Е.С.РОМАНОВА
Л.P.ГРЕБЕННИКОВ
МЕХАНИЗМЫ ПСИХОЛОГИЧЕСКОЙ ЗАЩИТЫ: ГЕНЕЗИС, ФУНКЦИОНИРОВАНИЕ, ДИАГНОСТИКА
г. Мытищи, Издательство «Талант», 1996 г. — 144 с.
ВВЕДЕНИЕ
Современная социально-экономическая и политическая ситуация в стране, характеризующаяся крайней нестабильностью, обусловливает и провоцирует резкое увеличение дистрессовых факторов в общественном и индивидуальном бытии а, значит, и социальную, психическую дезадаптированность индивидов и групп. Напомним, что адаптированность, в качестве активного адаптационного процесса, состоит в сохранении гомеостаза на всех уровнях взаимодействия индивида с его окружением: от молекулярного до уровня психологической регуляции деятельности. Согласно современным представлениям, эффективная социально-психическая адаптация зависит от способности субъекта изменять свои психические образы, приспосабливая их к новой действительности [14]. Несмотря на широкий диапазон индивидуальных различий в степени лабильности психических образов, постоянное изменение действительности выступает как стрессор длительного действия, истощающий запас адаптационной энергии. А это ведет к дезорганизации психики и поведения, проблематичности не только биологического выживания определенных индивидов и групп, но и надежного прогнозирования индивидуального и группового поведения в целях избежания социальных конфликтов и снятия напряженности. Для совладания с возросшим числом конфликтов внешнего и внутреннего плана люди вынуждены более интенсивно использовать механизмы психологической защиты и соответствующие формы защитного поведения, в том числе и деструктивные. Это — различные виды патологической зависимости, «немотивированная» преступность, насильственные действия, сексуальные перверзии, суициды, объединение в антисоциальные группировки и другие девиации, являющиеся наблюдаемым следствием психической и социальной дезадаптированности расширяющегося круга лиц.
Совокупность этих и некоторых других актуальных, дискуссионных вопросов определили замысел и проблемное поле нашего исследования, где на основе анализа многих отечественных и зарубежных публикаций предпринята попытка:
1. Построить теоретическую модель защиты.
2. Разработать диагностическую методику для исследования механизмов психологической защиты.
3. Раскрыть особенности механизмов защиты у разных контингентов испытуемых, на разных возрастных срезах.
4. В экспериментальном порядке проверить технологические принципы создания и применения методов комплексного исследования психологической защиты в конкретных жизненных ситуациях.
5. Разработать тест-опросник механизмов психологической защиты; показать возможность интерпретации данных психодиагностического исследования различных контингентов испытуемых.
6. Дать психологическое обоснование для разработки рекомендаций практическим психологам, учителям, социальным работникам, родителям с учетом специфики проявления механизмов защиты.
Совокупность этих задач была реализована в теоретическом и экспериментальном разделах книги.
В экспериментальном исследовании принимали участие старшеклассники из школ Москвы, Калуги, Казани, Днепропетровска; студенты и аспиранты Московского педагогического Государственного Университета и Самарского авиационного института; рабочие Московского завода «Каучук» и Самарского моторного завода; воспитатели и методисты дошкольных учреждений России и СНГ; лица, осужденные к исправительно-трудовым работам, отбывающие срок наказания в спецкомендатуре г. Зеленограда; больные алкоголизмом, находящиеся на излечении в ПНД №10 г. Зеленограда. Всего в экспериментах участвовало 19 групп испытуемых, общее количество которых составило 1200 человек.
Исследование проводилось в течение пяти лет в рамках программы изучения профессионального становления личности во Всероссийском научно-практическом центре профориентации и психологической поддержки населения (ВНПЦ) при Министерстве труда РФ и на факультете практических психологов Московского педагогического государственного университета.
В первой главе книги анализируется одна из современных структурных теорий и моделей защиты, разработанная на базе общей психоэволюционной теории эмоций.
На этой основе механизмы защиты концептуализируются в качестве специфических средств решения универсальных проблем адаптации, раскрываются причины их образования и логика развития в онтогенезе. Здесь же даются синтетические характеристики основных механизмов защиты и обосновывается гипотеза о связи между ненормативным функционированием механизмов защиты и девиациями поведения. Последние рассматриваются как попытки неэффективной адаптации индивида в новом социальном контексте с помощью фиксированной структуры защит, сформированной в процессе первоначальной адаптации к гетерономному воздействию, прежде всего со стороны семьи.
Вторая глава посвящена методическому обеспечению экспериментального исследования механизмов защиты. Сюда входит описание процесса адаптации оригинального теста-опросника: валидизация метода, проверка надежности, стандартизация и исследование его диагностических возможностей.
Далее представлено экспериментальное исследование механизмов защиты у однородных групп испытуемых, выбранных по критерию наличия или отсутствия объективных девиаций поведения. Среднегрупповые показатели сравниваются с соответствующими по выборке стандартизации, и дается интерпретация результатов. Затем анализируется опыт применения теста Life Stye Index в изучении механизмов психологической защиты и для оценки эффективности психологического тренинга.
В приложении описан процесс разработки теста-опросника механизмов защиты Life Stye Index группой авторов под руководством Р.Плутчика.
Приведенные в книге результаты исследования позволяют, во-первых, прогнозировать вероятностный спектр отклонений в поведении индивида в зависимости от характера нарушений его ранних интерперсональных взаимодействий с окружением, во-вторых, наметить пути и средства достижения индивидуальной конструктивной психологической защищенности и способности к эффективной социально-психической адаптации в ходе воспитательного и психокоррекционного воздействия.
Мы надеемся, что книга будет полезна специалистам в области практической психологии, студентам-психологам, всем, кто увлечен актуальными проблемами современной психодиагностики и нуждается в квалифицированной психологической поддержке.
Авторы благодарны за помощь и сотрудничество всему коллективу Всероссийского научно-практического центра профориентации и психологической поддержки населения при Министерстве труда РФ.
Глава 1
ПСИХОЛОГИЧЕСКАЯ ЗАЩИТА И ВОПРОСЫ АДАПТАЦИИ: ТЕОРЕТИЧЕСКИЙ КОНТЕКСТ
1.1. СОВРЕМЕННОЕ СОСТОЯНИЕ ПРОБЛЕМЫ
ПСИХОЛОГИЧЕСКОЙ ЗАЩИТЫ
Концепция психологической защиты была и остается одним из наиболее важных вкладов психоанализа в теорию личности и в теорию психологической адаптации. Анализ литературных источников, касающихся становления проблематики психологической защиты, позволяет выделить несколько причин сложности и противоречивости определения статуса этого явления как объекта научных исследований.
Прежде всего отметим следующее. Как научный факт феномен психологической защиты, будучи впервые зафиксирован в парадигме психоаналитических теорий, позже активно изучался в различных ответвлениях глубинной психологии: направление, отношение к которому продолжает оставаться довольно сложным. Среди причин, обусловивших неприятие психоанализа, современные исследователи на первый план ставят факторы идеологического порядка. Г.Л.Ильин отмечает: «Социальный пессимизм Фрейда, его неверие в управляемое общество, в возможность формирования поведения людей, перевоспитание человека... Эта позиция шла вразрез с потребностями современного мира, где решение задачи управления обществом и людьми является не только желательным, но и жизненно необходимым. Неизменность бессознательных влечений на протяжении всей человеческой истории, их постоянное и непримиримое противодействие социальному давлению — эти положения психоанализа значительно ограничивали его распространение как в США, где обещание Уотсона сформировать человека с заданными свойствами обеспечило ему бурный и продолжительный успех; так и в СССР, где создание нового общества предполагало формирование нового человека, с новой психологией, лишенной пережитков прошлого» [38, с. 422]. Известный скепсис в отношении психоанализа возникал и в связи с его определенной методологической ущербностью: редукционизмом, биологиза-цией душевной и социальной жизни индивида, переносом клинических, психопатологических факторов на объяснение поведения здорового человека, постоянным подчеркиванием примата бессознательного, выстраиванием аналогий между онтогенезом и антропогенезом, утверждением постоянного конфликта между сознанием и бессознательным, проблематичностью экспериментальной проверки результатов [38, с. 422–425].
Такая глобально-отрицательная оценка психоанализа нередко вела к замалчиванию или искаженному преподнесению тех психических явлений, заслуга открытия которых ему принадлежит. Сам факт того, что явление психологической защиты было обнаружено в практике психоанализа, приводил к его вытеснению из сферы научных интересов большинства исследователей. А те из них, кто так или иначе все же затрагивал проблему защитных механизмов и тем самым признавал за ними статус научного объекта, не имели строго обоснованного определения этого феномена психической жизни.
Только в отечественных источниках В.И.Журбиным выделено более десятка вариантов определения психологической защиты [31]. Большинство из них не выдерживают критики, защита там определяется через видовые, либо функциональные характеристики: такие как цель, результат, познавательные процессы, аффекты, деятельность, регуляция и т.д. Объективно расхождения в определении любого научного понятия вызваны тем, что содержание понятия во многом задано направлением его операционализации, характер которой в свою очередь, определяется той научной парадигмой, в которой работает исследователь. В этой связи показателен тот факт, что среди авторов нет единства мнений о том, сколько же механизмов защиты существует у человека. Например, в оригинальной монографии Анны Фрейд описано 15 механизмов защиты [130]. Колеман, автор учебника по патопсихологии, предлагает список из 17 защитных механизмов [120]. В словаре-справочнике по психиатрии, опубликованном Американской Психиатрической Ассоциацией в 1975 году [121], перечисляется 23 механизма защиты. В словаре-справочнике по психологической защите Вайллента [173] их насчитывается 18. Этот перечень можно продолжать.
Хотя механизмам защиты был присвоен ряд различных обозначений, многие авторы отмечают широко распространенные неясности, омонимичность и синонимичность существующих терминов. Например, Нойес и Колб [151], авторы фундаментального учебника по психиатрии, отмечают, что «проекция» есть, во многих отношениях, «форма идентификации». Фридман, Каплан и Садок [129] доказывают, что хотя термин «интроекция» был принят для обозначения символического принятия в себя других индивидов, он был оставлен многими исследователями как неудовлетворительный. Подобным же образом высказывается Ариети [114], отмечая, что «изоляция» и «раздвоение» — это два обозначения одного и того же явления. Нойес и Колб [151] также подчеркивают, что «конверсия» не должна считаться отдельным защитным механизмом, поскольку это процесс, включающий в себя подавление, идентификацию, замещение и отрицание. Беллак, Хурвич и Гедиман [116] отмечают, что в психоаналитической литературе термин «интернализация», «идентификация», «интроекция» и «инкорпорация» используются взаимозаменяемо и непоследовательно. Вайллент [173], в свою очередь, утверждает, будто бы термин «интеллектуализация» включает понятия «изоляция», «рационализация», «ритуал», «аннулирование» и «магическое мышление».
Отсутствие понятийной чистоты усугубляется, кроме того, неточным переводом научной терминологии на иностранные языки. Так, например, во многих работах не различаются «подавление» (repression) и «вытеснение» (suppression). В других последнее описывается как осознанный вариант первого. То же самое наблюдается в случае «реактивного образования» (reaction formation) и «превращения в противоположность» (reversa). Иногда отрицание (denia) определяется как частный случай подавления, иногда же между ними признается принципиальная разница. Обращение против себя (turning against onesef) есть, очевидно, не что иное, как частный случай замещения (dispacement), когда иррелевантным объектом выступает собственная личность. Употребление термина «компенсация» также требует уточнения.
Наконец, последней важной причиной теоретической разноголосицы оказывается сложность самого объекта исследования. Психологическая защита как и любой иной объект психологического анализа представляет собой многокачественное, многомерное явление [52]. Каким бы обстоятельным ни был исследовательский проект, все равно он не может предусмотреть изучение объекта во всех его проявлениях и связях — приходится руководствоваться принципом редукции. Это замечание Б.Ф.Ломова целиком и полностью применимо к психологической защите. При этом защитные процессы сугубо индивидуальны, многообразны и плохо поддаются рефлексии. По определению искажаться могут не только субъективные ощущения, но и вербальные сообщения о них, поэтому интроспективный анализ всегда более или менее приблизителен, а выводы гипотетичны.
Наблюдения за результатами функционирования защиты осложняются тем, что реальные стимулы и реакции могут быть отдалены друг от друга во времени и пространстве. Бессмысленное с точки зрения бихевиоризма различение самих действий и их мотивации играет здесь самую существенную роль [138]. Все это обусловливает появление в научной литературе фрагментарных описаний единичных и особенных фактов и затрудняет выделение общего. Кроме того, напомним, некоторые механизмы защиты очень близко соотносятся друг с другом, так что найти различие между ними бывает нелегко, а отчетливые границы можно провести весьма условно.
Таким образом, среди исследователей нет единой точки зрения ни на общее количество защит, ни на степень их соотнесенности друг с другом, ни даже на их ясные определения в некоторых случаях. Это осложняет выявление инвариантных характеристик защиты и ее роли в социально-психической адаптации индивида.
Между тем, одной из задач нашего исследования является приближение к универсальному пониманию защиты в качестве специфического для человека и очень важного средства социально-психической адаптации. Для решения этой задачи нет необходимости подробно излагать историю вопроса, неоднократно описанную во многих публикациях [34, 41, 59, 66, 87 и др.]. Достаточно выделить ключевые моменты в истории развития и научной ревизии взглядов на этот феномен с тем, чтобы на этой основе наметить основные контуры для разработки системной концепции защиты.
Первое упоминание о защите содержится в конце второй части «Предварительного сообщения» Бройера и Фрейда (1893 г.), представляющей собой один из разделов «Исследования по истерии» [117, с. 105]. Впервые З.Фрейд самостоятельно употребляет термин «защита» в своей работе «Защитные нейропсихозы» (1894 г.) [132]. Позднее, в «Этиологии истерии» (1896 г.) [133, с. 51–82] Фрейдом впервые подробно описано функциональное назначение защиты или ее цель. Она заключается в ослаблении интрапсихического конфликта (напряжения, беспокойства), обусловленного противоречием между инстинктивными импульсами бессознательного и интериоризированными требованиями внешней среды, возникающими в результате социального взаимодействия.
В дальнейшем в таких сочинениях как «Концепция подавления» [137], «По ту сторону принципа удовольствия» [99], «Психология масс и анализ «Я» [135], «Я» и «Оно» [100] и др. термин «защита» был заменен Фрейдом на «подавление». В приложении к работе «Подавление, симптомы и беспокойство» (1926) [134, с. 227–308] Фрейд вернулся к старой концепции защиты, введя, наряду с подавлением, специальные обозначения для других механизмов защиты, которые используются в научной литературе до сих пор. Были определены, таким образом, феноменология, цель и психологический субъект защиты.
Последнее высказывание по этой проблеме встречается в пятой части статьи Фрейда «Крайний и бескрайний анализ» (1937) [136, с. 374–379]. В этой работе защита впервые представлена «как общее наименование всех тех механизмов», которые, будучи продуктами развития и научения, ослабляют диалектически единый внутренне-внешний конфликт и регулируют индивидуальное поведение. То есть, явление связывается с основными функциями психики: приспособлением, уравновешиванием и регуляцией.
Взгляды А.Фрейд принципиально не отличаются от взглядов З.Фрейда последних лет его творчества. Ее заслуга заключатся в попытке создания целостной теоретической системы защитных механизмов. В своей фундаментальной монографии, вышедшей в свет в 1936 году. [130] она впервые подробно описала различные способы защитного поведения. Механизмы защиты рассматривались ею как перцептивные, интеллектуальные и двигательные автоматизмы разной степени сложности, возникшие в процессе непроизвольного и произвольного научения; определяющее значение в их образовании придавалось травмирующим событиям в сфере ранних межличностных отношений. Речь идет, таким образом, о генезисе защиты. А.Фрейд выделено несколько критериев классификации защитных механизмов, таких как: локализация угрозы «Я», время образования в онтогенезе, степень конструктивности. Последний критерий нашел дальнейшее развитие в современном делении механизмов защиты на первичные и вторичные, примитивные и развитые, менее или более осознанные, адаптивные и неадаптивные. Она же до конца развила идею З.Фрейда о связи между отдельными способами защиты и соответствующими неврозами, определила роль защитных механизмов в норме и патологии индивидуального развития. И, наконец, А.Фрейд дает первую развернутую дефиницию защитных механизмов: «Защитные механизмы — это деятельность „Я“, которая начинается, когда „Я“ подвержено чрезмерной активности побуждений или соответствующих им аффектов, представляющих для него опасность. Они функционируют автоматично, не согласуясь с сознанием» [131, с. 171].
В этом определении заключена важная мысль об отнесении защиты к тому виду бессознательных явлений, которые мы называем автоматизмами. Следовательно, правомерна постановка вопроса о соотношении сознания и бессознательного в организации защитных процессов. Любое субъективно неприемлемое смысловое содержание, прежде чем подвергнуться подавлению или трансформации, должно быть хотя бы на короткое время осознано как таковое. Затем, простая мыслительная операция свертывается, фиксируется и приобретает условно-рефлекторный, непроизвольный, автоматический характер. Таким образом, помимо определения времени онтогенетической организации, источников, адаптивной ценности механизмов защиты А.Фрейд дифференцировала бессознательность смыслового материала, подвергшегося воздействию защиты и бессознательность защитного процесса.
Активное неприятие психоанализа, имевшее место на протяжении многих лет в отечественной психологии, не позволило исследователям внести сколько-нибудь заметный вклад в разработку проблемы психологической защиты. В работах 50-х — 70-х годов сам термин «защита» тщательно избегался или подменялся терминами «психологический барьер» [2, 60, 94], «защитная реакция» [81], «смысловой барьер» [17, 80], «компенсаторные механизмы» [55, 57, 75, 90] и т.п. Позднее, многие исследователи стали считать, что феномен защитных механизмов может и должен быть предметом действительно научного изучения [11, 13, 36, 56, 58, 59, 85 и др.]. При этом некоторые авторы подчеркнуто дистанцируются от психоаналитической парадигмы, рассматривая защиту либо в границах теории установки (как реорганизацию системы установок) [11, 13], либо в пределах теории деятельности (как временный отказ от деятельности) [69, 72, 87] и т.п.
Среди отечественных исследователей наибольший вклад в разработку проблемы психологической защиты с позиций теории установки внес Ф.В.Бассин [10, 11, 12, 13]. Критикуя психоанализ за отсутствие научной основы, он рассматривает выдвинутые в практике психоанализа феномены на основе «иной методологии» под которой понимается диалектический материализм. В частности Ф.В.Бассин не приемлет положение ортодоксального психоанализа о психологической защите « как своего рода utima ratio, как «последнее остающееся в распоряжении субъекта средство для устранения эмоциональных напряжений, которые вызываются столкновением осознаваемого с противостоящим и враждебным по отношению к нему бессознательным» [13]. Идея подобного принципиального антагонизма сознания и бессознательного оценивается Ф.В.Бассиным как спорная. Он подчеркивает, что главное в защите сознания от дезорганизующих его влияний психической травмы — понижение субъективной значимости травмирующего фактора. Согласно Ф.В.Бассину и, по мнению некоторых других исследователей, — Зейгарник [35, 36, 37], А.А.Налчаджяна [58, 59], Е.Т.Соколовой [84, 85, 86], В.К.Мягер [56] и др., — психологическая защита является нормальным, повседневно работающим механизмом человеческого сознания. Наша точка зрения полностью согласуется с этой позицией. При этом Ф.В.Бассин, как уже отмечалось, подчеркивает огромное значение защиты для снятия различного рода напряжений в душевной жизни. По его мнению, защита способна предотвратить дезорганизацию поведения человека, наступающую не только при столкновении сознательного и бессознательного, но и в случае противоборства между вполне осознаваемыми установками. Автор считает, что основным в психологической защите является перестройка системы установок, направленная на устранение чрезмерного эмоционального напряжения и предотвращающая дезорганизацию поведения.
Правда, исследователи, такие как В.А.Ташлыков [90], В.С.Роттенберг [72], Ф.Е.Василюк [23], Э.И.Киршбаум [41], И.Д.Стойков [87] и др., считают психологическую защиту однозначно непродуктивным, вредоносным средством решения внутренне-внешнего конфликта. Среди ученых этого направления популярна идея о том, что защитные механизмы ограничивают оптимальное развитие личности, ее так называемую «собственную активность», «активный поиск», тенденцию к «персонализации», «выход на новый уровень регуляции и взаимодействия с миром». Мы не можем согласиться с этим подходом, считая его односторонним.
Наше понимание психологической защиты полностью совпадает со взглядами таких авторов, как В.К.Мягер [56], Б.В.Зейгарник [35, 36, 37], Е.Т.Соколова [84, 85, 86], Р.М.Грановская [27], которые предлагают различать между патологической психологической защитой или неадекватными формами адаптации и «нормальной, профилактической, постоянно присутствующей в нашей повседневной жизни» [56, с. 11]. Так или иначе, определение значения психологической защиты в индивидуальном развитии и процессе социально-психической адаптации — вопрос, от которого зависит и отношение к этому феномену в его реальных проявлениях. В этой связи позиция последней группы авторов представляется наиболее адекватной задачам нашего исследования.
Рассматривая проблему опосредования при анализе компенсации чувства неполноценности, Б.В.Зейгарник выделяет деструктивные и конструктивные меры защиты. Первые связываются с неосознанностью их субъектом, а вторые — с осознанным принятием и регуляцией. Материал патологии показывает: многие симптомы при неврозах, тяжелых соматических заболеваниях представляют собой неосознаваемые больными меры защиты. Неосознаваемая и неконструктивная защита отмечается и у здорового человека в ситуации фрустрации. Такие симптомы как негативизм, аутизм часто являются средствами прикрытия нарушенного общения.
Б.В.Зейгарник подчеркивает, что проявляясь на неосознаваемом уровне, меры защиты нередко приводят к деформации поступков человека, нарушению гармоничных связей между целями поведения и определяемой поведением ситуацией. Сознательно поставленная цель и контроль за своими действиями на пути к достижению цели становятся основными звеньями опосредованного поведения.
В ситуациях, затрудняющих достижение поставленных целей или угрожающих личностным установкам человека, он нередко сознательно прибегает к мерам психологической защиты. К сознательным компенсаторным действиям прибегают, например, больные тяжелыми соматическими заболеваниями. Они нередко произвольно отодвигают осознание своей болезни и усиленно предаются привычной деятельности [36].
Е.Т.Соколова отмечает, что психологическая зрелость личности определяется, в частности, степенью отвязанности аффектов от объектов удовлетворения потребности. «Контроль над широким классом аффективных состояний осуществляется путем переструктурирования, иерархизации самих этих состояний в соответствии с усвоенными социально заданными нормами, а также посредством интеллектуальных стратегий (контролей), разрабатываемых индивидом для решения познавательных задач в условиях интерферирующего (и потенциально всегда разрушительного) воздействия аффективных состояний» [86, с. 210].
Наиболее убедительными представляются достижения отечественной науки в исследовании нейрофизиологической основы защиты. В частности, — результаты психофизиологических, фармакодинамических и биоэлектрических исследований здоровых людей и лиц, страдающих психическими расстройствами, полученные сотрудниками группы Э.А.Костандова [44, 45]. В ходе исследований была полностью подтверждена гипотеза о нервных механизмах изменения осознания внешних явлений под влиянием отрицательных эмоций. Регистрация биоэлектрических и вегетативных реакций на эмоционально значимые стимулы, еще не осознаваемые субъектом, позволила предположить существование сверхчувствительного механизма, который на основании информации, не достигающей уровней сознания, способен оценить эмоциогенное значение раздражителя, повысить порог восприятия и вызвать соответствующую когнитивную переоценку.
Коротко, физиологическая основа защиты по Э.А.Костандову сводится к следующему. В случае длительного и сильного воздействия на индивида раздражителей, вызывающих отрицательные эмоции, образуются временные связи между сенсорными элементами неокортекса, воспринимающими условные эмоциональные раздражители, и структурами лимбической системы, участвующими в организации данной отрицательной эмоции. При повторных воздействиях аналогичных или субъективно связанных с ними раздражителей порог активации соответствующих структур лимбической системы должен значительно снижаться вследствие пластических изменений в синапсах и постсинаптической мембране. В этих случаях даже при очень слабой афферентной импульсации, например, от кратковременного воздействия физически слабого, но эмоционально значимого, в частности словесного, раздражителя, кортикофугальным путем через временные связи возбуждаются структуры лимбической системы, участвующие в нервной организации данной эмоции. Это возбуждение, в свою очередь, по механизму обратной связи приводит к изменению возбудимости неокортекса — облегчению или подавлению функциональной активности корковых нейронов. Эти восходящие неспецифические влияния на неокортекс со стороны лимбической системы лежат в основе явления психологической защиты.
В последнее десятилетие термин «психологическая защита» часто вводится в контекст самых различных, как научных, так и научно-популярных трудов по медицинской [16, 24, 39, 40, 57, 62, 64, 75, 90], социальной [4, 58, 59, 103], возрастной и педагогической психологии [17, 18, 27, 46, 60, 76], нейропсихологии [44, 45, 91], педагогике [80, 81, 94, 95, 107, 108], юридической психологии [32, 70, 96] и т.д. В.М.Прошкиной [66] предпринята попытка систематизации типологий защитных механизмов в медицинской психологии (в клинике неврозов по Б.Д.Карвасарскому; в исследованиях стресса по В.А.Ташлыкову; в клинике алкоголизма по В.Э.Бехтелю) и в юридической психологии (по А.Р.Ратинову и Г.Х.Ефремовой). Несмотря на актуальность, теоретическую и практическую значимость этих исследований, узкая специализация авторов оставляет открытым вопрос о системной и универсальной концепции защиты.
В научно-популярной литературе трактовки понятия варьируются от ортодоксально психоаналитических до узкотематических, самодеятельных и часто неубедительных [64, 74, 89 и др.]. Эта ситуация представляется нам неудовлетворительной, поскольку при отсутствии связной, системной концепции защиты и одновременной потребности в научной интерпретации и прогнозировании защитного поведения индивидов и групп, в общественное сознание закладывается упрощенное, во многом утилитарное представление о сложном психическом феномене. Отсутствие, по крайней мере в отечественной научной литературе, развитого и структурированного понятия о защитных механизмах признается практически всеми исследователями. Например, Ф.Е.Василюк утверждает, что надежда «рано или поздно отыскать исчерпывающий набор защитных или компенсаторных „первоэлементов“ иллюзорна» [23, с. 74], Л.Г.Первов также отмечает, что «общепринятая классификация защитных механизмов пока отсутствует» [64, с. 178].
Более широко и однозначно в трудах отечественных исследователей освещается проблема, смежная с проблемой защиты в аспекте ее генезиса, а именно проблема ранних детско-родительских отношений. В работах В.В.Столина [88], А.Я.Варга [79], Е.Т.Соколовой [86], В.И. Гарбузова [25], Г.В.Бурменской с соавт. [21], М.И.Буянова [22], В.В.Лебединского с соавт. [105], Э.Г.Эйдемиллера и В.В.Юстецкого [104] и др. ранние межличностные взаимодействия ребенка однозначно оцениваются как определяющий фактор его дальнейшего психического развития и социальной адаптации. Наибольшего внимания в свете нашего исследования заслуживает уже упоминавшаяся монография Е.Т.Соколовой. Автор не только анализирует причины формирования и определяет закономерности функционирования когнитивной и эффектной составляющих Я-концепции, но и рассматривает регуляторную функцию самосознания и самооценки в интерперсональных взаимодействиях. В ходе экспериментальных исследований, проведенных Е.Т. Соколовой и ее сотрудниками выяснилось, что «измененные образ Я и структура самоотношения формируются и стабилизируются посредством ряда специфических когнитивных стратегий защиты. Удалось доказать универсальность или во всяком случае широкий спектр действия указанного механизма. Были выявлены также факторы, опосредствующие действие этого механизма, в частности роль индивидуальных характерологических особенностей и когнитивного стиля личности» [86, с. 4].
Наше видение проблемы полностью согласуется с выводами Е.Т.Соколовой, поскольку мы считаем механизмы защиты теми первичными интрапсихическими образованиями, которые являются следствием ограничения спонтанной экспрессии ребенка. С их помощью стабилизируется так называемая «позитивная Я-концепция» и ослабляется эмоциональный конфликт, угрожающий ее стабильности.
В соответствии с задачами настоящего исследования целесообразно рассмотреть взгляды зарубежных авторов на проблему защиты. Определенные ее аспекты широко обсуждались в трудах представителей различных направлений неортодоксального психоанализа, таких как А.Адлер [109, 110], К.Хорни [139], Х.Салливен [167, 168, 169], Э.Фромм [101, 102, 138], Э.Эриксон [124], В.Райх [161], П.Лойстер [146], Э.Берн [14] и др. Значительное место в трудах этих специалистов отводится проблеме генезиса механизмов защиты и определяющей роли семьи в этом процессе. При этом семья понимается как психосоциальный посредник общества, призванный с помощью гетерономного вмешательства в развитие ребенка актуализировать различные механизмы защиты как средства социальной адаптации. В дальнейшем защитные механизмы, согласно неофрейдистам, осуществляют регуляцию поведения таким образом, что они, помимо сознания человека, предопределяют весь его последующий «стиль жизни» [110].
Можно выделить три относительно обособленных подхода к рассмотрению данной проблемы:
1) исследование предпосылок, то есть ранних детско-родительских отношений, стереотипов родительского поведения, реакций детей с учетом или без учета особенностей их темперамента;
2) исследование интрапсихических образований, выступающих как последствия этих отношений;
3) исследование и типологизация особенностей характера и поведения подростков и взрослых людей, иногда со ссылкой на предыдущие аспекты проблемы, но, как правило, без конкретизации.
Некоторыми исследователями предпринимались попытки синтеза этих подходов, основное внимание, однако, акцентировалось на каком-либо одном, реже двух направлениях. Например, в упоминавшейся монографии А.Фрейд внимание автора сосредоточено в основном на первой и второй позициях [130]. Э.Эриксон, подчеркивая роль социокультурных изменений условий существования индивида в решении проблем позитивной идентификации и адаптации, не конкретизирует свои взгляды на интрапсихические образования, связанные с этим изменениями [124]. Говоря об определяющей роли «гетерономного» (т.е. противоречащего естественному росту и развитию) воздействия родителей на ребенка в актуализации механизмов «бегства от свободы» и адаптивных характерологических особенностях, Э.Фромм не рассматривает специфики этого воздействия [101, 102]. К.Леонгард в своей широко известной концепции акцентуаций личности сосредотачивает внимание в основном на поведенческих аспектах акцентуаций и только в описаниях некоторых клинических случаев анализирует их неврожденные детерминанты [50]. Р.Плутчик в этой связи также ограничивается замечанием о том, что «в процессе взросления каждый индивид сталкивается с большим разнообразием ситуаций, вызывающих эмоциональные состояния, выражения которых чреваты дальнейшим конфликтом и дополнительной опасностью. В результате ребенок развивает защитные стратегии, представляющие из себя косвенные пути переживания эмоционального конфликта и совладания с ним» [159, с. 254]. При этом вне поля зрения автора остаются как типы ограничения экспрессии, так и типы защитного поведения. В числе исследователей, рассматривавших в разных парадигмах психологического знания проблему ранних межличностных взаимодействий субъекта и их последствий, могут быть также названы Р.Берне [15], Д.Шектер [162], А.Адлер [109, 110], К.Хорни [139], В.Байярд и Д.Байярд [8], Э.Берн [14] и др.
Важным вкладом неортодоксальных психоаналитиков в развитие проблемы защиты оказалось определение ими составляющих позитивного «образа Я» или, другими словами, психологического объекта защиты. Такими составляющими признаны: защищенность [139], полноценность [109, 110], независимость [101] и идентичность (принятие и самопринятие) [124]. Другим общим моментом является то, что все представители глубинной психологии считают: организм реагирует на разноуровневые нарушения гомеостаза как целостная система. Например, В.Райх отмечает, что защитным механизмом может быть вся структура характера человека [161]. Это положение лежит в основе таких гипотез как: связь между ненормативным функционированием механизмов защиты и определенными акцентуациями характера, диагнозами, девиациями поведения, психосоматическими заболеваниями.
В целом, генеральной идеей неофрейдизма является положение о принципиально преодолимом противостоянии индивида и общества. Механизмы защиты онтогенетически развиваются как способы компромиссного сосуществования индивида с внешней социальной реальностью, эффективной адаптации, сохранения биологического, интрапсихического и поведенческого гомеостаза. Эта проблема имеет и оборотную сторону. Если нормальный процесс социализации на ранних этапах развития индивида по каким-либо причинам нарушается, это ведет к ненормативному (в статистическом понимании термина) функционированию механизмов защиты. А поскольку они входят в разряд неосознаваемых автоматизмов, то детерминируемое ими поведение индивида в новом социальном контексте характеризуется как невротическое, девиантное и т.д. Таким образом, изначально предназначенные для адаптации, механизмы защиты могут приводить и к дезадаптации при определенных условиях, которые будут подробно рассмотрены в разделах 1.3. и 1.4.
Проблематика защитных механизмов нашла свое отражение и в исследованиях стресса [42, 47, 77, 147, 148, 149, 171, 172 и др.]. Руководствуясь принципом гомеостаза, выдвинутым У.Кенноном, теоретик стресса Г.Селье [47] дал новое психофизическое обоснование комплексной защитной реакции энергетической системы на жизненно значимые изменения во внешней среде. В более поздних исследованиях стресса механизмы защиты, как правило, сопоставляются с родовой категорией психической регуляции — механизмами совладания. Последние некоторые специалисты определяют как осознанные варианты бессознательных защит или осознанные поведенческие и интрапсихические усилия по разрешению внешне-внутренних конфликтов [149, 153, 155, 159]. В других случаях механизмы совладания считаются родовым понятием по отношению к механизмам защиты и включают в себя как бессознательные, так и осознанные защитные техники [171, 172].
Исследователями стресса предпринимались попытки инвентаризации механизмов защиты. Заслуживают внимания предложенные группой Р.Лазаруса параметры классификации механизмов совладания и защиты и дифференциации между ними. К ним отнесены: временная направленность; инструментальная направленность (на окружение или на самого себя); функционально-целевая значимость (имеет ли механизм функцию восстановления нарушенных отношений индивида с окружением или же только функцию регуляции эмоционального состояния); модус совладания (поиск информации, реальные действия или бездействие). Ранее, в 1976 году, Р.Лазарус провел дифференциацию непродуктивных методов психологической защиты, выделив в одну группу симптоматические техники (употребление алкоголя, транквилизаторов, седативных препаратов и т.д.), а в другую группу — «интрапсихические техники когнитивной защиты» (идентификация, перемещение, подавление, отрицание, реактивное образование, проекция, интеллектуализация) [47, 149].
Между тем, как справедливо заметил Р.Плутчик [159], в этой классификации неправомерно смешиваются собственно механизмы защиты и детерминируемые ими виды деструктивного защитного поведения. Т.Кокс [42] рассматривает только три паллиативные формы разрешения стрессовых ситуаций (перемещение, отрицание, интеллектуализацию). Д.Берне [118] и X.Кроне [145] все многообразие техник по переработке субъективно неприемлемой, вызывающей напряжение информации сводят к одному фундаментальному параметру, представляющему дихотомию полюсов континуума «сенсибилизация — репрессивность». Репрессивная переработка информации представляет собой примитивно структурированную и онтогенетически более раннюю форму устранения беспокойства. Другой полюс, сенситивный, более структурирован и вариативен, однако, также причисляется к неадекватным формам редукции тревоги.
Для цели нашего исследования наиболее приемлема классификация механизмов защиты на внутренние (интернальные, пассивные) и внешние (экстернальные, активные) [164 и др.]. Она, с одной стороны, косвенно подтверждает более позднюю концепцию полярной противоположности некоторых механизмов защиты [159], а с другой, — может быть отражением роли генетического фактора в образовании индивидуальных защит.
В исследованиях стресса были уточнены характеристики ситуаций образования новых и актуализации имеющихся механизмов защиты. Впоследствии Ф.В.Бассин обозначил их термином «эксквизитные ситуации». Было подтверждено и положение об адаптивной ценности механизмов защиты как специфических средств установления биологического, психологического и поведенческого равновесия. Реально, сохранение гомеостаза на всех уровнях взаимодействия индивида со средой зависит от способности к адекватным изменениям, от лабильности субстанции, представляющей тот или иной уровень: от защитных, приспособительных биохимических реакций клеток и органов, через физиологическое возбуждение и реакции антиципации, до способности к изменению психических образов в условиях изменяющейся реальности.
Однако ненормативное функционирование любой защитной системы ведет к тому, что биологически целесообразные приспособительные реакции на других уровнях приобретают свойства патогенного фактора.
Последнее мнение особенно характерно для специалистов в области исследований стресса и для работ авторов, объявляющих себя сторонниками «психосоматической медицины» — направления, оформившегося в 30-е годы. Именно тогда широкое распространение получили концепции «символического языка органов», «специфического эмоционального конфликта» и «профиля личности».
Теория «символического языка органов» наиболее полно отражает психоаналитические идеи. Согласно ей, симптомы внутренних заболеваний выступают в роли символов, подвергшихся защите неприемлемых, асоциальных устремлений индивида. Подавленное смысловое содержание «говорит» на языке расстроенной функции того или иного органа. Так, например, отвращение, неприятие чего-либо или кого-либо выражается рвотой и т.п. [166].
Теория «специфического эмоционального конфликта» разработана в трудах Ф.Александера [112]. Согласно его представлениям психосоматические заболевания являются физиологическим выражением перманентно действующей сверхинтенсивной защиты типа отрицания или подавления. Он выделяет три формы психогенных заболеваний: истерические конверсии, вегетативные неврозы и психосоматические заболевания, считая их результатом функционирования защиты разной степени интенсивности. Характер соматических синдромов зависит от модальности эмоций, включенных в конфликт. Физиологической основой теории Ф.Александера являлось учение У.Кеннона, психологическим содержанием — основные положения психоанализа.
Концепция «профиля личности» разработана в исследованиях Ф.Дунбар [122]. Считая эмоциональные реакции производными от личности больного, автор обращает внимание на связь между особенностями личностного профиля и развитием у данного субъекта соответствующих соматических заболеваний. Выделенные Ф.Дунбар коронарный, гипертонический, аллергический и склонный к повреждениям личностные типы послужили стимулом для многочисленных работ по исследованию типологии личности. Теория «профиля личности» может рассматриваться как развитие и углубление теории «специфического конфликта».
Дальнейшее развитие психосоматических концепций прогрессирует в связи со значительными достижениями нейроэндокринологии, анатомии и физиологии мозга, физиологии эмоций. С другой стороны каждое из рассмотренных направлений подвергалось критике и ревизиям с разных позиций, что нисколько не снижает их принципиальной достоверности. Показательно в этом отношении высказывание Э.Берна: «Иногда мы испытываем гнев или страх, не имея возможности что-нибудь сделать по этому поводу, и тогда мы не в состоянии использовать излишнюю энергию. Эта энергия должна куда-то деться, и, раз нормальный путь ее применения блокирован, она воздействует на сердечную мышцу или другие внутренние органы, вызывая сердцебиение и другие неприятные ощущения. Во всяком случае, излишняя энергия не может просто исчезнуть; если она не используется своевременно для борьбы или бегства или не расходуется на... сокращение внутренних органов, то эта энергия припасается до того момента, когда она сможет проявиться в прямой или косвенной форме» [14, с. 34–35]. « ...если у человека долго не удовлетворяется некоторое напряжение, осознанное или неосознанное, то оно может частично облегчаться посылкой электрических импульсов по желудочным нервам... до тех пор, пока он не получит язву желудка» [14, с. 161]. Таким образом, ненормативное функционирование механизмов защиты, отвечающих за снятие энергетического напряжения, может привести к психосоматическим расстройствам и заболеваниям.
В современной зарубежной научной литературе широкое распространение получили идеи о смежности — полярности механизмов защиты [114, 159] и о разной степени их примитивности. Так, согласно Уайту [174], первичные защитные процессы — это отрицание и подавление, а вторичные — это проекция, реактивное образование, замещение и интеллектуализация. В противоположность Уайту, Инглнш и Финч [123] описывают и проекцию, и интроекцию как два наиболее примитивных защитных средства, тогда как Эвальт и Фарнсуорф [125] считают регрессию очень примитивным видом защиты. Вайллент дает наиболее детальную классификацию защит по четырем уровням, отражающим относительные степени их сложности, В его терминологии наиболее примитивные «нарциссические» механизмы — это отрицание, проекция и искажение [173]. «Незрелые» защиты, типичные для личностных расстройств — это фантазия, ипохондрия, двигательная активность и пассивно-агрессивное поведение. «Невротические» защиты включают интеллектуализацию, подавление, замещение, реактивное образование и диссоциацию (т.е. разделение личности). И вершиной этой иерархии являются «зрелые» защиты, такие как сублимация, вытеснение (т.е. произвольное подавление), альтруизм, предвидение и юмор. Несмотря на очевидную важность этих идей, они лишь частично отражают определенные аспекты соотношений между механизмами защиты, не претендуя на синтез инвариантной структуры ни на интерпсихическом ни, тем более, на интерперсональном уровне существования феномена.
Анализ литературы по проблеме позволяет сделать вывод, что в настоящее время существует небольшое количество удачных попыток интеграции значительной части теоретического и эмпирического знания о защитных механизмах в единую концепцию. Одной из них, наиболее релевантной задачам нашего исследования, является «Структурная теория защит Эго», разработанная доктором психологии, профессором Робертом Плутчиком с соавторами в 1979 году [159]. Метод, использованный при ее создании включает ряд теоретических постулатов и эмпирических процедур. В нем есть попытка интегрировать психоаналитическое понимание природы защитных механизмов с психометрическими техниками разработки тестов. Кроме того, он вобрал в себя многое из структурных моделей эмоций и диагнозов в целях обеспечения многозначного контекста. Системность и универсальность теоретической модели (см. раздел 1.2.) обосновывают нашу попытку вынести ее за рамки интрапсихической сферы жизнедеятельности субъекта и применить для решения некоторых проблем возрастной и педагогической психологии.
1.2. СТРУКТУРНАЯ ТЕОРИЯ МЕХАНИЗМОВ ЗАЩИТЫ.
Предлагая оригинальную теоретическую модель защиты, Р.Плутчик неоднократно подчеркивает, что она концептуально базируется на общей психоэволюционной теории эмоций, разработанной им же и описанной в ряде книг и научных статей. Так как использование защитных механизмов, являющихся по Плутчику производными эмоций, характерно не только для взрослых людей, но и для младенцев (Chess, 1964, 1966) и даже в некоторых случаях для низших животных (Gooda, 1967; Lorenz, 1966), автор считает необходимым поместить концепцию защиты в широкую эволюционную структуру. Представляется целесообразным начать с обзора некоторых положений общей психоэволюционной теории эмоций и затем перейти к обсуждению взглядов автора на психологическую защиту и ее механизмы.
ПСИХОЭВОЛЮЦИОННАЯ ТЕОРИЯ ЭМОЦИЙ
Впервые она была опубликована в 1958 году (Putchik, 1958). Развита 4 года спустя в солидном монографическом исследовании (Putchik, 1962), она затем была значительно расширена и детализирована в серии статей и книг (Conte & Putchik, 1981; Putchik, 1970, 1980, 1983, 1984, 1989; Putchik, Keerman & Conte 1979; Putchik & Patman, 1977). Получив международное признание, она использовалась для раскрытия инфраструктуры групповых процессов и интеракций личности (Keerman, 1979) природы кошмаров (Keerman, 1987) и аффективной структуры категорий Роршаха (Keerman, 1989). Описано также приложение основных идей теории к практике психотерапии (Putchik, 1990). Суть психоэволюционной теории может быть изложена в шести фундаментальных постулатах.
1. Эмоции — это механизмы коммуникации и выживания, основанные на эволюционной адаптации.
2. Эмоции имеют генетическую основу.
3. Эмоции — это гипотетические построения, основанные на очевидных явлениях различных классов.
4. Эмоции — это цепи событий со стабилизирующими обратными связями, которые создают некоторый тип поведенческого гомеостаза.
5. Отношения между эмоциями могут быть представлены в виде трехмерной структурной модели.
6. Эмоции соотносятся с рядом производных концептуальных областей.
Каждый из этих постулатов Р.Плутчик детально рассматривает в той или иной из научных работ, перечисленных выше. Здесь будут даны только короткие комментарии к постулатам 1, 4, 5 и 6, представляющим теоретическую ценность для нашего исследования.
Эволюционная теория предполагает, что естественная окружающая среда ставит проблемы выживания перед каждым организмом и видом. Эти проблемы включают дифференцированное реагирование на жертву и хищника, пищу и особь своего вида, тем, кто заботится, и тем, кто требует заботы и т.д. Эмоции могут быть концептуализированы как базисные адаптивные паттерны, которые, что неоднократно подчеркивает автор, могут быть идентифицированы на всех филогенетических уровнях. Иначе говоря, эмоции это ультраконсервативные эволюционные поведенческие средства адаптации (такие же как аминокислоты, ДНК и гены), повышающие шансы организмов на выживание. Они, следовательно, сохраняются в функционально эквивалентных формах через все филогенетические уровни.
Специфические способы поведения, с помощью которых осуществляются эти функции, будут в животном мире очень разнообразны, но базисный прототип их остается инвариантным. Ссылаясь на некоторых социобиологов и натуралистов (Wison, 1975; Van Hoff; Scott, 1958), Плутчик затем модифицирует данное Скоттом описание общих классов адаптивного поведения (Putchik, 1962). Модификация преследует одну цель: достижение наибольшей общности через все филогенетические уровни. Получившийся список выглядит следующим образом.
Инкорпорация. Поедание пищи или принятие благоприятных раздражителей вовнутрь организма.
Отвержение. Избавление организма от чего-либо непригодного, что было воспринято ранее.
Протекция. Поведение, призванное обеспечить избегание опасности или вреда. Сюда включается бегство или любое другое действие, которое увеличивает расстояние между организмом и источником опасности.
Разрушение. Поведение, призванное разрушить барьер, который препятствует удовлетворению важной потребности.
Воспроизводство. Репродуктивное поведение, которое может быть определено в терминах приближения, тенденции к сохранению контакта и смешивания генетических материалов.
Реинтеграция. Поведенческая реакция на потерю чего-либо важного, чем обладали или наслаждались. Его функция в обретении вновь опеки.
Ориентация. Поведенческая реакция на контакт с неизвестным, новым или неопределенным объектом.
Исследование. Поведение, обеспечивающее индивиду схематичное представление о данной окружающей среде.
Таким образом, ценность первого постулата психоэволюционной теории эмоций состоит в определении восьми базисных адаптивных реакций, которые являются прототипами восьми базисных эмоций, а в комбинациях — всех существующих эмоций. Механизмы психологической защиты, как будет показано ниже, являются производными эмоций и, следовательно, могут быть концептуализированы в подобных же терминах. Выбор именно этих прототипов и их обозначений обусловлен тем, что, во-первых, в них резюмируется содержание многих литературных источников по предмету, касающихся людей и животных; во-вторых, они идентифицируются на всех филогенетических уровнях; в-третьих, они способны создать основу структурной модели, а также выявить связи между некоторыми психическими феноменами, традиционно рассматривающимися отдельно друг от друга: эмоциями, механизмами защиты, характерологическими особенностями и диагнозами.
В четвертом постулате теории говорится о том, что эмоции — это составные цепи последовательных событий со стабилизирующими обратными связями, создающими некий тип поведенческого гомеостаза. Рисунок 1 иллюстрирует эту мысль.
Эмоции вызываются различными событиями, которые должны быть когнитивно оценены с точки зрения значимости для благополучия индивида. Результатом оценки являются различные переживания, а также определенные физиологические изменения. Физиологические изменения носят характер реакций антиципации, связанных с различными напряжениями или импульсами: побуждением к исследованию, атаке, отступлению или спариванию. В зависимости от силы этих разнородных импульсов появляется векторная равнодействующая в форме наблюдаемого действия, которое призвано оказать эффект на стимулы, вызвавшие первоначально эту цепь событий. Так, сигналы дистресса, исходящие от щенка, или плач младенца повышают вероятность появления матери или существа, заменяющего ее. Эффективность этой комплексной системы с обратной связью состоит в снижении угрозы или в изменении опасной ситуации таким образом, что достигается временный поведенческий гомеостатический баланс.
Исходя из задач нашего исследования, теоретическая значимость данного постулата заключается в построении гипотетической модели реагирования на значимый стимул на интра- и интерпсихических уровнях. Особенно важным представляется последовательность расположения когнитивного, эмоционального и поведенческого компонентов, поскольку именно на этих этапах и с той же последовательностью происходит онтогенетическая организация и актуальное функционирование механизмов защиты.
Эта мысль может быть проиллюстрирована с помощью таблиц 1, 3 и рисунка 2.

