o "1-6" h z  ""
Предисловие  h
5
 ""
ВВЕДЕНИЕ  h
9
 ""
Смысл цвета  h
9
 ""
Сущность цвета  h
13
 ""
Цвета культуры  h
15
 ""
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ  h
18
 ""
ХРОМАТИЧЕСКИЕ ОСНОВЫ РЕЛИГИОЗНОСТИ  h
18
 ""
Глава 1. Индивидуальность  h
19
 ""
1.1. Смысл цвета в культуре  h
19
 ""
1.2. Модель личности  h
22
 ""
1.3. Дух, душа и тело  h
31
 ""
1.4. Цвета «женской логики»  h
41
 ""
1.5. Цвет и архетип  h
46
 ""
1.6. Пол и гендер  h
49
 ""
1.7. Нормальные и экстремальные условия  h
53
 ""
1.8. Мужчина, женщина и эмоции  h
56
 ""
Глава 2. Религиозность  h
61
 ""
2.1. Религиозность женщины  h
61
 ""
2.2. Религиозность цвета  h
63
 ""
2.2.1. Цвета молитвы  h
68
 ""
2.3. Иудаизм  h
71
 ""
2.4. Буддизм  h
75
 ""
2.5. Христианство  h
76
 ""
2.5.1. Византия и православие  h
78
 ""
2.5.2. Иконография  h
85
 ""
2.5.3. Католицизм  h
88
 ""
2.6. Ислам  h
89
 ""
2.7. Протестантизм и т. п.  h
90
 ""
Глава 3. Социальность  h
96
 ""
3.1. Государственная символика  h
96
 ""
3.1.1. Цветовая символика России  h
100
 ""
3.1.2. Цветовая символика Украины  h
101
 ""
3.2. Политическая символика  h
101
 ""
3.3. Этническая символика  h
110
 ""
3.3.1. Символика славянского этноса  h
112
 ""
3.3.2. Русская этносимволика  h
113
 ""
3.3.3. Украинская этносимволика  h
117
 ""
3.3.4. Польская этносимволика  h
118
 ""
3.3.5. Словацкая символика  h
120
 ""
3.4. Цвет и мода  h
121
 ""
3.5. Политика и мода  h
123
 ""
3.5.1. Социализация цвета  h
126
 ""
ЧАСТЬ ВТОРАЯ  h
130
 ""
СМЫСЛ И ЗНАЧЕНИЕ ЦВЕТА  h
130
 ""
Глава 4. Ахромные цвета  h
131
 ""
4.1. Белое сознание прошлого  h
131
 ""
4.1.1. Историосемантика белого цвета  h
131
 ""
Стань Магдалиною смиренной из Венеры  h
136
 ""
4.1.2. Природа белизны  h
138
 ""
4.1.3. Белые функции социальности  h
144
 ""
4.2. Серость перемены времен  h
146
 ""
4.2.1. Историосемантика серого цвета  h
147
 ""
4.2.2. Представление «серости»  h
151
 ""
4.2.3. Духовность серого цвета  h
154
 ""
4.3. Природа черного цвета  h
162
 ""
4.3.1. Историосемантика черного цвета  h
162
 ""
4.3.2. Свойства черноты  h
169
 ""
На черных крыльях похоти хмельной…  h
172
 ""
4.3.3. Психология черного цвета  h
173
 ""
Глава 5. Материальность теплых цветов  h
176
 ""
5.1. Красное либидо «мужчины»  h
176
 ""
5.2. Телесная близость оранжевого  h
188
 ""
5.2.1. Коричневая приземленность  h
192
 ""
5.3. «Желтое тело» женщины  h
196
 ""
5.3.1. Цвет золота  h
208
 ""
5.3.2. Оттенки желтого  h
214
 ""
Глава 6. Зеленые тона самосознания  h
219
 ""
6.1. Цивилизация хаки  h
219
 ""
6.2. Зелень Осириса  h
222
 ""
6.3. Цвет синевато-зеленый (затемненный)  h
230
 ""
Глава 7. Идеализация холодных цветов  h
236
 ""
7.1. Голубая мечта женщины  h
237
 ""
Марина Цветаева  h
237
 ""
7.2. Синяя птица идей  h
248
 ""
Глава 8. Пурпурные цвета творчества  h
259
 ""
8.1. Лиловые вечера  h
260
 ""
8.2. Сиреневый (разбеленно-лиловый)  h
267
 ""
Глава 9. Значения пурпура  h
268
 ""
Но скоро бог Посейдон заставит рисовать  h
270
 ""
9.1. Пурпур Софии  h
273
 ""
9.2. Розовый цвет — разбеленный пурпур  h
277
 ""
Глава 10. «Мужские и женские цвета»  h
282
 ""
10.1. Моделирование интеллекта  h
282
 ""
10.2. Семантика цветовых канонов  h
285
 ""
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ  h
289
 ""
ВРЕМЕНА И НРАВЫ  h
289
 ""
Глава 11. Цветовая модель времени  h
290
 ""
11.1. С чем сравнимы времена  h
290
 ""
11.2. Ось времени  h
292
 ""
11.3. Времена и гендер  h
294
 ""
Глава 12. Семантика взросления  h
299
 ""
12.1. Детство  h
304
 ""
12.1 1. Младенчество  h
304
 ""
От 1-го до 2-х лет  h
306
 ""
2–3 года  h
308
 ""
12.1.2. Раннее детство  h
310
 ""
От 3-х до 5-ти  h
310
 ""
5–7 лет  h
312
 ""
12.1.3. Детство  h
315
 ""
7–9 лет  h
315
 ""
10–12 лет  h
318
 ""
12.2. Юность  h
322
 ""
12.2.1. Подростковость  h
322
 ""
12–14 лет  h
322
 ""
14–15 лет  h
324
 ""
12.2.2. Юность  h
328
 ""
15–17 лет  h
328
 ""
17–20 лет  h
330
 ""
12.2.3. Взрослость  h
330
 ""
За 20  h
330
 ""
За 30  h
332
 ""
12.3. Зрелость  h
333
 ""
12.3.1. Зрелость  h
333
 ""
За 40  h
333
 ""
За 50  h
336
 ""
12.3.2. Старость  h
337
 ""
За 60  h
337
 ""
За 70  h
338
 ""
11.3.3. Увядание  h
340
 ""
За 80  h
340
 ""
Глава 13. Хроматическая интерпретация ЭЭГ  h
345
 ""
13.1. Соотношения ритмов  h
345
 ""
13.2. Становление доминант  h
348
 ""
13.3. Обсуждение результатов  h
352
 ""
Глава 14. Социальность и сексуальность  h
355
 ""
14.1. Социальность, эмоциональность и сексуальность  h
357
 ""
14.2.Зрелость детей для секса  h
359
 ""
14.2.1. Любовь и влюбленность  h
364
 ""
14.2.2. Модель полового акта  h
367
 ""
14.3. Факторы брачной совместимости  h
369
 ""
14.3.1. Гармония брачной устойчивости  h
372
 ""
14.3.2. Трансактный хром-анализ  h
379
 ""
14.3.3. Бьет — значит, любит?  h
383
 ""
Глава 15. Любовь и брак  h
384
 ""
15.1. Образование семьи  h
387
 ""
15.1.1. Функционирование семьи  h
388
 ""
15.1.2. Беременность  h
389
 ""
15.2. Семья и дети  h
391
 ""
15.2.1. Семейные права  h
394
 ""
15.2.2.Бабушки и дедушки  h
395
 ""
15.3. Развод и дети  h
396
 ""
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ  h
398
 ""
ГАРМОНИЯ ЦВЕТА  h
398
 ""
Глава 16. Семантика гармонии  h
399
 ""
16.1. К теории цветовой гармонии  h
399
 ""
16.2. Цветовое воздействие среды  h
404
 ""
16.3. Информация цвета  h
411
 ""
Глава 17. Энергетика гармонии  h
414
 ""
17.1. Родство и цвет  h
414
 ""
17.2. Лечение цветом и гармония  h
418
 ""
17.2.1. Психоаналитика цвета  h
420
 ""
17.3. Резонансная семантика цвета  h
424
 ""
Глава 18. Символика цвета  h
427
 ""
18.1. Что такое символика  h
427
 ""
18.2. Противоречия символики  h
429
 ""
18.3. Условия «символики жизни»  h
432
 ""
Глава 19. Цвет в искусстве  h
438
 ""
19.1. Цвета алхимии  h
438
 ""
19.2. Геральдические цвета  h
445
 ""
19.3. Искусство цвета  h
448
 ""
19.3.1. Цвет в литературе  h
457
 ""
19.3.2. Прикладное значение цвета  h
460
 ""
19.3.3.. Цвета Санкт-Петербурга  h
462
 ""
Глава 20. Цвет в моде  h
463
 ""
20.1. Культура цвета в моде  h
464
 ""
20.2. Цвет в истории моды  h
467
 ""
20.3. Цикличность модных цветов  h
472
 ""
20.3.1. Смысл цветов в моде  h
475
 ""
ЧАСТЬ ПЯТАЯ  h
479
 ""
УНИВЕРСАЛИИ ХРОМАТИЗМА  h
479
 ""
ГЛАВА 21. Цвет и его определения  h
480
 ""
21.1. Разночтения смысла цвета  h
480
 ""
21.1.1. Психологические определения цвета  h
485
 ""
21.2. Методология хроматизма  h
487
 ""
21.2.1. Методология и терминология  h
493
 ""
21.3. Интеллект — динамическая модель личности  h
498
 ""
21.3.1. Обобщения по цвету  h
503
 ""
Таблица 2. Цветовые коды интеллекта  h
505
 ""
ГЛАВА 22. Оппонентная теория цветовосприятия  h
507
 ""
22.1. Построение кривых видности  h
507
 ""
22.1.1. Хроматическое определение информации  h
512
 ""
22.2. Семантика цветообозначений и цветовых канонов  h
517
 ""
22.3. Психологическая семантика ахромных цветов  h
518
 ""
22.3.1. Ахромные параметры информации  h
521
 ""
ГЛАВА 23. Оценка функций интеллекта  h
526
 ""
23.1. Семантика цветового круга и оппонентность цветов  h
526
 ""
23.2. Оппонентность цветов и вегетативная нервная система  h
527
 ""
23.3. Оценка функций интеллекта по предпочтительным цветам  h
531
 ""
23.3.1. Последовательность обработки результатов теста.  h
533
 ""
Ахромная шкала.  h
533
 ""
Цветовой круг.  h
534
 ""
Заключение  h
537
 ""
Краткое содержание книги  h
537
 ""
Апология хроматизма  h
562
 ""
Auaiau  h
573
 ""
Примечания  h
575
 ""
Приложения 1  h
576
 ""
Ключевые термины 1  h
576
 ""
Хром-тест 4  h
577
 ""
Литература 5  h
578
Предисловие

Как сожалеют герои Ингмара Бергмана, мы — неграмотные люди: нас учили всему, кроме знания своей души. Ее-то мы и не знаем...
В самом деле, мы знаем состав пищи и содержание воды, которую пьем. Знаем состав воздуха, которым дышим. Но кто из нас хотя бы раз задумывался о содержании цвета, которым живет наша душа? Не знаем, как и зачем эти цвета действуют на нас, и не вредим ли ими своим ближним ... Не вредим ли себе...
Не знаем и доверяемся чувствам. Разве можно отказывать себе в приятном? В том, что нравится? Все-таки подбирая платье или галстук, мало кто задумывается, о значении цветов, которые наша душа выбирает в одежде, в интерьере и т. п.
Но всегда ли чувства говорят нам истину? Как узнать, не вредит ли настоящей любви красный цвет, если его оттенок чуть-чуть изменился? Какой цвет должен преобладать в детской, чтобы ребенок был здоров и умен? Не слишком ли «спокойный» цвет выбран для гостиной или «активный» для спальни? И так далее, и тому подобное.
Что такое цвет и каково его значение для человечества? Уже в детстве мы понимаем, что зима все скрывает белым и черным цветом, весна — будет казаться голубым и салатовым, лето — зеленым и красным, осень – золотой и малиновой. Знание оттенков неба и облаков тысячелетиями предсказывает нам погоду. Цвет ягод и фруктов говорит об их зрелости, грибов — о съедобности. Окраска зверей, рыб и насекомых предупреждает о возможных опасностях.
И как показано в этой книге, даже смена цветов в религии, в искусстве, в моде способствует самовыражению человечества. Таким образом, цвет практически всегда, везде и во всем является выражением. Однако выражением не количества, и не формы, а качества. Того самого качества, что без цвета невозможно ни представить, ни выразить, ни измерить — качества нашего интеллекта.
В процессе работы над этой книгой первоначально я ее называл «Цвета культуры». Но когда она была дописана, то меня вдруг осенило, что все эти цвета — и, главное, их смысл, — таит в себе человек. И книга получила название «Цвет культуры». Что же такое «цвет культуры»? В чем его смысл? Культура создает человека, который и создал культуру. Поэтому эту книгу можно было бы озаглавить и как «Цвет человека», если бы не одно «но».
Все мы сталкивались с такими выражениями, к примеру, как «цвет нации», «цвет общества» или «цвет науки». Здесь все понятно — лучшая часть нации, общества или науки. А что же такое «цвет культуры», если собственно культура создана человеком? Вот, мы и ответили на собственный вопрос. Цвет культуры — человек. Интеллигентный человек, которому и посвящена эта книга. Человек в цветовом окружении культуры, природы и общества. Тогда что же такое всё-таки «цвет»?
Если цвет в самом деле является качеством нашего интеллекта, то нельзя ли предположить, что частично он может служить разрешению «вечной» проблемы, возникающей при периодизации взросления человека? В этой книге, наконец, будет приведена пока еще рабочая, но уже цветовая (то есть экспериментально подтверждаемая) модель этой периодизации.
В последние годы тематика книг о цвете все более расширяется. Ибо современный человек уже не представляет себя вне цвета. И в то же время во всех этих книгах отсутствует какая-либо система, теория или модель, на которых бы основывалось изложение. В хроматизме как новой научной дисциплине цвет явился основой методологии, которая в свою очередь дала возможность раскрыть его смысл и значение в мировой культуре. Поэтому ниже приведены итоговые результаты, основанные на хроматической модели человека. Модель же, как известно, — последняя ступень к созданию теории.
Междисциплинарный характер хроматизма позволил привести и обобщенные представления о сущности той или иной религии на уровне архетипов, воспринимаемых чувственно-образной логикой подсознания. Информация же подсознания из-за ее частично интуитивного характера может быть осознана, то есть понята на формально-логическом уровне сознания лишь после ее овладения творцами.
Казалось бы, это давало основания и для представления здесь «абсолютно-мистического знания», которое рождало творческое подсознание, к примеру, Е. П. Блаватской или Д. Андреева. Однако при анализе этого знания у меня нередко возникали сомнении в его адекватности. Говоря иными словами, нередко оказывалось, что идеи их индивидуального подсознания были настолько индивидуальными и субъективными, что противоречили архетипическим устоям мировой культуры.
В связи с этим следует оговорить тот факт, что теория хроматизма основана на принципе научной идеализации. Согласно этому принципу любая научная схема или формула является лишь неким приближением к реальной действительности. Так, например, «точка» в математике, «вакуум» в физике или «идеальный газ» в химии на самом деле таковыми не являются. Вместе с тем именно учет характеристической информации в пренебрежении несущественными деталями позволил стать этим дисциплинам научными. Полагаю, что искусствоведение, психология и этнология прошли тот этап развития, на котором «из-за деревьев и леса не видно», и вполне могут использовать данный принцип, для чего, в частности, и предназначена настоящая книга.
В первом издании хроматизма критиками были отмечены определенные несоответствия и «туманные места», вызванные, как мне кажется, именно моим интуитивным представлением темы при невозможности ее одновременной формализации на том этапе исследования. Тем не менее приношу глубочайшие извинения читателям. За суровую критику, благодаря которой в последующих изданиях появилась некоторая ясность изложения, я признателен Елене Михайловне Фроловой, Светлане Тевельевне Махлиной, Елене Владимировне Деменок и Елене Юрьевне Шинявской. За всестороннюю помощь и плодотворные дискуссии благодарен Надежде Александровне Серовой и Наталье Михайловне Платоновой, а также Борису Васильевичу Антипову.
Написать эту книгу на простом и доступном языке и, главное, без формул, меня просил Леонид Вацлавович Янковский, которого с удовольствием благодарю за доверие. Во-первых, сразу же отмечу, что все недоступное было выделено петитом или помещено в примечаниях и предназначено для специалистов. И во-вторых, надо признать, мне все же удалось убедить рецензентов и Л. В. Янковского в необходимости публикации нескольких формул для дальнейшей верификации работоспособными психологами. Поскольку уже практически все издания по хроматизму вошли в списки рекомендуемой литературы различных факультетов столичных университетов, то не могу не выразить искреннюю признательность и всем авторам, и составителям этих списков.
Также благодарю Максима Боронина за предоставление компьютера COMPAQ для окончания книги, и сотрудников фирмы «ОПОРА-ПРО» (oporapro.ru), которые помогли извлечь все ранее созданное из «черного чрева» прежнего компьютера; и, наконец, Ирину Юрьевну Авидон (издательство «Речь») за моральную поддержку и человеческое понимание того, что «и на солнце бывают пятна», а, в частности, за устранение моих недочетов в корректуре этой книги.
Н. Серов

ВВЕДЕНИЕ
…радуга и жизнь — одно и то же.
Гете

Смысл цвета
Что такое свет, нам популярно объяснили в школе. Свет это нечто двойственное, дуалистическое. Поэтому рассмотрим еще более очевидный вопрос. Что же такое «цвет»? Можно ли дать его строгое определение? Любой из нас ответит: «Что тут спрашивать? Цвет — это…»
И здесь начинается самое занятное. Приведу лишь малую толику студенческих ответов. Цвет — это платоновская идея, и аристотелевское затемнение света, и демокритовские цветовые формы. И ньютоновская длина волны, и шиллеровское чувство прекрасного, и гетевское цветовосприятие. И кантовская оппозиция, и вундтовская окраска эмоций, и шпенглеровские образы культур. И краска на картине, и краска стыда. И символика флагов, и цветовая эмблематика. Тут же и цветомузыка и хроматизм природы. И геральдика средневековья, и цвета алхимии или масонов. И желтый цвет как знак власти в Китае, и цвет (но уже пурпурный) как знак власти в Древнем Риме. И отражение света, и цвет индийских божеств и т. д. и т. п.
Так можно ли свести все это к единому представлению и пониманию? Можно ли логично, то есть без каких-либо противоречий, описать цвет? Попытаемся. И для этого обратимся к многовековой мировой культуре. Культуре, которую наши прародители зачем-то сохраняли. Зачем? Далее мы увидим, что эти вопросы тесно взаимосвязаны.
Цвет сам по себе — явление обычное. И как любое обычное явление содержит в себе «две стороны медали». С одной стороны, с цветом мы можем соотнести нечто объективное, измеримое, например, энергию электромагнитного поля. С другой стороны, цвет представляет собой весьма субъективное «преломление» этой энергии человеком. Здесь и биологическое, телесное, и психологическое, личностное поле деятельности по переработке этой энергии.
И человек сам по себе — явление тоже обычное. В нем также можно найти две составляющие: объективную — тело с рецепторами кожи и сетчатки глаза, которые и ощущают энергию цвета, и субъективную — душу человека. Да, цвет воспринимает именно душа. Но ведь Для того чтобы воспринять что-то, надо иметь в себе нечто подобное — нечто такое, что может содержать в себе цвет. Не получается ли так, что цвет изначально заложен в человеке? Заложен с генами матери. С генами отца. С архетипами, как говорил Карл Густав Юнг.
С младенчества мы познаем. И не только мир. Но и себя в этом мире. Благодаря Вере познаем. Вере в родителей. Вере в родственников. Вере в целесообразность этого мира. И сразу, без обучения чувствуем истину. Животворящую истину единства, объемлющего нас в этом огромном мире. Чувствуем и познаем. А сознаем не всегда.
И наука (правда, после нашего продолжительного обучения) дает осознание этого мира. Но мира, разъятого ею на мертвые части. «По областям знания», разъятого научным со-знанием. То есть совместным знанием, которое всегда можно проверить. Можно осмыслить… «Cogito, ergo sum (Мыслю, следовательно существую)», — уверяет Рене Декарт до сих пор.
А мысль и чувства — вещи разные. Чувства мы не всегда можем выразить словами. Мысль же можно объяснить, можно опровергнуть, можно доказать. То есть мыслью мы охватываем этот мир или, точнее, мир мысли охватывает нас. Мир человеческой мысли. Наше познание этого мира. Осознание знаний.
И живая Вера нашего детства замещается этими знаниями. Вытесняется в глубины неосознаваемого. В сферу подсознания. Ибо в сознании не уместиться сразу и чувствам и мыслям. Чувства противоречивы и не всегда логичны как сама жизнь. Мысли же всегда последовательны и логичны, наверное, как смерть. Чувствами мы не поймем мир мысли. И нас не поймут в этом логичном мире.
Однако мы приходим в Эрмитаж или в Русский музей и все меняется. Можно ли осмыслить «Композицию №....» Кандинского или Клее?… Есть ли тут последовательность мысли? Логика? А в филармонии… Какая мысль заложена в «Симфонии №…» Бетховена или Скрябина?… Понимаем ли мы этот мир противоречивых чувств и алогичных образов искусства? Нет, не понимаем. Но чувствуем… И тратим миллионы долларов за вангоговский кусочек холста с красками...
Нет! Не холст с красками мы покупаем. Мы приобретаем образы нашего детства. Образы веры в целесообразность… Когда мы еще не знали логики этого взрослого мира. Когда все понимали без слов. Когда наши чувства создавали вечные образы жизни. Жизни реальной. Жизни, не разъятой на части.
Так нужны ли нам, взрослым, эти чувства и образы? Ведь с детства нас учили отказываться от них. Выражать все и вся строго логично и непротиворечиво. Что же заставляет нас, таких последовательных и деловых, терять время и деньги на мир искусства? На мир чувств и образов? На тот мир, который противоречит нашей логике? Нашему ученому сознанию?
Не подсознание ли? Подсознание нашего детства. Подсознание, где лежала, да и сейчас лежит вера. Та самая вера, о которой теперь уже и не вспоминаем. Мы — взрослые и логичные. Вспомним же наше детство — как мы верили в разумность родителей... Вспомним юность — мы совсем уже взрослые, пишем дневники и стихи, волнуемся, влюбляемся, переживаем. И чувствуем что-то огромное, всеобъемлющее… И убеждаемся, что родители со своей узкой логикой ничего не понимают ни в нас, ни в нашей жизни... И былая вера (в их незыблемое всезнание) уходит… Казалось бы, исчезает…
Но нет! Вера не исчезает никогда. Она лишь снова вытесняется нашим знанием. Но знанием уже внутреннего, а не внешнего мира. Знанием собственного «Я» — самосознанием. Нам же надо все знать… И лишь потом, когда смерть родителей все и вся обернет своей логикой, поймем мы, наконец: «Нельзя объять необъятное»… Нельзя!
И, как мне кажется, здесь-то и проходит человечество свой «пубертат». Наступил ХХI век — черед веры в прародителей. Веры во все то, что завещали нам предки. Завещала наша культура. Ибо без веры — к примеру, в смысл существования предков — мы обессмыслимся и в собственном существовании.
Поэтому-то и появляется вера. Вера в переселение душ. Вера в детей и внуков. Родственников и знакомых… Во что-то такое, что словами не выразить. В самом деле, как выразить божественную целесообразность этого мира? Внешнего мира. И мира внутреннего…Словами? Нет таких слов, чтобы описать чувство этого изменчивого мира, — мира постоянства…. Нет таких слов, чтобы осознать этот многогранный мир в его целостности… Нет таких слов…
Бесчувственны термины науки. И так же далеки от жизни, как сама наука. Это говорят сами ученые. А философия? Быть может, любящие мудрость философы объяснят магнетизм этих образов и чувств? Нет, философам — не до нас. У них весьма абстрактное представление даже о цвете… А чувства они вообще относят к неосознанному сознанию. То есть к немасляному маслу, как это ни прискорбно звучит. Остается психология.
Действительно, психологи профессионально изучают человеческую душу. Быть может, они объяснят нам смысл и значение цветовых образов? Ответят на жизненно важные вопросы?.. И опять ответ «нет». Психология — дочь философии. И как вполне созревшая девушка идет по стопам матери: терминология должна оставаться классической (то есть философской).
И для своего научного становления психология начинает работать с факторами (совсем не классическими), производные от которых уже зачастую не имеют никакого, даже психологического смысла. Но, раз уж психологии как науки не существует, то и проповедует она «искусство психологической диагностики». Иначе говоря, «все возвращается на круги своя».
Если хочешь познать объективное — цвет, нужно попытаться держаться внутри самого мира цвета. Нужно пытаться не выходить из мира цвета. Тогда можно надеяться проникнуть в то, что является собственным существом цвета. Так полагал Рудольф Штайнер.
Для того чтобы прийти к объективному ощущению цвета, недостаточно освободить его от связи с заданной формой — ведь это легко сделать. Гораздо более трудным представляется второе требование: когда мы подходим к цвету, мы должны освободить самих себя от всех представлений, симпатий и антипатий, от нашей собственной воли к построению образов и форм. Мы должны в равной мере воздержаться как от всякого произвола, так и от всего смутного и неконтролируемого в нас самих.
Окинем теперь беглым взором значение изобразительного искусства для воспитания человека и человечества. Чем дальше мы углубляемся в историческое прошлое, тем в большей степени находим изобразительное искусство связанным с религиозной жизнью. Оно полностью служило ее потребностям и изображало то, что ощущалось как божественное в природе и человеке.
Как велики были обязательства художника перед Верой? В каком соответствии с нею рассматривались деяния художника? Ответом на эти вопросы является, по крайней мере, тот факт, что в Древнем Египте тот, кто допускал ошибку в письме, приговаривался к смерти. Ибо искусство имело свой первоисточник в тайнах религии и привносило в жизнь человека истинные образы сверхчувственного мира.
Именно искусство вело наших предков от созерцания мифологических картин, через изображение религиозных событий (в иконописи), к рассмотрению и самих себя (в портрете), и окружающей природы (в пейзаже). Высвобождение цвета от природных форм в импрессионизме привело ко все более независимому выражению душевных переживаний в абстракционизме. И цвет уже становится средством эксперимента, а искусство — отражением восприятия нашего жизни, нашей веры, нашей культуры.
Следуя за Р. Штайнером, можно спросить: нет ли у каждого из нас собственного, особенного отношения к цвету? Разумеется, это так и будет до тех пор, пока мы будем связывать с цветом субъективное содержание своей душевной жизни, свои симпатии и антипатии. А не будем ли мы в этом по-своему правы? Несомненно, коль скоро нашим единственным желанием является выражение собственной индивидуальности. Так будет продолжаться до тех пор, пока перед нами не откроется то, что цвет обладает индивидуальностью в той мере, в какой им обладают наши архетипы.

Сущность цвета
И тогда мы поймем, что цвет оказывает на нас свое волевое давление с целью выразить свою собственную сущность. И если нам так удастся погрузиться в цвет, что мы в нем узреем себя, то обнаружим вдруг некую целительную силу уже не его, а собственного значения. И чем больше мы в этом преуспеем, тем больше раскроемся в мире познания чувственных образов цвета. То есть тех образов, которые тысячелетиями хранили наши предки. Тех образов, которые канонизировали мировые культуры. Тех образов, которые Юнг называл архетипами.
Как же войти в этот мир цвета? Как уразуметь эту множественность его смыслов? Как почувствовать смысл каждого цвета? Иоханнес Иттен говорил, что цвет — это олицетворение жизни, так как мир без красок представляется нам мертвым. Тогда цвета являются изначальными понятиями, то есть детьми первородного бесцветного света и его противоположности — бесцветной тьмы. Как пламя порождает свет, так свет порождает цвет. Цвет — это дитя света, и его мать. Свет, как первый шаг в создании мира, открывает нам через цвет его живую душу. В это искренне верил Рудольф Штайнер. В это искренне верим мы.
Ничто так не поражает наш разум, как появление в небесах гигантского цветового венца. Гром и молния пугают нас, но цвета радуги и северного сияния успокаивают и возвышают. Радуга считается заветом Бога на земле. Радуга — символ нашего детства. Радуга — символ мира. Но почему же радуга — одна, свет — один на всех (днем — солнце, ночью — луна), а богов много? Может, и в религиозности человечества за каждым днем следует ночь? Может, «вавилонское смешение» языков и богов отвечает природе человека? Может нам не только свет, но и тьма нужна? …..
Для ответа на эти вопросы следовало бы обратить свой взор на то, как в нашей многовековой культуре сменялись монотеистические религии. Поэтому кратко рассмотрим определенные свойства культурных и, в частности, религиозных ритуалов, символов и канонов. Посмотрим, нет ли тут какой-либо закономерности, которая поможет ответить на поставленные выше вопросы.
Возьмем, к примеру, представленные в Эрмитаже или в Лувре работы мастеров Флорентийской школы или других живописцев Средневековья. И без какого-либо знания цветовой семантики мы чувствуем, что в их полотнах сохранены цвета одежд Девы Марии, канонизированные церковью тысячу лет назад. И даже индивидуализм Возрождения — с его ироническим скепсисом к символике цвета — не сможет полностью отказаться от этих канонов, как это явственно проступает, например, в работах Лоренцо Креди или Леонардо да Винчи.
История человечества состоит в периодическом осознании неосознаваемого. И в постоянном забывании того, что окончательно не может быть осознано никогда. Все-таки “сознание есть страдание”, считает Кьеркегор. Страдание осознания. Поэтому и цвет нельзя осознать до конца. Как Бога. В Него можно верить. Или не верить. Его можно чувствовать, но нельзя понять. Поэтому и цветовой язык со временем уходит в коллективное бессознательное — в неосознаваемую долговременную память человечества. В память вероисповедания.
В последнее время появляются упоминания о соответствии ячеек этой памяти — архетипов — конкретным мировым религиям. Ниже дается их цветовое соотнесение. Поскольку каждое вероисповедание лечит страждущих, то приведены и значения соответствующих цветов в различных религиях.
Итак, о6ъективная ценность цвета ведет нас к объективизации весьма субъективных душевных чувств и ощущений. Смысл культуры цвета, и причинность его многовекового существования стали вопросом совести нашей Веры. Вопросом чести нашей науки. Вопросом XXI века.

Цвета культуры
Вообще говоря, все это и приводит к ответу на вопрос, поставленный в начале введения. Если личность человека может быть представлена триадой «природное — культурное — социальное», то собственно культура — также триадой, но уже более поддающейся изучению: «религия — искусство — наука». И как будет показано ниже, каждый из компонентов этих триад имеет определенные цветовые характеристики. Ибо, как полагал Людвиг Витгенштейн, культура — своего рода орденский устав, во всяком случае, она предполагает некие правила.
Мы познаем не только мир, но и себя в нем. И благодаря искусству сразу, без обучения чувствуем истину. Животворящую истину целого, — единства, объемлющего нас в этом мире. Чувствуем, хотя и не всегда сознаем.
Наука (после нашего обучения) дает осознание этого мира. Однако мира, зачем-то разъятого на части. На мертвые куски разъятого «по областям знания». Разъятого сознанием. Рационально разъятого.
Ибо сознание ничего иного не может. Даже сложить эти мертвые куски обратно не может. Поскольку наша жизнь не так уж рациональна, как этого бы хотелось нашему сознанию. Нашей науке.
Где наука бессильна, там живут искусство и религия. Мы слушаем музыку или хор, и появляются некие образы. И оформляют наши смутные ощущения во что-то приемлемое и доступное.
Читаем роман или вникаем в проповедь и малейший штрих (всего лишь цветовой оттенок) заставляет нас верить происходящему. Ввериться в действо.
Видим картину, икону или цветовой образ и сразу же «узнаем» то, что вроде бы испытывали раньше. Но не могли выразить. Не умели. Это искусство.
Нас не учили его воспринимать. И в реальной повседневной жизни мы его не замечаем. А ведь складывалось искусство тысячелетиями. Так, аборигены Австралии сразу, без запинки, без обучения автоматически воспринимают цветовые образы. То есть чувствуют и ощущают их своим естеством. Не сознавая того, чувствуют.
Нам же их надо знать, эти образы, «дешифровывать», поскольку наше сознание вытеснило их в глубины неосознаваемого.
Так, многие исследователи цветовой семантики с сожалением констатируют, что сегодня мы ее практически не знаем. И наши познания в основном исчерпываются весьма скудными сведениями о том, например, что белый цвет — невестин, черный — траурный, а красный — революционный. В то время как наши предки воспринимали цвета и их оттенки гораздо тоньше… Но чем ближе к нашим временам, тем восприятие цвета грубее, утрачивая свою философичность и многозначительность. Так, не пора ли вернуться к знаниям предков? Не пора ли восстановить знания, утраченные нашим сознанием? Не пора ли восстановить знания нашего бессознания — смысл архетипов коллективного бессознательного, как говорил Юнг.
Но эти архетипы, по Юнгу, всю жизнь действуют на нас. Заставляют чувствовать «нечто невыразимое». Волноваться, не понимая причины волнений. И даже беспричинно страдать. Страдать от незнания.
Ибо главное в нашем интеллекте — сознание. Этому нас учит семья и школа. Этому нас учит социум («Законы прежде всего!»). Этому находит свое подтверждение и наука («Левое полушарие головного мозга — доминантное», — утверждают физиологи). И сознание наше строго научно проанализирует нечто живое. И превратит его в мертвые числа, которые, что называется, «ни уму, ни сердцу». Ведь из этих мертвых чисел сознание уже не создаст то живое, что было в начале.
В самом деле, ни аналоговые, ни цифровые технологии не дают нам пока тех животворных образов, что рождает искусство и религия. И не потому, что не хотят, а потому что не могут, так как основаны они на двоичной логике «железного компьютера». На формальной логике сознания. Поскольку отрицают триадную логику жизни. Две тысячи лет отрицают все, что имеет отношение к жизни. Со времен Аристотеля отрицают.
Выходит, что не наука, а искусство и религия дают нам самосознание? К сожалению, так получается не всегда, ибо в искусстве появляются «бессвязные куски» знания. «Знания истины». Но не истина знания. И в искусстве же бывает модным нечто искусственное, идущее от сознания (как, например, тупики постмодернизма). Нечто однодневное, чему история не верит. Так как нет законов в искусстве, в отличие от науки. Искусство индивидуально и не воспроизводимо.
В науке существуют законы, а в религии — каноны. Тысячелетиями этим канонам поклонялись верующие. Тысячелетиями хранило их человечество, поскольку в этих канонах существовало нечто умиротворяющее душу человека. Нечто божественное. Нечто вечное.


ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ХРОМАТИЧЕСКИЕ ОСНОВЫ РЕЛИГИОЗНОСТИ

Глава 1. Индивидуальность

1.1. Смысл цвета в культуре
Наши эмоциональные переживания, вызываемые восприятием цвета, весьма субъективны и неоднозначны. Кто-то обладает чрезвычайно обостренным цветовосприятием. Другие, наоборот, равноценно воспринимают и картину природы, и черно-белую ее фотографию. Именно поэтому, чтобы понять смысл цвета, нам сначала придется понять себя.
Как рассуждал по аналогичному поводу Людвиг Витгенштейн, «цвета побуждают нас философствовать. Этим, может быть, и объясняется приверженность Гете к учению о цвете. Кажется, что цвета задают нам загадку, — загадку, которая нас побуждает — не возбуждает».
Не будем говорить о механизмах цветового зрения. Психофизиками этот вопрос хорошо изучен. Цвет же воздействует на нас, нередко минуя зрение. Воздействует так, что порой мы и не догадываемся об этом. Но постоянно испытываем действие цвета, так как живем в цветном мире.
У кого нет любимых и нелюбимых цветов? Несложно объяснить, почему одни цвета нам нравятся больше, другие — меньше. Но кто объяснит, почему мы носим третьи? Есть ли в этом что-либо духовное?
Вспомним, что еще первобытные племена связывали с духом предков прежде всего мужчин. Да и античные легенды говорят об этом же. И библейские заветы гласят, что духовностью обладают преимущественно мужчины. Так, может, они объяснят принципы предпочтения цветов? Почему наши душевные женщины любят цветные одежды, а «духовные» мужчины — «бесцветные» черно-белые (серые).
Быть может, эти симпатии и антипатии представляют собой наиболее глубинные (неосознаваемые) проявления нашей духовной индивидуальности? Проявления, которые своими цветами ведут нас по жизни и незаметно увлекают за собой, умиротворяя дух, душу и тело. Душевностью испокон веков наделялась женщина. Быть может поэтому женщины лучше запоминают и различают цвета, чем бездушные мужчины, которые чаще пренебрегают и разнообразием цвета в одежде?
За последнее время вышло большое число книг по цвету. Символика, антропология, психология, терапия, эмоциональность цвета и т. п. И нигде ни слова о единстве цвета и человека. Вернее, слов много. Но, как уже говорилось, нет теории, объединившей метафизику души и тела, духа и души, тела и цвета. Теории, которая позволила бы человеку познать себя в этом многоцветном мире культуры.
А можем ли мы познать себя? Ведь обычно видна ничтожнейшая часть души нашей, которую, пожалуй, можно сравнить с надводной частью огромного айсберга. Изучением ее занята наука. Наука, где ученые сознательно говорят на разных языках и не понимают друг друга — узкая специализация нашего рационального сознания.
Небольшая подводная часть этого айсберга представлена искусством, и, в частности, модой, дизайном и рекламой. Но здесь никто и не задумывался о теории самопознания. Здесь — практика приспособления себя к среде и среды к себе. Здесь — творчество эстетствующего подсознания.
Нерелигиозный человек происходит от homo reigiosus, и хочет он того или нет, он — его творение. Поэтому вслед за М. Элиаде я полагаю, что религия охватила самую глубоководную, самую неосвещенную часть нашего айсберга. Нашего тщательно скрытого (философской водой) естества — животворного бессознания.
Так можно ли осветить и понять эти потаенные части нашей души?.. История мировой культуры свидетельствует, что для этого есть все основания. И как показано ниже, можно будет буквально плениться ее яркими живыми красками, ибо они несут удивительные послания тысячелетий. Открывают смысл божественной и земной жизни. Смысл жизни нашей. Суть нашей души. Нашего духа. И расцвести им божественными цветами или остаться беспробудно темными — теперь это зависит только от нас.
Уже первобытные люди пытались отыскать живописные формы, способные кратко описать действие смутно ощущаемых сил бессознания и Космоса. Так появился круг, квадрат, треугольник, крест и т. п. Так оформлялись тревожащие душу ощущения в понятные всем представления. Так появились круг Зодиака и мандала.
Как утверждает Элиаде, мандала — это не столько проекция ума на внешний мир, сколько объективный символ образа мира в себе. Вероятно поэтому храмы практически всех мировых религий построены прямо по проекции мандалы. Ибо цветовая наглядность их противопоставлений вполне удовлетворяла человека, удовлетворяла его душу. Душу, которая вечно пытается жить в согласии с противоречивой сущностью Вселенной. Так появляется смысл самосознания — осознание себя в Космосе и Вселенной в себе.
В самом деле, бессмысленность не дает полноты жизни, ибо отсутствие смысла жизни ведет к болезни, и тем самым — к сокращению самой жизни. Смысл же, если не все, то многое делает приемлемым. Осознать себя в Космосе как гармонию осознанного Космоса в себе — значит стать человеком на фундаменте человечества. Пережить мифы тысячелетий. Почтить память предков. Слиться с Космосом.
И потребность в этом осмыслении, в этом претворении эзотерических таинств в себе имеет, по Юнгу, жизненно важное значение, поскольку общая тайна — лучшее средство для объединения индивидов. Объединения не первобытного, не объединения тел. Нет. Объединения духа и тела. Объединения душ.
Уже грудной младенец совершенно различным образом реагирует на различные цвета спектра. При этом наблюдается и различие цветопредпочтений по полу. Девочкам нравятся одни цвета, мальчикам — другие. Мы же, взрослые, даже не представляем что такое цвет. Иначе говоря, не знаем, что такое "хорошо", и что такое "плохо" в этих самых цветах. Цветах, которые всю жизнь (даже в сновидениях) скрашивают наше существование.
Что же такое цвет? Почему человек никогда не купит вещь, если ему не нравится всего лишь ее цвет? На этот вопрос отвечают примерно так: "Не нравится и все тут!". А нужно ли нам узнавать смысл цвета? Осознавать неосознаваемое? Не проще ли довериться чувствам, даже если они нас обманывают?
Так, ниже мы убедимся в том, что женщины выбирают белый и черный цвета одежды много чаще, чем серый. Почему? Казалось бы, серый — самый немаркий, то есть самый практичный цвет. Законы цветоведения гласят, что на сером фоне «потеряется» почти любое пятно. На белом же или на черном фоне из-за контраста оно может выглядеть почти вызывающим.
В чем же дело? Почему эстетические вкусы современных женщин так полярны (черное и белое) и так непрактичны? Связано ли это с так называемой «женской логикой», противоречивость которой общеизвестна? Связано ли это с обычным женским недомоганием — мигренью? Или здесь обычное свойство женщин выглядеть как можно заметнее — «серый — какой-то невзрачный»…
И, с другой стороны, почему «непрактичные» мужчины серые цвета одежды выбирают чаще, чем белые и черные? Ведь знают же чисто русские нарицания «сплошная серость», «серый» и т. п. И все равно выбирают серые костюмы, плащи, куртки. Иначе говоря, существует ли какая-либо психологическая причина столь различного цветового выбора по полу и / или по гендеру?
Чтобы ответить на эти вопросы, обратимся к истокам нашей культуры. Согласно античной традиции, эстетика вещи предполагает ее двустороннее рассмотрение. Во-первых, субъективное, то есть с позиций человека, который ощущает, чувствует вещь. И, во-вторых, объективное — пусть это будет звучать непривычно — с позиций самой вещи, которая влияет на человека.
В первом случае речь идет о чувственных взаимоотношениях с окружающим миром, наиболее наглядным примером которых служит цвет. Именно цвет представляет собой то необходимое условие существования вещи, при котором она начинает реально ощущаться.
Второй случай связан с тем, что бесцветных же вещей пока еще не существует. Ибо и белое, и черное, и даже прозрачное — это тоже цвета, которые всегда содержат определенное количество энергии и информации. И то, что мы этого не замечаем, вовсе не значит, что цвета эти не воздействуют на нас своим объективным содержанием.

1.2. Модель личности
Как отмечает Грэйс Крэйг, «каждый теоретик обладает неповторимой научной биографией и интересами, которые, хочет он того или нет, влияют на его исследования. Эти личные данные затем неявно включаются в основные предпосылки теорий. Таким образом, теории служат отражением личностей, мыслей и ценностей тех, кто их разработал. Многие специалисты по развитию придерживаются эклектической ориентации». Поэтому и мы вслед за Крэйг выбираем те конкретные аспекты многочисленных теорий, которые могут привести к созданию цельной картины интеллекта.
Однако в психологии используются весьма разнообразные и достаточно противоречивые определения понятия «интеллект». Как, например, подчеркивает Грэйс Крэйг, основной характеристикой человека как вида является интеллект, ибо он позволяет нам изменять окружающую среду, приспосабливая ее к нашим потребностям, а также меняться самим в ходе этого процесса. То есть «интеллект» здесь интерпретируется как некая динамическая система когнитивных смыслов. Клапаред и Штерн также понимают под «интеллектом» психическую адаптацию к новым условиям, но уже (в концепции Клапареда) и с прямым противопоставлением интеллекту инстинктов и навыков. Нередко у американских прагматиков это выливается в парадоксальные высказывания: «Я обнаружил, — пишет, к примеру, Карл Роджерс, — что, доверяясь некоторым внутренним неинтеллектуальным ощущениям, я впоследствии признаю мудрость своего поступка» .
Г. Айзенк подчеркивал, что корреляционный и факторный подходы традиционной тестологии явно недостаточны для объяснения механизмов интеллекта; путь доказательства существования интеллекта — это доказательство его нейрофизиологической детерминации. В итоге он писал: «Мы приходим к удивительному заключению, что лучшие тесты интеллектуальных различий — это тесты, не-когнитивные по своей природе».
Жан Пиаже понимает под интеллектом определенную форму равновесия, к которой тяготеют все структуры, образующиеся на базе восприятия, навыка и элементарных сенсо-моторных механизмов… Эти структуры, расположенные последовательно одна над другой, следует рассматривать как ряд, строящийся по законам эволюции таким образом, что каждая структура обеспечивает более устойчивое и более широко распространяющееся равновесие тех процессов, которые возникли еще в недрах предшествующей структуры. При этом и инстинкты, и навыки являются неотъемлемыми составляющими интеллекта. «Таким образом, — по заключению Пиаже, — в развитии интеллекта имеет место следующая последовательность основных структур <…>: ритмы, регуляции, группировки».
Психологическое же объяснение интеллекта, согласно теории Пиаже, состоит в том, чтобы очертить путь его развития и показать пути достижения им указанного равновесия. В связи с тем, что теория Пиаже весьма близка к хроматическому представлению интеллекта, приведу цитату, которая позволит психологам лучше использовать и закономерности, открытые в настоящей работе. “С этой точки зрения труд психолога можно сравнить с трудом эмбриолога: сначала это — описание, сводящееся к анализу фаз и периодов морфогенеза вплоть до конечного равновесия, образованного морфологией взрослого; но как только факторы, обеспечивающие переход от одной стадии к следующей, выявлены, исследование сразу же становится “каузальным”.
Наша задача, следовательно вполне ясна: необходимо реконструировать генезис или фазы формирования интеллекта… И поскольку высшее нельзя свести к низшему (если только не искажать высшее или не обогащать низшее за счет высшего), постольку генетическое объяснение может состоять только в том, чтобы показать, каким образом на каждой новой ступени механизм уже имеющихся факторов, приводя к еще неполному равновесию, подводит само уравновешивание этих факторов к следующему уровню”.
Вообще говоря, многие другие определения «интеллекта» просто противоречат и определению Пиаже, и его классическому представлению в науке, которое почти два тысячелетия включало в себя все стадии перехода «от ощущения к мысли». И лишь в ХХ веке американские «ученые» сузили значение интеллекта до вполне доступной для них идеи когнитивных способностей, определяемых баллами IQ. Как мне кажется, компьютер практически полностью подпадает под определение интеллекта, которое дает Д. Векслер.
В связи с этим напомню, что, когда Бине и Симон начали работу по разработке тестов умственных способностей, их целью было выявление умственно отсталых детей, которые в начале ХХ века могли не соответствовать существовавшей во Франции системе образования. Об этом писал еще Пиаже (см. с. 208 в цитируемой книге Ж. Пиаже). Но впоследствии на эти тесты (IQ) американские прагматики экстраполировали возможность измерения умственных способностей человека, неправомерно названных ими интеллектуальными, — как заключают ученые после детального анализа интеллектуальных функций человека.
Так, американские психометристы (даже весьма близкие по духу к Пиаже) включают в «интеллект» уже глобальную способность индивида действовать целесообразно, мыслить рационально и вести себя в соответствии с окружением. То есть «интеллект» понимается как способность исключительно когнитивного предварения определенного результата деятельности. Наши же ученые по тестам усредненного IQ смогли сделать вывод даже о равномерном распределении интеллектуального потенциала у представителей обоих полов. 
Как отмечает М. А. Холодная, в западной психологии, несмотря на огромное количество работ, посвященных интеллекту, нарастает волна критики этого понятия со ссылкой на отсутствие у него каких-либо объяснительных возможностей. В отчественной же психологии, напротив, публикации по проблеме интеллекта исчисляются единицами (при этом интеллект нередко отождествляется с личностью) Детальный анализ смысла данных фактов приводит М. А. Холодную к заключению, что психология как наука, изучающая человека, может вернуть проблему интеллекта на законное место.
Вряд ли кто будет спорить с тем, что для разрешения этой проблемы, прежде всего, следовало бы найти законное место для понятия «интеллект», которое тысячелетиями (вопреки ХХ веку) включало в себя семантику как когнитивной, так и аффективной сфер. Да и психологи вслед за Терстоуном все чаще констатируют тот факт, что без учета последней когнитивистская концепция не выдерживает критики — «интеллект исчезает»... Именно это заставляет исследователей включать в интеллект и формирование метакогнитивных механизмов интеллектуальной деятельности, и субсознательный уровень процессов переработки информации и т. п.
В связи с научной традицией представления семантики “структурного анализа” необходимо подчеркнуть, что понятие “структура” представляет собой взаиморасположение и связь составных частей какого-либо материального объекта. Функциональное же подразделение интеллекта Жаном Пиаже на структуры, как справедливо замечают исследователи, по сути дела представляет собой лишь самые первые звенья в реализации соответствующих методических подходов. Можно ли представлять себе материальными интеллектуальные структуры Пиаже, или какие-либо системы динамических смыслов Выготского, Анохина или Платонова? Как мне кажется, на это в науке никогда не было, да и не будет достаточных оснований, о чем, свидетельствуют, к примеру, достаточно определенные выводы А. С. Батуева.
Так как интеллект оперирует исключительно информацией, но не ее материальными носителями, то все его функции — идеальны. (Структурировать же идеальное можно лишь с помощью идеальных компонентов, например, цвета. Не зря же еще Платону пришлось “расцвечивать” даже части души). Иное дело — результаты этих функций, сводящиеся к реакции, поведению, деятельности и т. п., которые, как мне кажется, действительно, можно структурировать, но лишь относительно их более идеальных коррелятов. (Разумеется, в психологии существуют и промежуточные объекты исследования, которыми пока можно пренебречь для понимания основ хроматизма). Аналогично обстоит дело, к примеру, в морфологии, где вполне обоснованно существуют именно структурно-функциональные отношения между определенными частями мозга, ЦНС или ВНС как компонентами физиологического субстрата интеллекта (При этом материальные и идеальные функции образуют коррелирующие друг с другом, но принципиально разнородные системы). Поскольку же интеллектуальные функции являются идеальными, то они подлежат никак не структурно-функциональному, а именно системно-функциональному анализу, что и осуществляется в хроматизме.
Отсутствие общепризнанной модели интеллекта, по-видимому, связано не только с индивидуальным (не воспроизводимым) характером каждого человека, но и с терминологией исследователей. Как уже говорилось, каждый теоретик стремится внести в психологию свое понимание и, соответственно, терминологию. Так, по теории Эриксона, одной из главных задач человека, начиная с подросткового возраста, является поддержание относительно постоянной идеи идентичности. Под идентичностью понимается набор своеобразно объединенных и приемлемо согласующихся между собой представлений человека о своих физических, психологических и социальных качествах.
Однако практически этот же набор со времен античности объективно определялся как интеллект, который — на уровне его субъективного преломления индивидом — многими современными учеными включается в понятие Я-концепции. Так, Сьюзен Уитбурн (Whitbourne, 1987) находит достаточное число оснований для прямого соотнесения процесса адаптации в понимании Пиаже, то есть интеллекта с процессом сохранения идентичности. Иначе говоря, поддержание относительного постоянства идентичности предполагает ассимиляцию событий и изменяющихся обстоятельств в Я-концепцию человека с изменением последней в случае каких-либо важных событий и / или обстоятельств.
Контекстуальное неразличение субъективных и объективных описаний интеллекта нередко является следствием и терминологической путаницы. Так, к области «сознания» в психологии нередко относят частично и / или полностью неосознаваемые явления, которые нельзя строго определить, а следовательно, и формализовать в научном плане (по причине необоснованного расширения значений этого понятия и выхода за пределы его логической доказуемости в психологии). Это связано с тем, что психология нередко использует терминологию философии, где «сознание» (как гносеологическая категория) — предикат человеческого духа. Перенос же этого термина в онтологию, вообще говоря, настолько запутывает психологов, что нередко можно встретить рассуждения типа «сознание включает в себя бессознательные реакции» или «не все осознается сознанием» и т. п.
Если психология является не разделом философии, а отделившейся от нее самостоятельной областью науки, то, очевидно, было бы разумнее называть черное черным, а белое белым. Вместе с тем, для обозначения различных сфер «сознания» принято использовать такие прилагательные, как «бессознательное» и «подсознательное», по-видимому, метафорически полагая, что их можно считать характеристиками (как прилагательные) собственно «сознания». Поэтому в хроматизме данные характеристики были субстантивированы, и, соответственно, понятие «сознание» как психическая функция, стала, наконец, адекватным собственной семантике, то есть определяться прежде всего результатами осознавания, вербализации, формально-логически выводимых функций и т. п.
Возвращаясь с этих позиций к семантике понятий «интеллект», «интеллектуальный», «интеллектуализация», вспомним, и тот факт, что с 50-х годов ХХ века вслед за позитивистами в кибернетике эти термины начали обозначать определенными функциями «искусственного интеллекта» с элементами пропозициональной логики. Психологи же, в свою очередь, снова связывали эти обозначения с областью рассудочных действий и / или когнитивного стиля человеческой деятельности, элиминируя тем самым преобладающую часть семантического поля этого термина. Так, например, при описании цветовой семантики П. В. Яньшин в понятие «психический цвет» включает «весь спектр физиологических, эмоциональных и интеллектуальных «реакций» на цвет».
Вообще говоря, в этом определении наиболее отчетливо представлена гуманитарная полисемантичность психологического тезауруса. Так, если в «психический цвет» здесь включены физиологические, эмоциональные и интеллектуальные «реакции» на цвет, то собственно «психическое» будет включать в себя физиологическое, эмоциональное и интеллектуальное опосредование цвета. А это уже нонсенс даже для психологии, так как, к примеру, градации между сознательными и интеллектуальными «реакциями» определяются тем же автором по признакам осознанности и вербальной опосредованности. Осмысленность такой классификации далеко не очевидна.
По-видимому, для устранения этих противоречий необходим совершенно новый подход к представлению человека. Такой подход позволил бы сочетать разные языки разных областей науки, а, кроме того, искусства и религии для воссоздания человека. В конце ХХ века появились основные принципы такого подхода — теория и методология хроматизма.
Хроматизм — междисциплинарное исследование реального (то есть наделенного и женственными и мужественными чертами) человека в реальном (светоцветовом) окружении внешней среды. Название этого учения происходит от древнегреческого понятия «хрома» ((((((), в которое античные авторы, вообще говоря, вкладывали следующие значения:
цвет как психическое, распредмеченное, идеальное,
краска как физическое, опредмеченное, материальное,
окраска тела человека как физиологическое, синтоническое, и
эмоции как их информационно-энергетическое отношение.
Объективно эти отношения проявляются в таких идиомах как «багроветь от гнева», «чернеть от горя», «белеть от страха», «краснеть от стыда», «желтеть от зависти», «зеленеть от тоски» и т. д. и т. п. Эти обороты, действительно, раскрывают нам смысл эмоциональных отношений между психическим (цветом) и физиологическим (окраской кожного покрова) как между идеальным и материальным.
Это доказывает и известное положение: эмоции связывают «дух и тело». Как замечают разработчики когнитивной структуры эмоций, структура вербального словаря эмоций не изоморфна структуре самих эмоций. Вслед за ними поэтому мы также считаем принципиальным, чтобы теория интеллекта, и в частности, эмоций формулировалась на основе того, что обозначается с помощью слов, а не на основе самих слов, смысл которых нередко далек от данных хроматических отношений.
Ниже собраны и систематизированы наблюдения философов, писателей, поэтов, художников, психологов, физиологов и врачей. К их выводам можно, конечно, прислушиваться, но не стоит быть рабами их умозаключений, ведь человек весьма многообразен, а потому следует всегда учитывать его индивидуальные особенности.
В разных областях науки ученые по-разному называют цвет, но везде выделяют физиологическую и психологическую составляющие воздействия цвета. Эти две составляющие имеют близость к эмоциям — телесным проявлениям нашей души, то есть нашего интеллекта.
Таким образом, еще античные ученые заметили связь между цветом, краской и эмоциями. Да и сегодня хорошо известно отношение цвета к краске в устойчивых словесных оборотах типа «определенной окрашенности эмоций», «эмоциональной окраски переживаний» и т. п.
Все это приводит нас к определению цвета, которое будет служить основой для его дальнейшего использования. Итак, цвет — это идеальное (психическое), связанное с материальным (физическим и / или физиологическим) через эмоции (чувства) как их информационно-энергетическое (хроматическое) отношение.
Не зря же девушка, к примеру, «розовеет от смущения». Это и есть отношение. Отношение души ее (цвета) к собственному телу (краске). Идеального к материальному. Как же нам понять это отношение? Понять, чтобы использовать…
В силу сложности этого отношения первой ступенью для создания теории хроматизма выступала системно-функциональная модель человека, которая в первую очередь была основана на фактах мировой культуры, и только после этого — на мнениях специалистов в различных областях науки.
Прежде, чем мы коснемся основ такой теории, введем определенные обозначения. Выше мы уже видели определенное соответствие между душой и сознанием, духом и подсознанием, телом и бессознанием, смысл которых в психологии объединяется понятием «личность». Насколько мне известно, в психологии личности до настоящего времени не существует ответа на весьма серьезный вопрос, поставленный еще в прошлом веке: Имеем ли мы право говорить о личности новорожденного, если определяем лишь его индивидуальную реакцию на различные раздражители, ситуации без тех черт внутренней интегрированности и осознания самого себя, которые являются ядром личности? Вспомним, что личность, — как ее определяли С. Л. Рубинштейн и А. Н. Леонтьев — это система психических процессов, состояний и свойств, которые возникают как вследствие социализации, так и результатов преобразования врожденных свойств индивида.
С позиций Эрика Фромма личность также является продуктом динамического взаимодействия между врожденными потребностями и социокультурными влияниями. Иначе говоря, бессознание противопоставляется суммарному влиянию сознания и подсознания. Нерасчлененность последней пары была показательна и для советской психологии, в которой вслед за философами разрабатывалась “проблема соотношения между биологическим и социальным в человеке”. О культурном компоненте личности практически не говорилось.
Дискуссионность ответов на поставленный вопрос и привела к необходимости использовать понятие «интеллект» вместо «личности». Строго говоря, под интеллектом я понимаю системно-функциональную модель личности. Разумеется, вслед за В. М. Аллахвердовым было бы естественным предположить, что как только удастся разложить содержание личности на неделимые составляющие элементы, то можно будет единообразно описать функции любого личностного проявления. Это разложение далее и будет представлено на уровне компонентов интеллекта, моделирующих неделимые составляющие элементы личности… Можно допустить, что со временем эти неделимые окажутся подразделенными на более глубинные составляющие, чем в первом приближении, однако, на данном этапе этим фактором можно пренебречь.
Как будет показано ниже, личность человека образуется с появлением определенной (Ид-) составляющнй альфа-ритма ЭЭГ. Поэтому строго говоря, до этого периода взросления к младенцу нельзя отнести ни понятие «личность», ни тем более «сознание» во всех смыслах этого слова. И, тем не менее, до сих пор как в обыденных представлениях, так и в психологической науке личность зачастую соотносится (или даже отождествляется) с сознанием (как философской категорией).
Поскольку понятие личности весьма многогранно, то в хроматизме за основу была принята динамическая системно-функциональная модель личности, которая для краткости названа «интеллектом» (от лат. «inteectus» — ощущение, восприятие, понимание). Поскольку понятие «интеллект» по определению включает стадию ощущения, то интеллектом младенец обладает изначально, хотя личностью еще и не является.
Что дает возврат к классическому понятию интеллект, например, для психологии? Сравним представление интеллекта со стадиями его развития, по Пиаже: все — весьма четко выделенные Пиаже — стадии характеризуются свойствами каких-то нечетко определяемых структур интеллекта, весьма далеких от каких-либо неделимых составляющих элементов, о которых говорит В. М. Аллахвердов. Аналогично этому во многих областях психологии практически все интерпретации сводятся к констатации потребностей, активности, деятельности и других функций и свойств психики без четкой привязки к каким-либо неделимым составляющим элементам. Хроматическая модель интеллекта дала реальную возможность соотнести преобладающее число этих функций и свойств с определенными неделимыми составляющими элементами, которые мной были названы компонентами интеллекта. С позиций информатики интеллект является открытой информационно-энергетической системой для внешней среды.
В хроматизме интеллект подразделяется на определенные компоненты согласно его основным функциям: биологическое (бессознание), психологическое (подсознание) и социальное (сознание). Показательно, что динамическую локализацию этих функций с позиций функциональных систем, вообще говоря, принято сводить к трем физиологическим факторам: бессознательное обычно связывают со стволовыми отделами мозга, подсознательное — с подкорковыми и / или правым полушарием и сознательное — с корой и / или левым полушарием головного мозга. Каждый из этих компонентов интеллекта характеризуется следующими функциями:
Сознание — произвольно-осознаваемые функции социальной обусловленности и формально-логических операций при рациональном «понимании» (в науке, философии и т. п.).
Подсознание — частично осознаваемые функции культурной обусловленности и воображения как образно-логических операций при эстетическом «восприятии» (в искусстве, творчестве и т. п.).
Бессознание — неосознаваемые функции природно-генетического кодирования информации и непроизвольно-биологической обусловленности «ощущений» (цветовые феномены ВНС, аффектов и т. п.).
Все это приводит нас к определению интеллекта, которое может служить основой для его дальнейшего понимания. Итак, короче говоря, интеллект — взаимообусловленная система таких функций как социальность сознания, эстетика подсознания и природа бессознания.

1.3. Дух, душа и тело
У каждого из нас есть любимые и нелюбимые цвета. Несложно объяснить, почему одни цвета нам нравятся больше, другие — меньше. Но кто объяснит, почему мы носим третьи? Есть ли в этом что-либо духовное?
Быть может, эти симпатии и антипатии представляют собой наиболее глубинные (неосознаваемые) проявления нашей духовной индивидуальности? Проявления, которые своими цветами ведут нас по жизни и незаметно увлекают за собой, умиротворяя дух, душу и тело. Душевностью испокон веков наделялась женщина. Быть может, поэтому женщины лучше запоминают и различают цвета, чем мужчины, которые чаще пренебрегают разнообразием цвета в одежде?
Вспомним, что еще первобытные племена связывали с духовностью вождей, с «духом предков» прежде всего мужчин. Да и античные легенды говорят об этом же. И библейские заветы гласят, что духовностью обладают преимущественно мужчины. Так, может, они объяснят принципы предпочтения цветов? Почему наши душевные женщины любят цветные одежды, а «духовные» мужчины — «бесцветные» черно-белые (серые).
Следует отметить, что нередкие разночтения в соотношении доминант мужского и женского интеллектов (или так называемых мужского и женского начал) обусловлены различным представлением о роли социального влияния на их онтогенез. Как замечает В. С. Агеев, “речь постоянно идет о воспринимаемых, а не о действительно существующих различиях между полами. <...> Подлинно научное исследование полоролевой стереотипизации требует интеграции, по крайней мере, трех уровней объяснения — биологического, психологического и социального”.
Вместе с тем, во многих работах по диморфизму человека акцентируется аппаратно-дискурсивное мышление мужчин и чувственно-эмоциональное женщин. При этом, как отмечал В. Н. Дружинин, резюмируя работы многих исследователей, «полоролевая социализация мальчиков более сложна, чем социализация девочек».
Однако исследования последних лет показали, что эмоциональная жизнь мальчиков с раннего детства жестко регламентируется различного рода патриархальными установками типа "какой же ты мужчина, если ничего не можешь сделать (придумать и т. п.)", "не реви, ты же мужчина", "что ты рот раскрыл как девочка" и т. д. и т. п. Так, согласно данным Грэйс Крэйг, модели поведения, предлагаемые для мальчиков, более жестки, ограничены и значительно отличаются от моделей поведения, предоставляемых на выбор девочкам. «Хотя представители обоих полов одинаково разбираются в чувствах других людей, — пишет Г. Крэйг, — женщины более склонны к сопереживанию, так как эта роль предписана им нашей культурой».
В то же время женщины получают более низкие оценки в тестах Колберга на разрешение моральных дилемм, чем мужчины. Кэрол Гиллиган (1982) объясняет это тем, что девочек и мальчиков с раннего детства учат ценить разные человеческие качества. Мальчиков приучают стремиться к независимости и ценить абстрактное мышление. Девочек, наоборот, учат быть заботливыми и внимательныи к нуждам других людей и ценить хорошие отношения с ними. К. Гиллиган считает, что существует два разных типа морального рассуждения: один, мужской базируется на понятии абстрактной справедливости, а другой, женский — на человеческих отношениях и заботе о ближнем.
По данным Грэйс Крэйг, подобные представления преобладают почти во всех культурах. «В Соединенных Штатах, к примеру, родители могут побуждать своего ребенка, в зависимости от его пола, быть или «настоящим мальчиком» — сдержанным, волевым, уверенным в себе, жестким, практичным и напористым, или «настоящей девочкой» — нежной, зависимой, чувствительной, разговорчивой, кокетливой и непрактичной». С чем же это может быть связано в природе гендера?
Как указывает Г. С. Васильченко, здоровому мужчине свойственен некоторый исходный уровень сексуальной напряженности, который впервые возникает в период полового созревания и сохраняется на протяжении всей жизни, вплоть до угасания половой активности. Этот исходный уровень, как правило, даже не осознается, так как в условиях повседневной жизни не имеет специфического сексуального оттенка и субъективно воспринимается как состояние физиологического комфорта. Г. С. Васильченко называет это состоянием предварительной нейрогуморальной готовности.
С этим состоянием, по-видимому, может быть связан и максимальный градиент функциональных различий между мужчинами и женщинами. Так, по данным А. В. Завьялова, у мужчин он равнялся 131(4,6%, а у женщин 100(7,7%. Комментируя эти результаты, А. В. Завьялов отмечает, что статистически значимое превышение этого показателя у мужчин обусловлено тем, что уровень исходной мобилизации их функциональных систем в состоянии спокойного бодрствования заметно выше, чем у женщин.
Как отмечает Г. С. Васильченко, у большинства мужчин зрелого возраста после эякуляции наступает период абсолютной половой невозбудимости. Показательно, что энергетический уровень этого периода оказывается много меньшим, чем обычное мужское состояние нейрогуморальной готовности. Это состояние Г. С. Васильченко связывает с лимбико-ретикулярным комплексом и гипоталамо-гипофизарным отделом подкорки, с которым в хроматизме коррелируют функции подсознания.
Если эти состояния не сводить исключительно к сексуальности, то уже отсюда следует, что обычное природное состояние мужчины резко отличается от обычно спокойного состояния женщины, и сравнивается с последним лишь в рефрактерной стадии после койтуса. По-видимому, с этим состоянием можно связать и повышение либидо у женщин, которое, как мы увидим ниже, сближается с мужским состоянием нейрогуморальной готовности, лишь перед месячными, в койтусе и в менопаузе. По данным исследователей, существует много доказательств того, что электрическая стимуляция гипоталамуса вызывает скорее состояние мотивации и эмоций, чем какие-то стереотипные поведенческие акты
Указывая на проблему усвоения половых ролей, Г. Крэйг подчеркивает, что мальчиков с первых лет жизни общество подталкивает к принятию маскулинных стереотипов физической активности и отваги. Согласно ее данным, роль отца в усвоении ребенком половой роли может быть особо значимой, ибо именно отцы в большей степени, чем матери, приучают детей к соответствующим половым ролям.
Именно по этому поводу Фромм писал, что в отличие от природно-социальной любви матери, природа отцовской любви такова, что отец выдвигает требования, устанавливает принципы и законы, и его любовь к сыну зависит от выполнения сыном этих требований… и вместо определенности, даваемой чувством, что ты любим матерью, парадоксальной чертой любви становится напряженное сомнение, надежда на безусловную любовь отца. И сегодня мы все чаще убеждаемся в том, что эта система воспитания приводит к социальной деградации мужского пола — практически на всех уровнях нашей «патриархальной» власти во всех странах мира наблюдается эгоистический прагматизм, властолюбие, воинственность, коррупция и ложь маккиавелизма.
Возможно, в целях увеличения социальной коммуникативности интеллект мужчины при таком воспитании и становится подобным женскому интеллекту (функциональные свойства которого преимущественно задаются природой сохранения себя, ребенка, семьи, общества). Но тот цинизм «правителей» по отношению к женственной искренности общества, который мы наблюдаем сегодня, как мне кажется, далее продолжаться не сможет благодаря пониманию причин его возникновения. Каким же путем можно отделить это искусственное насаждение «социальности» мальчикам от естественных доминант в их интеллекте?
Далее я постоянно использую такие слова как «женский цвет, женское сознание, подсознание и т. п.» или «мужской цвет», «женственный» или «мужественный» исключительно в относительном (точнее, в гендерном — психологическом, но никак не физиологическом) смысле. Однако обсуждение моих книг показало, что значение этих терминов все же нередко абсолютизируется. И если у меня, к примеру, написано «мужской», то читатели несколько раз возмущались — женщинам нравились эти цвета, а оказалось, что они — мужские. Значит, все это неправильно….
Поэтому еще раз обращаю внимание на абсолютную относительность этих понятий. Каждый из нас содержит в себе и женщину, и мужчину. Каждый из нас может любить все цвета спектра потому что содержит их в себе — в большей или меньшей степени содержит. Все зависит от условий, от возраста и от гендера. И разумеется, все зависит от периода жизни.
Спрашивается тогда: зачем же говорить об этих «женских» и «мужских» цветах, если они имеются и у мужчин, и у женщин? Да только Для того чтобы лучше понять себя. Понять, кто мы такие и кем кому приходимся. Понять не по паспорту или полу, а понять по духу. По духу собственного естества.
Прежде всего, что же такое «дух человеческий»? На первый взгляд, «дух» и «душа» кому-то могут показаться синонимами… Однако в памятниках мировой культуры эти понятия резко различны. Древние народы полагали, что женщина становится беременной при вселении в ее тело духа. В натурфилософии Древнего Китая встречается весьма убедительное подразделение человеческого духа на «земной» и «небесный». При этом земной дух характеризуется женственным принципом Инь, тогда как небесный — мужественным Ян. В западной культуре первый нередко определялся как «душа», а второй — «дух».
Прямое подтверждение этому дают библейские тексты. Так, в сцене Благовещения ангел вещает Марии: «Дух Святый найдет на тебя и сила Всевышнего осенит Тебя; посему и рождаемое Святое наречется Сыном Божиим» (Лука: 1, 35). Об этом же говорит Матфей (1, 20): «…родившееся в ней есть от духа Святого».
Опускаясь, если можно так сказать, на грешную землю грамматики, заметим, что «дух» в отличие от «души» принадлежит к мужскому роду. Да и каждый взрослый, наверное, не раз убеждался и в непреклонности «мужского духа», и в «принципиально женской душевности». А кто не сталкивался рыболовами и охотниками, которые днями и ночами готовы замерзать на льду или в лесу ради какой-то там рыбешки для кошки или птички для собачки? Кто не видел драк между болельщиками-фанатами? Кто не наблюдал чисто мужскую страсть к коллекционированию всего, что придется? Кто не замечал, что на вопрос «Ваше хобби?» всегда с большей легкостью отвечают мужчины, чем женщины? По-видимому, все это и характеризует понятие какого-то совершенно не земного духа. И лишь гендер определяет, кому принадлежит этот дух — мужчине или женщине.
В любом случае, дух может характеризоваться прежде всего образной логикой подсознания. В самом деле, никакая формальная логика не в состоянии постичь любое из представленных выше действий духа. Зачем, например, взрослые собирают фантики или картинки? Зачем мальчишки разбирают ручные гранаты, или лезут на заборы, или затевают драки, если все это чревато травматизмом? «Девочки так обычно не делают», — констатирует формальная логика и заходит в тупик при попытке ответить на эти вопросы. Вопросы, которые ставит нам человеческий дух, моделируемый в хроматизме подсознанием.
Вместе с тем, как констатирует И. Л. Ботнева, «женщинам вообще свойственны бульшая, по сравнению с мужчинами, эстетичность, художественность (по И. П. Павлову), способность к образному мышлению, фантазированию». Это мнение нередко поддерживается учеными, считающими, что мышление мужчин абстрактно, а женщин — образно. В связи с этим следует взглянуть на характер, а затем и субстрат тех функций, которые называются «фантазированием, образностью и т. п.». Как отмечают В. М. Маслов, И. Л. Ботнева и Г. С. Васильченко (с. 395), выраженная эмоциональная лабильность, яркое фантазирование, высокий уровень притязаний обуславливают формирование оторванных от реальности тенденций в первой фазе (выработка установки) всех этапов становления сексуальности при истероидных психопатиях. Показательно, что «истерические личности стремятся всегда казаться окружающим более значительными личностями, чем они являются на самом деле. При этом они сами убеждены в наличии у них разнообразных несуществующих достоинств и постоянно стремятся привлечь к себе внимание. Им свойственны позерство, склонность к фантазиям и лжи, капризность и изменчивость настроения... Упрямство и несговорчивость сочетаются у них с повышенной внушаемостью» (Краткая медицинская энциклопедия // Под ред. В. И. Покровского. М., МЭ, Крон-пресс, 1994, т. II, с. 235). Отмечается также, что фантазирование этих лиц направлено на приукрашивание своей личности. (Там же. С. 427).
«Женщине присуща изменчивость настроения, непредсказуемость, нерешительность. Мужчины всегда изумляются ее беспричинной чувствительности, потоку слез, вспышкам гнева из-за сущих пустяков или даже без всякой причины. Женщины тоже удивляются перепадам своего настроения и объясняют самим себе это тем, что они женщины, таков их характер». Такие наблюдения публикует гинеколог Элизабет Паркер Барш, объективно, тем не менее, отмечая при этом установленную учеными взаимосвязь между психологическим состоянием женщины и менструальным циклом.
Еще со времен античных мыслителей и вплоть до XIX века (появления феминисток) истерия считалась присущей лишь женщинам (др. греч. hystera — матка), если я не ошибаюсь, то этого же мнения придерживался и В. Н. Мясищев. Поэтому для хроматизма чрезвычайно важно установить объективное соотношение между компонентами интеллекта женщины в этом состоянии (“фантазирования и т п.). Согласно данным И. В. Голубевой (см. Васильченко Г. С., с. 326), синхронизация овариального цикла (развитие фолликула, овуляция, формирование желтого тела) и гипоталамической гонадотропной регуляции уже в пубертате завершается установлением присущего женскому организму циклического типа регуляции. У мужчин гонадотропная функция постоянна. (разрядка моя — Н.С.). Поскольку с этой функцией связаны определенные подкорковые ядра функционально отвечающие доминанте подсознания, то у женщины таковая должна наблюдаться в параменструальных состояниях, которые даже по временнуму критерию относятся к экстремальным. В интеллекте же мужчины доминанта подсознания постоянна в обычном (не экстремальном) состоянии. И еще раз напомню, что в хроматизме речь идет о гендере, поэтому около 15% женщин может являться относительным исключением из этого правила. Как констатирует А. П. Журавель, “у женщин дисфункции гипоталамуса встречаются примерно в три раза чаще, чем у мужчин. Это связано с цикличностью его работы у женщин и выраженными физиологическими сдвигами в организме во время беременности, родов, менструаций, приема гормональных контрацептивов и т. д.”
Именно подсознание с его образно-логическими представлениями, воображением и творческими открытиями занимает жизнь поэтов, художников, музыкантов. Нас же, зрителей, — на выставках, в театре, в филармонии. Воображение уводит в некий виртуальный мир и при чтении книг, в кино или в Интернете. Уводит в мир образов. И в частности, образов цвета — внутренний мир цветового пространства.
А душа разве бесцветна? Обозначим ее функции понятием «сознание». Какими же свойствами и качествами наделено наше сознание? Весьма противоречивыми, если не учитывать гендер человека. Так, в сознании заключены и социализирующие функции матери, и абсолютизирующие свой дух функции отца. Сознание, прежде всего, опирается на формальную логику тех ученых, которых судил еще Мефистофель: «Наука ваша суха и мертва». Нам эту науку преподают в школе. Преподают и будут преподавать, несмотря на то, что она часто противоречит жизни. Преподают, так как считается, что другой науки у нас нет. Кто-нибудь слышал, чтобы в средней школе преподавали теорию любви, а не сексологию, теорию цветов Гете—Кандинского, а не Ньютона—Юнга?
Сознание в хроматизме подразделяется на сверхсознание женщины и самосознание мужчины. К понятию «сверхсознание» может относиться прежде всего правосознание, тогда как к «самосознанию» — самопознание, самооценка, самоконтроль и т. п. Статистика утверждает, что правосознанием в большей мере характеризуются женщины, поскольку репрезентативно они более законопослушны и в большей мере социализированы.
Так, согласно А. П. Корнилову, «при сравнении данных женской и мужской выборок обнаружилось, что среди женщин чаще встречались менее склонные к риску. В то же время у них более высок средний показатель “рациональности”». При этом повышенной самооценкой в психологии личности характеризуются мужчины, имеющие ярко выраженную «Я-концепцию». Аналогичный вывод вытекает из анализа внутреннего времени обоих полов: в красном цвете («мужском») время течет более быстро, чем в голубом («женском»).
Раз уж душа неразрывно связана с женственностью, то приведу наиболее характерные свойства женского сверхсознания. Здесь и Материнство, и миролюбие, и рассудочность, и восприимчивость к воспитанию и обучению, и традиционно социальная уравновешенность, и меньшая криминогенность, и эмоциональная теплота, и инстинктивная готовность к контактам и многое другое. Все то, что обычно и понимается под душевностью. Множество данных указывает на то, что женщины превосходят мужчин и в вербальных функциях. Например, женщины имеют более высокий показатель по такому фактору, как «беглость речи». Самосознание же мужчины определяется прежде всего Я-концепцией. В самом деле, мужчина чаще всего компетентен, властен, агрессивен, самоуверен и социально не ограничен вплоть до криминогенности.
При нормальных условиях жизни, как показал анализ памятников мировой культуры, в женском интеллекте доминирует сознание, а в мужском — подсознание, при этом каждый из компонентов характеризуется конкретным цветом, который связан с определенными функциями интеллекта и гендера (психосоциального пола) человека. Так, почти во всех мифологиях женщина (Великая Мать-богиня) являлась подательницей благ, высшей мудростью, охранительницей традиций. Но одновременно “женское начало” в этих же мифах символизировало нечто иррациональное. Непознаваемое. Тайну времен.
В связи с этим остается представить лишь функции тела. И оно далеко не бесцветно и не бесчувственно. Каждый из нас ежедневно внимает удивительным цветам овощей и фруктов, питающих тело энергией. Каждый из нас ощущал сладость женской груди, даже не зная груди материнской. И кто же из нас не испытывал учащенного сердцебиения под ласками любимого или любимой? Или любимый не наблюдал, как все более и более розовеет тело возлюбленной под его ласками? Или к телу не имеют отношения цвета оргазма, так красочно описанные Умберто Эко?... Оставим риторику. Каждый из нас все это прекрасно знает.
Без какой-либо абсолютизации функций полового поведения отмечу, что такой центр цветовосприятия как гипоталамус, по Г. С. Васильченко (с. 211, 374) является также ведущим и в организации нервных механизмов, необходимых для осуществления как отдельных сексуальных реакций, так и поведения в целом. Это позволяет предполагать взаимосвязанный характер цветовых перцептов с сексуальными функциями, в чем мы убедимся далее в соответствующих разделах. Однако, если нейрогуморальная составляющая выполняет роль силовой установки, питающей весь организм, то психическая составляющая представляет своеобразный распределительный пульт, определяющий когда, куда и в какой форме будет направлена эта энергия.
Влияние эмоций на восприятие цвета осуществляется через вегетативную нервную систему, которая, в свою очередь, изменяет ход деятельности эндокринной и нервно-гуморальной систем и за счет обратной связи с гипофизом включает отработку информации гипоталамическими структурами, связанными с хранением архетипической семантики цвета. На мой взгляд, только такая схема позволяет логично объяснить причины того, почему, к примеру, оптимист или просто обрадованный человек воспринимает окружающий мир сквозь розовые очки, а пессимист — все в черном цвете.
В истории изобразительного искусства отмечается любопытная закономерность. Среди изображений обнаженных тел практически во все времена доминировало женское. И сегодня именно женское тело привлекает намного большее внимание публики обоих полов, чем мужское. И это тоже понятно. Материнское тело — наша родина. Наша кормилица. Именно женскому телу приходится вынашивать и кормить ребенка. Мужское тело бы с этим явно не справилось. Слишком уж интеллект мужчины одухотворен, чтобы думать о собственном теле. Не зря же мужчины меньше живут. Здесь нужна именно женская душа («бессознание», по терминологии хроматизма).
Да, и как констатирует Э. П. Барш, женщина лучше, чем мужчина осознает физические аспекты вследствие специфических женских функций своего организма — менструации и деторождения. Иначе говоря, влияние бессознания на интеллект женщины должно быть много более существенным, чем у мужчины. То есть для воссоздания человека необходимы и сознательное терпение женщины, и способности ее бессознания ждать, надеяться и верить...
Что же у нас получилось в итоге? Во-первых, оказалось достаточно плодотворным хроматическое соответствие между душой и сознанием, духом и подсознанием, телом и бессознанием, смысл которых был объединен нами понятием «интеллект» (от лат. «inteectus» — ощущение, восприятие, понимание). И во-вторых, женственный интеллект характеризовался доминантами сверхсознания и бессознания, тогда как мужественный — подсознания и самосознания.
Итак, и у мужчины, и у женщины доминирует сознание. Но функции их сознаний совершенно отличны друг от друга. Сверхсознание женщины по существу можно приравнять к правосознанию, тогда как самосознание мужчины — лишь к его подсознанию, как это показывает практика чисто мужских войн, фанатических драк, рыбалок и т. п. И, по-видимому, религия была призвана для уравновешивания этих крайностей человеческого бытия. Для восстановления равновесия между столь различными доминантами интеллекта мужчины и женщины. Для сохранения человечества. Для его воспроизводства.

1.4. Цвета «женской логики»
Давно уже замечена много большая восприимчивость к цветам женщин, чем мужчин. И не только из-за большей эмоциональности первых. Душа женщины раскрывается в цвете, поскольку слова ее предназначены для общества. А оно может и осудить ее душу. И даже оскорбить с позиций своей общественной морали… Нет, уж лучше действовать цветом, чем «что-то не то» сказать…
При этом ни в эмоциях, ни в цвете женщина порой не может отдать себе отчет в том, почему она это делает. Она лишь чувствует, что как смех или улыбка ее, так и цвет воздействует на ее настроение, вызывает положительные эмоции, мобилизует защитные механизмы для лучшего взаимодействия с окружающим миром. Многие ученые полагают, что у большинства женщин эмоциональное начало преобладает над логическим.
Согласно данным Л. Н. Собчик, «по своим психологическим особенностям мужчина в большей степени человек действия, а женщина — человек чувств, поэтому доказательством своей любви мужчина считает в основном свои поступки, в то время как женщине постоянно требуется словесное подтверждение любви.». Ибо, как отмечает Л. Н. Собчик, у женщин значимо чаще преобладает вербальный интеллект.
Поэтому, как мне кажется, женщина больше понимает не сами чувства, а их вербальное выражение. Если бы это было не так, миллионы женщин не оставались бы брошенными словообильными любовниками. Ибо сами же женщины-матери приучали и до сих пор приучают своих младенцев-мальчиков «быть мужчинами», «не плакать, не смеяться как девочки» и т. п., то есть, по существу, скрывать свои эмоции.
С другой стороны, сопоставим известную склонность женщин (с доминантой бессознания) к истерии с тем фактом, что «суждения женщины как существа более эмоционального, в большей степени аффективно окрашены». С аффектами как характеристикой женского бессознания мы уже встречались. И соответственно этому вполне можем установить связь между этой эмоционально-аффективной окрашенностью и фемининным бессознанием.
Отсюда следует, что женщинам более свойственно воспринимать чувства в вербализованной форме своим сознанием, тогда как для их бессознания более характерно восприятие этих же чувств в виде ощущений. Собственно же чувства остаются в ее подсознании нереализованными, ибо в мужском подсознании они скрыты от женщины такой же женщиной, некогда воспитавшей собственного сына в традициях общества.
Именно это позволяет понять характеристику, которую дает Л. Н. Собчик женщине: Женщина — существо более слабое и поэтому (в силу защитных механизмов) изворотливое и лукавое… И это же позволяет вполне рационально интерпретировать так называемую «женскую логику». Как отмечает Л. Н. Собчик, «мужчины не понимают женщин, выделяя женскую логику как особое, совершенно иррациональное понятие».
Как мне кажется, скорее женщины не понимают собственной логики, когда вместо выражения чувств хотят получить слова, а на действительное выражение эмоций мужа смотрят как на игры больших детей. Для многих женщин, — как пишет Л. Н. Собчик, — муж — это еще один ребенок, большой и упрямый. Поэтому-то психология должна стать наукой, а не искусством психологической диагностики — для того чтобы чувства и эмоции человека являлись другому в их истинной, а не вербальной форме.
В самом деле, благодаря эмоциям организм человека быстро оценивает ситуацию, ибо руководствуется самым древним и универсальным принципом всего живого — стремлением выжить. Любопытно, что при отрицательных эмоциях у человека иногда появляется стремление одевать более яркие и насыщенные цвета, чем при эмоциях положительных. В последнем же случае можно носить черные, белые и даже серые тона и даже не замечать этого.
Если принять во внимание, что женщины значительно реже мужчин бывают левшами, то есть степень правшества у них выше, то функционально доминанта их деятельности латерализована преимущественно в левом полушарии (Annet, 1980), которое коррелирует с вербальными функциями интеллекта. В левом полушарии головного мозга, которое большей частью определяет логику женского поведения, чаще возникают отрицательные эмоции. Положительные же эмоции нередко связываются с правым полушарием и мужским поведением. Это коррелирует с тем, что правое полушарие принято считать ответственным за образно-логическое (чувственно-образное) мышление, а левое — за формально-логическое.
Внешний мир является асимметричным относительно внутреннего, ибо то, что во внешнем мире находится слева (в левом полуполе зрения), в интеллекте располагается справа (в правом полушарии головного мозга). С учетом того, что мужчины во внешнем мире намного чаще женщин нарушают правопорядок, который установлен, соответственно левым (женским) полушарием, им можно приписать доминирующую роль правого полушария и, разумеется, левого направления во внешнем мире. Не зря же мифологические и фольклорные традиции в преобладающем большинстве культур воплощают отрицательные черты человека в образе мужского пола (дьявол, черт, дух, джин и т. п.). И в этих же традициях наблюдается сохранение суеверий, что этот дьявол всегда стоит за левым плечом человека (то есть в левом полуполе зрения), куда и следует кинуть щепотку соли, если ее она случайно рассыпалась. Дьявол тогда получит свою долю и успокоится, не чиня каких-либо козней.
Показательно, что эти традиции нашли свои достоверные экспериментальные обоснования. Так, руководствуясь анализом данных о половых различиях в асимметрии мозга, исследователи делают следующие выводы. Во-первых, мужчины чаще, чем женщины, опираются на правополушарные функции при обработке информации. Во-вторых, функции полушарий у женщин более диффузны, чем у мужчин, и границы между функциональными системами более размыты (Levy, 1980). В-третьих, возможно, что у женщин в норме оба полушария выполняют левополушарные функции. Например, по мнению А. Брэдшо (Bradshaw, 1980), у женщин в правом полушарии представлены вторичные речевые зоны, которые начинают функционировать лишь при обработке нового или трудного материала.
В отличие от цвета, определение формы имеет вполне однозначное толкование и связывается с преимущественным восприятием левым полушарием головного мозга, которое в хроматической модели интеллекта коррелирует с функциями сознания. Операции с цветом, поэтому можно соотнести преимущественно с правым полушарием (подсознанием). Поскольку это подтверждается экспериментально, то в соответствии с теорией творчества (рождение новых идей происходит на неосознаваемом уровне) приобретает более глубокий смысл и постоянно высказываемая творцами мысль, наиболее лаконично высказанная Сезанном: "Цвета рождают форму предмета".
Действительно, аналогично тому, как родившаяся в подсознании идея для ее воплощения должна пройти стадии осознания, логического контроля и т. д., так и цвет переходит в форму. Иначе говоря, если идея через чувства переходит в понятие, то было бы логичным соотнести цвет с идеей, а форму с вербализованным понятием и / или опредмеченным цветом, например, в одежде. Так, по данным А. В. Суховой, мужчины больше внимания обращают на контуры, а женщины на цвет.
Отсюда можно заключить, что женщины яркими цветами одежд стремятся скрыть (от себя, от окружающих), то есть компенсировать отрицательные эмоции. И довести их до положительных благодаря цвету. Мужчины же, по природе своей, вполне комфортно могут себя ощущать и без ярких одежд?
Хорошо известно, что поведение живых существ и в частности человека, направлено на уменьшение воздействий, способных вызывать отрицательные эмоции, и в тоже время — на увеличение положительных эмоциональных состояний. Это связано с тем, что при длительном воздействии даже не очень сильных отрицательных эмоций нарушаются компенсаторные механизмы, что может привести человека к неврозам, гипертонии, атеросклерозу и т. п. И женщина именно цветом поддерживает и регулирует эти механизмы. Именно цветом она увеличивает положительные эмоции, тогда как мужчина пренебрегает этим «женским делом». Он лишь уменьшает воздействие отрицательных эмоций, заболевает и умирает. Как показывает статистика, мужчины умирают намного раньше женщин.
Объясняется это просто. Мужчины могут уменьшать воздействие отрицательных эмоций лишь до какого-то предела, до нуля, который еще Вундт соотносил с серым цветом. Действительно, серый — предпочтительно мужской цвет. Женщины же цветом увеличивают положительные эмоции. Причем какой-либо предел для этого увеличения практически не существует, поскольку не существует предела для бесконечного сочетания цветовых оттенков. Как не существует какого-либо предела и для эмоционального выражения своего состояния.
С этих позиций и рассмотрим доминантность каждого из компонентов интеллекта по гендеру, условно обозначая его полом в кавычках. Для наглядности каждую из доминант мы будем сопоставлять с определенным цветом.
Вряд ли кто будет спорить с тем, что у «женщины» доминирует бессознание. Действительно, много большая (чем у мужчины) средняя продолжительность жизни, ярко выраженный в динамике гомеостаз (периодическое возобновление крови, вынашивание, помимо себя, и плода, кормление младенца и т. п.) говорят сами за себя. Очевидно, непознаваемость всего этого можно сопоставить только с непознаваемостью черного цвета.
И здесь же, у «женщины», обнаруживается доминанта сознания, которая тоже находит свое подтверждение в истории культуры: женщина всегда была хранительницей традиций, дома и очага, обладала лучшей социальной адаптацией и много меньшей (чем мужчина) криминогенностью. Психологам хорошо известны и прекрасные способности женщин к вербализации, обучаемости и т. п. Все эти качества понятны и доступны любому социализированному человеку в той же степени, что и белый цвет.
Строго говоря, сочетание именно этих (достаточно противоречивых) доминант женского интеллекта (как и «черно-белого» цвета) и могут объяснить смысл и многовековую устойчивость такого известного во всех языках оборота, как «женская логика». И, как мне кажется, наилучшим хроматическим образом это выразила Марина Цветаева:

Ты — Господь и Господин, а я —
Чернозем — и белая бумага!

В тоже время у репрезентативного «мужчины» перечисленные характеристики «женщин» оказываются много меньшими, чем творческая (креативная) способность, то есть потребность в овладении новым, неизвестным ранее в культуре и обществе, — тем, что принято называть духовным и / или идеальным, и / или не опредмеченным, то есть теми свойствами интеллекта, которые мы соотносим с подсознанием. Подсознание мужчины характеризует и азарт игры (охоты, рыбалки и т. п.), и фанатизм болельщиков и т. п. и т. д. Это наглядно демонстрирует любое казино или стадион. Если же у «мужчины» существует доминанта подсознания, то оно оказывается промежуточной сферой интеллекта между сознанием и бессознанием в той же степени, что и серый цвет между белым и черным цветами.
Итак, и гендер, и цвета связаны с представлением о мире. В обоих случаях невозможно все осознать, все понять… В обоих случаях логические посылки отсутствуют. И новые цвета появляются в тех случаях, когда появляется некое «что же делать». Как и эмоции, так и цвета часто непредсказуемы, всегда непринужденны и непосредственны. Неизвестно, какой цвет завтра понравится женщине, но она уверена, что никто не заставит ее надеть платье нелюбимого цвета или обдумать реальные причины выбора любимого.

1.5. Цвет и архетип
В повседневном опыте человек редко имеет дело с беспредметными цветами. Ибо чаще всего цвет рассказывает о предметах и явлениях. Он позволяет судить о ясном небе, о здоровье детей, о зрелости яблок. И то, что человек представляет себе, чувствует, ощущает — все это синтезируется интеллектом в единую картину мира по формальным и / или цветовым обобщениям.
Методика «цветописи» была разработана и использовалась А. Н. Лутошкиным для оценки эмоционального потенциала коллективов. Автор этой методики основывался на ассоциативных значениях цвета («красный — цвет крови, огня; желтый — цвет солнца; зеленый — цвет травы, листьев; голубой — цвет моря, неба и т. д.».
На выборке в 480 человек (подростки и юноши) А. Н. Лутошкин получил следующие данные для эмоциональной оценки цветов: красный — настроение восторженное, активное; оранжевый — радостное, теплое; желтый — светлое, приятное; зеленый — спокойное, ровное; синий — грустное, печальное; фиолетовый — тревожное, тоскливое; черный — состояние крайней неудовлетворенности. Поскольку коэффициент корреляции между традиционной и реальной оценками цветовых стимулов составлял 0,92, то возникает вопрос: почему цвет крови или огня вызывал у испытуемых восторженное настроение, а синий цвет неба — грустное и печальное? Вряд ли кто-нибудь может дать разумный ответ без привлечения архетипической модели интеллекта, знакомство с которой нам предстоит в этой книге.
Впервые обобщение по цвету и форме были выявлены античными авторами, которые показали возможность распространения хроматических обобщений на функции интеллекта. Леонардо да Винчи (§§ 334, 543) перенес эти обобщения на окружающее пространство и перспективу; Гете (§ 881) показал возможность обобщений по принадлежности цветов к определенной области цветового круга; Кандинский, пытаясь объединить обобщения по цвету и форме, создал предпосылки для создания теории абстрактной живописи, в которой предметность цвета настолько отделена от предмета, что является чисто хроматическим обобщением (сублиматом), неподвластным формальной логике осознания.
В хроматизме обобщение по цвету было принято соотносить с понятием “цветового кодирования”. Представим три основных цветовых кода, каждый из которых связан с определенным компонентом интеллекта, определяющим информационное наполнение архетипов, которые по Юнгу выражаются во всеобщих, априорных, психических и поведенческих программах коллективного бессознательного.
Во-первых, упомянутый выше принцип метамеризации светоцветовой информации позволяет сделать вывод о начальной стадии кодирования цвета уже на уровне бессознания и, в частности, сетчатки глаза. В психофизиологии до сих пор это свойство бессознания считается лишь незначительным ущербом для разрешающей способности глаза.
В хроматизме же это свойство выделено как стадия не только первичной обработки, но и систематизации, обобщения и хранения цветовой информации внешней среды. В связи с этим вспоминаются замечательные слова Р. Штайнера: “Большая часть сущего, того, что мы видим, творчески родилась именно из мира цвета”.
Бессознание и обеспечивает такое кодирование информации внешней среды, которое, по-видимому, оказывается адекватным пропускной способности интеллекта и, в частности, конечному числу архетипов, на которое указывал Юнг. В связи с этим можно предположить, что число метамеров, в которых кодируется информация внешней среды, должно быть сравнимо с числом архетипов.
Последние характеризуют коллективное бессознательное данной культуры, то есть по Юнгу особую форму общественного существования бессознательного как накопителя, хранителя и носителя генетически наследуемого опыта филогенетического развития человечества. Соответственно, бессознание типических индивидов этой культуры проявляется как форма и способ связи наследуемых бессознательных первичных человеческих первообразов (Юнг).
Во-вторых, принцип творческого мышления предполагает уход интеллекта от рациональности, от сознательного вида мышления, поскольку общепринято положение, согласно которому в инсайте чувственно-образный уровень обобщения не обязательно согласуется с формально-логическим. Это связано с тем, в частности, что в теории творчества деятельность сознания (как компонента интеллекта) считается исключительно конечным этапом творения. Началом же принято считать неосознаваемые процессы (“сновидное состояние”, озарение и т. п.) логика которых, как правило, не вписывается в рамки формальной логики научного мышления.
Иначе говоря, информация внешней среды, закодированная в виде метамеров, передается из бессознания в подсознание. Этот процесс осуществляется практически так же, как и процесс сублимации, то есть путем преобразования энергии-информации метамеров бессознания в более социализированное подсознание. В результате этого процесса образуется сублимат, то есть неосознаваемый образ в виде беспредметного (строго говоря, апертурного) цвета.
Как оказалось, в различнейших семьях языков зрительные образы определенного числа апертурных цветов подобны зрительным образам, хранящимся в памяти. Очевидно, это свидетельствует о более легкой активизации последних в ответ на воспринимаемые характеристики стимулов и о меньшей подверженности искажениям, которые могут быть вызваны вербализацией «ответных цветов».
Эти апертурные цвета в психолингвистике были названы «фокусными» в силу того, что запоминаются лучше и точнее других даже теми испытуемыми, в языке которых отсутствуют данные цветообозначения. Практически во всех культурах число фокусных полихромных цветов оказалось равным 7(2, что вполне согласуется с количеством архетипов, о которых говорил К. Г. Юнг. Поскольку в процессе узнавания фокусных цветов зрительный перебор участвует отдельно от вербального, то это также свидетельствует об ограниченном числе архетипов как неосознаваемых и, в частности, невербализованных образов коллективного бессознательного.
Таким образом, сублимация как процесс преобразования бессознательной энергии-информации в подсознательную или перевод метамерных цветов в апертурные заканчивается образованием сублиматов, то есть хроматической характеристикой архетипа, которая позволяет выявить его смысл и значение в коллективном бессознательном по семантике цветовых канонов.
И, наконец, в-третьих, абстракция цветообозначения как процесс отвлечения от “конкретного” цвета относится прежде всего к научному мышлению, то есть определяется его формально-логической выводимостью чистым сознанием (рацио) исключительно на понятийном уровне.
Абстракт же, как результат указанного вида мышления, ограничен характерным отрывом опосредующих связей ее компонентов от конкретного, от историчности, что обуславливает “умерщвляющую все живое” схематичность и / или “схоластическую абсолютизацию” формально-логических связей, не имеющих реального представительства в окружающем мире.
Показательно как один из ведущих психотерапевтов Карл Роджерс характеризует точность словесного обозначения чувств своим клиентом: «клиент приходит к важности точности выражения. Он хочет описывать свои чувства только точными словами, и приближенные значения здесь не подходят. Все это, конечно, делается для более ясной коммуникации с собой», — отмечает ученый.
И в этом смысле апертурные цвета в большей мере передают семантическое наполнение архетипов, чем их вербальные обозначения. Вместе с тем, последние в Западной культуре — на уровне обожествления Слова (Иоанн 1:1) — могут обеспечивать понимание мира, внутреннее единство, взаимосвязь человеческой культуры и взаимопонимание людей, о которых размышлял К. Г. Юнг.

1.6. Пол и гендер
Еще в начале ХХ века В. В. Розанов писал: «Не ясно ли, что душа есть только функция пола, что пол есть ноумен души, как своего феномена. Точнее, пол — невидимый, бесцветный, неосязаемый — есть сотворяющий душу и тело с его формами». Прошедший век заменил слово «пол» на «гендер», разделяя душу и тело. Слово «бесцветный» теперь мы тоже можем заменить на «цветной», так как и душа и тело имеют свои цвета и окраски. А в том, что пол — вещь вполне осязаемая, может убедиться даже ребенок.
И единственное, что сегодня остается справедливым в определении В. В. Розанова с позиций хроматизма — это невидимый характер пола, а точнее, гендера. Для понимания различий между этими определениями, то есть понятиями духовного и телесного диморфизма приведем определения того и другого.
Пол — физиологическое и юридическое (паспортное) понятие, связанное с объективированной половой ролью и первичными половыми признаками, то есть с публичным выражением половой идентичности.
Гендер — психологическое понятие, лишь репрезентативно связанное с половой идентичностью, то есть с субъективным переживанием половой роли.
По моей оценке, количественное соответствие пола гендеру составляет не менее 80 ( 15 % индивидов каждого пола. Иначе говоря, около 15 % женщин и мужчин могут обладать, соответственно, маскулинными и фемининными чертами характера. Все определяется соотношением доминант интеллекта, так как личность человека является результатом периодически сменяющихся стадий психосексуального развития.
Как женский интеллект в определенных стадиях развития может проходить через этапы доминирования «мужских» компонентов (цветов), так и мужской — «женских». И об этом говорит не только чередование гормональных сдвигов в организме и / или известные сдвиги в функционировании вегетативной нервной системы, но и весь последующий материал. Называем же мы цвета «женскими» и «мужскими» исключительно Для того чтобы нагляднее и понятнее представить как гендер, так и хроматическую модель интеллекта реального человека в реальном мире.
Далее мы говорим о «мужчине» и «женщине» с позиций исключительно репрезентативной (85-процентной) связи пола и гендера. В любой культуре встречаются и «мужественные» женщины, которым больше нравятся "мужские" цвета. Встречаются и «женственные» мужчины, которые предпочитают цвета «женские». Так что здесь нет ничего случайного и неопределенного.
Из этих определений следует, что пол соотносится с системой нормативных предписаний культуры, а гендер — с системой личности (интеллекта). Поэтому мы и употребляем понятие «мужчина» и «женщина» даже в тех случаях, когда правильнее было бы сказать не «мужчина», а «маскулинная женщина», или не «женщина», а «фемининный мужчина». Как уже неоднократно говорилось, репрезентативно пол связан с гендером, поэтому исключения лишь подтверждают правило.
Данные по опросу студентов об уровне своих знаний показывают статистически значимые гендерные различия. Мужчины и маскулинные женщины завышают оценку своих знаний, женщины же и фемининные мужчины — занижают. Отсюда феминистками нередко делаются «далеко идущие» выводы о пониженном самоуважении и чувстве неуверенности в своих способностях у всех женщин из-за мужчин. И тут же они вполне обоснованно ставят вопрос о необходимости изучения не столько гендерных различий, сколько сходства.
По этому поводу замечательно высказывается Эрик Фромм: «Утверждение философии Просвещения ’ame n’est pas de sexe — душа не имеет пола — стала общей практикой. Полярная противоположность полов исчезает... Мужчина и женщина стали похожими, а не равными как противоположные полюса. Современное общество проповедует идеал неиндивидуализированной любви, потому что нуждается в похожих друг на друга человеческих атомах, чтобы сделать их функцией в массовом агрегате…».
Как показали наши исследования, решение этих вопросов может быть достигнуто только с помощью методологии хроматизма. К примеру, феминистки изучают проблемы стресса, избиения и насилия, оставляя в стороне исследования психики участвующих в этих актах мужчин. В хроматизме же любая сложная система может быть изучена лишь с позиций конверсных отношений, то есть с обеих сторон взаимодействия активной и пассивной стороны. Так как эти стороны достоверно моделируются активными и пассивными цветами, то любая гендерная проблема может быть легко решена при соответствующем моделировании компонентов интеллекта у обоих членов данной системы.
Так, например, нередко можно встретить разночтения в соотношении доминант мужского и женского интеллектов (или так называемых мужского и женского начал). Выше уже было показано, что эти разночтения чаще всего обусловлены различным представлением о роли социального влияния на их онтогенез. Поэтому еще раз обращаю внимание на абсолютную относительность этих понятий. Каждый человек психологически содержит в себе и женщину, и мужчину. Каждый может любить все цвета спектра. Потому что содержит в себе эти цвета на уровне архетипов. «Полярность между мужским и женским началом существует также внутри каждого мужчины и каждой женщины. Как физиологически каждые мужчина и женщина имеют противоположные половые гормоны, также двуполы они и в психологическом отношении», — констатирует Эрик Фромм.
Архетипическое воплощение женского начала в мужском бессознательном (Анима) и мужского в женском (Анимус), по К. Г. Юнгу, является наиболее ярким выражением психологической бисексуальности человека. Так, Анимус проецируется на все творческое, высокоинтеллектуальное, героическое и проявляется в непроизвольных представлениях женщины об идеальном мужчине, которые сказываются на эмоциональной стороне ее жизни. Анима же определяет мужской стиль представлений женственно-телесной бессознательности, интеллектуальной противоречивости и беспомощности.
Именно поэтому Юнг полагал, что осознавание мужчиной Анимы, то есть своей психологической женственности, и женщиной — мужественности (Анимуса) должно приводить к наиболее полному развитию истинной сущности самосознания. В хроматической модели интеллекта эти архетипы наиболее ярко характеризуют Ид-план мужчины (Анимус) и Син-план женщины (Анима). И это еще раз подтверждает тот факт, что коллективное бессознательное Юнга в хроматизме достаточно обоснованно подразделяется на бессознание, доминирующее в женственном интеллекте, и подсознание (по Юнгу личностное бессознательное, обретаемое в онтогенезе), доминирующее в интеллекте “идеального” мужчины.
Сознание в хроматизме подразделяется на сверхсознание женщины и самосознание мужчины. К понятию «сверхсознание» может относиться прежде всего правосознание, тогда как к «самосознанию» — самопознание, самооценка, самоконтроль и т. п. Статистика утверждает, что правосознанием в большей мере характеризуются женщины, поскольку репрезентативно они более законопослушны и в большей мере социализированы. Так, почти во всех мифологиях женщина (Великая Мать-богиня) являлась подательницей благ, высшей мудростью, охранительницей традиций. К характерным свойства женского сверхсознания могут быть отнесены материнство, миролюбие, рассудочность, восприимчивость к воспитанию и обучению, меньшая криминогенность, лучшие вербальные способности, эмоциональная теплота, инстинктивная готовность к контактам и многое другое.
Бессознание, моделируемое черным цветом, который непосредственно связан с непознаваемостью будущего, по-видимому, и есть основной источник предвидения будущего, то есть антиципации. Обычно к бессознанию принято причислять интуицию, которая, как известно, большей частью характеризует женщин, в интеллекте которых, как правило, доминирует бессознание, — пифии, сивиллы, жрицы, предсказательницы, гадалки,…
Рассмотрим с этих позиций подсознательную сферу интеллекта. Так, роль творческого подсознания (доминирующего обычно в интеллекте мужчин-творцов), моделируется серым цветом, соответствующим незаметности настоящего, и сводится к умению опредметить, выразить вовне, в произведениях искусства те архетипические характеристики бессознания и подсознания, которые активизируются в процессе творческой сублимации либидо у мужчин.
Самосознание же мужчины определяется прежде всего Я-концепцией. В самом деле, повышенной самооценкой в психологии личности достоверно характеризуются мужчины, имеющие ярко выраженную «Я-концепцию». Кроме того, мужчина чаще женщин компетентен, властен, агрессивен, самоуверен и социально не ограничен вплоть до криминогенности.
При нормальных условиях жизни, как показал анализ памятников мировой культуры, в женском интеллекте главенствует сверхсознание и бессознание, а в мужском — самосознание и подсознание, при этом каждый из компонентов характеризуется конкретным цветом, который связан с определенными функциями интеллекта и гендера (психосоциального пола) человека.

1.7. Нормальные и экстремальные условия
В западной культуре с раннего детства человека приучают огранияивать свои эмоции — как отрицательные, так и положительные. И если двухлетние дети еще могут громко плакать или капризничать, кричать или подпрыгивать от радости, хлопать в ладоши или прыгать в объятия взрослого, то уже к 6–7 годам человечеству удается приучить детей подавлять такую непосредственную экспрессивность в нормальных условиях жизни.
В итоге стихийная радость и громкое восхищение начинают смущать самих детей — из-за того, что подобные проявления чувств считаются «детскими», большинство детей старается их сдерживать. Вместе с тем в каждой культуре существуют особые обстоятельства жизни, когда непосредственность эмоций не только не подавляется обществом (и собственным сознанием индивида), но активно приветствуется, — хотя в повседневной жизни она была совершенно неуместной.
Это и праздники — когда даже на улице можно прыгать от восторга и кричать под залпы салюта, громко петь песни и даже и смеяться. Это и домашние праздники, к примеру, день рождения, когда, по словам американцев, даже «требуется» такого рода эмоциональная экспрессия. Это, конечно же, и футбольные матчи, где, конечно же, рев болельщиков помогает любимой команде и т. д. и т. п. Все эти и многие другие состояния и условия существования человека обозначаются в хроматизме как экстремальные условия или состояния жизни. И как мы увидим далее, цвет является вполне надежным референтом обоих (нормального или экстремального) состояний.
Удобство использования цвета в качестве такого референта было замечено практически во всех культурах и широко использовалось в самых различных жизненных ситуациях. Так, например, по данным Аллы Черновой, замечания Шекспира (на эскизах художников к придворным спектаклям и в ремарках к маскам) показывают, что один и тот же цвет мог означать и противоборствующие вещи. Современники же Шекспира обладали способностью воспринимать огромное количество цветовых различий, создавать новые варианты цвета, соотносить их названия с языком цветовых символов и подчас доводить сами символы до обозначения различнейших состояний и условий жизни.
В. Г. Кульпина также отмечает важность учета условий, при которых анализируется семантика цвета. При этом цветообозначение внешности человека, согласно выводам В. Г. Кульпиной, — это гендерно обусловленное явление: целый ряд цветовых характеристик касается только женщин или только мужчин в зависимости от условий наблюдения.
Однако сегодня можно встретить любопытное мнение, которое совершенно не считается с различными условиями существования человека. Так, например, говорят, что ввиду различных условий существования и развития одни и те же цвета в различных культурах символизируют различные, а бывает, и противоположные явления. И поэтому нельзя свести воедино исторически сложившиеся у многих народов системы цветовой символики. Обычно для подтверждения этого мнения приводятся цвета траура: белый на Востоке и черный на Западе.
В. Ф. Петренко в связи с этим подчеркивает, что национально-специфичным здесь скорее является отношение к содержанию, кодируемому цветом, но никак не собственно содержание. «Например, когда в качестве доказательства того, что цветовая символика национально-специфична, а не универсальна, приводят обычно пример того, что в европейской культуре цвет траура — черный, а у японцев — белый, то забывают, что символика белого цвета (чистой белой доски), означает девственное начало, рождение нового и одновременно растворение, исчезновение старого. В рамках буддистской традиции, где жизнь мыслится как цепь взаимопереходов бытия и небытия, начало и конец не столь антонимичные полюса, как для европейского мироощущения, и образы жизни и смерти, символика черного и белого мыслятся в диалектическом единстве. Налицо не различие цветовой символики, а различие в переживании и трактовке бытия».
Для хроматического разрешения этого различия обратимся к семантике гендера и ахромных цветов. Как показано выше, мужчина практически всегда существует в сером. Поэтому речь здесь идет о траурных одеждах женщин. Как уже говорилось, на Западе женщины обычно носят белые одежды («Женщина в белом» и т. п.), тогда как на Востоке — черные (черные мандилы у хевсурок, черные покрывала (буибуи) у кениек и т. п.). В трауре же, как и в любых других экстремальных условиях жизни, женщины одевают черное на Западе и белое на Востоке. Итак, во всех случаях женщина оказывается правой — и белый и черный цвета являются женскими — цветами женственной ИНЬ. Иначе говоря, во всех случаях женщина одевает одежды свойственных ей цветов — и белый и черный цвета являются женскими, и в тоже время оппонентными друг другу в различных условиях жизни.. И женщина лишь выбирает цвет экстремального состояния ее интеллекта, который всегда был, есть и будет дополнительным к цвету ее обычных условий существования.
С этих позиций становятся более понятными и высказывания феминисток о том, что известные всем женские качества эмоциональности и интуиции противостоят сугубо рациональному мышлению «мужчин-роботов». Очевидно, все зависит от личности, но легко видеть и явную относительность этих представлений. Так, по сравнению с мужским подсознанием женское бессознание всегда было более эмоционально. В то же время материнское сознание более мудро, реалистично и рационально, чем мужское «инфантильное» подсознание в нормальных условиях существования человека.
Соответствующие доминанты интеллекта в хроматизме определяются по предпочтительному выбору цветов испытуемым данного пола и возраста при строго заданных условиях, где условия подразделяются на нормальные — N, то есть обыденные, обыкновенные, привычные и экстремальные — E, то есть непривычные, трансовые, измененное состояние интеллекта.
Следовательно, передаваемый цветовыми канонами, если можно так сказать, “внетелесный” характер цвета соотносится с некоторой его “идеальностью” по отношению к телу и, в силу вышесказанного, можно предположить непосредственную связь цвета с архетипом или с идеями Платона. Таким образом методами культурологии, психолингвистики, хроматизма, структурной и психологической антропологии к настоящему времени в основном выявлена семантика и полоролевое отнесение как ахромных, так и основных цветов спектра.
Сейчас, после хроматического анализа памятников мировой культуры, я вполне уверен в том, что все до единого цвета имеют равноценное значение для интеллекта. Для понимания же символов этого семантического влияния каждого конкретного цвета необходимо учитывать пол, гендер, возраст и условия (нормальные или экстремальные) жизни человека. Вместе с тем еще совсем в недавние времена об этом свойстве «противоречивости цветовой символики» шли не совсем плодотворные дискуссии.
Для примера обратимся к семантике красного цвета, которая без учета N-E условий окажется и мужской и женской одновременно, как это следует, к примеру, из работ В. Тернера. В самом деле, если мы не будем учитывать N-E условия, то красный — это женский цвет («Кр(сна д(вица», к примеру).
Однако этнография и психологическая антропология в один голос утверждают, что красным характеризуется экстремальное состояние женского интеллекта при месячных и родах. Не зря же в древних и пережиточных обществах красным цветом наделяли шаманок в Е условиях, то есть в их экстремальных службах племени. И красным же цветом экстремумов смущения или стыда наделяется женщина, но не мужчина, который, как мы уже видели, и так красный (ни стыда, ни совести, как про него говорят женщины).
Таким образом, красный цвет действительно может характеризовать женское бессознание, но тогда и только тогда, когда ее интеллект оказывается в экстремальном состоянии (условиях). Отсюда вытекает любопытное следствие: русская «кр(сна д(вица» всю жизнь существует в Е условиях. Так ли это на самом деле?
Казалось бы, это подтверждают климатические условия. Но дело не в этом. За тысячи лет адаптация к климату давно уже должна была завершиться… Остаются социальные условия, которые в России чаще всего действительно экстремальны.

1.8. Мужчина, женщина и эмоции
Еще в XIX веке ученые знали, что эмоции вызывают изменения пульса, дыхания, скорости реакции, силы и др. И эти же изменения вызывает у нас действие различных цветов. Все это говорит о прямом действии цвета на все сферы интеллекта.
Например, в красном цвете наш интеллект переоценивает реальное время, а в синем — недооценивает. И когда мы узнаем далее, что красный — «мужской», а голубой — «женский», то, может быть, и осознаем, что «мужчина» всегда приходит вовремя, а «женщина» всегда опаздывает, по природе своей, по природе цвета. Половые и гендерные различия существуют почти во всем. Здесь и средняя величина сжатия мускулов кисти руки: у взрослого мужчины она составляет 60–70 кг, а у женщин 40–50 кг. Точно также в «мужском» красном цвете мы становимся значительно сильнее, чем в «женском» синем.
Понятие гендерного диморфизма, согласно работам специалистов, включает меняющиеся в онтогенезе (взросление, старение), различия между женственным (фемининным — f) и мужественным (маскулинным — m) типом характера, которые объективно выражаются в выборе предпочтительных цветов (одежды, интерьера и т. п.), в репрезентативном доминировании левого у (m) и правого у (f) полуполей зрения, которые связаны с типом мышления и т. д. и т. п.
Давно уже замечена много большая восприимчивость к цветам женщин, чем мужчин. И не только из-за большей эмоциональности первых. Душа женщины раскрывается в цвете, поскольку слова ее предназначены для общества. А оно может и осудить ее душу. И даже оскорбить с позиций своей общественной морали… Нет, уж лучше действовать цветом, чем «что-то не то» сказать…
При этом ни в эмоциях, ни в цвете женщина порой не может отдать себе отчет в том, почему она это делает. Она лишь чувствует, что как смех или улыбка ее, так и цвет воздействует на ее настроение, вызывает положительные эмоции, мобилизует защитные механизмы для лучшего взаимодействия с окружающим миром.
В самом деле, благодаря эмоциям наш организм быстро оценивает ситуацию, ибо руководствуется самым древним и универсальным принципом всего живого — стремлением выжить. Любопытно, что при отрицательных эмоциях у человека иногда появляется стремление одевать более яркие и насыщенные цвета, чем при эмоциях положительных. В последнем же случае можно носить черные, белые и даже серые тона и даже не замечать этого.
Отрицательные эмоции чаще возникают в левом полушарии головного мозга, которое большей частью определяет логику «женского» поведения. Положительные эмоции нередко связываются с правым полушарием и «мужским» поведением. У женщин усиление активности правого полушария регистрируется в менструальную фазу. Получается, что женщины яркими цветами одежд стремятся скрыть (от себя, от окружающих), то есть компенсировать отрицательные эмоции и довести их до положительных благодаря цвету. Мужчины же, по природе своей, вполне комфортно могут себя ощущать и без ярких одежд?
Возвращаясь к хроматическому определению цвета через окраску и эмоции, вспомним, что у мужчин эмоции с детства элиминируются «мужской» социокультурной ролью. Возможно, в силу этого у мужчин и теряется эмоциональная связь между «душой и телом», что может являться причиной функциональных заболеваний и меньшей продолжительности жизни. При этом интеллект мужчины, действительно, становится более социализированным и коммуникативным, несмотря на параллельное возникновение властолюбия, воинственности, коррупции и макиавелизма, отмечаемых, к примеру, в верхах «патриархальной» власти.
Хорошо известно, что поведение живых существ и в частности человека, направлено на уменьшение воздействий, способных вызывать отрицательные эмоции, и в тоже время — на увеличение положительных эмоциональных состояний. Это связано с тем, что при длительном воздействии даже не очень сильных отрицательных эмоций нарушаются компенсаторные механизмы, что может привести человека к неврозам, гипертонии, атеросклерозу и т. п. И женщина именно цветом поддерживает и регулирует эти механизмы. Именно цветом она увеличивает положительные эмоции, тогда как мужчина пренебрегает этим «женским делом». Он лишь уменьшает воздействие отрицательных эмоций, заболевает и умирает. Как показывает статистика, мужчины умирают намного раньше женщин.
Объясняется это просто. Мужчины могут уменьшать воздействие отрицательных эмоций лишь до какого-то предела, до нуля, который еще Вундт соотносил с серым цветом. Действительно, серый — предпочтительно мужской цвет. Женщины же цветом увеличивают положительные эмоции. Причем какой-либо предел для этого увеличения практически не существует, поскольку не существует предела для бесконечного сочетания цветовых оттенков. Как не существует какого-либо предела и для эмоционального выражения своего состояния.
Итак, и эмоции, и цвета связаны с нашим представлением о мире. В обоих случаях невозможно все осознать, все понять… В обоих случаях логические посылки отсутствуют. И новые эмоции, и новые цвета появляются в тех случаях, когда мы теряемся в догадках «что же делать».
Как и эмоции, так и цвета часто непредсказуемы, всегда непринужденны и непосредственны. Неизвестно, какой цвет завтра понравится женщине, но она уверена, что никто не заставит ее надеть платье нелюбимого цвета или обдумать реальные причины выбора любимого. «Он мне идет» — и все тут.
В чем же заключается собственно социокультурная специфика гендерных различий интеллекта? В хроматизме сознание (как компонент интеллекта, моделируемое белым цветом) подразделяется на правосознание и самосознание. Как уже говорилось, первым при нормальных условиях жизни в большей мере характеризуются женщины, поскольку репрезентативно они более законопослушны и социализированы. Так, характерными чертами женского правосознания являются врожденное материнство, миролюбие, рассудочность, лучшая восприимчивость к воспитанию и обучению, меньшая криминогенность, лучшие вербальные способности и многое другое. Самосознание же определяется приобретенной от социума «Я-концепцией», достоверно характеризующей мужчин, имеющих ярко выраженные черты повышенной самооценки, самоконтроля, самопознания и т. п. Кроме того, мужчина достоверно чаще женщин компетентен, властен, агрессивен, самоуверен и социально не ограничен вплоть до криминогенности.
К бессознанию относятся все телесные функции, которые у женщины (в отличие от мужчины) обеспечивают не только себя, но и воспроизводство человека. Так, Грэйс Крэйг отмечает, что организм женщины имеет ряд врожденных преимуществ (большую эластичность кровеносных сосудов, способность более эффективно вырабатывать жировые вещества и т. п.). В то же время мужчины гораздо больше, чем женщины рискуют стать жертвами множества заболеваний, чаще подвержены сердечным приступам, чаще погибают, кончают жизнь самоубийством, становятся наркоманами и т. п. и т. д.
Помимо этого бессознание (моделируемое в хроматизме черным цветом, который непосредственно связан с непознаваемостью будущего), по-видимому, является основным источником антиципации, то есть предвидения будущего. К бессознанию принято причислять интуицию, которая, как известно, большей частью характеризует женщин. По данным различных исследователей, женщины имеют явное преимущество (по сравнению с мужчинами) в сфере проявления эмпатии. При этом по мнению Грэйс Крэйг, многие из отличий между мужчинами и женщинами генетически обусловлены.
С этих позиций у мужчины, прежде всего, выделяется доминанта подсознательной сферы интеллекта (хобби, охота, рыбалка, спортивные фанаты и т. п.). При нормальных условиях, как показал наш анализ ахромных памятников мировой культуры, в женском интеллекте доминирует «природно-белое» сознание и «непознаваемо-черное» бессознание, а в мужском — «социализированно-белое» сознание и «незаметно-серое» подсознание. Итак, репрезентативно все компоненты оказались связанными с хроматическими функциями интеллекта зависимостью от гендерных доминант.
При описании культурных стереотипов этнологи неоднократно указывали, что даже внутри этноса бытовые различия (включая сюда и цвета одежд) существовали только между половыми и возрастными группами. Это позволяет перейти от личностного смысла гендера к его биосоциокультурному значению для общества. По данным Р. М. Фрумкиной, статус цветообозначений в науке сопоставим лишь со статусом терминов родства, что позволило нам предположить системно-функциональную взаимосвязь родства (продолжения рода) и концептов цвета, которые равнозначно канонизировались всеми традиционными культурами.
Многотысячелетняя воспроизводимость гендерной семантики цветовых канонов по существу являлась объективацией субъективных проявлений интеллекта. С одной стороны, это показывало, что канонизировались личностно-ценностные архетипические (глубинно значимые, связанные с выживанием вида) гендерные параметры оптимизации выбора брачных партнеров. С другой стороны, эти же каноны воспроизводились традиционными культурами в целях оптимизации репродуктивной функции, важнейшим условием выполнения которой являлось физическое и психическое здоровье будущих детей с последующей возможностью их обучения и социализации.
Очевидно, эти условия полностью могли выполняться только при адекватном выборе друг другом потенциальных партнеров, что предполагало их «любовь» как хроматическую взаимосвязь всех компонентов обоих интеллектов друг с другом. Так, например, фемининный мужчина, согласно цветовым канонам, выбирал маскулинную женщину, которая выбирала его, поскольку этим создавалась гомеостатически-устойчивая динамическая система взаимодействия всех компонентов их интеллектов, как это моделируется на цветовом теле по закону гармонии Гете—Оствальда. Аналогично фемининная женщина выбирала мужчину и т. д. и т. п.
Положим, этот выбор был детерминирован гендерными характеристиками партнеров и создавал оптимальную систему. Тогда возникала и культурная потребность в канонизации качественных свойств гендера в цветовых (не ограниченно-вербальных, а идеально-психологических) концептах. На этом выборе эмпатически могли сказываться и предметные цвета (раскрасок, одежд, предпочтений и т. п.) как маркеры гендерного концепта цвета каждого из партнеров.
Отсюда легко видеть, что эти маркеры могли моделировать партнерам основные компоненты интеллектов друг друга в целях создания прочных связей, то есть взаимообусловленного выживания индивидов (оптимальная рекреация обоих партнеров) и воспроизводства вида (всесторонне здорового потомства). Иначе так и останется дискуссионным вопрос этнографов о том, почему и зачем задолго до появления одежды архаичные люди раскрашивали свое тело в различные цвета. Очевидно, разница в цвете могла соотноситься как с гендером, так и с полом человека. Далее мы в этом убедимся уже при рассмотрении красного и желтого цветов.
Итак, методы культурологии, хроматизма, этнологии, психолингвистики, аналитической психологии и психофизиологии позволили сформулировать необходимость выявления семантики и полоролевого соотнесения фокусных цветов с основными архетипическим представлениями коллективного бессознательного.

Глава 2. Религиозность

«Мудрость сера».
А жизнь и религия полны красок.
Людвиг Витгенштейн

2.1. Религиозность женщины
Еще Уильямс Джеймс задавался вопросом: «К какому психологическому роду чувств следует отнести религиозные чувства?» Обратим внимание, что эти чувства вызывают в нас радостное, динамогенное возбуждение, которое как мощное тоническое средство, освежает наши жизненные силы. В лекциях Джеймса постоянно встречаются примеры того, как «эти чувства побеждают меланхолию, дают переживающему их лицу душевное равновесие и помогают найти в жизни новую прелесть, смысл и очарование».
Отмечу, что слова прелесть, смысл и очарование характеризуют, прежде всего, женственное отношение к жизни и в то же время — мужественное отношение к женщине. И первичным здесь, конечно же, будет женщина с ее ипостатической верой в Бога ли, в своего избранника или в будущее ребенка. Как пишет Джеймс, «это состояние столь же биологическое, сколько психологическое; и Толстой вполне прав, причисляя веру к тем силам, которыми люди живы. Полное отсутствие этих состояний веры, полная ангедония означает уже распад душевной жизни и гибель».
С рассмотренных позиций и вернемся к нашей женщине. В книге «Женщина и спасение мира» Павел Евдокимов, ученик отца Сергия Булгакова, пишет, что ответом на гнет, которой подвергалась женщина «христианством», является агрессивная и чисто атеистическая реакция феминизма. И как мы видим сегодня, эта реакция уже ведет к новому отчуждению, в котором воинствующий феминизм (к примеру, в американском сексизме) не только смешивает равенство и тождество полов, сколько отрицает их гендерные различия и взаимодополнительность. Кратко остановимся на этих различиях и дополнительности.
Согласно концепции Евдокимова, ключ к загадке женщины — до сих пор не разгаданной современной психологией — находится в ипостаси Святого Духа, чье ипостасное материнство, продолжаясь в девственном материнстве Богородицы, предвосхищает в вечности призвание всякой женщины к духовному материнству. Иначе говоря, Святой Дух предстает здесь в сущностно значимом материнстве Марии из Назарета как божественный архетип женственности, как ее божественно-земная персонификация.
Развивая мысли Николая Бердяева и Павла Евдокимова о женщине как истоке жизни, Элизабет Бер-Сижель пишет, что особенность женщины заключается одновременно в передаче и сохранении жизни в ее связи с другим, с другими конкретными людьми в их инаковости. В противоположность маскулинному солипсизму быть женщиной означает стремление завершить самое себя, принимая другого и давая миру другую жизнь.
Вместе с тем русская софиология различала в сфере божественного ту биполярную взаимодополнительность, которая передает нам всю напряженность единения мужского и женского в человечестве. Так, у Сергия Булгакова София являет не только воплощение мудрости, но и прообраз божественной Мудрости женского существа способного воплотиться в ипостаси по воле Бога.
Поэтому говоря о доминанте сознания в интеллекте женщины, я не могу не привести великолепные слова Элизабет Бер-Сижель: Церковь возвещает о Женщине, от которой Бог воспринял плоть, и дает Марии титул Богородицы. Бог не прибегал к Пресвятой Деве как к какому-то орудию. Он явил божественную смелость связать осуществление своего исполненного любви замысла с ее «да будет», (Лк 1: 38) с ее свободным согласием, основанным на вере в Него… Мария стала причастна делу спасения мира не только телом; но и телом она участвовала в нем по причине своей веры и своего личного послушания, которые полностью как супругу открыли ее Духу святому и силе Всевышнего, который осенил ее.
Итак, слова Марии «да будет» означают согласие всего человечества на преображение мира воплощенным ею Богом на земле от Святого Духа. И в личности женщины — жертвующей свое тело ради этого воплощения — можно узреть участие смиренной рабы как по Божьей воле, так и по воле человеческой. Завершить самое себя — это именно дать согласие божественному Святому Духу на ипостатическую женственность этого завершения.
И, вероятно, именно поэтому Дева Мария, изображенная сидящей на троне как Царица небесная, обыкновенно одета в красную мантию, а там, где является в виде Богоматери, изображается в синей мантии. Так писал ярый приверженец гетевской цветовой теории Георг Вильгельм Фридрих Гегель.

2.2. Религиозность цвета
В переводе с латинского слово «религия» означает не только совестливость, добросовестность, благоговение или святость. Под «религией» античные умы понимали и сомнение, недоумение, неуверенность, а также моральное стеснение, преступление против совести, прегрешение и вину.
Удивительные сочетания! «Совестливость и преступление против совести». «Святость и прегрешение». И между ними «сомнения и неуверенность». Может ли определить хоть одно такое сочетание наука с ее формальной логикой? Нет. Искусство же позволяет. Но не определяет. Тем и ценна религия, что содержит в себе это совершенно неземное триединство. Триединство человеческого интеллекта. Разума человека в его извечных противоречиях.
И раз уж ни одна наука не видит смысла этих сочетаний в одном, то человек идет за ответом к Богу. Обращается к вере. Или, как говорят атеисты и ученые, становится религиозным. И становится не только по этой причине.
Во-первых, религия позволяет выражать в общепринятой форме все те глубинные душевные волнения, которые самостоятельно никто не может облечь ни во что. То есть вера заполняет нашу потребность в определенном запечатлении неясных, неопределенных волнений, ощущений и переживаний. Иначе говоря, если мы в чем-то не уверены, то есть, не знаем и не можем осознать результата наших действий, мы обращаемся к вере. Апостол Павел говорит об этом так: «Вера же есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом» (Евр: 11, 1).
И как душа наша физически не может существовать без тела, так и наша культура не может существовать без ее психофизиологического субстрата, то есть без человека и человечества. Маленький пример: предъявим компьютеру изображения египетских пирамид или индийских храмов тантристов и получим лишь логико-математические выводы о симметрии пространства или неправильных изображениях тел людей. Поэтому, в отличие от постмодернистских тупиков тартусско-московской школы семиотики, я считаю культуру именно надстроенной над физиологией человека, к примеру, в виде архетипов, и, в частности, сублиматов, смысл которых пока еще не может быть представлен компьютеру.
Отсюда легко показать, что определение веры Павлом может быть распространено прежде всего на период беременности. Ибо кто как не женщина является истинно верующей в осуществлении ожидаемого. Кто как не женщина уверена в невидимом. Кто как не женщина благодаря этой вере может создать из ничего человека... Именно в этом смысле В. Рейнольдс и Р. Таннер рассматривают фундаментальное назначение религии как воздействие на генетическую систему человека в целях сохранения репродуктивной стратегии этноконфессиональной общности.
Во-вторых, важнейшими функциями религии считается регулирование поведения человека на всех этапах его жизненного пути. При этом религиозные нормы снова оказываются связанными с воспроизводством общности. Сюда включаются и хронологические (детство, юность, взрослость, старость), и брачные (выбор супругов), и семейные (главенство в семье), и социальные (воспитание детей) нормы. Иначе говоря, религия всесторонне воздействует на репродуктивное поведение человека именно ради воспроизводства такой общности, в которой рождаются здоровые дети, способные в дальнейшем к социализации и обучению.
Как будет показано ниже, в канонизированных религией цветах (цветовых концептах) заключены характеристики человека, связанные прежде всего с выживанием вида и продолжением рода, поскольку построение системы родства как первичных социальных связей основано на репродуктивной функции, одно из важнейших условий выполнения которой — физическое и психическое здоровье будущих детей. Исходной же основой благоприятного психологического климата семьи является супружеская совместимость.
Очевидно, это условие выполняется только при адекватном взаимном выборе будущих родителей. На этом выборе, возможно, эмпатически сказываются и цвета предпочитаемых ими одежд и т. п. Ибо эти цвета (как архетипически фиксируемые концепты) могут неосознанно предъявлять им основные компоненты интеллектов друг друга в целях создания прочных связей, то есть взаимообусловленного выживания индивидов (рекреация и т. п.) и воспроизводства вида (здорового потомства).
И, наконец, в-третьих, религия связывает разобщенных жизнью людей единством выражения их переживаний и волнений. И единство прихожан вряд ли кто может сравнить, к примеру с единством посетителей дискотеки, поскольку в храме есть идея единого для всех душевного самовыражения. Там же — самовыражения телесного. Здесь общение с божественным. Там — с земным. Здесь — единство душ. Там — тел.
Согласно Фредерику Порталю, «языки цвета» подразделяются на три ступени познания. Божественному языку отвечает одинаковая и абсолютно неосознаваемая реакция для всех людей на земле. Освященному языку соответствуют смыслы цветовых канонов и одеяний священников. Низшая ступень познания цвета — мирской язык, опредмеченный в науке и одеждах прихожан.
В хроматизме первым языком характеризуется бессознание с его биологически целесообразной логикой, одинаковой для Вселенной. Второй ступенью познания владеет подсознание с его образной логикой и обобщениями по цвету. И, наконец, с низшей ступенью познания цвета согласуется формальная логика сознания с его вербализацией и запоминанием имен цвета.
Если это действительно так, то легко видеть, что религия является своеобразным «переводчиком» смысла неосознаваемых образов на уровень их осознания. Или говоря словами Порталя, — «переводом» освященного языка с божественного мира чувств на мирской. И, соответственно вера уже предстает как божественное оформление наших неясных, гнетущих (тревожащих сердце) волнений. Оформление их во что-то общепринятое. В символ веры ли. В архетип… Это оформление объединяет нас. В отличие от науки, где и наш внутренний мир разъят на части и третьего не дано. Что уж говорить о мире внешнем.
Да, суха и мертва наука наша. И не объединяет нас, а разъединяет. Логикой сознания разъединяет. Дифференцирует. Как и специалистов в ней. Не вавилонское ли это смешение? Когда даже два ближайших специалиста “по человеку” — психолог и физиолог — не понимают друг друга. Наверное, вавилонское.
Искусство могло бы объединять нас. Однако каждый художник подсознательно придумывает что-то новое. И ведь это “что-то” может нас и разъединить. Ибо еще не проверено временем, к сожалению, единственным принципом отбора истинных произведений искусства.
В религии установлены каноны. Понадобились тысячелетия доисторических религий, чтобы мы лицезрели объединяющие нас образы. Чтобы наши волнения находили в них успокоение. Чтобы наши архетипы соответствовали этим образам. Чтобы наше индивидуальное бессознание воплощалось в коллективном бессознательном Юнга. Как человек в обществе, воплощалось.
Религия не заставляет нас быть сознательным узким специалистом. Наоборот, знание священных писаний объединяет верующих. Религиозные каноны в живописи, архитектуре и музыке отобрали для нашего подсознательного объединения все те чувства, ощущения и переживания, что до сих пор мы не можем выразить в словах. Мы выражаем их в цветовом образе мозаики, витража, иконы. И благодарны религии за этот бессознательный принцип нашего самовыражения. За оформление глубинных волнений наших, поскольку не умеем выразить в словах и тысячной доли всего того, что ощущаем. Любовь, радость, гнев, печаль… Еще десятка два назовем. И все.
Цвет неотъемлем от религии. И цветов беспредметных мы вспомним десяток-два. Не больше. А различаем глазом миллионы оттенков. Но, как и чувства, не можем выразить словами. Религия дает нам шанс. Не пытаться разъять нашу душу на части. Как это делает наука. И не искать соответствий в искусстве, которое вполне может индивидуальное наше бессознание свести к чувству одиночества.
Религиозная терапия дает нам самопознание себя в обществе. Своего Я в коллективном бессознательном. Раскрыть содержание архетипа через резонанс сублиматов. Звуковых (хор, орган, молитва), цветовых, кинестетических и многих других. Растворить свое Я в веках, в архетипах. Осмыслить свои архетипы. Выразить себя.
Как считал Андрей Белый, религия всегда находится впереди искусства и тем более науки. Ибо в истинной вере только намечаются пути к запечатлению переживаний. Именно к запечатлению. Но не к их выражению средствами искусства. И тем более не к их умерщвляющему определению в науке. Это все будет потом. Вначале же всегда будет религия. Вера была вначале всего и вся. Никакой поэт не напишет ни строчки без веры во что бы то ни было. Никакой ученый не предпримет исследования, если не будет верить в результаты предшественников. В гармонию мира.
Именно архетипическое содержание веры позволяет органически связывать общество в религиозные группы, поскольку процесс моления един для нас. Ибо самое невыразимое в себе мы выражаем все как один. Как один приход. Или народ. Одна наука. Или конфессия. В общем, — единство. И человек должен понимать, что цвет, архетипически заложенный в его интеллекте, обязательно скажется на качестве жизни. Именно поэтому далее я привожу сублимированные значения цветовых архетипов определенных религий — для учета цветового фона, на основе которого существует интеллект верующего.
И цвет выступает здесь уже как классическое религиозное, и в тоже время — как психоаналитическое средство, которое “позволяет высказать невысказанное”. Вместе с тем цвет дает еще и хроматическое соотнесение индивидуально неосознаваемых сублиматов пациента. Все это приводит к индивидуальной норме динамическую уравновешенность в чувствах и эмоциях путем цветовой сублимации вытесненных переживаний.
Цель — оптимальная адаптация внутренней и внешней среды пациента друг к другу. Развитие воли или внимания. Памяти или воображения. Ритма жизни или выносливости… В общем, того, к чему стремится интеллект пациента. Например, для конкретного рода деятельности требуется подобрать специфическую гамму тонов. Что для этого необходимо?

2.2.1. Цвета молитвы
Вряд ли готовиться к встрече или писать письмо возлюбленному имеет смысл в зеленых тонах его самосознания. И наоборот, одевая красное платье, вы не всегда достигнете необходимого эффекта. В сущности, надо лишь вжиться и прочувствовать те ощущения, что вызывает в вашей душе образ этого человека.
И как в храме, узреть в себе те цветовые эффекты, что звучат в унисон с этим образом. Развить эти эффекты до их ясного представления в себе. И направить уже вполне оформленный (воображаемый) цвет-вопрос в затылочно-теменную область головы (область мозга, близкая к гипоталамусу).
Это аналогично тому, как практически во всех религиях при молении вы взываете к Богу: голова наклонена к земле в знак смирения, а молитвенная просьба ваша направляется к небу, вверх, к Богу. Возможно, наш гипоталамус — представляет собой мощный резонатор с семантическим полем ноосферы… Возможно, мы сами в себе носим Бога… А возможно, оба эти варианта (нашего поклонения иррациональности бытия) существуют одновременно…
Что-либо определенное сказать об этом пока невозможно — экспериментальные данные практически отсутствуют. Однако косвенно об этом говорят наблюдения этнологов, психологов и антропологов за поведением людей в ритуальных, зачастую трансовых состояниях.
Возвратимся же к нашему внутреннему образу-цвету (вопросу-просьбе к Богу). Верующие всех религий так склоняют тело и голову в молитвах, что, как пишет Даниил Андреев, «это дает душе возможность восходящего движения, способствует втечению в жизнь сил духовности». Уильямс Джеймс отмечал, что самораскрытие и самопознание, иначе именуемое молитвой, является вполне определенным и реальным процессом.
Так, по его предположению, «чем бы ни было в потустороннем то «нечто», общение с которым мы переживаем в религиозном опыте, — по эту сторону оно является подсознательным продолжением нашей сознательной жизни. Исходя таким образом от признанного психологией факта как от основания, мы не порываем нити, связующей нас с «наукой», — нити, которую обыкновенно выпускает из рук теология. Наряду с этим, однако, оправдывается утверждение теологии, что религиозный человек вдохновляем и руководим внешней силой, так как одним из свойств подсознательной жизни, вторгающейся в область сознательного, является ее способность казаться чем-то объективным и внушать человеку представление о себе как о внешней силе».
По заключению Джеймса, «для религиозного опыта совершенно достаточно веры в то, что в личности каждого человека существует некая высшая сила, благоволящая к нему и его идеалам. Причем сила эта отлична от нашего сознательного «Я» и шире его. Бесконечность для нее не так уж необходима. Можно себе представить, что это — лишь более широкая и богоподобная часть нашего «Я», искаженным выражением которой является наше обыденное «Я».
Напомню, что на первых стадиях развития культуры цвет мифологизировался и обожествлялся. И если сказители называли цвета “божествами” и обоготворяли цвет, то художники видели за цветом краску и считали ее “материальными состояниями души”. Так, еще задолго до появления одежды люди раскрашивали свое тело. Материализовали свои души, как сказали бы об этом философы, Если бы, конечно, понимали, что такое цвет.
И все-таки, что же такое религия? Осознание себя — своей иррациональности — в этом земном мире? Или божественности в себе? Осознание знания или познание чувств?
Суть всякой религии составляет вера в Бога, которая рационально никогда не может быть обоснована в силу ее сверхъестественного происхождения. Для того чтобы человек стал глубоко религиозным, он должен уверовать в истинность религиозных мифов, идей и канонов. Коллективное повторение молитв усиливает в молящихся яркость религиозных образов, оформляя глубокие религиозные переживания в коллективном бессознательном (Юнг). Не случайно православные теологи указывают на преимущества коллективной молитвы перед молитвой одиночной. Ибо первая не позволяет молящемуся отвлекаться, мобилизует его духовную энергию, его чувства и волю в одном направлении — религиозном.
Несмотря на различие в содержании переживаний, свойственных отдельным верующим, динамика их коллективных эмоций обнаруживает некоторые общие черты. При этом указанная общность протекания религиозных эмоций не нарушается конфессиональными различиями. В самых различных религиозных общинах психологи отмечают сходные динамические эмоциональные процессы. Разница обнаруживается лишь в интенсивности этих процессов
Так, например, многие психологи отмечали, как в процессе религиозного культа, в ходе молитвы происходит преодоление и вытеснение отрицательных эмоций положительными. «Вера и любовь,— писал Поль Джонсон,— изгоняют страх и отчаяние, превращая разрушительные эмоции в духовную энергию гармонии, доверия и мира». Отмечая определенную общность религиозных эмоций, Уильям Джеймс также постоянно подчеркивал, что общая психологическая особенность всех религий — переход от «душевного страдания» к постепенному «освобождению» от него.
Согласно взглядам, выработанным в теософии и психологии религии, динамика религиозных эмоций подчиняется определенной закономерности, которая выявляется на основе выделения трех основных фаз развития коллективных религиозных чувств в любой группе верующих практически всех конфессий.
Первая фаза характеризуется с точки зрения интенсивности процессов постоянным нарастанием эмоционального напряжения. В этот период в сознании молящихся преобладают отрицательные эмоции. Проповедник призывает присутствующих покаяться, осознать свои грехи перед Богом, что нередко вызывает бурный приступ религиозного раскаяния присутствующих. При этом эмоциональное возбуждение молящихся реализуется в различных непроизвольных движениях, которые, в свою очередь, необычайно усиливают эмоциональный накал присутствующих. Итак, первая фаза — это нарастание эмоционального возбуждения молящихся.
Вторая фаза — момент кульминации и одновременно разрядки эмоционального возбуждения. В более спокойных формах, у православных, например, этот кульминационный момент богослужения проявляется в слезах, в переходе от отрицательных эмоций к положительным, от страха и чувства греховности — к радости, просветлению и т. п.
Наконец — третья фаза, заключительная особенность которой состоит во все увеличивающемся преобладании спокойных положительных эмоций. По словам многих истинно верующих, в результате молитвы «наступает душевное просветление», «душевное освобождение» делается «легко, радостно, светло» и т. п.
Таким образом, динамика религиозных эмоций, при всем многообразии и специфике их отдельных проявлений, обнаруживает некоторые общие черты. Происходит как бы снятие эмоционального напряжения, превращение отрицательных эмоций в положительные. Этот процесс можно сопоставить с динамикой развития эстетических эмоций, или, по Аристотелю, с «катарсисом» (очищением).
Иначе говоря, религия снимает отрицательные эмоции, смягчает их тяжесть, а нередко и позволяет преодолевать внутренние конфликты и даже лечить неврозы. Каким же образом религии удается то, чем тысячелетиями безуспешно занимается медицина и, в частности, психиатрия?
Вопрос этот весьма непрост. И, как будет показано далее, поможет здесь только цвет, поскольку только цвет может быть сопоставлен с чувствами и эмоциями человека, — ибо сколько существует чувств, столько же существует и цветов. Иное дело, что словами мы можем выразить ничтожнейшую долю и тех, и других. Чувствуем, а назвать не можем. А раз нет слов, то и осознать не можем.
Практически об этом с сожалением говорят и психоаналитики. По существу они используют древний принцип религиозной исповеди, то есть вербализации вытесненных чувств, и в тоже время нечто более возвышенное, чем существующая наука.
В самом деле, наука изучает то, что имеет название. Определение — основа науки. Обозначить, назвать, определить. А еще лучше — измерить. Все это — наша наука.
А можно ли измерить розовые мечты юной девушки? Или голубизну небесных исканий художника или поэта? Можно ли обозначить животворное взаимовлияние гармоничной пары возлюбленных? Можно ли определить всю сложность взаимоотношений супругов?
Нет, нет и нет! Ни обозначить, ни определить, ни тем более измерить эти «вещи» наука не способна. Даже любовь и ненависть разъять не способна в нашем интеллекте. Что уж тут говорить о розово-голубом. О цвете.
Для наглядного представления смысла цвета и человека в различных конфессиях далее я лишь схематично описал некоторые хроматические (то есть не затрагивающие ни теологию, ни теософию, ни символ веры) черты наиболее распространенных верований человека.

2.3. Иудаизм
Как первая монотеистическая религия, иудаизм сыграл важнейшую роль в становлении современной культуры. Так, где-то около трех тысяч лет назад отдельные племена поклонялись разным культовым божествам. Часто под предлогом главенства того или иного божества они воевали между собой за лучшие места поселения, новых рабов и наложниц.
Сейчас, кстати, идут почти те же войны между разными конфессиями, где (как и три тысячи лет назад) отдельные племена — теперь уже народы — поклоняются разным божествам. С тем лишь различием, что завоевываются как места поселения (области, монастыри и др.), так и налоговые льготы (например, на продажу водки, сигарет и др.). С тем лишь различием, что в плен берутся не рабы и наложницы, а прихожане и прихожанки.
Но суть та же — многобожество. Политеизм. То есть политические предлоги для войн. Предлоги для порабощения наших душ разными богами. Совершенно разными. Но никак не Единым. И в Палестине почти три тысячи лет назад евреи начали устранять эти предлоги для войн. Был создан культ Яхве. Постепенно создавалась Тора — Пятикнижие Моисеево, то есть первые пять книг Ветхого Завета, в которые закладывалась вся философия, вся история, вся мудрость прошлых веков.
По данным В. А. Федорова и С. Т. Махлиной, изучение знаний предков играло в Израиле ту же роль, что философия у греков. Здесь также главным было не естествознание, а отыскание секрета счастливой жизни. Так, хакамы (от др. евр. хокма — мудрость) считали, что мудрость (а соответственно и прекрасное, красота) извлекаются прежде всего из самой жизни, из ее конкретных обстоятельств и проявлений. Поэтому и стиль их писаний ничем не напоминает стиль научных трактатов. Иудейские поэты и философы предпочитали язык поэзии, наполненный безымянной мудростью многих поколений с ее живыми образами и меткими поговорками (Прит.3, 13–15):
Блажен человек, который снискал мудрость,
И человек, который приобрел разум!
Потому что приобретение ее лучше приобретения серебра,
И прибыли от нее больше, нежели от золота.
Она дороже драгоценных камней,
И ничто из желаемого тобою не сравнится с нею.
Вообще понятия "мудрость" и "красота" чрезвычайно любопытно переплетены в сфере искания человеческого духа. Так, категории Истина, Добро, Красота мыслились в Иудейской (а позднее и в Христианской традиции) как проявления некоего единого начала, некой Вечной Женственности, Мудрости, Софии.
Исток же данной идеи лежит в книгах хакамов Древнего Израиля. Время написания рассматриваемых книг приходится на V–II вв. до н. э., то есть на время, когда в Иудее господствовали персы. Их владычество протекало сравнительно спокойно. Сатрапы редко вмешивались во внутренние дела Общины, довольствуясь сбором налогов.
Ветхозаветная Церковь получила, наконец, те условия, в которых она смогла сосредоточиться на духовных проблемах. Священная поэзия переживает в эти века настоящий расцвет. Написанные тогда книги Библии говорят о напряженной духовной жизни — спорах, исканиях и новых поворотах религиозной мысли. Притчи, книга Иова, апокалиптические писания, Экклезиаст подобны пикам подводного хребта, подножие которого сокрыто в глубинах вод.
Религиозную жизнь Израиля тогда определяли прежде всего блюстители Торы. В основе их деятельности лежали три правила, зафиксированные впоследствии в Талмуде (Авот.1,1):
Будьте осторожны в суждениях,
Поставляйте больше учеников
И делайте ограду Toрe.
Но уже в первое столетие персидского пленения законники столкнулись с оппозицией в лице мудрецов, хакамов, наследников летописцев царя Соломона и собирателей фольклора. Мудрецы не выступали против Торы, но решительно отказывались примириться с узким пониманием ее принципов.
Согласно исследованиям В. А. Федорова и С. Т. Махлиной, само название "Голубиная книга" связано с древнееврейским названием свернутого свитка — "Тор". Корень ''тор" семантически связан с названием голубя в старославянском языке "тур", "турман", а также и с обозначением "голубиного", то есть сизого, небесного или, скорее, голубого цвета. В таком случае название "Голубиная книга" можно считать калькой со слова Тора и придать голубому цвету статус архетипа иудаизма. Истинность этого предположения подтверждают и голубые ризы иудейских первосвященников.
Подобно Сократу, хакамы при полном уважении традиции, все же побуждали людей по-новому взглянуть на себя и свои убеждения. Авторитет мудрецов не уступал авторитету законников. Став выше распрей, они спокойно делали свое дело: собирали древние притчи, слагали псалмы и поэмы, составляли антологии.
Так в Ветхом Завете были собраны и сохранены многие архетипические черты самых древних верований и знаний. С некоторыми из них в цвете мы сейчас лишь кратко ознакомимся. Семантический смысл этих цветов будет рассмотрен в следующих главах. Здесь же я лишь в общих чертах представлю, как выглядят архетипические цвета, так сказать, «в сыром виде». Например, уже в Торе (Чис. 11: 25, 29) мы встречаемся с понятием Духа как действующей силы божественного вдохновения. Дух, же, как мы увидим ниже, нередко представлялся в образе голубя, наделяемого голубым, сизым или серым цветами.
Поскольку смысл религии во многом определяется именно цветовым архетипом, то в иудаизме лазурный цвет одеяний первосвященника сочетался с украшениями золотом и резко контрастировал с красными стенами синагоги (Исх.; Лев.). Прихожане имели пурпурные и багряные одежды, а бедняки украшали свои одежды голубыми нитями (Числ.). Молились сидя. Раздельно мужчины и женщины. Равноценно в обе стороны. В Торе говорится как о многоженстве, так и о браках мужчины с женщиной при наличии наложниц.
И, наконец, выскажу хроматическое предположение, касающееся возникновения архетипов. Если цвета одежд священников передавали внутренние цвета прихожан, то скорее всего так и оформлялись чувства приобщенности иудеев к голубому и золотому сублиматам. Так оформлялся архетип.

И сказал Бог: да произрастит земля зелень, траву сеющую семя (Быт.1.11)
И создал Господь Бог человека из праха земного… (Быт.2.7)
Авраам сказал в ответ: … я, прах и пепел (Быт.18.27)
Добродетельная жена…виссон и пурпур — одежда ее (Прит.31.22)
Дщери Иерусалимские! Черна я, но красива…(Псн.П.1.4)
Дочери Израильские! Плачьте о Сауле, который одевал вас в багряницу… (II Царств.1.24)
…ты одеваешься в пурпур, … украшаешь себя золотыми нарядами (Иер.4.30)
И сделай верхнюю ризу … всю голубого цвета (Исх.28.31).
Щит героев его красен, воины его в одеждах багряных… в день приготовления к бою (Наум.2.3)
Как о сыновьях своих, вспоминают они о… дубравах своих у зеленых дерев (Иер.17.2)
Сыны человеческие…– как трава (Псалт.89.4–6)
Как трава… как зеленеющий злак, увянут [злодеи и делающие беззаконие] (Псалт.36.1–2)

2.4. Буддизм
Возник в Индии около двух с половиной тысяч лет тому назад, — по-видимому, как учение, позволявшее отрешаться от религиозно-мистических культов Вавилона (Ассирии, Шумера и т. п.), которые с позиций «Хроматизма мифа» характеризуются архетипом синего цвета. Общебуддийская мифология считается во многом близкой брахманистской и индуистской. Это объясняется тем, что возрождение индуизма к концу I тысячелетия до нашей эры могло влиять, в свою очередь, и на становление буддизма, который мог ассимилировато многие древние культы, ранее остававшиеся за пределами ортодоксальной ритуально-мифологической системы.
Поэтому мне кажется возможным представить в этом же ряду и элементы такой национальной религии как индуизм. В мифологии индуизма Брахма, Вишну и Шива, по сути своей, представляют предвосхищение будущей троицы христианства, поскольку уже мыслятся в онтологическом и функциональном единстве: Брахма — творец мира, Вишну — его хранитель, Шива — разрушитель. При этом каждый из этих богов представяет воплощение определенных качеств. Так, Брахма — это страстность, активность, действенность; Вишну — ясность, уравновешенность, сознательность; Шива — пассивность, бессознательность, инертность. Иначе говоря, здесь уже возникали представления о трех ипостатических компонентах, в существовании которых мы убедились выше на примере интеллекта.
В то же время среди множества противоположно-взаимодополнительных характеристик буддистов и христиан Судзуки акцентирует основную: христиане в Церкви — группо-центричны, хотя в социальном плане они исповедуют индивидуализм. Буддисты же в интуитивном стремлении к духовной индивидуации придерживаются социальной значимости группы.
Символика цвета в буддизме в основном представлена мной по книге буддистского автора Сумбэ хамба Ишбалжир «Гирлянда цветов» и дополнена данными из справочников по цветовой символике, не претендующими на полноту или законченность.
Белая Тара — высочайшая духовная трансформация через женственное.
Тара — Мать всех Будд, «та, которая ведет наружу, за тьму оков».
Белый цвет — (цвет Матери) — святость, непорочность, чистота, овладение самим собой, спасение.
Пепельно-серый цвет — печаль, покаяние или раскаяние.
Черный цвет — опасность, бедствие, зло, темнота скрытого (стесненного) бытия.
Коричневый — (цвет отца).
Красный цвет — (цвет отца) — материальность, радость, активность, созидание, жизнь.
Оранжевый — цвет буддистских облачений монахов (в основном в Тибете, Монголии, Индокитае).
Оранжевато-желтый — отказ от всего, отсутствие желаний, смирение.
Желтый — (цвет сыновей) — означал боготство, любовь, духовность.
"Желтый глаз" — ревность (Тибет).
Ярко-зеленый — (цвет отца, цвет сыновей) — цвет жизни.
Голубовато-зеленый — (цвет отца, цвет сыновей).
Голубой цвет — (цвет сыновей) -холод Небес наверху и вод внизу.
Сине-голубой — мудрость Дхарма-Даты (неразрывного единства интеллекта и Вселенной).
Синий — (цвет отца) — олицетворял вечность, верность.
Фиолетовый — (цвет сыновей).

2.5. Христианство
Христианство возникло около двух тысяч лет тому назад. Вначале развивалось в пределах Римской империи и поглощало в себя многочисленные цвета всевозможных античных религий. При этом, как подчеркивает Мирча Элиаде, откровения, привносимые христианством, не разрушали дохристианского значения символов: они лишь добавляли им новые смыслы. Так, в христианстве получает свое воплощение образ Троицы, то есть Бога, сущность которого едина, но бытие которого есть личностное отношение трех ипостасей: Отца безначального первоначала, Сына — Логоса, то есть абсолютного смысла, воплотившегося в Иисусе Христе, и Духа святого — «животворящего» начала.
В трактовке С. С. Аверинцева, все эти три лица участвуют в сотворении и бытии космоса по следующей формуле: все от Отца (ибо наделено от него бытием), через Сына (ибо устроено через его оформляющую энергию смысла) и в Духе (ибо получает от него жизненную целостность). Показательными для хроматизма являются нередко проводимые в христианстве аналогии между функциями Троицы и определенными способностями интеллекта (память, мысль, любовь), а также тройственным поразделением времени на прошедшее, настоящее и будущее.
Основное же достижение христианства — принцип вербальной действительности, то есть абсолютизация и опредмечивание словесных обобщений на уровне обозначений: В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог… И Слово стало плотию и обитало с нами полное благодати и истины (Иоанн: 1, 1–14). Поскольку и вербализация, и опредмечивание относятся преимущественно к функции сознания, то моделирующий его белый цвет в христианстве имеет наиболее существенные значения:
Белый — жизнь (от близости к дневному свету), чистота, невинность, божественность, само христианство.
Белый цвет — очищенная душа, радость, чистота, девственность невинность, святая жизнь, свет, целостность. В христианской традиции белое обозначает родство с божественным светом.
Белый цвет святых, не испытавших мучений и святых девственниц, а также Пасхи, Рождества, Крещения и Вознесения.
Белое носят во всех ритуально важных случаях: крещение, конфирмация, помолвка, брак, смерть. У новокрещеных существовал обычай в течение 8 дней ходить в белых одеждах, дабы всем было видно, как они блюдут чистоту. В белом изображаются праведники.
Черный — цвет дьявола, а потому и греха и его искупления (у Христа). Отсюда скорбь и аскетизм (у монахов) также символизировали черным.
Красный как наиболее выразительный, насыщенный, яркий цвет означал у первых христиан любовь Бога, огонь веры, а также кровь Христа и гнев божий;
позднее его стали связывать с насилием, силой, страстностью, плотской любовью, отчего уже в XII веке красно-рыжий тон употребляется как цвет сатаны и геенны огненной.
Золото — божественность, подвиг христианского мученичества (через очищение страданием).
Желтый первоначально полностью отождествлялся с золотым. С XII века оттенки желтого приобрели самостоятельные, как правило, противоположные золотому, отрицательные значения:
бледно-желтый — предательство, обыденность, плотскость,;
охристо-желтый — страх, боязнь;
тускло-желтый — деградация, ревность, прелюбодеяние.
Зеленый — жизнь, возрождение, справедливость, юность по аналогии с недоспелым плодом;
зеленый в отрицательном контексте — приземленность, моральное падение, зависть.
Синий — небо, море, бесконечность, непостижимость вечной божественной истины.
Фиолетовый — скромность, страдание, траур.
Пурпур — божественное и царское достоинство;
пурпур с красным оттенком — строгость веры;
пурпур с синим оттенком — чистая совесть, спокойствие души.

2.5.1. Византия и православие
Архетипическим цветом Византии по праву считается красновато-пурпурный. Этот оттенок женственного пурпура является дополнительным к голубым тонам иудаизма, а позднее и к голубовато-зеленому цвету, — цвету ислама возникшему в те времена, когда по соседству с ним гармонично развивалась Византийская культура. И в противовес исламу, запретившему даже человеческое изображение, символика цвета с особой полнотой воплотилась в византийской живописи. Цвет играл здесь практически такую же роль, как и слово: … и Слово было Бог (Иоанн, 1,1). Так, византийские писатели часто говорили о белизне истины, о которой пойдет речь в главе о белом цвете.
И слово, и цвет, наряду со светом, выступали в византийской культуре в качестве основных модификаций прекрасного важное место в системе эстетических категории. Наряду со словом цвет выступал важным выразителем духовных сущностей, обладая глубокой художественно-религиозной символикой. Рассмотрим основные цвета палитры византийских мастеров, согласно исследованиям В. В. Бычкова.
Со времен античности белый цвет имел значение “чистоты” и святости, отрешенности от мирского (цветного), устремленности к духовной простоте и возвышенности. Так, по-видимому, со времен классической Греции сохранились и представления о цветастом и пестром как выражении суеты сует, как о зле повседневности, уничтожающем величие времен. Эту символику белый цвет сохранил и в византийском эстетическом сознании. Белый как равноправный (в отличие от новоевропейской живописи) цвет означает, светоносность, «родство с божественным светом».
Белый цвет иконы символизировал божественный свет. Отрешенность от мирского, близость к божеству символизировали и белые ангельские одежды. Символом невиновности выступают белые облачения несправедливо казнимых мужей во фреске Дионисия в Рождественском соборе Ферапонтова монастыря (1502–1503 гг.). На иконах и росписях многие святые и праведники изображены в белом. Тут и белые пелены, повивающие тело новорожденного Христа в образах «Рождества Христова», и души праведников — в “Лоне Авраамовом”, и белые одеяния души Богоматери в иконах «Успение», и белые одежды праведников в раю в композициях «Страшного Суда». Большую символическую нагрузку несет белый цвет в Апокалипсисе.
Черный цвет, в противоположность белому, — суть завершение любого явления. Это — цвет конца, цвет смерти. Одежда черного цвета — «знак скорби». В иконописи только глубины пещеры — символ могилы, ада — закрашиваются черной краской. По замечанию В. В. Бычкова, это значение черного цвета было настолько устойчивым, что наиболее тонкие живописцы (желая избежать его там, где требовался простой черный цвет без всякой символики) либо заменяли его темно-синим и темно-коричневым, либо корректировали его сине-голубыми бликами.
Оппозиция «белое — черное» с устойчивым значением «жизнь — смерть» вошла в иконопись в виде четкой иконографической формулы: белая спеленатая фигура па фоне черной пещеры (младенец Христос в «Рождестве», воскрешенный Лазарь в «Воскрешении Лазаря»). Черным цветом изображали пещеру под Голгофой в композициях Распятия. В популярном на Руси с XII века апокрифе «Хождение Богородицы по мукам» рассказывается, что Богоматерь, желая узнать, каким мучениям подвергаются грешники, спустилась в преисподнюю, в «тму велику». Ангелам, «стерегущим муку», было поручено: «да не видят света грешники». В образах Страшного Суда ад изображается в виде черной ямы или зубастой пасти, куда черти неумолимо влекут грешников.
Пурпурный цвет — важнейший в византийской культуре; цвет божественного и императорского достоинства, как отмечает А. П. Каждан. Только Василевс подписывался пурпурными чернилами, восседал на пурпурном троне, носил пурпурные сапоги; только алтарное Евангелие было пурпурного цвета; только Богоматерь в знак особого почтения изображали в пурпурных одеждах.
Символика пурпура как цвета власти была настолько общеизвестна, что, как пишет Виктория Горшкова, мятежники, претендовавшие на императорский трон, надевали на себя пурпурную обувь, а этот красноречивый жест приравнивался к государственной измене.
Особое внимание к пурпуру в сфере высшей власти проистекало, видимо, из его особых психофизических характеристик: соединяя в себе по природе несоединимые части спектра (синюю и красную), этот цвет замыкает собой цветовой круг. На уровне же византийской цветовой символики пурпур объединял вечное, небесное, трансцендентное (синее и голубое) с земным (красное). Будучи символами небесного и земного, их соединение, как бы снимало свою противоположность.
Как отмечал еще Гете, действие и природа этого цвета — единственные в своем роде: он объединяет в себе активную и пассивную, горячую и холодную части цветового круга в их предельном напряжении, то есть объединяет (снимает) противоположности. В пурпурные цвета одеваются и «достоинство старости» и «привлекательность юности».
Вероятно, из-за этих свойств пурпура III Вселенский собор (Эфес, 431 г.) постановил изображать Марию и Анну в пурпурных одеждах «в знак наивысшего почитания». С тех пор Богоматерь — земную деву, принявшую в себя божественный свет — изображали в пурпурном мафории. С этим символом связана и одна из самых интересных особенностей композиции «София Премудрость Божия» — пурпурные лик, крылья и руки Софии. Князь Е. Н. Трубецкой считал, что это образ «Божьей зари, зачинающейся среди мрака небытия: это восход вечного солнца над тварью».
Как отмечает В. В. Бычков, двойственную семантику пурпурно-красный цвет приобрел еще с раннехристианских времен, В евангельском эпизоде «Поругания Христа» римские воины надели на Иисуса багряницу (символ царской власти) и «насмехались над Ним, говоря: радуйся, Царь Иудейский! и плевали на Него и, взяв трость, били Его по голове» (Матф. 27, 29–30). Для них багряница — атрибут буффонады, еще один способ издевательства над Христом, для верующих христиан багряница, особенно в изображении «поругания», была символом истинного «царства» Христова и знаком его мученичества.
Красный цвет обладал разнообразием смыслов. Да и сами оттенки красного, особенно в русской иконе поражают своим богатством: алый, багровый, червчатый, кармазинный, смородиновый, брусничный.
Красный цвет — цвет пламенности, огня (как карающего, так и очищающего), а в огне в чувственных образах выявляются «божественные энергии». Это цвет “животворного тепла”, а, следовательно, — горячий, кричащий — символ жизни. Но он же — и цвет крови, прежде всего, крови Христа, а значит, по богословской аргументации, знак истинности его воплощения и грядущего спасения рода человеческого.
Как будто оправдывает свое наименование (пламенный) огненный серафим — представитель высших чинов небесных сил— в иконе «Успение Богоматери» (оборот «Богоматери Донской») XIV в. Образ неслучайно приписывается Феофану Греку. Выдающийся колорист представил Христа с душой Богоматери, осененного ярким пламенем божественного огня, который словно вспыхивает от ярко-красного огонька свечи, горящей у ложа усопшей Богоматери.
Красный фон другой известной новгородской иконы XV в. — «Чудо Георгия о змие» — это образ победы, жизнеутверждающего начала. Одновременно в иконе Георгия, который был прославлен не только как змееборец, но и как христианский мученик, красный цвет приобретает значение жертвенности, пролития мученической крови. Не случайно в службе Георгия поется: «порфирою от крови одеян светло».
Необычно и образно, но тоже как символ невинной жертвы, красный цвет использован в клейме ярославской иконы XVI в. «Николай чудотворец в житии». Сцена представляет чудо спасения Николой трех мужей от казни. Композиция изображена на фоне красных горок— словно сама земля, предчувствуя, что вот-вот совершится страшное злодеяние, наливается кровью.
Желтое воспринималось в Византии как «златовидное», а золото — как «световидное». Блеск золота вполне естественно воспринимался с древнейших времен как светоносность, как застывший солнечный свет; солнце же—Царь и Бог у древнего человека, отсюда высокая символическая значимость золота.
Но золото с древнейших времен — богатство, а, следовательно, и власть. Блеск золота радует глаз. Из золота делалось множество ювелирных украшений и у египтян, и у евреев (особенно во времена Соломона), и у греков. Многие греческие скульптуры были инкрустированы золотом и другими драгоценными материалами.
Высокая значимость золота прежде всего как символа света (а именно божественного непроницаемого света, «сверхсветлой тьмы») перешла и в византийскую культуру, приобретя новое поле уже христианских значений.
Золото, как средство украшения, высоко ценилось и светской и духовной администрацией Византии. Из золота и позолоченных материалов изготовлялось множество украшений для храмов и дворца, различная культовая и декоративная утварь, мелкая пластика. Золотом расшивались императорские одежды, в тронном зале, — как это красочно описал в Х в. кремонский епископ Лиутпранд, посетивший Константинополь,– была масса хитроумных вещей, золотых и позолоченных. В храме св. Софии было множество золотых изделий.
«Золото полуденного солнца,— пишет Е. Н. Трубецкой, — из цветов цвет и из чудес чудо. Все прочие краски находятся по отношению к нему в некотором подчинении и как бы образуют вокруг него «чин». Золотой фон — вот первое, что появляется, когда иконописец создает икону. Мастер как будто воспроизводит образ сотворения мира: как божественный свет вызывает к жизни видимые формы, так и «света» иконы рождают ее изображение.
В самом деле, золотое сияние, окутывая изображаемое событие облаком ирреального света, удаляло его от зрителя, возвышало над эмпирией суетной жизни. В художественной структуре мозаичного изображения и иконы золото фонов и нимбов выступало важным гармонизирующим фактором, подчиняющим себе весь цветовой строй изображения.
Зеленый цвет символизировал по Псевдо-Дионисию юность и цветение. Это типично земной цвет, он противостоит в изображениях небесным и «царственным» цветам — пурпурному, золотому, голубому. Цвет травы и листвы, зеленый цвет предельно материален и близок человеку своей неназойливой повсеместностью.
Поэтому в иконописи зеленый цвет зачастую был цветом позема; широко применяли его и в одеждах святых. Самые разные оттенки зеленого в иконах несли земное начало. Замечательно, что этот типично земной цвет, наряду с белым, доминировал в изображениях райского сада с его причудливыми травами и деревьями.
Синий и голубой цвета еще в византийской эстетике были осмыслены как знак непостижимых божественных тайн, как символы трансцендентного мира. Обладая сильным духовным очарованием, они ассоциировались с вечной истиной. Не случайно в письме новгородского владыки Василия о рае говорилось, что путешественники-новгородцы, достигшие земного рая, видели там на горе «написан Деисус лазорем чюдным и велми издивлен паче меры, яко не человечьскыма руками творен, но Божию благодатию». Как упоминает В. Токарева, «цветики лазоревые» расцветают, по русским народным духовным стихам, над могилою Богоматери.
Знаменитый дионисиевский синий фон фресок Ферапонтова монастыря побуждает к созерцанию и размышлению. В синем хитоне обычно изображали поясного Спасителя. Ну а лазурь облачений — среднего ангела рублевской «Троицы»... «Драгоценный самоцвет», «кусок небесной лазури», «свет надзвездного пространства» — вот только некоторые сравнения исследователей. Синий — это традиционный знак воплотившегося Сына Божия. Выделяя среднего ангела «пренебесной лазурью» одежд, Андрей Рублев прославил неиссякаемую божественную любовь.
Темно-синий цвет, символизирующий непостижимые тайны, начинает свой ассоциативный ряд от восприятия цвета неба. Отсюда — наименьшая материальность и «чувственность» этого цвета, его сильное духовное очарование. В восточнохристианской культуре он воспринимался как символ трансцендентного мира и ассоциировался с вечной божественной истиной,
«Преображение» работы Феофана Грека в Третьяковской галерее пронизано холодным голубым сиянием трансцендентного «Фаворского света». Его излучают голубые сферы, окружающие Христа, и блики и отсветы его разбегаются по всей иконе: мы видим их на одеждах Ильи, Моисея, учеников, на земле и деревцах. Голубоватый оттенок имеют и белые одежды Христа. Здесь перед нами — художественный образ передачи непонятийной информации о высшей истине христианского универсума, ибо эта информация излучается трансцендентным божеством в виде нетварной световой энергии в иерархическую систему передачи информации.
В православии собственно христианская символика осталась достоянием церковной, религиозной среды и не была хорошо известна русским простолюдинам, как и сама история церкви и сущность вероучения, отчего у народа не сложилось четких символических представлений.
Наличие икон как основных предметов церковного антуража также препятствовало созданию в православии главенства символических образов и знаков, поскольку символические абстракции не приживались в сознании верующих в силу их постоянной привычки иметь дело с «натуральными образами», то есть с конкретными, материальными портретами определенных святых и членов «святого семейства».
Кроме того, многое в символике православия было издревле спутано с языческой славянской символикой, что так и осталось неразделимым в силу темноты, необразованности и косности широких масс. Не случайно же в иконах «Преображения» Христос изображается в белых одеяниях, в соответствии с евангельским текстом: «Просветися лице Его, яко солнце, ризы же его быша белы, яко свет» (Мф. 17, 2). И тут же в композициях Преображения Христу, наряду с Моисеем предстоит Илья Пророк. При этом «его грозовой пурпур блекнет в соседстве с Фаворским светом». В смысловой иерархии свет побеждает и поглощает огонь.
Аналогично осмыслен красный фон в знаменитой новгородской иконе «Илья Пророк» XV в. Этот святой считался покровителем огня: по житию, младенец Илья был «повит огнем» сразу после рождения, а в конце своей земной жизни он был вознесен на небо в огненной колеснице. По молитве Ильи Пророка, божественный огонь спустился с небес и принял его жертву. В русском фольклоре святой считался громовержцем, метателем молний и хозяином гроз. Использование красного цвета в иконе, наряду с истовым характером образа, являющегося поистине «в грозе и буре», рождает одно из самых выразительных созданий древнерусского искусства.

2.5.2. Иконография
Христианская символика цвета получила наибольшее развитие и распространение в восточной ветви христианства, где иконопись объективно нуждалась в такой символике. Согласно средневековой эстетике рай обычно представлялся в гамме золотисто-зеленых и красных тонов. В разных сценах меняется цвет одеяний Христа, связанный с широкими символическими представлениями:
белый — святость, чистота, невинность, божественный свет;
серый — смирение и победа духа над телом;
черный — символ смерти; в сочетании с белым имеет значение чистоты и траура;
коричневый — отречение от мира;
зеленый — триумф жизни, надежда на воскресение, духовное посвящение в тайну;
синий — цвет небес, божественной любви и истины;
фиолетовый — страдание и покаяние.
Эти широкие представления о цвете были перенесены на облик отдельных героев библейской драмы. В изобразительном искусстве иконография закрепляет за отдельными персонажами Нового завета определенные тона одежд:
Бог-отец в могуществе изображен в красных одеяниях,
Богоматерь — в голубых,
Богоматерь — Царица небесная — в пурпурных,
Иоанн Предтеча — в светло-зеленых;
Петр — в белых и синих одеяниях,
Павел — в зеленых и красных,
Мария Магдалина — фиолетовых,
Иуда — темно-желтых,
херувимы окрашены в голубые тона,
серафимы — в красные,
святая Троица — красный, синий и зеленый цвета.

Большое внимание уделялось фону, который окрашивался в золотой, белый и синий цвета, передающие ирреальность пространства.
Если следовать "Повести временных лет", то безусловным критерием истинности веры для русских послов (делегированных князем Владимиром в Константинополь) была ее красота. Именно красотой отличалась служба в Софийском соборе Константинополя и Русская культура оказалась подготовленной к восприятию Византийской эстетики. В Киеве, Владимире, Новгороде возводились великолепные Софийские соборы со службами священников в красочных облачениях.
«Внутренность русского храма, как и внутренность византийского храма, олицетворяет Вселенную. Наверху, в куполе, Христос Вседержитель благословляет мир из темно-синего неба», — отмечает доц. прот. В. Федоров. Зеленый цвет Троицы на золотом фоне икон, голубые и пурпурные цвета Богородицы и сине-голубые цвета куполов церкви вполне сочетались с красной («красивой») одеждой славян, опредмечивая архетипическое содержание их внутреннего мира.
Прихожане молятся стоя. Вместе мужчины и женщины. Крестное знамение заканчивается слева (лоб — живот — правое плечо — левое плечо) и согласуется с расположением нижней перекладины православного креста (взгляд спереди: левая часть выше правого). Показательно, что сзади левая часть этой перекладины оказывается ниже правой. Это вполне согласуется, если можно так сказать, с «семантическим взглядом из прошлого на православие», когда смысл возвышения левизны будет восприниматься «с точностью до наоборот».
Проповедуется единобрачие, однако фактически оно не соблюдается, так как параллельно существует неофициально признанный институт любовников и любовниц.

Символика цвета богослужебных облачений в православии
Белый — (знаменует собою Божественный свет) — праздники Рождества Христова, Преображения и Вознесения Господня, Богоявления, Благовещения.
Белый — (обозначает чистоту и непорочность Богородицы) — праздники в честь Богородицы (Введение во Храм, Успение и др.) и бесплотных ангельских сил; дни памяти всех дев и девственников. Отпевание.
Темный всех оттенков — посты.
Черный — Дни Великого поста.
Пурпурный (темно-красный) — (высшая духовность и крестный подвиг Спасителя) — праздники и дни памяти о Кресте Господнем (Воздвижение и др.).
Красный — (знак страданий за веру Христову) — праздники и дни памяти мучеников. Пасхальная неделя.
Оранжевый — употребляются обычно в значении желтого и / или красного цветов.
Желтый (золотой) — праздники в честь Иисуса Христа — Царя Славы (Рождества, Сретения, Преображения, Вознесения); дни памяти пророков, апостолов и святителей. Воскресные дни.
Зеленый всех оттенков — (цвет вечной жизни, оживотворения) — День Святого Духа, День Святой Троицы и Вход Господень в Иерусалим; также в дни памяти преподобных, подвижников, юродивых.
Голубой — (особая духовность Богородицы) — праздники в честь Богородицы (Благовещение и др.) и бесплотных ангельских сил; дни памяти всех дев и девственников.
Синий (темно-синий) — посты.
Фиолетовый — (высшая духовность) — праздники и дни памяти о Кресте Господнем (Воздвижение и др.).
Пасха Христова начиналась в Белых облачениях (в знак Божественного света, воссиявшего из Гроба Воскресшего Спасителя) и далее на каждой из восьми песен канона принято менять облачения, так что священник каждый раз предстает в ризах иного цвета, поражая религиозно-эстетическое воображение прихожан.
Не зря же русская философия оказалась теснейшим образом связана с символикой православия, с иконописью в литературе, и, по сути, выступала как «Умозрение в красках». Подобно дружинникам из "Слова о полку Игореве", оборонявшихся багряными щитами, Русь надеялась защитить себя прекрасной Софией. Вечная женственность православия всеми силами пыталась избежать сугубо мужских крайностей, в которые впали с одной стороны правоверный ислам, а с другой, — христианский Запад.

2.5.3. Католицизм
При разделении христианства католичество связало себя с архетипом фиолетово-пурпурных, а затем и чисто фиолетовых тонов. Так, о фиолетовом цвете католицизма пишет Ева Геллер, причисляя этот цвет не столько к одеждам епископов и / или покаянию, сколько собственно католической церкви как общественному институту.
Властолюбие и насилие воинствующих католиков (да и католицизма в целом) проявилось при разгроме крестоносцами Ордена альбигойцев, хранителей чаши Грааля. Лозунгом папского Рима тогда была сакраментальная фраза: "Убивайте всех, Христос своих узнает"…
С другой стороны, католичество (как христианство Запада) опиралось на античные традиции населения. Поэтому христианской символике (выросшей из античности) придавалось колоссальное значение. Она получила в странах Западной Европы детальную разработку и стала средством мощного влияния религии на светскую жизнь.
Прихожане верят, что Святой дух исходит не только от Бога-отца, но и от Сына (филиокве). В отличие от православных они верят также в вознесение Богородицы и в существование чистилища. Молятся вместе мужчины и женщины, сидя на скамьях или стульях. Крестное знамение: лоб — живот — левое плечо — правое плечо. Католический крест имеет одну симметрично расположенную перекладину.
Проповедуется единобрачие, однако фактически оно не соблюдается, так как параллельно существует неофициально признанный институт любовников («друг жены») и любовниц («секретарша мужа»). На Западе существовали также специальные тайные клубы для осуществления группового секса.
Внутренность католического собора обычно выполнена в светлых тонах естественного камня (белых, сероватых, желтоватых). Цвет в католичестве, с одной стороны, усилен потоками цветного света, проходящего через витражи, а с другой, — канонизирован в одеяниях священников. Папские одежды всегда белые. Сочетание белого с пурпурными, фиолетовыми и красными цветами кардинальских одежд и создает душевное настроение, при котором становится возможным найти умиротворение в вере. Опредметить индивидуальность своих чувств в коллективном бессознательном прихода.

Литургия
Папа Иннокентий III установил для церковных праздников следующие литургические цвета:
Белые – для Рождества,
Пасхи,
Вознесения,
Марии,
Святых, не связанных с кровавыми событиями.
Красные — для распятия и мученичества.
Зеленые — для крещения (и белые) и воскресных дней.
Голубые — событиям из жизни Марии.
Черные — оплакивания.
2.6. Ислам
Ислам возник около полутора тысяч лет тому назад, — по-видимому, как оппозиция христианскому пурпуру. В самом деле, пурпурной женственности первоначального христианства ИСТОРИЯ в принципе «должна была что-то противопоставить». И как мы увидим в главе о зеленом цвете, противопоставлено было нечто — чисто мужская религия. Для мужчин же, как известно, цвет — это всего лишь затемнение света. По крайней мере, так утверждал Аристотель.
Ислам отрицает не только Богочеловека (Иисус — просто пророк), но и собственно христианскую концепцию Святой Троицы: Аллах — единственный повелитель, Мухаммед — человек, раб и пророк, а человек — просто раб. В то же время сохраняются представления о Рае и Аде в посмертной жизни души человеческой. Вместе с тем в суфизме признается возможным познание Аллаха и даже единение, слияние с ним через внутреннее экстатическое озарение.
Снаружи мечети отделаны декоративными орнаментальными мозаичными панно преимущественно голубого и зеленого тонов. Внутри — белые стены и потолки с нередкой отделкой купола в зеленовато-голубых тонах с элементами желтого и коричневого. Одежды священника и прихожан по цвету не регламентируются. Главное, чтобы они были чистые и желательно белые.
Нередко мужчинам запрещено носить красные одежды и золотые украшения. Мужчины молятся отдельно от женщин сидя или полусидя на коврах, расстеленных по полу мечети. Равноценно в обе стороны с глубокими поклонами. В браке исповедуется многоженство. И зеленые тона куполов, по-видимому, архетипической верой усиливают самосознание молящихся мусульман.

Белый цвет света — цвет Аллаха.
Белые цвета приравниваются к другим цветам (белые чалмы мужчин, белые знамена воинов, белые одежды ортодоксальных исламистов).
Серый — цвет злодеяний, несчастий, печали и боли (темно-серые чалмы вакхабитов).
Черный — цвет повседневной одежды женщин, а также цвет одежд последователей Магомета в день посещения Мекки. У тюркских народов слово "кара" — "черный" означало темное небо с яркой полярной звездой, которая служила основой для ориентации в ночи, и этим же словом обозначали все главное, великое. Поэтому "кара" служило и титулом человека — "черный", т. е. великий, могучий. В казахской культуре, к примеру, "кара" ассоциируется с Дьяволом, то есть с силами, вызывающими потребность в познании.
Красный — цвет украшений в праздники. Так, например, в день свадьбы отец невесты обязательно опоясывался алым кушаком, а невеста до недавних (европеизирующих) времен одевала оранжево-красные одежды.
Коричневый — цвет гибели, распада и старости.
Зеленый — святой цвет. Ибо зелены священные знамена Магомета. Зеленые чалмы одевают паломники, возвращающиеся из Мекки.

