МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ
Государственное образовательное учреждение высшего профессионального образования
«Тобольский государственный педагогический институт
имени Д.И. Менделеева»
Кафедра психологии
ХРЕСТОМАТИЯ
по дисциплине
«Социальная психология»
Хрестоматию составила:
доцент, к.психол.н.
Бостанджиева Т.М.
Тобольск 2003
o "1-3" h z
СОДЕРЖАНИЕ:
"" РАЗДЕЛ 1. ПРЕДМЕТ И ЗАДАЧИ СОЦИАЛЬНОЙ ПСИХОЛОГИИ. h 5
"" Глава 1. Прикладные проблемы социальной психологии. h 5
"" А.А. Свенцицкий h 5
"" ИСТОРИЯ ФОРМИРОВАНИЯ НАУЧНОГО h 5
"" СОЦИАЛЬНО-ПСИХОЛОГИЧЕСКОГО ЗНАНИЯ h 5
"" Глава 2. Основные направления развития социальной психологии. h 13
"" Грановская P.M., Никольская И.М. h 13
"" ЗАКОНЫ МЕЖЭТНИЧЕСКИХ ОТНОШЕНИЙ h 13
"" Грановская P.M., Никольская И.М. h 15
"" ЭТНОЦЕНТРИЗМ h 15
"" Баев А. В. h 19
"" НАЦИОНАЛЬНО-ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ОСОБЕННОСТИ ГРЕКОВ h 19
"" Чимитова С.Ц., Бадмаева З.Б. h 23
"" ЭТНОПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ОСОБЕННОСТИ h 23
"" ВОСПИТАНИЯ БУРЯТСКОЙ МОЛОЖЁЖИ h 23
"" Фетисов И. В. h 28
"" НАЦИОНАЛЬНАЯ ПСИХОЛОГИЯ И ПОЛИТИКА h 28
"" Крысько В. Г. h 37
"" СОЮЗ НАУК В РАЗВИТИИ ЭТНИЧЕСКОЙ ПСИХОЛОГИИ h 37
"" Мосейко А.Н h 41
"" К ПРОБЛЕМЕ НАЦИОНАЛЬНОГО ХАРАКТЕРА h 41
"" А. Р. Ратинов h 46
"" СОЦИАЛЬНО-ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ ЮРИДИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ И ПРАКТИКИ h 46
"" С.К.Рощин h 54
"" «ПСИХОЛОГИЯ И ПРАВО»: НЕКОТОРЫЕ СПЕЦИФИЧЕСКИЕ ВОПРОСЫ ПСИХОЛОГИИ УПРАВЛЕНИЯ В США h 54
"" Н. В. Кучевская h 63
"" ПРОБЛЕМЫ СОЦИАЛЬНО-ПСИХОЛОГИЧЕСКОГО ИССЛЕДОВАНИЯ СФЕРЫ ОБСЛУЖИВАНИЯ h 63
"" Я.Л. Коломенский h 69
"" ВОЗРАСТНАЯ И ПЕДАГОГИЧЕСКАЯ СОЦИАЛЬНАЯ ПСИХОЛОГИЯ h 69
"" В СВЕТЕ ПРОБЛЕМ ВОСПИТАНИЯ h 69
"" Н. Ф. Феденко h 75
"" АКТУАЛЬНЫЕ ПРОБЛЕМЫ ВОЕННОЙ СОЦИАЛЬНОЙ ПСИХОЛОГИИ h 75
"" Дьяченко М.И. h 80
"" Психология народов h 80
"" Шиверских А.А. h 84
"" ЭТНОПСИХОЛОГИЧЕСКАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА ПОЛИТИЧЕСКОГО РИТУАЛА h 84
"" РАЗДЕЛ 2. СОЦИАЛЬНО-ПСИХОЛОГИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ ОБЩЕНИЯ h 88
"" В. Лабунская h 88
"" О «ПРАКТИЧНОСТИ» СОЦИАЛЬНОЙ ПСИХОЛОГИИ НЕВЕРБАЛЬНОГО ОБЩЕНИЯ. h 88
"" А.Г.Чернявская h 94
"" СЕМЕЙНЫЙ ДЕСПОТ h 94
"" Карен Хорни h 96
"" ОТНОШЕНИЯ ПОЛОВ h 96
"" РАЗДЕЛ 3. СОЦИАЛЬНАЯ ПСИХОЛОГИЯ ГРУППЫ h 101
"" Глава 1. Малая группа и её структурная организация h 101
"" Дж. Хоманс h 101
"" СОЦИАЛЬНОЕ ПОВЕДЕНИЕ КАК ОБМЕН h 101
"" Г.Келли h 105
"" ДВЕ ФУНКЦИИ РЕФЕРЕНТНЫХ ГРУПП h 105
"" ЛИДЕРСТВО h 108
"" Г.Келли, Дж. Тибо h 112
"" МЕЖЛИЧНОСТНЫЕ ОТНОШЕНИЯ. ТЕОРИЯ ВЗАИМОЗАВИСИМОСТИ. h 112
"" В.М. БЕХТЕРЕВ h 115
"" ВНУШЕНИЕ И ТОЛПА h 115
"" МОЛЯКО B.A. h 120
"" ОСОБЕННОСТИ ПРОЯВЛЕНИЯ ПАНИКИ В УСЛОВИЯХ ЭКОЛОГИЧЕСКОГО БЕДСТВИЯ h 120
"" (на примере Чернобыльской атомной катастрофы) h 120
Хрестоматия по социальной психологии содержит подборку текстов из монографий, статей социальных психологов, работающих в России, странах ближнего зарубежья, США, стран Западной Европы.
История развития социальной психологии позволяет определить, что в качестве самостоятельной научной дисциплины она особенно интенсивно развивалась в Соединённых штатах. Здесь были написаны первые учебники по этой науке, организовывались первые лаборатории и созданы методологические принципы развития основных направлений социальной психологии. Американская традиция в социальной психологии сложилась ещё в 20-е годы ХХ столетия и в настоящее время определяет основные направления развития этой науки. Быстрое развитие социальной психологии в нашей стране происходит под влиянием запросов общественной практики. В рамках этой отрасли психологической науки сформировался и успешно развивается ряд прикладных направлений, призванных непосредственно отвечать на практические вопросы, возникающие в разных сферах общественной жизни.
В настоящее время прикладные социально-психологические исследования в нашей стране охватывают широкий круг проблем и ведутся в разных сферах общества: в управлении, производстве, рекламе, средствах массовой информации, в юридической и экономической практике и т.д. В хрестоматии представлены основные области прикладных социально-психологических исследований в нашей стране и в трудах зарубежных психологов.
Социальная психология развивалась таким образом, что в начале ХХ столетия уже сложились основные принципы её развития. Ведущие направления были связаны и ориентированы на решение прикладных задач. Однако социальная психология оставалась в некоторой изоляции от решения больших социальных проблем, порождаемых развитием общества. Современный этап развития социальной психологии характеризуется изучением закономерностей общения и деятельности людей, включённых в различные социальные группы.
Структура сборника повторяет структуру учебного курса. В нём содержится 3 раздела: предмет и задачи социальной психологии, социально-психологический анализ общения и социально-психологические группы. Тексты принадлежат тем авторам, взгляды которых подвергнуты содержательному критическому рассмотрению в социальной психологии.
Тексты, отобранные для хрестоматии по социальной психологии, относятся к разным периодам развития науки и принадлежат представителям разных научных школ. Это позволит студентам более полно понять сущность совершающихся в науке процессов.
РАЗДЕЛ 1. ПРЕДМЕТ И ЗАДАЧИ СОЦИАЛЬНОЙ ПСИХОЛОГИИ.
Глава 1. Прикладные проблемы социальной психологии.
А.А. Свенцицкий
ИСТОРИЯ ФОРМИРОВАНИЯ НАУЧНОГО
СОЦИАЛЬНО-ПСИХОЛОГИЧЕСКОГО ЗНАНИЯ
Задолго до возникновения научной социальной психоло гии люди стали задумываться над вопросами влияния обще ства на поведение человека, взаимодействия людей в различных группах. Эти вопросы были вызваны потребностями практи ки — поисками наилучших форм организации людей в поли тической, военной и хозяйственной сферах деятельности. Анализ множества наблюдений за человеческим поведением, пред ставленный в трудах философов античности, можно считать началом социально-психологической мысли.
Здесь следует назвать, прежде всего, трактаты Платона (427-347 гг. до н. э.) и Аристотеля (384-322 гг. до н. э.), воззрения которых имеют как сходство, так и различия. Рассматривая со циальное поведение человека, Платон исходил из его физио логической природы, объединяющей в себе три части: голову, сердце и живот. В зависимости от преобладания той или иной части различаются и индивидуальные характеры людей и, со ответственно, их предназначение в обществе. Так, у философов преобладает ум, у воинов — воля, мужество, у ремеслен ников - телесные вожделения. На подобной основе Платон различает и отдельные народы.
Философию Аристотеля в целом называют порой «социо логически ориентированной», поскольку он рассматривал чело века как «социальное животное». В противоположность взгля дам Платона, считавшего первичным мир людей, дающий ос нову для познавательной деятельности человека, Аристотель утверждал, что человек не может развиваться нормально вне воздействий со стороны внешнего мира, общества. Аристотель разделял общество на аристократию (лидеров) и народные массы. При этом принадлежность к тому или иному социаль ному классу обусловлена врожденным психологическим скла дом человека. Когда он действует в роли наиболее соответствующей его природному складу, то испытывает состояние счастья. Поэтому желаемым обществом является такое, кото рое способствует осуществлению психологической натуры че ловека. Аристотель считал, что государственное устройство видоизменяется в соответствии с потребностями и природой людей, живущих в данном обществе. Платон, наоборот, рассматривал государственное устройство как некий абсолют, уста новленный для всех людей при всех условиях. Таким идеалом, по Платону, является господство аристократии.
В трудах философов античности можно обнаружить нема ло мыслей об идеальной личности и идеальном образе жизни, особенностях взаимовлияния людей в обществе. Многие из этих идей послужили исходной основой для разработки соци ально-психологических концепций в более поздние времена.
Философы прошлого в течение продолжительного перио да сосредоточивали свое внимание на том, какова сущность че ловека, является ли он по своей природе «хорошим» или «пло хим». Эпоха Возрождения может быть представлена двумя мыслителями, исходившими из пессимистической концепции порочности человека.
Итальянский общественный деятель, философ и историк Никколо Макиавелли (1469-1527) полагал, что человек не способен избавиться от порочных склонностей к убийству, обману, вероломству. Макиавелли рассматривал общество как аморальное по своей сути, а власть как высшую ценность, утвер ждая, что «цель оправдывает средства». В соответствии с его взглядами, добродетельно любое поведение, направленное на обеспечение или увеличение индивидуальной власти. При этом лучше, если правителя боятся, нежели любят. В наиболее из вестном трактате Макиавелли «Государь» даются советы, как манипулировать людьми. Впоследствии термин «макиавел лизм» стал использоваться для названия действий людей, пренебрегающих нормами общечеловеческой морали ради до стижения политических целей.
Другим представителем пессимистической точки зрения на природу человека является английский философ Томас Гоббс (1588-1679). Он считал, что люди в силу своей натуры проявляют тенденцию к враждебности по отношению друг к другу и «борьба всех против всех» является естественной для человечества. Поэтому только развитие Левиафана, или своеобразного супергосударства, может предохранить людей от взаимного уничтожения. Человек, лишенный упорядоченно го общества, по словам Гоббса, был предоставлен жизни «оди нокой, жалкой, опасной, тупой и короткой». Так же как и Ма киавелли, Гоббс проявлял пренебрежение к законности или морали, когда касался прагматических вопросов эффективно сти государства, основанного на силе.
В XVIII в. идеи Гоббса получили сравнительно широкое распространение. Однако в то же время они были подвергну ты и критике со стороны тех философов, которые считали, что человек по своей природе добр, но именно общество портит его, формируя негативные черты. Такой вере в естественную доброту человека придерживались Руссо, Кант, Дидро, Кондорсе. Последователи Гоббса называли сторонников этой по зиции «романтиками», полагая, что их собственный взгляд на природу человека является «реалистическим».
Многие идеи Гоббса подверглись дальнейшей разработке. Так, его положение о том, что человек стремится находить удо вольствия и избегать страданий стал развивать английский фи лософ Иеремия Бентам (1748-1832). Отсюда главным принципом поведения объявлялась оценка всех явлений исходя из их полезности для отдельного индивида. Удовлетворение частных интересов Бентам рассматривал как средство достижения «наи большего счастья» для «наибольшего числа людей». Таким об разом, общественные интересы понимались как совокупность интересов индивидуальных.
Принцип личной выгоды как первопричину социального поведения человека обосновывал современник Бентама фило соф и экономист Адам Смит (1723-1790). Он считал, что бла госостояние общества должно строиться на свободе действий каждого его члена в соответствии со своим собственным инте ресом в экономической сфере. Если людям будет позволено получать столько выгоды, сколько им удастся, то они станут искать наиболее рациональные способы этого. Таким образом, Смит выступал как теоретик свободной, неконтролируемой экономики, основанной на стремлении индивида к экономи ческой выгоде, конкуренции производителей, взаимосвязи спроса и предложения; Он считал, что люди, преследуя свои экономические интересы, ведомы «невидимой рукой» на благо общества, производя необходимые товары и услуги. Подчер кивая значимость трудов Смита для психологии, американ ский психолог Р. Коуан пишет: «Подобно другим мыслителям XVIII в., он проявлял большую веру в естественную гармонию нерегулируемых событий. Его точка зрения была еще одним выражением мысли, берущей свое начало в Возрождении, а возможно, даже в Древней Греции, что высшее благо состоит в развитии и выражении человеческой индивидуальности».
Важной вехой становления социальной психологии как на уки были работы французского философа Огюста Конта (1798-1857). Порой его даже называют «единственным отцом соци альной психологии». В 1854 г. в последнем томе своей «си стемы позитивной психики» Конт заявил о своем намерении создать «систему позитивной морали», имея в виду под этим термином, но сути, социальную психологию. Однако он не ус пел осуществить свой замысел.
Конт обратил внимание на следующий парадокс: как чело век может в одно и то же время воздействовать на общество и, сам формироваться под его влиянием? По мнению Конта, психика человека развивается только в обществе и он всегда дол жен рассматриваться исходя из своего социального окружения. Конт являлся также основателем методологии позитивизма, в соответствии с которой при изучении поведения человека и явлений общественной жизни необходимо использовать тот же самый научный подход, что и при изучении естественного мира. Несмотря на известную ограниченность такого подхо да, он обеспечил определенную основу для возникновения эмпирического направления в области социальных наук.
Во второй половине XIXв. интерес к социально-психологической проблематике возрастает в разных странах. В Германии формируется научная школа, сосредоточившая свое внимание на изучении психологии народов. Это направление возникло под влиянием идей Гегеля о «мировом духе»_или «мировом разуме», который направляет развитие цивилизации и обще ства в соответствии с диалектической логикой. Здесь необхо димо отметить, в первую очередь, концепцию «народной пси хологии» философа М. Лацаруса (1824-1903) и языковеда Г. Штейнталя (1823-1899), которые в 1860 г. в Берлине начали выпускать «Журнал психологии народов и языкознания». За тридцатилетний период было опубликовано 20 томов этого издания, которое рассматривается некоторыми как первый журнал социальной психологии. «Народная психология» Ла царуса и Штейнталя следовала в русле гегелевской «абсолют ной идей» с ее «духом» наций или народа как противопостав лением «духу» отдельных индивидов. Они объявили целью своего журнала «открытие законов, которые проявляются по всюду, где массы живут и действуют как единое целое». На его страницах социально-психологическая проблематика рассматривалась исходя из филологической, антропологической и исторической ориентации. При этом явления культуры про слеживались в их историческом развитии.
К указанному направлению можно отнести и работы «отца психологии» В. Вундта (1832-1920). Десять томов его «Психологии народов» были опубликованы за период с 1900 по 1920 г. К сфере изучения «народной психологии» Вундт относил «те психические продукты, которые создаются вследствие общественного характера человеческой жизни и поэтому необъяснимы только исходя из индивидуального сознания». Так, он считал, что языки, мифы и обычаи по своему проис хождению социальны. В соответствии с этим объектом соци ально-психологического исследования должен выступать язык, миф, обычай.
В конце XIX — начале XX в. ведется активный исследова тельский поиск движущих сил, определяющих социальное поведение. Характерной чертой многих работ этого периода было выделение того или иного доминирующего фактора при анализе социально-психологической проблематики. Подобное упрощение сводило основы всех социально-психологи ческих явлений к единственному объяснению. У. Баджот и Г. Тард называли в качестве такого фактора подражание, Г. Лебон — внушение, У. Джеме — привычку, У. Макдугалл и У. Троттер,— инстинкт, Э.Дюркгейм и Л. Леви-Брюль — «коллективное сознание».
Большое влияние на развитие социально-психологической мысли оказали труды английского естествоиспытателя Чарль за Дарвина (1809-1882). В соответствии с принципом есте ственного отбора, который был им сформулирован, в «борьбе за существование» выживают особи «наиболее приспособлен ные». Хотя Дарвин приписывал человеку природную агрессивность, он тем не менее признавал роль социальных воздей ствий в формировании нравственных качеств человека. Дарвин подчеркивал свою веру в моральную и социальную эволюцию человека, осуществляемую благодаря социальным и культур ным факторам.
Многие последователи Дарвина обратились к его теории эволюции органического мира, чтобы использовать ее как ос нову для объяснения социальных и социально-психологических явлений. На этой почве возник социальный дарвинизм, который делал акцент на «борьбе за существование» посред ством межличностных и межгрупповых конфликтов, хотя сам Дарвин был далек от такой мысли. Основателем социального дарвинизма является английский философ социолог Герберт Спенсер (1820-1903), выступивший со своими собственными эволюционными идеями и предвосхитивший точку зре ния Дарвина. Спенсер использовал дарвинизм, чтобы доказать превосходство одних социальных групп над другими. Исходя из этого, он оправдывал воины, политику колониализма и вообще любые действия, которые подразумевают конкуренцию или конфликт. Вслед за Спенсером многие мыслители второй половины XIX в. считали расовые, этнические, национальные и классовые различия людей функцией биологических факто ров, обусловленных эволюционными процессами естественного отбора. Идеи социального дарвинизма развивают во Франции А. Фуле, А. Эспина, Р. Вормс, Ж. Лапуж, в Англии - У. Баджот, в Австрии — Л.Гумплович и Г. Ратценхофер, в США — Д. Фиске, А. Смолл, У. Самнер. Хотя позиции этих исследова телей по многим вопросам были различны, все они исходили из того, что биологическое изменение является детерминантой изменения социального.
Большой вклад в формирование социально-психологиче ского значения внес австрийский психолог, невропатолог и пси хиатр Зигмунд Фрейд (1856-1939). Будучи основоположни ком психоанализа и соответствующей научной школы, Фрейд в то же время оказал значительное влияние на развитие всех социальных наук в XX в. В отличие от многих психологов, счи тавших инстинкты основой социального поведения, Фрейд по лагал, что инстинктивные импульсы человека приходят в конфликт с интересами о6щества. Все разноо6разие инстинктов Фрейд сводил к двум группам: инстинкты, направленные на сохранение жизни (или сексуальные), и инстинкты смерти (или деструктивные), разрушающие жизнь. При этом общество рассматривалось как враждебная человеку сила, подавляющая его инстинктивные импульсы, результатом чего являются фрустрации. Фрейд признавал необходимость ци вилизации для того, чтобы защитить людей от естественных опасностей и от уничтожения друг друга. Однако ограничение обществом агрессивных и сексуальных импульсов людей вызывает у них нежелательные черты характера.
Фрейд обращался также к анализу природы групповых фе номенов, исходя из своей концепции «либидо» (сексуальное влечение или в более широком смысле — жизненная энергия). По Фрейду, эмоциональные связи между членами группы ос нованы на идентификации и десексуализации «либидо», ина че говоря, сублимации. Имеется в виду бессознательный про цесс, посредством которого сексуальная энергия трансформи руется в несексуальную и социально приемлемую активность. Итак, члены различных социальных групп идентифицируют себя с их лидерами, которые выступают в качестве идеалов — в образе отца. При этом социальные чувства оказываются «пе ревернутыми» чувствами враждебности, ибо идентификация с лидером, образом отца, есть защитная реакция, преобразую щая испытываемые индивидом чувства враждебности в про тивоположные, социально приемлемые. Поэтому узы, связы вающие лидеров и остальных членов группы, Фрейд считает чрезвычайно важными для поддержания групповой стабиль ности — более важными, чем связи членов группы друг с другом.
В целом для взглядов Фрейда характерна негативная оцен ка человеческой природы. Он полагал, что те или иные дей ствия людей направляются, главным образом, примитивными неосознаваемыми импульсами. В то же самое время концеп ции Фрейда отличает негативная точка зрения на человече ское общество, которое по своей сущности неизбежно является причиной неудовольствия людей. По мнению Фрейда, имен но в самой природе общества заложено стремление находя щихся у власти лиц препятствовать свободному выражению импульсов людей, не имеющих власти. При этом он видел не обходимость в такой социальной системе, которая могла бы регулировать проявления человеческой агрессивности.
Несмотря на уязвимость многих положений психоанали тической теории Фрейда, она позволила по-новому подойти к объяснению ряда социально-психологических феноменов. На Западе уже более полувека фрейдизм выступает в качестве одной из главных философских основ социальной психологии.
Фрейд был последним из крупных мыслителей, пытавшихся строить социально-психологическую теорию без соответствующего подкрепления эмпирическими данными. На рубеже XIX-XX вв. в развитии социальной психологии начинается новый период –исследователи обращаются к лабораторному эксперименту.
Американский психолог Н. Триплетт обратил внимание на то, что велогонщики часто достигают гораздо лучших результатов в ситуации непосредственного соревнования друг с другом, нежели тогда, когда проходят свою дистанцию в одиноче стве, ориентируясь лишь на секундомер. С целью верифика ции этих выводов Триплетт провел следующий эксперимент. Задача испытуемых (детей от 8 до 17 лет) состояла в том, чтобы наматывать лесу на катушку спиннинга. В одной серии испы туемые были разбиты на пары и каждого просили работать быстрее, чем его оппонент. В другой серии испытуемые рабо тали в одиночестве и их инструктировали наматывать лесу так быстро, как только они могут.
Триплетт обнаружил, что большинство детей работали бы стрее в условиях соревнования друг с другом, нежели в оди ночестве. Статья Триплетта с изложением этих данных была опубликована в 1897 г. в «Американском психологическом журнале», а сам автор с тех пор приобрел репутацию первого экспериментатора в социальной психологии. Однако такое начало не привело сразу к заметному увеличению количества лабораторных экспериментов. Подавляющее число экспериментальных работ было проведено социальными психологами в течение последних сорока лет.
Важной вехой на пути становления социальной психоло гии как науки явилась публикация в 1908 г. двух учебников — «Введение в социальную психологию» английского психолога У.Макдугалла, [ W. McDouga] и «Социальная психология» американского социолога Э. Росса. Макдугалл развивал «гормическую» теорию поведения людей в группах (от греческого «горме», что означает «животный импульс» и переводится на многие языки как инстинкт). Итак, поведение людей объясня лось на основе инстинктов, направляющих все живое к опре деленным, биологически значимым целям. Росс, находясь под сильным влиянием французской социально-психологической мысли, использовал концепцию подражания в качестве клю чевого принципа при анализе социального поведения. Каждая из этих двух книг выдержала более 20 изданий и внесла важ ный вклад в развитие социальной психологии как самостоя тельной науки.
Значительным событием для социальной психологии ста ло появление крупной работы двух социологов — американца У. Томаса и поляка (затем переехавшего в США) Ф. Знанецкого «Польский крестьянин в Европе и Америке». Их произ ведение состояло из пяти томов, выходивших в свет с 1918 по 1920 г. в США. Это был итог исследования, длившегося более 10 лет и посвященного приспособлению к новым условиям жизни польских крестьян, эмигрировавших в Америку. Впер вые в качестве эмпирической основы исследования широко использовались личные документы (письма, биографический и автобиографический материал). Было обнаружено сильное влияние социальной группы на поведение и установки ее чле нов. Тогда Томас и Знанецкий определили социальную пси хологию как «научное исследование установок». С тех пор изучение установок прочно вошло в основную проблематику западной социальной психологии.
Ряд американских авторов считает, что начало измерения установок также можно отнести к одной из важных вех форми рования современной социальной психологии. Первым, кто обратился к измерению установок, был в 1925 г. американский социолог Э. Богардус, приобретший с тех пор научную извест ность во многом благодаря своей шкале «социальной дистан ции». Под социальной дистанцией он имел в виду степень при емлемости, которую выражает личность по отношению к представителю другой социальной группы. Богардус использо вал свою шкалу с целью измерения и сравнения установок американских граждан к различным этническим группам. Это исследование повлекло за собой целый ряд работ, в результате которых были созданы различные шкалы измерения установок.
В 1928 г. Л. Терстоун предложил использовать при изме рении установок тот же методический подход, что и в психо физике, разработав в итоге шкалу «равных интервалов». Он также определил ряд правил для конструирования шкал уста новок. Через год Л. Терстоун и Э. Чейв применили шкалу «равных интервалов» с целью измерения отношений к рели гии. Эта шкала включала в себя пункты, ранжированные от «высшей» до «низшей» благожелательности. Работы Богардуса и Терстоуна послужили важным толчком для создания мно гочисленных шкал установок.
В начале 1930-х гг. Р. Лайкерт разработал методику, ис пользующую континуум, на котором опрашиваемый мог ло кализовать тот или иной оттенок своей установки. Эта срав нительно простая форма шкалирования установок широко ис пользуется сегодня.
За этими шкалами последовали другие, среди которых сле дует отметить социометрический метод Якоба Морено (1892-1974), уроженца Румынии, получившего высшее образование в Вене и с середины 1920-х гг. работавшего в США. Этот ме тод, обнародованный им в 1933 г., предназначался для изме рения динамики межличностных отношений в группе. В соот ветствии с концепцией Морено межличностные отношения, особенно предпочтения и неприятия, представляют собой глав ные характерные черты человеческой жизни. Социометриче ский метод позволяет получить картину предпочтений и не приятий среди членов группы. Эту картину можно представить графически в виде социограммы. Другой способ обработки дан ных — конструирование социометрических индексов, позволя ющих дать количественное выражение социометрического ста туса каждого члена группы и различных аспектов групповой структуры. С помощью социометрии получено немало важ ных данных о строении группы и ее функционировании. По степенно социометрия превратилась в отдельное направление в западной социальной психологии.
Среди выдающихся исследователей, в значительной степе ни повлиявших на формирование лица современной социаль ной психологии, необходимо назвать Курта Левина (1890-1947), работавшего до 1933 г. в Германии, а затем эмигриро вавшего в США. Левин привнес в социальную психологию концепции, экстраполированные из других наук. Из физики он заимствовал общее представление о «поле сил», а из мате матики — понятия топологии (отрасли знания, изучающей наиболее общие свойства геометрических фигур). Данные по ложения Левин использовал как основу анализа индивидуаль ного и социального поведения. Поэтому система его взглядов называется «психологией поля» или «топологической психо логией».
В соответствии с теоретическим подходом Левина человек и его окружающая среда являются компонентами единого ди намического поля, обладающего такими свойствами, как дифференцированность, изменчивость и атмосфера. Различные части этого поля взаимозависимы. Отсюда следует, что значе ние одиночного факта можно понять, лишь исходя из той пози ции, которую он занимает в поле. Как отмечал Левин, каждый психологический факт зависит от состояния личности и в тоже самое время обусловлен окружающей средой, хотя их срав нительная важность различна в различных случаях.
Ярким примером творчества Левина является эксперимент (один из первых в социальной психологии групп), проведен ный совместно с Р. Липпиттом и Р. Уайтом в 1938 г. Цель его состояла в изучении некоторых аспектов функционирования группы при различных типах групповой «атмосферы». Экспе риментаторы организовали для десятилетних мальчиков «клу бы», члены которых на добровольной основе занимались из готовлением театральных масок, сборкой моделей самолетов и т. д. Дети встречались периодически в течение нескольких недель. Исходя из цели эксперимента, взрослые руководители групп создавали в них атмосферу того или иного типа: «авто кратическую», «демократическую» или aisses-faire (полной свободы для принятия решений без участия руководителя). Было обнаружено, что каждый из данных стилей руководства оказывает различное влияние на групповую «атмосферу». Как отмечает в своем учебнике для студентов американский соци альный психолог Э. Холландер, особая значимость этой рабо ты Левина состояла в том, что она открыла возможности экс периментирования в лаборатории на «социальных системах» маленького масштаба и свидетельствовала о «достижении социальной психологией своего совершеннолетия». Важным результатом данной работы было также широкое развитие ис следований в области «групповой динамики».
К концу 1930-х гг. социальная психология достигла своего наибольшего развития в США. Подъему социальной психо логии способствовало появление трех специальных журналов, посвященных этой отрасли знания. В 1936 г. Левин основал Общество психологического исследования социальных проблем, которое успешно работает по настоящий день, объединяя сей час более трех тысяч социальных психологов США и ряда стран (в том числе и России).
В те же годы начинает проявляться все более отчетливая тенденция привлечения социальных психологов к решению прикладных задач, главным образом в сфере деятельности индустриальных организаций. В последующем огромное влияние на развитие социально-психологического знания оказала Вторая мировая война. По заданиям нескольких военных ведомств США было проведено большое количество социально-психологических работ, охвативших широкий круг проблем. Можно отметить исследования лидерства, морального состояния войск, природы паники, первичных военных групп, отношений меж ду представителями различных рас и культур, действия слу хов с целью контроля над их распространением и ряд других проблем «психологической войны».
Американский социолог Ф. Уэкслер даже считает, что «мас совое развитие социально-психологической профессии, по крайней мере в Соединенных Штатах, было в меньшей степени результатом индустриального научного менеджмента, нежели созданием военных».
В последние годы в США отмечается дальнейшее расши рение сферы социально-психологических работ (и теоретиче ских и прикладных), возникновение новых научных центров, увеличение выпуска дипломированных социальных психологов. Так, к 1970-м гг. секция социальной психологии и психологии личности стала самым многочисленным подразделением Американской психологической ассоциации. Социальные психологи составляли одну четверть всех университетских психологов. Выход в свет в 1968 году пятитомного «Руководства по социальной психологии» считается важной вехой в её развитии. Этот фундаментальный труд до сих пор выполняет свою роль наиболее полной энциклопедии социально-психологического знания. Его последнее дополненное переиздание вышло в 1985 г.
В течение двух последних десятилетий можно наблюдать активизацию социально-психологической науки в ряде стран Западной Европы. Здесь всё большее число исследователей начинают отходить от научных стандартов, заданных американской социальной психологией, демонстрируя свою теоретическую и методологическую самостоятельность. Начинается поиск альтернатив развития социальной психологии на иных, нежели в США, основаниях. Стараясь преодолеть свойственный американской социальной психологии «ползучий эмпиризм», делающий акценты на лабораторном эксперименте, европейские учёные провозглашают необходимость осуществления исследовательской работы, исходя из более широкого «социального контекста», который включал бы в себя актуальные проблемы современного общества.
Настоящий этап развития социальной психологии как науки оценивается неоднозначно. Накоплен огромный эмпирический (в том числе и экспериментальный) материал. Однако высказывается большая неудовлетворённость качеством теоретического осмысления этого материала. В прикладной сфере социальная психология также не оправдывает многих ожиданий. Неслучайно в западных публикациях двух последних десятилетий порой говорится о «кризисе» социальной психологии.
Однако современное состояние социальной психологии (даже если согласиться с термином «кризис») можно рассматривать как своеобразную болезнь роста. Социальная психология, несмотря на свою долгую предысторию, является молодой наукой.
В России социальная психология развивалась под сильным влиянием марксизма. Пожалуй, лишь социолог Н. К. Михай ловский (1842-1904), которого можно считать основоположником отечественной социально-психологической мысли, был далек от марксистских воззрений. Заслуга Михайловского со стоит прежде всего в том, что он впервые обобщил опыт наблю дения и анализа массовой психологии, накопившийся в рус ской социологии, художественной литературе и публицистике. Будучи одним из теоретиков народничества, он стремился ос мыслить психологические особенности народных масс в свя зи с революционно-освободительным движением в России.
Широкое распространение получила его концепция «геро ев и толпы». Рассматривая толпу как «самостоятельное обще ственное явление», Михайловский считал, что герой является порождением толпы, которая «выдавливает» (выдвигает) его в определенные моменты истории. Одним из главных психо логических механизмов взаимодействия людей в толпе, по мне нию Михайловского, выступает подражание толпы герою и взаимоподражание людей. При этом для массового поведения более характерно неосознанное подражание, чем осознанное, что объясняется легкой внушаемостью масс, их податливо стью силе личности героя. Несмотря на марксистскую крити ку взглядов Михайловского, они оказали существенное влия ние на дальнейшее развитие отечественной социально-психо логической мысли.
Значительный вклад в разработку ряда проблем социаль ной психологии внес Г. В. Плеханов (1856-1918), революцио нер и мыслитель, основатель социал-демократического дви жения в России. С позиций исторического материализма он дал определение понятия «общественная психология», рас сматривая её как конкретно-историческое и классовое явле ние. Плеханов показал место и роль общественной психологии в социальной культуре общества. Раскрывая закономер ности формирования общественной психологии, он исходил из материалистического принципа социальной обусловленно сти общественного сознания.
Вскоре после установления в России советской власти в ок тябре 1917г. марксизм становится единственной методологи ческой основой психологической науки. В своих поисках в об ласти социальной психологии отечественные ученые старались в той или иной степени следовать идеологическим и методоло гическим требованиям советской системы. В 1920-е гг. выходит ряд публикаций по вопросам социальной психологии, автора ми которых были представители различных наук: психологи К. Н. Корнилов, В. А. Артемов, Б. В. Беляев, П. П. Блонский, психолог и философ Г. И. Челпанов, зоопсихолог В. А. Вагнер, невропатолог и психиатр В. М. Бехтерев, юрист М. А. Рейснер, филолог Л. Н. Войтоловский. Этот период характеризу ется острыми дискуссиями о предмете социальной психологии, ее теоретических и методологических основах. Предпринима ются отдельные попытки построениясйстемы социально-психо логических взглядов (В. М. Бехтерев, М .А. Рейснер, Л. Н. Вой толовский).
Следует особенно отметить труды В. М. Бехтерева (1857-1927), проявлявшего интерес к разработке вопросов социаль ной психологии еще в конце прошлого века, когда он обратился к анализу роли внушения в общественной жизни. Провозглашая объективные методы единственно возможными при изучении психики, Бехтерев соответствующим образом подходил к яв лениям социальной психологии. Групповую психику Бехтерев рассматривал как совокупность сочетательных рефлексов» (синоним условного рефлекса по его терминологии). Свое по нимание социально-психологических явлений он представил наиболее полно в книге «Коллективная рефлексология» (1921). Здесь Бехтерев дает характеристику различных социальных групп, выступает с оригинальной классификацией коллективов, правда, используя этот термин очень расширительно. При объяснении социально-психологических явлений он обращается к основным законам физики, исходя из своей идеи об универ сальности последних. Таким образом, законы психологии масс сводятся к физическим законам. Неудивительно, что концепция «коллективной рефлексологии» сразу же вполне обоснованно подверглась критике за «механистический материализм».
Занимаясь изучением взаимодействия и взаимовлияния членов коллектива, Бехтерев первым в отечественной психо логии обратился к эксперименту. Задача экспериментов, проведенных Бехтеревым совместно с М. В. Ланге, состояла в том, чтобы сравнить характеристики психических процессов (восприятия, памяти, мышления и других) в условиях групповой работы и деятельности изолированных друг от друга индиви дов. Сопоставление полученных данных показало существен ное влияние группы на особенности психической деятельно сти ее членов. Были выявлены также половые, возрастные, об разовательные и природные различия сдвигов психических процессов в условиях групповой работы. Так, в частности, об наружилось, что группа может стимулировать психическую деятельность одних своих членов и в то же самое время тормо зящим образом влиять на других. Результаты этих экспери ментов, опубликованные в 1924 г., получили широкую извест ность за рубежом и считаются важной вехой развития соци альной психологии.
Большое внимание уделялось в 1920-е гг. проблемам детских, ученических коллективов, которые рассматривались не только в педагогическом, но и в социально-психологическом аспекте (Е. А. Аркин, Б. В. Беляев, А. С. Залужный, С. С. Моложавый). В ряде публикаций рассматривались вопросы социальной психологии труда, управления организациями (Н. А. Витке, А. К. Гастев, П. М. Керженцев). Начинаются поиски в области методов социальной психологии.
Однако период конца 1920-х — начала 1930-х гг. характе ризуется свертыванием и затем полным прекращением соци ально-психологических работ. Отечественным исследовате лям не удалось обосновать необходимость развития «марксист ской социальной психологии». Логика ее противников была такова: поскольку, в соответствии с марксизмом, сознание человека есть общественный продукт и человеческая психика социальна, то и психология является наукой социальной. Отсюда следует, что нет никакой необходимости в выделении ка кой-то особой социальной психологии. Такая точка зрения господствовала в СССР почти 30 лет — до конца 1950-х гг.
В Большой советской энциклопедии хорошо представлено (сложившееся к этому времени официальное отношение к социальной психологии. В 1957 г. она характеризуется как «одна из ветвей буржуазной психологии», которая «подменяет исторический анализ общественных явлений их психологиче ским объяснением». Далее следовал заключительный вывод:
«В советской науке проблемы, неправомерно относимые буржуазной психологией к социальной психологии, заняли свое место в системе наук об обществе и разрабатываются специа листами соответствующих областей знания (историками, фи лософами, экономистами и др.) как проблемы исторического материализма».
Таким образом, период начала 1930-х — конца 1950-х гг. не без основания можно считать временем перерыва в развитии отечественной социальной психологии, хотя многие наши ав торы полагают, что разработка социально-психологических проблем продолжалась в рамках других (прежде всего психо логических и педагогических) наук. Пожалуй, единственным подтверждением этого мнения являются труды педагога и пи сателя А. С. Макаренко (1888-1939). Его основной педагоги ческий опыт состоял в перевоспитании несовершеннолетних правонарушителей. В течение 15 лет А. С. Макаренко руково дил сначала трудовой колонией, а затем «детской коммуной», созданной под эгидой НКВД УССР.
Практическая деятельность А. С. Макаренко послужила основой для его «теории и методики коммунистического вос питания в коллективе». Главной целью советского воспитания он считал формирование коллективиста, провозглашая при оритет коллектива над личностью. При этом одной из важных задач является воспитание потребностей «коллективиста». Нравственно оправданная потребность — это есть потреб ность коллективиста, т. е. человека, связанного со своим коллективом единой целью движения, единством борьбы, живым) и несомненным ощущением своего долга перед обществом. По требность у нас есть родная сестра долга, обязанности, способ ностей, это проявление интересов не потребителя обществен ных благ, а деятеля социалистического общества, создателя этих благ». Итак, позиция А. С. Макаренко состояла в том, что личный интерес человека — это «правильно понятый общественный интерес».
Идеи А. С. Макаренко как нельзя лучше соответствовали идеологии марксизма-ленинизма и оказали большое влияние на советскую педагогику и социальную психологию. В период с начала 1950-х и до середины 1980-х гг. эти идеи не подлежали какой бы то ни было критической оценке. Лишь в наше вре мя систему взглядов А. С. Макаренко стали называть концеп цией «тотального коллективизма».
Новый этап в развитии отечественной социальной психо логии наступил в конце 1950-х гг., в период так называемой «от тепели», когда на волне общественно-политических перемен, охвативших страну, советское руководство допустило некото рую либерализацию научной сферы. По существу, это было время возрождения в СССР социальной психологии как науки. В своих статьях, опубликованных в 1959 г., ряд ленинградских ученых (Б. Г. Ананьев, А. Г. Ковалев, Б. Д. Парыгин) высту пили с критикой нигилистического отношения к этой отрасли научного знания. Обосновывалась не только возможность, но и необходимость разработки социальной психологии на марк систской основе. В начале 60-х гг. заметным явлением в пси хологической сфере стала дискуссия о предмете социальной психологии, развернувшаяся на страницах журнала «Вопросы психологии». Здесь выступили такие инициаторы развития отечественной социальной психологии, как А. В. Баранов, Б. Д. Парыгин, Е. С. Кузьмин, Е. В. Шорохова, Н. С. Мансуров, К. К. Платонов.
Важным событием для данной отрасли знания явилось создание в 1962 г. первой в стране лаборатории социальной психологии в Ленинградском государственном университете (под руководством Е. С. Кузьмина). На II съезде Общества психологов СССР (Ленинград, 1963) впервые была выделена спе циальная секция, посвященная вопросам социальной психо логии. Первые отечественные монографии по социальной пси хологии на данном этапе ее развития также вышли в свет в Ленинграде. Это книги Б. Д. Парыгина «Социальная психо логия как наука» (Л., 1965) и Е. С. Кузьмина «Основы соци альной психологии» (Л., 1967). В них рассматривается широ кий круг проблем истории, методологии и теории социальной психологии. В работе Е. С. Кузьмина приводились данные пер вых эмпирических исследований групп и коллективов, полу ченные сотрудниками лаборатории социальной психологии. Новый для отечественной науки пласт проблем социальной психологии личности был поднят в монографии А. А. Бодалева «Восприятие человека человеком» (Л., 1965).
Известно, что важным моментом становления любой науки является организация подготовки соответствующих специа листов. Первые в стране кафедры социальной психологии от крываются в 1968 г. в Ленинградском университете (под ру ководством Е. С. Кузьмина) и в 1972 г. в Московском универ ситете (под руководством Р. М. Андреевой). Здесь начинается подготовка дипломированных, специалистов по социальной психологии. Курсы социальной психологии постепенно появ ляются и в других учебных заведениях. Публикуются первые учебные пособия — «Курс лекций по социальной психологии» А. Г. Ковалева (М., 1972) и «Социальная психология» под ре дакцией Г. П. Предвечного и Ю. А. Шерковина (М., 1975). Выходит первый учебник для студентов вузов «Социальная психология» Г. М. Андреевой (М., 1980).
В 1970-1980-е гг. ведется исследовательский поиск в обла сти методологии, теории и методов социальной психологии, проводятся эмпирические исследования в различных сферах общественной жизни. В этот период выходят значительные труды, посвященные различным отраслям социально-психо логического знания. Это работы в области истории социальной психологии (Е.А. Будилова, М. Г. Ярошевский), методологии и теории (Т. М. Андреева, В. Н. Куликов, И. Т. Левыкин, Б. Д. Парыгин, Е. В. Шорохова, П. Н. Шихирев, А. К. Уледов), психологии групп и коллективов (И. П. Волков, А. И. Донцов, А. Н. Лутошкин, А. В. Петровский), межгруппового взаимо действия (В. С. Агеев), лидерства и руководства (А. Г. Ковалев Р. Л. Кричевский,Л. И. Уманекий^межличиостных отношений (Я. Л. Коломинский, Н. Н. Обозов), социальной психологи! личности (М. И. Бобнева, А. А. Бодалев, В. В. Бойко, И. С. Кон К. К. Платонов, В. А. Ядов), социально-психологической ди агностики личности (Э. С. Чугунова), психологии общения (А. А. Брудный, Р. Б. Гительмахер, А. А. Леонтьев, В. Н. Пан феров), социально-психологического тренинга (Ю. Н. Емель янов, Л. А. Петровская), промышленной и организацион ной психологии (А. И. Китов, Е. С. Кузьмин, В. В. Новиков, А. Л. Свенцицкий, А. В. Филиппов, Р. X. Шакуров, В. М. Шепель), массовой коммуникации (Ю. А. Шерковин), социаль ной психологии искусства (В. Е.3еменов).
Настоящий период деятельности социальных психологов России характеризуется, с одной стороны, организационными и материальными трудностями, с другой стороны, расшире нием творческих .возможностей исследователей за счет лик видации партийного надзора над наукой. Есть основания ожи дать активизации отечественной социально-психологической мысли в недалеком будущем.
Глава 2. Основные направления развития социальной психологии.
Грановская P.M., Никольская И.М.
ЗАКОНЫ МЕЖЭТНИЧЕСКИХ ОТНОШЕНИЙ
Различные народности суть различные органы в целом теле человечества.
В. С. Соловьев
Обнаружено несколько главных регуляторов межэтнических отношений. Это: социальная дистанция, относительная величина статусов, групповые стереотипы оценок.
Сформулировано правило: чем меньше этническая дистанция между этносами (например, между русскими и украинцами), тем более существенными представляются различия между ними, и, наоборот, чем дальше дистанция (например, поляки и японцы), тем более значимыми становятся совпадения. При этом наиболее строгому контролю и регламентации при сравнениях подвергаются те сферы жизни, которым данная культура придает большее значение и ценность, т. е. в одном случае различиям, а в другом сходству. Этой закономерностью Фрейд с этнической дистанцией связал межгрупповую враждебность и внутригрупповую сплоченность. Он писал:
«Соседние, во многом близкие друг другу национальные общности, враждуют между собой, например, испанцы и португальцы, северные и южные немцы, англичане и шотландцы. Я назвал это «нарциссизм малых различий». Фрейд не раз отмечал: «Чем ближе взаимоотношения, тем напряженнее конфликт», из чего следует, что самыми Ожесточенными спорами являются споры между ближайшими культурами, так сказать, родственными.
Многие ученые считают, что страны со значительным языковым, религиозным и культурным разнообразием более устойчивы, у них больше шансов сохранить демократическую направленность в преобразованиях. Здесь напрашивается аналогия со сложной экологической системой. В биологии известно, что устойчивость экологических систем тем выше, чем выше их разнообразие. Искусственное упрощение, экосистемы "(например, за счет воздействия человека) приводит к «загрублению») внутренних ее связей, потоки (энергетические, материальные и т. п.) становятся менее дифференцированными, но зато более сильными, интенсивными, начинается массовое размножение вредных для экосистемы видов, нарушаются регулирующие обратные связи, и система рано или поздно разваливается, гибнет. Слишком простая, грубая система оказывается очень уязвимой при изменении условий существования. То же относится и к обществу, к отдельным коллективам. Вес общество можно рас сматривать как некоторую сеть различных коллективов, залог устойчивости этой сети — в ее разнообразии.
Поэтому, говоря о роли дистанции, нельзя не отметить, что тенденция, поддерживающая различия, может рассматриваться как прогрессивная, поскольку, кроме этнической и моральной ценности, она спасает человечество от культурного однообразия, сенсорного голода. Унификация национальностей неизбежно ведет к исчезновению необычайного богатства и разнообразия нравов, верований и обычаев. В этом смысле можно до некоторой степени согласиться с тем, что в своих собственных глазах любое из множества обществ Земли с моральной убежденностью заявляет, что именно в нем конденсируется весь смысл и все достоинства, на какие способна человеческая жизнь. С этой точки зрения позиция истинного демократизма требует прежде всего умения ценить самобытные черты собственной национальной культуры, предполагая равную законодательную защиту каждого языка и каждой религии народов, проживающих на территории данного государства. Язык и религия — главные культурные завоевания человечества, и их ассимиляция ведет к культурному обнищанию и вырождению.
Объективная величина культурной дистанции усиливается и таким ситуативным фактором, как конкуренция (за рынки сбыта, территорию, политическое влияние и т. п.). Конкуренция подчеркивает, а кооперация затушевывает границы между группами. В данном случае причина взаимного неприятия — различие не только вечных ценностей, но и актуальных критериев, которое усугубляется и различием целей. При несовместимости не только ценностей, но и современных целей у народностей создаются предпосылки враждебности. Как установил Тэджфел, в таких ситуациях стремительно нарастает подчеркивание различий между группами в пользу собственной.
Относительная величина статусов народов, подчеркнутая в законодательстве, этических нормах или традициях приводит к росту националистических тенденций. Поэтому всякое возвышение одного народа над другим ведет к массе и индивидуальных деформаций, и политических спекуляций. Таким образом, ущемление, ведущее к осознанию своей незащищенности, обостряя национальное самосознание, формирует установку на поиск такой референтной группы, отождествление с которой не составило бы труда и помогло бы избавиться от опыта поражений. Действуя от имени группы, человек как бы освобождается от многих моральных ограничений. При этом каждому участнику стало легче, а общественные лидеры обретают реальную силу для реализации опасных по литических замыслов. Однако незащищенность части членов общества не является конструктивным выходом из положения. Например, когда после завоевания Персии арабами последователей Зороастрниской религии изгоняли из страны и они просились на жительство в Индию, то правители индийских княжеств соперничали друг с другом из-за бежавших от преследований персов: каждый из них изъявил готовность поселить этот трудолюбивый и честный народ в своем княжестве. И, нужно заметить, выиграли те, кому удалось принять к себе беженцев.
Снижение влияния на поведение личности различных способов психологической защиты, порождающих нарастание в обществе агрессии, негативизма или глубокого отчаяния, может быть достигнуто за счет некоторых социальных мероприятий. К ним надо, прежде всего, отнести все делающие понятными критерии достижения личностная всех членов общества, независимо от групповой принадлежности. Обнаружено, что даже большие различия воспринимаются как справедливые, если прямо и открыто аргументируется причина их введения и необходимость такой, скажем, временной дискриминации. Различия в статусе должны быть гласными. Очень не желательно их маскировать, скрывать, замалчивать — напротив, они должны декларироваться. Достижение ре зультата должно зависеть от личных усилий, а не от милости сильных мира сего. Когда статусные различия между группами признаются законными, справедливыми обеими сторонами (высокостатусной и низкостатуеными группами), эффект внутригруппового фаворитизма незначителен. Сомнения в законности и справедливости статусных различий приводит к резкому росту фаворитизма,
Так или иначе, важно, чтобы человек ощутил себя неотрывной частью коллектива, членом народного тела. Еще В. М. Бехтерев отмечал, что «невзгоды, пережитые вместе, объединяют людей сильнее, чем общее благополучие». Вместе с тем и общее веселье тоже сплачивает людей. Когда мы смеемся вместе с кем-то, мы чувствуем себя свободнее и ближе к ним. Смех не только создает общность его участников, но и направляет их агрессивность против постороннего. Когда человек не может смеяться вместе с остальными, он чувствует себя исключенным, даже если смех вовсе не направлен против него самого. Отсюда понятно значение для сплочения общих праздников и траурных церемоний.
Надо понимать, что сплочение достигается постепенно. На этом пути, прежде всего, желательно исключить агрессивную реакцию против инородцев. Тогда сгладить травмирующее психику восприятие различий помогает юмористическое к ним отношение. Как известно, достаточно большое расхождении в ценностях легче обнаруживается через акцентирование смехового барьера. Тогда формируется позиция, в соответствии с которой «их» понятия настолько чужды нам, что не столько возмущают, сколько смешат. Этот социальный барьер — один из эффективных механизмов отклонения чуждой инфрмации, но не агрессивный. Пока еще мы отклоняем принятие, но уже не боимся «их», поэтому одновременно это и первая стадия усвоения иного взгляда на «те» понятия и традиции.
Во многих этнических конфликтах сторонам удается спокойно договориться об областях согласия лишь после того, как будут ясно обозначены сферы их расхождения. Выражение согласия с оппонентом вовсе не означает, что различия подходов к проблеме исчезли. Оно просто создает ситуацию, когда оппонент убеждается в том. что изложенные им взгляды вполне понятны и можно расслабиться. Теперь, сосредоточившись па различиях, можно убедиться в том, что они не так уж значительны, как это представлялось вначале обеим сторонам.
Смягчить конфронтацию может формирование объединяющей платформы — чрезвычайно значимой и актуальной цели общего дела: преодоление последствий стихийного бедствия, борьбы за спасение окружающей среды, за признание равных прав за всеми религиями, за, мир и т. п., отражающей объективную потребность во взаимозависимости и взаимопомощи. Взаимодействие в ходе совместных действий порождает групповые психологические явления. (За счет достижения целей, высших по отношению к целям, сепаратным для каждой группы.) В поведении и чувствах людей происходят изменения, появляются коллективные представления, несвойственные человеку, когда он действует вне группы.
Ослабление бремени выбора. В условиях фундаментальных преобразований, происходящих теперь в жизни нашей страны, каждый ее гражданин вынужден принять для себя и своей семьи много «судьбоносных» решений. Каждый день надо принимать решение — как жить дальше? Не упустим из виду, что социализм облегчил жизнь многих людей тем. что внушил им, что наш строй самый лучший в мире и позволил им за счет чувства «законной гордости» приобщиться к этой благодати. Как, известно, при этом была обеспечена уверенность в завтрашнем дне. [Пусть это было. на самом низком уровне, но обеспечение: жилья, работы, пенсии, медицинскою обслуживания и т.д.] Все это избавляло человека от необходимости непрерывно и осознанно строить свою жизнь. Теперь демократия налагает очень тяжелое бремя: повседневный выбор и ответственность за него.
Непосильность требуемых усилий приводит многих к трагедиям и ухудшению психического здоровья. Поэтому чрезвычайно важно, чтобы общество помогало своим гражданам решать эти задачи, хотя бы в переходный период, позволяя им успешнее адаптироваться к новым условиям. Для этого прежде всего необходима избыточная. надежная, доступная и оптимистически построенная информация. Ведь так необходимо сосредоточить силы на снижении чувства неопределенности будущего, которое сейчас испытывает практически каждый член общества. Как известно, размытость законодательной и нравственной основы общества, неуверенность в завтрашнем дне ведет к разгулу анархии или рождает острое желание приоткрыть завесу грядущего. История предлагает множество примеров, показывающих, насколько в период разгула анархии люди с циничным равнодушием переносят деспотизм и тиранию. И коль скоро государство не отвечает на запросы общества в области надежности законов и критериев нравственности, то растет неопределенность, ведущая к реально наблюдаемому сейчас разгулу астрологии, экстрасенсов, барабашек и т. п., что наносит непоправимый урон нашей науке и мировоззрению молодежи.
Грановская P.M., Никольская И.М.
ЭТНОЦЕНТРИЗМ
Везде, где есть цивилизация и свет звезды планету греет, есть обязательная нация на роли тамошних евреев.
И. Губерман
Ключевым понятием для проблемы национального самосознания яв ляется понятие этноцентризм. Этноцентризм предполагает отношение к себе, представителю данной этнической группы, как к центру вселенной, образцу, которому должны следовать все остальные люди. Свое проис хождение этноцентризм ведет от эгоцентризма — одного из фундаментальных механизмов раннего этапа развития мышления. Эгоцентризм — это некая ограниченность детского мировосприятия, обусловленная тем, что начало системы координат ребенка еще жестко связано с ним са мим, и поэтому он не в состоянии перенести себя мысленно на позицию другого и смотреть на мир его глазами. Для него существует только единственная точка зрения — его собственная, и он абсолютно не спо собен посмотреть на что-то с иной. В случае этноцентризма ситуация социально аналогичная. Человек остается жестко связанным с обоб щенной Моделью Мира своей этнической группы и не может восприни мать окружающее с иной позиции. Поэтому этноцентризм предопределяет восприятие человеком культуры другого народа через призму свое культуры. Отсюда следует, что ценности, нравственные установки, за крепленные в культуре данной этнической группы, в значительной мере направляют и ограничивают понимание действительности для каждого члена этой группы. Под влиянием укрепившихся стереотипов своей культуры, при необходимости перейти от слов к делу, человек преспо койно отбрасывает свои же рассуждения, логически такие безупреч ные, и поступает иррационально, руководствуясь чувством, <<сердцем», и получает от своего поступка удовлетворение. И это противоречие (между словом и делом) обычно не колеблет словесно сформирован ного мировоззрения.
Покажем роль этноцентризма на результатах исследования, в кото ром представителей различных этнических групп попросили упорядо чить нации по степени их популярности. Американцы и англичане сдела ли это похожим образом: на вершину они поместили себя, ирландцев, французов, шведов и немцев; в центре расположили южных американ цев, итальянцев, испанцев, греков, армян, русских и поляков; в основа нии оказались мексиканцы, китайцы, индийцы, японцы, турки и негры. Совершенно очевидно, что японцы и китайцы провели бы упорядочива ние совсем иначе. Уже из этого примера видно, насколько за счет втор жения этноцентризма наше поведение кажется нам естественным и нор мальным, когда мы смотрим на него сквозь призму своей культуры, но оно может казаться ненормальным или грубым носителю другой куль туры. Можно ли корректировать подобную тенденциозность? До неко торой степени, но это весьма трудный процесс. Как эгоцентризм ребен ка преодолевается с его ростом, развитием и обучением, так и этноцент ризм требует для преодоления специального воспитания и длительных усилий. Важно иметь в виду, что этноцентризм представляет из себя сложное образование, в котором сплавлены разнообразные психологи ческие барьеры: подсознательные, осознаваемые стереотипы и соци альные.
Многие эксперименты выявляют подобные деформации. Один из них — опрос о том, какие черты в наибольшей степени отличают пред ставителей разных наций: немцев, итальянцев, американцев и т. п. Ана лиз результатов подобных опросов показал, что среди людей одной нации наблюдается значительное согласие в отношении наиболее харак терных черт другой. Так, институт Гэллопа провел опросы на центральной площади случайных прохожих в Афинах, Хельсинки, Йоханнесбурге, Копенгагене, Амстердаме, Дели, Нью-Йорке, Осло, Стокгольме, Берлине, Вене. Всем предложили 4 вопроса: У кого самая хорошая кухня? Где самые красивые женщины? Какой народ имеет самый высо ки культурный уровень? У какого народа сильнее всего развита национальная гордость? Выявилось, что все опрошенные предпочитают свою кухню. При ответе на вопрос о женщинах они высказали такие предполо жения: по мнению немцев — шведки, по мнению австрийцев — итальянки, по мнению датчан — немки. Остальным нравятся больше женщины своей страны. Культурный уровень выше всего, по мнению финнов, — в США и Дании, у остальных — в своей стране. Отвечая на вопрос о националь ной гордости, почти все назвали Англию, только греки, индийцы и аме риканцы назвали себя, а финны — шведов.
Обсуждая результаты этого опроса, можно сделать вывод: в принципе люди способны критически относиться к отдельным сторонам своей национальной культуры и положительно оценивать чужую, однако, чаще они этого не делают, и в этом источник непонимания между людьми различных культур. Оценка своего народа определяет и отношение к иностранцам. Тем самым, отправным пунктом подхода к чужим обыча ям и нравам служит опыт своей этнической группы, национальная, обычно завышенная, самооценка. Отсюда следует, что этноцентризм — это под ход, при котором критерии, сформированные в рамках одной культуры, используются в рамках другой, где исторически выработаны другие цен ности. Так создается предвзятость и тенденциозность.
С этой предвзятой позиции свойства и привычки других народов, отличные от наших, могут выступать как неправильные, худшие по каче ству или ненормальные. Известна смешная, но весьма симптоматичная история о том, что получилось, когда студентов разных национальнос тей попросили написать эссе о слоне. Немец написал об использовании слонов в военном деле. Англичанин — об аристократическом характере слона. Француз — о том, как слоны занимаются любовью. Индус — о философских наклонностях слона. А американец сосредоточил свое внимание на том, как вырастить большего и лучшего слона. Можно ли решить, кто из них более прав?
Рассматривая этноцентризм, самое время задать вопрос: а может быть, он представляет собой отмирающий пережиток и вот-вот прекратит свое существование? Действительно, бытует представление, что развитие ци вилизации ведет за собой стирание национальных различий и в XXI веке они вообще исчезнут, а вместе с тем будет разрушен и фундамент этноцентризма. Сторонники такой позиции ссылаются на такие факторы, как: общеевропейский рынок, стандартизация технических средств, рост влияния средств массовой коммуникации, возрастающая прозрачность государственных границ и единая валюта. Долгое время считалось, что все эти обстоятельства и особенно экспансия средств массовой информации обязательно приведут к сближению, смешению и нивелированию национальных особенностей.
Однако ситуация не столь однозначна. Обнаружилось двоякое влия ние средств массовой информации и других экономических и политиче ских факторов, стягивающих народы в единый массив. Постепенно ста ло проясняться, что, кроме выравнивания и нивелирования различий, эти же факторы начали оказывать и противоположное воздействие — обостряя культурные особенности и стимулируя внутриэтническое сплочение. При этом стремление к национальному самоопределению вспыхи вает одновременно во многих странах, т. е. подобные тенденции все больше проявляют себя. Так, ирландцы выделились из Великобритании, не пожалев сил на изучение своего древнего, почти забытого языка. В Испании обострилась ситуация с басками. Шотландия и Каталония пре тендуют на автономию, несмотря на то, что последние 300 лет они не считали себя угнетенными. Фламандцы и валлоны, проживающие в Бель гии, ведут борьбу за свое самоопределение. Типична в этом отношении история Квебека, провинции в Канаде. В нем череда прерванных связей со страной исхода, и достигнутое забвение ее представлялось оконча тельным. Казалось бы, все ушло в прошлое, и вдруг взрыв — массовое движение за национальное самоопределение.
Что провоцирует вспышки национальных интересов? Создается впе чатление, что при ассимиляции, вживании в новую культуру как бы сжи мается некая пружина и растет внутреннее напряжение. Это напряже ние связано с тем, что каждый шаг ассимиляции, требуя некоего разры ва со старой традицией, сопровождается перестройкой части памяти, вытеснением в подсознание глубинных культурных потребностей, что и ведет за собой рост внутреннего дискомфорта. Ведь понятно, что чем больше люди помнят старые места и нравы, тем труднее им адаптиро ваться в новой стране. Тогда, с целью удержания внутреннего равнове сия, включаются механизмы психологической защиты и вытесняют в подсознание все мешающее «здесь и теперь». Однако проблема не исче зает, просто болезнь загоняется внутрь и формируются глубинные оча ги, непрерывно набирающие энергию для прорыва в сознание и опреде ляющие последующую потенциальную нестабильность психики. И ког да-то прорыв произойдет. Тогда и возникнут беспорядки, «непонятные и необоснованные» движения.
Путь к психическому здоровью пролегает через воспоминание и очи щение старых очагов, возникших за счет когда-то вытесненных в подсознание проблем. А это означает, что надо помочь людям вспомнить свою историю, вернуться к истокам, иметь возможность в этнически единой и равноправной с другими группе изжить напряжение в демо кратически настроенном окружении. Это говорит в пользу того, что национальные конфликты сами собой не рассосутся, и нужно искать способы смягчения национализма, который обостряется, когда притяза ния одного народа исключают притязания других. Именно тогда возни кает ситуация, для которой, в принципе, нет никакой необходимости: границы между различными жизненными стандартами, предусматрива ющие, что принадлежность к какой-то нации гарантирует блага, недо ступные представителям других наций.
Особую роль в борьбе за сохранение национальной самобытности имеет язык народа. Он определяет становление национального самосознания. Ведь слова на разных языках — это не разные обозначения одной и той же вещи, а видение ее с разных позиций. Как считал А. Потебня, народ ность состоит не в том, что выражается языком, а в том, как выражается. Язык хранит в себе особую форму восприятия мира, присущую только этому народу. В языке проявляется дух народа, что и объясняет столь мощное стремление народов к сохранению родного языка. События по следних десятилетий отчетливо указывают на особую роль своего языка в нормализации самооценки народа. Неудивительны поэтому те глубин ные конфликты, которые возникают в связи с борьбой за признание своего языка и придания ему статуса государственного. Единение языка и земли придает силу каждому его представителю, предоставляя чело веку и систему общения, и ориентации в мире, и убежище.
Чувство защищенности человека нарушается любыми формами не равенства его народа. Известны две крайние стратегии реакции народа на угрозу своей культуре, языку, религии, которые известный историк А. Тойнби назвал «иродианская» и «зилотская». Когда в истории Из раиля наступило время массированного давления Эллинизма на Иуда изм, подход царя Ирода Великого отличался тем, что, признав непобе димость превосходящего по силе противника, он считал необходимым учиться у завоевателя и брать у него все, что может быть полезным для евреев, если они хотят выжить в неизбежно эллинизируемом мире. Так тика «иродиан» состояла в примеривании к себе новой культурной про граммы и, способствуя телесному выживанию, постепенно растворяла евреев в чужой культуре и обрекала на потерю своей.
Приверженцами противоположной стратегии выступили «зилоты». Осознав, что открытого боя в столкновении с Эллинизмом им не выдержать, они посчитали, что спасти себя и свое будущее может только убежище прошлого, в религиозном Законе. Они направили свои усилия на соблюдение не только духа, но и буквы Закона в традиционном его понимании, не считая возможным отступить от него «ни на йоту», тре бовали точного соблюдения традиций и сохранения их в неприкосно венности. Их стратегия была архаична, поскольку пыталась заморозить ситуацию и тем самым замедлить развитие неприемлемых событий. Эта стратегия вела к тому, что завоеватель подчинял себе, угнетал и уничто жал коренное население обитателей не духовно, так телесно.
Оба направления предлагали свою стратегию борьбы с врагом их культуры. Но при этом обозначились различные подходы к этой страте гической задаче. Последовательное проведение в жизнь позиции «иро диан», в конце концов, вело к самоотрицанию. Даже те иродианские деятели, которые посвятили себя распространению культуры цивилиза ции агрессора, дойдя до определенных пределов, убеждались, что даль нейшее продвижение по избранному пути чревато угрозой независимо сти общества, за которое они в ответе. Тогда они начинали двигаться вспять — стремились сохранить какой-либо элемент своей принадлеж ности к традиционной культуре: религию или память о былых победах своего народа. Аналогично и «зилоты» вынуждены были делать уступ ки, чтобы не пасть первыми жертвами своей политики. Однако, и та и другая стратегия, как показывает история, не способна, сама по себе, затормозить победное шествие иной, более мощной культуры. Возмож но, это является одной из причин того, что описанные противополож ные установки имеют тенденцию в истории чередоваться. Для нас важ но, что обе стратегии ведут к росту патриотизма и национализма.
Что роднит и что отличает эти базовые для данной темы понятия? Роднит их то, что и патриотизм, и национализм возрождается и укреп ляется при угрозе порабощения, утраты национальной самобытности, появлении необходимости в национальной консолидации. Нарастающее при угнетении чувство тревоги и переживание опасности кристаллизу ется в патриотизм и в национализм. При этом главным сплачивающим фактором выступает язык, позволяющий «своим» общаться без языко вого барьера. Отличают их лежащие в основе чувства.
Какие чувства лежат в основе патриотизма? В Авесте первая глава ядевдата начинается так: «Сказал Ахура Мазда Спитаме Заратустре: «сделал всякую страну дорогой ее обитателям, хотя бы даже в ней и не было никаких прелестей». Затем разъясняется, что каждый человек воображает, что страна, где он родился и вырос, есть наилучшая и са мая прекрасная страна. Таким образом, уже в VI веке до н. э. был понятен естественный корень патриотизма. Патриотизм — это прежде все го любовь к своей земле и своему народу. Он усиливается гордостью за нравственные, культурные или научные достижения и подвиги своего народа. Патриотом движут любовь и интерес к своей собственной на ции, которые выливаются в заботу о ее духовном и материальном благо получии. Для него не характерно стремление к господству над другими нациями. Опирающийся на чувство национальной гордости патриотизм не предполагает национальную исключительность. Может иметь место уважение себя в ряду достойных: «Мы полны чувства национальной гордости, ибо великорусская нация тоже создала свою великую культу ру, тоже доказала, что она способна дать человечеству великие образ цы борьбы за свободу».
Национализм рассматривают иногда как гипертрофированную фор му чувства национальной гордости, которая возникает, если любовь к своей нации не соразмеряется, не сочетается с уважением к достоинст ву другой, если утверждается исключительность своего народа, оправ дывается его эгоизм, кичливость. Тогда процветание, мощь и слава сво его народа превращаются в критерии добра и зла. Человек начинает поклоняться своему народу и государству как идолу. В случае сдвига процесса к национализму общество поляризуется на своих — «мы» и чужих — «они». Тем самым начинает формироваться образ врага, а к нему и отношение соответствующее — нетерпимость. Существенное вли яние на скорость оформления этого образа оказывает уровень угрозы национальной самобытности и независимости. При возникновении ре альной угрозы почитаемым ценностям скорость возрастает за счет ра дикального снижения критериев, при которых узнается образ врага. В этих условиях враг может быть выбран почти произвольно и быть как конкретным, так и абстрактным. «Эти» боши, гунны, эксплуататоры, тираны и т. д. годятся так же, как мировой капитализм, коммунизм, фашизм, империализм или любой другой «изм».
Так и получается, что национализм — это прежде всего ненависть к другому народу, которая поддерживается тем, что на группу, действи тельно или мнимо ущемляющую «наши» интересы, переносится кристал лизовавшийся образ «врага». В нем акцентируются все отрицательные черты и затушевываются положительные. «Враг» дегуманизируется, т. е. , все связанное с «врагом» упрощается до примитива: «они» — звери, «они» — источник всех бед, «их» надо проучить, убрать, выселить, | посадить, убить. Выявлены существенные отличия между спецификой отношений внутри этнической группы и между ними. Отношения внутри характеризует товарищество и солидарность, а межгрупповые — не терпимость, агрессия и сфабрикованность «образа врага», позволяю щая дискриминировать чужих. Что их не утеснять, если им приписыва ются физическая, психическая, моральная и эстетическая неполноцен ность. Такие этнические предрассудки выступают как следствие защиты:
«кто не такой, как я, тот «пегий», а, следовательно, либо плох, либо слаб, либо еще что-нибудь у него не так. Имея в основе такое разру шающее чувство, как ненависть, национализм приводит к глубинной деформации личности. Оппоненты «глохнут» и «слепнут» к аргумен там друг друга, не допуская и мысли о будущем партнерстве. Установ ка националиста ставит собственную нацию выше гуманности, выше принципов правды и справедливости. Им движет вовсе не любовь и интерес к своей собственной нации, а стремление к господству над другими нациями. С психологической точки зрения важно, что появле ние образа врага смягчает состояние внутреннего конфликта, облегчая разрядку подсознательных очагов напряженности ущемленной лично сти (например по типу проекции).
К последствиям деформации личности под влиянием национализма можно отнести особую неколебимость их позиций и полное отрицание иных подходов. Возникает совершенно особая невосприимчивость к ар гументам рассудка и опыта. Она объясняется не силой их убежденнос ти, наоборот, их убежденность сильна потому, что с самого начала они отворачиваются, снижая чувствительность и делая себя невосприимчи выми к определенной информации. (По типу отрицания.) Обращение к механизмам психологической защиты позволяет понять мотивы этого, казалось бы, парадоксального поведения. Так, например, националист способен до стадии навязчивости повторять рассказы о непристойном поведении, о преступных поступках представителя некой нации. Эти повторы устойчивы потому, что они волнуют, удовлетворяя наклоннос ти извращенные и потому вытесненные в подсознание, как желания са мому совершить такие поступки. Теперь, относясь к кому-то как к вра гу, он может насыщать эти потребности, не компрометируя себя перед своими, поскольку все свои недостатки и недостойные помыслы и по ступки приписывает этим «подлым...», на которых и обрушивает свое презрение (по принципам проекции).
Обычно для того, чтобы стать в обществе кем-то значимым, само реализоваться, необходимо трудиться всю жизнь, обладать характе ром, накапливать знания, совершенствоваться. Но быть исключительно только «сыном своего народа» куда проще. Для этого достаточно с молоком матери усвоить родной язык. Принадлежность к национальной группе позволяет ощутить превосходство над теми, кто не принадлежит к ней. Тем более, что иногда сама возможность дать выход агрессии, направленной против «чужих», способствует врастанию в группу. По этому нередко человек, испытывающий определенные ущемления, став националистом, обретает среду обитания. Он связывается с другими, придерживающимися сходных позиций, что и спасает его от самого страш ного — изоляции как изгоя.
В новой группе, повинуясь общим целям и авторитарной власти, он избавляется от чувства одиночества и собственной ограниченности. Он утрачивает свою независимость, но обретает чувство безопасности и защищенности благодаря внушающей страх и благоговение силе, частью которой он как бы становится. Образуется стойкая референтная груп па, обеспечивающая поддержку, сохранение хорошего социального са мочувствия и прямой физической защиты. Она выступает и как зеркало, с помощью которого человек вынуждается непрерывно проверять свое соответствие требованиям окружающих. Под влиянием общения в этой группе повышенная национальная восприимчивость нормализуется. При наличии подобной аварийной группы психическое состояние неполно ценности снижается и облегчается социальная фрустрация.