Таблица 1.
Комплексная последовательность событий, включенных в развитие эмоции.

Стимульное событие =>Подразумеваемая когниция =>Переживание =>Поведение =>ЭффектУгроза«Опасность»Страх, ужасБегствоСамосохранениеПрепятствие«Враг»Гнев, яростьНападение; кусаниеРазрушениеПотенциальный партнер«Обладать»Радость, экстазУхаживание спариваниеВоспроизводствоПотеря значимого индивида«Заброшенность»Печаль, гореПризыв к помощи и воссоединениюРеинтеграцияЧлен группы«Друг»Принятие, довериеУхаживание содействиеАффиляция. присоединениеОтвратительный объект«Отрава»Отвращение, ненавистьИзвержение, отталкиваниеОтвержениеНовая территория«Что там?»ОжиданиеОбследование, организацияИсследованиеНеожиданный новый«Что это?»УдивлениеОстановка, тревогаОриентация
В таблице 1 показано, как происшествие определенных стимульных событий, например угрозы со стороны врага или потери родителя, приводит к когниции (интерпретации), такой как «опасность» или «заброшенность». Данная когниция может быть (не быть) рефлексивна или бессознательна, она будет приводить к интроспективному переживанию в виде «страха» или «печали», о которых мы обычно думаем как об эмоциях. Состояние переживания — лишь звено в цепи реакций, за ним будет следовать, с определенной вероятностью, какой-то тип соответствующего поведения. Такие действия эффективны и ведут к сохранению индивида или помощи от родителя или другого члена группы. Слово «эмоция» Р.Плутчик относит ко всей этой комплексной цепи реакций, обладающих адаптивной ценностью для индивида в деле преодоления различных жизненных кризисов или проблем выживания.
Рассматривая комплексную цепь реакций, названную эмоцией, автор обращает внимание на ряд превратностей, которые могут произойти с этой последовательностью. Несколько замечаний представляются нам здесь особенно важными. «С одной стороны, — пишет Р.Плутчик, — инициирующая когниция может быть ошибочна, например, угроза недопонята или не так интерпретирована. Защиты Эго, такие как отрицание или проекция, играли бы здесь несомненную роль. Если когниция точна, все-таки возможно, что переживательный аспект эмоциональной цепи будет блокирован, модифицирован или искажен. Такие защиты Эго, как замещение или компенсация могут действовать в этой точке, трансформируя переживание соответствующим образом».
Иначе говоря, когнитивная оценка ситуации может быть изначально ошибочной или же сначала адекватной, но затем может быть искажена в целях модификации эмоционального переживания. Это очевидно, поскольку существование и качество любой эмоции предполагает наличие определенной инициирующей когниции. Здесь имеет смысл обратиться к определению защиты, которого в явном виде Плутчик не дает, но, которое исходя из контекста, может быть реконструировано следующим образом.
Психологическая защита — это последовательное искажение когнитивной и аффективной составляющих образа реальной эксквизитной ситуации с целью ослабления эмоционального напряжения, угрожающего индивиду в случае, если бы ситуация была отражена в предельно возможном для него соответствии с реальностью.
Следующая схема представляет собой попытку Р.Плутчика описать гипотетические процессы, как части, включенные во все когнитивные акты (Putchik, 1980). Она базируется на том, что когниции понимаются как ряд развивающихся функций, основанных на механизмах мозга, которые призваны составлять схемы окружающей среды, предвидеть будущее и организовывать адекватные действия. В общем виде, для успешной адаптации организма к потенциально опасной среде он должен иметь способ накопления информации об этой среде в памяти, иметь способ востребовать информацию в случае необходимости и способ использовать возвращенные сигналы как базис действий. Мы попытались продолжить эту схему, введя в нее три группы защитных механизмов, являющихся по существу искажением существующих психических процессов. Под нормой в данном случае понимается протекание этих процессов у данного индивида в эмоционально нейтральной ситуации. Детали резюмируются на рисунке 2.
Включение нами защитных механизмов в схему когнитивно-эмоционального функционирования основано на очевидности того факта, что субъективное искажение реальности может происходить трояким образом. Нежелательная информация может игнорироваться или не восприниматься, может, будучи воспринятой, забываться, и может, в случае допуска в систему и запоминания, интерпретироваться удобным для индивида образом. Соответственно, в схему включены те или иные психические процессы. Функционирование защит, связанных с процессами восприятия, внимания и памяти может быть также объяснено и на физиологическом уровне (см. 1.1.). При этом большинство защитных механизмов занимает как бы промежуточное положение между первой, второй и третьей группой, так как информация может быть частично воспринята, частично забыта или трансформирована. Разумеется, дифференцировать защитные механизмы можно только условно из-за близкой соотнесенности многих из них друг с другом. Приведенная в схеме гипотетическая шкала «примитивности — развитости» отражает наши представления о связи между личностной и интеллектуальной зрелостью индивида и использованием им тех или иных механизмов защиты.
Пятый постулат теории предполагает, что отношения между эмоциями могут быть представлены в виде трехмерной структурной модели, имеющей форму конуса. Вертикальное измерение отражает интенсивность эмоций, круг характеризует их сходство, а полярность представлена противоположными эмоциями в этом круге. (Рис. 3).
Этот постулат также включает положение о том, что некоторые эмоции являются первичными, а другие — производными или смешанными (Рис. 4).
Ряд опубликованных исследований доказывает правомерность той модели, которая отражена на рисунке 4 (Fisher, Heise, Bohrnstedt & Lucke, 1985; Conte & Putchik, 1981; Putchik, 1980; Russe, 1989; Wiggins, 1985).
Пятый постулат представляет несомненную важность для нашего исследования, так как структурная модель эмоций является основой построения теоретической модели защиты. При этом, исходя из модели Р.Плутчика, мы затем расширяем ее за счет включения соответствующих особенностей защитного поведения в норме, акцентуации характера, возможных девиаций поведения, психосоматических расстройств, типов ролей в группе и некоторых аспектов организации механизмов защиты в онтогенезе. Эти позиции отражены в разделе 1.3. настоящего исследования.
 SHAPE * MERGEFORMAT 

Представление о первичных и производных эмоциях ведет к шестому базисному постулату, где автор утверждает, что эмоции имеют связь с группой производных концептуальных областей.
Эта идея разрабатывается Р.Плутчиком несколькими разными путями. Так, он доказывает, что язык смешанных эмоций идентичен языку черт характера личности. Жесткость считается сочетанием гнева и отвержения, общительность — сочетанием радости и принятия, осторожность — комбинацией опасения и ожидания и т.д. Эмоциональные компоненты идентифицируются во многих чертах характера личности. Кроме того, очевидно, что черты характера, также как и эмоции, могут быть представлены в виде кругообразной модели. Идея производных развивается автором и далее. Диагностические термины, например, «депрессия», «маниакальность», «паранойя» рассматриваются как крайние выражения таких эмоций, как печаль, радость и отвержение. Некоторые исследования показывают, что язык диагнозов также имеет кругообразную структуру (Putchik & Patman, 1977; Schacter & Putchik, 1966).
Продвигаясь еще на один шаг в рассмотрении понятия производных, Р.Плутчик убедительно доказывает, что язык защит Эго может быть концептуализирован как имеющий отношение к эмоциям. Например, «замещение» рассматривается как бессознательный способ справиться с гневом, который не может быть выражен прямо и безнаказанно. Аналогично, «проекция» считается бессознательной попыткой справиться с самонеприятием путем атрибуции этого чувства другим людям. Подобные параллели, которые мы детально рассмотрим ниже, могут быть проведены для каждой из первичных эмоций. Идея производных более полно иллюстрируется в таблице 2, где показаны концептуальные связи между аффектами, поведением, функциями, чертами характера, диагнозами и защитами. Сюда добавлены также стили совладания, которые автор гипотетически определяет как осознанные варианты бессознательных защит. Так, нахождение недостатков соотносится с проекцией, превращение в противоположность — с реактивным образованием, а схематизирование — с интеллектуализацией. Авторами предлагаются и другие производные области (Таблица 2).
Таблица 2.
Эмоции и их производные.

Биологические регулятивные процессыПоведение экспрессияАдаптивная функцияСубъективные
состоянияЧерты характераДиагнозыМеханизмы защитыСтили совладанияСоциальные институтыИзбеганиеБегствоСамосохранениеСтрахРобкийПассивность
ТревожностьПодавлениеВытеснение
ИзбеганиеРелигияПриближениеАтакаРазрушениеГневСкандальный
СварливыйАгрессивностьЗамещениеПодстановкаВойна, спорт, полицияОбъединениеСпариваниеВоспроизводствоРадостьДружелюбный
ОбщительныйМаниакальностьРеактивное образованиеПревращение в противоположностьСемья и бракРазделениеСигнал дистрессаВоссоединениеПечальУнылыйДепрессивныйКомпенсацияЗаменаИскусство, творчествоГлотаниеЕдаИнкорпорацияПринятиеДоверчивыйИстерияОтрицаниеИгнорированиеПсихотерапия, массовая культураВыбросИзвержениеОтвержениеОтвращениеВраждебныйПаранойяПроекцияОбвинениеМедицинаНачало действийРазведкаИсследованиеОжиданиеЛюбопытныйНавязчивостьИнтеллектуализацияСхематизированиеНаука и технологияОстановкаЗамираниеОриентированиеУдивлениеИмпульсивныйНеустойчивостьРегрессияПросьба о помощиИгры
Теоретическая ценность шестого постулата в свете задач нашего исследования заключается в обосновании базисного принципа структурной теории защиты. Исходя из концепции производных, мы можем на строго научной основе рассматривать не затрагиваемые Р.Плутчиком сферы жизнедеятельности индивидов и групп с точки зрения психологической защиты. Конкретно имеются в виду норма и девиации защитного поведения, типы ролей в группе, типы родительского отношения, конфликты, психотерапия и т.д. Эти аспекты будут отражены в разделах 1.3. и 1.4. В перспективе возможно также внедрение рассматриваемой ниже структурной теории в более широкий социальный контекст.
МЕХАНИЗМЫ ЗАЩИТЫ КАК РЕГУЛЯТОРЫ ЭМОЦИЙ
Теоретическая модель механизмов защиты была разработана Р.Плутчиком в соавторстве с Г.Келлерманом и Х.Контом в 1979 году. Затем он неоднократно возвращался к ней в виде статей с уточнениями, дополнениями, а также используя ее, как теоретическую и методологическую основу при разработке теста-опросника механизмов защиты «Life Stye Index» [156, 157, 158, 159, 160].
Краткое содержание этих научных работ сводится к следующему.
Полностью признавая концепцию защиты одним из наиболее важных вкладов психоанализа в теорию личности, в теорию психической адаптации, а также в теорию диагнозов и прогнозов, Р.Плутчик отмечает количественную ограниченность и качественную несостоятельность попыток построения теоретической модели защиты для понимания:
1) отношений между специфическими защитами;
2) отношений между специфическими защитами и специфическими эмоциями;
3) адаптивного значения этих отношений.
Подробный анализ научных публикаций, касающихся данной проблематики, позволяет ему сделать вывод о том, что в литературе существует по крайней мере три концепции механизмов защиты. Одна утверждает, что эти механизмы частично совпадают друг с другом и варьируются по степени сходства. Вторая полагает, что некоторые защиты есть полярные противоположности. Третья, часто встречающаяся точка зрения, заключается в том, что некоторые защиты более примитивны, чем другие. Очевидно, что первые две позиции могут быть графически представлены на круговой схематической диаграмме. Правомерность и конкретное содержание этой модели он обосновывает теоретически, а затем подтверждает экспериментально. Рассмотрим более подробно некоторые исходные моменты, положения и выводы структурной теории защиты.
При разработке первоначальной модели Р.Плутчик исходит, во-первых, из того, что защитные механизмы соотносятся с аффективными состояниями и диагнозами. Так, связь между защитным механизмом замещения и клиническим состоянием гнева или агрессии проходит через всю социально-психологическую литературу по пассивно-агрессивному поведению. Подобным же образом защита по типу подавления наблюдается обычно в крайних формах среди пациентов, являющихся пассивными, инертными, бездеятельными личностями. Такие индивиды обычно ищут спокойного, ничем не угрожающего окружения и становятся сильно обеспокоены и испуганы, когда их безопасности что-либо угрожает.
Другим примером соотношения между защитным механизмом, аффективным состоянием и диагностической концепцией является соотношение между защитной проекцией и паранойей. Лица, страдающие этим заболеванием, имеют тенденцию к выражению чрезвычайной критичности, подозрительности и неприятия. Использование проекции становится попыткой увидеть мир как угрожающую среду в целях оправдания своего собственного чрезмерного неприятия и критичности.
Еще один пример соотношения между защитным механизмом и клиническим аффективным состоянием — это отношение между защитным отрицанием и истерическим личностным паттерном. Главная характеристика истерической личности — высокая внушаемость. Защитное отрицание используется истериком во избежание критического отношения к чему бы то ни было, для выработки общего приемлемого отношения к среде и к самому себе. Высокая внушаемость отражает сверхзначимость чувства принятия.
Эти примеры подтверждают мнение, согласно которому защитные механизмы и аффективные состояния взаимосвязаны. Они подтверждают и ту мысль, что личностные свойства и диагнозы соотносятся с защитами. Если, кроме прочего, учесть три вышеназванные характеристики защит — варьируемость по степени сходства, полярность и разную степень примитивности — описание их заметно напоминает описания, используемые автором для характеристики эмоций. Напомним, что Р.Плутчик различает эмоции по степени сходства и интенсивности и отмечает их полярность. Кроме того он утверждает, что области личностных свойств и диагнозов тесно связаны с областью эмоций. Коротко, авторская модель эмоций постулирует следующее: существует четыре пары основных биполярных эмоций, различающихся по степени сходства одна с другой. Важно также подчеркнуть, что соотношения между эмоциями (поведенческими проявлениями и чертами характера) могут быть схематично представлены в виде круга (Рис. 3, 4). Пытаясь развить эту мысль далее, автор считает возможным включить в свою модель и защитные механизмы. Между диагнозами и аффектами существует очевидная связь, но предложенная связь между защитами, диагнозами и аффектами гипотетична и подразумевает ряд моментов.
Прежде всего, имеется в виду, что личности с сильно выраженными чертами характера, вероятно, имеют тенденцию пользоваться определенными механизмами защиты как средствами совладания с различными жизненными проблемами. Например, личность с сильным самоконтролем будет, возможно, использовать интеллектуализацию, как главный механизм совладания. Во-вторых, модель подразумевает, что каждый из основных диагнозов, описывающих реально существующие психические расстройства личности, связан с доминирующей защитой; самый очевидный тому пример — факт связи параноидных состояний с проекцией.
В-третьих, модель предполагает существование малого количества базисных защит: различные перечни их, предлагаемые разными авторами, отражают либо идеи наложения (разного названия одних и тех же явлений), либо сочетания базисных защит. Это может быть проиллюстрировано следующим замечанием: по мнению автора механизмы изоляции, рационализации и аннулирования представляют из себя варианты защиты по типу интеллектуализации и составляют существо защитного синдрома навязчивости. И последнее: модель Плутчика предполагает, что существуют некоторые явные противоположности среди защитных механизмов. Конкретно отмечается биполярность подавления и замещения, реактивного образования и компенсации, проекции и отрицания, интеллектуализации и регрессии. Правомерность этих положений убедительно доказывается итоговыми результатами многих эмпирических исследований и психометрических процедур [156, 159, 160]. При разработке общей концепции защиты было изучено значительное количество источников, среди которых были как психоаналитические работы, так и психиатрические и общепсихологические (Arieti, 1974; Chapman, 1967; Coeman, 1956; Engish & Finch, 1964; Ewat & Farnsworth, 1963; Feniche, 1948; Freedman, Kapan & Sadock, 1975; Gibert, 1970; Gregory, 1968; Lazarus, 1966; Noyes & Kob, 1949; Reich, 1945; White, 1948). Эти работы послужили основой выделения 16 защитных механизмов, составляющих сферу психологической защиты. Из них же были синтезированы общие определения каждого механизма. Каждое определение используется для обозначения универсального содержания каждой защиты.
Синтезированные определения 16-ти механизмов защиты (по Р.Плутчику).
Двигательная активность — понижение беспокойства, вызванного запретным побуждением, путем разрешения его прямого или косвенного выражения без развития чувства вины.
Компенсация — интенсивная попытка исправить или найти подходящую замену реальной или мнимой, физической или психологической несостоятельности.
Отрицание — отсутствие осознания определенных событий, элементов жизненного опыта или чувств, болезненных в случае их осознания.
Замещение — высвобождение скрытых эмоций, обычно гнева, на предметах, животных или людях, воспринимаемых, как менее опасные для индивида, чем те, которые действительно вызвали эмоции.
Фантазия — бегство в воображении с целью ухода от реальных проблем или во избежание конфликтов.
Идентификация — бессознательное моделирование отношений и поведения другого лица, как путь к повышению самоценности или совладанию с возможным разделением или утратой.
Интеллектуализация — бессознательный контроль над эмоциями и побуждениями путем чрезмерного полагания на рациональное истолкование событий.
Интроекция — присвоение ценностей, стандартов или черт характера других людей в целях предупреждения конфликтов или угроз с их стороны.
Изоляция — восприятие эмоционально травмирующих ситуаций или воспоминание о них без чувства тревоги, естественно связанного с ними.
Проекция — бессознательное отражение собственных эмоционально неприемлемых мыслей, свойств или желаний и приписывание их другим людям.
Рационализация — нахождение правдоподобных причин для оправдания действий, вызванных подавленными, неприемлемыми чувствами.
Образование реакции — предупреждение выражения неприемлемых желаний, особенно сексуальных или агрессивных, путем развития или подчеркивания противоположного отношения и поведения.
Регрессия — возвращение в состоянии стресса к ранним или более незрелым паттернам поведения и удовлетворения.
Подавление — исключение из сознания смысла и связанных с ним эмоций, или опыта и связанных с ним эмоции.
Сублимация — удовлетворение вытесненного инстинктивного или неприемлемого чувства, особенно сексуального или агрессивного, путем осуществления социально одобряемых альтернатив.
Аннулирование — поведение или мысли, способствующие символическому сведению на нет предыдущего акта или мысли, сопровождаемых сильным беспокойством или чувством вины.
Помимо подтверждения гипотезы круговой структуры, как подходящей модели для отражения отношений между защитами по смежности и полярности, результаты экспериментальных исследований позволили Р.Плутчику сделать несколько важных выводов.
С помощью метода экспертных оценок было подтверждено предположение о том, что пациенты с различными выраженными диагнозами имеют тенденцию использовать соответствующие защитные механизмы как типичные. Он, однако, оговаривается, что высокая степень согласия между экспертами может отражать также общую направленность их подготовки. Другой важный вывод, который можно извлечь из данных факторного анализа корреляций между шкалами защитных механизмов первой версии опросника «Life Stye Index» состоит в том, что большинство механизмов защиты характеризуется наличием общих черт. Этот вывод совпадает с психоаналитическими наблюдениями, согласно которым беспокойство есть общий ингредиент всех защит, поскольку первоначальное развитие каждой защиты это попытка справиться с беспокойством, вызванным угрожающей или конфликтной ситуацией. Кроме того, все защиты имеют общую функцию самопротекции.
Полученные в вышеупомянутых анализах результаты обусловили попытку сократить количество предполагаемых основных защитных механизмов. Здесь, кроме чисто эмпирического подхода к проблеме группирования, автором учитывалась как психоаналитическая теория, так и теория эмоций, описанная выше. На этой основе было разработано восемь шкал основных защитных механизмов. При этом шкала подавления включила в себя стимульные утверждения из предыдущих шкал подавления, изоляции и интроекции; шкала компенсации — из шкал компенсации, идентификации и фантазии; шкала регрессии — из шкал регрессии и двигательной активности; наконец, в шкалу интеллектуализации добавились стимульные утверждения из шкал рационализации, аннулирования и сублимации. Четыре шкалы: отрицание, проекция, замещение и реактивное образование остались неизмененными. Структурная валидность новых шкал была затем неоднократно подтверждена в экспериментальных исследованиях, среди которых сравнение показателей у больных шизофренией и здоровых людей, вычисление корреляций со шкалами самооценки и личностной тревожности, исследование параллельной надежности и т.д. Все это говорит о том, что восемь механизмов защиты могут рассматриваться пак базис всех защитных стратегий личности и могут, на этом основании, быть включены в структурную модель.
Еще один вывод был сделан при анализе рейтингов защитных механизмов, оцененных экспертами-клиницистами по степени их примитивности. Клиническая литература предполагает, что разные механизмы защиты представляют, в некотором роде, разные уровни развития личности или разные уровни примитивности. Это частично отражается в разнице между первичной и вторичной активностью защитного процесса (Рис. 2) и во взаимосвязи специфических защит с отдельными психосексуальными стадиями развития. Ранговые оценки базисных защит, данные с этой точки зрения, выглядят следующим образом: отрицание; регрессия; проекция; замещение; подавление; образование реакции; интеллектуализация; компенсация. Оказалось, что психиатры пришли к полному согласию по поводу того, что отрицание, регрессия и проекция есть очень примитивные защиты, а интеллектуализация и компенсация, напротив, представляют более высокие уровни развития личности.
Основываясь на изложенном материале, Р.Плутчик предлагает 5 постулатов теоретической модели защиты.
Постулат 1. Специфические защиты образуются для совладания со специфическими эмоциями.
Постулат 2. Существует восемь основных механизмов защиты, которые развиваются для совладания с восемью основными эмоциями.
Постулат 3. Восемь основных защитных механизмов обладают свойствами как сходства так и полярности.
Постулат 4. Определенные типы личностных диагнозов имеют в своей основе характерные защитные стили.
Постулат 5. Индивид может использовать любую комбинацию механизмов защиты.
Постулаты 1, 2, 3 и 4 выступают теоретическими основами некоторых аспектов нашего исследования.
Таблица 3.
Образование механизмов защиты.

