О полилогии А.С. Шушарина
(вторая редакция в полной версии)

Предисловие редакции: Мы очень давно ждали, когда же появится автор, который сможет на уровне теоретическом, а не эмоционально-критическом поговорить о теории «Полилогия» А.С. Шушарина.
Как помнят многие из читателей «ЭФГ», А.Н. Чекалин, главный редактор нашей газеты в 1993–2009 гг., считал А.С. Шушарина выдающимся гением, на основе теории которого должно строиться все дальнейшее теоретическое развитие в области гуманитарных наук. Я этого мнения не разделял, хотя считал Андрея Сергеевича серьезным ученым, который выдвинул несколько весьма любопытных, хотя и не до конца проработанных гипотез.
Апологетическо-развивающая точка зрения по отношению к трудам А.С. Шушарина в нашей редакции и среди нашего авторского актива представлена А.Т. Харчевниковым, с трудами которого многие из наших читателей, несомненно, знакомы.
И вот теперь, похоже, появился и автор, способный критиковать А.С. Шушарина на теоретическом, а не на эмоционально-обструкционистском уровне.
Известный теоретик-марксист В.Ф. Паульман, проживающий в Таллине, написал обширный критический очерк, специально посвященный анализу пятитомной «Полилогии» А.С. Шушарина. Очерк весьма обширен, имеет явно не газетный формат, поэтому ограничимся лишь введением и основными выводами В. Паульмана. Желающие смогут ознакомиться с полным текстом очерка на сайте /pauman
 А.П. Проскурин,
главный редактор «ЭФГ»
 

От автора

Предлагаемый читателю обновленный текст очерка включает вторую часть, т.е. продолжение первой, опубликованной в интернете в апреле 2011 года. Первая часть очерка мною отредактирована и дополнена новыми аргументами и выводами. В то же время я не вносил корректив в текст монографии А.С.Шушарина, хотя он и содержит грамматические ошибки.
Поскольку в моих монографиях, очерках и статьях, опубликованных в течение последних пяти лет, я неоднократно касался проблематики, которой посвящено произведение А.С.Шушарина, то, само собой разумеется, что в данном очерке содержатся многочисленные ссылки на них. Читатели, которые пожелают ближе познакомиться с моими произведениями, могут это сделать следующим образом. В 2007 году была издана в Таллинне книга под названием «Прогноз судьбы человечества». Ее тираж быстро разошелся и с этой монографией можно сегодня познакомиться в Национальной библиотеке в Таллинне, в  "rs.ru/" t "_bank" Российской государственной библиотеке в Москве (ранее носившая имя В.Ленина), в  "ibrary.spbu.ru/" t "_bank" Научной библиотеке им. М.Горького СПбГУ, в Российской национальной библиотеке имени М. Е. Салтыкова-Щедрина в Санкт-Петербурге, а также в Президентской библиотеке, а, возможно, и в других библиотеках, о которых у меня нет сведений. Позднее я несколько раз дорабатывал монографию и сейчас имеется ее четвертое издание под новым названием «Мир на перекрестке четырех дорог. Прогноз судьбы человечества», с которым можно ознакомиться в электронной библиотеке Максима Мошкова (читать обязательно в версии Word!). В этой же библиотеке размещены и все другие мои произведения, в частности, очерк «О государственном социализме в СССР». Однако по чисто техническим причинам монография «К общей теории политической экономии» в вышеупомянутой библиотеке отсутствует, и ее корректный вариант можно прочитать в электронной библиотеке по адресу /pauman. Кстати, мои произведения опубликованы и на сайтах многих других электронных библиотек, однако я не могу гарантировать, что качество их копий достаточно хорошее.
Предлагаемый читателям критический очерк является прямым дополнением «К общей теории политической экономии».
Структура предлагаемого читателям очерка следующая:

Введение 3
1.Исходная гипотеза, или постановка вопроса 7
2.Полилогия общественных формаций 29
3.О сложной логике истории 103
4.Социализм 139
5.Кризис современного мира 167
Резюме 197

Введение

«Veni, vici, vici (Пришел, увидел, победил)».
Юлий Цезарь
«Многословие уму не научает».
Народная мудрость
«Марксизм слишком ценен, чтобы оставить его одним марксистам».
Пол Энтони Самуэльсон

В пятитомном труде «Полилогия современного мира. (Критика запущенной социологии)» (М.: Мысль. 2005-2006), насчитывающим свыше 3 тысяч страниц, Андрей Сергеевич Шушарин предпринял попытку создания принципиально новой теории развития общества – полилогии. Он поставил перед собой поистине грандиозную задачу «…революционной переорганизации социального познания в субординации всех его основных потоков» (Цит. изд. т.1. с.10). При этом А.С Шушарин стремился к созданию чистой науки без какого-либо влияния прагматизма и политики. Он писал: «В этом отношений полилогию можно образно сравнить<…>со своего рода переупорядочением начал, «онтологических» тылов глубинной социальной «метафизики», крайне далеких от любой прагматики» (там же).