Национализм неразрывно связан с провозглашением в качестве об разца, идеала лидера — авторитарной личности. Изменение критериев оценок «своих» и «чужих» извращает у националиста нормальные формы общения, порождая специфическую «ритуальную» коммуникацию. В этих ситуациях участники особым образом подчеркивают свою связь с данной группой. Например, важнее может быть сам факт выступления на данном мероприятии, митинге, а не его содержание. Тогда участие в «действии», выступлении может выполнять роль подтверждения своей принадлежности к группе, клятвы «на верность». Здесь один из источ ников преследования отступников — он опирается на стремление не прерывно демонстрировать единство своей группы. Ненависть к ним, моральное их осуждение, чаще всего связано не с различиями понима ния некой платформы или содержания какого-то учения, но с самим фактом чьего-то сопротивления, оппозиции группе. Влияние авторитарной личности объясняется тем твердо установ ленным фактом, что люди гораздо легче приходят к согласию на основе негативной программы — будь то ненависть к врагу или зависть к преуспевающему соседу, чем на основе программы, утверждающей позитив ные ценности. Поэтому не удивляет, когда образ врага — внутреннего: спекулянты, инородцы; или внешнего: соседи, приверженцы иной веры, — непременное средство в арсенале любого диктатора. Здесь эксплуати руются глубинные психические механизмы, допускающие сублимацию, т. е. перевод негативного чувства личной неполноценности в положи тельное чувство национальной гордости. В этом способе снятия внут ренней напряженности лежат истоки индивидуальных побуждений к на ционалистическому образу мыслей, но есть и внешние — поддерживае мые и подкрепляемые специальными политическими мероприятиями.
В этом случае национализм подстегивается осознанно. Не распола гая средствами обеспечения населения экономическими и правовыми возможностями и желая сдержать его недовольство, политическая эли та общества может содействовать достижению у людей удовлетворения своим положением за счет культивирования у них патологической гор дости в принадлежности к данной этнической группе. «Даже если ты беден, все же ты представляешь собой нечто важное, поскольку принад лежишь к самому замечательному народу в мире!» В таких обстоятельст вах национальные чувства начинают играть компенсаторную роль, т. к. теперь именно в них человек ищет источник самоуважения. Это особен но вероятно для лиц, потерпевших неудачу в карьере, неудовлетворен ных личной жизнью или испытывающих трудности идентификации с какой-либо уважаемой группой. Исчерпав другие способы самоутверж дения, человек может возгордиться тем, что он такой-то национальнос ти. Чем больше эти чувства приобретают защитный характер, т. е. чем в большей мере они способствуют разрядке внутренних очагов напряже ния, тем вероятнее, что разумные размеры национального достоинства перерастут в национализм.
Не только внутренние проблемы и внешние подстрекательства под держивают национализм, но еще и страх оказаться в социальной изоля ции. При этом педалируется зависимость, обусловленная родственными связями, которые держат человека в моральной зависимости от группы. В этом случае национализм эксплуатирует нравственные чувства, чтобы настроить человека против чужаков, с которыми группа находится в конфликте. Продолжительность и глубина подобной зависимости ведет к притуплению нравственного чувства настолько, что человек перестает замечать (и, соответственно, критиковать) нарушения морали внутри группы. Если бы подобные поступки допустили «чужие», он непремен но бы их заметил и яростно протестовал.
Теперь становится понятным, что произойдет, если человек, находя щийся в чужой этнической среде, мерит других на свой аршин, т. е. не учитывает сложившиеся в ней этнические установки и стереотипы. Тог да его поведение недостаточно адаптивно, поскольку жестко фиксиро вано установками и стереотипами его собственного этноса. Совершенно очевидно, что в этом случае можно прогнозировать межличностный конфликт на национальной почве. Для того чтобы конфликт не разви вался, необходимо научить каждого проявлять искренний интерес к пред ставителям другого народа, их культуре, ценностям, традициям и сте реотипам поведения. Общение может быть построено по следующей схеме: в данной ситуации у нас принято поступать так, а как принято у вас? Тем самым предполагается, что полезно не только ориентировать партнера в обычных формах поведения, принятых у вашего народа, но и интересоваться правилами поведения у его народа, выражая при этом к нему свое положительное эмоциональное отношение и сопереживание.
В условиях межкультурного взаимодействия и общения лучше всего руководствоваться правилом: «Делай так, как делают другие. Делай так, как они любят, как им нравится». Это правило означает, что, попадая в чужую культуру, целесообразно поступать в соответствии с нормами, обычаями и традициями этой культуры, не навязывая своей религии, ценностей и образа жизни. Такая стратегия опирается на идею, которая провозглашает не просто равенство разных" культур, а особую ценность, значимость каждой культуры для всего человечества. Она показывает, что о культурах нельзя судить, опираясь на собственные представления, стереотипы, ценности, и нельзя ранжировать народы по степени их при митивности или избранности. Народы просто отличаются друг от друга. Каждый создает свою уникальную культуру, которая позволяет ему существовать в этом сложном мире.
Баев А. В.
НАЦИОНАЛЬНО-ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ОСОБЕННОСТИ ГРЕКОВ
Национальная психология представляет собой особый феномен общественной жизни, точнее, социальной психологии и включает в себя «психологические черты и свойства, совокупность которых обоз начается понятиями психического склада нации или национального характера».
Национальная психология проявляется в виде специфических этностереотипов, качеств национального характера, национального самосознания, национальных чувств и настроений, национальных интересов и ориентации, традиций, культурологических различий, привычек, проявляющихся в форме национальных особенностей поведения психических состояний человека как представителя той или иной исторической общности.
Понятие же «национально-психологические особенности» является подчиненным по отношению к понятию «психический склад нации» (национальная психология) как к одному из признаков нации.
Национально-психологические особенности отражают динамическую черту национальной психологии. Поэтому изучение их приобретает важное значение для организации практической деятельности в социальной и политической сферах при решении собственно национальных и общих проблем взаимодействия разных групп населения в обществе, а также в разработке теоретических проблем наций и национальных отношений.
Различие национальных особенностей раскрывается в их «действительном функционировании», и они выявляются лишь при сравнительном сопоставлении таковых как реально существующих в общественном сознании различных наций.
В структуре национально-психологических особенностей можно выделить четыре сферы.
Мотивационно-фоновая характеризует побудительные силы деятельности представителей той или иной этнической общности, своеобразие ее мотивов и целей.
Интеллектуально-познавательная сфера определяет своеобразие восприятия и мышления носителей национальной психики, фиксирует наличие у них познавательных качеств, отличных от аналогичных у представителей других народов и дающих возможность по-особому воспринимать окружающую действительность, строить модели, схемы, использовать свои способы ее освоения, осуществлять свою пре образовательную деятельность.
Эмоционально-волевая сфера представителей того или иного этноса четко выражается в эмоциональных и волевых качествах, проявляемых ими в их реальном поведении, и от их характеристик во многом зависит результативность деятельности людей.
Коммуникативно-поведенческая сфера в определении национально-психологических особенностей характеризует взаимоотношения людей конкретных этнических общностей. И поскольку у каждого этноса существуют свои устоявшиеся нормы отношений. Эта сфера представляет большой интерес при изучении, выявлении и определении отличий его от других народов.
Население Греции имеет ряд общих национальных, психологических, закрепленных в формах поведения, бытовых и других черт и особенностей, истоки которых коренятся в далеком прошлом и являются результатом исторического развития страны.
В ряду национально-психологических особенностей, характеризующих деятельность населения Греции, прежде всего необходимо выделить мотивационные. Греки инициативны и деловиты. Они стараются решить проблему сразу, без лишних согласовании и не откладывая ее на потом. Одной из отличительных черт греков является трудолюбие. Истоки этого качества восходят к великим творениям древней Греции. Руками греческого народа воздвигнуты величественные архитектурные сооружения в Салониках, Патрах, Афинах и других городах страны.
Грекам свойственны мужество и стойкость. Высокий героизм проявляли греки, когда боролись против турецкого господства и против гитлеровских оккупантов в годы второй мировой войны.
В выступлениях народных масс против иноземных захватчиков проявлялись свободолюбие греческого народа и его ненависть к угнетателям.
Анализируя интеллектуально-познавательные особенности населения Греции, следует отметить его прирожденную изобретательность. Природа наделила греков пытливым умом и творческим талантом. Не случайно Греция дала миру большое количество всемирно известных ученых, философов, мыслителей, писателей, поэтов, художников, скульпторов, архитекторов, таких как: Гомер, Эврипид, Пифагор, Платон, Сократ, Софокл, Фидий, Эсхилл, Геспод, Геродот, Архимед, Аристофан, Аристотель, Гиппократ, Пракситель и многих других.
Среди значительной части населения господствует преклонение перед любой интеллектуальной и даже конторской работой.
Большинство греков имеет склонность к торговле. Многие мечтают открыть свое дело, приобрести лавчонку, пусть даже самую крохотную. Владелец такой лавчонки никогда не скажет, что у него нет какого-либо товара. Он сбегает к соседу, займет у него нужную вещь, но не откажет покупателю, чтобы не потерять клиентуру.
Небольшая лавка, кустарная мастерская — дело всей семьи. В серьезном и бережном отношении к этой собственности выражается стремление к самостоятельности, желание разбогатеть, антипатия к работе по найму на своего соплеменника. Чураясь работы по найму у «чужих», грек в то же время охотно работает на своих родственников.
По своим эмоционально-волевым и коммуникативным особенностям греческая нация весьма отличается от других. Греки — эмоциональный народ. По характеру они чрезвычайно общительны, непос редственны в проявлении своих чувств, переживаний и обладают чувством юмора.
Характерной их чертой является также живой темперамент, который проявляется и, в частности, в широком использовании жестикуляции в процессе общения. Греки любят внешний блеск и народность, всегда хотят находиться в центре внимания. Многие имеют собственные визитные карточки с указанием занимаемой должности и имеющихся заслуг.
При разговоре с греком необходимо проявлять осторожность в выражениях, так как одно резкое слово может вывести его из равновесия, тем более что многие из греков отличаются повышенным самомнением. Большинство греков, особенно горожан, живо интересуются политикой, легко поддаются агитации, с готовностью участвуют в демонстрациях и митингах.
Заметна разница в поведении и характере северян и южан. Северяне — трудолюбивы, бережливы, остроумны и общительны. Среди них много эмигрантов, в том числе и из России. Для южан характерно чрезмерно развитое чувство национализма и панэллинизма, они часто более корыстолюбивы и менее серьезны в отношении к труду.
Для жителей внутренних районов страны и островов в Эгейском море, где отмечается отсталость, большая пассивность, и даже какая-то забитость населения.
Греки горячо любят свою землю, гордятся ее великим прошлым, культурой и традициями. На родном языке они величают себя «эллинами», поскольку, немного сохранив в душе и облике от своих великих предков, они непоколебимо ощущают себя их потомками. Среднестатистический грек, будь он преуспевающий бизнесмен, средний служащий или мелкий лавочник, горд за принадлежность к некогда великой нации.
Большинство современных греков исповедуют русскую, но ныне забытую поговорку: «За кордоном хорошо, а дома лучше». В результате проведения одного социологического опроса в конце 1994 года в Афинах выяснилось, что 70 из 100 опрошенных греков считают, что ни в одной другой стране они не жили бы так хорошо, как в Греции. И лишь только 5 из 100 хотят жить в США. Многие греки сознательно отказываются от «лучшей жизни» в других странах. Они исходят из следующих соображений: во-первых, прекрасный климат, во-вторых, отличные условия для отдыха и развлечений, в-третьих, низкий уровень преступности, ну, а самое главное — высокий уровень человеческих отношений. Таким образом, несмотря на то, что среди стран Европейского Союза в Греции самый низкий доход на душу населения, самая высокая инфляция и самая низкая производительность труда, греки предпочитают жить на Родине.
У греков сильно развито чувство местного патриотизма, в частности, самолюбия, кумовства. В сельской местности грек не пройдет мимо незнакомого человека, не поздоровавшись с ним и не спросив, как вдут дела. Независимо от материального положения, греки оказывают гостеприимство с чрезвычайной гордостью. Любое денежное вознаграждение за это со стороны гостя может вызвать обиду хозяина.
В Греции действуют традиции так называемой «родственной солидарности». Состоятельный человек никогда не допустит, чтобы его родственники прозябали в нищете. Можно привести следующий показатель. Примерно треть валового национального продукта Греции приходится на долю «теневых доходов». Это и вторая работа, и скрываемый от налоговых инспекторов реальный объем производства на частных предприятиях, надомный труд, а также умышленно заниженные заработки частных врачей, адвокатов и представителей других «свободных профессий». В результате каждый четвертый грек живет в собственном доме, а каждый третий ездит на личном автомобиле.
Своеобразны бытовые традиции греков, нормы их семейных отношений. В семейной жизни муж ведет себя деспотично по отношению к жене. Грек убежден, что он имеет полное право изменить жене, но это непозволительно делать его супруге.
По религиозным нормам мужчина может жениться не более 3 раз за свою жизнь. Свадьбы готовятся и проходят с соблюдением установившихся ритуалов. Если молодой человек хочет жениться на девушке, то при встрече он надевает ей на голову венок, а затем засылает в дом невесты сватов. Если девушка дает согласие на брак, то жених устраивает помолвку, а невеста — званый обед. После этого друзья жениха организуют символическое похищение невесты, а затем уже устраивается свадьба.
Греческие женщины существенно ограничены в правах. За равную с мужчиной работу женщина получает меньшую плату. Женщины почти не представлены на руководящих постах в управленческом аппарате. Лишь в ряде мест в деревнях существует обычай, когда один раз в году (8 января) празднуется день всевластия женщин. В этот день руководство общественными делами переходит в их руки, а мужчины целый день находятся дома, готовят пищу, стирают белье. Если мужчина, в этот день выходит из дому, то его подвергают наказанию.
Женщина не имеет права без согласия мужа поступить на работу. Если до вступления в брак она трудилась, ей требуется разрешение супруга на продолжение работы. В греческих законах существует лишь право отца. Если мать со своим ребенком без согласия мужа покидает дом, она подлежит наказанию за «противозаконное удержание» ребенка.
Колоритны национальные костюмы греков. Поскольку городская одежда довольно дорога, многие жители деревень продолжают носить одежду из домотканных материалов. Каждая греческая область имеет свою традиционную праздничную одежду.
Многие национально-психологические особенности греков связаны с религией. Церковь занимает важное место в жизни населения. В греческих селах и городах церквей и часовен порой насчитывается больше, чем школ. На острове Миконос, например, где живет всего около 3000 жителей, действует 360 церквей и часовен.
По всей стране широко отмечаются религиозные праздники. Их ритуальная сторона в течение веков приспособлена для обслуживания интересов правящих кругов, маскировки социального неравенства, формирования у масс иллюзий о всеобщем «благоденствии». Наиболее крупными из праздников являются Рождество, Крещение, Пасха и другие. В дни религиозных праздников совершается массовое паломничество верующих к «святым местам».
Наиболее популярным религиозным праздником, который отмечается в конце декабря, является Рождество. К нему долго и шумно готовятся. Рабочие и служащие получают специальное рождественское пособие в размере одной трети или половины месячного заработка. Оно выплачивается за счет прежних удержаний, имея целью поощрить религиозные чувства рабочих и подчеркнуть «гуманность» хозяев предприятий и контор. Рождественская служба в церкви начинается у 4 часа утра и заканчивается с наступлением рассвета.
Во время рождественских торжеств елка не наряжается и не практикуется обмен подарками. Рождество считается чисто семейным праздником. В дни праздника жители городов выезжают на острова. В 1994 году, например, в период рождественских праздников только из Афин к «святым местам» совершило поездку около 500 000 человек.
В канун нового года наряжается елка, греки преподносят друг другу подарки, готовится новогодний торт, разрезать который обычно поручают почетному гостю. 1 января в церквях устраиваются праздничные молебны.
Торжественно отмечается Крещение (6 января). В прибрежных районах церковная служба в этот день заканчивается крестным ходом к морю с проведением там символического ритуала освящения воды. В присутствии паствы священник бросает в море крест. Молодежь прыгает в воду, чтобы его достать. Если поблизости нет моря, то процедура происходит у какого-либо водоема. Прихожане затем набирают здесь воду в кувшин и уносят ее домой. В этот день улицы городов и сел полны народа, гремит музыка, с утра звонят колокола.
Самым популярным праздником, создающим атмосферу иллюзорного «благоденствия» даже для самых бедных, считается Пасха (апрель-май), Пасхе предшествует месячный пост. Служба на Пасху начинается с субботы на воскресенье. В церкви едва мерцает свет, а затем она постепенно погружается в полную темноту, олицетворяющую как бы мрак могилы. В полночь из-за алтаря появляется священник с зажженной свечой. От нее постепенно зажигают свечи и все прихожане. Когда все свечи зажжены, священник и прихожане покидают церковь, и служба продолжается во дворе, у входа в церковь. Начинают звонить колокола, устраиваются фейерверки, стреляют орудия, гудят корабли, все кричат «Христос Воскрес» и размахивают горящими свечами. Пасхальная служба в Афинах проводится с участием президента страны, премьер-министра, высших военных и государственных чинов, представителей дипломатического корпуса.
По традиции в воинских частях на пасху объявляется день открытых дверей. Для солдат устраивается пасхальный обед. На него приглашаются родственники, а также ветераны части, представители местных властей, иностранные военные дипломаты. Перед военнослужащими с поздравлениями выступают президент, премьер-министр, министр обороны, командующие разными видами вооруженных сил и родами войск, командиры частей.
Перед Пасхой рабочие и служащие получают опять-таки за счет предварительных удержаний пасхальное пособие в размере месячного оклада. На Пасху обычно ходят в гости. При встрече все поздравляют друг друга традиционным «Христос Воскрес» с разбиванием пасхального яйца.
Пасха празднуется три дня. К ней приурочиваются проведение спортивных состязаний, демонстрация специально подобранных фильмов. Регулировщики на улицах городов в парадных мундирах управляют уличным движением со специальных тумб, сделанных в виде разбитого яйца. Повсеместно проходят танцевальные празднества.
Помимо национальных, отмечаются также местные религиозные праздники, которые обычно связаны с чествованием мифических героев или богов, а также заслуг именитых людей, зачисленных в «святые».
Среди светских праздников наиболее популярны День независимости, день «Охи» и 1 Мая.
День независимости отмечается 25 марта. В этот день в 1821 году греки подняли восстание против турок. Во время праздника в Афинах и Салониках устраиваются военные парады, торжественные молебны, под шовинистическими лозунгами проходят демонстрации учащейся молодежи. Руководители государства и вооруженных сил объезжают близлежащие воинские части. Вечером устраиваются массовые гуляния.
День «Охи» («Нет») празднуется 28 октября. Он отмечается по случаю отклонения Грецией в 1940 году ультиматума о капитуляции, предъявленного стране итальянским фашистским правительством Муссолини. Торжества проводятся при той же идейной направленности, что и День независимости.
23 июня в ознаменование падения военного режима хунты в 1974 году отмечается День республики.
Большинство городов страны празднуют дни освобождения от турецкого ига: 26 октября — Солоники, 21 июня — Килкис, 21 февраля — Янина, 7 ноября — Флорина. В ряде городов и областей отмечаются годовщины их освобождения от немецкой и итальянской оккупации в годы второй мировой войны.
Наряду со строгим соблюдением всех праздников грекам свойственна некоторая легкость в поведении. Они большое внимание уделяют проведению досуга. Различные слои греческого общества относятся к нему по-разному. В рабочие дни мужчины обычно проводят свободное время в тавернах в отсутствие жен. В субботние и воскресные дни таверны посещают чаще всего семьями. Таверна для грека — особый вид, искусства. Это своеобразный центр культурной жизни, а также отдыха населения страны.
Из народных развлечений в Греции распространены игры в карты, нарды и кости. Греки всех слоев участвуют в розыгрыше лотерей, организуемых как государством, так и частными предпринимателями.
Большой популярностью среди населения пользуется телевидение. Многие являются страстными болельщиками, особенно футбольных и баскетбольных команд.
Основу греческой пищи составляют мясо и морские салаты. Греческое национальное блюдо — шашлык сувлаки. Он служит обычно первым блюдом. Завтрак грека состоит, как правило, из чашки черного кофе или кофе с молоком. В его пищевом рационе много рыбы, рыбных изделий и моллюсков, особенно креветок.
Греческий тип жилища — двухэтажный каменный дом с наружной лестницей, ведущей на второй этаж. В верхней части дома находятся жилые комнаты, а в нижней, как правило, хозяйственные помещения, мастерские, курятники, а часто и хлев. В семье среднего достатка, а тем более в бедной семье, комнаты обставлены простой, недорогой мебелью.
Как городская, так и сельская семья часто состоит из представителей трех поколений. Во многом это объясняется дороговизной жилья, неспособностью обеспечить свое существование без постоянной поддержки других членов семьи.
Многие греки отличаются суеверием. Они верят в различные приметы, наговоры.
Национальное самосознание греков активно эксплуатируется и трансформируется правящими кругами.
Основное место в содержании идеологической и психологической обработки населения отводится пропаганде православия, восхвалению существующего в стране строя, разжиганию национализма. Всемерно подчеркивается «исключительность» греков, «величие» их прошлого. В последнее время в связи с обострением греко-турецких противоречий по кипрскому вопросу и вокруг проблемы о правах на нефтеносный континентальный шлейф Эгейского морая в стране широко развернута националистическая антитурецкая пропаганда. Искусственное ее оживление и разжигание национализма призвано переключить внимание масс с внутренних дел надела внешние, отвлечь от борьбы за разрешение коренных проблем в стране.
По отношению к национальным меньшинствам (албанцам, туркам, македонцам) греческое правительство проводит политику угнетения и дискриминации. Поэтому в подавляющем своем большинстве представители нацменьшинств недружелюбно относятся не только к власть имущим, но и к грекам вообще.
Этнокультурные особенности греков, их этническое самосознание являются мощным регулятором не только организации их внутренней жизни, но и отношений с другими народами, странами.
Чимитова С.Ц., Бадмаева З.Б.
ЭТНОПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ОСОБЕННОСТИ
ВОСПИТАНИЯ БУРЯТСКОЙ МОЛОЖЁЖИ
(по материалам исследования)
Национальная психология как особое явление социального мира существует в виде специфических качеств национального характера, национального сознания, национальных интересов, ориентации, тра диций, привычек и т.д., проявляющихся в особенностях протекания психических процессов и состояний человека как представителя той или иной этнической общности, национальных особенностей взаимо действия, взаимоотношений и общения людей, особенностях, кото рые обычно принято называть национально-психологическими особенностями. В основе проявления и функционирования национально-психологических особенностей лежат национальные установки и на циональные стереотипы. Объективное существование и четкое фиксирование закономер ностей проявления национально-психологических особенностей по зволяют подвергать их специальному научному изучению при разра ботке соответствующих принципов исследования и методов сравне ния, а также выделять основные критерии их адекватной оценки. Национально-психологические особенности, влияя на деятельность и поведение личности и группы, обусловливают своеобразие их само сознания, интеллектуально-познавательной, эмоционально-волевой и коммуникативной активности; обнаруживают себя в индивидуаль но- и социально-психологических характеристиках поведения и дей ствий представителей конкретных этнических общностей, приемах и способах реагирования на воздействия окружающего мира, во взаи моотношениях людей.
Именно эти перечисленные моменты позволяют определять этни ческую специфику разных групп населения людей. Анализ такого рода показателей проявления особенностей национальной психоло гии бурят обеспечивает важные характеристики этого сохраняющего традиции своей древней культуры самостоятельного этноса.
Обобщение данных различных исторических и прежде всего соб ственно-этнографических источников и проведенное нами с исполь зованием специальных методик стандартное этнопсихологическое исследование показали, что бурятам устойчиво присущи следующие психологические особенности: мотивационно-фоновые — трудолю бие, слабо выраженная личная активность, неторопливость и осмотри тельность в работе; усердие и достаточно высокая степень прилежа ния; интеллектуально-познавательные — хорошая память, устой чивость внимания, настойчивая пытливость и смелость в познании окружающего мира, наблюдательность, хороший глазомер, сообрази тельность, интеллектуальная и познавательная восприимчивость, практический склад ума; эмоциально-волевые — выдержанность, слабое выражение эмоций и чувств, немногословность, внутренняя уравновешенность, рассудительность; коммуникативно-поведенче ские — коллективизм, взаимопомощь, взаимовыручка, исполнитель ность, устойчивость родственных связей, немногословность и сдер жанность в межличностных отношениях, уважительное отношение к старшим, стремление обойти острые углы, конфортность, терпели вость во взаимоотношениях. Свойственные по отдельности и другим народам выделенные осо бенности в своем комплексном, интегрированном проявлении в боль шой степени характеризуют национальную психологию бурят. Знание этих национально-психологических особенностей помогает понять специфику национального традиционного воспитания, своеобразие восприятия воспитательных воздействий представителями бурятской национальности: особенности адаптации бурят к воспитательным ме роприятиям; характер эмоционально-экспрессивного реагирования представителей бурятской национальности в процессе восприятия воспитательных воздействий; своеобразие проявления конкретных отношений бурят в ходе контактов воспитателей с ними. Выявление таких характеристик позволяет учитывать их в организации учебно-воспитательного процесса, в частности, при разработке содержания воспитательных мероприятий с учетом исторического опыта педаго гической практики бурятского народа, при выборе конкретных форм коммуникативного воздействия, где очень важно сохранение определенных, необходимых норм, сложившихся в процессе историческою и культурного развития этой нации, и т.д.
Многие философы, этнографы, психологи и педагоги доказали, что каждый народ имеет собственные исторически сложившиеся фор мы и методы национального воспитания, которые ориентированы на развитие определенных национально-психологических качеств. Вос питывается не абстрактный человек, а всегда представитель той или иной нации с присущими ему психологическими характеристиками.
Каждый народ имеет свой идеал человека, на достижение которого и направлено воспитание. Идеал этот у каждого народа соответствует его национальному характеру, исторически формируется в процессе его жизни, совершенствуется вместе с его развитием. Но каким бы ни был этот идеал, он всегда выражает определенную степень самосоз нания народа; народную мудрость, сформировавшуюся на протяже нии всего исторического развития.
Воспитание всегда по своей сути национально своеобразно, т.к. оно ориентировано у каждого народа на развитие тех психологиче ских качеств, которые испокон веков ему присущи. Являясь глубоко национальными по своему содержанию и специфике проявления, воспитание отражает многогранные традиции, национальную психоло гию данного народа. Каждый ребенок должен быть носителем нацио нального характера и национального самосознания представителей своей этнической общности. Вот почему противоестественным явля ется воспитание детей разных национальностей за счет унифициро ванного содержания, средств и методов педагогической работы. У каждого народа должна быть и есть своя система воспитания, свои особенные цели и свои особенные средства достижения этих целей.
Национальная система воспитания включает в себя: идейное бо гатство для каждого народа, традиционной педагогики, богатство, берущее начало в культурно-историческом опыте, особые принципы организации учебно-воспитательной работы, своеобразные методы психологического воздействия, а также особое поведение в семье, специфику деятельности общественных структур и т.д., обеспечива ющих эффективность функционирования всей системы.
Как показывает практика и проведенное нами исследование, до сих пор многие учителя воспитательную деятельность строят без уче та национально-психологических особенностей своих воспитанников и понимания специфики национальной культуры. Далеко не все учи теля и учительские коллективы знают и учитывают в полной мере как в планировании, так и в самой педагогической деятельности нацио нальные особенности представителей своей этнической общности, их традиции, обычаи, семейные устои, накопленные в ходе историческо го и культурного развития, рекомендации этнопедагогики бурятского народа.
В настоящее время в системе педагогических научных знаний еще недостаточно полно изучены значение, возможности и принципы учета национально-психологических особенностей молодежи, так же как и специфика влияния национальной психологии на процесс вос питания в целом.
Научное изучение проблемы роли и значения национального сво еобразия в системе педагогических усилий значительно отстает от изучения этих же проблем в историко-этническом плане. Первыми исследователями педагогики бурятского народа являются В. Бальжиев, К.Д. Басаева, Ж.Д. Доржиева и др. Однако их опыт еще мало известен, слабо обобщен и фактически не реализован на прак тике.
Налицо диспропорция между наличием богатейшего наследия в народном воспитании бурят и использованием его в сегодняшней школе. Хотя в последнее время в этом направлении наметились определенные сдвиги. В частности определены некоторые основные прин ципы организации учебно-воспитательского процесса с учетом наци онально-психологических особенностей учащихся, обусловливаю щих специфику содержания, характер стратегии этого процесса. Последний должен осуществляться с соблюдением следующих прин ципов. Во-первых, принципа этнопедагогического детерминизма вос питательных воздействий, предполагающего, что воспитание обяза но всегда ориентироваться на такие педагогические мероприятия, которые были бы понятны объекту-субъекту, для которого они орга низуются, соответствовали бы его исторически сложившимся тради циям, привычкам и которые одновременно учитывали бы влияние на этот процесс его национально-психологических особенностей, сло жившихся под воздействием специфики социально-политического, экономического и культурного развития.
Во-вторых, принципа учета единства национального сознания, предусматривающего, что активность воспитателя может быть доста точно эффективной только в том случае, если она учитывает те нрав ственные ценности и ту специфику мировосприятия воспитанника, которые сложились под влиянием национального самосознания представителей его этнической общности, сформировавшихся в ходе исторического развития.
В-третьих, нельзя игнорировать принцип сохранения норм воспитания, сложившихся в специфических условиях жизни бурят, организации их трудовой деятельности в соответствии с национальным идеалом, диктующего осуществление всего комплекса воспитатель ных мероприятий в процессе национально специфической жизни и труда в соответствии с законами, национальными традициями.
В-четвертых, надо принимать во внимание принцип индивидуального и дифференцированного подхода к воспитанию представителей каждой, в данном случае бурятской, нации, предусматривающий учет не только общенациональных особенностей воспитуемых в це лом, но и сугубо индивидуальных характеристик, свойственных для конкретных людей и их групп.
Важно, наконец, учитывать принцип развития адаптационных возможностей к воспитательным воздействиям, предполагающий, с одной стороны, наличие определенных трудностей в восприятии пе дагогических воздействий воспитателя, особенно тогда, когда он является представителем другой национальности, и, с другой — оставляющего перспективы для приспособления к ним, так как сам воспи татель и его воспитанники могут со временем расширять и углублять взаимодействие и общение.
Вместе с тем и само знание и учет в воспитательном процессе национально-психологических особенностей выступают важной предпосылкой эффективности воспитательной деятельности, когда: а) правильно осмыслены и оцениваются специфика национального самосознания, национальное своеобразие потребностно-мотивацион-ной, интеллектуально-познавательной, эмоционально-волевой и по веденческо-коммуникативной сфер национальной психологии бурятов; адаптационные возможности их национально-психологических особенностей соответствуют педагогическим приемам и способам воз действия на них; б) более масштабно используются данные этнопедагогики представителей бурятского народа (их семейные устои, своеобразие воспитания, народные традиции, их обычаи и нравы поведения в процессе национально-своеобразного воспитания); г) воспитатель четко осознает собственные педагогические возможности и вероят ность их продуктивного использования при национально специфиче ском воздействии на представителей своего народа.
Как показывают результаты проведенного нами исследования, к этнопсихологическим предпосылкам, обеспечивающим повышение эффективности воспитания бурят, следует относить: знание их национально-психологических особенностей; правильное использование и учет механизмов функционирования национально-психологиче ских особенностей бурят; предварительную проработку модели воспитательной деятельности с учетом национально-психологических особенностей бурятской молодежи и особенностей их детерминации воспитательных воздействий, правильный учет ее возрастных осо бенностей.
Исследование показало, что эффективность воспитания бурят значительно возрастает, если воспитатель хорошо представляет и продуманно использует в ходе деятельности такие их национально-психологические особенности, как национальная специфика воспри ятия воспитательных воздействий; особенности адаптации бурят к педагогическим мероприятиям; эмоционально-экспрессивные фор мы проявления отношений в ходе воспитания (выдержанность, сла бое выражение эмоций и чувств); способы коммуникативного воздей ствия в ходе педагогического общения (немногословность, сдержан ность, исполнительность, коллективизм, взаимопомощь).
Тщательно обобщив имеющийся в Бурятии педагогический опыт как известных учителей-новаторов, так и коллективов учебных заве дений, в которых было проведено экспериментальное исследование, мы пришли к выводу, что основными характеристиками действенной системы воспитания населения являются: ориентация ее на конкрет ные качества бурят, в том числе относящиеся к своеобразию воспри ятия ими воспитателя и его педагогических усилий; упрощенное (в начале воспитательной деятельности) преподнесение педагогических задач с последующим их усложнением по мере адаптации воспитате ля и воспитуемых к процессу воспитания и проявлению индивидуаль но-психологических качеств представителей каждой из сторон; особо широкое использование наглядно-образных и культурно-фольклор ных средств для активизации воспитательного процесса и более быс трого его приспособления к конкретным национальным условиям; повышенное акцентирование внимания на своеобразных бытовых и климатическо-географических характеристиках жизнедеятельности бурят, влияющих на формирование культурных традиций; учет сво еобразия общения бурят в процессе осуществления воспитательной деятельности.
В национальной школе, так же, как и в любой, особое значение приобретает проблема общения.
Проведенное исследование позволяет выделить основные структурные компоненты общения воспитателя с воспитанниками с учетом их национально-психологических особенностей. Во-первых, это нравственно-мотивационный компонент, отражающий проявление качеств личности воспитателя и его мотивов педагогической деятель ности: любовь и уважение к детям вне зависимости от этнической принадлежности; вера в человека; отношение к человеку как к вы сшей ценности; справедливость и искренность; отзывчивость и добро та; заботливость, сотрудничество и общительность; способность сопереживать этническим чувствам и настроениям; тактичность, требо вательность к себе и др.
Когнитивный компонент, в котором проявляются знания и готов ность учителя к познанию: знания особенностей психологии этнических групп, многообразия национальных традиций и обычаев, прогрессив ного наследия народной педагогики в области общения; специфики общения в процессе учебно-воспитательной работы в школьном кол лективе; представления о своеобразии общения в процессе учебно-воспитательной работы в школьном коллективе, индивидуальных особенностях учащихся этнических групп в процессе общения, соци ально-психологических особенностях коллектива класса, методике работы с родителями, способах и формах самовоспитания, самосовер шенствования, саморазвития в сфере культуры педагогического об щения, своих недостатках в общении с учащимися.
Операциональный компонент, отражающий функционирование умений и навыков: устанавливать с детьми искренние, доверитель ные отношения; учитывать психологические особенности учащихся конкретной этнической группы при планировании общения; оцени вать психические состояния учащихся той или иной национальной этнической общности в учебно-воспитательном процессе; давать социально-психологическую оценку учащимся разных этнических групп; использовать в процессе общения разнообразные формы и ме тоды вербального и невербального общения; поддерживать довери тельные отношения с коллегами, родителями; использовать в процес се общения опыт народной педагогики. Народная педагогика бурят является частью исторического наследия и культуры народа, в рам ках которой складывались традиции воспитания. Изучая произведе ния устного народного творчества, можно понять образ мыслей и чувств, особенности национального самосознания, мировоззрения находящих отражение в этих образцах народной мудрости.
В общении учителя и учащегося в процессе учебно-воспитатель ного процесса учет национально-психологических особенностей по следних значительно повышает эффективность не только обучения, но личностного развития бурят.
Интересные и важные данные получены в связи с изучением характера проявления и значения национально-психологических осо бенностей в процессе познавательной деятельности.
К специфическим характеристикам познавательных процессов бурят можно отнести хороший глазомер, наблюдательность, внима тельность, настойчивость в постижении знаний, практический склад ума, рациональный образ мышления, и неслучайно народная педаго гика бурят традиционно ориентировала на целостное, логичное все стороннее восприятие окружающего мира, предполагающее его нрав ственную оценку, и на этой основе формирование и развитие у моло дежи определенных моральных, нравственных и интеллектуальных качеств. Это хорошо подтверждает, в частности, проведенный контент-анализ бурятских пословиц и поговорок. С другой стороны, на циональная народная мудрость всегда высоко оценивала, а родители старались сформировать у детей такие качества, как неторопливость, внутренняя уравновешенность, рассудительность, что подтверждает ся и проведенным в процессе нашего исследования экспериментом.
Изучение коммуникативно-поведенческой деятельности бурят выявило нормативную структуру традиционной национальной груп пы, особенности восприятия личностью своей группы, направлен ность личности группе.У бурят доминирует деловой тип нормативных предпочтений (табл. 1).
Таблица 1
Тип нормативных предпочтений бурят (в баллах)
Типы предпочтений1-я группа2-я группа1. Коммуникативный 10,211,42. Деловой 11,917,3Четко наблюдается у бурят готовность подчинения групповым нормам и ценностям. При этом проявляется тенденция к равноправ ному типу взаимоотношений, взаимодействия и общения, при кото рой сплачивающей силой становится чувство национальной принад лежности. Характерно в то же время и стремление не допускать дискомфортность в межличностных отношениях, попытки обходить острые углы в групповых контактах. Как показало проведенное исс ледование, среди бурят доминируют люди с коллективистическим типом восприятия группы и ее членов, а затем идут уже представите ли индивидуалистического и прагматического типов (табл. 2).
Таблица 2
Результаты исследования восприятия группы (%)
Тип восприятия1-я группа2-я группа1. Индивидуалистический 20,5 36,52. Прагматический 26,2 18,53. Кодлектиаистический52,346,0
Важной характеристикой, без которой невозможно описать ком муникативно-поведенческую деятельность личности в группе, явля ется социально-психологическая направленность личности. Можно выделить три основных вида направленности: личную, ориентиро ванную на взаимные действия и деловую.
Среди бурят преобладают прежде всего люди с направленностью на взаимные действия; далее идут индивиды с деловой направленно стью, а затем — с направленностью на себя (табл. 3).
Таблица 3
Направленность личности бурята
Личностная (ВС)На взаимные действия (ВД)Деловая (НЗ)
Конечно, стереотипные представления о национально-психологи ческих особенностях народа всегда носят оценочный характер, незна ние этих особенностей или неверное их толкование часто приводят к неправомерной оценке конкретных черт характера. Вот почему вы явленные в процессе экспериментального изучения особенности до полняют полную картину коммуникативных черт бурят. К ним сле дует относить: взаимопомощь, сдержанность в межличностных отно шениях, уважительное отношение к старшим, конформность, ориентированность на кровно-родственные связи.
Сегодня одним из важнейших направлений обновления системы просвещения является всемерное раскрытие национального и регио нального своеобразия школы. Развитие ее в Бурятии немыслимо без учета национальной психологии ребенка, которая характеризуется доминирующей ориентацией на родителей. Его стремление оправдать родительские заботы и надежды, уважение и почитание старших, желание жить в тесном контакте с родственниками, братьями, сестрами в совокупности составляют его психологическое «я». Привлече ние людей преклонного возраста к процессу воспитания школьников, опора на их авторитет среди земляков, следовательно, должны быть и являются эффективными средствами воспитательной работы с бу рятской молодежью.
Педагогическая деятельность должна осуществляться с учетом родоплеменной принадлежности бурят на основе народного календа ря. Как показал проведенный эксперимент, важной структурной еди ницей в соответствующих сферах организации воспитательного про цесса может стать разновозрастная родовая группа, в которую, раз делившись по родам, входят все учащиеся, учителя и родители. Каждый род разрабатывает и проводит одно мероприятие (нацио нальный праздник; рассказ и показ традиций, обычаев и т.д.) в тече ние учебного года. Таким образом, первыми помощниками, соучаст никами, соорганизаторами развития и формирования национально специфической личности ребенка становятся учителя, воспитатели, родители, родственники. Сама обстановка воспитания в этом случае позволяет и заставляет детей-бурят проникаться духом традиций ак тивного взаимодействия в рамках национально своеобразной общно сти. В ходе такого взаимодействия ликвидируются межвозрастные барьеры, укрепляется школьный коллектив по вертикали.
Вместе с тем в ходе анкетирования, проведенного среди классных руководителей в школах Агинского Бурятского автономного округа было выявлено, что: а) свыше 70 процентов опрошенных отмечают как наиболее распространенную форму реагирования детей на воспи тательные воздействия различные способы проявления скрытности, медлительности, скованности; б) около 60 процентов опрошенных считают, что дети выражают при этом дружелюбие, доброту, чест ность.
Вот почему воспитатели должны проявлять максимум уважения. терпеливости, внимательности, идти на определенные педагогиче ские уступки. Правильное отношение к бурятским детям важно и как средство подбора адекватных способов установления нормальных взаимоотношений воспитателя с учениками, повышения эффектив ности воспитательных воздействий. Буряты проявляют определен ную требовательность к детям, поэтому принцип требовательности и уважения к личности ребенка является ч должен стать ведущим в педагогической работе. Требовательность и уважение являются од ной из важнейших характеристик семейного воспитания. Проведен ное нами анкетирование о действенности мер наказания в бурятской семье показало, что 17 процентов родителей считают, что нужно лишать детей различных удовольствий; 22 процента опрошенных ви дят выход в необходимости выражения неудовлетворения поведением и поступками детей; 20 процентов считают, что их нужно отругать, но никто из родителей не склонен к физическим наказаниям детей.
Кроме того, наше исследование свидетельствует, что главное для родителей — это обучение детей конкретным поведенческим навы кам, соответствующим характеру национальных стереотипов обще ния и поведения бурят. Учитель, воспитатель в ходе своей работы также может учитывать присущие бурятским детям внутригрупповую внушаемость, принятие определенного стандарта существующих в группе мнений, т.е. конформное поведение.
Лучшим выразителем национальных характеристик народа явля ется язык. Язык является связующим звеном между поколениями, и именно он должен быть положен в основу учебно-воспитательной работы. В настоящее время среди бурят сильно выражено двуязычие. Но при этом, к сожалению, не все дети говорят на бурятском языке. Об этом свидетельствует тот факт, что только 50 процентов опрошен ных отметили, что они свободно говорят, читают и пишут на родном языке.
Между тем проведенные нами эксперименты показывают, что при обучении и воспитании школьников на бурятском языке наблюдается более активное приобщение к национальным традициям и культуре; более интенсивное развитие национально специфических интеллек туально-познавательных качеств; более глубокое осознание специ фических для бурят форм общения и взаимодействия. Обогащения содержания учебно-воспитательного процесса в национальных шко лах можно добиться за счет изучения, использования произведений устного народного творчества, истории родного края, национальных видов спорта и игр, национальной кухни и т.д.
Одним словом, познание, понимание и учет этнопсихологических особенностей бурят при составлении программ, учебников, всей орга низации учебно-воспитательного процесса — необходимое условие повышения эффективности системы воспитания. Однако задача изу чения их принимает и более широкое значение, поскольку позволяет не только глубже понять национальную культуру и тенденции ее развития, но и правильно планировать и организовывать жизнь бу рятского народа.
Фетисов И. В.
НАЦИОНАЛЬНАЯ ПСИХОЛОГИЯ И ПОЛИТИКА
(на примере испанцев)
В последнее время в нашей стране все больше специалистов самого разного профиля приходят к пониманию необходимости учета национально-психологической специфики людей при решении конкретных социальных экономических и политических проблем и поэтому важности научного осмысления этого явления. Такое внимание к этнопсихологии как к науке и к национальной психологии как главному объекту ее изучения закономерно, поскольку национально-психологические особенности проявляются в различных областях человеческой деятельности, как на личностном, так и общественном уровнях, а нация является на данном этапе развития человечества основным видом социально-психологической общности людей. К сожалению, наша отечественная этнопсихология по ряду объективных причин имела гораздо меньше возможностей для своего развития, чем в западных странах. И серьезный интерес к этнопсихологическим аспектам общественной жизни только начинает формироваться у социологов, политологов, философов, психологов, историков, общественных и государственных деятелей нашей страны. В то же время сложность проблем и масштабность задач, стоящих не только перед российским, но и другими обществами, настоятельно требуют осмысления того, как и в какой степени национально-психологические особенности людей, входящих в различные социально-исторические общности, опосредуют особенности жизни, в частности, политической.
Некоторые западные этнопсихологи даже считают, что тот, кто знает психологическое своеобразие народа, владеет золотым ключом к его политической жизни. Действительно, без конкретного и научно обоснованного учета специфики проявления и функционирования национально-психологических особенностей представителей того или иного народа невозможно проводить комплексный анализ и оценку политической ситуации в моно- и полиэтничном государстве, с большой достоверностью делать долгосрочные и текущие социально-политические и экономические прогнозы, касающиеся перспектив его дальнейшего развития, адекватно воспринимать происходящие в обществе события и перемены, правильно ориентироваться в полити ческой обстановке, реакциях людей на решения и действия государственной власти, просто понимать суть общественного устройства страны, особенности политического, экономического; культурного образа жизни ее населения. И уж совершенно невозможно без учета национально-психологической специфики народа определить стратегию его дальнейшего социально-исторического действия, развития. Современная общественно-политическая практика требует глубокого осмысления политических проблем и политических отношений в их зависимости от психологического своеобразия представителей конкретных этно-социальных общностей.
Особенно очевидна значимость национальной психологии в таком ключевом вопросе политической жизни общества, как выборы в органы государственной власти. Политическому движению, партии, лидеру недостаточно составить какую-либо, пусть даже очень удачную на их взгляд, политическую программу, определить замысел предвыборной пропаганды, разработать перспективный социальный проект. Их содержание и форма должны быть ориентированы на потребителей, входящих в те или иные этно-социальные общности и характеризующихся особенностями ценностных ориентации и связанных с ними оценок социально-политической действительности, своеобразием восприятия политических лидеров и отношения к органам государственной власти, например, правительству и институтам права, спецификой представлений о прошлом, настоящем, будущем страны и допустимых формах политического соперничества. Другими словами, чтобы добиться успеха на политическом поприще, достаточно свободно ориентироваться в социально-политических реалиях и легко преодолевать препятствия, встречающиеся в политической деятельности, требуется знание национальной психологии людей, являющихся объектом и субъектом политико-психологического воздействия.
Этнопсихология может дать политикам мощный инструмент влияния на общественное сознание. Образно говоря, она вручает политическому деятелю один из ключей от двери, ведущей в коридоры власти. И здесь возникает проблема сугубо этического плана: как политический лидер, применивший на практике этнопсихологическое знание и получивший благодаря этому властные полномочия, распорядится им впоследствии? Не будут ли национально-психологического особенности людей использоваться для манипулирования общественным мнением, для реализации неадекватной по отношению к данной социально-исторической общности политики? Хотя теоретически такое и возможно на исторически краткосрочном временном отрезке, но в более длительной перспективе выглядит нереальным, поскольку сама национальная психология выполняет социально-регулятивную функцию. Тем не менее в этой связи представляется актуальной процедура этнопсихологической оценки стратегических направлений политической деятельности на предмет определения степени их национальной аутентичности.
Этнопсихологическое знание должно использоваться для оптимизации управления процессами в различных сферах общественной жизни, для разработки программ социального и государственного строительства, для гармонизации межэтнических отношений и решения других задач. Следует отметить, что успешная социальная и государственная инженерия вообще маловероятна без проведения конкретных этнопсихологических исследований.
Данные этнопсихологических исследований могут эффективно использоваться политиками и дипломатами, непосредственно контактирующими с представителями разных государств и народов. Если при взаимодействии с представителями своего этноса принципиальных затруднений в понимании поведения партнеров, в адекватной оценке их психологических реакций и состояний, в выборе средств и способов воздействия на них, как правило, не возникает, то в ситуации межэтнического интерсубъектного общения, а также в ходе выступлений перед иноэтничной аудиторией политик или дипломат, не имеющий опыта взаимодействия с представителями данного народа, может столкнуться с определенными сложностями, обусловленными этнической спецификой контактирующих с ним людей. Большую роль при этом играют именно психологические особенности. Зачастую они настолько значимы, что общие рекомендации и приемы, разработанные специалистами в области межличностного общения и воздействия как на индивидуальное, так и коллективное сознание, не могут считаться полностью адекватными или приемлемыми для конкретных ситуаций.
От выбранного политическим деятелем стиля общения и взаимодействия с людьми иной этнической принадлежности, от заранее разработанной схемы его поведения и личностного образа, от правильной интерпретации эмоциональных и поведенческих реакций иноэтничных партнеров по общению, от адекватного представления об образе их мыслей и многого другого зависит успешность политических переговоров, выступлений, индивидуальных бесед и т.п. Все это наряду с другими видами обеспечения требует и этнопсихологических рекомендаций. Последние особенно полезны в вопросах установления психологического контакта с иноэтническими участниками общения, оказания на них благоприятного впечатления, создания атмосферы благожелательности и взаимопонимания. Учет этно-психологической специфики людей способствует росту мастерства политиков в сфере общения с другими людьми и аудиторией, увеличивает диапазон их коммуникативных возможностей.
Одним словом, результативное решение многих вопросов политической деятельности предполагает использование этнопсихологического знания. Но чтобы понять, как психологическая специфика того или иного народа опосредует его социально-политическую жизнь, необходимо осветить основные моменты этнопсихологической теории.
В настоящее время в рамках этнопсихологии и социальной психологии существуют концепции, раскрывающие основное содержание национально-психологических явлений и механизмы их функциони рования. В то же время исследованиям в данной области свойственны неодинаковые методологические подходы, что проявляется, в частности, в различии использования основных этнопсихологических понятий. Среди многих существующих в настоящее время положений и позиций наиболее полной и научно обоснованной является, на наш взгляд, концепция Крысько В.Г., ключевую роль в которой играет понятие национально-психологических особенностей.
Известно, что каждая нация проходит свой собственный, неповторимый путь формирования и развития, особенности которого находят свое отражение в психике составляющих ее людей. И поэтому психи ческий склад представителей одной нации по многим параметрам отличается от психического склада представителей иных наций, причем такого рода отличия могут варьироваться в широком диапазоне. Это, однако, не означает, что психика человека одной этнической принадлежности коренным образом отличается от психики человека, входящего в другой этнос. Не существует психических качеств, свойственных исключительно представителям одного этноса. Все они универсальны по своей природе и различаются лишь по степени выраженности. В то же время неодинаковая степень их выраженности, а следовательно, и неповторимость набора наиболее ярких черт, характерных для психического склада людей, представляющих свою этно-социальную общность, порождает специфику их восприятия, мышления, поведения, а также своеобразие их политического, экономического, культурного образа жизни и социальных отношений.
Таким образом, сущность национальной психологии сводится к ряду психических качеств, типичных для представителей какой-либо нации и отличающихся от аналогичных у представителей других этно-социальных общностей по степени своей выраженности. Эти качества или черты психического склада в виде национально-психологических особенностей проявляются в специфике восприятия, мышления, поведения людей, представляющих свою нацию, и обусловливают своеобразие политических, экономических, социальных, культурных процессов и явлений их общества.
Национальная психология имеет свои источники формирования, которые следует рассматривать в плане воздействия на психику людей вполне определенных факторов, значимых с точки зрения их влияния на бытие конкретных этно-социальных общностей. Условия исторического существования последних имеют свою специфику, которая в течение веков в прямом или опосредованном виде неизбежно оказывает воздействие на психику составляющих их людей, все более закрепляя ее национальное своеобразие.
Факторами, обусловливающими специфику исторического бытия народа и как следствие особенности психического склада его представителей, могут быть: своеобразие геополитического и географического положения страны, отличие ее природно-климатических и физико-географических условий, миграционные процессы различного типа, распространение религиозных верований, значимые социально-исторические процессы и события. Названные факторы в действительности не обособлены друг от друга, а образуют единый причинно-следственный комплекс.
Понимание сущности национальной психологии невозможно без анализа основных ее свойств и особенностей. В первую очередь необходимо отметить их неосознаваемый характер. На уровне обыденного сознания люди не осознают или имеют крайне смутные представления о национальной специфике своей психологии. Это обстоятельство практически выводит национально-психологические особенности за рамки возможностей по контролю за их функционированием со стороны своего носителя и повышает их влияние на восприятие, мышление, поведение человека. Содержание и степень выраженности национально-психологических особенностей с достоверностью могут быть определены лишь путем проведения конкретного научного исследования.
Другим показателем национально-психологических особенностей является их консервативность и слабая изменчивость. Пройдя длительный путь формирования и закрепления, они приобретают очень устойчивый характер. При изменении наиболее важных условий бытия народа, например, в результате импорта чуждых для его представителей социально-психологических ценностей и образа жизни, они лишь переходят на время в латентное состояние или начинают проявляться в иных формах, соответствующих изменившимся ус ловиям социальной среды. Следует также учитывать, что подобного рода ситуации влекут за собой возрастание психологического и социального напряжения в обществе, тем большего, чем значительнее рассогласование между привнесенными сущностями и традиционной психологией.
Национально-психологические особенности весьма разнообразны. На психику представителей разных народов оказывают исторически значимое влияние самые разные по своему содержанию факторы. Не существует двух наций, где результат их комплексного воздействия был бы полностью аналогичным. Различные условия исторического бытия людей порождают различные черты их национальной психологии, и, наоборот, близость этих условий приводит к психологическому сходству представителей народов (но не их идентичности).
Национально-психологические особенности выполняют ряд специфических функций, одной из которых является конструирующая. В силу своеобразия условий исторического бытия народов и свойства человеческой психики отражать объективную реальность у людей формируются и закрепляются адекватные данным условиям психические качества. Они являются составляющими психического склада человека и в значительной степени определяют сущность его личности.
Продолжением конструирующей является функция регулятивная. Она заключается в том, что человек действует, мыслит, воспринимает и оценивает окружающую его действительность в соответствии с характеристиками своей психики, в том числе и национально-специфическими. Национальные особенности психики человека наряду с другими ее качествами регулируют поведение, мышление, восприятие, которые имеют одновременно индивидуальное и национальное своеобразие. А поскольку проявления национальной психологии имеют всеобщий в рамках конкретной этно-социальной общности характер, то ее регулирующая роль выражается также и в воздействии на общественные процессы и явления. Национальная психология, наря ду с факторами иного плана, обусловливает специфику общественной жизни в таких ее сферах, как политика, экономика, культура, социальные отношения.
Национально-психологические особенности выполняют еще одну функцию — этноконсолидирующую. Такая этно-социальная общность, как нация, является сложным и многогранным образованием. Ее признаками принято считать: историческую общность территории проживания людей, их экономической жизни, языка, культуры, психического склада. Все эти признаки можно рассматривать и в качестве основ национального единства людей. И важную роль в этом плане в силу своей устойчивости и малой изменчивости играет именно национальная психология. У народа могут меняться Формы государственности, экономический строй, структура общества, социальные и политические отношения, территория проживания, культура и многое другое. Единственное, что остается по своей сути неизменным — это психологические особенности людей, составляющих свою этно-социальную общность. Благодаря данному обстоятельству представители одной и той же нации ощущают близость идеалов и ценностей, жизненных целей и представлений о способах их достижения, форм общения и стилей поведения, образа мыслей и оценок явлений окружающей среды, основных черт характера и способов выражения эмоций. Психологическая однородность людей способствует их консолидации в единое целое. Можно сказать, что национальная психология играет роль «несущей конструкции», обеспечивая вместе с другими факторами национальное единство людей и существование нации как устойчивого общественно-государственного образования.
В вопросе национального единства людей большую роль играет их национальное самосознание, подразумевающее, в частности, осознание ими своей включенности в ту или иную национальную общность. Психологические исследования показывают, что всякая общность людей возникает, укрепляется, функционирует лишь до тех пор, пока сохраняется феномен «мы», т.е. пока люди считают себя принадлежа щими к конкретной социальной общности, идентифицируют себя с ней.
Оборотной стороной этноконсолидирующей является функция этнодифференцирующая. Это закономерно, поскольку для устойчивости феномена «мы» неизбежно должен существовать феномен «они», т.е. другой этнос, не похожий на нас, отличающийся от нас существенно, зримо, выпукло. И здесь большое значение приобретают стереотипы восприятия представителей разных народов: педантичный немец, жизнерадостный француз, чопорный англичанин, деловой американец и т.д. Эти стереотипы формируются ис торически на основе обобщения многочисленных наблюдений самых разных людей, но могут быть созданы и искусственно путем воздействия на общественное сознание через средства массовок информации, художественную, публицистическую литературу, кинофильмы и т.п.
Говоря о национальном, а, следовательно, общественном и государственном единстве людей, необходимо обратить особое внимание на такое психологическое явление, как национальное самосознание. Автор данной публикации понимает национальное самосознание как один из уровней человеческого самосознания, который актуализируется в зависимости от конкретной ситуации и предполагает самоиден тификацию человека с той или иной национальной общностью, а также существование у него определенным образом эмоционально окрашенных представлений о составляющих эту общность людях в их противопоставленности представителям иных этнических общностей (их психологических, этнографических, культурных, религиозных, языковых и иных особенностях), о своей стране (степени ее богатства и уровне социально-экономического развития, ее прошлом, настоящем и будущем, ее мировых достижениях и неудачах, ее территории в целом, отдельных регионах и т.п.), о своем государстве как субъекте мировой политики (степени его авторитетности и влиятельности на международной арене, его взаимоотношениях с другими государствами, его геополитическом положении, внешней политике и т.п.). о своем обществе (его политическом, экономическом устройстве, его структуре, действующих социальных отношениях и т.п.).
Степень наполнения национального самосознания конкретным содержанием зависит от уровня культурного и образовательного развития каждого человека. Чем лучше он ориентируется во всех выше перечисленных моментах, тем богаче, полнее, эмоционально насыщеннее его национальное самосознание. И наоборот, чем менее развит человек, чем более размыты его представления о своих соотечественниках, стране, государстве, обществе, тем слабее и беднее его реальное национальное самосознание.
Национальное самосознание, говоря образно, является тонкой материей, обращение с которой требует осторожности. Внедрение в общественное сознание определенных негативных самооценок, соответствующих элементам национального самосознания, но порождающих националистические тенденции, может привести в конечном счете к дезинтеграции страны, разрушению психологической основы ее общественного и государственного единства. Для нации, сформировавшейся на полиэтничной основе, ослабление или разрушение национального самосознания особенно опасно, поскольку ведет к усилению локальных этнических и региональных притязаний, что, в свою очередь, может повлечь за собой этническую и конфессиональную нетерпимость, социально-экономическое и культурное обособление различных регионов страны, сепаратизм, территориальные претензии, межэтнические вооруженные конфликты и т.п. К такого рода последствиям может привести утверждение в сознании людей, например, следующих представлений: народ или народы, проживающие на территории одного государства — отсталые, незнакомые с цивилизацией, некультурные, живущие за чужой счет; составляющие их люди — иноверцы, говорящие на варварском языке, непривлекательные психологически и внешне, морально распущенные или закрепощенные и т.п.; страна — научно и технически отсталая, с низким уровнем жизни, исключенная из «мировой» цивилизации и т.п.
Для понимания того, как функционируют национально-психологические особенности, необходимо рассмотреть области их проявления. Последнее предполагает прежде всего учет основных положении теории психического отражения. Психическое отражение представляет собой двусторонний процесс: объективная реальность отражается психикой человека, которая через деятельность своего носителя сама оказывает влияние на процессы и явления внешнего по отношению к ней мира. В сфере национальной психологии эта принципиальная схема приобретает некоторые особенности. Психика человека, представляющего ту или иную этно-социальную общность, отражает своеобразие исторически сложившейся в рамках данной общности реальности, причем отражается специфика процессов и явлений как индивидуального, так и общественного уровня. В результате в психическом складе людей формируются этно-специфические черты, проявления которых также имеют индивидуальный и общественный характер.
Национальные черты психического склада, в силу их однородности у представителей одной и той же национальной общности, через деятельность людей оказывают воздействие на общественную реальность, т.е. в соответствующей и, как правило, весьма значительной, степени детерминируют особенности социокультурных процессов и явлений, определяя их содержание или обусловливая их национальную специфику. А поскольку человек взаимосвязан с окружающим его миром через психику, то все сферы его жизнедеятельности прак тически могут рассматриваться как области проявления национально-психологических особенностей. Таковыми могут быть: политика, экономика, социальные отношения, культура, наука, язык и т.д. Однако из этого не следует, что каждый момент жизни общества, равно как и человека, обусловлен национальной психологией или несет на себе се отпечаток. В действительности проявления национальной психологии носят конкретно-ситуативный и вероятностный характер.
Различные сферы человеческой жизнедеятельности являются средой, где реализуются национально-психологические особенности и через которую от одного поколения к другому в процессе межличностного общения и в ходе социализации, предполагающей восприятие общественной реальности с ее национально-психологическими компонентами, передаются черты национальной психологии. Во втором случае механизм их передачи представляет собой политически, экономически, социально, культурно опосредованное общение представителей разных поколений одного и того же народа.
Общественная реальность каждого народа выполняет двойную функцию: с одной стороны, она отражает и сохраняет в материализованном виде особенности национальной психологии людей, а с другой, проецирует эти особенности на психику каждого человека, проходящего социализацию в данной среде. Национальная психология и общественная реальность образуют единую взаимосвязанную систему, что и объясняет большую устойчивость национально-специфических форм бытия народов, т.е. своеобразие их политической, экономической, культурной жизни и социальных отношений. Поэтому бессмысленно спорить, что является основой общества, материальная или духовная сфера. Они взаимопроникают и обусловливают друг друга, образуя единую психо-социальную сущность — человеческое общество.
Этнопсихология позволяет увидеть мир людей, объединенных в различного рода социальные системы, во всем его многообразии. Не существует единого однополярного развития-человечества: от перво бытнообщинного строя к коммунизму или капитализму. Формационная схема развития не объясняет всего социально-политического н экономического многообразия мира и не может считаться всеобъемлющей. Каждый народ в общеисторическом процессе существует и развивается в своей психо-социальной парадигме, что и объясняет реально существующий спектр политических систем, преобладающих способов управления обществом, социальных структур и отношений, способов производства, направлений развития и т.п.
Каждая страна имеет свой исторический путь. и поэтому бессмысленно, например, обвинять китайцев в отступлении от коммунистических идеалов или импортировать свою схему общественного устройства в страны с иными историческими корнями.
Сам же этот выбор находится в зависимости от национально-психологической специфики представителей конкретного народа, например, от своеобразия их ценностных ориентации, представлений о власти, взглядов на жизнь, отношений с другими людьми, способов приобретения материальных благ. Каждое общество имеет свою специфику, однако нельзя считать его замкнутой системой. Все они включены в едином потоке исторического движения в систему международных связей и влияний, что существенно усложняет картину мира.
Тем, кто вдруг поставил бы перед собой цель радикально изменить исторический образ жизни народа, сначала пришлось бы трансформировать наиболее важные характеристики его национальной психологии, поскольку общественная реальность гораздо более динамична и подвижна, чем национально-психологическая специфика людей. Такими характеристиками могли бы быть, например, примат духовных или материальных ценностей, понимание смысла жизни с сугубо материалистических или трансцендентальных позиций, своеобразие взглядов на трудовую деятельность и особенности ее мотивации, специфика представлений о путях достижения материального благополучия, корпоративность, коллективизм или индивидуализм как норма общественной жизни, отличительность критериев оценки социального статуса человека и т.д. В то же время необходимо подчеркнуть, что воздействие на национально-психологические особенности с целью их изменения практически невозможно из-за их неосознаваемого характера, и, что самое главное, такого рода деятельность нуждается в этической оценке.
Социальное реформирование без учета национально-психологической специфики людей неизбежно будет наталкиваться на его психологическое неприятие отдельными лицами, группами или всем обществом. Эффективная реформаторская деятельность предполагает модель развития общества сохраняющую национально-психологическую специфику его представителей, что наряду с учетом других факторов и обстоятельств обеспечивает устойчивый, прогрессивный ход общественного развития без грубых социальных и психологических деформаций. По сути, это есть ни что иное, как национальный путь развития общества и условие его максимально эффективного управления.
К чему может привести игнорирование даже, казалось бы, самых незначительных национально-психологических особенностей населения страны, хорошо видно на одном примере из недавнего исторического прошлого Испании. У испанцев со средних веков сохранились своеобразные взгляды на социальный статус индивида, который, в первую очередь, определяется не благосостоянием или властными полномочиями, как во многих других странах, а степенью знатности и благородства происхождения. Предметами, свидетельствующими об этих качествах испанца, до недавнего времени были плащ и шляпа. Еще в XVIII веке плащ в Испании и зимой, и летом составлял необходимую принадлежность одежды, — только высшие гражданские чины и чиновники позволяли себе обычный европейский костюм. Без плаща в Кастилии считалось неприличным зайти на заседание городского правления, участвовать в процессии, присутствовать на свадьбе, сделать визит важному лицу: это был своего рода народный мундир, показывающий общественное положение гражданина, его принадлежность к благородному сословию. Поэтому неудивительно, что, когда министр финансов Карла III в 1766 году запретил ношение больших шляп и широких плащей, в Мадриде произошли кровавые беспорядки, с. 13, 34). Именно эти вещи в те времена играли в испанском обществе роль социально-дифференцирующего признака, из-за чего испанцы восприняли указ как посягательство на свое право считаться благородными людьми и демонстрировать это своим внешним видом. Какой бы курьезной не казалась на первый взгляд эта конфликтная ситуация, сутью ее является рассогласование между решением государственной власти и национальной психологией жителей этой страны.
Говоря о связи национальной психологии с политикой, необходимо пояснить, что все национально-психологические особенности могут быть разделены на две категории — те, которые функционируют непосредственно в политической сфере и те, которые могут приобретать политическое значение в зависимости от ситуации, например, как в вышеприведенном случае. Из всей суммы психологических характеристик, интерпретированных автором в качестве национально-особенных для испанцев, здесь будут рассмотрены лишь некоторые из них. имеющие прямое отношение к политической жизнедеятельности испанского общества. Их рассмотрение, помимо теоретико-иллюстративного, представляет интерес и в сравнительном плане, поскольку, по мнению многих россиян, в разные времена побывавших в Испании, национальный характер ее жителей весьма похож на национальный характер русских.
Одной из психологических особенностей испанцев является их национально-специфическое восприятие своего правительства, причем не какого-либо конкретного, а института власти вообще. Для партий, участвующих в выборах в органы государственной власти Испании и ассоциируемых в глазах электората с правительством, это означает заведомо ограниченные шансы на победу. Специфика восприятия испанцами своего правительства заключается в традиционном недоверии ему со стороны простых граждан как органу власти, сомнениях относительно его стремления и способности улучшить жизнь народа. То, что эти умонастроения функционируют на неосознаваемом уровне, не снижает их значимости, а, скорее, наоборот, увеличивает степень их влияния.
Оглядываясь назад, в историческое прошлое Испании, трудно прийти к однозначным выводам, что было первым — недостаточно эффективное управление страной, злоупотребления, произвол прави тельственных чиновников, породившие негативное восприятие испанцами своего правительства или их психологические особенности, повлиявшие на установление такого порядка вещей. Можно утверждать лишь то, что оба эти момента связаны между собой. Если первопричиной и источником данного положения дел все же была психологическая специфика испанцев, то она в течение многих веков подкреплялась действиями самих правительственных органов. Из многочисленных наблюдений испанских и зарубежных авторов складывается вполне определенный образ испанского правительства. Карл Маркс, например, в этой связи ссылается на Фридриха Великого, который, «беседуя со своим военным министром, спросил его, какую из европейских стран, по его мнению, труднее всего было бы разорить? Видя, что министр находится в некотором замешательстве, он ответил за него: «Это Испания, так как испанское правительство уже многие годы старается ее разорить, но все тщетно».
У самих испанцев бытует притча, показывающая их отношение к своему правительству. Вот как она звучит. Святой Яков, покровительствующий Испании, по кончине своей предстал перед Богом, который обещал исполнить любые его желания. Святой попросил плодотворного солнца и изобилия для страны. — Будет, ответил Бог.
— Храбрость и мужество испанцам, — продолжал святой, — славу их оружию. — Будет, — был ответ. — Хорошее и мудрое правительство.
— Это невозможно, — возразил Бог, — если ко всему прочему в Испании будет еще и хорошее правительство, то все ангелы сбегут из рая в эту страну. К этому можно добавить и личные впечатления нашего соотечественника В.П. Боткина, который в середине прошлого века писал, что «в Испании ни в какое время, ни в какой форме не было правительства: был только один произвол со всеми своими заблуждениями и личными страстями: никогда администрация не имела других законов кроме собственного каприза и своих личных интересов. Так было прежде, то же и теперь».
Общий негативно окрашенный стереотип восприятия испанцами своего правительства имеет целый ряд оттенков. Характерным, например, для них является дистанцирование от дел правительства:
«Три века правительственного безумства не прошли даром: тяжело легли они на благородной стране. Мудрено ли, что народ ее теперь равнодушно смотрит на эти конституции, говоря про себя свое любимое...«Что за нужда?». Такое равнодушие к действиям власти дополняется самой низкой оценкой ее деятельности, которая к тому же объявляется испанцем полностью ошибочной, если не соответствует его личному мнению. «Надобно видеть, что такое для испанца его правительство, — отмечал в прошлом веке В.П. Боткин, — с каким презрением он говорит о нем...». Крайней же степенью отрицательного отношения является то, что «.. .на свое правительство испанцы с давних пор смотрели как на общественного врага, которого грабить вовсе не предосудительно...».
За последние десятилетия Испания достигла значительных успехов на пути экономического развития, значительно возрос уровень жизни се населения. Многие даже стали считать ее в области экономики «просыпающимся драконом». Огромная заслуга в этом принадлежит правительству Испании. Казалось бы, отношение испанцев к нему должно было радикально измениться в лучшую сторону. Но факты свидетельствуют об обратном.
В июле 1992 года Центр социологических исследований Испании провел опрос среди населения страны, из результатов которого следует, что почти половина испанцев оценила работу правительства как «плохую» или «очень плохую», а если сюда же отнести и «посредственную» оценку его деятельности, то их количество возрастет до 80%. По данным того же исследования только 18% жителей страны выразили мнение, что последнее правительство работало лучше, чем предыдущие, 39% заявили, что между ними нет никакой разницы, а 19% посчитали, что дела в этой области обстоят еще хуже, чем прежде. Что касается сбора и использования средств налогоплательщиков, то из всех опрощенных 77% считают, что государство обирает своих граждан и возвращает им меньше, чем получает в виде налогов. С другой стороны, 4/5 всех жителей страны согласны с утверждением, что очень многие из них обманывают его при уплате налогов. Испанские социологи, проводившие это исследование, пришли к выводу, что «население устало и сыто по горло ненасытностью прожорливого, но некомпетентного общественного управления».
В более наглядной форме, если верить сообщению «Русской мысли», отношение испанцев к своему правительству проявилось в событиях, имевших место 25 марта 1993 года в мадридском университете «Атонома». Во время конференции, посвященной вопросу о месте Испании в Европе, студенты освистали Фелипе Гонсалеса. Премьер-министр мужественно выдержал провокационные вопросы и выкрики с мест типа «Продажный!», «Мошенник!», но после признал, что никак не ожидал такого враждебного приема. Через три дня после выступления главы правительства этими же эпитетами экологисты наградили министра транспорта. За ними настала очередь министров сельского хозяйства и юстиции, выступавших под свист толпы. За месяц до этого рабочие в Кантабрике забросали сырыми яйцами министра социального обеспечения. Как мы видим, критическое отношение к правительству и его действиям, недоверие и восприятие его как «врага» характерны для испанцев и по сей день.
Другой психологической особенностью испанцев является национально-специфическое отношение к накопим, правовым нормам и институтам, которое наиболее точно может быть обозначено терминами «правовой эгоцентризм» и «нигилизм». Эта психологическая особенность основывается, помимо социального опыта и традиций, на представлениях испанца о своей личности и выражается в примате его интересов, взглядов, суждений над нормами общественной жизни, установленными государственными институтами власти. Однако было бы неправильным утверждать, ч то испанцу свойственно отрицание права и его институтов вообще, просто в каждом конкретном случае он воспринимает и оценивает ситуацию со своих личных позиций и, в первую очередь, даст не юридическую, а свою личную оценку, основанную на своих эмоциях и представлениях о справедливости.
Это находящееся на грани осознаваемого пренебрежение законами как регуляторами своего поведения объясняется спецификой социально-исторического бытия испанского народа, наложившей неизгладимый отпечаток на психологию его представителей. Национально-особенное отношение к законам в психологическом плане проистекает от сознания испанцем своего величия, даже более, сознания своего исторического величия как личного (потомка благородных идальго), так и коллективного (гражданина некогда великой империи). Во времена Реконкисты рыцари Христа жили по законам божеским и своим личным, руководствуясь собственными понятиями о чести, достоинстве и справедливости. Америке Кастро в этой связи пишет, что для свободного человека Арагона и Кастилии закон был, скорее, связан с его личными и конкретными решениями, чем с безличными и неопределенными юридическими принципами.