Эмоции
Спонтанное выражениеРезультатСтрах и его социализированные формыМеханизмы защитыПереоценка стимуловСтрах Обесценивание Стыд Подавление «Мне это незнакомо» Гнев Месть, наказание, обесценивание Страх, стыд Замещение «Вот кто во всем виноват» Радость Наказание, отвержение Страх, стыд Реактивное образование «Все, связанное с этим, отвратительно» Печаль Результат отсутствует. Отвержение Страх, чувство неполноценности Компенсация «Зато я... Все равно я... Когда-нибудь я...» Принятие Равнодушие отвержение Чувство неполноценности Отрицание Оценка отсутствует Отвержение Отвержение Страх самонеприятия Проекция «Все люди порочны» Ожидание Обесценивание Растерянность, паника, чувство вины Интеллектуализация «Все объяснимо» Удивление Обесценивание Чувство вины, страх самостоятельности и инициативы Регрессия «Вы обязаны мне помочь» 
Первый постулат позволяет раскрыть психологическую сущность процесса организации защиты в онтогенезе как конфликта между первичной эмоцией (сочетанием эмоций) и эмоцией страха (его социализированных форм). Эта позиция подробно рассматривается в разделе 1.4. и иллюстрируется в таблице 3. В процессе взросления каждый индивид сталкивается с большим разнообразием ситуаций, вызывающих такие эмоциональные состояния, как гнев, страх, отвращение, негодование или печаль. Очень часто выражение эмоционального состояния вызывает дальнейший конфликт и дополнительную опасность. Так, нападение на более старшего и более сильного человека может привести к деструктивным последствиям; критика родителей может обернуться ответной неприязнью, выговором, чревата потерей их расположения. В результате ребенок развивает защитные стратегии, представляющие из себя косвенные пути переживания эмоционального конфликта и совладания с ним.
При этом специфические защитные стратегии, развиваемые личностью, зависят от специфики эмоций, включенных в конфликт. Так, один из способов совладания с гневом на более сильного противника — перемещение гнева на более слабого человека. Замещение, следовательно, представляет из себя защитный механизм, выработанный для решения конфликтов, связанных с эмоцией гнева. Подобным же образом, проекция — это защита, выработанная для борьбы с чувством самонеприятия. Человек, чувствующий вину или раздражение на себя, может справиться с этим конфликтом путем приписывания неприятия или вины другим, которые, как он считает, отвергают его. Можно заключить, что специфические защиты выработаны для совладания со специфическими эмоциями.
Ценность второго постулата для нашего исследования заключается в определении ограниченного количества базисных защитных первоэлементов, без которого невозможна предпринимаемая нами в разделе 1.3. попытка системного подхода к проблеме. Для того чтобы решить, сколько существует основных механизмов защиты, следует соотнести их с эмоциями. Хотя в нашем языке есть множество терминов для обозначения эмоций, все они могут быть концептуализированы как нюансы одной или нескольких из восьми первичных эмоций. Следовательно, восемь защитных механизмов, выступающих как регуляторы восьми основных эмоций, это: замещение, проекция, компенсация, регрессия, подавление, отрицание, образование реакции и интеллектуализация. В целях пояснения выбора именно этих восьми защит в качестве базисных предлагается к рассмотрению Таблица 4. В ней перечислены шестнадцать защитных механизмов. Они расположены в порядке, который показывает, какие из защит сгруппированы под каждой из восьми главных категорий. Так, регрессия включает двигательную активность. Интеллектуализация включает рационализацию, аннулирование и сублимацию и т.д. Также в таблице 4 представлена короткая мнемоника или образ, схватывающий суть каждой защиты. Слово «это» обозначает в каждом случае стимул (событие, человека или побуждение), вызывающий определенную эмоцию.
Таблица 4.
Базисные и вторичные механизмы защиты.

Базисные механизмыХарактеристикаЗамещение Напади на что-то, заменяющее это.ПроекцияОбвини это.КомпенсацияПостарайся приобрести это.ИдентификацияБудь как это (чтобы не потерять его).Фантазия Мечтай об этом.РегрессияПлачь об этом.Двигательная активностьСделай что-нибудь.ПодавлениеНе помни об этом.ИнтроекцияНе знай, откуда у тебя это.ИзоляцияНе чувствуй этого.ОтрицаниеНе замечай этого.Образование реакции  Обрати это в противоположное.ИнтеллектуализацияПереопредели, переосмысли это.РационализацияНайди оправдание этому.АннулированиеОтмени, перечеркни это.Сублимация Трансформируй это
Исходя из задач нашего исследования, теоретическая и практическая ценность третьего постулата состоит в определении одной из важных характеристик защит — их разной степени сходства (см. 1.2., 2.1. и Приложение) и соответственно их биполярности. Эта характеристика лежит в основе круговой модели защиты (Рис. 5), разработки диагностического инструмента, интерпретации некоторых данных экспериментального исследования (Глава II, разделы 2.1. и 2.2.).
Противоположность защитных механизмов можно доказать некоторыми примерами, приведенными выше, при рассмотрении паранойи и истерии и соответствующих защит — проекции и отрицания; или в противопоставлении пассивности и агрессивности (подчинения — доминирования) и соответствующих защит — подавления и замещения. Также можно противопоставить интеллектуализацию и регрессию. Интеллектуализация «применяет» контроль или немоторную трансформацию импульса, а в случае регрессии используется моторное выражение побуждения, т.е. имеется тенденция к утере контроля. Образование реакции противостоит компенсации, потому что компенсация предполагает попытку преодолеть чувство реальной или мнимой потери, отсутствия, а реактивное образование — это попытка снизить угрозу чрезмерного наличия. Одно из преимуществ этой круговой модели состоит в том, что диагнозы, соответствующие защитным стилям, могут также иметь круговую структуру, как показано на рисунке 5.
.Четвертый постулат представляет для нас ценность в отношении принципа подхода к проблеме диагнозов. Руководствуясь этим принципом, мы предположили, что определенные виды девиантного поведения также имеют в своей основе специфические защитные стили. Это положение подтвердилось в экспериментальном исследовании (Глава II, раздел 2.2.).
Таким образом, несомненные достоинства структурной теории защитных механизмов Р.Плутчика: ее универсальность, интегративность, релевантность как эмпирического, так и теоретического научного материала, наглядность предложенной модели и некоторые иные свойства, позволяют принять ее за основу системной концепции защиты. Правда Р.Плутчик лишь вскользь касается интерперсональных аспектов генезиса и функционирования механизмов защиты. А именно они представляются нам неотъемлемыми частями системного подхода к проблеме. Попытка такого подхода будет представлена в следующих разделах.
1.3. МЕХАНИЗМЫ ЗАЩИТЫ КАК СПЕЦИФИЧЕСКИЕ СРЕДСТВА РЕШЕНИЯ УНИВЕРСАЛЬНЫХ ПРОБЛЕМ АДАПТАЦИИ
В настоящее время психологическая наука располагает определенным теоретическим и эмпирическим материалом, позволяющим говорить о влиянии ранних межличностных (внутрисемейных) отношений субъекта на его дальнейшее психическое развитие и социальную адаптацию. Вместе с тем отчетливо просматриваются три относительно обособленных подхода к изучению данной проблемы — это: 1) исследование предпосылок, т.е. ранних детско-родительских отношений, стереотипов родительского поведения, реакций детей с учетом или без учета особенностей их темперамента; 2) исследования интрапсихических образований, выступающих как последствия этих отношений; 3) исследования и типологизация особенностей характера и поведения подростков и взрослых людей, иногда со ссылкой на предыдущие аспекты проблемы, но, как правило, без конкретизации. Некоторыми исследователями предпринимались попытки синтеза этих подходов, основное внимание, однако, акцентировалось на каком-либо одном, реже двух направлениях (см. раздел 1.1.).
Следовательно, актуальной остается проблема разработки системной концепции психологической защиты как средства социально-психической адаптации. Одним из вариантов ее решения может быть «внедрение» структурной теории защиты, рассмотренной в предыдущем разделе, в более широкий, социальный контекст. Это означает, что помимо идентификации механизмов защиты, определения их свойств и закономерностей функционирования целесообразно выделить ряд конкретных моментов интерперсональной сферы жизнедеятельности индивида, связанных с ними. А именно: типов гетерономного воздействия на ребенка, которые, накладываясь на особенности его темперамента, определяют образование специфических защит и соответствующих видов нормального и патологизированного защитного поведения.
Системный подход к проблеме предполагает рассмотрение причинных и временных связей между всеми элементами, включенными в генезис и функционирование основных механизмов защиты, а также предварительный анализ этих элементов, которыми мы считаем:

Динамические особенности психики субъекта как базис для образования специфических механизмов защиты;
Универсальные проблемы адаптации как базис для образования специфических механизмов защиты;
Стадии развития «Я» как сенситивные периоды для образования специфических механизмов защиты;
Составляющие «позитивного образа Я» как объект защиты;
Виды гетерономного воздействия как угроза составляющим «позитивного образа Я»;
Эксквизитные ситуации как ситуации образования новых и актуализации имеющихся механизмов защиты;
Этапы генезиса:
стимул I, требующий спонтанной эмоциональной реакции;
комплексная цепь событий, включенных в развитие эмоции, реальное или потенциальное действие;
стимул II, требующий сдерживания спонтанной эмоциональной реакции;
образование механизма защиты (характеристика).
Функционирование:
норма (статистический подход);
акцентуация;
возможные девиации;
диагноз;
тип групповой роли;
возможные психосоматические заболевания.
Опосредующую роль механизмов защиты в диалектике конфликта.

Рассматривая феномен образования специфических механизмов защиты, нельзя не учитывать индивидуально своеобразные природно обусловленные динамические особенности психики субъекта. Динамический (генетический) фактор подразумевает условное различение индивидов по степени преобладания активной/пассивной тенденций в процессе приспособления к внешней среде. Разумеется, это не «чистые» типы, но, в принципе, данная альтернатива природно обусловлена и характерна для любого вида. «После того, как живое существо появилось на свет, — отмечает Г.Селье, — оно тотчас же оказывается во враждебной среде. С какой бы трудностью не столкнулся организм, с ней можно справиться с помощью двух основных типов реакций: активной или борьбы и пассивной или бегства от трудности либо готовности терпеть ее» [77].
Динамические особенности психики субъекта во многом определяют его типичный способ реагирования на гетерономное воздействие извне и при соответствующих условиях выступают как основа образования полярных механизмов защиты, таких как проекция и отрицание или регрессия и интеллектуализация. Необходимо отметить, что некоторые из базисных механизмов защиты, например, замещение или компенсация, имеют и активные, так и пассивные формы проявления в поведении.
Вторым основополагающим фактором образования механизмов защиты оказываются так называемые универсальные проблемы адаптации или экзистенциальные кризисы (оба термина принадлежат Р.Плутчику [153, 155, 157 и др.]. Конфликт эмоций, связанных с решением этих проблем, есть то противоречие на уровнях онтогенеза и антропогенеза, которое разрешается благодаря механизмам психологической защиты. Четыре группы всеобщих проблем адаптации, поставленные перед индивидом окружающей средой и имеющие в конечном итоге прямое или косвенное отношение к выживанию, Р.Плутчик обозначает как проблемы иерархии, территориальности, идентичности и временности.
Проблема иерархии относится к вертикальному измерению социальной жизни, которое можно наблюдать практически везде — от низших животных до людей. В общем виде основным выражением высоких позиций в иерархии является приоритетный доступ к еде, жилищу, удобствам и сексу. Вертикальная организация социальной жизни проявляется в возрастных взаимоотношениях между людьми, в отношениях полов, в социальных и экономических классах общества и более всего — в военных конфликтах. Иерархические организации отражают тот факт, что некоторые люди знают больше других, некоторые сильнее или подготовленнее других, и что все люди различны по своим динамическим характеристикам. Каждый индивид должен видеть эти реальности и приходить к соглашению с ними.
Одним из важнейших аспектов проблемы является ее изначальная связь с определенными базисными эмоциями, а именно с гневом и страхом. В человеческом обществе спонтанное выражение этих эмоций грозит осложнениями в решении всех универсальных проблем адаптации. Для сдерживания эмоций гнева и страха предназначены защитные механизмы замещения и подавления, имеющие индивидуальные различия в интенсивности в зависимости от особенностей темперамента и блокирующего воздействия среды на ранних этапах социальной адаптации субъекта. Проблема иерархии, таким образом, может решаться во множестве непрямых, скрытых проявлений.
Вторая всеобщая проблема адаптации касается территориальности. У каждого вида животных любой организм должен знать, какие аспекты окружающей среды ему «принадлежат». С эволюционной точки зрения территории обозначают площадь или пространство потенциального пропитания или зону, которая «спасает» от атаки агрессора. Первоначально территориальные притязания выражаются через запахи, следы, царапины на деревьях или пограничные линии. Позже они могут обозначаться как дистанция, на которую один организм допускает другой приблизиться к себе до начала агрессии.
Границы, возможно, образуются при исследовании среды. Когда индивид узнает окружающую среду, он может начать каким-то образом контролировать ее. Но контроль возможен только внутри определенных пределов или границ. Следовательно, базисные эмоции, относящиеся к территориальности, — это предвидение и его противоположность — удивление. Или, если использовать другую, по существу эквивалентную терминологию, базисные аффектные состояния, сконцентрированные вокруг проблемы территориальности — это контроль и потеря контроля.
Спонтанная активность, соответствующая как первому, так и второму из этих состояний может по-разному блокироваться на определенных этапах онтогенеза. Например, инициатива ребенка, который стремится доказать себе и окружающим свою информированность, компетентность, способность контролировать ситуацию и совершать какие-либо действия, может не одобряться взрослыми как не соответствующая возрасту или опасная. Позднее боязнь ошибки, разочарования, «сглаза» вновь актуализирует защитные механизмы группы интеллектуализации, предназначенные для сдерживания эмоции ожидания или контроля. Противоположная эмоция — удивление сдерживается благодаря защитной регрессии, при этом индивид как бы перемещается на более ранние ступени онтогенеза, когда спонтанное выражение этой эмоции и соответствующие действия встречали сочувствие и помощь извне.
Третья большая проблема, с которой сталкиваются все организмы, обусловлена самой сущностью социальной среды, — это проблема идентичности. Наиболее просто она может быть выражена в двух взаимосвязанных вопросах: кто я есть, и к какой группе я принадлежу. Это фундаментальная проблема для всех организмов, потому что изолированные от общества индивиды обычно не выживают и, конечно, не размножаются. Групповое объединение, следовательно, является базисом выживания. Генетическая программа выживания требует, чтобы организм узнал другие организмы того же вида, с которыми он может контактировать. Те, кто являются частью нашей группы, принимаются, допускаются в нее, а те, кто не из нашей группы, выгоняются или отвергаются. Очевидно, что две базисные эмоции, связанные с идентичностью, — это принятие и отвержение, которые для человека на определенных стадиях развития «Я» равнозначны самопринятию и самоотвержению. Эти две пары эмоций контролируются такими механизмами защиты как отрицание и проекция.
Четвертой универсальной проблемой всех живых организмов оказывается проблема временности. Этот термин говорит о факте временной ограниченности индивидуальной жизни. Все организмы имеют ограниченные пространства жизни, часть их приходится на младенчество, детство и отрочество, когда происходит научение фундаментальным навыкам социальной жизни и способам взаимодействия со средой. С эволюционной точки зрения, целью приобретения навыков является обеспечение возможности индивиду дожить до возраста способного к репродукции члена группы.
У низших животных нет осознания возраста, старения и смерти. Однако реальность смерти означает неизбежность потери и отделения для тех, кто живет. И она вызывает потребность социального решения проблемы потери. Индивиды без поддержки других членов группы могут жить очень недолго. В ходе эволюции было выработано несколько решений проблемы потери и отделения. Одно из решений — это развитие дистрессовых сигналов, исходящих от индивида, испытывающего потерю. Второе эволюционное решение — это воспитание и развитие реакций сочувствия в других членах социальной группы. У людей проблема ограниченного пространства жизни повлияла на образование ряда социальных техник, изобретенных для ее решения. Это ритуалы, связанные с трауром, рождением, смертью, миф о воссоединении, приготовления к загробной жизни и, возможно, некоторые аспекты религии.
Эмоция, связанная с проблемой потери, это печаль или дистресс. Функция этой эмоции заключается в прямом или косвенно выраженном призыве на помощь, для того, чтобы добиться реинтеграции индивида с тем, кого (или что) он потерял или его заместителем. Если эффектом является только частичная или ограниченная реинтеграция, это может привести к устойчивому, долговременному сигналу дистресса, который мы называем депрессией. Если сигнал работает хорошо и полностью достигает цели, возникает противоположная эмоция — радость. Радость — это выражение воссоединения, обладания или удовлетворения и она, следовательно, противоположна печали.
Депрессия и деструкция не являются единственно возможным результатом фрустрации потребности обладания и реинтеграции. В случае, когда сигналы дистресса не достигают цели, генетическая программа выживания требует от индивида поиска замещающего объекта (субъекта, ценности и т.п.) на реальном или идеальном уровне. Таким образом, развиваются защитные механизмы группы компенсации. Спонтанное выражение полярной эмоции, радости обладания, наличия как правило социально не одобряется и сдерживается с помощью защитного механизма реактивного образования.
Схема, определяющая четыре универсальные проблемы адаптации, позволяет сделать несколько важных выводов. Во-первых, она предполагает общий взгляд на проблемы жизни на всех филогенетических уровнях. Это функциональный подход к классификации, который имеет потенциальную релевантность всем уровням жизни организмов и может рассматриваться как в более общем, так и в более специфическом контексте. Очевидно, например, что две первые проблемы — иерархия и территориальность являются составляющими более общей проблемы выживания индивида или в другой терминологии, отделения, автономии, «направления от». Аналогично проблемы идентичности и временности можно включить в более общую проблему сохранения вида или симбиоза, присоединения, «направления к». С другой стороны, четыре всеобщих проблемы адаптации, расположенные в определенном порядке, соответствуют базисным психологическим потребностям, особенно актуальным на известных периодах онтогенеза. Об этих потребностях писали в разное время А.Адлер, К.Хорни, Э.Эриксон, Э.Фромм, Э.Берн и их последователи. Это потребности:

в безопасности (временность);
в свободе и автономии (иерархия);
в успехе и эффективности (территориальность);
в признании и самоопределении (идентичность).

В настоящее время среди исследователей психологической защиты практически не существует разногласий в том, что норма и патология защитного функционирования индивида зависят от того, сумел ли он на определенных этапах онтогенеза реализовать эти базисные психологические потребности или, благодаря гетерономному воздействию среды, они были блокированы. В последнем случае одна или более из четырех составляющих «позитивного образа Я» оказываются особенно уязвимыми, соответствующие проблемы адаптации перманентно актуальными, специфические механизмы защиты будут использоваться сверхинтенсивно, что может привести к неэффективной адаптации в новом социальном окружении.
Во-вторых, представленная здесь схема основных жизненных проблем предполагает возможность того, что эмоции и механизмы защиты — это реакции функциональной адаптации, предназначенные для установления некоего социального равновесия. Это подразумевает, что эмоции-защиты входят в любую социальную трансакцию и помогают установить баланс противоположных сил. Эти балансы всегда временны и часто меняются вместе с нашим движением по жизни от одной ситуации к другой.
Проблема хронологии защитных механизмов в онтогенезе остается на сегодняшний день сравнительно невыясненной. Хотя существует несколько точек зрения по этому вопросу, главная трудность, которую отмечают исследователи, состоит в том, что теоретические положения о сенситивных периодах для реализации или фрустрации базовых потребностей и образования (преобладания) специфических механизмов защиты не совпадают с клиническим опытом. Несомненным остается существование некоторых закономерностей в процессе образования защит, для определения которых целесообразно рассмотреть наиболее убедительные попытки их хронологической классификации.
В главе «Рекомендации по хронологической классификации» [130] А.Фрейд приводит следующие предположительные этапы развития «защиты Эго»
1. Предстадия защиты — конец первого года жизни;
2. Механизмы проекции и интроекции — от одного года до двухлетнего возраста;
3. Механизмы вытеснения и интеллектуализации — от двух до трехлетнего возраста;
4. Механизмы реактивного образования и сублимации — от трех- до пятилетнего возраста.
Во время первой фазы развития защитной деятельности незрелый организм имеет минимальные средства защиты от эмоциональных переживаний, связанных с неприятными и опасными стимулами внешней среды. Наблюдаются неэффективные опыты галлюцинаторных переживаний, или дается сигнал дистресса как просьба о помощи, которая должна прийти из внешнего мира. Если этот сигнал не достигает цели или имеет лишь частичный эффект, возникает перманентная депрессия, которую можно рассматривать как предпосылку для образования группы механизмов защиты, связанных с фрустрацией общей потребности к симбиозу, аффиляции, обеспечивающих безопасность индивида.
Вторая фаза развития защиты связывается А.Фрейд со способностью делать первые попытки выделения себя из окружающего мира. На этой стадии переживания неприятностей и опасностей преодолеваются посредством механизмов проекции и интроекции. С помощью этих механизмов инфантильное «Я» сбрасывает с себя и приписывает окружающей среде все болезненное для него и принимает приятное ему.
В третьей фазе развития окончательно устанавливается дистанция между «Я» и «Оно», и вытеснение становится основным видом защиты, которая должна обеспечить только что сформировавшееся и очень важное разделение этих инстанций. Отвлекаясь от терминологии ортодоксального психоанализа, отметим, что на этой стадии актуализируется работа сознания и индивид приобретает понятия запретного и разрешенного и, соответственно, себя «хорошего» и себя «плохого». На этом этапе функционируют онтогенетически более ранние виды памяти, что не дает возможности выделения в материале осмысленных, семантических связей. Поэтому вытеснение (в данном случае как синоним подавления) играет существенную роль, обеспечивая прочное забывание нежелательной информации или опыта. Позднее появляется интеллектуализация, связанная с развитием речи и логическим мышлением, которые выдвигают ментальную активность на более высокий уровень усвоения действительности. Индивид получает возможность переоценить нежелательную информацию удобным для себя образом. По А.Фрейд, «Я» укрепляет свою власть над «Оно», и абстрактно-логическое мышление становится основной характеристикой «Я».
Реактивное образование и сублимация характерны для четвертой фазы развития защиты и находится в неразрывной связи с усвоением нравственных ценностей.
Такие механизмы как регрессия и обращение на себя (в нашей терминологии вариант замещения) не зависят, согласно А. Фрейд, от стадии развития психики и так же стары как конфликты между инстинктивными влечениями и любыми препятствиями, с которыми влечения могут столкнуться на пути к удовлетворению. «Не следует удивляться тому, что это самые ранние механизмы защиты, используемые «Эго» [130, с. 60]. Однако далее автор отмечает, что «эта предложенная хронологическая классификация не согласуется с нашим опытом, который заключается в том, что самые ранние проявления неврозов, наблюдаемые у маленьких детей — это истерические симптомы, связь которых с вытеснением (здесь отрицанием) несомненна. С другой стороны, подлинно мазохистские проявления как результат обращения инстинкта на себя, очень редко встречаются в раннем детстве. Таким образом, классификация защитных механизмов соответственно их появлению во времени принимает на себя часть сомнений и неясности, которые даже сегодня касаются хронологических решений в психоанализе. Возможно, будет лучше отказаться классифицировать их подобным образом и заняться детальным изучением ситуаций, требующих защитных реакций» [130, с. 63].