2.7. Протестантизм и т. п.
Протестантство как реакция на развращенный золотом католицизм («Конкиста», то есть завоевание с его «проклятой жаждой золота» из Америки) возник приблизительно пятьсот лет назад. В ответ на произвол церкви в светской и, главное, в деловой жизни Европы, Жан Кальвин риторически вопрошал: «Если небеса — это наша родина, то что же тогда земля, как не место изгнания? Если уход из мира — это вхождение в жизнь, что тогда такое мир, как не гробница? Что есть пребывание в нем, как не погруженность в смерть?».
Понятно, что проповеди мирского аскетизма (отрицания золотого цвета) и полная реформа церкви с нередким отказом вообще от ее многоцветного антуража никак не могли включать какую-либо иную цветовую символику, кроме синей. Поэтому во многих странах Европы истинного протестанта называют "синим". Так считает известнейший исследователь западной символики цвета Мишель Пастуро. Следовательно, можно полагать, что
Синий цвет — архетип протестантства.

Далее кратко упомяну некоторые религиозные течения Запада без претензий на какую-либо полноту или объективность описания, а исключительно как «рабочую модель» для создания хроматической модели будущей религии.
Утопический социализм (Томас Мор, Кампанелла и др.) возник около пятисот лет тому назад как оппозиция цинично-синему бизнесу протестантов, забывших о равенстве людей, обладающих животом, который хочет есть (бессознанием — см. оранжевый).
Оранжевый — архетип утопического социализма.
Религия американцев возникла около двух сотен лет тому назад. Вообще говоря, религиозность народа характеризуется не по формальному, а по сущностному признаку. Так, «долларизм» США первоначально возник как идеал ни во что не верящих мужчин, которых Старый Свет ссылал от себя «куда подальше». Как будет показано ниже, зеленый цвет религии доллара и сегодня отвечает чисто мужской психологии бывшего «завоевателя Дикого Запада», а ныне «синего протестанта» — процветающего бизнесмена США, который под любым предлогом пытается насаждать свою «религию» остальным народам Земли.
Малонасыщенный синевато-зеленый — архетип долларизма США.
Анархизм (от греч. anarchia — безвластие) возник приблизительно сто пятьдесят лет назад в противовес крепнущим государственным и социальным институтам (характеризуемым белым цветом — см.ниже). Поэтому
Черный — архетип анархизма.
Бахаизм (от арабск. баха — свет, сияние) возник около ста пятидесяти лет тому назад как оппозиция исламским клерикалам и анархистам, к настоящему времени приобрел около 6 миллионов сторонников. В бахаизме отсутствует институт професиональных служителей культа. Почитаются посланники Бога — основатели всех мировых религий: Авраам, Кришна, Моисей, Зороастр, Будда, Христос, Магомет, Баб, Баха-Улла; их Писания рассматриваются как священные. Глобальная цель бахаизма — единство человечества, при котором осуществляются идеи мира, полного равенства женщин с мужчинами, развитие просвещения, охрана природы и стремление к обществу всеобщего благоденствия.
В бахаизме культивируются все без исключения позитивные моральные нормы включенных мировых религий. Вместе с тем в религии бахаи встречается совершенно новое, чуждое другим религиям, свойство человеческого духа: терпимость к инакомыслию. Благодаря этому бахаисты осуждают фанатизм, национализм и экстремизм, а также давление на людей в любой форме при распространении религиозных идей. Отсюда же проистекает и критика бахаистами таких нравственных пороков как социальная пассивность, аскетизм, отторжение светской культуры, которые не нашли осуждения в других религиях.
Как пишут В. Н. Никитин, В. Л. Обухов, «бахаизм — это самая цивилизованная религия из всех религий, которые существуют в мире. Лучше ее в социальном и нравственном аспекте человечество на сегодняшний день ничего не нашло и не создало». К этому заключению мне остается лишь добавить, что религия бахаи является наиболее прогрессивной и с позиций культурологии. Ибо принцип относительного детерминизма позволяет мне достаточно уверенно утверждать, что в мире нет ничего абсолютного, кроме Бога. Религии же являются лишь своеобразными ступенями (этапами) к Его представлению человечеством. И если какая-либо из этих «ступеней» начинает возвеличивать и абсолютизировать свои исключительные права на Бога, то вся лестница человеческого познания рушится. А с этим рушится и вера человека в свою приобщенность к Божественному миропорядку.
Сочетание цветовых архетипов всех мировых религий приводит к образованию белого цвета.
Белый — архетип бахаизма.
Коммунизм возник около ста пятидесяти лет тому назад как оппозиция доллараровой религии США, но исключил из оранжевого (архетипа утопического социализма) желтый (архетип женского бессознания)
Красный — архетип коммунизма.
Итальянский фашизм возник около ста лет назад в противопоставлении к социуму (белого архетипа), и в частности, ставя себя выше общечеловеческих (женских) ценностей (Белого)
Черный — архетип фашизма.
Германский нацизм приблизительно семьдесят лет назад добавил к черному архетипу фашизма оранжевый архетип утопического социализма, что в итоге дало коричневый цвет.
Коричневый — архетип нацизма.
ООН. Полвека назад, сразу после Мировой войны, разумное человечество приняло своим цветом голубой (доминанта женского верующего подсознания) как цвет мира для исключения оппозиционного коричневого рецидива фашизма
Голубой — архетип женственного мира на Земле.
Хроматизм. Еще в начале ХХ века Уильямс Джеймс проанализировал интеллектуальное содержание различных религий и доказал их субъективную полезность для человечества. В то же время, утвердительно отвечая на вопрос, есть ли во всех противоречащих друг другу религиозных убеждениях некое общее ядро, он отмечал: «беспристрастная наука о религиях может выделить из разноголосицы этих споров общий остов учения, который она должна облечь в такую форму, чтобы оно не противоречило выводам естествознания. Это общее всем религиям учение наука о религиях должна принять за примиряющую гипотезу, в которую могли бы уверовать все без исключения люди».
Где-то 20–30 лет назад появились первые публикации, раскрывающие смысл и необходимость развития новой веры. «В последние 10 лет, — как констатирует М. А. Сиверцев, — наблюдается мощная волна строительства харизматических общин, которые носят программно транснациональный и трансконфессиональный характер и имеют одну цель: обновление опыта веры в новых цивилизационных условиях». Для предварения новой религии представим в данном аспекте предчувствия Пьера де Шардена: «Склонившись над бездной прошлого, будем наблюдать ее меняющуюся окраску. Из века в век цвет сгущается. Вот-вот что-то вспыхнет на молодой Земле». И не без оснований можно полагать, что этой религией будет хроматизм, который реально объединяет (сочетает в цветовом теле) все цвета всех религиозных архетипов без каких-либо исключений.
Для философии это останется нормой. Ибо, как говорил Витгенштейн, твердая вера (скажем в пророчество) разве менее прочна, чем убежденность в математической истине? Для науки это не будет нонсенсом — научно обоснованная религия и сейчас существует во всех областях науки: каждый ученый верит в результаты работ предшественников. (По крайней мере, психология станет наукой, если поверит в наследие прошлого, в гендерный характер цвета.)
Для искусства это будет совершенно новым витком развития подсознания. Для религии, для жизни на земле это будет Вера. Вера в знания прошлого. В знания настоящего, а значит, — и будущего. Будущего всего человечества, а не какой-либо одной конфессии. Будущего знания того, что каждый из живущих на Земле ничем не отличается друг от друга в своей Вере в этот чудесный мир света и цвета. В мир богов и людей. В мир вечных религиозных противоречий нашей планеты.
Об этом замечательно сказал Роберт Музиль: «Достаточно взять совершенно всерьез одну из идей и подавить все противоположные ей, чтобы наша цивилизация перестала быть нашей». Хроматизм принципиально не позволяет подавить какую-либо идею, ибо включает ее в цветовое тело для полноты и реальности бытия. Причем включает на оппонентном уровне всех без исключения конфессий, то есть всех противоположных цветов. Так, например, приведенные выше характеристики буддистов сегодня вполне могут быть сопоставлены в своей дополнительности с вероисповеданием протестантов, что дает итоговый цвет их негэнтропийного единения. Аналогичные сопоставления мы видели выше.
Как отмечает М. А. Сиверцев, «глобальный миропорядок в качестве ценности и реального положения дел включает в себя религиозный плюрализм. Это значит, что ни одна религия не может рассматривать себя как доминирующую вероучительную систему и любой из них необходимо выстраивать диалоговые взаимоотношения с другими».
Если же отдельные конфессии будут придерживаться принципа замкнутости и отстраненности, то мировой терроризм как «абсолютно-черный цвет» уничтожит и их в своем черном будущем. Против абсолютно-черного необходимо создание «абсолютно-белого» путем уважения памяти предков и сознательной «расшифровки» религиозных посланий прошлого. А это возможно лишь путем объединения всех конфессий вокруг настоящего. Для этого сегодня появилось достаточно оснований как в этическом, так и в хроматическом плане.
Ибо, когда по мысли М. А. Сиверцева, современным межрелигиозным диалогом поставлен вопрос: «Какой язык позволит нам обсуждать наши проблемы, фиксировать наши расхождения, не прерывая при этом процесса диалога?», хроматизм находит оптимальный путь решения этой проблемы. На уровне архетипов семантический язык цветовых сублиматов един для всех людей на Земле. К настоящему времени в хроматизме достоверно выявлены основы этого языка для многих аспектов человеческого существования, включая сюда периоды времен, гендерные принципы образования и развития устойчивых живых систем и т. д. и т. п.
Белый — архетип хроматизма — Белый свет и все цвета радуги — завет Бога на Земле (Быт.: 9, 13). Ибо, как провозглашал Иисус, Доколе свет с вами, веруйте в свет, да будете сынами света. (Иоанн 12: 36). И в отличие от других религий, хроматизм не может ни преследоваться властями, ни насаждаться силой, ни отрицаться атеистами. Ибо эта религия основана на научном анализе (то есть на аддитивном сложении в цветовом теле тех цветовых канонов, которые наши предки завещали мировой культуре). И как любой цвет сказывается и на себе и на соседних цветах, так и в хроматизме все цвета испытывают влияние друг друга. Именно это проповедовал Павел: «Не о себе только каждый заботься, но каждый и о других» (Фил.: 2, 4). И как мне кажется, эта религия будет более жизнерадостной и не столь суровой, как все до сих пор известные.
Итак, сопоставление некоторых религиозных архетипов в противостоянии их цветов приводит нас к достаточно любопытным выводам. Красный цвет политеизма межрелигиозных войн где-то три тысячи лет тому назад сменился на голубой цвет иудаизма. На фоне синих тонов религий Шумера и Двуречья в середине первого тысячелетия до нашей эры возникли желто-оранжевые краски буддизма. Пурпурным цветам христианства уже полторы тысячи лет противостоят зеленые оттенки ислама. Откровенной реакцией и на золото инков можно считать «синее» движение протестантов. Почти одновременной реакцией друг на друга явилось распространение красных идей коммунизма и синевато-зеленых амбиций американизма (реального поклонения именно доллару, а не Богу, — как они утверждают). Из черноты анархизма выродилось современное чудище абсолютно черного терроризма, пределом которому, — остается полагать, — может стать только Белый свет хроматизма.
В заключение этой главы повторю еще раз, что цветовой архетип — лишь удобная семантическая модель, которая позволяет представить сущность той или иной религии на сублимированном уровне обобщения, на уровне чувственно-образной логики подсознания. Ибо вера пребывает в нас с вами, в нашем подсознании (Иоанн 15: 11): «Сие сказал Я вам, да радость моя в вас пребудет». Информация же подсознания может быть полностью осознана, то есть понята на формально-логическом уровне сознания или в момент озарения творцами, или с течением времени наукой, поскольку, как утверждал великий Гете, «Сущее не делится на разум без остатка».

Глава 3. Социальность

3.1. Государственная символика
К ней относится официальное толкование цвета государственного флага и главных государственных эмблем, а также цветов, которые исторически фиксировались тем или иным народом или страной как национальные. Подданные каждой страны призваны гордиться своим флагом: идеологи полагают, что “национальные цвета” флага выражают многовековые чаяния народа и глубинные проявления духа нации и / или государства.
Вместе с тем национальные и государственные цвета не всегда совпадают, ибо государственные цвета могут отражать не национальные особенности народа и нации, а классовый характер государства и его форму правления. Или иметь династическое и идеологическое значение, связанное с предшествующей историей данного государства, а не с этническими особенностями населяющей его нации или наций.
Что же такое флаг? Почему не все помнят, какие цвета имеются даже на флагах соседних государств? Ведь, если справедлив закон психологии “запоминается то, что имеет смысл”, то эти цвета, вообще говоря, не имеют смысла.… Цвета же флагов с позиций семантики не имеют предметной соотнесенности, а, следовательно, и явного (осознаваемого) смысла. Поэтому необходим детальный хроматический анализ этого смысла.
В официальной трактовке “национальный и / или государственный флаг представляет собой полотнище установленных размеров с эмблемой государства, а также цветовыми плоскостями, расположенными в определенных соотношениях и направлениях”. В отличие от эмблемы (которая наделена вполне однозначной интерпретацией) смысл и содержание цветов флага приобретает различное толкование.
Так, метафизики находят в цвете чуть ли не противоположности: белый — цвет невинности и смерти, желтый — искренности и измены, красный — любви и ненависти, черный — траура и секса и т. п. Однако противоречия этой трактовки не увязываются ни с политикой государства, ни с культурой нации.
Материалисты пытаются обойти эту противоречивость и утверждают, что белый — цвет снегов и туманов, желтый — пустынь и степей, красный — кровь борцов за свободу, черный — цвет недр страны и т. п. Так, например, Джон Фоли пишет: «На национальных флагах зеленый обычно помещают, чтобы подчеркнуть роль сельского хозяйства или обилие лесов». Однако зеленый цвет присутствует на флагах стран, где нет ни того, ни другого; желтый — где нет пустынь и т. п.
Согласно третьей версии, расцветка флагов так же условна, как и эмблема или цвет автодорожных знаков, и никакого иного смысла (кроме указанного в Конституции) цвет государственных флагов не несет. Это положение обосновывается тем, что вне эмблематики у многих стран существуют флаги совершенно одинаковых расцветок.
Казалось бы, действительно, что общего имеют народы Индонезии и Монако, живущие под одинаковыми красно-белыми флагами? Или какое духовное родство существует между Италией и Мексикой (зелено-бело-красные флаги)? Или между Перу и Канадой (красно-бело-красные)? Или Андоррой, Румынией и Республикой Чад (сине-желто-красные)? Нидерландами и Парагваем (красно-бело-синие)? Австрией и Ливаном (красно-бело-красные)?
Четвертая трактовка увязывает определенные цвета на флагах с вероисповеданием народов данной страны. Так, зеленая и оранжевая полоса на флаге Ирландии должна символизировать протестантов Севера и католиков Юга, а белая ( согласие между ними. Но на флаге Индии эти цвета помещены горизонтально (оранжевый, белый, зеленый) и уже символизируют индуизм, буддизм и ислам.
Сам собой возникает и другой вопрос: если флаги некоторых мусульманских стран зеленые, то почему этот цвет как “символ ислама” отсутствует на флагах Турции или Туниса, а доминирует на государственном флаге католической Бразилии? И другой вопрос: почему черно-красно-желтое сочетание присутствует на флагах не только католической Бельгии или католико-протестантской Германии, но и Уганды, где существует смешение христианских и первобытных религиозных культов?
К религиозной трактовке примыкает и толкование цветов с позиций государственности. Так, например, символом монархии на флаге Таиланда является синий цвет. Однако этим символом на флагах Франции и России всегда считался белый. Правда, сегодня в России почему-то говорят, что белый ( цвет борьбы и независимости, синий ( цвет Богоматери, а красный ( державности, по византийской традиции.
Недавно же красный цвет означал “цвет социализма и коммунизма”, который почему-то доминировал не только на флагах СССР или Китая, но и монархических Дании, Норвегии или Омана, весьма удаленных как от Византии, так и от социализма….
ХХI век открыл дорогу для междисциплинарного исследования гуманитарных аспектов цвета. Полученные в хроматизме результаты позволили представить смысл цвета и отвлечься от “омертвляющей все живое формальной логики” сознания (рацио). Как показано ниже, образная логика жизни заключена в архетипических цветах, смысл которых можно попытаться найти и в цветах государственных флагов.
Иначе говоря, смысл цвета на флагах может быть выявлен благодаря существованию двух оппозиционно ( взаимно-дополнительных типов обобщений (абстракции и сублимации), которые базируются, во-первых, на двух известных типах мышления (художественном и мыслительном) и, во-вторых, на двух оппозиционных периодах любого развития: 1) создания нового и 2) его фиксации.
Так, выше мы уже могли убедиться в работоспособности идеи религиозных архетипов. Например, голубые цвета Древней Иудеи и Греции сменились дополнительными красно-пурпурными цветами Римской Империи, распавшейся на пурпурно-фиолетовые цвета Ватикана и пурпурно-красные Византии, как оппозиционные голубым цветам иудаизма и зеленым ислама. Последние сменились на красные и коричневые цвета империй социализма ХХ века и т. д.
Эта простейшая (но далеко не тривиальная) модель развития западной цивилизации — лишь наглядный пример максимально обобщенного представления культур через их “национальные” цвета (или цвета их флагов) как архетипической духовности народов. Именно эта модель вслед за К. Г. Юнгом позволила предположить, что в архетипических цветах должно заключаться образно-логическое обобщение (сублимат).
Как показано выше множество флагов различных стран имеет одинаковые расцветки. Аналогично и мифы совершенно разных стран, времен и народов имеют огромное множество идентичных значений или, говоря словами Юнга, "единое архетипическое содержание". В самом деле, определенные свойства мифов можно соотнести с удивительным свойством глаза воспринимать одинаковыми так называемые метамерные цвета, которые на самом деле имеют различный спектральный состав.
Поскольку этим свойством в интеллекте характеризуется и бессознание (связанное со стадией цветоощущения), и подсознание (отвечающее за процесс собственно цветовосприятия и воспринимающее метамеры на уровне сублиматов), то дальнейшее изучение корреляции между архетипами и указанными компонентами интеллекта ведет к более определенному содержанию юнговского представления о коллективном бессознательном. Таким образом, компоненты интеллекта представляют собой достаточно четкий критерий подразделения и, следовательно, интерпретации цвета в случаях включения этих значений в один цвет, например, на государственных флагах как объектах цветовой семантизации.
Изучение вопроса показало, что в отличие от формально-логических обобщений (абстракций), сублиматы невозможно выразить ни на одном из существующих языков современной науки. ХХI век открыл дорогу для междисциплинарного исследования гуманитарных аспектов цвета. Полученные в хроматизме результаты позволили представить смысл цвета и отвлечься от “омертвляющей все живое формальной логики” сознания (рацио). Как будет показано ниже, образная логика жизни кроется в архетипических цветах, смысл которых заключен и в цветах государственных флагов. Так, например, является ли случайностью замена и Вторым, и Третьим Рейхом желтого цвета на белый в государственном флаге Германии? Или случайным оказалось противопоставление традиций “Белого дела” в России “красным революционерам” (точнее, густо-коричневым, как их метко окрестил Кандинский)?
При ответах на эти вопросы обычно вспоминают “забытые” мифы и легенды типа “белой расы и / или кости”, шпенглеровского красного как знака физически-сильной толпы и предательского и / или еврейского желтого цветов и т. п. Но эти воспоминания ни к чему не ведут — сущность цвета остается нераскрытой, или, по Арнхейму, непознанной именно благодаря ассоциативному методу формально-логического познания.
В современном русском языке смысл и содержание понятий “флаг” и “знамя” весьма близки. Вместе с тем, “знамя” этимологически восходит к словам “знать”, “знаю”, откуда произошли и современные “знак” и “признак”. Последнее понятие предполагает, что во флаге могут быть заключены вполне определенные архетипические признаки народов и культур, которые приняли для собственного поклонения данный знак (знамя, флаг).
Впервые национальные цвета появились в Европе как форма четкого различия представителей разных стран в результате международной договоренности Франции, Англии и Нидерландов. Во время третьего крестового похода в 1188 году феодалы нескольких европейских государств решили во избежание путаницы и для лучшей организации дела ввести помимо рыцарских родовых гербов и цветов единые национальные знаки обозначения участников похода: для всех французов, подданных короля Франции,— красные кресты, в честь патрона Франции — св. Дионисия (позднее знамя Франции стало называться «кровавый саван св. Дени»), для всех англичан — белые кресты и для всех фламандцев, нидерландцев — зеленые кресты.

3.1.1. Цветовая символика России
В России в XIV–XVI веках знамя великого князя Владимирского было черного цвета; царя Московского и всея Руси — красного, регального, цвета;
в XVIII веке цвет флага Российской империи стал белый с золотой каймой и черным орлом.
В XIX веке флаг России неоднократно менялся:
в 1802–1858 годах—бело-сине-красный (торговый, коммерческий);
в 1858–1883 — черно-желто-белый (государственный),
в 1883–февраль 1917 годах — вновь бело-сине-красный (государственный),
с марта 1917 года по октябрь 1917 года — такой же (национальный).
В 1910 году было принято решение изменить государственные цвета флага России на красный и белый в связи с тем, что его трехцветка похожа на голландское и французское сочетание государственных цветов, а синий цвет вообще никогда не был национальным цветом русских (ср. ниже Этносемантику синего). Но в жизнь это решение не было проведено из-за Первой мировой войны и революции.
В октябре 1917 года цветом государственного флага стал красный или алый (до 1936 г.), а с 1936 года — только красный (до декабря 1991 г.).
С 21 августа 1991 г. флаг Российской Федерации стал бело-сине-красным.

3.1.2. Цветовая символика Украины
Главные национальные украинские цвета это желтый и голубой. Они считаются государственными и употребляются предпочтительно и чаще всего только в сочетании. Национальным цветом считается также синий (темно-синий), который употребляется отдельно.
Синий цвет появляется в украинской символике с середины XVII в. как гетманский, по аналогии с государственным цветом молдавских господарей, не имевших права (как вассалы турецкого султана) употреблять красный регальный цвет.
Сочетание желтого с голубым имеет еще более позднее происхождение. В 1708 г. Карл XII пожаловал Мазепе право употреблять в качестве флажков на пиках казачьих отрядов (прибывших в белорусскую ставку Карла XII) цвета шведского военного флага — желтый и светло-синий. Под этими «национальными» цветами отряд Мазепы сражался против армии Петра I под Полтавой, под ними же остатки мазеповцев всего в 700 чел. ушли в первую украинскую политическую эмиграцию в Турцию (Бендеры).
Во время гражданской войны 1918–1920 гг. «жовто-блакитный» цвет приобрел легитимность и употреблялся как национальный войсками Петлюры, Директории и ЗУНР в Галиции, а во время второй мировой войны — отрядами Бандеры.
Ныне это официальный государственный цвет флага Республики Украина.

3.2. Политическая символика
Политическая символика цвета возникла в незапамятные времена. По мнению Х. Э. Керлота, еще Парис изображался в красном фригийском (остроконечном) колпаке, который будут использовать французские коммунары. По сообщению Плутарха, еще спартанцы могли казнить лишь за украшение своей одежды полосой непатриотического цвета. Еще в Древнем Риме партии «красных», «зеленых», «синих» существовали не только в цирке. Об этом же говорят и цвета одежд цезарей и цветовая отделка одежд сенаторов, строго регламентированная внутренней политикой Рима.
На Востоке политическая символика цвета использовалась в той же степени, что и на Западе. Практически каждый китайский клан имел собственные цвета вымпелов и флажков; практически каждое восстание сопровождалось головными, нарукавными и другого рода цветовыми отличиями. В Индии до сих пор каждая каста, как политический срез общества, имеет собственный цвет. Эти данные были детально проанализированы мной в «Хроматизме мифа» и «Античном хроматизме».
Современная политическая символика цвета, согласно публикациям В.В. Похлебкина, начала фиксироваться в основном со времен французской революции 1789–1793 годов. Ее коренное отличие от использования цвета в геральдике состоит в том, что она не связана геральдическими традициями и может применять цвета, не употребляемые в классической геральдике (например, розовый, оранжевый, коричневый).
Белые — 1) название монархистов в период французской революции 1789–1794 гг., ведущее свое происхождение от цвета знамени сторонников короля; 2) противники «красных» (большевистской власти в России) в период Гражданской войны 1918–1920 гг.
Белый — цвет мира, примирения, перемирия, партийной и внешнеполитической нейтральности — принят во всем мире с одинаковым значением (флаг парламентера — белый).
Серый. В политической символике нашел применение и серый цвет. Так, серый — цвет германской партии урбанизированных «серых», которая летом 1989 года откололась от партии «зеленых».
Черный же цвет политически трактовался в XIX–XX веках различно. Как сообщает В. В. Похлебкин, в Западной Европе со времен Лионского восстания ткачей в 1831 году черный цвет символизировал рабочее движение, в основном во Франции, Италии и Испании, и в этом качестве как символ бунтарства был усвоен анархистами всех стран (21 ноября 1991 г. Конфедерация анархо-синдикалистов в Москве провела день 160-летия «Черного знамени»). В России в 1879 году его признали своим народовольцы («Черный передел»). В то же время черный цвет в странах Центральной, Северной и Восточной Европы отождествлялся в основном в XIX веке с клерикализмом, а отсюда позднее, с конца XIX века, и вообще с реакцией.
Так, в России он отождествлялся с черносотенством, ультранационализмом начиная с 1902–1903 годов, а особенно после революции 1905–1907 годов. Все партии правее кадетов считались накануне 1917 года черными. В первую четверть XX века это обозначение относилось особенно к реакционным, ультраправым партийным группировкам за пределами России, в частности к эстонским ультранационалистам («синимуста» — «сине-черные») и к итальянским ультранационалистам (с 1916г.), из рядов которых позднее вырос итальянский фашизм («чернорубашечники», 1919 г.), для коих черный цвет символизировал бунтарство.
Красный цвет символизирует во всем мире революционную борьбу против эксплуататоров. Впервые, как упоминают античные авторы, его использовали во Фригии восставшие рабы, которые в качестве отличительного знака носили красные фригийские колпаки. Красный цвет был применен также во время антифеодального восстания иранских крестьян в провинции Торган в 778–779 гг. и многих других восстаниях. Одно из последних использований красного цвета во время восстаний на Востоке в доимпериалистическую эпоху относится к середине XIX века (1850–1864 гг.), когда красные военные знамена применялись во время восстания тайпинов в Южном Китае.
По данным В. В. Похлебкина, в Европе красный цвет получил значение символа восставших против монархической тирании и начиная с 1789 года, когда он был отнят как регальный цвет у короля и стал цветом санкюлотов и якобинцев, носивших красные «фригийские» шапочки и шарфы.
В 1832 и 1848 годах красный цвет был цветом восставших во Франции и Германии революционных масс, участвовавших в буржуазно-демократической революции своими отдельными отрядами и объединениями.
С 1871 года, после Парижской коммуны, красный цвет становится символом пролетарского международного революционного движения. Именно как таковой его с 1876 года принимают русские революционеры, а с 1898 года красное знамя становится партийным знаменем РСДРП.
В 1917 года красный цвет становится символом коммунизма. Именно в сравнении с красным цветом приобретают политическое значение и его оттенки:
розовый — цвет оппортунизма в мировом рабочем движении,
малиновый — цвет анархо-синдикалистских группировок и партий в рабочем движении.
Красный Крест (Международный Красный Крест) — созданная в середине XIX века международная организация, заботящаяся о раненых и военнопленных во время войны и помогающая гражданскому населению во время стихийных бедствий, эпидемий и т. п. Суггестивность этого символа строится на использовании метафорики красного цвета как цвета крови и креста как символа христианства.
Красный Полумесяц (Общество Красного Льва и Солнца в Иране) — название вышеуказанной организации в мусульманских странах.
Коричневый цвет. В отличие от итальянских «чернорубашечников» (1919 г.), для которых черный цвет символизировал бунтарство, германский фашизм отождествлялся с «коричневыми», «коричневой чумой» — по цвету униформы штурмовых отрядов Гитлера СА (в 1921–1945 гг.).
Оранжевый цвет исторически связан с политической борьбой. В Нидерландах применялся начиная с XVI века так называемыми оранжистами, партией консервативных бюргеров, интеллигенции и мелкого дворянства, поддерживавшей принцев и правителей Нассаусской династии (принцев Оранских).
Оранжисты сохраняют свою партию до нашего времени и имеют в качестве партийных знаков оранжевые шапочки, шарфы или воздушные шары, с которыми выходят на политические демонстрации. Ответвление оранжистов, эмигрировавших в Южную Африку и создавших Оранжевое свободное государство в ЮАР и свою партию, выступало на рубеже XIX–XX веков под именем буров в войне с Англией 1900–1901 годов, также используя оранжевые флажки и вымпелы. (Одна из полос флага ЮАР до сих пор осталась оранжевого цвета.).
Желтый цвет. Второй интернационал (1889–1919 гг.) получил название “желтый” за оппортунизм в период 1-й мировой войны как знак предательства и соглашательства с империалистической политикой своих буржуазных правительств.
«Желтая пресса» — бульварные издания США, получившие свое название в XIX веке из-за цвета дешевой бумаги, на которой они печатались.
Зеленый цвет. Политическая символика цвета в последнее время развивалась в основном в Европе, и поэтому, выходя порой за национальные границы отдельных европейских стран, могла не совпадать с трактовкой того или иного цвета в странах Азии, Африки, на Ближнем Востоке. Так, например, зеленый цвет в Греции исторически, с времен Византийской империи, трактовался как цвет жизни, развития, роста, свободы, позднее он стал партийным цветом партии ПАСОК (Всегреческое социалистическое движение).
В то же время «зеленая линия» на Кипре и в Бейруте по терминологии 60–90 годов XX в. означала нейтральную линию, то есть то, что в Западной Европе в аналогичной ситуации считалось бы «белой линией», ибо она отделяла разные «миры»: в одном случае — греческий Кипр от северного, турецкого района на Кипре, а во втором случае — Западный Бейрут от Восточного, то есть два противоборствующих района, — и считалась священной, неприкосновенной.
Это связано с тем, что в Восточном Средиземноморье, на Ближнем Востоке, в бывшем эллинском мире «зеленое» означает и неприкосновенное (священное), и свободное, развивающееся, в то время как в исламском мире, в Азии и Африке, «зеленое» — религиозный цвет ислама, причем принятый как священный и общий, независимо от партийных принадлежностей [ср. «Зеленая книга» — основная, основополагающая, принципиальная книга Муаммара Каддафи (Ливия) ].
С середины ХХ века «зелеными» на Западе называют себя представители экологических движений и партий, то есть зеленый цвет толкуется как цвет жизни, гармоничного развития.
В нашей стране, где имеется и многомиллионное мусульманское население, и широкое, хотя и рыхлое, экологическое движение со своей «партией зеленых», по данным В. В. Похлебкина, находят применение оба толкования зеленого цвета.
Голубая бригада (Bе brigaden) («Голубая дивизия») — термин, применяемый с XVII века в Европе для обозначения отборных или привилегированных наемных войск. Впервые такое название получила бригада, завербованная королем Швеции Густавом II Адольфом в Германии во время Тридцатилетней войны 1618–1648 годов из немцев-протестантов Померании. Она сражалась вместе с регулярными финскими и далекарлийскими полками шведской армии и использовалась в самых жарких схватках, в частности участвовала в кровопролитных битвах при Брейтенфельде (7 сентября 1631 г.) и при Лютцене (6 ноября 1632 г.). Первоначально название «Голубая бригада» было дано немецким наемникам по цвету их мундиров, но затем оно превратилось в символическое, что ставило «голубые» части в привилегированное положение, однако нисколько не уравнивало их со шведской королевской гвардией. После Вестфальского мира в 1648 году «Голубая бригада» была расселена в районе Штеттина (Польша), а в 1652 году распущена.
Как пишет В. В. Похлебкин, с тех пор сложилась традиция давать наемным иностранным военным формированиям в случае участия их в европейских войнах других стран обозначение «голубые» для отличия их от регулярных частей собственно воюющих сторон. Отсюда термин «голубой» получил в прогрессивной среде XVIII–XIX веков презрительный оттенок. (Ср. М. Ю. Лермонтов: «...И вы, мундиры голубые, и ты, послушный им народ».)
В новейшее время «голубыми» корпусами были шведские и норвежские отряды добровольцев, воевавших против Красной Армии в период советско-финской войны 1939–1940 годов.
В годы второй мировой войны военные формирования франкистской Испании, воевавшие на стороне гитлеровской Германии на Восточном фронте против Красной Армии, носили название «Голубая дивизия» (прибыла на фронт в октябре 1941 г., численность — 20 тыс. человек, т. е. фактически почти две дивизии).
Голубые каски — термин которым в современной прессе с 60-х годов стали обозначать войска ООН, не имеет переносного, символического значения, а является «говорящим» и связан с голубым цветом флага ООН и касок солдат ооновских военных контингентов.
Синий цвет с 1789 года приобрел всеевропейское политическое значение. Во время французской буржуазной революции он символизировал третье сословие, буржуазию и ее партии. Если в Великобритании голубой, светло-синий цвета стали партийным цветом тори (консерваторов), то на континенте Европы они отождествлялись с либерализмом, а на востоке Европы — даже с буржуазной демократией (так, блок СДС в Болгарии применял на митингах как «свой» светло-синий цвет в 1990–1991 гг.). (См. также Голубой.)
Синее движение, согласно данным В. В. Похлебкина, — это общественная организация «За социальную экологию человека» с чрезвычайно неясной, путаной, рыхлой в политическом отношении программой и с расплывчатыми, туманными, но претенциозными популистскими лозунгами, порожденная модными в первый период «перестройки» призывами М. С. Горбачева «повернуться лицом к человеку» (вариант польского лозунга начала 1980-х годов «Социализм с человеческим лицом»). Оба призыва оказались недейственными из-за отсутствия конкретности в их осуществлении. Руководители «синего» движения также не могут объяснить, что конкретно означает «политика во имя человека» и чем она отличается или может отличаться от вообще нормальной политики, уважения прав личности и достоинства граждан в обычном цивилизованном государстве.
Отсюда сам факт избрания названия «Синее движение» для подобной организации, которая не в состоянии четко определить свою программу и задачи, продиктован явной политической некомпетентностью ее организаторов. Они трактуют «синее» как синоним и символ «нейтрального», исходя из того, что «красное — это коммунизм», а « белое — это капитализм» и что они, следовательно, не первые и не вторые, а «нейтральные» и «человеколюбивые» вообще. Однако синий цвет никогда не символизировал нейтральность. Даже в военно-учебных играх, откуда и заимствован этот термин, «синий» означал неопределенного, теоретически абстрактного противника. Вот это-та неопределенность действительно была характерна для советского «синего» движения, но использование им синего цвета совершенно неоправданно и неграмотно с геральдической и символической точки зрения.
Формально «синее» движение создано на Учредительном съезде в Москве 31 марта 1990 г., но так и осталось узкой группировкой, не получившей в дальнейшем развития. Некомпетентность и ошибочность в выборе наименования движения оказались, таким образом, показателем его незрелости.
Синие книги (Bue books) — термин, означающий первоначально акты обеих палат английского парламента, в частности, отчеты о работе комитетов, обсуждения бюджета, экономические, административные и политические постановления по колониальным вопросам, а также дипломатическую переписку, дебаты, обсуждение договоров и их ратификацию. Постепенно последняя группа внешнеполитических вопросов стала обособляться, издаваться в отдельных переплетах. С 1835 года эти парламентские книги в синих дешевых бумажных переплетах стали продаваться публично для всеобщего пользования. В народе на бытовом языке их быстро окрестили «синими книгами», так как их официальное название было длинным.
За пределами Великобритании, после революции 1848 года в Европе, под термином «синие книги» стали понимать только правительственные документы по вопросам внешней политики, касающиеся преимущественно спорных или противоречивых вопросов. Практика издания таких «синих книг» установилась после франко-прусской войны. В отличие от Англии, в других странах стали называть свои книги дипломатического характера не «синими», а давать им иные цвета, причем осуществлять это практически переплетом таких сборников документов в соответствующие цветные обложки.
Так, Франция стала выпускать «желтые книги», Германия — «белые книги», Португалия — «серые книги», Австрия и Испания — «красные книги», Нидерланды и ЮАР — «оранжевые книги», Италия — «зеленые книги» и т. д.
Поддерживая эту международную традицию, даже Литиздат НКИД СССР издал в 1925 году в переводе с французского серию мирных договоров в пяти томах [Версаль (I), Сен-Жермен (II), Нейи (III), Трианон (IV), Севр и Лозанна (V)] в ярких желтых обложках как документы «французские», носящие наименования французских достопримечательных мест, олицетворяющих культуру и дипломатию Франции.
В то же время в Великобритании в 20–30-е годы XX в. были изданы правительственные отчеты по животрепещущим внутриполитическим и социальным вопросам, которые по своим обложкам получили название «желтых» и «оранжевых книг» (например, изданные Ллойд Джорджем от имени либеральной партии в 1929 г.). Чтобы не путать их с внешнеполитическими официальными актами, издаваемыми от имени той или иной страны, следует иметь в виду, что их названия необходимо всегда сличать на языке оригинала.
Так, «желтая книга» Франции по проблемам дипломатии будет всегда иметь термин «ливр жон» («Livre jaune»), а нидерландская — «ливр д'оранж» («Livre d' Orange»), в то время как «yeow Book» и «Orange book» должны рассматриваться всего лишь как бытовые названия различных английских отчетов по вопросам, не имеющим отношения к государственной внешней политике страны. В Великобритании термином «bue book» могут быть обозначены только сборники документов внешнеполитического характера.
То же самое относится и к другим странам: лишь термин на национальном или французском языке (как языке дипломатии) закрепляется и рассматривается в качестве законного для внешнеполитического ведомства любого государства, если речь идет о той или иной традиционно издаваемой официальной «цветной» книге.
Синий крест — международный распространенный термин, имеющий в разных странах разные лексические формы и символическое изображение и соответственно им — различные значения.
а) «Синий крест» (Великобритания) («Bue cross») — добровольное общество, оказывающее бесплатную ветеринарную помощь домашним животным. Эмблема — гельветический синий крест на белом фоне.
б) «Синий крест» (Россия) — государственная ветеринарная служба. Эмблема — синий плавающий гельветический крест на белом поле. «Плавающим» в геральдике и эмблематике принято называть любое геральдическое изображение, края (концы) которого не касаются (не доходят) границ поля щита, на котором это изображение (фигура, символ) нанесено
в) «Синий крест» (ФРГ, Австрия, немецкоязычные кантоны Швейцарии, Лихтенштейн, Люксембург, немецкие районы Бельгии) (Baues Kreuz) — термин, обозначающий в этих странах движение трезвенности. Эмблема — синий равносторонний (греческий) крест или чаще — узкая синяя лента.
г) «Синий крест» (Швейцария, Германия, Латвия, Эстония) — религиозное общество протестантской ориентации, возникшее в 1877 г. в Женеве. К настоящему времени частично влилось в союз евангельских христиан-баптистов.
Синяя лента — международный распространенный термин, имеющий разные значения, но одинаковое эмблематическое изображение — узкую синюю ленточку.
а) Синяя лента [англ. Bue ribbon (Bue riband); фр. Cordon beu; шв. Babandet] — символ высшего достоинства или высшей награды, приза. Обозначается только словесно (имеет символическое выражение). В международной орденской терминологии, особенно в прошлом, использовалась для символического обозначения высшего ордена в каждой стране как его эвфемизм. В России до 1917 года — для Андреевского ордена, в Великобритании — поныне для ордена Подвязки, в Швеции — для ордена Серафимов, в Норвегии — для ордена Св. Олафа, во Франции — для ордена Св. Духа (в период до 1832 г.), а также для ордена Почетного легиона (хотя его лента — красная), в Дании — для ордена Слона и т. д.
б) Синяя лента — символическое обозначение Международной организации трезвости (т. н. абсолютной), в отличие от других, существовавших ранее. Основана в Питтсбурге (США) в 1877 году ирландцем Фрэнсисом Мэрфи. Символ организации — синяя лента — заимствован из Библии (4-я книга Моисея. 15:38–39) и означает «жизнь».
В США и других американских странах (кроме Канады) носит название Движения «синей ленты» (The Bue Ribbon movement); в Великобритании и странах Содружества — Воинство «синей ленты» (The Bue Ribbon army") или просто «синяя лента». В немецкоязычных странах называется Синим крестом (Baues Kreuz) (см. выше); в Скандинавии — «синяя лента» (Babandet) или Движение трезвенников (Nykterhetsro-resen); в Финляндии — «синеленточники», «синяя лента», иногда также «синий крест» (Babandister, Sininauha, Siniristi). Эмблемой членов организации служит узкая шелковая ленточка, нашиваемая на одежду (рукав, петлицу, лацкан, грудь, головной убор).
в) Синяя лента (Синяя лента Атлантики — Baue ribbon of the Atantic, иногда Bue ribbon of the North Atantic) — почетный отличительный титул, присуждаемый ежегодно пароходствами США, Канады, Великобритании лучшему пассажирскому линейному судну, курсирующему через Атлантический океан. Учитываются прежде всего скорость и точность сообщения (максимальная быстрота, пунктуальность отправления и прибытия, комфортность) и стабильность этих показателей. Первым лайнером, получившим этот титул, был «Queen Mary» (Великобритания) в 1938 году.

3.3. Этническая символика
Как отмечает Ю. П. Платонов, сравнение этнофоров и этнических групп проводится главным образом по степени выраженности у них тех или иных общих черт или признаков. Но чтобы сравнение было объективным, нужно учитывать относительность любых этнических характеристик (разрядка моя — Н.С.). И далее Ю. П. Платонов приводит прекрасный пример этой относительности, который как нельзя более точно описывает триадный характер построения и любых хроматических систем.
«Так, — пишет Ю. П. Платонов, — в работах, посвященных русскому национальному характеру, часто называется, например, такое качество, как эмоциональная сдержанность. Но по сравнению с кем русские кажутся эмоционально сдержанными? По сравнению с итальянцами? Да. Но не по сравнению с финнами или эстонцами. Утверждения, относящиеся к чертам национального характера и высказанные в абсолютной форме, без указания того, с кем сравнивается данная группа, неизбежно порождают путаницу». Поэтому
В основу фонда национальной символики легли элементы, издавна и исподволь накапливавшиеся на донационалъном этапе. Это подтверждает мысль Ю. М. Лотмана, что символ никогда не принадлежит какому-нибудь одному синхронному срезу культуры — он всегда пронзает этот срез по вертикали, приходя из прошлого и уходя в будущее. Память символа всегда древнее, чем память его несимволического текстового окружения.
Вместе с тем, передавая эту память от поколения к поколению, лишь в эпоху становления и развития наций этнокультурная символика приобретала для соответствующего народа общеэтническое значение, становясь в полном смысле национальным девизом. Он мог быть сходным для большинства народов региона либо выражать специфические, актуальные для данного народа, заботы. Часть подобных символов со временем заменялась, другие обретали длительную значимость, прочно входя в сознание народов, интересам которых они отвечали.
Так, например, в библиотеке Зимнего дворца «национальным цветом» обозначались даже переплеты книг: русские — коричневые, французские — синие, английские — красные, немецкие — зеленые.
Согласно В. Г. Кульпиной, к основному признаку цветовых этнопредпочтений относятся такие цвета, которые позволяют проявиться романтическим чувствам человека. Это цвет воды и неба, цвет глаз и цвет растений и других объектов, более всего волнующих человека и идеализируемых им. В качестве основных критериев выделения этноцвета В. Г. Кульпиной отмечена также его способность выступать в качестве цветового определителя абстракций и обязательное присутствие в фольклорной традиции.
Гипотеза В. Г Кульпиной состоит в том, что определенные цветообозначения чрезвычайно важны для данного этноса, так как в каждом языке есть свой этнически предпочтительный цвет (этноцвет), обладающий качеством доминантности и этноприоритетности. Как мы убедимся, такие предпочтения действительно проявляются в религии, политике, общественной жизни и других сферах человеческой деятельности, о которых речь пойдет далее.
Символика цвета была призвана наглядно, визуально подчеркнуть этническую и связанную с ней государственную, региональную, социальную, профессиональную и иную маркировку людских коллективов и индивидуумов. При этом наиболее универсализирующими возможностями обладала прежде всего цветовая символика.
В этнографической литературе отмечалось, что в качестве элементов такой символики у славянских народов чаще всего выступали красный и белый цвета. Наряду с ними, в крестьянской среде пользовались популярностью также желтый и синий или зеленый цвета. Впрочем, как заключает А. С. Мыльников (после анализа этого вопроса), едва ли здесь возможна абсолютизация подобной привязки. И дело заключалось не столько в локальном многообразии культуры каждого этноса, сколько в их контактах и взаимовлияниях в повседневной жизни.

3.3.1. Символика славянского этноса
Принято считать, что цвета являются эстетическим эквивалентом, действительности. Но в то же время цвет может трактоваться как символ, намекающий на то, что порой не может быть показано, будь то образ Бога, высших космических сил или потустороннего бытия.
Символика цвета была призвана наглядно, визуально подчеркнуть этническую и связанную с ней государственную, региональную, социальную, профессиональную и иную маркировку людских коллективов и индивидуумов. При этом наиболее универсализирующими возможностями обладала цветовая символика.
В этнографической литературе отмечалось, что в качестве элементов такой символики у славянских народов чаще всего выступали красный и белый цвета. Наряду с ними, в крестьянской среде пользовались популярностью также желтый и синий или зеленый цвета. Впрочем, как заключает А. С. Мыльников (после анализа этого вопроса), едва ли здесь возможна абсолютизация подобной привязки. И дело заключалось не столько в локальном многообразии культуры каждого этноса, сколько в их контактах и взаимовлияниях в повседневной жизни.
У славянских народов синий служил символом и веры, и печали, горя и ассоциировался то с божественным, а то и с бесовским миром. Старинные памятники описывают синих и черных бесов. По белорусским поверьям, леший показывался людям в образе старика с белым, как береста, никогда не загорающим лицом и непомерно большими, неподвижными тусклыми глазами свинцово-синего цвета. И в тоже время белый цвет считался цветом чистоты и непорочности, а синий — веры.
Однако (с учетом рассмотренной выше семантики конкретных цветов) эти противоречия цветовых символов никак не исключают возможности их изучения в целях оптимальной адаптации к окружающей цветовой среде, социуму и этносу.
Важным источником для изучения этнической специфики цветовой символики может служить государственная символика. Однако остается неясным, что было первичным в этническом осмыслении ее цветов — влияние местной народной культуры на государственную или, наоборот, влияние последней на формирование массовой этнокультурной традиции.
Вместе с тем наивно было бы полагать, — как подчеркивает С. И. Голод, — что в ХХI в. возможно сохранить традиции и принципы национальных культур в неприкосновенности. Интернет и средства массовой информации сделали это принципиально неосуществимым. Фактически происходит взаимное влияние культур друг на друга.

3.3.2. Русская этносимволика
Какого цвета Россия? Этот вопрос может показаться неуместным, странным и не имеющим особого смысла, как замечает В. Г. Кульпина. И все-таки в произведениях российских поэтов и писателей Россия неоднократно наделяется цветом, точнее говоря, конкретными хроматическими определениями.
К примеру В. В. Похлебкин считает, что наиболее яркие и наиболее древние, коренные, символические представления у русского народа удержались вплоть до XIX века. Так, по его мнению, обстояло с символикой национального цвета, который у руссов с XI века однозначно обозначается как красный, что четко, наглядно прослеживается в языке и фольклоре.
В самом деле, примеры, которые приводит В. В. Похлебкин, кажутся весьма убедительными. Словом “красный” обозначается все лучшее, высококачественное (красный товар, красная рыба, красная дичь), все красивое, прекрасное, сильное (красная девица, красный молодец), все редкое, официально высокое, почетное (красный угол, красная площадь, красная печать, красное место, красная книга)
Однако именно в середине XIX века Владимир Иванович Даль отмечал: все народы Европы знают цвета, масти, краски свои — мы их не знаем, и путаем, подымая разноцветные флаги невпопад. Народного цвета у нас нет... Именно эти разночтения заставляют нас обратиться к работам лингвистов и психолингвистов. Так, по данным В. Г. Кульпиной, красный цвет в русском языке идеализируется и поэтизируется как алый, аленький. Чаще же в русских песнях и стихах он сближается с цветом калины (пурпурно-красный) и малины (фиолетовато-пурпурный) а также рябины (оранжевый). К примеру, Марина Цветаева пишет:
Всяк дом мне чужд, всяк храм мне пуст,
И все — равно, и все — едино.
Но если по дороге — куст
Встает, особенно — рябина.
В. Г. Кульпина также отмечает, что другой этноцвет русского языка — 'синий', а также 'голубой' как его вариант — выступает неделимым фоном текстов, в которых говорится о России. При этом в качестве прототипа синего цвета выступает как цвет озер, рек и других больших и малых водоемов, так и цвет неба, глаз и т. п. Примером может выступить песня на слова Игоря Шаферана:
Гляжу в озера синие,
В садах ромашки рву.
Зову тебя Россиею,
Единственной зову.
Интересно, что начальные слова вышеназванной песни послужили названием целого песенника — он так и называется "Гляжу в озера синие". Голубыми могут быть даже деревья, например, у Владимира Высоцкого:
Отражается небо в лесу, как в воде,
И деревья стоят голубые...
В то же время вполне естественно звучит в русскоязычном ареале есенинская 'голубая Русь':
Я покинул родимый дом,
Голубую оставил Русь…
……………………………..
Стережет голубую Русь
Старый клен на одной ноге.
Россия может получать вторичное наименование 'голубой край'. Ср. пример из песни "Солдатский вальс" на слова Б. Царина:
Снежные сибирские
Белые поля.
С детства сердцу близкая
Русская земля.
Ты ли мне не дорог,
Край мой голубой!
Родство России и города на Неве, как и в предыдущих примерах, подчеркивается употреблением этноцвета как цвета неба — таким же над Ленинградом, как и надо всей Россией:
Над Россиею
Небо синее,
Небо синее над Невой,
В целом мире нет,
Нет красивее
Ленинграда моего.
Романтическое чувство, испытываемое в русскоязычном ареале к синему/голубому цвету, отражаются и на особой частотности артефактов такого цвета в русской поэзии, в том числе и песенной. Ср. цветообозначение шара в общеизвестной народной песне
Крутится, вертится шар голубой,
крутится, вертится над головой…,
а также у Булата Окуджавы
…а шарик — голубой.
Об этом же говорит и синенький скромный платочек в одноименной народной песне, в которой поэтема 'синий платочек' получает развитие как синий цвет цветов и как цвет глаз:
мелькнет, как цветочек,
синий платочек;
………………..
ты принесла мне горсть незабудок
в шелковом синем платке;
……………………………….
кудри в платочке
и два цветочка
ласковых девичьих глаз.
Синий цвет и его прототипы в русскоязычном ареале могут выступать как воплощение всего хорошего, олицетворение добра: «Добро воспеваю! и солнце на всходе. И синь васильков, и жнивье...» Такая способность олицетворять собой и пробуждать высокие чувства представляет собой один из критериев этноцвета.
По данным Н. Б. Бахилиной, в русском языке между синим и голубым цветами все же существует различие. Синий чаще выступает стилистически нейтральным, а голубой — более эмоциональным, более экспрессивным и чаще используется для выражения нравственно высоких качеств.
Так, голубой цвет "окрашивает" многие сущности — те, которые нам приятны: 'голубая мечта', 'голубой сон' (и снятся вербам голубые сны…); голубыми могут быть даже города, настроение, покой. Так у Есенина:
Голубого покоя нити
Я учусь в мои кудри вплетать.
В русском языке проявилась четкая мотивация, продиктованная этим этноцветом, глубоко закодированном в русском языковом сознании. Поэтому и наша планета предстает голубой у многих поэтов:
В небесах торжественно и чудно!
Спит земля в сиянье голубом
В русском языке наличие примеров отрицательного отношения, например, к зеленому цвету показывает, что он не может являться в данном ареале этноцветом. Более того, в русской культуре имеет место отвержение, неприятие такого цвета глаз в качестве любимого цвета. Эффект отторжения этого этноцвета может внедряться и в сферу абстрактной лексики: например 'тоска зеленая' (ср. с польским этноцветом).
Наряду с синим и голубым терминами цвета, Россия может наделяться и эпитетом 'золотая'. Так, у Есенина:
Звени, звени, златая Русь,
Волнуйся, неуемный ветер!
Золотой может быть и столица России — Москва, например, у: М. Лисянскиого:
Дорогая моя столица!
Золотая моя Москва!.
Итак, 'золотой' переосмысливается здесь как 'дорогой сердцу', 'хороший'.
Среди любимых и поэтизируемых в России цветов значимое место занимает красный и белый цвет:
И красную девку
За тридевять морей
…………………….
На белу Русь увозит…
На Руси "белый" обозначал, между прочим, вольный, независимый, благородный, праведный: "белая Русь", "белый царь", "белые крестьяне" — свободные от всех податей, "белая земля" — церковная земля, "белый свет" по В. И. Далю "вольный свет, открытый мир, свобода на все четыре стороны". Этот свет противостоит загробному миру, царству тьмы, как белый день черной ночи. Во время первого сева надевали чистую белую рубашку, клали в семена освященное на Пасху яйцо или его скорлупу, чтобы зерно было такое же чистое и белое.
В старину белый цвет часто нарицательно упоминался славянами, поскольку в белой одежде являлись призраки, привидения и т. п. "Белым человеком" называли на Брянщине домового, на Смоленщине его представляли как мужика с белой бородой, в белом саване и с белым посохом.
Итак, мы видим, что в русской языковой культуре имеется три пары предпочтительных цветов. Причем по существу эти цвета являются дополнительными друг к другу в каждой паре (то есть при соединении образуют белый или серый цвет). Первая пара — это голубой — красный (в частности, осветленный голубой как цвет российского северного неба — затемненный пурпурно-красный). Вторая пара — это синий — оранжевый. И третья — золотой — фиолетовато-пурпурный. Белый цвет, как уже сказано, относится к этим цветовым парам как связующий их противоречивые смыслы.
Таким образом, в российском цветовом круге присутствуют все цвета, кроме зеленого («цвета самосознания», как будет показано далее), поскольку отсутствующий чисто-пурпурный, вообще говоря, может быть образован смешением данных оттенков пурпура. Иначе говоря, зеленый цвет в России должен играть существенную роль дополнения этноцветового круга до цельности и гомеостатической целесообразности белого цвета.
И российская государственная символика связана с выбором этноцветов в государственном флаге, нередко трактуемых с позиций их метафизического смысла: белый — чистота, синий — вера и красный — справедливость. Однако соединение синего и красного цветов давало бы пурпурный и не приводило бы к его равенству с белым, то есть к тому результату, который наблюдается в этноцветах для создания внутренней (душевной) гармонии. Поэтому разумнее было бы избрать не синий, а голубой, что нередко и осуществляется отдельными органами власти на местах. 

3.3.3. Украинская этносимволика
Согласно констатации В. В. Похлебкина, украинскую символику можно обозначить как особую, поскольку в ряде существенных моментов она отличается и от русской, и от европейской классической. Это проявляется хотя бы в том, что в славянской цветовой символике всегда отмечалось повсеместное распространение красного и белого цветов. Нагляднее всего, как мы только что видели, это проявляется в цветовой символике флагов.
Так, в украинской же символике красный (червонный) цвет означает всего лишь пролитую кровь, то есть лишен своего регального символического значения и трактуется только как говорящая эмблема, которая означает просто кровь.
Отсюда красный цвет, в зависимости от конкретных обстоятельств, может рассматриваться либо как символ насилия, либо как символ мщения. Он никогда не связывается в украинской символике с любовью, радостью, олицетворением прекрасного, лучшего.
Это следует учитывать, чтобы ненароком не оскорбить национальные чувства украинцев. Например, избегать дарить украинке красные цветы, а заменять их желтыми, голубыми, белыми, фиолетовыми.
Малиновый цвет символизирует героическое время в украинской истории, особенно в военной. Его употребление для украинцев почетно
Зеленый цвет означает возрождение, пробуждение, возобновление, в том числе и национальной украинской жизни.
Белый цвет означает с одной стороны, самопожертвование, а с другой, — сдачу позиций, что ведет к двойственной и противоречивой трактовке в применении этого цвета в украинской символике.
Итак, в украинском этносе существует одна пара дополнительных этноцветов, совмещаемая в белом: зеленый — малиновый. Однако ни желтый, ни голубой цвета украинского государственного флага не имеют дополнительных цветов. Как мне кажется, это и говорит о «самостийности» украинской символики, которая в каких-то совершенно непонятных условиях для сублиматов может дать суммарный зеленый (дополнительный к малиновому) этноцвет, наблюдаемый в его символических значениях.

3.3.4. Польская этносимволика
Для поляков символика цвета играла специфическую этнообъединяющую роль, поскольку после разделов страны процесс формирования польской нации и национального самосознания поляков происходил в особых условиях — без собственной государственности, но в борьбе за ее восстановление. В ходе этой, никогда не утихавшей борьбы мобилизующее значение принадлежало символам былой государственности — гербу и королевскому титулу.
Отношение к данной символике, однако, было социально обусловлено. Характерно, что во время восстания в Кракове в 1846 г. своей эмблемой повстанцы избрали традиционного польского орла, но без короны. Это, конечно, можно истолковать как вызов Николаю I, считавшемуся (подобно Габсбургам в Венгрии и Чехии) королем в Польском королевстве и на этом основании включившим польского орла в состав царского герба.
Польский орел изображался белым цветом на красном поле. И в тоже время, как доказывает исследование В. Г. Кульпиной, свою родину поляки чаще определяют с помощью зеленого цвета (zieony). Больше всего примеров участия зеленого цвета в польской этносимволике (то есть определения Польши с помощью термина зеленого цвета) находится в польской поэзии. Зелень в них часто является источником романтических чувств.
Мы можем констатировать, что цветообозначение Польши с помощью зеленого цвета — этнический стереотип, в чем-то совершенно естественный, независимый от того, осознают носители польского языка этот факт или нет. Этот этнически важный цвет может выступать в ситуациях совершенно неожиданных и самых разнообразных.
Зеленым в польском языке может быть все: песня, слезы, глаза, стихотворение — даже счастье, и много всего другого. Так, в польском языковом ареале зеленый цвет глаз поэтизируется и является основой для изысканных сравнений.
Такой жанр, как песня, требует представления в как можно более краткой форме понятного для пользователя данного языка содержания, которое способно оказывать непосредственное воздействие на его эмоциональную сферу. Используемые в песне символы должны быть понятными, прозрачными. Таким символом, воздействующим на чувства поляков, является зеленый цвет, представленный в той или иной вербальной форме. И в польских песнях собственно Польша часто получает определение 'зеленая'.
В польском языке и Земля (как планета) окрашивается в зеленый цвет. Так, Кристина Вашакова указывает, что: Земля в значении 'планета' получает определения как Zieona paneta 'зеленая планета' — это название мотивирует связь первого члена с двумя зонами: "миром растений" и "миром животных" — оба эти мира несут в себе значение 'жизнь'. По выводам же В. Г. Кульпиной, планета Земля окрашивается польским этносом в зеленый цвет как показатель коллективной солидарности и лояльности поляков к своей планете — Земле.
Собранный, детально систематизированный и проанализированный В. Г. Кульпиной материал позволяет сделать вывод, что польский этноцвет не только 'зеленый'. Выступает и целый ряд других цветообозначений. Однако их круг ограничен: к несомненным этноцветам поляков можно отнести белый, а также красный, который предпочтительно чаще представляется как амарантовый (фиолетовато-красный).
Итак, совокупность зеленого и амарантового этноцветов дают белый цвет польского государственного флага. Однако для красного цвета государственного флага Польши, по-видимому, дополнительным этноцветом был бы голубовато-зеленый. Таким образом, для полной гармонии этноса и государства зеленый этноцвет, вероятно, может подразделяться на желтовато-зеленый (дополнительный к амарантовому) и голубовато-зеленый (дополнительный к красному).

3.3.5. Словацкая символика
Словацкая символика вела свое происхождение от венгерской, но с помощью цвета обрела этническую специфику. Произошло это осенью 1848 г., когда по решению только что возникшего Словацкого национального совета зеленый цвет как мадьярский был (при сохранении белого и красного) заменен синим. Этим подчеркивались не только словацкая самобытность, но и стремление добиться признания равных прав народа, находившегося в Венгерском королевстве на положении угнетенного меньшинства. Три цвета (белый, красный и синий) стали официальным знаком патриотического объединения, возникшего в 1863 году.
Выбор бело-красно-синего сочетания руководителями словацкого национального движения основывался на представлении о нем как о "славянском". Они считали, что красный и белый цвета в ранее независимом Чешском государстве символизировали его свободу и конституционное (т. е. сословно-сеймовое) устройство. Вместе с тем обращалось внимание и на совпадение этой пары цветов с символикой правящей Габсбургско-Лотарингской династии. Поэтому было предложено дополнить их синим цветом на том основании, что он является общим для соседних славянских народов. В итоге, разъяснения символики чешского "триколора" сводились к тому, что белый цвет означает добродетель, нравственность как основу свободы; синий — устойчивость порядка и единение, в которых заключена сила свободы; красный — свободу, ибо без свободы нет подлинной добродетели, нравственности и просвещения. Отсутствие новых данных не дает оснований для каких-либо выводов.

3.4. Цвет и мода
Трудами многих исследователей установлено, что цвет обладает и биологическими, и информационными свойствами энергии. И энергии не только физического поля, но и поля психологического. Иначе невозможно объяснить, почему, например, мы сегодня любим красный цвет, а завтра нам понравится синий; почему вчера мы волновались от вида желтого, а сегодня не обращаем на него никакого внимания. Следовательно, цвет — характеристика нашей личности, нашего интеллекта. Если бы цвет был только объективной стороной нашего восприятия (к примеру, энергией или длиной волны, «по Ньютону»), все люди планеты одинаково предпочитали бы определенные цвета, независимо от возраста, пола, настроения и т. п.
Таким образом, цвет — это некая информационная разновидность энергии, которая в зависимости от возраста и условий жизни определенным образом действует на нас практически независимо от его осознания. Иначе говоря, цвет — это некий язык, которого мы не знаем из-за его неосознаваемого характера и отсутствия адекватного обучения.
Цвет одежды воздействует на нас тремя путями. Во-первых, существуют кожные рецепторы, которые передают бессознанию необходимую информацию и специфическую энергию цвета, пропущенную через «светофильтры» одежд. Второй путь — это зрение, воспринимающее цвет уже на уровне подсознания и сознания. И наконец, третий путь — это окружающие нас люди, которые воспринимают цвета и ведут себя с нами в соответствии с этим восприятием и нашим сознанием.
Разумеется, очень многое зависит и от предназначения цвета. Одни цвета мы выбираем для себя, другие для ребенка, третьи для гостиной и т. д. И все для “внешней” среды. А ближайшей внешней средой является, конечно же, одежда. Понятно, что личный выбор ее цветов определяется и социальной, и эстетической, и семантической предрасположенностью.
Однако пока мы выбираем свои цвета, общество задает моду на них. Оно приспосабливает цвета большинства людей к своим цветам. Или меняет оттенок моды под цветовым воздействием отдельной личности. Как же научиться чувствовать и понимать цвета? И не просто различать модные оттенки, а выбирать для себя их гармоничное сочетание, чтобы лучше и комфортнее чувствовать себя в окружающем мире, при этом создавая комфорт окружающим. Чтобы создавать прочный микросоциум. Чтобы дети рождались здоровые, умные и способные к обучению.
Все, наверное, замечали, как бросаются в глаза новые цвета одежд. И как со временем окружающие все менее и менее замечают этот цвет или человека в одежде этого цвета. Значит, при длительном воздействии какого-либо цвета чувствительность окружающих к нему снижается. Этот цвет как бы тускнеет в их глазах. Происходит это в силу свойства нашей души подразумевать под любым из цветов совершенно другой. Противоположный ему. Контрастный. Вызывающий вместе с первым ощущение белого или серого цвета.
На мой взгляд, сущность моды заключается в оппонентности развития культуры. Иначе говоря, радикальное, периодическое изменение цвета одежды представляет собой такую «встряску», благодаря которой человечество и поддерживает свою способность к адекватной адаптации в переменчивом мире социо-культурного развития. Развития не только научно-технического и / или возрастного, но и гендерного, которое, как мы видели выше, мировая культура детально промоделировала именно в цвете.
Никаких всеобъемлющих правил цветовой гармонии в одежде пока нет. Да и не может быть, наверное. Дело это не столько спорное, сколько совершенно безнадежное: “На вкус и цвет товарищей нет”, и, уж тем более, — в моде. Вместе с тем, далее в этой книге мы будем обсуждать теории цветовой гармонии Гете, Иттена, Ивенса и других ученых, которые считали гармоничным сочетание дополнительных и / или контрастных цветов и негармоничным — сочетание цветов, которые соседствуют или расположены недалеко друг от друга в цветовом круге.
Кстати, говоря о моде, Шарль-Луи Монтескье в «Персидских письмах» затронул и обычаи жителей Запада: «... их пристрастие к своим обычаям никак не вяжется с тем непостоянством, с каким они меняют эти обычаи чуть ли не каждый день». Именно эти обычаи Запада и заставили меня обратиться к традиционным культурам Востока, которые тысячелетиями сохраняли неизменным свой образ жизни и свои цветовые каноны.
Однако мы живем на Западе и нередко нам хочется знать: что есть новенького в наших новых обычаях, то есть в моде. Вообще говоря, по Пьеру Кардену, модой обычно считают отражение индивидуальных качеств отдельной личности в социальном и моральном аспектах. Однако я буду придерживаться более четкого определения, следуя которому можно полагать, что мода любого периода времени — это большей частью общепризнанное опредмечивание в одежде человеческого отношения к внутренним и внешним факторам культуры. Именно культуры, — которая, как мы видели выше, всегда выражалась многозначным символически-сжатым языком цвета как свойства предмета.
Психологии моды посвящена книга М. И. Килошенко, которая, в частности, ставит весьма серьезный вопрос: как и почему мода связана с полом человека? Почему мужская мода остается почти неизменной на протяжении последних столетий, тогда как женская меняется, меняется и меняется. В третьей части я постараюсь дать детальный ответ на эти вопросы.
Здесь же лишь отмечу, что женщина как объект стремится привлечь к себе субъекта-мужчину, но не может проявлять какую-либо активность в этом направлении по разным причинам (как социальным, так и гормональным, — заметил кто-то из психоаналитиков). Поэтому-то появляется цвет и крой в моде, с помощью смены которых женщина всегда может высказать все, что хочет. И, главное, — привлечь внимание мужчины. Именно поэтому лучшим потребителем товаров была, есть и будет женщина. Здесь она — субъект, а товар — объект. Здесь она превосходит мужчину в силу своего культурологического сродства с товаром-объектом.

3.5. Политика и мода
Однако в моду эпизодически вмешивается политика, которую испокон веков делали женщины-жены-любовницы-дочери, а представляли мужчины-мужья-любовники-сыновья. Исключительно редкие женщины-правители лишь подтверждают это правило.
Обратим внимание на соотношение женщин и мужчин в политике. Если я не ошибаюсь, правительства самых цивилизованных обществ включают не более 15 % женщин. При этом на высшие посты женщина избирается обычно в том случае, когда государственная экономика и политика приближаются к своему совершенству, то есть к стабильности, которую общество хотело бы сохранить и далее. Иначе бы женщин избирали президентом или премьер-министром и в развивающихся странах. Однако мне такие случаи не известны. С чем же может быть связано это преклонение «общественного сознания» перед мужским умом?
Выше мы уже неоднократно сталкивались с сохраняющей тенденцией женственного сознания. Женщина-хранительница фигурирует практически во всех мифологических и фольклорных традициях. Женщине для продолжения жизни на Земле, для воспитания детей, для ухода за мужьями, наконец, требуются конкретные реальные вещи, которые и дает эта стабильность. Эту-то стабильность социум и хочет сохранить, избирая женщин-правителей.
Мужчины же рассуждают не на уровне реальных вещей и предметов, а на уровне иногда и оторванных от жизни идей, которые, как мы убедились выше, продуцируются их подсознанием, их духом, висящим между небом и землей. И в последнее время эти идеи все чаще и чаще оказывались бездарными и безнадежными.
Не зря же такие сугубо мужские понятия как «нация» или «национальность» все чаще сопрягаются в наших умах с «нацизмом». Не зря же Л. Н. Гумилев отказывался всерьез рассматривать это понятие, а его последователи даже исключили этот термин из гумилевского тезауруса. Да, собственно, о какой «чистоте нации», к примеру, в России может идти речь, если только за последние столетия русские женщины рожали детей и от татар, монголов, поляков, шведов, немцев, французов?
«Свежая кровь, — говорят в таких случаях женщины, — дает новую жизнь»… этносу, как добавляют ученые, доказавшие относительность представлений о «нации» . Это подтверждают и показательные примеры «от противного» с инцестуозным вырождением замкнутых на себе «наций». Весьма близкой к понятию «наций» оказалась и формально-актуальная (первоначально — чисто мужская) идея национальной одежды на Западе.
Так, цветовая символика в моде, по словам А. С. Мыльникова. оказалась одним из типичных образчиков этнической сопряженности народов Центральной Европы первой половины — середины XIX века. Под влиянием распространившихся романтических представлений в ней пытались предметно и наглядно отобразить черты национального характера, якобы неизменного и единого для каждого народа.
Подобные умонастроения способствовали возникновению стереотипов "национального" костюма, строившегося как на стилизации вышедшей к тому времени из повседневного, особенно городского, употребления одежды XV–XVII вв., так и с применением новых деталей, которые должны были демонстрировать этническую специфику (например, польская конфедератка).
Аналогично возникали варианты "австрийского", "венгерского", "польского", "чешского", "словацкого", "хорватского" и даже "славянского" костюмов, отдельные элементы которых (раскраска, вышивки, головные уборы, плащи, накидки и др.) выполняли роль идентифицирующих этнокультурных (точнее говоря, политических) символов.
Как показала, например, М. Моравцова, мода на "чешский" и "славянский" костюмы (между ними часто ставили знак равенства) с началом революционных событий 1848 г. попала в эпицентр общественного внимания. Семиотичность одежды не только понималась, но и сознательно использовалась для выражения свободолюбивых, национально-патриотических устремлений.
М. Моравцова ссылается на одну из статей, помещенных в пражской "Национальной газете" в начале июня, где об этом говорилось со всей определенностью. Анонимный автор ставил национальную одежду в один ряд с языком и обычаями народа. Утратив независимость, писал он, чехи постепенно забыли свою одежду, а с ней и обычаи предков, променяв все это на иноземное. Называя сохранение такого положения национальным предательством, автор призывал чехов через воскрешение "своей" одежды на индивидуальном уровне выразить дух патриотизма. (Вопрос к культурологам: почему нет и не может быть «матриотизма», а есть только «патриотизм»? Хроматизм на этот вопрос отвечает однозначно, и как мы видели выше весьма обоснованно.)
Последнее органически связывалось современниками с идеями славянской солидарности, чему имеется немало подтверждений. Одно из них — литография, выпущенная в честь Славянского съезда, проходившего в Праге в конце мая — начале июня 1848 г. На ней видные его участники изображены в национальных (или под них стилизованных) костюмах. Важное место в подобных случаях принадлежало колористической символике. «Комбинация национальных и славянских цветов, — отмечает М. Моравцова, — принадлежала к числу выразительных черт национальной одежды, как целого, так и отдельных ее предметов. Эти цвета, являясь доминантными, ни в коем случае не были ни единственными, ни исключительными».
При этом обнаруживалась любопытная тенденция к обобщенному восприятию многих символов, имевших ранее локальное, сословное или профессиональное происхождение и распространение. Так, по замечанию А. С. Мыльникова, тирольский мужской костюм (короткие кожаные штаны, жилет, шляпа с пером и т. д.) постепенно сделался символом австрийской народной одежды, хотя и исторически, и практически был ее местной разновидностью.
Сходное возвышение до уровня общеэтнического символа локальных кроев одежды имело место у венгров и славянских народов. В качестве национальных символов в ту же эпоху стали восприниматься и многие образы фольклора, которые, пока они бытовали в живой традиции, таковыми не являлись. Это происходило по мере усиления политического давления на общественное внимание к наследию народно-поэтического творчества, символизация которого проводилась в эпоху становления наций. Вместе с национальным фольклором абсолютизировалась и символика национальной одежды.

3.5.1. Социализация цвета
На мой взгляд, этот принцип, как и любой другой принцип, ни в коем случае нельзя было абсолютизировать. К примеру, многие современники Шекспира носили символические цвета, однако это вовсе не означало, что в каждом костюме непременно был заключен какой-то метафорический смысл. «Символика цвета была всем понятна, но не обязательна», — замечает А. Чернова. Так, черные костюмы носили деловые люди. Многие особо изысканными находили черные костюмы, отделанные золотом и серебром. Один из исследователей истории моды даже назвал Рали образцом джентльмена, когда он был в бело-черном костюме, отделанном жемчугом, серебром, мехом.
Для лучшего представления последующего материала обратимся к словам верховного монаха дзен-буддизма Ринзая. «Какие бы трансформации ни происходили с моим окружением, оно не способно воздействовать на меня. Если кто-то приходит ко мне,… он не в силах разгадать меня. Далее я облачаюсь в различные одежды, и ученики…обращаются к одеждам, которые я ношу, и вычленяют в них различные цвета: голубой, желтый, белый или красный. Когда я снимаю одежды и принимаю форму пустоты, ученики, застигнуты врасплох и чувствуют себя совершенно потерянными. В ужасе окружив меня, они говорят, что на мне совсем нет одежды. Тогда я оборачиваюсь к ним со словами: «теперь вы узнали человека, который носит всевозможные виды одежд?» В этот момент они, наконец, меняют установку своего сознания и узнают!»
Выше мы уже видели, что желто-оранжевые цвета характеризуют архетип буддизма. И здесь находим сущность этой характеристики. Настоящая вера включает в себя гомеостатическое пребывание в мире коллективного бессознательного, по Юнгу. То есть, говоря иными словами, цвет одежды трактуется в буддизме как внешний цвет внутренней сущности адепта. И в данной притче Ринзая мы убедились, что обнаженное тело монаха говорит ученикам больше, чем все его одежды.
Ибо истинно верующий носит Бога в себе самом, а Бог имеет единственную и неповторимую (во всех без исключения религиях) характеристику — Белый свет, лишь внутренне содержащий все цвета радуги. А это не дает никаких оснований для его внешнего расцвечивания. Именно поэтому итоговый цвет одежд буддийского монаха оказался тождественным цвету его тела, но не души.
Для убедительности продолжу цитату: « О, Почтенные Господа, остерегайтесь принимать одежды [за реальность]. Одежды не имеют причины существования в самих себе; это Человек надевает различные одежды; одежды чистоты, одежды нерождения, одежды просветления, одежды нирваны, одежды патриархов, одежды мудрости Будды… О, Почтенные Господа,…на внутреннем уровне — посредством изменения состояния сознания, мы мыслим, чувствуем, и все это — всего лишь одежды, которые мы носим. Не совершайте ошибки, принимая одежды за саму реальность. Иначе… вы останетесь знатоком одежд и не более”.
В то же время, согласно выводам В. Ф. Петренко, практика описания человека через цветовые характеристики, вызываемые его образом, имеет достоверные опытные основания. Так, в буддистски ориентированной литературе приводятся многочисленные примеры описания личности, характера человека по цвету его ауры (свечения, исходящего от человека). По-видимому, если отбросить элементы мистической трактовки, речь здесь идет о своеобразном перекодировании в цветовую гамму тех бессознальных переживаний, которые испытывает человек.
Если это так, то В. Ф. Петренко полагает возможным проводить направленное обучение и развитие этого синестетического чувства, присущего, например, Чюрленису, Скрябину, Кандинскому. Помимо этого соответствие цвета и доминирующего эмоционального состояния открывает возможность культурологического анализа «пассионарности» нации (Л. Н. Гумилев, 1970) или общества по характерной для нее цветовой гамме в искусстве или бытовой среде. В этом плане для нас определенный интерес представляют работы немецкого философа Освальда Шпенглера, несущие в себе в рамках неоромантизма элементы культурно-исторического подхода (Тавризян, 1984).
Как мы увидим в следующих главах, Шпенглер наглядно передает переживания пространства и времени, присущие той или иной культуре, так что выступают определенные базовые основания, определяющие мироощущение, философию и искусство этой культуры. Поскольку же в хроматизме цвет трактуется как важнейшая характеристика этих предикатов культуры, то в данном ракурсе он может заключать в себе и их обобщенное кодированиение в неосознаваемых сферах интеллекта.
Как уже говорилось, изменения в интеллекте может вызывать только такой цвет, который обращает внимание на свою привлекательность. Иначе говоря, новый цвет навязать невозможно, пока не привыкнешь к старому, поскольку он представляет собой мощное средство саморазвития человека — средство, действующее на неосознаваемом уровне представлений.
И, как мы убедимся в последующих главах, эти представления служат не столько человеку, сколько человечеству, — общечеловеческой культуре в ее неосознаваемом саморазвитии. Оптимальной моделью этого представления является цвет, воздействующий на нас как изнутри, так и снаружи. Поэтому цвет обладает таким средством внушения, противостоять которому невозможно — наверное, только как Богу, в которого веруем.
“Я полагаю радугу Мою в облаке, чтоб она была знамением завета между Мною и между землею” (Быт.9, 13). Заметим, что прежде всего благодаря этому “знамению” — познанием цветов знамений — мы все ближе и ближе подходим к божественному “знанию” радужных цветов в себе. А этим, — и себя в цвете...
Вспомним глубинное значение слов гетевского Фауста о том, как
Мир весь радуется радуге,
Которая игрою семицветной
Изменчивость возводит в постоянство,
То выступая слабо, то заметно,
И обдает прохладою пространство.
В ней наше зеркало. Смотри как схожи
Душевный мир и радуги убранство!
Та радуга и жизнь — одно и то же.
Посмотримся же в это радужное зеркало нашей жизни. В зеркало нашей души. Чтобы понять ее возможности. Возможности ее осмысления. Чтобы лучше чувствовать себя в этом мире света и цвета.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
СМЫСЛ И ЗНАЧЕНИЕ ЦВЕТА

Глава 4. Ахромные цвета

4.1. Белое сознание прошлого
Белую краску возьми,
Потому что это — начало
Булат Окуджава
4.1.1. Историосемантика белого цвета
Как констатируют Фрилинг и Ауэр, белый цвет можно представить только теоретически. Вместе с тем испокон веков белый цвет не столько теоретически, сколько практически ассоциировался с “духом предков”, то есть наделялся свойствами божественности в необозримых временах прошлого.
Так, в племени пигмеев Новой Гвинеи судьбу будущих браков решали мужчины. И головы этих же мужчин по случаю праздников обязательно украшались султанами из белых перьев, как знака традиционности происходящего. И женщины этого племени слушали мужчин в белых головных уборах, ибо белый цвет был священным и говорил от имени духов предков. Иначе говоря, в праздники мужчинам полагался белый цвет.
В будни же белый цвет всегда олицетворял цвет Великой Матери, цвет женщины, ибо белой создана она из белой кости: “И создал Господь Бог из ребра, взятого у человека, жену” (Быт. 2, 22). Вспоминается Марина Цветаева:

Во всей девчонке ни кровиночки…
Вся, как косыночка, бела.

В древних обществах белый обычно олицетворял союз мужчины и женщины (семя) и одновременно — союз матери и младенца (молоко). И здесь уже становится весьма актуальным вопрос о гендерной принадлежности белого цвета. Как упоминает В. Тернер, «белая река» у племени ндембу является бисексуальным символом, представляя как мужское семя, так и женское молоко.
Таким образом, согласно концепции Тернера, белые предметы могут символизировать как мужские, так и женские объекты, в зависимости от контекста или ситуации. Или как это конкретизируется в хроматизме, в зависимости от нормальных или экстремальных условий.
Иначе становятся необъяснимыми последующие рассуждения Тернера, где он говорит о белом как символе воспитания. «Это качество «делается зримым» (говорят ндембу) в таких материальных проявлениях, как грудное молоко, семя, каша из кассавы. Оно символизирует верную преемственность между поколениями и связано с радостями еды, зачатия, вскармливания. Зачатие и вскармливание рассматриваются ндембу как идентичные в некотором смысле понятия. Например, после того как женщина забеременеет, ее муж в течение некоторого времени поддерживает с нею интенсивные сношения, «чтобы подкрепить ребенка семенем».
Белым цветом наделялись такие свойства человека как сознательное исполнение долга, социальная сплоченность, сохранение традиций, всеобщая осведомленность и память. В обычных условиях существования племен белизна служила неизменным символом женских качеств. «Белорукая» — эпитет исключительно женских божеств.
Замечательный образ белизны женственного цвета выразил Рильке:

Мне виделось — все женщины на свете
Как бы слились в то белое пятно.

Белый в иудаизме передает значение высокой, чистой сущности: белый (седина) — старость, долголетие, радость (Экк 19: 8), очищение (Исая 1:18. В одежды белого цвета из виссона одеваются ангелы и праведники. (Прит 31: 22):

“Добродетельная жена... виссон и пурпур — одежда ее.”

Как поясняет Библейская энциклопедия, виссон — тончайшая белая ткань из льна или хлопка — служит символом праведности и нравственной чистоты. Близкими свойствами обладает и талес — мужская накидка для молитв — чисто белого цвета). Поэтому и еврейский первосвященник в храме одевал белые льняные одежды. В “белый” пост надевают белые одежды и в молитвах просят, “чтобы наши грехи побелели”. Вспомним, что цвет манны небесной — белый (Исх 16: 31).
В праздник сбора винограда и танцев (15-е Ава) еврейские девушки надевают простые белые платья и танцуют при свете полной луны. Юноши стоят вокруг и выбирают себе невест. Полотняные белые платья снимают различия девушек в имущественном положении и парни выбирают себе невест за красивые глаза, вкус, ум, но не по расчету, не за богатые одежды. То есть создается наиболее прочная семья. Семья, где фундаментом служит и сознание, и бессознание. “Влечение в белом”. Ибо иудаизм связывает белый цвет с цветом чистого сознания и его манифестацией при духовном возвышении.
Показательно, что индийская традиция (выражать цветом соответствующее эмоциональное состояние) наделяет белый цвет значением комической настроенности при самопрозрении, а также — свойствами благости, поскольку характеризует касту жрецов (брахманов), которые на протяжении тысячелетий сохраняли неизменными традиции общества. Это связано с тем, что сам Брахма рожден в цветке белого лотоса и его свщенным символом является белый цвет.
Как замечал Эдвард Кейс, белый — самый совершенный цвет, и к нему мы все стремимся. Если бы наши души были аабсолютно гармоничны, то все цветовые волны слились, и у нас появилась бы чисто белая аура.
Буддистские вероучения наделяют белый цвет самообладанием и высшей духовной трансформацией через женственность мира: “Белая Тара — высочайшая духовная трансформация через женственное — Мать всех Будд Ведущая наружу за тьму оков незнания”. Белый цвет — цвет Матери олицетворяет святость, непорочность, чистоту и спасение.
В Традиционном Китае белым цветом был канонизирован смысл «женственной категории ИНЬ. И если конфуцианство находило в белом цвете истину, долг и самопожертвование, то даосизм одновременно оставил в силе такие значения, как справедливость и печаль (в трауре). Интересно, что в китайском театре (виртуальная реальность, то есть экстремум бытия) маска белого цвета означала отрицание прямодушия и искренности и указывала на предателя, презренного человека.
В Античной Греции в белое одеты жрицы Афродиты. И здесь же рождается миф о Белой скале, пролетая мимо которой, души умерших теряют память о земном существовании. Платон в рассуждениях о человеческой душе (Федр, 253 d) наделил белым цветом совестливую ее часть, которая чтит законы, традиции и нравы общества.
Поэтому-то и судьи в Афинах одевали белые одежды, и кандидаты на должности в Риме, и почти все сановники должны бвли носить белые тоги. В Древнем Риме весталки, которые давали давали обет хранить и девственность, и традиции общества, носили только белые одежды.
В христианстве, согласно святому благовествованию от Иоанна (1: 1–14):

«В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог.
И Слово стало плотию и обитало с нами полное благодати и истины»

Поскольку и вербализация, и опредмечивание относятся преимущественно к функции сознания, то моделирующий его белый цвет в христианстве имеет наиболее существенные значения.
В разных сценах меняется цвет одеяний Христа, связанный с определенными символическими представлениями. Так, белый цвет означал святость, чистоту, невинность и божественный свет Бога. Возможно, в связи с этим византийские писатели часто говорили о белизне истины, то есть о белизне сознания как архетипического символа хритианства. С античности белый цвет имел значение отрешенности от мирского (цветного) и возвышенности буквально эпического стиля. Эту символику он сохранил и в византийском эстетическом сознании — светоносность, «родство с божественным светом». Одежды Христа на Фаворе “сделались белыми, как свет” (Матф 17: 2) — такими они и изображались иконописцами
Отрешенность от мирского, близость к божеству символизировали и белые ангельские одежды. Символом невиновности выступают белые облачения несправедливо казнимых мужей во фреске Дионисия в Рождественском соборе Ферапонтова монастыря. На иконах и росписях многие святые и праведники изображены в белом. Тут и белые пелены, повивающие тело новорожденного Христа в образах «Рождества Христова», и души праведников — в “Лоне Авраамовом”, и белые одеяния души Богоматери в иконах «Успение».
Белый цвет света означает жизнь (от близости к дневному свету), чистоту, невинность, божественность и само христианство. В христианской традиции нередко белое вообще обозначает родство с божественным светом. Так, чаще всего белый цвет символизирует божественный свет Бога-Отца. За этим же цветом закреплен в канонах иконописи цвет Богоматери и Святых Девственниц. (Цв. Рис.1)
Упоминая, что и Богу-Отцу, и Деве Марии, посвящен белый цвет, Р. Л. Руссо, а вслед за ним и Элизабет Бремон приходят к (весьма распространенному среди исследователей цветовой семантики) выводу: «белый — ни мужской, ни женский, поскольку он объединяет оба пола». Ошибочность этого вывода вытекает из хроматического контекста: Богу-Отцу как Творцу посвящен белый свет, Деве Марии — белый цвет. И эту ошибку (смешение представлений о свете и цвете) нельзя считать чисто метафизической, так как нередко ее можно встретить и у физиков-колориметристов, и у физиологов, исследующих цветовоощущение, и у психологов, изучающих цветовосприятие, и, наконец, у лингвистов, определяющих предикаты цветообозначений.
В белом изображаются праведники, ибо всей своей жизнью они чтят традиции христианства. Также белый — цвет святых, не испытавших мучений и святых девственниц. Белый цвет — очищенная душа, радость, чистота, девственность, невинность, святая жизнь. Поэтому белое носят во всех ритуально важных случаях: крещение, конфирмация, помолвка, брак, смерть.
Обычай надевать на подлежащего крещению белую одежду ведет свое происхождение с незапамятных времен. Так, еще в египетских таинствах Исиды, а позже и в Элевсинских мистериях процессия образовывалась посвященными в белых льняных одеяниях. У новокрещеных существовал обычай в течение 8 дней ходить в белых одеждах, дабы всем было видно, как они блюдут чистоту, почитая символ веры и традиционность ритуалов.
В православии белый цвет церковных облачений семантически подразделяется на два рода. Так, белый цвет, знаменующий собою Божественный свет, используется в праздники Рождества Христова, Крещения, Преображения и Вознесения Господня, Богоявления, Благовещения. В них же начинается Пасхальная утреня. Белый же цвет, обозначающий чистоту и непорочность Богородицы применяется в праздники в честь Богородицы (Введение во Храм, Успение и др.) и бесплотных ангельских сил; дни памяти всех дев и девственников, а также при Отпевании.
Белые ризы одеваются при крещениях, помолвках, браке, погребениях. Ибо эти стадии человеческой жизни характеризуются переходом в новую форму существования души. “Белое — венчальное, черное — печальное”. Белый цвет означает здесь очищение души, принятие ею девственности, невинности и целостности в ее традиционном воплощении. Или как предписывал Верхарн:

Оденься в белое, Христа иди встречать,
Стань Магдалиною смиренной из Венеры

В католичестве Папа Иннокентий III установил белые литургические цвета для церковных праздников Рождества, Пасхи, Вознесения, Марии, а также Святых, не связанных с кровавыми событиями. Поэтому священник надевает белые одеяния на все указанные службы, а также при конфирмации. Ибо конфирмация — приобщение к миру взрослых, к миру знания и сознания; и белый цвет здесь уже выступает как их ипостась. Вероятно, с этими же значениями связан и белый цвет одеяний главы католиков, Папы Римского. Как символ божественного света, чистоты и правды белый цвет был предписан для его одеяний в XVI веке Папой Пием V.
В исламе белый цвет света — цвет Аллаха. Собственно же белые цвета ничем не отличаются от других и приравниваются к ним в одежде священников и прихожан. Главное условие белизны (как и в иудаизме) — чистота одежды, а не ее окраска. И здесь же, в исламе мы встречаем экстремально белые чалмы мужчин, белые одежды ортодоксальных исламистов, белые знамена их воинов. Ибо все то, что включает в себя белый цвет, нравится Аллаху. Здесь и белая чалма, и шаровары, и молоко, и камфора (Коран 16: 66; 76: 5).
Робертсон Смит, описывавший традиционные устои арабов, отмечал: если мужчина опозорит себя нарушением традиционного обычая или этикета, то его лицо чернеет; когда же он восстановит свою честь, оно опять становится белым. То есть, здесь снова подтверждается правило соответствия семантики белого цвета и традиций прошлого. И в исламе же с позиций гендера белый цвет также остается женственным. Ибо как это говорится в «Тысяче и одной ночи».

Бела она, с гладкими щеками и нежная,
Подобна по прелести жемчужине скрытой.

В средневековой символике серебристо-белый цвет имеет такие значения как Луна, женский принцип, девственность. Золото и серебро — два аспекта одной и той же космической реальности. Белый цвет связывался здесь с Луной, серебром, ртутью и как чистота индивидуального света. У алхимиков Луна символизировала «очищенные качества». Ибо и алхимия гласила, что белый цвет — это “женский принцип”, “белая женщина, белая лилия — в общем, женщина”.
В те же времена вновь расцвели магические действия «посвященных». Считалось, что эти действия могут совершаться либо с помощью небесных сил (Бог, ангелы, святые и т. д.), либо с помощью нечистой силы (дьявол и его окружение). В первом случае магия называлась белой, а во втором — черной. Деление магии на белую и черную поддерживается и христианским духовенством.
Венцом радости и очищения считает Каббала корону белого цвета. Логично-белые цвета в иоанновских ложах франкмасонов предназначены для подмастерьев и учеников. В средние века белые одежды в миру носили преимущественно те, кто хотел “выказать чистоту и неподкупность сердца”, что в хроматизме интерпретируется как проявления ими сознательного следования традициям общества. Белые флаги вывешивали и над тюрьмами, когда там не было преступников — в знак чистоты и милосердия. Белый флаг символизировал капитуляцию, перемирие, дружбу и добрую волю. Ибо белый цвет всегда сублимировал всю женственность нашего мира в ее обычных условиях существования.
Как отмечает Алла Чернова, во времена Шекспира белый означал духовность и духовный свет, целомудрие, простоту, невиновность, ясность души, девственность, истину и траур:

“Земля мертва и белый плащ на ней”,

— говорит Шекспир в печальном пятом сонете. И, разумеется, здесь белый цвет включает прежде всего семантику прошлого времени. И, разумеется, же с прошлым, всегда был связан и саван покойника, и фата невесты, и одежды священников, его сохранявших в традиционности верований. И этим же значениям полностью отвечает изумительная белизна русских монастырей.
В Новое время «белыми» стали называть монархистов (в период французской революции 1789–1794 гг.). Это название являлось производным от цвета знамени сторонников короля, в Новейшее время (в период Гражданской войны 1918–1920 гг.) оно было перенесено на противников «красных» (большевистской власти в России)
Основное социальное значение белого осталось практически неизменным — цвет мира, примирения, перемирия, партийной и внешнеполитической нейтральности — принят во всем мире с одинаковым значением (флаг парламентера — белый). Таким образом, символическое значение белого флага вполне согласуется с семантикой белого цвета — традиционность, мир, социальность.

4.1.2. Природа белизны
По своей природе белый цвет как бы нейтрализует действие полихромных цветов, да и вообще весь материальный мир. Не зря же во многих культурах существуют такие метафорические маркеры как белоснежная зима, белая память прошлого, леденящие просторы. Поэтому может быть легко понято и достаточно частое соотнесение белого цвета с пустотой, бестелесностью, выцветанием, с ледяным молчанием и т. д. и т. п.
Как размышлял по этому поводу Герман Мелвил, «обыденный многовековой опыт человечества говорит о сверхъестественных свойствах этого цвета. Ничто не внушает нам при взгляде на покойника такого ужаса, как его мраморная бледность; будто бледность эта знаменует собой и потустороннее оцепенение загробного мира, и смертный земной страх».
На мой взгляд, Мелвилл талантливо выразил здесь достаточно объективную оценку белого цвета как сублимата человеческого сознания с его ужасающей логикой и сверхъестественными свойствами компьютера. И как после долгого смотрения на белую поверхность человек теряет способность различать какие-либо цветные оттенки, так и взрослый считает эту логику своего сознания естественной, ибо его с детства приучили к ее повседневности.
Однако стоит понаблюдать за взглядом грудного младенца, слушающего взрослых, или за глазами собаки, всем своим существом внимающей сверхъестественности вербальных команд, или, наконец, за бесподобным взглядом кошки, ласково и естественно уничижающей эту сверхъестественность человеческого сознания, — и все становится на свои места.
Ведь именно рациональность сознания приводит ко все большему и большему выцветанию красок детства. Здесь правда сказывается и белизна прошлого, наслаивающего на эти краски свою леденящую тональность. Но, как мне кажется, основная причина бесцветности взрослых — абсолютизация своего сознания с его сугубо социальным процессом вербализации. Ибо только сознание человеческое способно опредметить смысл самого предмета не в каком-либо цветном предмете, а в абсолютно «белом» слове абстракции, которая включает в себя цвета всех предметов — подобно тому как белый свет включает в себя все цвета спектра.
Ведь именно сознание (как компонент интеллекта) придумало войны во имя денег, придуманных им же. Именно сознание ученых разобрало человека по винтикам и теперь никак не может собрать его в изначально естественном виде. Добавлю к этому, что именно терминологическая белизна философского сознания ограничивала познание цвета догматами гносеологии. Ведь со времен Платона сознание выражало и сознающую и несознающие сферы мышления. С позиций хроматизма это нагляднее всего было выражено Платоном в довольно таки риторическом вопросе: «Что же, белое — это цвет вообще или один из цветов?».
И вместе с тем именно сознание хранило традиции прошлого в своей сублимированной памяти белого цвета. «В плане же морали, — отмечает Элизабет Бремон, — белый цвет ведет нас к таким понятиям, как чистота, опрятность, бессмертие и осмысленность порядка». И эти понятия, безусловно, связаны с цветом грудного молока как цветом Материнской сущности — субстанции Матери — как цветом нашей первичной социализации.
И социализирующееся сознание младенца как нельзя более восприимчиво к этому цвету. Наиболее наглядным хроматическим примером этому может служить замечательное правило, которое сформулировал еще Леонардо да Винчи: «Белое более восприимчиво к любому цвету, чем какая угодно другая поверхность любого тела».
Лишь со временем (при взрослении) в этом белом мы вдруг бессознательно ощутим ту оппозиционность к черному сексусу, которой наделяет даосизм свой основной символ — Тайцзи. В младенчестве же мы весьма далеки от этого. Все мы — и мужчины, и женщины — рождены женщиной и, как правило, будучи младенцами, вскормлены ее грудью. И кормление это, и белизна грудного молока, и белизна матери — все это прежде всего Материнская ипостась любви. И Эмиль Верхарн это выразил прекраснейшим образом в «Венере»:

Когда же у груди твоей лежал Эрот, —
Дышала эта грудь любовью всей вселенной.

Поэтому мне кажется маловероятным (по крайней мере, как это абсолютизировал З. Фрейд), чтобы младенец обладал либидо, сравнимым с материнским инстинктом. Иное дело, белизна памяти, хранящая в нас образ нежности и неосознаваемости того действа матери с нашим бессознанием, которое лишь во взрослом состоянии потребностно (то есть в фантазиях и / или действах) перенесется на сексуального партнера противоположного пола и / или гендера.
И эта белизна как нельзя лучше согласуется с концепцией К. Г. Юнга, согласно которой, в частности, архетип Матери является вводящим нас в будущую жизнь, определяемую в младенчестве прежде всего собственной матерью. Не зря же на Западе традиционно называют брак без сексуальных отношений «белым» , то есть чисто сознательным.
По психологическим параметрам воздействия белый цвет характеризуется такими свойствами, как светлый, легкий, холодный, блестящий и ослепляющий. Обыкновенно же белый цвет ассоциируется со святостью, чистотой и целомудрием. И одновременно — со смертью. Ибо фата невесты — это умирание старой и рождение новой жизни. Смерть в белом цвете — телесна, но не духовна. Отсюда ведет свое происхождение и саван. Или траурные одежды из неотбеленного холста на Востоке. Все это — белые сублиматы прошлого.
Поляки и венгры без какого-либо стеснения называли женщин “белым народом”. Возможно и не только потому, что кожа женщин обычно светлее мужской. “Прельщается Фома, как убелится кума”. В аспектах гендерного сопоставления В. Г. Кульпина приводит множество примеров, которые выявляют именно женственную семантику белого цвета для нормальных условий существования:

Мыла Марусенька белые ноги…

Булат Окуджава также не мог обойти столь очаровательный факт:

Она по проволке ходила,
Махала белою ногой…

Вообще говоря, как считают мужчины, к женщине, одетой в белое, можно относиться только “с особым почтением”, ибо она “кажется окруженной неизъяснимым магическим ореолом”. А следовательно, — и “возвышеннее, нежнее и недоступнее”. Наверное, поэтому никто и никогда еще не называл «белый танец» исключением из правил цветового смысла. Раньше это было известно всем. Так считала и Марина Цветаева:
Вся наша белая дорога
У них, мальчоночков, в горсти.
Девчонке самой легконогой
Все ж дальше сердца не уйти!

С белым цветом непосредственно связана и «трусость», если можно так сказать, — характеристика женского поведения (да простят меня наши душевные женщины). С позиций хроматизма женская «трусость» объясняется следующим образом. С одной стороны, бессознательная природа женщины ощущает свое природное предназначение и не позволяет себе, к примеру, «прыгать с моста, чтобы спасти героя дня». С другой стороны, социальность женского сознания не дает ей никаких оснований играть агрессивную и даже активную роль мужчины. Поэтому-то о трусости женщины и не принято говорить. Ибо это так же очевидно, как и присущий ей белый цвет.
Однако в хроматизме исследуются, прежде всего, очевидные вещи, то есть исключительно привычные явления и феномены, на которые, именно в силу привычки достаточно трудно обратить внимание. К примеру, огромное число ученых изучает различные ноумены и феномены религиозных учений. Однако, в истории науки можно встретить единичные исследования, посвященные, к примеру, изучению ауры ментального тела человека, так как эти ноумены причислены к мистическим.
Спрашивается: чем же религия отличается от мистики, если в обоих случаях хроматизмом констатируется весьма близкая очевидность ноуменальных проявлений духовной жизни человечества? Риторический ли это вопрос? Это может показать, по-видимому, только время и наука. И для этого необходимо, чтобы мужская смелость университетских «ученых в белых одеждах» стала, наконец, строгим оппонентом «белому оперению» карьеристской трусости их начальников.
Именно об этом «оперении» говорит Джон Фоли, когда приводит замечательный пример, связанный, разумеется, с проявлением мужской трусости на Западе. В Первую мировую войну людям в штатском, то есть предположительно избегавшим военной службы, иногда вручали или посылали белые перья. Этот символ, как пишет Фоли, произошел от петушиных боев — было замечено, что самыми боевыми являются петухи с красной и черной окраской; они выдирали перья из хвостов более трусливых белых сородичей, и эти перья стали олицетворять трусость.
Таким образом, выражение «показать белое перо» стало синонимом проявления трусости — как у петухов, так и у людей. Иначе говоря, белый цвет никак не характеризует мужчину положительно. Это скорее — женственный цвет для нормальных условий жизни.
По мнению современных психологов, женщинам в белом свойственны бескомпромиссность, некоторая холодность сердца и отсутствие кокетства с мужчинами. Об этом же писали и женщины в начале XX века: белый цвет — утверждающий, черный — отрицательный… Женщина, одетая во все белое, внушает мужчине более уважения… Белый цвет отгоняет недобрые и грешные мысли — освещает темноту.
Антонио Менегетти в толковании сновидных образов очень точно замечает, что белизна снега является символом непорочности, холодности, ригидности, сексуальной импотенции, фригидности. Образ падающего снега символизирует веру человека в собственную целомудренность.
Белый цвет требует от нас идеальной чистоты, тем самым часто предохраняет нас от заразы и болезней. Белый цвет чрезвычайно практичен — в отличие от других цветов он не выгорает на солнце, а значит, и выгоден в носке
В самом деле, все цвета выгорают «со временем», превращаясь в белесоватые и белые также как само время все более и более уходит в прошлое, превращается в «память человечества». В

нетающие снега былых времен

Франсуа Вийона. Или, как мы читаем у Рильке:

Как одиноко все и как бело
…забыв о времени, — оно ушло.

Или, как символизирует память Александр Блок:

Я всех забыл, кого любил,
Я сердце вьюгой закрутил,
Я бросил сердце с белых гор

Или, как Марина Цветаева передает метафизику белого сублимата:

Есть пробелы в памяти, — бельма
На глазах: семь покрывал.
Я не помню тебя отдельно.
Вместо черт — белый провал.

Или, как это выразил Борис Пастернак

И все терялось в снежной мгле
Седой и белой.
Или, как поет Виктор Шевчук,
«Белая река — о былом…».

Или как Алексей Андреев пишет в «Паутине», «стирательная резинка времени хочет оставить лишь снег».
Заснеженный пейзаж, хотя и возбуждает в нашей душе чувство стерильной чистоты, но не может вызывать ассоциаций с античеловеческим холодом, с отсутствием жизни, со смертью, одним словом. Такие впечатления о белом цвете возникают у Рене-Люсьена Руссо. В самом деле, белое заснежье лишь временно покрывает землю Для того чтобы возродилось новое, а старое ушло — вместе с белым, с памятью — в прошлое.
Аналогичная семантика белого цвета может быть легко раскрыта и для случаев савана или фаты невесты. Прошлое забирает старое (отжившее свое время) в свои белые архивы памяти не только Для того чтобы дать место новому, но Для того чтобы это новое могло руководствоваться достижениями отжившего старого. По крайней мере, такова была традиция всех пережиточных обществ, видевших в «белых духах предков» своих идеальных наставников, которые оформляли в нечто единое их разрозненные тела и души.
И в этом смысле оформленный цвет всегда будет доминировать над неоформленным. Так в постимпрессионизме большое внимание уделялось рамам для живописных полотен. К примеру, Писарро в письме Синьяку отмечал следующие эксперименты Сера: «Картина выглядит совсем иначе, если она обрамлена белым или чем-нибудь еще. Без этого обязательного дополнения нельзя получить решительно никакого представления о солнце или пасмурной погоде».
Это оформление вполне можно сопоставить с процессом облачения в слово какой-либо подсознательной идеи при и / или после инсайта. Именно формализация белизной сознания и заканчивает процесс творения. Иначе все останется непонятым, незавершенным, как говорят и художники, у которых оформление цвета в краску является не менее сложным делом, чем оформление чувства в слово у поэтов.

4.1.3. Белые функции социальности
Как замечает Элизабет Бремон, белый — цвет нерешительности, колебаний, сомнений, пассивности и бессилия. Однако с позиций подсознания этими свойствами наделено именно сознание (как компонент интеллекта), поскольку, прежде всего, оно связано с памятью прошлого. И сразу же возникает ассоциация с белоснежными одеждами женщин, «жриц времени» и «рабынь календаря», которые хранили, хранят и будут хранить в себе, в своем белом сознании все традиции прошлого и разумные своей белизной устои общества.
Так, например, еще в 1874 году в США была создана Международная женская христианская организация «Белая лента», членами которой ныне состоят более 60 стран. Отличительным знаком принадлежности к этой организации для индивидуальных членов служит узкая белая шелковая ленточка 4 х 1 см, пришитая на груди выше сердца или на рукаве чуть ниже плеча, а для коллективных членов—широкая (10 см) белая муаровая шелковая лента длиной до 1 м, прикрепленная к знамени национальной организации или надетая через плечо на груди председателя (или генерального секретаря) национальной организации во время торжества.
Белый цвет избран здесь как символизирующий благородство, умеренность, мир и политическую нейтральность целей данной женской организации. Первоначально как социальное явление феминизм (от лат. femina — женщина) возник около 150 лет тому назад. По-видимому, Истории требовалось что-то противопоставить как черным архетипам анархизма (см. черный), так и красным архетипам коммунизма (см.красный). Поэтому белый цвет можно считать архетипом любого рационалистически построенного учения, например, феминизма.
Белый свет и цвет считается нормой цветовосприятия. Хотя и солнце, и лампы накаливания, не говоря уже о свечах, дают не белый, а желтоватый цвет. Психология цвета в предпочтении белого над серым и черным видит стремление человека освободиться от обременительной связи и начать новую жизнь. Поэтому лицам, нуждающимся в освобождении от неприятных обстоятельств, рекомендуется одевать белые одежды. Как и серый или черный, белый — это фон для полихромного цвета. И этот фон сильно повышает интенсивность находящегося рядом с ним цвета.
Психологи считают, что белый цвет — это цвет без эффекта. Это — “tabua rasa” (чистая доска), на которой еще предстоит написать нечто содержательное. Как наше сознание. Как сознание младенца впитывающего с белым молоком Матери всю белизну науки жить в обществе. Не зря же Фрезер говорит о белой нити науки, увязывая последнюю с рациональностью сознания. Р. Л. Руссо также считает белый цветом божественной науки и интегрального знания науки современной. И Эдвард де Боно находит в сублимате белого цвета бесстрастную манеру изложения, оперирование фактами и объективной информацией. И наконец, немецкие исследователи также называют белый цвет символом знаний.
Белый свет и все цвета радуги — завет Бога на Земле (Быт.: 9, 13). Как мы уже могли убедиться, хроматическая религия основана на научном анализе (то есть на аддитивном сложении в цветовом теле всех цветовых канонов, которые наши предки завещали мировой культуре).
И как каждый цвет сказывается и на себе и на соседних цветах, так и в хроматизме все цвета испытывают влияние друг друга. Именно это проповедовал Павел: «Не о себе только каждый заботься, но каждый и о других» (Фил.: 2,4). И как мне кажется, эта религия будет более жизнерадостной и не столь суровой, как все до сих пор известные.
В связи с этим повторю еще раз, что цветовой архетип — лишь удобная семантическая модель, которая позволяет представить сущность той или иной религии на сублимированном уровне обобщения, на уровне чувственно-образной логики подсознания. Информация же подсознания может быть осознана, то есть принята на формально-логическом уровне осознания учеными лишь при ее своевременной актуализации, что мы и наблюдаем сегодня при использовании законов хроматизма специалистами различнейших областей науки.
Выше мы уже видели и еще не один раз увидим сохраняющую тенденцию женственного сознания. Женщина-хранительница фигурирует практически во всех мифологических и фольклорных традициях. И смею надеяться, религия будущего воспримет все лучшее, что заключено в этом сознании. И общество, наконец, сможет осознать свою ипостатическую женственность, с которой его веками разлучал патриархат, навязывая все новые и новые войны, экстремистские акции и т. д. и т. п.
Итак, заключая этот раздел, можно сделать определенные выводы. Белый свет — сублимат будущей религии «глобализма», который, вообще говоря, и призван создать стабильность жизни на Земле. В хроматизме белый цвет является сублимированным архетипом рационализма. Ибо вряд ли кто из нас осмелится назвать Великую Мать иррациональной.
В хроматической модели интеллекта белый цвет сублимирует функции общемирового — Материнского сознания. Белый цвет в хроматической модели времен характеризует прошлое — память человечества, которой оно почему-то все больше и больше пренебрегает.

4.2. Серость перемены времен

Там в моде серый цвет —
Цвет времени и бревен.
Иосиф Бродский
4.2.1. Историосемантика серого цвета
Археологи и этнологи называют серый цвет керамики цветом «смены времен», так как вместе с красным он предшествует возникновению каждой новой культуры. Мифологии практически всех традиционных культур утверждают, что человек создан из глины, грязи, пепла или праха земного.
Так, в “черный” пост евреи обмакивают крутое яйцо в серый пепел — пищу горюющих. Проводят пеплом полосу на лбу, чтобы исполнить сказанное “Пепел вместо красоты”. Некоторые даже рассыпают пепел на полу и валяются в нем. Еще Авраам говорил“... я, прах и пепел”. Ибо: Создал Господь Бог человека из праха земного (Быт.2, 7; 18, 27). А ведь до сих пор “человек” во многих языках это мужчина. И одежды современного мужчины — серые, из пепла и праха...
В традиционном Китае серым цветом изображается лицо богини в экстремальной ситуации устрашения противников. И цвет траурных одежд, по данным Л. и В. Сычевых, — это цвет неокрашенных, неотбеленных, то есть светло-серых тканей. Их-то европеец до сих пор и называет белыми, быть может, в силу своей приверженности к крайностям, включая сюда и крайности цветовосприятия.
Индийские иоги различали в ауре серого цвета семантику трех основных оттенков: серый светлого оттенка — эгоизм; серый особого (трупного) оттенка — страх и ужас; серый же темного оттенка — подавленность и меланхолия.
Античный мир наделял серый цвет значением траура по умершим (отказ от ярких цветов). В рассуждениях о душе человеческой Платон, скорее всего, наделил бы серым цветом ведущую ее часть, которая всю жизнь пытается совместить необузданность черного и социальность белого элементов души (Федр, 253 d). Однако, античные авторы еще не затрагивали смысл серого цвета, впрочем, как и библейские.
В христианских канонах Средневековья за серым цветом закрепилось значение телесной смерти и духовного бессмертия. Поэтому серый цвет одеяний Христа связан с такими символическими представлениями как смирение и победа духа над телом
Серым пеплом посыпали голову в трауре и христиане. Ибо пепел знаменует раскаяние и в символике цвета. Ибо “пепел — дерево, превращенное огнем в пепел”. Отсюда же в раннем христианстве этот цвет соотносится не столько с нищими и убогими, сколько со странствующими монахами.
Однако в исламе, как отмечает Л. Н. Миронова, серый цвет уже воспринимается полностью негативным. Действительно, все мы недавно могли наблюдать по Интернету или ТВ комментарии о забытой чистоте ислама, реально отражаемой в темно-серых чалмах ваххабитов. С другой стороны, в Коране мне не удалось найти вообще какие-либо значения серого цвета. Да и в искусстве ислама мы не найдем, наверное, ни одной мечети без серых деревянных палок, вставленных в зеленовато-голубые поля стен еще при постройке.
В Средней Азии мусульмане на мой вопрос «Зачем же на таком красивом фоне были вставлены серые стержни?» отвечали: « Для того чтобы глаз врага нашей веры отвлекся на них и не мог сглазить божественную красоту остального». Поэтому я не нахожу достаточных оснований для констатации полностью негативной семантики серого цвета в исламе.
В персидской же поэзии серый дым — символ печали. Однако, как считал Дехлеви:

«Почтенна белизна седых волос,
Аллах всесильный сам ее вознес».

Средневековая Европа называет серый цветом джентльменов, цветом высшего света и т. п. И одновременно геральдика обозначает им несчастье и страдание. Серый цвет встречается, впрочем, довольно часто в одежде для торжественных случаев; вероятно, и трауру он придавал некоторый элегический нюанс, — отмечает Й. Хейзинга, обсуждая цвет одежд эпохи Возрождения.
Возникает и каббалистический “цвет мудрости”. Цвета одежды масона, посвящаемого в высшие степени приобщения к таинствам ложи, — серые. О серых же цветах «униформы современных чиновников» говорить вообще не приходится — сегодня это видит каждый.
Любопытную психоаналитическую трактовку серого цвета приводит Мишель Пастуро. Так, он анализирует сказку о Красной шапочке с позиций Зигмунда Фрейда и усматривает какую-то непонятную чисто мужскую настойчивость серого волка съесть сначала бабушку и лишь потом полакомиться Красной шапочкой.
Как пишет о мужской моде конца ХХ века Ульрих Бер, «серый костюм — самая популярная форма одежды. Он говорит об исполнительном, стремящемся к успеху и уверенности в завтрашнем дне, мужчине». Или, как это наглядно выразил в свое время М. Ю. Лермонтов:

На нем треугольная шляпа и
Серый походный сюртук

“Серый кардинал” — человек, правящий незаметно, за спинами красных, белых и т. п. И только потом — по прошествии времени, то есть в прошедшем времени — выясняется его истинная роль. Серый же — это время настоящее. И в Фаусте замечательным образом Гете связывает с серым цветом именно настоящее время:
Ведь удалось Ахиллу в Ферах
Как, верно, ведомо тебе
С ней жить вне наших рамок серых,
Вне времени, назло судьбе!

О настоящем же пишет «Возлюбленной» и Эмиль Верхарн:

– О ты, которую напрасно призывали
Мольбы моей души — сюда, на остров мой,
Обвитый белою змеящейся каймой,
Появишься ли ты из бледно-серой дали?

Или, как в «Зеркале» — разумеется, отражающем только настоящее время — Борис Пастернак упоминает тень с ее серыми полутонами настоящего:

Там книгу читает Тень.

Или, как говорит Иосиф Бродский то же о зеркалах — с их принципиально неразделимым настоящим:

«Там в моде серый цвет — цвет времени и бревен».

Лицам, которых интересует зеркальная проблема настоящего, следует обратить внимание на тот факт, что зеркало меняет левое направление на правое и наоборот. Так, крестное знамение православных в зеркальном отражении соответствует крестному знамению католиков. Аналогично этому отображение стимульных цветов — при переходе от красного через зеленый к синему в цветовом круге — Ньютоном, Ламбертом, Юнгом, Гельмгольцем, Максвеллом и Джаддом располагалось по часовой стрелке. В то же время расположение перцептивных цветов Гете, Рунге, Шопенгауэром, Герингом, Оствальдом, Манселлом, МКО, DIN и NCS — против часовой стрелки. Единственными цветами, сохраняющими свое местоположение для объемных представлений оставались ахромные цвета, и прежде всего серый.
Таким образом, данные физиков и физиологов оказались зеркальным отображением данных, полученных психологами и художниками. Отсюда можно предположить, что существует некая взаимодополнительность данных физиков и физиологов, с одной стороны, и психологов, с другой. Левое же и правое направление цветов в цветовом круге с позиций латерализации объясняется преимущественным расположением цветообозначений стимульных цветов в левом полушарии головного мозга и перцептивных в правом. В хроматизме латерализация связана с определенной стереотипией функций левого полушария (С- и М-планы) и функциональной индивидуализацией правого (Ид-план).
С категорией настоящего времени безусловно связана и семантика понятия «туман». Как отмечали психологи, монотонность и блеклость серых тонов обыкновенно вызывают ассоциации с дымом, туманом, сыростью. В толковых словарях приводятся следующие значения для слова туман: непрозрачный воздух, насыщенный водяными парами, а также загрязненный пылью, дымом, копотью и т. п.
Метафорическое определение «туманный» обычно трактуется как неясный, невыразительный, тусклый, непонятный, неопределенный, что полностью совпадает с цветовыми характеристиками как серого цвета, так и подвыпившего человека с доминантой подсознания. В. И. Даль приводит замечательную русскую поговорку: «Пьяный, хоть в тумане, а все видит Бога». Да и в других культурах существуют подобные выражения: «Все вижу как в тумане», «Вино туманит голову» и т. п.
Так, во Франции серым цветом нередко характеризуют выпившего человека. «У него затемнение рассудка» говорят французы о человеке, который много выпил и называют его «серым». «Этим они хотят сказать, — подчеркивает Р. Л. Руссо, — что его разум, его сознание (белое) затемнено пьянством».
В России тоже существует поговорка «Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке». По-видимому, алкоголь-то (как и серый цвет) и освобождает творческое подсознание от догматов и условностей контролирующего его белого сознания.
Вспомним, как сидя за гостеприимным грузинским столом, Борис Пастернак воспевал всеобъемлющую гениальность Тициана Табидзе:

Свой непомерный дар
Едва, как свечку, тепля,
Он — пира перегар
В рассветном сером пепле.

4.2.2. Представление «серости»
Обыкновенно “серость” кажется самодостаточной и подчеркнуто обязательной. И этим она подозрительна как замкнутость, статичность или смерть. Однако на Западе русские неологизмы XX века — “сплошная серость”, «серая масса толпы» и т. п. — поймет далеко не каждый… Но “Запад есть Запад”… Татьяна Забозлаева так говорит о сером цвете: «это переход от земли к небу, от неба к земле, это… вообще сфера зла в его повседневном воплощении. Черное — абсолют зла, серое, так сказать, — зло повседневное … Это пепел, дым, прах».
И это мнение имеет серьезное обоснование в русской литературе начала XX века. Блок: “липкое отвратительное серое животное”, “необъятная серая паучиха скуки” и т. п. Кандинский: “Серое беззвучно и бездвижно…” Начало материалистическому уничтожению “серости” было положено, наверное, Горьким, в произведениях которого серый цвет (как олицетворение мещанства) показан во всей его “неприглядности”. Серый человек — главный враг бытия. “Он готов рабски служить всякой силе, только бы она охраняла его сытость и покой… Эта маленькая двоедушная гадина всегда занимает средину между крайностями, мешая им своекорыстной суетой своей развиться до конца, до абсурда, до идеала” (1905 г. “О Сером”).
Итак, Россия прислушалась к голосу своей интеллигенции и довела себя до сегодняшнего “идеала”, до конца, до абсурда. Возникает вопрос: почему у нас и только у нас (которых “умом не понять”) до сих пор существует это горько горьковское стремление к уничтожению третьего сословия — мещан (обывателей)? Во всем цивилизованном мире именно на усредненности обывателя держится мир и целесообразность. Во всем мире (кроме России) мещанство как “серость” поддерживается на правительственном уровне. Ибо мещанин голосует не за крайности, а за стабильность. Не за конец, а за процветание. Не за абсурд, а за потребление…
Так, определенную неэквивалентность семантики серого цвета в русском и польском языках отмечает В. Г.Кульпина. Выражения «серый человек», «серая личность» в русском языке указывают на человека посредственного, необразованного, неинтересного, остановившегося в своем развитии. Это — отрицательная характеристика личности, как резюмирует В. Г. Кульпина, сопоставляя его с этим же выражением в польском языке.
«Серый человек» — это просто обычный человек, самый средний, самый типичный. Для семантического уточнения этой идиомы В. Г. Кульпина приводит также и параллели, согласно которым «серый человек» означает «простой, обычный человек, такой как все, нормальный, без каких-либо отклонений», то есть не является уничижительным как в русском языке. Цитата (по изданию 1987 года одного из польских философов) служит великолепным примером выводов В. Г. Кульпиной, которые, как мне кажется, весьма актуальны прежде всего для серьмяжной российской культуры:
«В Сером Человеке — каким является каждый из нас в минуты, свободные от теоретизирования, — преобладает «душа ребенка и дикаря одновременно», всегда готового ринуться в объятия какой-либо концепции, которая защищает от чувства хаоса, помогает освоиться с неизвестным и вместе с тем позволяет ощутить волнение приобщения к чему-то неосязаемому…» (разрядка моя — Н.С.).
Характерными на этом фоне выглядят последующие комментарии В. Г. Кульпиной: Приведенные выше определения «серого человека» никак не вяжутся с характеристиками «серой личности» в русском языке. В русском языковом ареале никто не назовет сам себя серой личностью и не скажет, что серая личность — это каждый из нас. Ведь в русском языке эта характеристика оскорбительна. С образом «серой личности» в русском языке не вяжется также и готовность к восриятию новой концепции (практически любой). — Так заключает сопоставление «серости» в двух культурах В. Г. Кульпина, приводя и другие не менее характерные примеры.
Итак, на Западе «серость» — это норма. А что же у нас, в России? Начнем с детства и, разумеется, с русских народных сказок. Какие цветовые метафоры встречаются чаще всего? Серый волк и сивка-бурка (сивый — серовато-сизый) — неизменная черта, так сказать, блещущих умом транспортных средств для Иванушки дурачка — будущего царевича. Не зря же В. Г. Кульпина вспоминает именно «Царевича на сером волке» Сурикова и оговаривает, что без термина цвета «серый» представить себе эту картину просто невозможно. Одним словом, как отмечал В. И. Даль, «Вали на серого, серый все свезет».
И в то же время именно в России серый цвет приобретает уменьшительно-ласкательную форму. Здесь и
Жил-был у бабушки серенький козлик,
неоднократное повторение цвета которого создает милый и уюный цветовой образ. Здесь и

Трусишка, зайка серенький, под елочкой скака,

— тоже очень милое и трогательное существо. В этом же ряду стоит и «пушистый» образ ахматовского кота:
Мурка серый, не мурлычь,
Дедушка услышит.
Относительно гендерной интерпретации серого цвета в русском языке В. Г. Кульпина — также как и в хроматизме — констатирует использование этой формы преимущественно при ласковом обращении любящей женщины к мужчине: Сокол сизокрылый, Голубь сизокрылый. Касаясь же образа, с которым себя сравнивала сама Анна Ахматова, «Серой белкой прыгну на ольху, / Ласочкой пугливой пробегу», В. Г. Кульпина старательно оберегая женственность поэтессы, замечает, что это уже не «серая», а яркая поэтема.
Поэтому на риторический вопрос: «Есть ли на свете женщина, интеллект которой можно ласково назвать «серым»? — я всегда отвечаю: «Нет». Назвать нельзя, но семантически обозначить можно, ибо все зависит от условий: интеллект беременной женщины (или женщины в постклимактерии) имеет доминанту своего рода творчески мужского подсознания и поэтому вполне может характеризоваться серым цветом. Да и сами женщины в этом положении нередко предпочитают именно серые тона одежд, на которые раньше и смотреть не могли, не хотели и не желали...
Соотнесенность же мужского пола и серого цвета вытекает даже из поговорок, приводимых В. И. Далем: «Хоть кафтан сер, а ум черт не съел», «У серого армяка казна толста» и т. д. и т. п. А ведь серый — единственный цвет, который может видеть даже дальтоник. В самом деле, для серого не существует ни дополнительных, ни контрастных цветов. И этим он принципиально отличен от них, поскольку содержит в себе их оппозиционное единство. Снимает в себе, как сказал бы Гегель, противоречия любых возможных проявлений крайности.
Согласно Андрею Белому, “серый цвет создается отношением черного к белому”. По Мережковскому же, с началом XX века “серость” и “зло” стали синонимами. Что же получилось? Быть может, для нас определение “зла” заключается в относительной серединности, “двусмысленности” этого отношения. Или Тютчев был прав в своем «Умом Россию не понять»? Быть может, и сама Россия не хочет знать истины о себе. Ведь еще И. Н. Крамской замечал:
Чем ближе к правде, тем незаметнее краски.
Да, в России и небо чаще — серое, и избы — серые, и без серой серьмяги ни один крестьянин не обходился… Так, например, А. Зайцев замечает, что цвет неба может быть любого цветового тона — от бело-молочного до темно-серого и от киноварно-красного до бирюзово-зеленого, и все таки более всего мы привыкли к небу голубому или серому, каким оно чаще всего бывает. И все же Россия выбрала крайности. Абсолют черного и белого. Чтобы никакой двусмысленности. Никакой середины. И тем более, “золотой середины”…, ибо даже это классическое выражение низведено в России до пренебрежительно выражающей «середины на половину». Каким же образом может быть разрешена двусмысленность этого парадокса?

4.2.3. Духовность серого цвета
Как писал Андрей Белый, воплощение небытия в бытие, придающее последнему призрачность, символизирует серый цвет. Действительно, переход в неизвестное будущее (пугающее черное) из белого (осмысленного) бытия незаметен, призрачен как наше настоящее. Лишь мгновение назад мы были в нем, а его уже нет. Это мгновение — уже бывшее прошлое, то есть осмысленное белое прошлое, как мы убедились в предыдущем разделе.
Настоящее же творчество всегда находится в этом настоящем времени — в этой туманной незаметности творения нового сублимирующим подсознанием творца. Как отмечал Гегель, «у голландцев совершенство колорита может быть объяснено тем, что они при неизменно туманном горизонте постоянно имели перед собой представление серого фона и эта сумрачность побуждала их изучать цвета во всех их действиях и разнообразии освещения, отражения, бликов и т. д., выявлять их и находить в этом главную задачу своего искусства» (разрядка моя — Н.С.).
В России же, как мы убедились, серость являла собой нечто бесцветное, не побуждающее ни к чему, кроме скуки, да апатии. Или просто нечто непонятное. Так, даже для Николая Гумилева был

«странен серый полумрак».

Чем же он может быть странен, этот полумрак? Попытаемся ответить на уровне хроматического анализа. Для начала привлечем рассуждения того же Гегеля, который далее акцентируя абстрактную основу всякого колорита в оппозиции светлое — темное, пишет: «Если пустить в ход эту противоположность и ее опосредования сами по себе, без дальнейших различий цвета, то таким образом обнаружатся лишь противоположности белого как света и черного как тени, а также переходы и нюансы, из которых слагается рисунок и которые входят в собственно классический элемент формы…» (разрядка моя — Н.С.). Отсюда можно заключить, что один из элементов серости — оппозиционная суть формообразования.
В цветоведениии для серого цвета существует несколько основных правил. Представим эти правила для красок. Во-первых, два полихромных цвета при смешении дают третий, — промежуточный между ними цвет с некоторой примесью серого. Количество серого будет тем больше, чем дальше два данных цвета отстоят друг от друга в цветовом круге. В том же случае, когда они диаметрально противоположны, их смесь дает только серый цвет, если эти (дополнительные) цвета взяты в одинаковых количествах. Иначе говоря, серый является единственным цветом, который по сути своей не имеет дополнительных, ибо сам в себе все содержит.
По этому поводу в «Молитве» изумительно точно высказывается Рильке:

… в твой сумрак вплетены
и белые и пестрые предметы.
Цвета в их суетности — все приобщены
К единой мгле и тихости…

Вернемся к семантике и вспомним гениальное определение, которое дал Бальзак: «В гении то прекрасно, что он похож на всех, а на него никто». Действительно, серый цвет похож на всех, ибо может содержаться в любом цвете, лишь влияя на его насыщенность, но только не на вербальное обозначение цветового тона. Однако на серый цвет не похож никто, ибо как только в сером цвете появляется какой-либо оттенок, его цветообозначение уже относят не к серому, а к тому цвету, оттенок которого он приобрел. Поэтому-то в сером цвете все крайности и должны быть строго уравновешены. Итак, отметим еще одно сущностное качество серости — уравновешенность оппозиционных свойств.
Эту уравновешенность можно встретить, наверное, лишь с приходом мудрой седины бушующих крайностей, о которой говорила Марина Цветаева:

Это пеплы сокровищ:
Утрат, обид.
Это пеплы, пред коими
В прах — гранит.

Во-вторых, в полиграфической практике цветоведения серый цвет бывает достаточно трудно получить из полихромных без того, чтобы он не приобрел цветного оттенка. Выше мы уже видели соотнесение серого и настоящего времени. Так можно ли представить настоящее время без его суетности дел и пестроты желаний? Нельзя.
Это весьма убедительно доказал Кристофер Роу, который вслед за Мюллером-Боре утверждал, к примеру, что эпический стиль поэм Гомера не допускал цветастости именно в силу глубокого прошлого, им описанного. Полихромные же цвета допустимы только в настоящем, которое они и призваны расцвечивать, объединяясь в его сублимированном сером цвете.
Поэтому для представления настоящего без ежеминутной цветастости и существует сугубо индивидуальное предназначение только у серого цвета гениальности, о которой говорилось выше. Таким образом, можно полагать, что серый цвет обладает трудно воспроизводимой индивидуальностью.
Кажется, еще Козьма Прутков опубликовал некогда весьма актуальный (для современной науки) афоризм: Специалист подобен флюсу — он односторонен. Так и каждый цвет — кроме серого — являет собой какие-либо односторонние целеположения, которые, согласно законам цветоведения, должны иметь во внешнем мире свои дополнительные цвета. Итак, серость основана на уравновешенной многосторонности, без которой она, по сути своей, не может существовать.
В-третьих, отраженный от серой поверхности свет, имеет тот же спектральный состав, что и свет, которым она освещена. Иначе говоря, серость представляет собой, если можно так сказать, и внешне и внутренне адекватный подход к цвету света. То есть феноменальный эффект ее взаимодействия со светом тождественен ноуменальному, сущностному. В отличие от серого цвета все остальные краски, так сказать, феноменально не вполне адекватно меняют цвет отраженного света, ибо сущностные причины этого изменения исключительно ноуменально заданы в них на атомарно-молекулярных уровнях интерпретации. Следовательно, внутренние свойства серости тождественны внешним.
Феноменологически об этом говорят прежде всего впечатления художников, согласно которым. полихромные цвета более всего выступают на сером фоне. Об этом же говорят и оптики, отмечая также и тот факт, что насыщенные и светлые цвета обычно кажутся ближе темных и ненасыщенных. Поскольку серый цвет характеризуется нулевой насыщенностью по определению, то отсюда можно полагать, что существование серого фона настоящего времени обеспечивает большую действенность всех остальных цветов.
И, наконец, последнее. Как отмечают немецкие ученые, серый цвет является максимально ненавязчивым. В самом деле, человек постоянно пребывает в сером цвете собственного свечения сетчатки, которое так же незаметно и ненавязчиво, как и настоящее время или собственное подсознание. Поэтому он привык к его очевидности и не может воспринимать его именно в силу этой очевидности. Ибо, как заметил Жан-Жак Руссо: «Требуется много философии, чтобы однажды увидеть то, что находится перед глазами каждый день». По-видимому, это в основном и определяет отношение русских обывателей к серости. На Западе же отношение к ней совершенно иное. И это поразительно точно выражено Верхарном в «Мыслителях»:

Вокруг земли, несущей все живое,
Сквозь дни, сквозь ночи, сквозь года –
Всегда –
Летит скопленье мыслей грозовое.
Седые великаны-облака
Крутыми этажами громоздятся,
Которые, казалось бы, годятся
Стоять века…
Мыслитель, дерзновенный гений,
Свой лоб несущий средь огня и льда,
Идеи многих поколений
В гармонию приводит иногда.
Но размывает ветер новый
Громады мраморно-свинцовой
Величественный силуэт –
И нет ее, как прежних нет.Итак, сведем воедино полученные данные. Серый является единственным цветом, который по сути своей не имеет дополнительных, ибо из-за оппозиционной схемы формообразования сам в себе содержит все. Именно поэтому внутренние свойства серости тождественны внешним. Во многом это объясняет максимум устойчивости серости при минимальных энергетических затратах.
В силу того, что серость основана на уравновешенной многосторонности — без которой она по сути своей не может существовать — можно заключить, что сущностным и уникальным качеством серости является уравновешенность оппозиционных свойств. Внешне же это свойство серости и выглядит как «отсутствие сопереживаний», которым ее обычно наделяют психологи. По-видимому, именно с этой феноменологией и связано российское отношение к серости. Ибо, как говорит Михаил Задорнов, только русский человек способен смеяться над собственным умом, да еще и в настоящем времени.
Полихромные цвета допустимы только в настоящем, которое они и призваны расцвечивать, объединяясь в его сублимированном сером цвете. Поэтому существование серого фона настоящего времени в нормальных условиях (то есть в мирное время) и обеспечивает б?льшую действенность всех остальных цветов. В экстремумах же военного времени доминирует красный цвет, на фоне которого теряются любые личностные проявления всех цветов, кроме черного.
Однако человек преимущественно пребывает в сером цвете собственного свечения сетчатки, которое так же незаметно и ненавязчиво, как и настоящее время или собственное подсознание. Поэтому-то серый цвет и обладает трудно воспроизводимой индивидуальностью, о которой психологи судят как о скрытности, если серый цвет оказывается предпочтительным.
С идеологией серости связаны и маркеры реалий серого цвета: «Серый цвет говорит об уме, усиленном серой сединой мудрости», — утверждают ученые. Так, и Людвиг Витгенштейн вслед за Гете отмечает: «Мудрость, как холодный серый пепел, прикрывающий жар».
Так, в «Мучкапе» Пастернак смысловым рефреном подчеркивал уходящие мгновения своих мыслей ожидания и каким-то божественным оком улавливал эту невообразимую соизмеримость настоящего времени, серого цвета и трансцендентности мысли:

Душа — душна, и даль табачного
Какого-то, как мысли цвета.
У мельниц — вид села рыбачьего:
Седые сети и корветы.
………………………….
Ах, там и час скользит, как камешек
Заливом, мелью рикошета!
Увы, не тонет, нет, он там еще,
Табачного, как мысли, цвета.
…………………………..
Пауль Клее вообще считал точку объединения всех цветов «областью центрального серого». По существу, Клее воспроизводит цветовой круг Гете с тем отличием, что три пары дополнительно-контрастных цветов (красный-зеленый, желтый-фиолетовый и синий-оранжевый) соединяются в точке серого цвета, который образован их смешением. В отличие от белого света ньютоновской теории этот серый не разлагается на отдельные цвета, а является местом суммирования и одновременно местом, где прекращается действие каждого из членов любой пары оппозиционных цветов.
Несмотря на отсутствие двигательной активности серое вещество мозга является источником и целью всяких движений. Поэтому Клее рассматривает серый цвет как начало и источник любого пути: от него можно двигаться в любую сторону — почти также как от серой керамики (см. выше). Серый же цвет вообще, по Клее, расположен в центре мира, хотя и трансцендентен, внеположен этому миру.
В то же время, как отмечал Людвиг Витгенштейн в §129 Философских исследований, наиболее важные для нас аспекты вещей скрыты из-за своей простоты и повседневности. (Их не замечают, — потому что они всегда перед глазами.) Подлинные основания исследования их совсем не привлекают внимание человека. До тех пор пока это не бросится ему в глаза. — Иначе говоря: то, чего мы не замечаем, будучи увидено однажды, оказывается самым захватывающим и сильным.
Обычно же мы серость не замечаем. Возможно, поэтому, как утверждают психологи, лицам, которые не хотят, чтобы их познавали, рекомендуется носить одежды серых тонов. Серый позволяет оградить себя от всяческих влияний, переутомлений или внешних напряжений. Или как говорил Рильке,

…мы в серого цвета
шелка разодеты
все прячемся где-то,
и кто из нас — ты?

В «Докторе Живаго» Пастернак приводит поистине хроматическое определение серости. «Все освещенное казалось белым, все неосвещенное — черным. И на душе был такой же мрак упрощения, без смягчающих переходов и полутеней». То есть, — без серости, как заключается в хроматизме.
В самом деле, серость снимает мрак упрощения, ибо в ней нет крайностей. Она — в самом центре всех на свете цветов. Без него не обходится ни одна смена моды. А ведь только при отсутствии крайностей реальным становится проявление человечности. И если в быту человек привык разделять ахромные цвета на белый, черный и серый, то функциональная психология выявляет по меньшей мере, три серых цвета: светло-, средне- и темно-серый.
Предпочтение светло-серого в ахромной шкале, по Люшеру, связано с повышенной, доходящей до безудержности, потребностью к беспрепятственному переживанию всех возможных ситуаций, в том числе и сексуальных, и именно в настоящем времени.
Серый — это классический нейтральный цвет, — пишут Купер и Мэтьюз, — он умеренно консервативен, традиционен и говорит об интеллигентности, деловитости и уме. С другой стороны, светло-серый цвет влечет за собой неприкрытое отсутствие сопереживаний. Это согласуется как с нашим анализом, так и с данными экстрасенсов, которые, как показано выше, связывают светло-серую ауру ментального тела человека с эгоизмом
Средне-серый говорит о стремлении к стабилизации и установлению порядка. Нейтральный же серый, согласно Люшеру, не вызывает никаких психологических реакций, не успокаивает и не возбуждает. Хотя и создает внутреннюю стабильность, подчеркивает обязательность, частично отгораживая от внешних воздействий. Предпочтение же серого по 8-цветовой шкале означает замкнутость, скрытность или сдержанность. Все это также объясняется представленной выше моделью серости.
Темно-серый выражает потребность в регрессивном телесно-духовном удовлетворении. Иногда, правда, в ущерб духовному. Нередко это связано с повышенным уровнем тревожности. Возбуждение приглушено или заторможено, но как считает Г. Клар, это еще не застой.
Переведем все это в принципы цветовой практики. Предположим, человеку необходимо откровенно реагировать на внешние воздействия. В таком случае можно рекомендовать светло-серый цвет и его психологически состояние в одежде этих тонов будет связано с открытостью, с готовностью к возвышенному возбуждению или к переживаниям и контактам.
Например, на экзаменах светло-серая одежда не столько “маскирует” незнание отвечающего, сколько повышает его интеллектуальные возможности. Если же этот человек испытывает повышенную чувствительность и поэтому стремится уклониться от чувственных связей, можно рекомендовать темно-серые одежды. Они помогают достичь гармоничного равновесия души без физического напряжения.
Итак, анализ представленного выше материала позволяет заключить, что серый цвет (средне-серый) является сублимированным архетипом хроматизма. В хроматической модели интеллекта серый проявляет творческие черты общемирового подсознания. Временной аспект этого сублимата — незаметное настоящее.

4.3. Природа черного цвета

И смотрит Автор…
И видит открывшуюся перед ним
Абсолютно-черную бездну будущего.
Эндимион
4.3.1. Историосемантика черного цвета
По предположению английского этнолога В. Тернера, черный цвет, часто обозначающий смерть, обморок, сон или тьму, связывается с бессознательным состоянием, с опытом помрачения, затмения сознания. В самом деле, как белый свет дня сменяется чернотой ночи, так и наше сознание — ночью «выключенное» — сменяется бессознательной доминантой сна.
Так, в “черный” пост (9-е Ава) иудеи надевают черную одежду и даже занавес на священном шкафу, где хранятся свитки Торы, меняют на черный в память о разрушении Храма и народных несчастьях. И во время молитвы в синагоге полностью гасят свечи и плачут в темноте.
В буддизме черным характеризуется темнота скрытого (стесненного) бытия. Так, Римзай говорит о практике буддизма: «Когда вы входите в состояние неподвижной чистоты, единственное, что от вас требуется — это осознание [мрака] Невежества для обретения власти». И далее он поясняет смысл этого мрака: «Неподвижность, чистота, безмятежность или спокойствие — это все относится к состоянию <…>, где волны мысли затухают. Это состояние называется также черной пропастью Невежества или Бессознательного. Адепты Дзен говорят о необходимости избегать ее всеми средствами и не воображать, что она есть конечная цель психотехнической практики».
Конфуцианство каким-то образом усмотрело в этом цвете символику мудрости и знания, наделяя именно черным цветом «женственную категорию ИНЬ». Индуизм же конкретизирует все и вся и явным образом связывает черный цвет с чувственным движением “вниз”. Мне кажется вполне обоснованным, — разумеется, с позиций бессознания, — что в экстрасенсорике иогов, всю жизнь безнадежно боровшихся за сознательное овладение собственным бессознанием аура черного цвета представляет собой ненависть, злобу, мстительность и т. п. чувства.
В то же время невозможно согласиться с Джоанной Келлог, утверждающей, что черный цвет ассоциируется с отрицанием жизни — разрушением и его можно рассматривать как психологическую смерть. Если для женского интеллекта доминанта бессознания (как компонента интеллекта) являлась бы психологической смертью, то миллионы женщин не отключали бы свое сознание для сновидений или достижения оргазма. Смертью же сознания (как компонента женского интеллекта) это волне можно считать, ибо вечно-оргазмическое: «Ох! О! О!…Умираю!..» с позиций женственной доминанты белого сознания действительно может напоминать психологическую смерть (к этому мы еще вернемся).
Каббала считается с царской властью этого цвета и соотносит его с пониманием ощущений. Так совершенно черная “храмина размышления” наводит неофита-масона на мысли о бренности и тленности жизни на Земле. И при посвящении в высшие степени масонства черный бархат ложи или мантии старшего святого брата говорит о цвете смятения — цвете первоначала Премудрости”.
Черным цветом в христианстве наделяется Дьявол и Ад. Черный — цвет дьявола, а потому и греха и его искупления Христом. Отсюда скорбь и аскетизм (монахов) также символизировалась черным цветом. Так и Николай Гумилев писал:

«В их мозгу гнездится ужас черный».

Ибо черный — как противоположность белого — является цветом неизвестности, конца, и в общем, физической смерти в будущем. Как подчеркивал Эрих Фромм, ясность существует только относительного прошлого, а относительно будущего ясно только, что когда-нибудь да наступит смерть. Отсюда и одежда черного цвета — «знак скорби». Отсюда и цвет панихид — черный.
Так как черные предметы всегда кажутся тяжелее остальных, то в теории композиции отмечается, что черный цвет дает неправильное ощущение формы предмета, поскольку заглушает светотень. В хроматизме же эта бесформенность черного цвета объясняется тем, что он сублимирует в себе информацию будущего времени, которая, разумеется не может быть полностью оформлена, опредмечена, осознана в настоящем.
С этих позиций становятся легко объяснимыми и рассуждения И. Е. Даниловой о черном цвете в иконописи. «Черное, темное выступает как образ мрака, «тьмы внешней. Может быть, не случайно эта тьма изображалась в русских иконах неправильной формы как антисвет, антицвет и поэтому антиформа, ибо свет — это добро, это то, что дает форму, тьма — это зло, то, что уничтожает форму».
Разумеется этический взгляд на цвета дает многое для понимания их семантики, но при этом остается непонятным причина, по которой именно черным цветом символизировалась Мать-земля; или почему в христианской миниатюре, в церковной и станковой живописи Дева Мария нередко изображалась при Благовещении в черных одеждах; или почему гениальность меланхоликов часто характеризовалась черным цветом. Как показано ниже, хроматизм отвечает на эти вопросы достаточно ясно и определенно.
Папа Иннокентий III установил черные литургические цвета для оплакивания. В православии темные цвета (всех оттенков) богослужебных облачений используются в посты, тогда как чисто черный — в Дни Великого поста. Ибо черный (иногда темно-коричневый) в православии наиболее близок по духу Дням Великого Поста. “В посту… изменяется вся атмосфера в храме — священнослужители облачаются в темные богослужебные одежды, иконы украшаются черными пеленами, напевы становятся печально-проникновенными и покаянными…” — пишет доц. прот. В. Федоров..
Показательно, как религия может воздействовать на цвейговский аморализм нашего бессознания. Продолжим прерванную цитату: “Телесный пост неотделим в сознании православного человека от поста душевного, который есть вытеснение из души благодатию нечистых мыслей, чувств, влечений и одновременное возгорание чистой любовью к Богу и людям”.
В геральдике черный означает благоразумие и мудрость. Черный — это абсолютное поглощение всех цветов. И “света” с его условностями, моралью и правопорядком. И по визуально-физическим свойствам черный цвет характеризуется такими значениями, как темный, трудный, тяжелый, теплый, впитывающий, всасывающий, поглощающий. Об этом же говорят и устойчивые словосочетания типа «черная работа», «черный рынок», «черный юмор» и т. п.
Как сообщает Лакиер, Магомет носил черный плащ, который после него надевали халифы, в знак преемственности власти. У мусульманских женщин черный является цветом повседневной одежды. Как отмечает Л. Н. Миронова, в культуре ислама черный цвет ценили гораздо выше, чем в средневековой Европе. И черные же цвета одежд характеризуют паломников в день посещения Мекки, где мусульмане поклоняются черному камню гроба Магометова.
В Индонезии мусульмане до сих пор одевают черную бархотную шапочку. У тюркских народов слово "кара" — "черный" означало темное небо с яркой полярной звездой, которая служила основой для ориентации в ночи, и этим же словом обозначали все главное, великое. Поэтому "кара" служило и титулом человека — "черный", т. е. великий, могучий. В казахской культуре, к примеру, "кара" ассоциируется с Дьяволом, то есть с силами, вызывающими потребность в познании.
По данным Аллы Черновой, в Англии эпохи Возрождения черный носил каждый, кто был погружен в “черную” меланхолию, кто скорбел, кто жаждал смерти. В одной из песен, сочиненных Шекспиром, есть слова:

Надел я черный цвет,
В душе надежды нет,
Постыл мне белый свет.

Сценически мрачные меланхолики во времена Шекспира должны были быть в черных одеждах. Тогда существовало несколько взглядов на меланхолию. Первый, идущий по традиции от средневекового врача Галена, считал меланхолию состоянием, враждебным жизни. Другой взгляд, высказанный еще Аристотелем, оценивал меланхолию как состояние полезное для размышления и творчества. Немецкий философ XV века Николай Кузанский оценивал меланхолию как путь человеческого духа к истине.
С середины XVI века в Европе черный окончательно утверждается как траурный. Он мог быть и глухим черным и сочетаться с белым, а французский король Генрих IV, оплакивая своих фавориток, носил черный костюм, вышитый серебряными слезами, черепами и потухшими факелами. Среди всех символических значений черный цвет означал прежде всего смерть и где-то с середины XVI века он окончательно утверждается в Европе как траурный.
Политически черный цвет являлся символом пиратства, но в XIX–XX веках трактовался совершенно различно. Как сообщает В. В. Похлебкин, со времен Лионского восстания ткачей 1831 года черный цвет в Западной Европе (в основном во Франции, Италии и Испании) символизировал рабочее движение, и в этом качестве как символ бунтарства был усвоен анархистами всех стран. И одновременно черный цвет в странах Центральной, Северной и Восточной Европы отождествлялся в основном с клерикализмом, а отсюда позднее, с конца XIX века, и вообще с реакцией.
В России XIV–XV веков знамя великого князя Владимирского было черного цвета. В середине XIX века черный цвет «возглавлял» черно-желто-белый государственный флаг Российской империи. И в это же время черный цвет признали «своим» народовольцы («Черный передел», 1879 г.). Позднее, начиная с 1902–1903 годов, а особенно после революции 1905–1907 годов, этот цвет отождествлялся с черносотенством, ультранационализмом.
Накануне 1917 года все партии правее кадетов считались «черными». В первую четверть XX века это обозначение относилось особенно к реакционным, ультраправым партийным группировкам за пределами России, в частности к эстонским ультранационалистам («синимуста» — «сине-черные») и к итальянским ультранационалистам (с 1916г.), из рядов которых позднее вырос итальянский фашизм («чернорубашечники», 1919 г.), для коих черный цвет символизировал бунтарство. И если сегодня мы встречаем черный цвет на смертниках-террористах, то всегда знаем, что семантика его неизменна — асоциальность.
В конце 1915 года Казимир Малевич впервые выставляет свой «Черный квадрат». Как писал тогда идеолог «Мира искусства» Александр Бенуа, «черный квадрат в белом окладе — это не простая шутка, не простой вызов, <…>, а один из актов самоутверждения того начала, которое <…> приведет всех к гибели». Сегодня мы понимаем, что не «Черный квадрат» привел Россию к захвату власти большевиками — художник лишь выразил свое чувственное отношение к тому будущему, которое являло ему художественное бессознание.
Как много позднее в «Главах из автобиографии» писал сам художник, Анализируя свое поведение, я заметил, что, собственно говоря, идет работа над высвобождением живописного элемента из контуров явлений природы и освобождением моей живописной психики от “власти” предмета. <…> Я никоим образом не хотел живопись делать средством, но только самосодержанием.<…>
Натурализация предметов не выдерживала у меня критики и я начал искать другие возможности не вовне, но в самом нутре живописного чувства, как бы ожидая, что сама живопись рано или поздно даст форму, вытекающую из живописных качеств и избегнет электрической связи с предметом, с ассоциациями неживописными». Как можно заключить из этих признаний, в искусстве ХХ века произошел революционный скачок от ассоциативно-предметного восприятия к восприятию семантическому, наполняющему зрителя не прагматикой форм, а формой эстетики.
Живописное искусство, содержащее смыслы вне сюжетных композиций, по сути своей стало выявлять нечто между психологией и философией идей, — причем идей в их чувственно-образном виде, — не обрубленных композицией, сюжетом или мыслью. Раньше только природа могла создавать такие произведения искусства, к примеру, в цветовом отображении своих внутренних смыслов. Ибо до ХХ века существовал негласный закон: “Искусство начинается там, где кончается природа” (Оскар Уайльд).
Как отмечал Гете, художник говорит миру через общее, а это общее он не найдет в природе, но это есть плод собственного его духа или, если угодно, плод наития, оплодотворяющего божественное дыхание. Теперь же художник уподобился природе, — в цветовом отображении своего внутреннего мира он освободился от догматической белизны социума, — от сознания, веками довлеющего над его творчеством. И уайльдовский закон, по Малевичу, можно было бы выразить, наверное, так: “Искусство кончается там, где принимается социальное давление".
Если искусство служит тому, чтобы «пробуждать чувства», то входит ли в число этих чувств в конечном счете и его чувственное восприятие? — ставит вопрос Людвиг Витгенштейн в § 189 работы “Культура и ценность”. И в § 333 отвечает: …произведение искусства можно назвать если не выражением чувства, то чувственным выражением или прочувствованным выражением.
Как считал Витгенштейн, “в индивидуальном переживании существенно на самом деле не то, что каждым человеком оно переживается по-своему, а то, что никто не знает, это ли переживает и другой или же нечто иное. Выходит, можно было бы преположить, хотя это и нельзя проверить, что одна часть человечества имеет одно ощущение красного, другая же часть — другое”.
Воспроизводимости чувств касаются и другие исследователи. Так, при анализе «Черного квадрата» психологи отмечают: «Впечатление, производимое этой картиной, психологически можно, по-видимому, объяснить заключенной в ней своеобразной диалектикой динамики и статики. С одной стороны, квадрат, объединяя вертикаль и горизонталь (т. е. гланые пространственные ориентиры человека), упорядочивает наше восприятие и создает впечатление устойчивости. С другой стороны, возникает типичная флуктуация фигуры и фона: квадрат воспринимается попеременно то как твердое тело, то как бесконечное черное пространство».
Предполагая, что подобные иллюзии могут иметь сугубо индивидуальный характер, эти ученые использовали объективные (окулографические)методы исследования общих закономерностей, которые возникают у разных зрителей при восприятии несмысловых композиций. Выяснилось, что такой эффект восприятия наблюдается у 80–90 % зрителей и объясняется соотношением и взаимодействием статических и динамических элементов. Различная степень динамичности элементов наделяет их своеобразной «индивидуальностью» и дает возможность «жить своей жизнью».
То есть психологи также отмечают, что смысл, заложенный в картине, — несмотря на его индивидуальность, — живет своей жизнью и практически одинаково воспринимается зрителями. В хроматизме этот смысл связан с образ-концептом, который гениальному художнику удалось объективировать в красках. Образ-концепт обычно находится в подсознании, а с учетом фемининности истинного творца — и в его непознаваемо-черном бессознании , как мы это увидим ниже.
По-видимому, чувствуя это, Татьяна Толстая вслед за Бенуа воспринимает «Черный квадрат» как десакрализацию и гибель искусства и неоднократно употребляет термин «Оно». По-видимому, это произошло неумышленно, но так как в терминологии фрейдизма «Оно» означает именно черное бессознание, то факт остается фактом — даже и без его психоаналитической интерпретации. Татьяна Толстая как яркий полемист имеет свое мнение, но как истинная женщина-творец, не всегда с ним согласна. Не зря же возникают ее ассоциации с мраком, преисподней и вечной тьмой, то есть с характеристиками бессознания во всех смыслах этого слова.

4.3.2. Свойства черноты
Возможно поэтому не только на Западе, но и на Востоке черный цвет иногда мог служить цветом траура. Черный цвет ауры отмечают экстрасенсы. Хотя и непонятно, как этот цвет может характеризовать “ненависть, злобу и мстительность”, если аура ментального тела — это свечение. Вопрос: может ли быть свечение черным? Черный свет — визуальный нонсенс. Однако ауру не каждый увидит. Наверное, это имел в виду Якоб Беме, когда утверждал: «Черный цвет не принадлежит к числу цветов. Он — мистерия. Таинство, которое невозможно понять».
Вместе с тем, уже за два столетия до Беме, Леон Баттиста Альберти писал: «…белое и черное не суть настоящие цвета, но лишь изменения других цветов. Через столетие гений Леонардо снова утверждает, что белое и черное не являются цветами, очевидно также предваряя хроматически-временной аспект ахромных цветов. Ранее мы уже видели связь черного цвета с будущим временем и бессознанием — с непознаваемым. «Цветом небытия» называет черный и Р. Л. Руссо. Очевидно, в этом смысле черный потенциирует в себе все то, что относится к числу цветов, которые мы пытаемся познать для оптимального использования в нашей жизни.
В этой связи Х. Э. Керлот замечает, что для Виктора Гюго и Рихарда Вагнера тьма знаменует собой женственное начало, и что свет, исходящий из мрака, выступает как форма своеобразной материализации. К. Г. Юнг в этой связи говорит о том, что углерод — преобладающий химический элемент в человеческом организме — бывает черным, если он находится в виде угля или графита, а когда он пребывает в алмазе (т. е. кристаллическом углероде) он становится «кристально чистым, как вода», и этим подчеркивается то, что глубочайшим значением черного является затемнение и зарождение во тьме.
Да и без магии любой материалист нам скажет, что именно черный уголь и черная нефть дают всю палитру радующих глаз цветов. В самом деле, черный сохранил все цвета живущих когда-то цветков и растений. То есть, черный цвет самым тесным образом связан со скрытой энергией природы. И, безусловно, — природы человека, его бессознания. Как отмечает Элизабет Бремон, «черный это цвет нашего бессознания, то есть всего того, чего мы не знаем сами о себе» .
В самом деле, вряд ли кто знает происхождение «черного юмора», или мотивы доводов пессимиста, который «все видит в черном цвете». Также как и не знаем мы законов «черного рынка», — рынка нелегального, — оппозиционного и по цвету рынку «белому», социальному. Не можем мы знать и причин возникновения «черных списков», куда попадают отверженные «черные овцы», не знаем и законов «черной магии» или «черной мессы». И даже не представляем себе, что выкинет в ближайший момент совершенно пьяный человек, которого, кстати французы совершенно справедливо называют «черным»  в его бессознательной непознаваемости.
«… бред, сумасшедствие, смерть и есть вот эта совершенно черная чернота!», писал Влажимир Набоков. Практически в этом же ряду стоят рассуждения Томаса Манна: «…в сияющей сфере гения тревожно соприсутствует демоническое начало, противное разуму, …существует ужасающая связь между гением и темным царством». И, наверное, только гений пубертата мог извлечь из меня эти — ужасающие веру и разум — строки явно демонического волеизъявления:

Браунинг появился в руках
как-то само собой,
Кровь уж стучит в висках –
И ты ли судьбой,
судьба ли тобой…
И годы или века?Пальцы сжаты в агонии —
предохранитель снят…
Указательный вроде
свободен…
Свободен курок —
черный взгляд!
Ослепляюще черным неизреченным глаголом называли средневековые алхимики свои искания философского камня. Согласно Генону, черное олицетворяет все предварительные ступени, соответствующие «схождению в ад» как итогу (или искуплению) всех предыдущих этапов. Так, черная Мать-земля — Диана Эфесская — изображена с черными руками и черным лицом, что напоминает о черных отверстиях пещер и гротов. Это может относиться и к черной женщине, вроде той, что появляется в валлийской истории о Парцифале; подразумевается тот же смысл — наиболее низкое положение, — как и в случае воды.
Для магических текстов Черной магии (в отличие от заговоров Белой магии) всегда было характерно усиленное нагнетание черного цвета. Так, например, в латышском заговоре говорится: Черный мужик с бабой едут по черной дороге, черные глаза позади…У черного мужика черные лапти на ногах, черные чулки, черная сорочка, черные штаны, черная куртка, черный конь, черное седло, черная узда, черный батог…
Ассоциация же черного цвета со смертью в хроматизме объясняется непознаваемостью будущего. Будущее — это небытие. Так, по крайней мере, считали наши прародители, посыпая тела умерших красной охрой для их возрождения в будущем. И если нам никогда не удастся заглянуть в будущее, то вряд ли когда удастся осознать и то, что находится за гранью смерти. Поэтому и то, и другое ассоциируется у человека с сублиматом черного цвета, который включает в себя все то, что принципиально никогда не может быть осознано в силу его оппозиционности белому цвету сознания (см. выше).
Нередко в мифах черный цвет сопоставлен с опасной, инфернальной стихией, с иррациональностью и непознаваемостью будущего времени. С мистическим влечением к женскому лону. «Дщери Иерусалимские! Черна я, но красива...» (Псн.П.1, 4). Еще Виктор Гюго и Рихард Вагнер отмечали прямую близость черного цвета и материнского начала (рождение из черного и ночь как мать зарождения).
Вообще говоря, магию как функцию женского бессознания уже Фрезер называл «черной нитью». Черные вороны, черные голуби и черное пламя фигурируют во многих мифах и легендах. Все они являются символами черной, оккультной или бессознательной мудрости, как замечает Керлот.
Существует связь между черным цветом и сексуальной привлекательностью. У африканского племени ндембу женщины с очень черной кожей высоко ценятся как любовницы, но не как жены. У арабов выражение "чернота глаз" означает возлюбленную, "чернота сердца" — любовь. Любовная страсть покрыта темнотой и тайной; стало быть, черное может символизировать нечто сокровенное и страстно желанное. Этого же значения придерживался Шекспир в “Отелло”:

Ты для того ль бледна, как белый лист,
Чтоб вывести чернилами «блудница»?

В “Лукреции” Шекспир еще более актуализирует смысл этого цвета:

На черных крыльях похоти хмельной…

В. Набоков в «Других берегах» замечает: «…словно я бодлеровский дон Жуан, весь в черном». Стефан Цвейг видел в противоречии черного цвета и общепринятой морали белого — “черный флаг аморализма”. Часто черный цвет ассоциируется с пустотой и горем. С сексуальностью Черной Девы. Действительно, в пережиточных обществах этнографы встречались с такой магической характеристикой женского «низа» как чернение половых губ, «Для того чтобы больше понравиться».
Как характеризовал моду начала XIX века Гете, женщины ходят теперь исключительно в белом, а мужчины в черно. Как поглощающий все цвета спектра, черный цвет великолепно сказывается на состоянии организма, объединяя в себе все их лечебные свойства. Поэтому он может использоваться и как общеукрепляющее средство для поправки ослабленного здоровья. И, как писал Дехлеви.
Выпью только для того,
Чтоб взбодриться, не хмелея,
Все равно от черных кос
Неизбежно опьянею.

И в только этом смысле можно только согласиться с утверждением Элизабет Бремон о том, что черный представляет собой образ хаоса. Вместе с тем, следует помнить, что хаос и физически, и метафизически характеризуется максимумом энтропии, а черный цвет — как “скрытая энергия”, например, бессознания — являет собой максимум негэнтропии, то есть максимальные возможности для восстановления жизненной энергии, которая в нем заключена.
В рассуждениях о душе человеческой Платон (Федр, 253 d) наделил черным цветом именно эту, бессовестную ее часть, которая (вопреки традициям общества) неистово добивается своих низменных желаний. В хроматизме эта бессовестная часть души человеческой, или как ее определил Платон — «друг наглости и похвальбы» — несет семантику всех телесных потребностей, то есть того, что Фрейд обозначил бессознательным, а мы — бессознанием.

4.3.3. Психология черного цвета
С этих позиций можно легко понять, почему психология цвета утверждает, что лица, выбирающие черный цвет и ставящие его на первое место (среди ахромных), находятся в оппозиции к обществу. Испытывают явное отвращение к происходящему. Проявляют агрессивность в сочетании с деструктивной и импульсивной тенденциями, негативизм, конфликтность и демонстрируют четкую позицию протеста. Так, и де Боно  связывает черный цвет с негативизмом и искренней убежденностью в том, что «никогда в жизни ничто не может складываться так, как надо».
При этом негативизм черного цвета не имеет отношения к разрешению проблем, он лишь указывает на их наличие. Образно говоря, черный — критик, а не творец, аналогично тому как женское бессознание в состоянии аффекта критикует все то, что творить придется мужскому подсознанию (см. серый цвет). Так, анархизм (от греч. anarchia — безвластие) возник где-то 150 лет назад в противовес крепнущим государственным и социальным институтам (характеризуемым белым цветом — см. белый). Поэтому черный цвет можно по праву считать архетипом анархизма.
Действительно, черные одежды носят обычно агрессивно настроенные упрямцы, протестующие анархисты и др. Поэтому в нем можно видеть и помощь слабовольным пациентам в укреплении силы духа. “Черный юмор” — это переворот интеллекта (обратный религиозному перевороту в посту). Здесь уже правит не белое сознание, как в сатире, и не подсознание, как в юморе светлом, обычном. Здесь правит бессознание и его черные законы. Черный цвет одежды выбирают те, кто пошел против общества, против общественного сознания. Это нигилисты и анархисты XIX века. Это и фашисты 10-х, и битники 50-х, и рокеры 80-х, и бандиты 90-х годов XX века.
Любопытное по своей проницательности толкование белого и черного цветов дает Татьяна Забозлаева, когда говорит о причинах их возникновения в период ампира. Считая белое и черное принципиальным отсутствием красочности, она пишет: “К власти пришли строители нового мира, которые все начинали с нуля…” Смысл этого сочетания раскрывается просто: от бессознательной жизни (черный) перейти к сознательному (белый) построению нового мира… Действительно, и большевистские ленинцы 20-х, и американские мафиози 30-х, и российские бандиты конца 80-х — начала 90-х годов или банкиры конца XX века — все они начинали с нуля. Все они начинали с черного.
Вместе с тем мрачность черного цвета никак не сказывается на его чрезвычайной популярности у женщин. Ибо в наше время критерии кардинально изменились и черный цвет стал символом утонченности и элегантности. Это до сих пор удивляет психологов: нравится одно, выбирают другое, а носят третье… Здесь-то мы и видим всю “противоречивость” логики женского интеллекта, всю жизненность логики бытия в одной и той же «женственной» категории ИНЬ: сознанию нравится белый, для мужа выбирается серый, а для себя, для бессознания — черный.
И здесь же мы сталкиваемся с якобы противоречивой «цельностью» этой логики в масштабе мировой культуры. Как известно, на Западе женщины обычно носят белые одежды («Женщина в белом» и т. п.), тогда как на Востоке — черные (черные мандилы у хевсурок, черные покрывала (буибуи) у кениек и т. п.).
В трауре же, как и в любых других экстремальных условиях жизни женщины одевают черное на Западе и белое на Востоке. Замечу в связи с этим, что мода на черные повседневные одежды в России 1998/2001 годов определялась именно этими экстремальными условиями жизни, то есть стрессовой ситуацией женщин, одевшихся в черное. Итак, во всех случаях женщина оказывается правой — и белый и черный являются женскими цветами ИНЬ. Женщине остается лишь выбирать.
Хотя и оказывается, что не все женщины знакомы с целительным свойством черного цвета. Например, сексологи и сексопатологи лечат аноргазмию советами типа “сосредоточьтесь на своих ощущениях, и вы достигнете оргазма”. Казалось бы, все правильно: ощущения отвечают функциям бессознания, возбужденное состояние которого и должно доминировать в половом акте для достижения оргазма. Но программная установка сексолога на “сосредоточение” обязательно включает тормозящее все и вся сознание. Белый цвет последнего никак не вписывается в черный цвет бессознания…
Это не метафора. В самом деле, зрелым женщинам известны приемы переключения обыденного сознания на доминанту бессознания ярким представлением черного цвета… “Back-out”, как утверждают англичане… И этот-то черный и рождает то самое сновидное состояние интеллекта, когда наяву все бывает лучше, чем в самом хорошем сне… В этом и заключается “сексуальность черного цвета” — ни-о-чем-не-думание, не-сосредотачивание, вообще-ничего” — только черный цвет бессознания. И сам собою приходит оргазм…
Считается, что черное белье вошло в европейскую моду с сексуальной революцией. Однако задолго до этого в галантном веке были модны черные мушки, в конце XIX века стали модны бархотки на шее (“Олимпия” Мане), черные чулки и т. д.
Любовный акт — это измененное состояние интеллекта. Именно интеллекта, как хроматической модели личности. Интеллекта, перевернутого прежде всего у женщины. Отрешиться от всех условностей своего (общественного!) сознания. Делать все наоборот — то, что в обычных условиях жизни делать нельзя… «Праздничная, перевернутая культура», как ее обозначал М. М. Бахтин. А Гюисманс в знаменитом романе «Наоборот» даже описал в цвете подобный переворот: кушанье сервировано на черной скатерти, столовая обтянута черным бархатом, дорожки в саду посыпаны золой, в бассейн налиты чернила и обнаженные негритянки подают «русскую еду»: черную икру и черный хлеб.
В связи с цветовым описанием русской еды вспомним, что в средней полосе России очень часто встречаются и аналогичные названия рек и речек «Черная» , о семантике которых можно лишь заметить, что как и будущее время, они остаются неизведанными, неизвестными, в общем черными.
Так, Платон диалектически полагал черный цвет наиболее верной характеристикой будущего времени. В народе эта характеристика сохраняется и сегодня: «отложить денег на черный день», это значит — на неизвестное будущее. Об этом говорит и семантика черного ворона, который может «накаркать» недоброе будущее. Да и примета с черной кошкой говорит о некоем будущем (единственное различие: в России она перебегает дорогу — дурное предзнаменование, а в Англии, к примеру, — доброе). Николай Гумилев также связывает черный цвет с непознаваемостью будущего:

Ну, собирайся со мною в дорогу,
Юноша светлый, мой сын Телемах!
Надо служить беспощадному богу,
Богу Тревоги на черных путях.

Итак, рассмотренные выше данные позволяют заключить, что, во-первых, черный цвет сублимирует в себе хроматический архетип иррационализма (анархизма, терроризма и т. п.). Во-вторых, черный сублимат непосредственно связан с общемировым бессознанием женщины в хроматической модели интеллекта. И, наконец, в-третьих, временной аспект черного сублимата — будущее: “Не знаем, куда придем… Нам туда не заглянуть никогда…”

Глава 5. Материальность теплых цветов

Название «теплые» эти цвета получили вследствие того, что оказались жестко связанными с цветами «теплых» предметов: солнце, огонь, жар, кровь и т. п. Как отмечал Гете в § 764 «Хроматики», цвета положительной стороны [цветового круга] суть желтый, красно-желтый (оранжевый), желто-красный (сурик, киноварь)…вызывают бодрое, живое, деятельное настроение.
Макс Фридлендер, по-видимому, хорошо знакомый не только с теорией Гете, но и с концепциями Шопенгауэра и Освальда, так сказать, антропоморфизирует цвет, полагая, что теплые цвета выражают близость, замкнутость, интимность, приземленность. В самом деле, ниже мы столкнемся с этими свойствами теплых цветов не только в их прямом, но и в переносном смысле.
Согласно исследованиям французских ученых, теплые цвета выражают возбуждение, силу, власть, мощь, активность, задор, радость и веселье. Эти цвета возбуждающе действуют на интеллект прежде всего через симпатический отдел вегетативной нервной системы, который связан с функционированием таких функций бессознания как пищеварение, сердцебиение, терморегуляция и т. п.
Как при активации симпатического отдела, так и при действии теплых цветов бессознание противостоит внешнему воздействию различными путями. Здесь и расширение зрачков, и увеличение адреналина в крови, и усиление сердцебиения, и расширение бронхов, и выведение глюкозы из печени и т. п.
Эксперименты с рН-метром показали, что воздействие на интеллект теплыми цветами обладает своеобразным окислительным эффектом. Теплые цвета характеризуют экстравертные типы интеллекта, то есть людей все мысли и чувства которых направлены на внешний мир.

5.1. Красное либидо «мужчины»

Не пугайся слова «кровь» –
Кровь, она всегда прекрасна,
Кровь ярка, красна и страстна,
«Кровь» рифмуется с «любовь»
Булат Окуджава

Как грудные младенцы начинают первыми выделять красные игрушки из всех цветных, так и первобытные люди первым (после белого и черного) выделили и вербально опредметили красный цвет. Так, если в могильниках древних обществ начиная с эпохи нижнего палеолита красной охрой посыпали тела умерших в знак воскрешения из мертвых и очистительной силы огня, то перед обычной охотой мужчины красились в красный цвет для придания своему духу энергии, активности и бесстрашия.
У австралийских аборигенов первая стадия обряда инициации (то есть посвящения юношей во взрослое состояние) состояла в уводе посвящаемых из стойбища несмотря на имитируемое сопротивление женщин. При этом тела мальчиков обязательно раскрашивались кровью или красной краской в знак того, что одновременно с испытанием смертью они получали второе рождение.
У бушменов самцы антилопы изображались только охрами красного цвета. В Древнем Египте красной или красно-коричневой краской всегда окрашивались изображения богов, а нередко и мужчин. В Китае красным цветом обозначалась исключительно мужественная категория ЯН. Иначе говоря, красный — мужской цвет, который на Западе до сих пор ассоциируется с левым экстремизмом (коммунизмом). Как пишет Джон Фоли, красный — наиболее агрессивный цвет.
В иудаизме красный цвет символизировал не только мерзости и разные грехи, но и сам День Страшного суда. Но одновременно красный украшал и стены первых иудейских храмов, и одежды первосвященников, и одеяния воинов. Так (Наум 2: 3), щит героев Израиля красен, воины его в одеждах багряных... в день приготовления к бою. Ибо, как писал Шерцль: «Красный — есть символический цвет войны и проливаемой крови».
???
В буддизме красный наряду с коричневым цветом характеризует цвет отца и означает материальность, радость, активность, созидание и жизнь. Так, согласно давней традиции, китайцы и монголы посылают друг другу красные полоски бумаги, которыми без каких-либо слов желают счастья и выражают любовь и уважение. Как отмечали этнографы середины XIX века, «в новейшее время лучшая часть духовенства (буддисты) отреклась от безбрачия и носит красные шапки».
Тантризм же наряду с экстрасенсами связывает энергетический центр красного цвета с усилением жизненной энергии и повышением иммунитета или выносливости, а также с той или иной степенью неуравновешенности нервной системы и эгоцентризма. Индийские иоги усматривают в ауре красного цвета следующие оттенки и смысловые значения: красный с оттенком пламени — чувственность и животная страсть, красный на черном фоне — гнев от ненависти или злобы; красный на зеленом фоне — гнев от ревности.
У древних греков красный это также активный мужской принцип как противовес пурпурному, царскому и пассивному женскому принципу (по цвету длиннополых восточных одежд). Это прежде всего цвет Эроса как божества страстной любви и Ареса — бога войны. Воины Спарты, Карфагена и Рима одевали во время войны красные плащи и туники. На триумфальных шествиях римские полководцы выступали в одеяниях красного цвета; а после особенно важных побед даже окрашивали все свое тело в красный цвет.
Красный как наиболее выразительный, насыщенный, яркий цвет означал у первых христиан любовь Бога, огонь Веры, а также кровь Христа и гнев божий.. В иконографии многие символические значения были непосредственно связаны с оттенками данного цвета. Поскольку же оттенки красного — особенно в русской иконе — поражают своим богатством (алый, багряный, багровый, червчатый, кармазинный, смородиновый, брусничный), то и символика красного цвета содержит огромнейшее разнообразие смыслов и значений.
В изобразительном искусстве иконография закрепила за отдельными персонажами Нового завета определенные тона одежд. Так, Бог-Отец обычно изображался в багрово-красных одеяниях, святая Троица — в красных, синих и зеленых, серафимы — в красных, апостол Павел — в красных и зеленых.
С другой стороны, багряно-красный цвет посвящен Святому Сыну, что позволяет понять и ассоциации красного со Страстями Господними. С кровью Иисуса Христа, пролитой во спасение человечества. “Убеление риз кровью Агнца” — что это, как не осознание своего бессознательного порождения через мучение. Дни святых пишутся красным цветом, откуда и произошло известное выражение «красный день календаря».
В православной символике темно-красный (пурпурный) цвет богослужебных облачений означает высшую духовность и крестный подвиг Спасителя и, соответственно используется в праздники и дни памяти о Кресте Господнем (Воздвижение и др.). Красный же — как знак страданий за веру Христову — в праздники и дни памяти мучеников. В литургии католиков красные тона также установлены в память о распятии и мученичестве.
В чувственных образах цвета пламенности и огня (как карающего, так и очищающего) выявляются и «божественные энергии» красного цвета. Ибо — это также и цвет животворного тепла и крови Христа, а значит, — по богословской аргументации, — знак истинности его воплощения и грядущего спасения рода человеческого.
По мнению искусствоведов с этой семантикой связано и наименование «пламенный», которое получил огненный серафим — представитель высших чинов небесных сил — в иконе «Успение Богоматери» (оборот «Богоматери Донской») XIV в. Этот образ принято приписывать Феофану Греку, который представил Христа с душой Богоматери, осененного ярким пламенем божественного огня, который словно вспыхивает от ярко-красного огонька свечи, горящей у ложа усопшей Богоматери.
В православии красный цвет вслед за белым продолжает пасхальное богослужение как символ неизреченной любви Бога к роду человеческому. Как цвет крови он используется также в красных или багряных облачениях, надеваемых для служб в честь мучеников. В католичестве красный цвет символизирует не только дни мучеников, но и собственно Троицу. Этот же цвет, означающий рвение в вере, силу и достоинство, присвоен одеждам кардиналов как слуг Папы.
В исламе мужчинам обычно запрещено носить красные одежды и золотые украшения. Ибо, с одной стороны, это цвет украшений в праздники. Так, например, в день свадьбы отец невесты обязательно опоясывается алым кушаком, а сама невеста (до недавних «европеизирующих» времен) одевала оранжево-красные одежды. С другой стороны, иранским мусульманам, шедшим на войну (с Ираком) на лоб повязывалась красная лента — символ мученичества .
Каббала же наделяет красного бога солнца строгостью и непреклонностью. В алхимии “красный” символизирует “мужской принцип”, связанный и с Драконом, и с Солнцем, и со Львом различными стадиями “Великого опыта”. В масонском обряде наиболее ярко это следует из алых “цветов борьбы” андреевских лож. Близки к ним и красные тона “Королевской арки” или тевтонических крестов высшей ступени посвящения.
В геральдической радуге красный трактуется как погасший гнев Бога. При возведении в почетный сан рыцаря благородного человека одевали в белое, красное и черное платье, где красное символизировало кровь, которую он должен был проливать в защиту церкви и государства. О том, что красный цвет буквально олицетворяет собой фанатизм и беспощадную силу мужчин говорят и психологи.
Обыкновенно красный цвет ассоциируется с мужским активным принципом, с кровью, с огнем. Практически все культуры исповедуют этот принцип. Так, согласно Гете, энергичные, здоровые, суровые люди находят особое удовольствие в этом цвете. Склонность к нему обнаружена повсюду у диких народов.  Кандинский также считал красное ничем не ограниченным цветом, в котором сказывается как бы мужественная зрелость. И в этом смысле красный цвет — оригинален.
Оригинален он и как первый цвет, появившийся и в фило-и в онтогенезе. Оригинален и в том смысле, что и отмечаемая Витгенштейном, постоянная оригинальность мужества, о которой его же словами можно сказать: «Гений — это мужественность таланта». Поэтому вряд ли можно считать совпадением, что именно при красном цвете создавали свои возбуждающие и страстные творения Вагнер и Мопассан.
Сравним с этим действием красного цвета и то, как Николая Гумилева

…опьяняет красная повязка.

Сопоставим английские обороты “to see red” (прийти в ярость, в бешенство) и “to paint the town red” (предаваться веселью, устраивать шумную мужскую попойку) и, может быть, поймем, почему красный цвет практически всеми культурами считался и считается показателем мужественности, или, как сейчас принято говорить, маскулинности.
Об этом говорят и женщины: «Я полагаю, что красный цвет связан с мужскими проявлениями и физиологией — сексуальной потребностью, кровью, деструктивными тенденциями и способностью отстаивать свои интересы». Так пишет профессионал-психотерапевт Джоанна Келлог, имевшая достаточно большую практику для выработки адекватного мнения о цвете.
По данным У. Бера, некоторых людей, этот цвет возбуждает и опьяняет так, что у них резко понижается рациональный контроль за своими действиями. Об этом «говорят» и младшие школьники, которые начинают капризничать и безобразно вести себя в классах, окрашенных именно в красный цвет.
Об этом говорит и случай с Антониони. Так, когда он начинал снимать «Красную пустыню» в помещении с ярко-красными стенами, то его сотрудники постоянно ссорились, выясняли отношения и чуть ли не дрались. Однако как только помещение было перекрашено в зеленые тона, все успокоились и съемки продолжались уже без каких-либо эксцессов.
Поговорка “Красное дураки любят” справедлива не только в России, ибо красное — это средоточие бессознательного, физического, физиологического. Красный фонарь, например. Или красный цвет «мужской категории» ЯН в традиционном Китае. Или красный цвет бога войны — Марса. Или красные накидки самых воинственных воинов — лаконийцев и римлян. И, наконец, красный цвет крови.
Если все это не убеждает, то вспомним имя нашего прародителя: Адам означает “красный человек”. И, вероятно, не только войну или стыд имел в виду Марк Твен, когда давал весьма лестное определение для мужчины: «человек — это единственное существо, которое краснеет или, по крайней мере, должно краснеть» .
Символика красного цвета у англичан Нового времени в основном совпадала со многими народами, например, с русским, для которого красный был образом огня и солнца в их ощутимо языческом аспекте. По-видимому, эти значения красного и привели к тому, что практически повсеместно он стал «цветом» Нового года.
И в России красное стало синонимом красивого. Красная площадь, красный угол, красная строка. И даже дйвица у нас, и та — крбсна. А ведь красным характеризуется экстремальное состояние женского интеллекта при оргазме, месячных и родах. Не зря же в древних и пережиточных обществах красным цветом наделяли шаманок в их экстремальных службах племени. И красным же цветом экстремумов смущения или стыда наделяется женщина, но не мужчина, который, как мы только что видели, и так красный.
В Европе красный цвет одежды соответствовал действию, горению, страстности, желанию и воле к победе. При Бургундском дворе красные одежды означали “пламенную и страстную любовь”. Сочетание красного с черным — “смерть любви”, а красного с голубым — “непоколебимую верность вечной страсти”. Отсюда возникают ассоциации и с любовью, с сексуальным возбуждением, страстностью и т. п. Так, Н. Гумилев, к примеру, писал о мучительных красных лобзаниях.
Освальд Шпенглер красный цвет называл цветом материи, близости и языка крови: «Красный — это собственно цвет сексуальности; оттого он — единственный цвет, действующий на животных. Он предельно близок символу фаллоса» Как аполлонический и политеистический цвет, по Шпенглеру, красный — цвет переднего плана, также и в социальном смысле, стало быть, цвет шумного общения, рынка, народных празднеств, цвета наивной беспечной жизни, точечного существования.
«Красный это образ либидо, — пишет Элизабет Бремон и приводит в пример красный фонарь борделей, отмечая, — Красный цвет связывается прежде всего с нашей телесностью — с цветом чувственности, с цветом архетипического соблазнения женщины, с цветом силы, мощи и господства». Уточняя это положение, она практически следует принципам хроматизма: «Нам приходится «краснеть от удовольствия в чувственности приходящего жара. Поэтому красный — цвет, не контролируемый нашим сознанием, цвет игры, либидо и удовлетворения» .
В Англии XYII века существовал “цвет пламени”, или “огненный”, — красный, отличный от “королевского цвета”. Он выражал пламенную страсть. Вдохновенное горение и был цветом сценических любовников. Но он пользовался также большой популярностью и в реальной жизни, не только в костюмах, но и в быту. Например, подушки, обтянутые огненным шелком, считались элегантными не только на постели, но и в экипаже.
К “огненному” у Шекспира примыкал “цвет Кэтрин Пир”, а в просторечии “честная шлюха”. Его любили профессионалки, вроде приятельницы Фальстафа Долль Тершит. И когда она появлялась на подмостках в платье такого цвета, зрители без слов понимали, что она за птица. Но вряд ли моральный облик куртизанки мешал им любоваться ее нарядом. Во всяком случае, разгульному принцу Гарри само благодатное солнце представляется “пригожей горячей девкой в платье из огненной тафты”.
Не зря Рембо полагал, что женщину в красном легко соблазнить. Ибо красным цветом она уже «высказывает», что была бы не прочь испытать некоторое возбуждение. В самом деле, с позиций модельеров и женщин, «красный цвет действует возбуждающе, но при этом он привлекает внимание и оттеняет кожу лица».
С другой стороны, красные фонари во всем мире показывают путь туда, где предлагается сексуальное возбуждение, отмечает Г. Клар. Вспомним, что мужчины красный цвет считают любимым много чаще, чем женщины. Хотя он одинаково сильно возбуждает оба пола. Возбуждение это сугубо мужское — физическое, мускульное — типа красного коня Петрова-Водкина, которые, по-видимому, могли вспоминаться и Марине Цветаевой:

Посмотрим, посмотрим — в бою каков
Гордец на коне на красном!

Согласно Гегелю, красный как деятельный, конкретный цвет представляет мужское, господствующее, царственное начало. Так, и по сведениям Аллы Черновой, ярко-красный с малой примесью желтого считался «королевским цветом. Однако в своих костюмах короли Англии любили разные оттенки красного. Так, Эдуард VI предпочитал “цвет крови”, Мария Тюдор — “рубиновый”, Елизавета I — “цвет гвоздики”, означающий безопасность. Рубиново-красный, “гвоздичный”, “винный” почитались также цветами власти и могущества (см. Пурпур).
Красный был также символом праведности и мученичества. Мария Стюарт в момент казни была освобождена от верхнего платья и предстала в нижнем — из алого шелка. Представляется, что смысл такого наряда королевы на эшафоте тот же, что и в изречении “В моем конце — мое начало”, алый — символ воскресения. Красный цвет означал также царственность и возрождение.
У шекспировских воинов-лица, красные от гнева, окрашенные кровью доспехи и мечи. Франты, желающие, скажем, своим видом показать, что они жаждут убийства соперника, могли одеться в “цвет крови”. Он означал жестокость, и ярко-красный цвет был цветом палача. В “Макбете”, описывая убийство, Банко говорит:

В цвет ремесла себя окрасив, спали убийцы у дверей.