Специфическое отношение испанцев к законам отражено в их культурном наследии и, в частности, в целом ряде театральных постановок. В испанском театре одной из самых распространенных тем является торжество справедливости, особенно когда она берет верх над буквальным соблюдением законности в пользу индивидуального подхода для каждого конкретного случая. Это выражается в соломоновых решениях, когда благодаря твердой воле личности, игнорирующей букву закона, выносится справедливый приговор, такой, как оправдание анормально незаконного протеста прогни тирана или утверждение решения справедливого, но противоречащего всему законодательству («Лучший алькальд», «Король», «Аудиенции короля дона Педро», «Фуэнтеовехуна», «Алькальд Саламеи» и др.).
Свое понимание испанцами справедливости влечет за собой их особое отношение к людям, преследуемым законом, поскольку для них вина последних вовсе не очевидна, их критерии оценки виновности человека могут не совпадать с юридическими. С давних пор отмечалось, как легко испанец чувствует сострадание к тому, кто преследуется властями, и даже принимает иногда его сторону, помогая избежать наказания. Рафаэль Пинтор и Рикардо Бусета писали, что в Испании все смотрят на осужденного, скорее, как на жертву обстоятельств, а не как на преступника. Почти всегда индивидуальные соображения у испанца доминируют над коллективными правовыми нормами.
Путешествуя в прошлом веке по Испании, В. П. Боткин описывал отношение испанцев к местным грабителям: «...жители горных деревень смотрят на них очень равнодушно и вовсе не расположены наводить сыщиков на след разбойников... Замечательно, что в Испании всякий заключенный в тюрьме находит в народе участие и самое большое снисхождение, и цепь каторжного в Испании вовсе не есть клеймо позора». Почти столетие спустя то же писал Диас-Плаха: «И даже сегодня, когда гвардейцы арестовывают какого-нибудь беднягу в кафе, ропот посетителей свидетельствует о симпатии публики к арестованному и враждебности к представителям власти». Такое поведение испанцев, по мнению Хуана Молья, объясняется рыцарским неприятием доносительства, чувством солидарности с конкретным индивидом, а не абстракцией коллектива, моральными устоями, уважаемыми в этой стране более, чем содействие репрессивным Функциям государства. Другими словами, все дело в персональных оценках, суждениях и представле ниях испанцев о справедливости и ее соответствии закону.
Наряду с правовым эгоцентризмом и сочувствием к людям, вступившим в конфликт с законом, испанцы проявляют еще и определенное неверие в юридические нормы и процедуры, что отражается, например, на их отношении к законным способам своего волеизъявления. К. Маркс писал об Испании, что во времена республики всеобщее избирательное право не получило должного признания, в этой стране издавна общим правилом всех серьезных оппозиционных партий было воздержание от участия в выборах, а революционные рабочие привыкли считать его ловушкой, орудием правительственного обмана. То же мнение высказывал и М. Пидаль, утверждая, что «испанский народ не воспринял способ выражать свою волю через всеобщие выборы и не стал уважать их. Всем другим способам волеизъявления он предпочел пронунсьяменто». Причем это отразилось даже на семантике этого слова. Оно означает как выска зывание, волеизъявление, так и восстание, мятеж.
Такой правовой нигилизм становится более понятным с учетом действий самой власти в этой области. В истории страны были моменты, когда законы создавались и отменялись с такой быстротой, что народ терял всякое уважение к ним и еще более утрачивал понятие о законности. В.П. Боткин, например, в середине XIX века писал, что «...в Испании постоянно делают и переделывают конституции — и никто в них не верит; составляют законы — и никто им не повинуется; издают прокламации — их никто не слушает». Испанцы, уставшие от постоянных смен властителей и правительств, начинали мечтать в такие времена о твердой, энергичной власти, которая внесла бы порядок в этот общественный хаос. Но и при «жестком» режиме положение дел оставалось почти таким же. Например, во времена правления генерала Франко, продолжавшегося около четырех десятилетий, в испанском обществе неофициально исповедовался принцип, согласно которому «законодательство является прерогативой диктатора, никому не разрешено оспаривать законы, им издаваемые; никому не позволено участвовать в разработке и проведении в жизнь этих законов; но взамен всем дается фактическое право эти законы не соблюдать».
Своеобразны представления испанцев о государственной власти в их стране. Это своеобразие выражается в психологическом, неосознаваемом отчетливо тяготении испанцев к различающейся по форме, но сходной по сути «сильной» персонифицированной власти, которая в виде монархии или диктатуры характеризует собой значительную часть истории Испании. Объяснение этого находится в историческом прошлом страны. Испанский писатель Хосе Гарсия в своей книге о диктатуре Примоде Ривера отмечает, что вряд лив Европе найдется другая такая страна, как Испания, где прошлое оказывало бы такое влияние на Е;се стороны жизни общества. «В минувших временах можно найти объяснение прихода к власти Примо де Ривера и краха бурбонской монархии, провозглашения республики 14 апреля 1931 года и установления фашистской диктатуры генерала Франко», — пишет он в своей книге.
Особенностью исторического пути Испании было то, что на ее территории в процессе Реконкисты появлялись различные независимые административно-территориальные образования в виде бегетрий, эрмандадов, с одной стороны, и владений сешоров, с другой. Зачастую богатые гранды превосходили кастильских и арагонских - королей по своему богатству и влиянию и даже объединялись против центральной королевской власти. В таких условиях короли были вынуждены опираться на широкие слои населения для подчинения знати и централизации власти. Крестьянство и особенно население городов, испытывая феодальный гнет и страдая от постоянных смут и междоусобиц знатных сеньоров и нуждаясь в более или менее стабильной обстановке для ведения своих дел, поддерживали королевскую власть. Короли, в свою очередь, предоставляли им свое покровительство. расширяли их права и привилегии, освобождали от крепостной зависимости и всякого рода платежей. Такая политика центральной власти была также обусловлена задачами хозяйственного освоения страны и условиями перманентной войны, в которой крестьянство и население городов играли огромную роль.
С объединением Кастилии и Арагона в 1479 г. эта тенденция проявилась с еще большей силой. Уже в первые годы совместного правления «католических государей» Фердинанда и Изабеллы они, при поддержке военной мощи союза городов «Святая эрмандада». направили удар против знати. Одновременно в Кастилии был принят ряд актин, обеспечивающих крестьянам свободное обращение со своим имуществом, облегчавших выкуп на волю, устранявших злоупотребления со стороны феодалов. В Арагоне Фердинанд пытался облегчить положение крестьянства, ограничивая феодальные привилегии и запрещая «дурные обычаи», но постоянно наталкивался на сопротивление могущественной дворянской олигархии. Несмотря на это, ему все же удалось отменить крепостное право в Каталонии.
С учетом вышеизложенных исторических особенностей королевского правления в Испании становится понятным, почему у се жителей за прошедшие века сложились вполне определенные представле ния о государственной власти. В национальной психологии испанцев закрепилось восприятие сильной, центральной власти как предпочтительной и отвечающей их интересам. Кроме того, сильная королевская власть оказалась связанной с самым блистательным и величественным периодом в истории страны — Реконкистой и последующей колонизацией Нового Спета, когда Испания была великой державой.
Психологическим предпочтением определенного типа власти может быть, например, объяснен тот исторический факт, что при въезде Фердинанда VII 16 апреля 1814 г. в Валенсию «ликующие люди впряглись в его экипаж, словами и жестами выражая свою готовность нести старое иго. Раздавались крики: «Да здравствует неограниченная власть короля! Долой конституцию!..». «В воображении народа король был окружен поэтическим ореолом сказочного принца...». К. Маркс отмечал, что «в силу испанских традиций революционная партия едва ли одержала бы победу, если бы она ниспровергала трон. У испанцев сама революция, чтобы победить, должна была выступить в качестве претендента на трон».
Отчетливо проявляется вышеназванная психологическая особенность в суждениях испанских политиков, общественных деятелей, философов, мыслителей. Доносе Кортес, например, отдавал предпочтение государственному устройству Испании, смысл которого сводится к власти короля, через своих подданных осуществляющего свое повсеместное присутствие. Король при этом царствует над подданными и реально управляет ими. Доносо являлся убежденным сторонником абсолютных и умеренных конституционных монархий. В одной из своих парламентских речей, где он развивал мысль о приближении периода политических диктатур, им, в частности, было сказано: «Речь идет о том, чтобы выбирать между диктатурой восстания и диктатурой правительства ... между диктатурой снизу и диктатурой сверху я выбираю ту, что исходит сверху». В соответствии со своими взглядами на власть он был преданным сторонником королевы Изабеллы III. А его теория «католической цивилизации» во многом оказалась перспективной в Испании XX века, в период установления правыми силами военных диктатур.
Другим сторонником монархической власти являлся Рамиро де Маэсту. Он поддерживал диктатора Примо де Ривера и считал правление Альфонса XIII благодатным для Испании. Маэсту активно выступал в защиту монархии и связывал понятие «испани-дад» с единой монархией, в которую были объединены испаноговоря-щие народы с 1580 г. (год аннексии Португалии) до 1640 г. (дата ее отделения), а в последующий период с двумя полуостровными монархиями (начиная с 0'ткрытия Америки и кончая ее отделением). Он даже собирался посвятить этой теме так и не написанную последнюю часть своей трилогии под названием «Защита монархии».
Маэсту положительно отзывался о книге своего соотечественника Х.М. Псмана «Письма скептику относительно форм правления», где автор, излагая основные принципы монархической доктрины приме нительно к условиям XX века, поддерживал авторитарный режим Франко, существование института каудильо (вождя) и подчеркивал, что воссоздание монархии отвечает традициям Испании. Рамиро де Маэсту, комментируя содержание этой книги, особенно поддерживал именно последний тезис и добавлял, что монархия Филиппа II опиралась на убеждения всего испанского народа, а современная монархия может опираться лишь на лучшую его часть.
Среди других публикаций этого направления можно назвать вышедшую в 1952 году книгу А. Лопеса Амо «Монархия социальной реформы». Автор представляет монархический авторитарный строй как оптимальный вариант отношений между обществом и государством. Сюда же относится книга Кальво Ссрера «Теория реставрации» (1952 г.), где автор также высказывает идеи о монархической форме государственного устройства.
Психологическая склонность испанцев к сильной персонифицированной власти отчетливо проявилась во времена правления Франко, которое длилось четыре десятилетия. Такая продолжительность сама по себе заслуживает внимания и требует ответа на вопрос, мог ли авторитарный режим, по сути близкий к монархии, столь долго существовать в стране; не имея для этого психологической основы в народе? Франкизм соединил в себе идеи военной диктатуры и монархической реставрации. В 1947 году, например, был принят закон «О наследовании поста главы государства», в тексте которого говорилось, что Испания «...в соответствии со своей традицией провозглашает себя конституированной как королевство». Далее устанавливалось, что главой государства является «каудильо Испании и крестового похода, генералиссимус вооруженных сил» Ф. Франко.
Режим генерала Франко остался в прошлом, но психология испанцев не претерпела сколько-нибудь значимых изменений, продолжая оказывать влияние на образ мыслей и поведение людей. Остается, говоря словами Дионисио Ридруэхо, «вера в сильную власть, традиционное понимание общественного порядка и стабильности».
Еще одной психологической особенностью испанцев, проявляющейся в области их политической жизни, является ярко выраженная корпоративность. Она выражается в объединении испанцев в группы по своим политическим убеждениям, пристрастиям, приверженности той или иной партии. В прошлом веке В.П. Боткин, находясь в Испании, с удивлением отмечал: «Каждая лавка, каждая цирюльня имеет своих посетителей, которые сходятся тут беседовать… Каждая прилежащая кофейня имеет свой политический колорит... Из моих знакомых каждый верен кофейной своей партии, и в каких бы дальних сторонах Мадрита они не жили, каждый приходит непременно в свою кофейную...».
На более высоком же уровне, среди политиков и государственных деятелей в полной мере воплощается в жизнь лозунг «Дай другу даже то, что ему не положено, а врагу не давай даже того, что его по праву». Характеризуя практическую сторону испанской внутриполитической жизни прошлого столетия, В.П. Боткин писал: «...не только каждое новое министерство, то есть каждая торжествующая партия, но просто каждый новый министр непременно отставляет чиновников своего предшественника и помещает на их место других... первый новый министр одним росчерком пера переменяет весь свой департамент». Наш соотечественник отмечал, что все пришедшие к власти партии в Испании исповедовали один и тот же принцип — «Кто не за меня, тот против меня!» и не принимали во внимание ни знания, ни убеждения, ни прошлые заслуги. Об этом же писал К. Маркс: «Устранение ... с различных должностей осуществляется очень быстро. Это, может быть, единственное дело, — подчеркивал он, — которое в Испании совершается быстро.
Как мы видим на примере испанцев, национальная психология является влиятельной общественной силой, которую нельзя не принимать в расчет. Этнопсихологическая наука еще не участвует в решении задач практической направленности, но уже имеет свое видение многих насущных общественных проблем и путей их разрешения. Необходимость дальнейшего развития этнопсихологической науки диктуется потребностями научного осмысления социальных процессов и явлений, в том числе и политического характера, и подразуме вает дальнейшую разработку этнопсихологической теории, проведение конкретных исследований данной тематики, создание на этой основе банка этно-психологической информации, составление психологической карты мира.
Крысько В. Г.
СОЮЗ НАУК В РАЗВИТИИ ЭТНИЧЕСКОЙ ПСИХОЛОГИИ
Этническая психология — это самостоятельная, довольно молодая и одновременно достаточно сложная отрасль знаний, возникшая на стыке таких наук, как психология, философия (социология) и этно графия (этнология), которые в той или иной мере изучают нацио нальные особенности психики человека и групп людей. Имея свои задачи, свои возможности в познании психологических особенностей представителей разных этносов, эти науки вступают в особое своего рода сотрудничество с этнопсихологией, привнося в ее пространство важные характеристики, выводы, предлагая свои научные позиции.
Философия (от греч. sophia — мудрость) — одна из наиболее древних наук — теоретически осмысливает социальное и психологи ческое своеобразие этнических групп и их представителей, прежде всего наций, и выясняет специфику его влияния на внутри- и межна циональное взаимодействие и общение людей; разрабатывает мето дологические принципы познания этих явлениям Представители оте чественной теории наций и межнациональных отношений и многие их коллеги за рубежом давно уже признают наличие специфических черт национального характера (национальной психики) и их особого сочетания (находящего выражение в психическом складе нации, эт носа) у членов той или иной этнической общности, проявляющихся активно в их деятельности и поведении.
Социология (от лат. societas — общество + ogos — учение), в свою очередь, всегда исследовала в рамках своей дисциплины качествен ные характеристики национальных групп, выявляла их место в соц иумах, параметры и отличительные характеристики, вот почему она не может оставить без внимания и их психологическое содержание.
Этнография же (от греч. ethnos — племя, народ + grapho — пишу или этнология — от греч. ethnos + ogos — учение) была изначально ориентирована на познание и обобщение данных о национальных традициях, привычках и вкусах, специфических особенностях пове дения и действий людей различных этносов, непосредственно сталки валась с проявлением в этих феноменах психологического своеобра зия, не могла не комментировать его специфику, в определенной мере ее описывать и изучать.
Психологическая наука, и в частности ее отрасль — социальная психология (от лат. societas — общество + греч. psyche — душа + ogos — учение), — в силу предназначения должна заниматься конкрет ным анализом национальных особенностей психики людей и выявле нием закономерностей их проявления и функционирования. Национальная (этническая) принадлежность индивида, — отмечает Г.М. Андреева, — является чрезвычайно значимым для социальной психо логии фактором потому, что она фиксирует определенные характери стикой микросреды, в условиях которой формируется личность» . А так как сфера проявления национальных особенностей психики индивида достаточно обширна, закономерно вторгается в макро среду и в то же время весьма рельефно очерчена в структуре обще ственного сознания (общественного бытия), выделилась особая от расль социальной психологии — этническая психология (от греч. ethnos — племя, народ + psyche — душа + ogos — учение).
Вместе с тем этническая психология должна развиваться в тесном сотрудничестве с другими науками;/Ее взаимодействие с ними обус ловливается необходимостью объединения усилий многих исследова телей в интересах изучения сходного объекта — явлений, выступающих следствием взаимодействия, общения, взаимоотношений и пове дения людей в составе этнических общностей.
Этнология (этнография) и социология помогают психологам: методологически верно и всесторонне более грамотно осмысливать потребности, ценностные ориентации, настроения, чувства, тради ции, привычки и нравы представителей различных национальных групп; осознавать, как они влияют и в каком соотношении находятся с национально-психологическими особенностями людей, как послед ние проявляются в процессе социального и культурного их бытия. В связи с этим предметом исследований социологов и этнографов вы ступают не собственно национально-психологические особенности, отличающие одних людей от других, а социокультурные феномены, а также социальная специфика внутригрупповых и межгрупповых этнических отношений.
Историческая наука дает возможность психологам точно интерп ретировать факторы и источники формирования национально-психо логических особенностей представителей тех или иных этнических общностей, правильно оценивать формирование, функционирование и трансформацию конкретных проявлений психики этих людей на различных исторических этапах их развития.
С другой стороны, эти и другие науки, например, педагогика (от греч. pcdagogike—наука о воспитании детей), политояогия (от греч. poitika — государство или общественные дела + ogos — учение) нуждаются в результатах исследований психологов, поскольку без них не могут быть правильно объяснены конкретные явления, отно сящиеся к областям их собственных интересов. Так, политология с помощью этнопсихологов может более точно описывать специфику протекания политических процессов в конкретных национальных ре гионах, которая во многом зависит от своеобразия проявления наци онально-психологических особенностей народов, в них проживаю щих. А педагогам этнопсихология способна подсказать, например, наиболее адекватное содержание воспитательных мероприятий, т.к. во многом определяется спецификой национального опыта конкрет ной этнической общности.
Кроме того, в настоящее время из конкретных наук выделились прикладные отрасли знаний, ориентированные на изучение нацио нальной специфики многочисленных явлений и процессов, без ана лиза результатов исследований которых не может обойтись этниче ская психология. Вместе с тем эти отрасли знаний отличаются своим предметом и соответственно спецификой исследований.
Так, этносоциология (от греч. ethnos — племя, народ и лат. so-cietas — общество + ogos — учение) — научная дисциплина, сложив шаяся на стыке социологии и этнографии и занимается изучением социальных явлений, происходящих в различных этнических общностях. Некоторые ее представители, как уже говорилось, считают, что она должна исследовать национальное сознание и самосознание, этнопсихологические особенности людей, проявляющиеся в нацио нальных отношениях, межличностном социальном взаимодействии, общении и поведении, т.е. охватывать большую часть предмета этниче ской психологии. Однако, несмотря на то, что этносоциология объек тивно выходит на психологические вопросы, сталкиваясь с необходи мостью учета психологических особенностей исследуемых субъектов, поле их исследования иное, различны изучаемые закономерности. И здесь очень важно чувствовать и учитывать границы различия, в частности, между понятиями «социальное» и «психологическое», что, однако, не всегда отмечается в этносоциологических работах. Часто представители этой науки не видят четкой грани между понятиями «социальное» и «психологическое» и не стремятся объяснить их соот ветственно социологическими и психологическими закономерностями.
Этнокультурология (от греч. ethnos — народ + cutura — развитие + ogos — учение) — отрасль культурологической науки, в свою оче редь, в качестве определяющего фактора этнопсихологических харак теристик народов считает влияние культурной среды. По ее мнению, культура начинается с того, что на поведение людей накладываются ограничения, т.к. целостность культурной среды предполагает выра ботку единых правил поведения, наличие общей национальной памя ти, единой картины мира у представителей одного этноса. В процессе исторического развития каждый народ создает собственную целост ную систему культурных ценностей. Их особенности выражают его этническое сознание.
Культурная антропология (от греч. cutura — развитие + anthropos — человек + ogos — учение) — отрасль науки, возникшая на стыке культурологии и этнографии (социальной антропологии), за нимается изучением человека как представителя различных куль тур, национальных общностей. Она исследует индивида как члена определенной этнической группы, рассматривая последнюю как часть целого — конкретной культуры, понимаемой как образ жизни, присущий тому или иному народу, обществу.
Этнопедагогика (от греч. ethnos — народ + pedagogike — наука о воспитании детей) — отрасль педагогической науки, занимается: 1) исследованием своеобразия целей, задач, методов, приемов и спо собов воспитания и обучения, традиционных для конкретных наро дов; 2) сравнительным изучением специфики обучения и воспитания у различных народов; 3) анализом влияния национальной психоло гии на обучение и воспитание представителей тех или иных этниче ских общностей; 4) учетом закономерностей этого процесса в органи зации и осуществлении педагогического и обучающего воздействия. Этнопедагогика тесно связана с этнической психологией. Но их нель зя отождествлять, как это иногда делается.
Этнопсихолингвистика (от греч. ethnos — народ + psyche — душа + от лат. inqua — язык) —отрасль лингвистической науки, которая в качестве главного фактора формирования психики этноса рассмат ривает влияние его языка и мышления, которые накапливают и отра жают его исторический опыт. По мнению ее представителей, любой язык тесно связан с этническими, правовыми, религиозными форма ми общественного сознания, которые несут в себе значительную эт ническую нагрузку. Кроме того, считается, что в функциональном плане структура языка определяет и структуру мышления представи телей конкретной национальной общности, а специфическая функ ция языка, (речи) влияет на своеобразие развития их психических процессов.
Предметом этнической психологии как самостоятельной отрас ли знаний является изучение своеобразия проявления и функциониро вания психики представителей различных этнических о6щностей.
Однако эта наука, как уже подчеркивалось, формировалась в борьбе различных взглядов на ее содержание, предмет, объект и ме тоды, и многие точки зрения, позиции, до сих пор отстаиваемые, уже не отвечают велению времени, являются препятствием для изучения национально-психологических явлений.
Долгое время главным общепризнанным в этнической психологии считалось понятие психологического склада. Вместе с тем, будучи заимствовано, оно до сих пор не наполнено реальным содержанием. «…Понятие «психологический склад нации» оказывается достаточно трудно поддающимся операциональному определению, — подчерки вает Г.М.Андреева. — Поэтому в этнопсихологии предпринят ряд попыток найти такие эквиваленты этому понятию, которые были бы более доступны для использования их в эмпирических исследовани ях. Как синоним «психологическому складу нации» употребляются понятия «национальный характер», «национальное самосознание», просто «национальная психология». Однако введение множества та ких понятий не поправляет дело и лишь вносит недопустимый терми нологический разнобой».
Даже на примере одного этого замечания известного российского социального психолога, во многом верно отражающего ситуацию с категориальным аппаратом этнической психологии, хорошо виден методологический казус, с которым сталкивается данная наука. Вме сто того, чтобы первоначально с помощью конкретных исследований изучить и понять сущность и содержание этнопсихологических фено менов, а затем на этой основе сформулировать соответствующую концепцию, выдвигаемые позиции без достаточных на то оснований заранее загоняются в жесткую схeмy «психологического склада нации», содержание которого оказывается аморфным, неконкретным, противоречивым.
Вот почему структура этнопсихологических явлений при напол нении ее конкретным содержанием до сих пор испытывает влияние двух тенденций. Первая из них состоит в том, что в систему элементов этой структуры включаются компоненты, представления о которых заимствованы из общей и социальной психологии: характер, темпе рамент, чувства, воля и т.д. представителей той или иной нации. Вторая тенденция предполагает изучение определенных общих черт национальной психологии, национального характера людей, состав ляющих содержание этнопсихологических феноменов.
На наш взгляд, обе тенденции заслуживают серьезного отноше ния, безусловно, должны приниматься во внимание. Вместе с тем они еще недостаточно осмыслены в их взаимодействии и как бы сущест вуют независимо друг от друга. На самом же деле их можно заставить «работать» в интересах общего дела, т.к. они не отрицают реально существующих, проявляющихся и осознаваемых человеком нацио нально-психологических особенностей.
Сделать это можно, если, правильно продумав исходные позиции, объединить в единое целое уже имеющиеся представления.
Действительно, в рамках первой тенденции главным образом кон статируется наличие системообразующих элементов психологии представителей этнических общностей, таких, как национальный темперамент, национальный характер и других… Функционирование последних само по себе предполагает присутствие внутри них конк ретных составляющих подсистем: черт национального характера и темперамента, определенных национальных чувств и т.д. Общие ха рактеристики национальной психологии, на которые делается упор во второй тенденции, теперь уже с определенными оговорками укла дываются в рамки подсистемных элементов первой тенденции. Дру гое дело, что их очень сложно классифицировать по единому основа нию, т.к. в обоих случаях названия заимствованы из арсенала обоб щающих понятий о психологических явлениях общей психологии, ориентирующих на проявление многообразных компонентов, их со ставляющих, эмоциональных, познавательных, волевых и т.п. Все подобные противоречия снимаются, если ввести в научный оборот базовую категорию для этнической психологии — национально-пси хологические особенности, что позволяет, с одной стороны, сами эти особенности в последующем идентифицировать в зависимости от того класса психологических феноменов, который их порождает.
Можно говорить, например, о мотивационно-фоновых, интеллек туально-познавательных, эмоциональных, волевых и коммуникативно-поведенческих национально-психологических особенностях людей. Мотивационно-фоновые национально-психологические осо бенности характеризуют побудительные силы деятельности представителей той или иной этнической общности, показывают своеобразие ее мотивов и целей; интеллектуально-познавательные — определя ют своеобразие восприятия и мышления носителей национально» психики, выражающееся в наличии у них специфических познавательных качеств, отличных от аналогичных у представителей других народов и дающих возможность по-особому воспринимать окружающую действительность, оценивать ее, строить планы деятельности модели и схемы способов достижения результатов; эмоционально волевые — обусловливают функционирование у представителей той или иной этнической общности четко выраженных своеобразных эмоциональных и волевых качеств, от которых во многом зависит результативность деятельности; коммуникативно-поведенческие — охватывают информационное и межличностное взаимодействие, общении взаимоотношения представителей конкретных народов, показывают их отличие, поскольку у этнической общности существуют свое установившиеся нормы взаимоотношений и обмена необходимыми сведениями, особенности организации и руководства.
С другой стороны, совершенно очевидно: национально-психологические особенности —это реально присутствующие в общественном сознании и общественном бытии социально-психологические феномены, признавать наличие которых обязаны и социология, и этнография, поскольку обе эти науки, констатируя существование этнических своеобразных характеристик различных групп общества, должны согласиться и с реальностью функционирования особенностей психологии представителей этих групп.
Фактически подобное уже давно имеет место, т.к. и социология, этнография фиксируют и даже в определенной мере исследуют своеобразие психики, различных общностей. Национально-психологические особенности в то же время выступают специфической форм функционирования общечеловеческих свойств психики.
Вместе с тем представляется, что термин «национально-психогические особенности» более точен. Это не означает, что в фокусе главного внимания из всех этнографических групп оказываются только нации, которые как виды этнических общностей сложились на относительно позднем этапе исторического развития. Наоборот, мы придерживаемся точки зрения, согласно которой понятие «нацио нально-психологические особенности» должно отражать в своем на звании высшую степень развития психологии всех этнических групп, а не только наций. Исследовать эти особенности — значит, выявить сущностные характеристики психики любого этноса, видеть, прежде всего его национальную, т.е. окончательно оформленную этниче скую специфику, т.к. последняя только на уровне нации предполага ет самый высокий уровень обобщения, присущего той или иной об щности своеобразия.
И, наконец, необходимо помнить о еще двух характеристиках на ционально-психологических особенностей, важных для их практиче ского осмысления. С одной стороны, предпочтительное внимание национально-психологическим особенностям не означает, что в пси хологии народов этноспецифические черты являются преобладающими. Напротив, они базируются на одной общечеловеческой психологиче ской основе. С другой стороны, своеобразие национальной психоло гии того или иного народа выражается не в каких-то неповторимых психологических чертах, а, скорее, в дифференцированном их соче тании, воплощенном в его исторических традициях, предписываю щих определенные формы реакций и поведения людей в ходе социа лизации.
Таким образом, этническая психология — это наука, изучающая закономерности развития и проявления национально-психологиче ских особенностей людей как представителей конкретных этниче ских общностей и отличающих их друг от друга. Она, в свою очередь, является отраслью социальной психологии и базируется на иссчедо-;;з,-'-иях, осуществляемых не только учеными-психологами, но и соц- , иологами, этнографами, философами, политологами, антропологами.у Национально-психологические особенности людей — реально суще ствующие, активно функционирующие и четко осознаваемые иссле дователями явления общественного сознания, имеющие свои специ фические свойства, своеобразные механизмы проявления и оказыва ющие большое воздействие на поведение и деятельность людей.
Этническая психология и ученые, ее представляющие, занимают ся прикладными исследованиями, которые в зависимости от того, кто их осуществляет, могут быть двух видов. Во-первых, психологи зани маются изучением собственно национально-психологических осо бенностей людей как представителей конкретных этнических общно стей, независимо от того, являются ли они врожденными или приоб ретенными в ходе социализации индивида, а также закономерностей их проявления и функционирования. Национально-психологические особенности формируются и в филогенезе ив онтогенезе, а значит, имеют непосредственную связь и с общим развитием психики чело века. Общий перечень возможных направлений исследований этни ческой психологии именно психологами должен отражать и традици онную психологическую рубрикацию, включая в себя как интеллек туально-познавательные процессы, эмоционально-волевые явления, психологическое своеобразие групповых форм взаимодействия и поведения людей, так к национально-специфические потребности ин тересы ценностные ориентации.
Во-вторых, социологи, и, этнографы проводят, главным образом, этнокультурное исследования. Их предметом является не изучение собственно национально-психологических особенностей, отличаю щих одних людей от других, а национальное своеобразие культурных потребностей и традиций, социальных стереотипов поведения и жиз ни представителей конкретных этнических общностей.
Методологическими принципами этнической психологии, безусловно, выступают принципы; психологической науки в целом, кото рыми она должна руководствоваться, при анализе собственно психо логических феноменов.
Принцип детерминизма показывает причинную обусловленность национально-психологических особенностей социальными и иными, в том числе общепсихологическими факторами, влияющими на процесс формирования той или иной этнической общности, которые и определяют специфику их, функциониррвания и проявления. Вот по чему для того, чтобы, правильно осмыслить конкретный этнопсихологический феномен, необходимо понять специфические причины и условия, его породившие.
Методологический принцип единства сознания и деятельности вооружает этнопсихологию правильным пониманием сущности про явления этнопсихологических феноменов в зависимости от законо мерностей того или иного вида деятельности, в которую вовлечен представитель национальной общности. С одной стороны, очевидно, что общие закономерности конкретной деятельности рождают сход ство в проявлении психологии субъектов её осуществления. С другой — национальное самосознание, будучи по своему происхождению своеобразным у каждого народа, вносит такое же отличие и в элементы, формы и результаты самой деятельности.
Принцип личностного подхода требует при изучении любых на ционально-психологических особенностей учитывать, что их носите лем всегда выступает, во-первых, конкретная личность и, во-вторых, представитель определенной этнической Общности, с характерными для них чувствами мыслями, переживаниями и т.д. Следовательно, нужно постоянно помнить: в психологии каждого человека присутст вует и личностно, и национально особенное, проявляющиеся в един стве и противоречивости своего сочетания.
Можно говорить и о наличии у этнической психологии и своих собственных методологических принципов, каким например, выступает принцип гносеологического подхода к анализу национально-психологических особенностей людей, который ориентирует на тщательное изучение и сопоставление социально-исторического своеоб разия процессов развития одной нации или народа в отличие от других, учит видеть проявление специфического в их психологии как результат закономерного сочетания воздействия известных экономи ческих, политических, социальных, культурных я психологических факторов.
Кроме того, необходимо принимать во внимание и принцип учета этнографических факторов. Последние производны от материаль ной жизни и материального бытия людей. При их осмыслении важно руководствоваться демографическими и статистическими закономер ностями, с которыми они связаны.
Следует помнить и о принципе относительности всех психоло гических характеристик наций, равноправии и взаимоуважении их представителей в вопросах духовного развития каждого этноса, который ориентирует ученых на достаточно осторожное обращение с результатами своих исследований, предполагает отказ от противопо ставления и абсолютизации конкретных черт этнической психики конкретных народов.
Одним словом, этнопсихология как особая научная сфера, зани мающая все более активно важное место в системе научных знаний, не только прочно опирается на достижения многих других дисциплин в их познании психологии человека, но и сама щедро питает их, раскрывая в рамках своих возможностей не только психологические осо бенности разных этносов, но и закономерности их функционирования и развития.
Мосейко А.Н
К ПРОБЛЕМЕ НАЦИОНАЛЬНОГО ХАРАКТЕРА
«Есть закон человеческой природы и культуры, в силу которого все великое может быть сказано человеком или народом только по-своему и все гениальное родится именно в лоне национального опыта, духа и уклада. Двенационализуясь, чело век теряет доступ к глубочайшим колодцам духа и священным огням жизни, ибо эти колодцы и эти огни всегда национальны: и них заложены и жи вут целые века всенародного труда, страданий, борьбы,созерцания, молитны и мысли»
Ильин И.А. М., 1993. С. 136.
О русском народе, его характере, о русской душе, культуре, исто рии говорят и пишут давно, много и разнообразно. Писали и пишут в России и за ее пределами, в разные времена и при разных историче ских обстоятельствах.
Характеристики, даваемые русским, столь различны и противопо ложны, что вызывают у многих некое почти мистическое недоумение. Ни один народ не удостаивался чести порождать такие противоречи вые чувства.
«Загадочная русская душа», русский народ характеризуются та кими качествами, как религиозность, трудолюбие, доброта, справед ливость, честность, терпеливость, свободолюбие, бесстрашие, пред приимчивость. Однако у других авторов все наоборот, и русские ха рактеризуются как пьяницы, трусы, как лодыри, лжецы, люди с рабской психологией, не способные понять высокие чувства и готовые к актам жестокости и вандализма.
Более глубокие исследователи, такие, например, как писавший в начале нашего века англичанин Морис Бэринг, пытаются понять про тиворечивость русского характера. Бэринг пишет об энергии, смело сти мысли русских, но одновременно об отсутствии чувства меры, экстравагантности, робости поведения, скачках от энергии к бездея тельности, от оптимизма к пессимизму, от бунта к подчинению. В русском человеке, считает он, сочетаются свойства Петра Великого, князя Мышкина и Хлестакова.
В последнее десятилетие о русских говорят и пишут особенно много и, к сожалению, часто негативно.
В ближнем зарубежье, в бывших советских республиках негатив-нос отношение к русским объяснимо, хотя и несправедливо. Про изошла определенная аберрация сознания, как бы персонификация зла, эффект «козла отпущения», в результате чего русские ассоции руются с большевизмом, с догматической идеологией, от которой они пострадали не меньше друг их народов.
Удивительно другое — в последние годы в России, особенно в среде интеллигенции и даже в академических изданиях, возникла своеоб разная антирусская мифология, оперирующая мифами об отсутствии у русских трудовой этики, духа предпринимательства, об исконном варварстве русских, об их безинциативности и лени, рабской покор ности и невежестве. Что это? Мазохизм, подсознательное стремление к покаянию или желание подыграть западным партнерам? Или это национальная черта — самоуничижение и экзальтированный самокритицизм?
Во всех этих вопросах хочется попробовать разобраться.
Но прежде — о национальном характере вообще. Существует ли он? Или это некий миф, фантом.
К. Леви-Стросс писал, что оригинальность каждой из культур заключается прежде всего в ее собственном способе решения проблем размещения ценностей, общих всем людям. Только значимость их никогда не бывает одинаковой в разных культурах. Современная этнология, — говорит он, — все сильнее стремится понять истоки этого таинственного выбора.
И действительно, каждый народ строит свой национальный Кос мос, создаст свой образ мира. Элементы образа (картины) мира носят общечеловеческий характер, но их расположение, а главное, осмыс ление и оценка специфичны для каждого народа. Народ, нация (эт нос) вырабатывают систему оценок своего Космоса и самых себя в нем с позиций добра и зла. Категории добра и зла архетипичны и присут ствуют в любой культуре, однако содержание их меняется, развива ется, наполняется разными смыслами в различных культурах.
Субъекты национальных культур, сформировавшихся в разных природных условиях и в разные эпохи, отличаются друг от друга своим мироощущением и миропониманием, «углом зрения», оценка ми мира и самих себя в нем, своими устремлениями и идеалами, эмоциональными реакциями и предпочтениями, т.е. своими нацио нальными характерами.
Народ, его культура в процессе исторического развития меняются и развиваются, меняется общественный менталитет (в котором соче таются сознательные и бессознательные компоненты), точнее, его сознательная сфера.
А что же национальный характер? Меняется ли он и в каких пределах? Современный человек сильно изменился, изменился его облик и предпочтения, оценки и социальные идеалы. И тем не менее француз, араб, русский, киргиз, эстонец, американец поведут себя по-разному в одинаковых жизненных ситуациях, по-разному обуст роят свои жилища (несмотря на тенденцию к унификации), органи зуют свой бизнес, досуг и т.д. Такие различия (по сравнению с нами) в оценках, в поведении, в реакциях мы видим в американских филь мах на экранах наших телевизоров.
Русский эмигрант, увезенный во Францию в раннем детстве и лишь к старости попавший в Россию, рассказывает:
— Всю жизнь я говорил по-французски, дружил с французами, женился на француженке и всегда я со своей мечтательностью, стрем лением к каким-то высшим целям казался окружающим сумасшед шим, да и сам себя считал таковым. А вот приехал сюда, пообщался с людьми и понял: я не сумасшедший, я просто русский. Человек жил практически вне своей культуры, но сохранил свой национальный характер, некие его фундаментальные черты.
Поразительные примеры демонстрирует нам детская психология. Наш жизненный уклад сейчас полностью перевернулся. Все, что име ло знак минус, приобрело знак плюс, и наоборот. Некоторые семьи не только «вписались» в рыночные отношения, но и якобы усвоили чуж дые российскому образу жизни и характеру принципы: «время деньги», «нечего заниматься пустопорожними разговорами», «надо дело делать, а не мечтать», «кому нужны какие-то подвиги и романтиче ские бредни» и т.д. А вот дети в таких семьях часто мечтают, и не о сникерсах и черепашках ниндзя, а «о подвигах, о доблести, о славе». Эти благополучные детишки в меру своих сил думают и рассуждают о «мировых» проблемах — добре, красоте, справедливости. Куда же им деваться, если в их маленьких сердцах звучат голоса предков, стремившихся к «абсолютному добру» и сражавшихся со злом во всех его видах. Взрослые эти голоса не слышат или стараются не слышать, а иногда боятся их слышать и стремятся «вылечить» своих детей от «пустых» и «ненужных» сегодня чувств.
Детские психологи И. Медведева и Т. Шишова в своей умной «Книге для трудных родителей» рассказывают о таких взрослых, о маме, например, которая главным недостатком своего ребенка счи тала его мечтательность. И о другой маме, которая, краснея и запи наясь, сообщила психологам, что у ее сына ... патриотизм, и что она, пытаясь освободить его от этого лишнего и вредного чувства, действо вала «...и угрозами, и уговорами... ничего не помогает... Даже обо стряется...» Звучит как анекдот, но это свидетельство, до каких па радоксов доходит сегодня наша жизнь.
Можно себе представить, как ломается психика — наша и наших детей и их детей, и кто знает, сколько еще поколений испытают на себе последствия сильнейшего культурного срыва, когда рушатся ве ковые устои под давлением иной цивилизационно-культурной систе мы ценностей, когда государством и средствами массовой информа ции внедряются чуждые национальному характеру установки и принципы поведения. Надежда одна — природа национального ха рактера, его, в какой-то мере, иррациональная сущность, которые устоят.
Для любой культуры характерна определенная закономерность. Как бы не изменялась культура, даже в самых неблагоприятных ус ловиях культурного срыва, когда быстро и радикально меняется самое главное — картина мира, система ценностей, социальные идеалы, доминанты идентификации личности — в культуре сохраняются не кие фундаментальные основы, на базе которых восстанавливается картина мира, система ценностей, хоть и радикально измененные, но характерные именно для данной этнической культуры в данный пе риод ее существования и соответствующие «душе народа», его инациональному характеру.
Итак, национальный характер оказывается наиболее устойчивой зоной этнической культуры, ее ядром. Именно в нем наиболее явно обнаруживаются следы коллективного бессознательного народа, его архетипы, в нем имплицитно содержится спрессованный в виде знаков и символов исторический опыт многих поколений народа.
Немного об этнических архетипах. Определяя архетипы, боль шинство исследователей вслед за К. Юнгом обращает внимание на общечеловеческий характер этих компонентов коллективного бессоз нательного. Однако уже Юнг писал об иерархии архетипов, отметив, что «господствующие архетипы не остаются неизменными раз и на всегда» и принимают различную форму в Германии, Италии и России. «Архетипы, — пишет К. Юнг, — принадлежат группам, народам или всему человечеству». Одни и те же архетипические образы хаоса и порядка, света и тьмы, добра и зла, жизни и смерти у каждого народа имеют свое осмысление и воплощение, что обнаруживается в особенностях картины мира, в системах ценностей и особенно в национальном характере. К. Юнг видел, например, в движении немецкого национал-социализма и особенно в мифологии этого движения влия ние мифического древнегерманского образа — бога Вотана — олицет ворения «тевтонской ярости», одержимости, грозы, колдовства. Юнг пишет, что влияние этого бога еще в середине нашего века можно было обнаружить в немецких деревнях.
Этнические архетипы закрепляются в знаковых системах народа — в его языке, сказках, мифах, обрядах, ритуалах. Б.А Рыбаков отмечает, что древнерусское божество Род, воплощавшее все высшие и жизненно важные понятия русского человека, саму суть его миро понимания и нравственности, нашло отражение в широком круге слов с корнем «род»: Род (семья, племя), Народ, Родина, Природа, Родить, Рожать, Урожай.
Этнические архетипы обнаруживаются и в таких трудноуловимых субстанциях, как эмоциональные реакции, вкусы и предпочтения, идеалы, взгляды, чувства, т.е. в национальном характере. Поэтому не случайно ассимилировавшийся во Франции русский чувствует свою непохожесть и понимает ее суть только в России. Не случайно молодые француженки и французы русского происхождения, бабуш ки которых родились во Франции, на пасхальной службе в храме Александра Невского в центре Парижа с просветленными, залитыми слезами лицами слушают русский хор, не понимая ни слова.
Прежде чем приступить к анализу основных черт русского наци онального характера, хотелось бы сделать еще одно отступление, поставив один из наиболее сложных вопросов. Кто является субъек том русского национального характера? Бесспорно, представители русского этноса. На мой взгляд, близки к русскому национальному характеру украинцы и белорусы, имеющие общее с русскими проис хождение, общую историческую память и разделившиеся в силу ряда геополитических и исторических обстоятельств. В характерах укра инцев и белорусов возможны некоторые специфические черты, но, думается, фундаментальные основы являются общими.
Являются ли носителями русского национального характера века ми живущие в России (не в автономиях) и ассимилировавшиеся в русской культуре татары, немцы, евреи, шведы и др.? Думается, да, тем более, что многие из них состоят в смешанных браках (имеют родителей разных национальностей), считают родным языком рус ский и часто отличаются от «этнических русских» только фамилией или антропологическим обликом, да и то не обязательно, а многие вообще считают и называют себя русскими.
А как же с этническими архетипами? Не стучатся ли в их сердцах еще более древние архетипы? Возможно, иногда и стучатся, как сту чатся в сердца русских угро-финские, арийские, татарские предки.
К. Юнг писал, что национальные архетипы, до поры дремлющие в подсознании, в период национальных катастроф, массовых перемен всплывают на поверхность. Такое явление актуализации этнических архетипов проявилось в России в последнее десятилетие. Разрушение устоев и ценностей привело к кризису самоидентификации, и люди, взамен утраченных связей, стали искать новые, новые опоры, в том числе этнические. В результате татары стали изучать язык, обычаи своего народа, считать себя мусульманами. Однако пилотажный оп рос татарских семей в Москве выявил следующее: на вопрос о нацио нальных исторических героях и деятелях культуры большинство на зывало Суворова, Ломоносова, Петра I, даже Илью Муромца, а также Пушкина, Лермонтова. Грустно, что татары не знают своих национальных героев, но многие из них происходят из семей, живущих в Москве с XVI века, а в русском православии чтут святого Петра Ордынского — православного татарина. Как тут разделить этниче ские архетипы? И еще пример. Образовалось государство Израиль, и многие евреи, особенно в последнее десятилетие, уехали на истори ческую родину. Вроде бы здесь с архетипами все в порядке — они постучались в сердце, всплыли на поверхность, и люди поехали. Но что произошло дальше. В Израиле они (конечно, не все) с болью и теплотой вспоминали часто обруганную и проклятую Россию, со сле зами слушали приезжающих из России артистов, организовывали общества русской культуры, русские театры, русские библиотеки, интересовались новинками русской литературы. Значит, и другие, русские архетипы стучат в их сердца, и другие голоса звучат в их подсознании. Тем более, что, по рассказам очевидцев, приехавшие из России евреи в Израиле демонстрируют в своей жизни, работе, биз несе, отношениях как положительные, так и отрицательные качества именно русского характера. Таким образом, вопрос этот сложный, и однозначного ответа на него найти невозможно.
А теперь — о самом русском национальном характере. Каков он? Как совместить столь противоположные характеристики, даваемые русским не только иностранцами, но и ими самими.
Многие русские мыслители, да и иностранные исследователи Рос сии, обращали внимание на антиномии русского национального ха рактера, его противоречивость. Николай Онуфриевич Лосский в своей книге «Характер русского народа», написанной в 1957 году, говорит о необходимости определить такие качества русского харак тера. каждое из которых содержит два противоположных, так что «отрицательное свойство есть как бы оборотная сторона той же меда ли, у которой лицевая сторона — положительная».
Об этих двух сторонах медали пишет и Н. Бердяев, объясняя причину антиномий русского характера: «Два противоположных на чала легли в основу формации русской души: природная, языческая, дионисическая стихия и аскетически монашеское православие. Мож но открыть, — пишет он, — противоположные свойства в русском народе: деспотизм, гипертрофия государства и анархизм, вольность;
жестокость, склонность к насилию и доброта, человечность, мяг кость; обрядоверие и искание правды; индивидуализм, обостренное сознание личности и безличный коллективизм; национализм, само хвальство и универсализм, Бесчеловечность; эсхатологически месси анская религиозность и внешнее благочестие; искание Бога и воинст вующее безбожие; смирение и наглость; рабство и бунт». Бердяев отрицательные качества ставит на первый план, в результате чего положительные свойства как бы вытекают из отрицательных, явля ются их оборотной стороной. Думается, что при таком анализе и форма выражения важна. Н.О. Лосский подходит иначе к определе нию русского характера, беря за основу как первичное, положитель ное качество русской души, что представляется более верным. М. Бэринг также писал: «Недостатки России — оборотная сторона поло жительных качеств ее, столь ценных, что они перевешивают недо статки».
Особенностью этой противоречивости русского характера являет ся то, что стороны оппозиции имеют крайний характер, между ними нет середины. Противоречивость есть в любом народе, но подобная крайность противоположностей свойственна особенно русскому народу и является одним из недостатков его характера. Такие крайности отмечали многие исследователи.
«Одна черта, замеченная давно, — пишет Д.С. Лихачев, — дейст вительно составляет несчатье русских: во всем доходить до крайно стей, до пределов возможного».
Н.О. Лосский объясняет эту черту русского характера недостат ком средней области культуры и, отсюда, отсутствием самодисципли ны, чувства меры.
Ключевский видит причину в природе России, которая «часто сме ется над самыми осторожными расчетами великоросса: своенравие климата и почвы обманывает скромные его ожидания и, привыкнув к этим обманам, расчетливый великоросс любит подчас, очертя голову, выбрать самое что ни на есть безнадежное и нерасчетливое решение, противоставляя капризу природы каприз собственной отваги. Эта наклонность дразнить счастье, играть в удачу и есть великорусский авось.
По этому вопросу хотелось бы заметить, что крайности русского характера способны как бы перетекать друг от друга, оборачиваться друг другом, это даже не две стороны медали, а, скорее, сообщающи еся сосуды, где одно крайнее качество сопричастно другому, и в любой момент они могут поменяться местами, обратиться друг в друга у одного и того же человека. Трудолюбие может смениться ленью, бездеятельность — лихорадочной активностью, доброта - жестокостью, покорность — бунтом, предприимчивость — апатией и безынциативностью. Именно поэтому русских и характеризуют, если не видят этой двусторонности, либо как пьяниц, лодырей, варваров, трусов, либо как храбрецов, людей честных, трудолюбивых. А русские могут быть и такими и другими. Казалось бы, это не логично, но ведь есть и другая логика — мифологическая, которая, по словам Я.Э. Голосовкера, — как бы играет произвольно категориями — временем, про странством, количеством, качеством, причинностью. Именно в архаическом пространстве мифологии возможно перетеканние сто рон противоречия друг в друга: естественное и сверхъестественное; жизнь и смерть; человек и животное; прошлое и настоящее; ум и глупость; красота и безобразие, — все они могут меняться местами.
В мифологическом пространстве живут герои народных сказок, причем для русских сказок особенно характерны превращения. Таков неизменный персонаж русских народных сказок — Иванушка дура чок. По логике мифа неказистый дурачок, почти юродивый, которым братья, да и отец помыкают, над которым смеются и которого обма нывают, как бы берет реванш и посрамляет братьев, превращаясь в красавца-царевича, умного, храброго, умелого, которому достается и жар-птица (символ недосягаемой мечты), и царевна в жены. Вариан том является сказка о нелюбимой падчерице — недалекой замараш ке. чудесным образом обретающей счастье, богатство и проявляющей удивительную доброту к притеснявшим ее сестрам. Особенным оча рованием обладает сказка о серебряном блюдечке и наливном яблоч ке, где есть все — и воскресение девушки из мертвых (переход смерти в жизнь), и мечта о дальних странах, и превращение гонимой девуш ки в невесту принца, и прощение желавших ее погубить сестер. Сим волом этих превращений, где торжествует забитый, юродивый и уг нетенный, является любимая народная игрушка «ванька-встанька».
Следует заметить, что мотив превращения противоположности друг в друга есть у многих народов, но эти превращения, как правило, инспирируются какой-то третьей силой — феей, колдунами и колдуньями, в русских же сказках чаще всего превращения исходят как бы из природы самих персонажей. Как уже говорилось; противоречия есть в характерах всех народов, но такие взаимозамещения, переход из одном крайности в другую характерны прежде всего для русского характера, почему, мне кажется, можно это свойство превращения, возрождения считать русским архетипом, основным качеством рус ского характера. Думается, что такое качество в той или иной степени присутствовало у европейских народов на архаической стадии развития, но впоследствии было снято, смягчено, хотя и возрождается времена ми. В России же архаическая логика взаимопревращений воспроиз водится снова и снова, в разные эпохи и в разных обстоятельствах.
Такую логику демонстрирует былинный эпос в образе любимого русского героя — богатыря Ильи Муромца. Илья Муромец 30 лет «сиднем сидел», а потом «излечился», возродился и стал богатырем, способным на небывалые подвиги. Но вот что интересно, превраще ния его характера не кончились, и мы знаем об удивительной мета морфозе, в которой Б.П. Вышеславцев в своей работе 1923 года «Рус ский национальный характер» видит провидческий смысл. Как известно, Илья Муромец был постоянной опорой князя Владимира и церкви, он всегда и везде защищал князя и «веру православную». Но вот случилась ссора с Владимиром, обиделся Илья Муромец на князя за то, что не позвал он его на пир. И тогда «натянул он тугой лук, вложил стрелочку каленую и начал он стрелять по Божим церквам, да по чудесным крестам, да по тыим маковкам, золоченым». «Здесь, — пишет Вышеславцев, — ясно виден весь русский характер: неспра ведливость была, но реакция на нее совершенно неожиданна и сти хийна... Это не есть восстановление нарушенной справедливости в мире, это есть «неприятие мира», в котором такая несправедливость существует».
Князь Владимир испугался погрома и устроил новый пир специ ально для Ильи Муромца, посадил его на лучшее место, стал угощать, и на пиру богатырь признается, что было у него намерение
Стрелять во гридню по столовую
Убить тебя князя Владимира
Со стольною княгиней с Епраксией...
Б. П. Вышеславцев увидел в этом эпизоде всю картину «русской революции, которую в пророческом сне увидела древняя былина». «Это стихийный нигилизм, мгновенно уничтожающий все, чему на родная душа поклонялась, и сознающий потом свое преступление...» Подобное же «неприятие мира» Вышеславцев видит и «в русском горестном кутеже, и в русских юродивых и чудаках, и в нигилистиче ском отрицании культуры у Толстого, и, наконец, в коммунистиче ском нигилизме».
Воспроизведение архаической логики перетекания друг в друга противоположностей видим и в наши дни.
Как всегда, существуют крайности, быстрое разрушение того, че му недавно поклонялись, отсутствие преемственности, «средней об ласти культуры». Вышеславцев говорил, что большевики соблазнили Россию, предложив «все стереть с лица земли, превратить родную землю в «tabua rasa» и на ней все по-новому расписать». И сейчас — новая попытка начать все с нуля, опять разрушив все, заново расписать «tabua rasa».
Особенно чутко улавливает народные настроения и их жизненные предпосылки искусство. Несколько примеров из современного кине матографа.
С начала 80-х годов в кинематографе проявилась как бы «культу ра плохого конца», герой все чаще уступает место антигерою. Такие настроения с 90-х годов все больше нарастают.
Скрытой темой произведений становится безнадежность, неуве ренность, апатия, страх [16], психологи говорят о неосознаваемой психологической установке на эти эмоциональные реакции [ 17 ].
Ф.В. Бассин пишет о прорыве коллективного бессознательного, а через него архаических пластов психики в общественное сознание в период общественных стрессов, кризисов, потрясений. Это коллек тивное бессознательное, по мнению Бассина, реализуется прежде всего в скрытых смыслах искусства [18 ].
В последние десятилетия наиболее сильной личностью в отечест венных фильмах становится преступник, происходит героизация криминала и безнравственности. Но особенно выпукло проявляется мифологическая логика взаимопревращений. В жизни героев добро как бы перетекает в зло, законные, справедливые поступки несут зло, а наказанный преступник вызывает сочувствие. Человек, борющийся со злом, оказывается его носителем. Таковы фильмы В. Абдрашитова, например, «Плюмбум», где мальчик, борющийся со злом, вызывает страх и оторопь, а в конце фильма губит свою одноклассницу. Инте ресен фильм «Пьеса для пассажира», где меняются местами преступ ление и наказание,добро и зло.
Таков же фильм «Я сама», где героиня — и жертва и мститель, убийца, где все ценности и нормальные поступки перевернуты, а торжествует древнее, архаическое право.
Рассмотренное основополагающее качество русского характера проявляется в других его свойствах.
Духовность, поиски смысла, мечтательность, определенный ро мантизм или идеализм — одно из свойств русского характера. Это качество может обнаружиться в искренней, даже экзальтированной религиозности и в столь же экзальтированном атеизме, что особенно проявилось после революции 17 года. Через всю историю России про ходит стремление народа к правде, понимаемой как справедливость, иногда как абсолютное добро. В русских сказках и былинах поиск празды — это часто поиск некоего скрытого смысла, знания, почему испокон веков русские стремились «за тридевять земель», в «путь — дорогу», «за горы и леса», на поиск града Китежа, страны Беловодье.
В трудовой этике наиболее действенными были духовно-нравст венные мотивы труда, что было максимально использовано в совет ской культуре, которая выработала моральные стимулы труда — «труд — это дело чести, доблести и геройства».
Богатство никогда не было высшей ценностью на Руси, более того, его иногда стыдились. Тем более обидно, что сейчас происходит ломка национально-культурных архетипов и народу навязываются чуждые установки. Уже упоминавшиеся детские психологи рассказывают о столкновении современных воспитательных установок папы-бизнес мена с традиционными российскими нормами взаимоотношений ма териального (богатство) и идеального (духовность), результатом чего являются детские неврозы. В ответ на замечание психологов о слиш ком нежной душе ребенка, мама заявила: «В наше время деньги нуж ны, а не душа». А у ребенка, еще не закованного в броню современного практицизма, болит как раз эта «не нужная» душа, и все, что он делает и говорит по наущению родителей, оборачивается для него насмешками сверстников, у которых не такие современные родители, и травмами психики.
Традиции духовности, поиска смысла, стремления к «абсолютно му добру» функционируют в рамках преемственности, приобретая специфические формы в каждую эпоху. Была определенная преемст венность между российской культурой с ее сакральным ядром — пра вославием, русской идеей, державным сознанием и советской культу рой, где также было сакральное ядро — марксизм, идея единства «союза нерушимого», стремление к «абсолютному добру» (но не в небесном царстве, а на Земле), великая идея «светлого будущего» и спасения человечества. Это были утопичные, перевернутые идеалы, но идеалы, социальная перспектива. Сейчас же она утрачена, и раз рушение этого национального архетипа уже оборачивается срывами коллективной психики — актами агрессии и безумия, разгулом без нравственности и опустошения. И дело здесь не в мифологической логике национального характера, а в разушении его фундаменталь ных первооснов.
Л.П. Карсавин, историк и философ, пишет в своей книге «Восток, Запад и русская идея», что если потеряна социальная перспектива и русский человек усомнится в своем идеале, он может дойти до «край него скотоподобия или равнодушия ко всему». Сомнения в идеале, их потеря, утрата духовных ориентиров всегда были для русского чело века сильнейшим культурным срывом, подлинной личной трагедией. Но особенно серьезна ситуация утраты духовных ориентиров обще ством, резкая смена ценностных ориентации и установок.
Подобная ситуация резкой смены ценностей и идеалов случилась в результате реформ Петра I, когда jsepa была замещена знанием, а святость — образованностью. Но тот срыв коснулся прежде всего элиты, и результатом его стал отрыв на века элиты от народа, что имело драматические последствия в российской культуре.
В настоящее время культурный срыв коснулся всего народа — и элиты, и крестьян, и рабочих. Из ситуации культурного срыва, по-другому, из пограничной ситуации, когда потеряны социальные иде алы и народ заносит из практицизма в агрессию, из духовной опусто шенности — в мистику, может быть несколько выходов. При этом каждый из них — это «неприятие мира» и попытка побега, ухода из него.
Один из вариантов — это уход в иное пространство (эмиграция), в иное время (идеализация прошлого, уход в него, или, наоборот, жизнь надеждами на будущее, утопическими идеалами), в иной ста тус, таким, например, был феномен бичей1 в России в предперестро-ечные времена, когда интеллигенты уходили в матросы, в дворники, грузчики, пекари в знак протеста или просто не в силах заниматься своим делом в условиях духовной несвободны. Сейчас уход в иной статус знаменует либо стремление элементарно выжить в условиях «дикого» рынка, либо представляет шараханье в чуждую систему ценностей с идеалами богатства, что тоже ведет к духовному опусто шению и опасности «дойти до крайнего скотоподобия».
Выходом из духовного кризиса является «отключение» от реаль ности путем побега в безумие (юродство), вариантами которого явля ется пьянство, наркомания, мистика и т.д. И наконец, наиболее ра дикальным выходом является побег из жизни, смерть, самоубийство, настроенность на смерть (поэзия Виктора Цоя и огромная популяр ность его у молодежи) или духовная смерть — апатия, равнодушие, безнадежность.
А. Р. Ратинов
СОЦИАЛЬНО-ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ ЮРИДИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ И ПРАКТИКИ
Мысль о необходимости использования данных психологии в правоприменительной деятельности и борьбе с преступностью давно уже получила всеобщее признание и в своем развитии привела к формированию специальной отрасли науки, разраба тывающей пограничные проблемы психологии и права,— юридической психологии. Постепенно в рамках этой науки выделились такие основные разделы, как криминальная, судеб ная и исправительная психология Достижения отечественной психологии, правоведения и сопредельных отраслей научного знания создали необходимые теоретические предпосылки для организационного оформления юридической психологии в каче стве самостоятельной научной специальности. Потребность в комплексной разработке проблемы борьбы с преступностью стимулировала интенсивное развитие психолого-правовых ис следований.
В настоящее время советская юридическая психология раз рабатывает широкий круг проблем: исследование психологиче ских механизмов нормативно-правовой регуляции поведения; исследование психологической стороны правосознания различ ных групп населения; разработка психологически обоснован ных методов правового воспитания и правовой пропаганды; изучение деформации в общественном сознании как социально-психологических источников преступности и разработка соот ветствующих рекомендаций по предупреждению преступлений, исследование общественного мнения о преступности и ме рах борьбы с ней, изучение влияния нравственно-правовой ат мосферы на состояние правопорядка в регионах и коллективам и т. д.
Проблемы, рассматриваемые в юридической психологии тесно связаны с другими отраслями психологического знания Качество и глубина исследований по юридической психологии эффективность практических рекомендаций в значительной мере определяются уровнем разработанности ряда проблем в смежных психологических дисциплинах, и в особенности в социальной психологии.
Но существу, почти каждая из разрабатываемых в юриди ческой психологии проблем имеет соцнально-психологический аспект, что во многом придает ей характер одной из спе циальных прикладных отраслей соцпально-психологической теории. Однако обширные плоскости пересечения не лишают юридическую психологию научной самостоятельности, она имеет множество связей и с иными отраслями психологической тео рии. Наиболее плавные зоны перехода располагаются на стыке социальной и юридической психологии, хотя их взаимо действие недостаточно отражено в публикациях, освещающих прикладные направления социальной психологии.
Даже в крупных работах среди проблем прикладного ха рактера социально-психологические аспекты правового регули рования и правоохранительной деятельности упоминаются лишь весьма бегло. Большей же частью они являются достоя нием специальных изданий, что не вполне оправданно. Без этих исследований панорама отечественной социальной психологии незаслуженно обедняется, тем более что многие результаты (подчас без особой социально-психологической «этикетки») представляют далеко не узко профессиональный интерес. По добно тому, как всякие экстремальные факты проливают свет и на ординарные явления, так изучение социальной патологии, средств борьбы с нею во многом проясняет то, что представля ется нам социально нормальным.
Остановимся на некоторых социально-психологических про блемах юридической теории и практики, особенно специфич ных и недостаточно освещенных в литературе.
1. О нормативно-правовой регуляции поведения
Одним из специфических для «социальной» юридической пси хологии является вопрос о том, почему люди ведут себя зако нопослушно и не нарушают юридических норм. В переверну том виде—о причинах правонарушений—этот вопрос об стоятельно освещен в трудах криминологов.
Факторы, детерминирующие законопослушное поведение, можно отнести к двум типам, различным по своей психологической природе: факторам внутренней и внешней детерми нации (внутренний и внешний социальный контроль).
При юридически значимой ситуации субъект избирает зако нопослушную форму поведения, ориентируясь преимуществен но на один из этих двух типов:
а) руководствуясь собственными нормами, не вдаваясь при этом в оценку возможных последствий; эта ориентация выра жается в том, что субъект солидарен с правом, поддерживает его, привык следовать правовым предписаниям;
б) подчиняясь давлению общества, страшась наказания, об щественного порицания и морального осуждения, окружающих из-за боязни нежелательных последствий.
Выделяя описанные выше типы детерминант, мы различаем: а) внутренний (интровертный) и б) внешний (экстравертный) типы ориентации правомерного поведения.
В наших исследованиях установлено, что ориентации право нарушителей достоверно отличаются от ориентации законопослушных групп населения и сводятся в основном к внешним, факторам детерминации (боязнь наказания, расчет и т. п.) В контрольных группах, наоборот, резко преобладают солидарность с правом, привычка исполнять законы и т. п.
Таким образом, в правовой сфере конкретизация известной формулы: внешние причины действуют, опосредствуясь внут ренними условиями, означает, что в качестве внешних фак торов детерминации выступают правовые требования, образцы должного поведения, нормы, санкции, которые оказывают большее или меньшее воздействие на сознание личности, а в качестве внутренних факторов - сформированная в ее созна нии ценностно-нормативная модель, которая включает в себя собственную концепцию прав и обязанностей, норм и стандар тов поведения, возможных и ожидаемых санкций.
Санкции, являясь общественной реакцией на определенный тип поведения (одобряемого или порицаемого), служат одной из важных норм внешней детерминации. Карательные санкции и угрозы их применения — главный инструмент принудитель ного управления поведением в сфере уголовно-правовых отно шений, хотя вообще роль позитивных санкций — поощрений,. наград и иных форм стимулирования — обычно более значима,. а в социалистическом обществе является преобладающей.
Однако вопреки обыденному представлению ни те, ни дру гие санкции сами по себе не в состоянии обеспечить выполне ния должного и воздержания от запретного поведения. Нужно. иметь в виду относительно автономный характер ценностно-нормативной системы личности, ее конкретное содержание характер усвоенных ценностей, норм, установок и ориентации, опосредовавших разные стороны социальной действительности и в частности ее правовую сферу. Поэтому действенность санк ций зависит как от их объективного характера, так и от их субъективного значения.
Исходя из презумпции мотивирующей роли санкций, уго ловному наказанию приписывается двоякая роль: общего и специального предупреждения (превенции). Предполагается, что угроза наказания способна влиять на поведение как лица, уже совершившего преступление, так и иных людей, заставляя воздерживаться от запрещенных действий под страхом нежела тельных последствий.
Несомненно, представление о пользе или вреде, которые субъект связывает с тем или иным поступком, создает весомые контрмотивы преступному образу действий. Однако между санкциями и поведением нет механической связи типа сти мул — реакция. Опыт применения уголонно-правовых мер борьбы с преступностью и многочисленные исследования эф фективности различных видов наказания не подтверждают ни слишком пессимистичных, ни чересчур оптимистичных взгля дов на возможности уголовной репрессии. Правильное опреде ление и эффективное использование этих возможностей нужда ется в раскрытии психологического механизма порождения наказанием мотивов поведения. Такая задача еще очень дале ка от разрешения. Юридическая практика и некоторые спе циальные исследования позволяют очертить лишь некото рые контуры проблемы.
1. Мотивирующее влияние наказания тем интенсивней, чем ближе момент его применения. Значимость наказания, насту пающего сразу или вскоре после преступления, безусловно, выше, чем отдаленная угроза. Причем сравнительно мягкое, но неотложное наказание может быть столь же или более дейст венным мотиватором, нежели жестокое, но неопределенно отсроченное.
Здесь подтверждается установленный в общей психологии факт, что стимулирующая сила мотива зависит от дальности достижения желаемых результатов. Мотивы более отдаленного будущего при невысоком уровне развития личности оказыва ются слабей актуальных побуждений, даже если значимость отдаленных последствий много больше.
В криминальной же ситуации человек оказывается перед выбором ценностей: между более значимым, но далеким и ме нее важным, зато близким. И именно здесь чаще всего обна руживает себя «короткая мотивация», т. е. то отношение к дея тельности, которое характеризуется отсутствием «дальней перспективы»
2. Мотивирующая роль наказания тем выше, чем неизбеж ней оно представляется субъекту. С этой точки зрения малая санкция может быть равной или превосходить по силе воздей ствия суровую меру, реальность которой представляется про блематичной. Наши исследования показали, что большинство преступников при совершении преступления полагали, будто их действия либо останутся нераскрытыми, либо по иным ос нованиям не повлекут за собой уголовной ответственности. Ус тановлено, что расчет на безнаказанность, неверие в реаль ность нежелательных последствий преступного поведения входят в состав мотивационного комплекса большинства пре ступлений.
3. Стимулирующая сила наказания тем выше, чем большего блага лишается преступник в результате его применения. Зна чимость угрозы того или иного наказания определяется мерой ценности тех благ, которые могут быть утрачены (жизнь, сво бода, честь и т. д.). Причем эта значимость может быть раз личной для одного и того же человека в разной жизненной ситуации и тем более для разных людей. Лишение свободы боль шинством оценивается как полная катастрофа, для некоторых же—это лишь усвоенный и терпимый образ жизни. Сказан ным объясняется удивительная, невосприимчивость к наказа нию преступников-рецидивистов.
4. Успех превентивной мотивации наказания находится в обратной зависимости от степени распространенности и ус тойчивости запретных форм поведения. Чем более обыденным в общественной практике и чем более стереотипным в поведе нии индивида является преступный образ действий, тем менее действенны карательные санкции. Им успешно противостоит мотивация, вытекающая из традиций, а применительно к ин дивиду—сила привычки, переживаемая как потребность.
Из предыдущего изложения вытекает, что условием стиму лирующей роли правовых санкций является последователь ность, всеобщность и постоянство их применения, а также (что не менее важно) непротиворечивость, им иных позитивных и негативных санкций, действующих в обществе и по-свое му мотивирующих человеческое поведение. Интенсивность и длительность применения наказания должна, поэтому сообра зоваться со степенью стереотипизации преступного образа дей ствий, чтобы обеспечить ломку старых и установку новых стереотипов поведения.
5. Успех превентивной мотивации зависит от соразмерности карательной санкции запретному поведению. Соответствие од ного другому выражается соизмеримостью тяжести деяния и тяжести наказания, определяемой обычно лишь на основе здравого смысла. Однако отсутствие четких критериев тако го соизмерения делает выполнение этого требования затрудни тельным и для законодательства, и для практики его приме нения. В результате санкции нередко оказываются либо слиш ком слабыми мотиваторами, и тогда ими пренебрегают, либо чрезмерно суровыми, и тогда они дают парадоксальный эффект—приводят к обратному действию, что отмечено в на ших исследованиях (феномен «тернового венка»).
Дело осложняется субъективной оценкой сравнительной меры пользы и вреда в качестве возможных последствий пре ступного поведения, что, в свою очередь, зависит от лич ной системы ценностей правонарушителя.
6. Степень мотивационного влияния наказания зависит от того, насколько запрещенное действие субъект считает для себя при емлемым, желаемым и должным. Признание своего поведения необходимым делает санкцию несправедливой, в силу чего она утрачивает стимулирующую роль. В этом случае мотивационный конфликт завершается доминированием мотивов, порож денных другими потребностями, ценностями и нормами. По данным наших исследований, в мотивации многих преступле ний угроза наказанием просто не принимается в расчет в силу давления других мотивов: групповой солидарности, мести и т. д.
Таким образом, ни позитивные, ни негативные санкции сами по себе не в состоянии обеспечить выполнения должного и воздержания от запретного поведения. Одни наказания и по ощрения мало способны перестроить систему ценностей, лежа щих в основе внутренней нормативной модели личности. И в силу этого санкции оказываются недейственными: позитивные отвергаются, негативные не достигают цели.
Исследования показывают, что наказания в большей или меньшей степени опасаются до тех пор, пока оно не насту пило, а после того его уже не боятся, к нему приспосабливают ся и даже привыкают, так что и повторное наказание зачастую не очень страшит. Рецидивная преступность является под тверждением сказанному.
Среди источников отклоняющегося поведения специального интереса заслуживают явления, давно подмеченные и осмеян ные баснописцами в аллегориях типа «Лиса и виноград» и описанные гениальным Ф. Достоевским в романе «Преступле ние и наказание».
Речь идет о механизмах пересмотра и перестройки субъек тивной иерархии ценностей, в результате чего лишается значи мости и обезвреживается то, что стало психологически травмирующим для данной личности. В жизни приходится сталкиваться с такими фактами, когда человек, нарушая нрав ственные и правовые запреты и зная об упрёчности своего по ведения, не испытывает чувства вины.
Психологическая оценка показывает, что искреннее осуж дение своих действий, полное, глубокое, так называемое «чистосердечное раскаяние» встречается реже, чем кажется на первый взгляд. Чаще мы имеем дело с формальным призна нием обстоятельств события, его юридической оценки и сожа лением о неблагоприятных последствиях своих поступков.
Возникает вопрос, за счет каких психических механизмов происходит самоотчуждение личности преступника от регуля тивного влияния господствующей в обществе ценностно-норма тивной системы? Известно, что общественное осуждение и да же одна лишь угроза негативной оценки весьма значимы для субъекта. Бесспорно доказанная зависимость самооценки от оценки окружения здесь, казалось бы, утрачивается. Так, про веденные нами исследования показали, что:
— самооценка преступников в целом отличается от само оценки законопослушных лиц менее критичным отношением к себе и характеризуется преимущественно социально одобряемы ми качествами;
— самооценка преступников неадекватна. При двух воз можных вариантах неадекватности (необоснованно завышен ной и чересчур заниженной) основной массе преступников свой ственно относительное преобладание завышенной самооценки;
— самооценка преступников различных категорий (корыст ных, насильственных, корыстно-насильственных) специфична и коррелируется с характером преступной деятельности, что определяется связью стереотипов поведения с теми или иными вариантами свойств данного типа личности правонарушителя;
— специфика самооценки проявляется в акцентах на тех ка чествах, посредством которых отвергается сходство с шаблон ным образом преступника, распространенным в обыденном со знании («негативная идентификация»);
— на фоне этой преобладающей тенденции отмечается ча стичное «принятие образа и роли» преступника, что выражает ся в признании у себя некоторых черт преступного стереотипа;
— подтверждая тезис о наличии общих психологических черт у однотипных категорий преступников, Самооценка реци дивистов и лиц, впервые осужденных за те же преступления, в основных чертах является сходной;
— выявленные особенности самооценок различных катего рий преступников обусловлены своеобразной деформацией ценностной структуры личности;
— высокая самооценка при неудовлетворенных притязани ях субъекта - создает достаточно широкую зону конфликт ных ситуаций, порождающих противоправное поведение.
