектуальности, чувства юмора и др. (ср. 6.8 о стратегиях поведения полов).
Можно говорить и о сохранении и даже расторможении первобытной ресурсной мотивации войн. Поскольку большинство ресурсов связано с теми или иными территориями (зонами полезных ископаемых и др.), можно предсказать особое распространение локальных конфликтов. Мировые войны ныне могут возникнуть вторично, в результате разрастания первоначально локальных войн (Low, 2000) в условиях применения оружия массового поражения и действий международных террористических групп.
Политические лидеры и военачальники в разные эпохи истории обращались к глубинным первобытным корням психики солдат. Они добивались того, чтобы солдаты вели себя на поле боя как первобытные воины, которые защищали свою общину, своих близких родственников. Стремясь растормозить квазиродственные чувства и манипулировать ими ради максимальной психологической готовности солдат к беспощадному бою с врагом, политические лидеры создают «образ врага». Несмотря на многообразие конкретных вариантов, ключевым моментом следует считать дегуманизацию врагов – объявление их нелюдями, которые не должны существовать и по отношению к которым нет моральных запретов и может реализоваться хищническая, «межвидовая» агрессия (см. 4.7.1 выше).
В армиях различных воюющих государств – от древней Спарты до Третьего рейха – также растормаживалось первобытное чувство принадлежности к малой общине, роль которой играл коллектив воинов – боевая единица. Воин чуствовал себя окруженным близкими друзьями, за которых он должен был готов, если необходимо, отдать жизнь. Практиковались коллективные трапезы, все члены одной боевой единицы имели одинаковую форму одежды, прическу и тд. Не случайнло командир называл солдат (и они называли друг друга) по-родственному «мальчиками». «сынками», «братишками» и др. Непосредственно перед решающим боем солдату внушали, что он воюет ради блага – или самой жизни – ближайших родственников, а не только государства в целом. Выше мы указывали на охоту за женщинами как один из важных мотивов войн в первобытные времена. Отголоском этого мотива войны в нашу эпоху остается частое стремление солдат к совершению актов насилия по отношению к женщинам на покоренной территории.
Интересно, что в качестве одной из причин неудачи американской интервенции во Вьетнаме в 60—70-е годы ХХ века в литературе называется биополитический фактор – среди американских солдат не удалось создать атмосферы «первобытного единения», для этого не было предпринято достаточных усилий в процессе их тренировки (Low, 2000).
Не только агрессивное поведение имеет эволюционно-древние корни. В последние десятилетия этологи человека и культурные антропологи приложили немало усилий к тому, чтобы показать глубокие этологические корни не только агрессии и войны, но и их противоположности – мира. Отметим здесь труды голландского ученого И. Ван дер Деннена, который опирается в своих исследованиях на данные о сохранившихся до наших дней первобытных этнических обществах. По его словам, «этологические корни мира могут быть столь же сложны как (или еще сложнее чем) корни насилия и войны… Большинство этносов предпочитает мир, если они могут его позволить себе, т.е. если в состоянии справиться с внутренней проблемой – «синдромом неистовых мужчин-воинов» /об этом синдроме мы говорили чуть выше/, а также с внешней проблемой – добиться того, чтобы их «оставили в покое» другие сообщества» (van der Dennen, 1998. P. 152). Труд приматолога Плога «Война и заключение мира. Слияние двух соседних колоний обезьян в неволе» посвящен выяснению эволюционно-древних механизмов прекращения агрессии на примере двух групп обезьян саймири. Эти группы были объединены по воле экспериментатора и после краткого периода стычек сумели наладить относительно мирную жизнь на базе новой иерархической структуры, единой для обеих, ранее автономных, групп саймири (Poog, 1998).
Даже в современных технологизированных вооруженных политических конфликтах (в эпоху «кнопочной войны») этологические, нейрофизиологические и вообще биологические факторы агрессии не утрачивают своего значения, наряду с несомненным влиянием социокультурных факторов. А.Назаретян (1996, С.37) справедливо указывает на вклад эволюционно-древних тенденций агрессивного поведения в конфликты современности – на важность самого «сражения..., насилия,... риска и преодоления, радости ратного единения» по сравнению с чисто инструментальным, культурно-обусловленным аспектом конфликтов – с его «предметными задачами, которые при этом декларируются или подразумеваются».
Сложность исследования войн и подобных им организованных политических конфликтов сводится к следующим особенностям, отличающих их от простой агрессии между индивидами (или их малыми группами):
В игру вступают существенные новые факторы, характерные для больших организованных коллективов людей. Эти исследуемые социологией факторы включают в себя, например, «распыление ответственности» (решение о военных действиях принимает не тот, кто реально идет убивать; нажавший на кнопку пуска ракеты человек дистанцирован от поражаемой цели). Жестокость организованных конфликтов типа войн возрастает за счет известных и из этологии животных (см. разделы о коммуникации и об афилиации в четвертой главе), и из социологии «эффектов группы». Так, в достаточно большой группе людей происходит «поляризация взглядов» (Майерс, 2000). Хотя составляющие группу индивиды могут колебаться, способны к самокритике, могут по-человечески понимать «потенциального противника» и даже симпатизировать ему, тем не менее большой коллектив в целом склонен поддерживать наиболее жесткое, бескомпромиссное решение, которое ведет к агрессии и первоначально поддерживается, возможно лишь 1% гиперагрессивных «неистовых мужчин-воинов». В этом и заключается характерный для группы «эффект поляризации», действующий и в случае гигантских коллективов типа целых армий, где эффект дополнительно усиливается пропагандой по созданию «образа врага», политическим манипулированием со стороны лидеров и другими известными политологам факторами.
Войны и другие организованные конфликты в человеческом социуме вовлекают политичеcкую символику. В Великой Отечественной войне свастика олицетворяла врага, пятиконечная звезда означала «своих». Современные войны – это также в значительной мере войны симоволов; то же касается и организованного терроризма. Атака на здания ВТЦ и Пентагон 11 сентября 2001 г. поразила именно символы американской мощи и неприступности, причем разрушенные башни-близнецы стали «антисимволами» пошатнувшегося «американского господства,... его зрелищно инснценированной десимволизацией» (Entsymboisierung, Munker, 2001). Символы обозначают целый культурно-детерминированный пласт военных конфликтов, аналогов которому нет в сообществах животных. Символы связаны с речью, языком, человеческим разумом. Тем не менее, нельзя не отметить и эволюционно-биологическую предысторию некоторых из политических символов. Первобытное общество, в котором человечество провело порядка 90% своей истории, имеет многочисленные отголоски в характерных для нашей психике образах. Запечатленные в нашем мозгу образы наиболее опасных животных (крупных кошек, хищных птиц, змей) до сих пор составляют содержание подсознательных страхов (фобий), входят в состав гербов, политических символов. Предъявление испытуемым символов опасностей, с которыми сталкивались первобытные люди (и их обезьяноподобные предки), вызывает у них стремление искать покровительство у надежного лидера. Различных очертаний и видов («одноглавый», «двуглавый») орлы прочно обжили государственную символику ряда наиболее мощных в политическом отношении стран мира.
Политические конфликты опираются не только на агрессивные тенденции поведения людей. В не меньшей (или даже в большей) мере они связаны, наоборот, с лояльными, «дружественными» формами поведения, необходимыми для консолидации группы перед лицом общего врага (об этом – в разделе 5.3).
5.2.2. Терроризм. Чудовищные теракты начала ХХI века в США, России, Испании, Великобритании, Ираке и др. не оставили сомнения в том, что возникла и распространяется по планете новая военная стратегия, основанная на организованном крупномасштабном терроризме (рис. 28). Политологи подчеркивают, что «как долгосрочно планируемая политико-милитаристская стратегия терроризм не старше примерно тридцати лет», причем по контрасту со «своими в основном анархическими предшественниками с пистолетом и бомбой» современные террористы широко используют каналы СМИ (Munker, 2001. S.11), стремятся максимально распространить сведения о совершенных или планируемых терактах. Терроризм всё в большей мере становится своего «стратегией коммуникации». «При отсутствии мировой публичности террористические акты, осуществлённые 11 сентября 2001 г., не возымели бы, несмотря на колоссальные разрушения и большое количество жертв, того воздействия, которое они оказали на сознание и психику сотен миллионов людей во всём мире. Современная террористическая стратегия придаёт огромное значение так называемому фактору CNN» (Королёв, 2003. С.985).
Для биополитики терроризм представляет собой серьёзный вызов. В литературе неоднократно высказывалась мысль, что поведение террористов объяснимо не в биополитических, а лишь в социокультурных (даже «сугубо духовных») понятиях. Более того, поведение террористов-смертников есть наглядное свидетельство того, как «дух» (система религиозных убеждений и идеология) в буквальном смысле умерщвляет «плоть» с ее животным стремлением сохранить собственную жизнь. Американские социобиологи (и эволюционные психологи), привыкшие подходить к поведению человека со своими моделями типа «дилеммы узника» или «ястреба-голубя» (см. о них выше, разделы 4.9 и 4.10 выше), беспомощно разводили руками. Поведение камикадзе не объяснить с позиций социобиологических идей о стремлении каждого индивида к маскимальному снижению риска для собственной жизни и/или жизни кровных родственников (Sprinke, 2002).
Нет сомнения, приведенные факты подчеркивают еще раз отмеченную в начале многоуровневость человека, природа которого отнюдь не исчерпывается только биологическим уровнем. Но полностью ли «душевный и духовный слои» (используя терминологию Н. Гартмана с его концепцией «слоёв бытия», изложенной кратко в главе второй) вытесняют в данном случае «органический слой»? Хотя исследование международного терроризма далеко не завершено, имеющихся данных уже достаточно, чтобы серьезно усомниться в полном подавлении «плоти духом». Скорее всего, в случае современного терроризма речь идет о своеобразной коэволюции и «плоти», и «духовного начала». Вся система подготовки террористов-смертников основана на специальных техниках тренировки и биологического, и социокультурного элементов будущего камикадзе – с целью их взаимодействия при выполнении данной «гуру» миссии.
Биополитика вступает в свои права при исследовании поведения террористов по крайней мере в следующих аспектах:
Характерное для живого вообще биосоциальность («самосборка», «синергия») обусловливает такое явление, как «коллективная индивидуальность» (Панов, 2001). В разделе о биосоциальных системах (4.14) мы подчеркивали возможность различных соотношений между степенью индивидуальности целой системы – и индивидуальностью ее элементов. Колонии кишечнополостных могут представлять собой рыхлые объединения автономных индивидов, а могут выступать как один высокоинтегрированный суперорганизм (кормус), который нивелирует индивидуальность слагающих его индивидов (зооидов), превращая их в органы целой системы. Биополитики, увлекавшиеся социобиологическими моделями, исходили из интересов отдельных индивидов, игнорируя «коллективную индивидуальность». Самоубийственное поведение индивидов-террористов можно объяснить не (по крайней мере, не только…) «подавлением плоти», но нивелировкой индивидуальности отдельного человека «коллективной индивидуальностью» всей террористической сети – аналога ценосарка в колонии кишечнополостных (или межклеточного матрикса в бактериальных популяциях). Вполне в духе идей Корнинга террористическая сеть живет и заботится о собственном выживании как единый суперорганизм, а поведение камикадзе уподобляется программируемой смерти клеток (апоптозу) внутри многоклеточного организма.
В литературе есть попытки прямого социобиологического (или эволюционно-психологического) объяснения поведения террористов-смертников. Поскольку репродуктивный успех мужчины (число детей), по социобиологическим моделям (см. подробне ниже, 6.8 в подразделе о половых различиях), зависит от добытых им ресурсов, то решение пожертвовать жизнью рассматривается как крайний вариант стратегии риска, которая предполагает очень ценное и иначе не достижимое вознаграждение (Low, 2000). Открыт вопрос, можно ли в качестве такого вознаграждения рассматривать райские кущи, учитывая, что, например, во время Ирано-Иракского конфликта юным солдатам, которые атаковали пулемётные гнёзда, вручали символические «ключи от рая»?
Хотя многие террористические структуры представляют собой многоцентровые сетевые организации, тем не менее среди террористов выделяются лидеры. Одна из их функций – выступать для рядовых террористов в роли «отцов», т. е. задавать первобытную по сути модель поведения в системе, напоминающей семью или родственную общину и требующей от мужчины-воина защиты – вплоть до самопожертвования..
Состояние страха и беспомощности более или менее многих людей выступает как цель терроризма как «стратегии коммуникации» с максимальным привлечением СМИ – цель, которая может быть важнее непосредственного ущерба, причинённого террористическими актами. Иррациональный страх перед непонятными и неуявимыми террористами ведет к инфантилизации психики. В таком состоянии люди становятся легко внушаемыми как дети, вплоть до некритического восприятия ими тех или иных идей по принципу рассмотренного нами в разделе 4.3. импринтинга. Это может использоваться террористами ради превращения людей в послушных рупоров какой-либо идеологии. К террористам у заложников, их тревожащихся родственников, у «вторичных жертв» (наблюдающих за терактом по телевизору) может пробуждаться отношение беспрекословного подчинения, свойственное детям по отношению к более сильным и мудрым взрослым.
Одним из вариантов этого является «стокгольмский сндром», когда жертвы террористов становятся их союзниками. По-видимому, речь идет о расторможении у взрослых людей в экстремальных условиях древних программ поведения, которые регулируют поведение детей по отношению к воспитателям; аналогичные программы поведения описаны этологами у детёнышей различных видов животных. В политическом плане терроризм способствует установлению жестких авторитарных режимов (см. об этом 5.5 ниже), причем в роли дииктаторов потенциально могут выступать как лидеры террористов (что и предусмотрено ваххабитским сценарием «Кавказского халифата»), так и политики, обещающие ликвидировать террористов.
5.2.3. Социальные технологии в борьбе с коллективной агрессией. Остановимся теперь на анти-агрессивных социальных технологиях. Как уже отмечалось, биополитический подход должен применяться в сочетании с подходами и методами подавления агрессии, разработанными в социальных и гуманитарных науках. И тем не менее, биополитика может внести свой полезный вклад в соответствующие анти-агрессивные социальные технологии, как видно из приведенных ниже пунктов:
Сформулированный К. Лоренцем в книге «Агрессия» закон «несовместимых мотивов поведения» функционирует, по-видимому, не только у рассмотренных выше коралловых рыб (см. 4.7.1.). Некоторые социальные технологии, апробированные в экспериментах с испытуемыми, направлены на стимулирование несовместимых с агрессией мотивов и форм поведения. У групп американских студентов удавалось снизить агрессивность 1) пробуждая эмпатию (сострадание, сопереживание) к потенциальной жертве агрессии; 2) отвлекая испытуемых юмористическими картинками, анекдотами; 3) вызывая сексуальное возбуждение демонстрацией неагрессивных по сюжету эротических картин. Эти наблюдения допускают важные для задачи подавления коллективной агрессии (войн, терроризма и др.) следствия. Нельзя ли попытаться снять агрессивность не только на индивидуальном, но и на групповом уровне, отвлекая участвующие в агрессии группы людей на какую-либо иную деятельность? В истории такой важной деятельностью, заставлявшей приостановить агрессивные действия, часто была война с третьей стороной. Во время Второй мировой войны одна из сотрудниц японского радио, вещавшего на английском языке, имела задачу вызвать сексуальное возбуждение и тоску по семье у американских солдат. Содержание этих радиопередач и сама манера речи японки (особенно её «сексуальный голос») негативно влияли на боеспособность американцев. Признав причиненный ей ущерб, американцы приговорили дикторшу к смерти.
В понятие «агонистическое поведение» входят, как мы уже отмечали, кроме самой агрессии, также изоляция, а также угрожающие демонстрации. Изоляция (мирное разграничение территорий со взаимным избеганием) является преобладающим вариантом территориального поведения у многих животных, например, сурков. Учитывая, что «худой мир лучше доброй ссоры» и «хорошие заборы делают хороших соседей», люди, группы, нации могли бы рационально подойти к выработке оптимальных дистанций, позволяющих чувствовать себя в надежной изоляции, если не сложились более позитивные отношения. По аналогии с другими приматами, люди могли бы в большей степени использовали коммуникативные сигналы, предупреждающие об агрессии или способствующие её прекращению (примирительные сигналы, буферы агрессии).
Выше отмечалось, что в организованных политических конфликтов одним из «факторов жестокости» является частичное снятие ответственности с каждого отдельного участника конфликта («распыление ответственности»), наряду с другими «эффектами группы». Социологи говорят в подобных ситуациях о «деиндивидуации», имея в виду, что солдат Смит ведет себя по отношению к солдату по другую сторону фронта не как индивид (с личными симпатиями или антипатиями), а сугубо как представитель американской армии. Такая ситуация не была характерна для малых групп первобытного общества (где отношения имели личную окраску) или наших предков приматов, и биополитика здесь, рассматривая армию как частный случай обезличенной бюрократии, ратует за налаживание личностных отношений даже между солдатами воюющих друг с другом армий. Например, чем больше личных, индивидуализированных контактов (хотя бы через Интернет) устанавливается между гражданами двух недружественных и потенциально готовых воевать между собой государств, тем сильнее противодействие эскалации конфликта. Во время Первой мировой войны на Западном фронте длительное время стояли друг против друга, не сменяясь, одни и те же подразделения французской и немецкой армий. В конце концов возникли определенные персонализированные отношения (во многом на принципах взаимного соблюдения определенных правил), что и привело к многочисленным случаям саботажа военных действий и братаний (Axerod, 1984).
Учитывая аверсивные (связанный со стрессами, фрустрациями) мотивации агрессии, необходимо препятствовать всякого рода стрессам в современном обществе. Некоторые из видов стрессов, например, оскорбления, преодолеваются по мере развития культуры общения людей. Явную эволюционно-консервативную компоненту имеют чреватые ростом агрессивности стрессы, вызванные перенаселением, скученностью. Подобные стрессы перенаселения ведут к поведенческим изменениям и у животных, проявляясь в повышенной агрессивности и (на примере шимпанзе) в формировании не характерных на воле жестких иерархий доминирования-подчинения. В то же время в человеческом обществе стресс перенаселения, проявляясь на уровне больших групп людей и целых государств регионов, многократно в истории угрожал разрушительными вооружёнными конфликтами. В последние годы перенаселение северных областей Китая на фоне редкого населения Сибири и Дальнего Востока объективно вызывает необходимость продуманных социально-технологических проектов по снятию нарастающей напряженности, существующей вопреки в общем конструктивным отношениям России и Китая.
Социальный психолог Майерс (2000) предлагает бороться также и с инструментальной агрессией, отсекая соответствующие мотивации. На индивидуальном уровне общения людей это конкретизируется, например, рецептом «игнорировать забияк в детском саду или школе», чтобы их поведение лишилось поощряющих стимулов. В Англии сходную цель преследует выделение для школьных хулиганов (на острове Уайт) особого позорного «розового автобуса» без кондиционера. На уровне политических вооруженных конфликтов – также следует продумать меры по пресечению поощряющих агрессию стимулов. В частности, назревшей необходимостью представляется создание «планетарного народного трибунала», который бы разоблачал и наказывал хотя бы публичным обличением в масштабах планеты действий агрессоров, даже если на их стороне военная мощь и политическое господство во всем мире.
Коллективная агрессия в варианте террористической войны требует пересмотра организационных устоев борющихся с терроризмом учреждений. Поскольку терроризм есть распределенная, децентрализованная, отчасти эгалитарная сеть, то сетевой структурой должны обладать и контртеррористические организации (эта социальная технология подробно описана в конце настоящей главы). Нивелировка индивидуальности отдельных личностей, их поглощение коллективной индивидуальностью организованного терроризма говорит о необходимости разработки технологий по стимуляции индивидуального Я людей вопреки стремлению «гуру» превратить их в послушные орудия террора.
У приматов и в первобытных общинах улаживание конфликтов между индивидами или группами есть во многом, как мы указали выше, дело лидера. Кто будет аналогом такого лидера, стоящего над противоборствующими сторонами, в случае коллективного насилия на уровне целых государств, т.е в случае войны? В литературе высказывается точка зрения о необходимости некого «мирового правительтва». Однако, если такое правительство будет построено как обычная управляющая государством иерархическая структура, то не приведёт ли этот глобальный проект к созданию вселенской империи, которая будет относться к отдельным государствам как к завоёванным территориям (Low, 2000)? Автор настоящей книги питает надежду, что надгосударственная политическая структура будет неиерархической, сетевой (см. 5.7).
Нерассмотренной в этом пункте осталась важная мотивация коллективной агрессии, связанная с разделением “своих” и “чужих” в человеческом обществе. Эта тема обсуждается в следующем разделе.
Этноцентризм и межэтнические конфликты. Индоктринация
В предшествующем разделе мы кратко указали на то, что политические конфликты, включая войны, связаны, помимо агонистического поведения, также с лояльным поведением – афилиацией (см. 4.8.1), ведущей к консолидации группы перед лицом общего врага. «Артур Кёстлер однажды заметил, что нас погубит не чрезмерная агрессия, а чрезмерная лояльность. И действительно, именно идентификация с ценностями сообщества, связанными с религией, политическими партиями или этнонационалистическими взглядами, приводили и до сих пор приводят к наиболее ужасным эпизодам кровопролития в нашей истории» (Eib-Eibesfedt, Sater, 1998.). Лояльность, верность “своим и только своим” (кто не с нами, тот против нас) служила и продолжает служить глубинной причиной кровавых конфликтов, которые разрывают на части единое «тело человечества» (метафора А. Влавианос-Арванитис). В этом контексте рассмотрим проблематику отношений между различными этносами (племенами, нациями, расами и др.). Проблематика межэтнических отношений привлекает внимание многих биополитиков и этологов человека. Проводятся международные конференции и выходят в свет многочисленные сборники статей по указанной проблематике.
5.3.1. Этноцентризм.
Этноцентризм (от греч. ‘????? - народность, племя и ??????? - центр, середина) --. избирательное отношение к представителям "своего" этноса (нации, народности, племени), «убежденность в превосходстве собственной этнической и культурной группы» (Майерс, 2000. С.682.). Этноцентризм часто сочетается с ксенофобией (греч. ?????? - чужой; ????? - страх) – недружественным отношением к «чужакам» и предполагает культивируемые с раннего детства предрассудки -- неоправданно негативные установки по отношению к чужой группе (национальности, племени, расе) и отдельным её членам.
И. Айбль-Айбесфельдт и другие этологи человека и биополитики связывают этноцентризм с территориальным поведением человека на групповом уровне, с межгрупповой изоляцией. Как и у животных, территориальное поведение связано с консолидацией группы как (био)социальной системы, распознаванием "своих" и "чужих", против которых направлено агонистическое поведение. Таким образом, предпосылкой этноцентризма является внутригрупповая афилиация, приводящая к разделению мира на "своих" и "чужих", "нас" и "их" (рис. 29). Внутригрупповая афилиация в свою очередь связывается в рамках биополитического подхода с первоначально внутрисемейными отношениями, с родственным альтруизмом. Этноцентризм формируется в индивидуальном развитии как производное особого отношения (афилиации) к своей семье, т.е. родственного альтруизма. Недаром свою страну называют "родина", "отчизна" (тот же смысл имеет англ. fatherand, нем. Vaterand - земля отцов), а слово "патриот" происходит от лат. pater, греч. pateros - отец.
5.3.2. Этноконфликты. Особое значение в рамках современной биополитики имеют исследования конфликтов этнических групп (племен, народностей, наций, групп наций, этнически гомогенных регионов) – этноконфликты. Этноконфликты, тесно переплетаясь с межрелигиозной и межрегиональной враждой, в существенной мере заполняют собой международную политическую жизнь и на стыке ХХ и ХХI веков. Не гаснут долговременные очаги конфликтов в Чечне, Абхазии, Курдистане, на Ближнем Востоке и во многих других регионах планеты. Эти конфликты приобрели, как отмечено в предыдущем разделе, также и новую изошренную форму организованного международного терроризма.
Как продемонстрировано в работах В.Ф. Поршнева и Леви-Стросса, уже в первобытном обществе под разделение людей на соплеменников и чужаков подводилась существенная культурная -- мифологическая -- база. "Своей" группе часто отводилась роль хранительницы мирового порядка, в то время как все остальные группы были средоточием хаоса. Первобытная ксенофобия сочетала два идейных компонента – представление о своем превосходстве и исключительности и убеждение, что во всех несчастьях повинно колодовство чужаков.
Несмотря на весьма важную социокультурную составляющую этноконфликтов, биополитика вступает в сво права на уровне конкретных механизмов распознавания "своих" и "чужих". Эти механизмы имеют стереотипную природу. Уже бактерия классифицирует химические компоненты среды на две категории -- атрактанты (полезные вещества) и репелленты (вредные вещества) и соответственно реализует две стереотипных поведенческих реакции. Стереотипы экономят живым существам на разных уровнях биологической эволюции время и энергию на обработку информации. Лоренц подчеркивал, что гуси уже в молодом возрасте знают, что всё рыжее, большое и пушистое очень опасно. Стереотипы позволяют быстро, по немногим решающим критериям распознать друга и врага, товарища по группе и постороннего, они упрощают мир и вызывают чувство уверенности. И в человеческом обществе стереотипные убеждения и базирующиеся на них предрассудки (национальные, расовые, а также половые и классовые) связаны с особенностями мышления, стремящегося «сводить сложное к простому».
Исследования этологов человека и антропологов говорят о наличии в современных этноконфликтах двух пластов: 1) социокультурного, связанного с реалиями эпохи (так, национализма в строгом смысле слова не существовало пока не возникли сами нации как политически организованные общества – т.е. до эпохи Нового Времени и национальных государств); 2) эволюционно-консервативного, соответствующего этологически первичным тенденциям поведения человека. Каким именно тенденциям? В свете изложенного выше материала очевидно, что речь идет об избирательной афилиации, сочетающейся с агонистическим поведением, направленным против «чужих». Мы уже останавливались выше на поведении в системе мать–детеныш как этологически первичной форме афилиативных отношений. «Данный паттерн /форма поведения – прим. О.А./ можно рассматривать как первое проявление противопоставления «нас двоих» всем «другим»». (Eib-Eibesfedt, 1998). И. Айбль-Айбесфельдт связывает эволюционно-биологические корни этноцентризма с распространением отношений в системе мать–дитя на большие группы людей.
Первобытные люди жили расширенными семьями, объединенными кровнородственными связями. Все члены такой расширенной семьи имели существенную долю общих генов (поскольку доводились друг другу братьями, кузенами, родителями, детьми, внуками и др.). В этих условиях афилиация людей одной первобытной группы, их взаимопомощь были по существу отражением заботы о сохранении и передаче последующим поколениям собственных генов – уже знакомым нам родственным альтруизмом (см.4.11).
Уже в первобытном обществе, наряду с малыми группами типа расширенных семей были также большие, составленные из многих малых групп, общности людей калибра племен (Richerson, Boyd, 1998). Поддержание стабильности этой крупной социальной структуры, как можно проиллюстрировать на примере аборигенов внутренних районов Автралии, связано, помимо культурных факторов, с часто практикуемыми межгрупповыми браками в ее рамках (Richеrson, Boyd, 1998; Ричерсон, Бойд, 2004) при отсутствии брачных связей с теми, кто к этому племени не принадлежит (с эндогамией). По этой причине между двумя соплеменниками было значительное генетическое сходство; стало быть, были возможны афилиативные связи внутри племени и альтруизм, напоминающий родственный и направленный на соплеменников.
Однако современные этнические группы, в отличие от первобытных племенных общностей, редко исповедуют эндогамию – даже группы из представителей разных рас постепенно в той или иной мере перемешиваются (метисация). Эндогамны сохранившиеся до сих пор первобытные племена (например, в Новой Гвинее), многие группы евреев, некоторые религиозные секты (гуттериты). Но многие крупные этносы современности – лидирующие в мире нации – характеризуются существенной миграцией населения, значительным генетическим обменом с окружающими этносами и, соответственно, той или иной степенью «эрозии этнических границ» (van den Berghe, 1999). Возникает поэтому вопрос, не слишком ли низок реальный уровень генетического сходства между, скажем, двумя французами или тем более двумя американцами, чтобы им можно было бы объяснить реально наблюдаемый этноцентризм в различных его проявлениях (патриотизм, “чувство избранности”, гордость за свою нацию и др.).
Большинство биополитиков (а также антропологов, этологов человека), исследующих этот вопрос, рассуждают примерно следуюшим образом. Генотип человека не дан нам непосредственно – мы судим о нем по фенотипу, будь то цвет кожи, черты лица, специфические запахи или, возможно, некоторые наследственные характерологические особенности. Мы не имеем в распоряжении новейших генетических методов анализа; во всяком случае, мы не применяем их в повседневной жизни. Стало быть, и мы, и, вероятно, наши эволюционные предки сознательно или подсознательно умозаключали “если фенотипические характеристики данного индивида сходны с моими собственными, то, по-видимому, сходны и наши наследственные задатки ”.
Однако, фенотип можно легко изменить, он подвержен модификации под влиянием культуры, и такая модификация – напомним – необходима для превращения Homo sapiens в человека, в терминологии С.В. Чебанова. Многие из биополитиков считают поэтому, что этнос – результат «фиктивного родства» (Masters, 1998), общего для группы людей заблуждения относительно своего происхождения (Anderson, 1987).
Соответственно, программа поиска генетического сходства у вида Homo sapiens допустила сбой – она была перенаправлена на поиск культурно-детерминированного, символического сходства. Это сходство не ограничивается только деталями внешнего облика и элементов его украшения (или обезображивания, что нередко почти одно и то же) – люди избирательно предпочитают также тех, кто говорит на том же языке, исповедует ту же религию, соблюдает те же обряды, поет те же гимны, носит в руках тот же флаг и др. Все это консолидирует этнические группы, даже если они становятся слишком большими и гетерогенными и генетическое сходство между их членами становится мизерным. Ван ден Берг (Van den Berghe, 1999) указывал в этой связи, что люди традиционно «выясняли онтношения» с соседями, которые почти ничем не отличались от них по внешности (и постоянно обменивались генами за счет смешанных браков, «кражи невест» и др.), так что возможны были лишь культурные маркеры этничности. Норвежцы имели дело с почти идентичными по фенотипу шведами, испанцы – с португальцами и др.
Итак, мы проявляем афилиацию к тем, кто имеет не столько генетическое, сколько культурно-обусловленное сходство в плане норм социального поведения, ритуалов, языка, диалекта и др. с нами. Соответственно, мы относимся к тем, кто не разделяет эти нормы, как к «чужим», достойным – в зависимости от ситуации – или осмеяния (рис. 30), или остракизма, или даже уничтожения
Вариант этноцентризма, при котором цвет кожи и другие биологические характеристики играют основную роль при идентификации «своих», к которым проявляется лояльное поведение, и «чужих», которые могут служить объектами агонистического поведения – расизм – рассматривается нами ниже (раздел 6.3.4).
Отметим, что невербальные сигналы (жесты, мимика, позы и др., см. подробнее следующий раздел) позволяют нам практически мгновенно – за доли секунды -- отличить соотечественника от иностранца – раньше чем мы отдадим себе отчет, по каким именно критерием мы провели национальную идентификацию. В этом контексте важно отметить «некритический» характер функционирования зрительного канала восприятия, отмеченный еще Г. Гельмгольцем в XIX веке. Это означает, что зрительная информация обрабатывается в таких зонах мозга, которые обходятся без участия сознания, и возникающий образ остается в памяти как стереотип, который сознание принимает как данное.
Р. Мастерс и др. (см. Masters et a., 1991; Frey, 1998) предлагали испытуемым американцам видеозаписи речей американских, французских и немецких политических деятелей. В основной серии экспериментов звук выключали, и испытуемые не знали, кто из политиков принадлежит к какой национальности. Затем по нескольким шкалам, в том числе по "эмоциональному термометру", где 100 баллов - максимальная любовь, 0 - полная вражда, 50 – безразличие, оценивали эмоциональное отношение испытуемых американцев к этим политикам. Выяснилось, что в целом положительно (чуть больше 50 баллов) американцы отнеслись только к своим соотечественникам; к французам и особенно немцам американцы подсознательно отнеслись более негативно. Американцы казались американским испытуемым более "интеллигентными", "компетентными" и "сильными", чем их французские и немецкие коллеги. Французские политики представлялись американцам "сопереживающими", "энергичными", "оптимистичными", а немецкие – "скучными", "некрасивыми", "холодными". Для создания этого впечатления было достаточно 10 секунд просмотра видеозаписей. В другом эксперименте, проведенном с немецкими испытуемыми, отношение к предложенным 45 политическим лидерам из 16 стран сформировалось в течение 1/4 секунды!. Характерно, что когда в эксперименте Мастерса и др. с американскими испытуемыми включили звук (и стало возможным сознательное восприятие национальной принадлежности), американцы резко улучшили свое отношение к чужестранцам.
Этологи и биополитики (Ф. Солтер, В. Тённесман) указывают на вероятную роль импринтинга в усвоением этнических стереотипов и предрассудков. Первоначально ребенок классифицирует мир на "родичей", которых любит, и всех остальных, которых побаивается. Недоверие к "чужим" и поиск защиты у матери наблюдаются у младенцев в возрасте шести месяцев. Далее в развитии ребенка имеется соответствующий чувствительный период (вероятно, это диапазон 6–12 лет), в который он идентифицирует определенный внешний вид и стереотип поведения с "соотечественником", а другой комплекс черт - с "чужаками". В начале указанного периода (~6 лет) ребёнок осваивает социальную коммуникацию (понимание своих и чужих ролей, статуса в иерархиях и т.д.), к концу его (12 лет) в мозгу прочно запечатлевается принадлежность ребёнка к определённой социальной группе, этносу (см. также: Самохвалов и др., 2002). После 12 лет возникает компенсаторное понимание того, что чужестранцы - тоже люди, что их нравы и язык можно и должно уважать (для этого необходимо культурное влияние интернационального или космополитического толка).
5.3.3. Манипуляция этническим сознанием. Биополитики уделяют особое внимание манипулирующему воздействию политических лидеров и элит при формировании этнического сознания и этноцентризма. Именно они организуют процесс политической социализации –– усвоения подрастающим поколением политических норм и ценностей социума, включая критерии различения “своих” и “чужих”, мифы об избранности собственного этноса, “образ врага” и другие компоненты этноцентрического мировоззрения. Политические лидеры, элиты и соответствующие “работники идеологического фронта” (шаманы, жрецы, партработники и др.) стремятся растормозить у людей первобытное чувство единения, принадлежности к “своей” группе, манипулируя внутрисемейными формами лояльного поведения и стремясь распространить их на все большое общество, соответствующее тому или иному этносу (отсюда метафоры “нация как одна семья”, “политический лидер (монарх, диктатор) – отец нации” или “Старший Брат”). Все это подкрепляется тщательно организованными ритуалами (обрядами посвящения, коллективными пиршествами, парадами, уличными шествиями и др.).
Выше приводились различные опознавательные маркеры “своих” в противовес “чужакам”. Некоторые из этих маркеров могут быть объектом политического манипулирования с целью усилить индоктринирование людей в плане этнической (или, скажем, классовой – в идеологиях типа марксизма) идентификации. Можно менять в нужную сторону прическу и цвет волос, даже форму носа, не говоря уже о сравнительно легко изменяемых культурных маркерах типа стиля одежды или социальных привычек, чтобы, действуя на подсознание людей и их эволюционно-консервативные грани поведения, доказать: Я – свой! Я ваш (Старший) брат! Такое манипулирование маркерами важно для успеха политического лидера или целой элиты.
5.3.4. Индоктринация. Развитие этнического сознания у молодого человека при манипулирующем воздействии политических элит представляет собой частный случай более общего явления, которое целесообразно рассмотреть в этом контексте. Речь идет об индоктринации.
Индоктринация понимается как сознательное, целенаправленное внушение политических идей, ценностей, символики, норм поведения группам людей.
По существу, речь идёт об "идеологической обработке" людей в широком смысле этого слова. Путем индоктринации людям можно внушить разнообразные идеи и системы ценностей – от христианского вероучения до марксизма – однако, независимо от конкретной идеологии, индоктринация представляет эффективное средство консолидации людей в группы, мотивации их к тем или иным совместным действиям. И. Айбль-Айбесфельдт (Eib-Eibesfedt, 1998) полагает, что индоктринация частично зависит от тех же нейрофизиологических механизмов (в частности, тех же нейротрансмиттеров), которые обусловливают привязанность ребенка к своей семье. Люди следуют за флагам аналогично тому, как утенок в эксперименте по импринтингу следует за мячиком (считая, что это его мама). Люди легче подвергаются индоктринации, если они испытывают инфантилизирующее состояние беспомощности, как мы это видели в предшествующем разделе в ситуации террористической угрозы.
Идеи, внедряемые путем индоктринации, приобретают характер идеологии – системы мировоззренческих установок, политических идей и этических ценностей. Эффективность идеологии связана с тем, насколько успешно они выполняет следующие функции (McGuire et a., 1998), в значительной мере связанные с биополитикой:
Идеологии организуют человеческое мышление и расставляют в нем приоритеты, так как содержат или подразумевают четкую теорию, объяняющую внешний мир и жизнь самого человека в социуме
Идеологии повышают уважение человека к самому себе, показывают ему, что его жизнь имеет смысл и цель, поскольку в их состав входит та или иная социальная и политическая программа (в случае этноцентрических идеологий – представление об исключительном месте данной нации или иного этноса на международной политической арене), причем от сторонников идеологии ожидается не только ее признание, но и практическая деятельность по ее реализации
Идеологии дают человеку ясные критерии для опознания «своих» и «чужих» (в общем случае это не обязательно этнические признаки – так, коммунисты дробили людей на пролетариат, «гегемон революции», и буржуазию, враждебный революции класс)
Идеологии дают выход агрессивному потенциалу людей, поскольку обычно подчеркивают необходимость борьбы для достижения заявленных в этих идеологиях целей
Идеологии используют в своих ритуалах и символах архаичные элементы, связанные с теми или иными эволюционно-консервативными гранями индивидуальной или социальной жизни и мышления человека (ряд идеологий берет на вооружение фаллические символы, сюжеты, связанные с материнством, ритуальные трапезы, напоминающие о коллективном поедании трофеев первобытной охоты)
Наконец, идеологии приводят своих сторонников в приятное эмоциональное и физиологическое состояние (нейрофизиологический гомеостаз, см. об этом ниже в главе шестой)
Именно индоктринация, по мысли ряда этологов и биополитиков, отвечает за распространение социального поведения и эмоционального отношения к "своим" и "чужим", первоначально характерного для малых групп родичей, на большие, анонимные политические системы типа национальных государств. Индоктринация обусловливает фиктивное родство между представителями одного этноса, гражданами одного государства, даже не имеющими общих генов «пролетариями всех стран», растормаживая первобытные (и даже эволюционно-древние, унаследованные от животных) чувства принадлежности к группе «родичей», готовности защитить эту группу от "чужаков". Тем не менее, многие ученые сомневаются, что этноконфликты обусловлены только некритическим восприятием этноцентрических идеологий. Есть работы о важной роли также чисто прагматических соображений в консолидации людей вокруг тех или иных идеологий, в том числе национальных (Siverman, Case, 1998).
Мы уже не раз указывали на сложный и порой взаимопротиворечивый характер того эволюционного «наследия», которым наделен Homo sapiens: одни эволюционно-древние поведенческие тенденции могут противоборствовать другим, не менее архаичным (и на это противоборство накладывается еще сильное влияние социокультурных факторов!). Достаточно древняя по своему происхождению индоктринируемость (т. е. готовность к индоктринации) может в ряде случаев вступать в конфликт с такими эволюционно-консервативными тенденциями, как стремление формировать иерархические структуры. Именно в этом биополитики А. Сомит и С. Петерсон (Somit, Peterson, 1997a, 2001) усматривают корни демократического устройства: индоктринация молодого поколения в духе демократической идеологии преодолевает нашу эволюционно запрограммированную иерархичность. Впрочем, автор книги, как уже было указано, считает более вероятным, что и сама эволюция подготовила нас не только к иерархии, но и к горизонтальным социальным структурам.
5.2.6. Социальные технологии, направленные на борьбу с этноконфликтами. Знания о биосоциальных корнях этноцентризма помогают в разработке социальных технологий, направленных на его преодоление. Одна из возможных социальных технологий заключается в том, чтобы подать "чужака" как "своего" — разрушив базу для формирования этнических предрассудков и самого этноцентризма. Для этой цели необходимо культивирование детских и юношеских межнациональных контактов с выработкой дружественных стереотипов в отношении традиционно недружественных национальностей (например, у греков по отношению к туркам и наоборот). Возможен, например, временный обмен детьми возраста предполагаемого «импринтинга» (6—12 лет) между двумя нациями с поселением их в семьях принимающей страны.
Учитывая сказанное выше о роли культурных маркеров в определении этнического происхождения, мы можем достичь достаточно многого путем соответствующего воспитания. Не принижая самобытности этносов, мы тем не менее можем продумать систему мер по внедрению новых культурных маркеров, несущих с собой идею единения разных этносов как частей одного «тела человечества», в свою очередь части «тела биоса» (терминология А.Влавианос-Арванитис).
Влавианос-Арванитис пытается достичь сходного эффекта с помощью интернациональных Биос-Олимпиад, мирных состязаний в различных видах деятельности с заключением перемирий на период Олимпиады во всех "горячих точках" мира. В этом проекте, кроме идеи предотвращения формирования этнических предрассудков, заключена также мысль о возможности замены подлинного конфликта между этносами игрой в конфликт – в данном случае олимпийскиим соревнованием. Здесь мы возвращаемся к идее о том, что игра, даже если и включает в себя агонистические элементы, подкрепляет собой лояльное, афилиативное отношение индивидов и групп друг к другу (см. 4.8). Определенные надежды в плане снятия национальных предрассудков возлагаются и на средства массовой информации, в той мере, в какой они становятся ныне все более глобальными. Независимо от местных интересов, современные СМИ во многих случаях индоктринируют людей в направлении ослабления барьеров между этническими группами и локальными культурами.
Важным дополнительным моментом является вопрос о соотношении этноцентризма и ксенофобии (оба понятия определены в начале раздела). Всегда ли избирательное отношение к «своим» влечет за собой и отчуждение или враждебность по отношению ко всем «чужим»? Очевидно, связь между этими явлениями не является жесткой – и здесь открывается определенный простор для социально-технологических разработок.
И в первобытном обществе, и в наше время враждебность по отношению к другим этносам не представляла собой оптимальной при всех условиях стратегии. Первобытные племена не только воевали между собой, они во многих ситуациях стремились к миру, если могли «его себе позволить» (van der Dennen, 1998). Люди торговали, обменивались супругами, заключали военные союзы с другими этническими группами. Пусть люди считали свой этнос “избранным”, “лучшим”, единственно достойным безусловного лояльного отношения, но отношения с “чужаками” могли –и могут по сей день – строиться на условной лояльности – на базе совпадения тех или иных интересов, взаимной выгоды (реципрокности, см. 4.12.), т.е. обмена товарами, услугами, идеями и т.д. «Если, как показывает изучение истории, мы являемся умными, гибкими оппортунистами и постоянно контактируем с иными этносами,… то очевидно, что категорическая ксенофобия совсем не представляет собой оптимальную стратегию... Всякий политолог знает, что интересы намного в большей мере предопределяют формирование и распад альянсов, чем идеологии или клятвы в вечной дружбе …» (van den Berghe, 1999).
Конечно, взаимная выгода кажется более зыбкой базой для дружественных отношений, нежели «родная кровь». Однако, и такие отношения допускают весьма конструктивное применение. А. Влавианос-Арванитис во многих публикациях высказывает идею о преодолении этноконфликтов путем вовлечения их потенциальных участников в важную совместную деятельность, отвечающую жизненным интересам всех партнеров. Влавианос-Арванитис рассматривает охрану биоразнообразия планеты, а также реализацию других практических аспектов биополитики как важнейший пример такой объединяющей разные этносы и регионы планеты деятельности.
Территориальное поведение и у животных, и у людей может быть сопряжено с агрессией или ограничиться избеганием чужих. Последнее представляет собой наиболее мирный вариант территориального поведения, преобладающий у многих животных, например, у сурков. Соответственно, даже если ксенофобию не удается нацело преодолеть, следует иметь в виду, что она допускает два существенно различных варианта (van der Dennen, 1999):
воинственное, агрессивное, непосредственно чреватое конфликтами отношение к чужим (комплекс избранного народа)
сравнительно мирное отношение со стремлением к изоляции от остальных этносов (так китайцы эпохи Хань относились к периферическим народам).
Еще раз подчеркнем простую как мир мысль о разумном дистанцировании этнических группы и нации, если они не могут поддерживать стабильные дружеские отношения. В этой связи целесообразно поставить вопрос о буферных зонах взаимного контакта в межэтнических и межгосударственных конфликтах (например, нельзя ли объявить спорные Фолклендские/Мальвинские острова зоной дружбы и взаимопонимания между англичанами и аргентинцами?). Напомним в порядке сопоставления о зонах контакта, имеющихся в пределах взаимоперекрывающихся территорий у многих грызунов.
Поскольку индоктринация касается не только воспитания этнического самосознания и во многих случаях ксенофобии, но и других сторон мировоззрения, например, представления о необходимости иерархической социальной структуры, биополитик С. Петерсон предложил вмешаться в процесс индоктринации и направить «импринтинг» в сторону стимуляции духа социального равенства и активного участия каждого в политической жизни общества. В этом случае есть реальная надежда, что дети станут демократическими личностями.
5.4. Невербальная коммуникация в человеческом обществе и ее биополитическое значение
Выше мы рассматривали вопрос о невербальных маркёрах этнической идентификации; отсюда естественно перейти к значению невербальной коммуникации вообще. Мы рассмотрим это явление в человеческом обществе в сопоставлении с коммуникацией в мире живого вообще (см. 4.5).
Невербальная коммуникация (от лат. verbum - глагол, слово и communicatio - общаюсь) в человеческом обществе включает все формы передачи информации без помощи языка.
Невербальная коммуникация уподобляет человеческий социум сообществам других живых организмов, где это единственный способ коммуникации, за вычетом только человекообразных обезьян с зачаточными формами вербального языка (довербальная коммуникация). Однако в человеческом социуме невербальная коммуникация сосуществует с вербальной и находится под сильным влиянием последней, что следует признать спецификой человека.
Невербальная коммуникация у человека отвечает по крайней мере за 55% сообщений, передаваемых при контактах между людьми (Пиз, 1992); особенно весом её вклад в выяснение межличностных отношений. Так, женщина может послать мужчине убийственный взгляд, и он четко выразит ее отношение, даже если она не раскрывает рта. Не менее важна невербальная коммуникация и в политических ситуациях (рис. 31) – при общении между лидером и его сторонниками (о чем уже шла речь выше), между людьми в возбужденной толпе, во время избирательных компаний. Исследования невербальной коммуникации у человека – предмет не только биополитики, но и специальных дисциплин (кинесика, проксимика и др.). Невербальные сигналы продолжают выполнять в человеческом обществе ряд эволюционно-консервативных функций, которые осуществляются аналогичными сигналами и в сообществах животных, в том числе (см. Low, 2000; Rossano, 2003; Бутовская, 2004а):
Ориентирование в социальной среде, выяснение вопроса «кто есть кто» и какую роль играет по отношению к другим членами социальной группы
Установление иерархических или горизонтальных отношений в группе
Предотвращение или по крайней мере смягчение агрессии как наиболее вредоносной для данного индивида и всей группы формы агонистического поведения (см. 4.7 выше)
Поиск оптимального полового партнера (отметим в порядке сравнения, что у рыб одним из ориентирующих сигналов для самца служит раздутое от икры брюшко самки, свидетельствующее об её готовности к спариванию)
Воспитание потомства, взаимоузнавание и взаимная регуляция поведения родителей (и вообще взрослых особей) и детёнышей
Манипуляция другими индивидами, их обман, сокрытие истинных намерений, всякого рода блефование (например, имитация готовности к драке при отсутствии истинной агрессивной мотивации и необходимых для агрессии ресурсов). Многие этологи и эволюционные психологи придают этой функции столь большое значение, что считают саму эволюцию коммуникации «направленной но манипуляцию и обман, скорее чем на передачу информации» (Low, 2000).
Сближение современной этологии человека (и базирующейся на ней биополитики) с психологией проявляется в значительном внимании психологов к невербальной коммуникации как средству раскрытия психического статуса человека. «При депрессии взгляд ищет светлое пятно, плечи сжимаются, голос понижается в конце фраз. Шизофрения увеличивает активность нижней части лица (губы чмокают, складываются в неестественную улыбку или в хоботок), а маниакальность — верхней (появляется бегающий взгляд, прищур, взлетающие брови). Эйфория вызывает несогласованность движений верхней и нижней половин лица, а мрачные переживания — правой и левой» (Ефремов, 2005). Невербальная коммуникация помогает психологу составить представление о характерологических чертах личности, в том числе и тех, которые влияют на политическую активность человека и потому имеют приоритетное значение для биополитики. Несмотря на сближение этологии и психологии, методы этологии человека отличаются от традиционных методов психологии тем, что этолог ориентируется на вычленение отдельных невербальных элементов поведения индивида и их детальное описание (Бутовская, 2004а). Традиционный психолог в большей мере ориентируется на интегральную оценку всего внешнего вида человека, например, на выражения его лица.
Невербальную коммуникацию можно классифицировать
по каналам передачи сообщения;
по типу передаваемой информации;
по происхождению невербальных сигналов (врожденные или приобретенные? культурно обусловленные или общие для всех культур в человеческом обществе? специфические только для вида Homo sapiens или общие для всех приматов?).
по степени сознательного контроля за производством сигналов – наряду с невербальными сигналами, которые мы полностью контролируем, есть сигналы, которые мы хотя в принципе и можем контролировать, но чаще этого не делаем, полагаясь на эмоции, привычку, подсознательно соблюдаемые социальные нормы (степень улыбки при встрече с человеком мы далеко не всегда сознательно варьируем как актёры, в явном виде решая этот вопрос для себя; чаще наш рот «сам собой» решает, как ему улыбнуться в зависимости от наших чувств и взаиоотношений с адресатом улыбки); немало и таких невербальных сигналов, контроль над которыми вообще невозможен (поведение во время сна, ароматы, микросигналы типа сужения—расширения зрачка и др.). Даже на лице бодрствующего человека есть не вполне сознательно контролируемые зоны, например, область нижних век («мир бессознательного», Самохвалов и др., 2002). Бессознательное расширение или сужение зрачков глаз имеют вполне конкретное значение. Расширенные зрачки вызывают расположение к человеку, свидетельствуя об его дружелюбном поведении или даже влюбленности; суженные зрачки, напротив, говорят об отчужденности, враждебности. Неконтролируемые сознательно невербальные сигналы в большой мере запрограммированы в наших генах, как например, шейно-плечевой рефлекс, который наблюдается в начале реакции испуга, встречается во всех культурах человеческого социума и характерен для всех приматов (Бутовская, 2004а).
Невербальная коммуникация в человеческом социуме базируется на различных каналах передачи информации, рассмотренных нами в применении к био-коммуникации (4.5 выше). Использование в невербальной коммуникации зрительного (визуального) канала включает телодвижения (поворот головы "вправо-влево" означает "нет" у многих культур, так что некоторые биополитики считают его универсальным и выводят этот сигнал из отказа грудного ребенка, уже утолившего голод, от дальнейшего кормления; впрочем, в Болгарии это - утвердительный ответ), жесты, мимику и позы.
Хотя звуковой (акустический) канал коммуникации используется ради словесной – вербальной – передачи информации, все же он имеет и невербальную составляющую, опирающуюся на интонацию и особенности голоса, всякого рода придыхания и паузы в речи. Древнейший обонятельный (ольфакторный) канал представлен в человеческой невербальной коммуникации химическими стимулами (подробнее в главе шестой, разделе 6.7.3 о феромонах). Не исключено участие в коммуникации между людьми также и физических полей, по аналогии с коммуникацией клеток (Казначеев, Михайлова, 1981, 1985; Николаев, 1992, 2000).
Из широкого спектра типовых сообщений, передаваемых в процессе невербальной коммуникации, кратко остановимся на наиболее интересных с точки зрения биополитики сообщениях
Доминирование или подчинение. Сигналы доминантного или подчинённого социального статуса позволяют прояснить иерархическую структуру данной социальной группы и помогают в человеческом социуме, как и в сообществах приматов вообще, предовратить ненужные конфликты. Так, для доминирующего рукопожатия характерна ладонь, развернутая вниз, для подчиненного - развернутая вверх. Улыбка мартышки (молчаливое открывание округлённого рта) представляет сигнал подчинения. Человеческая улыбка возникает в различных ситуациях и имеет много оттенков, но подчинительная улыбка входит в репертуар политических деятелей, например, она появлялась на лице М.С. Горбачёва. По данным Р.Д.Мастерса победу на президентских выборах в США далеко не всегда одерживает кандидат, который демонстрирует общую для приматов позу и мимику доминирования (поднятые брови, оскаленные зубы, вскинутая вверх голова). Успеха может добиться и кандидат, допускающий позу и мимику подчинения (опущенные брови, загнутые вниз углы рта, опущенная голова). Иначе говоря, люди подсознательно разделяют биосоциальное доминирование и политическое лидерство. Доминантный статус столь проникает в глубинные структуры нашего мозга, что, по имеющимся данным, некоторые доминантные невербальные сигналы относятся к неконтролируемому сознательно поведению. Так, доминанты храпят во сне громче подчиненных индивидов (Самохвалов и др., 2002); доминанты и подчиненные выделяют разные сигнальные вещества (феромоны). Разговор о невербальных сигналах доминирования будет продолжен в разделе 5.5. (о политическом лидерстве);
Право на территорию (так, целый комплекс невербальных сигналов посылается в адрес человека, пытающегося слишком приблизиться к другому человеку и вторгнуться в его интимное пространство). Другой пример: закинутая на подлокотник стула нога говорит о праве человека на обладание этим стулом (Пиз, 1992);
Страх. Из многих аспектов этого, невербально передаваемого, эмоционального состояния, отметим характерное для детей прикусывание засунутых в рот кончиков пальцев. Из истории нам известны карикатуры на политиков, застигнутых в момент сильного испуга (например, канцлера Меттерниха во время восстания 1848 г.). Даже люди с сильно выраженной способностью к самообладанию демонстрируют по крайней мере микросигналы страха (например, повышенную потливость). Заметные для окружающих невербальные сигналы страха в большинстве случаев весьма нежелательны для репутации политических лидеров. Политические лидеры выражают чувство страха, глядя вниз, совершая быстрые отрывистые движения, или как бы застывая на месте. Р. Мастерс полагает, что гримасы страха могут отнять у кандидата на политический пост всякие шансы на успех. Так произошло с Уолтером Мондейлом во время президентских выборов 1984 г., закончившихся для него неудачей.
Гнев, раздражение, агрессия (варианты агонистического поведения). Интересно, что многие варианты этого типа невербальных сигналов имеют аналоги у всех приматов в виде агрессивных демонстраций. Например, "молчаливый пронизывающий взгляд из-под нахмуренных бровей" есть человеческий вариант встречающегося у разных приматов угрожающего сигнала "с широко раскрытыми глазами и щелевидно сжатым ртом" (мартышки, например, отличаются от человека при производстве этого сигнала только тем, что не хмурят бровей; их хмурят шимпанзе, а павианы, напротив, высоко поднимают). П. Майер утверждает в своих работах гомологичность (эволюционное родство) агрессии и других форм агонистического (связанного с конфликтами) поведения животных и человека, например разного рода угрожающих демонстраций в животных сообществах и человеческом социуме. Пример такой демонстрации — сигнал, состоящий в раскрытии рта (пасти) и оскаливании зубов. “Ровный ряд крупных, белых, блестящих зубов воздействует на наше подсознание. Во рту противника они вызывают уважение, во рту приятного нам человека — усиливают расположение к нему” (Дольник, 2003). Оскал зубов может сопровождаться высовыванием языка и/или приданием рту характерной квадратной формы (с опущенными углами, см. Бутовская, 2004а), причем подобная мимика агрессивности распространена в мире приматов. Прямой пристальный взгляд, продолжающийся более 5—7 с, обычно служит агрессивно-предупредительным сигналом (Самохвалов и др., 2002), и реакция испуга на него является весьма эволюционно-консервативной: она не требует обучения, проявляется у восьмимесячных младенцев, аналогичная реакция испуга наблюдается и у детенышей различных видов животных (Eib-Eibesfedt, 1989). Всё же, однако, в некоторых ситуациях долгий пристальный взгляд не связан с агрессивностью и служит выражением крайней степени заинтересованности собеседника (Самохвалов и др., 2002).
Дружба, любовь и др. (афилиация). Эволюционно-консервативные варианты невербальной коммуникации - улыбка и смех; их конкретное значение, однако, претерпевало значительные и многократные перемены в ходе эволюции от мартышек до Homo sapiens. Улыбка в мире приматов есть сигнал подчинения или примирения и буфер агрессии. Смех первоначально сигнализировал об игровой, несерьезной угрозе, соотвесттвуя известному для многих приматов расслабленному «игровому лицу» с округленно открытым ртом и вокализацией. А.Г. Козинцев (2002), говоря об улыбке и смехе детей, подчеркивает, что индивидуальное развитие повторяет в общих чертазх развитие эволюционное; в частности, смех возникает в компании маленьких детей в ситуации шумной игры, сопровождаемой характерным сопением. Есть и другие древние невербальные сигналы положительных эмоций, вызванных лояльным социальным поведением. М.Л. Бутовская (2004а, б) подчёркивает тенденцию высших приматов в целом и человека в частности обращать преимущественное внимание на афилиативное, а не агонистическое поведение. Поэтому и в современном человеческом обществе, как показывают специальные исследования, человек настроен на преимущественное восприятие сигналов афилиации – он распознает даже слабые такие сигналы (например, еле заметную улыбку). В то же время сигналы агрессии, доминирования распознаются только, если они достигают сравнительно высокой интенсивности.
Интерес. Один из характерных невербальных сигналов у людей и некоторых животных (на что обратил внимание еще Ч. Дарвин) – наклон головы вбок, обычно влево. Однако такой наклон головы может рассматриваться (в сочетании с нежным выражением лица) и как элемент материнского поведения. В таком варианте он неприемлем для политиков, от которых ожидается мужественная суровость, и стоит им многих голосов избирателей, например, в США. Интерес к предмету или человеку выдает взлёт бровей (флэш), об уровне интереса или безразличия можно судить и по степени раскрытия глазной щели (Самохвалов и др., 2002).
Ухаживание, сексуальные устремления. Так мужчина при виде понравившейся женщины поправляет галстук, более вызывающие формы невербальной коммуникации - закладывание больших пальцев рук за ремень, расширение зрачков глаз, постановка ноги носком в ее сторону. В целом, сильный пол в довольно большой мере сохранил обезьяний ритуал ухаживания (Пиз. 1992). Что касается прекрасного пола, то, например, флиртование сопряжено с практически универсальными для всех культур сигналами, которыми пользуется женщина, устанавливая своим взглядом контакт с интересным мужчиной (Low, 2000).
Обман. Многие этологи спорят над вопросом - зачем в эволюции сохранились невербальные сигналы, говорящие об обмане партнера. Казалось бы, в этом случае было бы лучше лишить партнера (конкурента, противника) всякой информации об истинных намерениях обманывающего индивида. Так или иначе, человек имеет целый "букет" сигналов обмана, которые выдают говорящего неправду. Одни из этих сигналов (скажем, прикрывание рукой рта, потирание века) сравнительно легко устранимы усилием воли, а другие - так называемые микросигналы (расширение или сужение зрачков, испарина на лбу, румянец на щеках и др.) требуют длительной тренировки, профессионально необходимой для некоторых людей (политики, журналисты, телекомментаторы и др.). Противоположностью обмана является искренность, и она характеризуется своими невербальными сигналами. «Искренность проявляется в мимике как адекватность изменений моторики верха и низа лица, правой и левой его половин» (Самохвалов и др., 2002. С.33). Интересно, что искреннюю улыбку можно отличить от наигранной или фальшивой. Искренняя улыбка вовлекает две мышцы лица – большую скуловую и окологлазничную. Под сознательным контролем находятся скуловая мышца и внутренняя часть окологлазничной; внешняя часть окологлазничной мышцы сокращается бессознательно, под воздействием эмоционального состояния. Поэтому отсутствие участия внешней части окологлазничной мышцы, создающей складки около глаз, выдает неискреннюю улыбку (Бутовская, 2004а).
Человек имеет врожденную способность правильно интерпретировать многие из невербальных сигналов, которые общи не только у различных культур человеческого общества, но и в принципе соответствуют сигналам человекообразных обезьян. Иначе говоря, их происхождение следует связывать по крайней мере со стадией общего предка человека и человекообразных обезьян, жившего, по современным оценкам, 10--13 млн. лет тому назад.
Подчеркнем, однако, что наряду с эволюционно-консервативной компонентой невербальной коммуникации, наблюдаемой даже у слепоглухонемых от рождения детей (улыбка, смех, наморщивание лба, топанье ногой и др.), имеется и её весьма важная составляющая , формирующаяся под специфическим культурным влиянием. Некоторые невербальные сигналы (например, многие жесты) можно считать целиком продуктом человеческой культуры. Поэтому имеется значительная разница в значении целого ряда жестов в разных странах. Например, кольцо из большого и указательного пальца означает "все О.К." в Америке, "0" или "ничего" во Франции, "деньги" в Японии, приглашение к гомосексуализму в Италии и трактуется как неприличный жест в Греции.
Тем не менее, еще раз подчеркнем, что некоторые невербальные сигналы универсальны в своей основе у всех людей и встречаются у прочих приматов. К таким сигналам принадлежат важные для феномена харизматического лидерства выражения лица, свидетельствующие об отсутствии угрожающего поведения, о способности владеть ситуацией и о желании оказать поддержку другим людям. По убеждению Мастерса, люди положительно реагируют на кандидата, у которого теплая улыбка, дружелюбный наклон головы, который правильно устанавливает зрительный контакт с избирателями – не смотрит на них чересчур долго и пристально, но в то же время и не отводит взгляд каждую минуту, как если бы у него было что скрывать. Способность выражать поддержку – решающее средство, которое применяет шимпанзе-доминант или мартышка-доминант в группе. У эффективного политического лидера типа Ф.Д. Рузвельта или Р. Рейгана улыбка заставляет людей чувствовать себя хорошо, рассеивает конфликты. Уменьшение частоты конфликтов как раз и относится к важнейшим функциям политического лидера.
Роль невербальной коммуникации не прекращается и тогда, когда политические выборы закончены – президент или иное должностное лицо, “избранное народом”, приступило к выполению своих обязанностей. Однако у каждого политика свой стиль: один продолжает живое общение с бывшими избирателями, другой утрачивает прямой, в том числе и невербальный, контакт с ними. Р. Мастерс формулирует в этой связи следующую гипотезу: “… Чем изолированее политик, тем в большей степени он должен прибегать к бюрократии или законодательным средствам, чтобы поддерживать свою власть” (Masters, 1983, S.89). В контексте этой гипотезы Мастерса проблема невербального контакта по линии «политик – граждане» оказывается связанной с дискуссией о бюрократических и небюрократических (стимулирующих неформальные контакты) взаимоотношениях людей, чему посвящен раздел 5.6. этой книги.
А.Г. Козинцев (1999, 2002) обратил внимание на три в разной степени эволюционно-консервативные поведенческие реакции человека – смех, плач и зевоту. Зевота присуща всем млекопитающим, смех имеет эволюционных предшественников у приматов, плач – уникален для гоминид (если не считать иные по происхождению и функции «крокодиловы слезы»). Несмотря на все различия, все три поведенческих реакции входят в репертуар невербальной коммуникации Homo sapiens, более того, обладают заразительностью для окружающих (являются сильными социальными релизерами) и на время приостанавливают речевое общение. Смех, плач и зевота стали механизмами защиты против стресса, вызываемого речью и культурой. В определенной мере заразительность (функция социального релизера) присуща и улыбке, в том числе и улыбке политического лидера. Как показал Мастерс в своих исследованиях, наблюдение за улыбающимся лицом активирует большую скуловую мышцу около нашего рта, и это заставляет нас, в свою очередь, улыбнуться.
5.5. Политическое лидерство и харизма
Политический лидер способен изменять ход событий и политических процессов за счёт мобилизации людей в направлении совместной деятельности для реализации определённых целей.
Политическое лидерство представляет собой комплексное, во многом социокультурное, явление, изучаемое средствами политологии, политической социологии и ряда других социальных наук. Успех политического лидера зависит от его личных качеств, сложившейся политической ситуации, поведения подчиненных ему людей, средств осуществления власти и др.
Несмотря на социокультурную детерминацию, некоторые важные грани политического лидерства допускают биополитическую интерпретацию на базе его сопоставления с лидерством в биосоциальных системах. Рассмотрим явление харизматического лидерства.
Термин "харизма" (греч. ??????? - благодать, дар божий) введен немецким социологом М.Вебером. Он означает тип лидерства, опирающийся не на традицию (это было бы традиционное лидерство) и не на закон, конституцию и др. (легитимное лидерство в классификации Вебера), а исключительно на особый дар лидера, способного очаровать и увлечь за собой массы людей. Харизма создает эмоциональный стимул к добровольному подчинению людей под контролем лидера, которому приписываются экстраординарные (магические, сверхъестественные, героические) качества личности.
Харизма очевидным образом зависит от социокультурных факторов и во многих случаях имеет немаловажную духовную компоненту. Лишь некоторые из типов харизматического лидерства включают существенную биосоциальную составляющую. И в этой мере можно сравнивать харизму лидера в человеческом обществе с атрибутами вожака группы обезьян или иной биосоциальной системы (рис. 33). Известно, что харизматический лидер, если его власть не опирается на аппарат насилия, должен постоянно подкреплять свою харизму, демонстрировать свои экстраординарные способности. В своих трудах Р. Мастерс подчёркивает, что чем лучше лидер способен путём успешной коммуникации привлечь внимание масс людей к себе, тем реальнее приобретение им господствующего политического статуса в данном обществе. Сходным образом статус доминанта в биосоциальной системе животных зависит от постоянной передачи ритуализированных сигналов доминирования подчиненным особям. Стремление «простых граждан» повиноваться «сильной личности» уподобляется, в рамках этой интерпретации, поведению подчиненных животных в биосоциальной системе. Эти подчиненные особи, хотя и имеют низкий статус, все же пользуются благами социального образа жизни, которых они лишаются при попытке перехода к существованию в одиночку.
Вспоминая сказанное выше о путях формирования иерархий – агонистическом (через демонстрацию агрессии) и гедонистическом (через приобретение преимущественного внимания товарищей по группе, см. 4.16.4), мы констатируем, что харизматический лидер поднимается на вершину иерархии в основном гедонистическим путём. Сам этот путь приводит в основном к варианту заботливого лидерства, когда лидер в большей мере соблюдает интересы группы, чем стремится присвоить себе ее ресурсы. Социальные психологи отмечают характерную двойственность восприятия лидера сторонниками. Лидер, с одной стороны, «свой парень», хорошо знает чаяния своей группы (это так называемая аналитическая функция лидера) и воплощает их в своей программе (интегративная функция лидера). С другой стороны, лидер в той или иной мере скрыт, непонятен для других, что вызывает пиитет у поклонников, обспечивает лидеру возможность и право руководить группой (координационная функция), вести «на бой или на труд» (мобилизующая функция политического лидера).
Биополитик Р.Д.Мастерс говорит об особом чувстве «политического здоровья», "физиологического комфорта", "защищенности", которые испытывают люди в непосредственной близости от харизматического лидера (А.Т.Зуб приводит в лекциях пример с Б.Н.Ельциным, чью машину окружали толпы народа во время его визита а Ленинград в 1990 г.). Единомышленники, поклонники стремятся приблизиться, даже прикоснуться к своему кумиру. Р. Мастерс формулирует по этому поводу гипотезу: «Чем ближе индивид к доминирующему вождю, тем в меньшей степени различаются их суждения» (Masters, 1983, S.90), что и придает почти физический смысл известным с советских времен словам о том, что, например, «рабочий класс еще теснее сплотился вокруг партии и ее вождя». Сам наделенный харизмой лидер тоже испытывает ответное чувство уверенности в себе, укрепляется в мысли, что он и вправду "избранник божий", когда "купается в массах". Как не вспомнить здесь аналогичные опыты М.Т.МакГвайера (McGuire, 1982) с африканскими зелеными мартышками-верветками, у которых доминант сохраняет присущий ему высокий уровень серотонина в крови (это – нейрохимический критерий доминирования, см. ниже в главе шестой), только в том случае, если он постоянно видит подчинение себе со стороны других индивидов (особенно противоположного пола)? Предполагается значительный вклад в диалог "харизматический лидер - подчиненный" невербальной коммуникации (см. выше), включающей общие для всех приматов позы, жесты, мимику и, вероятно, также обонятельные сигналы доминирования и подчинения. Конечно, запахи как средства невербальной коммуникации исключаются в ситуации «общения через телеэкран». Но тренированные политики умеют даже и в этой ситуации создавать иллюзию бликого физического, почти телесно ощутимого, контакта. Такую способность приписывали в России А. Лебедю.
По наблюдениям Мастерса, только часть избирателей обращает преимущественное внимание на содержание речей кандидатов в президенты, другая же часть (особенно колеблющиеся избиратели) реагируют на невербальные стимулы. Как показали исследования (Suivan, Masters, 1988), люди без принадлежности к определенной политической партии легко подпадали под влияние невербальных сигналов президента Рейгана и подсознательно игнорировали все то, что сообщали о нем СМИ. Во время президентских выборов 1992 года в США Мастерс выключал звук у телевизора и наблюдал за невербально воспринимаемым имиджем кандидатов. Клинтон с самого начала избирательной кампании казался победителям по невербальному имиджу. «У нас были миллионы лет реагирования друг на друга, на наших детей, любовников, партнеров, врагов – таков был социальный репертуар приматов, то к чему мы были специализированы... Журналисты и специалисты по социальным наукам сосредоточили все внимание на вербальной информации, и люди забывают, насколько мощной является система <невербальной коммуникации>» (Masters, цит. по McDonad, 1996, p.A7). В этом заключена биополитическая проблема и определенная опасность для общества, так как чисто "биосоциальным путем" (несмотря на бесполезный и даже вредный характер политической платформы) на высокие посты в государстве могут проникнуть безответственные люди, способные ввергнуть страну в хаос, войну и т.д. Подобная опасность усиливается в тех случаях, когда нет сложившихся демократических традиций и развитого гражданского общества, а исход избирательных компаний решается в поединке между "сильными личностями".
В состоянии тревоги, страха люди ищут защиту у сильного, поддерживающего и защищающего их лидера. В экспериментах Р. Мастерса и Б. Уэя испытуемым показывали змей или черепа (эволюционно-древние стимулы страха). Вслед за этим те же испытуемые смотрели видеосюжеты с участием кандидатов в президенты США, отснятые на выборах разных лет. Встревоженные пугающими объектами, люди эмоционально тянулись только к одному из кандидатов – Клинтону. Мастерс напоминает в этой связи, что рейтинг Клинтона возрос на 11 пунктов после террористического акта в г. Оклахома. “Это механизм, который вызывает к жизни диктатуру и тоталитаризм. Когда страх выходит из-под контроля, мы готовы … отдать всё ради безопасности” (Masters, цит. по. McDonad, 1996, P.A14). Как и у других приматов, жесты политиков и государственных деятелей являются также поводом для успокаивающих ритуалов, которые придают подчиненным уверенность и облегчают достижение социального единства.
Рассматривая политическое лидерство с учетом данных этологии, биополитики обращают внимание, например, на взаимоотношение “лидер—подчиненный” в экстремальных ситуациях – войны, революции и их подготовка. Сравнивая человеческий социум с группой шимпанзе и даже с птичьей стаей, Мастерс подчеркивал, что организационная деятельность лидеров революции есть аналог “движения намерения” (см. 5.14.1), которому повинуются массы, находящиеся на стадии “лихорадки и готовности к действию”.
В начале подраздела было указано, что только некоторые из типов "харизмы" могут быть интерпретированы с биосоциальных позиций. Соответствующую группу политических деятелей, опирающихся в первую очередь на невербальные, "обезьянии" стимулы, можно несколько огрубленно назвать "биосоциальные лидеры". Они воспринимаются своими поклонниками (избирателями в ходе предвыборных компаний) в основном зрительно (жесты, телодвижения, позы), а не на слух. Говоря языком психологии восприятия, речь идет о визуальной (зрительной) модальности восприятия, а акустическая (слуховая) модальность отступает на задний план, как и рациональное содержание политической программы лидера, который может нести откровенный вздор, но остается "обаятельным и привлекательным". В ход идут динамичные жесты, мимика, позы (например, взгляд поверх аудитории -- общий для приматов сигнал доминирования). "Биосоциальные лидеры" могут использовать также кинэстетическую модальность -- когда даже на расстоянии лидер создает впечатление непосредственного физического контакта с аудиторией, для чего служат разного рода придыхания, паузы в речи и др.
"Биосоциальные лидеры" вполне компетентны в роли руководителей малых групп калибра сообщества шимпанзе или группы охотников-собирателей, однако их переход к роли политических лидеров гигантских сообществ людей типа современных государств чреват негативными последствиями, если только они не приобретают себе в помощь (и умело используют) компетентных профессионалов-экспертов, не обладающих харизмой, но компенсирующих недостаток политической компетентности "биосоциальных лидеров".
Однако вечна ли харизма политического лидера? Проходит время, лидер привыкает к своему статусу, он более не хочет или не может вдохновлять своих сторонников, его харизма тускнеет, идеи утрачивают новизну, рельефно выступают ранее незаметные негативные качества. Власть подобный “бывший харизматический лидер” может удерживать лишь силой, путем репрессивного доминирования с подавлением инакомыслия. Данные этологических исследований позволяют предположить, что аналогичная смена стиля лидерства в направлении репрессивного доминирования возможна и в биосоциальных системах различных приматов.
Что касается человеческого общества, то Р. Мастерс в своих работах обратил внимание на характерный индикатор стиля доминирования в политической системе. Современная избирательная система, если она не вырождается в фикцию, предполагает гедонистический путь приобретения власти. Для гедонистического лидера типичны постоянные контакты со своими сторонниками, гражданским обществом в целом. Это общение, как уже отмечалось, включает в себя существенную невербальную составляющую и представляет собой человеческий аналог наблюдаемых у приматов сигналов доминирования и подчинения.
Однако, впоследствие политический деятель может прервать живой контакт со своими сторонниками и опираться лишь на формальные рычаги власти, что означает эволюцию его стиля в сторону репрессивного доминирования (Masters, 1983).
В противоположность "биосоциальным лидерам", несомненно меньший вклад биосоциальной составляющей имеется у лидеров типа политических учителей. Биосоциальная составляющая взаимоотношений с другими людьми даже работает против "политических учителей". Они не демонстрируют доминантные позы и жесты и даже сигнализируют о своем подчиненном ранге (по обезьяньим понятиям). Подобные политические деятели опираются на вербальные средстав коммуникации, соответственно, на акустическую модальность восприятия. Их телодвижения и жесты статичны, часто сведены до минимума и отражают лишь уважение к аудитории (например, рука удерживается на уровне груди во время доклада). "Политические лидеры" черпают свой авторитет из достоинств предлагаемых ими политических программ, они часто не столько лидеры, сколько пророки. Из деятелей современности к типу "политических учителей" близок академик А.Д. Сахаров.
5.6. Бюрократия. Небюрократические организации
5.6.1. Бюрократия в биополитическом ракурсе. Биополитики вносят свою лепту в критику бюрократии, причем бюрократические организации рассматриваются по контрасту с изначальной первобытной организацией человеческого социума. Как мы подробно рассказывали в главе третьей (3.7—3.9), многие антропологи и биополитики, склоняются к убеждению, что первобытные социальные группы были весьма демократичны (по современным меркам), социальные ранги часто почти уравнивались, лидеры были временными, ограничивались определенной сферой власти. Уже было указано на то, что и сообщества наших ближайших эволюционных «родичей» – человекообразных обезьян (шимпанзе, бонобо) – также характеризуются смягченной иерархией и преобладанием кооперативных горизонтальных отношений
В противоположность этому, бюрократия означает централизованную иерархию, узкую специализацию каждого ее представителя («колесика и винтика единого механизма»), наконец, детерминацию отношений между людьми официальным статусом и должностными инструкциаями (мы – коллеги, а не друзья!).
По словам классика немецкой социологии М. Вебера, с развитием бюрократии наступила эпоха «рационализации» производственных, политических, научно-исследовательских, религиозных и других типов организаций). Организация уподобляется машине (часовому механизму, автомобилю); люди – деталям машины, каждая из которых знает свое место и свою функцию (Вебер, 1990). Кратко остановимся на важнейших отличительных чертах бюрократии
Деятельность людских коллективов преследует цели, определяемые юридическими документами (законами, договорами);
Разделение труда между различными частями организации и людьми опирается на ясную юридическую основу, связано с узкой специализацией каждого работника или структурного подразделения и предполагает ответственность человека только за порученный ему участок работы, а также адекватное материальное вознаграждение (последнее часто рассматривается как главный стимул к работе – вместо личной привязанности к хозяину – в эпоху бюрократизации производства и общества в целом);
Имеется жесткая, четкая должностная иерархия (цепь команд, по выражению теоретика бюрократического менеджмента А. Файоля);
Авторитет лидера (начальника) носит формальный юридически закрепленный характер, зависит от места данного члена организации в её иерархии;
Разрабатываются и неукоснительно соблюдаются формальные правила поведения, принятия решений, определяемые юридическими документами (конституцией, уставом, инструкциями) и зависящие не от личных взаимоотношений людей, а только от их ранга, статуса, должности.
Бюрократия, чьи организационные принципы были теоретически разработаны М. Вебером, Ф. Тейлором, А. Файолем и др., с честью выполнила свою историческую миссию – обеспечила прочный структурный фундамент для индустриализации общества во второй половине XIX – первой половине ХХ века. Бюрократические организации широко распространились не только в производственной, коммерческой сферах, они стали доминировать в политической системе (включая, конечно, государственный аппарат), научных и культурных учреждениях.
Во второй половине ХХ века индустриальное общество вступает – по крайней мере в некоторых регионах мира (в основном в так называемых развитых странах) – в фазу своего исторического завершения и перехода к постиндустриальной стадии. Этот переход ставит под серьёзное сомнение дальнейшую судьбу бюрократии. Несмотря на повсеместное распространение бюрократических структур и неоспоримые преимущества этого типа организаций в целом ряде ситуаций (например, эффективность и плановость управления деятельностью организации в стабильном внешнем окружении и при использовании в основном рутинных технологий и методов работы), бюрократия всё более рельефно демонстрирует и свои отрицательные черты, о которых писал сам Вебер: возможность коррупции управляющих звеньев и организации в целом, её закрытость с той или иной степенью изоляции от внешнего мира и наличием перегородок внутри организации, между её структурными подразделениями, а также стремление формализовать и подчинить уставам и др. документам многие стороны человеческой жизни и деятельности
Специально бюрократии посвящены работы немецкого биосоциолога и биополитика Х.Флора (см. например, Fohr, 1986), а также сборник "Bioogy and Bureaucracy" (White, Losco, 1986). Бюрократия опирается на эволюционно-древнюю тенденцию к формированию иерархий доминирования, характерных для разнообразных форм живого, однако не учитывает других, также эволюционно-древних тенденций поведения. Бюрократия и бюрократы часто создают ситуации, в которых у нас, мягко говоря, не возникают положительные чувства, так как мы эволюционно предрасположены к жизни в небольших группах, объединенных личными связями и отношениями взаимопомощи и кооперации.
Закрепляя за каждым его узкий участок ответственности, бюрократическая организация снижает интерес к работе у людей, которые когда-то жили в условиях первобытной «команды», решавшей жизненно важные для всех и каждого задачи. Живущий поныне в первобытных условиях эскимос, в отличие от клерка из бюрократической конторы, никогда не пожалуется: «Охота на тюленей – пустая трата времени. Я хотел бы более интересную и значимую работу».
В наши дни негативные стороны бюрократии обусловливают волокиту и некомпетентность в принятии решений, а также потерю эффективности работы в условиях нестабильной, меняющейся ситуации или при использовании сложных технологий.
5.6.2. Небюрократические организации. Поиск альтернатив бюрократии привел уже в середине прошлого века к созданию небюрократических (адаптивных, органических) организаций. Подобные структуры функционируют наиболее успешно именно в тех условия, когда бюрократические организации не справляются со своими задачами. "С начала 60-х годов многие организации стали разрабатывать и внедрять новые, более гибкие типы организационных структур, которые по сравнению с бюрократией были лучше приспособлены к быстрой смене внешних условий и появлению новой наукоемкой технологии. Такие структуры называются адаптивными, поскольку их можно быстро модифицировать в соответствии с изменениями окружающей среды и потребностями самой организации. Еще одно название этих более гибких систем - органические структуры. Оно связано с их возможностью адаптироваться к изменениям в окружающей среде подобно тому, как это делают живые организмы" (Мескон и др., 1992, C.343).
Так, в компьютерной индустрии США (и ряда других стран) переход части предприятий к небюрократическим организационным структурам диктовался прежде всего необходимостью адекватно реагировать на постоянно меняющуюся коммерческую и технологическую ситуацию, решать сложные и нечётко сформулированные задачи, требующие не беспрекословного подчинения боссу и узкой специализации, а работы в стиле единой творческой команды. В небюрократических организациях
каждый член организации отвечает не за узкий участок работы, а за всю задачу данной организации в целом;
для некоторых типов этих организаций характерны широкая специализация участников, комбинирование и перемена различных видов деятельности;
принимаются меры по стимулированию неформальных отношений между членами организации и их направлению в конструктивное русло в плане задач данной организации;
упрощается иерархия, резко уменьшается число её звеньев;
в некоторых типах небюрократических организаций также вводится та или иная степень децентрализации иерархии – т.е. сосуществуют несколько автономных управляющих центров.
Можно сказать, что небюрократические организации воскрешают на новом уровне некоторые черты той эпохи, которая предшествовала даже времени традиционного (доиндустриального) общества.
Они смягчают иерархию, пытаются направить на благо дела личные отношения (симпатии, неформальное лидерство). Типичными вариантами небюрократических организаций в современном цивилизованном мире можно считать а) матричные организации, предполагающие одновременное выполнение коллективом нескольких проектов и потому включающие одновременно несколько проектных начальников, наряду с обычным боссом; б) адхократические (есть вариант эдхократические) организации, сводящие формальности до минимума и функционирующие как единая команда, которая решает напряжённые задачи и делит риски и награды между всеми участниками.
Можно было бы рассмотреть и несколько других вариантов небюрократических организаций (проектные, конгломератные, бригадные, партисипаторные, предпринимательские и др., см. Мескон и др., 1992; Виханский, Наумов, 1995). Во многих случаях оказалась весьма полезной ориентация не на шаблонные «правила и процедуры» (что характерно для бюрократий), а на решение усилиями всей команды конкретных задач в конкретные сроки (особенно если эти задачи ещё и нечётко сформулированы). Немалую пользу может принести и возможность смены специальности и профиля работы для каждого члена команды, что способствует интегрированию различных видов творческой деятельности (что было характерно для работы по доводке зарубежных патентов в послевоенной Японии). Все эти свойства способствуют применению небюрократических структур при решении междисциплинарных задач или коммерческих проблем. Однако, имеются и многочисленные ситуации, когда бюрократия оказываается предпочтительнее своих альтернатив. Сравнительная характеристика бюрократических и небюрократических структур дана в предлагаемой ниже таблице
ХарактеристикиБюрократическая организацияНебюрократическая организацияСпециализацияУзкая: ответственность за порученный участок работы (об остальных задачах бюрократы говорят “Это не мое дело”, not my business)Широкая: ответственность за организацию в целом и за ее генеральную задачуРоль формальных правилРабота по формальным правилам (уставам, должностным инструкциям)Мало правил (инструкций)ОтношенияФормальные и носят официальный характерНеформальные, носят во многом личный характерУровни иерархииЧетко заданы на основе официальных инструкций (иных документов)Размыты (так, менеджера в компании IBM трудно отличить от рабочего)Условия, подходящие для данного типа организацииНесложное, стабильное окружение, предсказуемая ситуацияСложное, меняющееся окружение, ситуация не предсказуемаЦели и задачиПросты и могут быть четко определеныСложны, зачастую не поддаются четкому определению
5.7. Сетевые структуры (организации) как социальная технология на базе биополитики
Небюрократические организационные структуры приводят при своем логическом развитии к сетевым структурам (социальным сетям, socia networks) – децентрализованным, в основном неиерархическим объединениям индивидов или групп в социуме (см. рис. 34). Классические примеры сетевых структур, относящиеся к коммерческим предприятиям, принадлежат перу Мануэля Кастельса. По его словам, «корпорация изменила свою организационную модель, чтобы приспособиться к условиям непредсказуемости, создаваемой быстрыми экономическими и технологическими изменениями. Главный сдвиг можно охарактеризовать как сдвиг от вертикальной бюрократии к горизонтальным корпорациям» (Кастельс, 2000. С.168. Выделенный шрифт мой – О.А.). Развитие сетевых структур меняет капиталистическую ментальность: идея монопольной собственности на определенные ресурсы все больше уступает идее временного доступа к ним, как указывает Дж. Рифкин в своей книге «Эпоха доступа» (Rifkin, 2000).
Сетевые структуры представляют собой биополитически обоснованную социальную технологию, актуальную для всего современного мира с характерным для него информационным обществом. Сетевые структуры особенно важны для нашей страны. Они соответствуют традиционным психологическим особенностям русского менталитета с присущей ему «общинностью», склонностью к коллективному решению проблем и к использованию неформальных каналов коммуникации для достижения целей (Бианки, 2005). Сетевые структуры учитывают многие эволюционо-древние тенденции человеческого поведения и в этой мере представляют биополитический интерес.
Рис. 34.
5.7.1. Организационные принципы сетевых структур. По контрасту с бюрократией, сетевые структуры представляют собой многоцентровые системы
Со смягченной и расщепленной должностной иерархией (плоской иерархией в терминах Кастельса, 2000): сколько конкретных направлений или аспектов, столько и лидеров), причем лидеры во многом руководствуются принципом «координировать не командуя» -- они играют роль посредников, конфликтологов, стимуляторов работы, экспертов, одной из задач которых становится обеспечение «устойчивой связи» (Кастельс, 2000) между звеньями сети;
С новым, во многом биополитическим по духу, стилем управления, приоритетом которого становится не только целевой результат (продукт) деятельности структуры, но и удовлетворение потребностей работающих в сети людей, их самореализация с учетом биологических сторон природы человека;
Со своеобразной организационной структурой, характеризующейся минимальным количеством специализированных внутренних подразделений (отделов, комиссий и др.) или их полным отсутствием;
С ориентацией на работу в стиле единой команды (на «командный менеджмент», Кастельс, 2000), чему способствует не узкая, а максимально широкая специализация хотя бы части членов сети;
Со значительной индивидуальной свободой входящих в состав сети индивидов и групп, принципом добровольного участия в делах сетевой структуры;
Со специальными мерами по максимальной стимуляции неформальных, личностных, взаимоотношений между членами сетевой структуры, а также между ними – и не относящимися к данной сети партнерами (например, поставщиками и покупателями в случае коммерческих сетевых структур) — следуя классическим идеям К. Барнарда и всей "школы человеческих отношений" в менеджменте;
С наличием объединяющей всех индивидуальных и коллективных членов сети цели и представлений о путях ее достижения, общих морально-этических норм и правил делового общения (говоря метафорически, идейный костяк сети есть аналог единого «матрикса», связывающего клетки в единую структуру; этот «матрикс» приобретает особое значение в отсутствие централизованной иерархии). Эту характеристику сетевой структуры можно также обозначить как «согласованность сети» -- «степень, в которой имеется общность интересов между целями сети и целями ее компонентов» (Кастельс, 2000. С.174).
Можно согласиться со следующим определением: «Сетевая организация – это объединение независимых индивидов, социальных групп и/или организаций, действующих скоординированно и продолжительно для достижения согласованных целей и имеющих общий корпоративный имидж и корпоративную инфраструктуру» (Чучкевич, 1999. С.3).
Тем самым делается шаг в сторону первобытного уклада жизни (сохраненного в наших генах), отличавшегося эгалитаризмом и сменным лидерством – гетерархией (см. главу третью, 3.8 выше). Сетевые структуры бывают малыми (не более нескольких десятков членов, что соответствует численности первобытной общины) и более крупными. В последнем случае рельефно выступает на первый план принцип многопорядковости сети – сетевая структура в свою очередь состоит из сетевых структур (любопытным аналогом является организация нейронных сетей в мозгу, см. главу шестую ниже). Сетевые структуры в социуме допускают много вариантов и потенциально применимы в разнообразных сферах – экологическом мониторинге, политическом консультировании, коммерческом менеджменте, биотехнологических разработках.
5.7.2. Спонтанное возникновение сетевых структур в социуме. Сетевые структуры прошли реальные испытания во многих странах. Однако существование подобных структур не зависит лишь от желания менеджера или социального инженера. Сетевые структуры "растут в трещинах организаций как трава в трещинах асфальта" (Bernhard, Gantz, 1992). Если люди достаточно долго взаимодействуют между собой, скажем, в рамках одного предприятия, то в игру все в большей мере вступают законы социологии малых групп. Происходит неформальное структурирование коллектива на основе взаимного интереса, не предписанного бюрократическими инструкциями авторитета и статуса. Для такого структурирования может быть достаточно, чтобы, например, люди совместно завтракали на предприятии (система бесплатных «социальных завтраков», существующая в некоторых учреждениях). В коллективе в такой ситуации возникают предпосылки для формирования группы психологически совместимых лиц, исповедующих сходные взгляды и принципы, испытывающих симпатию к друг другу и готовых постоянно помогать друг другу в профессиональной деятельности, повседневной жизни и др. Такая группа есть зародыш сетевой структуры со спонтанно возникающими частичными лидерами (наиболее опытными в каком-то отношении людьми, наиболее надежными товарищами, способными психологами и конфликтологами) и преобладанием горизонтальных связей.
Спонтанно возникавшие в последние десятитлетия в России молодёжные объединения различались по организационным принципам своих групп. Некоторые из них были организованы по иерархическим принципам ("банды"). Другие были в основном построены на горизонтальных взаимоотношениях между членами ("клубы"). Примерами последних можно считать группы русских хиппи и "митьков", практиковавших открытое дружеское общение даже с незнакомыми людьми (Громов, Кузин, 1990). Все это и есть примеры того, что Бернхард и Глантц (Bernhard, Gantz, 1992) именуют "возрожденной охотничьей группой".
Приведем также пример из жизни отечественных ученых (микробиологов, см. Кировская, 2004, 2005; Кировская, Олескин, 2003а, б; 2004).
Во второй половине прошлого века в сообществе микробиологов нашей страны сформировалась сетевая группировка ученых (схематически показанная на рис. 35), которые представляли разные организации (Институт микробиологии АН СССР, Московский государственный университет, Институт эпидемиологии и микробиологии им. Н.Ф. Гамалеи АМН СССР и другие научные учреждения) и разные специализации, работали формально независимо друг от друга. Однако все эти ученые испытывали интерес к одному и тому же кругу проблем – к коллективным взаимодействиям клеток микроорганизмов, обмену информацией между ними – к так называемому популяционно-коммуникативному направлению в микробиологии.
В силу общности взглядов, представители популяционно-коммуникативного направления начали устанавливать рабочие контакты между собой, которые в отсутствие единого бюрократического руководства носили децентрализованный, неиерархический характер (ученые формально оставались в разных группах, учреждениях, над ними были разные начальники). Например, первоначально автономно работавшие В.В. Высоцкий, П.Л. Заславцева, О.И. Баулина, А.В. Машковцева установили рабочий сетевой контакт между собой к середине 80-х годов ХХ века (микробиологическая конференция в г. Иваново). Встретившись на этой конференции, они с удолетворением констатировали наличие единых взглядов на микробную популяцию как коллектив разнообразных индивидов, каждый из которых вносит свой вклад в выживание популяции в целом. Сходным образом, сами эти микробиологи решили работать сообща на благо новой научного направления, что и проявилось, например, в написании совместной публикации «Полиморфизм как закономерность развития популяций прокариотных организмов».
А. Токвилль в своем анализе Америки XIX века уделил существенное внимание децентрализованным структурам сетевого типа, которые также детально исследованы в работах о роли “социального капитала”. Структуры типа Rotary, Kiwanis и других “сервис-клубов” длительное время служили “социальным клеем” для локальных сообществ людей. Известно, что подобные группы играют ключевые роли в рамках рыночной в целом модели общества (например, группы доверенных лиц в крупных корпорациях). Такова структура правительственных комиссий и посреднических групп, обеспечивающих реальное функционирование бюрократических институтов. Подобные социальные сети спонтанно создаются людьми. Так, появление новых академических дисциплин в университетах США приводит к тому, что они дополняют собой существующие факультеты (которые сами представляют социальные сети, составленные из индивидов, сложным образом кооперирующих и конкурирующих между собой). На другом конце социальной лестницы, мы наблюдаем формирование спонтанных сетевых структур, возникающих в рамках в целом бесструктурных социальных гетто. Итак, различные социальные слои порождают сетевые структуры как существенные компоненты более сложных социальных институтов или форм социального поведения.
Таким образом, в разные эпохи общество способно к порождению сетевых структур. Однако в современное постиндустриальную эпоху эти модернизированные аналоги первобытных групп охотников-собирателей приобетают особое значение, так как становятся незаменимыми во многих сферах человеческой деятельности.
Сетевые группы могут быть малыми или большими (крупными). Малые группы прямо сопоставимы по численности с первобытными группами охотников-собирателей и биосоциальными системами обезьян. Они реализуют сетевые принципы «в миниатюре». Вместо организаций или их фрагментов (составных частей крупных сетей) они состоят непосредственно из отдельных индивидов.
5.7.3. Сетевые структуры как социально-технологический проект: вариант хирама. Спонтанное возникновение социальных сетей в социуме в различные эпохи и в разных культурных контекстах – своего рода свидетельство сохранения первобытного социального наследия в наших генах и мозгах -- не означает, что такие сети не надо стимулировать сознательно, в рамках сетевых социально-технологических проектов.
Одним из примеров сетевых социально-технологических проектов является разработка по созданию малой сетевой структуры под названием хирама (от англ. High Intensity Research and Management Association). Это авторский проект, созданный в сотрудничестве с Р. Мастерсом (Олескин, 1994, 1998а,б; Oeskin, 1996a; Oeskin, Masters, 1997). Речь идет междисциплинарный творческий коллектив, объединенный предельно широко сформулированной задачей или проблемой, например, «Экологическая этика», «Обработка сточных вод», «Роль иудаизма в современной России» В данной книге остановимся на междисциплинарной и весьма актуальной проблеме - «Организованный терроризм и стратегии борьбы с ним». Проблема (задача) дробится на несколько субпроблем, например:
Этологические аспекты терроризма (субпроблема связана с эволюционно-биологической предысторией человеческой агрессии)
Военно-политические аспекты (организованный в международном масштабе терроризм как характерная стратегия войн нового века)
Религиозные аспекты (роль религиозного фанатизма и нетерпимости и в то же время – возможность найти в вероучении, скажем, ислама, существенные точки опоры для борьбы с терроризмом)
Однако членение проблемы на субпроблемы не означает деление коллектива участников на части. Они параллельно работают по нескольким субпроблемах сразу. За каждой из субпроблем закреплен только соответствующий частичный творческий лидер, коллекционирующий идеи всех участников хирамы по соответствующей теме (рис. 33).
Имеется также психологический лидер, призванный налаживать отношения в коллективе, смягчать конфликты, способствовать успешной работе по всем субпроблемам. Структура может включать также лидера по внешним связям (внешнего лидера), координирующего контакты с другими организациями. Возможны другие частичные лидеры (например, коммерческий лидер, организационный лидер) -- в зависимости от специализации данной сетевой структуры (организации). В коммерческих сетевых структурах частичным лидером может считаться «любой человек или компания, являющаяся носителем финансового, производственного, коммуникативного или иного ресурса, … важного для работы сети в данное конкретное время» (Щадрин, 2003. С.180). Очевидно, что сам частичный характер лидерства в подобных сетевых структурах на коммерческом предприятии или в политической консультативной комиссии обусловливает невозможность превращения какого-либо из лидеров в монопольного доминанта.
Ценностно-концептуальный базис хирамы может быть персонифицирован образом духовного лидера (“гуру”). В этом случае можно сказать, что участники стремятся достичь целей, сформулированных в учении духовного лидера. Члены хирамы обычно предпочитают легендарного “гуру” (наподобие Вильгельма Телля в Швейцарии), давно умершего человека, чьи идеи отражены в его произведениях или, наконец, человека, географически достаточно удаленного от места расположения сетевой структуры.
Несмотря на все модификации и структурные новшества, хирамы и подобные им сетевые структуры сохраняют сходство с первобытной группой охотников-собирателей. Целый ряд социальных функций в группе охотников-собирателей воспроизводится в этой структуре. Например, “вождь”, описанный Марьянски и Тэрнером (Maryansky, Turner, 1992), соответствует по своим функциям лидеру по внешним связям, шаман напоминал психологического лидера, а те члены группы, которые наиболее искусно охотились, ловили рыбу или танцевали, находят своих аналогов в творческих лидерах.
Следует, однако, подчеркнуть, что рассмотренный тип сетевых структур занимает своего рода "срединное положение" между бюрократией и первобытной ордой. Так, децентрализация иерархии не означает ее полного отсутствия, а лишь расщепленный характер лидерства; широкая специализация не означает отсутствия специалистов, а означает лишь перекрывание границ специальностей; наконец, неформальная структура не отрицает все-таки существующую формальную (выражающуюся, например, в регламентации функций многочисленных частичных лидеров). Сетевые структуры не ведут нас "назад в пещеры", а лишь "разбавляют" некоторыми биополитически и антропологически обоснованными идеями бюрократичность современных централизованных организаций. Итак, сетевая структура представляет собой результат баланса (компромисса) между иерархическими и неиерархическими взаимоотношениями людей. Стремление к компромиссам – не только в данном случае –представляется важным принципом сетевых структур.
П
Т Т Ч
Ч Т
Ч Г
В
Рис. 36.
Гибкость и пластичность сетевой структуры находит свое отражение и в том, что она может иметь не одно, а много организационных "ликов". Одна и та же сетевая структура может одновременно или последовательно представлять собой научно-исследовательский коллектив; благотворительный фонд; коммерческую фирму; просветительскую инициативную группу; художественную артель; политическую "группу давления" и т.д. в зависимости от того, какой аспект широкой междисциплинарной задачи выходит на первый план. В то же время, в соответствии со сказанным выше, сетевая структура рассматриваемого типа не может быть редуцирована до какого-либо из организационных "ликов" - это прежде всего персонализированная группа с большим удельным весом неформальных связей.
«Хирама» – не единственный возможный пример малых сетевых структур: по их шаблону, с теми или иными вариациями, были построены междисциплинарные научные группы (например, биотехнологический центр DNAX в Калифорнии, см. раздел 7.2 ниже), коммерческие предприятия (от IBM и АТТ до компании Semco в Бразилии), а также, конечно, разнообразные коммунарские и общинные структуры. Пример последних представляет американская коммуна Тwin Oaks (Вашингтон, 60-е годы), где децентрализованность структуры подчеркивалась наличием около 40 лидеров (лидер по кухне, лидер по гамакам и др.) — больше, чем членов коммуны, поэтому некоторые члены совмещали несколько лидерских ролей.
Помимо научных и коммерческих приложений, сетевые малые группы применимы также в ряду других сфер, в частности, в художественном творчестве. Децентрализованное лидерство способствует в этом случае проявлению качества, присущего ещё первобытному коллективному творчеству. Его К. Леви-Стросс обозначал французским термином bricoage – калейдоскопичность идей и образов, их неподчинённость какой-либо одной логической схеме.
Немаловажны также и политические приложения сетевых структур. Однако как ни важны малые сети сами по себе, они ещё недостаточны для решения стоящих перед сетями политических задач. Для этого необходимо, чтобы малые изолированные ассоциации индивидов объединились в более крупные социальные сети.
Крупные сетевые структуры состоят не непосредственно из индивидов, а из организаций, причем особенно подходящими компонентами являются малые сетевые структуры, хотя вполне возможно включение в сеть и бюрократическихорганизаций или их частей.. Крупные сети формируются в настоящее время в разных частях мира, в различных сферах творческой деятельности, в том числе в коммерческой деятельности (такие структуры формируются в рамках многих транснациональных корпораций, см. рис.) и этико-юридической сфере. Примером служит Европейская Сеть по Биомедицинской Этике (European Network of Biomedica Ethics), созданная в апреле 1996 г. под эгидой Тюбингенского университета (Германия) и включающая ряд научных институтов и несколько десятков индивидуальных учёных.
Сетевые структуры активно формируются и в политической сфере на разных её уровнях. Известны глобальные сети, состоящие из целых государств как структурных единиц. Яркий пример представляет «Тихооокеанская восьмёрка».