Красный цвет часто вызывает волнение, беспокойство и усиливает нервное напряжение. По данным де Боно красный является очень эмоциональным цветом, так как символизирует гнев, ярость и внутреннее напряжение Януш Корчак также связывал багрянец с гневом и возмущением. Повышая уровень активности, красный заставляет больше внимания уделять и окружающему миру.
По-видимому, с этим свойством красного цвета частично была связана не только его семантика, но и символика. Так, в середине XIX века была создана международная организация Красный Крест (Международный Красный Крест), заботящаяся о раненых и военнопленных во время войны и помогающая гражданскому населению во время стихийных бедствий, эпидемий и т. п. В мусульманских странах появились аналогичные организации Красный Полумесяц (Общество Красного Льва и Солнца в Иране).
В качестве политического символа, как упоминают античные авторы, впервые красный цвет использовали во Фригии восставшие рабы, которые в качестве отличительного знака носили красные фригийские колпаки. Красный цвет был применен также во время антифеодального восстания иранских крестьян в провинции Торган в 778–779 гг. и многих других восстаниях. Одно из последних использований красного цвета во время восстаний на Востоке в доимпериалистическую эпоху относится к середине XIX века (1850—1864 гг.), когда красные военные знамена применялись во время восстания тайпинов в Южном Китае.
По данным В.В. Похлебкина, в Европе красный цвет получил значение символа восставших против монархической тирании, начиная с 1789 года, когда он был отнят — как регальный цвет — у короля и стал цветом санкюлотов и якобинцев, носивших красные «фригийские» шапочки и шарфы. В 1832 и 1848 годах красный цвет был цветом восставших во Франции и Германии революционных масс, участвовавших в буржуазно-демократической революции своими отдельными отрядами и объединениями.
С 1871 года, после Парижской коммуны, красный цвет становится символом пролетарского международного революционного движения. Именно как таковой его с 1876 года принимают русские революционеры, а с 1898 года красное знамя становится партийным знаменем РСДРП. В 1917 года красный цвет становится символом коммунизма. Поскольку коммунизм возник около 150 лет тому назад как оппозиция доллараровой религии США, но исключил из оранжевого (архетипа утопического социализма) желтый (архетип женского бессознания), то его красный цвет является не только символом, но архетипом коммунизма.
В силу аберрации глаза и двойственности цветового зрения хроматические свойства красного таковы, что днем он приближается к нам, выступает вперед и даже наступает, надвигается на нас. А в сумерках служит фоном и создает странное впечатление глубины, происхождение которой также не оставляет в покое. Поэтому мощное возбуждение психики от красного цвета имеет весьма навязчивый характер, своего рода принудительный стимул к активной экстраверсии, то есть к деятельности, направленной вовне личности.
В этом принуждении участвует весь организм человека. Пульс учащается и усиливается. Увеличивается артериальное давление крови и внутриглазное давление. Дыхание учащается и углубляется. Активизируется мускульная система. Увеличивается скорость движений, так как время в красном цвете переоценивается. Может, поэтому красные стены бистро и кафе располагают людей к более быстрой еде. С чем же все это может быть связано? Не с внутренним ли представлением этого цвета, который и вызывает все эти реакции? 
Красный цвет может вызывать также состояние сильного возбуждения и агрессивности. Поэтому предпочтение красных цветов чаще встречается у молодых людей и лиц, которых природа наделила импульсивными чертами характера. С другой стороны, равнодушное отношение или неприязнь к этому цвету может указывать на упадок жизненных сил и снижение сексуальных возможностей человека.
Эксперименты показали, что при красном свете наблюдается стеническая реакция и переоценка временного интервала, более свойственная мужчинам. Заметим, что и количество красных кровяных телец (эритроцитов), и скорость движений всегда больше у мужчин. Женщины же объективное время вечно недооценивают — вечно опаздывают — поэтому и живут дольше. По сравнению с белым красный цвет освещения в 2 раза увеличивает силу сжатия кисти. Да и вообще, за счет возбуждения нервной системы красный вызывает в начале резкий подъем работоспособности.
Например, производительность труда уже через 10 минут повышается на 26%, ибо увеличивается мышечное напряжение и скорость движений. Ускоряется реакция “счет чисел”. Однако при адаптации к красному цвету число правильно решенных задач снижается на 20%, а производительность труда — на 34% (после 20 минут адаптации). Появляется цветовое утомление, приводящее к дальнейшему понижению работоспособности.
Соотнесение звука и цвета показывает громкий характер красного. Как отмечал Кандинский, светло-тепло-красное возбуждает чувство громкого триумфа и напоминает звук фанфар; киноварь же звучит подобно трубе и может быть поставлена в параллель с сильными барабанными ударами. Спокойно его не вынести. К нему применимо, наверное, только определение Шопенгауэра: Сила шума, которую спокойно может вынести человек, обратно пропорциональна его умственным способностям и поэтому может служить довольно точным мерилом этих способностей.
Какие же способности у красного цвета? Психологами отмечено, что ношение красных очков спортсменом повышает его реакцию и выносливость. Выявляет боевую борцовскую решительность в его характере. Красный более характерен для вкусов молодых. Если до 20 лет он часто ставится на первое место, а к 30 годам — несколько реже, то к 60-ти красный уже стоит где-то в середине цветового ряда предпочтений. Красный цвет помогает активно преодолевать жизненные препятствия. Улучшает динамичность жизни и даже предприимчивость.
Поэтому в качестве возбуждающего красный весьма эффективен при лечении депрессий, подавленности и меланхолии. Немецкими исследователями давно отмечалось, что красные цвета соответствуют холерическому темпераменту. Хроматическое соотнесение типа темперамента с так называемыми основными цветами Люшера было основано на гипотезе о резонансном взаимодействии внешнего и внутреннего цветового пространств, принципы которого были намечены Рудольфом Арнхеймом.
Так, при хроматическом соотносении красного цвета с каким-либо типом темперамента оказалось, что внутренним красным цветом характеризуются прежде всего холерики При этом среди холериков статистически достоверно преобладают мужчины. Об этом писал еще Вячеслав Иванов: «Мужская природа гения часто роднит его с темпераментом холерическим, неблагоприятным для таланта».
Вместе с тем, сопоставление люшеровской интерпретации цветов, данных цветового теста отношений (ЦТО), тестов Айзенка по шкалам экстра-интраверсии, нейротицизма (EPI) и хроматических характеристик интеллекта позволило выявить связь каждого из типов темперамента с доминантой определенного компонента интеллекта.
Так, если по Люшеру выбор 3-го цвета на 1-м месте определяется такими характеристиками как активный, наступательно-агрессивный, то по Айзенку (EPI) — возбудимый, агрессивный, импульсивный, беспокойный, локомоторный, а ЦТО называет его энергичный, напряженный, уверенный. В хроматизме же именно с этими характеристиками связана именно доминанта «мужского» бессознания при нормальных (N) условиях опыта. Так как эта связь достоверно подтвердилась и на примере цветового круга, то число темпераментов может быть равным числу полихромных фокусных цветов с максимальной насыщенностью. То есть числу спектральных тонов, по Ньютону—Гете.
С. Пэнкост использовал красные световые ванны при лечении параличей, истощения и туберкулезов третьей степени. Доктор Вайс рекомендовал одевать во время цикла красные трусики или колготки для уменьшения болей и напряжения. Рекомендации оказались достаточно плодотворными. Вайс объясняет это действие цвета эффектом резонанса и близостью этой зоны к красным цветам. Объективно же это действие можно объяснить с позиций меньшего содержания гемоглобина в артериальной крови женщин, вероятно, компенсируемого красным цветом белья.
Из-за значительной проникающей способности в кожу он болеутоляюще воздействует на нервную систему и способствует заживлению ран. Поэтому в процессе цветолечения резко уменьшаются воспалительные явления. С помощью эндоскопа в красном свете лечатся язвенные болезни желудка, воспаления гениталий и др.
Хорошо зарекомендовали себя рекомендации по лечению красным цветом острых экзем, кори, оспы, рожистых процессов и др. Наиболее эффективен при лечении гиперстезии как основы большинства симптомов неврастений. При этом часто проходят головные боли, головокружения, а также боли в позвоночнике и др. Красная шерстяная нитка, обвязанная вокруг ушиба, издавна использовалась для снятия боли и скорейшего выздоравливания.
Красный стрептоцид как прообраз современных сульфаниламидных препаратов спас жизнь не одному поколению. Нередко красные цвета успешно используются для лечения детской анемии и апатии, так что увеличивается число эритроцитов. За счет выделения адреналина при воздействии красным цветом повышается физическая активность. Улучшается пищеварение. Улучшается аппетит и растет вес ребенка. Возможно, это и привело немецкого исследователя семантики цвета Ульриха Бера к соотнесению красного цвета с возбуждающей материей жизни, то есть по нашей терминологии — с бессознанием.
В заключение этого раздела обобщим результаты проведенного анализа. В хроматизме красный цвет сублимирует архетип тотемизма и, в частности, коммунизма. В сублимате же красного цвета заключено хроматическое проявление мужского бессознания при нормальных и женского при экстремальных условиях жизни.

5.2. Телесная близость оранжевого

Непосредственно этот цвет связан с цветом тепла как объединяющего в себе солнечное сияние желтого и жизненную силу красного цвета. Символически этим цветом в Древней Индии обозначали «эротическую настроенность обоих полов». Авторы книг о семантике цвета на Западе также считают, что оранжевый может содержать в себе сексуальное значение. Так, по их данным, этот цвет доминирует в живописи подростков с развитым либидо.
Купер и Мэтьюз полагают, что в силу основной ассоциации оранжевого цвета с пряностями и пикантностью этот цвет используется в одежде также весьма умеренно. Ибо, как и пряности, так и он, — используемый в небольших количествах, — напоминает радость, веселье и яркое солнце, Однако его избыток покажется нахальным и наглым. А это, как они пишут, уже выглядит вульгарным и дешевым. Впрочем, как и излишнее проявление либидо.
Однако это касается исключительно западной культуры, которая, по-видимому, принципиально не любит оранжевый цвет. Хотя и на Западе не все придерживаются этого мнения. Так, активно творивший жизнь более 80 лет Иоганн Вольфганг Гете в §773 «Хроматики» отмечал, что оранжевый цвет приятен в обстановке и в той или иной мере радостен или великолепен в одежде. На Востоке же, действительно, любящем пряности, оранжевые одеяния встречаются много чаще вплоть до настоящего времени.
В буддистских и других восточных верованиях шафраново-оранжевые одеяния служителей культа или монахов (в основном в Тибете, Монголии, Индокитае) символизируют отказ от всего, отсутствие желаний, отречение и смирение во имя одновременного сочетания в себе функций также обоих полов. Тантрическое же учение усматривает в оранжевом энергетическом центре способность вознесения к чистому искусству (сублимация?). Здесь же появляется и возможность освобождения от таких пороков, как страсть, похоть, жадность, ревность и т. д.
Экстрасенсы находят в ауре ярко-оранжевых оттенков различные черты. С одной стороны, оранжевый — как цвет солнца и жизненной силы — связан с аурой, указывающей на жизнесопособность и самообладание. В этом же ряду значений находится вдумчивое, внимательное отношение к другим. Приобретение аурой желтоватого оттенка соответствует некоторой застенчивости. Возможно, это имел ввиду Поль Гоген, когда придавал «желто-оранжевое покрывало непорочности».
С другой стороны, в человеке, имеющем ауру оранжевого цвета отмечаются гордость и честолюбие. Любопытно, что почти такими же значениями наделяет блестящий оранжевый народная мудрость: “Рыжий да красный — человек опасный”. Кандинский почему-то также отметил “особую неустойчивость и неравновесность” оранжевых оттенков. Каббала же придает оранжевому цвету фигуральный смысл лоска, блеска и глянца.
По данным Эдгара Кейса в раннем христианстве оранжевый цвет означал славу, добродетель и плоды земли. В православии, согласно существующей символике цвета богослужебных облачений, оранжевые цвета употребляются обычно в значении желтого и / или красного цветов и наряду с желтым (золотым) цветом олицетворяют славу, величие и достоинство. Присвоены воскресеньям как дням Господа — Царя Славы.
Около 500 лет тому назад в Европе снова возникли платоновские идеи «утопического социализма» (Томас Мор, Кампанелла и др.), но уже как оппозиция цинично-синему бизнесу протестантов, забывших о равенстве людей, обладающих животом (бессознанием). Поэтому оранжевый цвет можно соотнести и с архетипом утопического социализма, который на витке второго тысячелетия воспроизводил новые оттенки практически тех же цветов, что и в первом тысячелетии до нашей эры были у буддистов.
Вообще же, этот цвет часто ассоциируется с удовольствием, роскошью, радостью и пламенем. Почему с пламенем и т. п. — понятно. Но кто-нибудь может объяснить, почему с роскошью? Откуда могла взяться эта странная ассоциация? Мог ли быть апельсин роскошью, скажем, для мандарина? Или ассоциации наши порождены северянами, для которых оранжевый цвет — в самом деле роскошь и пряность?
Во времена французской Реставрации слово «оранж» в арго обозначало вообще женский пол, подобно тому как сегодня мы говорим «розовый». В современной Франции до сих пор существует обычай украшать волосы невесты венком из оранжевых цветов «в надежде на плодовитость», вероятно, по аналогии с тем, что цитрусовые считаются самыми плодовитыми деревьями.
В природе оранжевый цвет встречается менее часто по сравнению с остальными спектральными цветами. Именно это объективное свойство оранжевого цвета используется в окраске и / или маркировке тех объектов, которые, по возможности, придется быстро и эффективно разыскивать. Показательно, что оранжевые отенки (коричневый, рыжий, бежевый, бурый) оказались характерными только для прозы. Как констатирует В. А. Москович, в базе данных анализируемой им поэтической речи ни разу не встретились эти цветообозначения.
Действие оранжевого цвета вызывает у нас некоторое возбуждение. Менее сильное, чем от красного, и потому более приятное. Создает ощущение благополучия и веселья. Имеет сильное стимулирующее влияние на чувства. Увеличивает силу сжатия кисти в 1,5 раза по сравнению с белым.
Оранжевый цвет может возбудить и вдохновить человека, помогает ему выйти из состояния депрессии и апатии. Его предпочитают люди общительные, веселые и плохо переносящие невнимание к своей особе. Оказывает благоприятное воздействие на работоспособность при условии периодического отдыха. При длительном восприятии оранжевого может возникнуть утомление и даже головокружение. Легкое ускорение кровообращения практически не сказывается на давлении крови. Незначительно учащает пульс и дыхание.
В функциональной психологии красновато-оранжевый цвет в качестве предпочтительного означает стремление человека к переживаниям, стремление к высокому уровню активности из-за неудовлетворенной жажды приключений. Оранжевый — это активная интенсификация самораскрытия и установления контактов с окружающими. Влечение к стихийным действиям. Тяготение к неосознаваемым сладострастно-радостным впечатлениям. При этом энергия красного теряет свою целевую направленность и становится неким состоянием возбуждения.
По данным А. Черновой, в гардеробе Елизаветы, на портретах и в описаниях ее платьев часто встречается так называемый “персиковый цвет”, то есть нежный розово-оранжеватый. Он означал мечтательность, простодушную любовь и утрату. А на сцене — потерю храбрости и богатства. Он вызывал смех зрителей, так как считался цветом комических волокит, юбочников. Так, когда принц Гарри юмористически отчитывает своего придворного гуляку Пойнса за распутство, он говорит, что у того в гардеробе водятся чулки персикового цвета.
Вспомним, что абрикосово-оранжевые цвета шляпок, шарфов, галстуков и т. п. были в моде у нас не только перед Первой мировой войной, но и снова возникли в эпоху НЭПа, когда сладострастие затмевало собой всю суть мироздания. И здесь же можно отметить безудержную веселость оранжевого цвета в праздник Халлуин на Западе.
Исторически оранжевый цвет связан и с политической борьбой. Например, в Нидерландах он применялся начиная с XVI века так называемыми оранжистами, партией консервативных бюргеров, интеллигенции и мелкого дворянства, поддерживавшей принцев и правителей Нассаусской династии (принцев Оранских).
Оранжисты сохраняют свою партию до нашего времени и имеют в качестве партийных знаков оранжевые шапочки, шарфы или воздушные шары, с которыми выходят на политические демонстрации. Ответвление оранжистов, эмигрировавших в Южную Африку и создавших Оранжевое свободное государство в ЮАР и свою партию, выступало на рубеже XIX–XX веков под именем буров в войне с Англией 1900–1901 годов, также используя оранжевые флажки и вымпелы. (Одна из полос флага ЮАР до сих пор осталась оранжевого цвета.). Таким образом, семантика оранжевого цвета косвенно оказалась действенной и в символике.
В медицине оранжевый цвет оказывается промежуточным между красным и желтым. Применяется при лечении детской апатии и анемии. Доводит число эритроцитов и гемоглобина до нормы. По Вайсу, оранжевый цвет обладает стимулирующим действием на грудные железы и благоприятствует выработке молока.  Нередко поддается лечению и диспареуния, поскольку интимная жизнь в идеальном случае предполагает, прежде всего, единство мужского и женского восприятия. Оранжевый цвет и создает это единство.
Очевидно, в этом и заключается ответ на поставленный выше вопрос. Роскошь оранжевого цвета представляет собой возможность партнеров иметь одинаковые взгляды на жизнь. По-видимому, психологическая потребность в этом единстве и сказывается на предпочтениях юношей, достигающих половой зрелости. Так, по Люшеру, они чаще выбирают красно-оранжевый цвет и, по определению, имеют огромное либидо, о котором говорилось в начале этого раздела.
Оранжевые цвета благоприятно действуют на пищеварение и усиливают аппетит. Любопытную психологическую реакцию оранжевый вызывает у пациенток, страдающих излишней полнотой и диспареунией (аноргазмией и т. д.) — они его начисто отвергают. Так же, как красный и желтый. И предпочитают сине-зеленые тона.
По мнению исследователей, если оранжевый цвет можно было бы соотнести с каким-либо цветом по темпераменту, то он оказался бы ближе к желтому, чем к красному, и еще более — к коричневому, чем к желтому. Принципы хроматического соотнесения этих четырех цветов с бессознанием различных уровней (см. семантику черного, красного и желтого цветов) подтверждают справедливость этого тезиса.
Заключая этот раздел, отметим, что в хроматизме оранжевые оттенки сублимируют архетипы различных вероисповеданий Востока: даосизма, буддизма и ламаизма и т. д. Единство же мужского и женского бессознаний в оранжевом сублимате означает единство красного и желтого. То есть, единство их общечеловечески-телесных функций.

5.2.1. Коричневая приземленность

Густо-коричневое повисло
Будто на все времена.
В. В. Кандинский

Это чисто земной цвет — тут и собственно почва, и кора деревьев, и шкуры животных и т. п. И ассоциируется он у большинства людей с приземленностью, с укоренением повседневности. Так, немецкие исследователи выделяют такие качества коричневого как грубый, трудный, земляной, тупой. Вспомним, что и в Древнем Египте, и на Крите художники канонически окрашивали изображения мужчин красно-коричневым цветом. Вместе с тем, индийские традиции (передавать в цвете свои эмоциональные состояния) наделяют эротическую настроенность оранжевым и коричневым цветом.
В буддизме коричневый цвет (наряду с красным) характеризует цвет отца и означает материальность, радость, активность, созидание и жизнь. В системе религиозных верований иогов коричневый цвет ауры с красноватым оттенком выражает скупость и жадность
Если в раннем христианстве темно- и коричнево-красный означал гнев божий, то позднее его стали связывать с насилием, силой, страстностью, плотской любовью, отчего уже в XII веке красно-рыжий тон употребляется как цвет сатаны и геенны огненной.
В западной культуре предпочтение коричнево-красного цвета среди других также говорит о страстном желании физического истощения. Иногда он остается даже в случае явного переутомления. Например, при супружеской неверности или ревности. А в христианской символике этот цвет обозначает даже духовную смерть. Так, коричневый цвет одеяний Христа в западной живописи обычно связан с отречением от мира.
По мнению Л. Н. Мироновой, ислам связывает с коричневым цветом функции гибели, распада и старости. В самом деле, казалось бы, коричневый напоминает нам гниение зеленого, цвет болота под зеленым покровом, цвет торфа как сгнивших растений. И хотя в Коране фигурирует выражение “коричневый сор” (87: 4–5), мы не найдем, наверное, ни одного ковра, ни одной мечети, ни одного медресе без деталей этого цвета на зеленовато-голубом поле стен, куполов и украшений (( Цв.рис.13).
Местные жители на мой вопрос «Зачем же на таком красивом фоне мечетей и медресе делаются вкрапления коричневого?» отвечали: «Для того чтобы глаз врага нашей веры отвлекся на них и не мог сглазить божественную красоту остального».
Вероятно, поэтому коричневый цвет осуждается в одной из сказок «Тысячи и одной ночи»: «Твой цвет — цвет буйвола, и видом твоим брезгают души, и если есть твой цвет в какой-нибудь вещи, то ее порицают, а если он есть в кушанье, то оно отравлено». Однако, цвет буйвола может быть близок к цвету верблюда, видом которого не брезгают души; мечети с «коричневым сором» не порицают, а уж коричневый изюм или корицу просто любят. Поэтому мне кажется было бы не совсем обоснованным утверждать полностью негативную семантику коричневого цвета в мусульманской культуре.
В ауре тускло-коричневых тонов экстрасенсы замечают признаки себялюбия, а в красновато-коричневых — скупость и жадность. Коричневый оттенок оранжевого цвета является признаком лени и свидетельствует о беззаботности и отсутствии честолюбия. Быть может, поэтому коричневый цвет много чаще встречается в прозе, чем в поэзии. И вместе с тем, творцы — своевременно осознававшие сублиматы настоящего — ярким образом этого цвета могли наделять свою эпоху. Так, Василий Кандинский с приходом коммунистов писал :

Во всех углах загремело.
Густо-коричневое повисло
Будто на все времена.

Для любителей социальной психологии интересно отметить как менялась интерпретация коричневого цвета по отношению к социальным условиям жизни. Так, в начале 30-х годов советские психологи и искусствоведы полагали, что коричневый — спокойный, сдержанный, серьезный; выражает крепость, устойчивость, тепло; создает спокойное мягкое настроение, иногда склоняет к серьезному и мрачному .
В самом деле, люшеровская методика позволяет определить в коричневом цвете уход от интеллектуальных к сугубо телесным потребностям и даже примитивным инстинктам. По мнению психологов, лица, предпочитающие коричневые тона в одежде, имеют весьма устойчивые взгляды на жизнь. Они постоянны, умеренны, аккуратны. Коричневый цвет считают «естественным и приземленным» даже американцы.  Вероятно, именно из-за этой приземленности коричневые тона цветового окружения способствуют укачиванию, особенно в самолете.
Иначе говоря, коричневый цвет предпочитают люди солидные и сильные, но медлительные и нередко испытывающие проблемы со здоровьем. Они высказывают осторожные, консервативные взгляды, у них чаще всего отсутствует гибкость в решении жизненных вопросов. Многие из них страдают от депрессии и заболевания поджелудочной железы. Темно-коричневые тона несут в себе меланхолию, грусть и угрюмость. 
Как предпочитаемый цвет коричневый означает существование сильной потребности в отдыхе и расслаблении, поскольку символизирует беспроблемной и бесконфликтной, приятной атмосферы. Так, например, в том случае, если человек отвергает этот цвет, психологи утверждают, что он пренебрегает повседневностью, не любит рутину и банальные решения.
Бегство в коричневый цвет нередко вызывается нежеланием осознавать настоящее. Это создает зависимость от общества и нужду в его поддержке. Как ярчайшее проявление животного начала в человеке, коричневый может вызывать асоциальность и антиобщественное поведение. Больному в коричневом цвете кажется, что этим он укрепляет свое положение в обществе.
Эпитет “коричневый” нередко употребляют как обозначение политических пристрастий к национал-социализму. В отличие от итальянских «чернорубашечников» (1919 г.), для которых черный цвет символизировал бунтарство, германский фашизм отождествлялся с «коричневыми», «коричневой чумой» — по цвету униформы штурмовых отрядов Гитлера СА (в 1921–1945 гг.).  Так как германский нацизм добавил к черному архетипу итальянского фашизма оранжевый архетип утопического социализма, то в итоге появился коричневый цвет. Поэтому, в частности, для XX века коричневый цвет можно считать архетипом национал-социализма (нацизма).
Наглядную версию происхождения этого эпитета высказала Татьяна Забозлаева. Первые фашистские объединения появились в среде крестьян, для которых коричневый цвет был и привычен (земля), и необходим для жизни (хлеб). Именно эти символы сытости и благополучия показаны в романе Вайскопфа “Лисси”, описывающем безбедную жизнь героини после того, как муж стал фашистом: коричневый кофе, темно-коричневые ломти хлеба с маслом и желто-коричневым медом. Как замечает Забозлаева, коричневый — цвет нищих, прорвавшихся к медовому пирогу.
Однако лицу, увлекающемуся излишней рассудочной деятельностью и пренебрегающему земной жизнью, могут быть рекомендованы именно коричневые цвета. Коричнево-желтые оттенки свидетельствуют о потребности в забытьи или в ласково-чувственных наслаждениях (“медовый месяц”, коньяк, шампанское и т. п.). Коричнево-зеленые тона в качестве предпочтительных содействуют расслабляюще-чувственным восприятиям в ощущениях собственного тела при внешне возбуждающих развлечениях (путешествия и др.).
Коричневые тона подкрепляют интеллект эротикой, вином, телесно-чувственными ощущениями, сексуальным удовлетворением  и др. Как показывает практика, коричневый цвет периодически необходим и лицам, желающим просто “расслабиться”. То есть пожить в простом крестьянском доме, побродить по лесу или порыбачить, поохотиться и т. п., — в общем, отдохнуть от достаточно навязчивых условностей цивилизации и собственного сознания (( Цв. рис.34).
Вообще говоря, коричневые цвета выражают телесные жизненные потребности, которые в той или иной степени определяются оттенком или светлотой. Так, светлый и легкий розовато-бежевый оттенок какао может означать прежде всего материальное довольствие и сытую жизнь; желтовато-коричневатые тона светлого янтаря высказывают потребность в нежности; темно-коричневые тона могут свидетельствовать о мужской силе и желании выделиться на каком-либо светлом фоне.
В качестве вывода для семантики коричневых тонов можно отметить, что хроматическим архетипом тоталитаризма (любого вида) можно назвать именно коричневый сублимат. В частности, для XX века коричневый цвет можно считать архетипом национал-социализма. В хроматической модели интеллекта коричневый цвет моделирует доминанту черного бессознания неизвестного будущего над оранжевой “обезличенностью” мужского и женского бессознаний в настоящем.

5.3. «Желтое тело» женщины

Сладок свет, и приятно для глаз видеть солнце.
Екк 11: 7

Как считал Гете, «Желтый это ближайший к свету цвет…. В своей высшей чистоте желтый всегда обладает светлой природой и отличается ясностью, веселостью и мягкой прелестью». Современные исследователи семантики цвета представляют список ассоциаций на желтый по результатам опроса художников и искусствоведов: теплый, ободряющий, радостный, заманчивый, почти кокетливый.
Если уж мы говорим о гендере, то можем ли приписать эти свойства «мужчине»? Вряд ли. Вместе с тем, солнечно-желтый как цвет божественного озарения обычно ассоциируется и с цветом Афродиты, и с одеждами Афины, и с ореолом Аполлона, и с аурой Будды, и с нимбом Христа. То есть не только с обычным женским, но и с экстремальным мужским (цветом творцов).
Вспомним гендерные значения красного и вновь отметим, что различия в цвете могут относиться и к полу. Так, если у бушменов самцы антилопы обозначались красным цветом, то самки — светло-желтым. В Древнем Египте изображения богинь и женщин канонически окрашивались в желтый цвет (ср. с красным изображением богов и мужчин ( Цв. Рис.23 и 24).
В традиционном Китае (где долго царили матримониальные отношения, и женщина в связи с передачей наследства занимала центр мироздания) желтый цвет считался священным и обозначал женственность (Инь) земли (И цзинь). Относительно патриархальных обычаев Запада эта культура может считаться как бы перевернутой, то есть пребывавшей в экстремальном состоянии интеллекта.
В таком состоянии именно император мог носить самые царственные (женщины царствовали в семье) цвета. Так, при династии Цин желтый был исключительно цветом одежд и эмблем императора. Согласно Конфуцию, желтый цвет должен символизировать веру. А ведь всем известно, что большинство истинно верующих — женщины.
Индуизм улавливает в этом цвете бессмертно-жизненную истину, наделяя им семя человеческое.. В Индии новобрачная покрывает свои руки желтым Для того чтобы обозначить то счастье и единство, которого она ожидает. Будда, как аватара (олицетворение) синего Вишну, представлен в мифологии и живописи одетым в желтые одежды. Желтый цвет в буддизме означал богатство, любовь и духовность. В энергетическом центре желтого цвета тантризм усматривает увеличение жизненной силы и приобретение крепкого здоровья. Тут же находится и способность ясно излагать свои мысли (опять женщины!).
Показательно, что экстрасенсы, отождествляющие интеллект с интуицией, находят в ауре золотисто-желтого цвета высокие умственные качества и широкие, блестящие возможности. Помимо этого существует также истинный первичный золотисто-желтый цвет — показатель духовного просветления, слабо видный вокруг головы духовно-великих людей.
Золотые и желтые цвета одежд православные священники надевают на богослужения праздников Иисуса Христа (Рождество, Сретение, Преображение, Вознесение), в воскресные дни, а также в дни памяти апостолов и святителей. В католичестве светло-желтый цвет символизирует интуицию, интеллект и веру, а кроме того, истину, обретенную в откровении, и эмоциональную теплоту Солнца.
Духовную красоту характеризует золотисто-желтым цветом Каббала и франкмасоны. Желтый цвет в геральдической радуге трактовался как божественная щедрость. Однако желтый флаг в Европе означал карантин. Не зря же и Второй, и Третий рейх упорно заменяли желтый на белый в государственном флаге Германии.
Наиболее цельной картиной описания цветовой символики шекспировских времен является исследование Аллы Черновой. Так, в частности, описывая желтый как один из цветов, известных с глубокой древности, то есть с тех времен, когда невесты красили свои одежды и покрывала в разные оттенки шафранового, она констатирует, что некоторые свои древние значения желтый сохранил и до шекспировских дней.
Сюда относятся такие значения желтого как свет, изобилие, богатство. В ренессансном английском цветовом коде положительным знаком среди желтых были отмечены все золотистые цвета (“цвет согласия”, “цвет ржи”) и само золото. Согласно данным Т. В. Козловой, ювелирные изделия успешнее продаются, если они представлены на желтом или пурпурном фоне.
Заслуживает интерес и особый характер “понимания” этого цвета в России начала XX века. Желтые тона “Мира искусств” тогда прекрасно уживались с фиолетовыми цветами модерна. Примечательно, что в основе стиля модерн лежит тезис, согласно которому форма в искусстве важнее содержания. И как отмечает О. О. Савельева, источником этой формы стали природа и женщина. Модерн — стиль женский. Действительно, еще Кандинскому желтое представлялось как поднятый до большой высоты звук фанфар. А кому же более свойственны высокие тона голоса, как не женщине.
Именно это дает реальную интерпретацию желтой кофты Маяковского, в которой пресловутый эпатаж публики, на мой взгляд, был лишь внешним выражением чувств. По существу же, это была та трансцендентность его души, которая женственностью своей ощущает гармоничность, созвучность, цельность поэтической картины мира. И как истинное «Облако в штанах», Маяковский не мог не замечать чисто внешнего диссонанса — и одновременно внутренней гармонии — между мужественностью своего тела и женственностью вселенской души. Гений не мог пренебрегать внутренним. Или как он сам об этом писал:

Хорошо, когда в желтую кофту
Душа от осмотров укутана.

Желтый Бакст и сиренево-фиолетовый Врубель. Синий Блок и желтый Маяковский… “Как перевернут сновидно мир весь”. В России даже золотистому лютику было присвоено насмешливое “куриная слепота”. Вспомним: “Курица — не птица, баба — не человек”. И в России до сих пор можно встретить женщину на дорожных работах, строительстве и даже на укладке рельс.
В цивилизованном же мире желтый цвет всегда сопоставлялся с женским телом — с бессознанием женщины. Поэтому женщинам, продающим свое тело (свое бессознание) под “красным фонарем” выдавали не красные, а “желтые билеты”. Ибо красный привлекал мужчин, а желтый (как “паспорт” женского тела) характеризовал проституток. Не говорит ли и этот ряд о сочетании желтого цвета с ослепительным цветом женского тела, с женским началом. Собственно, с женственностью.
Ибо кто, как не женщина, “золотой серединой” своего сияния снимет любые крайности детей ли, мужчин или подруг? Кто, как не женщина, отдаст Богу Богово? Только женщина (Откр. 12.1):

“И явилось на небе великое знамение — жена, облеченная в солнце”.

Шпенглер называл желтый цвет политеистическим, материальным, праздничным цветом жизни, популярным, в частности, у женщин. Золотисто-желтый связывается также с лучисто-интуитивной целеустремленностью или с интеллектуальным оптимизмом. Кандинский усматривает в этом цвете бессознательное стремление к человеку — стремление перешагнуть границы обособленности каждого из нас. И кто же, как не женщина стремится к человеку… Кто же, кроме женщины все и вся материализует в нашей жизни… Кого же как не женщину мы называем праздничными цветами нашей жизни.
Д-р Вайс вслед за Кейсом полагает, что у людей, имеющих в ауре желтый цвет, от природы прекрасные умственные способности; они доверчивы и легко учатся. А кто более интуитивен, доверчив и легко учится, женщина или мужчина? Безусловно, женщина. Не зря же «солнечное сплетение» — ипостатическая суть женщины: как Солнце вообще дает жизнь на Земле, так женщина своим «солнечным сплетением» дает ее в частности.
Восприятие желтого цвета вызывает более нежное, по сравнению с оранжевым, действие на пульс и дыхание. То есть бодрое, веселящее возбуждение. Возможно, это связано с тем, что желтый цвет как бы исходит от своей поверхности и распространяется на расположенные рядом с ним цвета. А может быть, потому что желтый наиболее благоприятен для большей скорости зрительного восприятия, устойчивости ясного видения и остроты зрения. В любом случае, как писал Гете (§ 778) желтый цвет всегда несет с собой свет, а этим он стимулирует зрение, а следовательно, и нервы, укрепляя и поддерживая работу мозга.
Желтый цвет стимулирует умственную деятельность, помогает в исследовательской работе, поднимает настроение. Согласно Максу Люшеру, если вы любите желтый, то стремитесь к поиску интеллектуальных приключений и имеете самые разнообразные хобби. Иначе говоря, если вы помещаете желтый цвет на первое место, то обнаруживаете стремление к независимости и надежду на счастливую жизнь, не отказываясь при этом от активного участия в реализации своих планов.
Показательны в этом смысле так называемые желтые ленты, которые в США, являясь символом разлуки и надежды, вывешиваются (или носятся на себе) родственниками военных во время военных действий. С позиций выявленной семантики желтого цвета можно легко видеть, что люди в разлуке именно надеятся на желтый цвет как на солнечно-творческое озарение их родных и близких при выполнении опасных военных операций, и в то же время — как на женственное самосохранение жизни родственников. Таким образом, даже у американцев коллективное бессознание сохраняет свои сугубо архетипические значения цвета, — несмотря на весь пресловутый рационализм их общественного сознания.
Уже д-р Бэббитт заметил, что желтый цвет освещения (фильтры на окнах, шторы и др.) неблагоприятно и перевозбуждающе воздействует на организм, пребывающий в состоянии нервного возбуждения или раздражения.
Хроматическое соотнесение типа темперамента с так называемыми основными цветами Макса Люшера основано на гипотезе о резонансном взаимодействии внешнего и внутреннего цветового пространств, принципы которого были намечены Рудольфом Арнхеймом. Так, при хроматическом соотносении желтого цвета и типов темперамента оказалось, что внутренним желтым цветом характеризуются прежде всего сангвиниики. При этом среди сангвиников чаще встречаются женщины, чем мужчины.
Семантическая близость люшеровской интерпретации цвета № 4 («желтого»), данных цветового теста отношений (ЦТО), тестов Айзенка по типу темперамента (EPI) и хроматических характеристик интеллекта позволила выявить связь каждого из типов темперамента с доминантой определенного компонента интеллекта.
Так, если по Люшеру выбор 4-го цвета на 1-м месте определяется такими характеристиками как веселый, эксцентричный, активный, любознательный, то по Айзенку (EPI) — жизнерадостный, беззаботный, контактный, активный, а ЦТО называет его разговорчивый, общительный, открытый. В хроматизме же именно с этими характеристиками связана доминанта «женского» бессознания при нормальных (N) условиях опыта.
В середине XIX века Грасманом был сформулирован закон аддитивного смешения цветов: два световых потока, окрашенных в какие-либо цвета, при смешении дают цвет, находящийся в цветовом круге между ними. Так, например, ощущение желтого цвета может возникать не только под действием чистого спектрального желтого света, но и в том случае, если свет состоит из спектральных красного и зеленого в определенном количественном соотношении. При этом, как отмечает Н. Д. Нюберг, мы можем видеть желтый цвет, даже, если в составе получаемого света совершенно отсутствует желтый спектральный свет.
При этом нередко опускается тот факт, что интенсивность получаемого светового потока оказывается меньше интенсивности спектрального желтого. Для цвета поверхности это будет означать уменьшение светлоты и / или насыщенности поверхности образца по сравнению с этими же величинами, полученными при отражении этой же поверхностью от спектрального желтого. Иначе говоря, при освещении тел смешанным потоком для реальных тел получится не желтый, а серовато-желтый цвет образца (см. следующий раздел).
И, тем не менее, вслед за цветоведением в функциональной психологии принято считать, что цвета (выбираемые в качестве предпочтительных или отклоняемых) подчиняются закону аддитивного смешения. При этом нередко подменяются понятия света и цвета. К примеру, обратим внимание на рассуждения психологов: если к зеленому свету добавить красный, то получится желтый. Это оптическое объединение обоих цветов в желтый соответствует и психологическому началу желтого цвета.
Какое же начало существует у желтого цвета, по мнению психологов? Красный как возбуждение, а зеленый как напряжение создают в результате состояние возбужденного напряжения. Это психическое состояние приводит к взрыву, к разрядке, к эксцентрическому расслаблению, как например, смех после фразы, раскрывающей смысл анекдота. Итак, желтый выражает эксцентрическое разрешение возбужденного напряжения. Иначе говоря, как считает Г. Клар, желтый цвет следует понимать как изменение и снятие наличествующего напряжения с помощью раздражающего действия, как поиск и ожидание освобождающей разрядки, и, наконец, как собственно эксцентрическую разрядку.
Согласно концепции Люшера, предпочтение желтого означает стремление к независимости и к расширению горизонта восприятия. Значение желтого цвета обычно включает и живость чувств в самораскрытии интеллекта, и радостную бодрость при нежных возбуждениях. Сюда же можно отнести и эксцентрические устремления к снятию напряжения в познании тайн бытия, а также ожидание контактов в поисках счастья и смысла жизни. Такие люди нередко надеются на разрядку с помощью освобождения от нагрузки или от какой-либо связи, которая угнетает их как зависимость.
Желтый цвет стимулирует умственную деятельность, помогает в исследовательской работе, поднимает настроение. Согласно Люшеру, если человек ставит желтый цвет на первое место, то можно говорить о его стремлении к поиску интеллектуальных приключений и обладании всевозможными типами хобби. Иначе говоря, предпочтение желтого цвета позволяет обнаружить потребность в интеллектуальном возбуждении и надежду на счастливую жизнь, без какого-либо отказа от активного участия в реализации своих жизненных планов.
В таком случае психоаналитики рекомендуют следить, чтобы жажда перемен не привела этого человека к погоне за иллюзорными целями, которые либо недостижимы, либо не стоят затрачиваемых усилий. Это связано с тем, что приверженцы желтого цвета в ожидании возможных контактов склонны к некоторой суетливости и как следствие — к опрометчивым поступкам.
Если же человек не приемлет этот цвет, то психологи утверждают, что он может являться интеллектуально ограниченным невольником собственных мыслей, поскольку боится самораскрытия перед собственными же чувствами. Вообще говоря, если желтый цвет оказывается на последнем месте, то его интерпретируют как некое выражением поверхностного отношения к жизни. В таком случае желтый цвет кажется этому человеку слишком ярким, кричащим и неприятным.
Психологами замечено, что противникам этого цвета не хватает определенной стабильности и психологической самостоятельности. Они часто поддаются нажиму окружения, все время чувствуют себя в опасности, нередко впадают в депрессию.
Так это или нет, наука до сих пор ничего определенного сказать не может. Это связано с отсутствием информационной модели человека, то есть научного представления базовых уровней его личности. В связи с этим сопоставим ряд опытных данных для их последующей систематизации и хроматического анализа на уровне информационной модели интеллекта.
Характерная черта желтого цвета — светоносность, этим он создает хорошее настроение с позиций психологической метафизики. Физика же и физиология цветового зрения утверждают, что «эффект тумана» (при действии на глаза УФ излучения) исчезает, если пользоваться желтыми очками (из-за поглощения УФ света желтым стеклом). Кроме того, как отмечал Н. Д. Нюберг, при рассматривании окружающих предметов через желтоватое стекло, создается впечатление более яркого освещения, чем оно есть в действительности.
Практически в этом же ряду явлений находится известный водителям факт «пробивания» сплошного тумана световым потоком желтого цвета, действующим намного эффективнее, чем белый свет. Здесь же имеет смысл привести экспериментальные данные С. В. Кравкова о том, что для различения черных объектов на белом фоне наиболее выгодны желтые лучи; насыщенность же спектрального желтого имеет резко выраженный минимум по сравнению с остальными цветами спектра.
Сопоставим эти феномены с другим рядом явлений. Объективно полоса поглощения желтых образцов находится в синей и фиолетовой областях спектра. Кларк же приводит аналогичные, но уже субъективные данные о сопоставлении момента оргазма с кратким желтым цветом, после которого наступает покой синего цвета. В то же время Дерибере отмечает, что у детей меньше проявлялось желание пачкать стены, окрашенные в желтый цвет. С другой стороны, на Западе существует мнение, что желтые тона интерьера создают потребность в большей работоспособности.
В функциональной психологии утверждается, что желтый цвет во временн?м отношении указывает на будущее и осуществление в нем определенных возможностей. И здесь же этот цвет соотносится с оптимизмом и интересом к объективному миру.. Вместе с тем, в психологии творчества существует положение о связи желтого цвета с состоянием озарения (инсайта). Об этом говорится и в психологии цвета, что отмечалось выше в связи с нимбами Будды и Христа.
Главные черты учения Будды — отречение от мирских благ и любовь к ближнему. Монахи-буддисты обычно узнаются по шафраново-желтым одеждам. Иначе говоря, желтый цвет свидетельствует в данном случае об уходе от действительности благодаря самоуглублению, или, как говорят психологи, интроспекции. В христианстве же желтый цвет в силу амбивалентности золота и цвета, а также его цветообозначения означал порицание ухода в себя, то есть отрицание самопознания, поскольку основой учения Христа является вера в Бога, но не в себя.
Итак, вначале классифицируем эти весьма разнородные данные, для чего попарно сопоставим основные предикаты функций желтого света и цвета, приведенные в пп. 1–5:
более яркое освещение в желтом и лучшее различение черных объектов на белом фоне,
исчезновение «эффекта тумана» и факт «пробивания» сплошного тумана,
дети не пачкают желтые стены и минимальная насыщенность желтого света,
потребность в большей работоспособности и интерес к объективному миру,
интроспекция и уход от действительности благодаря самоуглублению,
желтые цвета оргазма и сине-фиолетовая область поглощения,
указание на будущее и состояние озарения.
С позиций хроматизма уже эти сопоставления дают основания предположить существование в интеллекте достаточно определенной картины мира. Так, в разделах о сером и черном цветах мы встречались с понятием “туман” и его соотнесенностью с тремя вещами: настоящим временем, творческим подсознанием и его доминантой при опьянении. Черным же цветом характеризовалось общемировое бессознание и будущее время.
В круге цветов, моделирующем настоящее время, желтый цвет является сублиматом женственного бессознания. Достаточное количество экспериментальных и опытных данных позволяет полагать, что этим компонентом интеллекта характеризуются и творцы, способные вынашивать в себе будущее дитя, то есть ждать, надеяться и рождать именно в состоянии озарения, которое — как и реальные роды женщины — нередко сопоставлялось с оргазмом.
Именно поэтому желтый свет из-за наименьшей насыщенности субъективно превышает яркость белого света и для реальных образцов является наиболее близким к серому цвету, Благодаря этому свойству желтого света можно представить и закономерности взаимодействия между объективными и субъективными предикатами желтого.
Во-первых, тот факт, что черные предметы лучше распознаются на белом фоне в желтом свете свидетельствует о том, что именно желтый свет активизирует бессознание, которое и позволяет лучше распознать информацию черного будущего на фоне белого цвета прошлого. Белый же свет активировал бы прежде всего сознание, которое в силу хроматической оппозиции с бессознанием принципиально не может воспринимать информацию последнего. Эмпирически это доказывают популярные во всем мире “Желтые страницы”, где вместо желтого света на белом фоне используется желтый фон.
Во-вторых, за счет временнуго сродства — то есть соотнесения и желтого бессознания, и серого подсознания с настоящим временем — возможно осуществляется освещение желтым цветом бессознания серого тумана подсознания. А это, в свою очередь, и создает осуществление обоих явлений: субъективно “пробивается“ объективный туман на дороге и объективно исчезает эффект субъективного тумана (точнее говоря, флуоресценции глазных сред и усиления собственного свечения сетчатки под действием УФ излучений).
В-третьих, творческое в своей голубизне подсознание детей “не позволяет” пачкать собственное же светоносно-желтое бессознание. Можно только предполагать психическое состояние ребенка, который ощущает, что образующийся цвет приведет его во взрослое состояние, исключающее какое-либо творчество. Однако здесь невозможно провести четкую грань, поскольку отсутствуют данные о возрасте этих детей.
В-четвертых, большая работоспособность определяется желтым цветом, связанным с интересом к внешнему миру. По-видимому, это происходит за счет творчески подсознательной интроспекции информации в собственном бессознании. Так, в частности, уход от действительности в бессознание осуществляется для извлечения из него — благодаря именно самоуглублению — информации, актуальной для настоящего, что и приводит к большей работоспособности за счет предвидения в будущем.
В-пятых, желтые цвета оргазма являют собой поистине творческое проявление подсознанием информации, хранимой желтым бессознанием. Для понимания метафизики этого действа можно привлечь хроматическую аналогию со срезом распиленного дерева. Так, кольца обнаженно-желтой сердцевины дерева долговременно хранят получаемую информацию и “выдают” ее лишь при снятии коричнево-земных покровов ствола.
В-шестых, сине-фиолетовый сублимат творческого подсознания выступает как приемник, способный принять (поглотить) эту информацию. Именно поэтому, вероятно, собственно стадию озарения сами творцы нередко связывают с желтым цветом одежд или окружения. И как в психофизике последовательным образом к желтому цвету является сине-фиолетовый ореол, так и в интеллектуальном последействии за желтым цветом озарения (или оргазма) следует стадия обработки полученной информации в синем подсознании (или покой синего цвета).
И, наконец, в седьмых. Как мне кажется, базовое состояние истинно творческого озарения совместимо лишь с активностью женственно-желтого бессознания. На основании опытных данных можно допустить, что оно в свою очередь, вызывает одновременную активизацию и долговременной памяти мирового творческого бессознания и его черного сублимата. Информация же последнего — при “освещении” желтым светом женственного бессознания — во временнум аспекте и указывает на будущее, о чем уже говорилось в п. 1 комментариев.
Однако вернемся к нашим цветам. Каждый теперь может их сам интерпретировать. Желтый цвет символизирует пространство, а, следовательно, освобождение ото всего, что стесняет и гнетет. Этот цвет, традиционно считающийся цветом весны, вновь просыпающейся от зимней спячки жизни, говорит о веселом, жизнелюбивом, мягком характере. Желтый цвет высвобождает животворные силы организма, которые устраняют печаль и гасят депрессию. Что ж, все эти свойства желтого цвета вполне согласуются с сублиматом женственного бессознания.
Поэтому, на мой взгляд, вполне можно принять интерпретацию, которую дает Г. Клар: «красный цвет по времени соответствует современности, тогда как желтый указывает на будущее». В самом деле, современность отвечает настоящему времени, которое на ахромной оси моделируется серым цветом, тогда как будущее — черным. Серый сублимат характеризует творческое подсознание, которое чаще доминирует у мужчин, характеризующихся в круге цветов красным цветом. Черный же сублимат характеризует рождающее бессознание женщины, которое в круге цветов семантически связано именно с желтым цветом.
Справедливость этого положения может быть представлена и на уровне психофизиологии. При красном цвете освещения человек выполняет какие-либо действия быстрее, чем при желтом. То есть, если можно так сказать, то красный мужчина уже выполнил что-то в настоящем, а женщине это еще предстоит в будущем в силу более медленной реакции желтого.
Интересно сопоставить любовь к желтому беременных женщин, которые прошли курс обучения для “безбоязненных” родов, и грудных детей. С одной стороны, желтый излечивает детскую анемию, а с другой — успокаивает отдельные виды женских психоневрозов и препятствует колебаниям в состоянии здоровья. Стимулируя деятельность мозга, желтый цвет вызывает у человека интеллектуальный интерес к объективному миру.
Вероятно, поэтому ярко-желтый цвет часто отвергается алкоголиками. Вместе с тем, в функциональной психологии отмечалось, что желтый цвет отвергается располневшими женщинами. По-видимому, здесь следует учесть светлоту желтого, расширяющего объекты, а также и тот факт, что желтый принимает участие в развитии головокружений.
Пристрастие женщины к желтому цвету одежд часто говорит о самовлюбленности, о скрываемой чувственности и женственности, которая в сексе легко обращается в красную активность мужского начала. Наверное, поэтому незамужние беременные женщины, для которых ребенок будет совсем “нежеланным”, категорически отвергают желтый цвет. Психоаналитики полагают, что в этих случаях сказывается тематическая фиксация при сужении области переживаний и самораскрытия, озабоченность и т. п.
Де Боно соотносит желтый цвет с оптимизмом и жизнеутверждением, в котором живут надежда, позитивное мышление и поиск возможностей. Очевидно, прежде всего, при жизненных разочарованиях может оказаться полезным действие желтого цвета как ярко выраженного стремления к человечеству. То есть, — к интуитивному преодолению межличностной напряженности и чисто женственной непринужденности в общении или в ожиданиях.
Рассмотренный выше материал приводит нас к заключению, что желтые тона сублимируют архетипы определенных индуистских верований. В модели интеллекта сублимат желтого цвета характеризует хроматические черты женственного бессознания при нормальных условиях жизни и мужественного — при экстремальных.

5.3.1. Цвет золота
Прежде, чем начать разговор о золотом цвете, коснемся основных отличий блестящих и матовых поверхностей, отражающих какие-либо цвета. Так, еще Гете в §767 «Хроматики» отмечал, что золото в совершенно чистом виде дает нам, особенно если еще присоединяется блеск, новое и высокое представление об этом цвете; также и яркий желтый оттенок, выступающий на блестящем шелке, наприменр, на атласе, производит великолепное и благородное впечатление. И сегодня нередко считают, что насыщенный желтый цвет вообще выигрывает при блестящей окраске и проигрывает при матовой.
Современное цветоведение основывается на экспериментальной проверке этого мнения. Р. М. Ивенс приводит данные о том, что помимо цветового тона, насыщенности и светлоты на восприятии существенно сказываются такие вещи как глянцевость или матовость отражающей цветовой поверхности. В определенных условиях наблюдения эти факторы могут даже изменять видимую насыщенность или цветовой тон независимо от распределения энергии в спектре источника света.
Так, матовая поверхность нередко может казаться более белесоватой чем ее реальный цвет из-за того, что имеет множество мелких бликов, сливающихся в одно — слегка осветляющее — целое. Вероятно, поэтому у Н. Д. Нюберга сложилось впечатление, что блестящие цвета можно отнести к твердым материалам, а матовые — к мягким.
Цвет освещения может быть узнан по цвету бликов на блестящих поверхностях. Однако, согласно данным С. В. Кравкова, от блескости страдает различительная чувствительность глаза, ибо блеские поля оказываю слепящее действие и ухудшают остроту зрения. При этом наибольший ущерб от блескости терпит видность синих полей и наименее вредят блеские источники желтого цвета.
Различие блестящих и матовых поверхностей состоит в их отражательной способности. Блестящие отражают свет преимущественно в одном направлении, тогда как матовые — во всевозможных. Вследствие этого при одинаковом коэффициенте отражения матовые поверхности дают большую освещенность, чем блестящие той же площади.
Блеск золота как блестящего желтого цвета всегда воспринимался человеком как светоносность, как застывший солнечный свет. Но золото с древнейших времен — богатство, а, следовательно, и власть и укрепляющая ее вера. Так, Будда предстает непременно золотым во множестве скульптурных и живописных изображений.
Экстрасенсы усматривают в золотистых цветах ауры крепкое здоровье и благополучие. Как писал Эдгар Кейс, такие люди способны позаботиться о себе, редко волнуются и легко учатся. Они обладают живым умом, радостны, дружелюбны, готовы оказать помощь.
Из золота делалось множество ювелирных украшений и у египтян, и у евреев (особенно во времена Соломона), и у греков. Многие греческие скульптуры были инкрустированы золотом и другими драгоценными материалами. И как писал Платон в трактате «Гиппий Больший» (289 е — 290 b), все мы знаем, что если к чему присоединится золото, то даже и то, что раньше казалось безобразным, после того как украсится золотом, представится прекрасным.
В раннем христианстве вслед за Платоном самыми прекрасными считались те цвета, которые больше блестят, то есть те, которые больше причастны к свету, ибо «царь цветов — свет». Такое отношение к цвету сохранялось на протяжении всего средневековья. Так в XIII веке Фома Аквинский пишет: «То, что имеет блестящий цвет, называют прекрасным». Отсюда золотой цвет (как блестящий желтый) символизировал божественность как подвиг христианского мученичества через очищение страданием. Святой Петр — хранитель веры, заступник людей перед Богом часто изображался в золотых ризах.
Желтое воспринималось в Византии как «златовидное», а золото — как «световидное». Высокая значимость золота прежде всего как символа света (а именно божественного непроницаемого света, «сверхсветлой тьмы») перешла и в византийскую культуру, приобретя новое семантическое поле уже христианских значений.
Золото, как средство украшения, высоко ценилось и светской и духовной администрацией Византии. Золотом расшивались императорские одежды, в тронном зале, — как это красочно описал в Х в. кремонский епископ Лиутпранд, посетивший Константинополь, — была масса хитроумных вещей, золотых и позолоченных. В храме св. Софии было множество золотых изделий.
«Золото полуденного солнца, — считал Е. Н. Трубецкой, — из цветов цвет и из чудес чудо. Все прочие краски находятся по отношению к нему в некотором подчинении и как бы образуют вокруг него «чин». Золотой фон — вот первое, что появляется, когда иконописец создает икону. Мастер как будто воспроизводит образ сотворения мира: как божественный свет вызывает к жизни видимые формы, так и «света» иконы рождают ее изображение.
В самом деле, золотое сияние, окутывая изображаемое событие облаком ирреального света, удаляло его от зрителя, возвышало над эмпирией суетной жизни. В художественной структуре мозаичного изображения и иконы золото фонов и нимбов выступало важным гармонизирующим фактором, подчиняющим себе весь цветовой строй изображения.
Как отмечает И. Е. Данилова, в древнерусской живописи золото сохраняет свое значение (как и в западноевропейской) овеществленного света. Сопоставим это значение с отношением к золоту как живописному фону и сравним западноевропейское к нему отношение. Как продолжает И. Е. Данилова свое исследование, художники Возрождения не любили золото; они видели в нем не только характерный признак варварского средневекового прошлого, но и наиболее иррациональное, неподвластное воле художника живописное средство.
Теоретики Возрождения нередко даже порицали художников, использовавших золото, требуя, чтобы они изображали его желтыми красками. Это бы, по их мнению, создавало истинную живописную иллюзию блеска и не связывало художников иррациональными эффектами золота с его собственной — свободной от кисти — световой жизнью.
К примеру, Альберти отмечал, что некоторые позолоченные поверхности сияют там, где они должны быть темными, и кажутся темными там, где они должны быть светлыми. Леонардо да Винчи также писал (§259), что истинный цвет каждого цвета обнаруживается в той части, которая не заслонена тенью любого качества и не блестит, если тело полированное. Уже в Новое время такой мэтр западной живописи как Делакруа в «Дневнике» (22.04.1850) подчеркивал: «Золотой фон совсем затирает фигуры и нарушает гармонию живописи. Он навязчиво выпирает, лишая картину фона, который должен служить интересам целого».
И эти мнения сегодня имеют достаточно серьезное обоснование. Согласно экспериментальным данным С. В. Кравкова, всякое яркое раздражение, падающее на сетчатку глаза, рефлекторно вызывает двигательный импульс, заставляющий направить взор на это яркое поле. От ярких раздражителей в поле зрения возникают заметные последовательные образы, мешающие последующему восприятию. Поэтому блеские поля и ухудшают остроту зрения.
В России же иконописный золотой фон воспринимался несколько иначе. Так, Павел Флоренский в статье «Храмовое действо как синтез искусств» пишет: «Золото — варварское, бессодержательное при дневном рассеянном свете — волнующимся пламенем лампады или свечки оживляется, ибо искрится мириадами всплесков, то там, то здесь, давая предчувствие иных, неземных светов, наполняющих горнее пространство. Золото — условный атрибут мира горнего, нечто надуманное, аллегорическое в музее, есть живой символ, есть изобразительность в храме с теплящимися лампадами и множеством свечей».
Первые деньги делались в виде золотых монет. Как показано в 7 главе «Античного хроматизма», деньги представляют собой опредмеченное время.А это уже дает основание для сопоставления денег и времени в хроматическом аспекте анализа. Так, в следующих главах мы увидим, что зеленый цвет сублимирует в себе семантику денег. По данным же лингвистов, в русском языке слово «золото» восходит к тому же корню, что и «зеленый» и «желтый». По А. Г. Преображенскому, первоначальным значением слова «золото» было блестящее желтое. Того же происхождения немецкое слово god — золото.
В этой связи оказываются весьма актуальными высказывания Макса Фридлендера о золотом цвете. Согласно его построениям, золото принадлежит к тем средствам, которые выводят произведение искусства из земной сферы, помещая его в сферу призрачно-иллюзорного. Так драгоценная материя становится символом духовного и бестелесного. Золотой фон отрицает пространство.
Несложно показать, что при хроматическом сопоставлении цитированной выше овеществленности света, а также опредмеченности времени с этой внепространственностью фона семантика золотого цвета приобретает парадоксальный характер: в золотом фоне опредмечены свет и время, тогда как пространство распредмечено. Очевидно чувствуя эту парадоксальность, Фридлендер констатирует: «Количество золота в церковной картине всегда говорит о степени консерватизма религиозного духа».
Об этом консерватизме свидетельствует тот факт, что и в византийской, а затем и в русской иконописи фон изображался преимущественно в ирреально-вневременных тонах ассиста. На Западе же где-то с конца XV века можно встретить изображения реальных фигур на каком-либо реальном фоне (пейзаж, интерьер и т. п.).
Следуя за предположением Р. М. Ивенса о том, что различные люди по-разному улавливают взаимосвязь между типом поверхности (матовым или глянцевым) и собственно ее цветом, можно сказать, что это происходит автоматически, или как уточняет Ивенс, подсознательно.
Иначе говоря, на Западе можно «сознательно» различитьв соотношение между фоном и фигурой в силу отсутствия иррационально-золотого фона. В России же ассист церковной живописи постоянно вводит верующего в этот иррациональный мир подсознания, а строго говоря, — как это доказывается в хроматизме, — бессознания. Может поэтому умом Россию и не понять? Не зря же Сергей Есенин иррационализировал даже избу:
Все равно я остался поэтом
Золотой бревенчатой избы

Как чудом застывшие лучи, золото и в Новое время символизировало свет, благодать, славу, просвещение, мудрость, милость, избранность. Лицезрение золота, как писал Омар Хайям, дает свет глазам и радость сердцу… Оно делает человека смелым и укрепляет ум”.
Кто как не женщина любит золото. Кто же, как не женщина, способен сделать человека смелым? Кто укрепляет ум мужчины? Кто дает свет глазам и радость сердцу? Да и собственно блеск золота радует глаз:

Наготою грубой
Дразня и слепя до слез —
Сплошным золотым прелюбом
Смеющимся пролилось

— так архетипически смело прорисован образ Мариной Цветаевой — мужественной в творчестве и женственной в жизни... Или, как в «Триолете» одевал это сущностное золото женщины в белые одежды Сергей Соловьев:
Твое боа из горностая
Белее девственных снегов.
Моя царевна золотая,
Твое боа из горностая
Как пена, что ложится, тая,
У черноморских берегов.

Интересно, что у женщин к золоту наблюдается достаточно выраженный интерес по сравнению с мужчинами. Так, в «Золотых кладовых» Эрмитажа мне неоднократно приходилось наблюдать совершенно различную реакцию мужчин и женщин. Если у большинства мужчин интерес к экспонатам внешне достаточно демонстративен, но практически никак не отражается во взоре, то у преобладающего большинства женщин при виде золотых украшений зрачки расширяются примерно также, как и при лицезрении Мадонны с младенцем.
Николай Гумилев вывел замечательный тип мужской характеристики золота:

Распутник в раззолоченном плаще.

Сейчас раззолоченные плащи или парчу на мужчинах можно встретить только в цирке, да на эстраде. Правда, с начала 90-х годов ХХ века в России довольно часто стали встречаться «бандиты и бизнесмены» с золотыми цепями на шее и / или с золотыми урашениями и серьгами в ушах, то есть практически в той же парче. Как по этому поводу справедливо замечает Татьяна Забозлаева, увлечение парчей — это всякий раз тяготение к своего рода показухе, стремление «показать себя», это недоверие к собственным внутренним достоинствам.
Психологи же в один голос утверждают, что это недоверие преимущественно характеризует женщин, по сравнению с Я-концепцией мужчин. Любопытную аналогию с человеком можно усмотреть в царстве пернатых. К примеру, до тех пор, пока самец строил гнездо, его окраска сливалась с окружающей средой. В то момент, когда самец замечает самку, он приобретает блестящую окраску брачного периода, которая и привлекает самку.
Можно полагать, что вышеупомянутая потеря остроты зрения из-за блескости функционально связана — в силу детализации и конкретизации каких-либо составляющих поле зрения — с формальной логикой. Действительно, и та, и другая в наибольшей степени характеризует женственное сознание как компонент интеллекта. Поэтому-то предбрачная блескость самцов (в нашем случае — представителей мужского пола) при взгяде на них вполне может привлекать внимание женщины из-за потери ею остроты зрения.
Подобные вещи отмечаются и в символике аналогично этому явлению. К примеру, Гегель замечает, что блеск и матовость цвета также имеют в себе нечто символическое: первый соответствует обычно веселому настроению человека, находящегося в блестящем положении; матовый цвет, напротив, — пренебрегающему всякой пышностью простому и мирному характеру.
В функциональной психологии отмечалось, что золото, независимо от своей покупательской способности, выражает чувство лучезарного счастья. Выводилось это заключение следующим образом: если желтый цвет — есть выражение освобождения и счастья, то именно это его значение усиливается благодаря полированной, блестящей поверхности золота.
В заключении этого раздела можно заметить, что блеск золота может свидетельствовать прежде всего о женственности человека — кем бы он не был — мужчиной или женщиной. Среди же религиозных направлений, по-видимому, архетип золотого цвета может быть связан с буддизмом.

5.3.2. Оттенки желтого
Нередко даже специалисты могут не обращать внимания на оттенки цвета, обобщая в одном цветообозначении совершенно различные смыслы. Так, например, Ева Геллер полагает: Желтый цвет хорош как золотой и плох как опальный. Поэтому прежде всего при анализе цветовой семантики следует особое внимание обращать на оттенки. Так, если светло-желтые тона связаны с солнечным светом, а следовательно, и с первопричиной жизни, с первыми весенними цветами — одуванчиками, с выводком цыплят, золотом или лимоном, то затемненные тона желтого цвета — с гноем, мочой и калом, с цветом жалящих ос, с неподвластными человеку песками пустынь (У. Бер).
Быть может, поэтому темно-желтый цвет обычно ассоциируется с изменой, скупостью и недоверчивостью. Экстрасенсы также усматривают в ауре темно-желтого цвета чисто эгоистические проявления морально низшего порядка. Гегель же полагал, что за желтым цветом стоит и символ желчной зависти.
В самом деле, если в раннем христианстве желтый полностью отождествлялся с золотым, то с XII века его оттенки приобрели самостоятельные, как правило, противоположные золотому, отрицательные значения: бледно-желтый — предательство, обыденность, плотскость; охристо-желтый — страх, боязнь; тускло-желтый — деградация, ревность, прелюбодеяние.
И в старом английском цветообозначении yeow удивительным образом сочетается вся совокупность этих значений: «желтый, завистливый, ревнивый, подозрительный (о взгляде)» и в сленге даже — «трусливый», то есть практически все негативные характеристики женственности. В средневековой Европе желтый цвет считался цветом презираемых и изганных. Так, евреи должны были нашивать себе на платье кружок из желтого сукна, желтый платок как знак стыда были обязаны носить развратницы.
И вероятно, вспоминая это, в §771 «Хроматики» Гете отмечал, что получается неприятное впечатление, если желтая краска сообщается нечистым и неблагородным поверхностям, как обыкновенному сукну, войлоку и тому подобному, где этот цвет не может проявиться с полной силой.
Как уже говорилось, желтые и шафраново-желтые одежды всегда носили буддисты. И сегодня на Востоке желто-оранжевые одежды встречаются много чаще, чем на Западе. По-видимому, это связано с тем, что в христианстве желтый (в отличие от золотого) «попал в немилость». Если светоносное золото сохраняло мистическую репутацию сакральности и божественности (хотя сам объект должен был вызывать алчность и страсть к накоплению), то затемненный желтый Средневековье ассоциировало с враждебностью и предательством. Так, в западной живописи Иуда до сих пор изображается в желтой тунике.
В средневековой Испании жертвы аутодафе были одеты в желтое для подчеркивания их ереси и предательства, то есть преступлений, за которые инквизиция и приговаривала их к сожжению на костре живыми. Некоторые страны тогда даже приняли законы, по которым «из-за предательства Иисуса» одежды еврееев должны быть желтыми. Этот образ обмана, измены и вероломства преследовал еврейский народ вплоть до II Ватиканского Собора, аннулировавшего определение «предательский». Но нацисты вернулись во времена Средневековья и заставляли евреев носить желтую нарукавную повязку или желтую звезду.
Как отмечал Гете, незначительное и незаметное смещение превращает прекрасное впечатление огня и золота в гадливое, и цвет почета и благородства оборачивается в цвет позора, отвращения и неудовольствия. Так могли возникнуть желтые шляпы несостоятельных должников, желтые кольца на плащах евреев; и даже так называемый цвет рогоносцев является, в сущности, только грязным желтым цветом.
Прекрасные примеры этого приводит и Сергей Эйзенштейн относительно желтых тонов жен: желтый цвет — цвет обманутых мужей, желтый бал — бал рогоносцев, а выражение “жена окрашивала его с ног до головы в желтый цвет” означает, что жена ему изменяла.
Как это понимать? Если желтый — цвет женского тела, цвет женского бессознания, то почему он становится цветом рогоносцев? Одну сторону мы уже отметили в оппозиции черного и белого цвета (аноргазмия). Однако существует и другая сторона медали, и ответ здесь не так уж прост, как кажется.
Очень редко — по сравнению с мужчиной, разумеется — женщина изменяет без влюбленности. Влюбленность же — как экстремальное состояние ее интеллекта — оборачивает цвет ее бессознания в красный и подсознания в фиолетовый. И мужу ничего не остается (для устойчивости их семьи), как окрасить свое бессознание в желтый цвет. Он становится женщиной, ждущей своего активного партнера.
Но у мужчины преобладает серый цвет воображающего все и вся подсознания. И сочетание желтого и серого дает “все цвета ревности”. Те цвета, которые еще древние называли “желтым чудовищем”, “желтым глазом зависти”. Например, у буддистов Тибета этот оттенок желтого цвета имел эпитет "желтый глаз" и обозначал ревность.
Итак, грязно-желтый цвет — знак позора, ненависти, безумия и болезни. Быть может, поэтому и Кандинский утверждал, что желтое есть типично земная краска, связанная с выражением безумия, с признаками слепого бешенства. С этим загрязненным желтым связано и предательство Иуды; и серовато-желтые тона Достоевского — и стен его квартиры, и его романов; и широко известные выражения “желтый дом”, “желтая пресса” и т. п. С «желтой прессой» однако нельзя смешивать «Желтую книгу» — ежеквартальное авангардистское издание конца XIX века, участниками которого были такие творцы как Обри Бердслей, Оскар Уальд и другие.
Если следовать утверждениям этнологов и искусствоведов (“желтое — это женское”), то получается, что женское бессознание, которое не достигло оргазма, действительно, безумно. Действительно, если оно просветлено, оно — солнечно. Если загрязнено остатком черного, не получившего выхода при аноргазмии, то — бешеное (см. черный цвет).
Вернемся к описанию Аллы Черновой и увидим, что подобно другим цветам, желтый амбивалентен, поскольку, как сказал кто-то из английских исследователей костюма, и золото и лимон желтые, но их желтизна говорит о разном. Поэтому затемненные оттенки желтого означали не только негативные смыслы и вещи, но и смешные. Причем это соответствовало как бытовой традиции, так традиционной символике цвета на английской сцене вообще. Количество вариантов желтого цвета и его символических значений огромно.
Каков по виду “цвет ржи”, “цвет соломы” или “цвет топленого молока”, мы хорошо представляем. А вот что такое “цвет льва”, очень популярный тогда в театральных костюмах? Судя по всему, это был цвет, составленный из желтого с примесью темно-красного, цвет, похожий на дубленую кожу, оранжево-коричневый. Он обозначал высокомерие и мужскую силу (в смысле некоего павлиньего апломба самца). Желтое в обуви и в чулках означало влюбчивость, призыв к любви.
Но где любовь, там и ревность. Если женщина после свадьбы надевала желтые чулки, то ими она как бы говорила о замужестве, а также, возможно, о властной любви, в комедии — навязчивой, переходящей в ревность. Отсюда понятна насмешка Беатриче:
Граф ни печален, ни болен, ни здоров.
Он просто благопристоен,
Благопристоен, как апельсин,
И такого же цвета — цвета ревности.
Безумие символизировал тоже желтый. Вернее, грязно-желтый. Кроме того, он был символом зараженного и проклятого места, “цветом глины”, из которой сделан человек со всеми его земными, низменными чувствами: завистью, унынием, подозрительностью, ревностью. В “Зимней сказке” старая фрейлина Паулина, держа на руках новорожденную принцессу (отец которой из ревности, считая, что дочь не от него, совершил ряд безумных поступков), произносит как заклинание:
Природа-мать, великая богиня,
Ей сходство даровавшая с отцом!
Когда ты будешь создавать ей душу,
Возьми все краски мира, кроме желтой, —
Да не внушит ей желчное безумье,
Что не от мужа дети у нее.
Тускло-желтый считался цветом предательства. Так, во Франции двери предателей даже красили в желтый цвет. Именно этот цвет и был столь часто упоминаемым “цветом Иуды”. Во всяком случае, у Иуды на фресках Джотто и Гольбейна плащи тускло-желтые. По обычаю, установившемуся еще в средние века, евреи, и в том числе, шекспировский Шейлок, обязаны были носить желтую шапку и плащ, у которого с левой стороны, на месте сердца, нашивался желтый круг.
В Европе той эпохи желтый цвет одежд означал вызов и враждебность. Так, например, Генрих Вюртембергский, вместе со своей свитою облаченный в желтое, проследовал мимо герцога Бургундского и дал знать герцогу, что затеяно сие было против него, — пишет Хейзинга.
Серовато-желтый цвет символизировал также сумасшествие, шутовство и глупость. В реальной жизни как цвет безумства он был присвоен костюмам умалишенных. А понятие “желтый дом” сохранилось до наших дней. Так, в политологии известное обобщение “желтые” применяется до сих пор по отношению к профсоюзам и Второму интернационалу как знак предательства, соглашательства.
До сих пор в народе говорят: желтый цвет одежд к измене. Как это объясняется в хроматизме? Нередко за измену народ принимает уход человека в сферу собственного бессознания из-за того, что желтый цвет одежд этого человека говорит о его самоуглублении и единении с серым цветом подсознания. С позиций внешней среды это в самом деле является «изменой», но изменой лишь до тех пор, пока подсознание не извлечет с помощью желтого цвета необходимую для того же народа информацию.
Итак, заключая этот раздел, отметим, что по своим функциональным проявлениям темно-желтые цвета сублимируют в себе сверхдоминанту женского бессознания в интеллекте. То есть уход человека в аффективность без осознания своих действий (скандалы и как следствие, — неверность, которая сопровождается скандальной ревностью и т. д.).

Глава 6. Зеленые тона самосознания

Зеленые тона занимают промежуточное положение между теплыми и холодными цветами. Как пишут исследователи, зеленые цвета являются цветом природы и роста, что оказывает успокаивающее нейтральное настроение, создает впечатление мягкого, приятного и благотворного покоя. В самом деле, обыкновенно воздействие леса, лугов или садов создает спокойное, мягкое, ясное, умиротворенное настроение.
По-видимому, здесь сказывается своеобразная дополнительность зеленого и красного цветов — цветов растительной и животной воспроизводимости. Так, Рене-Люсьен Руссо даже посвящает отдельную главу этой дополнительности, включая сюда дополнительные цвета хлорофилла и гемоглобина, которые являются взаимодополнительными не только по цвету, но и по жизненно важным функциям друг друга.

6.1. Цивилизация хаки
Как правило, желтовато-зеленые оттенки вызывают ассоциации с вынужденным раскрытием и связываются с распусканием почек на деревьях. Среди всех полихромных цветов зеленовато-желтый обладает наиболее ясной и отчетливой областью видения. Это связано с тем, что максимальная чувствительность глаза приходится на эту область спектра. И в то же время желто-зеленый цвет имеет наименьшую насыщенность. Поэтому в нормальных условиях он не утомляет зрение.
Однако при укачивании, например, желто-зеленые тона ухудшают самочувствие и усиливают вегетативные расстройства. И не только при укачивании. Так, например, в невесомости образцы зеленого цвета кажутся испытуемым желтовато-зелеными и даже зеленовато-желтыми. В нормальных же условиях последние цвета психологически воспринимаются как что-то слегка ядовитое, сернистое, жесткое.
Экспериментальные исследования на возникновение свободных ассоциаций полностью подтвердили справедливость этого мнения. Так, оказалось, что желтовато-зеленые цвета связаны с такими качествами и свойствами человеческой личности как болезненный, желчный, раздражительный, сварливый, ненадежный, вероломный. Как отмечают экстрасенсы, аура лимонно-зеленого цвета является признаком лжи и уклончивости. Быть может великий Гете чувствовал это когда писал, что цвет серы, отдающий зеленым, имеет что-то неприятное .
Возможно, в силу перечисленных свойств зеленовато-желтый (цвет серы) в христианстве считается цветом повелителя ада Люцифера (в дословном переводе с латинского — «несущего свет»). В то же время “цвет жухлой травы” в эпоху Возрождения означал долголетие. Как отмечал тот же Гете, желтый и зеленый в сочетании имеют всегда что-то пошло веселое. Действительно, по отчетам писхологов желто-зеленый цвет может воздействовать несколько навязчиво.
Сегодня же желтовато-зеленые, коричневато-зеленые и другие оттенки являются цветом камуфляжа туристов и военных. Казалось бы, с позиций хроматизма можно сопоставить цвета хаки с их маскировочным характером в определенной местности, как это было сделано для серого цвета чиновничьей маскировки в городе. Однако там были, так сказать, вселенские (ахромные) цвета, а здесь — гендерные (полихромные). Поэтому данное сопоставление было бы неправомерным.
Замечательную характеристику этих цветов дает К. С. Петров-Водкин: «Цвет характеризует прозрение и затемнение целых исторических эпох и говорит о молодости, расцвете и старости цивилизаций. Не случайно современная цивилизация сфабриковала цвет хаки, мотивируя его защитностью на полях войны. Думаю, дело обстоит серьезнее, — этот гнилой цвет есть знамя сбитых, сплетенных мироощущений одной из отживающих свой исторический черед цивилизаций».
Разумеется, мало кому хочется связывать с ними отрицательный контекст желто-, или болотно-зеленых оттенков — приземленность, ревность, моральное падение, зависть. Некоторые иследователи пытались объяснить последние черты тем, что желто-зеленые тона напоминают цвет лица человека, снедаемого завистью, ревностью и т. п. 
Однако в предыдущей главе мы видели хроматические причины загрязнения желтого цвета и здесь лишь добавим, что привнесение к желтому любых других оттенков лишает его солнечной непосредственности женственного бессознания. Да и собственно хаки лишь условно мог быть применим для военных, поскольку, как отмечает Г. Клар, например, коричнево-зеленые тона создают расслабление вегетативной нервной системы, приобретая значение чувственной пассивности.
Поэтому коричнево-зеленый цвет выражает, прежде всего, ощущения собственного тела и чувственного восприятия. Лица, которым нравится коричнево-зеленый, хотели бы наслаждаться состоянием, благотворно влияющим на чувства и содействующим отдыху. Так, Жан Кокто пишет, что встретил Чарли Чаплина как богатого режиссера в твидовом костюме горчичного цвета. Люди же, предпочитающие темный коричнево-зеленый цвет, добиваются возбуждения извне посредством наслаждений.
Лица, предпочитающие зеленовато-желтый цвет, как правило, на уровне самозащиты тормозят свои движущие импульсы и контролируют свое поведение, чтобы не вступать в конфликт с окружающими. Такие люди всегда следят за тем, чтобы не подвергнуться критике, не получить отказа или не скомпроментировать себя. Нередко среди этих людей встречаются импотенты, бессознательно тормозящие свое возбуждение с помощью сознательного самоутверждения и самонаблюдения.
Чаще всего светлые тона желто-зеленых оттенков предпочитают люди, добивающиеся какого-либо возбуждения извне. Как показывает опыт, предпочтение зеленовато-желтых тонов означает стремление человека устанавливать новые контакты или желать встреч с чем-то неизвестным. При этом, к примеру, в путешествиях, или у военных нередко возникает чисто психологический феномен исключения автоматизмов из-за непредвидимости последующих ситуаций и, соответственно, собственных действий. Вместе с тем зеленовато-желтые цвета предпочитают больные со склонностью к спазмам гладкой мускулатуры. Поэтому пациентам с желудочно-кишечными и другими заболеваниями следует внимательно отнестись к цветам своей одежды.
Нежелательно использование этих тонов и в определенных случаях фригидности, когда женщина упорствует в желании снять внутреннее возбуждение только за счет действий партнера. Однако желто-зеленые цвета могут быть рекомендованы лицам, жаждущим внешнего возбуждения за счет новых знакомств или в путешествиях, поскольку к самораскрытию желтого этими оттенками прибавляется внешнее самоутверждение зеленого.
В заключение этого раздела отметим, что с позиций хроматизма сочетания фемининного желтого (цвета женственного бессознания) и маскулинного зеленого (цвета самосознания мужчин) могут быть интерпретированы как своего рода лесбийские тенденции интеллектуального развития.

6.2. Зелень Осириса

И увидела жена, что дерево хорошо для пищи,
и что оно приятно для глаз и вожделенно,
потому что дает знание…
Бытие 3: 6

Тысячелетиями человек рос, жил и отдыхал рядом с зеленью. И растительная жизнь связана с Воскресением. С весенним обновлением природы. Понятно, что зеленый цвет благоприятно действует на человека. И ассоциируется с юностью, с жизненной возможностью, с рождением и надеждой. Согласно де Боно, зеленый цвет как символ плодородия, как растение, пробивающее путь к свету сквозь толщу земли символизирует создание ситуаций, пробуждающих сознание, или (как наделяет психология личности преимущественно мужской интеллект) «Я-концепцию».
Да и «зеленый змий», или «зелье», или «тоска зеленая» — это тоже скорее мужские признаки, чем женские. Об этом же пишет У. Бер: «в зеленом сильнее всего выражается мужское начало». Да и Людвиг Витгенштейн советовал: Всегда спускайся с голых вершин рассудительности в зеленые долины глупости.
В Древнем Египте зеленый — строго канонизированный цвет Осириса (“произрастающего”). Так, в статье, посвященной семантическому анализу символики цвета, Л. Н. Миронова утверждает, что зеленый не символизирует Осириса, а является им самим. Вместе с тем, немного далее в этом же исследовании зеленый рассматривается ею и как женский, поскольку демонстрирует пассивные свойства по отношению к мужскому красному и связан с землей как принципом женского начала.
Однако, во-первых, в Древнем Египте существовали матрилинейные отношения, то есть женское начало в некотором роде доминировало над мужским, — хотя бы при передаче власти. И, во-вторых, с учетом того, что Осирис — муж Исиды и отец Гора, несложно понять, почему практически во всех интерпретациях принято считать, что Осирис (его сублимат — зеленый) символизирует мужское начало, или, как отмечалось ранее, самосознание. Так, например, Ева Геллер уверена, что зеленый цвет Осириса — символизирует мужской принцип.
Подобно этому казусу иногда встречается и смешение совершенно различных мифологических принципов, из-за которого путаются функции различных божеств и соответственно их цвета. Так, в главе о зеленом цвете авторы коллективной монографии “La coueur” утверждают, что Осирис был богом произрастания и смерти. На мой взгляд, это положение не может быть доказано, так как Осирис был прежде всего богом производительных сил природы и царем (но никак не богом!) загробного мира. То есть он мог лишь судить покойных, но никак не умерщвлять живых. Об этом говорит и цветовая, и мифологическая семантика: зеленый Осирис всегда противостоял оранжевому Сету.
Конфуцианская традиция наделила зеленый цвет свойством гуманности. Так, например, в Традиционном Китае всегда существовала четкая связь между мужественным принципом ЯН и нефритом; при этом последний, согласно А. Е. Ферсману, всегда характеризуется зеленым цветом. Практически эти же качества ауры ярко-зеленого цвета усматривают экстрасенсы: терпимость к мнениям и верованиям других, умение легко приспосабливаться к изменяющимся условиям: такт, вежливость, житейскую мудрость и т. п. То есть те качества, которые иногда могут трактоваться как «тонкий обман».
По преданиям, зеленый хризопраз дает носящему его прекрасную память. В Индии же считалось, что зеленый цвет укреплял не только память, но и собственно знания. В Бангкоке же, столице Тайланда находится знаменитый Храм Изумрудного Будды со статуей Будды, сотворенной из цельной глыбы жадеита (минерала яблочно-зеленого цвета). Аналогично этому в буддистских верованиях ярко-зеленый олицетворял цвет отца и цвет сыновей и являлся символом жизни.
В зеленом энергетическом центре тантрическое учение находит прежде всего обретение власти над своим “Я”, ощущение внутренней силы, контроль над речью и чувствами, преодоление препятствий и трудностей. Так, одежды Робин Гуда всегда были зелеными. Так, в день Святого Патрика (17 марта) принято одветься в зеленое. Так, Ирландию называют «изумрудным островом» и, по словам популярной ирландской песни, «облачение в зеленое» выражает проирландские симпатии. Так, Н. Гумилев усматривает в зеленом цвете явные признаки мужественности:

Земля забудет обиды
Всех воинов, всех купцов,
И будут, как встарь, друиды
Учить с зеленых холмов.

Аналогичная семантика выявляется и в других культурах. Этим, возможно, объясняется и шпенглеровское соотнесение зеленого цвета с цветом одиночества, с фаустовским, монотеистическим цветом судьбы, как имманентного вселенной стечения обстоятельств. Наряду с синим, Шпенглер определяет зеленый цвет развоплощающим действительность и созидающим дали силой.
Смарагд (изумруд) был любимым камнем Соломона. Иначе говоря, зеленый — мужской цвет. “И сказал Бог: да произрастит земля зелень, траву сеющую семя” (Быт. 1, 11), и стали “сыны человеческие... — как трава (Пс. 89, 4–6). Как о сыновьях своих вспоминают они о... дубравах своих у зеленых дерев... (Иер. 17,2). Злодеи же и делающие беззаконие [мужчины] как трава… как зеленеющий злак, увянут (Псалт. 36.1–2).
Пятидесятница — это праздник зелени. Зелеными ветками забрасываются полы, украшаются стены. Как в Древнем Египте зелень олицетворяла бога Осириса, так в Древней Греции Вакх (Дионис) — античный образец мужской творческой и оргиастической потенции — поверх алого плаща был традиционно увит зеленым плющом и зелеными виноградными лозами.
Одними из живых знаков праздника Шавуот до сих пор являются зелень и цветы, которыми украшают жилые дома и синагоги. По преданиям, это связано с тем, что мать прятала Моисея в зеленых зарослях тростника на берегу Нила. Или с зеленой (тогда еще) горой — Синаем, где была вручена Тора. Христианская традиция на Пятидесятницу обязательно украшает зеленью дома и церкви.
В Риме же мы находим любопытное сочетание слов vir (мужчина), viridis (зеленый, могучий) и viriis (мужской) со словами virgo (девушка) и virga (ветка, побег), которое может указывать на гендерную обоеполость зеленого цвета в нормальных для мужчин и экстремальных для женщин условиях существования.
Так, император Нерон имел обыкновение смотреть на мир сквозь изумрудные стекла и любил как мужчин, так и женщин (Светоний. Нерон 34–35). Так, зеленые мужчины создают свой мужской язык «арго», который во Франции традиционно называют именно «зеленым».
В Византии, по Псевдо-Дионисию, зеленый цвет символизировал юность и цветение. Это типично земной цвет, он противостоит в изображениях небесным и «царственным» цветам — пурпурному, золотому, голубому. Поэтому в иконописи зеленый цвет зачастую применяли и в одеждах святых. По христианским канонам Иоанн Предтеча обычно изображается в светло-зеленых тонах одежд, апостол Павел — в зеленых и / или красных, святая Троица — в красных, синих и зеленых. Замечательно, что этот типично земной цвет, наряду с белым, доминировал в изображениях райского сада с его причудливыми травами и деревьями.
В иконографии нередко зеленый цвет одеяний Христа оказывается связанным с земной жизнью Христа и такими символическими представлениями как триумф жизни, надежда на воскресение, духовное посвящение в тайну. Ибо цвет травы, листвы, деревьев — зеленый цвет — предельно материален и близок человеку своей неназойливой повсеместностью. Как подчеркивает Л. Н. Миронова, имеет значение и то, что культ Христа воспринял многие черты древнейших культов Осириса, Атиса, Думузи и других богов, символом которых был зеленый цвет воскресения и периодического обновления.
Как образ молодости и полноты сил звучит зеленый цвет в одеждах правого ангела рублевской «Троицы». Этот персонаж символизировал Духа Святого, и его зеленые одежды как нельзя более точно передают свойства все обновляющего и возрождающего к новой жизни «утешителя».
Зеленый — жизнь, возрождение, справедливость, юность по аналогии с недоспелым плодом. С этими значениями, по-видимому и были связаны представления ранних христиан о том, что в зеленом цвете традиционно заключен символ земной жизни Христа. В православии изображения первых русских святых Бориса и Глеба с XII века не только наделялись зеленым нимбом, но и украшались зелеными побегами и ростками, практически так же, как в Древнем Египте изображения Осириса. Одежды Св. Иоанна — зеленые, что великолепно согласуется с обожествлением им Слова и, вообще говоря, процесса вербализации (Иоанн 1: 1–14).
Особенный характер этого цвета подчеркивается исламом, где зеленый — святой цвет. Райские сады — зелены. Как зелено “майское дерево”. Как зелены и священные знамена пророка Магомета. Некогда использование зеленого цвета в коврах было категорически запрещено — нельзя топтать ногами священный цвет Магомета. Поэтому зеленый присвоен одеяниям высшего духовенства ислама, а для большинства правоверных является праздничным цветом. Так в райском саду истинно верующих обслуживают отроки вечные и на них одеяния зеленые (Коран 76: 19–21). Так в зеленом цвете ислама соединились земное и небесное начала.
В семантическом цветоведении зеленый цвет ислама обычно интерпретируется как цвет долгожданного зеленого оазиса на желто-сером фоне песков пустыни. В хроматизме одной из взаимосвязанных областей изучения является гендерная проблема. С позиций ее модельного разрешения ислам оказывается восточным религиозным направлением, в котором патриархальность общества доведена до своего логического предела. То есть того предела, когда «высшая цель религии не правильная вера, а правильное действие», — как замечает Эрих Фромм после исследования рабской любви к отцовскому божеству.
Как указывает, В. В. Похлебкин, политическая символика цвета в последнее время развивалась в основном в Европе, и поэтому, выходя за национальные границы отдельных европейских стран, могла не совпадать с трактовкой определенного цвета в странах Азии, Африки, на Ближнем Востоке. Так, например, зеленый цвет в Греции исторически, с времен Византийской империи, трактовался как цвет жизни, развития, роста, свободы, позднее он стал партийным цветом партии ПАСОК (Всегреческое социалистическое движение).
В то же время «зеленая линия» на Кипре и в Бейруте по терминологии 60–90 годов XX в. означала нейтральную линию, то есть то, что в Западной Европе в аналогичной ситуации считалось бы «белой линией», ибо она отделяла разные «миры»: в одном случае — греческий Кипр от северного, турецкого района на Кипре, а во втором случае — Западный Бейрут от Восточного, то есть два противоборствующих района,— и считалась священной, неприкосновенной.
Это связано с тем, что в Восточном Средиземноморье, на Ближнем Востоке, в бывшем эллинском мире «зеленое» означает и неприкосновенное (священное), и свободное, развивающееся, в то время как в исламском мире, в Азии и Африке, «зеленое» — религиозный цвет ислама, причем принятый как священный и общий, независимо от партийных принадлежностей [ср. «Зеленая книга» — основная, основополагающая, принципиальная книга Муаммара Каддафи (Ливия)].
С середины ХХ века «зелеными» на Западе называют себя представители экологических движений и партий, то есть зеленый цвет толкуется как цвет жизни, гармоничного развития. В нашей стране, где имеется и многомиллионное мусульманское население, и широкое, хотя и рыхлое, экологическое движение со своей «партией зеленых», по данным В. В. Похлебкина, находят применение оба толкования зеленого цвета. Тем не менее, всегда следует помнить, что в исламе зеленый цвет представляет собой сублимированное значение маскулинного самосознания, тогда как в обозначении «партии зеленых» — предметный цвет окружающей зелени.
В Каббале зеленый цвет олицетворяет победу. Белое знамя с зеленым крестом Великого Командора масонов XVIII века украшал девиз “Dieu e veut” (Этого хочет Бог). В геральдической радуге зеленый цвет трактовался как надежда на божественное великодушие. Однако на море флаг зеленого цвета международная символика приняла как знак кораблекрушения. У алхимиков «Зеленый Лев» или «Зеленый Дракон» — начало «Великого Опыта», юный бог зерна, рост, надежда.
Как отмечает Елена Блаватская, из подлинных герметических книг уцелел лишь отрывок, известный как «Изумрудная Скрижаль». Поскольку, по ее же словам, Западные каббалисты не принимают женщин в свои ряды, то это цветообозначение также может свидетельствовать о преимущественном соотнесении зеленого цвата и мужского начала в Каббале.
Как считает А. Чернова, зеленый был любимым цветом Шекспира, как впоследствии и Мольера. Возможно, тут причина психологическая, связанная с успокаивающей способностью зеленого. Возможна и причина концептуальная — ведь в комплексе положительных значений его символики главенствовали: Влюбленность, нетленная юность и цветение. Зеленые шнурки и подвязки носили шекспировские любовники. Светло-зеленый — цвет роста и развития — в Англии считали цветом молодых людей.
Поэтому и странствующий рыцарь должен одеваться в зеленое, как отмечает Й. Хейзинга. Темно-зеленое нефритовое надгробие на могиле Тимура было установлено по его завещанию в Гур-Эмире. Зеленый цвет мундиров ввел Петр I в России и Наполеон во Франции. Зеленый цвет доллара ввел также мужчина, для которого до сих пор «нажива — цель жизни». Или как пишет Н. Гумилев,

Он садится под тенью пальмы,
Обернув лицо зеленой вуалью,
Ставит рядом с собой бутылку виски
И хлещет ленящихся рабов.

Кандинский соотносил “пассивное зеленое” с самодовольностью буржуазии, с ее ограниченностью. В самом деле: карточный стол, как и столы банкиров, покрыты зеленым сукном. И там, и там нужно считать. И там, и там нужно осознавать свои действия. Быть может, зеленый — самосознание мужчин? Ведь женщины-банкиры, как и настоящие буржуа — исключение из правил. Зеленые цвета пиджаков “новых русских” лицезрела Россия начала 90-х годов. И все это может означать, что приходящая с новым сознанием власть утверждается в своем зеленом самосознании.
Эти свойства зеленого цвета в «Хроматике» (§802) отмечал еще Гете: Наш глаз находит в нем действительное удовлетворение…, глаз и душа отдыхают… Не хочется и нельзя идти дальше. Причем в §819 он давал уточняющее сопоставление зеленого цвета с реальным удовлетворением. Согласно наблюдениям Кандинского, зеленый — представляет собой полную неподвижность и покой. Впрочем, этот покой вполне можно сравнить с сознанием человека, который достиг каких-то высот и совершенно не желает идти дальше.
Зеленый цвет предельно материален и действует успокаивающе, но может производить и угнетающее впечатление. Так, в Новое время на Западе гадали на картах, каждая масть которых имела иной цвет и соответствующее символическое значение, причем зеленая масть означала печаль, горе, досаду. Да и в России не случайно тоску называют "зеленой", а человек от зависти "зеленеет"). Или, как говорят итальянцы: «В зеленом пропадает самое прекрасное». Все это с позиций хроматизма объясняется сугубой приземленностью возвышенного, идеального в рационально зеленом самосознании человека.
Зеленые тона при фокусировке хрусталиком глаза располагаются практически в плоскости сетчатки, что вызывает комфортное состояний покоя и отдыха, укрепляет нервную систему. Психологи считают, что отвержение зеленого цвета указывает на неуравновешенность личности. Действительно, дети, предпочитающие зеленый цвет, обычно более уравновешены, самостоятельны и не проявляют излишних эмоций.
А из женщин, пожалуй, единственные Екатерина Медичи и Елизавета Петровна любили зеленые тона одежд и правили не хуже мужчин. Р. Л. Руссо приводит замечание великого кутюрье о том, что женские и детские платья зеленого цвета продаются намного хуже, чем платья других цветов. С этим же согласуется и мнение Т. В. Козловой, которая чисто по-женски рассуждает о цвете женских платьев: «желтый цвет, говорят, утоньшает, а зеленый, даже темный, — толстит». Любопытные данные приводит Элизабет Бремон: у женщин зеленый цвет ассоциируется с «мужественным» запахом и, в частности, с запахом дезодорантов для мужчин.
«Цвет культуры — зеленый, и цвет революции — огненный…но зеленый цвет дополнителен красному», — считал Андрей Белый. Прямое подтверждение этим выводам находим в воспоминаниях сестры Бориса Пастернака: “В начале 20-х годов Боря привез в Берлин свою молодую жену… Боре отвели маленькую рабочую комнатку: стол, стул, лампа. Абажур был розовый… “Не могу же я писать при розовом абажуре!” — воскликнул он возмущенно и купил зеленый”. Традиции охраняют культуру как материнское сознание охраняет самосознание сына.
Как традиции являются почвой для самосознания человечества, или как мужчина является опорой для женщины, так и зеленый цвет лугов и полей олицетворяет надежность и твердость жизненных устоев. Вспомним, к примеру творчество А. П. Чехова, о котором говорит в «Романтиках» К. Г. Паустовский: «Чехов писал за простым письменным столом, светила лампа с зеленым абажуром». И в этом смысле зеленый цвет чрезвычайно близок к белому: самосознание — это часть сознания.
Каждый, наверное, кто наблюдал закат или восход солнца — с борта самолета, летящего выше облаков — мог заметить отсутствие зеленого цвета между голубыми и желтыми тонами спектра, возникающего на горизонте. Аналогичные данные постоянно констатировались и космонавтами. Эти данные позволяют полагать возможным возникновение и существование зеленого цвета как чисто человеческого феномена, связанного с развитием на Земле. Об этом, как мне кажется, говорил еще Дарвин.
Как показывают эксперименты, зеленый по самому существу своему — здоровый для человека цвет. Нормализует кровяное и внутриглазное давление. Увеличивает остроту зрения. Сужает величину слепого пятна сетчатки. Приводит к нормализации дыхания и пульса, увеличивает длительность выдыхания (по сравнению с теплыми цветами). Уменьшает величины мускульной реакции. Создает несильный, но прочный подъем умственной работоспособности. Благоприятствует концентрации внимания. После привыкания к зеленому число правильно решенных задач увеличивается на 10% при сокращении числа ошибок на 20%. Наблюдается небольшое замедление реакции “счет чисел”, поскольку возникает определенная недооценка времени.
Зеленый наиболее показан лицам, которые периодически страдают невралгиями и мигренями, вызванными повышенным кровяным давлением. Ибо — как никакой другой — зеленый цвет способствует нормальному наполнению кровеносных сосудов; поднимает жизненный тонус и создает реальное ощущение отдыха при нервной раздражительности, истерии или бессоннице.
Принято считать, что зеленые стекла очков имеют уравновешивающий и успокаивающий характер, поэтому могут быть рекомендованы при нервных срывах и переутомлениях. Психоаналитики в нем находят “довольный собой цвет, ограниченный в духовном пространстве. Или законсервированную продолжительность саморегуляции и самооценок”.
В заключение обобщим полученные данные. В межконфессиональном круге цветов зеленый цвет является хроматическим архетипом ислама. В хроматической модели интеллекта зеленый цвет сублимирует черты мужского самосознания при нормальных условиях и женского — при экстремальных.

6.3. Цвет синевато-зеленый (затемненный)
Сочетание синего с зеленым имеет что-то пошло противное, поэтому наши добрые предки называли его дурацким цветом, — писал Гете, одновременно отмечая, что зеленоватый цвет морской волны скорее приятная краска. “Зеленый свет — успокаивающий, — пишет и д-р Гейл. — Темно-зеленый склонен терять свои свойства”. В буддизме голубовато-зеленый — как цвет отца и цвет сыновей — является цветом жизни также как и ярко-зеленый.
Однако в тантризме энергетический центр цвета морской волны вызывает контроль над умом, волевые решения и умение логично осуществлять поставленные задачи. Показательно, что и в состоянии физической перегрузки (при ускорениях космического корабля) зеленый цвет кажется испытуемым сине-зеленым.
Как пишет Алла Чернова, в диалоге дона Армадо и его пажа Мотылька о Далиле зашифрованы различные смыслы оттенков зеленого цвета:
АРМАДО Определи мне точнее ее темперамент...
МОТЫЛЕК Зеленый, цвета морской воды, сударь.
АРМАДО Да разве есть такой темперамент?
МОТЫЛЕК... Это самый лучший из всех.
АРМАДО Конечно, зеленый цвет означает любовь, но, по-моему, Самсону не стоило выбирать себе возлюбленную зеленого цвета. Наверно, он полюбил ее за ум.
МОТЫЛЕК Так оно и есть, сударь. У нее был ум зеленого цвета.
То есть чисто мужской ум, — скажем мы. В самом деле, “цвет темной зелени” в Англии тех времен считался символом укрытия и был маскировочным цветом лесных разбойников — “лесных” или “зеленых людей” (green men). Зеленое сукно, в которое одеты “любимцы луны” под предводительством принца Гарри, должно быть, именно такого цвета; насыщенный зеленый цвет костюма указывал на лесное происхождение персонажа.
И Шекспир прекрасно обыгрывает эту двойственность («муже-женственность») Далилы: малыш Мотылек демонстрирует большую изощренность в игре цветовыми символами. Рядом с зеленым цветом, который мог означать не только влюбленность Далилы, но незрелость ее ума, он называет цвет “морской воды”, который означал вероломство, чаще всего свойственное мужчинам. А ведь Далила и была самой вероломной возлюбленной на свете.
В средние века существовал обычай дарить девушкам к майскому празднику зеленое платье. Во времена Шекспира яркие зеленые рукава указывали на легкое поведение. Возможно, тут таится ассоциативная связь с одной майской “забавой”, когда покладистую девицу катали, смеясь и целуя, по траве, а выражение “зазеленить платье” имело весьма определенный смысл.
Во Франции тех времен, согласно «Геральдике цветов», зеленый — это цвет новой любви, синий же — цвет верности. Так, например, когда расцвет поэтической любви миновал Гийома де Машо, он видит свою возлюбленную во сне: ее образ витает над его ложем, она отворачиает от него свое лицо, она одета в зеленое, «qui nouveetй signifie» («что означало жажду новизны»). Поэт обращает к ней балладу упреков:
«Вы зеленью сменили синь одежд».

Вспомним шпенглеровское отнесение темно-зеленого цвета (в работах Грюневальда) как цвета судьбы — как имманентного вселенной стечения обстоятельств. Как замечает Шпенглер, «этот голубовато-зеленый цвет… во всем его молчаливом величии столь же далек от пышного золотого фона древне-христианских византийских изображений, как и от болтливо-веселых «языческих» красок расцвеченных эллинских храмов и статуй», Поэтому, как мы видели выше, далее он и определяет зеленый цвет развоплощающим действительность и созидающим дали силой.
С середины ХХ века в клинической практике стали вводиться зеленые тона стен операционных и халатов хирургов. Здесь уже на примере красок мы встречаемся практически с тем же эффектом, при котором зеленый — дополнительный цвет к пурпурно-красному цвету крови — устраняет цветовое утомление глаз хирургов от воздействия на сетчатку красного цвета крови. Ранее же зрению хирурга мешали возникавшие (при переводе взора на белый цвет стен или халатов коллег) последовательные цветовые образы от красного цвета, которые существенно мешали работе, что часто отмечалось до введения зеленого окружения операционных.
Согласно Люшеру, затемненный синевато-зеленый может обладать характеристикой ограниченного самовыражения. Поэтому выбор зеленого цвета обнаруживает потребность самоутверждения, желание убедиться в собственной полноценности либо посредством реализации каких-то намерений, либо стараясь разными способами понравиться другим. Зелень — это и символ жажды власти. Выбор зеленого свидетельствует также о собственной идеализации и одновременной склонности улучшать поведение других.
Так, «зеленая религия американцев» возникла где-то 150 лет тому назад. Вообще говоря, религиозность народа характеризуется не по формальному, а по сущностному признаку. К примеру, сегодня религиозные объединения США ежегодно тратят больше на коммунальные нужды (около 7 миллиардо долларов), чем корпорации (около 6 миллиардов). Затемненный синевато-зеленый — архетип долларизма США.
Функциональная психология наделяет затемненный синевато-зеленый цвет напряжением воли и настойчивостью в овладении собой. Как уже говорилось, хроматическое соотнесение типа темперамента с так называемыми основными цветами Макса Люшера было основано на гипотезе о резонансном взаимодействии внешнего и внутреннего цветового пространств, принципы которого были намечены Рудольфом Арнхеймом. Так, при хроматическом соотносении затемненного синевато-зеленого цвета с определенным типом темперамента оказалось, что этим внутренним цветом характеризуются прежде всего флегматики. При этом среди них чаще встречаются мужчины, чем женщины.
При учете же близости люшеровской интерпретации цвета № 2 («затемненного синевато-зеленого»), данных цветового теста отношений (ЦТО), тестов Айзенка по типу темперамента (EPI) и хроматических характеристик интеллекта была выявлена связь каждого из типов темперамента с доминантой определенного компонента интеллекта.
Так, если по Люшеру выбор 2-го цвета на 1-ом месте определяется такими характеристиками как пассивный, уверенный, удерживающий, неизменный, то по Айзенку (EPI) — пассивный, спокойный, надежный, ровный, а ЦТО называет его самостоятельный, черствый, невозмутимый. В хроматизме же именно с этими характеристиками связана именно доминанта «мужского» подсознания при нормальных (N) условиях опыта. Поэтому предпочтение сине-зеленого может означать честолюбие и переоценку собственных сил. Притязания на собственную значимость и самовозвеличивание. Сине-зеленый — это и жажда власти, и нежелание каких-либо внешних перемен. И убежденность в собственной полноценности, и недооценка жизненных сложностей, и многое другое. В общем, вполне человеческая противоречивость застойно интеллектуального возбуждения.
Как цвет внутреннего напряжения, зеленый выражает основной психоаналитический принцип “Я”, то есть, скрыто-энергетическое отношение человека к самому себе, саморегуляцию и самооценку. Действительно, он укрепляет волевые устремления и честолюбивые помыслы в самоутверждении. Английский психолог Х. Эллис отмечает излюбленность этого цвета геями (К этому вопросу мы еще вернемся.). Как пишет Г. Клар, затемненный синевато-зеленый может обладать характеристикой ограниченного самовыражения, концентрического напряжения, инерции и самоутверждения.
В самом деле, этот цвет не имеет такой, к примеру, черты характера, как выплескивающаяся наружу активность красного с его бурной кинетической энергией. Нет, зеленые тона содержат как бы заключенную в себе потенциальную энергию, свойственную скорее растительному миру. И, вероятно, именно эта энергия, если можно так сказать, заряжает интеллект внутренне напряженным состоянием, и в то же время, не позволяет ему разряжаться наружу в виде каких-либо аффектов, эмоций и т. п.
Поэтому выбор зеленого цвета обнаруживает потребность самоутверждения, желание убедиться в собственной полноценности либо посредством реализации каких-то намерений, либо стараясь разными способами понравиться другим. Выбор зеленого цвета означает и жажду власти, и бескомпромиссное стремление к выполнению собственных решений.
Неприятие же зеленого, согласно Люшеру, свидетельствует о некоторой экстравагантности и эксцентричности. В этом случае человек хотел бы благодаря своей «гениальности» освободиться от тягостной апатии, но ему не хватает смелости для принятия решения. А это означает, что пришло время дать самому себе отчет о причинах такого положения вещей и либо примириться с собственной пассивностью и отсутствием стремлений, либо, что гораздо перспективнее, отважиться использовать свою «личную индивидуальность».
Как успокаивающий, сине-зеленый цвет уменьшает влияние укачивания, смягчает морскую болезнь и предотвращает рвоту. Оказывает слабое гипнотизирующе-болеутоляющее действие. Как самый спокойный из всех цветов, он никуда не зовет, ничего не требует. Иэто его свойство вполне может компенсировать излишнюю активность и эмоциональность подростков пубертатного возраста.
Как пишет Грэйс Крэйг, и мальчики, и девочки этого возраста беспокоятся по поводу своей кожи: почти половина подростков выражает озабоченность прыщами и угрями. Поэтому активным молодым людям (страдающим в “переходном возрасте” угреватостью кожи) можно рекомендовать именно сине-зеленые тона. Считается, что угри на лице юноши или девушки связаны с гормональной перестройкой организма, с жирной пищей и т. д.
Вместе с тем, с позиций хроматизма это объяснение не учитывает такой первопричины, как человеческое воображение, и, в частности, нереализуемые сексуальные фантазии. По данным Г. Крэйг, девочки-подростки посвящают больше времени фантазиям на тему романтических отношений; мальчики, чтобы дать выход своим сексуальным импульсам, чаще используют мастурбацию. Последняя же нередко и вызывают гормональную недостаточность через гипоталамо-гипофизарную деятельность мозга.
Как отмечает Грэйс Крэйг, как мастурбация, так и фантазии на сексуальные темы широко распространены среди представителей обоих полов пубертатного возраста. Так, исследование 1979 года показало, что приблизительно половина девочек и три четверти мальчиков занимаются мастурбацией. С позиций хроматизма оптимальным самопротиводействием этому могут служить именно зеленые и сине-зеленые тона, которые переводят потребность в самоудовлетворении на внешние стороны деятельности и не дают особого простора ни сексуальным, ни каким-либо иным фантазиям в силу их функций самосознания.
В неврологической практике затемненный сине-зеленый может быть рекомендован для “вынужденного” контроля за своими мыслями и действиями. Однако его использование в течение длительного времени может вызывать умственную инерцию, следование стереотипам и т. п. Поэтому только в соответствии с результатами тестирования цветотерапевтом серовато-зеленые и темно-сине-зеленые цвета (к примеру, одежды) могут быть рекомендованы лицам, стремящимся приобрести настойчивость, выдержку и манеру уверенно держаться в обществе. Быть может, этот образ и возникал у Николая Гумилева:
Так радует серо-зеленый
Живой и стремительный весь…

В заключение хотелось бы отметить постоянное смешение цветовой семантики и цветообозначений, которое наблюдается даже у специалистов. Так, например, авторы великолепно изданного коллективного труда пишут: «зеленый является самым амбивалентным цветом» и в качестве доказательства этого тезиса приводят такие противоречивые предикаты зелени как «жизнь — гниение», «великодушие — коварство» и т. п.
Так, например, Л. Н. Миронова в великолепном пилотажном исследовании отмечает негативный смысл зеленого цвета в христианской символике: Это цвет глаз дьявола и его чешуи (когда он принимает образ «зеленого змея» или дракона). Сопоставим это мнение с немецкой точностью, которая используется при цветовом описании каких-либо личностных качеств, например: «злобные желчные черно-зеленые слова А. Шопенгауэра». Можно ли соотнести последнее семантически четкое описание с зеленым цветом вообще, как это осуществляется многими учеными? Нет.
Выше уже неоднократно говорилось, что среди полихромных (в отличие от ахромных) цветов не может существовать амбивалентности в силу жесткой однозначности каждой точки цветового пространства и наличия образного концепта для каждой из этих точек. Иначе человечество не смогло бы адекватно существовать в этом светоцветовом мире. Иное дело — цветоообозначение, которое включает в себя весьма существенные сегменты этого пространства. Это связано с ограниченностью вербального языка и принципиальной невозможностью словесного обозначения каждой точки цветового пространства.
В заключении этого раздела можно заметить, что среди мировых конфессий затемненный синевато-зеленый — архетип долларизма США. В хроматической модели интеллекта этот цвет образуется из серого, голубого и зеленого, и соответственно, является преимущественно мужским самосознанием, идеализирующим материальность денег.

Глава 7. Идеализация холодных цветов

«Холодными» эти цвета называются вследствие связи с цветами «холодных» предметов: лед, вода, небо и т. п. Чувство бесконечности и необъятности неба, морей, океана производит на человека впечатление возможностей, которые ничем не ограничены. Высота неба и глубины вод во всех смыслах отражают благородный характер холодных цветов.
В этой связи Макс Фридлендер отмечает, что холодные цвета выражают отрешенность, удаленность, просветленность и вместе с тем сдержанное благородство. И далее следуя скорее всего замечаниям Леонардо, рассмотривает их по отношению к перспективе: «то, что расположено вдалеке, имеет более холодные цвета, чем расположенные вблизи».
Согласно исследованиям французских ученых, теплые цвета вызывают, внушают и выражают спокойствие, кротость, слабость, доброту, отдых, созерцание, грусть, печаль, уныние и их различные вариации, которые мы рассмотрим более детально и, по возможности, обоснованно для каждого цвета.
Использование этих тонов в одеждах отмечается практически во всех странах мира. Эти цвета успокаивающе действуют на интеллект посредством активации парасимпатического отдела вегетативной нервной системы, который определяет степень функционирования таких функций бессознания как пищеварение, сердцебиение, терморегуляция и т. п. Как при активации парасимпатического отдела, так и при действии холодных цветов происходит сужение зрачков, и замедление ритма сердца, и сужение малых бронхов, и стимуляция пищеварения и т. п.
Воздействие холодными цветами обладает своеобразным восстановительным (болеутоляющим, имеющим основной характер рН) эффектом. Холодные цвета характеризуют интровертные типы интеллекта, то есть лиц, для которых внутренний мир их чувств и переживаний значит много больше, чем что-либо во внешнем мире.

7.1. Голубая мечта женщины

Доколе меня
Не умчит в лазурь
На красном коне —
Мой гений
Марина Цветаева

Как небесный, голубой цвет ассоциируется с ясным небом, прозрачностью воды, впечатлительностью лириков. Нередко также возникают ассоциации со льдом, стеклом, кристаллом и холодом. Так, в традициях Древнего Египта цвет богини неба был канонически голубым. Голубым же был священный лотос как символ женственно-земного лона. Нефертити обычно изображалась в голубой тиаре; танцовщицы, согласно сохранившимся документам Древнего Египта — в голубых прозрачных одеждах, подчеркивавших, очевидно, сугубо эстетический (подсознательный) характер изображенных действ.
В символике голубой означает цвет больших глубин и женскую стихию вод. Наряду с белым небесно-голубой был цветом Великой Матери в доиудаистических верованиях и позже стал цветом Девы Марии в христианстве. Это также первоначальная простота и бесконечное пространство, которое, будучи пустым, может содержать все. Конфуцианство нередко связывало с голубым цветом небес женственность стихии Инь.
В Древней Иудее голубой цвет символизировал священность, божественность, честность. И цветом ризы иудейского первосвященника был именно голубой с золотыми украшениями. Оба эти небесных цвета служили образом высших духовных совершенств: «И сделай верхнюю ризу к ефоду всю голубого цвета» (Исх 28: 31–41; Лев 8: 4–9). Голубоватый оттенок имеют и белые одежды Христа.
В буддизме голубой цвет как «цвет духовных сыновей» означал холод Небес наверху и Вод внизу. Его же сине-голубой оттенок представлял всю мудрость Дхарма-Даты как неразрывного единства интеллекта и Вселенной. В мифах навахо (Северная Америка) верхновной богиней считалась «Бирюзовая женщина».
С энергетическим центром голубого цвета тантризм связывает ясность зрительного осмысления действительности, а также способность к духовной поэзии и понимание сновидений. Как отмечают индийские экстрасенсы, голубой цвет ауры, особенно яркого и светлого оттенка, выражает духовность. Когда человеческий интеллект впитал идею духовности и посвящает себя достижению духовного могущества, то яркий и блестящий голубой цвет образует кайму вокруг золотисто-желтого цвета.
«Голубое пространство наших душ и голубое небо, нам смеющееся, — одна реальность, один символ», — полагал Андрей Белый. В христианстве голубой цвет посвящен Деве Марии как будущей Царице Небесной. Он также символизирует небесную истину, вечность, веру и верность. Поэтому в иконографии голубые тона закреплены и за херувимами. Выше мы уже видели семантическую близость Торы, голубя и голубого цвета, как проявлений духовности человечества.
В христианстве же эта близость нередко воплощалась как зримый образ святого Духа в виде голубя. И в сцене Благовещения мы легко могли убедиться, что Дух святой снизошел на Марию, опредметив всю ту ипостатичность женственности, что она явила миру в Сыне человеческом. В статье «Дух Святой» С. С. Аверинцев специально оговаривает женский род еврейского и арамейского слов для обозначения «духа» и, соответственно голубя, а строго говоря, голубицы.
В византийской эстетике синий и голубой цвета осмыслялись как знак непостижимых божественных тайн, как символы трансцендентного мира. Обладая сильным духовным очарованием, они ассоциировались с вечной истиной. Не случайно в письме новгородского владыки Василия о рае говорилось, что путешественники-новгородцы, достигшие земного рая, видели там на горе «написан Деисус лазорем чюдным и велми издивлен паче меры, яко не человечьскыма руками творен, но Божию благодатию». Как упоминает В. Горшкова, «цветики лазоревые» расцветают, по русским народным духовным стихам, над могилою Богоматери.
«Преображение» работы Феофана Грека в Третьяковской галерее пронизано холодным голубым сиянием трансцендентного «Фаворского света». Его излучают голубые сферы, окружающие Христа, и блики и отсветы его разбегаются по всей иконе: мы видим их на одеждах Ильи, Моисея, учеников, на земле и деревцах. Святому Иоанну (Откр 1:13) и сам Господь представляется облеченным в подир, то есть в голубые ризы. В эпоху позднего средневековья голубыми нередко изображаются и ангелы.
Символика цвета в православии гласит, что голубой цвет богослужебных облачений соответствует праздникам Пресвятой Богородицы (Введение во храм, Благовещение, Успение и др.), а также дням ангелов Господних, бесплотных ангельских сил; всех дев и девственников. В католичестве голубые тона одежд Марии были канонизированы Папой Иннокентием III и с XII века символизируют верную любовь и терпение.. Соответственно этому, голубые литургические цвета посвящены событиям из жизни Марии.
В Каббале этот цвет означает благодарность. Каббалистически-голубой священный треугольник с оком Провидения появляется в ложах франкмасонов как знак этического приобщения к миру. Миролюбивые начала голубого цвета подчеркнуты в убранстве лож и в одеяниях братьев иоанновского масонства.
Голубой цвет бирюзы считался национальным цветом персов и турок, которые полагали, что этот цвет предохраняет от сглаза и способствует процветанию. Так, ковры на полах мечетей и домов мусульман нередко содержали элементы чисто голубого (но только не зеленого) тона. В то же время в средневековом арабском мире бирюзово-голубые тона украшений никак не использовались в одеяниях царей, так как эти цвета уменьшали уважение к ним.
С другой стороны, богатые супруги мусульман нередко отличаются именно синевато-голубым бордюром своих вуалей, а у жен туарегов очень часто вся вуаль такого же цвета. Как отмечает Джон Фоли (со ссылкой на книгу Луи Данза), у арабов синий (голубой) является наиболее выразительным цветом, поскольку это «цвет материальных небес, которые и поддерживают звезды на своих местах».
Английский поэт и художник-прерафаэлит Д. Россетти полагал голубой мир далеким от солнца, от шагов всего живого. И Морис Метерлинк помещает Синюю птицу счастья в призрачно голубом мире будущих рождений. Николай Гумилев связывает смыслы голубизны с «печалью голубой темноты». Немецкий писатель эпохи романтизма Новалис в романе «Граф фон Офтердинген» говорил об голубом цвете как о символе мира идеального, о цвете сокровенной мечты. Вслед за Леонардо сине-голубые цвета Гете представлял как холодные и печальные, ассоциирующиеся с небом и горными вершинами.
В начале XX века возникает мощный интерес к холодным цветам. Так, Уистлер пишет свои «ноктюрны» с господством серовато-голубого. В России создается художественное объединение «Голубая роза». Неизменная любовь к синему и голубому характеризует творчество Сергея Есенина и Велимира Хлебникова. В Германии Василий Кандинский и Франц Марк, автор картины «Башня синих лошадей», основывают группу «Синий всадник».
Голубой период в творчестве Пикассо (1901–1904 гг.) нередко характеризуется фатально трансцендентным характером восприятия и безысходным явлением печальных персонажей. Как приверженец голубых тонов веры того символического времени, Пикассо считал, единственным, что существует в этом мире… цвет всех цветов самый голубой из всех голубых. Э. Бремон также находит в голубом цвете романтичность идеалистов, душевное пространство принцесс, девичьи праздники детства. Концептуально голубые тона любят производители идей, творцы, поэты, художники, писатели, музыканты — все те, кто любит мир идеальный, а не материальный.
Однако же серой ипостаси «Мыслителей» — как и предгрозовым облакам — нередко становится тесно в этом голубом мире метерлинкского будущего, как уверяет нас Эмиль Верхарн:

Но вновь и вновь они клубятся
При вздохе ветерка.
Нам ощущение знакомо,
Что вся голубизна,
Вся беспредельность окоема
Их зодчеству тесна.

С XVII века в Европе для обозначения отборных или привилегированных наемных войск служил термин «голубая бригада». Впервые это название получила бригада, завербованная королем Швеции Густавом II Адольфом (во время Тридцатилетней войны 1618–1648 годов) из немцев-протестантов Померании. Она сражалась вместе с регулярными финскими и далекарлийскими полками шведской армии и использовалась в самых жарких схватках, в частности участвовала в кровопролитных битвах при Брейтенфельде (7 сентября 1631 г.) и при Лютцене (6 ноября 1632 г.). Первоначально название «Голубая бригада» было дано немецким наемникам по цвету их мундиров, но затем оно превратилось в символическое, что ставило «голубые» части в привилегированное положение, однако нисколько не уравнивало их со шведской королевской гвардией. После Вестфальского мира в 1648 году «Голубая бригада» была расселена в районе Штеттина (Польша), а в 1652 году распущена.
С тех пор сложилась традиция давать наемным иностранным военным формированиям в случае участия их в европейских войнах других стран обозначение «голубые» для отличия их от регулярных частей собственно воюющих сторон. Отсюда термин «голубой» получил в прогрессивной среде XVIII–XIX веков презрительный оттенок. (Ср. М. Ю. Лермонтов: «...И вы, мундиры голубые, и ты, послушный им народ».)
В Новейшее время «голубыми» корпусами были шведские и норвежские отряды добровольцев, воевавших против Красной Армии в период советско-финской войны 1939–1940 годов. В годы Второй мировой войны военные формирования франкистской Испании, воевавшие на стороне гитлеровской Германии на Восточном фронте против Красной Армии, носили название «Голубая дивизия» (прибыла на фронт в октябре 1941 г., численность — 20 тыс. человек, т. е. фактически почти две дивизии).
Практически сразу после Второй мировой войны была учреждена Организация Объединенных наций. Отсюда и термин голубые каски, которым в современной прессе с 60-х годов стали обозначать войска ООН, связан с голубым цветом флага ООН и касок солдат ооновских военных контингентов. И здесь нельзя не признать, что разумное человечество приняло своим цветом голубой (то есть доминанту женского верующего подсознания) как цвет мира для исключения оппозиционного коричневого рецидива фашизма. Поэтому голубой цвет можно сопоставить с архетипом мира на Земле.
Голубые купола и внутренние украшения мусульманских мечетей, синие и голубые тона православных сводов небесной тверди… Божественные цвета, успокаивающие душу. Успокаивающие и направляющие не на творчество, а на Веру. На служение Деве Марии.
Это ли не образ духовности, преданности и веры женского подсознания? Веры в божественное предназначение? Невозможно не привести стихотворные откровения философа и поэта Владимира Соловьева, которые объединяют семантику хроматических характеристик женского интеллекта в нормальном состоянии. Метафизика сочетания золотисто-желтого как сублимата бессознания (“жена, облеченная в солнце”) и есенинского лазурно-голубого как сублимата подсознания не может не поразить:

Пронизана лазурью золотистой,
В руке держа цветок нездешних стран...
...........................................
Вся в лазури сегодня явилась
Предо мной царица моя...
......................................
И меж тех цветов, в том вечном лете,
Серебром лазурным облита,
Как прекрасна ты, и в звездном свете
Как любовь свободна и чиста!

(Там я богиня, впервые тебя
Ночью туманной узнал...)
Голос отчизны в волшебных речах,
В свете лазурных речей...
И только я помыслил это слово Вдруг золотой лазурью все полно,
И предо мной она сияет снова –
Одно ее лицо — оно одно.
Больше половины младенцев лет до трех не воспринимают голубых тонов. У взрослых этой же формой дальтонизма страдает примерно один человек из десяти. И обычно — мужчина. Следует ли отсюда, что мужчина слеп и глух к небесной голубизне и возвышенности женских чувств? Да. Но не по своему высокомерию. Ибо как дальтоник он слеп от природы: “Мария, дай!.. При чем тут голубое, ведь ты как роза…”. Слава Богу, что сознание женщины научилось лечить и этот вид мужского дальтонизма.
Не зря же в России голубой цвет называют «нравственно высоким», имеющим к мужской эротике примерно такое же отношение как «дамские романы». Авторы книги La coueur постоянно называют красный цвет маскулинным и физическим, а голубой — фемининным и одухотворенным. «Как мирный, — пишут они, — голубой цвет несет свежесть, уединение с чем-то неземным и душевный покой».
Так, в Шотландии на смерть принцессы Дианы создали специальный тартан (клетчатая ткань из шерсти особой выделки), включающий голубой цвет и означающий любовь к Диане. Это ли не лучшая характеристика женственно-голубого восприятия мира.
Психологи голубым цветом наделяют романтичность. Эту же характеристику наиболее наглядно передает устойчивое во Франции выражение “a voyage dans e beu” (витание в облаках, мечтания). В самом деле, как юной девушке традиционно было не свойственно проявлять активность по отношению к юноше, так и голубой цвет витает в своей небесной самости, ожидая от красного солнышка естественной активности.
«Это небесный божественный план, тот план, которого, по Фрейду, стремятся достигнуть и сублимировать наши инстинкты». Так пишет Рене Люсьен Руссо, постоянно называя голубой женственным цветом. Существующие исключения (творцы-мужчины) лишь подтверждают правило. Как и женщины в розовом, так и они, — живут в голубом. Ибо творчество — экстремум жизни. Время при восприятии голубого цвета недооценивается еще более, чем в зеленом.
Да и не только время. Само пространство этого цвета днем как бы удаляется от нас.. Хотя вечером оно выдвигается на передний план примерно также, как «голубая мечта» юной девушки. Может быть, поэтому голубой — впрочем, как и женщина — уменьшает уровень тревожности у мужчин. Успокаивает и расслабляет более холодным образом по сравнению с зеленым.
Распространенным штампом конца ХХ века была фраза «голубая мечта человечества — встретить братьев по разуму». Как пишет Вайс, голубой цвет всегда был символом созерцательности и неба. В голубом большинство людей довольствуется духовной пищей, и их жизнь проходит под знаком альтруизма. Альтруизмом же всегда характеризовались душевные качества женщин, в отличие от эгоцентризма стремящихся к власти мужчин (см. красный цвет). К кому же, как не к женщинам, можно отнести «лазурь прощений», о которой говорит Януш Корчак.
Да и лучшими исполнителями блюзов всегда были женщины, в отличие от «красного» рок-н-рола. Блюз же как музыкальная форма ведет свое название от английского цветообозначения bue (голубой-синий, грустный) и традиционно вызывает лирическое впечатление прекрасной грусти, которая вдохновляет петь и / или слушать блюзы для утешения в катарсисе именно голубого цвета. То есть в катарсисе вечной женственности мира. Великолепнейший образ этой женственности создал Булат Окуджава в «Голубом шарике:

Девочка плачет: шарик улетел.
Ее утешают, а шарик летитЖенщина плачет: муж ушел к другой.
Ее утешают, а шарик летит.Девушка плачет: жениха все нет.
Ее утешают, а шарик летитПлачет старушка: мало пожила…
А шарик вернулся, а он голубой.
Некоторые даже считают голубой чуть-чуть беспокойным: за счет его серьезности, печали и т. п. Это относится прежде всего к женщинам. Связь голубого цвета с параметрами тревожности обсуждалась психологами с середины 80-х годов. В итоге же пришли к выводу, что женщины более тревожны по сравнению с мужчинами.
Еще бы, при таких-то мужчинах, и быть не тревожными... Связь между голубым цветом и тревожностью в целом подтверждается тем, что с одной стороны женщины более тревожны по сравнению с мужчинами, а с другой, именно женщину можно чаще встретить в голубой верхней одежде. И в тоже время голубая лента для новорожденных мальчиков служит традиционным знаком их приобщения к женственной голубизне мира. Романтизм этой небесной голубизны замечательно выразил Александр Блок:
Если только она подойдет —
Буду ждать, буду ждать…
Голубой, голубой небосвод…
Голубая спокойная гладь.

При воздействии голубого у человека снижается мускульное напряжение и кровяное давление. Дыхание замедляется, становится менее глубоким. Увеличивается длительность выдыхания. Немного снижается частота и сила пульса, — хотя иногда эта реакция после адаптации может стать и обратной. Как у мужчины при общении с женщиной. Да и психологически голубой цвет связан с ощущением чего-то мягкого, нежного и сладкого. Поэтому и сахар обычно выпускается именно в белых с голубым упаковках.
Вместе с тем о «съедобности» голубого говорит и Пастуро, сопоставляя его духовность с сугубо материальными свойствами пищи. Так, в главе о цвете пищевых продуктов ХХ века он приводит замечательные примеры натуральных цветов для всех продуктов, кроме ванильного йогурта. В самом деле, этот «несъедобный характер» небесно-голубого цвета наглядно демонстрирует принципиальную невозможность естественных продуктов питания обладать «идеально-голубым» цветом неба.
Функциональная психология называет голубой “возвышающимся над страстями” или “фригидно-стерильным”. Как цвет беспечности и беззаботности, он не предъявляет претензий и поэтому не принимает обязательств. Отмечалось также, что обладательницы голубого белья — неисправимые идеалистки, полные возвышенных мыслей; и чем ближе цвета приближаются к синему, тем мысли возвышенней. Или, как замечал Гете, нежный эффект достигается с помощью пассивной стороны цветового круга и, в ч астности, голубых тонов.
Любопытно, что этим голубым цветом наделены младенцы и женщины, область крестца которых имеет нежно-голубую окраску кожного покрова. Об идеализирующем все и вся подсознании женщины говорит и «голубой цвет» ее артериальной крови, которая по сравнению с мужской содержит достоверно меньшее количество красных кровяных телец (эритроцитов). Так, по данным спектрофотометрии, женская артериальная кровь является более голубой и в силу наличия в ней большей концентрации ионов меди, чем в мужской крови, которая, соответственно содержит больше ионов железа.
Не отсюда ли ведет свое происхождение идиома “голубая кровь”, свидетельствующая о благородном происхождении аристократов, точнее, аристократок. Прямо — цвет геев, еще называемых в России “голубыми”. Кстати, цвет фона на гербе Международной ассоциации лесбиянок и геев — голубой. Характерно, что в бытовом языке понятие «голубой» постепенно приобрело полунасмешливый-полупрезрительный оттенок недоверия и порицания дамской наивности. (Ср. выражения: «Что ты смотришь на меня голубыми глазами?», «Как же, принесут тебе на блюдечке с голубой каемочкой»).
Негативные значения голубого цвета в основном вытекают из пессимистического страха перед теми же самыми реалиями несколько иных оттенков. Так, свежесть может восприниматься как охлаждение и замерзание, уединение как изоляция от внешнего мира, спокойствие как инертность и т. п. При этом симптом появления голубых тонов в окраске кожного покрова при страхе практически идентичен симптому, возникающему от холода, воды, болезни (озноб) и т. п. Как отмечает Руссо, холод продуцирует на человеческий организм воздействие, сравнимое с воздействием страха: та же внешняя анемия, то же прерывистое дыхание, тот же феномен повышения концентрации сахара и выделения адреналина.
Показательно, что этот же симптом в виде «мурашек» или «гусиной кожи» наблюдается у тех женщин, которые в любовной прелюдии боятся, не хотят и / или не могут «расстаться с собственной личностью», то есть отключить свое подсознание и полностью отдаться партнеру для достижения адекватного оргазма. А ведь для этого отключения требуется так мало — всего лишь выражение нежности, любви и ласки. Именно эта потребность составляет суть женственного интеллекта, поскольку любовные (включая сюда и словесные) ласки партнера переведут ее бессознание в красный цвет, которого и ожидает голубой цвет ее подсознания как своего изначального дополнения до ахромного единства себя с другим в себе.
Как показали эксперименты психологов, женщина намного быстрее реагирует на словесные (вербальные) стимулы, а не на зрительные. И здесь-то, именно в подсознании женщины, по-видимому, и заложена вся ее религиозность, выражаемая в словах молитв. На данном этапе исследования это предположение может быть лишь семантически связано с окраской слов в мифах и легендах. Так, Брама спрашивал: «Кто сохранит все созданное мною?» И из уст его в то же мгновение вылетело голубое пламя, отвечая: «Я». И дал Брама имя Вишну ему — своему слову, проявившемуся из него в этом виде.
При цветолечении используют болеутоляющее свойство голубого цвета. При локальном применении он оказывает антисептическое действие. Возможно, поэтому наряду с синим, голубой используется как средство, отгоняющее мух и других насекомых. Эффективен при воспалительных процессах и нередко уменьшает нагноение ран за счет стимуляции лейкоцитов. Голубой применяется при лечении рака и практически незаменим при некоторых ревматических болях.
Голубые тона одежды нередко рекомендуют при кожных заболеваниях, а также при воспалении печени. Может использоваться как эффективное антирвотное средство; голубые цвета посуды и скатерти существенно снижают аппетит сидящих за столом. Для нервных больных является более успокаивающим, чем зеленый. В психиатрии обычно рекомендуется для ослабления нервных припадков при маниакальных состояниях и для рассеивания навязчивых идей. Наиболее наглядное свидетельство этому — аппарат для страдающих бессонницей, излучающий мягкий голубой свет.
Особенным свойством женственности наделяет В. В. Набоков нежно-голубую ткань в «Других берегах». По мнению польских модельеров, женщины в голубой одежде выглядят моложе, поскольку голубой придает свежесть. Так, рассказывают, что в 60-е годы прошлого века один из профессоров Краковского университета ставил хорошие оценки студенткам, одетым в голубые платья. Несомненно, этот профессор эмпатически чувствовал подсознательные устремления девушек к человеческой доброжелательности, сублимированной в голубом цвете.
Не зря же этот цвет постоянно сопоставляют с цветом покоя, сосредоточенности, доброжелательности, умения ладить с людьми. Однако если голубой цвет оказывается предпочтительным, то человек, как правило, удовлетворен своей жизнью, окружающие его уважают, ценят и предпочитают его общество. В случае же отрицания голубого цвета считается, что данное лицо находится в критическом периоде своей жизни и активно ищет выход из этого положения. В некоторых случаях более темные оттенки голубого психологи интерпретируют как жесткость и тяжесть упрямства, страдания от внезапной изоляции или закоренелой гордости.
В качестве выводов, заключающих этот раздел, следует отметить, что голубой цвет — как хроматический архетип — сублимирует основы иудаизма. В хроматической модели интеллекта сублимат голубого цвета характеризует функции женского подсознания в нормальных, и мужского — в экстремальных условиях.

7.2. Синяя птица идей

Чтобы понять, что небо везде синее,
Не нужно ездить вокруг света.
И. В. Гете

Реалии синего цвета — небо, море, бесконечность, непостижимость вечной божественной истины. Вероятно, поэтому иудаизм практически всегда причислял этот цвет к общечеловеческой логике мироздания. Синим была украшена уже крыша первого храма Яхве.
Глубокомысленными воспринимаются синие тона в буддизме: как «цвет духовного отца» синий цвет олицетворяет вечность и верность. Так, в синем энергетическом центре тантрическое учение видит интуитивно-творческое обретение спокойствия, освобождение от желаний, ведущих к различным действиям во внешнем мире. Ведическое учение приписывает этот цвет плащу Индры, царя богов. Вишну — особенный покровитель плодотворного времени года, постоянных дождей — изображается сидящим на белом лотосе и узнается по синему или сине-зеленому цвету кожи.
Яркие тона синей ауры ментального тела человека означают альтруизм, сопряженный с религиозностью. Так, согласно Кейсу, темно-синий цвет ауры говорит о том, что человек нашел свое призвание и полностью отдался ему. Такие люди всегда необычны, ибо на них «возложена миссия», и они неуклонно выполняют ее. По большей части это духовно устремленные люди, посвятившие себя бескорыстному служению в науке, в искусстве или в общественной деятельности. Так, на мой взгляд, представляет себе этот образ Булат Окуджава:

Просто надо очень верить этим синим маякам
И тогда желанный берег из тумана выйдет сам.

Практически это же — образ духовной устремленности — описывает Райнер Мария Рильке:

Дрожа, ощущаю порою
По жизни глубинный свой путь.
Слова воздвигались стеною,
А за ними синеет грядою
И сияет их суть.

В канонах христианства синим цветом изображается престол Бога-Отца. Темно-синий цвет, символизирующий непостижимые тайны, начинает свой ассоциативный ряд от восприятия голубого цвета неба. Отсюда — наименьшая материальность и «чувственность» этого цвета, его сильное духовное очарование.
В изобразительном искусстве и литературе синий цвет одеяний самым тесным образом связан с цветом небес, божественной любви и истины. Так, Гете в «Фаусте» соотносит синий цвет и с Богоматерью:
Миродержица, склонись
В лицезримой тайне
Всей твоей, взнесенной ввысь,
Синевой бескрайней!
Словословий не отринь,
Я от чувств наплыва
Воссылаю в эту синь
Их благочестиво.

Синий также является символом Святого Духа. В иконографии за Петром закреплены белые и синие тона одеяний, за Святой Троицей — красные, синие и зеленые.
В восточнохристианской культуре он воспринимался как символ трансцендентного мира и ассоциировался с вечной божественной истиной. Знаменитый дионисиевский синий фон фресок Ферапонтова монастыря побуждает к созерцанию и размышлению. В синем хитоне обычно изображали поясного Спасителя. Относительно же лазури облачений — среднего ангела рублевской «Троицы» сказано очень много: «драгоценный самоцвет», «кусок небесной лазури», «свет надзвездного пространства» — вот только некоторые сравнения исследователей. Синий — это традиционный знак воплотившегося Сына Божия. Выделяя среднего ангела «пренебесной лазурью» одежд, Андрей Рублев прославил неиссякаемую божественную любовь.
Согласно православной символике цвета, темно-синий цвет богослужебных облачений может использоваться в посты. В интерпретации же литургических цветов у католиков имеются разночтения. Так, по данным Элизабет Бремон, «использование синего в литургии запрещено». Вместе с тем, как пишет, Джон Фоли, «первоначально синий цвет был указан для богослужений, но в настоящее время, когда цвет не является обязательным, он используется время от времени в Испании на мессах».
Однако в средневековой Испании синие и голубые одежды нередко надевались во время траура. Эта традиция, вероятно, связана с влиянием исламской культуры, где голубые цвета были траурными наравне со светлыми. Но траур — это экстремальное состояние человека. Мы же говорим о нормальных условиях его существования.
В Англии орден Подвязки был учрежден в 1348 году. Рассказывают, что у одной из дам королевского двора упала синяя подвязка для чулок, которую тут же подхватил и поместил на свое колено Эдуард III, воскликнув “honni soit qui ma y pense”. С тех пор орден Подвязки считается самой почетной наградой английских аристократов. Знаками ордена являются: 1) синяя бархатная лента с вытканной золотом каймой и золотой надписью с упомянутой фразой; ее носят ниже левого колена и прикрепляют золотой пряжкой (королева носит ее на левой руке); 2) на синей ленте украшенный бриллиантами золотой медальон с изображением св. мученика Гергия — покровителя Англии.
Протестантство как реакция на развращенный золотом католицизм возникло около 500 лет назад. Понятно, что проповеди мирского аскетизма (отрицания золотого цвета) и полная реформа церкви с нередким отказом вообще от ее многоцветного антуража никак не могли включать какую-либо иную цветовую символику, кроме синей. Поэтому во многих странах Европы истинного протестанта называют "синим". Так считает известный исследователь западной символики цвета Мишель Пастуро. Следовательно, можно полагать, что синий цвет — архетип протестантства.
Синий цвет является одним из цветов триколора, символизирующего Францию на ее национальном флаге. Начиная с 1789 года, этот цвет обозначает «Декларацию прав человека и граждан» приобретает всеевропейское политическое значение. Как объединяющий идеи различных стран синий цвет принят за основной на флаге Европейского Сообщества.
Во времена же французской буржуазной революции он символизировал третье сословие, буржуазию и ее партии. Если в Великобритании голубой (светло-синий) цвет стал партийным цветом тори (консерваторов), то на континенте Европы он отождествлялся с либерализмом, а на востоке Европы — даже с буржуазной демократией (так, блок СДС в Болгарии применял на митингах как «свой» светло-синий цвет в 1990–1991 гг.).
«Синие книги» — термин, первоначально означавший акты обеих палат английского парламента, а также дипломатическую переписку, дебаты, обсуждение договоров и их ратификацию. Постепенно последняя группа внешнеполитических вопросов стала обособляться, издаваться в отдельных переплетах. С 1835 года эти парламентские книги в синих дешевых бумажных переплетах продавались уже и для всеобщего пользования. В народе на бытовом языке их быстро окрестили «синими книгами», так как их официальное название было длинным.
За пределами Великобритании, после революции 1848 года в Европе, под термином «синие книги» стали понимать только правительственные документы по вопросам внешней политики, касающиеся преимущественно спорных или противоречивых вопросов. Практика издания таких «синих книг» установилась после франко-прусской войны. В отличие от Англии, в других странах стали называть свои книги дипломатического характера по цвету переплетов.
Синее движение, согласно данным В. В. Похлебкина, — это общественная организация «За социальную экологию человека» с чрезвычайно неясной, путаной, рыхлой в политическом отношении программой, порожденная призывами М. С. Горбачева «повернуться лицом к человеку» (вариант польского лозунга начала 80-х годов «Социализм с человеческим лицом»). Оба призыва оказались недейственными из-за отсутствия конкретности в их осуществлении.
Отсюда сам факт избрания названия «Синее движение» для подобной организации, которая не в состоянии четко определить свою программу и задачи, продиктован явной политической некомпетентностью ее организаторов. Они трактуют «синее» как синоним и символ «нейтрального», исходя из того, что «красное — это коммунизм», а «белое — это капитализм» и что они, следовательно, не первые и не вторые, а «нейтральные» и «человеколюбивые» вообще.
Однако синий цвет в политике никогда не символизировал нейтральность, — указывает В. В. Похлебкин. Действительно, в отличие от гендерной характеристичности хроматизма, в военно-учебных играх, откуда и заимствовали политики этот термин, «синий» означал неопределенного, теоретически абстрактного противника. Именно эта неопределенность и была характерна для советского «синего» движения. Однако использование им синего цвета (по мнению В. В. Похлебкина, неоправданное и неграмотное с геральдической и символической точки зрения), на мой взгляд, вполне объяснимо с позиций хроматизма как движение, объединившее людей в их общей вере.
«Синий крест» — международный распространенный термин, имеющий в разных странах разные лексические формы и символическое изображение и соответственно им — различные значения. Так, «Синий крест» в Великобритании («Bue cross») — добровольное ветеринарное общество (оказывающее бесплатные услуги) с эмблемой в виде гельветического синего креста на белом фоне. «Синий крест» в России является государственной ветеринарной службой с эмблемой в виде синего плавающего гельветического креста на белом поле.
«Синий крест» — термин, обозначающий в западноевропейских странах движение трезвенности. Эмблема — синий равносторонний (греческий) крест или чаще — узкая синяя лента. Вместе с тем, «Синий крест» в Швейцарии, Германии, Латвии и Эстонии) обозначает религиозное общество протестантской ориентации, возникшее в 1877 г. в Женеве. К настоящему времени частично влилось в союз евангельских христиан-баптистов.
«Синяя лента» — международный распространенный термин, имеющий различные значения, но одинаковое эмблематическое изображение — узкую синюю ленточку. Так, «Синяя лента» в Европе — символ высшего достоинства или высшей награды, приза и обозначается только словесно как символическое выражение.
«Синяя лента» — символическое обозначение Международной организации трезвости (т. н. абсолютной), в отличие от других, существовавших ранее. Основана в Питтсбурге (США) в 1877 году ирландцем Фрэнсисом Мэрфи. Символ организации — синяя лента — заимствован из Библии (IV Моис 15: 38–39) и означает «жизнь». Эмблемой членов организации служит узкая шелковая ленточка, нашиваемая на одежду (рукав, петлицу, лацкан, грудь, головной убор).
«Синяя лента Атлантики» — почетный отличительный титул, присуждаемый ежегодно пароходствами США, Канады и Великобритании лучшему пассажирскому линейному судну, курсирующему через Атлантический океан.
Семантические характеристики этих титулов и объединений основаны прежде всего на психофизических принципах восприятия синего цвета. Синяя поверхность кажется удаляющейся от человека, увлекает взгляд в собственную глубину. Восприятие этого цвета обыкновенно вызывает ассоциации со Вселенной и мыслью. С верностью и божественной мудростью. Вместе с тем, де Боно в семантике синего цвета находит управление мыслительным процессом и связь с другими цветами. Так как синий нередко считался женским цветом, то попытаемся выяснить, что это за связь и с какими цветами.
Вспомним, что такие идиомы как «синий чулок» или «синие очки» практически во всех культурах приписывались женщинам, которые выделялись своей непохожестью на остальных представительниц прекрасного пола. Так еще Ф. М. Достоевский отмечал: надев синие очки, барышни немедленно стали иметь свои собственные убеждения.
Поэтому обратим внимание на тот факт, что в большинстве европейских языков далеко не всегда проводится вербальное различие между синим (нейтральным) и голубым (женским). По-видимому, отсюда и вытекает нередкое символическое отнесение к женскому и голубого, и синего цветообозначения.
Так, синий цвет одежды влюбленного свидетельствует о его верности; у Кристины Пизанской дама отвечает влюбленному, указывающему ей на свою одежду синего цвета:

«Одежды синий цвет не убедит,
Равно как и девиз, в любови прочной;
Но кто душою предан и хранит
Честь дамы сердца от хулы порочной, …
Не в синем, хоть любовью дорожит,—
Неверный же, который все грешит,
Скрывает грех одеждою нарочной,
Облекшись в синее...».

Вместе с тем здесь, по-видимому, кроется объяснение того, почему синий цвет — используемый из лицемерных побуждений — в эпоху Возрождения стал и обозначением неверности и почему вследствие трансформации его начали относить не только к неверным, но и к обманутым. «De bauwe huik» [«синим плащом»] именуют по-нидерландски неверную жену, тогда как французское выражение «cote beu» [«синяя юбка»] обозначает жертву супружеской измены:

«Кто коттой синею меня снабдил,
Что тычет всяк перстом,.
Пусть он умрет».

Можно ли из всего этого сделать вывод о значении синего цвета как цвета просто-напросто глупости, — спрашивает Йохан Хейзинга — ведь обозначает же выражение «bauwe scute» [«синяя лодка»] колымагу для дураков, — вопрос этот остается открытым.
Однако учтем, что Праздник Дураков — средневековый народный праздник, представляющий собой пародирование церковных обрядов, карнавальную изнанку официальной церковности. Так, например, избранного “Папу” (“епископа”, “князя”) дураков возили по городу в повозке синего цвета в виде ладьи на колесах, проводилось шутовское богослужение с ослом в роли священника и т. д. и т. п.
Иначе говоря, в этот праздник осуществлялись типичнейшие экстремальные условия и, следовательно, измененное состояние интеллекта. В «Хроматизме мифа» мной был дан детальный анализ цветовой инверсии при этих условиях и здесь можно лишь отрицательно ответить на вопрос Хайзинги.
Объясняется это тем, что инверсия синего цвета в экстремальных условиях жизни становится профанной (для сознания) в той же степени, что и «Папа» или священник. Ибо интеллекту жизненно необходим отдых от гнета собственного (по существу, социального) сознания. И доминирующее в этом состоянии подсознание может творить, наконец, — даже с собственным цветом — все, что только придет в голову. Все это было прекрасно изображено
По сравнению с голубыми, синие цвета могут оказывать тормозящее действие на человека или порождать своеобразное беспокойство. И даже печальное настроение, усталость или слабую угнетенность. Одна из причин этого — обычная для человека близорукость к синему цвету. Поверхность синего цвета как бы удаляется от смотрящего на нее. Гете в “Учении о цвете” писал об этом так: “Подобно тому, как охотно мы преследуем приятный предмет, который от нас ускользает, так же охотно мы смотрим на синее… потому что оно влечет нас за собою”. Как гипноз, уводящий в мир иной. Не зря же в Германии до сих пор сохранились выражения «да, он синий от шнапса», «насинячился до чертиков» и т. п.
В западной культуре семантика синих тонов нередко связывается с природной печалью, которая означает дорогу в царство сверхчувственности и конечно же в Рай. Как уже говорилось, в Англии ало-красный цвет был цветом одежд и епископов, и королевской власти. Синий цвет одежд протестантов являлся поэтому знаком оппозиции в согласии с библейским принципом, согласно которому дети Израиля должны пришивать к своим одеждам кисти синего цвета. Этим, возможно, объясняется и тот факт, что Освальд Шпенглер наряду с зеленым соотносил синий цвет с трансцендентным, духовным, фаустовским, монотеистическим, развоплощающим действительность, созидающим дали силой и считал его цветом судьбы, как имманентного вселенной стечения обстоятельств.
Для романтиков синий — цвет мечты и тоски по внеземному идеалу. Этот цвет зовет в неведомые выси, в неизвестность познания. “Синяя птица” Метерлинка — поиск неведомого счастья. Счастья непознаваемости. Но что есть неизвестность познания? Что есть сверхчувственное? Это чисто человеческая тяга к творчеству. К неведомым ранее высям и мыслям. К бесконечности познания. К подсознанию, гипнотизирующему наш интеллект.
Дыхание становится менее глубоким, чем при голубом. Длительность выдыхания еще более увеличивается. Пульс уряжается и ослабляется. Почти исчезает чувство боли. Синий цвет снижает мускульное напряжение. При длительных физических работах отрицательно сказывается на производительности труда. Время в этом цвете также недооценивается. Как у вечно опаздывающих женщин. Может, поэтому синий цвет считается женским? Но тогда непонятным становится известное во всем мире прозвище “синий чулок” и т. п. (см. выше). Вспоминается Есенин:

Синий свет, свет такой синий!
В эту синь даже умереть не жаль…

— и многое становится на свои места.
Творчество и работа не подразделяются по полу. Вспомним синие одежды китайцев, синие костюмы американских бизнесменов. Поэтому-то происхождение оборота “синий чулок” обязано женщинам, которые поставили научное творчество выше творчества домашнего. Ведь «синий чулок» имело несколько презрительный смысл и употреблялось для обозначения сухих педанток, лишенных женственности и погруженных в книжные, отвлеченные интересы. Поскольку этот оборот зародился на Западе, где, как уже говорилось, очень редко различают синие и голубые цветообозначения, то возможно, он связан с лазурью женского подсознания. Подсознание женщины, верующей (зачем-то) в науку.
Итак, мы можем заключить, что синий — действительно цвет, связанный с другими цветами, а именно: с голубым сублиматом женского подсознания и фиолетовым сублиматом подсознания мужского. И подобно тому, как оранжевый сублимат радует своим бессознательным единением тел мужчину и женщину, так и синий сублимат связывает их интеллекты единством подсознательного эстетического восприятия мира. Руссо со ссылками на старинные сказания называет синий цвет андрогинным, то есть одновременно содержащим и мужской, и женский принцип, супружеством двух естеств, их единством.
А в единстве — сила и смысл человеческого рода. Спокойствие интеллекта. Не зря же А. И. Скрябин наделил ярко-синим цветом именно тему РАЗУМА. Разума, который без подсознания был бы, наверное, жалким компьютером, не имеющим ни алгоритмов бесконечности, ни счастья, ни смысла жизни... Наш же разум, наш интеллект, и конкретно наше подсознание нередко находит смысл жизни в неподвластной ему бесконечности познания.
Не об этом ли размышлял В. В. Кандинский на уровне обобщающих все и вся сублиматов: Чем глубже становится синее, тем больше зовет оно человека к бесконечному… к сверхчувственному. Синее есть типично небесная краска. Очень углубленное синее дает элемент покоя (как торжественная углубленность). Темно-синее делается подобным бесконечному углублению в серьезную сущность, где нет конца и быть конца не может .
В функциональной психологии синий проецируется на потребность в мирном и расслабленном покое. Как уже говорилось, хроматическое соотнесение типа темперамента с так называемыми основными цветами Макса Люшера было основано на гипотезе о резонансном взаимодействии внешнего и внутреннего цветового пространств, принципы которого были намечены Рудольфом Арнхеймом.
Близость смыслов люшеровской интерпретации цвета № 1 («темно-синего»), данных цветового теста отношений (ЦТО), тестов Айзенка по типу темперамента (EPI) и хроматических характеристик интеллекта позволила выявить связь каждого из типов темперамента с доминантой определенного компонента интеллекта. Так, при хроматическом соотнесении темно-синего цвета с каким-либо типом темперамента оказалось, что этим внутренним цветом характеризуются прежде всего меланхолики. При этом среди них достоверно чаще встречались женщины, чем мужчины.
Так, если по Люшеру выбор 1-го цвета на 1-ом месте определяется такими характеристиками как чувствительный, пассивный, спокойный, тревожный, то по Айзенку (EPI) — сдержанный, легко расстраивающийся, тревожный, а ЦТО называет его честный, добрый, справедливый. Герике и Шене также связывают синий цвет с меланхолическим типом темперамента и дают такие вербальные характеристики, как серьезный, неэнергичный, пресыщенный жизнью, унылый, успокаивающий, ласковый, печальный.
В хроматизме же именно с этими характеристиками связаны доминанты и «женского», и «мужского» подсознаний при нормальных (N) условиях опыта. Очевидно, в силу своей «меланхолической» специфики, общей для обоих полов, синий цвет и служит для восстановления сил при глубоких переживаниях.
Так, по Люшеру, синий выражает стремление к безопасности или к забвению. К гармонии и пассивной чувствительности. К приятной связи и удовлетворению. Как цвет душевного покоя, связан с самоанализом и самоуглублением. Низкий уровень тревожности синего цвета определяет и притязания на любовь со стороны некоего активного лица.
Среди пациентов, считающих синие цвета любимыми, часто встречаются тучные женщины. Широко известно, что темно-синие и черные тона зрительно уменьшают объем фигуры. Психология цвета находит в этом предпочтении “обманутые ожидания, депрессивное состояние и пассивное стремление к безопасности”. Для страдающих ожирением психологически характерно некое чувство одиночества, прячущееся за синим цветом. Это подтверждает все большая склонность тучных женщин к синему цвету с возрастом; и вместе с тем, — все большее отклонение желтого как предпочтительного. Женщина в синем не может не покоряться обстоятельствам. “Синее, как движение совершенно противоположное, тормозит желтое…” — говорит Кандинский.
В старину отвар из васильков прикладывали к глазам, “опухшим от слез”. Применяли его и при воспалениях глаз, ибо он существенно улучшал зрение. И сегодня многие прибегают к очкам с синими стеклами, приносящими успокоение не только нервной системе, но и больным глазам. Известные опыты врачей конца XIX века по анестезии синей лампой Р.-Л. Руссо интерпретирует не как анестезию физиологическую (как от эфира), а как психологическую, действующую только на «высшие этажи» интеллекта, то есть на его подсознание, которое уже в свою очередь воздействует на бессознание, на тело.
Можно заметить, что режиссеры используют аналогичные приемы в художественных фильмах. Так, при постановке любовных сцен как правило задается освещение и общий фон холодных (сине-голубых) тонов, чтобы личность зрителя подвести к художественному образу любви, то есть к божественной эстетике идеального плана, к подсознанию. В отличие от этого порнография всегда предстает в пурпурных, красных и оранжевых тонах, акцентирующих животный характер любви и этим вызывающая в интеллекте зрителя доминанту бессознания.
Да и в женской эротической моде слабо раскупается белое, зеленое, голубое и синее белье. В тоже время черное, красное, коричневое, оранжевое, желтое и пурпурное белье пользуется неизменным спросом. По-видимому, это связано с той же анестезией чувств синими тонами, что и анестезия синей лампой, которую применяли хирурги XIX века.
Синими лучами Э. Бэббитт рекомендует проводить лечение в следующих случаях: возбужденные состояния нервной системы; воспаления и кровотечения; диарея и расстройство органов пищеварения; тошнота, плеврит, сердцебиения; меноррагия, обильные менструации; болевые и воспаленные места; невралгии, головные боли, боли в позвоночнике и т. д. В темно-синих бутылках, по методу Бэббитта, заряжается вода для лечения диареи, воспалений и бессонницы. Как сообщают французские цветотерапевты Вайс и Шавелли, синий цвет уже широко используется в больницах для лечения желтухи у новорожденных. Отмечены случаи отрастания волос при облучении синим светом в сочетании с солнечным. Согласно Вайсу, синий замедляет процесс выработки материнского молока.
Как наиболее духовный для обоих полов синий цвет обладает замечательными свойствами и может быть рекомендован пациентам, страдающим недоверчивостью, беспокойством, напряженностью, бредом ревности и др. В принципе, синим можно вызвать даже установку на самопожертвование. В качестве успокаивающего этот цвет положительно сказывается на поведении экстравертов. Однако всегда следует помнить о возможности угнетения “замкнутого” интеллекта в силу реальной интроверсии (направленности во внутрь) синих тонов. В хромотерапии синий используется для лечения маниакальных состояний невропатов при сверхвозбуждении или буйности. При депрессивных и меланхолических состояниях сине-фиолетовые цвета противопоказаны.
Приведем выводы, заключающие этот раздел. В хроматическом круге цветов (как модели межконфессиональтного пространства) синий цвет проявляет архетипические черты протестантства. Как сублимат интеллекта, синий передает эстетику творчества и восприятия, то есть чувственно-образную логику подсознания, единую для обоих полов.

Глава 8. Пурпурные цвета творчества

Дискуссия о смысле пурпурного цвета продолжается вплоть до настоящего времени. С одной стороны, это связано со свидетельствами античных авторов, которые называли пурпурными цветами область от синевато-красных до багряно-фиолетовых тонов естественных красителей, добываемых из улиток и, естественно, различающихся, в зависимости от того или иного региона Античного мира.
С другой стороны, здесь появляются разночтения между теориями Ньютона и Гете. Так, в частности, в теории Ньютона пурпур считается цветом, образованным красными и синими лучами спектра, а зеленый — простым цветом. В теории же Гете пурпурный является простым цветом, а зеленый — цветом смешения желтого и голубого цветов: «Кто знает призматическое происхождение пурпура, тот не сочтет за парадокс, если мы будем утверждать, что этот цвет частью актуально, частью потенциально содержит в себе все остальные цвета».

8.1. Лиловые вечера

И кажется лицо бледней
От лиловеющего шелка…
Анна Ахматова

Фиолетовый в своих ассоциациях обычно связывается с такими обобщениями как религиозная страсть, святость, трезвость, покаяние, печаль, умеренность, ностальгия, горе, траур, старость. Помимо этого упоминаются также ассоциации со смирением и рассудительностью многоопытной женщины, испытавшей многие страдания и покаяния. С мистическими знаниями и жертвенностью матери. С религиозным самоотречением и святостью.
Генрих Фрилинг и Ксавер Ауэр связывали «взыскательный фиолетовый» цвет с мистическими действиями, с обременительным беспокойством, претенциозностью, исключительностью и глубиной, с помощью которых можно понять внутренние причины бытия.
Древние называли фиолетовый цветом мудрости. Цветом познания истины. Цветом печали. “Кто умножает знание, тот умножает скорбь”. Так, в Древнем Китае вечернее небо характеризовалось мужественным принципом (ЯН) и обозначалось фиолетовым цветом. В буддизме этим цветом характеризовали «цвет духовного отца».
В ауре насыщенного фиолетового цвета экстрасенсы усматривают альтруизм и высокие духовные качества, свойственные людям, которые ищут сое призвание и веру. Аура же ярко-лилового цвета говорит о серьезных религиозных помыслах, а темно-фиолетового — о депрессии. И если индуизм одевал мужественного мужа из мужей Кришну в сине-фиолетовые одежды, то тантризм усматривал в энергетическом центре фиолетового цвета гармонию и мудрость во взаимоотношениях с окружающими.
В христианстве фиолетовый цвет одеяний Христа символизирует страдание и покаяние. Так, на средневековых полотнах, изображавших Страсти господни, Христос предстает в фиолетовых одеждах. Поэтому и в православной символике фиолетовый цвет богослужебных облачений (наравне с пурпуром) посвящен праздникам и дням памяти о Кресте Господнем (Воздвижение и др.).
В католичестве этот цвет символизирует истину, пост, покаяние, скромность, печаль, страдание и безвестность. Это также и цвет Марии Магдалины, и цвет, означающий священнические права и власть. Лиловые сутаны (“цвет высшей мудрости”) носят католические епископы. На Рождество и в Великий пост надевают фиолетовые митры кардиналы. Во время Страстной недели крест и алтарь покрывают фиолетовым полотном.
Каббала выявляет в этом цвете первоначало или основу основ — идеальную первопричину возникновения. В XIX веке фиолетовый камень аметист считали неприличным дарить даме или девушке, поскольку это было бы величайшим для нее оскорблением. Ведь аметист — камень закоренелых холостяков. Может быть это и простое совпадение, но уже в латыни название фиолетового цвета (vioa) странным образом сближено с совершением насилия (vioo). И опять — мужчины...
В самом деле, можно ли какой-либо женственной особе без каких-либо обид приписать склонность к мрачно-меланхолической серьезности и взволнованно-тоскливому настроению? Однако Г. Клар вслед за В. Вундтом вполне обоснованно все это соотносит с фиолетовым цветом. И Хаустен, и Дерибере приводят слова доктора Сетчи: «В этом фиолетовом есть что-то меланхолическое, депрессивное, действующее на душу; поэтому-то поэты облекали меланхолию в лиловые одежды».
В начале же XX века этот камень стал излюбленным атрибутом декадентствующих поэтов. Как известно, Art Nouveau — ведущий стиль тех времен — характеризовался сочетанием фиолетовых и желтых цветов. Позже огромный аметист на груди носил Даниил Хармс. Итак, фиолетовый — творение нового. Неожиданного, незнаемого.
Вспомним Врубеля, утверждавшего, что «вообще «Демона» не понимают — путают с чертом и дьяволом, тогда как черт по-гречески значит просто «рогатый», дьявол — клеветник, а «Демон» значит «душа» и олицетворяет собой вечную борьбу мятущегося человеческого духа, ищущего примирения обуревающих его страстей, познания жизни и не находящего ответа на свои сомнения ни на земле, ни на небе». Не зря же еще Александр Блок сравнивал фиолетовые тона лермонтовски-врубелевского Демона — этого неукротимого и вечно стремящегося к борьбе человеческого духа — со “сладострастием тоски”.
Не будем здесь останавливаться на содержании «лиловых вечеров для мужчин» и «лиловых вечеров для женщин», которые имели место в годы НЭПа. Все это составляет предмет изучения истории нравов. В «Групповом портрете с дамой» Генрих Бель удивительно ярко выразил женственное отношение к фиолетовой окраске этого духа человеческого:

Я девою с небом вступила в союз.
Господи помилуй.
Чудесно, лилово оно любит мужскою любовью меня.
Господи помилуй.

Александр Блок — творец мистической поэзии и поэтической символики — оказался творцом неосознанного: нового мира знаний, мира символов и цвета. Ведь именно Блок провозгласил: “Искусство есть ад”, — и узрел в реальности этого ада “лиловые миры революции”. То есть опять рождение чего-то нового… Согласно Вайсу, фиолетовый цвет можно часто встретить у исследователей, охваченных идеей и отдающих ей всю свою жизнь. Как «символ воздержанности и оригинальности», Э. Бремон также соотносит этот цвет со сосредоточенностью, так необходимой мужчине и в истинном творчестве, и в любовных объятиях.. Г.Клар называет фиолетовый «восторженным самопожертвованием», а Рейнер Мария Рильке находит ему метафизические реалии:

И темных лоз густая сень
Раскрыла нам объятья,
И фиолетовая тень
Легла на складки платья.Нам грудь наполнил счастья хмель.
Мы в вихре оньяненья…
Нам в бархат разодетый шмель
Приносит поздравленья.
Как считают психологи, все оттенки фиолетового выражают тягу к простору, свободе, ко всему, что не признает границ. Психологически фиолетовый цвет ассоциируется с интериоризацией, сублимацией и означает глубину чувств. Фиолетовые одежды выдают (в носящем их) жажду к самовыражению. К интеллектуальному заполнению эмоционального вакуума. И опять же, к творчеству.
Как отмечает Г. Клар, уничтожение субъективно-объективных противоположностей, мистическое, магическое, способное уничтожить противоположность между желанием и действительностью, это — фиолетовый цвет. В хроматизме это уничтожение противоположностей моделируется именно творческим опредмечиванием субъективного образа подсознания с его желанием перевода в объективированную картину сверхсознания, оперирующего уже относительно объективными вещами — красками, словами, предметами. Это подтверждается и словами известного архитектора: «… фиолетовый для меня — не цвет покрашенной плоскости, а какой-то глубокий, внутренний — сложный цвет» (разрядка моя — Н.С.)
Вспомним любовь Наполеона к зеленым мундирам. И сопоставим его необыкновенную любовь к фиалкам. Зеленое и фиолетовое. Сознание и подсознание мужчины. Вместе с тем сиренево-фиолетовые тона иногда называют цветами исхода жизни, упадка. Так, у Гете фиолетовый (сине-красный) цвет вызывал беспокойство, по-видимому в связи с его нематериальностью. Ибо как он писал, обои совершенно чистого насыщенного сине-красного цвета были бы невыносимы.
С фиолетовыми и зелеными тонами была связана эстетика декаданса начала XX века. Наиболее ярко эти тона проявились в стиле модерн. В стиле, где мужское творчество, творчество мужского подсознания превзошло самое себя. Охлажденное синим красное в физическом и психическом смысле звучит несколько болезненно, — как отмечал Кандинский.
Что же может быть болезненного в фиолетовом цвете?.. Творчество. Рождение того, что еще не знал человек. Рождение нового. Нормально ли это? Нет. Нормально все то, что существует в реальном мире. Творец же своим подсознанием входит в мир виртуальный. В мир непознанного сознанием. В мир неосознанного. Архетипического. Божественного.
Можно ли уподобиться Богу? Нормально ли это? Вряд ли. Не зря же творчество запрещал еще Платон в своем идеальном “государстве”. Не зря же все как один тоталитарные режимы прибирали к рукам творцов. Делали из них рядовых “инженеров человеческих душ”.
Вспомним в связи с этим хроматическую интерпретацию того, как честолюбивые феминистки и властные жены с позиций своего сверхсознания считают мужчин «инфантильными», у которых на самом деле «инфантильным» оказывается лишь их доминирующее подсознание.
И психологи отмечают, что в фиолетовом цвете наблюдаются колебания между красным и синим, между импульсивным желанием и осмотрительной восприимчивостью. Это-то и дает такое значение фиолетового цвета как чувствительность, чувственное отождествление, которое часто стоит именно на ступени инфантильности и оценивается как внушаемость.
Интересно психофизическое действие фиолетового на человека. Так, лучи этого цвета обладают наименьшей длиной волны (в видимой области спектра) и, соответственно наибольшей энергией. Поэтому, с одной стороны, наблюдается наибольшая из всех интровертных (холодных) цветов степень замедления дыхания. Уменьшается его глубина и увеличивается длительность выдыхания. Замедляется и слабеет пульс.
Даже при кратковременном воздействии фиолетовый понижает физическую работоспособность более, чем полная темнота. По-видимому это связано с тем. среди всех полихромных цветов фиолет является наиболее утомляющим для глаз. Максимально замедляется реакция “счет чисел”. Нередко оказывает подавляющее действие на интеллект. Заставляет падать духом. Или вызывает депрессивно-меланхолическое состояние. С другой стороны, воздействие фиолетового на сердце, легкие и кровеносные сосуды увеличивает их органическую выносливость.
Элизабет Бремон относит фиолетовый цвет к активным, мистическим и магическим цветам, так как он гипнотически передает смысл и неизвестности, и очарования с полным подчинением гипнотизеру. Поэтому, если человек ставит фиолетовый цвет на первое место, то психологи полагают, что он подвержен влиянию других людей, и одновременно сам хотел бы оказать влияние на окружающих. Чаще всего он создает вокруг себя атмосферу гармонии и согласия, однако нередко колеблется, принимая какие-либо решения.
Если же какому-либо лицу совершенно не нравится фиолетовый, то его подсознание этим как бы высказывает потребность в чувственных и глубоко эмоциональных переживаниях. И здесь же проявляется его совершенно немотивированное стремление «сделать человеком» своего близкого. Любопытно. Некогда именно он считал этого близкого своим идеалом… А теперь переделывает и переделывает его «по образу и подобию своему» так, будто бы он — чужой…
Разумеется, и с человеком, и с цветом надо быть весьма осторожным, чтобы не навредить ни себе, ни ему, ни своей семье. Так, вместо того, чтобы ставить себя в пример, ему следовало бы подойти к своему близкому более обдуманно. И попытаться как можно лучше представить себе, — а следовательно, и ему, — мотивы своего и его поведения. Вообще говоря, с отклонением фиолетового связана потребность человека в рациональном контроле своей чувственности, то есть в ограничении сфер собственного подсознания.
В люшеровском подборе восьмицветового теста фиолетовый приобретает оттенок пурпурного. Функциональная психология соотносит предпочтительный выбор фиолетового с желанием очаровывать и, вместе с тем, со склонностью к внушению. В фиолетовом цвете проявляется чувственное отождествление с партнером как стремление к магически-эротическим действиям. Однако, как рекомендуют Купер и Мэтьюз, не стоит увлекаться этим цветом, поскольку он — а следовательно, и вы — порой выглядит довольно искусственным.
В нормальных условиях жизни этот цвет предполагает следование общественным нормам поведения. Наблюдается определенного рода консерватизм. Любопытно, что интеллектуалы отклоняют фиолетовый. В экстремальных условиях его предпочтение характеризует необязательную готовность к контактам. И даже определенную аффективность или импульсивность, свойственную скорее красному.
Так, фиолетовый предпочитают беременные женщины с будущим “безудержным” поведением во время родов. Это признак сильной неуравновешенности вегетативной нервной системы. Предпочитают фиолетовый алкоголики и дебильные дети, что также подтверждает их вегетативную лабильность. Если учесть связь фиолетового цвета с действием на гипоталамо-гипофизарную систему, то становится понятным и его выбор в качестве предпочтительного пациентами, страдающими нарушениями функций щитовидной железы.
Поэтому же, вероятно, на первые места ставят фиолетовый с синим и геи. Вспомним данные Эллиса о сине-зеленом, любовь наших геев к голубому, французских и американских — к фиолетовому и т. д. Все это указывает на интровертный тип их взаимоотношений с обществом, свойственный более женщинам. Возможно, конфликтная ситуация такого рода и приводит к большему представительству творцов среди геев. Например, к уходу в творчество от конфликтов с неосуществленным идеалом…
Вспомним, что излюбленные цвета модерна — все тона фиолетового, включая сиреневые и лиловые. Вспомним взаимоотношения творцов — Ахматовой, Гумилева, Цветаевой; вспомним гендерные отношения того времени и все становится на свои места. Если в нормальных условиях жизни небо над нашей головой — голубое, то в экстремальных (вечерних, ночных, грозовых) — фиолетовое. К экстремальным состояниям интеллекта в хроматизме относятся сновидные и сексуальные. Или, как писал Николай Гумилев

То мучит, то нежит лиловый
Томящий и странный цветок

В цветотерапии фиолетовый используется при лечении буйных больных. Применяется и в качестве наркотически болеутоляющего средства. Быть может, это и привлекает беременных? Ведь никто еще без наркоза не рожал безболезненно.
Верхние же фиолетовые одежды владелицы часто говорят не только о ее подверженности влиянию других людей, но и о непреодолимом желании самой оказывать на них влияние. И Люшер, и Клар настаивали на большой степени внушаемости фиолетового цвета. Фиолетовый с синим оттенком вызывает меланхолию с оттенком грусти. Неудивительно, что для искреннего признания преступников этот цвет служит так же, как и во времена раннего католицизма при раскаянии и смирении грешников.
Рассмотренные данные позволяют сделать определенные выводы. Так, в межконфессиональном пространстве религий, которое в хроматизме моделируется кругом цветов, фиолетовый сублимирует архетип католичества. В хроматической модели интеллекта фиолетовый цвет характеризует мужское подсознание при нормальных условиях жизни и подсознание женщины при экстремальных.

8.2. Сиреневый (разбеленно-лиловый)
Сиреневый цвет является не только разбеленным лиловым, но и «результатом соединения голубого цвета — цвета положительного материнства с розовым — цветом сублимированной сексуальности. Сливаясь, они производят сиреневый цвет». Так пишет Джоанна Келлог.
С положительным аспектом сиреневого цвета, по ее мнению, связано ощущение единства с вселенской жизнью. Этот цвет может также передавать опыт нового рождения. Она также обращает особое внимание на связь сиреневого цвета с религиозными и мистическими переживаниями.
По данным Дж. Келлог сиреневый цвет или цвет лаванды нередко используется при изображении в мандале таких форм, которые напоминают языки пламени и исходят от неких мифологических существ. Данный цвет, как правило, символизирует единство с божественной матерью.
Возможно, поэтому действие сиреневого цвета благотворно сказывается на женских гениталиях. Не зря, видно, во всем мире он издревле считался цветом нижнего белья. В Индии Нового времени баядерки носили шаровары светло-сиреневого цвета. Нередко сиреневый цвет ассоциируется с влюбленностью. Так, у В. В. Маяковского возникает замечательный образ:

Влюбленным на звезды смотреть
Из ихней беседки сиреневой

Как полагают ученые, светлые тона фиолетового цвета создают впечатление болезненной утонченности, сентиментальности, нежности. Герике и Шене называют сиреневый цвет «сладким и милым» и отмечают, что как осветленный лиловый цвет он часто употребляется женщинами в одежде и ассоциируется с запахом фиалок и благоухающих женщин.
Как писал Гете, в очень ослабленном виде мы знаем этот цвет под названием сиреневого; но и здесь он имеет что-то живое, однако лишенное радости. Однако в арабском мире «сиреневая дева» давала радости и услаждала героя новеллы Амира Хосрова, писавшего:

Для тех, кто понимает в этом толк,
Прекраснейшая вещь — лиловый шелк!
Красива молодая чаровница.
Одень ее в лиловый шелк — царица!

Да и обобщения, полученные в функциональной психологии показывают, что оттенки светлых фиолетовых тонов с их пикантно-эротическим воздействием имеют смысл чувственного отождествления. Как замечает Г. Клар вообще о фиолетовых тонах, в таком состоянии находится будущая мать, эстет, эротоман и человек, верящий в таинственное, божественное.
Так называемые «шестидесятники», наверное, помнят, что где-то с 1956 по 1958 год в моде были сиреневые и лиловые цвета платьев и блуз. И это, действительно, было время, когда советские люди еще верили в нечто таинственное, что могло бы изменить их жизнь. Но этого не случилось и в моду вошли их противоположности — зелено-синие, а затем и желто-зеленые: оливковый, бутылочный, цвет мха.
С позиций хроматизма сублимат сиреневого цвета может являться указателем на сознательную доминанту интеллекта с его возможным переключением на подсознательные чувства и / или их опредмечивание в творчестве и / или катарсисе.

Глава 9. Значения пурпура

Полыхни малиновою юбкой,
Молодость моя! Моя голубка
Смуглая!
Марина Цветаева

Как важнейший в византийской культуре — цвет божественного и императорского достоинства — пурпурный цвет. Только Василевс подписывался пурпурными чернилами, восседал на пурпурном троне, носил пурпурные сапоги; только алтарное Евангелие было пурпурного цвета; только Богоматерь в знак особого почтения изображали в пурпурных одеждах. Символика пурпура как цвета власти была настолько общеизвестна, что, как пишет Виктория Горшкова, мятежники, претендовавшие на императорский трон, надевали на себя пурпурную обувь, а этот красноречивый жест приравнивался к государственной измене.
Особое внимание к пурпуру в сфере высшей власти проистекало, вероятно, из его особых неуловимых свойств соединения в себе несоединимого, то есть теплых и холодных цвета одновременно. Благодаря этой двойственности он приобрел особое значение в антиномической византийской культуре мышления. На уровне же византийской цветовой символики пурпур объединял вечное, небесное, трансцендентное (синее и голубое) с земным (красное). Будучи символами небесного и земного, их соединение, как бы снимало свою противоположность.
Вероятно, из-за этих свойств пурпура III Вселенский собор (Эфес, 431 г.) постановил изображать Марию и Анну в пурпурных одеждах «в знак наивысшего почитания». С тех пор Богоматерь — некогда земную Деву, принявшую в себя божественный свет и ставшею Царицей небесной — изображали в пурпурном мафории.
С этим символом связана и одна из самых интересных особенностей композиции «София Премудрость Божия» — пурпурные лик, крылья и руки Софии. Князь Е. Н. Трубецкой считал, что это образ «Божьей зари, зачинающейся среди мрака небытия: это восход вечного солнца над тварью».
Двойственную семантику пурпурно-красный цвет приобрел еще с раннехристианских времен, как отмечает В. В. Бычков. Вспомним евангельский эпизод «Поругания Христа», когда римские воины надели на Иисуса багряницу (символ царской власти) и «насмехались над Ним, говоря: радуйся, Царь Иудейский! и плевали на Него и, взяв трость, били Его по голове» (Матф 27: 29–30). Для них багряница была атрибутом буффонады, тогда как для христиан багряница в изображении «поругания» являлась символом «царства» Христова и знаком его мученичества.
С этим, вероятно, связана и православная символика пурпурного (темно-красного) цвета богослужебных облачений, означающего высшую духовность и крестный подвиг Спасителя и используемого в праздники и дни памяти о Кресте Господнем (Воздвижение и др.).
Еще Гете заметил, что действие и природа этого цвета — единственные в своем роде: он объединяет в себе активную и пассивную, горячую и холодную части цветового круга в их предельном напряжении, то есть объединяет (снимает) противоположности. В пурпурные цвета, согласно Гете, одеваются и «достоинство старости» и «привлекательность юности».
По данным А. Черновой, пристрастие к пурпуру, главному царственному цвету, не изменилось со времен Юлия Цезаря. Пурпур и во времена Шекспира вызывал почти мистический восторг. По-прежнему эта краска привозилась издалека и стоила бешеные деньги. Причем ценили натуральный пурпур, добытый из определенного сорта моллюсков.
Бедняки любовались алыми, фиолетовыми и синими оттенками пурпура в костюмах богачей, осуждали это пристрастие как грех. Отголоски такого отношения слышны в шутке Фальстафа по поводу красок пьяной рожи Бардольфа: Когда я смотрю на твою физиономию, я вспоминаю о богаче, который всю жизнь одевался в пурпур, а после смерти попал в ад. Ведь он там в своем одеянии так и пылает.
В этой тираде есть нечто от самой природы пурпура, от взаимодействия красного и синего в нем. Возможно, древнее пристрастие к пурпуру и происходило от его особого психофизического воздействия, соединяющего в себе крайние части спектра. Именно в пурпуре раскрываются все возможности от синего до красного, способных выразить самые разные состояния — от адски мрачного до херувимски радостного.
Так, сине-фиолетовый пурпур мог выражать холод, ночь, глубину, успокоение, справедливость. Пурпур фиолетовых тонов — молчание, смирение, раскаяние и любовь. Красно-фиолетовый означал страсть, движение, тяжесть. Красный же пурпур символизировал веселье (необузданное), силу, гнев, месть, кровь, адское пламя. Античные поэты представляли себе это примерно так:

Бросил шар свой пурпуровый
Златовласый Эрот в меня
И зовет позабавиться
С девой пестрообутой.Не будем же, мальчик, мешать невесте,
Уж волна готовит им ложе для брака;
Пока она еще голубая и с виду прозрачная,
Но скоро бог Посейдон заставит рисовать
ее пурпурной.
Как считают на Западе, пурпур является синонимом чувственности. Действительно, вспомним пурпурный парус любовного корабля Клеопатры, описанного Шекспиром. Вспомним пурпурные тоги и туники вырождавшихся римлян в их невообразимых оргиях. Вспомним библейских грешниц в пурпурных одеждах. Вероятно на этих значениях пурпура и основывались авторы книги для бизнес-леди, когда в рекомендациях женщинам, решившим привлечь мужчину, писали: Используйте черный или малиновый для создания сексуального имиджа и соблазнения молодых мужчин.
И одновременно пурпур как женственно-фиолетовый цвет ассоциируется со сдержанностью и осторожность. Быть может, поэтому пурпур ассоциируется чаще всего с королевским достоинством. С вдохновением Творца. Однако в иудаизме пурпурные одежды носили женщины: «Дочери Израильские! Плачьте о Сауле, который одевал вас в багряницу...», «…ты одеваешься в пурпур, … украшаешь себя золотыми нарядами». Добродетельная жена…«виссон и пурпур — одежда ее». Да и сегодня разбеленной пурпурной («розовой») ленточкой повязывают сверток с новорожденной девочкой, но никак не с мальчиком.
И конфуцианство символизировало пурпурным цветом добродетель, свойственную обычно женщине. Как замечает Эдгар Кейс, пурпурный оттенок встречается у людей властных, в ауре которых имеется некоторая инфильтрация розового. В индуистских трактовках цветов ауры малиновый цвет выражает любовь, изменяя оттенки соответственно свойствам страсти. Так, грубая чувственная любовь характеризуется темно-багровым оттенком пурпура.
Как пишет М. А. Безбородов, на Руси пурпурный драгоценный камень «гранат» приносил носящему его власть над людьми и будил любовные страсти. А как известно, драгоценные камни испокон веков украшали женщин и королей — тем кому суждено властвовать по природе вещей и социума.
Пурпурный (или белый) энергетический центр тантристы сопоставляют со сверхсознанием. С верой во всеобъединяющее видение мира. С реализацией высшей полноты жизни. С выходом за пределы пространства и времени. И кто же еще не сталкивался с «женской интуицией», когда без каких-либо формально-логических рассуждений женщина вдруг безотчетно и стихийно проникает в самую суть предмета и постигает истину.
Так, у Гомера выражение «пурпурная кровь» ведет свое происхождение от цвета свернувшейся крови; по Плинию же тирийский пурпур означает высшую славу. Вероятно это значение из античности перешло и в христианство, где пурпур наряду с белым символизирует Богоматерь. И здесь, по-видимому, можно прислушаться только к выводам теософов-символистов: «Пурпурный цвет ноуменален, а красный феноменален». Феноменальность семантики красного цвета была детально представлена выше. Так, что же стоит за ноуменальностью пурпура?
В пурпурные цвета убирается и масонская ложа высших степеней посвящения. Пурпурные, серые или черные цвета одеяний подчеркивают принадлежность к ложе святых. В геральдической радуге пурпурный цвет трактовался как божественное величие. Показательно появление пурпура в древнерусской иконописи, замеченное кн. Е. Н. Трубецким: на темно-синем фоне ночного, звездного неба множества икон София изображается в самых различных тонах пурпурного цвета.
Вместе с тем, семантический анализ христианской символики пурпурного цвета вызывал наибольшие разночтения среди исследователей символических аспектов цветового языка. Обратим внимание, что не только ветхозаветная добродетельная жена одевалась в виссон и пурпур (Пр.31.22), но и Вселенский собор 431 г. (Эфес) постановил изображать в знак наивысшего почитания Деву Марию и св. Анну в пурпурных одеждах.
Многие русские поэты (Лермонтов, Гумилев, Соловьев и др.) изображали женщину в пурпуре:

И в пурпуре небесного блистанья
Очами, полными лазурного огня,
Глядела ты, как первое сиянье
Всемирного и творческого дня.