Как же удается субъекту, нарушая запреты, сохранять столь необходимый каждому внутренний комфорт? Объясняет ся это действием психической самозащиты, которая снижа ет или вовсе снимает социальный контроль, его барьерное, тормозящее действие. Именно на этой основе происходит само оправдание и внутреннее высвобождение от ответственности за совершаемое и. совершенное преступление.
Идея о том, что личность в определенных жизненных ситуа циях прибегает к психологической защите, возникла и дли тельное время оставалась преимущественно в русле психоана литических или близких к ним концепций. Однако защитные механизмы допустимо и необходимо рассматривать вне теории психоанализа. В советской психологической литературе отмеча ется, что это нормальные, повсеместно действующие психоло гические механизмы, с помощью которых человек пытается смягчить боль психической травмы.
Мы полагаем, что демистификация этого явления, углубляя понимание движущих сил человеческого поведения, абсолютно необходима, особенно для юридической психологии, поскольку правовая теория и практика нередко исходят из презумпции осознаваемости всего психического. Тем самым многие «пружи ны» преступного деяния остаются вне рассмотрения и правиль ной оценки. Порочным является не признание реальности фе номена психической самозащиты и его истолкование, объясне ние его источников и использование в целях маскировки социальных причин преступного поведения.
Подтверждением реальности существования защитных ме ханизмов может служить тот факт, что эта проблема так или иначе буквально «врывается» в изложение самых разнообразных вопросов, когда речь заходит о бессознательных или не вполне осознаваемых элементах психической деятель ности, особенно при анализе мотивационной сферы личности (Л. И. Божович, Б. Д. Парыгнн, Е. С. Кузьмин, С. Г. Моеквичев, И. С. Кон, Я. Л. Коломпнский, И. И. Чеснокова и др.). Однако прямые и косвенные признания реальности психической защиты пока еще не повлекли за собой достаточных ис следований этого феномена.
Проведенное нами и нашими сотрудниками исследование личности преступника показало кардинальную важность за щитных механизмов, порожденных адаптивной потребностью и формирующих защитные мотивы, которые подготавливают и побуждают к преступному поведению, а затем ретроспективно оправдывают его.
Подвергшись негативным санкциям или опасаясь их, лич ность избирает путь устранения неблагоприятных последствий своего поведения, идущего вразрез с общепринятой нормой, нейтрализуя социально-правовой контроль посредством глуше ния, отвержения некоторой информации, противоречащей ка кой-то личностно значимой установке; отыскания и использо вания логических аргументов для обоснования преступного деяния, его необходимости, вынужденности, отсутствия общест венной опасности; перенесения на других лиц и на окружение в целом собственных черт, намерений, поступков (враждебно сти, алчности, лицемерия), что придает действиям преступни ка как бы «спровоцированный» и «превентивный» характер («вытеснение», «рационализация», «проекция» и т. п.).
Явления такого рода могут быть как неосознанными, так и полностью осознаваемыми. В каждом конкретном случае соот ношение сознательного и бессознательного носит изменчивый характер. Здесь обнаруживается важнейшая закономерность, отмеченная С. Л. Рубинштейном: «Осознанное и неосознанное отличается не тем, что в одном случае всё исчерпывающе осо знается, а в другом—ничего не осознано. Различение осознан ного и неосознанного предполагают учет того, что в каждом случае осознается».
Уместно напомнить, что вопреки психоаналитическому уп рощению взаимосвязи сознательного и бессознательного и све дению этой связи к борьбе между ними объективными исследо ваниями доказано существование взаимосвязей, носящих ха рактер не только антагонизма, но и функциональной синергии (сотрудничества, согласованного действия). Причем последний тип отношений преобладает в условиях психической нормы, обеспечивая адекватную организацию самых различных форм социального поведения.
Можно добавить также, что отказ от такого представления ведет и к отказу от пессимистической идеи фрейдизма о безысходной подчиненно сти сознания примитивным неосознаваемым влечениям, якобы унаследо ванным человеком от его звероподобных предков
Говоря о психических механизмах самозащиты, мы имеем в виду не только и не столько сознательное отыскание способов реабилитации себя и своих поступков (что также имеет место), сколько не вполне осознаваемые тенденции, формирую щие искаженное видение действительности. Эти иллюзорные представления позволяют индивиду внутренне противостоять общественным требованиям и санкциям, сохраняя веру в свою правоту, высокую самооценку и хотя бы душевный минимальный комфорт.
Защитные механизмы не тождественны защитным мотивам, первые порождают вторые, заполняя мотивационный вакуум, создавая различные мотивационные иллюзии. Они находят реальное воплощение в конкретных способах защиты своего «я», которые выявлены нашими исследованиями. Способы са мооправдания (в различных сочетаниях) сводятся к следую щему.
— Искаженное представление о криминальной ситуации, кото рая рисуется в преувеличенном значении одних элементов и преуменьшенном значении других, что якобы делает непри менимым к данному случаю соответствующие санкции; проис ходит непроизвольная ретушь действительности, смещение от дельных обстоятельств по месту, времени и роли участвую щих лиц.
— Исключение ответственности за возникновение крими нальной ситуации, которая рисуется как роковое стечение об стоятельств, а не результат собственной активности субъекта.
— Представление себя жертвой принуждения, зависимо сти, вероломства и обмана других лиц либо собственных оши бок и заблуждений, которые якобы и повлекли за собой про тивоправные действия.
— Убеждение в формальности нарушаемых запретов, обы денности подобных действий, в силу чего они расцениваются как допустимые, особенно сравнительно с другими, по мнению субъекта более опасными и безнаказанными, правонаруше ниями.
— Девальвация правоохраняемых ценностей, обесценение жертвы преступления и предмета преступного посягательства и тем самым непризнание вредных последствий и обществен ной опасности деяния.
—Умаление и приукрашение своей роли в совершении пре ступления, представление своего поведения в благородном ос вещении в виде помощи другим лицам и пр.
— Подмена и облагораживание подлинных побуждений и целей поведения, в результате чего деяние представляется из винительным, правомерным.
— Снижение рефлексивных способностей, возможности предвидения и самоконтроля, чем достигается «раскрепоще ние» личности, внутренняя свобода от нормативных ограниче ний.
— Рассмотрение себя в качестве пассивного объекта внеш них воздействий, за пороки и поступки которого ответственны среда, общество, ненормальные условия жизни, что делает как бы неизбежным противоправный образ действий («поза от верженного» — чаще всего у рецидивистов).
— Гипертрофия ценностей личных качеств, утверждение своей исключительности, ставящее субъекта в его собственных глазах вне нормативных рамок и обычной юрисдикции,— свое образная концепция сверхчеловека, обязанная своим возник новением механизму гиперкомпенсации. Речь идет о стремле нии устранить ощущение какой-то мнимой или действительной неполноценности, доказав себе и окружающим, хотя бы в уродливой форме, сверхценность своей личности («комплекс Герострата») Перенос ответственности за собственные поступки на дру гих лиц, фатальный случай, жизненную ситуацию и т. п. отнюдь не обязательно сопровождается прямым и осознанным отрица нием тех или иных правовых установлений. Напротив, боль шей частью они декларативно признаются, но каждый раз представляются неприменимыми для регуляции и коррек ции собственного поведения.
Исследования показывают, что сознание преступников ха рактеризуется дуализмом внутренней нормативной системы. В ней противоречиво сочетаются две группы несовпадаю щих критериев «для себя» и «для других», в чем и проявляет ся дезинтеграция личности преступника, непоследовательность его системы ценностей и установок. Положение усугубляет ся еще и тем, что защитные механизмы, как бы ни были они сильны, все же не способны обеспечить полный иммунитет и невосприимчивость к общественным ценностям. Риск нежела тельных последствий и санкций, необходимость маскировки, вынуждающая вести «двойную» жизнь,— все это обостряет процесс дезинтеграции личности и неизбежно сопутствую щее ему нервно-психическое напряжение. Тем самым комплекс социальных факторов, порождающих преступление и порож даемых им, одновременно приводит к невротизации личности, Этим в первую очередь и объясняется значительное число невротиков среди лиц, совершивших преступление.
Защитные механизмы путем различных форм самооправда ния вызывают искаженное видение жизни, ситуации, само го себя, принося, таким образом, облегчение субъекту. Однако это облегчение носит иллюзорный характера, ибо житейские невзгоды, вызывающие потребность в самоутешении, отнюдь не устраняются; подобный самообман является лишь уходом от проблемы, отказом от активных действий, необходимых для социально-адекватного их разрешения.
Конечно, самооправдание не бывает совершенно беспочвен ным, оно всегда опирается на какие-либо фактические обстоя тельства. Но, как во всяком заблуждении, реальные факты здесь сочетаются с неадекватными выводами и оценками. Объ ясняется это хорошо изученным влиянием установок субъекта на характер социальной перцепции. Этим обусловлена избира тельность восприятия, отбора из социальной действительности преимущественно тех фактов, которые отвечают сложившимся установкам, и, с другой стороны, своеобразная слепоглухота в отношении всего, что идет вразрез с ними.
Сказанным подчеркивается функциональная связь защит ных механизмов с ценностной структурой личности преступ ника. Психологическая защита заключается в реорганизации осознаваемых и неосознаваемых компонентов ценностной си стемы и в пере структурировании ее иерархии.
Профилактика отклоняющегося поведения предполагает своевременное противодействие возникновению описанных тен денций средствами общего, нравственного и специально-право вого воспитания, а также разрушение иллюзорного мира, воз никшего в сознании правонарушителя под воздействием этих механизмов как обязательный элемент его ресоциолизации.
2. Особенности общения в уголовном судопроизводстве
Проблема общения—одна из кардинальных в социальной пси хологии — имеет специфические аспекты в юридической прак тике. Будучи вплетено в ткань «обезличенных» общественных отношений, регулируемых правом, общение реализует эти пра воотношения и своеобразно реализуется в них как система межличностных отношений.
Заметим, что эти модификации общения лишь недавно ста ли привлекать к себе внимание. При анализе структуры обще ния выделяют три взаимосвязанных стороны: коммуникатив ную, интерактивную и перцептивную, рассматривая каждую из них в указанной последовательности.
Принятая в советской психологии идея единства общения и деятельности диктует (во всяком случае, для наших целей) иную очередность, выдвигая в качестве исходной не информа ционно-коммуникативную, а интерактивную сторону (или функцию). Предпочтительно, прежде всего, видеть в общении взаимодействие людей как способ «обмена деятельностями» пу тем взаимной перцепции и взаимной информации сотрудников, сообщников или соперников.
Вместе с тем в попытках анализа реального процесса обще ния ясно обнаруживается его нерасчленимость на некоторые составляющие и условность их раздельного рассмотрения.
При рассмотрении интерактивной стороны общения в со циальной психологии выделяют два типа взаимодействия людей: кооперацию и конкуренцию (в иных терминах—сотрудничество и соперничество, ассоциацию и диссоциацию, согла шение и конфликт и т. д.). Преобладающее в прошлом внима ние к первому типу иитеракций оставило менее изученными взаимодействия второго типа. Между тем отношения сопер ничества, состязательства и борьбы свойственны многим видам деятельности.
Особую сложность и своеобразие они приобретают в уголов ном судопроизводстве, где скрещиваются несовпадающие, а подчас и диаметрально противоположные интересы.. Не слу чайно одним из принципов уголовного процесса считается со стязательность, наличие сторон, выполняющих функции обви нения и защиты. А при расследовании преступлений отноше ния участвующих в деле лиц носит нередко еще более сложный и острый характер (следователь и подследственный, разыски вающий и разыскиваемый, обыскивающий и обыскиваемый, до прашивающий и допрашиваемый и т. п.).
Конечно, большей частью общение в процессе расследова ния характеризуется полным или частичным совпадением ин тересов участников взаимодействия, отсутствием противоречи вых целей, к достижению которых направлены их усилия. Та кие отношения складываются, когда следователь имеет дело с добросовестным участником процесса, готовым сообщить все необходимые сведения либо выполнить требуемые дейст вия (опознать искомый объект, выдать нужный документ и т. п.). В этих случаях основной задачей является сохранение бесконфликтных отношений и оказание посильной помощи дру гой стороне в выполнении этих требований.
Ситуации конфликтов различной длительности и остроты возникают между следователем, с одной стороны, и заинтере сованным в деле свидетелем или потерпевшим, недобросовест ным подозреваемым или обвиняемым — с другой. Здесь типич но такое положение, когда стороны не только объективно стре мятся к противоположным целям, но и знают об этом и при организации своего поведения учитывают действия противопо ложной стороны, взаимно создавая трудности и помехи, чтобы обеспечить себе, успех и не дать выиграть «противнику». С внутренней стороны конфликт предстает перед нами, во-пер вых, как двустороннее решение взаимосвязанных и взаимооп ределяющих мыслительных задач, лежащих в основе поведе ния противников, и, во-вторых, как двусторонняя связь субъектов, принимающих, сообщающих и использующих ин формацию друг о друге. В психологическом анализе конфликт ного взаимодействия, возникающего при расследовании пре ступлений и розыске преступника, на первый план выдвигает ся вопрос о том, как рассуждают, принимают решение и направляют свое поведение соперничающие стороны.
Рефлективные рассуждения такого рода сопровождаются имитацией мыслей и действий друг друга. Размышление стро ится по схеме: «я думаю, что он думает, будто я думаю, что...». Преимущество в точности рефлексии позволя ет не только предвидеть поведение своего возможного соперни ка, регулируя тем самым и собственное поведение, но и актив но влиять на ход и результаты его рассуждений, формируя у последнего основания для желательных решений и действий.
Участники всякого взаимодействия выступают либо как противники, отстаивая совпадающие цели и преодолевая про тиводействие друг друга, либо как- союзники, согласующие свои действия для достижения общей цели. И в том и в другом случае рефлексивные рассуждения служат задаче предсказа ний действий партнера, являясь основой целесообразного вы бора собственного хода. Поскольку эта деятельность протекает в рамках строгой правовой процедуры, можно сказать, что общение в уголовном процессе имеет игровые черты.
Обман и ложь заинтересованных в деле лиц — типичные случаи рефлексивного управления, которое происходит не в ре зультате прямого нажима и принуждения, а за счет дезинфор мации, путем ложных сообщений, из которых «партнер» логи чески выводит свое собственное, но предопределенное против ной стороной решение и выполняет желательные ей действия. Именно такой характер носит лжесвидетельство.
Общие механизмы и способы рефлексивного управления людьми уже освещались в литературе применительно к элементарному случаю конфликтного взаимодействия двух лиц. В юридической же практике часто приходит ся иметь дело не с одним, а несколькими участниками судопро изводства, отношения между которыми образуют весьма слож ный узор. Здесь не применимы уже описанные упрощенные иг ровые модели; необходимы дальнейшие междисциплинарные исследования в этом направлении.
Информационно-кибернетический подход к анализу обще ния (его недостаточность уже отмечалась в психологической литературе) оставляет в стороне важные содержательные ха рактеристики. Одной из них является ложность информации. Проблема лжи (психология лжи) вообще чрезвычайно ак туальна, но пока еще не оценена «по заслугам».
В юридической психологии вопрос о ложности сообщении постоянно возникает при оценке показаний свидетелей и обви няемых, письменных документов и иных доказательств.
Понятие лжи (ложности) при кажущейся ясности часто ис пользуется в разных значениях и не всегда адекватно. Источ ником такой многозначности служит в первую очередь несов падение этого понятия с точки зрения логической, этической и психологической.
В логике, где постоянно оперируют определениями истинно сти и ложности, фактически имеют дело с формальной оцен кой правильности или неправильности определенных высказы ваний и умозаключений с точки зрения законов мышления, полностью отвлекаясь от того, соответствуют ли суждения и выводы реальной действительности, и отвечают ли они подлин ному представлению того, кем сформулированы и высказаны. Такое формально-логическое понимание ложности не делает различий между добросовестным заблуждением, ошибкой и за ведомой ложью.
Перенесенная в юридическую практику подобная трактовка лжи лишает это явление весьма существенных нравственно-психологических оттенков.
С этической точки зрения ложь—не всякое суждение, про тивоположное истинному, а лишь преднамеренно неверное ут верждение, с помощью которого человек вводит других в за блуждение, стремясь извлечь из этого какую-либо пользу. Здесь это понятие имеет характер социальной оценки и упо требляется только в порицательном смысле. Сообщение за ведомо неверных сведений в морально оправданных ситуациях, как правило, ложью не называют.
«Обычно принято думать, писал в свое время А. Р. Лурия,— что нет ничего более случайного, капризного и не под чиняющегося никаким законам, чем ложь. Однако такое пред ставление неверно. Ложь, как и всякое мышление, построенное по другому принципу, имеет свои формы, свои правила, свои приемы. Человек, который лжет, прибегает всегда к опре деленным законам мышления, к определенным формам логики. Вскрыть их—значило бы сделать серьезный шаг вперед по пути умения отличать правдивое высказывание от лживого, а это дало бы нам новые прекрасные приемы в следственном деле».
Противопоставляя ложь ошибке, нельзя не учитывать, что между этими полярными случаями—добросовестным заблуждением и заведомой ложью — имеется множество очень тонких и плавных переходов, когда люди говорят «почти» правду, лишь в малой степени отступая от истины, подчас и сами того не замечая. В показаниях сплошь и рядом встречаются непроиз вольные искажения, порожденные положением допрашиваемо го в деле, отношением к участникам расследуемого события, профессиональной и групповой принадлежностью. Влияние со циальных установок на восприятие и поведение субъекта до статочно хорошо изучено.
Это делает вовсе не такой уж простой квалификацию по казаний как заведомо ложных даже при полной ясности и до казанности всех необходимых для этого фактических обстоя тельств.
Оценка информации с точки зрения истинности, ошибочно сти или ложности—постоянно возникающая перед юристом задача. Между тем имеющиеся в литературе указания и реко мендации по этому поводу носят слишком общий характер. Для более детального уяснения этих тонкостей каждое выска зывание должно быть рассмотрено, по меньшей мере, с пяти по зиций:
а) был ли в действительности описываемый факт или его не было;
б) знает или не знает допрашиваемый о существова нии (не существовании) этого факта;
в) соответствует или не соответствует его высказывание знанию (незнанию) об этом факте;
г) оценивается ли в свете всего предыдущего это высказы вание как истинное или неистинное;
д) квалифицируется ли оно при этом как искреннее или неискреннее, т. е. ложное.
Правильная оценка получаемой информации придает цен ность ложным сообщениям, если распознана их ложность и, наоборот, можно сообщить правду, которую партнер примет за ложь, избрав под влиянием этого невыгодный для себя об раз действий. Таким образом, ценность информации определя ется не только объективной истинностью ее содержания, но и той пользой, которую могут извлечь для себя отправитель и получатель информации в зависимости от того или иного ее по нимания и использования.
Выявление и разоблачение лжи, предупреждение возмож ного и преодоление реального противодействия диктуют необ ходимость соответствующего воздействия работников право судия на других лиц в рамках и средствами, установленными законом.
Проблема правомерности и допустимости средств воздейст вия является одной из наиболее актуальных. Она, естественно, не может решаться без учета данных психологической науки, тем более в современных условиях укрепления законности и гуманизации общественных отношений.
Данная проблема еще не поднималась в фундаментальных работах по обшей и социальной психологии.
Вопросы допустимости психологического воздействия иног да решаются с двух противоположных позиций, каждая из ко торых представляется принципиально неверной. Первая—на зовем ее мнимо гуманистической—объявляет недопустимыми любые методы и средства, направленные на преодоление воз можного противодействия заинтересованных лиц. При этом следователь низводится на роль пассивного регистратора со бытий, а отыскание доказательств уподобляется сбору урожая в саду. Вторая—вульгарно-прагматическая—считает прием лемым любой, прямо не запрещенный законом образ действий, направленный на установление истины. При этом благородной целью, по существу, оправдывается раскрытие преступления и изобличение виновного «любой ценой». Так возникает опас ность «злоупотребления психологией». Легко доказать, что практические последствия той и другой крайности оказывают ся тяжкими и социально вредными в равной мере.
Спорность оценки того или иного приема или способа дей ствий следователя (а именно о частных приемах и средствах обычно идет спор) обусловлена не разработанностью исходных теоретических положений, общих принципов и критериев оцен ки. В результате многие противоположные суждения «за» и «против» того или иного приема (средства) плохо аргумен тируются и подчас носят характер деклараций и проповедей.
При разработке общих принципов и критериев допустимо сти приемов и средств нельзя не учитывать объективные зако номерности уголовного процесса, который характеризуется, в частности, конфликтным характером взаимодействия некото рых его участников, возможностью противодействия вы яснению истины и достижению целей правосудия со стороны недобросовестных лиц, коллизиями ценностей и благ, затраги ваемых и реализуемых в этом процессе, и вытекающей отсюда неизбежностью компромиссных решений, лежащих в основе вы бора тех или иных приемов и средств.
Оптимизация любой деятельности неразрывно связана с вы бором определенного варианта поведения по различным несов падающим и даже взаимоисключающим критериям. Как изве стно, в жизни редко удается достигнуть полной оптимальности по каждому из них одновременно. Приходится идти на компромисс, уступая по одним критериям для некоторого' выигрыша по другим. Границы этих уступок или «размер платежа», на который мы готовы и вправе идти, зависит от значимости каж дого критерия и стоящих за ним ценностей. В основе выбора способа действий лежит предпочтение одних ценностей другим, которое имеет определенные пределы. Таким образом, речь может идти лишь об относительной оптимальности.
Междисциплинарные теоретические и эмпирические иссле дования позволяют сформулировать и расположить по иерар хии некоторый ряд общих критериев допустимости средств воз действия:
а) юридический (соответствие духу и букве закона, соблю дение прав граждан и выполнение обязанностей);
б) этический (нравственная приемлемость с точки зрения социалистической морали и норм профессиональной этики);
в) гносеологический (познавательная ценность и на учная обоснованность);
г) психологический (учет психологических особенностей си туации общения и индивидуальных особенностей ее участ ников).
Отметим неразрывную взаимосвязь и соподчинение перечи сленных требований в этой системе. Подчеркнем также безусловность высшего — процессуально правового — критерия. В той или иной мере он опосредует все остальные, интегрирует их. Вместе с тем он оставляет большой тактический простор для нерегулируемых законом приемов и средств расследования и предупреждения преступлений.
Наряду с указанными выше содержательными требования ми известна серия праксеологических критериев эффективности всякого действия. К ним относятся: целесообразность, т. е. пригодность данного способа для достижения желаемого результата; надежность, т. е. вероятность получения нужного эффекта; продуктивность, т. е. получение наибольшей пользы; рентабельность, т. е. соразмерность расхода времени, сил и средств с ценностью результата; безопасность, т. е. минимиза ция риска нежелательных последствий, и т.д.
В этом наборе пересекающихся альтернатив оценка, выбор средств и принятие решения—непростое дело.
В свете сказанного наряду с повышением профессиональ ного мастерства, правовой, этической и психологической куль туры работников юстиции перед социальной и юридической психологией стоит специальная задача дальнейшей разработ ки методов практической диагностики личности, совершенство вания приемов и средств управляющего воздействия на людей в сфере охраны правопорядка и профилактики правонаруше ний. Комплексные мультидисциплинарные исследования такого рода уже ведутся в настоящее время.
С.К.Рощин
«ПСИХОЛОГИЯ И ПРАВО»: НЕКОТОРЫЕ СПЕЦИФИЧЕСКИЕ ВОПРОСЫ ПСИХОЛОГИИ УПРАВЛЕНИЯ В США
Задолго до того, как психология приобрела статус самостоя тельной науки, психологические аспекты правовой деятельно сти привлекали внимание ученых. Первые шаги делались в области криминологии в надежде отыскать психологические, а чаще—биологические или физиологические особенности пре ступности и преступников. В Московском университете, напри мер, уже в начале XIX в. читался курс «уголовной психоло гии». Значительно позже, к концу века, интерес к проблемам преступности стали проявлять психиатры, которые, помимо вопросов психопатологии и судебной психиатрии, затрагивали также проблемы общепсихологического характера. В начале XX в. проблематика судебной психологии расширилась, а са мое главное—были сделаны первые попытки проведения экс периментальных психологических исследований в этой обла сти. В России в этой связи можно назвать имена таких ученых, как В. М. Бехтерев, А. Л. Щеглов, Д. А. Дриль, А. Ф. Кони и др. В Европе в тот же период появились аналогичные иссле дования В. Штерна, Э. Клапарсда, Г. Мюнстерберга.
В наше время проблемы юридическом и судебной психоло гии в СССР разрабатываются А. Дуловым, Л. М. Зюбипым, А. Р. Ратиновым, И. К. Шахрпманяпом и др.
Что касается США, то, хотя исследованиями проблем пре ступности американские психологи начали заниматься давно, отношение юристов к психологии довольно долго остава лось скептическим. Тем не менее, в 30-х годах были написаны работы, посвященные проблеме взаимоотношений между юри спруденцией и психологией, в 50-х годах высокие юридиче ские инстанции США начали уже ссылаться на психологиче ские исследования при анализе некоторых вопросов правовой политики, связанной с процессами десегрегации детей негров в школах. Однако по-настоящему новое направление получи ло развитие лишь с середины 60-х годов. Начиная с этого ру бежа, число психологов, включившихся в исследования в наз ванной области, и количество изданных ими работ превышают соответствующие цифры за все предыдущие годы, вместе взя тые. Так, при анкетном опросе, проведенном в 1973 г., 800 чле нов Американской психологической ассоциации сообщили о на личии у них серьезного профессионального интереса к проблемам уголовно-правовой, судебной, следственной и испра вительной теории и практики. Значительное число представи телей психологической науки работает непосредственно в след ственных, судебно-правовых и исправительных учреждениях, и хотя в печати нет полных данных на этот счет, но результа ты выборочных исследований, проведенных в конце 60-х—на чале 70-х годов, показали, что только в исправительных учреждениях США работали 400 психологов, и требовалось еще 900.
Широкое использование психологических знаний в системе органов внутренних дел и правосудия привело к тому, что не которые университеты стали вводить специальные курсы для подготовки узко специализированных профессионалов. Так, выпуск такого рода специалистов организовали университеты в штатах Иллинойс и Флорида, а университет Алабамы гото вит специалистов по дисциплине «психология и право» вплоть до уровня докторов наук. Университет Джона Гопкинса пред лагает психологам специальную стажировку. При этом психо логические кадры готовятся как для практической деятельно сти в полицейских, судебных и исправительных органах, так и для научно-исследовательской работы. Усилия психологов, избравших для себя узкую специализацию по профилю «психо логия и право», дополняются отдельными исследованиями спе циалистов в области теории личности, социальной, клиниче ской, воспитательной и инженерной психологии. При этом под нимается вопрос о том, что наступило время поставить праг матически-эмпирические методы исследований на серьезную теоретическую основу.
В методологический арсенал складывающейся дисциплины в настоящее время входят современные концепции Б. Ф. Скиппера и его учеников Н. Айлона и Г. Лзрииа; Г. Лйзепка,
Р. Зимбардо и др., не говоря уже об ортодоксальных психоана литических теориях.
Подводя в 1977 г. итог развитию исследований в новом на правлении американской психологической науки, известные специалисты в этой области Дж. Л. Тэпп и Ф. Дж. Левайн сочли возможным констатировать, что «психология и пра во» как формирующаяся дисциплина «вступает в зрелый воз раст». Это обусловливает заметное изменение отношения к психологам со стороны теоретиков и практиков юриспруден ции: недавнее открытое недоверие и скептицизм уступают ме сто настроениям «осторожного оптимизма». Тем не менее, но вое направление пока еще не стало единой научной дисципли ной, поскольку интеграция знаний различного содержания в более или менее стройную систему пока еще не достигнута. Эти знания составляют на сегодня мало между собой связан ные, относительно самостоятельные разделы, подходящие под рубрику «психология и право» главным образом по своей со циальной и функциональной направленности. Среди этих раз делов или поднаправлений, на наш взгляд, можно выде лить следующие:
1. Самый старый, имеющий традиции и опыт раздел иссле дований, посвященных изучению причин преступности, ее про филактики и личности преступников.
2. Проблемы «правовой социализации», под которой пони маются процессы познания и усвоения правовых норм детьми и взрослыми, формирование установок по отношению к этим нормам, формирование законопослушного поведения.
3. Изучение особенностей восприятия криминальных ситуа ций и их воспроизведения лицами, которые являются их очевидцами и выступают свидетелями в уголовных делах, а также другие вопросы психологической экспертизы.
4. Психологический анализ организации, режима и системы контроля в исправительных учреждениях. К этому направле нию примыкает также теоретическая проблема роли и эффек тивности наказаний.
5. Психологические факторы судебного процесса. Основное место здесь занимает изучение процессов принятия групповых решений присяжными заседателями.
6. Психологический и психофизиологический анализ пове дения лиц, дающих неправильные показания, и изучение опыта использования в следственной практике полиграфов и других методов обнаружения неискренности.
7. И, наконец, исследование психологических аспектов ор ганизации деятельности полицейских органов и управления ими, включая сюда в первую очередь вопросы оценки, отбора и подготовки кадров.
Поскольку объем одной статьи не позволяет осветить в какой-либо мере положение дел в области «психологии и права» в целом, мы остановимся лишь на одном, наименее исследован ном в советской психологической литературе разделе, а именно на комплексе исследований, посвященных проблемам органи зации и управления в системе органов полиции.
1. Психология управления в полицейских органах США
Использование психологических знаний в организационной и управленческой практике полицейских учреждений отличается пока относительно невысокой эффективностью по сравнению с другими разделами направления «психология и право». Прав да, в последние годы наметился заметный сдвиг: появилось значительное количество новых работ, проведены соответст вующие экспериментальные исследования, высказаны новые идеи. Одной из основных причин сложившегося в этой области положения является отставание в применении на практике уже имеющихся знаний. «То, что уже хорошо известно об обеспе чении соблюдения законов и уголовной юрисдикции,— пишут К. Мэррей и Р. Крюг, далеко превосходит то, что обычно осуществляется на практике» [7, с. 12]. Объясняется это в зна чительной степени косностью руководящих работников по лиции и их недоверием к представителям науки, и в частности психологам. Дело в том, что существующие порядки позволяют делать карьеру в полиции людям, не способным адекватно ре шать стоящие перед их учреждениями задачи. Поэтому введе ние научных принципов в организацию их деятельности ставит под угрозу положение таких людей.
Какие же проблемы привлекают внимание американских психологов в сфере организации и управления полицейскими органами? Одной из них является вопрос о социальном стату се сотрудников полиции и престижности их профессии. Этот во прос имеет большое значение, так как с ним связана во многих случаях мотивация лиц, избирающих карьеру в полицей ской службе, их чувство собственного достоинства и самоува жения, а также удовлетворенность работой и жизнью. Оценка своего социального статуса сказывается также и на отношении полицейских к своим согражданам.
Исследования в этой области проводились в двух направле ниях: с одной стороны, изучалось действительное отно шение публики к полиции, с другой — выяснялась оценка са мими полицейскими собственного статуса и престижности. Оказалось, что в восприятии американских граждан статус и престижность профессии полицейского действительно получа ют по разным показателям довольно невысокую оценку. Так, ряд исследований конца 60-х—начала 70-х годов показал, что профессия полицейского по ее престижности стоит во второй (нижней) половине списка основных профессий. Весьма низко оценивались такие характеристики, как правдивость и альтруизм полицейских, и еще ниже—их профессиональная компе тентность. Последний пункт объясняет тот факт, что 55% граждан, ставших жертвами преступлений, не обращаются в полицию, поскольку не верят в эффективность ее действий. Одновременно исследования показали, что сами полицейские оценивают свой социальный статус и свою престижность еще ниже, чем общественное мнение. Это порождает у них чувство настороженности и подозрительности и мешает установлению отношений взаимного доверия с населением.
Важную проблему для психологов составляет вопрос о мо тивации лиц, избирающих карьеру полицейского. Значение этого вопроса трудно переоценить, так как от мотивации зави сит отношение человека к делу, к своим обязанностям, к дру гим людям. Ряд исследований показал, что большинство поли цейских являются выходцами из рабочих, что многие из них до поступления в полицию испробовали ряд других профессий, и что качестве главного мотива выбора профессии полицейско го выступает стремление иметь постоянную, стабильную служ бу, которая позволяет избежать риска безработицы. Таким об разом, в качестве основного фактора, толкающего людей на службу в полицию, несмотря на низкий уровень ее престижно сти, выступают социально-экономические условия капитали стического общества.
Этот момент, а, кроме того, в известном смысле идеологи ческий аспект проблемы мотивации проявились также при сравнении мотивации полицейских из белого населения и по лицейских из негров и пуэрториканцев. Выяснилось, что для «алых стремление обеспечить личное благополучие стоит о первом месте в иерархии их мотивов, а соображения о поддер жании «законности и порядка» и о «помощи людям» оказались у них соответственно на втором и третьем месте. В то же время у негров и пуэрториканцев последовательность мотивов пост роена в обратном порядки: на первом месте у них жела ние поддерживать «законность и порядок», на втором—«ока зывать помощь людям» и лишь на третьем—обеспечение лич ного благополучия. В мотивации цветных полицейских своеоб разно отразилось стремление как-то компенсировать то соци альное неравенство, жертвами которого являются в США на циональные меньшинства.
Статус и престижность профессии, и основные мотивы, ко торыми люди руководствуются при ее выборе, в значительной степени предопределяют их удовлетворенность собственной деятельностью и ценности, имеющие для них значение. Изуче ние этой проблемы привело различных американских психологов к довольно противоречивым выводам, однако преобладаю щими среди них можно считать следующие.
1. Либо по всем, либо по многим критериям удовлетворен ности рядовые полицейские испытывают меньшее удовлетворе ние от своей работы, чем рабочие в промышленности.
2. Чем выше уровень притязаний у полицейского, тем мень ше он удовлетворен своей работой. Особенно большую роль в данном случае играют низкий социальный статус и низкая престижность профессии.
3. При относительно высокой реализации материальных по требностей не находят должного удовлетворения потребности в самоактуализации, «автономии» и уважении.
4. Чем выше образовательный уровень сотрудника полиции, тем меньшее удовлетворение получает он от своей работы, по скольку реализация потребностей в самоактуализации и в ав тономии (самостоятельности) становится для него более значи мой, чем обеспечение материального благополучия.
Вопрос о значении образования для сотрудников полиции давно привлекает внимание американских психологов. Подавляющее большинство считают, что рост образовательного уров ня полицейских необходим для повышения их профессиональ ной компетентности, вовлеченности в работу и удовлетворенно сти ею, для изменения отношения полицейских с населением в сторону большей «открытости» и меньшей авторитарности. Од нако вопрос о том, как скажется образовательный уровень на деятельности полиции и удастся ли вообще привлечь людей с высшим образованием на полицейскую службу, остается пока открытым. Более того, многие американские психологи наст роены весьма скептически относительно возможности решения этого вопроса в целом.
Их скептицизм основан на ряде конкретных данных. В ча стности, исследования нескольких психологов, проведенные в 1962, 1967 и 1973 гг., показали, что хорошо образованные и бо лее способные сотрудники полиции нечасто могут «вписаться» в условия полицейской службы и поэтому покидают ее. Кроме того, выявился и такой парадокс: чем образованнее и интел лектуальнее полицейский, тем ниже он оценивается своими ру ководителями. Далее, полицейские-негры с высокими по казателями интеллекта чаще оказываются жертвами дисцип линарных взысканий, чем их менее развитые коллеги. И наконец, повышение образовательного уровня не означа ет изменения социальных ориентации полицейских, т. е. не ве дет автоматически к повышению их чувства ответственности перед обществом. Главное заключается в том, что климат, господствующий внутри полицейской службы, система механи ческой дисциплины и страх потерять свое положение не спо собствуют, как говорит психолог Гувер, проявлению качеств, приобретаемых с помощью высшего образования.
5. Важную роль в формировании чувства неудовлетворен ности у сотрудников полиции играет тот факт, что большинство из них видят большой разрыв между представлениями об «идеальной» роли полиции и тем, как эта роль выполняется в действительности. Это порождает аномию и циничное отноше ние к профессиональным обязанностям и социальным цен ностям.
Примечательно в этой связи заключение, к которому при шли М. Рокич и его коллеги в результате сравнительного ана лиза ценностных систем полицейских и «не-полицейских». Они констатировали, что между ценностями сотрудников полиции, с одной стороны, и остального населения — с другой, существу ют большие различия, заключающиеся в том, что полицейские в значительно большей степени, чем остальные американцы, ценят личные интересы в противовес социальным . К этому можно добавить заключение Дж. Макнамары о том, что те «демократические представления», которые прививаются буду щим сотрудникам полиции в специальных учебных заведениях, в том числе в академии, с приходом их на практику «имеют тенденцию к исчезновению или даже превращению в свою про тивоположность».
Эгоистичные мотивы, которыми руководствуется подавляю щее большинство сотрудников полиции при поступлении на службу, отсутствие социальной заинтересованности в своей деятельности, чувство аномии и цинизм, а главное—общие идейные и моральные принципы, свойственные буржуазному обществу, объясняют скандальное по своим масштабам рас пространение преступности среди самих полицейских (в Чикаго, например, только в период 1971—1973 гг. были осуждены за преступную деятельность 48 сотрудников полиции и 407 уволе ны, в Нью-Йорке в течение 1972—1973 гг. были осуждены 33 полицейских и т. д.
Преступная деятельность американских полицейских имеет очень широкий диапазон: от взяточничества и укрывательства до торговли наркотиками и краж со взломом. Положение стало настолько угрожающим, что американские власти создали внутри самой системы полицейских органов сеть агентов и ос ведомителей, систему подслушивания, а также организуют спе циальные мероприятия по выявлению преступников и нечест ных людей среди полицейских. Так, в Нью-Йорке в 1974 г. была проведена операция, в процессе которой 51 сотруднику полиции были переданы через подставных лиц якобы «утерян ные» бумажники с небольшой суммой денег. При подведении итогов операции оказалось, что 30 полицейских не сдали полу ченные ими бумажники. Нужно сказать, что всякого рода учебно-тренировочные курсы, предлагаемые психологами для перевоспитания сотрудников полиции, не порождают опти мизма у работников специального прокурорского надзора, ко торые продолжают считать, что чиновников и полицейских, склонных к преступной деятельности, надо лишь «держать в страхе».
Система мотивов и ценностных установок сотрудников аме риканских внутренних дел предопределяет их отношение к своим служебным обязанностям и стиль их выполнения. Психо логические исследования вскрыли весьма существенную осо бенность в их деятельности, которая заключается в ярко выраженном недостатке инициативности сотрудников полиции. Они склонны действовать только по приказу сверху и только в рам ках приказа. «Полицейский, пишут психологи Р. Уолтер и его коллеги, — предпочитает командовать и подчиняться и ра ботать в рамках структурированных ситуаций. Он любит точ но знать, чего от него ожидают, вместо того, чтобы самому ре шать, что и как делать. Он предпочитает скорее директивный, а не партиципативный или делегирующий стиль лидерства» .
Недостаток инициативности полицейских в исполнении сво их обязанностей легко объясняется их основной мотиваци ей. Поскольку они руководствуются в первую очередь не чувст вом долга, не сознанием своей ответственности перед общест вом, а соображениями личного благополучия, то для них более безопасно и надежно механически выполнять приказы, чем проявлять собственную инициативу, рискуя вызвать недоволь ство начальства.
В свете тех проблем, о которых шла речь, особое значение для американских психологов приобретает вопрос оценки лич ностных особенностей людей, поступающих на службу в поли цию, и трансформации этих особенностей в процессе службы. В течение последних 20 лет было предпринято много попыток исследовать психологические характеристики лиц, работающих в американской полиции. В основу определения личностных характеристик бралась чаще всего «Шкала личных предпочте ний Эдвардса» (система вопросов, по ответам на которые про изводится математический анализ личных склонностей и осо бенностей), представляющая собой один из вариантов фактор ного анализа. Как надежный метод оценки личности он не получил пока общего признания в психологической науке, так как в значительной степени строится на формальных призна ках. Для сравнения брались средние показатели, выведенные для мужского взрослого населения, а также показатели, полу ченные для групп студентов. Например, согласно результа там изучения группы лиц, только что поступивших в полицию в штате Орегон, проведенных в 1964 г. Дж. Матараццо, В. Алленом и др., получалось, что молодые полицейские отличались от «обычных» людей более высоко развитыми честолюбием и агрессивностью, стремлением быть в центре внимания, ярко выраженной склонностью к материальной обеспеченности .
По данным У. Саймона, В. Уайлда и Р. Кристала, получен ным в 1972 г. при обследовании 38 полицейских, проработав ших в полиции несколько лет, сотрудники полиции имели выше, чем средние, показатели по таким факторам, как агрес сивность, стремление быть в центре внимания, тенденция следовать за лидером и подчиняться влиянию вышестоящих. Это качество, известное в западной психологии как «автори тарность» (по Адорно), особенно последовательно проявляется во всех исследованиях, проведенных с 60-х годов и в настоя щее время. Оно может служить в качестве частичного объясне ния недостатка инициативности у американских полицейских. В то же время показатели по факторам, которые можно рас ценивать как способность к самокритическому отношению, к образованию дружеских связей, способность вести за собой людей, склонность к заботе о семье, у полицейских были зна чительно ниже, чем средние показатели студентов. Серьезные различия в результатах разных исследований приводят' авто ров к выводу о том, что не все личностные черты сотрудников полиции носят стабильный характер и что они могут варьиро ваться в зависимости от условий места и времени, а также опыта работы, возраста, пола, национальности и уровня обра зования. Несмотря на то, что исследований личностных особенностей американских полицейских проводилось довольно много, до сих пор еще не удалось выработать надежную систему науч ных методов подбора и оценки кадров.
По давно установившейся традиции основными критериями при отборе остаются такие показатели, как возраст, состояние здоровья, рост, вес, физическая подготовка, острота зрения, ха рактер и результаты экзаменов на пригодность к службе в си стеме административных органов. Окончательная оценка кан дидата производится в результате группового собеседования с ним. Нетрудно увидеть, и это доказано многими исследовани ями, что названные критерии никак не свидетельствуют о потенциальных способностях кандидата к полицейской служ бе. Они составляют лишь минимальный набор данных, кото рые позволяют судить лишь о его физическом здоровье, «нор мальном» с клинической точки зрения развитии и возможной общей пригодности к службе.
Обзор исследований, имевших целью оценить валидность групповых собеседований с кандидатами, которые обычно про водятся тремя опытными офицерами полиции, показал, что достоверность выводов, получаемых в этих собеседованиях, оказывается весьма низкой. Сопоставление оценок реальной деятельности значительного числа сотрудников полиции, про служивших уже несколько лет, с прогностическими оценками, полученными ими после собеседований при поступлении на службу, показало крайне низкую корреляцию. Основной недо статок этого метода заключается в субъективном характере выбора критериев для прогнозирования будущей компетентно сти поступающих в полицию и в интуитивном подходе к их оценке. В результате нередко выбираются такие критерии, которые вообще не имеют значения (или очень мало значимы) для будущей работы.
Поскольку метод групповых собеседований давно уже ис пользуется в практике вооруженных сил, то еще до заимство вания его полицией и гражданскими учреждениями он под вергался серьезной проверке. В годы второй мировой войны в США был проведен показательный в этом отношении экспери мент. Группе из 100 специально отобранных военно-морских офицеров, считавшихся «опытными» в деле подбора и оценки кадров, было предложено указать десять наиболее важных, по их мнению качеств,, которыми должен обладать офицер военно-морского флота. При анализе результатов оказалось, что лишь четыре качества были названы в списках 50% и более испы туемых. Из них два качества, получивших наибольшее число «голосов» (личную аккуратность и манеру держаться отметили 90% испытуемых; такт и светскость—60%), вряд ли можно считать самыми важными для несения военно-морской службы. Четыре других качества были названы лишь 20—40% оп рошенных (интеллект—35%, выдержка—40, верность—41; адаптабельность—22%). Тридцать других различных качеств офицера, упомянутых в ответах испытуемых, получили каждое меньше 10% голосов. Таким оказался субъективный разброс критериев даже у «опытных» в деле подбора кадров людей.
На материалах практики полиции субъективность критери ев и оценок при групповом собеседовании показал в 1976 г. Ф. Лэнди. Не отвергая в принципе этого метода, Лэнди призывает к его «дальнейшему изучению и модификации» .
В последние 20 лет при отборе кадров в ряде мест, хотя далеко не везде, стали применяться психологические тесты и беседы с психиатром. Но и эти методы, в том виде, в каком они используются, вызывают серьезную критику. Дело в том, что применяемые тесты нацелены прежде всего на определение «эмоциональной стабильности» обследуемых лиц и выявление случаев патологии среди них. Психолог Р. Леви, в частности, указывает, что, во-первых, эти тесты позволяют обнаружить лишь явные патологические отклонения, во-вторых, еще никто точно не установил, что собой представляет «эмоциональ ная стабильность» полицейского, и, в-третьих, отсутствие ка ких-то качеств у кандидата в момент проверки не означа ет, что они не могут быть выработаны впоследствии в период его обучения и службы. Ненадежность применяемых мето дов приводит некоторых исследователей к неутешительному выводу о том, что более или менее достоверную и стабильную оценку компетентности сотрудника полиции можно дать лишь примерно после 2,5 лет его практической работы.
Сложность всей проблемы прогнозирования профессио нальной компетентности отбираемых кандидатов и оценки дея тельности уже работающих полицейских заключается в том, что до сих пор еще не разработана соответствующая модель деятельности полицейского, которая могла бы служить осно вой для оценок. Для разработки такой модели необходим и морального фактора, идеологической и партийно-политической работы, проводимой политорганами и политработниками, необ ходимости единоначалия, дисциплины, непрерывного управле ния, интенсивной боевой подготовки, оснащения современным оружием и техникой, снабжения всеми видами довольствия.
На ранних этапах разработки военных социально-психоло гических проблем, в годы борьбы против военной интервенции империалистических государств, выступавших против социали стической республики, решались задачи создания твердой марксистско-ленинской методологической базы. Первые советские военные психологи (Г.Ф. Гире) выступали против теории тол пы Г. Лебона. Они подчеркивали бессодержательный форма лизм в понимании массы как механической суммы особей. Вместе с тем предпринимались попытки ставить вопросы руко водства людьми, дисциплины, единоначалия и др. В послевоен ные годы пришлось выступать против теорий биологического человека (М.Король) стадного понимания группы. Большую работу, связанную с критическим анализом этих проблем, выполнили А. А. Таланкин и Г. Д. Хаханьян. На рубеже 20—30 го дов в военной психологии была проведена большая исследова тельская работа по изучению информационных процессов и групповых реакций в воинском коллективе (А.А.Гайворонский, С.М.Богданов). Очень важным представляется обобще ние, сформулированное В.С.Рубцовым, о том, что вся наша военная психология должна быть социальной.
Особенно много социально-психологических наблюдений и обобщений было сделано в годы Великой Отечественной вой ны. В этот период получают практическую разработку вопро сы руководства людьми, сплочения боевых коллективов, прео доления страха и паники, нравственной мобилизации масс, формирования единого общественного мнения, создания поло жительных традиций и др. Свой вклад в разработку военных со циально-психологических проблем внесли командиры (Н.А.Колышкин, Г.И.Салманов), политработники (К. В. Крайнюков, А. И. Власов), психологи (Б. М. Теплов, К.Т.Булочко).
В послевоенные годы утверждается теоретическая база для обоснованной постановки социально-психологической пробле матики Вооруженных Сил. Получает самостоятельное звуча ние вопрос о психологии воинского коллектива, его особенно стях, роли в военном деле (Г.Д.Луков), о коллективном ха рактере ратного труда, коллективизме воинской деятельности (М.И.Дьяченко), о путях укрепления войскового товарищест ва и дружбы (А.В.Барабанщиков). В последующем разраба тываются положения о сплочении воинского коллектива, струк туре его психологии, особенностях взаимоотношений между различными категориями военнослужащих, что находит отра жение в ряде работ. На базе сделанных в этих работах обобщений оказалось возможным осуществить ряд конкретных социально-психологических исследовании примени тельно как к армии вообще (А.Д.Глоточкин, В.М.Ковалев, М.Л.Новожилов, Э.П.Утлик), так и с учетом особенностей различных видов и родов войск (В.Ф.Давыдов, Г.А.Броневицкий).
По мере дальнейшего накопления экспериментальных дан ных и обобщений социально-психологического профиля с уче том потребностей практики боевой и политической подготовки войск в военной психологии все большее внимание уделяется социальной психологии. В 70-х годах происходит структурное и содержательное развитие науки. Те ее разделы, которые больше развивались в прошлом, становятся, по существу, пропидевтическими (анализ психических процессов, чувств, свойств, состояний в условиях военной службы). Ряд разделов ре организуется и трансформируется (анализ боевой деятельно сти, психология воинского коллектива), появляются новые раз делы (психологическая подготовка личного состава к современ ной войне, управление воинами и воинскими коллективами, социально-психологические явления в боевой обстановке и др.). Объектами изучения в военной социальной психологии становятся воинская часть, корабль, деятельность должност ных лиц, служебные и боевые ситуации и т. п. Такая постанов ка проблем имеет место в психологии для политработников, в психологии для командиров, военно-педагогиче ской психологии.
Военная психология в значительной мере является соци альной, ибо военное дело есть деятельность коллективная. Социальный подход здесь выражается уже в том, что объек том изучения военной психологии является не личность вооб ще, не коллектив вообще, а военнослужащий, во взаимодейст вии с другими осуществляющий выполнение служебной, учеб ной или боевой задачи.
Развитие военной социальной психологии обусловлено не только ранее сложившимися тенденциями, но, прежде всего по требностями современного уровня развития военного дела. Для характеристики военной социальной психологии и социального аспекта всей военной психологии необходимо указать на узло вые проблемы этой науки и современные тенденции их раз решения.
2. Узловые проблемы военной социальной психологии
В числе основных проблем военной социальной психологии, прежде всего, следует назвать уточнение предмета этой отрас ли психологии с целью более полного отражения ее социаль но-психологического профиля. Если ранее предмет этой науки отождествлялся с предметом всей психологии—изучением «законов, лежащих в основе психической деятельности людей» , то затем происходит конкретизация понимания предмета военной психологии, ее ориентация на изучение психоло гических закономерностей формирования личности советского воина. В последующем благодаря усилению соци ального аспекта достигается более конкретное определение предмета военной психологии. Военная психология понимает ся как отрасль психологической науки, включенная в систему военной науки, изучающая закономерности формирования и проявления личности воина и воинского коллектива в услови ях учебной, служебной и особенно боевой деятельности, и формулирующая выводы и обобщения, предназначенные в пер вую очередь офицеру-практику, позволяющие повысить эффек тивность его работы по управлению, обучению, воспитанию, психологической подготовке, сплочению, как отдельных воинов, так и коллективов.
В последние годы в военной социальной психологии четко определены области и задачи ее исследования. Основными ее областями являются: военнослужащий в его взаимоотношени ях с сослуживцами, старшими товарищами, социально-психо логические явления, протекающие в условиях воинской дея тельности, воинский коллектив. Сложная проблематика иссле дований в названных областях подчинена задачам повышения боеспособности и боеготовности частей и подразделений. Та кие позиции четко определили круг проводимых исследований, придали им практическую направленность, позволили преодо леть преимущественно описательный подход, что было свойст венно военной психологии прошлого.
Наиболее интенсивно разрабатываются в военной социальной психологии проблемы сплочения военных коллективов, управления личным составом подразделений и частей, реше ния задач боевой учебы, воспитания, организации службы и жизни воинов. B свою очередь, и сплочение, и управление, и воспитание не являются самоцелью. Они лишь средства до стижения главных задач: укрепления боеготовности, дисципли ны, повышения боевой активности. Такой подход оказался чрезвычайно плодотворен не только для науки, но и для прак тики: он способствовал формированию ответственного отноше ния офицерского состава к решению этих вопросов и тем самым принес реальные, значимые результаты.
Воинский коллектив понимается как высшая форма объеди нения военнослужащих подразделения на основе единства их классовых, идейных и моральных позиций, совместной служеб ной и боевой деятельности под руководством командира—еди ноначальника—и партийно-комсомольского ядра.
В военной психологии выделены особенности именно воинского коллектива, которые выступают, с одной стороны, в качест ве показателей сплоченности, а с другой — в качестве ориен тиров, целен работы по сплочению коллектива. Учитывая это, офицер может сосредоточивать воспитательные усилия в нуж ном направлении, проверять их результативность, давать оценку подчиненному подразделению. Специфическими особен ностями. признаками воинского коллектива, как показали ма териалы многочисленных исследований, являются: классовая и идейная общность, общность нравственных представлений, на личие авторитетного руководителя, опирающегося па партий ное ядро, общность деятельности но решению служебных и боевых задач, единый уставной уклад жизни, мастерское вла дение оружием, высокие показатели в учебе, организованно сти, дисциплине, службе, боеготовности. Показатели сплочен ности и критерии их количественной оценки помогают перейти от общих характеристик боевых коллективов к конкретным, деловым характеристикам. Военными психологами разработа ны программы изучения конкретных коллективов, которые ста новятся инструментом руководящей и педагогической деятель ности офицера. Варианты этих программ проходят апробацию. В последующем на основе синтеза наиболее продуктивных и простых программ будут создаваться унифицированные про граммы для работы с воинскими коллективами конкретных боевых профилей.
Исключительно важным для практики представляется во прос о ценностном ориентационном единстве воинского коллек тива- как о наиболее важном показателе, характеризующем его природу, предназначение и общественные позиции. Такой подход способствует преодолению ограниченности описатель ных схем формального подхода, упускавшего из поля зрения саму социальную сущность и природу коллектива, и дает офи церам надежнейший ориентир в их предусмотренной уставом работе по сплочению подразделения. В подразделении, как это следует из получивших научное обоснование представлений, должен сформироваться социалистический, боевой, партийный коллектив. Работа командира в этом направлении наполняет ся реальным содержанием, приобретает большое военно-поли тическое значение.
Концепция воинского коллектива—одна из прикладных проблем, разрабатываемых военной социальной психологией,— имеет огромное практическое значение, заключающееся не просто в формулировке отдельных рекомендаций, но прежде всего в создании единой для всех руководителей доктрины о работе с коллективами и разработке необходимого для этого инструментария и системы процедур.
Большую теоретическую и практическую значимость в во енной социальной психологии приобретают исследования массовидных психических явлений в воинском коллективе: общих установок, мнений, настроений, традиции и т.. д., оказывающих существенное влияние на формирование взаимоотношений в коллективе и на психологическую атмосферу в нем, его психо логический климат, складывающийся из преобладающих наст роений, отношения к окружающему, к выполняемой деятельно сти. Он характеризуется степенью выраженности настроений, отношений взаимоотношений в определенный момент существования коллектива и оказывает существенное влияние на его дееспособность. Психологический климат зависит от руководителя актива, содержания и успешности выполняемой деятельности, наличия согласованных целевых установок и оценочных суждений по важнейшим аспектам жизни и деятельности коллектива. Влияние руководителя на психологический климат осуществляется на основе формирования у членов коллектива устойчивых активных жизненных позиции, на основе использования всего арсенала форм и методов партийно-политической работы. Значительное влияние на психологический климат коллектива оказывают решения руководителя, его суждения, высказывания, поведение, специфика контактов с окружающи ми. Стиль руководства является, следовательно, не просто фактором организации, но и фактором духовной мобилизации коллектива. Правильная регуляция психологического климата в коллективе имеет большое практическое значение, помогая преодолеть многие затруднения в руководстве коллективом.
В военной социальной психологии уделяется большое внимание проблеме взаимоотношений различных категорий воен нослужащих в военном коллективе и их влиянию на боеспо собность подразделения. Известно, что уставные отношения составляют живую ткань военной организации. Их прочность зависит от того, насколько они подкрепляются формирующими ся на их основе межличностными взаимоотношениями. Совпа дение межличностных отношений со служебными отношениями укрепляет военный организм, расхождение — ослабляет. Вы деление межличностных взаимоотношений как надстроечных над базовыми, служебными, должностными отношениями по могает военным руководителям глубже понять необходимую для боевой деятельности субординационную систему военной службы, сознательно устранять то, что нарушает ее гармонию, ослабляет воинский коллектив. Стихийному формированию межличностных отношений в воинском коллективе противопо ставляется сознательная организация и управление этим про цессом со стороны командира. Это требует рассмотрения таких проблем, как взаимоотношения в коллективе, их детерминация, типология и классификация, изучение методов их выявления и оценки, совершенствование путей и средств их регуляции. Большой научный материал по этой проблеме, накопленный военными психологами, представляется весьма ценным как в теоретическом отношении, так и с точки зрения его практиче ской реализации.
Для успешного осуществления руководства военными кол лективами необходимо учитывать определенные социально-психологические закономерности. Это со всей серьезностью ставит вопрос о повышении педагогической и психологической грамотности военных руководителей, работающих с людьми. Недостаточная психологическая культура руководителя нередко является причиной конфликтов в коллективе, снижения де ловой эффективности коллектива и ослабления его устойчиво сти к различного рода трудностям. В практике руководства воинскими коллективами исключительно, большое значение имеет правильное решение многих социально-психологических проблем, среди них такие проблемы, как выявление психологи ческих особенностей людей в процессе их подбора, расстанов ки и использования по службе; регулирование процесса адап тации молодых воинов; управление формированием и развитием коллектива в подразделении; управление информационными про цессами, и в частности всей системой агитационно-пропагандист ской работы в подразделениях; управление деятельностью под чиненного коллектива; осуществление своих функций офицера.
Исключительно важное значение для военной психологии имеет понятие «воинская деятельность». В военной социальной психологии в настоящее время воинская деятельность понима ется как основанное на высоких идейных мотивах, направлен ное на достижение общественно значимых целей мастерское использование воином и воинским коллективом оружия и бое вой техники, осуществляемое в условиях угрозы для жизни с целью уничтожения противника и боевых объектов, предупреж дения нападения или подготовки к выполнению боевых за дач для обеспечения безопасности социалистического общества. Такое содержательно-психологическое понимание воинской деятельности, выделяющее ее общественную значимость, идей ную мотивацию, практическую целевую направленность, кол лективную сущность, напряженность и ответственность, откры вает возможности для анализа и углубления понимания ее конкретных видов, в то время как на основе ограниченных оп ределений боевой деятельности, сводящих ее к затрате сил, реализации мотивов, динамике переживаний и т. д., при всей их важности трудно осуществлять исследование конкретных видов деятельности. Содержательное определение воинской дея тельности позволяет раскрыть боевую деятельность в главном: бой выступает как сложная динамика личностных проявлений и межличностного взаимодействия в группе, выполняющей боевую задачу по уничтожению противника, по замыслу и под руководством командира. С такой позиции боевая деятель ность раскрывается как социально значимый, морально ответ ственный, психологически насыщенный, физически напряженный, целесообразно-активный процесс. Выделение его социально-пси хологических компонентов, установление их динамики позво ляют раскрыть содержание всесторонней подготовки солдата к войне, процедур и средств воспитательной работы с личным составом.
Одной из специфических особенностей воинской деятельно сти является то, что управление ею осуществляется не просто руководителем, а командиром-единоначальником. Несмотря на то, что права, обязанности и руководящие действия командира определены уставами, их эффективность записи ряда социально-психологических факторов. Военным руководитель наиболее качественно выполняет свои функции, если его офи циальная роль подкреплена высоким социально-психологиче ским статусом—авторитетом. Борьба за авторитет руководителя—это борьба за высокие боевые возможности и показате ли подразделения. Поэтому проблема авторитета офицера, командира является исключительно актуальной в военной со циальной психологии. Авторитет командира—это такая осо бенность его профессионального служебного и личного положе ния в воинском коллективе, которая проявляется в специфике взаимоотношений и усиливает его руководящее влияние на решение стоящих задач;. Авторитет связан с политическими, военно-профессиональными, личностными качествами команди ра, с отношением к нему подчиненных, с их оценочными суж дениями, с общей морально-политической атмосферой в кол лективе, с уровнем развития коллектива и показателями уров ня боевой готовности, дисциплины, боевой и политической подготовки. Следовательно, авторитет командира обеспечива ется системой практических мероприятий и совершенствовани ем стиля руководства.
Командиры и политработники в войсках выполняют слож ную социально-психологическую функцию, состоящую в по стоянном изучении, как каждого подчиненного, так и всего коллектива, что создает необходимость в разработке и совер шенствовании соответствующих методов и средств. В военной социальной психологии применительно к войсковой практике создаются различные методики, предназначенные для руково дителей разных уровней. Имеются программы изучения лично сти и коллектива, по которым успешно работают офицеры. Такие программы составлены с учетом военного профиля, временных и групповых особенностей службы воинов, родов оружия. Созданы карты регистрации получаемой информации, которые облегчают офицеру ее накопление, анализ и выявле ние тенденций развития. Широк и арсенал методов. К их чис лу относятся анкетирование, наблюдения, специальные беседы.
Получили распространение и такие приемы исследования, как выявление специфики отношений в группе на основе экспертных оценок, что позволяет избежать предвзятости в оценках, имеющей место при сборе случайных высказываний и мнений и порождающей серьезные ошибки. Перспективной является методика оценки реальных межличностных отноше ний на основе набора матричных описаний типичных ситуа ций. встречающихся в процессе военной службы с учетом прогноза их развития. Доступность создаваемых методик для широкого круга офицеров способствует успешному решению ряда социально-психологических проблем военной службы: сплочения коллективов, повышения боеспособности подразде лений и др.
Особое внимание в военной социальной психологии уделено анализу мотивирующего содержания пропаганды, механизмов усвоения информации и перехода сообщаемых знаний в убеж дения воинов, изучению личностных и групповых особенностей аудитории, специфики групповых реакций на устное выступле ние. изучению различных аудиторий, личности пропагандиста, эффективности пропагандистского воздействия и ряда органи зационно-психологических вопросов, связанных с деятельно стью агитационно-пропагандистского аппарата части. Это дает возможность политработникам глубже анализировать свою пропагандистскую деятельность, полнее учитывать закономер ности аудитории и на этой основе добиваться больших успехов в деле формирования у личного состава идейной убежденно сти и политической сознательности—решающей основы эффек тивной учебы и службы.
Работая с подчиненным коллективом, офицер иногда вы нужден принимать профилактические, предупредительные и даже пресекающие меры против таких негативных социально-психологических явлений в воинском коллективе, как страх и паника. Военная социальная психология занимается разработ кой этих проблем. Страх понимается как негативно окрашен ное переживание человека, обусловленное действием реальной или мнимой опасности и проявляющееся в дезорганизации выс ших психических функций и поведения личности. Паника трактуется как групповая реакция на мнимую или реальную опасность, связанная с переживанием состояния чрезмерной напряженности и утратой групповой сплоченности. Попытки объяснить страх и панику на уровне физиологии не давали возможности надежно управлять этими явлениями. Понимание страха и паники как многоуровневых процессов, подчиненных действию комплекса закономерностей, позволяет определить основные и сопутствующие причины и условия их возникнове ния и протекания и разработать систему мер, направленных на предупреждение, пресечение и ликвидацию этих явлений и их последствий. В результате теоретического и эксперимен тального изучения страха и паники был разработан ряд мето дик, позволяющих выявить влияние этих негативных явлений на боеспособность группы в различных условиях. На этой основе были также определены и способы сохранения или вос становления боеспособности войск.
.Серьезного внимания заслуживают и возможные конфлик ты—между военнослужащими, возникновение которых снижает сплоченность коллектива, а значит, и его боеспособность. Вы явление сущности конфликтов, их классификация, установле ние причин, условий их возникновения, динамики развития, отрицательного влияния на личность и воинский коллектив позволило разработать систему воспитательных воздействий для предупреждения и пресечения конфликтов в воинских кол лективах.
Большое внимание в поенной социальной психологии уде ляется разработке проблемы группы с отрицательной направ ленностью внутри коллектива, подрывающего единство пос леднего, отвлекающего его усилия от основных целей деятель ности.. Изучаются роль искаженной ориентации как группообразующего фактора, структура такой группы, поведение ее лидера, исполнителей и отверженных, роль внешней поддерж ки в зарождении подобной группы и специфика межличностных отношений ее членов. Социально-психологическая топография этого. явления позволила разработать систему мер по пере ориентации такой группы, нарушению деспотических межлич ностных зависимостей внутри отрицательно направленной мик рогруппы, включению ее членов в активную общественно зна чимую деятельность и т. д. Как показала экспериментальная проверка, подобные меры приводят, как правило, к весьма эффективным результатам в борьбе с групповщиной, круговой порукой и другими негативными явлениями.
Объектом изучения для военной социальной психологии яв ляется также буржуазная армия как особая организованная и вооруженная общность исполнителей воли господствующего класса, создаваемая с целью ведения агрессивных войн. Со циально-психологический подход к ее изучению позволяет вы членить специфику установок, стремлений, мнений, настрое ний, без выявления которых трудно вскрыть сильные и слабые стороны этой армии. Прежде всего изучаются черты и особен ности солдат и офицеров, обусловленные классовой принад лежностью военнослужащих империалистической армии, а так же особенности, обусловленные усвоенными идеологическими и нравственными стереотипами, политическими штампами. Большую практическую значимость имеет анализ националь но-психологических особенностей личного состава различных армий и обусловленных ими стереотипов поведения, боевой деятельности. В результате этого анализа выявляются харак терные реакции на боевые раздражители, специфика поведения в ситуациях современного боя, в несправедливой войне. Полу ченный таким образом на основании определенных программ обобщенный материал о конкретном противнике представляет серьезную ориентировочную основу для соответствующей рабо ты в реальных условиях, и прежде всего для изучения мораль но-политического состояния и боевых возможностей против ника.
В военной социальной психологии осуществляются исследо вания широкого круга проблем. Повышение роли морального фактора в войне, как это определено марксистско-ленинским учением о войне и армии, роль и размах военных социально-психологических исследований будут расти, а их выход в практику будет способствовать укреплению оборонной мощи Советских Вооруженных Сил.
Н. В. Кучевская
ПРОБЛЕМЫ СОЦИАЛЬНО-ПСИХОЛОГИЧЕСКОГО ИССЛЕДОВАНИЯ СФЕРЫ ОБСЛУЖИВАНИЯ
Нацеленность материального производства и других сфер об щественной жизни на обеспечение непрерывного роста благо состояния трудящихся, блага и счастья человека—отправной закон жизнедеятельности общества развитого социализма. Че ловек с его стремлениями, интересами и потребностями в ус ловиях развитого социализма выдвинулся на первый план исто рического развития, что заметно повысило значение человече ского фактора в общественном прогрессе. Этому содействует и развертывание НТР, соединение достижений которой с преиму ществами социалистической системы хозяйства представляет собой одну из задач коммунистического строительства.
Во всех сферах человеческой жизнедеятельности (труде, быте, семье, учении, воспитании и т. п.) в этой связи не могла не повыситься роль социально-психологических явлений. Не слу чайно в последние годы отмечается значительное расширение исследований социальной психологии и внедрения знаний этой науки в практику. Среди этих исследований особое место зани мает изучение проблем человека в сфере торговли и обслужи вания. В «Материалах XXVI съезда КПСС» поставлена задача совершенствования организации управления торговлей, повыше ния уровня культуры торгового и бытового обслуживания насе ления с целью создания максимальных удобств для трудящихся . Такого рода задачу невозможно эффективно решать без учета результатов соответствующих исследований, проводи мых в рамках психологии сферы обслуживания.
В данной статье предпринимается попытка осмыслить неко торые проблемы, состояние и дальнейшее развитие социально-психологических исследований в сфере торговли и бытового об служивания.
Несмотря на значительную роль человеческого фактора в области торговли и шире—в сфере обслуживания, научные исследования этой сферы в нашей стране до недавнего времени ограничивались рассмотрением в основном экономических, орга низационных, технологических и товароведческих проблем. К си стематическим социально-психологическим исследованиям этой сферы деятельности психологии только приступают.
Сегодня без учета особенностей потребления (товаров и услуг) и поведения потребителей, без учета социально-психо логических условий, в которых протекает деятельность работ ников сферы обслуживания, и без психологически грамотной организации процесса обслуживания невозможно существенно повысить эффективность труда почти десятимиллионной армии работников торговли и бытового обслуживания. Руководители и рядовые работники предприятий сферы обслуживания видят в решении социально-психологических проблем ключ к повы шению качества труда и культуры обслуживания.
Архивные и литературные источники свидетельствуют о том, что ученых неоднократно привлекали вопросы деятельности человека в сфере обслуживания. В дореволюционный период в нашей стране эти исследования чаще всего проводились среди работников торговли (приказчиков) как наиболее массового контингента среди всех, занятых обслуживанием населения.
Так, в 1898 г. в России доктором С. В. Листовым впервые была предпринята попытка исследовать труд приказчиков. Условия жизни и труда приказчиков привлекали внимание и других исследователей—А. Гудвана и М. Розена. В 1901 г. А. Гудваном был проведен опрос 5127 приказчиков, результаты которого нашли отражение в его работах, опубликованных в 1904 и 1909 гг., а в 1908 г. в газете «Новая Русь» была на печатана анкета, состоящая из 58 вопросов, по которой им проводился опрос. В 1907 г. были напечатаны очерки М. Розена о торгово-промышленном пролетариате России.
Можно считать, что начало психологических исследований профессии продавца в советский период относится к 1924 г., когда В. М. Коган, А. А. Нейфан и Ю. И. Шпигель по заданию профсоюзов совторгслужащих приступили к изучению условии труда и их влияния на состояние здоровья работников прилавка. Их исследование завершилось в 1926 г. психологическим анали зом профессии продавца гастронома и мануфактурщика .
Этот период в советской психологии характеризуется значи тельным интересом к изучению вопросов психологии труда работников различных сфер деятельности, в том числе и сферы обслуживания.
Надо отметить, что исследования труда работников сферы обслуживания (торговли) в тот период развивались в двух на правлениях. Исследователи первого направления предпринимали попытки обосновать плохое состояние здоровья работников (быструю утомляемость, головные боли, раздражительность, вялость и т. п.) особенностями и условиями труда и ставили задачу улучшения последних. Исследователи второго направ ления пытались в результате исследований определить качест ва личности, необходимые работнику сферы обслуживания для эффективного выполнения своего труда, т. е. они шли по пути создания эталонных моделей работника—профессиограмм, но не раскрывали механизмов выработки нужных свойств лич ности.
Подчеркивая значительный вклад исследователей этих на правлений, нельзя не отметить односторонности в их подходе к проблеме изучения деятельности работников сферы обслуживания. Исследователи и того и другого направления рассмат ривали деятельность совторгслужащих в отрыве от деятельно сти обслуживаемых и вне деятельности личности в коллективе.
Период индустриализации, годы Великой Отечественной войны и последующего восстановления народного хозяйства в нашей стране надолго отвлекли внимание исследователей от изучения деятельности человека в сфере обслуживания. Но с 1965 г. уже стали публиковаться работы, авторы которых предпринимали интересные попытки осмысления пси хологической стороны деятельности человека в сфере обслужи вания. К сожалению, в числе авторов монографических иссле дований по психологии торговли до сих пор нет собственно психологов.
За рубежом исследованию рынка посвящается масса работ. И если первые из них (Парсонс) носили профессиографический характер, то в работах последних лет наряду с общетеоретиче скими вопросами рассматриваются такие проблемы, как поведе ние потребителя, личность потребителя, реклама и другие средства воздействия на потребителя, принятие решения и т. п. Только в одном журнале «Рыночные исследования» (США) в 1970—1973 гг. опубликовано более 40 статей, посвященный этим проблемам. По в связи с принципиальными различиями экономических целен торговли в социалистических и капитали стических странах, во-первых, и разными методологическими принципами психологической науки, во-вторых, практическое использование в нашей стране результатов этих исследований почти невозможно.