Известно, что государственный аппарат во всём мире, включая и Россию, представляет собой иерархическую структуру с доминированием бюрократии как организационной основы. Однако сетевые структуры могут внедряться в эту основу в следующих ролях:
Сетевые структуры как консультационные экспертные органы по различным междисциплинарным вопросам – от экологического мониторинга до выработки оптимальной стратегии России на Ближнем Востоке. Они могут выполнять функцию коллективных референтов при чиновниках центральных или местных политических структур. Такие социальные сети с консультативно-экспертными функциями, часто вовлекающие специалистов разных профилей и «куски» разнообразных научных, коммерческих, культурных и др. учреждений, уже функционируют в нашей стране Так, в регионах России и СНГ достаточно активно действуют как мелкие, так и крупные сетевые организации по экологическому мониторингу. Отметим в порядке сопоставления, что в последние десятилетия в США в основном сетевые организации типа Rand Corporation или Hudson Institute неоднократно демонстрировали свою эффективность в области политического планирования.
Сетевые структуры как координаторы социального, политического, экономического и культурного прогресса. Социальные сети могут выступать как генераторы и распространители новых идейных ориентиров и ценностей в социуме. Обратимся к биологической аналогии. Организм многоклеточного животного имеет две контролирующих системы – быстродействующую нервную и более медленную гормональную (эндокринную). Гормональная система, в отличие от нервной системы, не отдает распоряжения к немедленному исполнению, а задает общую ориентацию организма, уровень его активности, готовность справиться с тем или иным стрессом. Политическая система функционирует подобно нервной системе животного организма, причём государственный аппарат уподобляется центральной нервной системе (мозгу), а местные органы власти – периферическим нервным узлам. Что касается аналога гормональной системы, то в большинстве стран Запада эту функцию несёт совокупность независимых от центральных органов власти социальных объединений, организаций, структур (развитое гражданское общество). Аналогами гормонов в человеческом обществе служат социальные, политические и культурные идеи и ценности. Овладевая массами людей, они так или иначе ориентируют социум, обусловливая его готовность или, напротив, нежелание принимать те или иные директивы со стороны правительства. «Гормональная система» социума вырабатывает идеологию, понимаемую в самом широком смысле. Она даёт варианты ответов на волнующие людей «вечные вопросы» о смысле человеческой жизни, о государственном устройстве, о светлом будущем (есть ли оно? Как его себе представлять?), об исторической миссии всего человечества (зачем мы существуем на этой планете?) и каждой его части (нации, народности, группы, класса и др.), о принципах межчеловеческих отношений, об отношении к живому, природе в целом... - и на многие другие вопросы. Роль генераторов подобных идейных установок и ценностей вполне по плечу сетевым структурам, особенно крупным. За рубежом уже функционируют подобные сетевые генераторы идей, в том числе и гигантские социальные сети, координированные в международном масштабе. Развитие сетевых групп как «гормональной координирующей системы» и их функционирование в России может быть результатом не декретирования «сверху», а только спонтанной самоорганизации. Они могут быть лишь стимулированы путём распространения информации об их преимуществах по сравнению с бюрократиями в конкретных ситуациях.
5.7.4. Взаимодействие сетевых структур и бюрократий. Что представляет собой постиндустриальное «сетевое общество»? При достаточном уровне развития сетевых структур возможен своего рода компромисс, основанный на взаимодополнительности сетевых и бюрократических структур с их определенным взаимопроникновением. Фрагменты политической бюрократии, помимо своей функции – управления государством, могут быть включены в состав социальных сетей, генерирующих идейные ориентиры. Возможен и обратный вариант, когда сетевые группы входят как отдельные звенья в состав госаппарата (или локальной администрации), причём не только в роли консультирующих экспертных организаций, но и как непосредственная замена тех или иных чиновников (например, малая сетевая группа в роли заместителя начальника совета крупного города).
Большинство специалистов склоняется к убеждению, что формирующееся в XXI веке постиндустриальное общество будет представлять собой смешанную модель, в которой сетевые структуры будут сосуществовать, взаимодействовать и переплетаться с бюрократическими организациями. Поэтому несколько односторонним представляется обозначение грядущей социальной модели как «сетевого общества» («общества сетевых структур»). Это понятие широко употреблялось в литературе, начиная с 90-х годов прошлого века (см., например, Дракер, 1995) и получила особое распространение под влиянием взглядов М. Кастельса (см. Кастельс, 2000), связывающего преобладание сетевых организационных структур над более традиционными бюрократическими с резким возрастанием информационных потоков в осовременном обществе и в особенности с наличием Интернета. Так, в сфере бизнеса «способность малых и средних предприятий связываться в сети между собой и с крупными корпорациями… стала зависеть от доступности новых технологий, раз горизонт сетей (если не их повседневные операции) стал глобальным» (Кастельс, 2000. С.172). Сетевое общество можно определить как «общество, которое возникает в условиях информационной эры и в котором доминирующие функции и процессы организованы по принципу сетей» (Мальковская, 2003. С.914). Автор настоящей книги разделяет энтузиазм провозвестников «сетевого общества», но считает, что по крайней мере в ближайшие десятилетия централизованные иерархические структуры будут являться незаменимыми хотя бы в некоторых областях социально-политической жизни.
Административные и силовые структуры во многом сохранят одноцентровую иерархию как структуру выбора. Однако и в этих случаях целесообразно думать о смешанной модели, в которой сети сосуществуют и взаимодействуют иерархическими структурами.
Мы уже приводили пример контртеррористической сетевой организации (в связи со структурой хирамы), и именно такая организационная структура представляется рациональной, ибо должно быть структурное соответствие между армиями противоборствующих сторон. Террористы во многом исповедуют сетевые организационные принципы, и это затрудняет борьбу с терроризмом средствами, пригодными для противоборства с иерархически организованными регулярными войсками, как выяснили для себя американцы после трех лет пребывания в Ираке. Террористическая сеть имеет много частичных лидеров, которые быстро заменяются новыми при пленении или гибели («на месте оторванной головы вырастают две новых»). Напомним, что такая организация близка к эгалитарным социальным структурам первобытных охотников-собирателей и даже шимпанзе и бонобо. Представляется не случайным, что террористы вербуют кадры в странах и регионах, недалеко ушедших от первобытного строя. В Чечне серьезное влияние сохраняют клановые структуры (тейпы).
Сетевые структуры, как уже указано, могут составить костяк развитого гражданского общества, которое в демократическом мире постояно взаимодействует с иерархическими властными структурами, помогая им в решении многообразных социальных и политических задач, в том числе гуманитарного характера (призрение бездомных, сирот и др., благоторительные фонды, гуманитарная помощь беженцам, пострадавшим от катастроф людям, регионам, странам). В то же время сетевое по преобладающей структуре гражданское общество способно и к эффективному противоборству с власиными структурами, если они принимают социально неадекватные, антидемократические решения.
Весьма важным представляется и заложенный в сетевые структуры принцип стремления к компромиссу, кратко рассмотренный нами в связи с балансом эгалитарного и иерархического элементов в хирамах. Нет сомнения, что поиск компромиссов являлся бы позитивным факторам в нашу эпоху с ее духом конфронтации, отметающим саму возможность балансировки факторов или интересов (например, в ситуации этноконфликтов или в решении вопросов типа: что важнее – интересы производства или экологические соображения?). Поэтому не случайно, что сетевые структуры широко применяются при создании всякого рода примирительных, миротворческих, экологических, биоэтических или биополитических организаций.
Сети обладают существенным антиконфронтационным потенциалом. Вовлечение конфликтующих сторон в качестве участников в единую сеть (пусть посвященную некому частному вопросу) формирует у них новую идентичность, обусловливающую кооперативные, а не враждебные отношения между собой. Президент Биополитической интернациональной организации А. Влавианос-Арванитис предлагает именно в этом контексте охрану биоразнообразия планеты (биоса) как повестку дня для сетевого общения даже между недружественными государствами, нациями, религиозными движениями. Глобальная сетевая структура смогла бы способствовать предотвращению или прекращению войн и улаживанию опасных конфликтных ситуаций, выступая как планетарный «третейский судья».
Автор хотел бы высказать свою надежду на то, что разумное применение социальных сетей поможет также в преодолении малозаметного на первый взгляд, но, как представляется, важного аспекта социально-экономического кризиса в России. Речь идёт о «кризисе отчуждения», выражающемся в чувстве беспомощности, ненужности, одиночества Люди в составе сетевых групп уже не одиноки. Социальные сети создают у людей чувства принадлежности, социальной защищённости, стимулируют дружеские доверительные отношения, ведут к всплеску социальной активности и инициативы «снизу» (со стороны масс людей), которая так нужна нынешней России. По трезвым оценкам зарубежных аналитиков, именно такая инициатива «снизу» позволит подтолкнуть Россию на наиболее перспективный вариант развития – сценарий Российского чуда (Yergin, Gustafson, 1993). При этом научный и духовный потенциал интеллигенции и потенциал российских недр вполне способны обеспечить быстрый рост экономики России к 2010 году.
В завершение этого раздела, учитывая общий биополитический характер данной книги, остановимся на аналогах социальных сетей – сетевых структурах в мире живого, а затем подойдем к сетям с общесистемных позиций.
5.7.6. Сетевые структуры: реализация в биосоциальных системах. Большой интерес представляет тот факт, что не только централизованные иерархии, но и сетевые структуры существуют не только в человеческом социуме, но и в мире живого на разных уровнях биологической эволюции, как показывают следующие примеры.
Биосоциальные системы одноклеточных организмов. Яркий пример представляют бактериальные колонии. Сетевой дизайн очевиден в организации системы межклеточной коммуникации, которой способствует межклеточный матрикс (Ботвинко, 1985; Sutherand, 2001), контакты между клетками по типу формирования между ними мостиков или слияния слоев клеточных оболочек (рис. 37) и способность бактерий оценивать собственную численность по концентрации выделяемого всеми клетками сигнального вещества (феромона), как указано выше в разделе 4.5. С системной точки зрения представляет интерес то, что у микроорганизов имеются сетевые структуры нескольких порядков. Колония как большая сеть состоит не непосредственно из клеток как обособленных индивидов, а из их агрегатов (микроколоний), каждая из которых представляет собой меньшую сеть, состоящую из десятков или сотен клеток. Клетки внутри каждой такой микроколонии ведут себя координированно, например, у высокоподвижных бактерий рода Proteus они синхронно (как строй солдат) перемещаются по поверхности питательной среды (Shapiro, 1995). Есть данные о том, что малые микробные сети активно общаются между собой в рамках большой колонии, более того, например, у кишечной палочки (постоянного обитателя нашего кишечника) обнаружены особо длинные клетки, пересекающие промежутки между двумя соседними микроколониями и, возможно, способствующие коммуникации между ними (Олескин и др., 1998). Как мы видели выше, не только сами бактерии, но и изучавшие их коллективные характеристики микробиологи формировали сетевые структуры – поразительное сходство организационного дизайна объекта познания и познающего субъекта (в гегелевском духе).
Нейронные сети. У примитивных беспозвоночных животных (например, гидры) нервная система представляет лишенную единого центра сеть нейронов, по многим параметрам напоминающую бактериальные колонии (см. подробнее главу шестую ниже)
Колонии кишечнополостных (например, гидроидных полипов). Эффективная координация процессов на уровне всей колонии, например, переноса пищевого материала между полипами, осуществляется в отсутствие единого управляющего звена. Каждый полип, совершая те или иные действия (например, сжимаясь и создавая ток жидкости) слабо воздействует на целую систему, но его эффект усиливается, если поведение этого полипа соответствует поведению большинства остальных полипов в системе. Как подчеркивает исследовавший эту систему Н.Н. Марфенин (2002, С.32), «если в момент сжатия пульсара /т.е. совершающего периодические сжатия и растяжения полипа – прим. О.А./ в него поступает мощное течение..., т.е. его сжатие встречает сопротивление со стороны других пульсаров, также испытывающих сокращение в это же время, то побеждает группа консолидированных пульсаров, а у остальных происходит задержка собственного сжатия, после которой происходит сдвиг фазы пульсаций».
Биосоциальные системы насекомых (на примере муравьев). Имеется известный параллелизм между горизонтально-кооперативным социальным проектом П.А. Кропоткина, основанном на децентрализованных сетях из разнообразных «групп и федераций всех размеров и рангов», и биосоциальными системами общественных насекомых. В частности, муравьи строят свои муравейники без прорабов. У каждого в голове имеется в основном совпадающий план постройки, которая одновременно начинается во многих местах. Существует масса "избыточной рабочей силы", которая устремляется туда, где работа и так продвидается наиболее успешно (принцип стигмергии, от греч. ?????? — побуждение и ??????? — работа). Взаимоотношения между муравьиными гнездами (например, кратерами, в которых живут австралийские муравьи Iridomyrmex purpurea) могут строиться как по иерархическому, так и по сетевому принципу. В молодых, развивающихся группах кратеров, по наблюдениям А.А. Захарова (1991), связь между отдельными кратерами (малыми биосоциальными системами) осуществляется по иерархическому – радиальному – принципу, причем в центре располагается самый большой, доминирующий, кратер. В более старых группах кратеров схема связей усложняется и становится сетевой. Отдельные гнезда, колонии или иные малые коллективы муравьев могут выступать в роли частичных доминантов и сохранять значительную автономию, что весьма важно для поддержания стабильности крупных биосоциальных систем, в частности, так называемых «вторичных федераций» (Захаров, 1991).
Биосоциальные системы птиц (на примере дятлов Dendrocopos m.major). Дятлы имеют агонистическую иерархию (одни проигрывают, другие выигрывают в конкурентной борьбе за территорию). Тем не менее, конкуренция в комбинации с эффективной социальной коммуникацией служит у птиц механизмом децентрализованной социальной регуляции, приводящей к формированию стабильных горизонтальных – сетевых – отношений между индивидами и к оптимальному распределению ресурсов между особями разных рангов (Friedmann, 1998; Фридман, 2005).
Биосоциальные системы антропоидов (человекообразных обезьян). Близкие эволюционные сородичи человека – человекообразные обезьяны – несомненно, имеют элементы иерархических отношений в биосоциальных системах. Так, у горилл высокий социальный ранг имеют старшие, «сереброспинные» самцы. Однако, как уже было подчеркнуто (см. начало подраздела 3.8) , человекообразные обезьяны в целом характеризуются преобладанием кооперативных горизонтальных отношений, включая взаимный груминг, дележ пищи, формирование коалиций и др. над отношениями доминирования-подчинения.
5.7.8. Системный подход к сетям. Остановимся на важных общих характеристиках сетевых структур, приложимых как к человеческому социуму, так и к биосистемам. Напомним предварительно о характерных для любых систем процессах, обозначенных А.А. Богдановым (см. 4.12 выше) как эгрессия (формирование активного центра в системе) и дегрессия (создание наружного скелета – хорошо укрепленной границы системы).
1. Множественность активных центров в сети. В противоположность иерархии, сетевая структура содержит несколько активных центров (в социальных сетях – частичных лидеров). Не ведет ли это к дестабилизации системы? Ведь даже наличие только двух центров (двоецентрие) чревато подрывом устойчивости всей системы: “определяющее влияние одного центра на его периферию сталкивается с определяющим влиянием другого и получаются неустойчивые системы” (Богданов, 1921. C.200). Тем не менее, многоцентровые сети – социальные, клеточные, и др. – весьма устойчивы в реальности. Более того, они менее уязвимы, чем строго пирамидальные системы (представленные в современном социуме бюрократиями), которые часто гибнут при уничтожении центрального звена. Сети решают проблему сохранения единства системы при наличии нескольких активных центров двумя путями:
Функции активных центров четко разграничены. Богданов приводит пример: планетная система с двумя солнцами. Если оба светила будут претендовать на роль центра масс планетной системы, то у планет получатся сильно вытянутые и, вероятно, неустойчивые траектории орбит. Однако если одно из солнц будет только светить для всей системы, но не занимать в ней центрального положения (т.е. вращаться вместе с планетами), а другое будет только служить тяготеющим центром, но не светить, то такая система вполне может быть устойчивой, ибо “оба “солнца”, темное и светлое не конкурируют между собой в своих разных центральных функциях” (Богданов, 1921, C. 201). В хираме, как мы видели выше, частичные лидеры четко специализированы по своим функциям (отвечают за выполнение разных творческих задач в рамках единого междисциплинарного проекта всей хирамы).
Активные центры работают в разном темпе -- выполняют свои руководящие функции не вполне одновременно. В определенные моменты сеть имеет лишь один активный центр. Хотя человеческий мозг есть многоцентровая сетевая структура, в о многих случаях в нем существует только одна временная доминант – только один центр или группа центров; они уступают свои руководящие функции другим центрам, как только мозг переходит от одной приоритетной задачи к другой. В сетевой структуре активный (эгрессивный в словоупотреблении Богданова) центр является ситуационным, динамичным, постоянно мигрирующим от точки к точке в рамках сети; активный центр никак не фиксирован, в противоположность, например, бюрократии.
2. Наличие в сети укрепляющего ее структуру материала (внутренней среды). В сетях из бактериальных клеток таким материалом служит межклеточный матрикс, в сетевых структурах колониальных полипов – общий «постамент» (ценосарк). В социуме сеть укрепляется единой идеологией, общесетевыми целями и ценностями. Формирование цементирующей сеть внутренней среды аналогично процессу формирования «скелета» системы (процессу «дегрессии» по Богданову). Богданов допускал в своих трудах, что роль скелета в социальных системах играют символы – объединяющие всех членов системы ключевые слова, понятия, догмы. Приближающиеся к сетевому организационному дизайну коммерческие предприятия с низкой степенью бюрократичности и слабо выраженной иерархией (примерами служат IBM в США и многие японские предприятия, культивирующие дух единой команды) отграничивают себя от остального мира именно символическими средствами – они поют особые гимны, носят униформу, пользуются другими опознавательными маркерами. Сетевая структура в социуме немыслима без конкретных основополагающих идей, единых задач для всей этой структуры (которой было во II-IV веках н.э. распространение новых идей Христа для ранней, еще лишенной иерархии и бюрократии, церкви).
3.Коммуникация внутри сети и между ней и окружающим миром. Сети 1 и сети 2. Целостность сети обеспечивается быстрыми (в пределе мгновенно действующим) каналами коммуникации, который позволяет – в отсутствие фиксированного бюрократического центра -- координировать процессы, происходящие в различных частях сети. Компьютерные сети имеют практически мгновенно действующий канал, он имеется и во многих нейронных сетях (распространение импульсов). Телефон, факс, электронная почта и Интернет обеспечивают координацию работы и звеньев социальных сетей. Именно возможность молниеносного обмена информацией и эффективной координации усилий членов создает ныне предпосылки для крупных сетей в социуме. Член Биополитической Интернациональной Организации (глобальной социальной сети по биополитике), живущий в Нью-Йорке, постоянно отслеживает через Интернет все результаты работы членов той же организации в Пекине. В связи с проблематикой коммуникации в сетях возникает интересная возможность для их классификации. Ведь коммуникация может реализоваться по двум разным сценариям
Внутрисетевая коммуникация – обмен информацией между элементами сети друг по отношению к другу, отсутствие внутренних перегородок между ее частями;
Коммуникация через границу сети – между ней и внешними элементами
Хотя коммуникация присуща всем сетям, у одних она реализуется лишь внутри сети (сети 1), у других – как внутри, так вне ее (сети 2). Примером сетей первого типа служат локальные сетевые структуры со свободным общением, внутри них, но фиксированной внешней границей -- жестким «наружным скелетом». В социуме это многообразные замкнутые на себя тайные децентрализованные общества или, например, израильские киббуцы, в которых почти полный эгалитаризм и внутренняя гласность, открытое общение сочетались с подчеркнуто незыблемой границей между “нами” и “ними”, членами киббуца и остальным миром, что влекло за собой сложные и многоэтапные процедуры для приема (с соответствующим испытанием) в киббуц нового члена. Мозг как многопорядковая нейронная сеть (сеть из нейронных сетей) эффективно коммуницирует внутри себя, но снаружи ограничен внешним скелетом в буквальном смысле – черепной коробкой.
Второй тип сетей представлен делокализованными сетями. В социуме это глобальные сетевые организации типа Биополитической Интернациональной Организации, Европейской Сети по Био-медицинской Этике и др, а также современные коммерческие предприятия “без границ”. Последние столь активно сотрудничают с агентами вне формальных рамок своей организации – с поставщиками, клиентами, даже конкурентами, что ставят под вопрос само существование своего предприятия как самостоятельной структуры (Baker, 1994). Практикуется выполнение, например, работ по внешнему контракту. Так, медицинское предприятие Coumbia/HCA Heathcare передала функции по обслуживанию всех диагностических инструментов фирме Medica Eectronics Group of Genera Eectric Co. В подобных случаях сеть фактически ориентирована на собственную экспансию, распространение в среде, на вербовку новых элементов (в социуме членов, участников, партнеров), что и обусловливает подвижную, проницаемую, порой неотчетливую границу со средой. Такая нефиксированность наружного скелета компенсируется непременным существованием у сети прочного внутреннего костяка, в форме объединяющих всю систему идеологий и символов.
4. Гетерохрония сетей. Их способность к «опережающему отражению». Сетевые структуры опираются на принцип расщепленного лидерства и потому не синхронизированы по ритму, каждый частичный лидер живет в своем времени. Это качество сети обозначается как гетерохрония (разновременность). Гетерохрония присуща не только сетевым системам в человеческом обществе, но и многим биосистемам.
В отличие от сетей, иерархия стремится синхронизировать активность системы, подстроить ее под темп водителя ритма (пейс-мейкера) – монопольного лидера.
Гетерохрония сетевой структуры обусловливает её замечательное свойство, которое можно обозначить как опережающее отражение. Термин “опережающее отражение” использовался микробиологом С.Г. Смирновым (1985, 2004). Он показал, что первая из возрастных стадий развития бактериальной культуры (лаг-фаза) включает стадии второго порядка, «репетирующие» все последующие стадии. На протяжении лаг-фазы имеются стадии, которые напоминают стадии «старости» культуры, поскольку сопряжены с гибелью некоторой части популяции. Другие клетки культуры с начала лаг-фазы находятся на стадии «молодости» (экспоненциальной фазы).
Развивающаяся бактериальная культура выступает как иллюстрация общего свойства гетерохронных систем. В таких системах одни элементы отстают от среднесистемного ритма, другие – примерно следуют ему, а третьи опережают этот ритм, «уходят в будущее».
Если одну и ту же задачу решают, конкурируя между собой, сетевая (гетерохронная) и жестко иерархическая (принудительно синхронизированная) системы, то можно ожидать следующую картину. Иерархическая система за счет планомерности и жесткой координации усилий с большей степенью вероятности опередит сетевую систему по среднесистемному ритму, который в иерархии является доминирующим темпом развития всей системы, навязываемым всем её элементам. Сеть отстанет от иерархии – но только на уровне среднесистемного ритма, который в сетевой струтуре не преобладает и даже является лишь фикцией (результатом усреднения реальных темпов развития). В сети, как мы выяснили, есть уклоняющиеся элементы, некоторые из которых характеризуются опережающим собственным темпом развития. Среди последних вполне могут оказаться такие элементы, которые опережают не только собственный усредненный ритм, но и ритм развития конкурирующей с сетью иерархии!
В качестве примера рассмотрим сетевые структуры в научном сообщстве. Из всего сказанного вытекает возможность (нарастающая по мере увеличения числа элементов сети – т.е. конкретно численности вовлеченных в сеть работников) генерации некоторыми участниками сети нетривиальных, «безумных» идей, опережающих время и превосходящих достигнутый бюрократически организованной наукой уровень. Этот факт был продемонстрирован в серии работ (Кировская, 2004, 2005; Кировская, Олескин, 2003а, б; 2004; Олескин, Кировская, 2005) о сети, объединявшей сторонников популяционно-коммуникативной парадигмы в микробиологии. Исследования вовлеченных в сеть ученых по теме «ауторегуляторные факторы» (вещества, вырабатывамые культурой и влияющие на ее развитие) опередили мировой уровень в соответствующей области примерно на два десятилетия. За рубежом данная тема приобрела вес лишь в 90-е годы, в связи с концепцией «чувства кворума» (quorum sensing).
Обратим внимание на интересный факт, касающийся отстающих элементов сетевой структуры. Они живут в историческом прошлом науки, реализуют методы и подходы, отброшенные иерархическими научными институтами по причине их устарелости. Однако история науки, как хорошо известно, имеет не только кумулятивную, но и существенную циклическую компоненту («новое как хорошо забытое старое»). Поэтому вовлеченные в научную сетевую структуру (и с большой вероятностью отброшенные иерархическими структурами) ученые-ретрограды имеют реальный шанс «отстать на целый период» в истории соответствующей области и создать концепции, которые будут восприниматься современниками как новые.
Можно предложить модификацию сетевой структуры хирамы, как она описана нами выше: дополнить (или даже заменить) лидеров по направлениям частичными лидерами по историческим эпохам. Каждый из лидеров будет стимулировать работу участников в рамках менталитета «своей эпохи», учитывая, что и отставание (в силу циклической компоненты научной истории), и опережение своего времени (принятие прогнозируемых футурологами будущих парадигм) могут привести к рождению нетривиальных и новых в данному историческом контексте идей. Например, при исследовании общебиологичских проблем (в частности, теории эволюции) потенциально полезной может оказаться сетевая структура со следующими частичными лидерами (среди прочих):
Лидер-натурфилософ
Лидер-механицист
Лидер-эволюционист
Лидер-гуманитарий (учитывая прогнозируемый некоторыми науковедами сценарий гуманитаризации науки в будущем).
Такие необычные лидерские роли дополнительно стимулируют и так присущую сетевой структуре гетерохронию. Тем самым, сетевая структура обретает дополнительный аспект. Выше мы указывали на то, что она способствует балансовому мышлению, поиску компромиссов между противостоящими друг другу силами. На этом этапе становится очевидным, что сетевая самоидентификация, обусловливая гетерохронию внутри сетевой системы, способствует также диахронному стилю мышления, желанию консультироваться не только с современниками, но и с предками и потомками (насколько можно прогнозировать взгляды последних). Этот стиль мышления значительно отличается от укоренившегося в Европе и затем экпортированного во все уголки мира стиля мышления, ориентированного только на современность (на остриё стрелы времени), на безусловное стремление к новизне, к «переднему краю» (в науке, технике, политическом устройстве и др.).
Итак, биополитические разработки могут быть применены к различным социальным и политическим явлениям, включая: 1) Харизму – притягательную силу политических лидеров, которая в значительной мере зависит от биосоциальных («обезьяньих») сигналов доминирования и подчинения; 2) Власть как частный случай отношений доминирования-подчинения, осложненный специфичными для человеческого социума институтами; 3) Бюрократии, которые вызывают деформацию многих эволюционно-первичных тенеденций человеческого поведения; 4) Альтернативу бюрократиям – небюрократические организации с принципами широкой специализации, многоначалия, стимуляции неформальных отношений, которые воскрешают в новом обличьи некоторые черты первобытной социальной организации. Наиболее последовательно эти принципы воплощаются сетевыми организациями (социальными сетями), к числу которых принадлежит и авторский вариант (“хирама”). Социальные сети создают у людей чувства принадлежности, социальной защищённости, стимулируют дружеские доверительные отношения, ведут к всплеску социальной активности и инициативы «снизу» (со стороны масс людей), которая так нужна нынешней России.
Глава шестая. СОМАТИЧЕСКИЕ (ФИЗИОЛОГИЧЕСКИЕ) ФАКТОРЫ И ПОЛИТИЧЕСКОЕ ПОВЕДЕНИЕ
В первой вводной главе мы уже кратко обсудили данное биополитическое направление в рубрике Физиологические факторы и параметры, влияющие на политическое поведение людей (см. 1.5.4). В классической работе под названием «Биополитика» А. Сомит (Somit, 1972) подчеркивал, что изменения в физиологических функциях человека связаны с соответствующими переменами в сознании и политическом поведении. Вполне в русле этих взглядов Т. Виджел, Г. Шуберт и многие другие биополитики изучали влияние усталости, болезней (соматических и психических), стрессов, лекарственных препаратов, биоритмов и др. на принятие ответственных решений и ведение международных переговоров политическими деятелями, в том числе в экстремальных ситуациях типа Карибского кризиса. Помимо исследования поведения политических лиидеров и в целом политических элит, изучали также влияние на политическое поведение масс людей таких физиологических факторов, как состояние здоровья, недостаточное питание (см. о голодании ниже, 6.7.3), скученность. Такие исследования, впрочем, не являлись принципиально новыми в рамках политологии, если учесть работы Г. Лассуэлла середины прошлого века, в которых уже содержались попытки анализа влияния неврозов и психозов на политическую деятельность.
Начиная с 60-х годов проводились биополитические исследования по эффектам наркотиков и психофармакологических средств на политическое поведение людей. Л. Колдуэлл в 1964 г. указывал на «группу биополитических проблем», которые в то же время носят «непосредственно и специфически физиологический» характер, включая в эту группу индивидуальное человеческое поведение под влиянием сигарет, транквилизаторов, наркотиков и алкоголя – «вплоть до биохимического контроля над личностью» (Cadwe, 1964).
В рамках названного биополитического направления были также предприняты детальные исследования разнообразных характеристик человеческого организма, которые могут коррелировать с настроением, агонистическим или лояльным социальным поведением, политической деятельностью человека. Биополитики особо подчёркивали, что «словесные утверждения не обязательно являются надёжными критериями для оценки политического поведения» (Somit, Peterson, 1998). Соотвественно, биополитики регистрировали такие параметры как скорость сердечных сокращений, частота мигания глаз, кровяное давление, уровень мочевой кислоты в крови, степень гальванического сопротивления кожи, отражающая уровень стресса, и др. (Schwartz, 1976; Peterson, Somit, 1994; Somit, Peterson, 1998). Подробному анализу со стороны С. Петерсона (см., например, Peterson, 1990) и других американских биополитиков была подвергнута взаимосвязь между состоянием здоровья больших групп людей в США и их политически важными параметрами, включая уровень интереса к политике, степень личного участия в политической жизни, степень консервативности политических взглядов (то, что у нас в России называется «правая ориентация») и поддержки правящего режима (в исследованиях 80-х годов это был, естественно, режим Роналда Рейгана), уровень доверия к правительству и др.
Ряд биополитиков указывали на возможность манипулирования теми или иными физиологическими параметрами людей ради достижения политических целей. Пример подобной манипуляции представляет так называемое промывание мозгов (brain washing), практиковавшееся в Германии, СССР, Китае и других странах. Лишая людей нормального питания и сна, создавая постоянный стресс в ходе утомительных допросов, возвращая людей путем ряда других хорошо продуманных мер в инфантильное состояние (когда возможно некритическое восприятие идей), китайские маоисты, например, добивались принятия людьми политических убеждений, которые внушали им в состоянии аффективного возбуждения, в отсутствие какой-либо рациональной аргументации (Somit, 1968, 1972; Somit, Sagter, 1983; Sater, 1998). Эти политические установки в дальнейшем оставались устойчивыми у многих узников китайских тюрем и лагерей даже после их освобождения (например, у американских солдат, взятых в плен китайцами во время Корейской войны и затем возвращенных в США).
В рамках рассматриваемого биополитического направления ярко проявляется отмеченная выше связь биополитики с психологией. Психика индивидов, в том числе политических лидеров, политически активных групп и толп оказывается опосредующим звеном между биологическими факторами – и их политическими эффектами. В определенной мере биополитика, таким образом, получает статус «биопсихополитики». Психика рассматривается в тесной связи с ее материальным, созданным миллионами лет эволюции, субстратом – организацией нашего тела («сомы», греч. ????) и, более конкретно, нервной системы.
Однако сведение психики к нейрофизиологии являлось бы недопустимым редукционизмом. Мы, как и прежде, предпочитаем «мягкий» натурализм с представлением о многоуровневости человека, причем взаимодействия уровней носят двусторонний характер. Не только «сома» влияет на психику, но и психика – на нейрофизиологию человека. Учитывая третью компоненту биополитики – саму политику – мы можем написать схему: сома <-> психика <-> политика. Прочтение этой схемы справа налево (политика влияет, несомненно, на психику, психика – на нейрофизиологические характеристики человека) соответсвует интерпретации биополитики Мишелем Фуко: биополитика -- совокупность политических мер по воздействию на биологическое начало в человеке и контроль за ним ради общественных целей. Путь слева направо в той же схеме дает предложенное А.Сомитом, Л. Колдуэллом и другими американскими политологами понимание биополитики как изучения биологической детерминации политического поведения людей (при опосредующей роли психики).
Следуя общей логике данной книги, мы сосредоточим внимание на концептуальных основах данного направления биополитики, причем человек будет, как и в предшествующих главах книги, расматриваться в сопоставлении с другими живыми организмами. Мы в этом разделе как бы устремимся вглубь индивидуального живого организма, чтобы разобраться с физиологическими факторами, которые, хотя и не детерминируют жестко поведение человека, все же ограничивают и модифицируют спектр поведенческих возможностей, в том числе и в политической деятельности. Фокальными точками в настоящей главе будут биополитически важные грани:
Генетики (включая генетические детерминанты поведения);
Нейрофизиологии (в первую очередь, речь пойдет о функционировании мозга как субстрата всякой ментальной деятельности, включая политическую).
6.1. Кратко о генетике
В рамках физиологического («соматического») направления биополитики особое значение приобретает генетика, в основные задачи которой входит
раскрытие закономерностей наследования и изменения признаков при репродукции (воспроизведении) живых организмов;
решение вопроса о том, как генетические факторы, во взаимодействии с факторами окружающей среды, определяют индивидуальное развитие (онтогенез) организма;
выяснение роли наследственности и изменчивости в процессе эволюционного развития живого;
создание концептуальных предпосылок для целенаправленного вмешательства в механизмы наследования признаков живых организмов (Дубинин, 1985).
Фундаментальная категория генетики – ген, т. е. основная единица наследственности, передающая информацию о признаках живых организмов от одного поколения к другому.
Многие гены могут существовать в двух или более различных формах — аллелях — кодирующих разные варианты признака (например, один аллель гена кодирует красный цвет, другой — белый цвет лепестков цветка растения). Эукариотические клетки в большинстве случаев содержат две копии каждого гена — являются диплоидными. Важнейшее исключение представляют половые клетки (гаметы), которые несут, как правило, лишь одну копию каждого из генов. и называются потому гаплоидными. Во многих случаях одна аллель гена в диплоидной клетке является доминантной. Это означает, что она маскирует эффект другой аллели (рецессивной). Приведём пример, относящийся к генетике человека. Аномальный признак — наличие шести пальцев на руках (многопалость, полидактилия) -- зависит от доминатного гена. Поэтому, если в брак вступают многопалый и нормальный индивид, все потомство, как правило, имеет лишние пальцы на руках.
В результате прогресса генетических исследований, гены в ХХ веке были идентифицированы с локусами (участками) хромосом. «... Школой Т.Г. Моргана была сформулирована хросомная теория наследственности: гены локализованы в хромосомах и наследуются сцепленно;... между гомологичными хромосомами ... может происходить обмен, приводящий к рекомбинации генов;... гены в хромосомах располагаются в линейном порядке и каждый ген имеет свое определенное местоположение – локус» (Асланян, 2003б. С.33). В состав хромосом входят белки (гистоны) и основной генетический компонент — ДНК..
К середине 50-х годов ХХ века была установлена роль ДНК (дезоксирибонуклеиновой кислоты) как молекулярной матрицы, участки которой соответствуют генам, а к началу 60-х годов был в основном расшифрован генетический код. «Под термином «ген» теперь понимают последовательность нуклеотидов в ДНК, которая обусловливает определенную функцию в организме или обеспечивает транскрипцию другого гена» (Бочков, 2004. С.32). Важнейшая из функций – синтез белков на базе наследствнной матрицы ДНК. В ДНК содержится четыре варианта нуклеотидов – аденин (А), гуанин (G), цитозин (С) и тимин (Т). Таким образом, получается четырехбуквенный «алфавит». Последовательность из трех «нуклеотидных букв» (триплет) соответствует одной аминокислоте, компоненту белка, синтезируемого клеткой на базе «генной инструкции». Так, ААА кодирует аминокислоту фенилаланин.
Нуклеотидные последовательности ДНК представляют значительный интерес с точки зрения биосемиотики как науки о знаковых системах в живой природе (см. 4.6. выше). Гены представляют собой своеобразные аналоги буквенных текстов как линейных последовательностей символов, объединенных в слова (в ДНК – триплеты) и имеющих знаки препинания (инициирующие и терминирующие кодоны ДНК). Отметим, что малые сигнальные молекулы (гормоны, феромоны, медиаторы), каждая из которых соответствует целой инструкции, передаваемой от клетки к клетке или от организма к организму, напоминают иероглифы, соответствующие целым словам. Поверхностные структуры клеток с их сложными узорами также несут определенную информацию, считываемую при контакте с другой клеткой или специфической молекулой и выступают как аналоги архитектурных сооружений (Седов, 2006).
Вся ДНК клетки составляет её геном, состоящий из 3,2 млрд. нуклеотидов в случае генома человека. Геном включает в себя совокупность всех генов (у человека их 30—40 тыс.) и межгенных участков. Межгенные участки ДНК, которые занимают более 90% всей длины ДНК у человека, не кодируют информацию. В их состав входят повторяющиеся последовательности ДНК, часть которых варьирует от индивида к индивиду, т.е. может служить идентификации индивидов с помощью ДНК-анализа (см. ниже). Область генетики, посвященная исследованию геномов живых организмов, обозначается как геномика. Для биополитики особый интерес, естественно, представляет геномика человека. Она тесно связанная с медицинской геномикой, которая «решает прикладные вопросы клинической и профилактической медицины на основе знания геномов человека и патогенных организмов» (Бочков, 2004. С.24).
Помимо генома, признаки всякого живого организма находятся под существенным влиянием также окружающей среды. Генетические исследования последних десятилетий воочию продемонстрировали, сколь сложны взаимодействия генов и внешней среды, сколь трудно отдифференцировать влияние наследственных и средовых факторов. В последующих разделах настоящей главы мы будем иметь в виду следующие конкретные варианты взаимодействия генома и среды в процессе индивидуального развития живого (Pomin et a., 2001):
Одни и те же факторы среды вызывают разные реакции (эффекты), в зависимости от генов данных индивидов. Так, в подростковом возрасте первый личный опыт «общения с алкоголем» – скажем, застолье с рюмкой водки – по-разному повлияет на дальнйшую судьбу индивидов, генетически предрасположенных к алкоголизму и тех, чей геном не предписывает тягу к спиртному.
Особенности генома оказывают влияние на факторы среды (Pomin et a., 2001) – «среда реагирует на влияние генов» (так называемое реактивное взаимодействие генов и среды). Так, в одной и той же семье родители не могут не относиться по-разному к добрым, общительным, ласковым – и к злым, нелюдимым, капризным детям. В свою очередь, разное отношение родителей (и других родственников, знакомых, воспитателей и др.) усиливает изначально существовавшие различия между этими детьми. Часто «гены активно ищут подходящую для себя среду»: индивид в силу генетических особенностей стремится к определённым жизненным ситуациям, событиям, влияниям (активное взаимодействие генов и среды). Этим можно объяснить поразительные случаи, когда генетически идентичные близнецы, разлучённые сразу после рождения, выбирают себе одну и ту же профессию, заводят собак одной породы и даже проходят через одинаковое число бракораводных процессов (Sega, 2000; Александров, 2004). Бывает и пассивное взаимодействие генов и среды. Речь идёт о ситуации, в которой, например, двум близнецам достаются в наследство от родителей не только общие гены, но и одновременно во многом общая среда – если только они растут вместе.
Часто условием полной реализации генетической программы развития является определённое воздействие среды в соответствующий момент индивидуального развития – импринтинг (см. 4.3 выше). Хотя человек имеет генетически заданные предпосылки к освоению языка, но это предрасположение не реализуется без воздействия языковой среды, необходимого на протяжении первых лет жизни ребёнка. В подобных ситуациях «получается, что воздействие на нервную систему извне, т.е. то, что мы должны отнести к средовым воздействиям, является важнейшим условием реализации генетической программы» (Алксандров, 2004. С.57).
Само понятие «среда» подвергнуто дифференцировке в работах современных генетиков. Выяснено, что даже в рамках одной семьи два брата, например, живут не совсем в одинаковых условиях. К ним по-разному относятся другие члены семьи, они играют разные роли во взаимоотношениях друг с другом (скажм, один играет роль доминанта, другой – подчинённого). Итак, факторы среды подразделяются на общие для всех исследуемых индивидов (по английски shared environment) и сугубо индивидуальные, ни с кем не разделённые (nonshared environment). Поэтому индивидуальные различия между двумя детьми отражают комбинированное влияние (и сложное взаимодействие) их генетических особенностей и различий в их средовых факторах.
Помимо взаимодействия генома и среды, генетические исследования затруднены также тем, что лишь сравнительно немногие признаки являются моногенными -- кодируются одним каким-либо геном (как цвет семян гороха в опытах Менделя). У человека к числу моногенных признаков можно отнести способность сворачивать язык в трубку и предрасположение к болезни Альцгеймера (в форме, начинающейся после 65 лет), которое, однако, может реализоваться или нет, в зависимости от факторов окружающей среды. Большая часть признаков человека зависит от многих генов одновременно (полигенные признаки), что обусловливает сложный характер их наследования. В ряде случаев один или немного генов играют главную роль в развитии какого-либо признака, но существуют другие гены, создающие различное «генное окружение», которое может стимулировать, модифицировать или подавлять эффект главных генов.
Очерк ряда фундаментальных понятий генетики предваряет постановку основного вопроса данного подраздела: каков вклад генетики в биополитику? Этот вклад можно классифицировать по следующим рубрикам:
Роль генетических факторов в поведении (особенно социальном) человека в сопоставлении с поведением живых организмов вообще;
Генетическое разнообразие человеческой популяции как биополитическая проблема, часть более общей проблемы генетического разнообразия живого;
Современные генетические технологии, такие как генетическая инженерия и терапия, клонирование и др. и связанные с ними биополитические проблемы (“biopoicy”).
В последующих подразделах рассмотрены эти грани биополитической роли современной генетики и смежных с ней наук, кроме последней, которая рассматривается в в главе седьмой книги в общем контексте «biopoicy».
А в завершении данного подраздела добавим, что биополитическое значение могут иметь генетические данные о самых разнообразных (не только поведенческих) признаках человека. Например, представляет интерес ситуация, когда социально-политические условия регулируют распространение тех иных генетических изменений. Альбинизм – генетическая аномалия, связанная с недостатком или полным отсутствием меланина, коричневого пигмента кожи, волос и глаз. Альбинизм проявляется в необычной белизне кожи, светло-голубом цвете глаз и светлой окраске волос. Альбинизм доставляет человеку немало проблем, как например повышенная чувствительность к свету, угроза рака кожи при длительном пребывании на солнце. Хотя альбинизм вызывает остракизм (социальное неприятие) в некоторых культурах человеческого общества, ген альбинизма накопился в высоких концентрациях в популяциях американских индейцев (частота альбинизма составляет 1 случай на 200 человек у индейцев хопи в Аризоне (США) и 1 случай на 40 человек у индейцев куна (Син Блас) в Панаме). Социальная причина такого распространения альбинизма в том, что поскольку альбиносы не выносят солнечного света, мужчины-альбиносы могут оставаться дома в течение дня. Эти обстоятельства обеспечивают альбиносам особые шансы в плане размножения. Так культурные нормы ведут к высокой частоте неблагоприятной мутации в популяции.
6.2. Генетика поведения и биополитика
В этом разделе мы обсудим вопрос о относительном значении генетических и средовых факторов применительно к поведению Homo sapiens. В целом биополитики, и особенно Р. Мастерс, подробно рассмотревший данный вопрос в книгах “Природа политики” (Masters, 1989) и “По ту сторону релятивизма” (Masters, 1993b) и программной статье “Биология и политика: связь между природой и воспитанием” (Masters, 2001), признают существенный вклад и генов, и среды -- поведение индивида формируется при их комбинированном влиянии, усложнённым взаимодействием генов и среды (см. 6.1). По словам отечественного генетика Д. Беляева (1983, цит. по Акифьев, 1993. С.17), «социум не может играть роль абсолютного деспота в формировании человеческой личности, поскольку его императивы, под воздействием которых человек находится независимо от собственного желания, сталкиваются с императивами генов, которые человек тоже не выбирает по своему желанию».
Используемый в англоязычной литературе термин «генетика поведения» (behaviora genetics) в русскоязычной версии вызывает возражения, если применяется к человеку. И.В. Равич-Щерба и др. (2004) указывают на уникальность высших психических функций человека, не имеющих аналогов в мире животных. Можно согласиться, что «обучение у человека не тождественно образованию простых условно-рефлекторных связей у животных» (Равич-Щерба и др., 2004. С.7). Но нельзя не признать, что по крайней мере высшие животные также имеют в распоряжении и более сложные формы обучения (включая инсайт, см. 5.3), чем условный рефлекс. Высокоразвитые в человеческом социуме «программы социального наследования», т.е. негенетической передачи информации через обучение, подражание и т.д., также имеют определенные аналоги у других приматов («протокультура»). Однако необходимы особые методы исследования поведения человека, не совпадающие с методами, применяемыми к животным.
В отечественной литературе укореняется альтернативный термин «психогенетика». Психогенетика определяется как «наука, изучающая роль наследственности и среды в формировании психических и психофизиологических свойств человека» (Александров, 2004. С.28). Дискуссионным является вопрос о степени перекрывания значения (синонимии) терминов «генетика поведения человека» и «психогенетика». Хотя психику человека нельзя свести только к его поведению как чисто внешнему проявлению внутренних психических состояний или процессов, но важнейший путь к изучению даже самых тонких психических функций человека пролегает через исследование его поведения – этологический подход к психологии (Самохвалов и др., 2002). В настоящем разделе мы предпочитаем употреблять термин «генетика поведения человека», при всей неоспоримой специфики человека подчеркивающий связь данной области с генетикой поведения животных и, тем самым, с этологией (недаром один из основателей этологии К. Лоренц уделял преимущественное внимание генетически фиксированным формам поведения), социобиологией и близкой к последней эволюционной психологией.
6.2.1. Методология и методы генетики поведения. Генетика поведения – экспериментальная наука. Один из ее методологических подходов предполагает движение от признака к генам (дано: породы животных 1 и 2 различаются, скажем, по родительскому поведению – в разной мере ухаживают за потомством; выясняют, какие различия имеются в их генах). Другой, альтернативный, подход – движение от гена к признаку, что в последние годы облегчается методами генной инженерии. Изменив в эксперименте те или иные гены, исследователь выясняет, как меняется поведение полученного существа.
Специфика человека состоит в том, что он не может и не должен подвергаться генетическим манипуляциям в научных целях. Поэтому в генетике поведения человека используют следующие методы исследования:
Близнецовый метод, основанный на сравнении интересующих исследователя признаков у близнецов. Особый интерес представляют естественные клоны – однояйцевые близнецы, продукты разделения одной оплодотворенной яйцеклетки. Почти все различия между признаками таких близнецов можно отнести за счет воздействия факторов окружающей среды, ибо их гены совпадают. Правда, в понятие «среды» приходится при этом включить и внутриутробную среду, ибо два близнеца находятся в одной и той же матке в неодинаковых условиях (пример «неразделенной среды»): они по-разному расположены, один из них лучше снабжается питательными веществами и кислородом, в результате – быстрее развивается, бывает крупнее другого близнеца в момент рождения. Развитие оказавшегося в худшей ситуации близнеца может быть менее координированным, что отражается в большей асимметрии тела, в частности, в больших различиях между правой и левой половинами лица – лицевой асимметрии (которая снижает привлекательность лица и коррелирует со сниженным интеллектом). Наряду с однояйцевыми «клонами», во многих исследованиях обращают внимание и на двуяйцевых близнецов, возникающих в результате одновременного оплодотворения двух разных яйцеклеток. Такие близнецы различаются в среднем 50 процентами генов и похожи друг на друга не более, чем обычные братья и сестры. Если совпадение интересующих нас признаков у однояйцевых близнецов (конкордантность признаков) отмечается значительно чаще, чем у двуяйцевых близнецов, то делается вывод о преобладающем вкладе генов, а не факторов внешней среды, в развитие данных признаков.
Метод родословных. Прослеживается проявление интересующих нас признаков, характеристик в ряду поколений в рамках конкретных семей. Метод связан с именем кузена Чарлза Дарвина – Фрэнсиса Гальтона, известного своими трудами «О наследственности таланта» (1864), «Наследственность таланта, его законы и последствия» (1869). Анализ биографий выдающихся людей привел его к выводу о генетической обусловленности способностей и талантов. В России в 20-е годы ХХ века Ю.А. Филипченко проследил родословную трех поколений Ляпуновых, давших миру выдающегося астронома (М.В. Ляпунов), известного математика (А.М. Ляпунов), талантливого композитора (С.М. Ляпунов). Неизменный интерес у исследователей вызывало наследование в череде поколений политически важных признаков (лидерские способности, конформизм и др.) и социально опасных характеристик, например, предрасположения к совершению преступлений.
Модельные объекты. В ряде исследований используются животные, которые, в силу сходства многих генов с генами человека, могут использоваться в качестве моделей. Такое сходство или даже точное сопадение генов, многие из которые еще и расположены на хромосомах в одинаковом порядке у людей и животных, обусловливает сходные черты поведения и нейроанатомии, сходные реакции на фармакологические препараты, так или иначе влияющие на поведение. У людей и животных известны идентичные мутации. Упомянутая выше мутация, вызывающая альбинизм, встречается не только у человека, но и, например, у мышей. У них эта мутация вызывает не только белую окраску шерсти и розовую – радужки глаз, но и сниженную двигательную активность и повышенную эмоциональность. У мышей, крыс и других животных было выведено немало генетических линий с теми или иными поведенческими особенностями, например, повышенной/пониженной агрессивностью или эмоциональностью, подверженностью судорожным припадкам, хорошей или плохой обучаемостью. В последние годы важное значение приобрели генноинженерные подходы – исследования с животными, имеющими введенные искусственным путем гены (трансгенные животные) или лишенными тех или иных функционирующих генов (животные-нокауты). С применением генетической инженерии получены расы мышей с выключенным геном Dv1, у которых снижена частота социальных контактов, а также нарушено поведение в ходе постройки гнезда (Зорина и др., 1999).
Генетический анализ поведения затруднён полигенным характером большинства поведенческих признаков. Однако, хотя за развитие того или иного поведенческого признака отвечает часто сразу много генов, тем не менее мутации одного гена может быть достаточно для нарушения этого признака. Важный пример, относящийся к человеку, представляет мутация в единичном гене («точковая мутация»), ответственном за синтез гипоксантингуанинфосфорибозилтрансферазы и вызывающим синдром Леш-Нихана. На этом примере можно проиллюстрировать плейотропное действие гена: этот термин означает, что мутировавший ген вызывает сразу несколько эффектов. Синдром Леш-Нихана вызывает как соматические расстройства (подагра, поражение почек), так и поведенческие отклонения (склонность к самоистязанию) на фоне снижения интеллекта. Многочисленные поведенческие отклонения вызывают изменения в одиночном гене, приводящие к хорее Гентингтона и к болезни Альцгеймера.
Следует указать также на сложный характер взаимодействия генов и среды в формировании тех или иных особенностей поведения. Приведём и здесь результаты модельных исследований с животными. В экспериментальных условиях скрещивали койотов и собак. Койотам свойственны нехарактерные для собак формы оборонительной агрессии (угрожающие демонстрации). У щенков-гибридов такая оборонительная агрессия не наблюдается. Она возникает у взрослых гибридов, что объясняется стимулирующим влиянием стероидных гормонов, вырабатываемых по мере взросления. Однако необходимо и дополнительное воздействие факторов внешней среды – длительный социальный стресс, вызывамый постоянным контактом с особью-доминантом (Ginsburg et a., 1994).
Перейдем к биополитически важным данным по генетике поведения человека.
6.2.2. Наследование социально-поведенческих признаков. Доминантность и субмссвность. Для многих из качеств характера человека вклад генов является умеренным – индивидуальные гены отвечают за 1/3–1/2 вариативности (т.е. наблюдаемого разброса в популяции) этих качеств (соответственно, окружающая среда – за 1/2–2/3, Masters, 1993b; Cark, Grunstein, 2000; Sega, 2000; Сычев, 2001; Шевченко и др., 2004).
В психологии многие из качеств личности описываются шкалами, на одном конце которого максимальное проявление какого-либо признака, а на другом – максимальное проявление противоположного признака. Так, по шкале экстраверсия (человек открыт для общения, ориентирован вовне) – интроверсия (человек углублен внутрь себя, замкнут) сходство между близнецами примерно на 50% определено генетически (Pomin et a., 1994; Sega, 2000). Для этологии человека и биополитики важно то, что индивиды-экстраверты склонны к доминированию в социальных иерархиях, а углубленные в себя интроверты, наоборот, подчиняться. До известной степени поэтому шкала «экстраверсия–интроверсия» совпадает с другой шкалой (Sega, 2000), на одном конце которой доминантность (про доминирование см. 4.16), но другом – склонность к подчинению (субмиссивность). В исследованиях М.С. Егоровой и В.В. Семенова (цит. по: Сычев, 2001) применяли шкалу «фактора Е», в которой на одном полюсе располагались доминантные личности, а на другом – личности, склонные к конформизму (принятию взглядов, норм окружающих) и, соответственно, к подчинению. По шкале «доминирование–конформизм» эти авторы, применившие близнецовый метод, получили существенный вклад генетических факторов в предрасположение индивидов к доминированию или конформизму.
Отметим, что и у лабораторных пород мышей доминантное или, наоборот, подчинительное поведение находятся под влиянием генетических факторов. В смешанных популяциях, включающих самцов мышей генетических линий А, BALB/C, C57BL/67 и DBA/27, наблюдается следующая типовая картина:
Самцы линий А и BALB/C доминируют;
Самцы линии C57BL/67 занимают промежуточное положение в иерархии;
Самцы линии DBA/27 чаще имеют подчиненный статус (Зорина и др., 1999).
Наряду с генетическими факторами, модельные эксперименты показали также и немаловажное влияние факторов внешней среды на доминантный или подчиненный статус особей. Не только у людей, но и у мышей существенное значение для социального статуса и иерархического ранга имеет предшествующий опыт социальных взаимодействий с другими индивидами -- победы или поражения в борьбе за доминирование в данной группе. И то, и другое приводит по механизму импринтинга к долговременному изменению уровней нейромедиаторов в мозгу (см. также ниже, 6.6—6.7) и накладывает отпечаток на последующее доминантное или субмиссивное поведение особи.
Для биополитики особое значение имеет, как уже отмечалось, исследование явления политической власти как частного случая отношений доминирования-подчинения. Из всего сказанного вытекает возможность определенных личностных, отчасти генетически заданных, предпосылок к продвижению по политической иерархии и занятию ответственных постов. Правда, есть качественная разница между простым доминированием в группе индивидов и политической властью. Последняя может опираться на информационные ресурсы, не связанные с доминантностью как таковой. Люди могут добиться политического авторитета и в некоторых случаях реальной власти за счет особых концептуальных ресурсов (например, политической программы, «нового курса», политически важных научных знаний), которых нет у личностей, наделенных общими для всех высших приматов признаками доминантности.
Кроме того, в тестах на доминирование трудно выявить имеющиеся у человека скрытые резервы, проявляемые лишь в экстраординарных ситуациях. Уже у животных экстремальная ситуация пробуждает неожиданные формы поведения. Крыса, склонная спасаться от преследования бегством, меняет поведение и контратакует преследователя, если он подошёл к ней слишком близко (на «критическую дистанцию», Лоренц, 1994). Тем более богат скрытыми поведенческими возможностями человек. Выше мы указывали на то, что для экстраверта обычно характерны доминантные, а для интроверта – подчиненные роли. Однако со времен швейцарского психолога К.Г. Юнга, который и разработал концепцию экстраверсии и интроверсии, известно о существенных скрытых резервах у людей-интровертов. Проявляемая в повседневном социальном поведении (на уровне «персоны» по Юнгу) скованность, замкнутость интроверта сочетается со скрытой компенсаторной экстраверсией (на уровне индивидуального бессознательного, «Тени» по Юнгу). Последняя может проявиться в общении с близким другом, в узком семейном кругу (Ярошевский, 1997), но может прорваться в виде «самораскрытия» и в неординарной политической ситуации, дав «бывшему интраверту» шанс на политическое лидерство. В истории есть примеры неожиданного проявления лидерских способностей во время политических кризисов у индивидов, казалось бы, предназначенных для малозаметных социальных ролей. Сходное явление представляет неожиданное озарение, побуждающее бывших затворников и одиноких мыслителей создавать новые вероучения, секты, политические движения.
Для личностных особенностей людей и возможностей их деятельности в различных политических ролях имеет значение такое качество, как «склонность к согласию» (agreeabeness), где крайние точки шкалы занимают 1) сочувствующие, склонные к кооперации и 2) равнодушные, склонные к конфликтам индивиды, вклад генетических факторов в формирование этих качеств несколько слабее вклада средовых факторов и составляет около 40% (Rowe, 1994; Sega, 2000).
На влияние среды (особенно в первые годы жизни) на развитие социально-поведенческих качеств указывают различия между старшими и младшими братьями или сестрами в семьях. Как экстраверсия, так и склонность к согласию более характерны для младших братьев (сестер); эти качества менее характерны для тех братьев (сестер), котрым выпало родиться первыми в данной семье (Suoway, 2001).
Интересно, что радикальные или, наоборот, консервативные политические взгляды людей ведут себя как признак, в проявление которого вносят примерно равный вклад наследственные и средовые факторы (см. Александров, 2004). Более высока (0,62) степень наследуемости авторитаризма – качества личности, связанного с доминантностью и, более того, создающего предпосылки для участия в экстремистских политических движениях или даже для политического диктаторства. Такие политически важные качества человека, как поиск новизны (что в политике соответствует всяким попыткам проведения «новых курсов», как именовал свои нововведения президент Рузвельт в США в 30-е годы ХХ века) и тревожность (как говорили в советские времена, «тревога за судьбы народов»), также, по-видимому, существенно зависят от генетических факторов (Mendesohn, 2000). Так, уровень тревожности возрастает при мутировании гена переносчика нейромедиатора серотонина (Cark, Grunstein, 2000).
Отметим, что мыши специально отобранной генетической линии, отличавшейся малыми размерами головного мозга, характеризовались повышенной тревожностью и боязливостью; реакция на стресс у них также была выражена сильнее, чем у собратьев с нормальными размерами мозга (Маркина и др., 1999; Markina et a., 2001).
Тем не менее, следует еще раз подчеркнуть, что 1) речь идет не о наличии какого-либо, например, особого «гена авторитаризма», а лишь о совокупном вкладе генных комплексов в развитие соответствующего признака и 2) существенный вклад в детерминацию качеств личности вносит среда (воспитание, жизненный опыт). В качестве дополнительного примера влияния генов и среды можно рассмотреть такое немаловажное в социальном плане качество человека, как депрессивность (склонность впадать в депрессию). Хотя это качество имеет несомненную генетическую компоненту (вклад генов оценен в 36—39% на основе исследований с близнецами, см. Cark, Grunstein, 2000), связанную с дефицитом серотонина и/или дофамина в функциональных зонах мозга (подробнее 6.7.1), тем не менее весьма значительно также провоцирующее влияние стрессорных факторов окружающей среды.
6.2.3. Агрессивность частично зависит от наследственных факторов, что позволяет выводить путем искусственного отбора гиперагрессивные (или, наоборот, лишенные агрессивности) линии мышей, крыс, морских свинок, лисиц, кроликов, собак и др. Отметим, что известны и спонтанно возникшие весьма агрессивные популяции людей, например, описанные Лоренцем (1994) индейцы племени юта. Эти факты, помимо влияния своеобразных поощряющих агрессивность культурных традиций, могут свидетельствовать и об особенностях генотипа таких популяций. Исследования близнецов показывают наличие досточно существенной, хотя и не преобладающей, генетической компоненты агрессивного поведения. Наследуемость поведения, связанного с прямой (физической) агрессией против других людей, составляет 0,47, ненаправленного агрессивного поведения (например, эмоциональных срывов) – 0,40, а вербальной (словесной) агрессии, более детерминируемой культурными факторами, лишь 0,28 (Cark, Grunstein, 2000). На повестке дня – идентификация конкретных генов и их комплексов, причем для разных форм агрессии (о них было рассказано в разделе 4.7 выше) предполагается участие различных групп генов.
Влияние генов на агрессивное поведение опосредовано их воздействием на нейрохимические системы мозга, зависящие от таких нейромедиаторов, как серотонин, дофамин, норадреналин, окись азота и др. (подробнее – в разделе 6.7.1 ниже). В случае самцов разных линий мышей выяснилось, что их различия связаны с разной активностью фермента тирозингидроксилазы, необходимого для синтеза нейромедиатора дофамина (Ginsburg, 1994).
В то же время, гены, участвующие в агрессивном поведении, регулируют, вероятно, и развитие не связанных с поведением признаков особей. У черно-бурых лисиц путём селекции получены не агрессивные к человеку и легко контактирующие (доместицированные) с ним породы лисиц. У представителей этих пород, кроме измененного поведения, наблюдаются желто-бурые и белые (депигментированные) пятна на серебристо-чёрном фоне шерсти и нехарактерная для дикого типа вислоухость (Трут и др., 2004). Предполагают, что агрессивность и некоторые другие качества человека находятся под влиянием генов, которые также определяют количество темного красящего вещества (меланина) кожи человека (J. Watson, устное сообщение).
В целом, на «мышиной» модели в последние годы получены данные о вкладе по крайней мере 17 генов в различные формы агрессии (Maxson, 1999; Кудрявцева и др., 2004). Например, у мышей на хромосоме Y, имеющейся только у самцов, расположен ген, участвующий в межсамцовой агрессии. Самцы-мутанты по этому гену проявляют повышенную агрессивность по отношению к другим самцам. Однако, если тщательно чистить клетки с мышами и поить их подкисленной водой, угнетающей микрофлору пищеварительного тракта, то уровень агрессии мутантов по Y-хромосоме становится неотличимым от такового у обычных мышей.
На этом примере видно, что влияние генов в существенной мере дополняется и модифицируется сильным воздействием средовых факторов, действующих начиная с младенческого периода жизни индивида. Успех мышей «в первом бою» влечет за собой перестройку нейромедиаторных систем, в дальнейшем закрепляющих готовность к последующим поединкам и формирующих устойчивую потребность в актах агрессии (ср. сказанное в главе четвертой, 4.7.1, о «социальном научении» агрессивному поведению также и в применении к человеку). В человеческом социуме серия успехов в агрессивных стычках способствует формированию профессиональных психических особенностей солдат-наемников, боевиков, террористов.
Макаки резус в норме отличаются частыми актами агрессии. Тупохвостые макаки, напротив, ведут мирную групповую жизнь, отличаются высокой степенью толерантности. В эксперименте детенышей макак резус подсаживали в клетку к тупохвостым макакам. Что окажется решающим в определении уровня агрессивности – гены или социальная среда? Выяснилось, что влияние среды оказалось преобладающим: макака резус, выросшая среди тупохвостых макак, стала неагрессивнгой и склонной к примирению, подобно им (см. Cummins, 2001).
6.2.4. Генетические факторы антисоциального (преступного) поведения. В литературе представлен большой объем фактических данных о генетически детерминированном предрасположении к совершению преступлений. Подобно родословным выдающихся людей (выше мы приводили в качестве примера исследования Филипченко о родословной Ляпуновых), прослеживаются и династии преступников. По данным немецкого ученого Пельмана (цит. по: Акифьев, 1993), из примерно 700 потомков воровки и пьяницы Ады Юрке (Германия, 1740 год рождения) 76 человек были преступниками, 181 – проститутками, 142 – нищими. По поводу этих данных, как и ряда аналогичных фактов, однако, возникает вопрос об относительной важности генов и условий воспитания, толкавших людей на преступный путь.
В США и ряде других стран накоплены важные данные, например, по влиянию жестокого или равнодушного обращения с маленькими детьми на их социальное поведение и все последующее развитие. Тот факт, что у агрессивных родителей дети достаточно часто также отличаются повышенной агрессивностью, можно объяснить не только общими генами у родителей и потомства, но и варварскими приемами воспитания, распространенными в таких семьях.
Однако ситуация усложняется за счет возможности реактивного взаимодействия (корреляции) генов и среды («среда реагирует на гены», см. 6.1). Вполне возможно, что «негативное отношение родителей и жесткие методы воспитания являются реакцией на девиантное /т.е. не подчиняющееся принятым социальным нормам/ поведение подростков, связанное с их наследственностью» (Александров, 2004. С.107). В таких случаях условия среды и отношение воспитателей лишь вторично усиливают врожденные тенденции поведения и ссылка на эти внешние факторы, очевидно, преуменьшает истинный вклад генов в антисоциальное поведение молодых индивидов.
До определенной степени «очищенные» данные по влиянию генетических факторов получаются при сравнении родителей и их детей, воспитывавшихся отдельно от этих родителей. Так, «предположение, что генетические факторы могут быть среди причин криминального поведения, было проверено на 14427 осужденных приемных детях путем сравнения их с биологическими и приемными родителями. Никакой корреляции между приемными детьми и родителями не было обнаружено. Однако между детьми и их биологическими родителями обнаружена достоверная корреляция между частотой привлечения к уголовной ответственности детей и числом осуждений у их биологических отцов» (Корочкин, Жимулев, 2000. С.133). В Швеции была исследована выборка из 862 мужчин, в раннем детстве разлученных с биологическими родителями и воспитанных в других семьях в качестве приемных детей; исследуемым параметром был процент осужденных по уголовным преступлениям в сопоставлении с благополучным или неблагополучном (в криминальном плане) статусом биологических и адоптивных (усыновивших) родителей (Karkowski, 1999). Данные приведены в таблице ниже.
Биологические родителиАдоптивные (усыновившие) родителиПроцент осужденных детей из взятой выборкиБлагополучныеБлагополучные3%НеблагополучныеБлагополучные12%БлагополучныеНеблагополучные7%НеблагополучныеНеблагополучные40%
На базе данных таблицы представляется вероятным, что влияние генетических факторов, связывающих людей с их биологическими родителями, в некоторой степени преобладает над влиянием факторов среды: воспитанные в благополучных семьях потомки преступных родителей чаще попадают под арест (12%), чем потомки честных людей, даже воспитанные в преступных семьях (7% осужденных). Как и следовало ожидать, наиболее угрожающей представляется ситуация, когда неблагополучны и биологические, и усыновившие родители индивида: риск попасть за решетку составляет 40% (синергидный эффект генетических и средовых факторов, действующих в одном и том же направлении).
Преступные наклонности однояйцевых близнецов совпадают в большей степени, чем таковые двуяйцевых, генетически различных близнецов. Это совпадение в случае однояйцевых близнецов наиболее значительно в случае, если речь идет о категории наиболее тяжких преступлений или о преступниках-рецидивистах (Сычев, 2001). Однако, например, в случае юных преступников весьма существенное влияние оказывает и среда. Часто (в 75% исследованных случаев) преступления совершают сразу оба двуяйцевых близнеца, хотя и в этом случае уровень совпадения (конкордантности) однояйцевых близнецов еще несколько выше (85%, см. Александров, 2004).
В пользу идеи о значительном вкладе генов по крайней мере в наиболее опасные варианты преступного поведения свидетельствуют данные о характерных анатомических особенностях лиц, совершающих тяжкие преступления. Среди убийц распространены люди с недоразвитым мозгом, малым объемом черепа, низким лбом, большой нижней челюстью (см. Корочкин, 2004), что наводит на мысль о своеобразном атавизме – возврате к признакам архантропа. У ~75% преступников отмечаются патологические или пограничные с патологией изменения в электроэнцефалограмме (Александров, 2004). Весьма распространены среди преступников люди с низким уровнем IQ (порядка 80 баллов). Совершению преступлений, актов насилия косвенно способствует врожденное недоразвитие болевой чувствительности (малое количество болевых нервных окончаний) или даже ее полное отсутствие – аналгезия, что мешает преступнику понять страдания жертвы. Эта же аномалия, естественно, может облегчить и превращение индивида в террориста-смертника.
Получены ли данные по конкретным генам или их комбинациям, предрасполагающим к антисоциальному поведению? Поиск «преступных» генных комплексов ведется в последние десятилетия, например, среди половых хромосом человека –X и Y. Женщины имеют в норме две половых хромосомы Х (генотип ХХ), мужчины – одну хромосому Х и одну хромосому Y (генотип XY). Определенное внимание в биополитическом плане привлекает аномальный генотип XYY – наличие лишней «мужской» хромосомы Y. Индивиды с таким генотипом – мужчины, часто отличающиеся высоким ростом, нередко некоторой умственной отсталостью, а в части случаев – повышенной агрессивностью и импульсивностью поведения. Среди осужденных преступников генотип XYY встречается чаще, чем в человеческой популяции в целом. Однако возможно, что преступников с генотипом XYY просто легче арестовать в силу их умеренной умственной отсталости, поэтому они чаще фигурируют в полицейских отчетах (Starr, Tagart, 1992). Под более серьезным подозрением ныне находятся люди с генотипом, обусловливающим психопатию с прераспложением к совершению актов насилия. Достаточно сказать, что агрессивных психопатов в среде преступников встречается в 7—10 раз больше, чем в человеческой популяции в целом (Александров, 2004). Немалое внимание привлекает к себе также ADHD (attention deficit hyperactivity disorder — растройство с дефицитом внимания и повышенной активностью, см. Masters, 2001).
Тем не менее, большинство ученых склоняются к убеждению, что генов, специфически вызывающих криминальное поведение или акты политического насилия, нет. Есть гены, предрасполагающие индивидов к импульсивному, бесконтрольному, гиперактивному, невнимательному, агрессивному поведению. Конечно, люди с таким генотипом при некоторых дополнительных условиях представляют собой подходящий контингент для вербовки в ряды боевиков или в состав криминальных банд. Но эти же отклонения могут сделать индивидов храбрыми воинами, харизматическими политиками, инициативными менеджерами! Единственная биополитически приемлемая тактика — конфиденциально уведомить индивидов в “категориях повышенного риска” об их состоянии и предложить ряд конкретных рекомендаций (без принуждения). Задача может быть решена путем создания сети учреждений, занятых медико-генетическим консультированием (см. 6.3.3)
Кратко остановимся на аномальном генотипе Х0 (синдром Тэрнера), т. е наличии в генотипе индивидов лишь одной Х-хромосомы. Индивиды с таким генотипом – стерильные женщины с недоразвитыми половыми признаками. Они не отличаются агрессивностью, но социальное поведение затруднено (нарушена социально-когнитивная функция, см. ниже, 6.5), правда, только у тех индивидов с генотипом Х0, у которых единственная Х-хромосома – отцовского, а не материнского происхождения (Keverne, 2001).
6.2.5. Генетика и IQ. Биополитическое значение. Несмотря на некоторое несовершенство самого теста «на интеллект» (вызывающее критические возражения в литературе), IQ представляет собой обобщённую характеристику не только интеллекта как такового, но и многих поведенческих возможностей человека, в том числе и в плане его участия в политической деятельности. Выявлена статистически достоверная, четко выраженная корреляция высокого уровня коэффициента интеллекта и хороших результатов обучения в школе, приобретения престижной работы; более умеренная, но всё же достоверная корреляция наблюдается между высоким IQ и высоким уровнем дохода, успешной профессиональной карьерой (см. Gottfredson, 2001a,b; Александров, 2004). Низкий коэффициент интеллекта повышает вероятность незаконченного среднего образования, бедности, безработицы, жизни за счет благотворительных организаций, совершения преступлений, разводов в течение 5 лет после вступления в брак и рождения внебрачных детей (Gottfredson, 2001b; Rushton, Jensen, 2005).
Правда, высокие уровни интеллекта также социально небезопасны: люди с высоким интеллектом (или IQ, в той мере, в какой одно соответствует другому) могут изготовить «умные» бомбы, эффективные виды биологического оружия (типа штаммов бацилл сибирской язвы в США), совершить дерзкий теракт и не быть арестованными (Sternberg, 2005). В то же время представляется вероятным, что функции рядовых «нерассуждающих» участников всякого рода вооруженных формирований более успешно реализуются людьми с низким уровнем IQ.
Ответственные политические функции (например, президент государства) налагают определенные рамки на уровень коэффициента интеллекта их исполнителей, притом устанавливая не только нижние, но и верхние границы. IQ должен быть выше среднего уровня (в США около 100 баллов) и в то же время не должен быть и чрезмерно высоким, иначе простые граждане могут не понять своего лидера.
Данные исследований близнецов говорят о преобладающем вкладе генов, а не среды в уровень IQ индивидов. Степень сходства (корреляция) IQ генетически идентичных однояйцевых близнецов, выраженная в долях единицы, составляет 0,75–0,95, если близнецы воспитывались вместе. Это очень существенное сходство и практически неотличимо от степени корреляции между результатами двух тестов IQ, проведенных с одним и тем же человеком (Sega, 2000; Равич-Щерба и др., 2004); у разлученных в раннем возрасте однояйцевых близнецов коэффициент корреляции несколько ниже (0,6–0,85), но все же достоверно выше, чем у двуяйцевых (неидентичных) близнецов (0,35–0,55). Наиболее низкий коэффициент корреляции наблюдается при сравнении IQ у генетически неродственных приемных детей и их отчимов (мачех) – 0,15–0,35, и это небольшое сходство можно отнести за счет влияния воспитания и других факторов среды (цифровые данные из работы: Корочкин, Жимулёв, 2000; весьма близкие оценки даны в работах Sega, 2000; Сычев, 2001; Равич-Щерба и др., 2004; Александров, 2004).
Значения коэффициента интеллекта, таким образом, в существенной мере (хотя и не полностью) определяются генетическими факторами. Дискуссионным остаётся вопрос, представляют ли собой эти факторы единый целостный комплекс, определяющий IQ как особую характеристику индивида (g-фактор) или IQ – не более чем сборное обозначение для многих независимо наследуемых характеристик интеллекта (вербальных, математических, музыкальных, пространственных способностей, объёма памяти и др.).
В поддержку гипотезы о единой генетической основе всех видов интеллекта свидетельствуют взаимосвязи между различными умственными способностями людей – «индивиды, находящиеся на высоком уровне в отношении одной способности (скажем, вербальной), имеют тенденцию достигать высокого уровня и в других умственных способностях (математических, пространственных)» (Gottfredson, 2001a. P.31). Искомый единый g-фактор, определяющий степень IQ, может представлять собой наследственно заданные характеристики нервных клеток мозга (например, степень развития изолирующей миелиновой оболочки, покрывающей их отростки, а также количество нервных клеток и связей между ними), влияющие на быстроту, надёжность, помехоустойчивость обработки любой информации в мозгу. Есть, например, корреляции между уровнем IQ и скоростью, с которой индивид определяет, какая из показанных ему линий длиннее (Gottfredson, 2001a).
Отметим также, что пока весьма спорный факт наличия единого фундамента интеллектуальных способностей человека не исключает существования дополнительных генов, участвующих в реализации более специальных умственных способностей. Интересно, что эти частные способности сами по себе в меньшей степени зависят от генетических факторов (и потому менее сходны у близнецов), чем IQ как обобщённый параметр.
В связи с расшифровкой генома человека ныне проводятся исследования по конкретным генам, оказывающим влияние на интеллектуальное развитие человека. Так, на хромосоме 6 человека локализован ген, чья мутация вызывает дислексию (затрудненное восприятие информации в виде текста, Sega, 2000). На модельных объектах (мышах) показано ухудшение пространственных способностей при выходе из строя гена киназы II кальмодулина (Siva et a., 1992). Предполагается вклад в интеллектуальное развитие гена GNAS1, регулирующего процессы обучения и память (Keverne, 2001).
Одной из классических модельных экспериментальных установок является лабиринт, в котором подопытное животное должно отыскать пищу (выработка пищедобывательного рефлекса). По скорости преодоления лабиринтов были отобраны генетические линии крыс bright (хорошо обучаемые) и du (плохо обучаемые). Интересно, что в обучение в разных ситуациях, по-видимому, вносят вклад различные группы генов (Зорина и др, 1999). Плохо обучаемые добыванию пищи в лабиринте крысы превосходят хорошо обучаемых этому крыс в других тестах, где целью является выработка оборонительного рефлекса (Александров, 2004). Не заставляют ли нас модельные исследования с животными относиться с некоторым сомнением к высказанной гипотезе о единой основе интеллекта у человека, которая передается по наследству как один генный комплекс?
При всём сказанном нами о важности генетических факторов, интеллектуальные способности, очевидно, требуют для своей реализации определенных условий среды (напомним: многие генетические программы как бы заранее предусматривают определенные внешние стимулы, возникающие в подходящий момент). Несомненно, обедненная такими стимулами среда не позволит человеку реализовать генетически заданные умственные способности. Действительно, в бедной интересными стимулами среде и атмосфере одиночества и равнодушия, характерных для приютов детей-подкидышей, наблюдается отставание в умственном развитии детей, нарушения в их социальном поведении (Спитц, 1940, цит. по: Александров, 2004). Аналогично, в эксперименте бедная стимулами среда снижала умственные способности уже упомянутых «умных» крыс линии bright, чьи способности снижались до уровня изначально «глупых» крыс du; различия между этими линиями сглаживались. В то же время обогащенная среда (в опытах с крысами – раскрашенные стенки, зеркала, мячи и др.) улучшала умственные способности даже крыс линии du, которые подтягивались почти до уровня крыс bright (различия между этими линиями нивелировались и в этом случае, см. Александров, 2004).
К данному примеру о необходимости адекватных стимулов из внешней среды для полной реализации генетической программы добавим еще данные о необходимости физических контактов (прикосновений, ласок) для нормализации поведения юных индивидов – как людей, так и животных. Если крысят в первую неделю их жизни регулярно берут в руки, то в дальнейшем такие крысы оказываются более устойчивыми к стрессам, менее эмоциональными, у них ускоряется половое развитие, замедляется старение, нормализуется уровень агрессивности (Александров, 2004).
До конца не выяснен вопрос, каким образом объяснить наблюдавшееся на протяжении второй половины ХХ века улучшение среднестатистического уровня IQ примерно на 3 пункта за десятилетие (эффект Дж. Флинна). Влияют ли меняющиеся социально-политические условия лишь на уровне более полной реализации генетических задатков – через усовершенствованную систему образования и др.? Создались ли новые факторы отбора генов, способствующих высокому уровню IQ, например, за счёт больших возможностей для вступления в брак, деторождения и успешного воспитания детей у одарённых людей? Или нарастающее радиоактивное и химическое загрязнение среды оказывает непосредственное мутагенное воздействие на геномы людей?
В последние десятилетия ученые обращают внимания на так называемые «эмерджентные» качества человеческих индивидов, возникающие в результате сложных уникальных комбинаций генов, которые рассыпаются на составляющие при их передаче потомству. С подобными «эмерджентными» качествами связывают феномен гениальности (Sega, 2000), хотя формирование гения, безусловно, предполагает и благоприятное влияние факторов воспитания, окружающей среды в целом. Вклад наследственных факторов в гениальность подробно проанализировал выдающийся отечественный генетик В.П.Эфроимсон в книге «Гениальность и генетика», где он, в частности, указывает на корреляции между гениальностью и развитием болезней («стигм гениальности»), например, подагры.
6.2.6. Генетические аспекты алкоголизма. Биополитики Л. Колдуэлл и А. Сомит уже в своих ранних работах призывали исследовать «индивидуальное человеческое поведение под влиянием сигарет, транквилизаторов, наркотиков и алкоголя» (Somit, 1972). За истекшие годы в этих исследованиях был достигнут существенный прогресс. Рассмотрим, например, проблему алкоголизма. У людей выявлено два типа алкоголиков:
Пассивные личности, употребляющие умеренное количество алкоголя
Люди, начинающие пить большое количество спиртного уже в раннем возрасте и склонные к насилию, что угрожает криминальным поведением.
Алкоголизм второго типа зависит преимущественно от генетических факторов; для алкоголизма первого типа существенное значение имеют также факторы среды (см. Александров, 2004). Известны генетические линии мышей и крыс, также склонных к употреблению алкоголя, среди них есть аналоги обоих типов людей-алкологиков (Зорина и др., 1999). На модельных объектах также показан сложный полигенный характер наследования алкоголизма. Например, у мышей картированы гены, которые независимо отвечают за различные компоненты влечения к алкоголю (см. Зорина и др, 1999) – толерантность (переносимость, устойчивость) к этанолу (хромосома 12), его предпочтение безалкогольным растворам (хромосома 1) и снотворный эффект этанола (хромосома 7). Мыши линии C57BL/6, имея активную алкогольдегидрогеназу, систематически предпочитают 20%-ный этанол чистой воде. Потребление алкоголя увеличивается у них при стрессе, как и у людей (Александров, 2004).
6.2.7. Генетика и гомосексуализм. У плодовой мушки дрозофилы мутации в одном гене (fru) достаточно, чтобы самец-мутант не ухаживал за самками и заставлял других самцов ухаживать за собой. В человеческом обществе вопрос о генетических корнях гомосексуализма остается не разрешенным. Полученные на близнецах данные говорят о примерно половинном вкладе генов (и, соответственно, среды) в развитие гомосексуального поведения у мужчин. Д. Хамер в США полагает, что Х-хромосома человека несет предрасполагающий к мужскому гомосексуализму мутантный ген, под влиянием которого один из отделов мозга (гипоталамус) у мужчины приобретает женские характеристики. Если данные о генетической детерминации гомосексуализма подтвердятся, то возникнут биополитические проблемы, связанные, по словам Л.И. Корочкина (2004. С.727), с необходимостью «пересмотреть некоторые общепринятые нормы морального кодекса». Политические мероприятия сексуальных меньшинств (например, гей-парады) и их стремление приобрести общественное признание и пакет прав, включая право на создание семей, приобретут в этом случаи особую актуальность.
6.2.8. Генетика, психозы и биополитика. Распространенные психические заболевания (психозы), такие как шизофрения, маниакально-депрессивный психоз, болезнь Альцгеймера (угроза некоторых стареющих политиков), униполярная депрессия, имеют две важных особенности:
Они носят мультифакториальный характер. Это означает, что существенное значение имеют как аномальные гены, так и провоцирующие факторы среды. Так, шизофрению связывают как с наследственным предрасположением (гены на хромосомах 6, 8, 22, Александров, 2004; участок 15q 13-14 хромосомы 15, Keverne, 2001), так и «пусковыми» факторами внешней среды, например, стрессами (Савина, Орлова, 2003). Наиболее распространенный вариант болезни Альцгеймера (поражающийо контингент старше 65 лет) возникает при наличии мутантного аллеля ?-4 гена ApoE, но вероятность его клинического проявления возрастает при провоцирующих воздействиях типа серьезной травмы головы.
Наблюдается постепенный переход от нормальной психики через стертые (субклинические) формы к явным психическим расстройствам. Например, шизофрения и маниакально-депрессивный психоз описаны не только в ярких клинических, но и в стертых (пограничных) формах, которые вполне совместимы с социальной адаптированностью и даже политической активностью, лишь придают им соответствующие окраски. Так политик с субклинически выраженным маниакально-депрессивным психозом подвержен периодам повышенного настроения и активности (мания), сменяемым периодами депрессии, что придает неровный почерк принятым им решениям, возможно, затрагивающим судьбы государства и даже целой планеты.
Итак, одно из основных исследовательских направлений биополитики изучает вопрос о влиянии физиологического (соматического) состояния на политическую деятельность индивидов и групп людей. Одна из «фокальных точек» данного направления – роль генетических факторов в политическом поведении. Для многих поведенческих особенностей и аномалий человека характерен умеренный вклад генетических факторов, т.е. они формируются под комбинированным влиянием генетических факторов и факторов внешней среды.
6.3. Генетическое разнообразие человечества
Этот подраздел посвящен биополитическим аспектам разнообразия генофонда человечества. Данная проблема может быть рассмотрена в контексте генетического разноообразия форм живого в целом.
Известно, что всякая гетерогенная система обладает дополнительным резервом устойчивости. Поэтому биополитик В.Т. Эндерсон присоединил свой голос ко всем протестующим против выращивания немногих или – что еще хуже – одного какого-нибудь сорта сельскохозяйственных растений в масштабе планеты (W. Anderson, 1987). Увлечение культивированием совпадающих по генотипу, хотя и продаваемых под разными сортовыми этикетками, сортами кукурузы Эндерсон считал одной из причин того, почему среди растений кукурузы не оказалось достаточно устойчивых к поразившим американское сельское хозяйство в 70-е годы болезням. Эрозия (обеднение) генофонда культивируемых растений и домашних животных, обеднение генофонда биосферы в целом – глобальная проблема, решение которой включает и политические средства.
Составной частью биоса является человечество, гетерогенное генетически и многообразное фенотипически – по внешности и физиологическим, психологическим, поведенческим особенностям. Именно через многообразие индивидуальных вариантов проявляется единство человечества как составной части планетарного “тела биоса” (метафора А. Влавианос-Арванитис). Человечество, как и биос в целом, выигрывает в устойчивости за счет разнообразия, в том числе генетического. Даже признаки, вызывающие отрицательные последствия при данных условиях, могут принести пользу в изменившейся ситуации. Разнообразие генофондов способствует выживанию социума.
Это можно продемонстрировать на примере серповидноклеточной анемии — наследственной болезни человека, вызванной точковой мутацией (заменой одной пары оснований в ДНК). Мутантный ген кодирует дефектные полипептидные цепи гемолобина — белка крови, транспортирующего кислород. Как указано выше, гены представлены в организме двумя копиями. Если оба гемоглобиновых гена являются мутантными, наступает тяжелая, часто смертельная форма серповидноклеточной анемии, обусловленная недостаточным поступлением кислорода. Однако индивид со смешанными генами (одна нормальная и одна мутантная копия) имеет достаточно нормального гемоглобина для того, чтобы выжить и, помимо этого, имеет то преимущество, что он более устойчив к тропической малярии, чем индивид без данной мутации. Поэтому, в тех регионах мира, где малярия широко распространена, эта мутация может быть рассмотрена как полезная, и по этой причине она может распространяться в популяции.
6.3.1. Индивидуальные вариации и генетический груз человечества. Большой геном человека, нуклеотидная последовательность которого была в основном расшифрована в рамках проекта «Геном человека», обусловливает существенные возможности индивидуальных вариаций. Правда, по мнению генетиков, человек (Homo sapiens) представляет собой «хороший» вид – т.е. вид с относительно малым внутривидовым варьированием генотипа. Разница между двумя произвольно взятыми человеческими индивидами соответствует примерно 0,1% генетической информации человека. С биополитических позиций любопытно, что вид Homo sapiens тесно связан генетически с другими видами высших приматов. Так, лишь 1,3% процента генов отличают человека разумного от шимпанзе (еще меньше, по имеющимся данным, разница между человеком и бонобо). Предполагается, что человек отличается от шимпанзе и бонобо не столько самой информацией, сколько интенсивностью ее реализации (уровнем экспрессии) в ходе индивидуального развития.
Единый на 99,9% геном – документальное свидетельство существования «единого тела» человечества (по выражению А. Влавианос-Арванитис) – наше общее достояние, что и указано в Декларации ЮНЕСКО «Геном человека и права человека» от 11 ноября 1997 г.
Тем не менее, межиндивидуальное различие в ~0,1% все же означает, что каждый из нас может отличаться от соседа на 1,6—3,2 млн. нуклеотидов (Бочков, 2004), что является результатом постоянно происходящих в человеческой популяции точковых мутаций – замен единичных нуклеотидов (это так называемый однонуклеотидный полиморфизм), особенно характерных для не несущих информацию участков ДНК -- повторяющихся последовательностей нуклеотидов.
В число различающихся на индивидуальном уровне генетических задатков входят и гены факторов крови (факторов групп крови – АВ0, резус-фактора Rh, факторов MN, факторов гистосовместимости HLA и др.). Особый интерес представляют факторы HLA – соответствующие гены включают сотни аллелей, а их комбинации высоко индивидуальны. Факторы гистосовместимости (тканевой совместимости), учет соответствия которых между донором и реципиентом органов (тканей) весьма важен для успеха пересадки сердца, печени и др. органов, влияют на функции иммунной системы организма.
Есть указания на то, что люди предпочитают выбирать себе спутников жизни, отличающихся по факторам гистосовместимости. Когда людям-испытуемым предъявляли ношенные майки других людей, то им казался менее неприятным аромат маек, которые носили индивиды, отличавшиеся по факторам гистосовместимости от самих испытуемых (см. Cark, Grunstein, 2000). Показано, что у мышей (у которых есть факторы Н-2, аналоги факторов HLA человека) особи предпочитают спариваться с отличающимися по этим факторам особями. По-видимому, разным комплексам гистосовместимости соответствуют разные пахучие вещества (феромоны, подробнее 6.8.3). Не исключено, что в роли феромонов выступают фрагменты самих факторов гистосовместимости. Поскольку факторы гистосовместимости влияют на иммунную систему и, тем самым, на качественный и количественный состав микрофлоры кожи человека, то разным комбинациям факторов будет также соответствовать разный спектр микробных продуктов, среди которых есть пахучие вещества.
От подсознательно воспринимаемого сходства или несовпадения характеристик других индивидов с собственными характеристиками в той или иной мере зависят взаимоотношения между людьми. Есть указания на корреляцию между степенью сходства факторов крови, других передаваемых по наследству характеристик тела (длина предплечья, размер носа и др.), характерологических черт (например экстраверсия и интроверсии) – и вероятностью дружественных или семейных отношений между двумя сравниваемыми человеческими индивидами (Rushton, 1998, 1999).
Генетические различия определяют индивидуальную чувствительность к лекарственным препаратам, алкоголю, наркотикам, факторы социального риска (мы уже обсуждали данные о наследственном предрасположении – при наличии определенных факторов среды – к криминальному поведению) и возможность тех или иных наследственных патологий (болезней или предрасположения к ним). По оценкам, примерно у 70% людей в течение жизни реализуются те или иные наследственные патологии (Шевченко и др., 2004), а 10,6% индивидов в возрасте до 21 года имеют различные врожденные дефекты (Пузырев, 2000). У каждого человеческого индивида имеется 2—3 новых вредных мутации. Их накопление в популяции на протяжении всей истории вида Homo sapiens расматривается в литературе как своеобразная расплата за «сапиентацию» – крупную прогрессивную перестройку организма и в первую очередь мозга, необходимую для антропо- и социогенеза (глава третья, раззделы 3.6—3.8). Компенсацией за развитие разума, речи, культуры и др. можно считать, наряду с затрудненными родами большеголового младенца через суженный таз (что, по убеждению Р.Мастерса, обусловило кооперацию при родах и способствовало усложнению всей социальной структуры H. sapiens), также серьезную дестабилизацию генома с увеличением частоты мутаций, наблюдаемую и в других эволюционных ветвях живого при быстрой прогрессивной эволюции (ароморфозе).
Биополитически важно – и в то же время дискуссионно – понятие генетического груза, суммарно охватывающее потенциально вредные генетические задатки и введенное Г.Мёллером. Будучи рецессивными, такие задатки могут не проявляться во многих поколениях, пока две копии мутантных генов не окажутся у одного и того же индивида. «Коварство» некоторых генетически запрограммированных патологий состоит в том, что они реализуются лишь в зрелом или даже пожилом фозрасте (пример представляет упомянутая нами болезнь Альцгеймера), уже после того, как индивид передал свои гены потомству. К мультифакториальным патологиям, зависящим как от генетического предрасположения, так и в существенной мере от факторов среды, относятся не только указанные в разделе 6.2 психозы, но и столь повсеместно распространенные в современном мире недуги, как сахарный диабет, гипертоническая болезнь, бронхиальная астма, язвенная болезнь желудка и двенадцатиперстной кишки, псориаз и др. В целом «не менее 25% всех больничных коек занято пациентами, страдающими болезнями с наследственным предрасположением» (Бочков, 2004. С.21). Подчеркнем полигенный характер многих наследственных патологий – они зависят как от одного или нескольких главных генов, так и от многих других участков ДНК, задающих «генетический фон», который может способствовать или препятствовать проявлению той или иной болезни.
Для ХХ и тем более для начавшегося ХХI века характерны новые обстоятельства, прямо влияющие на генетический груз человеческой популяции:
Достижения медицины и возросшая – по крайней мере, во многих странах – социальная помощь для индивидов с наследственными патологиями приводит к тому, что значительная часть этого контингента может социально адаптироваться, создавать семьи, передавать свои гены потомству. Известно, что при современных методиках обучения все это возможно для многих лиц, страдающих болезнью Дауна (результат наличия третьей, избыточной хромосомы 21 в геноме) или аутизмом – наследственной умственной отсталостью с дефицитом эмоций и стереотипным мышлением (предполагают участие от 2 до 10 участков хромосом, Александров, 2004). Таким образом, новые социальные условия влекут за собой ослабление естественного отбора, в норме направленного против распространения аномальных генов в популяциях за счет гибели или устранения от размножения их носителей. Общество стремится – в том числе и путем политических решений о создании тех или иных учреждений – к повышению работоспособности и социальной адаптированности максимального количества людей вопреки их соматическим, в том числе генетическим проблемам. Это – частный случай «биополитики как средства контроля за человеческой популяцией» в понимании М. Фуко, также как и планирование семьи с ограничением рождаемости (главным образом в развитых странах, а также в Китае), что приводит среди прочих последствий и к снижению компенсирующего мутантные генотипы потока «нормальных», «здоровых» генов
Миграция населения на значительные расстояния ведет к перемешиванию ранее изолированных популяций с рекомбинацией их генофонда, что обусловливает появление новых признаков и – в ряде случаев – демаскирование и проявление в фенотипе тех или иных мутаций
Геном людей ХХ—ХХI веков подвержен новым воздействием в результате загрязнения окружающей среды химикалиями с мутагенным эффектом, формирования дефектов в озоновом экране с проникновением жесткого ионизирующего ультрафиолетового излучения от Солнца и особенно радиоактивных выбросов. Достаточно отметить, что после аварии на АЭС в Чернобыле (1986 г.) «в загрязненных радионуклидами районах увеличивалась частота всех пороков, но в наибольшей степени – частота расщелин губ и неба, удвоения почек и мочеточников, полидактилии /многопалости/ и дефектов нервной трубки» (Шевченко и др., 2004. С.171).
С биополитической точки зрения возможны два принципиально различных подхода к генетическому грузу населения:
евгенические меры, в том числе проводимые политическими средствами;
медико-генетическое консультирование, которое может быть рассмотрено как составная часть более комплексной деятельности сети биополитических центров.
6.3.2. Евгеника (от греч. ??? – истинный и ??????? – происхождение) – направление, предваренное работами Чезаре Ломброзо по родословным гениев и основанное английским ученым Фрэнсисом Гальтоном, написавшим книги «О наследственности таланта» (1864), «Наследственность таланта, его законы и последствия» (1869) и др. Анализ биографий выдающихся людей привел его к выводу о генетической обусловленности способностей и талантов. Им поставлена задача улучшения наследственности человечества путем селекции полезных качеств и устранения вредных, составляющая суть евгеники. Сходные взгляды были изложены в России профессором-медиком В.М. Флоринским (Томский университет) в книге «Усовершенствование и вырождение человеческого рода» (1866).
Евгенику подразделяют на позитивную XE "Евгеника:позитивная" b (стимуляция распространения полезных генотипов) и негативную (постановка барьеров на пути распростанения вредных наследственных факторов в социуме XE "Евгеника:негативная" b ). Оба варианта могут разниться по степени жесткости соответствующих мероприятий. Негативная евгеника может проявляться ограничением близкородственных браков, а в более жестком варианте означать ограничение детородной функции людей с нежелательными генами (психические больные, алкоголики, преступники) вплоть до стерилизации. Позитивная евгеника включает в себя создание благоприятных условий для деторождения избранным (благородного происхождения, физически здоровым, красивым, талантливым и так далее) членам общества через материальные и моральные стимулы. Она может пытаться поставить масштабную задачу выведения нового человека путем селекции генотипов, полученных в потомстве людей, которые обладают выдающимися качествами. Негативная евгеника применялась на практике в начале ХХ века в США, Германии, Швеции, Норвегии и других странах в виде законов о стерилизации определенных групп индивидов (например, с патологией в психическом плане). Так, в США в 1900–1935 гг было стерилизовано около 30000 носителей «нежелательных» генов, а в Третьем рейхе за время его существования – 300000.
«Русское Евгеническое Общество» XE "Евгеника:в России" b , созданное в 1920 г. и включавшее видных ученых-генетиков: Н.К. Кольцова (председатель), А.С. Серебровского, В.В. Бунака и др., отвергло негативную евгенику и занялось позитивной. Выдающийся генетик Герман Меллер, автор письма И.В. Сталину в поддержку позитивной евгеники, ратовал за «крестовый поход» в пользу евгенических мер. Последующее развитие зарубежной и отечественной науки привело к существенному охлаждению интереса к евгенике, что обусловлено и политическими причинами. Евгеника в Германии запятнала себя связями с нацистким режимом, в СССР преследования генетики Т.Д. Лысенко и его сторонниками среди прочих доводов прикрывались и ссылками на бесчеловечный характер евгеники, особенно негативной.
Несмотря на все это, евгенику в наши дни рано «сдавать в музей истории». Она возрождается с получением новых научных данных о реальном вкладе наследственных факторов (не будем однако забывать: этот вклад частичен и его реализация в большой мере зависит от факторов среды, жизненного опыта, см. 6.2.) в те или иные способности, личностные черты, поведенческие особенности, психические аномалии человека. Евгеника оживляется также по мере появления все новых возможностей влиять на генофонд людей путем искусственного оплодотворения, генетической инженерии, а в перспективе клонирования человека. В 60-е годы ХХ века А. Тоффлер в книге «Третья волна» вопрошал, не совершить ли биологическую перестройку людей в соответствии с профессиональными требованиями. В 1968 г. известный генетик Л. Полинг предлагал ввести обязательный контроль всего населения на предмет генетических аномалий. Всех носителей нежелательных генов он предлагал маркировать (например, татуировкой на лбу). В 60-е годы усилиями американского ученого Х. Мюлера создан Банк спермы Нобелевских лауреатов (см. Mendesohn, 2000). Примерно в те же годы А. Сомит считал «социальную политику в области евгеники» одной из «доставляющих беспокойство проблем, маячивших на горизонте» (Somit, 1972. Р.236). XE "Банк спермы:Нобелевских лауреатов" b
В наши дни некоторые влиятельные деятели науки высказываются в поддержку как позитивной, так и негативной евгеники. На страницах сборника “Research in Biopoitics, vo. 5” Э.М. Миллер (Mier, 1997) излагает доводы в защиту евгеники как усилий ради улучшения генофонда популяции. В случае успеха евгеника сулит повышение средней производительности труда рабочих (которые будут обладать выдающимися способностями), снижение общественных затрат на благотворительность и поддержку тех, кто сам не может заработать себе на кусок хлеба, уменьшение количества преступников, ибо преступность «имеет существенную наследственную компоненту». Миллер предлагает конкретные евгенические меры (часть из которых, по его словам, уже практикуется даже в демократических странах): не давать осужденным преступникам свиданий с женами и подругами, чтобы ограничить число детей с «преступными» генами; кастрировать сексуальных насильников, так как их поведение запрограммировано в генах; предлагать беднякам стерилизацию XE "Стерилизация людей:биополитические аспекты" b за денежный бонус в размере 5—10 тысяч долларов, ибо качества, приводящие к бедности (в частности, стремление к сегодняшним удовольствиям в ущерб более долгосрочным планам), также связаны с генетическими факторами. Считая оптимальной демографической ситуацией нулевой прирост народонаселения, Миллер ратует за дифференцированное отношение к воспроизводству разных индивидов – наиболее перспективным правительство должно позволять иметь до 3—4 детей, а менее желательным с генетической точки зрения – только одного ребенка или вовсе отговаривать их от детопроизводства (мол, не только в нем радость жизни). Недалеки от евгенических взглядов также причисляющие себя к биополитикам Ф. Солтер и особенно Ф. Раштон. В последние годы генетические технологии ставят на повестку дня вопрос о возможности “генетического усовершенствования” людей (genetic enhancement) , как новой изошренной формы евгеники (см. 7.3. ниже).
Исследование современных произведений фантастического жанра демонстрирует, что современное «массовое общество» уже психологически подготовлено к будущему распространению евгеники на основе геномных технологий (Хен, 2005). В современной политической обстановке не исключен сценарий приобретения рычагов политической власти сторонниками неоевгеники, которые в этом случае будут навязывать свои взгляды и практические мероприятия всему обществу (Cark, Grunstein, 2000).