Однако общеизвестно, что этим цветом характеризовались одежды римских императоров, что, казалось бы, создает как семантический, так и формально-логический парадокс: цвет мужских одежд врагов христианства был принят христианством как знак наивысшего почитания в женских одеяниях святых.
Для семантического анализа этого «парадокса» обратимся к видениям св. Иоанна (Откр. 17, 1–4), в которых «облачена была в порфиру и багряницу» великая блудница, а не святая Богоматерь. Кроме того, согласно толкованиям этого видения Э. Бенцем, под блудницей следует понимать Рим, где пурпур действительно олицетворял наивысшее почитание, но — прижизненно обожествлявших себя императоров. Или, как представлял себе это Эмиль Верхарн:

Блистательный тиран, чьей власти нет границ,
В чертоге, где, даря двусмысленный совет,
На пурпурную тень ложится солнца свет,
Как золото корон на пурпур багряниц…

Итак, казалось бы, возникло уже не столько формально-логическое, сколько референтно-семантическое противоречие: пурпур мог характеризовать и женщин (и святых, и блудниц), и мужчин (императоров Рима). Смысл цветовой характеристичности последних легко определяется при учете их детально описанных гомосексуальных тенденций, выражавшихся и в появлении перед народом в цветастых шелках и других женских одеяниях и т. п. (Светоний: Юлий Цезарь 49–52; Калигула 52–54; Нерон 34–35; Оттон 22; Тиберий 62 и др.).
Отсюда можно предположить, что Рим, действительно, может характеризоваться женственным пурпуром по причине христианского восприятия его императоров как "великой блудницы".

9.1. Пурпур Софии

Скажи мне, князь, не знаешь ты,
Кто там в малиновом берете
С послом испанским говорит?
А. С. Пушкин

Теософский анализ семантики пурпурного цвета, проведенный кн. Е. Н. Трубецким, показал аналогичные результаты относительно образа “пурпуровой Софии” в русских иконах. В очерке “Россия в ее иконе” Трубецкой пишет: «То пурпур Божьей зари, занимающейся среди мрака небытия; это — восход вечного солнца над тварью. София — то самое, что предшествует всем дням творения, та сила, которая из ночного мрака рождает день…»
Подчеркивая в этой метафоре временной порядок “предшествия”, несложно заметить, что София как Премудрость являет собой сверхсознание как высшую степень сознания, порожденного Словом Бога на земле.
На Византийских, а впоследствии и русских православных иконах София как Премудрость Божия (вспомним иудейскую Мудрость) изображалась с пурпурно-огненным ликом. Как считал В. Соловьев, София — есть выраженная, осуществленная идея… София — есть тело Божие, материя Божества, проникнутая началом божественного единства.
Как это истинно звучит с сегодняшних позиций. С позиций хроматизма пурпур действительно представляет собой самый опредмеченный, самый «противоречивый» план из женственной триады цветов. Пурпур действительно представляет собой осуществленную идею. Идею, которая сумела объединить в себе физически-красную силу с фиолетово-мистической креативностью. Идею божественного единства этих, казалось бы, чисто мужских качеств. Идею, которая из красноты первобытного мужчины-зверя и фиолета его внушаемости постепенно творила все более и более социальное существо.
Известные аналогии Софии с иудейской Премудростью или с древнегреческой Афиной (также рожденной из головы бога) основываются на таких общих значениях как первоначало, изначальность материнского лона, как женственная пассивность, по земному материализующая божественное Слово отцовской активности. И христианство постепенно сблизило облик Софии с образом Девы Марии, наделяя женский пол характеристикой пурпурного цвета как святостью.
Возвращаясь к вопросу о противоречивости пурпура как характеристики и святых, и блудниц, можно заметить, что Иоанн помимо пурпура наделил великую блудницу и багряницей, соотнося блуд с красным цветом. Возможно, это является определенным указателем на инверсию женского бессознания в экстремальных условиях, так как в нормальном состоянии практически все традиционные культуры (начиная от Древнего Египта, Китая, Индии, Крита, Древней Греции, Рима) красным цветом характеризовали мужское тело.
Вспомним семантику белого цвета — общемирового сознания как сублимированного образа Великой Матери. И сопоставим с этим значением наблюдения Вильгельма Вундта, который после многих психологических опытов отмечал, что совершеннее и полнее обнаруживается смысл серьезного настроения и чуства достоинства в пурпурном цвете. Об этом же говорит и тот факт, что ювелирные изделия успешнее продаются, если они представлены на желтом или пурпурном фоне.
Множество аналогичных данных позволило нам утверждать, что семантика пурпурного цвета наиболее тесно связана с такой неотъемлемой характеристикой женского интеллекта (и / или мировосприятия) как сверхсознание. Это, в свою очередь, объяснило и традиционную (по Псевдо-Дионисию Ареопагиту) интерпретацию византийского пурпура как объединения вечного, небесного, трансцендентного (сине-голубого) с чисто земным (красным) в извечно противоречивом интеллекте женщины.
И кн. Е. Н. Трубецкой поразительно точно замечает: «Не берусь решить, насколько в выборе краски тут участвовало сознательное размышление. Я склонен думать, что пурпур Софии скорее был найден непосредственным озарением творческого инстинкта, каким-то мистическим сверхсознанием иконописца».
Обратим внимание, что философ связывает сверхсознание художника с пурпуром Софии. С пурпуром, который лишь сегодня позволил нам утверждать прямую связь именно с женской мудростью. С Софией как сверхсознанием женщины, заставляющим произрастать “зеленое” самосознание мужчины. С этой трактовкой смыкаются и крылатые строки Гомера:

Встала из мрака младая с перстами пурпурными Эос.

И далее кн. Е. Н. Трубецкой, рассматривая изображения Христа в золотистых тонах ассиста (“Не очевидно ли, что было бы кощунственным писать пурпурового Христа!”), задает удивительный по своей смелости вопрос: “Почему же неуместное в отношении к Христу столь уместно и прекрасно по отношению к Софии?” И ответ заключается в том, что “пурпур предваряет высшее солнечное откровение”.
В самом деле, пурпур сочетает свойства крайних цветов спектра и больше проявляет свойства красного, — судя по действию на пульс и дыхание. Реакция организма на него обычно благоприятна. Еще в средние века воспалительные процессы успешно излечивались синим цветом. Кто тогда знал про ИК-лучи? Красный же в этих целях применяется и сегодня для усиленного кровоснабжения тканей организма.
Поэтому при сердечно-сосудистых заболеваниях в строго конкретных случаях могут быть рекомендованы сине-красные цвета пурпура. Стимулирующее возбуждение красным в определенном сочетании с тоническим покоем синего приводит к положительным результатам и при лечении вегетатики, поскольку парасимпатическое действие синего и симпатическое влияние красного цвета достаточно эффективно сказывается на обеих составляющих нервной системы. А через подкорковые механизмы обеспечивается и равновесность всего организма.
При соотносении пурпурного цвета с каким-либо типом темперамента оказалось, что все гиппократовские типы исчерпаны (см. красный, желтый, зеленый, синий цвета). Вместе с тем, при учете близости люшеровской интерпретации цвета № 5 («фиолетового»), данных ЦТО и хроматических характеристик интеллекта было высказано предположение о возможной связи каждого из типов темперамента с доминантой определенного компонента интеллекта. Если это предположение справедливо, то число темпераментов может быть равным числу полихромных фокусных цветов с максимальной насыщенностью. То есть числу спектральных тонов, по Ньютону-Гете.
Так, если по Люшеру выбор 5-ого цвета на 1-ом месте характеризуется как внушаемый, очаровывающий, предрасположен к чувствительности, а ЦТО связывает его с самостоятельностью и неискренностью, то сверхсознательная доминанта «женского» интеллекта и может оказаться характеристикой данного типа темперамента.
Любопытно, что в конце 50-х годов XIX века в Британии вслед за зелеными сюртуками «дельцов из никого» самыми модными цветами стали пурпурные тона маженты. Вспомним, как “новые русские” в 1992–1993 гг. ХХ века сменили свое “зеленое самосознание” на малиновые пиджаки “властного пурпура” — своего, как они считали, сверхсознания, “правящего деньгами, а значит, и миром”.
Поскольку «фиолетовый» Люшера по существу является пурпурным, то к нему можно применить и великолепное определение, которое дает Г. Клар. Я позволю себе лишь расставить хроматические акценты в этом определении. Между противоположными красным и синим, между мужским фанатизмом и женским фатализмом, между беспощадно-бессознательной силой и подсознательно-слепой любовью стоит примиряющий пурпурный — гармония противоречий.
И если фанатизм мужчин лечился синим, а женский фатализм — красным цветом, то пурпурный — ярчайший пример усреднения (успокоения) идеологических крайностей. Как цвет внутреннего возбуждения, пурпур может сочетать в себе и мощное влияние ИК- и УФ-лучей. Непосредственно воздействуя на нас, они минуют не только зрение, но и сознание. Впрочем, как и многие другие цвета, о которых мы еще ничего не знаем. Хотя и подвергаемся их воздействию.
В заключение приведем выводы, вытекающие из анализа рассмотренного материала. В архетипе различных оттенков пурпура сублимированы многие крайности античных религий, а также православия (восточного христианства). В хроматической модели интеллекта пурпурный сублимат характеризует функции женского сверхсознания при нормальных, и мужского — при экстремальных условиях существования.

9.2. Розовый цвет — разбеленный пурпур
С другими — в розовые груды
Грудей… В гадательные дроби
Недель…
А я тебе пребуду
Сокровищницею подобий
Марина Цветаева

Как разбеленный оттенок пурпурного, розовый обычно ассоциируется с цветом духовной радости и нежности, в реалиях же — с цветком розы, который сочетает божественную красоту с приятнейшим запахом. Так в Древней Греции и в Древнем Риме роза была посвящена Афродите и, соответственно, Венере.
В индуистских верованиях иогов утверждается, что очень высокая форма любви выражается прекрасным розовым цветом. В арабской поэзии роза также символизировала любовь, как это живописал, например, Амир Хосров Дехлеви:

Избрал сегодня розы тот, кто раскрывает лик цветов,
И не смолкает страстный стон влюбленных в розы соловьев.

Позднее, при возникновении христианства роза становится атрибутом Девы Марии и одновременно цветом мучеников, так как нет розы без шипов. Гностики же развивали идею о том, что розовый является цветом Воскресения, так как он передает цвет тела. В «Молоте ведьм» Валерий к Руфину пишет: «Цветок любви — роза. Ведь под ее пурпуром скрываются шипы». Одним из высших званий “Королевской арки” является “Суверенный принц Розового креста”.
В одной из педиатрических клиник Франции исследовательская группа, используя данные функциональной психологии, рекомендовала ввести розовое белье для маленьких пациентов. После этого резко возросло количество поправляющихся детей.
Поэтому администрация клиники решила пойти дальше. Зная, что хорошее самочувствие пациентов зависит от цвета интерьера, она решила окрасить стены, потолки и мебель в тот же цвет, что и рубашки. Что из этого получилось, мы не знаем. Однако можно полагать, что принципы цветового утомления распространяются на детей не в меньшей степени, чем на взрослых.
Любопытный пример использования розового цвета приводит американский цветотерапевт Линда Кларк: «Женщина 50 лет, Ивон Мартин, только что потерявшая мужа и ужасно выглядевшая, принялась «дышать розовым цветом» и через 9 месяцев стала моложе на 20 лет. Ее перестали узнавать знакомые, а подруга заметила: «такими темпами ты скоро превратишься в девочку».
Пришедшая к ней корреспондентка дала Ивон «не больше 25 лет, лицо без морщин и следов косметики». На вопрос, как это произошло, как она впервые стала дышать розовым, Ивон рассказала, что почти во сне увидела светящийся шар глубокого розового цвета, которым почему-то должна дышать утром и вечером, направляя все свои мысли на омоложение определенных зон своего тела:
«Я дышала этим розовым, задерживала дыхание, зрительно представляя часть которую лечу, гладкой и без морщин. Так три раза подряд для каждой части, постепенно морщины стали исчезать, тело начало приобретать молодость, в зеркале я видела себя все более и более соблазнительной».
Итак, мы встретились с терапевтическим действием розового цвета как на детей, так и на взрослых. На чем оно может быть основано? Розовый цвет образуется смешением пурпурного и белого. Пурпур, как мы уже видели, сублимирует свойства женственного сверхсознания, белый — Материнского сознания.
Возможно, именно это сознательное направление пурпурной сверхсознательной энергии на стареющие части тела и дало описанный положительный эффект омоложения. В самом деле, сочетание в одном цвете материнской любви (белый) с женским (пурпурный) утверждением собственной страстности дает начало рождению
Аналогичный вывод вытекает из рассуждений Джоанны Келлог, которая с большой долей уверенности считает розовый цвет символом тела. По ее данным, большинство людей связывают розовый и телесный цвета с нежностью, чувствительностью, уязвимостью.
Как отмечает Джоанна Келлог, в период месячных многие женщины используют розовый и красный цвета. Женщины в большей степени, чем мужчины, придают значение своему физическому состоянию и на подсознательном уровне «понимают», что происходит в их теле. Они могут использовать розовый цвет в период менструаций, даже если они ничего не говорят о своей озабоченности физическим состоянием.
Здесь следует отметить, что женщины перед наступлением месячных, как правило, видят красное в парадоксальной стадии сновидений, которая отвечает доминантам бессознания и подсознания. Собственно же соотнесение розового цвета с телом констатирует скорее бессознательное, чем подсознательное проявление его сублимата.
Не зря же розовую ленточку повязывают поверх одеяла девочки, ждущей единения с миром будущего материнства. И конечно же, не зря лесбиянки, одухотворенные извечным влечением к лону Великой Матери, называют себя “розовыми” во всех частях света. И уж конечно, не требует доказательств розовый цвет “женского треугольника” в гербе Международной ассоциации лесбиянок и геев.
Как чувственно-телесный цвет, розовый многие называют приторным, душистым, нежным, находя в нем некоторую слащавость и даже чрезмерную сладость женщины. И здесь нельзя не вспомнить образы Дехлеви:

У роз твоя, о роза, красота,
И дали цвет вину твои уста.

Как полагал Уильям Ричардсон, розовый действует на пресытившихся особей мужского рода, как красный на быка. Ибо кто как не женщина может «порозоветь от смущения», когда сознательная установка ее белого социума сталкивается с красным цветом мужской сексуальности в пурпуре собственного влечения. В этом столкновении как нельзя более проявляется общечеловеческий характер розового цвета. Именно в этом и заключена вся женственность общечеловечески-розового сублимата. Здесь можно лишь вспомнить блоковский символизм:

Когда я в сумерки проходил по дороге,
Заприметился в окошке красный огонек.
Розовая девушка встала на пороге
И сказала мне, что я красив и высок.

И дело здесь не только в Розе — символе земного воспроизведения, но и в ее розовом цвете. Человек, выбирающий его, исподволь желает прожить свою жизнь в безопасности и стабильности. Излишнее же увлечение розовым цветом свидетельствует о неспособности объективно оценивать действительность, о "витании в розовых облаках". Как говорили в XIX веке, — «розовые стекла поэточеского воображения». В ХХ веке можно было встретить выражение «розовые надежды».
А идиома “смотреть сквозь розовые очки”, имеющая во многих языках свои аналоги. Не говорит ли ее смысл о странном приукрашивании “всего и вся в пурпуре” обеляющим сознанием Матери. Вспомним о лакировке действительности в социалистическом реализме. Так, у С. Бабаевского в «Кавалере Золотой звезды» мы встречаем и «розовый вечерний туман над станицей», и «розовую утреннюю дымку», и «розовые колени молодой доярки», и даже «розовые струи молока, текущие из вымени коровы».
Красновато-розовый характеризует и романтическую влюбленность, которая наиболее ярко проявляется в день Св. Валентина. В современной Франции этот день (14 февраля) нередко даже называют «розовым». Вместе с тем Альфред Хотгес считает, что розовый — это цвет любовной интрижки, и что только девушка в розовом платье обязательно будет приглашена на каждый танец.
Цветом рая называл розовый Н. Гумилев и одновременно писал:

Ты хочешь, чтоб была я смелой,
Так не пугай, поэт, тогда
Моей любви, голубки белой
На небе розовом стыда.

О розовом цвете любви говорят и экстрасенсы, которые видят “красивые арки розового цвета меж головами влюбленных”. И в отличие от пессимистов, видящих все и вся в черном цвете, оптимист всегда и все воспринимает в розовом. В то же время розовый цвет ауры нередко свидетельствует о незрелости, поскольку часто присутствует у молодых людей.
Если же он наблюдается в ауре взрослого человека, то это означает затянувшийся инфантилизм и ребяческую сосредоточенность на собственной особе. Очевидно, и здесь прослеживаются цветовые проекции на принципы существования человека в светоцветовом мире.
С позиций восприятия розовый цвет может вызывать и соответствующие пастельным (осветленным) цветам эстетические чувства: бодрости, жизненной свежести, молодости, а также мягкости, нежности и слабости. Обычно он воспринимается как нежный, мягкий, очаровательный, и, естественно, женственный.
Купер и Мэтьюз также замечают, что розовый может быть теплым и возбуждающим. Из-за этих свойств он воспринимается как романтический и чувственный, поэтому его так часто используют для нижнего белья. Как яркий и светлый цвет в одежде, розовый нередко ассоциируется с радостным и бодрым настроением. Однако бледно-розовый может вызывать впечатление мечтательности и склонности к экстравагантности, а иногда казаться не только жизнерадостным, но и фривольным.
В функциональной психологии светлота розового цвета ослабляет энергичную силу кросновато-пурпурного и освобождает ее для свободного волеизъявления. Как утверждают психологи, розовый — это свободная, ни к чему не обязывающая возбудимость, и в этом его соблазнительное обаяние. Как символ молодости и любви чаще всего вызывает ощущение нежности, робости и невинности. Ева Геллер также полагает, что розовый — типично женский цвет.
Теория хроматизма рассматривает розовый как аддитивную смесь пурпурного и белого. То есть — сублимат женского активного сверхсознания и сохраняюще-материнского — общечеловеческого сознания Великой Матери. Именно это позволяет говорить о розовом как цвете молодости, надежды и духовного единения с миром.

Глава 10. «Мужские и женские цвета»

10.1. Моделирование интеллекта
В результате хроматического анализа цветовой семантики осталось представить лишь полную совокупность цветов в их взаимодействии. Еще раз напомню, что речь здесь также идет только о гендерных аспектах анализа. Ибо, как мы увидим в следующей части, каждый из нас в процессе взросления проходит через все цвета спектра. Здесь же мы рассматриваем лишь итоговое становление возможных доминант интеллекта, моделируемых определенными цветами.
Итак, в социальном плане, то есть в общественной жизни при нормальных условиях существования, по-видимому, женским интеллектом «царственно правит» пурпур ее сверхсознания. Это доказывается прежде всего вечно природной целеустремленностью женщины к «предназначенности», то есть к воспроизведению другого в себе, а следовательно и в мире.
Иначе остается необъяснимым извечная потребность юных девушек найти возлюбленного (мужа) и родить от него ребенка. Ведь, как рассуждают некоторые женщины, этот ребенок еще в чреве ее превратит очаровательную девичью фигуру в нечто невообразимое — даже в мифологии. То есть солнечная светоносность ее девичьего тела померкнет. После же рождения ребенка голубизна ее мечтательности свяжется с материнскими заботами, кормлением, уходом и т. п. Таким образом, пурпур сверхсознания доминирует в женском интеллекте над солнечной желтизной бессознания и романтической голубизной подсознания в обычных условиях существования.
Спрашивается, может ли в этих же условиях у девушки доминировать красное бессознание, зеленое самосознание или фиолетовое подсознание? Прежде всего, здесь возникает проблема либидозности ее солнечного бессознания. Постоянно решать ее с помощью мастурбации невозможно. Ни социальность ее сознания, ни романтичность подсознания долго этого выдержать не смогут.
Активность своего красного бессознания — в экстремуме либидозного влечения — она тоже не может проявить — прежде всего в силу гормональной и, безусловно, социальной составляющей (при ее активности партнер для устойчивости образующейся системы будет проявлять пассивность, то есть станет голубым). Как мне кажется, эта невозможность наиболее наглядно проиллюстрирована Маяковским:
И опять,
Как раб
В кровавом поте,
Тело безумием качаю.
Впрочем,
Раз нашел ее –
Душу.
Вышла
В голубом капоте,
Говорит:
«Садитесь!
Я давно вас ждала.
Не хотите ли стаканчик чаю»?

Не зря же все источники информации говорят о семантической близости «женщины» и «ожидания». Не зря же «белый танец» — исключение из правил. Впрочем, как и лесбиянство, к которому ведет красное либидо.
Голубое подсознание романтической девушки, правда, способно подняться до сине-фиолетовых тонов мужского подсознания в каком-либо виде творческих исканий (дневники, бизнес, наука, рисование и т. п.). Но здесь возникает замыкание ее желтого бессознания на собственное подсознание, что и называется «синим чулком». Как следует из статистических данных рождаемости, этот случай все чаще и чаще наблюдается в практике западных культур. На Востоке это невозможно в силу предписаний Корана (зеленый — цвет Магомета — цвет мужчин, но никак не женщин). Иначе говоря, если на Востоке абсолютно ничего не противостоит в женском интеллекте ее пурпуру, то на Западе зеленое женское самосознание и появляется как оппозиция естественному предназначению женщины. Ибо считать, что цель человечества — делать деньги, может, по-видимому, только верующая в доллар, а не в Бога.
Какая же доминанта существует в социальном плане, то есть в общественной жизни при нормальных условиях существования, у мужчины? О детях, как известно, они не задумываются. Красная же их активность и воинственность нередко вполне уживается с фиолетовыми увлечениями типа фанатизма болельщиков, писания стихов и т. п. Маловероятно, чтобы в обоих этих случаях доминировало их зеленое самосознание. Ибо вряд ли пошел бы мужчина на зимнюю рыбалку, если бы сознавал всю ее никчемность даже по отношению к собственному духу.
Вместе с тем, у мужчины нет той природной предназначенности, которой Бог наделил женщину. И лишь благодаря красно-либидозному влечению его бессознания он находит себя в женщине (рыцарство), покорить которую ему удается с помощью фиолетово-творческого подсознания. Если бы у мужчины доминировала зелень самосознания, то вряд ли он стал бы иметь дело с женщиной (известные из литературы рассуждения — семья, дети, потеря свободы и т. п.). Да и сегодняшние примеры практики семейного консультирования свидетельствуют об этом: мужчины, «приобретающие» жену с помощью «зелени» самосознания, оказываются глубоко несчастными, ибо с неизбежностью возникают проблемы потенции.
А может ли мужчина приобретать цвета женских компонентов интеллекта? К примеру, может ли он восторгать окружающий мир «солнечностью» своего телесного облика? Маловероятно. Во-первых, для этого мужчине требовалось бы тщательно отбелить свое «красно-коричневое» тело, обрить волосы на лице и на груди, чтобы хоть как-то напоминать хоть что-то, а не «голую обезьяну». Теорию «голых обезьян» вспоминать не будем. Речь здесь идет о том, что бессознательный образ обнаженной женщины — в отличие от обнаженного мужчины — заложен в нас уже с грудным кормлением. Именно поэтому лесбиянство скорее поэтизировалось, чем осуждалось практически во всех культурах (кроме США, разумеется).
Во-вторых, если бы мужчина мог без уголовного наказания предстать перед социумом обнаженным, то это уже были бы экстремальные условия (культы плодородия древних, групповой секс или мужской стриптиз сегодня) и ему пришлось бы возбудить пенис до фаллоса, чтобы не проявить инфантилизм, а доказать свою мужественность. Но эрекция как раз и определяется бес-и подсознанием мужчины, что также принципиально исключает роль женственно-желтого подсознания в его интеллекте.
И, наконец, в третьих. Как мне кажется, теория К. Г. Юнга (о коллективных представлениях) прежде всего включала архетип «Великой Матери» и лишь в силу теоретически предполагаемой дополнительности указывала на архетипическую роль «Отца». Да и на мужском стриптизе появляются преимущественно бизнес-леди с их — смещенным в зеленое — сознанием, поскольку отрицательное отношение женщин к обнаженности мужчин констатировалось практически во всех культурах мира. Зеленое же, как утверждают все теории цветовой гармонии, никак не может быть гармоничным рядом с желтым, ибо оно требует или пурпура власти, или красного секса, что также исключает желтое проявление мужчины.
Как желтый, так и голубой цвет женственного подсознания не свойственен мужскому интеллекту. Ибо, как отмечает Г. С. Васильченко, потребность в вербальной и тактильной нежности характерна лишь для женской сексуальности и чужда подавляющему большинству молодых мужчин. Гениальные исключения внешней антипатии к голубому составляют творцы. О пурпурном цвете римских императоров речь шла выше. Здесь же остается лишь добавить, что пурпур полностью уничтожает зелень мужского самосознания в максимуме их энтропийного взаимодействия. А это не дает практически никаких шансов на нормальное взаимодействие с женскими цветами. Теория же патологии в хроматизме не анализируется в силу исключения из правил.
Все это разумеется, относится к нормальным брачным отношениям и никак не предполагает взаимосвязи партнеров, например, в «белом браке». И, безусловно, всегда следует помнить, что гендерный характер цветовой семантики в исключительных случаях (15 %) может создавать инверсные распределения интеллектуальных компонентов обоих партнеров для создания динамически устойчивой гомеостатической системы.

10.2. Семантика цветовых канонов
В заключение этой части книги я попытаюсь обобщить полученные данные в таблице (с представлением в самом правом столбце гендерных планов интеллекта, которые нам понадобятся далее). Наиболее наглядно это обобщение можно представить с помощью информационной, а строго говоря, хроматической модели 1:
Модель 1. Семантика цветовых канонов
ЦветКаноны — Гендер (f –m)Традиционные культурыРодСредаЛогикаВремяПланБИнь, традиции, прошлоеfКитай, Египет, ШумерматьсоциумформальнаяпрошлоеM-СерК+З, незаметность творцаmЕгипет, Китай, ШумеротецкультураобразнаянастоящееId-ЧИнь, рождение, будущееfКитай, Египет, Израильдетиприрода«генетическая»будущееS-1. КЯн, тела богов и воиновmКитай, Египет, Индиябессознание, активность(t (( (Sm2. ОК+Ж, совместный, общийnИндия, Египет, Майапитание, физическое развитие(t ( (Sn3. ЖИнь, тела богинь и женщинfКитай, Египет, Критбессознание, облеченная в солнце(t ( 0Sf4. ЗОсирис, Ян, знамя МагометаmЕгипет, Китай, Исламсамосознание, Я-концепция(t ( 0Mm5. ГИнь, «сердца дев», богиниfКитай, Инки, Египет подсознание, дамские романы(t ( 0Idf6. СГ+Ф, совместный, общийnШумер, Египет, Индиярелигиозность, работа, отдых(t ( 0Idn7. ФВишну, Кришна, ЛельmИндия, Тибет, Россияподсознание, эстетство, творчество(t ( 0Idm8. ПСофия, Анна, Дева МарияfИудея, Византия, Россияправо- и сверх-сознание (интуиция)(t ( 0MfПримечания к модели 1: В первом столбце приведены первые буквы цветообозначений: Б — белый, Сер — серый, Ч — черный, К — красный, О — оранжевый, Ж — желтый и т. д. Экстрасенсы отмечают любопытную вещь: все нечетные (1, 3, 5, 7) поля человека структурированы, а четные представляются как бы флюидоподобными. Выше мы уже убедились в том, что, что все цвета нечетных полей связаны с полоролевым соотнесением человека, то есть с гендером, а четных — лишь с общечеловеческими функциями (религия, питание, отдых). Иначе говоря, основными элементами интеллекта можно считать бессознание и подсознание, а производными — самосознание (зеленый) и сверхсознание (пурпурный).
Во втором столбце приведены основные кононы, в правой половине этого столбца буквы f и m означают гендерный характер, то есть женственность (фемининность) и мужественность (маскулинность) соответствующих канонов. Буква n соответствует гендерной нейтральности (обоеполости) данных канонов.
В третьем столбце указаны культуры, в которых отмечены наиболее характерные каноны второго столбца.
В четвертом — шестом столбцах приведена семантика цветовых канонов: для ахромных цветов — релевантные объекты и / или области моделирования, и для полихромных — основные функции интеллекта.
В седьмом столбце для ахромных цветов приведены периоды времен, и для полихромных — различие между астрономическим и психологическим временем в зависимости от гендера. Так, из экспериментов следует, что теплая область спектра (К, О и Ж цвета) является активной и вызывает увеличение разности ( между психологическим и физическим (астрономическим) временем (t > 0. Холодная же область спектра (Г. С и Ф цвета) во многом обладает тормозными свойствами и психологическое время замедляется (t < 0.
Наконец, в восьмом столбце указаны хром-планы: без нижних индексов они передают семантику ахромных цветов, тогда как планы с нижними индексами — полихромных: g — gender — социо-культурный пол, включающий доминанты фемининных (f — feminine) и маскулинных (m — mascuine) свойств, равенство и / или сумма которых образует доминанту андрогина (n — neutra).

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ВРЕМЕНА И НРАВЫ

Глава 11. Цветовая модель времени

Искусству цвета абсолютно недостает,
во всяком случае, в настоящее время,
элемента времени.
Вильгельм Оствальд
11.1. С чем сравнимы времена

Согласно воззрениям Платона (Гос., Х 617 е), времена поделены богами на прошлое, настоящее и будущее. При этом, к настоящему приложима правая, а к будущему — левая рука одной из богинь человеческой судьбы. Следует отметить, что практически во всех традиционных культурах «правое» — это правильное, праведное, справедливое. «Левое» же — неизвестное, непонятное, пугающее, поскольку неизвестное будущее человеку кажется таким же пугающим непонятным, как и левое или черное.
Действительно, чернота ночи пугает человека, часто не меньше, чем чернота будущего, в то время как в прошлом (как и в правой руке богини или в белом цвете) все ясно, все определено, все реально. Как мы видели выше, по Фромму, ясность существует только относительного прошлого, а относительно будущего ясно только, что когда-нибудь да наступит смерть.
В этом смысле весьма информативными мне кажутся ритуальные барабаны буддийских монастырей. Их следует вращать лишь по часовой стрелке, «чтобы время не пошло вспять». Действительно, согласно данным исследователей,  «значительная часть буддийских ритуалов была направлена на закрепление космологических и социальных установок, переводящих сознание из рамок традиционного китайского циклического миросозерцания в структуру однонаправленной космологической модели… Временн?ю протяженность космологической модели… можно представить как бы «искривленной», причем настоящее оказывалось в точке «перегиба», поскольку временной масштаб основных космологических явлений … расширялся в прошлом и будущем и «сжимался» в настоящем».
Говоря иными словами, здесь возникает образ такой проеции кругового движения на плоскость, на которой прошлое и будущее как бы отдаляется от нас, но расширяется; а прошлое приближается, но при этом сжимается. То есть мы находимся как бы в центре этого круга, а прошлое и будущее охватывают нас справа и слева, теряясь позади нас. С этим образом в христианской иконописи, пожалуй, можно сопоставить принцип обратной перспективы в отображении пространства. Однако здесь мы говорим о времени. Итак, если адепт крутит священный барабан влево, то и двигается вместе со временем, усиливая его космическую активность в настоящем времени, как этого и требует ритуал.
Следует признать, что при всем своем желании у человека не существует возможности осознать будущее, поскольку оно как черное ( само ничего не излучает и не отражает, а, как заметил бы античный эмпирик, огненный взгляд его души поглощает без остатка. Относительно же осознания прошлого с его фроммовской ясностью имеет смысл говорить потому, что властными методами на белом фоне прошлого можно изобразить практически любую концепцию, требуемую правителями для ее исторического осознания массой.
Согласно полученным принципам, представим хроматическое соотношение между временами как правое = праведное = белое — справа; левое = неправедное = черное — слева; серое = сумме черного и белого — посередине. Общим объектом для этих соотношений оказывается ахроматическая ось: черный-серый-белый, что позволяет конкретизировать ее свойства, представив расширение значком «меньше»: черный < серый < белый. Сравнение рассмотренного соотношения "взглядов" с периодами времен (как более или менее ясного — светлого — в прошлом и совсем черного в будущем) дает окончательный результат: будущее < настоящее < прошлое.
Сссылаясь на Кандинского, Ева Геллер считает, что белый является началом, а черный — концом. В самом деле, время течет из белого прошлого в черное (непознаваемое) будущее. Это — объективная картина мира, которую всем своим существом ощущал Кандинский. И которую совершенно безапелляционно отрицают американские прагматики, вероятно, все еще находящиеся под воздействием расистской ненависти к Черному цвету.
Вместе с тем, античные мыслители утверждали, что «начала — белое и черное, а прочие цвета возникают от их смешения». Обращаясь к сопоставлению цветовых сублиматов и времен, можно получить, что серый цвет настоящего образуется из смешения черного и белого, будущего и прошлого. Сублимат — хроматическая характеристика архетипа, позволяющая выявить его семантику по функциям, феноменологически проявляющимся в предпочтительных цветах и других характеристиках хроматизма. Отсюда, казалось бы, вытекает похожее на закономерность следствие, что не существует настоящего без прошлого и будущего.
Действительно, если предположить, к примеру, что будущее — первоначало и ни из чего не возникает, то что тогда можно сказать о настоящем. Маловероятно, к примеру, изменить что-либо в будущем, так как будущее еще будет подлежать осознанию. С другой стороны, в истории культур хорошо известны подмены биографий культурных героев (правителей), что, казалось бы, говорит о возможности изменения прошлого, несмотря на то, что оно уже прошло.
И, тем не менее, объективный ход истории и развития культуры свидетельствует о субъективном характере этих подмен, уничтожаемых временем. Следовательно, остается предполагать возможным вариантом первоначала серый цвет неприметного настоящего, определяемого реалиями всех цветов спектра — разноцветными реалиями человеческого существования или кругом цветов, оппозиционным к ахромной временной оси в хроматической модели времен.

11.2. Ось времени
Вообще говоря, смысл ахромных цветов впервые позволяет наглядно изобразить ось времен для процесса познания:

Будущее Настоящее Прошлое
(--------------------------------------------------(---------------------------------------------------------(----(--------------------------------------------------(---------------------------------------------------------(----Черный Серый Белый

Хроматическая ось времени

Обсуждая эту модель в «Цветопсихологии», Г. Э. Бреслав направляет ось времен вправо с сохранением временных значений цветов, хотя уже в «Хроматизме мифа» я отчетливо представил связь прошлого с пониманием, осознаванием, запоминанием, то есть с материализацией идей настоящего. Это объясняется тем, что во многих культурах «правое» всегда и во всем основывалось на «правильном, праведном, справедливом, то есть понятном нашему сознанию. Из всех же времен только прошлое может быть понятным, по крайней мере, доступным пониманию.
В то же время незаметное для сознания настоящее — лишь «миг между прошлым и будущим». И ни понять, ни осознать его в обычных условиях невозможно — оно будет осознано только со временем, то есть в прошлом. Будущее же вообще не может быть ни осознано, ни понято. И этим оно весьма похоже на «левое», которое во всех культурах считалось чем-то неправильным, неверным, непонятным, и отсюда — настораживающим, а то и — пугающим. Поэтому-то я всегда подчеркивал, что будущее может быть сопоставлено только с левым полуполем зрения во внешнем пространстве.
Однако левое полуполе зрения связано с правым полушарием головного мозга. Информация же правого полушария всегда образна, всегда менее материальна и опредмечена, чем «прозрачная» информация левого полушария (опредмечивающего, вербализующего, материализующего и «понимающего» информацию). Проще говоря, с позиций перерабатываемой интеллектом информации в правом полушарии находится априорно неосознаваемое будущее тогда как в левом — апостериорно осознаваемое прошлое.
Еще более упрощая это представление, можно сказать, что наше сознание базируется на прошлом, тогда как подсознание — на настоящем и будущем времени. Отсюда во внутреннем пространстве, то есть в интеллекте, будущее находится справа, а прошлое — слева. И в этом смысле Г. Э. Бреслав совершенно прав. Но эта (если можно так сказать, медицинская) трактовка скорее имеет отношение к психологическому полю субъекта, чем к полю объективного (астрономического) времени, в котором проходит развитие человечества.
Аналогичную тенденцию можно видеть и в концепции З. Фрейда, согласно которой, неприемлемая для сознания информация вытесняется в подсознание и далее в бессознание. Так, и по трактовке Г. Э. Бреслава, информацию мы получаем из прошлого, а не из будущего, что не совсем верно, поскольку, на мой взгляд, информация настоящего находится в будущем. Прошлому ее еще надо будет опредметить Для того чтобы она стала понятной, правильной информацией. И вместе с тем, археология и история доказывают, что информация находится и в прошлом. Об этом же говорит и народная мудрость: «Любое новое — это хорошо забытое старое».
Для адекватного представления этих различий вернемся к священным барабанам буддийских монастырей. Так как астрономическое время проходит из будущего через настоящее в прошлое, то, согласно движению священного барабана по часовой стрелке, будущее в миросозерцании буддистов находится слева, а прошлое справа. И это движение вполне отвечает энтропийным процессам внешнего мира. Если же мы направим барабан вправо, то быть может, и в самом деле, обратим время вспять, то есть получим некую производную — от этого обращения вспять — негэнтропийную составляющую, в самом деле имеющую существенное значение для медицины. Однако это предположение основано на учете чисто энергетических представлений. Для хроматизма же более важно рассматривать информационно-энергетические составляющие, связанные и с ахромными, и с полихромными цветами.
Ахромные цвета, моделирующие ось времен, проактически во всех построениях располагаются вертикально, тогда как насыщенные полихромные цвета — горизонтально и со всех строн охватывают ахромную ось в точке средне-серого, моделирующего настоящее. Поэтому только хроматическое сочетание этих трактовок дает основание для вертикального направления в пространстве временной оси. Только при таком построении все известные на сегодняшний день опытные и теоретические данные удовлетворительно укладываются как на ось времен, так и на ось светлот в цветовом теле, к чему в итоге я и пришел в «Хроматизме мифа».

11.3. Времена и гендер
Согласно представлениям В. А. Геодакяна, временная ось биологического развития также направлена вверх (от прошлого к будущему). Вместе с тем, В. А. Геодакян как исследователь полового, а не гендерного диморфизма, не учитывает триадного построения интеллекта. Согласно его концепции, мужской пол является авангардом эволюционного развития, а женский — арьергардом. То есть мужской пол находится как бы ближе к будущему (вводящему какие-то изменения в соответствии с возникающими потребностями), а женский — к прошлому (сохраняющему результаты, достигнутые мужским полом).
Иначе говоря, мужское подсознание творчески открывает неизвестные ранее условия для нормального обитания популяции в изменяющейся внешней среде. Женское же сознание фиксирует эти условия и сохраняет их для потомства. Но здесь практически не учитывается вклад женского бессознания, без которого никакая эволюция не была бы возможной. Выше мы видели, что именно женское бессознание характеризуется черным цветом пугающего будущего. Не зря же многие мужчины — особенно американцы — делятся с друзьями (и безусловно с психоаналитиками) своими ощущениями страха перед женским всепоглощающим свойством сексуальности. Итак, если мы сопоставим полученные результаты, то получим следующую схему вертикального расположения оси времени, параллельную как оси светлот в цветовом теле, так и гендерной оси развития:

Прошлое — Белое — женское сознание,
Настоящее — Серое — мужское подсознание,
Будущее — Черное — женское бессознание.

Здесь наглядно показано, что информация передается каким-то (неизвестным еще науке образом) из женского бессознания через мужское подсознание к женскому сознанию. То есть именно от черного (по своим информационным свойствам) будущего через незаметность серого настоящего к сохраняющему белому прошлому. Не зря же вплоть до возникновения иудаизма древние поклонялись исключительно женскому божеству — богине.
И, как правило, это была богиня любви (Астарта, Афродита, Венера и другие). И храмовые жрицы этой богини всегда были одеты в белое. И всегда исполняли роль храмовых проституток. То есть осуществляли функции именно бессознания женского, черного бессознания «женщины в белом». Женщины, которая каким-то непонятным образом, давала, дает и будет давать осуществление информации в будущем. Осуществление уже мужским подсознанием в настоящем с тем, чтобы ее сознание хранило в себе это прошлое.
Наверное, только бездушный компьютер не может не восхищаться этой удивительной «логикой» женского интеллекта. Логикой триад. Поэтому-то, несмотря на любую религию, мужчины поклонялись, поклоняются и будут поклоняться женщине. И в тоже время, испытывать логический страх перед ее возможностями олицетворять и будущее, и прошлое.
Бессознание, передаваемое черным цветом, который непосредственно связан с непознаваемостью будущего (необузданного черного коня, по Платону, или пугающего неизвестного, по Фромму, или черной нитью магии, по Фрезеру и др.), по-видимому, и есть основной источник предвидения будущего, то есть антиципации. Обычно к бессознанию принято причислять интуицию, которая, как известно, большей частью констатируется у женщин. Объясняется это тем, что именно в женском интеллекте, как правило, доминирует бессознание при измененных состояниях интеллекта. Вспомним, к примеру, что существуют пифии, сивиллы, жрицы, предсказательницы, гадалки, — все это отнюдь не мужчины. В нормальном состоянии у женщин доминирует сознательный компонент интеллекта в силу их оптимальной социализации.
Понимая под термином «архетип» формирующийся в фило- и онтогенезе культурно-генетический ноумен восприятия (определенные информационные характеристики которого все же могут быть выявлены по его хроматическим свойствам), рассмотрим с этих позиций подсознательную сферу интеллекта. Так, роль творческого подсознания (доминирующего обычно в интеллекте мужчин-творцов), моделируется серым цветом, соответствующим незаметности настоящего, и сводится к умению опредметить, выразить вовне, в произведениях искусства те архетипические характеристики бессознания, которые активизируются в процессе творческой сублимации у мужчин.
И как будущее время нам вряд ли когда-нибудь удастся разделить на какие-либо эпохи, периоды или стадии, так и бессознание женщины вряд ли когда-нибудь поддастся алгоритмизации. Ибо и там, и там — черный всепоглощающий цвет. Как мы видили выше, проблему черного ставил еще Леонардо, утверждая, что белое и черное — это не цвета. И Редону пришлось даже реабилитировать значение черного, по крайней мере, в живописи: Черный — оплот духовного, самый прекрасный цвет, отсутствующий в призме.
В хроматизме цветовое пространство (и внутреннее, и внешнее) принято представлять в виде цветового тела. Ахромная ось этого тела представляет континуальную шкалу перехода от белых (Б) через серые (Сер) к черным (Ч) цветам, моделируя переход информации из прошлого через настоящее в будущее (см выше). Иначе говоря, ахромная ось представляет собой информационно-временные параметры интеллекта в его социально-семейном аспекте (принципы родства во времени: мать, отец, сын, дочь и т. д.). Ортогонально расположенные к ахромной оси диаметры цветового круга являются оппонентными по своей природе, поскольку каждый из них содержит пару дополнительных (контрастных, в развитии) цветов: П-З, К-Г и Ж-Ф, моделируя этим возможность выбора каждым из потенциальных брачных партнеров адекватного (условиям оптимального гомеостаза и адаптации) супруга для воспроизводства вида и рекреационного сохранения индивида..
Вообще говоря, эти цвета являются архетипическими носителями информации о гендерных функциях потенциальных брачных партнеров. Так, канонизация гендерного смысла этих цветов традиционными культурами показала его тест-ретестовую валидность, то есть неизменность на протяжении тысячелетий и миллиардов «испытуемых». Естественное сочетание законов функционирования интеллекта и цветового тела, позволило создать хроматическую модель интеллекта как открытой системы для внешней (биологической, культурной и социальной) среды.
Каким образом согласуется эта модель с современными представлениями о цвете и интеллекте? В 1966 году Виктор Тэрнер связал «основные цвета с физиологическими выделениями и символикой кросссексуальных обрядов Доминик Заан в 1972 г. обратил внимание на разночтения символических значений цвета, связанные с различием цветов кожи и одежды. Психолингвистическая модель цветовых универсалий Анны Вежбицкой, опубликованная в 1980 г., основывалась на красном цвете крови, к которой в публикациях 90-х гг. она добавила огонь. На основе этих и многих других исследований в работе «Хроматизм мифа» (1990) мной была выявлена органическая связь цветовых референтов с основными компонентами интеллекта (психического), реализующаяся на репрезентативном уровне как полового диморфизма, так и жизненно важных для воспроизводства человека гендерных показателей кросссексуальных отношений. На основе этой связи, известных моделей личности и, в частности, модели динамических смысловых систем К. К. Платонова и была создана хроматическая модель интеллекта, которая включила в себя практически все известные к тому времени модели и представления о роли цвета в жизни человека.
Своеобразным исключением оказалась модель цветовых универсалий Анны Вежбицкой, согласно которой, универсальными референтами цвета можно считать лишь внешний мир, поскольку внутренний мир человека субъективен, противоречив и передается другим людям исключительно в вербальной форме концептов. На мой взгляд, и концепты, и чувства, и ощущения цвета потенциально воспринимаемы (см. ниже) и поддаются передаче другим людям через информацию, заложенную в цветовых денотатах одежды, интерьера и т. п. Так например, фокусы (но не границы) основных цветов совпадают для представителей разных культур, по-видимому, в силу совпадения психических реакций и единства фундаментальных (концептуальных, но не обязательно лексикализуемых) моделей, которые основаны на общечеловеческом опыте .
Основное заключение, которое делает Анна Вежбицкая в результате анализа цветообозначений , состоит в том, что цветовые концепты связаны с определенными универсальными элементами человеческого опыта, которые можно определить как день и ночь, солнце, огонь, растительность, небо и земля. Вместе с тем, далее она замечает: «Наши цветовые ощущения возникают в мозгу, а не в окружающем нас мире, и их природа, по-видимому, в существенной степени определяется человеческой биологией... Для того чтобы говорить об этом восприятии, мы проектируем его на нечто общее в нашем ближайшем окружении» (разрядка моя — Н.С.). Однако что может быть более важным в единственной цели выживания человечества, как не человеческая биология, как не инстинкт продолжения рода, как не оптимальный выбор партнера для реализации этой цели, как не цветовая концептуализация нашего ближайшего окружения в лице потенциально избираемого партнера. И несмотря на то, что сегодня Homo sapiens урбанистически абстрагировался от природы (дня, ночи, солнца, огня и т. п.), ему вряд ли когда-нибудь удастся абстрагироваться от «божественного» концепта цвета, от самого себя, от любви.
Поэтому трудно согласиться с Анной Вежбицкой, которая в критическом контексте цитирует следующий пассаж Кэя и Мак-Даниэля: «Человеческому цветовосприятию присуща определенная структура, которая не выводится из одних только свойств света... Семантика основных имен цвета во всех языках отражает существование общечеловеческих психических реакций». И хотя Вежбицкая справедливо замечает, что язык не может быть «прямо» связан с психическими реакциями, нам кажутся не совсем строгими ее высказывания о том, что связь между представлением цвета в мозгу и языковым представлением о цвете может быть только опосредованной, поскольку путь лежит через понятия. Как она пишет по этому поводу, «данные чувственного восприятия субъективны (даже если они основаны на общечеловеческих психических реакциях), в то время как понятия могут быть общими для всех. Для того чтобы иметь возможность говорить с окружающими о наших субъективных ощущениях, мы должны уметь переводить их вначале в понятия, которые поддаются передаче другим людям».
И несмотря на то, что «цветовое восприятие нельзя выразить словами, мы можем о нем говорить, потому что умеем связывать наши зрительные категории с определенными универсальными доступными человеку образцами (моделями)». В самом деле, такие универсалии Анны Вежбицкой, как «огонь, солнце, растительный мир и небо (так же, как день и ночь)» составляют основные точки референции при анализе объективной стороны цветовых концептов. Однако, на мой взгляд, человек взаимодействовал не столько с природой, сколько с человеком. И эта, принципиально субъективная сторона универсалий имеет весьма существенное отношение к упомянутой цели существования человечества. Поэтому именно психические, кросссексуальные референции цветовых универсалий являются характеристическими в гендерных отношениях людей. Выше мы убедились, что на протяжении тысячелетий эти референции достоверно воспроизводились в истории человеческой культуры. Это и дало основание полагать их надежной основой для создания информационной модели интеллекта.

Глава 12. Семантика взросления
Нет такого понятия, как “средний ребенок”…
Есть “модель роста”. Уровень его и интенсивность разная,
но модель, тем не менее, одна.
Yeecaaao Ia?ea? Aa??


В этом разделе впервые проведена попытка выявления определенных периодов и этапов в процессе взросления человека на основе хроматической модели интеллекта. Однако сразу же подчеркну, что эту периодизацию ни в коей мере нельзя абсолютизировать и / или понимать буквально для какого-либо возраста или этапа взросления. Все это является лишь рабочей схемой, созданной лишь для возможности систематизации опытных данных и экспериментального заполнения имеющихся лакун.
Еще в конце 60-х годов ХХ века Б. Г. Ананьев оговаривал необходимость сочетать более дробный поперечный возрастной срез с более дифференцированным продольным срезом развития. Именно такое сочетание может дать возможность уловить «пики» (оптимумы) каждой из фаз, ее нижние и верхние границы, дискретные состояния переходов от одной фазы к другой. Для оценки такой возможности далее будут сопоставлены и максимумы кривых, приведенных в книге Ананьева., с цветом каждого из компонентов интеллекта, а также с цветом, характеризующим тип темперамента и т. п. и т. д.
Это связано и с тем, что существует слишком много достаточно противоречивых критериев соответствия даже между билогическим и психологическим возрастом, не говоря уже о паспортном и / или социальном и / или культурном соответствии определенному возрасту. Так, например, по замечанию Ю. И. Филимоненко, возраст тела (фактически — паспортный) слишком очевиден, чтобы его можно было не замечать. В отличие от этого, возраст души не имеет объективных внешних критериев и опирается сугубо на субъективную самооценку. По данным этого исследователя, среднегрупповые оценки паспортного (тело) и самооценки субъективного (душа) возрастов совпадают в возрасте 25 лет. В дальнейшем субъективный возраст “души” отстает от паспортного в среднем на 5 лет за кождое последующее десятилетие жизни. Тем не менее к настоящему времени в психологии известны многие теории и схемы развития.
Так, согласно теории Зигмунда Фрейда, личность проходит в своем развитии несколько психосексуальных стадий. Например, первые стадии ребенок проходит задолго до наступления пубертата, извлекая наслаждение из различных эрогенных зон своего тела. Если на какой-либо из этих стадий ребенок испытывает преувеличенное чувство удовлетворения (или фрустрацию), то может произойти фиксация на потребностях этой стадии.
В отличие от Фрейда, в теории Эрика Эриксона основной акцент сделан на психосоциальных конфликтах, хотя его периодизация формально и основана на периодизации Фрейда. Так, Эриксон полагал, что развитие личности основано на результатах разрешения конфликтов между социальными и сексуальными детерминантами поведения. Теория Эриксона является эпигенетической, то есть в ней каждый последующий период взросления основывается на предыдущем.
Жан Пиаже рассматривал интеллект в процессе адаптации к внешнему миру, при которой осуществляются два взамно дополняющих друг друга процесса: ассимиляция (включение новой информации в уже существующие структуры) и аккомодации (изменение структур согласно требованиям внешнего мира). Для обозначения ментальных структур, обрабатывающих определенного рода информацию, Пиаже использовал понятие «схемы», которое в хроматизме связано с представлениями о компонентах интеллекта как атомарных компонентах функций с их экспериментальной верификацией.
Джейн Ловингер описала процесс формирования Я-концепции в виде последовательных стадий, сменяющих друг друга на протяжении жизни. Согласуя возрастные схемы психоанализа с определенными аспектами теории Колберга и опытными данными, она выделила в качестве объекта изучения смысловые структуры личности, развитие которых определяет основные принципы истолкования внешнего и внутреннего мира. Согласно теории Роберта Кегана, комплексный подход к изучению развивающейся Я-концепции должен включать основные положения этих и ряда других теорий развития.
Периодизация Д. Б. Эльконина построена на учете ведущей деятельности ребенка и кризисных этапов векторов этой деятельности. С одной стороны развивается и периодически доминирует мотивационно-потребностная сфера (эмоциональное общение, игровые моменты и т. п.). С другой стороны, по Эльконину, альтернативой им являются интеллектуально-познавательные силы, которые оказываются доминантными в паракризисные периоды.
В архетипической модели интеллекта первый фактор можно выразить через суперпозицию С- и Ид-планов, тогда как второй — Ид- и М-планов. Как мы увидим ниже, эта периодизация была бы наиболее близка к хроматической, если бы имело место более детальное подразделение компонентов интеллекта, то есть выделение в дихотомии биологических и социальных сил по меньшнй мере культурных факторов как относительно независимого компонента.
Г. С. Васильченко и сотрудники подразделяют психосексуальное развитие на определенные этапы с выделением возрастных критических периодов. Так, в этой концепции условно выделяются: парапубертатный период (1–7 лет) с кризисом в 2–4 года; препубертатный период (7–13 лет) с кризисом в 7–8 лет; пубертатный период (12–18 лет) с кризисом в 12–15 лет; переходный период (16–26 лет) с кризисом в 16–24 года; период зрелой сексуальности (26–55 лет) и инволюционный период (51–70 лет) с кризисом после 50 лет.
Выделяя также понятийную, платоничекую, эротическую и сексуальную стадии равития либидо, авторы этой периодизации приходят к выводу, что границы между этими стадиями трудно провести из-за возможности неоднократных возвратов к предыдущим стадиям. С этим можно только согласиться, но тем не менее, как мне кажется, необходимо введение неких “материальных” критериев для выделения этих стадий. В нулевом приближении я предпринял попытку хроматического сопоставления нейрофизиологических данных для большого мозга с его электрической активностью.
Так, например, мозжечок (малый мозг) лежит в задней черепной ямке, под затылочными долями полушария большого мозга, непосредственно соотносясь с таламусом (зрительными буграми); нижняя поверхность мозжечка образует крышу IV желудочка. В состав мозжечка входит белое и серое вещество. Серое вещество образует кору и четыре центральных подкорковых ядра; вся остальная часть мозжечка состоит из белого вещества. В хроматизме функции мозжечка предполагаются связанными с относительным доминированием подсознания над бессознанием, что основано на относительно большем числе связей с подкорковыми, чем со спинальными центрами.
В толще полушарий большого мозга находятся боковые желудочки и подкорковые узлы. Дно центральной части (переднего рога) бокового желудочка образует наружный отдел верхней поверхности таламуса, коррелирующего в хроматизме с функциями подсознания для правого и сознания для левого полушарий (Серов, 1990). На рисунке 1 наглядно представлены половозрастные различия прироста мозжечка; на рис. 2 — относительный прирост объема желудочков больших полушарий головного мозга. Экспериментальные данные приведены по работам и далее будут сопоставляться с другими эмпирическими данными.
Рис. 1 и 2 см. Файл: «Рис. Взросление» дос или Ексел
Большинство исследователей считает, что возникновение электрической активности мозга обусловлено главным образом влиянием подкорковых структур. Однако существуют и гипотезы о преимущественно ее корковой генерации. Я полагаю возможным объединить эти две версии в силу существующих связей между корковыми, подкорковыми, стволовыми и спинальными центрами как распределенными системами (Shepherd, 1987) с тем, чтобы установить корреляцию определенных частот ЭЭГ с компонентами интеллекта в хроматизме.
Поскольку все эти, как и многие другие теории и схемы нередко содержат знбчимые эмпирические данные, далее я буду приводить их в качестве определенного рода критериальных точек социо-, психо- и физиологии для их интерпретации при установлении возможной (или невозможной) связи с теорией хроматизма. Хроматический же анализ электрической активности мозга будет представлен лишь после сопоставления всех эмпирических данных как возможный критерий адекватности проведенной работы, который исключительно для удобства отделен от остальной совокупности опытных данных.
Процесс перехода от одной возрастной ступени к другой неравномерен, т. к. включает преобразование и последующую фиксацию М-, Ид- и С-планов (и их доминант), что сопровождается конфликтами и противоречиями между ними. В детском возрасте обычно выделяют: “кризис первого года жизни” (дифференциация ритмов электрической активности мозга, то есть возникновение собственно компонентов интеллекта: М-, Ид-, С-); “кризис трех лет” (возможно, подразделение М-плана на само- и право-сознание); “кризис 6–7 лет” (смена доминанты С-плана на Ид-план); “подростковый кризис” 10–11 лет (смена доминанты Ид-плана на Мм-план).
Хроматическая периодизация онтогенеза призвана для интерпретации и предсказания последующих опытных данных на основе закономерностей, существующих и на уровне «атомарных» компонентов интеллекта, которые, в свою очередь, моделируются цветовыми сублиматами. Поскольку многие психологи интересуются инвариантными качествами личности (постоянными характеристиками интеллекта, темперамента, структуры личности) то в этой главе я попытался свести воедино известные на сегодняшний день инварианты.
В качестве рабочей гипотезы здесь представлена схема функционального онтогенеза человека, в основе которой заложены хроматические критерии переработки информации различными планами архетипической модели интеллекта (АМИ).
Напомню хроматические обозначения «атомарных» компонентов для нормальных условий существования АМИ: сознание — М-план (моделируется зеленым цветом маскулинного самосознания и пурпурным цветом фемининного сверх- и / или правосознания), подсознание — Ид-план (голубой фемининный и фиолетовый маскулинный), бессознание — С-план (желтый фемининный и красный маскулинный), синий и оранжевый цвета являются андрогинными. По теории хроматизма интеллект обоих полов в норме должен пройти все эти цвета для обретения итоговой цельности Я-концепции взрослого человека.

12.1. Детство
12.1 1. Младенчество
Исследования показывают, что мальчики, в среднем, рождаются более крупными, чем девочки. Как следует из рис. 1, если в первые месяцы после рождения прирост мозжечка у девочек несколько меньше, чем у мальчиков, то после 6 месяцев существенно опрережает их, что позволяет предположить возникновение элементов бессознания, так сказать доминирующих над таковыми для подсознания. Девочки обладают более высокой кожной чувствительностью. После рождения кроветворная функция красного костного мозга несколько понижается, хотя и остается на достаточно высоком уровне.
Жизненно важная процедура питания грудного ребенка обеспечивается рефлексом «поиска груди», то есть бессознанием в чистом виде, которое много позднее, начиная с пубертатного возраста, проявит себя с релевантным партнером. Отсюда можно полагать, что до 1-го года у младенца доминирует С-план, предпочтительным цветом которого является красный цвет, который может быть связан с растущим уровнем физиологических потребностей, по теории Маслоу.
Как отмечает Г. Крэйг, новорожденный уже в первые часы жизни способен следить взглядом за медленно движущимся предметом, таким, например, как ярко-красный шар. Действительно, в этой фазе развития наблюдается резкий рост тела младенца и, соответственно возникает бессознательная потребность в подкреплении этого роста физически активным красным цветом. Доминанта бессознания проявляется и в том, что с 3-х до 8-ми месяцев младенцы активно познают именно свое тело, открывают для себя собственные руки и ноги.
По весьма противоречивым данным различных исследователей, можно представить примерно следующую картину становления цветоразличительной способности. Появление размытого цветоощущения регистрируется на 2–3-м месяце жизни ребенка. Где-то к 6–7 месяцам оно становится более отчетливым с тем, чтобы к 1,5 годам стать практически адекватным цветоощущению взрослых. (Однако полное поле зрения у ребенка появится лишь в возрасте 2–3 лет, а полноценное бинокулярное — от 7 до 15 аналогично формированию системы сенсорного анализа стимулов).
Выбор желтого цвета к 6–7 месяцам развития может характеризовать фемининные черты Син-плана ребенка и, вероятно, может чаще встречаться у девочек (экспериментальные данные отсутствуют). Так, в 7–8 месяцев младенцы начинают проявлять настороженность по отношению к незнакомцам, а также откладывать осуществление своих действий, пусть и на короткое время. С позиций Маслоу данный цветовой выбор, вероятно, может быть обусловлен большей у девочек потребностью в безопасности. У младенца глазное яблоко в 3 раза меньше, чем у взрослого. Поэтому из-за эффектов хроматической аберрации он слабо различает синие цвета.
От 4 до 8 месяцев младенцы живут по принципу «с глаз долой — из сердца вон»: если они чего-то не видят, то этого и нет, — для них, разумеется. Так, младенец сразу же утрачивает интерес к игрушке, оказывающейся под одеялом, даже если он ее продолжает держать в руке. В период с 8 до 12 месяцев действия ребенка становятся более преднамеренными. Так, по схеме Пиаже, в этом возрасте возможен даже недолгий поиск спрятанных предметов.
По-видимому эмпатия полностью принадлежит к сфере бессознания, ибо дети до 1-го года необычайно восприимчивы к эмоциональным сигналам родителей. Косвенно это подтверждают и данные, согласно которым при выполнении простых задач практически ни один из 12-месячных младенцев не помогал другим детям. По данным Д. Б. Эльконина к ведущему виду деятельности младенца относится непосредственно-эмоциональное общение.
При активном поощрении движений где-то к 12 месяцам многие дети начинают ходить и обладают развитой способностью к манипулированию предметами окружающей среды: отодвигать задвижки, открывать ящики и окна, перетаскивать игрушки, перекручивать электрические провода от ламп или телевизоров, включать последние и т. п. И здесь очень частым в лексиконе взрослых с необходимостью появляются слова «Нет» и «Нельзя», все более и более социализирующие ребенка, который активно усваивает их в процессе взаимодействия с миром взрослых. К 1-му году уже понимает многие и может произносить отдельные слова. То есть, быть может, возникают и какие-то основы для формирования подсознания и / или сознания как компонентов интеллекта.
Обратим особое внимание на тот факт, что в это время ребенок обычно изо всех сил старается сделать первые самостоятельные шаги или произнести свои первые слова, но, как подчеркивает Г. Крэйг, редко совершает эти действия одновременно. Здесь можно только предполагать, что одновременное функционирование бессознания и подсознания на этой стадии развития является невозможным.
Согласно периодизации психосексуального развития Фрейда дитя проходит «оральную» стадию, тогда как по схеме психосоциального развития по Эриксону младенец до 1-го года проходит «орально-сенсорную» стадию. При поддержке родителей и удовлетворении его основных потребностей появляется преемственность всех составляющих в воспитании и обучении. Психосоциальным результатом этой стадии Эриксон считает приобретение ребенком доверия к среде.
По Ловингер эта «досоциальная» стадия характеризуется безразличием ко всему, кроме собственных потребностей. В том же, что касается формирования Я-концепции, младенец зависит от заботящихся взрослых. Кеган относит отсутствие разделения себя и другого к типичному поведению этого периода.

От 1-го до 2-х лет
Согласно теории Пиаже, возраст от 1 до 1,5 лет представляет собой активное исследование методом проб и ошибок; к 1,5 годам появляется понимание того факта, что окружающие предметы продолжают существовать даже тогда, когда он не может их увидеть или потрогать; в возрасте же от 1,5–2-х и до 4-х лет у ребенка появляется способность мысленно представлять какие-то действия перед их совершением. Так, Пиаже полагал, что на этой стадии ребенок как «маленький ученый» может изобретать новые способы достижения цели путем предварительных умственных комбинаций.
Так как с появлением языка возникает и символическая функция, то, согласно Пиаже, становится возможным и усвоение первых обобщений на допонятийном уровне. Так, период взросления до 1,5 лет характеризуется обобщением по цвету, но не по форме предмета, что позволяет предположить формирование подсознания. Почти все дети к этому времени уже могут ходить самостоятельно. По свидетельству ученых, начавшие ходить мальчики более агрессивны, а девочки имеют преимущество в темпах освоения речи.
От 1,5 до 2-х лет словарный запас малыша увеличивается до 50 и более слов. Если в руки двухлетнему ребенку попадает мелок или фломастер, он может нарисовать какие-нибудь каракули и какое-то время зачарованно рассматривать эти магические знаки. Легкость, с которой малыши возводят свои постройки из кубиков, говорит о способностях подбирать подходящие по форме элементы и ориентироваться в своих конструкциях принципами симметрии.  Иначе говоря, здесь можно проследить определенные предпосылки для формирования эстетики творчества и восприятия, то есть творческого подсознания.
Об этом говорит и коллизия, возникающая у 1,5–2-х летнего ребенка, между тем, чтобы находиться рядом с матерью, и тем, чтобы самостоятельно предвигаться в пространстве. То есть вслед за исследователями можно отметить острый эмоциональный кофликт между все возрастающей потребностью подсознания в автономии и одновременной бессознательной привязанностью к матери. Это подтверждается и все более разнообразным проявлением эмоций. По данным Раку И.И., около 70 % детей 1,5–2 лет демонстрируют чувство эмпатии.
Появляющееся же умение сдерживать некоторые из этих эмоций, по-видимому, свидетельствует о задатках растущего сознания. Об этом же говорит и тот факт, что при определенном содействии со стороны взрослых, почти все 2-х летние дети были способны сотрудничать друг с другом.
Девочки начинают не только раньше говорить, но и в осмысливании слов значительно опережают мальчиков. Так, в одном из исследований подсчитывался процент осмысленных реакций детей на определенный запас слов. В возрасте 18 месяцев у мальчиков таких реакций было 14%, у девочек — 38%. В возрасте 24 месяцев соответствующие результаты были равны 48% для мальчиков и 78% для девочек. По данным А. В. Суховой, у мальчиков ясельного возраста цветоощущение и адекватное восприятие синего цвета появляется позже, чем у девочек.
Многие действия детей этого возраста носят подражательный характер: они «читают» журнал, «подметают» пол или болтают по игрушечному телефону, как это делают взрослые. В то же время они узнают себя на фотографиях и в зеркале. В исследованиях проявления сотрудничества при выполнении простых задач среди 1,5 годовалых детей случаи сотрудничества были редки и, по большей части, случайны.
Примерно к 1,5–2-х летнему возрасту у детей начинает развиваться понимание половых ролей, (примерно до 4–5-ти лет это понимание весьма относительное: «Папа, а ты и в детстве был мальчиком?») определенное осознание собственной персоны, а также откровенные проявления собственничества и элементов независимости. Последняя, как уже сказано, выявляет доминанту подсознания.

2–3 года
Высвобождение мальчиков из-под опеки матерей происходит довольно резко, тогда как девочки нуждаются в большей близости с ними и испытывают более амбивалентные чувства в отношении своего обособления. При этом мальчики склонны подражать поведению других мальчиков, нежели поведению девочек, что может свидетельствовать о более раннем формировании у них маскулинного подсознания — по сравнению с девочками, по-видимому, все еще остающимися под доминантой бессознания. Об этом говорит и рис.1, согласно которому у мальчиков 2–4 лет прирост мозжечка происходит несколько интенсивнее, чем у девочек, что позволяет предполагать относительно больший рост подсознания у мальчиков по сравнению с девочками этого возраста.
Как уже говорилось, в возрасте 2–3 лет у ребенка появляется полное поле зрения. С 2 до 3 лет жизни в силу познавательной деятельности и социализации ребенка формируется основа Ид- и М-планов. Так, если к 2-м годам игра малышей пытается воспроизвести реальность, то к 3-м появляется воображаемый мир фантазии. Ученые связывают это с понятием символической репрезентации, которое обозначает использование действий, образов или слов для представления событий или собственных переживаний. Однако, если дети 2,5 лет еще не способны символически замещать одни предметы другими в процессе игры и к примеру, не улавливают связи между масштабной моделью комнаты и самой комнатой, то в 3–3,5 года они без труда устанавливают связь между ними.
Двухлетние дети — исследователи. Они пытаются брать в руки и разбирать все, что разбирается, вставлять что-то во что-то — лишь бы вставлялось, растягивать и гнуть все, что тянется и гнется, и т. д. и т. п. В общем, исследуют, проверяют и пробуют. Особенно это касается мальчиков 2-х лет, о доминанте Ид-плана которых говорит статистика происшествий и несчастных случаев. У девочек эта доминанта практически не заметна, что, в принципе может быть связано с доминирующей у них потребностью в принадлежности, по Маслоу.
Однако, здесь сказываются и физиологические различия пропорций тела. У детей вообще центр тяжести расположен выше, чем у взрослых, а у мальчиков выше, чем у девочек того же возраста. Поэтому мальчики подвергаются большей опасности падений при беге или играх, чем девочки. Согласно данным Г. Крайг, некоторые модели поведения — специфические для своего пола — дети усваивают уже к 3-м годам, когда их словарный запас достигает примерно 1000 слов.
К 2,5–3-м годам начинается процесс усвоения общественных норм и переход к ориентации на них в личном поведении, независимо от того, находятся ли рядом взрослые или нет. Именно в этот период активизируется правильная речь ребенка и соответственно возрастает роль левого полушария.
Последующий кризис 2,5–3-х лет по этой схеме объясняется тем, что у ребенка «возникают» элементы самосознания, предпочтительным выбором которого является контрастный к красному цвету зеленый цвет Я-концепции в миниатюре. С позиций Маслоу на этом этапе может впервые проявляться потребность в уважении.
Сущность теории Я-концепции заключается в стремлении людей выбрать такой образ поведения и / или стиль жизни, который отвечает сложившимся у них представлениям о себе. Утверждение себя в этом образе позволяет индивиду оптимально добиваться самоактуализации (Super, 1963). Как подчеркивает Грэйс Крэйг, самой важной частью Я-концепции является полоролевая идентичность, которая может постоянно видоизменяться в прцессе взросления.
Согласно периодизации психосексуального развития Фрейда дитя 1,5–3-х лет проходит «анальную» стадию, тогда как по схеме психосоциального развития Эриксона ребенок от 2-х до 3-х лет находится в «мышечно-анальной» стадии. По Эриксону, при разумной дозволенности и поддержке родителей у ребенка возникает возрастающее чувство автономии как психосоциальный результат этой стадии взросления.
Согласно Ловингер, в раннем детстве наблюдается импульсивное поведение, сохраняется эгоцентризм; собственные действия оцениваются как хорошие или плохие в зависимости от поощрения или наказания. Кеган эту «импульсивную» стадию взросления соотносит с периодом от 2 до 7 лет.
Предпочтение красного и зеленого цветов и обобщение по форме, но не по цвету, в этот период подтверждается многочисленными экспериментами и достаточно подробно представлено в литературе. В этом же возрасте проявляется агрессивное поведение как в вербальной, так и в физической форме. Нередко отмечается, что мальчики более агрессивны, чем девочки. На мой взгляд, все это свидетельствует о растущей роли самосознания при общем доминировании бессознания у мальчиков.

12.1.2. Раннее детство
От 3-х до 5-ти
Допонятийная стадии дооперационального мышления, по Пиаже характеризуется анимизмом и неспособностью детей 2–4-х лет разграничить ментальную, физическую и социальную реальность. К примеру малыш может считать, что все движущиеся объекты живые и могут подчиняться его воле. Пиаже трактует это как проявление эгоцентризма, то есть познавательной позиции в отношении мира, рассматриваемого лишь с собственных позиций со смешением нравственных и физических законов.
Однако вспомним, что именно на этой стадии (3–3,5 года) дети без труда устанавливают связь между масштабной моделью комнаты и самой комнатой путем именно символической репрезентации. И здесь же (в 3,5 года) появляется игровая способность детей замещать реальные предметы совершенно на них непохожими, или даже играть в те же игры совсем без предметов, лишь воображая их.
Так как малыши в этом возрасте нередко выбирают холодные цвета совместно с красным и зеленым, то можно предположить (для большинства детей) возможным фиксацию получаемой информации уже и в Ид-, а не только в М- и С-планах. Об этом говорят и факты слабой воспроизводимости детьми получаемой информации (доминанта С-плана) и потребность в постоянном (М-плановом) воспроизведении взрослыми известных ребенку сюжетов (сказок, игр, песен). На это же указывает лучшая концентрация внимания детей 3–5 лет в том случае, если они активно повторяют чьи-то действия.
Возрастание сознания подтверждает и существенный рост саморегуляции поведения. Так, если в 1–2 года требование убрать игрушки встречается плачем, то к 3-м годам дети плачут в такой ситуации гораздо реже, но зато чаще оказывают сопротивление в виде упорного отказа. К 4-м же годам случаев такого сопротивления становится меньше. Ученые связывают это с развитием речевых навыков и способности более приемлемо и менее эмоционально заявить о своих потребностях. Иначе говоря, здесь явно возрастает значение М-и Ид-планов интеллекта.
Как отмечает Д.Б. Эльконин, при анализе психического развития имеет место, с одной стороны, своеобразный дуализм, с другой, параллелизм двух основных линий — развития мотивационно-потребностной сферы и развития интеллектуальных (познавательных) процессов. Без преодоления этого дуализма и параллелизма нельзя понять психическое развитие ребенка как единый процесс.
По данным Д. Н. Исаева и В. Е. Кагана, к 3–4 годам постепенно складывается комплекс половой дифференциации людей по внешним признакам (одежде, длине волос, тембру голоса и т. п.). Если до этого возраста в речи ребенка встречались родовые аграмматизмы, то после 3–4 лет даже иронические попытки взрослых исказить половую принадлежность ребенка встречают с его стороны бурный эмоциональный протест и негодование.
При изучении функциональной асимметрии выяснилось, что возраст 4 лет является периодом непосредственной и устойчивой симметричности восприятия. В этот период развивается также и любопытство, направленное на половые признаки, возникают вопросы о строении тела, деторождении, также игры «в дом», «в доктора», которые не менее чем у половины детей связаны с обнажением, демонстрацией и созерцанием половых органов.
От 2–3-х до 4–5 лет происходит усиление познавательно-игровой деятельности, которая моделируется Ид-планом с предпочтительными синим, голубым и очень редко фиолетовым цветами (контрастными к красному и желтому цветам Син-плана). Так, к 3-и годам дети начинают рисовать очертания лица, а к 4-м — «головоногих» людей. К 4–5 годам они изображают фигуры людей с руками и ногами, затем появляются явные намеки на туловище и одежду. В возрасте 3–4 лет в совместных играх формируются первые детские компании.
Вместе с тем к 4-м годам ребенок уже хорошо владеет основными аспектами языка, что свидетельствует о меньшей степени доминирования Ид-плана. На это же указывает и ускоренный рост левого полушария головного мозга (отвечающего у правшей за лингвистические способности) в период от 3-х до 6 лет, после чего происходит его замедление. Кроветворная функция костного мозга к 3–4 годам повышается, хотя в этот период уже появляются первые признаки превращения красного костного мозга в недеятельный желтый (жировой) мозг.
К 4–5 годам глазное яблоко почти достигает размеров взрослого, что позволяет ребенку, наконец, выделить предпочтительным, то есть заметить увиденный еще в 2 года синий цвет (фокус на сетчатке). Как функция растущего подсознания иногда возникает предпочтение голубого и синего цветов, что проявляется в фантазиях и возрастающем воображении ребенка. Обобщение осуществляется как по форме, так и по цвету предметов. Этот период (фиксации С- при росте Ид- и М-планов) можно, по-видимому, считать завершенным к 5–6 годам, что вообще говоря, позволяет связать его с начальным уровнем самоактуализации, по Маслоу.
По данным В. Н. Дружинина, особенно сильно влияют на умственное развитие детей 3–4 лет отношения между родителями. Так, дискомфорт в супружеских отношениях приводит к замедлению интеллектуального развития ребенка. Об этом косвенно говорит и тот факт, что в случае оставления отцами семьи до того, как их сыновьям исполнялось 5 лет, впоследствии оказывалось, что эти дети были более зависимыми от своих сверстников и менее уверенными в себе, чем мальчики из полных семей.
Согласно периодизации психосексуального развития по Фрейду, ребенок от 3 до 5 лет проходит «фаллическую» стадию, тогда как по схеме психосоциального развития по Эриксону ребенок от 4 до 5 лет находится в «локомоторно-генитальной» стадии. При разумном поощрении активности и наличии возможностей у ребенка формируется потребность в инициативных действиях как психосоциальный результат этой стадии взросления. В хроматизме этот период взросления связывается с возрастанием роли подсознания и сознания.

5–7 лет
Жан Пиаже относил возраст 4–6 лет к стадии нравственного реализма, в течение которой дети думают, что правила и нормы поведения нужно соблюдать, потому что это реальные, нерушимые условия существования, а не какие-либо абстрактные принципы. Нравственность поступка оценивается не по его намерениям, а по последствиям: виновнее тот, кто причинил больше вреда.
Согласно теории Пиаже, примерно от 4 до 7–8 лет у детей наблюдается интуитивная (наглядная) стадия дооперационного мышления. На этой стадии они уже начинают отделять ментальную реальность от физической и предполагать наличие механической причинности. Ребенок начинает понимать множественность точек зрения и относительность некоторых представлений. Однако появляющиеся элементы рациональных способов объяснения мира соседствуют с магическим мышлением волшебных сказок, что позволяет предполагать примерно равное участие сознания и подсознания в функционировании интеллекта.
На этапе взросления с 5-ти до 7-ми лет у детей окончательно формируются понимание устойчивости пола и его неизменности во времени. В этот период дети склонны к особо жестким, стереотипным представлениям о допустимом для того или иного пола поведении, то есть о том, «что делают мальчики» и «что делают девочки». Например, мальчики играют с машинками и никогда не плачут, а девочки играют с куклами и любят наряжаться. 
В играх этого возраста продолжает развиваться и совершенствоваться Я-концепция. Нередко при этом дети идентифицируются со своими работающими родителями, проигрывая те или иные их роли и выясняя, что им нравится и что лучше получается. Все более явно формирующиеся интересы этого возраста в дальнейшем могут сказаться на выборе определенной профессии.

РИС. С графиком Время реакции — Возраст годы Есть сканерный вариант в цв. рисунках
В 5-летнем возрасте время реакции на звуковые и световые стимулы у девочек примерно в два раза больше, чем у мальчиков (720/360 мсек). При этом у представителей обоих полов время реакции на свет равно таковой на звук. Возраст 6–7 лет рассматривается как сенситивный период в становлении системной организации зрительного восприятия и механизмов опознания целостного образа (Фарбер, 1978; Бетелева, 1983) выявили, что 5–7 лет представляет собой собственно сенсорно-асимметрический период.
Согласно данным Б. И. Белого по возрастной динамике показателей метода Роршаха, в 5 лет у детей обоего пола наблюдается максимум цветоформовых ответов. В 5 и 7 лет у девочек наблюдается наибольшее число формоцветовых ответов, тогда как для мальчиков более характерен возраст около 6 лет. Девочки опережают мальчиков и по количеству страхов: у девочек максимум приходится на 5–6 лет, тогда как у мальчиков — на 7 лет. Все это может свидетельствовать о большем доминировании подсознания у девочек этого возраста. Согласно рис. 1, девочки примерно с этого возраста (вплоть до 16 лет) снова опережают мальчиков в приросте мозжечка, что может свидетельствовать о несколько большей скорости формирования и доминанты бессознания по сравнению с мальчиками.
Примерно к 6 годам проявляется способность контролировать свои процессы мышления и памяти. И тем не менее к 6–7 годам ребенок уже чаще выбирает в качестве предпочтительных оранжевый, синий и голубой цвета. Так, по данным Е. С. Аграновича, оранжевые образцы выбрали 43%, голубые 35%, желтые 13,5 % и зеленые 8,5 % испытуемых из 3027 детей 7-летнего возраста. что позволяет предполагать формирование Ид-плана приближающимся к «завершению». Возможно, в какой-то степени это связано и с «уходом» в Ид-план из-за потери молочных зубов и странной беззубой улыбки собственного отражения.
Любопытно, что иногда на этой фазе интеллектуального развития появляется предпочтение фиолетового цвета (контрастного к желтому цвету) и пурпурного цвета (контрастного к зеленому цвету), что позволяет предположить более позднее формирование как маскулинных функций подсознания, так и фемининных — сознания. Это предположение подтверждается, в частности, известными фактами доминантности правой руки у мальчиков и левой руки у девочек именно в период 6–7 лет.
Вместе с тем А. А. Журкин приводит данные, согласно которым для детей 6–8 лет, по Циммерман, характерен следующий выбор: красный, пурпурный, желтый, оранжевый, зеленый, тогда как по данным Райх предпочтительными являются красный и розовый цвета. Как известно, розовый, пурпурный и фиолетовый цвета нередко смешивают друг с другом как в стимульных образцах, так и в цветообозначениях, что в нулевом приближении позволяет оставить данную интерпретацию неизменной.
К концу дошкольного периода дети становятся менее эгоцентричными и начинают лучше понимать чувства и поступки других. Однако относительный характер восприятия собственного пола, встречающийся практически у всех детей вплоть до 5–6 лет, позволяет полагать, что гендерная схема интеллекта (то есть выбор цветов согласно собственному полу и / или гендеру) находится в стадии становления. Так, и по данным Г. С. Васильченко, (с. 390) в возрасте 5–12 лет проявляется недостаточное развитие воли и импульсивность поведения, любознательность, доверчивость, подражательность.
В конце первого учебного года утомляемость у мальчиков в 8–10 раз больше, чем у девочек. При этом мальчики успешнее работают в одиночку, а девочки — в смешанной группе. Уже здесь наблюдается своеобразная автономность и более высокий уровень притязаний мальчиков по сравнению с девочками. Все это еще раз демонстрирует существование относительной доминанты Ид-плана в маскулинном интеллекте по сравнению с фемининным, в котором наблюдается М-плановая доминанта. О последней говорит и страх опоздать в школу, который значительно сильнее выражен у девочек именно в силу доминирования сознания в их интеллекте.

12.1.3. Детство
7–9 лет
Согласно концепции Жана Пиаже, у детей с 7 до 11–12 лет формируются конкретные операциональные принципы мышления, благодаря которым объектами можно манипулировать или которые можно даже интуитивно схватывать. Этому этапу отвечает, по Пиаже стадия нравственного релятивизма ии старше понимают, что правила создаются людьми на основе взаимной договоренности и что при необходимости их можно изменять, заключив между собой новое соглашение. Следовательно, полагают дети, не существует ничего абсолютно правильного или неправильного, и нравственность поступка определяется прежде всего намерениями, а не его последствиями. Данные предикаты поведения позволяют предполагать доминирование подсознания в интеллекте детей этого возраста.
Второй период резкого роста тела и появление к 8-ми годам первых постоянных зубов позволяет объяснить и выбор красного и желтого цветов растущим С-планом, что нередко сопоставляют с так называемым малым кризисом «трудных детей». В 7 лет наблюдается усиление кроветворной функции красного костного мозга.
По Фрейду, возраст 6–12 лет относится к латентной психосексуальной стадии, в течение которой детская ревность и зависть, вызванные запутанностью в семейных отношениях, отступают на задний план по сравнению выполнением обязанностей, предписываемых дома и в школе. Следуя идеям Фрейда, Эриксон этот период считал направлением большей части времени и энергии на приобретение новых знаний и навыков в противовес чувству неполноценности.
Согласно периодизации психосоциального развития по Эриксону младенец от 6 до 11 лет проходит также «латентную» стадию. При систематическом обучении и воспитании, а также при наличии хороших примеров для подражания психосоциальным результатом этой стадии Эриксон считает приобретение ребенком трудолюбия.
В самом деле, этот «тихий период» в развитии ребенка характеризуется приучением к оптимальной организации своего времени, к приложению максимума усилий для решения каких-либо задач, к появлению и даже фиксации приоритета работы над игрой. Иначе говоря, здесь явно прослеживается доминанта сознания (как компонента интеллекта). При изучении функциональной асимметрии восприятия выяснилось, что возраст 8–10 лет является периодом “застоя” сенсорной асимметричности, связанного с усилением явлений неустойчивой симметричности.
Эту стадию взросления Ловингер называет «самозащитной» и характеризует боязнью наказания, попытками уклонения от ответственности, а также использованием благоприятных возможностей в личных целях. Согласно периодизации Кегана возрост от 7 до 12 лет относится к «имперской» стадии и связан прежде всего со стремлением к независимости, к достижениям и приобретению мастерства.
По данным О. А. Ореховой, в период 6–10 лет мальчики чаще выбирают цветные элементы из всей предложенной гаммы цветов, тогда как девочки проявляют большее постоянство в своих выборах, останавливаясь лишь на фиолетовом, красном и желтом цветах; иногда в их выборе может появиться синий. При раскрашивании социальных объектов отмечается половое различие в количестве использованных цветов: девочкам требуется все цвета, тогда как мальчикам достаточно двух-трех.
Вслед за М. В. Осориной, выдвинувшей тезис о том, что мальчики ахроматичны по сравнению с девочками, О. А. Орехова констатирует, что именно мальчики пренебрегают цветом как средством выразительности и чаще используют один предпочтительный цвет — черный, синий или коричневый. Эстетическое воспитание мальчиков, однако, подтверждает лишь относительный характер этого утверждения, так как приводит к сравнимым показателям с девочками.
В то же время, согласно литературным данным, у девочек восприятие красного цвета полностью устанавливается примерно к 8 годам, тогда как у мальчиков к 8,5; восприятие зеленого и синего — к 8,5, тогда как у мальчиков к 9 годам (Уварова, 1985). Согласно данным Б. И. Белого по возрастной динамике показателей метода Роршаха, в 9 лет у детей обоего пола наблюдается максимум цветоформовых ответов, что позволяет предполагать доминанты подсознания и сознания.
В период 7–10 лет окружение ребенка целенаправленно формирует ожидаемые качества мужественнгости или женственности. Так, в начальной школе бывший однородным коллектив детсадовской группы распадается на «враждующие» группировки девочек и мальчиков. Игровая межгрупповая агрессия со взаимными обвинениями («все мальчишки хулиганы и драчуны», — «все девчонки плаксы и ябеды») являются типичным проявлением дифференциации половых ролей, то есть групповым отказом от типичных функций противоположного пола.
При запоминании учебного материала с 7 до 9 лет дети обычно связывают слова путем простых ассоциаций — в зависимости от близости расположения слов в предъявленном списке. Однако уже после 9 лет они начинают группировать слова по категориям согласно общим признакам, например, яблоки, груши, виноград — это «фрукты». Между 8–10 годами более полно (чем в 6 лет) проявляется способность контролировать свои процессы мышления и памяти, то есть элементы метапознания. Несколько позже, к 10–11 годам появляется семантическая обработка запоминаемой информации, свойственная взрослым, то есть связанная с доминантой сознания.
По данным К. В. Бардина, развитие собственно различительной чувствительности к цвету заканчивается к 8–9 годам. Для детей 9–10 лет, по Циммерман, характерен следующий выбор предпочтительных цветов: зеленый, желтый, оранжевый, красный, пурпурный, синий, тогда как по данным Райх предпочтительными для этого возраста являются оранжевый, желтый и желто-зеленый цвета. Однако здесь следует учесть, что в период с 7 до 11–12 лет пороги цветовой чувствительности симбатно уменьшаются, при этом наибольший порог имеет синий, затем идут красный, зеленый, пурпурный, и наименьший порог имеет желтый цвет.
С позиций же хроматизма выбор предпочтительных цветов в соответствии с рассмотренными функциями позволяет говорить о том, что с 7 до 10 лет осуществляется процесс фиксации достигнутых уровней всеми компонентами интеллекта. Согласно Салливеэну и Фромму, у детей 8–10 лет существует потребность быть любимым не только за то, что они есть (как это было раньше), а за то, что они могут дать для достижения этой любви в творчестве подсознания (рисунки, стихи, песни, танцы).
По данным И. Л. Ботневой, с 8–10 лет у девочек появляются такие черты как застенчивость и желание нравиться, что учеными связывавается со становлением эротического либидо. Вместе с тем частота визионизма (при нормальном психосексуальном развитии) у мальчиков 7–11 лет возрастает до 33%, тогда как у девочек этого же возраста падает до 6,2%. Г.Крэйг сообщает, что в возрасте до 9 лет большинство девочек относится к себе положительно, но к по мере взросления уровень самооценки у них постоянно падает.
В то же время этот «тихий период» у девочек связан с началом полового созревания и будет длиться до 17–18 лет, что отмечается в показателях ЭЭГ. Судя по хроматической интерпретации данных ЭЭГ (см.ниже), где-то с 6 до 9–10 лет в интеллекте ребенка доминирует подсознание, функционально связанное именно с правым полушарием. Это вполне согласуется с данными о том, что в возрасте 7–8 лет вегетативные компоненты ориентировочной реакции (то есть внимания, говоря языком психологии) преобладают над корковыми; у детей же старше 7–8 лет корковые компоненты начинают преобладать над вегетативными.
В препубертатном периоде 7–9 лет начинается «скачок роста», появляются первые признаки феминизации фигуры, округляются бедра за счет увеличения количества и перераспределения жировой ткани, начинается формирование женского таза. Поскольку функции гипоталамуса коррелируют в хроматизме с функциями подсознания, то этот период у девочек, по-видимому, может быть связан и с ростом доминанты подсознания.

10–12 лет
Как отмечает Жан Пиаже, с 11–12 лет и в течение всего юношеского периода вырабатывается формальное мышление, группировки которого характеризуют зрелый рефлексивный интеллект. Согласно данным Б.И.Белого по возрастной динамике показателей метода Роршаха примерно в 11 лет у девочек снова наблюдается наибольшее число формоцветовых ответов, тогда как для мальчиков более характерен возраст около 9 лет. Девочки опережают мальчиков и по количеству страхов: у девочек максимум приходится на 10–11 лет, тогда как у мальчиков — на 11 лет. Все это позволяет предполагать несколько большее доминирование сознания над подсознанием. Об этом может свидетельствовать и выраженное стремление к общению с ровесниками. В этот же период отмечается тенденция к становлению и развитию чувства взрослости.
Приблизительно в 10-летнем возрасте начинается перестройка организма, обусловленная активизацией сложной биохимической системой организма, теснейшим образом связанной с центральной и периферической нервной системой. Большое значение приобретает гипоталамо-гипофизарная система. Под влиянием ее действия начинают «пробуждаться» половые железы. Развитие яичника начинается несколько раньше, чем рост мужской половой железы. В 10-летнем возрасте уже начинается выработка эстрогена (женского полового гормона), который вызывает появление вторичных половых признаков: увеличение молочных желез и рост волос в лобковой области по женскому типу.
Вместе с тем, например, показатель времени задержки мышц в состоянии максимального сокращения моделируется М- и Ид-планами и имеет сильную вариантность у девочек с 9 до 11 лет и у мальчиков 12-ти лет. Эти данные, по-видимому, могут свидетельствовать о гендерном перераспределении доминант интеллекта в преимущественной зависимости от пола. Так, мальчики к 8–10 годам начинают превосходить девочек в оперировании пространственными представлениями и решении арифметических задач.
Об этом говорят, в частности, средние затраты времени на классификацию цветных карточек, то есть время реакции, которое у мальчиков 10–11 лет практически сближается с временем реакции девочек. В тоже время примерно с 10 лет мальчики начинают уступать девочкам в точности движения рук. В исследованиях функциональной асимметрии восприятия отмечается, что примерно в 11 лет наблюдается собственно сенсорно-асимметрический период.
В 10 лет снова наблюдается усиление кроветворной функции красного костного мозга. В этом же возрасте время реакции на звуковые и световые стимулы у девочек примерно в полтора раза больше, чем у мальчиков (470/280 мсек). При этом у представителей обоих полов время реакции на свет равно таковой на звук. Выбор предпочтительных цветов в этот период также имеет сильную вариантность и зависимость от гендера.
Согласно данным Д. Н. Исаева и В. Е. Кагана, в этот период происходит всплеск привязанности ребенка к родителю противоположного пола. Как отмечает С. Т. Огарков, во второй половине препубертатного возраста отмечается так называемая половая гомогенизация или вторая идентификация с представителями своего пола. Межполовые контакты в этот период носят конкретно-имитативный характер, часто утрированно пародируя мужской или женский стереотип в кругу сверствников, чего никогда не наблюдается, если мальчик и девочка остаются вдвоем.
По сведениям же И. Л. Ботневой, у девочек 10–12 лет желание нравиться перерастает в первую влюбленность, что учеными связывавается с продолжающимся становлением эротического либидо. Влюбленность эта, как правило, бывает “безответной”, ибо ограничивается “страданиями” и фантазированием, так как однокласники еще не “доросли”, а для старшекласников такая девочка еще не является объектом ухаживания (“еще ребенок”). Как подчеркивает И. Л. Ботнева, не следует смешивать возникновение эротического либидо и его реализацию. Реализация пробудившегося эротического либидо обычно значительно запаздывает. Кроме того, дети скрывают свои сексуальные интересы и проявления вследствие стыда, страха, чувства “греховности”. Фантазирование является функцией подсознания, которое в этот период, по-видимому и характеризует женственный интеллект.
В то же время, по данным Нэнси Айзенберг (1989) в тестах по разрешению моральных коллизий девочки 10–12 лет дают ответы, которые более проникнуты заботой и состраданием, чем ответы мальчиков их возраста. По ее мнению, это объясняется, главным образом, тем, что девочки созревают быстрее мальчиков; что и приводит к половым различиям в ответах девушек и юношей.
С позиций хроматизма забота и сострадание являются функциями женственного право-(сверх-) и подсознания. Если эта доминанта активируется в самом деле, то девочки этого возраста должны были бы считать предпочтительными пурпурный и синий цвета. Мальчикам же, судя по данным Крэйг, более свойственна доминанта само- и подсознания (зеленый и синий) Однако экспериментальные данные по выбору предпочтительных цветов для этого возраста отсутствуют.
Возраст 10–13 лет относится к первой фазе пубертатного периода, когда начинается увеличение молочных желез, начинается оволосение лобка (11–12 лет). Завершает этот период наступление менархе (первой менструации, примерно в 13 лет, с началом оволосения подмышечных впадин), что совпадает с окончанием быстрого роста тела в длину. По данным С. Т. Огаркова, в этом возрасте около половины детей получают информацию о половом акте и не менее трети из них принимают участие в сексуальных играх с участием детей противоположного пола.
По мнению Ш. Бюллер специфика психического развития подростка может быть объяснена с позиций пубертата и подразделена на три фазы. “Прелюдия” к психической пубертатности наблюдается в 11–12 лет — подростки необузданны, драчливы, детские игры им кажутся неинтересными, а игры более старших непонятны.
Эта стадия пубертата сменяется “негативной фазой”, продолжительность которой от 11 до 13 лет у девочек и от 14 до 16 лет у мальчиков — повышенная чувствительность и раздражительность, беспокойное и легко возбудимое состояние, физическое и душевное недомогание, неудовлетворенность собой, переносимая подростками на окружающий мир. Окончание негативной фазы совпадает с завершением телесного созревания.
“Позитивная фаза” начинается с восприимчивости подростка к положительным сторонам действительности: переживание природы как прекрасного, увлечения искусствами или наукой и т. п. Сюда же, по мысли Ш.Бюлер, присоединяется и любовь, “дающая выход самому тяжелому напряжению”.
В отличие от детских групп 6–9 лет (объединявших сверстников по общности игр или просто по соседству), после достижения 10–12 лет начинают формироваться референтные группы по интересам. Интерес может быть связан прежде всего с функциями право- и подсознания у девочек, но с учетом мальчишеских групп возможно участие и доминанты самосознания. Здесь уже со стороны сверстников оказывается давление по конформному соответствию группе; важным становится разделение по половому признаку — почти всегда организуются однополые группы.
Исследователи учебных процессов обнаружили, что группы 10–11 летних сверстников обычно образовывались из учащихся со сходной мотивацией к учению. На улице же в формальных группах с отличающимися мотивациями дети легче подчиняются давлению сверстников, когда оно носит положительный характер, а не тогда когда оно влечет за собой антисоциальные действия. Отмечено, что если под давлением сверстников требуется совершение антиобщественных поступков, то мальчики подчиняются такому давлению чаще, чем девочки. Вообще говоря, все эти функциональные проявления свидетельствуют о том, что интеллект детей этого возраста может приобретать доминанту правосознания у девочек и самосознания у мальчиков.

12.2. Юность
12.2.1. Подростковость
12–14 лет
Согласно периодизации психосоциального развития Эриксона, дети от 12 до 18 лет проходит стадию «отрочества и юности». При внутренней устойчивости и преемственности, а также при наличии четко определенных половых моделей для подражания и положительной обратной связи психосоциальным результатом этой стадии Эриксон считает приобретение идентичности, то есть Я-концепции. Показательно, что по данным Г. С. Васильченко частота визионизма среди подростков (при нормальном психосексуальном развитии) сокращается у мальчиков до 5,5%, и у девочек до 0,3%.
Примерно с 11–12 лет девочки начинают писать письма в редакции газет и журналов, на телевидение и на радио. Письма посвящены вопросам любви-сексуальности и по содержанию наивны: дети озабочены прояснением нравственных и душевных вопросов. Но, несмотря на это, такого рода вопросы не задаются, как правило, родителям и / или учителям, а только чужим «дядям» и «тетям», которые не способны оказать непосредственное давление на их внутренний мир. Мальчики тоже поддерживают связь с редакциями, однако их интерес, по крайней мере в прямой форме, не простирается на интимность. По данным Л. С. Выготского, примерно с 12 лет дети начинают активно использовать абстрактные понятия. Возраст 12–15 лет связан с периодом формирования опосредованного симметричного восприятия.
Возраст 10–12 лет у девочек и 12–16 у мальчиков совпадает с третьим периодом резкого прироста веса тела и приходится на фазу полового созревания. В 13–14 лет снова наблюдается усиление кроветворной функции красного костного мозга. В 12–13 лет тело девочек формируется по женскому типу, а у мальчиков начинает меняться форма гортани и ломаться голос. «Есть основания полагать отмечает С. И. Голод, — что в 12–13-летнем возрасте закладывается специфически женское понимание взаимности, которая весьма важна в любви».
Бьеррум-Нилсен и Рудберг (1989) считают, что сексуальное развитие девочек сводится скорее к эмоционально-духовной интимности, тогда как у мальчиков в большей мере преобладает сексуализированно-телесная эмоциональность. Г. Крэйг также отмечает, что альтруистические черты характера у детей неуклонно увеличиваются до 13 лет включительно. Опыт показывает, что относительно большим альтруизмом всегда и во всем характеризовались девочки, что свидетельствует о большей роли сверхсознания у девочек этого возраста по сравнению с мальчиками.
Поэтому выбор предпочтительных цветов в отличие от предыдущего периода начинает существенно различаться даже по полу (к сожалению, еще ни один психолог не осуществил эксперимент по выбору предпочтительных цветов с различием по гендеру). Так, девочки 14 лет в порядке предпочтения выбирают синий, пурпурный и зеленый, тогда как мальчики этого же возраста — красный, синий и желтый. Выбор мальчиками красного цвета в качестве наиболее предпочтительного, по хроматической теории резонанса, может быть связан с тем, что в этом возрасте под воздействием мужского полового гормона (тестостерона) у мальчиков вырабатывается существенно больше красных кровяных телец (эритроцитов), чем у девочек.
Согласно данным Б. И. Белого по возрастной динамике показателей метода Роршаха, в возрасте 13-–14 лет девочки по количеству страхов опережают мальчиков, у которых выраженный максимум приходится на на 14 лет. Именно в 13–14 лет эксперименты выявляют особо эмоциональную значимость и даже аффективный характер переживаний, связанных с представлением о себе у представителей обоих полов. Безусловно, здесь следует учитывать и тот факт, что где-то в этом возрасте изменяется пороговая цветовая чувствительность (по сравнению с периодом 7–11 лет). Наибольший порог остается за синим цветом, тогда как далее располагаются в сторону уменьшения: пурпурный, затем желтый, красный, и наконец, зеленый цвет.
Подростковый возраст — это тот хаотичный период, когда происходит процесс освобождения детей от полной опеки родителей и осуществляется поиск собственной индивидуальности. В этот период приятели начинают играть в се более важную роль, и даже становятся «значимыми другими» в процессе освобождения от родителей. Именно в этот период начинается «Я-концептуальная» интеграция того смысла, который общество приписывет сексуальным действиям.
И вместе с тем биологические изменения играют опосредованную роль в том, что секс в значительной степени заполняет мысли и жизнь подростков. По данным Г. С. Васильченко и И. В. Голубевой, в период с 13 по 15 лет у мальчиков наблюдается лобковое оволосение женского типа (горизонтальная линия на лобке), что в хроматизме может свидетельствовать о прохождении этапа женственного бессознания (желтый) и / или подсознания (голубой).
Это связано с тем, что биологические изменения становятся очевидными не только для подростка, но и для окружения, которое начинает воспринимать его как сексуальное существо с соответствующими интересами и возможностями. То есть в жизни юного человека появляется нечто совершенно новое — и как всякое новое оно не может не быть притягательным в силу своей загадочности. Поэтому-то с искренних позиций подростков сексуальность вряд ли может стать чем-то банальным и обыденным.

14–15 лет
Действительно, с наступлением периода полового созревания (13—14 лет) резко меняется линия поведения подростка. Не остается и следа от презрения к девочкам. Он утрачивает «самоутверждающуюся» грубость и, более того, когда встречается с представительницей противоположного пола один на один, нередко конфузится, не понимая того, что доминанта сознания в его интеллекте периодически становится субдоминантой бессознания. Прямое свидетельство этого выражается в фаллоцентристском отрыве «души» от «тела» и, следовательно, несмотря на гиперсексуальность юноши, здесь не может идти речи собственно о любви.
В этот период многие подростки обоих полов исключительно чувствительны к своему внешнему виду и часами рассматривают себя в зеркале. Как показали исследования, самая низкая степень удовлетворения своим внешним обликом имеет место у девочек в 13 лет, а у мальчиков — в 15; после чего удовлетворенность собой стабильно возрастает. В 13–14 лет для девушек — период по преимуществу возвышенный, просветленный сине-голубыми (контрастными экстремально-красному менархе) тонами подсознания, то есть определяемый доминантой Ид-плана, с одной стороны, и Син-плана, — с другой. Об этом говорит прежде всего неосознаваемая потребность в ласке и нежности, свойственная почти всем девушкам и совершенно чуждая природе юношей.
Вместе с тем, при переходе рубежа 15-ти лет обнаружена тенденция к сокращению юношей, обладающих социально адеватными представлениями, тогда как у девушек наблюдается обратная картина. По-видимому, у девушек это обусловлено циклической обратной связью между отрицательными эмоциями и доминантой левого полушария, коррелирующего с функциями сознания (как компонента интеллекта). Ибо для юноши первые признаки наступления половой зрелости связаны с эротическими сновидениями, поллюциями и оргазмом, то есть с сильнейшими положительными эмоциями. Для девушек же аналогичные признаки связаны с менструациями, которые, как всякое кровотечение, вызывает эмоции отрицательные; и, кроме того, они уже отлично сознают, что в перспективе их ждут еще более тяжкие эмоции: боль дефлорации, страх нежелательной беременности, муки деторождения при желательной и т. п.
Для юношей — это время колебаний между кипучей деятельностью и душевным равнодушием, и / или полной апатией, между неуемной радостью и / или унынием и даже отчаянием, между дерзостью и боязливостью, между отвагой и трусостью, между идеализмом и прагматизмом. Как уже говорилось, в этом возрасте появляются и первые сексуальные переживания (красный цвет бесознания), достаточно отдаленные от аналогичных переживаний (сине-голубые цвета подсознания) у девушек.
Так, Крэйг констатирует, что девушки значительно превосходят юношей в вербальных навыках и уверениях, что интимность важнее секса, тогда как юноши — в пространственном воображении и твердой убежденности, что сексуальные отношения несравнимо важнее интимности В 14–15-летнем возрасте время реакции на звуковые и световые стимулы у девочек немного больше, чем у мальчиков мальчиков (f/m 310/240 мсек). При этом у представителей обоих полов время реакции на звук становится меньшим, чем на свет.
По данным Е. С. Аграновича, голубые образцы выбрали 71%, оранжевые лишь 12%, зеленые 10% и желтые 7% испытуемых 14–15-летнего возраста. Вместе с тем А. А. Журкин приводит литературные данные, согласно которым для 14 летних подростков, по Циммерман, характерен выбор: зеленый, желтый, синий, тогда как по данным Райх предпочтительными являются только оттенки синего.
В теориях Элкинда (1967) о юношеском эгоцентризме содержатся идеи, которые могут облегчить наше понимание того, почему взрослым все же не удается отпугнуть молодежь от расширения своего сексуального опыта, несмотря на все попытки родителй и / или СМИ рассказать детям о риске и опасностях, связанных с сексуальностью. Согласно этой теории, подростки нередко как бы выступают перед воображаемой публикой и / или оглядываются на нее в своих действиях.
Действительно, они вполне могут чувствовать, что реальное окружение практически не интересуется их речами и поступками, навязывая лишь взрослое поведение, для следования которому их личность еще не приобрела объективных предпосылок. Отсюда, вероятно, и возникает этот феномен: подростки считают что находятся в центре всеобщего внимания не реальной, а воображаемой публики, что зачастую и приводит к тому, что они больше заняты сами собой и воображаемой аудиторией, чем друг другом или родителями.
Доминанта сверхсознания проявляется здесь не только на становлении этого виртуального мира, который взрослые — со своих позиций, может быть, и справедливо — называют эгоцентрическим. Здесь же возникает и то, что Элкинд определил как «личная фабула» (персональный миф). А именно, подросток обычно считает, что и он сам, и его мысли совершенно уникальны, непогрешимы, истинны, и никто на свете не может испытывать ничего подобного и переживать также интенсивно как он и / или она.
Оборотной стороной личной фабулы является вера подростка в собственную исключительную неуязвимость: несчастные случаи и катастрофы, нежелательная беременность и венерические заболевания — все это может случиться «с другими, но не со мной». На фоне виртуального существования и этой субъективной исключительности подростков легко понять, что вся та информация, которую взрослые пытаются им внушить, вряд ли может быть воспринята как актуальная для их повседневной жизни. Как было показано выше, язык правосознания, которым оперируют взрослые, не адекватен языку само- и сверхсознания подростков.
Именно поэтому в период отрочества необыкновенно возрастает значение референтных групп сверстников, в которых подростки находят адекватную поддержку для преодоления своих физических, эмоциональных и социальных перемен. Подобное притягивает подобное, и подростки прекрасно понимают тех, кто испытывает то же самое, что и они. Как полагают ученые, социальная компетентность является основной составляющей способности подростка приобрететь новых друзей и сохранять старых.
Согласно результатам исследований 1984 года, у 14–16 летних подростков времяпрепровождение распределено следующим образом: 25 % в семье, 50 % в кругу сверстников и 25 % в одиночестве. При этом количество времени, отдаваемое общению со сверстниками, к 16 годам еще более увеличивается.
Как говорилось выше, полноценное бинокулярное поле зрения окончательно формируется примерно в 15 лет. В этом возрасте девушки выбирают уже синий, пурпурный и красный цвета, тогда как юноши — синий, красный и пурпурный. Подростки этого возраста теперь могут спокойно рассматривать противоречащие фактам ситуации, поэтому нередким увлечением для них становятся виртуальные миры Интернета и / или научной фантастики, эксперименты с оккультизмом, культами или экстремальными состояниями интеллекта, вызванными любым способом от дискотеки до наркотиков.
Как мне кажется, кризис этого возраста может быть объяснен прежде всего противоречивостью гендерного самоопределения, которая может быть промоделирована данным выбором цветов. Так, мощная доминанта Ид-плана (синий цвет) у обоих полов вступает в противоречие с растущим С-планом у юношей (красный цвет) и М-планом у девушек (пурпурный цвет), которые, наконец, полностью осознают свою женственность
Показательно, что именно в 14–15 лет у девушек наблюдается статистически достоверное снижение интереса к высказываниям о любви и будущей семейной жизни, тогда как у юношей этого же возраста число высказываний на эту тему уменьшается лишь к 16 годам. Вероятно, это связано с тем, что например, согласно статистике ФРГ, уже половина девушек 15 лет влюблялась и практиковала петтинг (Васильченко, с. 243). Под петтингом обычно понимается желательное достижение оргазма путем взаимного сексуального возбуждения партнеров, при котором допускается все, кроме интромиссии. Чаще всего петтинг применяется в США для сохранения анатомической девственности. По данным сексологов петтинг может вызывать у таких “полудев” меналгии и дисфункции молочных желез.
Это противоречие еще более усиливается потребностью 15-летних юношей в обладании уже не только телом (как это было в 14 лет при выборе желтого цвета), а и чувствами женщины, то есть выбором пурпурного. Возможно, у девушек это противоречие усиливается уже потребностью в обладании не мужским самосознанием (как это наблюдалось в 13–14 лет при выборе зеленого цвета), а его телом, то есть выбором красного.
И. С. Кон и С. И. Голод обращают внимание на одну важную деталь: девушки в пубертатном возрасте не имеют сколько-нибудь выраженного сексуального влечения. Но вопреки этому природному факту под влиянием физической «оформленности» и искаженной информации (получаемой от средств массовои коммуникации и неформального окружения) у нравственно не сформировавшихся девушек создается образ привлекательности и престижности сексуальных контактов как таковых.
Отсюда появляется и их вовлеченность в эти отношения. Массовые опросы конца ХХ века указывают на тенденцию систематического снижения нижней границы вступления в сексуальные связи как юношей, так и девушек. Так, по данным Кинси, к 15 годам чувство оргазма (при мастурбации, эротических сновидениях и редко — койтусе) испытывали 25% девочек и 95 % мальчиков. Путем мастурбации в возрасте до 15 лет оргазм испытали 20% девочек и 85 % мальчиков.
Во вторую фазу пубертатного периода (14–17 лет) завершают развитие молочные железы и лобковое оволосение, последним заканчивается оволосение подмышечных впадин, которое начиналось в 13 лет. Как сообщает Г. Крэйг, по данным статистики США многие девочки выходят из отрочества в юность с ущербной Я-концепцией, то есть с гораздо меньшей уверенностью в себе, чем мальчики. Так, к старшим классам школы позитивное отношение к себе сохраняется менее чем у трети девушек. Все это позволяет с достаточно большой долей вероятности предположить доминанты право- и сверхсознания в интеллекте девочек, тогда как у мальчиков скорее доминируют под- и самосознание.
12.2.2. Юность
15–17 лет
Примерно к 15–16 годам юноши и девушки начинают сознавать, что большинство людей не обращают никакого внимания на столь уникальный их внутренний мир; и это смирение приводит к тому, что их эгоцентризм и поглощенность самими собой постепенно отступают. Обычно к этому времени устанавливаются и первые сексуальные взаимоотношения, а нередко налаживаются и обновленные взаимоотношения с родителями.
И тем не менее, как весьма точно замечает Грэйс Крэйг, «юность является периодом интеллектуального опьянения». То есть, как мы видели выше, в интеллекте подростков где-то до 15–16 лет существовала сверхдоминанта подсознания, постепенно сменяющаяся теперь сознательной доминантой в их интеллекте — под упорным социальным давлением общественного сознания.
Показательно, что примерно к 16–18 годам снимаются и описанные выше противоречия: девушки выбирают синий, пурпурный (или красный) и голубой цвета, тогда как юноши — синий, зеленый и красный цвета. В качестве материальных маркеров для подтверждения этих предпочтений можно привести и эмпирические данные сексологии, согласно которым оволосение лобка у девушек 17–18 лет осуществляется по женскому, и у юношей — по мужскому типу. Согласно рис.1, примерно к 16 годам устанавливается равное соотношение в приросте мозжечка у девушек и юношей, что позволяет предполагать период уравновешивания доминант под- и бессознания.
Поэтому характерным здесь можно считать уже более или менее спокойное отношение к другому полу и обострение ярко выраженного интереса к выбору будущей професии. И юноши, и девушки начинают сопоставлять свои потребности, интересы и ценности со способностями и возможностями, которые, что называется, у них — «от Бога» и / или которых они самостоятельно достигли на более ранних этапах развития.
Так, уже в старших классах школы большинство из них выбирает будущую профессию, а также и следующее — после окончания школы — учебное заведение, начинают готовиться к вступительным экзаменам и / или более углубленно осваивают знакомство с интересующим предметом, специальностью или профессией. Согласно исследованиям асимметрии восприятия, возраст 16 лет и выше является периодом окончательного упрочения сенсорной асимметрии .
Все это позволяет предположить доминирование у девушек сверхсознания, а у юношей — самосознания.

17–20 лет
К 18 годам средний юноша физически сильнее средней девушки примерно в 2 раза. Взрослый мужчина более мускулист (см. красный цвет), а на теле средней женщины образуется более толстая жировая прослойка (см. желтый цвет).
По теории Эриксона, развитие взрослости зависит от разрешения проблем предшествующих периодов — обретения доверия и автономии, инициативы и трудолюбия.
Главной же проблемой этого возраста, по Эриксону, является постоянное достижение идентичности, которая обеспечивает чувство непрерывности опыта взрослой жизни. В связи с поисками идентичности людям приходится определять и переопределять себя, свою Я-концепцию, свои приоритеты и свое место в социо-культурном мире.
Согласно периодизации психосоциального развития по Эриксону у молодых людей возникает чувство близости как психосоциальный результат этой стадии взросления лишь при наличии душевной теплоты, понимания и доверия со стороны окружающих.

12.2.3. Взрослость
За 20
Приблизительно к 25 годам вновь изменяется пороговая цветовая чувствительность (по сравнению с периодом 12–15 лет). Наибольший порог остается за синим цветом, тогда как далее цвета располагаются в сторону уменьшения: красный, пурпурный, зеленый, и наконец, желтый цвет. Примерно с 20 до 30 лет время реакции на звуковые стимулы у женщин становится весьма близкими (f/m 200/220 мсек в пределах стандартного отклонения) с временем реакции на свет у мужчин.
Можно только предполагать, что сама природа заботится об этой близости, ибо для представителей обоих полов этот возраст оказывается наиболее продуктивным во всех без исключения отношениях. И вероятно, та же самая природа сводит их друг с другом во имя любви и всесторонней близости, так что уже к 20–25 годам многие юноши и девушки создают семью.
Говоря о совместимости партнеров, мы постоянно возвращались к понятию любви как системной целостности. Так, любящие как бы обмениваются частицами своих «Я», неосознанно перенимают друг от друга какие-то черточки, свойства душ. То есть к каждому «Я» добавляется какая-то часть другого «Я», углубляя и расширяя его. Так, нередко партнеры перенимают привычки, манеры, мысли другого, иногда приобретая даже свойства другого темперамента.
При этом обмен может быть и неравным: тот, кто слабее, больше получает от того, кто сильнее, а более сильный — меньше от более слабого (особенно если он не хочет этого). Впрочем, здесь есть и свои плюсы: такой неравный обмен уменьшает их неравенство, сближает уровень взаимодействия их интеллектов.
В этом же возрасте заканчивается их обучение профессиональной деятельности и начинается совершенсствование полученных навыков и знаний на работе. При успешной деятельности появляется авторитет и начинается продвижение по службе, соответстующее увеличение доходов и, возможно, социального статуса.
Семьи в этот период нередко обзаводятся ребенком, с появлением которого могут изменяться их взаимоотношения, отношения с собственными родителями и друзьями (см. семья и дети). Обычно мать ребенка вынуждена оставить свою работу на период грудного кормления, тогда как ее муж продолжает свой профессиональный рост и одновременно обеспечивает положительный эмоциональный тон семьи, по возможности помогая супруге.
Мотивы участия в трудовой деятельности у женщин и мужчин весьма близки, и связзаны преимущественно с увеличением семейного бюджета. В ходе опросов женщины называют практически те же факторы, которые делают работу значимой и для мужчин: интерес, творчество, возможность проявить себя, раскрыть свои способности, материальная обеспеченность, уверенность в завтрашнем дне и т. д. и т. п.
Однако мотивы деятельности у них нередко могут и различаться. Так, женщины много чаще сообщали о возможности социального, культурного и эмоционального общения как об особо важном аспекте своей работы. Как полагает Г. Крэйг, социальное взаимодействие за рамками относительно узкого семейного круга усиливает их чувство общности и единства с людьми. На мой взгляд, это скорее связано с тем ограничением личностной Я-концепции, которое навязывается женщине чисто материнской ролью в семье, ибо чем больше женщина получает комплиментов, тем она — более женственна. Ни маленький ребенок, ни постоянно занятый на службе муж этого обеспечить не могут.
Возможно, что для части женщин межличностные отношения на работе особо значимы из-за оптимизации и своей профессиональной Я-концепции. И здесь прежде всего необходимо привлечение и гендерного, и социального факторов.
Например, согласно рис. 2, у женщин 20–30 лет наблюдается больший прирост именно левого полушария желудочков больших полушарий головного мозга по сравнению как с собственным правым полушарием, так и с таковым у мужчин. Это позволяет предполагать достаточно высокую доминанту сознания относительно подсознательной субдоминанты у женщин по сравнению с мужчинами этого возраста. У мужчин же примерно до 30 лет также доминирует сознание (см. больший прирост левого полушария) при незначительном росте доминанты подсознания.
Возможно, это объясняет тот факт, что маскулинные работающие женщины с удовольствием делают карьеры, оставляя своих фемининных мужей с детьми. Поэтому они реже страдают от депрессий, больше уважают себя как личность. Женщины же с фемининными чертами характера чаще меняют время работы на общение со своим ненаглядным ребенком.

За 30
Согласно периодизации психосоциального развития по Эриксону многие взрослые переживают определенного рода социальную активность и генеративность как психосоциальный результат этой стадии жизни лишь при наличии целеустремленности и продуктивности.
Переход 30-летия чреват стрессами как для мужчин, так и для женщин. Так, мужчины и женщины по-разному реагируют на процесс пересмотра жизненных целей, планов и ценностей. Многие мужчины проводят за работой столько времени, что их самоуважение в соответствии с собственной Я-концепцией неразрывно связано с их профессиональной деятельностью.
Весь досуг, все то время, что они посвящают семье, не затрагивает их интеллект настолько глубоко, чтобы они могли забывать о работе. В конце концов при неблагоприятных внешних обстоятельствах мужчины могут сменить работу или изменить образ жизни, но их сосредоточенность на работе и / или карьере не меняется.
Женщины же при переходе 30-летия обычно меняют приоритеты, установленные в начале ранней взрослости. Если раньше они ориентировались на замужество и воспитание детей, то теперь их в большей степени начинают привлекать професиональные цели; в то же время те, кто отдавал свои силы работе, теперь, как правило, направляют их в лоно семьи и брака. Об этом может свидетельствовать например, рис. 2, согласно которому у женщин 30–40 лет наблюдается значительно меньший прирост левого полушария желудочков больших полушарий головного мозга по сравнению как с правым, так и приростом у мужчин этого же возраста. Это позволяет предполагать достаточно высокую доминанту подсознания относительно сознательной субдоминанты у женщин по сравнению с мужчинами этого возраста. У мужчин соотношение между доминантами этих компонентов интеллекта остается практически неизменным с 30 до 60 лет и представляет собой весьма незначительный рост доминанты подсознания с уменьшением роли сознательной субдоминанты.
Вообще же говоря, представления мужчин о своем будущем положении и о том мире, который их будет окружать, обычно проще и не столь разнородны, как у женщин. Женщинам, именно вследствие разнородности их устремлений, значительно труднее достичь своих целей, чем мужчинам.
Примерно от 32 до 45 лет наблюдается почти стабилизация расхождений времени реакции и на свет (f/m 350–360/250–260 мсек), и на звук (f/m 300/240 мсек).
Семьяв этот период является более или менее устойчивым образованием в силу тихого периода у детей. В то же время она оказывает серьезное влияние на выбор детьми будущей профессии, ибо еще весьма почитаемые отпрыском родители служат образцами определенного стиля жизни, который отвечает их Я-концепции.

12.3. Зрелость
12.3.1. Зрелость
За 40
Приблизительно к 40 годам вновь изменяется пороговая цветовая чувствительность (по сравнению с периодом 25–30 лет). Наибольший порог остается за синим цветом, тогда как далее цвета располагаются в сторону уменьшения: красный, пурпурный, желтый, и наконец, зеленый цвет.
В этом возрасте и мужчины, и женщины — как родители — чаще всего сталкиваются с влиянием на них пубертатных и / или покиданием семьи взрослых детей. В трудовой же деятельности обычно возникает некое постоянство, ибо если ранее они могли менять свою профессию или место работы, то теперь стараются упрочить свое служебное положение: появляются определенные достижения и чаще всего их дальнейшее развитие.
Вместе с тем, исследователи изучали влияние на жизнь женщин таких моментов, как начавшийся процесс старения, «опустевшее семейное гнездо», климактерий или чисто мужские проблемы типа «неизбежности смерти и незначительности своих достижений». Оказалось, что многое здесь определяется в индивидуальном порядке — из-за невозможности учета множества взаимозависимых и весьма разнородных параметров. Так, например, нередко психологи упоминают не только женский, но и мужской климактерий.
Объективно у женщины при менопаузе уменьшается выработка женских половых гормонов (эстрогенов), связанных с пассивно-женским типом поведения. Вместе с тем, прекращение овуляции субъективно означает для женщины неспособность зачать, выносить и родить человека. Отсюда в Я-концепции женщины может появляться функциональное сближение и, быть может, даже определенная идентификация с мужским типом интеллекта.
Интегрально же, и с позиций социума, эти проявления климактерия создают основу для перехода женщины к следующему этапу развития. И здесь-то как раз и проявляется тот климактерий мужчин, о котором говорят психологи. И мужской интеллект — для сохранения партнерских отношений с новым типом интеллекта женщины — должен также перестроиться. Иначе возникают такие известные симптомы «мужского климакса» как импотенция, слабая эрекция и т. п. Иначе говоря, климактерий мужчин является следствием женского климакса, хотя внешне может казаться независимым от него.
Общим и для женщин, и для мужчин оказалась необходимость внесения определенных корректив в Я-концепцию, в образ жизни, в свои занятия. Любопытно, что именно в этом возрасте (40–50 лет) наблюдается практически одинаковое стандартное отклонение для времени реакции на оба вида стимулов у представителей обоих полов. Отметим, что эта же одинаковость наблюдалась лишь в возрасте 14–15 лет, который мы характеризовали сверхдоминантой подсознания.
Действительно, физические способности человека достигают пика в период юности — ранней взрослости, после чего их развитие переходит в плато с появлением первых признаков физического спада. И женщины, и мужчины иногда уже начинают сталкиваться с теми неуловимыми интонациями окружающих, в которых нет и намека на былое проявление к ним сексуального интереса. Так полагают психологи. В самом деле, согласно рис. 2, у женщин 40–50 лет наблюдается существенно больший прирост именного левого полушария желудочков больших полушарий головного мозга по сравнению с мужчинами. Это позволяет предполагать достаточно высокую доминанту сознания относительно подсознательной субдоминанты у женщин по сравнению с мужчинами этого возраста. У мужчин соотношение между доминантами этих компонентов интеллекта остается практически неизменным с 30 до 60 лет и представляет собой весьма незначительный рост доминанты подсознания.
Любопытно, что несмотря на опытное многознание их, субъективное самовосприятие 40 летних нередко расходится с объективным: если тело на глазах стареет, — о чем говорит хотя бы седина или морщины, — то душа и дух человеческий остаются все такими же вечно молодыми, ищущими приключений и удовольствий. Иначе говоря, многознание сознания и стареющее бессознание внешне начинают доминировать над их подсознанием, тогда как внутренне в их интеллекте существует сверхдоминанта подсознания.
Некоторые психологи находят где-то в возрасте 45–48 лет переход середины жизни и по модели кризиса связывают его с фазой снижения жизненной активности, с психологическими и биологическими кризисами. Однако Г.Крэйг справедливо критикует этот подход с методологических позиций. Действительно: во многих исследованиях, предлагающих модель кризиса, использованы данные, полученные при изучении клинического контингента, а не репрезентативных выборок, отражающих полный состав взрослого начеления.
Кризис середины жизни грозит в первую очередь тем, кто склонен избегать самоанализа и использует защитный механизм отрицания, стараясь не замечать перемен, происходящих в его организме и в его жизни. Как отмечал Кесслер, такие люди ни за что не хотят расстаться со своими иллюзиями; они проявляют чудеса изобретательности, продолжая себя обманывать, пока наконец реальность не заявляет о себе в полный голос. Замечу, что чаще всего иллюзии определяются доминантой подсознания.
Модель перехода отвергает представление о том, что кризис середины жизни — это нормативное событие, связанное лишь с возрастным развитием. Согласно этой модели, развитие человека характеризуется последовательностью ожидаемых важных событий, которые в принципе можно предвидеть и в отношении которых можно строить определенные планы. Благодаря антиципации, то есть знанию того, что эти события неуклонно приближаются, большинство людей успешно к ним приспосабливается — независимо от того, каким наполнением они характеризуются с социальной, психологической или биологической точек зрения.
Результаты исследований взглядов на окружающий мир по картам ТАТ (теста тематической апперцепции) показали, что 40-летний мужчина склонен считать, что окружающая его обстановка находится в сфере его контроля. Поэтому смелость и риск с его стороны вполне оправданы. Вызов же, бросаемый ему окружающим миром, не пугает его, потому что он чувствует достаточно сил для победы.

За 50
В период же от 50 до 60 лет различия во времени реакции у представителей обоих полов постепенно сглаживаются и к 60 годам время реакции на оба вида стимулов достигает значений f=m 550–570 мсек. Согласно рис. 2, у женщин 50–60 лет наблюдается незначительный (по сравнению с мужчинами) прирост левого полушария желудочков больших полушарий головного мозга, тогда как у мужчин осуществляется прирост именно правого полушария. Это позволяет предполагать достаточно высокую доминанту подсознания относительно сознательной субдоминанты у мужчин по сравнению с женщинами этого возраста.
Приблизительно к 55–60 годам вновь изменяется пороговая цветовая чувствительность (по сравнению с периодом 40–45 лет). Наибольший порог остается за синим и теперь уже почти сравнявшимся с ним красным цветом, тогда как далее цвета располагаются в сторону уменьшения:, пурпурный, зеленый, и наконец, желтый цвет, пороговая чувствительность к которому остается неизменной после 50 лет.
Этот период жизни чаще всего связан с оставлением родительской семьи их повзрослевшими детьми и последующим упорядочиванием новых взаимоотношений между собой. В этом возрасте многие взрослые становятся бабушками и дедушками, что влечет за собой определенный пересмотр взаимоотношений с их детьми (см.бабушки и дедушки).
К этому периоду жизни отношения между родителями и их взрослыми детьми становятся более равными, чем когда бы то ни было ранее. Эти отношения теряют иерархический характер и перерастают в отношения взаимодействия между взрослыми людьми на основе взаимного равенства.
В этом возрасте уже многие взрослые оказываются в дополнительной роли бабушек и дедешек. Для большинства из них выполнение этой роли является деятельностью, приносящей глубокое удовлетворение. Они занимаются воспитанием нового поколения, не неся на себе обязанностей родителей и не вступая в напряженные отношения и конфликты, возникающие между родителями и ребенком.
После прекращения воспитательной деятельности своих детей степень удовлетворенности супружеской жизнью обычно меняется, так же как и отношения с детьми и внуками. К этому времени большинство пар, вырастивших детей и сохранивших брак, утверждают, что испытывают меньшее напряжение и более сильное чувство удовлетворенности и гармонии.
Согласно опросам, брак стал стал занимать более важное место в эмоциональной жизни этих пар, являясь стабильным источником утешения, поддержки и душевной близости.
Профессиональный рост на службе постепенно заканчивается; нередко происходит обучение следующего поколения тем знаниям и мастерству, которых они достигли на предыдущих этапах развития.

12.3.2. Старость
За 60
С выходом на пенсию у многих людей появляются новые возможности для пересмотра своих устремлений и потребностей. Иногда физические и умственные возможности этого возраста становятся более ограниченными. Например, согласно рис. 2, у женщин 60–70 лет наблюдается наибольшее падение прироста (по сравнению с мужчинами) именно левого полушария желудочков больших полушарий головного мозга. Это позволяет предполагать достаточно высокую доминанту подсознания относительно сознательной субдоминанты у женщин по сравнению с мужчинами этого возраста.
Так, от 60 до 70 лет вновь изменяется пороговая цветовая чувствительность (по сравнению с периодом 55–60 лет). Наибольший порог остается теперь уже за красным и близким к нему синим цветом, тогда как далее цвета располагаются в сторону уменьшения пороговой величины: пурпурный, зеленый, и наконец, желтый цвет, пороговая чувствительность к которому остается неизменной после 50 лет.
Одним из главных изменений когнитивных способностей в поздней взрослости является снижение скорости выполнения как физических, так и умственных операций.. Многие исследования подтверждают, что те интеллектуальные функции, которые сильно зависят от скорости выполнения операций, обнаруживают спад в период поздней взрословсти.
У пожилых людей возрастает время реакции, замедляется обработка перцептивной информации и снижается скорость когнитивных процессов. Отчасти эта медлительность объясняется тем, что пожилые больше молодых ценят точность. При тестировании пожилые люди стараются правильно ответить на каждый вопрос и реже пытаются угадать нужный ответ.
С позиций хроматизма это замедление можно интерпретировать как нахождение интеллекта в синем цвете, то есть доминанту подсознания. Одноко точность свидетельствует о неменьшем участии сознания как компонента интеллекта.
Любопытно изменение Я-концепции 60-летних мужчин (ср. его с тем, что видели у 40-летних). В этом возрасте окружающий мир видится уже более сложным и опасным, ибо в нем уже нет места ни для использования власти, ни какого-либо изменения по воле 60-летнего индивида. Вместо этого индивид сам подчиняется требованиям своего окружения и приспосабливается к нему по мере изменения статуса. по.
С осознанием процессов старения традиционные половые роли по важности становятся сравнимыми — с позиций изменяющейся Я-концепции обоих супругов — с хорошими взаимоотношениями внутри семьи. Поэтому многие счастливые браки, сохраняющиеся в преклонном возрасте, часто становятся более эгалитарными, и супруги чаще склонны оказывать друг другу поддержку и помощь.

За 70
Приблизительно после 70 лет пороговая цветовая чувствительность все более и более увеличивается. Наибольший порог остается теперь уже за красным и синим цветом, тогда как далее цвета располагаются в сторону уменьшения: пурпурный, зеленый, и наконец, желтый цвет, пороговая чувствительность к которому оставалась неизменной после 50 лет. Согласно рис. 2, у женщин и мужчин 70–80 лет наблюдается примерно равный и небольшой прирост левого полушария желудочков больших полушарий головного мозга. Это позволяет предполагать равное соотношение между сознательной и подсознательной доминантами интеллекта у представителей обоих полов.
Как правило, физические и умственные возможности этого возраста становятся все более и более ограниченными. Нередко дети и внуки начинают скрашивать личную жизнь, помогают морально, материально и социально.
В этом возрасте происходит очередная смена социального статуса. Теперь переход к жизни пенсионера или вдовы (вдовца), так же как и приспособление к ухудшению здоровья, может служить сигналом утраты былой ответственности, власти и независимости. С другой стороны, выход на пенсию может означать появление свободного времени, которое можно посвящать своим увлечениям, а появление правнука — возможность чаще видеться с родными.
При этом, как подчеркивает Грэйс Крэйг, смысл, вкладываемый в события-маркеры (то есть в изменение статуса в собственной Я-концепции — Н.С.), часто является не менее (а иногда и более) выжным, чем сами эти события. Вероятно, с этим связано то, что многие пожилые люди и после 70 лет смотрят на жизнь с позиций предоставяемых ею возможностей, а не навязываемых здоровьем ограничений и / или догматического следования старому статусу.
Многие из этх людей, по опросам, надеются «в будущем стать лучше, сильнее, глубже, мудрее, веселее, свободнее, сексуальнее и еще больше радоваться жизни». В самом деле, как правило эти люди наслаждаются великолепным — впервые после младенчества обретенным — сочетанием хорошего здоровья и свободы от работы, забот о детях и т. п. Ибо и после 70 лет эте же самые люди точно и вовремя будут переопределять приоритеты, чтобы сосредоточиться на том, что они могут делать, а не на том, что уже им не по силам.
Характер работы со временем меняется с тем, чтобы стареющий человек мог справляться со своими профессиональными обязанностями в соответствии со снизившимися возможностями. Иногда возникает желание поделиться впечатлениями о прожитой жизни, что при соответствующей активности ведет к написанию мемуаров, воспоминаний и т. п. Иначе говоря возникает прочная доминанта сознания.
Поскольку к этому периоду жизни могут обостряться или возникать определенные заболевания, то более здоровый супруг принимает на себя все домашние обязанности и заботы о другом. Самочувствие женщины во многом определяется соотношением между количеством эстрогена и андрогена. Так, по данным Э. П. Барш дефицит эстрогена сказывается на ломкости костей, а избыток андрогена в климаксе усиливает рост волос по мужскому типу. В этот период женщины часто ощущают приливы, спровождающиеся покраснением лица и тела.
Жены при этом чаще, чем мужья, жалуются на стресс, связанный с уходом за немощным супругом. Как предполагают психологи, факторы, обуславливающие эту разницу, связаны с изменением половых ролей в семье, которое наблюдается в преклонном возрасте.
Так, выше мы уже встретились с гипотезой Гутманна, по которой мужчины в старости становятся более пассивными и позволяют себе проявлять черты характера, более свойственные женщинам. В то же время пожилые женщины становятся более агрессивными, прагматичными и властными. Вспомним, к примеру пушкинскую «Сказку о рыбаке и рыбке».
Действительно, в интеллекте мужчины происходит смена доминанты в соответствии с климактерической сменой таковой у супруги. Поэтому-то с наступлением старости мужчины все больше ориентируются на семью и обеспечивают такой уход охотнее, чем женщины, которым кажется — с позиций их сознания, разумеется, — что они и так провели всю жизнь в заботах о семье и муже.
В старости становятся распространенными некоторые нарушения зрения. В отличие от зрения в молодости, теперь очень трудно становится воспринимать контрасты, а также рассматривать мелкие детали. Получается прямо-таки метафора: Серая седина мудрости противостоит контрастам света и тьмы, игнорируя мелочи жизни.

11.3.3. Увядание
За 80
Согласно периодизации психосоциального развития по Эриксону у пожилых людей возникает целостность Я-концепции и чувство завершенности жизненного пути как психосоциальный результат этой стадии жизни лишь при полном осуществлении планов и целей.
При выяснении причин, по которым пожилые люди — несмотря на слабеющее здоровье — сохраняют позитивные вхгляды на будущее, выяснилось, что решающую роль в адаптации к существующему состоянию играет социальное сравнение. Пользуясь механизмом социального сравнения, старики сравнивают свое положение с положением таких же пожилых людей и, в зависимости от результата, модифицируют свои цели.
Обратим особое внимание на то, что цели всегда существуют у тех людей, кто переходит за 80. Как правило, этот предел переходят преимущественно женщины-бабушки, а также мужчины, связанные с властными структурами и / или творчеством.
Неудивительно, что пожилые женщины, имеющие проблемы со здоровьем, часто прибегают к социальному сравнению. Чем позитивнее сравнения, отмечает Г. Крэйг, тем тем лучше душевное здоровье женщины, — даже при наличии серьезных медицинских проблем. Интересно, что на женщин с наиболее слабым здоровьем социальное сравнение влияло сильнее всего, и они достигали уровня психологической адаптации, сопоставимого с таковым у здоровых женщин.
В связи с этим рассмотрим различные стратегии совладающего поведения для старых женщин и мужчин. Под совладающим поведением обычно понимается умение справляться с проблемами с минимумом дистресса. Вслед за концепцией Юнга, в которой проводилось гендерное различие в стилях совладающего поведения, Гутманн (1969, 1975) отмечает, что со старостью мужчины переходят от активного стиля к пассивному. После того как они почти всю жизнь несли ответственность за других, содержали семью и принимали решения, с достижением старости мужчины чувствуют себя вправе выразить всю сложность своей личности, включая и те ее черты, которые принято считать женскими.
Согласно модели Гутманна в ходе дальнейшего старения мужчины продвигаются дальше — от женственной пассивности к стилю, при котором они отбивают атаки реальности с помощью таких приемов как проекция и искажение. Женщины же, по этой теории, с возрастом становятся более агрессивными, более практичными и властными. Действительно, как мы видели выше, эти изменения наблюдаются даже на уровне их бессознаний, которое — в силу своего базового уровня — не может не влиять на изменения функций всего интеллекта, а этим и совладающего поведения.
Для объяснения этих изменений совладающего поведения Гутманн выдвинул гипотезу, что лица обоих полов тем самым реагируют на освобождение от родительского императива, то есть давления со стороны общества, вынуждавшего женщину играть роль хранительницы очага, а мужчину — нести ответственность за финансовую сторону семейной жизни и заставляющего подавлять любые черты, которые противоречат этим ролям.
Однако у женщины мы уже не раз видели инстинктивное стремление именно к этому очагу и его сохранению, что тысячелетиями отмечалось и в цветовых канонах. С мужчиной же все еще проще, ибо его интеллект как всегда подстраивается под изменения в интеллекте женщины. Не забудем при этом, что речь как всегда здесь идет с точки зрения гендерных черт личности, то есть без абсолютизации пола.
Возвращаясь теперь к цели жизни, можно вспомнить, что женщина с младенчества проявляла такие естественные черты интеллекта как душевность сознания и телесность бессознания, то есть потребность в общении как на социальном (вербальном), так на романтически-чувственном (эмпатическом) уровнях интеллекта.
Со старостью Я-концепция женщины видоизменяется лишь в относительном, но не в абсолютном смысле. Именно это и констатируется психологами и социологами: преимущественно дочерняя, но не сыновья забота о родителях; много большая помощь родственникам женщин, чем мужчин; много большая забота бабушек, чем дедушек о внуках; много большая степень участия женского медперсонала, чем мужского, и т. д. и т. п. Ибо общение — цель жизни, ради которой, и соответственно из-за которой женщина и живет более полнокровной и продолжительной жизнью. Поэтому гипотетическое объяснение Гутманном — происходящих изменений Я-концепции и совладающего поведения — элиминированием социальных установок, как мне кажется, может найти свое подтверждение лишь для мужчин, безусловное социальное влияние на интеллект которых мы отмечали выше.
Конечной стадией в теории жизненного цикла по Эриксону является психосоциальный конфликт целостность эго против отчаяния. Напомню, что психоаналитическое понятие эго в хроматизме соответствует подсознанию, в котором существует Я-концепция, включающая в себя субъективное представление фунций всего интеллекта. С этих позиций становится понятным, почему пожилым людям свойственно размышлять о том, оправдала ли жизнь их ожидания. Легко видеть, что адекватное соотнесение своей жизни с теми ожиданиями и возможностями, которые на протяжении жизни закладывались в Я-концепцию, может вести к альтернативным результатам.
Тот, кто может оглянуться и с удовлетворением заметить, что его жизнь имела смысл и что он сделал все, что от него зависело, испытает чувство полноты жизни и целостности Я-концепции. Тот, кто не увидит ничего, кроме цепи ошибок и упущенных возможностей, почувствует отчаяние. Идеальным разрешением этого конфликта, по Эриксону является перевес чувства целостности над неизменно появляющейся долей отчаяния.
Такой подход к собственной жизни в согласии с Я-концепцией приводит к мудрости. Мудрость же, в свою очередь, позволяет старикам сохранять достоинство и цельность Я-концепции вопреки ухудшению физического состояния вплоть до телесной смерти как исхода жизни их личностного бессознания. Ведь при наличии потомства их физическое существование продолжается в той узнаваемости внешних черт детей, внуков и правнуков, которую не может не заметить самый отчаявшийся пессимист.
И если для постаревшей женщины это — великолепный итог продолжения жизни, то для старика всегда существуют и те опредмеченные идеи, тот материальный мир вещей — ими созданных на протяжении жизни, — в котором и заключен смысл их физического бессмертия. В идеальном же случае разрешения эриксоновского конфликта можно только предполагать что подсознательная доминанта человека будет жить до тех пор, пока жива человеческая культура, а доминанта сознания — пока живет и развивается человеческий социум.
***
В заключение этой темы не могу не остановиться на некоторой неудовлетворенности полученными результатами. Да читатели и сами, наверное, убедились в том, что кроме корреляции повозрастного выбора предпочтительных цветов с психофизическими и нейрофизиологическими данными практически ничего нового не получено. Ибо мои предположения (о доминировании тех или иных компонентов интеллекта в зависимости от возраста и пола-гендера) большей частью все же остались предположениями.
По правде говоря, я в течение 40 лет пытался найти хоть какой-нибудь — пусть даже не материальный — критерий справедливости получаемых предположений. Однако кроме цветовых канонов (Серов, 1990) таковых не существовало. Как же это можно объяснить? Почему психологические науки о человеке до сих пор не имеют даже модели (общепризнанной, разумеется, — как для любой науки) своего объекта исследования? В первой главе мы могли видеть частичные причины возникновения этого феномена. Здесь же придется коснуться так называемой «психофизической проблемы», которая, на мой взгляд, и является основной причиной данного явления.
Казалось бы, различные области антропологии веками накапливали опытные данные Для того чтобы «количество перешло в качество», — как это случалось в физике, химии, биологии, разделившимися по релевантным уровням исследования материальных объектов. Однако в человекознании ученые столкнулись с невозможностью подобного разделения. Ибо душа не существовала без тела практически в той же мере, что идеальное без материального. И философы, конечно же, сразу взялись за гносеологическое разрешение этой проблемы. В античной философии первыми здесь были орфики, а затем и многие другие мыслители, нередко противопоставлявшие душу и тело на уровне абсолютизации идеального и материального (Серов, 1995). В истории философии (психологии) достаточно подробно изложены последующие этапы «развития» этой проблемы и я лишь оговорю ее современные следствия с позиций хроматизма.
Для начала приведу парадокс Платона: «Это утверждение ложно». Понятно, что это утверждение является ложно-истинным с позиций формальной логики, тогда как с позиций семантической логики, использующей метаязык, оно — истинно и / или ложно. Этот пример я привел. Для того чтобы показать всю несостоятельность «психофизической проблемы». Человек не может представлять собой объект гносеологии, ибо окажется ложно-истинным (по парадоксу Платона) субъектом, по крайней мере, в аспектах той логики, на которой зиждется основной вопрос философии. Введение же метаязыка предполагает перенос анализа в онтологический ракурс, что и рассматривается в хроматизме с позиций относительного детерминизма на уровне семантической логики (Серов, 2001).
В заключение этого краткого отступления замечу лишь, что, по моему мнению, «психофизическая проблема» существует прежде всего в умах тех психологов, которые до сих пор чуждаются методов психофизики и настаивают на исключительном использовании философских подходов, включая сюда и язык (гносеологическую терминологию, в частности).
В хроматизме для адекватности анализа используется метаязык, который, с одной стороны, связывается с психофизическими понятиями, а с другой, — с психологическими представлениями. В этом разделе, наконец, излагается гипотеза о существовании материальных критериев, которые, как я полагаю, будут и далее служить для установления хроматической корреляции между конкретными этапами взросления и доминантами определенных компонентов интеллекта.
Глава 13. Хроматическая интерпретация ЭЭГ
13.1. Соотношения ритмов
При анализе ЭЭГ принято выделять определенные ритмы, имеющие различный частотный диапазон, амплитуду и функциональное значение.
Альфа-ритм (8–13 Гц с амплитудой около 50 мкВ; возможно, связан с преимущественной активацией таламуса) типичен для ЭЭГ взрослого человека в состоянии бодрствования при закрытых глазах. Любая активация (усиление внимания и т. п.) ведет к его угнетанию. В состоянии естественного сна альфа-ритм также исчезает.
Принятое ранее подразделение альфа-ритма на два поддиапазона было обусловлено их отличиями в топографии и структуре пространственных отношений: альфа–1 (7,5–9,5 Гц); альфа–2 (9,5–12,5 Гц). При этом было показано, что выраженность ритма альфа-1 и тета-ритма с возрастом снижается, а альфа–2 — закономерно повышается с преимущественным увеличением в каудальных отделах . В настоящей работе представлено подразделение (Алферова, Фарбер, 1990) по диапазонам; альфа-1 (7,7–8,9 Гц), альфа-2 (9,3–10,5 Гц) и альфа-3 (10,9–12,5 Гц).
Бета-ритм (13–30 Гц с амплитудой до 25 мкВ; возможно, связан с преимущественной активацией высших мозговых центров) отражает повышение возбудимости и лабильности головного мозга. Бета-ритм появляется при напряженной умственной работе, а также деятельности в быстро изменяющихся условиях, или при открывании глаз.
Тета-ритм (4–8 Гц с амплитудой около 100 мкВ возможно, связан с преимущественной активацией гиппокампа, а в ряде случаев и новой коры) проявляется в состоянии засыпания, при умеренной гипоксии или неглубоком наркозе. Отмечается его связь с эмоциогенными мозговыми структурами (его выраженность в лимбической системе больше, чем в корковых зонах). Сенсорная стимуляция с частотой тета-ритма вызывает у человека вспышку трудно контролируемых эмоций. Обнаружена также связь тета-ритма с механизмами памяти.
Дельта-ритм (0,5–3,5 Гц с амплитудой около 300 мкВ) проявляется в глубоком сне, а также наблюдается на ранних этапах онтогенеза в виде доминанты, причем обнаружена корреляция выраженности дельта-ритма с поведением детей. Так, патология в деятельности ЦНС взрослого обуславливает возврат к «детскому» виду ЭЭГ с преимущественно медленными ритмами дельта-диапазона.
В процессе индивидуального развития человека электрическая активность различных структур мозга претерпевает существенные изменения, которые обусловлены гетерохронностью созревания коры и подкорковых образований, что, в свою очередь, и определяет различную степень участия этих структур в формировании ЭЭГ. Поскольку поддающимися сознательному (произвольному) воздействию на определенные параметры ЭЭГ оказались диапазоны альфа- и тета-частот, то мой выбор падает прежде всего на эти частоты.
Онтогенетические преобразования ЭЭГ в значительной мере определяются формированием затылочного фокуса определенных составляющих альфа-ритма (Алферова, Фарбер, 1990) и, что наиболее существенно для хроматизма, могут быть связаны с экзогенной активностью, наиболее мощно генерируемой в затылочной области (Inouye et a., 1986). В связи с этим я полагаю возможным (для нулевого приближения) ограничиться сопоставлением доминант хроматических компонентов интеллекта лишь с тета- и альфа-ритмами именно в затылочных отведениях. 
С учетом предполагаемой доминирующей активностью левого полушария у девочек и правого у мальчиков (см. выше) далее в целях упрощения будут рассматриваться именно эти данные — как наиболее ярко выраженные. Вполне осознаваемая мной «некорректность» такого сопоставления в заданном приближении оправдывается поиском прежде всего характеристических различий (а не тождеств) между принципами ведущей тенденции развития интеллекта у представителей различных полов. Однако предвижу и заранее принимаю все упреки ученых по этому поводу, ибо надеюсь, что за ними будут стоять и адекватные (для первых приближений) интерпретации ЭЭГ, а следовательно, и последовательные шаги с созданию научной теории интеллекта.
Представленные ниже данные основаны на хроматической корреляции между различными генераторами ЭЭГ и релевантными компонентами интеллекта. Каким образом устанавливается данная корреляция? К примеру, из возрастной психологии известно, что инстинкты с возрастом приобретают второстепенное значение при возрастающей регулятивной функции сознания и подсознания. В то же время на погодовой спектрограмме ЭЭГ  в возрасте 4 лет обнаруживается максимум тета-активности, которая спадает в процессе взросления. Отсюда мной постулирована возможная связь между тета-ритмом и бессознанием, включающим функции инстинктов и физиологически связанным с подкоркой и стволовыми отделами (Серов, 1990). Аналогичные корреляции проведены также и для всех поддиапазонов альфа-ритмов с учетом половозрастных кризисных точек, которые на спектрограмме ЭЭГ достаточно определенно отвечают точкам пересечения приведенных на рис. 3 кривых.

Ксерокс есть

Рис.3. Возрастная динамика различных частотных составляющих ЭЭГ в состоянии спокойного бодрствования (Алферова, Фарбер, 1990). Затылочная область, а — левое полушарие у девочек и б — правое у мальчиков. По оси абсцисс — возраст, годы; по оси ординат — среднее для каждой возрастной группы значение спектральной плотности мощности приведенного диапазона ЭЭГ в относительных единицах: 0 — тета; 1 — альфа-1; 2 — альфа-2 и 3 — альфа-3; их соотношения с компонентами интеллекта приведены в тексте.

В качестве рабочей гипотезы мной предполагаются следующие хроматические соотношения. Функции бессознания коррелируют с тета-ритмом, подсознания — альфа-1, самосознания — альфа-2 и правосознания — альфа-3. Разумеется, эта корреляция является лишь формулировкой задачи, но никак не ее решением, и должна быть пересмотрена при появлении новых корректирующих экспериментальных данных. Вместе с тем, саму идею этой формулировки я полагаю чрезвычайно важной и для развития будущих исследований, поскольку в ней заложены принципиальные основы для построения информационной модели интеллекта.
13.2. Становление доминант
О–1
С учетом экспериментальных данных и предполагаемой корреляции между функциями интеллекта и определенными диапазонами электрической активности мозга можно предположить, что в интеллекте грудного младенца доминирует бессознание, моделируемое в хроматизме красным цветом.
1–2
Отсутствие доступных экспериментальных данных позволяет лишь предположить дифференциацию бессознательных функций в интеллекте с тем, что на опыте, по-видимому, может быть обнаружено и возникновение элементарных функций подсознания.
2–3
С 2 лет в растущем интеллекте продолжается дифференциация функций с предполагаемой мной регистрацией в ЭЭГ элементов самосознания («Я сам»).
3–4
Можно предположить, что в к 4-м годам у ребенка сохраняется доминанта бессознания при растущих функциях соответственно, под-, само- и, наконец, право-сознания. Каких-либо принципиальных половых или латеральных различий у детей этого возраста (в затылочных отведениях электрической активности) не наблюдается.
4–5
Примерно к 4,5–5 годам у мальчиков и к 5 годам у девочек регистрируется первая кризисная точка: доминанта бессознания сменяется на подсознательную доминанту при субдоминантах само- и правосознания.
При этом у мальчиков функции самосознания становятся сопоставимыми с бессознательными функциями, тогда как у девочек этот процесс наблюдается лишь после 6 лет. У мальчиков 5-ти лет отмечается определенный максимум роста субдоминантного правосознания, спадающий к 6 годам. У девочек эта субдоминанта растет плавно.
5–6
В период 5–6 лет у девочек распределение доминант остается прежним: под-, бес-, само- и право-сознание, тогда как у мальчиков наблюдается несколько иная картина: под-, само-, без- и право-сознание. Причем у мальчиков около 6 лет наблюдается составляющая неявно выраженного максимума в кривой самосознания, которая вплоть до 9–10 лет имеет относительное плато по сравнению с постоянно возрастающими значениями этой кривой у девочек этого же периода взросления.
Еще раз напомню, что в целях первоначальной формулировки задачи мной учитывались только затылочные отведения в левом полушарии у девочек и в правом у мальчиков.
6–7
У девочек в 6,5 лет наблюдается вторая кризисная точка: функции бессознания становятся сопоставимыми с функциями самосознания, после чего вплоть до 10 лет относительное распределение функций интеллекта остается подобным таковому у мальчиков: под-, само-, без- и право-сознание.
При этом отмечается существенное возрастание под- и само-сознания при слабом росте правосознания и неуклонном снижении бессознательной субдоминанты.
7–8
С этого возраста наблюдается приближение к максимуму подсознательных функций, который регистрируется примерно в 8 лет.
У мальчиков 7–8 лет наблюдается плато снижения функций субдоминантного бессознания, тогда как у девочек значения этих функций неуклонно снижаются вплоть до 9–10 лет.
8–9
Как уже говорилось, возраст 8 лет характеризуется максимумом подсознательной доминанты у детей обоих полов, после чего начинается ее плавное снижение.
У девочек наблюдается большее увеличение правосознания по сравнению с мальчиками.
9–10
Вплоть до 10 лет продолжается падение как доминантного характера подсознательных, так и субдоминантного бессознательных функций при возрастании само- и право-сознания у детей обоих полов.
У девочек падение бессознательной функции наблюдается до 9–10 лет, после чего выходит на плато, тогда как у мальчиков после плато 6–8 лет отмечается ее неуклонное снижение примерно до 13 лет.
10–11
В 10–10,5 лет у детей обоих полов, по-видимому, снова возникает критический переход, ибо на спектрограммах регистрируется пересечение кривых под- и само-сознания, после чего происходит перераспределение доминант интеллекта. До 11 лет наблюдается неуклонное сближение значений бес- и право-сознательных субдоминант.
Если хроматическая гипотеза (о сопоставлении функций интеллекта с определенными поддиапазонами электрической активности мозга) является справедливой, то доминантным теперь и вплоть до взрослости становится самосознание ребенка, тогда как субдоминантными, соответственно: под-, бес- и право-сознание.
11–12
При самосознательной доминанте и подсознательной субдоминанте отмечается критическая точка пересечения бес- и право-сознательных субдоминант примерно в 11 лет у мальчиков и в 11–11,5 лет у девочек.
Таким образом, после прохождения этих точек выявляется следующее распределение доминант у подростков обоих полов: само-, под-, право- и, наконец, бес-сознание
12–13
У девочек к 13 годам наблюдается переход от плато к относительному максимуму выраженности бессознательной субдоминанты, тогда как у мальчиков этого возраста отмечается ее явный минимум.
У мальчиков же примерно к 13 годам выявляется достаточно определенная тенденция максимального становления само- и право-сознания.
13–14
В 13,5–14 лет у девочек отмечатся критическая точка пересечения кривых под- и право- сознания. Поэтому распределение доминант в интеллекте девочек (само-, право-, под- и бес-сознание) становится резко отличным от такового у мальчиков (само-, под-, право- и бессознание).
Кривые становления само- и право-сознания у мальчиков достигают максимумов примерно к 13,5 годам после чего наблюдается их плавное снижение.
14–15
У девушек наблюдается плавное возрастание доминанты самосознания и субдоминанты право-сознания при выходе на плато функций подсознания и продолжающемся уменьшении функций бессознания.
У юношей отмечаются коренные изменения в соотношении субдоминант бес- и право-сознания — в 14,5–15 лет наблюдается критическая тока их уравнивания при неуклонном падении само-сознательной доминанты и ее под-сознательной субдоминанты.
15–16
При том же соотношении доминант (само-, право-, под-, и бес-сознание) в ЭЭГ девушек 15–15,5 лет наблюдается приближение к максимуму правосознания и минимуму бессознания.
У юношей после прохождения критической точки соотношение доминант к 16 годам приобретает следующий вид: само-, под-, бес- и право-сознание.
16–17
При том же соотношении доминант у девушек 16 лет отмечается падение функций субдоминантного право-сознания с выходом на плато бессознательных функций.
У юношей (при том же соотношении доминант) наблюдается возможный выход на плато функций доминантного самосознания при одновременном падении функций под- и право-сознания со сближением субдоминант под- и бес-сознания, в частности, из-за роста последней с образованием критической точки их пересечения.
17–18
Экстраполируя экспериментальные данные по приведенным графикам, можно отметить, что у девушек дальнейший рост и доминирование само-сознания может сопровождаться сближением значений право и под-сознательных субдоминант и возможном росте субдоминанты бессознания. Картина доминант при этом сохраняется с 13,5 лет: само-, право-, под- и бес-сознание.
Аналогичная экстраполяция для юношей приводит к уменьшению функций само-, под- и право-сознания при вероятном появлении (после критической точки в 17 лет) субдоминанты бессознания, так что соотношение доминант становится еще более отличным от такового у девушек:: само-, бес-, под- и право-сознание.
13.3. Обсуждение результатов
Итак, вообще говоря, в нулевом приближении хроматическая интерпретация приведенных кривых ЭЭГ показала интересные результаты, которые, на мой взгляд, заслуживают хотя бы их краткого анализа.
Во-первых, бросается в глаза тот факт, что определенные компоненты интеллекта проявляют своего рода резонансный характер взаимодействия с соответствующими цветами внешней среды, поскольку содержат некие хроматические маркеры.
Экспериментальная проверка этого предположения, по-видимому, может быть проведена при синхронизированном с энцефалограммой сканировании спектра (или предъявлении насыщенных цветовых образцов) перед глазами испытуемого. Такой эксперимент, вероятно, позволил бы дифференцировать и результаты экспериментов по цветовосприятию «человека», до настоящего времени не включающие различие данных по гендеру, полу, возрасту и др.
Помимо этого использование количественных данных ЭЭГ для хроматизма является достаточно плодотворной формулировкой задачи по выявлению компонентов интеллекта, участвующих в определенном виде деятельности. Поскольку же данное соотнесение получило то минимальное соответствие с опытными данными психологии и психофизиологии, благодаря которому можно считать работоспособной и собственно идею проведения подобной корреляции (разумеется, при введении более жестких критериев)
Во-вторых, выше были выделены и промоделированы фокусными цветами 6 гендерно-специфичных и 2 нейтральных компонента, тогда как в этом приближении я использовал лишь их обобщенное представление для 4-х компонентов. С другой стороны, быть может, в ЭЭГ будут обнаружены и частотные составляющие как потенциальные корреляты остальных, не использованных здесь компонентов интеллекта. Это вероятно, привело бы к построению более детальной картины их онтогенетического становления.
Уже сейчас сопоставление эмпирических и экспериментальных данных позволяет предвидеть возможное выделение в альфа-2 поддиапазона (9–10 Гц) составляющей для функций памяти и в альфа-3 — для функций интуиции. Впрочем, вполне возможно, что эти поддиапазоны могут доминировать в области лобных отведений, что в заданном приближении не учитывалось.
В-третьих, проведенная интерпретация была основана исключительно на отведениях в затылочной области и лишь по данным для левого полушария у девочек и правого у мальчиков. Можно только предполагать, что более эффективные результаты могу быть получены при сравнительном анализе и последующей интерпретации всех отведений для обоих полушарий.
Так, при сравнении ЭЭГ правого и левого полушарий у представителей каждого пола, можно заметить, что у мальчиков функции правого полушария опережают таковые у левого, тогда как у девочек они примерно сопоставимы во времени появления каждой следующей доминанаты (с исключением в 14 лет, когда в левом полушарии девочек появляется первая субдоминанта правосознания, при ее возникновении в правом лишь в 15 лет).
В-четвертых, в жизни девочек можно выделить минимум 12 различных этапов взросления, тогда как у мальчиков — 8. И в то же время у девочек эти этапы проходят достаточно последовательно и менее противоречиво (с исключением в 13 лет), чем у мальчиков 15–17 лет, когда в их интеллекте наблюдаются регрессивные тенденции возврата к первой субдоминанте бессознания и третьей — правосознания.
В-пятых, все фрейдистские и личностные периодизации приобретают достаточно определенный и, что наиболее существенно, верифицируемый характер при учете соответствия между подразделением на определенные компоненты в хроматизме и в соответствующих концепциях Фрейда, Эриксона, Ловингер и других исследователей.
В-шестых, представленная схема взросления несколько отличается от схемы Пиаже. Так, стадия допонятийного мышления Пиаже (2–4 года) характеризуется здесь дифференциацией бессознания с выделением функций подсознания. Стадия интуитивного мышления Пиаже (4–8 лет) действительно связана с максимальным доминированием подсознания в 8 лет, тем не менее она длится до 10 лет, правда при все более возрастающей роли самосознания, которое в 10 лет становится доминирующим. По концепции же Пиаже операциональная стадия длится с 7 до 11–12 лет. И последняя стадия Пиаже (формального мышления, с 11–12 до взрослости) оказывается точно соответствует времени возникновения доминанты самосознания. И в этом Пиаже оказался гениальным провидцем.
Наконец, в-седьмых. Данная интерпретация (разумеется, при ее детальном развитии и понимании ее идеализирующего характера) может позволить достаточно надежно конкретизировать точное время возникновения кризисов и в периодизации Г. С. Васильченко и сотрудников. Так, кризис в 2–4 года отвечает возникновению подсознательной субдоминанты интеллекта в 3 года; кризис в 7–8 лет — превращению бессознательной доминанты в первую субдоминанту около 6 лет с последующим ее переходом во вторую субдоминанту при параллельном становлении самосознания в качестве первой субдоминанты около 7 лет; кризис в 12–15 лет подразделяется на существенно большее число “подкризисов”, которые были детализированы выше в качестве критических точек.
Так, к примеру, негативизм проявляется в действиях, намеренно противоположных требованиям и ожиданиям окружающих, и обычно обусловлен потребностью индивида в самоутверждении и защите своей “Я-концепции”. Показательно, что практически все максимумы возрастных кризисов (внешне выражающиеся в демонстративном поведении, упрямстве, конфликтности) внутренне «совпадают» с критическими точками на ЭЭГ, то есть со сменой доминант определенных компонентов интеллекта. Об этом же говорит и совпадение большинства этих точек с максимумами «страхов» у детей, выявленных по методике Роршаха.
В заключение этой главы еще раз отмечу, что вполне отдаю — себе и, безусловно, читателям — отчет в том, что эта схематизация (становления интеллекта) является весьма упрощенным представлением действительного положения дел — на самом деле необходимо учитывать все отведения и все компоненты интеллекта. Однако сущность этой идеи мне кажется достаточно красивой для ее дальнейшего развития. Ибо каким еще образом можно представить природную взаимозависимость психического и физиологического в живом организме как не в образе их информационно-энергетического представления (вспомним хроматическое определение цвета)? Насколько мне известно, других путей сегодня не существует.
Цвет же в хроматизме служит модельным обобщением всей совокупности электрических, магнитных и электромагнитных взаимодействий — как компонентов интеллекта друг с другом, так и интеллекта с внешней средой. Поэтому смею утверждать, что электрическая активность мозга и все другие проявления цвета (как метаязыка разных областей антропологии) являются надежными и взаимодополняющими данными для их использования в информационной модели интеллекта. Иное дело, что приведенное выше приближение со временем будет уточняться и все более конкретизироваться вплоть до адеватного согласования всех экспериментальных данных.

Глава 14. Социальность и сексуальность
В социальном смысле цветовое воздействие, к примеру, одежды аналогично функциям сексуальности. Если их периодически не извлекать из бессознания или подсознания, они так и останутся бездуховно животными. А ведь оба служат возвышению нашей бренной жизни. И служат они не столько телу, сколько душе.
В связи с этим вспомним основные вехи развития теории, в которой выявлялись тесные связи между сексуальностью и культурой. В начале ХХ века Зигмунд Фрейд расширил понятие сексуальности, включив сюда генитальную всего лишь как одну из разновидностей общего энергетического взаимодействия человека с другими.
Фрейд считал, что индивид изначально живет по принципу удовольствия, но когда он сталкивается с принципом социальной реальности, то вознивает коллизия, выходом из которой является подчинение первого последнему. При таком исходе сексуальная энергия индивида преобразуется (сублимируется) в какие-либо — далекие от сексуальности — виды деятельности на благо культуры.
Иначе говоря, если произведения культуры порождаются благодаря разрешению коллизии между сексуальностью и социальностью в пользу последней, то собственно культура является семантическим мостом между крайними проявлениями человеческого интеллекта.
Согласно концепции Бронислава Малиновского, последователя Фрейда и основоположника функционализма в этнографии, для выживания индивида необходимо удовлетворение его основных потребностей (голод, жажда, защита, секс и т. п.). Создание адекватных условий для этого приводит людей к необходимости сотрудничать и организовывать общество.
Задачей общества, в свою очередь, является обеспечение индивидов возможностью удовлетворять потребности с тем, чтобы чтобы общество было функциональным и воспроизводимым. Таким образом, культура взаимоотношений между индивидами и общественными установками служила, с одной стороны, посредником между биологическими и социальными потребностями, а с другой, — собственно целью воспроизводимого функционирования социума.
Для теоретических построений левофрейдистов (фрейдомарксистов, — к наиболее радикальным из которых относятся Вильгельм Райх и Герберт Маркузе) основным положением можно считать освобождение индивида от социального давления на проявления его сексуальности. Критикуя Фрейда за пренебрежение социальными факторами, они указывали на то, что общество изначально налагает запреты и ограничения на сексуальность, откуда возникает агрессивные и деструктивные влечения человека.
Раскрепощение сексуальности, по мнению Райха («Сексуальная революция», 1936), должно привести к сексуальной революции, вслед за которой наступит и настоящая социальная революция. В «Одномерном человеке» (1964) Маркузе последовательно обобщил весь конформизм и прагматизм западного общества, которое не в состоянии справиться с собственными проблемами и далее призывал к отказу от традиций и обретению новой чувственности.
Из этой теории вытекает, что если общество предоставит человеку возможность изначально осуществлять свои сексуальные потребности, то он будет успешно функционировать — физически, психически и социально, выполняя полезную работу на благо культуры. Иначе говоря, культура здесь понимается как следствие тех или иных взаимоотношений между социальностью и сексуальностью.
В хроматизме сексуальность в интеллекте каждого индивида интепретируется как одна из функций бессознания, тогда как социальность — сознания. Отсюда легко увидеть, что под культурой человека понимается Я-концепция его подсознания, то есть то образно-концептуальное представление человека о себе во внешнем мире и о внешнем мире в себе, которое служит ему мостом, целью и средством для динамического развития и воспроизведения.
В самом деле, согласно прекрасному описанию Я-концепции, которое дает Г. С. Васильченко (с. 375), «при всей интимности сексуальных проявлений любое днйствие влюбленных совершается под неусыпным наблюдением так называемой референтной группы,… составленной не только из их современников, но и многих предшествующих поколений, определивших, что и как надлежит делать при интимном сближении. Носителями такого контроля являются сами влюбленные, а его инструментом — чувство стыда».
И здесь мы снова встречаемся с тем внутренним противоречием женского интеллекта, которое элиминируется лишь при инактивации сознания, то есть при полной отдаче себя во власть любви. Стыд является совместно функцией сознания и подсознания. Референтная же группа тысячелетиями наставивала и продолжает настаивать на том, что секс греховен, опасен для здоровья женщины…
Возвратимся к описанию Г.С.Васильченко и увидим, что «в ходе исторического развития устанавливается определенная для данного сообщества система норм, которые каждый для себя считает обязательными. Нарушение этих норм вызывает возмущение и презрение не только у окружающих, но и у самомго нарушителя, который как бы становится внутренним свидетелем и судьей собственных поступков. Ставится под удар его чувство собственного достоинства, страдающее от предполагаемого осуждения другими людьми (социально значимыми другими), незримо но властно определяющими его честь и самоуважение» (разрядка моя — Н.С.).
Именно незримо и властно, именно так действует императив подсознания на интеллект. Именно так ведет себя достойный любви мужчина, тысячелетиями поклонявшийся женским божествам и теперь старающийся не столько опредметить их образ в любимой, сколько сознательно вернуть ее из безумного мира любви в мир ее обычного (социального) существования.
И концепция здоровой половой жизни ВОЗ во многом учла эту диалектическую взаимосвязь Я-концепций возлюбленных, провозглашая, во-первых, способность наслаждаться половой жизнью, иметь детей и контролировать свое поведение в соответствии с общественнолй и личной этикой, и во-вторых, свободу от страха, стыда, чувства вины и предрассудков, а также прочих психологических факторов, подавляющих половые реакции и мешающих половым отношениям..

14.1. Социальность, эмоциональность и сексуальность
Для того чтобы адекватно представить проведенный выше хроматический анализ процесса взросления, кратко рассмотрим соотношения между указанными в подзаголовке определениями. Основной задачей любого общества является создание условий для удовлетворения потребностей своих членов, то есть общество организует не только экономику, но и сексуальность.
При этом организация сексуальности должна осуществляться таким образом, чтобы, с одной стороны, предложить индивидам возможность проявления биологически детерминированного влечения, а с другой стороны, чтобы это было функционально с точки зрения сохранения и воспроизводства общества.
Однако уже подростки понимают, что вербальные наставления — озабоченных ими взрослых — не содержат конкретных руководств для разрешения обостряющейся сексуальной чувственности и той сексуальной реальности, с которой они каким-то образом должны научиться обращаться.
Основополагающий тезис З. Фрейда — человек с рождения наделен сексуальной энергией, причем генитальная сексуальность является лишь одной из составляющих сексуальности. В самом деле, поскольку С-план интеллекта моделирует все физиологические функции, которые придают энергетику организму, то в это понятие можно включить и все инстинктивные потребности человека: голод, жажду, потребность в защите и собственно сексуальном удовлетворении.
Сексуальный конфликт между природой и социумом являлся извечной проблемой человечества. Тот факт, что природная потребность испытывать сексуальное удовлетворение сталкивается с потребностью общества санкционировать «с кем, где, когда и как» является основной предпосылкой развития культуры. В этом с Фрейдом невозможно не согласиться.
Сценарий сексуального поведения взрослых предполагает наличие сексуального опыта, в то время как молодые находятся в самом начале процесса сбора этого сексуального опыта. Поэтому из поколения в поколение взрослеющим детям приходится создавать свой сценарий сексуального поведения, который тем не менее каждый раз оказывается функциональным для общества. И нередко общество лишь бессильно констатирует, что для подростков их сексуальное поведение наполнено совершенно иным содержанием, нежели для взрослых.
Да, с идеологической точки зрения и немыслимо, чтобы подростки познавали ощущения сексуальности во взаимодействии со взрослыми, то есть чтобы мама, папа, тетя или другой взрослый, которому подросток доверяет, присутствовали бы при первом половом акте и давали советы и рекомендации. Ни взрослый, ни подросток не допустили бы такого вмешательства в самую интимную сферу своей личной жизни.
Подростки вынуждены совместно со сверстниками, находящимися в той же ситуации, самостоятельно разрабатывать собственный сценарий сексуального поведения. И хотя схема сбора ими сексуального опыта обществу кажется нарушением принятых норм (к примеру, слишком ранние сексуальные связи), этот сценарий функционален для общества, поскольку подростки, следуя ему, созревают уже и для санкционированной обществом сексуальности.
Это связано и с тем, что у девочек еще до менархе существует сценарий романтической влюбленности, а у мальчиков появляющиеся поллюции связаны с эротическими сновидениями, в которых проигрываются многие детали будущего полового акта. Поэтому я полностью разделяю мнение Гизелы Хельмиус о том, что взрослые не помогут, а лишь помешают подросткам в их стремлении интегрировать сексуальность в свою жизнь.
Однако родители постоянно обеспокоены тем, что их дети слишком рано, то есть еще в «незрелом возрасте» приобретают сексуальный опыт. Так как практически никогда не дается точного указания на зрелость, то возникает вопрос: как создаются и что означают общественные представления о зрелости /незрелости юношей и девушек для секса?

14.2.Зрелость детей для секса
Для ответа на этот вопрос следовало бы обратиться к представлениям о социо-сексуальности в различных культурах, а также концепциям, которые разрабатывались Фрейдом, Малиновским, левофрейдистами и другими учеными. Для хроматизма наибольший интерес представляет теория профессора психологии Венского университета Шарлотты Бюлер о духовной жизни подростков, ибо эта теория основана никак не мнениях взрослых, а на опыте самих подростков, отраженном в их дневниках.
Бюлер примыкает к фрейдистской традиции и говорит о двух различных видах пубертатного развития — биологическом и духовном, где биологический создает основу для духовного. По ее данным духовное пубертатное созревание имеет исключительное значение для всей последующей жизни индивида как цивилизованного существа, поскольку включает в себя интеграцию сексуальности в структуру личности, то есть в «Я-концепцию» молодого человека. Причем эта интеграция осуществляется как на социо-эмоциональном уровне отработки информации в сознании и подсознании, так и на практико-техническом уровне овладения этой информацией бессознанием.
Согласно концепции Шарлотты Бюлер, наиболее важными для социо-сексуального развития поростка являются четыре различных типа переживаний:
романтическая влюбленность,
нежная дружба,
флирт и
генитальный сексуальный опыт.
Первая пара составляет социо-эмоциональный аспект сексуальности, а последняя — практико-технический аспект. По утверждениям ученого эти две линии развития пролегают параллельно друг другу, влияют друг на друга и укрепляют одна другую. При этом личностная зрелость может считаться достигнутой, когда эти две линии сходятся в одной точке. Тогда и только тогда существуют предпосылки как для эмоционального, так и для сексуального единения .
На этапе романтической влюбленности мальчики и девочки тренируются в чувственности и любовных чувствах поодиночке, так как объект их любовных мечтаний находится вне пределов досягаемости. Здесь скорее вырабатывается способность испытывать собственное чувство любви к будущему партнеру, чем способность вступать с ним в какие-либо отношения.
Отношения же нежной — для начала нередко однополой — дружбы наиболее часто возникают в юности и создают навыки приспособления к другому человеку. На этом этапе подросток становится половинкой общего «мы», то есть пары, которая и социумом воспринимается как пара. Именно здесь подростки отрабатывают исполнение ролей, адекватных для эмоционально насыщенного парного взаимодействия.
Целью же флирта, в отличие от романтической влюбленности, является приближение к объекту страсти. Так, через флирт подростки узнают, как другая сторона реагирует на их действия и как нужно вести себя, чтобы установить контакт с потенциальным партнером. На этой стадии постепенно исчезает застенчивость, и подростки осмеливаются предпринять попытки телесного контакта и затем приобрести генитальный сексуальный опыт.
С точки зрения Шарлотты Бюлер, опыт полового акта как одна из составных частей и в идеальном варианте как заключительная фаза первоначального приобретения сексуального опыта, имеет важное значение для всего социо-сексуального развития подростков. Поэтому ни эмоциональный опыт не может заменить практический, ни наоборот. С этих позиций уже можно представить и ответ на поставленный выше вопрос: социализированная личность предполагает включение в сексуальность всех стадий социо-сексуального взросления.
Поэтому слишком ранним опытом совершения полового акта считается такой опыт, который приобретается без учета одновременного удовлетворения потребности в эмоциональной тренировке личности. Ибо для подростка сексуальный опыт в первую очередь связан с созданием собственной «Я-концепции», то есть с подтверждением своей социо-культурно-сексуальной идентификации, и в частности, с представлением о самом себе как о сексуальном существе.
Ш. Бюлер утверждает, что для понимания особенностей психологического развития в молодые годы необходимо признать два важных момента: во-первых, чисто психологического подхода здесь явно недостаточно, во-вторых, речь идет не об одном, а как минимум о двух разнородных периодах — биологическом и духовном, где биологическое созревание создает основу для духовного. Биологическое пубертатное развитие заканчивается с достижением способности к размножению. Затем лишь следует период психологического созревания.
Так, представители интеракционизма Ганьон и Саймон считают, что физиологические изменения, включающие месячные или способность к эякуляции, оволосение лобка или лица, развитие молочных желез или рост плеч, — это своего рода сигналы, обозначающие как для самого индивида, так и для его окружения, что детство осталось позади. По мнению этих ученых, развитие вторичных половых признаков способствует тому, что окружающие люди начинают относиться к подросткам иначе, чем прежде. То есть с этого момента окружение приписывает им сексуальные возможности.
Поэтому в период взросления актуализируются ожидания, ощущения и опыт принципиально нового типа, характерные именно для подросткового возраста, к которым индивид должен проявить свое отношение и которыми должен научиться управлять в повседневной жизни.
По теории Шарлотты Бюлер в каждом индивиде заложена потребность в дополнении, данная самой природой. В период взросления эта потребность вызывает тоску по кому-то другому, которую Бюлер считает характерной чертой духовного пубертатного развития и определяет как «духовную потребность в дополнении». Здесь, разумеется, речь идет не о биологической сексуальной потребности, требующей удовлетворения, и не о поиске другого человека ради материальных благ. Юноша и девушка в этот период взросления с нетерпением ожидают того, чего не хватает им самим. Это ожидание — основное ощущение, характерное для духовного пубертатного периода развития.
Как вслед за Бюлер подчеркивает Гизела Хельиус, для человека как культурного существа характерен протяженный во времени процесс социо-сексуального созревания. В этот период между эмоциональной и практической линиями развития возникает определенное напряжение, которое выражается во внутренней тревоге и духовной тоске. Это объясняется тем, что изначально обе линии развития — социо-эмоциональная и практико-техническая — идут параллельно и (взаимно влияя друг на друга) приходят к точке «достижения зрелости». Именно эта зрелость и дает возможность «полно и со всей ответственностью, душой и телом, привязаться к человеку противоположного пола».
Обнаруженная связь между возрастом наступления менархе и возрастом первого полового акта дает основание Гизеле Хельмиус утверждать, что социо-сексуальное развитие в подростковые годы биологически детерминировано. Такой подход логично приводит к тому, что «паспортному» возрасту человека (при оценке степени сексуальной зрелости) придается второстепенное значение. В самом деле, биологическое созревание в юные годы происходит в совершенно различном темпе у разных индивидов. Так, в классе, однородном по возрастному составу, разница в уровне биологического развития составляла до 7 лет (Стокгольм, 1975 год).
По данным проводимых на Западе исследований конца ХХ века, в обществе продолжают играть двойные стандарты: взрослые представители обоих полов склонны рассматривать мужчину как сексуального агрессора, а женщину считать ответственной за установление границ сексуальных отношений. В то же время юноши и девушки считают, что женщине скорее подобает быть охваченной страстью до безумия, чем принимать предосторожности с помощью контрацептивов.
По данным Гизелы Хельмиус также можно утверждать, что мальчики и девочки в результате социализации приходят к разным типам сексуального поведения. Сексуальная мораль всегда была и остается более строгой по отношению к девочкам/женщинам, чем по отношению к мальчикам/мужчинам. Девушек пытаются уберечь от опасностей, связанных с сексуальностью, и потому в первую очередь подчеркивают факторы риска, нежели поощряют их в познании самих себя как сексуальных существ.
В самом деле, физиологическим реакциям девочек при сексуальном возбуждении уделяется меньше внимания, чем аналогичным реакциям у мальчиков. Гизела Хельмиус иллюстрирует эти положения знакомством подростков с таким сексологическим термином как эрекция и полным отсутствием понятия о любрикации. Так, она отмечает, что термин «любрикация» начисто отсутствует в пособии для учителей по курсу совместной жизни 1977 года, хотя курс существовал в школе в качестве обязательного уже на протяжении 20 лет.
Вместе с тем, отстраняясь от этой картины, не могу не выразить своего личного отношения к пожеланиям педагогов и социологов о тождественности сексуального образования детей. Ибо все мы отлично знакомы с тезисом, который замечательно выразила Элизабет Паркер Барш: «Каждая женщина мечтает выйти замуж. Даже маленькая девочка, играя с куклами в дочки-матери, уверена, что наступит день, когда у нее будет собственный дом, дети, а у них отец». И вряд ли кто усомнится в том, что у мальчиков эта потребность наблюдается далеко не часто именно в силу подсознательной доминанты интеллекта, которая в юности нередко граничит у него с бессознательной. Девочка же сознательна. Поэтому лишь с сожалением могу лишь констатировать вслед за Э. П. Барш: «Самое трагическое состоит в том, что физический акт секса замаскирован словом «любовь».
Для взрослых процесс сексуализации подросткового периода остался далеко позади. Поэтому они чаще всего не задумываются, когда с позиций собственной сексуальной реальности воспринимают подростковую сексуальность как некое отклонение от нормы. На фоне этого становится понятным, почему половое просвещение фокусируется на совместной супружеской жизни и / или отрицательных сторонах сексуальности, а не на индивидуальных чувствах будущих юношей и девушек. И этот же фон позволяет понять причины того, почему подростки оказываются предоставленными самим себе при поисках путей для включения сексуальности в «Я-концепцию».
Как замечает Гизела Хельмиус, логичным следствием разночтений между взрослой и подростковой сексуальностью является и тот факт, что многие взрослые критикуют сексуальное поведение подростков и нередко называют его промискуитетом. Здесь важно учесть прежде всего существенные различия в восприятии психологического времени. И это наглядно доказывает как выбор предпочтительных цветов взрослыми и детьми, так и смена ими партнеров.
Действительно, подростки живут в ином измерении времени по сравнению со все замедляющимся взрослым ритмом жизни. Поэтому-то стабильность и постояниство сексуальных отношений для подростка означает нечто иное, нежели для взрослых.
В раннем подростковом возрасте, к примеру, за три месяца юноша и девушка могут установить эмоциональные парные контакты с оправданными любовью сексуальными отношениями, разорвать эти отношения и сблизиться с новым партнером. И все это в полном соответствии с идеологией любви, господствующей в обществе, но с единственной поправкой на время. Ибо идеалом каждых последующих стабильных парных отношений подростки воспринимают верность.
Таким образом, согласно выводам Гизелы Хельмиус, можно сказать, что аналогично взрослым подростки живут в отношениях сериальной моногамии с тем лишь отличием, что соответствующие процессы у взрослых обычно занимают гораздо больше времени. Поэтому взрослые с большим трудом могут увидеть в непродолжительных (по взрослым меркам) сексуальных связях подростка проявление господствующих в обществе ценностей. Идеалом же этих ценностей выступают стабильные моногамные парные отношения, строящиеся на любви.