Мой интерес к труду А.С.Шушарина объясняется четырьмя причинами. Во-первых, значительным совпадением проблематики его полилогии с содержанием общей теории политической экономии, которой я посвятил обе своих монографии («Мир на перекрестке четырех дорог. Прогноз судьбы человечества» и «К общей теории политической экономии» (см. Википедия – Паульман Валерий). Интересно было провести сопоставление позиций. Во-вторых, меня заинтриговал разрекламированный А.С. Шушариным новаторский характер труда, который, якобы отталкиваясь от «Капитала» К.Маркса, намеревался с учетом новейших достижений науки радикально пересмотреть основы марксистской философии. И, в-третьих, я не мог не обратить внимания на диаметрально противоположные оценки произведения А.С.Шушарина российскими гуманитариями. Хотелось уяснить, кто же из них прав: критики или сторонники его полилогии. В-четвертых, я руководствовался простым правилом: проверяй верность своих мыслей, сопоставляя их с мнением других. Или, как говорят в народе, истина рождается в споре.
А.С.Шушарину нельзя отказать в самоуверенности (в хорошем смысле этого слова). Его намерение создать метатеорию, новую дисциплину социальной мысли, осуществив революционный переворот в социологии путем пересмотра самых фундаментальных оснований в научной картине о современном мире, переупорядочения всех исходных начал социологии, безусловно, не может оставить никого равнодушным.
Что же побудило А.С.Шушарина предпринять сей титанический труд? Видимо, глубокое осознание им необходимости отрицания существующей социологии, как абсолютно неудовлетворительной с научной точки зрения.
А.С.Шушарин не пожалел слов для описания кризисного состояния социологии, критики всех социологических учений, концепций, теорий. Вот, к примеру, некоторые из его многочисленных оценок:
«…мировые религии, конфуцианство, либерализм или коммунизм, в силу еще объективной разорванности бытия оказывались по планетарным меркам масштабов соответствующих преобразований локальными. Нынешний, объективно глобализуемый мир «требует» уже совсем иной, всемирной же мировоззренческой перемены» (Цит. изд. т.1. с.15). «О разнообразнейших характеристиках кризиса, множестве позитивных и негативных тенденций, обнадеживающих движениях и многих подступающих угрозах сложилась уже необозримая литература. Но в состоянии самого развивающегося кризиса и вся эта литература пока, естественно, столь же «кризисна», сумбурна, поверхностна, неадекватна, крайне противоречива» (Цит. изд. т.1. с.34).
Как сообщает нам А.С.Шушарин, в истории развития познания и до него имели место кардинальные, революционные прорывы. Так, первым таким революционным скачком был отказ от неадекватности языческого видения мира, отстранение множества богов в Библии, в сочинениях Аристотеля и Августина. Вторая революция свершилась тогда, когда «буржуазные структуры», представленные С.Кьеркегором, И.Б.Мецом, М.Вебером и др., осуществили метаморфизацию христианской церкви в служанку капиталистических порядков. И, наконец, третья революция была вызвана К.Марксом, который преобразовал всю систему понятий политэкономии. Однако это не помешало тому, чтобы затем все-таки последовали «…хаотизация, идейные коллизии, даже не говоря просто о неисчислимых партиях, в борьбе носителей старых порядков, а равно утопистов, философов, экономистов, анархистов, либералов, социалистов, коммунистов» (Цит. изд. т.1. с. 31). Правда, из вышеприведенной цитаты не ясно, кто и на какой стороне борьбы был представлен. Или экономисты боролись с философами, а либералы с коммунистами, или же все они дружно воевали с носителями старых порядков? Важно только, что шла борьба не на жизнь, а на смерть, хотя К.Маркс все вроде бы толково разъяснил, нарисовав, как выразился К.Поппер, жуткую картину буржуазного общества. И поясняя в чем же состоял вклад К.Маркса в процесс познания общества, А.С.Шушарин писал: «Уже в «Святом семействе» (1845) Маркс заметил, что идеи Прудона «представляют собой критику политической экономии с точки зрения политической экономии» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 2, с. 33), что в принципе никогда не может подняться над или вывести за пределы критикуемых же взглядов, сложившейся системы мысли. Так сказать, критика язычества с точки зрения язычества к христианству не продвинет ни на миллиметр. В «Немецкой идеологии» (1845–1846) он опять повторяет: «…Прудон критикует политическую экономию с политикоэкономической<…>точки зрения» (Там же, т. 3, с. 533). Но что эти, казалось бы, очень простые замечания означают? А то, что уже тогда у Маркса вырастала совершенно другая, уже не политикоэкономическая, а более высокая «точка зрения», по тем временам – революционно-социологическая, с позиций которой только и становится действительно возможной критика политической экономии и сама новая теория. Потому уже в развитой «точке зрения», т.е. в самой теории («Капитал»), Маркс был не политэкономом, даже не экономистом, превосходно владея этим (тогдашним) знанием, а был именно постэкономическим революционным социологом. Ведь именно экономические структуры и процессы в их же доминирующей (капиталистической) форме рассматривались Марксом как раз революционно, «наоборот» тогда принятому, с «преходящей стороны», тем самым, как теперь принято говорить, со всей определенностью постэкономически. Еще раз поясню, чуть посложнее, так: предметно материал теории Маркса – это экономические (политэкономические) структуры и процессы, и даже, можно резко сказать, только экономические (политэкономические), но в принципиальном рассмотрении их движении к пределу, к самопреодолению господства самой экономической формы, к ее снятию более высокой формой, а тем самым – критико-экономически» (Цит. изд. т.1. с.32-33). И для закрепления своих выводов А.С.Шушарин еще раз повторяет, что «…«Капитал» Маркса мы принципиально называем не экономической (политэкономической), а революционно-социологической и критико-экономической (критико-политэкономической) теорией» (Цит. изд. т.1. с. 33).