Какие бы новые данные о частичной генетической детерминации социально важных граней человеческих индивидов ни приводились современными евгениками, они не могут пройти мимо целого ряда серьезных возражений (Асланян, 1997; Олескин, 2005):
Евгенические мероприятия игнорируют зависимость качеств человека от среды, жизненного опыта. Среда задает некоторые различия в характеристиках даже генетически идентичных близнецов. Н.К. Кольцов недаром, кроме евгеники, имел в виду также и евфенику – формирование хороших качеств или исправление болезненных проявлений наследственности у человека путем создания соответствующих условий (лекарства, диета, воспитание). В рамках биополитики особенно важно подчеркнуть значение социальной среды и – более конкретно – политической обстановки – для распространения или, наоборот, подавления тех или иных генотипов. Это особенно рельефно видно в случае экстремальных политических ситуаций типа массовых репрессий и кровопролитных войн. Советский Союз при И.В. Сталине пережил и то, и другое, что не могло не сказаться на генофонде: в первую очередь гибли носители генов, предрасполагающих к одаренности и разным формам новаторства – от искусства и науки до политики, оказываясь наиболее уязвимыми в подобные эпохи. Социальные роли, игравшиеся этими одаренными индивидами, замещаются менее ценными по задаткам, но более жизнеспособными и «пластичными» людьми, воплощенными М.С. Булгаковым в «Собачьем сердце» в образах Швондера и Шарикова. В порядке аналогии: при катастрофах, вызывающих массовую гибель живых существ в природных экосистемах последние выживают ценой функциональной замены погибших организмов другими существами, способными играть сходную экологическую роль. Важной задачей практической биополитики (biopoicy) становится задача создания оптимальных социальных и политических условий для максимального раскрытия социально ценных генетических задатков и в то же время максимальной компенсации генетических дефектов, которые, как мы уже отмечали, имеются хотя бы в скрытом виде у многих из нас.
В рамках позитивной евгеники возникает вопрос, под какой стандарт подгонять “улучшенную” породу человека? Под гения, спортсмена, кинозвезду или бизнесмена? Кто должен решать этот вопрос? Если идти по пути евгеники, то судьи будут назначаться диктаторами, криминальными кланами и очень богатыми организациями. И за этих судей будет идти ожесточенная борьба между партиями и группировками (Асланян, 1997).
В рамках негативной евгеники принципиальные трудности создает отсутствие «резкой границы между наследственной изменчивостью, ведущей к вариациям нормальных признаков, и изменчивостью, результатом которой являются наследственные болезни» (Бочков, 2004. С.19). В предшествующем подразделе мы уже говорили о субклинических, социально адаптируемых, формах шизофрении и маниакально-депрессивного психоза. Являются ли они пусть «стертой», но все же патологией (и тогда может быть поставлен вопросм об ограничении деторождения, лечебных мероприятиях и др.) или это все еще приемлемые варианты психики, поведения, более того, несущие ряд социально ценных качеств. Не секрет, что многие таланты и тем более гении имели явные психические «аномалии», что, например, позволяло им усматривать связи между вещами, недоступные «среднему обывателю». Один из тестов на предрасположение к шизофрении как раз и основан на способности группировать предметы по не заметным для «нормальных людей» свойствам! Даже дети с признаками аутизма могут иметь экстраординарные математические или музыкальные способности. Некоторые аномалии, несомненно, вызывают серьезные последствия для здоровья и самой жизни индивида, например прогерия – преждевременное старение, наступающее уже у 8—10-летних детей. Однако в ряде других случаев само понятие «генетическая аномалия» вызывает серьезные проблемы. Как показывает приведенный выше пример с серповидноклеточной анемией, даже явно вредные аномальные признаки могут оказаться полезными в определенных условиях (серповидноклеточная анемия — при распространенности тропической малярии). А как быть с не вызывающими медицинских проблем “аномалиями”, такими как полидактилия (6-7 пальцев на руках и ногах), которые могут вызывать социальное отторжение как “уродства” или рассматриваться позитивно, как “интересная особенность” индивида? Подобные проблемы неизбежно встают на пути евгеники вообще, в последние годы эти проблемы поворачиваются к нам еще и новыми гранями, связанными с методиками «генетического усовершенствования».
Как уже указано выше, для популяции любого данного вида условием благополучия и приспособляемости к среде является сохранение значительного генетического разнообразия. То же самое справедливо для человеческого общества: его гармоничное и устойчивое функционирование возможно лишь при наличии в нем людей с самыми разными способностями, склонностями и темпераментами. Евгеника при своей реализации угрожает перечеркнуть это природное многообразие, быть может, поделить человечество на генетические касты («элита» и «антиэлита», пригодная как пушечное мясо, например).
6.3.3. Медико-генетическая консультация и биополитические центры. В свете подобных возражений против евгеники в современной биополитике более популярно представление о медико-генетической консульт XE "Медико-генетическое консультирование" b ации (МГК), которая не отнимает у личности свободу выбора в связи с созданием семьи и деторождением, но позволяет людям предвидить последствия тех или иных решений, получить информацию о сильных и слабых сторонах своего генотипа, о методах и условиях воспитания, позволяющих ярче проявить ценные наследственные задатки и в той или иной мере компенсировать генетические дефекты (например, запрет на курение продлевает примерно на 10 лет жизнь больных наследственным цистофиброзом легких; правильные методы обучения частично компенсируют умственную отсталость при аутизме). Следует ожидать, что МГК будет наиболее востребована при следующих ситуациях: рождение ребенка с врожденными пороками, спонтанный аборт, брак между близкими родственниками, неблагополучная беременность, работа на «вредном» производстве, несовместимость супругов по факторам крови (в частности, отец Rh+, мать Rh-), брак между людьми старших возрастных групп (см. Шевченко и др., 2004). Функция центров МГК заключается в том, чтобы задавать людям вопросы и давать советы, но не принимать решения – «все решения по дальнейшему планированию семьи принимаются только супругами» (Шевченко и др., 2004). В частности, хотя с возрастом супругов растет риск болезни Дауна и других генетических аномалий, все же «врач должен избегать прямых рекомендаций по ограничению деторождения у женщин старшей возрастной группы, так как риск по возрасту остается достаточно низким, особенно с учетом возможностей пренатальной диагностики» (Бочков, 2004. С.227).
Поскольку задача медико-генетического консультирования существенно взаимосвязана с другими биополитическими задачами, связанными с генными технологиями, социальными технологиями (так, рассмотренные в главе пятой хирамы могут быть предложены как организационные структуры для центров МГК), экологией и борьбой с загрязнением среды обитания, то представляется целесообразным создание сетей структур широкого профиля, решающих весь спектр биополитических задач в том или ином поселке, городе, регионе мира. Подобные биополитические центры, по убеждению автора, были бы весьма актуальными в нашу эпоху, особенно на территории России с ее многчисленными проблемами биополитического характера (мы вернемся к этой теме в седьмой главе книги, см. 7.3.5).
6.3.4. Расовые различия как биополитическая проблема. Человечество состоит из нескольких рас — экваториальной (негро-автралоидной), евразийской (европеоидной, кавказоидной), азиатско-американской (монголоидной). Это так называемые большие расы; многие классификации подразделяют экваториальную расу на негроидную (африканскую) и австралоидную (аборигены и негритосы), а азиатско-американскую - на монголоидную (в узком смысле — азиатскую) и американскую (“индейскую”) расы. Есть и еще более дробные классификации. Имеется генетическое определение расы как большой популяции человеческих индивидов, у которых часть генов общие и которую можно отличить от других рас по общим для нее генам (Фогель, Мотульский, 1989). Однако мы судим о генетических различиях по фенотипическим (анатомическим, физиологическим, иногда поведенческим) признакам. Фактически поэтому понятие раса интерпретируется примерно так: «Раса – группа индивидов, которую мы распознаем по биологическим отличиям от других» (Cavai-Sforza, 2001. P.25).
Известно, в какой степени социально и политически значимым является понятие “раса”, как часто генетически обусловленные расовые различия служили оправданием той или иной формы расовой дискриминации (расизма) или концепций евгеники. Объективно существующие расовые различия используются для оправдания порой откровенно неорасистких взглядов XE "Неорасизм:и биополитика" b .
Уже упомянутый Ф. Раштон ссылается на различия между среднестатистическими данными у представителей больших рас (европеоидной, монголоидной и негроидной) о коэффициенте интеллекта (в среднем 106 у монголоидов, 102 у европеоидов и 85 у негроидов), объеме мозга или внутреннем объеме черепа (в среднем 1364 см3 у монголоидов, 1347 см3 у европеоидов и 1267 см3 у негроидов), числе нервных клеток в мозгу и др. (Rushton, Jensen, 2005).
Все эти факты весьма дискуссионны (например, многие ученые полагают, что тесты для определения IQ написаны для представителей европейской культуры, а африканцы не понимают, чего от них хотят или их культурные ценности и обычаи снижают мотивацию к получению наилучших результатов). Более того, величины IQ не обязательно адекватно отражают интеллект как таковой.
В США – вопреки декларациям – сохраняется, хотя бы в скрытой форме, расовая дискриминация. Например, немало «цветных» семей живет в столь тяжелых условиях, что подрастающее поколение не может реализовать возможности своего мозга (Sternberg, 2005). Уже упомянутый эффект Флинна (постепенный рост среднестатистического уровня IQ на протяжении ХХ века) наблюдается как у белых, так и у негроидов, что говорит о резервах повышения интеллектуальных возможностей у обоих рас. В литературе представлены также и данные о постепенном уменьшении различий между негроидами и европеоидами в США в плане результатов тестирования в рамках программы Nationa Assessment of Educationa Progress.
Приведенные на конференции APLS летом 1996 г. Раштоном данные о якобы повышенной заболеваемости негроидов в США СПИДом по сравнению с «белыми» не подтверждаются другми биополитиками, в частности, Джеймсом Шубертом. Р. Мастерс и поддерживающие его биополитики даже данные о повышенной преступности среди негров (по сравнению с белыми) в американских городах объясняет лишь тем, что негры подвергаются особо интенсивному воздействию тяжелых металов (свинцовые трубы, свницовые белила и др.), что выводит из строя серотониновую и дофаминовую системы их мозга и тем самым подтачивает их психику (Masters, 1996, 2001).
Добавим, что в большинстве исследованных случаев речь идет не об «особых генах», присущих только данной расе, а лишь о разных частотах одних и тех же генов у разных рас. Так, ген фермента лактазы, необходимый для усвоения цельного молока, встречается значительно чаще у европеоидов, чем у представителей двух других рас. Из числа признаков с различающимися частотами многие имеют явную зависимость от условий окружающей cреды. Низкое содержание меланина — темного пигмента кожи — у европеоидов и монголоидов по сравнению с экваториальной расой рассматривают ныне как приспособление к условиям северных широт, где солнечное излучение содержит мало ультрафиолетовых лучей, необходимых для синтеза витамина D, а светлая кожа пропускает большую долю ультрафиолета, чем темная.
В пользу сравнительно малой научной ценности «расы» как понятия говорят палеонтологические находки последних десятилетий, подкрепляющие гипотезу о сравнительно недавнем появлении вида Homo sapiens в одной географической области в Восточной Африке (гипотеза out of Africa, ср. главу третью, раздел 3.6), откуда, как полагает Л.Л. Кавали-Сфорца (Cavai-Sforza, 2001), осуществлялась “диаспора” (50-100 тысяч лет назад). Среди полученных в последние годы данных обращают на себя внимание, например, результаты анализа частоты аллелей в геномах представителей различных регионов мира. Эти результаты свидетельствуют о том, что популяции современной Европы (включая переселившихся в Америку потомков) и Восточной Азии несколько десятков тысяч лет назад пережили резкое снижение своей численности – период «бутылочного горлышка» в их демографической динамике. Такого снижения численности не наблюдалось в популяции Африки, численность которой перманентно нарастала на протяжении многих десятков тысяч лет (Marth et a., 2004). Подобные данные указывают на трудный период в жизни европейской и азиатской популяций и дополнительно подкрепляют идею о том, что предки нынешних европейцев и азиатов, покинув обжитые африканские территории, совершили длительную и сложную миграцию. Сходных эпизодов дальних миграций, по-видимому, не было в оставшейся на континенте предков африканской популяции.
В сооответствии с рядом биохимических критериев находятся представления о сравнительно недавнем (произошедшем несколько десятков тысяч лет назад) разделении рас Особенно молода раса американских индейцев, отделившаяся от монголоидной, вероятно, всего лишь 10–25 тысяч лет назад (Cavai-Sforza, 2001). Однако данный вопрос все еще остается дискуссионным. На базе данных о частотах аллелей во многих локусах (участках) хромосом у выборок, состоящих из представителей различных рас (Cavai-Sforza et a., 1994), был сделан вывод о реальном существовании по крайней мере 5 основных субпопуляций в составе человечества – негроидов (Африка), европейцев и сходных с ними групп людей, монголоидов (только Азия), американских индейцев и автралоидов (Австралия, Папуа). По глубине межрасовых различий в частотах аллелей построены схемы происхождения рас путем деления общего ствола, соответствующего древнему человеку, на две ветви, этих ветвей в свою очередь на две более мелкие веточки и др.
Большинство авторов предполагает, что исходно гомогенная человеческая популяция вначале поделилась на негроидов и не-негроидов (на «тропический ствол» и всех остальных в классификации В.В. Бунака) – это «наиболее раннее обособление африканцев и не-африканцев, которое следует ожидать, принимая, что все человечество родом из Африки» (Cavai-Sforza, 2001. P.72). Последующие этапы ветвления разнятся у разных авторов. М. Ней и А.К. Ройчаудхари (Nei, Roychoudhury, 1983) говорят о дальнейшем разделении не-негроидов на ветви европейцев и не-европейцев (у Кавалли-Сфорца “не-негроиды” дробятся на расы Северной Евразии, где европейцы – уже ветвь второго порядка, и на расы Юго-Восточной Азии); не-европейцы распались на американских индейцев и тех, кто дали начало популяциям монголоидов и австралоидов.
Важный факт, подрывающий генетическую значимость расовых различий, состоит в том, что внутренние различия между представителями одной расы часто превышают различия между расами. Помимо этого, расы фактически различаются по сравнительно немногим признакам (цвет кожи, форма губ и глаз, цвет и текстура волос и др.), и даже по данным признакам, если их внимательно регистрировать, разница между расами не является столь четкой, как кажется – по всем параметрам находятся переходные формы (темные европеоиды и др., Cavai-Sforza, 2001). В генетическом отношении расы различны в плане частоты тех или иных аллелей (например, встречаемости гена фермента лактазы), а специфических для только одной расы генов идентифицировано весьма немного. По существующим оценкам, около 85% генетического разнообразия наблюдается внутри каждой из рас, и лишь сравнительно незначительная величина (~15%) приходится на расовые различия. Многие современные генетики человека склоняются к убеждению, что если в случае глобальной катастрофы выживет только одно какое-нибудь племя в лесах Новой Гвинеи, то будут сохранены почти все гены (аллели), встречающихся у 6 млрд. людей, населяющих современную Землю.
Исходя из этих соображений, многие биополитики и этологи человека решительно отмежевываются от расизма. Однако им приходится отвечать на вопрос: почему расистская идеология столь живуча в наше время? Один из поддерживающих расизм факторов фактически рассмотрен нами в главе пятой (раздел 5.3. об этноцентризме). Человек эволюционно предрасположен к тому, чтобы противопоставлять «своих» (объектов афилиации) и «чужих», по отношению к которым реализуются стереотипные формы агонистического поведения, если этой тенденции не противодействовать путем социальных технологий, использующих ритуалы примирения, сближения разных этносов и др Расизм как вариант этноцентризма стимулируется легко видимыми на глаз различиями мжду представителями своей и чужой рас. Как подчеркивает исследовавший эту проблему И. Ван дер Деннен, в Южной Африке белый, увидев негра, мог вначале стрелять, а потом задавать вопросы.
Дополнительный фактор связан с особенностями человеческой психики и восприятия мира. Пусть по среднестатистическим признакам расы на деле не столь уж различны и есть переходные, перекрывающиеся формы, как сказано чуть выше. Люди склонны обращать преимущественное внимание не на средние, а на крайние формы (на самых темных из негров) – не на вершину, а на хвосты кривой нормального распределения признаков (Sarich, 2001) -- и на этой основе создавать типовой образ данной расы. Пускай приписываемые расам поведенческие признаки (например, агрессивность, гиперсексуальность, неуправляемость африканцев) реально свойствены лишь меньшинству представителей данной расы, все равно именно поведение этой экстремальной группы подсознательно распространяется на расу в целом. Это явление сродни эффекту групповой поляризации, в силу которого коллектив склонен поддерживать самое жесткое решение из предлагаемых его членами вариантов (см. 5.1 выше).
Помимо этого, есть серьезные основания полагать, что расизм – не первичная, а лишь вторичная форма этноцентризма (см. 5.2.2), возникающая когда «миграция людей на значительные расстояния приводит к контакту различных по внешнему облику популяций, которые оказываются в ситуации конкуренции за ограниченные ресурсы или доминирования одной группы и эксплуатации ею других групп» (van den Berghe, 1999). Расизм, в частности, получил распространение в Новое Время, когда стали реальностью путешествия на очень большие расстояния и установились контакты между ранее изолированными (и потому имеющими разный генофонд) обществами людей.
Итак, важный аспект биополитики связан с проблематикой генетического разнообразия человечества. Системы мероприятий по стимулированию распространения в популяции людей «благоприятных» генов (позитивная евгеника) и элиминации (выбраковке) «неблагоприятных» (негативная евгеника) -- вызывает существенные возражения, так как игнорирует вклад факторов среды, оставляет принципиально не разрешимым вопрос о критериях и авторитетах в деле «стимуляции» и «выбраковки», а также грозит снизить генетическое разнообразие человечества, представляющее значительную ценность и резерв устойчивости человеческой популяции. Дискуссионным остается вопрос о степени важности расовых различий между людьми, однако многие факты свидетельствуют в пользу преобладания индивидуальных вариаций над расовыми в человеческой популяции.
6.4. Кратко о нейрофизиологии. Нервная система и эволюционный подход к ней
Существенное значение для биополитики имеет нейрофизиология – наука, посвященная структуре и функциям нервной системы и, в первую очередь, мозга как субстрата психики, поведения и, конечно, политической деятельности человека
Влияние генетических факторов на поведение, о котором шла речь выше, не может быть исследовано без понимания нейрофизиологических механизмов поведения, на которые воздействуют генетические факторы. Нервная система – координатор деятельности всех органов и систем живого организма. Она воспринимает стимулы (раздражители) от внешней среды и от органов, тканей, клеток самого организма, перерабатывает и обобщает всю поступающую информацию и соответственно регулирует функционирование организма и его поведение.
Характерным (хотя и не единственным) компонентом нервной системы является нервная ткань – совокупность нервных клеток (нейронов). Важную роль играют также вспомогательные нейроглиальные клетки, которые выполняют опорную, защитную и ряд других функций, создавая внутреннюю среду в нервной системе, аналогично матриксу в микробных колониях.
Нейроны – специализированные клетки, способные принимать сигналы от анализаторов (органов чувств) и других нейронов, перерабатывать их в нервные импульсы и проводить эти импульсы к нервным окончаниям, контактирующим с другими нейронами или клетками органов, принимающих те или иные команды от нервной системы. Перенос информации между нейронами или между нейроном и другой клеткой (рецепторная клетка органа чувств, клетка мышцы или железы и др.) осуществляется при помощи синапсов -- контактов между нервными клетками, которые разделены узкой синаптической щелью. Синапсами завершаются отростки нейронов -- аксоны и дендриты (они могут быть и непосредственно на теле нейрона). Импульс передается вдоль аксона или дендрита нейрона в электрической форме (потенциал действия). Как только импульс достигает окончания отростка нейрона, мембранный потенциал вызывает цепь событий, приводящих к выделению в синаптическую щель специфических веществ – нейротрансмиттеров (или нейромедиаторов). Они пересекают щель между контактирующими клетками и поглощаются соответствующими участками (рецепторами) на поверхности нейрона (иной клетки), расположенного по другую сторону синапса. Нейротрансмиттеры различаются по своему эффекту. Они могут оказывать возбуждающий эффект на взаимодействующий с ним нейрон (т. е. облегчать возникновение импульса на нем) или, наоборот, тормозной эффект (затруднять генерацию импульса). Рапространение импульсов по нейронам (возбуждение) и гашение импульсной передачи (торможение) – эти два противоположно направленных процесса лежат в основе функционирования нервной системы.
Из нервных клеток, окруженных межклеточным веществом (матриксом) и сопровождаемых клетками других типов (глиальными клетками) формируются нервные цепочки и нервные сети, из которых состоит нервная система.
В ходе биологической эволюции нервная система претерпевает прогрессивное развитие от примитивных ее предщественников (донервных систем внутриорганизменного контроля) до той сложно организованной структуры, которая выступает в роли материальной основы психики, социального поведения, политической деятельности человека. Интересно, что хотя колонии микроорганизмов как биосоциальные системы, напоминающие многоклеточные организмы в ряде отношений, не имеют специализированной нервной системы, однако микробные клетки способны к интенсивной коммуникации, регулирующей поведение колонии в целом и ее клеток. В процессе межклеточной коммуникации, вероятно, используются вещества, выполняющие у высших животных функцию нейротрансмиттеров (см. 6.6). В микробных колониях формируются межклеточные контакты, напоминающие синапсы, присутствуют необычайно длинные клетки, которые предположительно передают, подобно аксонам нервных клеток, информацию от одного участка клетки к другому.
Сети из коммуницирующих клеток – эволюционная «предтеча» нервной системы. Клеточные сети характерны для колоний одноклеточных существ, они также свойствены эмбрионам животных на ранних стадиях развития, когда еще нет нервной системы как таковой («донервные эмбрионы»). В подобных «донервных» эмбрионах нейротрасмиттерные молекулы могут оказывать специфическое воздействие. Это согласуется с той общей идеей, что нейротрансмиттеры первоначально возникли в ходе эволюции как агенты межклеточной коммуникации (см. также 6.6.). Примитивные нервные системы имеют облик децентрализованных, неиерархических сетей из нервных клеток. Нейронные сети представляют своеобразные аналоги децентрализованных, неиерархических структур в сообществах многоклеточных животных и в человеческом обществе. Такова организация нервной системы у кишечнополостных (например, у пресноводной гидры) и гребневиков. Колониальные кишечнополостные образуют неиерархическую сеть второго порядка из целых полипов.
Магистральная тенденция дальнейшей эволюции животных связана с прогрессивным усложнением их нервной системы -- нейрализацией. Происходит концентрация нервной клеток в виде ганлиев у переднего конца тела с последующим формированием головного мозга -- цефализацией. У кольчатых червей, в частности у дождевого червя и пиявки, имеется примитивный “головной мозг” и наряду с ним двойная нервная цепочка по всей длине тела с дополнительными ганглиями (“органами местного самоуправления”) в каждом сегменте тела.
Усложнение головного мозга наблюдается у головоногих моллюсков, а также у членистоногих (в первую очередь насекомых). Общественные насекомые (например, муравьи) имеют в составе мозга особые грибовидные доли, отвечающие за координацию поведения в биосоциальной системе.
У хордовых животных нервная система исходно представляла собой полую нервную трубку, расположенную над плотным тяжом нотохорда — основной опорной структуры тела. Так устроена нервная система ланцетника и ранних стадий эмбрионального развития всех позвоночных. Однако, у последних дальнейшая эволюция ведет к усложнению нервной системы с формированием головного и спинного мозга, прикрытых соответственно черепом и дужками позвонков.
Нервная система позвоночных XE "Нервная система:модульная организация" b (включая человека) подразделяется на центральную (головной и спинной мозг) и периферическую, распространяющуюся по всему телу. Периферическая нервная система состоит из соматической, проводящей сознательно контролируемые импульсы к мышцам, костям, сухожилиям и др., и автономной, которая регулирует не подлежащую непосредственному сознательному котнтролю деятельность внутренних органов (сердце, кровеносные сосуды, легкие и др.). Автономная нервная система может задавать два разных режима функционирования организма, что находится в тесной связи с поведением. Соответственно, имеется и два компонента (модуля) периферической нервной системы – парасимпатическая и симпатическая нервная система. Доминирование парасимпатической нервной системы ведет к режиму «расслабления и переваривания пищи» – замедляется ритм биения сердца, усиливается кровоток к органам пищеварения и др. Другой модуль, симпатическая нервная система, наоборот, готовит организм к стрессу (к «атаке или бегству»): ускоряются сердечный и дыхательный ритмы, тормозится пищеварение, расширяются зрачки, наступает услиленное потоотделение. Именно симпатическая нервная система отвечает за мобилизующий эффект, столь важный для богатой стрессами политических ситуаций – от президентских выборов до заговора, бунта, революции. В СССР и, вероятно, также в других странах проводились секретные испытания рецептур добавок к водопроводной воде, которые заставили бы (в экстремальных политических ситуациях) всех граждан идти с готовностью на бой или труд.
Перейдем к центральной нервной системе, включающей спинной и головной мозг. Спинной мозг возникает в эволюции как самостоятельный модуль, управляющий функционированием организма и многими сторонами поведения, но по мере перехода от примитивных к более эволюционно продвинутым позвоночным животным (птицам, млекопитающим) все более приобретает статус структуры, иерархически подчиненной головному мозгу, проводящей идущие от него команды к различным участкам тела. Серое вещество спинного мозга самостоятельно отвечает только за некоторые простые (сегментарные) рефлексы, например, коленный (удар молоточком по сухожилию голени вызывает разгибание коленного сустава). Учащиеся старших классов средней школы до недавнего времени изучали работу спинного мозга на нежелательной с биоэтической точки зрения (о биоэтике см. ниже – 7.4.) модели: обезглавленной лягушке, которая способна сгибать лапку, если эту лапку ущипнуть или опустить в кислоту.
Актуальная проблема с биоэтическим и биополитическим подтекстом касается ситуаций, когда человек уподобляется обезглавленной лягушке. Несмотря на то, что спинной мозг находится под контролем головного и вспадает в состояние торможения (спинномозговой, или спинальный, шок) при нефункционировании головного мозга, с течением времени шок проходит и спинной мозг берет на себя контроль некоторых функций организма. Кроме того, сердце имеет собственный автономный нервный аппарат и продолжает биться у индивидов в состоянии запредельной комы (смерти головного мозга). К настоящему времени указанное состояние достоверно определяется при наличии квалифицированного персонала и аппаратуры, и биение сердца и наличие спинальных рефлексов не считается препятствием для признания человека мертвым, а его органов — материалом для трансплантаций (если нет противопоказаний). В то время как юридические проблемы, связанные с состоянием “смерть головного мозга”, удалось в основном разрешить после детальной разработки соответствующих законов, биоэтические проблемы отчасти еще не решены, особенно если речь идет о необходимости принять во внимание религиозные взгляды, что остановить бьющееся сердце может Бог, а человек, если делает это, становится убийцей. В наш век ограниченных бюджетов больниц соблазн объявить человека безнадёжным пациентом или даже практически мертвым возникает и при менее тяжелых повреждениях нервной системы, например, лобных долей мозга, когда пациент молча и неподвижно лежит с открытыми глазами, не вступая в контакт с окружающими (акинетический мутизм).
Подытожим в общей форме, в каких отношениях нейрофизиология интересна для биополитики как основной темы книги:
Изучение нервных систем различных форм живого ставит человеческую нервную систему в общую эволюционную перспективу. Таким путем вычленяются общие черты организации человеческой нервной системы и нервных систем других видов животных (позвоночных, беспозвоночных) и даже коллективов микроорганизмов, лишенных специализированной нервной системы, но демонстрирующих сложный внутренний контроль и регуляцию деятельности отдельных клеток в масштабе колонии.
Организация нервной системы на разных уровнях эволюции воплощает в себе – в различных пропорциях – иерархические и неиерархические структуры из клеток (в основном нейронов) и может быть рассмотрена как полезный аналог политической системы человеческого общества. Так на новом уровне мы возвращаемся к античным и средневековым сопоставлениям между системами органов человека и элементами политических систем (например, голову с ее мозгом сравнивали с главой государства).
Наибольшее биополитическое значение, конечно, имеет исследование нервной системы человека. Она контролирует весь репертуар социального и политического поведения, будь оно сознательным или бессознательным, рациональным или иррациональным. По убеждению Р. Мастерса, все серьезные теории, объяснявшие человеческое поведение, в том числе и в приложении к политике, непременно опирались на ту или иную модель нервной системы. Так, Платон в политико-философском трактате «Республика» рассуждал о трех частях человеческой души, что поразительно напоминает представление о модульной организации головного мозга (см. следующие подразделы). Могут быть приведены аналогичные примеры других учений, созданных мыслителями различных эпох. Однако за последние десятилетия изучение человеческого поведения встало на более серьезную научно-эмпирическую базу, чем когда-либо раньше. Не случайно период 1990—1999 гг. был объявлен «Десятилетием мозга» в международном масштабе.
6.5. Головной мозг и принципы его функциональной организации
Передний отдел центральной нервной системы позвоночных, расположенный в полости черепа – головной мозг – является главным регулятором всех жизненных функций организма и материальным субстратом его высшей нервной деятельности. Общий план строения головного мозга всех позвоночных совпадает. И в индивидуальном, и в эволюционном развитии позвоночных мозг первоначально представляет собой переднюю зону нервной трубки, далее дифференцирующейся на
задний мозг, регулирующий витальные (жизненно важные) процессы — дыхание, кровообращение и др., а также координирующий простейшие формы двигательного поведения, ритмы активности и покоя, восприятие химических стимулов (вагусные доли продолговатого мозга у рыб);
средний мозг, первоначально содержащий зрительные центры;
передний мозг, чья эволюционно первичная функция — обоняние.
В процессе эволюции, в связи с переходом от рыб к земноводным прогрессивно развивается мозжечок (впрочем, мозжечок хорошо развит уже у некоторых рыб), усложняется средний мозг. На эволюционном этапе пресмыкающихся в составе переднего мозга появляются два симметричных полушария конечного мозга с небольшой зоной коры (они в основном связаны с обонятельной функцией, но уже у пресмыкающихся в них появляются сенсорные и моторные центры). С переходом к млекопитающим, и в особенности к человеку, анатомические особенности и функции частей мозга существенно изменяются.
Особый биополитический интерес представляет структурно-функциональная организация человеческого мозга. Мозг включает в себя примерно сто миллиардов нейронов, каждый из которых образует до десяти тысяч связей с другими нейронами. На примере мозга уместно рассмотреть некоторые общие организационные принципы, приложимые и к биосистемам, и к человеческому социуму (часть этих принципов рассмотрена выше в иной связи). Общая схема организации мозга заставляет нас вспомнить о категориальном аппарате синергетики, ведающей кооперативными эффектами, возникающими при объединении элементов в более сложную и несводимую к этим элементам систему.
6.5.1. Сетевые и иерархические структуры в мозгу. В применении к головному мозгу роль синергетики заключается в преимущественном внимании не к отдельным нейронам, а к их ансамблям – сетям (хотя важность работы каждого отдельного нейрона неоспорима – есть данные об одиночных «когнитивных» нейронах, способных распознавать образы, скажем, человеческое лицо, Шульговский, 2003). Наличие нейронных сетей в мозгу означает, что любая функция в той или иной мере распределена между многими клетками, образующими сеть, или часто между несколькими сетями, в совокупности образующими сеть более высокого порядка. Информация оказывается делокализованной – она может одновременно содержаться во многих мозговых структурах. Прочное запечатлевание информации в мозгу – долговременная память – «связана с множественными изменениями свойств синапсов в нейронных сетях коры, которые при этом не имеют стандартной локализации» (Дубынин и др., 2003. С.240). Что касается кратковременной памяти (запоминание информации на минуты или часы), то по современным представлениям она соответствует перемещению импульсов в мозгу по замкнутому контуру из нескольких структур мозга, входящих в состав лимбической системы (круга Папеца), в частности гиппокампа и поясной извилины.
Мозг реализует не только сетевой, но и иерархический стиль работы. Иерархический стиль находит отражение, например, в разработанном русским психологом А. Ухтомском принципе доминанты, соответствующем «преобладающей (доминирующей) системе связанных между собой нервных центров, временно определяющих характер ответной реакции организма на любые внешние или внутренние раздражители» (Биологический энциклопедический словарь, 1989. С.182). Однако здесь иерархический принцип переплетен с сетевым – речь идет о доминировании одной из нервных сетей, обслуживающих преобладающую в данный момент потребность, мотивацию, эмоциональное состояние организма, над всеми остальными сетями. Так приятное состояние, наступающее у человека или у животного при удовлетворении какой-либо его потребности, соответствует активации в мозгу сети, в которой ключевую но все же не монопольную роль играет так называемый «центр наслаждения» (центр положительного подкрепления) – группа нейронов гипоталамуса. Неприятное состояние, соответствующее неудовлетворенным потребностям (голоду, жажде) или страху, раздражению, обусловливает другую доминанту: в мозгу «высвечивается» нервная сеть, где ключевым компонентом выступает центр отрицательного подкрепления, находяшийся в другом участке гипоталамуса. Два центра гипоталамуса, соответствующие двум эмоциональным доминантам (положительной и отрицательной), находятся в отношениях взаимной конкуренции.
Иерархический стиль функционирования воплощен и в том, что каждый из обслуживающих какую-либо функцию модулей мозга включает «низшие» отделы, выполняющие более простые, рутинные задания и «высшие» отделы, обобщающие результаты работы «низших» отделов. Так, в рамках таламуса высшую позицию в иерархии структур этого отдела мозга занимает дорзомедиальное таламическое ядро, интегрирующее информацию от других участков таламуса и в свою очередь «подчиненное» лобной коре мозга. Лобные доли коры рассматриваются как «лидер» мозга, его «командный пункт», взаимодействующий практически со всеми остальными мозговыми структурами (Голдберг, 2003). Тем не менее, мозгу «чужда авторитарность, и нижестоящие не нуждаются в разрешении вышестоящих для осуществления самых разнообразных процессов» (Дубынин и др., 2003. С.189). Так, немало внутримозговых путей передачи информации и принятия решений пролегают в обход лобных долей (и в обход нашего сознания, которое не ведает о многом из того, что происходит в мозгу).
6.5.2. Параллельная и последовательная обработка информации. К синергетическим характеристикам мозга относится также параллельная обработка информации. Так, изображение параллельно анализируется различными нейронными сетями в мозгу, которые сосредоточиваются на его разных характеристиках (цвет, яркость, форма, движение и др.). В пределах коры мозга существуют две параллельно работающих системы обработки зрительной информации, одна из которых опознает внешний облик объектов («что»-система), а другая – их расположение в пространстве («где»-система). Аналогично, обработка тактильной информации (распознавание объектов наощупь), по данным последних лет, зависит от параллельного функционирования двух участков мозга, нейроны в которых отвечают за оценку макрогеометрических (длина, ширина) и микрогеометрических (структура поверхности) ощупываемых объектов, соответственно (Bohhater et a., 2002).
В то же время, мозг широко использует и характерный для компьютеров последовательный процессинг информации. Поэтому до сих пор не утратила актуальность концепция функциональных блоков мозга, предложенная выдающимся отечественным ученым П.К. Анохиным. Анохин в рамках кибернетических моделей (кстати, широко применяемых в управленческих разработках в социуме) акцентировал последовательные взаимосвязи между воспринимающими информацию сенсорными блоками (которые дополняются ранее записанной информацией из блока памяти), блоком принятия решения и двигательными системами, реализующими то или иное поведение. В этих категориях рассматриваются, например, важные для биополитики социально-когнитивные процессы, включающие в себя оценку социального поведения (агонистического или лояльного) других и на этой базе принятие решения о собственном поведении в социуме (Bechara, 2002).
6.5.3. Модульная и «градиентная» организация мозга. Как уже упоминалось в тексте, в составе мозга вычленяются функциональные модули мозга. Модули понимаются как структурные блоки, которые могут включать в себя части нескольких анатомических отделов. Функциональные модули мозга не совпадают с его анатомическими отделами, данными выше — это разные классификации частей головного мозга. В составе крупных модулей (например, лимбической системы, см. ниже) в ряде случаев можно вычленить более мелкие модули, что соответствует более дробной функциональной классификации. В подобных случаев выход из строя небольшого участка мозга соответствует на клиническом уровне точно очерченному функциональному дефекту у пациента (например, он забывает названия животных, но сохраняет память на другие группы слов, Голдберг, 2003).
Однако так получается далеко не всегда, и модульный принцип сосуществует в мозгу с другим принципом, более соответствующим сетевой организационной модели. Речь идет о градиентном принципе (см. Голдберг, 2003), когда определить границы функциональных зон мозга оказывается невозможным. Функции обслуживаются не локальными участками, а распределенными, делокализованными сетями (такую интерпретацию структуры мозга в литературе обозначают как «коннекционизм», см. Rauscher, Scher, 2003). В этом случае локальное повреждение ухудшает, не не в полной мере подавляет реализацию какой-либо функции, например, речевой. Градиентный принцип означает, что зоны разных функций в мозгу перекрываются, и тогда следует ожидать, что локальное повреждение затрагивает (часто не подавляя полностью) сразу несколько функций, например, ухудшает восприятие зрительной информации и в то же время в той ли иной мере расстраивает работу памяти.
В целом, эволюционно более древние мозговые структуры тяготеют к строгой локализации функций в соответствии с модульным приципом, а более молодые структуры в ряде случаев предпочитают «градиентную», делокализованную организацию. Древняя структура таламус содержит функционально специализированные ядра, в то же время многие функции эволюционно молодого неокортекса делокализованы, распределены по градиенту по коре мозга. Имеет значение и характер выполняемых функций: первичное восприятие сенсорных стимулов (зрительных, слуховых и др.) соответствует строго локализованным в мозгу воспринимающим модулям. В то же время части мозга, отвечающие за обобщение и интеграцию сенсорных данных в целостную картину окружающего (ассоциативные зоны коры мозга) построены по градиентному принципу, без четких границ функциональных модулей.
Э. Голдберг, автор книги «Управляющий мозг» (2003), сравнивает ситуацию в мозгу с современной политической картой мира, где национальные государства и строго локализованные зоны влияния отдельных наций (например, колониальные империи прошлого) уступают место более сложной мозаичной схеме с наличием наднациональных политических структур типа Евпропейского Союза или СНГ, что грозит анархией, если не будут разработаны новые сценарии международного «сетевого» порядка. Мозг выступает как полезная организационная модель для творцов политических систем ХХI века.
Тем не менее, градиентная и модульная модель мозга не отменяют друг друга, а как бы наслаиваются одна на другую. Поэтому мы будем иметь в виду обе модели в последующем тексте главы.
6.5.4. Взаимодействие эволюционно-древних (архаичных) структур с структурами более позднего происхождения. Мозг – гетерохронная («разновременная») структура. Сложность поведения человека, включая социальную активность и политическую деятельность, связана с комбинированным влиянием более древних и более эволюционно молодых структур (в следующем разделе крупнейшие из модулей будут охарактеризованы в конкретных терминах). В норме многие из примитивных мозговых структур подконтрольны структурам, соответствующим эволюционно более продвинутому этапу. В особенности это касается эволюционно молодых участков коры, ведающих сознанием. Нам кажется, что наш мозг находится под полным контролем нашего сознания, но исследования последних десятилетий показали, что этот контроль имеет свои ограничения. Наше поведение находится под значительным влиянием также и сравнительно древних мозговых структур, а сознание порой, подобно «журналисту» лишь post factum узнает о принятых решениях и придумывает им складное, но не всегда правильное объяснение.
Структуры достаточно древнего происхождения задают нам «меню» актуальных потребностей (функция гипоталамуса), высвечивают одну или немногие из них в качестве доминирующих (роль миндалины), решают вопрос о том, какую часть воспринятой информации довести до сведения сознательного мозга (ретикулярная формация и другие структуры), задают тот или иной эмоциональный фон – настроение.
В определенных патологических ситуациях поведение почти нацело определяется эволюционно-древними, «бессознательными» частями мозга. По мере подавления работы эволюционно-продвинутых мозговых структур (например, в ходе погружения пациента в состояние комы) наблюдается прогрессивная примитивизация поведения с постепенным оживлением все более древних инстинктивных реакций.
По мере угнетения функций коры полушарий мозга все более примитивными становятся рисунки, они утрачивают детали и становятся похожими на рисунки маленьких детей или представителей некоторых племен индейцев. Пациент как бы возвращается в индивидуальное или историческое прошлое. Если по мере углубления коматозного состояния доктор раздражает стопу пациента, он вначале спрашивает: «Что вы делаете, доктор?». По мере впадения в кому выключается сознание и обслуживающие его структуры, и раздражение стопы вызывает не словесную реакцию, а лишь подошвенный рефлекс. Более глубокое коматозное состояние означает выключение и того модуля, который отвечает за подошвенный рефлекс, и больной реагирует на прикосновение доктора еще более древним хватательным рефлексом (Балонов, 2003).
Если отвлечься от патологических крайностей, то приходится признать, что и в жизни нормальных людей, их социальном поведении отмечается несомненный вклад древних поведенческих механизмов, соответствующих архаичным мозговым структурам. Биополитическое значение этого вклада можно рассмотреть на двух уровнях:
На индивидуальном уровне вклад примитивных мозговых структур представляется немаловажным в случае агрессивного, особенно криминального поведения. По данным работы отечественного психолога Е.К. Краснушина (1928, цит. по: Самовичев, 2002) «К психологии и психопатологии убийства», многие убийцы характеризуются примитивизацией личности с недоразвитием высших психических функций. Самовичев (2002) подчеркивает свойственный убийцам эмоциональный, а не рациональный стиль реагирования на внешние события, что, как мы увидим ниже, означает активную работу более архаичного лимбического модуля в ущерб более поздно приобретенному в эволюции неокортексу. Краснушин рассматривает, как один из типичных вариантов мотивации убийства, своеобразный механизм «короткого замыкания» в мозгу – автоматическую, почти бессознательную реакцию человека на сильный неприятный раздражитель (срабатывает древний «инстинкт защиты в наступательной форме»). На политической арене люди со сравнительно слаборазвитыми высшими психическими функциями, низкой дифференцированностью личности представляют собой, по многим данным литературы, весьма подходящий контингент для террористов, боевиков, фанатиков-изуверов. Карьера политического лидера далеко не всегда удается самым интеллектуальным и «эволюционно-продвинутым»: многого добиваются напористые индивиды с желанием стать лидерами – что связано с эволюционно-консервативным явлением доминирования, проявляющимся уже на уровне рассматриваемого чуть ниже рептилиального модуля мозга.
На групповом уровне речь идет, например, о поведении толп людей, которые в состоянии возбуждения далеки от разумного, сознательно планируемого поведения. Поведение возбужденной толпы бывает столь далеко от деятельности “сознательного мозга” (неокортекса), что К. Лоренц (1994) сравнивал его не только с поведением низших млекопитающих, но и даже с поведением “анонимной стаи” рыб, которое управляется только стволом мозга.
6.5.5. Принцип компенсации (гиперкомпенсации). Частное следствие из наличия в мозгу параллельного процессинга информации и вклада градиентного принципа организации в его функционирование. Поскольку многие из функций дублируются в разных отделах мозга (так, участки, отвечающие за сон и бодрствование есть и в мозговом стволе, и в гипоталамусе, и в коре мозга), встает вопрос о возможности компенсации одними мозговыми структурами изначально отсутствующих (врожденный дефект) или утраченных функций других структур. В ряде случаев такая компенсация, однако, неосуществима, в некоторых других ситуациях – неполна (субкомпенсация), или неустойчива и чревата срывами (декомпенсация), что приводит, например, к рецидиву болезненного состояния у людей, перенесших черепно-мозговую травму и, казалось бы, уже оправившихся от нее. Тем не менее, имеется и много примеров практически полной компенсации дефектов, которая нередко носит даже чрезмерный, избыточный характер (гиперкомпенсация).
Способность к (гипер)компенсации проявляется и на уровне высших социально-психических функций, в частности биополитически важной функции приобретения социального статуса. Здесь принцип компенсации проявлется в том, что, имея какой-либо телесный или психический дефект, лишающий человека некоторых возможностей приобретения статуса в обществе, индивид добивается этого статуса альтернативными путями, вопреки дефекту. Индивид с параличом ног делает успешную политическую карьеру, добивается политического лидерства (пример гиперкомпенсации), как это было с Франклином Рузвелтом.
6.5.6. Роль биоритмов в работе мозга. Процессы в биосистемах подчинены многим ритмам различной продолжительности. Ритмический характер носят уже первые шевеления эмбриона в матке. Нейроны уже в примитивных нервных сетях ритмически чередуют периоды активности с периодами покоя, что на более высоких уровнях эволюции (позвоночные животные) соответствуют ритмической смене периодов бодрствования и сна. В мозгу имеются специальные нейронные сети, выступающие в роли водителей ритма бодроствования-сна, расположенные в гипоталамусе над перекрестом зрительных нервов (супрахиазменные ядра). В период сна выделяются ритмы чередования фаз медленноволнового («без сновидений») и быстроволнового («со сновидениями») сна, что требует работы особых водителей ритмов.
Напряженный, гектический стиль жизни современного социума не может не обусловливать негативного воздействия на природные биоритмы, что имеет несомненное биополитическое значение. Стресс, вызванный нарушением физиологических ритмов человека, например, ритма сна и бодрствования или различных гормональных ритмов обозначают термином десинхроноз. Такой стресс испытывают рабочие, вынужденные работать в разные смены, и дипломаты (состояние, обозначаемое как jet ag). Прилетев в Нью-Йорк дипломат, например, некоторое время живет еще по времени Парижа (отличающемуся на шесть часов).
Во второй половине ХХ века к основным политическим актерам на международной арене относились, наряду с другими важными странами мира, США, СССР и Китай. Между столицами любых двух из этих стран имеется многочасовая разница во временном поясе. Не исключено, что эти обстоятельства сознательно использовались определенными политическими деятелями во время переговоров для того, чтобы, вызвав по телефону, факсу (или электронной почте) партнера в “неурочное время”, создать у него стресс и сломить его волю к сопротивлению и независимому принятию решений.
6.6. Крупнейшие модули мозга
К числу крупнейших мозговых модулей относят рептилиальный мозг, лимбическую систему, неокортекс (см. MacLean, 1996; Gazzaniga, 1996, см. рис. 38). Эти модули примерно соответствуют этапам эволюции головного мозга по линии пресмыкающиеся (рептилии) ( млекопитающие ( приматы. Каждый из этих модулей способен выполнять многие из основных функции, присущих мозгу , включая восприятие информации от органов чувств, память, приинятие решений, важнейшие формы поведения и др. В целом мозг приматов (и человека), включающий все три указанных модуля в наиболее развитой форме, обозначается как триединый мозг (The Triune Brain). Классификация мозга на три модуля напоминает концепцию Зигмунда Фрейда о трех элементах психики человека – ид (эволюционно древние мотивы поведения), суперэго (стихийные эмоции, чувство вины, страха и др.) и эго (рациональная оценка ситуации, рациональный контроль за поведением).
Модульная классификация мозга реализует эволюционный подход к его функционированию, и это более важно, чем то, что модулей именно три. Можно было бы спорить о числе кардинальных этапов эволюции мозга. Так, ствол мозга возникает раньше в эволюции, чем появляются рептилии. Поэтому, может быть, его следует рассматривать как еще более эволюционно ранний модуль (“рыбный мозг”), чем “рептилиальный мозг”, и тогда модулей будет четыре. Также отметим, что, например, лимбическая система (6.6.2) рассматривается ныне как устаревающий термин, ибо входящие в неё структуры возникали неодновременно в эволюции. Однако, при всех происходящих ныне (и прогнозируемых в будущем) модификациях понятий в нейрофизиологии, наиболее ценным является связанное с концепцией модулей представление о гетерохронии мозга, взаимодействии разновозрастных в эволюционном плане структур в процессе его работы.
6.6.1. Рептилиальный модуль (R-комплекс) мозга. В мозгу имеется много структур, которые унаследованы нами от наших отдаленных предков – рептилий (конкретно терапсид). Многие из этих структур, в свою очередь, унаследованы приматами от еще более примитивных существ. Таковы, например, структуры среднего и заднего мозга, объединяемые понятием «мозговой ствол» и существующие уже у рыб. Эти структуры, в частности, продолговатый мозг, ведают жизненно важными физиологическими функциями (незначительное повреждение продолговатого мозга вызывает паралич сердечной деятельности и дыхания). Мозжечок координирует позы и стереотипные движения. В состав ствола мозга входят также участки, важные для поддержания активного состояния мозга в целом (ретикулярные ядра). Ретикулярные ядра представляют своего рода информационный фильтр, который отбирает из поступающей в мозг из внешнего мира и изнутри организма информации ту информацию, которая требует внимания вышележащих отделов мозга (включая отделы, ведающие сознанием). Благодаря ретикулярным ядрам мать не просыпается от сильного шума, но вскакивает по первому слабому крику ребенка. Выделяемый аксонами нейронов ядер шва (в варолиевом мосту, части ствола мозга) нейротрансмиттер серотонин синхронизирует активность нейронов других отделов мозга, что и приводит к засыпанию. Строго говоря, серотониновая система ядер шва отвечает за медленноволновой сон (названный так по характерной электроэнцефалограмме (ЭЭГ)) – это те стадии сна, которые проходят без сновидений.
Таким образом, ствол мозга содержит своего рода «рубильники», способные как активировать, так и усыплять мозг, в том числе его отделы, связанные с сознанием. Из клинической практики известно, что нарушения в работе мозгового ствола, если не ведут к смерти в силу подавления жизненных функций, часто ввергают человека в глубокую кому, прекращая тем самым его всякую поведенческую активность, зависимую от вышележащих мозговых модулей (иллюстрация общего закона немецкого философа Николая Гартмана о том, что «низшее сильнее высшего», см. подраздел 2.5.2). Этот факт обусловливает биоэтические и биополитические проблемы, касающиеся статуса индивида в хроническом коматозном (сноподобном) состоянии, но без диагноза «смерти мозга» (в противоположность ситуации, обсужденной в начале подраздела 6.5). Подобных пациентов в английской литературе именуют vegetabes — овощами. После пробуждения некоторые из них рассказывали, что их “сознательный мозг” фактически был активен, и только выключенный “стволовой переключатель” разобщил мозг и тело — они не могли установить контакт с другими. Биополитическая проблема касается норм обращения с такими кажущимися “овощами”. В наше время финансовых трудностей администрации госпиталей могут урезать расходы на их жизнеподдержание, уповая на то, что во многих случаях шансов на пробуждение может не быть.
Общие для различных позвоночных животных структуры мозгового ствола, однако, обычно не имеются в виду, когда употребляют термин рептилиальный модуль (или R-комплекс) в узком специфическом значении. К нему относят функционирующие у рептилий, а также птиц и млекопитающих эволюционно-консервативные структуры переднего мозга, регулирующие питание, копуляцию, и целый ряд форм примитивного социального поведения. Речь идет в основном о базальных (лежащих близ основания мозга) ганглиях (MacLean, 1996). Так, в центре основания мозга расположено полосатое стриарное тело, включающее ряд ганглиев – хвостатое ядро, чечевицеобразное ядро (состоящее из бледного шара и скорлупы). Некоторые другие ганглии, также представленные в рептилиальном модуле, связаны с обонятельными отделами мозга. Компоненты рептилиального модуля мозга на примитивном уровне обеспечивают важнейшие формы поведения, связанные с питанием, копуляцией, самообороной и социальными взаимодействиям между индивидами.
В биополитическом контексте особенно важно то, что на уровне рептилиального модуля возможны агонистическое поведение (угрожающие демонстрации), ухаживание за противоположным полом, подчинительное поведение. Рептилиальный модуль мозга позволяет ящерицам совершать угрожающие демонстрации по отношению к конкуренту за место или социальный ранг. Ящерица встает и делает несколько шагов, поворачиваясь боком к конкуренту (Eib-Eibesfedt, 1998). Выяснено, что рептилиальный модуль участвует в угрожающих демонстрациях у приматов, например, у обезьян саймири, которые в эксперименте пытаются «угрожать» собственному отражению в зеркале. Это поведение прекращается при выведении из строя компонента рептилиального модуля – бледного шара (MacLean, 1996). Рептилиальный модуль (иногда называемый также рептилиальным мозгом) связан с отношениями доминирования–подчинения, с феноменом власти (см. главы четвертую и пятую), а также с территориальным поведением. Конечно, сказанным не отрицается сильное влияние вышележащих слоев мозга человека, которые взаимодействует с «рептилиальном мозгом» при регуляции социального поведения.
«Рептилиальный мозг соответствует в человеческом мозгу структуре размером с кулак... Древний механизм доминирования-подчинения продолжает функционировать у человека, и установление отношений репрессивного доминирования в результате драки или соревнования вознаграждается, как и у других млекопитающих, рефлекторным изменением гормонального фона» (Eib-Eibesfedt, 1998. P. 33).
Рептилиальный мозговой модуль участвует – и у самих рептилий, и у более эволюционно продвинутых существ в поддержании режима дня, узнавании особями других представителей своего вида (хотя у млекопитающих эта функция вовлекает также другие мозговые модули, вплоть до коры больших полушарий), во всякого рода стереотипных, повторяющихся действиях вплоть до встречающихся и у человека навязчивых поступков и желаний. П. МакЛин указывает в этой связи на всевозможные церемонии, ритуалы, военные демонстрации, моды в человеческом обществе. Причем, как у ящериц, так и у людей многократное повторение какого-либо стереотипного сигнала повышает эффективность его влияния на других. Д. Моррис в свое время указывал на то, что внимание человека привлекает не столько громкость телефонного звонка, сколько его многократное повторение. Стремление юристов к поиску прецедентов при любых видах судебного разбирательства (что особенно характерно для британской системы судопроизводсва) может иметь свои эволюционные корни в тенденции рептилиального модуля мозга к консерватизму – многократному воспроизведению одних и тех же стереотипов (как мы увидим ниже, более молодые модули мозга вмешиваются в подобные стереотипы, стремясь их изменить или вообще прервать).
6.6.2. Лимбический модуль (лимбическая система) получает значительное развитие у млекопитающих. Как и рептилиальный модуль, он реализует основные формы социального поведения – но на качественно ином уровне. Помимо территориального, доминирующего, подчинительного поведения, лимбическая система обеспечивает также существенные возможности лояльного поведения, в частности, характерные для млекопитающих формы заботливого (особенно родительского) и игрового поведения. В эксперименте удаление лимбического модуля у, например, хомяков прекращает их заботливое поведение по отношению к детенышам и лишает хомяков способности к игре (MacLean, 1996).
Лимбический модуль включает в себя комплекс различных мозговых структур, например: миндалину, гиппокамп, перегородку, обонятельные луковицы и бугорок, некоторые участки таламуса и гипоталамуса, поясную извилину. Лимбическая система участвует в эмоциональных реакциях и помогает поддерживать сбалансированное, гармоничное функционирование всего организма (гомеостаз) – предпосылку для адекватного поведения. Так, гипоталамус, один из важнейших компонентов лимбической системы, контролирует (и в то же время воспринимает) физиологические параметры организма (температуру, кровяное давление, уровень глюкозы в крови и др.). Гипоталамус содержит центры агрессии, причем разным ее видам и формам соответствуют разные зоны гипоталамуса. Гипоталамус содержит также центры сексуального поведения, голода, жажды, наконец, центры удовольствия, и известны опыты, в которых крыса подолгу нажимает рычаг, посылающий электрические импульсы в такой центр. Центры лимбической системы стимулируются посредством нейротрансмиттеров и нейромодуляторов, в частности, эндорфинов — аналогов морфия; перед нами нейрологические основы некоторых наркоманий.
Центры гипоталамуса контролируются другими отделами лимбической системы, в особенности, миндалиной. Миндалина выбирает из потребностей организма одну, которая становится доминантой поведения индивида. Она «взвешивает конкурирующие эмоции, порождаемые конкурирующими потребностями, и тем самым определяет выбор поведения» (Данилова, Крылова, 1997. С.290). В агрессивной ситуации, если гипоталамус отвечает за физиологическую и поведенческую картину агрессии, то миндалина выступает как триггер (запускающий механизм) подобного поведения. Удаление миндалины затрудняет переключения доминант у пациентов, которые подолгу «зависают» на каком-либо поведении, уже переставшим быть актуальным. У видов с агонистическим доминированием в биосоциальных системах (см. 4.16 выше) хирургическое удаление миндалины меняет социальный ранг индивидов, как это произошло в эксперименте с макаками-резусами. После удаления миндалины у вожака стаи Дейва, он потерял агрессивность, стал покорным и пугливым и приобрел низший ранг в иерархии доминирования.. Его место занял самец по кличке Зик, который до операции был вторым (Данилова, Крылова, 1997).
У человека лимбическая система тесно взаимодействует с корой больших полушарий, особенно с ее лобными долями. Человеческие эмоции — результат взаимодействия лимбической системы и неокортекса. Имеется тесная функциональная связь между лимбической и обонятельной системой мозга, обслуживающей эволюционно-древний канал коммуникации на языке химических соединений. Это обусловливает эмоциональное восприятие многих запахов и запоминание запахов, связанных с эмоционально окрашенными событиями (Boom, Lazerson, 1988). Например, запах духов возникает в памяти вместе с их носительницей.
Связанный с лимбической системой участок древней коры мозга гиппокамп необходим вместе с поясной извилиной и другими компонентами данной системы для кратковременной памяти (запоминающей информацию на минуты и часы) и для переноса наиболее важной информации из кратковременной памяти в долговременную (где она может храниться многие годы).
Политика во многом опирается на эволюционно примитивные формы социального поведения, возникшие раньше человеческого языка и культуры. И доисторическая и современная политика сохраняет значительную “лимбическую” компоненту (когда страсти преобладают над рассудком). Например, харизма (см. 5.5 выше) политического лидера отчасти связана с особым комфортом, который испытывают подчиненные вблизи него. Этот комфорт, вероятно, имеет обонятельную компоненту — зависит от вырабатываемых лидером химических стимулов, которые могут не восприниматься сознательно, но поступать в сцепленный с обонятельной системой мозга лимбический модуль и через него влиять на физиологическое и эмоциональное состояние индивида.
6.6.3. Неокортекс (новая кора больших полушарий мозга) достигает существенного развития лишь у приматов, в особенности, у человека, у которого она отвечает за владение языком, абстрактное (логическое) и образное мышление. Прослеживается тесная взаимосвязь между прогрессивным развитием неокортекса и усложнением социальной жизни приматов. Показано, что неокортекс больше по размерам у тех видов приматов, у которых более крупные социальные группы (Dunbar, 1992), т.е. «объём неокортекса зависит от количества социальных взаимоотношений, на которые примат должен обращать внимание в сложной социальной среде» (Cummins, 2001. P.87).
Новая кора освобождает поведение приматов от жёсткой зависимости от мотивационного состояния, которое контролирует на уровне лимбической систмы поведение представителей других таксономических групп животных по принципу «есть голод – надо искать пищу». Приматы отчасти преодолевают мотивационную зависимость своего поведения и принимают решения, учитывая предшествующий жизненный опыт, актуальную социальную ситуацию, а не только своё состояние в текущий момент. Поэтому пища добывается раньше, чем разовьётся чувство голода, а сексуальная активность у самок не ограничивается только гормонально заданным периодом эструса и может быть направлена на манипулирование другими ради конкретных целей, например, приобретение ресурсов у самцов «в обмен» на интимный контакт. Даже «гормональное воздействие на мозг во время беременности, необходимое для своевременного запуска материнского поведения у большинства млекопитающих, не требуется для спонтанной родительской заботы у приматов» (Keverne, 2001. P. 35). Однако для развития материнского поведения нужны соответствующая социальная среда и адекватный жизненный опыт. Гориллы и шимпанзе ухаживают за первенцем хуже, чем за последующими детёнышами. Лишение детёнышей человекообразных обезьян общения с матерью и социальных контактов в течение 8 месяцев после рождения препятствует в дальнейшем их адекватному родительскому поведению (см. Keverne, 2001).
Новая кора представляет сложный ландшафт с большим количеством извилин и борозд, увеличивающих общую поверхность неокортекса. Крупные борозды делят неокортекс на доли, каждая из которых имеет особые функции по восприятию информации от органов чувств или управлению движениями мышц тела, в частности:
лобная доля включает зону, отвечающую за произвольные (сознательно контролируемые) движения ног, рук, языка и др., а также зону, необходимую для обоняния;
теменная доля отвечает за информацию от поверхности тела (прикосновение, боль);
височная доля воспринимает слуховую информацию
затылочная доля содержит центры зрения.
Но за все перечисленные функции отвечает у человека только примерно 5% площади поверхности неокортекса — это так называемая первичная кора. Вся остальная кора является вторичной, или ассоциативной, и она отвечает не непосредственно за восприятие информации, а за ее обобщение. Так, расположенная в затылочной доле ассоциативная кора создает из зрительной информации целостные образы реальности, во многих случаях взаимодействуя с участками других зон мозга, причем параллельно функционируют несколько нейронных сетей. Опознание внешнего облика объектов («что»-система) связана с перемещением информации в мозгу по траектории от первичной зрительной коры (поле 17 затылочной доли) к нижней части височной доли (вентральный путь); этот же путь необходим для узнавания человеческих лиц. Идентификация пространственного расположения объектов («где»-система) вовлекает, кроме первичной зрительной коры, также поле в средней части височной доли и участок теменной доли, и эта система участвует в зрительном распознавании эмоций других лиц по выражению их лиц. Причем, в зависимости от конкретной эмоции, в процесс распознавания вовлекаются те или иные дополнительные структуры (см. Михайлова, 2005). Скажем, выражение брезгливости на лице человека распознается при участии островковой коры (зоны впячивания коры мозга в районе височной доли). Некоторые доли коры собирают и интегрируют информацию от нескольких ассоциативных зон (третичная кора). С обобщением и интеграцией информации связаны высшие психические функции, например, речь (центры речи в лобной и височной долях левого полушария).
Лобным долям отводится особенно важная роль в логическом мышлении, планировании, инициативе, творческом решении новых проблем, понимании иронии и сарказма, активной работе с памятью (не автоматическое запоминание, а активный выбор из «фондов памяти» того, что необходимо здесь и теперь), восприятии эмоций окружающих, контроле за вниманием, восприятии необычных, ранее не встречавшихся раздражителей, самокритике и подавлении примитивных импульсов (Roberts et a., 1998). В биополитическом плане важно то, что кора лобной доли мозга позволяет нам делать целесообразный выбор в меняющейся ситуации, особенно путем подавления нашей внутренней тенденции к реагированию стереотипным образом. Так, решение «не нажимать на кнопку» экспериментального прибора в ситуации, когда испытуемый уже ранее выработал стереотип «нажимать», требует активной работы лобной коры. Поэтому человек не превращается в робота, функционирующего по заданной программе, он может иметь свое мнение, делать свой нетривиальный политический выбор (так, Карл Либкнехт в Германии голосовал в рейхстаге против военных кредитов, когда почти все голосовали за них).
Лобные доли – достаточно позднее эволюционное «приобретение», они достигают существенного развития только у высших приматов. Как и всякие эволюционно-молодые структуры, они оказываются наболее уязвимыми и хрупкими (пример на тему о законе Н. Гартмана «высшее более уязвимо, чем низшее», см. 2.5). Так, травма черепа любой локализации (висок, затылок и др.) с большой вероятностью сопровождается повреждением именно лобных долей, особенно их прилегающих к глазницам нижних (базальных) участков, в силу строения черепа. Повреждение разных отделов лобной коры может не оказывать существенного влияния на интеллект человека, но резко меняет его поведение, так что пациент не может вести ту жизнь, которую он вел до этого. В частности, повреждение базальной лобной коры вызывает некритическое отношение к своему поведению, неустойчивое настроение, колеблющееся между блаженством (эйфорией) и неглубокой яростью, неопрятность, дурашливость и неуместный смех (немецкий термин Witzesucht) при утрате настоящего чувства юмора, повышенную бесцельную активность, агрессивность.
С биополитической точки зрения важно, что в части случаев люди с нарушением функций базальной лобной коры совершают кражи и иные преступные действиия. В какой степении могут быть наказаны такие “лобные” преступники и в какой – следует считать их невменяемыми и лечить? Если дефект затылочной ассоциативной коры влечет за собой утрату способности узнавать целые образы, то аналогичным образом повреждение лобной коры ведет к неспособности следовать моральным нормам в своем поведении. Также и при выходе из строя прилежащей к лобной коре передней части поясной извилины мозга наступает своего рода “моральная слепота”: люди абстрактно знают нормы морали, но неспособны их учитывать на практике (Голдберг, 2003).
Повреждение выпуклой (дорзолатеральной) части лобной коры проявляет себя утратой инициативы и способности планировать свои действия и ставить цели. Сложные формы человеческой деятельности в этом случае подменяются более простыми формами, вплоть до выполнения инертных стереотипов, потерявших связь с ситуацией, а также механического копирования движения других. Не страдают ли политические деятели, из года в год повторяющие одни и те же призывы и обещания и игнорирующие любые реформы и инновации, в той или иной мере функциональными дефектами в соответствующих зонах лобных долей (учитывая, сколь легко эти “хрупкие” доли подвергаются травмированию)? Начальная стадия болезни Альцгеймера, симптомы которой наблюдались у Роналда Рейгана и других политиков нашего времени, также проявляет себя поражением именно лобных долей, что резко меняет поведение больного.
Лобные доли непосредственно связаны проводящими путями с большинством других участков как более эволюционно-древних участков мозга, так и неокортекса. Поэтому многие функции лобной коры фактически вовлекают в той или иной мере другие участки коры, мозга в целом. Так, в эмоциональном восприятии речи наряду с лобными участвуют и височные доли. Тот факт, что прочие зоны неокортекса имеет свои представительства – участки лобной коры, позволяет нам считать лобные доли своего рода «модулем в модуле», голографически отображающим всю новую кору больших полушарий. Тесные связи лобной коры с остальными зонами мозга приводят к тому, что поражение лобных долее вызывает вторичные нарушения в других отделах мозга, а а повреждение мозга вне зоны лобных долей – вторичные расстройства в функционировании лобной коры мозга.
Прямая связь лобных долей неокортекса с лимбической системой обусловливает то, что человек не предстает не просто как “хладнокровный компьютер”, а воспринимает эмоционально, через состояния своего тела, и свои, и чужие поступки. Поэтому и возможно состояние, например, типа “мук совести”, когда в буквальном смысле сосет под ложечкой. У человека в обработке обонятельной информации, даже воспринимаемой без участия сознания, все равно участвует не только лимбическая система, но и тесно связанная с ней лобная кора мозга. Нарушение функции полюсно-базальных отделов лобных долей, непосредственно взаимодействующих с лимбической системой, приводит к стертости эмоций, при грубом нарушении этих функций лицо больного приобретает характер маски. Люди в таком состоянии не способны к эмоциям, так как утрачены пути, ведущие от коры к центрам, управляющим физиологическим состоянием организма. Даже сравнительно небольшое подавление “лобных” функций может ослабить связь с лимбикой, и тогда может возникнуть типаж людей “без совести” — от садистов-маньяков до политических диктаторов.
Вернемся к упомянутой выше биополитически важной социально-когнитивной функции. Соблюдение норм поведения в обществе, адекватность реакций на то или иное действие других индивидов зависят от зон лобной коры (в частности, ее срединного – вентромедиального – участка), отвечающих за способность поставить себя на место других, понять их состояние и намерения (Berthoz et a., 2002; Bechara, 2002). «Способность проникновения в душевные состояния других людей является основой социального взаимодействия... У успешных корпоративных, полиитических и военных лидеров мы находим повышенную способность проникновения во внутренний мир других людей» (Голдберг, 2003. С.152—153).
Напомним, что данная способность получила в англоязычной литературе название theory of mind (TOM) – «теория души». Об ее эволюционно-консервативном характере свидетельствуют определенная предваренность этой функции в поведении многих приматов и раннее начало развития социально-когнитивных способностей в индивидуальном развитии ребенка. Ребенок уже в 2 года понимает, что желает или предпочитает другой. Понимание того, что есть намеренный обман, в полной мере приходит к 4,5 годам (Cummins, 2001).
Роль лобных долей неокортекса подчеркивается тем, что, кроме человека, способность к формированию «теории души» в достаточной мере проявляется лишь у высших приматов (шимпанзе, бонобо, горилла); в то же время, именно эти приматы характеризуются сравнительной развитостью лобных долей мозга. Понимание состояний и намерений других позволяет высшим приматам обладать «маккиавелевским интеллектом» -- совершать обманные действия и манипулировать поведением других в своих интересах (например, ради приобретения социального статуса). В обиходной жизни способный к формированию «теории души» других людей человек воспринимается как умный, смышлёный, а неспособный к этому – как глупый, недалекий.
С социально-когнитивной функцией тесно связана и способность распознавать обман, идентифицировать обманщиков. Об определенной обособленности подсистемы мозга, отвечающей за распознавание обмана, говорит тот факт, что испытуемые, которым предлагаются сложные задачи (например, головоломные вычисления), намного легче справляются с этими задачами, если они формулируются как задачи на поиск обманщиков, на обеспечение справедливого дележа денежных средств и др. (см. Cosmides, Tooby, 1997; Rossano, 2003).
Лобные доли коры сотрудничают при формировании ТОМ с другими отделами мозга, в том числе компонентами лимбической системы, которые хранят информацию, извлекаемую лобной корой мозга (так, распознавание эмоции страха вовлекает миндалину), и даже с мозговым стволом, опосредующим реализацию эмоциональных реакций. Этот пример наглядно показывает, что три мозговых модуля, вступая в кооперацию между собой, формирует целостный, хотя и гетерохронный в эволюционном плане, мозг. Политическая система – заметим в порядке глубокой системной аналогии – также издревле базируется на кооперации людей разных возрастов – молодых и энергичных лидеров (вождей, военачальников в древности) и более старых мудрецов (старейшин, эфоров в Спарте и т.д.).
Э. Голдберг считает лобные доли «лидером мозга», его «дирижером». Эта иерархичность в организации мозга смягчается тем, что «лидер» неспособен, как мы видели, выполнять свои функции без тесного взаимодействия с прочими отделами мозга, которые воплощают в себе не только иерархический, но и в большой мере сетевой принцип организации. Более того, в составе лобных долей разные конкретные участки контактируют с разными внелобными зонами мозга и «лидируют» в разных конкретных функциях, что напоминает принцип сетевой организации типа хирамы, с её многими частичными, специализированными лидерами (см. 5.7. выше). Есть ли в лобных долях участок, играющий роль центрального лидера во всем мозге? Голдберг в книге «Управляющий мозг» не дает окончательного ответа на этот вопрос и гипотетически предполагает, что таким центральным лидером мог бы быть участок в середине лобной доли (поле Бродмана №10).
Знания об организации мозга позволяют нам по-новому взглянуть на человеческое поведение, в частности, политическое, где есть, как мы уже отметили, существенные «лимбическая» и даже «рептилиальная» (поведение толпы) компоненты и в то же время возможности для приложения высшего, неокортикального, модуля. Это соответствует двойственному статусу политики в нашей культуре. Политика может быть примитивным, грязным, даже «скотским» делом, и в то же время со времен Античности она рассматривается и как поприще для творческой деятельности гениев, каковыми и были правящие «философы» в известной утопии Платона. За пределами политики, концепция модулей мозга и связанные с ней факты могут быть использованы, например, в классификации произведений искусства. Можно классифицировать современные фильмы по тому, на какой мозговой модуль они в основном рассчитаны (при всем сказанном о взамодействии и взаимосвязи модулей). Порнофильмы во многом апеллируют к нашему рептилиальному (или даже еще более эволюционно-древнему – «рыбному») наследию, мелодрамы немыслимы без существенной «лимбической» компоненты, наконец, провоцирующие долгие размышления фильмы – которые не составляют большинства кинопроката – позволяют нашему неокортексу проявить себя в полной мере.
6.6.4. Асимметрия мозговых полушарий. Два полушария человеческого мозга похожи друг на друга, мозг представляется зеркально-симметричным, хотя в последние годы установлен так называмый двойной сдвиг Яковлева – лобная доля правого полушария несколько выступает впереди лобной доли левого, а зателочная доля левого полушария, выступает за затылочную долю правого полушария мозга. Этот сдвиг более выражен у мужчин, чем у женщин (Голдберг, 2003).
Функции правого и левого полушарий не совпадают. У большинства людей (у правшей) левое полушарие содержит центры речи, оно также доминирует, особенно в у мужчин, в логическом мышлении, решении математических задач, планировании. Музыкальные способности, художественная одаренность и многие другие виды таланта, разные виды образного мышления и интуиции, способность узнавать человеческие лица, пространственная ориентация зависят от правого полушария. Каждое полушарие строит свою модель мира – левое символическую, а правое в виде непосредственных образов. С левым полушарием в большинстве случаев связано сознательное Я, правое же соответствует тому, что называется подсознанием. Имеются основания предполагать, что правое полушарие предпочитает работать с новыми образами и стимулами (стремится к новизне), а левое – с привычными (левое полушарие обладает консерватизмом). Различие функций правого и левого полушарий рельефно выступает у мужчин и существенно сглажено у женщин.
Американский психолог Р. Сперри работал с пациентами, мозг которых был хирургически рассечен по связывающему полушария мозолистому телу (для прекращения эпилептических припадков). Если он проектировал изображение голого женского тела на левую сторону поля зрения (воспринимаемую правым полушарием), то пациент краснел и улыбался, но утверждал, что ничего не видел, ибо информация поступала лишь в правое, невербальное, полушарие. Свое состояние пациент объяснял другими причинами, например, стеснением, вызванным недостаточно проглаженными брюками или запачканными ботинками. Та же фигура, спроецированная на правую сторону поля зрения (которая воспринимается левым полушарием), с готовностью описывалась пациентом.
Нарушение функций одного из полушарий ведет к изменению общего настроения человека, причем выход из строя левого полушария ведет к подавленному, депрессивному состоянию, а правого, напротив, к улучшению настроения вплоть до эйфории. При демонстрации фильмов право полушарие специализируется по восприятию неприятного и ужасного, а левое – приятного и смешного (Шульговский, 2003).
Возрастающий интерес у исследователей ныне вызывает правая лобная доля. Она более непосредственно, чем левая лобная доля, связана с лимбической системой и поэтому отвечает за восприятие чужих эмоций и собственные эмоциональные реакции (передавая соответствующие сигналы лимбической системе). Без функционирующей правой лобной доли юмор пациента становится неразборчивым, он теряет способность оценивать тонкие юмористические сюжеты и картинки (Shammi, Stuss, 1999). Юмор играет немаловажную роль в социальной жизни человека и выполняет политические функции – достаточно вспомнить, в какой степени успех речи политического лидера часто зависит от его способности к иронии, сатире, сарказму.
Различные культуры в человеческом обществе тяготеют к преимущественному развитию левого “логического” (западная цивилизация) или, напротив, правого “образного” полушария (многие культуры Востока). С этим связано и разное отношение к коммуникации между людьми, в том числе и невербальным сигналам. Если в западной цивилизации люди обращают основное внимание на логически сформулированное содержание того или иного сообщения, то в восточных культурах первостепенная роль традиционно отводится контексту общения как единого неделимого акта-образа (с кем, когда, в какой ситуации состоялось общение, см. Бутовская, 2004а). В политическом лидерстве можно также выделить два стиля – “левополушарный”, ориентированный на логику и трезвый расчет, но часто “бескрылый”, и правополушарный, ориентированный на образное видение решения политических проблем, часто устремленный в будущее, но спотыкающийся о реальные “земные” трудности.
Левши отличаются от правшей в плане организации функций мозговых полушарий, в частности, у них центры речи могут располагаться не в левом, а в правом полушарии. Канадский биополитик Лапонс (Laponce, 1976 и другие работы) показал, что правши и в политике относительно часто придерживаются “правых” (т. е. консервативных) взглядов, а левши тяготеют к левым взглядам (реформисты, революционеры). Лапонс связывал эту ориентация левшей на политическую левизну с тем, что они составляют меньшинство (в среднем в человеческой популяции около 10% левшей) и как любое меньшинство, борются за свои политические права и потому склонны к реформаторству и бунтарству. Возможно, однако, что специфическая политическая ориентация левшей объясняется и более весомой ролью правого полушария, которое, в силу перекреста мозговых проводящих путей, «обслуживает» доминирующую у них левую руку. Как уже отмечено, право полушарие, вероятно, отличается поиском новизны и менее «консервативно», чем левое полушарие мозга.
Из работ Лапонса также вытекает, что количество официально зарегистрированных левшей можно рассматривать как своего рода мерило демократии: чем более демократично государство, тем более высок процент левшей в составе его населения, судя по официальной переписи. Лапонс полагал, что в недемократическом (например, тоталитарном) государстве господствует дух конформизма, и левши вынуждены переучиваться, скрывать свою левизну, поэтому их количество существенно занижается в данных переписи.
6.7. Сигнальные вещества: биополитические аспекты
Одним из древних (с эволюционной точки зрения) каналов коммуникации является коммуникация с помощью химических агентов (см. выше 4.5.). Химические коммуникационные агенты (сигнальные вещества) переносят информацию между свободно живущими одноклеточными существами; между клетками внутри организма; между многоклеточными организмами. Достаточно многие из сигнальных веществ эволюционно-консервативны. Они возникли в эволюции как сигналы, используемые микроорганизмами и далее приобрели новые роли у многоклеточных организмов, включая высших животных и человека. Многие из категорий сигнальных веществ представляют несомненный биополитический интерес, влияя на социальное поведение человека. Мы рассмотрим в этом подразделе 1) нейротрансмиттеры; 2) гормоны и 3) феромоны. Следует иметь в виду, что многие химические агенты сочетают несколько ролей, например, серотонин одновременно выступает как нейротрансмиттер и в то же время как локально действующий внутритканевый агент межклеточной коммуникации (гистогормон).
6.7.1. Нейротрансмиттеры (нейромедиаторы) – вещества, передающие информацию между нейронами через узкую синаптическую щель (или от нейрона к исполняющей команду мышечной клетке или клетке железы). Нейротрансмиттеры синтезируются в самой нервной клетке и накапливаются в небольших гранулах вблизи окончания ее отростка (аксона). Возбуждение нейрона приводит к деполяризации его мембраны и выбросу нейротрансмиттеров из пузырьков в синаптическую щель. Интересно, что за перенос информации между двумя нейронами могут отвечать сразу несколько нейротрансмиттеров. В этом факте усматривают еще один пример параллельного действия модулей мозга – в данном случае нейротрансмиттерных систем. Говорят о своеобразной «мозговой демократии», позволяющей мозгу частично скомпенсировать дефицит одного нейротрансмиттера за счет использования другого (Харт, 1998).
Среди многих обнаруженных нейротрансмиттеров, наиболее важными представляются следующие группы (см. рис. 39): 1) аминокислоты: глутаминовая кислота, аспарагиновая кислота, глицин, гамма-аминомасляная кислота (ГАМК); 2) моноаминные нейротрансмиттеры: серотонин, катехоламины (дофамин, норадреналин), гистамин; 3) ацетилхолин; 4) пуриновые нуклеотиды, в частности АТФ; 5) окись азота (NO); 6) нейропептиды (например, вещество Р, эндорфины, энкефалины, динорфины); многие из пептидов, впрочем, чаще играют не непосредственно нейротрансмиттерную, а нейромодуляторную роль — повышают или понижают эффективность переноса информации через синапс, обслуживаемый другим нейротрансмиттером.
Вещества, выполняющие роль нейромедиаторов у высших животных и человека, в то же время служат сигнальными веществами в разнообразных биосистемах. Например, ацетилхолин передает импульсы между нейронами круглого червя Caenorhabditis eegans. Серотонин, дофамин, норадреналин и ацетилхолин содержатся в донервных эмбрионах животных (Бузников, 1987) и в тканях растений (Рощина, 1991), у которых, например, серотонин ускоряет прорастание пыльцы.
Представляют интерес и данные об эффектах нейромедиаторов в популяциях микроорганизмов. Аспарагиновая кислота, помимо роли нейромедиатора в некоторых зонах мозга (например, в нижней оливе – в ганглии продолговатого мозга), в то же время формирует орнаменты колоний кишечной палочки. Орнаменты (концентрические круги, гексагональные решетки и др.) формируются при наложении двух градиентов этого сигнального вещества – (1) исходящего от центра колонии и (2) образуемого клетками на её периферии (Budrene, Berg, 1995). Показаны эффекты аминных нейромедиаторов на рост, агрегацию клеток, дыхательный транспорт электронов и генерацию мембранного потенциала, синтез токсинов и другие характеристики микроорганизмов (Страховская и др., 1993; Lyte et a., 1996; Олескин и др., 1998; Kinney et a., 1999).
Так, по нашим данным (Олескин и др., 1998а, б; Kirovskaya, 2002; Oeskin et a., 2002) серотонин (рис. 40) в микромолярных концентрациях (0,1—25 мкМ), стимулирует рост кишечной палочки Escherichia coi, пурпурной бактерии Rhodospirium rubrum. В тех же концентрациях серотонин меняет макро- и микроструктуру колоний – стимулирует агрегацию микробных клеток (образование их скоплений) и формирование межклеточного матрикса у E. coi (рис. 41) и миксобактерий Poyangium sp. (рис. 42). В более высоких концентрациях (25-50 мкМ и выше) серотонин оказывает противоположное влияние – частично подавляет рост микроорганизмов и агрегацию их клеток с матриксообразованием. Серотонин в высоких концентрациях снижает мембранный потенциал (рис, 43, см. Олескин и др., 1998а). Нами также продемонстрирована стимуляция роста E. coi и дрожжей Saccharomyces cerevisiae дофамином и норадреналином. Дофамин и серотонин, но не норадреналин стимулировали дыхательную активность клеток E. coi; все три испытанных амина стимулировали дыхание дрожжей (Кагарлицкий и др., 2003). Методом высокоэффективной жидкостной хроматографии мы обнаружили серотонин в биомассе бактерий Bacius subtiis и Staphyococcus aureus, норадреналин у B. subtiis, B. cereus, Proteus vugaris и Serratia marcescens, дофамин – у большинства тестированных прокариот (Цавкелова и др., 2000). На базе полученных данных высказана идея о сигнальной роли аминных нейромедиаторов в популяциях микроорганизмов.
Представленные факты о роли нейротрансмиттеров серотонина, норадреналина и дофамина в микробных системах представляют интерес не только как яркая иллюстрация эволюционно-консервативного характера этих сигнальных молекул. Известно, что митохондрии эукариотических клеток – симбиотические потомки прокариот. Поэтому исследования бактериальных рецепторов к нейромедиаторам и в целом эффектов эволюционно-консервативных нейромедиаторов в микробных системах актуальны для нейрохимии мозга в связи с данными о роли митохондрий мозговых нейронов в связывании нейромедиаторов. Избыточное связывание нейротрансмиттеров рецепторами митохондриальных мембран нейронов мозга – важная предпосылка ряда мозговых заболеваний (инсульт, болезнь Альцгеймера и др., Monta, 1998). Что касается конкретно серотонина, то он представляется в свете изложенных фактов эволюционно консервативным “гормоном социальности”, побуждающим клетки и целые многоклеточные организмы вступать во взаимодействие друг с другом, формировать социальные структуры. Отметим в порядке сопоставления, что серотонин вызывает агрегацию также тромбоцитов крови млекопитающих (Кондашевская, Ляпина, 1996).
Возвратимся теперь к нейромедиаторной функции рассматриваемых соединений у животных и в особенности человека. Уровень нейротрансмиттеров в значительной мере определяет поведенческие возможности индивида, его тонус, настроение и др. Некоторые из нейромедиаторов заслуживают индивидуального рассмотрения в биополитическом контексте.
Норадреналин является представителем катехоламинов (производных аминокислоты тирозина). Норадреналин сочетает функции нейромедиатора и гормона надпочечников, вовлеченного в ответ организма на стресс; впрочем, при стрессе надпочечники выделяют не только норадреналин, но и, в существенно большем количестве, другой катехоламин –адреналин. Нейромедиаторная роль норадреналина сводится к активации ЦНС и повышению уровня двигательной активности, снижению уровня тревожности и повышению агрессивности (Дубынин и др., 2003), подготовке мозга к реагированию на новые, потенциально опасные внешние стимулы (Cark, Grunstein, 2000). Высокий уровень норадреналина в мозгу способствует азарту, поиску новизны. Норадреналин функционирует как нейромедиатор не только в мозгу, но и в периферической нервной системе, а именно в той ее части, который обозначается как симпатическая нервная система (кратко рассмотренная нами в начале раздела 6.5.1 выше). Эта система стимулируется также и адреналином как гормоном надпочечников.
Дофамин, еще один представитель катехоламинов, поддерживает общий уровень двигательной активности, позволяет человеку точно выполнять произвольные движения (подавляя непроизвольные движения), способствует активному бодрствованию и поиску интересных занятий и удовольствий (гедонистическому поведению). Накопление дофамина в соответствующих зонах мозга снимает стресс у азартных игроков, воров, наркоманов (Cark, Grunstein, 2000). Дофамин – весьма эволюционно-древний нейромедиатор, выполняющий свои функции уже у примитивных беспозвоночных. Дефицит дофамина в использующих этот нейромедиатор зонах мозга (обонятельная и зрительная кора, лобная кора, миндалина, таламус и гипоталамус и др.) ведет к апатии и потере инициативы, более серьезный дефицит — к полной невозможности совершить активное действие, так что лишенная дофамина крыса тонет в воде. Дефицит дофамина в связи с дегенерацией продуцирующей его мозговой структуры (черной субстанции среднего мозга) – причина болезни Паркинсона (затрудненные движения, повышенный тонус мышц, непроизвольное дрожание пальцев и головы). Сниженная активность дофаминовой системы мозга характерна также для детей страдающих дефицитом внимания с гиперактивностью (ADHD) – болезнью, кратко расмотренной в разделе о генетке поведения, так как она частично зависит от наследственных факторов. Лекарство от ADHD риталин повышает активность дофаминовой системы мозга (Masters, 2001).
Поскольку дофамин связан с гедонистическим поведением, вспомним все сказанное выше в главе четвертой (см 4.16) о гедонистических иерархиях, на вершину которых попадает не (по крайней мере: не обязательно) самый сильный, а самый интересный, приятный, доставляющий удовольсвие индивид.
В свете нейрохимических данных представляется вероятным, что гедонистические иерархии требуют для своего формирования достаточно высоких уровней дофамина у входящих в их состав индивидов, которые при таком нейрохимическом статусе могут выбирать себе в лидеры наиболее интересного индивида. Известно, что гедонистические иерархии уступают место агонистическим (в основе которых – грубая сила) в экстремальных ситуациях (скученность, изоляция) – в тюрьмах, казармах. Не связано ли это, наряду с другими факторами, с возможным в подобных условиях дефицитомдофамина, вызванным недостаточным или неправильным питанием? Препараты, повышающие уровни дофамина в мозгу, являются стимуляторами физической и психической активности человека, некоторые из этих препаратов приобрели также статус наркотиков (например, амфетамины, стимулирующие выделение дофамина в синаптическую щель).
Это – одна из групп наркотиков, использованных на Западе создателями субкультуры политического протеста – культуры хиппи в 60-70-х годах прошлого века; существенную роль в идеологии этой культуры играл также диэтиламид лизергиновой кислоты (ЛСД), выступающий как антагонист рассматриваемого ниже серотонина. Амфетамины в своей стимуляторной роли вписали также страницу в историю Второй мировой войны (впоследствие амфетамины перестали применять из-за побочных эффектов их длительного применения – неизбежного психофизического истощения, возникновения наркотической зависимости от препарата). Слишком высокие уровни дофамина рассматриваются в литературе как характерный для шизофрении симптом (см. Харт, 1998; Дубынин и др., 2003).
Серотонин, продукт незаменимой аминокислоты триптофана, послужил темой особой биополитической конференции и сборника статей под названием «Нейротрансмиттерная революция: серотонин, социальное поведение и закон» (США, издано в 1991 и 1994 гг.). Серотонин эволюционно-консервативен и полифункционален – совмещает роль нейромедиатора с функцией локально действующего гистогормона (тканевого гормона), участвующего в процессе воспаления, свертывании крови, а также суживающего кровеносные сосуды и стимулирующего сокращение гладкой мускулатуры. Как нейромедиатор, образующийся в ядрах шва ствола мозга и выделяемый в синаптических щелях основных мозговых структур, серотонин тормозит избыточное распространение нервного возбуждения в мозгу из локального очага, способствуя ограничению зон мозга, вовлеченных в восприятие того или иного стимула – «фокусировке восприятия». Блокировка тормозящих эффектов серотонина ЛСД, антагонистом одного из типов рецепторов к серотонину (типа 5-НТ2), нарушает процесс восприятия, вызывая иллюзии и галлюцинации. «Формы окружающих предметов выглядят карикатурно-искаженными; цвета – очень красочными и контрастными» (Дубынин и др., 2003. С.158). Серотонин также «усыпляет» мозг – выделяющие его ядра шва рассматриваются как центры сна в мозгу.
Агрессивность и импульсивное поведение индивидов зависят от активностей триптофангидроксилазы (ключевого фермента синтеза серотонина), моноаминооксидазы А (фермента, отвечающего за распад серотонина), рецептора 5-HT1B мозговых нейронов, связывающего серотонин (Maxson, 1999). Так, полученные генноинженерным путем мыши с нефункционирующим геном серотонинового рецептора 5-HT1??отличаются повышенной агрессивностью по отношению к подсаженным в клетку мышам-чужакам (Cark, Grunstein, 2000). Мутация в гене фермента моноаминооксидазы А вызывает у самцов мышей усиление агрессивности и сексуального поведения, вплоть до попыток спариваться с самцами. Сходство генетической организации мыши и человека иллюстрируется тем, что люди с мутантным геном моноаминооксидазы А также отличаются импульсивной агрессивностью и сексуальностью (см. Александров, 2004).
Особи с многократным опытом успешной агрессии – победители во многих боях с другими представителями своего вида – претерпевают перестройку нейромедиаторных систем мозга (см. 6.3 выше), причем возрастает активность дофаминовой и норадреналиной систем мозга. Например, у мышей линии СВА/Lac при этом повышается концентрация производного дофамина – дигидроксифенилуксусной килоты в лимбической системе мозга, возрастает концентрация норадреналина в гипоталамусе (Кулрявцева и др., 2004).
Данные по уровням серотонина в мозгу несвободны от противоречий, однако в ряде случаев повторный опыт успешной агрессии влечет за собой снижение активности серотониновой системы мозга. У зеленых мартышек-верветок низкий уровень серотонина в сыворотке крови коррелирует с повышенной агрессивностью, подрывающей стабильность биосоциальной системы (Raeigh, McGuire, 1994).
В противоложность этому, повторный опыт социальных поражений ведет к совсем иной перестройке мозговой нейрохимии – у «неудачников» отмечается снижение активности катехоламиновых (дофаминовой, норадреналиновой) систем и повышение активности серотониновой системы. (Кудрявцева и др., 2004).
Высокие уровни серотонина соответствуют более высокому рангу в иерархии у обезьян (McGuire, 1982; Masters, 1994; Raeigh, McGuire, 1994)? Так, доминант в группе зеленых мартышек-верветок имеет больше серотонина в сыворотке крови и продукта переработки серотонина 5-гидроксииндолилуксусной кислоты в спинномозговой жидкости, нежели подчиненные особи. Отсаживание доминанта в отдельную клетку, так что он теряет контакт с подчиненными, ведет к постепенному снижению серотонина до уровня, свойственного недоминирующим обезьянам (Raeigh, McGuire, 1994).
Почему повышение концентрации серотонина и активности соответствующей мозговой системы, наблюдаемое у особей, терпящих поражения в агреммивных стычках, в то же время соотвествует высокому социальному статусу? Вероятно, индивиды с высоким уровнем серотонина приобретают высокие ранги в рамках гедонистических иерархий. Гедонистическая иерархия не требует от доминанта серии побед в агрессивных стычках с другими, он вообще может быть низкоагрессивным существом. В подкрепление этого предположения, в работах по зеленым мартышкам указывается на низкую агрессивность и высокую социабельность (“общительность”) доминантов в их группах.
Помимо этого, разные виды агрессии соответствуют неодинаковой нейрохимической картине. Рассмотренная выше ситуация (понижение активности серотониновой и повышение активности катехоламиновых систем мозга) наиболее характерна для аверсивной агрессии (см. 4.7.1), так или иначе связанной со страхом, социальным стрессом. Однако есть и другие формы агрессии. У человека хладнокровное, целенаправленное самоутверждающее (ассертативное) поведение, также часто вовлекающее элементы агрессии свойственно индивидам с высоким уровнем серотонина.
Отметим, что исследования, аналогичные опытам с зелеными мартышками, были проведены с людьми и принесли более сложные и противоречивые результаты (Madsen, 1994). Нарастание социального ранга по мере повышения уровня серотонина отмечено лишь у части испытуемых (американских студентов), причем эти испытуемые отличались макиавелевским типом (А-типом) личности со следующими качествами: властолюбие, целеустремленность, эгоцентризм, аморализм (и убеждение, что “цель оправдывает средства”). Подобные исследования нуждаются в проверке и продолжении, а сложный характер данных может быть связан с тем, что личности людей слишком разнообразны для получения простой линейной корреляции серотонин–социальный ранг.
Дефицит серотонина в мозгу – предпосылка депрессии, тревожности, злобной тоски, импульсивного поведения. Поскольку серотонин играет важную роль во взаимодействии между неокортексом и более эволюционно-древними отделами мозга, его недостаток ослабевает неокортексный контроль за этими отделами, которые в такой ситуации берут «в свои руки» поведение человека (Cark, Grunstein, 2000). Как мы уже указывали, такая примитивизация поведения с возвратом к эволюционно-древней стадии доминирования подкорковых структур чревата актами насилия, преступными действиями. Также и наступление депрессии связывают с неспособностью к рациональной, взвешенной оценке той или иной жизненной ситуации в силу ослабления участия коры в происходящих в мозгу процессах.
Изучена роль серотониновой системы мозга в таких патологических состояниях, как сезонное XE "Серотонин:и сезонное функциональное расстройство" b функциональное расстройство (СФР) и предменструальный синдром (ПМС). В обоих случаях к симптомам болезни относятся депрессия, тревога, нередко та или иная степень ослабления контроля за импульсами. При СФР эти явления наступают в осенне-зимний период, сопровождаются удлинением сна и связаны с активацией синтеза мелатонина, который подавляет активность серотониновой системы. ПМС наступает в последние дни менструального цикла, причем смена гормонального фона в этот период также сказывается на уровне серотонина в мозгу. Некоторые пациентки отличаются в этой фазе цикла повышенной агрессивностью, вплоть до совершения актов насилия. В Великобритании раздавались голоса с требованием считать преступниц с предменструальным синдромом невменяемыми, т.е. подвергать их не наказанию, а лишь принудительному лечению и реабилитации.
Конечно, нельзя все сводить только к низким или высоким уровням серотонина. От типа личности (включая характерные для нее уровни других нейротрансмиттеров) зависит, каковы будут последствия, например, снижения активности серотониновой системы мозга: депрессия, самоубийство, убийство, поджог или отсутствие социально опасных результатов (Masters, 1994). Низкий уровень серотонина в функциональных зонах мозга человека коррелирует также с чувством униженности, эгоистической установкой и, что важно для политологии, низкой политической активнеостью индивида (Masters, 2001).
Препараты прозак (флуоксетин), золофт (сертралин) и паксил (пароксетин), повышают действующую концентрацию серотонина в синапсах, ибо блокируют его обратное поглощение выделившими серотонин нейронами (пресинаптические рецепторы 5-НТ1), преодолевая депрессию и другие состояния, связанные с дефицитом серотонина в мозгу. По ощущениям принимавших прозак пациентов, депрессия отступает, появляются надежды и планы на будущее. Окружающая действительность обретает вкусы и запахи, «оттенки серого сменяются натуральной цветной гаммой» (Мир-Касимов, 1999). Распространение в США препарата прозака дало известное право назвать американскую нацию в 90-е годы «нацией прозака». Биополитический интерес представляет тот факт, что прозак несколько стандартизует человеческую личность (все становятся улыбчивыми, работоспособными и т.д.), вызывая тревогу по поводу возможного варианта реализации орвэлловских утопий. Отметим в этой связи, что повышение уровня серотонина естественным путем дает диета, богатая триптофаном и бедная белками и «пустыми» углеводами (вариант «Диеты для политического лидера», см.6.8.2).
В работах американского биополитика Р. Мастерса установлена тройственная корреляция между 1) загрязнением окружающей среды тяжелыми металлами (Pb, Mn, Cd), 2) снижением активности серотониновой, а также дофаминовой систем мозга под влиянием этих металлов и 3) количеством импульсивных преступлений (акты насилия над личностью, поджоги, убийства под влиянием неконтролируемого приступа агрессивного поведения в разных штатах США: Masters, 1996, 2001; Masters et a., 2000 и другие работы). Эта связь остаётся статистически достоверной при учете всех других многочисленных влияющих на преступность социальных факторов, таких как плотность населения, его социоэкономический статус, уровень дохода и др. Марганец и свинец обладают взаимоусиливающим действием: в тех графствах США, где отмечены высокие конентрации обоих металлов в среде, уровень преступности достоверно выше, нежели в графствах, для которых характерна высокая конценртация только свинца или только марганца (Masters, 2001).
. Дополнительными факторами, усиливающими эффекты тяжелых металлов на мозг и поведение человека, Р. Мастерс считает алкоголь и соединения фтора (например, фторид кремния), применяемые в США для обеззараживания питьевой воды. По гипотезе Мастерса, фторид кремния способствует усиленному поглощению организмом тяжелых металлов из окружающей среды, что способствует их вредоносному воздействию на мозг.
Высокие концентрации тяжелых металлов в среде, по существующим данным, стимулируют распространение алкоголизма и наркоманий в соответствующих регионах. Особенно опасны высокие концентрации тяжелых металлов в период беременности и в первый год жизни ребёнка: они вызывают структурные изменения в мозгу, что сказывается повышенным риском совершения преступлений после того, как ребёнок достигнет 16 лет (Masters, 2001). Упомянутый выше синдром дефицита внимания с гиперактивностью (ADHD), хотя и зависит частично от наследственного предрасположения, в существенной мере провоцируется также повышенными концентрациями свинца, марганца и кадмия в окружающей среде, а также влиянием алкоголя. Тяжелые металлы нарушают функционирование кальций-зависимых систем в гиппокампе, что влечет за собой ухудшение памяти и, как следствие, плохую обучаемость и успевамость детей в школах (Masters, 2001).
Исследования нейротоксикологических эффектов тяжелых металлов, имеющие потенциальное биополитическое значение, проведены и в других лабораториях мира. Так, на Биологическом факультете МГУ (Бокиева, 1999) продемонстрировано подавление нормальной поведенческой реакции – оборонительного рефлекса у крыс – под влиянием соединений кадмия, кобальта и cвинца (в комбинации с пирацетамом или гидазепамом). Помимо соединений металлов, нейрофизиологические расстройства (нейропатии) вызывают и широко применяемые в наши дни растворители, такие как углеводороды состава С6Нn или сероуглерод. Сероуглерод подавляет активность фермента, необходимого для расщепления дофамина, что нарушает равновесие (гомеостаз) между его синтезом и расщеплением в мозгу и влечет за собой психические расстройства. В подобных ситуациях имеет место как бы пересечение двух направлений биополитики – исследования влияния соматических факторов на политическое поведение и направления под названием “biopoicy” (тема главы седьмой книги), в компетенцию которого входят и вопросы охраны окружающей среды.
Весьма существенное влияние на уровни серотонина и других нейромедиаторов оказывает социальная среда и связанные с ней переживания. Потеря близкого человека ведет к снижению уровней серотонина и норадреналина в мозгу человека. Изменения уровней нейротрансмиттеров наблюдаются вследствие не только реальных, но и воображаемых (или ожидаемых) социальных событий – это так называемая интериоризованная социальная среда. Ожидание важной победы или сексуальная фантазия вызывают повышение уровня серотонина; уровни норадреналина и дофамина при этом могут снижаться (McGuire et a., 1998).
Окись азота (NO) – летучее неорганическое соединение, выполняющее (помимо прочих многочисленных регуляторных функций и цитотоксического действия) функцию нейромедиатора, привлекает интерес биополитиков (например, Р. Мастерса), поскольку предполагается его роль при взаимных ласках (груминге) у животных и человека. Улучшение самочувствия и настроения в этой ситуации связывают с эффектами NO. Мутация по гену Nos1, кодирующему NО-синтазу (фермент, необходимый для образования NO из аргинина) выражается у мышей в повышенной агрессивности по отношению к чужакам и друг к другу, а также частых попытках копулировать с сексуально неактивными самками (Tecott, Barondes, 1996). Вполне возможно, что в человеческом обществе сексуальные маньяки и серийные убийцы также имеют дефект по NO-синтазе.
Цитотоксический (губительный для живых клеток) эффект NO представляет биополитический интерес в связи с концепцией феноптоза. Известно, что программируемая гибель отдельных клеток (апоптоз) во многих случаях способствует выживанию целого многоклеточного организма животного или растения или колонии микроорганизмов (см. обзоры Самуилов и др., 2000; Олескин и др., 2000). Программируемая смерть, например, избыточных нейронов у эмбриона млекопитающего является нормальной стадией развития его нервной системы (мутации, «выключающие» такой апоптоз нейронов, ведут к гибели самого эмбриона).