1-й год жизни.Альтернатива: доверие — недоверие к миру. Проблема временности. Потребности в безопасности, аффиляции, симбиозе. Галлюцинации, сновидения. Предпосылки образования защит группы компенсации. В начале второго года появляются отрицание и проекция. 2–3-й годы жизни.Альтернатива: самостоятельность — нерешительность. Проблема иерархии. Потребности в свободе, автономии, отделении. Образуются защитные механизмы замещение и подавление. 4–5-й годы жизни.Альтернативы: предприимчивость — чувство вины и умелость — неполноценность. Образуются механизмы защиты группы интеллектуализации и группы регрессии. 6–11-й годы жизни.Проблема территориальности. Потребности в самостоятельном познании мира, компетентности, информированности, значимости.  Среднеподростковый возраст. 12–13-й годы жизни.Альтернатива: полоролевая идентичность — диффузия идентичности и спутанности ролей. Потребности в принятии и самопринятии. Появление механизмов защиты группы компенсации и реактивного образования. 
В этой связи целесообразно обратиться к широко известной эпигенетической схеме индивидуального развития Э.Эриксона. По-видимому, реализация или фрустрация базовых потребностей в определенные им сенситивные периоды онтогенеза вызывают противоположные социально-чувствительные переживания и, в случае их травмирующего характера, обеспечивают появление соответствующих механизмов защиты. Не останавливаясь подробно на специфических психосоциальных характеристиках каждого периода, попытаемся сопоставить схему Э.Эриксона со структурной теорией защиты, изложенной в разделе 1.2.
Рассмотрение приведенной схемы позволяет выделить еще один критерий хронологической классификации защитных механизмов, а именно: интеллектуальную зрелость индивида, соответственно актуализации определенных видов познавательных процессов: памяти или мышления в онтогенезе. Так, регрессия, вероятно, появляется ранее, чем интеллектуализация, замещение и подавление, поскольку является скорее условно-рефлекторной, нежели мыслительной операцией. Это, во-первых, означает, что полярность защитных механизмов не говорит об одновременности их образования. Во-вторых, это указывает на целесообразность соотнесения генезиса определенных механизмов защиты не с конкретными, но с более общими тенденциями развития индивида такими как присоединение — отделение — присоединение. Кроме чисто функционального смысла эти тенденции отражают также определение индивидом, с данными ему динамическими характеристиками, «границ Я» [86] или той оптимальной дистанции, на которой он эффективно взаимодействует с миром без какого-либо ущерба для себя. Механизмы защиты призваны разрешить естественные конфликты, возникающие в процессе этого определения, или, другими словами, в процессе адаптации.
Возвращаясь к критерию интеллектуальной зрелости, следует отметить, что существует высокая степень согласия между исследователями, занимающимися вопросом относительной примитивности механизмов защиты. Предполагается, что разные механизмы представляют разные уровни развития или примитивности. Это частично отражается в различении первичной и вторичной активности защитного процесса или первого, второго и третьего уровней защиты (Рис. 2). В других случаях различение связывают с отдельными психосексуальными стадиями развития (см. раздел 1.1.). Р.Плутчик предпринял попытку определить уровень развития «Я», отражаемый каждым механизмом защиты, с помощью рейтинговых оценок опытных экспертов-клиницистов. Получившийся перечень выглядит следующим образом: отрицание, регрессия, проекция, замещение, подавление, реактивное образование, интеллектуализация, компенсация. Эксперты пришли к полному согласию по поводу того, что отрицание, регрессия и проекция — это очень примитивные механизмы защиты, а интеллектуализация и компенсация представляют более высокие уровни личностного развития [159].
С учетом всего вышеизложенного порядок образования механизмов защиты в онтогенезе представляется нам следующим:

Тенденция к присоединению: от 0 до 1,5–2 лет Отрицание
ПроекцияТенденция к отделению: от 1 ,5–2 до 11 лет Регрессия
Замещение
Подавление
ИнтеллектуализацияТенденция к присоединению: от 11 до 13 лет Реактивное образование
Компенсация
Предложенная хронологическая классификация в значительной мере условна, как условна любая возрастная периодизация. Кроме того, в зависимости от динамических особенностей психики индивида и характера воздействия среды образования некоторых механизмов защиты может не произойти, или они будут слабо выражены, в то время как другие будут использоваться очень интенсивно и оказывать значительное влияние на индивидуальное поведение.
Выше мы упоминали о составляющих «позитивного образа Я», выступающих как собственно объект защиты. Рассмотрим этот вопрос более подробно. Четыре универсальные проблемы адаптации, соответствующие четырем группам базисных потребностей онтогенеза, решают по существу одну задачу: как индивиду с максимальной эффективностью взаимодействовать со средой при минимальном ущербе для себя на разных этапах жизни. В случае отрицательного решения любой из проблем происходит разрушение индивида на биологическом уровне и разрушение его психики на психологическом. Традиционно психологический ущерб связывают с угрозой позитивному образу «Я», исходящей со стороны собственного опыта или со стороны «Другого» субъекта, в чем по сути нет разницы, поскольку опыт в данном контексте есть также результат интерперсональных взаимодействий. Иногда рассматривают угрозу «позитивному образу Я», включая в это понятие социальную идентичность субъекта как члена группы и угрозу этой идентичности при взаимодействии субъекта с членами других групп [33]. Понятно, что в конечном итоге сохранение позитивного образа «Мы» предпринимается с целью сохранения позитивного образа «Я».
В современной литературе используется термин «Я-концепция», обозначающий совокупность всех представлений индивида о себе [15, 86 и др.]. Когнитивную или описательную составляющую Я-концепции называют образом «Я», отношение к себе или аффективную составляющую — самооценкой. Поведенческие реакции, вызванные образом «Я» и самооценкой, образуют поведенческую составляющую Я-концепции. Общая положительная самооценка, определяемая позитивным образом «Я», является необходимым условием жизнедеятельности любого человека. В противном случае сама жизнь становится для него постоянным фактором дистресса, ведущим к психическому истощению или самоуничтожению. Другими словами, человек не может долгое время быть действительно убежденным в том, что он «плохой», или что в его жизни постоянно что-то «плохо». Декларируемое признание и утрирование своих недостатков не имеет с этим ничего общего, поскольку является защитной рационализацией или компенсацией — за подобными признаниями как правило следует осознанное или бессознательное «но..., зато... и т.п.». Э.Берн пишет о том, что существуют «представления или верования, глубоко укоренившиеся в подсознательной психике каждого человека, которые лишь в редких случаях могут быть полностью устранены. Это вера в свое бессмертие, в неотразимость своего очарования и во всемогущество своих мыслей и чувств. Легче всего наблюдается «всемогущество мысли», поскольку многие предрассудки основаны на представлении о всесилии мыслей и чувств.
Вера человека в неотразимость его очарования яснее всего проявляется в сновидениях, в которых он без малейшего усилия завоевывает любовь самых желанных женщин и мужчин. То же выражается в поведении людей, которые почти неотразимы в реальной жизни, часто они более заинтересованы в единственной личности, способной им сопротивляться, чем во всех остальных. Быть почти неотразимым — этого еще недостаточно. Каждый втайне стремится думать, что он совершенно неотразим.
Вера в бессмертие поддерживается большей частью религией, и вопреки всем сознательным усилием тех, кто ей противится, упорно держится в психике самых закоренелых атеистов. Вряд ли кто-нибудь может представить себе собственную смерть, не обнаружив себя присутствующим на похоронах» [14, с. 56–57].
Анализ литературы позволяет установить, что составляющим позитивного образа «Я» считаются следующие осознанные или бессознательные фиксированные установки:
Я — защищенный, находящийся в безопасности, благополучный, здоровый, «бессмертный».
Я — самостоятельный, независимый, свободный, в чем-то превосходящий всех остальных.
Я — умный, знающий, компетентный, контролирующий ситуацию.
Я — красивый, принимаемый, любимый, «неотразимый».
Необходимо подчеркнуть, что для установления и поддержания стабильности позитивного образа «Я» индивид вовсе не обязательно должен на самом деле находиться в безопасности или проявлять реально свою независимость и компетентность. Более того, часто реальное (спонтанное) действие, направленное на решение какой-либо из проблем адаптации или удовлетворения потребности здесь и теперь, чревато возникновением других, возможно более острых проблем или фрустрацией не менее важных потребностей. Механизмы защиты онтогенетически развиваются для снятия этого противоречия и дают индивиду возможность отсроченного, опосредованного, идеального или паллиативного решения универсальных проблем адаптации и удовлетворения базисных потребностей путем когнитивно-аффективного искажения образа реальности. Механизмы защиты решают конфликт между любой из основных эмоций или их комбинацией, требующей спонтанного выражения, и эмоцией страха, возникающей, когда опыт индивида сигнализирует о неминуемых негативных последствиях такого выражения. Образуется ситуация, где не только реагирование на стимул, но и отсутствие реагирования представляют угрозу для позитивного образа «Я». Защитные механизмы обеспечивают его стабильность, предлагая различные пути искажения образа реальности и косвенного выражения начальной эмоции. До определенной степени это искажение обеспечивает социальную и, в отдельных случаях, биологическую адаптацию индивида. Выходя за пределы условной среднестатистической нормы, искажение реальности сообщает поведению индивида девиантный (в релятивистском понимании термина) характер. Возникает социальная дезадаптация, которая нарушает стабильность позитивного образа «Я». Сильное психическое напряжение или, другими словами, внутриличностный конфликт требует более интенсивного функционирования механизмов защиты. Образуется, следовательно, порочный круг, разорвать который способно, по-видимому, только психотерапевтическое вмешательство.
Если главной функцией механизмов психологической защиты является сохранение позитивного образа «Я» при любых угрожающих ему изменениях во внешнем мире, то образование их должно быть непосредственно связано с первым отрицательным опытом спонтанного самовыражения. Для обозначения внешних сил, ограничивающих спонтанность, мы вслед за Э.Фроммом употребляем термин «гетерономное» воздействие, то есть противоречащее естественному росту и развитию индивида в данный момент времени. Э.Фромм в этой связи пишет: «Стремление расти в соответствии со своей собственной природой присуще всем живым существам. Поэтому мы и сопротивляемся любой попытке помешать нам развиваться так, как того требует наше внутреннее строение. Для того чтобы сломить это сопротивление — осознаем мы или нет, — необходимо физическое или умственное усилие.
Свободное, спонтанное выражение желаний младенца, ребенка, подростка и, наконец, взрослого человека, их жажда знаний и истины, их потребность в любви — все это подвергается различным ограничениям.
Взрослеющий человек вынужден отказаться от большинства своих подлинных сокровенных желаний и интересов, от своей воли и принять волю и желания, и даже чувства, которые не присуши ему самому, а навязаны принятыми в обществе стандартами мыслей и чувств. Обществу и семье как его психосоциальному посреднику приходится решать трудную задачу: как сломить волю человека, оставив его при этом в неведении? В результате сложного процесса внушения определенных идей и доктрин, с помощью всякого рода вознаграждений и наказаний и соответствующей идеологии общество решает эту задачу в целом столь успешно, что большинство людей верит в то, что они действуют по своей воле, не сознавая того, что сама эта воля им навязана, и что общество умело ею манипулирует» [102, с. 84].
В приведенном высказывании следует выделить несколько важных моментов. Во-первых, понятно, что при всех минусах гетерономного воздействия полностью избежать его невозможно. В любом случае процесс социализации представляет из себя последовательность более жестких или более мягких ограничений изначальной спонтанности ребенка. Можно, следовательно, говорить о большей или меньшей степени оптимальности, адекватности этого воздействия. Именно в последнем случае «в гетерономном вмешательстве в процессе развития ребенка ... скрыты наиболее глубокие корни психической патологии и особенно деструктивности» [102, с. 86].
Вторым важным моментом является то, что именно в раннем детстве взрослые особенно интенсивно ограничивают выражение желаний, мыслей и чувств ребенка. Здесь имеет значение зависимость ребенка, неустойчивость детской психики, повышенная подверженность влиянию. Кроме того, позднее образование механизмов защиты сглаживает противоречия между ребенком и ближайшим окружением или повышает толерантность ребенка к гетерономному воздействию, что также снижает его актуальность.
В-третьих, определение семьи как психосоциального посредника общества, через которого осуществляется гетерономное воздействие, предполагает, что специфические интерперсональные отношения в каждой конкретной семье относительно точно соответствуют реальным общественным отношениям. Это впоследствии дает возможность говорить об индивидуальной поведенческой норме, как об ожидаемом и социально одобряемом поведении, характерном для большинства субъектов. И напротив, всевозможные отклонения и крайности в родительских установках и адаптация ребенка к сильному гетерономному воздействию — с помощью очень интенсивного использования механизмов защиты — приводит в новом социальном контексте к девиациям поведения и другим проявлениям социально-психической дезадаптации.
Родительские установки или позиции являются одним из наиболее изученных аспектов ранних интерперсональных отношений индивида. Под родительскими установками понимается совокупность эмоционального отношения к ребенку, восприятие ребенка родителем и соответствующие стили воспитания. В научной литературе описана обширная феноменология роднтельско-детских отношений (см. раздел 1.1.). Наиболее релевантной задачам нашего исследования представляется позиция Е.Т.Соколовой, которая заключается в сведении всех видов гетерономного воздействия к эмоциональному отвержению и эмоциональному симбиозу, блокирующим тенденции к присоединению и отделению соответственно. Рассмотрим, как эти экстремальные установки (по условной эмоциональной шкале) переходят в типичные нарушения родительского поведения по шкале воспитательной.
Эмоциональное отвержение ребенка, крайним вариантом которого является материнская депривация, традиционно делят на первичное и вторичное. Первичное отвержение может быть вызвано нежеланием иметь данного ребенка или, например, попыткой решить за счет него какие-либо бытовые проблемы. В этом случае ребенок отвергается еще до появления на свет. Внешние данные родившегося ребенка, его пол, сходство или отсутствие сходства с одним из родителей, а также отсутствие навыков обращения с первым ребенком могут вызвать вторичное отвержение.
На самых ранних этапах развития индивида эмоциональное отвержение ребенка матерью проявляется прежде всего в неадекватной «расшифровке» эмоциональных реакций ребенка. Это означает, что мать является постоянным фрустратором базисной потребности в безопасности и доверии к миру. Затем возможны два пути развития детско-родительских отношений. Если равнодушие или неприятие ребенка допускается до сознания взрослого, наиболее вероятен воспитательный стиль гипопротекции, которая понимается как недостаток опеки и контроля, вплоть до полной безнадзорности, невключенность ребенка в семейные отношения. Невнимание к физическому и духовному благополучию ребенка может иногда сопровождаться формальным контролем, прямой или переменной агрессией. Однако, главной особенностью этого стиля воспитания является то, что взрослый не считает нужным скрывать свое отвержение ни от ребенка, ни от окружающих, ни от себя самого.
Чаще эмоциональное отвержение не допускается до сознания взрослого, не желающего выглядеть в глазах окружающих и в своих собственных «плохим» родителем. В этом случае родительское эмоциональное отвержение превращается с помощью защитного реактивного образования в «воспитательный стиль», который в разных литературных источниках обозначается как авторитаризм, сверхконтроль, гиперопека или гиперпротекция. Этот стиль характеризуется тотальным недовольством ребенком, стремлением «переделать» его, обилием ограничений, запретов и наказаний. Взрослый, таким образом, получает возможность выражения своей агрессии по отношению к ребенку, которая интерпретируется как повышенная забота и внимание. Помимо реактивного образования этот воспитательный стиль может определяться также такими защитными механизмами, как замещение, проекция, компенсация. То есть ребенок выступает как «удобный» объект замещения агрессии, ему приписываются несуществующие недостатки или навязывается определенный «успешный» жизненный сценарий. Последнее обозначается в литературе как делегирование или сверхсоциализация и является компенсацией родительского чувства своей незначительности, восприятия себя как неудачника.
Любой из воспитательных стилей, связанных с эмоциональным отвержением ребенка, блокирует спонтанную реализацию базисных потребностей в присоединении, аффиляции, безопасности, принятии и, как следствие, в самопринятии. Ребенок вынужден адаптироваться к гетерономному воздействию на социальном и психологическом уровнях и строить позитивный образ «Я» с помощью образования и очень интенсивного использования механизмов защиты. В зависимости от темпераментальных особенностей ребенка актуализируются внешненаправленные механизмы — проекция, активные формы компенсации и реактивного образования — или внутренненаправленные — отрицание, пассивные формы компенсации и реактивного образования.
Эмоциональный симбиоз является экстремальной родительской установкой, фрустрирующей онтогенетически более поздние потребности ребенка в отделении, определении границ «Я», самостоятельном познании мира. Психологический симбиоз взамен утерянного физиологического устанавливается по инициативе матери, испытывающей бессознательный страх потери ребенка как части «Я». Любые попытки самостоятельного поведения ребенка переживаются ею как угроза экзистенциального вакуума и депрессивного модуса жизни. Страх матери рационализируется и проявляется в виде воспитательного стиля, обозначаемого в литературе как эгоцентрическая инфантилизация, потворствующая гиперопека, обесценивание. В период младенчества этот стиль проявляется, например, в жестком пеленании ребенка. Позднее интенсивно поощряется только зависимое его поведение и пресекаются любые попытки проявления самостоятельности. Взрослые преуменьшают реальные способности и потенции ребенка, стремятся к максимальному контролю за ним с целью ограждения от реальных или мнимых опасностей, стремятся «прожить жизнь за ребенка», что по существу означает «зачеркивание» реального ребенка, регресс и фиксацию на примитивных формах общения ради обеспечения симбиотических связей с ним» [79, с. 28]. Одной из форм проявления установки на эмоциональный симбиоз является отношение матери к сыну-подростку как «замещающему» мужа. Оно выражается в «требовании активного внимания к себе, заботы, навязчивом желании находиться постоянно в обществе сына, быть в курсе его интимной жизни, ограничивать его контакты со сверстниками» [79, с. 28].
В данных случаях мы имеем дело с гетерономным воздействием, блокирующим спонтанную реализацию потребностей в автономии, отделении, самостоятельном контроле над ситуацией; и угрозой соответствующим аспектам позитивного образа «Я». В зависимости от особенностей темперамента ребенок прибегает к таким механизмам защиты как замещение и регрессия, предполагающим внешненаправленные действия, или к противоположным им подавлению и интеллектуализации.
Необходимо отметить, что подобные нарушения детско-родительских отношений сравнительно редко встречаются в «чистом» виде. Гетерономное вмешательство взрослых в развитие ребенка бывает, как правило, разнонаправленным и, что особенно важно, большинству родителей удается сочетать безусловное эмоциональное принятие ребенка с разумными, ясными и последовательными требованиями к нему. В этом случае ни один из образующихся механизмов защиты не используется сверхинтенсивно. Поэтому дети с адекватной практикой родительского отношения характеризуются хорошей адаптированностью к школьной среде и общению со сверстниками, они активны, независимы, инициативны и доброжелательны.
Для общего обозначения ситуаций, вызывающих образование и функционирование механизмов защиты, мы вслед за Ф.В.Бассиным употребляем термин «эксквизитные» ситуации. Здесь имеются в виду такие ситуации, в которых противоречие, как определенный момент развития, предельно обострено и требует своего снятия, а характер разрешения противоречия определяет направление в развитии личности [11, 13]. Другими словами, речь идет о ситуациях, которые представляют для личности «экзистенциальную значимость», возможность поиска новых целей и средств их достижения. Анализ литературы позволяет сказать, что однозначного родового определения эксквизитных ситуаций не существует. Вместо этого исследователи оперируют с их конкретными видами: проблемными ситуациями, конфликтами, кризисами, стрессом, фрустрациями и т.д.
Изучение многообразных описаний эксквизитных ситуаций в различных парадигмах психологического знания, таких как психофизиология, медицинская психология, исследования стресса, когнитивистски ориентированная теория диссонанса, теория ролей, социально-психологические исследования, и др., позволяет выделить в них, несмотря на все различия исследовательских подходов, две инвариантные характеристики:
а) наличие нервно-психического напряжения, качество и интенсивность которого зависят от выраженной потребности в разрешении противоречия; объективных параметров ситуации (неструктурированности условий, средств, целей); индивидуальных динамических особенностей психики и текущего состояния; от опыта разрешения аналогичных ситуаций и возможностей его переноса на актуальные обстоятельства;
б) разрешение эксквизитных ситуаций предоставляет индивиду возможность освоения новых форм регуляции, перепрограммирования психических процессов и, следовательно, перехода на новые уровни взаимодействия со средой.
Психологический механизм возникновения эксквизитной ситуации обусловлен финальной направленностью любого психического акта. Филогенетической предпосылкой «финального поведения» является наличие рефлекса цели, впервые описанного И.П.Павловым в 1916 году. Согласно И.П.Павлову, рефлекс цели есть направленность любого живого организма, любой жизни на самосохранение и развитие: «Вся жизнь есть осуществление одной цели, а именно, сохранение самой жизни, неустанная работа того, что называется общим инстинктом жизни» [63, с. 215].
Каждый психологический акт обладает определенным энергетическим потенциалом, другими словами, энергетически обеспечен. Если психологический акт блокируется препятствием внешнего или внутреннего плана, возникает известное напряжение. «Психически напряжение проявляется в чувстве беспокойства и удрученности, — пишет Э.Берн. — Это чувство происходит из потребности каким-нибудь способом восстановить равновесие и снять напряжение. Проблема человека та же, что и любой энергетической системы: найти путь наименьшего сопротивления для разрядки напряжения ...возможно скорее и с наименьшей опасностью» [14, с. 69–70]. Эмоции выступают как энергетические источники, которые дают импульсы, побуждения к решению проблем. Если, например, появляется стимул, когнитивно оцененный как «угроза», страх индивида вызывает физиологическое возбуждение и «приказывает» ему предпринять какие-то действия, чтобы отдалить угрозу и снизить страх. Своеобразие эксквизитной ситуации заключается в том, что в ней обязательно присутствует другой реальный или интериоризированный стимул, препятствующий спонтанному реагированию на первый. Иногда он может совпадать с первым стимулом, в том числе, например, когда гнев на более сильного субъекта не может быть выражен из боязни противодействия с его стороны. Невозможность спонтанного реагирования создает энергетическое напряжение, которое выражается в чувстве беспокойства по поводу дестабилизации позитивного образа «Я». Физиологической основой процесса является возбуждение структур лимбической системы, участвующих в нервной организации эмоции страха (или его социализированных форм, таких как чувства вины, стыда, неполноценности и т.п.). Поставленный перед выбором из двух зол, индивид вынужден активно искать новые, непрямые пути реагирования: иррелевантные, отсроченные, опосредованные или идеальные. Этот поиск означает переход на новый, специфический для человека уровень регуляции, предполагающий когнитивную переоценку реального стимула, наличие образа желаемой цели, рассмотрение на идеальном уровне нескольких способов действия, прогноз и, наконец, само наблюдаемое действие или бездействие.
Таким образом, эксквизитная ситуация предоставляет возможность для разработки новых или переструктурирования имеющихся механизмов защиты при разрешении противоречия, перехода на новый уровень отражения и регуляции, и тем самым совершенствования индивидом своих адаптивных способностей. При этом количество собственно эксквизитных ситуаций в жизни адаптированного индивида значительно снижается. Нормативное функционирование механизмов защиты обеспечивает стабильность упорядоченной индивидуальной картины мира, настолько истинной и настолько искаженной, насколько это задано общепринятыми стандартами. Поведение индивида характеризуется целенаправленностью и последовательностью и оценивается обществом как нормальное, а интерперсональные конфликты повседневной жизни не создают угрозу позитивному «Я» и не переходят во внутриличностные конфликты, поскольку механизмы защиты эффективно «справляются» с ними.
С другой стороны, если эмоциональная напряженность достигает чрезвычайно сильной выраженности, некоторые механизмы защиты используются сверхинтенсивно или, напротив, не «справляются с ней». Наступает «фаза истощения». И то и другое приводит, как будет показано в разделе 1.4., к разным формам социально-психической дезадаптации и состоянию перманентного конфликта.
Опираясь на рассмотренные выше аспекты генезиса и функционирования механизмов защиты в их причинно-временной взаимосвязи, дадим короткие синтетические характеристики каждому из восьми основных механизмов в порядке их онтогенетического развития. В эти характеристики включены также проявления функционирования механизмов защиты на интерпсихическом уровне, такие как защитное поведение в норме, соответствующие акцентуации характера, возможные девиации, диагностические концепции, типы ролей в группе, возможные психосоматические заболевания.

Отрицание — наиболее ранний онтогенетически и наиболее примитивный механизм защиты. Отрицание развивается с целью сдерживания эмоции принятия окружающих, если они демонстрируют эмоциональную индифферентность или отвержение. Это, в свою очередь, может привести к самонеприятию. Отрицание подразумевает инфантильную подмену принятия окружающими вниманием с их стороны, причем любые негативные аспекты этого внимания блокируются на стадии восприятия, а позитивные допускаются в систему. В результате индивид получает возможность безболезненно выражать чувства принятия мира и себя самого, но для этого он должен постоянно привлекать к себе внимание окружающих доступными ему способами.
Особенности защитного поведения в норме: эгоцентризм, внушаемость и самовнушаемость, общительность, стремление быть в центре внимания, оптимизм, непринужденность, дружелюбие, умение внушить доверие, уверенная манера держаться, жажда признания, самонадеянность, хвастовство, жалость к себе, обходительность, готовность услужить, аффектированная манера поведения, пафос, легкая переносимость критики и отсутствие самокритичности. К другим особенностям относятся выраженные артистические и художественные способности, богатая фантазия, склонность к розыгрышам. Предпочтительна работа в сферах искусства и обслуживания.
Акцентуация: демонстративность.
Возможные девиации поведения: лживость, склонность к симуляции, необдуманность поступков, недоразвитие этического комплекса, склонность к мошенничеству, эксгибиционизм, демонстративные попытки суицида и самоповреждения.
Диагностическая концепция: истерия.
Возможные психосоматические расстройства (по Ф.Александеру): конверсионно-истерические реакции, параличи, гиперкинезы, нарушения функции анализаторов, эндокринные нарушения.
Тип групповой роли (по Г.Келлерману): «роль романтика».

Проекция — сравнительно рано развивается в онтогенезе для сдерживания чувства неприятия себя и окружающих как результата эмоционального отвержения с их стороны. Проекция предполагает приписывание окружающим различных негативных качеств как рациональную основу для их неприятия и самопринятия на этом фоне. Различают атрибутивную проекцию (бессознательное отвержение собственных негативных качеств и приписывание их окружающим); рационалистическую (осознание у себя приписываемых качеств и проецирование по формуле «все так делают»); комплиментарную (интерпретация своих реальных или мнимых недостатков как достоинств); симилятивную (приписывание недостатков по сходству, например, родитель — ребенок).
Особенности защитного поведения в норме: гордость, самолюбие, эгоизм, злопамятность, мстительность, обидчивость, уязвимость, обостренное чувство несправедливости, заносчивость, честолюбие, подозрительность, ревнивость, враждебность, упрямство, несговорчивость, нетерпимость к возражениям, тенденция к уличению окружающих, поиск недостатков, замкнутость, пессимизм, повышенная чувствительность к критике и замечаниям, требовательность к себе и к другим, стремление достичь высоких показателей в любом виде деятельности.
Акцентуация: застреваемость.
Возможные девиации поведения: поведение, детерминируемое сверхценными или бредовыми идеями ревности, несправедливости, преследования, изобретательства, собственной ущербности или грандиозности. На этой почве возможны проявления враждебности, доходящие до насильственных действий и убийств. Реже встречаются садистско-мазохистекий и ипохондрический симптомокомплексы, последний на базе недоверия к медицине и врачам.
Диагностическая концепция: паранойя.
Психосоматические расстройства и заболевания: гипертоническая болезнь, артриты, мигрень, диабет, гипертиреоз.
Тип групповой роли: «роль проверяющего».

Регрессия — развивается в раннем детстве для сдерживания чувств неуверенности в себе и страха неудачи, связанных с проявлением инициативы. Регрессия предполагает возвращение в эксквизитной ситуации к более незрелым онтогенетически паттернам поведения и удовлетворения. Регрессивное поведение, как правило, поощряется взрослыми, имеющими установку на эмоциональный симбиоз и инфантилизацию ребенка. В кластер регрессии входит также механизм двигательная активность, предполагающий непроизвольные иррелевантные действия для снятия напряжения.
Особенности защитного поведения в норме: слабохарактерность, отсутствие глубоких интересов, податливость влиянию окружающих, внушаемость, неумение доводить до конца начатое дело, легкая смена настроения, плаксивость, в эксквизитной ситуации повышенная сонливость и неумеренный аппетит, манипулирование мелкими предметами, непроизвольные действия (потирание рук, кручение пуговиц и т.п.), специфическая «детская» мимика и речь, склонность к мистике и суевериям, обостренная ностальгия, непереносимость одиночества, потребность в стимуляции, контроле, подбадривании, утешении, поиск новых впечатлений, умение легко устанавливать поверхностные контакты, импульсивность.
Акцентуация (по П.Б.Ганнушкину): неустойчивость.
Возможные девиации поведения: инфантилизм, тунеядство, конформизм в антисоциальных группах, употребление алкоголя и наркотических веществ.
Диагностическая концепция: неустойчивая психопатия.
Возможные психосоматические расстройства: данные отсутствуют.
Тип групповой роли: «роль ребенка».

Замещение — развивается для сдерживания эмоции гнева на более сильного, старшего или значимого субъекта, выступающего как фрустратор, во избежание ответной агрессии или отвержения. Индивид снимает напряжение, обращая гнев и агрессию на более слабый одушевленный или неодушевленный объект или на самого себя.
Замещение поэтому имеет как активные, так и пассивные формы и может использоваться индивидами независимо от их типа конфликтного реагирования и социальной адаптации.
Особенности защитного поведения в норме: импульсивность, раздражительность, требовательность к окружающим, грубость, вспыльчивость, реакции протеста в ответ на критику, нехарактерность чувства вины, увлечение «боевыми» видами спорта (бокс, борьба, хоккей и т.п.), предпочтение кинофильмов со сценами насилия (боевики, фильмы ужасов и т.п.); приверженность к любой деятельности, связанной с риском; выраженная тенденция к доминированию иногда сочетается с сентиментальностью; склонность к занятиям физическим трудом.
Акцентуация: возбудимость (эпилептоидность).
Возможные девиации поведения: агрессивность, неуправляемость, склонность к деструктивным и насильственным действиям, жестокость, аморальность, бродяжничество, промискуитет, проституция, часто хронический алкоголизм, самоповреждения и суициды.
Диагностическая концепция: эпилептоидность (по П.Б.Ганнушкину); возбудимая психопатия (по Н.М.Жарикову); агрессивный диагноз (по Р.Плутчику).
Возможные психосоматические заболевания (по Ф.Александеру): гипертоническая болезнь, артриты, мигрень, диабет, гипертиреоз; (по Э.Берну): язва желудка.
Тип групповой роли: «роль ищущего козла отпущения».

Подавление — развивается для сдерживания эмоции страха, проявления которой неприемлемы для позитивного самовосприятия и грозят попаданием впрямую зависимость от агрессора. Страх блокируется посредством забывания реального стимула, а также всех объектов, фактов и обстоятельств, ассоциативно связанных с ним. В кластер подавления входят также близкие к нему механизмы: изоляция и интроекция (определения даны в 1.2.). Изоляция подразделяется некоторыми авторами на дистанциирование, дереализацию и деперсонализацию, которые можно коротко выразить формулами: «это было где-то далеко и давно; как бы не наяву; как будто не со мной». В других источниках эти же термины применяются для обозначения патологических расстройств восприятия.
Особенности защитного поведения в норме: тщательное избегание ситуаций, которые могут стать проблемными и вызвать страх (например, полеты на самолете, публичные выступления и т.д.), неспособность отстоять свою позицию в споре, соглашательство, покорность, робость, забывчивость, боязнь новых знакомств; выраженные тенденции к избеганию и подчинению подвергаются рационализации, а тревожность — сверхкомпенсации в виде неестественно спокойного, медлительного поведения, нарочитой невозмутимости и т.п.
Акцентуация: тревожность (по К.Леонгарду); конформность (по П.Б.Ганнушкину).
Возможные девиации поведения: ипохондрия, иррациональный конформизм, иногда крайний консерватизм. Возможные психосоматические расстройства и заболевания (по Э.Берну): обмороки, изжога, потеря аппетита, язвенная болезнь 12–перстной кишки.
Диагностическая концепция: пассивный диагноз (по Р.Плутчику).
Тип групповой роли: «роль невиновного».

Интеллектуализация — развивается в раннем подростковом возрасте для сдерживания эмоции ожидания или предвидения из боязни пережить разочарование. Образование механизма принято соотносить с фрустрациями, связанными с неудачами в конкуренции со сверстниками. Предполагает произвольную схематизацию и истолкование событий для развития чувства субъективного контроля над любой ситуацией. В этот кластер входят также механизмы: аннулирование, сублимация и рационализация (определения даны в 1.2.). Последняя подразделяется на рационализацию актуальную, предвосхищающую, для себя и для других, постгипнотическую и проективную; и имеет следующие способы: дискредитация цели, дискредитация жертвы, преувеличение роли обстоятельств, утверждение вреда во благо, переоценивание имеющегося и самодискредитация.
Особенности защитного поведения в норме: старательность, ответственность, добросовестность, самоконтроль, склонность к анализу и самоанализу, основательность, осознанность обязательств, любовь к порядку, нехарактерность вредных привычек, предусмотрительность, дисциплинированность, индивидуализм.
Акцентуация: психастения (по П.Б.Ганнушкину), педантичность (по К.Леонгарду).
Возможные девиации поведения: неспособность принять решение, подмена деятельности «рассуждательством», самообман и самооправдание, выраженная отстраненность, цинизм; поведение, обусловленное различными фобиями, ритуальные и другие навязчивые действия.
Диагностическая концепция: навязчивость.
Возможные психосоматические расстройства: болевые ощущения в области сердца, вегетативные расстройства, спазмы пищевода, полиурия, сексуальные расстройства.
Тип групповой роли: «роль философствующего».

Реактивное образование — защитный механизм, развитие которого связывают с окончательным усвоением индивидом «высших социальных ценностей» [130]. Реактивное образование развивается для сдерживания радости обладания определенным объектом (например, собственным телом) и возможности использования его определенным образом (например, для секса или агрессии). Механизм предполагает выработку и подчеркивание в поведении прямо противоположной установки.
Особенности защитного поведения в норме: неприятие всего, связанного с функционированием организма и отношениями полов, выражается в различных формах и с различной интенсивностью; избегание общественных бань, уборных, раздевалок и т.п., резкое отрицательное отношение к «неприличным» разговорам, шуткам, кинофильмам эротического характера (а также со сценами насилия), эротической литературе; сильные переживания по поводу нарушений «личностного пространства», случайных соприкосновений с другими людьми (например, в общественном транспорте); подчеркнутое стремление соответствовать общепринятым стандартам поведения, актуальность, озабоченность «приличным» внешним видом, вежливость, любезность, респектабельность, бескорыстие, общительность, как правило, приподнятое настроение. Из других особенностей; осуждение флирта и эксгибиционизма, воздержанность, иногда вегетарианство, морализаторство, желание быть примером для окружающих.
Акцентуации: сенситивность, экзальтированность.
Возможные девиации поведения: выраженная завышенная самооценка, лицемерие, ханжество, крайний пуританизм.
Диагностическая концепция: маниакальность.
Возможные психосоматические заболевания (по Ф.Александеру): бронхиальная астма, язвенная болезнь, язвенный колит.
Тип групповой роли: «роль пуританина».

Компенсация — онтогенетически самый поздний и когнитивно сложный защитный механизм, который развивается и используется, как правило, сознательно. Предназначен для сдерживания чувства печали, горя по поводу реальной или мнимой потери, утраты, нехватки, недостатка, неполноценности. Компенсация предполагает попытку исправления или нахождения замены этой неполноценности. В кластер компенсации входят также механизмы: сверхкомпенсация, идентификация и фантазия, которую можно понимать как компенсацию на идеальном уровне.
Особенности защитного поведения в норме: поведение, обусловленное установкой на серьезную и методическую работу над собой, нахождение и исправление своих недостатков, преодоление трудностей, достижение высоких результатов в деятельности; серьезные занятия спортом, коллекционирование, стремление к оригинальности, склонность к воспоминаниям, литературное творчество.
Акцентуация: дистимность.
Возможные девиации: агрессивность, наркомания, алкоголизм, сексуальные отклонения, промискуитет, клептомания, бродяжничество, дерзость, высокомерие, амбициозность.
Диагностическая концепция: депрессивность.
Возможные психосоматические расстройства и заболевания: нервная анорексия, нарушение сна, головные боли, атеросклероз.
Тип групповой роли: «роль объединяющего».