В социалистических странах проблемы человеческого факто ра в сфере обслуживания наиболее активно исследуются в Бол гарии, Венгрии и ГДР. Работы по психологическим проблемам сервиса, представленные нашими коллегами из со циалистических стран, имеют большое значение и для практики советского сервиса.
Как известно, в нашей стране в сфере обслуживания занята почти десятая часть всего трудоспособного населения: 6 млн. 299 тыс. человек в торговле, 2 млн. 364 тыс. в общественном питании, более 2,5 млн. человек в бытовом обслуживании. В процессы же взаимодействия, которое происходит в разнооб разных предприятиях сферы обслуживания: магазинах, универ магах, парикмахерских, мастерских по ремонту одежды и пред метов быта включено почти все взрослое население. Отсю да понятна актуальность, многоплановость и сложность исследования социально-психологических проблем, которые воз никают в рассматриваемой области жизнедеятельности общест ва. Их можно условно представить в виде семи групп.
1. Общетеоретические проблемы сферы обслуживания.
2. Социально-психологические и психофизиологические осо бенности деятельности работников и коллективов сферы обслу живания.
3. Психологические особенности личности покупателя, кли ента и их поведения.
4. Социально-психологические проблемы управленческой деятельности сферы обслуживания и организации труда.
5. Реклама и ее воздействие на психику человека; возмож ности и ограничения ее использования.
6. Экспериментальные исследования и моделирование.
7. Психологические аспекты профориентации, профотбора, профподготовки кадров и их адаптация к деятельности и кол лективам.
Каждая из перечисленных групп включает более конкретные проблемы и вопросы.. Отдельные проблемы (такие, как обще ние) находятся на стыке двух-трех групп или в разных аспек тах присутствуют почти во всех группах.
Значительный круг социально-психологических проблем, свя занных с деятельностью человека в сфере обслуживания, с 1978 г. стал объектом исследований, проводимых Институтом психологии АН СССР. Первый этап в проведении этих иссле дований был посвящен выявлению общего состояния социально-психологической изученности сферы обслуживания, определению проблем, которые требуют для своего решения усилии психо логов. С этой целью в 1978 г. был проведен опрос руководите лей предприятий сферы обслуживания, в 1979 г. — совещание «Круглый стол» по социально-психологическим проблемам тор говли, в работе которого приняли активное участие психологи, экономисты, руководители и практические работники предприя тий торговли, представители ВЦСПС, преподаватели ВУЗов. Ограничение рассмотрения общих вопросов сферы обслужива ния на указанном совещании лишь торговлей было обусловле но тем, что сфера торговли наиболее полно представляет все указанные группы проблем. Специалистов из других сфер об служивания предполагается привлечь к следующим этапам начатой работы.
Для выделения психологии сферы обслуживания как само стоятельной отрасли психологической науки, прежде всего не обходимо определить ее место среди других наук, ее предмет и методы исследования. Как и любая другая наука, психология сферы обслуживания должна исследовать как общие, так и специфические психические явления и закономерности. В отли чие от общей психологии она призвана изучать конкретные формы реализации общих закономерностей психики. Как и пси хология труда, она призвана исследовать психологические осо бенности различных видов деятельности и личности, выполняю щей эту деятельность. По своему же гносеологическому статусу психология сферы обслуживания есть отрасль социальной пси хологии, поэтому в центре внимания для нее не могут не быть малые группы и коллективы, межличностные отношения, массовидные явления и психологическая совместимость различных личностей в трудовом процессе.
Так как деятельность человека в торговле и бытовом обслу живании имеет свои специфические особенности, то общие пси хические явления и закономерности в этой деятельности приоб ретают своеобразное проявление, которое нельзя не учитывать в научном исследовании. Здесь возникают новые механизмы действия этих закономерностей и обладающие характером необ ходимой взаимозависимости, т. е. определенные устойчиво повторяющиеся связи и отношения индивидуальной и общест венной психики, присущие индивидам, группам и коллективам при осуществлении соответствующей деятельности и особой формы взаимодействия—товарно-денежном обмене (процессе покупки). Сознательное и целенаправленное использование механизмов этих закономерностей в жизни, труде и обучении работников сферы обслуживания должно стать основой для совершенствования психических свойств указанных работников, облегчения их труда и повышения эффективности и качества последнего.
Остановимся на некоторых особенностях деятельности чело века в этой специфической сфере общественного производства.
Деятельность человека по обслуживанию другого человека немыслима без понимания смысла и мотивов деятельности, без осознания психологии обслуживаемого, без знания тонкостей человеческих взаимоотношении в процессе купли-продажи то варов или оказания услуг.
В толковом словаре С.И.Ожегова слово «обслужить» оп ределяется как «работать по удовлетворению чьих-либо нужд». Все ли работники сферы обслуживания однозначно понимают смысл этого слова? В одном из исследований мы обра тились к работникам указанной сферы трудовой деятельности с просьбой дать свое определение этому слову. В результате анализа полученных определений появилась возможность всех занятых в сфере обслуживания разделить на три группы по их отношению к деятельности и по мотивам указанной деятель ности.
К первой группе были отнесены лица, понимающие и вос принимающие процесс обслуживания только как естественную,
необходимую деятельность по удовлетворению тех или иных потребностей других людей.
Во вторую группу вошли работники, привносящие в процесс деятельности по удовлетворению потребностей других людей положительную - эмоциональную окраску, отмечающие высшую степень удовольствия от своего труда, от своей способности помочь в чем-то другому человеку, доставить ему радость, быть полезным людям.
Третью группу составили лица, подчеркивающие, что их высококвалифицированная деятельность позволяет им чувство вать. свое превосходство над человеком (покупателем, клиентом), обратившимся к ним за услугой, с просьбой что-то выполнить, чем-то помочь. Их отношение к обслуживаемым приобретает форму высокомерия, а в обращении они стараются унизить покупателя, клиента, показать зависимость последних от своей способности выполнять определенную работу. В общении они стремятся подчеркнуть неосведомленность обратившегося к ним человека и в этом отношении подчеркнуть его ущербность и ограниченность.
В определениях, данных опрошенными, которых мы отнесли ко второй и третьей группам, по нашему мнению, проявляется достаточно четко мотивация деятельности. В последующих на блюдениях за деятельностью этих опрошенных наши предполо жения подтвердились. Наряду с другими мотивами в деятель ности, связанной с обслуживанием, ярко проявлялся также мотив отношения к своей деятельности и к людям, прибегающим к использованию услуг.
Отсутствие соответствующего отбора и психологической подготовки (в частности, в процессе обучения и повышения ква лификации) работников сферы обслуживания отрицательно сказывается на эффективности их деятельности, что выражается, например, в усугублении атмосферы конфликтность, часто возникающей на этих предприятиях в процессе общения.
Важнейшая особенность коллективов сферы обслуживания заключается и том, что они при малочисленности собственного состава обслуживают такие массы покупателей, клиентов, за казчиков, которые по своему количественному составу во много раз превосходят число работников этих коллективов. Последние в постоянных непосредственных контактах с населением ока зывают как положительное, так и отрицательное влияние (эмоциональное, воспитательное и т. п.) на каждого пользую щегося помощью сферы обслуживания человека. Продавец, об ладающий свойствами личности, позволяющими ему понимать мотивы поведения покупателей и оказывать на них целенаправ ленное положительное воздействие, стремящийся лучше узнать своих сослуживцев и способный оказать им помощь и поддерж ку в работе и быту, сознательно управляющий своим поведе нием и настроением, представляет собой в социально-психоло гическом отношении такой тип работника, который можно взять в качестве определенного образца.
До сих пор работники сферы обслуживания стихийно осваи вали психологию (свою и обслуживаемых) в зависимости от собственных возможностей, способностей, интересов. Это приво дило и приводит к нарушениям не только правил торговли, подрывая ее нравственные основы, но и норм общения в сфере обслуживания. Так, порой работники сферы обслуживания просят и даже иногда требуют, чтобы ученые-психологи «во оружили» их психологическими знаниями ... для противоборства с их противниками, т. е. покупателями. Вряд ли правомерна подобная просьба, в которой продавец и покупатель понимают ся в качестве антагонистов, ведущих друг с другом затяжную борьбу. Вместе с тем важно выявить условия возникновения такого рода психологического стереотипа восприятия продав цом покупателя и найти средства предотвращения его культи вирования в сознании продавцов.
В нашей стране ежедневно совершается около 900 млн. по сещений магазинов. Каждое второе посещение заканчивается покупкой. При сравнительно неточном подсчете на каждого продавца магазина в среднем приходится до 200 покупателей, а в магазинах и универмагах типа столичных ГУМа, ЦУМа, Детского мира и т. п. — от 300 до 400 покупателей. В связи с этим становится весьма актуальным вопрос о нервно-психиче ских нагрузках и даже нервных перегрузках, о перенасыщении общением в торговой деятельности.
Отсюда вытекает необходимость, с одной стороны, тщатель ного учета при подборе кадров в сферу торговли и бытового обслуживания нервно-психического состояния тех, кто стремит ся работать в этой сфере, с другой — проведения психоневро логической диспансеризации, которая должна стоять на страже здоровья работников бытовых и торговых предприятий. Такого мнения придерживаются руководящие работники торговли, так как, прежде всего к ним попадают жалобы на невыдержанность, грубость, невнимательность, нетактичность работников массовых профессий торговли — продавцов. При разборе выявляются самые разные причины подобных отклонения от норм поведе ния и правил обслуживания. Одна из таких причин заключается в подобном же нетактичном поведении со стороны покупателей, клиентов, в подозрении и обвинении всех работников торговли в нечестности, в постоянно растущей требовательности со стороны обслуживаемых и к качеству товара, и к культуре обслуживания и т. п.
Работник сферы обслуживания, если он не владеет специ альными знаниями и психологически не подготовлен к работе с массами населения, как бы находится в состоянии единобор ства с каждым, кого он обслуживает. К тому же и лозунг: «Покупатель всегда прав!», призванный хоть как-то регулиро вать двусторонние отношения исполнителей и потребителей услуг, ставит работников этой сферы в неравное с обслуживае мыми людьми положение. Но в том и должна состоять заслуга психологически подготовленного работника сферы обслужива ния, что он, владея определенными навыками обслуживания,. общей культурой поведения, профессиональными навыками и знанием социально-психологических закономерностей общения и поведения людей, будет способен понять мотивы поведения обслуживаемых, их интересы, вкусы, сможет регулировать по ведение посетителей в торговом зале, в салоне ателье и т. п. и без чрезмерных усилий сможет нормализовать свое психи ческое состояние. Очевидно, что в деле повышения культуры обслуживания и сохранения здоровья работников сферы обслу живания и покупателей положительную роль сыграет введение систематического обучения, как руководителей предприятий, так и работников массовых профессий специальным психологиче ским знаниям.
Помочь в этом важном деле могла бы психологическая служ ба в сфере обслуживания, создание которой широко обсужда ется в последние годы на страницах психологических журналов. Содержанием этой службы могут быть:
—собственно исследовательская деятельность по выявлению проблем, структуры исследования, перспектив развития и опре деление наиболее важных направлении научно-практических исследований;
—психогигиеническая и консультативная деятельность, т. е. медико-психологическая и социально-психологическая профи лактика и консультации, производственная гигиена, профориентация, профподбор, профподготовка и др.;
—помощь при реализации результатов психологических ис следований в практической деятельности предприятии сферы обслуживания.
Подчеркивая важность и необходимость усвоения специаль ных психологических знаний работниками сферы обслуживания, надо постоянно помнить, что основное назначение сферы обслуживания служить человеку. Осуществляя это свое высокое призвание, работники, участвующие в создании удобств бытовой жизни населения, одновременно выполняют и более важные функции - воспитательные. Воспитательное воздействие здесь выступает более очевидно и ярко, чем в сфере производства. Организованные в соответствии с требованиями нашей жизни торговля и бытовое обслуживание, с одной стороны, являются выражением социалистического образа жизни, с другой — вы ступают своеобразными учреждениями, осуществляющими функ ции воспитательного воздействия на личность потребителя по средством налаживания с ним делового общения.
Для выполнения своей воспитательной задачи психологиче ская служба сферы обслуживания не может не принимать уча стия и в решении таких проблем, как исследование спроса населения на товары и услуги; выработка средств для форми рования тех или иных потребностей; изучение психологии потребителя и природы потребительских отклонений и извраще ний; исследование действия закономерностей моды на психо логию масс и отдельных потребителей; выявление психологиче ских феноменов, обусловливающих региональные особенности потребления и поведения покупателей, клиентов и т. п.
Одной из специфических особенностей работы в сфере об служивания, делающей эту работу психологически трудной, является наличие материальной ответственности у рассматри ваемой категории работников. Социалистическое общество, до веряя огромные материальные ценности работнику сферы об служивания, возлагает на него обязанность по их сохранению. Каждый работник сферы торговли и других видов обслуживания населения ежедневно, ежечасно как бы держит перед общест вом, коллективом, самим собой экзамен на честность. Как по казывает практика, не всем эта ноша, оказывается по плечу в силу либо индивидуальных особенностей психики, либо в силу сформировавшихся у личности нравственных норм и ценностей.
Наличие фактора материальной ответственности за ценности, личности не принадлежащие, предъявляет ряд требований к са мой личности, задает тон в характере взаимоотношений, ставит определенные задачи при подборе кадров и воспитании коллек тива, создает особый психологический настрой для каждого отдельного индивида и коллектива в целом, определяет состоя ние психологического климата в коллективе, нередко перено сится на отношение к обслуживаемым.
Ответственность за материальные ценности каждой конкрет ной личностью воспринимается и переживается по-разному и в состоянии человека выражается в определенном уровне беспо койства, тревожности. Для лиц с высоким уровнем тревожности, который мы определяли с помощью модифицированной и адап тированной методики Ж. Тейлора, работа, связанная с матери альной ответственностью, нежелательна. Находясь постоянно в состоянии психического дискомфорта, такие работники подвергают свое здоровье и психическое состояние нервным перегруз кам. Для них подобные нагрузки представляются стрессовыми факторами. Нежелательна подобная деятельность и для лиц безответственных, безразличных к этому условию их работы. Наиболее благоприятной она может быть для лиц, характери зующихся ответственностью, уровень тревожности которых не вызывает у них психического дискомфорта .
Ответственность за сохранность материальных ценностей имеет и другой важный аспект — контроль за поведением поку пателей в системе магазинов самообслуживания, связанный с проблемой так называемого «забывчивого» покупателя. Раскры тие истоков возникновения феномена «забывчивости» и путей его предотвращения — одна из задач психологии сферы обслужи вания.
Несомненно, рассматриваемая проблема не узковедомствен ная. Она должна решаться в равной мере экономистами, юри стами и психологами. Психологи должны понять и раскрыть механизмы того, каким образом у некоторых покупателей в ус ловиях открытого доступа к товару происходит деформирование установок, норм, ценностей, в других условиях не возникающее. При выявлении психологических причин этого явления и средств снижения коэффициента «забывчивости» хотя бы на 0,01% стра на может получить весомую экономическую прибавку.
Являясь структурным компонентом деятельности обслужи вания, общение в торговле и бытовом обслуживании играет огромную роль и занимает у продавца, приемщика и др. от 43 до 75% рабочего времени . В связи с этим целенаправ ленное формирование у последних навыков общения выступает основным фактором их профессиональной подготовки.
Общение, включенное в содержание трудовой деятельности, следует рассматривать как профессиональное. В труде рассмат риваемой категории работников оно оказывает решающее воз действие на протекание процесса деятельности и на результат, являясь одним из средств достижения целей деятельности.
Существует прямая зависимость между высокой степенью культуры общения и эффективностью деятельности работника сферы обслуживания. Однако до последнего времени об эффек тивности деятельности последних судили лишь по выполнению экономических показателей и совершенно не обращали внима ния на показатели культуры обслуживания, и прежде всего общения, которое в сфере обслуживания следует рассматривать как психологическое взаимодействие вступивших в непосредст венный контакт личностей. «Взаимодействие, — писал Ф. Эн гельс, — может рассматриваться с двух точек зрения: чтобы его понять как целое, его даже необходимо исследовать в отдель ности, сперва с одной, а затем с другой точки зрения....». Этот сформулированный Энгельсом методологический принцип чрезвычайно важно учитывать при рассмотрении обще ния в сфере обслуживания.
Центральной фигурой процесса взаимодействия, например, покупателя и продавца следует признать именно последнего. От него во многом зависит эмоциональная окраска общения, его собственная удовлетворенность трудом, а также результат его деятельности. В этом смысле общение для работников сер виса является способом реализации способности к общению и личностных качеств, благоприятствующих наиболее эффек тивному, эмоционально комфортному взаимодействию.
Тем не менее было бы неверно утверждать, что эффект общения полностью зависит от продавца как работника сферы обслуживания. В значительной мере на ход общения влияет покупатель, его культура поведения и понимание им особенно стей деятельности продавца. От покупателя к продавцу по принципу обратной связи идет информация об удовлетворенно сти или неудовлетворенности общением. Подтверждение благо приятного течения контакта придает уверенность дальнейшим действиям продавца по обслуживанию покупателя, и, наоборот, подтверждение неудовлетворенности контактом или демонстра ция ярко выраженной недоброжелательности со стороны поку пателя сковывает и заметно ограничивает дальнейшие действия и усилия продавца к налаживанию и продолжению контакта.
Трудности, с которыми сталкиваются вступающие во взаи модействие продавец и покупатель, во многом определяются специфическими особенностями общения в торговле и условия ми, в которых оно протекает. Можно отметить некоторые из них.
Общение в торговом взаимодействии всегда контактное или прямое— «лицом к лицу». От реализации качеств личностей, вступающих в контакт, можно судить о том, является ли оно в данном конкретном случае формальным или неформальным.
Поскольку в сфере обслуживания общение характеризуется случайностью контакта, его кратковременностью и часто одноразовостью, то создаются определенные трудности для содер жательного выполнения ролей (продавца и покупателя и т. п.). При этом снижается взаимная значимость партнеров, что не может не вести к обезличиванию общения.
В сфере обслуживания по своей сути общение является роле вым, т. е. имеющим функциональную направленность, регламен тированным, подчиненным определенным правилам, предписа ниям, социальным нормам поведения. Это способствует значи тельному облегчению рассматриваемых контактов людей.
Часто в результате плохой организации труда и самого процесса обслуживания, низкой культуры участников общения происходит блокирование механизмов личностного общения. Личностные качества не только затушевываются, но и не рас крываются.
Обычно поведение людей обусловлено наличной ситуацией, в которой развертывается их общение, а также их личным на строем. Общение в условиях предприятий сферы обслуживания — это ситуационное общение. Ситуация, постоянно изменяясь, вносит соответствующие коррективы и общение. Любая из ситуаций, поэтому уникальна и вместе с тем случайна для об щающихся сторон. Но так как в каждой ситуации возможна координация поведения ее участников, то случайностью ни в коей мере нельзя объяснить конфликты, нередко возникающие при столкновении разнонаправленных интересов субъектов общения в тех или иных конкретных условиях.
Во многом характер общения определяется личностной по зицией работника сервиса. Неоднородность его позиции зави сит от объекта общения (обслуживаемый, коллега по работе, друг, руководитель, представитель контролирующей организации и т. д.), от разнообразия видов профессиональной деятельности сферы обслуживания (продавец промышленных товаров, про довольственных товаров, кассир, приемщик ателье, мастер по ремонту радиоаппаратуры, фотограф и т. д.), от целей и потреб ностей работников сферы обслуживания.
Работники сервиса по своему статусу в процессе общения i-де-я-жны быть ведущей стороной. Однако инициатива общения в процессе обслуживания часто смещается от продавца, масте ра к покупателю, заказчику, клиенту, поскольку работники сервиса психологически оказываются не в состоянии выдержать свою активную позицию в общении и как бы самодемобилизуются. При этом в процессе общения они начинают пользовать ся свернутой (односложной: «да», «нет») речью, не используют психологических элементов общения (улыбку, доброжелатель ное выражение лица, приветливые жесты и т. п.). Иногда свер нутая речь—явление закономерное в деятельности, например, продавца. Он ею может пользоваться при условии насыщения общением в конце рабочего дня; при стремлении к быстрому обслуживанию покупателей, стоящих в очереди; при выполне нии некоторых действий (взвешивания, отмеривания, подсчета и т. п.), когда такая речь не наносит ущерба в реализации профессиональных и психологических целей общения.
Характер протекания и эмоциональная окраска общения обу словливают состояние и поведение субъектов общения в тече ние некоторого (иногда значительного) времени после их кон такта и далеко за пределами сферы обслуживания. Эмоциональ но комфортное общение в процессе обслуживания доставляет че ловеку радость и удовлетворение, поднимает в его глазах роль и значение советского сервиса. Для работников сервиса высокая культура общения — это удовлетворенность трудом и сохране ние здоровья.
Выявление психологических особенностей общения в сфере обслуживания есть необходимая предпосылка для решения многих задач, связанных с повышением культуры этой области человеческой деятельности и шире — культуры общения в жизне деятельности советского человека.
Характер общения лежит в основе того психологического микроклимата, который складывается в коллективах работников сферы услуг. В этом отношении заслуживает глубокого иссле дования роль бригадной формы организации труда в торговле, которая (форма организации) позволяет заметно усовершенст вовать систему взаимоотношений людей, занятых в сфере услуг, укрепить психологическую и моральную атмосферу в коллекти вах работников этой сферы. Несмотря на явные преимущества, метод бригадного хозрасчета в сферу обслуживания, в частно сти в торговлю, внедряется нерешительно. В порядке эксперимен та по методу хозрасчетных бригад в Москве, например, рабо тают только пять магазинов. В остальных магазинах, где он считается внедренным, этот метод, изученный Минторгом, не представлял собой ничего другого, как традиционную «коллек тивно-сдельную оплату труда» (оклад, плюс премия за выпол нение и перевыполнение плана).
Формы проявления социальной активности в нашем обществе разнообразны. Наиболее действенные ее формы рождаются в трудовых коллективах, объединенных в бригады, работающие на едином хозрасчете. В бригаде, как правило, каждый рабо тающий непосредственно участвует в управлении, а, следователь но, воспитывает в себе деловитость, ответственность и инициа тиву. О бригадном методе труда можно говорить и как об осно ве для формирования коллективистских качеств личности. Для коллективов сферы обслуживания бригадный метод открывает широкие возможности к повышению культуры обслуживания и совершенствованию способов и форм воспитательной работы, способствует созданию высоконравственной атмосферы.
Постигнув механизмы действия закономерностей психики человека в сфере обслуживания, можно будет дать ответы на такие волнующие руководящих работников службы сервиса вопросы, как проблема нестабильности кадров и коллективов эффективности методов подбора руководящих кадров среднего звена, причин и условий возникновения злоупотреблений, пси хологических мер снижения конфликтов.
Уже сегодня должен решаться вопрос о подготовке условий развития сферы обслуживания завтрашнего дня. Каким будет продавец, мастер по обслуживанию завтра и в двухтысячном году? Это не праздный вопрос. Молодое поколение, рождающе еся сегодня,—это работники сервиса через 18—20 лет. Бесспор но, что требования за эти годы к работникам сферы обслужи вания значительно возрастут. Ей будут нужны работники, спо собные предоставить каждому человеку очень высокий уровень сервиса. Этого, по нашему мнению, можно будет добиться путем воспитания у молодого поколения уважительного отно шения к труду в сфере обслуживания, к людям, а также путем специального отбора и целенаправленной подготовки кадров.
Неразработанность, нерешенность ряда социально-психоло гических проблем сферы обслуживания объясняются, в частно сти, незначительным количеством психологов, которые отдают изучению этой сферы деятельности свои знания, силы и энтузиазм. По нашим данным, в стране только 19 психологов ра ботают в крупных торговых центрах страны. В основном ими решаются такие вопросы, которые перед ними ставятся руко водством торгового предприятия. Однако такой узкоутилитар ный подход к деятельности психолога в сфере обслуживания, учитывающий лишь текущий момент, порой не позволяет раз вернуть перспективные исследования основных тенденций и характеристик социально-психологических явлений в рассмат риваемой сфере деятельности общества, что не может не вести к ограниченному использованию психолога, работающего в тор говле. Кроме того, статус психолога в торговле все еще не определился должным образом. Отсюда нередко на него возла гаются такие обязанности и такие виды работы, которые во обще-то к его функциям прямого отношения не имеют. Налажи вание психологической службы в торговле предполагает разра ботку прав и обязанностей психолога.
Дальнейшее развитие психологии сферы обслуживания в ка честве отдельной науки обусловлено как логикой развития в целом социальной психологии, находящей все большее и боль шее практическое применение, так и потребностями повышения эффективности деятельности в области торгового и бытового обслуживания советских людей.
Я.Л. Коломенский
ВОЗРАСТНАЯ И ПЕДАГОГИЧЕСКАЯ СОЦИАЛЬНАЯ ПСИХОЛОГИЯ
В СВЕТЕ ПРОБЛЕМ ВОСПИТАНИЯ
1. О предмете возрастной и педагогической психологии
Интересы развития социальной психологии как науки, с одной стороны, и прикладного, практического использования добытых в конкретных исследованиях научных фактов и закономерно стей — с другой, требуют поставить проблему ее оптимальной дифференциации на отдельные дисциплины. Это позволит, преодолеть, во-первых, затянувшийся период беспредметного теоретизирования и, во-вторых, эмпиризм и бесперспективность ряда конкретных исследовании. О предмете социальной психологии спорить трудно совсем не потому, что она, как думают некоторые, не имеет собственного предмета, а потому, что она имеет не один предмет и уже в наши дни фактически термин «социальная психология» наряду с общей социальной психоло гией объединяет ряд специальных социально-психологических наук. По-видимому, пришла пора каждой из них осознать себя как таковую.
В нашу задачу не входит сколько-нибудь полная классификация социально-психологических дисциплин. Мы не затрагиваем здесь проблем индустриальной социальной психологии, которые давно успешно разрабатываются психологами Моск вы и Ленинграда, вопросы медицинской социальной психоло гии, представленные в трудах по коллективной психотерапии и специальных изданиях Ленинградского психоневрологического института им. В. M. Бехтерева , проблемы спортивной и военной социальной психологии и т.д.
Наша задача — выделить те социально-психологические дисциплины, в русле которых идут наши собственные исследо вания и разработки нашего научного коллектива . Речь идет о двух взаимосвязанных и в то же время относительно самостоятельных психологических дисцип линах: возрастной (генетической) и педагогической социаль ной психологии, которые по традициям, уровню разработанно сти методов, качеству и количеству полученных научных результатов и числу сотрудников, занятых их разработкой, явля ются, пожалуй, вполне подготовленными для такого конституирования. Не имея возможности дать полный очерк предме та, методов и конкретных проблем возрастной и педагогиче ской социальной психологии, ограничимся анализом некоторых аспектов, имеющих непосредственное значение для решения практических задач коммунистического воспитания.
Предметом возрастной социальной психологии, как мы по лагаем, являются возрастные закономерности развития, деятельности и отношений личности в процессе непосредственного и о посредственного общения. Этим определяются основные проблемы возрастной социальной психологии, которые представлены в конкретных исследованиях.
1. Проблема онтогенеза общения, которая включает изучение возрастных закономерностей общения как фундаментального феномена жизнедеятельности человека, начиная момента появления общения на ранних стадиях онтогенеза до геронтологических аспектов; роль общения в развитии личности, его функции, содержание, виды и средства.
2. Проблема онтогенеза общностей — контактных и некон тактных групп и коллективов, в рамках которых реализуется, видоизменяется и развивается межличностное общение: гене зис группы как универсальной системы непосредственного об щения, поэтапное формирование коллектива в процессе совме стной деятельности его членов на основных стадиях онтогенеза, возрастные закономерности развития внутри коллективного. Воздействия и т. д.
3. Возрастные закономерности влияния межличностных взаимодействий (общения и взаимоотношений), на формирова ние личности.
4. Возрастные закономерности взаимодействия личности с широкой социальной средой в процессе опосредованных форм общения: влияние основных компонентов образа жизни на становление личности, воздействие средств массовых коммуникаций и т.д.
Таким образом, основные проблемы возрастной социальной психологии охватывают весь предмет общей социальной психо логии в ее специфическом генетическом ракурсе
Выделение возрастной социальной психологии в качестве самостоятельной отрасли психологического знания неразрывно связано с конституированием педагогической социальной психо логии, В самом общем виде предметом ее можно, как мы пола гаем, считать социально-психологические закономерности обуче ния и воспитания. Иными словами, педагогическая социальная психология изучает, закономерности развития, деятельности и отношений личности в процессе непосредственного и опосредст вованного педагогического общения.
Органическое единство возрастной и педагогической со циальной психологии вытекает, прежде всего из совпадения объектов изучения и близости предмета исследования, а также из активной гражданственной позиции исследователя, которая реализуется в стремлении не только констатировать те или иные психологические зависимости, закономерности и состоя ния, но и оптимизировать изучаемые явления в интересах развития личности испытуемых в соответствии с целями коммуни стического воспитания.
Разработка проблем возрастной и педагогической социаль ной психологии ведется у нас довольно широко. Сюда относятся исследование онтогенеза общения, изучение процессов социального развития дошкольников, процессов взаимоотношения в группах и коллективах на всех возрастных этапах, процессов социальной перцепции и т.д.
Важно отметить тенденцию к интенсификации исследований общения, которые объективно втягиваются в орбиту возрастной и педагогической Социальной психологии. Так если еще совсем недавно можно было говорить в основном о педагогической социальной психологии воспитания, то сегодня мы вправе констатировать появление у нас педагогической социальной; психологии обучения которая обретает свой предмет и методы в исследованиях, посвященных изучению закономерностей по знавательных процессов в условиях общения и формам коллективной (групповой) учебной деятельности.
Осознание психологами, которые фактически ведут изыскания в русле возрастной и педагогической социальной психоло гии, этой своей «предметной», принадлежности может, по наше му мнению, сыграть положительную роль как в аспекте адекватной интерпретации: локальных результатов, так и в части совершенствования координации и планирования научных ис следований. Исследователь, который занят, например, изучением жизни группы дошкольников, нередко не соотносит свою paботу с общей социально-психологической проблематикой. По этой причине ускользают из поля зрения многие факты и про блемы, а добытые результаты толкуются слишком узко и спе цифично. Насколько расширялся бы горизонт подобных иссле дований, если бы психолог анализу своих данных результаты подобных изысканий, проведенных с детьми младшего школьного возрастав подростками, старшими школьниками. Ведь именно так и изучаются проблемы развития познавательных процессов: например, закономерности памяти до школьников сравниваются с особенностями памяти людей всех-других возрастов. Здесь уже давно отказались от наивных «внутренних» сопоставлений по принципу «больше—меньше», «лучше—хуже», здесь ищут и находят качественные особен ности, присущие познавательным процессам на том или ином возрастном этапе.
Как показывают проведенные исследования, ключ к по ниманию социально-психологических закономерностей жизни детей младших возрастов лежит в области изучения таких же закономерностей жизни представителей старших возрастных групп. Кроме того, изучающие социальную психологию, напри мер, подростков или юношей должны видеть, откуда появились те или иные особенности, обнаруженные на данном возрастном этапе, как они возникли и развивались.
Остановимся на некоторых конкретных проблемах возраст ной и педагогической социальной психологии, непосредственно связанных с осуществлением задач коммунистического воспи тания.
2. Педагогические проблемы изучения контактных групп и коллективов
Узловой проблемой возрастной и педагогической психологии и педагогики является проблема генезиса, внутренней струк туры, закономерностей внутригруппового взаимодействия в контактных (малых) группах, которые на определенной стадий развития деятельностного опосредования взаимоотношений и достижения ценностно-ориентационного, единства своих чле нов приобретают качества коллектива. Несмотря на значительную и плодотворную историю изучения этой пробле мы в отечественной науке, в которой особое место занимают уникальные по своей психолого-педагогической глубине произ ведения А. С. Макаренко и мудрые, проникнутые духом социа листического гуманизма высказывания Н. К. Крупской, ощути мое продвижение в данной области началось в русле современ ной социальной психологии.
Не касаясь пока конкретных результатов, отметим главное достижение: появилось новое социально-психологическое видение проблем межличностных, внутриколлективных взаимодейст вий и закономерностей формирования личности, которое впол не способно воплотиться в новую педагогическую концепцию воспитания в коллективе и через коллектив.
При рассмотрении проблемы формирования личности в коллективе это новое «видение» предполагается двойная вертикаль ная и горизонтальную историко-генетическая перспективу, ко торая оказывается возможной благодаря включению в число важнейших психолого-педагогических категорий понятия контактной (малой) труппы. Контактная (малая) группа - это универсальная относительно постоянная система, в рамках ко торой осуществляется непосредственное межличностное взаи модействие, значимое для ее членов. Владение таким универ сальным понятием для обозначения общностей, различных по ряду существенных параметров (способ организации, содержание деятельности и форм организации, социальные функции, возрастной и количественный состав, длительность существования, включенность в более широкую общность и т.д.) и в то же время функционирующих по единым социально-психологическим законам, имеет громадное теоретическое, методологическое, а следовательно, и практическое значение. Оно отрывает возможность конкретного психолого-педагогического анализа взаимодействия личности и общества на уровне микросреды, динамики процесса формирования внутри закономерно сменяющих друг друга входе онтогенеза контактных (малых) групп (коллективов).
В нашей возрастной психологии установилась прочная теоретическая традиция связывать движение развивающейся личности по возрастным этапам с детерминирующим влиянием сменяющих друг друга видов ведущей деятельности (Л.С.Выготский, А.Н.Леонтьев). В последние годы было подчеркнуто значение соответствующего изменения видов и содержания общения ребенка со взрослым и сверстниками (Д.Б.Эльконин, М.И.Лисина и др.). Следующий шаг в понимании психологических закономерностей формирования личности заключается, с нашей точки зрения в теоретическом обосновании и педагогическом осмыслении того факта, что возрастная поэтапная смена ведущих деятельностей и характера общения неизбежно происходит именно как переход развивающейся личности в новую социальную микросреду, которая всякий раз представляет собой новую контактную (малую) группу.
Важно отметить, что здесь открывается новая перспектива плодотворного творческого синтеза, с одной стороны, теорий онтогенетического развития личности, а с другой - социально-психологических теорий деятельного опосредования и возрастных закономерностей межличностных взаимодействий в контактных (малых) группах и коллективах (А.В. Петровский, Я.Л. Коломенский). На каждом новом возрастном этапе человек оказывается в группе новой не только по своему персональному составу и размерам, но и по характеру, содержанию и динамике внутригрупповых отношений, опосредованных ведущей деятельностью и возрастом ее членов. На старте этой вертикальной оси жизненного пути личности находится генетически первичная диада «мать - (значимые взрослые) - дитя». К ней затем подключается система «сверстник-сверстник», которая закономерно видоизменяется в процессе онтогенеза: группа детского сада - школьный класс (группа ГПТУ) – послешкольный коллектив (производственный коллектив, студенческая группа) и т.д. вплоть до кружка пенсионеров или возращения в рамки семейной микросреды. Переход личности в новую микросреду сложный противоречивый процесс. Возрастные внутри личностные кризисы, которые вызывают хорошо известные трудности в воспитать работе, обусловлены еще и межличностными напряжениями и конфликтами, сопровождающими процесс вхождения личности в новую групп (коллектив). Именно эти кризисные явления породили проблему социально-психологической адаптации личности в коллективе.
Описанные закономерности возрастной психологии порождают ряд специфических педагогических проблем. Прежде всего, исходя из сформулированной здесь социально-психологической концепции онтогенеза, открывается новый взгляд на проблемы социально-психологической готовности, которые до настоящего времени рассматривались локально. Можно предположить, что выдвинутые нами ранее понятия социально-психологической готовности ребенка к обучению в школе и социально-психологической готовности личности к труду должны войти в общее понятие «социально-психологическая готовность личности к новым условиям деятельности и общения», актуальность и практическая значимость разработки которого не требует специальных доказательств. Для педагогической практики особенно важно то, что становится понятной необходимость на каждом возрастном этапе осуществлять целенаправленную и систематическую подготовку личности к жизнедеятельности в новых коллективах, что предполагает формирование у личности системы специфических социально-психологических качеств и способностей. Социально-психологическая готовность (СПГ) может рассматриваться как целостная характеристика личности, включающая такие мотивационные, когнитивные и операционально-поведенческие компоненты, которые обеспечивают оптимальное функционирование в новых для нее контактных группах и коллективах.
Наряду с этим для создания благоприятных условий развитие личности в коллективе необходимо также поднять на новый социально-психологический уровень и проблему преемственности между контактными группами и коллективами на обозначенных выше стадиях онтогенеза.
Для возрастной и педагогической социальной психологии и педагогической практики существенное значение имеет и изучение возрастных закономерностей развития и формирования контактных (малых) групп коллективов и тесно связанных с ними особенностей внутреннего развития контактной группы до уровня коллектива (исследования, проведенные под руководством А.В. Петровского, Л.И.Уманского, наши собственные). На основе этих исследований, можно сделать вывод о том, что и в возрастном аспекте ведущей деятельности и общения его членов. Особенно четко выступает эта закономерность на ранних стадиях онтогенеза. Так, специальный анализ межличностного взаимодействия, возникающего в процессе творческой игры дошкольников, позволяет высказывать предположение о том, что внутри ведущей деятельности возникает «зона ближайшего развития» (Л.С.Выготский) не только для личности, но и для детской группы на пути ее формирования как коллектива.
Необходимость формирования социально-психологической готовности личности к функционированию в новых для нее контактных точности личности к функционированию в новых для нее кон тактных группах и коллективах связана еще и с особым аспек том условий её жизнедеятельности, который можно квалифицировать как полигрупповую принадлежность. Дело в том, что движение личности по группам совершается не только по вер тикальной оси, но и по горизонтальной. В каждый данный мо мент жизни человек оказывается вовлеченным в целую систему различных (по своему происхождению, характеру деятельно сти, размерам, длительности существования, субъективной значимости и т. д.) контактных и неконтактных общностей, в каж дой из которых для него складывается уникальная социально-психологическая ситуация межличностного взаимодействия: роль, статус, характер общения и взаимоотношении, эмо циональное благополучие и т. д.
Представление о полигрупповой структуре личностной микросреды позволяет подойти к конкретному психолого-педагогическому изучению сравнительной воспитательной Бездейст венности тех конкретных групп и коллективов, в которых функ ционирует личность на данном этапе ее развития. Имений, в этой плоскости следует, с нашей точки зрения, искать решение острой и всегда злободневной проблемы педагогической прак тики: почему коллектив, который признается и в большинстве случаев действительно является могучим средством воспитания личности, оказывается малоэффективным по отношению к некоторым своим членам. Конкретный анализ соответствующих педагогических ситуаций приводит к необходимости привле чения такого социально-психологического понятия, как референтность .
Действенное влияние на развитие личности оказывают именно референтные группы (коллективы). Референтной для личности может считаться группа, с которой она себя иденти фицирует, считает своей, на ценности которой, прежде всего ориентируется, с мнением которой о себе считается. В такой группе личность стремится завоевать наиболее высокое по ложение. По мнению А. В. Петровского, именно коллектив чаще всего обладает для своих членов основными признаками референтной группы.
Трудности в воспитании, с одной стороны, и внутриличностная напряженность—с другой, возникают в случаях потери референтности: человек осуществляет свою основную деятель ность в группе, которая не является для него личностно значимой. Специальный анализ свидетельствует о том, что можно говорить о нескольких видах потери референтности, имеющих различные психологические механизмы.
Прежде всего, выделим явление интергрупповой потери референтности, которая проявляется в том, что личность стремит ся найти референтную группу вне данной организации или воспитательного, учреждения. Так, подросток, который в силу рядасоциально-психологических причин не обрел референтность в своём классе, ищет и находит такую группу в ситуации стихийного внешкольного общения.
Мы наблюдали случаи интергрупповой потери референтности и в студенческих коллективах. Нередко студенты, которые учатся в ВУЗах, расположенных в городе, где они заканчивали среднюю школу, сохраняют столь сильные традиционные связи со своими бывшими одноклассниками, что они успешно конку рируют с вновь возникшими отношениями в студенческой группе.
В. еще более заостренной форме обозначенный феномен выступил для наблюдавшихся нами студенток, переведенных из-за профнепригодности в педагогический институт из театрально го. Порой студенческая группа, в которой они оказались в результате определенной жизненной драмы, вплоть до госэкза менов так и не становилась для них референтной. Это увлекло за собой пониженную познавательную и общественную активность, своеобразную нечувствительность к критике, отсутствие высоких притязаний в учебной деятельности, отсутствие значимых межличностных отношений с товарищами по группе и т. д. В качестве референтной для этих студенток продолжала выступать покинутая группа театрального института или неоформленная группа около театральной молодежи.
Пожалуй, ещё более распространенной можно считать интрагрупповую потерю референтности, которая к тому же более опасна в силу затрудненного диагностирования. В случае этой внутригрупповой потери референтности личность не выходит за пределы организационно - оформленной группы—класса, студенческой группы, производственной бригады и т. д., но роль референтной для нее играет не данная общность в целом, а ее формально не зафиксированная часть, ценности и нормы кото рой могут не совпадать с общегрупповой ценностноориентационной направленностью.
Возможность подобных ситуаций связана с объективно су ществующей социально-психологической закономерностью-миниатюризацией межличностного взаимодействия в контактных групп (коллектива), объем которых превышает некую эмпирически найдённую (5±2) величину связанную, по мнению ряда исследователей, со способностью членов группы вступать в лично значимые избирательные взаимоотношения лишь с определенной частью целого коллектива.
В педагогике такие формально не зафиксированные,— стихийно возникающие внутри организационно оформленного кол лектива-объединения традиционно именуются группировками. Следует отметить, что признание факта объективности, неотвратимости возникновения группировок внутри целого коллек тива само по себе — важный вклад педагогической социальной психологии в педагогику коллектива, где до последнего времени отмеченный факт либо игнорировался, либо третировался как досадный результат плохой воспитательной работы. В настоящее время и перед педагогикой, и перед педагогической социальной психологией стоит задача разработки теории и практики педагогической работы с группировками. В аспекте проблемы интрагрупповой потери референтности группировка (микрогруппа) выступает как возможный конкурент целого коллектива в сфере завоевания референтности.
К промежуточным видам потери референтности можно отнести случаи, когда референтной для личности становится не основной производственный коллектив (класс, студенческая группа, производственная бригада), а какое-либо промежуточное официальное подразделение — спортивная команда, кружок художественной самодеятельности, изостудия и т. д.
Для всех видов потери референтности характерно возникно вение эмоционально-когнитивного барьера между личностью и коллективом, представителями которого могут выступать офи циальные уполномоченные коллектива, учителя, кураторы сту денческих групп и т. д. В этом случае «пробиться» к личности, эффективно воздействовать на нее можно, лишь проникну» сквозь оболочку ценностно-ориентационных эталонов, норм и. критериев оценки, свойственных референтной группировке,, к которой она принадлежит.
То обстоятельство, что образование группировок создает объективную почву для возникновения интрагрупповой потери референтности, совсем не означает, что эта возможность обязательно превращается в действительность. Специальные исследования свидетельствует о том, что при современной социально-психологической диагностике и соответствующей педагогической тактике микрогруппа приобретает позитивные качества, обеспечивающие - ее развитие какой микроколлектива. Важно подчеркнуть, что в возрастной и педагогической социальной психологии разработаны - надёжные методы диагностики микрогрупповой дифференциации малых групп и коллективов, а также специальные приемы для установления значимого (референтного) круга общения.
Социально-психологические и психолого-педагогические исследования последних лет накопили богатый научный материал, обобщение которого позволяет поставить проблему конкретного анализа не только общих, но и индивидуальных, качественно своеобразных особенностей развития и функционирования кон тактных групп и коллективов. Поскольку указанные общности (дошкольные группы, школьные классы, студенческие группы, производственные бригады, спортивные; команды и т. д.) не арифметическая сумма индивидуумов; а целостная, относитель но стабильная система со своей внутренней структурой и динамикой развития, они в известном смысле представляют собой субъект той деятельности, ради которой создана та или иная группа (коллектив) и которая опосредует основные аспекты, :внутригрупповых межличностных отношений. Именно наличие внутригрупповых межличностных отношений. Именно наличие у каждой контактной группы (коллектив) индивидуально неповторимых особенностей является причиной хорошо известного педагогам и руководителям-практикам факта: воздействия, эффективные для одной группы, могут оказаться совершенно иными для другой группы. Отсюда следует, что понятие инди видуализации процесса воспитания, которое традиционно свя зывается с необходимостью учета своеобразия отдельной лич ности, должно быть расширено за счет включения понятия об индивидуальном подходе к каждой контактной группе (кол лективу).
На основе исследований, проведенных психологами Москвы, Ленинграда, Минска, Киева, Курска, Костромы и других горо дов, можно сделать попытку сформулировать некоторые поло-жжения, которые позволят в дальнейшем подойти к разработке теории внутригрупповой «индивидуальности». Эксперименталь ные данные и педагогические наблюдения свидетельствуют о том, что своеобразие каждой контактной группы и коллектива является результатом сложного взаимодействия объективных условий ее существования с внутренними социально-психологи ческими закономерностями ее развития и функционирования. Прежде всего, следует иметь в виду, что групповые «индиви дуальные» особенности формируются на основе общих и воз растных социально-психологических закономерностей л актуа лизируются именно как качественно определенные варианты относительно постоянных признаков. Такие варианты могут проявляться на всех основных уровнях интрагрупповой активности. Укажем на те параметры групповой «индивидуальности», для описания которых уже разработана терминология и имеют ся! методы измерения.
Поскольку каждая конкретная контактная группа находится в определенной точке континуума «диффузная группа—кол лектив», анализ групповой «индивидуальности» - должен исхо дить из установления той конкретной стадии коллективообразования,—на которой находится данная группа. Этим целям могут служить понятия и методы, разработанные в русле, теории деятельностного опосредования А. В. Петровского: ценностно-ориентационное единство, действенная эмоциональная иденти фикация, референтометрическая дифференциация значимого общения и т. д.
Индивидуальные внутригрупповые структурно-динамические особенности могут быть в соответствии с нашими исследованиями охарактеризованы как варианты статусной структуры груп пы, «индекса социальной изоляции», показателей взаимности и удовлетворенности в общении, динамики-положения и персо нальных отношений, микро групповой дифференциации», а также особенностями мотивации предпочтений и рефлексивно-перцеп тивных групповых индексов.
Особый класс индивидуальных черт контактной группы (кол лектива) представляют особенности, связанные со своеобразием взаимодействия; подсистем деловых и личных взаимоотношений, которое проявляется в характере руководства и стихийного лидерства, функционального общения и эмоциональных предпочтений и т. д.
Таким образом, индивидуальность той или иной контактной общности, которая нередко определяется как психологический климат коллектива, представляет собой сложную комплексную систему, которая является результатом взаимодействия спон танных и заданных, внутренних и внешних характеристик обще ния и взаимоотношений. В настоящее время задача изучения внутри коллективной «индивидуальности» неразрывно связана с установлением дифференцированных по возрастным этапам и характеру деятельности социально-психологических констант, значимое отклонение от которых явится показателем качествен ного своеобразия той или иной контактной группы (коллектива). Далее необходимо осуществить переход от регистрации отдельных показателей к нахождению закономерных связей между ними, к созданию своеобразной социально-психологической таб лицы Менделеева. Такая теоретическая база позволит вырабо тать научно обоснованные рекомендации для практики воспи тания в коллективе и оптимизации всех аспектов его деятель ности.
3. Некоторые педагогические аспекты проблемы общения
Категория «общение» является ключевой не только для социально-психологических, но и для педагогики. При широком понимании общения как совокупности всех видов и форм межличностного отражения, оно во многом совпадает с понятием «воспитание». Со стороны своего социльно-психологического обеспечения воспитание представляет собой специально организованное программированное общение, воспитателей и воспитуемых (педагогическое общение, с одной сторо ны, и воспитуемых между собой (внутриколлективное обще ние)—с другой. При этом следует учитывать, что в качестве воспитателей здесь могут выступать не только родители и учи теля, но и все те люди, социальной функцией которых является воздействие (в широком плане) на других: руководство, про паганда и т. д. Точно так же в роли «воспитуемых» могут выступать рядовые члены коллектива, студенты, аудитория пропагандистского воздействия и т. д. В. связи с этим подчерк нем, что в компетенцию возрастной и педагогической социаль ной психологии входят не только проблемы дошкольных и школьных возрастов и воспитательных коллективов, но и производственных и всяких иных коллективов (творческих, культуры и т. д.), поскольку и в субординационные (по вертикали) и в координационные (по горизонтали), межличностные взаи модействия человек вовлечен на протяжении всего своего жизненного пути.
Для решения конкретных теоретических и прикладных психолого-педагогических проблем оказалось необходимым осуществить такую операционализацию понятия «общение», которая позволила подойти к его экспериментальному изучению и прак тическому использованию. Для нас особенно существенным было различение понятий «взаимоотношениями «общение» как внут реннего и внешнего компонентов межличностного взаимодейст вия. Взаимоотношения — это специфический вид отношения человека к человеку, особая психологическая реальность, содер жанием которой являются те образы, мысли и чувства, которые возникают в результате взаимного межличностного отражения. Общение - это те информационные, эмоциональные или пред метные поведенческие акты, в процессе, которых актуализируются, видоизменяются и развиваются межличностные отношения.
Не затрагивая в этой статье проблем содержания межлич ностных взаимодействий внутри коллектива отметим лишь два следствия, которые вытекают из проведенного различения.
Во-первых, оно позволяет разграничить (а, следовательно, и спланировать) две основные стратегии педагогического воз действия на внутригрупповые межличностные взаимодействия:
1) управление общением через изменение взаимоотношений;
2) управление взаимоотношениями через посредство целенаправленной организации совместной деятельности, организации общения. При этом, разумеется, каждый из обозначенных путей требует специфических педагогических средств.
Во вторых различение понятий «взаимоотношения» и «общение» дает возможность произвести по этому дает возможность произвести по этому признаку четкую классификацию методов исследования межличностных взаимо действий и адекватно истолковать полученные результаты. Ин формацию о взаимоотношениях в группах и коллективах дают методы, выявляющие такие внутренние состояния испытуемых, как установки, ценностные ориентации, межличностные оценки и т.д. Это социометрические, аутосоциометрические опросы, различного рода оценочные шкалы, приемы ранжирования и сортировки признаков и пр. Данные о непосредственном обще нии можно получить с помощью экспериментальных приемов, основанных на регистрации актов реального взаимодействия, как самовозникающих, так и вызванных исследователем: объ ективное наблюдение, разнообразные экспериментальные приемы, разработанные в лаборатории Л.И.Уманского.
Разумеется, на основании информации об отношениях должно предвидеть общение между людьми, а зафиксировав определен ные акты общения, мы вправе предположить существование тех или иных взаимоотношений. Но поскольку внутренние со стояния (отношения) и внешние акты поведения (общение) да леко не всегда однозначно и прямо соответствуют друг другу, то и первое и второе пока всего лишь более или менее досто верные гипотезы, которые нуждаются в дальнейшей проверке.
Различные взаимоотношений и общения позволяет дефференцированно изучать две основные подсистемы межличностного взаимодействия: подсистему общения и подсистему взаимоотношений каждая, из которых обладает своей статусно-ролевой структурой. Отсюда следуют весьма существенные выводы прикладного характера. Приведем только один пример. Иногда на основе результатов, полученных посредством опросных мето дов, которые, как следует из вышеизложенного, фактически выявляют структуру взаимоотношений, психологи и социологи-практики опрометчиво выдают рекомендации, касающиеся реаль ного общения, хотя последнее фактически не изучалось. Так, нередко смешивается понятие «наиболее предпочитаемый член группы (коллектива)» социометрическая «звезда» и понятие «лидер». В этом случае не учитывается, что «звёздность» — феномен подсистемы взаимоотношений — требует от личности иного «набора» качеств по сравнению с «лидерство», которое функционирует как элемент подструктуры общения. Следова тельно, нельзя безоговорочно рекомендовать или не рекомендо вать работника на роль руководителя первичного коллектива лишь на основе учета его положения в подсистеме межлично стных отношений.
Подсистемы отношений и общения необходимо различать и при анализе межличностного взаимодействия в системе: учитель — ученика «руководитель - подчиненный» и т. д. Факти чески здесь всегда осуществляется сложное переплетение стиля отношения, в котором представлено типичное для данной лич ности внутреннее состояние, вызываемое объектами педагоги ческих (в широком смысле) воздействий, и стиля руководства, который реализуется в характерных для личности поведенче ских актах. Отсюда следуют важные практические выводы, - касающиеся не только анализа деятельности уже действующих, но и содержания и методов подготовки, будущих учителей и руководителей к межличностному взаимодействию, с одной сто роны, и путей его оптимизации—с другой. Совершенно ясно, что здесь необходимо решать две взаимосвязанные, но все же достаточно различные задачи, требующие различных методов реализации: 1) задачу формирования у будущих учителей (ру ководителей) социально ценных позитивных установок личности, (вправленных на воспитанников; 2) задачу выработки у них адекватных поведенческих актов непосредственного воздействия на них.
Для осуществления поставленных задач необходимо во многом изменить существующую концепцию подготовки будущих воспитателей (руководителей), которых, с нашей точки зрения, необходимо готовят не только как учителей-предметников или инженеров определенного, профиля, но и как специалистов по меж что требует введения ные планы соответствующих учебных заведений теоретических курсов социальной психологии и практикумов по межличностному общению. Существенной частью .такой подготовки должно стать формирование у будущих учителей и руководителей со циально-психологической наблюдательности (СПН), под кото рой понимается , способность к адекватному отражению и прогнозированию основных характеристик внутригрупповых межличностных взаимоотношений. Методы ее измерения как особого аспекта социально-психологической перцепции - разра ботаны в наших исследованиях.
Необходимость специфических усилий в указанной области связана, во-первых, с тем, что, как показали специальные ис следования, от уровня социально-психологической наблюдатель ности руководителя во многом зависит успешность его деятель ности, и, во-вторых, с установленным нами феноменом динамической вариоструктуры внутригрупповых отношений, который заключается в том, что каждый учитель (руководитель), созда вая в своем сознании модель структуры внутригрупповых меж личностных взаимодействий, воспроизводит тот ее вариант, который возник в результате его собственной организационно-оценочной деятельности. Таким образом, учитель (руководитель) фактически ориентируется не на реально существующую относительно стабильную структуру взаимоотношений, а лишь, на ее определенный аспект, который представляется ему единственно возможным. Это создает ряд трудностей, которые можно преодолеть, если специально вооружить руководителя (учителя) объективными методами изучения межличностного взаимодействия.
Мы коснулись здесь лишь некоторых прикладных проблем возрастной и педагогической психологии. Думается, что главные выводы, которые следуют из этого очерка, заключаются в том, что эти социально-психологические дисциплины, которые уже обрели свой предмет и методы, должны найти достойное место не только в системе психологической подготовки будущих руководителей и учителей, но и в структуре государственной-психологической службы, необходимость создания которой , а нашей стране давно назрела.
Н. Ф. Феденко
АКТУАЛЬНЫЕ ПРОБЛЕМЫ ВОЕННОЙ СОЦИАЛЬНОЙ ПСИХОЛОГИИ
В жизни человека, человеческого общества коллектив играет исключительно важную роль. На это неоднократно указыва ли в своих трудах К. Маркс, Ф. Энгельс, В. И. Ленин. В коллективе осуществляется трудовая деятельность, форми руется личность, проявляется общественная сущность человека, становится реальностью социальная жизнь. Именно поэтому в Программе КПСС коллективу, как и личности, отводится цент ральная роль: он выступает в качестве субъекта, и дели исто рического прогресса. На XXV, XXVI съездах КПСС, в ряде постановлений Пленумов Центрального Комитета, в Конститу ции СССР, коллектив выделяется в качестве ячейки соци алистического общества, важнейшего фактора решения задач коммунистического строительства, коммунистического воспи тания.
Одной из обязательных функций социалистического государства является его защита от попыток международного империализма прервать закономерный ход истории. Эту функцию выполняют Вооруженные Силы, звеном которых является воинский коллектив. В.И. Ленин постоянно указывал на решающее значение величайшее сплоченности наших людей перед лицом интервенций и агрессии. Он подчеркивал, что эта сплоченность — результат огромной политической работы коммуни стов, которые, разъясняя политику, партии, развивают у бойцов сознание справедливого характера ведущейся войны. Ленинские идеи легли в основу представлений военной науки о коллективном характере боевой деятельности и о важности коллекти вистской сплоченности всех единиц нашей армии и флота. Учитывая эту закономерность военного дела, Министр обороны СССР постоянно требует совершенствования работы команди ров, политработников, партийных и комсомольских организаций, частей и кораблей, по сплочению воинских коллективов. Необходимостью сплочения коллектива вменяется воинскими уставами в обязанности командиров и политработников. Особо остро, как важнейшая практическая задач, эта проблема стоит в условиях современного военно-технического прогресса, делающего воинский труд высококоллективным трудом.
Практическая потребность усиления работы по сплочению боевых коллективов является материальной основой научной постановки этой проблемы в военной психологии. В условиях дальнейшего совершенствования организации, технического оснащения, форм и способов боевых действий расширяются аспекты разработки этой проблемы. Это нашло выражение в заметном развитии за последнее время военной социальной психологии как раздела военной психологии.
Современное состояние военной социальной психологии обусловлено не только потребностями практики военного дела, ставящей все новые задачи перед этим разделом военной психологии. В большей мере оно обусловлено предшествующим развитием военной психологии—тем, как ставились и решались проблемы сплочения воинского коллектива в прошлом.
1. Развитие социальной военной психологии
С первых дней существования социалистической армии получает развитие военно-психологическая наука, в том числе и разработка социально-психологических проблем. Возникнув на принципиально новой классовой и идеологической основе, военная психология осуществляет свои исследования с позиций ленинского учения о войне и армии. В подходе к сол дату, воинскому коллективу психологи исходят из понимания классовой природы армии, справедливого характера войн соци алистического государства, решающей роли в войне человека и морального фактора, идеалистической и партийно-политической работы, проводимой политорганами и политработниками, необходимости единоначалия, дисциплины, непрерывного управления. Интенсивной боевой подготовки, оснащения всеми видами довольствия.
На ранних этапах разработки военных социально-психологических проблем, в годы борьбы против военной интервенции империалистических государств, выступавших против социалистической республики, решались задачи создания твердом марксистско-ленинской методологической базы. Первые советские военные психологи (Г. Ф. Гире) выступали против теории толпы Г. Лебона. Они подчеркивали бессодержательный форма лизм в понимании массы как механической суммы особей. Вместе с тем предпринимались попытки ставить вопросы руко водства людьми, дисциплины, единоначалия и др. В послевоен ные годы пришлось выступать против теорий биологического человека (М. Король) стадного понимания группы. Большую работу, связанную с критическим анализом этих проблем выполнили А. А. Таланкин и Г. Д. Хаханьян. На рубеже 20—30 го дов в, военной психологии была проведена большая исследовательская работа по изучению информационных процессов и групповых реакций в воинском коллективе (А. А. Гайворонский, С. М, Богданов). Очень важным представляется обобще ние, сформулированное В.С. Рубцовым, о том, что вся наша военная психология должна быть социальной.
Особенно много социально-психологических наблюдений и обобщений было сделано в годы Великой Отечественной вой ны. В этот период получают практическую разработку вопро сы руководства людьми, сплочения боевых коллективов, прео доления страха и паники, нравственной мобилизации масс, формирования единого общественного мнения, создания поло жительных традиций и др. Свой вклад в разработку военных со циально-психологических проблем внесли командиры (Н. А. Колышкин, Г. И. Салманов), политработники (К. В. Крайнюков, А. И. Власов), психологи (Б. М. Теплов, К. Т. Булочко).
В послевоенные годы утверждается теоретическая база для обоснованной постановки социально-психологической пробле матики Вооруженных Сил. Получает самостоятельное звуча ние вопрос о психологии воинского коллектива, его особенно стях, роли в военном деле (Г. Д. Луков), о коллективном характере ратного труда, коллективизме воинской деятельности (М. И. Дьяченко), о путях укрепления войскового товарищест ва и дружбы (А. В. Барабанщиков). В последующем разраба тываются положения о сплочении воинского коллектива, струк туре его психологии, особенностях взаимоотношений между различными категориями военнослужащих, что находит отра жение в ряде работ. На базе сделанных в этих работах обобщений оказалось возможным осуществить ряд конкретных социально-психологических исследований применительно, как к армии вообще (А.Д. Глоточкин, В.И. Ковалев, М.Л. Новожилов, Э.П. Утик), так и учетов особенностей различных видов и родов войск (В.Ф. Давыдов, Г.А. Броневицкий).
По мере дальнейшего накопления экспериментальных данных и обобщений социально-психологического профиля с уче том потребностей практики боевой и политической подготовки войск в военной психологии все больше внимание уделяется социальной психологии. В 70-х годах происходит структурное и содержательное развитие науки. Те ее разделы, которые больше развивались в прошлом, становятся, по существу пропедевтическими (анализ психических процессов, чувств, свойств, состояний в условиях военной службы). Ряд разделов реорганизуется и трансформируется (анализ боевой деятельности, психология воинского коллектива), появляются новые разделы (психологическая подготовка личного составах современной войне, управление воинами и воинскими коллективами социально-психологические явления в боевой обстановке и др.). 0бъектами изучения в военной социальной психологии, становятся воинская часть, корабль, деятельность должностных лиц, служебные и боевые ситуации и т. п. Такая постанов ка проблем имеет место в психологии для политработников, в психологии для командиров, военно-педагогической, психологии.
Военная психология значительной мере является социальной, ибо военное дело есть деятельность коллективная. Социальный подход здесь выражается уже в том, что объектом изучения военной психологии является не личность вооб ще, не коллектив вообще, а военнослужащий, во взаимодейст вии с другими осуществляющий выполнение служебной, учеб ной или боевой задачи.
Развитие военной социальной психологии обусловлено не только ранее сложившимися тенденциями, но, прежде всего по требностями современного уровня развития военного дела. Для характеристики военной социальной психологии и социального аспекта всей военной психологии необходимо указать на узло вые проблемы этой науки и современные тенденции их разрешения.
2. Узловые проблемы военной социальной психологии
В числе основных проблем военной социальной психологии, прежде всего следует назвать уточнение предмета этой отрас ли психологии с целью более полного отражения ее социаль но-психологического профиля. Если ранее предмет этой науки отождествлялся с предметом всей психологии — изучением «законов, лежащих в основе психической деятельности людей», то затем происходит конкретизация понимания предмета военного аспекта достигается более конкретное определение предмета военной психологии. Военная психология понимается как отрасль психологической науки, включенная в систему военной науки, изучающая закономерности формирования и проявления личности воина и воинского коллектива в условиях учебной служебной и особенно боевой деятельности и формулирующая выводы и обобщения. Предназначённые в пер вую очередь офицеру-практику, позволяющие повысить эффек тивность его работы по управлению, обучению, воспитанию, психологической подготовке, сплочению как отдельных воинов, так и коллективов.
В последние годы в военной социальной психологии четко определены области и задачи ее исследования. Основными ее областями являются: военнослужащий взаимоотношениях сослуживцами, старшими товарищами социально-психологические явления, протекающие в условиях воинской деятельности, воинский коллектив. Сложная проблематика исследований в названных областях подчинена задачам повышения боеспособности и боеготовности частей и подразделений. Та кие позиции четко определили круг проводимых исследований, придали им практическую направленность, позволили преодолеть преимущественно описательный подход, что было свойственно военной психологии прошлого.
Наиболее интенсивно разрабатываются в военной социальной психологии проблемы сплочения военных коллективов, управления личным составом подразделений и частей, реше ния задач боевой учебы, воспитания, организации службы и жизни воинов. В свою очередь, и сплочение, и управление, и воспитание не являются самоцелью. Они лишь средства до стижения главных задач: укрепления боеготовности, дисципли ны, повышения боевой активности. Такой подход оказался чрезвычайно плодотворен не только для науки, но и для прак тики: он способствовал формированию ответственного отноше ния офицерского состава к решению этих вопросов и тем самым принес реальные, значимые результаты.
Воинский коллектив понимается как высшая форма объединения военнослужащих, подразделения на основе единства их классовых, идейных и моральных позиций, совместной служебной и боевой деятельности под руководством командира - единоначальника - и партийно-комсомольского ядра.
В военной психологии выделены особенности именно воинско го коллектива, которые выступают, с одной стороны, в качест ве показателей сплоченности, а с другой — в качестве ориен тиров, целей работы по сплочению коллектива. Учитывая это, офицер может сосредоточивать воспитательные усилия в нуж ном направлении, проверять их результативность, давать оценку подчиненному подразделению. Специфическими особенностями, признаками воинского коллектива, как показали материалы многочисленных исследований, являются классовая и идейная общность, общность нравственных представлений, наличие авторитетного руководителя, опирающегося на партийное ядро, общность деятельности по решению служебных и боевых задач, единый уставной уклад жизни, мастерское владение оружием, высокие показатели в учебе, организованно сти, дисциплине, службе, боеготовности. Показатели сплочен ности и критерии их количественной оценки помогают перейти от общих характеристик боевых коллективов к конкретным, деловым характеристикам. Военными психологами разработаны программы изучения конкретных коллективов, которые ста новятся инструментом руководящей и педагогической деятель ности офицера. Варианты этих программ проходят апробацию. В последующем на основе синтеза наиболее продуктивных и простых программ будут создаваться унифицированные программы для работы с воинскими коллективами конкретных боевых профилей.
Исключительно важным для практики представляется во прос о ценностном ориентационном единстве воинского коллек тива, как о наиболее важном показателе, характеризующем его природу, предназначение и общественные позиции. Такой подход способствует преодолению ограниченности описатель ных схем формального подхода, упускавшего из поля зрения саму социальную сущность и природу коллектива саму социальную сущность и природу коллектива, как о наиболее важном показателе, характеризующем его природу, предназначения и общественные позиции. Такой подход способствуют преодолению ограниченности описательных схем формального подхода, упускавшего из поля зрения саму социальную сущность и природу коллектива, и дает офицерам надежнейший ориентир в их предусмотренной уставом работе по сплочению подразделения. В подразделении, как это следует из получивших научное обоснование представлений, должен сформироваться социалистический, боевой, партийный коллектив. Работа командира в этом направлении наполняет ся реальным содержанием, приобретает большое военно-политическое значение.
Концепция воинского коллектива - одна. из прикладных проблем, разрабатываемых военной социальной психологией, - имеет огромное практическое значение, заключающееся не просто в формулировке отдельных рекомендаций, но прежде всего в создании единой для всех руководителей доктрины о работе с коллективами и разработке необходимого для этого инструментария и системы процедур.
Большую теоретическую и практическую значимость в во енной социальной психологии приобретают исследования массовидных психических явлений в воинском коллективе: общих установок, мнений, настроений, традиций и т. д., оказывающих существенное влияние на формирование взаимоотношений в коллективе и на психологическую атмосферу в нем, его психо логический климат, складывающийся из преобладающих наст роений, отношения к окружающему, к выполняемой деятельно сти. Он характеризуется степенью выраженности настроений, отношений, взаимоотношении в определенный момент существования коллектива и оказывает существенное влияние на его дееспособность. Психологический климат зависит от руководителя, актива, содержания и успешности выполняемой деятель ности наличия согласованные, целевых установок и оценочных суждений по важнейшим аспектам жизни деятельности коллектива. Влияние руководителя психологический климат осуществляется на основе формирования у членов коллектива устойчивых активных жизненных позиции на основе исполь зования всего арсенала форм и методов партийно-политической работы. Значительное влияние на психологический климат коллектива оказывают решения руководителя, его суждения, высказывания, поведение, специфика контактов с окружающими. Стиль руководства является, следовательно, не просто фактором организации, но и фактором духовной мобилизации коллектива. Правильная регуляция психологического климата в коллективе имеет большое практическое значение, помогая преодолеть многие затруднения в руководстве коллективом.
В военной социальной психологии уделяется большое вни мание проблеме взаимоотношений различных категорий военнослужащих в военном коллективе и их>. влиянию на боеспо собность подразделение Известно, что уставные отношения составляют живую ткань военной организации. Их прочность зависит от того, насколько они подкрепляются, формирующимся на основе межличностными взаимоотношениями. Совпадение межличностных отношений со служебными отношениями укрепляет военный организм, расхождение - ослабляет. Выделение межличностных взаимоотношении как надстроечных над базовыми, служебными, должностными отношениями по могает, военным руководителям глубже понять необходимую для боевой деятельности субординационную систему военной службы, сознательно устранять то, что нарушает ее гармонию, ослабляет воинский коллектив. Стихийному формированию межличностных отношений в воинском коллективе противопо ставляется сознательная организация и управление этим про цессом со стороны командира. Это требует рассмотрения таких проблем, как взаимоотношения в коллективе, их детерминация, типология и классификация, изучение методов их выявления и оценки, совершенствование путей и средств их регуляции. Большой научный материал по этой проблеме, накопленный военными психологами, представляется весьма ценным как в теоретическом отношении, так и с точки зрения его практической реализации.
Для успешного осуществления руководства военными кол лективами необходимо учитывать, определенные социально-психологические закономерности. Это со всей серьезностью ставит вопрос о повышении педагогической и психологической. Грамотности военных руководителей, работающих с людьми. Недостаточная психологическая культура руководителя нередко является причиной конфликтов в коллективе, снижения деловой эффективности коллектива и ослабления его устойчивости к различного рода трудностям. В практике руководства воинскими коллективами исключительно большое значение имеет правильное решение многих социально-психологических проблем, среди них такие проблемы, как выявление психологических особенностей людей в процессе их подбора, расстанов ки и использования по службе; регулирование процесса адаптации молодых воинов; управление формированием и развитием коллектива в подразделении; управление информационными процессами, и в частности всей системой агитационно-пропагандист ской работы в подразделениях; управление деятельностью под чиненного коллектива; осуществление своих функций офицера.
Исключительно важное значение для военной психологии имеет понятие «воинская деятельность». В военной социальной психологии в настоящее время воинская деятельность понима ется как основанное на высоких идейных мотивах, направленное на достижение общественно значимых целей мастерское использование воином и воинским коллективом оружия и бое вой техники осуществляемое в условиях угрозы для жизни с целью уничтожения противника и боевых объектов; предупреж дения нападения или подготовки к выполнению боевых за дач для обеспечения безопасности социалистического общества. Такое содержательно-психологическое понимание воинской деятельности выделяющее ее общественную значимость, идейную мотивацию, практическую целевую направленность коллективную сущность напряженность и ответственность, открывает возможности для анализа и углубления понимания ее конкретных видов, в то время как на основе ограниченных оп ределений боевой деятельности, сводящих ее к затрате сил, реализации мотивов, динамике переживаний и т.д., при всей их важности трудно осуществлять исследование конкретных видов деятельности. Содержательное определение воинской дея тельности позволяет раскрыть боевую деятельность в главном: бой выступает как сложная динамика личностных проявлений и межличностного, взаимодействия в группе, выполняющей боевую задачу по уничтожению противника, по замыслу и под руководством командира. С такой позиции боевая деятель ность раскрывается как социально значимый, морально ответ ственный, психологически насыщенный, физически напряженный, целесообразно-активный процесс. Выделение его социально-пси хологических компонентов, установление их динамики позво ляют раскрыть содержание всесторонней подготовки солдата к войне, процедур и средств воспитательной работы с личным составом.
Одной из специфических особенностей воинской деятельно сти является то, что управление ею осуществляется не просто руководителем, а командиром-единоначальником. Несмотря на то, что права, обязанности, и руководящие действия командира определены уставами, их эффективность зависит от ряда со циально-психологических факторов. Военный руководитель наиболее качественно выполняет свои функции, если его официальная роль подкреплена высоким социально-психологическим статусом авторитетом. Борьба за авторитет руководителя - это борьба за высокие боевые возможности и показате ли подразделения. Поэтому проблема авторитета офицера, командира является исключительно актуальной в военной со циальной психологии. Авторитет командира - это такая особенность его служебного, профессионального наличного положе ния в воинском коллективе, которая проявляется в специфике взаимоотношений и усиливает его руководящее влияние на решение стоящих задач. Авторитет связан с политическими, военно-профессиональными, личностными качествами команди ра, с отношением к нему подчиненных, с; их оценочными суж дениями, с общей морально-политической, атмосферой в коллективе, с уровнем развития коллектива показателями уровня боевой готовности, дисциплины, боевой и. политической подготовки. Следовательно, авторитет командира обеспечивается; системой практических мероприятий и совершенствованием стиля руководства.