В.П. Скулачев (1999) предполагает, что и многоклеточный организм способен пожертвовать собой ради выживания целой биосоциальной системы (группы, популяции), Программируемая гибель организма именуется феноптозом, по аналогии с апоптозом отдельных клеток. Известно, что внедрение вирулентной инфекции вызывает выработку заболевшим организмом животного или человека избыточных количеств NO, которые в таких концентрациях оказывают сильное токсическое воздействие на весь организм, вызывая так называемый септический шок, угрожающий гибелью больного. Организм, таким образом, губит себя сам, раньше, чем его убьют внедрившиеся болезнетворные микроорганизмы. По гипотезе Скулачева, феноптоз препятствует дальнейшему распространению инфекции в пределах популяции ценой жизни отдельных индивидов.
Пептидные факторы в основном играют роль нейромодуляторов. Так, опиаты (эндорфины, энкефалины, динорфины), связываясь со специфическими рецепторами нейронами (агонистами их служат морфин, героин и ряд других наркотиков), блокируют передачу нервных импульсов, в том числе проводящих болевые ощущения. С этим связаны эффекты опиатов и их упомянутых агонистов – наркотиков.
Опиаты, являясь болеутоляющими веществами и “веществами удовольствия” (они вызвают эйфорию — ощущение счастья), представляют собой внутреннюю “награду” индивиду за то или иное поведение. Вырабатываемые самим мозгом опиаты подкрепляют собой альтруистические акты и, например, вырабатываются у законопослушных людей, вознаграждая их за соблюдение законов, даже если оно чревато отрицательными последствиями с эгоистической точки зрения (Gruter, 1991).
Подобные факты представляют своеобразный нейрофизиологический базис для направлений биополитики, связанных с биоюриспруденцией (биозаконодательством в классификации А. Влавианос-Арванитис) – приведением юридических норм и законов в соответствие с биологически-детерминированными сторонами природы человека. Интересно, что некоторые из «веществ удовольствия» являются весьма эволюционно-консервативными. Например, один из эндорфинов (?-эндорфин) содержится у одноклеточных существ, таких как инфузория Tetrahymena pyriformis и амеба Amoeba proteus.
Отметим, что положительное воздействие на работоспособность и настроение (вплоть до эйфории) оказывают и другие короткие пептиды, часто выделяемые железами внутренней секреции в кровоток. Таковы продуцируемые вилочковой железой (тимусом) тимозины. Наряду с активацией работы иммунной системы, “тимозины усиливают положительные эмоции, повышают у обезьян дружелюбие и число зоосоциальных контактов” (Дубынин и др., 2003. С.361).
Наряду с опиатами и сходными с ними по эффектам соединениями, имеются и пептидные факторы, оказывающие противоположное действие на мозг. Так, при ферментативном расщеплении пептида холецистокинина (стимулятора функций желчного пузыря) образуется короткий фрагмент, вызывающий у людей страх и тревогу. Вырабатываемый гипоталамусом кортиколиберин, наряду с гормональным воздействием на гипофиз (стимуляция синтеза адренокортикотропного гормона), воздействует и на мозг, повышая тревожность, эмоциональность, двигательную активность. Подобные пептиды, вероятно, вовлечены в поведение мечущихся в испуге толп людей; в то же время, они и их синтезируемые аналоги могут быть использованы для преднамеренной модификации поведения людей в тех или иных целях. Такая модификация поведения, если она предпринята со злым умыслом, вполне может быть рассмотрено как новый вид преступлений, в том числе и совершаемых с политическими (и даже военными) целями.
Укажем на основные задачи, стоящие перед биополитическим сообществом в связи с нейрохимическими проблемами современного человечества:
Борьба с посягательством на право каждого индивида самому распоряжаться своим поведением (если оно не является противоправным), с незаконной модификацией человеческого поведения нейрохимическими средствами
Коррекция преступного поведения на основе знаний о нейрофизиологии и нейрохимии, разработка в тандеме с медиками и реабилитологами методик, снижающих риск повторных преступлений у лиц с той или иной соматической патологией. Получены данные о том, что лица с низким содержанием 5-гидроксииндолилуксусной кислоты (продукта метаболизма серотонина) и гомованилиновой кислоты (продукта деградации дофамина) в спиннномозговой жидкости относятся к повышенной группе риска в плане совершения поджогов или убийств, особенно если у них аномально быстро снижается уровень глюкозы в крови после ее введения в организм. Если у бывшего преступника удается повысить уровень серотонина (скажем, лекарственным или диетическим путем), то это практически устраняет риск рецидива преступления (Virkkunen et a., 1994).
Создание общей концепции преступного поведения. С нейрофизиологической точки зрения, преступление можно рассматривать как незаконный путь, ведущий к получению внутреннего нейрохимического вознаграждения (например, дополнительное выделение в мозгу эндорфинов и др. в ответ на успешное ограбление). Такая концепция, конечно, однобока и требует дополняющих усилий социальных психологов, криминологов и других специалистов. Однако при всех многочисленных социальных, культурных, духовных и др. факторах преступности невозможно ныне игнорировать и ее нейрохимические факторы. Можно было бы особо проанализировать нейрофизиологию и нейрохимию боевиков, террористов (в том числе камикадзе) и тех, кто посылает их на преступление и часто на смерть.
Попытки совершить преступления ради внутренней нейрохимической «награды» -- частный случай более общего явления, которое можно обозначить как стремление к нейрофизиологическому гомеостазу – состоянию равновесия между различными, часто противоположно направленными, соматическими факторами. В частности, гомеостаз предполагает сбалансированные концентрации различных нейротрансмиттеров, которые часто противоборствуют друг другу (McGuire et a., 1998). Так, катехоламины (норадреналин, дофамин) повышают активность многих функциональных зон мозга, а серотонин, наоборот, ведет к торможению его деятельности. Нейрофизиологический гомеостаз соответствует чувствам комфорта, контроля над собой, вовлеченности в социальную жизнь. Многие поступки людей, даже если они не приносят им ощутимой пользы, подкрепляются достижением приятного состояния нейрофизиологического гомостаза. Этому способствует, например, высокий социальный статус, при которым, как мы видели выше, у обезьян и многих людей (маккиавеллевский тип) возрастает уровень серотонина.
Идеологии оказываются эффективными – находят много сторонников – если они способствуют достижению внутреннего гомеостаза, т.е. создавают у человека чувство уверенности в себе, осмысленности его жизни, участия в важном для общества деле и др. Однако, если индивид примет социально непопулярную идеологию, то негативные реакции других людей окажут на него эффект, уводящий этого человека далеко от состояния гомеостаза.
Подчернем, что мы не собираемся сводить все богатство содержания любой идеологии к ее нейрофизиологическому влиянию. Это влияние имеет место, но такое объяснение эффективности идеологии дает ограниченные результаты, что особенно ощутимо при попытке дать чисто нейрохимическое объяснение религиозного поведения людей. Известно, что, скажем, христианин лишь в некоторые мгновения испытывает комфорт, защищенность, радость из-за своей религиозной детельности (как это бывает на празднике Пасхи). Верно, что в эти минуты у него не может не наблюдаться и нейрофизиологический гомеостаз, внутренняя гармония. Но ведь истинный христианин часто готов и поступиться своим внутренним состоянием ради веры – например, когда он соблюдает пост или недосыпает, чтобы помолиться в церкви. Биополитика показывает нам как возможности «животных», соматических интерпретаций человеческого социального поведения, так и их неизбежные границы, за которыми имеется уже уникально человеческая духовность.
6.7.2. Гормоны – информационные вещества, переносимые с током крови к клеткам-мишеням во всех частях тела. Гормоны вырабатываются эндокринной системой, включающей несколько основных желез внутренней секреции (эндокринных желез). Эндокринная система включает “железу-дирижер” гипофиз, чьи гормоны регулируют активность других эндокринных желез: щитовидной железы, надпочечников, половых желез. Имеются и другие важные эндокринные железы (паращитовидные, поджелудочная, тимус). Эндокринная система тесно взаимодействует с нервной системой. Некоторые нейротрансмиттеры одновременно служат гормонами (например, норадреналин, дофамин); нервные клетки некоторых отделов мозга (например, гипоталамуса) вырабатывают гормоны (нейрогормоны). Помимо специализированных эндокринных желез, практически любые клетки организма могут вырабатывать гормоноподобные вещества. Это так называемые гистогормоны (тканевые гормоны), которые, в отличие от эндокринных гормонов желез, часто действуют лишь локально – в пределах небольшого участка ткани. Примером гистогормона служит уже расмотренный нами в роли нейротрансмиттера серотонин. В своей «ипостаси» гистогормона это полифункциональное вещество, вырабатываемое в различных тканях и органах, ускоряет свертывание крови, стимулирует кишечную перистальтику, служит одним из факторов, поддерживающих местное воспаление. Другим фактором местного воспаления служит гистамин, который известен также как нейромедиатор, выделяемый нейронами гипоталамуса.
Гормоны, помимо своих физиологических эффектов, оказывают существенное влияние на различные формы человеческого поведения. Так, нейрогормон гипоталамуса (накапливаемый в задней доле гипофиза) вазопрессин, или АДГ (антидиуретический гормон), кроме своей соматической роли – стимуляции всасывания воды из мочи в почках -- воздействует на мозг. Данный гормон выступает как стимулятор обучения и памяти. Улучшает память также вырабатываемый гипофизом адренокортикотропный гормон (АКТГ), который также способствует концентрации внимания и улучшает настроение. С другой стороны, образующийся в гипоталамусе окситоцин не только способствует сокращениям мускулатуры матки у женщин и семенных протоков у мужчин, но и ухудшает обучение и память (Дубынин и др., 2003). Эмоциональность человека стимулируют вырабатываемые гипоталамусом тиреолиберин и люлиберин.
С биосоциальной точки зрения существенное значение имеет мозговой слой надпочечников, вырабатывающий адреналин и норадреналин. Выброс в кровь данных гормонов происходит под воздействием компонента лимбической системы мозга — гипоталамуса – и симпатической нервной системы; они повышают кровяное давление, учащают сердечный ритм и вызывают состояние эмоционального возбуждения, связанного со страхом, гневом или, наоборот, ликованием. Адреналин и норадреналин, таким образом, участвуют в различных формах агонистического и неагонистического социального поведения. Более узко, в рамках биополитики, интересно было бы исследовать вклад гормонов надпочечников в различные формы политического поведения (акции протеста, речи кандидатов во время выборов, политическая деятельность в военное время и др.).
Гормоны половых желез (мужской гормон тестостерон и женские гормоны эстроген, прогестерон) участвуют в различных формах человеческого поведения. Так, тестостерону приписывают существенную роль в повышенной агрессивности мужчин по сравнению с женщинами, хотя женщины также вырабатывают, как ни парадоксально, некоторое количество мужского гормона. Не только гормоны влияют на социальное поведение и политическую деятельность, но и наоборот, социальная ситуация оказывает воздействие на эндокринную систему и, соответственно, на все соматическое состояние индивида. У обезьян-верветок самец высокого ранга имеет больше тестостерона в крови, чем самец более низкого ранга (Raeigh, McGuire, 1994). Что касается самок верветок, то низкий социальный статус подавляет у них овуляцию, поскольку социальный стресс вызывает нарушения в работе отделов мозга, отвечающих за нормальный ритм выработки лютеинизирующих гормонов. Аналогичная ситуация наблюдается у бабуинов, где самки высокого социального ранга преследуют и физически третируют самок низкого ранга, что также приводит к стрессу и подавлению овуляции. Наиболее стабильные менструальные циклы, обусловливающие высокую вероятность беременностей (в соответствующий период цикла) характерны для самок высокого социального ранга (Raeigh, McGuire, 1994).
6.7.3. Феромоны – вещества, выделяемые одним организмом и оказывающие влияние на поведение и физиологическое состояние других организмов. Классическим примером служит феромон самки шелкопряда, в крайне низких концентрациях побуждающий самца к полету в направлении источника феромона. Феромоны известны у разнообразных беспозвоночных и позвоночных животных и даже у микроорганизмов. Они служат для маркировки территории, участвуют в сексуальных и социальных взаимоотношениях (агрессия, доминирование и подчинение, спаривание, отношения родителей и потомства и др.). У многих приматов взаимные обнюхивания – важная составная часть сексуального поведения. Например, получены данные об усилении половой активности самцов макаков резусов вагинальным секретом самок, в состав которого входят органические кислоты, играющие роль феромонов (Дерягина, Бутовская, 2004). Взаимные обнюхивания животных – также способ снижения агрессивности, мирного разрешения конфликтов. Многие из сигнальных веществ (феромонов) являются эволюционно-консервативными, т.е. они весьма сходны или даже идентичны у представителей различных биологических видов. Универсальные компоненты, возможно, входят в состав обонятельных маркёров пола у млекопитающих. Поэтому в эксперименте люди и крысы правильно определяют по запаху выделений пол у многих животных (например, у сирийского хомячка, Суров и др., !999).
В отличие от простых пахучих веществ, реакции на которые зависят от обучения, жизненного опыта (один и тот же запах может ассоциироваться с разным у различных индивидов), восприятие феромонов является в основном врожденным, предполагающим стереотипную, часто видоспецифическую, гормональную и поведенческую реакцию. Известны два типа феромонов (см. Бутовская, 2004а):
сигнальные, вызывающие кратковременный эффект на поведение и физиологическое состояние других индивидов в силу изменения активности тех или иных нейрохимических систем
праймерные, обусловливающие долговременные перестройки в организме воспринявших индивидов
В последние годы в научной и научно-популярной литературе, наряду с нейрохимическими агентами, все чаще обсуждается роль пахучих выделений в коммуникации между людьми. Эта тема была ранее в значительной степени табуизированной в европейской культуре. Однако «времена меняются», и ныне на статус бестселлера претендует роман Патрика Зюскинда «Парфюмер».
Таким образом, феромоны, как и нейротрансмиттеры, являются сигнальными молекулами, но они действует не внутри организма, а во взаимодействиях между организмами. Аромат человеческого индивида служит для его распознавания (младенец и мать взаимно узнают друг друга по запаху уже вскоре после рождения), он сигнализирует другим о сексуальном и социальном (в том числе иерархическом, см. ниже) статусе данного индивида. Однако эта информация в значительной части обрабатывается подкорковыми мозговыми структурами, т.е. подсознательно. Отметим в порядке сопоставления, что мыши предпочитают аромат тех сородичей, которые победили других мышей в поединках (Бутовская, 2004а) и, стало быть претерпели соответствующую перестройку своих мозговых нейрохимических систем.
Женские феромоны (копулины), содержащиеся в вагинальных выделениях, стимулируют у мужчин синтез мужского гормона тестостерона, усиливают влечение к прекрасному полу, в эксперименте заставляют испытуемых мужского пола считать некрасивых женщин привлекательными (Jutte, 2001). У приматов, например, у бурых макаков, самцы проверяют готовность самки к спариванию по специфическому аромату (см. Бутовская, 2004б). В литературе господствовала точка зрения, что овуляция (и, соотвественно, готовность к зачатию) у женщин, в отличие от самок обезьян, является скрытой, т. е. половой партнер не может её распознать. Однако в последние годы получены данные о способности мужчин различать по запаху женщин на разных стадиях менструального цикла, подсознательно предпочитая тех, кто находится на стадии овуляции (когда возможно зачатие). Обонятельный канал передачи информации дополняется, впрочем, и зрительным. Например, у женщин в период овуляции наиболее симметрична грудь (см. Бутовская, 2004б).
Женские феромоны влияют и на других женщин. Именно этим влиянием объясняется тот факт, что у живущих длительное время в одном и том же помещении женщин наблюдается синхронизация менструальных циклов. В экспериментах подмышечные выделения, собранные у женщин непосредственно перед овуляцией, ускоряли наступление овуляции и сокращали продолжительность цикла у других женщин, которые приклеивали к носу тампоны с этими выделениями. Напротив, выделения, взятые у женщин сразу после овуляции, задерживали овуляции и удлиняли циклы у других женщин (McCintock, 1998, цит. по: Cark, Grunstein, 2000).
Мужской феромон андростенол, вырабатываемый потовыми (апокринными) железами подмышечной впадины, обладает приятным для женщин ароматом, но быстро перерабатывается кожными коринебактериями в устойчивый продукт – андростенон. Последний обладает намного менее приятным запахом и все же является привлекательным для женщин, но только в середине менструального цикла, когда наиболее вероятно зачатие. В экспериментах с испытуемыми показаны также другие эффекты андростенона на женщин: он снижает их агрессивность, по крайней мере в середине менструального цикла, повышает частоту и интенсивность контактов женщин с мужчинами (см. Бутовская, 2004а). Получены данные о том, что подмышечные выделения мужчин в экспериментах нормализовали менструальные циклы у женщин; выделенный из подмышечных выделений феромон повышал сексуальную активность женщин (Cark, Grunstein, 2000). Мужской феромон действует и на мужчин (Jutte, 2001), стимулируя кооперацию в мужском обществе («эффект спортзала») и в то же время подавляя у других мужчин выработку половых гормонов («эффект присутствия конкурента»).
Как мужчины, так и женщины обнаруживают интересную корреляцию между степенью привлекательности внешности и приятностью аромата. Красивые женщины, например, пахнут для мужчин более сексуально, нежели дурнушки; женщины с симметричным лицом (а симметрия лица есть привлекательная черта) – также более сексуально, нежели женщины с большей степенью лицевой асимметрии. Внешне привлекательные мужчины, аналогично, источают более сексуальный аромат – но только в том случае, если воспринимающая женщина находится на стадии овуляции, в противном случае женщины не расценивают этот запах как сексуальный (Grammer, 2001).
Феромонное взаимодействие предполагается не только в межполовом общении, но и в паре доминант – подчиненный, что имеет прямое (био)политическое значение. Влияние доминатных феромонов может быть одной из причин изученного Мастерсом (Masters, 1989а) феномена физического комфорта, испытываемого подчиненными вблизи харизматического лидера. Получены данные о феромонных взаимодействиях в тюремных камерах: именно по характеру вырабатываемых феромонов сокамерники быстро и подсознательно определяют социальный ранг вновь прибывшего в камеру заключенного (Калуев, 2002).
Феромоны человека, помимо обычного обоняния, могут воприниматься также другими системами. Особый интерес представляет расположенный в полости носа парный вомероназальный орган (ВНО), слепая трубчатая структура, открывающаяся в области носовой перегородки. Предполагается, что ВНО специализирован на восприятии феромонов (Monte-Boch et a., 1994), причем он чувствительнее обычного обоняния. Информация от ВНО поступает только в лимбическую систему (миндалину, гипоталамус) и в «молчащую» правую лобную долю коры, так что человек не осознает восприятия того или иного феромонa, хотя он меняет физиологические параметры человека, его тонус, настроение и др., поскольку влияет на секрецию различных гормонов, особенно связанных с сексуальной сферой. Например, один из человеческих феромонов – эстра-1,3,5(10),16—тетра-3-ил ацетат – не воспринимается испытуемыми как запах даже в очень высоких концентрациях. Однако он меняет температуру тела, частоту дыхания и сердечных сокращений, электрическую проводимость кожи испытуемых. На ВНО при этом регистрируются электрические потенциалы, свидетельствующие о восприятии феромона (Sobe et a., 1999).
Таким образом, мозг включает в себя как эволюционно-древние, так и новые структуры. К числу самых крупных модулей мозга относятся: рептилиальный мозг, лимбическая система, неокортекс (новая кора). Политическая деятельность во многом опирается на эволюционно примитивные формы социального поведения. Тем не менее, все это не принижает важное значение лобных долей мозга; важна и асимметрия мозговых полушарий. Поведенческие возможности человека в существенной мере зависят от концентраций нейротрансмиттеров (серотонин, дофамин, норадреналин и др.). Социальное поведение человека находится под влиянием межклеточных, внутри- или межорганизменных сигнальных факторов, включая нейромедиаторы, гормоны и феромоны. Дефицит серотонина, например, вызывает депрессию и ослабление контроля над импульсами, что имеет криминогенное значение. Идеологии различного толка оказываются эффективными – находят много сторонников – если они способствуют достижению внутреннего гомеостаза -- чувства уверенности в себе, осмысленности жизни, участия в важном для общества деле и др. Одним из аспектов внутреннего гомеостаза является достижение оптимального уровня нейротрансмиттеров.
6.8. Примеры биополитически важных соматических факторов и состояний
Опираясь на данные и концепции генетики, нейрофизиологии, эндокринологии и других биологических и медицинских наук, биополитики изучают различные аспекты взаимодействия политических реалий современности и соматических параметров человека как актера на социально-политической арене.
6.7.1. Стресс XE "Стресс" b . В соответствии со взглядами венгерского врача Ганса Селье (1976), стресс понимается как запрограммированная реакция организма на всякое резкое изменение условий окружающей cреды, которое в этом случае обозначается как стрессорный фактор, или стрессор. Стресс характерен для живых существ в диапазоне от микроорганизмов (где говорят о температурном стрессе, стрессе при истощении питательных веществ и др.) до человека. У человека стресс подразделяют на физиологический (болевые воздействия, холод, высокая температура и др.) и психологический (вызванный сигналами опасности, переживаниями, обидами, необходимостью решения сложной задачи и др.). Иногда психологический стресс, в свою очередь, классифицируют на информационный (большой объем перерабатываемой информации, ее сложность) и эмоциональный (например, всякого рода конфликтные ситуации). Словесные раздражители представляют собой длительно действующие эмоциональные стрессоры. Независимо от вызвавшего раздражителя, стресс вызывает однотипные изменения в организме, направленные на преодоление действия опасного фактора путем приспособления организма к повышенным требованиям. Г.Селье различал три стадии стресса:
Стадия тревоги, связанная у человека и высших животных с эмоциональным и физиологическим возбуждением и выделением в кровь норадреналина и адреналина, вызывающих всплеск повышенной работоспособности;
Стадия сопротивления с мобилизацией всех защитных сил организма; на этой стадии уровни норадреналина и адреналина выше нормы, но их дальнейшее накопление задерживается специальным контрольным механизмом (норадреналин и адреналин, связываясь с гипоталамусом, вызывают выработку веществ, ингибирующих синтез норадреналина и адреналина надпочечниками); организм работает в особом, относительно стабильном, “аварийном” режиме, причем норадреналин определяет длительную, а адреналин — лишь кратковременную адаптацию к стрессору. Поэтому в лыжных соревнованиях на длинных дистанциях больше шансов имеет тот спортсмен, у которого в крови преобладает норадреналин, а не адреналин. У политиков тоже можно выделить два стиля борьбы со стрессом (ориентированные, соответственно, на длительную и лишь кратковременную адаптацию в условиях, например, военной угрозы);
Стадия истощения. В результате длительного действия стрессора, несмотря на мобилизацию защитных сил организма, запасы энергии постепенно истощаются. Стресс у человека на этой стадии часто связан с неконтролируемым ростом уровней норадреналина и адреналина, что более не сдерживается разрушенной стрессором системой обратной связи. Под влиянием чрезмерного уровня “гормонов тревоги” наступают органические осложнения (язва желудка /хотя она связана не только со стрессом, но и с бактерией Heicobacter pyori/, атеросклероз) и психические нарушения (депрессия, синдром Паркинсона).
Умеренный стресс (эустресс по классификации Г. Селье) — не достигающий стадии истощения — считается скорее полезным, чем вредным. В эксперименте мыши, периодически подвергавшиеся умеренному стрессу (нерегулярное питание; агрессивный самец в той же клетке; одна самка на всех самцов) были больше по размерам, агрессивнее и сильнее, нежели группа мышей без указанных стрессоров. Опасен только угрожающий истощением защитных факторов стресс (дистресс). Следующие виды дистресса, угрожающие здоровью и резко ограничивающие социальную и политическую активность личности, можно признать типичными для современных условий жизни:
Тяжелый эмоциональный стресс, обусловленный драматическими, меняющими жизнь событиями (смерть супруга, развод, увольнение с работы). Исследования биополитика С. Петерсона были посвящены влиянию состояния здоровья, сексуального опыта и переживаний, связанных со смертью близких родственников, на политическую деятельность (Peterson, 1990). Политическое поражение или военная неудача может сыграть роль аналогичного “дистрессора” для политического лидера, истощая его энергию и лишая способности к активному действию..
Менее тяжелый, но достаточно продолжительный (пролонгированный) стресс, также в конце концов истощающий защитные силы организма. Часто такой пролонгированный стресс характеризуется у человека чувством непрекращающейся тревоги (типичные примеры жизненных ролей — одинокая работающая мать; менеджер-исполнитель среднего уровня иерархии предприятия).
Стресс, вызванный комбинацией многих стрессорных факторов (комбинированный стресс). Тогда новый стрессор выводит из строя защиту, выставленную против предшествующих стрессоров.
Комплексный стресс, представляющий собой сочетание всех предшествующих видов стресса — нередкая ситуация в современном обществе. Тяжелые последствия такого стресса для здоровья и психики людей усугубляются тем обстоятельством, что, в западной, да и в современной «новой» российской культуре, люди не делятся своими проблемами с другими. Дистресс подобного типа вызывает деполитизирующий эффект — люди становятся политически пассивными.
Т. Виджел разработал метод оценки тревоги, озабоченности и других граней физиологического стресса (PSE, physioogica stress evauation) у политиков (Wiegee, 1976, 1982) и разработал прибор, позволяющий по модуляциям голоса «идентифицировать те фрагменты публичного выступления, где аппарат свидетельствовал об изменениях в манере произнесения звуков, которые указывали на сильную степень стресса» (Somit, Peterson, 1998). Использовались, например, записи речей президентов Дж. Кеннеди и Л. Джонсона во время различных политических кризисов (речь о Берлинской стене, о кризисе в Тонкинском заливе и др.). Метод анализа голоса политиков был далее усовершенствован сыном биополитика Г. Шуберта Джеймсом Шубертом на базе соединенного с компьютером прибора.
Характерным проявлением стресса является также изменение электропроводимости кожи, что связано с усиленным потоотделением. В частности, ладони и стопы потеют у человека только под воздействием стресса и не реагируют на изменения температуры. В период Карибского кризиса в начале 60-х годов угроза ядерной войны вызывала усиленное потоотделение кожи ладоней у масс людей в США (Моррис, 2001).
Достаточно контринтуитивны, хотя и не лишены внутренней логики, данные о влиянии крайних степеней стресса, связанных а) с переживанием смерти близких, б) со страхом собственной смерти и в) (у женщин) с последствиями сексуального насилия, на политическую активность соответствующих индивидов. Как ни странно, среди представленных С. Петерсоном (Peterson, 1990) данных есть и факты, свидетельствующие о том, что и рандеву со смертью, и изнасилование повышают уровень политической активности пострадавших. Читателю предоставляется возможность творчески подумать над возможным объяснением таких корреляций.
6.7.2. Диетология и биополитика. В свете данных современной диетологии (науки о питании), человек в известной мере ”есть то, что он ест”. Известно успокаивающее и снижающее агрессивность влияние на человека вегетерианской диеты (не случайно великие “непротивленцы злу насилием” Лев Толстой и Махатма Ганди исповедывали вегетерианство). В то же время, мясо содержит адреналин, норадреналин и другие стрессорные вещества забитых животных, специфически влияющие на состояние и поведение “мясоедов”.
Некоторые разработки по диетологии можно отнести в рубрику «диета для политиков». Поскольку серотонин представляет один из важнейших нейротрансмиттеров (в том числе и с точки зрения способностей человека стать политическим лидером), то понятны усилия по подбору диеты для оптимизации его содержания в мозгу. Серотонин содержится в ряде растительных продуктов: его много в бананах, ананасах, некоторых бобовых растениях. Однако проблема в том, что серотонин, поступивший с пищей, значительно задерживается двумя барьерами: 1) между стенкой кишки и кровью; 2) между кровяным руслом и мозгом (гемато-энцефалический барьер). По этой причине предлагается обогащать рацион предшественником серотонина – незаменимой аминокислотой триптофаном, которая содержится в животных белках (например, молоке и молочных продуктах, яйцах, рыбе). Однако и триптофан пропускается гемато-энцефалическим барьером в ограниченной степени, тем более что он конкурирует на уровне этого барьера с другими аминоксилотами, также «стремящимися» в мозг.
Предлагается косвенная тактика, основанная на углеводной диете (особенно в утренний прием пищи). Поступающая в большом количестве глюкоза, содержащаяся в углеводах (или продуктах их переваривания), вызывает усиленную выработку гормона инсулина поджелудочной железой. Инсулин стимулирует поглощение из крови в ткани многих аминокислот, но не триптофана. Последний теперь легче проходит в мозг, так как не конкурирует с другими аминокислотами за гемато-энцефалический барьер. В результате в мозгу повышается уровень серотонина, синтезируемого из триптофана.
Насыщение, прекращение голода, сопровождается выделением в мозгу “веществ удовольствия” (энкефалинов), оказывающих многообразное влияние на нервную деятельность. Помимо биологического, отметим также социальное значение всевозможных ритуалов приема пищи как коллективных событий (включая даже христианское таинство причастия), которые, несомненно, находят свой эволюционный источник в характерном для всех высших приматов ритуале одаривания друг друга пищей. Вообще, прием пищи в человеческом обществе – многоуровневый процесс с философской точки зрения: он определяется не только (а зачастую: не столько) удовлетворением физиологической потребности организма, сколько социокультурными факторами, которые влияют на время и место приема пищи, на рацион.
Поскольку наш кишечник населяет многочисленная микробиота, то многие ценные вещества (витамины, нейротрансмиттеры, факторы иммунитета) вырабатываются микроорганизмами. Так, тормозной нейротрансмиттер (-аминомасляная кислота (ГАМК), регулирующий порог болевой чувствительности толстой кишки, синтезируется кишечной микрофлорой. Если нарушается гармоничное функционирование этой микрофлоры (дисбактериоз, частый результат того или иного вида физиологического или социального стресса), то в кишечнике оказывается мало ГАМК, и тогда наступает синдром раздраженной толстой кишки. Диетологические разработки должны учитывать то, что мы кормим не только себя, но и сообщество микроорганизмов, в свою очередь обогащающих нас важными – в том числе и в биополитическом ракурсе – соединениями.
Состояние кишечной микрофлоры взаимосвязано с социальными поведением индивида. Уровень вырабатываемых микроорганизмами ценных соединений, несомненно, влияет на поведенческие возможности этого индивида. Достаточно сказать, что снижение иммунитета вследствие прекращения синтеза микробных иммуностимуляторов (в состоянии дисбактериоза) не только угрожает развитием соматических заболеваний, но и может вести к социальной и политической пассивности, апатии, неспособности справиться с нагрузками, связанными, например, с ролью лидера. В этой связи очевидное биополитическое значение приобретают разработки последних лет по пробиотикам – пищевым добавкам, содержащим препараты ценных бактериальных культур и улучшающим состояние здоровья человека (см. 7.2).
6.7.3. Голодание. Голодание прекращает все связанные с пищей и ее социальным значением эффекты. Оно является не только нейрофизиологической, но и важной биополитической проблемой, если затрагивает большие массы людей. С биополитической точки зрения, Дж. Шуберт и С. Петерсон различали
хроническое недоедание, характерное для многих развивающихся стран мира и приводящее к замедлению роста детей, их физической слабости, умственной отсталости и задержке процесса индивидуального развиия.
внезапные кризисы, ведущие к эпизодам голодания
В противоположность чисто природным катаклизмам (землетрясениям, извержениям вулканов), голод часто представляет именно биополитическую (и просто политическую) проблему, ибо распределение имеющейся пищи среди слоев населения зависит от политических лидеров и богатых поставщиков продовольствия. Не афишируя это открыто, некоторые политики справляются с проблемой нехватки пищевых ресурсов путем уменьшения спроса на них в результате голодной смерти части населения. Есть основания считать, что так поступило правительство Великобритании в период голода в Ирландии в 1847 г (J. Schubert, 1983). Более того, голодание может быть сознательно использовано политическими диктаторами или завоевателями как метод усмирения непокорных. Вероятно, именно ради этого Гитлер в 1944 г. распорядился лишить Нидерланды всех источников продовольствия, чтобы подавить очаги сопротивления нацизму. Голод как политический инструмент давления применялся также в Восточном Тиморе в 1970-е годы, в резервациях индейцев в США в начале ХХ века.
В детальных исследованиях голодания как биополитической проблемы (работы Дж. Шуберта и С. Петерсона) была показана XE "Голодание:стадии" b двухстадийность голодания Короткие эпизоды голодания вызывают эфемерный всплеск политической активности: акции протеста, акты насилия, беспорядки, бунты, революции. Однако, более продолжительные периоды отсутствия пищи, снижая в организме концентрации жизненно важных соединений, например аминокислоты тирозина (предшественника катехоламинов), ведут к снижению уровня нейротрансмиттеров дофамина и норадреналина. Отсутствие этих нейротрансмиттеров приводит к обездвиживанию организма и к депрессии. Нарастает апатия. Все эти факторы делают невозможной какую-либо социальную (политическую) активность. Людей интересует только непосредственное удовлетворение голода; индивидуальные отличия нивелируются (ср., однако, следующий абзац). Именно с этой точки зрения можно частично объяснить отсутствие какого-либо организованного политического протеста со стороны русских крестьян, обреченных И.В. Сталиным на голодную смерть в ходе коллективизации и «раскулачивания» в начале 30-х годов. Революционная ситуация имеет больше шансов сложиться тогда, когда продовольственный кризис уже преодолен, но массы людей еще помнят о некомптентности или коррупции правительства, проявленной в период кризиса (J. Schubert, 1983).
Биополитик Дж. Шуберт выступает против взглядов последователей Мальтуса о том, что голодание якобы улучшает генофонд, ибо элиминирует слабых и генетически мало ценных индивидов, выступая как вариант негативной евгеники. Он полагает, что тема генетических последствий голодания пока еще требует детального изучения.
В заключении подраздела укажем на роль индивидуальных личностных характеристик людей, вызывающих разное поведение в ответ на голод или иные стрессоры. Люди не являются механизмами с легко предсказуемым поведением — сила воли и мужество некоторых могут преодолевать влияние физиологических стрессов. А. Солженицын в книге “Архипелаг Гулаг” свидетельствует о том, что лишение еды и сна, также как и другие виды стресса, не нивелируют, а напротив, подчеркивают, индивидуальные различия.
6.7.4. Половые (гендерные) факторы в биополитике. Излюбленной темой работ многих биополитиков (биосоциологов) является социальная и политическая роль биологических факторов, связанных с полом. Не прекращаются и общественные дебаты о половых различиях, принимающие форму политизированных конфликтов феминистов и антифеминистов. Эти различия имеют столь существенное значение для всего человеческого социума в разных его аспектах, что вполне оправдан французский лозунг Vive a difference! – Да здравствует разница. Остановимся на важнейших гранях биополитической проблематики гендерных (от английского gender – пол, грамматический род) различий.
Генетические различия. Напомним, что женщины имеют в норме две половых хромосомы Х, мужчины – одну хромосому Х и одну хромосому Y. Иногда возникают аномальные сочетания половых хромосом, как например XXY (синдром Клейнфельтера: стерильные мужчины с некоторыми женскими вторичными признаками и в части случаев слабоумные), Х0 (только одна хромосома Х, синдром Тернера: стерильная, часто низкорослая женщина с недоразвитием вторичных половых признаков), XXY (см. в разделе 6.3 выше).
Внутриутробные гормональные различия. До возраста около 7 недель и мужские, и женские зародыши человека выглядят одинаково. Далее у будущих мужчин активируется мужская хромосома Y, а именно ее участок sry (sex-determining region of the Y chromosome), детерминирующий половую принадлежность индивида. Недифференцированные зачатки половых желез под его влиянием начинают приобретать облик семенников, наблюдается первичный выброс мужского гормона тестостерона, обусловливающий маскулинизацию тела плода. В отсутствии мужского гормона тело развивается по женскому типу, который обозначают как «базовый пол» человека (см. Бутовская, 2004б).
Внутренние морфологические различия. К 16 неделям беременности окончательно оформляются гениталии (в том или другом направлении), плод приобретает признаки мальчика (после выброса тестостерона) или девочки (в его отсутствие). Если в матке развиваются два близнеца противоположного пола, тестостерон будущего мальчика воздействует на соседний плод, вызывая определенное нарушение в развитии девочки в сторону ее маскулинизации; сходный эффект вызывают гормональные препараты, принимаемые беременной женщиной. В последующем психология такой девочки отличается некоторыми присущими мальчикам чертами (агрессивность, доминантность и др.) В то же время, известны и ситуации, когда мальчик претерпевает гормональное воздействие в утробе, ведущее к его феминизации (такое бывает при стрессе во время беременности). Известна мутация, при которой клетки эмбриона оказываются нечувствительными к мужскому гормону, и тогда эмбрион развивается в особь со всеми внешними признаками женщины, несмотря на наличие функционирующих внутренних мужских половых органов.
Половые различия в нервной системе. Природа различий нервной системы мужчин и женщин во многом гормональная. У мальчиков мужской гормон тестостерон, проникая в мозг через гемато-энцефалический барьер, превращается в эстрадиол, который и отвечает за маскулинизацию мозга. Хотя эстрадиол – женский гормон (один из эстрогенов), однако у девочек синтезируемый половыми железами эстрадиол не пропускается гемато-энцефалическим барьером и потому не влияет на мозг. В отсутствие такого гормонального влияния мозг развивается по женскому типу. Различия на уровне нервной системы проявляются в поведенческих особенностях двух полов уже с момента рождения. Так, новорожденные мальчики плачут больше, чем девочки, в меньшей степени реагируют на успокаивающее поведении взрослых, их нужно больше держать на руках (Kagan, 1981; Low, 2000). У женщин, в отличие от мужчин, правое полушарие, наряду с левым участвует в речевой деятельности и вносит свой вклад в логические и вербальные способности. При половом созревании у мужчин развивается зона в миндалине, отвечающая за поведение в иерархических структурах (доминирование и подчинение). У женщин развивается гиппокамп, который необходим для запоминания новой информации и ее консолидации (перевода из кратковременной памяти в долговременную), что также стимулирует вербальную деятельность. Все это облегчает для женщин овладение иностранными языками, способствует сравнительно хорошим результатам у девушек при написании школьных сочинений и т.д. Правда, в тестах по выявлению аналогий между словами имеется легкое преимущество на стороне мужчин (Frost et a., 1999). В структуре мужского мозга заложены предпосылки для большей терминологической отточенности речи, что связапно с «областью чёткого подбора слов» в задней части левого полушария (Бутовская, 2004б). Н. Гешвинд в 80-е годы представил данные о том, что мужской гормон тестостерон тормозит развитие левого полушария, что приводит к относительно более важной роли правого полушария у мужчин. Недостаточное развитие левого полушария приводит к тому, что мальчики в 4 раза чаще девочек страдают дислексией — неспособностью научиться правильно читать и понимать текст. Относительное преобладание правого полушария у мужчин обусловливает их успехи в пространственной ориентировке и решении геометрических задач и, по-видимому, создает предпосылки для появления в популяции мужчин художественных гениев с необычайно развитой творческой интуицией (тип Леонардо да Винчи, который был левшой). Возможно, тестостерон прямо стимулирует развитие правого «интуитивного» полушария у мужчин. Высказано предположение о стимулирующей роли мужских гормонов и в ходе эволюционного становления человеческого мозга. Тестостерон повышает, в то же время, агрессивность мужчин по сравнению с женщинами — это различие полов характерно для всех культур человеческого общества и проявляется уже в раннем детстве. Поэтому есть предпосылки для определенной корреляции между нарастанием интеллекта и усилением агрессивности в процессе антропогенеза (Хазен, 1998). Функциональная асимметрия полушарий мозга (латерализация функций) в существенно меньшей мере выражена у женщин, чем у мужчин. У женщин больше по размерам мозолистое тело, по которому два полушария обмениваются информацией. Расширенное межполушарное мозолистое тело у женщин даёт нейрофизиологическое оправдание традиционой вере в особую «женскую интуицию» (Masters, 2001). Женский мозг имеет большие компенсаторные возможности при повреждении одного из полушарий, мужской мозг оказывается более уязвимым. С этим в литературе связывают большую распространенность нейрологических и психических расстройств у мужской части населения. Более интенсивное взаимодействие между двумя полушариями мозга женщин создает лучшие, чем у мужчин предпосылки, для работы мозга в сетевом режиме, с параллельным решениием сразу нескольких задач. Мужчина не только в своем социальном поведении более иерархичен, его мозг также более склонен создавать «иерархию дел» и в каждый данный момент заниматься только одной задачей – функционировать, подобно обычному компьютеру, в последовательном, а не параллельном режиме. Мужчине даже бывает сложно одновременно говорить и слушать, что совсем не трудно для прекрасного пола (Бутовская, 2004б). Читателю предлагается здесь подумать о том, как эти различия в мышлении должны влиять на стиль политического руководства, реализуемый политческими лидерами мужского и женского пола. Впрочем, все указанные различия между полами носят статистический характер; имеется существенный индивидуальный разброс среди представителей обоих полов (например, некоторые мальчики пишут сочинения лучше, чем некоторые девочки и т.д.).
Анатомо-физиологические половые различия, включая вторичные половые признаки, формирующиеся вследствие новых выбросов половых гормонов в период полового созревания (пубертантный период). Мужчины в среднем выше ростом, чем женщины (в Европе средняя разница в росте между полами составлят 12 см, см. Бутовская, 2004б); у мужчин больше мышечной и меньше жировой ткани, их грудная клетка и плечи шире, а бедра уже. У женщин более широк таз (облегчение родовой деятельности), по-другому устроены суставы бедер, относительно более короткие ноги, что обеспечивает бoльшую устойчивость, особенно при беременности. Женское тело более эффективно использует полученную из пищи энергию. Женщины выносливее мужчин. Потеря 1 л крови часто бывает смертельной для мужчины и сравнительно легко переносится женщиной (Бутовская, 2004б). Эти анатомические факторы имеют прямое отношение к дебатам о ролях двух полов в обществе. Прогресс цивилизации постепенно снижает ценность специфических мужских преимуществ (например, физической силы) и повышает ценность женских качеств.
Различия полов на уровне самоидентификации. В возрасте 2—4 года происходит осознание своей принадлежности к определенному полу (самодинтификация). В дальнейшем поведение строится в соответствии с принятой гендерной моделью. Однако в некоторых случаях самоидентификация оказывается осложненной внутренним протестом против "навязываемой" гендерной роли: подрастающий индивид ощущает, что, например, в мужском теле заключена душа женщины. Впоследствие все это может привести к появлению трансвестита и даже – после оперативного вмешательства – транссексуала. М.Л. Бутовская причисляет подобных индивидов вместе с гомосексуалистами к «третьему», промежуточному, полу. Имются сущеественные данные о том, что эта классификация опирается на биологические основания. Так, мужчины гомосексуалисты по ряду признаков, например, степени латерализации функций в мозгу, занимают промежуточное положение между мужчинами и женщинами.
Поведенческие и социально-психологические гендерные различия связаны с указанными выше биологическими факторами. Мальчики охотно соревнуются между собой, формируют ранговые иерархии. Девочки чаще формируют горизонтальные структуры (хотя есть индивидуальные вариации у обоих полов) и стремятся не к высокому статусу, а к взаимной привязанности. Мальчики стремятся к независимости: они утверждают свою индивидуальность. Девочки предпочитают взаимозависимость: они обретают индивидуальность в социальных связях. Сопоставимые данные были получены в опытах с человекообразными обезьянами (особенно с бонобо, Schubert, Masters, 1994).
Все отмеченные анатомические, физиологические, психологические и поведенческие половые различия соответствовали, по мнению большинства биополитиков, распределению ролей в первобытном обществе охотников-собирателей. Мужчины охотились и воевали и потому нуждались в сильно развитой мускулатуре, бойцовских качествах, пространственной ориентации. Женщины ожидали мужчин с добычей, будучи готовыми их сексуально удовлетворить (поэтому у Homo sapiens, вероятно, «слабый пол» сексуально рецептивен в любое время, а не только во время эструса, как у многих млекопитающих, Hartigan, 1988). Женщины собирали растения и их плоды и были готовы также и накормить мужчин-охотников. Они вынашивали и выкармливали детей; им требовалось большее количество жира. Женщины также больше нуждались в вербальных способностях (менее важных для мужчин) — за их плечами многие сотни тысяч лет общения с детьми, которых они учили говорить и постигать мудрость жизни. Неизбежно огрубляя сложность многоуровневой социальной жизни, можно полагать, что «в эволюционной истории, вероятно, ценность женщины заключалась в её репродуктивной способности /способности производить потомство/, а ценность мужчины – в способности добывать ресурсы» (Low, 2000. P.83). В соответствии с этм находятся типовые эволюционно-первичные формы поведения и «имиджи» мужчин и женщин: «мужчинами мы называем готовых идти на риск путешественников, а женщинами – избегающих риск воспитательниц» (Low, 2000. P.39).
Эволюционно-детерминированные гендерные различия рассматриваются в литературе в рамках социобиологической (или эволюционно-психологической) модели, постулирующей различие стратегий представителей двух полов у различных биологических видов. Самцы заинтересованы в максимизации репродуктивного успеха путем передаче своих генов максимальному количеству потомков, что достигается половыми контактами с возможно большим числом самок. Как уже указано в разделе о доминировании (4.16.5), повышение социального статуса, продвижение по иерархической лестнице во многих традиционных обществах ведет к увеличению числа жён (Low, 2000). Даже в современном западном обществе моногамная семья (один мужчина + одна женщина) допускает вариант серийной моногамии (Бутовская, Файнберг, 1993), т.е. неоднократной смены мужчиной половых партнёрш за счет развода и повторного брака, а также актов супружеской неверности, не вызывающих бурной негативной реакции у многих «столпов» современного социума. Причем, мужчины статистически чаще вступают в повторный брак и чаще имеют детей от второго—третьего брака, чем женщины (Low, 2000).
Самки у многих видов животных (так же как и у Homo sapiens) вкладывают в производство потомства намного больше ресурсов, нежели самцы, и «самочья» стратегия иная: они заинтересованы в удержании у себя самца, способного обеспечить их и потомство ресурсами и защитой. В той мере, в какой эта модель приложима к современному человеческому социуму, находят биополитическое объяснение факты различия критериев, которыми пользуются мужчины и женщины при выборе партнеров.
Для мужчин наиболее существенным оказывается молодость женщины, ее здоровый и привлекательный внешний вид, который, по имеющимся данным, коррелирует с уровнями женских гормонов и, тем самым, со способностью женщины зачать, выносить и воспитать ребенка (Buss, 1994; Perusse, 1994). Независимо от конкретной культуры, мужчины предпочитают женщин с чистой гладкой кожей (свидетельство здоровья), без морщин (свидетельство молодости). Размер бюста, связанный коррелятивной зависимостью с уровнями эстрогенов в организме женщины (Бутовская, 2004б), выступает как свидетельство репродуктивной способности женщин. Грудь, бёдра и ягодицы в различных культурах человеческого общества являются важными невербальными сигналами при конкуренции женщин за наиболее ценных мужчин. По мнению большинства исследователей (см. Aman, 1994; Grammer, 1998; Low, 2000; Бутовская, 2004б), оптимально соотношение ширины талии и бёдер примерно 0,7:1, привлекательное для мужчин и соответствующее канонам красоты во многих культурах. Симметричность женского тела – также показатель его здоровья и иммунного статуса; привлекательность индивида, особенно женского пола, нарастает по мере приближения тела и, в частности, лица, к совершенной симметрии, которая субъективно воспринимается как красота (Grammer, 1998).
Женщины, хотя и реагируют на внешние данные мужчин, ожидают от них высокого уровня дохода, социального статуса, а также храбрости, готовности защитить семью в опасной ситуации. Женщины при выборе партнеров в традиционных культурах смотрят на символы статуса, например, на соответствующую татуировку. Реагируя на женские предпочтения, мужчины в этих культурах ярко раскрашиваются, носят оружие (не только ради готовности защититься от врагов).
Здесь находит свое отражение общий социобиологический «принцип гандикапа». Отбор со стороны женского пола заставляет представителей мужского пола идти на мало полезные для них усилия и затраты. В мире живоных яркой иллюстрацией служит, например, предпочтение самками ласточек более длиннохвостых самцов. Преимущественно спариваясь именно с ними, самки способствуют накоплению в популяции таких индивидов, хотя «длиннохвостость» коррелирует с более короткой продолжительностью жизни у самцов (см. Low, 2000). В человеческом обществе модные костюмы мужчин также отражают предпочтения женщин (Моррис, 2001).
Недостатки внешности мужчин, но не женщин, компенсируются их высоким статусом в обществе (данные исследований в современной России, проведенных при участии М.Л. Бутовской и изложенные в её книге: Бутовская, 2004б.). Правда, статистические сводки данных о критериях выбора сексуальных брачных партнёров полны и такими фактами, которые говорят об ограниченности сугубо социобиологической модели и вновь заставляют нас вспомнить о многоуровневости человека. Например, для женщин, кроме статуса, богатства, храбрости, важно также такое качество их потенциальных спутников, как чувство юмора (Low, 2000).
Несомненно, что существенную роль в детерминации поведения, кроме социбиологических (эволюционно-психологических), играют и социокультурные факторы. В недавнем исследовании, проведённом в Новой Зеландии, было установлено, что эволюционно обусловленные различия в стратегиях мужчин и женщин более заметны у слоев населения, не относящихся по богатству и статусу к элите общества. Что касается элиты, то здесь «общий для мужчин и женщин интерес к социальному контролю и поддржанию иерархии досточно серьезно влияет на их брачные стратегии, затушевывая ожидаемые специфические различия /между полами/ в установках и поведении» (Peritore, 2004. P.49).
Более развитые вербальные и логические способности у женщин позволяют рассматривать XXI век как век женской политики XE "Половые различия:и политическая деятельность" b . В современных условиях традиционные мужские качества (агрессивность, способность к самоутверждению) играют меньшую роль в политической деятельности, чем вербальные способности, позволяющие прекрасному полу легче овладевать иностранными языками, быстрее и полнее понимать представителей других наций и культур. Именно такие качества важны для политических лидеров начинающегося столетия, когда необходимо обеспечить гармоничную коэволюцию разных частей человечества вопреки разделяющим их барьерам. Уже в конце ХХ века женские достоинства были признаны на международной политической арене, где женщины с успехом занимали отвественные политические посты. Так, Маргарет Тэтчер блестяще справилась с трудной миссией премьер-министра Великобритании. Большие надежды возлагаются ныне на Ангелу Меркель как главу государства ФРГ. Напомним, что и Биополитическая Интернациональная Организация возглавляется лидером женского пола – госпожой Агни Влавианос-Арванитис.
Несмотря на все эти неоспоримые женские премущества, их политическое участие все ещё остается ограниченным, и женщина достаточно редко выступает в роли политического лидера. В этом факте неизбежно находит свое отражение эволюционно-биологический подтекст политической деятельности как борьбы за высокий статус и приобретение ресурсов – архаичной мужской стратегии завоевания женщин и обеспечения репродуктивного успеха (Low, 2000).
Помимо этого, война также остается в основном мужским делом. Женщины в разные эпохи вдохновляли мужчин на ратный труд, причем разные культуры имели канонизированные образы женщин-воительниц (Боадиция у бриттов, Жанна д’Арк во Франции, королева Джинга в Анголе и др.). Но реальные женщины в массе своей воспитывали детей (Low, 2000). Правда, современная война перестает быть исключительной прерогативой “сильного пола” в той мере, в какой с современным сложным “интеллектуальным” оружием легче справляются женщины благодаря выносливости, хладнокровию и вербальным способностям
Остановимся на вопросе о вдохновляющем влиянии женщин на мужчин-политиков (поскольку политика все еще остается по преимуществу мужским делом, хотим мы того или нет). Это влияние столь же многоуровнево, что и сам человек. Женские образы, включая мифологические и легендарные, на духовном уровне дают деятельности данного политика священную санкцию. Реальная женщина – супруга, подруга, спутница, коллега – применяет свою женскую интуицию и свойственное женскому мозгу нелинейное, сетевое мышление, порой спасая политику карьеру и саму жизнь. Хрестоматийными примерами служат Федора, спасшая византийского базилевса Юстиниана в критической ситуации, а также в ХХ веке Е. Фурцева, способствовашая продвижению Н.С. Хрущева на высший государственный пост в СССР.
После всего сказанного о влиянии феромонов (6.7.3) мы вправе предполагать также стимулирующее воздействие женских ароматов на политическую активность мужчин – как в составе толп митингующих, так и на ответственных политических постах. Эта гипотеза вполне могла бы быть испытана в рамках различных политических технологий. Конечно, если политик – женщина, то можно ожидать стимуляции ее деятельности мужскими феромонами, что тоже могут взять на заметку политические технологи. Нельзя не поставить также вопрос о том, не оказывают ли столь распоространенные ныне дезодоранты негативного влияния на контакты представителей двух полов и косвенно даже на деятельность политических лидеров?
Биополитик Глендон Шуберт (отец Джеймса Шуберта, теоретика проблемы голодания), рассматривал привязанность женщины к семье как немаловажный фактор, способствующий ее выдвижению на ответственные посты в современном обществе (G. Schubert, 1984). Политический лидер женского пола, распространяя по-семейному теплые и гармоничные отношения на всю страну, будет способствовать мирной и созидательной политике. Шуберт писал свою работу в 1984 г., когда имелась ядерная конфронтация между СССР и США. Он хотел видеть женщину Президентом США, надеясь на возникшее из семейной жизни женское чувство ответственности и полагая что только женская рука сможет удержаться от того, чтобы неосмотрительно нажать на кнопку пуска ядерной ракеты.
Характерная для некоторых мужчин дислексия (трудности при чтении) может быть рассмотрена как дополнительный биополитически значимый фактор. Вкупе с другими мужскими характеристиками (физическая сила, агрессивность, ассертативность), она формирует детерминируемый также социокультурными факторами тип полуграмотного, ограниченного, но мужественного и непреклонного «армейского командира». К подобному типу личности принадлежали многие политические диктаторы и организаторы военных путчей. В то же время мужчины в политике выступают и в ином обличии – за счет правополушарной интуиции и образного целостного видения реальности они могут быть стратегами, предсказателями будущего, референтами, консультантами и непосредственно просвещенными, окрыленными политическим деятелями – особенно если их мужское «правополушарное» дарование дополняется присутствием логически и вербально развитой женщины как спикера, секретаря, полномочного представителя.
В этой связи отметим разработки последних лет о так называемых андрогинах XE "Андрогины" b – людях, чьи качества оказываются промежуточными между женскими и мужскими стандартными вариантами. По существу, к числу таких андрогинов можно отнести гомосексуалистов и транссексуалов («третий пол», Бутовская, 2004а). Не исключено, что именно эти люди, в силу внутренней гармонии двух начал, женского и мужского, окажутся наиболее гибкими и адаптируемыми в сложной ситуации ХХI века. Из их числа, по-видимому, могут рекрутироваться и эффективные политические деятели.
В подразделе о гендерных факторах целесообразно затронуть и биополитическую грань семейной жизни как ценности. Во все времена, начиная с Античности, стабильные семейные отношения считались мощным политическим стабилизирующим фактором. Монархи и политические диктаторы, пытаясь консолидировать общество под своим руководством, взывали к семейным ценностям, сравнивая государство с одной большой семьей (и рассматривая себя как “отца нации” или “Большого Брата”).
С. Петерсон исследовал влияние сексуальных домогательств и насилия на политические установки женщин. Исследования дали неожиданные результаты. Сексуальное принуждение и страх перед ним не подавляют политической активности, более того, коррелируют с ее усилением. Что касается мужчин-насильников, то для них характерно ощущение собственной беспомощности, сниженная самооценка, и, как это ни странно, «оптимизм в отношении будущего» и консервативные политические убеждения (Peterson, 1990). Последнее объясняется, по-видимому, тем, что взгляд на женщину как на низшее существо (который связан с мыслью о допустимости сексуального насилия) является частью комплекса идей и ценностей, присущих многим политическим консерваторам.
6.8.5. Нейрофизиологические типы. К биополитическим исследованиям достаточно близки работы, в которых проводится классификациях политических лидеров по личностным типам. Уже в историко-психологических исследованиях о римских императорах были в свое время выделены характерные типажи («тип Калигулы», «тип Августа» и др.). Как отмечают Сомит и Петерсон (Somit, Peterson, 1998), такие исследования можно отнести к биополитике в той мере, в какой исследователи стоят на платформе натурализма – признают вклад не только социокультурных, но и эволюционно-биологических факторов в формирование типа личности.
Вначале остановимся на качествах, традиционно суммированных в понятии «темперамент». Еще Гиппократ классифицировал людей на четыре группы (темперамента) по преобладанию в теле слизи (флегматики), крови (сангвиники), желчи (холерики) и «черной желчи» (меланхолики). Модифицируя эту схему, И.П. Павлов говорил о физиологически обусловленных типах нервной системы, которые можно классифицировать по следующим признакам:
Сила нервных процессов – возбуждения и торможения; меланхолики характеризуются слабостью нервных процессов (у павловских собак соответствующего темперамента сильный раздражитель вызывал «запредельное торможение» в мозгу и утрату ранее возникших условных рефлексов), остальные тепераменты – их большей силой
Развновесие между процессами возбуждения и торможения; эти процессы неуравновешены у холериков (вспыльчивых, безудержных) и уравновешены у сангвиников и флегматиков
Подвижность этих процессов, их способность быстро сменять друг друга (см. Теплов, 1945. С.214). Уравновешенные темпераменты -- сангвиники и флегматики – отличаются именно по этому параметру: подвижность сангвиников (тип Ноздрёва из «Мёртвых душ» Гоголя) контрастирует с медлительностью флегматиков (тип Обломова из одноимённого романа Гончарова).
И.Павлов говорил о сильных и слабых, уравновешенных и неуравновешенных, подвижных и инертных типах, которые ярко проявлялись не только у людей, но и, например, у исследованных им собак. Каждая из этих категорий соответствовала, с одной стороны, нейрофизиологическому типу организма, с другой – определенным поведенческим возможностям, что в случае Homo sapiens способствует или препятствуют реализации социальных взаимодействий (в том числе и в плане участия в политической деятельности).
Этот подход во многом предвосхищал современные нейрофизиологические представления о быстроте, стабильности, базовом уровне активности нервных клеток мозга, что находит отражение в особенностях электроэнцефалограммы представителей разных типов и, например, в тесте на изменение гальванического сопротивления кожи после предъявления испытуемому раздражителя, вызывающего стресс (см. Дубынин и др., 2003).
В последних работах прослеживается стремление конкретизировать понятие «темперамент» в плане структуры мозга на микроуровне (например, у разных темпераментов – разная степень миелинизации аксонов нейронов, что влечет за собой разный уровень помехоустойчивости и фокусировки в процессе функционирования нейронов) и в нейрохимическом плане (разные типы соответствуют разным базовым уровням катехоламинов, серотонина и др. в функциональных зонах мозга). При этом констатируется, что «если нервные системы относятся к одному типу, истоки их типологической специфичности могут иметь весьма различные причины» (Дубынин и др., 2003). Так, присущая меланхоликам слабость нервных процессов может быть обусловлен низкой активностью норадреналиновой, дофаминовой и серотониновой систем, а может быть связана с недостаточной активностью щитовидной железы и половых желез. Характерная для холериков неуравновешенность может быть вызвана, напротив, избыточной активностью дофаминовой системы мозга или повышенной концентрацией фрагментов холецистокинина.
В литературе, особенно зарубежной, прослеживается тенденция к подмене понятия «темперамент» тем или иным набором качеств, выраженность которых сравнивается у различных индивидов. Весьма популярна, например, концепция «большой пятерки» качеств (the Big Five); некоторые из них рассмотрены нами в иной связи в разделе о генетике поведения (6.3). Однако, авторская позиция состоит в том, что темперамент представляет собой целостный образ, который не желательно «растаскивать» на изучаемые по отдельности (или даже в комплексе) качества.
Несмотря на распространенность переходных и смешанных типов, а также на определенную степень изменчивости темперамента под воздействием «жизненного воспитания» и ситуации (известно, что спокойный флегматик может быть временно превращен в истеричного меланхолика, если создать ситуацию, где он почувствует себя беспомощным), можно констатировать достаточную ценность концепции темпераментов не только с психологической, но и с биополитической точки зрения.
Политическая деятельность, если она реализуется людьми разных темпераментов, характеризуется соответствующим стилем. Столь же силен отпечаток темперамента на стратегических решениях полководцев. Советский психолог Б.М. Теплов (1945) приводил в качестве примера «типичного холерика» А.В. Суворова и, по контрасту с ним, флегматика М.И. Кутузова, чья мудрая нетопропливость и осторожность в сочетании с внутренней стабильностью и волей сыграли важную роль в достижении победы над сангвиником Наполеоном.
В ходе эмбрионального развития все системы органов индивида развиваются из трех первоначальных зародышевых листков – внешнего (эктодерма), среднего (мезодерма) и внутреннего (эндодерма) По преобладающему развитию одного из трех листков людей классифицируют на нейрофизиологические и одновременно психические типы (Luscher, 1977; Ammeburg, 1985; Бабушкин, 1988), в значительной мере пересекающиеся, хотя не вполне совпадающие, со шкалой темпераментов:
Нейротоники – индивиды с доминированием эктодермы. Предпочитают желтый цвет (цвет одиночества, надежды, восходящего солнца) в тесте Люшера, и поэтому их условно называют «желтыми». Поскольку эктодерма образует нервную систему в ходе зародышевого развития, этот тип отличается высокими интеллектуальными способностями и повышенной чувствительностью к факторам внешней среды; такие люди часто предпочитают одинокий, погруженный в свои мысли стиль жизни и в целом соответствуют типу меланхоликов на шкале темпераментов
Соматотоники, у которых преобладает мезодерма, отвечающая за формирование мускулатуры. Это люди атлетического сложения, энергичные, склонные к активной преобразующей мир деятельности. Предпочитают красный цвет в тесте Люшера (цвет крови, борьбы, революции). В этом случае возможен как сангвиническй, так и холерический темпераменты
Висцеротоники, индивиды с наиболее развитой эндодермой, формирующей внутренние органы. Они имеют большие полости тела и хорошо функционирующие внутренние органы. Висцеротоники в типичном случае являются спокойными, уравновешенными, общительными «эпикурейцами». Выбирают обычно синий цвет (цвет неба, покоя). Данный тип приблиизительно соответствует характеристике флегматиков.
Если говорить о политической деятельности, эти три типа могут быть проиллюстрированы на примере 1) Кальвина, фанатика новой веры (нейротоник, «желтый»); 2) В.И. Ленина, беспощадного и энергичного революционера (соматотоник, «красный»); 3) Нерона, наслаждающегося жизнью императора Рима (висцеротоник, «синий»). Сторонники этой классификации говорят о распространенности смешаных типов, например, с комбинированным развитием и мезо-, и эндодермы (нейровисцеротоники, тип с сочетанием энергии и гармонии, предрасположенный к занятию этикой в разных ее гранях). Представляло бы интерес выяснить нейрофизиологические типы современных политиков.
В работах биополитиков рассмотрены и некоторые другие немаловажные соматические факторы, в том числе.
Состояние здоровья. Данная тема обобщена в работах биополитика С. Петерсона (например, Peterson, 1990, 1991a), активно работавшего по ней на протяжении примерно 35 лет . Еще на рубеже 60-70х годов ХХ века Стауффер выдвинул гипотезу о связи между физиологическими условиями в развивающихся странах (питание, количество здоровых людей в популяции и др.) и политическими взглядами. Давид Шварц (Schwartz, 1976) провел ряд исследований по взаимосвязи между состоянием здоровья и участием в политической деятельности. Объектами его изучения были старшеклассники школ Нью Джерси, взрослые жители урбанизированного Северо-Востока США, члены американского Конгресса, администраторы высокого ранга из Вашингтона, а также федеральные судьи. Он показал, что плохое состояние здоровья коррелирует со слабой политической активностью (или полной пассивностью) и негативными взглядами на политический мир в целом. Сходные данные получены другими исследователями на примере сельских жителей пожилого возраста (у которых слабое здоровье также означало снижение политической активности и интереса к политике, Peterson, 1990). Дополнительные данные Петерсона показали, что люди с крепким здоровьем в большей спепени поддерживали статус-кво в политике, придерживались более консервативных взглядов (в частности, чаще поддерживали республиканцев) и больше интересовались политикой (Peterson, 1990, 1991a). В этих исследованиях были получены неожиданные и спорные данные. Так, выяснилось, что люди «с хорошим состоянием здоровья» не только «менее отчуждены от политической жизни – прим. О.А./ и менее мизантропичны» но и «в меньшей мере склонны поддерживать правительственные программы помощи беднякам» (Peterson, 1990. P.93). Аналогичное исследование, проведенное на жителях Торонто (Канада), однако, принесло совсем иные результаты – найдена умеренная (частичная) корреляция между плохим здоровьем и, напротив, повышенной политической активностью. По-видимому, необходимы дальнейшие исследования с учетом конкретных стилей политической деятельности. Например, можно предположить, что участие в политике человека крепкого здоровья и внутренне гармоничного будет носить сбалансированный, целостный характер. Что касается всплеска политической активности на фоне серьезных проблем со здоровьем (этим всплеском можно объяснить «странные» канадские данные), то можно вполне допустить, что при детальном исследовании был бы выявлен хаотический, лихорадочный, возможно, деструктивный характер такого политического участия. Помимо этого, для человека со слабым здоровьем некоторые политические проблемы совсем не интересны, ибо далеки от его собственных забот. Но есть и политические проблемы, явно небезразличные для больного человека, например, проблемы, связанные со сферой здравоохранения. В отношении таких проблем человек со слабым здоровьем может быть более политически активен, чем здоровый индивид. В США в начале 1990-х годов оживленные политические дебаты вызывали новые федеральные программы поддержки пожилых и больных людей: Medicaid и Medicare. Этим обстоятельством школа Петерсона (Peterson, Maiden, 1997) объясняет разницу между ситуацией 1987 года, когда, по данным опроса 354 пожилых граждан США, выявлена связь между плохим состоянием здоровья и низкой политической активностью и ситуацией 1993 года, когда в аналогичном опросе выявили связь между плохим состоянием здоровья и, как ни странно, высокой политической активностью; предполагается, что больные старики приходят в политику ради поддержки жизненно важных для них программ.
Физическая форма (fitness) человека. Получены данные о том, что студенты с хорошей физической формой чаще участвуют в акциях протеста, однако физическая форма не коррелирует с другими видами политической деятельности. В работах биополитика Т. Виджела. мерой физической формы у студентов университета Северного Иллинойса выступали результаты упражнений на топчаке. Исследовались корреляции между физической формой и многими политически важными качествами (чувство беспомощности, тревога, мышление в мировом масштабе, изоляционизм и др.), но достоверно установлено только, что для людей с хорошей формой нехарактерна аномия (чувство собственной обезличенности).
Энергия в нейрофизиологическом смысле. Известно, что поведение людей может быть более или менее энергичным. Шварц (Schwartz, 1976 и др. работы) в исследованиях на студентах университета Пеннсильвании продемонстрировал, что высокие уровни энергии у человека связаны с неконформизмом (несогласием с существующими социальными и политическими нормами) и поддержкой социальных перемен. Аналогично, у студентов университета штата Нью-Йорк в Буффало высокий уровень нейрофизиологической энергии связан с повышенным участием в акциях протеста, причем эта корреляция была более значимой для девушек, чем для юношей (Peterson, 1990).
Возраст. Ключевые посты в политической системе часто занимают лица, которым далеко за 50, а нередко и за 60 лет. Во время Корейской войны (1950—1953), объекта исследований биополитиков, средний возраст всех участвовавших политиков был 53 года. Старение как сложный биологический процесс затрагивает все системы организма, в том числе и головной мозг. Геронтологи предполагают участие в старении свободнорадикальных форм кислорода, и поэтому вероятно, что антиоксиданты (например, витамины С и Е), уничтожающие эти радикалы, могут быть рекомендованы стареющим политикам для некоторого продления их профессиональной карьеры. Мозг стареющего человека уменьшается по объему и весу, претерпевает нейрофизиологические изменения, ведущие к более медленной работе с новой информацией и затрудненному ее запоминанию (хотя здесь имеются значительные индивидуальные вариации); более трудным становится переключение с одной деятельности на другую. Все это ведет к присущей многим пожилым людям склонности к стереотипной, рутинной работе, характерен также скептицизм в восприятии нового. Поэтому старение политического лидера во многих случаях сопровождается сменой реформаторского или революционного стиля политической деятельности на более консервативный, охраняющий норму стиль. Это особенно наглядно видно в странах с диктаторским политическим режимом (примером может служить СССР при И.В. Сталине). Правда, указанная смена стиля политического руководства имеет и иные, чисто социологические и политологические причины. Она выступает как следствие «железного закона олигархии Михельса», по которому всякое первоначально революционное движение по мере своей политической институционализации с обретением статусных привилегий и формальных рычагов власти неизбежно меняет свой характер в пользу более рутинного и консервативного стиля, так что первоначальные «ниспровергательские» лозунги приобретают сугубо косметический характер. Здесь соматические факторы в организме лидера (лидеров) и «закон Михельса», вероятно, действуют параллельно друг другу. Более того, по аналогии со старением живого организма в свете указанного закона вполне осмыслена метафора «старение политического движения (партии, режима и др.)», причем «стареющее» политическое движение, как и стареющий человек, начинает бояться новизны и работать все более стереотипно. Отметим, что скептицизм и рутинерство пожилых политиков, очевидно, имеют не только негативные, но и существенные позитивные последствия – они способствуют взвешенному подходу к реальности на базе жизненного опыта. В нкоторых моделях сетевых структур предполагается, что роль психологического лидера («шамана», психотерапевта, элиминатора конфликтов) должен выполнять человек преклонного возраста. Однако он кооперирует в своей работе с более молодыми и полными инноваций творческими лидерами по конкретным задачам, решаемым сетью. Таким образом, в рамках одной сетевой структуры поощряется возрастная гетерогенность лидеров. Такая гетерогенность часто вполне уместна и во властных политических структурах; она представляется частным случаем гетерогенности как общего свойства живых систем, повышающего их устойчивость при изменчивых условиях среды. Что касается все более часто рекрутируемых в политику женщин, то они нередко выбиваются в политические лидеры в период после климакса (в возрасте 50 лет и старше). В таком возрасте уровень женских гормонов в крови резко снижен, и социальное поведение оказывается под влиянием мужских гормонов (тестостерон синтезируется в организме женщины и после климакса). Таким образом, женщина 50-60 лет оказывается своего рода «смешанным существом» -- на сформированный под женским гормональным влиянием мозг накладывается вторичное влияние мужских гормонов, которые, например, могут способствовать напористому, самоутверждающему поведению. Любопытно, что у самок мартышек кривая зависимости социального статуса от возраста носит двугорбый характер (McGuire, 1982). Первая вершина статуса достигается в молодом возрасте (энергичная, полная самоутверждения самка), с возрастом статус понижается. Однако при дальнейшем увеличении возраста самки ее статус в социальной системе вновь повышается – своего рода аналог поздней политической карьеры женщины в человеческом обществе.
Различия между старшими и младшими братьями в семье с точки зрения политической деятельности. Данная тема пока представлена дискуссионными данными о большей склонности младших братьев в семье к бунтарству (в разных смыслах этого слова), а старших братьев, напротив, к консерватизму и сохранению статус-кво. Старшие братья получают в начале жизни не разделенную ни с кем заботу родителей, а младшие должны конкурировать со старшими за родительское внимание. Ситуация расматривается по аналогии с разницей в отношении родителей к старшему детенышу (в которого раньше всех вкладывают ресурсы) и к остальному потомству у разных видов животных. Такая разница рассматривалась в ряде работ социобиологов, и именно этим объясняют политическую революционность Ж.П. Марата во время Французской революции, религиозное диссидентство Ж. Кальвина, философское новаторство Вольтера и научный прорыв Ч. Дарвина. Все они были младшими детьмии в своих семьях. Подчеркнем, что эти данные весьма спорны и подвергались жесткой критике в литературе за свое несогласие с некоторыми другими фактами. Например, Комитет общественной безопасности, олицетворявший реаволюционные силы Франции в конце XVIII века, был в основном составлен не из младших, а из старших детей в соответствующих семьях, хотя, несомненно, это были бунтари (Townsend, 2000). Вероятно, данная тематика, как и многие другие биополитические проблемы, нуждаются в серьезных дальнейших исследованиях.
Укажем на существующие в литературе попытки разработать «биополитику классовой борьбы». К. Маркс считал рабочий класс (пролетариат) наиболее передовым классом, которому надлежало совершить «освобожающий мир подвиг» – революционным путем ниспровергнуть капитализм и в конечном итоге создать на Земле справедливое коммунистическое общество. А.М. Хазен (1998) полагает, что марксов пролетариат в XIX веке действительно был передовым классом в силу своих «генетических особенностей». Дело в известном из генетики явлении гетерозиса -- повышении приспособленности, улучшении многих качеств особей, получающихся при скрещивании двух генетически разных линий (или даже видов – хрестоматийным примером служит мул, гибрид лошади и осла, превосходящий по физической силе обоих родителей). Рабочие XIX века были потомками малых изолированных сельских общин, которые перезжали в большие города и там скрещивались между собой, создавая более одаренных детей в силу упомянутого гетерозиса. В ХХ веке условия изменились, и рабочие существенно не отличаются от многих других классов и слоев социума.
Суммируя всё сказанное в тексте, мы можем отнести к важным аспектам взаимовлияния политического поведения и физиологических параметров человека: 1) проблему стресса – неспецифической реакции организма на резкие внешние воздействия (стрессорные факторы). Как политические лидеры, так и простые граждане часто испытывают в современных политических условиях тяжелый, затяжной (пролонгированный), комбинированный стресс, что влияет на их соматическое и душевное состояние и политическую деятельность (значительный стресс нередко оказывает деполитизирующее воздействие на людей); 2) проблемы диетологии (включая диету для политических лидеров) с учетом влияния симбиотической миробиоты человека на его состояние и поведенческие возможности; 3) проблему голодания в биополитическом ракурсе, в том числе как результата сознательной манипуляции со стороны власть имущих или оккупантов, желающих подавить сопротивление; 4) проблему половых различий, особенно в плане различной организации мозга, в связи с политическими ролями мужчин и женщин; 5) проблем политического влияния нейрофизиологического типа и некоторых других соматических факторов.
Глава седьмая. ПРИЛОЖЕНИЕ БИОЛОГИЧЕСКИХ ЗНАНИЙ К РАЗЛИЧНЫМ ОБЛАСТЯМ СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЖИЗНИ
Данное направление, как уже указано в главе первой, обозначается в англоязычной литературе термином biopoicy и нацелено на практическое применение результатов биополитических исследований. Речь идет о проблемах, связанных с экологией и охраной живой природы, с биомедицинской этикой, генетической инженерией и биотехнологией и др. Подобные проблемы вызывают значительный общественный резонанс и интересуют многих из тех, кто не слышал слово «биополитика», не знаком с ее основным концептуальным содержанием. «Две основные области, которым уделяется внимание в биополитики, суть биологический фундамент политического поведения и биологическая компонента социальной политики», – пишет Джеймс Шуберт (Schubert, 2005) в учебном курсе по биополитике для студентов Северно-Иллинойского университета. Если первая из двух областей была основным предметом предшествующих глав книги, то вторая будет развёрнута в этой главе.
Проблемы «biopoicy» вызывают неоднозначное отношение к себе в стане биополитиков. А. Сомит и С. Петерсон сетовали, что практические социально-политические приложения наук о живом представляют быстро развивающуюся область, и это ведет к своего рода «кризису идентификации» в биополитике. Многие занимаются конкретными политическими вопросами и относительно мало взаимодействуют в интеллектуальном плане с коллегами, интересующимися биологией политического поведения (Somit, Peterson, 1997b). Опасаясь размывания первоначально вложенного в биополитику концептуального содержания лавиной работ по «biopoicy», эти ученые тем не менее отводят «biopoicy» значительную часть издаваемых ими трудов конференций и сборников статей.
Другие биополитики, например, Л. Колдуэлл и В.Т. Эндерсон, уделяют наибольшее внимание именно практически политическим разработкам на базе биологических знаний, а А. Влавианос-Арванитис вообще ограничивает свою интерпретацию биополитики только различными гранями «biopoicy». На ежегодных конференциях занятой биополитикой Ассоциации политики и наук о живом (Association for Poitics and Life Sciences, APLS) в последние годы играют приоритетную роль именно практические аспекты биополитики. Так, в повестке дня конференции APLS в августе—сентябре 2005 г. (Вашингтон, США) из заявленных семи основных тематик докладов пять связаны с практическими приложениями биополитики (биотерроризм, практическая биополитика, биоэтика, биотехнология, окружающая среда), лишь одна тематика говорит о политологическом содержании биополитики (она обозначена как «biobehavior», т.е. биологические аспекты поведения), и еще одна тематика стоит особняком, названа «научная журналистика» и посвящена освещению проблем биополитики (включая все её направления) в средствах массовой информации.
Многие аспекты biopoicy фактически связаны с концептуальным содержанием биополитики, как мы ее описывали в предшествующих разделах. В частности, целый ряд проблем «biopoicy» может быть интерпретирован в рамках стержневого для биополитики представления о биосоциальных системах. Подчеркнем также два момента, характерные для «biopoicy» в целом:
Философская «нагруженность», прямая связь даже сугубо практических разработок с биологическим натурализмом (биоцентризмом) как базисом биополитики
Остро дискуссионный характер многих биополитических идей и вопросов, нередко с расколом биополитического сообщества на несколько лагерей.
7.1. Биополитический подход к экологии и охране живой природы (биоразнообразия)
Обозначившиеся уже в 1960-е годы и нараставшие в последующие десятилетия глобальные проблемы, обусловленные химическим (и радиоактивным) загрязнением воды, воздуха и других сред, взрывным ростом народнаселения, деградацией почв, нехваткой продовольствия и питьевой воды (а также ухудшением ее качества) и другими опасными явлениями, оказали существенное влияние на мировой политический процесс, на принимаемые политическими лидерами решения. Человечество осознало угрозу самоуничтожения, прозвучавшую уже в материалах созданного в 1968 г. по инициативе А. Печчеи Римского клуба футурологов, озабоченных будущим сценарием развития общества и природы (доклад Римскому клубу «Пределы роста», 1972 г.).
Экологическая проблематика стала важной компонентой практической биополитики с самого начала ее существования – начиная с пионерской работы Л. Колдуэлла 1964 г. Однако, прежде чем рассмотреть конкретно взгляды биополитиков в плане экологической проблематики, кратко поговорим 1) об экологии как таковой, в связи со стержневой для книги тематикой биосоциальности; 2) об антропогенном воздействии на биосферу.
7.1.1. Кратко об экологии: биосоциальный подход. Всякая биологическая система имеет тройственный статус: она может быть рассмотрена и как самостоятельная целостность, и как структурная единица системы более высокого порядка, и в то же время как система из элементов предшествующего уровня. Эукариотическая клетка представляет собой отдельный индивид, что очевидно в случае одноклеточных существ; биосоциальную систему, включающую несколько индивидов (цитоплазма с ядром; митохондрии и пластиды как симбиотические микроорганизмы); структурный компонент многоклеточного организма или колонии (в случае колониальных одноклеточных). Многоклеточный организм – не только отдельный индивид, но также биосоциальная система («федерация клеточных государств») и одновременно составная часть надорганизменной биосоциальной системы (колонии, семьи и др.). Эту логику естественно продолжить дальше, рассматривая надорганизменные системы как структурные единицы биосистем еще более высоких рангов. Эти уровни также образуют свою иерархию по масштабам – от малых локальных сообществ живых организмов вплоть до всего живого покрова планеты – биосферы.
Надорганизменные уровни биосистем находятся в компетенции экологии., которую можно определить как науку о взаимотношениях биосистем между собой и со средой их обитания. В этом определении, в отличие от ряда предлагаемых в литературе (см. например, Одум, 1975; Лосев, 2003), мы пишем «биосистемы», а не организмы, как писал еще основатель экологии Э.Геккель, предложивший термин «экология» (от греч. ‘????(?– дом и ????? – учение) в 1866 г. Дело в том, что биосистемы многоуровневы, и «взаимоотношения со средой и между собой» изучаются не только на уровне отдельных организмов (этот раздел экологии обозначается как аутоэкология), но и на уровнях их объединений разного ранга – популяций, сообществ, экосистем/биогеоценозов и др. (синэкология).
Специальные разделы экологии, посвященные человеку и социуму, включают в себя (Реймерс, 1992; Карпинская и др., 1995; Горелов, 1998; Воронков, 2000; Акимова и др., 2001; Лосев, 2003; Прозоров, Ганжа, 2003 и др. источники):
Экологию человека: взаимоотношения со средой индивида, рассматриваемого как живой организм и групп таких индивидов, если они непосредственно связаны с рамножением (экология семьи)
Социальную экологию, делающую акцент на социальных (политических, управленческих и др.) системах в их взаимоотношениях со средой, в том числе друг с другом (одна система служит средой для другой системы). Социальная экология имеет и более глобальный смысл – как интерпретация человеческого социума в его взаимоотношениях с биосферой, со средой обитания в целом и вытекающие из этой интерпретации идеологические установки и практические политические шаги (Горелов, 1998).
Экологию «окружающей среды», антропоцентрично рассмотренную с точки зрения человека и общества
Более специфические разделы экологии, например, экологию архитектуры (аркологию), экологию культуры в целом, экологию наций и вообще этносов, «экологию духа» и многие подобные им «экологии».
С.В. Чебанов подходит к классификации направлений экологии на базе противопоставления Homo sapiens как телесного субстрата и человека как результата социализации H. sapiens в рамках той или иной культуры (см. раздел 4.17). То, что мы вслед за Н.Ф. Реймерсом (1992) обозначаем выше как «экологию человека», Чебанов называет «экологией Homo sapiens», включая в нее только взаимоотношения людей со средой обитания и в том числе друг с другом, непосредственно вытекающие из их биологических, витальных нужд (нужда утолить голод, защититься от холода/жары, найти партнера по размножению и др.). В экстремальных ситуациях поведение индивида определено его экологией на уровне H. sapiens – и тогда люди едят объедки или мышей, спят в навозе и т.д. (Чебанов, 2003, 2005). Что касается экологии человека в интерпретации Чебанова, то она подразумевает определяющее влияние социокультурных норм. На уровне экологии человека Чебанов рассматривает потребности как «социально нормативные способы реализации нужд», которые «могут быть биологически не оптимальными (например, во многих странах к числу потребностей относится потребность в табаке, более того, табак рассматривается как нужда в боевых условиях вместе с минимумом еды)» (Там же. С.113).
Многие ученые не рассматривают экологию как только биологическую науку, полагая лишь что она опирается на биологические знания, но выходит за пределы наук о живом как таковых. По мнению Н.Ф. Реймерса (1992. С.13), в наше время создается мегаэкология, исследующая «сохранение функциональной и структурной целостности того центрального объекта, который вычленяется в процессе исследования». Этот «центральный объект» может быть разной природы. Если подставить в это определение «психику человека» вместо слов «центральный объект», то мы получим понимание экологии в интерпретации многих современных психологов, психиатров и специалистов по нейролингвистическому программированию (НЛП). В словоупотреблении специалистов по НЛП «экологичны» все те воздействия на больного, которые способствуют сохранению целостности его психики, препятствует ее искажению, распаду (например, «уходу в шизофрению»).
Кратко остановимся на основных надорганизменных уровнях живого (с учетом сказанного о них в разделе 3.3.3 выше).
1. Особь. Н.Ф. Реймерс разводит понятия «особь» и «индивид». Отличие в том, что в понятие «особь» входит не только сам организм («индивид»), но все сожительствующие с ним существа. В применении к человеку – человек-особь включает в себя, в отличие от человека-индивида, симбиотическую кожную и кишечную микрофлору.
2. Популяция – «любая способная к самовоспроизведению совокупность особей одного вида, более или менее изолированная в пространстве и времени от других аналогичных совокупностей того же вида» (Гиляров, 1990. С.38). Важной характеристикой популяции является ее биотический потенциал – наивысшая потенциально возможная скорость роста числа особей в популяции при идеальных условиях, обеспечивающих максимальную скорость размножения и минимальную смертность. Препятствие полной реализации биотического потенциала популяции создается сопротивлением среды, включая, в частности, доступность пищи и территории, конкуренции между особями внутри популяции, атаки со стороны хищников и паразитов. В большинстве длительное время существующих природных популяций живых существ взаимодействие биотического потенциала и сопротивления среды приводит к состоянию гомеостаза – равновесия со средой, чему соответствует относительно постоянный (возможны колебания) уровень численности каждой популяции. Рост численности вида Homo sapiens идет вразрез с указанной экологической закономерностью. Все убыстряющийся рост населения мира рассматривался как важная биополитическая проблема уже в работе Колдуэлла (Cadwe, 1964), который, однако, черпал утешение в возрастающем потенциале биологии, дающем надежду на научно обоснованное решение демографических проблем. Представление о росте населения Земли дает приведенная ниже краткая таблица.
На уровне популяций реализуются аналоги агонистических и лояльных взаимоотношений между индивидами, о которых мы говорили выше. Возможны следующие ситуации:
Двусторонние агонистические отношения – антагонизм, конкуренция между популяциями. Эта конкуренция особенно остра в случае, если две популяции полностью совпадают по своим потребностям, местообитанию, образу жизни (по экологической нише). В этом случае обычно одна из популяций вытесняет другую (закон конкурентного исключения Г.Ф. Гаузе).
ГодНаселение планеты Начало новой эры250 млн.1500500 млн.18201 млрд.19302 млрд.19603 млрд.19764 млрд.19875 млрд.19996 млрд.2010 (прогноз)6,9 млрд
Двусторонние лояльные отношения – взаимовыгодная кооперация, которая может быть эпизодической (протокооперация) или постоянной (мутуализм). Мутуализм означает формирование симбиотических систем из нескольких популяций – вплоть до организмоподобных структур типа лишайников из грибов и водорослей.
Односторонние агонистические отношения – хищничество, паразитизм. Подобные отношения полезны для одного партнера и вредны для другого.
Возможны также варианты, когда отношения нейтральны для одного из партнеров и полезны (комменсализм) или вредны (аменсализм) для другого.
3. Сообщество (ассоциация популяций) – группа взаимодействующих популяций различных видов, которые представляют экологическое единство: имеют общий участок обитания (сообщество всех простейших данной лужи), выполняют совпадающую экологическую роль в составе экосистемы (см. след. пункт), осуществляют разные стадии одного и того же процесса. В пределах сообщества (ассоциации) различные популяции, вступая между собой в гамму агонистических и лояльных отношений, во многих случаях формируют аналоги иерархий доминирования, описанных в главе пятой в приложении к взаимоотношениям индивидов. Это означает, что популяция одного из видов получает преимущественный доступ к имеющимися в распоряжении ассоциации ресурсы. В то же время вклад неиерархических (сетевых) отношений обеспечивается относительным «равноправием» (кодоминированием) сразу нескольких видов в сообществе, а также формированием кооперативных отношений по принципу последовательного осуществления этапов одного процесса (примером служит описанная выше метаногенная микробная ассоциация).
4. Экосистема -- «любое единство, включающее все организмы на данном участке и взаимодействующее с физической средой таким образом таким образом, что поток энергии создает четко определенную трофическую структуру, видовое разнообразие и круговорот веществ (т.е. обмен веществами между биотической и абиотической частями) внутри системы, представляет собой экологическую систему, или экосистему» (Одум, 1975, С. 16). Термин «экосистема» предложен А. Тенсли в 1935 г. Ключевые характеристики экосистемы:
«Круговорот веществ», означающий, что экосистема рециркулирует (т.е. повторно использует) собственные продукты жизнедеятельности и потому напоминает автономный «космический корабль».
Поток энергии через экосистему; этот поток носит в основном однонаправленный характер – от источника энергии через звенья экосистемы, которые рассеивают энергию. Поэтому экосистема зависит от источника энергии, которым в большинстве экосистем служит солнечный свет.
Стабильное функционирование экосистемы в течение достаточно длительного времени, наличие в экосистеме механизмов саморегуляции и адаптации, позволяющих ей существовать вопреки воздействию возмущающих факторов
Сочетание в рамках экосистемы совокупности живых организмов (биоценоза) и «неживой компоненты» – среды обитания с ее многочисленными факторами (ландшафт, климат и др.), обозначаемой терминами биотоп или экотоп.
Как биосоциальные системы вообще, экосистемы построены по иерархическому принципу «матрешки»: из локальных экосистем (микроэкосистем типа трупа животного с населяющими его организмами или даже капли воды с ее обитателями) состоят системы более высокого порядка – мезоэкосистемы (лес, пруд, река) и далее макроэкосистемы, охватывающие все более крупный регион Земного шара (классификация излагается по: Воронков, 2000). Выделяют, в частности, биомы – экосистемы, распространяющиеся на целую природную зону планеты, в пределах которой имеется однородный по видовому составу растительный покров. Примерами биомов могут служить тундра, степь или пустыня (Audesirk, Audesirk, 1989). Крупнейшей экосистемой следует считать биосферу в целом, представляющую собой почти замкнутый по веществу глобальный «космический корабль Земля».
Поток энергии последовательно используется следующими основными звеньями экосистемы:
Продуценты (производители). Организмы, синтезирующие органические вещества из неорганических за счет внешнего источника энергии. Это высшие растения, водоросли, фото- и хемосинтезирующие бактерии.
Консументы (потребители), утилизирующие готовые органические вещества для обеспечения своей жизнедеятельности и накопления биомассы. Первичные консументы потребляют непосредственно биомассу продуцентов. Пример первичных консументов – растительноядные животные. Вторичные консументы (хищники, паразиты) используют биомассу первичных консументов.
Редуценты («мусорщики»), потребляющие мертвую биомассу или выделения организмов с образованием неорганических соединений, тем самым замыкая в той или иной мере круговорот веществ в экосистеме.
У термина «экосистема» имеется также достаточно широко используемый в отечественной литературе синоним «биогеоценоз», предложенный академиком В.Н. Сукачевым в 1942 г. Некоторое отличие заключается в том, что экосистемы могут не иметь в своем составе растительных организмов, в то время как наличие растительного звена считается непременным атрибутом биогеоценоза.
Важной временной характеристикой экосистем служит сукцессия – закономерная смена этапов их развития. Результатом сукцессии в данной местности является формирование наиболее устойчивой и относительно неизменной экосистемы, которую называют климаксной; в ряде случаев, однако, процесс смены экосистем надолго «застревает» на промежуточной стадии, и такая промежуточная, но долго существующая экосистема назывется узловой. Человек в своих интересах часто задерживает сукцессию на интересующем его этапе. Так, разведение злаков уподобляется остановке экосистемы на ранней стадии травянистого покрова, за которым в норме должны были бы последовать кустарники и деревья.
Имеется известный параллелизм между сукцессией в экосистемах – и сменой политических систем. В.А. Красилов (1992) усматривал одну из причин упадка СССР в том, что устойчивая экосистема или политическая система должна быть разновозрастной (гетерохронной): должна сочетать в себе как молодые, так и более старые элементы. «Устойчивость системы обеспечивается сосуществованием в ней различных эволюционных (сукцессионных) стадий. Критическая стадия в СССР (и в меньшей степени в других странах социалистической ориентации) сложилась в результате выпадения промежуточных стадий. Переход от сырьевых отраслей непосредственно к наиболее капиталоемким технологиям тяжелой индустрии породил множество проблем в области производительности труда, использования ресурсов, переработки отходов и экологической безопасности» (Красилов, 1992. С. 48).
Локальные экосистемы, которые в известной мере являются самообеспечивающимися (замкнутыми по веществу) системами, можно уподобить местным политическим системам типа самоуправляемого кондоминиума (например, сложившейся на Арбате в 1990-е годы «Республики Сивцев Вражек», Помелова, 1997). Локальные социальные и политические системы часто «привязаны» к определенным ландшафтам и соответствующим экосистемам, чьи доминирующие представители (типовые растения) нередко рассматриваются в качестве символов той или иной социальной (этнической, политической) общности. Вспомним листья зеленой руты как символ независимой Литвы, вспомним и русскую березу. В этой связи представляют интерес известные мысли Гумилева о том, что новые этносы часто складываются в специфических ландшафтах – а именно, на границе разных биомов (леса и степи, например).
5. Биосфера -- все пространство (оболочка Земли), где существует или когда-либо уществовала жизнь, то есть где стречаются живые организмы или продукты их жизнедеятельности» (Воронков, 2000. С.33). В состав биосферы входит (по терминологии разработавшего концепцию биосферы В.И. Вернадского)
Живое вещество (совокупная биомасса живых организмов, «биос»)
Биогенное вещество (созданное и переработанное живыми организмами)
Косное вещество, непосредственно не связанное с деятельностью биоса (горные породы)
Биокосное вещество, сочетающее в себе продукты деятельности живого и результаты активности небиологических факторов; примером служит почва.
Биосферу можно рассматривать с биосоциальных позиций как своего рода иерархическую структуру, где «живое вещество» играет доминантную, а «косное вещество» (неживое) – подчиненную роль. В то же время в пределах самого живого вещества имеют, несомненно, место горизонтальные сетевые связи, связанные с обменом веществом, энергией и информацией между равными по важности звеньями экосистем или между самими локальными экосистемами. Сетевой децентрализованный характер взаимодействия звеньев внутри экосистем в составе биосферы подчеркивается в том случае, если на схемах экосистем изображаются не просто линейные пищевые цепи, а пищевые сети, где одну и ту же роль, скажем, вторичных консументов, играют несколько разных видов или, наоборот, один и тот вид выступает в нескольких ролях. Примеры:
питающихся растениями насекомых поедают как хищные насекомые (жужелицы), так и птицы (воробьи);
мыши питаются как растительной пищей, так и насекомыми, т.е совмещают роли первичных и вторичных консументов.
Взаимоотношения человечества и биосферы можно рассматривать в этих концептуальных рамках как взаимоотношения двух биосоциальных систем, которые в то же время выступают как элементы биоса как системы еще более высокого порядка. Эти взаимоотношения могут быть как агонистическими, так и лояльными; они могут препятствовать функционированию целого (быть дисфункциональными, по выражению биополитика П. Корнинга) или, наоборот, способствовать таковому (быть функциональными). Взаимоотношения человечества и биосферы могут опираться лишь на неиерархические механизмы – человечество и биосфера (или, на более частном уровне, компоненты каждой из двух глобальных систем) могут выступать лишь как равноправные элементы вселенской сетевой биосоциальной структуры. Именно в попытке навязать биосфере иерархическую структуру с человеком на вершине, “покорить природу”, человечество наносит ей (и себе, конечно) наибольший вред.
Несомненный биополитический интерес представляет сходство закономерностей сукцессии в экосистемах – и смены политических режимов. Вернемся к проблеме доминирования популяций определенных биологических видов в рамках сообществ (биоценозов). В классификации отечественного ученого Л.Г. Раменского такие виды-доминанты, например, деревья, господствующие в данном лесном биоценозе (скажем, даурская лиственница в восточно-сибирской тайге), обозначаются термином виоленты («силовики»). Виды подчиненных рангов в его классификации подразделены на эксплерентов, дающих короткие вспышки численности при благоприятных условиях и в дальнейшем подавляемые виолентами как более сильными конкурентами, и патиентов, которые постоянно поддерживаются в составе сообщества на очень низком уровне численности. При резкой смене условий, влекущих за собой частичную гибель видов в экосистеме (примером может служить лесной пожар), ранее доминировавшие виоленты оказываются особенно уязвимыми и уничтожаются в первую очередь, и тогда бывшие патиенты быстро увеличивают свое численность, занимая освободившиеся вакансии (травянистые растения и кустарники после пожара занимают территорию, ранее принадлежавшую сгоревшим деревьям) – происходит «эксплерентизация патиентов». Впоследствии некоторые из этих биологических видов становятся новыми виолентами – устанавливают свое господство в обновленной экосистеме.
В.В. Жерихин и А.С. Раутиан в своих работах описывают в сходных терминах процессы, протекавшие в нашей стране в период «перестройки» и последовавшей за ней ликвидации СССР (цит. по: Чебанов, 2005. С.388). Утратившие свои позиции «виоленты» (представители советской номенклатуры) не могли более сдерживать волну бывших «патиентов» (диссидентов, фарцовщиков и др.); последние пополнили свои ряды, достигли важного имущественного и социального статуса. Эта «эксплерентизация патиентов» ознаменовалась превращением некоторых из «бывших патиентов» в новых «виолентов» – т.е. представителей новой, пост-перестроечной, олигархии в России и других странах СНГ.
7.1.2. Антропогенное воздействие на биосферу. Нарастающее воздействие человека на биосферу угрожает перечеркнуть биоразнообразие и уничтожить природные экосистемы (тревога биоцентристов) и сделать планету необитаемой для самого человека (беспокойство сторонников антропоцентризма). Мы уже обсуждали биоцентризм в начале книги (глава вторая), а сейчас перечислим некоторые из важнейших аспектов антропогенного влияния на биосферу Земли:
Продукты человеческой деятельности загрязняют среды обитания биоса (почву, воду, атмосферу и т.д.). Одни из вносимых человеком веществ (скажем, органика) хотя и являются «природными», но они в норме не присутствуют в экосистемах в столь высоких концентрациях. Экосистемы не справляются с их утилизацией, и, например, в отношении вносимого человеком СО2 (одного из парниковых газов, грозящих потеплением климата с таянием ледников, повышением уровня океана и другими последствиями), в ХХ веке превышены пределы биосферной компенсации. Другие антропогенные вещества чужды для биоса. Они или должны находиться в недрах Земли (нефть, уголь, металлы, в том числе радиоактивный уран), или вовсе ранее незнакомы планете и были синтезированы искусственным путем. Таковы, среди других многочисленных «подарков» человека биосфере, и разнообразные поверхностно-активные вещества (ПАВ), ныне широко используемые в парфюмерии, для стирки белья и мытья посуды. Велика отрицательная роль кислотных дождей, повреждающих почвенные, водные, лесные экосиистемы. В России этому бедствию особенно подвержены северные районы (Кольский полуостров, район Норильска и др.), где в морозную погоду в почве «не работают» естественные нейтрализаторы кислот – почвенные микроорганизмы, выделяющие аммиак (Воронков, 2000). Очень опасно, конечно, радиоактивное загрязнение биосферы. В морях Арктики сказываются результаты, например, слива радиоактивных отходов с атомных ледоколов и подводных лодок ВМФ.
Человек стремится упростить природные экосистемы. Он прямо уничтожает природные экосистемы, вырубая леса, распахивая степи и др., а затем создает экосистемы с единственным доминирующим видом растений (например, кукурузные поля). Лишенная разнообразия система оказывается уязвимой, например, по отношению к возбудителям болезней. Так, на плантациях в разных странах мира в настоящее время выращивается типовой сорт банана Кавендиш, и ныне опасаются глобального распространения “панамской болезни” банана, которой этот сорт подвержен. Аналогично, «всякое стремление к упрощению социальной структуры общества, перевод её на однообразие, авторитаризм могут дать кратковременный положительный результат, за которым неминуемо проявятся отрицательные последствия» (Воронков, 2000. С.43). В «Государственном докладе о состоянии и охране окружающей среды Российской Федерации в 2002 году» (издано в 2003 г.) констатировалось, что «процессы обеднения флоры развиваются исключительно быстрыми темпами» (С.45).
Человек привносит в экосистемы новые биологические виды, нередко подрывающие устойчивость ранее существовавших сообществ. Хрестоматийный пример представляет ввоз и бесконтрольное размножение кроликов в Австралию. Один из недавних – и важных для нашей страны – примеров на ту же тему касается неконтролируемого вселения в Каспийское море ранее не обитавшего там гребневика мнемиопсиса, уничтожающего беспозвоночных – корм для рыб. Из-за этого, в частности, «сложились крайне неблагоприятные условия для нагула и воспроизводсива килек в Южном Каспии» (Государственный доклад …, 2003. С.54).
Вмешательство человека приводит к зависимости многих экосистем от невозобновляемых и загрязняющих среду обитания источников энергии. “Для жителя пригорода, заливающего бензин в свою травокосилку, и для фермера, использующего комбайн, управление упрощенной /человеком/ экосистемой представляет собой энергоинтенсивное предприятие” (Audesirk, Audesirk, 1989. P.719). Природные экосистемы зависят от энергии солнечного света (за вычетом систем типа биомов океанических рифтов, где энергию поставляют бактерии-хемотрофы).
Вода, как и другие вещества, рециркулирует в биосфере (известный со школьной скамьи «круговорот воды в природе»). Природные экосистемы очищают проходящую через них воду. Человек загрязняет воду, делая ее непригодной для экосистем. В нашей стране экология Ладожского озера находится в кризисном состоянии, близком к критическому; часть озера Байкал, соседствующая с целлюлозно-бумажным комбинатом, имеет загрязнение с превышением ПДК (Воронков, 2000). Богатые органикой сточные воды, попадая в водоемы, вызывают их эвтрофикацию. Речь идет об избыточном размножении потребляющих органические вещества микроорганизмов, которые потребляют растворенный кислород и вызывают тем самым гибель животных (рачков, моллюсков, рыб и др.) в этом водоеме. Кроме загрязнения различной природы, человечество, разрушая природные круговороты, встает и перед проблемой исчерпания («количественного истощения») воды.