На мой взгляд, «Капитал» К.Маркса, несомненно, является политэкономическим исследованием, основанным на применении методологии исторического материализма, создателем которого он и был. И не понятно, зачем А.С.Шушарину понадобилось отрицать политэкономическую суть «Капитала», прикрепив к нему еще ярлык тогдашнего знания и заменив название философии марксизма термином «социологическая теория»? Разве что ради приспособления марксизма «под себя», ибо, как скоро мы убедимся, исторический материализм А.С Шушарин также отнес к числу устаревших философских систем. И еще одно замечание. Читатель, наверняка, обратил внимание на модные словечки в лексиконе А.С.Шушарина, которые не столько проясняют, сколько искажают смысл тех или иных понятий. Например, что означает слово «постэкономически» в данном контексте? Неужели в современном мире капиталистическая система уже не является экономической? Или исследования К.Маркса относятся только к капитализму девятнадцатого века, а в двадцать первом веке выводы, сделанные в «Капитале», уже не актуальны? Является спорным выражение «самопреодоление господства самой экономической формы» какой-то более высокой формой. Разве вообще возможно общество, в котором экономика не является его базисом, где преодолена основополагающая роль экономики в воспроизводстве общества? Все эти супермодернистские «пояснения» А.С.Шушарина не имеют ничего общего с историческим материализмом.
Однако вернемся к идейным проявлениям кризиса социологии современного мира, как они виделись А.С.Шушарину. Он безапелляционно заявил, что «…все существующее социальное знание, в том числе и о самом кризисе, предстает как всеобщий идейный хаос» (Цит. изд. т.1. с.36). При этом следует обратить внимание на то, что А.С.Шушарин подчеркнул слово «все», т.е. он не видел ни одного исключения из всего многообразия форм и течений современного социального знания. Такая оценка вполне логично вписывается в заявленную А.С.Шушариным цель своего исследования. Он полагал, что его полилогия призвана быть очередным, четвертым по счету революционным прорывом в процессе познания общества и всего мироздания, отрицая (по Гегелю) все предшествующие достижения человеческой мысли. «В общем предстоит нам, так сказать, рывками и постепенно, продвигаться от монологичности или диалогичности к полилогичности, от гомогенных «качеств» к гетерогенным композициям («составным качествам»), от превращений в две противоположности к многомерным хаотизациям, от монопричинности к полипричинности, от «диалектики» к «полилектике», - писал А.С.Шушарин (Цит. изд. т.1. с.39).
Далее А.С.Шушарин подробнейшим образом описывает кризисное состояние исторической науки и социологии. Завершая свой многостраничный анализ, он констатирует: «Итак, именно с позиций подступов к революционной теории, в том или ином отношении «порча» социальных наук и даже всех социальных «слов» предстает как хаотически тотальная. Все произносимое на существующем социальном языке оказывается путаным словоизвержением «частной мысли» или «диалектическим» сочетанием едва ли не безумной эклектики, моря разорванных частностей, тавтологической пустоты, жесткой и изощренной апологетики, поверхностного политицизма, безнадежной обыденщины, безбрежного эмпиризма, беллетристичного эссеизма, дебрей взаимно несовместимых головоломных абстракций, чаще пустоватых математизированных паутин, бессвязных «культурных единичностей», туманной философской многозначительности и призрачности обещающих намеков. Все это, разумеется, в сочетании с ухмыляющейся и сохраняющейся некоей исполинской догматикой. Впрочем, как оно и положено перед переменами» (Цит. изд. т.1. с. 66). Ничего не скажешь, суровая и, на мой взгляд, весьма сомнительная оценка, содержащая 16 сочных характеристик современных социальных наук!
Однако, справедливости ради, все-таки следует заметить, что в общем потоке тотальной критики современной социологии у А.С.Шушарина можно встретить и развернутые объективные характеристики двух важнейших проблем.