Командиры и политработники в войска выполняют сложную социально-психологическую функцию, состоящую в постоянном изучении, как каждого подчиненного, так и всего коллектива, что создает необходимость в разработке и совершенствований соответствующих методов и средств. В военной социальной психологии применительно к войсковой, практике создаются различные методики, предназначенные для руководителей разных уровней. Имеются программы изучения лично сти и. коллектива, по которым успешно работают офицеры. Такие программы составлены с учетом военного профиля, временных и групповых особенностей службы воинов, родов оружия. Созданы карты регистрации получаемой информации, которые облегчают офицеру ее накопление, анализ и выявле ние тенденций развития. Широк и арсенал методов. К их чис лу относятся анкетирование, наблюдения, специальные беседы.
Получили распространение и такие приемы исследования, как выявление специфики отношений в группе на основе экспертных оценок, что позволяет. Избежать предвзятости в оценках, имеющей место при сборе случайных высказываний и мнений и порождающей серьезные ошибки. Перспективной является методика оценки реальных межличностных отноше ний на основе набора матричных описаний типичных ситуаций, встречающихся в процессе военной службы с учетом прогноза их развития. Доступность создаваемых методик для широкого круга офицеров способствует успешному решению ряда социально-психологических проблем военной службы: сплочения коллективов, повышения боеспособности подразде лений и др.
Особое внимание в военной социальной психологии уделено анализу мотивирующего содержания пропаганды, механизмов усвоением информации и перехода обещаемых знании убеждения информации и перехода сообщаемых знаний в убеждения воинов, изучению личностных и групповых особенностей аудитории, специфики групповых реакций на устное выступление изучению, различных аудиторий; личности и пропагандиста, эффективности пропагандистского воздействия и ряд организационно-психологических вопросов, связанных с деятельностью агитационно-пропагандистского аппарата—части. Это даёт возможность политработникам глубже анализировать свою пропагандистскую деятельность, полнее, учитывать закономер ности аудитории и на этой основе добиваться больших успехов в деле формирования у личного состава идейной убежденности и политической сознательности—решающей основы эффективной учебы и службы.
Работая с подчиненным коллективом, офицер иногда вынужден принимать профилактические, предупредительные, и даже пресекающие меры против таких негативных социально- психологических явлений в воинском коллёктиве, как страх и паника. Военная социальная психология занимается разработкой этих проблем. Страх понимается как негативно окрашен ное переживание человека, обусловленное действием реальной или мнимой опасности и проявляющееся в дезорганизации выс ших психических функций и поведения личности. Паника трактуется как групповая реакция на мнимую или реальную опасность, связанная с переживанием состояния чрезмерной напряженности и утратой групповой сплоченности. Попытки объяснить страх и панику на уровне физиологии не давали возможности надежно управлять этими явлениями. Понимание страха и паники как многоуровневых процессов, подчиненных действию комплекса закономерностей, позволяет определить основные и сопутствующие причины и условия их возникнове ния и протекания и разработать систему мер, направленных на предупреждение, пресечение и ликвидацию этих явлений и их последствий. В результате теоретического и эксперимен тального изучения страха и паники был разработан ряд мето дик, позволяющих выявить влияние этих негативных явлений на боеспособность группы в различных условиях. На этой основе были также определены и способы сохранения или вос становления боеспособности войск.
Серьезного внимания заслуживают и возможные, конфлик ты между военнослужащими, возникновение которых снижает сплоченность коллектива, а значит, и его боеспособность. Выявление сущности конфликтов, их классификация, установле ние причин, условий их возникновения, динамики развития, отрицательного влияния на личность и воинский коллектив позволило разработать систему воспитательных воздействий для предупреждения и пресечения конфликтов в воинских кол лективах.
Большое внимание в военной социальной психологии уде ляется разработке проблемы группы с отрицательной направленностью внутри коллектива, подрывающего единство последнего, отекающего его усилия от основных целей деятельности. Изучается роль искаженной ориентации как группообразующего фактора, структура такой группы, поведение его лидера, исполнителей и отверженных, роль внешней поддержки в зарождении подобной группы и специфика межличностных отношений ее членов. Социально-психологическая топография этого явления позволила разработать систему мер по переориентации такой группы, нарушению деспотических межличностных зависимостей внутри отрицательно направленной микрогруппы, включению ее членов в активную общественно зна чимую деятельность и т. д. Как показала экспериментальная проверка подобные меры приводят, как правило, к весьма эффективным результатам в борьбе, с групповщиной круговой порукой и другими негативными явлениями.
Объектом изучения для военной асоциальной психологии является также буржуазная армия как особая организованная, и вооруженная общность исполнителей воли господствующего класса создаваемая с целью ведения агрессивных войн. Социально-психологический подход, к ее изучению, позволяет вычленить специфику установок, стремлений мнений, настрое ний, без выявления которых трудно вскрыть сильные и слабые стороны этой армии. Прежде всего изучаются черты и особенности солдат и офицеров, обусловленные классовой принадлежностью военнослужащих империалистической армии, а также особенности, обусловлены усвоенными идеологическими - и нравственными стереотипами, политическими штампами. Большую практическую значимость имеет анализ националь но-психологических особенностей личного состава различных армий и обусловленных ими стереотипов поведения, боевой деятельности. В результате этого анализа выявляются харак терные реакции на боевые раздражители, специфика поведения в ситуациях современного боя, в несправедливой войне. Полу ченный таким образом на основании определенных программ обобщенный материал о конкретном противнике представляет серьезную ориентировочную основу для соответствующей работы в реальных условиях, и прежде всего для изучения мораль но-политического состояния и боевых возможностей против.
В военной социальной психологии осуществляются исследо вания широкого круга проблем. Повышение роли морального фактора в войне, как это определено марксистско-ленинским учением о войне и армии, роль и размах военных социально-психологических исследований будут расти, а их выход в практику будет способствовать укреплению оборонной мощи Советских Вооруженных Сил.
Дьяченко М.И.
Психология народов
«Нет малых народов ...»
Виктор Гюго
Уже к середине 70-х годов в полиэтническом СССР отмечается усиление внимания народов и народностей к своим национальным идеалам, традициям, обычаям, обрядам, языку, фольклору, к терри тории проживания, к проблемам самопределения и государственно сти. В значительной степени это было обусловлено расширением об разования, повышением уровня культуры этносубъектов большой страны, хотя одновременно происходила и некоторая активизация националистических тенденций, особенно усилившаяся в конце 80-х годов в условиях снижения нравственного уровня общества, полити ческого напряжения. После распада СССР развернувшееся в бывших республиках движение за самоопределение стало приобретать опас ную выраженно нациалистическую направленность. Стремление к отделению, разделению, самоопределению (даже при объективно возникающей потребности к определенным интегративным процес сам) выступает в настоящее время как устойчивая тенденция, кото рая будет сохранятся до конца XX века. И этот момент необхо димо четко понимать и учитывать в построении программ страны и ее взаимодействия с соседями, прежде всего странами СНГ. Неслучайно так остро актуальными становятся этнические проблемы, в том числе проблемы этнопсихологии.
Элементы характеристики психологии народов. Обобщение этнопсихологической литературы позволяет утверждать, что «психо логия народов» и народностей включает в свое определение специфи ческие черты людей, их характер, самосознание, чувства, специфич ность речевого и неречевого общения, привычки и т.д. Психология народа находит воплощение и яркое проявление также в традициях и обычаях.
«Характер народа» представляет собой структурированное един ство наиболее устойчивых черт поведения и психологии, присущих большинству представителей данного народа. Он выражается в спе цифических чертах индивидуального и группового поведения, на строениях, способах освоения мира, соблюдении традиционных норм существования, взаимоотношений и общений. В характере народа воплощается единство исторических, социально-культурных и био логических факторов, влияющих на жизнь и преемственность его поколений.
Характер народа оставляет, по мнению ряда психологов, основу его психологического склада.
Самосознание народа выражает понимание им принадлежности к одной этнической общности, является результатом освоения своей истории, культуры, традиции, обычаев. Самосознание народа — это обобщенный образ себя как определенной устойчивой общности. Этот образ объединяет: а) представления о природно-биологических свойствах, внешнем облике представителей своего народа; б) осозна ние народом себя как носителя определенных качеств, обычаев, традиций, вкусов, черт характера, отношения к природе, внешнего выражения чувств во время приветствий, прощаний и т.д.; в) оценку народом политических событий, отношений с другими народами, их и своего общественного устройства.
В самосознание народа включены мнения, установки, стереоти пы, ценностные ориентации, самооценки и оценки других народов. В самосознании народа выделяют идентификацию, представления о ти пичных чертах своей общности, ее свойствах как целого, представле ния об историческом прошлом народа, о территориальной общности (родной земле), отношение к материальным и духовным ценностям своего народа.
В характере и самосознании могут иметь место различные пред рассудки, например, чувство превосходства над другими народами, неприязнь к их обычаям, нравам, языку, одежде, песням, танцам, цвету кожи.
Обычаи и традиции народа — это нормы и правила поведения, передающиеся от одного поколения к другому. Общая функция обы чаев и традиций — быть средством воспроизводства и стабилизации отношений между людьми, защиты и сохранения их жизни.
Обычаи отличаются от традиций детальным предписанием дейст вий в конкретных ситуациях. Они передают стандарт поведения в тех или иных случаях. Наиболее эффективной стороной обычая является его обрядовая форма. Обряд сопряжен с переломными моментами в жизни человека (рождение ребенка, поступление в школу, вступле ние в брак, наступление весны и т.д). В процессе воплощения эмоций и мыслей во внешние действия, образующие обряд, происходит фор мирование и развитие общезначимых явлений, отношений к действи тельности. Неслучайно он широко использует религию для формиро вания религиозных чувств и взглядов.
И обряды оказывают большое эмоциональные воздействие на людей. Обычаи существуют как неправовые явления («так принято»), но регулируют отношения в данной общности. Обряды и ритуалы основываются на представлениях людей о нужном и справедливом или ненужном и несправедливом, могут достигать разной степени развития, быть примитивными или сложными, отличаются у разных народов в зависимости от многих причин.
Хотя такие религии, как буддизм, христианство, ислам, проник нуты идеями равенства всех людей и обращены к различным демог рафическим группам, но их обычаи и обряды, связанные с ними. различны. Например, у православных русских принято при соверше нии траурных церемоний обнажать голову. А у восточных народов, проповедующих мусульманскую религию, траурный обряд иной. Здесь наоборот — непременно должен быть надет головной убор.
Благодаря традициям происходит передача опыта общения, взаи моотношения, культуры, способов жизнеобеспечения. Традиции мо билизуют, способствуют сплочению народа или народности, обеспе чивают нравственно-этническую преемственность. Так, например, русская православная традиция семьи защищала гуманистические идеалы и общечеловеческие ценности. Для русского человека семья всегда была средоточием всей его нравственной и хозяйственной дея тельности, смыслом существования не только государственности, но и миропорядка. Человек без семьи, по представлениям русских лю дей, является обиженным судьбой и богом! Не иметь семьи считалось безбожным. Как наказание судьбы и величайшее человеческое несча стье воспринималась бездетность. Всеобщим признанием, уважением и почтением пользовалась в деревне и волости большая многодетная семья.
Традиции отличаются от обычаев и обрядов, которые подробно регламентируют поведение и действия, дают им детальное предписа ние. Традиции ближе к принципам поведения, соблюдение которых связывается с достижением успеха.
Верность национальным обычаям и традициям — это отношение к истории своего народа, чувство уважения к опыту прошлых поколе ний. Это и определенные знания, навыки, привычки, позволяющие соблюдать обычаи и традиции, привносить в них что-то новое.
Верность обычаям и традициям может быть как социально полез ной, например, гостеприимство, уважение к старшим, к родителям, почитание умерших, так и вредной. Например, кровная месть, уни жение женщины, помощь «своему», даже если он неправ, и т.д.
Этнообразуюшис факторы, обусловливающие психологию народа.
В научной литературе подчеркивается значение таких факторов формирования психологии народов, как его экономическое и истори ческое развитие, географическая среда, общность территории, куль туры и языка.
Этнопсихологическое своеобразие народов формируется на основе трудовой и общественной деятельности сменяющих друг друга поко лений.
В ходе исторического развития складываются устойчивые черты материальной и духовной культуры народа, вырабатывается его са мосознание, характер, складываются традиции и обычаи. Нередко формированию народа способствует общность религии, входящих в них групп людей, а также их близость в расовом отношении. Сформировавшийся народ выступает как социальный организм, самовоспро изводящийся путем этнических однородных браков и передачи ново му поколению языка, культуры, традиций, обычаев, национальных ориентаций. Известная обособленность и своеобразие исторического развития этнических общностей порождает некоторые различия меж ду народами.
Язык каждого народа порождается ходом его истории и изменяет ся медленно. Лингвисты подсчитали, что язык сохраняется за 1000 лет на 81 (±2%). Каждый человек овладевает языком, его фонетикой, словарным фондом, грамматическим строем, учится говорить, писать и т.д. Процесс овладения языком оказывает огромное влияние на все стороны личности человека, является условием формирования его сознания. Выступая главным средством общения, язык обслуживает внутриэтнические отношения, придает характеру и самосознанию народа определенные общие черты. Особая роль языка в жизни наро да объясняется тем, что в нем в сконцентрированном виде содержится социальный опыт предшествующих поколений.
Важный фактор, обусловливающий содержание и формы проявле ния характера психологии народа, — это традиции и обычаи домаш него воспитания, обучение, сама семья как ближайшая социально-эт ническая среда.
Уже в детские годы в воспитании активно проявляется влияние народной культуры, носителями которой являются окружающие ре бенка люди, которые формируют в нем черты, свойства, привычки, отвечающие нормам и требованиям действующей в рамках данной культуры системы ценностей и традиций, т.е. уподобляют его себе, приноравливают к общепринятым в данной среде правилам поведения. Ребенок включается в группу людей с самоназванием, отличая себя от других подобных общностей (я — киргиз, я — русский, я — якут и т.д.). Например, в большинстве своем дагестанцы — верующие люди, поэтому все жизненные события — рождение ребенка, наречение имени, свадьба, похороны, праздники сопровождаются религиоз ными обычаями, хотя все эти религиозные ритуалы необязательны, они закреплены в традиционных нормах поведения, которые приви ваются с детства.
Спорным остается решение вопроса о роли биологического факто ра в этнической системе. Такие известные теоретики, как Бромлей Ю.В. и Гумилев Л.Н., отвечают на этот вопрос по-разному. Бромлей Ю.В. считает, что этносы — это исторически сложившиеся группы людей, а Гумилев Л.Н. полагает, что этносы — это биологи ческие популяции. Истина, скорее всего, в синтезе этих точек зрения. Необходимо действие и биологического, и социального факторов. О последнем уже шла речь. Остановимся на роли биологического фактора.
Генетические исследования наследственности и изменчивости че ловека доказывают, что индивидуальное разнообразие генов огромно и образует биологический фундамент уникальности и неповторимо сти человеческой личности.
Генофонд популяции не остается постоянным: носители генов од ного поколения в разной степени передают свои гены новым поколе ниям. Генофонд популяции меняет свою структуру в сторону больше го соответствия условиям природной и социальной среды. Гены, но сителями которых являются современные поколения, дошли до них из глубокого прошлого. С широтой брачного круга, т.е. с уровнем генетических различий родителей, до определенной степени связаны показания физического развития детей, их выносливости, устойчиво сти к стрессу, трудоспособности.
Физические различия между народами возникли на раннем этапе их существования, и в дальнейшем их влияние на социальное разви тие было ограниченным.
Одна из причин, обусловливающих психологию народов, их обычаи и традиции, — географическая среда. Длительная эволюция биологи ческих особенностей человека имела результатом довольно совер шенную приспособленность, человеческого организма к физическим и химическим условиям природной среды. Физико-географическая среда сильно влияла и влияет на психологию, здоровье и поведение человека, особенно если он попадает в крайне неблагоприятные усло вия жизни. Зависимость человека от природы отчетливо прояв ляется в эксординарных условиях отношений с последней. Выражен ное влияние на психическое состояние людей оказывают стихийные бедствия (землетрясения, циклоны, оползни, лавины, затопления и т.д. Стихийные бедствия, как правило, непредсказуемы. За послед ние 100 лет 9 млн человек погибло от наводнений, 1 млн — от землетрясений, 1 млн — от ураганов, тайфунов. Многие миллионы жизней были унесены эпидемиями — спутниками стихийных бедствий, а также губительными засухами.
Люди привязаны к своей земле, поэтому уйти с обжитых мест — значит навсегда оставить стены родного дома, что нелегко, даже если этот дом разрушен или затоплен.
Многосторонность и интенсивность связей народа с природой фор мируется в процессе индивидуальной и коллективной деятельности хозяйствующего человека, вырабатывающего в своей хозяйственной деятельности соответствующую систему средств, приемов ее освое ния, адаптирующегося в различных условиях. Достаточно просле дить, как благодаря социально освоенным средствам защиты от не благоприятных естественных условий сумели адаптироваться в со вершенно разных физико-географических зонах народы России. Фиксируются разные и сходные формы поведения и отношений, вы работанные в различных условиях жизнедеятельности людей. Такие различия могут быть связаны с разными культурно-хозяйственными типами населения.
Восприятие и осмысление окружающей среды эмоционально окра шено, люди стремятся понять, оценить жизненно значимые характе ристики ландшафтов, рек, озер, гор вне «своей» территории, что фор мирует у них эстетические и нравственные ценности. Адаптация к природной среде и взаимодействие людей с ней — важное звено в детерминации развития их как социально-биологической общности. Наследственность и приспособление — единый процесс, обеспечива ющий сохранность народа.
Взаимодействие с природой внутри географической среды у каж дого народа имеет свои особенности: складывается своеобразная сис тема восприятий и представлений, которая имеет большое значение для формирования этнического сознания и межэтнических отноше ний. У разных народов существовали и существуют различные оли цетворения неблагоприятных сил природы с опасными, злобными духами лесов, гор, морей.
Некоторые традиции, обычаи, обряды имеют своим исходным пунктом народный календарь, фиксирующий природные циклы: на ступление весны, лета, осени, зимы и т.д.
Особенности семейного быта, брачные обычаи и обряды часто «на целивались» на защиту человека от неблагоприятных воздействий природной среды.
Каждая этническая общность обладает рядом психических свойств, не присущих или присущих в меньшей степени другой этни ческой общности. Несходные географические, экономические и исто рические условия развития породили значительные различия в пси хологии даже некогда единых по этническим признакам Однако такие различия, как свидетельствует история, не мешают доброму сотрудничеству, отношениям народов.
История знает примеры взаимодействия различных этносов: бо лее тысячи лет назад два крупнейших государства Восточный Европы — Киевская Русь и Волжская Болгария заключили мирный договор, который, несмотря на то, что славяне приняли христианскую веру, а тюрки по-прежнему чтили мусульманство, благотворно сказывался на отношениях между этими народами почти 250 лет.
Исследования показывают, что этнические общности способны к восприятию элементов чужой культуры, присвоению новых тради ций, новых общекультурных достижений, углубляющих культурный пласт этноса. Важное значение сохраняют и приобретают новый смысл этнические проблемы в настоящее время в многонациональной Российской Федерации. Объективная необходимость экономического сотрудничества и культурного взаимодействия все в большей степени осознается субъектами федерации. А большой опыт такого со трудничества и история социокультурного развития в рамках Союза, когда значительно смягчались психологические различия и сущест вовали многие общие для всех народов ценности, служат хорошим основанием сохранения, этой тенденции и реализации ее в рам ках современных задач, возможностей и на новом уровне осмысления принципов консолидации и интеграции.
Этническая принадлежность и личность. Что касается инди видуальных проявлений этнической принадлежности, то они много образны. Одни люди теряют свою этническую идентичность, другие становятся маргиналами, а третьи поднимаются на высокую ступень межкультурных взаимоотношений, обогащают свою жизнь знанием и пониманием чужой культуры, не теряя при этом положительной, устойчивой идентификации со своим народом. В целом же этническое самосознание личности не является прямолинейным отражением са мосознания народа. На развитие этнических особенностей отдельной личности заметно влияет ее собственный жизненный путь, обстоя тельства жизни, биография. Каждая личность — это не изолиро ванная, замкнутая в себе индивидуальность, независимая от обще ства, народа, воспитания.
Л. Гумилев пишет, что узбек тот, кто ведет себя по-узбекски. Равно как и казах, грузин, русский и т.д. Специально научиться этому нельзя, все «впитывается» с детства, и происхождение ни при чем — ведь если ребенок не знает отца и матери, это не мешает ему принадлежать к той или иной нации, народности. Пушкин происхо дил от эфиопов по отцовской линии, и это не помешало ему быть русским человеком.
Под влиянием общих и индивидуальных условий жизни и деятель ности, овладения культурой народа формируются в личности обще человеческие и этнические особенности. Различия в конкретных ус ловиях жизненного пути личности обусловливают своеобразие этни ческих особенностей отдельного человека, их неповторимость.
Таким образом, этническая принадлежность не предопределяет сама по себе индивидуальные особенности личности. Чтобы правиль но понять место и роль этнических черт в структуре личности чело века, нужен анализ его жизненного пути, биографии.
Об этнопсихологической подготовке управленческих кадров и ра ботников образования. Этнические проблемы вышли в настоящее время, как отмечалось, в число наиболее острых. И решение их требует серьезного внимания общественности), государства, в данном случае всех субъектов Российской Федерации. Особое значение эти вопросы приобретают в процессе воспитания — детей, молодежи, призванных не только корректировать все возникшие на современном этапе напряжения, но и развивать на новом уровне культуры и нрав ственных норм межэтнические отношения народов Федерации, каж дый из которых может внести и вносит свой вклад в ее развитие. Именно поэтому возникает острая необходимость углубления специ альной подготовки преподавателей, руководителей, всех работников народного образования, предполагающей понимание и познание пси хологии народа, учета этнопсихологических особенностей не только основного национального контингента того или иного региона, но и других народностей, населяющих этот регион. При этом речь идет не только о знании общекультурных традиций в целом, но и о понима нии чрезвычайно важных собственно бытовых особенностей и куль туры конкретного, народа, активно влияющих на психологический склад его представителей.
Психология народа проявляется, как отмечалось, в сохранении и развитии традиций и обычаев прошлых поколений, в мнениях и оцен ках свойств и качеств других народов. Психология народа может выражаться и в виде специального речевого общения, привычек, ин тересов, взглядов, вкусов, черт характера, норм нравственности и художественных ценностей, особенностей отношения к природе, лю дям, их поступкам, нередко в этнорелигиозных представлениях и настроениях. Вместе с тем это и определенные черты поведения, способы и приемы внешнего выражения эмоций, чувств, мыслей, знаний, приветствий, прощаний и т.д.
Этнопсихологическая подготовка руководителей, педагогов, ра ботников образования должна включать изучение традиционного от ношения представителей разных этносов к вступлению в брак и раз воду, к бездетности, мало- и многодетности, к контролю над рождае мостью, к заболеваемости и смертности.
Воспитателям и руководителям разных уровней важно знать тра диционный брачный возраст у мужчин и женщин этносов, доминирующеее отношение к браку (некоторым этносам свойственна в той или иной степени эндогамия) и безбрачию, условия заключения брака, положение женщины в семье и обществе, традиционные отношения между супругами, половые табу, отношение к внебрачным половым связям и детям, рожденным вне брака.
Этносам в той или иной степени свойственна эндогамия. Разные этносы могут иметь различные способы жизнеобеспечения, виды одежды и жилища, рацион питания, употребление алкогольных на питков, особенности вскармливания младенцев, различия в степени заботы о девочках и мальчиках, правилах поведения беременных женщин и др.
В сферу этнических знаний входит знание и таких обычаев, как родовая месть, иногда детоубийство, каннибализм и т.п.
Важно знать влияние на обычаи и традиции народов предписаний различных религий, если они глубоко укоренились в быту и влияют на поведение человека.
Одним словом современное образование требует не только повы шения внимания к этническим проблемам в целом, но и углубления, научно обоснованного подхода к этнопсихологическим особенностям разных народов, в данном случае нашей многонациональной страны. Между тем опросы преподавателей вузов свидетельствуют о том, что большинство из них не учитывают в своей учебно-воспитательской деятельности актуальные этнические проблемы РФ. Программы ву зов по гуманитарным дисциплинам не предусматривают серьезного ознакомления у студентов с этнопсихологией, в том числе с националь ным характером русского народа.
Очень бедно представлена социально-психологическая сущность этнических общностей в новом учебном пособии для социологов, психологов, студентов и педагогов, причем этнические общности, по сути, отождествлены в этом пособии с нациями, ничего не говорится о русском национальном характере.
Безусловно, необходимы специальные программы и учебники по этнопсихологии, вбирающие все научные достижения этой еще недо статочно, к сожалению, разработанной науки, нужны новые исследо вания этнопсихологических проблем. Но нужны и соответствующие установки по более широкому освоению этой сферы воспитания и руководства его.
Принцип поведения руководителей и работников образования в общении с представителями разных этносов — глубокое уважение к достоинству, чести, культуре, языку, истории каждого народа. Не следует ставить цель — изменить, исправлять этнические стереотипы поведения. Надо чутко относиться к народным обычаям и традициям, быть терпимым, отзывчивым, искренним, доброжелательным. Вме сте с тем нельзя допускать этнического противопоставления «Мы» и «Они».
Одной из важных задач этнопсихологической подготовки управленческих кадров является ознакомление их с этикетом, куль турой. традициями, обычаями народов, проживающих на территории России.
Этнопсихология становится все в большей степени важным фак тором в построении отношений народов и поэтому требует большого, специального внимания в научной, общественной, государственной сферах, нашего общества в частности.
Шиверских А.А.
ЭТНОПСИХОЛОГИЧЕСКАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА ПОЛИТИЧЕСКОГО РИТУАЛА
Рассматриваемая тема нуждается в ряде предварительных замечаний. Во-первых, ритуал в политической сфере жизни общества играет далеко не вспомогательную роль, а, напротив, образует ее «нерв», имеющий «макроповеденческий» масштаб функционирования. Во-вторых, проявление ритуала в политике предлагает несколько измерений — антропологическое, социологическое, культурологическое, социально-психологическое, историко-политологическое и т.д., среди которых этнопсихологическое, безусловно, занимает важное место. Изучая ритуал в политической сфере, можно не только оценить степень традиционности соответствующей политической культуры, но и показать многое из особенностей национального характера. Еще одно замечание касается символической природы ритуала: символ динамизирует поведение, делает его смыслонесущим, направляет его в определенное «макроповеденческое русло». Ритуализация политического поведения представляет собой позитивный процесс, поскольку в самом широком смысле означает включение его в сетку эмоционально насыщенных смыслообразов, архетипов и ми фологем этнической культуры.
Любой политик действует в рамках четко очерченной и этнокультурно обусловленной символической сферы, т.е. специфической области опосредования политической реальности и политического поведения, существующей в виде совокупности символов, ритуалов и иных политико-культурных реалий. Системное символическое опосредование выступает важнейшим механизмом выражения публичной политики. Результаты политикоантропологических исследований со неси очевидностью показывают, что конструктивной доминантой этой сферы является ритуал. Символическая сфера публичной политики представляет собой гетерогенное и аддитивное образование. Она обладает системными качествами: интегративностью, ус тойчивостью, способностью к саморазвитию. В каждой политической культуре формируется неповторимая и своеобразная символическая сфера, которая воплощает собственную этнополитическую модель мира, допускающую только определенные формы сакрализации власти и ритуализации политического поведения. В символической (точнее — ритуально-символической) сфере постоянно воспроизводятся политические традиции, мифологические и идеологические представления, ценности национальной культуры и самосознания.
Ритуал определяется нами как сложная, исторически изменяющаяся, полуфункциональная система социально санкционированных форм символического поведения, подчиненных определенным целям и задачам общества, достижение которых возможно лишь посредством осуществления самого ритуала.
Многие исследователи полагают, что ритуал представляет собой общественную форму реализации основных жизненных потребностей человека, существующих в виде инстинктов, неосознанных мотивов и влечений. Появление и развитие ритуала было обусловлено необходимостью адаптировать в социальной жизни низшие уровни мотивации и нейтрализовать спонтанные и потому представляющие общественную опасность поведенческие проявления. Согласно теории «ритуального процесса» В. Тэрнера в структурно-динамическом отношении ритуал имеет три этапа своего развертывания. Сущность «ритуального процесса» заключается в переходе из одного состояния в другое, перемене социального или иного статуса, обновлении (на первом этапе — потеря признаков прежнего и привычного состояния; на втором — переживание промежуточного состояния, или — «лиминальности»; на третьем — обретение признаков нового состояния, или — «инкорпорации»). Обобщая выводы различных работ, выполненных на основе этой теории, можно ограничить сферу функционирования ритуала в обществе. Функции ритуала, по сути, сводятся к следующим: 1) онтологическая (реализация картины мира); 2) мифологическая (воспроизведение в обрядовых действиях поведения сакральных существ — богов, предков, легендарных героев прошлого; 3) социально-интегративная (достижение социальной интеграции и консолидации, бесперебойная трансляция традиций, опыта, навыков и т.д., поддержание системы воспитания, социализации, распределения материальных и духовных благ); 4) социально-психологическая (стимулирование социального поведения). Теория «ритуального процесса» позволяет также постулировать динамический характер ритуала как системы социальной регуляции поведения. Элементами этой системы являются: мотивация вступления в ритуал; ситуативная эмоциональность, сопровождающая этапы развертывания ритуального действа; ценностная ориентация поведения как конечный результат ритуала. В этой системе происходит сдвиг начального мотива на этот конечный результат, подтверждающий и закрепляющий социальные, культурные, религиозные, политические нормы, правила, запреты, идеологемы общества. Весь процесс высвобождения, изменения и нейтрализации неосознанных влечений, мотивов и инстинктов подчинен задачам воссоздания и укрепления этих ценностей в форма символического поведения, мифологии, исторических преданий, комплекса идеологических представлений. В этом смысле ритуал понимается как мотивационно-ценностная система регуляции поведения.
В своей динамике ритуал обнаруживает определенную иерархию действий — акциональный код, который составляют рудиментарные, вторичные и высшие символы действий и в соответствии с которым развертывается ритуальное поведение. Не приходится сомневаться, что акциональный (символический) код ритуала отражает этнокультурные особенности и может служить важным показателем черт национальной психологии. Этническое своеобразие выявляется как на уровне динамического перехода от рудиментарной к высшей символике действий (этнокультурная специфика ритуального символизма может, без сомнения, иметь собственное психологическое объяснение, так и на уровне сопровождающих этот переход изменений в мотивационной, ценностно-ориентационной и эмоциональной сферах поведения.
Символические и поведенческие изменения полностью регулируются ритуалом, при этом ритуальный символ выступает важнейшим фактором динамики ритуального поведения. Более того, согласно некоторым исследованиям, символ в ритуале способен замещать внесознательные мотивы, влечения и инстинкты поведения, трансформировать их, а также выступать побудителем сознательной и целенаправленной активности.
По сути, ритуальное поведение является поведенческой объективацией заданного этнокультурными и этнопсихологическими факторами символического, осуществляемой в рамках структурно-функционального единства ритуала. Применительно к ситуации каждого этапа развертывания ритуала прослеживается структурная схожесть черт ритуальной символики и характеристик ритуального поведения. Так, на первом «критическом» этапе, как правило, наблюдается аффектация поведения, характеризующегося двигательной сверхактивностью, напряженной эмоциональностью, агрессивностью, деструктивностью. Аффективное состояние вызвано условиями этого этапа, во время которого происходит разрыв с прежним состоянием, потеря привычной жизненной ситуации, ревизия норм социального поведения. Рудиментарные символы здесь подчеркнуто деструктивны, эмоционально перегружены и нацелены на побуждения аффективных действий. Происходит рудиментарная символизация поведения как процесс первичного символического опосредования освобождаемых на первом этапе внесознательных влечений и инстинктивных элементов психики. На втором этапе «лиминальной» середины обозначенный интенсивный психический процесс начинает затухать. Вторичная символизация поведения происходит по той причине, что «сильный» символ после неоднократного повторения делается эмоционально нейтральным и аморфным. Характерное по ведение на этом этапе отражает процесс преобразования внесознательного мотива в осознанное желание. Затухание интенсивных эмоциональных проявлений и двигательной сверхактивности получает свое символическое выражение. Третий этап характеризуется процессом высшей символизации ритуального поведения. Ритуальные символы несут здесь значение устойчивости, стабильности, нормативности, а поведение является эмоционально уравновешенным, конформным — не отклоняется от социальных норм и правил, ориентируется на общее, коллективное, стандартизированное и обезличенное.
Мотивационные процессы, протекающие в рамках ритуального поведения, направлены на достижение строго определенных последствий, связанных с общими ценностями группы, или общества. Важным показателем мотавацнонпого процесса является эмоциональное изменение, происходящее по ходу ритуала. В ритуальном поведении достигается единство мотивационных и эмоциональных процессов. Сдвиг мотива на цель принимает характер эмоционального смещения. По этой причине каждый этап ритуала обнаруживает собственные так называемые ситуативные эмоции. Показательно, что ритуальная символика разных этапов соотносится с возникающей ситуативной эмоциональностью. Так, с рудиментарными формами первого этапа связана аффективность (сильные проявления страха, эйфории, гнева, азарта), вторичная символизация соответствует эмоционально приглушенному поведению (апатия, безразличие, податливость, эмоциональная безликость), высшие символы этапа инкорпорации служат эмоциональной уравновешенности или стойкому активному чувству (радость победы, чувство ответственности, долга, ненависти к врагам).
Выявляемые в ритуале структурно-функциональное единство, символико-поведенческий изоморфизм, базирующийся на безусловно глубоких, универсальных основаниях системный динамизм мотивационных, ценностно-ориентационных и эмоциональных отношений имеют, вне всякого сомнения, конкретные, культурно-исторические формы проявления. В этих ритуально организованных и этнически обусловленных формах поведения фиксируются те мотивы, ситуативные эмоциональные состояния и ценностные установки, изучение которых может многое прояснить в социально-психологических характеристиках этнических общностей. В традиционной обрядовой практике и ее современных рефлексах (отражениях) обнаруживается единая мотивационно-ценностная система эталонного, нормативного «макроповедения» (т.е. поведения вне рамок индивидуального, семейного, группового и коллективного обихода, релевантного для всего этноса. На уровне «макроповедения» хорошо прослеживается этническая специфика эмоциональных, мотивационных и ценностно-ориентационных процессов. Признание же системного характера этнического «макроповедения» равносильно признанию его ритуальности и символичности.
Есть все основания также говорить о принципе психодинамической асимметрии ритуального поведения, который проявляется, в частности, в своеобразном балансе, позволяющем сохранять определенное соотношение между возбуждением и торможением, что раскрывается в поэтапной смене поведенческих форм — от «антиповедения», допускающего нарушение общепринятых норм на первом этапе, к социально-нормативному поведению на третьем этапе. Благодаря этому принципу осуществляется обратное отображение и последующее подтверждение правил, предписаний и ценностей общества. Психодинамическая модель ритуального поведения предполагает три субмодели, каждая из которых описывает форму символического поведения (точнее — поведенческий комплекс, который соответствует определенному этапу развертывания ритуала): 1) маргинальная субмодель описывает «антиповедение» (двигательную сверхактивность, аффектацию, амбивалентность, девиантность, агрессивность, аморальность, эротизм); 2) лиминальная субмодель поведения включает эмоциональную приглушенность, суггестивность, имитативность, готовность подчиниться чужой воле; 3) структурированная субмодель предполагает конформность, эмоциональную уравновешенность, нормативность. Общая модель выявляет связи и взаимозависимости между разными ее частями, благодаря которым становится возможным переход от маргинального символического поведения первого этапа к социально-конформному, структурированному поведению третьего этапа.
Все вышесказанное прямо относится и к политическому ритуалу. К характерным особенностям политического ритуала относится то, что он прежде всего выступает фактором развития политической культуры; нацелен на создание ригидного системного миропереживания; является инструментом идеологического воздействия; представляет собой систему регуляции политического поведения; выполняет функции политической социализации, коммуникации, легитимации, интеграции; выступает инструментом символического насилия, т.е. мощным орудием борьбы за власть и удержания власти.
Ритуал может выступать как фактором развития образцово-нормативной политической культуры, так и проводником экспансии, субкультуры, тем самым способствовать маргинализации политики, сращиванию профессиональных, социально-возрастных и политических структур в единые олигархо- или охлократические анклавы.
Политик не в состоянии безболезненно для себя игнорировать доминирующий в обществе политический ритуал. Ритуализируя же свою публичную активность, политик не сковывает себя холодной механистичностью и ригидностью ритуала. Вступая на это символическое поле, которое таит в себе издержки и даже «миныловушки», политический деятель избавляет себя от главной опасности — лабильности, непрозрачности, принципиальной «непрочитываемости», «беспрецедентности» и неукоренности модуса своего политического поведения в культуре этнического сообщества. И хотя, очевидно, что личное отношение политика к ритуально-символической остается всегда двойственным (или — амбивалентным), он тем не менее вынужден осваивать глубоко архетипические, надындивидуальные ритуалемы (элементарные значимые единицы акционалъного кода), поставляемые этнической культурой.
В ритуале воссоздается этнокультурный образ политической реальности, — внутри этой картины мира человек идентифицирует себя и свое поведение вполне определенными силами в политике, которые выражены в различных символических, очень близких, ясных и понятных формах. Эта идентификация представляет собой первичный эмоциональный процесс, на котором надстраиваются сложные психологические и поведенческие комплексы, имеющие собственные ритуально-символические значения. Круг объектов идентификации в политике достаточно ограниченный. По этой причине, даже занимая резко негативную, нигилистическую позицию по отношению к символическому полю публичной политики, революционер или диссидент не избавляется от эмоциональной идентификации в матрице символически организованного пространства, поскольку в ней зарезервирована форма ритуального протеста (позиция «антиповедения»).
Есть все основания утверждать, что политический субъект типизирует свою публичную активность по определенным, внеположенным этой активности правилам ритуала. Эмоциональная окраска, ценностно-ориентационная и мотивационная специфика и в целом поведенческая стилистика этой типизированной активности зависят не только от «широты разброса» приемлемых или поощряемых («матричных» в данной этнической культуре) ритуальных форм поведения. Определяющим фактором является и политическая ситуация, конкретные условия которой прямо влияют на состояние этнической культуры. Об этом можно судить, в частности, по степени выраженности в политической культуре национально-традиционной образно сти, символики, этнических стереотипов поведения, мифологических и фольклорных сюжетов и т.д. Другими более важным показателем выступает доминирующий в обществе тип политического ритуала.
Дело в том, что структурно-функциональном отношении все политические ритуалы можно разделить на две большие типологические группы. К первой группе принадлежат так называемые «ритуалы революции» или ритуалы борьбы за власть, соответственно образующие интенсивный тип ритуала. Во вторую группу попадает экстенсивный тип «ритуала власти» или ритуала удержания власти. Проявление того или иного типа зависит от текущего политического момента, состояния политической культу ры, а также от актуализации более глубоких характеристик национальной культуры (паттернов, архетипических схем, мифологе). В актуализируемых схемах обнаруживаются основания символической сферы политики, политической культуры и политического поведения. Ритуал борьбы за власть имеет усеченную структуру, его интенсивность заключается в развертывании маргинальной и (или) лиминальной субмодели символической формы поведения. Он ориентирован на процедуры карнавализации политики и политического поведения: пародирования, осмеяния, унижения, дискредитации, демонизации политических противников («политика карнавала», по Д.И. Кертзеру). В период политической стабильности, как правило, карнавальность избегается на первый план выходят экстенсивные ритуалы, благодаря которым политическое поведение типизируется по структурированной субмодели. Ритуалы удержания власти актуализируют такие сюжеты и схемы, которые нацелены на прославление, триумфализм и сакрализацию режима.
Оба типа ритуалов по-разному выражают связи с народным прошлым, культурой, религией, духовными ценностями нации, что вызвано их функциональными особенностями. Интенсивная ритуалистика порождает поведенческие стратегии, связанные с традициями карнавала, святочной обрядности, коллективно-игровых действ, праздничного смеха, возлияний, эротизма и т.д. Такое эмоционально насыщенное, освобождающее «буйство» ритуального «антиповедения» на политической арене со временем со временем сменяется (и в этом можно прослеживать определенную цикличность со своими психодинамическими изменениями) строгой безликостью и сухостью ритуалов власти, которые опираются на традиционные, этнокультурно зафиксированные системы воспитания, научения, наказания и т.д. Смена ритуальных («макроповеденческих») парадигм в политической жизни общества закономерна. Такие трансформации отражают не только конкретное течение политического процесса, но и психодинамику политической культуры — от маргинально-лиминальной неуравновешенности к структурированной «инкорпорации». В определенной фазе «макроповеднческого» цикла политик, действующий на определенной ритуальной-символической сцене, принимает облик культурного героя-трикстера-шута-сына или царя-вождя-отца. Каждый прототип политика, раскрываемый в интенсивном или экстенсивном русле, преполагает систему ролей (мифологические, религиозные, сказочные, народно-театральные, легендарные, исторические герои). Из ритуальной роли проистекают все возможные варианты самовыражения публичного политика. Эти варианты остаются всегда понятными, воспринимаемыми, «своими» для носителей этнического сознания. Положительная рецепция со стороны последних вызвана совпадением фаз «макроповеденческого» цикла лидера И массы, обеспечивающим такую взаимную проницательность. Укрепляется такая синхрония при мотивационной, ценностно-ориентационной и эмоциональной «близости», их укорененности в одной эт нической психологии. При всех оттенках и вариациях реализуется одна и та же ритуальная модель политического поведения, которая может быть соответственно маргинальной, лиминальной или струк турированной.
Адекватным эмпирическим материалом для анализа ритуальной модели политического поведения является политическая биография, которая может быть ритуальным эталоном, или «макроповеденческим образцом» для группы или всего общества. Политическая биография сориентирована обычно на хорошо прочитываемые легендарно-традиционные сюжеты, образы и схемы этнической культуры. Модель политической биографии опирается на архаический ритуал жизненного цикла (рождение-зрелость-смерть), который, безусловно, можно считать универсальным, т.е. свойственным любой человеческой культуре. С другой стороны, в конкретной политико-культурной ситуации, а также в силовом поле этнопсихологических факторов, модель претерпевает определенные субмодельные изменения (маргинализация, лиминализация, структурализация-инкорпорация «включаясь» в образующие смыслообразы и мифологии культура этнической культуры и поэтому в соответствующей степени определял ее.
РАЗДЕЛ 2. СОЦИАЛЬНО-ПСИХОЛОГИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ ОБЩЕНИЯ
В. Лабунская
О «ПРАКТИЧНОСТИ» СОЦИАЛЬНОЙ ПСИХОЛОГИИ НЕВЕРБАЛЬНОГО ОБЩЕНИЯ.
Интерес социальной психологии к психологии невербального общения нельзя отнести к сиюминутным, прагматическим интересам, возникшим в последнее время. Как известно, в качестве областей приложения усилий практических соци альных психологов выделяются маркетинг, реклама, работа с персоналом в организациях, политика, семья, школа и т. д. Центральной проблемой, объединяющей психологов, работа ющих, в этих областях, по праву считается проблема общения, решение которой невозможно без учета различных характери стик невербального поведения участников взаимодействия. Постоянное обращение социальных психологов к данным пси хологии невербального общения, безусловно, послужило осно ванием для более глубокого понимания специфики невербаль ного общения и его функций в конкретных условиях психологической деятельности.
Но, несмотря на этот оптимистический результат практи ческой социальной психологии, до сих пор остается остро дис куссионный вопрос: «Могут ли невербальное поведение, не вербальные выражения, коммуникации быть использованы для решения задач практической социальной психологии?» Одни участники дискуссии отвечают на поставленный вопрос в утвердительной форме, исходя из тезиса, что «практичность» присуща психологии невербального общения с самых первых шагов ее становления. Данное утверждение подкрепляется ссылками на то, что она всегда была нацелена на решение за дач, связанных с коммуникацией, общением, межличностным и межгрупповым познанием, воздействием и т. д. Такого рода позиция в отношении «практичности» психологии невербаль ного общения страдает, на наш взгляд, существенным недо статком, так как в ней не определена роль специальных знаний, умений, способностей психолога-практика, необходимых для практического использования выводов и рекомендаций пси хологии невербального общения. К данному выводу подводит тот факт, что на протяжении веков в обыденном сознании статус «психолога» приобретал именно тот, кто умел с помощью невербальных средств диагностировать состояния, отношения, использовать их в качестве воздействия на других людей, Ц интерпретировать с целью создания целостного образа о парт нере. В этой связи психолог-практик оказывается в весьма не простой для него ситуации.' Он должен в своей работе постоянно демонстрировать умения, навыки, которые присущи каждому человеку, и в то же время обладать таким уровнем их, развития, который бы обеспечивал эффективность его деятельности, свидетельствовал бы о его профессиональном статусе, страхующем от ошибок обыденной психологии невербального общения и вместе с этим делающем его открытым отношении спонтанно накапливаемого опыта.
Негативный ответ на выше поставленный вопрос не менее правомерен, чем позитивный, так как аргументы психологов относящихся скептически к «практичности» психологии невербального общения, базируются на распространенном утверждении, подчеркивающем, что старые проблемы», который были поставлены еще Ч. Дарвином, его предшественниками последователями, до сих пор не решены. Среди них проблема, привлекающая внимание социальных психологов, — проблема измерения, фиксации, кодирования невербального поведения. Именно в связи с ней возникает вопрос о том, как избежать влияния субъективных, личностных факторов на процесс кодирования и интерпретации невербального поведения. Если учесть тот факт, что различные виды социально-психологической практики представляют непосредственное взаимодействие психолога с клиентами, в процессе которого осуществляется и кодирование и интерпретация невербального поведения, то поставленный вопрос еще раз возвращает нас к проблеме специальных умений, способностей практикующего психолога призванных обеспечить адекватное решение задач измерение фиксации и кодирования невербального поведения.
Откуда сегодня практикующий психолог может черпать информацию об особенностях кодирования и интерпретации невербального поведения? Ответ на этот вопрос прост из тех рабочих пособий «по языку тела, которого большими тиражами издаются в последнее время в них как правило приводятся описания невербальных кодов состояния, отношений свойств личности, и настраивается читателем на то, что достаточно заучить приведенные невербальные коды, чтобы их можно было использовать в качестве системы знаков- индикаторов внутреннего мира человека. Чаще всего авторы таких" пособий не утруждают себя тем, чтобы сообщить читателям, какими данными они пользовались для создания невербаль ных кодов. Наиболее смелые из них в качестве главного ис точника создания кода используют свой личный опыт обще ния. Безусловно, вне личного опыта не формируется практи ческая психология, но для ее построения необходима рефлексия особого рода, базирующаяся на определенных теоретические идеях. Увлеченность психологов такими изданиями, отражает, на наш взгляд, не только запросы практики, но и свидетельствует об упрощенном подходе к невербальному общению, который является порождением недостаточной представленности теоретических, экспериментальных, методических работ по психологии невербального общения.
Цель настоящей статьи заключается в том, чтобы привлечь внимание психологов-практиков к тем проблемам психологии невербального общения, которые не позволяют проявлять «детский» оптимизм в отношении ее «практичности», и не столько потому, что они не имеют однозначного решения, сколько по тому, что их решение в контексте социально-психологической практики находится на пересечении определенного уровня Профессионализма и специфического психологического твор чества, приравнивающего процессы кодирования и интерпре тации к искусству.
Начнем с того, что, с нашей точки зрения, необходимо понимать под невербальным общением.
Анализ имеющейся в нашем распоряжении литературы позволяет заключить, что невербальное общение — это такой вид общения, для которого является характерным использование в качестве главного средства передачи информации, организации взаимодействия, формирования образа, понятия о партнере, осуществление влияния на другого человека невербаль ного поведения и невербальных коммуникаций. Из этого оп ределения следует не только то, что невербальные средства полифункциональны, но и то, что этот термин объединяет яв ления различной природы, интегрированности, сложности.
Из приведенного определения также следует то, что невер бальные средства являются предметом рассмотрения в различ ных направлениях психологии общения: как коммуникативный феномен, как предмет социальной перцепции, как вид взаимо действия. В каждом из этих направлений проблема кодирова ния-интерпретации вместе с оригинальностью звучания приоб ретает решение, ограниченное рамками задач этих дисциплин.
Поэтому первое, что необходимо сделать практикующему психологу, — это разобраться с такими явлениями, как невербальная коммуникация, невербальное поведение, невербальная интеракция.
На наш взгляд, понятие «невербальное общение» являете более широким, чем понятие «невербальные коммуникацию определяя которое, многие авторы обращают внимание на то, что невербальные коммуникации представляют систему символов знаков, жестов, использующихся для передачи сообщения с боль шой степенью точности, которые в той или иной степени отчуждены и независимы от психологических и социально-психологических качеств личности, которые имеют достаточно четкий круг значений и могут быть описаны как лингвистические знаковые системы. Проблеме кодирования—декодирования невербальной коммуникаций посвящено достаточно большое количество ра бот, которые убеждают в том, что конвенциальные, интенциональные, произвольные жесты, телодвижения, позы, выражений лица успешно кодируются и декодируются.
Понятие «невербальное поведение» более широкое, чем «невербальные коммуникации», но более узкое, чем «невербальное бальное общение». Оно, как и поведение в целом, представляет сочетание индивидных, личностных форм поведения групповыми, социокультурными, для него является характерным единство неинтенциональных, не конвенциальных, не сознаваемых движений с осознаваемыми, направленными, имеющими четкие семантические границы. Ядро невербального поведения составляют самые разнообразные движения (жесты, экспрессия лица, выражения глаз, позы, интонационно-рит мические характеристики голоса, прикосновения), которые сопряжены с изменяющимися психическими состояниями че ловека, его отношениями к партнеру, с ситуацией взаимодей ствия и общения. Исходя из этих характеристик невербально го поведения, можно утверждать, что оно, в отличие от невер бальных коммуникаций, является более сложным явлением, которое постоянно обсуждается в связи с проблемой кодиро вания—интерпретации.
В настоящее время в психологии невербального общения выделяются в отдельные предметные области изучения инди видуальное невербальное поведение и невербальное поведе ние диады, группы лиц, которое фиксируется как совокупность невербальных интеракций.
В основе возникновения невербальной интеракции лежат механизмы согласования, подстройки, переноса программ невербального поведения. Актуализация этих механизмов приводит к возникновению невербальных паттернов взаимодействия. Исследователи, работающие в этих двух областях психологии невербального общения, стремятся определить, насколько свя зано невербальное поведение со структурой личности и дина мическими процессами в группе, насколько оно устойчиво изменчиво и, наконец, что свидетельствует о том, что невербаль ное поведение может быть рассмотрено как личностное или групповое образование. От ответов на эти вопросы зависит и ответ на вопрос — что кодировать и интерпретировать.
Если поставленные вопросы объединить, то их комплекс образует центральную проблему психологии невербального общения — проблему взаимосвязи невербального поведения с психологическими и социально-психологическими характе ристиками личности и группы. Уровень ее осмысления практикующим психологом, выбор в соответствии с ним направлений решения определяет меру его доверия диагностическим, коммуникативным, регулятивным, психокоррекционным возможносностям невербального поведения. Иными словами, оценка «практичности» психологии невербального общения во многом зависит от того, как решает для себя практикующий психолог проблему жесткости—вариативности связей между невербаль ным поведением и психологическими, социально-психологи ческими характеристиками личности и группы.
История рассмотрения проблемы взаимосвязи между не вербальным поведением и социально-психологическими харак теристиками партнеров, системы отношений в группе свидетельствуют о том, что для ее решения необходимо определиться, прежде всего, в том, является ли невербальное поведение системой знаков (кодом). Под кодом обычно понимается со вокупность знаков, система символов, при помощи которых информация может быть представлена (закодирована). Кодирование в большинстве исследований, посвященных изучению этого явления, трактуется как перевод какой-либо информации, выраженной в процессе взаимодействия, в последователь ность сигналов, символов. В качестве результата кодирования рассматривается создание кода, невербального паттерна, имею щего определенное психологическое значение. Возьмем данные определения в качестве рабочих и, исходя из них, рассмотрим, насколько соответствуют понятия «код» и «кодирование» тому, что принято называть в психологии невербального общении кодом и процессом кодирования.
Прежде всего, следует отметить, что код и кодирование изучаются с двух позиций. Первая позиция — это акцент на исследовании закономерностей кодирования информации тем, кто пытается ее передать. Представители второй позиции обращают внимание на особенности кодирования наблюдателем, экспертом полученной информации.
Понятно, что для практической социальной психологи представляют интерес как сведения, касающиеся особенностей кодирования невербального поведения с целью передач партнеру определенной информации, так и те данные, которые фиксируют особенности кодирования невербального поведения наблюдателем.
Таким образом, практикующий психолог оказывается в ситуации, когда ему необходимо проявлять два рода способностей демонстрировать то, что в психологии называют экспрессивное одаренностью, способностью к передаче с помощью невербального кода важной для практической деятельности информации, и проявлять способности, базирующиеся на социально-психологической наблюдательности, социальном интеллекте и обеспечивающие кодирование полученной информации для ее дальнейшего использования в диагностических, психокоррекционных целях. Результаты работ, выполненных в этих направлениях та кими авторитетными во всем мире исследователями, как П. Экман, Р. Шерер, Д. Эфрон, М. Аргайл, Р. Бердвистл и многими другими, повлияли на формирование различных взглядов на процессы кодирования—интерпретации невербального пове дения. Первая точка зрения базируется на том, что многие виды невербальной информации не имеют адекватной ей системы за писей, поэтому невербальное поведение с точки зрения практи ческих задач бросает исследователям вызов, оставаясь неуло вимым, вероятностным. Именно трудности, появляющиеся на пути разработки способов фиксации, кодирования невербаль ного поведения, послужили основанием для выражения со мнения относительно «практичности» психологии невербаль ного общения, а иногда и более суровой оценки ее как отрас ли, не имеющей будущего.
Примерно такой же точки зрения относительно кодирова ния невербальной информации придерживаются Е. И. Фейгенберг и А. Г. Асмолов. Они считают, что «невербальная коммуникация является преимущественно выражением смысловой
сферы личности. Она представляет собой непосредственный канал передачи личностных смыслов». Исходя из этого тезиса, они объясняют «безуспешность многочисленных попыток со здания кода словаря, дискретного алфавита языка невербаль ной коммуникации... Невозможность воплощения симультанных динамических смысловых систем личности в дискретных равнодушных значениях» — и убеждают, что «поиски дискретных формализованных словарей жестов, телодвижений» обречены на неудачу.
История психологии невербального общения не позволяет столь категорично подойти к ответу на вопрос о возможностях кодирования и декодирования невербального поведения. Да и сами авторы вышеприведенной работы, ставя вопрос о том, «ка кое содержание передается через невербальные коммуника ции», исходят из тезиса о «связи личности и познотонических движений». В качестве аргумента в пользу этого утверждения они ссылаются на работу Л. И. Анцыферовой, которая обра щает внимание на тот факт, что активность проявляется в установках всего тела человека, например в позах внимания, ожидания, тревоги, раздумья и т. д. Она пишет, что «в специфике поз, в динамике их смены отчетливо проявляются психодинамические характеристики и личностные свойства человека» - делает акцент на том, что психотоническая активность человека отчетливо «выражает эмоционально-аффективное отношение личности к событиям». Л. И. Анцыферова приводит в качестве примера два невербальных паттерна, кода эмоциально-аффективного отношения личности. Первый из них характерен для человека, испытывающего напряжение в социальных ситуациях, а второй невербальный паттерн поведения включает движения человека, относящегося с доверием социальному миру. Центральным комплексом движений, входящих в первый паттерн, являются: схватывание себяру прижатие их к телу, «утаивание» частей тела (убрать руки за спину, прикрыть часть лица, спрятать под стол ноги и т.д. специфическими движениями, образующими второй паттерн являются движения, направленные к партнеру, в часта «спокойное положение тела, чуть откинутая в сторону рука с полуоткрытой ладонью...». Из приведенной работы, на взгляд, следует, что утверждение о безуспешности опыт делить отдельные движения, расчленить симультанную бальную коммуникацию, описать набор взаимосвязанных движений, т. е. паттерн, невербальный код, соответствуют, которым эмоционально-аффективным отношениям личности не соответствует в полной мере положению о взаимосвязи
развития личности и ее поведения. «Телесная непрерывность» пишет Л. И. Анцыферова, — входит в психологическую организацию индивида, сама выступает как один из способов (деятельность) существования психического».
Таким образом, отношение к кодированию невербального поведения как к безнадежному занятию появляется на основе гиперболизации одних его характеристик и недооценки других (например, постоянное подчеркивание симультанности невербальных коммуникаций и в то же время игнорирование такого свойства, как завершенность в соответствии с теми или иными аффективно-эмоциональными отношениями).
Другая точка зрения состоит в том, чтобы при рассмотрении возможностей кодирования и интерпретации дифференцированно подходить к различным компонентам невербального поведения как знакам-индикаторам психологических и социально-психологических характеристик личности и груп пы, учитывать ряд контекстуальных переменных, говорить об устойчивости—изменчивости, .психологической неоднознач ности невербального кода, исходя из того, какие психологиче ские образования он представляет. Результаты работ, выпол ненных в разное время, с помощью различных технических средств, отличающихся процедурой эксперимента, задачами и данными, все-таки говорят в пользу того факта, что существуют программы, паттерны невербального поведения, что они свидетельствуют определенным стимульным ситуациям и в этом смысле могут быть представлены как коды. Но из этих же работ трудно сделать заключение о том, насколько невербальные программы устойчивы и общеприняты (это главные характеристики кода как вида знака).
Наиболее существенный вклад в решение проблемы кодирования невербального поведения внесли работы П. Экмана и о коллег, выполненные в рамках проблемы «Культура и невербальное поведение» на примере изучения экспрессивных кодов лица. Ими были получены данные, свидетельствующие существовании универсальных взаимоотношений между мускулатурными движениями лица и отдельными эмоциями (счастье, печаль, гнев, страх, удивление, отвращение, интерес) и культурных различий в некоторых стимулах, которые, благодаря образованию, стали известны как детерминанты определенных эмоций, в правилах контролирования экспрессивного поведения, в социальных ситуациях выражения тех или иных эмоций. Из результатов работ, выполненных в этом направлении, следует, что проблема кодирования экспрессии может быть решена на пути совмещения индивидуальных аспектов выра жения и социально-психологических, культурных детерми нант проявления эмоций.
Исследователями, считающими, что невербальное поведение поддается кодированию, применяются разнообразные методи ческие приемы, в основе которых лежит процедура наблюде ния, дополненная различными способами фиксации: вербаль ное описание движений, пиктограммы, рисунки, фото-кино видеозапись. В результате многолетней работы были созданы вербальные, графические, цифровые коды различных компо нентов невербального поведения и соответствующие им спо собы кодирования. При всей значимости такого рода работ для практической психологии они лишь частично отвечают собственно задачам практической психологии. Так, например, из данных экспериментальной психологии невербального общения, приведенных в обобщающих работах, следует, что различные отношения личности, ее эмоционально-аффективные реак ции, состояния, некоторые индивидно-личностные образования имеют достаточно четкий невербальный код и поэтому успешно интерпретируются субъектами общения, но описание этих кодов с помощью вышеуказанных приемов приводит к неполному отражению всех характеристик наблюдаемого не вербального поведения.
Во-первых, любая запись, любой рисунок, фото эталон — это статика, а невербальное поведение динамично, во-вторых, в «коде» любого типа опускаются нюансы, следовательно, он дает весьма обобщенную, типичную информацию, и, наконец, для его использования на практике необходимо специальное обучение. В этой связи правильное применение разработанных «кодов» ограничено степенью обученности психолога-практи ка, уровнем развития у него умений выделять необходимые признаки, устанавливать связи между ними и переводить их в иную систему записи, чаще всего неадекватную природе невербального поведения и его основным характеристикам.
Далее, в приведенных исследованиях представлены то кинесические коды, то экспрессивные, то коды движения глаз, а целостное невербальное поведение, с которым имеет дело практикующий психолог, так и не описано в виде системы знаков, имеющей определенное поле психологических значений. Имен но целостное невербальное поведение не отвечает всем харак теристикам, которые приписываются коду, и поэтому его ана лиз с помощью приемов, разработанных с целью кодирования, в том числе и сложившихся в лингвистике, затруднен. П. Эк-ман и Р. Шерер прямо пишут, что решение вопроса о возмож ностях кодирования невербального поведения, выделения дис кретных единиц его анализа осложняется не тем, что оно не может быть закодировано, описано с помощью различных при емов, а тем, что для создания кодов используются методы, При емлемые для кодирования естественного словесного языка.
Проблема заключается также ив том, чтобы совместить в коде наряду с типичными, устойчиво повторяющиеся невер бальными движениями индивидуальные, появляющиеся в ответ на определенный раздражитель. Основной критерий, который используется исследователями с целью определения ; повторяющихся невербальных движений, — это частота их появления в различных контекстах общения и интенсивность. На основе этих параметров установлено, что тревожные люди больше двигают руками, у них короче и быстрей взгляд, улыб ка появляется реже, чем у спокойных и уверенных людей. Че ловек, находящийся в состоянии депрессии, низко опускает голову, избегает контакта глаз. Экстраверты и интроверты различаются частотой и интенсивностью невербальных дви жений. Первые склонны более пристально смотреть на парт нера, больше смеются, чем вторые. Женщины чаще, чем муж чины, смотрят на своего партнера, улыбаются. Все эти сведе ния получены в процессе сравнения невербального поведения различных групп людей, образованных экспериментатором на основе того или другого критерия. В силу этого факта их ин дикативная ценность очевидна тогда, когда практикующий психолог имеет возможность долгое время наблюдать невер бальное поведение конкретного человека или группы лиц, когда он может его сравнить с поведением других людей или групп. В противном случае некоторые характеристики невербального поведения он не сможет закодировать как устойчиво повторяю щееся, так как их смысл становится понятным только в сравнении с другим человеком (экстраверт—интроверт, спокойный—тре вожный). Но даже если возможно длительное наблюдение за поведением человека, его сравнение, то практикующего пси холога не могут в полной мере устраивать такие критерии, показатели невербального поведения, как «больше-меньше», «чаще-реже», «интенсивнее». Для того чтобы они были ис пользованы в практической работе, необходимо иметь некую точку отсчета для оценки невербальных движений как устой чиво повторяющихся. Иными словами, описать какие-то усред ненные показатели. Именно такого рода описания имеют место в учебных пособиях по «языку тела». Как только практикую щий психолог начинает ими пользоваться, он деперсонифи-цирует своего клиента.
Попытки создать невербальные коды взаимодействия двух и больше людей также не увенчались полным успехом. На пути разработки кодов невербальных интеракций кроме тех про блем, которые названы выше, возникли новые, обусловленные особенностями кодируемой информации. В реальном акте об щения невербальное поведение партнеров представляет раз личные уровни соответствия, гармоничности, целостности: от полного дублирования невербального поведения друг друга до полного рассогласования между ними, приводящего к раз рушению самого феномена «невербального взаимодействия». Центральной характеристикой, создающей эффект невер бальной интеракции», является взаимодействие между кинесической структурой невербального поведения и простран ственно-временными компонентами общения — проксемикой. На основе выделения различных параметров этих компонентов невербального взаимодействия описаны коды вступления в контакт, выходы из него, проявления интереса к собеседни ку, статусно-ролевого взаимодействия и т. д. Главный недостаток этих кодов в том, что в них представлено невербальное поведение каждого из партнеров и фактически отсутствует информация о том, как же взаимодействуют невербальные структуры. Не удается разработать такую систему записей, которая бы фиксировала невербальное взаимодействие, т. е. одновременные и постоянно изменяющиеся невербальные движения. Существующие методы («кадр за кадром», структур, но лингвистические, описания—рисунки) неизбежно приво дят к превращению целостного, объемного, подвижного, раз ворачивающегося во времени невербального взаимодействия в плоское, фрагментарное, застывшее явление. У исследовате лей паттернов невербальной интеракции возникает одна и та же проблема — выделение этапов взаимодействия и границ «кода», имеющего отношение к тому или иному этапу. Очень трудно обнаружить начало и конец невербального акта, зако дировать интенсивность невербального поведения, отследить -микродвижения, которые оказывают влияние на взаимодей ствие, но которые не могут быть зафиксированы без специаль ных средств наблюдения, осуществить запись невербальной информации, поступающей по различным каналам связи.
X. Смит, проанализировав невербальное взаимодействие в учебном процессе (учитель—ученик, студент—преподаватель), констатировал ряд трудностей в создании кодов невербальной интеракции. Первая из них заключается в том, что для создания интерактивных схем недостаточно простого подсчета невербальных движений партнеров и выделения тех, которые встречаются чаще, чем другие .так как в этом случае уходят из поля зрения невербальные сигналы, которые: появляются не часто, но сильно влияют на изменение взаимодействий. Усложняется описание невербальных интеракций также и тем, что невербальное поведение каждой из сторон взаимосвязано с предыдущими и последующими сигналами, которые не вклю чаются в невербальный паттерн, но придают ему дополнитель ный психологический смысл. В его исследовании обнаружено также влияние структуры группы (класса) на невербальное взаимодействие и наоборот. Отсюда возникает еще одна про блема — определение факторов, задающих схему невербальной интеракции.
Таким образом, несмотря на наличие достаточного количества описаний различных видов невербального взаимодействия, в них зафиксирована совокупность компонентов невербальной интеракции, которая имеет широкое поле психологи ческих значений.
Кодирование невербальной интеракции предполагает, что у психолога сформированы навыки фиксировать информацию, идущую от различных частей тела и представленную с различной степенью интенсивности. Он не может в процессе кодирования ограничиваться только тем, чтобы отмечать присутствие или отсутствие хорошо наблюдаемых движений, ему еще необходимо обращать внимание на определенные микродвижения, которые влияют на психологический смысл всей интеракции.
Также психолог-практик, имея в своем распоряжении ей систему записей невербального поведения, может столкнуть с проблемой, которая была сформулирована П. Экманом.( заметил, что легко поддается кодированию такой элемент невербального поведения, как улыбка, если фиксировать с помощью специальных обозначений ее присутствие или отсутствие, но практически невозможно разработать такую систему записей, которая бы регистрировала качество улыбки (фальшивая, жалкая, счастливая).
Таким образом, на пути становления практической психологии невербального общения возникают барьеры, появление которых обусловлено самим феноменом «невербальное общение». Этим, можно объяснить также и то, что решение проблем записи кодов, выделения единиц движений или их совокупностей осуществляется на основе изучения отдельных кож тов невербального доведения (кинесики, такесики, прока а также то, что удельный вес исследований кодов индивидуального невербального поведения значительно выше в общ токе работ, чем исследований кодов невербальной интеракции больше описаний кодов, включающих отдельные подструктуры невербального поведения (например, коды экспресси коды движений глаз, коды движений тела — позы, интонационно- ритмические коды, жестовые коды, проксемические и проксемико-кинесические, такесико-кинесические коды и т.д. сравнению с целостным невербальным поведением.
Наиболее изучены кинесические коды, особенно экспрессия лица, а в рамках исследований невербальной интеракции преобладают описания кодов движений тела — позы, проксемических, такесико-кинесических, проксемико-кине кодов, контакта глаз.
Вышеперечисленные виды невербальных кодов приводятся в качестве невербальных компонентов тех или иных психических явлений. С этой точки зрения лучше всего изучены не вербальные структуры эмоциональных состояний человека, его аффективно-эмоциональных реакций невербальные коды отношений, определенных типов взаимодействия.
Но, несмотря на обилие результатов исследования процессов кодирования, данная задача выглядит для практикующего психолога все более и более сложной за счет введения таких [переменных, как ситуация, индивидные, личностные особен ности субъекта невербального поведения или указания на факторы культуры, влияющие на процесс кодирования и характеристики кода. Введение такого количества переменных, влияющих на процедуру кодирования невербального поведения, привело к возникновению в психологии невербального общения парадоксальной ситуации: многие исследователи утверждают, что существуют невербальные коды, паттерны психологических характеристик личности, но большинство попыток сделать их доступными для психодиагностических или других целей практической психологии не увенчались полным успехом. Одна из причин заключается в том; что большинство ботанных кодов не соответствует в полной мере не только наблюдаемому невербальному поведению; но и тому образу, который возникает у наблюдателя, тому что он фиксирует как осознанно, так и неосознанно. Означает ли этот факт, что невер ное поведение не может быть закодировано наблюдателем?
На наш взгляд, положительный ответ на поставленный вопрос правомерен тогда, когда процесс кодирования рассматривается так, как это принято в лингвистике, математике, где дается внимание на целенаправленность, осознанность операций, точность, адекватность единиц фиксации, обеспечивают создание кода. Ответ на поставленный вопрос может быть отрицательным, если оставить термйны-код, кодирование, наполнить но их содержанием, исходя из природы невербального поведения и особенностей отражения социальных объектов.
На наш взгляд, такой подход к кодированию невербального поведения в определенной степени представлен в третьем направлений исследований, в котором ставится задача определить влияние ественных коммуникативных ситуаций на выполнение невербальным поведением его индикативных функций.
П. Балл, рассматривая факторы, управляющие процессами кодирования и интерпретации, пришел к выводу, что на эти процессы оказывает существенное влияние ряд характеристик общающихся: пол, возраст, их личностные особенности, а так же ситуация общения. Но главным фактором, определяющим превращение невербального поведения в объект интерпрета ции, по его мнению, является коммуникативная задача и соот ветственно коммуникативная установка, или доминанта, на невербальное поведение партнера. С точки зрения П. Балла, успешность кодирования и интерпретации невербального по ведения зависит от того, насколько значима для партнеров ситуация общения, складывающиеся между ними отношения,
Именно эти переменные актуализируют доминанту на невербальное поведение партнера, запускают процессы кодирования— интерпретации. Если ситуация для партнеров общения незначима, то, как правило, невербальное поведение превраща ется в фон, перестает выполнять функции кода, следовательно, играть роль диагностического, коммуникативного средства.
М. Конней придерживается примерно такого же мнения по поводу проблемы кодирования невербального поведения. Он достаточно прямолинейно заявляет, что «кодирование» не вербальных компонентов зависит от доминанты на него парт неров. По его мнению, если невербальная информация оказы вается «фоном» хотя бы для одного из партнеров, она просто превращается в «невербальные шумы».
В такой трактовке проблемы «кода» акцент сдвигается с анализа индикативных возможностей невербального поведе ния, устойчивости его связей с психологическими характери стиками человека на определение роли ситуативных, субъек тивных факторов в его формировании, в актуализации процес сов кодирования. Но важным для практической психологии является выделение роли направленности (установки) лично сти на активное кодирование и интерпретацию невербального поведения. Такого рода установки, на наш взгляд, могут ком пенсировать недостатки рациональных способов кодирования невербального поведения и послужить основой для развития способностей кодировать и интерпретировать невербальное поведение.
Существующие подходы к проблеме кодирования—интер претации невербального поведения, результаты исследова ний, выполненных в рамках каждого из направлений; позво ляют заключить, на наш взгляд, что решение проблемы коди рования предполагает отношение к невербальному поведению как личностно-динамическому образованию.
В рамках личностно-динамического подхода к проблеме кодирования невербального поведения многие противоречия, отмеченные в процессе исследования невербальных кодов, пре вращаются в характерные особенности функционирования невербального поведения, а сам процесс кодирования стано вится сложной социально-перцептивной задачей, успешное решение которой зависит как от объективных характеристик невёрбального поведения, как знака-индикатора, так, и от ряда специальных способностей к кодированию и интерпретации невёрбального поведения.
Перечисленные выше принципиальные выводы психоло гии невербального общения относительно возможностей ко дирования невербального поведения личности и группы не позволяют, на наш взгляд, принимать с большим оптимизмом идею «практичности» современной психологии невербального общения, но вместе с этим не дают основания пренебрегать тем, что адекватно запросам социально-психологической прак тики. Самоопределение социального психолога по вопросам ко дирования—интерпретации невербального поведения должно осуществляться на основе признания уникальности невербаль ного языка и неизбежности противоречий между невербальным выражением и его психологическим содержанием, изменчиво сти способов невербального выражения, зависимости успеш ности кодирования от умения человека адекватно выражать свои переживания и от уровня сформированное навыков Кодирования различных подструктур невербального поведе ния. Результатом такого самоопределения может выступать Установка на невербальное поведение как специфическую зна ковую систему, меняющую свои характеристики в соответ ствии с видом невербальной информации, не являющейся в прямом смысле кодом.