В связи со всем сказанным находится факт нестабильности измененных (или созданных) человеком экосистем. Они постоянно зависят от «заботливой руки» самого человека. Это ясно видно, например, в случае искусственных лесных посадок в Западной Европе на месте уничтоженных девственных лесов. Посаженные леса нуждаются в постоянной опеке лесников; они, например, беззащитны по отношению к диким копытным, которые существуют в природных лесных экосистемах, где работают естественные факторы (хищники, непроходимые для копытных барьеры и др.), ограничивающие численность и «аппетит» всех популяций, в том числе и копытных. Экосистемы степей, подвергаясь воздействию человека (интенсивный выпас скота, распашка) имеют тенденцию к разрушению с опустыниванием (исчезновением растительного покрова, ликвидацией плодородных почв) соответствующей территории. В России подобная судьба угрожает, например, ценным черноземам Калмыкии.
Преодоление указанных проблем требует комбинации действий на глобальном – в лице международных организаций или движений типа «Гринпис» или Интернационального союза по Эко-этике (при условии наделения подобных организаций существенно большими полномочиями, чем онии располагают в наши дни) – и на локальном уровнях. Сочетание глобального и локального отражает современную тенденцию к глокализму (от англ. goba + oca = goca), сущность которой «схвачена», хотя далеко не исчерпана, известным принципом «думай глобально, действуй локально». Локальная деятельность в ее сочетании с глобальной стимулируется созданием специальных охраняющих живую природу сетевых структур, о которых мы поговорим также и в конце этой главы.
На конференции в ООН по окружающей среде и развитию в Рио-де-Жанейро в 1992 г были приняты документы («Повестка дна на XXI век», а также “Sustainabe Deveopment”, не вполне точно переводимое на русский язык как «Устойчивое развитие»), призванные направить развитие экономики по пути, не связанному с дальнейшим разрушением окружающей среды. При этом sustainabe deveopment понимается как развитие, «при котором человечество способно удовлетворить свои потребности, не подвергая риску способность будущих поколений также удовлтворять свои потребности» (Воронков, 2000. С.386). Эти документы были подкреплены и дополнены на конференции по устойчивому развитию в Йоханнесбурге в августе-сентябре 2002 г. («Рио + 10»). Достижение “environmenta sustainabiity” (приблизительно: «устойчивости среды обитания») рассматривается ООН в качестве одной из целей развития на следующее тысячелетие.
Концепция “sustainabe deveopment” представляет собой существенный концептуальный шаг вперед в деле охраны биоса. Вполне в ее духе был, например, разработан Киотский протокол об ограничении эмиссий углекислого газа, ратифицированной, в числе многих стран мира, и Россией. Однако эта концепция имеет антропоцентрический характер – сохранение биоса диктуется интересами выживания человечества. Напомним, что акад. Н.Н. Моисеев высказал серьезные возражения против конценции “sustainabe deveopment” и выдвинул ей в противовес свою концепцию коэволюции человека и биосферы (см. главу вторую, раздел 2.2).
В нашей стране были предприняты значимые шаги в направлении охраны планетарного биоса, улучшения экологической ситуации – локально и глобально. Россия законодательно закрепила свое участие в международном движении за «устойчивое развитие» в 1996 г., когда вышел Указ Президента РФ Б.Н. Ельцина «О концепции перехода Российской Федерации к устойчивому развитию». Положительное значение имел, например, Первый экологический форум России, проведенный в феврале 2000 г. Распоряжением Правительства Российской Федерации от 31 августа 2002 г. № 1225-р утверждена Экологическая доктрина Российской Федерации, устанавливающая цели, задачи и принципы проведения в России «единой государственной политики в области охраны окружающей среды на долгосрочный период» (см. «Государственный доклад «О состоянии и об охране окружающей среды…», 2003. С.5). В 2002 г. принят закон «Об охране окружающей среды». В более локальном плане, отметим, например, важный Закон «Об охране озера Байкал», принятый в РФ. Героические усилия были предприняты также – на уровне гражданского общества и неправительственных организаций-активистами экологических и «зеленых» движений.
Тем не менее, развитие природоохранных мероприятий в масштабах России едва ли было стимулировано такими решениями, как ликвидация ряда самостоятельных государственных экологических инстанций (особенно Госкомприрода и Рослесхоз, которые упразднены указом от 17 мая 2000 г.).
7.1.3. Экологическая проблематика в трактовке биополитиков: биоцентризм vs. антропоцентризм. В работах Л. Колдуэлла по биополитике (Cadwe, 1964, 1983, 1986, 1999) особо выделялись проблемы среды обитания человека, которая страдает в результате преднамеренных или неосторожных действий человека. Причем, Колдуэлл в 1964 году (за 22 года до Чернобыльской аварии) указывал на опасность радиоактивного заражения среды обитания, а также на биологические эффекты соединений фтора (которые до сих пор применяют в США для обеззараживания воды) и пестицидов, опасность применения которых была полностью осознана лишь в 80е—90 е годы. Тема воздействия человечества на живую природу подробно рассматривается также в последующих работах Л. Колдуэлла. Он обозначает свою позицию как “экологический пессимизм” XE "Экологический пессимизм" b , в противовес “гуманистическому оптимизму”, ориентирующемуся только на прогресс человеческой цивилизации и оставляющему в стороне интересы всех остальных форм живого. Критикуемая Колдуэллом позиция – не что иное как антропоцентрическая установка, а сам он отстаивает вариант биоцентрической парадигмы, направленной на сохранение многообразия живого, называя ее “биократическая” или “биосферная” философия (Cadwe, 1983, 1986, 1999).
Если в начале ХХ века И. Икскюль утверждал, что любой организм преобразует среду в характерный для него «умвельт, то Колдуэлл полагает, что также и цивилизация создает новые, «искусственные» среды обитания. Это свойственно большим городам с их технически усовершенствованным бытом и оторванностью от природы. В результате страдает не только вся живая природа, но и не в меньшей мере сам человек: в его генофонде накапливаются вредные мутации; он начинает вести себя неадекватно и социально опасно (в том числе и в силу влияния загрязнителей среды на нервную систему). Несмотря на все усилия по созданию искусственных «умвельтов», человек «как биологическое существо планеты Земля эволюционно «приспособлен» существовать только в её биосфере и нигде больше» (Высоцкий, 2002. С.26).
Л. Колдуэлл считал необходимой заботу о биосфере, входящих в ее состав экосистемах и каждом биологическом виде и ратовал уже в начале 80-х годов за создание законодательства по экологической проблематике, которое стало широко обсуждаться уже в 90-е годы (хотя до окончательной реализации еще далеко и в начале ХХI века). Что касается потребностей человека, то следует стремиться к тому, чтобы удовлетворять их посредством работы в союзе с природой, а не вопреки ей. Однако Колдуэлл не уверен, что все экологические меры смогут переломить существующие опасные тенденции разрушения биосферы, чреватого глобальным кризисом, и этим объясняется «пессимизм», проявленный и в его докладе на заседании Ассоциации политики и биологических наук в Бостоне в 1998 г. под названием «Направлено ли человечество на саморазрушение?».
В написанной на базе этого выступления статье в журнале Poitics and the Life Sciences статье (Cadwe, 1999) Колдуэлл говорил о наличии как деструктивных, так и конструктивных тенденций в развитии человечества и его взаимодействии с биосферой. Какие тенденции возобладают в будущем? Колдуэлл полагает, что основную роль сыграют «космические стихии окружающего мира, над которыми человечество не имеет никакой власти» (Cadwe, 1999. P.3). Однако Колдуэлл придает существенное значение и деятельности самого человечества и указывает на необходимость координированных, кооперативных действий, чтобы «уменьшить вероятность самоуничтожения человечества».
Наибольшее внимание проблеме охраны живого покрова планеты («био-окружения») уделяет – из числа биополитиков – А. Влавианос-Арванитис, создавшая Биополитическую Интернациональную Организацию в 1985 г., когда все экологические опасности обозначились значительно более рельефно, чем в шестидесятые годы. Как уже указывалось выше, деятельность БИО не ограничена лишь охраной биоразнообразия. Биос как объект основного внимания Влавианос-Арванитис (Vavianos-Arvanitis, 1985, 1991, 1993, 1998, 2003) рассматривает в этико-философских, почти мистических терминах, что созвучно со взглядами Т.Торсона в книге «Биополитика» (Thorson, 1970) об “осознании эволюцией самой себя” и с комплексом идей К. Котена (см. 2.5) о «христианской биополитике» как «системе взглядов и программе действий с целью сотрудничества с Богом в прославлении всего Творения и всех живых существ, стремящихся к универсальной самореализации» (Cauthen, 1997. P.4).
А. Влавианос-Арванитис утверждает следущее:
Все люди составляют единое «тело человечества».
«Тело человечества» – часть единого «тела биоса», включающего многообразие жизненных форм, от микроорганизмов и растений до животных и человека
Вредоносное воздействие человечества на био-окружение уподобляется повреждению органов «тела биоса» (вырубание лесов в Амазонии – повреждению легких)
Это воздействие не только опасно для всей планеты и самого человечества, но и безнравственно.
В связи с выражением «единое тело биоса» укажем на взгляды Дж. Лавлока, далее подхваченные Л. Маргулис и рядом других биологов. Лавлок (Loveock, 1979) на основе данных о динамике температуры и других параметров на протяжении эволюции Земли пришел в конце 70-х годов ХХ века к «гипотезе Геи»: живой покров планеты, действуя как единое целое, способен направленно менять температуру, альбедо и другие ее свойства ради создания оптимальных условий для собственного процветания и эволюции.
А. Влавианос-Арванитис понимает жизнь (биос) не только как совокупность живых индивидов (пусть взаимодействующих), но и как единую континуальную стихию, охватывающую всю планету (близко к пониманию того же термина «биос» П. Флоренским и другими философами русского «серебряного века»).
Биоцентрические взгляды в связи с экологической тематикой высказываются, конечно, не только теми, кто именует себя биополитиком. В этом контексте уместно рассмотреть взгляды немецкого философа К.М. Майер-Абиха (Meyer-Abich, 1990). Майер-Абих широко применяет понятие «умвельт», который он интерпретирует в предложенном Икскюлем смысле – как воспринимаемый и своеобразно структурируемый тем или иным живым существом окружающий мир (см. 2.3.). Он подчеркивает, что охрана живой природы невозможна без «воскрешения чувств», притупляемых цивилизацией. Эти «чувства» необходимы для того, чтобы человек мог проникнуть в особые миры (умвельты), в которых живут другие индивиды, другие живые существа. «В мире дождевого червя есть только вещи дождевого червя, в мире стрекозы есть только стрекозиные вещи», писал цитируемый Майером-Абихом И. Икскюль (von Uexku, 1921, S. 45). По убеждению К.М. Майера-Абиха, люди должны осознать, что вещи в мире существует не только для человечества – как его ресурсы, они также существуют в умвельтах других биологических видов и входят в их «функциональные сферы» (Funktionskreise, термин И. Икскюля). «Космос – это не только жизненное пространство для человека» (Meyer-Abich, 1990, S.35).
Осознание плюрализма умвельтов, по Майер-Абиху, представляет дальнейшее развитие просвещения, более ранним историческим этапом было осознание европейцами того, что и все не-европейцы, включая дикарей – тоже наделенные культурой, внутреним миром, своими правами люди. Вставая на биоцентрическую позицию, Майер-Абих настаивает на признании прав всех форм живого (весьма сходную позицию занимает М.В. Гусев), в первую очередь права на существование. На признании плюрализма умвельтов и уважении особого умвельта любой формы живого основаны и практические шаги, направленные на ослабление приносимого человеком вреда. Надо преодолеть слепоту людей и заострить их внимание к интересам других форм биоса, а для этого следует меньше ездить на автомобилях, есть меньше мяса (уменьшая страдания животных и также эксплуатацию населения и природы Бразилии и других стран «Третьего мира», производящих корма), наконец, наладить эффективную систему экологического образования. Причем, у человечества осталось не так много времени на выбор пути – сохранение привычной техногенной и разрушительной для биосферы ориентации ведет человечество в пропасть, хотя по мере движения туда оно надевает все лучшие сорта обуви, подчеркивает К.М. Майер-Абих.
Некоторые экологи обозначают свою философскую позицию и ценностную ориентацию термином экоцентризм. Этот термин по смыслу ближе к биоцентризму, чем к антропоцентризму, ибо «исходит из факта объективного существования единой системы, в которой все живые организмы планеты Земля – бактерии, грибы, растения и животные, включая людей с их ресурсами, хозяйством и техникой – взаимодействуют между собой и окружающей природой» (Акимова и др., 2001. С.9). Понятия «биоцентризм» и «экоцентризм» оказываются ещё более перекрывающимися по значению, если эволюционное развитие живого интерпретируется в духе «экосистемной эволюции» В.А. Красилова (Krassiov, 1994), где приоритет отдается целым экосистемам, а отдельные биологические виды вписываются в рамки их эволюционных ритмов. Впрочем, сам В.А. Красилов (1992) допускал, что антропо- и биоцентризм не обязательно взаимоисключают друг друга – эти подходы могут в ряде ситуаций рассматриваться как взаимодополнительные. Аналогично, в понимании А.Д. Урсула (2003) «устойчивое развитие» включает два аспекта – антропоцентрический («выживание человечества») и другой, который он обозначает как «биосфероцентрический» («сохранение биосферы»).
По существу, все эти воззрения есть другое словесное выражение принципа коэволюционного развития человечества и биосферы, при котором внимание уделяется обоим этим планетарным системам. И все же, поскольку человечество, несомненно, относится ко всему биосу как часть к целому, то биоцентризм как более интегральное мировоззрение имеет приоритет по сравнению с антропоцентризмом как более частной точкой зрения, отражающей интерес лишь одного из компонентов целого; в этом плане антропоцентризм оказывается равноправным другим возможным «частным» точкам зрения типа шимпаноцентризма (приоритетного внимания к шимпанзе как ближайшему родственнику человека, Дерягина, Бутовская, 2004).
7.1.4. Практические шаги по реализации биополитики в области экологии и охраны биоразнообразия. Если в предшествующем тексте книги речь шла главным образом о влиянии биологических (этологических, генетических, нейрофизиологических и др.) факторов на политическую деятельность людей и их групп (влияние в направлении Биология -> Политика: Б->П), то в этом разделе, наоборот, мы концентрируем внимание на политических решениях, программах, мероприятиях, которые воздействуют на глобальные проблемы, связанные с биологией, в частности, на состояние биоокружения (Политика -> Биология: П->Б).
1. Биодипломатия (термин А. Влавианос-Арванитис) совокупность усилий по налаживанию международной кооперации ради сохранения разнообразия биоса на нашей планете (с дополнительной задачей создания предпосылок для взаимопонимания между народами, государствами, расами, регионами). Биодипломатия выступает как социальная технология (см. в главе пятой об этом термине, раздел 5.1) двойного назначения, в ней фактически заложена концептуальная траектория П->Б->П: политические мероприятия по спасению биоса дают новый толчок для решения проблем самой политики – а именно, этнополитических проблем, для улучшения политического климата в мире. Действительно, объединяясь ради сохранения бииоразнообразия, люди будут иметь стимул для того, чтобы в новом ракурсе посмотреть и на собственное разнообразие (этническое, политическое, религиозное, культурное) как на богатство всего человечества, на резерв адаптивных возможностей человечества как системы. Этот факт осознаётся не только представителями биополитического сообщества, но и некоторыми из современных активистов экологического движения как такового.
Проиллюстрируем сказанное примером «биодипломатии в действии», посвященной сохранению биоразнообразия, природной и культурной самобытности Арктического региона. На Таймыре в г. Хатанга по инициативе и на средства французского энтузиаста Бернара Бьюига был создан «Музей мамонта». В том же городе возник Центр арктической культуры и цивилизации (международная программа «Таймырский мамонт», реализуемая при участии ученых из разных стран, см. Грешневиков, 2003). На государственном уровне пример биодипломатии в том же регионе представляет, например, безвозмездная передача правительством Норвегии 40 млн. долларов на реконструкцию комбината «Печенганикель» (г. Мончегорск, Кольский полуостров) с целью налаживания экологически безопасного производства, а также улучшения экологической обстановки в соответствующем регионе.
Многие задачи, которые представляются частью современной повестки дня биодипломатии, пока еще не решены до конца. К их числу относится, например, поиск экологически безвредного и принятого в международном масштабе режима захоронения радиоактивных отходов в морях Арктики. Вообще, Арктика представляет собой весьма экологически уязвимый и в то же время важный для глобального климата регион мира, где не только радиоактивное, но и обычное химическое загрязнение особенно опасно для всей планеты и потому требует особой концентрации усилий «биодипломатов» в будущем.
Нельзя не отметить и того обстоятельства, что в некоторых случаях международная кооперация не способствует, а, напротив, препятствует охране биоразнообразия и не улучшает, а ухудшает экологическую обстановку в локальном и даже в глобальном масштабе. Яркий пример представляют соглашения между странами, в результате которых одна из стран становится «мусорной корзиной» для экологически вредных продуктов, производимых другими странами. Сходные ситуации возникают, если одна из стран использует территорию другой страны для размещения экологически грязных предприятий или безжалостно эксплуатирует ресурсы другой страны. Озеру Байкал ныне угрожают не только «свои», российские предприятия типа целлюлозо-бумажного комбината, но и зарубежные инвесторы.
В противовес этому, насущной задачей является налаживание международной кооперации (с вложением средств из международных фондов) в интересах сохранения нетронутой живой природы на территории России, которая представляет собой уникальное общепланетарное достояние. Сибирский кислород из тайги покрывает потребности американцев, а болота поглощают опасные для всей планеты окислы азота. Подчеркнем, например, что леса России составляют 22% всех лесов мира, их общая площадь (за вычетом лесов Минооброны России и городских лесов) равна 1178,6 млн. га. Лесами покрыто 69% территории нашей страны (Государственный доклад «О состоянии и об охране окружающей среды..., 2003). Общепланетарное значение имеет, несомненно, уникальный резеруар пресной воды -- озеро Байкал, нуждающейся в международных усилиях и инвестициях в его охрану и очистку от уже накопившихся в нем загрязнителей, но не во вложении зарубежных средств в его продолжающуюся эксплуатацию!
2. Биокоммуникация (в значении, предложенном Влавианос-Арванитис). В рамках международной биодипломатии важной составляющей успеха является эффективная система информации о состоянии биоса и мерах по его защите в масштабах всей планеты Земля, используя современные СМИ, спутниковую связь, Интернет. Эти же каналы связи могут распространять в социуме базовые биологические знания и увлекательные сюжеты о жизни животных, растений, микроорганизмов, культивировать интерес к миру живого, восхищение перед его чудесным многообразием, «благоговение перед жизнью» (А. Швейцер). А. Влавианос-Арванитис называет это направление практической биополитики «биокоммуникацией», хотя мы его использовали выше (глава четвертая, 4.5) в смысле «коммуникация между биосистемами».
3. Возврат к натурфилософской и даже мифологической картине мира с идеей одухотворения живой природы. В целях возрождения бережного отношения к биосу на страницах Bio-News и других изданий БИО подробно рассказывается, например, о древнегреческих мифологических персонажах (Пан, Артемида и др.), так или иначе связанных с живой природой. Аналогично, Г.К. Косых (2005) в своих лекциях по экологии вспоминает о Водяном как хозяине воды, о Лешем как хозяине леса и др.
4. Биотуризм. «Окружающая среда не признает границ и объединяет народы на базе общего дела. Колоссальное разнообразие нашей планеты может быть освоено в рамках сознательных усилий по превращению туристических поездок в инициативы, нацеленные на понимание роли глобального биоса» (Vavianos-Arvanitis, 1998).. В ходе поездок и экскурсий туроператоры и гиды должны информировать туристов о биологических видах, которым угрожает уничтожение, о незаконной торговле (например, редкими экзотическими животными, биологическими материалами – от икры осетровых рыб до бобровой струи) в соответствующем регионе мира, об основных правилах охраны биоса и др. Параллельно серьезное внимание должно быть уделено разнообразию этносов и культур в человеческом обществе, самобытности и ценности каждого из них.
5. Cоздание локальных и международных банков идей, в которых заинтересованные индивиды и организации могут вносить свои предложения по биодипломатии. В целях стимуляции участия «всех и каждого» в практической деятельности БИО А.Влакианос-Араванитис проводит также международный Интернет-референдум по биоокружению, так что любой «гражданин планеты» может добавить свой голос в поддержку безотлагательных мер по охране биоса.
6. Система глобальной «обороны биоса» (bios defense). Речь идет об использовании оборонных бюджетов стран и их блоков – на основе достижения определенных договоренностей в международном масштабе – в целях проведения мероприятий по защите биоса, улучшению экологической обстановки на своих территориях и во всем мире. По существу, это еще один вариант биодипломатии «двойного назначения» – планируется оздоровление экологической обстановки параллельно со снижением угрозы войны и решением ряда социальных задач международного плана. Предлагается (Bio-News, 2005) использовать боевую авиацию для экологического мониторинга, а также для засева полей в странах «Третьего мира», применять госпитальные суда военно-морских флотов для лечения больных и восстановления организма голодающих, например, в странах Африки.
7. Биобизнес. Основная идея – успех коммерческого предприятия должен оцениваться не только по его прибыльности, но и в зависимости от того, в какой мере деятельность предприятия способствует охране биоса, улучшению условий его существования. В частности, особое значение в рамках биобизнеса должно придаваться (Vavianos-Arvanitis, 1998, 2003):
Введению обязательных для всех предприятий регламентаций, препятствующих загрязнению окружающей среды
Налоговой политике, дающей льготы предприятиям, прилагающим усилия к очистке среды и вводящей штрафные санкции для предприятий, чьё сырьё или оборудование создает угрозу её загрязнения
Системе биологического образования с элементами практической биополитики
Биобизнес (часто под другими названиями типа «экологически ориентированного бизнеса») пропагандируется и реально развивается и теми, кто не относит себя к биополитикам. Пример представляет созданная в нашей стране в Прибайкалье Автономная некоммерческая организация «Байкальский бизнес-инкубатор». Одна из основных целей организации – помошь «развитию малого и среднего экологически ориентированного бизнеса» (Белая книга Байкальского региона, 2004).
Экономический рост должен носить ограниченный, сбалансированный, компромиссный характер – он должен стремиться к коэволюционному развитию человечества и биоокружения. Подобные идеи высказывались членами Римского клуба Если в докладе «Пределы роста» Римскому клубу в 1972 г. Д. Мидоуз и другие ратовали за остановку экономического, да и демографического роста (вариант нулевого роста), то в докладе (1974 г.) М. Мессарович и Э. Пестель предлагали сценарий органического роста, когда человечество растет в пределах, задаваемых его ролью «органа» в составе планетарного организма биоса, не прпятствуя росту остальных органов и всего организма.
На страницах журнала Poitics and the Life Sciences Дж. Кэрнс (Cairns, 2001) пропагандирует переход от современного взрывного, экпоненциального роста человечества – как экономического, так и демографического – к пульсирующему росту, который в норме присущ живой природе, где периоды увеличения количественных показателей (например, численности особей того или иного вида, суммарной биомассы и др.) сменяются периодами уменьшения этих показателей (Odum et a., 1995). Человечество должно научиться гармонично «вписываться» в эти природные ритмы, в значительной части имеющие космическую природу. В этом случае «предприятия могут быть экологически безопасными и в то же время прибыльными, даже без правительственных субсидий» (Cairns, 2001. P.136).
По мысли М.В. Гусева, угрожающая (или, говоря более пессимистично: предстоящая) нам экологическая катастрофа будет далеко не первой в истории Земли; первая произошла, вероятно, тогда, когда в атмосфере Земли накопился кислород и вымерли многие анаэробные формы живого; после этого на планете произошло порядка 6—8 катастроф (см. об этом в главе третьей выше). Философ и сподвижник А.Влавианос-Арванитис Т.С. Кемп допускал, что грядущая экологическая глобальная «перетряска» с уничтожением (самоликвидацией) человеческого рода – нормальное эволюционное событие, подобное даже не вымиранию анаэробов, а более «рядовой» катастрофе типа массовой гибели динозавров и некоторых других существ в конце мелового периода мезозойской эры. Не прожил ли человек весь отпущенный ему эволюцией срок и не «справедливо» ли (в неком эволюционном смысле) ему пасть жертвой не связанных с биологической эволюцией (на первый взгляд) факторов? Если это допущение справедливо, то не борются ли биополитики фактически против эволюции, в ходе которой одни виды вымирают, чтобы уступить место другим? И чем оправдана эта борьба за сохранение вида Homo sapiens? Если только тем обстоятельством, что мы – люди и нам хочется жить и иметь детей, внуков, правнуков, то не является ли наша позиция антропоцентрической, вопреки декларируемой БИО и другими сходными организациями биоцентрической парадигме?
Рассмотренные в этом разделе непростые дилеммы лишь ставятся в повестку дня сегодняшними биополитиками – они далеки от окончательного разрешения, на них нельзя дать легкого ответа. Автор считал бы крайне безответственным предлагать собственное решение обозначенных вопросов. Представляется, что в ряде случаев надо исповедывать принцип “не обобщай” (также содержащийся в работах А. Влавианос-Арванитис), т.е. не поднимать вопросы на философски-этический уровень, а разбираться с ними ситуационно, смотря по конкретным обстоятельствам.
7.1.5. Интересы биоса vs. политические интересы. Влияние глобальной и локальной политической ситуации на экологию и охрану биоокружения. Биополитическое значение, несомненно, имеет дилемма «что важнее – охрана биоразнообразия или политические интересы?»
Эту дилемму на практике часто решают, предпочитая политические интересы экологическим; нередко последние служат не более чем лицемерным прикрытием первых. Охрана природы становится в таких ситуациях заложницей «большой политики» (Грешневиков, 2003). Политическая подоплека очевидна в случае решения Президентов США У. Клинтона и Дж. Буша не подписывать Киотский протокол об ограничении эмиссий углекислого газа (как одного из «парниковых» газов, способствующих глобальному потеплению) в атмосферу. Такая подоплека весьма вероятна, например, и в мерах Норвегии по «Охране окружающей среды на архипелаге Шпицберген» (название программы), фактически позволяющих этой стране – и поддерживающим её США -- ограничить проникновение России в данный регион (Грешневиков, 2003).
На реальность превращения поприща охраны природы в «арену большого бизнеса», «крупной политической игры» справедливо указывал В.А. Красилов (1992). В 80-90-е годы в нашей стране экологическая («зелёная») проблематика объективно представляла собой очень удобное поприще для консолидации всякого рода оппозиционных тогдашней центральной власти сил, которые в дальнейшем переходили к реализации чисто политических целей и задач. Так, экологические требования служили частью политических программ национальных движений в Прибалтике.
Некоторые биополитики посвящают свои усилия выяснению зависимости между отношением людей к экологической и природоохранной проблематике – и их политической ориентацией, партийной и копоративной принадлежностью. Хотя большая часть граждан США поддерживает программы по охране среды обитания и биоразнообразия, тем не менее, данные опросов показали, что демократы и «независимые» американцы (не принадлежащие ни к какой партии) ценят биос в большей мере, чем представители республиканской партии. Это чётко проявляется в их отношении к Акту о биологических видах, которым угрожает уничтожение (Endangered Species Act). 90,8% опрошенных «независимых» и 91,9% демократов были убеждены, что этот документ должен быть сохранен в неизменном виде или содержащиеся в нем требования должны быть даже усилены. Однако не менее 27,2% республиканцев хотели ослабить или отменить Акт (Czech, Borkhataria, 2001).
Влияние корпоративных интересов на взгляды людей по экологическим вопросам было продемонстрировано в ряде специальных исследований. В ставших классическими работах Д. Нелкин о загрязнении Великих Озёр Северной Америки в 80-е годы прошлого века было выяснено, что эксперты, финансированные компаниями, чьи предприятия загрязняли воду, были склонны серьезно недооценивать опасность этого загрязнения для природы и человека (см. Малкей, 1983).
В работах С.А. Остроумова по оценке воздействия на живое поверхностно-активных веществ (ПАВ) показано, что официально принятые значения предельно допустимых концентраций (ПДК) этих веществ в ряде случаев существенно завышены, что облегчает хлопоты по соблюдению экологических норм производящим ПАВ компаниям типа Proctor & Gambe. Более того, при концентрациях ниже ПДК на несколько порядков эти ПАВ, хотя и не убивают водные организмы, но заметно меняют их поведение. Низкие концентрации ПАВ заставляют пресноводных пиявок открепляться со своих прежних мест посадки, и их уносит течение. Таким образом, речные экосистемы утрачивают пиявок как важный компонент пищевых цепей. Этот пример наглядно показывает, какой ущерб экосистеме и био-разнообразию могут нанести даже сублетальные (не смертельные для биоса) концентрации ПАВ.
Продолжающееся разрушение биосферы и загрязнение среды обитания, несомненно, связаны с глобальными политическими реалиями нашего времени. Мир поделен на развитые страны Запада, где в условиях экономического процветания живет менее 1 млрд. человек («золотой миллиард) и все остальные, развивающиеся страны («третий мир»), пристанище остальных, более чем 5 млрд. людей. 40% всех детей в развивающихся странах (странах «Третьего мира») живут менее чем на 1 доллар в день (Bio-News, 2005. P.8). В одной только Африке 315 млн. людей живут в условиях крайней бедности, из них 184 млн. голодают (Ibid.). Один миллиард людей в мире лишен доступа к чистой питьевой воде (Ibid. P.11). Составляя примерно 20% населения планеты, «золотой миллиард» распоряжается около 85% благ и ресурсов человечества.
Обе категории стран вносят свой вклад в разрушение биоса (хотя и по различным причинам). Рассмотрим важный пример – уничтожение лесов. Как это ни печально, леса уничтожаются в последние десятилетия примерно в темпе 1 га в день, причем восстановление леса на каждом гектаре требует 15—20 лет. За время существования цивилизации ликвидировано более 42% всей первоначальной площади леса на планете, причем, конечно, леса уничтожаются в нарастающем темпе. Так, за период 1955—1995 годы вырублено около 40% тропических лесов. При сохранении нынешнего темпа их ликвидации (около 15 млн. га в год) тропические дождевые леса будут нацело уничтожены между 2030 и 2050 годами.
Ликвидация лесов непосредственно осуществляется в первую очередь на территории стран «третьего мира»; богатые страны Запада, ранее уничтожившие большую часть своих лесов, ныне заняты их восстановлением, «рекультивированием», рачительно оберегают остатки девственных лесов и вновь созданные насаждения от загрязнения (скажем, в Германии была развернута настоящая кампания против «вымирания леса» – Wadsterben). Однако жителем развивающихся стран не до экологических соображений, когда они архаичными средствами (вплоть до известного нам по учебникам истории метода высева культурных растений на вырубках, удобренных золой сожженных деревьев), при колоссальном приросте населения, должны обеспечивать себя пропитанием. Безудержной эксплуатации природных ресурсов, в том числе и лесов, способствует значительная финансовая задолженность стран «третьего мира» по отношению к кредиторам из стран «золотого миллиарда», так что «золотой миллиард» оказывается косвенно ответственным за судьбу лесов «третьего мира», от которых зависит и его собственное выживание. Предлагались меры по снятию или отсрочке части долга с развивающихся стран при условии обязательного соблюдения ими норм охраны лесов и вообще био-окружения.
Еще раньше, чем тропические дождевые леса, может быть уничтожена сибирская тайга, если не будет остановлена ее эксплуатация, в которой участвуют зарубежные компании (например, американские и китайские предприятия). Правда, в официальных документах отмечается сокращение площади рубок лесов в таёжной зоне за последнее десятилетие. Тем не менее, констатируется и продолжающийся «процесс деградации растительного покрова, омолаживания лесов, замещения зональных хвойных лесов березовым, осиновым и другими вторичными лесами» (Государственный доклад…, 2003). Во многих районах заготавливают древесины больше ее прироста; особенно страдают горные леса, с трудом возобновляющиеся и медленно растущие.
Хотя леса вокруг Москвы подлежат строгой охране как леса первой категории (важные в санитарно-гигиеническом плане), тем не менее в 1998 г. правительство Российской Федерации приняло решение передать участок леса размером 76,5 га в Одинцовском районе Московской области на вырубку для строительства жилищного комплекса коттеджного типа. Впоследствии данное решение было оспорено и призано незаконным в судебном порядке, в результате выигранного экологами судебного процесса против собственного правительства (см. Грешневиков, 2003).
Проблемы деградации природных экосистем, конечно, не органичиваются только лсной зоной. Так, в России, по данным цитируемого здесь «Государственного доклада…» (2003. С.45), « в тундровой зоне за последние 25 лет в 2 раза сократились площади лишайниковых тундр, а процессы деградации оленьих пастбищ наблюдаются почти на 25% площади этих пастбищ».
Политические и корпоративные интересы, помимо уничтожения лесов и естественных биоценозов других природных зон, оказывают свое влияние и на другую важную проблему современности – загрязнение воды, уничтожение водных экосистем. Например. два крупных выброса концентрированных растворов тяжелых металлов произошли в бассейне реки Тисса (впадающей в Дунай) в 2000 г. Особенно вопиющая ситуация с явной биополитической подоплекой сложилась в связи с первым из выбросов -- прорывом 30 января 2000 г. дамбы водоема с водой, сильно загрязненной медью, цинком, свинцом, а также – что еще опаснее – смертоносным цианидом. Виновник катастрофы – совместная автрало-румынская компания AURUL (район Бая-Маре в Румынии). В одной из рек бассейна Тиссы (р. Лапош) концентрация цианида составляла 18 мг/л (замер 1 февраля 2000 г.), что превысило его предельно допустимую концентрацию (ПДК) в 180 раз. Концентрации меди, цинка, свинца превышали ПДК в 40—160, 2 и 5—9 раз, соответственно (Bio-News, 2000. P.9). В загрязненных водах рек было уничтожено 90—95% фито- и зоопланктона, массовый характер приняла гибель рыбы, что потребовало больших затрат на очистительные мероприятия. Зона бедствия включала крупные города и защищенные в международном масштабе Национальные парки, например, парк “Озеро Тисса” (Венгрия).
Биополитическая подоплека этой чрезвычайной ситуации двоякая. С одной стороны, международные усилия по компенсации причиненного экологического ущерба (насколько это возможно) продемонстрировали реальную эффективность и координированность действий экологических и природоохранных (ЮНЕП, Европейский центр по охране природы) организаций, а также БИО, внесшей свой вклад в спасение Тиссы и Дуная. С другой стороны, данная ситуация позволяет вновь напомнить о разделении мира на “богатые” и “бедные” страны и говорить об экологической безответственности хозяев фирмы AURUL из процветающей и цивилизованной Австралии по отношению к биосу в тяготеющей к «третьему миру» Румынии, а заодно и в Венгрии, Югославии и других придунайских странах.
Формирование новых государственных границ, ссоры и конфликты между государствами-соседями, конечно, отнюдь не способствуют решению экологических задач локального и международного масштаба. Сказанное можно проиллюстрировать ухудшением экологической ситуации в Каспийском море после распада Советского Союза и во многом безуспешных переговоров по экологическим вопросам между новыми государствами-соседями. В критическом состоянии находится ныне популяция уникального животного – каспийского тюленя. Было также зарегистрировано резкое снижение популяции осетровых рыб. Ежегодные уловы осетровых рыб за период 1980—2000 годы упали с 25—26 тыс. т до 1,5—2 тыс. т, а в 2003 г. их было выловлено всего около 500 т (Бабаев, Зонн, 2005). Помимо загрязнения воды, зарегулирования плотинами стоков рек и общей плохой экологической обстановки в регионе, популяции осетровых рыб подвергаются ныне уничтожению со стороны браконьеров, остановить которых могут только «жесткая биополитика» – эффективные карательные мероприятия на государственном и межгосударственном уровнях (последнее требует координированной политики заинтересованных стран-соседей).
В материалах Биополитической интернациональной организации особо подчеркивается важность – как с экологической, так и с сугубо политической точек зрения – предотвращения конфликтов между странами, имеющими общие природные ресурсы. Пример представляет р. Нил, текущая по территории семи африканских стран или р. Ганг, несущая свои воды через территорию четырех стран в Азии. «Освоение и управление ресурсами пересекающих границы государств рек должны осуществляться на базе международного водного законодательства, в котором должно быть оговорено, что вода нужна и самой реке для поддержания ее экосистем и сохранения биоразнообразия» (Bio-News, 2005. P.11).
Согласованная политика по охране водных экосистем может опираться на международное водное законодательство (Internationa Water Law), принятое на Конференции по трансграничному использованию рек и озер (Хельсинки, 1992 г.). На его основе было впоследствие подписано локальное соглашение на ту же тему между Испанией и Португалией. Необходимость совместных биополитических мероприятий по предотвращению загрязнения международных водных ресурсов вновь зримо заявила о себе в связи с трансграничным загрязнением реки Амур в результате аварийного выброса на китайском предприятии осенью 2005 г.
Международные координированные действия – наряду с адекватными политическими мерами в пределах каждой страны и усилиями активистов гражданского общества на локальных уровнях – жизненно необходимы также и для того, чтобы положить конец нефтяному загрязнению Мирового океана, в первую очередь зависящему от рек, несущих нефтепродукты от промышленных предприятий, транспорта, муниципальных источников загрязнения; по оценкам на 2000 год, с водой рек в океан сливалось более 1,8 млн. т нефтепродуктов (Логинов и др., 2000). В последние годы, кроме увеличения добычи нефти на континентальном шельфе, немаловажный вклад в общий уровень внесли военные конфликты на Ближнем Востоке, особенно, вторжение войск США и их союзников в Ирак и последовавшие за этим террористические акты, при которых выходили из строя скважины, нефтепроводы, терминалы.
Совместные меры и международные соглашения, которые бы реально имели силу законов для подписавших их государств, могли бы помочь в борьбе также и с таким опасным для целых регионов явлении, как трансграничное загрязнение атмосферы. Загрязнение воздуха стран-соседей не прекращается, несмотря на принятую еще в 1979 г. Конвенцию ООН о трансграничном загрязнении воздуха и продолжающуюся реализацию Совместной программы наблюдений и оценки переноса на большие расстояния загрязняющих воздух веществ в Европе. Европейская часть России в 2002 г. получила в результате трансграничного переноса 1731 т свинца (причем собственные источники загрязнения дали лишь 1464 т), поступившего на нашу территорию из Украины (89,8 т), Польши (61.5 т), Италии (46,2 т), Румынии (43 т) и других стран (Государственный доклад…., 2003). Стоит вспомнить о вредном воздействии свинца и других тяжелых металлов, также следующих трансграничными маршрутами, на нейрохимические системы мозга и, тем самым, на психику, здоровье и социальное поведение людей (см. главу шестую, 6.8).
В разделе 7.1.1 мы коснулись проблемы роста народонаселения, и там приведена таблица, отражающая динамику его численности с начала нашей эры. Уже в первом докладе Римскому клубу («Пределы роста», 1972 г.) Д. Мидоуз и др. предсказывали глобальную катастрофу в XXI веке, обусловленную исчерпанием пищевых и энергетических ресурсов, а также загрязнением среды обитания неудержимо размножающимся человечеством. Последующие десятилетия внесли уточнения в наши знания о динамике роста народонаселения и, соответственно, в прогнозы на будущее, они ясно показали политическую подоплеку проблемы роста народонаселения.
Прирост населения Земли зависит в основном от стран «третьего мира». Для простого воспроизводства (сохранения численности человечества на неизменнном уровне) необходимо, чтобы на каждую женщину приходилось 2,1—2,3 ребенка (с учетом уровня смертности). За счет каких регионов происходил прирост населения? С. Капица в докладе Римскому клубу (Москва, 2000) указывал на отсутствие прироста и даже убыль населения в странах Запада, в то время как в «третьем мире» население продолжает расти «угрожающими темпами», например, в Китае его прирост составляет 10% в год, в Индии – 7—8%. В некотором диссонансе с этим находится XE "Политические регионы планеты:в экологическом аспекте" b -- на первый взгляд – тот факт, что хотя рост населения наблюдается в основном в развивающихся странах, тем не менее в разграблении и загрязнении Земли в конце прошлого века были повинны преимущественно страны Запада. Действительно, один американец потреблял столько энергии и сырья, сколько 2 шведа, 35 индусов, 140 кенийцев или 200 непальцев. В пересчете на килограммы каменного угля на одного обитателя Северной Америки в 1995 г. израсходовано 11000 кг топлива, на одного немца – 6600 кг, а на одного африканца – в среднем по континенту всего 250 кг. Наконец, на одного немца приходилось в 65 раз больше выбрасываемого в атмосферу СО2 (как “парникового газа”), чем на одного африканца (Eicher, 1993; Barth, 1995; Горелов, 1998). Подобные примеры могут быть умножены, и они указывают на пагубные последствия разделения мира на «богатых» и «бедных». Указанная выше концепция «золотого миллиарда» соответствует в наши дни «двойной морали», позволяющей людям в странах Запада потреблять без ограничений. В то же время совершенно ясно, что если бы остальные ~5 млрд. (из которых 1,3 млрд. живет менее чем на 1 доллар в день) потребляли блага и ресурсы на уровне «золотого миллиарда», то истощились бы все пищевые и энергетические ресурсы планеты.
Таким образом, проблема народонаселения на поверку оказывается биополитической проблемой, во многом обусловленной политической реальностью – нарастающей пропастью между «процветающим Севером» и «нищим Югом». По существу, под прикрытием демократической фразеологии все более отчетливо проступают контуры вселенского олигархического режима, предпочитающего действовать силовыми методами, как показывают события в Югославии, Афганистане, Ираке, а также в странах, где произошли «цветные революции» (в литературе даже говорят о мировом квазитоталитарном строе). Хотя многие экологические проблемы ныне сконцентрированы в странах «третьего мира» (как мы видели на примере уничтожения лесов), а западные страны даже кичатся своим «экологическим имиджем», тем не менее проблемы «третьего мира» во многом зависят от внешних долгов, кабальных договоров со странами «золотого миллиарда» и ТНК и даже от прямого «экспорта загрязнения» (например, вывода загрязняющих предприятий в страны «третьего мира»). Удатся ли организациям типа Римского клуба и БИО и мероприятиям типа «Дней Земли» в Рио-де-Жанейро (1992 г.) и «Рио+10» в Йоханнесбурге (2002 г.) преодолеть скрытно распространившуюся на Западе «двойную мораль», когда одни моральные нормы реализуются по отношению к подобным себе, другие – по отношению к чужакам (по существу: проявление афилиации к «своим» и изоляции от «чужаков»)? Удастся ли утвердить единые для всех нормы бережного обращения с биосом и разумного самоограничения потребностей (как декларируется в рамках принципа «sustainabe deveopment» в материалах упомянутой конференции в Рио)?
Что касается России, то устойчивой тенденцией последних десятилетий является естественная убыль населения (ежегодный прирост смертности над рождаемостью), или постепенная депопуляция страны (Снакин, 2003). Так, с 1989 г. по 2002 г. население нашей страны убывало в среднем на примерно 0,1% в год. В 2002 г. число умерших в России превысило число родившихся на 935,3 тыс. человек, или в 1,7 раза; наша страна занимала первое место в Европе по общему коэффициенту смертности (числу умерших на 1000 человек в течение года), составлявшему 16,3 (Государственный доклад…, 2003). Это явление представляет собой серьезную биополитическую проблему. Немаловажную роль играет, среди множества социально-политических факторов, экологическая обстановка (превышение ПДК по важнейшим загрязнителям – окислам азота, окиси углерода, фенолу, формальдегиду, свинцу и другим металлам, углеводородам во многих регионах нашей страны), неадекватное питание, подтачивающее здоровье очень многих россиян, а также тяжелые стрессы в повседневной жизни.
Таким образом, биополитика в применении к проблематике экологии и охраны биоразнообразия в первую очередь рассматривает политические мероприятия по решению экологических проблем и влияние политического климата на планете и политических (а также корпоративных, коммерческих, и других «местнических») интересов на экологическую ситуацию на локальном и глобальном (а также, конечно, промежуточных – национальных, региональных и др.) уровнях. Весь этот «клубок» проблем исследуется биополитиками в применении к различным аспектам экологических проблем, включая затронутые выше проблемы уничтожения лесов, гибели водных экосистем, роста (или убыли) народонаселения. Учитывая рамки настоящей книги, мы не будем детально рассматривать все эти частные аспекты. Однако мы более подробно остановимся на такой злободневной ныне проблеме как ситуация в мегаполисах.
7.1.6. Экологическая ситуация в мегаполисах (крупных городах). Растущее население планеты концентрируется в городах. В Западной Европе 60% населения сосредоточено на 1% территории. Проблемы больших городов включают в себя уже рассмотренные моменты, связанные с уничтожением природных экосистем. Так, леса в городах или уничтожены, или низведены до ранга парков (в лучшем случае лесопарков типа Лосиного острова в Москве) или даже насаждений на скверах или бульварах. Причем, при малой ширине и высокой загрязненности воздуха бульвары становятся чисто декоративными разделительными полосами и не могут использоваться для прогулок из-за скверной экологической обстановки (Фролова, 1998).
Водным экосистемам городов и прилегающих зон наносится существенный ущерб даже в наиболее экологически грамотных странах Западной Европы (где действуют общеевропейские законы об ограничении источников загрязнения воды и стандартизации ее качества). Достаточно отметить, что сам процесс неконтролируемого роста городов считается БИО одним из главных факторов, угрожающих всему живому в прибрежных морских водах. Уничтожая биос, вещества-загрязнители не щадят и вид Homo saрiens: в странах Европейского Союза более двух миллионов купающихся страдают от желудочно-кишечных заболеваний.
На примере больших городов целесообразно указать и на другие экологические проблемы нашего времени, такие как накопление вредных веществ в атмосфере и почве, тепловое, шумовое и информационное загрязнение среды. Что касается мегаполисов России, то в них в 1990-е годы поменялся спектр основных поллютантов (загрязняющих веществ), и это обусловлено как усилиями экологов (и других аналогичных научно-общественных движений), так и частичным спадом и перепрофилированием промышленного производства. Например, промышленность Москвы в последнее десятилетие переходит на сборочные производства. Москва стала банковской и интеллектуальной столицей. «С начала 90-х годов промышленное давление на среду города значительно снизилось..., но невероятными темпами увеличилось загрязнение от автотранспорта» (Воронков, 2000. С.290).
Вместе с тем, в самые последние годы в связи с новым оживлением промышленности и ликвидацией ряда природоохранных инстанций (особенно Госкомприрода) вновь усилилось индустриальное загрязнение воздушной, водной среды и почвы (см. Ларин и др., 2003). Большое значение имеет продолжающееся использование устаревшего, экологически опасного оборудования на промышленных предприятиях. В Государственном докладе «О состоянии и об охране окружающей среды…» (2003. С.11) особо отмечается, что «в крупных городах и промышленных центрах состояние воздуха не только остается неудовлетворительным, но и продолжает ухудшаться».
Москва остается «умеренно-опасной» в отношении концентраций свинца, меди и цинка в почвах. В ее южной части наблюдались высокие уровни загрязнения воздуха двуокисью азота, формальдегидом, бензпиреном (Государственный доклад …, 2003). Что касается Санкт-Петербурга, то экологическая опасность в городской черте определяется многократным превышением предельно допустимой концентрации (ПДК) по цинку, свинцу и кадмию даже в городской зоне отдыха, не говоря о еще более загрязненной промышленной зоне Петербурга (Государственный доклад…, 2000, 2003); атмосфера в Петербурге загрязнена взвешенными веществами, двуокисью азота, формальдегидом, бензпиреном (Государственный доклад …, 2003).
Вместе со всем биосом страдает сам человек, его соматические, биологически-детерминированные параметры (то, что можно обозначить как «биос внутри нас» – наряду с биоокружением как «биосом вне нас»). В городах с высоким уровнем загрязнения среды, высокой плотностью населения и информационными перегрузками людей подстерегают физиологические и социально-поведенческие расстройства, включая дефицит внимания, депрессию, агрессивность. Это во многом связано с прямым действием поллютантов на нейрохимические системы мозга (например, тетраэтилсвинца из этилированного бензина – на серотонергическую и дофаминергическую системы ЦНС, как уже отмечено в главе шестой, разделе 6.7.). Город и его обитатели выступают как единый организм; проблемы политики, экономики, экологии, нейрохимиии оказываются тесно переплетенными между собой что и повышает интерес к «гибридным» наукам типа биополитики.
7.1.7. Роль сетевых структур в решении практических биополитических проблем. Эколого-социальными проблемами мегаполисов, также как и многими другими проблемами экологии и охраны природы могли бы заняться сетевые междисциплинарные группы по экологическому мониторингу и/или политико-экономическому консультированию. Политическим шагом с положительными экологическими последствиями, по опыту Скандинавии и других стран Западной Европы, является разумная децентрализация власти в мегаполисе с предоставлением существенной автономии локальным структурам самоуправления, часть которых может носить небюрократический, сетевой, характер. Укрепление политических позиций структур уровня кондоминимумов и микрорайонов способствует улучшению экологической обстановки, ибо эти сравнительно малые структуры лучше ориентируются в локальных проблемах, нежели чиновники в аппарате мэра. В то же время справедливо и то, что очень малые административные единицы не имеют достаточного количества средств и квалифицированных кадров. Но и здесь возможна альтернатива доминированию структур ранга городской (тем более федеральной) администрации: сетевые межрайонные неправительственные структуры типа «экофондов» или пулов квалифицированных экспертов, вступающие во взаимодействие с сетевыми структурами локального уровня ради решения экологических «локальных проблем с глобальными последствиями».
Организации типа «Гринпис» могли бы сыграть здесь неоценимую роль, притом не только в самих мегаполисах. Угрожающая ситуация сложилась в районах нефтепроводов (с их прорывами и нефтяным загрязнением) и в таежных лесных массивах. Общественные организации типа «зеленых» стремятся к узакониванию целесообразной системы независимого экологического контроля. Весьма важны здесь и педагогические меры по расширенному преподаванию не только охраны природы и аналогичных дисциплин, но и биологии и ее политических приложений – биополитики – в школах.
Один из ценных примеров реализации сетевых организационных принципов в нашей стране представляет Межрегиональный общественный фонд Сибирского центра поддержки общественных инициатив (МОФ СЦПОИ). Это – «сетевая организация в России, осуществляющая техническую, программную и финансовую поддержку некоммерческого сектора в 11 субъектах РФ» (Белая книга Байкальского региона, 2004. С.10). Характерная для сетевых структур вообще (см. главу пятую, 5.7) широта горизонтов и интегральное видение целевых задач позволяет МОФ СЦПОИ держать в поле зрения многие аспекты некоммерческого сектора, включая экологические организации и движения, а также экологически ориентированный бизнес (биобизнес в устах Влавианос-Арванитис). Под эгидой данной сетевой организации работает, в частности, Региональная общественная организация «Клуб Фирн», выступающая как представитель Бурятии в рамках МОФ СЦПОИ. Вступив в партнерские сетевые отношения с Байкальским информационным центрам «Грань», «Клуб Фирн» участвует в ряде важных экологических проектов. На этом примере хорошо видно, как изначально локальная (ограниченная Прибайкальем) сеть приобретает региональный и далее международный характер. «Клуб Фирн» вместе с центром «Грань» вошел в состав международной «Сети живых озер». Речь идет о проекте, посвященном сохранению и восстановлению природных экосистем 28 озер и водно-болотных территорий на всех континентах. Проект был инициирован в глобальном масштабе немецким фондом Goba Nature Fund (см. Белая книга Байкальского региона, 2004).
Перечисли конкретные функции, которые могут быть возложены на сетевые структуры применительно к экологической проблематике
Разработка и распространение в социуме философских ориентиров, без которых не реальна эффективная, инициативная экологическая деятельность. В частности, сетевые структуры экологической направленности могли бы способствовать распространению в обществе биоцентрических взглядов – понимания человека как части единого планетарного био-разнообразия, продукта биологической эволюции. Ниже в контексте связи биополитики и биоэтики рассмотрен пример сети типа хирамы, посвящающей себя экологической этике (см. 7.4.1).
Решение конкретных экологических задач. Спектр задач, потенциально подходящих для творческих сетевых структур, весьма широк – от исследования загрязнения Азовского моря поверхностно-активными веществами (прибывающими туда в опасных концентрациях со стиральным порошками, шампунями и т.д. по рекам) и эффектов загрязнителей на местные экосистемы и здоровье жителей побережья до улучшения экологии Москвы путем усовершенствования городской сети общественных туалетов. Названные задачи и им подобные являются междисциплинарными и нередко нечетко сформулированными, так что традиционные бюрократические структуры пасуют перед ними, будучи ориентированы на более узкоспециальные проблемы.
Развитие системы экологического и биологического образования. Сетевые структуры формируются в этом случае непосредственно во время урока, посвященного основам биологии (и, что важно, фундаменту биополитики). Речь идет об интерактивном обучении (7.5. ниже).
В применении к экологической проблематике в ряде ситуаций структурой выбора могла бы быть, среди других организационных вариантов сетевых структур, структура под названием «хирама» (см. глава пятая, 5.7). Например, пусть наша небольшая сетевая группа занимается проблемой охраны редкого, исчезающего вида – амурского тигра. В соответствии с принципами организации хирамы, в штат этой структуры могут быть введены частичные творческие лидеры по более частным задачам, скажем (см. Олескин, 2003а):
пресечение браконьерства
организация участков прикорма тигров
исследование динамики их популяции (прирост или убыль?)
просвещение местного населения с составлением учебных программ по теме «амурский тигр».
В соответствии с принципами хирамы, её члены параллельно работают по всем этим направлениям; психологический лидер стимулирует их творческую деятельность, а лидер по внешним связям ведёт поиск контактов с другими организациями аналогичной направленности.
7.1.8. Социально-технологический проект: система «экуменополис—экуменокепос». В ряде стран мира разработаны получившие международную известность социальные технологии, нацеленные на улучшение экологической обстановки. В нашей стране весьма существенное значение имеют разработки в рамках программ по созданию экополисов. Критерием экополиса является возможно более полное сочетание «городской застройки с обязательным разнообразием архитектуры и природных ландшафтов» (Воронков, 2000). В стенах МГУ такие разработки активно проводятся группой Д.И. Кавтарадзе (Кавтарадзе и др., 2002), связавшего экологическую проблематику с проблемой биологического образования и конкретно с интерактивным методом обучения (см. ниже).
В рамках предложенной представителями БИО (А. Влавианос-Арванитис и ее сподвижником проф. И. Папаиоанну) концепции охрана биоса тесно увязывается с усилением самоидентификации каждого гражданина с его локальной общиной (Papaioannou, 1989). Соседи по кондоминимуму должны быть друзьями, «своими людьми», а не просто «случайными попутчиками» в той безликой, анонимной массе людей, которая именуется большим городом. Заботясь о биосе, например, выращивая зеленые насаждения не только в парках и скверах, но и на крышах и стенах (плющ и другие вьющиеся растения) домов (Eib-Eibesfedt et a., 1985; Grammer, 1993; Oeskin, 1996b), мы одновременно способствуем социально-психологической консолидации локального коллектива, возможно, даже его частичной экономической независимости (ведь выращивать можно, например, и салат).
В связи с этим находится и модель «творческой смеси» (creative mix, Papaioannou, 1989): на небольшой площади комбинируют предприятия (при жестком условии, что они не загрязняют среду), жилые дома, научные и культурные учреждения, бассейны, сады, оздоровительные центры. «Биополитичность» модели состоит в том, что она воскрешает некоторые стороны жизни первобытного человека, который не знал различий между социальной и личной жизнью, между профессиональной и бытовой сферами, а спортом и культурным досугом (например, танцами, наскальной живописью) занимался вблизи (или на территории) той же стоянки, где он жил, разделывал мамонта и др.
Член БИО Дж. Папаиоанну поднял также вопрос о будущих тенденциях развития городов во всем мире. Подобно деятелям Римского клуба, Папаиоанну – автор прогнозов и ориентированных в отдаленное будущее проектов. Папаиоанну полагает, что дальнейший рост человеческой популяции уже через несколько десятков лет урбанизирует всю планету, т. е. возникнет единый глобальный город (по гречески «экуменополис», ‘??????????????). Этот процесс объективно неизбежен, неотвратим, но мы в состоянии повлиять на стратегию формирования «экуменополиса». С биополитической точки зрения желательна следующая стратегия: пусть одновременно с глобальным городом формируется и глобальный сад («экуменокепос», ‘??????????????). Пусть экуменокепос проникает собой весь экуменополис, представляя собой непрерывную, многоуровневую систему – от маленьких садиков (или даже горшков с цветами) до обширных незаселенных зон Земли.
Модель Папаиоанну, при всей ее привлекательности, вызывает серьезные вопросы: Кто будет руководить вселенским проектом Папаиоанну и контролировать его реализацию? Кто будет следить за строительством новых городских районов Шанхая или Рио-де-Жанейро, авторитетно говоря: здесь строить нельзя, данный уголок будет частью экуменокепоса, вселенского сада (по плану Папаиоанну, который к тому времени будет утвержден в международном масштабе). Мы уже упоминали о необходимости локальных, и особенно сетевых, органов самоуправления для решения многих экологических проблем. Для реализации планов типа модели «экуменополис – экуменокепос», очевидно, усилий локальных структур будет недостаточно. Необходима поддержка глобальных структур с достаточными полномочиями для разработки проектов в масштабе планеты Земля и контроля за их реализацией. Возможно, подобные структуры удалось бы создать на основе международных организаций типа ЮНЕП, БИО, Римского клуба, недавно созданного международного общества ЭкоЭтики и т.д. Немаловажно то, что подобные организации в той или иной мере структурированы по сетевым принципам. Представляется, что существующим ныне организациям следовало бы по мере возможности объединять свои усилия, вплоть до создания некой единой сети.
Итак, одной из практических граней биополитики является деятельность по сохранению многообразия планетарной жизни. Успех в этом направлении возможен, как мы видим на конкретных примерах, при одновременных усилиях на двух уровнях – локальном (охват малой части какого-либо государства) и глобальном (охват, в принципе, всей нашей планеты). Отсюда вытекает, что активная биополитическая деятельность на обоих уровнях будет способствовать и так характерной для нашего времени глобализующе-локализующей тенденции, связанной с современной компьютерной (и вообще информационной) революцией, позволившей современному человеку мгновенно общаться по компьютерным сетям со всем миром, не взирая на границы, и в то же время вести чисто локальное, ограниченное своим персональным компьютером или ноутбуком, существование.
Таким образом, биополитика включает в себя практически-ориентированное направление («biopoicy»). Среди различных задач этого направления особое место принадлежит охране живой природы (биоразнообразия, биоса). Не только группировки особей одного вида, но и многовидовые ассоциации, целые замкнутые по веществу экосистемы могут рассматриваться как биосоциальные системы. С биополитической точки зрения важно то, что человечество и биоокружение (взятое в целом) также представляют собой составные части вселенской биосоциальной системы. К взаимоотношениям человечества и биоокружения приложимы представления о социальной координации, которая может опираться лишь на неиерархические механизмы – человечество и биоокружение (или, на более частном уровне, компоненты каждой из двух глобальных систем) могут выступать лишь как равноправные элементы вселенской сетевой биосоциальной структуры, как “частичные лидеры” в хираме. В попытке навязать биосу иерархическую структуру с человеком на вершине (а это и есть антроцентризм) человечество нанесло биоокружению существенный вред. БИО и организации аналогичной направленности ратуют за координированное развитие человечества и биоокружения – за их коэволюцию. По убеждению К.М. Майера-Абиха и других мыслителей современности, люди должны осознать, что ресурсы планеты существуют не ради реализации их потребностей, но ради всего биоса, составленного и бесчисленных видов и индивидов, каждый из которых существует в своем особенном мире («умвельте»). Современные глобальные экологические проблемы (гибель лесов, тундр и других биоценозов, разрушение водных экосистем, взрывной рост населения, проблемы городских агломераций и др.) имеют существенную политическую подоплеку – они связаны с разделением мира на политические регионы – богатые «развитые страны» («золотой миллиард») и бедный «третий мир», за разрушение биоса на территории которого значительную долю ответственности несет благополучный «золотой миллиард». Глобальные экологические проблемы преломляются на локальном уровне в виде конкретных биополитических действий – «думай глобально, действуй локально» (принцип глокализма).
7.2. Биотехнология
Существенное значение в рамках «biopoicy» в последние десятилетия приобрела биотехнология, одна из составных частей так называемого шестого экономического уклада, включающего в себя также системы искусственного интеллекта, глобальные информационные сети, сверхскоростные транспортные средства, а также нанотехнологии (конструирование технических средств на молекулярном и атомарном уровнях). Шестой уклад характерен для постиндустриального общества, в которое ныне вступают развитые страны Запада. Биотехнология находится в сфере интересов как ряда биополитиков, так и бизнесменов, политических деятелей, ученых различных специальностей. Сенсации в биотехнологической области вызывают значительный общественный резонанс и широко обсуждаются в средствах массовой информации. Биотехнология официально признана ООН в качестве технологии XXI века.
7.2.1. Что такое биотехнология. Биотехнологию определяют в литературе как промышленное использование биологических процессов и агентов на основе получения форм микроорганизмов, культур клеток и тканей растений и животных с заданными свойствами, т.е. как применение микробных, животных или растительных клеток или ферментов для производства, расщепления или преобразования материалов (Егоров и др., 1987; см. также Smith, 1998, Schmid, 2003). Однако приведенное определение и подобные ему не раскрывают в достаточной мере специфики именно современной биотехнологии. Клетки микроорганизмов фактически применялись человеком в хлебопечении, сыроделии, пивоварении, виноделии уже с глубокой древности (шумеры производили пиво около 6 тыс. лет тому назад).
Представляется, что суть современной биотехнологии трудно охватить компактным определением. Биотехнология включает в себя целый комплекс новых методов работы с живыми организмами (в первую очередь одноклеточными), новые области применения результатов этой работы, а также новые философско-методологические подходы к живому (часто говорят, что биотехнология создала новую “идеологию”).
К числу наиболее существенных новаторских методов современной биотехнологии следует отнести:
Генетическую инженерию (см. подробнее 7.3) – прицельное изменение генов организма путем манипуляций с его ДНК; однако до сих пор не утратил ценности более традиционный метод простого отбора (селекции) организмов-продуцентов с желаемыми свойствами, например, дрожжей, более эффективно образующих этанол. Этот метод обозначают теперь как «эволюционная инженерия», и он ускоряется мутагенами, а в последние годы – тотальным анализом (сиквенсом) геномов интересующих организмов (Дебабов, 2005).
Инженерную энзимологию – изменение свойств ферментов с целью их применения в пищевой, лекарственной или химической индустрии. Например, с помощью фермента глюкозизомеразы предполагается превращать в промышленном масштабе глюкозу во фруктозу (которую могут употреблять диабетики). Один из важнейших подходов – иммобилизация ферментов или содержащих их клеток -- закрепление на целлюлозе, коллагене, гелеобразующих материалах или иных носителях. В ряде случаев ферменты функционируют в иммобилизованном виде лучше, дольше, стаблиьнее или просто по-иному (давая измененные продукты), чем в свободном виде; в последние годы особое значение придается белковой инженерии – целенаправленному изменению структуры ферментов (также как и других биотехнологически ценных белков, например, вакцин) на основе модификации кодирующих их генов
Культивирование растительных или животных клеток вне соответствующих организмов – на питательных средах (так, как традиционно выращивают бактерии). Это необходимо для массового производства ценных продуктов (например, лекарственных гликозидов женьшеня в культиваторе с клетками этого растения). Из культивируемых растительных клеток можно получить целые растения, совершенно идентичные по наследственным признакам (клоны). Разработаны методы искусственного слияния клеток между собой, после чего получаются клетки и растения-регенеранты с гибридными свойствами (клеточная инженерия); в применении к животным клеточная инженерия служит основой многообещающих в медицинском плане гибридомных технологий, позволяющих получать высокоселективные моноклональные антитела (МАТ). Распознавая определенное вещество-мишень (точнее, определенный участок структуры вещества), МАТ допускают применение для диагностики и терапии злокачественных опухолей и инфекционных заболеваний. Клеточная инженерия тесно связана с тканевой инженерией, одной из основных задач которой является ускорение заживления ран (см. Schmid, 2003).
Промышленное производство биологических продуктов в крупных масштабах (например, бактериальных кормовых препаратов для животноводства) или, наоборот, в мизерных, но все равно насыщающих мировой рынок количествах (дорогостоящие лекарства, производимые в граммовых или даже миллиграммовых количествах); разработка биотехнологических индустриальных аппаратов (ферментеров, биореакторов) и производственных процессов, а также механизмов прицельной доставки продуктов к их мишени, например, в организме больного, что требует использования средств нанотехнологии (полимерных наночастиц, нанокристаллов и др., см. Каплун и др., 2003).
Выделение, очистку, химическую модификацию и стабилизацию биотехнологических продуктов с применением современных методов (многомерная ионообменная, аффинная и гель-хроматография, электрофорез, изоэлектрическая фокусировка, изотахофорез, иммуннохимические методы и др.)
Экосистемную биотехнологию (экоинженерию), см. ниже.
Методы биотехнологии применяют в следующих областях:
Сельское хозяйство. Речь идет о биотехнологических средствах защиты растений, заменяющих пестициды, например, о применении естественных врагов насекомых --вредителей или сорняков; о выращивании устойчивых к патогенам или свободных от них (в частности, безвирусных) растений; о создании новых пород животных методами генетической инженерии (см. 7.3.3); о микробной биомассе и других кормовых добавках для животных; о новых средствах профилактики, включая генноинженерные вакцины, и новых препаратах для лечения болезней сельскохозяйственных животных.
Медицина. Биотехнология предлагает новые антибиотики, вакцины (например, против туберкулеза, малярии, тропических заболеваний, а также инфекций, ведущих к злокачественным опухолям и сердечно-сосудистым заболеваниям, Егоров, 2003), диагностические тест-системы (биочипы), способные контролировать тысячи параметров организма пациента, лечебные сыворотки на базе моноклональных антител, гормоны и факторы крови, синтезируемые в микробных культурах с использованием методов генетической инженерии, лекарства нового поколения, а также многое другое.
Пищевая промышленность: заменители сахара, ароматические и вкусовые добавки, полученные не химическим синтезом, а с применением микроорганизмов или культивируемых растительных клеток; пищевые ферменты; стабилизаторы – вещества, продлевающие срок хранения продуктов; в перспективе – изменение всего пищевого рациона на базе новых знаний (полученных с применением молекулярно-генетических подходов, см. Егоров, 2003; Дебабов, 2005) о механизме действия животных и растительных компонентов пищи на организм человека.
Энергетика – производство возобновляемых видов топлива (см. ниже).
Горнодобывающая промышленность (биогеотехнология): выщелачивание металлов из руд с помощью микроорганизмов; микробное разделение водно-нефтяных эмульсий; извлечение остаточной нефти из скважин путем закачивания в них вязких растворов микробных биополимеров.
Охрана природы, например, устранение биологическими средствами последствий антропогенного воздействия на природу (биоремедиация); биодеградация экологически опасных веществ (см. подробнее 7.2.2.).
Поддержка развития биотехнологии, в том числе и политическими средствами, является задачей ряда влиятельных международных организаций, среди которых отметим Европейскую федерацию по биотехнологии (European Federation of Biotechnoogy). Она преследует цели:
Развитие биотехнологии на благо всего населения;
Содействие распространению информации и кооперации во всех областях биотехнологии
Предоставление правительственным и наднациональным (международным) организациям информации по биотехнологии и экспертных оценок по этой тематике;
Проведение мероприятий по ознакомлению широкой общественности с проблемами биотехнологии.
Как уже отмечалось, биотехнология находится в сфере интересов биополитиков. Мы рассмотрим три основных роли, в которых биотехнология выступает на биополитической арене. Во-первых, биотехнология способствует охране биоса, преодолению энергетического кризиса и реализации других граней «biopoicy». Во-вторых, биотехнология влияет на философско-этический базис биополитики. В-третьих, наконец, организационная структура международного сообщества биотехнологов такова, что в ней вполне уместно применять биополитически обоснованные социальные технологии типа социальных сетей.
7.2.2. Биотехнология и проблемы «biopoicy». Биотехнологические разработки, направленные на ликвидацию загрязнителей окружающей среды (поллютантов) – пестицидов, отходов химических производств – могут быть проиллюстрированы на примере обевреживания радиоактивных отходов. Так, ионнообменные смолы, с помощью которых очищают радиоактивную воду в ядерных реакторах и которые сами приобретают радиоактивность, могут быть ликвидированы путем их микробного расщепления. Бактерия Thiobacius ferooxidans эффективно расщепляет ионнообменную смолу катионит КУ-2-8 (Кузнецов и др., 2000).
Остановимся на вкладе биотехнологии в ликвидацию накапливающихся в почвах и водоемах поллютантов – пестицидов, нефти, а также продуктов обработки древесины, газификации угля, целлюлозно-бумажной промышленности и других производств. Такая биоремедиация объектов среды обитания основана на «использовании микроорганизмов-деструкторов. Способность утилизировать трудноразлагаемые вещества антропогенного происхождения (ксенобиотики) обнаружена у многих микроорганизмов» (Логинов и др., 2000. С.4). Биоремедиация может быть основана на активации деградирующей способности уже существующей в почве или воде микрофлоры, которую стимулируют внесением биогенных элементов, кислорода и др. Этот подход называется биоактивацией. Альтернативный подход – введение в почву (воду и др.) новых микроорганизмов, активно справляющихся с загрязнителем – обозначается как биодополнение.
Активные микроорганизмы-деструкторы могут быть получены из природных источников. Подобная биотехнологическая разработка касается отравляющего вещества иприта (“горчичного газа”). Этот отход химических предприятий загрязняет почву и водоемы (Медведева и др., 2000). Проблему предполагают решать, разлагая иприт с помощью выделенных из почвы штаммов бактерий Pseudomonas sp. 8-2 и Micrococcus sp. 6-2. Ликвидацию нефтяного загрязнения чернозема, вызванного несанкционированной врезкой в трубопровод Тенгиз—Новороссийск, удалось ускорить применением обоих указанных выше методов в комбинации. Сначала создали условия для биоактивации естественной микрофлоры почвы, добавив в нее азотные и фосфорные удобрения. Далее активная микрофлора была выделена из почвы, выращена в лабораторных условиях и введена в почву, загрязненную нефтью, т. е. был применен также метод биодополнения (Карасёва и др., 2005).
Нужные организмы-деструкторы могут быть получены и генноинженерным путём. Так, еще в 80-е годы методами генетической инженерии создан штамм Pseudomonas ceparia, разрушающий пестицид 2,4,5-трихлорфеноксиацетат.
Выше кратко отмечено, что биотехнология предлагает и разработки, позволяющие в ряде случаев обойтись без пестицидов и других продуктов химической индустрии или по крайней мере снизить их необходимое количество.
Во-первых, применение ядохимикатов становится излишним, если на полях растут устойчивые к насекомым, нематодам, другим патогенам растения – продукты генноинженерных разработок. Такие растения, например, хлопок, которому не страшны насекомые-вредители, занимают все большие посевные площади в мире. Широко используются в сельском хозяйстве, правда, и растения, устойчивые к самим пестицидам, в частности, такими свойствами обладают более 40% рапса, выращиваемого в Канаде. Понятно, что пестицид-устойчивые растения скорее ухудшают, чем улучшают экологическую обстановку, ибо подстегивают земледельцев безнаказанно (с точки зрения возделываемой ими культуры) увеличивать вносимые в почву количества ядохимикатов. Так мы сталкиваемся с биотехнологической разработкой, чье биополитическое значение может оказаться негативным. Распространение генноинженерных растений вызывает также ряд биополитических вопросов, адресованных генетической инженерии в целом (см. 7.3.).
Во-вторых, средства защиты растений, а также удобрения, могут быть получены не химическим синтезом, а биотехнологическим путем. Так, многие виды насекомых восприимчивы к заболеванию, вызываемому грибом Beauveria bussiana. Препарат боверин из высушенных конидий гриба способен вызывать болезнь в течение года после обработки почвы или растений. К биотехнологическим средствам защиты растений относят и естественные информационные вещества насекомых, например, антиовипозитанты, воспринимаемые насекомыми как категорический приказ: «Здесь откладывать яйца нельзя!». Нарастает перечень биотехнологических препаратов, которые могут использоваться для защиты растений от патогенных микроорганизмов. Помимо готовых биотехнологических препаратов, речь в последние годы идет также о методе смешанного культивирования нескольких видов растений. Один из видов выделяет вещества, подавляющие развитие вредителей, к которым был бы беззащитен другой вид культурных растений. Так, перец вырабатывает защитное вещество (фитоалексин), помогающее предохранить картофель и другие виды сельскохозяйственных культур от заражения грибом фитофтора (Остроумов, 1986).
На стыке чисто практических разработок (в рамках biopoicy) и философски-ценностных идей находится разработанная в биотехнологии концепция XE "Интегральные системы экологической защиты" b интегральных систем экологической защиты. В противоположность распространенному мнению, что насекомых, сорняки и др. следует «уничтожать без жалости», данная концепция планирует отказ от тактики тотального уничтожения вредителей пестицидами в пользу балансировки и ограничения их численности мягкими биотехнологическими методами (включая, в случае насекомых, антиовипозитанты и иные молекулы-сигналы). Концепция интегральных систем экологической защиты предполагает осознание того, что и в масштабах локальной экосистемы, и в рамках планетарного биоса «вредные» с человеческой точки зрения организмы, тем не менее являются неотъемлемой частью био-разнообразия, представляют абсолютную ценность, как и предполагает философская биоцентрическая установка.
К сожалению, биотехнология не всегда помогает решать проблемы «biopoicy». В некоторых случаях она сама создает их. Выброшенные в атмосферу клетки микроорганизмов угрожают вспышкой бронхиальной астмы и других аллергических заболеваний. В 80-е годы ХХ века политический резонанс вызвало загрязнение атмосферы дрожжевой биомассой в виде аэрозоля на биотехнологическом предприятии в г. Кириши (СССР). Проблема была решена, когда на нем и других предприятиях по производству кормового белка одноклеточных организмов установили эффективные пылеуловители и добились внедрения бессточной технологии (замкнутого цикла с рециркуляцией отходов, Погорельская и др., 1989).
В современную эпоху человечеству грозит продовольственный и энергетический кризис, которые тесно связаны с ростом населения и усугубляют разделение мира на «богатых» («золотой миллиард») и «бедных». Глобальный дефицит продовольствия и энергоносителей является проблемой с биополитическим звучанием, и биотехнология может приложить руку к ее решению.
Потенциальная роль биотехнологии в борьбе с продовольственным кризисом – в разработке рецептов нетрадиционной (для современной культуры хотдогов и попкорна) и недорогой пищи. Достаточно указать на биотехнологию выращивания цианобактерии Spiruina, чья биомасса съедобна и предупреждает рахит у младенцев. Spiruina служила повседневной пищей для племен в районе озера Чад в Африке и для центральноамериканских индейцев, делавших из нее лепешки. Некоторые разработки основаны на применении биомассы экзотических грибов – вешенки, шиитаке (традиционная пища японцев), фузариума. Биотехнологи стран Запада опираются в своих разработках на традиции, тысячелетиями существовавшие на Востоке. Упомянем также биотехнологические разработки по производству миса и кодзи (японских продуктов питания, получаемых путем ферментации риса и сои), суфу (китайского сыра из сои) и вьетнамского рыбного соуса. «Накормить планету» пытаются также с использованием бактериальной биомассы. По мнению специалистов, бактериальная биомасса имеет свойства, которыми должна обладать новая человеческая пища: не имеет ни запаха, ни цвета, ни структуры, ни вкуса, так что вся надежда на вкусовые, ароматические и структурирующие добавки, которые могут быть созданы также средствами биотехнологии (Егоров и др., 1987).
Достаточно велики перспективы биотехнологии в плане разработки возобновляемых источников энергии – различных видов так называемого биотоплива. Соответствующая область биотехнологии получила название XE "Технологическая биоэнергетика:вклад в решение биополитических проблем" b технологической биоэнергетики. Использование биотехнологических продуктов в роли возобновляемого топлива будет способствовать разработке безотходных циклических производственных процессов. Ниже указаны наиболее важные из процессов получения биотоплива:
Производство этанола (этилового, или винного спирта) из сырья, содержащего сахарозу, глюкозу, фруктозу, другие моно- или олигосахариды, крахмал или целлюлозу, с помощью дрожжей или бактерий.. В настоящее время этанол все в большей мере применяется в качестве экологически чистого моторного топлива. Бензин с добавкой 10-20% этанола называется газохолом.
Производство бутанола и ацетона с использованием бактерий-бродильщиков рода Costridia.
Производство водорода. Данная технология испытана пока в масштабе лаборатории.
Производство метана, или биогаза, осуществляемое смешанной микробной культурой - так называемой метаногенной ассоциацией. Она устраняет отходы, угрожающие биосу, и производит ценное газообразное топливо, заменитель природного газа.
Производство длинноцепочечных углеводородов (бионефти) из биомассы морских одноклеточных водорослей. Эти водоросли могут быть выращены в биореакторе в виде чистой культуры. Их можно также культивировать в составе природных экосистем в озерах, прудах или лагунах.
Различные методы производства топлива из растительной биомассы, которые, как можно надеяться, постепенно вытеснят грубый метод сжигания древесины, все еще практикуемый в менее развитых странах. Ценное топливо с высокой удельной теплотой сгорания может производиться из растительных масел посредством их этерификации. Помимо этого, природные растительные масла могут использоваться без дальнейшей обработки в качестве моторного топлива. Например, растение Jatropha curcas, растущее на побережье Индийского океана, содержит значительное количество горючего масла в семенах.
Прямое производство электроэнергии с помощью живых клеток или их компонентов, в первую очередь, ферментов. Ожидается, что эти системы, называемые биотопливными ячейками, будут сравнимы по эффективности с полупроводниковыми устройствами.
В конце раздела 7.1. выше мы остановились на серьёзной биополитической проблеме – естественной убыли населения России. Предлагая людям разнообразные биостимуляторы и защищающие организм беременной женщины препараты, средства профилактики (вакцины нового поколения), диагностики и терапии заболеваний матери и ребенка, биотехнология потенциально может внести немаловажный вклад в задачу подъёма рождаемости, снижения детcкой смертности и улучшения ныне малоудовлетворительного состояния здоровья представителей молодого поколения.
7.2.3. Биотехнология и философское содержание биополитики. Биополитика опирается на парадигму натурализма («человек – часть биоса»), с которой тесно связаны установка на коэволюцию человека с другими формами жизни и биоцентрическое мировоззрение (см. главу вторую). Биотехнология фактически опирается на эти философские основания биополитики.
Однако биотехнология внутренне неоднородна. В ней заметно влияние механистического (физикалистского, редукционистского) подхода и связанных с ним исследовательских направлений – физико-химической биологии, молекулярной биологии, которые стремятся «разобрать», анатомировать живые организмы до уровня простейших «кирпичиков» – молекул. Живое рассматривается как средство производства в ряду всех прочих средств; например, при биологической трансформации органических соединений микроорганизмам отводят роль химических реагентов. Оно уподобляется набору деталей, которые можно свободно рекомбинировать ради практических задач, связанных с получением тех или иных продуктов – новых товаров на рынке. Живое редуцируется до физико-химической машины не только концептуально, но и технологически: живые клетки (или их составные части) функционируют как аналоги химических реактивов, датчиков и даже магнитов, ибо одна из разработок посвящена использованию бактерий, несущих в себе частицы намагниченного железа. Напомним в этой связи, что сама тенденция к практическому использованию исследуемых объектов не была чужда классической науке уже на заре ее истории. В отличие от натурфилософии, классическая наука не придерживалась созерцательной установки по отношению к познаваемому, и уже Ф. Бэкон как один из ее основателей подагал, что господство человека над вещами «целиком зависит от искусств и наук».
Одним из новых факторов, способствовавших технократической тенденции в науке ХХ века, было нарастающее проникновение в науку политических интересов, прямое влияние на нее политических структур (политизация науки в целом и биологии в частности). Биотехнология оказалась с самого начала в зоне «повышенного внимания» политиков, которые вмешиваются в научную деятельность, стимулируя лишь «полезные исследования» (с их точки зрения). Биотехнология связана с рядом важных – во многом биополитических – проблем современности (охрана природы, интимная жизнь, семья), и это обусловливает также контакты биотехнологов с неправительственными организациями, в том числе международными (ЮНЕСКО, ЮНЕП, ЮНИДО, ФАО, ВОЗ и т.д.).
Биотехнология физико-химического толка делает весьма значительные успехи, они неоспоримы, и если биотехнологические лекарства облегчили страдания больных, а биотехнологические пищевые компоненты помогли утолить голод хоть части тех, кто на него обречен – то биотехнология оправдывает себя, даже если опирается на редукционную методологию. Обусловленное реальными успехами и еще большими ожиданиями усиление политического веса биотехнологии укрепляет желание биотехнологов «продолжать в том же духе», в том числе перекраивать наследственность живых существ путем генетических манипуляций.
Однако вовлеченность биотехнологии в перипетии социально-политической жизни влияет на нее неоднозначно. Новые политические и этические доктрины современности способствуют зарождению в биотехнологии альтернативных направлений, обогащенных элементами возрожденной натурфилософии. Кроме общей социально-политической ситуации на рубеже веков, к преодолению доминирования редукционизма в биотехнологии в некоторых случаях приводит и внутренняя научная необходимость. Сама логика поведения объекта подсказывает сколь-нибудь наблюдательному ученому, что этот объект бесполезно пытаться понять по аналогии с физико-химической машиной.
Современные биотехнологи признают, что, хотя «многие технические средства существенно превосходят сложность и быстродействие биологических систем, мы по-прежнему остаемся в глубоком неведении о существе процессов», относящихся к компетенции «науки о живом» (Егоров, 2003. С.31). В результате наблюдается «торможение развития многих направлений… не только на научном, и на политическом и социальном уровнях» (Там же).
В разработках по культивированию микроорганизмов в биореакторах ученые вынуждены считаться с тем, что классические физико-химические модели не годятся для описания динамики роста культуры, накопления ценного для человека продукта. Поэтому в современную биотехнологию внедряют нелинейные модели, представления о сильно неравновесных системах, дающих диссипативные структуры («порядок из хаоса»). Этому в немалой степени способствуют микробиологи, увлеченные синергетическими подходами, которые они применяют для описания организации микробных колоний. Но и синергетики оказывается недостаточно – живой организм более сложен, чем синергетическая система как таковая (которая может состоять из неживых элементов, например, молекул в системе «химических часов» Жаботинского).
По этой причине биотехнологи пытаются применять модели социоморфного толка: теория игр, теория принятия решений, а также кибернетические модели. Развитие микробной популяции, например, уподобляется деятельности предприятия. Ученый практической ориентации, менеджер, а также капиталист-спонсор, совместно реализуя биотехнологическую разработку, уподобляют живые клетки самим себе. Поэтому в биотехнологии применяют «управленческие» подходы типа «регуляторной стратегии поведения». Реакции микроорганизмов представляются как разумная инвестиция клеточных ресурсов в синтез различных ключевых белков, в соответствии с оптимальной регуляторной стратегией. Объктивной необходимостью стало изучение механизмов регуляции генетических процессов, взаимодействий между белками, процессов биоэнергетики (преобразования энергии в живой клетке). В последние десятилетия в биотехнологии начинают применяться и категории социальной этологии. К одноклеточным биотехнологическим объектам прилагают понятия «агрессии», «кооперации», а процессы в биореакторах описывают как «био-войны» между населяющими их микробными популяциями. Так в биотехнологические разработки проникает многое из того, что описано нами выше в связи с этологическими гранями биополитики. Справедливость требует подчеркнуть, что социоморфный и, в частности, социально-поведенческий, подход пока еще далеки от доминирования в биотехнологии.
Есть в современной биотехнологии и разработки, где непосредственно ощутимо влияние возрожденной натурфилософской парадигмы (см. 1.1):
Восточные технологии. Хотя очень многие биотехнологические разработки следуют традициям западной цивилизации, в целом биотехнология – это не чисто западное порождение, она связана с контактом разных культур. В биотехнологию внедрены (и реально используются в странах Eвропы) восточные, тысячелетиями практиковавшиеся технологии, как например выращивание водорослей в прудах, издавна практиковавшееся в Китае. Другие примеры (мисо, кодзи и др.) приводились выше, в связи с миссией биотехнологии по преодолению глобальной угрозы голода. Хотя подобные разработки переосмысливаются с позиций западной науки, они сохраняют внутреннюю связь с попродившей их культурой, в том числе и с ее натурфилософскими идеями. Важной особенностью многих восточных культур является стремление не покорять природу, а следовать ее внутреннему голосу. И если И.В. Мичурин призывал не ждать милостей от природы, а взять их, то на Востоке традиционно ждали от природы именно благорасположения, воздерживались от насилия по отношению к ней, от интенсификации темпов ее жизни ради собственных интересов. Поэтому столь просты, естественны, экстенсивны (и, что немаловажно, экономичны) многие восточные технологии, например, китайская аквакультура. Если на страницах европейских журналов биотехнологи из утилитарных соображений дискутируют о том, использовать ли живые или мертвые клетки в иммобилизованном виде в качестве биокатализаторов, то восточная натурфилософия и следующие ей технологии учитывают целостность, одушевленность многоуровневой жизни, вплоть до высших (экосистемных) этажей ее интеграции. Разведение водорослей в прудах – это именно экосистемная биотехнология, ибо в пруду имеется экосистема с ассоциацией водорослей как ее компонентом. В целом вклад восточных культур в биотехнологию не является доминирующим, но он вполне реален и во многом определяет так называемую малую, или дешевую, биотехнологию, которую предполагается внедрить как раз в странах Третьего мира. Отметим, что концептуальная гетерогенность современной биотехнологии, преобладание в ней междисциплинарного, проблемного подхода в той или иной мере оборачивается тенденцией к единству различных наук и областей знания (пусть в рамках частного проекта), а единство наук о мире – органическая черта восточной культуры, противостоящая множественности областей знания в европейской классической науке. В связи с ролью контакта культур в биотехнологии симптоматично, что биотехнологические достигли весьма продвинутой стадии в Японии – стране, которой знакома и мудрость Востока, и достижения западной науки. В ряде разработок на передовые позиции в мире выходит Китай.
Экосистемная биотехнология. Это направление используется не только в разработках на базе восточных технологий. В отличие от генетической инженерии, экосистемная биотехнология не конструирует новые организмы, а устанавливает новые социальные, поведенческие связи между организмами, формируя многовидовые ассоциации и целые экосистемы. В ассоциациях/экосистемах организмы осуществляют процессы, неосуществимые для каждого биологического вида по отдельности. Например, дрожжи не способны превращать целлюлозу, основной компонент древесины, в этиловый спирт. Можно попытаться внедрить в дрожжевую клетку недостающие гены, манипулируя с ее ДНК, однако тот же результат может быть получен и без генетической инженерии, путем создания ассоциации дрожжей и целлюлозоразрушающих бактерий. Экосистемная биотехнология весьма перспективна в разработках по получению возобновляемого био-топлива, в частности, биогаза из органических отходов и мусора с помощью метаногенной микробной ассоциации (см. 7.2.1). Превращение отходов в биогаз – составная часть разработок по созданию искусственных экосистем, обеспечивающих практически безотходное производство. Шагом в направлении экосистемной биотехнологии следует считать также и органичение в сельскохозяйственном применении монокультур (плантаций растений одного вида и сорта). Смешанное выращивание растений создает дополнительный резерв устойчивости всей системы. Для защиты растений от вредителей планируют установить их сожительство с бактериями, которые снабжают растения питательными веществами и факторами роста, вырабатывают антибиотики, защищающие растения от болезнетворных грибков или бактерий. В организм человека и животных (например, свиней, домашних птиц) планируют вводить пробиотики – препараты полезных бактериальных культур, которые способны подавлять развитие патогенной микрофлоры, стимулировать иммунную систему и снабжать организм хозяина питательными веществами. Пробиотики активно исследуют ученые различных лабораторий мира. Например, в Бразилии продемонстрирован защитный эффект экспериментально внедренной в кишечник мыши популяции дрожжей Saccharomyces cerevisiae шт.905, которые препятствуют размножению в организме патогенных энтеробактерий Samonea typhimurium и Costridium difficie (Martins et a., 2005). В нашей стране пробиотики находятся в центре внимания Современного Мечниковского движения. В ряде разработок в качестве пробиотиков используют смешанные культуры (ассоциации из нескольких видов микроорганизмов). Таковы ассоциации из молочнокислых и пропионовокислых бактерий, например Lactobacius pantarum + Propionibacterium shermanii, которые активно подавляют развитие сальмонелл и колибактерий как возбудителей заболеваний свиней и других важных для сельского хозяйства животных (Гаврилова и др., 2005). В целом, экосистемная биотехнология находится в большем соответствии с биоцентрическими и коэволюционными идеями, чем более распространенная «генноинженерная» биотехнология.
Биотехнология и гуманистика. Гуманистика – подход к пониманию живого через его уподобление человеку, по аналогии с ним (см. раздел 2.4). В этой связи отметим, что биотехнология может быть нацелена не только на получение материальных благ: лекарственных препаратов, пищевых добавок, топлива и др. Речь может идти также об улучшении, реконструкции, преобразовании человеческих душ с помощью живого. Подобная «гуманистическая биотехнология» фактически имеет многовековую историю. Ее истоки относятся к тем давним временам, когда первобытный человек постоянно испытывал благотворное, целительное воздействие контакта с многими растениями и животными на свою психику. Это общение описано в художественных произведениях («Холстомер» Л.Н. Толстого написан от имени животного) и религиозных текстах (рождение Будды было предварено явлением к его матери высшего духа в виде белого слона). Есть и научные исследования, говорящие о педагогической ценности контакта детей с живыми существами, которые тем легче приобретают характер эмпатии (внутреннего понимания), чем моложе ребенок. Контакт с животными благотворен для слабоумных и шизоидных детей, которые часто испытывают особую любовь к животным со взаимностью. Примером реально практиковавшейся «гуманистической биотехнологии» последних лет может служить проект по снабжению одиноких людей с США кошками, которые стабилизируют их психику лучше, чем психофармакологические средства.
Итак, современная биотехнология имеет двойственную философскую подоплеку. В ней уживаются мощные физикалистские течения, особенно проявляющиеся в генноинженерных разработках (см. 7.3.), и альтернативные подходы к живому (элементы восточных технологий, экосистемные проекты), которые способствуют внедрению принципов коэволюции и гуманистики и косвенно поддерживают натурализм в понимании человека в его взаимоотношениях со всем биосом.
7.2.4. Организационная структура сообщества биотехнологов: поприще для сетевых социально-технологических разработок. Многие биотехнологические разработки отличаются междисциплинарным характером. Например, представим себе, что перед биотехнологами стоит задача: найти дешевый заменитель сахара. Армия биотехнологов берется за дело, сочетая в своей деятельности гетерогенные элементы различных наук. Так, методы микробиологии необходимы для культивирования бактерий, биохимии – для выделения из них фермента (глюкозизомеразы), методы энзимологии – для иммобилизации фермента на подходящем материале; физико-химические расчеты обеспечивают оптимальное протекание реакции изомеризации глюкозы – ее превращение во фруктозу, которая и представляет собой искомый заменитель сахара.
Междисциплинарный характер многих биотехнологических разработок – предпосылка применения в биотехнологии сетевых социальных структур (в том числе и типа «хирам», см. раздел 5.7). Реально существующие в разных странах мира биотехнологические центры не соответствуют канонам бюрократических структур с единым управляющим центром, они скорее представляют собой децентрализованную команду из специалистов различного профиля.
Для примера кратко рассмотрим организационную структуру научной лаборатории “DNAX”, Pao Ato, Калифорния (см. Kausner, 1988). Речь идет о научном центре, сочетающем фундаментальный научный поиск в области молекулярной биологии (контроль клеточного роста, детали репликации ДНК у кишечной палочки и др.) и иммунологии (изучение лимфокинов, Т-лимфоцитов) с биотехнологией, причем, как подчеркивает участник DNAX Кен Арай, коммерчески реализуемые продукты (DNAX сотрудничает с компанией Schering) разрабатываются "по ходу дела". Преобладающее значение имеет фундаментальный научный поиск. Сетевой характер носят взаимодействия между входящими в состав DNAX малыми группами (минимальная группа представляет 1 штатного научного сотрудника и 1-2 постдоков).
В DNAX культивируется дух единой команды, кооперативные (а не конкурентные) отношения между индивидами и группами. Этому в большой мере способствует и свободный обмен информацией. В отличии от типичных ориентированных на коммерцию лабораторий и институтов, здесь "нет закрытых дверей и сложных систем безопасности, разделяющих ученых на самостоятельные рабочие группы корпоративного типа". Есть (ср. схему хирамы в разделе 5.7) два "частичных" творческих лидера, отвечающих за молекулярно-биологическое и иммунологическое направление, соответственно, и так называемый "консультативный совет" (advisory board) из 15 крупных биологов -- из них 5 Нобелевских лауреатов. Они в какой-то мере коллективно напоминают и психологического лидера (в том плане, что всякая консультация есть немного психотерапия), и внешнего лидера (ибо достойно представляют всю сетевую структуру в научном сообществе). Но, конечно, это именно "вариация на тему хирамы", и "консультативный комитет" отличается по функциям и от психологического, и от внешнего лидера существенным академизмом и научной эрудицией и компетентностью. Внутри себя эти 15 советников представляют сами горизонтальную сетевую структуру (сеть в сети), так что в целом DNAX отчасти представляет сетевую организацию второго порядка.
Подобные команды напоминают – в той или иной мере – первобытные группы охотников-собирателей не только своей неиерархичностью и спонтанностью, но и нередко поисковым характером задач с нечеткой формулировкой и не вполне предсказуемым результатом, заставляющих вспомнить о трудных буднях первобытных кочевников.
Во многих случаях ученые, приобретшие некоторые навыки бизнеса, сотрудничают с профессиональными бизнесменами, имеющими некоторое представление о биологии. Например, сооснователями крупнейшей американской компании Genentech были капиталист и ученый (Нобелевский лауреат). В состав крупных биотехнологических центров, помимо ученых и бизнесменов, входят представители политических кругов, отвечающие за координацию и финансирование кого бизнеса. В этом случае возникает ряд этических проблем, для улаживания которых могут потребоваться новые политические и юридические регулятивы:
нормы научной и деловой этики не совпадают. Следует ли биотехнологу публиковать свои данные, в соответствии с научной этикой, или он должен держать их в тайне, чтобы никто другой не смог подать заявку на их патентование?
семинары исследовательских групп и конференции — обычные события в жизни высшего учебного заведения или научно-исследовательского центра. Что произойдет, если члены одной группы исследователей окажутся вовлечены в совместные биотехнологические проекты с конкурирующими компаниями? Могут ли они в этой ситуации свободно обмениваться научной информацией?
Постановкой этих дилемм мы как бы подготовляем почву для еще более «проблемных» граней биополитики, связанных с новинками современной генетики.
Биотехнология -- промышленное использование биологических процессов и агентов на основе получения форм микроорганизмов, культур клеток и тканей растений и животных с заданными свойствами. Биотехнология находится в сфере интересов биополитиков, поскольку 1) способствует охране биоса и реализации других граней biopoicy; 2) влияет на философско-этический базис биополитики (двоякое влияние: усиление редукционизма в связи с генноинженерными разработками и в то же время укрепление биоцентрического подхода в связи с экосистемной биотехнологией, «восточными технологиями» и гуманистикой); 3) способствует созданию организационных структур типа социальных сетей.
7.3. Современные генетические разработки и их биополитическое значение
После ознакомления с ситуацией в биотехнологии в целом, в данном разделе целесообразно рассмотреть генетические технологии, на которых основаны многие биотехнологические проекты. Проблематике генетических технологий (особенно в применении непосредственно к человеку) уделялось существенное внимание в работах биополитиков (Л. Колдуэлла, А. Сомита, Т. Виджела), а в последние два десятилетия она и связанная с ней биомедицинская проблематика является «фокальной точкой» многих биополитических исследований (см, например, Bank, Merrick, 1995) и учебных программ по биополитике, например, написанных для универститета Северного Иллинойса в США (Bonnicksen, 1999, 2005; Strate, 2004). Значение генетических технологий столь велико, что некоторые ученые понимают современную биотехнологию только как генетическую инженерию (что представляется автору неоправданным редукционизмом в свете иных важных «ипостасей» биотехнологии, см. выше).
Генетические разработки в большой мере подпали под контроль транснациональных компаний-гигантов типа Monsanto, которые обслуживают в первую очередь наиболее богатых клиентов из развитых стран Запада. Вновь уместно упомянуть здесь о «золотом миллиарде» (см. 7.1) и растущей пропасти между «богатыми» и «нищими» регионами мира. Гигант биотехнологической индустрии Genentech в свое время отказался от предложения Всемирной Организации по Здравоохранению разработать генноинженерную вакцину против малярии, бича многих стран «третьего мира». Представители Genentech мотивировали отказ тем, что такой проект “несовместим с деловой стратегией Genentech». В 2000 г. необходимость активного внедрения достижений генетических технологий в развивающихся странах была подчеркнута многими участниками международного семинара по биотехнологии в Зальцбурге.
Функция биополитического движения могла бы состоять в стимулировании общественности к активному участию в разработке политики по генетическим технологиям и их приложениям. Как писал А. Сомит еще в 1972 г., «биополитики могли бы разработать надежные и точные методы регистрации общественного мнения» (Somit, 1972. P.235) по актуальным биологическим проблемам с политическим подтекстом, в том числе по генетическим инновациям и их социально-политическим последствиям. Изучение общественного мнения – не самоцель, а предпосылка для разработки политических мероприятий, которые могли бы рассчитывать на общественную поддержку, понимание, симпатию. Биополитики могут помочь рассеять беспочвенные опасения, подогреваемые падкими на сенсацию журналистами и зачастую недостаточно осведомленными представителями властных структур. Информирование публики о реальном положении дел и реальных – а не придуманных – опасностях генетических технологий должно сочетаться с вниманием к интересам всех слоев социума, к общественному мнению во всех регионах мира, затронутых последствиями генетических разработок.
Положительный пример представляет деятельность Датского Совета по Технологиям (Danish Board of Technoogy, Editoria, Nature, 2000). Цель этой общественной организации – помочь парламенту Дании оценить весь спектр проблем, связанных со всякой технологической инновацией. Совет проводит конференции и организует деятельность рабочих групп по конкретному вопросу (cкажем, по генетической инженерии растений). С организационной точки зрения он представляет собой типичную сетевую структуру, чему способствует возможность коммуникации по каналам Интернета. В процессе работы над оценкой технологий Совет запрашивает мнение ученых, бизнесменов, политических деятелей. “Био-оценка технологий” провозглашена также одной из программных задач Биополитической Интернациональной Организации. То, чему посвящают себя названные организации (Датский Совет по технологиям, БИО), во многом представляет собой комплексный междисциплинарный анализ генетических технологий, направленный на выявление их позитивных и негативных сторон, на оценку риска и управление им – на гуманитарную экспертизу этих технологий (см. Ашмарин, Юдин, 1997; Юдин, 2004).
Рассмотрим теперь наиболее важные из генетических технологий..
7.3.1. Генетическая инженерия -- манипуляции с ДНК живых организмов с целью изменения наследственности этих организмов. В последние десятилетия генетическая инженерия освоила различные формы живого (микроорганизмы, грибы, растения, животные, человек), ее разработки находят применение в биотехнологии и медицине. Генетическая инженерия ведет отсчет своей истории с пионерской работы П. Берга с соавт. (Станфордский университет, 1972) по получению рекомбинантной ДНК, включающей фрагменты ДНК бактериофага (, ДНК бактерии Escherichia coi и ДНК обезьяньего вируса SV40.
В конце 70-х годов реализован практически важный генноинженерный проект – получение человеческого гормона соматостатина с помощью клеток E. coi, в которые был введен соответствующий ген. Работы в области генетической инженерии включают четыре основных этапа (рис. 45):
Получение нужного гена — вырезание его из ДНК (например, гена, кодирующего инсулин, из человеческой ДНК) с помощью “молекулярных ножниц” — ферментов-рестриктаз; химический или химико-ферментативный синтез интересующего гена; синтез необходимого фрагмента ДНК на основе информационной РНК с помощью ревертаз.
Встраивание гена в генетический элемент (вектор), способный к размножению (репликации). Роль векторов могут выполнять вирусы, способные быстро размножаться и переносить интересующий ген из клетки в клетку, распространяясь по ткани растения или животного. В этом отношении открываются перспективы лечения наследственных заболеваний человека путем введения вирусов, разносящих недостающие гены по всем ~1011 клеток человеческого тела. Другой важный класс генетических векторов — плазмиды, автономные (внехромосомные) генетические единицы, найденные у бактерий, грибов, растений и животных. Наибольшее применение в генетической инженерии нашли бактериальные плазмиды, особенно плазмиды E. coi.