Проанализированная нами структурная теория защиты и характеристики ее основных механизмов позволяют перейти к рассмотрению с вышеупомянутых позиций проблемы конфликта. Роль конфликта в организации механизмов защиты, роль механизмов защиты в ослаблении и в усилении конфликтов внешнего и внутреннего плана, их диалектическая взаимосвязь — эти и некоторые другие смежные вопросы будут освещены в заключительном разделе первой главы.
1.4. МЕХАНИЗМЫ ЗАЩИТЫ И ДИАЛЕКТИКА КОНФЛИКТА
Проблема конфликта, равно как и смежные с ней проблемы социально-психической адаптации и девиантности, является одним из основных объектов практического приложения структурной теории защиты. Однозначное определение содержательных и оценочных характеристик механизмов защиты, причин их образования, функционально-целевых особенностей, соотношений между ними, а также их отношений с другими областями позволяет ответить на некоторые актуальные вопросы возрастной, педагогической и социальной психологии. К ним относятся прежде всего реальные причины состояния перманентного конфликта как внешнего, так и внутреннего плана, как латентного, так и актуального между индивидами, индивидами и группами, индивидами (группами) и обществом в целом. Знание причин предоставляет, в свою очередь, возможность превентивного или актуального вмешательства в процесс развития конфликта, а понимание внутренней логики этого развития — возможность целенаправленного управления им. Кроме того решается важная проблема прогнозирования поведения дезадаптированных индивидов и групп в зависимости от изменения реальной ситуации.
Роль механизмов психологической защиты в ослаблении внутриличностного конфликта и разрешении его во внешней реальности оценивается исследователями неоднозначно. Существо и причины этих разногласий, определяемых разногласиями по поводу самой защиты и ее специфических средств, уже подробно рассмотрены нами. Тем не менее анализ многочисленных литературных публикаций, касающихся конфликтов [6, 29, 41, 53, 54, 67, 69, 159 и др.], позволяет выделить в них несмотря на различия исследовательских парадигм, несколько характеристик, которые адекватны поставленным нами задачам и являются относительно инвариантными. Это: диалектичность конфликта, его субъективность, наличие нервно-психического напряжения у субъекта (субъектов) конфликта и продуктивность, иначе говоря, рассмотрение конфликта как предельно обостренного противоречия, которое требует своего снятия. Мы придерживаемся той точки зрения, согласно которой это снятие достигается путем образования и актуализации механизмов защиты и вариантов защитного поведения разной степени конструктивности.
Последнее положение формально разделяется не всеми исследователями. В работах некоторых авторов [41, 69 и др.] высказывается позиция, что помимо спонтанного реагирования в конфликтной ситуации (которое практически не рассматривается) и защитных стратегий существует некий третий наиболее конструктивный путь. Использование механизмов защиты трактуется этими авторами не иначе как проявление ограниченности субъекта, восприятие им конфликта не как проблемы, требующей разрешения, а только как угрозы целостному и стабильному позитивному образу Я, сопровождающейся нервно-психическим напряжением, которое необходимо «здесь и теперь» снять любой ценой. Это, по мнению Э.И.Киршбаума, «заслоняет возможность приобретения нового опыта, новых структур, добавок к саморегуляции, в несколько может быть и отдаленной перспективе за счет некоторых издержек (негативных переживаний „сейчас и здесь“)» [41, с. 51]. Альтернативой использованию защиты является, согласно этой точке зрения, восприятие конфликта «как возможности разрешения репрезентируемых через него назревших противоречий и тем самым повышения „качества“ регуляции… выхода за пределы самого себя, перехода на новый виток взаимодействия со средой» [41, с. 50–51].
В свете вышеизложенной системной концепции защиты становится ясным, что защитные механизмы используются в обоих случаях, однако в первом — более примитивные с точки зрения участия сознания в процессе субъектной репрезентации конфликта и, следовательно, предполагающие неконструктивное защитное поведение. Это могут быть такие механизмы как отрицание или проекция. Во втором случае речь идет об осознанном применении таких когнитивно сложных механизмов как, например, интеллектуализация или компенсация, которые предполагают конструктивное поведение, например, рациональный анализ конфликта, нахождение и исправление своих недостатков, серьезную работу над собой.
Возвращаясь к основной из инвариантных характеристик конфликта — его диалектичности — целесообразно рассмотреть несколько ключевых моментов. Во-первых, говоря о диалектическом единстве внешнего и внутреннего конфликта, мы опираемся на базисный принцип психологии о единстве интерпсихического и интрапсихического, в терминах философии — бытия и сознания. Это означает наличие прямой и обратной связи, взаимоопределения конфликтов внешнего и внутреннего плана, которое было бы абсолютно очевидным, если бы не функционирование механизмов защиты, опосредующих его. Опосредование проявляется в относительной независимости рассматриваемых феноменов по параметру времени. Внешний конфликт, как наблюдаемое противостояние, может быть завершен, а внутренний — отсрочен или продолжен до того времени, пока психологическая защита не «найдет» способа снять беспокойство. Этим определяется существование как феномена застреваемости или «вязкости аффекта» [50], так и некоторых психосоматических заболеваний [9, 14 и др.]. Бывает и наоборот — внутренний конфликт блокирован, и в ситуации «универсального» внешнего конфликта (например, явного нарушения социальных запретов, публичного скандала и т.п.) субъект определенное время сохраняет психологический комфорт.
Во-вторых, употребление термина «внешний конфликт» требует некоторых уточнений. В узком смысле он синонимичен термину «межличностный конфликт» и предполагает наличие как минимум двух субъектов взаимодействия и столкновение их противоположно направленных целей, интересов, позиций или мнений [68, с. 174]. Психологическая литература располагает большим количеством типологий внешнего конфликта, основывающихся именно на этом понимании термина. Так, выделяют временные параметры конфликта (потенциальный, латентный, актуальный, перманентный); типы конфликтов в организации: по характеру социальных групп, по целям участников, по средствам с точки зрения их нормативности, по конечному результату, по влиянию конфликта на дальнейшее развитие организации. Поведение сторон в конфликте также подразделяется на несколько стратегий, таких как соперничество, сотрудничество, компромисс, избегание, приспособление. Обобщенное выражение этих стратегий поведения характеризуется как корпоративность и напористость. Выделяют также несколько стадий развития межличностных (межгрупповых) конфликтов, каждая из которых имеет свои подробные характеристики [68, с. 174–175, 401].
Причинами возникновения конфликта в рамках теории ролей считают: несовместимость полученной информации со знанием субъекта о том, что реальное действие противоречит инструкции; противоречивость информации, полученной от различных членов организации; противоречивость ролей, исполняемых в разном социальном окружении; реальную угрозу моральным ценностям и удовлетворению основных потребностей субъекта в результате выполнения определенных действий [141].
В этой же теории существует понятие позиционного конфликта [4, 163], вызываемого динамикой развития позиционных нагрузок личности, которая является функцией от количества выполняемых в жизни ролей и занимаемых позиций. Для каждого человека существует определенный оптимум в количестве выполняемых социальных ролей. Ролевая перегрузка приводит к неэффективности выполнения ролей, диктует необходимость их иерархизации и отказу от некоторых. Позиционный конфликт может возникнуть и в случае, когда ролевые требования шире актуальной состоятельности субъекта, а также при смене позицией ролей в онтогенезе, при смене профессиональной деятельности, места проживания, социометрического статуса в группе и т.д.
В более широком смысле внешний конфликт понимается как практически любое стимульное событие внешней реальности, способное вызвать у данного субъекта эмоциональное напряжение и психологический дискомфорт, иначе говоря, привести его в состояние внутреннего конфликта. Спектр событий подобного рода чрезвычайно широк: от межличностных взаимодействий до любой информации неопределенно-личного или безличного характера, от соматических заболеваний до экономических трудностей и т.д. Тем не менее в литературе встречаются попытки классификации подобных ситуаций по тому или иному признаку. Например, К.Левин определяет конфликт как ситуацию, «в которой на индивида одновременно воздействуют противоположно направленные, но при этом приблизительно равные силы» [150, с. 11]. Он выделяет три основных типа конфликтных ситуаций: выбор между двумя альтернативами положительной валентности; наличие двух равных по силе негативных альтернатив, «выбор из двух зол»; наличие амбивалентного отношения к объекту.
Р.Плутчик предлагает классифицировать все многообразие конфликтных ситуаций по соотнесенности их с кластерами общих проблем адаптации, которые окружающая среда ставит перед каждым индивидом и видом. Любая конфликтная ситуация относится, таким образом, к одному из «экзистенциальных кризисов»: иерархии, территориальности, идентичности или временности [155, 157].
Проблема состоит в том, что при всей видимой универсальности этих и других классификаций внешнего конфликта в расширенном понимании этого термина, сам конфликт всегда полагается условно существующим. Предпринимаемая в научных целях условная объективизация конфликта в каждом конкретном случае не имеет смысла по причине его субъективности. Ситуация как система событий детерминирует поведение человека, но, с другой стороны, в эту же ситуацию вовлечен сам субъект со своим образом реальности, образом Я, со своими интересами, потребностями, целями. В каждом конкретном случае объективно, извне, с позиции постороннего наблюдателя почти невозможно провести границу между неконфликтной и конфликтной ситуацией [163]. Даже самые, казалось бы, универсальные показатели конфликтной ситуации (блокирование жизненно важных потребностей, неструктурированность условий, средств, целей и т.п.) с большой долей вероятности, но совсем не обязательно свидетельствуют о наличии у субъекта, взаимодействующего с ситуацией, внутреннего конфликта и наоборот. В свою очередь, качество индивидуальной регуляции поведения не зависит от объективной структуры ситуации. За него отвечает субъективная репрезентация соответствующей ситуации — субъективные схемы окружения и оценка собственных возможностей. Осуществляемое с помощью механизмов психологической защиты последовательное искажение когнитивной и аффективной составляющих образа реальной ситуации обеспечивает различную степень редукции внутреннего конфликта вплоть до полного блокирования нежелательной информации на стадии восприятия. Таким образом, вывод о наличии (угрозе) внутриличностного конфликта правомерен только при учете как объективных, так и субъективных параметров ситуации в их совокупности. К последним относится интенсивность функционирования защиты, определяемая с помощью методов психологической диагностики, таких как метод наблюдения, экспериментальная беседа, диагностическое интервью, проективные методы исследования личности, метод тестов. Единственный из известных нам на сегодняшний день валидный и надежный тест-опросник, количественно и систематически оценивающий полный спектр защит индивида — это тест Life Stye Index, подробно описанный во 2-й главе.
При внешнем, многообразии конфликтов внутреннее их содержание практически во всех концепциях признается весьма ограниченным. «В клинической психологии взрослых часто выделяют всего четыре основных внутренних конфликта: страх агрессии, страх самостоятельности (независимости), страх близости (доверия) и страх подчинения. Традиционно этиологию этих внутренних конфликтов выводят из особенностей детства» [79, с. 71]. В.Н.Мясищев рассматривает психологический конфликт, в основе которого лежит «несовместимость и столкновение противоречивых отношений личности». Длительность и интенсивность конфликта зависят от того, какое место занимают антагонистические отношения во всей системе отношений человека [57].
В исследованиях установки ситуация определяется как одна из детерминант поведения. Второй является конкретная потребность, а взаимодействие потребности и ситуации ее удовлетворения составляет психологическое содержание установки [65, с. 63]. В теории установки статус конфликта приобретает столкновение разнонаправленных, но одинаковых по силе установок, как осознанных, так и бессознательных [13, 92].
В теории когнитивного диссонанса конфликтная ситуация — это столкновение двух когниций, знаний относительно одного объекта, субъективно переживаемое как дискомфорт. Человек предпринимает действия по его снятию либо путем изменения одного из элементов диссонансных знаний, либо путем введения нового элемента [115, 126, 127]. Более позднее определение Л.Фестингером диссонанса как следствия недостаточного оправдания выбора способа индивидуального поведения позволяет соотнести его с неэффективной защитной рационализацией и последующим ее усилением за счет задействования новых способов, таких как: дискредитация цепи, дискредитация жертвы, утверждение вреда во благо и т.п., описанных в 1.2.
Наиболее релевантно задачам нашего исследования понимание конфликта в русле общей психоэволюционной теории эмоций, основные положения которой были рассмотрены в главе 1. В теории эмоций внутренний конфликт — это одновременное переживание одной из основных эмоций или какой-либо их комбинации и эмоции страха или любой из его социализированных форм (стыд, чувство вины, чувства неполноценности, неидентичности и т.д.). Формально эмоции, участвующие в конфликте, являются аффективными нагрузками образа одной и той же реальной ситуация и определяются дифференцированными когнитивными оценками ее содержания. Фактически, вторая когнитивно-аффективная сторона внутреннего конфликта всегда опосредована прошлым отрицательным опытом субъекта, сигнализирующим о возможных негативных последствиях спонтанного выражения первоначальной эмоции. Например, некий индивид противоположного пола может быть оценен как «приятный, нравящийся, желательный для немедленного установления контакта». Он, таким образом, вызывает эмоции принятия, радости и ожидания. Этот же индивид может одновременно оцениваться как «способный продемонстрировать неприятие и равнодушие». Эта оценка делается на основании прошлого опыта взаимодействия с этим же или другим индивидом в субъективно сходной ситуации и вызывает трансферентную эмоцию страха (опасения выглядеть смешным, нежелания испытать чувство неполноценности и т.п.). Конфликт может быть решен с помощью защитного отрицания, реактивного образования или рационализации. Например, стимул переоценивается как «не настолько желательный, чтобы рисковать» или любым другим способом. В результате происходит частичное снятие энергетического напряжения, возникшего из-за отсутствия энергетически обеспеченной реакции на значимый стимул. Благодаря защитному искажению образа реальной ситуации сохраняется стабильность позитивного образа Я, в данном случае «сдержанного, рассудительного, управляющего собой и уверенного в себе человека», конфликт, таким образом, ликвидирован.
Однако если подобная защитная рационализация будет использоваться субъектом как инвариантный ответ на ситуацию нового знакомства, он будет восприниматься окружающими как замкнутый, необщительный или тревожный индивид и вызывать соответствующее отношение к себе. Следовательно, субъект попадает в ситуацию перманентного или, по крайней мере, периодически возобновляющегося внешнего конфликта вокруг одной проблемы, что создает постоянную угрозу внутриличностного конфликта и вынуждает его к сверхннтенсивному использованию защиты. Процесс, таким образом, может принять необратимый характер.
С точки зрения общей психоэволюционной теории, эмоции входят во все трансакции, создавая базис как внешнего так и внутреннего конфликта. На внешнем уровне люди описывают свои проблемы несколькими взаимосвязанными способами. Они могут переживать и выражать определенные эмоции слишком часто или слишком сильно, например, такие эмоции как тревогу или гнев. То же самое можно сказать и о других эмоциях, таких как отвращение (в форме порицания или враждебности), доверие (в форме чрезмерного легковерия), радость (в форме мании).
Иногда, напротив, человек может переживать и выражать определенные эмоции слишком слабо или редко. Люди могут быть обеспокоены тем, что не способны заплакать, выразить восхищение или любовь, разозлиться или быть уверенными, напористыми.
Внешний конфликт может быть описан и в интерперсональных терминах. Это означает, что одним людям трудно ладить с другими: их супругами, родителями, детьми, друзьями, начальниками и сослуживцами. При тщательном исследовании этих проблем становится очевидным, что сутью их являются эмоции. Родители вызывают в людях чувство вины, начальники — чувство обиды или неполноценности, дети разочаровывают, а любимые люди приводят в беспокойство. Межличностные отношения вызывают эмоциональные реакции, с которыми индивиду трудно совладать или напротив — в результате интенсивного использования защиты — индивид ведет себя неадекватно ситуации общения, он может быть «зажат», «закрыт» или, например, выражать нечто прямо противоположное своим действительным чувствам.
Значит, оказание индивиду помощи по выходу из конфликта или направлению его в конструктивное русло должно быть связано с эмоциями и механизмами защиты как средствами, контролирующими их выражение. Теоретически здесь возможны три направления психотерапевтического вмешательства. Это, во-первых, переструктурирование системы индивидуальной защиты, в основе которого лежит осознание причин или первичных стимулов ее организации (психоанализ); или же осознание актуального функционирования защиты, смысла собственных защитных действий с помощью рациональной (когнитивной) терапии. Во-вторых, возможно паллиативное снятие эмоционального напряжения в процессе гуманистически ориентированных процедур. Наконец, возможно научение субъекта новым для него, конструктивным и общественно одобряемым способам защитного поведения без акцента на осознание функционального смысла предлагаемых вариантов. Это научение может быть прямым или косвенным, но оно всегда направлено на поиск способов оптимального выхода из ситуации внешнего конфликта при одновременном ослаблении или избегании внутреннего. Достижение такого эффекта в процессе поведенческих тренингов, межличностного общения или при грамотном педагогическом вмешательстве в конфликт приводит к желаемым изменениям в межличностных отношениях. Широкое распространение в настоящее время получила также эклектическая терапия, интегрирующая достижения трех вышеназванных подходов.
Переходя к вопросу о продуктивности конфликта, целесообразно рассмотреть соотношение между понятиями «конфликт» и «противоречие». Противоречие — одна из фундаментальных категорий диалектики, выражающая принцип развития из сущности самих предметов и явлений. В психологической науке она обладает собственным онтологическим статусом, специфичностью своего проявления. Поскольку психическое является многогранным и многоуровневым феноменом, противоречие проявляется по-разному на всех уровнях генеза живых систем, обладающих психикой.
Фундаментальным противоречием онтогенетической эволюции Б.Г.Ананьев считал «неравномерность развития различных систем и их регуляторов» [1, с. 103]. Он писал, что «если у всех животных, включая приматов, физическая зрелость означает глобальную зрелость всего организма — его жизнедеятельности и механизмов поведения, то у человека нервно-психическое развитие не укладывается в рамки физического созревания и зрелости» [1, с. 109]. Это общее противоречие выражается, в частности, в противоречии между спонтанной, не согласованной со всеми реалиями окружающей среды, активностью индивида и гетерономным, противоположно направленным «ответом» некоторых аспектов среды. Деструктивные последствия длительного взаимодействия подобного рода предупреждаются на внешнем уровне целенаправленной социализацией, а на внутреннем — образованием специфических регулятивных систем, например, психологической защиты.
На уровне уже не индивидуального онтогенеза, а конкретной жизненной ситуации противоречие выражается самыми различными способами, такими как противоречие между желанием и возможностью, желанием и долгом, желанием и запретом, между целью и инструментальной недостаточностью; как борьба мотивов, как двойственное отношение к объекту, как нечеткость условий и т.д.
Однако не сами по себе противоречия являются источником развития, не их накопление и нагнетание, не их острота, а процесс их разрешения, новообразования, как результат этого процесса. Механизмы психологической защиты организуются как важнейшие новообразования на определенных этапах онтогенеза. Они, накладываясь на динамические особенности психики индивида, определяют основные черты его характера и, в большой мере, становление всей системы его отношений с окружающим миром.
В свете вышеизложенного конфликт можно определить как интрапсихическую и интерпсихическую презентацию назревшего противоречия, которое предельно обострено и требует своего снятия, а характер его разрешения определяет направление в развитии индивида. Однако развитие, осуществляемое в данном процессе, «включает не только линию прогресса, (восходящее развитие от низшего к высшему), но и регресса (от высшего к низшему), а также тупиковые линии» [52, с. 104]. Относительно психического развития Г.Д.Шмидт отмечает, что оно представляет собой сложную картину прогрессивного и регрессивного развития, а также моменты застоя и даже возможность патологического развития [163].
Блокировка психического акта также имеет амбивалентное значение: с одной стороны, она представляет возможность для развития индивидуальных свойств при разрешении противоречия, т.е. перехода на более высокий уровень отражения и регуляции и, тем самым, совершенствования адаптивных способностей. С другой стороны, если эмоциональная напряженность достигает чрезвычайно сильной выраженности, то это может привести к дезинтеграции всех функций и даже к патологической деструкции субъекта, «стадии истощения» по Г.Селье [77].
При бесспорной теоретической возможности последнего варианта подобное чрезвычайно сильное и длительное напряжение очень редко встречается в практике повседневной жизни. Поэтому, большинство индивидов, попадая в конфликтные ситуации, способно разработать и использовать более или менее конструктивные стратегии защиты для снятия эмоционального напряжения и разрешения внешнего конфликта. Именно этот факт находит отражение в таких понятиях как относительная адаптированность и дезадаптированность или близких к ним, но не тождественных понятиях нормы и девиантности в широком релятивистском понимании терминов [111].
Следовательно, в подавляющем большинстве конфликты функциональны и продуктивны. Функциональность конфликта для групп и организаций выражается в том, что он сигнализирует о смещении баланса противоположных сил и необходимости перестройки структуры взаимодействий; а для индивида — в том, что он корректирует жизненный опыт, указывая на слабые места адаптивных систем. Конфликт продуктивен, поскольку в ходе его организуются и актуализируются механизмы защиты как ментальные процессы, и происходит научение способам защитного поведения на интрапсихическом и интерпсихическом уровнях соответственно.
Полностью признавая онтогенетическую ценность, продуктивность и функциональный смысл большинства конфликтов, исследователи данного феномена, как правило, не склонны оценивать изменения, привносимые конфликтами в структуры личности и организации как однозначно позитивные. В основе этой неоднозначности лежит тот факт, что механизмы защиты, являясь продуктами конфликтов раннего онтогенеза и функционируя затем бессознательно, могут как способствовать, так и препятствовать эффективной адаптации индивида в расширенном социальном контексте. Это зависит, как уже отмечалось в разделе 2.1., от силы, характера, и времени гетерономного воздействия, которое оказывают на индивида предшествующие психосоциальные посредники общества и, в первую очередь, семья. Будучи изначально беспомощным, зависимым от взрослых, подверженным их влиянию, ребенок вынужден адаптироваться к практически любому воздействию и интериоризировать соответствующие установки. При этом воздействие может быть прямо противоположным основным тенденциям его развития на том или ином этапе, а установки — не совпадать с нормами и установками внесемейных социальных групп. Адаптация в этом случае осуществляется при помощи образования и очень интенсивного использования онтогенетически ранних и наиболее примитивных механизмов защиты, таких как отрицание, проекция или регрессия и фиксации соответствующих инвариантов защитного поведения. Попадая в отличные от семейных социальные условия (детский сад, школа, двор и т.д.), такой ребенок рано или поздно оказывается в ситуации перманентного внешнего конфликта, поскольку его поведение будет значимо отличаться от поведения большинства членов референтной группы. Суть конфликта определяется нестандартными реакциями индивида на стандартные стимулы, что практически означает невозможность позитивного решения универсальных проблем адаптации, прежде всего проблемы идентичности. Индивид воспринимается окружающими как «странный» или «опасный» и вызывает эмоции отвержения, страха в чистом виде или в сочетаниях, например, с эмоциями ожидания, любопытства и т.п. Внешний конфликт переводится во внутренний план и редуцируется с помощью все тех же защитных механизмов, функционирующих еще более интенсивно, автоматично и имеющих силу привычки. Затем к ним добавляются онтогенетически более поздние механизмы защиты, образуя в совокупности так называемый «деструктивный защитно-адаптивный комплекс» [59]. В качестве примера поведенческих проявлений этого феномена можно привести компенсаторную агрессивность, сверхкомпенсаторную демонстративность, склонность к проективной рационализации, рационализированный инфантилизм и т.д. Подобное защитное поведение становится, в свою очередь, еще менее социально одобряемым и ожидаемым и на этих основаниях часто определяется обществом как девиантное.
Отсюда можно сделать следующие выводы. Во-первых, механизмы защиты, развивающиеся в онтогенезе как средства адаптации и разрешения конфликта, могут при определенных условиях обеспечивать прямо противоположные состояния дезадаптации и перманентного конфликта. Теоретически это означает наличие связи между ненормативным, сверхинтенсивным использованием защиты и высоким уровнем внутриличностного конфликта, для редукции которого и применяется защита. Следовательно, данный индивид должен находиться в состоянии также и внешнего конфликта, латентного, актуального или перманентного, который, с одной стороны, определяет внутренний конфликт, а с другой — через защитное поведение — сам определяется им. Этот вывод полностью подтвержден результатами описанного в главе 2 экспериментального исследования, в ходе которого сравнивались показатели по использованию механизмов защиты лицами с наличием и отсутствием объективных девиаций поведения. Полученные результаты свидетельствуют о существовании статистически значимых различий между функционированием защитных механизмов у лиц, осужденных за правонарушения и страдающих алкоголизмом, и соответствующими показателями по выборке стандартизации. Они же отражают отсутствие таких различий при исследовании групп учащихся, рабочих, воспитателей.
Во-вторых, обоснованные нами теоретические положения и результаты проведенного экспериментального исследования находятся в соответствии с функционалистской концепцией девиантности и опровергают позитивистские (биологические, психологические и др.) объяснения данного феномена [111]. Девиантное поведение является функциональным как для общества (устанавливая границы между приемлемыми и неприемлемыми формами поведения), так и для индивида (являясь адаптивным). Рассмотрение девиантного поведения как одного из проявлений неэффективной «вторичной» адаптации к изменившейся внешней реальности с помощью ригидных и интенсивных средств психологической защиты (можно также предположить, что психосоматические заболевания — это еще одно из таких проявлений) может привести к решению очень важных практических задач возрастной и педагогической психологии. Главные из них — это проблема репродукции девиантности в системе семья — ребенок — общество или, другими словами, нахождение эффективных способов превентивного вмешательства в ситуацию вероятного формирования субъекта девиантного поведения. Другая чрезвычайно актуальная проблема — это проблема воздействия на субъектов девиантного поведения, воздействия, которое решало бы не только их внешний конфликт с обществом, но снимало бы также и внутриличностный конфликт. Оно, как показывает практика, невозможно без знания глубинных, психологических причин девиации, логики развития конфликта, диагностики индивидуальной структуры защит.
ВЫВОДЫ ПО ГЛАВЕ 1
Интеграция значительной части теоретического знания о психологической защите обусловливает попытку системного подхода к данной проблеме. Системный подход включает аспекты генезиса механизмов защиты и закономерности их функционирования на интра- и интерпсихических уровнях; на основании структурной теории защиты разработана модель основных защитных механизмов; обосновывается возможность их эффективной диагностики.
В главе 1 предлагается определение защиты, включающее общие, особенные и единичные характеристики отражаемого содержания. Психологическая защита определяется нами как совокупность способов последовательного искажения когнитивной и аффективной составляющих образа реальной ситуации. Это искажение достигается за счет индивидуальных изменений в протекании психических процессов и имеет нейрофизиологическую основу.
Механизмы психологической защиты являются продуктами онтогенетического развития и научения. Они развиваются как специфические средства социально-психической адаптации и предназначены для совладения с эмоциями различной модальности в тех случаях, когда опыт индивида сигнализирует ему о вероятных негативных последствиях их переживания и непосредственного выражения. Механизмы защиты предотвращают развитие внутриличностного конфликта между первоначальной эмоцией и эмоцией страха или его производных. Страх, выступая как блокировка энергетически обеспеченного психического и поведенческого акта, может привести к нарушению гомеостаза на всех уровнях функционирования энергетической системы. Различные способы искажения когнитивной оценки и аффективной нагрузки образа психотравмирующей ситуации, наиболее удобные и привычные для индивида, исходя из динамических особенностей его психики и особенностей ранних межличностных отношений, способствуют косвенному, опосредованному, отсроченному и т.п. реагированию, снимая напряжение и обеспечивая социально-психическую адаптацию.
Механизмы защиты обладают свойствами смежности, полярности и интенсивности и различаются по критерию примитивности — сложности в зависимости от времени образования в онтогенезе и участия сознания в актуальном функционировании; а соответствующее защитное поведение — по критерию конструктивности — деструктивности в зависимости от соответствия социальным ожиданиям. При этом, поскольку превратности жизни обеспечивают комплексы смешанных эмоциональных конфликтов, они должны также вести к образованию комплекса разных механизмов защиты, необходимых для совладания с ними.
Механизмы защиты, развивающиеся в онтогенезе как средства адаптации и разрешения конфликта могут при определенных условиях обеспечивать прямо противоположные состояния дезадаптации и перманентного конфликта. В основе этой неоднозначности лежит тот факт, что механизмы защиты являются в своем большинстве продуктами конфликтов раннего онтогенеза. В зависимости от интенсивности этих конфликтов (интенсивности воздействия и соответствующей психической адаптации), они могут быть более примитивными или более сложными, более автоматичными или более осознанными, более или менее интенсивными и адекватными общественно заданным стандартам поведения. Поэтому они могут как способствовать, так и препятствовать эффективной адаптации индивида в новом, расширенном социальном контексте.
Глава 2
ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ МЕХАНИЗМОВ ПСИХОЛОГИЧЕСКОЙ ЗАЩИТЫ
2.1. ПОДГОТОВКА МЕТОДИЧЕСКОЙ БАЗЫ ИССЛЕДОВАНИЯ. АДАПТАЦИЯ И СТАНДАРТИЗАЦИЯ ТЕСТА-ОПРОСНИКА
МЕХАНИЗМОВ ЗАЩИТЫ LIFE STYLE INDEX
В научных публикациях последних лет упоминаются исследования, касающиеся проблемы оценивания защитного функционирования индивида, некоторые из них, например, содержатся в справочнике Р.Андрулиса [113]. Эти методики, как правило, характеризуются малым количеством измеряемых защит, неясностью терминологии, отсутствием теоретической структуры. В опубликованных материалах часто нет убедительных данных по валидности тестов, обычно авторы ссылаются на корреляции со шкалами MMPI либо других тестов, или же на корреляции с клиническими диагнозами.
В качестве примера можно привести один из известных опросников этого ряда Defense Mechanism Index А.Б.Суини и М.Дж.Мэй [170]. Опросник содержит 288 стимульных утверждений, 12 шкал «Эго-конфликтов», 6 шкал «адаптивных» защит (рационализация, компенсация, негативный аффект, юмор и позитивный аффект, перцептивная защита, аутизм) и 6 шкал «неадаптивных» защит (проекция, подавление, фантазия, примитивная логика, диссоциация, реактивное образование). При этом непонятны или спорны как обозначения некоторых шкал, так и принцип деления защит на «адаптивные» и «неадаптивные». Очевидно, что все защитные механизмы являются адаптивными, если используются индивидом в пределах среднестатистических показателей по группе, к которой он принадлежит. Они же приводят к дезадаптации, если выходят за пределы нормы, поскольку в этом случае поведение индивида определяется не тем образом реальности, который является условно общим для его социального окружения. Из исследований валидности теста упоминается корреляционный анализ отношений между рейтингами защит из неопубликованной диссертации У.Хилла и показателями DMI. Коэффициенты распределились от 0,25 до 0,70 (объем выборки не указан). Говорится также о попытке сопоставления контрастных групп, но отсутствуют какие-либо цифры. Коэффициенты надежности параллельных форм теста составили для разных шкал от 0,48 до 0,86. Данные по ретестовой надежности не приводятся.
Главным недостатком этой и других методик для измерения защит Р.Плутчик считает несерьезное отношение к теоретической, в противоположность чисто эмпирической, релевантности стимульного материала. Кроме того, поскольку в прошлом изучались некоторые защиты, автор счел необходимым создать новый тест-опросник защитных механизмов, измеряющий широкий набор защит и полностью просчитанный с психометрической точки зрения.
В определенном смысле опросник защит выступает как противоположность проективным техникам в основном потому, что все проективные методы, находящиеся теперь в обращении, используются как средства для некой общей, абстрактной идентификации защит, но не обеспечивают получение отдельных показателей для каждой из них. Например, защитный механизм отрицания можно наблюдать при анализе рисунков, где отсутствуют зрачки в глазах персонажей или изображается известная «улыбка отрицания» на лице. В последних исследованиях Е.С.Романовой и О.Ф.Потемкиной, посвященных графическим методам в психодиагностике [71], авторы указывают на ряд особенностей выполнения рисунков, свидетельствующих об использовании испытуемыми защитного подавления, компенсации и регрессии. Однако те же самые рисуночные тесты не могут дать никакой пространной информации относительно степени использования отрицания, подавления, компенсации или регрессии. И хотя тесты Роршаха и ТАТ могут дать информацию по защите [85], они также не способны систематически и количественно оценить полный спектр защит индивида. И последнее, никакие тесты, использующиеся в настоящее время, проективные или другие, не в состоянии ни определить соотношение сфер действия механизмов защиты в терминах сходства и полярности, ни внедрить их в какой-либо более широкий контекст.
В процессе экспериментального исследования различных групп испытуемых нами применялись и другие методы, такие как: наблюдение, клинико-биографический метод (клиническая беседа В.Г.Норакидзе); проективные методы: тест Розенцвейга в оригинальном, модифицированном и компьютерном вариантах, рисуночный ТАТ, методики «Рисунок человека» и «Рисунок семьи»; метод социометрии; а также тесты-опросники: «Определение локуса контроля», «Импульсивность — волевая регуляция», тест-опросник Айзенка, тест-опросник Шмишека — Леонгарда, тесты «Самоотношения» и «Родительского отношения» В.В.Столина и некоторые другие. Эти методики применялись с целью подтверждения информации, полученной при использовании теста Life Stye Index.
В связи с использованием опросника для диагностики защит возникают важные методологические проблемы. Если защитные механизмы считаются бессознательными процессами, как может тест-опросник использоваться для измерения? На этот вопрос существуют два основных ответа. Во-первых, хотя и справедливо то, что защитные механизмы могут образовываться бессознательно, это не означает, что бессознательным должно остаться их применение. Множество индивидов в различных жизненных обстоятельствах или же в процессе психотерапии учатся определять и совершенствовать свой типичный защитный стиль. Во-вторых, большинство индивидов могут дать отчет в своих чувствах, могут описать поведение, которое отражает их собственные защиты, даже если они не способны проинтерпретировать функциональный смысл этого поведения. По этим причинам авторами было решено, что тест-опросник является потенциально выполнимым и может быть валидным методом измерения защит личности. С целью установления умозрительной области функционирования защит было исследовано большое количество психоаналитических, психологических и психиатрических источников. На основании этого обзора было определено 16 защитных механизмов, как составляющих область психологической защиты, а именно: двигательная активность, компенсация, отрицание, замещение, фантазия, идентификация, интеллектуализация, интроекция, изоляция, проекция, рационализация, реактивное образование, подавление, сублимация, аннулирование.
ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ
Тест-опросник для измерения степени использования индивидом (группой) различных механизмов защиты был разработан Р.Плутчиком в соавторстве с Г.Келлерманом и Х.Р.Контом в 1979 году [159]. Последняя уточненная версия опросника, предоставленная авторами в наше распоряжение, датирована июнем 1985 г., последние нормативные показатели — сентябрем 1990 г. Необходимо подчеркнуть, что разработка данного теста концептуально базируется на общей психоэволюционной теории эмоций Р.Плутчика, описанной в ряде научных публикаций [153, 155, 157, 159 и др.]. Взгляды автора на соотношение эмоций и защитных механизмов подробно рассмотрены нами в разделе 1.2.
Механизмы психологической защиты понимаются как производные эмоций, поскольку каждая из основных защит онтогенетически развивалась для сдерживания одной из базисных эмоций. Например, теория утверждает, что замещение развивалось первоначально и главным образом для совладания с выражением гнева; подавление — для совладания с выражением тревоги; отрицание — с выражением доверия; а проекция — с выражением недоверия или неприятия. В каждом случае страх есть общий элемент, участвующий в конфликте эмоций.
Эта модель имеет несколько предпосылок для измерений. Предполагается, что существует восемь базисных защит, которые тесно связаны с восемью базисными эмоциями психоэволюционной теории. Эти защиты должны иметь специфические отношения сходства — различия друг с другом. Более того, существование защит должно обеспечить возможность косвенного измерения уровней внутриличностного конфликта, т.е. дезадаптированные индивиды (установленные с помощью независимых методов) должны использовать защиты в большей степени, чем адаптированные испытуемые. Все эти предположения были подтверждены в процессе разработки и стандартизации теста-опросника защит Life Stye Index, подробно описанном в приложении.
АДАПТАЦИЯ, СТАНДАРТИЗАЦИЯ И ИССЛЕДОВАНИЕ
ДИАГНОСТИЧЕСКИХ ВОЗМОЖНОСТЕЙ ТЕСТА-ОПРОСНИКА
МЕХАНИЗМОВ ЗАЩИТЫ LIFE STYLE INDEX
На первом этапе работы был изучен ряд публикаций авторов теста, касающихся исходных теоретических положений и эмпирических процедур, на базе которых была разработана данная методика [152, 153, 154, 155, 156, 157, 158, 159, 160]. Структурная теория защит, включающая круговую модель взаимоотношений между ними, представлена в этих работах как раздел общей психоэволюционной теории эмоций. Обосновывается и эмпирически подтверждается положение о том, что основные принципы измерения и оценивания могут быть приложены к эмоциям и их производным, таким как черты характера, диагнозы и механизмы защиты. Детально описана разработка новых тестов-опросников для измерения этих индивидуальных особенностей личности.
ПЕРЕВОД ТЕСТА
Второй этап работы заключался в переводе теста и инструкций к нему на русский язык. Для проверки и уточнения перевода были приглашены 6 экспертов специалистов по грамматике и стилистике русского и английского языков, а также психологи, все кандидаты наук или аспиранты МПГУ. Перед экспертами ставилась задача оценить перевод с позиций соответствия оригиналу, общей и стилистической грамотности, адекватности лексики в новых условиях применения (наличие нежелательных коннотативных значений, лингвистические проявления социокультурных различий и т.п.). Примером может служить утверждение из шкалы «замещение», которое, единственное из всех заданий теста, было на этом этапе полностью заменено: «Когда я веду машину, у меня иногда возникает желание задеть другую машину». Новый вариант: «Когда я иду в толпе, у меня иногда возникает желание задеть кого-нибудь плечом». В окончательном варианте перевода теста все замечания экспертов были учтены.
ИССЛЕДОВАНИЕ ПОНИМАНИЯ ТЕСТА
Первая версия теста была предложена 108 испытуемым, студентам МПГУ, из которых 30 были мужчины (ср.возраст 21,9; ст. откл. = 2,47) и 78 женщины (ср. возраст 20,13; ст. откл. = 1,81). Помимо ответов «да» и «нет» испытуемые в данном исследовании могли давать ответ «не знаю». Это предпринималось для установления тех стимульных утверждений, понимание которых затруднено по причине их неясности, неопределенности, двусмысленности, а также бессознательного нежелания отвечать.
В результате от 1 до 15 ответов «не знаю» было дано на каждое из утверждений теста, т.е. максимально непонятные задания были оценены как таковые не более чем 13,8% испытуемых. Несмотря на то, что результат отражает удовлетворительное понимание испытуемыми заданий теста, некоторые из них, набравшие наибольшее количество отказов, были переформулированы, конкретизированы или сокращены.
ИССЛЕДОВАНИЕ ДИСКРИМИНАТИВНОСТИ ЗАДАНИЙ ТЕСТА
Данные обследования 108 студентов университета были затем введены в компьютер, их дальнейшая обработка осуществлялась по программе My Test В.Скрнпкнна (ИПАН), предназначенной для разработки и адаптации тестов-опросников. Для определения дискриминативности заданий теста были вычислены процентные доли индивидов, ответивших «да» и «нет» на каждое из стимульных утверждений, и уровень значимости, отражающий степень вероятности случайного смещения относительно идеально дискриминативного задания на данной выборке.
В результате из 97 стимульных утверждений теста 29 были признаны недискриминативными (более 70% одинаковых ответов; ур. знач. < 0,05). Несмотря на то, обследование проводилось анонимно, и благополучие испытуемых не зависело от результата, дискриминативность этих заданий оказалась неудовлетворительной из-за установки на социально одобряемый ответ, которая объяснялась тенденцией выглядеть лучше в собственных глазах. С целью снятия этой установки некоторые из недискриминативных утверждений были обезличены, в других были заменены языковые единицы с нежелательными коннотативными значениями. Кроме того, при корреляции этих заданий учитывалась степень их категоричности или категоричности отдельных частей сложных предложений, которая в зависимости от направления смещения была ослаблена или усилена. В дальнейших исследованиях на более репрезентативных выборках с равным количеством испытуемых мужчин и женщин проводились аналогичные корреляционные процедуры, в результате чего все задания последней версии опросника обладают высокими дискриминативными возможностями (не более 60% одинаковых ответов; ур. знач. < 0,5). Это является одним из показателей эмпирической валидности теста. Ниже приведены примеры изменения стимульных утверждений в разных версиях опросника с целью улучшения дискриминативности.