Современная психология невербального общения может пройти проверку на «практичность» в том случае, если она внесет существенный вклад в решение конкретных задач, проблем, возникающих в различных областях социальной психологии, и при этом осуществление ее рекомендаций будет доступно широкому кругу специалистов, имеющих определенную подготовку.
А.Г.Чернявская
СЕМЕЙНЫЙ ДЕСПОТ
Возможно, это покажется странным, но деспотическую личность можно описать даже внешне. Мы рас скажем о двух вариантах деспотов. Внешне - это люди двух разных типов.
Вариант первый. Широкоплечие, часто грузные мужчины с мощной широкой шеей, сильными руками и толстыми пальцами. Как правило, они педантичны и семейная тирания начинается с их патологической страсти к порядку. Такой отец в доме - ад для детей. Они не только лишены естественной потребности бе гать, шуметь, раскидывать вещи, но и находятся под неусыпным надзором. Под таким же контролем пре бывает и жена, поскольку он требует абсолютной чистоты. Все должно быть так, как приказывает повели тель, семья, как в армии, ходит строем. Возражений не терпит, права на собственное мнение других в семье категорически отрицает. Если все в идеальном порядке, активно ищет единственную пылинку или не по цен тру лежащую салфетку. Деспоты такого рода чрезвычайно гневливы. В гневе совершенно безудержны, взры вы свои реализуют обычно физически, вплоть до жестоких травм. Совершенно искренне уверены, что они "воспитывают" жену и детей для их пользы.
Таким людям свойственны достаточно долгие периоды мрачно-тяжелого настроения, которое они и сами объяснить не могут. Домашние это тягостное настроение улавливают сразу и тихо расползаются по углам, каждый раз надеясь, что удается избежать апофеоза, когда в гневной слепоте крушится все подряд. Но приступ гнева через какое-то время неизбежен, а повод для разрядки чаще всего смехотворен.
Как вести себя с подобными людьми, как общаться с ними без существенных потерь для собственного ду шевного равновесия? К сожалению, для семьи посоветовать что-то кардинальное очень трудно. Если выросшие дети окончательно не забиты и не раздавлены как личности, чем скорее они уйдут из семьи, тем лучше. Жены при таких мужьях обычно очень быстро превращаются в бессловесных рабынь, и это поистине спасительное поведение, которое они невольно вырабатывают. Никакие другие способы в атмосфере дикого деспотизма себя не оправдывают, поскольку законов логики для семейного тирана не существует.
Однако, эти смиренные жены делают общую ошибку, которой лучше бы избежать. Подсознательно оправдывая собственное приниженное и безрадостное существование, они делают деспота кумиром в семье. «Папа всегда прав. Это мы виноваты.» Действительно, это способ достичь тишины и покоя хотя бы на непродолжительное время. Но чем меньше деспот встречает сопротивления в семье, тем деспотичнее из года в год он становится. Создается, поистине, заколдованный круг, из которого нет выхода. Но даже смирившись и похоронив чувство собственного достоинства, женщине следует подумать, каково в семье детям. Существование и выживание в такой семье значительно облегчается, когда мать откровенно с детьми, когда она и дети составляют единую общность и служат друг другу опорой. Откровенность, мягкое женское начало защитит ребят от бессмысленной жестокости, охранит от поведения деспотической отцовской линии в будущем, в их собственных семьях. Принцип, видимо, таков: «Да, наш отец таков, и ничего достойного в этом нет. Мы не можем изменить и переделать его. Но в жизни есть много тепла и доброты, и если вы принесете их потом в свои семьи, вы будете жить совсем по-другому. Он считает, что всегда прав, но это не так. Но спорить с ним бессмысленно, и мы не станем этого делать. Мы будем любить друг друга и не ждать любви от него».
Очень хорошо, когда подобный деспот заводит себе крупную собаку. Тогда его энергия и страсть повеле вать реализуется в этом направлении. Можете не сомневаться, собаки у них всегда очень злые.
Второй вариант семейных деспотов. Эти не станут бить посуду и пороть по субботам детей розгами, потому что в принципе они - утонченные эстеты. У них вытянутые лица, тонкие губы, холеные руки с длинными пальцами. Круг интересов высок и недосягаем для простых смертных и, тем более, для членов семьи. Они сами воздвигают себя на недосягаемый пьедестал, откуда нехотя и с пренебрежением поглядывают на недостойную суету. Так надменный орел окидывает с высоты скал смешную и нелепую суету мелких земных тварей. Они полны сознания собственной значимости в этом суетном и приземленном мире обычных человеческих желаний, чувств и ошибок. Безупречны и непоколебимы в сознании собственной безупречности. Это сверкающие холодные айсберги, главное содержимое которых - лед.
На службе они - над всеми, поэтому вопрос человеческих взаимоотношений автоматически исключается. Лести не приемлют, потому что умны, над естественными человеческими порывами сослуживцев иронизи руют. Это люди, которых природа наградила хорошим интеллектом, но лишила одного из самых притягатель ных свойств - душевного тепла. Холодные и неприступные, они выстраивают свою жизнь так, что окружающие люди безропотно служат им. Нет, в семье он не устроит скандала по поводу слегка помятого воротничка рубашки. Он молча презрительно ее отбросит. Если он завтракает в восемь, а обедает в два, жена не посмеет опоздать с ежедневным ритуалом на пятнадцать минут. Обедает от детей отдельно, поскольку дети раз дражают. Однако, этот бесчувственный айсберг все же имеет одну, но мощную страсть - любовь к себе. И посему они чрезвычайно внимательны к кардиограмме, содержимому обеда. Быт организован так, что ему служат все. Дети - тихие и послушные, потому что главное их жизненное предназначение "не мешать папе". Жены чрезвычайно выносливы. Даже с гипертоническим кризом она не смеет прилечь, если через полчаса нужно подать обед своему величественному супругу. Деспоты этого рода всегда абсолютно беспомощны в быту: не знают, где стоит сахарница, где лежат спички.
Что получают члены семьи, сосуществуя с таким "айсбергом"? Наверное, сознание собственной элитар ности. Отблеск холодной луны, которая освещает их существование. Освещает, но не греет. Иногда, впрочем, и деньги. Хотя, скажем прямо, деньги эти небожители считать умеют, более того, достаточно прижимисты. И при внешнем лоске квартир очень скупо отстегивают на жизнь семье. Ребенку проще обойтись без детских удовольствий, чем попросить у отца денег. Собственные болезни - даже если это только насморк -вселенская катастрофа. Болезни детей не только не волнуют, но и раздражают, поскольку больной ребенок склонен капризничать, и может отвлечь на себя долю внимания жены. Заболевание жены никогда не вызывает естественного в таких случаях сочувствия, и если беспокоит, то лишь в смысле нарушения сложившегося распорядка. Даже в случаях, когда жена больна тяжело, заменить ее в семье хоть частично не хотят, да и не умеют. Муж ищет выход из ситуации: призывает на помощь соседку или родственницу.
Излишне говорить, что счастливых в такой семье нет. Дети вырастают или инфантильными и закомплексованными тем, что не повторили "звездность" родителя, или высокомерными снобами. Тогда "лунный отсвет" отца становится пожизненным капиталом. Женщина, жена, так и не познавшая чувства родственной привязанности, замерзает в жизни, какие бы престижные норковые шубки не надевал на нее муж. Как прежде, у нее нет истинных подруг, потому что общение ее ограничено кругом, навязанным мужем, а в та кой среде на мужа не пожалуешься. И несет она пожизненную маску счастливицы, отловившей синюю птицу. К сожалению, невозможно дать ей радикального психотерапевтического совета, потому что не уходят люди из ледяных дворцов по собственной воле. Нужна чья-то теплая, живая слеза, чтобы растопить заледеневшее сердце. Да где ж она, такая "благополучная", найдет кого-то, кто пожалел бы ее за богатство и преуспевание мужа! Судьбы таких женщин печальны, потому что жизнь положена на алтарь божества, которое на самом деле не более чем холодная статуя.
Нельзя прожить полноценную жизнь с ледяной статуей. Для жизни нужно что-нибудь потеплее, пусть и менее сверкающее. Потому что живая, теплая душа одинаково быстро устает как от постоянного блеска, так и от постоянного холода.
Но если ситуация такова, что менять что-то невозможно, самое мудрое, что можно сделать - не терзать себя упреками и сожалениями о том, чего судьба не дала. Найти и оживить в себе то, что от природы дано вам: разморозить собственную душу, и тогда вы получите отдачу, тепло других людей: детей, близких, друзей. Согласна: это вряд ли полностью заменит то, чего вы лишены. Но кто же в этой жизни имеет все необходимое!
Карен Хорни
ОТНОШЕНИЯ ПОЛОВ
Базальная тревожность определенным образом влияет на отношение человека к себе и другим. Она означает эмоциональную изоляцию, тем более невы носимую, что она сочетается с чувством внутренней слабости "Я". А это означает ослабление самой основы уверенности в себе. Она несёт в себе зародыш по тенциального конфликта между желанием полагаться на других и невозможностью сделать это вследствие идущего из глубины недоверия и враждебного чувства к ним. Она означает, что из-за внутренней слабости человек ощущает желание переложить всю ответственность на других, получить от них защиту и заботу; в то же самое время вследствие базальной враждебности он испытывает слишком глубокое недоверие, чтобы осу ществить это желание. И неизбежным следствием этого является то, что ему приходится затрачивать льви ную долю своей энергии на успокоение и укрепление уверенности в себе.
Чем более невыносимой является тревожность, тем более основательными должны быть меры защиты. В вашей культуре имеются четыре основных средства, которыми индивид пытается защитить себя от базальной тревожности: любовь, подчинение, власть и реак ция ухода (отстранения).
Первое средство: получение любви в любой форме, может служить в качестве могущественной защиты от тревожности. Формулой здесь будет: если вы меня лю бите, вы не причините мне зла.
Второе средство, подчинение, может быть условно разделено в соответствии с тем, относится или нет оно к определенным лицам или институтам. Например, это может быть подчинение общепринятым традиционным взглядам, религиозным ритуалам или требованиям не которого могущественного лица. Следование этим пра вилам или повиновение этим требованиям будет слу жить определяющим мотивом для всего поведения. Та кое отношение может принимать форму необходимос ти быть "хорошим", хотя дополнительная смысловая нагрузка понятия "хороший" видоизменяется вместе с теми требованиями или правилами, которым подчи няются.
Когда отношение подчинения не связано с каким-либо социальным институтом или лицом, оно прини мает более обобщенную форму подчинения потенци альным желаниям всех людей и избегания всего, что может вызвать возмущение или обиду. В таких случа ях человек вытесняет все собственные требования, кри тику в адрес других лиц, позволяет плохое обращение с собой и готов оказывать услуги всем. Далеко не всег да люди осознают тот факт, что в основе их действий лежит тревожность, и твердо верят, что действуют та ким образом, руководствуясь идеалами бескорыстия или самопожертвования, вплоть до отказа от собствен ных желаний. Для обоих случаев формулой является: если я уступлю, мне не причинят зла.
Отношение подчинения может также служить цели обретения успокоения через любовь, привязан ность, расположение. Если любовь столь важна для человека, что его чувство безопасности зависит от этого, тогда он готов заплатить за него любую цену, и в основном это означает подчинение желаниям других. Однако часто человек неспособен верить ни в какую любовь и привязанность, и тогда его отно шение подчинения направлено не на завоевание люб ви, а на поиски защиты. Есть люди, которые могут чувствовать свою безопасность лишь при полном по виновении. У них столь велики тревожность и неве рие в любовь, что полюбить и поверить в ответное чувство для них невообразимо.
Третье средство защиты от базальной тревожнос ти связано с использованием власти - это стремление достичь безопасности путем обретения реальной влас ти, успеха или обладания. Формула такого способа защиты: если я обладаю властью, никто не сможет меня обидеть.
Четвертым средством защиты является уход. Пред ыдущие группы защитных мер имели одну общую чер ту - желание бороться с миром, справляться с труднос тями тем или иным путем. Однако защита также мо жет быть осуществлена посредством бегства от мира. Не стоит это понимать буквально как полное уедине ние; это означает достижение независимости от дру гих в удовлетворении своих внешних или внутренних потребностей. Например, независимость в отношении внешних потребностей может быть достигнута через накопление собственности, что в корне отличается от накопления ради обретения власти или влияния. Ис пользование данной собственности также иное. Там, где собственность копится ради достижения независи мости, обычно тревожность слишком велика, чтобы извлекать из собственности удовольствия. Она обере гается со скупостью, потому что единственной целью является застраховать себя от всевозможных случай ностей. Еще одно средство, которое служит той же са мой цели стать внешне независимым от других, - огра ничить свои потребности до минимума.
Независимость в удовлетворении внутренних пот ребностей может быть найдена, например, в попытке эмоционального обособления. Это означает подавле ние своих эмоциональных потребностей. Одной из форм выражения такого отстранения является уход от серьезного отношения к чему бы то ни было, включая собственное "Я". Такая установка чаще господствует в интеллектуальных кругах. Не следует путать непри ятие всерьез своего "Я" с тем, что собственному "Я" не "ридают важного значения. В действительности эти отношения могут быть противоречащими друг другу.
Эти средства отстранения имеют сходство со спо собами подчинения и покорности в том, что и те и дру гие означают отказ от собственных желаний. Но, в то время как во второй группе такой отказ служит цели быть "хорошим" или подчиняться желаниям других ради собственной безопасности, в первой группе мысль о том, чтобы быть "хорошим", не играет абсолютно никакой роли и целью отказа является достижение не зависимости от других. Здесь формула такова: если я реагирую отстранением, уходом, ничто не заденет меня.
Для того чтобы оценить роль, которую играют в неврозах эти различные попытки защиты от базальной тревожности, необходимо осознать их потенциальную силу. Они вызываются не стремлением удовлетворить желание удовольствия или счастья, а потребностью в успокоении. Это не означает, однако, что они каким-либо образом являются менее властными или менее на стоятельными, чем инстинктивные влечения. Напри мер, опыт показывает, что честолюбивое, стремление может быть столь же сильным, как сексуальное влече ние, или даже сильнее.
Любой из этих четырех способов, при условии ис пользования только его или преимущественно его, мо жет быть эффективным в обретении желаемого успо коения, если жизненная ситуация позволяет следовать им без сопутствующих конфликтов - даже если такое одностороннее следование оплачивается ценой обед нения личности как целого. Например, женщина, вы бравшая путь покорности, может обрести мир и, как следствие этого, значительное удовлетворение в том типе культуры, который требует от нее послушания мужу или близким, а также традиционным формам жизни. Если ненасытное стремление к власти и обла данию разовьется у монарха, результатом также может быть успокоение. Однако общеизвестно, что пря мое следование своей цели часто заканчивается крахом, так как предъявляемые требования столь чрезмерны или вызывают столь опрометчивые поступки, что со пряжены с конфликтами с другими людьми. Чаще ус покоение от лежащей в основе сильной тревожности человек ищет не в одном, а в нескольких путях, кото рые, кроме того, несовместимы друг с другом. Таким образом, невротик может одновременно испытывать настоятельную потребность повелевать другими и хо теть, чтобы его любили, и в то же время стремиться к подчинению, при этом навязывая другим свою волю, а также избегать людей, не отказываясь от желания быть ими любимым. Именно такие абсолютно неразрешимые конфликты обычно являются динамическим цен тром неврозов.
Наиболее часто сталкиваются стремление к любви и стремление к власти. Поэтому в нижеследующих гла вах я буду более подробно обсуждать эти стремления.
Описанная мною структура неврозов не противо речит в принципе теории Фрейда, согласно которой неврозы в своей сущности являются результатом кон фликта между инстинктивными влечениями и социаль ными требованиями или тем, как они представлены в Супер-эго. Но хотя я согласна, что конфликт между побуждением человека и социальным давлением со ставляет необходимое условие для возникновения вся кого невроза, я не считаю это условие достаточным. Столкновение между желаниями человека и социаль ными требованиями не обязательно приводит к невро зам, но может также вести к фактическим ограничени ям в жизни, то есть к простому подавлению или вытес нению желаний или, в самом общем виде, к действи тельному страданию. Невроз возникает лишь в том случае, если этот конфликт порождает тревожность и если попытки уменьшить тревожность приводят в свою очередь к защитным тенденциям, которые, хотя и яв ляются в равной мере настоятельными, тем не менее несовместимы друг с другом.
НЕВРОТИЧЕСКАЯ ПОТРЕБНОСТЬ В ЛЮБВИ
Нет сомнения в том, что в нашей культуре перечис ленные ранее четыре способа защиты собственного "Я" от тревожности могут играть решающую роль в жиз ни многих людей. Это люди, главным стремлением которых является желание любви или одобрения и ко торые способны идти на все ради удовлетворения это го желания; люди, чье поведение характеризуется тен денцией к подчинению, к покорности и отсутствием каких-либо попыток самоутверждения; люди, домини рующим стремлением которых является успех, власть или обладание; а также люди, склонные к уединению и независимости. Однако можно поставить вопрос, пра ва ли я, утверждая, что эти стремления представляют собой защиту от некоторой базальной тревожности. Не являются ли они выражением стремлений, лежащих в пределах нормального диапазона человеческих возмож ностей? Ошибочным в данной аргументации является постановка такого вопроса в альтернативной форме. В действительности обе эти точки зрения не являются ни противоречащими, ни взаимно исключающими. Желание любви, тенденция к подчинению, стремление к влиянию или успеху и стремление к уходу в различ ных сочетаниях имеются у всех нас, ни в малейшей мере не указывая на наличие невроза.
Кроме того, та или иная из этих тенденций может быть преобладающим отношением в определенных культурах. Этот факт опять предполагает, что они мо гут быть нормативными потенциальными возможнос тями человечества. Отношения любви, материнской заботы и подчинения желаниям других доминируют в культуре арапешей, как это было описано Маргарет Мид; стремление к престижу в довольно грубой форме является признанным образцом среди квакиутлей, как показывала Рут Бенедикт; тенденция к уходу от мира является доминантной чертой в буддийской религии.
Моя концепция заключается не в отрицании нор мального характера этих стремлений, а в утверждении, что все они могут быть поставлены на службу дости жения успокоения от некоторой тревожности и, кроме того, что вследствие приобретения этой защитной фун кции они изменяют свое качество, становясь чем-то абсолютно иным. Лучше всего я могу объяснить это отличие по аналогии. Например, человек влезает на дерево с целью продемонстрировать свое умение с вы соты обозреть окрестности или же спасаясь от дикого животного. В обоих случаях мы взбираемся на дерево, но мотивы этого разные. В первом случае мы делаем это ради удовольствия, во втором - нами движет страх, и мы вынуждены сделать это ради безопасности. В пер вом случае мы свободны в выборе - взбираться или нет, во втором - мы вынуждены взбираться по необхо димости. В первом случае мы можем выбирать дерево, которое наиболее подходит для нашей цели, во втором ' - у нас нет выбора - мы готовы взобраться на что угодно, например на флагшток или дом, лишь бы это слу жило цели защиты.
Различие в побудительных мотивах в результате также ведет к различию в чувстве и поведении. Если нами движет собственно желание удовлетворить ту или иную потребность, наше отношение будет иметь ка чество непосредственности и изобретательности. Од нако если нами движет тревожность, наши чувства и действия будут навязчивыми и неразборчивыми. Не сомненно, они являются промежуточными стадиями. В инстинктивных влечениях, подобных голоду и сексу, которые в огромной степени определяются физиоло гическими напряжениями, возникающими в результа те лишений, физическое напряжение может достичь такой степени, что поиску удовлетворения может быть присуща некоторая степень навязчивости и неразбор чивости, которые иначе характерны для влечений, оп ределяемых тревожностью.
Более того, имеет место отличие в достигаемом удовлетворении - в общих словах, это различие между удовольствием и успокоением, обретением увереннос ти. Данное отличие, однако, является менее резким, чем представляется на первый взгляд. Удовлетворение таких инстинктивных влечений, как голод или секс, приносит удовольствие, но если физическое напряже ние ранее не находило выхода, то конечное удовлетво рение очень сходно с тем, которое достигается вслед ствие ослабления тревожности. В обоих случаях имеет место облегчение от невыносимого напряжения. Что касается их интенсивности, то удовольствие и успоко ение могут быть в равной мере сильными. Сексуаль ное удовлетворение, хотя оно иного рода, может быть столь же сильным, как и чувства того человека, который внезапно освободился от мучительной тревоги. Вообще говоря, стремление вновь обрести уверенность и спокойствие не только может быть таким же интен сивным, как инстинктивные влечения, но может вы звать глубокое удовлетворение.
Стремление к успокоению, как обсуждалось в пред ыдущей главе, содержит также и побочные источники удовлетворения. Например чувство, что тебя любят или ценят, чувство успеха или влияния способны давать самое глубокое удовлетворение и абсолютно безотно сительно к цели достижения безопасности. Кроме того, как мы вскоре увидим, различные пути вновь обрести покой и уверенность вполне дают возможность разря дить внутреннюю враждебность и таким образом спо собствуют разрядке напряжения иного рода.
Мы уже знаем, что тревожность может быть дви жущей силой, стоящей за определенными побуждения ми, и рассмотрели наиболее важные стремления, по рождаемые таким образом. Теперь я продолжу более детальное обсуждение тех двух видов побуждений, ко торые играют наибольшую роль в неврозах: жажды любви и привязанности и жажды власти и управления Другими людьми.
Жажда любви и привязанности встречается столь часто в неврозах и столь легко узнается опытным на блюдателем, что может рассматриваться как один из самых надежных показателей существования тревож ности и ее примерной силы. Действительно, если чело век чувствует, что в основе своей он беспомощен в этом Угрожающем и враждебном мире, тогда поиск любви будет представляться наиболее логичным и прямым путем получения любого типа расположения, помощи или понимания.
Если бы состояние психики невротичного человека было таким, каким оно часто ему представляется, ему было бы нетрудно добиться любви. Если попытаться словами выразить то, что он часто лишь смутно ощу щает, его влечения будут примерно следующими: он хочет очень немногого - добра, понимания, помощи, совета от окружающих его людей. Хочет, чтобы они знали, что он стремится доставить им радость и опаса ется задеть кого-либо. В его сознании присутствуют только такие мысли и чувства. Он не осознает, в сколь значительной степени его болезненная чувствитель ность, его скрытая враждебность, его придирчивые требования мешают его собственным отношениям. Он также неспособен здраво судить о том, какое впечат ление он производит на других или какова их реакция на него. Следовательно, он не в состоянии понять, по чему его попытки установить дружеские, брачные, любовные, профессиональные отношения столь часто приносят неудовлетворенность. Он склонен заключать, что виноваты другие, что они невнимательны, веролом ны, способны на оскорбление или что вследствие не кой неблагоприятной причины у него отсутствует дар быть понятым людьми. Так он продолжает гнаться за призраком любви.
Если читатель вспомнит наше описание того, как тревожность возникает в результате вытеснения враж дебности и как она в свою очередь опять порождает враждебность, другими словами, как неразрывно пе реплетены тревожность и враждебность, он сможет осознать самообман в мыслях невротика и причины его неудач. Не зная этого, невротик оказывается перед дилеммой: он не способен любить, но тем не менее ему остро необходима любовь со стороны других. Мы на талкиваемся здесь на один из тех вопросов, которые кажутся столь простыми и на которые тем не менее трудно ответить: что такое любовь или что мы подра зумеваем под ней в нашей культуре? Иногда можно слышать импровизированное определение любви как способности давать и получать душевную теплоту. Хотя в этом определении есть доля истины, оно носит слишком общий характер, чтобы помочь нам в прояс нении тех затруднений, которые мы рассматриваем. Большинство из нас временами проявляют душевную теплоту, но это качество может сочетаться с полней шей неспособностью к любви. Важно принять во вни мание то отношение, от которого проистекает привя занность: является ли она выражением позитивного в своей основе отношения к другим или основывается, например, на страхе потерять другого или на желании подчинить другого человека своему влиянию. Други ми словами, мы не можем принять в качестве критерия ни одно из внешних проявлений привязанности.
Что такое любовь - сказать очень трудно, но что не является любовью или какие элементы ей чужды - оп ределить довольно легко. Можно очень глубоко лю бить человека и в то же время иногда на него сердить ся, в чем-то ему отказывать или испытывать желание побыть одному. Но есть разница между такими, имею щими различные пределы реакциями гнева или ухода и отношением невротика, который всегда настороже против других людей, считая, что любой интерес, ко торый они проявляют к третьим лицам, означает пре небрежение к нему. Невротик интерпретирует любое требование как предательство, а любую критику - как унижение. Это не любовь. Поэтому не следует думать, что любовь несовместима с деловой критикой тех или иных качеств или отношений, которая подразумевает помощь в их исправлении. Но к любви нельзя относить, как это часто делает невротик, невыносимое требование совершенства, требование, которое несет в себе враждебность: "Горе тебе, если ты не совершенен!"
Мы также считаем несовместимым с нашим поня тием любви, когда видим использование другого чело века только в качестве средства достижения некоторой цели, то есть в качестве средства удовлетворения опре деленных потребностей. Такая ситуация явно имеет место, когда другой человек нужен лишь для сексуаль ного удовлетворения или для престижа в браке. Дан ный вопрос очень легко запутать, в особенности если затрагиваемые потребности имеют психологический характер. Человек может обманывать себя, считая, что любит кого-то, а это всего лишь благодарность за вос хищение им. Тогда второй человек вполне может ока заться жертвой самообмана первого, например быть отвергнутым им, как только начнет проявлять критич ность, не выполняя, таким образом, свою функцию восхищения, за которую его любили. Однако при об суждении глубоких различий между истинной и псев долюбовью мы должны быть внимательными, чтобы не впасть в другую крайность. Хотя любовь несовмес тима с использованием любимого человека для неко торого удовлетворения, это не означает, что она долж на быть целиком и полностью альтруистической и жер твенной. Это также не означает, что чувство, которое не требует ничего для себя, заслуживает названия "лю бовь". Люди, которые высказывают подобные мысли, скорее выдают собственное нежелание проявлять лю бовь, нежели свое глубокое убеждение. Конечно, есть вещи, которые мы ждем от любимого человека. Напри мер, мы хотим удовлетворения, дружелюбия, помощи;
мы можем даже хотеть жертвенности, если это необхо димо. И в целом возможность высказывать такие же лания или даже бороться за них указывает на душевное здоровье. Различие между любовью и невротичес кой потребностью в любви заключается в том, что глав ным в любви является само чувство привязанности, в то время как у невротика первичное чувство - потреб ность в обретении уверенности и спокойствия, а иллю зия любви - лишь вторичное. Конечно, имеются все возможные промежуточные состояния.
Если человек нуждается в любви и привязанности другого ради избавления от тревожности, данный во прос будет полностью затемнен в его сознании, пото му что в общем он не осознает, что полон тревожнос ти, и поэтому отчаянно стремится к любого рода при вязанности в целях успокоения. Он чувствует лишь, что перед ним тот человек, который ему нравится, или ко торому он доверяет, или к которому испытывает сле пую страсть. Но то, что представляется ему спонтан ной любовью, на деле может быть не чем иным, как реакцией благодарности за некоторую проявленную по отношению к нему доброту, ответным чувством над ежды или расположения, вызванным некоторым чело веком или ситуацией. Тот человек, который явно или подспудно возбуждает в нем ожидания такого типа, станет автоматически наделяться важным значением, и :го чувство будет проявлять себя в иллюзии любви. Подобные ожидания могут возбуждаться таким про стым фактом, как доброе отношение влиятельного или могущественного человека, или их может возбудить человек, который просто производит впечатление бо лее крепко стоящего на ногах. Такие чувства могут возбуждаться эротическими или сексуальными успеха ми, хотя и не всегда связанными с любовью. Они мо-qt "питаться" некоторыми существующими узами, вторые имплицитно содержат обещание помощи или эмоциональной поддержки: семья, друзья, врач. Часто такие отношения осуществляются под маской любви, то есть при субъективном убеждении человека в своей преданности, между тем как в действительности дан ная любовь является лишь цеплянием за других людей для удовлетворения своих собственных потребностей. То, что это не искреннее чувство подлинной любви, обнаруживается в готовности его резкого изменения, которое возникает, когда не оправдываются какие-то ожидания. Один из факторов, существенно важных для нашего понимания любви, - надежность и верность чувства - отсутствует в этих случаях.
Сказанное уже подразумевает последний признак неспособности любить, который я хочу подчеркнуть особо: игнорирование личности другого, его особен ностей, недостатков, потребностей, желаний, развития. Такое игнорирование отчасти является результатом тревожности, которая побуждает невротика цепляться за другого человека. Тонущий, пытаясь спастись, хва тается за находящегося рядом, не принимая во внима ние желание или способность последнего спасти его. Данное игнорирование частично является выражени ем его базальной враждебности к людям, наиболее час тое проявление которой - презрение и зависть. Они могут прятаться за отчаянными усилиями быть вни мательным или даже жертвовать собой, но обычно эти усилия не могут предотвратить возникновения неко торых необычных реакций. Например, жена может быть субъективно убеждена в своей глубокой предан ности мужу и в то же время ненавидеть его за то, что он слишком занят своей работой или часто встречает ся с друзьями. Сверхзаботливая мать может быть убеж дена в том, что делает все ради счастья своего ребенка, и в то же время полностью игнорировать потребность ребенка в самостоятельном развитии.
Невротик, средством защиты которого является стремление к любви, вряд ли когда-либо осознает свою неспособность любить. Большинство таких людей при нимают свою потребность в других людях за предрас положенность к любви либо отдельных людей, либо всего человечества в целом. Имеется настоятельная причина поддерживать и защищать такую иллюзию. Отказ от нее означал бы обнаружение дилеммы, по рожденной наличием чувства базальной враждебнос ти по отношению к людям и одновременным желани ем их любви. Нельзя презирать человека, не доверять ему, желать разрушить его счастье или независимость и в то же самое время жаждать его любви, помощи и поддержки. Для осуществления обеих этих, в действи тельности несовместимых, целей приходится держать враждебную предрасположенность, жестко вытеснен ной из сознания. Другими словами, иллюзия любви, хотя она является результатом понятного нам смеше ния искренней нежности и невротической потребнос ти, выполняет вполне определенную функцию - сде лать возможными поиски любви, привязанности и рас положения.
Имеется еще одна основательная трудность, с ко торой сталкивается невротик в удовлетворении своей жажды любви. Хотя он может иметь успех, по крайней мере временный, получая любовь, к которой стремил ся, он не способен в действительности принять ее. Мож но было бы ожидать, что он примет любую предлагаемую ему любовь с таким же горячим желанием, с ка ким страдающий от жажды человек припадает к воде. Это действительно имеет место, но лишь временно. Каждый врач знает благоприятное воздействие добро ты и заботы. Все физические и психологические затруд нения могут внезапно исчезнуть, даже если не предпринималось ничего иного, кроме тщательного ста ционарного обследования пациента и ухода за ним. Ситуативный невроз, даже если он имеет тяжелую форму, может полностью исчезнуть, когда человек почувствует, что его любят. Даже при неврозах ха рактера такое внимание, будь то любовь, интерес или медицинская помощь, может быть достаточным, чтобы ослабить тревожность и вследствие этого улучшить состояние.
Любого рода привязанность или любовь может дать человеку внешнее спокойствие или даже чувство счастья, но в глубине души она либо воспринимается с недоверием, либо возбуждает подозрительность и страх. Он не верит в это чувство, потому что твердо убежден, что никто в действительности не может его любить. И это чувство, что тебя не любят, часто явля ется сознательным убеждением, которое не может быть поколеблено никаким противоречащим ему реальным опытом. Действительно, оно может восприниматься как нечто само собой разумеющееся столь буквально, что никогда не будет беспокоить человека на сознатель ном уровне. Но даже когда чувство не выражено, оно является столь же непоколебимым убеждением, как если бы оно всегда было сознательным. Оно может также скрываться за маской безразличия, которая обычно диктуется гордостью, и тогда его довольно трудно об наружить. Убеждение в том, что тебя не любят, очень родственно неспособности к любви. В действительнос ти оно является сознательным отражением этой неспо собности. У человека, который искренне любит дру гих, не может быть никаких сомнений в том, что дру гие люди могут любить его.
Если тревожность является глубинной, любая пред лагаемая любовь встретит недоверие и тут же возникнет мысль, что она предлагается со скрытыми моти вами. В психоанализе, например, такие пациенты счи тают, что аналитик хочет помочь им лишь ради удов летворения собственных амбиций или что он выража ет свое признание или делает ободряющие замечания лишь в терапевтических целях. Одна из моих паци енток посчитала прямым оскорблением, когда я предложила ей встретиться во время уик-энда, так как в это время она была в плохом эмоциональном состоянии. Любовь, проявляемая демонстративно, легко воспринимается как насмешка. Если привле кательная девушка открыто проявляет любовь к не вротику, последний может воспринимать это как насмешку или даже как умышленную провокацию, так как не верит в то, что данная девушка может дей ствительно его любить.
Любовь, предлагаемая такому человеку, может не только встретить недоверие, но и вызвать определен ную тревогу. Как если бы отдаться любви значило быть пойманным в паутину, или как если бы вера в любовь означала забыть об опасности, живя среди канниба лов. Невротичный человек может испытывать чувство ужаса, когда приближается к осознанию того, что ему предлагается подлинная любовь.
Наконец, проявление любви может вызвать страх зависимости. Эмоциональная зависимость, как мы вскоре увидим, является реальной опасностью для каж дого, кто не может жить без любви других, и все, смутно ее напоминающее, может возбуждать против нее отчаянную борьбу. Такой человек должен любой ценой избегать всякой разновидности собственного по зитивного эмоционального отклика, потому что такой отклик немедленно порождает опасность взаимности. Чтобы избежать этого, он должен удерживать себя от
осознания того, что другие являются добрыми или полезными, тем или иным образом ухитряться от брасывать всякое свидетельство расположения и про должать упорствовать в том, что другие люди не дружелюбны, не интересуются им и даже злы. Ситу ация, порожденная таким образом, сходна с ситуа цией человека, который голодает, однако не осмеливается съесть ни кусочка из-за страха быть отравленным.
Короче говоря, для человека, снедаемого базальной тревожностью и вследствие этого в качестве средства защиты стремящегося к любви и привязанности, шан сы получить эту столь страстно желаемую любовь и привязанность крайне неблагоприятны. Сама ситуация, которая порождает эту потребность, препятствует ее удовлетворению.
РАЗДЕЛ 3. СОЦИАЛЬНАЯ ПСИХОЛОГИЯ ГРУППЫ
Глава 1. Малая группа и её структурная организация
Дж. Хоманс
СОЦИАЛЬНОЕ ПОВЕДЕНИЕ КАК ОБМЕН
Проблемы исследования малых групп.
Когда я сейчас оцениваю состояние исследований малых групп, то мне кажется, что, кроме того, что их следует продолжать, необходимо решить три задачи. Первая из них состоит; том, чтобы показать зависимость результатов экспериментальной работы, проводимой в лабораторных условиях, от результатов квазиантропологических полевых исследований того, что можно было назы вать «реально существующими» группами, которые встречаются в промышленности и в других областях деятельности. Если экспе риментальная работа, в какой-то мере, отражает реальное изло жение вещей, а я убежден, что она отражает его в полной мере, ее результаты должны соответствовать результатам полевых исследований. Но пока еще не проводилось никакой систематической работы по доказательству этого соответствия.
Вторая задача заключается в том, чтобы выразить с помощью некоего набора утверждений общего характера все имеющиеся результаты лабораторных и полевых исследований малых групп. В этих утверждениях, по крайней мере, обобщались бы в той или иной степени явления элементарного социального поведения, даже хотя мы и не могли бы объяснить, почему эти утверждения при няли именно данный вид. Уже проделана огромная работа, и с каждым днем делается еще больше, но вовсе не ясно, сводится ли все достигнутое к некоторой системе утверждений, из которых при заданных условиях могли бы быть получены многие из наблю даемых результатов. Сформулировать такую систему — первейшая задача науки.
Третья задача состоит в том, чтобы приступить к выявлению того, как утверждения, справедливость которых для малых групп доказана эмпирическим путем, могут быть выведены из некоторой системы еще более общих утверждений. «Еще более общих» озна чает лишь, что из этой системы могут быть также выведены дру гие эмпирические утверждения, отличные от наших. Этот процесс выведения составил бы научную основу объяснения элементарного социального поведения, ибо объяснение — это фактически выведение (Брейтуэйт, 1953). (Лично я думаю, окажется, что более общая система содержит утверждения поведенческой психологии. Я считаю себя «законченным психологическим редукционистом», но не могу знать, что я прав до тех пор, пока редукция не выполнена.)
Я прихожу к мысли, что решение всех трех упомянутых задач заметно продвинулось бы, если бы мы приняли точку зрения, что взаимодействие между людьми представляет собой обмен цен ностями — как материальными, так и нематериальными. Это одна из самых старых теорий социального поведения, которую мы все еще используем повседневно для объяснения нашего собственного поведения, когда мы, например, говорим: «Этот человек показался мне стоящим», или «Я многого от него добился», или даже «Разго вор с ним мне многого стоил». Однако, по-видимому, из-за того, что эта точка зрения очевидна, ученые часто пренебрегают ею. Насколько мне известно, единственной теоретической работой, в которой прямо говорится о ней, является «Очерк о способностях» Марселя Мосса, опубликованный в 1925 г. и столь же старый, как сами социальные науки. Возможно, что традиция пренебре жения этой теорией теперь ослабевает и, например, психологи, объясняющие поведение как систему сделок, пожалуй, возвращаются к тому, что я имею в виду (Ньюком, 1956).
Важным преимуществом теории обмена является то, что она могла бы приблизить социологию к экономической науке. Эконо мическая наука изучает обмен, имеющий место при определенных условиях, и широко использует при этом внутреннюю количествен ную меру стоимости.
Далее я выскажу некоторые соображения о полезности теории социального поведения как обмена и характере утверждений, вторые эта теория могла бы содержать.
Парадигма обмена
Я начну с экскурса в область психологии поведения, рассмат ривая в качестве примера то, каким образом формируются утвержде ния относительно поведения такого подопытного животного, как голубь (Скиннер, 1953). Когда голубь обследует свою лаборатор ию клетку, ему случается клюнуть в заданную цель, после чего психолог-экспериментатор насыпает ему зерна. Опыт показывает, что он вновь клюнет цель: он усвоил эту модель поведения, или, как говорит мой друг Скиннер, эта модель поведения закреплена, т.е. голубь прошел процесс выработки условного рефлекса. В данном случае психолог не интересуется тем, каким образом усваивается модель поведения; термин «теория обучения» никак не подходит для обозначения области исследований психолога. Он интересуется только тем, что определяет интенсивность проявления усвоенной модели поведения — то ли в форме клевания цели, то ли в какой-то другой форме.
Чем голоднее голубь, чем меньше зерна или другого корма он получил только что, тем чаще он будет клевать. Однако, если эта модель поведения закрепляется часто, если голубю каждый раз, когда он клюнет цель, дают много зерна, интенсивность ее проявления падает по мере насыщения голубя. Если же, с другой стороны, модель поведения не закрепляется вообще, то и в этом случае интенсивность ее проявления падает, хотя может пройти много времени, пока ее проявление не прекратится полностью, пока оно не исчезнет. При проявлении многих моделей поведения голубь подвергается аверсивному стимулированию, или тому, что я буду яснее формулировать с помощью термина «плата»; это также с течением времени приводит к снижению интенсивности их проявления. Примером «платы» является усталость. Постепенное исчезновение проявления одной модели поведения, насыщение и «плата», вызывая снижение интенсивности проявления данной модели поведения, делают более вероятным проявление других моделей поведения, включая ничегонеделание. Добавлю лишь, что даже искушенный психолог относит «эмоциональное» поведение, а также такие вещи, как клевание, к безусловным реакциям, которые могут быть закреплены в процессе выработки условного рефлекса. Если рассматривать все сказанное выше как формулировку ут верждений психологии поведения, то она, разумеется, годится лишь для преследуемых здесь мной целей.
Мы можем считать, что голубь вовлечен в процесс обмена и с психологом, но не стоит подробно останавливаться на этом, поскольку поведение голубя едва ли вообще определяет поведение психолога. Обратимся к ситуации, в которой обмен является реально существующим, т. е. в которой детерминация поведения является взаимной. Предположим, что мы имеем дело с двумя людьми. Каждый из них демонстрирует поведение, до некоторой степени закрепляемое поведением другого. Нас не интересует, как получилось в прошлом, что каждый из них научился считать, что Поведение другого закрепляет модель поведения. Достаточно того, что каждый считает, что поведение другого закрепляет его собственную модель поведения, и я буду называть факторы закреп ления — в случае голубя это зерно — величинами, поскольку, как мне кажется, это самый подходящий термин для обозначения того, что мы под ним понимаем. Каждый человек, демонстрируя то или иное поведение, может нести издержки, и у каждого человека есть более, чем один доступный ему способ поведения.
В этом мне видится парадигма элементарного социального пове дения, и задача социолога, изучающего это явление, состоит в том, чтобы сформулировать утверждения, соотносящие вариации величин издержек каждого человека с его частотным распределением моделей поведения на множестве альтернатив, причем величины (в математическом смысле), принимаемые этими переменными для одного человека, отчасти определяют величины для другого чело века (Скиннер, 1953; Парсонс и Шилз, 1951).
Я не вижу причин верить в то, что утверждения психологии поведения неприменимы в этой ситуации, хотя сложность полу чаемых на их основе выводов в данном конкретном случае и в самом деле может быть значительной. В частности, мы должны предположить, что в случае людей, как и в случае, голубей, при усилении тенденции к постепенному исчезновению проявления одной модели поведения, насыщения или аверсивного стимулирования поведения любой модели поведения увеличится вероятность проявления другой модели поведения. Проблема состоит не просто в том, как часто она формулируется, каковы качества человека и что в прошлом он научился считать закрепляющим его модель поведения, а в том, какие качества он приобретает благодаря своему поведению в данный момент. Чем больше он приобретает, тем менее ценна для него каждая дополнительная единица этого качества и тем менее часто он будет демонстрировать поведение, закрепляемое ею.
Процесс влияния.
Я думаю, что мы не располагаем работами по взаимодействию двух лиц, которые либо подтвердили бы эти утверждения, либо нет. Но у нас есть работы, относящиеся к большому числу людей, которые могут быть использованы. Речь идет о работах Фестингера, Шахтера, Века и их коллег по исследованию динамики влияния. Одну из переменных, которую они изучают, они назвали спло ченностью и определили ее как нечто, привлекающее ' людей к участию в деятельности группы. Сплоченность — это качественная переменная; она имеет отношение к степени закрепления, которой подвергаются отдельные лица в деятельности группы.
Фестингер и его коллеги рассматривают два типа закрепления: символическое поведение, которое мы называем «социальным одоб рением» (чувством), и деятельность, оцениваемую в других отно шениях, как, например, выполнение каких-нибудь интересных дел.
Другую переменную, с которой они работают, они называют коммуникацией, а некоторые другие исследователи — взаимо действием. Это частотная переменная; она представляет собой меру частоты проявления вербального поведения, связанного с выгодами и затратами. Мы должны помнить о том, что, вообще. Говоря, переменная одного типа является функцией от другой.
Фестингер и его сотрудники показали, что чем более сплоченный является группа, т. е. чем более ценными являются чувства и действия, которыми члены группы обмениваются друг с другом, тем выше средняя частота их взаимодействия (Век, 1950). В случае людей, как и голубей, чем сильнее подкрепление, тем чаще проявляется закрепленная модель поведения. Кроме того, чем сплоченнее является группа, тем более сильные изменения члены группы вызывать в поведении других членов в направлении повышения качества ее деятельности (Шахтер и др., 1951). Другими словами, чем более ценными являются действия, направленные на группы, тем более ценны действия, которые они должны шить. В самом деле, если человек демонстрирует поведение деленного рода, а другие люди не обнаруживают в нем достаточных для них стимулов, то окажется, что со временем их собой отклик на изъявление чувств и выполнение действий будет угасать. Но, возможно, тот человек сочтет их чувства и действия точно стимулирующими для себя, и, если ему захочется счи таться с ними, он должен сделать свое поведение более и» иным для других. Короче говоря, утверждения психологии повеления означают, что существует определенная пропорциональность между ценностью поведения человека для других лиц и ценность", для него их поведения (Скиннер, 1953).
Практическое равновесие.
В начале статьи я высказал предположение, что одна из исследования малых групп заключается в том, чтобы выявить в связь между результатами экспериментальной работы в л торных условиях и результатами полевых исследований на реально существующих малых группах. Последние часто оказывав состоянии практического равновесия, и в этом нет ничего необычного. Я не хочу этим сказать, что все реально существующие группы находятся в состоянии равновесия. Разумеется, я также утверждаю, что во всех группах должна наблюдаться тенденция к равновесию. Также не хочу утверждать, что группы имеют внутренние механизмы сопротивления изменениям: здесь нет гомеостаза. Не утверждаю также, что мы предполагаем существование равновесия. Я хочу лишь сказать, что иногда мы наблюдаем его в то время, когда работаем с группой (а зачастую это непродолжительное время), не происходит существенных изменений величин переменных, которые были выбраны для измерения. Если, к примеру, человек «А» взаимодействует с человеком «Б» больше, чем с человеком «В», как в начале, так и в конце исследова ния, то, по крайней мере, на основании этой грубой оценки можно сделать вывод, что группа находится в состоянии равновесия. Многие работы Фестингера и Шахтера являются эксперимен тальными, и их утверждения относительно процесса влияния, как мне кажется, содержат в себе утверждение, которое эмпирически оказывается справедливым для реально существующих групп в состоянии практического равновесия. Например, Фестингер и др. обнаружили, что чем более сплоченной является группа, тем силь нее то изменение, которое члены группы могут произвести в поведении других членов. Если влияние оказывается в направлении обеспечения соблюдения групповых норм, то, когда в результате процесса влияния произведены все изменения, на которые он спо собен, должно было бы быть справедливым утверждение о том, что чем более сплоченной является группа, тем большее число ее членов соблюдает ее нормы. И такое утверждение действи тельно является справедливым (Фестингер и др., 1950).
Как бы там ни было, я допускаю, что из лабораторных экспе риментов по исследованию влияния следуют утверждения относи тельно поведения членов малых групп в условиях угасания про цесса влияния, которые идентичны утверждениям, справедливым для реально существующих групп, находящихся в состоянии рав новесия. Едва ли следует удивляться тому, что мы понимаем под равновесием то, что все изменения, на которые система способна при данных условиях, произошли и не предвидится никаких даль нейших изменений. И это не самый первый пример того, как статика оказывается частным случаем динамики.
Выгода и социальное управление.
Хотя я рассматривал равновесие как наблюдаемый факт, тем не менее, этот факт требует объяснения. Я не буду, как это делают представители структурно-функциональной социологии, использо вать допускаемое равновесие как средство объяснения того, почему остальные свойства социальной системы должны быть такими, какие они есть. Вместо этого я буду рассматривать практи ческое равновесие как нечто, что должно быть объяснено с по мощью других свойств системы.
Если каждый член группы демонстрирует в конце и на протя жении некоторого промежутка времени одни и те же модели пове дения и с теми же самыми частотами, что и в начале, то группа в течение этого периода находится в равновесии. Давайте затем зададим вопрос: почему поведение любого члена группы оста ется устойчивым? Предположим, что он демонстрирует поведение, выражаемое величиной а). Почему он не позволяет своему пове дению ухудшаться (становиться менее ценным или стимулирующим. Для других) до уровня а1—А? Верно, что чувства, выражаемые Другими по отношению к нему, будут уменьшаться по величине (станут менее стимулирующими для него). Однако вполне воз можно, что поскольку всякая деятельность требует платы, умень шение величины того, что он демонстрирует, будет означать для него такое снижение платы, которое вполне компенсирует его потери в отношении чувств. Чем же в таком случае стабилизируется его поведение? Это является проблемой социального управления (Хоманс, 1950).
Испокон веков предполагалось, что человек стабилизирует свое поведение, по крайней мере, на коротких отрезках времени, когда он делает все от него зависящее в данных условиях, даже если это может показаться нерациональной линией поведения, что этот человек в состоянии сделать, не так легко выразить, если только он не мыслит так же, как мыслят теоретические противники в так называемой теории игр. Прежде чем социолог задумываясь отвергнет это объяснение, поскольку оно потребует уже набившего оскомину стремления к выгоде, он хорошенько подумает, не может ли он предложить другой ответ на постав. ленный вопрос. Мне кажется, он придет к выводу, что не может. И все же эксперименты, предназначенные для определения истин ности ответа на этот вопрос, встречаются чрезвычайно редко.
Если мы определим выгоду как разницу между вознаграждением и стоимостью и если стоимость заранее предопределена цен ностью, то я полагаю, что мы располагаем некоторыми данными в пользу следующего утверждения: изменение поведения является наибольшим, когда воспринимаемая выгода является наименьшей. Из этого непосредственно не следует, что изменение поведения является наименьшим, когда выгода является наибольшей. Однако если всякий раз, когда поведение человека обеспечивало ему баланс между вознаграждением и стоимостью, он изменял свое поведение в другую сторону от того, что при данных обстоятельствах привело его к меньшей выгоде, то может наступить время, когда его пове дение более не будет изменяться. Другими словами, его поведение стабилизировалось бы, по крайней мере, на время. И поскольку это относится к каждому члену группы, ее социальная организа ция оказалась бы в состоянии равновесия.
Я не говорю, что член группы стабилизировал бы свое пове дение при наибольшем возможном значении его выгоды, поскольку она отчасти зависит от поведения других людей. Общеизвестно, что стремление некоторых людей к сиюминутной выгоде часто ставит их в такое положение, которое гораздо хуже того, которое могло бы быть. Я не говорю, что траектории изменения поведения, следуя которым член группы стремится к своей выгоде (при условии, что другие члены также стремятся к своей выгоде), легко опи сать или предсказать, и мы без труда можем представить себе, что в этом своем стремлении он вообще может никогда не прийти в состояние равновесия.
Справедливость распределения
Все же практическое равновесие наблюдается часто, и некоторое дополнительное условие при определенных обстоятельствах может сделать его достижение более вероятным, чем при индивидуальном стремлении к выгоде каждого члена группы, предоставленного самому себе. Я могу найти свидетельства в пользу существования этого дополнительного условия лишь в поведении подгрупп, а не отдельно взятых лиц. Предположим, что на фабрике имеются две подгруппы, работающие по соседству друг с другом, но слегка отличающиеся по роду деятельности. Предположим также, что члены первой подгруппы выражают некоторое недовольство, заявляя:
«Мы получаем столько же, сколько и они. Нам следовало бы получать хотя бы на пару долларов в неделю больше, чтобы все видели, что наша работа более ответственна». Когда вы спрашиваете их, что значит «более ответственна», то они отвечают, что если они сделают свою работу не так, как нужно, то это повлечет за собой большие убытки, и потому они ощущают особую необхо димость быть тщательными (Хоманс, 1953). Что-то в этом роде— характерная черта индустриального поведения. Это «что-то» всегда находится в центре споров, касающихся не абсолютных размеров заработной платы, а их различий, т. е. вознаграждений.
В какого рода утверждениях можно выразить наблюдения, подоб ные этим? Мы можем сказать, что заработная плата и ответствен ность определяют статус члена группы в том смысле, что человека, принявшего на себя большую ответственность и получающего высокую заработную плату, почитают более всего (при прочих равных условиях). Далее, если для членов одной группы характе рен высокий уровень ответственности по сравнению с членами другой группы, то со стороны первых, ощущается также и потреб ность в получении более высокой заработной платы. Существует ярко выраженная необходимость, проявляющаяся в виде недо вольства, привести в соответствие друг другу статусные факторы, как я их называю. Если они соответствуют друг другу, то говорят, что существует статусная конгруэнтность. В этом состоянии рабочие могут считать свою работу скучной или утомительной, но они не будут высказывать недовольства относительным положением их групп.
Однако может существовать и более доходчивый способ рас смотрения сути дела. В моем примере я рассматривал в качестве факторов лишь ответственность и заработную плату, но их может оказаться достаточно, поскольку они представляют собой две стороны одной и той же модели. Заработная плата — это, ясно, вознаграждение; ответственность можно рассматривать, хотя это и менее очевидно, как стоимость. Она связана с ограничениями и забо тами или утратой спокойствия духа. Таким образом, утвержде ние, касающееся статусной конгруэнтности, становится такими если затраты членов одной группы выше затрат членов другой группы, то справедливость требует, чтобы и вознаграждения первых также были выше. Однако это правило «работает» и в другую борону: если вознаграждения выше, то и затраты также должны быть выше. Это последнее утверждение отражает теорию, суть которой выражается поговоркой «положение обязывает», под которой все мы подписываемся, хотя и посмеиваемся над нею, вероятно, потому, что положение бывает таково, что ни к чему не обязывает. Можно высказаться иначе, используя термин «выгода»: хотя вознаграждения и затраты двух лиц или членов двух групп могут быть различными, тем не менее должна существовать тенденция к выравниванию их выгод, т. е. превышения вознаграждений над стоимостями. И даже более чем «должна». Группа, находящаяся в менее благоприятном положении, будет, по крайней мере пытаться добиться более равноправных условий. Так, в приведенном мной примере первая группа пыталась увеличить свою выгоду путем повышения своей заработной платы.
Я говорил о справедливости распределения. Очевидно что это не единственное условие, определяющее фактическое распределение вознаграждений и стоимостей. В то же время нельзя ут верждать, что принципы справедливости не оказывают сильного влияния на поведение, хотя мы, социологи, часто пренебрегаем ими. Принцип справедливости распределения может быть одним из условий равновесия группы.
Заключение.
Актуальная теоретическая задача в исследовании малых групп состоит в том, чтобы соединить экспериментальные и «натурные» исследования, окончательно проверить утверждения, которые эмпи рически оказываются справедливыми в этих областях, и показать, каким образом эти утверждения могли бы быть выведены из более общего комплекса положений. Один из путей решения этой задачи заключается в том, чтобы возродить и придать большую обосно ванность старейшей теории социального поведения — теории соци ального поведения как обмена.
Некоторые из утверждений такой теории могут быть сфор мулированы следующим образом. Социальное поведение представ ляет собой обмен ценностями, как материальными, так и немате риальными, например знаками одобрения или престижа. Люди, кото рые многое дают другим, стараются получить многое и от них, и люди, которые получают многое от других, испытывают с их стороны воздействие, направленное на то, чтобы они могли полу чить многое от первых. Такой процесс оказания влияния имеет тенденцию к обеспечению равновесия или баланса между обменами. То, что отдает человек, участвующий в обмене, может быть для него стоимостью, так же как-то, что он получает, может быть для него вознаграждением, и его поведение меняется в меньшей степени, если выгода, т. е. вознаграждение за вычетом стои мости, сохраняет максимальное значение. Он не только стремится к достижению этого максимального значения, но и старается следить за тем, чтобы никто из его группы не получал большей выгоды. Стоимость и ценность того, что он отдает и получает, меняются в зависимости от количества того, что он отдает и что получает. Поразительно, насколько привычными являются эти утверждения, поразительно также, каким образом утверждения, касающиеся динамики обмена, могут порождать некие статические конструкции, которые мы называем «структурой группы», и наряду с ними также и некоторые утверждения относительно структуры группы, которые были сформулированы исследователями реально существующих групп. Когда мы социологи, иной раз становимся неосторожными, обнаруживаем, что слова вроде «вознаграждение» и «стоимость» входят в нашу речь. Человеческая природа будет проступать наружу даже в наших самых сложных теориях. Мы редко осознаем это, но сами систематически имеем дело с тем, что эти слова обозначают. Из всех многочисленных подходов к изучению социального поведения чаще всего игнорируется тот, который рассматривает его с экономических позиций. Тем не менее, это именно тот подход, которым мы повседневно пользуемся в нашей жизни - за исключением тех случаев, когда мы пишем труды по социологии.
Г.Келли
ДВЕ ФУНКЦИИ РЕФЕРЕНТНЫХ ГРУПП
Значительное число социальных установок каждого человека имеет отношение к одной или нескольким социальным группам или тесно связано с ними. Характер этой связи вовсе не является простым и ясным. С одной стороны, очевидно, что социальные установки человека связаны с социальными установками, обычно проявляющимися в группах, к которым он принадлежит (в его членских группах). С другой стороны, изучение влияния престижа, лидерства мнений, отвержение членских групп теми, кто зани мает в них низкий статус, а также влияние внешних групп на уровень притязаний показывает, что социальные установки часто бывают связаны с нечленскими группами.
Как признание этого факта, термин «референтная группа», впервые употребленный Хайманом (1942), стал использоваться для обозначения любой группы, с которой индивид соотносит свои установки. Вместе с такого рода использованием данного термина стала развиваться общая теория референтных групп, главным образом в работах Шерифа (1948), Ньюкома (1950), Мэртона и Китт (1950), в которых учитывалась связь социальных установок как с членскими, так и с нечленскими группами. Хотя данная теория находится еще в начальной стадии развития, благодаря своей проблематике она обещает приобрести важнейшее значение в социальной психологии. Она особенно важна для тех социаль ных психологов, которые хотят найти интерпретацию развития социальных установок, предсказывать их проявление в различных социальных условиях, понять социальную базу их стабильности или сопротивления изменению, выработать средства для усиления или преодоления этого сопротивления.
Цель данной статьи — уяснить некоторые аспекты «теории референтной группы» путем выделения двух основных функций, которые выполняют референтные группы в формировании социаль ных установок. Выделение этих двух различных функций необ ходимо потому, что термин «референтная группа» до сих пор использовался для обозначения двух достаточно различных феноменов, каждый из которых ставит свои собственные теоретические и исследовательские проблемы. Однако основная целесооб разность такого выделения двух функций референтной группы должна заключаться в том, чтобы показать, что более полная теория референтной группы должна объединять в одно целое ряд перцептивных и мотивационных феноменов, и, во-вторых, выделить те понятия и исследовательские проблемы, которые необходимы для анализа референтных групп.
1. Современное использование понятия «референтная группа»
Понятие «референтная группа» используется для обозначения двух . видов отношений между индивидом и группой. Во-первых, это понятие используется для обозначения группы, которая мотивирует индивида быть принятым в ней. Для этого он поддерживает свои социальные установки в соответствии с тем, что, на его взгляд, считается общепринятым в группе. Здесь подразумевается, что члены референтной группы наблюдают за этим индивидом и оценивают его.
Пример такого использования понятия «референтная группу» можно найти у Мертона в его новой интерпретации соответствую щего материала, который содержится в двух томах исследования «Американский солдат», подготовленного исследовательским сек тором отдела информации и образования Военного департамента (Стауффер и др., 1949).
Пример I. Был проведен опрос трех выборок солдат, в ходе которого выяснилось их желание участвовать в боевых действиях. Первая группа состояла из новичков, служивших в подразде лениях, целиком состоявших из новобранцев. Втора.я группа сос тояла из новичков, явившихся пополнением в подразделениях фронтовиков, уже участвовавших в боевых действиях. Третью группу составляли сами фронтовики в вышеуказанных подразделениях. Согласно ранее полученным данным, фронтовики считали, что «бой — это ад», у них было ярко выражено групповое чувство против тенденции восхваления боя. При сравнении этих групп выяснилось, что если в первой группе подразделений новобранцев 45% всего состава были «готовы вступить в зону непосредствен ных боевых действий», то в группе фронтовиков таких людей насчитывалось лишь 15%. Важным фактом для наших целей явилось то, что новобранцы, попавшие в подразделение фронтовиков, заняли промежуточное положение между двумя вышеупомянутыми группами. 28% из них выразили готовность участвовать в боевых действиях. Выяснилось, что в этом и других вопросах новобранцы восприняли в определенной мере социальные установки фронто виков. Мертон следующим образом интерпретирует эти результаты.
«Наша гипотеза, основанная на теории референтной группы, должна была сводиться к ожиданию того, что новобранцы, стремив шиеся присоединиться к авторитетному и влиятельному слою фрон товиков, изменяют свои гражданские оценки в сторону приближения к более суровым ценностным установкам фронтовиков. Для ново бранцев предполагаемая функция усвоения ими ценностных уста новок фронтовиков заключается в том, чтобы их с большей готов ностью приняла группа с более высоким статусом в ситуации, когда пополнение из новобранцев является подчиненной группой ц не может претендовать на признанный престиж» (Мертон и Китт, 1950, с. 76).
Использование понятия «референтная группа» у Ньюкома попа дает под эту категорию. Считается, что другие люди состав ляют для индивида референтную группу, если на его установки воздействует набор норм, которые он воспринимает от них. Мотивационные аспекты данного употребления термина «референтная группа» подчеркивается тем, что Ньюком выделяет различие между позитивными и негативными референтными группами. Под позитив ной референтной группой понимается такая группа, которая моти вирует индивида быть принятым в этой группе и добиться к себе отношения как к члену группы. Негативной референтной группой называется- такая группа, которая мотивирует индивида высту пать против нее или в которой он не хочет отношения к себе как к члену группы. Шериф также использует термин «референтная группа» в этом смысле. Он подчеркивает стремление индивида сохранить свое положение в референтной группе и указывает, что нормы референтной группы превращаются в социальные уста новки индивида.
Второе употребление термина «референтная группа» связано с обозначением группы, которую индивид использует как точку соотнесения (эталон) при оценке себя и других. Примеры такого употребления термина можно найти в работе Хаймана, посвящен ной «психологии статуса».
Пример 2. Определяя статус как относительную позицию индивидов, Хайман указывает, что представление индивида о своей собственной позиции зависит от того, с кем он себя при этом соотносит. Эти лица, с которыми индивид сравнивает себя, оценивая свой собственный статус, составляют для него рефе рентную группу. Хайман показывает, как изменения в оценке соб ственного статуса могут быть вызваны качественным изменением референтной группы, которую он использует. Например, испытуемых вначале просили назвать, какая часть всего взрослого населения сша занимает более низкий экономический статус, чем испытуе мые, Эта оценка была, затем сравнена с оценкой тех же испы туемых по вопросу, какая часть людей их профессии занимает более низкий экономический статус, чем испытуемые.
В подобного рода примерах любая оценка индивида самой референтной группой совершенно не имеет значения. Группа может стать референтной потому, что другие лица сравнивают с ней индивида. Хаймаи приводит следующий пример.
Пример 3. Если женщина идет работать манекенщицей и решающим является ее физическая привлекательность, то здесь. Не имеет значения, как воспринимают эту внешнюю привлекательность ее друзья, африканские женщины и т. д. Референтная группа в данной ситуации будет состоять из уже имеющихся мане кенщиц. Иначе говоря, референтной группой в данном случае будет та группа, с которой эту женщину будут сравнивать ее наниматели.
Если в предыдущих примерах референтная группа — это группа людей, к которой индивид принадлежит сам, то в одном из при меров Мертона дело обстоит по другому.
Пример 4. Опрос, американских солдат, находившихся за гра ницей, которые не участвовали в боях, показал более высокую удовлетворенность своей судьбой, чем это ожидалось. В данном случае, вероятно, внешняя, нечленская, группа являлась рефе рентной.
Как у Хаймана, так и у Мертона референтная группа исполь зуется для самооценки. Однако, вероятно, нет оснований для того, чтобы не считать референтными группами и те группы, которые используются для оценки других людей. Фактически, по всей вероятности, референтная группа, используемая для само оценки, будет часто использоваться и для оценки других.
2. Две функции референтной группы
Из вышесказанного становится ясным, что термин «референтная группа» используется для описания двух типов совершенно раз личных групп. В первом случае (пример 1) группа может награ дить индивида признанием или не признавать его. Во втором случае (пример 2, 3, 4) группа служит лишь эталоном, отправ ной точкой для сравнения, который индивид использует в форми ровании своих оценок. Это двойное использование термина гово рит о том, что референтная группа может выполнять различные функции в формировании социальных установок индивида.
Первая функция заключается в том, чтобы устанавливать и навязывать стандарты для индивида. Подобные стандарты обычно называют групповыми нормами, поэтому мы называем это норма тивной функцией референтной группы. Группа может принять на себя эту функцию установления и навязывания норм, если она в состоянии вознаграждать за конформность или наказывать за неконформность. Группа будет действовать как нормативная рефе рентная группа в том случае, если ее оценки индивида основы ваются на степени его соответствия некоторым стандартам пове дения и установок и если от этого зависит вознаграждение или наказание со стороны группы. В примере 1, который приводился выше, ветераны в сражающихся подразделениях, вероятно, считая некоторые установки «правильными», оценивали, насколько каждый человек из пополнения принимал эти стандарты, и соответственно либо вознаграждали его своим признанием, либо наказывали тем, что отказывали в нем.
Вторая функция референтной группы заключается в том, что она служит или является эталоном, стандартом или отправной точкой для сравнения, при помощи которой индивид может оце нивать себя или других. Мы называем это функцией сравнения референтной группы. Группа будет действовать как референтная группа сравнения для индивида в том случае, если поведение, установки и другие характеристики ее членов служат индивиду стандартом, отправной точкой для сравнения, которыми он поль зуется в формировании своих оценок. В вышеприведенном при мере II та конкретная группа сравнения, которую Хайман пред ложил своим испытуемым (например, все взрослое население США, лица одной профессии), была той отправной точкой для сравнения, которой они пользовались при определении собствен ного статуса. В примере IV солдаты боевых подразделений слу жили референтной группой для тех солдат, которые служили за границей и не принимали участия в боевых действиях, при оценке ими своего собственного положения.
Обе функции, нормативную и сравнительную, часто выполняет одна и та же группа. Так обычно обстоит дело с членскими группами. В примере 1 социальные установки боевых ветеранов служили новичкам отправной точкой для сравнения при форми ровании их самооценок (сравнительная функция). В то же время ветераны считали эти, установки «правильными», и они одобряли новичков, если последние принимали эти установки (нормативная функция). Данный пример хорошо иллюстрирует интегрированный характер этих функций: социальные установки ветеранов служили отправной точкой для сравнения, главным образом, потому, что вете раны выступали также в нормативной роли и могли применять соответствующие санкции. Обе эти функции часто осуществляют и те нечленские группы, членом которых индивид хотел бы стать. Для студентов младших курсов, которые надеются быть приня тыми в члены студенческой организации старших курсов, данная группа является одновременно и эталоном, стандартом (поведение и установки членов организации служат примером для желаю щего стать ее членом), и источником санкций', имеющих отноше ние к соблюдению этих стандартов поведения (поскольку группа может пригласить вступить в члены своей организации или отка зать в этом). С другой стороны, нормативные и сравнительные функции референтной группы не надо связывать лишь с одной и той же группой. Членская группа может выбрать внешнюю группу как эталон поведения (родители могут настаивать, чтобы их ребенок вел себя так же, как и другие дети, живущие по соседству), или членская группа может подразделять своих членов таким образом, что одни и те же нормы не будут относиться ко всем членам группы (кандидаты в члены студенческой орга низации и. члены организации с полными правами).
3. Выводы
Предлагаемое выделение двух функций референтной группы явля ется важным, потому что это делает эксплицитными два основных аспекта теории референтной группы: мотивационный и перцеп тивный. Более полная теория референтной группы должна состоять, по крайней мере из двух частей, одна должна быть посвя щена референтной группе как источнику стандартов поведения и принудителю следования этим стандартам, другая — референтной группе, которая сама служит стандартом для сравнения. Эти две части теории референтной группы должны стать частными слу чаями более общих теорий об источниках и характере стандар тов, которые в конечном итоге будут выведены из фундаменталь ных теорий мотивации и перцепции. Нормативные функции рефе рентных групп могут стать частью общей теории целеобразования и мотивации.
Функции сравнения референтных групп станут частью общей теории перцепции и оценивания. Группы сравнения, в конце концов, являются лишь одной из отправных точек или стандартов для сравнений. Хайман обнаружил, что отдельные индивиды (а также группы) часто служат стандартом, с которыми люди сравнивают себя при оценке собственного статуса. В качестве других стан дартов могут выступать неодушевленные предметы и меры изме рений (например, ребенок может использовать стол или палку для оценки собственного роста) и безличные описания желаемого поведения (например, юридические определения групповых норм).
Наконец, выделение нормативной и сравнительной функций референтных групп ведет к выделению двух основных областей исследования для тех, кто изучает воздействие референтных групп на поведение. При изучении нормативной функции референтных групп выдвигаются следующие проблемы: какова мотивационная зависимость между индивидом и каждой из, его референтных групп? Насколько он ценит свое членство в данной группе или насколько стремится стать членом группы, в состав которой еще не вве ден? Какого рода мотивы движут его стремлением стать членом груп пы? Каковы последствия различных по характеру и степени мотивов? Какие факторы дают возможность члену группы сопротивляться давлению группы и в то же время не быть отвергнутым группой? По каким проблемам развиваются в группе нормы поведения? Какие конкретные стандарты и нормы связываются с различными ролями и обязанностями внутри группы? Какие санкции применя ются в группе для достижения конформности, и каковы различные последствия этого? Как эти санкции связаны с уровнем некон формности? Какие факторы в отношении индивида к группе содей ствуют интериозации групповых норм?
Изучение сравнительной функции референтных групп должно включать различные вопросы, относящиеся главным образом к процессам перцепции и оценивания. Вот некоторые из них, каким стимулом для индивида является группа сравнения? Обеспечи вает ли эта группа хорошо структурированный и определенный стандарт для сравнения или это неясный стимул, допускающий различные интерпретации? Каковы последствия этих различных случаев? Какие факторы воздействуют в процессе самооценки на воспринимаемый индивидом уровень расхождения между ним и групповыми нормами? Как воздействуют чрезвычайно высокие или чрезвычайно низкие стандарты? Каков характер тех шкал, по которым проводится сравнение?
Теория референтных групп будет развиваться по мере полу чения ответов на эти и подобные вопросы. При помощи исследований и развития концепций, необходимых для нахождения ответов на эти вопросы, можно ожидать, что будут сделаны боль шие шаги в понимании социальной основы установок личности.
ЛИДЕРСТВО
Термины «лидер», «руководитель» обозначают человека, руководящего группой и обладающего автори тетом для влияния на нее (Johnson & Johnson, 1975). В частности, в терапевтических группах предполагается, что квалификация, тренировка и опыт руководителя вы ше, чем других участников. В группе назначенный руково дитель имеет большое влияние. Стиль руководства за висит во многом от группы, но руководитель редко полностью выпускает власть из рук. Несмотря на борьбу за личную ответственность и автономию каждого участ ника, профессиональная обязанность руководителя — гарантировать благополучие каждого члена группы. Во всех ролевых взаимоотношениях поведение руководителя является взаимодействующим, и степень оказываемого влияния зависит от желания или способности участников принять его или следовать за ним (Newcomb. Turner & Converse, 1965).
В любой эффективно взаимодействующей группе наз наченный руководитель — не единственный человек, осу ществляющий руководство. Руководство могут осуществ лять активные члены группы, влияющие на других пади целей группы или личных целей участников. Когда среди членов группы выдвигаются лидеры, некоторые участники частично отказываются от личной автономии и прерогативы принятия решений, позволяя другим при нимать решения за себя.
Некоторые виды групп с самого начала осуществляют самоуправление и не имеют руководителя. Примером групп без руководителя, основанных на прочных ритуализированных традициях, являются «Анонимные алкого лики». Многие группы встреч организовывались без при сутствия руководителя, которого иногда заменяли запи санные упражнения и инструкции (Berzon & Soomon, 1966).
В большинстве групп, начинающихся без назначенно го руководителя, в ходе их развития появляются один или больше лидеров. Вопрос о том, кто именно возьмет на себя руководство, решается с учетом ролевых потребностей группы, индивидуальных качеств кандидата в ли деры и восприятия другими участниками его соответ ствия групповым ролевым требованиям. Лидеры по срав нению с другими членами группы стремятся к проявле нию большей активности. Первые представления о по тенциальных лидерах и их способности вносить свой вклад в развитие группы являются важными детерми нантами завоевания лидерства.
По-видимому, ни одна отдельно взятая личностная черта не может служить предпосылкой признания чело века лидером, хотя специфическими лидерскими чертами являются энтузиазм, умение доминировать, уверенность в себе и ум. Славсон выделяет такие личностные качества лидера, как уравновешенность, рас судительность, зрелость, сила «Я», высокий порог возник новения тревоги, восприимчивость, интуиция, эмпатия, богатое воображение, способность избегать рефлексии, желание помочь людям, терпимость к фрустрации и не определенности. По-видимому, безусловно необходимым является осознание лидером собственных конфликтных областей, потребностей, мотивов и ценностей. Хэр полагает, что лидеры обладают тем же набором черт, что и другие члены группы, но по шкале положительных черт оцениваются выше.