Введение гена (в составе вектора) в интересующий организм путем трансформации (перенос свободной ДНК в клетку), трансфекции (с помощью вируса), а в случае бактерий, также конъюгации (передача ДНК из клетки в клетку через половые ворсинки). В последние десятилетия ДНК также впрыскивают путем микрошприца или транспортируют с помощью “микроскопических пуль” (микропрожектилей).
Отбор клеток, получивших желаемый ген. Проводится на основе признака, кодируемого геном. Так, клетки бактерий с встроенным в них геном (-галактозидазы — фермента, необходимого для усвоения сахара лактозы – могут быть отделены от всех остальных при выращивании на питательной среде с лактозой как единственным питательным компонентом. При этом выживут только клетки со встроенным геном — продукты генноинженерного проекта. Возможен также отбор путем иммунологической детекции белка, кодируемого данным геном или путем неспоредственного обнаружения интересующего гена в составе ДНК (с помощью ДНК-зондов).
Путем генетических манипуляций к настоящему времени удалось заставить клетки бактерий (в первую очередь, E. coi), дрожжей, насекомых (например, шелкопряда) производить человеческие белки инсулин, интерфероны, антитромбогенный фактор VIII, гормон роста, плазминоген и др. вещества, представляющие собой лекарственные препараты (так называемая “индустрия ДНК” как область фармакологии). В частности, полученный с помощью генноинженерного мутанта E. coi инсулин человека (хумулин) необходим для диабетиков, а фактор VIII – для больных гемофилией А. Генноинженерные микробные продукты находят применение, помимо медицины, также в пищевой промышленности, сельском хозяйстве, химической промышленности и др.. Например, в бактериальной системе клонирован ген заменителя сахара тауматина (природный источник – африканское растение). Тауматин слаще свекловичного сахара в 10000 раз. Генноинженерные штаммы E. coi синтезируют каротиноиды, широко используемые в пищевой, косметической и фармацевтической промышленности; уксусную кислоту; 1,3-пропандиол (сырье для производства полипропилентерефталата – материала для ковровых покрытий и обивки салонов автомобилей, см. Дебабов, 2005); L-аспарагиназу, (ген взят у бактерии Erwinia carotovora, см. Омельянюк и др., 2005), применяемую как противоопухолевый препарат.
Изменяя гены, кодирующие белки, генетические технологи осуществляют разработки по белковой инженерии с целью создания белковых структур, удовлетворяющих тем или иным практическим критериям, например, критерию безвредности для организма больного, если речь идет о лекарственных средствах или вакцинах. Так, противоопухолевые препараты из омелы отличаются высокой токсичностью, но методы белковой инженерии позволили лишить один из компонентов этих препаратов – белок MLIII – его токсического действия на организм (Певзнер и др., 2005). Также путем белковой инженерии на базе интерферона-гамма получен препарат дельтаферон, отличающийся повышенной устойчивостью и растворимостью, что облегчает его выделение и очистку (Мирошников и др., 2005).
Помимо бактериальных клеток, в генноинженерных разработках применяют клетки дрожжей, которые в большей степени годятся, как эукариотические организмы, для получения лекарственных прпаратов, активных в организме человека. С помощью генноинженерных штаммов дрожжей получают, например, вакцину против гепатита В (см. Curran, 2003). Есть также разработки с использованием генетически модифицированных культивируемых клеток животных человека (напрмер, с целью синтеза эритропоэтина как средства против анемии).
Немало надежд и в то же время опасений связано с разработками по получению генетически модифицированных (geneticay manipuated, GM) растений, также называемых трансгенными растениями. Трансгенные растения создаются в генноинженерных лабораториях, начиная с 1982 г. (когда был получен трансгенный табак). К услугам генных инженеров имеются разнообразные методы введения чужеродных генов в растительные клетки, включая использование плазмиды Ti агробактерий, бомбардировку ДНК и ее прямое введение (трансформацию) в растительные протопласты (клетки, лишенные клеточной стенки). Переспективным методом является введение чужеродного ДНК (например, от агробактерий) в геном клеток пыльцы или яйцеклеток (см. Анисимова и др., 2005).
К числу сенсационных новинок относятся морозоустойчивые помидоры, в которые был внедрен ген антарктической рыбы. Подобные разработки с самого начала вызывали энергичные протесты Дж. Рифкина и других активистов, вырвавших в 1987 г. с корнем кусты трансгенной земляники на опытной плантации; ожидаются также возражения вегетерианцев против продажи в супермаркетах помидор с животным белком. К настоящему времени получены морозоустойчивые сорта целого ряда растений, причем использованы гены рыб и насекомых, чьи белковые продукты придают организму морозоустойчивость.
Широкое сельскохозяйственное применение находят ныне растения, устойчивые к гербицидам, насекомым, различным возбудителям заболеваний. Так, яблони, фисташки, брокколи, люцерна, рапс, рис, хлопок, клюква, баклажаны, картофель и другие сельскохозяйственные культуры были обогащены генами, отвечающими за синтез губительного для насекомых токсина Bacius thuringiensis (такие трансгенные растения известны как Bt-растения). Ведутся разработки по созданию растений, устойчивых к окислительному стрессу (содержащих «чужие» гены каталазы, супероксиддисмутазы, пероксидазы и других ферментов, ликвидирующих образующиеся при воздействии окислителей перекисные соединения). Подобные растения можно будет выращивать в высокогорных условиях, где сильна солнечная радиация; такие растения будут также отличаться повышенной устойчивостью к воздействию радиоактивного загрязнения (см. Чуб, 2003).
Предполагается, что культивирование трансгенных растений в глобальном масштабе принесет в 2010 г. доход, составляющий приблизительно 25 млрд. долларов США (C. Anderson, 2000). Трансгенные культурные растения, включая овощные культуры, занимали в конце 2004 г. площадь на планете, равную приблизительно 58 млн. га. Трансгенные растения получили ныне особое распространение в США и Канаде, где выращивается (по состоянию на конец 2004 г.) 64 вида трансгенных растений, включая сою, кукурузу, картофель, помидоры, лен и др. (см. Рябчук, 2005). На передовые позиции в плане выращивания таких растений выходит также Китай. Данная технология, как и другие результаты биотехнологических разработок, оказывает свое влияние на международную политику, а именно на соотношение экономических потенциалов стран и регионов на международной арене.
Ведутся работы по улучшению вкусовых качеств растительных продуктов, удлинению сроков их хранения (примером служат трансгенные помидоры, у которых замедлен процесс созревания и размягчения плодов), повышению питательной ценности овощей и фруктов. Получены трансгенные растения риса с повышенным содержанием ценных каротиноидов, трансгенная соя с улучшенным белковым составом. Известна также разработка по получению риса, лишенного запасного белка, вызывающего аллергические реакции у примерно 10% населения Японии (Чуб, 2003). В литературе сообщается о создании также газонной травы с пониженным содержанием аллергенов. Поулчен трансгенный табак, лишенный никотина; на стадии разработки находится проект по созданию кофейного дерева, плоды которого не будут содержать кофеин (Рябчук, 2005). Осуществлены генноинженерные проекты по изменению окраски цветков (например, петуний), приданию им махровости. Выведены трансгенные деревья, которые отличаются ускоренным ростом, повышенным качеством древесины (см. Рябчук, 2005), низким содержанием лигнина, затрудняющего изготовление бумаги (Schmid, 2003). Осуществляются проекты по генетической инженерии масличного растения рапса с цлью получения новых ценных видов масел (Curran, 2003). Наконец, трансгенные растения могут синтезировать инсулин, антитела и другие продукты для нужд медицины, причем их терапевтическое применение облегчается тем, что растения как эукариоты вырабатывают продукты, более близкие по свойствам к человеческим белкам, чем белковые продукты бактериальных систем (Чуб, 2003).
Остановмся на разработках по созданию трансгенных животных. Начало этим исследованиям было положено в 1982 г. созданием трансгенной мыши. В последние годы в ряде лабораторий мира предпринимаются попытки создания животных, в молоке которых содержатся белковые препараты медицинского назначения. С помощью гена (-антитприпсина ААТ, были получены трансгенные овцы, в молоке которых содержится до 35 г/л этого белка (Рыбчин, 1999). (-антитприпсин ингибирует фермент эластазу и служит лекарством для больных с избыточной активностью данного фермента. Трансгенные козы содержат в молоке человеческие моноклональные антитела и антитромбин (Rifkin, 1998), коровы – факторы свертывания крови, необходимые для борьбы с гемофилией (Curran, 2003). В геномы домашних животных планируют ввести и другие гены, которые приведут к обогащению их молока лекарственными веществами. Вмешательство в геном животных преследует также цель повышения их продуктивности. В Гонконге получена, например, порода кур, отличающихся крупными размерами и быстрым ростом, чей геном обогащен фрагментом ДНК, взятым у редкой китайской разновидности кур. Генноинжнерные разработки касаются и насекомых-вредителей. В 2000 г. в Великобритании были получены мухи-самцы с мутантным геном, которые при спаривании с самками вызывают их гибель, таким образом резко снижая численность всей популяции вредителей (Рябчук, 2005).
Сконцентрируем внимание на биополитических проблемах генетической инженерии. Одной из основных проблем с начала 70-х годов, остается проблема непредвиденного или, что еще хуже, умышленного получения опасных “генетических монстров”: болезнетворных микроорганизмов и вирусов, бесконтрольно размножающихся сорняков и даже стандартизованных людей (см. также подраздел о клонировании). Эта опасность была предметом конференции в Асиломаре (США) уже в 1975 г. Были разработаны детальные инструкции по генетической инженерии, которые во многих случаях ограничивают выбор исследователя, скажем, такими дефективными объектами, которые могут размножаться только в лаборатории. К тому же стало ясно следующее: любой живой организм является целостной, слаженно функционирующей системой. Вмешательство человека в гены, контролирующие деятельность этой системы, с большой вероятностью приведет к нарушению функционирования этой системы. Все это может снижать приспособленность полученного существа и тем самым уменьшает риск его распространения за пределами генетической лаборатории.
В Европе система безопасности в работе генноинженерных лабораторий устанавливается законом на уровне «Директив Европейского Союза по использованию генетически модифицированных микроорганизмов». Генетически модифицированные организмы (ГМО) подразделяют на 4 группы по степени риска для здоровья людей. Потенциально наиболее опасные ГМО соответствуют наиболее строгим мерам безопасности. Отвественность за них несет лидер генноинженерного научного проекта, причем ему в помощь в ряде европейских стран придают специалиста по био-безопасности. Дальнейшая децентрализация организационной структуры генноинженерной лаборатории наступает в том случае, если в ее деятельность вмешиваются представители общественных движений и организаций. В США генетические технологи чувствуют себя несколько свободнее, ибо Нацональный институт здравоохранения позволяет лидерам проектов самим решать вопрос о степени риска их разработок и принимать соответствующие меры.
Так или иначе, опасность выхода генетически изменененных организмов из-под контроля, их распространения в природе (например, через пыльцу растений) и в человеческом организме и взаимодействия с другими живыми существами все еще реальна по сей день. Получены, в частности, данные о том, что симбиотическая микрофлора человека уже содержит генноинженерные структуры (см. Рябчук, 2005). Поэтому так сильны бывают протесты против внедрения всякого нового достижения генетической инженерии. Чем ближе подходят исследователи по эволюционной лестнице к человеку (а ныне сам человек уже находится в фокусе их внимания), тем более обостряются связанные с генетической инженерией биополитические/биоэтические проблемы, имеющие также религиозные обертона – человек пытается играть роль Творца.
В этой связи возникает и вопрос о допустимости патентования живых организмов - продуктов генетических манипуляций. Является ли траснгенная мышь творением божьим или она “дело рук человеческих”, результат своего рода человеческой «игры в Бога» (с непредсказуемыми отдаленными последствиями)? Последнее подразумевается в целом ряде патентов, защищающих новые формы жизни – результаты генноинженерных разработок. Еще в начале 80-х годов, после выигранного судебного процесса Chakbarty v. Diamond, в США был получен патент на генноинженерную бактерию, способную разлагать сырую нефть. Спор о допустимости патентования живого вновь возник в США после оформления в 1988 г. заявки на патент на “гарвардскую мышь”. Данная разновидность мышей была генетически модифицирована ради исследований по проблемам рака. Этот патент вызвал дебаты о генетических исследованиях и допустимости вмешательства в природные процессы, что привело к слушаниям в Конгрессе и четырехлетнему мораторию на патентование новых форм жизни. После снятия моратория в 1992 г. были получены патенты, например, на следующие трансгенные разновидности мышей: 1) мышь, производящая человеческий интерферон; 2) мышь с доброкачественной опухолью предстательной железы; 3) мышь, лишенная иммунитета.
“Попытка играть роль Творца” новых форм живых организмов оборачивается, в некоторых генноинженерных разработках, сугубо практическим последствием: введение новых генов в ряде случаев не приводит к желаемым эффектам или вызывает не предсказанные заранее последствия. Введение генов красной окраски цветков в геном петуний, помимо достижения желаемого эффекта, также снизило их плодовитость и повлияло на облик корней и листьев. Введение гена «чужого» гормона роста в геном лососи не только ускорило рост этой рыбы, но и изменило ее окраску: лосось стала зеленой (Teite, Wison, 1999). Высказывается также тревога, что продукты, получаемые из устойчивых к насекомым растений, содержащих дополнительный белок – Bt-токсин – могут вызывать аллергические реакции у людей.
Большие опасения – и этические возражения – вызывает тот факт, что введение чужеродного гена в ДНК нарушает естественную сбалансированность генома, гармонию между функционированием различных систем органов. Так, трансгенные свиньи с геном бычьего гормона роста не только превышают дикий тип по колическтву мяса, но и постоянно болеют артритом, их конечности с трудом выдерживают избыточный вес. Впрочем, сходные проблемы вызывает и выведение новых пород и сортов путем обычной селекции. Например, собаки породы пекинес испытывают трудности с дыханием.
Большинство продуктов из сои в американских супермаркетах изготовлены из ее пестицидустойчивых трансгенных сортов. Возможность побочных эффектов и недостаточное тестирование трансгенных живых организмов объясняет тревогу тех, кому предлагают купить получаемые из них продукты. Трансгенные помидоры сорта Favr Savr (с удлиненных сроком хранения) содержали не нужные потребителям гены устойчивости к антибиотикам канамицину и неомицину; помимо этого, возникли сомнения в питательной ценности этих помидор. В результате производитель помидор Favr Savr компания Cagene изъяла свой продукт с рынка США. Высказываются также опасения, что гены устойчивости к антибиотикам, содржащиеся в разнообразных трансгенных растениях, могут быть переданы болезнетворным бактериям, что затруднит борьбу с ними. Компания Monsanto изъяла два трасгенных сорта рапса с канадского рынка, в силу наличия у них «не запланированного гена». Подобные ситуации возможны и в других странах, и важных шагом могло бы быть создание наделенных достаточными полномочиями независимых экспертных комиссий, которые не должны быть связаны общими интересами с производящими генноинженерные продукты компаниями. В начале раздел 7.3. мы уже вели речь о потенциальной роли сетевых общественных организаций типа Датского совета по технологиям.
Гербицидустойчивые растения производятся генноинженерными предприятиями наряду с соответствующими пестицидами. Так, компания Monsanto производила гербицид широкого спектра действия Roundup и, в дополнение к нему, семена устойчивых к этому гербициду растений – кукурузы и сои (“Roundup Ready crops”). Этот гербицид при интенсивном его применении фермерами попадает в почву и воду, уничтожает всю дикорастущую флору. Подобные гербициды опасны, по имеющимся данным, для рыб и моллюсков, они создают угрозу и для человека: гербициды накапливаются в тканях гербицидустойчивых растений.
Опасения вызывает и воздействие на организм человека самих трансгенных растений, их ДНК и белков. Не могут ли они быть токсичными и/или аллергеннымии для человека? Так, устойчивая к Roundup соя, широко используемая в пищевой промышленности, не прошла достаточно длительных полевых испытаний, поэтому вопрос об ее полной безвредности для человека остается открытым. Целесообразная практическая мера – маркировка всех генноинженерных продуктов – не применяется в США и в России, но введена с 1997 г. в Европейском Союзе. Исключение в Европе делается лишь для продуктов, которые производят с помощью генетически модифицированных организмов, но так, что их ДНК и белок не остаются в готовом продукте.
Трансгенные растения и (в перспективе) животные, при всех своих возможных преимуществах, будут способствовать уже рассмотренной тенденции к монокультуре (выращиванию в чистом виде) в различных регионах мира одних и тех же сортов или пород, со значительным ущербом для биоразнообразия и угрозой глобальных выспышек губительных заболеваний у этих растений/животных.
Влияние генетической инженерии на глобальную экономическую и политическую ситуацию обещает быть двояким.
С одной стороны, генетическая инженерия обещает людям всей планеты высокоэффективное сельское хозяйство, новые ценные лекарственные препараты, решение проблемы дефицита продовольствия, улучшение экологической обстановки вследствие частичного отказа от пестицидов при возделывании устойчивых к вредителям и сорнякам сельскохозяйственных культур.
С другой стороны, преимущественная ориентация биотехнологических компаний на богатых клиентов Запада угрожает еще более углубить уже существующую пропасть между «золотым миллиардом» и остальным человечеством. Подчеркнем, что эта тенденция может быть смягчена усилиями групп общественных активистов, чья деятельность должна находить поддержку у глобальных межгосударственных структур калибра ЮНЕСКО. Целью деятельности и локальных, и интернациональных групп может быть помощь тем индивидам, группам и регионам, которые в ней наиболее остро нуждается. Например, генетическая инженерия могла оказать немало помощи фермерам развивающихся стран. Генноинженерным путем можно было бы получить многолетние разновидности однолетних растений, что устранило бы затраты труда на их ежегодный посев. Трансгенные растения можно было обогатить питательными веществами, позволив большему числу людей утолить голод. Тем не менее, по пессимистическим футурологическим прогнозам, может пройти целое десятилетие и даже более, прежде чем потенциальные преимущества биотехнологии станут доступными менее развитым странам. Там, где ожидаются ничтожные доходы, будет предприняты, вероятно, и незначительные усилия.
Влияние трансгенных сельскохозяйственных культур на глобальную экологическую ситуацию также является двояким. Уже отмечалось, что устойчивые к патогенам, вредителям или сорнякам растения снижают разрушение биоокружения пестицидами, но пестицид-устойчивые трансгенные сорта, напротив, способствуют неумеренному использованию пестицидов. Все трансгенные сельскохозяйственные культуры создают риск переноса своих генов в геномы других растений (плазмиды и другие векторы). Как понравятся фермерам, скажем, гербицид-устойчивые сорняки? Не распространятся ли сами трансгенные растения в природе как «суперсорняки» нового поколения и не подорвут ли они хрупкое равновесие в природных экосиистемах?
В природе не прекращаются коэволюционные процессы. Устойчивые к насекомым Bt-растения (трансгенные растения, вырабатывающие токсин B. thuringiensis) стимулируют эволюцию в направлении появления и распространения новых разновидностей насекомых, устойчивых к этому токсину. Вирус-устойчивые трансгенные растения, как ожидается, рано или поздно станут жертвами изменившихся вирусов, которые преодолеют защитные механизмы, созданные генетическими инженерами.
Создание трансгенных животных вызывает дискуссии об этичности подобных разработок, например, если речь идет о животных с выведенными из строя генами (knockout animas), используемыми в исследованиях с целью разработки новых лекарственных препаратов или непосредственно для синтеза этих препаратов в промышленном масштабе (в роли биоферментёров).
Генетическая инженерия допускает многочисленные применения в разработках по созданию биологического оружия, например, новых болезнетворных микроорганизмов и вирусов, ядовитых растений (скажем, помидоров с геном «ядовитости») и др. На генетическую инженерию возлагают надежды и разработчики средств защиты от биологического оружия и био-индикаторов его применения. В США, например, Пентагон финансирует проект по созданию трансгенных деревьев, которые будут менять свой цвет при контакте с бактериями, используемыми в качестве биологического оружия.
В заключении к этому подразделу охарактеризуем лежащую в основе генетической инженерии философскую позицию. В отличие от «восточных», «натурфилософских» направлений современной биотехнологии (см. выше, 7.2), большинство генноинженерных разработок пропитаны редукционизмом (сведение живого организма до совокупности его генов) наряду с определенной легитимацией права человека перетасовывать эти гены, «играть в бисер» и в этой ипостаси уподобляться Творцу. Эти установки существенно перевешивают другую философскую струю, звучащую и более натуралистично, и более в духе коэволюционизма – понимание (и оправдание существования) биотехнологии как части природного процесса эволюции, то, о чем писал Дж. Рифкин (Rifkin, 1998). Преобладание откровенного редукционизма в понимании живого характерно для многих футурологических прогнозов и планов грядущих достижений генетической инженерии.
К 2010 г. предполагается превратить растения в «химические фабрики», поизводящие не только лекарства и пищевые добавки, но и пластики, краски, компоненты моторного топлива и присадки к нему. Трансгенные животные, помимо их использования в качестве «ферментеров» для медицинских препаратов, могут служить культиваторами человеческих органов, выращиваемых в их брюшной полости (после модификации их белков с целью предотвращения иммунных реакций отторжения).
К середине XXI века прогнозируют возможность создания «жизни в пробирке», начиная с одноклеточных существ, но далее, возможно, переходя к многоклеточным организмам. Некоторые футурологи, работая в жанре научно обоснованных утопий, предрекают создание c применением генетических технологий «комбинированных электронно—органических систем», сочетающих принципы устройства мозга и компьютера. Эти системы будут способны к эмоциям и вдохновению и превосходить людей по инеллекту. Коллизии биополитического типа возникнут, если подобные био-киборги заявят о политических правах вплоть до права выдвигать свою кандидатуру на президентских выборах.
Ситуацию с генетической инженерией как частью современной биотехнологии можно резюмировать так: особая моральная позиция современной биотехнологии определяется ее беспрецедентной способностью делать добро и также беспрецедентной способность творить зло (Anderson, 1987). Такая “моральная двойственность” биотехнологии вообще и генетической инженерии в особенности была также в центре внимания работ Т. Виджела, посвященных биополитическому значению биотехнологии.
Медицинские аспекты генетической инженерии рассмотрены в самостоятельном подразделе о генетической терапии и диагностике (см. ниже).
7.3.2. Генетическое клонирование -- получение генетически идентичных копий из одной клетки. Само слово «клон» вызывает, особенно у западного обывателя, чувство страха и негативные ассоциации: перед его мысленным взором предстают «безымянные, безликие, безумные псевдолюди» (Kotzko, 2004). Не случайно Лукас дал очередной серии «Звёздных войн» название «Атака клонов»! Однако клонирование давно освоено живой природой как способ размножения.
Бактерии, простейшие размножаются делением клеток — пример природного клонирования, ибо их размножение не связано с рекомбинированием генетического материала. Черенки и отводки растений, способные к регенерации фрагменты червей – также примеры природных клонов. Естественные клоны высших животных и человека – однояйцевые близнецы (результат разделения одной оплодотворенной яйцеклетки). В искусственных условиях растительные клетки удалось клонировать в 60-е годы Мельхерсу в Западной Германии и Р.С. Бутенко в СССР. Метод основан на снятии клеточной стенки с растительных клеток (получение протопластов). Их обработка растительными гормонами позволяет получить скопление неограниченно делящихся клеток (каллус), генетически идентичных исходно взятой клетке. Далее из каждой клетки каллуса можно регенерировать (также путем гормональной стимуляции) растение — генетическую копию того, у которого изъяли клетку. При культивировании растительных клеток может и не ставится задача регенерации исходного растения. Масса культивируемых клеток может расти на питательных средах и, как отмечено в разделе о биотехнологии, использоваться для производства тех или иных ценных продуктов. Так, в нашей стране уже в 1965 г. Р.Г. Бутенко получила культуру клеток женьшеня, которая является продуцентом важных лекарственных веществ, пищевых добавок, косметических средств.
Что касается попыток генетического клонирования животных, то одна из трудностей заключается в том, что их клетки в большинстве случаев уже на ранних стадиях эмбрионального развития дифференцированы — т.е. специализированы на выполнении своей функции (так, клетка печени отличается от нервной клетки того же индивида). Не функционирующая часть генетической информации инактивирована или даже необратимо утрачена. Несмотря на это, в 1969 г. Гёрдону с сотрудниками удалось клонировать лягушек, причем в яйцеклетку (из которой предварительно удалили собственное ядро) пересадили ядро с генетическим материалом клетки кожи зародыша другой лягушки. Клетки кожи уже были дифференцированными, однако опыты прошли успешно: была получена лягушка — точная генетическая копия той, у которой взяли клетку кожи. Важную роль в развитии метода клонирования сыграли опыты по культивированию в пробирке, вне организма, так называемых стволовых клеток. Эти клетки мало дифференцированы (и потому несут полный или почти полный набор генов для всего организма) даже у взрослого индивида. В 90-е годы получены стабильные культуры стволовых клеток мышей, хомяков, крыс, норок, овец и других животных.
Процедура клонирования животных в типичном случае складывается из следующих основных этапов (рис. 46):
Культивирование стволовых или эмбриональных (зародышевых) клеток;
Извлечение ядра из культивируемой клетки (с помощью микропипетки);
Перенос ядра (с небольшим количеством околоядерной цитоплазмы) в неоплодотворенную яйцеклетку, из которой предварительно извлечено собственное ядро;
Выращивание эмбриона, получившегося из яйцеклетки с «чужим» ядром; имплантация этого эмбриона, если он успешно развивается, в матку приемной матери;
Если удалось получить живую молодую особь, необходимо удостовериться, что она действительно представляет собой клон. Используют характерные признаки-маркеры (например, клонированные лягушки Xenopus aevis все были светлой окраски, как и особь – донор ядра; яйцеклетка же была взята у особи темной окраски) или, что более точно, исследуют ДНК (анализ микросаттелитов, метод генетических отпечатков пальцев, см. ниже).
Кульминацией этих исследований было получение Яном Вильмутом и его коллегами в Шотландии ягненка Долли (дата рождения – 5 июля 1996 г.) — генетической копии своей умершей за 4 года до этого матери, у которой генетическая информация была взята из клетки молочной железы (Рис. 47). Генетический материал был пересажен в лишенную собственного ядра яйцеклетку другой овцы; полученный из такой яйцеклетки зародыш был выношен третьей овцой. В дальнейшем, клонированы другие овцы, например, Полли, в геном которой был введен человеческий ген, кодирующий фактор свёртывания крови (для лечения гемофилии), а также свиньи, коровы, мыши, кролики, козы, мул и кошка Копикэт. Правда, доля успешных результатов в этих опытах была весьма невелика. В случае млекопитающих, если использовать ядро клетки взрослого животного (как в примере с овцой Долли), вероятность рождения живых детенышей-клонов оценивают в 0,1—1% от числа попыток (Gurdon, Coman, 1999; статья использована и в дальнейшем тексте подраздела). Что касается самой Долли, то она была единственным положительным результатом в серии из 277 попыток, причем только в 29 случаях клетки с чужим ядром стали формировать эмбрионы (а Долли – единственная родившаяся и выжившая овца в этой серии опытов по клонированию).
Молекулярные генетики не видят принципиальных препятствий на пути к клонированию людей. Правда, возможны значительные экспериментальные трудности, связанные с особо “капризным характером” клеток человека по сравнению с клетками многих видов животных. Весьма серьёзным препятствием на пути к клонированию человека на долгие годы, по-видимому, остануться уже упомянутые проблемы – низкая эффективность клонирования и высокая вероятность аномалий и уродств у клонов. «Стандартный медицинский подход, в согласии с которым новые методы лечения такого типа могут быть официально разрешены только, если их потенциальные преимущества перевешивают риск для ребенка и суррогатной матери, представляет собой мощный и до сих пор успешный аргумент для того, чтобы отложить официальное признание данных методов» (Curran, 2003. P.134). Все это может отодвинуть на определённое время перспективу клонирования человека, однако данная возможность все равно остается весьма соблазнительной.
Создатель клонированной овцы Долли Вильмут высказался против клонирования человека, подобные эксперименты были первоначально запрещены в Великобритании и рекомендованы к запрету Декларацией ЮНЕСКО («Геном человека и права человека») от 11 ноября 1997 г. В США не введено подобного законодательного запрета, однако государство отказывается финансировать соответствующие исследования. Великобритания впоследствие ослабила запрет, разрешив работы с человеческими эмбрионами, но лишь при условии, что они не должны развиваться более 14 дней.
Большую тревогу вызывает возможность получения генетических копий человеческих индивидов, так что обычный способ размножения станет немодным, и мир может быть переполнен стандартными клонированными людьми, отвечающими интересам тех или иных заказчиков. Не будем обсуждать все то, что уже многократно и красочно описывалась фантастами с начала XIX века, когда был создан образ Франкенштейна. Интересно, однако, что в 1978 г. Давид Рорвик в США опубликовал (в документальном жанре) книгу “In His Image: The Coning of a Man”, целью которой было разоблачить материалы о секретном клонировании богатого человека. Книга вызвала значительный резонанс, но автор не смог документально подтвердить свои разоблачения, и его сведения были признаны в 1982 г. фальшивыми. Не смог пока подтвердить свои удачи в клонировании людей бывший журналист Раэль, создавший в 2002 г. компанию Conaid и желавший клонировать жертв террористических актов 11 сентября 2001 г. в США, а также самих террористов (для предания их суду). Не продемонстрировал результаты попыток клонирования и итальянский специалист по искусственному оплодотворению Северино Антинори. Не исключено, что подобные работы проводятся «в секретных лабораториях неизвестных стран» (см. Kozko, 2004).
Энтузиаст идеи клонирования людей Ричард Сид прямо говорил о том, что акт клонирования уравнивает людей с Богом, тем самым провоцируя этико-религиозные обвинения в святотатстве, которые раздаются по адресу всех генных технологий в целом.
Угроза «клонирования по заказу» с бесконтрольным распространением в социуме клонов богачей, политиков или иных элитных групп, а также «атака клонов» на традиционные устои семьи тем не менее не должны заслонять от нас других аспектов проблемы. Этично ли запрещать клонирование людей, если эта процедура – единственный шанс для индивида иметь «генетически родного» ребенка, а не просто усыновленного приемыша? Воспроизводство путем клонирования может решить проблему в том случае, если один из партнеров имеет тяжелое наследственное заболевание, поскольку дает возможность другому партнеру передать свои гены потомству. Поэтому в ряде стран, включая Израиль, считается достаточным строго контролировать, а не запрещать исследования по клонированию.
Из числа противников клонирования человека многие фактически протестуют не против самой этой идеи, а лишь против ее недостаточной разработанности. Например, для многих членов Конгресса США, как и для ученых и представителей биотехнологического бизнеса, проблему составляло то, что техника клонирования пока небезопасна и может привести к появлению детей-уродов; число противников серьезно уменьшилось, если бы эта техника стала вполне надежной (см. Rifkin, 2002).
Сторонники идеи клонирования людей утверждают, что все методические проблемы, ныне препятствующие легализации этой идеи, будут постепенно преодолены. Тем не менее, даже после доведения до совершенства – и до приемлемой цены и эффективности – процедуры клонирования, возникнут сложные биополитические и биоэтические дилеммы.
Техника клонирования требует участия донора яйцеклетки (лишаемой собственного ядра), донора ядра, вводимого в яйцеклетку, и суррогатной матери. Кто должен считаться матерью ребёнка-клона? Если ядро взято от женщины, кто будет считаться отцом клона? Будет ли вообще отец? Успехи клонирования людей могут подорывать традиционные устои семейной жизни, привести к полному пересмотру представлений о ролях родителей и детей, которые уже и так модифицируются под влиянием современных технологий искусственного оплодотворения «в пробирке» и суррогатного материнства. «Клонирование и планируемый в ближайшее десятилетие успех разработки искусственной матки создаст ситуацию, при которой станут рождаться дети, вообще – ни в каком смысле – не имеющие ни отца, ни матери. Т.е. возникнет новая идентичность «клона». На традиционный вопрос – «Чей ты?» – послышится ответ: «Я клон Петра или Полины»» (Тищенко, 2004. С.310).
Известны также дебаты о возможности изготовления многочисленных копий “запасных органов” того или иного индивида. Означает ли это, что мы вправе — подобно выращенным в лаборатории безголовым тритонам — культивировать в лаборатории безголовых людей как запас органов и тканей для трансплантаций?
Сторонники терапевтического применения метода клонирования, однако, подчеркивают, что во многих случаев достаточно клонировать не целые органы, а ткани (клонирование как средство для тканевой инженерии). Для этой цели в человеческую яйцеклетку трансплантируют ядро стволовой клетки пациента, нуждающегося в пересадке ткани (например, если его собственная печеночная или костномозговая ткань не справляется со своими функциями). Получают эмбрион, чье развитие прерывают на ранней стадии, воздействуя на него сигнальными веществами, превращающими эмбриональные клетки в дифференцированные клетки, соответствующие интересующей нас ткани. Например, сигнальный агент активин ведет к трансформации клеток раннего эмбриона в различные функционирующие ткани, в зависимости от добавленной концентрации этого белка. В последующем тканевую массу пересаживают в организм пациента, у которого взяли ядро для клонирования. К числу ожидаемых при терапевтическом клонировании тканей трудностей принадлежит угроза превращения пересаженной ткани в бесконтрольно растущую злокачественную опухоль. Эта угроза может быть существенно ослаблена, если в клонированные клетки ввести гены, ограничивающие количество клеточных делений.
Более важны на сегодняшний день биоэтические и биополитические проблемы, хотя при клонировании тканей они стоят менее остро, чем при клонировании с целью получения целых человеческих индивидов. Запрет на терапевтическое клонирование в некоторых странах обусловлен тем, что клонирование ткани включает этап выращивания человеческого эмбриона – потенциального индивида – ради того, чтобы далее использовать его клетки в лечебных целях. Итак, в самом начале губится человеческая жизнь.
Впрочем, вопрос о моменте, начиная с которого эмбрион имеет статус человека с юридическими правами, решается различными авторами по-разному, что зависит от их религиозных и философских воззрений. Католицизм настаивает на полностью человеческом статусе эмбриона с момента оплодотворения (или его аналога) и потому выступает за запрет не только клонирования, но и абортов. Приверженцы ислама и иудаизма, однако, полагают, что эмбрион приобретает статус человека несколько позже. Византийские православные философы в Средние Века считали, что разумная душа вселяется в зародыш на сороковой или восьмидесятый день, в зависимости от пола эмбриона. Как уже указывалось, британское законодательство ныне заняло компромисную позицию (запрет с 14 дня). Проблемы юридического статуса зародыша существуют, естественно, не только в случае клонирования, но и при любом другом терапевтическом использовании эмбрионального материала (например, фибробласты используют при лечении болезни Альцгеймера).
Как один из возможных путей обхода указанных проблем рассматривается терапевтическое применение животных яйцеклеток с имплантированным человеческим ядром. Помимо возможных и в этом случае серьезных этических вопросов, такое клонирование пока терпит экспериментальные неудачи. Например, все (кроме одного) зародыши, полученные из коровьих яйцеклеток с человеческими ядрами, XE "Клонирование:с гибридизацией людей и животных" b погибли до 5 клеточного деления. На этапе 5 клеточного деления (32-клеточный зародыш) погибли также эмбрионы, полученные в результате имплантации ядер из клеток человеческого плода в яйцеклетки свиньи, предварительно лишенные собственных ядер. Участники данного проекта по клонированию – австралийская фирма Stern Ce Science и американская компания Biotranspant обратились с просьбой о выдаче им патента на их разработку в Европейскую Патентную Службу (ЕРА). В выдаче патента им было отказано по этическим соображениям, ибо патентирование системы, включающей элементы человеческого организма, противоречит «нормам морали» (Urban, 2000).
Альтернативный путь обхода биоэтических и биополитических проблем – разработка методов по активации ДНК клеток взрослого организма, чтобы они смогли развиться в зародыш, подобно яйцеклетке. Тогда на этой основе также можно получить клетки той ткани, которая нужна пациенту.
Опасения публики по поводу клонирования связаны не только с терапевтическим, но и с потенциальным политическим применением метода клонирования людей. Уже в 1976 г. кинорежиссер И. Левин в фильме «Мальчики для Бразилии» показал, как клонировали 94 копии Гитлера. Клонирование может привести к возврату системы кастового общества, где каждый младенец будет иметь предопределенную судьбу, как в романе О. Хаксли «О дивный новый мир». Начав с безопасного клонирования с медицинскими целям, общество может скатиться по «скользкому склону» к «превращению процесса размножения в технологию» и к «евгенической переделке будущего поколения» (Kass, 2001).
Вернемся к более актуальным на сегодняшний день аспектам клонирования. Метод клонирования в приложении к животным и растениям может быть направлен на получение и поддержание в чистом виде элитных сортов и пород. Можно выращивать, например, клонированных коров, заведомо свободных от прионов (возбудителей «коровьего бешенства»). Как и генноинженерные разработки, клонирование вызывает угрозу стандартизации генетического материала, так что клонированные сорта или породы могут стать более чувствительными к различным заболеваниям.
Клонирование животных сочетается во многих экспериментах с изменением их генов путием модификации ДНК. Например, предполагают клонировать свиней, у которых выведен из строя ген (-1,3-галактозилтрансферазы. Этот ген обусловливает синтез продуктов, обусловливающих быстрое отторжение тканей или органов свиньи иммунной системой человека (так называемую гиперактивную реакцию иммунной систмы, развивающуюмся в течение минут). Клонированные свиньи, лишенные (-1,3-галактозилтрансферазы, могли бы найти терапевтическое применение в целях ксенотрансплантации – пересадки органов или тканей этих животных человеческим индивидам. Правда, и органы/ткани таких свиней вызывают более медленные, но неотвратимые реакции отторжения чужеродных структур. Ныне надеются устранить и их источник путем генетических манипуляций (Kotzko, 2004) в рамках решения общей задачи, звучащей весьма антропоцентрично – «репрограммировать развитие жиивотного так, чтобы его органы не содержали биомолекул, мешающих трансплантации этих органов в организм человека» (Curran, 2003. P.132). Проблемой с пересадкой свиных тканей людям является также угроза вирусных инфекций. Так, ткань свиньи содержит эндогенный ретровирус PERV (Kotzko, 2004).
Благородной с точки зрения биополитики задачей представляется сохранение путем клонирования редких и исчезающих биологических видов, занесенных в Красную книгу. В последние годы для этой цели осваивается межвидовое клонирование. Если останки доисторических животных (растений) содержат ДНК, то аналогичным путем возможно почти буквальное воспроизведение основной идеи фильма “Парк Юрского периода” — клонирование этих вымерших форм биоса. Против сохранения биологических видов (и восстановления вымерших форм) путем клонирования выдвигается возражение, что этот метод отвлечет внимание людей от обычных мероприятий по защите биоразнообразия, заботе о еще живущих и размножающихся естественным путем формах биоса планеты Земля. Критики также сомневаются, что фирмы типа Аdvanced Сe Тechnoogy, ранее предложившие клонировать вымершего быка гаура, искренни в намерении спасти виды из Красной книги. Эти бизнесмены, возможно, просто хотят продемонстрировать изумленному миру мощь своих технологий и добиться выгодных позиций на международном рынке. Для этих целей порой предпринимаются даже нелепые с точки зрения здравого смысла (и кощунственные с религиозной точки зрения) шаги типа введения гена человеческого гормона роста в геном лабораторных мышей.
7.3.3. Проект «геном человека». Важным научным прорывом является выяснение полных нуклеотидных последовательностей (секвенирование) геномов различных живых организмов. Так, в 1998 г. был секвенирован геном круглого червя Caenorhabditis eegans. В последние годы реализуется программа «Геном собаки». В апреле 2003 г. директор Американского института геномных исследований Фрэнсис Коллинз объявил о завершении на 99% руководимого им долгосрочного проекта по исследованию генетического материала человека, проводимого под эгидой организации Human Genome Project (HUGO). С 1999 г. в реализации проекта наряду с HUGO участвовала частная фирма Ceera Genomics (руководитель Крейг Вентер). Исследователи идентифицировали около 3,2 млрд. пар оснований, входящих в состав всей ДНК человека (суммарная длина которой около 1,5 м!). Проект состоял из следующих этапов:
Получение перекрывающихся нуклеотидных цепочек с помощью обработки ДНК рестриктазами (“молекулярными ножницами”).
Клонирование этих фрагментов в бактериальных клетках
Определение нуклеотидной последовательности каждого фрагмента ДНК (составление ее биохимической карты).
“Опознание” последовательностей нуклеотидов отвечающих тем или иным генам, кодирующим человеческие белки; этот этап во многом опирается на данные об уже секвенированном геноме мыши: проводится поиск гомологичных генных последовательностей (синтений). Так, некоторые гены на хромосоме 21 человека соответствуют генам на хромосоме 10 мыши
Определение расстояния между генами — построение физической карты ДНК.
Исследователям предстояло идентифицировать в общей сложности порядка 30 000 генов генома человека. Это цифра ненамного отличается от количества генов в геноме червя Caenorhabditis eegans, что как бы способствует развенчанию исключительного статуса человека в биоразнообразии планеты. Какие новые возможности откроет полная реализация проекта?
Существенно облегчатся мероприятия по генной терапии, которые зависят также от прогресса генетической инженерии в целом. Например, рак можно будет лечить с применением лимфоцитов, взятых у человека и подвергнутых генноинженерной обработке.
Технически простым — но этически проблематичным — будет ведение “генетического досье” на каждого человека (что облегчит поиск преступников, установление отцовства, а также диагностирование болезней и наследственных аномалий). Оговоримся, что более примитивные, основанные не на знании всех генов, а на генетических отпечатках пальцев (электрофореграмме фрагментов ДНК), генетические досье уже введены в практику в американской криминалистике.
Поскольку проект «Геном человека» основан на методах, применяемых в генетической инженерии, все сказанное об ее биополитических и этических последствиях относится и к этому проекту. Особо подчеркнем следующие моменты:
В любой человеческой популяции имеется много индивидов — носителей генов, способных вызвать заболевания. Есть ли ситуации, в которых можно считать оправданной с моральной точки зрения идентификацию таких носителей путем введения генетического контроля (см. 7.3.7)?
Завершенный проект «Геном человека» резко усилит и так существующие евгенические движения (см. 6.3), стремление создать «совершенную расу» людей.
Характерная для многих генетических технологий вообще религиозно-этическая дилемма допустимости «игры в Бога» особо обостряется в случае манипуляций с геномом человека, когда человек тщится «собственными силами, на основе собственного знания и по своему образу и подобию (стандарту самоидентификации) произвести, выражаясь голливудским языком, наделенный новыми улучшенными качествами «римейк» человека. Принципиальная неконтролируемость и непредсказуемость последствий радикальных манипуляций… превращает игру в Бога в своеобразную «русскую рулетку» (Тищенко, 2004. С.311 /курсив оригинала снят автором – О.А./).
Решение всех этих сложных вопросов, очевидно, требует проведения соответствующих организационных мероприятий и создания специальных учреждений типа биополитических центров XE "Биополитические центры" b , которые также могут наделяться функциями центров по медико-генетической консультации (см. 6.3.3 выше).
7.3.4. Генетические отпечатки пальцев (ПДРФ-анализ). Метод идентификации индивида, основанный на факте генетического разнообразия человечества XE "Генетические отпечатки пальцев" b . Можно говорить о генетической уникальности каждого индивидуального организма, в том числе и каждого человека. Даже однояйцевые близнецы, возникшие в результате спонтанного отделения и независимого развития двух половинок разделившейся оплодотворенной яйцеклетки, отличаются генетически в силу мутаций, происходящих в клетках их тела. Метод состоит в “нарезании” ДНК на фрагменты с помощью той или иной рестриктазы; полученные рестрикционные фрагменты разделяют в электрическом поле (электрофорез по типу Сазерн-блоттинга) и регистрируют индивидуальные особенности фрагментов ДНК; возможны также гибридизация ДНК (т.е. проверка ее соответствия) с небольшими фрагментами, специфичными для тех или иных генов; наконец, исследование с помощью полимеразной цепной реакции (ПЦР) или лигазной реакции (см. Ванюшева и др., 2005). У различных индивидов варьирует длина и иные характеристики фрагментов ДНК. В частности, характеристики так называемых варьирующих по числу тандемных повторов (variabe-number tandem repeats, VNTR) ДНК уникальны у каждого человеческого индивида.
Генетические «отпечатки пальцев» могут быть получены, и индивид может быть идентифицирован даже при наличии очень малых количеств человеческого материала (например, 0,06 мл крови); метод работает и в случае образцов ДНК, хранившихся в течение тысячелетий, например, в древнеегипетских мумиях. По генетическим «отпечаткам пальцев» идентифицируют останки людей. Именно эти данные помогли идентифицировать прах семьи Романовых в России (использовали так называемые гипервариабельные участки митохондриальной ДНК, Рыбчин, 1999). В Чечне в 2000 г. подобные методы анализа применяли для идентификации останков генерала Шпигуна.
Генетические «отпечатки пальцев» находит применение в криминалистике в США с 1988 г. С его помощью существенно облегчается розыск преступников. Так, убийц можно идентифицировать, если на месте преступления осталась капля их крови или если на их одежде осталась капля крови жертвы. Данные анализа крови можно далее сопоставить с генетическими данными в картотеке. Аналогично можно определить и личность насильника по генетическим «отпечаткам пальцев», полученным при наличии капли его спермы.
Помимо криминалистики и судебной медицины, генетические «отпечатки пальцев» находят применения для установления отцовства или при решении некоторых вопросов иммграции в США. До сих пор не отрегулирован вопрос с политическими и этическими гранями – кто может/должен иметь доступ к генетическим отпечаткам пальцев людей? Следует ли их изготовлять, как обычные отпечатки пальцев, при всяком аресте преступника или подозреваемого? Вправе ли правительство (и если да, при каких обстоятельствах) ввести генетическое досье на всех граждан – или на некоторые категории? Следует ли это делать на обязательной или лишь добровольной основе (разъясняя преимущества нового метода в различных ситуациях)?
Генетические «отпечатки пальцев» применяют не только к виду Homo sapiens: его преполагают использовать для проверки чистоты пород собак. Виды живых существ, подлежающие сохранению, будут регистрироваться в специальных картотеках в виде «генетических досье».
7.3.5. Генетическая диагностика и терапия XE "Генетическая диагностика и терапия:иополитические проблемы" b . Прогресс в области молекулярной генетики и генетической инженерии дает людям новые возможности диагностики и лечения наследственных заболеваний. В этой связи возникают новые биополитические и биоэтические проблемы.
Известно порядка 5000 наследственных заболеваний человека. Некоторые из них, например, мышечная атрофия Дюшена, цистофиброз, «ломкая Х-хромосома» (задержка умственного развития), хорея Гентингтона, сравнительно легко диагностируются современными генетическими методами. Так, атрофия Дюшена, связанная с делециями (выпадениями отдельных участков) в гене дистрофина, определяется с помощью полимеразной цепной реакции, позволяющей обнаружить более 98% из возможных вариантов делеций. Большие надежды в последние годы связывают с новым методом «ДНК-чипов», при котором участки ДНК пациента сравнивают сразу примерно со 100 тест-фрагментами ДНК, закрепленными на носителе.
Особое значение ныне придают SNP-анализу – анализу индивидуальных нуклеотидных замен в ДНК, в том числе и особенностей генома, обусловливающих болезни или предрасположение к ним.. Успехи в разработке новейших методик привели к тому, что «уже сегодня геном пациента или обследуемого может быть проанализирован в короткие сроки (1–7 суток) по относительно низкой цене на предмет выявления мутаций, ассоциированных с развитием лекарственной непереносимости, инфаркта, инсульта, тромботических состояний венозного и артериального русла и т.д.» (Говорун, 2003. С.33).
Непростые этические проблемы связаны с тем, что далеко не все диагностированные наследственные заболевания могут быть вылечены. Устранение причины заболевания – исправление отдельных генов, их блоков или же изменение числа хромосом (удаление лишней хромосомы 21 для лечения болезни Дауна) означает генетическую (или генную) терапию. Цель генетической терапии – заменить вышедшие из строя гены нормально функционирующими генами. К началу 2003 г. генетическую терапию применили более чем к 3500 пациентов, в основном в США (Schmid, 2003). Известны два варианта генетической терапии:
Ex vivo: взятые из организма пациента клетки культивируют на питательной среде, подвергают генетической модификации и далее возвращают в организм (костный мозг, кровяное русло и др.)
In vivo: генетический материал вводится непосредственно в организм, с применением того или иного носителя (вирусов, липосом). Примером служат попытки излечить пациентов, страдающих цистофиброзом, путем внедрения нормального гена (взамен мутантного) в лёгочные клетки; использовали модифицированный вирус гриппа в качестве носителя данного гена (Curran, 2003).
Генетическая терапия может быть направлена на моногенные заболевания – вызванные мутацией одного гена, которую предполагается корректировать. Так, у группы пациентов из США с дефектом иммунной системы, вызванным мутацией гена, кодирующего аденозиндезаминазу, состояние здоровья существенно улучшилось после введения им вектора с нормальным аденозиндезаминазным геном. Также известны попытки излечения больных наследственной холистеринемией, при которой резко повышается уровень холестерина в крови. Клетки печени больных культивировали на питательных средах и заражали вирусом, который должен быть ввести в ДНК этих клеток нормальный ген вместо мутантного. Далее «вылеченные» клетки печени впрыскивали в кровяное русло, с тем чтобы они достигли печени и обосновались в ней. Наблюдалось временное улучшение состояния больных, однако, затем введённый ген переставал функционировать. Стойкое продолжительное выздоровление от болезней, связанных с нефункционированием какого-либо гена, пока ещё не достигнуто (Curran, 2003).
Большая часть разработок по генетической терапии преследует цель помочь больным наиболее распространенными недугами современной цивилизации – сердечно-сосудистыми заболеваниям, СПИДом и особенно раком. В случае злокачественных опухолей пытаются использовать как in vivo-, так и ex vivo-метод. В клетки иммунной системы (лимфоциты) больного вводят гены, чьи продукты подавляют развитие опухолей (гены BRCA1, p53 и др.), что повышает эффективность борьбы иммунных клеток с опухолевыми клетками.
Ту же цель пытаются достичь и культивированием клеток, выделенных из опухоли, в лаборатории, где в их геном внедряют гены поверхностных белков, которые делают эти клетки более привлекательной мишенью для иммунных клеток. Впоследствие эти модиифицированные опухолевые клетк убивают рентгеновским излучением и возвращают в организм больного, где они превращаются в вакцину против соответствующего вида злокачественной опухоли, которая активирует иммунную систему против неё. Подобные процедуры для терапии рака имели впечатляющие успехи на лабораторных мышах, и в последние годы препринимаются клинические испытания на людях (Curran, 2003).
Несмотря на обнадеживающие результаты по генетической терапии, генетическая диагностика пока заметно опережает терапию. К тому же известны и факты печального исхода попыток «коррекции генов» больного. Один из юных американцев, в организм которого вводили необходимую для лечения генетическую информацию, умер вследствие неконтролируемого распространения в его организме аденовирусов, служивших носителями этой генетической информации (Schmid, 2003).
Конечно, и в отсутствие радикального лечения информация о наследственном заболевании позволит индивиду рационально планировать жизнь, заблаговременно (до развития симптомов) начать лекарственное лечение, изменить свои привычки и диету. Определение в раннем возрасте цистофиброза (дефект гена, кодирующего (-1-антитрипсин) позволяет продлить жизнь пациента примерно на 10 лет, если он воздерживается от курения. Однако эффективного медикаментозного лечения или действенных рекомендаций по образу жизни не существует при многих наследственных недугах (примером может служить генетически диагностируемая, но на сегодняшний день неизлечимая хорея Гентингтона или ряд генетически обусловленных форм рака). В таких случаях результат генетической диагностики превращается в жестокий приговор для больного. Возникают следующие дилеммы:
Готов ли пациент с моральной и психологической точек зрения к тому, чтобы узнать, что у него должно – в том или ином возрасте – развиться какое-либо тяжелое, социально отталкивающее или смертельное заболевание? Следует ли – и в каких случаях – информировать самого человека, его родственников и др. о найденных генетических дефектах (некоторые из которых могут и не проявиться)? В каких случаях данная информация должна остаться врачебной тайной, даже вопреки настойчивому желанию больного, которого ведь можно снабжать и «спасительной дезинформацией»?
Дополнительные дилеммы связаны с тем обстоятельством, что генетическая диагностика затрагивает судьбу не только самого пациента, но и его кровных родственников. Допустим, индивид пожелал пройти генетическое обследование, и у него обнаружен доминантный мутантный ген, который неизбежно должен проявиться в определенном возрасте (так, доминантная генетическая патология – хорея Гентингтона – клинически проявляется лишь в среднем возрасте). Возникает не только вопрос о «злом пророчестве» для самого пациента, который пока еще не достиг возраста активации мутантных генов и потому вполне здоров, но и не менее серьезный вопрос о судьбе родственников (например, детей, которые с вероятностью 50% унаследовали болезнетворные гены). Следует ли нарушать их покой и информировать о необходимости обследования, которое с большой вероятностью завершится приговором для родственников, особенно если предстоит болезнь типа упомянутой хореи Гентингтона – неизлечимая, выводящая из строя мозг и в конечном счете смертельная?
Что если пациент обречен на неопределенность – ибо многие предсказания генетиков носят вероятностный характер, т. е. человека вписывают в группу риска, скажем, в отношении злокачественных новообразований?
Как повлияет полученная информация на дальнейшую жизнь пациента и его семьи? Вспомним в порядке литературного отступления, как реагировал буфетчик из «Мастера и Маргариты» Булгакова на прогноз о неизбежной смерти от рака печени. Ныне известен и реальный случай, когда отец настаивал на удалении млечных желез у своей десятилетней дочери, у которой обнаружили ген BRCA-1, предрасполагающий к раку груди (Kass, 1999).
Дородовая диагностика генетических аномалий может стать рутинной процедурой. Следует ли рекомендовать прерывание беременности, если установлено наследственное заболевание? «В настоящее время во многих странах разрешено прерывание беременности в том случае, если развивающийся плод страдает генетическим заболеванием, которое серьёзно ухудшит качество его жизни в будущем» (Curran, 2003. P.156). И еще более сложная дилемма: следует ли совершать аборт, если геном эмбриона обусловливает вероятность – но не 100%-ный риск – развития неизлечимой болезни?
В главе шестой (раздел 6.3) мы указывали на отсутствие в ряде случаев резкой границы между генетической нормой и патологией, «между наследственной изменчивостью, ведущей к вариациям нормальных признаков, и изменчивостью, результатом которой являются наследственные болезни» (Бочков, 2004. С.19). В сфере biopoicy находится практический вопрос: кто определяет, какие гены считать патологическими, дисфункциональными, подлежащими коррекции путём генетической терапии? Сам ли больной после консультации со специалистами должен принять решение, или все же возможны ситуации, когда, из-за опасности распространения «нежелательных» генов в социуме, генетическая терапия будет проводиться в принудительном порядке?
В настоящее время многие предприниматели неохотно нанимают на работу пьяниц и толстяков. Должен ли предприниматель получить доступ к генетическим данным о предрасположении к тем или иным наследственным отклонениям (а алкоголизм и полнота часто имеют генетическую обусловленность) тех, кто нанимается на работу? В какой мере правительственные учреждения должны иметь в своем распоряжении индивидуальные генетические данные?
Поистине, в ряде случаев опасна не только недостаточная, но и избыточная информация. Уже предприняты в международных масштабах усилия, результаты которых отражены в пунктах Декларации ЮНЕСКО «Геном человека и права человека» (11 ноября 1997 г.), которая:
утверждает «право каждого индивида решать, быть ли ему информированным о результатах генетического исследования» (статья 5 с);
выступает против дискриминации по генетическим характеристикам (статья 6);
рекомендует, чтобы «генетические данные, связанные с идентифицируемым индивидом, оставались конфиденциальными при соблюдении условий, диктуемых законом» (статья 7).
На локальном (сетевые группы активистов), национальном и глобальном уровнях социума необходима дальнейшая работа по созданию социальной атмосферы, дающей надежную защиту индивиду, который становится раним как никогда, если в социум просачивается информация об его вероятном или неизбежном генетическом будущем.
Генетическая терапия может затрагивать гены соматических клеток человеческого тела – функциональных клеток различных органов и тканей, которые не передают информацию индивидам следующих поколений. Однако и в этой ситуации возникают непростые вопросы с биополитическим подтекстом, например: как скажется развитие генетической терапии на возрастной пирамиде человеческой популяции? Не будет ли в ней непропорционально много богатых стариков, геномы клеток которых более не содержат генов, обусловливающих типичные старческие недуги – от болезни Альцгеймера до сердечно-сосудистых расстройств, несомненно, имеющих генетическую компоненту? Не повысит ли генетическая терапия соматических клеток и так достаточно высокую частоту наследственных заболеваний, поскольку позволит людям, иначе обреченным на раннюю смерть или бесплодие, давать потомство и распространять свои болезнетворные гены в популяциях?
Тем не менее, значительно большие опасения вызывает генетическая терапия репродуктивных клеток (сперматозоида, яйцеклетки, их предшественников), находящаяся пока лишь на стадии теоретических раздумий (по тем сведениям, которые доступны автору), но уже законодательно запрещенная во всём мире. Правда, многие ученые полагают, что этот запрет носиит временный характер, и генетическая терапия репродуктивных клеток будет ралиизована примерно через 10 лет (см. Curran, 2003).
Необходимо отметить, что вирусы в роли носителей генетической информации, даже если применяются с целью терапии соматических клеток (например, лёгочных в случае цистофиброза), могут распространиться по всему организму и достичь половых органов, т. е. превратить соматическую терапию в генетическое воздействие на репродуктивные клетки.
Измененная информация, введенная в репродуктивные клетки, будет далее передана последующим поколениям людей. Естественны опасения, что в этом случае мы можем необратимо исказить весь генетический фонд вида Homo sapiens. Существенны ли перед лицом этой глобальной угрозы виду человек потенциальные преимущества этого вида генетической терапии? Она обещает потенциальному отцу, знающему о своих генетических аномалиях, шанс иметь генетически здоровое потомство (при своевременной генетической терапии на уровне его сперматозоидов).
Благодаря достижениям медицины, например, индивиды, которые умерли бы от диабета, ныне живут достаточно долго, чтобы передать потомству свои болезнетворные гены. Почему, задается вопрос, мы не можем предотвратить передачу наследственного заболевания из поколения в поколение путем целенаправленного вмешательства? Почему родители, стремящиеся избежать как рождения аномального ребенка, так и травмы, вызванной абортом, не смогут произвести желаемые изменения генов?
Противники генетической терапии репродуктивных клеток («зародышевой плазмы», как ее также называют со времен немецкого генетика конца XIX века Вейсмана) указывают, помимо угрозы непоправимых ошибок и непредсказуемых последствий, на невозможность четкого отграничения терапии заведомо больных людей (для обеспечения здорового потомства у них) от генетического усовершенствования (genetic enhancement). Почему родители не вправе, помимо устранения болезнетворных генов, пожелать улучшения памяти, повышения интеллекта, пышных волос (если родители несут ген облысения, который можно устранить) и даже создания модной внешности (в зависимости от веяний времени) для своих чад? Если такая практика станет реальностью, кто будет решать, сколько именно запасов памяти и какой уровень интеллекта, следует обеспечить? В частности, «будут ли проспективные родители требовать доступ к каталогу доступных генов человека, чтобы купить аллели, которые они хотели бы видеть реализованными у своих детей?» (Cark, Grunstein, 2000. P.282). Не будут ли они целенаправленно создавать четырехруких пианистов, прыгунов в высоту ростом в 3,5 м, двухголовых сиамских близнецов для успешного участия во всякого рода викторинах (Gerhard, 2000)?
Соблазнительна идея радикально устранить из генофонда человечества гены, причиняющие тот или иной вред, например, повышающих агрессивность индивидов. Но можем ли мы исключить, что такие гены, в силу множественности своих эффектов, могут оказаться потенциально полезными или даже жизненно важными в определенных ситуациях?
Генетические технологии предполагается использовать ради модификации человеческого социального поведения перестройки центральной нервной системы, что уже сегодня ставит общество перед серьезными вопросами о допустимости подобных вмешательств, от которых один шаг до стандартизации и роботизации человеческой психики. В распространявшейся по Интернету рукописи «Гедонистический императив» (Pearce, 2000) англичанин Д. Пирс предлагал добиться всеобщего непрекращающегося блаженства путем манипуляции с «метаболическими путями, отвечающими за боль и дискомфорт». По его словам, все это имело значение как адаптация к суровой жизни первобытного человека, однако ныне соответствующие физиологические механизмы становятся излишними. Он призывал генноинженерным путем повысить уровень дофамина в мозгу, тем самым добившись постоянной эйфории, которая, как он утверждал, не приведет к пассивности, а, напротив, укрепит устремление человека к достижению важных и перспективных долговременнных целей.
На авторский взгляд, эти прожекты ярко демонстрируют недопустимость эволюционно-биологического подхода к человеку, как только он переходит дозволенные рамки и, игнорируя многоуровневость человека, превращается в редукционизм (счастье как оптимальная комбинация нейромедиаторов в мозгу). На примере уже предпринятых попыток улучшения настроения, снятия депрессии лекарственными средствами мы видели, что тоска, тревога, дурное настроение снимаются ценой той или иной роботизации, стандартизации личностей, нивелировки их индивидуальных особенностей. Помимо этого, разнообразие человеческих переживаний и настроений, как палитра красок художника, не может состоять из одних только светлых тонов – грусть (которая, кстати, может быть “светлой”, как в стихотворении Пушкина), тоска, меланхолия, тревога, даже душевная боль – тоже неотъемлемая составная часть этого богатства. Сведение всей нашей палитры настроений только к светлым оттенкам напоминает замену естественного био-разнообразия монокультурой наиболее высокоэффективных сельскохозяйственных объектов.
Итак, генетические технологии включают в себя различные методы манипуляции с ДНК живых организмов с целью изменения наследственности этих организмов. Сенсационные разработки в данной области породили большие надежды и в то же время создали серьезные проблемы с биополитическим и биоэтическим аспектами. Одной из основных проблем является проблема непредвиденного или умышленного получения опасных “генетических монстров”: болезнетворных микроорганизмов и вирусов, бесконтрольно размножающихся сорняков или, в будущем, стандартизованных людей. Специфические проблемы связаны с вмешательством в геном человека (проект «Геном человека», генная диагностика и терапия, в перспективе – клонирование людей?). Манипуляции непосредственно с репродуктивными клетками вызывают угрозу для генофонда будущих поколений.
7.4. Биополитика и гуманитарная биология
Биология в нашу эпоху утрачивает статус чисто естественной науки и все более раскрывает свои гуманитарные грани, предлагает свои подходы к решению проблем наук о человеке и обществе. Биополитика в этой связи может быть расмотрена как составная часть гуманитарной биологии, охватывающей все возможные вклады современных наук о живом в области наук о человеке и социуме (см. «Введение»). В литературе употребляется также термин «интегративная биология», который можно определить следующим образом:
Интегративная биология – система биологических знаний, интегрированных с естественно-научными и гуманитарными знаниями в систему жизненных ценностей и формирующих биоцентрическое мировоззрение и биологическую грамотность (см. Пивоварова и др., 2002, 2006).
Интегративная биология, таким образом, в отличие от гуманитарной биологии, включает в себя не только приложения биологии к гуманитарным наукам, но и ее взаимодействия с естественными науками, например, с физикой, химией, геологией, а также влияние биологии на мировоззрение людей.
Биополитика, и в особенности ее практическое направление, тесно взаимодействует с другими компонентами гуманитарной биологии, такими как биоэтика, биоюриспруденция, биоэстетика.
7.4.1. Биоэтика и ее взаимоотношения с биополитикой. Как отмечено выше, многие биополитические аспекты генетических разработок (особенно клонирование, генетическая терапия) имеют важную этическую грань. Этическая компонента несомненно присутствует и в задаче добиться справедливого распределения генноинженерных ресурсов между регионами планеты. Такая этическая компонента очевидна и в ряде других ситуаций, которые мы рассморим ниже. Поэтому современные генетические технологии находятся в поле зрения не только биополитиков, но и биоэтиков. Грань между практическим направлением в биополитике (biopoicy) и биоэтикой вообще достаточно тонка и подвижна, в силу тесного переплетения политических и этических аспектов генетических технологий. Биоэтика включает в себя целый спектр проблем помимо генетических технологий, как-то:
проблемы биомедицинской этики, возникающие при использовании современных технологий трансплантации органов, аборте, пренатальной (дородовой) диагностике и лечении заболеваний, операциях на эмбрионах, попытках использовать ткани эмбриона для терапии, например, болезни Паркинсона, эвтаназии (прерывании жизни больного с целью прекращения его страданий), искусственном зачатии, сурогатном материнстве и др. (см. Kymicka, 2000; Юдин, 2003, 2004, 2006); в таком аспекте биоэтика тесно связана с более традиционной врачебной этикой (этическими нормами взаимоотношений «врач—пациент») и включает в себя также нормы отношения к неизлечимо больным, инвалидам, дефективным новорожденным. Биоэтика в ее биомедицинском аспекте базируется на следующих принципах: 1) принцип «не навреди»; 2) принцип «делай благо»; 3) принцип уважения автономии пациента, прав его личности; 4) принцип справедливости (примерно означает: «каждый должен получить то, на что имеет моральное право»). Конкретное истолкование и реализация этих принципов порождает, однако, серьезные моральные дилеммы и практические проблемы – поприще для деятельности биоэтиков как самостоятельного международного сообщества.
проблемы гуманного отношения к животным (научный эксперимент, тестирование лекарственного препарата, студенческая лабораторная работа и др.). Биоэтика в данном аспекте означает шаг в сторону биоцентрической парадигмы, ибо на место равнодушия к страданиям животных «ради высоких научных целей» ставится задача минимизовать эти страдания, все более приближаясь к принципу ненасилия (ахимса в индуистской терминологии) по отношению к ним (Лукьянов и др., 1996). Биоэтики руководствуются в отношении животных «принципом трех R»: repacement (замена болезненных для животных экспериментов опытами, не причиняющими им страданий); reduction (уменьшение числа опытов с животными); наконец, refinement (улучшение методики с целью облегчения страданий подопытных животных).
Проблематика охраны биоса (7.1.), будучи частью биополитики, в то же время также допускает биоэтическую трактовку. А. Влавианос-Арванитис использует термин “этика окружающей среды”, имея в виду, что “защита био-окружения в каждой стране должна быть долгом ее граждан” (Влавианос-Арванитис, Олескин, 1993). Есть и другие общественные деятели и организации, выступающие под флагом “этики окружающей среды”, “экологической этики”, “эко-этики”. В частности, в рамках экологической этики предлагается расширить сферу действия человеческой морали, включив в нее всех членов биологического сообщества от «индивидуальных животных и растений до их видов, а также рек, ландшафтов и всей экосистемы планеты» (Ермолаева, 1997).
В данной книге по биополитике мы не ставим задачу подробно разобраться со смыслом понятия “биоэтика” и излагать в деталях биоэтическую проблематику (см. на эту тему доступные работы последних лет, например, Лукьянов и др. 1996, 2001; Юдин, 1998, 2003, 2006; Юдин, Тищенко, 1998; Серечча, Тамбоне, 2001). Однако отметим, что иногда в понятие “биоэтика” вкладывается содержание, практически охватывающее всю биополитику. Влавианос-Арванитис тяготеет к противоположной крайности и рассматривает биоэтику как раздел биополитики. Автор книги не поддерживает обе крайности, считая что и биополитика, и биоэтика имеют право на самостоятельное существование. У биоэтики и биополитики, при всех их частных пересечениях, разный концептуальный фундамент. Биополитика, как было продемонстрировано выше, тесно связана с социальными науками и особенно с политологией, в недрах которой она и зародилась; биоэтика, представляя часть прикладной этики, опирается на мощный пласт этических учений как составной части философии.
«Биоэтика – философски-прикладная область знания, охватывающая моральные проблемы, имеющие давнюю историю, такие как отношение человека к диким и домашним животным, а также проблемы, возникшие недавно в связи с бурным развитием биотехнологии и биомедицинских исследований» (Лукьянов и др., 1996, С. 6).
Вопрос о границе между биоэтикой и биополитикой, имея теоретическое значение, не должен заслонять от нас от нас того практически важного момента, что биополитики и биоэтики занимаются в принципе сходным делом, они на практике могут вступать в тесное взаимовыгодное сотрудничество. Одна и та же организация, особенно сетевого типа, может доказать свой междисциплинарный характер именно тем, что разрабатывает и биоэтические, и биополитические грани новейших достижений биологии.
Некоторые из биоэтических проблем, как и в случае генетических технологий (7.3.), приобретают ярко выраженную биополитическую окраску. На биоэтиков ложится особая ответственность: они становятся участниками создания новых систем ценностей и норм, которые должно принять общество. И пусть они полагают, «что представляют академическую сферу, и их дело – биоэтика, а не биополитика. Но в то же время ясно, что, особенно в области биомедицины, обществу безотлагательно требуются этические идеи. Все большая институционализация биоэтики не в последнюю очередь представляет собой реакцию на общественные дебаты о биомедицинских исследованиях. Это означает, однако, что биоэтика неизбежно – и в существенной мере – становится биополитикой» (Graumann, 2003).
Биоэтические идеи становятся лозунгами политической борьбы, вокруг которых сплачиваются массы активистов. Характерный пример представляет политическая борьба между сторонниками и противниками аборта (движениями “Pro-choice” и “Pro-ife”, соответственно) в США, в результате которой на президентских выборах 1996 г. кандидат Роберт Доул потерял много голосов избирателей. Распространение СПИДа в последние десятилетия в различных странах породило как этические проблемы (статус больного СПИДом, отношение к сексуальным меньшинствам), так и необходимость принятия политических мер, например, по обеспечению контроля крови, используемой для переливания, на ВИЧ-инфекцию. Политика в отошении СПИДа и связанных с ним проблем разнится в различных странах и даже в различных частях одной страны (в Баварии она более жесткая, чем в остальных землях Германии).
Биополитические и биоэтические проблемы, порождаемые новыми технологиями, нередко не имеют аналогов в прошлом опыте человечества. «Среди этих проблем - идентичность человеческого существа, определение начала и конца индивидуальной человеческой жизни, приемлемость различных критериев смерти человека, в том числе критериев полной или частичной смерти мозга, право собственности на генетическую информацию и вопросы защиты ее конфиденциальности» (Юдин, 2006).
В силу перекрывания биоэтических и биополитических граней подобных волнующих публику проблем, биополитикам можно было бы «взять на заметку» возможность установления рабочих контактов с влиятельными биоэтическими организациями, например, Вашингтонским институтом этики им. Джона Кеннеди (Джорджтаунский университет) в США, Европейской Сетевой Организацией по биомедицинской этике (Тюбинген), этическими комитетами при различных научных учреждениях. В США деятельность подобных комитетов (больничных этических комитетов, наблюдательных советов учреждений) определена федеральным законодательством, с 1996 г. существует Национальная консультативная комиссия по биоэтике.. Создание «комитетов (комиссий) по вопросам этики в области охраны здоровья граждан» в России определяется статьей 16 «Основ законодательства Российской Федерации об охране здоровья граждан», принятых в 1993 г.
Отметим еще раз сетевой характер структуры многих биоэтических организаций, их междисциплинарный статус. Так. в США занятые этическими проблемами наблюдательные советы учреждений (IRB) непременно включают юристов и представителей общественности. Б.Г. Юдин (2006) подчеркивает необходимость создания сети (био)этических комитетов, в составе которых, наряду с профессионалами, должны быть «представлены и те, кто не является специалистом в биомедицине, а потому может быть независим от интересов профессионального сообщества». Подобные сетевые структуры, занятые и биоэтикой, и практическими аспектами биополитики, функционируют в ряде стран в виде правительственных комиссий, например Warnock Committee (Великобритания), Baird Commission (Канада). В их состав входят юристы, социальные работники, медицинские работники, представители церкви. Целью таких комиссий является оценка социальных, экономических, правовых и этических аспектов биомедицинских разработок, а также создание рекомендаций для политических программ (Kymicka, 2000). Возвращаясь к проблематике генетических технологий, отметим, что с момента начала работы по расшифровке генома человека при занятой им организации (HUGO) существовала программа ELSI (ethica, ega, and socia issues), посвященная исследованию этических, правовых и социальных проблем, связанных с проектом «Геном человека» (см. Murray, 2000).
Проблематика экологической этики может служить поприщем для творческой деятельности сетевой структуры, в том числе и типа хирамы. Эта предельно широкая междисциплинарная творческая проблема может быть поделена следующим образом на подпроблемы, координировать решение которых призваны частичные творческие лидеры (см. схему хирамы в разделе 5.7. выше):
философские аспекты (например, анализ и ситуационное приложение взглядов А.Швейцера, П.Тейяра де Шардена, К.М.Майер-Абиха и других философов, внесших свою лепту в осмысление взаимоотношений человечества и всего живого покрова планеты);
практические аспекты (экологический мониторинг и био-оценка технологий);
эстетико-психологические аспекты (пути создания «экологического имиджа» предприятия);
технологические аспекты (разработка безотходных технологий и производственных циклов).
Конечно, реальные сетевые структуры вольны дробить эту проблематику и по-иному. Причем, сетевое решение проблем экологиической этики – более чем авторский прожект, реализуемой воображаемой сетевой группой. Уже существует Международный союз по эко-этике (Eco-Ethics Internationa Union). Союз включает в себя заинтересованных индивидов по всему миру, представляя собой крупную сетевую структуру. На этом примере хорошо видно такое, уже отмеченное нами свойство сетей, особенно крупных, как многопорядковость (многоуровневость). Крупная сеть Международного союза по эко-этике состоит из многих локальных, относительно автономных сетей (их называют “локальные главы” – Loca Chapters).
Тесное взаимпереплетение биополитики и биоэтики, подвижность и некоторая размытость граней между ними – все это само имеет биополитическое обоснование. Социальность живого и связанные с ней нормы поведения особей в биосоциальных системах (социальные конвенции, см. 4.17), имеющиеся у приматов (McGuire, 1992; de Waa, 1996, 2001), являются эволюционной предтечей как человеческой политики, так и чувства справедливости, с которым в конечном счете связаны развивающиеся в человеческом обществе этические ценности.
7.4.2. Биоюриспруденция. Проблемы биоэтики тесно связаны с биоцентрическим представлением об абсолютной ценности всякой формы жизни, о юридических правах (см. 2.3. выше), которыми должна быть защищена любая форма жизни – будь то подопытное животное или человеческий эмбрион, растение или даже микроорганизм.
Биополитик и юрист Маргарита Грутер (Грутеровский институт права и поведенческих исследований, США) ставит вопрос: как добиться того, чтобы люди шли на достаточно большие затраты в интересах охраны живого на планете без каких-либо выгод для себя? Грутер (Gruter, 1991) видит возможное решение в создании законов, предусматривающих суровые наказания для тех, кто причиняет природе вред; в разработке системы «соблазнительных поощрений» для друзей био-разнообразия; в предоставлении достаточной финансовой поддержки активистам в области разработки и реализации норм био-юриспруденции. И тем не менее, все эти юридические и экономические меры по принципу «кнута и пряника» (негативные и позитивные санкции в области защиты био-окружения, по терминологии А. Влавианос-Арванитис), по мысли Грутер, дадут лишь краткосрочный эффект. Выработка устойчивой мотивации в поддержку интересов биоса «на всех фронтах» – от борьбы с загрязнением планеты до прекращения мучительных опытов с животными – требует не одного только метода «кнута и пряника», но и долговременного изменения ментальности человека с культивированием в социуме биополитики и биоэтики. В этой связи М. Грутер возлагает надежды на систему образования (см. 7.5. ниже).
Помимо прав различных форм живого, биоюриспруденция наделяет самого человека некоторыми новыми правами:
право распоряжаться своим телом, органами и тканями.
право жить в соприкосновении с многообразным биосом; право избежать последствий экологической катастрофы;
Как показывает последний пункт, биоюриспруденция тесно связана с законодательством по проблемам окружающей среды, и мы уже подчеркивали выше важность этой проблематики с точки зрения биополитики. Биополитическая Интернациональная организация стремится к созданию международного суда по вопросам окружающей среды (Internationa Court for the Bio-Environment) с арбитражными функциями, в задачи которого входила бы реализация признанного в международном масштабе юридического механизма разрешения конфликтов, связанных с проблематикой био-окружения человечества. Этой теме, в частности, была посвящена конференция БИО в Афинах в январе 2001 г., где высказана надежда, что «глобальный мир, охрана здоровья и уважение к среде обитания человека станут реальностью».
Как представители БИО, так и активисты эко-этического движения не ограничиваются признанием определенных неотчуждаемых прав всех живых существ (в первую очередь, права на жизнь) – многие из них настаивают на законодательном оформлении прав даже неживой природы, коль скоро она вместе с фауной и флорой входит в состав экосистем планеты. Как указано в проекте «Общей декларации прав природы» на страницах Гуманитарно-экологического журнала, «принимая во внимание, что для сохранения экологической гармонии там, где она условно существует и для ее условного возрождения на тех территориях Земли, где природа подверглась катастрофическому техногенному и антропогенному воздействию, необходима законодательная защита планеты Земля, ее биологической, водной, воздушной, ландшафтной среды и недр» (Агафонов, Слунс, 2003. С.25).
7.4.3. Биоэстетика. Если биоэтика есть часть этики вообще (точнее, ее составной части под названием «прикладная этика»), то биоэстетика представляет собой часть эстетики, всеобщего учения о прекрасном.
«Биоэстетика – это учение о прекрасном, его законах и нормах в живой природе, в том числе в восприятии человека как части биоса» (Ботвинко, 2006).
И.В. Ботвинко (2006) подчеркивает связь биоэстетики с учением о прекрасном в целом: «Эстетические характеристики, с которыми связывается представление о совершенстве, – это мера, пропорции, гармония, единство в многообразии и целостность /выделено О.А./. Эти же принципы, очевидно, лежат в основе биоэстетики, что и отражает единство природы». В дальнейшем тексте кратко остановимся на некоторых из выделенных характеристик биоэстетики.
Принцип гармонии. Гармония (от др.-греч. '??????? – придыхание) – скрепление, связь, слаженность – представляет соотношение частей целого между собой и с целым, что определяет порядок мироздания. представление о важности численных (безразмерных) отношений для самых разных форм бытия. Гармония предполагает пропорциональность частей в рамках целого. Поэтому важную роль в этом контексте играют числовые соотношения между элементами системы. Одно из важных численных соотношений, возникающих при анализе структуры или ритмической динамики разнообразных объектов – пропорция золотого сечения, возникающая при делении отрезка прямой единичной длины в соотношении примерно 0,618:0,382. Выдающийся русский биолог А.А. Любищев предполагал, что преобразование форм в ходе эволюция живого подчиняется законам эстетики, и тогда наше способность восприятия красоты – следствие того, что и мы представляем собой продукт эволюции, воплощение гармонии мира. Биоэстетика имеет определенную зону перекрывания с этологией человека (см. 4.1. выше) и, соответственно, с биополитикой: речь идет о способности людей по пропорциям тела подсознательно оценивать характеристики партнеров. Примером может служить соотношение между размерами талии и бедер у женщин. Напомним (из раздела 6.8 выше), что максимальная привлекательность достигается при соотношении талии к бедрам примерно 0,7. Эта величина близка к пропорции золотого сечения.
Принцип симметрии. Симметрию можно определить как понятие, описывающее превращение фигур или тел в самих себя или друг в друга при определенных преобразованиях (преобразованиях симметрии). Эстетическая привлекательность биоса связана с симметрией входящих в его состав структур. Примерами могут служить животные с радиальной симметрией – морские звезды, кальмары, осьминоги, кораллы (рис. 48). Биос характеризуется также динамической (функциональной) симметрией, так что динамика биоритмов оказывается зеркально-симметричной (Дубров, 1980). Симметрия тела свидетельствует о здоровье и воспринимается как неотъемлемый элемент красоты (см. 6.8. выше). Асимметрия тела лишает его привлекательности, особенно если речь идет о так называемой флуктуирующей асимметрии, когда, например, одни элементы левой половины лица крупнее соответствующих элементов правой половины, в то время как другие элементы лица, наоборот, крупнее справа, чем слева. Флуктуирующая асимметрия говорит о дисгармонизации процесса развития зародыша. Однако асимметрия все же представляет неотъемлемый аттрибут живого, наряду с симметрией. За асимметрию отвечают всевозможные дисфакторы, которые и обусловливают, например, неполноту зеркальной симметрии человеческого тела, отличие правой половины от левой. Так, правое и левое полушарие мозга, несмотря на очевидную структурную зеркальную симметрию, тем не менее не полностью симметричны на функциональном, микроструктурном, нейрохимическом уровнях.
Принцип фрактальности. У живых организмов часто встречается также фрактальная симметрия, ситуация, когда часть системы напоминает по форме и сложности узора целую систему. Таковы сложные листья растений, состоящие из многих листовых пластинок, каждая из которых напоминает по форме уменьшенную копию всего сложного листа. Одна из центральных категорий биополитики – понятие «биосоциальная система» – само воплощает в себе фрактальную симметрию, ибо биосоциальная система из клеток выступает как «уменьшенная копия» биосоциальной системы из целых многоклеточных организмов, которая, в свою очередь, есть миникопия систем еще более высоких порядков, рассматриваемых в экологии. Отмеченная выше современная тенденция к глокализму (глобализм+локализм) означает реализацию принципа фрактальности в применении к международной политике, в том числе и в рамках биополитической проблематики. Проект Папаиоанну «экуменополис—экуменокепос» предусматривает, как мы видели (7.1.8), торжество принципа фрактальности в плане структуры «экуменокепоса», включающего взаимно подобные уровни разных масштабов (от цветочного горшка до глобальных зон нетронутой природы).
Биоэстетические закономерности отражаются в создаваемых человеком символических образах. Например, притягательная сила христианских икон усиливается особенностями их композиции, сочетающей в себе симметрию и асимметрию (как живое существо). Картина на иконе (рис. 49) симметрична относительно оси, проходящей через центральную фигуру с наибольшим сакральным значением, но сама эта фигура несколько нарушает симметрию (например, Христос изображен с книгой по левую руку). Биополитическое значение имеют биоэстетические мотивы, воплощаемые в политической символике. Не будет преувеличением сказать, что политическая история ХХ века во многом шла под знаком противоборства древних, первоначально сакральных политических символов (пятиконечная звезда, свастика, шестиконечная звезда, пентагон – пятиугольник – и др.).
Цвета и их комбинации несут информационную нагрузку, воспринимаемую мозгом. Так, мы подсознательно связываем зеленый цвет с растительностью, с ландшафтом, окружавшим первобытных людей. Зеленый участок спектра оптимален для зрения, зеленый цвет приятен для глаз. Воздействие других цветов на нас может быть положительным или отрицательным. Цвета могут вызывать различные эффекты, например, ощущение тепла (оранжево-красный) или холода (синий). Практическое применение био-эстетикисоздание на ее базе архитектурных композиций (био-архитектура) предполагает исследование биологических основ восприятия и практическое применение результатов исследований. Перед архитекторами и дизайнерами стоит задача добиться соответствия между проектируемыми конструкциями и биологическими и психологическими потребностями людей. Биоэстетически привлекательные структурные схемы фактически издавна использовались при строительстве и декоративной отделке церквей и храмов. В этом биоархитектурном ключе русский архитектор и член Биополитической интернациональной организации (БИО) А.Крюков создал ряд шедевров (здание гостиницы в форме древесного пня; древовидный монумент в честь первооткрывателей Аляски и др.).
Как компонент гуманитарной биологии, биоэстетика взаимодействует и с биополитикой, и с биоэтикой, в ряде случаев давая людям наглядные критерии оценки успеха или неуспеха тех или иных инициатив. Например, как оценить, удался ли такой проект по восстановлению нарушенного промышленной деятельностью людей ландшафта или нет? Можно измерить концентрации загрязнителей в почве, воде, воздухе, подсчитать растительную биомассу, оценить видовое разнообразие восстановленного участка и дать комптентную экспертную оценку результатов природоохранного проекта. Но часто достаточно бросить взгляд на ландшафт и спросить себя: Красив ли он? Вызывает у нас чувства, обычно возникающие при общении с живой, не подавленной человеком природой? Био-эстетическая привлекательность ландшафта выступает здесь как один из важнейших критериев его хорошего экологического состояния. Например, достаточно взглянуть на современный облик Рурской области в Германии, чтобы сказать, что программа ФРГ по его «рекультивации и ренатурации» была достаточно успешно реализована. Правда, зеленые утверждают, что это впечатление лишь вершина айсберга, а до подлинного восстановления нетронутого ландшафта еще достаточно далеко...
С древних времен существует идея о четырех аспектах пути к самосовершенствованию, к восхождению к Богу, к Абсолюту. Эти аспекты суть стремление к истине, добру, красоте и практической пользе. Получается пирамида с четырьмя боковыми гранями (наподобие египетской пирамиды, рис. 50), и восхождение по любой из четырех граней в пределе приводит нас к одной и той же вершинной точке, где сливаются все четыре выделенные жирным шрифтом категории. На схеме эта пирамида обращена к читателю своей все объединяющей вершиной. Гуманитарная биология подобна именно такой пирамиде, только все категории рассматриваются в приложении к миру живых существ. Грань, ориентированная на достижение красоты, соответствует биоэстетике, а на достижение добра – биоэтике. Биополитика ориентирована на практически полезные (с точки зрения биоса) шаги и потому соответствует грани, ориентированной на пользу. Однако, кроме практической пользы, биополитика ориентирована и на достижение истины, так как включает в себя большой багаж знаний и методов его получения (о чем и шла речь в большей части этой книги). Поэтому ориентированная на истину грань гуманитарной биологии включает биополитику в ее концептуальном аспекте. Но не только ее…
Движение к истине в плане постижения живого предполагает овладение хотя бы частью багажа знаний различных биологических наук (биологическая грамотность, термин международной Комиссии по биологическому образованию). Поэтому, соответствующая грань пирамиды должна быть отведена биологическому образованию, соответствуюшему более широкому спектру биологических заний, нежели только биополитика. Впрочем, все грани пирамиды взаимосвязаны, и биологическое образование, конечно, лишь тогда будет выполнять свою функцию, когда, кроме фактических знаний о живом и его связи с человеком, будет также направлять учащихся в путь вверх и по граням, соответствующим стремлению к красоте, добру и практической пользе.
Рассмотренные в этом разделе области, взаимодействующие с биополитикой, конечно, не исчерпывают спектра областей гуманитарной биологии. Однако выше в тексте книги мы останавливались еще на некоторых ее гранях, а именно, биосемиотике (см. 4.6), а также биотеологии (см. 2.5). В разделе о биологическом образовании (ниже) мы посвятим абзац еще одному биолого-гуманитарному направлению – биоистории. Что касается такой важной области гуманитарной биологии, как биофилософия («раздел философии, занимающийся анализом и объяснением закономерностей развития основных направлений комплекса наук о живом», Лисеев, 2004. С.85), то она в значительной мере служила предметом главы второй (о натурализме), а именно в той степени, в которой биофилософия выступает как фундамент для биополитики
Рис. 50.
7.5. Биологическое образование.
Смена общенаучной парадигмы в пользу гуманитаризации естественных наук, изменение экономического уклада (переход от пятого к шестому, как указано выше), создание, по мнению Дж. Рифкина (Rifkin, 1998, 2000), новой «операционной матрицы», отражающей успехи генетики и биотехнологии – все это различные грани совершающегося на наших глазах перехода от индустриального общества к постиндустриальному. В процессе этого перехода существенно возрастает социальное и культурное значение системы образования, что связано как с постоянно растущим объемом информации и ее жизненно важной ролью для человека, так и с необходимостью осознанно и компетентно решать новые этические, социальные и политические проблемы. Если в индустриальном, уже уходящем в прошлое, обществе, роль социальной доминанты играла армия (по образцу которой строились предприятия и поддерживалась трудовая дисциплина), то ныне ключевым фактором служит не армейская дисциплина, а образованность.
В современных условиях связанные с биологией проблемы подстерегают человека буквально на каждом шагу. Необходимо обогатить учебных программ на всех уровнях образования знаниями о мире живого и связанными с жизнью этическими ценностями. Важно не только давать молодым людям любой профессии основы биологических знаний (предметный компонент био-образования), но воспитывать в них бережное отношение к живому покрову планеты, чувство ответственности за биос, понимание того, что наносить вред живой природе – не только губительно для самого человека, но и безнравственно (биоэтический компонент). Важно и то, чтобы учащиеся были восприимчивы к красоте многообразной жизни – будь то цветок, коралл или бислойная липидная мембрана (биоэстетический компонент). Поэтому в настоящее время делаются (в разных уголках планеты) настойчивые попытки преподавать сведения о живом детям возможно более раннего возраста, когда у них преобладает образное восприятие реальности и их естественное эстетическое чутье еще не успело огрубеть. В работах М.В. Гусева (1991а,б; Гусев и др., 2003) и Г. Шэфера (1997) была продемонстрирована реальная возможность – и в то же время назревшая необходимость – рассмотрения биологии как структурной основы всей системы школьного образования.
Это означает, что биология играет методологическую роль даже при изучении, казалось бы, далеких от нее предметов, как например история, которую можно подать в ракурсе биоистории – истории взаимоотношений человеческого рода с моногообразной планетарной жизнью. Так, биоистория уделяет людям, продлевавшим жизнь других (Л. Пастеру, создавшему вакцину против бешенства; А.Флемингу, предложившему миру первый антибиотик – пенициллин) существенно больше внимания, чем тем, кто ее укорачивал – политическим злодеям (Наполеон, Гитлер). Многим социальным или гуманитарным терминам (например, война, агрессия) можно придать биологический смысл. Например, «война» может пониматься как «война между биологическими видами», понятие «агрессия» уже рассматривалась выше как биосоциальная категория (глава пятая).
В то же время, биологические термины могут раскрываться перед нами в социогуманитарном или философском ключе. Разрабатываемая БИО программа биообразования предполагает положить в ее основу общую биоисторическую перспективу, связь между современным уровнем развития человечества и биоокружения и их многовековой взаимозависимой историей.
Не только профессиональные биологи, но и политики, бизнесмены и просто наши современники, независимо от профессии, связывают с биологией свои надежды (например, на преодоление экологического кризиса, на создание дешевой и доступной для всех «чудо-пищи») и в то же время опасения (достаточно напомнить о тревогах в связи с возможностью создания генноинженерных монстров или клонированных людей). Биология и основанные на ней междисциплинарные области, в том числе и биополитика, оказываются профессионально необходимыми в деятельности людей разнообразных специальностей – от юристов до политиков и менеджеров.
7.5.1. Преподавание биополитики в рамках биологического образования. Как концептуальная, так и практическая грани биополитики могут оказаться полезными в качестве частей программы биообразования для средней и высшей школы. Биополитика, как и ряд других областей гуманитарной биологии, демонстрирует людям связь между науками о живом и нашей повседневной жизнью. Каждая из областей биополитики затрагивает свою особенную струну у того чуткого музыкального инструмента, каким на самом деле является любой подросток или молодой человек. Кратко рассмотрим в этой связи основные направления биополитики, которые можно было бы положить в основу ее преподавания в рамках биологического образования.
Понимание природы человека как существа укорененного в многообразии жизни, связанного с нею тысячами нитей, сотворённого как продукт многих миллионов (и миллиардов) лет эволюции жизни (глава вторая). Это направление биополитики наиболее “философски нагружено” и оно призвано выполнять мировоззренческую и ценностно-ориентирующую функцию в идеале на всем протяжении школьного образования . Дети уже в раннем возрасте не могут не задумываться “кто я? В какой мере я похож на зверей, птиц, рыб, даже на травы и деревья вокруг меня? В какой степени отличаюсь?” Биополитика занимает здесь взвешенную позицию – человек как продукт биологической эволюции характеризуется глубинным сходством со всем биосом и в то же время, человек имеет свои специфические черты. Человек многоуровнев, и ребенку важно понять, что глубинная связь со всем живым обусловливает нашу ответственность за биос; в то же время специфика человека, его особенности заставляют нас вспомнить, что и вообще каждый биологический вид и каждый индивид уникален. Не только человек отличается от собаки, но и кошка отличается от нее; более того, собака–лабрадор отличается от собаки-ротвейлера, наконец, ротвейлер Джерси отличается от ротвейлера по кличке Гав. Все многообразные, уникальные особи, породы, виды равно важны как элементы био-разнообразия. Кто важнее – лабрадор или ротвейлер, пес или кот? Есть ли вообще ответ на этот вопрос? И если так, может ли человек кичиться своей важностью и уникальностью? (подход к биоцентрической доктрине). Немаловажно в этом контексте рассказать учащимся (в легко понимаемой форме) о коэволюции как распространенном в мире явлении и о “коэволюционном императиве” (Н. Моисеев) для человечества.
Эволюционно-биологические корни политических систем. Данное направление вполне может найти себе место в рамках темы “Происхождение человека” (обычно это 10—11 классы школы). Учитель, как нам представляется, поступит неплохо, если не только покажет классу известные всем “со школьной скамьи” портреты питекантропов, неандертальцев и т.д. (кстати, стадии эволюции человека ныне трактуются не так, как лет 10—15 назад – на заметку учителю-биологу, см. Хрисанфова, Перевозчиков, 1999; Дерягина, 2003; Бахолдина, 2004). Не менее важно подчеркнуть, что вся история цивилизации (не более 10 тыс.лет) была кратким мгновением на фоне первобытной истории вида Homo sapiens (порядка 200 тыс. лет). Поэтому первобытные социальные и поведенческие тенденции до сих пор живы в нас: мы спонтанно формируем малые группы друзей и приятелей (по размеру соответствующие банде охотников-собирателей), нас тяготит обезличивающее влияние бюрократии, мы доверяем и готовы делиться всем лишь с немногими – со своими, противопоставляя их чужакам, одушевляем и персонализируем природу (см. главу третью).
Этологические грани политического поведения людей. В рамках данной темы учащимся можно было бы рассказать про общебиологические законы и формы поведения, которые реализуются человеком как политическим актером. Наша эпоха весьма политизирована, и многие ученики наверняка следят за перипетиями дипломатических и военных событий, а некоторые хорошо разбираются в расстановке сил в политической борьбе внутри России и на мировой арене. Наше время характеризуется преобладанием агонистического поведения. Пусть учащиеся не только приведут примеры «из жизни», но и откроют для себя – с некоторым удивлением -- что политик, обвиняющий в смертных грехах своего оппонента, не так далеко ушел от коралловой рыбки, дерущейся с другой рыбкой за территорию (опыты К. Лоренца). Пускай они поймут, что эволюционная предыстория политической агрессии позволяет биополитикам также предлагать рецепты снижения агрессивности людей. Представляет интерес также кратко и доступно изложенный материал о биосоциальной подоплеке взаимоотношений «своих и чужих», о формировании и возможных сценариях смягчения этнических стереотипов (см. главу пятую). Так биополитическое образование, несомненно, способствует преодолению национализма, шовинизма, этноцентризма, поиску диалога с “чужаками”.
Физиологические (соматические) параметры политического поведения. Как указано в главе шестой книги, фокальными точками данного направления являются исследования роли наследственных факторов («генетического груза») и функционирования нервной системы (в первую очередь мозга) в ходе политической деятельности. Эти направления могут быть «обыграны» и в средней, и в старшей школе. В средней школе № 119 г. Москвы, автор провел в 1999—2000 гг. несколько уроков по данной проблематике. Конкретным предметами были «Молекулярные основы социального поведения» (роль серотонина, дофамина и других нейротрансмиттеров в социальном поведении людей) и «Экология большого города и нейрохимия его обитателей».
Сугубо практические аспекты также не лишены интереса с точки зрения педагогического процесса. Так, в современной школе немало внимание отводят преподаванию экологии по особым учебникам, однако, нам представляется, что нежелательно отрывать экологию от биологии. То и другое пересекается в теоретико-методологическом плане на стержневой концепции биополитики – концепции о биосоциальных системах. Учащимся можно привести в качестве примеров семью муравьев, стаю рыб, школу китов, прайд львов и даже государство. Взаимоотношения человечества и биосферы можно рассматривать в этих концептуальных рамках как взаимоотношения двух биосоциальных систем, которые в то же время выступают как элементы биоса как системы еще более высокого порядка. Сходным образом можно трактовать с биополитических позиций не только проблемы охраны биоса, но проблемы генной инженерии, биомедицинской этики и ряд других проблем, имеющих политический резонанс (и потому попадающих в средства массовой информации) и в то же время биологическую подоплеку.
7.5.2. Сетевые структуры: потенциальная роль в рамках биообразования. Как указывалось выше (5.7), с учетом биополитических знаний в сочетании с достижениями теории менеджмента и социологии малых групп могут быть созданы социальные технологии, которые призваны обеспечить эффективную работу творческих групп, построенных по сетевым принципам. Рассмотрим здесь их применимость в рамках инновационных методик интерактивного обучения (Кавтарадзе, 1998). Такие методики предполагают активную творческую роль учеников, их постоянной общение, работу в режиме диалога (или полилога – разговора многих участников, включая преподавателя), социально-психологическое стимулирование деятельности учеников. Для этого служат многочисленные сценарные и игровые методики, предполагающие формирование в составе класса полуавтономных команд, объединяемых той или иной целью.
Как конкретно применять сетевые структуры при интерактивном обучении в школе? Мы проиллюстрируем это на примере реально проведенных мною в школе уроков по теме «Экология большого города и нейрохимия его обитателей». Как видно из названия, эти занятия были биополитическими не только по методике, но и по теме занятия. Фокальной точкой уроков были эффекты загрязняющих веществ (тяжелых металлов) на нейрофизиологию человека, включая уровни нейротрансмиттеров, что, по цитированным выше данным Р.Д. Мастерса, может иметь крмиминальное значение. Как мы помним, дефицит серотонина вызывает депрессию, ослабление контроля за эмоциональными импульсами и может способствовать (при определенных условиях) криминальному поведению.
Учащиеся прослушали краткую лекцию на эту тему и далее, в порядке самостоятельной работы, должны были решить для себя (и сообщить групповое решение учителю), следует ли уголовно наказывать преступницу, покусившуюся на жизнь мужа в состоянии с явной нехваткой серотонина (сезонное функциональное расстройство). Другим заданием было оценить экологическое состояние разных районов Москвы) по следующим параметрам: 1) изменения окраски коры берез, которая, особенно в промзоне Москвы, впитывает, как губка, пыль, копоть и т.д.; 2) появление уродливых (кривых, карликовых) деревьев. Учащиеся в течение недели (домашнее задание) должны были собирать образцы коры берез и зарисовать их внешний вид. Далее, по разработанным самими учениками шкалам экспертных оценок (например: кора светлая, потемневшая, темная; деревья рослые, низкорослые, карликовые) надо было составить эскиз экологической карты города. Третье задание: на базе статей Конституции Российской Федерации о правах человека составить аналогичный текст – эских юридического документа – о правах биоса (животных, растений, микроорганизмов).
С социально-технологической точки зрения урок проводили следующим образом. Класс разбили на две команды. Одна из команд была построена по более традиционному бюрократическому принципу. Она имела единого босса, которому подчинялись начальники трех отделов. В соответствии с поставленными учителем задачами отделы именовались: 1) отдел био-законодательства (разработка документа о правах биоса); 2) отдел экологического мониторинга (с задачей картировать Москву по состоянию ее берез) и 3) отдел реабилитации преступников (решался вопрос о степени наказания преступнице с дефицитом серотонина в мозгу). Каждый отдел имел в своем составе 5-6 человек (рис. 51).
Другая команда (равная первой по численности) представляла собой сетевую структуру типа хирамы. Не было единого босса, были творческие лидеры по трем направлениям (тем же, что и у бюрократической команды) с заданием стимулировать, направлять, протоколировать деятельность всей команды по каждому направлению (рис. 52). Все участники были вольны примыкать к любому лидеру, но за более или менее равномерным наполнением учащимися каждого направления и за эффективной работой был призван следить психологический лидер. В заключении каждая команда доложила результаты своей работы – коллективно решила, «наказывать или миловать» преступницу (сетевая команда – «хирама» – приняла наиболее гуманное решение: оправдать с принудительным решением; решение бюрократической команды было более жестким – 1 год тюрьмы с последующим лечением), предложила тексты «прав биоса» и экологические карты Москвы. В соответствии с оргпринципами каждой из команд,в бюрократической команде итоги докладывал босс, в хираме – лидер по внешним связям.
Резюмируем результаты сравнительного анализа эффективности работы: бюрократических и сетевых команд:
Бюрократическая команда выполнила многие задания несколько быстрее сетевой. Результаты работы были оформлены ею более аккуратно и официально (особенно легенда к экологической карты Москвы)
Однако сетевая структура подошла к работе с большей долей творчества в сравнении с «бюрократами» (тенденция прослеживалась и на уроках на другую тему – «Молекулярные основы поведения», см. Олескин и др., 2001); в сопоставимых ситуациях члены сетевой группы оказались гуманнее (в решении вопроса о судьбе преступницы) и более биоцентричны (что отразилось в тексте о правах биоса, которую они назвали "Конституция БФ -– Биологической Федерации»); «бюрократия» была более жесткой и создала более антропоцентричный текст «прав биоса».