Во-первых, о социализме. Вот что он писал: «Так, например, в Китае и Вьетнаме в политической семантике (а следовательно, и в обыденной, доксической) «социализм» сохраняется (как «начальный», «специфический»), но, подчеркну, именно «социализм». (Кстати, при бесспорном расширении внутренних и внешних рыночных ниш, в самой политической семантике оборот «рыночный социализм» практически не используется; в основном это изобретение западных интерпретаторов.) Совершенно другая картина на просторах остального, рухнувшего «соцлагеря». Здесь (в отношении былого «социализма») я както насчитал почти полсотни, так сказать, нелюбезных «прозвищ». Извольте, читатель, как говорится, для хохмы некоторые по памяти перечислю. Без сносок. Итак, до краха в бывшем СССР имелось:
«настоящий пролетарский строй», «коммунизм», «сверхкапитализм», «своеобразный капитализм», «административно–командная система», «командная система», «мобилизационная система», «тоталитаризм», «авторитаризм», «чисто марксистское общество», «традиционное общество», «полупериферия мировой системы», «государственный капитализм», «капитализм без капитала», «псевдосоциализм», «советская империя», «последняя православная империя», «квазисоциализм», «феодально–тоталитарная система», «докапиталистическая система», «индустриальный феодализм», «неофеодализм», «полумонетаризованная система», «рынок продавца», «административный рынок», «рынок должностей и привилегий», «номенклатурная» система, «неоазиатский способ производства», социализм «бюрократический», «классический», «утопический», «казарменный», «государственный», «государственно-бюрократический», «мутантный», «крепостнический», «феодальный», «феодально управляемый», «марксистский», «государственно-монополистический», «мелкобуржуазный», «ранний», «вульгарный», «начальный», «азиатский» и т.д.
Вот такой букет выдала вырвавшаяся на простор «очень свободная мысль». А ведь любоваться букетом и услаждаться его ароматами приходится народу. Произошло разложение в квазистабильные времена всегда многозначного образа, но и единого смыслового символа, с такой же, но теперь уже не скрепленной многозначностью и с кучей инвективных добавок. Хотя тут же заметим, что вся эта «измовая» каша уже выражает собой социальную многомерность (многопараметричность) былого социализма, но пока только идейно деконструктивно. А еще рискнем принципиально добавить, что если в генезисе «социализма» этот образ (как массовый) утверждался как синкретичный символ некоего благого общества без всякого иного содержания, то произошедшее разложение образа в деконструктивной форме обозначила теперь полное незнание содержания.
Причем весьма ходовое нормативное понимание былого социализма – просто удивительная по наивности штука. Дело, напомню, совсем не в названиях обществ, относившихся к социалистическим (хоть горшком называй, но в печь не сажай, в печь примитивизма), а в самом способе мышления, обнажающем себя в этих первых же шагах понимания ситуации. Когда уважаемые ученые (и именно ученые) говорят, что социализма не было (или не та модель, искажен, ужасная «мутация» и пр.), то это уже первостатейная, можно кратко сказать, рефлексивная ложь. Резко сказано? А вникнем. Упомянутые утверждения железно означают, что некий расчудесный (в любых вариантах) социализм вполне благополучно и даже несокрушимо уже существует, но только в головах этих, с позволенья сказать, ученых. Да как у них «втемяшилась в башку такая блажь, колом ее оттудова не выбьешь» (Н.А. Некрасов). Причем совершенно безразлично, откуда он там у них взялся, этот «хороший социализм» – из распрекрасных идей прошлого, из собственных грёз о совершенном обществе, из неких вполне объективных тенденций развития или даже вовсе из хрустальных идиллизаций западных форм. Бывает и такое. Все это уже абсолютно неважно – он уже слеплен «в голове» и зацементирован всем рисунком извилин…
Таковое нормативное толкование «социализма» как некоего несостоявшегося изумительного общества можно объяснить стремлением сохранить в непорочности действительно добронравные идеалы. Но именно в научном познании эти стремления оборачиваются как раз злом запрета очень сложного выяснения, что же было в реальности, или даже сплошным очернением этой былой реальности в ее сравнении с непорочными благими идеалами. Так оно чаще всего и происходит.
В общем весь приведенный букет – это мишура хаоса мимолетных ярлычков, даже если каждый означает крупицу истины. Правда, очень уж «маленькую»… Природа былого социализма очень сложна, весьма далека от «измовой» плоскости, к тому же непостижима без переосмысления всего прочего и прошлого (кстати, начиная с первобытности). Так что пока выходит, что «измовая» каша без малейших фундаментальных новообразований представляет собой поверхностную псевдонаучную свистопляску» (Цит. изд. т.1. с.74-76).