14.2.1. Любовь и влюбленность
При указании сексуального аспекта любви взрослые женщины обычно добавляют, что они имеют в виду “единение души и тела”. В определениях же “любви” девушками понятия “страсть и секс” полностью отсутствуют. В женском интеллекте понятие “любовь” преимущественно несет позитивный смысл: в 61 % ответов “взрослой ” и в 62 % “юношеской” группы любовь была определена как “позитивное, возвышенное, радостное, светлое, теплое чувство”.
Состояние влюбленности очень часто связывают с чувством эйфории, с пребыванием в наркотическом состоянии. Нередко женщины говорят «все как в тумане», «все как во сне» и т. п.… Иначе говоря, все эти ассоциации позволяют констатировать в состоянии влюбленности сверхдоминанту подсознания и / или, по крайней мере, существенное уменьшение доминанты сознания в интеллекте обоих партнеров.
А. М. Свядощ отмечает, что чувство влюбленности, связанное с сильным половым влечением, влияет на процессы мышления, на критические способности. Оно ведет к возникновению аффективно заряженных представлений, делающих мышление кататимным. Отсюда давно подмечено, что «любовь делает человека» слепым». Эта «ослепленность», однако, способствует преодолению различных задержек, препятствующих половому сближению, и с точки зрения продолжения рода является биологически целесообразной.
Как известно, любовное чувство обязательно включает в себя идеализацию любимого человека. По-видимому, в состоянии влюбленности включается доминанта подсознания с содержащимся в ней с детства образ-концептом потенциального партнера. Именно эта доминанта может объяснить состояния эйфории и т. п. сновидные состояния, свойственные этому периоду жизни возлюбленных. Именно эта доминанта Ид-плана их интеллектов и может создавать всю ту иррациональность их действий и идеализацию друг друга, которая тысячекратно описана в беллетристике и породила множество психологических теорий.
Так, в психоаналитической теории Фрейда за основу принято бессознательное влечение ребенка к родителю противоположного пола. Во взрослом же состоянии происходит бессознательный перенос этого — ставшего запретным — влечения на потенциального партнера как социально одобряемый объект. По-видимому, образ-концепт этого родителя составляет одну из существенных черт Я-концепции, которая формируется в раннем детстве и, вероятно, захватывает определенную часть бессознания в экстремальном состоянии влюбленности. Это подтверждается и тем неоспоримым фактом, что психологическое время рядом с возлюбленным течет очень быстро (см. красный и желтый цвета как сублиматы бессознаний в экстремальных условиях).
По теории комплементарных потребностей Уинча у властного мужчины существует неодолимая потребность в общении с кроткой женщиной, тогда как мужчину с женственным характером привлекает волевая женщина с маскулинными чертами поведения; аналогичные потребности существуют у женщин в виде влечения к тому, чьи качества дополняют собственные качества до некой цельности. В хроматизме эта теория моделируется дополнительными цветами компонентов интеллекта, что ниже будет показано на конкретных примерах.
Согласно трехкомпонентной теории любви Стернберга, близкие отношения между партнерами могут быть разложены на три составляющих: интимность, страсть и решение/обязательство. С позиций хроматизма эти составляющие представляют собой результат отработки соответствующих функций релевантными компонентами интеллекта.
Так, интимность как чувство близости и покоя с любимым человеком отвечает взаимно подсознательному восприятию адекватности Я-концепций друг друга. Здесь проверяется и отрабатывается адекватность эстетических вкусов и чувств, общность интересов и целей, близость идеалов в отношениях друг к другу и внешнему миру.
Страсть как состояние возбуждения, связанного с физическим влечением и сексуальным поведением отвечает бессознательному воспроизведению фиксированных в младенчестве черт образ-концепта родителя противоположного пола (ясность взгяда, интонации голоса, вкус поцелуя, запах тела и др.). Так как обычно критерием адекватной сексуальности партнеров (во избежание последующих дисфункций) является эмпатическое возбуждение женщиной эрекции партнера, то речь здесь может идти именно о бессознании.
Решение/обязательство, то есть решение любить партнера и обязательство сохранять с ним длительные отношения является принципиально сознательной функцией, поскольку здесь происходит сверка социальных и, в частности, этических и установок Я-концепций друг друга. Так как эта сверка происходит в состоянии эйфорической влюбленности, то в основе этого решения может лежать и тщательный анализ достоинств, сознательно производимый в процессе ухаживания, и в то же время известная идеализация недостатков потенциального партнера.
В хроматизме влюбленность и любовь моделируются с помощью внутренних цветов партнеров. В стадии знакомства благодаря эмпатии они ощущают информационно-энергетический потенциал интеллекта друг друга и влюбляются в случае установления внутреннего резонанса между соответствующими компонентами их интеллектов.

14.2.2. Модель полового акта
Прекрасное, и, насколько мне известно, единственное адекватное определение полового акта с позиций женского интеллекта дает Гизела Хельмиус: «Сексуальное общение включающее в себя половой акт, является выражением самого самозабвенного единения, полного телесного и духовного слияния двух людей вне времени и пространства». Практически подобный совет женщинам дает известный американский гинеколог Элизабет Паркер Барш: величайшая радость — это отдавать себя целиком и доставлять наслаждение тому, кого вы любите.
Попытаюсь раскрыть смысл этих высказываний с позиций хроматизма (на базе выведенных в сексологии закономерностей копулятивного цикла женщины). К первой стадии относят психическую, в течении которой женщина в зависимости от ситуации, условий и стимулов осознает желание/нежелание близости и сознательно принимает решение о ее осуществлении/неосуществлении. Здесь представления сексологии и хроматизма идентичны. На этой стадии, таким образом, существует обычная для женщины доминанта сознания, которое в пределах женского восприятия сексуальности допускает комплименты, ласки, прикосновения, интимные интонации и другие социально приемлемые формы стремления к близости.
Сенсорная стадия, следующая за положительным разрешением первой, характеризуется резкой интенсификацией интимных ласк, приобретающих характер стимуляции эрогенных зон и вовлекающих женщину в активное взаимодействие с партнером. По-видимому, эта стадия соответствует возникновению доминты подсознания.Ибо из-за эротизации женщина в этой стадии становится внесоциальной, то есть допускает все то, что ей с детства запрещалось социумом (обнажаться в присутствии мужчины, слушать завлекающе-эротические речи и т. п.). Возможно, все это инактивирует белое сознание, то есть женщина как бы сама забывает о том парадоксе, что она — «голая личность» — находится в данном пространстве и времени и во всех смыслах закрывает глаза на происходящее, предоставив партнеру свое тело для «запретных» ласк.
Секреторная стадия определяется появлением любрикации и других условий готовности к интромиссии и фрикциям с последующим формированием оргастической манжетки («обжиму» фаллоса). Вероятно, здесь можно выделить доминанту бессознания. Ибо только принципиально черное всепоглощающее самозабвение вне времени и пространства свойственно любящей женщине. Мужчина же обязан вполне сознательно (то есть никак не самозабвенно) доставить ей удовольствие и оргазм. (Обычно мужчина для продления этих ее вневременных мгновений должен активировать свое сознание, для чего он обращается к своим белым знаниям, белой памяти, белому прошлому).
Стадия оргазма сопровождается характерными генитальными реакциями и специфическими переживаниями женщины. По-видимому, эта стадия связана с резкой и / или длительно резонансной сменой бессознательной на подсознательную доминанту. (Это найдет определенное обоснование в следующей стадии). Поскольку мужчина в половом акте лишь субдоминантно использует свое серое подсознание для опредмечивания — преследующих его веками — эротических образов в белизне женского тела, то к моменту достижения женщиной оргазма ему лишь остается переключить интеллект с сознания на доминанту подсознания для достижения не только физиологического, но и психологического оргазма.
И наконец, последняя стадия женского копулятивного цикла характеризуется постепенным и достаточно продолжительным спадом возбуждения с обратным развитием генитальных изменений. Поскольку этой стадии приписывается некоторый уровень остаточного возбуждения, как правило, обеспечивающий повторное достижение оргазма при возобновлении эротической стимуляции, то (при сравнении ее с мужским состоянием готовности) она может соответствовать доминанте подсознания, связанной с девической потребностью в нежности (см. выше). К этой же стадии сексология относит и полный спад возбуждения женщины. В хроматизме эта стадия связана с итоговым возвратом к доминанте сознания.
Таким образом, возвращаясь к констатации Гизелой Хельмиус полного телесного и духовного слияния двух людей, замечу, что в хроматизме это слияние может интерпретироваться как слияние женского тела и мужского духа. Иначе после полового акта возлюбленные не называли бы друг друга «мой маленький» и «моя маленькая» — они, разумеется, ощутили сравнительно малое участие одноименных компонентов у партнера в процессе акта: сверхдоминанта бессознания женщины (фаллос много меньше ее — практически полностью эротизированного — тела) при сверхдоминанте сознания мужчины (ее отключенная душа в койтусе была много меньше вынужденно доминировавшего сознания мужчины).
Поэтому Гизела Хельмиус вполне обоснованно заключает, что молодые люди — как эмоционально, так и сексуально — вряд ли «дозрели» до того, что символизирует половой акт в таком понимании. Они слишком заняты собой, целиком поглощены поисками себя, выработкой своей индивидуальности. Эгоцентризм, свойственный юности, является препятствием и затрудняет переживание такого рода единения. Однако из этого еще не следует, что тот, кому исполнилось 30 или 60 лет, уже «созрел» для такого сложного и сильного переживания, делающего человека столь незащищенным.
С другой стороны, она же констатирует, что с распространением идеологии любви и «отменой» страха беременности предпосылки для социализации сегодняшних подростков стали совершенно иными, чем для подростков прежних поколений. В настоящее время сбор сексуального опыта и сексуальное экспериментирование вне всякой связи с деторождением стали возможны для молодых людей обоего пола. Поэтому никто в принципе не осуждает подростковую сексуальность, включая половой акт, и сожительство без заключения брака стало социально приемлемо в западном обществе конца ХХ века.

14.3. Факторы брачной совместимости
Эмансипация женщины, все большая ее экономическая независимость и улучшение жизненных стандартов повысили значение межличностной совместимости. Для облегчения взаимовыбора партнеров, а также для прогнозирования будущих отношений между ними, Г. С. Васильченко и Ю. А. Решетняк разработали концепцию о пяти брачных факторах. Кратко рассмотрим эту концепцию с позиций хроматической модели интеллекта.
Концепция основывается на исходном положении о полифункциональности брачного союза, призванного объединить материально-экономические, культурные и сексуальные потребности партнеров в условиях тесного и длительного контакта. Далее эти три вида потребностей перераспределяются по пяти факторам, в соответствии с которыми имеет значение не только обладание определенными положительными качествами, но и соответствие этих качест ожиданиям партнера.
Во-первых, выделяется физический фактор, который, как указывает Г. С. Васильченко, «имеет сугубо интуитивный характер: вне зависимости от половой принадлежности один человек вызывает у другого безотчетную симпатию или антипатию. Эта индивидуальная и глубоко личностная реакция определяется физическим обликом (особое значение имеет лицо), тембром голоса, манерой поведения, речи, мимикой, жестикуляцией, манерой одеваться, наконец, запахом, свойственным данному человеку».
В этом определении я выделил разрядкой те функции, которые в хроматизме коррелируют с доминантой и бес-, и подсознания. Так, бессознание безотчетно ощущает тембр голоса, мимику, запах и цвет одежды. В то же время, подсознание также безотчетно индивидуально и глубоко личностно реагирует на манеру поведения, речи, жестикуляцию и снова цвет одежды (манеру одеваться).
Мы уже видели, что такой центр цветовосприятия как гипоталамус является также ведущим и в организации нервных механизмов, необходимых для осуществления как отдельных сексуальных реакций, так и поведения в целом. Это позволяет предполагать взаимосвязанный характер цветовых перцептов с сексуальными функциями, в чем мы убедимся далее в соответствующих разделах. Однако, если нейрогуморальная составляющая выполняет роль силовой установки, питающей весь организм, то психическая составляющая представляет своеобразный распределительный пульт, определяющий когда, куда и в какой форме будет направлена эта энергия.
Как отмечает Г. С. Васильченко, у всех людей независимо от возраста физический фактор тесно связан с сексуальным фактором, однако у молодых людей это влияние выражено ярче, а с возрастом — в случаях усиления роли культурного фактора — обнаруживает некоторую тенденцию подчиняться последнему.
Иначе говоря, с возрастом бессознание, доминирующее в интеллекте молодых людей в силу гиперсексуальности может сменяться доминантой подсознания. Однако не будем забывать и о том чисто физиологическом факторе, который циклически определяет энергетику интеллекта. Как мы видели в главе о взрослении, у юношей вне мастурбации периодически возникают поллюции из-за переполнения семенных пузырьков, что ведет к увеличению энергетики, то есть к доминанте бессознания.
У девушек все зависит от стадии цикла: в параменструальный период резко падает концентрация эстрадиола и прогестерона при некотором увеличении концентрации тестостерона. Все это, разумеется периодически приводит интеллект женщины почти в мужское состояние предварительной нейрогуморальной готовности, по Васильченко. Итак, периодичность возникновения доминант бессознания наблюдается у обоих партнеров, однако их совпадение по фазе далеко не очевидно, что несколько усложняет учет физического фактора во времени.
Вторым фактором в концепции Г. С. Васильченко является материальный, включающий вклады партнеров в общий материальный статус семьи, то есть их заработки и взаимные претензии в этом плане. В хроматизме этот фактор соотносится исключительно с функцией сознания (как компонента интеллекта).
В качестве третьего фактора выделяется культурный. Этот фактор, по Г. С. Васильченко, определяется соотнесением интеллектуально-культурных запросов супругов. Причем его практическая «оценка осуществляется соотнесением образовательных индексов, профилей работы, кругом выписываемых газет и журналов, заполнением досуга)совместные посещения театров, кино, музеев, совместные и раздельные чтение и просмотр телевизионных программ), а также учетом взаимных претензий в этом плане».
Здесь мы также сталкиваемся с попыткой учета совместных функций интеллекта. С одной стороны, здесь сказывается несомненная роль сознания (образовательный индес, профиль работы, и частично периодика), а с другой, — подсознания (все остальное в списке Г. С. Васильченко).
Сексуальный фактор в данной концепции «зависит от соответствия реальной программы интимной близости каждого из партнеров сексуальным ожиданиям другого. Этот фактор подвержен многим влияниям, в том числе возраста и состояния здоровья, с которыми он и должен прежде всего соотноситься. При этом необходимо учитывать, что модели мужской и женской сексуальности не тождественны как в качественном (например, различия эрогенных зон), так и в возрастном плане».
В хроматической модели интеллекта этот фактор полностью соотносится с доминантой бессознания. С этим соотнесением вполне согласуется и высказывание Г. С. Васильченко о том, что сексуальный фактор может оказывать мощное модулирующее влияние на физический фактор, чаще в виде обострения предсуществовавших неосознанных или подавляющихся психологических установок.
Пятым фактором, занимающим особое положение, по Г.С.Васильченко, является психологический. «Этот фактор — коллектор, на котором фокусируются все другие, и в то же время именно он определяет единство и целостность человеческого поведения. В общей структуре брачного взаимодействия психологический фактор подразумевает соотнесение личностных особенностей обоих супругов прежде всего их характеров и ролевых притязаний».
Как мы видели выше, с функциями этого коллектора в организме связана преимущественная роль гипоталамуса, функции которого, в свою очередь, коррелируют с доминантой подсознания. Поскольку подсознание доминирует обычно в интеллекте мужчины, то это может объяснить и тот факт, почему женщины рассказывают о том, как они выходили замуж «как во сне», при этом часто «кидались как в омут» и / или просто «теряли голову» и т. п. Именно доминанта подсознания и обладает для женщины этими свойствами в экстремальном состоянии.
Как заключает Г. С. Васильченко, каждый из пяти факторов в различных браках характеризуется различной относительной величиной и может приобретать разную направленность. В теории хроматизма же определенные доминанты интеллекта образуют систему как внутриличностных, так и межличностных связей между партнерами, что мы увидим ниже.

14.3.1. Гармония брачной устойчивости
В каждом человеке сосуществуют две потребности. С одной стороны, это — потребность в единении с другим человеком, в сближении с ним, в связанности, в зависимости от него. С другой — потребность в самостоятельности, в независимости от других людей, в движении к своим собственным целям.
Так, мы влюбляемся, сближаемся, делимся с любимым абсолютно всем, все время проводим вместе. Однако само сближение, нарастая, начинает усиливать другую нашу потребность — в самостоятельности, и в какой-то момент это заставляет нас немного разойтись, разъединиться. Такое отдаление происходит без всякого внешнего повода, оно –– закономерная реакция на максимальную близость.
Выше мы уже видели различия в системе воспитания детей. Если в мальчиках воспитывают независимость, самостоятельность, то в девочке те же родители поощряют и стимулируют привязанность, стремление к единению, к постоянству. Вот и получается, что потребность в единении и самостоятельности у мужчин и женщин неодинакова, и это создает множество проблем.
У большинства пар можно уловить ту точку, в которой устанавливается как бы равновесие между двумя силами. Точка эта для каждой пары индивидуальна и неповторима. Временами потребность в уединении берет верх у обоих партнеров, после чего появляется и потребность в сближении и т. д.
Однако как мы уже убедились выше, цикличность мужского и женского либидо не совпадают по фазе. Поэтому-то иногда может возникать и рассогласование их потребностей. Такое чередование — закон практически всеобщий: даже образцовые супруги могут припомнить, как за неделями, месяцами полного единения наступали более «прохладные» периоды, а затем супругов вновь начинало неудержимо тянуть друг к другу.
Как говорится в «Ветках персика», три источника имеют влечения человека: душу, разум и тело. Влечения душ порождают дружбу. Влечения ума порождают уважение. Влечения тела порождают желание. Соединение трех влечений порождает любовь. Рассмотрим образование брачной системы — в идеальном случае взаимоотношений партнеров — на конкретном примере этих влечений.
Сознание женщины привлекает социальное и имущественное положение мужчины, его ум, способности что-либо объяснить ей, и вообще говоря, его сознание. Выше мы могли убедиться в том, что партнеры обладают дополнительными цветами сознаний (П и З) и на основе какого-либо вида условий и / или договоренности образуют серый цвет оптимальной адаптации.
Подсознание женщины привлечено творческими возможностями мужчины, его способностями рассказать ей что-то совершенно непонятное, то есть его подсознанием (которое в случае влюбленности просто «затуманивает» ее сознание так, что доминантным становится ее подсознание). Цвета их подсознаний находятся в холодной области спектра (Г и Ф) и в совокупности образуют синий цвет единства их эстетического восприятия и веры друг в друга (С).
Бессознание женщины привлекают физические способности мужчины (ее будущий ребенок будет крепким и выносливым), то есть его бессознание. Цвета бессознания находятся в теплой области спектра (Ж и К) и в совокупности образуют оранжевый цвет их сексуального единства (О).
Синий и оранжевый цвета дополняют друг друга и в совокупности также образуют серый цвет оптимальной адаптации, подкрепляющий серый цвет единства их сознаний.
Но, как известно, стадия этой чрезмерной влюбленности не вечна. И взаимодействие сознаний при этом остается неизменным (разумеется, если оба партнера отвечают за свои слова и не нарушают установленной ими же ранее договоренности), то есть дополнительность П и З цветов сохраняется.
Голубизну женского подсознания с приобретением сексуального опыта (при отсутствии беременности или детей) влекут физические возможности красного бессознания мужчины и образуется пара дополнительных цветов (Г и К).
Желтое бессознание женщины то же все чаще оказывается мистически плененным тем творческим подходом к нему, который предпринимает искусно-фиолетовое подсознание мужчины (цветы, ласки, поцелуи и т. д.). Иначе говоря возникает еще одна пара дополнительных цветов (Ж и Ф).
Позиции мужчины во всех случаях остаются неизменными. Его фиолетовое подсознание привлекает предметная непознаваемость женщины (веками являющейся ему в эротических сновидениях), то есть ее тело, ее желтое бессознание. Его зеленое самосознание привлекает царственно-пурпурная красота женщины (престиж в социуме), то есть ее тело, ее бессознание, ограниченное, правда, нормами морали, то есть неприступностью ее пурпурного правосознания. И, наконец, красное бессознание мужчины естественно привлекает солнечная теплота ее бессознания, то есть снова и снова ее тело, которое с наслаждением примет на себя весь жар, все излишки его энергии.
Разумеется, здесь я привел лишь некоторые элементы взаимовлечения партнеров на уровне образования гомеостатической системы. Изрядная доля скепсиса по отношению к влечению мужчины связана исключительно с женским отношением, которое высказывают феминистки. Поскольку природой и французами установлено, что женщина всегда права, то, как мне кажется именно женщина и только женщина всегда решала и будет решать кто из партнеров достоин ее души. (Если конечно, мужчина еще не затуманил ее удивительный интеллект своими стихами, цветами, да ласками).
В согласии с этими положениями, гипотеза Р. М. Ивенса (о гармонии цветовых пар как функции непостоянства цветового тона, воспринимаемого вторым.) включает случаи, по отношению к которым все остальные являются промежуточными. Так, если оба образца тождественны по цвету, то никакого сдвига цветового тона и / или насыщенности происходить не будет (пара — гармонична).
Если цвета являются взаимно-дополнительными (т. е. если один из них возбуждает приемники сетчатки глаза в соотношении, обратном по сравнению с другим цветом), то будет наблюдаться лишь изменение насыщенности без смещения цветового тона (при одинаковой яркости обоих образцов) (пара — гармонична). Если образцы близки по цветовому тону, то будет наблюдаться смещение цветового тона в зависимости от степени их различия (пара — негармонична). Аналогичных позиций придерживались со времен Гете и другие исследователи.
Так, согласно Иоханнесу Иттену, при рассуждениях о цветовой гармонии, мы оцениваем впечатления от взаимодействия двух или более цветов. Вместе с тем, живопись и наблюдения над субъективными цветовыми предпочтениями различных людей говорят о неоднозначных представлениях о гармонии и дисгармонии.
Для большинства из нас гармоничные цветовые сочетания обычно состоят из близких друг к другу тонов или же из различных цветов, имеющих одинаковую светлоту. В основном эти сочетания не обладают сильной контрастностью. Как правило, оценка гармонии или диссонанса вызвана ощущением приятного — неприятного или привлекательного — непривлекательного. По Иттену, подобные суждения построены на личном мнении и не носят объективного характера.
Понятие цветовой гармонии, как он считал, должно быть изъято из области субъективных чувств и перенесено в область объективных закономерностей. Гармония — это равновесие, симметрия сил. Так, одновременный и последовательный контрасты указывают на то, что глаз получает удовлетворение и ощущение равновесия только на основе закона дополнительных цветов.
Рассмотрим это с другой стороны. Бенджамин Румфорд в 1797 году обнародовал гипотезу, согласно которой цвета гармоничны в том случае, если их смесь дает белый цвет. Как физик он исходил из изучения спектральных цветов световых потоков.
Из школьного курса физики мы знаем, что, если изъять какой-либо спектральный цвет, предположим, красный, из цветового спектра, а остальные окрашенные световые лучи (желтый, оранжевый, фиолетовый, синий и зеленый) собрать с помощью линзы вместе, то сумма этих остаточных цветов будет зеленой, то есть мы получим цвет дополнительный к изъятому.
Цветной свет, смешанный со своим дополнительным цветом, образует общую сумму всех цветов, то есть белый цвет. Однако, в отличие от цветных потоков света, пигментная смесь дополнительных цветов дает не белый, а серый цвет.
Принципиальное основание семантики этого смешения было положено Эвальдом Герингом, который в начале ХХ века высказал полностью подтвердившееся сегодня правило: «Среднему или нейтральному серому цвету соответствует то состояние оптической субстанции, в котором диссимиляция — расход сил, затраченных на восприятие цвета, и ассимиляция — их восстановление — уравновешены. Это значит, что средний серый цвет создает в глазах состояние равновесия».
Как считал Геринг, глазу и мозгу требуется средний серый, иначе, при его отсутствии, они теряют спокойствие. Если мы видим белый квадрат на черном фоне, а затем посмотрим в другую сторону, то в виде остаточного изображения увидим черный квадрат. Если мы будем смотреть на черный квадрат на белом фоне, то остаточным изображением окажется белый. Мы наблюдаем в глазах стремление к восстановлению состояния равновесия.
Но если мы будем смотреть на средне-серый квадрат на средне-сером фоне, то в глазах не появится никакого остаточного изображения, отличающегося от средне-серого цвета. Это означает, что средне-серый цвет соответствует состоянию равновесия, необходимому нашему зрению.
Процессы, идущие в зрительном восприятии, вызывают соответствующие психические ощущения. В этом случае гармония в нашем зрительном аппарате свидетельствует о психофизическом состоянии равновесия, в котором диссимиляция и ассимиляция зрительной субстанции одинаковы.
Два или более цвета являются гармоничными, если их смесь представляет собой нейтральный серый цвет. Все другие цветовые сочетания, которые не дают нам серого цвета, по своему характеру становятся экспрессивными или дисгармоничными. В живописи существует много произведений с односторонне-экспрессивной интонацией, причем их цветовая композиция, с точки зрения выше изложенного, не является гармоничной. Эти произведения действуют раздражающе и слишком возбуждающе своим подчеркнуто настойчивым использованием какого-то одного преобладающего цвета. Так считал И. Иттен.
Основной принцип цветовой гармонии исходит из закона дополнительных цветов, который обусловлен прежде всего психофизиологией интеллекта. В §§ 805–806 своего «Учения о цвете» Гете писал о гармонии и целостности: «Как только глаз видит какой-нибудь цвет, он сейчас же приходит в деятельное состояние, и его природе свойственно, столь же и бессознательно, как и неизбежно, породить другой цвет, который вместе с данным содержит цельность всего цветового круга.
Один отдельный цвет возбуждае в глазу посредством специфического ощущения стремление к всеобщности. И вот, чтобы увидеть эту цельность, чтобы удовлетворить себя самого, глаз ищет рядом с цветным пространством бесцветное, чтобы вызвать в нем требуемый цвет. В этом и заключается, следовательно, основной закон всякой гармонии цветов» … Так как в настоящее время этот феномен интерпретируется как взаимодействие стимульного и перцептивного цветов, то этим определением гармонии Гете заложил фундамент для выявления гомеостатичности компонентов интеллекта по их хроматической модели.
Вопросов цветовой гармонии касался также и теоретик цвета Вильгельм Оствальд. В своей книге об основах цвета он писал: «Опыт учит, что некоторые сочетания некоторых цветов приятны, другие неприятны или не вызывают эмоций. Возникает вопрос, что определяет это впечатление? На это можно ответить, что приятны те цвета, между которыми существует закономерная связь, т. е. порядок. Сочетания цветов, впечатление от которых нам приятно, мы называем гармоничными. Так что основной закон, можно бы было сформулировать так: Гармония = Порядок.
Для того чтобы определить все возможные гармоничные сочетания, необходимо подыскать систему порядка, предусматривающую все их варианты. Чем этот порядок проще, тем более очевидной или само собой разумеющейся будет гармония. В основном мы нашли две системы, способные обеспечить этот порядок: цветовые круги, соединяющие цвета, обладающие одинаковой степенью яркости или затемнения, — и треугольники для цветов, представляющих смеси того или иного цвета с белым или черным. Цветовые круги позволяют определить гармоничные сочетания различных цветов, треугольники — гармонию цветов равнозначной цветовой тональности».
Когда Оствальд утверждает, что «... цвета, впечатление от которых нам приятно, мы называем гармоничными», то он высказывает чисто свое субъективное представление о гармонии. Но понятие цветовой гармонии должно быть перемещено из области субъективного отношения в область объективных законов. Когда Оствальд говорит: «Гармония = Порядок», предлагая в качестве системы порядка цветовые круги для различных цветов одинаковой яркости и цвето-тональные треугольники, он не учитывает психофизиологических законов остаточного изображения последовательных цветовых образов и эффектов одновременного контраста.
Чрезвычайно важную основу любой эстетической теории цвета представляет собой цветовой круг, поскольку он дает систему расположения цветов на плоскости. Поскольку художник-колорист работает с цветовыми пигментами, то и цветовой порядок круга должен быть построен согласно законам пигментных цветовых смесей. Это значит, что диаметрально противоположные цвета должны быть дополнительными, т. е. дающими при смешивании серый цвет. Так, в цветовом круге Иттена синий цвет стоит против оранжевого, и смесь этих цветов дает серый цвет, в то время как в цветовом круге Оствальда синий цвет расположен против желтого, и их пигментная смесь дает зеленый. Это существенное различие, по заключению И. Иттена, означает, что цветовой круг Оствальда не может быть использован ни в живописи, ни в прикладных искусствах.
Наглядным примером, объясняющим подчеркиваемый нами принцип цветовой гармонии для интеллекта, может служить и психолингвистический парадокс Бертрана Рассела, котрый я упоминал выше. Так, при анализе логики цветообозначений, он отмечал: « Мы, конечно, знаем — хотя трудно сказать откуда, — что в одной и той же точке нашего поля зрения не могут сосуществовать одновременно два разных цвета… Короче говоря, высказывания ‘это красное’ и ‘это синее’ несоместимы. Эта несовместимость не логического свойства. Синий и красный не более логически несовместимы, чем несовместимы красный и круглый. Не выводится такая несоместимость и из нашего восприятия. Непохоже, чтобы можно было доказать, что это не результат обобщения данных нашего чувственного восприятия, но я думаю, совершенно очевидно, что никто в наше время не станет этого отрицать».
В самом деле, после проведенного мною хроматического анализа цветовых сублиматов вряд ли кто будет отрицать архетипическую роль их семантики. Так, в частности, расселовская «алогическая несовместимость красного и синего цветов» может быть легко доказана на уровне гендерного наполнения архетипов. Как это следует из рассмотренной выше семантики, концепт красного цвета моделирует прежде всего «физиологически мужской телесный» бессознательный компонент интеллекта, который, в самом деле, достаточно трудно совместить с “синим объединением” религиозности мужского и женского подсознаний.
Поэтому для разрешения парадокса Рассела действительно требовались не логические, а скорее аксиологические аспекты анализа. На наш взгляд, это свидетельствовало именно о внутренних архетипических характеристиках цвета, поскольку использование внешних «универсалий» исключало бы какие-либо парадоксы: красное «солнце» вполне совместимо с синим «небом».
Для создания же гармоничной цветовой семантики партнеров следует помнить правила, согласно которым насыщенность цвета всегда соответствует чистоте «символического» значения. В связи с этим простые цвета будут соответствовать известным эмоциям, чаще всего имеющим наименования, тогда как более сложные цвета — более сложным. Быть может, поэтому дети инстинктивно избегают смешивать или разбавлять цвета, — для них такие цвета ничего не означают. С другой стороны, искусство очень развитых и утонченных культур всегда отличается частым использованием пастельных тонов, тонких нюансов разбеления желтоватых, лиловых, сиренево-розовых и т. п.

14.3.2. Трансактный хром-анализ
Как считал Людвиг Витгенштейн, проблемы жизни не решаемы на поверхности, их решекние — лишь в глубине. В поверхностных размерностях они неразрешимы. В хроматизме это положение было достаточно подробно исследовано и полностью подтверждено. Поэтому рассмотрим принципы ролевого общения в трансактном анализе, который в середине ХХ века был разработан американским психологом Эриком Берном.
Занимаясь ортодоксальным психоанализом, Э. Берн заметил, что фрейдовское понятие «Оно» не описывает детское Я, то есть психику ребенка. По мнению Э. Берна, ребенок (в отличие от гипотетического «Оно») поддается наблюдению и легко может стать предметом сознательной рефлексии. В соответствии с этим положением и была предложена модель статусно-ролевого взаимодействия людей.
«Каждый человек, — утверждает ученый, — является как бы носителем трех ипостасей, трех составляющих его личности. Это, условно говоря, РОДИТЕЛЬ (Р), ВЗРОСЛЫЙ (В), ДИТЯ (Д). В каждый момент своей жизни индивид испытывает одно из этих Я-состояний.»
Дитя — источник наших желаний, влечений, чувств. Ему свойственна спонтанность, радость, интуиция, творчество, фантазия, любознательность, страхи, капризы. Дитя — сохраняющийся с детства источник психической энергии личности.
Родитель — другой полюс личности. Это авторитетное или даже авторитарное начало, носитель незыблемых моральных правил и этикетных норм, диктующих, как именно нужно поступать в конкретной ситуации. Родитель — это наша совесть, это автопилот, сформировавшийся в результате воспитания и накопления социального опыта.
Взрослый — носитель рационального начала. Эта ипостась личности отвечает за беспристрастный анализ любой жизненно важной информации. Взрослый контролирует действия Родителя и Дитя, выступая посредником между ними.
Согласно концепции Э. Берна, эти три составляющие нашего интеллекта, ярче всего проявляют себя в межличностной коммуникации. При общении человек невольно берет на себя одну из этих ролей. И то, какое Я-состояние возьмет в нем верх, в немалой степени зависит от статуса собеседника и особенностей коммуникативной ситуации.
По Э. Берну, процесс речевого взаимодействия можно разложить на элементарные обмены «посылами», в каждом из которых есть коммуникативный стимул и коммуникативная реакция (в виде слов, умолчаний, взглядов, отворачиваний друг от друга и т. п.). Такую минимальную единицу общения ученый назвал трансакцией. Сам процесс общения, с его точки зрения, можно рассматривать как серию трансакций. Цель трансактного анализа состоит в том, чтобы выяснять, какое Я-состояние послало коммуникативный стимул и какое Я-состояние дало коммуникативную реакцию.
Совершенно иная схема взаимодействия партнеров в браке может быть основана на классификации психологических типов С. С. Либиха. По этой схеме мужчина приобретает статус «мужчина-отец», «мужчина-мужчина» или «мужчина-сын». Женщину в браке можно отнести также к одному из трех типов: «женщина-мать», «женшина-женщина» и «женщина-дочь» Поскольку второй тип в обоих случаях можно отнести к какому-либо из крайних, то в хроматизме первый характеризуется доминантой сознания, а последний — подсознания. Как мне кажется, это вытекает и всего предыдущего текста, и я не буду детально расписывать внутренние соотношения между компонентами. Внешние же соотношения в такой интерпретации легко согласуются с концепцией Э. Берна.
Вместе с тем, работы Берна и его многочисленных последователей по анализу взаимодействий показали определенную размытость основных компонентов личности. При этом далеко не элементарный уровень составляющих Я-состояний позволяет в хроматизме представить личность через доминанты компонентов интеллекта и / или моделирующие цвета и планы (М-, Ид-, Син-). Так как каждый из этих параметров имеет хроматические (объективные) единицы измерения, то благодаря элементному трансактному анализу возможно реальное измерение свойств и функций личности.
Например, легко показать относительность двух Я-составляющих — Родителя и Взрослого. Интеллекты обоих будут определяться прежде всего соотношением между М- и Ид- планами. Так, у Взрослого (как носителя рационального начала) М-план доминирует над Ид-, и тем более над С-планом. У Родителя — (с учетом нечеткости, которую дал Э. Берн при формулировке этой сферы личности) вклад Ид- и М-планов в работу интеллекта может быть примерно одинаковым, так что оба они будут доминировать над С-планом.
Однако Дитя представляет собой еще менее определенное понятие для разных периодов жизни. Так в грудном возрасте младенец имеет лишь доминанту С-плана, поскольку функции подсознания и сознания у него еще не сформировались. Где-то около года появляются элементы вербализации, то есть сознания и следовательно, можно говорить о величине вклада М- и С-планов. Позже начинает формироваться Ид-план и т. д. и т. п. Иначе говоря, в хроматизме предлагается конкретизация трансактного анализа на «атомарном» уровне представлений психологии с возможностью использования количественных измерительных подходов.
Для примера рассмотрим наиболее сложные случаи трансактного анализа, а именно, конфликт партнеров, образовавших семью. Напомню, что речь все время идет о гендере, а не о поле. Чтобы не усложнять изложение формулами, я не буду приводить обозначения планов), а лишь покажу принципы их относительного доминирования в интеллекте каждого из партнеров на примере ахромных цветов.
Представим для начала то, что происходит в интеллекте при конфликте с партнером. Предположим, к примеру, что плохо воспитанный мужчина сказал нечто неприятное женщине. Как это будет воспринято женщиной? Во-первых, женщина считает себя личностью в силу естественной социальной доминанты, то есть доминанты сознания. И она не может простить партнеру тех его слов, которые оскорбили бы ее как личность (то есть ее социальные, профессиональные и т. п. качества).
Во-вторых, женщина воспринимает себя женщиной в силу естественного биологического предназначения (природного кокетства, ожидания комплиментов и т. п.). Это предназначение определяется ее физическими качествами, то есть доминантой бессознания, которая практически неосознаваема ею в обычных условиях. И бессознательно женщина не может простить партнеру отсутствие внимания к этим качествам, к ее красоте и совершенству.
Рассмотрим первый вариант. Предположим, что бездарный партнер сказал женщине, что ее профессиональную работу «ни в грош не ставит»? Безусловно, это ее оскорбит. И если после этого он еще захочет близости с ней, то должно произойти нечто из ряда вон выходящее, чтобы она могла отключить свое оскорбленное сознание и уступить ему.
Но предположим далее, что он все же настаивает и женщина уступает ему с активным (то есть не выключенным) сознанием, то есть сознанием, не заторможенным его ласками, поцелуями и т. п., чего она просто не в силах принять от него как оскорбленная личность. Что происходит при этом с женским интеллектом?
Доминанта сознания моделируется белым цветом. Но в этом белом цвете никак не может доминировать черный цвет ее бессознания, приводящий к оргазму. В то же время ее бессознание начинает активироваться партнером чисто физически и приобретает свойства второй доминанты. Итак, казалось бы, получаются те же доминанты женского интеллекта (сознания и бессознания), что наблюдаются и в обычных условиях. Однако оргазма женщина достичь не может именно в силу белого цвета сознания, не свойственного ей в экстремальной ситуации.
При отсутствии же оргазма черный цвет ее бессознания остается как сверхдоминанта интеллекта. И при возврате в обычные условия сосуществования с партнером женщина начинает все видеть в этом черном цвете. Взаимоотношения партнеров при этом приобретают не взаимно-дополнительный (как было раньше в обычных условиях), а конкурентно-оппозиционный и чаще всего раздраженно-конфликтный характер.
Возможно, это происходит и потому, что ее черный и белый цвета в сумме дают серый цвет, который моделирует подсознание мужского интеллекта. Но у мужчины обычно функции подсознания связаны с работой правого полушария головного мозга. У женщины же серый цвет связан с белым цветом сознания (функции которого локализованы преимущественно в левом полушарии головного мозга) и черным цветом бессознания (функционально связанного с крестцовым отделом спинного мозга).

14.3.3. Бьет — значит, любит?
В этом случае не только вербальный язык, но и стиль, и взаимопонимание партнеров будет резко отличаться от обычного стиля общения. Языком женщины будет говорить ее неукрощенное в коитусе «животное» бессознание, теперь воспринимающее все и вся «в черном цвете». В любой мелочи вдруг виноватым становится мужчина, все плохо, и, вообще, пора разводиться… Сознание ее лишь с трудом (а нередко и с непониманием себя, с параллельным сожалением о собственных словах) воспринимает все происходящее. Ни образная, ни формальная логика мужчины здесь ничего не значат. И мужской интеллект, — чтобы «понять» ее, — вынужден переходить на язык ее бессознания.
Но, если для нее это язык аноргазмического отчаяния, то для него — это язык первобытного существа, где противоборствующее животное надо физически смять, уничтожить, покорить… И мужчина, все дальше и дальше распаляемый чудовищно бессознательной женской логикой, вдруг приобретает мощную доминанту своего бессознания и, превращаясь в первобытное существо, бьет любимую женщину. Эта сцена талантливо изложена во множестве романов писателями практически всех стран мира. Изложена мужчинами-авторами как патология во взаимоотношениях партнеров.
И в этих же романах отмечаются поговорки типа «Бьет — значит, любит». Причем отмечают это всегда героини романов — женщины. (По-видимому, мужчины об этом не говорят в силу принципиальной неосознаваемости собственной, как правило, весьма малой бессознательной доминанты, да и слабой способности к вербализации своих ощущений.)
Почему же женщины говорят об этом? На основе нашей модели интеллекта можно предполагать, что женщина бессознательно ощущает резонансный характер активации его бессознания на возбуждение ее собственного бессознания. А если это так, то женщина успокаивается, ибо и эрекция его фаллоса (в следующий раз, — когда все будет замечательно) будет связана именно с ее бессознанием, а не с бессознанием какой-то там «женщины вообще», о которой столько пишут в романах… А эрекция — не последнее доказательство его любви.
Для иной интерпретации этой поговорки может быть показателен пример, который приводит Грэйс Крэйг в подразделе о жестоком обращении с детьми. Один ребенок, родители которого проходили курс психотерапии с целью преодоления своей жестокости, был встревожен тем, что отец перестал его бить. Он с горечью спрашивал социального работника: «Почему отец больше меня не любит?». Как заключает Г. Крэйг, дети усваивают такие уроки в раннем детстве и, когда сами становятся родителями, применяют те же методы «воспитания» к своим детям. То есть здесь мы также наблюдаем соотнесение бессознания (см. раннее детство) ребенка и отца, доведенного до бессознательного состояния этим ребенком и / или женой и / или алкоголем, а вообще говоря, бездарным воспитанием собственного самосознания.
Таким образом, выявленная семантика гендера и цвета позволила построить, если можно так сказать, атомарно-трансактную модель взаимодействия полов. Эта модель, как нам кажется, может оказаться полезной при анализе поведения человека в современном обществе с учетом представленной здесь биосоциокультурной обусловленности личности.

Глава 15. Любовь и брак
В западной культуре никогда не предполагалось, что любовь узаконивает сексуальное общение. Любовь узаконивала брак, в котором сексуальное общение считалось законным и допустимым. Как правило, раньше партнеры объединялись в браке для взаимных социальных, материальных и эмоциональных отношений, способствующих самореализации их личностей.
Где-то с середины ХХ века все большее внимание стало уделяться эмоциональной привязанности и брачная регламентация любви стала не столь актуальной, ибо прежний акцент на экономических и социальных связях стал постепенно ослабевать. Так, при обследовании сексуальной жизни, проведенном в Швеции в 1996 году, 95% женщин и 87% мужчин ответили, что их связывают прежде всего любовные отношения с партнером. 
Настоящая любовь предполагает хорошо сбалансированную смесь надежности и увлекательности. С одной стороны, понимающий и заботливый партнер, готовый пойти с тобой в огонь и в воду, с другой стороны — сексуальное влечение, разнообразие, обновление и неугасающий интерес. Любовь контролирует сексуальность, а идеология любви укрощает любовь, ибо выступает за то, чтобы в любви сочетались определенные дозы стабильной надежности и будоражащей страсти.
Как замечает Гизела Хельмиус, избыточная доза страсти угрожает тому ощущению уверенности и надежности, которое дарит человеку любовь. Ибо страсть испепеляет человека, грозя полным уничтожением надежности.
Переведем эти рассуждения на язык хроматизма. Под надежностью можно понимать динамический гомеостаз всех компонентов интеллектов обоих партнеров. Страсть же как вид аффекта предполагает сверхдоминанту бессознания, и следовательно, может быть сублимирована в красном цвете с привнесением черного цвета из-за всеохватывающей бессознательной доминанты при возникновении потребности у одного из партнеров в овладении телом третьего другого. Однако черный цвет сублимирует и будущее, в силу чего этот партнер пренебрегает настоящим и действительно уничтожает надежность (как динамический гомеостаз). Далее мы увидим, что надежность уничтожается и сменой цветов в системе внутриличностных отношений.
Для создания надежности и стабильности общество пытается сохранять традиционный институт брака, который в последнее время распадается из-за постоянно увеличивающейся индивидуализации, экономической и социальной независимости женщин. С позиций равного дозирования страсти и надежности можно заметить, что чуть ли не половина семей излишнююю дозу стабильности пытается негласно компенсировать за счет любовных приключений на стороне. 
В литературе отмечается, что во многих культурах эмоциональные потребности брачных партнеров могли удовлетворяться на стороне. И для мужчин, и для женщин считалось социально допустимым искать любовь и романтику во внебрачных сексуальных связях. Так, по данным Кинси в 50 е годы ХХ века из 16000 американцев обоего пола имели опыт внебрачных связей 50% мужчин и 26% женщин. В 80-е годы эти данные подтвердились с тенденцией к росту у женщин. В 90-е годы в Швеции 38% мужчин и 23% женщин сообщили, что имели параллельные сексуальные связи при постоянном партнере. В Финляндии 90-х годов эти показатели составили 52% у мужчин и 29% у женщин. 
В самом деле, партнеры, прожившие много лет друг с другом, успели привыкнуть к стабильности устоявшихся парных отношений. И одновременно в более или менее случайных, нередко тайных сексуальных встречах ищут дополнительную дозу страсти, не желая ради нее рисковать надежностью устоявшегося союза
В исследованиях сексуального поведения 90-х годов ХХ века постоянно отмечалось заметное различие в характерных стилях (паттернах) полового удовлетворения мужчин и женщин. Более ранние исследования 70–80-х годов также указывали на большое число супружеских пар, в которых мужчины регулярно достигали физического удовлетворения, а женщины — нет. Так, в отчете Хайта (Xite,1987) сообщалось, что 70% опрошенных женщин никогда не испытывали оргазма во время традиционного койтуса. Отчеты и анкетные данные пестрели критическими высказываниями женщин о том, что мужчины слишком торопятся, грубы и невнимательны, и что они не способны понять эротического и романтического значения нежного, медленного возбуждения. Мужчины же жаловались, что женщины холодны и бесчувственны. 
Выяснились и определенные различия между отношением партнеров к любви и сексу. Так, во-первых, мужчины (81%) чаще, чем женщины (60%), считали, что при половом акте важно достичь оргазма. Во-вторых, мужчины (74%) чаще женщин (53%) сообщали о сильном половом влечении и выше ценили эротику, чем женщины. И наконец, в-третьих, для женщин (86%) оказалось труднее, чем для мужчин (59%), заниматься сексом без любви.
С учетом того, что эти данные (Ube,1976) основаны на выборке и состоящих в браке, и одиноких мужчин и женщин в возрасте от 18 до 60 лет, имеет смысл рассматривать их лишь в качестве тенденции, которая описывает интересующий нас здесь фертильный возраст женщин (18–45 лет) .
Любовь нередко воспринимается как глубоко личное чувство, иррациональное явление, управляемое судьбой или случаем, которое поэтому трудно загнать в рамки рациональных программ, рекомендаций и нормативов.  Часто, беседуя с супружеской парой, пришедшей на прием, психологи ловят себя на мысли: если бы каким-то чудом удалось соединить характеры мужа и жены в одном человеке, этот новый человек был бы почти совершенством! В таких парах муж и жена с удивительной точностью выбрали себе в спутники жизни человека именно с теми чертами, которых им самим недостает. Для того чтобы стать людьми цельными. Кажется, что главная цель супружества — дополнить самого себя как личность, приобрести новые для себя психологические качества. 
По теории Шарлотты Бюлер в каждом индивиде заложена потребность в дополнении, данная самой природой. В период взросления эта потребность вызывает тоску по кому-то другому, которую Бюлер считает характерной чертой духовного пубертатного развития и определяет как «духовную потребность в дополнении».
Сексуальность в нашем обществе обложена «любовной повинностью». Любовь оправдывает половой акт, а половой акт является проявлением любви. С одной стороны, любовь необходима, чтобы сексуальная близость была допустима, с другой стороны, любовь не обязательно связана с сексуальной близостью.

15.1. Образование семьи
Считается, что брак нормализует сексуальность, так как молодые люди «обретают тихую гавань». Так, общество ожидает, что отдельный индивид при вступлении в брак сразу же оказывается в состоянии контролировать свою сексуальность в соответствии с господствующими представлениями и предписанными нормами. 
С другой стороны, семья служит важным контекстом развития взрослых. Хотя семья обычно считается владением женщины, мужчины наряду с ними однозначно заявили, что семейные роли для них очень важны. Мужчины видели в этом определение своей идентичности и обеспечение эмоционального единства. Лишь в очень редких случаях мужчина или женщина определяли себя исходя из своей карьеры, а не семьи.
В последнее время многие исследователи подчеркивают, что из всех функций семьи на первый план выдвигается особая, так называемая терапевтическая функция. Ее сущность заключается в том, что каждый из супругов является для другого психотерапевтом, оказывая постоянную психологическую и эмоциональную поддержку. Адекватное выполнение этой функции партнерами теснее всего коррелирует с удовлетворенностью браком и его стабильностью.
В процессе отделения от родительских семей можно выделить 4 типа независимости, приобретаемой в ходе этого процесса (Hoffman, 1984) .
Эмоциональная независимость, с обретением которой молодые люди становятся менее социально и психологически зависимыми от своих родителей в том, что касается поддержки и любви.
Аттитюдная независимость — у молодых партнеров формируются установки, ценности и система убеждений, отличающиеся от тех, которые свойственны их родителям.
Функциональная независимость имеет отношение к способности молодого взрослого содержать себя материально и самому решать свои повседневные проблемы.
Конфликтная независимость предполагает отделение от родителей, при котором молодые люди не испытывают чувства вины и не считают, что они совершают предательство.

15.1.1. Функционирование семьи
Каждый критический для ребенка период создает или вызывает в ответ критический период перестройки внутрисемейных отношений.
Галински (Gainsky, 1980) описывает этот интерактивный процесс в виде 6 отдельных стадий родительства.
Стадия формирования образа — от зачатия до рождения ребенка — супруги пытаются представить себе, какими родителями они будут, оценивая свои ожидаемые действия согласно собственным стандартам идеального родителя.
Стадия выкармливания — с рождения до примерно 2-х лет (пока ребенок не начнет говорить «Нет») — у родителей формируется чувство привязанности к малышу, а также соизмерение эмоционального участия и времени, которое они рапределяют между малышом, друг другом, работой, своими родителями и друзьями.
Стадия авторитета — ребенку примерно от 2 до 5 лет — появляются вопросы о качестве собственного родительства и осознание того, что они и их дети не всегда соответствуют созданному ими идеалу.
Стадия интерпретации — детям примерно от 5 до 12 лет — родители проверяют и пересматривают многие из устоявшихся предположений о внутрисемейных и прочих взаимоотношениях.
Стадия взаимозависимости — дети подросткового возраста — родители подвергают ревизии свои властные отношения с теперь уже почти взрослыми детьми; эти отношения могут стать соперничающими или партнерскими.
Стадия расставания — выросшие дети уходят из дома — родителям приходится не только «отпустить их», но пересмотреть — изменяющуюся в связи с этим — систему взаимоотношений между оставшимися членами семьи.
На каждой из этих стадий родители разрешают свои внутренние конфликты и строят соответстующую систему взаимоотношений на новом и все более высоком уровне интеграции.

15.1.2. Беременность
Обычно в период беременности супруги оказывают друг другу эмоциональную поддержку. Для будущей матери важное значение приобретает также социальная поддержка мужа и ближайшего окружения. Это связано с тем, что состояние и процесс беременности является не просто сложной перестройкой всех функциональных структур женщины, но — природой абсолютно сложности, которая, на мой взгляд, является исключительно божественной функцией женщины,– вряд ли с этим будут спорить даже физиологи, для которых слово “одухотворенность” ничего не значит.
У беременной среди прочих феноменов отмечается повышенный основной обмен и высокое РОЭ (можно предположить, что они приближаются по уровню к мужскому — Н.С.) В плазме крови резко повышается уровень мужских половых гармонов (андрогенов и в частности, тестостерона,). Так, на первом квартале этот уровень достигает значений вдвое больших, а на последнем месяце — в 3–7 раз больше по сравнению с его средним значение у небеременной. После родоразрешения он резко падает — до нормы небеременной женщины. По данным исследований, несмотря на рост концентрации андрогенов во время беременности, не отмечается внешней маскулинизации у беременной или плода из-за связывания определенной части избытком эстрогенов. В то же время у беременных с плодом мужского пола (по сравнению с плодом женского пола) концентрация андрогенов почти в три раза выше. 
Все это, очевидно, свидетельствует о некоторой “духовной маскулинизации” женщины в период беременности. Так, несмотря зависимость сексуальности женщины в это время от целого ряда факторов, исследователи отмечают, что на первых двух кварталах беременности возникают периоды чрезмерного полового интереса либо к койтусу, либо к мастурбации. На втором и третьем кварталах у беременной отмечается рост интенсивности субъективных ощущений во время оргазма. . Иначе говоря, все это может свидетельствовать о некотором сближении духовных начал беременной женщины и мужчины. То есть, на языке хроматизма это свидетельствует о приобретении беременной женщиной доминанты подсознания.
По данным А. В. Завьялова, характер изменений в соотношении функций организма при беременности дает основание считать, что они отражают доминирование центров, обуславливающих такой неспецифический феномен, как устойчивое перераспределение активности между цетрами сенсорных, моторных и вегетативных функций. Если у здоровых небеременных женщин наблюдаются функциональное преобладание сенсорных функций над моторными, выраженная взаимосвязь характеристик сенсорных функций на фоне слабой корреляции остальных показателей и умеренная величина максимального градиента функциональных различий, то у беременных с нормальными родами на фоне значительного возрастания уровня бодрствования мозга отмечается увеличение активности нейромоторных структур, резкое снижение чувствительности кинестетического и слухового анализаторов, небольшое увеличение максимального градиента функциональных различий и заметное усиление интермодальной корреляции функций. Как считает А. В Завьялов, доминирующие центры расположены в гипоталамо-лимбикоретикулярных структурах и являются источником системоорганизующих влияний, под воздействием которых складывается система «мать — плод». 
В том случае, если во время беременности у супругов отмечался высокий уровень компетенции, самосознания и взаимной адаптации, то как правило, между ними и новорожденным сразу же устанавливались теплые и чуткие отношения
На адаптацию родителей в послеродовой период особенно влияет то, как мать оценивает супружеские отношения и свою беременность. Самооценка родителей также играет роль: тем, у кого она выше, приспособиться бывает легче.
На послеродовой адаптации супругов к новым ролям и обязанностям сказывается и темперамент и здоровье ребенка; так, у родителей младенцев с трудным темпераментом отмечалось снижение удовлетворенности от супружеской жизни. 
Способность молодых родителей адаптироваться к родительским обязанностям связана и с возрастом супругов на момент беременности и рождения ребенка.

15.2. Семья и дети
С рождением ребенка резко возрастают физические и эмоциональные нагрузки супругов. Обычно это связано с нарушением сна и привычного уклада жизни; нередко повышается напряженность в отношениях, приводящая к конфликтам. Вообще говоря, все это приводит к перераспределению функциональных обязанностей в соответствии с устанавливающимися взаимоотношениями между матерью, младенцем и отцом.
Преобладающее большинство семей имеет предсказуемый жизненный цикл, характеризуемый рядом важных событий, которые мы постраемся промоделировать на уровне хроматического анализа взаимоотношений между членами семьи.
Мать утомлена, отец чувствует себя отвергнутым, и оба испытывают ограничение своей свободы. Появление нового члена семьи ослабляет связь и общение между мужем и женой; младенец оказывается в центре забот одного или обоих родителей. Младенец требует к себе постоянного внимания. Рыдания малыша могут вызвать у отца или матери чувства беспомощности, зависимости или гнева. Другие родители могут постепенно свыкнуться с собственным желанием быть от кого-то зависимым, начав его принимать за нормальную, естественную потребность Примерно так описывают психологи эмоциональный тон в семье с новорожденным ребенком. Посмотрим, так ли это на самом деле.
Процесс генерирования родителями опорных сигналов и сверки с ними своего поведения младенцем до 2-х лет — важное средство родительского влияния на его социоэмоциональное развитие. Исследования показывают, что отцы играют заметную роль в формировании реакций ребенка в ситуациях, когда ему неясно, как себя следует вести в данный момент (то есть в экстремальных условиях жизни).
Как показали исследования, более компетентным родителем для младенца до 2-х лет является мать. Обычно она берет насебя основную ответственность по уходу за ребенком и становится более сведущей в удовлетворении его потребностей и интерпретации его сигналов. Второстепенную роль отцов ученые связывают чс чувством некомпетентности в уходе за ребенком.
Матери вовлекают детей в нежные, спокойные, предсказуемые игры или же затевают такие традиционные игры как «ладушки».
Отцы же склонны устраивать необычные, энергичные, непредсказуемые игры, которые детям (младенческого возраста) особенно нравятся.
Интересно, что когда отец берет на себя основную заботу о ребенке, он склонен вести себя так, как это делает мать.
Каким же образом все трое воздействуют друг на друга?
Кларк-Стюарт в своем исследовании этого вопроса обнаружила, что влияние матери на ребенка обычно носит непосредственный характер, тогда как отец влияет на малыша часто опосредованно — через мать. Ребенок же чаще всего влияет на обоих родителей напрямую.
Как констатирует Грэйс Крэйг, самые важные задачи родительства парадоксальны, хотя и представляют собой две стороны одной и той же медали. Так, с одной стороны, успешно выполняющие свои функции родители обеспечивают детям чувство защищенности и поддержки, которое возникает у них от любящей и понимающей семьи. С другой — эти же родители всячески содействуют тому, чтобы их дети стали независимыми и дееспособными взрослыми, создавшими со временем уже собственную семью.
Поэтому принципы взаимодействия родителей со своими взрослеющими детьми существенно сказываются на мотивах стремления подростков к взрослости. Рассмотрим эти взаимодействия в хроматическом контексте динамической семейной системы, в которой изменения в поведении любого члена семьи влияют на всех остальных. В целом, исследования семейной динамики имеют тенденцию характеризовать период отрочества детей скорее как трансформацию, нежели разрыв или разногласие.
Внезапно обостряющаяся потребность подростка в автономии и самоопределении обычно ведет к тому или иному виду конфликтов внутри семьи. И хотя, как показали исследования, серъезные конфликты отмечаются только в 15–20 % семей, большинство их обычно возникает по достаточно заурядным проблемам (поведение за столом, помощь по дому отметки и поведение в школе, свидания, внешний вид, и т. п.). Конфликты же по идейным, религиозным или социальным вопросам до 15–16 лет весьма редки, по-видимому, прежде всего из-за подростковой эгоцентричности (см. этапы взросления).
Как правило, в отрочестве конфликты случаются чаще, чем в юности, ибо начальный этап выхода из детства является самым трудным. И тем не менее родители продолжают влиять не только на мнения, но и на поведение детей. При этом множество исследований выявило существенную разницу в этом влиянии со стороны матери и отца.
По данным Г. Крэйг, отцы чаще склонны поощрять интеллектуальное развитие ребенка и его стремление к независимости во внешней среде, чаще включаются в решение каких-то проблем, встающих перед детьми, принимают активное участи во внутрисемейных дискуссиях. В результате и мальчики, и девочки обычно обсуждают свои идеи и / или проблемы с отцами.
С другой стороны, эпизодически возникающие разногласия с отцом предоставляют подросткам возможность подвергнуть сомнению влияние родственных связей, что фактически ведет к усилению их социальной компетентности вне семьи (к примеру, в референтной группе сверстников) в силу возрастания роли собственного подсознания, отделившегося — благодаря этому конфликту — от отцовского подсознания. Поэтому-то отцовское поведение как бы провоцирует независимость и расхождение во взглядах с детьми.
Взаимодействие подростков и матерей — в этот период существования семьи — оказывается гораздо сложнее. Они чаще соприкасаются в таких конкретных областях, как домашние обязанности, учеба, дисциплина дома и в школе, досуг, одежда. Все это может стать причиной большей напряженности и конфликтов между матерью и детьми.
Вместе с тем, это же создает и много большую близость в отношениях подростков и матерей, ибо — по сравнению с отцами — матери больше склонны к более частым и широким контактам с детьми. Поэтому они располагают большей информацией о меняющихся качествах и самовосприятии подростков, чем отцы. Разногласия же подростков с матерью по поводу обще-духовных ценностей могут подрывать социальную компетентность подростков, подсознательно действующую на них вне семьи, в силу того, что их сознание не одобрено, не санкционировано, не поддержано сверхсознанием матери.
Во многих исследованиях ученые отмечают и гендерные различия детей в восприятии внутрисемейных отношений, причинно связывая их с различием в потребностях их личностного развития. Так, например, мнение мальчиков на родительский тезис о сплочении семьи (родители: «Мы ценим индивидуальность»; подросток: «Ничего подобного») связано с возросшим осознанием собственной компетентности (см. персональный миф). Позитивные же самооценки девочек становятся выше, когда в этом вопросе они принимают сторону родителей (родители: «Мы ценим индивидуальность»; девочка: «В нашей семье все — личности!»). Как можно заключить вслед за Г. Крэйг, именно семья дает важное чувство социальной поддержки и единения девочкам-подросткам, тогда как слишком сильное ощущение сплочения семьи понижает чувство собственной компетентности и независимости у мальчиков-подростков.

15.2.1. Семейные права
Семьи, в которых работают оба супруга, считается обычным явлением. Показательно, что внутрисемейные конфликты из-за справедливого распределения обязанностей возникают в тех семьях, где жена имеет равную или превышающую (по престижу) работу мужа. То есть эта женщина получила специальное образование и ее Я-концепция не может смириться с тем, что муж может манкировать ее как личность, оставляя для нее лишь роли жены и матери ребенка.
Если же сюда привлечь роль гендерного фактора обоих партнеров, то становится ясным, что в каждом отдельном случае необходимо устанавливать схемы, соответствующие их социальному статусу, образовательному цензу, успехам в карьере, предприимчивости и т. п. Здесь же должны быть учтены влияния близких родственников (свекрови и тещи) и подруг.
Нередко женщины переживают серьезные ролевые конфликты в таких коллизиях, как, например: оставить ли с кем-либо свое чадо и ходить на работу, или не ходить на работу, оставаясь с младенцем. Ибо материальное положение не всегда дает однозначный ответ на этот вопрос. Поэтому некоторые исследователи утверждают, что амбивалентные чувства, которые женщины испытывают в связи со своей двойной ролью, являются следствием усвоения ими традиционных половых ролей — внутрисемейный образ жизни, акцент на супружестве и пренебрежение своей профессиональной деятельностью.
Большинство же исследователей объясняет этот ролевой конфликт и амбивалентность чувств теми реальными, повседневными трудностями, с которыми сталкивается женщина, старающаяся выполнить два конкурирующих между собой ряда требований. Как заключает это объяснение Грэйс Крэйг, в таком случае, ролевой конфликт — это скорее результат условий жизни в семье, в которой работают оба супруга, а не «проблема», вызванная психологическим складом женщины.
Возникает вопрос: почему же никто никогда не упоминал о подобных коллизиях у мужчины? Может быть, дело заключается все же в психологии, а не в условиях жизни женщины… Выше — на примере хроматичекой модели семьи — мы уже убедились, что четкий ответ на этот вопрос зависит прежде всего от психологии женщины, и в частности, от ее гендера. Как пишет дальше сама же Грэйс Крэйг, для успешного вхождения в профессию необходимо, чтобы человек смог превратить свои идеалистические мечты в реалистические цели (разрядка моя — Н.С.).
Эти идеалистические мечты в хроматизме всегда и во всем интерпретируются как информация Ид-плана интеллекта, тогда как реалистические цели — информация Мат-плана. Выше же в главе о гендерных проблемах мы убедились, что в женском интеллекте Ид-план доминирует лишь в детском возрасте, после чего переходит во вторую субдоминанту, тогда как у мужчин он непрерывно совершенствуется как первая субдоминанта при условии ее автономности от давления социума (см. 15–16 лет).
В то же время Мат-план женщине дан с 13–14 лет и постоянно совершенствуется на протяжении ее жизни. Мат-план мужчины же, как мы видели выше, организуется социумом

15.2.2.Бабушки и дедушки
Переход партнеров к родительству затрагивает и их родителей, ставших бабушками и дедушками. К этому периоду жизни (40–50 лет) отношения между родителями и их взрослыми детьми становятся более равными, чем когда бы то нибыло ранее. Эти отношения теряют иерархический характер и перерастают в отношения взаимодействия между взрослыми людьми на основе взаимного равенства.
По мере старения родителей между людьми среднего возраста и старшим поколением постепенно происходит перемена ролей. Представители среднего возраста становятся поколением, стоящим «у руля», — работающим, воспитывающим детей и, в целом выполняющим созидательную роль в обществе. То есть функции Мат- и Ид-планов.
Их же родители, если они еще живы, могут бвть уже на пенсии, иметь плохое здоровье, им может требоваться финансовая помощь или они могут зависеть от детей в чем-то ином. То есть функция Син-плана Поэтому они как бы меняются функциями по отношению друг к другу. И если оба поколения не поймут, что такая перемена ролей является неизбежной частью жизненного цикла, то эти новые отношения могут вызывать обиду и возмущение у обеих сторон 
Как правило бабушки, а нередко, и дедушки создают ощущение преемственности и единства семьи, передавая внукам семейное наследие и традиции. Внуки очень часто являются одной из самых больших радостей стариков. Ряд исследований продемонстрировал, что у многих бабушек и дедушек возникают прочные дружеские отношения с внуками.
Такие привязанности являются результатом регулярных контактов и лежат в основе близких, любящих отношений. Обычно внуки чувствуют себя спокойнее с бабушками, чем с родителями и / или дедушками.
Во многих исследованиях отмечается, что дочери значительно чаще, чем сыновья, ухаживают за своими родителями, даже если для этого им приходится менять свою работы или распорядок жизни. 

15.3. Развод и дети
Как правило, вопрос о разводе первой поднимает жена. Женщины часто раньше и сильнее начинают испытывать неудовлетворенность браком, хотя окончательное решение о разводе может быть принято и не ими. По данным Кинси, примерно 75% браков распадаются из-за аноргазмии женщин, считающих виноватыми в этом мужей.
Сразу после развода дети, особенно в возрасте 5–7 лет, часто кажутся сбитыми с толку, растерянными. Они проявляют признаки неустойчивого поведения не только дома, но и в школе и других местах. У них может возникнуть ощущение, что их прежние сценарии событий повседневной жизни больше не применимы. 
По данным Статистического управления США, в середине 70-х годов ХХ века у каждого 7-го ребенка часть детства проходила без отца. За последние десятилетия число неполных семей увеличивалось в 10 раз быстрее, чем семей с обоими родителями. Как отмечает в связи с этим Грэйс Крэйг,  эта тенденция особенно велика среди молодых женщин и наводит на мысль о том, что воспитание ребенка одним родителем может стать еще более распространенным явлением. Действительно, в 1993 году мать-одиночка содержала уже каждую четвертую семью.
Что же стоит за этим стремительно растущим количеством семей, которыми управляет женщина? Как указывают Росс и Сохилл (Ross, & Sawhi, 1975) одним из факторов создания неполной семьи является улучшение социальных и экономических условий жизни женщины. Так, в 1992 году средний семейный доход белых супружеских пар в США составлял 42738 долларов, тогда как у матерей-одиночек — 29671 доллар.
И хотя статистика США дает лишь малый процент отцов, на попечении которых остаются дети после развода, их число постепенно увеличивалось и к 1996 году составляло 10 %. Отцы-одиночки во многом сталкиваются с теми же проблемами, что и матери-одиночки. Многие отцы-одиночки испытывают те же чувства одиночества и подавленности, о которых часто сообщают матери-одиночки. Одиноким отцам, так же как и матерям-одиночкам, бывает трудно сохранить круг своих друзей и получить иную эмоциональную поддержку.
От родителя-одиночки воспитание ребенка может требовать периодически изматывающих усилий, поскольку чаще всего ему приходиться еще и работать для обеспечения семейного бюджета. И если для анализа мотивов поступления на работу женщин из полных семей необходимо привлечение гендерных факторов, то в данном случае, обычно можно ограничиться исключительно социальными.
Разумеется, в неполной семье неработающей женщине с ребенком просто некуда деться, каков бы ни был у нее гендерный тип личности. Ибо детские ясли и сады представляют собой суррогат воспитания даже для неполной семьи из-за отсутствия прочных межличностных связей между компонентами интеллекта ребенка и ближайшим окружением взрослых.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
ГАРМОНИЯ ЦВЕТА

Глава 16. Семантика гармонии
16.1. К теории цветовой гармонии
Прежде всего следует иметь в виду, что о цветовых гармониях нельзя судить по апертурным цветам. То есть, не имея в виду конкретную цель, которой будет служить то или иное сочетание цветов. Однако для начала обратимся к античной теории гармонии и увидим, что тем не менее существуют и всеобщие законы построения гармоничных систем.
Так, античные мыслители полагали гармонию универсальным принципом мироздания. Этот принцип включал прежде всего организованность, противостоящую принципу хаоса. Поэтому гармония заключалась во взаимосвязи компонентов системы.
При этом в гармоничной системе предполагалось наличие тождеств и противоположностей, которые диалектически образуют единство, ведущее как к устойчивости, так и к дальнейшему развитию системы. С этим, безусловно, был связан и принцип высокой степени упорядоченности всех компонентов системы.
Античная теория гармонии, разумеется, основывалась на принципе «Человек — мера вещей», ибо собственно «мера» в построениях античных авторов исходила их принципа относительности этого понятия. То есть того самого принципа, который исповедует и хроматизм в построении гармонии жизни. Отсюда непосредственно вытекали и принципы красоты, возвышенности, целесообразности и соответствия, весьма существенные для античных теорий гармонии.
Для конкретных же подразделений (к примеру, по видам искусства) всеобщие законы цветовой гармонии вывести невозможно. Это объясняется тем, что закономерности построения таких гармоний в орнаментальном искусстве, станковой живописи, архитектурной полихромии и конструировании одежды не могут быть едиными хотя бы потому, что живопись, к примеру оперирует как с гармониями, так и с дисгармониями.
Например, сочетание цветов, принимаемое как в высшей степени гармоничное на обложке книги или на упаковке, может оказаться совершенно неприемлемым в росписи интерьера. Неприемлемым чаще всего оттого, что разный масштаб требует различной композиции цветовых пятен. Соотношение определенных площадей различных цветов, найденное в одном масштабе, не может быть перенесено в другой масштаб в том же виде с полной уверенностью, что эффект будет одинаковым.
Зачастую неотъемлемым признаком красоты цвета оказывается требование его чистоты (насыщенности). Что же касается всех фактически употребляемых красок, то они не являются идеально чистыми. Для того чтобы они казались таковыми, нужно соответствующим образом подобрать цвет фона. Чистота цвета зрительно повышается, если окружающие цвета темнее данного и обладают цветом контрастным к искомому.
Очень часто можно услышать утверждение, что комбинации цветов, близких к дополнительным, являются лучшими. Действительно, такие сочетания максимально усиливают взаимное звучание цветов. Кажущаяся чистота обоих при этом увеличивается. Однако, если оба цвета обладают значительной насыщенностью и яркостью, то они воспринимаются с трудом, от них «рябит в глазах». Это объясняется тем, что глаз никогда не находится в состоянии полной неподвижности и сочетание двух ярких и насыщенных цветов вызывает резкие колебания адаптации различных участков сетчатки.
Дополнительные цвета чаще всего оказываются гармоничными, когда они разделены третьим цветом — цветом фона или контура — или дают совершенно различные представления о пространстве. Как очень популярные, можно отметить пары дополнительных цветов разной степени насыщенности. К примеру, очень распространены сочетания зеленого с коричневым, серо-голубого с медно-красным и т. д.
При сочетании темного цвета со светлым нужно учитывать их взаимодействие согласно закону светлотного контраста, о котором говорил еще Леонардо.
На темный цвет как бы накладывается серый, он становится менее насыщенным. Для того чтобы в данном случае насыщенность темного цвета не уменьшалась, нужно иметь некоторый «запас» насыщенности. Если же темным является черный, то светлый цвет не только не вызывает «загрязняющего» действия, но даже делает его глубже, темнее и чище.
Гармонии цветовых отношений предполагают строгую взаимосвязь цветов, при которой изменение одного из них ведет к нарушению единства цветовой композиции. Простейший и наиболее распространенный видом подобных гармоний — это цветовые триады. Одной из наиболее распространенных в архитектурной орнаментике триад является комбинация: красный, желтый и синий.
Для наглядности приведу наиболее распространенные типы цветовых гармоний, по данным группы Л. К. Абрамова:
Монохромные или композиции, выдержанные в одном цветовом тоне (с различиями по светлоте и насыщенности).
Композиции, ограниченные пределами малого интервала в цветовом круге (т. е. гармонии цветов, близких по цветовому тону).
Композиции, в которых цвета подчинены одному «главному», то есть доминирующему цвету.
Полярные композиции, построенные на противопоставлении двух главных цветов (или двух групп цветов), которые образуют между собой большие интервалы по цветовому тону.
Трехцветные, построенные на трех главных цветax, образующих между собой средние или большие интервалы.
Композиции, построенные на основе метода полного дробления масс, при котором на ограниченном участке достигается возможно большее цветовое разнообразие.
Как отмечалось выше, при создании цветовых гармоний большое значение имеет соотношение между светлотой, насыщенностью и размерами самих цветных поверхностей. Это обстоятельство всегда остается в силе, невзирая на то, какой именно тип цветовой композиции приходится использовать.
Все цвета, образующие цветовую композицию в живописи, находятся в равном положении по отношению к определенному источнику света, отдельные же помещения здания зачастую имеют различный спектральный состав освещения и неодинаковый уровень освещенности. Кроме того, в каждом таком помещении мы неизбежно имеем плоскости, находящиеся в разных условиях освещения.
Окрашенные поверхности помещений рассматриваются чаще всего не пристально (как произведения живописи), а «попутно», в движении. В лучшем случае они являются фоном для предметов, подлежащих тщательному рассмотрению.
Система чередования цветов, взятых в определенном количестве по площади в зависимости от их качественной характеристики, создает определенную ритмическую схему окраски здания. Удачно найденный ритм — основа гармонического построения архитектурного пространства.
Говоря о взаимодействии цветов на плоскости, нельзя не учитывать значительной роли одновременного контраста. И также невозможно обойти те изменения цветовых характеристик, которые имеют место при восприятии чередующихся цветов за счет контраста последовательного.
С указанным обстоятельством нужно считаться особенно в том случае, если время пребывания в помещениях незначительно. Бели же мы переходим в помещение, где находимся затем длительное время, то значение эффекта последовательного контраста падает, так как по данным Л. К. Абрамова, достаточно примерно 90 секунд, чтобы глаз полностью адаптировался в условиях нового цветового окружения.
В архитектуре интерьера окраска стен и пола чаще всего призвана быть фоном для его оборудования и предметов убранства, поэтому применение слишком насыщенных, чистых цветов в данном случае применяется редко. Более приемлемыми оказываются несколько приглушенные цвета, цвета средней насыщенности. При окраске последовательного ряда помещений не безразлична та очередность, в которой располагаются цвета, предназначенные для каждого из них.
Группа цветов, используемая для окраски следующих друг за другом помещений, чтобы не казаться хаотичной, должна подчиняться определенной системе. Наиболее «плавными» и закономерными кажутся такие ряды, в которых при изменении одного свойства цвета (светлоты, насыщенности, цветового тона) другие не изменяются.
Спокойным и естественным выглядит порядок окраски помещений в последовательности цветового круга. При этом важно, чтобы светлотные отношения цветов, приходящих на смену друг другу, соответствовали отношениям по светлоте подобных цветов в цветовом круге. Так, например, если в цветовом круге желтый является более светлым, чем синий, то использованные для окраски помещений, они выглядят естественнее, когда их отношения остаются теми же.
В цветовой композиции интерьера должны быть намечены основные плоскости, значительность которых необходимо выделить окраской. Цвет остальных плоскостей должен подготавливать к восприятию основных и усиливать их звучание. Последовательное восприятие ряда цветов от холодных к теплым несет постепенно возрастающее эмоциональное напряжение.
Для того же, чтобы сочетание цветов в итоге можно было назвать красивым (гармоничным), нужно в пределах данной композиции иметь цвета, характер которых, размеры их площадей, положение на плоскости (или в пространстве) могли бы усилить и выразительность каждого, и композицию в целом. Благодаря этому их взаимосвязь окажется единственно возможной для создания определенной эмоциональной реакции.
При создании цветовых гармоний большое значение имеет соотношение между светлотой, насыщенностью и размерами самих цветных поверхностей. Это обстоятельство всегда остается в силе, невзирая на то, какой именно тип цветовой композиции приходится использовать.
Все цвета, образующие цветовую композицию в живописи, находятся в равном положении по отношению к определенному источнику света, отдельные же помещения здания зачастую имеют различный спектральный состав освещения и неодинаковый уровень освещенности. Кроме того, в каждом таком помещении мы неизбежно имеем плоскости, находящиеся в разных условиях освещения.
Окрашенные поверхности помещений рассматриваются чаще всего не пристально (как произведения живописи), а «попутно», в движении. В лучшем случае они являются фоном для предметов, подлежащих тщательному рассмотрению.
Система чередования цветов, взятых в определенном количестве по площади в зависимости от их качественной характеристики, создает определенную ритмическую схему окраски здания. Удачно найденный ритм — основа гармонического построения архитектурного пространства.
Говоря о взаимодействии цветов на плоскости, нельзя не учитывать значительной роли одновременного контраста. И также невозможно обойти те изменения цветовых характеристик, которые имеют место при восприятии чередующихся цветов за счет контраста последовательного.
С указанным обстоятельством нужно считаться особенно в том случае, если время пребывания в помещениях незначительно. Бели же мы переходим в помещение, где находимся затем длительное время, то значение эффекта последовательного контраста падает, так как по данным Л. К. Абрамова, достаточно примерно 90 секунд, чтобы глаз полностью адаптировался в условиях нового цветового окружения.
В архитектуре интерьера окраска стен и пола чаще всего призвана быть фоном для его оборудования и предметов убранства, поэтому применение слишком насыщенных, чистых цветов в данном случае применяется редко. Более приемлемыми оказываются несколько приглушенные цвета, цвета средней насыщенности. При окраске последовательного ряда помещений не безразлична та очередность, в которой располагаются цвета, предназначенные для каждого из них.
Группа цветов, используемая для окраски следующих друг за другом помещений, чтобы не казаться хаотичной, должна подчиняться определенной системе. Наиболее «плавными» и закономерными кажутся такие ряды, в которых при изменении одного свойства цвета (светлоты, насыщенности, цветового тона) другие не изменяются.
Спокойным и естественным выглядит порядок окраски помещений в последовательности цветового круга. При этом важно, чтобы светлотные отношения цветов, приходящих на смену друг другу, соответствовали отношениям по светлоте подобных цветов в цветовом круге. Так, например, если в цветовом круге желтый является более светлым, чем синий, то использованные для окраски помещений, они выглядят естественнее, когда их отношения остаются теми же.
В цветовой композиции интерьера должны быть намечены основные плоскости, значительность которых необходимо выделить окраской. Цвет остальных плоскостей должен подготавливать к восприятию основных и усиливать их звучание. Последовательное восприятие ряда цветов от холодных к теплым несет постепенно возрастающее эмоциональное напряжение.
Для того же, чтобы сочетание цветов в итоге можно было назвать красивым (гармоничным), нужно в пределах данной композиции иметь цвета, характер которых, размеры их площадей, положение на плоскости (или в пространстве) могли бы усилить и выразительность каждого, и композицию в целом. Благодаря этому их взаимосвязь окажется единственно возможной для создания определенной эмоциональной реакции.
16.2. Цветовое воздействие среды
Еще в XIX веке знали, что эмоции вызывают изменения пульса, дыхания, скорости реакции, силы и др. И эти же изменения вызывает у нас действие различных цветов. Все это говорит о прямом действии цвета на все сферы интеллекта.
Например, выше мы столкнулись с тем, что в красном цвете интеллект переоценивает реальное время, а в синем — недооценивает. И когда мы узнали, что красный — «мужской», а голубой — «женский», то, может быть, и осознали, что «мужчина» всегда приходит вовремя, а «женщина» всегда опаздывает, по природе своей, по природе цвета. Половые и гендерные различия существуют почти во всем. Здесь и средняя величина сжатия мускулов кисти руки: у взрослого мужчины она составляет 60–70 кг, а у женщин 40–50 кг. Точно также в «мужском» красном цвете мы становимся значительно сильнее, чем в «женском» синем. Закавычивание же «мужского» и «женского» связано не столько с полом, сколько с гендером. Гендер (то есть не физический, а о психологический диморфизм) предполагает наличие и психологических различий, которые проявлялись, в частности, в психофизиологии цветовосприятия. Понятие гендерного диморфизма, согласно работам специалистов, включает меняющиеся в онтогенезе (взросление, старение), различия между женственным (фемининным — f) и мужественным (маскулинным — m) типом характера, которые объективно выражаются в выборе предпочтительных цветов (одежды, интерьера и т. п.), в репрезентативном доминировании левого у (m) и правого у (f) полуполей зрения, которые связаны с типом мышления и т. д. и т. п.
Напомню, что под гендером обычно понимается социо-культурная обусловленность диморфизма человека, которая определяется по выбору предпочтительных цветов и которая, как правило, но не обязательно, связана с физическим (паспортным) полом.
В тоже время, еще раз подчеркну, что выбор предпочтительного цвета в одежде или в интерьере никак не может свидетельствовать о «мужском» или «женском» цвете. Все определяется соотношением доминант (то есть преобладанием тех или иных характеристик) интеллекта и не более того. Выше мы уже убедились в том, что как женский интеллект в определенных стадиях развития может проходить через этапы доминирования «мужских» компонентов (цветов), так и мужской — «женских». И об этом говорит не только чередование гормональных сдвигов в организме и / или известные сдвиги в функционировании вегетативной нервной системы, но и весь материал настоящей книги. Называем же мы цвета «женскими» и «мужскими» исключительно. Для того чтобы нагляднее и понятнее представить как гендер, так и хроматическую модель интеллекта реального человека в реальном мире.
Простая перемена цвета одежды или интерьера связана с новым восприятием мира. И ведомая цветом душа чувствует это. В нашем стремлении лучше приспособиться (к партнеру, к семье, к коллективу) цвет играет роль опредмеченных эмоций. То есть цветом одежды или машины мы часто передаем все то, чего никогда не сможем сказать окружающим. Не из-за боязни чего-либо. Нет. Скорее уж потому, что не можем выразить словами все реально ощущаемое, все чувствуемое нами. Словами можно передать осознанное, цветами — неосознаваемое. Да и можно ли словами передать содержание своей души — все свое отношение к свету, к миру, к себе, к окружающим.
Во-первых, цвета отражают существующее поведение и сущность человека, а, во-вторых, предпочтение каких-либо цветов свидетельствует о возникающей потребности к «перемене цвета», то есть о фиксации наступающего состояния интеллекта. Поэтому для цветотерапевта прежде всего следует выяснить причину, по которой пациентом выбирается наиболее предпочтительный цвет. Так, индивид может выбирать и цвет, отвечающий существующим отношениям компонентов интеллекта, и цвет, благодаря которому интеллект получит недостающее подкрепление для какого-либо из компонентов интеллекта. Люшеровская методика дает основания полагать, что эти два выбора взаимозависимы и принципиально не разделимы.
В хроматизме же эти принципы выбора предпочтительных цветов считаются двумя последовательными стадиями возникающей потребности в динамическом гомеостазе интеллекта. Иначе говоря, возникающая в интеллекте потребность — это проекция на его сущность. А проекцию от потребности всегда можно отделить, как это показано в работах по хроматизму. В соответствии с этим цвета можно использовать в качестве инструмента для исследования интеллекта человека (психологической диагностики) и последующего приведения в норму, согласно возникшей у пациента потребности.
Применение в цветовой терапии вслед за основным (лечащим) цветом дополнительного к нему, согласно Вайсу, вызвано тем, что он усиливает действие основного. Действительно, интеллект приостанавливает действие излишнего цветового излучения, вырабатывая через определенный промежуток времени (адаптации) дополнительный цвет. Если в это время (то есть когда нейтрализуется вредное излучение) интеллект получает тот же цвет, который он вырабатывает для нейтрализации основного, то может возникнуть интеллектуальная перегрузка, выражающаяся в цветовом утомлении и даже усталости.
Характеристики всех (ахромных и квазимонохромных) цветов принято изображать на примере цветового тела, содержащего цветовой круг с максимально насыщенными ("яркими”) цветами по периметру и средне-серым в центре. Характеристики полихромных (цветных) цветов принято изображать на примере цветового круга, по периметру которого находятся все максимально насыщенные ("яркие”) цвета при их постепенном переходе в центр круга к серому. По цветовому кругу определяется цветовой тон и насыщенность (содержание серого) данного цвета. Ахромные (то есть нецветные: белый, серые и черный) цвета имеют единственную характеристику (светлоту) и расположены на оси, ортогональной плоскости цветового круга. Ортогональное соединение этой (ахромной) оси с цветовым кругом образует цветовое тело, содержащие все природные цвета.
Поэтому любой цвет можно описать тремя характеристиками и выразить точкой в трехмерном пространстве цветового тела: цветовой тон — сходство данного цвета с одним из спектральных; насыщенность — степень отличия данного цвета от серого равной светлоты; светлота — близость определяемого цвета к белому. В силу некоторой идеализации черного и белого цветов (в природе не существует ни абсолютно черного, ни абсолютно белого цвета), в хроматизме используется атлас Манселла, представляющий собой цветовое тело в виде сферы, где ахроматические цвета соответствуют окружающей действительности.
Любой цвет можно описать тремя характеристиками и выразить точкой в трехмерном пространстве: цветовой тон — сходство данного цвета с одним из спектральных; насыщенность — степень отличия данного цвета от серого равной светлоты; светлота — близость определяемого цвета к белому.
В силу некоторой идеализации черного и белого цветов (в природе не существует ни абсолютно черного, ни абсолютно белого цвета), в хроматизме используется атлас Манселла, представляющий собой цветовое тело в виде сферы, где ахроматические цвета соответствуют окружающей действительности.
Так, в частности, распределение цветов в цветовом круге по отношению к вертикальной оси пурпурный-зеленый и центру (серый) создает противоположный эффект. Например, по данным Вайса, оранжевый цвет стимулирует дыхание и соответствует вдоху, тогда как дополнительный к нему синий замедляет дыхание и соответствует выдоху. И вместе с тем, эти два цвета считаются осью, на которой можно количественно оценить рассматриваемые функции бессознания с учетом их оппонентности.
Проще говоря, цветовая задача нашего интеллекта состоит в устранении или в ослаблении неблагоприятных воздействий. Отвести нас подальше от противного раздражителя. Или его удалить подальше от нас. “С глаз долой — из сердца вон”. Как же это сделать, если не получается “с глаз долой”? Любая женщина знает, что цвет достигает наибольшей выразительности, если рядом с ним поместить немного контрастного цвета. И этот же контрастный в большей пропорции может “уничтожить” не желаемый цвет. Так и появляются цвета наших одежд — в выборе цветов желаемых и уничтожении не желаемых. А ведь любимые нами цвета при сочетании с контрастными дают белый или серый цвета.
Обратим внимание: эти пары цветов не являются взаимообратимыми как это наблюдалось для дополнительных цветов. Например, цветом последовательного контраста к красному на белом фоне будет зеленый, тогда как к зеленому — пурпурный; к желтому — фиолетовый, тогда как к фиолетовому — зеленовато-желтый и т. д.
Разумеется, и ахромные, и полихромные цвета не являются столь прерывными (дискретными) как это мы выражаем словами, аналогично тому как и цвета окружающей среды мы разделяем только по их названиям. На самом деле, как спектр белого света представляет собой непрерывный переход одних оттенков в другие, так и чувства, и функции органов человека — непрерывное динамическое изменение и / или наложение друг на друга.
Итак, зная, какие чувства или функции наиболее развиты у человека, можно ли сказать нечто определенное и о его внутреннем цветовом пространстве? Ведь только что мы видели, как выбор того или иного внешнего цвета “дополнял” излюбленный внутренний до белого или серого. И цвет одежд становился контрастным к цвету души, уничтожал последний или подчеркивал его выразительность. По всей видимости, оба эти варианта периодически сменяют друг друга. Сначала человек совмещает цвета души и одежд в своем нравящемся единстве. Когда же наступает цветовое утомление от этого единообразия, то цвет меняется на контрастный, чтобы через нейтральный серый перейти к новому витку своей жизни, к новому цвету души, а затем и одежды.
Доказательства различного действия цвета на лиц с разными характерами приводились В. М. Бехтеревым, Э. М. Гейлом, Э. Д. Бэббитом и многими другими: Состояние больных, страдавших от меланхолии, ухудшалось в синих и зеленых комнатах и улучшалось в красных. Буйные холерики успокаивались в комнатах с синими шторами. Получается, например, что под воздействием сине-зеленых цветов и холерик может стать почти флегматиком и т. д. Так внешний цвет или устраняет, или ослабляет цвет внутренний, цвет-раздражитель. Так цвета одежд, которые мы выбираем, воспитывают нас. Так мы живем.
Положим, мы выбираем синий цвет штор или одежды, вместе с которым неосознанно ожидаем от окружения прохладу и определенную дистанцию отношений, нечто неземное и идеальное, душу и дух, как пишет о принципах выбора синего цвета У. Бер. Вместе с тем, ни в коем случае предпочтительный цвет сам по себе не может свидетельствовать о направленности, темпераменте или характере человека. Как показано в хроматизме, и эти, и цветовые характеристики амбивалентны и, строго говоря, могут быть получены только после обработки хром-тестов, и (по результатам тестирования) рассчитаны для определенных доминант и функций заданных компонентов интеллекта.
Поэтому мне не совсем понятно возражение Л. Н. Собчик, которая основывается прежде всего на античной традиции: цвет крови (sangua), следовательно, красный — цвет сангвиников; цвет желчи (hoea), следовательно желтый — цвет холериков. В обоснование истинности этих сопоставлений Л. Н. Собчик приводит весьма гипотетическую периодизацию З.Фрейда и совершенно игнорирует экспериментальные данные Г. Айзенка, М. Люшера и А. Эткинда, которые доказывают, что именно красный — внутренний цвет холериков, а желтый — сангвиников. Все-таки к наследию античных авторов имеет смысл относиться тоже с некоторой долей скепсиса. Ибо вышеуказанные эксперименты им были неизвестны.
В функциональной психологии предпочтения тех или иных цветов определяются путем тестирования. При этом не всегда учитывается тот факт, что смысл (семантика) цвета имеет двусторонний характер. С одной стороны, в нем генетически заложены определенные черты архетипов, которые объективно проявляются на опыте (красное — огонь, кровь, учащение пульса и т. п.). С другой стороны, цветовые предпочтения связаны с множеством субъективных факторов, которые определяются чувственно-эмоциональной стороной восприятия, потребностными, мотивационными и другими функциями интеллекта. При этом субъективные факторы также имеют двойную обусловленность: объективную, которая определяется особенностями цветовоздействия интерьера и одежды, и субъективную, связанную с теми же потребностями, но уже через психосоциальные характеристики, то есть гендер человека.
Тем не менее, полувековое применение известных тестов позволило выделить “нормальную” личностную цветовую шкалу, отклонение от которой считается выражением психической ненормальности или, как мы видели выше, индивидуальности. Так, в 8-цветовом тесте Люшера четыре основных цвета (см. четыре темперамента) — синий, зеленый, красный и желтый — большинство людей ставит на первых четырех позициях, а серый, фиолетовый, коричневый и черный — на последних. Если у кого-либо это не так, то психолог говорит о “некоторых отклонениях от нормы”. Например, отрицание красного цвета как предпочтительного указывает на “вытеснение потребности в возбуждении, слабом уровне активности” и т. п. Вместе с тем, опыт тестовых опросов выявляет и социальное разделение общества. Например, низшие слои населения фиолетовый, желтый и коричневый цвета предпочитают в два раза чаще, чем высшие слои, которые, в свою очередь, выбирают на 8 процентов чаще (чем низшие) синий и зеленый цвета.
Цветовые предпочтения разных полов также различны: женщины чаще тяготеют к желтому, голубому и пурпурному, а мужчины — к красныому, зеленому и фиолетовому. Заметим к тому же, что женщины из ахромных («нецветных») цветов чаще всего выбирают белый и черный, а мужчины — серые цвета. Поэтому в хроматизме понятие «пол» относится не столько к телесным, сколько к духовным признакам. Строго говоря, речь в хроматизме идет о гендере, то есть полоролевой идентификации души и тела человека. А душа и тело объединены понятием интеллекта, который условно делится на три составляющих, на три хроматических компонента: сознание — социальные предписания, формальная логика и др., подсознание — эстетика восприятия, творчество и др., бессознание — телесные ощущения и др.
При нормальных условиях жизни, как показал анализ памятников мировой культуры, в женском интеллекте может доминировать и само- и право- и подсознание, а в мужском — само- и подподсознание, при этом каждый из компонентов характеризуется конкретным цветом, который связан с определенными функциями интеллекта и гендера (психосоциального пола) человека. Так, почти во всех мифологиях женщина (Великая Мать-богиня) являлась подательницей благ, высшей мудростью, охранительницей традиций. Но одновременно “женское начало” в этих же мифах символизировало нечто иррациональное. Непознаваемое. Тайну времен.
К понятию «сверхсознание» может относиться прежде всего правосознание, тогда как к «самосознанию» — самопознание, самооценка, самоконтроль и т. п. Статистика утверждает, что правосознанием в большей мере характеризуются женщины, поскольку репрезентативно они более законопослушны и в большей мере социализированы. В то же время повышенной самооценкой в психологии личности характеризуются мужчины, имеющие ярко выраженную «Я-концепцию». Аналогичный вывод вытекает из анализа внутреннего времени обоих полов: в красном цвете («мужском») время течет более быстро, чем в голубом («женском»).

16.3. Информация цвета
Как утверждают ученые, пропускная способность наших органов чувств на несколько порядков выше, чем пропускная способность головного мозга. В самом деле, мозгу было бы просто не воспринять все то количество информации, которое неосознанно поступает в наши органы чувств и обрабатываются рецепторами цвета, вкуса, обоняния, слуха и т. п. Поэтому именно здесь происходит обработка основной части информации. Именно здесь происходит выделение существенной для интеллекта информации и ее различные степени обобщения. Последние же и передаются в те сферы интеллекта, которые отвечают за ее хранение, аналитическую обработку и воспроизведение в актуальной ситуации.
В хроматизме все цвета принято рассматривать как пары, которые обладают взаимодополняющим и одновременно оппонирующим характером воздействия на интеллект. Говоря другими словами, если основной цвет вызывает какое-то действие, то дополнительный цвет это действие нейтрализует. Например, в то время как красный (как основной цвет) возбуждает активность, синий ее тормозит.  Дополнительные цвета при визуальном смешении дают белый и серый, распределяясь попарно (диаметрально противоположно) по осям цветового круга: красный — голубой, оранжевый — голубовато-синий, желтый — синий, желто-зеленый — фиолетовый, зеленый — пурпурный.
Таким образом, если однообразие цветовых восприятий неблагоприятно сказывается на работе интеллекта, то периодическое восприятие дополнительных цветов увеличивает физическую и умственную работоспособность по сравнению с наблюдаемой при каком-либо одном цвете. Отметим, что при этом чередовании цветовых стимулов происходит взаимная сенсибилизация (повышение чувствительности рецепторов) за счет активности соответствующих нейронов и нервных центров, то есть активация интеллекта как на бессознательном, так и на подсознательном уровнях.
Разумеется цвета не являются столь прерывными (дискретными) как это мы выражаем словами, аналогично тому как и цвета окружающей среды мы разделяем только по их названиям. На самом деле, как спектр белого света представляет собой непрерывный переход одних оттенков в другие, так и чувства, и функции органов человека — непрерывное динамическое изменение и / или наложение друг на друга.
В своем жизненном опыте мы редко имеем дело с беспредметным цветом. Мы видим оранжевый апельсин, зеленую траву, карие глаза, красные звезды, а не просто отдельные цвета. В быту нам практически невозможно отделить информацию цветовую от той, которая ее сопровождает, от контекста, в котором мы воспринимаем цвет. Для человека чаще всего цвет рассказывает о предметах и явлениях. Он позволяет судить о том, созрела ли ягода или она еще зеленая, здоров ли ребенок или у него красное горло. Понятно, что чем разнообразнее информация, тем она достовернее. То, что мы видим, слышим, осязаем, помним, обоняем, чувствуем — все это синтезируется в единую и неразрывную картину мира.
Впервые кодирование по цвету и форме были выявлены античными авторами, которые показали возможность распространения хроматических обобщений на функции интеллекта. Леонардо да Винчи (§ 334, 543) перенес эти обобщения на окружающее пространство и перспективу; Гете (§ 881) показал возможность обобщений по принадлежности цветов к определенной области цветового круга; Кандинский, объединив обобщения по цвету и форме, создал предпосылки для создания теории абстрактной живописи, в которой предметность цвета настолько отделена от предмета, что является чисто хроматическим обобщением (сублиматом), неподвластным формальной логике осознания.
В хроматизме обобщение по цвету принято соотносить с понятием “цветового кодирования”. Представим три основных цветовых кода, каждый из которых связан с определенным компонентом интеллекта.
Во-первых, “абстракция” цветообозначения как процесс отвлечения от “конкретного” цвета относится прежде всего к научному мышлению, то есть определяется его формально-логической выводимостью чистым сознанием (рацио) исключительно на понятийном уровне. “Абстракция” же, как результат указанного вида мышления, ограничена характерным отрывом опосредующих связей ее компонентов от “конкретного”, от историчности, что обуславливает “умерщвляющую все живое” схематичность и / или “схоластическую абсолютизацию” формально-логических связей, не имеющих реального представительства в окружающем мире.
Во-вторых, принцип творческого мышления предполагает уход интеллекта от рациональности, от сознательного вида мышления, поскольку общепринято положение, согласно которому в инсайте чувственно-образный уровень обобщения не обязательно согласуется с формально-логическим. Это связано с тем, в частности, что в теории творчества деятельность сознания (как компонента интеллекта) считается исключительно конечным этапом творения / восприятия. Началом же принято считать подсознание (“сновидное состояние”, озарение и т. п.) логика которого, как правило, не вписывается в рамки формальной логики научного мышления (см. ниже).
И, наконец, в-третьих, известный в психофизике принцип метамеризации светоцветовой информации позволяет сделать вывод о третьем типе кодирования цвета. Под метамеризацией обычно понимают бессознательный процесс ощущения смеси различных спектральных цветов одинаковыми. В психофизике до сих пор это свойство бессознания считается «недоработкой природы», «неадекватной реакцией механизмов цветового зрения», «дефектом цветоощущения» и т. п. В хроматизме же это свойство выделено как стадия первичной обработки, систематизации и обобщения цветовой информации внешней среды.
Таким образом, рассмотренные принципы цветового кодирования позволили выявить три принципиально различных вида обобщения. С одной стороны, в науке и / или в философии принято доводить осознанное формально-логическое объединение "однородных" предметов до вербализуемой на понятийном уровне и не всегда представимой (“бесцветной”) абстракции. В самом деле, деятельность сознания (как компонента интеллекта) приводит предмет к абстракции, совершенно пренебрегая цветом и формально объединяя принципиально различные хроматические представления в одном понятии.
С другой стороны, в творческом процессе и / или в катарсисе цветовой терапии обыкновенно происходит неосознаваемое чувственное (образно-логическое) объединение свойств "разнородных" предметов как представимая на образно-ассоциативном уровне и не всегда вербализуемая сублимация в виде их архетипического и / или апертурного цвета, и / или оттенка, и / или колорита и т. п. В связи с этим вспоминаются замечательные слова Р. Штайнера: “Большая часть сущего, того, что мы видим, творчески родилась именно из мира цвета”.

Глава 17. Энергетика гармонии
17.1. Родство и цвет
По-видимому, смысл и значение цвета — основные характеристики, которые объединяют людей прежде всего по природному принципу цветового взаимодействия. Все-таки цветовые раскраски возникли задолго до появления одежды. И несомненно, что третья характеристика "хрома" (чувства, эмоции), предполагающая отношение подсознания (души как относительно идеального) к бессознанию (телу как материальному), проявляется прежде всего в цвете.
Поэтому цвет можно считать "неразделимым целым" между психическим состоянием человека и изменением окраски его кожных покровов и / или окружающей среды. Однако для начала следовало бы определить собственно смысл и значение цвета, дискуссия о котором не закончена до настоящего времени.
Как показано выше, большая часть философов, культурологов, психолингвистов универсальным определяющим фактором полагает внешние, материальные, природные явления: белый — свет, снег; красный — кровь, огонь и т. п.  Другая часть ученых (антропологи, психологи, этнологи) основополагающими «прототипами» цветообозначений считает некие внутренние, невербализуемые, нематериальные, интеллектуальные = психические факторы: красный — мужской, белый — женский и т. п. 
Как уже говорилось, статус цветообозначений в науке сопоставим лишь со статусом терминов родства, что позволило мне предположить их системно-функциональную взаимосвязь. Выше мы уже встречались с тем, что в цветовых концептах заключены ценностные архетипические (глубинно значимые, связанные с выживанием вида и продолжением рода) характеристики человека, природы и общества.
Так, построение системы родства как первичных социальных связей прежде всего основано на репродуктивной функции, одним из важнейших условий выполнения которой было физическое и психическое здоровье будущих детей с последующей возможностью их обучения и социализации.
Очевидно, это условие полностью могло выполняться только при адекватном выборе друг другом будущих родителей, что предполагало их любовь как взаимодействие минимум трех компонентов каждого из интеллектов. Как известно, женщины всех возрастов проявляют больший интерес к чувствам других и более эмпатичны, чем мужчины, которые внешне менее проявляюют свое отношение к чувствам других людей, так как эта роль приписана им нашей культурой. 
Согласно данным исследователей, способность устанавливать глубокие и стабильные межличностные отношения является прерогативой зрелой личности, для которой характерны эмпатия и альтруистическое поведение, способность обеспечить продуктивный диалог и резонансное общение. Как мы убедились выше, в хроматизме все эти характеристики адекватно моделируются на уровне цветовой гармонии и теории резонанса неосознаваемых структур личности.
Притяжение к другому человеку, — другому и в смысле пола, и в смысле качеств характера, — могучая, все преодолевающая сила. Если бы выбор любимой или любимого был действием рациональным, многие из нас так никогда и не создали бы семью. Нашего рационального отношения друг к другу хватило бы только на медовый месяц — не дольше. И в спутники жизни мы выбирали бы человека, как можно больше похожего на нас… К счастью, сегодня выбор спутника жизни в большинстве случаев свободен от рационализма, а возникающая между партнерами эмоциональная связь настолько сильна, что не позволяет логике их сознаний возобладать над собой. 
На этом выборе, возможно, эмпатически сказывается и цвет (предпочтений и т. п.) как архетипически фиксируемый концепт, моделирующий им основные компоненты интеллектов друг друга в целях создания прочных связей, то есть взаимообусловленного выживания индивидов (рекреация и т. п.) и воспроизводства вида (здорового потомства).
Разница в цвете поэтому не могла не соотноситься как с гендером, так и с полом человека. Четче всего это наблюдается в различиях полового/гендерного соотнесения красного и желтого цветов. Так, у многих народов женщины отдавали предпочтение желтым раскраскам тела, а затем и желтым одеждам. У бушменов самки антилопы обозначались светло-желтым, а самцы — красным цветом. В Древнем Египте мужские фигуры красились в красно-коричневый и красный тон, женские — в желтый. В Традиционном Китае речь шла уже и о гендере, где красным цветом снова обозначалась мужественная категория ЯН, а желтым — снова женственная ИНЬ.
Традиция упорядочивания объектов и событий окружающего мира по их сублимированным цветам восходит к глубоко архаическому мышлению (Тернер, 1972; Серов, 1990). В этой связи В. Ф. Петренко отмечает,  что наряду с мощными понятийными основаниями классификации и категоризации имеют место и слабые взаимодействия плана выражения и плана содержания. Остро нуждающееся в упорядочивании и осмыслении мира, но еще не вооруженное понятийными формами мышление архаическою человека улавливало и закрепляло эти слабые взаимодействия в цвето-символических классификациях. Иначе говоря, цветовые сублиматы объединяют объекты, имеющие для субъекта сходный эмоциональный тон, и помогают упорядочить их, построить простые обобщения и выделить некие закономерности, позволяющие ориентироваться в этом мире.
Многочисленные исследования семантических пространств на базе различных национальных языков показали универсальность этого глубинного синестетическо го кода для представителей различных культур. К этому же универсальному коду сводятся, очевидно, и цветовые ощущения. Так, в исследованиях А. М. Эткинда (1985) кодирование голосов дикторов, находящихся в различных эмоциональных состояниях, с помощью цветовых карточек Люшера (ранжирование их в порядке соответствия голосу) выявило как интерсубъектное сходство 200 русских испытуемых, так и транскультурную инвариантность цветовых описаний этих голосов при сравнении с 80 испытуемыми из Германии.
Транскультурная инвариантность цветоэмоциональных связей, выявленная для представителей русского и немецкого языков, позволяет не только использовать интерпретацию симнолического значения каждого цвета, данную Люшером и его немецкоязычными последователями применительно к русской культуре, но и является веским аргументом в пользу межкультурной универсальности цветовой символики.
По-видимому, согласно эволюционной теории, филогенетически закреплялись именно цветовые сублиматы как внутренние цвета, то есть общезначимые, существенные для выживания (и вида, и индивида) параметры. С учетом смысловой связи между обозначениями родства и цвета можно полагать, что цветовые концепты (включая и внешние, и внутренние цвета «прототипов») закреплены в интеллекте для адекватного гомеостаза. 
Согласно общей теории систем (Берталанффи, 1945), каждый компонент системы связан с другими таким образом, что изменение функций одного компонента неизбежно влечет за собой изиенения функций других компонентов и, вообще говоря, всей системы. Поэтому в семьях изменение личности и / или поведения одного из партнеров ведет к соответствующим изменениям другого. Таким образом, для хроматического изучения системы партнерских отношений важно учитывать как внутриличностные, так и межличностные отношения компонентов их интеллектов.
По-видимому, внутренние цвета интеллекта определяются законом гармонии, к формулировке которого наиболее близко подошел Леонардо да Винчи. Для четкого представления законов гармонии приведу основные положения теории Леонардо.
«Из цветов равного совершенства наиболее превосходным с виду будет тот, который будет виден в обществе прямо противоположного цвета...
Цвета, согласующиеся друг с другом, именно: зеленый с красным, или с пурпуром, или с фиолетовым; и желтое с синим.
Если ты хочешь сделать так, чтобы соседство одного цвета придавало прелесть другому цвету, к нему примыкающему, то применяй то же правило, какое обнаруживается при образовании солнечными лучами радуги, иначе Ириды…
Никакое тело никогда всецело не обнаружит свой природный цвет. Часть поверхности каждого тела причастно стольким различным цветам, сколько их ей противостоит...»
Наглядным примером, объясняющим подчеркиваемый нами принцип цветовой гармонии для интеллекта, может служить и психолингвистический парадокс Бертрана Рассела — «алогическая несовместимость красного и синего цветов». В самом деле, как это следует из рассмотренной выше семантики, концепт красного цвета моделирует прежде всего «физиологически мужской телесный» бессознательный компонент интеллекта, который, в самом деле, достаточно трудно совместить с “синим объединением” религиозности мужского и женского подсознаний.
Поэтому для разрешения парадокса Рассела действительно требовались не логические, а скорее аксиологические аспекты анализа. На наш взгляд, это свидетельствовало именно о внутренних архетипических характеристиках цвета, поскольку использование внешних «универсалий» исключало бы какие-либо парадоксы: красное «солнце» вполне совместимо с синим «небом».
Выше семантика гендера и цвета  продемонстрировала основные принципы построения, если можно так сказать, атомарно-трансактной модели гендерного взаимодействия. Эта модель, как мне кажется, может оказаться полезной и при анализе поведения человека в современном обществе с учетом биосоциокультурной обусловленности личности.
Психологические теории любви и принципы Леонардо или законы гармонии Гете (принципы дополнительности цветовых компонентов в цветовом круге) в хроматизме  формулируются следующим образом: для создания гармонии, то есть устойчивой динамической системы, партнеры неосознанно стремятся к обладанию дополнительными «цветами» как одноименных компонентов интеллекта M(f)+M(m), так и разноименных Id(f)+S(m), Id(m)+S(f).

17.2. Лечение цветом и гармония
Не получается ли так, что душа наша стремится к нейтральности белого или серого цвета? Хотя тело и не может жить без цветового окружения модных одежд. Душа или тело определяет этот выбор “просто” любимых цветов, цветов интерьера или цветов одежды? Последуем же за Григорием Нисским, утверждавшим, что душа — это внутренний образ тела. А можно ли приписать каждому из нас определенные цвета? И будут ли отличаться цвета души от цвета одежд? Одинаковы ли эти наши внутренний и внешний цвета, цвета души и тела? Если бы они были одинаковы, то по цветам одежды можно было бы судить и о внутренних цветах человека.
Например, зная, какие чувства или функции наиболее развиты у человека, можно ли сказать нечто определенное и о его внутреннем цветовом пространстве? Ведь только что мы видели, как выбор того или иного внешнего цвета “дополнял” излюбленный внутренний до белого или серого. И цвет одежд становился контрастным к цвету души, уничтожал последний или подчеркивал его выразительность.
По всей видимости, оба эти варианта периодически сменяют друг друга. Сначала человек совмещает цвета души и одежд в своем нравящемся единстве. Когда же наступает цветовое утомление от этого единообразия, то цвет меняется на контрастный, чтобы через нейтральный серый перейти к новому витку своей жизни, к новому цвету души, а затем и одежды.
К концу XX века ученые пришли к выводу, что лечебное действие цвета осуществляется не только через органы зрения, но и через кожу, о чем свидетельствовали и данные нейрофизиологии, и опыты со слепыми. Так, данные электрофизиологии говорят о том, что при различных эмоциональных состояниях возникают различные колебания потенциалов кожного покрова. Совместное протекание кожно-гальванической и зрачковой реакций дало право рассматривать их как часть общего вегетативного рефлекса. Биологическое значение последнего связано с вегетативным обеспечением адекватного цветовосприятия организмом за счет мобилизации адаптационно-трофических механизмов филогенетической памяти человека.
В целом воздействие цвета изучается в физической химии, биофизике и психофизиологии человека. Биофизика и физическая химия позволяют установить законы распространения и поглощения излучений, которые возбуждают рецепторы кожи и сетчатки глаза, вызывая этим различные биохимические процессы в организме, приводящие к изменению всей нейроэндокринной системы. Закономерности психофизиологии человека выше нам дали возможность связать чувственное цветовосприятие интеллекта в целом с отдельными составляющими его материальных субстратов, и в частности с гипоталамо-гипофизарной системой.
Психофизическое воздействие цвета на организм человека основано на взаимодействии соответствующих рецепторов с электромагнитными волнами, расположенными в области солнечной радиации, которая пропускается атмосферой. Поскольку для всех видов излучения действует известный закон Гротгуса-Дрейпера, согласно которому химические изменения в системе может вызвать только излучение, которое ею поглощается, то несложно предположить существование аналогичного механизма для принципиального отбора адекватно-реагентной длины волны в цветолечении. Основанное на определенном антагонистическом действии поглощательной (синей области) и проникающей (красной области) способности излучений, установление цветовой гармонии будет определяться степенью равновесия обоих отделов вегетативной нервной системы на уровне нейрогуморальной сферы.
С учетом этого антагонизма цветов в их восприятии всю область спектра можно разделить на две группы: симпатикотропную и ваготропную. Действительно, как из теории контрастных цветов, так и из опытов Лэнда известно, что если органы зрения воспринимают цвет путем сравнения более длинных и более коротких световых волн, то где-то между ними должна существовать центральная точка равновесия, или “точка обращения цвета”, влево от которой до следующей точки все цвета будут симпатикотропными, а вправо — парасимпатикотропными. Такой “центральной точкой” можно считать, по-видимому, индивидуальную для каждого субъекта область спектра приблизительно при 570–575 нм.
В связи с эмпатической синтонией цвета следует помнить о гендерном диморфизме человека. Известно, например, что при воздействии симпатикотропных раздражителей (цветов холодной области спектра) у индивидов наблюдается преимущественно астеническая реакция и недооценка временного интервала, а при воздействии ваготропных — стеническая реакция и переоценка временного интервала. Данные же по психофизиологии гендерного диморфизма позволили предположить корреляцию между переоценкой временных интервалов, мужской составляющей и симпатикотропностью холодных цветов, с одной стороны и, с другой, — между недооценкой времени, женской составляющей и парасимпатикотропностью теплых цветов.
И как мы видели выше, это предположение действительно подтверждается множеством данных с учетом повышения тонуса симпатической иннервации в первой и парасимпатической во второй половине менструального цикла женщины. Так, доминирующая у мужчин сила мускульных сокращений больше при освещении теплыми цветами, в то время как превалирующая у женщин работоспособность пальца руки (ср. с реакцией хватания) увеличивается при воздействии холодных цветов.
Эти примеры призваны показать, что применение хроматической модели интеллекта позволяет совместить огромное множество опытных, экспериментальных и теоретических данных на основе единого представления о внутреннем цветовом пространстве человека, определенным образом взаимодействующим с цветовым пространством окружения.

17.2.1. Психоаналитика цвета
По-видимому, цвет в моде, как и в психоанализе состоит в трансформировании эмоционального (неосознаваемого) отношения к ситуации в осознаваемое и опредмеченное в модном цвете одежд или в слове-исповеди психоаналитику. Так, например, при катарсисе, страх, по Аристотелю, вызывает очищение души, при котором известная идиома "побелеть от страха" может приобрести не столько физиологический, сколько терапевтический смысл: позитивное содержание катарсиса будет заключаться именно в этой двусторонности отношения идеального (душевного настроения в предпочтительном цвете) к материальному (телесному изменению цвета). Универсальный характер этого тезиса очевиден, поскольку практически все устойчивые словосочетания с цветообозначениями, описывающие душевное настроение, оказываются близкими по цвету в совершенно различных культурах западного мира.
Возможность связи этих чувств с катарсисом, по-видимому, не требует специального обоснования в силу ценностно-архетипической природы их возникновения, основанной как на низших (аффективных), так и на высших (эстетических и социальных) чувствах, в обоих случаях описываемых третьим значением понятия "хрома". Необходимо отметить, что представление о катарсисе нередко трактуется как очищение души от бессознательных импульсов с их последующим осознаванием.
Cогласно Фрейду и Юнгу, процесс вытеснения осуществляется в сферу бессознательного. Вместе с тем, широко распространенная в современной практике психоанализа идея так называемой катартической терапии состоит в том, что этот процесс (как подавление выражения негативных эмоций вовне) является причинным фактором, интенсифицирующим и длительно сохраняющим себя в форме патогенного эмоционального напряжения. Иначе говоря, при подавлении тревоги, например, последняя лишь теряет свой предмет, становясь беспредметной; а потому еще более патогенной в бессознании. Показательно, что еще Аристотель связывал катарсис с возникновением сильных аффектов, которые сегодня соотносятся прежде всего с бессознанием.
Поскольку апертурные (беспредметные) цвета, согласно нашему анализу, характеризуют архетипический вид цветовосприятия (то есть участие и под-, и бессознания), то процесс катарсиса в цветотерапии может осуществляться именно опредмечиванием "беспредметных" эмоций бессознания в апертурные цвета подсознания на уровне обобщающих сублиматов.
Однако для большей части последних в словаре современных языков отсутствуют как цветообозначения, так и “предметная” семантика, раскрывающая связь тех или иных оттенков с тем или иным эмоциональным состоянием. Поэтому в процессе катарсиса индивид лишь “опредмечивает” их, например, в коррелируемом с тревожностью цвете голубых одежд, окружения и т. п., не будучи способным их десублимировать, то есть опредметить на сознательном (абстрагирующем) уровне семантической интерпретации.
Поэтому предметный характер архетипического восприятия в катарсисе не может сопоставляться со словесным выражением вытесненных эмоций в цветотерапевтическом психоанализе, ибо в первом случае метамерные цвета бессознания индивид опредмечивает и переживает вовне без участия сознания, а во втором — вербализует вытесненные в бессознание эмоции и сознательно их анализирует, делая соответствующие логические выводы.
Распространенное же объяснение цветовоздействия не архетипическими, а «цветовыми ассоциациями» (красный — огонь, голубой — лед и т. д.), наталкивается на ряд возражений которые имеют серьезное экспериментальное обоснование.
Во-первых, как показали опыты в Будапештском политехническом институте, у испытуемых с завязанными глазами, которых вводили в комнаты с красными или голубыми стенами, не могли возникать какие-либо ассоциации в силу незнания ими цвета комнаты. Субъективно же отмечаемая ими температура в этих комнатах соответствовала той, которая возникала и у людей с открытыми глазами.
Во-вторых, воздействие фильтрованного освещения на растения позволяют говорить скорее о вегетативном (бессознательном) воздействии цвета, чем об ассоциативном (подсознательном). В самом деле, согласно отчетам сотрудников Сельхозакадемии Болгарии, растения под красными и желто-оранжевыми пленками давали лучший урожай, чем растения под бесцветными. Последние, в свою очередь, превосходили те растения, которые были помещены под сине-фиолетовыми пленками.
И, наконец, в-третьих. Французские исследователи измеряли пульс у грудных детей при различном цветном освещении. Было обнаружено, что красные тона увеличивают пульс, а синие — снижают. Маловероятно, чтобы грудные дети видели огонь, лед и т. п. и могли испытывать «ассоциативное воздействие» цвета.
Очевидно нормы в цвете все же существуют, хотя они и весьма индивидуальны даже в пределах своих половозрастных, социальных и других групп. Именно поэтому “нормой” в цветолечении считается субъективное отношение пациента к своим устремлениям, по тестам Люшера, при их хроматическом соотнесении с реальными цветами компонентов интеллекта по хром-тестам.
К факторам цветовоздействия относится также сдвиг цветового тона от истинного. Обычно он определяется цветностью освещения и адаптацией к определенному свету и / или цвету поверхности. После установления цветовых единиц и норм цветоощущения (по таблицам Рабкина) проведение тестов позволяет определить цвета, необходимые интеллекту пациента для восстановления нормы. Эту процедуру можно проводить и по схеме Вайса: при адаптации пациента к белому фону бинокулярно предъявляются квазимонохромные фильтры или насыщенные цветовые образцы на белом фоне. Если после адаптации в течение 30 секунд к квазимонохромному цвету последний удалить из поля зрения, то появляется контрастный цвет (цвет последовательного образа). Данный факт объясняется тем, что интеллект стремится восстановить равновесие, нарушенное воспринятым цветом фильтра.
Для понимания этого рассмотрим цвета, возникающие под влиянием последовательного контраста. Например, если после пристального рассматривания синего, на белом поле появляется желтый последовательный образ, то это может означать, что интеллект не испытывает недостатка в синем и поэтому создает дополнительный цвет, чтобы нейтрализовать воздействие синего В случае, если этот цвет не возникает или оказывается значительно смещенным относительно нормы, то пациент испытывает недостаток в цвете, на который смотрел и интеллект должен зарядиться им до восстановления равновесия. Цветотерапевт фиксирует границы этих цветов и / или смещений и назначает курс (согласно отсутствующей области восприятия) по определенным методическим приемам с заданием пар дополнительных цветов, то есть цветов, лежащих на одних и тех же осях цветового круга.
Существует три группы методик цветовой терапии. Первая — создание гармоничного цветового окружения. Это — одежда, обстановка, окружение. Цвет действует здесь одновременно на душу и на тело. На все компоненты интеллекта. Вторая группа — это средства собственно цветолечения организма. Сюда относится прием воды или настоек, насыщенных лучами определенного цветного света, по Бэббитту. В эту же группу включено воздействие солнечного света, попадающего на больные органы через специально подобранные светофильтры. Цвет здесь действует в основном на тело. На бессознание.

17.3. Резонансная семантика цвета
Строго говоря, представление цвета в модели резонансной структуры компонентов интеллекта может быть рассмотрено только при учете всех составляющих их взаимодействия. Однако в первом приближении, по-видимому, можно привлечь данные об эмоциональных состояниях как характерном проявлении резонансных процессов.
Во-первых, чувства, эмоции и аффекты характеризуются хрупким равновесием, присущим именно неравновесным состояниям негэнтропийных систем.
Во-вторых, они испытывают толчки и растяжения, управляющие отношениями между людьми и средой, то есть являются информационно-энергетической характеристикой, присущей свету и цвету.
И, наконец, в-третьих, представляя собой силы как гомеостатического, так и адаптационного характера, они позволяют передавать как внутреннюю (связанную с гомеостазом), так и внешнюю (направленную на адаптацию) информацию практически без использования формальных и вербальных обозначений, определяемых функциями левого полушария, что дает основание пренебречь ими в данном приближении.
Считается, что при совпадении сигнального значения цвета с возможностями и ведущей установкой организма этот цвет субъективно оценивается приятным. Учитывая приведенную гипотезу о резонансном взаимодействии цвета с определенными функционально организованными структурами организма, на биофизическом уровне анализа можно предполагать и резонансное поглощение данной совокупности частот (энергии) молекулярными структурами (АТФ и др.), за счет чего возможно увеличение собственной внутренней энергии этих структур.
В настоящее время существует множество теорий, объединяющих человеческую личность со Вселенной на уровне тонких тел, которые взаимосвязаны отношениями определенных энергетических центров. Наиболее явным образом эти отношения представлены в «нетрадиционной» медицине традиционных культур Востока, где цветом характеризуются не только функциональные свойства (так называемые поля) организма, но и внутренние органы, эндокринная система и т. п. Современная экстрасенсорика также определяет в человеческом теле своеобразные энергетические поля. При этом устанавливается связь этих полей как с местоположением, уровнем, чувствами или функциями человека, так и с цветом каждого поля.
Рассмотрим, к примеру, основные принципы информационно-энергетического обмена между людьми и окружающей средой. Живые организмы, от самого простейшего до организма человека, — не изолированные, а открытые системы, обменивающиеся с окружающей средой веществом, энергией и информацией. По определению Л. фон Берталанфи, живой организм — не конгломерат отдельных элементов, а определенная система, обладающая организованностью и целостностью, находящаяся в постоянном изменении. В то же время живые системы являются неравновесными, диссипативными, самоструктурирующимися и самоорганизующимися. Основой саморегуляции в живом организме является информационный обмен, соответствующее построение, передача и восприятие информационных управляющих сигналов.
В открытых системах причиной активности и самодвижения являются отклонения параметров объекта от нормы при его взаимодействии с внешней средой. Именно благодаря отклонению возникает его отражение, информация, обратная связь, которые в конечном итоге формируют контуры циркуляции информации, образуя функциональные системы.
Сравнительно недавно было доказано, что из физических факторов основным носителем информации как внутри биообъекта, так и между отдельными биообъектами, в том числе и между людьми, является электромагнитное излучение. Сам процесс передачи информации является энергетическим, пространственным и временным. Являясь открытой системой, живой организм информационно взаимодействует с внешними по отношению к биосистеме электромагнитными полями и излучением, экзогенные воздействия воспринимаются организмом и входят в круговорот информационного поля.
При этом электромагнитное излучение может непосредственно вносить информацию в головной мозг, минуя обычные органы чувств. Г. Фрелих в 1977–1988 гг. обосновал теоретически и получил экспериментальные доказательства факта продуцирования живыми клетками переменных электромагнитных полей. Им была развита общая теория когерентных колебаний в биологических системах. А. С. Давыдов в 1986 г. описал возбуждение, делокализацию и движение электронов вдоль пептидных цепей белковых молекул в форме уединенной волны — солитона, что дополнило модель Г. Фрелиха. Эти фундаментальные теории расширили и углубили понимание идеи кодовой иерархии биосистем. Стало понятно, что эндогенные поля организма автоматически модулируются структурой биосистемы и несут соответствующую информационную нагрузку.
Ритмы функционирования структурных элементов живого вещества находятся в высокочастотном диапазоне 108–1015 Гц. Это связано, вероятно, с развитием всего живого на Земле за счет солнечной радиации, точнее, той определенной ее части, которая достигает земной поверхности. Атмосфера нашей планеты позволяет достигать поверхности лишь электромагнитным волнам в двух спектральных диапазонах — в оптическом спектре (включая ближний ультрафиолет с 290 нм до диапазона инфракрасных волн на 1500 нм) и в радиочастотном "окне", через которое проходят электромагнитные излучения с длинами волн от 1 см до 50 м.
Экспериментально определены приблизительные резонансные частоты некоторых структур живой клетки, которые укладываются в диапазон 1010–1015 Гц. Приведенные данные полностью совпадают с частотными характеристиками электромагнитных волн, излучаемых Солнцем и достигающих поверхности Земли. В то же время, рабочие ритмы функциональных систем организма человека имеют низкочастотный диапазон: 1,6–8,2 Гц. Так, ритм электрического потенциала желудка и кишечника — 3,8–4,6 Гц, ритм дыхания 6,3–7,6 Гц, ритм сердечных сокращений — около 3,2 Гц, ритм электрической активности нервно-мышечного элемента — 2,6–6,5 Гц, ритмы управляющих сигналов головного мозга — 0,5–13 Гц. Для оптимальной жизнедеятельности организма необходима стабильность рабочих ритмов функциональных систем, их независимость от внешних воздействий.
Предполагается, что на уровне отдельных биоструктур резонанс возникает за счет солитонной волны, образованной при переизлучении биомолекулой первичного воздействия, в которой сам биообъект заложил необходимый для соответствующих структур комбинационный набор резонансных частот за счет физического явления возврата Ферми-Паста-Улама.
На макроуровне это предположение вполне согласуется, в частности, и с представленными выше соответствиями между поддиапазонами ЭЭГ и функциями компонентов интеллекта. Наиболее же наглядно это предположение подтверждается и соответствием между распределением цветовых канонов и видов темперамента по гендеру: женщины преимущественно проявляют свойства сангвиников и флегматиков при окраске их кожных покровов в более светлый (желтый) цвет по сравнению с более темным (красным) мужчин и т. п.
Данный аспект цвета подтверждается и тем, что идентичная цветовая семантика тысячелетиями объективно воспроизводилась в совершенно различных концах земного шара. Так, например, согласно экспериментальным данным, красный цвет на уровне бессознания учащает пульс независимо от культуры, расы, возраста, гендера и т. п.
На увеличении энергии этих структур интеллекта должен сказываться и универсальный характер “автоматизированного” цветового кода (за счет соответствующих видов переработки). Так, самоорганизацию открытых систем принято связывать с динамическими и информационными потоками, согласовывающимися и складывающимися в единую структуру.
На уровне системы «интеллект — внешняя среда» эта структура проявляется, в частности, следующим образом: семантическая референция денотата неизменно сопровождается энергетической; к примеру, красный цвет крови не только передает информацию Ид-плану, но и возбуждает С-план (увеличение пульса, частоты дыхания и т. п.), синий успокаивает индивида независимо от типа нервной системы, от принадлежности к определенным расам, культурам и т. п.
Таким образом, можно предполагать, что саморегуляция интеллекта построена на энергетических, динамических и семантических аспектах получаемой информации и представляет замкнутый контур регулирования.

Глава 18. Символика цвета
18.1. Что такое символика
Как пишет Л. Н. Миронова, цвета в истории культуры использовались и для обозначения определенных свойств, качеств, понятий и / или идей (синий — мудрость, истина, красный — мужской, желтый — женский и др.), которые не всегда логически отвечали даже одной (архетипической) стороне их значений. В связи с этим обоснование так называемого “символизма цвета” может быть проведено, по структурно-антропологическим критериям Леви-Стросса , в пределах хроматического анализа репрезентативных данных в истории искусства, в мифах и ритуалах.
В «Эстетике цвета»  я показал, что понятие "символ" является многозначным и подлежит детальному анализу с тем, чтобы смысл цвета мог быть однозначно определен в соответствующих носителях информации с позиций всех интеллектуальных компонентов реципиента. С этой многозначностью цветовых "символов" может быть связана многозначность цветового ощущения, которое не в состоянии обнаружить различие в спектральном составе, объективно характеризующем красители, цвета которых кажутся глазу одинаковыми и называются метамерными. Так, белые или серые цвета, например, могут быть образованы парой любых дополнительных или тройкой основных и будут казаться одинаковыми независимо от принципов образования.
Иначе говоря, как в мифе каждый "символ" может нести несколько значений (красный ( любовь, ненависть и др.), так и в цветоведении практически каждый метамерный цвет может быть образован из нескольких совершенно различных цветов: (К+Г = П+3 = 0+С = Ж+Ф и т. п.).
И если образование метамерных цветов связано с функциями бессознания (строго говоря, сетчатки глаза), апертурных цветов как сублиматов — с функциями подсознания, то многозначность цветовых символов ( с деятельностью всего интеллекта. Тогда (в соответствии с обозначениями этих компонентов интеллекта) символ будет определяться функцией цветообозначения (М-план) и сублимата (Ид-план), тогда как сублимат — метамера (Син-план) и сублимата (Ид-план).
При этом методология хроматизма благодаря «атомарному» характеру компонентов интеллекта позволяет определить собственно свой специфический смысл цвета в каждом символе, который в итоге и образует вышеотмеченную многозначность кодирования цвета.
Отметим также те аспекты в интерпретации цветовой символики, которые имеют наибольшее значение с точки зрения Х. Э. Керлота:
красный (атрибут Марса) — страсть, чувственность и животворные силы;
розовый (цвет плоти) — чувствительность и эмоции;
оранжевый — гордость и амбицию;
желтый (атрибут Аполлона, бога солнца) определяет великодушие, интуицию и интеллект;
зеленый (цвет Венеры и Природы) означает плодородие полей, симпатию и приспособляемость;
зеленый — подавление, эгоизм, депрессию, инертность и безразличие — значения цвета праха;
голубой и синий (атрибут Юноны и Юпитера) означает религиозное чувство, преданность и невинность;
фиолетовый соответствует ностальгии и памяти, поскольку является смещением синего (обозначающего приверженность) и красного (страсть);
пурпурный (цвет одеяния императоров Рима, а также кардинальского облачения) получается путем синтеза красного и фиолетового, дает власть, духовность и величие;
Можно было бы продолжать список интерпретаций до бесконечности, приводя все более точные значения для более тонких оттенков, но это может привести в одну из ловушек символики — к соблазну создать аллегорическую систему на все случаи жизни. Аллегории же, как и символы, — сложносоставные феномены культуры и подлежат детальному анализу сознания как компонента интеллекта, о чем здесь я говорить не буду.
Тончайшие цветовые оттенки одежды, цветов, украшений были полны значения в Европе XV века. Символика цвета, которая и в наше время еще не вполне забыта, в отношениях между влюбленными тогда занимала важное место. Тот, кто был знаком с ней недостаточно, мог найти соответствующие указания в появившейся около 1458 г. книге Сицилийского Герольда «Le bason des coueurs» («Геральдика цветов»). Сделанное в XVI веке ее стихотворное переложение было высмеяно Рабле не столько из презрения к данному предмету, сколько, по мнению Йохана Хейзинги , из-за того, что он сам хотел написать об этом.
Для сравнения — с приведенными по Керлоту значениями, — обратимся к замечаниям Леонардо да Винчи в § 583: «Белое примем мы за свет, без которого нельзя видеть ни одного цвета; желтое — за землю, зеленое — за воду, синее — за воздух, красное — за огонь, черное — за мрак, который находится над элементом огня, так как там нет ни материи, ни плотности, где лучи солнца могли бы задерживаться и … освещать.».

18.2. Противоречия символики
Что означает собой тот или иной цвет? Иногда очень многое. На протяжении веков различные цвета использовались для выражения определенных качеств и понятий. Багряный цвет у древних олицетворял силу и власть; на Дальнем Востоке в таком же значении употреблялся желтый цвет. В странах английского языка синий цвет связывается с понятием мудрости, истины, а красный означает мужественность. Краскам придается духовное и религиозное значение.
Что определяет значение цвета — природа или эмоции человека? Возникает вопрос: опираются ли в конечном счете эти представления на реальные наблюдения или нет? Иначе говоря, обосновано ли существование символизма красок, и если да, то где искать его корни — в природе или в самом человеке? В последнее время в разрешение этой проблемы вмешались психоаналитики и даже искусствоведы. И те и другие пытаются связать субъективный символизм красок с их традиционной символикой. Чаще всего для этого вспоминают теорию К. Г. Юнга о коллективном бессознательном как синтезе индивидуального цветовосприятия и культурно-генетически наследуемых представлений о них.
Сопоставим с этим и данные А. Черновой по символике цвета в мире шекспировских персонажей. Ведь тогда на языке цветовой символики можно было выразить массу вещей, особенно в области чувств. Разумеется, чтобы понимать все эти тонкости, надо было обладать тем даром “слушать глазами”, о котором Шекспир говорит столь часто. Таким острым зрением, способным “услышать” голоса чувств, выраженные музыкой или цветом, владеют многие шекспировские герои.
Фредерик Порталь, посвятивший символике цвета целое исследование, говорит, что эти так называемые “противоречия” можно объяснить наличием и смещением как бы двух символических лексиконов — мирского и более древнего, священного.
Так, на языке священном лазурь обозначала Небесную истину, а на языке мирском синий стал цветом Преданности, из-за чего в Англии считался (наряду с бурым) цветом слуг и подмастерьев. И хотя в то же время синий означал Правду, Честь и ассоциировался с Мадонной, аристократы предпочитали ему в своих костюмах бирюзовый (Возвышенность мысли), морской волны (Веселье) и т. п.
Выше мы уже видели семантику цветов, наиболее часто называемых Шекспиром, а также их условный смысл соответственно символическим лексиконам — мирскому, священному и театральному. Они не всегда совпадали, и зрители должны были разобраться, какому из цветовых кодов отдается предпочтение в той или иной сценической ситуации. Так, если по ходу спектакля на сцене действовали святые, праведники или привидения, цветовые символы в их костюмах обозначали вещи священные. Если же персонаж оказывался в комическом положении или приближался к нему, то сочетание красок в его костюме или цвет отдельной детали сразу же вызывал смех, потому что “говорил” на языке театральных цветовых символов, языке, когда совпадающем с мирским, а когда доводящем его до клоунского гротеска.
Как показано выше, символика и семантика цвета опираются на объективные особенности нашего интеллекта. В психологии наиболее популярна так называемая теория ассоциаций: зеленое — весна, пробуждение, надежда; синее — небо, чистота; желтое — солнце и жизнь; красное — огонь и кровь; черное — темнота, страх, неясность, смерть. Такая мотивировка дополняется мифологическими, религиозными и эстетическими воззрениями, где выбор цветов предопределен более широкими символическими представлениями о назначении каждого цвета:
белый — святость, чистота, невинность, божественный 'свет;
серый — смирение и победа духа над телом;
коричневый — отречение от мира;
тускло-желтый — деградация, ревность, предательство;
зеленый — триумф жизни, надежда на воскресение, духовное посвящение в тайну;
синий — цвет небес, божественной любви и истины;
фиолетовый — страдание и покаяние.
Эти широкие представления о цвете были перенесены и на облик отдельных героев библейской драмы. Так, в средневековой эстетике рай обычно представлялся в золотисто-зеленых и красных тонах. Черный — символ смерти, цвет князя тьмы и дьявола. Правда, в сочетании с белым он уже имел иное значение: чистоты (почему рясы доминиканцев были сшиты из материалов подобной окраски) и траура. Большое внимание уделялось фону, который окрашивался в белый, синий и золотой цвета, передающие ирреальность пространства.
Но в то же время цвет мог трактоваться как символ, намекающий на то, что порой не может быть показано, будь то образ Бога, высших космических сил или потустороннего бытия.
Белый цвет символизировал чистоту, незапятнанность, неоскверненность, невинность, добродетель, радость.
Черный — несчастье, горе, траур и гибель всего живого.
Красный — радость, красоту, любовь и полноту жизни, а с другой стороны — вражду, месть, войну и всегда связывался с агрессивностью и плотскими желаниями. Красное в Риме и Византии обозначало также власть и величие.
Зеленый — цвет травы и листьев — символизировал юность, надежду и веселье, хотя порой и незрелость, недостаточное совершенство.
Синий — небо, вечность, доброгу, верность, постоянство и расположение.
За всем этим стояли столетия, и ближе всех Средневековье, которое и в области цвета установило иерархическую последовательность, над чем в ренессансной Италии уже иронизировали. А знаменитый Лоренцо Балла еще в 1430 году выступал с темпераментным опровержением схоластического трактата Бартоло да Сассоферата о ценностной иерархии цвета. Говорится о том, что белый — самый благородный из цветов, а черный — самый низкий и что все остальные цвета тем прекраснее, чем они ближе к белому, и тем безобразнее, чем в них больше черноты... Смело могу сказать, что его нельзя считать чем-то противоположным превосходству белого: ворон и лебедь оба посвящены Аполлону.
На мой взгляд, комментарии здесь излишни, ибо индивидуализм Возрождения принципиально не мог следовать за схоластикой Средневековья, которое одновременно и сохраняло каноны церкви, и весьма противоречиво интерпретировало их символику.

18.3. Условия «символики жизни»
Удобство использования цвета в качестве символа было замечено практически во всех культурах и широко использовалось в самых различных жизненных ситуациях. По сведениям Алыы Черновой, уже замечания Шекспира на эскизах художников к придворным спектаклям и в ремарках к маскам показывают, что один и тот же цвет мог означать и противоборствующие вещи. Современники же Шекспира обладали способностью воспринимать огромное количество цветовых различий, создавать новые варианты цвета, соотносить их названия с языком цветовых символов и подчас доводить сами символы до обозначения различнейших состояний и условий жизни.
Однако сегодня можно встретить любопытное мнение, которое совершенно не считается с различными условиями существования человека. Так, например, говорят, что ввиду различных условий существования и развития одни и те же цвета в различных культурах символизируют различные, а бывает, и противоположные явления. И поэтому нельзя свести воедино исторически сложившиеся у многих народов системы цветовой символики. Обычно для подтверждения этого мнения приводятся цвета траура: белый на Востоке и черный на Западе.
В самом деле, еще в первой половине XIX века отмечалось, что в Индии, например, все присутствующие на похоронах находятся без тюрбанов, и в знак траура накидывают на голову одно белое покрывало. Аналогичный пример приводит Сукарно , «когда японка выходит замуж, она должна быть одета в белое, но ведь у японцев белый цвет — цвет смерти!».
В.Шерцль более детально раскрывал это положение. «Есть также народы, у которых белый цвет символизирует горе, печаль, скорбь: так, у китайцев, аннамцев, сиамцев, омагов и даяков белый цвет означает траур; негры в Гвинее при похоронах знатных особ окрашиваются в белый цвет, у автралийцев раскрашивание тела белою глиной служит знаком печали и траура (в случае кончины родных).
Для разрешения этого «противоречия» вернемся к семантике гендера и ахромных цветов. Как показано выше, мужчина практически всегда существует в сером. Поэтому речь здесь идет о траурных одеждах женщин. Как уже говорилось, на Западе женщины обычно носят белые одежды («Женщина в белом» и т. п.), тогда как на Востоке — черные (черные мандилы у хевсурок, черные покрывала (буибуи) у кениек и т. п.). В трауре же, как и в любых других экстремальных условиях жизни, женщины одевают черное на Западе и белое на Востоке.
Итак, во всех случаях женщина оказывается правой — и белый и черный цвета являются женскими — цветами женственной ИНЬ. И женщина лишь выбирает цвет экстремального состояния ее интеллекта, который всегда был, есть и будет дополнительным к цвету ее обычных условий существования. Или как замечает А. Д. Чернова, смысл траурного цвета — это символ неокрашенной одежды в знак отказа от всех цветов, вкупе олицетворяющих жизнь.  Разумеется, к этому отказу относятся и цвета обыденных одежд.
Таким образом, это противоречие является таковым лишь для ученых мужчин, о которых еще Гете говорил: «У образованных людей есть некоторое отвращение к цветам. Это может происходить отчасти от слабости глаза, частью от неопределенности вкуса, охотно находящей убежище в полном ничто». В главе о сером цвете было наглядно показано, почему серость может восприниматься как ничто. И лишь гениальность Гете могла выразить невыразимую семантику цвета, совершенно неясного в те времена
С этих позиций становятся более понятными и высказывания феминисток о том, что известные всем женские качества эмоциональности и интуиции противостоят сугубо рациональному мышлению «мужчин-роботов». Очевидно все зависит от личности, но легко видеть и явную относительность этих представлений, которая легко моделируется относительностью серого цвета по отношению к белому или черному: по сравнению с серым черное выглядит чернее, а белое — белее.
Так, и по сравнению с мужским подсознанием женское бессознание всегда было более эмоционально. В то же время материнское сознание более мудро, реалистично и рационально, чем мужское подсознание. В нормальных условиях существования общими компонентами интеллекта для обоих полов могут быть и бессознание (оранжевый), и подсознание (синий), тогда как их сознания — контрастными (зеленый и пурпурный).
Соответствующие доминанты интеллекта определяют тип темперамента по предпочтительному выбору цветов испытуемым данного пола и возраста при строго заданных условиях, где условия подразделяются на нормальные — N, то есть обыденные, обыкновенные, привычные и экстремальные — E, то есть непривычные, трансовые, измененное состояние интеллекта. Обращаю внимание, что понятие «измененное состояние сознания» является нонсенсом («несознающее сознание»). Поэтому это состояние я всегда называл и буду называть «измененным состоянием интеллекта» или, строго говоря, состоянием с перераспределенными доминантами компонентов интеллекта.
Поэтому в целях лучшего понимания этого материала мной было проведено культурологическое обобщение полей Восточной медицины для нормальных (N) и экстремальных (E) условий существования гендерных составляющих мужчины (m) и женщины (f).
Оказалось, представленная выше цветовая семантика находится в полном согласии с мнениями экстрасенсов. При этом наблюдается любопытная вещь: все нечетные поля К, Ж, Г, С цвета) человека структурированы, а четные (О, З, С, П цвета) представляются как бы флюидоподобными. Сопоставим это замечание с тем, что все нечетные поля связаны с гендером, то есть полоролевым соотнесением человека, а четные — нет. В цветовом круге этот факт передается простыми цветами для нечетных полей и составными для четных.
Иначе говоря, основными (природными) компонентами интеллекта можно считать бессознание и подсознание, а производными (обусловленными культурой и социумом) — самосознание (зеленый) и сверхсознание (пурпурный). Предпочтение же того или иного цвета определяется и гендером, и условиями (N-E) жизни человека., как это показано в наших работах.
Следовательно, передаваемый цветовыми канонами, если можно так сказать, “внетелесный” характер цвета соотносится с некоторой его “идеальностью” по отношению к телу и, в силу вышесказанного, можно предположить непосредственную связь цвета с архетипом или с идеями Платона. Таким образом методами культурологии, психолингвистики, хроматизма, структурной и психологической антропологии к настоящему времени в основном выявлена семантика и полоролевое отнесение как ахромных, так и основных цветов спектра.
Сейчас, после хроматического анализа памятников мировой культуры, я вполне уверен в том, что все до единого цвета имеют равноценное значение для интеллекта. Другое дело — для понимания символов этого семантического влияния каждого конкретного цвета — необходимо учитывать пол, гендер, возраст и условия (нормальные или экстремальные) жизни человека. Во времена же Шекспира, да и совсем в недавние времена, об этом свойстве противоречивости и иерархии «цветовой символики» шли жаркие дебаты и дискуссии.
Сегодня же игнорирование этого факта приводит к совершенно необъяснимым семантическим казусам. Так, например, ссылаясь на проведенный мной анализ данных в «Хроматизме мифа», «Лечении цветом», «Античном хроматизме» и т. п.) некоторые авторы смешивают смысловое значение цвета и по гендеру, и по различным условиям существования. Любопытно, что смешение хроматических данных по гендеру разными авторами приводит к меньшей абсурдности результатов, чем смешение по условиям существования.
Для примера обратимся к семантике красного цвета, которая без учета N-E условий окажется и мужской и женской одновременно, как это следует, к примеру, из работ В. Тернера. В самом деле, если мы не будем учитывать N-E условия, то красный — это женский цвет («Кр(сна д(вица», к примеру).
Однако этнография и психологическая антропология в один голос утверждают, что красным характеризуется экстремальное состояние женского интеллекта при месячных и родах. Не зря же в древних и пережиточных обществах красным цветом наделяли шаманок в Е условиях, то есть в их экстремальных службах племени. И красным же цветом экстремумов смущения или стыда наделяется женщина, но не мужчина, который, как мы уже видели, и так красный (ни стыда, ни совести, как про него говорят женщины).
Таким образом красный цвет действительно может характеризовать женское бессознание, но тогда и только тогда, когда ее интеллект оказывается в экстремальном состоянии (условиях). Отсюда вытекает любопытное следствие: русская «кр(сна д(вица» всю жизнь существует в Е условиях. Так ли это на самом деле?
Казалось бы это подтверждают климатические условия. Но дело не в этом. За тысячи лет адаптация к климату давно уже должна была завершиться… Остаются социальные условия, которые в России чаще всего действительно экстремальны.
Не будем углубляться в какие-то там далекие времена. Возьмем сегодняшний день. День в любом общественном месте Санкт-Петербурга с его «обычными» инвективами, то есть с так называемым «матерным языком». Сегодня на этом языке говорят и дети «от 2-х до 5-ти» и старше. То есть практически все. И даже женщины. Попытаемся сначала проследить происхождение этого «обычая». Все-таки в советские времена этого не было и не могло быть в общественном месте.
Где-то в 70-е годы ХХ века 1-й секретарь ленинградского обкома партии предложил восполнить уменьшение рождаемости в городе пополнением ремесленных училищ детьми из сел и деревень Северо-запада. Точные цифры мне недоступны, но в городе тогда оказалось около миллиона подростков, для которых «мат» был нормальным языком экстремальной деревенской жизни. В 80-е годы они вступали в брачные отношения и появлялись дети, для которых язык их родителей был понятен, доступен и легализован, по крайней мере, дома. В 90-е годы «матерный язык» этих детей получил поддержку «прогрессивной» интеллигенции: писателей, поэтов и психиатров. Это с одной стороны.
С другой стороны, хорошо известно, что в эмиграции у многих людей, выехавших из СССР, возникала неодолимая потребность в «мате». Тоже можно понять: эмиграция — это скорее состояние экстремальное… К «мату» быстро привыкли все. В те же 90-е годы наиболее «прогрессивные» эмигранты вернулись в Россию и сразу же присоединились к голосу «интеллигенции»: свобода слова для всех, кто «мата» не хочет, тот пусть не слушает и т. д. и т. п.
Практически на всех каналах ТВ в этом направлении проводились грандиозные шоу, в газетах и даже «толстых журналах» в защиту «матерного языка» выступали известные писатели и поэты… К началу нового тысячелетия «мат» был почти легализован. И это все несмотря на УК РСФСР и УК РФ, согласно которым лица, использующие нецензурные выражения в общественном месте, должны были подвергаться уголовному наказанию. Должны были, но практически не подвергаются.
И не могут подвергнуться, так как вся Россия находится в экстремальном состоянии «перераспределения социалистической собственности правителями». «Мат» стал просто выгоден власти, которая таким путем вводит население в экстремальные условия жизни. В условия и без того экстремального состояния русского народа. И народ уже не может обходиться без «мата», ибо этот язык как нельзя лучше передает экстремальные условия его существования. Что же такое собственно «мат», раз уж его защищает и «интеллигенция, и правительство, и народ?
«Мат» — это прежде всего слова, которые обозначают мужские и женские (чаще материнские) половые органы (гениталии). Как правило, слова используются в тех же семантических условиях, что и сами предметы. То есть, если гениталии используются человеком разумным исключительно в интимной обстановке, то и слова эти должны использоваться аналогично. Никак не в общественном месте.
Действительно, гениталии предназначены для «естественных отправлений», которые осуществляются при их обнажении, например, в половом акте. Психофизиология утверждает, что в половом акте у человека осуществляется мощное энергетическое возбуждение, которое (помимо полового акта) наблюдается исключительно в экстремальных условиях жизни. Легко видеть, что и собственно «мат» используется индивидом для усиления своей энергии. Вместе с тем, этот же «мат» не позволяет ему выйти из экстремальных условий жизни, создаваемых семантической (неосознаваемой!) нагрузкой этих слов.
Замкнутый круг? Нет. Человек разумный поймет, что использование «мата» в общественном месте пресекается и будет пресекаться обществом, так как «мат»
посягает на святость материнства, а этим уничтожает религиозность и социальные роли женщины;
развращает природную чистоту детства и женственности, что ведет их к социальной деградации;
возвращает человека к животному состоянию и экстремальным условиям жизни;
несет в себе черный и красный сублиматы бессознаний, символика которых тысячелетиями связывалась со злом;
создает угрозу социуму, имеющему белый и голубой сублиматы женского сознания и подсознания;
может применяться исключительно в экстремальных условиях жизни, например, в Аду, где черти тоже обладают черным и красным сублиматами.

Заканчивая тему нормальных и экстремальных состояний, не могу не сожалеть о том, что «вся передовая интеллигенция» копает себе могилу собственным языком. Еще одно — два поколения и русский язык будут изучать как латинский — «мертвый» — язык, ибо, по моим оценкам, экстремум может занимать не более четверти жизни одного поколения.

Глава 19. Цвет в искусстве

19.1. Цвета алхимии
Цветовые превращения, по мысли В. Л. Рабиновича, можно трактовать как очевидную внешнюю характеристику алхимического дела — предельно зрительного искусства, поскольку цвет в алхимии являлся промежуточной формой между материей и духом, между краской и цветом. Цветом как наиболее выразительной реальностью, связующей небо и землю. Алхимический цвет — одновременно и духовный, и материальный субстрат, чувственно-понятийная, сенсуально-рациональная первооснова алхимиков. Подобно тому как цвет и его смысл сливаются в образ-концепте (см.ниже), так и здесь символ и предмет оказываются слитными.
Зосим Панополитанский говорил так: «Вот тайна: дракон, пожирающий свой хвост, поглощенный и расплавленный, растворенный и превращенный брожением. Он становится темно-зеленым и переходит в золотистый цвет.
От него происходит красный цвет киновари. Это киноварь философов. чрево дракона и спина его желты, голова темно-зеленая. Его четыре ноги — это четыре стихии. Его три уха — поднявшиеся пары. Одно снабжает другое своею кровью, одно зачинает другое. Сущность радуется сущности, сущность очаровывает сущность. И не потому, что они противоположны, но потому, что это одна и та же сущность и происходит из себя самой — трудно, с усилием.
О, мой друг! Приложи ум свой к этому, и ты не ошибешься. Будь серьезен и прилежен, покуда не увидишь конца. Дракон простерся у порога. Он сторожит храм, овладев им. Убей его, сдери с него кожу и, содрав ее вплоть до самых костей, выложи ею ступени, ведущие в храм. Войди в него, и ты найдешь желанное, потому что жрец этого храма, некогда медный, изменил свой цвет, а значит, и свою природу, и стал серебряным. Спустя несколько лет, коли пожелаешь, ты увидишь его золотым».
Дракон — фундаментальная аллегория превращающегося вещества, переливающегося в полихромном многообразии: зеленое, золотистое, желтое. Цвета частей тела дракона преобразуются в цвета-металлы, из которых сделан жрец в разные моменты своего трансмутирующегося бытия: медный, серебряный, золотой. Сложные аллегорические фигуры принимают доступные зрительные формы.
Зосим продолжает: «...пустившись странствовать, встретил я между двумя горами важного господина, на котором был серый плащ, в на голове — черная шляпа. На шее его был завязан белый шарф, а талия стянута желтым поясом. Обут он был в желтые сапоги». Эта аллегория обозначает еще далеко не все оттенки киновари, принимающей и другие цвета в зависимости от степени ее дисперсности: серый, черный, белый, желтый. Персонификация цвета. Объективация цвета как признака предмета: плащ, шляпа, шарф, пояс, сапоги.
Но алхимическому цвету тесно в локальном микрокосмосе — в человеческих персонификациях. Цвета выходят в большой мир — во вселенский космос, упорядочивающий первичный хаос: север — чернота, черный; запад — белизна, белый; юг — лиловатость, лиловый, фиолетовость, фиолетовый; восток — желтизна, желтый, краснота, красный. Бесцветное неоплатоническое Единое пресуществляется в алхимии в многоцветный звучащий телесный дух, представляющий Вселенную. Этот дух, как феникс, возрождающийся из пепла, снова предстает в телесном обличье слышимых цветов — черном, белом, красном. Возможны вариации: желтый, оранжевый, цвет ириса — хвост павлина. Важно, однако, то, что именно цвет выступает как переходный, срединный момент, осуществляющий средостение духовного и телесного.
И все-таки главным предназначением цветов алхимической гаммы остается воспроизведение рукотворных операций. Материя, приведенная в движение огнем соответствующей степени, начинает чернеть. В черном заключены белый, желтый и красный. Белый в алхимии уже не высокий Свет христианства, а лишь цвет, приравненный ко всем прочим. Почти краска. Черный же предстает источником, порождающим другие цвета. Картина по сравнению с традиционно христианской выглядит перевернутой: не белый, а черный во главе. Черный цвет — источник и начало цветообразования. Это уже почти материализм. Но еще метафизический.
Для цветовой алхимической гаммы характерна двухступенчатая иерархия классов цветов. Цвета первого класса: черный, белый, красный. Цвета второго класса: серый (между черным и белым), зеленый, голубой, желтый, оранжевый (между белым и красным). Цвета первого класса — главные. Но и в этой иерархии черный — изначальный цвет, который с помощью рукотворной процедуры выявляет сокрытый блеск: чернение неблагородного металла (получение черняди} — испытание огнем {муки Христа) на пути к совершенному червонному золоту; окончательный цвет — красный. Воплощенный, зрительно воспринимаемый Логос: смолкшее слово — глаголящий цвет.
Как замечает В. Л. Рабинович, за металлами скрываются еще более глубокие пласты архетипического: два пола — мужской и женский. Мужское символизируется красным, женское — белым. Поэтому король в красном — золото; серебро — королева в белом.
Мир живого всеобъемлющ. Пернатые символы обозначают те же цвета. И здесь уже цвет выступает как уподобляемый предмет, а птица — его символическим подобием: черный — ворон, белый — лебедь, цвета радужного спектра — павлин, цвет ириса; или красный — птица-феникс (он же царь со скипетром}, зеленый — утренний сон, малахитовый дом. Четыре стихии-элемента символически окрашены в соответствующие им четыре цвета. Во время Великого деяния появляются четыре цвета: черный, словно уголь; белый, как лилия; желтый, как ноги копчика; красный, будто рубин. Чернота — воздух, белизна — земля, желтизна — вода, а красный — огонь.
И все же самые далекие символические ассоциации видимых цветовых изменений — это каждый раз одна и та же, сотканная из слова история, рассказывающая о центральном событии алхимического мифа: В начале варки, когда камень черный и сырой, его называют свинцом. Когда же, потеряв черноту, он начинает белеть, его называют оловом. А приняв красный цвет, он удостаивается чести называться золотом. Так рассуждает алхимических дел мастер.
Черный цвет. Привычный символ ворона разворачивается в фантастическое уподобление — притчу Ворон и воронята. Черный цвет — это ворон, потому что воронята родятся белыми и их родители не заботятся о них до тех пор, покуда у них не появятся черные перья. Так и алхимик, должен оставить попечительство над деянием, покуда не появится чернота. Указание на возможное плодородие даст алеф, или темное начало, которое древние называли головой ворона. Ворон, летающий без крыльев в ночной тьме и при солнечном свете, знаменует начало искусства. Черное обретает физический смысл гниения и метафизический — смерти. Черноту называют западом, затмением.
Химический смысл чернения сводится к первоначальному соединению мужского и женского начал — серы и ртути. Умеренное нагревание. Гниение, порча первоматериальных составляющих. Алан де Лилль (XII век) уговаривает медленно, в течение сорока дней, греть философский раствор в герметически запечатанном сосуде, покуда на поверхности не образуется черная материя — философская голова ворона.
Роджер Бэкон в «Зеркале алхимии» резюмирует до очевидности прозрачную алхимическую ассоциацию. Начало деяния — черное бытие камня — гниение: первому процессу Великого деяния дали название гниения, ибо камень черен. Похоже, черное в самой общей форме отражает начальное, зародышевое состояние всех процессов. В этой связи Блаватская указывает, что Ной выпустил черного ворона из ковчега прежде, чем выпустить белого голубя. Черные вороны, черные голуби и черное пламя фигурируют во многих легендах. Все они представляют собой символы, тесно связанные с первоначальной (черной, оккультной, бессознательной) мудростью, происходящей из Скрытого Источника Вечной Женственности. Так, Юнг указывает на сходство «черной ночи» Иоанна Крестителя и «зарождения во тьме» алхимического nigredo.
К черному примыкает серый цвет, второстепенный, побочный, о котором, по данным В. Л. Рабиновича, пишут очень мало. Только и пишут, пожалуй, что серый цвет является после черного на пути к совершенной белизне.
Белый цвет. О нем, в отличие от черного, пишут заметно меньше. В алхимической практике белый имеет статус цвета, а не света. Между тем белый цвет воспринимается метафизически. Он — жизнь, и даже свет, средоточие тела, духа и души. Воскрешение из мертвых в результате омовения. Омовение — не что иное, как уничтожение черноты, пятен и всевозможных загрязнений,и представляет собой продолжение второй степени «египетского огня». Веление достигается сильным нагреванием открытым огнем. Отсюда символы огня и огнестойкости: саламандра, горный лен, или асбест. И все-таки огонь хотя и сильный, но не «уничтожающий». Вторая степень «египетского огня» много более ста, но не превышает 300° С. {«Пламя белит, не сжигая».) Беление, удаление загрязняющих примесей.
Красный цвет. Рождение связывается именно и только с красным цветом. Это итог Великого деяния, результат и цель одновременно. Конец. Пишут о красном совсем уж немного. Редко, но весомо: философский камень — дитя, увенчанное царским пурпуром. Но и на этой священнодейственной стадии выступает технохимическая процедура: воздействие умеренного огня, переваривание белого камня, становление красной киновари, закалка на сильном огне. Арнольд из Виллановы (XIII–XIV в.) рассказывает: камень, достигший красного цвета и начинающий разрываться, надуваться и давать трещины, следует поставить на отражательную печь для пережигания, где он окончательно затвердевает.
Философский камень красного цвета не только медиатор меж несовершенным и совершенным. Он улучшает и преумножает золото, если только его хорошенько растолочь и смешать с распущенным золотом. По пути к химии нового времени сакральный смысл цветовой гаммы уступает место цвету как безмолвной физической реальности: окрашивание несовершенного металла в золотоподобный цвет, исцеление порчи — «язвы металлов».
Но это не просто материализация цвета. Цвет — духовно-материальный объект во всей своей символико-вещественной одновременности. Подсыпание пурпурного порошка философского камня к смеси ртути, свинца и олова, помещенной в восковую тубу, при нагревании, способном расплавить воск, может обратить больные металлы в золото. Идея физического, золотоподобного крашения, одухотворенного сакральным преображением несовершенных металлов в золото, была высказана Парацельсом: если воспользоваться физической краской для трансмутации, то сначала можно потерять по фунту на каждую тысячу растворенного золота. Только тогда лекарство будет готово и способно заставить исчезнуть язву металлов.
На этом исчерпываются возможности алхимического цвета, символа и реальности одновременно. Цвет в алхимии, представленный лишь на феноменальном уровне, требует теперь осмысливания в более широком контексте — в контексте алхимического символизма в целом.
Цветовые переходы от черного к красному через белый с протуберанцами вспомогательных цветов, сопровождающих три основных, соответствуют восходящей трансмутации металлов от несовершенного железа к совершенному золоту. Если расширить пределы, то этот отрезок можно представить в еще более общем виде: от хтонически-темной, лишенной определенности первоматерии до неизреченной всеобъемлющей квинтэссенции, соответствующей в известном смысле неоплатоническому Единому.
На этом, в некотором роде христианском пути нет места символотворчеству как таковому. Здесь разыгрывается многоцветное мифологическое житие центральной алхимической субстанции — металлов, событийно представленное в виде трех главных сюжетов христианской истории, осуществленной в поучительной земной жизни Иисуса Христа (точнее, ее финале): смерть, воскресение из мертвых; священный брак с зачатием и рождением.
Адепт изобретает мифо-алхимический образ в искаженной форме общепринятого христианского образца. Однако если внимательней присмотреться, то окажется, что и образец по сравнению с первоначальным выглядит также деформированным. Черный цвет дарует жизнь остальным цветам, в том числе и наисовершеннейшему — красному. Все иные цвета изначально уже содержатся в черном. Вместе с тем белый цвет — не свет! — в отличие от Света в христианстве, выходящего за пределы цветовой гаммы и над нею стоящего.
Цвета выступают здесь как символы различных состояний, переживаемых философским камнем, воздействующим на металлы. Только из цветов — как, впрочем, и из иных символических рядов, осмысленных в алхимии (камни, травы, земные животные, птицы, планеты, знаки Зодиака) — можно выстроить весь алхимический космос, герметический окоем, за которым — слышимый цвет и видимое Слово. Между тем цвет в алхимии — символ особого рода. В нем, как и в любом другом, схвачены все особенности символа вообще, алхимического символа в частности.
Но помимо этого цвет как символ совпадает с реальными цветовыми превращениями химического порядка, с превращениями, которые можно вызывать, которыми можно управлять и которые можно наблюдать. Поэтому алхимический цвет — прежде всего физическая реальность, признак химического соединения, потенциально и актуально могущего стать химическим соединением.
Алхимический цвет в строгом смысле — еще не символ, а только свойство, специфический признак вещи, рукотворно этой вещи присвоенный (если, конечно, эта вещь изготовлена руками алхимика). Рукотворно, но и чудодейственно. Цвет как физическая реальность тут же начинает обретать священнодейственный метафизический смысл.
Сначала — через священные перипетии философского камня: смерть, воскрешение, брак, соитие, зачатие, рождение. Следующий шаг — это объективация признака вещи, становящегося эквивалентным самой вещи. Цвет становится объектом. К цвету подбираются — изобретаются — символические подобия. Но прежде сам цвет как атрибут процесса раздваивается, удваиваясь: черный — чернота, белый — белизна, красный — краснота.
Признак живет жизнью вещи, обретающей священство в своих символических, тоже теперь уже реальных копиях, когда оригинал не отличим от копии; тем более, что о настоящем оригинале — металлах, их трансмутациях, ртутно-серном медиаторе — киновари, как будто и вовсе позабыли. Черный живет жизнью, вернее, смертью ворона, белый — жизнью саламандры, лилии или белой невесты, красный — новой, только что начатой жизнью дитяти, увенчанного царским пурпуром.
Таким образом, если медиатор-философский камень посредничает меж несовершенным и совершенным в технохимических действиях адепта-демиурга, то цвет в алхимии — это посредник между земным и небесным рядами; он и символ, и реальность купно, вещно-понятийная конструкция одновременно, сенсуально-рациональный конструкт сразу, средоточие химического действия и герметического священнодействия.
Средневековый алхимик — посредине. Своим полуторатысячелетним существованием он повергает в инфернальный ужас чуткое зрение и проницательный слух официального средневековья, размагничивая, расшатывая его; но зато предустанавливая и указуя путь в новые века. Следуя мощным по своей точности заключениям В. Л. Рабиновича, здесь имеет смысл закончить тему цвета в искусстве алхимии.

19.2. Геральдические цвета
Как пишет Ансельм, вся облицовка оружия различалась двумя видами металлов, пятью цветами и двумя видами меха. Этими двумя металлами были золото и серебро; пятью цветами были лазурь, красный, черный, зеленый и фиолетовый. В геральдике цвет играет большую роль из-за применения различных цветов. Так, во-первых, цвет:
значительно увеличивает количество вариантов различных знаков,
облегчает возможность их отличия одного от другого,
позволяет создавать множество сочетаний и перестановок разноцветных фигур, создавая тем самым их многообразие, расширяя численность не совпадающих по внешнему виду знаков, эмблем, гербов, делая богаче, разнообразнее их арсенал.
Во-вторых,
с каждым цветом связано его определенное смысловое, политическое и национальное значение и, следовательно,
применение цвета позволяет углублять и расширять качественную гамму различных фигур и знаков, нюансировать их содержание.
Наконец, в-третьих,
применение цвета делает эмблемы и гербы более привлекательными, превращает их в подлинные произведения искусства и позволяет рассматривать их как таковые, помимо их чисто геральдического значения, «читать» их в контексте развития искусства в определенной стране и в определенную эпоху.
Вплоть до начала XVI века гербы, как родовые, так и государственные или городские, изображались только в красках (металлах и финифтях). Поэтому воспроизводить свои гербы на своем имуществе (движимом и недвижимом) могли лишь весьма состоятельные люди. Обедневшие дворяне, например, в России даже в конце XVIII — начале XIX века были порой не в состоянии выкупить свои дипломы на герб в герольдмейстерской конторе.
Объяснялось это тем, что выполнение заказанных дипломов на пергаменте с применением натурального листового золота и серебра, органическими невыцветающими красками профессиональными художниками-геральдистами стоило весьма дорого и исполнялось исключительно за счет гербовладельца. Несостоятельные гербовладельцы могли удовольствоваться лишь гравированной копией своего герба, оттиском его на бумаге, который стоил значительно дешевле.
При этом в гравюре краски (и металлы) подлинного герба заменялись штриховкой, условным графическим изображением, присвоенным каждому цвету. Путь к такой замене цвета штриховкой открыло изобретение книгопечатания. Впервые в Западной Европе штриховое изображение цвета появилось около 1500 года, но вплоть до середины XVII века к этому приему прибегали все же крайне неохотно и в сборниках гербов, даже отпечатанных и оттиснутых с граверных досок, все равно гербы раскрашивали от руки.
Вследствие этого чаще применялся другой прием: при печатании давался лишь граверный контур герба и его фигур, все они не штриховались, а оставались белыми, но их цвет обозначался просто первой буквой его наименования на соответствующем языке. Так, черный цвет
во французских гербах обозначался буквой N (noire),
в немецких—буквой S (schwarz),
в английских — буквой В (back) и т. д.
Предполагалось, что затем каждое поле и фигура будут раскрашены и буквы служат лишь для указания художникам.
Однако это оказалось настолько неудобным практически, особенно когда гербы попадали в другую страну, что после Вестфальского мира 1648 года, когда все дела приводились в Европе в относительный порядок, было принято правило обозначать цвет в геральдике порядковыми латинскими буквами алфавита, едиными для всех стран:
А — красный,
В — синий,
С — зеленый,
D — черный,
Е — золотой (желтый),
F — серебряный (белый),
G — пурпур.
Штриховка же с этого времени утверждалась как обязательная, если геральдический цвет не предполагалось после печатания выполнять красками. Только натуральному цвету не была присвоена ни определенная буква, ни штриховка, так как в то время, когда эти правила утверждались (середина XVII в.), натуральный цвет в геральдике еще вообще не допускался и не признавался.
Лишь позднее, в конце XVIII — начале XIX века, было принято правило для передачи натурального цвета графически оставлять поле белым, но, чтобы не путать его с серебряным или белым, наносить на него так называемую «тень», то есть очень легко и чуть-чуть штриховать лишь геральдически левый край такого поля или фигуры.
Как подчеркивает В. В. Похлебкин, цвета в символике и геральдике имеют далеко не однозначные и не одинаковые, не совпадающие смыслы. В самом деле, как мы уже убедились, символика цвета тесно связана с национальными, политическими, историческими, религиозными и иными идеологическими и этнографическими особенностями, а потому крайне многообразна и тесно связана с применением в определенной стране или у определенного народа или в какой-либо его партийной или социальной группе.
В противоположность этому цвет в геральдике (по своему значению, месту и применению) строго постоянен, стабилен, интернационально канонизирован и не подлежит интерпретации:
Красный (рубин) — Право, Сила, Мужество, Любовь, Храбрость.
Синий (сапфир) — Слава, Честь, Верность, Искренность.
Зеленый (изумруд) — Свобода, Ликование, Надежда, Здоровье.
Черный (алмаз) — Постоянство, Скромность, Смерть, Траур, Мир как “покой”.
Желтый (золото, топаз) — Верховенство, Величие, Уважение, Великолепие, Богатство.
Белый (серебро, жемчуг) — Чистота, Невинность, Мудрость, “Безмятежное состояние души”.
Пурпурный (аметист) — Высокорожденность, Власть, Верховенство, Достоинство, Величие.
В геральдике существует строго определенное число употребляемых красок, которые подразделяются на две группы: металлы и эмали (финифти); третья группа — меха — ныне вышла из употребления (фактически исчезла с конца XIX — начала XX в. и в современных, новых гербах не применяется).
Металлы — золото и серебро — в случае, когда требующие их цвет эмблемы приводятся не в подлиннике, а в репродукции, копии и т. д. могут быть заменены соответственно желтым или белым цветом, но с обязательной оговоркой, ибо указанные цвета могут существовать и как таковые, представляя сами себя.
Финифти включают красный, синий, зеленый, черный и пурпурный цвета. В новейшее время к ним иногда добавляют оранжевый и коричневый, но эти два цвета, так же как и натуральные цвета (розовый, стальной), не имеют полного международного признания.
Три цвета (а нередко и два) считаются вполне достаточными, чтобы отразить сущность и идейные принципы любого государства в его национальном флаге. Так что семи классических красок геральдики с лихвой должно хватать для использования в современных вещественных символах государственной власти — в государственных гербах и национальных флагах.

19.3. Искусство цвета
В Европе сохранились ярко окрашенные полихромные римские и византийские мозаики первого тысячелетия христианской эры. Искусство мозаики основано на особом отношении к возможностям цвета, ибо каждый цветовой участок состоит из множества точечных частиц, и цвет каждой из них требует тщательного подбора. 
Равеннские художники V–VI веков умели создавать разнообразные эффекты с помощью взаимодополнительных цветов. Так, мавзолей Галлы Плацидии окутан удивительной атмосферой серого цвета. Это впечатление достигается благодаря тому, что синие мозаичные стены интерьера освещаются оранжевым светом, идущим из узких алебастровых окон, окрашенных в этот цвет.
Оранжевый и синий — дополнительные цвета, смешивание которых дает серый цвет. Посетитель гробницы все время оказывается под воздействием различных потоков, света, которые попеременно высвечивают то синий, то оранжевый цвет, тем более, что стены отражают его под непрерывно меняющимся углом. И именно эта игра создает впечатление парящего серого цвета.
В изобразительном искусстве Византии, в первую очередь в мозаиках и иконах, важнейшую роль особого, символического, художественно значимого фона выполняло золото. Как отмечал Ф. Хеберлейн, оно было важным «гармонизирующим медиумом» в византийском цветовом языке. Светоносные свойства золота способствовали этой гармонизации, активно участвуя в создании художественного образа. В искусстве все эти, сами по себе многозначные, цвета объединялись в сложные высокохудожественные структуры мозаик, росписей, икон и книжной миниатюры, значимость которых в византийской культуре была очень велика; церковный культ и дворцовый церемониал пронизаны в Византии утонченными цветовыми соотношениями.
Художники романской и раннеготической эпох в своих настенных росписях и станковых работах использовали символический язык цвета. С этой целью они стремились применять определенные, ничем не усложненные тона, добиваясь простого и ясного символического осмысления цвета и не увлекаясь поисками многочисленных оттенков и цветовых вариаций. Этой же задаче была подчинена и форма.
В работах итальянских и французских мастеров XII–XV столетий мы находим весьма разнообразную и утонченную цветовую палитру. Поражают своей яркостью те работы, на которых множество различных цветов даны с одинаковой светлотой и насыщенностью. Ведь цветом художники могли выражать и архетипическое отношение к условиям жизни: во второй части мы уже убедились, что красный — мужской и голубой — женский для нормальных условий, как это и передают миниатюристы (( Цв. рис.81).
Утонченность и изысканная интеллигентность миниатюристов получила свое монументальное продолжение в витражах средневековья. Кто хоть раз видел окна Шартрского собора при меняющемся освещении, — особенно когда при заходящем солнце пурпурно вспыхивает «Роза Франции», превращаясь в великолепный заключительный аккорд, — тот никогда не забудет божественной красоты этого момента (( Цв. Рис.60). В Соборе Парижской Богоматери цветовое впечатление уже выходит за пределы человеческого воображения — фиолетовая «Роза Парижа» мистически оживает, все более и более одухотворяясь лучами солнца до женственного пурпура Франции (( Цв. Рис.61).
Следуя весьма обоснованному мнению В. Л. Рабиновича, переживание цветовых ощущений в светско-религиозном средневековье можно сопоставить с цветом в алхимии. Для этого вспомним «Божественную комедию» Данте — грандиозную метафору интеллектуального средневековья. В поэме представлено два типа цветовых ощущений: цвета ахромного ряда начинаются черным и завершаются белым цветом (точнее, светом). Белый свет — источник полихромного многообразия радуги. Радужное многоцветие Ада тождественно греховной фантасмагории лжи, мздоимства и прочих смертных грехов:

Две лапы волосатых и когтистых;
Спина его, и брюхо, и бока —
В узоре пятен и узлов цветистых.
Пестрей основы и пестрей утка
Ни турок, ни татарин не сплетает;
Хитрей Арахна не ткала платка.

Таков Герион — «образ омерзительный обмана», мозаикой цветов ириса обозначивший ложь. Ощущение хаоса порочного мира нарастает по мере умножения цветовой гаммы. Об обитателях Герионова седьмого и восьмого кругов Данте сообщает: «У каждого на грудь мошна свисала, Имевшая особый знак и цвет, И очи им как будто услаждала. Так, на одном я увидал кисет, Где в желтом поле был рисунок синий, Подобный льву, вздыбившему хребет. А на другом, из мучимых пустыней Мешочек был подобно крови ал И с белою, как молоко, гусыней.».
В. П. Гайдук отмечает существенный момент: «белый, попадая в сумятицу павлиньих цветов, усугубляет ужас адского хаоса. Белое собственным священством на пиру красок адской преисподней делает разнузданность и мерзость совсем уже омерзительными и как будто вовсе не истребимыми». Полихромная гамма, представленная в инфернальном беспорядке — свидетельство хаоса, на пути от Ада к Раю обретающего порядок, вселенскую божественную гармонию, которой вовсе не противопоказан полихроматизм радужного спектра. Но каждый цвет Дантовой «Комедии» — лишь отблеск белого света, та или иная его степень, та или иная мера внутренней напряженности белого света, бьющего с Фавора. Мера божественного слова. Цветовая его мера.

Каким сияньем каждый был одет
Там, в недрах Солнца, посещенных нами,
Раз отличает их не цвет, а свет!

Трехцветная «Троица» у Данте — лишь три взаимно переливающиеся друг в друге концентрические проекции того же «Высокого света»:

Я увидал, объят Высоким Светом
И в ясную глубинность погружен,
Три равноемких круга, разных цветом.
Один другим, казалось, отражен,
Как бы Ирида от Ириды встала;
А третий — пламень, и от них рожден.

Это цветовая аллегория, метафора католического догмата fiioque {святой дух исходит от Отца и Сына): Бог-Сын — отражение Бога-отца; и вместе — и Отец, и Сын — рождают дух-пламень, порождение этих двух цветовых кругов. Однако В. Л. Рабинович отмечает равновеликость этих кругов (трех ипостасей Троицы.); равномочность перед всеобъемлющим — начальным и конечным — божественным светом, сводящим на нет каждый цвет. Даже кровь у Данте «убеляет».
Правда, тончайшие различения цвета тоже осмыслены, причем до полного перевертыша (багровое — грешная жизнь; красное же — напротив — искупление). Багровые и красные, сакрально значимые, физически ощутимые цвета, порождения ослепляюще черного неизреченного глагола. Или как писал Б. Л. Пастернак, «обыкновенно свет без пламени исходит в этот день с Фавора...».
Иерархия цветовой гаммы «Божественной комедии» восходяща и устремлена к свету, порождающему в свою очередь каждый цвет этой гаммы. Хаос же цветовых ощущений ориентирован на их гармонию, на союз божественного и земного, воскрешенных и воплощенных в субъекте. Свет объективирован. Человек — носитель лишь малой его частицы. В алхимии иное: Свет выведен из иерархии цветов. Носитель света — сам алхимик, творящий символы как образ. Он — ряженый бог. Данте же, представляя средневековье, метафоризирует все-таки образец, божественный образец.
«В каком же отношении у Данте находится цвет к определяемой вещи?» — задается вопросом В. Л. Рабинович. В символическом? Едва ли. Цвет, если только отвлечься от сакрального контекста, — физическая краска, в некотором смысле произвольно нанесенная на объект. Аллегорические поучения, соотнесенные с цветами спектра, в тексте поэмы не даются, но разноречиво примысливаются обыденным сознанием средневекового человека.
Цвет как признак вещи едва не слит с вещью. Возможность объективации признака почти не проявлена. Аллегорические смыслы возникают в связи с окрашенной вещью. В алхимии не так. Но разведенность и в Дантовом видении все-таки есть. Цвет — существенный момент вещи; ее, так сказать, потенциальная, очищенная от земных случайностей судьба. Вещь и ее цвет находятся не в символических — иных отношениях. Вещь, данная в опыте, восходит к феномену. Цвет же, данный в традиции, восходит к сущности, то есть к Слову — вопреки своей очевидной феноменальности. Метафизический смысл прочитывается в световой — не цветовой! — реальности. Синтетическое единение четырех смыслов Оригена — Данте.
Диаметральное переосмысление цвета дела не меняет. Отношение вещи к цвету остается прежним — менее всего символическим. Византиец Никита Хониат (XII в.) сопрягает царский пурпур не с рождением, а с кровью расправ, а царское золото — не с высоким светом немеркнущего Солнца, а с цветом «желчи, обещающим поражение». Багрец и золото — двойственная сущность власти василевса. Внутреннее состояние земного мира, а не символическое его удвоение. Воистину: цвет только слышим, а слово — видимо. И только.
Однако кривозеркальная жизнь алхимии не прошла не замеченной и не учтенной официальным средневековьем. Отношение вещи к цвету под воздействием символических — цветовых связей в алхимии существенно видоизменяется. И здесь В. Л. Рабинович обращается к примечательнейшему месту «Божественной комедии»:
И я от изумленья стал безгласен,
Когда увидел три лица на нем;
Одно — над грудью, цвет его был красен;
...Лицо направо -— бело-желтым было;
Окраска же у левого была,
Как у пришедших с водопадов Нила
Трехипостасное лицо — точнее, три лица Люцифера, — как отмечает В. Л. Рабинович. Три устойчивых цвета, приколоченные к этой триликой роже навечно: красное, бело-желтое, неопределенное (по-видимому, близкое к черному). На память приходит трехцветная судьба философского камня, изобретенного алхимиком. Здесь Данте изобретатель вдвойне. Цветовые переходы исключены. Цвета дискретны, непереходящи друг в друга. О свете и говорить нечего! Каждый цвет — знак прямо противоположного тому, что за ним закреплено в традиции. Но все-таки еще знак.
Не потому ли это уже в некотором роде алхимические символы?! И все же, по данным В. Л. Рабиновича, имеется одно отличие: если алхимический медиатор богоподобен, то алхимический образ у Данте дьяволоподобен. Он и есть дьявол. Отличие — в нравственной направленности. Искривленное изображение кривого бога есть дьявол. Алхимик — конструктор цветовой символической пары. Человек средневековья (отчасти и Данте) — участник-комментатор подвижной, пластической пары иного рода, свободной от алхимического символизма. Аббат Сугерий: «Мы. приобретаем... драгоценную чашу, сделанную из одного куска сардоникса, в котором красный цвет присваивает себе цвет другого»
Алхимик-еретик тайно подослан в келью послушливого христианина, дабы выправить столь странное для наших нормальных глаз и ушей положение. Так, по заключению В. Л. Рабиновича, алхимик призван из цвета сделать краску, а слово представить бесплотным тусклым звуком. Но все это, кажется, уже знал и умел античный Мастер. Но все это (хотя и по-другому) еще будет уметь и знать Мастер нового времени — живописец, физико-химик, технолог, музыкант и их несметные потребители. Люди с нормальным слухом и нормальным зрением. Но пока об этом никто не знает и ничего такого не умеет…
Особое значение символика цвета приобрела в искусстве западного средневековья. Когда разделяются мир человеческий и божественный, между ними посредством символов устанавливаются своеобразные «мосты». Невидимый мир отпечатывает свои знаки в доступной взору материи, и в частности, в цвете. Так,
белый означает мир, благородство, высшую власть;
черный — ночь, мрак, смерть, печаль;
пурпур — знак высшего достоинства, силу, могущество и благородство;
красный — регальный цвет, войну, храбрость, мужество, неустрашимость;
золотой — богатство, силу, верность, правду (честность), постоянство (пить с золота);
зеленый — надежду, изобилие, свободу, жизнь (местное значение);
голубой — величие, красоту, ясность.
Возникшее в начале XVIII веке масонство разработало собственную символику цвета:
белый — непорочность, беспристрастие;
серый — каббалистический цвет мудрости
черный — печаль, смерть;
пурпурный — символ власти, царственности, высоты Духа;
красный — цвет крови, гнева, мести, войны, возмездия, верности;
розовый — любовь, вечность жизни.
золотой — символ чистоты, благородства побуждений;
зеленый — одоление, победа;
голубой (синий) — цвет неба, возвышенности устремлений, совершенствования духа.
Англичане эпохи Возрождения обладали развитым чувством колорита, утонченностью в подборе красок. Так, по данным Аллы Черновой, в 1607 году одна торговая фирма разослала список товаров, где перечислены семьдесят четыре цвета.
В этом списке помимо названий, которые мы можем увязать с цветами, существующими в наше время, красуются и названия, для нас ни с чем не соизмеримые: “цвет трубочиста”, “цвет короля”, “цвет поцелуй меня, милашка”, “цвет потерянного времени”... Здесь есть и “цвет мертвых листьев”, и “цвет гусиного дерьма”, и “фантастический красный”. Не говоря уже о каких-нибудь там “вишневых”, “розовых”, “салатных”, “морковных” и т. п.
При этом оттенок указывался в названии порой очень точно (хотя и странно, с позиций русскоязычного восприятия), например: “цвет лошадиного мяса”. Один только серый цвет имел названия: “цвет пыли”, “цвет пепла”, “жемчужный”, “серый нищенский”, “серый джентльменский”, “крысиный”, “цвет волос молодых женщин” и т. п.
По мнению Й. Хейзинги, где-то с середины ХV столетия (это, однако, предварительное впечатление, — отмечает он, — требующее более детального подтверждения) ахромные цвета временно отступают, тогда как употребление синего и желтого возрастает. В ХVI в. в одежде чересчур смелые комбинации цветов, о которых шла уже речь выше, в основном исчезают — одновременно с тем, что искусство также начинает избегать наивного противопоставления основных цветов.
И отнюдь не Италия принесла художникам бургундских земель ощущение гармонии цвета. Уже Герард Давид, формально правоверный последователь старой школы, являет в сравнении со своими предшественниками то более тонкое чувство цвета, которое в своем развитии непосредственно связано с общим духовным ростом. «Вот область, где история искусства и история культуры еще многое могут сказать друг другу», — полагает Йохан Хейзинга.
Й. Хейзинга в своем труде неоднократно отмечает, что наивное удовольствие от всего броского, привлекающего внимание, заметно и в восприятии цвета эпохи Возрождения. Чтобы описать все это достаточно полно, понадобилось бы развернутое статистическое исследование, которое охватывало бы цветовую гамму произведений изобразительного искусства, а также цвета одежды и предметов декоративных искусств; что касается одежды, то здесь пришлось бы обращаться не к скудным остаткам тканей, а к бесчисленным описаниям.
Так, некоторые ценные сведения дает Сицилийский Герольд в ранее уже упоминавшемся труде «Bason de coueurs». Наряду с этим обстоятельные описания одежды участников турниров и торжественных шествий можно обнаружить и в хрониках. В торжественных и парадных одеждах господствуют, разумеется, иные тона, чем в повседневном платье. Сицилийский Герольд посвящает главу красоте цветов, весьма наивную по своему содержанию.
Красный цвет — самый красивый, коричневый — наиболее уродливый. Зеленый же цвет, как природный, имеет для него наибольшую привлекательность. Из сочетаний цветов он хвалит голубой с бледно желтым, оранжевый с белым, оранжевый с розовым, розовый с белым, черный с белым и множество прочих. Сине-зеленый и красно-зеленый — распространенные сочетания, но они некрасивы. Языковые средства, которыми он пользуется при описании цветов, еще весьма ограниченны. Он пытается различать градации серого и коричневого, именуя их беловато-коричневым и фиолетово-коричневым.
В повседневной одежде уже широко используются серый, черный, лиловый. «Черный, — говорит Герольд, — по нынешним временам излюбленный цвет одежды, ибо это цвет самый простой. Но все им злоупотребляют». Далее предлагается идеальный мужской костюм, состоящий из черного камзола, серых панталон, черных башмаков и желтых перчаток, — можно сказать, вполне современное сочетание. Для платяных тканей также обычны серый, фиолетовый и разные оттенки коричневого. Синее носят в деревне, а также — англичане, девушкам тоже идет синий цвет, как, впрочем, и розовый. Белый предпочтителен для детей, не достигших семилетнего возраста, и для слабоумных! Желтый носят прежде всего военные, пажи и слуги; без добавления других цветов желтым пользуются неохотно. «А с наступлением мая не хочется видеть никаких иных цветов, кроме зеленого».
В праздничной и парадной одежде над всеми прочими цветами господствует красный. От этой багряной эпохи никто, впрочем, и не мог бы ожидать ничего иного. Торжественные выходы государей редко полностью выдержаны в красном. Наряду с этим становится повсеместной праздничная одежда преимущественно белого цвета. При составлении цветовых сочетаний возможны самые разнообразные комбинации: синий — с красным или фиолетовым. На одном праздничном представлении, которое описывает Ла Марш, в “entremets” девушка появляется в шелковом фиолетовом платье верхом на иноходце, покрытом попоной из голубого шелка; лошадь ведут трое юношей в ярко-красном шелку и в зеленых шелковых шапочках.
Рыцари ордена Дикобраза, учрежденного Людовиком Орлеанским, облачены в камзолы фиолетового сукна и голубые бархатные плащи с карминной атласной подкладкой. Особое пристрастие к сумрачно-пылающим и приглушенно-пестрым цветовым сочетаниям не вызывает сомнений. Черное, особенно черный бархат, явно знаменует гордое, мрачное величие, столь любимое этой эпохой, высокомерное обособление от веселой пестроты, которая царила вокруг. Филипп добрый, простившись с годами своей юности, всегда одет в черное, так же и его свита; его лошади тоже убраны черным. Цвета короля Рене, стремившегося более ревностно подчеркивать знатность и утонченность, — серый, белый и черный.
В новое время интерес к символике цвета постепенно начал пропадать, хотя в стиле рококо еще и придумывались такие, например, цвета как «бедро испуганной нимфы», «голубиная шейка», «опавшие листья», «резвая пастушка», «тертая земляника» и т. п. «Просветители» же настолько скептически и материалистически (в худшем смысле этого слова) относились к цвету вообще, что цветовая символика практически вышла из употребления и начала забываться.
Цвет стал приобретать светские формы в моде и начал вызывать интерес философов и психологов. Так, уже Гете, например, монохромию голубого противопоставлял монохромии желтого, «близкого к свету» в противовес «выдумке Ньютона».
В наше время появилась теория, согласно которой были выведены определенные цветовые триады для нескольких конкретных национальных школ живописи. Согласно этой теории, «во франко-итальянской школе триада должна состоять из желтого, оранжевого и синего цветов, в испанской школе должна доминировать триада из белого, красного и черного, а русская школа может быть охарактеризована триадой из белого, красного и зеленого цветов».