Наличие нескольких «творческих лидеров» в составе сетевой структуры (хирамы) в той или иной мере запутывало учеников, не имевших достаточного опыта работы в сетевом режиме; хирама в большей степени, чем «бюрократия», нуждалась во вмешательстве учителя (выступавшего в роли частичного организационного лидера) и консультирующего социолога в целях разъяснения ученикам их задач.
В обоих типах структур успех в большой мере зависел от правильного подбора кадров – так, эффективная работа «бюрократии» была в большой мере делом рук активного и одаренного босса; в хираме ключевой фигурой оказался психологический лидер.
Подчеркнем, что эти презультаты вполне «ложатся на канву» того, что многократно описано в литературе. Бюрократия работает более планомерно, быстрее справляется с четкими, ясно поставленными, особенно рутинными, задачами. Сетевая структура превосходит бюрократию в случае нечетко сформулированных, новаторских задач, а также в нестабильной, непредсказуемо развивающейся ситуации (Мескон и др., 1992; Виханский, Наумов, 1995).
Мы привели краткое описание урока в иллюстративных целях. Другим учителям здесь открывается широкий простор для вариаций. Варьировать можно как оргпринципы, так и содержательную «начинку» уроков – от экомониторинга до обсуждения вопросов биомедицинской этики.
Итак, биополитика представляет реальный интерес – при творческом подходе школьного учителя – как в предметно-содержательном, так и в организационно-методическом аспекте. В последнем случае биополитика может преподаваться как в не-биологических учебных заведениях (давая возможность учащимся понять, как биология соотносится с их собственной повседневной жизнью в разных ее гранях), так и в биологических, ибо позволяет студенту преодолеть узкие рамки своей специальности (биохимия, вирусология и др.) и более интегрально осмыслить мир живых существ (биос). Более того, биополитика может выступать в роли своего рода «организующего центра» для преподавания знаний во многих областях наук о живом. Освещая в ходе педагогического процесса все пять рассмотренных в этой книге направлений, преподаватель неизбежно будет разбирать связанные с ними вопросы происхождения жизни, теории эволюции, этологии, социобиологии, генетики, нейрофизиологии, экологии и других биологических наук. Не случайно поэтому акад. Ю.В. Рождественский рассматривал подготовленный сектором биополитики и биосоциологии Биологического факультета МГУ терминологический словарь (тезаурус) по гуманитарной биологии (Гусев и др., 2006), значительную часть которого занимает изложение биополитики, именно как способ подачи материала для обучения биологии.
Правда, смычка между биологией и социальной жизнью человека осуществляется не только в рамках биополитики, но ряда других междисциплинарных биосоциальных (биогуманитарных) научных направлений, как например биоэтики. Целесообразно вносить в биологическое образование элементы разных междисциплинарных направлений.
Указанные изменения системы образования останутся благими пожеланиями, если не будут четко обозначены стратегии их внедрения в социуме. Логически возможны по крайней мере два пути распространения в человеческом социуме каких-либо инноваций (эти пути можно комбинировать):
путь сверху, заручившись поддержкой «власть имущих», готовых принять соответствующие законы и распорядиться об их незамедлительном исполнении.
путь снизу, с уровня «корней трав», на базе рекламирующих и непосредственно культивирующих инновации неправительственных организаций гражданского общества.
Вновь подчеркнем важность сетевых социальных структур – теперь уже не в роли команд учащихся на уроках, а в рамках задачи реформирования образования. При использовании «пути сверху» сетевые структуры могут взять на себя задачу убедить государственные властные органы в необходимости перемен в образовании. Если же предполагается реализация «пути снизу», то сетевые структуры принимают еще более непосредственное участие в этой деятельности – именно они отвечают за рекламирование и культивирование в социуме новых образовательных программ и стандартов.
Как уже было отмечено, в международном масштабе усилия по реформированию образованию подкрепляются активностью влиятельных организаций, как биополитических (Биополитическая Интернациональная Организация, Грутеровский институт права и поведенческих исследований), так и специфически занятых просветительскими задачами (Комиссия по биологическому образованию). Для системы образования России было бы весьма важно существенное расширение деловых контактов с указанными организациями. Россия, несомненно, выиграла бы и от распространения в ней других биополитических направлений и конкретных разработок.
Таким образом, подразделы 7.4—7.5 демонстрируют, как биополитика вписывается в более общий контекст, охватывающий приложения биологии не только к социально-политической, но и ко всей гуманитарной проблематике. Особую важность имеют тесные контакты между биополитикой и биоэтикой. Биоэтика включает этические грани биомедицинских проблем (искусственное оплодотворение, эвтаназия, трансплантация органов и др.) и нормы гуманного обращения с животными и вообще другими биологическими видами. Биополитика перекрывается по содержанию и с такими компонентами гуманитарной биологии, как биоэстетика (восприятие красоты биоса, применение эстетически привлекательных элементов и композиций, созданных живой природой, в архитектуре и дизайне) и биоюриспруденция (законодательное оформление прав биоса). Биологическое образование призвано преодолевать биологическую неграмотность, пропагандировать среди широких масс населения основы наук о живом и саму биополитику.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Итак, мы подошли к концу изложения материала по основным направлениям современной биополитики. Этот термин использован нами в авторской интерпретации, так что ему был придан максимально широкий смысл, включающий все реальные и потенциальные приложения современной биологии в социально-политической сфере. Из текста книги очевидно, что политический потенциал биологии является весьма многоплановым. Он охватывает мировоззренческие вопросы (способствуя распространению натурализма в понимании человека вообще и в роли политического актера в частности) и в то же время целый спектр конкретных проблем.
Биополитика демонстрирует современным политическим деятелям немаловажные для них аспекты современных наук о живом. Она интересна для политологов, которые «по долгу профессии» рефлектируют над поведением политиков. Но биополитика не лишена интереса и для самих биологов. Одно из стержневых понятий биополитики – понятие «биосоциальных систем» – высвечивает для ученого-биолога (в частности, этолога, физиолога) сходство, родство, сопоставимость человеческой социальной жизни и биосоциальности других биологических видов. Поэтому знания о человеческом социуме, накопленные в русле общественных наук, могут стимулировать понимание биосоциальных систем приматов, хищных млекопитающих, птиц и даже насекомых (в отдельных аспектах -– даже одноклеточных существ и клеток внутри многоклеточного организма). Напомним в этой связи об убеждении этолога Ю.М. Плюснина, что «биосоциальный архетип» един для всех социальных форм живого. Таким образом, биополитика может способствовать взгляду на биологические объекты с нетрадиционной для современной науки социогуманитарной точки зрения.
Несмотря на то, что политический потенциал биологии был теоретически осмыслен в первую очередь рядом научных школ стран Запада (как в рамках биополитики, так и в терминах иных направлений), он по убеждению автора и целого ряда его оотечественников, может найти достойное поприще для своего применение и в России.
Какие же концепции и данные современных наук о живом оказываются наиболее значимыми на российской почве? Нам представляется целесообразным рассмотреть три уровня приложений биополитики:
мировоззренческие ориентиры
политологические разработки
практические проекты и рекомендации
1. Мировоззренческие ориентиры. Биополитика исходит из понимания человека как части единого планетарного биоразнообразия, продукта биологической эволюции. Лежащая в основе биополитики натуралистическая философия имеет конкретные следствия, актуальные для современной России. А. Влавианос-Арванитис не случайно рассматривает многообразие жизни на Земле как «единое тело», а человечество, которое также представляет «единое тело», как часть «тела биоса». Эта метафорическая формулировка Влавианос-Арванитис, акцентирующая взаимосвязь между людьми в обществе и между всем человеческим обществом и биоокружением, могла бы противодействовать наблюдаемой в современной России тенденции к «атомизации» социума (термин используется американским русологом Николсом). Подобно распаду молекул вещества на отдельные атомы при нагревании, в постсоветском российском обществе наблюдался распад связей между людьми с превращением индивидов в своего рода изолированные «атомы», склонные к конкуренции, а не к кооперации между собой (принцип «каждый за себя»). Такой «атомизации» социума способствует и многое из того, что содержится в СМИ, например, сериалы и телеигры типа «Последний герой» и «Слабое звено». В этой связи А. Влавианос-Арванитис подчеркивает важность всемерного наполнения СМИ информацией о живой природе, о жизни растений и животных и об их неразрывной связи с судьбами человечества.
Напомним еще раз, что биополитика выступает за стимуляцию процессов коэволюции, сбалансированного совместного развития систем на различных уровнях – в том числе коэволюции индивидов и групп (включая, что особенно важно, коэволюцию этносов, религиозных сообществ и регионов) в человеческом обществе. Такая коэволюционная установка должна побудить людей к тому, чтобы подать руку тем, кто находится по ту сторону разделяющих социум преград (классовых, национальных, религиозных, возрастных, личных), тем самым облегчая преодоление социальных и политических конфликтов.
2. Политологические разработки. Динамика многих политических процессов, протекающих в современной России, не может быть адекватно осмыслена без учета их “биологической составляющей”. Хорошо известно, что борьба против загрязнения окружающей среды в СССР, начиная с периода перестройки (и далее в России) представляла собой существенную часть политических программ многих оппозиционных движений, выступавших под либеральными, традиционалистскими (“почвенническими”) или этноцентрическими лозунгами. В последние годы сама тревожная действительность вызывает повышенный интерес к проблеме оздоровления России, обсуждаемой на государственном и региональном уровнях. Так, «Российский Форум – 2003», проведенный в Нижнем Новгороде по инициативе комиссии по правам человека при Президенте РФ в октябре 2003 г., включал секцию “Здоровье нации: первоочередные задачи государства и общества”. Естественно, в рамках этой темы обсуждалась проблематика охраны биоокружения, наряду с вопросами, относящимися к компетенции генетического и нейрофизиологического направлений биополитики.
В политологическом плане интересен и тот факт, что биополитика способствует дискредитации оформившейся в Новое Время идеи “национального государства”. В наши дни, в связи с новыми политическими реалиями эпохи, принцип “одна нация – одно государство” уступает место иным принципам политической жизни, что наиболее ярко проявилось в создании Объединенной Европы и достаточно тесного сетевого объединения стран Тихоокеанского региона. В рамках современных биополитических воззрений идея “национального государства как политической единицы” атакуется сразу с двух сторон.
С одной стороны, единство биосферы, общность связанных с ней проблем, концепция последних десятилетий о Земле как единой системы, регулируемой биосом в его интересах, несомненно, способствуют размыванию границ национальных государств в пользу по крайней мере регионального (и далее планетарного) мышления. Для России эта сторона влияния современных биологических наук, несомненно, привлекает внимание к тому факту, что единый регион, соответствующий распавшемуся на национальные образования СССР, хотя бы в биополитическом смысле был и остаётся.
С другой стороны, биополитика способствует локальному мышлению — мышлению в пределах малой части государства. Ведь и глобальный биос тем не менее организован в связанные с той или иной местностью экосистемы, ассоциации (биоценозы), популяции. Для России это означает усиление духа местной инициативы снизу, с уровня “корней трав”, а также идентификацию человека с определенной локальной общиной (известную “швейцаризацию” России). Так биополитика вносит свой вклад в развитие нивелирующей национально-государственные образования современной глобализующе-локализующей тенденции – тенденции к глокализации политики.
Несмотря на подчеркнутую в тексте книги многоуровневость человека и социума, биологическая, эволюционно-детерминированная компонента его поведения, несомненно, имеет политологическое значение. Кратко суммируем некоторые из важных биополитических тенденций поведения человека, без которых невозможно в полной мере представить себе политику:
Архаичная по своей природе – и объединяющая Homo sapiens с другими биологическими видами – тенденция к противопоставлению «своих» и «чужих»; сочетание лояльного отношения к товарищам по группе с изоляционистским или враждебным отношением ко всем остальным. Современные политические конфликты в большой мере базируются на данной тенденции, которая в сочетании со специфическими социокультурными факторами порождает этническую рознь, межрасовые и межрегиональные распри, предпосылки войн, бунтов, организованного терроризма. Биополитика дает нам и ряд рецептов смягчения конфликтов, базирующихся на разделении «своих» и «чужих» (см. раздел пятый выше).
Эволюционно-древняя способность мозга на определенных возрастных стадиях в жизни индивида прочно запечатлевать информацию (импринтинг или аналогичные феномены), что выступает как предпосылка политической социализации и индоктринации подрастающего поколения в духе той или иной идеологии.
Двойственность (амбивалентность) вложенных в нас эволюцией тенденций в плане предрасположения и к агонистическому, и к лояльному поведению, к существованию как в иерархических, так и в горизонтальных социальных структурах. В свою очередь иерархическая тенденция дуальна внутри себя: сочетает как лидерство (способность руководить, брать на себя ответственность за благо других), так и доминирование (присвоение себе коллективных благ и ресурсов, эксплуатацию других). Естественной для человека представляется отмеченная А.А. Захаровым уже в применении к муравьям полисистемность социальных структур, в частности, сочетание многоплановых иерархий с неиерархическими отношениями. Данная эволюционно-детерминированная тенденция плодкрепляет собой современное политическое движение в направлении развития сетевых структур как общественной организационной модели.
Достаточная глубина эволюционно-детерминированных различий в нейрофизиологии мужчин и женщин, что обусловливает разницу в их социальном поведении и стратегии политического участия. Еще раз подчеркнем, что характерные для женского мозга высокие вербальные способности, гибкость и пластичность, в том числе и в межкультурном общении, обусловливает преимущества для женщин на современной политической арене и может – при благоприятном воздействии социокультурных факторов – обеспечить значительное участие женщин в политике XXI века.
3. Практические проекты и рекомендации. На этом уровне речь идет о практической реализации идей, разрабатываемых в рамках различных направлений биополитики. Еще раз подчеркнем – на этот раз в приложении к России – важность проблематики “социальных технологий”. Причем, в одних случаях биополитики могут выступать в роли разработчиков новых социальных технологий (например, направленных на преодоление агрессии и этноконфликтов, на обуздание терроризма – в том числе и на нейрохимическом уровне), в в других – как контролеры за теми технологиями, которые и так реализуются в обществе. Примером последних могут служить избирательные технологии, которые осуществляются с привлечением методов “pubic reations management”, а в последние годы – также техники нейролингвистического программирования. Роджер Мастерс подчеркивал, что американские избирательные технологии достигли уровня манипуляции сознанием граждан, достаточного, чтобы заставить американцев проголосовать за Мики Мауса в качестве Президента США. В России биополитические знания об “обезьяньих” способах завоевания доверия и расположения избирателей (например позы, жесты и интонации, выражающие сигналы доминирования), изложенные в виде популярной брошюры, могли бы сыграть ориентирующую роль для российских избирателей, заставить их выбирать «власть имущих» по более осознанным критериям.
Важную потенциальную роль следует отвести нейрофизиологическим аспектам современной биополитики, в частности, в рамках задачи коррекции преступного поведения (см. главу шестую). Многообещающей в этом плане представляется теория нейрофизиологического гомеостаза (М.Т. МакГвайер и др.), отводящая преступлению или теракту функцию источника внутренней нейрохимической награды, получаемой незаконным путем. Террорист-камикадзе не только ждет награды на небесах или материальных благ, обещанных его близким – он также часто испытывает эйфорию вследствие измененного фона нейромедиаторов в мозгу. Соответственно, практической задачей могло бы быть вмешательство в нейрохимические процессы, поиск альтернативных, непреступных, путей получения внутренней награды.
Реабилитация лиц, получивших тяжкие психические травмы, воевавших в горячих точках – междисциплинарная задача, составной частью которой является изучение эволюционно-консервативных нейрофизиологических механизмов стресса и его преодоления. Соответственно, биополитика может сказать свое слово и в этой ситуации.
Для условий российской жизни во многих случаях оказывается целесообразной социальная технология, связанная и с этологической, и с экологической гранями биополитики. Речь идет о принципе локальной самообеспечиваемости (частичной или полной). Основа для самообеспечения, в частности, продовольствием, заложена в работах И.Айбль-Айбесфельдта по планированию городских районов, где делается упор на автономизацию локальных сообществ людей путем, например, выращивания салата и других овощных культур на крышах домов.
Помимо этолого-антропологической, данная разработка имеет и чисто экологическую сторону. Наладить самообеспечение локальной группы людей означает включить ее в состав замкнутой экосистемы (работы Н.С. Печуркина и других отечественных учёных). Подобные (отчасти) замкнутые системы были реально испытаны в Новосибирске и Красноярске в ходе многомесячных испытаний с добровольцами — речь шла об экосистемах “человек — водоросли” и “человек — высшие растения”. Продемонстрировано, что водоросли 1) полностью регенерируют атмосферу, пригодную для дыхания человека, со сбалансированным соотношением О2 и СО2; 2) регенерируют питьевую воду, снабжая ею человека на 95%; 3) на 30% (по сухой массе) снабжают человека пищей (Лисовский, 1989). Еще более полная рециркуляция вещества достигнута в системе «человек – высшие растения».
Как следует из текста книги, важным биополитическим проектом являются сетевые структуры, в частности, хирамы. Имеется созвучие между принципами сетевых структур и изначальной социальной организацией славян. Славяне жили небольшими общинами.
“Сама община живущих вместе людей носила понятие “мир” и воплощала тесный первобытный мир древнего славянина... Община должна была выступать сообща, “всем миром”. Только так можно было бы достичь успеха и в хозяйственных делах, и в отношениях с соседями” (Петрухин, 1997. С.26).
Сетевые структуры, выступая в современных условиях воплощением исконного праславянского духа общинности, “соборности”, стимулируя горизонтальные, кооперативные, неформальные связи между людьми, препятствуют их “атомизации” в социуме и выступают естественным дополнением и противовесом безусловно важных вертикальных, иерархических взаимоотношений, включая “президентскую вертикаль”. Из предшествующего текста очевидно, что и горизонтальные, и иерархические структуры являются эволюционно-древними (встречаются у различных биологических объектов), и биополитика ратует в этой связи за их разумную балансировку, которая бы подразумевала строительство сильного государства на фоне не менее сильного, внутренне спаянного гражданского общества, выступающего как мощный союзник государства и в то же время как его контролер и беспристрастный (ведомый только интересами населяющих Россию людей) арбитр.
Можно продолжить разговор о социально и политически значимых идеях, возникших в русле биологии и базирующихся на ней стыковых направлений. Однако необходимо ответить на следующие вопросы: Кто будет развивать и конкретно дорабатывать биополитические идеи применительно к российской ситуации; Кто будет распространять их среди росссиян?
В демократическом обществе, каковое мы и надеямся создать в России, невозможно возлагать слишком большие надежды на центральные органы власти. Всякие нововведения, новые идеи — большие и малые — могут эффективно распространяться и развиваться “снизу”, со стороны гражданского общества, нередко в противоборстве с этими самыми “центральными органами”. Нам представляется, что и биополитические идеи в разных их аспектах не являются исключением. Сетевые децентрализованные организации, объединяющие “куски” различных институтов и официальных организаций наряду с отдельными энтузиастами, могли бы заняться преломлением потенциала современных наук о живом к российским условиям, комбинируя разработку биоцентрических ценностных ориентиров с практической деятельностью в связанных с биополитикой областях:
охране биоса и борьбе за экологическую грамотность
биоэтике, включая её биомедицинские аспекты
созданию социальных технологий с учётом биологического аспекта человека
разработке образовательных программ по биологии и их педагогической реализации.
Подытоживая всё сказанное, мы можем утверждать, что современные науки о живом могут приложить свой политический потенциал к России, внести свой вклад в заполнение идейного вакуума и разработку конкретных проектов социальных технологий. Биология и созданная на ее базе биополитика рассматривают человека как “гражданина биоса”, представителя единого живого мира планеты, но представителя, осознающего свою особую миссию в биосе. Биополитики солидарны с идеями широкого демократического плюрализма (своего рода аналога “биоразнообразия” — многообразия биологических видов) и в то же время кооперации и коллективизма, даже любимой многими современными теоретиками “соборности”. Все это может быть рассмотрено как приложение принципа биосоциальности как стержневого биополитического понятия к современному человеческому обществу.
Конечно, человек представляет собой многомерную систему, и биология может дать нам знания только о некоторых из его аспектов. Поэтому основанная на биополитике (и др. аспектах социально-политической и ценностной миссии биологии) система ценностей будет неизбежно иметь массу “белых пятен”, которые могут быть заполнены специалистами по гуманитарным и общественным наукам. Но даже сами ограничения биополитики как основы социальной доктрины могут быть рассмотрены как ее преимущество, ибо они создают предпосылки для ее социальной и культурной пластичности. Тем самым, биологические знания могут выступать в роли открытой научной и социально-политической парадигмы — на их канву могут нанизываться различные знания о не-биологических уровнях человека и социума.
ЛИТЕРАТУРА
Примечание: полужирным цветным шрифтом выделены рекомендуемые для самостоятельной работы учащихся книги и статьи.
Агафонов В., Слунс Б. Декларация прав животных и всех существ //Гуманитарный экологический журнал. 2003. Т.5. Спецвыпуск. С.24–27.
Акимова Т.А., Кузьмин А.П., Хаскин В.В. Экология. Природа – человек – техника. М.: ЮНИТИ. 2001.
Акифьев А.П. Гены. Человек, общество. М.: Фирма «Прасковья». 1993.
Александров А.А. Психогенетика. М., Спб., Н. Новгород, Воронеж: Питер. 2004.
Алексеев В.П., Першиц А.И. История первобытного общества. М.: Высшая школа. 1990.
Анисимова С.С., Корнеева И.В., Воронина О.Л., Лунин В.Г., Аветисов В.А. Создание многокомпонентного химерного белка для повышения эффективности трансформации томатов на основе природного процесса опыления–оплодотворения // Биотехнология. 2005. № 3. С.35–41.
Аристотель. История животных. М.: РГГУ. 1996.
Артемьева О.Ю. Начальные фазы политогенеза //Цивилизационные модели политогенеза /Под ред. Д.М. Бондаренко, А.П. Коротеева. М.: Центр цивилизационных и региональных исследований. 2002. С.58–74.
Асланян М.М. Евгеника – прошлое и настоящее // Международная конференция «Биология, гуманитарные науки и образование». Материалы. М.: МГУ. Биологический факультет. 1997. С.41—48.
Асланян М.М. Человек и природа: от священных рощ до биополитики. // Наука и жизнь. 2003а. № 4. С.46–50.
Асланян М.М. От гена к геномике // Х Всероссийская научная конференция молодых исследователей «Шаг в будущее». М.: РОО НТА АПФН. 2003б. С.33–36.
Ашмарин И.П., Юдин Б.Г. Основы гуманитарной экспертизы // Человек. 1997. № 3. С.76–85.
Бабаев А.Г., Зонн И.С. Природопользование в регионе Каспийского моря // Вестник Росс. Акад. наук. 2005. Т.75. № 8. С.715–719.
Бабушкин В.У. Типология человека в свете современного научного знания (научно-аналитический обзор) // Философское понимание человека /Под ред. И.С. Андреевой и др. М.: ИНИОН АН СССР. 1988. Вып. 2. С.5—22.
Бахолдина В.Ю. Современный человек – неоантроп Homo sapiens sapiens // Дерягина М.А. Эволюционная антропология. М.: Изд-во УРАО. 1999.
Бахолдина В.Ю. Происхождение человека. Находки, термины, гипотезы. М.: Фолиум. 2004.
Белая книга Байкальского региона. Бурятское региональное объединение по Байкалу. 2004.
Беленький В.А., Мычко Е.Н. Методические подходы к изучению агрессии // Интернет-сайт dogs.com/rus/education_and_training/iz dogs.com/rus/education_and_training/iz. 2002.
Берг Л.С. Номогенез, или эволюция на основе закономерности. Пг.: Гос. Изд. 1922.
Берент М. Греция (XI–IV вв. до н.э.) // Цивилизационные модели политогенеза /Под ред. Д.М. Бондаренко, А.П. Коротеева. М.: Центр цивилизационных и региональных исследований. 2002. С.223–247.
Бианки В.А. Психологические аспекты функционирования власти в сетевых структурах //Психология власти. Международная конференция. Спб. 2005. Интернет-сайт poitica.psychoogy.spbru/doc/bian05.htm.
Биологический энциклопедический словарь / Под ред. М.С. Гилярова. М.: Советская энциклопедия. 1989.
Бляхер Л.Я. (главный редактор). История биологии. С древнейших времен до начала ХХ века. М.: Наука. 1972.
Богданов А.А. Очерки всеобщей организационной науки. Самара: Гос. изд-во. 1921.
Бокиева С.Б. Исследование формирования и функциональных нарушений реакции избегания у крыс с помощью нейротропных средств. Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата биологических наук. М.: Диалог-МГУ. 1999.
Ботвинко И.В. Экзополисахариды бактерий // Успехи микробиологии. 1985. Т.20. С.79-122.
Ботвинко И.В. Биоэстетика // Тематический словарь (тезаурус). Гуманитарная биология /Под ред. М.В. Гусева, А.В. Олескина. М.: Изд-во МГУ. 2006. С.
Бочков Н.П. Клиническая генетика. М.: ГЭОТАР-МЕД. 2004.
Брызгалина Е.В. Биология и современные политологические исследования // Биология и культура / Под ред. И.К Лисеева. М.: Канон+. 2004. С.444–460.
Будрене Е.О. Образование пространственно упорядоченных структур в колониях подвижных бактерий на агаре // Докл. Акад. наук СССР. 1985. Т.383. № 2. С. 470—473.
Бузников Г.А. Нейротрансмиттеры в эмбриогенезе. М.: Наука. 1987.
Бурлаков А.Б., Бурлакова О.В., Голиченков В.А. Дистантные взаимодействия разновозрастных эмбрионов вьюна. // Докл. Росс.Акад.Наук. 1999. Т.368. № 4. С.562—564.
Бутовская М.Л. Этология человека: история возникновения и современные проблемы исследования // Этология человека на пороге 21 века: новые данные и старые проблемы /Под ред. М.Л. Бутовской. М.: Старый Сад. 1999. С.12–71.
Бутовская М.Л. Биосоциальные предпосылки социально-политической альтернативности //Цивилизационные модели политогенеза /Под ред. Д.М. Бондаренко, А.П. Коротеева. М.: Центр цивилизационных и региональных исследований. 2002. С.35–57.
Бутовская М.Л. Язык тела: природа и культура (эволюционные и кросс-культурные основы невербальной коммуникации). М.: Научный мир. 2004а.
Бутовская М.Л. Тайны пола. Мужчина и женщина в зеркале эволюции. Фрязино (Мос. обл.): Век 2. 2004б.
Бутовская М.Л. Гомосексуалтзм и эволюция. Фрязино (Мос. обл.): Век 2. 2005а.
Бутовская М.Л. Власть, пол и репродуктивный успех. Фрязино (Мос. обл.): Век 2. 2005б.
Бутовская М.Л., Файнберг Л.А. У истоков человеческого общества. М.: Наука. 1993.
Васильев Ю.М. Нормальные и опухолевые клетки // Энциклопедия «Современное естествознание». М.: Магистр-Пресс. М.: Магистр-Пресс. 2000. Т.2. Общая биология. С. 189—194.
Вебер М. Избранные произведения /Под ред. П.П. Гайденко. М.: Прогресс. 1990.
Венгеров А.Б. Теория государства и права. Учебник для юридических вузов. М.: Юриспруденция. 2000.
Виханский О.С., Наумов А.И. Менеджмент. М.: МГУ. 1995.
Влавианос-Арванитис А., Олескин А.В. Биополитика. Био-окружение. Био-силлабус. Афины: Биополитическая Интернациональная Организация. 1993.
Волошин С.А., Капрельянц А.С. Межклеточные взаимодействия в бактериальных популяциях // Биохимия. 2004. Т.69. № 1. С.1555—1564.
Воробьева Л.И. Происхождение и эволюция ранних форм жизни. Микроорганизмы в ископаемой летописи. Манускрипт, принятый к печати. 2006.
Воронков Н.А. Экология общая, социальная, прикладная. М.: Агар. 2000.
Высоцкий В.В. Экология повседневной жизни. М.: Триада-фарм. 2002.
Гаврилова Н.Н., Ратникова И.А., Баякышева К., Захаренко Л.И. Создание ассоциации из молочнокислых и пропионовокислых бактерий, активной в отношении возбудителей колибактериоза и сальмонеллеза // Биотехнология. 2005. № 2. С.26–32.
Герасимов В.В., Даров А.А. Принципы организации в стаях рыб // Системные принципы и этологические подходы в изучении популяций. Пущино: НЦБИ. 1984. С.143—158.
Гиляров А.М. Популяционная экология. М.: Изд-во МГУ. 1990.
Говорун В.М. Современные технологии анализа для генотипирования человека // Биотехнология: состояние и перспективы развития. II Московский Международный конгресс. М.: ЗАО ПИК «Максима». 2003. С.33.
Голдберг Э. Управляющий мозг. Лобные доли, лидерство и цивилизация. М.: Смысл. 2003.
Гольбах П. Избранные сочинения в двух томах. М.: Соцэкгиз. 1963. Т.1.
Гольцман М.Е. Социальное доминирование и социальная стимуляция: частные проблемы и общие принципы // Системные принципы и этологические подходы в изучении популяций. Пущино: НЦБИ. 1984. С.108—134.
Горелов М.В. Социальная экология. М. Изд-во Ин-та философии РАН. 1998.
Гороховская Е.А. Споры вокруг этологии человека: конфликт и взаимовлияние биологического и гуманитарного подходов // Этология человека на пороге 21 века: новые данные и старые проблемы. /Под ред. М.Л. Бутовской. М.: Старый Сад. 1999 С.72—96.
Гороховская Е.А. Этология: рождение новой дисциплины. Спб.: Алетейя. 2001.
Государственный доклад «О состоянии окружающей природной среды Российской Федерации в 1999 г.» М.: Государственный комитет Российской Федерации по охране окружающей среды. 2000.
Государственный доклад “О состоянии и об охране окружающей среды Российской Федерации в 2002 году”. М.: Министерство природных ресурсов Российской Федерации. 2003.
Грант В. Эволюционный процесс. М.: Мир 1991.
Грешневиков А. Эра экологического апокалипсиса. М.: Жизнь и мысль. 2003.
Громов А.В., Кузин. О.С. “Неформалы”: Кто есть кто? М.: Мысль. 1990
Гусев М.В. К обсуждению вопроса об антропоцентризме и биоцентризме// Вест. Моск. ун-та. Сер. 16 (Биология). 1991а. N 1. С.3–6.
Гусев М.В. От антропоцентризма к биоцентризму // Вест. Моск. ун-та. Сер.7 (Философия). 1991б. N 5. С. 71–80.
Гусев М.В., Минеева Л.А. Микробиология. М.: Академия. 2003.
Гусев М.В. и др. «Биологию» нужно не урезать, а расширять! // Известия. 2003. 6 сентября.
Данилова Н.Н., Крылова А.Л. Физиология высшей нервной деятельности. М.: Учебная литература. 1997.
Данилов-Данильян В.И. Коэволюция. // Глобалистика. Энциклопедия /Под ред. И.И. Мазура, А.Н. Чумакова. М .: ЦНПП «Диалог». ОАО Изд-во «Радуга». 2003. С.478–480.
Дарвин Ч. Происхождение видов путем естественного отбора или сохранение избранных пород в борьбе за жизнь. М.—Л.: Госуд. Изд-во. 1926. Т.1. Кн. 2.
Дарвин Ч. О выражении ощущений у человека и животных // Собрание сочинений. М.: Изд-во АН СССР. 1953. Т.5.
Дебабов В.Г. Селекция микроорганизмов на заре XXI века // Биотехнология. 2005. № 4. С.3–19.
Дерягина М.А. Эволюционная антропология. М.: Изд-во УРАО. 1999.
Дерягина М.А. Эволюционная антропология: биологические и культурные аспекты. М.: УРАО. 2003.
Дерягина М.А, Бутовская М.Л. Этология приматов. М.: МГУ. 1992.
Дерягина М.А., Бутовская М.Л. Систематика и поведение приматов М.: Энциклопедия российских деревень. 2004.
Джохансон Д., Иди М. Люси: истоки рода человеческого. М.: Мир. 1984.
Докинз Р. Эгоистичный ген. М.: Мир. 1989.
Дольник В.Р. Непослушное дитя биосферы. Беседы о человеке в компании птиц, зверей и детей. Спб.: ЧеРо-на-Неве, Паритет. 2003.
Дракер П.Ф. Сетевое общество // Международный форум по информации и документации. 1995. Т. 20. № 1. С.7-8.
Дубинин Н.П. Генетика. Кишинев: Штиинца. 1985.
Дубров А.П. Симметрия функциональных процессов // Знание. Сер. Биол. 1980. № 8.
Дубынин В.А., Каменский А.А., Сапин М.Р., Сивоглазов В.Н. Регуляторные системы организма человека. М.: Дрофа. 2003.
Дьюсбери Д. Поведение животных. Сравнительные аспекты. М.: Мир. 1981.
Егоров А.М. Горизонты медицинской биотехнологии // Биотехнология: состояние и перспективы развития. II Московский Международный конгресс. М.: ЗАО ПИК «Максима». 2003. С.31.
Егоров Н.С., Олескин А.В., Самуилов В.Д. Биотехнология: проблемы и перспективы. М.: Высшая школа. 1987.
Ермолаева В.Е. Ноосфера, экологическая этика и глубинная экология // Стратегия выживания: космизм и экология /Под ред. Л.В. Фесенковой и др. М.: Эдиториал УРСС. 1997. С.100—115.
Еськов К.Ю. История Земли и жизни на ней. М.:МИРОС-МАИК: Наука/Интерпериодика.. 2000.
Еськов К.Ю. История Земли и жизни на ней: от хаоса до человека. М.: изд-во НЦ ЭНАС. 2004.
Ефремов К. Этос – значит дикий нрав. Интернет-сайт "ethoogy.ru/ibrary/?id=77" ethoogy.ru/ibrary/?id=77. 2005.
Животовский Л.А. Предисловие // Стил Э.Дж., Линдли Р.А., Бланден Р.В. Что, если Ламарк прав? М.: Мир. 2002.
Заварзин Г.А. Индивидуальный и системный подходы к биологии // Вопр. философии. 1999. № 4. С.89—106
Заварзин Г.А. Развитие жизни на Земле // Бактериальная палеонтология / Под ред. А.Ю. Розанова. М.: ПИН РАН. 2002. С.179—182.
Захаров А.А. Организация сообществ у муравьев. М.: Наука. 1991.
Зорина З.А., Полетаева И.И. Зоопсихология. Элементарное мышление животных. М.: Аспект-Пресс. 2001.
Зорина З.А., И.И. Полетаева, Ж.И. Резникова. Основы этологии и генетики поведения. М.: Изд-во МГУ. 1999.
Зуб А.Т. Биополитика: методология социального биологизма в политологии // Мат. VIII Межд. Конгр. по логике, методологии и философии науки. М.: ИНИОН АН СССР. 1987. Вып. 3. С. 114-148.
Зуб А.Т. Социобиологические подходы к некоторым проблемам социальной теории // Западная теоретическая социология 80-х годов. М.: ИНИОН АН СССР. 1989. С.96—124.
Зуб А.Т. Биология и политика. Методологический анализ биологической исследовательской программы. Диссертация на соискание степени доктора философских наук. М.: МГУ. 1995а.
Зуб А.Т. Биополитика: истоки, современное состояние и перспективы. М.: МГУ. 1995б. Депонированная в библиотеке ИНИОН рукопись.
Зуб А.Т. Социобиология: возможности и границы в исследовании природы человека // Проблема человека в философии /Под ред. А.Т. Зуба. М.: Университетский гуманитарный мир. 1998. С.64-72.
Зуб А.Т., Смирнов С.Г. Лидерство в менеджменте. М.: Воскресенье. 1999.
Зубанова И.В., Никольская А.И. Такая разная Америка. М.: Р. Валент. 2006.
Зубов А.А. Палеоантропологическая родословная человека. М.: Институт этнологии и антропологии РАН. 2004.
Инге-Вечтомов С.Г. Как читается генетический код: правила и исключения // Энциклопедия «Современное естетствознание». М.: Магистр-Пресс. 2000. Т.8. Молекулярные основы биологических процессов. С.76—84.
Иорданский Н.Н. Эволюция жизни. М.: Academia. 2001.
История жизни на Земле: великие тайны эволюции. От первых живых организмов до человека. М.: Астрель. 2001.
Кавтарадзе Д.Н. Обучение и игра. Введение в активные методы обучения. М.: Флинта. 1998.
Кавтарадзе Д.И., Зубакин В.А., Забелин С.И. Охрана природы в рисунках. М.: МАИК «Наука/Интерпериодика». 2002.
Kагарлицкий Г.О., Кировская Т.А., Олескин А.В. Действие нейромедиаторных аминов на рост и дыхание микроорганизмов // Биополитика. Открытый междисциплинарный семинар на Биологическом факультете Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова. М.: Биологический факультет МГУ. 2003. С. 13–17.
Казначеев В.П., Михайлова Л.П. Сверхслабое излучение в межклеточных взаимодействиях. Новосибирск: Наука. 1981.
Казначеев В.П., Михайлова Л.П. Биоинформационная функция естественных электромагнитных полей. Новосибирск: Наука. 1985.
Каликинская Е. Беседа с д.б.н. проф. М.М. Асланяном // Наука и жизнь. 2003. № 4. С.46–50.
Калуев А.В. «Ольфакторная» фармакология и нарушения полового поведения человека. 2002. Интернет-сайт "asocia.narod.ru/materia/ofact.htm" asocia.narod.ru/materia/ofact.htm
Каплун А.П., Степанов А.Е., Швец В.И. Наночастицы для доставки лекарственных и диагностических препаратов как модели транспортных частиц человека // Биотехнология: состояние и перспективы развития. II Московский Международный конгресс. М.: ЗАО ПИК «Максима». 2003. С.42–43.
Карасёва Э.В., Гирич И.Е., Худокормов А.А., Алешина Н.Ю., Карасёв С.Г. Биоремедиация черноземной почвы, загрязненной нефтью // Биотехнология. 2005. № 2 С.67–72.
Карпинская Р.С., Лисеев И.К., Огурцов А.П.. Философия природы: коэволюционная стратегия. М.: Интерпракс. 1995.
Кастельс М. Информационная эпоха: экономика, общество и культура. М.: Государственный университет высшая школа экономики. 2000.
Кировская Т.А. Феномен «опережающего отражения» в распределённых сетевых системах: приложимость к российской микробиологии ХХ века // Сборник трудов. М.: Институт истории естествознания и техники РАН. Компания «Спутник». 2004. Вып.3. С.77-101.
Кировская Т.А. Исследования популяционной организации и межклеточной коммуникации у микроорганизмов в Советском Союзе (России) второй половины ХХ века. Диссертация на соискание степени кандидата биологических наук. М.: Институт истории естествознания и техники. 2005.
Кировская Т.А., Олескин А.В. Популяционно-коммуникативная парадигма в отечественной микробиологии // Биополитика. Открытый междисциплинарный семинар на Биологическом факультете Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова. М.: Биологический факультет МГУ. 2003а. С. 8–13.
Кировская Т.А., Олескин А.В. Популяционно-коммуникативная парадигма и сетевая структура в отечественном микробиологическом сообществе ХХ века // Сеть и биополитика как метафоры междисциплинарной философии. М.: Академия менеджмента инноваций. 2003б. С.133–150.
Кировская Т.А., Олескин А.В. Популяционно-коммуникативная парадигма в микробиологическом сообществе в России второй половины ХХ века. Пример сетевой децентрализованной организации научного сообщества // История социокультурных проблем науки и техники. Сборник трудов. М.: Институт истории естествознания и техники РАН. Компания «Спутник». 2004. Вып. 2. С. 42–99.
Козинец Г.И., Высоцкий В.В., Погорелов В.М., Еровиченков А.А., Малов В.В. Кровь и инфекция. М.: Триада-Фарм. 2001.
Козинцев А.Г. Смех, плач, зевота: психология чувств или этология общения? // Этология человека на пороге 21 века: новые данные и старые проблемы. /Под ред. М.Л. Бутовской. М.: Старый Сад. 1999. С.97—121.
Козинцев А.Г. Об истоках антиповедения, смехе и юморе (этюд о щекотке) // Смех: истоки и функции / Под ред. А.Г. Козинцева. Спб.: Наука. 2002. С.5–43.
Кондашевская М.В., Ляпина Л.А. Тромболитический и антитромбический эффекты комплексного соединения низкомолекулярного гепарина с серотонином // Бюл. эксп. биол. и мед. 1996. T.122. № 11. С.530-532.
Корнинг П. Синергия и эволюция «суперорганизмов»: прошлое, настоящее и будущее // Вызов познанию. Стратегии развития науки на современном этапе /Под ред. Н.К. Удумян. М.:Наука. 2004. С.184–221.
Королёв А.Д. Стратегия современного терроризма // Глобалистика. Энциклопедия /Под ред. И.И. Мазура, А.Н. Чумакова. М .: ЦНПП «Диалог». ОАО Изд-во «Радуга». 2003. С.985.
Корочкин Л.И. Биология индивидуального развития (генетический аспект). М: Изд-во МГУ. 2002.
Корочкин Л.И. Генетика поведения и нейрогенетика и их становление в России // Генетика. 2004. Т.40. № 6. С.725–731.
Корочкин Л.И., Жимулев И.Ф. Гены и поведение М.: Магистр-Пресс. 2000. Т.2. С.125–134.
Косых П.Г. Этико-экологические аспекты управления антропогенными воздействиями на биосферу, или этика природопользования. Курс лекций. М.: Государственный университет управления. 2005.
Косых П.Г., Кутало А.А. Почему не идут реформы в России? (попытка понять причины). М.: Мелап. 2004.
Красилов В.А. Охрана природы: принципы, проблемы, приоритеты. М.: Институт охраны природы и заповедного дела. 1992.
Кременцов Н.Л. Человек и животное. К истории поведенческих сопоставлений // Поведение животных и человека: сходство и различия /под ред. Е.Н. Панова, Л.Ю. Зыковой. Пущино: НЦ БИ АН СССР. 1989. С.6—27.
Кремянский В.И. Структурные уровни организации живой материи. М.: Наука. 1969.
Кропоткин П.А. Взаимная помощь как фактор эволюции. М. 1918.
Кудрявцева Н.Н. А Лоренц-то был прав! Или накапливается ли агрессивная энергия // Генетика. 2004. Т.40. № 6. С.808–815.
Кудрявцева Н.Н., Филипенко М.Л., Бакштановская И.В., Августинович Д.Ф., Алексеенко О.В., Бейлина А.Г. Изменение экспрессии моноаминергических генов под влиянием повторного опыта агонистических взаимодействий: от поведения к гену // Генетика. 2004. Т.40. № 6. С.732–748.
Кузнецов А.Е., Князев О.В., Мараев И.Ю., Манаков М.Н. Биотехнологическая деструкция ионообменных смол // Биотехнология. 2000. Т.16. № 1. С.66—77.
Лавров А.С., Лаврова О.А. Знатоки возвращаются. Третейский судья. М.: АСТ. 2001.
Ламсден Ч., Гуршурст А. Генно-культурная коэволюция: человеческий род в становлении // Человек. 1991. № 3. С.11–22.
Ларин В., Мнацакян Р., Честин И., Шварц Е. Охрана природы России: от Горбачёва до Путина. М.: КМК. 2003.
Леви-Строс К. Первобытное мышление. М.: Республика. 1994.
Лима-де-Фариа А. Эволюция без отбора. Автоэволюция формы и функции. М.: Мир. 1991.
Лисеев И.К. Космизм и экология: на пути к смене парадигмы культуры // Стратегия выживания: космизм и экология /Под ред. Л.В. Фесенковой и др. М.: Эдиториал УРСС. 1997. С.154—168.
Лисеев И.К. Современная биология в формировании новых регулятивов культуры // Биология и культура / Под ред. И.К Лисеева. М.: Канон+. 2004. С.5–49.
Лисовский Г.М. Высокопродуктивные фотосинтезирующие системы в биотехнологии. Красноярск. 1989.
Логинов О.Н., Силищев Н.Н., Бойко Т.Ф., Галимзянова Н.Ф. Биотехнологические методы очистки окружающей среды от техногенных загрязнений. Уфа: Гос. изд-во научно-технической литературы. 2000.
Лоренц К.З. Агрессия (так называемое зло). М.: Прогресс. 1994.
Лосев К.С. Экология // Глобалистика. Энциклопедия /Под ред. И.И. Мазура, А.Н. Чумакова. М .: ЦНПП «Диалог». ОАО Изд-во «Радуга». 2003. С.1214–1215.
Лукьянов А.С., Лукьянова Л.Л., Чернавская Н.М. Биоэтика. Альтернативы экспериментам на животных. М. Изд-во МГУ. 1996.
Лукьянов А.С., Лукьянова Л.Л., Чернавская Н.М., Гилязов С.Ф. Проблемы биоэтики альтернативы экспериментам на животных. М.: Изд-во МГУ. 2001.
Майерс Д. Социальная психология. Спб., М., Харьков, Минск: Питер. 2000.
Макина В.А. Социально-философские основания биополитики. Диссертация на соискание ученой степени кандидата философских наук. Волгоград. 2000.
Малкей М. Наука и социология знания. М. 1983.
Мальковская И.А. Сетевое общество // Глобалистика. Энциклопедия /Под ред. И.И. Мазура, А.Н. Чумакова. М .: ЦНПП «Диалог». ОАО Изд-во «Радуга». 2003. С.914–916.
Мамаев Ш. База // Полит. Журнал. 2006. № 8. С.37.
Маркина Н.В., Попова Н.В., Салимов Р.М., Салимова Н.Б., Савчук О.В., Полетаева И.И. Сравнение уровня тревожности и стресс-реактивности мышей, селектированных на большой и малый вес мозга //Журнал высшей нервной деятельности. 1999. Т.49. С.789–798.
Марфенин Н.Н. Нецентрализованная саморегуляция целостности колониальных полипов // Журн. Общ. Биол. 2002. Т.63. № 1. С.26–39.
Медведева И.Г., Поляк Ю.М., Зиновьева С.В., Зайцева Т.Б., Сухаревич В.И. Микробная деструкция бактериальными культурами // Биотехнология. 2000. Т.16. № 2. С.60—65.
Медников Б.М. Биология: формы и уровни жизни. М.: Просвещение. 1994.
Мельникова Д., Черная Л. Преступник № 1. Нацисткий режим и его фюрер. М.: Новости. 1991.
Меркулов И.П. Взаимосвязь биологической и культурной эволюции // Биология и культура / Под ред. И.К Лисеева. М.: Канон+. 2004. С.288–317.
Мескон М.А., Альберт М., Хедоури Ф. Основы менеджмента. М.: Дело. 1992.
Мир-Касимов М. «Прозак» жизни // Bazaar. 1999. Октябрь. С.50, 53, 158.
Мирошников П.Н., Лебедев Л.Р., Терещенко Т.А. Получение интереферона-гамма и его аналога дельтаферона // Биотехнология. 2005. № 1. С.11–18.
Митрофанов Ю.В., Олескин А.В., Самуилов В.Д., 1991. рН-Зависимость реакции восстановления цитохрома с(с2) и образования мембранного потенциала в модельных системах и фотосинтетических мембранах пурпурных бактерий// Биохимия. Т.56. С.1425-1430.
Михайлова Е.С. Нейробиологические основы опознания человеком эмоций по лицевой экспрессии // Ж. Выс. нерв. деят, 2005. Т.55. № 2. С.149–162.
Моисеев Н.Н. Система «Учитель» и современная экологическая обстановка // Культура и экология. Поиск путей становления новой этики /Под ред. Е.Р. Мелкумовой. М.: Интеллект. 1996. С.86—93.
Моисеев Н.Н. Взгляд на современность сквозь призму экологии // Философия экологического образования /Под ред. И.К. Лисеева. М.: Прогресс-Традиция. 2001. С.21—29.
Морозов Г.Ф. Учение о лесе. Спб. 1912.
Морозов Н. Охранительный бунт // Огонёк. 2006. 27 марта – 2 апреля. С.18.
Моррис Д. Голая обезьяна. Человек с точки зрения зоолога. Спб.: Амфора. 2001.
Назаретян А. Агрессия, мораль и кризисы в развитии мировой культуры (синергетика исторического процесса). М.: Наследие. 1996.
Неклесса А. Конец цивилизации, или конфликт истории // Мир. Эконом. Междун. Отн. 1999. № 3. С.32—38.
Николаев Ю.А. Дистантные взаимодействия между клетками бактерий // Микробиология. 1992. Т. 61. № 6. С.1066-1071.
Николаев Ю.А. Дистантные информационные взаимодействия у бактерий // Микробиология. 2000. Т.69. № 5. С. 597—605.
Николаев Ю.А. Внеклеточные факторы адаптации бактерий к неблагоприятным условиям среды // Прикл. биохим. микробиол. 2004. Т.40. № 4. С.387—397.
Новикова И.Ю. Возможные механизмы образования стерильных зон // Микробиология. 1989. Т.58. С.127—157.
Ноздрачев А.Д. Межклеточная передача возбуждения // Энциклопедия «Современное естествознание». М.: Магистр-Пресс. М.: Магистр-Пресс. 2000. Т.8. Молекулярные основы биологических процессов. С.311–317.
Одум О.Ю. Основы экологии. М.: Мир. 1975.
Олескин А.В. Голограмма мира // Человек. 1990. № 3. С. 31—39.
Олескин А.В. Основные научные подходы к живой природе // Природа биологического познания /Под ред. Р.С. Карпинской, И.К. Лисеева. М.: Наука. 1991. С.43—55.
Олескин А.В. Гуманистика как новый подход к познанию живого // Вопр. философии. 1992. № 11. С.149—160.
Олескин А.В. Надорганизменный уровень взаимодействия в микробных популяциях // Микробиология. 1993. Т.62. № 3. С.389—403.
Олескин А.В. Биополитика (часть 1—3). Серия статей. // Вест. Моск. ун-та. Сер. 16 (Биология). 1994. № 2—4.
Олескин А.В. Биополитика и ее приложимость к социальным технологиям // Вопр. философии. 1995. № 7. С. 76-88.
Олескин А.В. Уровневая структура живого и биополитика // Философия биологии: вчера, сегодня, завтра. Памяти Регины Семеновны Карпинской /Под ред. И.К. Лисеева. М.: Институт философии РАН. 1996. С.157—169.
Олескин А.В. Сетевые структуры общества с точки зрения биополитики //Полис. 1998а. № 1. С.68-86.
Олескин А.В. Междисциплинарные сетевые группы//Вестн. Росс. Акад. наук. 1998б. № 11. С.1016-1022.
Олескин А.В. Политический потенциал современной биологии // Вестн. Росс. Акад. наук. 1999а № 1. С. 35—41.
Олескин А.В. Потенциал современной биологии в условиях России // Вестн. Росс. Акад. наук. 1999б. №3. С.237—242.
Олескин А.В. Политический потенциал биологии и современная Россия // Этология человека на пороге 21 века: новые данные и старые проблемы. /Под ред. М.Л. Бутовской. М.: Старый Сад. 1999в. С.373—420.
Олескин А.В. Биополитика. Политический потенциал современной биологии: философские, политологические и практические аспекты. М.: Институт философии РАН. 2001. 423 с.
Олескин А.В. Биополитика (политический потенциал современной биологии) // Социально-экономические и правовые основы сохранения биоразнообразия /Под ред. О.Е. Медведевой, А.А. Никольского, И.Н. Рыжова, Г.А. Ягодиной. М.: Издательство научного и учебно-методического центра. 2002. С.91—198.
Олескин А.В. Что такое биополитика // Биополитика. Открытый междисциплинарный семинар на Биологическом факультете Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова / Под ред. А.В. Олескина. М.: Биологический факультет МГУ.2003а. С.1—6.
Олескин А.В. Христианская биополитика // Наука и вера: материалы научных семинаров / Под ред. Н.А. Печерской , А.А. Волоковых. Спб.: Изд-во Института “Высшая религиозно-философская школа”. 2003б. Вып. 6. С.74–82.
Олескин А.В. Генетическое разнообразие человечества и евгеника // Евгеника в дискурсе глобальных проблем современности / Под ред. Ю.В. Хен. М.: Канон+. 2005. С.181–192.
Олескин А.В., Кировская Т.А., Ботвинко И.В., Лысак Л.В. Действие серотонина (5-окситриптамина) на рост и дифференциацию микроорганизмов // Микробиология. 1998а. Т.67. №3. С.306–311.
Олескин А.В., Ботвинко И.В., Кировская Т.А. Микробная эндокринология и биополитика // Вестн. Моск. Ун-та. Сер. Биология. 1998б. № 4. С.3-10.
Олескин А.В., Ботвинко И.В., Цавкелова Е.А. Колониальная организация и межклеточная коммуникация у микроорганизмов // Микробиология. 2000. Т.69. № 3. С.309—327.
Олескин А.В., Пивоварова Л.В., Карташова Е.Р., Гусев М.В. Преподавание биополитики как составная часть школьных программ по биологии. // Вест. Моск. ун-та. Сер. Биология. 2001. № 3. С.3—13.
Олескин А.В., Кировская Т.А. Проблематика сетевой самоидентификации // Логос живого и герменевтика телесности. Постижение культуры /Под ред. Е.Г. Захарченко и др. М.: Российский институт культурологии. Академический проект. 2005. С.600—622.
Омельянюк Н.М., Борисова А.А., Александрова С.С., Покровская М.В., Эльдаров М.А., Арчаков А.И., Скрябин Г.К., Соколов Н.Н. Оптимизация экспрессии рекомбинантной L-аспарагиназы Erwinia carotovora // Биотехнология. 2005. № 3. С.27–34.
Орлова Э.А. Введение в социальную и культурную антропологию. М.: МГИК. 1994.
Остроумов С.А. Введение в биохимическую экологию. М.: МГУ. 1986.
Павловская А.В. Англия и англичане. М.: Изд-во МГУ. Триада-Лтд. 2004.
Палмер Дж., Палмер Л. Эволюционная психология. Секреты поведения Homo sapiens. Спб.: Прайм-Еврознак М: ОЛМА-Пресс. 2003.
Панов Е.Н. Эволюция социальной организации // Этология человека на пороге 21 века: новые данные и старые проблемы. /Под ред. М.Л. Бутовской. М.: Старый Сад. 1999. С.322—372.
Панарин А.С., Василенко И.А. Политология. М.: Логос. 2003.
Панов Е.Н. Бегство от одиночества. Индивидуальное и коллективное в природе и человеческом обществе. М.: Лазурь. 2001.
Певзнер И.Б., Агапов И.И., Пфюллер У. Получение каталитически неактивной А-субъединицы токсина MLIII из омелы // Биотехнология. 2005. № 1. С.3–10.
Перевалов В.Д. Политология. М.: Норма. 2003.
Петрухин В. Славяне. М.: Росмэн. 1997.
Пивоварова Л.В., Корженевская Т.Г., Гусев М.В. Модель обучения интегративной биологии // Биология в школе. 2002. № 6. С.17–25.
Пивоварова Л.В., Корженевская Т.Г., Гусев М.В. Роль науки и образования в формировании биологической грамотности // Вестн. Росс. Акад. наук. 2006. Т.76. № 1. С.30–37.
Пиз А. Язык телодвижений. Н. Новгород: Ай Кью. 1992.
Плюснин Ю.М. Проблема биосоциальной эволюции. Теоретико-методологический анализ. Новосибирск: Наука (Сиб. отд.). 1990.
Погорельская С.А., Далин М.В., Тихомиров Ю.П. (ред.). Медико-биологические аспекты охраны окружающей среды. М.: НИИ гигиены им. Ф.Ф. Эрисмана. 1989.
Полани М. Личностное знание: на пути к посткритической философии. М.: Мир. 1985.
Политология. Энциклопедический словарь /Под ред. Ю.И. Аверьянова и др. М.: Изд-во Московского коммерческого университета. 1993.
Политология / Под ред. Г.В. Полуниной М.: Акалис. 1996.
Политология /Под ред. С.В. Решетникова. Минск: ТетраСистемс. 2000.
Помелова Т. Республика «Сивцев Вражек» // Центральный округ. 1997. № 4. С.1–3.
Понугаева А.Г. Импринтинг (запечатлевание). М.: Наука. 1973.
Попова Н.К. Роль серотонина мозга в экспрессии генетически-детерминированного защитно-оборонительного поведения // Генетика. 2004. Т.40. № 6. С.770–778.
Поршнев Б.Ф. О начале человеческой истории. Проблемы палеопсихологии. М.: Мысль. 1974.
Прозоров Л.Л., Ганжа А.Г. Экология // Глобалистика. Энциклопедия /Под ред. И.И. Мазура, А.Н. Чумакова. М .: ЦНПП «Диалог». ОАО Изд-во «Радуга». 2003. С.1215–1217.
Пугачёв В.П., Соловьёв А.И. Введение в политологию. М.: Аспект-Пресс. 2002.
Пузанов Н.И., Гольд Т.М. Выдающийся натуралист И.К. Пачоский. М.: Наука. 1965.
Пузырев В.П. Геномные исследования и болезни человека // Энциклопедия «Современное естет.ствознание». М.: Магистр-Пресс. 2000. Т. 2. Общая биология. С. 135—142.
Пупырев Е.И. Опыты конструктивной экологии. М.: Прима-Пресс. 1997.
Пучкова Н.Г., Некрасов А.В., Хаитов Р.М., Петров Р.В. Конъюгированная полимер-субъединичная вакцина Гриппол: технология, применение, эффыективность, перспективы // Биотехнология: состояние и перспективы развития. II Московский Международный конгресс. М.: ЗАО ПИК «Максима». 2003. С.44.
Равич-Щерба И.В., Марютина Т.М., Григоренко Е.Л. Психогенетика. М.: Аспект-Пресс. 2004.
Режабек Б.Г. Биотехнология // Глобалистика. Энциклопедия /Под ред. И.И. Мазура, А.Н. Чумакова. М .: ЦНПП «Диалог». ОАО Изд-во «Радуга». 2003. С.81.
Резник Ю.М. Социальная инженерия как средство обеспечения управления. М.: Союз. 1996.
Резникова Ж.И. Популяции и виды на весах войны и мира. Этологические и эволюционные аспекты межвидовых отношений животных (конкуренция, паразитизм, симбиоз). М.: Логос. 2001.
Резникова Ж.И. Интеллект и язык животных и человека. Основы когнитивной этологии. М.: ИКЦ «Академкнига». 2005.
Реймерс Н.Ф. Надежды на выживание человечества. М.: Изд. Центр «Россия молодая» 1992.
Ричерсон П., Бойд Р. Культура – часть биологии человека: почему понятие суперорганического сослужило плохую службу наукам о человеке // Вызов познанию. Стратегии развития науки на современном этапе /Под ред. Н.К. Удумян. М.:Наука. 2004. С.344–373.
Родин С.Н. Идея коэволюции. Новосибирск: Наука (Сибирское отделение). 1991.
Розанов А.Ю. Ископаемые бактерии, седиментогенез и ранние стадии эволюции биосферы Сайт macroevoution.narod.ru/rozbakrus.htm macroevoution.narod.ru/rozbakrus.htm. 2004.
Рощина В. В. Биомедиаторы в растениях. Ацетилхолин и биогенные амины. Пущино: ПНЦ АН СССР. 1991.
Рыбчин В.Н. Основы генетической инженерии. Спб.: Изд-во СпбГУ. 1999.
Рябчук Е. Сегодняшний день генной инженерии // Энергия. 2005. № 6. С.55–59. Савельев С.В. Введение в зоопсихологию. М.: AREA XVII. 1998.
Савина Т.Д., Орлова В.А. Генетическая детерминация признаков психической активности в семьях больных шизофренией // Генетика. 2003. Т.39. № 1. С.93–102.
Самовичев Е.Г. Психологическая этиология убийства // Психол. Журн. 2002. Т.23. № 5. С.49–59.
Самохвалов В.П., Коробов А.А., Мельников В.А., Вербенко Н.В., Вербенко В.А., Ганзин И.В., Хренников О.В., Родригес-Ания В.Л. Психиатрия. Ростов н/Д.: Феникс. 2002.
Самуилов В.Д., Олескин А.В., Лагунова Е. Программируемая клеточная смерть // Биохимия. 2000. Т.65. С.1029—1046.
Седов А.Е. Биосемиотика // Тематический словарь (тезаурус). Гуманитарная биология /Под ред. М.В. Гусева, А.В. Олескина. М.: Изд-во МГУ. 2006. С.
Селье Г. Стресс без дистресса. М.: Прогресс. 1979.
Сергеев В.Н., Нолл Э.Х., Заварзин Г.А. Первые три миллиарда жизни: от прокариот к эвкариотам // Природа. 1996. № 6. С.54-67.
Сергеев В.Н. Окремененные микрофоссилии докембрия. Автореферат диссертации на соискание доктора геологических наук. М.: Геологический институт РАН. 2003.
Серечча Э., Тамбоне В. Биоэтика. М. 2001.
Сетров М.И. Организация биосистем. Методологический очерк принципов организации живых систем. Л.: Наука. Ленинградское отделение. 1971.
Сидорович И.Г., Николаева И.А., Шевалье А.Ф., Карамов Э.В., Коробова С.В., Игнатьева Г.А., Корналаева Г.В., Павлова Т.В., Воробьева М.С., Савинова И.В., Некрасов А.В., Иванова Л.С. Конъюгированная анти-ВИЧ вакцина // Биотехнология: состояние и перспективы развития. II Московский Международный конгресс. М.: ЗАО ПИК «Максима». 2003. С.47.
Сидякина Н.А. Философско-методологические основания биополитики. Автореферат кандидатской диссертации. М.: МГУ. 1991.
Скулачев В.П. Феноптоз: запрограммированная смерть организма // Биохимия. 1999. Т.64. № 12. С.1679—1688.
Смирнов С.Г. Этология бактерий – новое направление в исследовании прокариотов // Физико-химические исследования патогенных энтеробактерий в процессе культивирования. Иваново: Ивановский государственный медицинский институт. 1985. С.5-10.
Смирнов С.Г. Этология бактерий. Иваново: Ивановская государственная медицинская академия. 2004.
Снакин В.В. // Глобалистика. Энциклопедия /Под ред. И.И. Мазура, А.Н. Чумакова. М .: ЦНПП «Диалог». ОАО Изд-во «Радуга». 2003. С.79–81.
Сорокин П. Человек, цивилизация, общество. М.: Изд-во политической литературы. 1992.
Степанов В.С. Цивилизационное состояние общества с точки зрения биополитологии // Клио. 1999. № 1. С.18—24.
Степанов Ю.С. Семиотика. М.: “Наука”. 1971.
Стил Э.Дж., Линдли Р.А., Бланден Р.В. Что, если Ламарк прав? М.: Мир. 2002.
Страховская М.Г., Иванова Е.В., Фрайкин Г.Я. Стимулирующее влияние серотонина на рост дрожжей Candida guiermondii и бактерий Streptococcus faecais // Микробиология. 1993. Т.62. С.46—49.
Суров А.В., Соловьева А.В., Бодяк Н.Д. Существуют ли общие маркеры пола в обонятельных системах млекопитающих? // Докл.Росс.Акад.Наук. 1999. Т.368. № 4. С.574—576.
Сычев М.М. Психогенетика. Биосоциальные основы поведения и индивидуальности человека. Смоленск: Универсум. 2001.
Тамбиев А.Х., Кирикова Н.Н., Бецкий О.В., Гуляев Ю.В. Миллиметровые волны и фотосинтезирующие организмы. М.: Радиотехника. 2003.
Тематический словарь (тезаурус). Гуманитарная биология /Под ред. М.В. Гусева, А.В. Олескина. М.: Изд-во МГУ. 2006.
Теплов Б.М. Психология. М.-Л.: Госполитиздат. 1945.
Тетиор А.Н. Детерминант истории человечества – древний эмоциональный мозг (этологические аспекты истории). М.: РЭФИА. 2001а.
Тетиор А.Н. Упрощенно мыслящее человечество в сложном мире природы. М.: РЭФИА. 2001б.
Тищенко П.Д. Новейшие биомединские технологии: философско-антропологический анализ // Вызов познанию. Стратегии развития науки в современном мире , Под ред. Н.К. Удумян. М.: Наука. 2004. С.309–332.
Трут Л.И., Плюснина И.З., Оськина И.Н. Эксперименты по доместикации лисиц и дискуссионные вопросы эволюции собак // Генетика. 2004. Т.40. № 6. С.794–807.
Тэйяр де Шарден П. Феномен человека. М.: Прогресс. 1965.
Урманцев Ю.А. Симметрия природы и природа симметрии. М.: Мысль. 1974.
Урсул А.Д. Устойчивое развитие // Глобалистика. Энциклопедия /Под ред. И.И. Мазура, А.Н. Чумакова. М .: ЦНПП «Диалог». ОАО Изд-во «Радуга». 2003. С.1066–1068.
Фесенкова Л.В. Теория эволюция и ее отражение в культуре. М: ИФ РАН. 2003.
Флоренский П.А. Общечеловеческие корни идеализма. Сергиев Посад: Тип. Св.-Тр. Сергиевской лавры. 1909.
Фогель Ф., Мотульски А. Генетика человека. М: Мир. 1989. Т. 1-3.
Франчук В.И. Общая теория социальных организаций. М.: Союз. 2001.
Франчук В.И. Универсальные механизмы эволюции // Вопр. философии. 2005а. № 4. С.167–176.
Франчук В.И. Основы общей теории обществ. М.: Российский государственный социальный университет. Факультет социального управления. Компания «Спутник». 2005б.
Фридман В.С. Конкурентное социальное общение как пример децентрализованной регуляции, направляющей устойчивое развитие горизонтальных связей индивидов (на примере территориальной агрессии птиц и других позвоночных) // Биополитика. Открытый междисциплинарный семинар на Биологическом факультете Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова. / Под ред. А.В. Олескина. М.: Биологический факультет МГУ. 2005. Вып. 2. С.23–29.
Фролова В.А. Некоторые особенности планировки насаждений на территории бульваров // Экология большого города. Альманах. М.: Прима-Пресс. 1998. Вып.3. С.118—123.
Фуко М. Интеллектуалы и власть: Избранные политические статьи, выступления и интервью / Пер. с франц. С. Ч. Офертаса под ред. В. П. Визгина и Б. М. Скуратова.. М.: Праксис, 2002.
Хабермас Ю. Демократия. Разум. Нравственность. М.: Наука. 1992.
Хазен А.М. Законы природы и «справедливое общество». М.: АОЗТ «УРСС». 1998.
Хакен Г. Принципы работы головного мозга. Синергетический подход к активности мозга, поведению и когнитивной деятельности. М.: Per Se. 2001.
Харт К. Секреты серотонина. Минск: Попурри. 1998.
Хен Ю.В. Прошлое и будущее евгенической идеи // Евгеника в дискурсе глобальных проблем современности / Под ред. Ю.В. Хен. М.: Канон+. 2005. С.7–51.
Хрисанфова Е.Н., Перевозчиков И.В. Антропология. М.: МГУ. 1999.
Цавкелова Е.А., Ботвинко И.Б., Кудрин В.С., Олескин А.В. Детекция нейромедиаторных аминов у микроорганизмов методом высокоэффективной жидкостной хроматографии // Докл. Росс. Акад. Наук. 2000. Т.372. С.840—842.
Чайковский Ю.В. Элементы эволюционной диатропики. М.: Наука. 1990.
Чебанов С.В. Биологические основания социального бытия // Очерки социальной философии. Очерк 8. СПб: СпбГУ. 1998. С. 201-227.
Чебанов С.В. Экология человека или экология Homo sapiens? // Наука и вера: материалы научных семинаров / Под ред. Н.А. Печерской, А.А. Волоковых. Спб.: Изд-во Института “Высшая религиозно-философская школа”. 2003. Вып. 6. С.102–129.
Чебанов С.В. Петербург. Россия. Социум. Вильнюс: Ab Vani. 2004.
Чебанов С.В. Интерпретация тела и постижение жизни // Логос живого и герменевтика телесности /Под ред. Е.Г. Захарченко и др. М.: Российский институт культурологии. 2005. С.339–406.
Чуб В. Генетическая инженерия растений // Физиология растений и прогресс генетических технологий. 2003. Интернет-сайт "herba.msu.ru/russian/departments/physioogy/" herba.msu.ru/russian/departments/physioogy/spezkursi /chub/7-6-4.htm.
Чучкевич М.М. Основы управления сетевыми организациями. М.: Институт социологии РАН. 1999.
Шапиро Дж.А. Бактерии как многоклеточные организмы //В мире науки. 1988. № 8. С.46-54.
Шевченко В.А., Топорина Н.А., Стволинская Н.С. Генетика человека. М.: Владос. 2004.
Шерстобаев К.Н. О движении микробных колоний // Микробиология. 1961. Т.30. С.91—98.
Шульга Е.Н. Философия жизни. Эволюционная эпистемология // Тематический словарь (тезаурус). Гуманитарная биология /Под ред. М.В. Гусева, А.В. Олескина. М.: Изд-во МГУ. 2006. С.
Шульговский В.В. Физиология высшей нервной деятельности с оосновами нейробиологии. М.: Academia. 2003.
Шэфер Г. Оптимальное сочетание фундаментального образования и профессиональной подготовки в университетах будущего // Тезисы Межд. Конф. «Биология, гуманитарные науки и образование». М. МГУ. 1997. С.20-29.
Щадрин А.Е. Тенденции и перспективы воздействия информационных технологий на социальную структуру общества // Сеть и биополитика как метафоры междисциплинарной философии. М.: Академия менеджмента инноваций. 2003. С.172—188.
Эпштейн М. Нейросоциум // Глобалистика. Энциклопедия /Под ред. И.И. Мазура, А.Н. Чумакова. М .: ЦНПП «Диалог». ОАО Изд-во «Радуга». 2003. С.687–688.
Эспинас А. Социальная жизнь животных. Спб.: Типография Евдокимова. 1898.
Юдин Б.Г. (ред.). Биоэтика: принципы, правила, проблемы. М.: Эдиториал УРСС. 1998.
Юдин Б.Г. Биоэтика // Глобалистика. Энциклопедия /Под ред. И.И. Мазура, А.Н. Чумакова. М .: ЦНПП «Диалог». ОАО Изд-во «Радуга». 2003. С.89–90.
Юдин Б.Г. Биотехнологическое конструирование человека // Биология и культура / Под ред. И.К Лисеева. М.: Канон+. 2004. С.461–491.
Юдин Б.Г. Биомедицинская этика // Тематический словарь (тезаурус). Гуманитарная биология /Под ред. М.В. Гусева, А.В. Олескина. М.: Изд-во МГУ. 2006. С.
Юдин Б.Г., Тищенко П.Д. (ред.). Введение в биоэтику. М.: Ин-т «Открытое Общество». 1998.
Яблоков А.В., Юсуфов А.Т. Эволюционное учение. М.: Высшая школа. 1989.
Ярошевский М.Г. История психологии от античности до середины ХХ века. М.: Academia. 1997.
Яценко Н.Е. Толковый словарь обществоведческих терминов. Спб. 1999.
Adang O.M.J. Systematic observations of vioent interactions between footba hooigans // In-group/out-group behaviour in modern societies. An evoutionary perspective /Ed. K. Thienpont, R. Ciquet. Brusses: Vaamse Gemeenschap. 1999. P.211–222.
Aberts B., Bray D., Lewis J., Raff M., Roberts K., Watson J.D. Moecuar bioogy of the ce. N.Y., L.: Garand Pub. Inc. 1983.
Aexander R.D. Darwinism and human affairs. Seatte: University of Washington Press. 1979.
Aexander R.D. The bioogy of mora systems. N. Y.: Adine de Gruyter. 1987.
Aman W.F. Warum “funkt” es zwischen Mann und Frau? // Das Beste. 1994. Nr.1. S.65—68.
Atzwanger K. Der Mensch as Kuturwesen von Natur aus: verhatensbioogische Uberegungen // Mitteiungen der anthropoogischen Geseschaft in Wien. 1999. B.129. S.23–31.
Ammesburg. G. Die Unternehmens-Zukunft: Strukturen und Fuhrungssti im Wende zum s. Jahrtausend. Freiburg i. Br.: Haufe. 1985.
Anderson C.E. Genetic engineering // Futurist. 2000. March—Apri. P.20—25.
Anderson W.T. To govern evoution: further adventures of the poitica anima. Boston: Harcourt Brace Jovanovich. 1987.
Arnhart L. The Darwinian bioogy of Aristote’s poitica anima // Amer. J. Poit. Sci. 1994. V.38. N 2. P.469—485.
Artmemieva O.Yu. On some forms of hierarchica systems // Hierarchy and Power in the History of Civiization. 3rd Int. Conf. /Ed. I.L. Aexxev, D.D. Beiaev, D.M. Bondarenko. Moscow: Center for Civiizationa and Regiona Studies of the RAS, Institute for African Studies of the RAS. 2004. P. 7–8.
Audesirk G., Audesirk T. Bioogy. Life on Earth. 2nd Ed. N.Y.: Macmian Pub. Co. & L.: Coier Macmian Pub. 1989.
Axerod R. The evoution of cooperation. N. Y.: Basic Books Inc. 1984.
Axerod R., Hamiton W.D. The evoution of cooperation in bioogica systems // The evoution of cooperation. N. Y.: Basic Books Inc. 1984. P.88—105.
Baiey J.M. Are genetiay-based individua differences compatibe with species-wide adaptation? // Uniting Psychoogy and Bioogy: Integrated Perspectives in Human Deveopment /Eds. N.L. Sega, G.E. Weisfed, C.C. Weisfed. Washington, D.C.: APA Press. 1997.
Baker W.E.. Networking smart. How to buid reationships for persona and organizationa success. N.Y. San Fransisco.: Mc. Graw-Hi Inc. 1994.
Barash D.P. Marmots. Socia behavior and ecoogy. Stanford (Caif.): Stanford University Press. 1989.
Barow J.W. Has sociobioogy kied ethoogy or revitaized it? // Whither ethoogy? Perspectives in ethoogy / Eds. P.P.G. Bateson, P.H. Kopfer. N.Y., L.: Penum Press. 1989. P.1—45.
Barner-Barry C. An observationa study of authority in a preschoo peer group // Poit. Methodoogy. 1977. N 4. P.415—449.
Barner-Barry C. Zum Verhatnis zwischen Ethoogie und Poitik: Macht, Dominanz, Autoritat und Aufmerksamkeitsstruktur // Poitik und Bioogie. Beitrage zur Life-Science-Orientierung der Soziawissenschaften /Hrsg. A. Somit, R. Sagter. Berin, Hamburg: Verag Pau Parey. S.101—111.
Barth W.E. Naturschutz: das Machbare. Hamburg: Pau Parey. 1995.
Baskakov I. V., Voeikov V. L. Formation of a poymer with gycin deaminase activity upon UV irradiation of amino acid soutions//Russ. J. Bioorg. Chem. 1996. V.22. 77-82.
Bechara A. Editoria. The neuroogy of socia cognition // Brain. 2002. V.125. N 8. P.1673–1675.
Berger A., Posner M.I. // Handbook of Brain and Behaviour in Human Deveopment. Dodrecht, Boston, L.: Kuwer Academic Pubishers. 2001. P.11—32.
Bernhard J.G., Gantz K. Staying human in the organization. Our bioogica heritage and the workpace. Westport (Connecticut), L.: Praeger. 1992.
Berridge K.C., Robinson T.E. What is the roe of dopamine in reward: hedonic impact, reward earning or incentive saience? //Brain Res.: Brain Res. Rev. 1998. V.28. N 3. P.309—369.
Berthoz S., Armony J.L., Bair R.J.R., Doan R.J. An fMRI study of intentiona and unintentiona (embarassing) vioation of socia norms // Brain. 2002. V.125. N 8. P.1696–1703.
Bio-News Newspaper /Ed. A. Vavianos-Arvanitis. Athens: Biopoitics Internationa Organisation. 2000. No 22.
Bio-News Newspaper /Ed. A. Vavianos-Arvanitis. Athens: Biopoitics Internationa Organisation. 2005. No 44.
Bank R., Merrick J.C. Human reproduction: emerging technoogies and conficting rights. Washington (DC): CQ Press. 1995.
Boom F.E., Lazerson A. Brain, mind, and behavior. N.Y.: W.H. Freeman and Co. 1988.
Boesch C., Hohmann G., Marchant L.F. (Eds.). Behaviora diversity in chimpanzees and bonobos. Cambridge: Cambridge Univ. Press. 2002.
Bohhater S., Fretz C., Weeter B. Hierarchica versus parae processing in tactie object recognition: a behavioura-neuroanatomica study of perceptive tactie agnosia // Brain. 2002. V.125. N 11. P.2537–2548.
Bondarenko D.M. Aternativity in cutura history: heterarchy and homarchy as evoutionary trajectories // Hierarchy and Power in the History of Civiization. 3rd Int. Conf. /Ed. I.L. Aexxev, D.D. Beiaev, D.M. Bondarenko. Moscow: Center for Civiizationa and Regiona Studies of the RAS, Institute for African Studies of the RAS. 2004. P.5.
Bonnicksen A. Poitica science 331. Seminar in biomedica poicy. A syabus. Northern Iinois Univ. 1999. Website 129.123.29.157/~aps.
Bonnicksen A. Poitica science 322 – Poitics and the ife sciences. A syabus. Northern Iinois Univ. 2005. Website 129.123.29.157/~aps.
Bower P.J. Bioogy and socia thought: 1850—1914 // Int. Summer Schoo on History of Science. Univ. Caifornia (Berkeey): Office for History of Science and Technoogy. 1993.
Budrene E.O., Berg H. Dynamics of formation of symmetrica patterns by chemotactic bacteria // Nature. 1995. V.376. P.49-53.
Buss D. The evoution of desire. N.Y.: Basic Books. 1994.
Butovskaya M.L. The evoution of human behaviour: the reationship between the bioogica and the socia // Anthropoogie. 2000. V.38. N 2. P.169—180.
Cadwe L.K. Biopoitics: science, ethics and pubic poicy // Yae Rev. 1964. V.54. N. 1. P.1—16.
Cadwe L.K. In defense of Earth: internationa protection of the biosphere. Boomington (IN): Indiana Univ. Press. 1972.
Cadwe L.K. Okoogische Eemente einer am Ubereben orientierten Poitik // Poitik und Bioogie. Beitrage zur Life-Science-Orientierung der Soziawissenschaften /Hrsg. A. Somit, R. Sagter. Berin, Hamburg: Verag Pau Parey. S.163–174.
Cadwe L.K. Biocracy: the irresistibe infuence of bioogy on poitics // Bioogy and Bureaucracy /Eds. E. White., J. Losco J. L. etc.: Univ. Press of America. 1986. P.13.
Cadwe L.K. Is humanity destined to sef-destruction? // Poitics and the Life Sciences. 1999. V.18. N 1. P.3—14.
Cairns J. Jr. The age of transition to sustainabiity: the end of the exponentia growth period // Poitics and the Life Sciences. 2001. V.20. N 2. P.131–138.
Carneiro R.L. A theory of the origin of the state// Science. 1970. V.169. P.733-738.
Carson R. Sient spring. Boston: Houghton Miffin Co. 1962.
Caton H. Reinvent yoursef: abie psychoogica identity and the ifestye marketpace // Indoctrinabiity, Ideoogy and Warfare /Ed. I. Eib-Eibesfedt, F.K. Sater. N.Y., Oxford: Berghahn books. 1998. P.325—343.
Cauthen K. Christian biopoitics. A credo & strategy for the future. Nashvie, N. Y.: Abrigdon Press. 1971.
Cauthen K. Christianity and ecoogy. "thomasash.hypermath.net/ethicsphiosophyandreigion/cauthen-ecoogy.htm" thomasash.hypermath.net/ethicsphiosophyandreigion/cauthen-ecoogy.htm. 1997
Cavai-Sforza L.L. Genes, peopes, and anguages. Berkeey, Los Angees, L.: Univ. Of Caifornia Press. 2001.
Cavai-Sforza L.L., Menozzi P., Piazza A. The history and geography of human genes. Priceton (N.J.): Princeton University Press. 1994.
Chance M. Attention structure as the basis of primate rank orders // Man. 1967. V.2. N 2. P.503-518.
Chebanov S.V. Theoretica bioogy in biocentrism // Lectrures in Theoretica Bioogy. Tainn: Vagus. 1988. P.159—167.
Cark W.R., Grunstein M. Are we hardwired? The roe of genes in human behavior. Oxford, N.Y., Athens, etc.: Oxford University Press. 2000.
Cook G. Heterarchy and homoarchy in Maya viage poitics // Hierarchy and Power in the History of Civiization. 3rd Int. Conf. /Ed. I.L. Aexeev, D.D. Beiaev, D.M. Bondarenko. Moscow: Center for Civiizationa and Regiona Studies of the RAS, Institute for African Studies of the RAS. 2004. P. 910.
Corning P. The synergism hypothesis. A theory of progressive evoution. N.Y., St. Louis, San Fransisco, Auckand: McGraw-Hi. 1983.
Сorning P. Evoution and poitica contro. A synopsis of a genera theory of poitics // Evoutionary Theory in Socia Science /Ed. M. Schmid, F.M. Wuketitz. Dodrecht, Boston, Lancaster, Tokyo: D. Reide. Pub. Co. 1987. P.127—170.
Corning P. Synergy and sef-organization in the evoution of compex systems //Systems Res. 1995. V.12. P.89—121.
Corning P. The co-operative gene: on the roe of synergy in evoution // Evo. Theory. 1996. V. 11. P.183—207.
Corning P. Biopoitica economy: a trai-guide for an inevitabe discipine // Research in Biopoitics. 1997. V.5. P.247—277.
Corning P. Synergy goes to war: an evoutionary theory of coective vioence. Presentation at the annua meeting of the Association for Poitics and the Life Sciences, Chareston (SC). 2001a.
Corning P. The sociobioogy of democracy revisited: a repy and a reiteration // Poitics and the Life Sciences. 2001b. V.20. N 2. P.231–234.
Corning P. Synergy and the evoution of ‘superorganisms’, past, present, and future. Presentation at the annua meeting of the Association for Poitics and the Life Sciences, Montrea, Canada. 2002.
Corning P. The evoution of poitics. Presentation at the annua meeting of the Association for Poitics and the Life Sciences, Pao Ato (CA). 2003a.
Corning P. Nature’s magic. Synergy in evoution and the fate of humankind. Cambridge (Mass.): Cambridge Univ. Press. 2003b.
Cosmides L., Tooby J. From evoution to behavior: evoutionary psychoogy as the missing ink // The atest on the Best: Essays on Evoution and Optimaity. Cambridge (MA): The MIT Press. 1987. P.276—306.
Cosmides L., Tooby J. Evoutionary psychoogy and the generation of cuture. Part II. A computationa theory of socia exchange // Ethoogy and Sociobioogy. 1989. V.10. P.51—97.
Cosmides L., Tooby J. Evoutionary psychoogy: A primer. Website of the Human Behavior and Evoution Society ( "hbes.com/" t "_bank" HBES.com), ink to Intro to the Fied. 1997.
Cummins D.D. The impact of the socia environment on the evoution of mind // Conceptua Chaenges in Evoutionary Psychoogy. Innovative Research Strategies / Ed. H.R. Hoand III. Dodrecht, Boston, L.: Kuwer Academic Pubishers. 2001. P.85—118.
Curran B. A terribe beauty is born. Cones, genes and the future of mankind. L., N.Y.: Tayor & Francis. 2003.
Czech B., Borkhataria R. The reationship of poitica party affiiation to widife conservation attitudes // Poitics and the Life Sciences. 2001. V.20. N 1. P.3–12.
Dah R. Modern poitica anaysis. Engewood Ciffs (N. J.): Prentice-Ha. 1970.
Dawkins R. The sefish gene. N.Y.: Oxford Univ. Press. 1976.
de Waa F. Good-natured. The origins of right and wrong in humans and other animas. Cambridge (Mass.), L.: Harvard University Press. 1996.
de Waa F. Bonobo: the forgotten ape. Berkeey (CA): Univ. of Caifornia Press. 1997.
de Waa F. The ape and the sushi mater: cutura refections by a primatoogist. N.Y.: Basic Books. 2001.
Devreotes P. Dictyosteium discoideum: a mode system for ce-ce interactions in deveopment // Science. 1989. V.245. P.1054-1058.
Dunbar R.I.M. Neocortex size as a constraint on the behaviora ecoogy of primates // J. Human Evo. 1992. V.20. P.469–493.
Easton D. A systems anaysis of poitica ife. N. Y.: John Wiey. 1965.
Editoria. // Nature. 2000. V.405. P.259.
Eib-Eibesfedt I. Ethoogy – the bioogy of behavior. N. Y.: Hot, Rinehart and Wison. 1975.
Eib-Eibesfedt I. Human ethoogy. N.Y.: Adine de Gruyter. 1989.
Eib-Eibesfedt I. Us and the others: the famiia roots of ethnonationaism // Indoctrinabiity, Ideoogy and Warfare /Ed. I. Eib-Eibesfedt, F.K. Sater. N.Y., Oxford: Berghahn books. 1998. P.21—53.
Eib-Eibesfedt I. Ethoogica concepts and their impication for the sciences of man // Этология человека на пороге 21 века: новые данные и старые проблемы. /Под ред. М.Л. Бутовской. М.: Старый Сад. 1999. P.122—152.
Eib-Eibesfedt I., Sater F.K. Introduction // Indoctrinabiity, Ideoogy and Warfare /Ed. I. Eib-Eibesfedt, F.K. Sater. N.Y., Oxford: Berghahn books. 1998.
Eicher H. Okosystem Erde. Der Storfa Mensch. Eine Schadens- und Vernetzungsanayse. Mannheim, Leipzig, Wien, Zurich: B.I. Taschenbuchverag. 1993.
Eron L.D. Theories of aggression. From drives to cognitions // Aggressive behavior. Current perspectives. /Ed. L.R. Huesmann. N.Y., L.: Penum Press. 1994. P.3–33.
Feshback S. Nationaism, patriotism, and aggression: a cassification of functiona differences // Aggressive behavior. Current perspectives. /Ed. L.R. Huesmann. N.Y., L.: Penum Press. 1994. P.275–288.
Fanagan J.G., Rayner, S. (ed.). Rues, decisions, and inequaity in egaitarian societies. Brookfied, Hongkong, Singapore, Sydney: Avebury, 1988.
Fohr H. Unsere biokuturee Natur: f(r die Beachtung der Bioogie bei der Erk(rung menschichen Soziaverhatens // Menschiches Handen und Soziastrukturen /Hrsg. A. Eting. Opaden: Lesko und Budrich. 1986. S.43—65.
Fohr H., T(nnesmann W. Sebstverst(ndnis und Grundagen der Biopoitics // Poitik und Bioogie. Beitrage zur Life-Science-Orientierung der Soziawissenschaften /Hrsg. A. Somit, R. Sagter. Berin, Hamburg: Verag Pau Parey. 1983. S 11–31.
Foucaut M. Society must be defended. L.: Penguin. 2003.
Frey S. Prejudice and inferentia communication: a new ook at an od probem // Indoctrinabiity, Ideoogy and Warfare /Ed. I. Eib-Eibesfedt, F.K. Sater. N.Y., Oxford: Berghahn books. 1998. P.189–217.
Friedmann V.S. Signa-using mechanism generated diversity of the aternative strategies in territoria behavior and their consequences for socia structure steadiness in Dendrocopos major settements: a fied study // Interspecific differences in behaviour. Proc. Summer ASAB Meeting. Urbino. 1998. P.39.
Frost J.A. et a. Language processing is strongy eft aterized in both sexes. Evidence from functiona MRI // Brain. 1999. V.122. P.199—208.
Funke O. U.S. chemica program: purposes, chaenges, and evoution // Poitics and the Life Sciences. 2001. V.20. N 2. P.175–187.
Fuqua W.C., Winans S.C., Greenberg E.P. Quorum sensing in bacteria: the LuxR-LuxI famiy of ce density-responsive transcriptiona reguators // J. Bacterio. 1994. V.176. N. 2. P.269-275.
Gazzaniga M.S. Organization of the human brain // Law, Bioogy and Cuture. Gruter Institute, Dartmouth: McGraw-Hi. 1996. P 283—296.
Gerhardt V. Biopoitik. Ate Probeme unter neuem Handesdruck // Merkur. 2001. Jg.55. H.9/10. S.859–872.
Ginsburg B.E. Ontogeny, socia experience and serotonergic functioning // The Neurotransmitter Revoution. Serotonin, Socia Behavior and the Law /Ed. R.D. Masters, M.T. McGuire Southern Iinois University Press. Carbondae and Edwardsvie: Southern Iinois University Press. 1994. P.113—128.
Gintis H. Strong reciprocity and human sociaity // J. Theor. Bio. 2000. V.206. P.169–179.
Gooda J. Gombe chimpanzee poitics // Primate Poitics. /Ed. G. Schubert, R.D. Masters. N. Y, .L.: Lanham. 1994. P.105–137.
Goodmann M., Czeusnniak J., Page S., Meirees C.M. Where DNA sequences pace Homo sapiens in a phyogenetic cassification of primates // Humanity from African Naissance to Coming Mienia /Eds. P. Tobias, M. Raath, J. Moggi-Cecci, G.A. Doye. Firenze. 2001. P.279–289.
Gottfredson L.S. Bioogica basis of differences in human inteigence // Evoution, Behaviour and Society: Human Ethoogy /Ed. M. Butovskaya. Moscow: Russian State University for Humanities. 2001a. P.31–33.
Gottfredson L.S. How differences in inteigence shape a society// Evoution, Behaviour and Society: Human Ethoogy /Ed. M. Butovskaya. Moscow: Russian State University for Humanities. 2001b. P.34–36.
Grammer K. My home is my caste. Behausung, Wohnen und urbanes Leben // Funkkoeg “Der Mensch”. Anthropoogie heute /Hrsg. W. Schiefenhove, G. Vomer, C. Voge. Tubingen: Deutsches Institut fur Fernstudien. 1993. Studienbrief 6/16. S.5—46.
Grammer K. Gender and advertisement. Indoctrination and expoitation // Indoctrinabiity, Ideoogy and Warfare /Ed. I. Eib-Eibesfedt, F.K. Sater. N.Y., Oxford: Berghahn books. 1998. P.
Grammer K. Darwinian aesthetics and human beauty: an N-dimensiona feature approach // Evoution, Behaviour and Society: Human Ethoogy. /Ed. M. Butovskaya. Moscow: Russian State University for Humanities. 2001. P.17–18
Graumann S. Bioethics or biopoitics? On the reationship between academic and pubic discussion of the ”seection” and ”manipuation” of human ife. "biopoitics-berin2003.org/docs.asp?id=95" biopoitics-berin2003.org/docs.asp?id=95. 2003.
Gray K.M. Interceuar communication and group behavior in bacteria // Trends Microbio. 1997. V.5. N 5. P.184-188.
Greenberg E.P. Tiny teamwork. Bacteria communication // Nature. 2003. V.424. P.134.
Gruter M.. Law and the mind. Bioogica origins of human behavior. Newbury Park, L & New Dehi: SAGE Pub. 1991.
Gurdon J.B., Coman A. The future of coning //Nature. 1999. V.402. P.743—746.
Hamiton W.D. The genetica evoution of socia behaviour // Law, Bioogy and Cuture. Gruter Institute, Dartmouth: McGraw-Hi. 1996. P. Pt. I. P.71—86(1st edition appeared in 1964).
Harod F. The vita force: A study of bioenergetics. N. Y. 1986.
Hartigan R.S. The future remembered. An essay in biopoitics. Notre Dame (Indiana): University of Notre Dame Press. 1988.
Hartmann N. Der Aufbau der reaen Wet. Grundri( der agemeinen Kategorienehre. Berin: W. De Gruyter. 1940.
Hinde R.A. Some compexities in aggressive behaviour // Sociaization and aggression /Ed. A. Fraczek, H. Zumkag. Berin, Heideberg, N.Y., L.: Springer-Verag. 1992. P.3—10.
Hoffmeyer J. Moecuar bioogy and heredity: semiotic aspects. // Psychosomatic Medicine. T. Von Uexku (ed.). Munchen: Urban & Schwarzenberg, 1997. P.43-50.
Hunter C.G. Darwin’s God. Evoution and the probem of evi. Grand Rapids, MI: Brazos Press. 2001.
Jantsch E. Die Sebstorganisation des Universums. Vom Urkna zum menschichen Geist. Munchen, Wien: Hanser. 1992.
Johnson R.N. Aggression in man and animas. Phiadephia, L.: W.B. Saunders & Co. 1972.
Jutte A. Human pheromones – socia and sexua cues // Evoution, Behaviour and Society: Human Ethoogy /Ed. M. Butovskaya, F. Sater. Moscow: Russian State University for Humanities. 2001. P.51.
Kagan J. Universas in human deveopment // Handbook of Cross-cutura Human Deveopment / Eds. R.H. Monroe, R.L. Monroe, B.B. Whiting. N.Y.: Garand Press. 1981. P.53—62.
Kaverboer A.F., Gramsbergen A. Brain-behaviour reationships in the human-core issues // Handbook of Brain and Behaviour in Human Deveopment. Dodrecht, Boston, L.: Kuwer Academic Pubishers. 2001. P.3—9.
Karkowski L.N. Famiy studies // Neurochemica genetics. Methods and appications /Ed. B.C. Jones, R. Mormede. Boca Raton, L., N.Y., Washington (DC): CRC Press. 1999. P.141–150.
Kass L R. The mora meaning of genetic technoogy // Commentary. 1999. V.108. N 2. P.32—38.
Kass L.R. Why we shoud ban human coning now: preventing a Brave New Word // New Repubic. 2001. May 21.
Key P. Understanding through empathy // Orion Quartery. 1983. Winter. P.13.
Keverne B. Brain, behaviour and deveopmenta genetics // Handbook of Brain and Behaviour in Human Deveopment. Dodrecht, Boston, L.: Kuwer Academic Pubishers. 2001. P.33—56.
Kinney K.S., Austin C.E., Morton D.S., Sonnenfed G. Catechoamine enhancement of Aeromonas hydrophia growth // Microbia Pathogenesis. 1999. V.25. P.85—91.
Kirovskaya T.A. Effects of serotonin on the physioogy and coonia organization of microorganisms // EURESCO Conference “Bacteria Neura Networks (Intraceuar Signaing)”. Book of Abstracts / B. Hoand et a., eds.. Obernai (France). 2002. P.48.
Kitcher P. Vauting ambition. Sociobioogy and the quest for human nature. Cambridge (Mass.), L.: MIT Press. 1985.
Kitchin W. The pace of biopoitics in the poitica science curricuum // Poitics and the Life Sciences. 1986. V.5. N 1. P.5—13.
Kausner A . DNAX keeps a schoar’s focus // Bio-technoogy. 1988. V.6. N 4. P.373—378.
Kotzko A.J. A cone of your own? The science and ethics of coning. Oxford: Oxford Univ. 2004.
Krassiov V.A. Ecosystem theory of evoution and socia ethics // Bioogy Forum. 1994. V.87. N. 1. P.87—104.
Kropotkin P. Mutua aid: a factor of evoution. N. Y.: New York University Press. 1972 (1st edition 1902).
Ku K. On the history of joining bio with semio: F.S. Rothschid and the biosemiotic rues. // Sign Systems Studies. 1999. V.27. P.128-138.
Kymicka W. Moraphiosophie und Staatstatigkeit: der Beispie der neuen Reproduktionstechnoogien // Angewandte Ethik as Poitikum / Hrsg. M. Kettner. Frankfurt a. M.: Suhrkamp. 2000. S. 193—225.
Lamprecht J. What makes an individua the eader of its group? An evoutionary concept of distance reguation and eadership // Socia Sci. Information. 1996. V.35. N 4. P.595—617.
Laponce J.A. The eft-hander and poitics //Bioogy and Poitics /Ed. A. Somit. The Hague, Paris: Mouton. 1976. P.45—57.
Lazzarato M. Biopoitics/bioeconomics: a poitics of mutipicity. mutitudes.samizdat.net/Biopoitics-Bioeconomics-a/htm. 2006a.
Lazzarato M. From biopower to biopoitics. "godsmiths.ac.uk/csisp/papers/azzarato_biopoitics.pdf" godsmiths.ac.uk/csisp/papers/azzarato_biopoitics.pdf. 2006b.
Lewontin R.C., Rose C., Kamin J.L. Not in our genes. N. Y.: Pantheon Books. 1984.
Lorenz K. Der Kumpan in der Wet des Voges // Z. Ornitho. 1935. Bd.83. S.137–213, 289–413.
Lorenz K. On agression. L.: Methuen. 1966.
Losick R., Kaiser D. Why and how bacteria communicate // Sci. Amer. 1997. February. P.68–73.
Loveock J.E. Gaia. A new ook at ife on Earth. Oxford. N. Y. Toronto. Mebourne: Oxford University Press. 1979.
Loveock J.E. Gaia: science or myth? // New Statesman and Society. 1993. V.6. P.37—38.
Low B.S. Why sex matters? A Darwinian ook at human behavior. Princeton (NJ): Princeton Univ. Press. 2000.
Lumsden C.J., Wison E.O. Genes, mind and cuture: the coevoutionary process. Harvard: Harvard Univ. Press. 1981.
Luscher M. Der 4-Farben-Mensch. Munchen: Pieper. 1977.
Lyte M., Auraananden B., Nguyen K., Frank C., Erikson A., Francis D. 1996. Norepinephrine-induced growth and expression of viruence-associated factors in enterotoxigenic and enterohemorhagic strains of Escherichia coi // Mechanisms in the Pathogenesis of Enteric Diseases /P.S. Pau et a., eds./. N.Y. L. Penum Press. P.16-44.
MacLean P.D. A trianguar brief on the evoution of brain and aw // Law, Bioogy and Cuture. Gruter Institute, Dartmouth: McGraw-Hi. 1996. P.314—328.
Mader S. Inquiry into Life. Dubuque, Iowa. 1985.
Madsen D. Serotonin and socia rank among human maes // The Neurotransmitter Revoution. Serotonin, Socia Behavior and the Law /Ed. R.D. Masters, M.T. McGuire Southern Iinois University Press. Carbondae and Edwardsvie: Southern Iinois University Press. 1994. P.146-158.
Maiden R.J., Peterson S.A. Use of menta heath services by the rura aged: a ongitudina stude // J. Geriatr. Psychiatry. Neuro. 2002. V.15. N 1. P.1–6.
Mann A., Weiss M. Hominoid phyogeny and taxonomy: a consideration of the moecuar and fossi evidence in a historica perspective // Moecuar and Phyogenetic Evoution. 1986. N 5. P.169–181.
Markina V.N., Saimov R.M., Poetaeva I.I. Behaviora screening of two mouse ines seected for different brain weight // Prog. Neuro-Pharmaco. Bio. Psychiatr. 2001. V.25. P.1083–1109.
Marth G.T., Czabarka E., Murvai J., Sherry S.T. The aee frequency spectrum in genome-wide human variation data reveas signas of diferentia demographic history in three arge word popuations // Genetics. 2004. V.166. P.351–372.
Martins F.S., Nardi R.M.D., Arantes R.M.E., Rosa C.A., Neves M.J., Nicoi J.R. Scanning of yeasts as probiotics based on capacities to coonize the gastrointestina tract and to protect against enteropathogenic chaenge in mice // J. Gen. App. Microbio. 2005. V.51. P.83--92.
Maryanski A., Turner J.H. The socia cage. Human nature and the evoution of society. Stanford (Caif.).: Stanford University Press. 1992.
Masow A.H. Motivation and personaity. N.Y.: Harper & Row. 1954.
Masters R.D. Ethoogische Ansatze in der Poitikwissenschaft // Poitik und Bioogie. Beitrage zur Life-Science-Orientierung der Soziawissenschaften /Hrsg. A. Somit, R. Sagter. Berin, Hamburg: Verag Pau Parey. 1983. S.81–101.
Masters R.D. The nature of poitics. New Haven, L.: Yae University Press. 1989.
Masters R.D. Poitica science // The Sociobioogica Imagination./Ed. M. Maxwe Abany (N.Y.): SUNY Press. 1991. P. 141-156.
Masters R.D. Evoutionary bioogy and the New Russia // J. Sociobio. Evo. Sci. 1993а. V.16. P.243–246.
Masters R.D. Beyond reativism. Science and human vaues. Hanover, L.: University Press of New Engand. 1993b.
Masters, R.D. Why study serotonin, socia behavior and the aw? // The Neurotransmitter Revoution. Serotonin, Socia Behavior and the Law /Ed. R.D. Masters, M.T. McGuire Southern Iinois University Press. Carbondae and Edwardsvie: Southern Iinois University Press. 1994. P.3-16.
Masters R.D. Neuroscience, genetics and society: is the study of human socia behavior two controversia to study? // Poitics and the Life Sciences. 1996. V. 15. N 1. P.103—104.
Masters R.D. On the evoution of poitica communities. The paradox of Eastern and Western Europe in the 1980s // Indoctrinabiity, Ideoogy and Warfare /Ed. I. Eib-Eibesfedt, F.K. Sater. N.Y., Oxford: Berghahn books. 1998. P.453—478.