С вышесказанным я в принципе согласен и, как говориться, «из песни слов не выкинешь». В многочисленных исследованиях природы социализма, существовавшего и исчезнувшего в СССР, странах Восточной и Центральной Европы, а также имеющегося быть в Китае, во Вьетнаме и на Кубе, на самом деле царит разнобой, о чем я уже писал в своем критическом обзоре «О государственном социализме в СССР».
Я также солидарен и со следующей оценкой природы капитализма, которая принадлежит перу А.С.Шушарина: «…я не знаю ни одного сильного, даже откровенно либерального мыслителя, который бы не признавал, что главной внутренней сутью «развитых» западных систем, при всех изменениях, был и остается именно капитализм. Даже иной раз, как говорится, «социал–демократический». Пусть нынешний «развитый» капитализм уже с существенно корпоративной собственностью, с добавками «сетей», с отдельными коллективными ячейками (во внешней среде действующими все равно как частные), с более тонкой социальной политикой, с информационной «виртуальностью», «постиндустриальными» тенденциями, размытой стратификацией, хозяйственной интернетизацией, постмодернистским ароматом, наконец, главное, резко асимметрично глобализуемый и пр., но в главном не «плохой» или «хороший», а какой есть, именно капитализм, ибо доминанта капитала, частной собственности, рынка, денег, погони за прибылью и пр. остается неукоснительной. А эта доминанта, при всех изменениях и многообразиях, остается главным онтологическим признаком капитализма. В очень грубой аналогии с феодализмом, когда барщина уступила место оброку, «вульгарный» капитализм уступил место, скажем кратко, корпоративному, но в главном система осталась той же самой. Ну где вы видели, чтобы в «развитых» странах при любых изменениях торжество рыночной суеты вокруг денежек, капитала, прибыли было хоть на йоту поколеблено? Причем всюду – в крупнейшей промышленности, в малом и вовсе «уличном» бизнесе, в гигантской финансовой сфере, даже на свой манер в здравоохранении, образовании, науке, искусствах, спорте, СМИ, кинематографе и т.д.
Дурная полоса эвфемично «цивилизационного», «национал-государственного», «социал-демократического», «корпоративного», «модерного», «постмодерного», «информационного», «сетевого», «постиндустриального» и пр. исчезновения капитализма, конечно, теперь ослабляется (в науке, но не в политике, в коей про него предпочитают продолжать помалкивать). Капитализм вновь получил «право на существование». Но подчас опять уже с обратным перегибом его абсолютизации» (Цит. изд. т.1. с. 77).
Завершая тему критики А.С.Шушариным современной социологии, хотел бы заметить, что, во-первых, вряд ли корректно именовать хаосом разнообразие, множественность форм и направлений общественного сознания, а, во-вторых, что в процессе познания происходит диалектический процесс развития, сопровождающийся отрицанием отрицания, качественными переходами от простейших форм к все более сложным, что означает постепенное приближение к абсолютной истине.
В заключение «Введения» хотел бы также отметить часто встречающуюся у А.С.Шушарина противоречивость его утверждений и оценок. Наряду с абсолютно верными выводами в его труде нередко встречаются явно противоположные по смыслу, а также ошибочные утверждения, с чем мы в дальнейшем будем неоднократно сталкиваться.

1. Исходная гипотеза, или постановка вопроса
«Мы точно знаем, что сказано, но затрудняемся понять, о чем именно идет речь».
А.Лейенхувуд
«…буду писать, как понимаю, даже если никто из современников не поймет».
А.Шушарин
В первой главе А.С.Шушарин сформулировал контуры и самые существенные черты своей исходной гипотезы. Он писал, что «речь пойдет о социально-исторической, или революционно-социологической, или генерализующей, или «парадоксально-катастрофической», или новой мировоззренческой, или исходно-идеологической и т.д., рожденной «донаучным аналитическим актом» научной гипотезе. А чуть точнее – о комплексном гипотетическом и топологическом блоке, далее все более детализируемом и наращиваемом вплоть до<…>целостного логико-семантического паттерна уже нового социологического языка (сперва, конечно, как текста) во всем его предположительно, как говорится, необходимом и достаточном для дальнейшего научного «расширенного воспроизводства» объеме в неизбежно корректирующей идейной борьбе и в уже тоже обновляемом хаосе «среды» (Цит. изд. т.1. с.115).
Отметим основные черты гипотезы А.С.Шушарина, используя его же формулировки.
Во-первых, он подчеркнул, что « под глобалистикой здесь понимается когнитивное поле, в котором тематизируются именно всемирные, глобальные, планетарные явления, структуры, процессы, прогнозы, проблемы, угрозы. Иначе говоря, это область, где мысль бьется именно во всемирном, глобальном объекте постижения» (Цит. изд. т.1. с.94-95).
Во-вторых, он отметил, что «…только отношения и их возможные зреющие перемены обуславливают всю, в том числе и глобальную, проблематику современного мира» (Цит. изд. т.1. с.99). К этому важному пункту мы еще ниже вернемся.