1. Когда я вижу окровавленного человека, это почти не волнует меня (91,7% «нет»).
2. Когда я вижу окровавленного человека, это не слишком волнует меня (67% «нет»).
3. Когда я вижу окровавленного человека на экране, это почти не волнует меня (52% «нет»).

1. Я склонен выслушивать все точки зрения в споре (85% «да»).
2. Я всегда выслушиваю все точки зрения в споре (70% «да»).
3. Я всегда внимательно выслушиваю все точки зрения в споре (50% «да»).

КЛАСТЕРНЫЙ АНАЛИЗ
Вторую версию теста было предложено заполнить 77 испытуемым студентам спецфакультета практической психологии и аспирантам МПГУ. Средний возраст испытуемых составлял 34,5 года, количество мужчин и женщин было приблизительно равным. Цель данного исследования заключалась в проверке эмпирической валидности теоретически заданных шкал теста. Чтобы определить, насколько синхронно отвечают испытуемые на стимульные утверждения, представляющие теоретически заданные шкалы, был проведен кластерный анализ заданий теста, в качестве меры близости между ними был выбран коэффициент корреляции между ответами всех испытуемых на все задания. Анализ тестовых заданий проводился методом средней связи с представлением результатов в виде «кластерного дерева». Отчетливо выделяющийся кластер заданий есть, следовательно, реальная внутренне согласованная шкала, поскольку они однородны с точки зрения измеряемого качества на данной выборке испытуемых.
В результате при среднем коэффициенте корреляции по кластеру, не менее чем 0,35, в кластер с наибольшей представленностью утверждений из полярных шкал «замещение — подавление» реально вошло 16 соответствующих заданий из 25 (64%); в кластер «реактивное образование — компенсация» 9 из 20 (45%); в кластер «интеллектуализация — регрессия» 11 из 26 (42,3%); в кластер «отрицание — проекция» 10 из 26 (38,4%).
Результаты отражают неудовлетворительную эмпирическую валидность шкал данной версии опросника. Они же подтверждают теоретическое положение о том, что некоторые механизмы защиты очень близко соотносятся друг с другом, так что строгая дифференциация между ними возможна только условно.
Последнее было учтено на втором этапе исследования, когда соответствующими шкале считались задания, не только теоретически входящие в нее и в полярную шкалу, но и попавшие в данный кластер задания из двух шкал смежных с ней, согласно круговой модели защит авторов теста. Например, в отдельных случаях приемлемыми для кластера «проекция» считались задания из шкал «проекция», «отрицание», «замещение» и «компенсация».
В следующем исследовании количество заданий теста было увеличено до 145 за счет стимульных утверждений из опросников Р.Кеттелла и MMPI, предположительно соответствующих шкалам защит. Новую версию опросника было предложено заполнить 86 испытуемым студентам социологического факультета МПГУ. По результатам кластерного анализа были удалены 48 стимульных утверждений, не попавших в кластеры из двух полярных и двух смежных защит, соответствующих им в теории, а также утверждения, попавшие в эти кластеры, но не соответствующие им теоретически. При этом учитывались также рейтинги соответствия, данные экспертами в параллельном исследовании. Опросник снова стал насчитывать 97 стимульных утверждений, распределенных по 4 биполярным эмпирически валидным шкалам механизмов защиты.
ЭКСПЕРТНЫЕ ОЦЕНКИ СООТВЕТСТВИЯ СТИМУЛЬНЫХ УТВЕРЖДЕНИЙ
ТЕОРЕТИЧЕСКИ ЗАДАННЫМ ШКАЛАМ ТЕСТА
Для проверки содержательной валидности шкал теста задания из расширенной 145–тистимульной версии было предложено оценивать 4 экспертам-психологам из МПГУ и МГУ. Экспертов просили проранжировать стимульные утверждения из 8 шкал по степени соответствия именно этим шкалам (защитам). Предлагалась рейтинговая шкала из 4 пунктов, от 0 — «ни в малейшей степени» до 3 — «абсолютное соответствие». Был получен средний рейтинг для каждого утверждения каждой шкалы, который, наряду с результатами кластерного анализа, учитывался при отборе заданий, вошедших в окончательную адаптированную версию опросника.
ПРОВЕРКА НАДЕЖНОСТИ И СТАНДАРТИЗАЦИИ
Эту версию заполнили дважды с интервалом в 1 месяц 120 испытуемых средних (14 лет; n = 105) и старших (16 лет; n = 15) подростков, слушателей подготовительных курсов Мед. Училища № 4 Главного медицинского управления г. Москвы.
Результаты исследования отражены в таблице 5, где представлены также средние цифры и стандартные отклонения, принимаемые в дальнейшем за нормативные. Эти результаты были получены при обследовании с помощью 5-ой уточненной версии теста 90 испытуемых, студентов вечернего отделения Самарского авиационного института и дневного отделения МПГУ. 62 человека из выборки были мужского пола (ср. возраст 28,4 года) и 28 женского пола (ср. возраст 18,3 года). В дальнейшем на базе этих данных были рассчитаны процентные шкальные оценки.

Таблица 5.
Механизмы защитыВыборка стандартнаяСт. подр. n = 15Ср. подр. n = 105Ретест
rсредняяс. от.Отрицание 6,822,448,009,230,84Подавление 5,172,334,935,200,67Регрессия 6,062,898.419,210,63Компенсация 5,192,136,605,930,47Проекция 7,042,648,109,590,44Замещение 5,922,846,335,440,62Интеллектуализация 7,502,177,057,850,74Реактивное образование4,802,195,108,000,73
Коэффициенты ретестовой надежности, представленные в таблице 5, отражают удовлетворительную надежность 6 шкал теста. Низкие показатели ретестовой надежности по шкалам компенсации и проекции объясняются, вероятно, фактором тревожности, связанности, связанным с приближением вступительных экзаменов. Показательным является возрастание среднегрупповых значений от выборки стандартизации к старшим и средним подросткам по шкалам отрицания, регрессии, проекции и реактивного образования. Эти данные отражают динамику повышения уровня тревожности, неуверенности в себе, восприятия мира как враждебного и тенденции выражать нечто противоположное своим реальным чувствам от взрослых людей к средним подросткам. Это полностью совпадает с теоретическим положением о дезадаптированности подростков в период полоролевой идентификации, их ранимости и, следовательно, более интенсивном использовании механизмов психологической защиты. Более высокий показатель подростков по реактивному образованию может отчасти объясняться тем, что большинство испытуемых были женского пола. Шкала реактивного образования была одной из двух шкал опросника, реагировавших на половые различия в выборках испытуемых, в первой неадаптированной версии. Женщины имели по этой шкале значимо более высокие средние баллы, чем мужчины. Затем в результате корреляции недискриминативных заданий теста отдельно по группам мужчин и женщин шкала реактивного образования стала предположительно более нейтральной к половым различиям, хотя мы не проводили специального исследования по этому вопросу.
ПРОЦЕДУРА ТЕСТИРОВАНИЯ.
РЕГИСТРАЦИЯ И ОБРАБОТКА РЕЗУЛЬТАТОВ.
В процессе адаптации и стандартизации теста-опросника Life Stye Index была регламентирована процедура тестирования, унифицирована инструкция и бланк обследования, который в отличие от оригинала не содержит стимульных утверждений теста. Кроме того для обработки результатов были посчитаны средне-нормативные показатели по шкалам защит и стандартные отклонения. Эти шкальные оценки были также преобразованы в шкалы процентилей, основанные не на количественных эмпирических значениях изучаемого показателя, а на его относительном месте в распределении результатов в выборке стандартизации. Последнее, кроме возможности сопоставления полученных результатов в относительных величинах, позволяет также представить их визуально в виде графического защитного профиля.
Цель методики: выявление особенностей функционирования механизмов психологической защиты индивида (группы).
Материал: бланк обследования, авторучка или карандаш. Унифицированный бланк обследования включает графы, предназначенные для фамилии, инициалов, возраста и пола испытуемого, а также текущей даты. Они заполняются самим испытуемым. Если проводится анонимное групповое исследование, фамилия и инициалы записываются по желанию. Затем следует инструкция по заполнению бланка, которую, кроме того, сообщает экспериментатор. Тест содержит 97 стимульных утверждений, расположенных в бланке в два столбца сверху вниз под соответствующими номерами. При прочтении экспериментатором очередного стимульного утверждения испытуемому предлагается сделать отметку напротив соответствующего номера в левой крайней графе «Нет», если утверждение не характерно для него. Если испытуемый считает, что данное утверждение характерно для него, ему следует сделать отметку в одной из находящихся правее колонок «Да», помеченной скобками и находящейся на одной пунктирной линии с соответствующим номером.
Бланк обследования является одновременно и ключом, поскольку восемь колонок «Да» соответствуют восьми шкалам механизмов защиты, накапливающим только утвердительные ответы. В правом верхнем углу бланка имеется таблица для суммарных «сырых» баллов по каждой шкале, соответствующих средненормативным показателям и процентильным шкальным оценкам, которые определяются по таблице процентилей, рассчитанных на базе данных выборки стандартизации.
Инструкция: отметьте, пожалуйста, описывают ли следующие утверждения Ваши обычные чувства, мысли или образ действий. Если утверждение не характерно для Вас, сделайте, пожалуйста, отметку в первой колонке, обозначенной как «Нет». Если утверждение характерно для Вас, сделайте, пожалуйста, отметку в одной из колонок «Да», помеченной скобками и находящейся на одной линии с соответствующим номером. Не тратьте времени на размышления, давайте первый ответ, который приходит в голову. Помните, что плохих и хороших ответов быть не может.
Процедура тестирования: после сообщения инструкции экспериментатор должен убедиться, что она адекватно понята, и в случае необходимости сделать дополнительные пояснения. Затем экспериментатор в среднем темпе поочередно зачитывает стимульные утверждения теста, наблюдая за действиями испытуемого/испытуемых и оказывая помощь в случае затруднений. Время тестирования 15–30 минут.
Возрастной диапазон применения: от 14 лет и выше.
Регистрация и обработка результатов: после подсчета суммарных «сырых» баллов по каждой шкале экспериментатор может сравнить их со средненормативными показателями по выборке стандартизации (x ± стандартное отклонение) или по таблице процентилей перевести «сырые» баллы в процентильные оценки и определить условное место испытуемого в выборке стандартизации. Для сравнения показателей двух групп необходимо подсчитать средние баллы и стандартные отклонения по каждой шкале в обеих группах и затем оценить статистическую значимость различий с помощью критерия Стьюдента.

Таблица 6.
Механизмы защитыСтуденты колледжа (США)Студенты МПГУ (РФ)М xЖ xrМ xЖ xrОтрицание3.474,00-1,265.875,410,78Подавление3.342,153,48*4,172,863.45*Регрессия5,055,17-0,195,105,77-1.03Компенсация4,374.40-0,084,634.560,15Проекция5,665.420.398,478,60-0,24Замещение3.452.941,254,373,900,85Интеллектуализация6,266,35-0,236,706,231,04Реактивное образование2,602,91-0,642.834,41-3,93*
Числа степеней свободы 102; 106
* p < 0.001

ЧУВСТВИТЕЛЬНОСТЬ ШКАЛ ТЕСТА К ПОЛОВЫМ РАЗЛИЧИЯМ.
Из данных, приведенных в таблице 6, видно, что шкалы теста очень незначительно реагируют на различия испытуемых по половому признаку. В таблице приведены средние баллы по шкалам защит, полученные в результате обследования студентов мужского и женского пола в Нью-Йорке и Москве. В первом случае 38 испытуемых мужчин и 66 женщин заполнили одну из последних оригинальных версий опросника. Во втором — 30 мужчин и 78 женщин заполнили первую неадаптированную версию. Средний возраст всех испытуемых был примерно одинаковым, находясь в пределах от 20 до 25 лет.
За исключением шкал подавления (результат мужчин значимо выше в обеих выборках) и реактивного образования (результат значимо выше у женщин русской популяции) шкалы опросника не реагируют на различия в использовании защит испытуемыми мужского и женского пола в обеих выборках. Дифференцированная корреляция недискриминативных стимульных утверждений, которая в процессе адаптации проводилась дважды, позволяет утверждать, что шкалы последней адаптированной версии в этом отношении универсальны.
ФАКТОРНЫЙ АНАЛИЗ
На базе данных обследования 90 студентов и аспирантов МПГУ и САИ с помощью пятой уточненной версии опросника была построена суммарная групповая матрица данных, которая затем была подвергнута процедуре факторного анализа. В результате обработки данных после поворота факторных структур по принципу варимакс было выведено три относительно независимых ортогональных фактора, представленных в таблице 7.

Таблица 7.
Результаты варимакс-факторного анализа данных группы испытуемых n = 90.

Варимакс-фактор 1Варимакс-фактор 2Варимакс-фактор 3Проекция 0,817Интеллект. 0,888Р. образов. 0.911Замещение 0,788Подавление 0.711Регрессия 0.178Регрессия 0,754Отрицание 0,388Проекция 0,170Компенсация 0,657Проекция 0,192Компенсация 0,078Р. образов. 0,217Р. образов. 0.120Подавление -0,011Отрицание 0,098Замещение 0,022Интеллект. -0,099Интеллект. -0,035Регрессия -0,234Замещение -0,320Подавление -0.086Компенсация -0.430Отрицание -0,548
Как видно из таблицы, первый фактор включает следующие шкалы со значимыми величинами, перечисляемые в порядке убывания веса факторной нагрузки: проекция, замещение, регрессия и компенсация. Они представляют из себя группу теоретически неполярных и преимущественно внешненаправленных механизмов защиты. Внутри этой группы обращает на себя внимание тенденция к снижению элемента враждебности, агрессивности соответствующего защитного поведения со снижением веса факторной нагрузки. Кроме того, поскольку защитная компенсация имеет как внешние, так и внутренние формы выражения, она с несколько меньшей, но также значимой факторной нагрузкой представлена и во втором факторе.
Второй фактор включает представленные значимыми величинами шкалы интеллектуализации, подавления и компенсации. Содержание шкал, задающих полюса этого фактора, позволяет предположить, что соответствующие защитные механизмы сгруппировались по принципу интернальности, пассивности защитного поведения. Общим моментом, особенно в случаях подавления и интеллектуализации является тенденция к регулированию эмоционального компонента образа реальности.
Третий фактор представлен такими шкалами как реактивное образование и отрицание. Эти механизмы предназначены для сдерживания близких по модальности и теоретически смежных эмоций радости и принятия. Как смежные защитные механизмы, реактивное образование и отрицание характеризуется не редукцией, а переработкой эмоционального компонента образа реальности. Защитное поведение и в том, и в другом случае разнонаправлено, но при этом имеет выраженную тенденцию к ассимиляции, нарочитости, притворству, конформизму.
В целом результаты свидетельствуют о том, что использованная версия опросника полностью соответствует оригинальной теоретической модели механизмов защиты, и что стимульные утверждения теста адекватно представляют дифференциацию между базисными защитными механизмами в практически возможных пределах.
2.2. ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ МЕХАНИЗМОВ ЗАЩИТЫ У ОДНОРОДНЫХ ГРУПП ИСПЫТУЕМЫХ
ИССЛЕДОВАНИЕ МЕХАНИЗМОВ ЗАЩИТЫ У ЛИЦ,
ОСУЖДЕННЫХ ЗА ПРАВОНАРУШЕНИЯ
С целью проверки гипотезы о наличии связи между отклонениями от нормы в использовании защит и объективными девиациями поведения пятую уточненную версию опросника было предложено заполнить группе осужденных к исправительно-трудовым работам, проходящим отбывание срока наказания в спецкомендатуре г. Зеленограда. Испытуемых было 29 человек, все мужчины, средний возраст 32,8 года, большинство осуждены по статье 206 за хулиганство.
В таблице 8 представлены средние баллы и стандартные отклонения по шкалам защит, полученные на выборке стандартизации (нормативные) и по группе осужденных, которые сравниваются с помощью критерия-t Стьюдента. Кроме того, представлены процентильные шкальные оценки группы осужденных, основанные на показателях нормативной группы.
Из данных, приведенных в таблице 8 и рисунка 6, видно, что показатели группы осужденных значимо выше нормы по 4 защитам из 8, а именно по отрицанию, подавлению, проекции и замещению. Полученные результаты позволяют сделать несколько выводов.

Таблица 8.

Механизмы защитыВыборка станд. n = 90Осужденные n = 29xС. от.xС. от.PtОтрицание6,822,448,102,12752,73**Подавление5,172,336,342,15772,50*Регрессия6,062,897.283,07711,88Компенсация5,192,135,481,87540,71Проекция7,042,649,282,45854,20***Замещение5,922,847,722,92792,19*Интеллектуализация7,502,177,482,77530,03Реактивное образование4,802,194.902,37590,19
Число степеней свободы 90 + 29 – 2 = 117
*** p < 0,001
** p < 0,01
* p < 0,05

Во-первых, очевидно, что неадаптированные индивиды используют некоторые защиты в большей степени, чем адаптированные. Это подтверждается результатами исследования групп шизофреников (США), средних подростков и правонарушителей (Россия). Поскольку механизмы защиты есть способы искажения когнитивной и эмоциональной составляющих образа реальности, это отражается в поведении таких индивидов, сообщая ему защитный (девиантный, зависимый, патологический и т.п.) характер. Это приводит к конфликту с реальностью, к общественному неодобрению и разным формам воздействия со стороны общества. В результате реальность может стать для индивида еще более неприемлемой, что грозит внутренним конфликтом и ведет к дальнейшей патологии защитного функционирования.
Во-вторых, содержательные характеристики механизмов защиты, ненормативно используемых правонарушителями, соответствуют предполагаемым психологическим и поведенческим характеристикам лиц с данным типом девиантного поведения (хулиганские действия). Так, отрицание предполагает бессознательное отвержение самого факта наличия травмирующей ситуации, блокирование на стадии восприятия информации, несоответствующей вероятностным моделям, сложившимся в перцептивном опыте субъекта. В данном случае, по-видимому, имеет место отрицание некоторых социально заданных норм, что находит отражение в поведении правонарушителей. Хулиганские действия могут быть определены как некоторый тип поведенческого творчества в негативном смысле слова. С этим положением согласуются многочисленные эмпирические данные об использовании отрицания как основного средства защиты лицами с демонстративной акцентуацией или страдающими истерией. Хулиганские действия имеют, таким образом, функциональный смысл привлечения к себе внимания лицами с нерешенной проблемой идентичности.
Стандартные меры общественного воздействия на таких лиц как правило не имеют ожидаемого эффекта, поскольку внешний конфликт не допускается в систему. Он блокируется с помощью того же отрицания или редуцируется с помощью близкого к отрицанию защитного подавления. Эти меры, напротив, могут приводить к противоположному результату, так как выражаются в привлечении общественного внимания к лицам, которые бессознательно заинтересованы в нем.
Теоретически смежное с отрицанием защитное подавление представляет из себя исключение из сферы сознания мыслей, чувств, желаний и влечений, причиняющих беспокойство. Функционированием этого механизма можно объяснить частые случаи забывания индивидом каких-либо обязательств, которые, как оказывается при более внимательном анализе, для него неприятны и приносят беспокойство. Часто подавляются воспоминания о неприятных происшествиях, событиях, стимулах, вызвавших чувство тревоги, страха или его производных. В отличие от нормального забывания, подавление представляет из себя своеобразную амнезию, при которой индивид не в состоянии узнать забытое. Создается впечатление активного отказа отвечать на раздражители, которые могли бы привести в сферу сознания смысловые структуры, связанные с фрустраторами. В данном случае вероятно подавление девиантными личностями страха наказания, а также, с учетом высокого показателя по отрицанию, чувств неуверенности в себе, нестабильности, неидентичности.
Экстериоризация причины тревоги, связанной с этими нереализованными потребностями, достигается также с помощью сверхнормативного использования проекции. Испытуемые склонны к приписыванию объектам и субъектам внешнего мира определенных качеств, которые они не принимают в самих себе. В данном случае проекция не связана с рационализацией и имеет, по-видимому, атрибутивный характер. Индивид считает, что окружен врагами, подозревает окружающих в негативных намерениях. Таким лицам свойственны подозрительность, негативизм, агрессивность, устойчивость отрицательного аффекта, злопамятность и другие характерологические особенности, соответствующие девиации рассматриваемого типа.
Теоретически полярные механизмы, проекция и отрицание вероятно используются разными группами испытуемых внутри данной выборки. В целом же сверхнормативные показатели по этим механизмам защиты, предназначенным для сдерживания эмоций принятия и отвержения, свидетельствуют об экзистенциальном кризисе идентичности лиц с девиантным поведением. Все объекты и субъекты окружающей реальности рассматриваются только в аспекте прочувствования собственной значимости, а поведение является постоянной борьбой за нее. Вероятно, на бессознательном уровне субъекты девиантного поведения испытывают тотальную неуверенность в себе, чувство неидентичности. Крайне низкая самоценность, заблокированная с помощью отрицания и подавления, присутствует в латентной форме и включает неадекватное самовосприятие и самооценку (сильно заниженную или завышенную) и негативное самоотношение.
Чувство собственного достоинства основано на самопринятии, которое, в свою очередь, возникает на базе безусловного принятия индивида значимыми другими. Проблема субъектов девиантного поведения это, следовательно, проблема людей, которых никто и никогда безусловно не принимал.
Высокие результаты по защитному замещению отражают характерную для испытуемых данной выборки тенденцию к совершению агрессивных, насильственных или деструктивных действий по отношению к иррелевантным, часто неспособным оказать сопротивление, объектам или субъектам.
Показателен тот факт, что правонарушители используют выше нормы наиболее примитивные защиты, согласно рейтингам Вайллента [173] и Плутчика [159]. Это означает очень малую степень осознания и большую степень искажения определенных аспектов объективной реальности.
Обращают на себя внимание смежность и полярность защит, используемых испытуемыми выше нормы. Можно предположить, что смежные защиты отрицание и подавление, характеризующиеся отсутствием осознания или исключением из сознания нежелательной информации, используют лица с ассимилятивным типом конфликтного реагирования. Механизмы замещения и проекции, которые характеризуются приписыванием негативных тенденций другим лицам и переносом агрессии на иррелевантный объект, используют индивиды с аккомодативным типом конфликтного реагирования и экстернальным локусом контроля. Полярные механизмы защиты замещение-подавление контролируют выражение эмоций гнева и страха (проблема иерархии). Полярные механизмы отрицание — проекция контролируют выражение эмоций принятия — отвержения (проблема идентичности). По-видимому, фрустрация указанных экспрессивных потребностей на ранних этапах личностного развития приводит к тому, что эти две проблемы становятся наиболее значимыми для лиц с данным типом девиантного поведения.
ПРОВЕРКА ЧУВСТВИТЕЛЬНОСТИ ШКАЛ ТЕСТА
К СОЦИОКУЛЬТУРНЫМ РАЗЛИЧИЯМ
Цель данного исследования заключалась в проверке чувствительности шкал опросника к различиям испытуемых в уровне образования и социальном положении, поскольку эти факторы могли оказать влияние на результаты предыдущего исследования. Для этого в октябре 1992 г. опросник предложили заполнить группе из 31 человека рабочих московского завода «Каучук» из №3 и №4. 30 испытуемых были мужского пола, средний возраст 33,4 года, все без высшего образования. Средние баллы этой группы, сходной в возрастном, половом и количественном отношениях с группой осужденных, участвовавших в предыдущем исследовании, также сравнивались с соответствующими цифрами по выборке стандартизации, состоящей из 90 студентов старших курсов гуманитарных и технических ВУЗов. Результаты отражены в таблице 9.

Таблица 9.