19.3.1. Цвет в литературе
Выше я уже отмечал различие в использовании цветообозначений писателями и поэтами. В первом случе это нередко связано с эпическим стилем, тогда как в поэзии чаще всего описываются цветовые образы. На самом же деле все это бесконечно сложнее и реальнее приведенной схемы. Рассмотрим, к примеру, такое эпическое произведение как «Слово о полку Игореве»: «Другого дни велми рано кровавыя зори свет поведают, черныя тучи с моря идут, хотят прикрыти четыре солнца, а в них трепещут синии молнии».
Сравним это описание с балладой Михаила Лермонтова: «Над Москвой великой, златоглавою, над стеной кремлевской белокаменной, из-за дальних лесов, из-за синих гор, по тесовым кровелькам играючи, тучки серые разгоняючи, заря алая подымается». Или с прозой Ивана Бунина: «Солнце меж тем скрывается за Стамбулом — и багряным глянцем загораются стекла в Скутари, мрачно краснеет кипарисовый лес его Великого кладбища, в фиолетовые тоны переходит сизый дымный воздух над рейдом, и возносятся в зеленеющее небо печальные, медленно возрастающие и замирающие голоса муэдзинов».
Нет нужды доказывать, что писатель не называет (да и не может назвать) окраску всего без исключения, что он описывает. Цветовые эпитеты являются результатом интуитивного художественного отбора. Цветовые эпитеты выполняют в художественной литературе следующие три функции: смысловая (к примеру, розовый цвет лица — признак завидного здоровья персонажа, рыжеватость сапог — свидетельство их поношенности, цвет ассигнации указывает на ее достоинство и т. д. и т. п.); описательная (цветовые эпитеты привлекаются писателем, чтобы описание стало зримо, выпукло) и эмоциональная, определенным образом воздействующая на чувства.
Многоцветье, яркость неизбежно вызывают у читателя ощущение радости, праздничности. «Старики в домодельных кафтанах и лаптях и чистых белых онучах и молодые в новых суконных кафтанах, подпоясанных яркими кушаками, в сапогах. Слева — бабы в красных шелковых платках, плисовых поддевках с ярко-красными рукавами и синими, зелеными, красными, пестрыми юбками. Скромные старушки в белых платках и черных кафтанах...» — такую картину деревенского праздника рисует Л. Н. Толстой в «Воскресении».
Калейдоскопическая пестрота чистых, лубочно-ярких тонов использована писателем, чтобы передать атмосферу здоровой простоты, естественности и чистоты народной жизни, чтобы сделать читателя сопричастным тому радостному чувству, которое испытал Нехлюдов, приехав в деревню из царства салонов и министерских приемных.
Совсем иначе действует на читателя цветовая одноцветность. В рассказе Эрнеста Хемингуэя «Кошка под дождем» цвет назван трижды. И каждый раз один и тот же — зеленый. Кроме того, в рассказе упоминаются сад, пальмы, море, что также является косвенным указанием на зеленый или зеленовато-синий цвет. В рассказе того же Хемингуэя «Белые слоны» 8 раз назван белый цвет (из 10 цветовых эпитетов). В рассказе «Убийцы» — 3 цветовых эпитета (два раза — «черный», один раз — «зеленый») и несколько косвенных указаний на черный цвет.
В сложных, построенных на подтексте произведениях Хемингуэя все окрашено психологическим состоянием героев. Эта психологическая окрашенность воплощается, в частности, и в однотонности цветовых эпитетов, то тускло-черных, то неуютно-белых, то тоскливо-зеленых. Они помогают писателю несколькими словами показать внутренний мир своих героев.
В эмоциональном воздействии цвета большое значение имеет характер цветовых сочетаний. Одни сочетания радостны, другие — унылы, третьи — раздража-ющи, «кричащи». Это используют не только художники, но и писатели. Вот пример радостного сочетания красок: «...но вдруг случайный переход взгляда от одной крыши к другой открыл ей на синей морской щели уличного пространства белый корабль с алыми парусами». Мир Александра Грина — мир светлой сказки. А сказка требует красок спектрально-ясных, солнечных, пронизанных светом, как на витраже.
Возьмем цветовое сочетание совсем другого рода, например, у Томаса Манна: «Справа, внизу, шумели воды; слева темнели пихты, росшие между глыбами скал, тянулись к каменно-серому небу. Временами показывались черные туннели...». Окружающий героя черно-серый мир не просто внешний фон, на котором начинает разворачиваться действие романа, это также внутреннее состояние едущего в туберкулезный санаторий Ганса Касторпа. В то же время у Михаила Лермонтова также описаны горы, но благодаря другим цветам появляется и совершенно иное настроение: «Немая степь синеет, и кольцом серебряный Кавказ ее объемлет».
Как и живопись, литература использует контрастные цветовые сочетания. «Холмы под крылом самолета уже врезали свои черные тени в золото наступившего вечера» (Антуан де Сент-Экзюпери). Подобные столкновения темных и светлых тонов как бы олицетворяют столкновение ночи и дня, тьмы и света, человеческой слабости и человеческой силы, поражения и победы.
Определить художественную функцию каждого эпитета, сравнения и т. д.– трудная и не всегда благодарная задача. У больших писателей средства выразительности художественно многозначны, сложно взаимосвязаны и взаимообусловлены. Однако нет сомнения, что, многообразно воздействуя на ум и чувства читателя, мастера слова нередко обращаются и к его цветовому зрению.
Для наглядности сравним частотность употребления тех или иных цветообозначений у писателей и поэтов.
Марина Цветаева: черный (151), белый (132), красный (117), синий (92), зеленый (51), лазурный (37), золотой (25), серебряный (22), седой (21), ржавый (19), розовый (18), пурпурный (17), алый (13), серый (11), желтый (8), голубой (8)
Осип Мандельштам: малиновый, красный, желтый .
Николай Гумилев: розовый, белый, золотой, пурпурный, черный, синий, бирюзовый, красный, изумрудный.
Анна Ахматова: желтый и серый .
Сергей Есенин: голубой, синий .
Александр Блок: белый (28), черный (14), красный (13), синий, голубой (11), зеленый (4), розовый (2,5), желтый (1,5), фиолетовый (1,5)
Ср.: Александр Блок: синий и серый (1897), красный (1900), лиловый и зеленый (1905)
Ср.: Александр Блок: золотой, красный, лазурный, черный, розовый.
Булат Окуджава: голубой, синий, зеленый, белый, черный.
Н. В. Гоголь: красный (17,4), белый (14), черный (12), зеленый (9,4), золотой (9,2), синий (8,7), желтый (7), серый (5,8), голубой (4,8), серебряный (4,8), коричневый (4), розовый (2,3), оранжевый (1,20, лиловый (0,9) 
Ср.: Н. В. Гоголь: черный, белый, синий, зеленый, золотой.
Ф. М. Достоевский: желтый.
М. А. Булгаков: черное, красное, белое .
М. Горький: серый

19.3.2. Прикладное значение цвета
Издавна человечество украшало свои дома дорогими коврами, уникальными гобеленами и штофной (тканевой) обивкой. Однако, все это не было доступно для большинства населения. И в этом смысле идея бумажных обоев, которую Запад заимствовал у культур Востока в XYIII веке, оказалась изобретением демократическим: ведь бумага стоит недорого и на ней можно изобразить и узор персидского ковра и рисунок гобелена или штофной ткани.
Декоративное искусство середины ХХ века провозгласило отход от традиционной тематики. Появились обои с простым геометрическим узором, которые стали нравиться, а потом и вообще вошли в моду. Однако, уже в последней четверти ХХ века при обсуждении типа обоев мнения людей разных специальностей стали резко расходиться.
Так, художники с жаром защищали образцы со строгими геометрическими узорами и были категорически против всяких там цветочков. Шахтерам же эти цветочки очень нравились, ибо они работали под землей и хотя бы дома хотели видеть на стенах цветы. Поэтому всегда следует помнить, что обои несут в себе прежде всего рекреационные функции (то есть предназначены для семантического отдыха и зарядки интеллекта в ближайшем окружении) и как цветовой фон не должны обращать на себя особого внимания. Взаимодействие цветов на этом фоне — достаточно сложный феномен и этот вопрос требует специального анализа.
Согласно П. А. Флоренскому, цвет обозначает собственное свойство самого предмета. Иначе говоря, это обозначение характеризует и отношение предмета к окружающему пространству, и внутреннее функциональное свойство предмета. Так, например, в искусстве нередко используется понятие «тяжесть» цвета. Что стоит за этим понятием в архитектуре?, — задает весьма ответственный вопрос группа исследователей цвета под руководством Л. К. Абрамова.
В реальности интеллект человека воспринимает никак не тяжесть, а лишь величину вклада черного цвета в итоговый (коричневый, к примеру) цвет. Следовательно, о «тяжести» цвета судит никак не формально-логическое мышление сознания, а образно-логическое представление подсознания и бессознания, отвечающих за переработку информации ахромных цветов.
В соответствии с экспериментами группы Л. К. Абрамова, приведу наглядные примеры того, как проявляются эффекты цветового контраста и как можно сгладить их действие в соответствии с обстоятельствами каждого конкретного случая.
Более насыщенный цвет вызывает более сильный контраст в отношении цвета менее насыщенного. Следует заметить, что важна не сама степень.насыщенности цвета, а отношение насыщенности сопоставляемых цветов.
Сопоставление взаимно дополнительных или контрастных цветов увеличивает насыщенность каждого из них.
Чем больше площадь цвета, вызывающего контраст, тем он сильнее ощущается.
Одновременный контраст сильнее всего проявляется по линии соприкосновения взаимодействующих цветов.
Цвета зеленой части спектра вызывают наиболее сильное контрастное действие.
Одновременно действующий светлотный контраст снижает проявление цветового контраста.
Ахроматическое оконтуривание цвета снижает действие одновременного контраста.
Сопоставление цветов, близких по цветовому тону, снижает насыщенность каждого из них согласно с законом одновременного контраста.
Длительное наблюдение цвета приводит к уменьшению его насыщенности.
Какие выводы следуют из наблюдаемых примеров? Воспринимаемые нашим глазом цвета постоянно взаимодействуют с только что видимыми. Раздражение одним цветом вызывает наряду с ощущением этого цвета более слабое, но совершенно определенное ощущение цвета, контрастного ему. Каждый цвет имеет свой определенный контрастный. Этот контрастный в свою очередь влияет на цвета, воспринимаемые глазом одновременно или последовательно, он как бы окрашивает их собою. Явление светлотного и цветового контраста всегда и всюду определяет наше восприятие окружающей среды.
Приведу также несколько примеров из жизни: быстрый переход от солнечного света улицы к умеренной освещенности комнаты заставляет воспринимать ее окраску как более темную. Когда же глаз привыкнет к новым условиям, окраска комнаты становится заметной и в умеренном освещении.
Переход из помещения, окрашенного насыщенным колером, например красным, в смежную комнату розового тона, создает первое впечатление о ней, как о блеклой или почти бесцветной. Но эта же розовая комната покажется значительно более розовой, если войти в нее непосредственно из зеленого помещения.
Если из комнаты, освещенной электрической лампой накаливания, дающей желтоватый свет, взглянуть на сумеречное небо за окном, оно покажется фиолетово-синим.
Приведенные в этом разделе примеры имели целью показать, насколько относительны наши цветовые ощущения; как сильно они зависят от влияния соседствующих цветов, от спектрального состава освещения, от состояния глаза, адаптации интеллекта в целом и т. д. Психофизиологическими свойствами человеческого интеллекта объясняется и целый ряд других цветовых явлений.

19.3.3.. Цвета Санкт-Петербурга
По утверждениям историков, петербургские дома меняли свои цвета в зависимости от стиля и эпохи. В первые десять лет Петербург застраивался белеными домами с высокими черепичными крышами, делающими его похожим на приморские города Северной Европы.
В петровское время возникали красно-коричневые кирпичные постройки. В последующие десятилетия город обрастал камнем, штукатурился и красился всеми тонами охры — от желтой до коричневой и вишневой. Петербург же времен Растрелли представал изысканно-бирюзовым, лепным, пышным и золоченым как, например, Смольный собор или Зимний и Екатерининский дворцы.
Клоассицизм времен Екатерины II отменил позолоту и лепные кружева барокко, но вместе со строгостью ордерных форм оставил желтоватые тона фона и нежно-розовые цвета «бледных кораллов». По принципу песчано-желтоватых тонов Версаля сздавались и архитектурные ансамбли того времени. Так, в отличие от ярко расцвеченных построек середины XVIII века, окраска зданий выдерживается мастерами классицизма в сдержанных, приглушенных тонах беловатых и / или желтоватых оттенков и их сочетаний.
Краткое царствование Павла оставило городу замок цвета «мягкой женской замшевой перчатки», которую царь в самом деле передал архитектору в качестве цветового эталона для окраски будущего здания.
Александровский ампир — царство белого, желтоватого и серебристого. Так, Казанский собор был воплощен Тома де Томоном в пудожском камне цвета «топленого молока» с жемчужно-серыми («gris de pere») колоннами и куполом из белой жести. Согласно некоторым данным, эти же цвета использовали Росси и Стасов при строительстве Главного штаба и Александровского театра. Сегодня, однако, такими остались лишь Елагинский дворец и Троицкий собор.
Указ от 13 декабря 1817 года гласил: «…дозволяется красить дома нижиследующими только цветами: белым, палевым, бледно-желтым, светло-серым, диким (серебристо-серым), бледно-розовым, сибирскою (медною зеленью), но с большой примесью белой краски.»
При Николае I город окрасился желтой охрой, появились красно-коричневые тона кирпича, связанного с военно-гражданским стилем. Вошедший же в моду неоренессанс окрасил фасады Петербурга в цвет старого камня — коричневый и темно-серый.
Таким образом, классическая триада полихромных цветов фигурирует и в классических сочетаниях архитектуры Санкт-Петербурга разных эпох. Так, петровское градостроительство характеризовало ревоюционное время перемен России своими красными тонами. Сине-голубые цвета барокко подчеркивали своеобразие социальной фиксации достигнутого в первой половине XVIII века. Солнечно желтые и белые тона классицизма в конце этого века строгостью ордеров оттеняли и выявляли всю значимость достигнутого Империей.
Сегодня же мы наблюдаем умозрительную картину смешения всех цветов радуги, так что и взгляд нашей души вряд ли остановится на каком-либо сочетании их без того, чтобы не воскликнуть: «O tempora, o mores!».

Глава 20. Цвет в моде

20.1. Культура цвета в моде
Трудами многих исследователей установлено, что цвет обладает и биологическими, и информационными свойствами энергии. И энергии не только физического поля, но и поля психологического. Иначе невозможно объяснить, почему, например, мы сегодня любим красный цвет, а завтра нам понравится синий; почему вчера мы волновались от вида желтого, а сегодня не обращаем на него никакого внимания. Следовательно, цвет — характеристика нашей личности, нашего интеллекта. Если бы цвет был только объективной стороной нашего восприятия (к примеру, энергией или длиной волны, «по Ньютону»), все люди планеты одинаково предпочитали бы определенные цвета, независимо от возраста, пола, настроения и т. п.
Таким образом, цвет — это некая информационная разновидность энергии, которая в зависимости от возраста и условий жизни определенным образом действует на нас практически независимо от его осознания. Иначе говоря, цвет — это некий язык, которого мы не знаем из-за его неосознаваемого характера и отсутствия адекватного обучения.
На воздействии цвета сказывается и состояние организма, и условия его восприятия. И если даже наши одежды содержат символические цвета, это вовсе не значит, что каждый непременно «считывает с них» информацию и выявит именно тот смысл, который в этих цветах заложен. Все зависит от обстановки, с одной стороны, и от того, кто считывает цветовую информацию, с другой.
Мы имеем представление о “холодных” и “теплых” цветах, о “звонких” и “глухих”, о “мягких” и “жестких”, но мы никогда не задумываемся, почему это так. Ибо во многих случаях это результат того, что на цвет как бы перенесено качество вещей, которым он сам или его оттенок свойствен по своей природе и о которых мы совершенно забыли.
Нередко какой-либо цвет мы называем «любимым». Иначе говоря этот цвет становится предпочтительным в нашем цветовом выборе. Или, как считается в хроматизме, этот цвет поглощается определенной сферой интеллекта, вызывая появление в гардеробе дополнительного к нему цвета.
Человеческий глаз может различить около миллиона цветовых оттенков. Но изолированные от всего и вся цвета встречаются лишь на небе, во сне, в кино, да в экспериментах психологов. Правда, теперь еще и в семантике. Обычно же цвет связан с определенными вещами.
И всем, наверное, понятно, что цвет шляпки будет воздействовать совсем иначе, чем цвет юбки. Эта проблема в семантике цвета приобретает особо важный характер. И вызвана она не столько эстетическим, сколько символическим соотнесением человеческого “низа” и “верха”. Социального и сексуального как белого и черного, к примеру.
Единой нормы не существует и не может существовать для людей различного пола, гендера и возраста. Для людей с различным здоровьем или темпераментом, характером или социальным положением. То, что в одном случае оказывается полезным для “верха”, может быть противопоказано для “низа” в другом. Аналогичное заключение относится к “правому” и “левому” (логическому и эмоциональному) при современных тенденциях к модной асимметрии в одежде. И никакая ссылка на замедленность цветовоздействия не может спасти неграмотного терапевта. Цвет медленно, но действует, и тем более, при длительном использовании, которое в быту еще называют ношением одежд модных или немодных цветов.
Цвет одежды воздействует на нас тремя путями. Во-первых, существуют кожные рецепторы, которые передают бессознанию необходимую информацию и специфическую энергию цвета. Второй путь — это зрение, воспринимающее цвет уже на уровне подсознания и сознания. И наконец, третий путь — это окружающие нас люди, которые воспринимают цвета и ведут себя с нами в соответствии с этим восприятием.
Существование первого пути доказывают опыты со слепыми, проведенные более 40 лет назад во Франции и затем в США. Второй путь очевиден: человек не просто выбрал свой цвет одежды прежде, чем надеть на себя. Он постоянно воспринимает его (или свое?) отражение в зеркале и т. д. Не так очевиден третий путь, ибо “встречают по одежке"...
В восприятии одежды мы неосознанно ожидаем, что ее цветовая выразительность согласуется с чувствами, мыслями, а может быть, и с мировоззрением человека. И провожаем его “по уму”, — то есть, в зависимости от того, одел он свои или “чужие” цвета. Несомненно, цвет обладает определенными информационными свойствами, смысл которых недоступен нашему сознанию. Хотя подсознательно мы и внимаем им. Иначе не встречали бы “по одежке”… Поэтому вряд ли можно считать разумными постоянные советы модельеров типа “Ваш цвет” или “Какой цвет Вам идет вообще”. То есть, формально перечислив лишь цвет глаз, волос, кожи и т. п.
Разумеется, очень многое зависит и от предназначения цвета. Одни цвета мы выбираем для себя, другие для ребенка, третьи для гостиной и т. д. И все для “внешней” среды. А ближайшей внешней средой является, конечно же, одежда. Понятно, что личный выбор ее цветов определяется и социальной, и эстетической, и семантической предрасположенностью.
Однако пока мы выбираем свои цвета, общество задает моду на них. Оно приспосабливает цвета большинства людей к своим цветам. Или меняет оттенок моды под цветовым воздействием отдельной личности. Как же научиться чувствовать и понимать цвета? И не просто различать модные оттенки, а выбирать для себя их гармоничное сочетание, чтобы лучше и комфортнее чувствовать себя в окружающем мире, при этом создавая комфорт окружающим. Чтобы создавать прочный микросоциум. Чтобы дети рождались здоровые, умные и способные к обучению.
Все, наверное, замечали, как бросаются в глаза новые цвета одежд. И как со временем окружающие все менее и менее замечают этот цвет или человека в одежде этого цвета. Значит, при длительном воздействии какого-либо цвета чувствительность окружающих к нему снижается. Этот цвет как бы тускнеет в их глазах. Происходит это в силу свойства нашей души подразумевать под любым из цветов совершенно другой. Противоположный ему. Контрастный. Вызывающий вместе с первым ощущение белого или серого цвета.
На мой взгляд, сущность моды заключается в оппонентности развития культуры.  Иначе говоря, радикальное, периодическое изменение цвета одежды представляет собой такую «встряску», благодаря которой человечество и поддерживает свою способность к адекватной адаптации в переменчивом мире социо-культурного развития. Развития не только научно-технического и / или возрастного, но и гендерного, которое, как показано выше, мировая культура детально промоделировала именно в цвете.
Наша душа всегда и во всем ищет равновесия. За внешним цветом она ищет внутренний, обычно контрастный первому. При сочетании же только внешних контрастных цветов в равных количествах может случиться невероятное. Воздействие обоих цветов тут же взаимно уничтожается. Все это может вызывать чувство беспокойства, ибо нет того преобладающего цвета, который лишь и создает определенный эмоциональный настрой.
Никаких всеобъемлющих правил цветовой гармонии в одежде пока нет. Да и не может быть, наверное. Дело это не столько спорное, сколько совершенно безнадежное: “На вкус и цвет товарищей нет”, и, уж тем более, — в моде. Вместе с тем, выше были упомянуты теории цветовой гармонии Гете, Иттена, Ивенса и других ученых, которые считали гармоничным сочетание дополнительных и / или контрастных цветов и негармоничным — сочетание цветов, которые соседствуют или расположены недалеко друг от друга в цветовом круге.
Но еще раз напомним, что во всех этих теориях имелись ввиду апертурные (изолированные от предметов) цвета, а не цвета модных или не совсем модных одежд.

20.2. Цвет в истории моды
Быть может, со временем историки моды и установят какие-либо цветовые законы ее развития. Пока же лишь с позиций хроматизма приведу данные по цвету, которые конспективно охватывают наиболее известные периоды мировой истории.
В Древнем Египте на протяжении тысячелетий лица обоих полов носили преимущественно белые одежды, тогда как женщины (танцовщицы, плакальщицы и др.) — нередко и одежды голубых оттенков. Выше уже подчеркивалось, что тела богов и мужчин изображались красно-коричневыми, а богинь и женщин — светло-желтыми. Единственное исключение представляет Осирис — бог плодородия, тело которого в «Книгах мертвых» и на фресках канонически изображалось зеленым.
В крито-микенской культуре (III–II тысячелетие до нашей эры) и, в частности, на прекрасно сохранившихся до наших дней фресках кносского дворца одежда жриц выполнена в голубых тонах. Раскраска тел оказалась также дифференцированной по полу: желтые тела женщин и красные — мужчин.
В Древней Иудее голубым оказывается подир, который практически все специалисты по исторической антропологии связывают прежде всего с женским одеянием первых жриц. Красным в Торе характеризуются сугубо мужские одежды воинов Израиля; зеленым же — сыны Израиля, как трава.
В Традиционном Китае одежды характеризовались дуалистической системой категорий ИНЬ-ЯН. При этом женственная ИНЬ обладала белым, черным, желтым, голубым и пурпурными цветами, тогда как ЯН — красным, зеленым и фиолетовым.
В Древней Индии любимец женщин и самый мужественный творец из мужей Вишну наделялся сине-фиолетовыми тонами, тогда как разрушитель мира Шива (с санскрита — темно-серый) — красными. Богини же преимущественно — белым и черным цветами.
Античная Греция наделяла Хаос (божество всех первоначал) серым цветом, бога войны Ареса — красным, бога эмоциональной свободы Диониса — красным, зеленым и фиолетовым цветами. В тоже время богиня изначальной жизни Кибела, как и богиня цикличности Кора изображались в черном, богиня любви Афродита — в светло-золотых тонах и белых одеяниях, богиня мудрости Афина — в желтых.
Рапсоды Древней Греции, излагавшие эпические сюжеты, при сказывании «Илиады» одевались в красный, а «Одиссеи» — в фиолетовый плащ. Горожане носили преимущественно белые одежды. В тоже время можно было встретить и различные оттенки желтого, и синего, красного светло-зеленого и даже пурпурного тонов. Воины одевали короткие хитоны красного цвета. Женский хитон (как нижняя одежда) изготовлялся из ткани белого, желтого и шафранового (Ж-О) цветов и дополнялся орнаментом. Верхней одеждой женщинам служил пеплос белого, шафранового, голубого или пурпурного цветов.
Древний Рим наделял своих божеств (нередко близких по смыслу греческим) теми же самыми цветами, что и Греция. Сенаторы носили белую тунику с вертикальной красной полосой и плащ с пурпурной каймой. В костюмах римлян сочетались яркие насыщенные цвета практически всех тонов. Парадным цветом одежды был белый; как правило, это была белоснежная тога. Цвета женских одежд (туники, столы и паллы) во многом повторяли цвета одежд гречанок, но были более яркими и контрастными.
Европа раннего Средневековья (IX–XI века) характеризуется так называемым романским стилем, в котором доминировали «тяжелые» тона темных синих, зеленых и пурпурных цветов. Женские одежды дополнял белый платок и желто-коричневые тона меха. Мужчины носили красные чулки; красным цветом одежды наделялся и палач.
В XI–XII века получает развитие готический стиль, в котором начинают проявляться изящные сочетания ярких цветов, весьма близкие — к характерному для этого времени — искусству витражей и гербов. Практически при той же гамме цвет одежд становятся ярче, возникают элементы цветовой асимметрии в одежде молодежи (минарти). Позднее Средневековье (XIII–XV века) лишь абсолютизирует эти принципы легкости и смелости в использовании цвета.
В России X–XIII веков отмечаются белый, красный и сине-голубой цвета женского платья и мужские рубахи белого, красного, синего и зеленого цветов. Московская Русь XV–XVII веков характеризуется белыми одеждами и красным платком женщин, тогда как в мужской одежде преобладает золотая парча. В XVIII веке при Петре I фигурирует зеленый цвет («берлинского») костюма с золотой отделкой и черные («голландские») костюмы из бархата. В это же время вводятся определенные цвета мундиров для различных родов русских войск: зеленые — пехота, синие — кавалерия и красные — артиллерия.
Эпоха Возрождения в Италии (Флоренция и Венеция XIV–XVI веков) характеризуется пышными драпировками и тяжелыми тканями приглушенных и ярких изумрудных, темно-зеленых и пурпурно-красных тонов с весьма частым сочетанием женских плащей пурпурно-красного и голубого цветов, а мужских — винно-красных и изумрудных.
Испания XVI века испытывает мощное влияние церкви и блеск колониального золота. Женский костюм чаще всего встречается выполненным в черных и / или белых тонах с золотыми украшениями. Мужская одежда обычно состоит из черного костюма с белой фрезой и золотыми украшениями. Нередко можно встретить красный кафтан, черный плащ и белые сапоги.
Мода Франции середины XVI века находилась под влиянием испанских контрастов черного и белого в моде, которые к концу этого века сменяются на легкие светлые тона розовых и голубых оттенков как в женском, так и мужском костюме с дополнением последнего в виде более изысканных стилей белой фрезы. К началу XVII века при Генрихе IV модными снова становятся темные тона одежд, но с тем отличием, что их цвета великолепно гармонировали с особой изысканностью фасона платьев.
Английская мода XVI века была детально представлена выше по конкретным цветам и здесь не имеет смысла повторяться. Отмечу лишь, что в это время зеленые и желтые тона одежд нередко считались свадебными.
В первой половине XVII века во французскую моду входят такие парадные, несколько декоративные, но в общем мажорные и насыщенные цвета барокко как голубой, красный, розовый, желтый и белый у женщин с их дополнением белыми кружевами и рубашкой, а также светло-серым в мужском костюме. При этом гугеноты (воинствующие сторонники кальвинизма — ветви протестантства) носили преимущественно черные и темные одежды.
Мода конца XVII века во Франции связывается с развитием классицизма и характеризуется строгой симметрией кроя, рассудочностью форм, которым вполне соответствуют белый и разбеленные тона дамских костюмов. Мужской костюм выполняется в темных приглушенных тонах . В 1672 году во Франции начинает издаваться первый журнал мод.
XVIII век Франции связан с расцветом рококо, с декоративностью и женственной хрупкостью пастельных тонов практически всех цветов радуги в женском платье. Костюмы мужчин носят утонченный и несколько манерный характер «утрированного барокко»: белыежабо, яркие цвета камзола, черный или красный галстук (платок), белые чулки у дворян и цветные у буржуа.
Во второй половине XVIII века получает свое развитие классицизм, взявший за образец для подражания древнегреческие орнаменты и светлые цвета. В женской моде этого времени появляются также яркие и разбеленные тона позднего рококо, где, как и в мужском костюме нередко встречаются полосатые по вертикали ткани. Под влиянием «Вертера» Гете в моду вошел костюм для утренних прогулок и верховой езды, который состоял из С кафтана и Ж кожаных штанов.
Конец XVIII века во Франции связан с обновлением всего и вся. В годы революции 1789–94 годов — постоянная смена мод. Так, аристократы носят белые одежды, революционеры — красный фригийский колпак. Но, к примеру, после казни роялистки Шарлотты Корде, убившей Марата, многие женщины-аристократки в знак солидарности с казненной стали носить на шее красное ожерелье или узкую полоску красной материи, которая должна была «напоминать» след от ножа гильотины. Во времена Директории (1795–99 гг.) у женщин становится модным трико телесных тонов и белая туника (под античные статуи). Мужской костюм состоит из белой рубашки, темного сюртука и светлых брюк.
В первом десятилетии XIX века Франция испытывает классически белое влияние ампира, при котором «римская классика» превзошла самое себя в женском платье: женщина в белом с ее драгоценностями — тщеславная реклама мужского самодовольства. Мужской костюм претерпевает изменения в сторону упрощения и появления серых и зеленых тонов делового костюма, а также пестрых жилета и галстука. 20-е годы времен Реставрации определили белые цвета женских платьев и разбеленные тона мужского костюма.
Под влиянием романтизма второй четверти XIX века во Франции культивируются идеи женской эмансипации. В моде у женщин белые и цветные платья в клетку, навеянные историей Шотландии. Цвета мужской моды — черные, темные хаки (табачного), серые, синие, зеленый, и коричневые костюмы практически одинаковых фасонов (главное стиль и хорошие манеры). Мода второй половины XIX века по существу эклектична в своей роскоши: кричащие тона женских платьев (лиловые, красные, анилиново-розовые и т. п.) и еще более строгие фасоны мужского костюма, приводящие к появлению черного фрака.
Женская мода на белые и черные платья 70-х годов как бы вступает в противоречие с 80-ми времен «позитивизма», когда появляются светлые ткани нежных оттенков (голубых, зеленых, розовых). Мужской костюм еще более упрощается: появляется серый рабочий пиджак, который, как и жакет, обшивается черной тесьмой. Из Англии приходит мода на черный смокинг и черно-серую визитку. Конец XIX века связан с такими течениями как символизм в литературе, модерн в архитектуре и всеобщее декадентство. Женщина — эмансипэ! Модно все, что просто и в тоже время вычурно: асимметрия и необычные цвета («недозрелого персика», «увядающей сирени» или «прибоя морской волны») — женская мода. Мужская одежда приобрела практически все черты современного нам костюма.
Мода ХХ века была рассмотрена в главах по соответствующим цветам. Отмечу лишь одну любопытную параллель между началом 90-х годов ХХ века и Римской империей I века новой эры. И там, и тут были модны контрастирующие сочетания ярких сине-зеленых, оранжево-желтых и фиолетово-пурпурных тонов. И параллельно в России возникали черные костюмы бандитов.
Так, 1836 г Альфред де Мюссе писал: «Несомненно одно, что во всех салонах Парижа — неслыханная вещь: мужчины и женщины разделились на две группы и одни в белом, как невесты, а другие в черном, как сироты, — смотрели друг на друга испытующим взглядом. Не следует заблуждаться: черный костюм, который в наше время носят мужчины, это страшный символ.».
В наше время критерии кардинально изменились и черный цвет стал символом утонченности и элегантности как женщин, так и мужчин. Замечу в связи с этим, что мода на черные повседневные одежды 1998/2000 годов определялась скорее всего экстремальными условиями подготовки к Концу Света, который предрекали на конец второго тысячелетия религиозные фанатики. То есть мода на черное определялась именно стрессовой ситуацией женщин, одевшихся в черное на белом фоне, или точнее, на фоне, который тогда еще казался совершенно белым в его социальной приемлемости, фрезеровском научном предвидении и осознаваемости. Но женщины каким-то непонятным образом улавливают перемены в мире. По-видимому, уловили и изменения жизненного фона…
Так, 11 сентября 2001 года в Нью Йорке начался новый виток моды. Женщины (и даже мужчины помимо обычных серых) уже второй год носят костюмы не черных, а песчано-желтых оттенков. И это, по-видимому, не столько следствие популярности известной операции в Афганистане (форма солдат была именно этих тонов), сколько — сохранения женщинами своего бессознания. Сохранения женственности этого бестолкового мира. Возврата от женственных ожиданий — неизвестного черного в космическом бессознании Мировой Праматери — к реально женственному желтому на белом фоне. То есть 11 сентября наступило резкое осветление бывшим фоном своих фигур. Итак, казалось бы, цвет фона сближается с цветом фигур.
Однако октябрьские события 2002 года («стрелок» в Вашингтоне, взрывы в Израиле и Бали, противостояние двух субкультур в Москве, которое весьма символически для мировой — особенно российской — геополитики может быть интерпретировано и как «НОРД — ОСТ») показывают, что жизненный фон не может быть того же цвета, что и фигура. И фон уже становится черным в своей будущей непредсказуемости — в своей экстремистской контрастности к желтой женственности настоящего мира.
Иначе говоря, контрастный цвет может лишь временно сопутствовать фону или основному тону одежды, но не уравниваться с ним в правах, как это случалось в Риме и как это случилось с нами. Цветовая отделка одежды напрямую связана с учетом фона. Желтый на черном фоне из-за контраста кажется почти белым. Во многом проясняет цветовой смысл модных одежд 2001/2002 годов также и оппонентно-циклический характер появления архетипических цветов в развитии моды.

20.3. Цикличность модных цветов
Цветовой язык одежды говорит о многом. И конечно же, о том, как меняется человек под воздействием цвета. И как под действием моды меняется его цвет. Зная теперь, что один и тот же цвет утомляет не только окружающих, но и нас самих, можно легко понять, почему мода так активно изнутри нас периодически вступает в свои права.
Своеобразным Солнцем проходит она по зодиакальному кругу души. Здесь-то и выявляются космические первопричины моды. Ведь священный календарь любой религии олицетворяет вечный возврат к ограниченному числу божественных актов. Ритмов Макро- и Микрокосма. И в этом смысле зодиакальный круг универсален в отражении и божественных, и наших духовных реалий. Как возвышенно-земных — религий. Так и земных — моды.
Круг Зодиака используют не только астрологи Востока, но и Запада. Поэтому различные соответствия между цветами и знаками у меня всегда вызывало недоумение. Один пример. Лев — власть Солнца, чистый проникающий Свет. Согласно Фулканелли, «Лев — это знак золота, столь же алхимический, сколь и природный; он передает также физико-химические свойства этого вещества». По Элиаде, этот знак связан с чувствами и эмоциями. Львица же символизирует материнский инстинкт и всегда сопровождает Великую Мать. Все это (см. желтый цвет) дает прямое указание на солнечно желтый как символ Льва, как сублимат женского бессознания.
Показательно, что путаница с цветами этих знаков связана с абсолютной неразработанностью гендерного соотнесения цветовой «символики» с нормальными и экстремальными состояниями человека. Сохранившиеся документы по предметным цветам и их отображению в произведениях искусства древних обществ позволили мне сделать выводы о явном наделении цвета различными значениями.
Так, обычно наделяемые символикой предметные цвета геометрических фигур, стихий, первоэлементов и др. воспроизводятся при переходе от культуры к культуре достаточно редко. Более частое воспроизведение символических значений цвета в разных культурах наблюдается при изображении астрономических, астрологических и географических представлений (планет, знаков Зодиака, времен года, дней недели, стран света и др.), что так же, как и в первом случае, нередко служит предметом спекуляций из-за отсутствия критериев соответствия.
И, наконец, наиболее характерным (документально воспроизводимым и, на наш взгляд, эмпирически обоснованным) является символически-цветовое (хроматическое) описание раскрасок одежд и ритуальных украшений, которые достаточно надежно связаны с функциями интеллекта и чертами характера богов и людей в их диморфизме при учете соответствующих (нормальных или экстремальных) условий жизни.
Данные примеры призваны показать, что обобщения (проводимые обыкновенно на уровне подсознания в виде образных представлений различны по цветовым оттенкам, то есть приобретают различный смысл при детализации цвета. Возможно, именно последний фактор принципа соответствия более всего сказывается на существующей до настоящего времени "путанице" в интерпретации как собственно смысла цвета, так и его "символических" значений. Это в равной степени относится к разночтениям в символике камней, живых цветов, первоначал и т. п. символике, встречающейся в журналах моды, дизайна и стиля.
Все это заполняет нашу земную жизнь. Жизнь, продвигающуюся по зодиакальному кругу — по кругу цветов Белого Света. Приведем эти зодиакальные знаки во избежание разночтений, которые нередко встречаются в литературе. Своими весьма специфическими цветами эти знаки выявляют и собственный контраст, и относительный период их смены в нашей душе.
Овен — пурпурный
Телец — красный
Близнецы — оранжево-красный
Рак — оранжевый
Лев — желтый
Дева — желто-зеленыйВесы — зеленый
Скорпион — зелено-голубой
Стрелец — голубой
Козерог — синий
Водолей — сине-фиолетовый
Рыбы — фиолетовыйВ моде для каждого цвета период этот различен и не так уж последователен, как в зодиакальном круге. Поэтому мы не приводим цвета модных одежд в каком-нибудь столетии, поскольку за столетие мода может пройти не один цветовой круг, не один круг Зодиака. Изучение здесь только начинается. В среднем, модным принято считать цвет от одного до трех лет. Проще говоря, этот период предназначен нам природой социального общения для перехода к следующему этапу интеллектуального развития. Цветовая терапия позволяет ускорить этот процесс и за несколько сеансов достичь тех же результатов, что привносят в нашу жизнь многолетние цвета моды. И одновременно остаться в том же возрасте, что и были. И вместе с тем, получить цвета, требуемые от нас развивающимся интеллектом.
Вот так и возникает изменчивость нашей тяги к цветам. И трудно не заметить ее цикличность и нашу приверженность к тому или иному цвету в ритмах массовой моды. Вспомним как в 1995/97 годах молодежь оделась в черно-красное. И всего лишь через год-два проявился устойчивый интерес к черному. Сегодня же все чаще встречаются светлые и разбеленные тона смешанных цветов.
Никакой модельер не рекомендовал еще женщине и тем более мужчине иметь гардероб всех цветов радуги… Но ведь настроение каждого человека связано с цветом. В чем же здесь дело? Может ли человек иметь платья всех цветов и оттенков? Чтобы его личность проявила себя наилучшим образом? В том-то и дело, что не может.

20.3.1. Смысл цветов в моде
И объясняется это тем, что существует не менее миллиона цветовых оттенков. И еще тем, что мода была, есть и будет всегда социальным явлением. Ибо лишь мода может объединить идеальные планы возможных партнеров. С метафизических позиций семантика цвета в моде может играть следующие роли:
Белый цвет. Смысловая функция белого цвета производна от света. От мистического просветления. Когда он выступает как чистейший желтый (т. е. имеет такое же отношение к желтому, как черный к синему морских глубин), он означает интуицию женственности вообще. В утверждающем и духовном же аспекте — материнскую интуицию иррационального познания.
С другой стороны, семантика белого цвета имеет и отрицательное свойство (мертвенную бледность), которая может быть символом смерти и символом такой сферы интеллекта как сознание, омертвляющего все и вся. Эта семантическая белизна служит и символом прошлого и в этом случае является источником множества ритуалов и обычаев.
Так, М. Элиаде упоминает танцы лунного света, исполняемые женщинами с набеленными лицами в пережиточных обществах. Этот принцип энергетического дуализма противоположностей заложен во многих символах белого цвета в одежде.
Леонардо же отмечает следующее: если будешь изображать белое тело, окруженное большим количеством воздуха, то обращай внимание на цвета противостоящих ему предметов, потому что белое не имеет в себе никакого цвета, но частично окрашивается и переходит в цвет, ему противостоящий.
Если увидишь в открытой местности женщину, одетую в белое, то та ее сторона, которая будет видна солнцу, будет настолько светлого цвета, что на нее будет даже несколько больно смотреть, как на солнце. А та ее сторона, согласно Леонардо, которая будет видима воздуху, освещенному солнечными лучами, в него вплетенными и его пронизывающими, покажется отливающей в синий цвет— вследствие того, что воздух сам по себе синий.
Серый — цвет семантической пассивности во внешнем мире, нередкого конформизма для сохранения оптимального гомеостаза внутренних цветов и лучшей адаптации к цветам внешней среды; в моде серый — цвет скромности и благородства. В конце ХХ века этот цвет оказался весьма популярным у деловых женщин. Однако в то время как семантика серого цвета позволяла им преуспевать в бизнесе, незаметность серого цвета часто отрицательно сказывалась на интимных отношениях и завязывании новых связей в силу максимальной равновесности (гомеостатики) серого цвета.
Черный цвет — выражение семантического максимализма (все поглощать и ничего не отражать). Поскольку черный этим свойством олицетворяет грехопадение, то он нередко превращается в энергетический символ неправедной критики и судебного произвола. И противостоять ему в этом случае может лишь его же семантика.
Как писал Леонардо, черные одежды делают обнаженные места у людей более рельефными на вид, чем белые одежды, и это происходит согласно третьему положению его девятой книги, которое гласит: «Поверхность всякого непрозрачного тела причастна цвету противолежащего ему предмета».
Кроме того, черные одежды заставляют тело человека казаться белее, чем в действительности, белые — казаться темным, — цветным, а в красных одеждах оно выглядит бледным.,
Красному цвету прежде всего свойственны такие семантические свойства как мужественная способность противостоять сглазу и колдовству. От нечистой силы и дурного глаза помогают красные нити, пасхальные яйца, ткани, кораллы, цветы и растения.
В традиционном Китае детям к кисти руки привязывали что-нибудь красное, приучая смотреть на этот цвет, как на лучшее предохранительное средство от злых духов. Во многих странах женщины обвязывают кисти рук красной нитью, чтобы они не болели и никто не сглазил. Однако сфера действия красного цвета ограничена тем, что он стимулирует только физическое тело, ускоряя движение крови и т. п.
Розовый цвет выражает мягкость энергетического воздействия и вполне приемлем для раннего возраста развития человека. Как семантический символ в моде, розовый цвет чаще всего передает некоторый инфантилизм и мягкость характера.
Оранжевый цвет также обладает уникальными семантическими качествами: он способен усилить приток жизненной энергии, укрепить волю и интеллект для большей активизации собственных действий во внешнем мире.
Желтый считается проявлением женственного начала нашего интеллекта и жизнеутверждающего оптимизма. Как выяснили психологи, желтый цвет влияет на интеллект стабилизирующе, укрепляюще, разгоняет меланхолию, внушает оптимизм и веру. В одежде солнечно-желтый цвет ориентирует на будущее, дает отдых и способствует положительным эмоциям всех сфер интеллекта.
Зеленый цвет является семантическим мостом между двумя группами цветов — теплыми (красными, оранжевыми и желтыми, резонансно связанными с бессознанием) и холодными (голубым, синим и фиолетовым, связанным с подсознанием). Осознание себя в этом противоречии теплых и холодных цветов и дает энергетика зеленого цвета. Самосознанием же как правило обладает мужественная сфера интеллекта. Поэтому желающие стать более организованными и одновременно более мужественными (в гендерном плане) могут использовать этот цвет в своей одежде и в ближайшем окружении.
Голубой. Как показано выше, его семантика на подсознательном уровне в большей степени способствует развитию функций женского подсознания в нормальных, и мужского — в экстремальных условиях. Так, в белье голубой существенно снижает мускульное напряжение, давление крови, и создает болеутоляющий эффект. Этим цветом в белье имеет смысл создавать ощущение покоя и доброжелательности, умения ладить с людьми тем многим мужчинам-чиновникам, которых обычно называют “бездушными”. Поскольку в русском языке «голубой» наделен эмоциональным характером вовзвышенных чувств, то его семантика может использоваться для создания нравственно высоких качеств личности.
Синий в силу обоеполого характера его энергетики хорошо действует при удовлетворении потребности в мирном и расслабленном покое без какого-либо эмоционального эффекта. Его использование в одежде (в равной мере для мужчин и женщин) является хорошим средством для восстановления сил после глубоких переживаний.
Фиолетовый — цвет семантики творцов, то есть лиц, которым обычно приходится иметь дело с таинственным, иррациональным в создании нового человека. Поэтому фиолетовые тона одежд нередко связаны с семантикой внушения и могут навевать мечты и фантазии, свойственные скорее мужчинам. В тоже время творческая энергетика этого цвета может создать определенные условия для раскрытия женской креативности и духовности.
Пурпурный сочетает семантику крайних цветов спектра и обычно обеспечивает благоприятное действие на старшее поколение. Стимулирующая энергетика красного в том или ином сочетании с тоническим покоем синего создает оптимальную равновесность всех сфер интеллекта. Как уже говорилось, в зависимости от оттенка позволяет воздействовать как на фанатизм мужчин, так и на женский фатализм жизненно важных установок.

ЧАСТЬ ПЯТАЯ
УНИВЕРСАЛИИ ХРОМАТИЗМА

ГЛАВА 21. Цвет и его определения

21.1. Разночтения смысла цвета
Согласно результатам многих исследований, структура интеллекта, так же как и цветового тела, принципиально трехмерна, причем все функциональные системы независимо от иерархического уровня имеют одну и ту же функциональную архитектуру. Поскольку же любой компонент системы мы характеризуем хром-планом как обобщенным информационным критерием функционального соотнесения разнородных компонентов друг с другом, то полученная семантическая, то есть информационная системно-функциональная модель интеллекта непосредственно вытекает из анализа нейропсихофизиологических данных.
Что же имеет сегодня психология цвета? Возьмем, к примеру, монографию П.В. Яньшина, в приложении к которой он помещает раздел «Парадоксы цвета». По существу, их можно считать выводами. Поэтому с позиций хроматизма рассмотрим все 6 «парадоксов», на существовании которых настаивает П. В. Яньшин.
1. Восприятие цвета не является непременным атрибутом выживания для млекопитающих, но сохраняется миллионы лет у предков человека, — заключает автор указанной книги. Однако ни первую, ни вторую часть этого предложения ни доказать, ни опровергнуть невозможно.
2. В естественных условиях не встречается непредметный цвет, но для человека он является самостоятельной реальностью. Однако все мы, наверное, лежали на пляже и внимали голубому и совершенно непредметному (строго говоря, апертурному) цвету чистого неба; все, наверное, оказывались безлунной ночью в лесу и ощущали эту совершенно беспредметную тьму черного цвета; все, наверное, попадали в туман совершенно непредметного серовато-белесоватого цвета; все, наверное, видели сновидения с изолированными от всего и вся непредметными цветами.
3. Естественнонаучная парадигма отрицает существование цвета как объективного феномена, но в психологии это неизбежно, как основа изучения его влияния на организм. Однако еще в «Хроматизме мифа», на который ссылается П. В. Яньшин, я показал (а в следующих работах, как мне кажется, и доказал), что цвет является именно объективным — только не феноменом, а скорее уж ноуменом интеллекта, субъективная сущность которого даже в хроматизме раскрывается лишь на объективированном (но никак не объективном) уровне цветовых феноменов и, в частности, в цветовых канонах традиционных культур.
4. Энергетическое» восприятие цветов прямо противоположно физическому представлению об энергии, заключенной в частотных участках спектра. Здесь мы встречаемся с нередким (для части психологов) смешением представлений о многостадийности переработки интеллектом цветовой информации. Во-первых, энергетические параметры цвета отрабатываются на уровне ощущения, но никак не восприятия. Во-вторых, сетчатка перерабатывает цвет на уровне резонансного поглощения, что полностью совпадает с распределением энергии по спектру видимой области, но никак не противоположно ему. И, наконец, в-третьих, психолог обязан учитывать величину потребностного вклада в интеллект испытуемого, чтобы утверждать реципрокный и / или симбатный характер распределения, с одной стороны, энергии по спектру и, с другой, — ранжированных перцептов цвета.
5. Представляемый в воображении и воспринимаемый извне цвет действует идентично. Однако воспринимаемый извне цвет всегда и во всем связан с побочными и прямыми влияниями на процесс восприятия, тогда как в воображении цветовой перцепт может быть и изолирован, о чем П. В. Яньшин, не боясь противоречий, и пишет в п.1.
6. Цвета, отражая обобщенные системные связи реальности, одновременно изоморфны структуре эмоций, т. е. чисто субъективной сфере человека. Однако, как следует из предыдущего, речь может идти лишь о гомоморфизме, но никак не о изоморфизме того и другого рода явлений. По крайней мере, приведенные П. В. Яньшиным факты не позволяют сделать данного вывода.
Выше были приведены многочисленные факты, подтверждающие работоспособность хроматической методологии. Поскольку многие психологи игнорируют существенные различия между женским и мужским цветовосприятием, то для более детальной интерпретации этих фактов выше были рассмотрены и гендерные принципы взаимоотношения полов.
Вообще говоря, решение этих вопросов может быть достигнуто только с помощью методологии хроматизма. Так, например, феминистки изучают проблемы стресса, избиения и насилия, оставляя в стороне исследования психики участвующих в этих актах мужчин. В хроматизме же любая сложная система может быть изучена лишь с позиций конверсных отношений, то есть с обеих сторон взаимодействия активной и пассивной стороны.
Поскольку эти стороны достоверно моделируются активными и пассивными цветами, то любая гендерная проблема может быть решена на достаточно доказательном уровне при соответствующем моделировании компонентов интеллекта у обоих членов какого-либо взаимодействия.
Так, согласно данным обзора, представленного в книге П. В. Яньшина, красный усиливает беспокойство, побуждает к активности и предпочтителен для действий, вызываемых эмоциями; он хорош для эмоционального фона, из которого возникают идеи и действия (но не для их вынашивания и обдумывания). Порог чувствительности к красному снижается при состоянии как радости, эйфории, так и гнева, раздражительности, злобы. Повышается при печали, тоске, грусти, тревожности, настороженности, страхе.
По данным Э. Т. Дорофеевой, чувствительность к синему повышается при состоянии тоски, печали, грусти, чувстве неудобства и душевного дискомфорта; снижается в состоянии радостного настроения, благодушия, легкой эйфории и комфорта. Представленное выше сопоставление эмоциональных проявлений синего и красного с гендерными доминантами интеллекта выявило достаточно четкую модель гендерных различий при определенных граничных условиях, без учета которых ни цвет, ни эмоции не могут быть достаточно четко интерпретированы.
С другой стороны, обсуждая, к примеру, психолингвистические идеи «Хроматизма мифа», В. Г. Кульпина замечает: трудно согласиться с тезисом Н. В. Серова о возможности единого для всего человечества мира перцептивного цветового пространства. При этом В. Г. Кульпина, по-видимому, с позиций чистой лингвистики не обращает внимания на тот факт, что у меня речь идет именно о перцепте, но никак не о цветообозначениях (именах цвета). Поскольку это смешение перцепта и имени цвета нередко встречается у лингвистов, остановлюсь на его анализе более подробно.
Напомню, что еще Жан Пиаже, отмечая необходимость различения близких лингво-семантических сигнификатов, писал: «Значения включают в себя не только “обозначаемые”, представляющие собой мысли как таковые, но также “обозначающие”, образованные вербальными знаками или образными сиимволами, создающимися в тесной связи с самим мышлением». Аналогичного различения и даже противопоставления (с позиций конверсных отношений) касалась Р. М. Фрумкина, о необходимости подобного различения говорилось в «Хроматизме мифа» и в «Античном хроматизме». И тем не менее лингвисты как бы не чувствуют внутренней необходимости в устранении этих противоречий. С чем это может быть связано?
Так, например, Анна Вежбицкая не замечает внутреннего противоречия, когда вслед за Р. М. Фрумкиной отрицает связь цветового тона, яркости и насыщенности с психолингвистическим значением цветообозначений и концептов. Для наглядности приведу цитату из работы, с которой полемизирует Анна Вежбицкая. «Поскольку цветовой тон, яркость (светлота — Н.С.) и насыщенность, — замечают Кей и Мак-Даниэл, — это параметры, которые определяют психические реакции, кодирующие цветовосприятие, то полный набор основных категорий этих психических реакций (и следовательно семантические категории, которые определяются через них) требуют, чтобы сами категории были выражены как функция всех трех параметров».
Однако в контексте этой работы авторы обращают внимание на значимость смысла цветообозначений (то есть на соотношение концепта и сигнификата как отражение чисто психической реакции — восприятия цвета и его взаимодействия с собственным концептом), но никак не на отношение цветообозначения и предметного значения цвета (сигнификата и денотата). И в этом смысле их логика кажется более последовательной в построении цветовых концептов, чем построение Анны Вежбицкой, которая, с одной стороны, признает, что «цветовое восприятие является, вообще говоря, одним для всех групп людей», с другой стороны, пишет: «Авторы не учитывают того, что семантические категории меняются от языка к языку».
Хорошо известно, что не каждый перцепт имеет свое имя, или проще говоря, не каждое чувство цвета получило свое вербальное цветообозначение. Поскольку же В. Г. Кульпина, помимо данного смешения понятий, отрицает и мои тезисы о том, что не существует ни совершенно «бесцветных» объектов, ни цвета как идеи без его материального носителя, то придется дать краткий анализ причин этого отрицания.
Существуют ли в действительности совершенно «бесцветные» объекты, то есть объекты, не имеющие ни одной полосы поглощения во всей области электромагнитного поля? На основании современных знаний (о связи абсорбционных полос в электронных спектрах со строением вещества таких объектов) я могу уверенно утверждать, что «бесцветные» объекты принципиально не могут существовать.
Поскольку понятие «цвет» служит интенсионалом не только для интеллекта человека, но и для животных, насекомых и т. п., то данное утверждение можно смело ограничить и видимой областью спектра как частным случаем всего электромагнитного поля. По крайней мере, это утверждение останется справедливым до появления «бесцветных» объектов для «бесцветных» наблюдателей.
Вместе с тем, в противовес моему тезису (о невозможности существования цвета как идеи без его материального носителя) В. Г. Кульпина утверждает, что нередко «окрашенными» каким-либо цветом могут представать в нашем сознании нематериальные объекты, имеющие абстрактную природу и в подтверждение своей мысли приводит такие примеры как «голубая мечта», «зеленая тоска».
На мой взгляд, именно это имел в виду Витгенштейн, когда в § 101 Философских исследований отмечал: «Мы хотим сказать, что в логике не может быть неопределенности. Нами тут владеет представление: идеал должен обнаружиться в действительности. И в то же время мы не видим, каким образом он может там обнаружиться, и не понимаем природы этого «должен». Мы верим: идеал должен скрываться в реальности, ибо полагаем, что уже усматривали его там».
Легко видеть, что примеры В. Г. Кульпиной и Л. Витгенштена действительно характеризуют нематериальные состояния (чувства, состояния или идеалы) человека. Однако эти состояния имеют относительно материальные (строго говоря, вербально опредмеченные) носители. Поскольку в хроматизме принципы относительного детерминизма и системно-функционального анализа являются основой для понимания этих вещей, то приведу примеры их использования и в лингвистике.
Во-первых, эти нематериальные состояния опредмечиваются интеллектом как контекстуально вербализованные имена (‘мечта’, ‘тоска’, ‘идеал’), поскольку, в свою очередь, имеют контекстно-зависимую связь с именем цвета (К примеру, русскоязычные выражения «зеленая мечта» или «голубая тоска» противоречили бы собственному контексту русской культуры и поэтому не существуют).
Во-вторых, эти нематериальные состояния в хроматизме опредмечиваются и как функциональные состояния интеллекта и / или функции его определенных компонентов (в рамках материальных структур мозга), которые реально определяются, к примеру, в нейрофизиологии по определенным параметрам электроэнцефалограмм.
И, наконец, в-третьих. Тот факт, что слово и / или имя цвета является более опредмеченным относительно называемого им нематериального денотата типа невербализованного чувства и / или невыразимого словами цветового оттенка, как мне кажется, комментариев не требует. Ибо это весьма убедительно показал еще Шекспир устами Дездемоны: «Что это значит? До меня доходит какой-то ураган в твоих словах, но не слова».
С онтологических позиций — как в хроматизме, так и в любой другой области науки — слово является более материальным (в частности, поддающимся хроматическому анализу в Мат-плане интеллекта) относительно неопредмеченного чувства. Вне метаязыков из-за разнородности этих денотатов в дискретности вербального языка и не существует адекватных способов отражения континуума нематериальных чувственных образов.
Данные же идиомы предполагают достаточно жесткую связь между словом и чувством для элиминации этой разнородности. То есть идиома представляет собой объективированную культурой концептульную взаимосвязь между проявлением идеального (чувства) и онтологически относительным проявлением материального (слова), и наоборот.

21.1.1. Психологические определения цвета
В последнее время психология восприятия все чаще обращается семантическим аспектам цвета. Так, например, П. В. Яньшин дает психологическое определение понятия «цвет»: «Цвет, как совокупность всех оттенков, представляет собой сложный психологический феномен, специфическую семиотическую (символическую) структуру, изоморфную структуре физиологических и эмоциональных реакций и наиболее общим системным качествам действительности.».
На мой взгляд, здесь допущены некоторые несоответствия, которые, к сожалению, часто встречаются в современных гуманитарных исследованиях. Во-первых, неизвестное (цвет) здесь определяется через неизвестное (сложный психологический феномен и т. п.).
Во-вторых, результаты, полученные в хроматизме, позволяют мне утверждать, что обычно цвет как семиотическая (и тем более символическая) структура находится в гомоморфных, но никак не изоморфных отношениях со структурой интеллекта (которая включает физиологические и эмоциональные реакции и т. п.).
И, в-третьих, как вытекает из хроматического анализа интеллекта, эмоциональные реакции принципиально включают в себя физиологические и наиболее общие системные качества действительности, что, казалось бы, позволяет свести смысл определения П. В. Яньшина к следующему виду: цвет представляет собой феномен, гомоморфный функциям интеллекта.
Однако здесь необходимо уточнить тот факт, что феномен цвета является сущностно ноуменальным относительно семантики собственных предикатов. Из этой оппозиционности, в свою очередь, можно легко вывести, что цвет — интенсионал этих предикатов, то есть и таких функций интеллекта как экстенсионалы эмоций. А этот вывод дает мало оснований даже для практического использования приведенного П. В. Яньшиным определения цвета.
В чем же заключается собственно семантика цвета, по П. В. Яньшину? Из раскрытых мной положений в «Хроматизме мифа» (1990) о том, что на Западе мифологическое мышление уступило место формально-логическому, П.В. Яньшин в § 4.1 делает характерный практически для всей нашей науки вывод: с уходом мифологического мышления произошло обеднение осознаваемой картины мира.
Однако на основе огромнейшего числа репрезентативных данных по семантике цвета я утверждал, что картина мира находится не только и не столько в осознаваемой сфере мышления, сколько в единой системе компонентов интеллекта, которая объединяет в себе как осознаваемые, так и неосознаваемые функции. Последние же хранят архетипические черты мифологического мышления, что позволяет говорить не об обеднении, а лишь об их функциональном подразделении.
Поэтому мне трудно согласиться с тезисом П. В. Яньшина о сопоставлении функций сознания (как компонента интеллекта, по Н. В. Серову) с основной направленностью и жизненным стилем личности, по М. Люшеру, которое он приводит в § 5.5.1, ссылаясь на результаты моего анализа функций интеллекта. Поскольку же введенные мной функции бес- и под-сознания трактуются П. В. Яньшиным адекватно, то само собой возникает вопрос: не является ли сфера сознания (как компонента интеллекта) сложной структурой функций, то есть не состоит ли она из нескольких «атомарных»? Как показано выше, этот вопрос вытекал уже из космологии Платона, и я лишь давал на него ответ путем интенсионального представления цветовой семантики, которая моделировала данные функции интеллекта.
В недавней работе П. В. Яньшин дает более расширенное определение цвета: «Цвет как совокупность оттенков, представляет собой устойчивую семантическую структуру, соотнесенную с эмоционально-личностными особенностями человека. Цвет является самостоятельной системой ориентации в действительности, независимой от предметной, причем такой системой, которая способна осуществлять комплексное изменение функционального состояния индивида, минуя сознание, а также точно сигнализировать об этом изменении.».
Во-первых, понятие «соотнесение» в науке обычно используется для обозначения того факта, что установлено соотношение между двумя рядами объектов. Однако какого-либо соотношения и тем более с устойчивой структурой в работе не наблюдается да и не может наблюдаться, так как семантика цвета не является устойчивой в силу контекстной зависимости цветовых кодов от гендера и стадии онтогенеза.
Во-вторых, о структуре цветовой семантики и ее соотношении с данными особенностями личности говорить вообще не приходится при игнорировании П.В. Яньшиным граничных условий эксперимента. Ни эти коды, ни граничные условия П.В. Яньшин не учитывал.
И, наконец, в-третьих, грамматическая неоднозначность второго предложения не позволяет провести его смысловой анализ. О «сознании» (которое «не сознает» изменение собственного функционального состояния) говорилось выше. Поэтому трудно что-либо определенное сказать и о том, кому цвет сигнализирует об этом изменении, если сигнал минует сознание.

21.2. Методология хроматизма
В хроматизме представления о цвете связаны как с конкретикой каждого из приведенных выше определений (физическими параметрами красочного отражения, видом того или иного ощущения, или воздействия и т. п.), так и с его триадным отношением к атрибутам системы «интеллект — внешняя среда» и / или возможностью их конкретизации. Поэтому определение цвета в хроматизме включает все указанные представления, но уже разнесенными по компонентам интеллекта: цвет ( это идеальное (психическое), связанное с материальным (физическим и физиологическим) через чувство (как их информационно-энергетическое отношение).
Методология хроматизма основана на тезисе, вытекающем из истории мировой культуры: цвет как идеальный образ-концепт материального мира может служить информационной моделью для познания сложных саморазвивающихся систем этого (материального) мира. Как развивающаяся область науки, хроматизм имеет и соответствующие критерии научности и релевантные им предикаты.
Во-первых, язык любой науки должен основываться на принципе однозначности, непротиворечивости, а, следовательно, и осмысленности каких-либо величин при формализации их значений. Так, например, рассмотрим семантику психологического термина «сознание». Разумеется, если в обыденной жизни мы услышим фразу «он потерял сознание», то лишь сделаем однозначное заключение: «он перестал что-либо осознавать» и не увидим никакого противоречия.
В психологии же эта фраза может интерпретироваться достаточно широко: Даже ключевое понятие психологической науки — сознание — имеет едва ли не сотню разных и противоречащих друг другу значений. И психологи это прекрасно сознают. Если ключевое понятие — сознание — плохо определено, то тем хуже будут определены любые другие базовые психологические понятия. Поэтому в психологии вообще нет ясных и общепринятых определений психики, эмоций, памяти, интуиции, личности. .
Словарь естественного языка, — как вслед за лингвистами отмечает В. М. Аллахвердов,– принципиально содержит лишь донаучные понятия, язык предоставляет в распоряжение человека не научную, а «наивную картину мира». Поэтому опасно строить психологическую науку, исходя из этимологического анализа терминов или способов их употребления в обычной речи. …фраза «ужас леденит мне душу» отнюдь не означает измеряемое термометром реальное снижение температуры души.
В связи с этим вспомним, к примеру, что симптом появления голубых тонов в окраске кожного покрова при страхе практически идентичен симптому, возникающему от холода, воды, болезни (озноб) и т. п. Как отмечает Руссо, холод продуцирует на человеческий организм воздействие, сравнимое с воздействием страха: та же внешняя анемия, то же прерывистое дыхание, тот же феномен повышения концентрации сахара и выделения адреналина.
Аналогичная связь наблюдается в идиоме «покраснеть от жары». Связь с окраской кожного покрова здесь очевидна. Но имеется ли что-либо объективное во внешней среде? Как показывает термометр, по мере продвижения от холодных синих к теплым красным цветам происходит объективное повышение температуры. И одновременно красным цветом характеризуются во всех системах и культурах холерики с «жарким» темпераментом.
Именно поэтому первые же публикации по хроматизму включали тезаурус, в котором давались четкие и непротиворечивые определения, связанные единой семантической системой. (Так, в отличие от психологии, в тезаурусе хроматизма семантика «сознания» никак не могла содержать смыслы каких-либо бессознательных проявлений.) Если же нами был получен осмысленный непротиворечивый тезаурус контекстно взаимосвязанных определений, то он уже мог быть и формализован в целях соблюдения однозначной семантической интерпретации в математическом аппарате.
Для этого в хроматизме все величины семантически определены и формализованы прежде всего как определенные «планы анализа» и «планы систем». К примеру, формализованные М-, Ид-, С-планы передают, соответственно, семантику сознания, подсознания и бессознания как компонентов интеллекта, то есть системно-функциональной модели личности, близкой по смыслу к моделям Л. С. Выготского и К. К. Платонова.
Во-вторых, практически все естественно-научные дисциплины основаны на измеримости получаемых формализмов. И здесь перед хроматизмом стояла достаточно серьезная задача: каким образом можно измерять субъективные проявления психики при ее внепространственно-вневременных характеристиках? Результаты детального хроматического анализа достоверно показали, что именно этими характеристиками обладает цвет как субъективное проявление психики.
Так как все параметры цвета определялись в трехмерном евклидовом пространстве аналогично параметрам семантического пространства психики, то возникала следующая задача: как можно однозначно связать функциональные компоненты обоих пространств, то есть установить между ними контекстно-зависимые корреляции? Для решения этой задачи в хроматизме были привлечены репрезентативные данные по семантике цвета в традиционных культурах. Анализ полученной базы данных привел к необходимости введения граничных условий для области существования каждого из цветов с подразделением последних по гендеру .
После того, как каждый из цветов оказался однозначно взаимосвязанным с определенными компонентами интеллекта, возникла задача семантической соотносимости формализованных величин в тех случаях, когда они были выявлены в разнородных областях исследования. Для этого в хроматизме была использована LIT-система размерностей, основанная на базовых характеристиках функционирования интеллекта во внешней среде: пространство (L), информация (I) и время (T) . Таким образом в хроматизме была создана однозначная система измеримости полученных формализмов в контекстно-зависимых областях их существования.
И, наконец, в третьих, любая научная дисциплина стремится получить воспроизводимость измерений при их контекстно-зависимой связи с объективными величинами внешней среды. Вместе с тем, психика обладает принципиально субъективными характеристиками, из-за чего психологами считается принципиально невоспроизводимой. В хроматизме эта задача была решена благодаря изучению психолингвистических аспектов цветовой семантики.
Так, хроматический анализ семантики цветовых канонов (которые тысячелетиями находились в контекстно-зависимой связи с гендером и граничными условиями) достоверно показал их объективированный характер и воспроизводимость — даже в совершенно не связанных дуг с другом традиционных культурах. Объединение концепции хроматизма («внутренние универсалии цветовых канонов») с лингвистической концепцией Фрумкиной-Вежбицкой («внешние универсалии и системы родства») дало реальную возможность использовать атрибуты цветового тела как работоспособную модель для измерения субъективных параметров внутренней среды по объективированным в цветовых канонах параметрам цветового тела
Согласно приведенным принципам в хроматизме используются следующие методы исследования:
Семантическая логика, которая позволяет на уровне интенсионалов (то есть обобщенных смыслов цвета и LIT-системы размерностей) описывать существенные стороны разнородных экстенсиональных явлений и связывать их едиными формализмами.
Онтологический принцип относительного детерминизма., который позволяет в любой сложной системе выделять функции компонентов (как -планов, образующих систему) исключительно относительно друг друга, то есть категорически без абсолютизации этих функций вне системы заданных компонентов.
Системно-функциональный анализ и сравнительный анализ репрезентативности данных, применение которых (с позиций семантической логики и принципов относительного детерминизма) позволяет выявлять характеристические функции репрезентативных компонентов (типа цветовых канонов, которые образуют систему) и формализовать их как интенсиональные величины (например, в виде -планов).
Теория информации, которая позволяет создавать информационные модели живых систем на уровне описания их характеристических функций.
Колориметрия и спектроскопия, основные закономерности которых (в сочетании с перечисленными выше принципами) позволяют конвертировать цветовые коды на контекстно-зависимый интенсиональный язык образ-концептов, которыми оперирует естественный интеллект.

При этом правила семантической (строго говоря, триадной) логики базируются на следующих принципах:
Принцип Геринга (биполярности): в любой точке ахромной оси цветового тела сумма Б+Ч=Const (так как, по Герингу, абсолютно белый и абсолютно черный цвета представляют “конечные точки” серой шкалы), что и позволяет оперировать диадами в триадах при заданных (N-E) условиях. Из принципа Геринга несложно вывести аналогичные принципы для оппонентных осей цветового круга: при продвижении по оппонентной оси от серого насыщенность (содержание в цвете чисто спектрального тона) увеличивается в той же мере, в какой уменьшается содержание дополнительного цвета. Насыщенность цвета обратно пропорциональна вкладу дополнительного цвета в той же мере, что и светлота цвета — вкладу черного цвета в заданную цветность.
Принцип конверсных отношений: взаимоотношения диад в триадах могут быть описаны с различных сторон только в различных (N-E) условиях.
Принцип оппонентности: если один и тот же объект в различных (N-E) условиях существования (наблюдения) проявляет взаимоисключающие свойства и качества, то характеристический компонент любой диады цветового круга можно считать “связывающим” компоненты обеих диад в единую триаду цветового тела. Многочисленные примеры использования этого принципа представлены мной в «Хроматизме мифа» (дихотомия дао) и в «Античном хроматизме» (логика орфико-пифагорейцев).
Принцип Сакулина (изучения развития): если в языке наблюдается дифференциация синкретического имени (т. е. ранее включавшего оппонентные сигнификаты), то в интеллекте (на уровне цветового тела) можно выявить новые функциональные структуры, адекватно воспринимающие концепты этих денотатов в заданных (N-E) условиях.
Принцип Серова (взаимодополнительности): в заданных (N-E) условиях хром-планы взаимодействуют между собой при различном семантическом объеме моделируемых объектов, но одинаковом цвете и / или при различных (дополнительных и / или контрастных — в развитии) цветах, но одинаковом объеме.
Принцип (многозначности): предложение определяется контекстом в случае многозначности его имен и имеет одно из трех истинностных значений (в хроматизме — концептов, планов и цветов при заданных (N-E) условиях). При этом в системе интенсионалов (цветов, планов, размерностей и т. п.) должно быть только три термина, каждый из которых образует семантическую связь с остальными.
Принцип взаимозаменимости (экстенсиональности):– если один и тот же денотат в заданных (N-E) условиях имеет два выражения, то последние взаимозаменимы с сохранением истинности предложения. Согласно концепции Фреге-Карнапа, этот принцип справедлив для экстенсионал-контекстов, где важно лишь предметное значение выражений (их “объем”), тогда как для интенсионалов необходимо учитывать смысл выражений, который мы кодируем цветовым образ-концептом.
Данные принципы дали возможность оперировать с диадами цветового круга при одновременном выявлении оппонентных (дополнительных) свойств в их чистом виде только при задании строгих граничных условий в данном состоянии (время, пространство и информация, например, период истории, возрастной и др. ценз, тип гендера и т. д.) на существование объекта анализа в цветовом теле.
Как мне кажется, без учета этих принципов невозможно понять, почему до настоящего времени психология цвета пользуется лишь субъективно представленными выборками стимульных цветовых образцов и не менее субъективной их интерпретацией. Если психология цветовосприятия относится к области науки, то широко известное определение «искусство психологической диагностики», (которое вытекает из этой интерпретации) говорит об обратном.
На мой взгляд, психология — как область мировой культуры — не может не апеллировать к памятникам этой культуры, которые позволяют создать реальную модель личности, тысячелетиями воспроизводимую и, следовательно, объективированную человечеством как главное целенаправленное обобщение культуры.

21.2.1. Методология и терминология
По объективным причинам в психологии не существует общепризнанной теории и даже модели «сознания» в силу индивидуальности, субъективного характера его проявления и замкнутости во внутреннем мире («Сколько исследователей — столько и моделей»). Вместе с тем, как отмечает Л. Я. Дорфман, «главная задача эмпирической психологии состоит… в том, чтобы открывать общность, объединяющую множество феноменов, показывать как разные феномены и как разные люди служат примерами действия одних и тех же законов».
В хроматизме же были выявлены межиндивидуальные предикаты интеллекта, объективированные многотысячелетним развитием системного моделирования человеческих взаимоотношений. С учетом актуальности хроматической модели для психологии попытаемся выявить работоспособные точки их позитивного соприкосновения.
Во-первых, остановимся на методологической доктрине изучения «сознания», истоком которой до последнего времени являлась материалистическая гносеология. Характерные примеры взяты из великолепного обзора В. М. Аллахвердова: Физическое, биологическое…, социальное — все это влияет на содержание сознания и его работу, но из всего этого само сознание, как субъективное чувство осознанности, невыводимо. В самом деле, на уровне гносеологии идеальное из материального научно невыводимо, тогда как в хроматизме они взаимообусловлены единым процессом переработки информации и функционально выводимы друг из друга, — аналогично психологии, взаимосвязанной законами психофизики и социопсихологии.
Вместе с тем, приведенные выше слова свидетельствуют об отсутствии четкой методологии: «Сознание» ускользает от объяснения, — констатируют психологи. — Впрочем, прежде всего надо договориться, как вообще можно что-либо объяснить. Об этом говорит и проблема выбора между различными путями познания: логический, мистический, практический, путь естественной науки и путь науки гуманитарной. И надо выбрать сам путь,.. выбрать язык,… выбрать критерии, позволяющие принимать решение об успешности … сделанного объяснения.
По-видимому, методология хроматизма — с естественно-научной направленностью методов, междисциплинарностью моносемантического тезауруса и универсальными критериями истинности — здесь оказывается весьма актуальной. Как нам кажется, именно это и привлекает все большее внимание исследователей, разрабатывающих семантические аспекты существования личности во внешней среде.
Использование универсалий хроматизма дало исследователям совершенно новые пути развития, согласованные с тысячелетиями развития человеческой культуры. С другой стороны, психология как наука оперирует формальной логикой понятийности, тогда как хроматизм — представлениями семантической логики, объективированными в цветовых концептах. Поэтому хроматический концепт цвета должен быть согласован с понятиями психологии на всех уровнях «сознания». И здесь еще, очевидно, предстоит много работы.
Цель психологии — создание общепризнанной теории «сознания» — ранее казалась недостижимой из-за упомянутых сложностей. Вместе с тем, хроматическая модель живых саморазвивающихся систем построена не на базе субъективных данных какого-либо контингента испытуемых, а на общепризнанных канонах идеализации человека. И здесь психология вплотную сблизилась с хроматизмом, где идеализация является сущностным свойством, которое — в отличие от статистической интерпретации — характеризует все (без исключения!) науки, шедшие от фактов к теории.
Во-вторых, со времен кибернетики психологи обратили внимание на информационные процессы, а затем и на элементы семантической логики. Акцент в описании работы психики и сознания все более переносится на информацию, получаемую по каналам обратной связи. Содержание сознания наполняется значениями и смыслами. Выясняется также, что обработка информации механизмом сознания происходит во многих параллельных каналах, обычно совершенно не зависимых друг от друга. В хроматизме анализируются именно информационные процессы с подразделением всей информации по известным типам обобщения и введением семантических критериев истинности при соотнесении друг с другом этих параллельных каналов.
Вместе с тем, по-видимому, под влиянием психолингвистики и постмодернизма произошло еще большее отдаление психологов от гносеологии. Сознание оперирует не стимулами и раздражителями, а значениями и смыслами. Сознание постоянно трансформирует, переинтерпретирует информацию, которую осознает. Сознание оперирует значениями. Отсюда, для психологии стало более важным исследовать значения и смыслы, соотношения между которыми психолингвистика представила на вербальном уровне, а хроматизм — согласно семантической логике цветовых универсалий– на всех уровнях обобщения. Психоаналитики сразу же уловили это различие, используя сегодня именно хроматические соотношения.
Психологи же, обратившиеся к психолингвистике, пытаются использовать лингвистический закон (гласящий, что каждый знак — и синоним, и омоним одновременно). Однако для «сознания» этот закон оказывается неработоспособным, поскольку опирается на следующее определение: значением любого знака (стимула) может быть все что угодно, кроме самого этого знака. Обратим внимание, что — в отличие от слова — для цвета (как невербализуемого перцепта, который по каналам обратной связи согласовывается со стимулом) это положение, по-видимому, не может быть доказано никогда, а опровергнуто может быть достаточно просто.
Это связано с тем, что цветовой перцепт в качестве образ-концепта является идеальным знаком хранящейся информации и в то же время собственным, принципиально неотделимым от себя информативным (контекстно-зависимым) значением этого идеального. Пренебрегать этим достижением культуры, то есть отделить информацию от ее собственного значения это значит — уничтожить и то, и другое. Да и сами лингвисты уже обратились к методологии хроматизма для семантического анализа этого положения.
В принципе, психология изучает душу человека, то есть по существу — онтологически идеальное явление. С позиций системно-функционального подхода это явление представляет собой открытую саморазвивающуюся систему. Для анализа таких систем в хроматизме принято использовать их информационные модели, то есть упрощающие, «идеализирующие» и одновременно оставляющие характеристическую информацию. «Основная задача узнающей системы — перестать обращать внимание на несущественные для данной задачи обстоятельства.», — как говорит М. М. Бонгард. В психологии же еще нередко обращается внимание на все обстоятельства (физическое, биологическое…, социальное) независимо от планов их анализа.
В связи с этим вернемся к смыслу слов обработка информации механизмом сознания. В хроматизме объясняются функциональные свойства «сознания», но не его механизмы как несущественные для функций. Да, собственно, и психология как наука о душе в основе своей является наукой, изучающей прежде всего субъективное, идеальное. Механизмы же взаимодействия сфер идеального (до разработки его строгой модели в психологии), на наш взгляд, могут представлять интерес скорее для мистики, чем для науки. В хроматизме поэтому проведен анализ именно функций цвета как идеального в «сознании».
Казалось бы, эта близость должна вести к решению обеих задач в психологии — к объяснению и функций «сознания», и взаимодействия цвета и человека. Вместе с тем, если цвет имеет материальное воплощение — окраску, то выбор цветовых стимулов испытуемым остается субъективным именно в силу идеального характера цветового перцепта. Этим, в частности, объясняется безуспешность попыток психологического определения цвета (см. выше определения П. В. Яньшина).
Следовательно, для создания теории имеет значение нечто объективное (но никак не статистическое), некое идеальное свойство «субъективности сознания». В хроматизме этим свойством характеризовались цветовые каноны, где объективирована именно идеализация субъективного в целях оптимального воспроизводства человека.
И, наконец, в третьих. Как мне кажется, отсутствие общепризнанной психологической теории «сознания» вызывалось не столько индивидуальным (не воспроизводимым) характером объектов исследования, сколько «гуманитарно-полисемантичной» терминологией исследователей, правомерность которой в науке далеко не очевидна.
Термины только тогда становятся теоретическими, когда они включены в теорию. В психологии же слова обычно используются строго в том же смысле, что и в обыденной жизни. Однако, если в обыденной жизни мы услышим «он потерял сознание», то никакого противоречия не будет — «он перестал что-либо осознавать». В психологии же эта фраза может интерпретироваться достаточно широко, ибо, как констатирует В. М. Аллахвердов: Даже ключевое понятие психологической науки — сознание — имеет едва ли не сотню разных и противоречащих друг другу значений.
И психологи это прекрасно сознают. Если ключевое понятие — сознание — плохо определено, то тем хуже будут определены любые другие базовые психологические понятия. Поэтому в психологии вообще нет ясных и общепринятых определений психики, эмоций, памяти, интуиции, личности. Вероятно, это связано и с тем, что психология традиционно использовала терминологию философии: Психологи и философы всегда подчеркивали: сознание субъективно… В сознании отражается (оба термина гносеологии — Н.С.) только часть того, что в целом дано организму. При этом практически никогда не проводилось четкого анализа даже двух понятий «сознание», гносеологическая и онтологическая семантика которых, как известно, абсолютно неравноценна.
Заметим, что с этих позиций для психологии было бы весьма актуальным прежде всего подвергнуть анализу существующую терминологию и полностью отказаться от мистически-бытовых представлений и понятий. О свеобразии языка психологической науки говорилось уже неоднократно множеством ученых. Как пишет, к примеру, В. В. Никандров, «это своеобразие заключается в субъективности и, как следствие, в неоднозначности и неопределенности психологической терминологии». Как мы убедились выше, избежать этой субъективности позволяет именно архетипическая модель интеллекта (АМИ). Терминологический аппарат АМИ, как мне кажется, может служить достаточно надежной основой для создания синтетического языка психологии, о котором говорили Б. Г.Ананьев, Л. М. Веккер и многие другие исследователи.
Лишь после этого можно было бы ставить вопрос о принятии научной терминологии, как это было сделано в свое время физиками, химиками или биологами. Для преодоления описанной картины психологических знаний и создания строго-научной теории личности нам кажется важным прежде всего отрешиться от философских доктрин и, главное, от гносеологической терминологии.
Для начала же должен быть создан «Сборник рекомендуемых психологических терминов», куда могут быть включены понятия и определения, исключающие метафизико-гносеологическую семантику, омонимию и синонимию; однозначные термины психологического объема, имеющие экспериментальное и / или эмпирическое представительство, и / или теоретическое (модельное) обоснование; термины, традиционно имеющие в психологии четкие логические определения и не противоречащие семантике базовых и / или производных терминов в других областях науки; и наконец, понятия, описывающие четкие связи между терминами. Статьи для каждого термина могут содержать порядка 10–20 слов и при необходимости — краткое примечание со ссылками на литературу. В качестве примера в Приложении приведен тезаурус хроматизма, критические замечения по которому постепенно создают основу и для Сборника. Все предложения, замечания и пожелания можно отправлять (Тема: «Термины») по E-mai: instpsy@mai.rcom.ru

21.3. Интеллект — динамическая модель личности
В психологии используются весьма разнообразные и достаточно противоречивые определения и понятия «интеллект», как мы могли убедиться в первой части книги. Хроматический тезаурус в этом смысле является более однозначным и непротиворечивым. Для примера рассмотрим хроматический анализ социокультурного значения гендера. Как уже говорилось, нами используется системно-функциональная модель, близкая, с одной стороны, к «динамической структуре личности» К. К. Платонова, а с другой, — к представлению интеллекта, по Пиаже, и поэтому далее называемая «интеллектом» (лат. inteectus — «ощущение», «восприятие», «понимание»). Вслед за В. М. Аллахвердовым мы полагаем, что при подразделении содержания личности на «неделимые» составляющие элементы можно будет единообразно описать структуру любого личностного проявления. Поэтому попытаемся представить значение интеллекта для психологии на уровне его компонентов, которые с позиций построения информационных моделей могут оптимально описывать «неделимые» составляющие элементы личности.
Так как сознание оперирует не стимулами, а значениями и смыслами, то для построения такой модели в хроматизме используется лишь семантико-характеристическая информация. С позиций социума человек представляет собой личность. В психологии для обозначения различных сфер личности принято использовать такие прилагательные как «сознательное», «бессознательное» и «подсознательное», по-видимому, считая их характеристиками личности. В хроматизме эти характеристики субстантивированы и выделены в качестве характеристических функций интеллекта. Соответственно, и интеллект подразделяется согласно его основным функциям на сознание (социальное), подсознание (культурное) и бессознание (природное).
Вообще говоря, человек в социуме обречен на осознание своих действий. Поэтому с позиций социума первым понятием должно быть рассмотрено «сознание». В психологии, однако, термин «сознание» заимствован из гносеологии и поэтому, — по четкому определению В. М. Аллахвердова, — омонимичен, противоречив и плохо определен. Так, например, рассмотрим следующие соображения К. К. Платонова: «Личность — это человек как носитель сознания. У животных и новорожденного человека именно потому нет личности, что у них нет сознания. Как только у ребенка начинает появляться сознание, он начинает становиться личностью». Отсюда несложно вывести, что новорожденный ребенок не является и человеком. С этим, я полагаю, даже психологи не согласятся.
В то же время в психоанализе и аналитической психологии тремин «сознание» достаточно однозначен, непротиворечив и семантически определен настолько, что вполне может служить нашей модели интеллекта. Итак, под сознанием в хроматизме понимается произвольно осознаваемые функции социальной обусловленности, вербальное мышление, принципы формально-логической переработки информации и «понимания» (в науке, философии и т. п.).
В психической сфере существуют разные блоки (инстанции), отличающиеся друг от друга уровнем осознанности… Сознание содержит не всю информацию, которую получает организм. Осознанная информация не существует без наличия неосознанной информации (ср. «смутные ощущения» Титченера, «обертоны» Джеймса, «отрицательные ощущения» Фехнера, «фон» гештальтистов и т. д.). Поэтому оставшаяся часть информации перерабатывается в подсознании и бессознании.
Однако в психологии можно встретить, к примеру, такие рассуждения: «…вся психика человека в большей или меньшей степени сознательна, поскольку “бессознательные” и “подсознательные” психические явления отличаются от “сознательных” не качественно, а только количественно…». Метафизичность этого положения следует даже с позиций диалектики («количество переходит в новое качество»); с позиций же психологии здесь, вообще говоря, невозможно что-либо подтвердить или опровергнуть из-за отсутствия каких-либо определений для “сознательных”, “бессознательных” и “подсознательных” явлений. В то же время нейрофизиология полностью опрвергает правомочность этих рассуждений, ибо находит совершенно различные морфологические образования даже на уровне корковых и подкорковых центров.
Подсознание определяется неосознаваемыми и / или частично (в инсайте, к примеру, непроизвольно) осознаваемыми функциями культурной обусловленности, образно-логических операций и «восприятия» (в искусстве, творчестве и т. п.), а также эстетического (внепрагматического) восприятия, творчества, игры и т. п.
Бессознание включает в себя принципиально неосознаваемые функции природной обусловленности «ощущений» (цветовые феномены ВНС, аффектов и т. п.) и генетического кодирования информации. Это связано с тем, что генетический фактор… оказывает влияние на сознание…Появление и нервной системы, и сознания генетически предопределено.
Все это позволяет дать и определение: интеллект является динамической системой функционально выделенных «атомарных» компонентов, каждый из которых включает в себя строго характеристические смыслы (как по отношению друг к другу, так и к внешней среде). Структура же интеллекта как способ связи между этими компонентами, как мне кажется, может рассматриваться лишь на уровне их материальных субстратов (центров или областей головного мозга, элементов ЦНС или ВНС и др.) прежде всего в морфологии, физиологии, и затем уже в психологии.
Психология как наука о душе и / или социуме в основе своей является наукой, изучающей прежде всего субъективное, то есть относительно идеальное. В хроматизме же объясняются функциональные свойства этого идеального на основе анализа информационных процессов. Поэтому личность как открытая — взаимодействующая с обществом — система может быть представлена (с позиций полученной модели интеллекта) лишь при учете характера информации, циркулирующей в системе «личность — социум».
Каким образом можно выявить функциональные проявления общества? Любое общество характеризуется прежде всего культурой, характеристическими составляющими которой можно считать науку, искусство и религию. Несложно показать, что все характеристики науки определяются функциями сознания (как компонента интеллекта — см. выше), характеристики искусства — функциями подсознания и наконец, характеристики религии — совокупностью функций под- и бессознания. При анализе же взаимодействия личности и социума психолог прежде всего должен выявить доминанты в каждой из этих систем — в системе интеллекта и в системе социума.
Так, например, маловероятно, чтобы в интеллекте человека, пришедшего за знаниями в ВУЗ, доминировало бессознание. Вместе с тем, получая весьма противоречивую картину психологических знаний, этот человек не может не включать доминанту бессознания, поскольку формальной логикой эти знания объяснены быть не могут. Поэтому-то нередко на экзаменах и защитах дипломов студенты и дают ответы в полном соответствии с верой в непостижимый — ни их, ни формальной логике — характер существующих знаний о психике человека.
Таким образом, к объяснению функций личности в ее взаимодействии с обществом можно подойти, если искать нечто объективное и материальное — как коррелят для объяснения их субъективности и идеальности. В хроматизме этим объективным свойством явились с одной стороны, отведения электрической активности различных центров головного мозга, а, с другой, материализованные в памятниках культуры цветовые каноны, в которых тысячелетиями осуществлялась объективация субъективного в целях оптимального воспроизводства жизни. В соответствии с хроматическими планами этих каноно. нами и были выявлены межиндивидуальные, объективированные принципы системно-функционального анализа и моделирования взаимодействия личности и социума.
Это позволяет вернуться к понятию личностного смысла гендера и его биосоциокультурному значению для общества. По данным Р. М. Фрумкиной, статус цветообозначений в науке сопоставим лишь со статусом терминов родства, что позволило нам предположить системно-функциональную взаимосвязь родства (продолжения рода) и концептов цвета, которые равнозначно канонизировались всеми традиционными культурами. Многотысячелетняя воспроизводимость гендерной семантики цветовых канонов по существу являлась объективацией субъективных проявлений интеллекта. С одной стороны, это показывало, что канонизировались личностно-ценностные архетипические (глубинно значимые, связанные с выживанием вида) гендерные параметры оптимизации выбора брачных партнеров. С другой стороны, эти же каноны воспроизводились традиционными культурами в целях оптимизации репродуктивной функции, важнейшим условием выполнения которой являлось физическое и психическое здоровье будущих детей с последующей возможностью их обучения и социализации.
Очевидно, эти условия полностью могли выполняться только при адекватном выборе друг другом потенциальных партнеров, что предполагало их «любовь» как хроматическую взаимосвязь всех компонентов обоих интеллектов друг с другом. Так, например, фемининный мужчина, согласно цветовым канонам, выбирал маскулинную женщину, которая выбирала его, — поскольку этим создавалась гомеостатически устойчивая динамическая система взаимодействия всех компонентов их интеллектов, как это моделируется на цветовом теле по закону гармонии Гете-Оствальда. Аналогично фемининная женщина выбирала мужчину и т. д. и т. п.
Положим, этот выбор был детерминирован гендерными характеристиками партнеров и создавал оптимальную систему. Тогда возникала и культурная потребность в канонизации качественных свойств гендера в цветовых (не ограниченно-вербальных, а идеально-психологических) концептах. На этом выборе эмпатически мог сказываться и предметный цвет (раскрасок, одежд, предпочтений и т. п.) как маркер гендерного концепта цвета, который моделировал партнерам основные компоненты интеллектов друг друга в целях создания прочных связей, то есть взаимообусловленного выживания индивидов (оптимальная рекреация обоих партнеров) и воспроизводства вида (всесторонне здорового потомства).
Итак, выявленная семантика гендера (в сочетании с представленными выше результатами хроматического анализа цветовой семантики) позволила построить, если можно так сказать, атомарно-трансактную модель взаимодействия полов. Эта модель, как нам кажется, может оказаться полезной при анализе поведения человека в современном обществе с учетом представленной здесь биосоциокультурной обусловленности личности.

21.3.1. Обобщения по цвету
Как уже говорилось, в хроматизме обобщение по цвету принято соотносить с понятием “цветового кодирования”. Для более четкого понимания этого представим три основных цветовых кода, каждый из которых связан с определенным компонентом интеллекта.
Во-первых, “абстракция” цветообозначения как процесс отвлечения от “конкретного” цвета относится прежде всего к научному мышлению, то есть определяется его формально-логической выводимостью чистым сознанием (рацио) исключительно на понятийном уровне. “Абстракция” же, как результат указанного вида мышления, ограничена характерным отрывом опосредующих связей ее компонентов от “конкретного”, от историчности, что обуславливает “умерщвляющую все живое” схематичность и / или “схоластическую абсолютизацию” формально-логических связей.
Замечу в этой связи, что еще Артур Шопенгауэр присваивал для формально-логических обощений термин «бесцветные понятия». В самом деле, при понятии цветовое определение практически всегда служит уточняющим конкретизирующим признаком (желтый стул, красные шторы и т. п.), тогда как при образе — обобщающим, сублимирующим (голубые мечты, розовое детство и т. п.). В этой связи напомню, что с левым полушарием головного мозга, с одной стороны — в хроматизме, соотносятся функции сознания, а с другой, — в нейропсихологии, абстрагированное, инвариантное к ряду преобразований описание формы с параллельным независимым описанием отдельных ее свойств; систематические ошибки взаимно симметричны и одинаковы для всех наблюдателей.
Вместе с тем, не следует забывать о том, что образ, вызываемый словом-понятием, может иметь и чувственную основу. Нередко это связано с тем, что слово обозначает ряд слабо дифференцируемых значений различных объектов, которые не могут быть переданы каким либо одним предметом. Так, например, слово «красный» может заключать в себя множество оттеночных смыслов от темно-розового до пурпурного. Отсюда чувственная основа слова «красный» оказывается настолько обширной (чем собственно стимул красного цвета), что нередко становится не адекватной ему, поскольку неограниченно расширяет семантическое поле значений красного цвета.
Во-вторых, принцип творческого мышления предполагает уход интеллекта от рациональности, от сознательного вида мышления, поскольку общепринято положение, согласно которому в инсайте чувственно-образный уровень обобщения не обязательно согласуется с формально-логическим. Это связано с тем, в частности, что в теории творчества деятельность сознания (как компонента интеллекта) считается исключительно конечным этапом творения. Началом же принято считать подсознание (“сновидное состояние”, озарение и т. п.) логика которого, как правило, не вписывается в рамки формальной логики научного мышления. В правом полушарии головного мозга (с его активностью в хроматизме связаны функции подсознания) осуществляется полное конкретное описание изображения, в котором описание отдельных его свойст неразделимо; систематические ошибки несимметричны и неодинаковы для разных лиц.
И, наконец, в-третьих, известный в психофизике принцип метамеризации светоцветовой информации позволяет сделать вывод о третьем типе кодирования цвета. Под метамеризацией обычно понимают бессознательный процесс ощущения смеси различных спектральных цветов одинаковыми. В психофизике до сих пор это свойство бессознания считается «недоработкой природы», «неадекватной реакцией механизмов цветового зрения», «дефектом цветоощущения» и т. п. В хроматизме же это свойство выделено как стадия первичной обработки, систематизации и обобщения цветовой информации внешней среды.
Таким образом, рассмотренные принципы цветового кодирования позволили выявить три принципиально различных вида обобщения. С одной стороны, в науке и / или в философии принято доводить осознанное формально-логическое объединение "однородных" предметов до вербализуемой на понятийном уровне и не всегда представимой (“бесцветной”) абстракции. В самом деле, деятельность сознания (как компонента интеллекта) приводит предмет к абстракции, совершенно пренебрегая цветом и формально объединяя принципиально различные хроматические представления в одном понятии.
С другой стороны, в творческом процессе и / или в катарсисе цветовой терапии обыкновенно происходит неосознаваемое чувственное (образно-логическое) объединение свойств "разнородных" предметов как представимая на образно-ассоциативном уровне и не всегда вербализуемая сублимация в виде их архетипического и / или апертурного цвета, и / или оттенка, и / или колорита и т. п. 
И наконец, сюда же (к характеристике архетипов) можно отнести метамеризацию как цветовой код бессознания (в частности, сетчатки глаза). По-видимому, бессознание и обеспечивает такое кодирование информации внешней среды, которое оказывается адекватным пропускной способности интеллекта.
В таблице 2 показано, как изменяется предметный цвет (слева направо по трем нижним строкам) в зависимости от компонента кодирования); графа “Уровень обобщения” включает в себя результат кодирования и носитель долговременной памяти данного предмета. Как следует из таблицы, на уровне под- и бессознания результатом кодирования является архетип, который, в свою очередь, подразделяется на сублимат (как результат кодирования информации в подсознании) и метамер (бессознание).
Таблица 2. Цветовые коды интеллекта
ПредметОбобщениеУровни обобщения интеллекта(вид)Процесс(род)Результат (код)НосительКомпоненткрасное, желтое...абстракцияимя цветасловоабстрактцветообозначениесознаниекровь, огонь, ягоды...сублимациякрасноеархе-сублиматапертурный цветподсознаниеспектр солнца, огня...метамеризацияжелтоетип метамерметамерный цветбессознание
Таким образом, хроматические принципы переработки информации позволили представить архетип как психофизическое образование, одновременно связанное двумя типами обобщения, которые поддаются разделению и последующему анализу. Поэтому указанные виды обобщения в их строгом понимании должны определяться никак не принципом исключенного третьего (или / или), а принципом функционирования естественного интеллекта (и/и) с выявлением доминант интеллекта, определяющих вклад каждого из компонентов в данный цветовой код.
Для наглядности приведем результаты экспериментов, в которых исследовалась связь между реальными цветовыми оттенками и словесными цветообозначениями. Оказалось, что хотя и можно представить ситуацию, когда, например, словом зеленый будет называться любой оттенок зеленого цвета, тем не менее само цветообозначение зеленый имеет вполне отчетливое значение для носителей языка — гораздо более узкое, чем все множество зеленых оттенков. Разумеется, это положение остается справедливым по отношению к любым другим цветам и их оттенкам.
Как отмечает А. П. Василевич, мы имеем каким-то образом структурированное множество цветовых оттенков, в котором чисто условно выделяются области близких цветов. Оттенкам в языке соответствуют слова; при этом непрерывность, присущая цветовому пространству, уступает место дискретности, свойственной языку.
Если вслед за У. Матураной признать, что вербальный язык коннотативен, а не денотативен, и что функция его состоит в том, чтобы ориентировать интеллект в его собственной (информационной) области, а не в том, чтобы указывать ему на независимые от него сущности, то очевидно, что усвоенные в процессе фило- и онтогенеза ориентирующие взаимодействия воплощают в себе прежде всего функцию неязыкового происхождения. В условиях же естественного отбора повторяющихся взаимодействий эта функция по-видимому, и порождала в процессе эволюции систему ко-оперативных консенсуальных взаимодействий между людьми.
Такова гипотеза У. Матураны. Если же предположить, что семантика этих взаимодействий в силу ее коннотативного характера близка к смыслам архетипов, на существование которых указывал К. Г. Юнг, то возникает и необходимость введения понятия для такого рода психологических образований, объективированных филогенезом. Именно неразрывность знака и смысла в апертурных цветах позволила связать последние с образ-концептами (ОК).
Для примера приведу отрывок из доклада Энн Сулливан, преподавательницы в школе для слепых детей. Когда слепой девочке сказали, что она — белая, а один из слуг — черный, она заключила, что цвет определяет род занятий; и когда я спросила ее о цвете кожи кого-то, о профессии которого она не знала, она, казалось, растерялась и, наконец, произнесла: “Синий”.
Как предположила Элеонора Рош, существуют перцептивно выделенные цвета, которые очень легко привлекают внимание и запоминаются лучше, чем другие. Когда же осваиваются имена категорий, имеется тенденция сопоставлять их с выделенными стимулами, а затем по принципу стимульной генерализации они переносятся на другие.
Так, стимульный образец цвета является инструментом, с помощью которого мы опредмечиваем свой ОК во внешней среде. Для наглядности этот процесс можно было бы сравнить в размышлениями Витгенштейна (Философские исследования, § 50) о воображаемом «эталоне цвета», который хранится в Париже и является инструментом вербального языка для формулировки адекватных высказываний о цвете. В самом деле и там, и там этот неосознаваемый «эталон цвета» опредмечивается: в первом случае — в краске внешней среды, во втором — в слове сознания (как внутренней среды интеллекта).
Отсюда, следуя логике Витгенштейна (о том, что «цель языка — выражать мысли»), можно предположить, что цель ОК — обобщать смысл этой мысли в распредмеченном виде. Именно это объясняет многие сложности психолингвистических исследований. И об этом, наверное, лучше всего сказал Генрих фон Клейст : «Для поэта было бы лучше всего, если бы он мог передавать сами мысли без слов». Выше мы убедились в этом при анализе «Черного квадрата» Малевича.

ГЛАВА 22. Оппонентная теория цветовосприятия

22.1. Построение кривых видности
Международной комиссией по освещению (МКО) рекомендованы стандарты для замены субъективных характеристик цвета на усредненные и нормализованные по определенной выборке наблюдателей. Так, для аддитивного смешения светоцветовых потоков заменяются следующие величины: цветовой тон (( — на длину волны (, светлота ( — на яркость L (или освещенность Е), насыщенность ( — на чистоту цвета s.
При этом, например, изменение потока Ф цветного света, ощущаемого сетчаткой в спектральном интервале ((, принято выражать произведением
dФ = k( V( P( d(,(1)где k( =Ф / P (лм/вт) — отношение светового потока Ф, воздействующего на сетчатку, к лучистому потоку Р источника излучения; V(=V(abs/V(abs(max) — относительная спектральная чувствительность глаза, определяемая отношением кривой абсолютной спектральной световой эффективности к ее максимуму; P(=dP/d( (вт/нм) — спектральная плотность потока излучения.
Вместе с тем формула (1) не включает такие существенные (для полного процесса цветовосприятия) параметры, как оптические характеристики отражающих свет образцов и психологические характеристики интеллекта, который собственно и воспринимает цвет. С другой стороны, по кривым видности (спектральной чувствительности глаза) V( может быть получена связь между энергетическими и световыми величинами. Однако обычно (не в эксперименте) глаз воспринимает не свет источника, а цвет, отраженный поверхностью рассматриваемого предмета. Свет же источника, согласно работам Н. Д. Нюберга и В. В. Максимова, воспринимается лишь как автоматизированная поправка на истинный цвет наблюдаемых предметов.
Для простоты рассуждений можно пренебречь отражением, рассеянием и поглощением света глазными средами, полагая, что около 80 % света доходит до сетчатки . Тогда величина цветового потока Ф(, отраженного образцом и попавшего на сетчатку, может быть представлена как
Ф( = (( Фо,(2)где (( — спектральный коэффициент отражения цвета образцом, Фо — исходный световой поток.
Согласно Е. Б. Рабкину, максимум кривой видности V(. совпадает с минимумом кривой цветового утомления, которая принципиально зависит от площади наблюдаемого образца. Таким образом, абсолютная спектральная световая чувствительность V(abs оказывается пропорциональной величине воздействующего потока Ф(, отнесенного к единичной площади dS образца
V(abs = (( dФ(/ dS(3)где (( — спектральный коэффициент поглощения света сетчаткой,
Отсюда получаем значение V(abs через величину освещенности Е0 = dФ/dS в люксах (лм/м2)
V(abs = (( ((Ео(4)Световой поток с доминирующей длиной волны (о, образованный любыми парами дополнительных цветов с длинами волн (1 и (2 воспринимается глазом идентичным и называется метамерным стимулом:
((о = (((1 +(((2,(5)где ( = Е 0 / Е 0 ; ((= Е /Е0 и (( = (Е0 — Е) / Е 0 — спектральные коэффициенты освещенности, поглощения и отражения, соответственно.
Согласно закону сохранения энергии, условие нормировки формулы (5) в принятом приближении можно записать как
( = (( + (( = 1,(6)откуда несложно показать, что величины (1, (2 для глаза и образца оказываются идентичными, тогда как (о для глаза составляет величину порядка (((0, о чем говорит, в частности, формула (4).
По условию нормировки (6) из формулы (5) получаем
(( = ((2 — (0) / ((2 — (1)(7)и(( = ((0 — (1) / ((2 -(1).(8)Отсюда, по обозначениям (5), запишем равенство
Ео = ((((2-(1)(9)где (( — спектральная плотность освещенности (лк/нм).
Подстановка формул (7)-(9) в (4) позволяет оценить значение V(abs для кривых дневного (фотопического) V( и ночного (скотопического) V(’ зрения. Согласно данным МКО, (о(V()=555 нм и (о’(V(’)=510 нм. Подставим эти значения в формулу, общую для абсолютных величин V(abs
V(abs = ((((2-(0)((0-(1)/((2-(1)(10)и получим значения для единичной площади сетчатки и ((.
Обратим внимание, что при подстановке в формулу (10) значения (о(V()=555 нм мы получили кривую V(’ с максимумом при (о=510 нм. При подстановке же (о(V(’)=510 нм — кривую V( с отрицательным значением максимума при 555 нм. Возможно это связано с предсказанной еще Герингом оппонентной природой цветового зрения, на которой практически основана система NCS.
Действительно, оппонентность фотопического (колбочкового V() и скотопического (палочкового V(’) аппаратов подтверждается уже на уровне пигментов сетчатки. Так, максимум производной по длине волны от величины пропускания желтого пятна (с учетом хроматической аберрации) строго соответствует максимуму поглощения родопсина при 510 нм. Как известно, родопсин отсутствует в желтом пятне, то есть в колбочковом аппарате.
И одновременно производная от оптической плотности родопсина дает максимум при 555 нм, отсутствующий в кривой поглощения палочкового аппарата. Таким образом, формула (10) подводит нас к возможности аналитического представления оппонентной теории цветового зрения.
В связи с этим следует отметить, что при подстановке в формулу (10) увеличивающихся значений (о(V()=555–600 нм на кривой V(’ помимо (max=510 нм появляется плечо и затем начинает возрастать второй максимум, смещающийся (по мере увеличения (о) вплоть до ( = 565 нм. (Рис.4).
Рис.4. Рост второго максимума при V(() c изменением длины волны. По оси абсцисс — длина волны, нм; по оси ординат — относительная видность, отн.ед.Рис.5. Расчетные величины V и V' в сравнении с данными МКО (CIE). По оси абсцисс — длина волны, нм; по оси ординат — видность, отн.ед. (См. файл Рис 4 и 5 Ексель или док.). Быть может, этот факт позволит объяснить известные разночтения и дискуссии о «сезонной» миграции» максимума V( от 555 до 565 нм.
На рис.4 эти кривые сопоставлены с кривой V(, полученной по формуле (10) при (о= –510 нм. Смена знака здесь проведена аналогично процедуре, рекомендованной МКО при расчете дополнительных цветов по формуле
((1 — 565,52) (497,78 — (2)=223,02,(11)где (1 (565 нм и (2 ( 497 нм. Значения (1 и (2 подставлялись в формулу (10) по зависимости (11).
Сравнение полученных значений V( с величинами V(, рекомендованными МКО, представлено на рис.5. Подъем базовой линии, вероятно, обусловлен 20% отражением света глазными средами. Смещение (о от значений МКО, возможно, объясняется «сезонным» сдвигом, а также известным фактом флуоресценции глазных сред в синей области спектра.
Вообще говоря, полученные результаты удовлетворительно для данного приближения согласуются с экспериментом, что позволяет связать их с оппонентной теорией цветоощущения. Если оппонентность кривых V( и V(’ является следствием взаимной дополнительности поглощения пигментами разных областей сетчатки, то саккадический характер зрения (как периодический учет разности поглощения V( и V(’), может быть непосредственно связан с известными экспериментами Лэнда по типу пространственно-временной связи между информацией внешней среды и сетчатки.
Допустим, что величина Е(=((Е0 является постоянной для глаза. Тогда согласно равенству (4) можно записать указанную оппонентность фотопического и скотопического аппаратов через разность
V(’ — V( = Е((((’ — ((),(12)где V( — относительная спектральная чувствительность глаза, которую принято определять отношением кривой абсолютной спектральной световой эффективности V(abs к ее максимуму.
Подставим формулу (7) в (12)
V(’ — V( = Е( ((0 — (0’) / ((2 — (1)(13)и согласно равенству (9) получим выражение
V(’ — V( = (( ((0 — (0’) Е( / Ео,(14)которое представим в виде
V(’ — V( = (( ((((0 — (0’) (15)Таким образом мы получили уравнение, которое связывает кривые видности V(, V(’ и с субъективными параметрами ((0, (0’) и с объективными спектральными характеристиками начального светового потока (( и потока, отраженного от наблюдаемого цветового образца ((. Разности V(’ — V( были аппроксимированы по формуле (13) для единичного значения Е( при (0 = 555 и (0’ = 510 нм.
При этом члены разностей в обеих частях зависимости (15) оказываются оппонентными, то есть обратными по знаку. По-видимому, это также может служить доводом в пользу работоспособности представлений (10) и (15) для развития оппонентной теории цветовосприятия и на уровне сетчатки.
С учетом указанных приближений полученные результаты, вероятно, можно считать удовлетворительными для разработки основных принципов, которые могут служить базисом аналитической модели оппонентной теории цветового зрения.

22.1.1. Хроматическое определение информации
При взаимодействии светового потока ( с селективно поглощающим образцом приближение (6) включает поглощаемую (( и пропущенную (( компоненты. Вместе с тем информационный поток нередко также подразделяют на компоненты связанной и свободной информации. При этом под связанной принято понимать такой вид информации, который коррелирует с составом компонентов и межкомпонентных взаимодействий по типу относительно устойчивых функциональных состояний систем, обладающих внутренней структурной информацией (Н. Винер).
Отсюда следует, что формализация семантики светоцветовых потоков является наиболее актуальной для адекватной семантизации именно связанной информации. Поэтому в первом приближении моделирование информационных кодов цветового пространства можно свести к его представлению через относительную сумму длин волн (i как функцию (о. При этом очевидное условие согласования алфавитов излучения и вещества дает возможность определения свободной ( и связанной ( информации по формуле
((о = ((1 + ((2.(16)Здесь (о — длина волны, определяющая доминирующий цвет распределением вероятностей (i в; (1 и (2 — длины волн (коррелирующие с парой дополнительных цветов), которые с вероятностями ( и ( при аддитивном сложении дают ахромный (белый) цвет излучения ((о; (, ( и ( — относительные количества исходной, связанной и свободной информации, которые могут быть представлены спектральными коэффициентами яркости, поглощения и отражения, соответственно.
Вообще говоря, энергия, энтропия, а, следовательно, и информация относятся к экстенсивным величинам, что легко доказывается в системе размерностей [LIT], где за основные величины приняты L — пространство, I — информация, T — время. Отсюда вытекает, что в качестве информационных атрибутов могут быть использованы любые экстенсивные относительные величины типа яркости, потока или плотности излучения.
Согласно равенству (16), коэффициенты (, ( и ( можно полагать вероятностями осуществления релевантных кодов (i. Действительно, поскольку они моделируют относительное количество информации в потоке, то могут быть представлены в виде отношений
( = I 0 / I 0; ( = I / I 0 и ( = (I 0 — I) / I 0.(17)Здесь I0 — исходное количество информации (на входе); I — количество преобразованной в системе информации, которую можно отнести к свободной (на выходе); (I 0 — I) — количество связанной в системе информации.
Таким образом, именно относительные (то есть приведенные к I0) величины определяют вероятности связанных и / или свободных состояний информации в системе. Обратим внимание на величину (, смысл которой в (2) явно коррелирует с законом Бугера-Вебера, где I0 — величина “адаптированного” раздражителя; I0 — I — разностный порог. Иначе говоря, вероятность ( может характеризовать искомую связь между объективными, по формуле (17), и субъективными, по закону Бугера-Вебера, величинами для одномерных сенсорных раздражителей.
В соответствии с этим отнесением ( может определять характер свободной (то есть, не взаимодействующей по коду (1 с компонентами системы) информации. Согласно же теории вероятностей, величина 1/( будет определять негэнтропийный активный (актуализированный) характер связанной информации, которая взаимодействует с компонентами системы по коду (1. Отсюда вытекает хроматическое определение “информации”, которое подразумевает учет и энтропийных, и негэнтропийных характеристик сигнала: информация — это согласованное распределение вероятностей источника по релевантным кодам связанных и свободных состояний приемника.
Согласно закону сохранения энергии, это определение позволяет представить известное условие нормировки вероятностей как принцип сохранения вероятностей состояний в замкнутой системе:
( = ( + ( = 1.(18)Принцип (18) в приближении (16) позволяет оценить относительные количества связанной ( и свободной ( информации по заданным (17) кодам (i:
( = ((2 — (0) / ((2 — (1), ( = ((0 — (1) / ((2 -(1),(19)где ( и ( характеризуют отношения одноименных величин в виде разностей, которые включают их распределение по взаимосогласованным кодам (i. Как следует из формул (8) и (19), разности величин (1, (2 для ( и ( оказываются идентичными в заданном приближении.
В соответствии с равенствами (17) и (19) несложно выразить количество исходной I0, связанной I( и свободной I( информации в абсолютных единицах через разности распределения вероятностей(i:
I0 = i( ((2 — (1), I( = i( ((2 — (0), I( = i( ((0 — (1),(20)где i( — спектральная плотность информации, бит(нм–1.
Приведенные зависимости позволяют предположить возможным принцип сохранения информации в замкнутой системе (I0 = I( + I(). Сопоставление этих определений с представленными выше данными по оппонентной теории цветовосприятия показывает, что информация, которую пропускает (отражает) образец, определяется разностью между распределением вероятностей исходной (0 и связанной (1 информации. По-видимому, именно в силу оппонентного характера цветовосприятия исходное количество информации I0 определяется не суммой распределения вероятностей ((2+ (1), а разностью ((2 — (1), как это следует из формулы (20).
Согласно закону Бугера-Ламберта, ослабление излучения на элементарном слое вещества пропорционально потоку излучения и толщине этого слоя. Следовательно, исходное количество информации Io после прохождения сигнала (физического процесса, несущего информацию) через элементарный компонент dc системы С уменьшается на dI, откуда
– dI = k(() Io dс,(21)где k(() — относительное уменьшение информационного потока на единичном компоненте c, то есть количество информации, которое поглощается в единицу времени единичным компонентом системы. Поскольку k(() определяется согласованием свойств потока и системы, далее можно называть эту величину показателем связывания информации системой.
В силу того, что величина k(() связана с уровнем согласованности алфавитов информационного потока Io и компонентов системы с по длине волны (i, можно допустить полное согласование, то есть постоянство k(() для ахромного потока и системы однородных компонентов и, следовательно, интегрировать равенство (21). Отсюда получаем относительную величину информационного пропускания Т
Т = n(I( / Io) = — k(() с,(22)или, согласно (17)
( = exp [–k(() с],(23)где ( — коэффициент свободной информации, согласованный в (20) по коду (2; k(() — показатель связывания информации, согласованный по коду (1; с — число компонентов системы, на которое приходится k(() связанной информации.
Легко показать смысловую связь определения (22) с законом Вебера-Фехнера, с одной стороны, и с формулой Хартли для количества информации, с другой. Это позволяет величину k(() измерять в битах (в двоичной системе счисления k(()2 = 3,32 k(()) при измерении с в бит–1.
Согласно формулам (16), (19) и (23), величина информационного пропускания T коррелирует с вероятностным отношением свободной I( к исходной Io информации. Это дает основание распространить свойство аддитивности на величину k(():
EMBED Unknown
EMBED Unknown
 = –EMBED Unknown
сi–1 og2 (.(24)Здесь ( k(()i — суммарный показатель (связанной компонентами сi) информации, то есть количество информации, бит; сi — количество компонентов системы, приходящееся на k(() бит информации согласно их согласованности, по формуле (22); ( — вероятности состояний с распределением вероятностей по коду пропускания (2 в приближении (16).
Рассмотрение частных случаев зависимости k((,() для источника белого света и ахромных цветов приемника приводит к следующим результатам:
для белого цвета, то есть при ( = 1 количество связанной информации k(() = 0,
для черного цвета, то есть при ( ( 0 величина k(() ( 0 и
для средне-серого цвета, то есть при ( = ( величина k(() =1.
Эти данные позволяют предположить определенную общность функции (24) с известным представлением количества информации, по Шеннону:
Н = –EMBED Unknown
рi og2 рi,(25)где Н — количество информации в сообщении, включающем i состояний с вероятностями рi.
Действительно, согласно формуле (25), при замене состояния неопределенности состоянием полного знания (то есть, когда вероятности выборов всех символов, кроме одного, равны нулю, а вероятность выбора этого символа равна 1), получаем Н=0, что и было показано для белого цвета, по формуле (24).
При выборе символов из неизвестного получателю алфавита, то есть при полном отсутствии знаний, по формуле (25) получаем Н(0, что мы получили для черного цвета по формуле (24).
И, наконец, как и для серого цвета, максимальное значение Н=1 достигается по формуле (25) при равновероятных символах.
Вместе с тем, между формулами (24) и (25) наблюдаются и существенные расхождения. Во-первых, согласно научной традиции и теории размерностей, вероятность (как отношение безразмерных и / или одноименных величин) не может обладать размерностью или порождать ее.
Во-вторых, соотношение (25) является безразмерностным, что противоречит собственно семантике “информационной энтропии” в любой системе размерностей и единиц измерения.
И, наконец, в-третьих, “информационная энтропия” может быть соотнесена с реальной термодинамической энтропией только при 0 0К, где и могут быть уравнены термодинамическая и математическая вероятности, что, как известно, всегда затрудняло семантическую интерпретацию соотношения (25).
Соотношение же (24) на основе хроматической модели позволило представить как собственно понятие “информация”, так и распределение информационных потоков между источником и приемником. Безусловно, информационная модель теории оппонентного цветовосприятия требует дальнейшей корректировки.

22.2. Семантика цветообозначений и цветовых канонов
В согласии с принципом В. Вундта (единство эмоционального состояния на данный момент времени) в интеллекте не может одновременно существовать двух оппонентных (() представлений, так как все эмоциональные элементы объединяются в одно равнодействующее (на этот момент) чувство. Тогда возникает вопрос, каким образом можно выявить оппонентные функции интеллекта по выбору предпочтительных цветов и, в частности, по хром-тестам?
Если учесть, что цвета испытуемый выбирает ранжировано (в порядке предпочтения), то есть раздельно на каждый данный момент времени, то предпочтительные цвета, по всей видимости, будут отвечать положительным значениям доминант интеллекта, а отвергаемые — отрицательным. Это, в свою очередь, можно связать с интерпретацией тестов М. Люшера, откуда равнодействующее чувство будет определяться суперпозицией этих цветов.
Проверим эти предположения на опыте. Цветовое пространство (и внутреннее, и внешнее) принято изображать в виде цветового тела. Ахромная ось этого тела представляет континуальную шкалу перехода от белых через серые к черным цветам так, что суммы крайних образуют промежуточный цвет. Ортогонально расположенные к ахромной оси диаметры цветового круга оппонентны по своей природе, поскольку каждый из них содержит пару дополнительных (контрастных, в перцептивной динамике) цветов: П-З, К-Г и Ж-Ф. Количество цветов визуального хром-теста определяется числом выявленных в психолингвистике фокусных цветов, которые характеризуются тем, что воспринимаются и запоминаются лучше других, независимо от цветообозначений: 8 полихромных (П, К, О, Ж, З, Г, С, Ф) и 3-х ахромных (Б, Сер, Ч).
Cочетание законов функционирования цветового тела и интеллекта позволило создать хроматическую модель интеллекта как открытой системы для внешней (биологической, культурной и социальной) среды. С позиций системного подхода нами было показано, что на информационном уровне эта модель создает возможность выбора каждым из потенциальных брачных партнеров адекватного (условиям оптимального гомеостаза и адаптации) супруга для воспроизводства вида и рекреационного сохранения индивида. Поэтому мы считаем, что именно психические, кросссексуальные референции цветовых универсалий являются характеристическими в гендерных отношениях людей. Так, канонизация гендерного смысла этих цветов традиционными культурами показала его неизменность на протяжении тысячелетий и миллиардов «испытуемых». Поскольку же на протяжении тысячелетий эти референции достоверно воспроизводились в истории человеческой культуры, то их можно полагать надежной основой для создания информационной модели интеллекта.
Для количественной оценки определенных аргументов и функций интеллекта в хроматизме существуют обозначения для каждого из его компонентов в виде следующих динамических систем организации определенных функций, которые для удобства называются планами:
М-план (материальный, опредмеченный, вербализованный, сознательный) — функции социальной обусловленности и формально-логических операций, например, с цветообозначениями;
Id-план (идеальный, концептуальный, эвристический, подсознательный) — функции культурной обусловленности и образно-логических операций, например, с апертурными, то есть беспредметными цветами;
S-план (синеальный — совместный на базовом уровне, бессознательный) — функции природной обусловленности и генетического кодирования информации, например, по типу метамеризации («обобщения» спектральных цветов.

22.3. Психологическая семантика ахромных цветов
Возвратимся к отмеченным выше наблюдениям В. Вундта, согласно которым цвета ахромной оси можно сопоставить с осью «напряжение — разрешение», поскольку определяющую роль здесь, играет временн(е течение эмоций. Вместе с тем при анализе закономерностей, которые наблюдаются при восприятии ахромных цветов необходимо учесть следующие весьма существенные обстоятельства.
Во-первых, согласно закону Геринга-Оствальда, в любой точке ахромной оси цветового тела основные (здесь белый — Б, серый — С и черный — Ч) цвета связаны количественным соотношением
Б + Ч = С = 1.(26)Согласно цветовым канонам мировой культуры, представленным в табл.1, белый цвет характеризует такой компонент интеллекта как сознание (М), черный — бессознание (S) и серый — подсознание (Id). Для достоверного согласования этих величин друг с другом используем LIT-систему размерностей, где L — размерность пространства, I — информации и T — времени.
Необходимо четко различать объективный характер информации внешней среды и субъективный интеллекта. Поэтому с учетом объективного характера, которым отличается информация внешней среды, далее будем обозначать ее через I. С этих позиций размерность М-плана, представляет собой размерность информации: [M] = L2I T–2 / L2I2T–2 = I. В самом деле, этот компонент интеллекта включает подвластную сознанию произвольность воображения, вызова представлений, образов и т. п. Для отличия от тезауруса МТ эту функцию сознания необходимо было бы обозначать через МI (imagine). Однако в настоящей работе мы не затрагиваем проблему тезауруса (как компонента сознания) и для простоты обозначаем сознание как М-план, то есть без нижнего индекса.
В интеллекте же весь поток информации преобразовывается на различных (i) уровнях представления, информацию которых в силу ее принципиально субъективного характера обозначим через Ki. Разумеется, размерности величин I и Ki тождественны ([I]=[Ki]), тогда как их психологический смысл существенно отличен.
Поскольку М-план содержит в себе информацию, которую сознание произвольно опредмечивает в виде образов, представлений, изображений, лексем и т. п., то мы вправе согласовать ее смысл со значением свободной информации I(, то есть информации, которая уже имеется в системе, согласно формулам (20). Тогда психологический смысл выражения (26) в согласии с семантикой белого цвета можно представить как сумму информации Ia,, требующейся для индивида к внешнему миру и имеющейся информации I(,. Иначе говоря, K( представляет собой свободный вид информации, опредмеченный (внешний, материализованный), к примеру, в реальном цвете одежд испытуемого в силу М-плановой семантики прошлого.
Вместе с тем, для адекватного опредмечивания образ-концепта, то есть для осуществления гомеостаза и оптимальной адаптации к внешней среде, интеллекту внутренне необходима связанная информация K(=Ia, которая будет потенциально поглощаться, например, как предпочтительный цвет Id-плана (не путать с предпочтительными цветами функциональной психологии).
Закон сохранения энергии (5) в соответствии с этими обозначениями позволяет переписать равенства (5) и (26) в виде:
( = ( + ( = 1,
aM + bS = cId = 1.(5*)
(27)Соотношение (5*) представляет психологическую вероятность предпочтения (поглощения () и отвергания (отражения () релевантных цветов. С позиций психофизики вероятности (, ( и ( определяют метамерный стимул, то есть суммарный цвет с доминирующей длиной волны (о, образованный любыми парами дополнительных цветов с длинами волн (1 и (2 по формуле (5).
Коэффициенты a,b,c определяют согласование равенств (5) и (27) с позиций теории размерности. В связи с тем, что информация может передаваться только с сигналом и, в частности, с энергией, мы и далее будем учитывать релевантные коды (и / или единицы измерения) и использовать [LIT] систему размерностей для проверки истинности получаемых формул. Так, М- является чисто информационной характеристикой (к примеру, в осознаваемой произвольности вызываемых представлений, образов и т. п.), размерность которой в [LIT] системе размерностей отвечает размерности информации [M-] = I. Отсюда величина [а] должна обладать размерностью потенциала [L2T–2]. Так, величина S- связана с биологическими характеристиками бессознания и определяется произведением информационных и энергетических параметров [S-] = L2I2T–2, откуда [b]=[I–1]. В тоже время Id- является чисто энергетической характеристикой интеллекта [Id-] = L2I T–2, которую можно представить как произведение
Id = I(d.(28)Как и в равенстве (20), здесь I — величина информации внешнего мира, которая перерабатывается интеллектом в ее субъективное представление на уровне образ-концепта К( в целях адекватной адаптации, то есть Iо=К( ; d — потенциал интеллекта, определяющий величину потребности в этой информации. По-видимому, величина d является такой функцией интеллекта, которая по К. Левину, в силу неравновесности системы «полевых» напряжений (возникающей в процессе гомеостаза) постоянно «отслеживает» изменения внешней и внутренней среды на резонансном уровне их взаимодействия.
Строго говоря, мы должны предположить, что потенциал интеллекта d равен (стремится к) потенциалу внешней среды (. Это связано с тем, что цвет становится предпочтительным лишь при резонансном (увеличивающем внутреннюю энергию системы) характере взаимодействия ее компонентов , то есть при d=(?
С учетом объективного характера, которым характеризуется информация внешней среды, далее будем обозначать ее как I. В интеллекте же эта информация преобразовывается в концепты, информацию которых в силу ее принципиально субъективного характера обозначим через Ki. Разумеется, размерности величин I и Ki тождественны, тогда как их психологический смысл существенно отличен.

22.3.1. Ахромные параметры информации
В целях упрощения последующего изложения введем формальные обозначения параметров, которые характеризуют основные принципы переработки информации интеллектом. Для наглядности представим эти обозначения совместно с семантикой ахромных кодов в таблице 3.

Таблица 3. Ахромные параметры информации
Aeai *CемантическиеМоделирующийAo?eaooФормализацияeioi?iaoeeхарактеристикицвет (наука **)(iaicia?aiea)?, эвI, битIieiay
(iioie I)(Объективная информация
внешней среды (ВС)Белый свет
(химфизика)Внешняя среда
(ВС) (краска, ????)? = I (IСвободная (отражаемая,
внешняя)?Субъективная осознаваемая, вербализуемая, опредмеченная
в прошломБелый

(лингвистика)Сознание
(М)
(цветообозначение)Md M = K?Naycaiiay (iiaeiuaaiay, aioo?aiiyy)?Субъективная неосознаваемая, распредмеченная, требуемая
в будущемЧерный

(психофизика)Бессознание
(S)
(цветоощущение)S / MS / Md = K?
??????????Образ-концепт
(база знаний о ВС)?Объективированная информация в неосознаваемом образе ВС
для адаптации в настоящемСерый

(психология)Подсознание
(Id)
(цветовосприятие)Id ***)
(d = (??Id / (?(???
???(?????acia?iinou [LIT]----L2 I T–2L0 I T0Примечания к таблице 3: *) i — безразмерные коэффициенты, которые отвечают вероятностям, характеризующим количество данных состояний с релевантным распределением информации по компонентам интеллекта (MIdS).
**) В этом столбце для каждого i представлен моделирующий цвет и в скобках — область науки, в которой изучается данный аспект цвета. На этой основе можно было бы дать определение цвета в психологии: цвет — информация, концептуально объективированная в архетипах и неосознаваемых образах внешней среды и предназначенная для адекватной адаптации интеллекта. Однако без учета исследований по психофизике (??, лингвистике (???и химической физике ((???это (впрочем, как и любое другое, искусственно разделяющее цвет) определение не может быть признано удовлетворительным в связи с пренебрежением взаимосвязями между всеми атрибутами цвета. Ибо цвет как информация представляет собой согласованное распределение вероятностей источника внешней среды по релевантным кодам связанных и свободных состояний информации интеллекта согласно образ-концету, сформировавшемуся в процессе фило- и онтогенеза к данному моменту времени.
***) d — потенциал интеллекта, стремящегося достичь величины потенциала внешней среды ( на резонансном, то есть оптимальном уровне гомеостаза и адаптации: d ( (???? / I, где ? — энергия сигнала (эв), I — количество информации (бит).
Приведенные в табл.3 обозначения позволяют получить формулы, которые могут связать объективную величину I с ее объективированным представлением в образ-концепте ????? В самом деле, допустим, что интеллект находится в резонансе с внешней средой, то есть d ( (?? Тогда, согласно приведенным в табл.1 обозначениям, равенство (27) в единицах энергии (эв) примет вид:
Md + S / M = Id(29)Так как все цвета ахромной оси являются метамерами и характеризуются исключительно светлотными параметрами, то по Герингу мы можем представить информацию ахромных цветов через оппонентные, то есть попарно образующие серый цвет через величины отражающей К( и поглощающей К( способности предпочтительного цвета.
Для представления этого в однородных величинах информации (бит) обратимся к образ-концепту К( и согласно табл.2 и равенству (29) получим формулу
К( = K( + K(,(30)где ??????Id / d???I; K?= ??????S / Md ; K?= ??????M при граничных условиях d???(??????и ????????????
Таким образом, первый путь (основанный на закономерностях восприятия ахромной шкалы) позволил связать объективный характер информации в формуле (27) с ее объективацией интеллектом в образ-концепте (28) и (30).
Вторая возможность получения этой связи основана на информационной теории эмоций П. В. Симонова. Согласно этой теории эмоциональная Em составляющая переработки информации приближенно выражается формулой
Em = N (Iw — Ir), (31)где N — потребность; Iw — информация о потребностных средствах внешнего мира, которая, строго говоря, представлена не во внешнем мире, а в образ-концепте К(; Ir — осознаваемая информация М-плана интеллекта, то есть K(=М.
В случае оптимальной адаптации d = (???что приводит формулу (31) к виду
Em = N (Id/d –M).(32)С учетом известных со времен Вундта данных о том, что эмоции Em характеризуются прежде всего энергетической составляющей организма (то есть максимальным вкладом информации бессознания S), а потребность — потенциальным характером действий Md в заданных граничных условиях, получаем выражение для дефицита осознаваемой информации
Em / N = S / Md.(33)Объединение формул (32) и (33) дает равенство
S / Md = Id/d –M,(34)которое при умножении на d обеих частей принимает вид формулы (29):
S / M = Id –Md.(35)С помощью табл.3 легко показать, что в единицах информации формула (35) оказывается тождественной равенству (30), которое было получено нами совершенно иным путем:
K? = K? — K?(36)В тоже время функциональное отношение стимульной (S-плановой) к перцептивной (Id-плановой) информации является непременной составляющей образ-концепта K??? который частично осознается в М-плане интеллекта, как это показано нами в работах по хроматизму
S / Md = K???(37)Вообще говоря, психологический смысл величин K???в формулах (36) и (37) можно считать идентичным, что позволяет их приравнять и, следовательно, снова выявить зависимость (29) и / или (30), которую уже, вероятно, можно определить как закономерность.
И, наконец, третий путь выявления полученной закономерности. Детально проанализированный нами временной характер соотношения между ахромными цветами позволил представить следующую информационную модель: белый (Б) цвет моделирует свойства осознаваемого прошлого, серый (С) — «неуловимого настоящего» и черный (Ч) — неосознаваемого будущего. Благодаря этой модели становятся достаточно обоснованными известные высказывания А. Белого о том, что серый цвет создается отношением черного к белому и что воплощение небытия в бытие символизирует серый цвет.
Формализуем эти высказывания согласно семантизированным обозначениям табл.1 и 3:
x / A = N(38)S / M = IdПримечателен тот факт, что лишь при условии Md = 0 оба эти высказывания приводят к одной и той же закономерности (29). Однако это условие имеет место в единственной точке ахромной оси — точке средне-серого цвета, где d ( 0, тогда как ? = ? = 0,5.
Очевидно, эта точка (где ахромная ось «времен» соединяется с цветовым кругом, содержащим насыщенные, то есть спектрально чистые цвета) и передает тот самый неуловимо призрачный миг настоящего времени (по А.Белому), когда интеллект еще не в состоянии осознать (так как Md = 0) всю информацию цветового круга.
Для учета характера информации (объективной и / или субъективной) обратим внимание на разность I-M, которая вытекает из равенства (34)
K???? I — M = S / Md..(39)Поскольку каждый компонент интеллекта обладает присущим ему кодом (М — вербальным, Id — апертурным и S — метамерным (см. выше табл.2), то согласно формуле (39) в интеллекте, по-видимому, автоматизированно берется соотношение S/Md для учета пропорциональности между объективной информацией I и ее субъективной интерпретацией М.
При этом величина K?????– как разности (39) — определяется вкладом всех компонентов интеллекта, то есть пропорциональна кодированию бессознанием S и обратно пропорциональна кодированию сознанием М и подсознанием (строго говоря, потенциалом d последнего, согласованным по величине с потенциалом внешней среды).
Для проверки полученных соотношений обратимся к опыту. Для этого используем серую шкалу, то есть линейную шкалу ахромных цветов в предположении, что величина М численно равна ? и принимает значения от 0 до 1 при переходе от Ч к Б цвету; тогда S, величина которой, соответственно ?, будет принимать значения от 1 до 0, согласно теории Оствальда и закону сохранения энергии по формулам (6) и (27). Как показывает ход кривой I–M=S/Md, при уменьшении М от 1 до 0 эта разность вначале увеличивается и затем (в области светло-серого цвета при М=0,4) резко падает, принимая отрицательные значения. Начиная с темно-серого цвета (М=0,6) эта кривая вновь стремится к нулю. С чем может быть связано такое поведение?
Прежде всего эта разность определяется зависимостью I=Id/d, изменение которой при М ( 0 аналогично изменению разности I-M. Нетрудно заметить, что этот своеобразный вид данных кривых во многом соответствует виду кривых типа «оппонентных разностей цветовых пар» Геринга, и / или показателей преломления элементов сетчатки, и / или отклонений от фокусных расстояний глаза, и / или разности медленных потенциалов, и / или разности кривых видности).
В самом деле, интерполируя значение максимума при значениях (=(=0,5, мы получаем кривые I2, ход которых во многом объясняет ход кривых I и I-M. Так, при отсчете базовой линии от нуля (то есть уровня объективного содержания I) нам необходимо использовать соотношение (30), что с учетом формул (26)-(27) для дополнительных ахромных цветов дает кривую I2=(I1-I0)(I2-I0), где I1 и I2 — дополнительные цвета ахромной шкалы, I0 — экстраполируемый максимум кривой поглощения информации.
Разумеется, что квадрат разности (I-M) даст более реальную картину представления связанной информации. Для оценки же полного количества информации на субъективном уровне ее М-планового представления (то есть при субъективном отсчете от базовой линии М-плана) получаем квадрат величины I=(M2d+S)/Md, которая в принятом выше приближении (Id=1 при (=d) представляет величину К(.
Согласно хроматической модели интеллекта (MIdS) величина I2 характеризует интуицию. Ход кривых I и I2, во многом объясняет и подтверждает справедливость этой характеристики. Так, несмотря на различие по типам информации, ход кривых I2 показывает, что интуиция, действительно является квадратичной функцией информации. А именно, в области ниже уровня осознания I (то есть при М<0,5) интуитивный подход является единственно возможным и включает не только психологический смысл иррационального познания будущего, но и математическую составляющую информации в виде иррациональных и / или комплексных чисел. В области же М>0,5 вполне оправдан чисто сознательный (рациональный) подход.

ГЛАВА 23. Оценка функций интеллекта

23.1. Семантика цветового круга и оппонентность цветов

Остановимся на анализе закономерностей, которые выявлены при восприятии полихромных цветов, составляющих известные атрибуты внешней среды. Предположим, что для адекватного гомеостаза интеллекту требуется своего рода резонансное соответствие информации К( (образ-концепта — ОК) и суммы имеющейся K( с потребностной K( информацией.
Основные принципы возникновения резонанса, согласно теории Л. Полинга, заключаются в адекватном расположении энергетических уровней взаимодействующих систем. В нашем случае — для видимой глазом области спектра — это будут две системы: 1) светоцветовое поле внешней среды (объективно содержащей всю информацию, т. е. и K(, и K() с потенциалом (= ch / e(0,где c, e, h — скорость света, заряд электрона и постоянная Планка, (0 — доминирующая длина волны, и 2) интеллектуальное поле цветовосприятия с потенциалом d=Id/К(, где Id-план — семантический аргумент ахромной оси, который при ( = ( объединяет все полихромные планы цветового круга в их парной оппонентности; К( — информация ОК, которую интеллект антиципирует в целях гомеостаза.
Уравновешивание этих полей было достигнуто интеллектом в процессе эволюции, в результате которой, по заключению С. И. Вавилова, кривые светоцветовой эффективности глаза оказались адекватны естественной светоцветовой обстановке внешней среды. Поэтому также как на ахромной оси приравняем их потенциалы в цветовом круге ( = d.

23.2. Оппонентность цветов и вегетативная нервная система
В соотношение (39) имеется разность, смысл которой непосредственно связан с полученными выше формулами (20) и (36). Так как К( передает семантику исходной, K( — связанной и K( — свободной информации, то мы можем представить их в явном виде: К( = i( ((2 — (1), K ( = i( ((2 — (0), K( = i( ((0 — (1), где i( — спектральная плотность информации, бит(нм–1 ; (1 и (2 — длины волн (коррелирующие с парой дополнительных цветов), которые с вероятностями ( и ( при аддитивном сложении дают ахромный (белый) цвет излучения ((о и при субтрактивном — серый цвет отражения, то есть точку при ( = ( =0,5.
Согласно соотношениям (17) из формул (6)–(8) выше мы получили вероятности реализации релевантных кодов информации для цветов, выбранных испытуемым: ( = К( / К(; ( = K ( / К( и ( = K( / К(, что, согласно условию (16), передает принципы семантического наполнения ОК и, соответственно, реальные единицы измерения воспринимаемого цвета (бит нм):
К((0 = K( (1 + K( (2.Таким образом, связанный K( (предпочтительный, то есть потребностный, внутренний, субъективно необходимый для адекватного наполнения образ-концепта ОК) вид цветовой информации определяется разностью между светоцветовой информацией внешней среды и свободной (имеющейся в наличии, внешней, объективно реализованной) цветовой информации, помноженными на релевантные длины волн:
K( (1 = К((0 — K( (2.(40)В силу тождества (37) для обеих кривых видности (К(’ = К() из соотношений (39) по формуле (12) получаем «оппонентную» кривую
V(’ — V( = Е((K(’/ К( — K(/ К(),(41)откуда
V(’ — V( = (( ((((0 — (0’),где ((, в отличие от формулы (15), имеет смысл вероятности по граничному условию (30), которое согласно нормировке выражается разностью (1–((), по-видимому включающей в себя оппозиционность механизмов дневного V( и ночного V(’.
Проверим это предположение на практике и для простоты соотнесений используем приведенные (на эффекты поглощения и рассеяния света глазными средами) значения кривых видности V( и V(’.
По данным МКО, (0 = 555 и (0’ = 510 нм. Кривые видности (спектральной эффективности цветового зрения) (0 и (0’ пересекаются в области 530 нм, значение которой примем за разделительную границу между теплыми (( ( 560–700 нм) и холодными (( ( 380–510 нм) цветами спектра. Тогда область зеленых цветов (Mm-плана, по таблице 1) составит интервал порядка 50 нм, область холодных цветов (Id-планов) — 90 нм и область теплых — 140 нм (S-планы); для Mf — плана спектральный цвет (пурпур) отсутствует.
В вегетативной нервной системе (ВНС) выделяются два отдела — симпатический (СНС) и парасимпатический (ПНС), которые проявляют антагонистическое действие для одних функций интеллекта и однонаправленное для других. Очевидно, в силу первого фактора в атласах и медицинских пособиях (по топонимике ВНС) принято обозначать СНС красным цветом, а ПНС — синим. По-видимому, это связано с тем, что повышение активности СНС характеризуется теми же самыми эффектами, что и действие теплых цветов: учащением пульса, повышением артериального давления (АД), расширением зрачков и т. п. Повышение же активности ПНС (как и действие холодных цветов) сопровождается урежением пульса, снижением АД, сужением зрачков и т. п.
Согласно табл. 1, холодные цвета относятся к Id-планам интеллекта («холодного» творческого подсознания), тогда как теплые — к S-планам («теплого» телесного бессознания). Таким образом, как в случае цветового обозначения медиками антагонистических отделов ВНС, так и функционального разделения круга цветов на оппонентные планы, мы сталкиваемся с одной и той же закономерностью — с передачей в цвете функций объекта.
Эту закономерность можно выразить соотношением между оппонентными функциями интеллекта
V( / V(’ = СНС / ПНС = Sg(тепл) / Idg(хол),(42)где индекс g обозначает гендерные (f-m) планы.
Экспериментальное изучение влияния различных раздражителей на ВНС (подкорку) и цветовое зрение проводилось С. В. Кравковым и сотрудниками. Согласно этим исследованиям, такие стимуляторы подкорки как адреналин, эфедрин, кордиамин, тепло, сахар, запах бергамотового масла, шумы и звуки повышали активность СНС, делая более чувствительным аппарат ощущения холодных и менее чувствительным — теплых цветов.
С другой стороны, депрессоры подкорки типа веронала, пилокарпина, карбохолина, гипервентиляции и положения запрокинутой головы отвечали возбуждению ПНС, вызывая обратный эффект (увеличение цветовой чувствительности к теплым и уменьшение к холодным цветам).
Цветовой чувствительностью (ЦЧ) считался порог исчезновения хроматичности и, соответственно, кривые ЦЧ(() представлялись соотношением
ЦЧ = Е2 / Е1,(43)где Е1 — ЦЧ=1 без раздражителя; Е2 — ЦЧ при раздражителе.
Результаты работ проверялись Кравковым на анамалоскопе Нагеля (где заданный Ж цвет испытуемый должен был приравнять к сумме З и К цветов изменением их интенсивностей) и был сделан вывод: без шума наблюдалось равенство интенсивностей К и З, тогда как при шуме требовалось уменьшать интенсивность З.
Анализ этих данных можно провести по так называемому уравнению Релея, или строго говоря, по формуле (16), заменяя в последней ( на релевантные цвета и вероятности ( и ( на вероятности (к и (з,, отвечающие аддитивному смешению световых потоков
(жЖ = (кК + (зЗПри аналогично измененном условии (18), согласно закону сохранения энергии, получаем:
(ж = (к + (з = 1.Таким образом, результаты этих исследований свидетельствуют, что теплые цвета непосредственно связаны с возбуждением СНС, тогда как холодные — ПНС, как это и вытекает из соотношений (42)
СНС (тепл) = ПНС(хол) Sg(тепл) / Idg(хол),(44)С другой стороны, при симпатикотонии, к примеру при тепле, гомеостаз ВНС вызывает потребность в холодных тонах ПНС для компенсации этого раздражителя СНС, что действительно, говорит об увеличении чувствительности к З, которую в нашем случае можно рассматривать как выбор предпочтительного цвета холодных тонов при симпатикотонии. Отсюда непосредственно следует, что для цветового выбора (ЦВ) нормировку (43), согласно соотношениям (42) мы должны записать как
ЦВ = Е1 / Е2 = V( / V(’.(45)В самом деле, при шумах (т. е. возбуждении СНС) границы полей зрения расширяются для холодных и сужаются для теплых цветов. Иначе говоря, гомеостаз ВНС компенсирует действие ваготропных раздражителей в той же мере, что и действие самой СНС. Для нас здесь существенным является собственно принцип выбора предпочтительных цветов, который, помимо других факторов, определяется и тонусом ВНС.
Как следует из экспериментов, теплая область спектра является активной и подобно действию симпатического отдела ВНС вызывает увеличение разности между психологическим и физическим (астрономическим) временем (t > 0. Холодная же область спектра, как и парасимпатический отдел ВНС, во многом обладает тормозными свойствами, психологическое время замедляется (t < 0 и т. п.
?en.6.
Рис.6. Теоретическая оценка функций интеллекта по колориметрическим данным. По оси абсцисс — длина волны, нм; по оси ординат — функции потребностей, эв/битсм Файл. Рис. 6–8 Ексел и док

С этих позиций рисунок 7 просто и наглядно отвечает на поставленные еще В. Вундтом вопросы о причинах того, почему с увеличением энергии (h() цвета (при переходе от красного через зеленый к фиолетовому цвету) психофизиологическая реакция на него является оппонентной к цветам с меньшей энергией. Нулевая точка перехода от «+» к «–» области соответствует (= 530 нм (при отмеченной выше нормировке I(()) и является именно той «областью» самосознания человека (Мm-плана), которая способна урегулировать своеобразный конфликт (строго говоря, оппонентность) между горячим, биологическим, если можно так сказать, животным проявлением Sg-планов и холодным, беспристрастным, творческим, чисто эстетическим его восприятием Idg-планами.

23.3. Оценка функций интеллекта по предпочтительным цветам
Согласно полученным данным можно легко провести оценку функций интеллекта (по данному выбору цветов испытуемым). Как следует из формулы (29) и табл. 3 потребностный (внутренний, субъективный) цвет интеллекта определяется прежде всего разностью между цветовой информацией внешней среды (в которую включается одежда испытуемого) и имеющейся (внешней, опредмеченной, к примеру в той же одежде испытуемого) информацией цвета. Помимо этого оппонентное соотношение (42) между антагонистическими отделами ВНС предполагает введение коэффициента цветового выбора в итоговое значение К(.
По периметру таблиц цветового охвата помещены первые буквы цветообозначений и рядом с каждым цветом даны условные номера, нормировка цветов которых представлена в табл. 4–5. Верхний цветовой круг представляет проекцию светлотной функции ахромной оси на цветовое тело. Это позволяет оценить зависимость цветового выбора от длины волны ( и светлоты (. Рядом с верхним цветовым кругом помещена адекватная по светлоте серая шкала, моделирующая ахромную ось этой проекции цветового тела.
Нижний цветовой круг включает функцию изменения цветового тона в зависимости от насыщенности (. Нормировка ЦК по длинам волн I. ((((() и II. (((( () и хром-планам с гендерно-канонизированными цветами приведены в табл. 5. (П, К, О, Ж, З, Г, С, Ф — первые буквы полихромных цветообозначений (Пурпур, Красный, Оранжевый, Желтый и т. п.).
Выбор триады цветов по вариантам (( и (( позволяет оценить конкретные величины ((, а следовательно, и значение ( ( ((((. Это, в свою очередь, дает возможность выявить их отличие от канонических (канонизированных традиционными культурами (см выше). Этот же выбор (3-х предпочтительных цветов) позволяет оценить гармонию между компонентами интеллекта, то есть уровень его гомеостаза.

Таблица 4.Нормировка ахромной шкалы
цвет обозн.№ п/п(, усл.ед.ахром-план MIdSLITбелыйБ10,8M-010очень светлыйоч.св20,7M-светлыйсв30,6M-средне-серыйСер40,5Id-21–2темныйт50,4S-очень темныйоч.т60,3S-22–2черныйЧ70,2S-
Таблица 5. Нормировка цветовых кругов
цвет (1, нм( = ch/(, эвхром-план (f-m)(2, нм№ п/п(, (ЦКI)(,. (ЦКII)П7601,63M(f)-540сектораусл.ед.усл.едК7001,77S(m) -49010,80,00О6301,97S(n) -46020,70,15Ж5802,14S(f) -42030,60,32З5402,34M(m) -76040,50,50Г4902,53Id(f) -70050,40,65С4602,69Id(n) -63060,30,83Ф4202,95Id(m) -58070,21,00
В целях экспериментальной проверки полученных соотношений нами отрабатывалась также упрощенная процедура тестирования, которая включала выбор 1 ахромного и 1 полихромного цветов по указанным выше шкалам. Для контроля использовался 8-цветовой тест М. Люшера.
Первая серия экспериментов по этой методике проводилась при дневном свете в 2000–2002 гг. Контингент испытуемых составил 124 человека (студенты дневного отделения СПбГУ,ГИП, ИДПИ, возраст 18–25 лет, 18 юношей и 106 девушек). Результатом обработки тестов являлось определение величин потребности для каждого из компонентов интеллекта и оценка величины эмоций по ахромной и полихромной шкале.

23.3.1. Последовательность обработки результатов теста.
Ахромная шкала.
Вначале нами проводился принцип выбора 2-х ахромных цветов (М- более светлый, чем S-). Количественная оценка результатов этой серии показала, что этот выбор линейно связан с выбором одного ахромного цвета разностными функциями (7) и (8) (при R2=1 для ?? и R2=0,762 для ??). Поэтому в последующих сериях экспериментов проводился выбор 1 ахромного цвета с аппроксимацией ((M)>((S), где K((M)= K((1-((S)). По формулам (29)-(30) при граничном условии Оствальда (26) то есть при Id=1, определялись величины Ki (бит), которые по табл.3 приводили к оценке компонентов интеллекта в релевантных единицах измерения (I-бит, Id и Md- эв, S- бит эв, d-эв/бит).
K(=I=Id/d, K(=M, r=M/I, K(=I-M, Md=1-S/M, d=(1-S/M)/M, S=K(Md(46)Величины потребности Ni (в эв/бит) оценивались по формулам:
N(M)=Md/K(=(d,N(Id)=Id/K(=d,(47)N(S)=S/MK(=(d.Как следует из формул (30) и (47), сумма потребностей составляет величину 2d, что, казалось бы, требовало вычисления лишь этой величины (d). Однако рис.6 наглядно демонстрирует принципиальное различие распределения величин Ni для определенных компонентов MIdS в зависимости от цвета, который выбирался испытуемым как предпочтительный на ахромной оси цветового тела. Психологический смысл этого различия нам кажется достаточно очевидным. психофизический же, по-видимому, может быть связан с RGB теорией цветовосприятия.
Величина эмоций по ахромной шкале Ema (в эв) оценивалась по формуле
Em=K((Ni.(48)При подстановке значений K( и 2d в формулу (48) получаем
Em=2S/M,(49)откуда, согласно табл.3, легко вернуться к формуле Симонова (31), но уже на уровне, так сказать, «атомарной» информационной модели интеллекта
Em=2d(I-M).(50)
Цветовой круг.
Выбор проводился только по предпочтительному цветовому тону, связанному с длиной волны ((1) и энергией ( отражающего образца по табл. 5. Далее по этой же таблице определялся дополнительный цвет с длиной волны (2, находящийся в цветовом круге диаметрально противоположно цвету с (1.
При граничных условиях (2>(0>(1 (где (0=530 нм), заданных формулами (19) и (20), оценивались величины Ki = Ii и далее по формуле (29) при i(=1 бит/нм определялись величины, в определенном смысле аналогичные ахромной шкале. Так например, потенциал интеллекта оценивался по формуле (46) с граничным условием Id=(, которое вытекало из естественного состояния интеллекта при оптимальной адаптации к внешней светоцветовой среде.
Показательно, что как для ахромной оси цветового тела, так и для цветового круга проявились существенные различия в поведении кривых, характеризующих функции и доминанты определенных компонентов интеллекта. Так в теплой области спектра в самом деле (как это и вытекало из цветовых канонов мировой культуры) оказался доминирующим S-план, в холодной области — Id-план и в зеленой области — М-план интеллекта. Здесь обращает на себя внимание кривая М-плана, отношение которой к ее линейной аппроксимации выявляет определенное соответствие с функцией зависимости цветового тона от длины волны.

Рис 7 Файл. Рис. 6–8 Ексел и док
Рис.7. Опытная оценка величин потребностей для определенных компонентов интеллекта по цветовым образцам.По оси абсцисс — цветообозначения; по оси ординат — потребность, эв/бит.Рис.8 Файл. Рис. 6–8 Ексел и док
Рис.8. Оценка компонентов интеллекта по цветовым образцам. По оси абсцисс — цветообозначения; по оси ординат — единицы измерения, соответствующие каждому из компонентов, указаны в легенде к Рис.8.
Исключением оказался лишь пурпурный цвет, анализ которого, очевидно, требует более существенного охвата интеллекта всей батареей хром-тестов с более жесткими граничными условиями. Вместе с тем именно пурпурный цвет оказался тем связующим звеном (между началом и концом оптического спектра), которое позволяет достаточно обоснованно интерпретировать известные экспериментальные данные о «противоречивом» характере воздействия теплой и холодной области спектра на интеллект.
Отсюда можно заключить, что интеллект воспринимает не только энергию ??и / или длину волны ??отражаемого образцом цвета, но и собственно цвет ??=K?(?=Id?/d при d=(. Иначе цветовосприятие передавалось бы линейными, но никак не оппонентными функциями интеллекта, наличие которых констатируется практически во всех экспериментальных исследованиях и к теоретическому обоснованию которых мы приблизились на уровне информационной модели интеллекта.
Разумеется, более точно соотношение между каноническими и реальными планами интеллекта можно определить по ЦКI и ЦКII подстановкой нормированных (по ? и??? в табл. 3–5) цветов, которые в большей мере будут характеризовать выбор испытуемым 2-х предпочтительных цветов и, соответственно, атрибуты (M-, Id-, S-) и функции (d, Ni, Em etc.) его интеллекта. Безусловно, полученные соотношения требуют дальнейших исследований и более детальной корректировки экспериментаторами.
Заключение
Краткое содержание книги
Основная проблема современной психологии сводится к обилию фактического материала, для понимания и классификации которого необходима сколько-нибудь приемлемая — всем научным сообществом — теория. Последняя, как уже говорилось, до последнего времени отсутствовала из-за субъективного проявления человеческого духа. И, разумеется, этой субъективностью обладали как ученые субъекты, так испытуемые объекты исследования. Каким же путем можно было решить эту задачу — элиминировать данный двусторонний субъективизм?
Как показали результаты хроматического анализа, для этого необходимо было обратиться прежде всего к историческому опыту исканий человеческого духа, который, как выяснилось, тысячелетиями воспроизводил себя в достаточно определенных характеристиках. И что весьма существенно, эти характеристики практически полностью объективировали все субъективные проявления как субъектов, так и объектов исследования.
Поэтому в заключение этой книги я позволю себе напомнить модельное представление неосознаваемых предикатов коллективного бессознательного и, в частности, понятий «архетип» и «гендер» на уровне их хроматической (семантико-цветовой) модели личности.
Поскольку понятие «личность» весьма многогранно, то за основу была принята динамическая модель личности, которая для краткости называлась «интеллект» (лат. «inteectus» — ощущение, восприятие, понимание). Интеллект подразделялся по его основным функциям:
Сознание — осознаваемые функции социальной обусловленности и формально-логических операций, например, с цветообозначениями (вербальными названиями цветов) в науке и философии.
Подсознание — частично осознаваемые функции культурной обусловленности и образно-логических операций, например, с беспредметными (абстрактными) цветами в творчестве, в эстетике восприятия, в игре и т. п.
Бессознание — принципиально неосознаваемые биологические функции природной обусловленности и генетического кодирования информации, например, по типу «обобщения» спектральных цветов на уровне сетчатки (метамеризация), проявляющиеся в телесных ощущениях, в аффектах, в сексе и др.
Для адекватного описания интеллекта применялась теория и методология хроматизма, что позволило провести моделирование реального (то есть наделенного и женственными и мужественными чертами) человека в реальном (то есть светоцветовом) окружении внешней среды. Напомню причины того, почему архетипические цвета были канонизированы в традиционных культурах.
Во введении мы убедились, что сущность цвета — весьма многогранна и поэтому может быть рассмотрена лишь с позиций хроматизма, который базируется на достижениях человеческого духа. Так, в соответствии с хроматическими основами религиозности человека были показаны двусторонние аспекты воздействия религии на индивидуальность и социум.
В первой главе оказалось необходимым оставновиться на анализе существующего положения дел в моделировании личности человека. Оказалось, что из-за субъективизма человека в психологии «существует столько теорий, сколько и ученых». Поэтому в конце ХХ века мной был сформулирован вопрос о создании такой теории, которая могла бы базироваться на объективных вещах, характеризующих личность человека. Как я тогда предполагал, эта теория позволила бы сочетать разные языки разных областей науки, а кроме того, искусства и религии для воссоздания человека. Такой теорией оказался хроматизм.
Собственно история хроматизма на уровне эмпирического использования цвета насчитывает несколько тысячелетий. Теоретические же формулировки были даны в «Хроматизме мифа», где его основной задачей объявлялось междисциплинарное исследование реального (то есть наделенного и женственными и мужественными чертами) человека в реальном (светоцветовом) окружении внешней среды.
Напомню, что название этого учения происходит от древнегреческого понятия «хрома» ((((((), в которое античные авторы, вообще говоря, вкладывали следующие значения: цвет как психическое, распредмеченное, идеальное; краска как физическое, опредмеченное, материальное; окраска тела человека как физиологическое, синтоническое; и эмоции как их информационно-энергетическое отношение. Собственно уже это определение создавало базу для междисциплинарного подхода к человеку и, в частности, для создания информационной модели личности (интеллекта).
Однако в процесе исследования выяснилось, что человек подразделяется не только по полу (то есть по физическим — мужской, женский), но и по гендеру (то есть по психологическим — мужественный, женственный) свойствам. И эти свойства совпадали примерно в 75 % случаев. На этой основе были утановлены семантические связи между данными психологии, физиологии и хроматизма (Серов, 1990). Вместе с тем, для изучения религиозных концепций, мифологии и фольклора требовалось установить аналогичные связи и между данными памятников культуры и данными хроматизма.
Поэтому в этой книге мы ознакомились с вероятным распределением доминант интеллекта у мужчины и женщины, которое далее сопоставили с такими представлениями как дух, душа и тело. Оказалось, что подсознание с его творческими открытиями и различными хобби доминирует преимущественно в маскулинном интеллекте и в памятниках культуры обозначается как дух, ипостатичный и женщине-восприемнице. Душа человеческая характеризует женственное сознание, (функциям которого с детства обучают и мальчиков), а тело, разумеется, отвечает божественности женского восприятия другого в себе и связано с функциями бессознания. Детализацию функций сознания и многочисленные доказательства справедливости этих связей читатель может легко найти в 1 главе. Там же раскрыты основные механизмы и «женской логики», и «инфантилизма мужчин» и т. п.
Далее с позиций триадной логики кратко рассмотрены типы мышления, связанные с определенными компонентами интеллекта. Показано, что в принципе определенные черты архетипов могут быть промоделированы метамерными и апертурными (сублимированными) цветами. На примере анализа нормальных и экстремальных условий показаны специфические черты «женской логики» и ее бездарного понимания мужчинами. Раскрытие представлений о связи цвета с эмоциональностью позволило наметить проблему относительного долголетия женщин по сравнению с мужчинами и показать важную роль цвета в самораскрытии женского интеллекта.
Обсуждение психолингвистического анализа цветовых концептов в сочетании с эволюционной теорией выявило возможность использования теории цветовой гармонии при анализе устойчивости брачных пар. Объяснялось это прежде всего многотысячелетней воспроизводимостью гендерной семантики цветовых канонов, которая по существу являлась объективацией субъективных проявлений интеллектов обоих партнеров для воссоздания вида и индивида.
Вторая глава была посвящена хроматическому анализу религиозности и попытке выявления определенных цветовых архетипов в отдельных религиозных направлениях. С помощью цвета показана роль женственности в восприятии религиозных учений, и на основе теософских построений продемонстировано ипостатическое призвание женщины — личности к духовному материнству.
На конкретных примерах раскрыты актуальные функции религии в жизни отдельного человека и общества. На основе опытных данных высказано предположение о важной роли подсознания (гипоталамических структур) в процессе моления. Показана фазность в протекании своего рода религиозного катарсиса, нередко связываемого с психоаналитическими методиками.
Для наглядного представления смысла цвета и человека далее были весьма схематично описаны некоторые хроматические черты наиболее распространенных верований человека. Согласно фактическим данным о взаимосвязанном смысле религии и цвета высказано хроматическое предположение, касающееся возникновения архетипов. Так, например, если цвета одежд священников передавали внутренние цвета прихожан, то скорее всего так и оформлялись чувства приобщенности иудеев к голубому и золотому сублиматам, которые и являлись основой для архетипа иудаизма.
На основе аналогичных рассуждений выявлены архетипические черты основных религий мира. В относительном плане историзма представлено возникновение каждой последующей во времени религии на фоне хроматических сопоставление ее цветовых архетипов с предыдущей. Данная концепция основана на конкретных проявлениях определенных цветов в священных книгах, иконографии и ритуалах. Так, для иудаизма архетипическим цветом являлся голубой, для буддизма и индуизма — желтый и оранжевый, для раннего христианства и Византии — пурпурный, для ислама — зеленый и т. д.
На основе выявленных архетипов и утверждений Джеймса (беспристрастная наука о религиях может выделить общий остов учения, который она должна облечь в такую форму, чтобы оно не противоречило выводам естествознания и в которую могли бы уверовать все без исключения люди) сформулирован подход к созданию религии III тысячелетия. В заключении 2 главы представлены все «за и против» создания такой религии как хроматизм, основанной на вере в культурное наследие человечества. Ибо на уровне архетипов семантический язык цветовых сублиматов оказался единым для всех людей на Земле.
В третьей главе представлены основные сведения о государственной символике и, в частности, о цветовой семантике флагов. Высказано предположение о том, что смысл цвета на флагах может быть выявлен благодаря существованию двух оппозиционно — взаимно-дополнительных типов обобщений (абстракции и сублимации), которые базируются, во-первых, на двух известных типах мышления (художественном и мыслительном) и, во-вторых, на двух оппозиционных периодах развития любой системы: 1)создания нового и 2)его фиксации.
Приведены конкретные данные по цветовой символике России и Украины. Начиная с древних цивилизаций рассмотрены основные представления политической символики. По отдельным цветам разнесены определенные политические направления, партии, общества и организации. Представлены данные по цветам дипломатических изданий.
При анализе этнической символики продемонстрирован хроматический принцип относительности. На примере символики славянского этноса выявлены характеристические сублиматы. Так, в русской этносимволике оказались характерными три пары предпочтительных цветов при отсутствующем зеленом; в украинской наблюдалась одна пара дополнительных этноцветов; в польской — две пары.
В этой же главе представлены некоторые соображения относительно влияния цвета на моду и политику. Так как цвет обладает и биологическими, и информационными свойствами энергии, то рассмотрены возможности этой энергии в качестве психологического поля. Показаны различные пути воздействия цвета на человека и на основе принципов цветового утомления сформулирована гипотеза о причинах смены цветов в моде.
В связи с этой сменой кратко рассмотрены причины участия женщин в политической жизни. К основным причинам выбора женщин в правительства развитых стран отнесены сохраняющие функции женственного сознания. В противопоставлении к этому на базе документов показана маскулинная тенденциозность в абсолютизации такого патриархального рудимента культуры как «нация» и связанная с ним идея «национальной одежды».
Во второй части мы познакомились с дискуссионными моментами при анализе смысла и значений определенных цветов. Так, в четвертой главе согласно документам мировой культуры показано, что белый цвет характеризует женщину и, в частности, функции ее сознания в нормальных условиях жизни. Поэтому данные этнографов о бисексуальности белого цвета были рассмотрены с позиций хроматизма. Оказалось, что белый цвет действительно характеризует мужское сознание, но исключительно в экстремальных условиях. Напомню, что критерием экстремальности в хроматизме принято считать интервал времени: нормальные условия жизни занимают много больший отрезок (>75%) времени, чем экстремальные.
В различных культурах белый цвет передавал почитание законов, традиций и нравов общества. Так, в античные времена белый уже стал также включать семантику прошлого времени. В христианстве он приобрел также значение божественности и праведности: белый свет символизировал Бога-Отца, а белый цвет — Деву Марию. В исламе нес практически те же функции с переменой имен. В средневековой символике белый цвет являл собой “женский принцип” аналогично тому, как в конфуцианстве — женственную категорию ИНЬ. В Новое и Новейшее время к семантике белого цвета нередко примыкают представления о социализации, о рациональности сознания, о белом браке, о прошлом, о белизне памяти и науки.
Поскольку цветовой архетип являлся удобной семантической моделью, то сущность какого-либо общественного движения и / или религии могла передаваться на сублимированном уровне обобщения, то есть на уровне чувственно-образной логики подсознания. Так, на примере противопоставления отличительных черт определенных общественных течений показано, что белый цвет можно считать архетипом любого рационалистически построенного учения, например, феминизма. В то же время белый свет является архетипом хроматизма как будущей религии глобализма. Религии, которая, вообще говоря, и призвана создать стабильность жизни на Земле.
Историосемантическое изучение серого цвета позволило представить его семантику как цвета «смены времен», траура, мужских одежд и настоящего времени. Семантическая связь представлений о тумане и метафорических представлений о состояниях человека выявила такие семы серого цвета как пьянство, которое обычно характеризуется доминантой подсознания. С этой доминантой связано и такое значение серого цвета как незаметная в настоящем творческая потенция маскулинного интеллекта.
Хроматический анализ современной коннотации понятия «серость», возникшей в русской культуре начала ХХ века, показал такие черты русского характера как перманентное пребывание в хаосе мыслей, самобичевание и неуравновешенность, то есть проще говоря, шараханье из стороны в сторону. Объективированная же историей мировой культуры семантика серости включала в себя сублиматы седины (блестящий серый) и серого вещества мозга, которое прежде всего связано с подсознанием и трансцендентностью его функций. Подразделение серого цвета на светло-, средне- и темно-серый выявило возможность их семантической интерпретации в приближении светло-серого к белому, а темно-серого к черному.
Средне-серый цвет оказался сублимированным архетипом хроматизма как научной методологии, которая была использована нами для анализа реального человека (f-m) в реальном мире светоцветового окружения. Строго говоря, белый свет и серый цвет различались объектами смешения: первый слагался из идеальных цветных потоков света, а второй — из реальных красок на Земле. Поэтому в хроматизме серый цвет служит информационной моделью для представления сложностей белого света. В отличие же от цветов других религий серый цвет является самым ненавязчивым цветом, то есть цветом, который может быть принят лишь добровольно, но никак не навязан силой ли оружия, или идеологии. В этом и заключается основной тезис хроматизма как научно обоснованной религии, объединяющей всех и вся на Земле.
Семантика черного цвета оказалась связанной прежде всего с будущим временем, с женственной категорией ИНЬ и с бессознательным состоянием интеллекта как первоначалом жизни и антитезой белому сознанию. В этом же ряду значений черного цвета стояла гениальность творцов, обладающих интуицией женственного бессознания, и негэнтропийная сексуальность как оппозиционная дополнительность к белой социальности.
С этих позиций и было показано, почему лица, выбирающие черный цвет и ставящие его на первое место (среди ахромных), находятся в оппозиции к обществу. Так терроризм был охарактеризован именно черным цветом. Детальный анализ черного цвета траурных одежд на Западе и белого на Востоке показал справедливость выявленных закономерностей в гендерном распределении ахромных цветов. В качестве аналогичного доказательства было приведено и такое значение черного цвета как иррационализм.
Хроматический анализ теплых цветов был представлен в пятой главе. Поскольку эти цвета получили такое название из-за того, что оказались жестко связанными с цветами «теплых» предметов (солнце, огонь, жар, кровь), то они передавали семантику материальных вещей во всех смыслах этого слова. Так, теплые цвета характеризовали экстравертные типы интеллекта, то есть людей все мысли и чувства которых направлены на внешний мир.
Красный как деятельный, конкретный цвет во всех культурах представлял собой мужское, господствующее, царственное начало; красным цветом характеризовались прежде всего холерики. Так, мужественная категория ЯН и / или красное либидо с мужским активным принципом соответствовало духу энергии, активности и бесстрашия. Красный цвет связывался прежде всего с нашей телесностью — с цветом чувственности, с цветом архетипического соблазнения женщины, с цветом силы, мощи и господства.
Этот цвет возбуждает и опьяняет так, что у человека резко понижается рациональный контроль за своими действиями, что находится в определенной связи и с экстремальностью женственного сладострастия. Поскольку в России существует устойчивый оборот крбсна дйвица, то это лишь свидетельствует об экстремальных условиях жизни. Обычно женщины считают, что можно лишь «краснеть от удовольствия в чувственности приходящего жара» и соотносят красный цвет с возбуждающей материей жизни, то есть по нашей терминологии — с бессознанием или физической активностью.
Красный цвет является не только символом, но архетипом тотемизма и, в частности, коммунизма. С этим связаны и его физиологические свойства: красный как бы приближается к нам, выступает вперед и даже наступает, надвигается на нас; при красном свете наблюдается стеническая реакция и переоценка временного интервала. Во всем этом ощущается некий принудительный характер, причем в этом принуждении участвует весь организм человека, то есть бессознание. В сублимате же красного цвета заключено хроматическое проявление мужественного бессознания при нормальных и женственного при экстремальных условиях жизни.
Оранжевый цвет создает ощущение благополучия и веселья в связи с удовлетворением основных потребностей организма, и в частности, питания и сексуальной удовлетворенности. В то же время этот цвет передает преимущественно «эротическую настроенность обоих полов», что сооносится с единством мужского и женского взглядов на интимную жизнь. В хроматизме оранжевые оттенки сублимируют архетипы различных вероисповеданий Востока: даосизма, буддизма и ламаизма и т. д. Единство же мужского и женского бессознаний в оранжевом сублимате означает единство красного и желтого. То есть, единство их общечеловечески-телесных функций, их бессознаний.
Коричневый цвет считают «естественным и приземленным» даже американцы. Показательно, что этот цвет оказался характерными только для прозы, что объясняется в хроматизме несовместимостью образ-концепта «оранжевого» (бессознания, то есть с андрогинности животной, биологической жизни человека) с нормой для поэтически-творческого подсознания. Это — чисто земной цвет. Поэтому лица, предпочитающие коричневые тона в одежде, имеют весьма устойчивые взгляды на жизнь. Они постоянны, умеренны и аккуратны. Хроматическим архетипом тоталитаризма (любого вида) можно назвать именно коричневый сублимат. В частности, для XX века коричневый цвет можно считать архетипом национал-социализма. В хроматической модели интеллекта коричневый цвет моделирует доминанту черного бессознания неизвестного будущего над оранжевой “обезличенностью” мужского и женского бессознаний в настоящем.
Желтый цвет оказался всесторонне связанным с природой женщины — с бессознанием женщины, с ослепительным цветом женского тела, с женственностью (Инь), с ее интуитивной целеустремленностью к собственно духовной ипостаси. «И явилось на небе великое знамение — жена, облеченная в солнце». «Сладок свет, и приятно для глаз видеть солнце» «В своей высшей чистоте желтый всегда обладает светлой природой и отличается ясностью, веселостью и мягкой прелестью», что отвечало сангвиническому типу темперамента. «Материальный», «земной», «телесный» характер желтого цвета указывал на телесные функции женственного бессознания, тогда как «женская интуиция» — на его диалектическую взаимосвязь с идеальным.
Семантика желтого цвета указала на связь с мессианством благодаря такому показателю духовного просветления как ореол, слабо видный вокруг головы духовно-великих людей. Ибо только мессия имел связь с будущим и осуществление в нем определенных возможностей путем интуиции и / или озарения (инсайта). Поскольку этот цвет соотносился также с оптимизмом и интересом к объективному миру, то все это позволило объяснить цветовую семантику нимбов Будды и / или Христа, и / или желтой кофты Маяковского, и / или желтых тонов Достоевского и т. д. и т. п. Так, базовое состояние истинно творческого озарения оказалось совместимым с активностью женственно-желтого бессознания. Вообще говоря, желтые тона сублимировали архетипы определенных буддийских и индуистских верований. В модели интеллекта сублимат желтого цвета характеризовал хроматические черты женственного бессознания при нормальных условиях жизни и мужественного — при экстремальных.
Золотой (блестящий желтый) цвет воспринимался как светоносность, как застывший солнечный свет. Но золото с древнейших времен — богатство, а следовательно, и власть и укрепляющая ее вера. Золото как овеществленный свет — с его иррациональным, неподвластным воле началом — было представлено и как опредмеченное время. Соотнесение золота со сферой призрачно-иллюзорного показало, что семантика золотого цвета приобрела парадоксальный характер: в золотом фоне опредмечены свет и время, тогда как пространство распредмечено.
Темные оттенки желтого были интерпретированы как сочетание в интеллекте сублиматов серого мужественного подсознания и желтого женственно-творческого бессознания. Это позволило объяснить множество так называемых «отрицательных значений желтого цвета», среди которых фигурировали и чисто эгоистические проявления морально низшего порядка мужчин, и все негативные характеристики женственности, а также известные выражения “желтый дом”, “желтая пресса” и т. п.
В шестой главе были представлены различные оттенки зеленого цвета, занимающие промежуточное положение между теплыми и холодными цветами. Зеленые тона самосознания мужчин оказались близким к дополнительным цветам их бессознания не только по цвету, но и по жизненно важным функциям друг друга. В самом деле, растение, пробивающее путь к свету сквозь толщу земли связано с ситуацией, пробуждающей сознание. Не зря же многие женщины сравнивают своих мужей с растениями.
Вероятно так и появились мифологемы зеленого бога Осириса, и / или славянских святых Бориса и Глеба, и / или знамени Магомета, и / или зеленых одежд Робин Гуда. В этом же ряду значений оказались и мужественный принцип ЯН, и / или преимущественно маскулинная «Я-концепция», которая в США вылилась даже в зеленый цвет президентов на бумажных знаках их религиозного поклонения.
Занудная приземленность идеально-возвышенного в рационально зеленом самосознании указавала на гендерную обоеполость зеленого цвета в нормальных для мужчин и экстремальных для женщин условиях существования. В межконфессиональном круге цветов зеленый цвет является хроматическим архетипом ислама и / или «долларизма». В хроматической модели интеллекта зеленый цвет сублимировал черты мужского самосознания при нормальных условиях и женского — при экстремальных.
Желтовато-зеленые цвета связаны с такими качествами и свойствами человеческой личности как болезненность, желчность, раздражительность, вероломность, приземленность, ревность, моральное падение, зависть в силу смешения бессознания и самосознания. Именно поэтому желто-зеленый цвет воздействовал несколько навязчиво, как например, камуфляж у военных, ибо привнесение к желтому любых других оттенков лишал его солнечной непосредственности женственного бессознания. Сочетания фемининного желтого (цвета женственного бессознания) и маскулинного зеленого (цвета самосознания мужчин) были интерпретированы как своего рода лесбийские тенденции интеллектуального развития.
Коричнево-зеленые тона создавали расслабление вегетативной нервной системы (см. 5 Часть), приобретая значение чувственной пассивности из-за сочетания сверхдоминанты нейтрально-коричневого бессознания с маскулинным самосознанием. Поэтому коричнево-зеленый цвет и выражал ощущения собственного тела и чувственного восприятия, и / или возбуждения извне посредством наслаждений.
Темный синевато-зеленый цвет означал контроль над умом, волевые решения и умение логично осуществлять поставленные задачи. Как цвет внутреннего напряжения, он выражал основной психоаналитический принцип “Я”, то есть, скрыто-энергетическое отношение человека к самому себе, саморегуляцию и самооценку, заложенные в маскулинном самосознании; зеленым внутренним цветом характеризовались преимущественно флегматики. С этих позиций и было интерпретировано выражение “зазеленить платье”, относившееся к покладистым девицам. Среди мировых конфессий затемненный синевато-зеленый — архетип долларизма США. В хроматической модели интеллекта этот цвет образуется из серого, голубого и зеленого, и соответственно, является преимущественно мужским самосознанием, идеализирующим «материальность» денег.
В седьмой главе была представлена картина своеобразной идеализации холодных цветов, которые по сути своей предметной соотнесенности, выражали отрешенность, бесконечность, необъятность, просветленность и вместе с тем сдержанное благородство. Холодные цвета характеризовали интровертные типы интеллекта, то есть лиц, для которых внутренний мир их чувств и переживаний значит много больше, чем что-либо во внешнем мире.
Голыбые цвета в традициях Древнего Египта канонически передавали цвет богини неба. Конфуцианство нередко связывало с голубым цветом небес женственность стихии Инь. Наряду с белым небесно-голубой был цветом Великой Матери в доиудаистических верованиях и позже стал цветом Девы Марии в христианстве. С энергетическим центром голубого цвета тантризм связывал ясность зрительного осмысления действительности, а также способность к духовной поэзии и понимание сновидений. Не зря же в России голубой цвет называют нравственно высоким, а на Западе — фемининным, одухотворенным и возвышающимся над страстями.
Психологи голубым цветом наделяли романтичность, витание в облаках, мечтания, удовлетворение духовной пищей. Да и психологически голубой цвет связан с ощущением чего-то мягкого, нежного и сладкого. Все это — оптимальные характеристики женственно-голубого подсознания. То есть подсознания женщины, жизнь которой обычно проходит под знаком альтруизма. Альтруизмом же всегда характеризовались душевные качества женщин, в отличие от эгоцентризма стремящихся к власти мужчин Существующие исключения (творцы-мужчины) лишь подтвердили правило Ибо творчество — экстремум жизни, в которой концептуально голубые тона любят производители идей, творцы, поэты, художники, писатели, музыканты — все те, кто любит мир идеальный, а не материальный
Некоторые даже считали голубой чуть-чуть беспокойным: за счет его серьезности, печали и т. п. И это относилось прежде всего к женщинам, голубая кровь которых свидетельствовала о благородном происхождении их аристократизма. Особенным свойством женственности наделены нежно-голубые тона одежды, ибо, как заключали психологи, в этой гамме женщина выглядела моложе, поскольку голубой придавал свежесть. Голубой цвет — как хроматический архетип — сублимировал основы иудаизма. В хроматической модели интеллекта сублимат голубого цвета характеризовал функции женственного подсознания в нормальных, и мужественного — в экстремальных условиях.
Синий цвет был связан с альтруизмом, сопряженным с религиозностью, с духовной устремленностью, посвященной бескорыстному служению науке, искусству или общественной деятельности. Для романтиков синий — цвет мечты и тоски по внеземному идеалу. Как чисто человеческая тяга к творчеству этот цвет зовет к неведомым ранее высям и мыслям, к бесконечности познания, к подсознанию, гипнотизирующему наш интеллект.
Поскольку такие идиомы как «синий чулок» или «синие очки» практически во всех культурах приписывались женщинам, то было отмечено, что в большинстве европейских языков далеко не всегда проводилось вербальное различие между синим (нейтральным) и голубым (женским). Поэтому синий нередко считался женским цветом аналогично голубому. Однако творчество и его восприятие не подразделяются по полу, что позволило заключить: синий сублимат связывал мужской и женский интеллекты единством подсознательного эстетического восприятия мира — подобно тому, как оранжевый сублимат радовал своим бессознательным единением тел мужчину и женщину.
В хроматическом круге цветов (как модели межконфессиональтного пространства) синий цвет проявляет архетипические черты протестантства Протестантство как реакция на развращенный золотом католицизм. Как сублимат интеллекта, синий передает эстетику творчества и восприятия, то есть чувственно-образную логику подсознания, единую для обоих полов.
В восьмой и девятой главах были подведены определенные итоги многовековой дискусии о смысле пурпурных цветов. Так, в частности фиолетовый с его религиозным самоотречением и святостью древние называли цветом мудрости, познания истины. В традиционном Китае вечернее небо характеризовалось мужественным принципом (ЯН) и обозначалось фиолетовым цветом. Многие поэты облекали меланхолию в лиловые одежды. Фиолетовые тона как бы олицетворяли собой вечную борьбу мятущегося человеческого духа с обуревающими его страстями познания, выражали тягу к простору, свободе, ко всему, что не признает границ. Фиолетовые одежды выдавали (в носящем их) жажду к интеллектуальному заполнению эмоционального вакуума в творчестве самовыражения — в материализации образов своегов подсознания.
Верхние же фиолетовые одежды владелицы говорили не только о ее подверженности влиянию других людей, но и о непреодолимом желании самой оказывать на них влияние благодаря внушаемости фиолетового цвета. Фиолетовый цвет в этом случае был отнесен к активным, мистическим и магическим цветам, так как он гипнотически передавал смысл ее очарования с полным подчинением гипнотизеру своего подсознания в необычных условиях.
В межконфессиональном пространстве религий, которое в хроматизме моделировалось кругом цветов, фиолетовый сублимировал архетип католичества. В хроматической модели интеллекта фиолетовый цвет характеризовал мужское подсознание при нормальных условиях жизни и подсознание женщины при экстремальных.
Сиреневый цвет являлся не только разбеленным лиловым, но и «результатом соединения голубого цвета — цвета эстетствующего подсознания с розовым — цветом бессознательной сексуальности, сублимированной в материнском сознании, ибо он символизировал единство с божественной Матерью. Употребляемый женщинами в одежде он ассоциировался с запахом фиалок и благоухающих женщин; оттенки сиреневого с их пикантно-эротическим воздействием имели смысл чувственного отождествления. Сублимат сиреневого цвета указывал на сознательную доминанту женственного интеллекта с его возможным переключением на бессознательные и / или подсознательные функции и / или их опредмечивание в творчестве и / или катарсисе.
Значения пурпура — единственные в своем роде: пурпур объединял в себе активную и пассивную, теплую и холодную части цветового круга в противоположностях трансцендентного синего и земного красного. Так, с одной стороны, он представлял собой цвет божественного и императорского достоинства. С другой же, пурпур как женственно-фиолетовый цвет ассоциировался со сдержанностью и осторожностью.
Пурпурный цвет оказался связанным с женской интуицией сверхсознания, когда без каких-либо формально-логических рассуждений женщина вдруг безотчетно и стихийно проникает в самую суть предмета и постигает истину. Вероятно, из-за этих свойств пурпура III Вселенский собор (Эфес, 431 г.) постановил изображать Анну и Марию в пурпурных одеждах «в знак наивысшего почитания». только Богоматерь в знак особого почтения изображали в пурпурных одеждах как первоначало, изначальность материнского лона, как женственная пассивность, по земному материализующая божественное Слово отцовской активности.
С позиций хроматизма пурпур действительно описывал самый опредмеченный, самый «противоречивый» план из женственной триады цветов, — по существу, представляя собой осуществленную идею, которая сумела объединить в себе физически-красную силу с фиолетово-мистической креативностью. В архетипе различных оттенков пурпура сублимированы многие крайности античных религий, а также православия (восточного христианства). В хроматической модели интеллекта пурпурный сублимат характеризовал функции женского сверхсознания при нормальных и мужского — при экстремальных условиях существования.
Розовый как разбеленный оттенок пурпурного обычно ассоциировался с цветом духовной радости и нежности, в реалиях же — с цветком розы, который сочетал божественную красоту с приятнейшим запахом. В индуистских верованиях иогов утверждалось, что очень высокая форма любви выражается прекрасным розовым цветом. Терапевтическое действие розового цвета основано на смешении пурпурного и белого: пурпур сублимировал свойства женственного сверхсознания, белый — Материнского сознания.
В десятой главе было представлено соответствие гендерных и цветовых характеристик. Показано, что при нормальных условиях существования женским интеллектом «царственно правил» пурпур ее сверхсознания над солнечной желтизной бессознания и романтической голубизной подсознания. Это доказывалось прежде всего вечно природной целеустремленностью женщины к «предназначенности», то есть к воспроизведению другого в себе, а следовательно и в мире.
Красная активность и воинственность мужественного бессознания нередко вполне уживалась с фиолетовыми увлечениями его подсознания при субдоминанте зеленого самосознания. Как желтый, так и голубой цвет женственного подсознания обычно не были свойственны мужскому интеллекту, ибо потребность в вербальной и тактильной нежности была характерна лишь для женской сексуальности и чужда подавляющему большинству молодых мужчин. Пурпур же полностью уничтожал зелень мужского самосознания в максимуме их энтропийного взаимодействия.
Все это разумеется, относилось к нормальным брачным отношениям и никак не предполагало взаимосвязи партнеров, например, в «белом браке». Напомню, что гендерный характер цветовой семантики в исключительных случаях (15 %) мог создавать инверсные распределения интеллектуальных компонентов обоих партнеров для создания динамически устойчивой гомеостатической системы. В конце второй части книги все полученные данные были обобщены в сводной таблице.
В третьей части книги мы убедились в обоснованности ахромной модели времени. Прошлое веками сопоставлялось с понятным, правым и белым, будущее — с неизвестным, левым и черным, настоящее — с промежуточным между ними серым. Причем эта модель оказалась работоспособной как для внутреннего психологического, так и для внешнего астрономического времени.
Анализ этой модели с позиций гендерной психологии показал достаточно сложный характер развития человеческого интеллекта. Мужское серое подсознание творчески открывало неизвестные ранее условия для нормального обитания популяции в изменяющейся внешней среде. Белое же сознание женщины фиксировало эти условия и сохраняло их для потомства, тогда как ее черное бессознание создавало условия для деятельности мужского подсознания в будущем.
В 12 главе впервые была проведена попытка выявления определенных периодов и этапов в процессе взросления человека на основе хроматической модели интеллекта. Для этого были введены определенные критерии, и в частности, хроматическое сопоставление нейрофизиологических данных для большого мозга с его электрической активностью. Графическое представление этих данных позволило наглядно отобразить перераспределение доминант интеллекта, соответствовавшее основным стадиям онтогенеза.
Выяснилось, что процесс перехода от одной возрастной ступени к другой неравномерен, т. к. включает преобразование и последующую фиксацию М-, Ид- и С-планов (и их доминант), что сопровождается конфликтами и противоречиями между ними. В детском возрасте обычно выделяют: “кризис первого года жизни” (дифференциация ритмов электрической активности мозга, то есть возникновение собственно компонентов интеллекта: М-, Ид-, С-); “кризис трех лет” (возможно, подразделение М-плана на само- и право-сознание); “кризис 6–7 лет” (смена доминанты С-плана на Ид-план); “подростковый кризис” 10–11 лет (смена субдоминанты Ид-плана на Мм-план) и т. д.
Интерпретация опытных данных дала возможность предсказания определенных хроматических закономерностей, существовавших на уровне «атомарных» компонентов интеллекта, которые, в свою очередь, моделировались цветовыми сублиматами. В качестве рабочей гипотезы была представлена схема функционального онтогенеза человека, в основе которой заложены хроматические критерии переработки информации различными планами интеллекта.
Полученные корреляции половозрастного выбора предпочтительных цветов с психофизическими и нейрофизиологическими однако наталкивались на ограничения так называемой «психофизической проблемы», частичному разрешению которой было посвящено заключение 12 главы. Как мы видели выше, введение хроматического метаязыка позволило перенести анализ онтогенеза из гносеологически-психологического в онтологический ракурс, что, собственно и снимало проблему. Именно поэтому для адекватности анализа использовался метаязык хроматизма, который, с одной стороны, связывался с психофизическими понятиями, а с другой, — с психологическими представлениями.
Хроматическая интерпретация ЭЭГ была представлена в 13 главе. В качестве рабочей гипотезы предполагались возможными следующие хроматические соотношения. Функции бессознания коррелировали с тета-ритмом, подсознания — альфа-1, самосознания — альфа-2 и правосознания — альфа-3. Разумеется, эта корреляция являлась лишь формулировкой задачи, но никак не ее решением, и должна быть пересмотрена при появлении новых корректирующих экспериментальных данных. Вместе с тем, сама идея этой формулировки оказалась плодотворной, поскольку в ней были заложены принципиальные основы для построения информационной модели интеллекта.
Обсуждение полученных результатов показало, что все фрейдистские и личностные схемы периодизации приобрели достаточно определенный и, что наиболее существенно, верифицируемый характер при учете соответствия между подразделением на определенные компоненты в хроматизме и в соответствующих концепциях Фрейда, Пиаже, Васильченко и других исследователей.
В 14 главе обсуждались проблемы социальности и сексуальности, ибо в социальном смысле цветовое воздействие, к примеру, одежды нередко оказывалось аналогичным функциям сексуальности. В связи с этим были кратко представлены основные положения теорий, в которых выявлялись тесные связи между сексуальностью и культурой. Так, в частности, были рассмотрены определенные связи между социальностью, эмоциональностью и сексуальностью в процессе взросления индивидов различного пола с позиций интеграции сексуальности в структуру личности, то есть в «Я-концепцию» молодых людей.
Моделирование различных состояний интеллекта партнеров во взаимодействии позволило констатировать, что влюбленность и любовь моделируются с помощью внутренних цветов партнеров. Так, уже на стадии знакомства благодаря эмпатии партнеры ощущают информационно-энергетический потенциал интеллекта друг друга и влюбляются в случае установления внутреннего резонанса между соответствующими компонентами их интеллектов.
В состоянии влюбленности были обнаружены сверхдоминанта подсознания и доминанта бессознания в интеллекте обоих партнеров. Интимность как чувство близости и покоя с любимым человеком отвечало взаимно подсознательному восприятию адекватности Я-концепций друг друга. Страсть как состояние возбуждения, связанного с физическим влечением и сексуальным поведением отвечало бессознательному воспроизведению фиксированных в младенчестве черт образ-концепта родителя противоположного пола. В то же время решение любить партнера и обязательство сохранять с ним длительные отношения.является принципиально сознательной функцией интеллекта, поскольку здесь происходит сверка социальных и, в частности, этических и установок Я-концепций друг друга.
В этом же ракурсе были промоделированы основные составляющие полового акта с постоянной хроматической корреляцией между данными различных областей человекознания. С позиций хроматической модели интеллекта представлены также определенные факторы психологической совместимости партнеров в браке и семейных отношениях. Опытные данные позволили заключить что в этих процессах участвовали все без исключения компоненты интеллекта, доминанты которых оказались разлиными у представителей различных полов.
Хроматический анализ гармонии брачной устойчивости показал наличие двух основных потребностей. С одной стороны, это — потребность в единении с другим человеком, в сближении с ним, в связанности, в зависимости от него. С другой — потребность в самостоятельности, в независимости от других людей, в движении к своим собственным целям. Выявить существование основных компонентов, связанных с этими потребностями на уровне образования гомеостатической системы, позволили принципы цветовой гармонии. Так, практичеки все теории гармонии сводились к тому, что два или более цвета являются гармоничными, если их смесь представляет собой нейтральный серый цвет.
Проведенный в этой же главе трансактный хром-анализ взаимоотношений партнеров, то есть трансактный анализ на уровне «атомарных» компонентов интеллекта партнеров, наглядно продемонстировал возможности хроматизма на примере анализа конфлитных взаимоотношений. Причем выявленная семантика гендера и цвета позволила построить, если можно так сказать, атомарно-трансактную модель взаимодействия полов, которая оказалась полезной при анализе поведения человека в современном обществе с учетом биосоциокультурной обусловленности личности.
В 15 главе обсуждались проблемы любви и брака. Так, в частности, было показано, что под надежностью брака можно было понимать динамический гомеостаз всех компонентов интеллектов обоих партнеров. Страсть же как вид аффекта предполагала учет сверхдоминанты бессознания, и следовательно, могла быть сублимирована в красном цвете и т. д. Это объяснялось и тем, что любовь — как глубоко личное чувство и иррациональное явление — не могла определяться рамками рациональных программ, рекомендаций и нормативов.
При анализе семейных отношений отмечено, что из всех функций семьи наиболее значима, так называемая терапевтическая функция. Ее сущность заключалась в том, что каждый из супругов являлся для другого психотерапевтом, оказывая постоянную психологическую и эмоциональную поддержку. Кратко были рассмотрены и основные этапы перестройки внутрисемейных отношений в зависимости от беременности или появления детей.
В четвертой части мы познакомились с основными принципами и значениями цветовой гармонии по отношению к различным областям культуры. Так, в 16 главе были раскрыты семантические аспекты гармонии и наглядно продемонстрировано, что всеобщие законы цветовой гармонии вывести невозможно. В то же время были показаны принципы гармоничных построений для конкретных областей искусства, архитектуры, цветолечения, моды и т. д.
С позиций информатики было показано, что цвета не столь прерывны (дискретны) по сравнению с обозначающими их словами (цветообозначениями). Спектр же белого света представлял собой непрерывный переход одних оттенков в другие, в той же степени, что и чувства, и функции органов человека — непрерывное динамическое изменение и / или наложение друг на друга. В этой связи были рассмотрены три вида обобщения (абстракция, сублимация и метамеризация), восходившие к глубоко архаическому мышлению.
Семнадцатая глава была посвящена анализу энергетических аспектов гармонии с позиций ее человеческого восприятия. Выше мы уже встречались с тем, что в цветовых концептах были заключены ценностные архетипические (глубинно значимые, связанные с выживанием вида и продолжением рода) характеристики человека, природы и общества. Психологические теории любви и принципы цветовой гармонии позволили выявить следующую закономерность: для создания гармонии, то есть устойчивой динамической системы, партнеры неосознанно стремятся к обладанию дополнительными «цветами» как одноименных M(f)+M(m), так и разноименных компонентов интеллекта Id(f)+S(m), Id(m)+S(f).
Было показано, что лечебное действие цвета осуществлялось различными путями. Психофизическое же воздействие цвета на организм человека основано на взаимодействии соответствующих рецепторов с электромагнитными волнами, расположенными в области солнечной радиации, которая пропускается атмосферой. Определенное антагонистическое действие поглощательной (синей области) и проникающей (красной области) способности излучений на основе принципов цветовой гармонии оказалось связанным со степенью равновесия обоих отделов вегетативной нервной системы и гендером. Так, была отмечена корреляция между переоценкой временных интервалов, мужской составляющей и симпатикотропностью холодных цветов, с одной стороны и, с другой, — между недооценкой времени, женской составляющей и парасимпатикотропностью теплых цветов.
Хроматический анализ понятия «катарсис» показал, что позитивное содержание катарсиса могло заключаться в своеобразной двусторонности отношения идеального (душевного настроения в предпочтительном цвете) к материальному (телесному изменению цвета). Универсальный характер этого тезиса был очевиден, поскольку практически все устойчивые словосочетания с цветообозначениями, описывающие душевное настроение, оказались близкими по цвету в совершенно различных культурах западного мира.
Поскольку апертурные (беспредметные) цвета характеризовали архетипический вид цветовосприятия (то есть участие и под-, и бессознания), то процесс катарсиса в цветотерапии мог осуществляться именно опредмечиванием "беспредметных" эмоций бессознания в апертурные цвета подсознания на уровне обобщающих сублиматов. В связи с этим была критически рассмотрена и так называемая теория «цветовых ассоциаций».
Гипотеза о резонансном характере взаимодействия цветов окружающей среды и интеллекта человека показала возможность ее частичного экспериментального обоснования в силу того, что интеллект это — открытая система, обменивающаяся с окружающей средой веществом, энергией и информацией. При этом электромагнитное излучение может непосредственно вносить информацию в головной мозг, минуя обычные органы чувств. Отсюда следовало, что саморегуляция интеллекта построена на энергетических, динамических и семантических аспектах получаемой информации и представляет замкнутый контур регулирования.
Основные принципы символики цвета были представлены в 18 главе, где отмечалось, что цвета в истории культуры использовались и для обозначения определенных свойств, качеств, понятий и / или идей (синий — мудрость, истина, красный — мужской, желтый — женский и др.), которые не всегда логически отвечали даже одной (архетипической) стороне их значений. С этой многозначностью цветовых "символов" оказалась связанной многозначность цветового ощущения, которое не в состоянии обнаружить различие в спектральном составе, объективно характеризующем красители, — цвета которых кажутся глазу одинаковыми и называются метамерными. Так, белые или серые цвета, например, могли быть образованы парой любых дополнительных или тройкой основных и казались одинаковыми независимо от принципов образования.
Поскольку образование метамерных цветов было связано с функциями бессознания, апертурных цветов как сублиматов — с функциями подсознания, то многозначность цветовых символов — с деятельностью всего интеллекта. В соответствии с обозначениями этих компонентов интеллекта символ определялся функцией цветообозначения (М-план) и сублимата (Ид-план), тогда как сублимат — метамера (Син-план) и сублимата (Ид-план).
В связи с необходимостью строгого учета граничных условий при интерпретации цветовых универсалий были также рассмотрены определенные моменты цветовой символики в нормальных и экстремальных состояниях. При этом все опытные данные полностью подтвердили справедливость полученных выше значений цветовой семантики, а также показали аксиологическую несостоятельность защитников «мата» в обычных условиях жизни.
В 19 главе мы познакомились с определенными феноменальными проявлениями цвета в искусстве. Так, с современных позиций алхимия была отнесена к своеобразному искусству, любопытные детали которого не могли не поражать наше воображение. Ибо оказалось, что алхимический цвет — одновременно и духовный, и материальный субстрат, чувственно-понятийная, сенсуально-рациональная первооснова алхимиков. И подобно тому как цвет и его смысл сливаются в образ-концепте (см.ниже), так и в алхимии символ и предмет оказались слитными.
Аналогично этому геральдические цвета значительно увеличивали количество вариантов различных знаков, облегчали возможность их отличия одного от другого, и делали эмблемы и гербы более привлекательными, превращая их в подлинные произведения искусства. Поскольку же с каждым цветом было связано его определенное смысловое, политическое и национальное значение, то вне геральдического смысла это представляло интерес не только для семантики, но и для символики цвета.
Далее были продемонстрированы различные примеры использования цвета в архитектуре, в живописи, в литературе, в предметах декоративно-прикладного искусства. В соответствии с этим было показано, что о «свойствах» цвета судит никак не формально-логическое мышление сознания, а образно-логическое представление подсознания и бессознания, отвечающих за переработку цветовой информации.
20 глава частично перекрывала содержание предыдущего материала, однако здесь была поставлена задача исторического представления цвета в моде. Основной тезис, с позиций которго были представлены фактические данные — цвет представляет собой некую информационную разновидность энергии, которая определенным образом действует на интеллект практически независимо от его осознания. То есть цвет — это некий язык, которого человек не знает из-за его неосознаваемого характера и отсутствия адекватного обучения.
Так, оказалось, что цвет одежды воздействует тремя путями. Во-первых, существуют кожные рецепторы, которые передают бессознанию необходимую информацию и специфическую энергию цвета. Второй путь — это зрение, воспринимающее цвет уже на уровне подсознания и сознания. И наконец, третий путь — это окружающие нас люди, которые воспринимают цвета и ведут себя с нами в соответствии с этим восприятием.
Показано, что сущность моды заключается в оппонентности развития культуры. Иначе говоря, радикальное, периодическое изменение цвета одежды представляет собой такую «встряску», благодаря которой человечество и поддерживает свою способность к адекватной адаптации в переменчивом мире социо-культурного развития. Развития не только научно-технического и / или возрастного, но и гендерного, которое, как показано выше, мировая культура детально промоделировала именно в цвете.
На примерах смены цветов в моде было высказано предположение о циклическом характере изменения модных цветов. Смысл цветов в моде был раскрыт с помощью гендерного типа взаимодействия потенциальных партнеров. Ибо лишь мода могла объединять идеальные планы их интеллектов. С этих позиций в заключении четвертой части и была продемонстрирована семантика конкретных цветов в моде.
Пятая часть книги предназначена для тех специалистов, которые уже используют или собираются использовать универсалии хроматизма. Так, в 21 главе были рассмотрена адекватность представлений о цвете в психологии и психолингвистике, в связи с чем возникла необходимость привести основные принципы хроматизма и его методологии.
Основной тезис хроматизма гласит: цвет как идеальный образ-концепт материального мира служит информационной моделью для познания сложных саморазвивающихся систем этого (материального) мира. Причем объединение концепции хроматизма («внутренние универсалии цветовых канонов») с лингвистической концепцией («внешние универсалии и системы родства») дало реальную возможность использовать атрибуты цветового тела как работоспособную модель для измерения субъективных параметров внутренней среды по объективированным в цветовых канонах параметрам цветового тела.
При обсуждении причин отсутствия в психологии общепризнанной теории личности было отмечено, что в качестве первой ступени для создания такой теории могли быть использованы межиндивидуальные предикаты, объективированные многотысячелетним развитием системного моделирования человеческих взаимоотношений. Это объяснялось тем, что цветовой перцепт в качестве образ-концепта являлся идеальным знаком хранящейся информации и в то же время собственным, принципиально неотделимым от себя информативным (контекстно-зависимым) значением этого идеального. С учетом актуальности хроматической модели для психологии были выявлены работоспособные точки их позитивного соприкосновения.
Все это позволило привести достаточно обоснованное определение интеллекта (интеллект является динамической системой функционально выделенных «атомарных» компонентов, каждый из которых включает в себя строго характеристические смыслы как по отношению друг к другу, так и к внешней среде) и более детально рассмотреть принципы обобщения по цвету.
Хроматические принципы переработки информации позволили представить архетип как психофизическое образование, одновременно связанное двумя типами обобщения, которые могли поддаваться разделению и последующему анализу. Поэтому указанные виды обобщения в их строгом понимании должны были определяться никак не принципом исключенного третьего (или / или), а принципом функционирования естественного интеллекта (и/и) с выявлением доминант интеллекта, определяющих вклад каждого из компонентов в данный цветовой код.
22 глава была посвящена оппонентной теории цветовосприятия. Результаты, полученные в итоге хроматического анализа, удовлетворительно для принятого приближения согласовывались с экспериментом. В согласии с хроматическим определением информации (информация — это согласованное распределение вероятностей источника по релевантным кодам связанных и свободных состояний приемника) получены соотношения для возможности оценки количества информации в интеллекте по оппонентной теории цветовосприятия.
Анализ закономерностей, которые наблюдались при восприятии ахромных цветов привел к необходимости учета определенных обстоятельств и введения формальных обозначений параметров, которые характеризовали основные принципы переработки информации интеллектом. Благодаря этому тремя (практически независимыми) путями была получена закономерность, количественно моделирующая взаимодействие каждого из компонентов интеллекта с параметрами внешней среды.
В 23 главе была проведена экспериментальная оценка функций интеллекта по закономерностям, которые были выведены в приближении гипотезы о резонансе, рассмотренной выше. Так, анализ данных об участии симпатического и парасимпатического отделов ВНС в цветовосприятии показал антагонистическое действие цвета для одних функций интеллекта и однонаправленное для других. Для нас здесь существенным являлся собственно принцип выбора предпочтительных цветов, который, помимо других факторов, определялся и тонусом ВНС.
Как следовало из экспериментов, теплая область спектра являлась активной и подобно действию симпатического отдела ВНС вызывала увеличение разности между психологическим и физическим (астрономическим) временем (t > 0. Холодная же область спектра, как и парасимпатический отдел ВНС, во многом обладала тормозными свойствами, психологическое время замедлялось (t < 0 и т. п. Полученные закономерности позволили ответить на вопросы о причинах того, почему с увеличением энергии цвета (при переходе от красного через зеленый к фиолетовому цвету) психофизиологическая реакция на него является оппонентной к цветам с меньшей энергией.
Согласно полученным данным по выбору предпочтительных цветов была проведена оценка функций интеллекта. Показательно, что как для ахромной оси цветового тела, так и для цветового круга проявились существенные различия в поведении кривых, характеризующих функции и доминанты определенных компонентов интеллекта. Так в теплой области спектра в самом деле (как это и вытекало из цветовых канонов мировой культуры) оказался доминирующим S-план, в холодной области — Id-план и в зеленой области — М-план интеллекта.