В-третьих, он исходил из того, что «…человечество впервые вышло на уровень, когда в социальном познании научная, рациональная (в самом высоком смысле) аргументация ищется не вослед стихии уже экзистенционально заявившей о себе новой преобразующей (революционной) практики, а опережает ее» (Цит. изд. т.1. с. 102). Более того, он утверждал, ссылаясь на А.Ф. Зотова, что «…дилемма в чистом виде, «быть или не быть»; человечеству не выжить (уже не выжить!) без науки, без научного образования, без рационалистически ориентированного мировоззрения, которое питает философская культура» («Трансформация в современной цивилизации… »// ВФ, 2000, № 1, с. 20).
Правда, в этом пункте А.С.Шушарин противоречит сам себе, признавая за существующей гуманитарной наукой все-таки некоторые достижения. Однако далее он дезавуирует это свое утверждение, высказывая взаимоисключающие суждения о социологии, в том числе и марксистской. А в пятом томе он вообще уже писал об отставании социологии от процессов исторического развития. Короче, у А.С.Шушарина семь пятниц на неделе.
В-четвертых, несмотря на дифирамбы в адрес К.Маркса, А.С. Шушарин однозначно утверждает, что марксова теория «…уже не адекватна совершенно новой, даже во многом и капиталистической, но уже глобальной и еще непомерно более сложной реальности<…>теория современного мира в его критическом состоянии просто обязана по своей архитектуре, семантике и пр., так сказать, на порядок превзойти теорию Маркса. Но коли так, то и нынешняя глобалистика, несмотря на философские наработки и огромные эмпирические накопления, именно в теоретическом отношении сейчас безоговорочно находится в нулевом состоянии. Но какой «глобалист» в этом признается?» (Цит. изд. т.1. с.106). И еще одна очень важная цитата, характеризующая отношение А.С.Шушарина к марксизму: «Вообще к Марксу мы будем обращаться во всем нашем эскизе постоянно. По целому ряду причин. Во-первых, его теоретический прорыв («Капитал») как раз и именно в основаниях социологии был и остается беспрецедентным и непревзойденным. Во-вторых, с той, уже далекой поры, социология продвинулась «по всем фронтам», но как раз в основаниях по всем тем же «фронтам» стала невероятно запущенной. В-третьих, по меркам нынешних проблем теория Маркса оказалась уже крайне узкой, но по ключевой теоретической стратегии остается непререкаемой. Наконец, в-четвертых, в отличие от «Капитала» весь марксизм, затем и «марксизм-ленинизм», были столь мощными и комплексными идейными конгломератами, что очень многое здесь предстоит тщательно пересматривать, вкупе с обязательной защитой всего достойного от столь же конгломеративного антимарксизма. К тому же с учетом многих отдельных уже немарксистских наработок» (Цит. изд. т.1. с.116).
Далее А.С. Шушарин в отдельном параграфе разбирает проблему «ограниченности» теории К.Маркса. Вот что он писал: «Во-первых, Маркс рассмотрел только доминирующие формы (капиталистические) и только гомогенных (экономических) отношений, полностью опустив махины всех ранее снятых структур, отношений, процессов, образующих «самый толстый слой» (Ф.Бродель) или «докапиталистические подпорки» (Й.Шумпетер) производства и воспроизводства действительной жизни, к тому же сам «многослойный» (не говоря о тоже теоретически опущенной многоукладности, и вообще более сложных «социальных конструкциях). Ведь даже феодализма Маркс теоретически не затрагивал, а ведь именно его капитализм преодолевал, т.е. уничтожал его как историческую форму, но отнюдь не ликвидировал, а превосходил его производственную доминанту, и поныне неизвестную, но уже не в доминирующем, а в снятом виде вполне реальную во всех современных системах производства. То же относится и к ранее пройденным. На этот счет В.П.Макаренко точно замечает, что Маркс (и Вебер) не обратили «внимание на способы воспроизводства старого в новом или рассматривали эту проблему как второстепенную». Образно говоря, Маркс безупречно рассмотрел только капиталистический «слой» или «этаж» (условно скажем, четвертый) и тренд к следующему этажу в абстрактно отдельном социальном здании, но опустив другие «этажи», как и все менее высокие здания (не говоря об «архитектурных», культурных многообразиях).
Во-вторых, Маркс даже не затрагивал адаптивных и вообще других (нереволюционных) трендов развития капитализма<…>Хотя это весьма сложный вопрос, ибо упомянутый «резерв» оказался не только эндогенным, но и обусловленным строением неоколониализма или, по И.Валлерстайну, «мировой капиталистической системы» (МКС). Резко говоря, к примеру, в «социал-демократической» Швеции дела обстоят относительно благополучно далеко не только благодаря усилиям шведов, но и потому, что, скажем, в Конго дела обстоят крайне неблагополучно, несмотря на любые усилия конголезцев, ибо и Швеция, и Конго находятся на разных позициях в одной резко асимметричной мировой системе, которая к тому же, за исключением редких отдельных идей, теоретически (но именно теоретически, а не «драматургически») непрозрачна для всей современной социологии. Тем не менее, действительно Маркс ограничился только одним, революционным трендом, где он, как говорится, вне зависимости от воли и сознания людей, хотя и с существенной «ролью личности в истории», «сам пойдет». Так и «пошло», хоть и в нежданных ареалах, но уже на «пятый этаж» и почти на трети планеты. А что дальше – Маркс уже совершенно нипричём.