Механизмы защитыВыборка станд. n = 90Рабочие n = 31xС. от.xС. от.tОтрицание6,822.445,972,021,93Подавление5,172,335,032,040,32Регрессия6,062,896,063,190,00Компенсация5,192,135,651,780,75Проекция7,042,647,742,861,20Замещение5,922,845,942,640,03Интеллектуализация7,502,177,132,390,76Реактивное образование4,802,194,971,760,43
Число степеней свободы 90 + 31 – 2 = 119

Как видно из таблицы, среднегрупповые результаты не содержат статистически значимых различий. Это подтверждает выводы, сделанные по результатам исследования группы осужденных, и одновременно является косвенным показателем конструктной валидности теста.
ИССЛЕДОВАНИЯ ГРУПП ИСПЫТУЕМЫХ БОЛЬНЫХ АЛКОГОЛИЗМОМ,
СТУДЕНТОВ И ВОСПИТАТЕЛЕЙ
В январе — феврале 1993 года тест Life Stye Index было предложено заполнить трем группам испытуемых, одну из которых представляли лица, с объективно зафиксированным девиантным поведением, а две другие — адаптированные индивиды. Исследование проводилось с целью повторного подтверждения гипотезы о наличии связи между девиациями поведения и отклонениями от нормы в использовании механизмов защиты на других выборках.

Таблица 10.

Механизмы защитыВыборка станд. n = 90Алкоголики n = 48xС. от.xС. от.tОтрицание6,822,447,652,341,98*Подавление5,172,336,762,383,75***Регрессия6,062,897,352,742,58*Компенсация5,192,135,821,951,75Проекция7,042,6410,582,088,67***Замещение5,922,847,702,753,64***Интеллектуализация7,502,178,352.392,05*Реактивное образование4,802,195,652,312,10*
Число степеней свободы 90 + 48 – 2 = 136
*** p < 0.001
** p < 0,01
* p < 0,05

Первая группа была представлена 48 испытуемыми больными алкоголизмом, находящимися на излечении в наркологическом отделении ПНД г. Зеленограда. Средний возраст испытуемых составлял 36,4 года. В таблице 10 их показатели сопоставляются с соответствующими по выборке стандартизации и сравниваются с помощью критерия Стьюдента.
Как видно из данных таблицы 10, показатели больных алкоголизмом значимо выше средненормативных по семи шкалам защит из восьми. Это еще раз подтверждает первоначальную гипотезу и является косвенным свидетельством наличия сильного внутриличностного конфликта у представителей данной группы испытуемых. Особенно высоки по сравнению со средненормативными показатели по защитному подавлению, проекции и замещению. Это говорит об актуальности для этих лиц универсальных проблем иерархии и идентичности и, кроме того, полностью согласуется с общепсихологическими и отчасти с психоаналитическими концепциями алкогольной зависимости. Согласно результатам исследования, подтвержденным также объективными данными, наблюдением и общением можно говорить о представленности в данной группе испытуемых трех основных типов больных: пассивно-зависимого (боязливого, тревожного, забывчивого) типа, подозрительного со склонностью к уличению и обвинению окружающих и агрессивного (аутоагрессивного) типа. Последнее согласуется с современной психоаналитической концепцией замещения, одним из деструктивных проявлений которого является бессознательный выбор себя как иррелевантного объекта агрессии. С этой точки зрения употребление алкоголя можно рассматривать как латентное стремление к саморазрушению.
Защитное отрицание вероятно используется испытуемыми данной выборки отчасти с целью блокирования информации о своем реальном состоянии, а отчасти во избежание негативных переживаний, связанных с пребыванием в ПНД в качестве пациентов.
Страх, как обоснованный так и беспочвенный, который испытывают больные алкоголизмом в состоянии абстинентного синдрома и алкогольной депривации, блокируется с помощью интенсивного защитного подавления.
Еще одна концепция алкогольной зависимости рассматривает ее как фиксацию на оральной стадии психосексуального развития. С этой точки зрения объясним высокий балл испытуемых по защитной регрессии, как возврату к более примитивным онтогенетически формам психической активности и поведения. Регрессия может быть также связана с инфантильной установкой на зависимое поведение, получение помощи и поддержки извне. Этим может определяться предшествующее вовлечение в алкогольную зависимость неустойчивых индивидов, сильно подверженных влиянию. Высокая степень регрессии может быть также отчасти вызвана самой ситуацией нахождения на излечении в ПНД.
Высокий по сравнению со средненормативным показатель по защитной интеллектуализации согласуется с объективными сведениями о некоторых испытуемых как лицах с высоким образовательным цензом. Интеллектуализация, по-видимому, используется как способ ослабления отрицательных эмоций неуверенности в себе, страха по поводу негативного прогноза лечения и дальнейшей жизни. С этой целью больными применяются различные способы рационального истолкования психотравмирующей ситуации. К таким способам можно отнести всевозможные «теории», объясняющие и оправдывающие алкоголизм, такие как «снятие стресса», «релаксации», достижения творческого подъема, «всеобщее» употребление алкоголя и др.
Последний из механизмов защиты, используемый больными также сверхнормативно, это реактивное образование. Применение этого механизма вероятно имеет функцию фиксации положительного самоотношения путем выгодного сравнения себя с другими. Например, субъект может думать: «В отличие от других я всегда полностью контролирую свое состояние», «В отличие от других я никогда не прогуливал рабочее время», или «Я никогда не попадал в вытрезвитель», или «Я всегда чисто и опрятно выгляжу» и т.д.
В целом результаты данного исследования полностью подтвердили гипотезу о высоком уровне внутриличностного конфликта неадаптированных индивидов с алкогольной зависимостью. Можно также (с учетом относительно небольшого количества испытуемых) предположить конкретные механизмы защиты, ненормативное использование которых статистически значимо связано с данной девиацией поведения; это подавление, проекция и замещение.
В таблицах 11 и 12 отражены результаты экспериментального исследования с помощью опросника Life Stye Index двух групп испытуемых. Первую группу представляли 47 испытуемых обоего пола, студентов спецфакультета по переподготовке практических психологов МПГУ, средний возраст 30 лет. Вторая группа состояла из 52 человек, в основном женского пола, воспитателей и методистов дошкольных учреждений из различных городов России и СНГ. Средний возраст этих испытуемых составлял 38 лет. Среднегрупповые показатели двух групп также сравниваются с помощью критерия-t Стьюдента с соответствующими по выборке стандартизации.

Таблица 11.

Механизмы защитыВыборка станд. n = 90Студенты n = 47xС. от.xС. от.tОтрицание6,822,447,082,240,62Подавление5,172,335.042,040,33Регрессия6,062,897,952,763,74***Компенсация5,192,135,302,190,28Проекция7,042,646,351,981,72Замещение5,922,845,212,781,40Интеллектуализация7,502,177,172,900,68Реактивное образование4,802,194,352,111,16
Число степеней свободы 90 + 47 – 2 = 135
*** p < 0.001

Таблица 12.

Механизмы защитыВыборка станд. n = 90Воспитатели n = 52xС. от.xС. от.tОтрицание6,822,447,092,530,62Подавление5,172,334,922,150,65Регрессия6,062,898,672,805,28***Компенсация5,192,134,942,130,67Проекция7,042,647.762,371,67Замещение5,922,844,282,32-3,73***Интеллектуализация7,502,177.232,820,59Реактивное образование4,802,196,842,285,21***
Число степеней свободы 90 + 52 – 2 = 140
*** p < 0.001

Как видно из таблицы 11, показатели группы студентов практически не содержат статистически значимых различий с соответствующими по выборке стандартизации. Показатели группы воспитателей, отраженные в таблице 12, имеют такие различия в трех шкалах защит из восьми, а именно по регрессии, замещению (в меньшую сторону) и реактивному образованию. По нашему мнению, это является отражением феномена так называемой профессиональной деформации. Длительное общение с детьми дошкольного возраста сказывается, возможно, в частичном принятии взрослыми некоторых поведенческих стереотипов данной социальной группы, что отражает высокий уровень регрессии. Возможен также и такой вариант, когда выбор профессии на уровне «хочу» осуществляется регрессивной личностью с осознанной или бессознательной целью подольше «оставаться ребенком», находиться среди детей, общаться с ними. Ненормативно низкий балл по защитному замещению и высокий по реактивному образованию безусловно отражают факт профессиональной установки на «примерное» поведение, предполагающее отсутствие агрессивности, тщательное стремление следовать общепринятым правилам поведения, скромность, справедливость и т.п.
С целью обеспечения визуального представления о результатах всех экспериментальных исследований, подтверждающих в целом выдвинутую гипотезу, в сводной таблице 13 представлены значения критериев Стьюдента, полученные в результате сравнения показателей по шкалам защит во всех исследованных группах с соответствующими значениями по выборке стандартизации. Все экспериментальные исследования проводились с помощью пятой уточненной версии адаптированного и стандартизированного теста-опросника механизмов защиты Life Stye Index.

Таблица 13.

Механизмы защитыАлкоголикиПравонарушителиВоспитателиСтудентыРабочиеОтрицание1,98*2,73**0,620,621,93Подавление3,75***2,50*0,650,330,32Регрессия2,58*1,885,28***3,74***0,00Компенсация1,750,710,670,280,75Проекция8,67***4,20***1,671,721,20Замещение3,64***2,19*-3,73***1,400,03Интеллектуализация2,05*0,030,590,680,76Реактивное образование2,10*0,195,21***1,160,43
Число степеней свободы 90 + 48 – 2 = 136
*** p < 0.001
** p < 0,01
* p < 0,05

Как уже отмечалось, в процессе экспериментального исследования этих и других групп испытуемых применялись и другие методы, такие как: наблюдение, клинико-биографический метод (клиническая беседа В.Г.Норакидзе); проективные методы: тест Розенцвейга в оригинальном, модифицированном и компьютерном вариантах, рисуночный ТАТ, методики «Рисунок человека» и «Рисунок семьи»; метод социометрии; а также тесты-опросники: «Определение локуса контроля», «Импульсивность — волевая регуляция», тест-опросник Айзенка, тест-опросник Шмишека — Леонгарда, тесты «Самоотношения» и «Родительского отношения» В.В.Столина и некоторые другие. Эти методы использовались с целью получения дополнительной информации о смежных с защитами психологических областях; семейной ситуации, самоотношения, этиологии конфликта и т.д. Полученные результаты находятся в соответствии с результатами теста Life Stye Index и подтверждают целесообразность его использования. В частности в 1991–1992 гг. в Московском Монтажном техникуме проводилось комплексное психологическое обследование около 400 учащихся первого курса, средний возраст которых составлял 15,5 лет. При этом основное внимание было сосредоточено на лицах с объективными девиациями поведения или предположительно находящихся в ситуации перманентного конфликта (состояние на учете в ИДН и ПНД, жалобы со стороны родителей и преподавателей, низкий социометрический статус и т.д.). Обследование этих лиц, а также в некоторых случаях их родителей, осуществлялось в рамках личностного подхода. Ниже представлены релевантные задачам нашего исследования выдержки из психологических характеристик некоторых из испытуемых этой группы.

Испытуемый К.А. (жалобы на хулиганство). Результаты тестирования: экстраверсия 15, интроверсия 8, нейротизм 6, шкала лжи 3. Самопринятие 99%, самокритичность 0%, самопонимание 94%. Акцентуации: демонстративность. возбудимость, тревожность. Экстернальность 11(4), интернальность 15(6). Выраженные механизмы защиты: отрицание, замещение. Сочетание интенсивного защитного отрицания и замещения может проявляться в непосредственных насильственных, или деструктивных, действиях, имеющих функциональный смысл привлечения внимания. Для индивида характерно стремление к доминированию, направленность на результат при неразборчивости в средствах, собственные представления об этике и морали.

Испытуемый М.А. (низший статус принятия группой). Результаты тестирования: экстраверсия 18, интроверсия 6, нейротизм 3, шкала лжи 1. Самопринятие 91%, самокритичность 28%, самопонимание 69%. Акцентуации: гипертимность, циклотимия. Экстернальность 10(3), интернальность 16(6). Выраженное защитное отрицание и регрессия. Для индивида характерна высокая эмоциональная лабильность с преобладанием оживленности и веселого настроения. На фоне возможной дисморфомании возможно развитие сверхкомпенсаторной демонстративности. Отверженность в группе объясняется, вероятно, отсутствием подтверждения высокого уровня притязаний испытуемого, который «уходит» от группы по собственной инициативе. Испытуемый имеет сравнительно высокий коэффициент интеллекта и выраженные художественные способности.

Испытуемый С.Д. (употребление алкоголя, побеги из дома, состояние на учете в ИДИ). Высокая степень экстравертированности (18) предполагает легкую подверженность чужому влиянию, внушаемость при отсутствии анализа информации. Защитное замещение определяет в этом случае возбудимую акцентуацию характера, что выражается в необдуманном, импульсивном реагировании, на значимые стимулы. Для испытуемого характерны раздражительность, крайняя несдержанность, склонность к деструктивным действиям. В сфере труда наблюдается недисциплинированность. Абсолютно нехарактерно чувство вины.

Испытуемый А.С. (состояние на учете в ПНД). Результаты тестирования: экстраверсия 11, интроверсия 13, нейротизм 17, шкала лжи 4. Самопринятие 16%, самокритичность 97%, самопонимание 21%. Акцентуации: педантичность, экзальтированность. Защитные механизмы: интеллектуализация, компенсация. Защитно-адаптивный комплекс определяет такие черты характера испытуемого как нерешительность, тревожность, заниженная самооценка, утомляемость, чувства незащищенности и неполноценности. Результаты тестирования показали также выраженную интернальную локализацию контроля. В поведении испытуемого наблюдается общая скованность и некоторые симптомы невроза навязчивых состояний.

Испытуемая Г.М. (преподаватель, 38 лет. Жалобы на нарушение взаимоотношений со старшим сыном 14 лет). Результаты исследования:

Стиль родительского отношенияЭмоциональное отвержение4,30%Кооперация80,33%Симбиоз39,06%Авторитарная сверхсоциализация32,13%Доминирующая инфантилизация99,30%
Тест Розенцвейга: агрессивно-регрессивный стиль реагирования в ситуации фрустрации с тенденцией к снижению регрессии и повышению агрессии.
Механизмы защиты: реактивное образование, проекция.
Перманентная или ситуативная эмоциональная холодность к ребенку может в данном случае объясняться фактором профессиональной деформации, выражающимся в сдержанности и сверхконтроле над собой. Вероятно также сосредоточение внимания и интереса на младшем ребенке. При этом эмоциональное отвержение к осознанию не допускается и маскируется противоположной реакцией гиперпротекции и инфантилизации. Это выражается в приписывании ребенку личностной и социальной несостоятельности и потребности в жестком контроле. Выбор психологической защиты обусловлен, по-видимому, взаимоотношениями испытуемой с ее родителями при интериоризации ей образа послушного и «удобного» ребенка. Развивается подавление субъективно неприемлемых смысловых структур и эмоций, внешняя локализация контроля, регрессия, переходящая в агрессию при недостижении цели и беспомощность, которая проецируется ребенку. На фоне заинтересованности и большей снисходительности к младшему ребенку родители склонны преувеличивать реальные или мнимые недостатки подростка. Такое отношение может вызвать резкие реакции протеста с его стороны.

ПРИМЕНЕНИЕ ТЕСТА-ОПРОСНИКА МЕХАНИЗМОВ ЗАЩИТЫ ДЛЯ ОЦЕНКИ
ЭФФЕКТИВНОСТИ ПСИХОЛОГИЧЕСКОГО ТРЕНИНГА ПОДРОСТКОВ
В 1988 году сотрудниками кафедры психологии МПГУ под руководством доктора психологических наук, академика Ю.М.Забродина был начат эксперимент по введению психологических дисциплин в курс средней общеобразовательной школы. Необходимость эксперимента обосновывалась прежде всего тем, что предлагая усвоить некоторые знания о природе и обществе, школа не давала и не могла дать никаких сведений о человеке, как субъекте, закономерно взаимодействующем с природой, обществом и культурой в определенном времени и пространстве жизни. Предполагалось, что отсутствие таких сведений значительно снижает эффективность всех дальнейших интерперсональных взаимодействий индивида с реальностью с вытекающими отсюда последствиями.
В 1990 году были получены первые результаты эксперимента, свидетельствующие о том, что уровень рефлексии психологической реальности в экспериментальной группе статистически значимо превышает соответствующий показатель в контрольных группах. Вместе с тем у испытуемых обнаружилась относительная незрелость подструктуры регуляции поведения, что выражалось в невозможности применить полученные психологические знания на практике. Для устранения этого несоответствия в следующем году эксперимент был дополнен практическим курсом психофизической тренировки «Психопластика», направленным на развитие способности саморегуляции индивидуального поведения. В 1991–1992 гг. была завершена работа по созданию концепции, техники и курса «Психопластика», базирующихся на русских нетрадиционных подходах к проблеме саморазвития личности, таких как древнерусская педагогическая традиция, модифицированные и адаптированные техники Михаила Чехова. Кроме этого в курс вошли некоторые техники современной телесно ориентированной терапии, лежащей в русле гуманистической традиции [73 и др.].
Был разработан и экспериментально опробован соответствующий тренинг для средних и старших подростков в городах Москве, Казани и Днепропетровске в 1990–1992 годах. В Москве занятия проходили в форме еженедельных 4-часовых встреч в течение 2 месяцев в рамках экспериментального курса психолого-педагогических дисциплин в СШ №693; в Москве и Днепропетровске — со слушателями Политического лицея при газете «Комсомольская правда» в форме нескольких 24-часовых «марафонов» в течение 1 месяца; в Казани — в форме ежедневных 5-часовых занятий в условиях летнего лагеря в течение 2 недель.
Критерии эффективности психологического воздействия вообще являются отдельной проблемой. Не включаясь в спор представителей академической и практической психологии о возможности подтвердить цифровыми данными личностные изменения, происходящие в ходе психологического воздействия, и не претендуя на универсальность нашего подхода, мы сделали попытку отследить с помощью теста-опросника изменение таких параметров личности как соотношение между когнитивной и аффективной составляющими образа реальности, внутриличностный конфликт и соответствующие изменения поведения в условиях психологического воздействия указанного типа.

Таблица 14.
Данные экспериментальной группы n = 28

Механизмы защитыТестРетестxС. от.xС. от.Отрицание8,902,919,802,36Подавление7,302,057,202,89Регрессия7,302,778,002,03Компенсация5, 102,126,001,73Проекция6,902,546,101,87Замещение7,302,797,002,68Интеллектуализация7,902,557,002,75Реактивное образование6,002,645,002,49
Таблица 15.
Данные экспериментальной группы n = 26

Механизмы защитыТестРетестxС. от.xС. от.Отрицание8,302,719,102,95Подавление6,901,857,002,48Регрессия6,702,538,102,84Компенсация4,802,445,902,19Проекция7,602,526,902,09Замещение7,402,717,502,93Интеллектуализация7,802,356,402,23Реактивное образование6,302,274,602,68
Таблица 16.

Данные контрольной группы n = 100

Механизмы защитыТестРетестxС. от.xС. от.Отрицание7,702,918,001,75Подавление6,001,966,101,92Регрессия7,802,067,902,23Компенсация6,301.626,601,54Проекция6,101,766,801,02Замещение7,601,207,401,35Интеллектуализация7,401,617,201,53Реактивное образование5,001,135,201,25
Общее количество испытуемых составляло 154 человека средних и старших подростков обоего пола. Сроки и условия проведения теста и ретеста совпадали для экспериментальных и контрольных групп и соответствовали современным требованиям. В таблицах 14, 15 и 16 приведены среднегрупповые баллы и стандартные отклонения по шкалам защит группы, с которой проводилась как теоретическая работа, так и тренинг, группы, с которой проводился только тренинг и контрольной группы соответственно.
Из таблиц 14, 15 и 16 видно, что в экспериментальных группах 1 и 2 увеличились средние показатели по таким механизмам защиты как отрицание, регрессия и компенсация и уменьшились по интеллектуализации, проекции и реактивному образованию. В контрольной группе (таблица 14) не произошло значимых сдвигов. Эти результаты могут быть проинтерпретированы следующим образом.
Увеличение степени защитного отрицания объясняется, по-видимому, возникновением в ходе тренинга установки на нонконформистское поведение, игнорирование или минимизацию критического и самокритического отношения к вопросам, связанным со своими экспрессивными возможностями. Поскольку тренинг предполагал осознание участниками этой установки, можно говорить об отрицании как конструктивном стиле совладания. Примечательно, что высокие показатели по этому механизму обнаружили положительную корреляцию с самооценкой и отрицательную — с тревожностью [159]. Поэтому можно утверждать, что в процессе тренинга у испытуемых произошло снижение уровня внутриличностного конфликта.
Об этом же свидетельствует повышение средне группового показателя по защитной регрессии, механизму, который включает в себя также двигательную активность. Это может быть проинтерпретировано как отражение одобряемого в ходе тренинга моторного, двигательного отреагирования внутреннего конфликта и снятия психического напряжения. Следует отметить, что стимульные утверждения теста из шкалы регрессии частично соответствуют задаваемой в процессе тренинга установке на спонтанное, выразительное отреагирование эмоций и вербализацию своих переживаний в атмосфере доверительности и безопасности, существующей в малой группе. Таким образом, увеличение показателя по регрессии соответствовало ожиданиям.
Снижение среднего значения по защитной интеллектуализации, в кластер которой входят рационализация и сублимация (особенно заметное во 2 экспериментальной группе [только тренинг без теоретической подготовки]), можно считать закономерным с двух точек зрения. Во-первых, согласно теоретической модели защит автора теста, кластер интеллектуализации полярен кластеру регрессии, поскольку интеллектуализация предполагает интенсивное использование когнитивного контроля и немоторную трансформацию импульса. Во-вторых, тренинг предполагал осознание реальных, а не псевдологичных причин личностной несвободы, а именно телесных зажимов и путей работы с ними в ходе самосовершенствования.
Снижение уровня защитной проекции, происшедшее после тренинга, — это тенденция к открытости, к принятию мира и себя в этом мире. Наряду с понижением уровня беспокойства, описанном выше, у участников тренинга уменьшилась априорная уверенность в опасности окружающего мира, недоверчивость, закрытость, жесткость.
Значительное снижение показателя по реактивному образованию полностью согласуется с задачами тренинга, поскольку он создавал условия для выражения именно тех чувств, мыслей и желаний, которые реально существуют «здесь и теперь». Повышение среднегруппового показателя по компенсации означает, по нашему мнению, появление у участников тренинга осознанной установки на преодоление чувства неполноценности, реальной или, тем более, мнимой. Подростки были сориентированы на работу над собой, преодоление собственного несовершенства и, главное, на поиск своих скрытых достоинств; экспрессивных возможностей, честности перед собой, умения публично высказать свое мнение, не растеряться в новой, непривычной обстановке и т.д.
Сравнительный анализ данных экспериментальных групп 1 и 2 показывает относительно большее повышение среднегрупповых баллов по регрессии и снижение по интеллектуализации и реактивному образованию во второй группе. Если учесть, что эта группа испытуемых участвовала только в тренинге, без предварительного прослушивания курса по психологии, то расхождения ожидаемы и объяснимы. Они могут быть проинтерпретированы как проявление известной критичности и скептицизма в отношении практического психологического воздействия со стороны испытуемых, прошедших предварительно теоретическую подготовку.
Эти расхождения, однако, не меняют общей картины изменений в защитном функционировании, произошедших у участников тренинга по сравнению с практически неизменными соответствующими показателями у испытуемых в контрольной группе. Эти изменения отразились и на поведении участников, что было зафиксировано как ведущим, так и независимыми экспертами.
Следовательно, адекватный возрасту, задачам, профессионально разработанный и проведенный психологический тренинг оказывается эффективным средством оптимального изменения структуры защит, обеспечения их большей вариативности и осознанности. А тест-опросник Life Stye Index может быть применен в качестве критерия оценки эффективности психологического воздействия, связанного с расширением самосознания личности и редукцией внутриличностного конфликта.
Таким образом, все проведенные нами экспериментальные исследования доказывают, что сверхнормативное использование индивидом защит является косвенным свидетельством наличия высокого уровня не только внутриличностного, но и внешнего конфликта. Внешний конфликт, с одной стороны, определяет внутренний, а с другой — через деструктивное защитное поведение — сам определяется им.
Результаты исследований подтвердили правомерность функционалистской концепции девиантности. Девиантное поведение с этой точки зрения есть наблюдаемое проявление неэффективной, «вторичной» социально-психической адаптации индивида к изменившейся внешней реальности с помощью ригидных и сверхнормативных средств психологической защиты. Оно, таким образом, имеет функциональный смысл, который, может быть скрыт как от самого субъекта такого поведения, так и от лиц, призванных работать с ним.
Полученные результаты обеспечивают решение важных практических задач возрастной и педагогической психологии. Главные из них — проблема репродукции девиантности в системе «семья — ребенок — общество» и проблема эффективного воздействия на субъектов девиантного поведения. Использование разработанного нами теста совместно с комплексом дополнительных методик дает представление о специфике проявления механизмов защиты у индивидов и групп. В практическом отношении это означает возможность определения реальных психологических причин конфликта, прогнозирования поведения людей в определенных ситуациях, грамотного педагогического и психокоррекционного воздействия.
ПРИЛОЖЕНИЕ
РАЗРАБОТКА ПЕРВОНАЧАЛЬНОЙ ВЕРСИИ ОПРОСНИКА
Процедура, применяемая для разработки стимульных утверждений теста состояла в составлении выражений такого типа, которые мог бы использовать индивид, выражая свои мысли или чувства в случае применения определенной защиты. Например, предполагалось, что утверждение «Я всегда вижу светлые стороны вещей» отражает защитное отрицание. Как пример тому, что личность может осознать поведение, но не понимать его защитного смысла, были включены утверждения типа «Я редко помню свои сны», отражающие наличие защитного подавления.
Первая версия теста, содержащая 224 стимульных утверждения, от 11 до 16 по каждой шкале, была предложена группе из семидесяти студентов колледжа в возрасте от 18 до 29 лет. На каждое утверждение студенты должны были ответить «Обычно так» или «Обычно не так».
АНАЛИЗЫ ДИСКРИМИНАТИВНОСТИ ЗАДАНИЙ ТЕСТА
Для определения дискриминативности (дифференцирующей способности) стимульных утверждений теста было предпринято два типа анализов. Во-первых, для каждого утверждения было посчитано процентное содержание ответов «Обычно так». Затем утверждения, для которых такие ответы составили менее 10% или более 90%, были исключены.
Во-вторых, анализировались ответы испытуемых, давших самые высокие и низкие баллы по шкале (по 25% от группы). Процент индивидов от давших высокие баллы по шкале, которые на данное утверждение ответили «да», сравнивался с процентом индивидов от давших низкие баллы по этой шкале, но также ответивших на данное утверждение «да». Те утверждения, для которых разница не составляла по меньшей мере 20%, были исключены. Эти процедуры привели к сокращению первоначального количества стимульных утверждений до 184, признанных наиболее дискриминативными. Каждая шкала содержала от 8 до 15 утверждений.
СВЯЗЬ МЕЖДУ ЗАЩИТАМИ И ДИАГНОЗАМИ В ОЦЕНКАХ КЛИНИЦИСТОВ
После анализа стимульных утверждений была проведена серия исследований для определения свойств теста. Например, устанавливалась степень согласия 36 опытных экспертов-клиницистов по вопросу типичного использования пациентами с некоторыми диагнозами тех или иных механизмов защиты. Клиницисты заполнили тест за пациентов, которых они лечили или знали, со следующими диагнозами: паранойя, навязчивость, тревожность, агрессивность, депрессивность, маниакальность, истерия и неустойчивость. К ним была добавлена еще одна категория: «хорошая приспособленность». Каждые 4 эксперта получили инструкцию заполнить тест так, чтобы ответы были характерны для индивидов, соответствующих одной из 9 категорий. Для определения степени согласия экспертов друг с другом применялся показатель интраклассовой корреляции Дж.Гилфорда, устанавливающий достоверность средних рейтингов, данных экспертами, относительно меры использования данного защитного механизма разными категориями пациентов.
Все кроме трех интраклассовых корреляций для каждого из 16 защитных механизмов были более 0,71. За исключением компенсации и идентификации, все коэффициенты были значимы, уровень значимости большинства в пределах 0,001. Таким образом, опытные клиницисты имеют определенную концепцию использования этих защитных механизмов различными типами пациентов. Результаты подтверждают гипотезу о связи защит и диагнозов и свидетельствуют о содержательной валидности опросника.
ФАКТОРНЫЙ АНАЛИЗ КОРРЕЛЯЦИЙ МЕЖДУ ШКАЛАМИ ЗАЩИТ
На базе данных обследования студентов колледжа была построена интеркорреляционная матрица для 16 защит, которая затем была подвергнута варимакс-факторному анализу. Результаты показали некоторую биполярность, а также очень сильную нагруженность первого фактора. Это было проинтерпретировано как отражение внутреннего базисного беспокойства, лежащего в основе всех защит. Значительное наложение шкал заставило предположить, что 16 шкал защит это слишком много. На основании этих эмпирических данных и с учетом психоаналитической теории количество стимульных утверждений было сокращено до 138 и перегруппировано по 8 шкалам новой версии теста. При этом 4 шкалы — отрицание, замещение, проекция и реактивное образование остались без изменения; в шкалу компенсации вошли утверждения из шкал идентификации и фантазии; в шкалу интеллектуализации — из шкал сублимации, аннулирования и рационализации; в шкалу регрессии — из шкалы двигательной активности; в шкалу подавления — из шкал изоляции и интроекции. Кроме того, был исключен ряд двусмысленных утверждений, число их по каждой шкале стало в пределах от 10 до 26.
СООТВЕТСТВИЕ СТИМУЛЬНЫХ УТВЕРЖДЕНИЙ ШКАЛАМ
В РЕЙТИНГОВЫХ ОЦЕНКАХ КЛИНИЦИСТОВ
Новые шкалы защитных механизмов были предложены 17 клиницистам, которых просили проранжировать стимульные утверждения по степени соответствия различным защитам. Некоторые шкалы заполняли 3 эксперта, некоторые 4. Предлагалась рейтинговая шкала из 4 пунктов. В распоряжении экспертов имелся также ответ «Не уверен». Был получен средний рейтинг для каждого утверждения каждой шкалы, затем стимулы были проранжированы на основании этих средних чисел. Хотя по поводу некоторых утверждений наблюдалось полное согласие (средний рейтинг 3 или около 3), другие были оценены как подходящие. Результатом этой процедуры было сокращение числа стимулов до 97 и обеспечение, таким образом, содержательной валидности шкал теста. Эта версия с небольшими уточнениями использовалась во всех дальнейших исследованиях,

СРАВНЕНИЕ СРЕДНЕГРУППОВЫХ ПОКАЗАТЕЛЕЙ ЗДОРОВЫХ, ЛЮДЕЙ
И БОЛЬНЫХ ШИЗОФРЕНИЕЙ
Для определения практической значимости теста Life Stye Index и получения одной из мер его эмпирической валидности было решено исследовать, будут ли шкалы отражать различия между шизофрениками и нормальными людьми. Была выдвинута гипотеза, согласно которой психически больные люди должны использовать в большей степени, чем нормальные испытуемые из контрольной группы. Руководствуясь этими соображениями, авторы предложили заполнить тест 29 больным шизофренией, приблизительно половина из которых имели диагноз «параноидная шизофрения». 19 человек из выборки были мужского пола, в среднем 32 лет (ст. откл. = 11,50) и 10 женского, в среднем 36 лет (ст. откл. = 5,50). Средние баллы этой группы пациентов по шкалам сравнивались со средними баллами 70 студентов колледжа, средний возраст которых был 26 лет (ст. откл. = 6,00). Студенты были значительно моложе, чем больные (t = 3,62, p < 0,01), однако в соотношении количества женщин и мужчин в обеих выборках не было значительной разницы. В таблице 17 представлены средние баллы обеих выборок по каждому из 8 защитных механизмов. Поскольку шкалы имеют разное количество стимульных утверждений, результаты представлены также в процентах от максимально возможных по каждой шкале.
Средние баллы по механизмам защиты в двух группах сравнивались с помощью критерия Стьюдента. По всем шкалам защит кроме регрессии больные шизофренией показали значительно более высокие результаты, чем студенты, что подтверждает первоначальную гипотезу и свидетельствует о дискриминантной (диагностической) валидности шкал.

Таблица 17.