На групповых лидеров может оказать воздействие предварительная подготовка в русле конкретного группового подхода. Тренировочные программы преднамеренно или неосознанно формируют лидера в соответствии с определенными теоретическими положениями данного подхода. И наоборот, личностные черты лидера могут влиять на выбор теории, наиболее соответствующей его установкам и взглядам на человеческую природу.
Левин, Липпитт и Уайт провели классические исследования стилей руководства и малых группах. Они выделили авторитарный, демокра тичный и попустительский стили руководства и связали их с продуктивностью решения групповой задачи и удовлетворенностью участников групповым опытом. Автори тарный руководитель определяет и направляет групповое поведение; демократичный руководитель формирует групповое поведение через групповую дискуссию; попус тительствующий руководитель устраняется от руководст ва, отдает всю власть членам группы. (Различия между тремя стилями руководства даны в табл. 3.) Исследования показали, что демократичный руководитель предпочтительнее, чем авторитарный, стремящийся к жестким способам управления, и чем попустительст вующий, отказывающийся от управления. Демократич ный стиль руководства (как и авторитарный) связан с ре шением главных задач в группе. Стиль, ру ководства в терапевтических группах можно также рассматривать, а диапазоне от попустительского, центриро ванного на участнике и неструктурированного до автократичного, центрированного на руководителе и жестко структурированного. Центрированная на руководителе ориентация обычно связана с более структурированным групповым подходом.
АвторитарныйДемократичныйПопустительскийВсе виды поведения определяются руководителемПоведение определяется групповой дискуссией при содействии руководителя.Полная свобода индивидуальных и групповых решений при минимальном участии руководителя.Каждый шаг в деятельности группы директивно продиктован руководителем.Групповые цели намечаются в ходе групповой дискуссии. Две (или более) альтернативные процедуры группового занятия часто предлагаются руководителям.Материалы для групповых занятий представляются руководителем, хотя информация предлагается им только в ответ на запрос.Руководитель определяет индивидуальные задачи и партнеров для работы.Определение задачи и выбор партнеров для ее решения- дело группы.Руководитель устраняется от руководства.Руководитель «субъективно» хвалит или критикует отдельных участников, оставаясь в стороне от участия в групповом процессе и ограничиваясь демонстрированием.Руководитель «объективно» хвалит и критикует участников, постоянно стараясь быть участником группы.Руководитель редко комментирует действия участников и не пытается оценивать или регулировать ход событий.В основе социально-психологической характеристики стилей руководства лежит ряд допущений, касающих ся личностных особенностей человека. Marperop постулировал теорию Х и теорию Y. Теория Х рассматривает людей как слабо побуждающих себя к активности и стремящихся избежать ответствен ности. Теория Y полагает, что люди творчески от ветственно контролируют и направляют себя в дости жении своих целей. В жестко структурированной группе, сильно центрированной на руководителе, участников рассматривают как неспособных помочь самим себе в разрешении своих конфликтов, поэтому руководитель на правляет, ведет группу и контролирует взаимодействия в ней.
Основные разногласия современной групповой терапии касаются вопроса о том, насколько руководитель Должен принимать участие в группе. Бах считает, что структурированный подход усиливает на чальную кооперацию, понижает тревожность и сопро тивление руководителя и участников, конкретизирует их ожидания и, таким образом, предоставляет им возмож ность сконцентрироваться на проблемах отдельной личности и целях группы. Социально-психологические исследования дают основание полагать, что на ранних стадиях развития группы, чем слабее структурирована группа, тем больше участников привлекает центрированная на руководителе ориентация. (Структурированные группы с авторитарными стилями руководства будут рассмотрены в нескольких главах этой книги.)
Гибб утверждает, что, как только уста новится ситуация центрированности на руководителе, он должен будет осуществлять постоянный контроль для сдерживания участников, испытывающих чувство недо верия к группе и оказывающих ей сопротивление. Существует риск, что группы такого типа будут полностью зависеть от руководителей, перелагая на них всю ответст венность за активные действия и выполнение задач. Так, внутренние потребности каждого участника будут удов летворены лишь в той степени, в какой руководители смогут или пожелают распространить на них свои зна ния и умения.
Лэкин и Костанцо подчерки вают, что руководителям важно преодолевать стремление групп к зависимости и сообщать им уверенность в их способности к самоуправлению. Положительно оценивая личностные качества участников, руководители предо ставляют им возможность испытать огорчения и тревоги неструктурированной ситуации и таким образом познать природу положительной структуры и потребность в ней. В случае успеха, например, в неструктурированной Т-группе возникает позитивная терапевтическая среда, отличающаяся высокой моралью и сплоченностью.
Однако отказ руководителя от управления может восприниматься группой как возможность отклониться от норм. В такой ситуации более доминантные участ ники прибегают к тактике «сильной руки», а более роб кие — отдаляются, прекращают участие в работе группы. Участники испытывают тревогу и замешательство, теря ют ориентацию, и если руководитель не сумеет помочь групповому развитию, то возникшая эмоциональная проблематика членов группы может стать причиной, психологических нарушений.
Большинство руководителей групп осуществляйте стиль руководства, занимающий промежуточное меж авторитарным и попустительским стилями место. Идеологические школы, к которым принадлежат руководители, нередко оказывают слабое влияние на их стиль поведение. Сравнивая несколько групповых подходов по большой шкале, Либерман, Ялом и Майлз нашли, что как руководителем, жестко структурированные группы, так и слабо структурированные группы были по измеренным результатам малоэффективны. Практически вряд ли можно говорить о противопоказаниях структурированно го подхода для групповой терапии, вопрос структуры — это скорее вопрос о виде и степени структурирован ности. В надлежащий момент, структурированный подход вносит ясность в групповой процесс, переключает группу на ситуацию «здесь и теперь» и создает терапевти ческую сплоченную групповую атмосферу. Задачами руководителя являются обеспечение надежной, продуктивной атмосферы, благоприятствующей незави симости и автономии. Можно надеяться, что ответствен ный руководитель, осуществляя свой стиль руководства, будет использовать методики вдумчиво, в соответствии с теорией, понимая, что групповые процессы развиваются и им требуется время, чтобы созреть.
На подходы, используемые отдельными руководите лями, могут влиять их личностные качества. Например, руководителю, рискующему создать отрицательную об ратную связь, может быть удобен неструктурирован ный подход, предусматривающий попустительский стиль руководства.
Руководители гибких эффективных групп признают, что им приходится на протяжении всего времени раз вития группы варьировать свой стиль руководства в соответствии с ситуацией и групповыми нуждами. Ав торитарное руководство может быть более необходимым, когда задача жестко структурирована, члены группы испытывают сильный стресс, динамика группы настолько неясна для участников, что они не могут полно и точно осознать, что происходит. Следует подчеркнуть, что чем более эффективно пове дение участников, тем менее активен руководитель. Руководители должны с учетом конкретной ситуации. Испивать состав, знания и умения группы, время, они располагают, и собственную ответственность. Руководители должны быть также восприимчивы изменениям ситуации в группе. Например, использование упражнений ускоряет преодоление группой начальной нерешительности и трудностей организованного время пережить последовательность процесса развития малой группы.
Каковы функции руководителя? В психокоррекцинных группах руководители играют четыре поведенческие роли: эксперта, катализатора, дирижера и образца участника
Наиболее традиционной функцией психотерапевта, видимо, является роль постоянного эксперта. Почти в каждом групповом взаимодействии у руководителя есть возможность комментировать один из многих одновременно возникающих процессов на уровне одного или нескольких участников ил» группы и целом. Функция руководителя по прояснению смысла отношений тран сакции (называемых процессом») сюжет варьировать от комментирования простых поведенческих актов — через наблюдение нескольких актов и их последствий — до более сложных рассуждении о направленности, мотивации и паттернах сходства между поведением участ ников в группе («здесь и теперь») и за пределами груп пы («когда-то и там»), во внешнем мире. Комментарии руководителя помогают участникам объективно оценить свое поведение, наглядно увидеть, как оно действует на других и в конечном счете понять, как оно влияет на содержание их образа «Я» и на сло жившиеся обстоятельства. Однако если руководитель чрезмерно увлекается информированием, ответами на вопросы и ролью эксперта, нарушаются групповые процессы и группа становится похожей на класс. В этом контексте руководителю следует оптимально исполь зовать время каждого занятия и проявлять сдержан ность.
В качестве катализатора руководители способствуют развитию событий. Они побуждают группу к действию и привлекают внимание группы к текущим задачам и чувствам участников. Как сказал Фиберт, руководитель в роли катализатора «как бы держит перед группой зеркало для того, чтобы участники могли видеть свое поведение; упрекает их за поверхност ность в выражении чувств и побуждает к близости».
Выступая в качестве катализатора, руководители используют свое умение действовать в межличностном общении в теплой, искренней и эмпатической манере, создавать в группе положительную обратную связь. И проявлять способность быстро реагировать на возникающие межличностные ситуации. Руководитель старается высвободить индивидуальный и групповой терапев тический потенциал как средство достижения изменений в личностных структурах участников.
Руководитель группы является также дирижером группового поведения. В этой роли он старается облегчить взаимопередачу участниками вопросов и информации, сообщающих об их эмоциональном состоянии, помогает группе решать проблемы и достигать цели. Когда группе не удаются эффективные действия в трудной ситуации, руководитель может вмешаться, используя методы терапевтического воздействия. Мастерство дирижера состоит в регулировании возможных вариаций внутригруппового поведения, в поддержке попы ток участников исследовать проблемы и обсуждать воз никающие у них мысли и чувства, в защите участников от воздействия на них неприемлемых для данной группы форм поведения и в выравнивании вкладов участников в групповое взаимодействие. Без четких указаний руководителя групповая ситуация может оста ваться довольно неопределенной, а уровень тревожности высоким. Поскольку умеренная тревожность, по-видимо му, полезна для обучения, руководитель может регулировать порог тревожности в группе, приме няя или не применяя структурированный подход и ис пользуя специальные методы для демонстрации индиви дуального поведения или для противостояния участни кам.
Руководитель группы выступает и как образец участ ника. В зависимости от группового мето да руководители проводят четкую границу между пребы ванием в группе и за ее пределами. Активное участие и содействие руководителя помогает членам группы почувствовать уважение и заботу. В своем особом поло жении руководители не могут противостоять подража нию членов группы их поведению. В некоторых группах подражание выступает элементом преднамеренных дей ствий, например при демонстрации модели поведения с пассивно-агрессивным знакомым, но в большинстве психокоррекционных групп руководители действуют в ка честве образцов примерных участников группы ненамеренно. Наоборот, именно реализация открытости и аутен тичности при самораскрытии и вмешательство в групповую ситуацию косвенно дают возможность членам группы наблюдать высокий уровень межличностного функцио нирования и обучаться ему. В частности, в неструктурированных группах участники часто следуют поведению. Руководителя для снижения тревожности. Способности руководителя быть понятным, открытым, забот ливым и эффективным передаются участникам как уме ние выполнения определенных действий с гарантией достижения желанных результатов.
Иногда самораскрытие руководителя может влиять на принятие членами группы стандартов поведения, не выдерживающих проверки реальностью. Во многих видах групповой психотерапии интимное самораскрытие руко водителя запрещено, так как оно мешает терапевти ческому процессу переноса. В то же время руководителю часто бывает важно раскрыть мотивы своего вмеша тельства и поделиться своими чувствами, если они меша ют ему эффективно действовать в группе.
Руководитель в группах роста и в терапевтических группах должен быть отчасти артистом, отчасти уче ным, соединяющим чувства и интуицию с профессио нальным знанием методов и концепций. С одной стороны, с развитием самосознания, ростом опыта и знаний о груп повой и индивидуальной динамике возрастает надежность интуиции. Концептуальные рамки, метод осмысления ру ководителем наблюдаемых им элементов поведения мо гут служить ему основой для проверки чувств и надежности интуиции. С другой стороны, концептуальные рамки и методы, используемые без учета интуиции и чувств, могут вести к ригидному, негибкому стилю ру ководства. Эффективное руководство группой предпола гает правильный выбор стиля руководства и широкий спектр творческих умений.
Г.Келли, Дж. Тибо
МЕЖЛИЧНОСТНЫЕ ОТНОШЕНИЯ. ТЕОРИЯ ВЗАИМОЗАВИСИМОСТИ.
Матрица взаимозависимости для диады описывает способ, каким два человека регулируют влияние на каждого из них поведения партнера в процессе их взаимодействия. Он определяется путем установления важных для взаимоотношений образцов поведения, которых каждый из партнеров может придерживаться, а также путем оценки последствий для обоих всех возможных комбинаций их образцов поведения. Таким образом, каждый элемент матрицы характеризует возможное межличностное событие. Ход отношений партнеров может быть описан с помощью последовательности Отдельных элементов, через которые он проходит.
Матрица взаимозависимости играет центральную роль в анализе и понимании диады. С одной стороны, она отражает различные способы, которыми психологические и ситуативные факторы воздей ствуют на пару. Модель взаимозависимости подытоживает воздей ствия на пару тех умений, потребностей и оценочных критериев, которые каждый из партнеров привносит в диаду, а также и манеру, которой эти два различных человеческих характера взаимодействуют друг с другом. Модель в равной степени указывает внешние источники, находящиеся в распоряжении партнеров, и на целевые и внешние ограничения, в рамках которых они действую, С другой стороны, матрица взаимозависимости описывает общие и индивидуальные проблемы, с которыми два человека сталкивайте в своих отношениях, и некоторые доступные им средства для разрешения этих проблем. Таким образом, матрица обрисовывает характер и степень власти, которую имеют друг над другом партнеры, регулируя свои действия, а также имеющиеся у них основания для оказания влияния путем угроз, взывания к социальным нормам и другими средствами. Эти стороны модели имеют значение независимо от того, как будут развиваться процесс взаимодействия, норм, и роли, если оба партнера достигают устойчивых и удовлетворительных отношений, или, если им это не удается, независимо от того, какова сущность конфликта, который будет характеризовать разрушение отношений. Коротко говоря, матрица взаимозависимости является чрезвычайно полезным концептуальным методом для перехода от психологического и ситуативного базисов межличностных отношений к. характеристике процессов и структур, успешных отношений и конфликту и крушению неудачных.
Сущность взаимозависимых отношений не всегда полно или точно понимается партнерами. Более того, даже когда она определяется достаточно полно и точно, матрица результатов исходов hi всегда указывает определенно необходимый образ действия. Однако, хотя нам необходимо помнить эти предостережения, следует подчеркнуть следующий простой и очевидный момент.
Если человек знает (или думает, что знает) взаимосвязи между своими поступками и действиями партнера, с одной стороны, и свои собственные действия, с другой, он имеет основания для того, чтобы решить, что делать самому и/или что попытаться заставить сделать партнера, чтобы благотворно повлиять на результат для самого себя.
Матрица результатов определяет опытность, которой буду обладать взаимозависимые партнеры в процессе своего взаимодействия. В зависимости от действий, которые предпринимаю партнеры, каковы бы ни были причины, матрица результате устанавливает ожидаемые последствия для каждого из них, следовательно, матрица результатов влияет на то, что они могут узнать в процессе своего взаимодействия.
Возможные варианты такого «знания» весьма различны, включая например, специфические индивидуальные поступки, совместны и скоординированные действия, предварительное общение и понимание взаимной зависимости. Таким образом, данная матрица результатов предоставляет основу для того, чтобы научиться предпринимать, автоматически и не задумываясь, определенные действия в определенной ситуации. В повторяющихся ситуациях взаимозависимости люди приобретают социальные привычки, которые позволяют им действовать без анализа и размышлений. Набор различных матриц результатов, представляющих разные зависимости дает базу для овладения способностью различать — умение варьировать собственное поведение в соответствии с различными социальными ситуациями. Кроме того, матрицы результатов, каждая в отдельности и все вместе, обеспечивают базу для когнитивного изучения - для развития понимания типов моделей логических связей между ними и проникновения в проблемы, которые они ставят перед отношениями.
Необходимо отметить, однако, что когда двух человек ставят в определенные взаимозависимые отношения (в порядке эксперимен та) поступки каждого из них и их взаимодействие нельзя предска зать исходя из свойств этих отношений. Один или оба могут неверно понять их взаимозависимость и поэтому принять несоответствующее решение, и один или оба могут отвечать несоответствующей привычкой. Примером последнего может быть детская игра «Simon Says» («Саймон говорит»). В конечном счете, если несоответствующее решение или привычка не чрезвычайны, мы надеемся, что они будут заменены другими, более подходящими. Таким образом, мы ожидаем, что поведение должно в определенной мере соответство вать насущной проблеме взаимозависимости. Задачи изучения здесь, однако, очень сложны и трудны, различия, которые должны быть сде ланы, трудно уловимы и разнородны, а концепции, которые должны быть сформулированы, сложны и тесно взаимосвязаны. Неизбежно ожидаются ошибки, особенно у неопытных и у тех, чей опыт был ограничен специальными ситуациями.
Итак, наше рабочее предположение — что вся совокупность мат риц результата (и те, что правильно, и те, что неправильно поняты) объяснит все социальное поведение. Они объясняют все, что известно или может быть изучено относительно социальных взаимозависимостей. То есть в своем общем эффекте они отвечают как за успехи, так и за неудачи в социальных взаимодействиях: успехи — когда назначение определенной матрицы распознается, и на нее соответствующим образом реагируют, и неудачи — в тех случаях, когда матрица определяется неправильно, и на нее неверно реагируют. Другой стороной модели является то, что любая конкретная, отдельно взятая матрица имеет лишь слабое отношение к тому поведению, которое с ней связано. Как уже описывалось, поведение, происходящее в связи с любой отдельной матрицей, имеет мало общего с частными зависимостями, представленными в ней. Короче говоря, матрицы результатов, взятые в совокупности, дают полное описание социального поведения. Ни одна из них сама по себе, однако, не является единственным решающим фактором действия в ее рамках.
Эта книга является анализом матриц результата (матриц взаимозависимости). В ней рассматриваются возможные модели матриц, их происхождение, проблемы, которые они ставят в связи с их свойствами, вопросы о том, как они могут рассматриваться обеспечивать базу для решений и что с их помощью можно узнать о социальной жизни.
Разработка концепций взаимозависимости в работе Тибо и Келли (1959 г.)
Для обоснования нашей нынешней теории взаимозависимости, представляется полезным начать с наброска основных кон использованных в нашей ранней трактовке этой темы и служащих отправной точкой нашей нынешней работы. Чтобы раскрыть сущность значения и полезное концепций, мы решили начать с рассказа об ухаживании и женитьбе, который мы затем анализируем в соответствии с концепциями, представленными в книге 1959 г.. Рассказ этот — история Марии и Сергея из повести Л. Н. Толстого «Семейное счастие». Мы опишем в общих чертах основные эпизоды их взаимоотношений.
Повествование идет от лица Марии, которой было 17 лет, когда она влюбилась в Сергея, холостяка далеко за тридцать, жившего в соседнем поместье, в деревне, недалеко от Санкт-Петербурга. Сергей любил Марию и поэтому был переполнен счастьем узнав, что она полюбила его. Они поженились, и это было идеальное семейное счастье. Мария описывает свои чувства:
«... Стоило ему только прийти, чтобы все то же заговорило и наперерыв запросилось в душу, наполняя ее счастием... Только теперь я понимала, почему он говорил, что счастие только в том, чтобы жить для другого, и я теперь совершенно была согласна с ним. Мне казалось, что мы вдвоем будем так бесконечно и спокойно счастливы. И мне представлялись не поездки за границу, не блеск, а совсем другая, тихая семейная жизнь в деревне,… с вечным сознанием во всем кроткого и помогающего провидения…, его планы о том, как мы будем жить вместе, были те же мои планы, только яснее и лучше обозначившиеся в его словах».
Месяцы блаженства миновали, и пришла зима. В чувстве постепенно проскальзывали перемены.
«... Несмотря на то, что он был со мной, я начинала чувствовать себя одинокою, начинала чувствовать, что жизнь повторяется, а нет ни во мне, ни в нем ничего нового, а что напротив, мы как будто возвращаемся к старому... Какое-то новое беспокойное чувство надо закрадываться в мою душу. Мне мало было любить после того, как я испытала счастие полюбить его. Мне хотелось движения, а не спокойного течения жизни... Во мне был избыток силы, не находившей места в нашей тихой жизни».
Несмотря на все усилия Марии скрыть свои чувства, её неудовлетворенность и причины этого вполне очевидны для Сергея. Он говорит с ней о ее недовольстве и, в конце концов, предлагает провести три месяца в Санкт-Петербурге, посетить театр и балет и вывезти Марию в свет. У Сергея были опасения относительна этой затеи и он надеялся, что Мария отвергнет ее. У нее не было опыта городской и светской жизни, и эта идея соответствовала растущей потребности в возбуждении. Они прибыли в. город.
С самого начала для Марии не было ничего более чудесного.
«Я очутилась вдруг в таком новом, счастливом мире, так много радостей охватило меня, такие новые интересы явились передо мной, что я сразу, хотя и бессознательно, отреклась от всего своего дошедшего и всех планов этого прошедшего. «То было все так, шутки; еще не начиналось; а вот она, настоящая жизнь! Да еще что будет?» — думала я. Беспокойство и начало тоски, тревожившие меня в деревне, вдруг, как волшебством, совершенно исчезли. Любовь к мужу сделалась спокойнее. Да я и не могла сомневаться в его любви, всякая моя мысль была тотчас понята, чувство разделе но... Притом я чувствовала, что он, кроме своей прежней любви ко мне, здесь еще и любуется мной».
И Сергей гордился ею, по крайней мере, некоторое время.
Шли месяцы, и Марию полностью захватил свет и ее новые знакомства, она была полностью очарована этой блестящей жизнью. Сергей смотрел на все это неодобрительно; он переходил от скуки к раздражению и, в конце концов, к вспышкам ревности и гнева. Мария не возвращается в деревню, и не считая поездок для наблю дения за имением, Сергей остается с ней в городе. Он по-прежнему любит ее и предан ей в ведении всех дел, но теперь он имел лишь отдаленное отношение к ее жизни. Мария:
«... Я была постоянно в свете, где мне не нужно было его... Все время мое от позднего утра и до поздней ночи было занято и принадлежало не мне, даже ежели бы я не выезжала. Мне это было уже не весело и не скучно, а казалось, что так, а не иначе, всегда должно было быть.»
Так проходят три года, механически. Ни Мария, ни Сергей не делают каких-либо серьезных попыток изменить их отношения. Рождается сын и Мария любит его, хотя время с ним проводит Сер гей. По-прежнему ничего, кажется, не меняется. Лето проводится в Бадене, где собралось большое фешенебельное общество из европейских столиц. Здесь происходит ряд событий, которые застав ляют Марию почувствовать бесполезность и пустоту ее жизни. В этом международном окружении ее затмили и унизили, и она испытывает отвращение к борьбе за социальное лидерство. Более того, когда она подвергается агрессивному ухаживанию со стороны одного итальянского маркиза, она пугается собственных чувств и мысли, что она подошла так опасно близко к тому рубежу, чтобы «выбросить» из своей жизни мужа и сына. Ее обуревает чув ство отвращения к самой себе. Чуть не происшедшая потеря Сергея и сына заставляет ее почувствовать огромное желание увидеть их.
Мария и Сергей возвращаются в деревню. Рождается второй сын. Ничего особенного не происходит, но Мария готова к исцелению от возбуждения. Повесть кончается трогательной сценой между Сергеем и Марией, которая любуется маленьким сыном.
« С этого дня кончился мой роман с мужем; старое чувство стало дорогим, невозвратимым воспоминанием, а новое чувство любви к детям и к отцу моих детей положило начало другой, но уже совершенно иначе счастливой жизни, которую я еще не прожила в настоящую минуту…»
Пояснительный анализ отношений
Мы, вводим основные концепции нашей конструкции, применяя их к истории Марии и Сергея, которые проходят через различные превратности своих отношений.
Результаты. Результаты для любого участника процесса взаимодействия могут быть сформулированы в терминах вознаграждений получаемых участником, и издержек, которые он несет; при этом их значение зависит от поведения обоих партнеров. Для некоторых целей вознаграждения и издержки рассматриваются по отдельности, но, как правило, мы предполагаем, что их можно объединить в единую шкалу «ценных качеств» результата. К вознаграждениям мы относим то, что доставляет человеку удовольствие и удовлетво рение. Издержки относятся к факторам, которые сдерживай или останавливают проявление любого поведения или фрагмента све дения — такие факторы, как физическое или умственное напряжение или страдание, смятение или тревога и появление всякого рода противоречивых воздействий или разнородных ответных зависеть. Размеры вознаграждений и издержек членов диады будут зависеть от их потребностей и. ценностей, от их умения и способности осуществлять определенную линию поведения и от соответствия поведения и его результатов их потребностям и ценностям. Пресыщение снижает вознаграждение, а утомление увеличивает издержки.
В истории Марии и Сергея вознаграждения на ранней супружества основывались на их потребности и способности давать любовь и привязанность, и получать их. Каждый из них находил счастье в «жизни для» другого и в том, что другой «живет для тебя». Кроме того, они поддерживали друг друга в своих мечтах о прекрас ной жизни и в своих планах их будущей совместной жизни - «его планы ... были те же мои планы». Однако для Марии некоторые из этих вознаграждений постепенно снижают свою ценность, так как не происходит ничего нового. Позднее, в городе, вознаграждения Марии возникают не столько благодаря Сергею, сколько желанию быть красивой и обожаемой обществом женщиной, но в конечном счете (хотя это лишь кратко намечено) снова Сергей становится источником ее глубочайших и лучших вознаграждений.
В начале супружества издержки были незначительны. Они проистекали из коротких периодов разлуки, когда Сергей был занят делами поместья — промежуточные эпизоды, когда потребности ведения хозяйственных дел соперничали с их желанием быть вместе. Позднее, в Санкт-Петербурге, светская жизнь Марии налагала тяже лые издержки на Сергея, который предпочел бы вернуться к их жизни в деревне, но чувствовал себя обязанным выносить ситуацию и роль, ему ненавистные. Еще позднее, летом в Бадене, уже Мария, униженная, встревоженная и испуганная, ощущает и несет тяжелые издержки.
Оценка результатов. При оценке соответствия своих взаимоотношений членам диады нужен определенного рода стандарт для измерения приемлемости результатов, получаемых ими. Для осуществления такой оценки были установлены два типа стандартов — уровень сравнения (УС) и уровень сравнения для альтернативов (УС EMBED Equation.3 )— стандарт, по которому участники оценивают «привлекатель ность» своих взаимоотношений или то, насколько они удовлетвори тельны. Этот стандарт отражает качество результатов, которые, как считает участник, им или ею заслужены. Результаты, превыша ющие УС, воспринимаются как относительно удовлетворительные, а те, что ниже УС, — как неудовлетворительные. Местоположение УС на индивидуальной шкале результатов, определяется всей сово купностью результатов, известных человеку, как из непосредствен ного опыта, так и из наблюдения за окружающими. Чем совершеннее результат, тем больший вес он будет иметь при формировании УС.
УС EMBED Equation.3 может быть определен просто как самый низкий уровень результатов, который примет партнер в свете имеющихся альтерна тивных возможностей в других взаимоотношениях. Из определения следует, что если результаты опустятся, ниже УС EMBED Equation.3 партнер разорвет отношения. Местоположение УС EMBED Equation.3 зависит главным образом от качества наиболее привлекательного из альтернативных взаимо отношений, легко доступного для партнера. По мере того как результаты взаимоотношения все в большей и большей степени превосходят УС EMBED Equation.3 , партнер постепенно становится все более зави симым от данного взаимоотношения как единственного источника его опыта. (Более полное обсуждение УС и УС EMBED Equation.3 см. в книге Тибо и Келли (1959), части 6 (особенно), 7, 10 и 12.)
Влияния УС на оценку результата были особенно поразительны для Марии. Сильная и неизведанная радость ухаживания, влюблен ности и медового месяца установили высокий УС, с которым не могла равняться последовавшая затем рутина деревенской жизни. «Мне мало было любить после того, как я испытала счастие полюбить его». Неудовлетворенность, которую она затем открыла Сергею, заставила его устроить временное пребывание в городе, где новая область опыта казалась Марии тем более чудесной, что сравнивалась со стандартами ее провинциальной жизни. Полнейший восторг, которой она ощущала по поводу своей жизни в свете, постепенно частично стихает (как можно предположить) потому, что наступает пресыщение, и частично потому, что ее УС поднялся, так как он включил ее новый опыт. «Мне это было уже не весело и не скучно». Насколько нам известно, из рассказа Толстого, ни Мария, ни Сергей не делали никаких серьезных попыток разорвать свои отно шения. Они жили вместе даже три года в Санкт-Петербурге, хотя зависимость Марии от Сергея резко снизилась. «Я была постоянно в свете, где мне не нужно было его». Мы можем предполагать, что до некоторой степени, в конце концов, Мария осталась с Сергеем из за высоких издержек ухода (осуждение родственников, друзей, сего общества, чувство вины из-за разрушенных обязательств причинение вреда Сергею). Эти издержки ухода должны были служить снижению УС EMBED Equation.3 ; привлекательные альтернативные связи не доступны ей. Но возможно, что их множество и ее жизнь среди всего этого были для нее привлекательнее, чем какой-то другой единственный человек. Когда в Бадене одна альтернативная связь с итальянским маркизом, сделалась навязчиво доступной, она отвергла ее и спаслась бегством — к своему мужу и сыну. Было похоже на то, что когда подверглись испытанию ее обязательства и она стояла перед необратимым решением,— она поняла или вспомнила, как сильно ее будущее счастье зависит от них.
В.М. БЕХТЕРЕВ
ВНУШЕНИЕ И ТОЛПА
Вообще надо заметить, что как в отдельных случаях, так и в целой массе развитие психопатической эпи демии, известной под названием малеванщины, в значительной мере обязано внушению, взаимовнушению и самовнушению. При этом мы ничуть не отрицаем важности влияния целого ряда указываемых проф. И.А. Сикорским нравственных и физических факторов (развитие штундизма, алкоголизм населения и пр.), состав ляющих благоприятную почву для развития эпидемии в населении; но несомненно, что непосредственным и главным толчком к развитию последней на подготовленной уже почве служило внушение в той или другой форме. Только этим путем и можно объяснить себе тот с первого взгляда непонятный факт, что родоначаль ником малеванщины и ее распространителями явились лица помешанные. Как справедливо замечает проф. И.А. Сикорский, "население, увлеченное брожением, усвоило себе парадоксальное параноическое мышление и логику помешанных и в силу этой болезненной логики стало разрешать основные вопросы жизни и религии при помощи сравнений и пустой игры слов".
Бред и болезненная логика помешанных явились образцом мудрости и подражания для населения, которое раньше обнаруживало здравую логику и здравое мышление.
Это объединение здоровых с помешанными на почве болезненной логики является в истории человеческой мысли фактом глубоко интересным и в некоторых отношениях загадочным. То, что случилось на наших глазах, случалось и раньше, и, чтобы не приводить многих примеров, сошлемся на факт, что некоторые действия Парижской коммуны 1871 г. были плодом распоряжения помешанных, которым толпа повиновалась слепо (Laborde).
Мы не без цели остановились несколько дольше на этой своеобразной, так недавно пережитой нами пси хопатической эпидемии, известной под названием малеванщины, так как и сам Малеванный, основатель секты малеванцев, был подробно мною изучен как душевнобольной при чтении клинического курса в Казанской окружной лечебнице и, с другой стороны, развитие всей эпидемии на месте было так подробно и обстоятельно изучено проф. психиатрии И.А. Сикорским.
Таким образом, эпидемии этой, в смысле ее изучения, посчастливилось, наверное, более, чем какой-либо другой. А между тем составляет ли она что-нибудь исключительное, не повторявшееся в другие времена и при других условиях? Ничуть не бывало. В этом отношении я вполне разделяю мнение проф. И.А. Сикорского, по которому нечто вполне аналогичное мы встречаем у некоторых наших сектантов, особенно хлыстов, духоборцев и скопцов. Знакомясь ближе с так называемыми радениями у хлыстов, нетрудно усмотреть в них сходственные и даже в известном отношении тождественные явления с тем, что представляет проявление большой истерии на радениях малеванцев. Следя за описанием радений и плясок хлыстов, мы встречаемся здесь с тем же повышением душевного настроения, с развитием психического экстаза и судорог такого же рода, какие мы встречаем и у малеванцев. У хлыстов мы встречаем даже радения и пророчества, вполне на поминающие нам вышеописанные радения малеванцев. Равным образом и описание радений и кружений с про рицаниями, судорожными и обморочными припадками у скопцов совершенно напоминает нам явления, наблюдавшиеся у малеванцев.
Существует даже тождество в основных верованиях малеванцев и хлыстов, а именно в возможности не посредственного общения человека с Богом в форме вхождения Св. Духа в человека во время истерических конвульсий. По словам И.А. Сикорского, "этого входящего духа чувствуют одинаково и хлысты, и мале-ванцы. По мнению тех и других, дух обозначается судорогами и трепетанием. Весьма интересно, что даже возгласы, употребляемые в экстазе малеванцами: "Ой дух, ой дух!", тождественны с хлыстовскими". По мнению этого автора, как у малеванцев, так и у хлыстов радения и религиозные упражнения стоят в тесном соотношении с истерией, которая, как мы знаем, благоприятствует развитию галлюцинаций, судорог и иных нервных припадков, признаваемых теми и другими за наитие Св. Духа, и которая дает столь благоприятную почву для внушения. Радения же этих сект составляют весьма благоприятную почву для развития как путем внушения, так и путем самовнушения истерических болезненных проявлений, признаваемых божественными,
Нам кажется, что в этом взаимовнушении заключается не несущественная доля той притягательной силы, какую имеют радения для малеванцев, хлыстов и скопцов - этих представителей секты, имеющих несомненно патологическую основу.
Обыкновенно принимают, что страсть к этим раде-ниям объясняется перспективой ожидаемого экстаза радости.
Это объяснение, бесспорно, имеет свою реальную основу, но вряд ли только одной перспективой ожида емого экстаза радости, обусловливаемого, как думают некоторые, движением, может быть объяснено неудер жимое влечение этих сектантов к своим радениям.
По крайней мере не меньшую роль играет в этом отношении, на мой взгляд, то взаимовнушение, которое на таких радениях производится отдельными членами друг на друга и которое поднимает чувство восторга и упоения в них до необычайного напряжения, не достигаемого при иных условиях отдельными членами. Это же взаимовнушение сплачивает отдельных членов сект на радениях в одно целое, в одну личность, живущую одной мыслью, произносящую одни и те же возгласы, исполняющую одинаковые по существу жесты и телодвижения.
Естественно, что это целое, являющееся источником недосягаемых наслаждений, столь притягательно для отдельных членов, что заставляет их, несмотря на строгий запрет закона, под тем или другим предлогом устраивать свои радения и являться на них даже за десятки верст.
С другой стороны, в этой притягательной силе радений и молитвенных собраний вышеуказанных сектантов заключается, между прочим, в значительной мере и необычайное упорство этих грубых сект, с которыми оказывается бессильною борьба правительства и духовенства.
Быть может, найдутся лица, которые в развитии вышеуказанных эпидемий будут обвинять прежде всего невежество грубых масс народа, нашу культурную отсталость. Несомненно, что эти условия имеют неос поримое влияние на развитие психопатических эпидемий, подобных вышеуказанным. Но они отражаются лишь на внешней форме и на внутреннем содержании таких явлений, но не более.
При большем умственном развитии, при большей культурности населения подобного рода психопатические явления с таким, если можно так выразиться, грубым содержанием, без сомнения, невозможны. Но в другой форме психопатические эпидемии являются вполне возможными и в интеллигентной части общества.
Всякий, вероятно, помнит, с какой чудовищной силой еще так недавно начал развиваться мистицизм в интеллигентной части нашего общества и как быстро вместе с тем начала развиваться настоящая спирити ческая эпидемия. А между тем что такое спиритизм и его позднейшее видоизменение, известное под названием теософизма? Не есть ли это также своеобразное общественное явление, которое если не по внутреннему содержанию, то по внешности родственно сектам хлыстов, духоборцев и малеванцев, допускающим реальное общение с Духом. В этом отношении нельзя не согласиться с метким сравнением, которое сделано проф. И.А. Сикорским:
"Вера спиритов в духов, в возможное общение с ними и в существование способов узнавать через пос редство духов прошедшее, будущее и недоступное настоящее - вся эта спиритическая догматика чрезвычайно сходна с догматикой скопцов, хлыстов и малеванцев.
Вера спиритов в духов основывается, как и у сектантов, на факте экстатических состояний, в которых медиумы могут писать, произносить слова или делать что-либо недоступное им в обыкновенных состояниях, и это недоступное спириты приписывают манипуляциям постороннего духа, действующего через организм медиума или иным путем.
Подобно тому как хлысты или малеванцы, прорицая, произнося известные слова и делая телодвижения, не сознают их или по крайней мере не признают как собственные, а, напротив, признают их чуждыми себе, совершающимися волею вошедшего извне духа, так же точно и пишущий или вертящий столом спирит не при знает этих действий за свой, а относит их к действию постороннего духа, который управляет им, как простым орудием".
"Относя к одной общей категории малеванцев, хлыстов и спиритов, мы не можем не закончить этого сравнения сопоставлением скопческих и хлыстовских прорицаний с откровениями спиритов. Если первые большей частью лишены смысла или по крайней мере не возвышаются над уровнем заурядного человеческого разума, то и все то, что успели сообщить спиритам их духи, совершенно посредственно или ничтожно и, по справедливому замечанию английского мыслителя, "не может быть поставлено выше самой пошлой болтовни" (Карпентер)".
Итак, возникновение психопатических эпидемий, подобных вышеописанным, возможно и в интеллиген тном классе общества, в котором одним из стимулов к их развитию и распространению служит также внуше ние, производимое устно и печатно. Надо, однако, иметь в виду, что психическая зараза проявляется не только распространением психопатических эпидемий, но и распространением психических эпидемий, которые не могут считаться патологическими в узком смысле слова и которые, несомненно, играли большую роль в истории народов. Такого рода психические эпидемии происходят и в современном нам обществе, и притом не особенно редко. Один из ярких примеров психических эпидемий, правда кратковременного свойства, представляет то, что называется паникой. Эта психическая эпидемия развивается в народных собраниях, когда вследствие тех или других условий к сознанию массы прививается идея о неминуемой смертельной опасности.
Кто переживал вместе с другими панику, тот знает, что это не есть простая трусость, которую можно по бороть в себе сознанием долга и с которой можно бороться убеждением. Нет, это есть нечто такое, что ох ватывает, подобно острейшей заразе, почти внезапно целую массу лиц чувством неминуемой опасности, про тив которой совершенно бессильно убеждение и которая получает объяснение только во внушении этой идеи, путем ли неожиданных зрительных впечатлений (внезапное появление пожара, неприятельских войск и пр.) или путем слова, злонамеренно или случайно брошенного в толпу. Из лиц, бывших на театре последней русско-турецкой войны, многие, вероятно, вспомнят при этом случае о тех паниках, которые неоднократно охватывали население Систова во время нашего Плевненского сидения.
Так как паника касается чувства самосохранения, свойственного всем и каждому, то она развивается оди наково как среди интеллигентных лиц, так и среди простолюдинов. Условиями же ее развития должна быть неожиданность в появлении всеми сознаваемой опасности, на каковой почве достаточно малейшего толчка, действующего, подобно внушению, чтобы развилась паника. Так как чувство самосохранения свойственно и животным, то понятно, что паника возможна и среди животного царства. В этом случае могут быть приведены поразительные примеры развития таких паник при известных условиях среди домашних животных, которые называются стампедами и которые приводят к не менее печальным последствиям, нежели людская паника. Известны примеры, что целые стада домашних животных под влиянием таких стампед погибали в море. Но возвратимся к паникам, развивающимся при известных условиях среди людей.
Однажды мне самому во время моего студенчества пришлось вместе с другими товарищами пережить па нику, и я думаю, что хотя бы краткое описание этого случая не лишено известного интереса в связи с рас сматриваемыми нами явлениями.
Дело было в течение зимы 1875/76 г., когда произошел взрыв от случайного воспламенения 45 тысяч пудов пороха на пороховом заводе близ Петербурга.
Все жившие в то время в Петербурге, вероятно, помнят тот страшный звук, который произошел от этого взрыва и от которого полопались стекла в значительном числе домов на набережной Большой Невы. Мы сидели в то время на лекции покойного профессора Бессера в аудитории одного из деревянных бараков, занятых его клиникой.
Вдруг во время полного внимания всей аудитории раздается оглушительный звук, потрясший все здание барака до его основания. В эту минуту никто не мог понять, что такое случилось. Мне показалось, что должен рушиться потолок здания, и я, сидевший впереди всех у окна, невольно поднял на мгновение голову к потолку;
тотчас же после этого я услышал непонятный для меня шум в аудитории, и, обернувшись, я увидел, что все сидевшие в аудитории оставили скамьи и ринулись к дверям, давя друг друга и перепрыгивая по скамьям. Увидев всех бегущими, я сам направился к дверям, хотя проникнуть через них вследствие большого стеснения товарищей в дверях не представлялось уже возможным. Впрочем, паника прекратилась тотчас же, как только аудитория почти вполовину очистилась. Тогда, очнувшись, никто не знал, в чем дело, и никто не мог себе отдать ясного отчета, почему он бежал вместе с другими. Все сознавали, что, однако, произошло что-то такое, что, казалось, могло угрожать разрушением всего здания. К счастью, все обошлось благополучно, и лишь некоторые пострадали при давке, отделавшись ушибами, вывихами рук и другими несерьезными пов реждениями.
В этом случае причиной паники явились два момента: внезапный и сильнейший стук, потрясший все здание и вселивший ужас в массу слушателей, и, с другой стороны, невольный взгляд одного из слушателей к потолку, внушивший или укрепивший идею о разрушении здания.
Подобные паники случаются вообще нередко при всевозможных случаях, внушающих мысль о неминуемой опасности, и, как известно, нередко являются причиной огромных бедствий. Всякий знает, что в театрах, церквах и в других многолюдных собраниях достаточно произнести слово "пожар!", чтобы вызвать целую эпидемию страха или панику, быстро охватывающую все собрание и почти неминуемо приводящую к тяжелым жертвам. Случившаяся недавно катастрофа на благотворительном базаре в Париже дает наглядное представление о тех ужасных последствиях, к которым приводит паника.
Так как паника является следствием внушенной или внезапно привитой мысли о неминуемой опасности, то
очевидно, что никакие рассуждения и убеждения не могут устранитьпаники до_тех пор, пока сама очевидность He'pacceer внушенной идеи. Вот почему военачальники более всего опасаются развития паники в войсках, обычно ведущей к печальным последствиям.
В зависимости от условий, содействующих устранению внушенного представления о неминуемой опасности, стоит и продолжительность паники; иногда она является лишь кратковременною, в других случаях более продолжительною и, следовательно, более губительною.
Но кроме такой астенической эпидемии, выражающейся в панике, мы знаем психические эпидемии другого рода, выражающиеся активными явлениями и сопровождающиеся более или менее очевидным психическим возбуждением. Такие эпидемии под влиянием соответствующих условий иногда охватывают значительную часть населения и нередко приводят к событиям, чреватым огромными последствиями.
Одушевление народных масс в годину тяжелых испытаний и фанатизм, охватывающий народные массы в тот или другой период истории, представляют собой также своего рода психические эпидемии, развивающиеся благодаря внушению словом или иными путями.
Один из ярких исторических примеров таких психических эпидемий мы видим в крестовых походах, являвшихся последствием несомненно привитой или внушенной идеи о необходимости освобождения Святого Гроба. Вспомните несчастный крестовый поход детей, предводительствуемых галлюцинантом, и вы легко уясните, какую силу приобретало в то время внушение и взаимовнушение, находившее себе благоприятную почву в господствовавших в то время религиозных заблуждениях, и почему оно было в состоянии подвинуть народные массы того времени на отдаленные и разорительные походы.
В чем же кроется причина развития подобных явлений и чем обусловливается столь могущественное действие психической инфекции - этого психического микроба, лежащего в основе психических эпидемий?
Мы уже упоминали выше, что распространению психической инфекции, как и развитию обыкновенной физической заразы, способствует более всего известная подготовленность психической почвы в населении или в известном круге лиц. Другим важным фактором в этом случае являются скопления народных масс или народные сборища во имя одной общей идеи, которые сами по себе часто представляют уже результат психи ческой инфекции.
В этом случае должно строго отличать простое собрание лиц от сборища лиц, воодушевленных одной и той же идеей, волнующихся одними и теми же чувствами.
Такого рода сборища сами собою превращаются как бы в одну огромную личность, чувствующую и дей ствующую как одно целое. Что, в самом деле, в этом случае связывает воедино массу лиц, незнакомых друг другу, что заставляет биться их сердца в унисон одно другому, почему они действуют по одному и тому же плану и заявляют одни и те же требования? Ответ можно найти только в одной и той же идее, связавшей этих лиц в одно целое, в один сложный и большой организм. Эта идея, быть может, вселена в умы некоторых лиц путем убеждения, но она для многих лиц в таких сборищах, без сомнения, является внушенной идеей. И когда подобное сборище уже сформировалось, когда оно объединилось под влиянием одного общего психического импульса, тогда в дальнейших его действиях главнейшая руководящая роль уже выпадает на долю внушения и взаимовнушения.
Почему толпа движется, не зная препятствий, по одному мановению руки своего вожака, почему она издает одни и те же клики, почему действует в одном направлении, как по команде?
Этот вопрос занимал умы многих авторов, вызывая довольно разноречивые ответы. Но было бы излишне входить здесь в какие-либо подробности по этому поводу; достаточно заметить, что нет никакого основания придерживаться заявленного в литературе мнения об особых "психических волнах", распространяющихся на массу лиц одновременно и способных при известных условиях даже к обратному отражению. Такие "волны" никем и нигде не были доказаны;
но не может подлежать никакому сомнению могущественное действие в толпе взаимного внушения, которое возбуждает у отдельных членов толпы одни и те же чувства, поддерживает одно и то же настроение, укрепляет объединяющую их мысль и поднимает активность отдельных членов до необычайной степени.
Благодаря этому взаимовнушению отдельные члены как бы наэлектризовываются, и те чувства, которые испытывают отдельные лица, нарастают до необычайной степени напряжения, делая толпу существом могучим, сила которого растет вместе с возвышением чувств отдельных ее членов. Только этим путем, путем взаимовнушения, и можно себе объяснить успех тех знаменательных исторических событий, когда нестройные толпы народа, воодушевленные одной общей идеей, заставляли уступать хорошо вооруженные и дисципли нированные войска, действовавшие без достаточного воодушевления.
Одним из примеров таких исторических подвигов народных масс, воодушевленных одной общей идеей, может служить взятие Бастилии и отпор на границах Франции европейских войск, окруживших последнюю в период Великой революции.
Без сомнения, та же самая сила внушения действует и в войсках, ведя их к блестящим победам.
Нельзя, конечно, оспаривать того, что дисциплина и сознание долга создают из войск одно могучее, колоссальное тело, но последнее для того, чтобы проявить свою мощь, нуждается еще в одухотворяющей силе, и эта сила заключается во внушении той идеи, которая находит живой отклик в сердцах воюющих. Вот почему умение поддержать дух войск в решительную минуту составляет одну из величайших забот знаменитых полководцев.
Этой же силой внушения объясняются геройские подвиги и самоотвержение войск под влиянием одного возбуждающего слова своего любимого военачальника, когда, казалось, не было уже никакой надежды на успех.
.Очевидно, что сила внушения в этих случаях берет верх над убеждением и сознанием невозможности достигнуть цели и ведет к результатам, которых еще за минуту нельзя было ни предвидеть, ни ожидать. Таким образом, сила внушения берет перевес над убеждением и волей и приводит к событиям, свершить которые воля и сознание долга были бы не в состоянии,
Но в отличие от последних внушение есть сила слепая, лишенная тех нравственных начал, которыми ру ководятся воля и сознание долга. Вот почему путем внушения народные массы могут быть направляемы как к великим историческим подвигам, так и к самым жестоким и даже безнравственным поступкам. Поэтому-то и организованные толпы, как известно, нередко проявляют свою деятельность далеко не соответственно тем целям, во имя которых они сформировались. Достаточно, чтобы кто-нибудь возбудил в толпе низменные инстинкты, и толпа, объединившаяся благодаря возвышенным целям, становится в полном смысле слова зверем, жестокость которого может превзойти всякое вероятие.
Иногда достаточно одного брошенного слова, одной мысли или даже одного мановения руки, чтобы толпа разразилась рефлективно жесточайшим злодеянием, перед которым бледнеют все ужасы грабителей.
Вспомните сцену из "Войны и мира" на дворе князя Ростопчина, предавшего толпе для спасения себя одного из заключенных, вспомните печальную смерть воспитанника Военно-медицинской академии врача Молчанова во время возмущений в последнюю холерную эпидемию!
Вот почему благородство и возвышенность религиозных, политических и патриотических целей, пре следуемых людьми, собравшимися в толпу или организовавшимися в тайное общество, по справедливому замечанию Тарда, нисколько не препятствуют быстрому упадку их нравственности и крайней жестокости их поведения, лишь только они начинают действовать сообща. В этом случае все зависит от направляющих толпу элементов.
До какой степени быстро, можно сказать мгновенно, часто по внушению толпа изменяет свои чувства, показывает рассказ Ph. de Segur об одной толпе 1791 г., которая в окрестностях Парижа преследовала одного богатого фермера, будто бы нажившегося на счет общества. В ту минуту, когда этому фермеру грозила уже смерть, кто-то из толпы горячо вступился за него, и толпа внезапно перешла от крайней ярости к не менее крайнему расположению к этому лицу. Она заставила его петь и плясать вместе с собою вокруг дерева свободы, тогда как за минуту перед тем собиралась его повесить на ветвях того же самого дерева.
Таким образом, в зависимости от характера внушения толпа способна проявлять возвышенные и бла городные стремления или, наоборот, низменные и грубые инстинкты. В этом именно и проявляются характеристические особенности в действиях толпы.
Не подлежит вообще никакому сомнению, что объединенные известной мыслью народные массы ничуть не являются только суммой составляющих их элементов, как иногда принимают, так как здесь дело идет не об одном только социальном объединении, но и о психическом объединении, поддерживаемом и укрепляемом главнейшим образом благодаря взаимовнушению.
Но то же самое, что мы имеем в отдельных сформировавшихся толпах, мы находим в известной мере и в каждой вообще социальной среде, а равно и в больших обществах.
Отдельные члены этой среды почти ежеминутно инфицируют друг друга и в зависимости от качества получаемой ими инфекции волнуются возвышенными и благородными стремлениями или, наоборот, низмен ными и животными. Можно сказать более. Вряд ли вообще случается какое-либо деяние, выходящее из ряда обыкновенных, вряд ли совершается какое-либо преступление без прямого или косвенного влияния посто ронних лиц, которое чаще всего действует, подобно внушению. Многие думают, что человек производит то или другое преступление исключительно по строго взвешенным логическим соображениям; а между тем ближайший анализ действий и поступков преступника нередко открывает нам, что, несмотря на многочислен ные колебания с его стороны, достаточно было одного подбодряющего слова кого-либо из окружающих или примера, действующего, подобно внушению, чтобы все колебания были сразу устранены и преступление яви лось неизбежным.
Вообще надо иметь в виду, что идеи, стремления и поступки отдельных лиц не могут считаться чем-то вполне обособленным, принадлежащим только им одним, так как в характере этих идей, стремлений и поступков всегда сказывается в большей или меньшей мере и влияние окружающей среды.
Отсюда так называемое затягивающее влияние среды на отдельных лиц, которые не в состоянии подняться выше этой среды, выделиться из массы. В обществе этот психический микроб, понимаемый под словом "внушение", является в значительной мере нивелирующим элементом, и, смотря по тому, представляется ли отдельное лицо выше или ниже окружающей среды, оно от влияния последней делается хуже или лучше, т.е. выигрывает или проигрывает.
В этом нельзя не видеть важного значения внушения как условия, содействующего объединению отдель ных лиц в большие общества.
Но кроме этой объединяющей силы внушение и взаимовнушение, как мы видели, усиливает чувства и стремления, поднимая до необычайной степени активность народных масс.
И в этом другое важное значение внушения в социальной жизни народов. Не подлежит никакому сомне нию, что этот психический микроб в известных случаях оказывается не менее губительным, нежели физи ческий микроб, побуждая народы время от времени к опустошительным войнам и взаимоистреблению, воз буждая религиозные эпидемии и вызывая, с другой стороны, жесточайшие гонения против новых эпидемически распространяющихся учений.
И если бы можно было сосчитать те жертвы, которые прямо или косвенно обязаны влиянию этого пси хического микроба, то вряд ли число их оказалось бы меньшим, нежели число жертв, уносимых физическим микробом во время народных эпидемий.
Тем не менее нельзя не признать, что внушение в других случаях является тем могущественным фактором, который способен увлечь народы как одно целое к величайшим подвигам, оставляющим в высшей степени яркий и величественный след в истории народов.
В этом отношении, как уже ранее упомянуто, все зависит от направляющей силы, и дело руководителей народных масс заключается в искусстве направлять их чувства и мысли к возвышенным целям и благородным стремлениям.
Отсюда очевидно, что внушение является важным социальным фактором, который играет видную роль не только в жизни каждого отдельного лица и в его воспитании, но и в жизни целых народов.
Как в биологической жизни отдельных лиц и целых обществ играет большую роль микроб физический, будучи иногда фактором полезным, в других же случаях - вредным и смертельным, уносящим тысячи жертв, так и "психический микроб" в известных случаях может быть фактором в высшей степени полезным, в других случаях - вредным и губительным.
Можно сказать, что вряд ли вообще совершалось в мире какое-либо из великих исторических событий, в котором более или менее видная роль не выпадала бы на долю внушения и самовнушения.
Уже многие крупные исторические личности, как Жанна д'Арк, Магомет, Петр Великий, Наполеон Первый и пр., окружались благодаря народной вере в силу их гения таким ореолом, который нередко действовал на окружающих лиц, подобно внушению, невольно увлекая за ними массы народов, чем, без сомнения, в значительной мере облегчалось и осуществление принадлежащей им исторической миссии. Известно далее, что даже одного ободряющего слова любимого полководца достаточно, чтобы люди пошли на верную смерть, нередко не отдавая в том даже ясного отчета.
Не менее видная роль на долю внушения выпадает, как мы видели, и при всяком движении умов, и в осо бенности в тех исторических событиях, в которых активною силою являлись народные сборища.
Ввиду этого я полагаю, что внушение как фактор заслуживает самого внимательного изучения для историка и социолога, иначе целый ряд исторических и социальных явлений получает неполное, недостаточное и, быть может, даже несоответствующее объяснение.
В заключение я должен сказать, что избранная мною тема не могла быть исчерпана в короткой беседе, так как она всеобъемлюща, но те несколько штрихов, которые вы, быть может, уловили в моей речи, имеют по крайней мере канву для размышления о том значении, которое имеет внушение в социальной жизни народов, и о той роли, какую оно должно было играть в моменты важнейших исторических событий древних и новых времен. Между прочим, время не позволило мне остановиться на одном в высшей степени важном вопросе, о котором так много было споров еще в самое последнее время. Я говорю о роли отдельных личностей в истории.
Как известно, многие были склонны отрицать совершенно роль личности в ходе исторических событий. По ним личность является лишь выразителем взглядов массы, как бы высшим олицетворением данной эпохи, и потому она сама по себе и не может иметь активного влияния на ход исторических событий. Последние силою вещей выдвигают ту или другую личность поверх толпы, сами же события идут своей чередой вне всякой зависимости от влияния на них отдельных личностей.
При этом, однако, забывают о внушении, этой важной силе, которая служит особенно могучим орудием в руках счастливо одаренных от природы натур, как бы созданных быть руководителями народных масс. Нельзя, конечно, отрицать, что личность сама по себе является отражением данной среды и эпохи, нельзя также отрицать и того, что ни одно историческое событие не может осуществиться, коль скоро не имеется для того достаточно подготовленной почвы и благоприятствующих условий, но также несомненно и то, что в руках блестящих ораторов, в руках известных демагогов и любимцев народа, в руках знаменитых полководцев и великих правителей, наконец, в руках известных публицистов имеется та могучая сила, которая может объ единять народные массы для одной общей цели и которая способна увлечь их на подвиг и повести к событиям, последствия которых отражаются на ряде грядущих поколений.
МОЛЯКО B.A.
ОСОБЕННОСТИ ПРОЯВЛЕНИЯ ПАНИКИ В УСЛОВИЯХ ЭКОЛОГИЧЕСКОГО БЕДСТВИЯ
(на примере Чернобыльской атомной катастрофы)
Как это уже было частично описано в наших статьях о психологических последствиях ЧАК и формировании образа экологической катастрофы, в случае с проявлением паники после данной катастрофы мы имеем дело с её новой разновидностью, обусловленной прежде всего самим характером названных выше причин, а именно - радиационной опасностью. Эта опасность для подавляющего большинства людей в наших регионах, как и во всём мире (какое-то исключение составляет только Япония, прежде всего её города Хиросима и Нагасаки), явилась совершенно неожиданной малопонятной, особенно на самых первых этапах после аварии.
Здесь нужно отметить следующие обстоятельства. Во-первых, ЧАК содержала все те составляющие, которые могли вызвать «обычную» панику: ночной взрыв на АЭС, пожар, пострадавшие, неопределённость ситуации, неготовность к подобного рода аварии. Всё это уже само по себе могло вызвать страх у лиц, находившихся в непосредственной близости к АЭС, и вполне выраженную тревогу тех, кто об этой аварии узнал (у живущих в более отдалённых местах). В той или иной степени любая авария вселяет обеспокоенность независимо от того, где она случается.
Во-вторых, и это главное, (»данном случае был не обычный взрыв, а взрыв атомного реактора, содержащего огромное количество радиоактивного вещества, и самые первые и вполне обоснованные аналогии - сравнение со взрывом атомной или водородной бомбы. Именно так и определяли сущность аварии почти все, кто писал о ней, вспоминал о тех днях и опрашивался нами в периоды после аварии. Создавалась однотипная картина в мнениях опрошенных из разных регионов.
Информация, которая начала распространяться на Западе, содержала предупреждение о нависшей опасности. Но это предупреждение доходило лишь до немногих, как правило искажалось и становилось дополнительным источником мощного психологического (стрессогенного) воздействия на людей.
Неполная, искажённая информация и дезинформация сделали своё дело: страх, который всегда является главной причиной паники, а в данном случае объективно основывался ещё и на недостаточном знании возможных последствий облучения (мы здесь говорим о его сильном преувеличении - наблюдалось и обратное , о чём будет сказано ниже), за несколько дней возрос, возникла вспышка классического варианта паники, проявившейся в Киеве 4-5 мая в наиболее заметных формах. Вот несколько её описаний:
«...Под гнётом самых невероятных слухов, в которых откровенные домыслы «радиоголосов» хаотически перемешались с правдой, не в силах больше выносить неопределённость и не получив никакой официальной конкретной информации или рекомендации, люди бросились сами спасать своих детей и себя.
B железнодорожных и авиакассах, на вокзале и автовокзалах и аэропортах — огромные толпы, множество матерей с детьми самого разного возраста. Многие провели у билетных касс всю предыдущую ночь.
На вокзале мужчины и женщины с детьми на руках в давке проходят в вагоны и уезжают безо всяких билетов. Вагоны поездов на Москву забиты до отказа, большинство людей едет стоя, освободив место детям. Высаживать «зайцев» и проверять билеты никто и не пытается. Иногда вспыхивают скандалы, плачут дети, кричат матери,..
Ещё один пренеприятнейший слух: дети и родственники правительственного и партийного руководства уже вывезены в крымские пионерлагеря и базы отдыха ещё несколько дней назад. Находились очевидцы, видевшие, как чёрные лимузины одни за другим подъезжали прямо к трапам самолётов в Борисполе ещё в конце апреля. Как ни гнусно, но этот слух оказался правдой, хотя мне хочется верить, что все же далеко не все наши номенклатурные работники воспользовались привилегиями своего служебного положения в эти страшные дни.
Большая неразбериха творится в школах: в одних прервали занятия и разрешили родителям увозить детей при наличии заявления с указанием будущего местонахождения ребёнка, в других делаются попытки вести занятия как ни в чём не бывало.
Отвратительно работает телефонная связь. Дозвониться никуда не возможно, особенно по «междугородке». Толпы людей осаждают сберкассы. Через два часа после открытия в некоторых из них кончается запас денег, в других выдают только по 100 рублей, но во второй половине дня почти все сберкассы прекращают выдачу денег из-за их отсутствия.
Дороги из Киева, особенно в южном направлении, заполнены легковыми автомобилями, до предела набитыми людьми с детьми на руках...»
Из этих примеров ясно: паника была. Настоящая, классическая, первый признак которой - стремление спастись бегетвом. В своей документальной повести «Чернобыль» Ю.Щербак пишет: «Да, паники в Киеве не было». Он, конечно же не прав. И далее у него: «но существовала огромная тревога за здоровье и детей, и взрослых...». То есть автор сам себе противоречит: «паники не было», «но существовала огромная тревога». Очевидно, Ю.Щербак имел в виду следующее: не было повального бегства, что, безусловно, верно. Это и сейчас остаётся не до конца понятным и выясненным. В самом деле, почему в сложившихся условиях паника не достигла катастрофических масштабов?
Здесь можно предположить две основные причины. Первая - отсутствие видимой опасности, воплощенной в каких-либо визуальных формах (пожар, разрушения, взрывы и т.д.), поскольку основная опасность - радиация - фиксировалась мало и не представлялась угрожающей по своему немедленному воздействию, (речь идёт главным образом о Киеве).
Вторая причина была связана с действиями властей. Имеется в виду официальная установка на сохранение спокойствия, поддержание порядка на предприятиях, в учреждениях, успокаивающие выступления (правда и они запаздывали). То, что для одних было источником повышенного беспокойства, для других служило средством успокоения. В тот период, в 1986 г., уровень доверия к правительству (к центральному, республиканскому, городским властям) ещё не был столь низок, как впоследствии. Успокоительно действовало и то, что в Чернобыле проводились огромные работы по дезактивации, что не последовало предрекаемых кое-кем взрывов.
Можно сказать, что «обычная» паника прошла очагами, охватив не более 10% людей. Однако уже с первых дней, а в последующем всё в большей степени начала развиваться своеобразная скрытая радиационная паника, имеющая тенденцию к непрерывному (очень длительному) проявлению. Феномен этой паники заслуживает особого внимания, поскольку речь идёт именно о панике, порождаемой как воздействием самой радиации, так и страхом последствий воздействия малых и повышенных доз радиации на живой организм. В таких масштабах, как известно, ничего подобного ещё никогда в истории человечества не было.
И в этом печальный приоритет бесспорен - на огромной территории образовался полигон для испытания ещё и психологического воздействия мирного ядерного «оружия».
Осуществлённый нами анализ даёт основания полагать, что проявление скрытой чернобыльской радиационной паники связано со следующими основными причинами: 1) страх перед полной неопределённостью и непредсказуемостью человека; 2) страх перед возможными последующими разрушениями в зоне АЭС; 3) страх перед заражённостью воздуха, воды, продуктов питания, земли, жилища, зданий и пр.; 4) отсутствие постоянной правдивой информации об истинном положении; 5) отсутствие для подавляющего большинства людей медицинского контроля, консультаций; 6) постоянные слухи о гибели людей, облучении, заболеваниях, переполненности больниц заражёнными и др. (диапазон слухов огромен и включает самые нелепые и фантастические); 7) отсутствие перспектив на переселение в чистые зоны, смену квартиры, работы и пр.; 8) постоянный страх за себя, своих родных и близких, а также перед болезнями (особенно онкологическими); 9) неадекватная запросам людей работа средств массовой информации (с конца апреля 1986 г. до 1990 г. эти средства, как правило, были более чем скупы на сообщения, носившие часто искусственно приукрашенный характер); 10) нарушение режима питания, сна, отдыха, работы в связи со всем вышеназванным и усугубление психического состояния вследствие биофизического ослабления организма.
Специфическую сущность скрытой паники составляет именно неясный труднообъяснимый страх перед радиацией.
Представляются интересными некоторые рассуждения его носителей. Вот два фрагмента из бесед:
1. Что вас больше всего беспокоило в первые и последующие дни после аварии на АЭС?
Само-собой - радиация.
А в чём вы видели её опасность?
В том-то и дело, что эту опасность нельзя увидеть! Все вокруг беспрерывно говорят: радиация, радиация, радиация. А что это такое - никто же толком не может объяснить. Вот это кошмарно - враг-невидимка...
2. - Не впадали ли вы в панику, когда узнали об опасностях воздействия радиации?
До паники не доходило... Но было ужасное все время напряжение. Ведь полная неопределённость - какие дозы мы получили и получаем, что будет со станцией, с городом, со всеми нами, куда девать детей, особенно самых маленьких. До этого был лозунг: всё лучшее - детям. Но тут как-то быстро про него забыли некоторые. И всё время слухи очень тяжёлые, пугающие...
И как долго продолжалось такое состояние напряжения?
Да всё время! Как нашла эта чернобыльская чёрная туча, так и зависла над головами, и никуда её не отгоняет ветер. Фактически и сейчас напряжение не прошло, просто немного к нему привыкли (беседа состоялась в ноябре 1990 г.-В.М.).
А рентгены, рады, нуклиды, эти прямо-таки на каждом шагу преследуют, по ночам некоторым снятся. У нас на работе одна сотрудница как-то сказала, что ночью во сне опять рентгены видела.
Как же она их описывала?
В том-то и дело что никак. Говорит, чувствую, что рядом со мной кто-то есть, за спиной стоит, за мной ходит, а оглянусь - никого и ничего... До Чернобыля, говорит, таких сновидений не было.
А вы сами как-то чувствуете воздействие радиации?
Больше думаю об этом. А как она воздействует? - и думать боишься! Кому хочется думать о возможности заболеть раком?! Это, наверное, самая страшная болезнь. И без Чернобыля её боялись, а теперь так просто жуть берёт!
Чтобы проследить за динамикой такого рода скрытой паники, мы попросили наших собеседников нарисовать произвольную кривую появления страха в 1986 г. и в 1986-1991гг., установив при этом пятибалльную шкалу проявляющихся опасений, а именно: 5 — самые сильные, вплоть до желания сбежать, 4 - очень сильные, 3 - сильные, 2 - умеренные, 1 -практически малобеспокоящие.
При всей условности и приблизительности подобного рода изображений динамики протекания страха они тем не менее дают наглядное представление о реакциях киевлян на ЧАК и её последствия. Разумеется, 1986 г. был самым сложным, что было обусловлено и самим фактором аварии, и длительной неопределённостью, которую испытывали люди в отношении ликвидации самых сильных воздействий радиации, построения защитного ангара («саркофага»), и необходимостью решать вопросы, связанные с местопребыванием детей, с питанием и др.
Если рассмотреть динамику по годам, то здесь 1986 г. даёт самый высокий пик, затем, примерно 3 года, напряжение заметно спадает, хотя и не опускается ниже «сильного», а в 1990-1991г. вновь заметны увеличение напряжения, рост страха перед последствиями ЧАК.
Таких графиков мы получили несколько десятков, и тенденции отражения субъективной обеспокоенности на них проявляются в подавляющем большинстве случаев однотипно по 1986 г., и по последующим годам. Важно отметить, что подобные графики отражают и другие события, например сентябрьское землетрясение, которое было весьма заметным в Киеве.
Существенное возрастание беспокойства в 1990 г. и в первой половине 1991г. можно объяснить поступлением новых сведений о степени заражённости территорий, о рассекречивании некоторых данных, связанных с ростом заболеваний в пострадавших районах, в том числе, конечно и в Киеве. Возьму на себя смелость утверждать, что наступает (а может быть и наступил) новый пик скрытой паники. Расспросы убеждают в том, что она обусловлена и названными причинами, и общим снижением психического (и не только психического) тонуса жизни, резким ухудшением повседневного благосостояния (ростом цен, нехваткой продуктов, очередями и т. д.). Во многих ответах опрашиваемых сквозя неприкрытые нотки отчаяния, апатии, озлобления. Люди дают отрицательную оценку положения в стране. Анализ таких «смешанных» состояний выходит за рамки данной статьи.
Итак, что же собой являет скрытая постчернобыльская паника? Прежде всего заметим, что речь идёт о скрытой панике, образной моделью которой может служить айсберг. Это, конечно же, не тот случай, когда явных признаков паники нет или почти нет, имеются конкретные её проявления, а именно:
1. беспокойство, проявляющееся в стремлении уехать из города, который сильно загрязнён радиацией, и доставать «чистую» пищу, укрываться от пыли, пить минеральную привозную воду и т.д.;
2. повышенное внимание к теме радиации в разговорах, в средствах массовой информации, подозрительность относительно достоверности сведений об истинном положении дел с радиацией;
3. повышенная мнительность о своём самочувствии и самочувствии родных, близких, особенно детей, во многих случаях явное завышение любых негативных признаков плохого самочувствия, резкое возрастание «онкофобии»;
4. повышенная отвлекаемость от работы, других форм деятельности, снижение работоспособности, продуктивности, творческой активности, повышенная суетливость или же, наоборот, заторможенность;
5. повышенная раздражительность, агрессивность, конфликтность (при этом трудно отдифференцировать их от «пусковых» причин: то ли это следствие физического воздействия на организм, то ли влияние указанных выше психических стрессов, к которым добавились в последние годы и «нечернобыльские»);
6. стремление отвлечься от беспокоящих мыслей, чувств при помощи алкоголя, загулов, секса, успокоительных и близких к наркотическим лекарств и т.п.;
7. заметное снижение у многих людей стремления к аккуратности, чистоплотности и порядку, утрата интереса ко многим «радостям жизни».
Одновременно со всем этим многие, в том числе и автор статьи, отмечают активизацию религиозного сознания в самых различных его формах. По утверждению примерно трети опрошенных, в первую очередь это связано с Чернобыльской катастрофой.
Индивидуальное выражение указанных признаков варьируется в очень широком диапазоне, а проявление паники колеблется от случаев истерического поведения до мрачноподавленного, апатичного, отрешённого; имеются случаи игнорирования, иногда показного, опасностей радиации..
Динамика переходов скрытых форм паники в некоторые разновидности «открытых» практически не поддаётся логическому прогнозу. Катализаторами возникновения панических состояний, как можно было выяснить, могут быть в первую очередь конкретная информация, слух, в том числе и малоправдоподобный или значимый (эта значимость всегда преломляется через субъективные диспозиции, установки, оценки и пр.).
Приведём два примера, свидетельствующие об очередных вспышках слухов в Киеве в январе и июне 1991г. В первом случае речь шла о прорыве загрязненных вод в бассейне Киевского моря и резком возрастании содержания в ней нуклидов. Тогда буквально в течение одной ночи люди бросились запасаться «чистой» водой, по-видимому, полностью выбрав резервы, т.к. в три - четыре часа ночи её в кранах уже не было. Вторая волна была связана с тем, что обильные дожди смывают заражённую почву и в питьевую воду попадают нуклиды. Из магазинов снова, не в первый раз, исчезает минеральная вода, за которой жители города ездят к артезианским скважинам, открытым в последние годы.
Эти примеры также являются убедительным доказательством существования скрытой паники, постоянно подпитываемой достоверными и недостоверными слухами, статистикой (например, о росте заболеваний и смертности в Киеве) и многим другим.
Необходимо отметить, что наличие опыта переживания длительной тревоги и пребывания в состоянии скрытой паники, по-видимому, позволяет выработать определённый иммунитет к вновь поступающим воздействиям негативного характера. Это должно быть учтено при разработке мероприятий по нейтрализации психологических последствий ЧАК.
Автор понимает нацию как вид этно-социальной общности людей, чье коллективное самосознание достигло уровня четкого и устойчивого противопоставления понятий «мы» - представители одной этно-социальной общности и «они» - представители иных этно-социальных общностей. Это противопоставление осуществляется на основе определенных критериев территориального, экономического, культурного, религиозного, языкового, психологического плана и является психологической предпосылкой для оформления данной общности в такую социальную систему, как государство. Испанская нация, например, сформировалась в ходе восьмивекового вооруженного противостояния арабам и берберам на основе ведущего противопоставления: «мы» - христиане-испанцы и «они» -мусульмане-язычники. Именно это психологическое единство коренных жителей Иберийского полуострова, несмотря на их изначальную этническую неоднородность и регионализм, позволило создать единое испанское государство.
124