Потому же на самом деле в любой накатывающейся социальной бифуркации противоборствующих трендов всегда много. Так, например, уже во времена Маркса «работал» Ж. Гобино, да и вообще во второй половине того столетия нарастали расистские движения и воззрения. Более того, этот «расистский тренд», как предсказание почти по всей Европе (а в схожем содержании и в Японии), тоже подтвердился. И, кстати, заметим во вполне современном контексте возможных вероятий, что основные акторы расистского разворота были народы по тем временам именно достаточно «развитых» капиталистических стран (Италия, Германия, Япония). Но вот революционным этот ход капитализма никак не назовешь. Как и тоже совсем не рассмотренные Марксом эволюционные (нереволюционные) тренды развития капитализма. Между прочим, и в наши времена, к примеру, С.Хантингтон (с «битвой цивилизаций») тоже является выразителем, увы, одного из вполне реальных трендов. Но опять же его выявление, мягко говоря, слишком простовато, в сравнении с созданием «Капитала» (с революционным трендом).
В-третьих, теоретически не рассматривал Маркс и уже упоминавшихся экзогенных (межобщественных, известных как международные) отношений. Откуда затем в «марксизме», опять напомню, произошло превращение выуженных в его черновиках мыслей об этих отношениях в ложную догму их «вторичности», «производности», «перенесенности». А уж современных экзогенных структур и трендов по тем временам вообще еще не существовало.
Есть и ряд других областей социального бытия, Марксом в теории опущенных: все докапиталистические системы, их же снятые формы, религии, до сих пор теоретически непознанные «национальные субстанции», институциональные формы и др. Наконец, глубочайшей проблемой является фактор артефактности «Капитала», т.е. как, на каких «флангах», в какой мере он оказал влияние на ход самого дальнейшего исторического развития. Но в свете именно материалистического понимания истории эта проблема, повторюсь, совсем не так проста, как кажется.
Возникает вопрос, можно ли упомянутые опущения Марксом (особо всех неэкономических «слоев», более сложных социальных образований, нереволюционных трендов эволюции капитализма, экзогенных, тем более современных, структур) назвать ошибками. Да, если уж очень хочется, конечно, можно. Но вот только примерно в том же смысле, в каком, скажем, И. Ньютон опустил в своей теории электромагнитные, сильные, слабые взаимодействия, «элементарные частицы», теорию атомного ядра, релятивистские представления, квантово-волновой «дуализм», «красное смещение», «расширяющуюся вселенную», теперь и «раздувающуюся вселенную», «темную материю» и т.д. Сплошные «ошибки». Ату его! Да и, наконец, правильно ли называть многие перечисленные опущения Маркса ошибками, коли все эти опущения в теоретическом плане точно так же остаются в нынешней социологии и спустя, считай, полтораста лет? Но тогда причем здесь Маркс вообще? Так сказать, за полтораста лет опущенное никто не восполнил, а «виноват» Маркс. Совсем другое – возможные ошибки в самой теории («Капитал»). Но это настолько сложный вопрос, что его мы затронем много ниже.
Пока же главное (в смысле гипотезы и в части последующей идейной конструкции «идеального типа» тогдашнего «вульгарного» капитализма), что Маркс однозначно обозначил область «ученого незнания», или когнитивную сферу генерализации, – исходный пункт понимания идейной ситуации. Даже в подзаголовке названия книги! Критика тогдашней политической экономии. Вот это и была основная тогдашняя область «ученого незнания». Весьма обширная, заметим. К тому же и «критику» не стоит понимать упрощенно. В частности, предшествующий трем первым томам, четвертый том был действительно предварительным опорно-критическим анализом («Теории прибавочной стоимости»), но сами первые три тома были уже не буквально критическим материалом, а революционной теорией, лишь тем самым и критичной по отношению к тогдашней политэкономии» (Цит. изд. т.1. с.120-121).
Что касается первого критического замечания, то А.С.Шушарин, видимо, просто пренебрег публикацией «К.Маркс. Экономические рукописи 1857-1861 гг. М.: Издательство политической литературы. Часть I. 1980. Раздел «Формы, предшествующие капиталистическому производству»). А.С.Шушарин здесь воспроизводит несостоятельные аргументы противников формационной концепции периодизации истории человеческого общества, разобранные мною детально в параграфе 2..2. монографии «К общей теории политической экономии». В отношении второго и третьего замечаний в адрес марксизма замечу лишь, что К.Маркс был ученым, а не пророком и ясновидцем. Он не мог и не должен был предвидеть в середине девятнадцатого века все конкретные события, тренды, явления последующих веков. Достаточно того, что он создал философию исторического материализма, которая позволяет осуществлять научное познание действительности во всем ее многообразии, что наглядно продемонстрировали работы таких марксистов, как В.Ленин, Роза Люксембург и т.д.