Механизмы защитыСтудентыШизофреникиtср. баллы%ср. баллы%Реактивное образование2,2618,86,4153,47,57***Подавление 4,2421,28,1740,85,28***Интеллектуализация9,5636,814,154,24,56***Компенсация8,7134,811,1144,43,36**Проекция 5,2647,86,7661,42,89**Отрицание 3,0427,64,5541,42,69**Замещение 2,1921,93,2132,11,98*Регрессия 6,9330,18,2435,81,42
Число степеней свободы 29 + 70 – 2 = 97
*** p < 0,001
** p < 0,01
* p < 0,05

ЗАЩИТНЫЕ МЕХАНИЗМЫ В ОТНОШЕНИИ
К САМООЦЕНКЕ И БЕСПОКОЙСТВУ
Авторами было выдвинуто предположение о том, что высокая степень беспокойства и низкая самооценка будут повышать вероятность использования индивидом защитных механизмов. Для проверки этой гипотезы 58 здоровых испытуемых, 37 женщин, средний возраст 24,2 года (ст. откл. = 7,7) и 21 мужчина, средний возраст 24,9 года (ст. откл. = 5,3) заполнили Life Stye Index вместе с тестом самооценки, основанном на Шкале Самоотношения Теннисси [128] и краткой версией Шкалы Проявления Тревожности Тейлора. Коэффициенты надежности параллельных форм этих тестов составляют + 0,85 и + 0,75 соответственно.
Таблица 18 объединяет результаты этого исследования. Среднегрупповые баллы по каждой шкале представлены вместе с коэффициентами внутришкальной надежности параллельных форм. Даны также корреляции каждой шкалы со шкалами самооценки и тревожности.
Таблица 18.

Механизмы защитыТестРетестxС. от.xС. от.Отрицание7,702,918,001,75Подавление6,001,966,101,92Регрессия7,802,067,902,23Компенсация6,301,626,601,54Проекция6,101,766,801,02Замещение7,601,207,401,35Интеллектуализация7,401,617,201,53Реактивное образование5,001,135,201,25
** p < 0,01
** p < 0,05

Средние значения по шкалам защит очень близки к тем, которые были получены при исследовании 70 студентов, сравнивавшихся с больными шизофренией, что подтверждает эмпирическую валидность методики. Внутришкальная надежность, как показывают коэффициенты корреляции, между результатами, полученными при использовании параллельных форм теста, значительна во всех случаях, кроме одного. Однако, цифры несколько ниже, чем считается желательным для шкал личностных опросников. Это частично может отражать наличие шкал, составленных из разных, первоначально, кластеров стимульных утверждений. Кроме того, каждая защита, вероятно, многомерна, так что умеренная внутришкальная надежность может быть результатом низких взаимокорреляций между стимульными утверждениями каждой отдельной шкалы.
Все шкалы защит, кроме одной, коррелировали положительно и значимо с уровнем тревожности, вновь подтверждая гипотезу, что страх или беспокойство есть общий элемент всех защит. Интересным является единственное исключение — отрицание. Отрицательная корреляция с данным механизмом заставляет предположить, что индивиды, использующие в большой степени защитное отрицание, не осознают или не признают свое собственное беспокойство — результат, полностью согласующийся с психоаналитической теорией. Шкала самооценки коррелировала отрицательно и в значительной степени с пятью защитами из восьми, но особенно с регрессией и интеллектуализацией. Следовательно, чем выше самооценка личности, тем в меньшей степени она использует механизмы защиты и наоборот. Результаты убедительно свидетельствуют о структурной валидности шкал.
ЗАЩИТНЫЕ МЕХАНИЗМЫ И ЭФФЕКТИВНОСТЬ ПСИХОТЕРАПИИ
Позднее тест-опросник Life Stye Index использовался в исследовании переменных, с основой на которые можно прогнозировать результаты психотерапии. В этом исследовании студенты-медики в количестве 21 человек наблюдались в процессе психотерапии в течение 42 занятий. В момент начала психотерапии каждый испытуемый заполнил батарею тестов, куда включались опросники для измерения симптомов, общей приспособляемости, стилей совладания и защитных механизмов (тест Life Stye Index). Результаты измерялись с помощью рейтингов изменений, данных психиатрами. 4 из 10 переменных, показавших значимые корреляции с результатами и признанных реально связанными с эффективностью психотерапии были защиты: реактивное образование, аннулирование, рационализация и проекция. Это означает, что природа защит, которые используют индивиды, оказывает влияние как на их открытость и готовность к изменениям, так и на способность создать терапевтический альянс. Первые три механизма соответствуют по классификации Вайллента [173] высокому уровню личностного развития. Индивиды, которые используют эти защиты, имеют возможность извлечь из психотерапии наибольшую пользу. Некоторой неожиданностью является связь позитивного результата с защитной проекцией; однако, возможно, что проекция отражает способность к эмоциональной вовлеченности, которая может оказаться терапевтически полезной.
ДРУГИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ
Было проведено несколько исследований структуры сходства — полярности различных механизмов защиты. В первом исследовании определенные первоначально 16 защит сравнивались с использованием модифицированного метода попарных сравнений. Детали метода описаны в публикации Х.Конта и Р.Плутчика [160]. Отдельные анализы были проведены с применением метода, близкого к семантическому дифференциалу, разработанному для измерения сходства защит на основании коннотативных значений и определения субъективных критериев этого сходства.
Исследования показали, что круг — это адекватное приближение к структуре взаимоотношений между защитами. Очевидно, что защиты, сгруппированные вокруг интеллектуализации (сублимация, рационализация и изоляция), являются фактически очень сходными друг с другом и могут считаться основой защитного синдрома навязчивости. Двигательная активность, замещение и проекция также похожи, поскольку предполагают активные, внешненаправленные действия. Полярные им фантазия, интроекция и идентификация, напротив, направлены вовнутрь, контролируемы и пассивны. Точно так же регрессия, которая связывается с приватизацией чувств и поведения, утерей контроля, противоположна сублимации и рационализации, предполагающим когнитивный контроль.
Упомянем еще одно из исследований для раскрытия смысла защитного профиля, получаемого в результате использования теста-опросника Life Stye Index. Группе больных шизофренией из 30 человек, 15 мужчин и 15 женщин, находящихся на излечении в клинике, было предложено заполнить этот тест. Средний возраст испытуемых был 29,4 года. Результаты свидетельствуют, что пациенты имеют более высокие показатели по всем шкалам, кроме одной (замещение близко к норме), и особенно они высоки по отрицанию, компенсации и реактивному образованию. Эти повышенные оценки подтверждают мысль о том, что защиты представляют из себя в некотором роде патологические пути совладания со стрессами повседневной жизни. Особенно высокий показатель по компенсации умозрительно отражает неудовлетворенность пациентов собой и своими возможностями по эффективному решению жизненных проблем. Высокий показатель по реактивному образованию предполагает сильную тенденцию выражать нечто противоположное своим чувствам, тогда как сильное отрицание может быть проинтерпретировано как попытка закрыть глаза на неприятную реальность жизни в качестве пациента.
ЛИТЕРАТУРА
1. Ананьев Б.Г. Человек как предмет познания. — Л.: Изд-во Ленингр. ун-та, 1969. — 339 с.
2. Ананьев Б.Г. Избранные психологические труды: В 2-х томах. — T. 1. М.: Педагогика, 1980. — 232 с.
3. Ананьев Б.Г. Избранные психологические труды: В 2-х томах. — Т. 2. М.: Педагогика, 1980. — 288 с.
4. Анисимов С.Ф. Мораль и поведение. — М.; Мысль, 1985. — 158 с.
5. Анастази А. Психологическое тестирование. — М.: Педагогика, 1982. кн. 1 — 320 с., кн. 2 — 336 с.
6. Афонькова В.М. К вопросу о конфликтах в процессе общения в коллективе // Общение как педагогическая проблема: Сб. науч. трудов / Под ред. А.В. Мудрика. — М., 1974. — С. 28-40.
7. Бадалян Л.О. Невропатология. — М.: Просвещение, 1987. — 317 с.
8. Байярд Р.Т., Байярд Д. Ваш беспокойный подросток. — М.: Просвещение, 1991. — 224 с.
9. Банщиков В.М., Гуськов B.C., Мягков И.Ф. Медицинская психология. — М.; Медицина, 1967. — 239 с.
10. Бассин Ф.В. Проблема бессознательного в неосознаваемых формах высшей нервной деятельности. . — М.: Медицина, 1968. — 468 с.
11. Бассин Ф.В. О силе «Я» и психологической защите // Вопросы философии, — 1969. — №2. — С. 118–125.
12. Бассин Ф.В. Сознание, «бессознательное» и болезнь // Вопросы философии. — 1971. — №9. — С. 90–102.
13. Бассин Ф.В., Бурлакова М.К., Волков В.Н. Проблема психологической защиты // Психологический журнал. — 1988. — №3, — С. 30–41.
14. Берн Э. Введение в психиатрию и психоанализ для непосвященных. — СПб.: МФИН, 1992. — 448 с.
15. Бернс Р. Развитие Я-концепции и воспитание. — М.: Прогресс, — 1986. — 420 с.
16. Бехтель Э.Е. Вопросы психиатрии (Сборник статей. Ред. канд. мед. наук Э.Е.Бехтель. Вологда), Сев.-Зап. кн. изд., 1970.
17. Божович Л.И. Отношение школьников к учению как психологическая проблема // Известия АПН РСФСР. — М., 1951. — Вып. 36. — С. 3–28.
18. Божович Л.И. Личность а ее формирование в детском возрасте. — М.: Педагогика, 1968. — 464 с.
19. Братко А.А., Кочергин А.Н. Информация и психика. — Новосибирск.: Наука, — 1977. — 198 с.
20. Бурлачук Л.Ф., Морозов С.М. Словарь-справочник по психологической диагностике. — Киев: Наук, думка, 1989, — 200 с.
21. Бурменская Г.В., Карабанова О.А., Лидерс А.Г. Возрастно-психологическое консультирование. — М.: Изд-во Моск. ун-та, — 1990. — 136 с.
22. Буянов М.И. Ребенок из неблагополучной семьи. — М.: Просвещение, 1988, — 208 с.
23. Василюк Ф.Е. Психология переживания (Анализ преодоления критических ситуаций), — М..: Изд. Моск. ун-та, — 1984. — 200 с.
24. Воловик В.М., Вид В.Д. «Психологическая защита» как механизм компенсации и ее значение в психотерапии больных шизофренией // Психологические проблемы психогигиены, психопрофилактики и медицинской деонтологии / Ред. М.М. Кабанов. — Л., 1976. — С. 26–28.
25. Гарбузов В.И. Нервные дети. — Л.: Медицина, 1990. — 174 с.
26. Государев Н.А. Инструкция к использованию модифицированного теста Розенцвейга. М., 1985. — 16 с.
27. Грановская P.M. Элементы практической психологии. — Л., Изд. Лен-го ун-та, 1984. — 392 с.
28. Дмитриев К.Ф., Ериф М.И., Эткинд A.M. Кризисы в развитии индивидуальности и стратегия психологической помощи // Психологические проблемы индивидуальности. Вып. 3, Л., М., — 1985. — С. 287–292.
29. Драгунова Т.В. Проблема конфликта в подростковом периоде // Вопросы психологии — 1972. — №2. — С. 25– 38.
30 Жариков Н.М., Урсова Л.Г., Хритинин Д.Ф. Психиатрия. — М.: Медицина, 1989. — 496 с.
31. Журбин В.И. Понятие психологической защиты в концепциях З.Фрейда и К.Роджерса // Вопросы психологии. — 1990. — №4. — С. 14–23.
32. Заика Е.В., Крейдун Н.П., Ячина А.С. Психологическая характеристика личности подростков с отклоняющимся поведением // Вопросы психологии. — 1990. — №4. — С. 83–91.
33. Захарова Ю.Б. О моделях психологической защиты на уровне межгруппового взаимодействия // Вестник МГУ. — Сер. 14, Психология, 1991. — №3. — С. 11–20.
34. Зачепицкий Р.А. Социальные и биологические аспекты психологической защиты // Социально-психологические исследования в психоневрологии. Л., 1980. — С. 22–27.
35. Зейгарник Б.В. Опосредование саморегуляции в норме и патологии // Вестник Моск.ун-та. Сер. 14. Психология. — 1981. — №2.  — С. 9–15.
36. Зейгарник Б.В. Патопсихология. М.: Изд. Моск. ун-та,  — 1986. — 287 с.
37. Зейгарник Б.В., Братусь Б.С. Очерки по психологии аномального развития личности. М.: Изд. Моск. ун-та. — 1980. — 159 с.
38. Ильин Г.А. Причины неприятия психоанализа // Бессознательное: природа, функции, методы исследования. Тбилиси: Мецниереба. Т. 14. 1985. — С. 419–428.
39. Карвасарский Б.Д. Неврозы. — М.: Медицина, 1980. — 447 с.
40. Карвасарский Б.Д. Психотерапия. — М.: Медицина, 1985. — 304 с.
41. Киршбаум Э.И. Психолого-педагогический анализ конфликтных ситуаций в педагогическом процессе: Дисс. на соиск. учен. степ. канд. психол. наук: 19.00.07. — Л.,  — 1987. — 252 с.
42. Кокс Т. Стресс. — М.: Медицина, 1980. — 447 с.
43. Кондратенко В.Т. Девиантное поведение у подростков. — Минск: Беларусь, 1988. — 207 с.
44. Костандов Э.А. Восприятие и эмоции, — М.: Медицина. 1977. — 248 с.
45. Костандов Э.А. Функциональная ассиметрия полушарий мозга и неосознаваемое восприятие. — М.: Наука, 1983. — 171 с.
46. Краковский А.П. О подростках. — М.: Педагогика, 1970. — 272 с,
47. Лазарус Р. Теория стресса и психофизиологические исследования // Эмоциональный стресс. — Л.: Медицина, 1970. — С. 178–208.
48. Левитов Н.Д. Психическое состояние агрессии // Вопросы психологии. — 1972. — №6. — С. 168–173.
49. Лейбин В. Фрейд, психоанализ и современная западная философия.  — М.: Изд-во полит. лит-ры, 1990. — 396 с.
50. Леонгард К. Акцентуированные личности. — Киев: Вища шк., 1989.375 с.
51. Лично А.Е. Психопатии и акцентуации характера у подростков. — Л.: Медицина, 1983. — 256 с.
52. Ломов Б.Ф. Методологические и теоретические проблемы психологии. М.: Наука, 1984. — 444 с.
53. Матюшкин А.М. Классификация проблемных ситуаций // Вопросы психологии. — 1970. — №5. — С. 23–25.
54. Мишина Т.М. К исследованию психологического конфликта при неврозах // Неврозы и пограничные состояния. — Л., 1972. — С. 35–38.
55. Морозов Г.В., Шубина Н.К. К понятию о компенсациях, при психопатиях // Реабилитация больных нервными и психическими заболеваниями. Л., 1973. — С. 221–225.
56. Мягер В.К., ред. Психогигиена и психопрофилактика. — Л., 1983. — 146 с.
57. Мясищев В.Н. Личность и неврозы. — Л., Изд. Ленингр. ун-та, 1960. — 426 с.
58. Налчаджян А.А. Личность, психическая адаптация и творчество. — Ер.: Луйс, 1980. — 264 с.
59. Налчаджян А.А. Социально-психическая адаптация личности: (Формы, механизмы и стратегии). — Ер.: Изд-во АН Арм ССР, 1988. — 262 с.
60. Насиновская Е.Е., Якубовская М.Я. Психологический барьер как защитный механизм личности в конфликтной ситуации. — М. Изд. Моск. ун-та, 1984 — 33 ВИНИТИ №64, 84.
61. Немчин Т.А. Состояние нервно-психического напряжения. — Л.: Изд-во Ленингр. ун-та, 1983. — 167 с.
62. Нуллер Ю.Л. Деперсонализация — защитная реакция и психопатологический синдром // Эмоциональный стресс и пограничные нервно-психические расстройства. — Л., 1977. — С. 124–134.
63. Павлов И.П. Двадцатилетний опыт объективного изучения высшей нервной деятельности, (поведения) животных. — М: Наука, 1973. — 660 с.
64. Первое Л.Г. Уход за больными с невротическими, состояниями. — М.: Медицина, 1989. — 204 с.
65. Прангишвили А.С. Исследования по психологии установки. — Тбилиси: Мецниереба, 1967 — 340 с.
66. Прошкина В.М. Особенности психологической защиты при нравственных девиациях у студентов: Дисс. на соиск. уч. степ. канд. психол. наук: 19.00.01. — М., 1990. — 196 с.
67. Психогении в экстремальных условиях. — М.: Медицина, 1991. — 96 с.
68. Психология. Словарь. — М.: Политиздат, 1990. — 494 с.
69. Психологические проблемы социальной регуляции поведения / Отв. ред. Е.В.Шорохова, М.И.Бобнева. — М., 1976.  — 368 с.
70. Ратинов А.Р., Ефремова Г.Х. Психологическая защита и самооправдание в генезисе преступного поведения // Личность преступника как объект психологического исследования / Отв. ред. А.Р. Ратинов. — М., 1979. — С. 3–33.
71. Романова Е.С., Потемкина О.Ф. Графические методы в психологической диагностике. — М.: Дидакт, 1992. — 256 с.
72. Ротенберг B.C., Аршавский В.В. Поисковая активность и адаптация. М.: Наука, 1984. — 193 с.
73. Рудестам К. Групповая психотерапия. — М.: Прогресс, 1990. — 368 с.
74. Рутман Э.М. Надо ли убегать от стресса? — М.: Физкультура и спорт, 1990. — 126 с.
75. Савенко Ю.С. Проблемы психологических компенсаторных механизмов и их типологии // Проблемы клиники и патогенеза психических заболеваний. — М., 1974. — С. 95– 112.
76. Савонько Е.И. Возрастные особенности соотношения ориентации на самооценку и оценку другими людьми // Изучение мотивации детей и подростков. — М.: Педагогика, 1972. — С. 81–111.
77. Селье Г. Стресс без дистресса. — М.: Прогресс, 1979.  — 126 с.
78. Семейное воспитание: Краткий словарь. — М.: Политиздат, 1990. — 319 с.
79. Семья в психологической консультации— М,: Педагогика, 1989. — 208 с.
80. Славина Л.С. Роль семьи в формировании, отношения школьника к учению и школе // Известия АПН РСФСР. — М., 1951. — Вып. 36. — С. 131–186.
81. Славина Л.С. Индивидуальный подход к неуспевающим и недисциплинированным ученикам. — М..: Изд-во АПН РСФСР. 1958. — 214 с.
82. Славина Л.С. Дети с аффективным поведением. М.: Просвещение, 1966. — 50 с.
83. Современная западная социология: Словарь.  — М.: Политиздат, 1990. — 432 с.
84. Соколова Е.Т. Мотивация восприятия в норме и патологии. — М.: Изд-во Моск. ун-та, 1976. — 128 с.
85. Соколова Е.Т. Проективные методы исследования личности. — М., Изд-во Моск. ун-та, 1980. — 174 с.
86. Соколова Е.Т. Самосознание и самооценка при аномалиях личности. М.: Изд-во МГУ, 1989. — 215 с.
87. Стоиков И.Д. Анализ защитных проявлений личности: Дисс. на соиск. учен. степ. канд. психол. наук: 19.00.01. -М., 1986. — 160 с.»
88. Столин В.В. Самосознание личности. — М.. Изд-во Моск. ун-та. 1983. — 285 с.
89. Тарнавский Ю.Б. Срыва можно избежать. (Неврозы, их лечение и профилактика). — М.: Медицина, 1990. — 139 с.
90. Ташлыков В.А. Психология лечебного процесса. — Л.: Медицина, 1984. — 182 с.
91. Тонконогий И.М. Введение в клиническую нейропсихологию. — Л.: Медицина, Ленингр. отд-ние, 1973. — 225 с.
92. Узнадзе Д.Н. Экспериментальные основы психологии установки.  — Тбилиси: Изд-во АН ГССР, 1961. — 210 с.
93. Учителям и родителям о психологии подростка. — М.: Высш. шк., 1990. — 304 с.
94. Филонов Л.Б. Психологические барьеры трудновоспитуемых детей и преодоление их в контактном взаимодействии // Предупреждение педагогической запущенности и правонарушений школьников / Ред. М.А.Алемаскин. — М., 1980. — С. 21–31.
95. Филонов Л.Б. Детерминация возникновения и развития отрицательных черт характера у лиц с отклоняющимся поведением // Психология формирования и развития личности.  — М.: Наука, 1981. — С. 338–363.
96. Филонов Л.Б. Психологические способы изучения личности обвиняемого: Учебное пособие. — М.: Б.и., 1983.
97. Фрейд З. Введение в психоанализ: Лекции. — М.: Наука, 1989. — 456 с.
98. Фрейд З. Психопатология обыденной жизни // Психология бессознательного: Сб. произведении. — М.: Просвещение, 1990. — С. 202–309.
99. Фрейд З. По ту сторону принципа удовольствия // Психология бессознательного: Сб. произведений. — М.: Просвещение, 1990. — С. 382–424.
100. Фрейд З. Я и Оно // Психология бессознательного: Сб. произведений. — М.: Просвещение, 1990. — С. 425–439.
101. Фромм Э. Бегство от свободы. — М.: Прогресс, 1989. — 272 с.
102. Фромм Э. Иметь или быть? — М.: Прогресс, 1990. — 330 с.
103. Хараш А.У. Личность в общении // Общением оптимизация совместной деятельности / Под ред. Г.М.Андреевой, Я.Яноушека. — М.: Изд-во МГУ, 1987. — С. 30–41.
104. Эйдемиллер Э.Г., Юстецкий В.В. Семейная психотерапия. — Л.: Медицина, 1990. — 188 с.
105. Эмоциональные нарушения в детском возрасте и их коррекция. — М.: Изд-во Моск. ун-та, 1990. — 197 с.
106. Эмоциональный стресс в условиях нормы и патологии человека. — Л.: Медицина, 1976. — 224 с.
107. Яценко Т.С. Социально-психологическое обучение в подготовке будущих учителей. — Киев: В ища школа, 1987. — 109 с.
108. Яценко Т.С. Активная социально-психологическая подготовка педагога к общению с учащимися. — Киев: Вища школа, 1988. — 112 с.
109. Ader A. Individua Psychoogy // Theories of Personaity/ Lindzey G., Ha C. — N.Y. Wiey, 1957. P. 114–156.
110. Ader A. Der Sinn des Lebens. Frankfurt: Fischer, 1983.  — 1925.
111. Aggeton P. Deviance. — L; N.Y. Tavistock pub., 1988. — L20 p.
112. Aexander F. Psychosomatic Medicine. N.Y., 1950.
113. Andruis R.S. Adut assessment. Chares C. Thomas (pubisher), Springfied, Iinois, 1977.
114. Arieti S. American handbook of psychiatry. N.Y.: Basic Books, 1974.
115. Aronson E. The socia anima (E. Aronson. — 2nd ed.). — San Francisco: Freeman, 1976. — 336 p.
116. Beak L., Hurvich M. & Gediman H.K. Ego functions in schizophrenics, neurotics, and normas. N.Y.: Wiey, 1973.
117. BreuerY., Freud S. Studies on histeria. Reprint. — Harmondsworth (Middx) etc.; Penguin books, 1980. — 425 p.
118. Byrne D. Repression — Sensitization as a Dimension of Personaity // Maher B.A. (Ed.). Progress in Experimenta Personaity Research. Vo. 1. N.Y.: Academic Press, 1964/ — P. 169–200.
119. Chapman A.H. Textbook of cinica psychiatry: An interpersona approach, Phiadephia: Lippicott, 1967.
120. Coeman J.C. Abnorma psychoogy and modern ife. N.Y.: Scott, Foresman & Company, 1956.
121. DSM-II// Diagnostic and statistica manua of menta disorders (2nd ed.).Washington, D.C.: American Psychiatric Association, 1968.
122. Dunbar F.H. Psychosomatic diagnosis. N.Y.  — London, 1948.
123. Engish O.S. & Finch S.M. Introduction to psychiary.N.Y.: Norton, 1964.
124. Erikson E.H. Identity and the ife cyce (E.Erikson ed.) N.Y.; London: Norton, 1980.
125. Ewat J.R. & FarnsworthD.L. Textbook of psychiatry. N.Y.: McGrau-Hi, 1963.
126. Festinger L. Cognitive Dissonance // Scientific American. — 1962.V.207. — P. 93–97.
127. Festinger L. A theory of cognitive dissonance. N.Y., Stanford: Stanford univ. press, 1976. — XI. — 291 p.
128. Fitts W.H. The Tennessee Sef Concept Scae. Na&hvi: Coun-ceor Recordings & Tests, 1965.
129. Freedman A.M., Kapan H.I., & Sadock B.J. (Eds.), Comprehensive textbook of psychiatry, Vo. 2. Batimore: Wiiams & Wikins, 1975.
130. Freud A. The Ego and the mechanisms of defense // The writings of Anna Freud, Vo.2, London, 1977.
131. Freud A. Defense Mechanisms: Encycopedia Britanika, v.7., London, P. 172–173.
132. Freud S. The defence nearo-psychoses // The coected Papers: in 10 v. — N.Y.: Coier Books, 1963. — v.2. — P. 67–81.
133. Freud S. Histerie und Angst, Studienausgabe B.6. Fischer Verag, Frankfurt am Mein, 1971, s. 359.
134. Freud S. Das Sexua Leben, Studienausgabe, B.5. Fischer Verag, Frankfurt am Mein, 1972, s. 336.
135. Freud S. Psychoogic des Undewussen, Studienausgabe B.3. Fischer Verag, Frankfurt am Mein, 1975, s. 465.
136. Freud S. Schriften zur Behandungstechnik, Studienausgabe, Fischer Verag, Frankfurt am Mein, 1975, s. 437.
137. Freud S. The concept of repression // The coected works. Penguin books. London, 1989.
138. Fromm E. The Anatomy of Human Destructiueness / E.Fromm. — N.Y.: Hot, Rinehart & Winston, 1973. — 521 p.
139. Horney K. Der Neurotische Mensch unserer Zeit. Stuttgart: Kiper, 1951.
140. Jourard S.M., Landsman T. Heathy personaity. N.Y.; London: Macmian, 1980.  — X, 468 p.
141. Kahn R.L. Organisationa stress: studies in rote confict and ambiguity. N.Y.: Wiey Cop., 1964. — 470 p.
142. Keerman H., & Putchik R. Emotion-trait interreations and the measurement of personaity // Psychoogica Reports, 1968, 23, 1107–1114.
143. Keerman H., & Putchik R. The meaning of tension in group psychotherapy. In L.R.Woberg, M.L.Aronson, & A.R.Woberg(Eds.), Group psychotherapy 1977: An overview. N.Y.: Stratton Intercontinenta Medica Book Corp., 1977.
144. Kreitier H. & Kreiter S. The cognitive determinants of defensive behavior. British Journa of Socia and Cinica Psychoogy, 1972, 11, 259–273.
145. Krohne H.W. Untersuchungenm it einer deutschen Form der Repression — Sensitization Skaa // z. fuer Kinische Psychoogie. — 1974. — H. 3. S  238–260.
146. Lauster P. Lassen Siesich nichtsge faen. (P. Lauster Neuausg.). Dussedorf: ECON Taschenbuch Ver. Cop. 1989. — 285 s.
147. Lazarus R.S. A substitutive-defence conception of apperceptive fantasy // Contemporary Issues in Thematic Apperceptive Methods / G.Кagan & G.S.User. — Springfied, 1961. — P. 51–57.
148. Lazarus R.S. Psychoogica stress and coping process. N.Y.: McGrau-Hi, 1966.
149. Lazarus R.S. Patterns of adgustment. N.Y.: MacGrau-Hi, 1976.
150. Lewin K. Resoving socia conficts. Seected papers on group dynamics. (Ed. by C.Weiss) London: Souvenir press, 1973. — 230 p.
151. Noyes A.P. & Kob L.C. Modern cinica psychiatry. Phiadephia: Saunders, 1963.
152. Putchik R. The emotions: facts, theories, and a new mode. N.Y.: Random Hause, 1962.
153. Putchik R. A genera psychoevoutionary theory of emotions. In R.Putchik, & H. Keierman (Eds.), Emotion: Theory, research, and experience: Vo. 1. N.Y.: Academic Press, 1980. — P. 3–33.
154. Putchik R. Emotions in eary deveopment: A psychoevoutionary approach. In R.Putchik, & H.Keerman (Eds.), Emotion: Theory, research, and experience: Vo. 2. N.Y.: Academic Press, 1983. — P. 221–257.
155. Putchik R. Emotions: A genera psychoevouionary theory, In K.R.Scherer, & P.Ekman (Eds.), Approaches to emotion. Hisdae, NJ: Erbaum, 1984. — P. 197–219.
156. Putchik R. Measuring emotions and their derivatives. In R. Putchik & H.Keerman (Eds.), Emotion: Theory, research, and experience: Vo. 4. San Diego, CA: Academic Press, 1989. — P. 1–35.
157. Putchik R. Emotions and psychotherapy: A psychoevoutionary perspective. In R.Putchik, & H.Keerman (Eds.), Emotion: Theory, research and experience: Vo. 5, Academic Press, 1990. — P. 3–41.
158. Putchik R. & Patman S.R. Personaity connotations of psychiatric diagnoses. Journa of Nervous and Menta Disease, 1977, 165, P. 418–422.
159. Putchik R, Keerman H. & Conte H.R. A structura theory of ego defenses and emotions. In C.E.Izard (Ed.), Emotions in personaity and psychopathoogy. N.Y. Penum, 1979. — P.229–257.
160. Putchik R, & Conte H.R. Measuring emotions and their derivatives:Personaity traits, ego defenses, and coping styes. In S. Wetzer, & M. Katz (Eds.), Contemporary approaches to psychoogica assessment. N.Y.: Brunner/Maze, 1989. — P. 239–269.
161. Reich W. Character anaysis (3rd ed.). N.Y.: Farrar, Straus, 1963.
162. Schecter D.E. Infant Deveopment. — In S. Arieti (Ed.) American Handbook of Psychiatry. Vo. 2., N.Y.: Basic Books, 1959–66.
163. Schmidt H.-D. Grundriss der Persoenichkeitpsychoogie / H.-D. Schmidt. — Berin: Dt. Ver. Her Wiss., 1982. — 284 s.
164. Schoenpfug W. Reguation and Fehreguiation im Verhaten. B. . // Psychoogische Beitraege. — 1979. — B. 21. — S. 154–202.
165. Shaefer E.S.,& Putchik R. Interreationships of emotions, trais, and diagnostic constructs. Psychoogica Reports, 1966. 18, 399–410.
166. Siverman S. Psychoogica aspects of physica symptoms. N.Y., 1968.
167. Suivan H.S. The Interpersona Theory of Psychiatry // Coected Works: In 2 v. — N.Y.: Norton, 1953. — v. I. — 393 p.
168 Suivan H.S. Conceptions of modern psychiatry. London, Tavistock. 1955.
169. Suivan H.S. Cinica Studies in Psychiatry // Coected Works: In 2v. — N.Y.: Norton, 1956. — v.2. — 386 p.
170. Sweney A.B., & May J.M. The defense mechanism index. In R.S.Andruis. Adut assessment. Springfied, Iinois, 1977.
171. Uich D. Konfikt-Modee. — Diss. vorgeegt von. Dip. — Psych. D.Uich. Munchen, Janikowski, 1969.
172. Uich D., MaJring Ph., Strehme P. Stress. Universitaet Barnberg. Sektion Psychoogie. Arbeits-manuskript, 1982. — 47 s.
173. VaiIant G.E. Theoretica hierarchy of adaptive ego mechanisms. Archives of Genera Psychiatry, 1971, 24, 107–118.
174 White R.W. The abnorma personaity: A textbook. N.Y.: Ronad Press, 1948.
INCLUDEPICTURE "../../../../../Documents20Settings/Зверь/Loca%20Settings/Temp/Rar$DI00.672/PICS/00002.tif" * MERGEFORMAT d 

Рисунок 1. Составная цепь событий, определяемая как эмоция.

INCLUDEPICTURE "../../../../../Documents20Settings/Зверь/Loca%20Settings/Temp/Rar$DI00.672/PICS/00003.tif" * MERGEFORMAT d 

Рисунок 2. Переходящая схема когнитивно-эмоционального функционирования.

INCLUDEPICTURE "../../../../../Documents20Settings/Зверь/Loca%20Settings/Temp/Rar$DI00.672/PICS/00004.tif" * MERGEFORMAT d 

Рисунок 3. Трехмерная модель эмоций.

INCLUDEPICTURE "../../../../../Documents20Settings/Зверь/Loca%20Settings/Temp/Rar$DI00.672/PICS/00005.tif" * MERGEFORMAT d 

Рисунок 4. Базисные и производные эмоции.

INCLUDEPICTURE "../../../../../Documents20Settings/Зверь/Loca%20Settings/Temp/Rar$DI00.672/PICS/00006.tif" * MERGEFORMAT d 

Рисунок 5. Структурная модель эмоций — механизмов защиты — диагнозов.

INCLUDEPICTURE "../../../../../Documents20Settings/Зверь/Loca%20Settings/Temp/Rar$DI00.672/PICS/00007.tif" * MERGEFORMAT d 

Рисунок 6. Процентильный профиль защит группы осужденных.