Апология хроматизма
Хроматизм получил свое название от древнегреческого понятия «хрома» ((((((), обладавшего следующими значениями: 1)цвет как психическое, идеальное, 2) краска как физическое, материальное, 3) окраска кожных покровов человеческого тела как физиологическое, синтоническое, и 4) эмоции как информационно-энергетическое отношение между парами данной триады значений.
С учетом хроматических отношений в известных идиомах («багроветь от гнева» и т.п) было дано определение: цвет — это идеальное (психическое), связанное с материальным (физическим и / или физиологическим) через эмоции как их информационно-энергетическое отношение.
Иначе говоря, цвет оказался своеобразным, то есть неосознаваемым метаязыком, благодаря которому человечество могло успешно продолжать свой род, и в то же время все члены этого рода могли «активно» выражать свои эмоции для адекватного приспособления к внешней среде и друг к другу. При этом мифология и религия всегда отвечала за сохранение традиционных значений различных цветов.
Как я думаю, человечеству необходимо прежде всего создание веры в прошлое наших предков и, в частности, в женщин, которые тысячелетиями хранили достижения культуры. Человечество — с правящей сегодня мужской потребностью двигаться все дальше в познании атомной и ядерной энергии, а теперь и генетической информации, и антиматерии, — по-видимому, достигло тех пределов, за которыми может наступить лишь конец всему и вся.
Женщина же по природе своей может поставить предел мужскому зеленому самосознанию, то есть проявить свое пурпурное сверхсознание и сохранить достигнутое в новой религии, которая по существу — сумма хорошо забытых старых. И не без оснований я полагаю, что этой религией будет хроматизм, который реально объединяет (сочетает в цветовом теле) все цвета всех религиозных архетипов без каких-либо исключений. Здесь просто нельзя не упомянуть доводы, приведенные выше в пользу хроматизма, и прежде всего вопрос: Что будет с культурой при создании и принятии человечеством этой религии?
Можно более или менее уверенно предполагать, что для философии это останется нормой. Ибо, как говорил Витгенштейн, твердая вера (скажем в пророчество) разве менее прочна, чем убежденность в математической истине? Для науки это не будет нонсенсом — научно обоснованная религия и сейчас существует во всех областях науки: каждый ученый верит в результаты работ предшественников.
По крайней мере, психология станет наукой, если поверит в наследие прошлого, в гендерный характер цвета. Как пишет П. С. Гуревич, замечание Джеймса о том, что философия основана на вере — своего рода предтеча ясперсовой философской веры экзистенциализма. И, как мне кажется, психологам имеет смысл не просто ознакомиться с этой философией существования, чтобы понять всю ту актуальность и объективную ценность человеческого опыта, которые донесла религия в цветовых канонах прежде всего для психологов.
Для искусства это будет совершенно новым витком развития подсознания. Для религии, для жизни на земле это будет Вера. Вера в знания прошлого. В знания настоящего, а значит, — и будущего. Будущего всего человечества, а не какой-либо одной конфессии. Будущего знания того, что каждый из живущих на Земле ничем не отличается друг от друга в своей Вере в этот чудесный мир света и цвета. В мир богов и людей. В мир вечных религиозных противоречий нашей планеты.
Об этом замечательно сказал Роберт Музиль: «Достаточно взять совершенно всерьез одну из идей и подавить все противоположные ей, чтобы наша цивилизация перестала быть нашей». Хроматизм принципиально не позволяет подавить какую-либо идею, ибо включает ее в цветовое тело для полноты и реальности бытия. Причем включает на оппонентном уровне всех без исключения конфессий, то есть всех противоположных цветов.
Как отмечает М. А. Сиверцев, «глобальный миропорядок в качестве ценности и реального положения дел в ключает в себя религиозный плюрализм. Это значит, что ни одна религия не может рассматривать себя как доминирующую вероучительную систему и любой из них необходимо выстраивать диалоговые взаимоотношения с другими».
Если же отдельные конфессии будут придерживаться принципа замкнутости и отстраненности, то мировой терроризм как «абсолютно-черный цвет» уничтожит и их в своем черном будущем. Против абсолютно-черного необходимо создание «абсолютно-белого» путем уважения памяти предков и сознательной «расшифровки» религиозных посланий прошлого. А это возможно лишь путем объединения всех конфессий вокруг настоящего. Для этого сегодня появилось достаточно оснований как в этическом, так и в хроматическом плане.
Ибо, по мысли М. А. Сиверцева, современным межрелигиозным диалогом поставлен вопрос: «Какой язык позволит нам обсуждать наши проблемы, фиксировать наши расхождения, не прерывая при этом процесса диалога?» Ибо при переходе к новой парадигме межрелигиозного диалога приходится учитывать традиционные стратегии, которые представляют собой стратегии демонстрации власти. Хроматизмом в принципе элиминируется как стратегия «стадиальности» (когда все остальные религиозные системы рассматриваются как предварительные по отношению к доминирующей), так и стратегия навязывания престижного языка обсуждения, в частности «научного», который самой своей структурой ставит собеседника, партнера по диалогу, в положение «изучаемого». Эта элиминация в хроматизме связана с сущностью цветового тела (как информационной модели цветового пространства и внешнего мира, и мира внутреннего), где нет и не может быть стадиальности, и где метафорика цветовых сублиматов в данном контексте переводит понятие «научности» в семантическую область «религиозности», то есть в метаязык веры в наследие человеческой культуры.
Именно поэтому хроматизм находит оптимальный путь решения этой проблемы. На уровне архетипов семантический язык цветовых сублиматов един для всех людей на Земле. К настоящему времени в хроматизме достоверно выявлены основы этого языка для многих аспектов человеческого существования, включая сюда периоды времен, гендерные принципы образования и развития устойчивых живых систем и т. д. и т. п.
Как архетип хроматизма белый свет является божественным во всех без исключения мировых религиях. И, как уже говорилось, в отличие от других религий, хроматизм не может ни преследоваться властями, ни насаждаться силой, ни отрицаться атеистами. Ибо эта религия основана на научном анализе (то есть на аддитивном сложении в цветовом теле тех цветовых канонов, которые наши предки завещали мировой культуре). И как каждый цвет сказывается и на себе и на соседних цветах, так и в хроматизме все цвета испытывают влияние друг друга. Именно это проповедовал Павел: «Не о себе только каждый заботься, но каждый и о других» (Фил.: 2, 4). И как мне кажется, эта религия будет более жизнерадостной и не столь суровой, как все до сих пор известные.
Выше мы видели, что все религии осуждали внебрачные отношения, что тем не менее нарушалось социумом, которое постоянно создавало «мужские» и «женские» тайные союзы в древних и пережиточных обществах, институты наложниц в античном мире или современные институты любовниц и любовников. И, как выясняется сегодня учеными, никакие божьи кары, даже распространение СПИДа этому не может помешать. Вероятно, это объясняется природой человеческого интеллекта, достаточно явно моделируемого в хроматизме.
Отсюда со всей очевидностью следует, что хроматизм обязан учитывать эти рассогласования и предлагать несколько иные формы брачных союзов. Каким же путем можно избежать этих рассогласований между природой человека и религиозными требованиями, которые тысячелетиями стремились создать оптимальные условия для воспроизводства здорового потомства и гармонии социально-сексуальных отношений партнеров?
Хроматизм включает все многобразие форм брака в мировой культуре и лишь внутренне (с хроматических позиций выбора самих партнеров) предполагает, что гармония брачных отношений может быть оптимальной при взаимосвязи трех разнородных планов (см. 3 Часть книги), которая встречается у обоих партнеров лишь в идеальном случае. Обычно же существует некое рассогласование во взаимосвязи планов.
Так, к плану, имеющему важное значение для образования брачных отношений, — как это следует из анализа гармонии, — разумеется прежде всего относится С-план женщины. Однако относительно мужчины у женщины обычно доминирует М-план. Иначе говоря, для оптимальной адаптации женского интеллекта требуется духовная связь с двумя доминантами партнера. Поскольку у мужчины преимущественно наблюдается одна (Ид-) доминанта, то для стабильности отношений необходима вторая женщина. С сексологических позиций для женщины другая женщина (при резонансе их биополей) представляет собой лишь обретение «потерянного рая», свойственное всем людям на Земле, рожденным женщиной. Для многих мужчин же это является правилом бигинии. В обратном случае (при наличии лишь М-доминанты у женщины и двух у мужчины) требуется второй мужчина, что позволяет интеллекту женщины оптимально осуществлять сексуальное взаимодействие, то есть путем биандрии элиминировать свойственную этому типу женщин «фригидность». Поскольку выше были показаны возможности атомарно-трансактного анализа, то читатель легко может представить все варианты триадных связей в иных случаях полигамии.
Вполне допускаю, что заинтересованные лица, фонды и / или правительства продолжат разработку религиозных аспектов хроматизма. Что это может дать современной культуре? В первом случае, к примеру, в исламе это могло бы уменьшить количество «неиспользованных» в браке и, следовательно, агрессивно-воинствующих мужчин, образующих основной контингент террористов-смертников. В христианстве же это создало бы для женщин идеальные условия мусульманок, то есть «крепкий тыл» для прочности брака и возможность социально-вербального общения дома (что в свою очередь, привело бы к увеличению рождаемости и освобождению рабочих мест для мужчин, ибо по некоторым оценкам, не менее половины женщин откажутся от работы, если повысятся доходы мужчин). Как полагают ученые, уже сейчас женщины находят много выгод от домашнего двоеженства: с одной стороны, муж привязывается к дому, и деньги, которые он тратил на содержание женщины на стороне, остаются дома, кроме того исключается возможность занесения в дом венерических и т. п. болезней.
С другой стороны, вполне могут осуществляться и другие возможные варианты, определяемые прежде всего самими партнерами, то есть оптимальными взаимосвязями между всеми компонентами их интеллектов, — но никак не хроматизмом, или какой-либо иной религией. Ибо история человеческой культуры наглядно продемонстрировала все то многообразие брачных форм, которые вопреки религиозным догматам, освобождали человека от давления как социума, так и сексуса, то есть возрождали в нем истинно человеческое — любовь.
Хроматизм проповедует основополагающий принцип относительного детерминизма, что как мне кажется, не даст никаких оснований для догматизации человеческих взаимоотношений. Еще раз напомню, что в общем случае функционирование и распределение доминант в интеллекте человека может определяться лишь им самим, но — помимо правосознания — никак не обществом, религией или моралью.
В то же время при хроматической сохранности социальных и религиозных установок здесь создаются и все личностно-потребностные условия для воспроизводства вида и рекреации индивида. Поэтому хроматизм — лишь после всестороннего изучения партнеров на уровне взаимодействия компонентов их интеллектов — смог поставить вопрос о возможностях религиозного и социального санкционирования не только бинарных, но и триадных взаимоотношений людей в микроячейках общества для его оптимального самосохранения и воспроизводства.
Хроматические данные по религиозным течениям были представлены в соответствующих разделах по цветам. И как мы могли убедиться, все зависело не столько от цветообозначения, сколько от оттенка самого цвета, поскольку вербальный язык (насчитывающий около сотни цветообозначений) далеко не всегда адекватен природному языку (содержащему более миллиона цветовых оттенков). И в этом, возможно, заложены причины того, почему мольбы верующих к Богу нередко приводили к совершенно неожиданным, а то и противоположным результатам. Человечество молится вербально, то есть выражает свои устремления к Богу в Слове, абсолютизируя и даже обожествляя его (Иоанн 1: 1). Однако бытовой вербальный язык слишком амбивалентен и противоречив, что наглядно доказывают рассуждения и буддистов. «Будда рожден из того, что ни от чего не зависит. Когда схвачено это нечто, то и Будда открывается как непостижимый. Когда кто-то достигает подобного озарения, то говорят, что он обрел истинное понимание. Желающие постигнуть учение, но незнакомые с истинным пониманием, увлекаются вербальной игрой и, вследствие этого, оказываются заключенными в тюрьме слов. Когда ее стены отрезают прямое видение пути, люди неспособны правильно разглядеть его… Вступившим на Путь в первую очередь необходимо иметь веру в самих себя».
В заключение повторю еще раз, что цветовые архетипы являются не только метаязыком, но и удобной семантической моделью, которая позволяет представить сущность той или иной религии на сублимированном уровне обобщения, на уровне чувственно-образной логики подсознания. Ибо вера пребывает в нас с вами, в нашем подсознании (Иоанн 15: 11): «Сие сказал Я вам, да радость моя в вас пребудет». Позволю в связи с этим несколько перефразировать слова Д. Т. Судзуки (с. 73) о сочетании двух логик нашего бытия. Любое формально-логическое суждение неизбежно замыкается на поверхностные слой сознания, выполняющего массу функций в нашей повседневной жизни вплоть до разрушени гуманистических ценностей и стирания индивидуальности. Без сомнения, в целом сознание является полезной вещью, но не разрешает глубинных вопросов, рано или поздно встающих перед нами в жизни. Такова проблема смысла существования, проблемы жизни и смерти,. Когда мы встречаемся с ними, сознание сразу обнаруживает свою ограниченность, неизменно впадая в противоречие с собственной логикой. И для действительного постижения реальности требуются не формально-логические рассуждения, или какой-либо иной логический трюк, а та непосредственная вера, то есть та вера в целостность нашего бытия, которой мы жили в детстве.
Об этом замечательно говорит Священное писание: «Когда я был младенцем, то по-младенчески говорил, по-младенчески мыслил, по-младенчески рассуждал; а как стал мужем, то оставил младенческое. Теперь мы видим как-бы сквозь тусклое стекло, гадательно, тогда же лицем к лицу; теперь знаю я отчасти, а тогда познаю, подобно как я познан» (1 Коринф. 13: 11–12).
Можно только предполагать, что религия (если можно так сказать, в теософских аспектах ее антропософских приложений) стремилась гармонизировать человеческое существование и в процессе становления канонизировала те из цветов, которые отвечали оптимальным задачам социализации и культурализации индивидов. Так, например, если черный цвет — адский, указующий дорогу в Ад, то белый — божественный, ведущий в райские кущи.
Приведенный выше хроматический анализ ахромных цветов показал, что с одной стороны, черный несет в себе семантику бессознания, а с другой — будущего времени. Любая религия основана на сохранении традиций, то есть прошлого. Поэтому-то белый цвет и оказался божественным. Ибо, как мы убедились выше, белый сублимирует прошлое время и одновременно — социальность сознания. Иначе говоря, если интеллект какого-либо индивида не будет поклоняться социальности, то он попадет в Ад.
Каждая мировая религия с необходимостью предполагает веру человека в бессмертие души. Ибо «греховность человека» можно было ограничить лишь божественным ограничением его посмертного существования, куда интеллект, разумеется, проникнуть был не в состоянии. То есть интеллект сам-в-себе должен был содержать эти ограничения. При этом во множестве религиозных концепций соблюдался принцип непостижимости Бога (1 Иоанн 4: 12):
«Бога никто никогда не видел: если мы любим друг друга, то Бог в нас пребывает, и любовь Его совершенна есть в нас».
Как мы убедились выше, архетипы мировых религий сущностно связаны с бессознанием (теплые цвета) и / или подсознанием (холодные цвета). Пурпур женственного сверхсознания отвечал, с одной стороны, собственной ипостатичности правосознания, а с другой, — интуитивности бессознания. Два исключения из 10 фокусных цветов лишь подтвердили правило: так, в исламе «человек — раб Аллаха» и в «долларизме» «загробная жизнь — ничто по сравнению с бизнесом», то есть исключением оказались архетипы зеленого цвета, связанные с самосознанием мужчины. И, если в исламе судьба раба находится в руках рабовладельца, то в долларизме духовная жизнь индивида опредмечена в золоте (см. золотой цвет), которое, следовательно, и является его ипостасью и вместе с душой его будет швыряться потомками «направо и налево» без какого-либо исхода.
Каким же образом связывается дух человеческий в хроматизме? Для понимания всей сложности этой задачи вернемся к разделам о взрослении и гармонии. Как мы видели, в интеллекте происходило формирование и периодическая смена доминант указанных компонентов вплоть до стадии взрослости. И лишь на этой стадии у женщин появлялась доминанта сверхсознания с периодическим возникновением бессознательного влияния месячных и / или подсознательного влияния беременности и / или климакса. У мужчин же наблюдалась социализированная доминанта самосознания, которая по природе своей периодически сочленялась с творчеством подсознания в и / или неотвратимой либидозностью бессознания.
Однако мы изучаем человека в норме, к которой относится не менее 75% времени его существования. Поэтому доминанта в интеллекте женщины — сверхсознание, которое по природе своей является ипостасью божественного предназначения телесно-духовного воз-рождения человека. Поэтому-то сознательная белизна женщины и подчеркивалась хроматизмом, ибо по своей сути она предназначена к одухотворению после смерти (испытавшие смерть матери всегда отмечали подобные чувства). Вообще говоря, при сознательном исполнении своих функций при жизни благой женской душе после смерти тела предназначен Белый свет Рая даже по древнейшему принципу партиципации.
Таким образом, остается рассмотреть весьма противоречивый случай с мужчиной. В идеальном случае (то есть при элиминировании социального развращения подсознания мальчиков) доминанта в интеллекте мужчины — подсознание. Поэтому-то после телесной смерти дух мужчины имеет, в самом деле (то есть в той же мере, что и во всех мировых религиях) два пути последующего существования.
Для представления первого пути приведу рассуждения Витгенштейна о невозможности конкретизации цветового образа. «Сущность Бога — гарантия его существования, — замечает философ. — Это, собственно, означает, что здесь и речи нет о существовании. Разве нельзя было бы с тем же успехом утверждать, что и сущность цвета гарантирует его существование? Чего не скажешь, к примеру, о белых слонах. Ведь такое высказывание лишь означает: я не могу объяснить, что такое «цвет», иначе, чем держа в руках образцы цвета. То есть здесь не объясняется, что было бы, если бы существовали цвета».
Иначе говоря, если бы цвета существовали в сознании, то они были бы осознаваемы в соответствии с хроматическим определением сознания. И, как мне кажется, не зря Витгенштейн здесь упоминает Бога. Ибо божественность человека заключена прежде всего в его неосознаваемости, в его необъяснимости, иначе, чем держа в руках образцы его цветов. Поэтому-то в качестве первого пути вполне определенным можно считать все то опредмеченное в течение жизни мужчиной, что в хроматизме характеризуется именно белым светом нравственного сознания, ведущего дух мужской в райские кущи божественного продолжения жизни, божественного Света на Земле.
В этом смысле хроматизмом практически полностью транслируется идея труда (но никак не долларизма), которую в буддизме развивали многие поколения китайцев, и которая сегодня, согласно Судзуки (с. 99–100), считается одной из величайших буддийских ценностей. Как известно, в буддийской культуре человек не возражает против любой работы, лишь бы она была ему по душе. Это не соответствует западной и, в конечном счете, общей идее современности. На Западе люди обычно стараются избавить себя от лишней работы, что способствует обретению досуга, после которого у них возникают жалобы на неудовлетворенность жизнью, склонность к агрессии и / или апатиии и т. п. Поэтому смею надеяться, мужественный западный читатель со временем отбросит свой бездуховный рационализм и поймет все величие этой идеи — как для обретения смысла земного, так и посмертного его существования. В хроматизме эта идея является основополагающей прежде всего для мужского интеллекта, ибо благодаря ей осуществляется переход Ид-плановой информации в Мат-план интеллекта. У женщины этот переход заложен на уровне Син- и Мат-плановой логики (см. 4 Часть) и определяется воспроизводством рода и уходом за ним.
С другой стороны, серость мужского подсознания может быть иррационально сближена и с чернотой его бессознания, с черной завистью его агрессивного нигилизма, с алчностью его асоциально-безрассудного — буквально физиологического — потребления материальных благ вне какой-либо их социальной адекватности для серости настоящего времени. Накопительство этих благ для черного будущего и указывает его духу прямой путь в черноту Ада. Здесь также со всей очевидность проявляется древнейший принцип партиципации, на существовании которого во всех без исключения культурах настаивали Фрезер, Леви-Брюль, Юнг и многие другие ученые.
На уровне научного рассмотрения эти два пути обясняются следующим образом. Хроматический принцип сохранения вероятностей дает основания для вывода закона сохранения информации в замкнутой системе. Замкнутой системой в первом приближении можно считать земную биосферу, обладающую, согласно В. И. Вернадскому, негэнтропийными свойствами. Не зря же буддисты сомневаются: «Я не уверен,– к примеру, рассуждает Судзуки, — будет ли правильным назвать это бессознательное Косимическим Бессознательным. Мне хочется назвать его именно так, поскольку то, что мы обыкновенно именуем релятивным полем сознания, погружается в неосознаваемое. Но это неосознаваемое, однажды познанное, начинает пронизывать наше повседневное сознание и разрешает все те затруднения, которые прежде терзали нас».  Гипоталамус, по-видимому, является не только распределителем баз данных, но и резонатором («восприемником») информации биосферы.
Физики и материалисты-психологи могут возразить мне, справедливо утверждая, что пока еще ни один эксперимент не доказал существование какого-либо поля биосферы. С этим я полностью согласен — пока еще физики не умеют измерять это поле, что может быть и к лучшему… Но меня никогда еще никто не смог убедить в том, что биополе Земли не существует. Ибо как еще можно объяснить тот факт, что в начале 60-х годов у меня появились странные ощущения неочевидности очевидного (цвет), неудовлетворенности бинарной логикой («да или нет») и какие-то буквально внешние влияния на установочность моих мыслей. (На всякий случай я тогда проверял свой разум с позиций психологии и даже психиатрии — все и всегда было в норме. Так утверждали специалисты. Тогда в чем же дело?) Откуда на меня буквально снисходило чувство объективности моих действий по созданию науки, связанной именно с верой в общечеловеческие смыслы?.. Мог ли я создать в одиночку объективные основы хроматизма? Мог ли хроматизм быть моим субъективным проявлением, если он сразу же был востребован научным сообществом?… И если кто-то назовет это гордыней, то я вижу в этом лишь унижение, прекрасно описанное Эндимионом… Прошу снисхождения читателей, но здесь я коснулся наиболее близких лишь мне вопросов, — на самом же деле миллионы людей могут сказать то же самое о себе, — разумеется, если их чувства не были обесцвечены нашей отцовской социализацией. На мой взгляд, все эти вопросы останутся безответными до тех пор, пока мы не примем гипотезу В.И. Вернадского о существовании биосферы.
В христианстве практически эти свойства замечает Ориген: «Помни, что ты — вторая вселенная, и что в тебе тоже есть солнце, луна, звезды. Если бы это было не так… Господь не сказал бы своим ученикам: Вы — свет мира (Мф. 5: 14)… Ибо вы храм Бога живого, как сказал Бог: «вселюсь в них и буду ходить в них» (2 Кор. 6: 16)». Весьма близкие свойства отмечает Римзай: «Будучи вездесущим, он способен странствовать по всем землям и учить все существа, оставаясь при этом в едином мысле-мгновении». Поскольку информация интеллекта хранится и в образ-концептах подсознания, то первый путь, то есть путь в Рай может быть связан с посмертным переходом информации — лишь образ-концептов, адекватных биосфере — путем резонансного увеличения амплитуды сигнала (предположим, ЭЭГ) и дальнейшее блаженство духа, получающего в пределах биосферы дальнейшие подтверждения его исканий на Земле.
Второй путь является еще более очевидным, ибо дух мужчины, погрязшего в черной физиологичности своих потребностей (для черного будущего) противостоит Белому свету биосферы. То есть никакого усиления интенсивности его ЭЭГ и, следовательно, выхода его неадекватных биосфере образ-концептов происходить не может. Поэтому-то этот дух остается в пределах своего мертвого тела и далее — будет ли он сгорать в огне крематория, или окисляться (тоже сгорание) в черной могиле адского мрака, — все зависит от типа траурных обрядов данной культуры.
Действительно, выше мы могли неоднократно убедиться в том, что различные цвета использовались для обозначения определенных свойств и качеств личности (красный — мужской, желтый — женский и др.). Вместе с тем, семантика этих цветов не всегда логически отвечала даже одной (архетипической) стороне их значений. В связи с этим нами было проведено исследование так называемого “символизма цвета” в истории искусства, в мифах и ритуалах традиционных культур. При отборе репрезентативных данных применялись психоаналитические критерии К. Г. Юнга и структурно-антропологические критерии Леви-Стросса. Отметим, что исключения составляли не более 12 % от всей совокупности известных нам значений цветовой символики.
Это дало основания предположить, что в процессе образования цветовой символики происходило неосознаваемое чувственное (образно-логическое) объединение свойств предметов. По-видимому, это объединение первоначально возникало на образно-ассоциативном уровне для однородных предметов. Впоследствии же при отсутствии адекватных цветообозначений (для невербализуемых результатов сублимации) оно сохранялось в виде их архетипического и / или апертурно-метамерного цвета в пределах фокусных цветов, о которых я и говорил в связи с жизнью после смерти.
В таблице 2 мы видели, как изменяется предметный цвет в зависимости от его обобщения релевантным компонентом интеллекта. Так, на уровне под- и бессознания результатом кодирования являлся архетип, который, в свою очередь, подразделялся на сублимат (как результат кодирования информации в подсознании) и метамер (в бессознании). Именно поэтому указанные виды обобщения в их строгом понимании должны определяться никак не принципом исключенного третьего (или / или), а принципом функционирования естественного интеллекта (и/и) с выявлением доминант интеллекта, определяющих вклад каждого из компонентов в данный цветовой код.

Auaiau
Анализ семантики цвета показал тысячелетиями воспроизводимое («архетипическое») единство представлений человека о внешнем и внутреннем мире — независимо от каких-либо миграционных процессов — что привело к созданию архетипической модели интеллекта (АМИ).
Хроматический анализ независимых источников информации о смысле и значении цвета в мировой культуре показал воспроизводимую картину следующих представлений АМИ: компонентов (дифференцированных по полу и / или гендеру), периодов времен и основных типов обобщения.
Разделение понятий «пол» и «гендер» (на уровне АМИ) привело к адекватному представлению граничных условий для психологических экспериментов.
Обобщение полученных данных для поло-возрастного и, в частности, гендерного моделирования интеллекта позволило создать условия для исследований онтогенеза (взросления) человека на новом («атомарном») уровне научных представлений.
Цветовая гармония моделировала партнерам всестороннюю динамическую устойчивость их совместного существования для оптимальной рекреации и воспроизводства физически и психически здорового потомства, способного к обучению и социализации.
Установлено три типа обобщения по цвету, которые функционально связаны с тремя компонентами АМИ — цветообозначение (сознание, формальная логика), апертурный цвет (подсознание, образная логика) и метамерный цвет (бессознание, «природная» логика).
Все цвета можно рассматривать как пары, которые обладают взаимодополняющим и одновременно оппонирующим характером воздействия на определенные компоненты сложных открытых систем.
Хроматическое моделирование определило оппонентно-преемственный характер основных религиозных течений и реальную возможность обобщения их архетипов в цветовом теле для научного обоснования единой религии.
Примечания

Приложения 1
Ключевые термины 1

Хром-тест 4

Литература 5
(см. отдельный файл)