Masters R.D. Bioogy and poitics: inking nature and nurture // Ann. Rev. Poit. Sci. 2001. V.4. P.345–369.
Masters R.D., Frey S., Bente G. Dominance and attention: images of eaders in German, French and American TV news // Poity. 1991. V.23. P.374—394.
Masters R.D, Copan M.K., Home B.T., Dykes J.E. Association of siicofuoride treated water with eevated bood ead // Neurotoxicoogy. 2000. V.21. P.101–110.
Matsuhashi M. , Shindo A., Ohshina H., Tobi M., Endo S., Watanabe H., Watanabe H., Pankrushina A.N. Ceuar signas reguating antibiotic sensitivities of bacteria // Microbia Drug Res. 1996. V.2. N. 1. P.91-93.
Maxson S.C. Aggression: concepts and methods reevant to genetic anayses in mice and humans // Neurochemica genetics. Methods and appications /Ed. B.C. Jones, R. Mormede. Boca Raton, L., N.Y., Washington (DC): CRC Press. 1999. P. 293–300.
Maynard Smith J. The evoution of behavior. // Law, Bioogy and Cuture. Gruter Institute, Dartmouth: McGraw-Hi. 1996. P. 134—151.
McDonad K.A. Schoars discover how evoutionary bioogy is used to win eections // The Chronice of Higher Education. 1996. January 5. P.A7, A14.
McGuire M.T. Socia dominance reationships in mae vervet monkeys. a possibe mode for the study of dominance reationships in human poitica systems // The Bioogy of Poitics. Intern. Poit. Sci. Review. 1982. V.3. N 1. P. 11--32.
McGuire M.T. Moraistic aggression, processing mechanisms and the brain // The Sense of Justice. Bioogica Foundations of Law /Ed. R.D. Masters, M. Gruter. Newbury Park, L., New Dehi: SAGE Pubications. 1992. P.31—46.
McGuire M.T., Troisi A., Raeigh M.J., Masters R.D. Ideoogy and physioogica reguation // Indoctrinabiity, Ideoogy and Warfare /Ed. I. Eib-Eibesfedt, F.K. Sater. N.Y., Oxford: Berghahn books. 1998. P.263—276.
Mendesohn E. The eugenic temptation // Harvard Magazine. 2000. March—Apri. P.39—41, 105—106.
Meyer P. Macht und Gewat im Evoutionsprozess; eine biosozioogische Perspektive // Poitik und Bioogie. Beitrage zur Life-Science-Orientierung der Soziawissenschaften /Hrsg. A. Somit, R. Sagter. Berin, Hamburg: Verag Pau Parey. 1983. S.60—68.
Meyer P. Ethnocentrism in human socia behaviour. Some biosocia considerations // The Sociobioogy of Ethnocentrism /Ed. V. Reynods et a. London, Sydney: Croom Hem. 1987a. P. 81–93.
Meyer P. Basic structures in human action. On the reevance of bio-socia categories for socia theory // Evoutionary Theory in Socia Science /Ed. M. Schmid, F.M. Wuketitz. Dodrecht, Boston, Lancaster, Tokyo: D. Reide. Pub. Co. 1987b. P.1—22.
Meyer P. Grundformen menschicher Soziasysteme aus der Perspektive der EE // Die Evoutionare Erkenntnistheorie im Spiege der Wissenschaften /Hrsg. R. Riede, M. Depos. Wien: WUV-Univ. -Ver., 1996. S.200–224.
Meyer-Abich K.M. Aufstand fur die Natur. Von der Umwet zur Mitwet. Munchen, Wien: Car Hanser Verag. 1990.
Miches R. Poitica parties. N. Y.: Free Press. 1949.
Mier E.M. Eugenics: economics for the ong run // Research in Biopoitics. 1997. V.5. P.391—416.
Mier J.G. Living systems. N. Y.:McGraw-Hi. 1978.
Mier J.L., Mier J.G. Greater than the sum of its parts. 2. Matter—energy. Processing subsystems // J. Behav. Sci. 1993. V.38. N 1. P.1—9.
Monta M. Mitochondria, gutamate neurotoxicity and the death cascade // Biochim. Biophys. Acta. 1998. V.1366. P.113—126.
Monte-Boch L., Jennings-White C., Doberg D.S., Beriner D.L. The human vomeronasa system // Psychoendocrinoogy. 1994. V.19. P.673—686.
Morikawa T., Haney J.E., Orbe J. Cognitive requirements for hawk-dove games: a functiona anaysis for evoutionary design // Poitics and the Life Sciences. 2002. V.21. N 1. P.3–12.
Morris D. The naked ape. A zooogist’s study of the human anima. N.Y.: McGraw-Hi. 1967.
Munker H. Terrorismus as Kommunkationsstrategie // Internationae Poitik. Terrorismus. 2001. Jg. 56. S.11–18.
Murray T.H. Das Humangenomprojekt, das ELSI-Program und die Demokratie // Angewandte Ethik as Poitikum / Hrsg. M. Kettner. Frankfurt a. M.: Suhrkamp. 2000. S.229–252.
Mutze R. Introduction. Moecuar bioogy, growth and deveopment of the ceuar sime mod Dictyosteium discoideum // Experientia. 1995. V.51. N 12. P.1103-1110.
Nei M., Roychoudhury A.K. Accuracy of estimated phyogenetic trees from moecuar data. II. Gene frequency data // J. Mo. Evo. 1983. V.19. P.153—170.
Odum W.E., Odum E.P., Odum H.T. Nature’s pusing paradigm // Estuaries. 1995. V.18. N 5. P.547–555.
Oeskin A.V. Socia behaviour of microbia popuations // J. Basic Microbio. 1994. V.34. N 6. P.425—439.
Oeskin A.V. Making a new case for vountary cooperation-based fission-fusion structures in human society // Socia Sci. Information. 1996a. V.35. N 4. P.619—627.
Oeskin A.V. Stadt- und Gobapanung aus biopoitischer Sicht // T(binger Geographische Studien. 1996b. H.116. S.239—242.
Oeskin A.V., Masters R.D. Biopoitics in Russia: history and prospects for the future // Research in Biopoitics. 1997. V.5. P.279—299.
Oeskin A.V., Botvinko I.V., Kudrin V.S., Kirovskaya T.A., Tsavkeova E.A. Monoamine neuromediators in microorganisms // EURESCO Conference “Bacteria Neura Networks (Intraceuar Signaing)”. Book of Abstracts / B. Hoand et a., eds. Obernai (France). 2002. P.61.
Ostrom E. A behaviora approach to the rationa choice theory of coective action // Amer. Poit. Sci. Rev. 1998. V.92. P.1—22.
Papaioannou J.D. Environment and the roe of ekistics // Biopoitics – The Bio-Environment /Ed. A. Vavianos-Arvanitis. Athens: Biopoitics Internationa Organisation. 1989. V. 2. P.206—233.
Pearce D. The hedonistic imperative. Internet-circuated manuscript. nanozine.com/psy.htm. 2000
Peritore N.P. Speaking power to sex in Auckand // Poitics and the Life Sciences. 2004. V.23. N 1. P.49–59.
Perusse D. Mate choice in modern societies: testing evoutionary hypotheses with behaviora data // Human Nature. 1994. V.5 N 3. P.255—278.
Peterson S.A. Poitica behavior. patterns in everyday ife. Newbury Park, L., N. Dehi.: SAGE Pub. 1990.
Peterson S.A. The heath poity: resuts from a nationa sampe // Poitics and the Life Sciences. 1991a. V.10. N 1. P.45–56.
Peterson S.A. Human ethoogy and poitica hierarchy: is democracy feasibe? // Hierarchy and Democracy /Ed. A. Somit, R. Widenmann.. Carbondae, Edwardsvie: Southern Iinois University Press. 1991b. P.63-78.
Peterson S.A., Maiden R.J. Heath status and poitica behavior among the eedery: a ongitudina study // Research in Biopoitics. 1997. V.5. P.177—185.
Peterson S.A., Somit A. Student protest: a biomedica perspective // J. Higher Education. 1978. V.3. P.233—344.
Peterson S.A., Somit A. Research methods derived from the ife sciences // Biopoitics and the Mainstream /Ed. A. Somit and S.A. Peterson. Greenwich (CT): JAI Press. 1994.
Pomin R., Chipuer H.M., Neiderhiser J.M. Behaviora genetic evidence for the importance of nonshared environment // Separate Socia Words of Sibings. The Impact of Nonshared Environment /Ed. E.M. Hetherington, D. Reiss, R. Pomin. Hisdae (N.J.), Hove, L.: Lawrence Erbaum Associates, Pub. 1994.
Pomin R., de Vries J.C., McCearn G.E., McGuffin P. Behaviora genetics. N.Y.: Freau. 2001.
Poog D.W. War and peacemaking: the fusion of two neighboring captive monkey coonies // Indoctrinabiity, Ideoogy and Warfare /Ed. I. Eib-Eibesfedt, F.K. Sater. N.Y., Oxford: Berghahn Books. 1998. P.55—69.
Pratt J.B. Naturaism. New Haven: Yae Univ. Press. 1939.
Rad E. Geschichte der bioogischen Theorien seit dem Ende des XVII Jahrhunderts. Leipzig. 1905.
Raeigh M. J., McGuire M.T. Serotonin, aggression, and vioence in vervet monkeys // The Neurotransmitter Revoution. Serotonin, Socia Behavior and the Law /Ed. R.D. Masters, M.T. McGuire Carbondae; Edwardsvie: Southern Iinois University Press. 1994. P.129-145.
Rauscher F., Scher S.J. Aternative approaches to evoutionary psychoogy: introduction // Evoutionary Psychoogy: Aternative Approaches /Eds. S.J. Scher, F. Rauscher. Boston, Dodrecht, N.Y., L.: Kuwer Academic Pubishers. 2003. P.xi—xviii.
Richerson P.J., Boyd R. The evoution of human utrasociaity // Indoctrinabiity, Ideoogy and Warfare /Ed. I. Eib-Eibesfedt, F.K. Sater. N.Y., Oxford: Berghahn Books. 1998. P.71—95.
Rifkin J. Harnessing the gene and remaking the word: the biotech century. N. Y.: Jeremy P. Tarcher/Putnam. 1998.
Rifkin J. The age of access. How the shift from ownership to access is transforming capitaism. L., N.Y., etc.: Pergamon Press. 2000.
Rifkin J. Fusion Biopoitics. "thenation.com/doc/20020218/rifkin - 27k. 2002" thenation.com/doc/20020218/rifkin - 27k. 2002.
Roberts M. Bio-poitics: An essay in the physioogy and pathoogy and poitics of the socia and somatic organism. L.: J.M. Dent. 1938.
Roberts A.C., Robbins T.W., Weiskrantz L. (Eds.). The prefronta cortex – executive and cognitive functions. Oxford: Oxford University Press. 1998.
Rossano M.J. Evoutionary psychoogy. The science of human behavior and evoution. Hoboken (NJ): Wiey & Sons. 2003.
Roth D.F., Wison F.L. The comparative study of poitics. Engewood Ciffs (N. J.): Prentice-Ha. 1980.
Rowe D.C. The imits of famiy infuence. N.Y.: Guiford Press. 1994.
Ruse M. Taking Darwin seriousy. A naturaistic approach to phiosophy. Oxford, N. Y.: Backwe. 1986.
Rushton J.P. Wi Canada and the United States break up ike the Soviet Union? A biopoitica perspective // Research in Biopoitics. 1997. V.5. P. 373—390.
Rushton J.P. Genetic simiarity theory, ethnocentrism and group seection // Indoctrinabiity, Ideoogy and Warfare /Ed. I. Eib-Eibesfedt, F.K. Sater. N.Y., Oxford: Berghahn Books. 1998. P.369—388.
Rushton J.P. Genetic simiarity theory and the nature of ethnocentrism // In-group/out-group behaviour in modern societies. An evoutionary perspective /Ed. K. Thienpont, R. Ciquet. Brusses: Vaamse Gemeenschap. 1999. P.75–107.
Rushton J.P., Jensen A.R. Thirty years of research on race differences in cognitive abiity // Psychoogy, Pubic Poicy and the Law. 2005. V.11. N 2. P.235–294.
Russe M.J., Ha A.J. The emergence of ife from monosufide bubbes as a submarine redox and pH front // J. Geo. Soc. London. 1997. v.154. P.377—402.
Samon C.A. The evocative nature of kin terminoogy in poitica rhetoric //Poitics and the Life Sciences. 1998. V.17. N 1. P.51—57.
Sater F.K. Emotions in command. A naturaistic study of institutiona dominance. Oxford, N. Y., Tokyo: Oxford Sci. Pub. 1995.
Sater F.K. Indoctrination as institutionaized persuasion: its imited variabiity and cross-cutura evoution // Indoctrinabiity, Ideoogy and Warfare /Ed. I. Eib-Eibesfedt, F.K. Sater. N.Y., Oxford: Berghahn Books. 1998. P.421—452.
Sarich V. Evoution, behavior, and society: the significance of group differences // Evoution, Behaviour and Society: Human Ethoogy /Ed. M. Butovskaya. Moscow: Russian State University for Humanities. 2001. P.23–24.
Scher S.J., Rauscher F. Nature read in truth or faw. Locating aternatives in evoutionary psychoogy // Evoutionary Psychoogy: Aternative Approaches /Eds. S.J. Scher, F. Rauscher. Boston, Dodrecht, N.Y., L.: Kuwer Academic Pubishers. 2003. P.1–29.
Schiefenove W. Indoctrination among the eipo of the highands of West-New Guinea // Indoctrinabiity, Ideoogy and Warfare /Ed. I. Eib-Eibesfedt, F.K. Sater. N.Y., Oxford: Berghahn Books. 1998. P.109—132.
Schmid R.D. Pocket guide to biotechnoogy and genetic engineering. Weinheim: Wiey-VCH Verag GmbH & Co. 2003.
Schopf J.W. When did ife begin //Life’s Origin. The Beginnings of Bioogica Evoution / Ed. J.W. Schopf. Berkeey, Los Angees, L.: Univ. of Caifornia Press. 2002. P.158–179.
Schubert G. The use of ethoogica methods in poitica anaysis // Biopoitics: Ethoogica and Psychoogica Approaches /Ed. M.W. Watts. San Fransisco, San Fransisco: Jossey-Bass.1981. P.15—32.
Schubert G. Evoutionary poitics // Western Poit. Quartery. 1983. V.36. N 2. P.175—193.
Schubert G. The biopoitics of sex: gender, genetics and epigenetics // Biopoitics and Gender /Ed. M.W. Watts. N. Y.: Haworth Press. 1984. P.97—129.
Schubert G., Masters R.D. (Eds.). Primate Poitics. N. Y, .L.: Lanham. 1994 (1st ed. appeared in 1991).
Schubert J.N. Hungersnot as poitisches Probem // Poitik und Bioogie. Beitrage zur Life-Science-Orientierung der Soziawissenschaften /Hrsg. A. Somit, R. Sagter. Berin, Hamburg: Verag Pau Parey. 1983. S. 174—184.
Schubert J.N. Poitica cuture and pubic heath strategies in state poicy response to AIDS // Research in Biopoitics. 1997. V.5. P.301—324.
Schubert J.N. Poitica science 322. Poitics and the ife sciences. A syabus. Northern Iinois Univ. 2005. Website 129.123.29.157/~aps.
Schwartz D.C. Somatic states and poitica behavior: an interpretation and experimenta extension of biopoitics // Bioogy and Poitics /Ed. A. Somit. Paris: Mouton. 1976. P.15–44.
Sega N.L. Entwined ives. Twins and what they te us about human beahvior. N.Y., L., Victoria, Toronto, Auckand: Penguin Books. 2000.
Segre D., Ben-Ei D., Deamer D.W., Lancet D. The ipid word //Orig. Life Evo. Biosphere. 2001. V.31. P.119—145.
Sewertzowa L.B. Uber den Einfu? der mitogenetischen Strahen auf die Vermehrung der Bacterien // Bio. Zentrab. 1929. Bd.49. S.212—225.
Shammi P, Stuss D.T. Humour appreciation: a roe of the right prefronta obe // Brain. 1999. V.122. P.756—666.
Shapiro J.A. The significances of bacteria coony patterns // BioEssays. 1995. V. 17. N. 7. P.597--607.
Shapiro J.A., Dworkin M. (eds.). Bacteria as muticeuar organisms. Oxford: Oxford Univ. Press. 1997.
Siva A.I., Payov R., Wehner J.M., Tonegawa S. Impaired spatia earning in ?-cacium camoduine kinase II mutant mice // Science. 1992. V.257. P.206—211.
Siverman I. Confessions of a coset sociobioogist: persona perspectives on the Darwinian movement in psychoogy // Evoutionary Psychoogy. 2003. V.1. P.1–5.
Siverman I., Case D. Ethnocentrism vs. pragmatism in the conduct of human affairs // Indoctrinabiity, Ideoogy and Warfare /Ed. I. Eib-Eibesfedt, F.K. Sater. N.Y., Oxford: Berghahn Books. 1998. P.389—406.
Singh K. The Hindu decaration on nature // The Assisi Decaration. Messages on man and nature from Buddhism, Christianity, Hinduism, Isam and Judaism. Basiica di Francesco, Assisi (Itay): WWF. 1986. P.15—18.
Smith J.E. Biotechnoogy. Cambridge: Cambridge University Press. 1998.
Sobe N., Prabhakaram V., Hearty C.A., Desmond J.E., Gover G.H., Suivan E.V., Gabriei J.D.E. Bind sme: brain activation induced by an undetected air-born chemica //Brain. 1999. V.122. P.209—217.
Somit A. Toward a more bioogicay oriented poitica science // Midwest J. Poit. Sci. 1968. V.12. P.550--567.
Somit A. Biopoitics // British J. Poit. Sci. 1972. V.2. P. 209–238.
Somit A. (Ed.). Bioogy and poitics. Paris: Mouton. 1976.
Somit A., Peterson S.A. The dynamics of evoution: the punctuated equiibrium debate in the natura and socia sciences. Ithaca: Corne Univ. Press. 1992.
Somit A., Peterson S.A. Darwinism, dominance, and democracy. Westport (CA): Praeger Pub. 1997a.
Somit A., Peterson S. A. Introduction // Research in Biopoitics. 1997b. V.5. P. ix—xii.
Somit A., Peterson S.A. Biopoitics after three decades: a baance sheet // Brit. J. Poit. Sci. 1998. V.28. Pt.3. P.555–571.
Somit A., Peterson S.A. Darwinism, dominance, and democracy: a reaffirmation // Poitics and the Life Sciences. 2001. V.20. N 2. P.227–231.
Somit A., Sagter R. Biopoitics: Heutiger Stand und weitere Entwickung. // Poitik und Bioogie. Beitrage zur Life-Science-Orientierung der Soziawissenschaften /Hrsg. A. Somit, R. Sagter. Berin, Hamburg: Verag Pau Parey. 1983. S.31-37.
Sorokin P. Socia and cutura dynamics. N.Y.: American Book Co. 1937. V.1—4.
Sprinke R.H. Hawks, doves, and birds of paradise // Poitics and the Life Sciences. 2002. V.21. N 1. P.1–2.
Starr C, Taggart R. Bioogy. The unity and diversity of ife. Bemont (Caifornia): Wadsworth Pub. Co. 1992.
Sternberg R.J. There are no pubic poicy impications. A repy to Rushton and Jensen (2005) // Psychoogy, Pubic Poicy, and Law. 2005. V.11. N 2. P.295–301.
Strate J.M. Biopoitics (Poitica science 5560). A syabus. Northern Iinois Univ. 2004. Website 129.123.29.157/~aps.
Suivan D.G., Masters R.D. “Happy warriors”: eaders’ facia dispay, viewers’ emotions and poitica support // Amer. J. Poit. Sci. 1988. V.32. P.345—368.
Suoway F.J. Birth order, sibing competition, and human behavior // Conceptua Chaenges in Evoutionary Psychoogy. Innovative Research Strategies / Ed. H.R. Hoand III. Dodrecht, Boston, L.: Kuwer Academic Pubishers. 2001. P.39—83.
Sutherand I.W. Biofim poysaccharides: a strong and sticky framework// Microbioogy. 2001. V.147. Pt.1. P.3—9.
Tecott L.H., Barondes S.H. Behaviora genetics: genes and aggressiveness // Curr. Bio. 1996. V.6. N 3. P.238—240.
Teite M., Wison K.A. Geneticay engineered food. Changing the nature of nature. Rochester (Vermont): Park Street Press. 1999.
Thorson T. Biopoitics. N.Y.: Hot, Rinehart and Winston. 1970.
Tiger L., Fox R. The imperia anima. N.Y.: Hot, Reinhart, and Winston. 1971.
Tinbergen N. The study of instinct. Oxford: Carendon Press. 1951.
Tinbergen N. On war and peace in animas and man // Science. 1968. V.160. P.1411—1418.
Townsend F. Birth order and rebeiousness: reconstructing the research in Born to Rebe // Poitics and the Life Sciences. 2000. V.19. N 2. P.135–151.
Trivers R.L. Parent-offspring confict. // Law, Bioogy and Cuture. Gruter Institute, Dartmouth: McGraw-Hi. 1996. P.152—173 (1st edition appeared in 1971).
Urban M. Manipuateure ohne Mora. Schwein-Mensch-Mischwesen sind in Europa nicht patentierbar // Suddeutsche Zeitung. 2000. 7—8 Oktober. S. 1.
van den Berghe P.L. Racism, ethnocentrism and xenophobia: in our genes or in our memes? // In-group/out-group behaviour in modern societies. An evoutionary perspective /Ed. K. Thienpont, R. Ciquet. Brusses: Vaamse Gemeenschap. 1999. P.P.21–33.
van der Deenen J. The poitics of peace in primitive societies: the adaptive rationae behind corroboree and caumet // Indoctrinabiity, Ideoogy and Warfare /Ed. I. Eib-Eibesfedt, F.K. Sater. N.Y., Oxford: Berghahn books. 1998. P.151—185.
van der Dennen J. Of badges, bonds and boundaries: in-group/out-group differences revisited // In-group/out-group behaviour in modern societies. An evoutionary perspective /Ed. K. Thienpont, R. Ciquet. Brusses: Vaamse Gemeenschap. 1999. P.37–74.
Virkkkunen M., DeJong J., Bartko J., Goodwin F.K., Linnoia M. Reationship of psychobioogica variabes to recidivism in vioent offenders and impusive fire setters: a foow-up study // The Neurotransmitter Revoution. Serotonin, Socia Behavior and the Law /Ed. R.D. Masters, M.T. McGuire Carbondae; Edwardsvie: Southern Iinois University Press. 1994. P.86—95.
Vavianos-Arvanitis A. Biopoitics – dimensions of bioogy. Athens: Biopoitics Internationa Organization. 1985.
Vavianos-Arvanitis A. Biopoitics – the bios theory. Athens: Biopoitics Internationa Organization. 1990.
Vavianos-Arvanitis A. Biopoitics Internationa Organisation. Internationa University for the Bio-Environment // Marine Poution Bu. 1991. V. 23. P.803—805.
Vavianos-Arvanitis A. The Internationa University for the Bio-Environment. Athens: Biopoitics Internationa Organization. 1993a.
Vavianos-Arvanitis A. (Ed.). Bio-dipomacy. Athens: Biopoitics Internationa Organization. 1993b.
Vavianos-Arvanitis A. Biopoitique – e bio-environnement. Athene (Grece): B.I.O. 1998.
Vavianos-Arvanitis A. (Ed.). Biopoitics – the bio-environment. B.I.O. Internationa Conference. Athens: Biopoitics Internationa Organization. 2001a. V.8.
Vavianos-Arvanitis A. Resoving the environmenta crisis. The need for an Internationa Court of the Environment //Bio-News. 2001b. No. 26. P.1.
Vavianos-Arvanitis A. (Ed.). Bio-syabus for European Environmenta Education. A textbook for the better understanding and appreciation of the bio-environment. Athens: Biopoitics Internationa Organization. 2003.
von Uexku J. Umwet und Innenwet der Tiere. Berin: Verag von Juius Springer. 1921.
Wahke J. Prebehavioraism in poitica science //Amer. Poit. Sci. Rev. 1979. V. 73. P.9–32.
White E., Losco J. (ed.). Bioogy and bureaucracy. L. etc.: Univ. Press of America. 1986.
Wiegee T. Heath and stress during internationa crisis: negected input variabes in the foreign poicy decision-making process // J. Poit. Sci. 1976. Spring. P.139—144.
Wiegee T. The case for a bioogica perspective in the study of internationa poitics // Biopoitics, Poitica Psychoogy and Internationa Poitics /Ed. G. Hoppe. N.Y.: St. Martin’s Press. 1982. P.151–173
Wihoite F.H. Reciprocity, poitica origins and egitimacy. Washington, D.C. 1980.
Wison D.S. Evoution, moraity, and human potentia // Evoutionary Psychoogy: Aternative Approaches /Eds. S.J. Scher, F. Rauscher. Boston, Dodrecht, N.Y., L.: Kuwer Academic Pubishers. 2003. P.55—70.
Wison E.O. Sociobioogy: the new synthesis. Cambridge (Mass.): Harvard Univ. Press. 1975.
Wison E.O. Biophiia. Cambridge (Mass.): Harvard University Press. 1984.
Woodburn J. Egaitarian societies // Man (N.S.). 1982. V.17. P.431–451.
Wrangham R., Peterson D. Demonic maes: apes and the origins of human vioence. Boston: Mariner Books. 1996.
Yergin D., Gustafson T. Russia 2010. The CERA Peport. N.Y.: Random House. 1993.
Zakharov A.A. Ant societies // Science in the USSR. 1987. N 1. P.118—127.
ГЛОССАРИЙ
АГОНИСТИЧЕСКОЕ ПОВЕДЕНИЕ. Формы поведения, связанные с конфликтами между живыми организмами. Включает агрессию, изоляцию (избегание), подчинение.
АГРЕССИЯ. Приближение к противнику и нанесение какого-либо вреда, или, по крайней мере, генерация стимулов, побуждающих противника подчиниться (Н. Тинберген). Адресованное другой особи поведение, которое может привести к нанесению повреждений и часто связано с установлением превосходства, получением доступа к определенным объектам или права на какую-то территорию (Р. Хайнд).
АЛЬТРУИЗМ ВЗАИМНЫЙ (РЕЦИПРОКНЫЙ). Самопожертвование ради родственного или неродственного индивида, если только последний готов к аналогичной жертве. Косвенный взаимный альтруизм (indirect reciproca atruism) реализуется при посредничество наблюдающих за взаимодействием двух индивидов «третьих лиц», в дальнейшем награждающих помогающего индивида репутацией честного помощника, которому следует всячески помогать при необходимости.
АЛЬТРУИЗМ РОДСТВЕННЫЙ. Самопожертвование особи ради близкого родича. Тем самым индивид способствует сохранению в популяции генов, общих для него и для этого родича, повышая совокупную приспособленность (см.).
АНТРОПОЦЕНТРИЗМ. Установка на верховенства человека на планете, наделение человека исключительными правами, отношение к остальному населению Земли (биосу) как совокупности ресурсов, подлежащих эксплуатации со стороны человека.
АФИЛИАЦИЯ. Взаимное притяжение особей одного вида, группы, семьи друг к другу.
БИОКУЛЬТУРА. Термин употреблен в смысле: весь важный для современного человека и общества багаж связанных с биологией знаний и ценностей (А. Влавианос-Арванитис).
БИОЛОГИЧЕСКОЕ ОБРАЗОВАНИЕ. Система мер по преодолению биологической неграмотности. Преподавание основ биологии и ее важных для социума приложений, в перспекиве необходимое для всего населения в масштабах планеты.
БИОПОЛИТИКА. Вся совокупность социально-политических приложения наук о живом, в плане как политической теории, так и практической политики. В более узком понимании (А.Сомит, Х. Флор и др.) -- применение подходов, теорий и методов биологических наук в политологии.
БИОПОЛИТИЧЕСКАЯ СИСТЕМА (Биополитическая подсистема биосоциальной системы). Элемент клетки, многоклеточного организма, биосоциальной системы, который непосредственно отвечает за регуляцию поведения системы, «целеполагание» (например, принятие решения о маршруте миграции группы обезьян и о пункте назначения), управляющую коммуникацию. Биополитическая система может быть воплощена в лидере, в высокоранговых особях, выступающих в роли «контролирующих животных», в неиерархических факторах социальной координации (таких как поле диффузных сигнальных агентов). Функциональный аналог политической системы человеческого общества.
БИОСЕМИОТИКА. Междисциплинарная область… исследований, анализирующая коммуникацию и значения, смыслы в живых системах (Hoffmeyer, 1998). Распространение на все живое традиционной семиотики (науки о знаковых системах в человеческом обществе).
БИОСОЦИАЛЬНАЯ СИСТЕМА. Биосоциальные системы -- объединения особей, характеризующееся афилиацией и кооперацией. Гамма взаимодействий между особями в такой системе может быть описана с позиций «биосоциального архетипа» (Ю.М. Плюснин), включающего отношения по поводу индивидуального существования, воспроизводства, упорядочивания биосоциальной системы и ее консолидации.
БИОТЕОЛОГИЯ. Направление гуманитарной биологии, посвященное религиозным аспектам живого как священного Божьего дара (А. Влавианос-Арванитис). Родственный характер носит термин христианская биополитика (К. Котен).
БИОТЕХНОЛОГИЯ. Промышленное использование биологических процессов и агентов на основе получения форм микроорганизмов, культур клеток и тканей растений и животных с заданными свойствами, т.е. как применение микробных, животных или растительных клеток или ферментов для производства, расщепления или преобразования материалов.
БИОФИЛОСОФИЯ. Раздел философии, занимающийся анализом и объяснением закономерностей развития основных направлений комплекса наук о живом (Лисеев, 2004. С.85).
БИОЦЕНТРИЗМ. Установка на абсолютную ценность живого во всех его формах, на этическое восприятие живого, на понимание человека и человечества как части планетарного биоса (жизни, см. Гусев, 1991а, б; Влавианос-Арванитис, Олескин, 1993). В более специальном смысле – описание поведения (или других характеристик) живого существа на основе попытки проникновение в присущую этому существу модель вспринимаемого мира («в мире стрекозы есть только стрекозиные вещи», Meyer-Abich, 1990), избегая аналогий с человеческим поведением и восприятием окружающего (Chebanov, 1998).
БИОЭТИКА. Биоэтика – философски-прикладная область знания, охватывающая отношение человека к животным, а также проблемы, возникшие недавно в связи с бурным развитием биотехнологии и биомедицинских исследований (А.С. Лукьянов). В глобальном понимании включает принципы отношения ко всему живому и его среде обитания (экологическая этика).
БИОЭСТЕТИКА. Учение о прекрасном, его законах и нормах в живой природе, в том числе в восприятии человека как части биоса (Ботвинко, 2006).
БИХЕВИОРИЗМ. (англ. behaviour – поведение). Направление в биологии и гуманитарных науках, посвященное поведению живых существ, включая человека. Характерной для раннего бихевиоризма (например, для работ Дж. Уотсона и Б. Скиннера, начиная с 10--20-х годов ХХ века) была так называемая модель «чёрного ящика»: живое существо уподоблялось автомату, дававшему на каждый предложенный экспериментатором стимул (С) вполне определённый ответ (О, модель стимул—ответ, С—О).
БИХЕВИОРАЛИЗМ (англ. behaviora – относящийся к поведению, поведенческий). Направление в биологии и гуманитарных науках, посвященное поведению живых существ, включая человека. По контрасту с бихевиоризмом, сторонники бихевиорализма исходили из того, что организм (биологический или социальный) реагирует на один и тот же стимул по-разному, в зависимости от своего внутреннего состояния (В). Постулируется модель стимул–внутреннее состояние организма—ответ (С—В—О). Бихевиорализм фактически приближается по методологии к этологии (см.) в ее современных модификациях.
БЮРОКРАТИЯ. Организация (или система организаций), построенная на базе принципов единоначалия и жесткой иерархии, узкой специализации и формализации отношений между членами организации.
ВЛАСТЬ. Способность и право одних индивидов или групп в человеческом обществе осуществлять свою волю в отношении других. Частный случай более общей категории доминирования (см.).
ГЛОКАЛИЗМ (англ goca = goba + oca). В культурном и философском смысле – мировоззрение, опирающееся на идею диалектического единства глобального и локального, мкаро- и микрокосма. В политическом смысле – современная тенденция к размыванию политических структур уровня национального государства, основанная на двух взаимодополняющих процессах: 1) Усилении роли местных социальных и политических структур; 2) Укреплении структур надгосударственного уровня – вплоть до всемирных организаций.
ГОРМОНЫ. В животном организме – информационные вещества, переносимые с током крови к клеткам-мишеням во всех частях тела. Гормоны вырабатываются эндокринной системой, включающей несколько основных желез внутренней секреции (эндокринных желез). В царствах растений, грибов и др. гормоны понимаются как сигнальные молекулы генерализованного действия в пределах соответствующего организма.
ГУМАНИТАРНАЯ БИОЛОГИЯ. Охватывает все возможные вклады современных наук о живом в области наук о человеке и социуме. Включает в себя междисциплинарные биолого-гуманитарные нучные направления, в том числе биополитику, биоэтику, биоэстетику, биосемиотику и др.
ГУМАНИСТИКА. Понимается как подход к исследованию восприятия, мышления, поведения живых существ, основанный на допущении о близком сходстве, родстве, сопоставимости этих существ и человека, что позволяет исследователю вопрошать «как вел бы себя я, будь я этим бонобо (котом, муравьем и др.?»
ДИАТРОПИКА. Наука о разнообразии, т.е. о тех общих свойствах сходства и различия, которые обнаруживаются в больших совокупностях объектов (Чайковский, 1990. С.3).
ДОМИНИРОВАНИЕ. Преимущественный доступ к ресурсам в биосоциальной системе; право действовать не считаясь с поведением других (подчиненных) индивидов.
ИДЕОЛОГИЯ. Часть мировоззрения, охватывающая "yas.yuna.ru/?1879053312@0816046336" социальные явления, связанные с отношениями между различными "yas.yuna.ru/?1879053312@0815339008" социальными группами; принимающая форму коллективных верований; система политических, экономических, социальных, правовых, философских, нравственных, религиозных, художественных взглядов и идей, отражающих интересы определенных классов, "yas.yuna.ru/?1879053312@0813913344" партий, "yas.yuna.ru/?1879053312@0814930944" наций, "yas.yuna.ru/?1879053312@0807549184" государств, групп людей (Яценко, 1999). (ИМПРИНТИНГ (Imprinting), Запечатлевание. Обучение, основанное на запечатлении (прочном и, в типичном случае, необратимом, запоминании) определенной информации, к которой индивид восприимчив (комптентен) лишь ограниченное время. Биополитики и этологи человека находят аналоги импринтинга в процессах политической социализации – усвоения подрастающим поколением политических норм и ценностей социума.
ИНДОКТРИНАЦИЯ. Понимается как сознательное, целенаправленное внушение политических идей, ценностей, символики, норм поведения группам людей – «идеологическая обработка» в широком смысле, которая может опираться на механизмы, аналогичные импринтингу.
ИНТЕГРАТИВНАЯ БИОЛОГИЯ. Система биологических знаний, интегрированных с естественно-научными и гуманитарными знаниями в систему жизненных ценностей и формирующих биоцентрическое мировоззрение и биологическую грамотность (см. Пивоварова и др., 2002, 2006). Термин отчасти синонимичен слову «биокультура» (см.).
КОММУНИКАЦИЯ. Обмен информацией между индивидами (клетками, многоклеточными организмами) и (или) группами. Существенный компонент социального поведения. В человеческом обществе различают вербальную (словесную) и невербальную (жесты, позы, интонации, запахи и др.) коммуникацию.
КООРДИНАЦИЯ. Взаимное согласование поведения особей в биосоциальной системе.
КООПЕРАЦИЯ. Объединение и взаимодействие двух или более особей ради выполнения той или иной задачи.
КОЭВОЛЮЦИЯ. Коэволюция – согласованное, «взаимно пригнанное» развитие частей одного целого, например разных компонентов экосистемы, разных уровней человека, человечества и его биологического окружения и др.
КСЕНОФОБИЯ (греч. ?????? - чужой; ????? - страх). Недружественное отношение к чужой группе (национальности, племени, расе) и отдельным её членам. Предпосылка предрассудков (неоправданно негативных установок по отношению к «чужакам»), а также межплеменных, межнациональных, межрасовых, межрелигиозных, межрегиональных конфликтов.
ЛИДЕРСТВО. Процесс, посредством которого определенные члены группы мотивируют и ведут за собой группу (Майерс, 2000. С.676). Лидер руководит передвижением (лидерство в наиболее буквальном смысле, от англ. ead – вести) и другими формами поведения членов биосоциальной системы (Lamprecht, 1996).
ЛОЯЛЬНОЕ ПОВЕДЕНИЕ. Неагонистические, «дружественные», сплачивающие биосоциальную системы взаимодействия между индивидами (группами). Важные формы лояльного поведения – афилиация и кооперация.
МЕМ (англ. meme). Термин, предложенный Р. Докинзом (Dawkins, 1976, русский перевод: Докинз, 1989) для обозначения элемента культуры, передаваемый из поколения в поколение, по аналогии с переносом генов из поколения в поколение в результате репликации ДНК. У. Ламсден и Э. Уилсон (Lumsden, Wison, 1981) использовали в сходном значении термин «культурген».
МЕХАНИЦИЗМ. Представление о живых существах как сложных машинах (автоматах), функционирование которых можно объяснить в рамках механики. Механицизм в более широком смысле синонимичен термину физикализм и, кроме механики, допускает приложение к объяснению поведения биосистем всего арсенала концепций и методов физики и химии
МИФОЛОГИЗМ. Донаучное, религиозно-художественное освоение мира посредством творчества мифов – повествований о наделенных духовными, мистическими силами героях, сотворивших мир, создавших жизнь и самого человека. Первобытная неотделенность человека от окружающего; представление об одушевленности мира.
МОДУЛЬ (мозга). Структурный блок мозга, специализированный на выполнении определенных функций.
НАТУРАЛИЗМ. Философская онтология, которая акцентирует связь человека с природой, породившей его и вложившей в него свои законы, проявляющиеся в человеческом поведении, психике, потребностях, социальной и политической организациии, духовном мире. В зависимости от преимущественного внимания к познавательным возможностям той или иной естественной науки, натурализм приобретает различный характер, например, различают физический (физикалистский) и биологический (биоцентрический) натурализм.
НАТУРФИЛОСОФИЯ. Исторически первая научная парадигма, во многом представлявшая собой результат систематизации и логического осмысления мифов. При всем многообразии вариантов натурфилософии, центральной идеей является представление о единстве мира во всех его элементах, об одущшевленности и близости к человеку всех вещей в этом мире.
НЕЙРОТРАНСМИТТЕРЫ (НЕЙРОМЕДИАТОРЫ). Вещества, передающие импульсы между нейронами, от рецепторной клетки (зрительной, слуховой и др.) к нейрону или от нейрона – к клетке исполняющего команду органа (мышцы, железы).
ПОВЕДЕНЧЕСКАЯ ЭКОЛОГИЯ (Behaviora Ecoogy). Рассматривается в литературе или как синоним социобиологии, или в более широком смысле, включая поведенческие механизмы расселения групп особей по территории, а также поведение, направленное на поиск оптимальных условий (температуры, влажности и др.)
ПОЛИТИКА. Сфера деятельности, связанная с отношениями между классами, нациями, другими социальными группами, имеющая целью завоевание, организацию и использование государственной власти, управление социальными процессами» (Политология, 2000. С.15).
ПОЛИТИЧЕСКАЯ СИСТЕМА. Целостная упорядоченная совокупность политических институтов, политических ролей, отношений, процессов, принципов политической организации общества, включающая организацию политической власти, отношения между обществом и государством (Политология. Энциклопедический словарь, 1993. С.273).
РАСА. Большая популяция человеческих индивидов, у которых часть генов общие и которую можно отличить от других рас по общим для нее генам (Фогель, Мотульский, 1989). Однако мы судим о генетических различиях по фенотипическим (анатомическим, физиологическим, иногда поведенческим) признакам. Фактически поэтому понятие раса интерпретируется как «группа индивидов, которую мы распознаем по биологическим отличиям от других» (Cavai-Sforza, 2001. P.25).
СЕТЕВАЯ СТРУКТУРА. Биосоциальная система, а в человеческом обществе организация, построенная на принципах децентрализованной иерархии и частичного лидерства, широкой специализации индивидов составе этой системы (организации).
СОВОКУПНАЯ ПРИСПОСОБЛЕННОСТЬ (Incusive Fitness). Суммарные шансы индивида передать свои гены потомству, зависящие как от его собственной приспособленности, так и от таковой ближайших родственников, имсеющих общие гены с этим индивидом.
СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНАЯ ПАРАДИГМА (в биологии). Система концепций и методологических подходов к живому, опирающаяся на идею о сходстве, родстве, сопоставимости человека с другими живыми существами, человеческого социума – с их сообществами (биосоциальными системами). Активное применение в биологии концепций, разработанных в русле социальных и гуманитарных наук. Предпосылка становления гуманитарной биологии (см.) и ее более частных областей, в том числе и биополитики (см.).
СОЦИАЛЬНОЕ ПОВЕДЕНИЕ. Вся совокупность поведенческих взаимодействий индивидов в биосоциальной системе.
СОЦИАЛЬНО-КОГНИТИВНАЯ ФУНКЦИЯ. Способность дать адекватную оценку собственного и чужого социального статуса, понимание того, что следует, можно и нельзя делать в данной социальной ситуации. Развивается рано в жизни ребенка, достаточно развита у высших приматов, давая им возможность манипулятивных и обманных действий с целью приобретения ресурсов (включая сексуальных партнеров) и социального статуса.
СОЦИАЛЬНЫЕ ТЕХНОЛОГИИ. Разработки по улучшению взаимоотношений между индивидами и группами в социуме, а также по усовершенстванию различных социальных структур.
СОЦИОБИОЛОГИЯ. Систематическое изучение социального поведения у животных и человека на базе данных этологии, экологии , генетики и др. В классическом варианте основана на модернизированной дарвиносвкой теории эволюции.
СОЦИОМОРФИЗМ. Уподобление биологических систем человеческому обществу.
СРЕДА ЭВОЛЮЦИОННОЙ АДАПТАЦИИ (Environment of Evoutionary Adaptadness, EEA). Первобытная (плейстоценовая) среда, в которой сформировались фундаментальные тенденции поведения и функционирования мозга современного Homo sapiens.
ТЕОРИЯ ДУШИ (Theory of Mind, TOM). Связанная с социально-когнитивной функцией (см. ) способность мысленно ставить себя на место другого и понимать, что может и что не может знать другой.
УМВЕЛЬТ (die Umwet). Непосредственное окружение биологического объекта; уникальный мир, который воспринимает и осваивает данное живое существо.
ФЕРОМОНЫ. Вещества, выделяемые одним организмом и оказывающие влияние на поведение и физиологическое состояние других организмов.
ХАРИЗМА. Очарование политического лидера, нередко имеющее биосоциальную компоненту.
ХИРАМА. Один из вариантов сетевых структур в человеческом социуме. Структура включает частичных творческих лидеров, каждый из которых координирует работу по одному из частных направлений в рамках общей широкой междисциплинарной творческой задачи. Члены хирамы могут параллельно работать по нескольким направлениям сразу. Имеется также психологический лидер, призванный налаживать отношения в коллективе, смягчать конфликты, способствовать успешной работе по всем подпроблемам. Структура может включать также лидера по внешним связям (внешнего лидера), координирующего контакты с другими организациями.
ЭВОЛЮЦИОННАЯ ПСИХОЛОГИЯ. Приложение дарвиновских подходов к пониманию природы человека. В сердцевине такого эволюционного подхода – идея о том, что человеческий ум есть эволюционирующий, адаптированный орган (Rossano, 2003). Тесно связана с социобиологией и часто рассматривается как ее «правопреемница»,
ЭВОЛЮЦИОННАЯ ЭПИСТЕМОЛОГИЯ. Исследование процесса познания, а также эволюции знания под углом зрения биологического эволюционизма. Эволюционная эпистемология – часть ветви философии, известной как эпистемология вообще. Этот термин происходит от греческого ???????? (знание) и ????? (учение, теория), следовательно, эпистемология изучает происхождение, развитие и рост знания (Шульга, 2006).
ЭКОЛОГИЯ. Наука о взаимотношениях биосистем между собой и со средой их обитания (авторское определение, не претендующее на исчерпывающий характер и непротиворечивость). Концептуальная основа для природоохранных разработок и мероприятий. В обобщенном смысле («мегэкология») – сохранение функциональной и структурной целостности того центрального объекта, который вычленяется в процессе исследования (Н.Ф. Реймерс).
ЭМПАТИЯ. Способность вчувствоваться в другого индивида, иное живое существо, видеть мир его глазами, изнутри понимая его поведение. Предпосылка гуманистики (см.) как научного подхода.
ЭТНОЦЕНТРИЗМ. Избирательное отношение к представителям "своего" этноса (нации, народности, племени), «убежденность в превосходстве собственной этнической и культурной группы» (Майерс, 2000. С.682.).
ЭТОЛОГИЯ. Область биологии, ведающую поведением живых организмов. В классическом варианте упор делается на врожденное (инстинктивное) поведение в естественных условиях.
БИОПОЛИТИЧЕСКИЕ ОРГАНИЗАЦИИ
Биополитическая Интернациональная Организация (Biopoitics Internationa Organization), сокращенно БИО, с центром в г. Афины. Основана в 1985 г. Агни Влавианос-Арванитис. В составе организации более чем 100 государств, включая Россию. Под ее эгидой создан Интернациональный университет по био-окружению (Internationa University for the Bio-Environment). Организация разрабатывает биоцентрический подход к системе «биос—человек» (теорию биоса) и посвящает себя практическим аспектам биополитики (biopoicy) – охране живого покрова планеты, генетическим технологиям, биоэтики, био-эстетике и другим граням био-культуры. В 1991 г. БИО завязал контакты с МГУ, и в Афинах побывали проф. М.В. Гусев и В.Д. Самуилов. В результате стажировки в стенах БИО А.В. Олескина в соавторстве с А.Влавианос-Арванитис написана книга «Биополитика – Био-окружение». Выпускается в печатной и электронной форме газета Bio-News. Интернет-сайт biopoitics.gr biopoitics.gr.
Грутеровский Институт Права и Поведенческих Исследований (Gruter Institute for Law and Behaviora Research). Создан в 1981 г. Имеет штаб-квартиру в США (Портола-Вэли, Калифорния) и отделение в Германии, возглавляется проф Маргарет Грутер и проф. Роджером Мастерсом. Организация в основном занимается юридическими и криминалистическими гранями биополитики. В центре внимания соматические (особенно нейрофизиологические) факторы криминального поведения, практические рецепты снижения преступности, правовые аспекты экологических проблем. Интернет-сайт gruterinstitute.org gruterinstitute.org.
Ассоциация Политики и Наук о Живом (Association for Poitics and Life Sciences), сформировавшаяся в 1970-е годы и отражавшая первоначально в основном взгляд на биополитику со стороны профессиональных политологов (А.Сомита, С. Петерсона, Р. Мастерса и др.). В настоящее время – почти полный охват направлений биополитики, которые включаются в повестку дгя ежегодных конференций Ассоциации; некоторые представители входят также в состав других биополитических организаций. Издается журнал Poitics and Life Sciences. Интернет-сайт ) hass.usu.edu hass.usu.edu/~aps.
Институт исследований сложных систем (Institute for Studies of Compex Systems), созданный в 1994 г. в США (Пало-Алто, Калифорния). Руководитель – проф. Питер Корнинг. В рамках системного подхода делается попытка рассмотреть человека и социум как продукты единого для всего живого процесса «телеономической эволюции». Интернет-сайт compexsystems.org compexsystems.org
Европейское Социобиологическое Общество (European Sociobioogica Society), возглавлявшееся Ианом Виндом и далее Иоханном ван дер Денненом, занималось не только социобиологией, но многими поведенческими аспектами биополитики, в частности, эволюционно-биологическими корями агрессии, этноцентризма и этноконфликтов. В 2000 г. объявило о самоликвидации. Ее члены вошли в состав Международного Общества Этологии Человека (Internationa Society for Human Ethoogy). Исследуется широкий спектр биополитически значимых проблем, включая этологию политического поведения; реликтовые формы социальных систем и институтов; первобытные практики ведения войн и заключения мира и др. Международное общество этологии человека дважды организовало Летние школы для студентов Российского государственного гуманитарного университета и других российских вузов. Интернет-сайт evoution. humb.univie.ac.at.
Учебно-научный Сектор Биополитики и Биосоциологии создан на биологическом факультете МГУ в 1995 г. (зав. сектором А.В. Олескин) с целью проведения исследований по всем аспектам биополитики и смежных с ней направлений гуманитарной биологии, а также рапспространения биополитических идей в нашей стране. Упор делается на преподавание биополитики в рамках более общей концепции биологического образования; роль нейротрансмиттеров как эволюционно-консервативных сигнальных веществ и регуляторов поведения; социальные технологии, особенно сетевого характера (включая рассмотренный в этой книге проект «хирама»). С момента своего возникновения сектор руководил деятельностью семинара «Биополитика». Усилиями сотрудников сектора проводятся лекции в рамках семестрового курса «Биополитика» для студентов Биологического факультета и факультета иностранных языков МГУ.
BIOPOLITICS. Poitica Potentia of Modern Life Sciences (ENGLISH SUMMARY)
Aexander V. Oeskin.
( Oeskin, Aexander, 2006
Maiing address: Sector for Biopoitics and Biosocioogy, Bioogy Department, Moscow State University, Moscow 119899, RUSSIA
Phone 7-095-244-0211 and 7-095-432-5946
E-mai aoeskin@Ramber.ru
In the 21st century, ife sciences exert a considerabe infuence on socia sciences and humanities. The peope nowadays, regardess of their profession, pin their hopes on bioogy (which can hep overcome the ecoogica crisis and produce new kinds of cheap food) and are concerned about possibe risks associated with its deveopments (e. g., about the possibe creation of genetic monsters and coned humans). It is important, therefore, that bioogica knowedge and reevant ethica vaues shoud be incorporated into the curricuum at a eves of the educationa system. This guidebook for coege/university students speciaizing in bioogy as we as socia sciences and humanities concentrates on the dimensions of modern biopoitics interpreted herein as the totaity of a appications of bioogy to socia and poitica concepts, probems and practica issues and concerns. Biopoitics is envisaged as a resut of interactions between (i) the ife sciences such as ethoogy, theory of evoution, sociobioogy (and, more recenty, evoutionary psychoogy), genetics, neurophysioogy, and ecoogy and (ii) recent theories in poitica science based on behavioraism, organicism, and/or synergetics. The progress in biopoitics has aso been promoted by recent poitica phenomena incuding ethnic conficts, internationa terrorism (incuding bio-terrorism), and the formation of environment-centered and bioethica poitica movements. A number of internationa organizations and centers (e.g., the Association for Poitics and the Life Sciences, the Biopoitics Internationa Organization, and the Gruter Institute for Law and Behaviora Research) dea with biopoitics or at east some of its subfieds. Recenty, the Sector for Biopoitics and Biosocioogy has been set up at the Department of Microbia Physioogy (Bioogy Facuty) of M.V. Lomonosov Moscow State University.
Apart from its guidebook function, this book can be considered a monograph covering recent deveopments in biopoitics and reated fieds (ethoogy, sociobioogy, neurophysioogy, genetics, anthropoogy, ecoogy, environmenta science, etc.) and briefy describing the author’s contribution to reevant ife science domains. It is hoped that this book wi be of some interest for the peope at arge, because it is imperative that they become famiiar with the ramifications of ife sciences reevant to the poitica ife of modern human society. Specia emphasis in the book “Biopoitics” is paced on
Understanding humankind as an integra part of bio-diversity and as a product of bioogica evoution. This dimension of biopoitics is cosey reated to the phiosophica paradigm referred to as bioogica, or biocentric, naturaism (which accentuates the roe of evoutionary bioogy in moding human nature). Both the potentiaities and imitations of this approach are discussed. Because humankind forms part of the Earth’s bio-diversity, human shoud never disregard the interests and needs of a other ife forms: they shoud move from the anthropocentric to the biocentric word vision. The reevant section of the book aso anayzes in detai such biopoiticay important modern concepts as coevoution (especiay gene—cuture coevoution), empathy, and the Umwet concept. We aso briefy discuss biopoitica trends based on reigious doctrines (e. g., Christian biopoitics and bio-theoogy).
The evoutionary prehistory of human society and poitica systems, with emphasis on the socia structure of ape communities and primitive human society (hunter—gatherer groups). Importanty, we sti carry the genes which predispose us to ive the ife of primitive peope, and this has important impications for modern poitics and enabes us to deveop socia technoogies such as creating sma-scae decentraized non-hierarchica network groups that resembe hunter—gatherer groups and provide efficient organizationa patterns of creative groups (task forces) set up for various purposes.
The socia (and, more specificay, poitica) behaviors of human beings in comparison to those of other ife forms. This book section concentrates on the ethoogy of human socia behavior. We aso consider the basic notions of other behaviora sciences, particuary sociobioogy (kin and direct and indirect reciproca atruism, sanctions against cheaters, etc.) and evoutionary psychoogy (environment of evoutionary adaptedness, domain structure of the brain, etc.). We underscore the importance of evoutionariy conserved behaviora trends in human socia and poitica ife, considering from this perspective the roe of instincts, imprinting, aggression, affiiation, cooperation, imitation, socia coordination, dominance and submission, and archaic communication channes in modern human society. Bearing in mind these concepts and other .reevant ethoogica and sociobioogica notions, we turn to such poitica phernomena as charismatic eadership, non-verba cue exchange among poitica actors, ethnicity-reated issues (inc. ethnocenrtrism, xenophobia, and ethnic conficts), indoctrination as reated to poitica sociaization, bureaucracy, and non-bureaucratic organizations with specia attention to network structures in human society and, for comparison, in the biosocia systems of various bioogica species incuding uniceuar organisms .
The impact of physioogica variabes (nutrition, manutrition, hunger, stress, aging, gender differences, etc.) on human behaviors incuding poitica activities. Much attention is given to the impact of genetic factors on behavioray important traits of human individuas (aggressivity, dominance, submissiveness, the IQ eve, predisposition to acohoism and drug addiction, and homosexuaism), the biopoitica impications of human genetic diversity (incuding race differences), the controversia “genetic oad” concept, and the recent revitaization of eugenics that can use recent deveopments in genetic technoogies. In addition, severa subsections dea with the operation of the brain in terms of modue-structure theories (incuding the Triune Brain mode and more recent eaborations on this subject) and the aternative gradient theory, as we as with the impact of major neurotransmitters (serotonin, norepinephrine, dopamine, NO, peptides, etc.) on the human behaviora repertoire as reated to criminaity and poitics.
The practica dimensions of biopoitics, primariy bio-diversity conservation and the strugge against the threatening environmenta crisis, the biopoitica probems and issues reated to modern genetic engineering (focusing on transgenic pants and animas, the coning of animas and – prospectivey – humans, and genetic diagnostics and therapy) and other dimensions of biotechnoogy, and the package of probems caused by recent biomedica deveopments. A sef-contained section focuses on modern bioogica education and its prospects for the future. Biopoitics is regarded as part of a more genera interdiscipinary fied that is termed humanities-centered bioogy and incudes, apart from biopoitics, bioethics, bio-esthetics, biosemiotics, and other areas of research based on bioogica knowedge and information suppied by socia sciences and humanities.
СПИСОК ИЛЛЮСТРАЦИЙ
Рис. 1. Что же такое биополитика?
Рис. 2. Критская ваза с осьминогом (Середина II тысячелетия до н.э. Гераклейон, Музей).
Рис. 3. Политический потенциал современной биологии.
Рис. 4. Некоторые из знаков амслена (языка глухонемых), которым была обучена шимпанзе Уошо: «сладость и конфета», «пить», «веревка», «книга». Из книги: Зорина и др., 1999. С разрешением
Рис. 5. Схематическое изображение истории жизни на Земле в виде «шестоднева» (4,5 млрд. лет = 6 суток). По Godsmith, 1996, с изменениями на базе работ (Сергеев и др., 1996; Заварзин, 1999, 2002; Schopf, 2002; Сергеев, 2003; Еськов, 2000, 2004; Воробьева, 2006). Примечание: приводимые оценки времени стадий эволюции – усредненные величины на базе доступной автору литературы.
Рис. 6. Стадии эволюции гоминид (по Джохансон, Иди, 1994; Дерягина, Бутовская, 2004).). Изображены черепа и (начиная с Homo habiis) характерные каменные орудия (чоперы). Как указано в тексте, австралопитеки дают (1) тупиковую ветвь (массивные виды) и (2) ветвь, ведущую к роду Homo (грацильные виды, особенно Austraopithecus afarensis).
Рис. 7. Человекообразные обезьяны (шимпанзе, бонобо).
Рис. 8. Схема политической системы. По: Roth, Wison, 1980; Corning, 1983, 2003, 2006.
Рис. 9. Внешнее выражение привилегий владыки в формирующемся деспотическом государстве (хеттское царство, ок. 3600 лет назад). Рисунок из кн.: Дольник, 2003. С.224, с разрешения издательства «ЧеРо-на-Неве».
Рис. 10. Четыре грани биосоциальных взаимоотношений (по Плюснин, 1990) – отношения по поводу индивидуального существования (верх); воспроизводства (низ); упорядочивания иерархической структуры (слева); консолидации биосоциальной системы (справа).
Рис. 11. Элементы акта коммуникации.
Рис. 12. Под воздействием коммуникативного вещества сАМР одиночные амебы D. discoideum объединяются в многоклеточную массу (псевдоплазмодий), далее превращающуюся в грибовидное плодовое тело с ножкой и шляпкой (из нашей работы Самуилов и др., 2000). Примечание: на этапе превращения многоклеточный массы в «гриб» активно участвует не только сАМР, но и другой коммуникативный агент — ДГМГ (1-(3,5-дихлоро-2,6-окси-4-метоксифенил)-1-гексанон). Левая половина псевдоплазмодия и плодового тела показаны в разрезе, видно их клеточное строение. ПКС – программируемая клеточная смерть, альтруистическая гибель ради социальной системы. ПКС необходима для формирования ножки «гриба», которая сложена из мертвых клеток.
Рис. 13. Различные варианты мимики как средства коммуникации у шимпанзе (Биологический энциклопедический словарь, 1989).
Рис. 14. Три компонента знаковой системы. Объяснения в тексте.
Рис. 15. Агонистическое поведение (А) у макак (демонстрация угрозы, фото М.Кочеткова, каф. антропологии, биологический факультет МГУ) и в человеческом обществе – (Б) в политическом контексте примитивном и современном «цивилизованном» (политика «с позиции силы», из кн.: Майерс, 2000 , с разрешения издательства «Питер») и (В) в игровом контексте – грубая мальчишеская игра (фото М.Л. Бутовской).
Рис. 16. Схематическое изображение форм социального поведения (по Кировская, Олескин, 2003).
Рис. 17. Лояльное поведение. Шимпанзе приветствуют друг друга, пожимая руки над головой. Из многих изученных популяций шимпанзе, такой ритуал приветствия известен лишь у двух групп. Вероятно, данный ритуал представляет своего рода культурную традицию у этих групп шимпанзе. Из книги: de Waa, 1996. С разрешением.
Рис. 18. Кооперация у муравьев: разделение труда и риска. Фуражиры снабжают пищей муравейник, их походы за добычей связаны с исследованием территории и борьбой с опасными насекомыми. Из: Zakharov, 1987. P. 123.
Рис. 19. Схема «дилеммы узника».
Рис. 20. Характерные позы доминирования (слева) и подчинения у шимпанзе (из книги: de Waa, 1996, с разрешением) и в человеческом обществе (ассирийский царь в позе доминирования перед эламским князем, из книги: Дольник, 2003, С.103, с разрешения издательства «ЧеРо-на-Неве).
Рис. 21. Схема нетранзитивной (циклической) иерархии.
Рис. 22. Доминирование и лидерство как разные зоны одного континуума.
Рис. 23. Формирование горизонтальных (неиерархических) структур у бурых макак («кучкование») и у детей в игровом контексте. Оба фото М.Л. Бутовской.
Рис. 24. Коалиция из двух самцов шимпанзе, издающих угрожающие крики по адресу третьего самца. Из книги: de Waa, 1996, с разрешением.
Рис. 25. Схема биополитической подсистемы биосоциальной системы, аналогичная схеме политической системы человеческого общества (см. рис. 8 выше).
Рис. 26. (А) Нормальные клетки соблюдают социальное правило контактного торможения: не размножаются, если рядом нет свободного места для новых клеток. Если лезвием ланцета срезать часть клеток с их однослойной культуры на чашке, то освободившаяся зона будет заполняться за счёт деления граничащих с дефектом клеток, потомки которых будут мигрировать в дефект (показано стрелками). (Б). Раковые клетки ведут себя как нарушители социальных правил (как «преступники»): делятся, насмотря на отсутствие свободного места рядом с ними, т.е. наползают друг на друга и на нормальные соседние клетки (распространение раковых клеток показано стрелками). По работе: Васильев, 2000. С.203, рисунок существенно изменен.
Рис. 27. Коллективная агрессия в человеческом обществе (А) Картина В. Васнецова «Битва половцев со скифами». Как двойственно наше эволюционно-биологическое наследие! Как неразрывно негативное в поведении и психике связано с позитивным! Коллективная агрессия, и особенно война, будучи трагедией для множества людей, в то же время, еще с древних времен поставляет вдохновляющие сюжеты для произведений искусства. (Б) Картина «Поединок Пересвета с Челубеем» (в начале Куликовской битвы 1380 г. между русским и татарским войском) Единоборство двух рыцарей перед началом битвы двух армий – своего рода напоминание о том, что коллективная агрессия с эволюционно-биологической точки зрения связана с индивидуальной агрессией. Даже в ходе Великой Отечественной войны, например, во время Курской битвы, экипажи немецких танков предлагали советским танкистам сразиться по принципу «танк против танка».
Рис. 28. Организованный терроризм как частичный диалектический возврат с уровня массовых войн современной цивилизации на уровень столконовений индивидов и малых групп, характерный для эпохи первобытности и даже для сообществ штмпанзе. Терроризм, участвуя в глобальном конфликте, воюет сам на сугубо локальном уровне: подрывает данный автобус и угоняет данный самолет (своего рода негативный вариант установки «действуй локально, мысли глобально», см. ниже о «глокализме»).
Рис. 29. Сформулированный К. Лоренцем закон «несовместимых мотивов поведения» позволяет в экспериментах с испытуемыми (студентами) ослабить или преодолеть агрессивность, вызванную обидой (в данном случае – незаслуженной плохой отметкой, поставленной преподавателем): 1) вызывая эмпатию (сострадание): рассказывая студентам о тяжелой жизни или болезнях преподавателя.; 2) отвлекая студентов анекдотами; 3) вызывая умеренное сексуальное возбуждение.
Рис. 30. Этноцентризм: политическое воплощение эволюционно-древней тенденции к противопоставлению «своих» и «чужих». Карта мира в представлении «среднего американца». Примечание: карта отражает политические реалии 60-70-х годов, но, несомненно, сохраняет актуальность и с сегодняшних позиций (только сегодня в список «малых стран, которые мы бомбим», попалает уже не Вьетнам, а другие государства). Из: Зубанова, Никольская, 2006. С.288. С разрешения издательства.
Рис. 31. Сравнение невербального поведения шимпанзе и политических лидеров (на примере Джорджа Буша). Интернет-сайт bushorchimp
Рис. 32. Невербальная коммуникация у человека. Характерные доминантные позы мужчины и женщины (по Пиз, 1992).
Рис. 33. Харизма политика имеет биосоциальную компоненту: Адольф Гитлер в окружении обожествляющей его толпы демонстрирует независимые от конкретной культуры и даже отчасти общие у вех приматов сигналы доминирования (подъём головы, взгляд поверх толпы, попытка преувеличить свои размеры и т.д.). Спортивный праздник в Нюрнберге в конце 30-х годов.
Рис. 34. Сравнение бюрократии как иерархической структуры с сетевой структурой, например, типа хирамы (см. ниже).
Рис. 35. Сетевая структура в сообществе российских микробиологов. Некоторые из важных звеньев сетевой структуры исследователей популяционной организации и межклеточной коммуникации в отечественном микробиологическом сообществе в 70—90-е годы ХХ века. Примечание: 1. «Кафедра физиологии микроорганизмов» до 2002 г. именовалась «кафедра клеточной физиологии и иммунологии». 2. Годы в скобках после фамилии учёного обозначают период его пребывания в соответствующем научном учреждении По: Кировская, 2005
Рис. 36. Сетевая структура хирамы. Эта схема представляет “моментальный снимок” с реальности. Структура динамична, и входящие в ее состав творческие группы находятся в непрерывном процессе формирования и распада. Обозначения: Т - творческие лидеры, Ч - просто члены группы, Г - гость хирамы, временно вступивший во взаимодействие с ней по одной из проблем. Овалы представляют собой временные творческие группы. Все эти группы относятся к показанной на рисунке “плоскости выполнения творческих задач”. Психологический лидер (П) и лидер по внешним связям (В) находятся вне этой плоскости, ибо у них преобладают иные функции. Типы взаимоотношений: ( частичное лидерство; (( горизонтальные сетевые связи.
Рис. 37. Сетевая структура у микроорганизмов. Сканирующая электронная микрофотография клеток E. coi M-17, показаны контакты между клетками. Любезный дар Оксаны Рыбальченко, Первый медицинский институт РАМН, Санкт-Петербург.
Рис. 38. Схематическое изображение трех модулей мозга – рептилиального мозга, лимбической системы, неокортекса (новой коры). По MacLean, 1996, упрощено.
Рис. 39. Структурные формулы важнейших нейромедиаторов. По: Ноздрачев, 2000. С.315.
Рис. 40. Эффекты различных концентраций серотонина на рост культур Escherichia coi (кривая 1) и Rhodospirium rubrum (кривая 2). Абциссы – логарифмы концентраций серотонина (в молях/л), добавленных при посеве в бактериальные культуры. Эффекты серотонина выражены как проценты прироста (стимуляция) или убыли (ингибирование роста) количества биомассы по сравнению с соответствующей культурой, выращенной без серотонина. Биомассу определяли нефелометрически в 2-часовой культуре E. coi. (рост на среде LB) и 22- часовой культуре R. rubrum (рост на среде Бозе при освещении). Данные статьи Олескин и др., 1998а.
Рис. 41. Действие серотонина на колонии кишечной палочки (Escherichia coi). Слева на фото (а) – серотонин не добавлен; в центре (б) – добавлен 1 мкМ серотонина. Справа (в) – добавлено 25 мкМ. Видно, что добавление серотонина (микромолярные концентрации) заставляет клетки агрегировать (формировать скопления) в значительно большей мере, чем без добавки серотонина. Однако если серотонина добавлено слишком много (справа), то клетки вновь перестают формировать агрегаты. Культуру выращивали на среде LB в течение 17 час; серотонин добавляли в момент инокуляции. Увеличение 1500. Данные статьи Олескин и др., 1998а.
Рис. 42. Действие серотонина на агрегацию клеток в процессе роста миксобактерий Poyangium sp. а, серотонин не добавлен; б, 1 мкМ серотонин; в, 100 мкМ серотонин. Увеличение 1350. Возраст культуры (агаризованная среда с глюкозой, пептоном и дрожжевым экстрактом) 5 суток. Серотонин добавлен на 3 сутки. Фазово-контрастный объектив. Данные, опубликованные в статье: Олескин и др., 1998а.
Рис. 43. Действие серотонина на светозависимое образование мембранного потенциала изолированными внутриклеточными мембранами клеток R. rubrum в аэробных условиях с сукцинатом (регистрация по поглощению проникающих анионов тетрафенилбора (ТБ-); 100%-ный уровень соответствовал разности потенциалов 40 мВ на измеряющей фосфолипидной мембране). Культура росла на среде Бозе. Данные, опубликованные в статье: Олескин и др., 1998а.
Рис. 44. Фрагмент экополиса – «экопляж». «Разрешено минимальное число троп: одна – для транспорта, … другая – прогулочная, пролегает вдоль берега водоема. От транспортной тропы отходят небольшие дорожки к полянам, где стоят палатки…. Каждая поляна имеет свои выходы к воде» (Кавтарадзе и др., 2002. С.34). Рисунок также взят из работы Кавтарадзе и др., 2002. Обозначения на рисунке: 1 – зона рекреации; 2 – ботанический заказник.
Рис. 45. Упрощенная схема некоторых этапов генноинженерной разработки. Кольцевая молекула ДНК вектора (плазмида, бактериофаг и др.) надрезается с помощью рестриктазы (“молекулярных ножниц”). Получается линейная молекула, к обоим концам которой с помощью фермента ДНК-лигазы (“молекулярного клея”) присоединяют интересующий исследователя ген, так что непрерывность кольцевой молекулы вектора восстанавливается, но теперь в него встроен новый ген. Из моей книги (Егоров и др., 1987).
Рис. 46. Схема этапов генетического клонирования на примере овец (по Gurdon, Coman, 1999). Примечание: электрическое поле меняет свойства мембран клеток, позволяя им слиться друг с другом.
Рис. 47. (А) Портрет клонированной овцы Долли (фото с разрешения Иана Вильмута). (Б) Клонированные овцы, коровы, свиньи.
Рис. 48. Био-эстетика: пятилучевая симметрия на примере морской звезды (по Audesirk, Audesirk, 1989). Но жизнь предполагает движение, нарушающее симметрию (например, из-за движений отдельных лучей).
Рис. 49. Триптих: сочетание зеркальной симметрии и ее нарушения (см. текст).
Рис. 50. Восхождение биообразования, биополитики, биоэтики и биоэстетики по четырем граням пирамиды к ее вершине, объединяющей истину, добро, красоту и практическую пользу. Важное примечание: биологическое образование в более широком смысле (преподавание гуманитарной и интегративной биологии) охватывает все четыре грани пирамиды.
Рис. 51. Бюрократическая команда, составленная из учеников 10-го класса средней школы. Урок «Экология большого города и нейрохимия его обитателей». Объяснения в тексте.
Рис. 52. Сетевая команда (хирама). Урок «Экология большого города и нейрохимия его обитателей». Ср. схему хирамы в разделе 5 (5.7.). Объяснения в тексте.
Аннотация
Учебное пособие «Биополитика» (второе, обновленное и расширенное издание) посвящено социально-политическим приложениям современной биологии. Их совокупность обозначается в книге термином «биополитика». Концепции и факты современной биологии позволяют по-новому взглянуть на вопросы о месте и роли человека в планетарном многообразии живого (биоса), на нормы и рамки его допустимого поведения по отношению к этому многообразию, на сходство человека и прочих тварей в плане потребностей, поведения, даже социальных отношений и структур – и в то же время на уникальность человека и его роли в мире. Биологические знания помогают нам в выработке новой системы этических и политических идей и ценностей, их применение должно способствовать преодолению сложившегося в нашей стране (и не только в ней) идеологического вакуума. Пособие открывается компактным разделом, дающим общее представление о предмете, истории и основных направлениях современной биополитики. Дальнейшие разделы раскрывают панораму современного состояния знаний по различным граням биополитики (и смежных с ней дисциплин), включая ее философские, эволюционные, антропологические, этологические, генетические, нейрофизиологические и экологические аспекты. Заключительный раздел очерчивает горизонты биополитики в приложении к условиям современной России. Многие разделы книги написаны в отчасти монографическом жанре, выступая как обобщение современного состояния знаний по биополитическим проблемам, включая собственные авторские исследования.
Учебное пособие «Биополитика» предназначается для студентов университетов, колледжей и других высших учебных заведений, специализирующихся по биологии (включая различные биологические специальности), философии, политологии, менеджменту, социологии, праву, экономике, журналистике, лингвистике, а также по другим гуманитарным наукам. Книга также будет полезной для широкого круга читателей различных профессий, интересующихся социально-политическими аспектами современной биологии.
Допущено Учебно-методическим объединением университетов России в качестве учебного пособия для студентов высших учебных заведений
Отдельные разделы этой книги в несколько модифицированной форме вошли в состав сборника 2002 г. “Социально-экономические и правовые основы сохранения биоразнообразия” (под ред. О.Е. Медведевой и др. М.: Изд-во НУМЦ. С. 91–198).
«В самом широком понимании термин биоэтика охватывает этические проблемы, связанные с существованием всех форм жизни на Земле» (Лукьянов и др., 1996. С.4).
Биофилософия – «раздел философии, занимающийся анализом и объяснением закономерностей развития основных направлений комплекса наук о живом» (Лисеев, 2004. С.85).
Биосемиотика – «междисциплинарная область… исследований, анализирующая коммуникацию и значения, смыслы в живых системах» (Hoffmeyer, 1998).
Платон в ранних работах верил в связь между человеком и животными, обусловленную переселением душ (метемпсихозом).
Среди комментаторов Аристотеля вызывает споры вопрос, переводить ли ???????????????как «политическое животное» (на чем настаивает, например, Л. Арнхарт) или как «социальное, общественное животное» (см. перевод: Аристотель, 1996).
Термин механицизм здесь не вполне точен, ибо некоторые ученые (например, «ятрохимик» Сильвиус) той эпохи пытались сводить биологические явления не только к механическим, но и к физико-химическим процессам. Поэтому мы используем, кроме механицизма, также более широкий термин физикализм.
В 30-х годах ХХ века термин «фитосоциология» вытесняется, особенно в Советском Союзе, другим термином – фитоценология.
Социал-дарвинисты сводили эволюцию к конкуренции и борьбе за существование и упускали из виду не менее распространенную в мире живого кооперацию, взаимопомощь, роль которых признавал сам Дарвин (и, конечно, П.А. Кропоткин).
Т.е. на поведении, типичном для данного биологического вида.
Огрубленный и прямолинейный характер сравнения человека и обезьяны в книгах Д. Морриса и других популяризаторов (например, Р. Ардрея) вызвали отрицательный эффект – поставили под угрозу дискредитации сам подход, который, конечно, должен учитывать не только биологические, но и социокультурные уровни многопланового человека.
А затем и в других странах – Германии, Голландии, Греции, России и др.
Результаты конференции были обобщены в сборнике «Биология и политика» (публикация: Somit (ed.), 1976) содержащий материалы конференции Международной Ассоциации по Политологии в Париже 1975 г. – работы А. Сомита, Р.Д. Мастерса, Г. Шуберта, П.А. Корнинга, Дж. А. Лапонса, Дж. Уоке и других ведущих биополитиков, а также выступления критиков биополитической исследовательской программы (Д. Истона, У. Маккензи, Дж. Крука и др.)
Вопрос о теоцентрической интерпретации наутрализма рассмотрен в конце настоящей главы.
В целом, «в течение 500 млн. лет эволюция организмов, обладающих нервной системой шла преимущественно по пути совершенствования их когнитивной /познавательной/ системы» (Меркулов, 2004. С.295).
К числу важных аспектов противоречивости (амбивалентности) эволюционно-биологических тенденций поведения человека, рассмотренных ниже (глава четвёртая), относится предрасположение одновременно к враждебному (агонистческому), и к лояльному поведению, а также взаимопротиворечивые тенденции к формированию как иерархических, так и горизонтальных (эгалитарных, сетевых) социальных структур.
Например, немецкий зоолог Г. Клингель сумел увидеть морское дно глазами осьминога: это был мир, «где отсуствует всё привычное (для нас), где животные делают вид, что они растения, где черви прекрасны, где деревья сделаны из хрупкого камня и где опасность скрывается в невинной окраске или в нестрашной на первый взгляд форме тела» (цит. по Key,1983. Р.13).
Полностью достоверные остатки цианобактерий найдены в слоях с возрастом около 2,7 млрд. лет – в Индии (Сандур, гормогониевые формы) и Западной Австралии (Фортескью, трихомоподобные формы, см. Сергеев, 2003).
Имеются даже данные о пластинчатых водорослях в китайской формации Чанчен с возрастом порядка 1,8 млрд. лет; эти данные нуждаются в подтверждении (Еськов, 2004).
В промежутке, вероятно, тоже наблюдались резкие качественные перемены в биосфере, например, так называемая «протерозойская революция» (Сергеев, 2003).
Экологическую катастрофу конца венда также связывают с дальнейшим повышением концентрации О2 в атмосфере, что интенсифицировало энергетический метаболизм, дало возможность нескольким группам животных «обзавестись» скелетами и вытеснить мягкотелую эдиакарскую фауну.
Необходимо оговорить, что разные специалисты по синтетической теории эволюции называют различное количество факторов эволюции и различающуюся их трактовку, однако концептуальная основа неодарвинизма едина, что и позволяет нам в данной книги ограничиться лишь указанными, как характерные примеры, факторами
На Западе значительную популярность имеют английские издания трудов П.А. Кропоткина (например, Kropotkin, 1972).
Э. Янч (Jantsch, 1992, S.219) в контексте своих коэволюционных представлений также рассматривает эволюцию как «совокупный феномен, где микро- и макроэволюция себя взаимообусловливают; как развитие системной связности в направлении растущей сложности»
Имеются «прямые (и печальные) аналогии с человеческой историей: вспомним, чем обернулся «контакт» с европейской цивилизацией для древних самобытных культур доколумбовой Америки и Черной Африки» (Еськов, 2000. С.270).
По тому же принципу образован термин «неандерталец» -- по названию местности Неандерталь в Германии.
Уже отмечено, что в словоупотреблении Корнинга «супрорганизм» подразумвает эффективно координированную биосоциальную систему из нескольких (многих) биологических индивидов или их групп.
Правда, и у видов с одиночным образом жизни самки могут долго находиться рядом с детенышами.
Эгалитарный (от фр. ega – равный) -- не-иерархический, предполагающий уравненность социальных рангов.
А.С. Панарин и И.А. Василенко (2003) цитируют в этой связи известные слова Уильяма Шекспира «Опасна власть, когда с ней совесть в ссоре».
И, строго говоря, на тройственную аналогию между 1) отдельным живым организмом; 2) сообществом живых организмов (биосоциальной системой); 3) человеческим социумом
Правда, в греческих полисах были рабы как особый социальный класс лишенный гражданских прав и личных свобод, а среди самих граждан также выделялась прослойка привилегированных граждан
Законом, свойственным живым системам (клеткам, целым организмам, биосоциальным системам) и человеческому социуму, является неравномерность развития элементов системы (гетерохрония системы). В результате во взаимодействие вступают элементы, находящиеся на разных этапах развития. В человеческой истории наблюдалось, например, взаимодействие развитых государств с первобытными обществами, что часто приводило к «преждевременному», навязанному извне, формированию государств из первобытных общностей. Сходное явление мы наблюдаем в ХХ—XXI веках, когда, скажем, американская цивилизация насаждает свою модель в регионах мира, находящихся на совершенно другом этапе исторического развития.
По Корнингу, каждая отдельная политическая система уже есть суперорганизм, так что объединение политических систем в глобальном масштабе заслуживает название «суперорганизм суперорганизмов»)
Именно поэтому социобиология, концентрирующая внимание в основном на ультимативном уровне (адаптивная ценность того или иного поведения), первоначально противопоставляла себя этологии как «проксимативной науке»; однако, это различие утратило актуальность не позднее 80-х годов прошлого века в связи с сущственным интереос этологов к эволюционному значению поведения (см. Barow, 1989).
Исследование видоспецифической этограммы человека есть кредо также сторонников эволюционной психологии (см. 4.10 ниже).
У миксобактерий, например, коммуникация осуществляется с использованием сигнальных молекул (таких как белковый фактор С), прикрепленных к поверхности клеточной оболочки. Другая клетка считывает информацию, только прикоснувшись к оболочке сигнализирующей клетки.
Игровое лицо иногда наблюдали и у представителей низших узконосых обезьян – у бурых макаков (Дерягина, Бутовская, 2004).
Предполагается, что звук (точнее, ультразвук) может участвовать и в коммуникации между бактериальными клетками. Именно ультразвуковым взаимодействием можно объяснить данные Ю.А. Николаева (1992) о том, что гибнущая под воздействием хлорамфеникола культура Vibrio costicoa посылает сигнал, стимулирующий рост другой культуры, отделенной от неё слоем кварцевого стекла. Через несколько лет сходные данные были представлены группой японских ученых (Matsuhashi et a., 1996, см. также обзор Николаев., 2000).
«У кур выявлены три типа сигналов: обозначение двух типов хищников (наземного и воздушного) и сигнал привлечения к пище» (Резникова, 2005. С.222).
Термин «биосемиотика» предложен нашим соотечественником Ю. С. Степановым (1971), а до него, как показано в историко-научной работе К. Кулля (Ku, 1999), психологом и нейроанатомом Ф.С. Ротшильдом в 1962 г.
Определению агрессии Майерса вполне соответствует, например, убийство преступника по приговору суда (в Великобритании такое наказание следует за убийство полицейского). Значит ли это, что судьи совершают агрессию по отношению к осужденному?
! «Фрустрация – это все, что препятствует достижению цели, в том числе и неисправный автомат с надписью прохладительные напитки» (Майерс, 2000. С. 490).
Интересно, что сходный переход успешной аверсивной агрессии в инструментальную (ее превращение из неприятного переживание в приятное, с предвкушением трофеев победы) отмечают и этологи, работающие с животными.
Пример такого агрессивного поведения из реальной жизни: «Вчера утром возле своего дома на северо-западе столицы был жестоко избит управляющий делами редакции «Московского комсомольца» Владимир Штукатуров. В 8:30 наш коллега вышел из дома и направился к своей машине, чтобы ехать на службу. Неожиданно Владимир обнаружил, что у джипа проколота шина. Штукатуров нагнулся к колесу, и в этот момент кто-то похлопал его по плечу. Владимир оглянулся и тут же получил сильнейший дар по лицу. Злоумышленник не сказал ни слова, не пытался ограбить жертву или его автомобиль… Сделав свое черное дело, он молча удалился. Владимир был вынужден обратиться за медпомощью. Врачи констатировали у него перелом носа. В чем причина внезапной дикой агрессии, абсолютно непонятно…» (Московский комсомолец. 20 июля 2001 г. С. 1).
В документальной детективной повести «Брачный аферист» женщина (заведующая корабельным рестораном, хранившая у себя выручку) была задушена в своей каюте, причём люди в соседних каютах не слышали ни криков, ни шума борьбы. Убийца пытался представить своё преступление как акт, «совершённый в порыве оскорблённых чувств», т. е. из ревности, а не ради грабежа. Однако следователь резонно возразил, что ссора должна была иметь развитие, и женщина должна была успеть позвать на помощь или попытаться обороняться. Другое дело, если убийца хладнокровно выбрал момент и внезапно стал душить жертву, которая в этом случае оказалось беззащитной (Лаврова, Лавров, 2001).
В последние годы есть работы (см., например, Low, 2000) , в которых термин «поведенческая экология» употребляется как синоним «эволюционной психологии», которая, как мы увидим ниже, с определенным правом может быть рассмотрена как правопреемница социобиологии.
Энтомологи в последние годы высказывают некоторые сомнения в математических выкладках Хэмлтона, касающихся данного примера.
«Львицы помгают друг другу в уходе за детенышами. Поскольку все они родственники, мы наблюдаем максимизацию их совокупной приспособленности. Но Мать Тереза… не имела детей, посвятила жизнь помощи неродственным индивидам и не накапливала богатства для какого-либо из своих родственников» (Low, 2000. P.149)/
В литературе используется также термин «истинное сообщество» – «группа, члены которой поддерживают интенсивную коммуникацию и находятся в некоторых постоянных отношениях друг с другом» (Резникова, 2005. С.390).
Защита от внешних воздействий характерна и для микробных биосоциальных систем: "Микробные колонии характеризуются функциональной специализацией слагающих их клеток и предоставляют этим клеткам ряд преимуществ "социального образа жизни", таких как повышенная устойчивость к антибактериальным агентам, более эффективное использование питательных субстратов, особенно в пространственно ограниченных экологических нишах" (Олескин и др., 2000. С.309).
Используют также греческие буквы, тогда доминант обозначается как ?-индивид или ?-самец (если доминант мужского пола).
Историческая справка – победителя на выборах на политические посты в Древней Греции определяли сходным методом – по интенсивности крика его сторонников (называвших имя этого кандидата).
Впрочем, ситуация не столь проста: в некоторых случаях элита общества предпочитает иметь мало детей по сравнению с другими слоями общества (Peterson, 1991b).
Конечно, между человеческими и животными ритуалами имеется различие. У животных ритуалы в большей степени, чем у человека, зависят от врожденных генетических программ («от генов»); у человека ритуалы варьируют от культуры к культуре и зависят от тех или иных «мемов» (см. раздел 2.2 выше). Все же это различие нельзя абсолютизировать. С одной стороны, негенетически передаваемая информация может вплетаться в ритуалы животных, особенно приматов, которым свойствена, как уже отмечалось «протокультура». С другой стороны, многие ритуалы и в человеческом обществе включают в себя эволюционно-консервативные врожденные элементы. Это в особенности относится, например, к ритуалам ухаживания за индивидом противоположного пола.
Однако для бонобо характерны альянсы самок, направленные на приобретение контроля за поведением самцов; не случайно этот вид человекообразных обезьян заслужил особую симпатию у феминисток, например, в США.
Этнические предрассудки – неоправданно негативные установки по отношению к группе (в данном случае – национальности, племени, расе) и отдельным её членам.
«В Риме веди себя как римляне» – заголовок газетной статьи, в которой был описан визит Б.Н. Ельцина в Якутию-Саху. Статью украшала его фотография в костюме местного шамана.
Кинесика – область науки, посвященная описанию «языка тела» (Бутовская, 2004б); прокисимика – область, исследующая организацию пространства вокруг человеческого индивида с точки зрения его социальных взаимодействий (ср. 4.16 о «биосоциальном пространстве»).
Подобное блефующее поведение, встречающееся в мире животных и весьма развитое у приматов, находит многоообразные формы проявления в человеческом обществе, в том числе и в политической сфере. Гитлер на этапе борьбы за власть в Германии, желая произвести сильное впечатление многочисленностью рядов нацистов во время парада, заставлял одних и тех же людей много раз проходить парадный маршрут.
Шимпанзе также иногда прикрывают лицо рукой, что также рассматривается как стремление скрыть от других свое эмоциональное состояние (см. Бутовская, 2004б).
Сам Интернет, первоначально возникший на базе американского Advanced Research Project Agency и называвшийся APRANET (в ведении Министерства обороны США), с самого начала воплощал в себе «сетевую архитектуру, которая не могла контролироваться из некоего центра и состояла из тысяч автономных компьютерных сетей, имевших бесчисленные пути связи, обходящие электронные препятствия» (Кастельс, 2000). Такой децентрализованный принцип делал всю структуру менее уязвимой в случае конфликта с потенциальным противником США в 80-е годы – СССР.
Конечно, часто реализуется и стратегия параллельного решения сразу нескольких задач. Тогда в мозгу выделяются сразу несколько «частичных лидеров» с разной конкретной специализацией.
Гомологичными хромосомами называют две одинаковых хромосомы, образующие одну пару в диплоидных клетках эукариот, где каждая хромосома присутствует, в большинстве случаев, в двух экземплярах
Транскрипция – копирование участка ДНК на специальную молекулу информационной рибонуклеиновой кислоты (РНК), что необходимо для реализации функции соответствующих генов.
Факт наличия в литературе конкурирующих терминов «генетика поведения человека» и «психогенетика» напоминает уже рассмотренную нами полемику по поводу «социобиологии» и «эволюционной психологии» и свидетельствует в пользу нарастающей связи между поведенческими дисциплинами (включая опирающуюся на них биополитику) и психологией.
Впрочем, применение генетической инженерии к животным в экспериментальных целях вызывает биоэтические возражения. Таким образом, и в этом плане различие людей и животных не является абсолютным!
Как об исключении можно говорить здесь о хромосомном импринтинге – переходе в неактивное состояние одной из двух половых Х-хромосом в соматических (неполовых) клетках особей женского пола. У двух близнецов-девочек могут остаться активными несовпадающие Х-хромосомы и, если они несут разные аллели, то девочки будут различаться по соотвествующим признакам (возможно, правда, и «мозаичное» строение тела одного индивида, если у него в разных частях тела и тканях инактивированы несовпадающие Х-хромосомы).
В литературе говорят также о «законе Бэйли» (Baiey, 1997): разброс индивидуальных признаков в популяции людей на 40±20% объясняется генетическими различиями между индивидами. Причем, различия в когнитивных способностях (рассмотренных ниже в связи с IQ, 6.2.5) тяготеют к верхней границе этого диапазона, различия во всякого рода взглядах (включая и политические позиции) – к нижней границе, ибо здесь велико влияние культурных факторов; наконец, личностные качества (рассмотренные в подразделе 6.2.2) ложатся ближе к середине диапазона 40±20% (см. Meaey, 2001).
Женский гомосексуализм (лесбианство), по имеющимся данным, не связан с наследственными факторами, т.е. практически полностью зависит от культуры и воспитания.
Аналогично обстоит дело с другими наследственными болезнями крови (талассемия, наличие гемоглобина типов С, Е, Н и др.).
Важнейшее исключение представляют мутации генов Х-хромосомы, присутствующей в двух копиях у женщин и в одной – у мужчин. Поэтому все мужчины с мутантной Х-хромосомой больны, а у женщин болезнь во многих случаях не проявляется, ибо дефект компенсируется второй «здоровой» Х-хромосомой. По такому механизму, как уже указано, наследуется гемофилия А. Мутантные гены на Y-хромосоме, имеющейся лишь у мужчин, естественно, проявляются у всех представителей мужского пола, несущих такую хромосому (примером мутации на Y-хромосоме является волосатость ушей).
Иначе говоря, из 0,1% генов, варьирующих от человека к человеку в глобальной человеской популяции, лишь порядка 0,01% приходится на межрасовые различия (Sarich, 2001).
Такое поэтапное погружение в коматозное состояние наблюдается при передозировке инсулина (инсулиновая кома)
Например, компенсация невозможна или по крайней мере неполна, если модули работают не по принципу «или–или» (функция реализуется, если работает хотя бы один из модулей), а по принципу «и-и» (для реализации функции требуется одновременная работа всех модулей). По принципу «и-и» устроены многие высшие психические функции, в том числе и упомянутая социально-когнитивная функция: для адекватного восприятия социального поведения других необходимо полноценное функционирование сразу многих модулей мозга, как эволюционно-молодых, так и более архаичных (Bechara, 2002).
В пределах рептилиального мозга имеются и участки, необходимые для фазы быстроволнового (по ЭЭГ) сна – сна со сновидениями, быстрыми движениями глаз за закрытыми веками и расслаблением мускулатуры. Эти участки расположены на покрышке среднего мозга, чьи гигантские нейроны посылают в кору мозга хаотические потоки импульсов, которые и обусловливают сновидения.
Структуры, объединяемые здесь термином «рептилиальный мозг», впрочем, закладываются уже у земноводных, хотя у пресмыкающихся они более развиты и дифференцированы. Однако у рептилий начинается формирование структур более продвинутого уровня, в том числе и неокортекса (новой коры) в виде узкой пластины. В свете подобных данных термин «рептилиальный модуль» мозга представляется несколько условным, но он достаточно употребителен в литературе.
Разные авторы не вполне согласны между собой в отношении того, какие именно мозговые структуры следует отнести к лимбической системе; сам этот термин начал устаревать, но все же, сохраняет значение как наглядное свидетельство эволюционной «слоистости» мозга, его гетерохронии.
Крыса независимо от уровня дофамина в мозгу отличает вкусный сладкий сахар от горького порошка хинина, но стремление к вкусному «блюду» у нее возрастает по мере повышения уровня этого нейротрансмиттера (Berridge, Robinson, 1998).
Дофамин – не только нейромедиатор, но и нейрогормон, вырабатываемый гипоталамусом и воздействующий на гипофиз: подавляющий синтез в гипофизе гормона пролактина (вызывающего выработку молока у женщин)
По имени этого наркотика вся культура хиппи получила название «кислотной культуры»
У мартышек-верветок при низком уровне серотонина в сыворотке крови поведение также приобретает импульсивный характер: мартышки забывают социальные нормы и атакуют особей высокого ранга (мартышки совершают аналоги противоправных действий в человеческом обществе, Raeigh, McGuire, 1994).
Цитотоксическое (приводящее к гибели клеток) действие высоких концентраций окиси азота используется в иммунном ответе на внедрившиеся чужеродные клетки: иммунные клетки крови (макрофаги) выделяют NO, который и убивает «чужаков» (другим оружием макрофагов служат радикалы кислорода).
Некоторые пептиды играют непосредственно нейромедиаторную роль – передают импульс от нейрона к нейрону. Примером является вещество Р, отвечающее за проведение болевых раздражений.
Упомянем, однако, раздел 2, где говорится о градиентной природе человеческих специфических черт. Духовность, по крайней мере как нравственность и этика, уже «слегка намечена» у высших животных, о чем убедительно говорит приматолог Ф. де Вал в книге «Добрые по своей природе» (de Waa, 1996).
В эксперименте испытуемым мужского пола предлагали футболки, которые молодые женщины носили в течение трех ночей (не используя дезодоранты и парфюмерию, см. Бутовская, 2004а).
Тем не менее, как уже подчеркивалось, роды у человека протекают значительно сложнее, чм у других приматов и даже у автралопитеков. Трудности рождения большеголового ребенка, который совершает два поворота в родовом канале, вероятно, стимулировали собой кооперацию женщин и, тем самым, способствовали интенсификации и усложнению социальной жизни первобытных людей.
Наложение многих индивидуальных женских фотографий друг на друга позволяет получить симметричный прекрасный образ (Miss Average – Мисс Усредненная). Факт сексуальной привлекательности для мужчин связан, по-видимому, не только с тем, что они подсознательно воспринимают такую женщину как здоровую и плодовитую. «Усредненность» женских черт, вероятно, привлекает мужчин еще и потому, что все нестандартные особенности потомства Miss Average отражают особенности отца этих детей, т.е. отцу легко убедиться, что рожденные Miss Average дети – его собственные, и мужчина опять же подсознательно приходит к выводу, что избавлен от тягостных раздумий о возможности измены партнерши.
«Лишь немногие являются чистыми представителями типов холерика, сангвиника, меланхолика или флегматика, у большинства же мы находим сочетание отдельных черт одного темперамента с некоторыми чертами другого. Тот же самый человек в разных ситуациях и по отношению к разным сферам жизни может обнаруживать черты разных темпераментов» (Теплов, 1945. С.214).
Отметим, что у самцов мартышек кривая возраст-статус имеет только одну вершину – наиболее высокий статус достигается в молодости, и в дальнейшем возможно лишь его понижение (McGuire, 1982).
Напомним, что рассмотренные выше направления соответствуют термину biopoitics.
В работах Н.Ф. Реймерса рассматриваются и направления экологии, посвященные уровням ниже организменного – внутриорганизменному (физиологическая экология, экология индивида), клеточному (морфологическая экология), даже молекулярному (экологическая генетика). Однако основное внимание большинство экологов уделяют более высоким уровням организации живого.
Многие экологи вводят в определение популяции также требование «свободного обмена генетической информацией – свободного скрещивания особей», но это требование не всегда применимо. Например, некоторые виды размножаются лишь бесполым путем и потому крайне редко обмениваются генетической информацией. В рамках приведенного в тексте определения А.М. Гилярова выделяемые другими экологами внутри популяций более мелкие группировки особей (демы, парцеллы) могут сами во многих случаях рассматриваться как популяции, если они способны воспроизводить себя.
Данные статьи А.Д. Королева (2003).
Иногда вместо слов «сообщество», «ассоциация» употребляют термин биоценоз, имееющий, однако, более строгое значение, рассмотренное в следующем подразделе.
В ряде литературных источников вместо термина «биоценоз» используют термин «сообщество», употребленный нами выше в смысле – любая совокупность популяций разных видов, объединенная по экологическим критериям (общее местообитание, совместная реализация того или иного процесса и т.д.).
Экологические активисты, не относящиеся к биополитическому сообществу, используют весьма сходный по смыслу термин экотуризм. Как экотуризм рассматривается, например, международная программа по «льдам и снегам Северного полюса», в рамках которой туристы прибывают на остров Таймыр из-за рубежа (Гркшневиков, 2003). Здесь мы видим все же и некоторое отличие «экотуризма», для которого неживые компоненты окружающей среды типа «льдов и снегов» в принципе не менее важны, чем живое, от «биотуризма», который сосредоточивает основное внимание всё-таки на биосе.
Биотехнологии посвяшены работы, например, американских биополитиков У. Эндерсона и Т. Виджела.
Например, биотехнологию определяют также как «использование живых организмов и биологических процессов в производстве» (Режабек, 2003. С.81).
Нельзя не отметить отечественную разработку – вакцину против гриппа Гриппол, созданную путем конъюгирования поверхностных белков гемагглютинина и нейраминидазы вируса гриппа с иммуностимулятором Полиоксидонием, успешно прошедшую клинические испытания (Пучкова и др., 2003). Было также сообщено о разработке вакцины против СПИДа под названием ВИЧРЕПОЛ на базе химерного рекомбинатного белка rec(24-41), также конъюгированного с Полиоксидонием (Сидорович и др., 2003).
Пример представляют проектируемые средства лечения туберкулеза, основанные на точном знании генома его возбудителя (Mycobacterium tubercuosis), что позволяет прицельно выводить из строя регуляторные механизмы, отвечающие за персистенцию этой бактерии – длительное сохранение жизнеспособного состояния в организме больного (Urichs, 2003).
Биотехнология обещает новые противозачаточные средства, диагностикумы беременности и др.
Уже употребленный мной термин «социоморфный» означает: подобный человеческому обществу.
В Великобритании эти Директивы соблюдаются в работе не только с микроорганизмами, но и с любыми формами жизни.
Приблизительно за 1 год до клонирования Долли появились на свет ягнята Меган и Мораг, для клонирования которых были использованы ядра эмбриональных клеток, а не клеток взрослой особи.
В США существует коммерческий проект по получению клеток костного мозга путём клонирования, как это было описано здесь (Curran, 2003).
Путем генетических манипуляций в 90-е годы ХХ века были получены «умные» мыши, превосходившие своих собратьев по способности к обучению и памяти.
6
Генетические технологии
Среда обитания
ПОЛИТИЧЕСКИЙ ПОТЕНЦИАЛ БИОЛОГИИ В XXI ВЕКЕ
????
Политика
Этика
Право
Менеджмент
Социальные технологии
Генетика поведения
Этноцентризм
Агрессия
Половые различия
Расы
Нейрохимия поведения
Коммуникация
Международное сотрудничество, биодипломатия
Биологическое оружие, биотерроризм
Рис. 32
Выходы
Входы
Обратное влияние выходов на входы
Выбор и реализация стратегии биосоциальной системы
Поведение биосоциальной системы и её элементов
Стабильность биополитической подсистемы и всей биосоциальной системы
Её изменения, адаптации
Биополитическая подсистема
Лидеры в иерархии
Механизмы целеполагания и контроля, коммуникации, координации поведения
Необходимость выжить
Ресурсы
Среда обитания, включая других живых существ
Биосоциальная система
Ресурсообеспечение биосоциальной системы (Биоэкономика по Корнингу)
Социальные нормы и конвенции; традиции «протокультуры»
Заботливое лидерство
Заботливое доминирование
Репрессивное доминирование
Лидерство
Доминирование
С
В
А
Кооперация
Афилиация
Изоляция
Агрессия
ПРОЕЗД
ВОСПРЕЩЕН
Рис. 12
Канал связи
Адресат
Отправитель
Рис. 48
Рис. 21
Рис. 20
Рис. 47
Рис. 46
Рис. 45
Рис. 18
Сетевая структура
Рис. 44
Добро
Польза
Красота
Истина
Биоэтика
Рис. 35
Рис. 49
Рис. 17
Рис. 15
Рис. 13
Рис. 11
Рис. 9
Рис. 7
Рис. 5
Рис. 4
Рис. 2
Рис. 1
Рис. 38
Выходы
Входы
Обратное влияние выходов на входы
Политические решения
Политические действия
Разработка и применение норм (законов)
Стабильность политической системы
Её изменения, адаптации
Политическая система
Политические лидеры
Политические институты и процессы
Требования
Ресурсы
(Поддержка)
Природная и социальная среда
Экономическая система
Система ценностей
Исторические прецеденты – «социальная память»
Рис. 10
Рис. 6
Биополитика (практическая грань)
Биоэстетика
Биологическое образование. Биополитика (концептуальная грань)
Рис. 51
Рис. 52
Рис. 23
Рис. 26
Рис. 27
Рис. 28
Рис. 29
Рис. 31
Рис. 33
Рис. 37
Рис. 39
Рис. 40
Рис. 41
Рис. 42
Рис. 43
Иерархическая структура
Рис. 3
Рис. 8
Рис. 14
Рис. 16
Рис. 19
Рис. 22
Рис. 24
Рис. 30