 662

Примечания

 В целях ускорения этих процессов в ходе работы мне неоднократно приходилось возвращаться к предыдущим вопросам, что в качестве релевантных «повторов» могло создавать эффект адекватного понимания и учеными. Историкам науки и, в частности, хроматизма, вероятно, будет небезынтересно узнать, что в каждой последующей книге использовалась та информация, которую я начал систематически собирать с 1964 года. Основой для этого послужили мнения профессоров ЛГУ (Б. Г. Ананьева, Л. Н. Гумилева, М. С. Кагана, Л. С. Клейна, И. С. Кона, В. А. Фока, Э. Д. Фролова) о том, что цвет это — слишком сложное (или слишком простое) явление, чтобы о нем рассказывать студентам. Это-то меня и заинтриговало: все-таки — прост или сложен «цвет»?
 Архетип — формирующийся в фило- и онтогенезе культурно-генетический ноумен восприятия, определенные информационные характеристики которого могут быть выявлены по его цветам.
 Здесь и далее мысли Р. Штайнера о цвете приведены по книге Элизабеты Кох и Герарда Вагнера «Индивидуальность цвета». М.: Антропософия, 1995.
 Семантика цветовых канонов детально раскрыта в следующих главах настоящей книги.
 Маркарян Э. С. Очерки теории культуры. Ереван, 1969; Каган М. С. Системный подход и гуманитарное знание. Избранные статьи. Л., 1991; Каган М. С. Взаимоотношение наук, искусства и философии как историко-культурная проблема // Гуманитарий. Ежегодник. № 1. СПб., 1995. С. 14–29; Кармин А. С. Основы культурологии: морфология культуры. СПб., 1997; Махлина С. Т. Эстетика и художественная культура. СПб., 1997. Сагатовский В. Н. Антропологическая целостность: статус и структура // Очерки социальной антропологии. СПб., 1995. С. 41–55; Селиванов В. В. Искусство ХХ века: эстетические теории и художественная практика. Л., 1991.
 Витгенштейн Л. Философские работы. Ч. I. М.: Гнозис, 1994. С. 488.
 См. публикации В. Г. Кульпиной, Л. Н. Мироновой, Т. Забозлаевой и других в списке рекомендуемой литературы.
 Согласно формальной логике (0 или 1) на любой вопрос можно ответить только «да» или «нет» — третьего не дано. В науке эта логика обосновывается «законом исключенного третьего».
 Наиболее характерным примером семантической логики, то есть логики смыслов и значений, является не только российское восклицание «да, нет».
 Витгенштейн Л. Философские работы. Ч. I. М.: Гнозис, 1994. С. 472.
 См. работы Д. Хьюбела, Е. Н. Соколова, Ч. А. Измайлова и других ученых.
 Как отмечал еще Витгенштейн в «Философских исследованиях», существует цветовая слепота и средства ее диагностики. В определениях цвета у всех, кого считают нормальными, царит обычно полное единодушие. Это характеризует понятие суждения о цвете.При выяснении того, подлинно или неподлинно выражение чувства, такого единодушия не встречается вовсе (Витгенштейн Л. Философские работы. Ч. I. М.: Гнозис, 1994. С. 315).
 Элиаде М. Священное и мирское. М.: МГУ, 1994. С. 22–47.
 Так, Анна Вежбицкая после четвертьвекового изучения цвета констатирует: «Концепт цвета действительно чрезвычайно сложный, и я не буду пытаться дать его толкование» (Вежбицкая А. Обозначения цвета и универсалии зрительного восприятия // Язык. Культура. Познание. М.: Русские словари, 1997. С. 286).
 Крэйг Г. Психология развития. СПб.: Питер, 2000. С. 62.
 Там же. С. 399.
 Прекрасный лаконичный анализ различных концепций интеллекта см. в книге Жана Пиаже «Психология интеллекта» (Пиаже Ж. Избранные психологические труды. М.: ИП, 1969). Недавно появился критический анализ и новейших теорий интеллекта (Холодная М. А. Психология интеллекта. СПб.: Питер, 2002).
 Роджерс К. Р. Становление личности. Взгляд на психотерапию. М.: ЭКСМО-Пресс, 2001. С. 29. Каков же IQ должен быть у подобного «немудрого» интеллекта, если противопоставляемые ему ощущения оказываются мудрее? Я полагаю, что проще включить в интеллект эти ощущения и не казаться самому себе глупым. Однако когнитивисты настаивают на обратном… А ведь еще Локк доказал, что nihi est in inteectu, quod non fuerit in sensu. По-видимому, они считают IQ у Локка слишком низким.
 Цит. по: Холодная М. А. Психология интеллекта. Парадоксы исследования. СПб.: Питер, 2002. С. 59–60. М. А. Холодная также констатирует неработоспособность этих тестов во множестве случаев (Там же. С. 169–173, 201–205).
 Пиаже Ж. Психология интеллекта // Пиаже Ж. Избранные психологические труды. М.: ИП, 1969. С. 64–65.
 Там же. С. 222–223. Как мы убедимся далее, эти три функции Пиаже четко коррелируют и с взаимодействием компонентов в хроматической модели интеллекта.
 Там же. С. 107.
 Вспомним хотя бы Декарта, Лейбница, Спинозу или, наконец, Локка. Я уж не буду говорить о таких корифеях как Юм, Кант, Шеллинг, Гегель, Шопенгауэр, Бергсон, Вундт или Эббингауз. Не верится, что, вопреки Пиаже и многим другим исследователям, все это закончится на американских прагматиках когнитивизма…
 Wechser D. Measurement of adut inteigence. Batimore, 1944. P. 3. Ср., например, определения в монографии: Коул М., Скрибнер С. Культура и мышление. М., 1977. С. 50. Новые данные о психологически неоднозначных результатах IQ как измерительного конструкта см. в статье: Холодная М.А., Кострикина И.С. Особенности… // Психолог. журн. 2002. Т. 23. № 6. С. 72–82.
 Собчик Л. Н. Диагностика психологической совместимости. СПб.: Речь, 2002. С. 15. Показательно, что в предисловии к «Психологии интеллекта» наши ученые — по-видимому, все же следуя мнениям американских когнитивистов и вопреки определению интеллекта самим Пиаже — сводят в одном из пунктов «интеллект, по Ж. Пиаже» к определенной форме когнитивного аспекта поведения, функциональное назначение которого — структурирование отношений между средой и организмом. Тем не менее далее они все же вынуждены констатировать единство психической и интеллектуальной реальности: «Ж. Пиаже выступает как яркий представитель функционально-структурного подхода к исследованию психики (интеллекта)». См. Лекторский В. А., Садовский В. Н., Юдин Э. Г. Операциональная концепция интеллекта в работах Жана Пиаже // Пиаже Ж. Избранные психологические труды. М.: ИП, 1969. С. 29–34.
 См. Холодная М. А. Психология интеллекта. Парадоксы исследования. СПб.: Питер, 2002. С. 137–138, 239–247.
 Там же. С. 59–82, 127–132.
 Лекторский В. А., Садовский В. Н., Юдин Э. Г. Там же. С. 33.
 Батуев А. С. Высшие интегративные системы мозга. Л.: Наука, 1981. Гл. I, VIII.
 Серов Н. В. Античный хроматизм. С. 96; он же. Светоцветовое представление информации // Научно-техническая информация. 2001. Сер. 2, № 12. С. 1–3.
 Никандров В. В. Метод моделирования в психологии: Учебное пособие. СПб.: Речь, 2003.
 Основные аспекты системно-функционального анализа представлены в работах: Марков Ю. Г. Функциональный подход в современном научном познании. Новосибирск: Наука, 1982. Гл. III–VII; Серов Н. В. Хроматизм мифа. Гл. 1; он же. Эстетика цвета. Гл. 3.
 Крэйг Г. Психология развития. СПб.: Питер, 2000. С. 873.
 См. весьма обстоятельный обзор противоречий термина «сознание» в психологии: Аллахвердов В. М. Сознание как парадокс. СПб.: ДНК, 2000.
 Множество примеров такого рода встречалось в публикациях тех времен даже и без упоминания этого «идеалистического» понятия. См., к примеру, Полетаев И. А. Сигнал. О некоторых понятиях кибернетики. М., Советское радио, 1958. В настоящее время мало что изменилось (Ортони А., Клоур Дж., Коллинз А. Когнитивная структура эмоций // Язык и интеллект / Сост. В. В. Петров. М.: Прогресс, 1995. С. 314–384).
 Яньшин П. В. Введение в психосемантику цвета. Самара: СамГПУ, 2001. С. 228.
 Серов Н. В. Хроматизм мифа. Л.: В. О., 1990; он же. Античный хроматизм. СПб.: Лисс, 1995; он же. Эстетика цвета. Методологические аспекты хроматизма. СПб., Бионт, 1997. Сразу же отмечу, что впервые хроматическая терминология для интеллекта была введена в «Хроматизме мифа» в попытке обобщения концепций Вундта, Фрейда, Леви-Брюля, Кассирера, Юнга, Тэрнера, Леви-Стросса и Уорфа. Поэтому соотнесение семантики цвета и функций для различных компонентов интеллекта там оказывалось не всегда однозначным, в связи с чем приношу извинения читателям, ибо уже в «Лечении цветом» (СПб., 1993) были сняты многие противоречия указанных концепций и, соответственно, во всех последующих (как и в настоящей) публикациях терминология хроматизма остается неизменной. Здесь же оговорю, что в III Части «Светоцветовой терапии» математические формулы определенных функций интеллекта были выведены мной исключительно для примера, требующего их отработки специалистами. Так, эксперименты последних лет и более обоснованные теоретические гипотезы привели к пересмотру отдельных формул (см. ниже). Надеюсь на снисхождение читателей и ясное представление того, что развитие хроматизма — как и любой другой теории — является именно развитием, но никак не догмой. Ибо основа хроматизма — принцип относительного детерминизма.
 В хроматизме первые три значения принято обозначать соответственно Ид-, Мат-, Син-планами (см. этимологию в моем «Хроматизме мифа». С. 112), а эмоции (как «свернутые отношения» между этими значениями) — хром-планом. По мнению некоторых психологов, однако, я не имел права называть подсознание Ид-планом, так как этот термин был уже «занят» Фрейдом, который, действительно, в ранних психиатрических трудах использовал латинский эквивалент «Id» для инстанции «Оно». По-видимому, наши психологи, как и Фрейд, получили классическое образование и пишут свои трактаты на латыни — правда, почему-то кириллицей. По крайней мере, Фрейд читал лекции на родном языке. См., к примеру: (Фрейд. З. Введение в психоанализ: Лекции. М.: Наука, 1989. С. 7–416). Любопытно, что и комментаторы этих лекций использовали кириллическое написание старой медицинской терминологии Фрейда (см. с. 428 слл), которая в лекциях у самого Фрейда обычно отсутствовала (см. с. 344 слл). Отсюда можно было бы предположить, что наши психологи знают Фрейда совсем не по Фрейду, что, конечно же, не так. И тем не менее их упорство в написании латинского Id не может не поразить сознание специалистов.
 Понятия "идеального" и "материального" планов в хроматизме являются относительными друг друга для конкретной системы анализа (Серов Н. В. Хроматизм мифа. Л., 1990. С. 45, 49; он же, Античный хроматизм. СПб., 1995. С. 467). Онтологические доказательства справедливости этого положения для психологии и информатики см.: Бойко Е. И. Мозг и психика. (Физиология, психология, кибернетика). М.: Просвещение, 1969; Братко А. А., Кочергин А. Н. Информация и психика. Новосибирск: Наука, 1977; Яглом А. М., Яглом И. М. Вероятность и информация. М.: Наука, 1973.
 Ортони А., Клоур Дж., Коллинз А. Когнитивная структура эмоций // Язык и интеллект / Сост. В. В. Петров. М.: Прогресс, 1995. С. 314–384.
 Смекал В. Личность // Й. Шванцара и др. Диагностика психического развития. Прага. Авиценна, 1978. С. 131–141.
 Аверин В. А. Психология личности. Учебное пособие. СПб.: изд. Михайлова В. А., 1999, Ч. I–II.
 Аллахвердов В. М. Сознание как парадокс. СПб.: ДНК, 2000. С. 123.
 Филимоненко Ю. И. Жизненный путь: самореализация личности с опорой на подсознание // Психологические проблемы самореализации личности / Под ред. А. А. Крылова, Л. А. Коростылевой. СПб.: СПбГУ, 1997. С. 60.
 Серов Н. В. Светоцветовая терапия. СПб.: Речь, 2001, §12.3. Напомню, что в хроматизме методологически выявляются именно возможности решения определенных задач, но никак не какие-либо их окончательные частные решения. Для адекватного понимания этого тезиса, вполне допускаю возможность их сопоставления с идеями Платона и / или с духом Гегеля, а точнее говоря, с духовной силой Гумбольдта, конкретное воплощение которых определяется соответствующими условиями. Вообще же говоря, хроматизм — в основе методологии — разрабатывает именно идеи, но не их материальные модусы, операции с которыми предназначены уже специалистам.
 В соответствии со структурным подразделением личности на четыре группы К. К. Платоновым «социально обусловленные особенности (направленность, моральные качества)» в хроматизме моделирует правосознание; «опыт (объем и качество имеющихся знаний, навыков, умений и привычек)» — самосознание; «индивидуальные особенности различных психических процессов» — подсознание; и, наконец, «биологически обусловленные особенности (темперамент, задатки, инстинкты, простейшие потребности» — бессознание (Платонов К. К. Психологическая структура личности // Личность при социализме. М.: Наука, 1968. С. 69–75). Выше мы уже видели, что для идеальных систем понятие “структура” не применимо, поэтому в хроматизме используется термин “функциональная связь” компонентов в системе.
 См., к примеру, Сб. «Красота и мозг». М., 1996. Гл. 1–2, 9, 10, статьи в журнале РАН «Природа» № 3, 1997 г.: П. В. Симонов «Нейробиология индивидуальности» и Р. Салмелин, Р. Хари и М. Самс «”Нейромагнитное окно” в человеческий мозг».
 По убеждениям Ю. И. Филимоненко, «без привлечения категории “подсознание”» конструктивное обсуждение проблем жизненного пути принципиально невозможно. (Филимоненко Ю. И. Жизненный путь: самореализация личности с опорой на подсознание // Психологические проблемы самореализации личности / Под ред. А. А. Крылова, Л. А. Коростылевой. СПб.: СПбГУ, 1997. С. 59). Отмечу, что в понятие “подсознание” психологи нередко включают и функции бессознания.
 О разделении души, духа и тела в Библии см., например, Евр 4: 12 и I Кор 15:46.
 Серов Н. В. Хроматизм мифа. Л.: В.О., 1990. С. 107–162.
 Агеев В. С. Психологические и социальные функции полоролевых стереотипов // Вопр. психол., 1987, № 2. С. 152–158. Именно на этих трех уровнях анаализа личности и базируется теория хроматизма, как это следует даже из подразделения интеллекта на три плана анализа: Mat-, Id-, Sin-планы. Иное дело, что психологический уровень почему-то в психологии анализируется отдельно от оставльных уровней, тогда как в хроматизме они функционально взаимосвязаны единым процессом переработки информации в целях создания гомеостаза и оптимальной адаптации. Информация же эта легко моделируется с помощью цвета (см. 5 Часть книги).
 См. например, Кон И. С. Введение в сексологию. М.: Медицина, 1990. С. 233.
 Дружинин В. Н. Психология семьи. Екатеринбург, Деловая книга. 2000. С. 146.
 См. лит. в статье: Лунин И. И., Старовойтова Г. В. Исследование родительских полоролевых установок в разных этнокультурных средах // Сб. Этнические стереотипы мужского и женского поведения. СПб.: Наука, 1991. С. 6–16.
 Крэйг Г. Психология развития. СПб.: Питер, 2000. С. 146, 423, 536.
 Васильченко Г. С., Агаркова Т. Е., Агарков С. Т. и др. Сексопатология: Справочник / Под ред. Г. С. Васильченко. М.: Медицина, 1990. С. 39, 47.
 Завьялов А. В. Соотношение функций организма (экспериментальный и клинико-физиологический аспекты). М.: Медицина, 1990. С. 60.
 Васильченко Г. С., Агаркова Т. Е., Агарков С. Т. и др. Сексопатология. С. 22–23, 25.
 Батуев А. С., Никитина И. П., Журавлев В. Л, Соколова Н. Н. Малый практикум по физиологии человека и животных: Учебное пособие / Под ред. А. С. Батуева. СПб.: СПбГУ, 2001. С. 211.
 Различные стили воспитания в зависимости от типа культуры см.: Дружинин В.Н. Психология семьи. 2000. Гл. 1–4.
 Фромм Э. Искусство любви. Минск, 1990. С. 40, 41.
 Поскольку хроматизм изучает человека в норме, то есть без психоаналитической апелляции к психиатрической патологии или социокультурной абсолютизации человека исключительно социализированного (мыслящего только рационально), то эти разночтения (в интерпретации соотношения между компонентами интеллекта) легко снимаются с учетом факта преимущественно искусственной социализации мальчиков, выявленного во многих исследованиях.
 Hanna J. L. Dance, sex and gender: signs of identity, dominance, defiance and desire. Chicago, 1988; Haraway D. Primat vision: gender, race and nature in the word of modern science. N.Y., 1989.
 Барш Э. П. Семь возрастов женщины. М.: ННН, 1994. С. 319–320.
 Ван Чун. Лунь хэн // Древнекитайская философия. Эпоха Хань. М.: Наука, 1990. С. 295–306; Степугина Т. В. Примечания 3–30 к этому трактату, там же. С. 460–464.
 Барш Э. П. Семь возрастов женщины. Возрастные особенности физиологии и психологии женщины. М.: «ННН», 1994. С. 158–159.
 Васильченко Г. С., Агаркова Т. Е., Агарков С. Т. и др. Сексопатология. С. 343.
 История мировой культуры свидетельствует, что лишь женщины с маскулинными и мужчины с фемининными чертами характера были способны создавать шедевры. Поэтому известные рассуждения феминисток (абсолютизирующие пол и не учитывающие гендер) кажутся мне совершенно беспочвенными.
 По определеню В. А. Аверина, самосознание личности — это совокупность ее представлений о себе, выражающихся в Я-концепции и самооценке этих представлений (Аверин В. А. Психология личности. С. 83).
 Корнилов А. П. Диагностика регулятивной функции самосознания // Психол. Журн., 1995. Т. 16. № 1. С. 107–114.
 Палей И. М., Гербачевский В. К. Проблемы личности в курсе психологии. Л.: ЛГУ, 1972.
 Следует отметить частично маскулинный характер женщин-преступниц и особенно их относительный «вес»: 15–20% от числа мужчин, совершивших преступления (Антонян Ю. М. Преступность среди женщин. М.: Российское право, 1992. С. 24–25).
 Пр 14:30; Лк 3:22; I Кор 6:16.
 Изард К. Эмоции человека. М.: МГУ, 1980; Аверин В. А. Психология детей и подростков. СПб., 1998. С. 113.
 По данным статистики США за 1992 год, в отношении однородных причин смерти соотношение мужчин к женщинам 25–44 лет округленно выглядит следующим образом: ВИЧ-инфекция — 22/3; ДТП и т. п. — 20/6; болезни сердца — 12/4; опухоли — 10/12; самоубийства — 10/2; убийства — 9/2. (Крэйг Г. Психология развития. СПб.: Питер, 2000. С. 658).
 Рожановская З. В. Психотерапия сексуальных нарушений у женщин // Руководство по психотерапии / Под ред. Е. В. Рожнова. Ташкент: Медицина, 1985. С. 530.
 Собчик Л. Н. Диагностика психологической совместимости. Еще раз про любовь (психолог о любви, о семье, о детях). СПб.: Речь, 2002. С. 13–15, 19.
 По данным психиатров, истерический невроз значительно чаще встречается у женщин, чем у мужчин, и характеризуется чрезмерной эмоциональностью, впечатлительностью, повышенной внушаемостью и склонностью к самовнушению вплоть до известных случаев самовнушенной беременности (Шмаонова Л. М. Неврозы // Справочник по психиатрии / Под ред. А. В. Снежневского. М.: Медицина, 1985. С. 230–231; Драчева З. Н., Блейхер В. М., Крук И. В. Нервные и психические болезни. Киев: ВШ, 1986. С. 296).
 И самое интересное, что этого ребенка с детства воспитывали женщины, позволяя им уклоняться от помощи по хозяйству («немужское дело»), элиминируя в них «женские черты характера», восторгаясь их «мужским поведением» и т. п. Согласно заключению ученых, все это и приводит «мужскому инфантилизму» и нередко трансформируется в циничное отношение к женщине вообще. (Маслов В. М., Ботнева И. Л., Васильченко Г. С. Основные этапы формирования сексуальности // Васильченко Г. С., Агаркова Т. Е., Агарков С. Т. и др. Сексопатология: Справочник / Под ред. Г. С. Васильченко. М.: Медицина, 1990. С. 417).
 Ротенберг В. С. Две стороны одного мозга и творчество // Интуиция, логика, творчество. М., 1987. С. 36–54; Арнхейм Р. Искусство и визуальное восприятие. М., 1974. Гл. 7.
 Филиппова Е. Б., Бианки В. Л., Эндека Т. А. Половой диморфизм и межполушарная асимметрия // Нейробиология церебральной латерализации / Под ред. В. Л. Бианки. Л.: ЛГУ, 1989. С. 146.
 Хьюбел Д. Глаз, мозг, зрение. М.: Мир, 1990. С. 197.
 Цит. по: Гидони Г. Густав Курбэ. Л., 1933. С. 85.
 Соотнесение цветового и лексического пространств как простой модели взаимодействия функций левого и правого полушарий головного мозга основано на том, что левое полушарие связано с формализованными операциями, а правое — с цветовым невербализованным пространством. См.: Цоллингер Г. Биологические аспекты цветовой лексики // Красота и мозг. М.: Мир, 1995. С. 156–170; Леви Д. Церебральная ассиметрия и эстетическое переживание // Там же. С. 227–248.
 Сухова А. В. Особенности функционирования некоторых сенсорных систем у мужчин и женщин // Антропология — медицине / Под ред. Т. И. Алексеевой. М.: МГУ, 1989. С. 233–234.
 Как отмечают исследователи, обычно женщины больше, чем мужчины, страдают от морализаторской социализации и «бдительности» воспитателей на всех этапах становления Я-концепции и, в частности, сексуальности. Так, например, по данным Г. С. Васильченко (С. 397), нередко среди обращающихся по поводу отсутствия полового влечения и даже отвращения к половой жизни встречаются женщины, которые в свое время крайне испугались первой менструации, так как они ничего не знали о ней, но, — как подчеркивает Г. С. Васильченко, — о дефлорации с кровью и «позором на всю жизнь» инициативные «воспитатели» их успели предупредить.
 О сознании мужчины и его преимущественно социальном происхождении говорилось выше.
 Лутошкин А. Н. «Цветопись» как прием эмпирического изучения психологического климата коллектива // Социально-психологический климат коллектива. Теория и методы изучения. М.: Наука, 1979. С. 162–175; он же. Эмоциональные потенциалы коллектива. М.: Педагогика, 1988. С. 22–23.
 Кандинский В. О духовном в искусстве. Л.: Фонд «ЛГ», 1990. С. 37–53.
 Цит. по: работе: Овчаренко В. И. Психоаналитический глоссарий. Минск: ВШ, 1994. С. 159, 179.
 См., к примеру: Хьюбел Д. Глаз, мозг, зрение. М.: Мир, 1990. С. 173.
 Роджерс К. Р. Становление личности. Взгляд на психотерапию. М.:ЭКСМО-Пресс, 2001. С. 135.
 Розанов В. В. Люди лунного света. Метафизика христианства. СПб., (б/и), 1913.
 Так, по данным сравнительного анализа А. С. Горева, в каждой возрастной группе 10–15% испытуемых детей характеризовалось существенно большим диапазоном (относительно среднегрупповой) регуляции. (Горев А. С. Возрастные особенности произвольной регуляции функционального состояния ЦНС // Структурно-функциональная организация развивающегося мозга. Л.: Наука, 1990. С. 111–133). По данным В. И. Здравомыслова, мужское оволосение лобка у женщин встречается в 7,25% случаев (Здравомыслов В. И., Анисимова З. Е., Либих С. С. Функциональная женская сексопатология. Пермь: “Репринт”, 1994. С. 13).
 Именно поэтому понятие нормы для интеллекта в хроматизме не используется. Это обусловлено экспериментальными данными по гендеру, согласно которым, к примеру, фемининные мужчины с низкой маскулинностью имеют более высокий показатель интеллекта по тесту OTIS, чем мужчины с высокой маскулинностью.
 Hanna J. L. Dance, sex and gender: signs of identity, dominance, defiance and desire. Chicago, 1988; Haraway D. Primat vision: gender, race and nature in the word of modern science. N.Y., 1989.
 Фромм Э. Искусство любви. Исследование природы любви. Минск: Полифакт, 1990. С. 12.
 В современной психологии «чисто по-советски» (Секса у нас нет!) эта проблема не ставится даже по отношению к полу. Так немецкий профессор У. Бер (U. Beer) в издании 1993 г. пишет: «Что касается пола, большинство цветов, даже красный, не имеет существенных «половых» признаков». См. русск. Перевод: Бер У. Что означают цвета. Ростов-на-Дону: Феникс, 1997. С. 110. В этом с ним до сих пор солидарно большинство исследователей, не разделяющих ни личность, ни семантику цвета не только по гендеру, но даже и по полу. Следует признать, однако, что изредка исследователи приводят данные по полу, но без учета гендера, и, разумеется, получают противоречивые результаты. См. к примеру, обзор в книге Яньшин П. В. Введение в психосемантику цвета. Самара: СамГПУ, 2001. С. 197–208.
 Фромм Э. Искусство любви. Минск: Полифакт, 1990. С. 22.
 Так, например, как полагает Р. Джонсон “развитие женщины может продолжаться, если анимус, осознанный как таковой, займет положение между сознательным эго и бессознательным внутренним миром и станет посредником между ними, помогая где только сможет. Впоследствии он поможет открыть для нее подлинный духовный мир” (Джонсон Р. Она. Глубинные аспекты женской психологии. М.: Харьков, 1995. С. 41). (Цит. по: Кораблина Е. П. Становление личности женщины // Психологические проблемы самореализации личности / Под ред. А. А. Крылова, Л. А. Коростылевой. СПб.: СПбГУ, 1997. С. 176).
 Серов Н. В. Светоцветовая терапия. СПб.: Речь, 2001, Часть 1.
 В хроматизме исследуются репрезентативные функции и свойства нормального человека в его гендерно-половом диморфизме при нормальных и экстремальных условиях. В психиатрии же, психоанализе и аналитической психологии принято подразделять все индивидуальные состояния человека на норму и патологию. Поэтому для устранения каких-либо разночтений с самого начала следует учесть, что хроматизм принципиально не затрагивает патологию человека. В то же время в медицинской норме он выявляет нормальные и экстремальные состояния, определяемые релевантными условиями (жизни, эксперимента и др.). Вместе с тем, как показали результаты дискуссии на III конференции Группы Аналитической Психологии, психиатрия, психоанализ и аналитическая психология, могут выявлять и в нормальных, и в экстремальных условиях существования и норму и патологию. Однако это не является задачей хроматизма, поскольку здесь возникает парадоксальная проблема поиска критериев для нормальных или экстремальных состояний в патологии. Для нормы же они представлены ниже.
 Крэйг Г. Психология развития. СПб.: Питер, 2000. С. 416.
 Детализацию и перераспределение компонентов интеллекта в этих состояниях см.: Серов Н. В. Хроматизм мифа. Гл. 6.
 Чернова А. … все краски мира, кроме желтой. М.: Искусство, 1987. С. 98–121.
 Кульпина В. Г. Лингвистика цвета. Термины цвета в польском и русском языках. М.: МГУ, 2001. С. 89.
 Петренко В. Ф. Основы психосемантики. М.: МГУ, 1997. С. 212.
 На мой взгляд, понятие «измененное состояние сознания» является нонсенсом («несознающее сознание»). Поэтому в хроматизме это состояние названо «измененным состоянием интеллекта» или, строго говоря, состоянием с перераспределенными доминантами компонентов интеллекта.
 Сегодня же игнорирование этого факта приводит к совершенно необъяснимым семантическим казусам. Так, например, ссылаясь на проведенный мной анализ данных в «Хроматизме мифа», «Лечении цветом», «Античном хроматизме» и т. п.) ряд авторов смешивает смысловое значение цвета и по гендеру, и по различным условиям существования. Любопытно, что смешение хроматических данных по гендеру разными авторами приводит к большей адекватности результатов, чем при сравнении со смешением по условиям существования. На мой взгляд, это объясняется репрезентативным характером пола для гендера (85 %), тогда как нормальные и эктремальные состояния являются своего рода взаимоисключающими.
 Согласно констатации А. А. Невской и Л. И. Леушиной, репрезентативно систематические ошибки в левом («вербальном») полушарии взаимно симметричны и одинаковы для всех наблюдателей, тогда как в правом — несимметричны и неодинаковы для разных лиц (Ассиметрия полушарий головного мозга и опознание зрительных образов. Л.: Наука, 1990. С. 81–82).
 Брагина Н. Н., Доброхотова Т. А. Функциональные асимметрии человека. М.: Медицина, 1988. Арнхейм Р. Искусство и визуальное восприятие. М.: Прогресс, 1974. Гл. 6–7.
 Дорошенко В. А., Конева Н. М., Смирнов В. А. Регистрация и анализ электроэнцефалограммы // Методы исследований в психофизиологии: Учебное пособие / Под ред. А. С. Батуева. СПб.: СПбГУ, 1994. С. 39.
 Крэйг Г. Психология развития. СПб.: Питер, 2000. С. 144.
 Как отмечается в психологии личности, потребность в аффилиации (межличностном общении и стремлении быть в обществе) связана с высоким уровнем эмпатии. Экспериментальное изучение этой потребности выявило, что у женщин она выражена сильнее, чем у мужчин (Аверин В. А. Психология личности. С. 59).
 Крэйг Г. Психология развития. СПб.: Питер, 2000. С. 144–145. Как сторонники, так и противники этой точки зрения проводят эксперименты без подразделения испытуемых по гендеру. Иначе говоря, к примеру, сторонники могут набрать группы испытуемых мужчин с ярко выраженной маскулинностью для определения характеристик мужественности, а противники для этих же целей — группы мужчин с ярко выраженной фемининностью. Разумеется, результаты будут диаметрально противоположными.
 Чебоксаров Н. Н., Чебоксарова И. А. Народы. Расы. Культуры. М.: Наука, 1985. С. 235. Если мы используем этнологический подход, означает ли это, что философия объявляется этнологией? Нет, это значит только, что мы принимаем стороннюю точку зрения, дабы понять вещи более объективно, — так считал Людвиг Витгенштейн в своих Философских работах (Ч. I. М.: Гнозис, 1994. С. 446).
 Фрумкина Р. М. Цвет, смысл, сходство. М.: Наука, 1984. С. 18–19.
 Вполне можно допустить, что этот маркер мог передаваться парнерам и без осознаваемого ими взаимодействия именно путем эмпатии. Об этом говорят достоверные опытные данные о непосредственном (бессознательном) взаимодействии партнеров путем био- и электромагнитных полей. См.: Иванов-Муромский К. А. Нейроэлектроника, мозг, организм. Киев: Наукова думка, 1983; Холодов Ю. А. Магнетизм в биологии. М.: Наука, 1970; он же. Мозг в электормагнитных полях. М.: Наука, 1982; Пресман А. С. Электромагнитные поля и живая природа. М.: Наука, 1968; он же. Электромагнитная сигнализация в живой природе. М.: Советское радио, 1974.
 Джеймс У. Многообразие религиозного опыта. М.: Наука, 1993. С. 392–393.
 Итак, на основе определений Канта и опыта Джеймса можно представить образование чувства веры из подсознательного и, главное, бессознательного компонентов интеллекта. Отсюда становится понятным и преобладающее число истинно верующих женщин (доминанта бесссознания как нельзя лучше объясняет переход в «мистическое» состояние). Сюда же «вписывается» и более адеватное отражение символа веры мужчинами-священниками (экстериоризировать глубинные чувства может лишь самосознательное отношение к религии; самосознание же доминирует преимущественно в мужественном интеллекте). Главная задача хроматизма — объяснить женщине величественную ипостатичность ее духа в целеположенности жизни, ибо мужчине всегда и так все ясно.
 Evdokimov P. La femme et e saut du monde. P., Descee de Brouwer, 1978.
 Цит. по: Бер-Сижель Э. Служение женщины в Церкви. М.: ББИ, 2002. С. 11.
 Там же. С. 124.
 С позиций хроматизма именно вера и послушание являются сущностной характеристикой женственного сознания, которое призвано Богом хранить традиции во имя сохранения жизни на земле. И именно поэтому женщина сознательно участвует телом в божественном акте, в вере своей отдавая свое сознание избранному божеству на земле как Мария — Богу на небесах.
 Бер-Сижель Э. Служение женщины в Церкви. М.: ББИ, 2002. С. 112.
 На уровне интеллекта (как модели личности) это завершение означает сущностно экстремальное заполнение Ид-планом субдоминантного информационного пространства между женственными доминантами М- и С-планов. Завершение же мужчины осуществляется (матерью, социумом) лишь как становление М-плана («не плачь», «не бойся»), тогда как С-план мужчины может уподобиться женственной ипостатичности Святого Духа лишь в истинном творчестве. Таковым было всегда мое мнение. И это мнение недавно нашло любопытное подтверждения в герметических текстах каббалистов: «тексты называют золото как воспринимающую материю для Всемирного разума» (Фулканелли. Тайны готических соборов. М.: L-book, К., Ваклер, 1996. С. 91). В главе о желтом цвете мы убедимся, что золото — цвет женщины, — цвет ее тела, которое искуснейшим образом связано с естественностью воспринимающей материи — будущей Матери.
 Гегель. Эстетика. М.: Искусство, 1971. Т. 3. С. 233. В связи с тем, что эти цвета постоянно смешиваются с другими в западных языках, смею поправиться вслед за словами великого философа, но Церковью были канонизированы — не красный, а пурпур, и не синий, а голубой — для мантий, соответствующих указанным состояниям (см. семантику этих цветов в последующих главах).
 Reynods V., Tanner R. Bioogy of reigion. N.Y.-L., 1983. P. 10.
 Гребенников И. В. Основы семейной жизни. М., 1991. С. 25.
 Порталь Ф. Символика цвета от Античности до Нового времени // Серов Н. В. Античный хроматизм. СПб., 1995 // Приложение II. С. 371.
 Сублимат — хроматическая характеристика архетипа, позволяющая выявить его семантику по функциям, феноменологически проявляющимся в предпочтительных цветах и других характеристиках хроматизма (см. 5 Часть книги).
 Белик А. А. Психологическая антропология. История и теория. М.: РАН, 1993. Джеймс У. Многообразие религиозного опыта. М.: Наука, 1993.
 В тантризме для усиления этого восходящего движения издавна использовалась энергия сексуальности человека (либидозная, как ее много позже назовет З. Фрейд). Мощный заряд биоэнергии волевым усилием медленно шаг за шагом посылается «снизу вверх» через весь позвоночник (спинной мозг) опять же в глубины затылочно-теменной части головы (подкорку мозга). Определенные свидетельства этого принципа (семантического общения с миром божественного и непознаваемого) дают и электроэнцефалограммы в кризисных (в некотором роде трансовых) фазах взросления человека. Фазах, когда наибольшая биоэлектрическая активность мозга фиксируется именно в затылочно-теменных отведениях.
 Джеймс У. Многообразие религиозного опыта. М.: Наука, 1993. С. 398, 409.
 Несмотря на эту схожесть в хроматизме исследуются и различия в основных (архетипических) представлениях отдельных конфессий. Безусловно, один человек не в силах охватить всю совокупность этих различий, в связи с чем буду и далее чрезвычайно признателен специалистам за публикацию (и частные сообщения) данных по хроматическим характеристикам предметных ритуальных и / или канонических цветов в тех или иных религиозных обрядах (со ссылкой на источники). Так, к сожалению, мне не доступны конкретные данные по синтоизму, зороастризму и бахаизму. И, разумеется, для создания адекватной мировой религии было бы чрезвычайно важно уточнение специалистами тех предварительных данных о религиозных архетипах, которые уже представлены в хроматизме на уровне рабочей гипотезы.
 Джеймс У. Многообразие религиозного опыта. М., 1993. Угринович Д. М. Психология религии. М., 1999.
 Разумеется, это описание никак не претендует на какую-либо полноту, глубину или широту, поскольку в качестве нулевого приближения предназначено исключительно для гипотетического выявления характеристичеких цветов (в определенных конфессиях) и установления хроматических связей с архетипическими представлениями верующих.
 Махлина С. Т. Эстетика и художественная культура. Курс лекций. СПб.: СПбГАК, 1997. С. 32–41.
 Для русского языка этот вывод подтверждается Максом Фасмером (Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. Т. I–IV, М.: Прогресс, 1986. Т. I. С. 432) и Анной Вежбицкой (Вежбицкая А. Обозначения цвета и универсалии зрительного восприятия // Язык. Культура. Познание. М.: Русские словари, 1997. С. 282), однако возникает проблема этимологического соотнесения голубого (не синего) цвета с цветообозначениями в западных языках.
 См. детализацию этого представления в статье (Аверинцев С. С. Дух святой // Мифы народов мира. М.: СЭ, 1982. Т. 1. С. 412).
 Цветовой архетип является такой моделью, которая позволяет представить суть той или иной религии как бы «в снятом виде», то есть на уровне чувственно-образной логики подсознания. Понять же, то есть осмыслить архетип на формально-логическом уровне сознания вряд ли когда-нибудь удастся полностью. В этом с Юнгом невозможно не согласиться.
 Судзуки Д. Т. Лекции по дзэн-буддизму / Пер.с англ. М.: Ассоциация молодых ученых, 1990; Мялль Л. Э. Буддийская мифология // Мифы народов мира. М.: СЭ, 1982. Т. 1. С. 190–195, Эрмин В. Г. Индуистская мифология // Там же. С. 535–543.
 Серебряный С. Д. Тримурти // Мифы народов мира. М.: СЭ, 1982. Т. 2. С. 525.
 Судзуки Д. Т. Лекции по дзэн-буддизму / Пер. с англ. М.: Ассоциация молодых ученых, 1990. С. 13–14.
 Цултэм Н. Монгольская национальная живопись «Монгол Зурат». Улан-Батор: Госиздательство, 1986. С. 12.
 Элиаде М. Священное и мирское. М.: МГУ, 1994. С. 87.
 Аверинцев С. С. Троица // Мифы народов мира. М.: СЭ, 1982. Т. 2. С. 527.
 Роу К. Концепции цвета и цветовой символизм в Древнем мире // Психология цвета. М.: Рефл-бук, 1996. С. 10.
 Серов Н. В. Античный хроматизм. СПб., 1995. Гл. 1, 3, 5.
 Бычков В. В. Византийская эстетика. М.: Искусство, 1977. С. 102–107.
 Каждан А. П. Цвет в художественной системе Никиты Хониата. С. 132–135.
 Бычков В. В. Византийская эстетика. Теретические проблемы. М.: Искусство, 1977. С. 103.
 Каждан А. П. Цвет в художественной системе Никиты Хониата // Византия. Южные славяне и Древняя Русь. М.: Наука, 1973. Бычков В. В. Византийская эстетика. М.: Искусство, 1977. С. 102–107; Горшкова В. Светоносная палитра // Родина, 1994, № 2. С. 96–98; Бастид Р. О чем говорят цвета. Мифы и символы // Курьер ЮНЕСКО, июнь 1958, С. 24–33.
 Тэниэхилл Р. Секс в истории. М.: КРОН-ПРЕСС, 1995; Лев-Старович Зб. Секс в культурах мира. М.: Мысль, 1991.
 Heer E. Wie Farben wirken. S. 169–170.
 Здравомыслов В. И., Анисимова З. Е., Либих С. С. Формы половой жизни. Развитие брака // Функциональная женская сексопатология. Пермь: “Репринт”, 1994. С. 22–25; Тэниэхилл Р. Секс в истории. М.: КРОН-ПРЕСС, 1995; Лев-Старович Зб. Секс в культурах мира. М.: Мысль, 1991.
 Архетипическим цветом Византии по праву считается красновато-пурпурный. Этот оттенок царственного пурпура является дополнительным к голубовато-зеленому цвету, — цвету ислама, возникшему в качестве цветовой оппозиции к Византийской культуре.
 Коран. 2: 21, 182; 4:115, 116, 169; 25: 1; 39: 18, 19, 71. M.: Recep Akkemik. ISIGA DOGRU — 1 (К свету — 1). Istanbu, 1993, P. 55–67.
 Грязневич П. А., Басилов В. Н. Мусульманская мифология // Мифы народов мира. М.: СЭ, 1982. Т. 2. С. 183–187.
 Bremond E. L’inteigence de a coueur. Paris: Abin Miche, 2002. P. 34.
 Каракозова Ж. К. Хасанов М. Ш. Космос казахской культуры // Евразия. 2001. № 2. С. 91–138.
 Bremond E. L’inteigence de a coueur. P. 34.
 Не следует путать этот синий архетип с оранжевым цветом протестантов в Нидерландах, где они «обрели» оранжевый цвет вслед за правящей династией Оранж и стали «оранжистами лишь внешне, то есть скорее на политической, чем на религиозной основе (Heer E. Wie Farben wirken. S. 257–269).
 Баха — арабское слово, означающее «Свет, Сияние» — главное из имен Бога. Помимо этого используются имена: Вишну, Шива, Иегова, Аллах… (Никитин В. Н., Обухов В. Л. Религиоведение. Вероучения религий мира. СПб., 2001. С. 210).
 Перкинс М., Хейнсворт Ф. ВЕРА БАХАИ / Пер.с англ. М., 1992. С. 37. Цит. по: Никитин В. Н., Обухов В. Л. Религиоведение. Вероучения религий мира. СПб., 2001.
 Никитин В. Н., Обухов В. Л. Религиоведение. Вероучения религий мира. СПб.: Химиздат, 2001. С. 216.
 Джеймс У. Многообразие религиозного опыта. М.: Наука, 1993. С. 394–397.
 Сиверцев М. А. Межрелигиозный диалог в условиях цивилизации / Человек. 2002. № 5. С. 78.
 Шарден П. Т. де. Феномен человека. М.: Наука, 1987. С. 68.
 Сиверцев М. А. Межрелигиозный диалог в эпоху глобализации // Человек. 2002. №5. С. 76–87.
 Витгенштейн Л. Философские работы. Ч. I. М.: Гнозис, 1994. С. 479
 Сиверцев М. А. Межрелигиозный диалог в условиях цивилизации / Человек. 2002. № 5. С. 76.
 Ибо хроматизм включает все многобразие форм брака в мировой культуре, которое освобождает человека от давления как социума, так и сексуса, то есть возрождают в нем истинно человеческое — любовь.
 Хроматические данные по религиозным течениям будут представлены в соответствующих разделах по цветам.
 Для лиц, которых заинтересует метафизика этой модели, добавлю, что, не будучи политологом или теософом, я сопоставлял исключительно репрезентативные экспериментальные данные по сублимированным цветам без каких-либо претензий на точность датировок, теоретическое обоснование выведенных архетипов и / или законченность оппозиционных сопоставлений. Полагаю возможным, что работоспособные специалисты смогут дать критические замечания и / или развить сильные стороны этой модели в силу ее насущной актуальности.
 Фоли Д. Энциклопедия знаков и символов. М.: Вече, АСТ, 1997. С. 356.
 Еженедельник «Московские новости». № 33. 18–25 августа 1996 год.
 Арнхейм Р. Искусство и визуальное восприятие. М.: Прогресс, 1974. С. 315–317. Об этом же вслед за Гельманом говорит и Цойгнер: «Разговорами о примитивных ассоциациях здесь нельзя ничего объяснить». Кайнц также подтверждает это мнение: если бы ощущения ассоциировались с цветом, то самым горячим цветом воспринимался бы белый цвет, так максимальная температура наступает при белом калении (Цойгнер Г. Учение о цвете. М.: Стройиздат, 1971. С. 103).
 Похлебкин В. В. Словарь международной символики и эмблематики. М.: Международные отношения, 1995. С. 405.
 Похлебкин В. В. Словарь… С. 392.
 Подробнее о партии зеленых см.: Heer E. Wie Farben wirken. S. 72, 81–82.
 Платонов Ю. П. Этническая психология. СПб.: Речь, 2001. С. 102–103.
 Лотман Ю. М. Искусствознание и «точные методы» в современных зарубежных исследованиях // Семиотика и искусствометрия». М.: Мир, 1972. С. 5–23.
 Щеглов Е. В. Собственные Его Императорского Величества библиотеки и арсеналы. Краткий исторический очерк. 1715–1915. Петроград, 1917. С. 99.
 Кульпина В. Г. Лингвистика цвета. Термины цвета в польском и русском языках. М.: МГУ, 2001. С. 404.
 Мыльников А. С. Народы Центральной Европы: формирование национального самосознания. СПб.: Наука, 1997. Гл.3.
 Похлебкин В. В. Словарь международной символики. С. 392.
 Толковый словарь живого великорусского языка Владимира Даля. СПб; М.: изд. М. О. Вольфа, 1882. С. 535.
 Кульпина В. Г. Лингвистика цвета. Термины цвета в польском и русском языках. М.: МГУ, 2001; Фрумкина Р. М. Цвет, смысл, сходство. М.: Наука, 1984; Бахилина Н. В. История цветообозначений в русском языке. М.: Наука, 1975; Вежбицкая А. Обозначения цвета и универсалии зрительного восприятия // Язык. Культура. Познание. М.: Русские словари, 1997.
 По данным В. Г. Кульпиной, красная калина — знак красоты и девственности.
 Бахилина Н. В. История цветообозначений в русском языке. М.: Наука, 1975. С. 192, 202.
 В этом смысле флаг Европейского Союза (желтые звезды на темно-синем фоне) представляет собой сочетание дополнительно-контрастных цветов, законы взаимодействия которых в хроматизме моделируют развитие сложных открытых систем.
 Похлебкин В. В. Словарь … С. 550–553.
 Мыльников А. С. Народы … Гл. 3.
 Люшер М. Цвет вашего характера. М.: Вече, 1997; Бер У. Что означают цвета. Ростов-на-Дону: Феникс, 1997; Яньшин П. В. Эмоциональный цвет: Эмоциональный компонент в психологической структуре цвета. Самара: СамГПУ, 1996; Bremond E. L’inteigence de a coueur. Paris: Abin Miche, 2002; Rousseau R.-L. Le angage des coueurs. St Jean de Braye, Danges, 1980.
 Эту оппонентность лучше всего демонстрирует выбор цветов женщинами в цветовом круге: К — Г — О — С — Ж — Ф — З — П. Мужчины выбирают цвета последовательно по периметру цветового круга: К — О — Ж — З — Г — С — Ф — П. См.: Серов Н. В. Хроматизм мифа. Л., 1990. С. 233–239; Николаенко Н. Н., Родионов В. Д. Классификация цвета и функциональная асимметрия мозга // Сенсорные системы: Сенсорные процессы и асимметрия полушарий. Л., 1985. С. 57–67.
 Петров Л. В. Мода как общественное явление (анализ в социально-коммуникативном аспекте). Л., 1974. С. 31.
 Но еще раз напомню, что во всех этих теориях имелись ввиду апертурные (изолированные от предметов) цвета, а не цвета модных или не совсем модных одежд.
 Килошенко М. И. Психология моды: теоретический и прикладной аспекты. СПб.: Речь, 2001.
 Этому аспекту мужских «идей» посвящен § 9.2 моего «Хроматизма мифа».
 Гумилев Л. Н. Этногенез и биосфера Земли. Л.: ЛГУ, 1989.
 Ермолаев В. Ю. Толковый словарь понятий и терминов, используемых автором // Гумилев Л. Н. Этногенез и биосфера Земли. Л.: ЛГУ, 1989. С. 477–481.
 Гумилев Л. Н. Этногенез и биосфера Земли. Л.: ЛГУ, 1989; Платонов Ю. П. Этническая психология. СПб.: Речь, 2001. Часть III.
 Мыльников А. С. Народы Центральной Европы: формирование национального самосознания. СПб.: Наука, 1997. Гл. 3.
 Чернова А. … все краски мира, кроме желтой. М.: Искусство, 1987. С. 98–121.
 Цит. по: Судзуки Д. Т. Лекции по дзэн-буддизму / Пер. с англ. М.: Ассоциация молодых ученых, 1990. С. 62–63.
 Петренко В. Ф. Основы психосемантики. М.: МГУ, 1997. С. 221.
Примечания к 2 Части
 Фрилинг Г., Ауэр К. Человек-цвет-пространство. Прикладная цветопсихология. М.: Стройиздат, 1973. С. 105.
 Тернер В. У. Проблема цветовой классификации в примитивных культурах (на материале ритуала ндембу) // Семиотика и искусствометрия. М.: Мир, 1972. С. 67.
 Бьерре Й. Семи — посвящение в мужчины // Вокруг света. 1966. № 1. С. 14–17; Серов Н. В. Хроматизм мифа. Л.: В.О., 1990. Гл. 7.
 Тернер В. У. Проблема цветовой классификации в примитивных культурах (на материале ритуала ндембу) // Семиотика и искусствометрия. М.: Мир, 1972. С. 55–63.
 Если корление грудью для женщины и, разумеется, для младенца — норма жизни, то семяизвержение для мужчины (творца, традиционно бравшего на себя функции правления в экстремальных условиях) — экстремум сексуса. Критерием экстремальности в хроматизме принято считать не столько обнажение-предъявление себя противоположному полу, сколько интервал времени: нормальные условия жизни занимают много больший отрезок времени, чем экстремальные. Таким образом, уже в отношениях материальных (физиологических) маркеров белого цвета проявляется половой диморфизм человека в различных (нормальном или экстремальном) состояниях (Серов Н. В. Хроматизм мифа. Гл. 6–7).
 Тэрнер В. Символ и ритуал. М.: Наука, 1983.
 Ранович А. Происхождение христианских таинств. М.; Л.: ОГИЗ, 1931. С. 102.
 Смысл и значение белого цвета верхних мужских одежд: доминанта сознания в измененном состоянии интеллекта. Детальный анализ и вывод этого положения был проведен мной в I части книги «Хроматизм мифа» (Л., 1990).
 Левинский Й.-Т. Еврейские праздники. Тель-Авив: Ахиасаф, 1991.
 Нравы, обычаи и памятники всех народов земного шара. М.: изд. А. Семен и А. Стойкович, 1846. С. 81.
 Bremond E. L’inteigence de a coueur, Paris: Abin Miche, 2002. P. 61. Как отмечает Рамачарака, цветом седьмого начала является цвет особенной яркости, какого никогда не видел человеческий глаз. Это абсолютно белый цвет, самое существование которого отрицается наукой (Рамачарака И. Основы миросозерцания индийских иогов / Пер. с англ. СПб., 1913. С. 50–52). Действительно, в физике до сих пор не существует реального (то есть не идеализированного) абсолютно белого цвета; в реальной жизни — тем более. Каким же образом тогда стал известен этот цвет? И Рамачарака поясняет: Об ауре седьмого начала мы можем сказать очень мало, и это немногое дошло до нас только по преданию. Нам говорили, что она состоит из «чистого белого цвета», цвета, неизвестного науке. Среди нас нет ни одного человека, кто бы видел его и никто никогда не увидит (на человеческой стадии развития. Зрелище этой изумительной лучезарности представляется существам, стоящим на гораздо более высокой ступени, чем мы.
 Кейс Э. Ауры / Пер. с англ. Вирджиния: АНИ иП, 1976. С. 7.
 Символика цвета в буддизме в основном представлена по книге буддистского автора Сумбэ хамба Ишбалжир «Гирлянда цветов», дополнена данными из справочников по общей символике и никак не претендует на полноту или законченность. См.: Цултэм Н. Монгольская национальная живопись «Монгол Зурат». Улан-Батор: Госиздательство, 1986.
 Мифы народов мира. М.: СЭ, 1980. Т. 1. С. 149,248, 614, 656; Т. 2. С. 22, 144, 407; Сычев Л. П., Сычев В. Л. Китайский костюм. Символика, история, трактовка в литературе и искусстве. М.: Наука, 1975. С. 15–78.
 Поэтому попытки, например, Р.-Л. Руссо характеризовать белым цветом мужественную категорию Ян вряд ли можно считать обоснованными в конфуцианстве. Тайцзи же как даосский символ объединения Инь и Ян, который Руссо принимает за основу своего анализа, не подлежит разделению именно в силу догмата веры даосизма (ср.: Rousseau R.-L. Le angage des coueurs. St Jean de Braye, 1980. P. 50, 62 et c. и Торчинов Е. А. Даосизм. Опыт историко-религиоведческого описания. СПб., 1993; Чанышев А. Н. Курс лекций по древней философии. М., 1981. С. 33–50). Ибо, как писал К. Г. Юнг о тайцзй вслед за китайскими философами, “состояние Дао — это начало мира, в котором еще ничего не началось, а также состояние, достигаемое высшим разумом” (Хуайнань-цзы // Древнекитайская философия. Эпоха Хань. М., 1990. С. 36–65; Юнг К. Г. Аналитическая психология. СПб., 1994. С. 85).
 Серова С. А. Пекинская музыкальная драма. М.: Наука, 1970; Сычев Л. П., Сычев В. Л.. Китайский костюм. Символика, история, трактовка в литературе и искусстве. М.: Наука, 1975; Дерибере М. Цвет в деятельности человека. М.: Стройиздат, 1964. С. 166.
 Серов Н. В. Античный хроматизм. СПб.: Лисс, 1995. С. 48.
 Роу К. Концепции цвета и цветовой символизм в Древнем мире // Психология цвета. М.: Рефл-бук, 1996. С. 10.
 Бычков В. В. Византийская эстетика. М.: Искусство, 1977. С. 102–107.
 Ранович А. Происхождение христианских таинств. М.; Л.: ОГИЗ, 1931. С. 102.
 Согласно православной символике цвета, Пасха Христова начинается в Белых облачениях (в знак Божественного света, воссиявшего из Гроба Воскресшего Спасителя) и далее на каждой из восьми песен канона принято менять облачения, так что священник каждый раз предстает в ризах иного цвета, поражая религиозно-эстетическое воображение прихожан.
 Gericke L., Schone К. Das Phanomen Farbe. Zur Geschichte und Theorie ihrer Anwendung. Berin, Henscheverag, 1970. S. 128.
 Фоли Д. Энциклопедия знаков и символов. М.: Вече, АСТ, 1997. С. 361.
 Коран 24: 35. См. также: Bremond E. L’inteigence de a coueur. Paris: Abin Miche, 2002. P. 34.
 См.: Тернер В. У. Проблема цветовой классификации в примитивных культурах (на материале ритуала ндембу) // Семиотика и искусствометрия. М.: Мир, 1972. С. 76.
 Цит. по: Миронова Л. Н. Цветоведение. Минск: ВШ, 1984. С. 69.
 Теории и символы алхимиков. М.: Новый Акрополь, 1995. Рабинович В. Л. Алхимия как феномен средневековой культуры. М.: Наука, 1979. Купер Дж. Энциклопедия символов. Книга IV. М.: Золотой Век, 1995. С. 361.
 Зыбковец В. Ф. О черной и белой магии. М.: ИПЛ, 1965. С. 6.
 Чернова А. … все краски мира, кроме желтой. М.: Искусство, 1987. С. 102.
 Мелвилл Г. Моби-Дик или белый кит. М.: Географлит, 1961. С. 292–302.
 Алексеев С. С., Теплов Б. М., Шеварев П. А. Цвет в архитектуре. М.; Л.: ГСИ, 1934. С. 40.
 Bremond E. L’inteigence de a coueur. P. 56.
 Леонардо да Винчи. Избр. произв. М.: Академия, 1935; Репринт: М.: Ладомир, 1995. § 215.
 Серова С. А. Пекинская музыкальная драма. М.: Наука, 1970.
 Кульпина В. Г. Лингвистика цвета. М.: МГУ, 2001. С. 149; LE ROBERT. Paris: Ed. ADAGP, 1997 (v.: banc).
 Gericke L., Schone К. Das Phanomen Farbe. Zur Geschichte und Theorie ihrer Anwendung. Berin: Henscheverag, 1970. S. 131; Алексеев С. С., Теплов Б. М., Шеварев П. А. Цвет в архитектуре. М.; Л.: ГСИ, 1934. С. 30.
 Кульпина В. Г. Лингвистика цвета. С. 97.
 Фоли Д. Энциклопедия знаков и символов. М.: Вече, АСТ, 1997. С. 362. С позиций хроматизма женская «трусость» объясняется следующим образом. С одной стороны, бессознательная природа женщины ощущает свое природное предназначение и не позволяет себе, к примеру, «прыгать с моста, чтобы спасти героя дня». С другой стороны, социальность женского сознания не дает ей никаких оснований играть агрессивную и даже активную роль мужчины. Поэтому-то о трусости женщины и не принято говорить. Ибо это так же очевидно, как и присущий ей белый цвет. Однако в хроматизме исследуются прежде всего очевидные вещи, то есть исключительно привычные явления и феномены, на которые, именно в силу привычки достаточно трудно обратить внимание. К примеру, огромное число ученых изучает различные ноумены и феномены религиозных учений. Однако, в истории науки можно встретить единичные исследования, посвященные, к примеру, изучению ауры ментального тела человека, так как эти ноумены причислены к мистическим. Спрашивается: чем же религия отличается от мистики, если в обоих случаях хроматизмом констатируется весьма близкая очевидность ноуменальных проявлений духовной жизни человечества? Риторический ли это вопрос? Это может показать, по-видимому, только время и наука. И для этого необходимо, чтобы мужская смелость университетских «ученых в белых одеждах» стала, наконец, строгим оппонентом «белому оперению» карьеристской трусости их начальников.
 Цит. по: Забозлаева Т. Символика цвета. СПб.: BOREY-PRINT, 1996. С. 20.
 Менегетти А. Словарь образов. Практическое руководство по имагогике. Л.: ЭКОС и ЛАО, 1991. С. 91.
 Rousseau R.-L. Le angage des coueurs. St Jean de Braye, Danges, 1980. P. 147.
 Серов Н. В. Хроматизм мифа. Л.: В. О., 1990. Гл. 7.
 Как показывает опыт, если при кратковременной вспышке один из цветных кружков (например, красный) был окаймлен ярким белым кольцом, то другой цвет (зеленый) вообще не был виден. Окаймленный кружок полностью забивал своего конкурента, даже если яркость последнего была намного выше (Щадрин В., Бонгард М., Смирнов М. Влияние окружения на бинокулярное взаимодействие цветов во вспышках // Биофизика, 1966. Т. XI. Вып. 6).
 Цит. по: Ревалд Дж. Постимпрессионизм. М.; Л.: Искусство, 1962. С. 73.
 Bremond E. L’inteigence de a coueur, Paris: Abin Miche, 2002. P. 57.
 В хроматизме это легко моделируется принципом относительного детерминизма: белый цвет относительно серого кажется еще белее. Поскольку же белый цвет является пассивным, то еще более белый опишет все свойства, приведенные Э. Бремон.
 Похлебкин В. В. Словарь международной символики и эмблематики. М.: Международные отношения. 1995. С. 39.
 Люшер М. Цвет вашего характера. М.: Вече, 1997. Драгунский В. В. Цветовой личностный тест. М.: АСТ, 2000; Собчик Л. Н. Модифицированный восьмицветовой тест Люшера. СПб.: Речь, 2001.
 Здесь и далее понятие «сознание» понимается однозначно и принципиально не включает каких-либо неосознаваемых предикатов. Напомню, что в хроматизме сложные живые явления и / или системы изучаются на уровне информационных моделей, то есть упрощенных системно-функциональных моделей, сохраняющих лишь характеристические свойства изучаемых объектов. Для изучения человека в его гендерно-половом диморфизме мы приняли за основу так называемую динамическую модель личности, которую для краткости и в согласии с традицией классической науки называем интеллектом (от лат. «inteectus» — ощущение, восприятие, понимание). Интеллект подразделяется на сознание (формальная логика, социальность и т. п), подсознание (образная логика, творчество и т. п) и бессознание («животная» логика, аффекты и т. п).
 Де Боно Э. Шесть шляп мышления. СПб.: Питер, 1997. С. 56, 239. В рабочей модели хроматизма белое вещество коры больших полушарий головного мозга можно считать субстратом сознания (как компонента интеллекта) только при понимании принципов системно-динамической локализации психических функций. Относительная слабость современных представлений об этой локализации позволяет сделать лишь предварительные выводы, которые базируются и на известном сопоставлении функций подсознания с серым веществом, подкорковых структур головного мозга.
 Gericke L., Schone К. Das Phanomen Farbe. Zur Geschichte und Theorie ihrer Anwendung. Berin: Henscheverag, 1970. S. 128.
 Брентьес Б. От Шанидара до Аккада. М.: Наука, 1976. С. 181, 192, 194, 201. В. N. Goswamy. Essence оf Indian art. S. F., Asian Art Museum, 1986. Показательно, что независимым путем психологи пришли к тем же выводам:`серый`возникает вслед за `красным` (Spence D. P. Subimina perception and peceptua defence: two sides of a singe probem // Behav. Sci. 1967. V. 12. №3. Р. 133–193).
 Левинский Й.-Т. Еврейские праздники. Тель-Авив: Ахиасаф, 1991.
 Сычев Л. П., Сычев В. Л. Китайский костюм. Символика, история, трактовка в литературе и искусстве. М.: Наука, 1975.
 Рамачарака. Основы миросозерцания индийских иогов / Пер. с англ. СПб., 1913. С. 45; Кейс Э. Ауры / Пер. с англ. Вирджиния: АНИ иП, 1976. С. 5. Сравнение с интерпретацией серых тонов, полученной независимыми путями в функциональной психологии (см. ниже) показывает весьма близкие результаты.
 См. мой анализ хроматических воззрений Платона в работе «Античный хроматизм». Гл. 19–20.
 Купер Дж. Энциклопедия символов. М.: Золотой Век, 1995. С. 360.
 Согласно средневековым представлениям христианства, дерево символизирует укорененность грехов, поэтому пепел — как сожженное в очищающем страдании дерево — означает раскаяние (Фр. Порталь).
 Миронова Л. Н. Цветоведение. Минск: ВШ, 1984. С. 76.
 Хейзинга Й. Осень Средневековья. Исследование форм жизненного уклада и форм мышления в XIV и XV веках во Франции и Нидерландах. М.: Наука, 1988. С. 306.
 Pastoureau M. Dictionnaire des coueurs de notre temps. Symboique et societe. P., BONNETON, 1999. Р. 171–172.
 Бер У. Что означают цвета. Ростов-на-Дону: Феникс, 1997. С. 141. Показательно, что в главе о цвете в моде, этот ученый пишет, что «существуют симпатии, обусловленные половой принадлежностью», отрицая свои предыдущие высказывания на с. 110–112.
 См.: Кульпина В. Г. Лингвистика цвета. М.: МГУ, 2001. С. 147.
 Как мне кажется, сегодня художники просто не хотятт передать это настоящее в отражении зеркала. А ведь еще великий Леонардо в § 683 советовал: «Между освещенной и затененной частями тела ложится средняя тень, которая имеет очень разные границы потому что там, где она граничит с тенью, она переходит в тень, а там, где она граничит с освещенным местом, она становится такой же светлой, как это освещенное место…» Гете в «Хроматике» (§ 35) также оговаривает множественность случаев, когда белое необходимо представлять серым. Да, что говорить о светотени настоящего времени в зеркалах, если уже и гризайл у многих художников выглядит настолько аппатитичным, что иногда кажется просто скучным. Что это, дань моде в погоне за внешней цветастостью, или проявление посконно-домотканного русского духа? В настоящей и последующих главах я попытаюсь представить обоснованные ответы на на этот, казалось бы, чисто риторический вопрос.
 Тонквист Г. Аспекты цвета. Что они значат и как могут быть использованы? // Проблема цвета в психологии. М.: Наука, 1993. С. 5–53; Канаев И. И. Очерки из истории проблемы физиологии цветового зрения от античности до ХХ века. Л.: Наука, 1971. С. 19–128; Печкова Т. А. Системы классификации цвета. М.: ВНИИТЭ, 1969. С. 4–92; Оствальд В. Цветоведение. М.; Л.: Промиздат, 1926. С. 63; Гельмгольц. О зрении. СПб.: тип. А. А. Пороховщикова, 1896. С. 58–59.
 Серов Н. В. Хроматизм мифа. § 3.1.
 Дерибере М. Цвет в деятельности человека. М.: Стройиздат, 1964. С. 66; Алексеев С. С., Теплов Б. М., Шеварев П. А. Цвет в архитектуре. М.; Л.: ГСИ, 1934. С. 30.
 Тусклый, невыразительный — нулевая или чрезвычайно малая насыщенность серого цвета; неясный — невозможность соотнесения с каким-либо ахромным цветом по светлоте; непонятный, неопределенный — невозможность соотнесения с каким-либо полихромным цветом по цветовому тону.
 Rousseau R.-L. Le angage des coueurs. St Jean de Braye, Danges, 1980. P. 160.
 Бер У. Что означают цвета. Ростов-на-Дону: Феникс, 1997. С. 167–170.
 Согласно моему анализу, в русской культуре метафора «сплошная серость» появилась в начале ХХ века и обязана введению серой (серьмяжной) форменной одежды русской армии при сплошной необразованности ее рядового состава. По крайней мере, в толковых словарях русского языка XVIII–XIX веков вплоть до первого десятилетия ХХ века фигуральные значения серости не приводятся. В отдельных западных языках переносное значение серости возникло лишь во второй половине ХХ века и, вероятно, имело миграционное происхождение из России через “демократические” страны.
 По-видимому, как настоящая женщина, Татьяна Забозлаева очень не любит серый цвет и поэтому удивляется, когда в конце раздела о сером (Забозлаева Т. Символика цвета. СПб.: BOREY-PRINT, 1996. С. 33) ей все же приходится привести и его немногочисленные достоинства, отмеченные в области цветоведения. Это ли не лучший пример гендерного отношения к цвету? Действительно, «женщина в сером» — никак не «Женщина в белом»... На антитетичность серого цвета и женственности указывает и примечательный польский эпитет «серая гусыня», означающий своевольную и недалекую женщину, которая к тому же любит всеми помыкать. См.: Кульпина В. Г. Лингвистика цвета. М.: МГУ, 2001. С. 345. Аналогичное отношение к серому постоянно подчеркивает и Ева Геллер, называя серый — посредственостью, скукой и теорией (Heer E. Wie Farben wirken. S. 215). В этом смысле показателен и пример с переводом люшеровской методики на русский язык. Как известно, и М. Люшер, и Г. Клар, и другие ученые всегда помещали серый как нулевой (№ 0) на первом месте. По-видимому, вслед за Л. Н. Собчик, которая — вопреки публикациям Люшера, — вполне по-женски поместила серый цвет на последнее место, наши издатели-компиляторы сумели не только сохранить это место в своих книгах, но еще и присвоить «№ 8» стимульному образцу серого цвета. См. к примеру: Люшер М. Цвет вашего характера. М.: РИПОЛ КЛАССИК, Вече, 1997. С. 23; Драгунский В. В. Цветовой личностный тест: Практическое пособие. Минск: Харвест; М.: АСТ, 2000. С. 182.
 В современной политической символике серым цветом обозначается германская партия «серых», отколовшаяся летом 1989 года от партии «зеленых» (Похлебкин В. В. Словарь международной символики и эмблематики. М.: Международные отношения, 1995. С. 404).
 В США для заботы о престарелых людях наряду с Американской ассоциацией пенсионеров созданы и организации «Седые пантеры», которые выступают в качестве социальной и политической силы, объединяющей как пожилых, так и молодых людей (Крэйг Г. Психология развития. СПб.: Питер, 2000. С. 893–894).
 Кульпина В. Г. Лингвистика цвета. М.: МГУ, 2001. С. 131–132.
 Одним из этих примеров (В. Г. Кульпина. С. 143–144) является отсутствие в русском языке связи между страхом и серым цветом («Побелеть от страха», но не посереть). Действительно, серый цвет в передаче чувства страха для русского человека нехарактерен, ибо самому себя бояться — не жить на белом свете.
 Кульпина В. Г. Лингвистика цвета. С. 385–387.
 Зайцев А. Цвет и изображение (в живописи) // Искусство. 1970. № 3. С. 46. Показательно, что этимология голубого и серого цветов весьма близка.
 Гегель. Эстетика. М.: Искусство, 1971. Т. 3. С. 230–231.
 Разумееется, это заключение базируется и на экспериментальных данных спектрофотометрии. Так, при градуировке по пропусканию серое тело получают с помощью вертящегося диска с прорезями, то есть по существу рассуждений Гегеля, с помощью чередующихся потоков света и тьмы.
 Нюберг Н. Д. Курс цветоведения. М.; Л.: ГИЛП, 1932. С. 87; Оствальд В. Цветоведение. М.; Л.: Промиздат, 1926; Джадд Д., Вышецки Г. Цвет в науке и технике. М.: Мир, 1978, 492.
 При смешении двух световых лучей, окрашенных в дополнительные цвета получается белый цвет образующегося светового потока. При смешении же двух перцептов (равно, как и красок) дополнительных цветов получается не белый, а серый итоговый цвет образующегося образа в силу его необходимости содержать не идеальную, а реальную информацию о внешнем мире. Безусловным подтверждением этому положению может служить тот факт, что и белый, и черный цвета являются научной идеализацией крайностей серой шкалы и в реальном мире не встречаются (Луизов А. В. Цвет и свет. Л.: Энергоатомиздат, 1989. Гл. 9; Сб. Проблема цвета в психологии. М.: Наука, 1993; Серов Н. В. Светоцветовая терапия. СПб.: Речь, 2001).
 Старые философы называли это свойство представления вещей дуализмом. На самом же деле в хроматизме было достоточно четко показано, что этот предикат серого цвета является сочетанием минимум трех, но никак не двух свойств, ибо в рамках относительного детерминизма категорически нельзя исключать из анализа и представление его собственных свойств.
 Роу К. Концепции цвета и цветовой символизм в Древнем мире // Психология цвета. М.: Рефл-бук, 1996. С. 10.
 Строго говоря, эти вещи следовало бы изложить с позиций макро и микромира с выводом коэффициентов отражения и поглощения, но это увело бы нас в сторону от семантики цвета в ее гуманитарном представлении. В оптической же теории это представление, разумеется, детализировано. См.: Серов Н. В. Атрибуты и функции цветового пространства // Оптич. Журн. 2001. Т. 68. № 5. С. 45.
 Прянишников А. П., Лямин И. В. Основы композиции. М., 1951. С. 102; Артамонов И. Д. Иллюзии зрения. М.: Наука, 1964. С. 104.
 Gericke L., Schцne К. Das Phдnomen Farbe. Zur Geschichte und Theorie ihrer Anwendung. Berin: Henscheverag, 1970. S. 128.
 Цит. по: Вежбицкая А. Обозначения цвета и универсалии зрительного восприятия // Язык. Культура. Познание. М.: Русские словари, 1997. С. 286.
 Серое вещество спинного и головного мозга можно считать субстратом подсознания только при понимании принципов системно-динамической локализации психических функций. Относительная слабость современных представлений об этой локализации позволяет сделать лишь предварительные выводы, которые базируются на сопоставлении функций сознания с белым веществом коры больших полушарий.
 Forman Y. (Red) La coueur. Nature, histoire et decoration. P., Le Temps Apprivoise, 1993. P. 178. Строго говоря, седые волосы являются серебристыми. Серебристый же цвет принято считать блестяшим серым. Подразделение блестящих и матовых цветов приведено в разделе о золотом цвете настоящей книги.
 Витгенштейн Л. Культура и ценность. §§ 319, 352.
 Изложение теории П. Клее дано по материалам к докладу И. Д. Чечота «Мир цвета и образ “центрального серого” в теоретических работах Пауля Клее» на международной конференции «Художник и философия цвета в искусстве» (Тез. докл. междунар. конф. Художник и философия цвета в искусстве. СПб.: Гос. Эрмитаж, 1997. С. 56–61).
 В хроматизме первая пара не является адекватной (гендерной модели интеллекта) и подразделяется на две пары: красный-голубой и пурпур-зеленый.
 Витгенштейн Л. Философские работы. М.: Гнозис, 1994. Ч. I. С. 131.
 Собчик Л. Н. Модифицированный восьмицветовой тест Люшера. СПб.: Речь, 2001; Люшер М. Цвет вашего характера. М.: Вече, 1997. Драгунский В. В. Цветовой личностный тест. М.: АСТ, 2000.
 G. Kar (u. а.). Luscher-Test. Die Psychoogie der Farben. Base, (o. J.); имеется перевод № Ц«36043. М.: ВЦП НТЛДКГНТ, 1975.
 В методике Макса Люшера следует учесть, что всего лишь один цвет, выбранный произвольно, может существенно исказить адекватность тестирования и его последующей интерпретации (Филимоненко Ю. И. Цветовой тест Люшера. Модификация “попарные сравнения”. СПб.: СПбГУ, 1993). Задержка же взора испытуемого на любом из цветовых образцов теста Люшера приводит к возникновению последовательных образов, что также может сказаться на результатах тестирования. Об этом, к сожалению, не говорят приверженцы проективных цветовых методик, использующих вместо цветового круга отдельно взятые стимульные образцы. Цветовые круги (для тестирования по цветовому тону, насыщенности и светлоте) представлены в моей книге Светоцветовая терапия. СПб.: Речь, 2001.
 Купер М., Мэтьюз А. Язык цвета. М.: ЭКСМО-Пресс, 2001. С. 40, 47.
 Выше говорилось, что архетипом хроматизма — как религии, как идеального представления мира — является белый свет. Здесь же речь идет о научной методологии, которая используется для анализа реального человека (f-m) в реальном мире светоцветового окружения. Строго говоря, белый свет и серый цвет различаются объектами смешения: первый слагается из идеальных цветных потоков света, а второй — из реальных красок на Земле. Поэтому в хроматизме серый цвет служит информационной моделью для представления сложностей белого света. В отличие же от цветов других религий серый цвет является самым ненавязчивым цветом (Gericke L., Schцne К. Das Phдnomen Farbe. Zur Geschichte und Theorie ihrer Anwendung. Berin: Henscheverag, 1970. S. 128), то есть цветом, который может быть принят лишь добровольно, но никак не навязан силой ли оружия, или идеологии. В этом и заключается основной тезис хроматизма как религии объединяющего всех и вся Интернета (Серов Н. В. Аксиология цвета в культурах Востока и Запада // Евразия. 2001. № 2. С. 85–91).
 На объективном уровне психофизики об этом позволяет говорить так называемый «собственный цвет сетчатки», серый цвет которого также незаметен, как незаметно и настоящее время. На субъективном уровне метафизики времен это замечает и Андрей Белый: “Воплощение небытия в бытие, придающее последнему призрачность, символизирует серый цвет”.
 Тэрнер В. Символ и ритуал. М.: Наука, 1983. С. 102.
 Левинский Й.-Т. Еврейские праздники. Тель-Авив: Ахиасаф, 1991.
 Цит. по: Судзуки Д. Т. Лекции по дзэн-буддизму / Пер. с англ. М.: Ассоциация молодых ученых, 1990. С. 59. С позиций хроматизма легко видеть, что эта практика сводится к избеганию доминанты черного бессознания, то есть к стремлению открыть мир подсознания.
 Мифы народов мира. М.: СЭ, 1980. Т. 1. С. 149, 248, 614, 656; Т. 2. С. 22, 144, 407; Сычев Л. П., Сычев В. Л. Китайский костюм. Символика, история, трактовка в литературе и искусстве. М.: Наука, 1975. С. 15–78.
 См.: Рамачарака. Основы миросозерцания индийских иогов / Пер. с англ. СПб., 1913. С. 45.
 Келлог Д. Значение цвета и формы в изображении мандалы // Диагностика в арт-терапии. Метод «Мандала» / Под ред. А. И. Копытина. СПб.: Речь, 2002. С. 67. По-видимому, ощущая это противоречие в своих рассуждениях, Джоанна Келлог одновременно отмечает, что черный цвет предшествует новой жизни, ибо символизирует темноту чрева и земли, в которую брошено семя. Любая жизнь зарождается во тьме. И тут же констатирует, что большинство американцев избегают пользоваться черным цветом, так как не любят касаться неприятных вещей. В самом деле, жизнь американца до недавнего времени была сплошь рационализирована, предсказуема и, я не боюсь этого слова, запрограммирована. Поэтому отсекалась любая непонятная информация, которую, соответственно, не могут любить американцы в силу ее неприятности.
 Фромм Э. Искусство любви. Исследование природы любви. Минск: Полифакт, 1990. С. 8.
 Барышников А. П., Лямин И. В. Основы композиции. М.: СХ, 1951. С. 102.
 Данилова И. Е. От Средних веков к Возрождению. Сложение художественной системы картины Кватроченто. М.: Искусство, 1975. С. 87.
 Федоров В. Храм и богослужение // О вере и нравственности по учению православной церкви. М., 1991.
 Лакиер А. Русская геральдика. Кн. I. СПб., 1855. С. 20; Очерки общей этнографии. Зарубежная Азия. С. 278.
 Bremond E. L’inteigence de a coueur. Paris: Abin Miche, 2002. P. 34; Миронова Л. Н. Цветоведение. Минск: ВШ, 1984. С. 75
 Каракозова Ж. К. Хасанов М. Ш. Космос казахской культуры // Евразия. 2001. № 2. С. 91–138.
 Чернова А. … все краски мира, кроме желтой. М.: Искусство, 1987. С. 104.
 Там же. С. 103.
 Похлебкин В. В. Словарь международной символики и эмблематики. М.: Международные отношения, 1995. С. 403.
 21 ноября 1991 г. Конфедерация анархо-синдикалистов в Москве провела день 160-летия «Черного знамени».
 Цит. по: Толстая Т. Н. Квадрат / Толстая Т. Н. Изюм. М.: Подкова, ЭКСМО, 2002. С. 63 (С. 61–71).
 Малевич К. Главы из автобиографии художника. / Казимир Малевич. Каталог выставки. Л.; М.: Амстердам, МК СССР — SMA, The Netherands, 1988. С. 109–111.
 Соответствие внешних и внутренних свойств вещей в рамках относительного детерминизма — основного положения методологии хроматизма — было раскрыто мной в 1 главе «Хроматизма мифа. Экспериментальные данные спектроскопии и колориметрии достоверно подтвердили это соответствие (Серов Н. В. Атрибуты и функции цветового пространства // Оптич. Журн. 2001. Т. 68. № 5. С. 43–47). Опытные данные по этому соответствию в психологии и психофизике были приведены в 3-й части «Светоцветовой терапии».
 Цит по: Василий Кандинский. О духовном в искусстве (живопись). Л.: Фонд «Ленинградская галерея», 1990. С. 61).
 Витгенштейн Л. Философские работы. Ч. I / Сост. М. С. Козлова. М.: Гнозис, 1994. С. 445.
 Витгенштейн Л. Философские работы. М.: Гнозис, 1994. Ч. I. С. 178.
 Митькин А. А., Перцева Т. М. Динамика формы и цвета в творчестве Василия Кандинского и Казимира Малевича / Проблема цвета в психологии. М.: Наука, 1993. С. 189–196.
 Так, например в герметической философии главным символом черного цвета был ворон: «Знайте также, что ворон, летающий без крыльев в ночной черноте и солнечном свете, есть глава или начало искусства» (Hermиs. Les sept chapitres). Цит. по: Пуассон А. Теории и символы алхимиков // Теории и символы алхимиков. М.: Новый Акрополь, 1995. С. 117. Здесь же процитирую и знаменитого Фулканелли: “Черный — это корень и первоисточник всех других цветов” (Фулканелли. Тайны готических соборов. М.: L-book, К., Ваклер, 1996. С. 84).
 Эта логика наиболее зримо представлена в конце упомянутого эссе, где Татьяна Толстая упоминает фонд, который финансирует мягко говоря «художественные» проекты суеты сует, то есть реальную гибель искусства в его сиюсекундном толковании современными меценатами. И этика современности, в самом деле, позволяет экспертам пожать руки друг другу и быстро разойтись.
 Нравы, обычаи и памятники всех народов земного шара. М.: изд. А. Семен и А. Стойкович, 1846. С. 460.
 Цит по: Миронова Л. Н. Цветоведение. Минск: ВШ, 1984. С. 90.
 Леонардо да Винчи. Книга о живописи. М.: Академия, 1934. §§ 584, 703, 729.
 До недавнего времени колориметрические представления о черном цвете в принципе основывались на определении Гельмголца: «Черный цвет (света — Н.С.) представляет лишь темноту, т. е. попросту отсутствие света. Иное дело, если мы рассматриваем не лучи света, а окраску тел. Тогда черное точно также соответствует особым свойствам отражаеющей поверхности тела, как и белое, и с таким же правом признается цветом или окраской, как и это последнее» (Сочинения Гельмгольца. О зрении. СПб.: тип. А. А. Пороховщикова, 1896. С. 62). Ср. (Серов Н. В. Атрибуты и функции цветового пространства // Оптич. Журн. 2001. Т. 68. № 5. С. 45).
 Rousseau R.-L. Le angage des coueurs. St Jean de Braye, Danges, 1980. P. 149.
 Керлот Х. Э. Словарь символов.М.: L-book, 1994. С. 556.
 Bremond E. L’inteigence de a coueur. Paris: Abin Miche, 2002. P. 72–95.
 LE ROBERT. Paris: Ed. ADAGP, 1997 (v.: noir).
 Рабинович В. Л. Мир в зеркале алхимии: цвет и свет // Культура и искусство западноевропейского средневековья. М.: Советский художник, 1981. С. 175.
 Керлот Х. Э. Словарь символов. М.: L-book, 1994. С. 557; Серов Н. В. Хроматизм мифа. Л., 1990. Часть II; он же Античный хроматизм. СПб., 1995, Части II–III.
 Как писал Эрих Фромм, ясность существует только относительного прошлого, а относительно будущего ясно только, что когда-нибудь да наступит смерть (Фромм Э. Искусство любви. Исследование природы любви. Минск: Полифакт, 1990. С. 8).
 Серов Н. В. Хроматизм мифа. Л., 1990. Часть II; он же Античный хроматизм. СПб., 1995. Части II–III.
 В народных приметах именно черные глаза женщины, как характеристика доминирующего в ее интеллекте бессознания, и поныне считаются наиболее опасными («сглаз — черный глаз — минуй нас»). Подробнее цветовую семантику черных глаз. См. Кульпина В. Г. Лингвистика цвета. Термины цвета в польском и русском языках. М.: МГУ, 2001. С. 112–114.
 Керлот Х. Э. Словарь символов. М.: L-book, 1994. С. 556.
 В. Тэрнер. Символ и ритуал. М.: Наука, 1983. С. 85.
 Тернер В. У. Проблема цветовой классификации в примитивных культурах (на материале ритуала ндембу) // Семиотика и искусствометрия. М.: Мир, 1972. С. 61–71.
 И.-В. Гете К учению о цвете (Хроматика) § 841.
 Де Боно Э. Шесть шляп мышления. СПб.: Питер, 1997. С. 56, 113–114, 240.
 Итальянский фашизм возник около 100 лет назад в противопоставлении к социуму (белого архетипа), и в частности, ставя себя выше общечеловеческих (женских) ценностей (белого). Поэтому черный цвет в политической семантике может считаться архетипом фашизма.
 Если на Западе в жару снимают одежды, то в мире ислама, к примеру, стараются одеть больше одежд для изоляции тела от солнца, песка и ветра, нередко оставляя открытыми только глаза. Скрывающий все и вся черный цвет одежд арабских женщин был законодательно принят как благопристойный в ортодоксальном исламском мире в XVII веке (La coueur. Nature, histoire et decoration / Red. Y. Forman. Paris: Le Temps Apprivoise, 1993. P. 185).
 Крэйг Г. Психология развития. СПб.: Питер, 2000. С. 916.
 Возникает вопрос, не осознает ли женщина это метафизическое различие своих цветов, о котором говорит А. Жид: если белый цвет нам кажется понятным и разумным, то черный — глупым и животным? Не боится ли «женщина-личность» оказаться вне своей личности, вне собственного сознания в экстремуме сексуса? Судя по всему, ответ может быть положительным лишь при отсутствии любви к партнеру, поскольку влюбленная женщина всегда закрывает глаза на происходящее во всех смыслах этого слова.
 По данным Л. Е. Этингена, шведскими учеными установлена зависимость между природным цветом волос женщины и временем достижения ею оргазма: быстрее всего он достигается у брюнеток, затем у шатенок и блондинок (Этинген Л. Е. Волосы и ногти // Человек. 2002. № 5. С. 148).
 Если я не ошибаюсь, единственный мифический герой — Эндимион попытался заглянуть в этот абсолютно черный цвет поглощающего женского экстремума — и тот пришел к выводу, что белому рациуму мужского сознания невозможно даже мысленно уподобиться бессознательной идее женщины — ипостатической идее Божества в Природе (Эндимион. Философия низа... СПб.: Лисс, 1992. С. 71).
 Турчин В. Символика цвета // Юный художник. 1991. № 7. С. 36–40.
 См. хроматический анализ времен и соотношений Платона (Серов Н. В. Античный хроматизм. СПб., 1995. Гл. 3. Часть VI).
 Зибковец В. Ф. О черной и белой магии. М.: ИПЛ, 1965. С. 100.
 “In the womb of time” (в неизвестном будущем), как говорят англичане.
 Серов Н. В. Хроматизм мифа. Л.: В.О., 1990. Гл. 7; Бреслав Г. Э. Цветопсихология … СПб.: Б&K, 2000. С. 74.
 Фридлендер М. Об искусстве и знаточестве. СПб.: Андрей Наследников, 2001. С. 39.
 Rousseau R.-L. Le angage des coueurs. St Jean de Braye, Danges, 1980. P. 53.
 Симпатический отдел ВНС осуществляет усиление окислительных процессов, потребление питательных веществ, усиление дыхания, учащение деятельности сердца, увеличение поступления кислорода к мышцам и др. (Привес М. Г., Лысенков Н. К., Бушкович В. И. Анатомия человека. Л.: Медицина, 1974. С. 582).
 Вайс Ж.-М., Шавелли М. Лечение цветом. Ростов-на-Дону: Феникс, 1997. С. 216.
 Berin B., Kay P. Basic coor terms: their universaity and evoution. Berkeey: Uca-Press, 1969. Ср.: Василевич А. П. Исследование лексики в психолингвистическом эксперименте. На материале цветообозначения в языках разных систем. М.: Наука, 1987. Гл. II. В связи с этим “опредмечиванием” нельзя не вспомнить замечания В. В. Кандинского: “Это красное носит, главным образом, материальный характер (взятое изолированно) и так же, как и желтое, не склонно к углублению” (Василий Кандинский. О духовном в искусстве. Л.: Фонд «Ленинградская галерея», 1990. С. 48). В самом деле, как показано ниже, все телесные функции этого материального характера наиболее ярко представлены теплыми цветами — красным для мужского и желтым для женского тела (см. Желтый).
 Монгайт А. Л. Археология в СССР. М.: АН СССР, 1955; Серов Н. В. Хроматизм мифа. Л.: В.О., 1990. С. 102.
 Книшенко Ю. В. История первобытного общества и основы этнографии. Ростов-на-Дону: ИРУ, 1965. С. 140–141.
 Матье М. Э. Искусство Древнего Египта. Л.; М.: Искусство, 1961; она же. Древнеегипетские мифы. М.; Л.: АН СССР, 1956; Турчин В. Символика цвета // Юный художник. 1991. № 7. С. 36–40.
 Су вэнь, Нэй цзин: трактаты по традиционной китайской медицине на основе древних и современных текстов. (Кемерово), Серсон, 1994. С. 20–38; Гаваа Лувсан. Очерки методов восточной рефлексотерапии. Новосибирск: Наука, 1991. С. 9–24; Сычев Л. П., Сычев В. Л. Китайский костюм. Символика, история, трактовка в литературе и искусстве. М.: Наука, 1975. С. 15–78.
 LE ROBERT. Paris: Ed. ADAGP, 1997 (v.: rouge). Косвенно поэтому красный помещается слева и в круге цветов.
 Фоли Д. Энциклопедия знаков и символов. М.: Вече, АСТ, 1997. С. 357.
 Шерцль В. О названиях цветов // Филолог. Записки. Воронеж, 1884. Вып. II–III. С. 65.
 Во многих областях Востока брак обычно скреплялся прежде особым документом на красной бумаге, символизирующей радость (Очерки общей этнографии. Зарубежная Азия. М.: АН СССР, 1959. С. 150; Баскаков Э. Г. Биографии гербов, флагов, гимнов зарубежных стран. М.: ИПЛ, 1967. С. 39–40; Цултэм Н. Монгольская национальная живопись «Монгол Зурат». Улан-Батор: Госиздательство, 1986. С. 12).
 Нравы, обычаи и памятники всех народов земного шара. М., изд. А. Семен и А. Стойкович, 1846. С. 73.
 Каптен Ю. Л. Основы медитации. СПб., 1991. Гл. 3; Кейс Э. Ауры / Пер. с англ. Вирджиния: АНИ иП, 1976. С. 4–6. Вайс Ж.-М., Шавелли М. Лечение цветом. Ростов-на-Дону: Феникс, 1997. Гл. 3.
 Рамачарака. Основы миросозерцания индийских иогов / Пер. с англ. СПб., 1913. С. 46. Маловероятно, чтобы индийские иоги знали проблематику цветоведения. Так, если сочетание черного фона с красным могло позволить выявить семантику «гнева», предположим, из символики этих цветов, то ни из какой символической системы невозможно получить значение красного с зеленым как констатации ревности. В то же время законы цветоведения гласят, что сочетание красного и зеленого дает именно серовато-желтый (малонасыщенный) цвет, семантика которого, как показано ниже, связана именно с ревностью.
 Обратим внимание на классические характеристики этих богов Древней Греции. Если Эрос наделяется алым цветом и характеризуется дионисийскими чувствами божественного опьянения и любовного экстаза, то Арес — пурпурно-красным цветом, и соответственно, гордостью, надменностью, спесивостью, эгоистичностью и опьянением кровью. Ср. Rousseau R.-L. Le angage des coueurs. St Jean de Braye, Danges, 1980. P. 101 и (Серов Н. В. Античный хроматизм. Часть 1). Позднее в Античном мире мы встречаемся и с еще более тенденциозным выражением этих характеристик: с фаллоцентристским Приапом, известным под именем Красный бог. Как известно, Приап олицетворял весь эгоцентризм мужского сладострастия, которому, разумеется, поклонялось бессознгание женщины, ибо благодаря ему удовлетворялась и чувственность женского сладострастия, а этим, — и воспроизводство жизни на Земле. Взаимозависимость компонентов этого действа поражает своей целеположенностью и даже целесообразностью, о чем речь будет идти в следующих главах.
 Алексеев С. С., Теплов Б. М., Шеварев П. А. Цвет в архитектуре. М.; Л.: ГСИ, 1934. С. 27.
 Фоли Д. Энциклопедия знаков и символов. М.: Вече, АСТ, 1997. С. 359.
 Каждан А. П. Цвет в художественной системе Никиты Хониата // Византия. Южные славяне и Древняя Русь. М.: Наука, 1973. Бычков В. В. Византийская эстетика. М.: Искусство, 1977. С. 102–107; Горшкова В. Светоносная палитра // Родина. 1994. № 2. С. 96–98; Бастид Р. О чем говорят цвета. Мифы и символы // Курьер ЮНЕСКО, июнь 1958. С. 24–33.
 Bremond E. L’inteigence de a coueur. Paris: Abin Miche, 2002. P. 34.
 Шютт П. Поездка в Иран / Пер. с нем. // Иностр. Лит. 1988. № 8. С. 181.
 Рабинович В. Л. Алхимия как феномен средневековой культуры. М.: Наука, 1979.
 Лакиер А. Русская геральдика. Кн. I. СПб., 1855. С. 39; Похлебкин В. В. Словарь международной символики и эмблематики. М.: Международные отношения, 1995. С. 340, 401.
 Kar G. (u. а.). Luscher-Test. Die Psychoogie der Farben. Base, (0. J.); имеется перевод № Ц–36043. М.: ВЦП, 1975. С. 15.
 Гете И.-В. К учению о цвете (Хроматика) § 775 // Гете И.-В. Избр. соч. по естествознанию. М.: Наука, 1957. С. 315.
 Василий Кандинский. О духовном в искусстве (живопись). Л.: Фонд «Ленинградская галерея», 1990. С. 47. Показательным для этой неограниченности мне кажется тот факт, что для французов, особенно для финансистов и бизнесменов (как правило, мужчин) к примеру фигуральное выражение «быть в красном», означает нахождение в сложной критической ситуации (LE ROBERT. Paris: Ed. ADAGP, 1997 (v.: rouge)). Ср. семантику зеленого цвета.
 Витгенштейн Л. Философские работы. Ч. I / Сост. М. С. Козлова. М.: Гнозис, 1994. С. 446, 447.
 Так, в “Романтиках” Константин Паустовский замечает: “Мопассан писал при свете красного абажура, густом как кровь и страсть, писал в те часы, когда его уже подстерегало безумие”. Биографы и исследователи творчества Рихарда Вагнера постоянно упоминают потребность композитора писать музыку только при красном свете (Дерибере М. Цвет в деятельности…. С. 72).
 Келлог Д. Значение цвета и формы в изображении мандалы // Диагностика в арт-терапии. Метод «Мандала» / Под ред. А. И. Копытина. СПб.: Речь, 2002. С. 69.
 Бер У. Что означают цвета. Ростов-на-Дону: Феникс, 1997. С. 44.
 La coueur. Nature, histoire et decoration / Red. Y. Forman. Paris: Le Temps Apprivoise, 1993. S. 186.
 «Рад дурак красному» (В. Даль Пословицы и поговорки русского народа. М.: тип. МГУ, 1862. С. 476).
 Цит. по: Фоли Д. Энциклопедия знаков и символов. М.: Вече, АСТ, 1997. С. 360.
 Данилова И. Е. Искусство средних веков и Возрождения. М.: Советский художник, 1984. С. 95.
 Bremond E. L’inteigence de a coueur, Paris: Abin Miche, 2002. P. 160.
 Серов Н. В. Хроматизм мифа. Л.: В. О., 1990. С. 169. По прошествии дюжины лет в хроматизме получено более чем достаточное число доказательств справедливости этого положения. Ср. (Тернер В. У. Проблема цветовой классификации в примитивных культурах (на материале ритуала ндембу) // Семиотика и искусствометрия. М.: Мир, 1972. С. 66). На экстремальность красного для женщины указывает и тот факт, что по мере полового возбуждения цвет малых половых губ переходит из бледно-розового в ярко-красный; во время оргазма частота дыхания, пульс, давление крови у женщины сравнимы с этими показателями при восприятии красного цвета. Помимо этого в момент оргазма отмечается резкое покраснение кожи груди и лица женщины (Свядощ А. М. Женская сексопатология. М.: Медицина, 1974. С. 29, 34–35).
 Как следует из хроматического анализа памятников, во всех известных культурах существует общепринятая парадигма: красный — мужской цвет. Поэтому амбивалентность разделения красного цвета по полу, которую находит В. Тернер в пережиточных обществах, имеет смысл рассматривать только при задании граничных условий существования племени. При этом, как показала практика хроматизма, красный цвет может характеризовать женское бессознание исключительно в экстремальных условиях, тогда как мужское — в нормальных (Ср.: Тэрнер В. Символ и ритуал. М.: Наука, 1983. С. 82; Серов Н. В. Хроматизм мифа. Л.: В. О., 1990, § 8.4).
 Чернова А. … все краски мира, кроме желтой. М.: Искусство, 1987. С. 107–109.
 Шпенглер О. Закат Европы. Очерки морфологии мировой истории. Т. 1. Гештальт и действительность М.: Мысль, 1993. С. 421.
 Bremond E. L’inteigence de a coueur, Paris: Abin Miche, 2002. P. 140–153. Показательно, что данные физиологии полностью подтверждают наблюдения нашей коллеги. Так, по данным Маделен Мэйкэнеску-Джорджеску, у женщины в ответ на эффективный половой стимул отмечается покраснение различных участков тела, прогрессивно распространяющееся по всему телу на фазе предельной половой напряженности. Интенсивность покраснения увеличивается к концу этой фазы и резко исчезает после оргазма. (И. Думитру и др. Физиология и патофизиология воспроизводства человека. Бухарест: Медицинское издательство, 1981. С. 306–319). А. М. Свядощ также указывает на тот факт, что при нарастании полового напряжения цвет малых губ из бледно-розового переходит в ярко-красный или темно-красный (Свядощ А. М. Женская сексопатология. М.: Медицина, 1974. С. 34).
 Чернова А. … все краски мира, кроме желтой. М.: Искусство, 1987. С. 98–121.
 Романовска Анна. Цвет и настроение // Служба быта. 1966. № 11. С. 35.
 Kar G. (u. а.). Luscher-Test. Die Psychoogie der Farben. Base, (0. J.); имеется перевод № Ц–36043. М.: ВЦП, 1975. С. 5.
 Так, по данным Н.Федотовой, красный цвет лучше воспринимается в левом полуполе зрения, то есть правым полушарием головного мозга, которое отвечает прежде всего за образное мышление, свойственное преимущественно мужчинам (Федотова Н. На цвет товарищи есть // Знание — сила. 1988. № 10. С. 50).
 Гегель. Эстетика. М.: Искусство, 1971. Т. 3. С. 233.
 Чернова А. … все краски … С. 98–121.
 Де Боно Э. Шесть шляп мышления. СПб.: Питер, 1997. С. 56, 239.
 По данным В. В. Похлебкина, суггестивность этого символа строится на использовании семантики красного цвета — цвета крови и креста как символа христианства.
 Похлебкин В. В. Словарь международной символики и эмблематики. М.: Международные отношения, 1995. С. 402.
 Из-за наибольшей длины волны (среди всех цветов видимой области спектра) после преломления на хрусталике точка локализации красного цвета находится позади сетчатки. Именно поэтому красный объект кажется находящимся ближе, чем в реальности. Очевидно это свойство красных тонов автомобилей и приводит к меньшему числу ДТП — водители встречных машин раньше замечают их и успевают вовремя уклониться от столкновения. Возможно, свою роль здесь играет и «условный рефлекс» дорожных сигналов: красный свет — «стоп» (Статистика “Вокруг света”. 1966. № 11. С. 53).
 Обратим внимание на то, как это представление интерпретировалось классиком аналитической философии Людвигом Витгенштейном в § 443 Философских исследований: «Красное, которое ты себе представляешь, безусловно, не то же самое (не та же самая вещь), что красное, которое ты видишь перед собой; как можешь ты тогда утверждать, что это именно то, что ты себе представлял?» Иначе говоря, здесь уже предполагалось существование неразрывной связи между образом цвета и его концептом — как внутренним цветом нашего представления о внешнем цвете окружающей среды. Любопытно, что в истории хроматизма априорные размышления философов все чаще и чаще подтверждаются на практике: репрезентативный анализ представленной нами базы данных дал достаточно ясный ответ на вопрос Витгенштейна.
В то же время, как пишет А. П. Василевич, мы имеем каким-то образом структурированное множество цветовых оттенков, в котором чисто условно выделяются области близких цветов. Оттенкам в языке соответствуют слова; при этом непрерывность, присущая цветовому пространству, уступает место дискретности, свойственной языку (Василевич А. П. Исследование лексики в психолингвистическом эксперименте. На материале цветообозначения в языках разных систем. М.: Наука, 1987. С. 53). И далее (С. 106) замечает, что различные формулы символической логики помогают уяснить какие-то детали, но все это — искусственные языки, не имеющие непосредственной связи с интуицией; человеческое сознание привыкло к естественному языку, и именно его надо признать наиболее пригодным метаязыком семантического описания.
 L(scher M. Psychoogy der Farben. Base, 1985; Татиевский А. Цвет и характер. М.: Моимпекс, 1995. С. 9.
 Кожевников Е. П. Компенсаторное слежение в условиях монохроматической световой среды // Вопр. психол. 1971. № 4. С. 120.
 У взрослого мужчины количество эритроцитов в 1 куб. мм составляет в среднем 5 млн, у взрослой женщины — 4,5 млн. (Крэйг Г. Психология развития. СПб., 2000. С. 567; Бунак В. В., Нестурх М. Ф., Рогинскии Я. Я. Антропология. М., 1941. С. 256). Любопытно, что в эритроцитах крови у 15 % людей отсутствует резус-фактор (Батуев А. С., Никитина И. П., Журавлев В. Л, Соколова Н. Н. Малый практикум по физиологии человека и животных: Учебное пособие / Под ред. А. С. Батуева. СПб.: СПбГУ, 2001. С. 35). Не являются ли и эти 15 % очередным свидетельством несоответствия гендера полу, то есть не могут ли они быть материальным маркером гендера? Насколько мне известно, до настоящего времени ответа на этот вопрос не существовало.
 Серов Н. В. Светоцветовая терапия. СПб.: Речь, 2001. Гл. 1, 4; Дерибере М. Цвет в деятельности человека. М.: Стройиздат, 1964. Гл. VIII, IX; Алексеев С. С., Теплов Б. М., Шеварев П. А. Цвет в архитектуре. М.; Л.: ГСИ, 1934. С. 23.
 Кандинский В. О духовном в искусстве (живопись). Л.: Фонд ЛГ, 1990. С. 47–48.
 Дерибере М. Цвет в деятельности человека. М.: Стройиздат, 1964. С. 74.
 Kar G. (u. а.). Luscher-Test. S. 6; Gericke L., Schone К. Das Phanomen Farbe. Zur Geschichte und Theorie ihrer Anwendung. B.: Henscheverag, 1970. S. 132.
 Арнхейм Р. Новые очерки по психологии искусства. М.: Прометей, 1994. С. 232.
 Сексопатология: Справочник / Под ред. Г. С. Васильченко. М.: Медицина, 1990. С. 131.
 Иванов В. И. Родное и вселенское. М.: Республика, 1994. С. 74.
 L(scher M. Psychoogy der Farben. Base, 1985; The Luscher Coor Test. N.Y., 1971.
 Бажин Е. Ф., Эткинд А. М. Цветовой тест отношений. Л., 1985.
 Eysenck H. J., Eysenck S. B. Manua of the Eysenck Personaity Inventory. San Diego: E&IT, 1968.
. Серов Н. В. Эстетика цвета. Методологические аспекты хроматизма. СПб., 1997. L(scher M. Psychoogy der Farben. Base, 1985; The Luscher Coor Test. N.Y., 1971.
 Серов Н. В. Светоцветовая терапия. СПб.: Речь, 2001. С. 136.
 Ньютон не считал спектральным цветом пурпурный, а Гете — зеленый. Объединение этих позиций позволило создать адекатный концепт внешнего (по Ньютону) и внутреннего (по Гете) цветового пространства, впервые представленный мной в «Античном хроматизме» (С. 460–474).
 Вайс Ж.-М., Шавелли М. Лечение цветом. Ростов-на-Дону: Феникс, 1997. С. 271–272.
 Бунак В. В., Нестурх М. Ф., Рогинский Я. Я. Антропология. М.: УПГ, 1941. С. 256.
 Forman Y. (Red.). La coueur. Nature, histoire et decoration. Paris: Le Temps Apprivoise, 1993. P. 194.
 Купер М., Мэтьюз А. Язык цвета. М.: ЭКСМО-Пресс, 2001. С. 32–33.
 Гольдштейн А. Безразличие к цвету // Декорат. Искусство СССР. 1966. №6. С. 10–12.
 Наука и религия. 1988. № 1. С. 64.
 Вайс Ж.-М., Шавелли М. Лечение цветом. Ростов-на-Дону: Феникс, 1997. Гл. 3.
 Кейс Э. Ауры / Пер. с англ. Вирджиния: АНИиП, 1976. С. 6.
 Гоген П. Ноа-Ноа. М.: Изд. Маковского, 1914. С. 123.
 Рамачарака И. Основы миросозерцания индийских иогов / Пер. с англ. СПб., 1913. С. 47.
 Василий Кандинский. О духовном в искусстве (живопись). Л.: Фонд «Ленинградская галерея», 1990. С. 49.
 Исследование цвета пламени показало, что образ пламени репрезентативно связан не с красным, а с оранжевым цветом (Шемякин Ф. Н. К вопросу об отношении слова и наглядного образа // Изв. Педаг. Наук РСФСР. М., 1960. Вып. 113. С. 29).
 La coueur. Nature, histoire et decoration / Red. Y. Forman. Paris: Le Temps Apprivoise, 1993, P.194.
 Отсюда ученый заключает, что семантическое поле цвета по-разному строится в стихе и прозе (Москович В. А. Статистика и семантика. М.: Наука, 1969. С. 142). В хроматизме рассматриваются причины этих различий и на уровне информационной модели интеллекта анализируется, что соотнесение образ-концепта «оранжевого» с бессознанием, то есть с андрогинностью животной, биологической жизни человека не может являться нормой для поэтически-творческого подсознания. В качестве же исключения может быть создано даже «оранжевое небо», где имя цвета не адекватно денотату и, разумеется, образ-концепту. Прозаические же произведения нередко основаны на формальной логике изложения и, следовательно, на доминировании сознания, оперирующего не образ-концептами, а понятиями, к которым оно, вообще говоря, относит и цветообозначения.
 Алексеев С. С., Теплов Б. М., Шеварев П. А. Цвет в архитектуре. М.; Л.: ГСИ, 1934. С. 22.
 Дерибере М. Цвет в деятельности человека. М.: Стройиздат, 1964. С. 64, 73, 77.
. Kar G. (u. а.). Luscher-Test… С. 6, 24.
 Чернова А. … все краски мира, кроме желтой. М.: Искусство, 1987. С. 107–109.
 Bremond E. L’inteigence de a coueur. Paris: Abin Miche, 2002. P. 170.
 Похлебкин В. В. Словарь международной символики и эмблематики. М.: Международные отношения, 1995. С. 404.
 Вайс Ж.-М., Шавелли М. Лечение цветом. Ростов-на-Дону: Феникс, 1997. С. 223.
 Желто-оранжевыми лучами д-р Бэббитт лечил следующие заболевания: анемические состояния и малокровие; запоры и истощение; аменорею, расстройство менструального цикла; недостаточность функций печени, почек и органов малого таза; твердые хронические опухоли, отеки; бронхит, воспаление легких, простуду; паралич, ревматизм, ознобы; подавленность, переутомления и т. д. (Бэббитт Э. Д. Принципы света и цвета. Исцеляющая сила цвета. Киев: София, 1996. Гл. 6).
 При функциональном происхождении этих заболеваний, однако, может назначаться именно теплая гамма цветов. Это создает у пациента все условия для динамического перехода к активности параллельно с психотерапевтическим курсом лечения. И несмотря на вызываемый им аппетит, полнота пациенток уже через 3–4 сеанса цветолечения заметно убывает (Серов Н. В. Лечение цветом. СПб.: Лисс, 1993. С. 24).
 La coueur. Nature, histoire et decoration / Red. Y. Forman. Paris: Le Temps Apprivoise, 1993. P. 194.
 Это ли не роскошь! Иметь одинаковый взгляд на жизнь. Возможно, это сказывается и на предпочтениях юношей, достигающих половой зрелости: по Люшеру, они чаще выбирают красно-оранжевый цвет.
 Согласно выводам В. Ф. Шемякина, названия для коричневого цвета в немецком и английском языках восходят к древнему индоевропейскому корню, означающему цвет шерсти животных и, в частности, бобра и медведя (Шемякин В. Ф. К вопросу об отношении слова и наглядного образа // Изв. Ак. Пед. наук РСФСР. М., 1960. Вып. 113. С. 13). Вместе с тем в русском языке, согласно В. И. Далю, “коричневый” скорее может происходить от коряного цвета, цвета коры деревьев.
 Gericke L., Schone К. Das Phanomen Farbe. Zur Geschichte und Theorie ihrer Anwendung. B.: Henscheverag, 1970. S. 131.
 Цултэм Н. Монгольская национальная живопись «Монгол Зурат». Улан-Батор: Госиздательство, 1986. С. 12.
 Рамачарака И. Основы миросозерцания индийских иогов / Пер. с англ. СПб., 1913. С. 47.
 Kar G. (u. а.). Luscher-Test … С. 6.
 Цит по: Миронова Л. Н. Цветоведение. Минск: ВШ, 1984. С. 77.
 Вайс Ж.-М., Шавелли М. Лечение цветом. Гл. 3; Кейс Э. Ауры. С. 6.
 Кандинский В. В. Альбом. Текст художника. М., 1918. С. 58.
 Алексеев С. С., Теплов Б. М., Шеварев П. А. Цвет в архитектуре. М.; Л.: ГСИ, 1934. С. 29. В «переработанном и дополненном переиздании» этой книги, по понятным причинам психологическая интерпретация цветовосприятия была просто опущена (Алексеев С. С., Теплов Б. М., Шеварев П. А. Цветоведение для архитекторов. М.; Л.: ГОНТИ, 1938). Любопытно, что при Брежневе появляется впечатление, как мне кажется, весьма близкое к образу, который выразил Кандинский: «коричневый усыпляет и подавляет» (Губерман И. Чудеса и трагедии черного ящика. М.: ДЛ, 1969. С. 237). Однако это — отдельная тема для исследований внутренней среды человека в мире социума.
 Люшер М. Цвет вашего характера. М.: Вече, 1997. Драгунский В. В. Цветовой личностный тест. М.: АСТ, 2000; Собчик Л. Н. Модифицированный восьмицветовой тест Люшера. СПб.: Речь, 2001.
 Купер М., Мэтьюз А. Язык цвета. М.: ЭКСМО-Пресс, 2001. С. 47.
 La coueur. Nature, histoire et decoration. P. 194.
 Похлебкин В. В. Словарь международной символики ... С. 404.
 Подробнее о коричневой форме фашистов в Германии (см.: Heer E. Wie Farben wirken. S. 207–208).
 Забозлаева Т. Символика цвета. С. 95. См. также Heer E. Wie Farben wirken. S. 105.
 Гендерное различие потребностей в сексуальном удовлетворении может быть интерпретировано по принципу символических различий сердолика. Так, его коричневатые оттенки принято подразделять на “мужской” — темно-коричневый и “женский” — розовато-оранжевый. Вместе с тем собственно коричневый снимает эти различия, объединяя в себе мужскую и женскую потребность, о чем говорит и близость цветов их оргазма (см.: Серов Н. В. Хроматизм мифа. Л.: В. О., 1990. Гл. 9).
 Гете И.-В. К учению о цвете (Хроматика) § 765–766 // Гете И.-В. Избр. соч. по естествознанию. М.: Наука, 1957. С. 312–313.
 Gericke L., Schone К. Das Phanomen Farbe. Zur Geschichte und Theorie ihrer Anwendung. B.: Henscheverag, 1970. S. 126.
 Матье М. Э. Древнеегипетские мифы. М.; Л.: АН СССР, 1956; она же. Искусство Древнего Египта. Л.; М.: Искусство, 1961; Турчин В. Символика цвета // Юный художник, 1991. № 7. С. 36–40.
 В различных течениях китайской философии считалось, что равновесие Инь — Ян имеет место 18 дней каждого сезона, что давало основание эпизодически наделять желтым (золотым) цветом Ян категорию. Иначе говоря, в развивающейся системе желтый цвет может характеризовать и Инь, и Ян в зависимости от условий (нормальных или экстремальных), что полностью соотвествует положениям хроматизма о зависимости репрезентативных данных от условий наблюдения. Поскольку и Гете, и Кандинский, и Шпенглер называли желтый типично земной краской, а желтый цвет являлся неизменной характеристикой «земли» в Китае, то с учетом общепринятой семантики «земля — женщина» в обычных условиях желтым цветом репрезентативно характеризуется женская категория Инь. См.: Кобзев А. И. Особенности философской и научной методологии в традиционном Китае // Этика и ритуал в традиционном Китае. М.: Наука, 1988. С. 17–55; Васильев Л. С. Этика и ритуал а трактате «Ли цзи» // Там же. С. 173–201; Торчинов Е. А. Этика и ритуал в религиозном даосизме // Там же. С. 202–235; Су вэнь, Нэй цзин: трактаты по традиционной китайской медицине на основе древних и современных текстов. (Кемерово), Серсон, 1994. С. 20–38).
 La coueur. Nature, histoire et decoration / Red. Y. Forman. Paris: Le Temps Apprivoisй, 1993. P. 200; Фоли Д. Энциклопедия знаков и символов. М.: Вече, АСТ, 1997. С. 363.
 Как замечает Ева Геллер, «Для нас (европейцев — Н.С.) черный определенно мужской, а желтый мы ощущаем как женский», полагая, что в Китае все наооборот: «Желтый — Ян принцип» (Heer E. Wie Farben wirken. S. 139). Однако с этим трудно согласиться по многим причинам. Во-первых, в китайской натурфилософии желтый цвет рассматривался относительно других в зависимости от сезона и имел преимущественно женственный характер в связи с матрилинейностью правления. Во-вторых, согласно китайской символике желтый цвет всегда ссотносился с пассивностью земли (желтоземы), которая требовала своего красного возделывателя. И, наконец, в-третьих, желтый цвет всегда сопоставлялся в китайской традиции с такими женскими символами как роза и сладкий вкус (ср. табл. 13.2 в Хроматизме мифа и табл. на с. 140 в книге Евы Геллер), что также не дает никаких оснований его соотнесения с мужественноым принципом Ян. Об этом говорил еше Бань Гу: “Почему среди пяти первоэлементов два (“дерево” и “огонь”) относятся к силе Ян, а три (остальные) относятся к силе Инь? (Земля, относящаяся к силе Инь), будучи почитаемой превыше всех, сочетается с небом, (относящимся к силе Ян). Что касается “металла”, “дерева”, “воды” и “огня”, то здесь силы Инь и Ян соединяются попарно (Бань Гу. Бо ху тун // Древнекитайская философия. Эпоха Хань. М.: Наука, 1990. С. 227–236; Степугина Т. В. Примечания 3–30 к этому трактату, там же. С. 433–438).
 Как и в белом цвете (См. выше), так и здесь мы встречаемся с материальным маркером, характеризующим экстремальное состояние мужчины в сексусе. Поэтому для нормальных условий жизни вряд ли может быть обоснована интерпретация желтого (и золотого) цвета с цветом отца даже с мифологической точки зрения, на которой основывается Джоанна Келлогг в статье «Значение цвета и формы в изображении мандалы» (см.: Диагностика в арт-терапии. Метод «Мандала» / Под ред. А. И. Копытина. СПб.: Речь, 2002. С. 66–75). Привлечение же мифов индуизма, или более поздних версий, к примеру, о Зевсе, золотом дожде и Данае подчеркивает исключительно эктремальный характер проявления желтого (золотого) цвета как маскулинного.
 Фоли Д. Энциклопедия знаков и символов. М.: Вече, АСТ, 1997. С. 363.
 Каптен Ю. Л. Основы медитации. СПб., 1991. Гл. 3; Вайс Ж.-М., Шавелли М. Лечение цветом. Ростов-на-Дону: Феникс, 1997. Гл. 3; Кейс Э. Ауры / Пер. с англ. Вирджиния: АНИиП, 1976.
 Рамачарака И. Основы миросозерцания индийских иогов / Пер. с англ. СПб., 1913. С. 47–52. Если придерживаться этого положения, то становятся объяснимыми и нимбы Аполлона, Будды и Христа как духовно-великих людей. Вместе с тем, справедливость этого положения свидетельствовала бы и в пользу известного психологам эмпирического факта — гениальные творцы всегда обладали женственными характеристиками личности, то есть женственным бессознанием. А это, в свою очередь, давало бы основания говорить о сущностном факторе творческой переработки информации прежде всего бессознанием. Так как именно последнее положение и констатируется в науке (Юнг, Леви-Стросс, Симонов, Фромм и другие), то круг замыкается: религия предшествует науке. И следовательно, религия и наукя являются взаимодополняющими компонентами единого процесса познания истины.
 Похлебкин В. В. Словарь международной символики и эмблематики. М.: Международные отношения, 1995. С. 340. Примечательно, что до XII века желтый цвет имел преимущественно положительное значение; после XII века приобрел смысл измены, лжи, продажности (изображение Иуды в желтых одеждах), бесстыдства и т. п. И жертвы инквизиции шли на костер в желтых одеждах. Строго говоря, это был не чисто желтый цвет, что мы увидим в следующем разделе.
 Чернова А. … все краски мира, кроме желтой. М.: Искусство, 1987. С. 109–111.
 Козлова Т. В. Цвет в костюме. М.: ЛПБИ, 1989. С. 7–8.
 Савельева О. О. Коммерция в стиле модерн // Человек. 2002. № 5. С. 59, 62.
 Василий Кандинский. О духовном... С. 43.
 Шпенглер О. Закат Европы. Очерки морфологии мировой истории. Т. 1. Гештальт и действительность М.: Мысль, 1993. С. 421. Весьма показательно, что и Кандинский, и Шпенглер говорят о «материальном», «земном», «телесном» характере желтого цвета, что в хроматизме непосредственно связано с телесными функциями бессознания.
 Василий Кандинский. О духовном в искусстве (живопись). Л.: Фонд «Ленинградская галерея», 1990. С. 42–43.
 По-видимому, природа женщины всесторонне связана с желтым цветом. Здесь и желтое пятно сетчатки, отвечающее за максимальную чувствительность цветового (колбочкового) зрения, а также и центрального зрения, которым женщины практически в упор рассматривают друг друга (в отличие от преимущественно мужского периферического (палочкового, ахромного) бокового зрения, требуемого, по В. А. Геодакяну, для защиты и / или охоты) (Геодакян В. А. Половой диморфизм и «отцовский эффект» // Ж. общ. биол. 1981. Т. 42. № 5. С. 657–668; Кравков С. В. Глаз и его работа. С. 14, 254–255). У женщин же в крестцовом отделе симпатического ствола ВНС ученые выделяют “средний отдел”, иннервирующий матку и влагалище и, разумеется, отсутствующий у мужчины как доминанта бессознания (Привес М. Г., Лысенков Н. К., Бушкович В. И. Анатомия человека. Л.: Медицина, 1974. С. 593). У женщины периодически возникает и желтое тело, окрашиваемое каротином и ксантофилом и превращающееся затем в белое (перед побелением собственно тела женщины после месячных) (И. Думитру и др. Физиология и патофизиология воспроизводства человека. Бухарест: Медицинское издательство, 1981. С. 69–70). У женщины же наблюдается и насыщенность тела (ср. эрогенные зоны) нервными окончаниями, которые, по данным ученых, в неокрашенных клетках содержат бледно-желтый или зеленовато-желтый пигмент (Лаврентьев Б. И., Плечкова Е. К. Нервная клетка и нервное волокно. Неврон // Анатомия и гистология нервной системы. Книга 1. М.: Медгиз, 1955. С. 125).
 Кравков С. В. Глаз и его работа. Психофизиология зрения, гигиена освещения. М.; Л.: АН СССР, 1950. С. 437.
 Хримли А. Эстетическое восприятие цвета и формы // Эстетика и производство. М.: МГУ, 1969. С. 49.
 Драгунский В. В. Цветовой личностный тест. М.: АСТ, 2000; Собчик Л. Н. Модифицированный восьмицветовой тест Люшера. СПб.: Речь, 2001.
 Редакционный комментарий к войне в Ираке // TV EuroNews. 28.03.2003.
 Бэббитт Э. Д. Принципы света и цвета. Исцеляющая сила цвета. Киев: София, 1996. С. 73.
 Арнхейм Р. Новые очерки по психологии искусства. М.: Прометей, 1994. С. 232.
 Gericke L., Schone К. Das Phanomen Farbe. Zur Geschichte und Theorie ihrer Anwendung. B.: Henscheverag, 1970. S. 132.
 Сексопатология: Справочник / Под ред. Г. С. Васильченко. М.: Медицина, 1990. С. 131.
 Бажин Е. Ф., Эткинд А. М. Цветовой тест отношений. Л., 1985; Серов Н. В. Эстетика цвета. Методологические аспекты хроматизма. СПб., 1997. The Luscher Coor Test. N.Y., 1971.
 Серов Н. В. Светоцветовая терапия. СПб.: Речь, 2001. С. 136.
 Строго говоря, 3-й закон Грасмана формулируется более широко: результат смешения двух или большего числа стимулов зависит только от цветов этих стимулов и не зависит от того, какой спектральный состав излучения обуславливал цвет каждого из стимулов (Луизов А. В. Цвет и свет. Л.: ЭАИ, 1989. С. 63).
 Нюберг Н. Д. Курс цветоведения. М.; Л.: ГИЛП, 1932. С. 67.
 Серов Н. В. Античный хроматизм. СПб.: Лисс, 1995. С. 459.
 Kar G. (u. а.). Luscher-Test. С. 20.
 Там же. С. 22.
 Люшер М. Сигналы личности. Ролевые игры и их мотивы. Воронеж: МОДЭК, 1993. С. 115; Бреслав Г. Э. Цветопсихология и цветолечение для всех. СПб.: Б&K, 2000. С. 155.
 L(scher M. Psychoogy der Farben. Base, 1985; Татиевский А. Цвет и характер. М.: Моимпекс, 1995. С. 7–8.
 В хроматизме желтый цвет сублимирует функции женственного бессознания в нормальных условиях существования. Поэтому получить чисто желтый цвет из аддитивного смешения красного и зеленого, как это осуществляется психологами не представляется возможным. Действительно, если красный моделирует функции мужественного бессознания, а зеленый, как мы убедимя ниже — мужественного самосознания, то их смешение приводит к нонсенсу самосознающего бессознания. Как показано в тексте на примерах интерпретаций желтого цвета в функциональной психологии, эти представление никогда не могут быть верифицированы из-за их расплывчато-противоречивого характера, о чем говорит и Л. Н. Собчик (см.: Собчик Л. Н. Модифицированный восьмицветовой тест Люшера. СПб.: Речь, 2001. С. 31–32).
 Нюберг Н. Д. Курс цветоведения. М.; Л.: ГИЛП, 1932. С. 110.
 Любопытно, что последовательные образы от желтого раздражителя затухают быстрее, чем от белого. Констатацию этого опытного факта. С. В. Кравков еще в середине прошлого века считал весомым аргументом в пользу введения на автотранспорте желтых (не только противотуманных) фар в целях уменьшения слепящего действия автомобильных огней (Кравков С. В. Глаз и его работа. Психофизиология зрения, гигиена освещения. М.; Л.: АН СССР, 1950. С. 355).
 Кравков С. В. Глаз и его работа. С. 254, 383.
 Kar G. (u. а.). Luscher-Test. С. 20–21.
 Дерибере М. Цвет в деятельности человека. М.: Стройиздат, 1964. С. 150. Как констатирует Дерибере, это не было объяснено, но отмечалось во многих местах.
 Так, по утверждению удачливых менеджеров зарубежных фирм, они приобрели состояние благодаря окраске своих офисов в желтый цвет (Романовска Анна. Цвет и настроение // Служба быта. 1966. № 11. С. 35).
 Kar G. (u. а.). Luscher-Test. С. 6, 23, 32, 33, 97.
 Сюда же, по-видимому, можно отнести и желтую кофту Маяковского, и желтые цвета Достоевского и т. д. и т. п.
 Нравы, обычаи и памятники всех народов земного шара. М.: изд. А. Семен и А. Стойкович, 1846. С. 59–66.
 Круг спектрально чистых цветов расположен ортогонально к ахромной оси времен и пересекается с ней в точке средне-серого цвета, который моделирует настоящее. Поэтому все полихромные цвета моделируют те или иные функции исключительно в настоящем времени (Юиг Р. Цвет и выражение внутреннего времени в западной живописи // Психология цвета. М.: Рефл-бук, 1996. С. 135).
 Купер М., Мэтьюз А. Язык цвета. М.: ЭКСМО-Пресс, 2001. С. 34.
 Разумеется, с позиций физики все выглядит гораздо проще: согласно закону Рэлея, интенсивность рассеянного туманом света обратно пропорциональна четвертой степени длины волны, однако для выполнения этого закона необъодимо, чтобы частицы составляли не более 1–2-х десятых длины волны, что применимо далеко не для всякого тумана.
 Полностью отдавая отчет в некоторой метафизичности этих комментариев, я тем не менее полагаю возможным внимательное к ним отношение со стороны исследователей, заинтересованных в создании базовой модели человека. Ибо прежде всего эти комментарии основаны на концептах цветовых канонов, объективированных мировой историей человечества. Эти и другие факты, таким образом, дают достаточно характеристическую картину для их детального обсуждения в рамках определенной модели. Представленная здесь хроматическая модель интеллекта показала реальную возможность четкой интерпретации всего ряда эмпирических и теоретических данных, большая часть которых ранее лишь констатировалась без попыток какого-либо обсуждения.
 Согласно практике д-ра Бэббитта целительные свойства желтого цвета могут использоваться и приемом внутрь воды, заряженной в бутылках желтого стекла на солнце. По этой методике лечатся хронические запоры и бронхит — показано от 2 до 4 чайных ложек заряженной воды перед приемом пищи.
 Kar G. (u. а.). Luscher-Test. С. 6.
 Дерибере М. Цвет в деятельности человека. М.: Стройиздат, 1964. С. 76; Алексеев С. С., Теплов Б. М., Шеварев П. А. Цвет в архитектуре. М.; Л.: ГСИ, 1934. С. 19, 23; Кожевников Е. П. Компенсаторное слежение в условиях монохроматической световой среды // Вопр. психол. 1971. № 4. С. 120.
 Kar G. (u. а.). Luscher-Test. С. 110–112.
 Элизабет Бремон (Bremond E. L’inteigence de a coueur. Paris: Abin Miche, 2002. P. 192–199) вслед за Р. Л. Руссо (Rousseau R.-L. Le angage des coueurs. St Jean de Braye, Danges, 1980. P. 131–137) констатирует: «Иногда на мужчинах встречаются желтые рубашки, но коллективное бессознательное французов связывает желтый с цветом обманутых мужей». И далее она назидательно добавляет: «Несчастны те, кто это игнорирует», — не сомневаясь в истинности сентенции. Однако в следующем разделе мы увидим причину ошибки, которую часто допускают и русскоязычные исследователи, полагая, что любой желтый — цвет измены.
Вместе с тем, эта констатация французских исследователей и торговых менеджеров еще раз подтверждает тезис хроматизма о том, что в нормальных условиях жизни мужчину не характеризует желтый цвет одежд. В экстремальных же условиях (творчество, спасатели, яхтсмены, горнолыжники и т. д.) этот цвет вполне может характеризовать мужчину. Все мы слышали некогда о желтой кофте Маяковского, все мы видим сегодня желтые одеяния Вячеслава Полунина и поэтому вполне можем допустить их наличие, к примеру, у Ван Гога, Пикассо, Дали или Клее.
 Де Боно Э. Шесть шляп мышления. СПб.: Питер, 1997. С. 56, 239.
 Материалы настоящего раздела приведены в основном по следующим работам: Аверинцев С. С. Золото в системе символов ранневизантийской культуры // Византия. Южные славяне и Древняя Русь. Западная Европа. М., 1973. С. 43–52; Бычков В. В. Византийская эстетика. М.: Искусство, 1977. С. 102–107; Фридлендер М. Об искусстве и знаточестве. СПб.: Андрей Наследников, 2001. С. 39–40.
 Алексеев С. С., Теплов Б. М., Шеварев П. А. Цвет в архитектуре. М.; Л.: ГСИ, 1934. С. 34.
 Ивенс Р. М. Введение в теорию цвета. М.: Мир, 1964. С. 274.
 Нюберг Н. Д. Курс цветоведения. М.; Л., ГИЛП, 1932. С. 72, 140–159. Художникам и архитекторам следовало бы детальнее изучить это положение, поскольку оно не во всем согласуется с выводами экспериментаторов (Ивенс Р. М. Введение в теорию цвета. М.: Мир, 1964. С. 374–390).
 Кравков С. В. Глаз и его работа. С. 444–447.
 Алексеев С. С., Теплов Б. М., Шеварев П. А. Цвет в архитектуре. С. 92.
 О семантике золота как «цвета» ср. исследования С. С. Аверинцева и О. Шпеглера (Закат Европы. С. 423).
 Каптен Ю. Л. Основы медитации. СПб., 1991. Гл. 3; Кейс Э. Ауры / Пер. с англ. Вирджиния: АНИ иП, 1976. С. 6.
 Аверинцев С. С. Золото в системе символов ранневизантийской культуры // Византия. Южные славяне и Древняя Русь. Западная Европа. М., 1973. С. 43–52; Бычков В. В. Византийская эстетика. Теоретические проблемы. М.: Искусство, 1977. С. 102–107; Горшкова В. Светоносная палитра // Родина. 1994. № 2. С. 96–98.
 Цит. по: Данилова И. Е. От Средних веков к Возрождению. С. 83.
 Rousseau R.-L. Le angage des coueurs. St Jean de Braye, Danges, 1980. P. 131.
 Бычков В. В. Византийская эстетика. М.: Искусство, 1977. С. 106.
 Кн. Евгений Трубецкой. Три очерка о русской иконе. Paris: YMCA-PRESS, 1965. С. 73.
 Данилова И. Е. От Средних веков к Возрождению. Сложение художественной системы картины Кватроченто. М.: Искусство, 1975. С. 86–89.
 Кравков С. В. Глаз и его работа. С. 441–446.
 Цит. по: Данилова И. Е. От Средних веков к Возрождению. С. 122.
 Максимов М. М. Очерк о золоте. М., МГ, 1977, 15.
 Шемякин В. Ф. К вопросу об отношении слова и наглядного образа // Изв. Ак. Пед. наук РСФСР. М., 1960. Вып. 113. С. 13.
 Фридлендер М. Об искусстве и знаточестве. СПб.: Андрей Наследников, 2001. С. 41–42.
 Кульпина В. Г. Лингвистика цвета. М.: МГУ, 2001. С. 202.
 Любопытно, что концентрация золота в женских волосах намного выше, чем в мужских. См. Этинген Л. Е. Волосы и ногти // Человек. 2002. № 5. С. 148.
 Зубова Л. В. Поэзия Марины Цветаевой. Лингвистический аспект. Л.: ЛГУ, 1989. Гл. III.
 См. с. 64 «Хроматизма мифа», где на основе экспериментальных данных достаточно явно представлены различия в восприятии мужчинами и женщинами определенных изображений с позиций их бессознания.
 Забозлаева Т. Символика цвета. С. 102.
 Акош К. Думают ли животные М., 1965. С. 49.
 Гегель. Соч. Т. III. Энциклопедия философских нак. Ч. III. Философия духа. М.: АН СССР, 1956. С. 117.
 Kar G. (u. а.). Luscher-Test. С. 24.
 Heer E. Wie Farben wirken, SS.127, 129.
 Рамачарака И. Основы миросозерцания индийских иогов / Пер. с англ. СПб., 1913. С. 47.
 Гегель. Соч., т.III. Энциклопедия философских нак. Ч. III, Философия духа. М.: АН СССР, 1956. С. 117.
 Лакиер А. Русская геральдика. Кн. I. СПб., 1855. С. 20; Gericke L., Schцne К. Das Phдnomen Farbe. Zur Geschichte und Theorie ihrer Anwendung. B.: Henscheverag, 1970. S. 129.
 Нравы, обычаи и памятники всех народов земного шара. М.: изд. А. Семен и А. Стойкович, 1846. С. 428; Очерки общей этнографии. Зарубежная Азия. М.: АН СССР, 1959. С. 242.
 La coueur. Nature, histoire et decoration / Red. Y. Forman. Paris: Le Temps Apprivoise, 1993. P. 200.
 Bremond E. L’inteigence de a coueur. Paris: Abin Miche, 2002. P. 193.
 Гете И.-В. К учению о цвете (Хроматика) § 771 // Гете И.-В. Избр. соч. по естествознанию. М.: Наука, 1957. С. 314.
 Цит. по: Забозлаева Т. Символика цвета. СПб.: BOREY-PRINT, 1996. С. 65.
 Так, по-видимому, Второй интернационал (1889–1919) получил название “желтый” за оппортунизм в период Первой мировой войны как знак практически женского предательства и соглашательства с империалистической политикой своих буржуазных правительств.
 Эрнст Неизвестный // Искусство кино. 1989. № 6. С. 69.
 «Желтая пресса» — бульварные издания США, по одной из версий получившие свое название в XIX веке из-за цвета дешевой бумаги, на которой они печатались.
 В то же время «Желтую книгу» нельзя путать с «желтыми книгами», которые издавались в Великобритании (в 20–30-е годы XX в.). В них были изданы правительственные отчеты по внутриполитическим и социальным вопросам, которые по своим обложкам получили название «желтых» и «оранжевых книг» (Похлебкин В. В. Словарь международной символики и эмблематики. М.: Международные отношения, 1995. С. 419).
 Цветной рис из «Человек». 2002. №5 (О. Бердслей).
 Кабо В. Р. Синкретизм первобытного искусства // Ранние формы искусства. М.: Искусство, 1973. С. 293; Серов Н. В. Хроматизм мифа. Л.: В. О., 1990. Гл. 9.
 Хейзинга Й. Осень Средневековья. Исследование форм жизненного уклада и форм мышления в XIV и XV веках во Франции и Нидерландах. М.: Наука, 1988. С. 306.
 Так, по данным Ю. П. Платонова, желтый цвет у русских, немцев, белорусов, украинцев, поляков и французов символизирует измену или разлуку; у немцев он связан с ненавистью, завистью, фальшью; у поляков — со злостью; у американцев — с трусостью (Платонов Ю. П. Этническая психология. СПб.: Речь, 2001. С. 226–227).
 Алексеев С. С., Теплов Б. М., Шеварев П. А. Цвет в архитектуре. М.; Л.: ГСИ, 1934. С. 30; Gericke L., Schone К. Das Phanomen Farbe. Zur Geschichte und Theorie ihrer Anwendung. B.: Henscheverag, 1970. S. 132.
 Rousseau R.-L. Le angage des coueurs. St Jean de Braye, Danges, 1980. Ch. III.
 Кравков С. В. Глаз и его работа. Психофизиология зрения, гигиена освещения. М.; Л.: АН СССР, 1950. С. 120, 159
 Китаев-Смык Л. А. Исследование ахроматической и хроматической чувствительности зрения при кратковременном действии невесомости // Пробл. Физиологич. Оптики, 1969. Т. 15. С. 130–133.
 Алексеев С. С., Теплов Б. М., Шеварев П. А. Цвет в архитектуре. М.; Л.: ГСИ, 1934. С. 30; Хен Р. Азбука цветов. Берлин: НП ИСЛ, 1979. С. 47.
 Кейс Э. Ауры. С. 3; Вайс Ж.-М., Шавелли М. Лечение цветом. Гл. 3.
 Гете И.-В. К учению о цвете (Хроматика) § 770 // Гете И.-В. Избр. соч. по естествознанию. М.: Наука, 1957. С. 313.
 Чернова А. … все краски мира, кроме желтой. М.: Искусство, 1987. С. 112.
 Гете И.-В. К учению о цвете (Хроматика). § 829 // Гете И.-В. Избр. соч. по естествознанию. М.: Наука, 1957. С. 325.
 Kar G. (u. а.). Luscher-Test. С. 18.
 Петров-Водкин К. С. Хлыновск. Пространство Эвклида. Самаркандия. Л.: Искусство, 1982. С. 500.
 Алексеев С. С., Теплов Б. М., Шеварев П. А. Цвет в архитектуре. М.; Л.: ГСИ, 1934. С. 29.
 Кокто Ж. Портреты — воспоминания. М.: Известия, 1985. С. 132.
 Kar G. (u. а.). Luscher-Test. С. 17.
 Бреслав Г. Э. Цветопсихология и цветолечение для всех. СПб.: Б&K, 2000. С. 180.
 Де Боно Э. Шесть шляп мышления. СПб.: Питер, 1997. С. 177, 239.
 Бер У. Что означают цвета. Ростов-на-Дону: Феникс, 1997. С. 74. В связи с «растительными» характеристиками мужского начала напомню, что мягкий, спокойный, самосознающий мужчина нередко существует как настоящее растение. Но он же может быть — как и растение — агрессивным, колющим и безжалостным. Здесь и темно-зеленая крапива, и серо-зеленые колючки репейника и терновника, и острые шипы желто-, темно- и сине-зеленых кактусов и т. п. Иначе говоря, все зависит не столько от цветообозначения, сколько от оттенка самого цвета, поскольку вербальный язык (насчитывающий около сотни цветообозначений) далеко не всегда адекватен природному языку (содержащему более миллиона цветовых оттенков).
 Витгенштейн Л. Философские работы. Ч. I / Сост. М. С. Козлова. М.: Гнозис, 1994. С. 481.
 Миронова Л. Н. Семантика цвета в эволюции психики человека // Проблема цвета в психологии. М.: Наука, 1993. С. 172–188.
 Матье М. Э. Древнеегипетские мифы. М.; Л.: АН СССР, 1956; она же. Искусство Древнего Египта. Л.; М.: Искусство, 1961.
 Heer E. Wie Farben wirken. S. 72–74. Вместе с тем, эта же исследовательница настолько запутывается в рассуждениях о соотнесении зеленого цвета с натурфилософскими принципами Древнего Китая, что даже пытается различать оттенки зеленого цвета. В обобщающей же таблице на с. 140 она же четко указывает, что зеленый — мужественный принцип Ян.
 La coueur. Nature, histoire et decoration / Red. Y. Forman. Paris., Le Temps Apprivoise, 1993. P. 206.
 Как отмечает С. А. Токарев, в большинстве мифологий «бог смерти» не вычленяется из сложных мифологических образов, олицетворяющих все злое, вредное, опасное, безобразное: таковы египетский бог Сет и др. (Мифы народов мира. М.: СЭ, 1982. Т. 2. С. 457).
 Серов Н. В. Античный хроматизм. СПб.: Лисс, 1995. С. 428.
 Су вэнь, Нэй цзин: трактаты по традиционной китайской медицине на основе древних и современных текстов. (Кемерово), Серсон, 1994. С. 20–38; Гаваа Лувсан. Очерки методов восточной рефлексотерапии. Новосибирск: Наука, 1991. С. 9–24; Сычев Л. П., Сычев В. Л. Китайский костюм. Символика, история, трактовка в литературе и искусстве. М.: Наука, 1975. С. 15–78.
 Рамачарака И. Основы миросозерцания индийских иогов / Пер. с англ. СПб., 1913. С. 45. В самом деле, не пользуется ли самосознание мужчины этим «тонким обманом», если в его интеллекте доминирует подсознание, а социум требует от него сознательного исполнения долга и воспитывает его для этого? Как мне кажется, этой «аурой» подсознательно пользуется любой чиновник, что и приводит к его итоговому цвету — затемненному сине-зеленому (см. ниже). Интересно, что далее Рамачарака связывает семантику практически этой ауры («зеленый цвет грязного оттенка») с ревностью, тогда как «черно-зеленый цвет выражает низкий обман». Как известно, именно ревностное служение долгу и принципиальный макиавеллизм составляют сущность любого карьериста-бюрократа. И ревность же бытовую наделяет Шекспир в «Отелло» именно эпитетом зеленоглазой ведьмы.
 Легченков Т., Гончарова М. Азия, mon amour // Петербург на Невском. 2002. № 06 (065). С. 36–37.
 Цултэм Н. Монгольская национальная живопись «Монгол Зурат». Улан-Батор: Госиздательство, 1986. С. 12.
 Каптен Ю. Л. Основы медитации. СПб., 1991. Гл. 3; Кейс Э. Ауры / Пер. с англ. Вирджиния: АНИиП, 1976; Вайс Ж.-М., Шавелли М. Лечение цветом. Ростов-на-Дону: Феникс, 1997. Гл. 3.
 Фоли Д. Энциклопедия знаков и символов. М.: Вече, АСТ, 1997. С. 356.
 Шпенглер О. Закат Европы. Очерки морфологии мировой истории. Т. 1. М.: Мысль, 1993. С. 421–422. Показательно в последнем определении полное совпадение с рапредмечивающей тенденцией творчески-мужского самосознания в хроматизме.
 То есть 50-й день после Пасхи.
 См. определенные черты как «мужских клубов», так и возникновения «женского языка» в моей книге Хроматизм мифа. Л.: В.О., 1990. Гл. 2–9.
 LE ROBERT. Paris: Ed. ADAGP, 1997 (v.: angue verte).
 Бычков В. В. Византийская эстетика. М.: Искусство, 1977. С. 102–107.
 Бычков В. В. Византийская эстетика. М.: Искусство, 1977. С. 105; Миронова Л. Н. Цветоведение. Минск: ВШ, 1984. С. 84; Бастид Р. О чем говорят цвета. Мифы и символы // Курьер ЮНЕСКО, июнь 1958. С. 24–33. Отметим, что и многие другие исследователи неосознанно (то есть без какого-либо рационального обоснования) противопоставляли маскулинность зеленого фемининности пурпура, желтого и голубого цветов. Можно ли это считать случайностью? По-видимому, можно, если вооружиться абсолютным игнорированием архетипических свойств цвета, которые до нас донесла мировая культура.
 В православии, согласно символике цвета богослужебных облачений, зеленый определенных оттенков как цвет вечной жизни, оживотворения, используется в День Святого Духа, День Святой Троицы и Вход Господень в Иерусалим; а также в дни памяти преподобных, подвижников, юродивых. В католической церкви Папа Иннокентий III установил зеленые цвета также в качестве литургических для крещения (и белые) и воскресных дней.
 Миронова Л. Н. Цветоведение. Минск: ВШ, 1984. С. 84. Не говорит ли и здесь упоминание лишь богов (но никак не богинь) о том, что именно в мужском интеллекте периодически возникает мощная доминанта красного сексуального либидо, которая исключительно в рамках зеленого самосознания и дает женщине “весеннее обновление природы” либо в негэнтропийном зарождении новой жизни, либо в энтропийном процессе уравновешивания межполовых отношений, либо в процессе творческой сублимации ради той же женщины. И на мой взгяд, мужчина может только поклоняться этой женщине, чтобы она и далее молилась неиссякаемой обновляемости его, а следовательно, и ее природы — природы человеческого взаимодействия.
 Горшкова В. Светоносная палитра // Родина. 1994. № 2. С. 97.
 Праздник Бориса и Глеба с 1072 года отмечался 2 мая в «день первых ростков» (Рыбаков Б. А. Язычество Древней Руси. М.: Наука, 1988. С. 670).
 Там же. С. 670–674.
 Зеленые чалмы одевают паломники, возвращающиеся из Мекки (Bremond E. L’inteigence de a coueur. P. 34).
 Миронова Л. Н. Цветоведение. Минск: ВШ, 1984. С. 75–76.
 Алексеев С. С., Теплов Б. М., Шеварев П. А. Цвет в архитектуре. М.; Л.: ГСИ, 1934. С. 28.
 Фромм Э. Искусство любви. Исследование природы любви. Минск, Полифакт, 1990. С. 39–47. Патриархальность зеленого цвета является здесь характернейшим признаком фанатизма. По данным А.Черновой, наглядные примеры фанатизма мусульмане показывали и в XYI веке. Так, у английских франтов того времени пользовался большим успехом именно зеленый цвет. И некоторые из них, чересчур приверженные этому цвету, рисковали появляться в зеленых костюмах или зеленых штанах в мусульманских странах. Там они имели крупные неприятности, точнее говоря, их попросту неоднократно избивали за кощунственное, на взгляд правоверных, отношение к цвету магометова знамени.
 Похлебкин В. В. Словарь международной символики и эмблематики. М.: Международные отношения, 1995. С. 402.
 О происхождении зеленых одежд Магомета, а также цветах Лиги арабских государств см. Heer E. Wie Farben wirken. S. 73.
 Керлот Х. Э. Словарь символов. М.: L-book, 1994. С. 552; Купер Дж. Энциклопедия символов. Книга IV. М.: Золотой Век, 1995. С. 359.
 Блаватская Е. П. Алхимияв XIX столетии // Теории и символы алхимиков. М.: Новый Акрополь, 1995. С. 173–175.
 Чернова А. … все краски мира, кроме желтой. М.: Искусство, 1987. С. 111–114.
 Согласно хроматической модели интеллекта, имеет место как психологическая, так и концептуальная, поскольку и Шекспир, и Мольер проявили гениальность истинно мужественных творцов в зеленом сублимате самосознания, которое естественно-природным образом сочеталось в их интеллекте с чисто женственным видением цветовой среды в пурпуре сверхсознания (см. далее).
 Хейзинга Й. Осень Средневековья. Исследование форм жизненного уклада и форм мышления в XIV и XV веках во Франции и Нидерландах. М.: Наука, 1988. С. 305
 Как говорил Наполеон Бонапарт, «Красный — цвет Англии; я не могу выносить его вида». Цит. по: Фоли Д. Энциклопедия знаков и символов. М.: Вече, АСТ, 1997. С. 358.
 Все эти идиомы («скука зеленая» и т. п.), вероятно, создаются творческим подсознанием, для которого любое проявление самосознания является скучным, «занудным» и не заслуживающим особого внимания из-за его очевидности для интеллекта.
 Gericke L., Schone К. Das Phanomen Farbe. Zur Geschichte und Theorie ihrer Anwendung. B.: Henscheverag, 1970. S. 132.
 Rousseau R.-L. Le angage des coueurs. St Jean de Braye, Danges, 1980. P. 40. Вместе с тем, эта констатация французского законодателя мод еще раз подтверждает тезис хроматизма о том, что в нормальных условиях жизни женщину не характеризует зеленый цвет одежд. В экстремальных же условиях (бизнес, политика, спорт и т. д.) этот цвет вполне может характеризовать и женщину.
 Козлова Т. В. Цвет в костюме. М.: ЛПБИ, 1989. С. 30.
 Bremond E. L’inteigence de a coueur. Paris: Abin Miche, 2002. P. 214.
 Белый А. Священные цвета // Белый А. Символизм как миропонимание. М.: Республика, 1994. С. 297.
 И, очевидно, чувствуя это, Витгенштейн § 278 «Философских исследований» анализировал предложение именно с зеленым цветом: “«Я знаю, каким мне представляется зеленый цвет» — что ж, ведь это не лишено смысла! — Безусловно. А какое применение ты намерен найти этому высказыванию?” По-видимому, вслед за Гете Витгенштейн, неоднократно пытался анализировать соотношение между простотой и сложностью концепта «зеленый» (Wittgenstein L. Bemerkungen uber die Farben. Frankfurt, 1979. S. 10–11, u. a.).
 Древнегреческое цветообозначение хлорос, означало не только зеленый, желтый, но и белый, светлый, блестящий. Вопрос о их этимологической близости и возможной изначальности какого-либо из них ставился А. Ф. Лосевым еще в «Античной эстетике». О их возможной семантической близости, то есть о зеленом самосознании как составляющем белое вселенское сознание косвенно говорят и замечания ученых, согласно которым именно в сочетании с белым зеленый цвет создает ощущение чистоты и ясности.. (см., например, Цойгнер Г. Учение о цвете. М.: Стройиздат, 1971. С. 152). Устойчивость цветоразличения является наиболее высокой после предварительного наблюдения желтого, зеленого и белого цветов (Рабкин Е. Б., Соколова Е. Г. Цвет вокруг нас. М., 1969. С. 25).
 Алексеев С. С., Теплов Б. М., Шеварев П. А. Цвет в архитектуре. М.; Л.: ГСИ, 1934. С. 30.
 Дерибере М. Цвет в деятельности человека. М.: Стройиздат, 1964. Гл. VIII, IX; Серов Н. В. Светоцветовая терапия. СПб.: Речь, 2001. Гл. 1 и 4.
 Бреслав Г. Э. Цветопсихология и цветолечение для всех. СПб.: Б&K, 2000; Собчик Л. Н. Модифицированный восьмицветовой тест Люшера. СПб.: Речь, 2001.
 Гете И.-В. К учению о цвете (Хроматика). § 785, 829 // Гете И.-В. Избр. соч. по естествознанию. М.: Наука, 1957. С. 316, 325.
 То есть здесь явственно проступает семантика зеленого как характеристика женского сознания в экстремальном (возбужденном) состоянии. Однако Алла Чернова в своем великолепном исследовании полагает, что семантика зеленого цвета была унаследована еще от античности, где зеленый был цветом Афродиты (… все краски мира. С. 111) и со ссылками на А. Ф. Лосева приводит такие эпитеты богини как «Афродита в садах», «Священносадовая», «Афродита в стеблях» и т. д. Во-первых, возникает вопрос, может ли женщина маскироваться под цвет фона в обычных условиях? Маловероятно. Опыт показывает, что женщина всегда и во всем старается приобрести цвет, дополнительный к цвету фона. Во-вторых, далее в той же статье А. Ф. Лосев приводит уже не фон для Афродиты, а ее собственные эпитеты: «золотая», «многозлатая» и т. д., гендерный смысл которых был раскрыт в предыдущих главах. И, наконец, в-третьих, в «Античном хроматизме», как мне кажется, была достаточно ясно представлена невозможность для «женского начала» принимать семантику зеленого цвета в нормальном состоянии интеллекта, к чему я снова вернусь в заключении этой части книги.
 Хейзинга Й. Осень Средневековья. Исследование форм жизненного уклада и форм мышления в XIV и XV веках во Франции и Нидерландах. М.: Наука, 1988. С. 131.
 Шпенглер О. Закат Европы. Очерки морфологии мировой истории. Т. 1. М.: Мысль, 1993. С. 421–422. В отличие от зеленого в данном случае наблюдается чисто хроматическое определение рапредмечивающих тенденций и идеализирующе-женственного подсознания (голубого), и творчески-мужского самосознания (зеленого).
 Бумажные деньги стали выпускаться правительством США в 1862 году и получили название “greenback” потому, что зеленым была отпечатана только оборотная сторона (Фоли Д. Энциклопедия знаков и символов. М.: Вече, АСТ, 1997. С. 354).
 Данные из обзора: Соснин В. А. Психология религии: американский опыт // Психол. Журнал. 2002. Т. 23. № 2. С. 118–127.
 Люшер М. Цвет вашего характера. М.: Вече, 1997; Драгунский В. В. Цветовой личностный тест. М.: АСТ, 2000; Собчик Л. Н. Модифицированный восьмицветовой тест Люшера. СПб.: Речь, 2001.
 Арнхейм Р. Новые очерки по психологии искусства. М.: Прометей, 1994. С. 232.
 Сексопатология: Справочник / Под ред. Г. С. Васильченко. М.: Медицина, 1990. С. 131.
 Бажин Е. Ф., Эткинд А. М. Цветовой тест отношений. Л., 1985. Серов Н. В. Эстетика цвета. Методологические аспекты хроматизма. СПб., 1997. L(scher M. Psychoogy der Farben. Base, 1985; The Luscher Coor Test. N.Y., 1971.
 Серов Н. В. Светоцветовая терапия. СПб.: Речь, 2001. С. 136.
 Бастид Р. О чем говорят цвета. Мифы и символы // Курьер ЮНЕСКО, июнь 1958. С. 24.
 Kar G. (u. а.). Luscher-Test. С. 15.
 Гипоталамо-гипофизарная система поддерживает тонкое и сложное равновесие между гормонами, которые управляют морфо-функциональными изменениями юношей и девушек пубертатного возраста. Так, в частности, одним из этих изменений является увеличение размеров и активности сальных желез кожи, в результате чего лицо подростка часто покрывается угрями (Крэйг Г. Психология развития. СПб.: Питер, 2000. С. 564–570).
 Крэйг Г. Психология развития. СПб.: Питер, 2000. С. 576.
 Это объясняется тем, что при нервно-соматическом истощении использование этого цвета может вызвать излишнее напряжение парасимпатического отдела вегетативной нервной системы и вывести человека за пределы выносливости (Bremond E. L’inteigence de a coueur. Paris: Abin Miche, 2002. P. 213).
 Riey C. A. Coor codes: modern theories of coor in phiosophy, painting and architecture, iterature, music and psychoogy. University Press of New Engand, 1995; Bremond E. L’inteigence de a coueur. Paris: Abin Miche, 2002; Миронова Л. Н. Семантика цвета в эволюции психики человека // Проблема цвета в психологии. М.: Наука, 1993.
 La coueur. Nature, histoire et decoration / Red. Y. Forman. Paris: Le Temps Apprivoise, 1993. P. 206.
 Миронова Л. Н. Цветоведение. Минск: ВШ, 1984. С. 84–85.
 Фридрих Ницше. Генеалогия морали. Памфлет. СПб.: Вестник знания, 1908. С. 55.
 См. также Серов Н. В. Лечение цветом. СПб.: Лисс, 1993; он же. Эстетика цвета. СПб.: Бионт, 1997; он же. Светоцветовая терапия. СПб.: Речь, 2001.
 По усредненным данным разных авторов, человеческий глаз способен различать от 1 до 1,5 миллионов цветовых оттенков. В то же время для всей совокупности этих цветов в самых развитых языках существует максимум 100–150 цветообозначений, каждое из которых, следовательно, может описывать около 10 тысяч оттенков. Очевидно здесь-то, — в цветообозначениях, но никак не в цвете — и появляется пресловутая размытость символических значений цвета, на существовании которой настаивают отдельные исследователи. См., например, публикации (Бер. У. Что означают цвета…; Миронова Л. Н. Семантика цвета…, Bremond E. L’inteigence de a coueur…, Riey C. A. Coor codes…, и т. д. и т. п.).
Результаты экспериментов, в которых исследовалась связь между реальными цветовыми оттенками и словесными цветообозначениями, показали, что хотя можно представить ситуацию, когда, например, словом зеленый будет называться любой оттенок зеленого цвета, тем не менее само цветообозначение зеленый имеет вполне отчетливое значение для носителей языка — гораздо более узкое, чем все множество зеленых оттенков. Разумеется, это положение остается справедливым по отношению к любым другим цветам и их оттенкам.
Как отмечает А. П. Василевич, мы имеем каким-то образом структурированное множество цветовых оттенков, в котором чисто условно выделяются области близких цветов. Оттенкам в языке соответствуют слова; при этом непрерывность, присущая цветовому пространству, уступает место дискретности, свойственной языку. Василевич А. П. Исследование лексики в психолингвистическом эксперименте. На материале цветообозначения в языках разных систем. М.: Наука, 1987. С. 53.
 Л. Н.Собчик также признает принципиально мужской характер сублимата этого цвета, когда приводит рефрен, часто звучащий в межличностных отношениях, — «Ты меня уважаешь?» и констатирует, что этот тип реагирования значимо чаще встречается среди мужчин (Собчик Л. Н. Модифицированный восьмицветовой тест Люшера. СПб.: Речь, 2001. С. 41).
 Фридлендер М. Об искусстве и знаточестве. СПб.: Андрей Наследников, 2001. С. 39.
 Rousseau R.-L. Le angage des coueurs. St Jean de Braye, Danges, 1980. P. 53.
 Параимпатический отдел ВНС играет своего рода охраняющую роль, осуществляя сужение зрачков при сильном свете, расширение сосудов, торможение сердечной деятельности, задержку потоотделения и др. (Привес М. Г., Лысенков Н. К., Бушкович В. И. Анатомия человека. Л.: Медицина, 1974. С. 582, 593). В половой же сфере с активацией парасимпатических цетров связывается эрекция фаллоса и клитора (Латаш Л. П. Вегетативная нервная система и сон // Физиология вегетативной нервной системы. Л.: Наука. С. 640–642).
 Вайс Ж.-М., Шавелли М. Лечение цветом. Ростов-на-Дону: Феникс, 1997. С. 228.
 Gericke L., Schone К. Das Phanomen Farbe. Zur Geschichte und Theorie ihrer Anwendung. B.: Henscheverag, 1970. S. 130.
 Матье М. Э. Древнеегипетские мифы. М.; Л.: АН СССР, 1956; она же. Искусство Древнего Египта. Л.; М.: Искусство, 1961.
 При отдельных династиях голубой цвет входил в стихию нефрита (как синий) и тогда характиризовал категорию Ян. Мифы народов мира. М.: СЭ, 1980. Т. 1. С. 149, 248, 614, 656; Т. 2. С. 22, 144, 407; Сычев Л. П., Сычев В. Л. Китайский костюм. Символика, история, трактовка в литературе и искусстве. М.: Наука, 1975. С. 15–78.
 Риза — длинная женская одежда. Напомню, что первыми жрицами практически всех древних обществ были женщины, сохранявшие традиции (см. Белый цвет). И мужчины, становящиеся жрецами, лишь следовали традиции и одевали (и до сих пор одевают) «женские» богослужебные одеяния. Этот пример наглядно демонстрирует существенное достоинство (и как его диалектичеки-неразрывная сторона — недостаток) любой религии: сохранение традиционной культуры в пренебрежении временными — индивидуалистическими, политическими, упадническими и т. п. — тенденциями развития цивилизации.
 Как во многих мифологических и религиозных учениях здесь зримо воплощен художественный образ передачи невербализуемой информации, и в частности, информации о высшей истине христианского универсума. Так как эта информация излучается трансцендентным божеством в виде нетварной световой энергии, то, вероятно, можно предположить ее семантическое сохранение в некой иерархически построенной системе ценностей, предполагающей контекстно-зависимый характер ее переработки, хранения и поиска. См. Бычков В. В. Византийская эстетика. Теоретические проблемы. М.: Искусство, 1977. С. 106.
 Купер Дж. Энциклопедия символов. Книга IV. М.: Золотой Век, 1995. С. 357; Цултэм Н. Монгольская национальная живопись «Монгол Зурат». Улан-Батор: Госиздательство, 1986. С. 12.
 Ващенко А. В. Ахсоннутли // Мифы народов мира. М., СЭ, т.I, 1980. С. 141.
 Каптен Ю. Л. Основы медитации. СПб., 1991. Гл. 3; Кейс Э. Ауры / Пер. с англ. Вирджиния: АНИиП, 1976; Вайс Ж.-М., Шавелли М. Лечение цветом. Ростов-на-Дону: Феникс, 1997. Гл. 3.
 Рамачарака И. Основы миросозерцания индийских иогов / Пер. с англ. СПб., 1913. С. 46–52. То есть получается голубая кайма вокруг золотого нимба. Если цвета ауры подчиняются закону аддитивного смешения цветов, то итоговым цветом будет ярко-зеленый цвет «мужского» самосознания у женщины-творца (см. выше). Если же не подчиняются, то, возможно, образуется чисто религиозно-женское отношение к миру, хроматический анализ которого без привлечения дополнительных данных не представляется возможным.
 Белый А. Смволизм как миропонимание. М.: Республика, 1994.
 Аверинцев С. С. Троица // Мифы народов мира. М., СЭ, 1982, т.2. С. 527–528.
 Каждан А. П. Цвет в художественной системе Никиты Хониата // Византия. Южные славяне и Древняя Русь. М.: Наука, 1973; Бычков В. В. Византийская эстетика. М.: Искусство, 1977. С. 102–107.
 Горшкова В. Светоносная палитра // Родина. 1994. № 2. С. 97.
 Миронова Л. Н. Цветоведение. Минск: ВШ, 1984. С. 82.
 Bremond E. L’inteigence de a coueur. Paris: Abin Miche, 2002. P. 119.
 Синий (bau — и синий, и голубой) цвет, как простое, к пассивной тьме склоняющееся единство светлого и темного, есть символ кротости, женственности, любви и верности; почему художники почти всегда и изображали Царицу небесную в голубом одеянии (Гегель. Соч. Т. III. Энциклопедия философских нак. Ч. III. Философия духа. М.: АН СССР, 1956. С. 117).
 Ферсман А. Е. Очерки по истории камня. Т. I. М., 1954. С. 284.
 Forman Y. (Red) La coueur. Nature, histoire et decoration. Paris: Le Temps Apprivoisй, 1993. P. 185.
 Фоли Д. Энциклопедия знаков и символов. М.: Вече, АСТ, 1997. С. 354. Иначе говоря, самый нематериальный цвет на Западе является на Востоке материальным. Если это действительно имеет место, то исламские женщины призваны материализовывать нематериальное в голубом, что и отмечается в их одежде. В хроматизме это свойство интерпретируется как внешнее опредмечивание внутреннего цвета, то есть эллиминация потребностей подсознания.
 Heer E. Wie Farben wirken. S. 26.
 Cit.: La coueur / Red. Forman Y. P. 217.
 Bremond E. L’inteigence de a coueur. Paris: Abin Miche, 2002. P. 116–118.
 Похлебкин В. В. Словарь международной символики и эмблематики. М.: Международные отношения, 1995. С. 120.
 Бахилина Н. Б. История цветообозначений в русском языке. М.: Наука, 1975. С. 202.
 Махлина С. Т. Семиотика культуры и искусства. СПб.: Композитор, 2003. Кн. 2. С. 133.
 Так, после детального анализа Ева Геллер констатирует: «голубой — женский принцип, также как красный — мужской» (Heer E. Wie Farben wirken. S. 39). В самом деле ниже мы убедимся, что эти два цвета, эти два принципа естественным путем притягиваются друг к другу как дополнительные цвета, образуя истинно негэнтропийное возрождение душ и тел.
 Kar G. (u. а.). Luscher-Test. С. 9–10. При этом собственно голубой цвет наделяется такой психологической характеристикой как «беззаботное веселье».
 Не могу не отметить, что эта черта характера обусловлена как природой женственности (эстрогены), так и нравами обществом (религия и мораль). И сегодняшнее положение дел свидетельствует скорее об эктремальных, чем о нормальных условиях развития культуры: не столько в моду, сколько в душу женщины вошло полнейшее единообразие и в одежде (unisex coor mascuin, jeans, et c.), и в поведении (для завсегдатаев дискотек “белый танец” — нонсенс, то есть не имеет значения, кто кого приглашает), и в нравах (курящие и пьющие школьницы, матерящиеся студентки Университета и т. д. и т. п.)… И общество даже не задумывается о том, что не столько природа женщины определяет нравы, сколько нравы — природу женщины. (Это следует из хроматической модели женского интеллекта, выявившей определенные доминанты для каждого из состояний.)
 Здесь необходимо отметить, что социум ввел — в качестве исключения — так называемые «белый танец» и «белый вальс», смысл которых в польской языковой культуре передается и фразеологизмом «голубой вальс», где также дамы приглашают кавалеров (Кульпина В. Г. Лингвистика цвета. М.: МГУ, 2001. С. 159).
 Rousseau R.-L. Le angage des coueurs. St Jean de Braye, Danges, 1980. P. 43–47.
 В самом деле, все холодные цвета соотносятся с функциями подсознания, которое и отвечает за результаты сублимации как итогового кодирования метамерных инстинктов бессознания. См. Серов Н. В. Светоцветовая терапия § 1.5. Если верна гипотеза о тождественности состояний влюбленности и творчества, то для создания гомеостаза красное бессознание творца влечет к голубому подсознанию женщины. При отсутствии последнего и происходит процесс сублимации, ибо для адекватной устойчивости интеллекта (для приобретения серого цвета) субъективно возникает голубой цвет, реализующийся в творчестве.
 Из-за нескоррегированности хроматической аберрации глаза фокус световых лучей голубого цвета располагается перед сетчаткой и поэтому субъективно кажется отдаляющимся от наблюдателя.
 Это явление получило название «эффект Пуркинье»: при дневном освещении на цвет реагируют преимущественно колбочки, воспринимающие теплые тона спектра, а при вечернем (сумеречном) освещении — палочки, отвечающие преимущественно за восприятие холодных цветов, и в частности, голубого. См.: Кравков С. В. Глаз и его работа. Психофизиология зрения, гигиена освещения. М.; Л.: АН СССР, 1950. С. 124–130.
 Вайс Ж.-М., Шавелли М. Лечение цветом. Ростов-на-Дону: Феникс, 1997. С. 111.
 Так, в больницах повсеместно предпочитают принимать на работу не медбратьев, а медсестер.
 Bremond E. L’inteigence de a coueur. Paris: Abin Miche, 2002. P. 117.
 Pastoureau M. Dictionnaire des coueurs de notre temps. Symboique et societe. P., Bonneton, 1999. Р. 15–16.
 Тем не менее в идиоматической культуре современной Польши существует такой символ мечтаний как «голубой миндаль» (Кульпина В. Г. Лингвистика цвета. М.: МГУ, 2001. С. 162).
 Kar G. (u. а.). Luscher-Test. С. 18.
 Гете. Хроматика. §§ 881–883.
 Маркосян А. А. Вопросы возрастной физиологии. М.: Просвещение, 1974. С. 147.
 Christian G. О., Fedmann J. J. Atomic absorption spectroscopy. Appication in... bioogy and medicine. N. Y., Wiey, 1970. Показательно, что именно у женщин чаще наблюдается и голубые невусы (родимые пятна голубого цвета) (Краткая медицинская энциклопедия / Гл. ред. В. И. Покровский. М.: МЭ, Крон-пресс, 1994. Т. II. С. 43.
 И это наблюдается не только в русской культуре. Как отмечает В. А. Москович со ссылкой на Свэна, переносные значения bue в английском языке (и его соответствий в других европейских языках) обычно пейоративны (то есть уничижительны, неодобрительны) (Москович В. А. Статистика и семантика. М.: Наука, 1969. С. 48).
 Rousseau R.-L. Le angage des coueurs. St Jean de Braye, Danges, 1980, P. 124, 189–191.
 Об этом говорит и французская идиома “peur beue” (голубой страх) означающая сильнейшее выражение страха, которое, по-видимому, связано именно с голубым цветом женского подсознания. И в этом (сексологическом), и в хроматическом (интердисциплинарном) смысле голубой, как и белый цвет стоят в оппозиции к красному и черному.
 Вудсон У., Коновер Д. Справочник по инженерной психологии для инженеров и художников-конструкторов. М.: Мир, 1968. С. 468.
 Нравы, обычаи и памятники всех народов земного шара. М.: изд. А. Семен и А. Стойкович, 1846. С. 38
 Так как этот «голубой усыпитель» в 60-е годы прошлого века завоевал золотую медаль на выставке изобретений в Брюсселе, то кратко рассмотрим возможный механизм его действия. По-видимому, внешний голубой свет оказывает снотворное воздействие на интеллект как бы опредмечиванием идеального цвета подсознания. Наиболее вероятный путь для этого лежит в «нейтрализации» красного цвета бессознания, при которой образуется серый метамерный цвет подсознания. Последнее же, возможно, и является итоговым опредмечивающим фактором из-за семантической близости голубого и серого цветов (Так, В. И. Даль отмечает: что синий и голубой в народе употребляют вместо серопепельный). На уровне физиологии это объясняется активацией парасимпатического отдела ВНС, то есть приведением организма в сновидно-гомеостатическое состояние за счет уменьшения кровяного давления, урежения пульса и дыхания.
 Романовска Анна. Цвет и настроение // Служба быта. 1966. № 11. С. 35.
 L(scher M. Psychoogy der Farben. Base, 1985; Татиевский А. Цвет и характер. М.: Моимпекс, 1995. С.
 Нравы, обычаи и памятники всех народов земного шара. М.: А. Семен и А. Стойкович, 1846. С. 42.
 Каптен Ю. Л. Основы медитации. СПб., 1991. Гл. 3; Кейс Э. Ауры / Пер. с англ. Вирджиния: АНИиП, 1976; Рамачарака. Основы миросозерцания индийских иогов / Пер. с англ. СПб., 1913. С. 46.
 Бычков В. В. Византийская эстетика. М.: Искусство, 1977. С. 102–107; Каждан А. П. Цвет в художественной системе Никиты Хониата // Византия. Южные славяне и Древняя Русь. М.: Наука, 1973; Горшкова В. Светоносная палитра // Родина. 1994. ? 2. С. 96–98.
 Bremond E. L’inteigence de a coueur. Paris: Abin Miche, 2002. P. 119; Фоли Д. Энциклопедия знаков и символов. М.: Вече, 1997. С. 354. При подобных разночтениях фактов данные в хроматизме не анализируются и публикуются для появления достоверной информации.
 Forman Y. (Red) La coueur. Nature, histoire et decoration. P., Le Temps Apprivoisй, 1993. P. 212.
 «Позор тому, кто об этом плохо подумает».
 «Конкиста», то есть завоевание с его «проклятой жаждой золота» из Америки продолжалось с конца XV по XVI век.
 Pastoureau M. Dictionnaire des coueurs de notre temps. Symboique et societe. P., BONNETON, 1999. Р. 184–187.
 Bremond E. L’inteigence de a coueur. Paris: Abin Miche, 2002. P. 115. Фулканелли отмечает, что французский национальный флаг был создан масоном Луи Давидом и символизировал соответственно синий — буржуазию, белый — народ, простаков, а красный — судебную власть или монархию (Фулканелли. Тайны готических соборов. М.: L-book, К., Ваклер, 1996. С. 84).
 Голубой + синий + фиолетовый = синий.
 Похлебкин В. В. Словарь международной символики и эмблематики. М.: Международные отношения, 1995. С. 418.
 Похлебкин В. В. Словарь… С. 419.
 Так, Франция стала выпускать «желтые книги», Германия — «белые книги», Португалия — «серые книги», Австрия и Испания — «красные книги», Нидерланды и ЮАР — «оранжевые книги», Италия — «зеленые книги» и т. д. Даже СССР издал в 1925 году серию мирных договоров (в переводе с французского) в ярких желтых обложках как документы «французские» (Похлебкин В. В. Словарь… С. 419).
Для сравнения обратим внимание на переплеты книг, которые обозначались «национальным цветом» в библиотеке Зимнего дворца: русские — коричневые, французские — синие, английские — красные, немецкие — зеленые (Щеглов Е. В. Собственные Его Императорского Величества библиотеки и арсеналы. Краткий исторический очерк. 1715–1915. Петроград, 1917. С. 99). Сравнение показывает, полное отсутствие какого-либо соостветствия.
 Формально «синее» движение создано на Учредительном съезде в Москве 31 марта 1990 г., но так и осталось узкой группировкой, не получившей дальнейшего развития.
 Практически все данные по цветообозначениям международных организаций приведены по книге В. В. Похлебкина.
 «Плавающим» в геральдике и эмблематике, согласно данным В. В. Похлебкина, принято называть любое геральдическое изображение, края (концы) которого не касаются (не доходят) границ поля щита, на котором это изображение (фигура, символ) нанесено.
 См. семантику голубого цвета, где уже говорилось о разночтениях в русскоязычном представлении западного цветообозначения “синий+голубой”.
 Де Боно Э. Шесть шляп мышления. СПб.: Питер, 1997. С. 209–230.
 «Стоило некоторым из наших барышень остричь себе волосы, надеть синие очки и наименоваться нигилистками, чтобы тотчас же убедиться, что, надев очки, они немедленно стали иметь свои собственные убеждения» (Ф. М. Достоевский. Л.: ЛИ, 1962. С. 504).
 Серов Н. В. Античный хроматизм. СПб., 1995. С. 31–35. Хейзинга Й. Осень Средневековья. Исследование форм жизненного уклада и форм мышления в XIV и XV веках во Франции и Нидерландах. М.: Наука, 1988. С. 304.
 Как мне кажется, здесь мы встречаемся с представлением о неизменности цветовой семантики во всех случаях жизни. Если синий, к примеру, являлся цветом дамы, то возлюбленный, как правило, носил цвета своей дамы, о чем упоминает и Хейзинга (С. 7). В то же время, эпоха Возрождения характеризовапась, если можно так сказать, сексуальной революцией. Неверными делали друг друга обе стороны и, судя по литературе того времени, для обеих сторон измена являлась своеобразным праздником освобождения от социальных условностей и т. п. Так, после удовлетворяющих связей «на стороне» бессознание не могло доминировать в силу собственного успокоения. Вместе с тем в неверности осуществлялась измена сознанию (заповедям, обету, социуму) и, оно не могло более доминировать, что и приводило к доминанте подсознания с его торжествующе-синим цветом в данной ситуации. Это, кстати, еще раз доказывает справедливость моей интерпретации рогоносных серовато-желтых тонов, которые появляются как дополнительные к синим тонам их жен для сохранения системы. Еще раз напомню, что речь в хроматизме идет о гендере и его неосознаваемых чувствах, моделируемых цветом. То есть всегда возможно появление 15 % исключений
 При этом торжество это прямо церковью не отрицалось и связывалось именно с церковными праздниками, происходило или в соборе, или на площади перед ним и устраивалось обычно молодыми клириками. Запрещен Тридентским собором, но кое-где сохранялся вплоть до ХVIII века (Хейзинга Й. Осень Средневековья. С. 306, 398).
 Из-за нескоррегированности хроматической аберрации глаза фокус синих лучей располагается на значительном расстоянии от сетчатки, то есть перед сетчаткой и поэтому субъективно кажется более отдаленным, как бы отдаляющимся от наблюдателя. Вместе с тем, объективно отдаленные предметы кажутся синеватыми из-за релеевского рассеяния света в атмосфере (Пэдхем Ч., Сандерс Дж. Восприятие света и цвета. М.: Мир, 1978. С. 45, 184).
 Гете И.-В. К учению о цвете (Хроматика) § 781 // Гете И.-В. Избр. соч. по естествознанию. М.: Наука, 1957. С. 316.
 Так считают авторы коллективной монографии о семантике цвета: La coueur. Nature, histoire et decoration / Red. Y. Forman. P., Le Temps Apprivoisй, 1993. P. 212. Однако в русском переводе Библии, на которую опираются авторы (Исх 28: 31–37; Числа 15: 38–39) речь идет не о синих, а о голубых кистях. Как уже говорилось, в большинстве языков западной культуры синий и голубой цвета имеют общее цветообозначение (bue, beu, bau et c.). И это разночтение с цветообозначениями восточной, и в частности, русской культуры нередко приводит русскоязычных переводчиков к смысловым неточностям текстов.
 Шпенглер О. Закат Европы. Т. 1. М.: Мысль, 1993. С. 420–421.
 Интернациональность оборотов «синеть от холода» или «синие круги под глазами» свидетельствует о том, что бессознание восринимает цвет независимо от влияний культуры. Строго говоря, эти обороты (как и, к примеру, «синие вены») основаны на семантическом (но никак не лингвистическом) парадоксе цвета. Так, мы субъективно сравниваем цвет кожи в экстремуме — при усталости, на холоде и / или цвет венозной и артериальной крови — по контрасту с цветом кожного покрова в норме. Именно эффект одновременного и / или последовательного контраста и приводит к восприятию и вербализации темного как синего. В действительности же (при объективной колориметрии) круги под глазами и / или венозная кровь (за счет восстановленного гемоглобина) имеют темный оттенок, но не чисто-синий. Аналогичный эффект возникает и при охлаждении, где на эффекты гипотермии накладываются эмоциональный стресс и спазм кровеносных сосудов (Краткая медицинская энциклопедия / Гл. ред. В. И. Покровский. В 2-х т. М.: МЭ, Крон-пресс, 1994).
 Очерки общей этнографии. Зарубежная Азия. М.: АН СССР, 1959. С. 78; Heer E. Wie Farben wirken. S. 36–38.
 Цветной рис. Из США Есть.
 По данным авторов La coueur (Р. 212) метафора “синий чулок” обозначает ученых женщин, педанток и восходит к началу XV века, когда венецианское общество различало своих членов по цвету чулок. Так, в Венеции собиралось общество мужчин и женщин, занимавшихся изучением наук, синие чулки были их отличительным атрибутом одежды. Как уточняет Дж. Фоли, в конце XVI века парижские интеллектуалы позаимствовали этот обычай. Впоследствии этот оборот возник в Англии конца XVIII века, когда некоторые ученые стали одевать синие чулки вместо модных тогда черных (Фоли Д. Энциклопедия знаков и символов. М.: Вече; АСТ, 1997. С. 353).
 Rousseau R.-L. Le angage des coueurs. St Jean de Braye. Danges. 1980. P. 45.
 Как описывает исполнение «Прометея» Леонид Сабанеев в книге «Скрябин» (М.; П-д, 1923. С. 179), «при появлении темы разума — зала погружается в лучи яркого синего света».
 Василий Кандинский. О духовном в искусстве (живопись). Л.: Фонд «Ленинградская галерея», 1990. С. 43–44.
 Люшер М. Цвет вашего характера. М.: Вече, 1997. Драгунский В. В. Цветовой личностный тест. М.: АСТ, 2000; Собчик Л. Н. Модифицированный восьмицветовой тест Люшера. СПб.: Речь, 2001.
 Арнхейм Р. Новые очерки по психологии искусства. М.: Прометей, 1994. С. 232.
 Бажин Е. Ф., Эткинд А. М. Цветовой тест отношений. Л., 1985; Серов Н. В. Эстетика цвета. Методологические аспекты хроматизма. СПб., 1997. L(scher M. Psychoogy der Farben. Base, 1985. The Luscher Coor Test. N.Y., 1971.
 Серов Н. В. Светоцветовая терапия. СПб.: Речь, 2001. С. 136.
 Сексопатология: Справочник / Под ред. Г. С. Васильченко. М.: Медицина, 1990. С. 131.
 Gericke L., Schцne К. Das Phдnomen Farbe. Zur Geschichte und Theorie ihrer Anwendung. B., Henscheverag, 1970. S. 126, 132.
 Василий Кандинский. О духовном в искусстве (живопись). Л.: Фонд «Ленинградская галерея», 1990. С. 42. Напомню, что и Кандинский, и Шпенглер говорят о синем — как оппозиции к желтому — как о типично небесном цвете, идеальном, «нематериальном», «неземном», что в хроматизме непосредственно связано с духовными функциями подсознания.
 Rousseau R.-L. Le angage des coueurs. St Jean de Braye, Danges, 1980. P. 124, 179–183.
 La femme est un mystere pour ’homme: La seduction par a ingerie // Samy, 2002. № 7. P. 2–24.
 Бэббитт Э. Д. Принципы света и цвета. Исцеляющая сила цвета. Киев: София, 1996. Гл. 6.
 Вайс Ж.-М., Шавелли М. Лечение цветом. Ростов-на-Дону: Феникс, 1997. С. 25, 231.
 Как мне кажется, с учетом хроматических критериев истины эту дискуссию можно считать завершенной. См.: В. Гейзенберг. Учения Гете и Ньютона о цвете и современная физика // Гейзенберг В. Философские проблемы атомной физики. М.: ИЛ, 1953. С. 54–71; Макс Борн. Размышления о теории цвета // Иенское обозрение, 1963, №6. С. 235–248; Арнхейм Р. Искусство и визуальное восприятие. М.: Прогресс, 1974. Гл. 6–7; Wittgenstein L. Bemerkungen ьber die Farben. Baden-Baden, Nomos, 1979. S. 10–11; Heer E. Wie Farben wirken. S. 234–238; Серов Н. В. Античный хроматизм. СПб.: Лисс, 1995. С. 460–473; он же, Светоцветовая терапия. Смысл и значение цвета. СПб.: Речь, 2001. С. 219; он же. Атрибуты и функции цветового пространства // Оптич. Журн. 2001. Т. 68. № 5. С. 43–47.
 Гете И.-В. К учению о цвете (Хроматика) § 793–801 // Гете И.-В. Избр. соч. по естествознанию. М.: Наука, 1957. С. 318–319.
 Вайс Ж.-М., Шавелли М. Лечение цветом. Ростов-на-Дону: Феникс, 1997; Bremond E. L’inteigence de a coueur. Paris: Abin Miche, 2002; Birren, F. Coor psychoogy and coor therapy. N.Y., Citade Press, 1978.
 Фрилиг Г., Ауэр К. Человек — цвет — пространство. М.: Стройиздат, 1973. С. 24, 69.
 Каптен Ю. Л. Основы медитации. СПб., 1991. Гл. 3; Кейс Э. Ауры / Пер. с англ. Вирджиния: АНИиП, 1976; Вайс Ж.-М., Шавелли М. Лечение цветом. Ростов-на-Дону: Феникс, 1997. Гл. 3.
 Обычно Кришна изображается синекожим юношей, водящим хороводы с пастушками. Как пишет Гусева Н. Р. в своей книге (Индуизм. История формирования. Культовая парктика. М.: Наука, 1977. С. 110), эти хороводы являются отражением танцевально-эротических игр. В языках индоарийской группы подобные действа носят название “лила” (игра), которое, как и слова “лельа”, “лела” означают прижимание, возбужденный (-ая), движущийся (-аяся) туда-сюда и образуются от глагола “ли” (санскрит: плотно прижиматься, ложиться, растворяться, погружаться). Отсюда Н. Р. Гусева, как мне кажется, достаточно обоснованно сопоставляет вышеуказанные слова со славянским Лелем и с посвященными ему хороводными любовными играми. По-видимому, здесь должна существовать и этимологическая, и семантическая связь с цветообозначением “лиловый”.
 Rousseau R.-L. Le angage des coueurs. St Jean de Braye, Danges, 1980. P. 171.
 Kar G. (u. а.). Luscher-Test. С. 12.
 Хаустен Р. Свет и цвета, М.; Л., 1926. С. 176; Дерибере М. Цвет в деятельности человека. М.: Стройиздат, 1964. С. 75.
 La coueur. Nature, histoire et decoration / Red. Y. Forman. P., Le Temps Apprivoisй, 1993. P. 220.
 Воспоминания Н. А.Прахова. Цит по: Федоров-Давыдов А. А. Природа и человек в искусстве Врубеля // Михаил Александрович Врубель. М.: Искусство, 1969. С. 39.
 В последние годы своей жизни М. А. Врубель страдал душевными расстройствами. В связи с этим он проходил курсы лечения цветом в клинике, которую возглавлял итальянский психиатр Понза. Как отмечали врачи, в «синей комнате» — предназначавшейся для цветолечения буйных больных — художник, несмотря на сильно возбужденное состояние, довольно быстро успокаивался (Алексеев С. С., Теплов Б. М., Шеварев П. А. Цвет в архитектуре. М.; Л.: ГСИ, 1934. С. 19).
 Вайс Ж.-М., Шавелли М. Лечение цветом. Ростов-на-Дону: Феникс, 1997. С. 112.
 Bremond E. L’inteigence de a coueur. Paris: Abin Miche, 2002. P. 134.
 Kar G. (u. а.). Luscher-Test. С. 15.
 La coueur. Р. 218.
 Цит. по: Репин Ю. Физиология и психология цвета // Искусство. 1967. № 8. С. 52–55.
 Гете И. В. К учению о цвете (хроматика). § 789.
 Василий Кандинский. О духовном. С. 49.
 Для условных знаков в символике, обеспечивающей безопасность, фиолетовый никогда не употребляется из-за его двоякого видения (красный или синий) (Gericke L., Schцne К. Das Phдnomen Farbe. S. 129).
 Kar G. (u. а.). Luscher-Test. С. 13.
 Алексеев С. С., Теплов Б. М., Шеварев П. А. Цвет в архитектуре. М.; Л.: ГСИ, 1934. С. 23.
 Кравков С. В. Глаз и его работа. Психофизиология зрения, гигиена освещения. М.; Л.: АН СССР, 1950. С. 347.
 Дерибере М. Цвет в деятельности человека. М.: Стройиздат, 1964. С. 77.
 Bremond E. L’inteigence de a coueur. Paris: Abin Miche, 2002. P. 131.
 Kar G. (u. а.). Lьscher-Test. С. 14; Татиевский А. Цвет и характер. М.: Моимпекс, 1995. С. 12.
 Купер М., Мэтьюз А. Язык цвета. М.: ЭКСМО-Пресс, 2001. С. 46.
 Амбивалентность, приписываемая фиолету лаванды квалифицируется авторами La coueur (Р. 218) как изнеженность и соотносится с гомосексуальностью. В то же время фиолетовый цвет является и американской эмблемой гомосексуальности (Купер М., Мэтьюз А. Язык цвета. М.: ЭКСМО-Пресс, 2001. С. 38).
 Это отнесение основывается на критерии временного интервала. Так, продолжительность сновидений или койтуса как правило много меньше, чем социальных отношений. Как отмечают физиологи, в койтусе ко времени фазы предельного полового напряжения слизистая оболочка влагалища приобретает темно-фиолетовый цвет, который исчезает в течении 10–15 минут после оргазма (И. Думитру и др. Физиология и патофизиология воспроизводства человека. Бухарест, Медицинское издательство, 1981. С. 310). К этому цвету мы вернемся в следующем разделе.
 Дерибере М. Цвет в деятельности человека. М.: Стройиздат, 1964. С. 74.
 Kar G. (u. а.). Luscher-Test. С. 9.
 Rousseau R.-L. Le angage des coueurs. St Jean de Braye, Danges, 1980. P. 171.
 Разумеется, если истинное творчество можно считать нормой для «мужчины» (ср. выше).
 О различиях в представлении сиреневого и лилового цветов см.: Фрумкина Р. М. Цвет, смысл, сходство. Аспекты психолингвистического анализа. М.: Наука, 1984. С. 121.
 Келлог Д. Значение цвета и формы в изображении мандалы // Диагностика в арт-терапии. Метод «Мандала» / Под ред. А. И. Копытина. СПб.: Речь, 2002. С. 73–74.
 Нравы, обычаи и памятники всех народов земного шара. М.: А. Семен и А. Стойкович, 1846. С. 180.
 Алексеев С. С., Теплов Б. М., Шеварев П. А. Цвет в архитектуре. М.; Л.: ГСИ, 1934. С. 30.
 Gericke L., Schone К. Das Phanomen Farbe. Zur Geschichte und Theorie ihrer Anwendung. B.: Henscheverag, 1970. S. 129–131.
 Гете И. В. К учению о цвете (хроматика). § 789.
 Kar G. (u. а.). Luscher-Test. С. 13.
 Ефремова Л. К. О культуре одежды. М.: Искусство, 1960. С. 18.
 Бычков В. В. Византийская эстетика. Теретические проблемы. М.: Искусство, 1977. С. 102–107.
 Горшкова В. Светоносная палитра // Родина. 1994. № 2. С. 96–98.
 Миронова Л. Н. Цветоведение. Минск: ВШ, 1984. С. 83.
 Бычков В. В. Византийская эстетика. С. 103.
 Гете И. В. К учению о цвете (хроматика). § 794–796.
 Чернова А. … все краски мира, кроме желтой. М.: Искусство, 1987. С. 98–121.
 Так, в никейских мозаиках VII века отмечается наличие красных тонов даже на сапожках ангелов (Лазарев В. Н. История византийской живописи. М.: Искусство, 1947, Т. I. С. 53).
 В христианстве также существовали различные оттенки пурпура и их значения. Так, «яркий пурпур» означал божественное и царское достоинство; красноватый пурпур — строгость веры и, наконец, синеватый пурпур — чистую совесть и спокойствие души. Таким образом, гендерный план анализа приводит к идентичным результатам. Красноватый пурпур — мужской, синеватый — женский.
 Вересаев В. В. Анакреонт // Эллинские поэты // Собр. Соч. М. Т. Х. С. 256; Филострат. Картины. М.: ИЗОГИЗ, 1936. С. 31.
 La coueur. Nature, histoire et decoration / Red. Y. Forman. Paris: Le Temps Apprivoise, 1993. P. 218.
 Купер М., Мэтьюз А. Язык цвета. М.: ЭКСМО-Пресс, 2001. С. 72.
 Bremond E. L’inteigence de a coueur. Paris: Abin Miche, 2002. P. 134.
 II Царств 1: 24; Иер 4: 30; Пр 31: 22.
 Кейс Э. Ауры… С. 7.
 Рамачарака. Основы миросозерцания индийских иогов / Пер. с англ. СПб., 1913. С. 46.
 Безбородов М. А. Стеклоделие в Древней Руси. Минск, 1956. С. 14.
 Белый А. Собр. соч. М.: изд. В. В. Пашуканиса, 1917. Т. 4. С. 294.
 Кн. Евгений Трубецкой. Три очерка о русской иконе. Paris: YMCA-PRESS, 1965. С. 78–83.
 Бастид Р. О чем говорят цвета. Мифы и символы // Курьер ЮНЕСКО, июнь 1958, С. 24–33; Бер У. Что означают цвета. Ростов-на-Дону: Феникс, 1997; Миронова Л. Н. Цветоведение. Минск: ВШ, 1984.
 Бенц Э. Цвет в христианских видениях // Психология цвета / Отв. ред. Удовик С. Л. М.: Рефл-бук, 1996. С. 85–86.
 Так, по данным физиологов, во время фазы предельного полового напряжения малые половые губы приобретают красно-фиолетовый (пурпурный — Н.С.) цвет. Изменения цвета малых половых губ настолько характерны, что получили название «половой кожи». Цвет «половой кожи» показателен в отношении повышения полового напряжения женщины. На разрешающей фазе, спустя 10–15 секунд после оргазма резкость цвета малых половых губ постепенно ослабевает. У мужчины же на фазе оргазма головка полового члена приобретает красно-фиолетовый (пурпурный — Н.С.) цвет (И. Думитру и др. Физиология и патофизиология воспроизводства человека. Бухарест: Медицинское издательство, 1981. С. 307–319).
Сопоставим это с тем фактом, что в нормальном состоянии малые губы как правило характеризуются желто-коричневатым цветом (Барш Э. П. Семь возрастов женщины. Возрастные особенности физиологии и психологии женщины. М.: «ННН», 1994. С. 25). Это, в частности, еще раз свидетельствует о том, что цвет в норме оказывается контрастным цвету в экстремуме существования. Вместе с тем, к разрешающей фазе тело женщины из нормального желтого “переходит” в красный (маскулинный, мускульный) цвет, тогда как влагалище приобретает темно-фиолетовый (маскулинный, творческий). В сочетании с пурпуром “половой кожи” это и создает ту творческую активность женского интеллекта (в экстремальном состоянии), которая хроматически объединяет “подобное с подобным”. В цветовом круге этот феномен моделируется сдвигом обеих сторон “фемининного треугольника” к пурпуру, то есть реальное затемнение светлых (желтого и голубого) цветов, которое, вероятно, и связано с необходимостью представления женщиной черного цвета для достижения максимума негэнтропии в оргазме. Таким образом, негэнтропийные процессы, осуществляющиеся в сексуальной любви, могут быть промоделированы на уровне преобразования и внешних цветов, которые в хроматизме напрямую связаны с окраской кожного покрова партнеров.
 Вундт В. Психология душевных волнений // Психология эмоций. Тексты. М.: МГУ, 1984. С. 52.
 Козлова Т. В. Цвет в костюме. М.: ЛПБИ, 1989. С. 7–8.
 Бажин Е. Ф., Эткинд А. М. Цветовой тест отношений. Л., 1985. Серов Н. В. Эстетика цвета. Методологические аспекты хроматизма. СПб., 1997. L(scher M. Psychoogy der Farben. Base, 1985. The Luscher Coor Test. N.Y., 1971.
 Серов Н. В. Светоцветовая терапия. СПб.: Речь, 2001. С. 136.
 Как уже говорилось, Ньютон не считал спектральным цветом пурпурный, а Гете — зеленый. Объединение этих позиций в хроматизме позволило создать адекатный концепт внешнего (по Ньютону) и внутреннего (по Гете) цветового пространства.
 Современное политическое значение пурпура: малиновый — цвет анархо-синдикалистских группировок и партий в рабочем движении (Похлебкин В. В. Словарь международной символики и эмблематики. М.: Международные отношения, 1995. С. 403).
 Kar G. (u. а.). Luscher-Test. С. 15.
 С позиций метафизики пурпур женственного бессознания представляет собой романтичное женское подсознание (голубой), идеализирующее определенные функции активного мужского бессознания (красный). Именно это и позволяет нам следовать истинности слов кн. Трубецкого: “Пурпур Софии скорее был найден непосредственным озарением творческого инстинкта, каким-то мистическим сверхсознанием иконописца”.
 Рамачарака. Основы миросозерцания индийских иогов / Пер. с англ. СПб., 1913. С. 46.
 Похлебкин В. В. Словарь международной символики и эмблематики. М.: Международные отношения, 1995. С. 350.
 Керлот Х. Э. Словарь символов. М.: L-book, 1994. С. 555.
 Цит. по: книге: Вайс Ж.-М., Шавелли М. Лечение цветом. Ростов-на-Дону: Феникс, 1997. С. 286–289.
 Келлог Д. Значение цвета и формы в изображении мандалы // Диагностика в арт-терапии. Метод «Мандала» / Под ред. А. И. Копытина. СПб.: Речь, 2002. С. 69–70.
 Gericke L., Schone К. Das Phanomen Farbe. Zur Geschichte und Theorie ihrer Anwendung. B.: Henscheverag, 1970. S. 130–131.
 Цит. по: Фоли Д. Энциклопедия знаков и символов. М.: Вече, АСТ, 1997. С. 360.
 Как отмечает Р. Л. Руссо (Rousseau R.-L. Le angage des coueurs. St Jean de Braye, Danges, 1980. P. 163), розовый цвет всегда вызывал впечатление глубочайшей человечности. В реалиях этот цвет присущ и коже младенца, и юной женщине, и красоте восхода. На теле обоих полов всех без исключения рас он встречается на внутренностях конечностей, губ и гениталий. Обратим внимание на единение в этом розовом и младенца с матерью, и женщины с восходом, и конечностей с землей, и губ с любовью к Богу, и гениталий с любовью полов независимо от расы, религии или культуры.
 Например, “voir a en rose” во французском или “through rose-cooured spectaces” в английском.
 Bremond E. L’inteigence de a coueur. Paris: Abin Miche, 2002. P. 160.
 Цит. по: Фоли Д. Энциклопедия знаков и символов. М.: Вече, АСТ, 1997. С. 360.
 Кейс Э. Ауры… С. 6. На мой взгляд, именно эта семантика розового цвета должна была сказаться на политическом значении розового как цвета оппортунизма в мировом рабочем движении (См.: Похлебкин В. В. Словарь …. С. 403).
 Купер М., Мэтьюз А. Язык цвета. М.: ЭКСМО-Пресс, 2001. С. 32.
 Дерибере М. Цвет в деятельности человека. С. 66; Нюберг Н. Д. Курс цветоведения. М.; Л.: ГИЛП, 1932. С. 172.
 Даревский Г. Музыкальное творчество под действием цвета. Цит. по: Хаустен Р. Свет и цвета. М.; Л., 1926. С. 174.
 Kar G. (u. а.). Luscher-Test. С. 7.
 Алексеев С. С., Теплов Б. М., Шеварев П. А. Цвет в архитектуре. М.; Л.: ГСИ, 1934. С. 29.
 Heer E. Wie Farben wirken. S. 115.
 Даже Эндимион мог говорить о беременной богине исключительно в ее непредставимом — для мифологичского мира — представлении (Эндимион. Афина и Дева. Философия унижения и античные эротические таинства. СПб.: Лисс, 1992. С. 61).
 Не зря же голубые тона постоянно сопоставляются с женственной нежностью, тогда как красные с мужской силой (Купер М., Мэтьюз А. Язык цвета. М.: ЭКСМО-Пресс, 2001. С. 57).
 Согласно современным взгядам специалистов на мастурбацию, неблагоприятные психологические последствия сводятся к самоотгораживанию индивида от социальных контактов (аутизм), то есть погружение в самоанализ (Здравомыслов В. И., Анисимова З. Е., Либих С. С. Функциональная женская сексопатология. Пермь: “Репринт”, 1994. С. 38).
 Васильченко Г. С., Агаркова Т. Е., Агарков С. Т. и др. Сексопатология: Справочник. М.: Медицина, 1990. С. 18–21.
 О психологии и полицейском преследовании лесбиянок в США (см.: Морз Б. Лесбиянки. М., Пан-Маркет, 1993. С. 152–155). Гомосексуальность также определяет те 15 % исключений, которые дают расхождение между гендером и полом. По разным данным «исключительные» лесбиянки составляют 3–5 % и геи — 4–6 % (Свядощ А. М. Женская сексопатология. М.: Медицина, 1974. С. 100).
 Сэмьюэлз Э., Шортер Б., Плот Ф. Критический словарь аналитической психологии К. Юнга. М.: ЭСИ, 1994. С. 29, 37, 102.
 Характернейшие примеры показывает Апулей в «Амуре и Психее»; см. также Серов Н. В. Хроматизм мифа. Л.: В.О., 1990. С. 64, 118.
 Семантическая близость желтого и голубого цветов обсуждается со времен Владимира Даля. Так, например, по Далю, «голубым иногда народ зовет желтый цвет» (См.: Шемякин В. Ф. К вопросу об отношении слова и наглядного образа // Изв. Ак. Пед. наук РСФСР. М., 1960. Вып. 113. С. 13; Бахилина Н. Б. История цветообозначений в русском языке. М.: Наука, 1975. С. 193; Серов Н. В. Хроматизм мифа. Л.: В. О., 1990. С. 190–191). Об этом же говорят и чисто женственные характеристики голубого цвета: слабый, ждущий, скромный (Gericke L., Schцne К. Das Phдnomen Farbe. Zur Geschichte und Theorie ihrer Anwendung. B.: Henscheverag, 1970. S. 131).
 Потребность в нежности и ласках иногда наблюдается при задержках психосексуального развития мужчин (Сексопатология: Справочник / Под ред Г. С. Васильченко. М.: Медицина, 1990. С. 21).
 С одной стороны, об этом говорят тесты по шкале «фемининность — маскулинность», а с другой, воспоминания современников. Так, например, Марина Влади неоднократно оговаривает любовь Высоцкого к голубому (Влади М. ВЛАДИМИР или Прерванный полет. М.: Прогресс, 1989. С. 36, 91 и др.).
Примечания к 3 Части
 Лепехов С. Ю., Абаев Н. В. Роль психологической регуляции в политической деятельности тайных религиозных объединений традиционного Китая // Психологические аспекты буддизма / Под ред. Н. В. Абаева. Новосибирск: Наука, 1991. С. 125–140.
 Heer E. Wie Farben wirke. S. 147.
 Для процесса вербализации и опремечивания идей (то есть их хроматической материализации) эта ось принимает обратное направление в соответствии с двумя стадиями собственно познавательного процесса: 1. бессознательно-подсознательная генерация идей, не существовавших ни в прошлом, ни в настоящем и 2. их формально-логическое обоснование и социальная фиксация в настоящем для будущего.
 Бреслав Г. Э. Цветопсихология и цветолечение для всех. СПб.: Б&K, 2000. С. 74
 Серов Н. В. Хроматизм мифа. Л.: В.О., 1990, 145–147.
 Аналогичные соотношения в цвете были замечены еще каббалистами: «Черный — это корень и первоисточник всех других цветов» (Фулканелли. Тайны готических соборов. М.: L-book, К., Ваклер, 1996. С. 8).
 В. А. Геодакян. Половой диморфизм и эволюция длительности онтогенеза и его стадий // Докл. АН СССР, 1982. Т. 263. № 6. С. 1475–1480.
 Серов Н.В. Атрибуты и функции цветового пространства // Оптич. Журн. 2001, Т. 68. № 5. С. 43–47.
 Тэрнер В. Символ и ритуал. М.: Наука, 1983.
 Заан Д. Белый, красный и черный: цветовой символизм в черной Африке // Психология цвета. М.: Рефл-бук, К., Ваклер, 1996. С. 47–78.
 Вежбицкая А. Обозначения цвета и универсалии зрительного восприятия // Язык. Культура. Познание. М.: Русские словари, 1997. С. 231–290.
 Платонов К. К. Психологическая структура личности // Личность при социализме. М.: Наука, 1968. С. 69–75.
 Вежбицкая Анна. Обозначения цвета и универсалии зрительного восприятия // Язык. Культура. Познание. М.: Русские словари, 1997.
 Heider Е. R. Universas in coor naming and memory // Exper. Psych. 1972. V. 93. P. 10–20.
 Вежбицкая Анна. Обозначения цвета и универсалии зрительного восприятия // Язык. Культура. Познание. М.: Русские словари, 1997. С. 283.
 Ананьев Б. Г. Человек как предмет познания. Л.: ЛГУ, 1968. С. 136.
 Там же. С. 146.
 Серов Н. В. Лечение цветом... С. 37.
 Он же. Эстетика цвета. С. 39–40.
 Биологическое созревание в юные годы происходит в совершенно различном темпе у разных индивидов. Так, в однородном (по паспортно-возрастному составу) классе разница в уровне биологического развития пубертатных подростков составляла до семи лет (Стокгольм, 1975 год) (Хельмиус Г. Сценарий взросления…. С. 68). Поэтому далее приводятся усредненные данные между биологическим и паспортным возрастом.
 Филимоненко Ю. И. Жизненный путь: самореализация личности с опорой на подсознание // Психологические проблемы самореализации личности / Под ред. А. А. Крылова, Л. А. Коростылевой. СПб.: СПбГУ, 1997. С. 63.
 Фрейд З. Психология бессознательного. М.: Просвещение, 1989; он же. Введение в психоанализ: Лекции. М.: Наука, 1989.
 Эриксон Э. Детство и общество. СПб.: Ленато, 1996.
 Пиаже Ж. Психология интеллекта / Пиаже Ж. Избранные психологические труды. М.: Просвещение, 1969.
 Любопытные обоснования критики Пиаже и Выготского см.: Одуева Н. К. О переходе от ощущения к мысли. К истории умственного развития ребенка. М.: АН СССР, 1963. С. 96–107.
 Loevinger J. Ego deveopment. Conceptions and theories. San Francisco, Jossey-Bass, 1976.
 Kegan R. The evoving sef. Probems and process in human deveopment. Cambridge, 1982.
 Маслов В. М., Ботнева И. Л., Васильченко Г. С. Основные этапы формирования сексуальности // Васильченко Г. С., Агаркова Т. Е., Агарков С. Т. и др. Сексопатология: Справочник / Под ред. Г. С. Васильченко. М.: Медицина, 1990. С. 388–394.
 Кора покрывает всю поверхность мозжечка — как свободную, так и в бороздах. Уже при исследовании невооруженным глазом видно, что кора состоит из двух слоев: наружного — светло-серого и внутреннего — более темного, желтого (Кононова Е. П. Мозжечок // Анатомия и гистология нервной системы. Книга 1. М.: Медгиз, 1955. С. 383–406).
 Кононова Е. П. Средний мозг. Межуточный мозг. Большой мозг. Подкорковые узлы большого мозга // Анатомия и гистология нервной системы. Книга 1. М.: Медгиз, 1955. С. 442–443.
 Кнудсен, 1958; Пфистер, Биологические таблицы, 1941; Зиве, 1931 (Блинков С. М., Глезер И. И. Мозг человека в цифрах и таблицах. Л.: Медицина, 1964. С. 338, 346).
 Дорошенко В. А., Конева Н. М., Смирнов В. А. Регистрация и анализ электроэнцефалограммы // Методы исследований в психофизиологии: Учебное пособие / Под ред. А. С. Батуева. СПб.: СПбГУ, 1994. С. 6.
 Так как в хроматизме изучается норма, то патология развития человека в этих схемах мной не приводится.
 См. к примеру, Роджерс К. Р. Становление личности. Взгляд на психотерапию. М.: ЭКСМО-Пресс, 2001. С. 131.
 Крэйг Г. Психология развития. СПб.: Питер, 2000. С. 143–144.
 Маркосян А. А. Вопросы возрастной физиологии. М.: Просвещение, 1974. С. 153.
 Бардин К. В. Развитие цветоразличения в онтогенезе человека // Сенсорные и сенсомоторные процессы. М.: Педагогика, 1972. С. 244–264; Зонова А. В. О цветовом зрении детей первых месяцев жизни // От простого к сложному. Элементы развития высшнй нервной деятельности ребенка. Экспериментальные исследования. М.; Л.: Наука, 1964. С. 135–153; Бетелева Т. Г. Формирование механизмов организации внимания в онтогенезе // Структурно-функциональная организация развивающегося мозга. Л.: Наука, 1990. С. 65–86; Демирчоглян Г. Г. Детское зрение. М.: РИПОЛ КЛАССИК, 1998. С. 22–32; Кудряшова Н. И. (Сост.) Зрение–нормализация–восстановление. М.: Грегори-пейдж, 1995. Гл. 1; Крэйг Г. Психология развития. СПб.: Питер, 2000. С. 233–238.
 В силу того, что поле зрения у новорожденного «трубочное», периферия сетчатки не может воспринимать холодные цвета примерно до 2–3 лет. Поэтому литературные данные Г. Крэйг о возможности различения новорожденными зеленого и бирюзового цветов мне кажутся несколько преувеличенными.
 Так, в частности, специализация корковых областей, вовлекаемых в процесс восприятия достигает наибольшей выраженности лишь к 6–7 годам, а формирование системы сенсорного анализа стимулов заканчивается лишь к стадии взрослости. (Бетелева Т. Г. Формирование механизмов организации внимания в онтогенезе // Структурно-функциональная организация развивающегося мозга. Л.: Наука, 1990. С. 86).
 Крэйг Г. Психология развития. СПб.: Питер, 2000. С. 330, 333.
 Эльконин Д. Б. К проблеме периодизации психического развития // Вопросы психологии. 1971. № 4. С. 18.
 Пиаже Ж. Психология интеллекта / Пиаже Ж. Избранные психологические труды. М.: Просвещение, 1969. С. 177, 214.
 Крэйг Г. Психология развития. СПб.: Питер, 2000. С. 144, 223–225, 266, 271.
 См. лит. в монографии Крэйг Г. Психология развития. СПб.: Питер, 2000. С. 329–331.
 Цит. по: Аверин В. А. Психология детей и подростков. СПб., 1998. С. 183.
 Палей И. М., Гербачевский В. К. Проблемы личности в курсе психологии. Л.: ЛГУ, 1972. С. 16.
 Сухова А. В. Особенности функционирования некоторых сенсорных систем у мужчин и женщин // Антропология — медицине / Под ред. Т. И. Алексеевой. М.: МГУ, 1989. С. 233–234.
 Представление о своей половой принадлежности формируется к 1,5–2 годам, причем осознание пола происходит вне связи с какими-либо конкретными признаками по механизму установки (Васильченко Г. С., Агаркова Т. Е., Агарков С. Т. и др. Сексопатология: Справочник / Под ред. Г. С. Васильченко. М.: Медицина, 1990. С. 51).
 Крэйг Г. Психология развития. СПб.: Питер, 2000. С. 423.
 Крэйг Г. Психология развития. СПб.: Питер, 2000. С. 257, 334, 366–367.
 По-видимому, здесь впервые появляется возможность экспериментального измерения внутреннего отношения (переживания) социального к индивидуальному (идеальному), на учете которого при изучении возрастной динамики настаивал Л.С. Выготский (Собр. соч. М., 1984. Т. 4. С. 258). В хроматизме это отношение моделируется соответственно М- и Ид-планами интеллекта, откуда появляется возможность измерения их отношения (М- / Ид-планов), то есть цветов, моделирующих информацию сознания, к цветам, моделирующим подсознание.
 Крэйг Г. Психология развития. СПб.: Питер, 2000. С. 145, 271, 275–276. Данные Г. Крэйг о том, что за языковую активность отвечают системы левого полушария головного мозга, позволяет соотнести его функции с сознанием как компонентом интеллекта.
 Аверин В. А. Психология детей и подростков: Учебное пособие. СПб.: Изд. Михайлова В. А., 1998. С. 104.
 Крэйг Г. Психология развития. СПб.: Питер, 2000. С. 143, 334, 719.
 См. лит. в монографиях: Белый Б. И. Тест Роршаха. Практика и теория / Под ред. Л. Н. Собчик. СПб., Дорваль, 1992; Крэйг Г. Психология развития / Под ред. А. А. Алексеева. СПб.: Питер, 2000. С. 421.
 Психологическую картину кризиса 3-х лет см. также (Аверин В. А. Психология детей и подростков. СПб., 1998. § 3.7).
 Пиаже Ж. Психология интеллекта / Пиаже Ж. Избранные психологические труды. М.: Просвещение, 1969. С. 177, 214.
 Крэйг Г. Психология развития. СПб.: Питер, 2000. С. 365–367, 361, 415.
 Эльконин Д. Б. К проблеме периодизации психического развития // Вопросы психологии. 1971. № 4. С. 10.
 Хачапуридзе Б. И. Проблемы и закономерности действия фиксированной установки. Тбилисси, 1962. С. 90–93.
 Васильченко Г. С., Агаркова Т. Е., Агарков С. Т. и др. Сексопатология: Справочник / Под ред. Г. С. Васильченко. М.: Медицина, 1990. С. 51.
 Хельмиус Г. Сценарий взросления. О любви, сексуальности и социализации в подростковые годы. СПб.: Нордмедиздат, 2003. С. 110.
 Показательно, что созревание правого полушария в раннем детстве, напротив, идет более медленными темпами (Крэйг Г. Психология развития. СПб.: Питер, 2000. С. 271, 356, 365, 398).
 Маркосян А. А. Вопросы возрастной физиологии. М.: Просвещение, 1974. С. 153.
 Следует отметить, что согласно данным Купер и Мэтьюз, дети начинают предпочитать синий цвет лишь после 10 лет, что, по-видимому, может быть связано с опечаткой, так как противоречит преобладающему числу экспериментальных данных (Купер М., Мэтьюз А. Язык цвета. М.: ЭКСМО-Пресс, 2001. С. 89).
 Дружинин В. Н. Психология семьи. Екатеринбург, Деловая книга. 2000. С. 180.
 По данным Свядоща, у детей 3–5 лет нередко отмечается стремление к разглядыванию и ощупыванию половых органов. У 3–4 летних и более старших девочек может возникать сильное влечение к мастурбации без каких либо отклонений от нормы со стороны психического и физического развития (Свядощ А. М. Женская сексопатология. М., 1974. С. 26, 91). Вместе с тем если девочка-младенец не возражала, чтобы при осмотре врач дотрагивался до ее половых органов, то после 3–4-х лет картина резко меняется, как замечает практикующий гинеколог Э. П. Барш (С.396).
 Пиаже Ж. Психология интеллекта / Пиаже Ж. Избранные психологические труды. М.: Просвещение, 1969. С. 177, 214.
 Субботский Е. В. Ребенок открывает мир. М: Просвещение, 1991. С. 89–107.
 Крэйг Г. Психология развития. СПб.: Питер, 2000. С. 146–147, 365, 434–435.
 Вудсон У., Коновер Д. Справочник по инженерной психологии... М.: Мир, 1968. С. 468.
 Хачапуридзе Б. И. Проблемы и закономерности действия фиксированной установки. Тбилисси, 1962. С. 90–93.
 Белый Б. И. Тест Роршаха. Практика и теория / Под ред Л. Н. Собчик. СПб.: Дорваль, 1992. С. 100–114.
 Агранович Е. С. Теоретические и экспериментальные предпосылки для нормирования цвета в школе // Здравоохранение в Белоруссии. 1966. № 7.
 Журкин А. А. Художественно-оформительская деятельность: Учебное пособие. СПб.: Любавич. 1996. С. 34.
 Крэйг Г. Психология развития. С. 146–147, 365.
 Аверин В. А. Психология детей и подростков. СПб., 1998.
 Пиаже Ж. Психология интеллекта / Пиаже Ж. Избранные психологические труды. М.: Просвещение, 1969. С. 177.
 Первые постоянные зубы иногда кажутся слишком большими для детского рта до тех пор, пока кости лицевой части черепа не приобретут соответствующих размеров. (Крэйг Г. Психология развития. СПб.: Питер, 2000. С. 461).
 Особенности психического развития детей 6–7-летнего возраста / Под ред. Д. Б. Эльконина, А. Л. Венгер. М.: Педагогика, 1988. С. 10.
 Маркосян А. А. Вопросы возрастной физиологии. М.Просвещение, 1974. С. 153.
 Крэйг Г. Психология развития. СПб.: Питер, 2000. С. 506–507.
 Абрамова Г. С. Возрастная психология. М.: Академический проект, 2001.
 Хачапуридзе Б. И. Проблемы и закономерности действия фиксированной установки. Тбилисси, 1962. С. 90–93.
 Орехова О. А. Цветовая диагностика эмоций ребенка. СПб.: Речь, 2002. С. 51.
 Там же. С. 77–79.
 Сухова А. В. Особенности функционирования некоторых сенсорных систем у мужчин и женщин // Антропология — медицине / Под ред. Т. И. Алексеевой. М.: МГУ, 1989. С. 234.
 Белый Б. И. Тест Роршаха. Практика и теория / Под ред Л. Н. Собчик. СПб.: Дорваль, 1992. С. 100–114.
 Крэйг Г. Психология развития. СПб.: Питер, 2000. С. 473–474.
 Бардин К. В. Развитие цветоразличения в онтогенезе человека // Сенсорные и сенсомоторные процессы. М.: ИП, 1972. С. 244–264.
 Журкин А. А. Художественно-оформительская деятельность. СПб., 1996. С. 34.
 Ананьев Б. Г. Человек как предмет познания. Л.: ЛГУ, 1968. С. 146.
 Фромм Э. Искусство любви. Исследование природы любви. Минск, Полифакт, 1990. С. 26.
 См. Васильченко Г. С. С. 242, 423.
 Именно в период от 8 до 10 лет несколько ускоряется созревание правого полушария головного мозга, преимущественно отвечающего за формирование отрицательных эмоций (Крэйг Г. Психология развития. С. 356, 636).
 По данным Г. П. Г. П. Хожаиновой, в детском возрасте ЭЭГ характеризуются медленной активностью, сниженным альфа-ритмом, отсутствием пароксизмальных вспышек. За 1–2 года до начала полового созревания происходит становление доминирующего альфа-ритма во всех областях коры больших полушарий и уменьшение выраженности медленных волн (Хожаинова Г. П. Электроэнцефалографические исследования // Сексопатология… / Под ред. Г. С. Васильченко. М.: Медицина, 1990. С. 252–253).
 Дубровинская Н. В. Нейрофизиологические механизмы внимания: Онтогенетическое исследование. М.: Наука, 1985.
 Первый (препубертатный) период полового созревания, имеет характерные отличия от других периодов: определенная степень зрелости гипоталамических структур, ациклический характер выделения гонадотропинов, начало увеличения матки и др. (Тумилович Л. Г. Онтогенез и регуляция функции репродуктивной системы // Бодяжина В. И., Сметник В. П., Тумилович Л. Г. Неоперативная гинекология: Руководство для врачей. М.: Медицина, 1990. С. 69–72).
 Согласно современным воззрениям, еще у плода (как мужского, так и женского пола) в гипоталамусе заложены три половых центра: в преоптической зоне гипоталамуса — мужской центр полового поведения и женский центр, регулирующий циклическое выделение гипофизом гонадотропина; в вентро-медиальных ядрах гипоталамуса — центр женского полового поведения. Далее под действием половых гормонов у мальчиков инактивируются женские, а у девочек — мужской половой центр (Свядощ А. М. Женская сексопатология. М., 1974. С. 15).
 Пиаже Ж. Психология интеллекта / Пиаже Ж. Избранные психологические труды. М.: Просвещение, 1969. С. 177.
 Белый Б. И. Тест Роршаха. Практика и теория / Полд ред Л. Н. Собчик. СПб.: Дорваль, 1992. С. 100–114. См. график по «страхам» в «Светоцветовой терапии». С. 27.
 Аверин В. А. Психология детей и подростков. СПб., 1998. С. 290–291.
 Крэйг Г. Психология развития. СПб.: Питер, 2000. С. 144.
 По данным Б. И. Хачапуридзе Проблемы и закономерности действия фиксированной установки. Тбилисси, 1962. С. 90–93.
 Маркосян А. А. Вопросы возрастной физиологии. М.: Просвещение, 1974. С. 153.
 Вудсон У., Коновер Д. Справочник по инженерной психологии… М.: Мир, 1968. С. 468.
. Сексопатология… / Под ред. Г. С. Васильченко. М.: Медицина, 1990. С. 52.
 Первая фаза пубертатного периода, имеет такое отличие от других периодов как начало созревания нейронов и аксонов гипоталамуса, формирование суточной цикличности выделения гонадотропинов и наступление менархе. В 10–11 лет особенно интенсивно идет увеличение матки (Тумилович Л. Г. Онтогенез и регуляция функции репродуктивной системы // Бодяжина В. И., Сметник В. П., Тумилович Л. Г. Неоперативная гинекология. М., 1990. С. 70–71). По данным же С. Т. Огаркова, к 10–11 годам повышается секреция гонадотропинов гипофиза, что, вообще говоря, позволило бы предположить инактивацию подсознательной доминанты (коррелирующей с передними центрами гипоталамуса), если бы были однозначные данные о функциональной связи гипофиза с задними центрами гироталамуса.
 Пубертат (лат. pubertatis — половая зрелость) — период резкого ускорения интеллектуального (физического и психического) развития, связанный с половым созреванием в подростковом возрасте.
 Цит. по: Аверин В. А. Психология детей и подростков. СПб., 1998. С. 308. Как мне кажется, без использования архетипической модели интеллекта (АМИ) психология так и останется с измерениями тех параметров интеллекта, при которых, как великолепно показала М. А. Холодная, «исчезает собственно интеллект». В самом деле, преобладающая часть психологических исследований до сих пор строится на выборках по физическому возрасту (к примеру, интеллект учеников 5–6 классов средней школы сравнивается с таковым в 7–8 классах) без учета психологического возраста, гендера и даже пола. Образно говоря, проводится сопоставление птички, зайчика, оленя и волка, раз уж они находятся в одном лесу. И ведь даже эти звери покажут факторы различий, которые будут достоверно коррелировать с их психологическим возрастом и, само собой разумеется, с полом. Поэтому остается лишь сожалеть о судьбе тех исследований, которые — даже после доказательств достоверности и адекватности АМИ — пытаются сопоставлять IQ обеспредмеченных интеллектов лишь по критерию физического возраста и месту пребывания. Предварительное же тестирование по АМИ позволяет отделить по крайней мере птичек от зайчиков и оленей от волков в данном лесу.
 Крэйг Г. Психология развития. СПб.: Питер, 2000. С. 536, 539–544.
 О развитии Я-концепции в аспекте идентичности (см.: Крэйг Г. Психология развития. СПб.: Питер, 2000. С. 138–140).
 См. Васильченко Г. С. С. 242, 423.
 Хачапуридзе Б. И. Проблемы и закономерности действия фиксированной установки. Тбилисси, 1962. С. 90–93.
 Первая яйцеклетка созревает в 13–14 лет, что проявляется наступлением первой менструации (в городах и в южных районах в 10–12, в сельских и северных районах — в 14–16 лет). В период полового созревания изменяются поведение и характер девочки, ее интересы и внешний вид: она превращается из девочки в девушку. У мальчиков половое развитие происходит позднее на 1–2 года. В возрасте 11–12 лет начинается выработка яичками мужского полового гормона — тестостерона. Рост половых органов у мальчиков наступает в 11–12 лет, но особенно быстро половое созревание начинается с 14-летнего возраста.
 Маркосян А. А. Вопросы возрастной физиологии. М.: Просвещение, 1974. С. 153.
 Голод С. И. Личная жизнь: любовь, отношения полов. Л., 1990. Кон И. С. Введение в сексологию. М., 1990.
 Согласно статистике ФРГ, почти у всех девочек 13 лет были свидания, но только у 25 % случались поцелуи (Васильченко. С. 243).
 Терминология фрейдистской школы видоизменена по монографии: Хельмиус Г. Сценарий взросления… С. 52–126.
 13 лет — средний возраст наступления первой менструации (менархе) (Крэйг Г. Психология развития. СПб., 2000. С. 422, 566).
 Так, Грэйс Крэйг полагает, что видные специалисты продолжают пользоваться понятиями «пол» и «гендер» как синонимами. В этом с ней согласен и научный редактор монографии (Крэйг Г. Психология развития. СПб.: Питер, 2000. С. 145). Показательно, что и Шон Берн в своей книге Гендерная психология (СПб.; М., 2001) также не проводит каких-либо различий между этими терминами.
 Секреция тестостерона резко возрастает в пубертатный период развития и поддерживается на среднем уровне вплоть до глубокой старости. Наряду с этим в норме наблюдаются циклические колебания в интенсивности секреции тестостерона с периодом от 8 до 30 дней и амплитудой от 14 до 42 % (Doering Ch., 1975; Васильченко Г. С. С. 223).
 Количество эритроцитов в 1 куб. мм составляет у взрослого мужчины в среднем 5 млн, у взрослой женщины — 4,5 млн. У детей до 13 лет — 4,5–4,7 млн. В период усиленного роста и повышения деятельности костного мозга, особенно у девочек с началом менструаций, обнаруживается, соответственно, и отставание продукции гемоглобина (Крэйг Г. Психология развития. СПб., 2000. С. 567; Бунак В. В., Нестурх М. Ф., Рогинскии Я. Я. Антропология. М., 1941. С. 256).
 Белый Б. И. Тест Роршаха. Практика и теория / Под ред. Л. Н. Собчик. СПб.: Дорваль, 1992. С. 100–114. Полное согласие с данными о преобладающем числе страхов у лиц женского пола (Geer J. H. Behav. Res. Therapy, 1965, 3, 45; Bamber J. H. The fears of adoescenrs. L.; N.Y.: SF, 1979).
 Формирование личности в переходный период от подросткового к юношескому возрасту / Под ред. И. В. Дубровина. М.: Педагогика, 1987. С. 68–71.
 Ананьев Б. Г. Человек как предмет познания. Л.: ЛГУ, 1968. С. 146.
 Васильченко Г. С., Агаркова Т. Е., Агарков С. Т. и др. Сексопатология: Справочник / Под ред. Г. С. Васильченко. М.: Медицина, 1990. С. 53, 326.
 Вспомним, что зеркало отражает настоящее время, которое моделируется сублиматом серого цвета, соответствующего, в свою очередь, доминанте творческого подсознания.
 Однако в любом возрасте от 11 до 18 лет степень удовлетворенность своими внешними данными у девочек ниже, чем у мальчиков (Крэйг Г. Психология развития. СПб.: Питер, 2000. С. 569–570).
 К 15 годам «уровень самооценочной тревожности» у девушек и у юношей резко возрастает, а в 16 лет снова принимает значение 13–14 лет. В то же время у девушек он всегда выше, чем у юношей (Формирование личности в переходный период от подросткового к юношескому возрасту / Под ред. И. В. Дубровина. М.: Педагогика, 1987. С. 79–81).
 Свядощ А. М. Женская сексопатология. М., 1974; Формирование личности в переходный период от подросткового к юношескому возрасту / Под ред. И. В. Дубровина. М.: Педагогика, 1987. С. 158–159.
 Васильченко Г. С. С. 476.
 Формирование личности в переходный период от подросткового к юношескому возрасту / Под ред. И. В. Дубровина. М.: Педагогика, 1987. С. 130–145.
 Крэйг Г. Психология развития. СПб.: Питер, 2000. С. 144, 618.
 Любопытно, что именно в этом возрасте (14–15 лет) наблюдается практически одинаковое стандартное отклонение для времени реакции на оба вида стимулов у представителей обоих полов. Эта же одинаковость наблюдается лишь в возрасте 42–45 лет (Вудсон У., Коновер Д. Справочник по инженерной психологии для инженеров и художников-конструкторов. М.: Мир, 1968. С. 468).
 Агранович Е. С. Теоретические и экспериментальные предпосылки для нормирования цвета в школе // Здравоохранение в Белоруссии. 1966. № 7.
 Журкин А. А. Художественно-оформительская деятельность: Учебное пособие. СПб.: Любавич, 1996. С. 34.
 Данная теория изложена по: Хельмиус Г. Сценарий взросления… С. 115–116 в хроматической интерпретации.
 Крэйг Г. Психология развития. СПб.: Питер, 2000. С. 614.
 Лобковое оволосение у мальчиков 15–16 лет напоминает нечто промежуточное между женским и мужским (Васильченко. С. 53).
 Крэйг Г. Психология развития. СПб.: Питер, 2000. С. 589.
 Формирование личности в переходный период от подросткового к юношескому возрасту. / Под ред. И. В. Дубровина. М.: Педагогика, 1987. С. 60–63.
 Здравомыслов В. И., Анисимова З. Е., Либих С. С. Функциональная женская сексопатология. Пермь: Репринт, 1994. С. 73, 86.
 В 15–16 лет в сперме появляются сперматозоиды. Возникает усиленный рост волос на теле по мужскому типу, появляется растительность на лице. В возрасте от 14 до 18 лет изменяется голос, который из детского превращается в мужской, более низкий по тембру; изменяются интересы и потребности юноши. По мнению И. С. Кона юношеская влюбленность не лишена игрового характера, — в силу чего нередко собственные переживания становятся важнее, чем собственно объект привязанности. (Кон И. С. Дружба. Этико-психологический очерк. М.: ИПЛ, 1980; он же. Введение в сексологию. М.: Медицина, 1990).
 Показательно, что эти цифры снова совпадают с моими данными по 80 %-му соответствию пола и гендера (См.: Свядощ А. М. Женская сексопатология. М.: Медицина, 1974. С. 53). Если и в данном случае это совпадение следует считать случайным, то как еще можно объяснить эти достаточно воспроизводимые цифры?
 Возраст 14–17 лет относится ко второй фазе пубертатного периода, имеющей такое отличие от других периодов как формирование циклического характера нейросекреции гипоталамуса, гипофиза и яичников (Тумилович Л. Г. Онтогенез и регуляция функции репродуктивной системы // Бодяжина В. И., Сметник В. П., Тумилович Л. Г. Неоперативная гинекология. М.: Медицина, 1990. С. 70).
 Крэйг Г. Психология развития. СПб.: Питер, 2000. С. 144, 592, 636.
 Приведенные данные по выбору предпочтительных цветов для периода 14–18 лет основаны на выборке западных юношей и девушек (всего 1050 человек) (Sonnenschein O. Vorzugs und Abehnungsfarben von Schuern im Ater von 14 bis 18 Jahren // Farbe und Raum. 1967, № 5. S. 23–26). Иначе говоря, предпочтительность синего цвета может и не характеризовать русскоязычную молодежь, для которой, скорее всего, синий может быть замен и на голубой.
 Васильченко Г. С., Агаркова Т. Е., Агарков С. Т. и др. Сексопатология: Справочник / Под ред. Г. С. Васильченко. М.: Медицина, 1990. С. 53.
 Хачапуридзе Б. И. Проблемы и закономерности действия фиксированной установки. Тбилисси, 1962. С. 90–93.
 Крэйг Г. Психология развития. СПб.: Питер, 2000. С. 673.
 Ананьев Б. Г. Человек как предмет познания. Л.: ЛГУ, 1968. С. 146.
 Вудсон У., Коновер Д. Справочник по инженерной психологии для инженеров и художников-конструкторов. М.: Мир, 1968. С. 468. Непонятно, правда, почему в разделе 6–20 этого справочника время реакции на звук (и у мужчин, и у женщин) всегда меньше времени реакции на свет, тогда как в разделе 6–53 указано, что скорость передачи зрительной информации в полтора раза выше слуховой.
 Богданович Л. А. и др. Супружеская жизнь: гармония и конфликты. М.: Профиздат, 1990. С. 36.
 См.: Крэйг Г. Психология развития. СПб.: Питер, 2000. С. 726, 681–682.
 Вудсон У., Коновер Д. Справочник по инженерной психологии… М.: Мир, 1968. С. 468.
 Ананьев Б. Г. Человек как предмет познания. Л.: ЛГУ, 1968. С. 146.
 И, следовательно возрастает роль мужских половых гормонов. Как отмечает А. М. Свядощ, у женщины в предменструальном и климактерическом периоде содержание андрогенов несколько возрастает (Свядощ А. М. Женская сексопатология. М., 1974. С. 18).
 Показательно, что с наступлением менопаузы у женщин отмечаются такие — характерные преимущественно для мужчин — физиологические показатели как потение и сердечно-сосудистые заболевания. Вместе с тем, бессознательная домината женщин остается весьма значимой по сравнению с мужчинами. Об этом говорят основные причины смерти мужчин (m) и женщин (f) в возрасте 45–65 лет, приведенные в виде соотношений m / f: болезни сердца — 2,6, рак — 1,5, несчатные случаи — 2,7, болезни сосудов мозга — 1,6, болезни печени — 2,6, болезни легких — 1,1, ВИЧ-инфекция — 9,7, самоубийства 3,3. То есть и в этом возрасте женский интеллект бережет свое бесознание, к примеру, в случае самоубийств в 3,3 раза больше и чаще, чем мужской интеллект, как и раньше пренебрегающий своим телом (Крэйг Г. Психология развития. С. 752–754, 759).
 По моим данным, в стабильных семьях создается нечто среднее между доверительной дружбой 30-летних мужчин и сентиментальной-романтической любовью 14-летних девочек, основанное и на всех видах взаимной помощи и участия.
 Эти симптомы определяются климактерическими ограничениями генитальной сексуальности женщины: эстрогенная недостаточность приводит к вагинальной атрофии, что без применения искусственной смазки ведет к болезненным ощущениям женщины, а следовательно, и к уменьшению ее либидо, которое эмпатически сказывается на либидо и потенции партнера.
 Вудсон У., Коновер Д. Справочник по инженерной психологии… М.: Мир, 1968. С. 468.
 См. лит.: Крэйг Г. Психология развития. СПб.: Питер, 2000. С. 740–747.
 Цит. по: Там же. С. 751.
 Крэйг Г. Психология развития. СПб.: Питер, 2000. С. 871.
 Вудсон У., Коновер Д. Справочник по инженерной психологии …. М.: Мир, 1968. С. 468.
 Ананьев Б. Г. Человек как предмет познания. Л.: ЛГУ, 1968. С. 146.
 Крэйг Г. Психология развития. СПб.: Питер, 2000. С. 800, 881.
 Ананьев Б. Г. Человек как предмет познания. Л.: ЛГУ, 1968. С. 146.
 Крэйг Г. Психология развития. СПб.: Питер, 2000. С. 849.
 Ананьев Б. Г. Человек как предмет познания. Л.: ЛГУ, 1968. С. 146.
 Крэйг Г. Психология развития. СПб.: Питер, 2000. С. 864–871.
 Об этом говорит и появление психологической терпидности по отношению к сексуальным переживаниям (Васильченко Г. С., Агаркова Т. Е., Агарков С. Т. и др. Сексопатология: Справочник / Под ред. Г. С. Васильченко. М.: Медицина, 1990. С. 58).
 Барш Э. П. Семь возрастов женщины. С. 443–518, 465, 480.
 Крэйг Г. Психология развития. СПб.: Питер, 2000. С. 882, 895.
 Цит. по: Крэйг Г. Психология развития. СПб.: Питер, 2000. С. 874]
 Обычно амплитуда альфа-ритма имеет модуляцию с периодическим возрастанием и понижением, в результате чего образуются своеобразные «веретена», длительность которых колеблется от 0,5 до 5 сек. Поскольку предоргазмические частоты фрикций характеризуются интервалом 0,8 сек, то можно предположить возникновение резонанса (самоподстройки «вызванных потенциалов») между определенными функциональными системами интеллекта.
 Это мнение оспаривается рядом авторов, предлагающих альтернативную стохастическую модель, падчеркивающую роль интракортикальных процессов в распространении альфа-активности. См. лит.: Алферова В. В., Фарбер Д. А. Отражение возрастных особенностей функциональной организации мозга а электроэнцефалограмме покоя // Структурно-функциональная организация развивающегося мозга. Л.: Наука, 1990. С. 46.
 Алферова В. В., Фарбер Д. А. Отражение возрастных особенностей функциональной организации мозга а электроэнцефалограмме покоя // Структурно-функциональная организация развивающегося мозга. Л.: Наука, 1990. С. 51. С позиций хроматизма с возрастом закономерно снижаются функции бессознания и подсознания из-за все более доминирующей активности сознания.
 Данные погодового изучения ЭЭГ 300 дете от 4-х до 17 лет представлены по результатам исследования: Алферова В. В., Фарбер Д. А. Отражение возрастных особенностей функциональной организации мозга а электроэнцефалограмме покоя // Структурно-функциональная организация развивающегося мозга. Л.: Наука, 1990. С. 45–64.
 Для возможности сопоставления определенных ритмов электрической активности с относительными доминантами определенных компонентов интеллекта (в скобках) приведу также ЭЭГ сна по фазам: Фаза А — бодрствование в расслабленном состоянии — преобладание альфа ритма (самосознание). Фаза В — засыпание — альфа-ритм постепенно подавляется, появляются небольшие тета-волны. (подсознание). Фаза С — неглубокий сон — дальнейшее снижение частоты ЭЭГ вплоть до появления дельта-волн. Периодически возникают «веретена» (пачки волн с частотой 12–15 Гц и переменной амплитуды). («глубинное» бессознание). Фаза D — умеренно глубокий сон — ЭЭГ представлена главным образом дельта-ритмом («глубинное» бессознание). Фаза Е — глубокий сон — регистрируются в основном крупные дельта-волны. — («глубинное» бессознание). Фазы В — Е относят к «медленному сну». Наконец, фаза БДГ — («быстрых движений глаз», «парадоксальный сон») сходна с фазой В медленного сна и характеризуется десинхронизацией ЭЭГ (подсознание) (Дорошенко В. А., Конева Н. М., Смирнов В. А. Регистрация и анализ электроэнцефалограммы // Методы исследований в психофизиологии / Под ред. А. С. Батуева. СПб.: СПбГУ, 1994. С. 26).
 Дорошенко В. А., Конева Н. М., Смирнов В. А. Регистрация и анализ электроэнцефалограммы. С. 43.
 По данным В. Л. Бианки, световое раздражение глаза приводит к возникновению в затылочной коре противоположного полушария очага возбуждения, обладающего доминантными свойствами. Условный рефлекс в контралатеральном — по отношению к боковому источнику света — полушарии вырабатывался достоверно быстрее (требовалось почти в 2 раза меньше сочетаний), чем в ипсилатеральном. Известную роль в формировании доминанты и переключении доминирования с одного полушария на другое могут играть ретикулярные влияния. Некоторые гормональные факторы (например, половые гормоны) также участвуют в формировании и выявлении доминанты, лежащей в основе функциональной межполушарной асимметрии (Бианки В. Л. Доминанта как механизм формирования межполушарной асимметрии // Принцип доминанты и адаптивное поведение / Под ред. Г. А. Куликова, В. Н. Мовчан. СПб.: СПбГУ, 1996. С. 104–137).
 Базовыми для этой корреляции служили экспериментальные данные в виде графиков, на которых по оси абсции отложен возраст ребенка, а по оси ординат — среднее для каждой возрастной группы значение спектральной плотности мощности приведенного диапазона ЭЭГ в относительных единицах. См.: Алферова В. В., Фарбер Д. А. Отражение возрастных особенностей функциональной организации мозга а электроэнцефалограмме покоя // Структурно-функциональная организация развивающегося мозга. Л.: Наука, 1990. С. 52.
 Серов Н. В. Светоцветовая терапия. Часть III.
 Переход новорожденного ко сну — появление групп ритмических синусоидальных колебаний с частотой 4–6 Гц расценивается как ритм подкоркового генеза и считается первичным проявлением электрической активности в затылочной области мозга. У детей от 2-х до 12 месяцев жизни выделяются спектральные составляющие с частотами 1–3,5 и 3,5–5,5 Гц, расцениваемые как возрастные аналоги дельта- и тета-ритмов (Алферова В. В., Фарбер Д. А. Отражение возрастных особенностей функциональной организации мозга а электроэнцефалограмме покоя // Структурно-функциональная организация развивающегося мозга. Л.: Наука, 1990. С. 48–50). При этом в первые 3 месяца жизни у младенца наблюдаются лишь редкие ритмические колебания, которые постепенно, с 4–5 месяцев преобразуются в ритмическую составляющую частотой 3,5–5 Гц с преобладанием дельта ритма (преимущественно в затылочных областях) (Дорошенко В. А., Конева Н. М., Смирнов В. А. Регистрация и анализ электроэнцефалограммы. С. 24).
 К 1,5 году дельта-ритм несколько учащается (до 6 Гц) (Дорошенко В. А., Конева Н. М., Смирнов В. А. Регистрация и анализ электроэнцефалограммы // Методы исследований в психофизиологии: Учебное пособие / Под ред. А. С. Батуева. СПб.: СПбГУ, 1994. С. 24). Поскольку в этом же руководстве отмечаются и составляющие тета-ритма, весьма близкие к ритму альфа-1, то несложно установить его корреляцию с функциями подсознания.
 С 2 лет основным становится тета-ритм (4–7 Гц) с возникновением отдельных составляющих альфа диапазона (Дорошенко В. А., Конева Н. М., Смирнов В. А. Регистрация и анализ электроэнцефалограммы // Методы исследований в психофизиологии: Учебное пособие / Под ред. А. С. Батуева. СПб.: СПбГУ, 1994. С. 24).
 К 4-летнему возрасту отчетливо регистрируются все три альфа-поддиапазона. В то же время, судя по опытным данным, доминантным остается тета-ритм, то есть бессознание. В альфа-диапазоне доминантным является альфа-1, субдоминантным — альфа-2 и наименее выраженным — альфа-3.
 Как уже говорилось, с 4 до 8 лет отмечено четко проявляющееся в левом полушарии значительное снижение тета-активности с возрастом (Алферова В. В., Фарбер Д. А. Отражение возрастных особенностей функциональной организации мозга а электроэнцефалограмме покоя // Структурно-функциональная организация развивающегося мозга. Л.: Наука, 1990. С. 53).
 Согласно экспериментальным данным альфа-ритм в возрасте 10–12 лет становится доминирующей формой активности. Средняя частота альфа-ритма во многих случаях даже превышает среднюю частоту, регистрируемую у взрослых (Дорошенко В. А., Конева Н. М., Смирнов В. А. Регистрация и анализ электроэнцефалограммы // Методы исследований в психофизиологии. Учебное пособие / Под ред. А. С. Батуева. СПб.: СПбГУ, 1994. С. 25). При этом после 10 лет альфа-1 становится субдоминантной формой активности при доминировании постепенно нарастающего ритма альфа-2. (Алферова В. В., Фарбер Д. А. Отражение возрастных особенностей функциональной организации мозга а электроэнцефалограмме покоя // Структурно-функциональная организация развивающегося мозга. Л.: Наука, 1990. С. 53).
 Согласно общепринятому мнению и всем опытным данным, психофизиологическое развитие девочек обычно опрежает мальчиков. На приведенных же графиках с 5 лет наблюдается обратная картина. Учитывая академический характер издания (Алферова, Фарбер, 1990) и в то же время полагая мою гипотезу работоспособной, остается предположить, что правое полушарие опрежает левое в процессе переработки информации. Самое интересное, что это предположение действительно подтверждается при сравнительном анализе графиков для затылочных отведений правого и левого полушария у представителей уже каждого пола. Это подтверждается и тем, что наиболее четкие корреляции характера элекктрической активности и функционального состояния нейрогуморальной системы наблюдаются в возрасте 11–12 лет, когда на ЭЭГ девочек отмечается гиперсинхронизация, проявляющаяся в увеличении амплитуды альфа-ритма, замедлении его частоты и появлении пароксизмальных вспышек медленной активности, что характеризует активацию структур переднего отдела гипоталамуса (Хожаинова Г. П. Электроэнцефалографические исследования // Сексопатология… / Под ред. Г. С. Васильченко. М.: Медицина, 1990. С. 253).
 У девочек отмечалось незначительное повышение тета-активности в 13 лет (Алферова В. В., Фарбер Д. А. Отражение возрастных особенностей функциональной организации мозга а электроэнцефалограмме покоя // Структурно-функциональная организация развивающегося мозга. Л.: Наука, 1990. С. 53).
 После периода 11–12 лет наиболее четкие корреляции характера электрической активности и функционального состояния нейрогуморальной системы наблюдаются уже в возрасте 14–15 лет, когда на ЭЭГ девочек снова отмечается гиперсинхронизация, проявляющаяся в увеличении амплитуды альфа-ритма, замедлении его частоты и появлении пароксизмальных вспышек медленной активности, что характеризует активацию структур переднего отдела гипоталамуса (Хожаинова Г. П. Электроэнцефалографические исследования // Сексопатология… / Под ред. Г. С. Васильченко. М.: Медицина, 1990. С. 253).
 У мальчиков отмечалось незначительное повышение тета-активности в 15 лет (Алферова В. В., Фарбер Д. А. Отражение возрастных особенностей функциональной организации мозга а электроэнцефалограмме покоя // Структурно-функциональная организация развивающегося мозга. Л.: Наука, 1990. С. 53).
 У девочек в обоих полушариях и у мальчиков в левом полушарии мощность альфа-2 возрастает в течение всего этапа онтогенеза. Исключение составляет правая затылочная область, где у девочек представленность альфа-1 ритм достигает максимума в 13 лет и затем снижается. У мальчиков он снижается после 15 лет (Алферова В. В., Фарбер Д. А. Отражение возрастных особенностей функциональной организации мозга а электроэнцефалограмме покоя // Структурно-функциональная организация развивающегося мозга. Л.: Наука, 1990. С. 53). После 18 лет ритмическая структура ЭЭГ остается неизменной до глубокой старости. После 70 лет частота ритмов ЭЭГ начинает снижаться, что, по-видимому, связано с общим снижением уровня функционального стстояния ЦНС (Дорошенко В. А., Конева Н. М., Смирнов В. А. Регистрация и анализ электроэнцефалограммы // Методы исследований в психофизиологии. Учебное пособие / Под ред. А. С. Батуева. СПб.: СПбГУ, 1994. С. 25).
 Пиаже Ж. Психология интеллекта / Пиаже Ж. Избранные психологические труды. М.: Просвещение, 1969. С. 70, 177, 214.
 Белый Б. И. Тест Роршаха. Практика и теория / Под ред. Л. Н. Собчик. СПб.: Дорваль, 1992; (см. график на с. 27 “Светоцветовой терапии”).
 Овчаренко В. И. Психоаналитический глоссарий. Минск: ВШ, 1994. С. 86, 102.
 С критикой этих и других построений заинтересованные лица могут ознакомиться по монографии: Хельмиус Г. Сценарий взросления. О любви, сексуальности и социолизации в подростковые годы. СПб.: Нордмедиздат, 2003, Гл. 3.
 Как мы убедимся ниже, призыв «контролировать свое поведение» может относиться к женщине лишь до койтуса, а к мужчине и в процессе койтуса, что лишь конкретизирует смысл этой концепции, не меняя ее в целом (Сексопатология: Справочник / Под ред. Г. С. Васильченко. М.: Медицина, 1990. С. 375).
 Хельмиус Г. Сценарий взросления…. С. 31.
 К таким выводам приходит доктор социологических наук Гизела Хельмиус, на работе которой в основном будет базироваться изложение данной темы (Хельмиус Г. Сценарий взросления. О любви, сексуальности и социолизации в подростковые годы. СПб.: Нордмедиздат, 2003).
 Хельмиус Г. Сценарий взросления…. С. 7.
 Серов Н. В. Хроматизм мифа. С. 108
 Хельмиус Г. Сценарий взросления… С. 7, 9.
 Приведенное здесь изложение этой теории базируется на монографии (Хельмиус Г. Сценарий взросления…. С. 15–83).
 Цит. по: Хельмиус Г. Сценарий взросления…. С. 15.
 Хельмиус Г. Сценарий взросления…. С. 17.
 Тем не менее медики весьма обоснованно утверждают, что зрелость наступает к 16–17 годам, когда не только вторичные половые признаки, не только репродуктивная система, но и весь организм женщины окончательно сформирован и готов к зачатию, вынашиванию беременности, родам и вскармливанию (Тумилович Л. Г. Онтогенез и регуляция функции репродуктивной системы // Бодяжина В. И., Сметник В. П., Тумилович Л. Г. Неоперативная гинекология. М.: Медицина, 1990. С. 70–75).
 Цит. по: Хельмиус Г. Сценарий взросления…. С. 79.
 Хельмиус Г. Сценарий взросления…. С. 68.
 Крэйг Г. Психология развития. СПб.: Питер, 2000. С. 583–584. Объективности ради отмечу, что если женщина не будет «охвачена страстью до безумия», то есть в ее интеллекте не будет доминировать бессознание, то она не достигнет оргазма и, следовательно, половой акт для ее интеллекта не принесет удовлетворения. Вместе с тем установление границ сексуальных отношений является адекватной функцией ее сверхсознания задолго до возникновения бессознательной доминанты, ибо в мужском интеллекте до разрешения ею на снятие этих границ доминирует подсознание.
 Как отмечает Свядощ, «в огромном большинстве случаев женщины меньше реагируют на психические воздействия, чем мужчины… Так, вид обнаженных половых органов обычно возбуждает мужчину, однако вид обнаженных мужских половых органов не вызывает эротической реакции у половины женщин, причем многим из них он неприятен и тормозит половое возбуждение» (Свядощ А. М. Женская сексопатология. М., 1974. С. 23–24). Аналогичная закономерность в различных мифологических представлениях была отмечена мной в Хроматизме мифа с культурологических позиций. Таким образом, это свойство является результатом не только воспитания, но и природно-культурной предрасположенности женщин.
 Термином «любрикация» обозначают увлажнение половых путей женщины под влиянием эротической стимуляции на треьей стадии копулятивного цикла, что — в качестве смазки — устраняет болезненость влагалища при введении фаллоса и последующих фрикциях (Сексопатология: Справочник / Под ред. Г. С. Васильченко. М.: Медицина, 1990. С. 35). И одновременно индивидуальный вкус и запах — как секрета бартолиниевых желез, так и фаллоса — является адекватным критерием сексуальной совместимости партнеров, которая, в частности, подтверждается и орально-генитальными контактами.
 Барш Э. П. Семь возрастов женщины. Возрастные особенности физиологии и психологии женщины. М.: «ННН», 1994. С. 168.
 Отношение к чувству любви в двух возрастных группах по 20 человек: «юношеской» (девушки 18–19 лет) и «взрослой» (женщины 25–40 лет) представлено в работе (Кораблина Е. П. Становление личности женщины // Психологические проблемы самореализации личности / Под ред. А. А. Крылова, Л. А. Коростылевой. СПб.: СПбГУ, 1997. С. 182–183).
 Свядощ А. М. Женская сексопатология. М.: Медицина, 1974. С. 28. По данным Г. С. Васильченко, подкорковые отделы мозга, включаемые в лимбико-ретикулярный комплекс, осуществляют получение и ререработку информации на регистре эмоций, обеспечивающих два основных жизненных принципа — сохранение собственной жизни особи и сохранение популяции и вида (Сексопатология: Справочник / Под ред. Г. С. Васильченко. М., 1990. С. 209).
 Богданович Л. А. и др. Супружеская жизнь: гармония и конфликты. М.: Профиздат, 1990. С. 47.
 Краткий обзор этих теорий см. Крэйг Г. Психология развития. СПб.: Питер, 2000. С. 698–701.
 По данным сексологов, запах является одним из ведущих критериев при выборе адекватного партнера (Здравомыслов В. И., Анисимова З. Е., Либих С. С. Функциональная женская сексопатология. Пермь: Репринт, 1994. С. 50–52).
 Крэйг Г. Психология развития. СПб.: Питер, 2000. С. 735–736.
 Хельмиус Г. Сценарий взросления…. С. 63–65.
 Барш Э. П. Семь возрастов женщины. М.: «ННН», 1994. С. 178.
 Васильченко Г. С., Агаркова Т. Е., Агарков С. Т. Основные проявления нормальной сексуальности // Сексопатология: Справочник / Под ред. Г. С. Васильченко. М.: Медицина, 1990. С. 21–41.
 Так, нередко с детства матери внушают своим дочерям, что все связанное с половой жизнью пошло, грязно, неприлично, греховно; что половая жизнь крайне болезненна, а потерять «честь девушки» — позор для всей семьи (Здравомыслов В. И., Анисимова З. Е., Либих С. С. Функциональная женская сексопатология. Пермь: Репринт, 1994. С. 86).
 «Женщина любит слухом» повторяют из века век. Доминанту женственного подсознания на этой стадии сексологи могли бы опровергнуть или подтвердить опытной проверкой вытекающего отсюда следствия: левое ухо женщины должно являться более эротизирующим ее интеллект, чем правое (у правшей левое ухо связано с правым полушарием головного мозга, которое коррелирует с функциями подсознания).
 Определение «голая личность» касается только «деловых женщин-эмансипэ», которые не могут допустить каких-либо парадоксов и претендуют на то, чтобы оставаться личностью и в половом акте, то есть принципиально (с доминантой сознания) во все глаза рассматривать, что это такое с ней делают. Мужчине же личностью положено быть даже в этой ситуации. Вообще говоря, «голая личность», как мне кажется, являет замечательный пример «работоспособности» «психологии сознания», ибо вряд ли хоть один психолог сможет разумно интерпретировать «измененное состояние сознания» без контекстуального внесения поправое на «несознающее сознание». Я никак не настаиваю на том, что психолог в данном случае может уподобиться «голой личности», но иначе ему никогда не удастся научно интерпретировать состояние женского «сознания» в экстремуме секса (психиатру же — вылечить фригидность). О психологии личности, здесь вообще говорить не приходиться.
 Как отмечается в сексологии, женщины и / или равнодушно воспринимают, и / или многим из них неприятно и даже противно смотреть на обнаженных мужей, около 20% женщин никогда не видели мужских половых органов (Здравомыслов В. И., Анисимова З. Е., Либих С. С. Функциональная женская сексопатология. Пермь, “Репринт”, 1994, сс.52, 194). Вместе с тем, как указывают эти же авторы, у 16% (из 400 женщин) лицезрение обнаженных половых органов мужа вызывало возбуждение. На мой взгяд, это еще раз подтверждает необходимость учета гендера и в сексологии, где еще более важно понимать, что пол лишь в 80(15% случаев совпадает с гендером. Женственное же отрицание обна (Серов Н. В. Хроматизм мифа. § 2.3).
 Именно об этом говорит и практика психотерапевтов, которые считают, что в основе половой неудовлетворенности часто лежит неумение женщины расслабиться, отдаться сексуальным ощущениям, «расковаться» (Рожановская З. В. Психотерапия сексуальных нарушений у женщин // Руководство по психотерапии / Под ред. Е. В. Рожнова. Ташкент: Медицина, 1985. С. 533).
 Об этом говорит и феномен сексуального покраснения тела на этой стадии (Здравомыслов В. И., Анисимова З. Е., Либих С. С. Функциональная женская сексопатология. Пермь: Репринт, 1994. С. 21). Как мы уже видели, красный цвет связан именно с бессознанием женщины в экстремальном состоянии. На этой стадии возбуждения уже наблюдаются симпатические сдвиги (подьем кровяного давления и т. п.), сопровождающиеся парасиматической регуляцией эрекции клитора и фаллоса. (Симонов П. В. Вегетативные корреляты эмоциональных состояний // Физиология вегетативной нервной системы. Л.: Наука. С. 605).
 После интромиссии симпатические эффекты в виде тахикардии и гипервентиляции приобретают доминирующий характер (Симонов П. В. Вегетативные корреляты эмоциональных состояний // Физиология вегетативной нервной системы. Л.: Наука. С. 605). Симпатикотонию в хроматизме моделирует красный цвет, для компенсации которого мужчине требуется активация или его зеленого самосознания или абсолютно белого знания.
 Согласно практике Карецца, «для этого мужчина переключает свое внимание с эротических образов на индифферентные представления или пользуется «конкурирующими» (неэротическими) представлениями» (Здравомыслов В. И., Анисимова З. Е., Либих С. С. Функциональная женская сексопатология. Пермь: Репринт, 1994. С. 89).
 «Аффективное сужение сознания» и другие характерные реакции женщины при достижении оргазма (см.: Сексопатология: Справочник / Под ред. Г. С. Васильченко. М.: Медицина, 1990. С. 37). С позиций хроматизма следует отметить и отличие этих характеристик по гендеру: в Е-условиях женский интеллект приобретает син-доминанту как красного, так и черного цвета, то есть неконтролируемость и неподотчетность мат-плану («социализированному» белому цвету), которым женщина традиционно руководствуется в N-условиях. Отсюда, в частности, следует правило, согласно которому оргазмическая способность женщины, в отличие от мужчины, определяется никак не “вниманием и / или сосредоточенностью на своих ощущениях” (так как и «внимание» и «сосредоточенность» являются функциями мат+ид-плана), а переходом в измененное (сновидное) состояние интеллекта, определяемое прежде всего рассредоточенностью, то есть син-планом. По-видимому, с этим переходом может быть частично связана не только аноргазмия, но и известный в психологии фактор “тревожности” женщин, поскольку безотчетность черноты ее син-плана (тела) мат-плану, то есть формальной логике сознания (как компонента интеллекта) не может не пугать своей неконтролируемостью и асоциальностью.
 На этой стадии койтуса у мужчины наступает стадия эякуляции, которая по данным Г. С. Васильченко (С. 209), связана с точками, раположенными в зрительных буграх (главным образом в центрально-латеральном и медиодорсальном ядрах) и по ходу спиноталамического тракта. Иначе говоря, для наступления эякуляции мужчина инактивирует сознание с одновременной активацией подсознания (подкорковые центры); относительная доминанта бессознания при нормальной эрекции и фрикциях инактивируется лишь после эякуляции (спиномозговыми центрами). В сексологии приводится показательный пример именно для этой стадии: один математик никогда не мог окончить койтус, так как перед самым оргазмом ему внезапно приходило в голову решение геометрической задачи или уравнения, которыми он как раз был занят в этот день (Здравомыслов В. И., Анисимова З. Е., Либих С. С. Функциональная женская сексопатология. Пермь: Репринт, 1994. С. 40).
 Симпатический пик оргазма сменяется фазой парасимпатической гиперкомпенсации (Симонов П. В. Вегетативные корреляты эмоциональных состояний // Физиология вегетативной нервной системы. Л.: Наука. С. 605). Симпатические влияния в хроматизме моделируют холодные цвета, отвечающие, в свою очередь, за функции подсознания.
 По данным ученых, ЭЭГ-сдвиги сделали возможным описание следующих четырех фаз коитуса: Одновременно с началом стимулирования — постепенный рост быстрой активности невысокого вольтажа, определяемый в основном височными участками. 1. В момент оргазма у лиц обоего пола — замедление электрической активности и рост до 3 Гц в сочетании с равномерно перемежающимися мышечными разрядами. Переживание оргазма связано с возникновение процесса возбуждения в глубоких структурах мозга, в частности в лимбической системе. Оно близко к протопатическим эмоциям. На ЭЭГ в момент оргазма дельта-ритм сменяется появлением медленных волн большой амплитуды. Картина сходна с изменениями ЭЭГ при эпилептических припадках. 2. Повторное появление быстрой активности с низкой амплитудой после оргазма и наслоением мышечного перемежающегося равномерного разряда. 3. По окончании оргазма медленные волны вновь сменяются бета-ритмом. 4. Постепенное возвращение к состоянию отдыха (Думитру И. и др. Физиология и патофизиология воспроизводства человека. Бухарест, Медицинское издательство, 1981. С. 314. Свядощ А. М. Женская сексопатология. М.: Медицина, 1974. С. 29–35).
 О наличии этой доминанты свидетельствует прежде всего относительно меньшая потребность в сне именно у женщин, чем у мужчин. Недаром о невнимательных партнерах говорят: «отвернулся и уснул» (Здравомыслов В. И., Анисимова З. Е., Либих С. С. Функциональная женская сексопатология. Пермь: Репринт, 1994. С. 19). Кстати сказать, судя по беллетристике, женщины и в обыкновенных условиях засыпают с б?льшим трудом, чем мужчины, что видимо, и связано с доминатой сознания.
Не претендуя на окончательную теоретическую строгость, я все же полагаю, что представленная схема стадий полового акта имеет свое рациональное зерно, ибо основана прежде всего на эмпирических данных сексологии и хроматизма.
 Васильченко Г. С. Сексопатология. М.: Медицина, 1990. С. 375–378.
 У мужчин в норме наблюдаются циклические колебания секреции тестостерона с периодом от 8 до 30 дней (Васильченко Г. С. С. 223).
 Ротару М. Период половой зрелости // Думитру И. и др. Физиология и патофизиология воспроизводства человека. Бухарест: Медицинское издательство, 1981. С. 148–153.
 Богданович Л. А. и др. Супружеская жизнь: гармония и конфликты. М.: Профиздат, 1990. С. 47.
 Цит. по: Рюриков Ю. Б. Три влечения. М.: Искусство, 1967. С. 3.
 Здесь и далее в понятие дополнительных цветов включены и контрастные, так как интеллекты партнеров являются открытыми системами и по теории Олпорта, обладают потребностью в некой напряженности, которую для простоты описания здесь можно включить в понятие гомеостаза и адаптации.
 Как отмечает Г. С. Васильченко, женская сексуальность отличается большей психологичностью по сравнению с мужской (Васильченко Г. С., Агаркова Т. Е., Агарков С. Т. и др. Сексопатология: Справочник / Под ред. Г. С. Васильченко). М.: Медицина, 1990. С. 24, 31). Что это может означать? Для возбуждения женщине требуются и словесные признания в любви, сводящие ее с ума, и практически те же самые ласки, которыми она награждает свою любимицу-кошку, так как в процессе нарастания возбуждения эрогенной зоной у женщины (в отличие от мужчины) становится практически все ее тело. Поэтому, как отмечает Г. С. Васильченко, наблюдательный, внимательный мужчина идет навстречу ожиданиям женщины, интенсифицируя тактильные ласки. Все это с позиций хроматизма интерпретируется как инактивация обычной для женщины доминанты сознания с активацией доминанты бессознания. Если это происходит (“бурные и неистовые проявления страсти с аффективным сужением сознания”) (см. Черный цвет) и женщина достигает клиторического оргазма переключением на доминанту подсознания, то после рефракторного периода сонова приобретает доминанту сознания. У мужчины же в форшпиле доминанта подсознания сменяется сначала доминантой сознания (вербализация нужных для женщины слов), затем доминантой бессознания (эрекция в процессе ласк тела женщины) и снова доминантой сознания (для преотвращения эякуляции до оргазма женщины), после оргазма снова доминанта сознания (энергетически находящегося обычно ниже подсознания) и лишь после рефракторного периода приобретает обычную доминанту подсознания.
 Ивенс Р. М. Ведение в теорию цвета. М.: Мир, 1964. Гл. 21.
 Иттен И. Искусство цвета. М.: изд. Д. Аронов, 2000. С. 21–25.
 Гете И.-В. К учению о цвете (Хроматика) // Гете И.-В. Избр. соч. по естествознанию. М.: Наука, 1957. С. 320–321.
 Цит. по: Иттен И. Искусство цвета. М.: изд. Д. Аронов, 2000. С. 23.
 Цит. по: Вежбицкая А. Обозначения цвета… // Язык. Культура. Познание. М., 1997. С. 247.
 Витгенштейн Л. Философские работы. Ч. I. М.: Гнозис, 1994. С. 480.
 Берн. Э. Игры, в которые играют люди. Психология человеческих взаимоотношений… СПб., 1992. Историю и теоретические основы анализа взаимодействий см., к примеру, в примечаниях к книге: Берн Э. Введение в психиатрию и психоанализ для непосвященных. Минск, 1998. Гл. IX.
 Не могу не повториться, но помимо гипотетического характера «Оно» в русских интерпретациях Фрейда к этому «Оно», вероятно, для наукообразия добавляют и его латинский перевод («Id»), при этом почему-то забывая давать латинские эквиваленты для остальных субстанций фрейдовской теории.
 Ознакомиться с классификацией С. С. Либиха можно по монографии (Здравомыслов В. И., Анисимова З. Е., Либих С. С. Функциональная женская сексопатология. Пермь: Репринт, 1994. С. 30–32). Нельзя абсолютизировать никакую схему, включая и все хроматические, так как взаимодействие партнеров и совершенствование Я-концепции постоянно влияет на их роли и / или статусы.
 Берн Э. Введение в психиатрию и психоанализ для непосвященных. Минск: Попурри, 1998. Об этом говорят, в частности, великолепные примеры в работе: (Горелов И. Н., Седов К. Ф. Основы психолингвистики: Учебное пособие. М.: Лабиринт, 1998, Гл. 4).
 Серов Н. В. Светоцветовая терапия. Смысл и значение цвета. СПб.: Речь, 2001, Часть 3.
 Каждый может это легко сделать на основе краткого определения планов в хроматизме:
сознание (рацио, формальная логика, мысли, социальные предписания) — М-план,
подсознание (творчество, образная логика, чувства, игра, эстетство) — Ид-план и
бессознание (аффекты, «животная» логика, ощущения, природные влечения) — С-план.
 Психиатры констатируют, что при истерическом помрачении сознания (интеллекта) происходит как бы сужение поля сознания, ограниченного кругом интересов индивида, и утрачивается способность критически оценивать свои переживания и поступки (Драчева З. Н., Блейхер В. М., Крук И. В. Нервные и психические болезни. Киев: ВШ, 1986. С. 290–291).
 См. к примеру, Письмо LI о русских женщинах в «Персидских письмах» Шарля-Луи Монтескье, или романы Андре Моруа о женщинах Франции и т. п.
 Крэйг Г. Психология развития. СПб.: Питер, 2000. С. 522–523.
 Гендерные аспекты цветовой семантики были представлены выше.
 Вместе с тем, это нисколько не мешает тому, что большинство людей по-прежнему выбирает брачного партнера в своей социо-экономической страте (Хельмиус Г. Сценарий взросления…. С. 58–61).
 Хельмиус Г. Сценарий взросления. О любви, сексуальности и социолизации в подростковые годы. СПб., 2003. С. 105.
 Как отмечает, А. П. Журавель, важнейшим звеном нейрогуморальной составляющей копулятивного цикла является гипоталамическая область. Она регулирует эндокринное обеспечение половых функций, а посредством клеток-мишеней гипоталамуса, чувствительныз к половым стероидам, осуществляется эротизирующее влияние половых гормонов на мозг (Васильченко Г. С., Агаркова Т. Е., Агарков С. Т. и др. Сексопатология: Справочник / Под ред. Г. С. Васильченко. М.: Медицина, 1990. С. 343). В хроматизме гипоталамо-гипофизарная область коррелирует с функциями подсознания, что позволяет считать “любовные приключения на стороне” мощным стимулятором работы мозга по типу карнавальной инверсии интеллекта, описанной в “Хроматизме мифа”.
 Хельмиус Г. Сценарий взросления. С. 64.
 Согласно моему определению гендера, около 85 ((15) % женщин относится к фемининным, то есть обладают доминантой сверхсознания. Так, по данным А. М. Свядоща, большинство женщин достигает оргазма при мастурбации быстрее, чем в половом акте. Свядощ связывает это с физиологией (то есть различием между действиями мужчины и желаниями женщины). Как мне кажется, женщина достигает оргазма быстрее при мастурбации в одиночестве за счет элиминации сознательной доминанты какими-либо воображаемыми сюжетами, то есть переключением интеллекта на маскулинную доминанту подсознания. Переключению интеллекта женщины на доминанту подсознания способствует и конфликт между чувством вины, представлениями об «аморальности, недопустимости, страшном вреде» совершаемых действий, с одной стороны, и влечением к их совершению — с другой. Эта доминанта и приводит к тому, что при мастурбации женщины достигают оргазма с такой же быстротой, как мужчины. Не зря же Свядощ резюмирует: “повредить здоровье может не сама мастурбация, а угрызения совести, боязнь ее мнимых последствий” (Свядощ А. М. Женская сексопатология. М.: Медицина, 1974. С. 93, 97).
 Крэйг Г. Психология развития. СПб.: Питер, 2000. С. 661–662.
 Эти данные подтверждают выводы — полученные в хроматическом анализе совершенно иным путем — о том, что гендер и пол совпадают в 80(15 % случаев. Об этом говорит и статистика, приводимая Свядощем: клиторический (если можно так сказать, маскулинный) оргазм отмечается у 20 % женщин (Свядощ А. М. Женская сексопатология. М.: Медицина, 1974. С. 31). По данным И. Л. Ботневой, к примеру, увеличение клитора свидетельствует о повышении андрогенной насыщенности (Васильченко Г. С. С. 241).
 Хельмиус Г. Сценарий взросления. С. 26.
 Богданович Л. А. и др. Супружеская жизнь: гармония и конфликты. М.: Профиздат, 1990. С. 37.
 Хельмиус Г. Сценарий взросления. С. 25.
 Васильченко Г. С., Агаркова Т. Е., Агарков С. Т. и др. Сексопатология: Справочник / Под ред. Г. С. Васильченко. М.: Медицина, 1990. С. 379.
 Крэйг Г. Психология развития. СПб.: Питер, 2000. С. 695–696.
 Там же. С. 709–711.
 Ротару М. Беременность // Думитру И. и др. Физиология и патофизиология воспроизводства человека. Бухарест, Медицинское издательство, 1981. С. 353, 465–466.
 Думитру И. и др. Физиология и патофизиология воспроизводства человека. Бухарест, Медицинское издательство, 1981. С. 315.
 Экспериментаторы могут это опровергнуть или подтвердить по электрической активности мозга на втором квартале беременности, установив, что в затылочных отведениях правого полушария головного мозга будет доминировать альфа-1, тогда как субдоминтными окажутся последовательно альфа-3, тета и альфа-2 ритмы ЭЭГ (Если я и ошибаюсь, то, скорее всего, в соотношении последней пары, ибо она может более всего зависеть от гендера).
 (Завьялов А. В. Соотношение функций организма (экспериментальный и клинико-физиологический аспекты) М.: Медицина, 1990. С. 73–81).
 Крэйг Г. Психология развития. СПб.: Питер, 2000. С. 707–708.
 Цит. по: Крэйг Г. Психология развития. СПб.: Питер, 2000. С. 705, 709.
 Согласно данным Г. С. Васильченко (С. 210), зрительные бугры отвечают за реализацию как сексуальности, так и безусловных родительских рефлексов.
 Крэйг Г. Психология развития. СПб.: Питер, 2000. С. 323–326.
 Там же. С. 608–614.
 Там же. С. 732, 737.
 Там же. С. 796–797, 881.
 См. лит.: Крэйг Г. Психология развития. СПб.: Питер, 2000. С. 797.
 Там же. С. 520, 804.
 Там же. С. 711–713.
Примечания к 4 Части
 Серов Н. В. Античный хроматизм. СПб.: Лисс, 1995. Гл. 5; Миронова Л. Н. Цветоведение, Минск: ВШ, 1984. С. 56–64.
 Опытные данные по теории гармонии приведены по работе (Руководство по цвету / Под ред. Л. К. Абрамова. Л.: ЛИСИ, 1967). Однако всегда следует помнить, что только при непосредственном цветовом восприятии реальных цветовых сочетаний на примерах конкретных материалов можно правильно оценить взаимосвязь между отдельными цветами, с одной стороны, и между цветом и данным предметом, — с другой. См. к примеру: Цойгнер Г. Учение о цвете. М.: Стройиздат, 1971. С. 112–113.
 Филимоненко Ю. И. Цветовой тест Люшера. Модификация “попарные сравнения”. СПб.: СПбГУ, 1993; Люшер М. Цвет вашего характера. М.: Вече, 1997.
 Серов Н. В. Светоцветовая терапия. Смысл и значение цвета. СПб.: Речь, 2001. Гл. 12.
 Вайс Ж.-М., Шавелли М. Лечение цветом. Ростов-на-Дону: Феникс, 1997. С. 215.
 Там же. С. 44.
 Серов Н. В. Светоцветовая терапия. Часть III.
 Собчик Л. Н. Модифицированный восьмицветовой тест Люшера. СПб.: Речь, 2001. С. 31.
 Kar G. (u. а.). Luscher-Test. Die Psychoogie der Farben. Base, (0. J.); имеется перевод № Ц–36043. М.: ВЦП, 1975. С. 5.
 Здесь и далее интеллектом называется динамическая модель личности, подразделяемая на сверхсознание, самосознание, подсознание и бессознание (Серов Н. В. Светоцветовая терапия. Смысл и значение цвета. СПб.: Речь, 2001. С. 123).
 Строго говоря, дополнительный к красному — зеленовато-голубой. Дополнительные цвета при визуальном смешении дают белый (для световых лучей) и серый (для красок), распределяясь попарно (диаметрально противоположно) по осям цветового круга: красный — зеленовато-голубой, оранжевый — голубовато-синий, желтый — синий, желто-зеленый — фиолетовый, зеленый — пурпурный. Для изучения динамики интеллекта в хроматизме используется определенное сочетание пар дополнительных и контрастных цветов: красный — голубой, оранжевый — синий, желтый — фиолетовый, зеленый — пурпурный.
 Вежбицкая А. Обозначения цвета и универсалии зрительного восприятия // Язык. Культура. Познание. М.: Русские словари, 1997. С. 231–290; La coueur. Nature, histoire et dйcoration / Red. Y. Forman. Paris: Le Temps Apprivoise, 1993.
 Вайс Ж.-М., Шавелли М. Лечение цветом. Ростов-на-Дону: Феникс, 1997; Rousseau R.-L. Le angage des coueurs. St Jean de Braye, Danges, 1980; Birren F. Coor psychoogy and coor therapy. N.Y., Citade Press, 1978.
 Крэйг Г. Психология развития. СПб.: Питер, 2000. С. 423.
 Васильченко Г. С., Дейнега Г. Ф. Семейно-сексуальные дисгармонии // Сексопатология: Справочник / Под ред. Г. С. Васильченко. М.: Медицина, 1990. С. 553.
 Богданович Л. А. и др. Супружеская жизнь: гармония и конфликты. М.: Профиздат, 1990. С. 47.
 Петренко В. Ф. Основы психосемантики. М.: МГУ, 1997. С. 209.
 По данным В. Ф. Петренко, механизмами, реализующими соответствие цвета и эмоционального состояния, являются механизмы синестезии. Феномен синестезии заключается в том, что ощущение одной модальности оценивается и описывается в категориях другой сенсорной системы (бархатный голос, кислая физиономия, скука зеленая и т. п.). Физиологическими механизмами синестезии являются кроссмодальные переходы, когда возбуждение, вызванное в одной сенсорной системе, транслируется не только в собственные проекционные зоны мозга, но по колатералям аксонов попадает в проекционные зоны других сенсорных систем и вызывает сопутствующее первому ощущение. Очевидно, имеются определенные взаимосвязи физиологических систем, ответственных за цветовое зрение (Соколов Вучетич, Измайлов, 1984; Николаенко, 1985), и эмоционального мозга, включающего зоны гиппокампа, лимбической системы, областей гипоталамуса, образующих круг Папеца. Посредством механизмов синестезии на основе восприятия одной модальности происходит воссоздание, реконструкция целостного интермодального образа. Американский исследователь Лоуренс Маркс (1975) рассматривает синестезию как универсальную форму доязыковой категоризации, предшествующую категоризации в понятиях. В исследованиях В. Ф. Петренко по построению семантического пространства, проведенных на материале рисунков Чюрлениса и вербальных понятий, было показано, что семантические структуры образной и вербальной форм репрезентации тождественны на уровне глубинной семантики, т. е. естественный язык и язык образов, символов может быть редуцирован к некоему единому более простому и, очевидно, генетически первичному коду, характеризующемуся эмоциональной насыщенностью и мало структурированной образностью (Петренко, Нистратов, Хайруллаева, 1980). Последующее исследование Н. А. Русиной (1981) показало сводимость к этому коду также тактильной и вкусовой чувствительности. См.: В. Ф. Петренко. Основы психосемантики. М.: МГУ, 1997. С. 209–211.
 Согласно теории Гордона Олпорта, принципиальная особенность личности как открытой системы является ее активность. То есть не гомеостаз (уменьшение напряжения, как считает большинство психологов), а установление и сохранение определенного уровня напряжения. (См.: Олпорт Г. Становление личности. Избранные труды. М.: Смысл, 2001). В связи с этим можно предположить, что в нормальных условиях для маскулинных личностей это правило подтвердится в большинстве случаев. Вместе с тем для фемининных персон оно вряд ли окажется справедливым при нормальных условий существования. Это непостредственно следует из хроматической модели интеллекта.
 В семейной психотерапии акцент делается на межличностных отношениях партнеров в противовес внутриличностным. См., например, Леви Д. А. Семейная психотерапия. История, теория и практика. СПб.: АНИМА, 1993. С. 17.
 Леонардо да Винчи. Трактат о живописи. § 588–591, 595.
 См.: Вежбицкая А. Обозначения цвета и универсалии зрительного восприятия // Язык. Культура. Познание. М.: Русские словари, 1997. С. 247.
.Серов Н. В. Аксиология цвета в культурах Востока и Запада // Евразия. 2001. № 2. С. 85–91.
 Гендерные аспекты цветовой семантики представлены далее.
 Гете. Хроматика. § 803–810.
 В предыдущих публикациях я пытался сформулировать этот закон в общем виде одновременно для обоих (N и Е) состояний интеллекта, что приводило к его неоднозначности (Серов Н. В. Светоцветовая терапия. С. 37). Здесь представлено лишь одно (нормальное) состояние.
 Универсальный характер этого тезиса очевиден, поскольку практически все устойчивые словосочетания с цветообозначениями, описывающие душевное настроение, оказываются близкими по цвету в совершенно различных культурах западного мира.
 Аристархов В. Электромагнитная диагностика биообъектов // Холдинг РБК. 2002. Вып. 17 // news@cnews.ru
 Миронова Л. Н. Семантика цвета в эволюции психики человека // Проблема цвета в психологии. М.: Наука, 1993. С. 172–188.
 Леви-Стросс К. Структурная антропология. М.: Наука, 1985. Гл. 2–5.
 Серов Н. В. Эстетика цвета. Методологические аспекты хроматизма. СПб.: Бионт, 1997. § 3.5.
 Керлот Х. Э. Словарь символов. М.: L-book, 1994. С. 551–553.
 Хейзинга Й. Осень Средневековья. Исследование форм жизненного уклада и форм мышления в XIV и XV веках во Франции и Нидерландах. М.: Наука, 1988. С. 31
 Порталь Ф. Символика цвета от Античности до Нового времени // Серов Н. В. Античный хроматизм. СПб.: Лисс, 1995. Приложение II. С. 365–436.
 Цит. по: (Чернова А. … все краски мира, кроме желтой. М.: Искусство, 1987. С. 101).
 См., к примеру, Романовска Анна. Цвет и настроение // Служба быта. 1966. № 11. С. 35; Федотова Н. На цвет товарищи есть // Знание — сила. 1988. № 10. С. 47.
 Нравы, обычаи и памятники всех народов земного шара. М.: изд. А. Семен и А. Стойкович, 1846. С. 185.
 Сукарно. «Сарина». Задачи женщин в борьбе республики Индонезии. М.: ИЛ, 1961. С. 110.
 Шерцль В. О названиях цветов // Филолог. Записки. Воронеж. 1884. Вып. II–III. С. 67.
 Разумеется, в трауре мужчина одевает темный, но не обязательно черный костюм и галстук. Рубашка также не обязательно должна быть темной, и тем более черной. В похоронных церемониях часто на мужчинах встречается и белая рубашка.
 Как не без юмора констатировал Гете, «женщины ходят теперь исключительно в белом». В наше время этот же факт констатируется и художниками: «девушки все в белых платьях» (Герман Гессе, «Под колесами») и учеными «невесты одевают белое» (Gericke L., Schцne К. Das Phдnomen Farbe. S. 128.
 Чернова А. … все краски мира, кроме желтой. М.: Искусство, 1987. С. 102.
 Гете «Хроматика». § 841.
 Серов Н. В. Лечение цветом, 2-е изд.. С. 88.
 Рабинович В. Л. Алхимия как феномен средневековой культуры. М.: Наука, 1979. С. 91.
 Все цит. в этом разделе приведены по работам Рабинович В. Л. Алхимия как феномен средневековой культуры. М.: Наука, 1979; Шварц Ф. Алхимия и духовная эволюция // Теории и символы алхимиков. М.: Новый Акрополь, 1995. С. 5–17; Пуассон А. Теории и символы алхимиков // там же. С. 19–141; Блаватская Е. П. Алхимия в XIX столетии // там же. С. 145–175.
 Цит по: Порталь Ф. Символика цвета … // Серов Н. В. Античный хроматизм. СПб.: Лисс, 1995. Приложение II. С. 374.
 См.: Иттен И. Искусство цвета. М.: изд. Д. Аронов, 2000. С. 11–14.
 В связи с этим некогда у меня возникло предположение, что в истории искусств остаются знбчимыми лишь творения, в которых воплощены архетипические черты, и особенно в цвете. Если это так, то одним из критериев «истинности» произведения искусства могло бы являться определение количества архетипических образов и, в частности, цветов, семантизированных канонами в заданных образах. Поверхностное сравнение музейных коллекций подтвердило справедливость этой гипотезы для определенных эпох (Флорентийская школа, Креди, Орланди, Дадди, Лоренцетти, Учелло, Боттичелли, Кастелло, Рафаэль, Леонардо) и резкие отклонения от этого правила в другие эпохи, к примеру в XVII веке у отдельных художников (Пуссен, Рени, Албани и другие). Проводить или не проводить хроматический анализ произведений искусства — с целью выявления и дальнейшей детализации архетипических цветов — решать искусствоведам. Мою задачу — чисто культурологическую — обоснованно сформулировать на перспективу проблемную тему культуры и, в частности, искусства, я считаю выполненной.
 Рабинович В. Л. Алхимия как феномен средневековой культуры. М.: Наука, 1979. С. 102.
 Цит. по: Рабинович В. Л. Алхимия как феномен средневековой культуры. М.: Наука, 1979. С. 103.
 Детализацию масонской символики (см.: Похлебкин В. В. Словарь международной символики и эмблематики. М.: МО, 1995. С. 384–390).
 Хейзинга Й. Осень Средневековья. С. 304.
 Петров В. М. Количественные методы в искусствознании. Вып. 1. Пространство и время художественного мира. М.: Смысл, 2000. С. 18–36. Возможно, со временем в этой теории и появятся достоверные критерии учета свето-цветовых эталонов, национальной идентификации, равновесия и т. п. Отсутствие же этих критериев в данной работе не позволяет мне останавливаться на ее анализе, поскольку понятие «национальный характер», по определению Ю. П. Платонова, является не аналитическим, а описательным, и может использоваться лишь в относительном смысле. См.: Платонов Ю. П. Этническая психология. СПб.: Речь, 2001. Гл. 11–12.
 См. например, Штенгелов Е. Цвет в художественной литературе // Наука и жизнь. 1970. № 8. С. 24–26.
 Зубова Л. В. Поэзия Марины Цветаевой. Лингвистический аспект. Л.: ЛГУ, 1989. С. 112 (приведено число использований).
 Мандельштам Н. Вторая книга. Paris: YMCA-PRESS, 1972. С. 614–623.
 Гумилев Н. //Аполлон. 1914. № 5. С. 37.
 Глинкин В. Колдовство петербургских колоритов // Нева. 1989. № 1. С. 194.
 Андрей Белый. Мастерство Гоголя. М.; Л., 1934. С. 117 (в скобках указана частотность, в %).
 Миллер-Будницкая // Изв. Крамского пед. Института. 1930. Т. 3 (в скобках приведены годы).
 Глинкин В. Колдовство петербургских колоритов // Нева. 1989. № 1. С. 194.
 Андрей Белый. Мастерство Гоголя. М.; Л., 1934. С. 121 (в скобках указана частотность, в %).
 Глинкин В. Колдовство петербургских колоритов // Нева. 1989. № 1. С. 194.
 Эрнст Неизвестный // Искусство кино. 1989. № 6. С. 69.
 Гаспаров Б. М. // Даугава. 1988. № 10. С. 101.
 Глинкин В. Колдовство петербургских колоритов // Нева. 1989. № 1. С. 194.
 Абрамов Л. К (Ред.). Руководство по цвету для архитекторов, строителей и студентов Л.: ЛИСИ, 1967.
 Ред. статья «Какой цвет к лицу Петербургу?» // Современное строительство. 1996. № 2 (23). С. 1.
 Дьяков Л. А. Цвет в ансамблях классицизма // Искусство в ансамблях классицизма. М.: Изобразительное искусство, 1988. С. 205–227.
 Эту оппонентность лучше всего демонстрирует выбор цветов женщинами в цветовом круге: К — Г — О — С — Ж — Ф — З — П. Мужчины выбирают цвета последовательно по периметру цветового круга: К — О — Ж — З — Г — С — Ф — П. См. Серов Н. В. Хроматизм мифа. Л., 1990. С. 233–239. Николаенко Н. Н., Родионов В. Д. Классификация цвета и функциональная асимметрия мозга // Сенсорные системы: Сенсорные процессы и асимметрия полушарий. Л., 1985. С. 57–67.
 Петров Л. В. Мода как общественное явление (Анализ а социально-коммуникативном аспекте). Л., 1974. С. 31.
 Данные приведены по работам: Козлова Т. В. Цвет в костюме. М., 1989; Киреева Е. В. История костюма. Европейский костюм от античности до ХХ века. М., 1976; Nanu A. Arta sti costum. Bucuresti, 1976.
 Как пишет Плутарх, Ликург запретил ношение крашеных тканей, чтобы они не льстили нашим чувствам. Не говорит ли это весьма показательное свидетельство, что цвета нашей одежды льстят, ласкают, лелеют, взращивают, материализуют наши «идеальные» чувства. Все таки льстить можно лишь самолюбию, которое в нашем интеллекте представлено чаще всего подсознанием.
 По утверждению Плутарха, спартанцы казнили человека только за то, что, нося рубище, он украсил его цветной полосой. Патриотизм спартанцев общеизвестен, а пурпур производился в Финикии.
 Во второй половине XVI века окончательно складывается тип траурной одежды: траурным цветом становится только Ч (раньше траурная одежда могла быть Ф, Сер, или Кор.). Траур в женской одежде сложился примерно в это же время. Он представлял собой сочетание Ч платья с Б вуалью (См.: Киреева Е. В. История костюма. Европейский костюм от античности до ХХ века. М., 1976. С. 84–86).
 Кафтан из сукна «горохововго цвета» считался модным при франц. дворе в конце XVII века XVIII века (Костюм в России первой четверти XVIII века. Л.: ГЭ, 1984. С. 13).
 «Рококо» (от франц. rococo — украшение в форме раковины) — элемент декора, характерный для этого стиля.
 Забозлаева Т. Б. Символика цвета. СПб., 1996. С. 16.
 «На нем треугольная шляпа и серый походный сюртук…» (М. Ю. Лермонтов).
 Именно как все более усиливающееся противостояние «Севера» и «Востока», а не как название четвертного румба Nord-Ost.
 Желтые тона женственности предполагают появление фиолетовых тонов мужественно-творческого выхода из этой сегодняшней нелепости бытия…
 Под влиянием цветного фона больше всего изменяются красный и зеленый цвета. Так, зеленый желтеет на голубом и синеет на оранжевом. Красный же на фиолетовом фоне кажется оранжевым, а на оранжевом приобретает характер фиолетово-пурпурного.
 Фулканелли. Тайны готических соборов. М.: L-book, К., Ваклер, 1996. С. 91.
 Цветообозначения льва практически во всех языках связаны со светло-желтым цветом. См. например: Кульпина В. Г. Лингвистика цвета. М.: МГУ, 2001. С. 325.
Примечания к 5 части
 Яньшин П. В. Эмоциональный цвет: Эмоциональный компонент в психологической структуре цвета. Самара: СамГПУ, 1996. С. 208.
 Лестер Ирина. Зачем нам феминизм? // «Женщина Плюс…». 2002. № 3 (27). С. 13–15; Абарбанел Гейл, Ричман Глория. Жертва изнасилования // «Все люди — сестры». Бюллетень № 1–2. Петербургского Центра Гендерных Проблем. СПб., 1993. С. 106–124.
 Яньшин П. В. Эмоциональный цвет… С. 197–199.
 Дорофеева Э. Т. Сдвиг цветовой чувствительности как индикатор эмоциональных состояний // Психические заболевания. Л.: Медицина. С. 319–327.
 Кульпина В. Г. Лингвистика цвета. М.: МГУ, 2001. С. 55.
 Пиаже Ж. Психология интеллекта // Пиаже Ж. Избранные психологические труды. М.: ИП, 1969. С. 84.
 Фрумкина Р. М. Цвет, смысл, сходство. М.: Наука, 1984. С. 10.
 Там же. С. 24.
 Лингвисты нередко смешивают понятия о светлоте и яркости. Последняя, по определению фотометрии, является характеристикой цветного света, а не цветовых образцов, цвет которых принято характеризовать понятием светлоты.
 Вежбицкая А. Язык. Культура. Познание. М.: Русские словари, 1997. С. 231–290.
 Kay P., McDanie C. The inguistic sighificance of the meaning of basic coour terms // Language. 1978. V. 54. P. 629 (Цит. по: А. Вежбицкой, 1997. С. 238).
 Категориальной универсалией цвета, согласно концепции Анны Вежбицкой, является цветовой фон природы. Так, по мнению этого исследователя, коричневые и рыжие цвета представляют культурный интерес, который безусловно связан с важностью почвы и скота в жизни человека и поэтому должны рассматриваться в контексте зрительной релевантности таких пространств (конструктов), как небо (чаще всего голубое), море (чаще всего синее), земля, покрытая травой (обычно зеленой), земля, покрытая снегом (белым) и голая земля (обычно коричневая). Однако этой концепции противоречат по меньшей мере три положения. Во-первых, голая земля не всегда является черноземом, так нередко встречаются и красноземы, и желтоземы, и песчаники. Во-вторых, человек чаще обращает внимание на фигуру на каком-то фоне, чем на фон за кокой-то фигурой. Внутренние универсалии для фигуры (компоненты интеллекта и времени) достаточно детально представлены в работах по хроматизму. И в-третьих, материалы, к примеру, чукотского языка показывают, что с подобного рода предметными цветовыми универсалиями связаны названия лишь для желтых, зеленых и синих тонов, тогда как обозначения для белого, черного и красного цветов не выводятся из названий и поэтому не связываются с какими-либо из перечисленных универсалий (Шемякин Ф. Н. К проблеме словесных и чувственных обобщений (на материалах названий цвета в чукотском языке) // Изв. Ак. Педагог. наук РСФСР. М., 1960. Вып. 113. С. 75).
 Здесь, правда, следует учесть, что в лингвистике под означаемым нередко имеют в виду не реальный предмет, а соответствующий концепт или понятие, что, вообще говоря, снимало бы сам предмет дискуссии, если бы обсуждение велось исключительно в пределах лингвистического анализа и не переставляло акценты в основах хроматизма.
 Кульпина В. Г. Лингвистика цвета. М.: МГУ, 2001. С. 56.
 Витгенштейн Л. Философские работы. М.: Гнозис, 1994. Ч. I. С. 125.
 См., к примеру, коллективную монографию (Структурно-функциональная организация развивающегося мозга. Л.: Наука, 1990).
 Иное дело, если это слово сопоставляется с материальным объектом, например, с краской, о чем в данном случае речи не идет.
 Яньшин П. В. Эмоциональный цвет: Эмоциональный компонент в психологической структуре цвета. Самара, 1996. §5.4.
 Серов Н. В. Светоцветовая терапия. 2001. Часть 3.
 Это подтверждается феноменом образования образ-концепта, в котором смысл образа (концепт) принципиально не отделим от образа (апертурного цвета). Об этом размышлял еще Витгенштейн в § 239 Философских исследований: «Откуда человеку знать, какой выбрать цвет, когда он слышит слово «красный»? — Очень просто: он должен взять тот цвет, образ которого всплывает в его сознании при звуках услышанного слова. — А как ему узнать, каков тот цвет, «образ которого оживает в его сознании»? Нужен ли ему для этого еще какой-то критерий? (Разумеется, существует некая процедура: выбор цвета, возникающего у кого-то в сознании, когда он слышит слово…) Фраза: «Слово “красный” обозначает цвет, возникающий в моем сознании, когда я слышу слово “красный”» — была бы дефиницией, а не объяснением сути обозначения чего-нибудь словом» (Витгенштейн Л. Философские работы. М.: Гнозис, 1994. Ч. I. С. 170).
 Яньшин П. В. Введение в психосемантику цвета: Учебно-методическое пособие. Самара: СамГПУ, 2001. Гл. 6.
 Любопытно, что не только лингвисты, но и психологи старательно обходят хроматическое соответствие психического идеальному. К примеру, в своей замечательной книге О. А. Орехова пишет, что «хрома» включает три основных значения: обозначение цвета; цвет как ощущение; энергия — эмоции, чувства как их информационно-энергетическое отношение (Орехова О. А. Цветовая диагностика эмоций ребенка. СПб.: Речь, 2002. С. 39). Однако никогда еще обозначение цвета не включалось в понятие “цвет”, включая сюда и термин “хрома”. Так, у большинства античных мыслителей наиболее часто используемым значением “хрома” было именно представление о цвете как идеальном (внутреннем, чисто психическом!) образе по меньшей мере относительно материальной краски внешнего мира. Цветообозначение же является материальным относительно этого образа. Еще раз напомню, что в любом разделе науки (в отличие от философии), вероятно, никогда не будет соблюдаться принцип абсолютного детерминизма — в силу относительной идеализации как объектов, так и граничных условий их исследования.
 Если под «образом» понимать субъективную картину мира всех планов интеллекта, а под «концептом» — смысл образа, то «образ-концепт» включает смысл образа с картиной мира, объективированной Ид-планом. Иначе говоря, образ-концепт представляет собой смысл архетипического образа, сублимированного в процессе фило- и онтогенеза. Поэтому — в отличие от образа и концепта — в образ-концепте смысл и несущий его образ принципиально неразделимы в силу сублимации. Наиболее характерный пример образ-концепта — апертурный цвет, где смысл и образ цвета содержат информацию исключительно в интегрированном сублимацией виде (Под «сублимацией» в хроматизме понимается вид обобщения на уровне «чувственно-образной» логики подсознания).
 Аллахвердов В. М. Сознание как парадокс (Экспериментальная психология). СПб.: ДНК, 2000. С. 29–31.
 Аллахвердов В. М. Сознание как парадокс. СПб.: ДНК, 2000. С. 28–30.
 Rousseau R.-L. Le angage des coueurs. St Jean de Braye, Danges, 1980, P. 124, 189–191.
 Серов Н. В. Хроматизм мифа. Л.: В. О., 1990. С. 9, 45, 112.
 Серов Н. В. Античный хроматизм. Гл. 7, 14, 17; Серов Н. В. Эстетика цвета. § 1.2–1.5.
 Соколов Е. Н. Векторная психофизиология // Психол. журн. 1995. Т. 16. № 4–5. Леонов Ю. П. К теории цвета в евклидовом пространстве // Проблема цвета в психологии. М.: Наука, 1993. С. 54–67; Серов Н. В. Атрибуты и функции цветового пространства // Оптич. Журн. 2001. Т. 68. № 5. С. 43–47.
 Серов Н. В. Хроматизм мифа. С. 112, 212. Он же. Античный хроматизм. СПб.: Лисс, 1995. С. 447–474; он же. Эстетика цвета. Методологические аспекты хроматизма. СПб.: Бионт, 1997. С. 42–45.
 Серов Н. В. О междисциплинарном языке и моделировании интеллекта // Теоретические и прикладные вопросы психологии. СПб., 1997. С. 193–201; он же. Семантика цвета в традиционных культурах. Дисс. на соиск. уч. ст. докт. культуролог. наук. СПб.: СПбГУ; М.: Деп.ВИНИТИ, 1998. С. 1–282; Serov N. Semantics of coor in chromatism // The 9th Congress of Internationa Coor Association // Proc. SPIE, 2002. Vo. 4421. P. 48–51.
 Серов Н. В.. Семантика цвета в традиционных культурах. Дисс. на соиск. уч. ст. докт. культуролог. наук. СПб.: СПбГУ; М.: Деп.ВИНИТИ, 1998. С. 1–282; он же. О классификации формул физики на основе теории размерностей // Физика твердого тела. Л.: ЛГУ, 1975. С. 236–241.
 В самом деле, казалось бы, «нельзя в одну реку войти дважды», — как говаривал Гераклит и упорно повторяют современные философы, забывая, что принципы научной идеализации еще Платоном только начинали осознаваться.
 Дорфман Л. Я. Эмпирическая психология: исторические и философские предпосылки. М.: Смысл, 2003. С. 45.
 Весьма показательным мне показался вопрос участницы одной из конференций в конце 2002 года: «А кто вам сказал, что психология должна быть наукой; это вы сами так решили?». — Чтобы не ссылаться на авторитеты, я ответил утвердительно. В действительности же, эта проблема в течение веков вставала перед учеными и прежде всего — в ее этическом аспекте. Лицам, которых волнует эта проблема, я мог бы рекомендовать внимательно прочитать 10 Главу монографии Карла Роджерса «Становление личности. Взгляд на психотерапию» (М.: ЭКСМО-Пресс, 2001) и сопоставить все «за» и «против» лично для себя.
 Аллахвердов В. М. Сознание как парадокс. СПб.: ДНК, 2000. С. 246.
 Там же. С. 43.
 Килошенко М. И. Психология моды: теоретический и прикладной аспекты. СПб., 2001.; Кульпина В. Г. Лингвистика цвета. М., 2001; Орехова О. А. Цветовая диагностика эмоций ребенка. СПб., 2002; Бреслав Г. Э. Цветопсихология СПб., 2000; Яньшин П. В. Эмоциональный цвет: Самара, 1996; он же. Введение в психосемантику цвета. Самара, 2001.
 Аллахвердов В. М. Сознание как парадокс. СПб., ДНК, 2000. С. 21.
 Там же. С. 248, 380, 211.
 Бреслав Г. Э. Цветопсихология… СПб.: Б&K, 2000; Ульяновский А. В. Мифодизайн рекламы. СПб.: Петрополь, 1995.
 Аллахвердов В. М. Сознание как парадокс. СПб.: ДНК, 2000. С. 445.
 Так, например, Рудольф Арнхейм полагает, что «объективный перцепт — это объект, который мог бы быть рожден в нервной системе, если бы не существовали активные внутренние силы, вызывающие различия при восприятии. В ряде случаев на объективный характер перцептов косвенно указывает их сходство с физическими эквивалентами <…> Будучи измеренными, яркость цвета или длина соответствующей волны — это не свойства объекта восприятия, а лишь его физические корреляты; между тем, одни лишь перцепты доступны человеческому опыту» (Арнхейм Р. Новые очерки по психологии искусства. М.: Прометей, 1994. С. 341). На мой взгяд, эти рассуждения позволяют лучше понять первоочередную важность перцепта в жизни человека, и в то же время еще раз доказывают принципиальную неразделимость образа и цветового концепта в сублиматах, то есть в образ-концептах.
 Кульпина В. Г. Лингвистика цвета. М.: МГУ, 2001. С. 54–58.
 Цит. по: Аллахвердов В. М. Сознание как парадокс. СПб.: ДНК, 2000. С. 441.
 Аллахвердов В. М. Сознание как парадокс. СПб.: ДНК, 2000. С. 28, 29.
 Там же С. 31, 20, 211..
 Вспомним, что о связи психологии и философии говорил и Пиаже, но основополагающим принципом его теории было все же подразделение терминологии для этих областей познания (Пиаже Ж. Психология интеллекта // Пиаже Ж. Избранные психологические труды. М.: ИП, 1969. С. 70).
 Никандров В. В. Метод моделирования в психологии: Учебное пособие. СПб.: Речь, 2003. С. 20.
 Приведение хроматического тезауруса в качестве примера для Сборника мне кажется достаточно обоснованным. Ибо у любого серьезного исследователя закономерно возникает вопрос: «На какой основе можно создавать подобный Сборник?» И, разумеется, вряд ли это сможет быть реальным мероприятием, если он будет основан на одной из «субъективных» (см. § 1.1.) теорий одного из исследователей. Именно это «рассогласование» известных мне психологических теорий и позволило предложить в качестве основы хроматическую модель интелекта, объективированную мировой культурой. Это предложение связано и с тем, что переход от объективного к субъективному всегда осуществляется более адекватно, чем обратный переход.
 Серов Н. В. Светоцветовая терапия. § 8.4.
 Напомню, что согласно К. К. Платонову, к первой подструктуре относятся исключительно социально обусловленные свойства личности (направленность, моральные свойства и отношения; ко второй — индивидуально приобретенный опыт (знания, навыки, умения, привычки, уровень личной культуры); к третьей — индивидуальные особенности отдельных психических процессов (форм отражения); наконец, к четвертой — биологически обусловленные свойства личности (темперамент, инстинкты, органические изменения) (Платонов К. К. Теория и методы изучения личности // Личность и труд / Под ред. К. К. Платонова. М.: Мысль, 1965. С. 21; он же. Личность при социализме. М.: Наука, 1968. С. 69–70). В хроматизме же рассматриваются не структуры (ибо они обозначают некие материальные свойства отношений) а системные функции. См. мою «Светоцветовую терапию», где эти функции сопоставлены с подструктурами К. К. Платонова. Структуры же и подструктуры могут рассматриваться в физиологии на уровне материальных субстратов этих относительно идеальных функций.
 Пиаже Ж. Психология интеллекта // Пиаже Ж. Избранные психологические труды. М.: ИП, 1969. С. 177–214.
 Аллахвердов В. М. Сознание как парадокс. СПб.: ДНК, 2000. С. 123.
 Там же. С. 248.
 Там же. С. 245.
 Платонов К. К. Личность при социализме. М.: Наука, 1968. С. 21.
 Аллахвердов В. М. Сознание как парадокс. СПб.: ДНК, 2000. С. 247.
 Платонов К. К. Личность при социализме. М.: Наука, 1968. С. 21.
 Аллахвердов В. М. Сознание как парадокс. СПб.: ДНК, 2000. С. 243.
 Серов Н. В. Светоцветовая терапия. 2001. Ч. 3.
 Там же. С. 36.
 Там же. Ч. 2.
 Фрумкина Р. М. Цвет, смысл, сходство. М.: Наука, 1984. С. 19.
 Шопенгауэр А. ПСС. Т. I. М., 1901. С. 193.
 Невская А. А., Леушина Л. И. Ссимметрия полушарий головного мозга и опознание зрительных образов. Л.: Наука, 1990. С. 28–30, 75–82.
 Кольцова М. М. Обобщение как функция мозга. Л.: Наука, 1967. С. 169.
 Невская А. А., Леушина Л. И. Ссимметрия полушарий … С. 28–30, 75–82.
 Основанием этому служит гипотеза нейрофизиологов, согласно которой межполушарные различия существуют не только на когнитивном уровне, где производится классификация сенсорных сигналов и принимаются решения о зрительных образах, но и на более раннем этапе — еще при описании изображений с помощью врожденных, необучаемых механизмов зрительной ситемы (Невская А. А., Леушина Л. И. Ссимметрия полушарий…. С. 82–84).
 Напомню, что Л. Витгенштейн намечал проблему Видение общего следующим образом: «Представь, что я показываю кому-нибудь разноцветные картинки и говорю: «Цвет, который ты видишь на всех этих картинках, называется “охра”. — Это — определение, и другой человек поймет его, отыскав и увидев то общее, что есть в этих картинках. Тогда он может взглянуть на это общее, указать на него. Сравни этот пример с таким: Я показываю ему фигуры разной формы, но окрашенные одним цветом и говорю: «То общее, что в них имеется, называется “охра”» (Витгенштейн Л. Философские работы. М.: Гнозис, 1994. Ч. I. С. 113).
 Василевич А. П. Исследование лексики в психолингвистическом эксперименте. На материале цветообозначения в языках разных систем. М.: Наука, 1987. С. 53.
 Матурана У. Биология познания // Язык и интеллект / Сост. В. В. Петров. М.: Прогресс, 1995. С. 95–142.
 Серов Н. В. Светоцветовая терапия, 2001. § 11.3.
 Цит. по: Фоли Д. Энциклопедия знаков и символов. М.: Вече, АСТ, 1997. С. 352.
 Позже, правда, сама Э. Рош отказалась от этой гипотезы, но в информатике ее экспериментальные и аналитические работы, подтверждавшие существование «прототипов» и «фокусных цветов» считаются вполне работосопособными. См.: Лакофф Дж. Когнитивное моделирование // Язык и интеллект / Сост. В. В. Петров). М.: Прогресс, 1995. С. 143–184. Аналогичный вывод сделан и в хроматизме в связи с тем, что между «прототипами» фокусных цветов и апертурными цветами архетипов мной было установлено множество связей.
 Витгенштейн Л. Философские исследования. § 501.
 Цит по: Витгенштейн Л. Философские работы. Ч. I. / Сост. М. С. Козлова. М.: Гнозис, 1994. С. 426. Для лучшего понимания смысла ОК отметим, что этот афоризм Витгенштейн заключает следующими словами: «Какое странное признание». Действительно для формальной логики это абсолютно непонятно, тогда как для образной — априорная истина. Это Витгенштейн — как гений аналитической философии — выразил весьма четко.
 В этом смысле публикации психологов до сих пор пленяют своей философичностью. Что, к примеру может означать фраза: «Психический образ — результат сложно организованной деятельности, опосредованной категориальными структурами различного типа и происхождения». См., например, Яньшин П. В., Фомина Ю. В. Специфичность эмоциональной категоризации хроматических и геометрических признаков у детей дошкольного возраста // Психол. Журн. 2002. Т. 23. № 1. С. 61–70. При этом как всегда испытуемые не ранжированы ни по гендеру, ни даже по полу. Поэтому, разумеется, без философии здесь не обойтись.
 Международный светотехнический словарь / Под ред. Д. Н. Лазарева. М.: Русский язык, 1979. С. 71–72.
 Луизов А. В. Свет и цвет. Л.: Энергоатомиздат, 1989. С. 27.
 2 Нюберг Н. Д. Курс цветоведения. М.; Л.: ГИЛП, 1932. С. 94–103; Максимов В. В. Трансформация цвета при изменении освещения. М.: Наука, 1984. Гл. 1.
 3 Максимов В. В. Трансформация цвета при изменении освещения. М.: Наука, 1984. Гл. 1; Nayatani Y. On attributes of achromatic and chromatic object-coor perceptions // Co. Res. App., 2000. V. 25. P. 318–332.
 Рабкин Е. Б. Методы спектральной индикации // Проблемы физиологической оптики. 1969, Т. 15. С. 43–48.
 Джадд Д., Вышецки Г. Цвет в науке и технике. М.: Мир, 1978. С. 422.
 Hard A., Sivik L. A theory of coors in combination. A descriptive mode reated to the NCS coor-order system // Coor Res.& App. 2001. V. 26. P. 4–28.
 Кравков С. В. Цветовое зрение. М.: АН СССР, 1951. С. 67.
 Ярбус А. Л. О работе зрительной системы человека // Биофизика. 1975. Т. 20. Вып. 5. С. 916–919; Graham C. H., Brown J. L. Coor contrast and coor appearances: brightness constancy and coor constancy // Vision and visua perception (Ed. C. H. Graham). N.Y., John Wiey & Sons 1966. P. 469–472.
 Nayatani Y. On attributes of achromatic and chromatic object-coor perceptions // Co. Res. App. 2000. V. 25. P. 318–332; Серов Н. В. Светоцветовая терапия. СПб.: Речь, 2001. Гл. 14.
 Серов Н. В. Светоцветовое представление информации // Научно-техническая информация. 2001. Сер. 2. № 12. С. 1–3.
 Серов Н. В. Светоцветовое представление информации // Научно-техническая информация. Сер. 2. Информационные процессы и системы. 2001. № 12. С. 2.
 Шеннон К. Работы по теории информации и кибернетике. М.: ИЛ, 1963. С. 243–332.
 Цветовые образцы хроматических тестов (хром-тестов) помещены на задней стороне обложки «Светоцветовой терапии». СПб.: Речь, 2001, 2002.
 Серов Н. В. Светоцветовая терапия. 2001. § 1.6.
 Оствальд В. Цветоведение. М.; Л.: Промиздат, 1926. Гл. 4.
 Серов Н. В. Светоцветовая терапия. Смысл и значение цвета. СПб.: Речь, 2001. Гл.11.
 В «Светоцветовой терапии» не учитывались функции процесса осознания информации, что и привело к безразмерной характеристике сознания как компонета интеллекта.
 Серов Н. В. Атрибуты и функции цветового пространства // Оптич. Журн. 2001. Т. 68. № 5. С. 43–47. Прошу отметить, что в формулах (4) этой статьи и (14.43) «Светоцветовой терапии» вкралась опечатка. Должно быть: (2 =((о -( (1) / (1 -().
 Coby K. M. Energy and structure in psychoanaysis. N.Y., 1955. Eysenck A. A critica and experimenta study of coor preference // Am. J. Psycho. 1941. 54. 385–394.
 Серов Н. В. Светоцветовое определение информации // Информатика. 2001. Сер. 2. № 12. С. 1–3.
 См.: Тонквист Г. Аспекты цвета. Что они значат и как могут быть использованы? // Проблема цвета в психологии. М.: Наука, 1993. С. 14–15, 45–46; Канаев И. И. Очерки из истории проблемы физиологии цветового зрения от античности до ХХ века. Л.: Наука, 1971. С. 148–153.
 В психологии задание граничных условий нередко не оговаривается. Поэтому мы акцентируем тот факт, что только благодаря граничным условиям можно легко разрешить достаточно сложные проблемы и парадоксы. Так, например, известный под именем «бесконечного спуска» парадокс первичности яйца или курицы не имеет решения ни в формальной логике, ни в онтологии. Законы же семантической логики (разрабатываемые в рамках хроматизма) позволяют ввести четкие критерии познания этой системы благодаря заданию граничных условий. Так, при появлении новой (неизвестной ранее) информации о том, к примеру, какое будет яйцо — «золотое» или «серебряное», мы наблюдаем случай экстремальных условий (рождения нового как революционный путь, занимающий к тому же много меньший интервал времени, чем эволюционный путь) и, безусловно первичным здесь будет курица. При обычных же, то есть нормальных (известных заранее) условиях вылупления и роста цыпленка первичным в этом эволюционном (более длительном) процессе становится яйцо и т. д.
С этих позиций весьма проблемный вопрос о соотнесении образа и предмета (см., например, Психологический журнал. 2001. Т. 22. № 4. С. 120–121) в хроматизме решается однозначно именно благодаря заданию четких граничных условий. В нормальных условиях существования субъект (строго говоря, реципиент) соотносит свойства и отношения предмета в образе. В экстремальных же условиях (процесс рождения, творческого озарения и т. п.) субъект (творец) соотносит свой образ с предметом, который он создает ab ovo. Иное дело, что реципиент (в отличие от творца) этот образ может и не осознавать, что нередко позволяет ему категорически отрицать его существование на недизъюнктивном уровне описания. Вообще говоря, такой подход к разрешению этого парадокса может сводить развитие современной психологии исключительно к безубразному (следовательно, и внесемантическому) описанию предметов исследования в связи с тем, что может отрицать первичность образа как принцип порождения информации (то есть нового знания) и утверждать истинность лишь эволюционного пути развития науки.
 При поиске факторов, от которых в наибольшей мере зависит величина вегетативных компонентов эмоциональной реакции, выяснилось, что к ним можно отнести величину потребности, на базе которой возникает данная эмоциональная реакция, и прогнозируемую мозгом вероятность удовлетворения этой потребности (Симонов П. В. Вегетативные корреляты эмоциональных состояний // Физиология вегетативной нервной системы. Л.: Наука. С. 596–617).
 При М = 0 величина отношения (38) стремилась бы к бесконечности, что противоречило бы атрибутам настоящего времени, тогда как при d = 0 стремилась бы к нулю величина Id. Отсюда остается предположить, что Md ( Id. Поэтому соотношение (38) следует признать чисто гипотетическим без введения дополнительных данных.
 Серов Н. В. Атрибуты и функции цветового пространства // Оптич. журн. 2001. Т. 68. № 5. С. 44.
 Оствальд В. Цветоведение. М.; Л.: Промиздат, 1926. Гл. 4.
 Серов Н. В. Атрибуты и функции цветового пространства // Оптич. журн. 2001. Т. 68. № 5. С. 46.
 Серов Н. В. Светоцветовая терапия. § 12.2
 Серов Н. В. Электронные термы молекул // Оптика и спектроскопия. 1984. Т. 56. Вып. 4. С. 390, 405.
 Вавилов С. И. Глаз и Солнце. М.: АН СССР, 1961. С. 71–110.
 Кравков С. В. Цветовое зрение. М.: АН СССР, 1951. Гл. 4.
 Результаты этих исследований мы приводим без поправок на хроматическую аберрацию, поглощение, отражение и рассеяние света глазными средами, что, как известно, лишь смещает границу V( (V(’) )(Graham C. H., Brown J. L. Coor contrast and coor appearances: brightness constancy and coor constancy // Vision and visua perception (Ed. C. H. Graham). N.Y.: John Wiey & Sons 1966. P. 469–472).
 Кравков С. В. Цветовое зрение. М.: АН СССР, 1951. С. 125.
 Ананьев Б. Г. Человек как предмет познания. Л.: ЛГУ, 1968; Цуканов Б. И. Время в психике человека. Одесса: Астропринт, 2000.
 Данный парадокс разрешается при задании граничных условий на изучаемую систему (см. примечание выше). Помимо этого следует учесть, что для испытуемого K? Одежды = K?, так как K? одежды = K? тела и, следовательно, K? одежды = K??тела.
 Стимульные образцы хром-тестов приведены на обложке всех изданий «Светоцветовой терапии».
 Ming-Chuen Chuang, Li-Chen Ou. Infuence of a hoistic coor interva on coor harmony // Coor Res & App. 2001. V. 26. P. 29–39.
 Собчик Л. Н. Модифицированный восьмицветовой тест Люшера. СПб.: Речь, 2001.
 Строго говоря, в хроматизме используется круг оппонентных цветов Геринга, который включает в себя как дополнительные, так и контрастные цвета. Для поставленных нами задач этот фактор является весьма существенным, так как позволяет учитывать оппонентный характер взаимодействия компонентов интеллекта.
 Серов Н. В. Светоцветовая терапия. 2001. § 14.2–14.3.
 Wittgenstein L. Bemerkungen uber die Farben. Frankfurt, 1979. S. 10–11.
 Метамеризация (физиолог.) — бессознательный процесс одинакового цветового ощущения от стимулов, образованных смесями различных спектральных цветов.
 Серов Н. В. Хроматизм мифа. Л.: В. О., 1990; он же. Античный хроматизм. СПб.: Лисс, 1995; он же. Эстетика цвета. Методологические аспекты хроматизма. СПб.: Бионт, 1997; он же. Светоцветовая терапия. СПб.: Речь, 2001.
 Сегодня практически все лингвисты пришли к выводу, что вербальный язык не в состоянии решить проблему адекватной интерпретации собственно языковых сложностей (к примеру, в проблемах «лексического класса», «цветовых концептов», «конверсных отношений» и т. п.), и что для этого необходимо построение некоего контекстно-зависимого языка, который был бы в состоянии сочленить лигвистические и чувственные предикаты на уровне единого представления. См.: Кульпина В. Г. Лингвистика цвета. М.: МГУ, 2001. С. 34; Вежбицкая А. Обозначения цвета и универсалии зрительного восприятия // Язык. Культура. Познание. М.: Русские словари, 1997. С. 286; Фрумкина Р. М. Цвет, смысл, сходство. М.: Наука, 1984. С. 27–31.
 Так анализируя новые контексты межконфессионального диалога, М. А. Сиверцев отмечает, что пространство личного религиозного опыта оказывается пространством становления особого религиозного самосознания, включающего и право на личную духовную автономность, и принятие другой религии как пути столь же ценного, как и путь собственной традиции. См. статью: М. А. Сиверцев. Межрелигиозный диалог в эпоху глобализации // Человек. 2002. № 5. С. 76–87. Обоснование аналогичных выводов на примере цветового пространства приведено также в моей статье Аксиология цвета в культурах Востока и Запада // Евразия. 2001. № 2. С. 85–91.
 Витгенштейн Л. Философские работы. Ч. I. М.: Гнозис, 1994. С. 479
 Гуревич П. С. Роптания души и мистический опыт (Феноменология религии У. Джеймса) // Джеймс У. Многообразие религиозного опыта. М.: Наука, 1993. С. 411.
 Сиверцев М. А. Межрелигиозный диалог в условиях цивилизации / Человек, 2002, № 5. С. 76, 81–82
 Здравомыслов В. И., Анисимова З. Е., Либих С. С. Функциональная женская сексопатология. Пермь: Репринт, 1994. С. 22–25.
 Хельмиус Г. Сценарий взросления… СПб., 2003; Тэниэхилл Р. Секс в истории. М., 1995; Эндимион. Философия низа…СПб., 1992; Лев-Старович Зб. Секс в культурах мира. М., 1991.
 Судзуки Д. Т. Лекции по дзэн-буддизму / Пер. с англ. М.: Ассоциация молодых ученых, 1990. С. 52–54.
 См. также: 3 Царств 8: 27; 2 Парал. 6:18. В буддизме эта мысль выражается более психологично: «Трудность заключается именно в том, что оно есть особо интимная вещь, которую наиболее трудно постигнуть, так как человеческий глаз не может взглянуть на самого себя» (Судзуки Д. Т. Лекции по дзэн-буддизму. С. 30). С этой концепцией в хроматизме смыкаются и заключения современных нейрофизиологов, которые постоянно отмечают невозможность планомерного сопоставления определенных функций со структурами гипоталамо-гипофизарной области мозга. Эти же заключения делает А. С. Батуев (Батуев А. С. Высшие интегративные системы мозга. Л.: Наука, 1981. С. 211–224). По данным же А. В. Завьялова, источником наиболее эффективных системоорганизующих влияний, адресованных остальным структурам, являются ретикулярная формация, хвостатое ядро и гипоталамус (Завьялов А. В. Соотношение функций организма. (экспериментальный и клинико-физиологический аспекты) М.: Медицина, 1990. С. 96, 143–146).
 Витгенштейн Л. Философские работы. Ч. I. М.: Гнозис, 1994. С. 487.
 Серов Н. В. Светоцветовое представление информации // Научно-техническая информация. 2001. Сер. 2. № 12. С. 1–3 (См. формулу (18) в настоящем издании).
 Судзуки Д. Т. Лекции по дзэн-буддизму / Пер. с англ. М., 1990. С. 28–29.
 Цит. по: Клеман О. Истоки. Богословие отцов Древней церкви. Тексты и комментарии. М.: Путь, 1994. С. 77–78.
 Цит. по: Судзуки Д. Т. Лекции по дзэн-буддизму / Пер. с англ. М., 1990. С. 51. Как замечает Судзуки (С. 103) по поводу непереводимости представления «праджня» на западные языки, «европейцы не имеют духовного опыта, сколько-нибудь напоминающего праджню. Праджня — особое преживание человека, когда он чувствует в глубинах своего существа бесконечную тотальность вещей. Говоря языком психологии, это переживание конечного эго, разрывающего свою тягостную оболочку и обращающегося к бесконечному, которое порождает все конечное, ограниченное и потому преходящее. Мы можем рассматривать подобный опыт как целостную интуицию того, что выходит за предел любого нашего частного, специфического опыта». Итак, выводы биогеохимика В. И. Вернадского полностью совпадают как с христианской, исламской и буддийской концепциями, так и с опытными данными хроматизма.
 Разумеется, я вполне сознаю, что для создания мировой религии потребуются годы и годы, однако, на мой взгляд, предложенная здесь модель вполне работоспособна именно в силу веры каждого индивида в принципиальную связь как с собственным внутренним «непознаваемым» божеством под- и бессознания, так и со всем человечеством, наблюдающим за его земной жизнью путем постоянной связи биополя «ноосферы» с его гипоталамусом. О божественности.