В-пятых, создавая свою гипотезу, А.С.Шушарин волей-неволей, исходя из глобалистского подхода, должен был определиться с понятием «мироустройство». По этому поводу он писал следующее: «Под мироустройством, в отличие от относительно (а то и бурно) переменчивых политических порядков, всего миропорядка или госстроения, даже странового (от слова «страна») строения социума, понимается некая, пока неведомая, сложнейшая, гетерархическая (полиархическая), система структур (отношений) «производства и воспроизводства действительной жизни». Своего рода «система систем» производства всего современного социума, собственно и лежащая в основе изменчивых политических порядков, миропорядка, госстроения мира. Но это, пожалуй, тривиально. Разве что с четкой, насколько это возможно метафорически, однозначностью. Кратко говоря, чтоб не плодить лишних слов, основной «онтологический» объект познания – мироустройство современного социума. И все тут» (Цит. изд. т.1. с.124). Кстати, в этой формулировке он использовал марксистский методологический прием, когда писал о «производстве и воспроизводстве действительной жизни». Недаром эти слова он взял в кавычки, ибо они принадлежат К.Марксу. Характеризуя основные черты мироустройства, А.С.Шушарин совершенно справедливо заметил, что «…человечества как общества в принципе еще нет. И если оно не сложится, человечество не выживет. Верно и обратное: человечество выживет, только если оно сложится именно как общество» (Цит. изд. т.1. с.127). И далее он писал: «Но если коммунистический «проект» такого мирового общества безоговорочно провалился (оставаясь лишь в ушедших в затухающие маргиналии утопиях), то западный «вариант», как это уже всем, кроме самых упорных, ясно, тем более вообще катастрофичен. Вот такая катавасия набегает вокруг «основного вопроса» социологии «как возможно общество» ( Цит. изд. т.1. с.128).
Конечно, под «коммунистическим проектом» можно понимать все, что заблагорассудится, однако спрашивается, не поспешил ли А.С.Шушарин похоронить коммунизм в интерпретации К.Маркса, а именно, как общественную формацию, неизбежно следующую за капитализмом. Напомню логику К.Маркса, который, как настоящий ученый, не занимался пророчествами и гаданиями на кофейной гуще, а исследуя природу капиталистического способа производства, пришел к выводу, что развитие производительных сил рано или поздно разорвет оковы, препятствующие прогрессу. С крахом капиталистической системы воспроизводства завершится и предыстория человечества, а силы, господствовавшие до сих пор над людьми, поступят наконец-то под их контроль.
В-шестых, А.С.Шушарин включил в состав своей гипотезы и следующее важное положение: «…это зреющее бифуркационное, т.е. гипостазируемое как еще предбифуркационное, состояние помимо статики включает в себя же множество противоборствующих, а потому разновариантных и разновероятностных, возможных траекторий, т.е. уже реальных трендов в их широком наборе от катастрофических до спасительных, восходящих» (Цит. изд. т.1. с.129).
В-седьмых, А.С.Шушарин на стр.138 отмечает, что его гипотеза материалистична и неодиалектична, революционна. Гипотеза «…уже категорически отмежевывает подход от всех эволюционистских или метафизических (в «старом» значении не диалектичной рационалистичности) версий, тем паче от простоватости здравого смысла.
Тем не менее, и в простой форме гипотезы вполне можно повторить известную мысль легкого на руку Ф. Энгельса, что «Для диалектической философии нет ничего раз навсегда установленного<..>кроме бесконечного восхождения от низшего к высшему» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 276.).
Подводя итог содержанию первой главы, названной «Обозначение перемен», А.С.Шушарин писал: «Ведь, по сути, мы без всяких стеснений перефразировали смысл известного постановочно ключевого предложения из первого предисловия Маркса к «Капиталу»: целью является открыть «закон движения современного общества», разве что «закон» более сложный, бифуркационный, и, главное, уже совсем не «общества», а всего социума с общими «инфернальными» мироосновами, но и с массой самых разных «обществ», увязанных в одну «мировую систему» (МС), каковая как еще сообщество и находится в «муках родов» уже мирового общества. Но вот ниже мы увидим, что как раз следующая детализация гипотезы и образует пока буквально «топологическую драму» всей нынешней социологии, а заодно и философии» (Цит. изд. т.1. с.175-176).
Перед тем, как перейти к анализу второй главы, следует остановиться еще на вопросе о применении А.С.Шушариным понятия «отношения». На стр. 99 А.С.Шушарин отмечает, что «…во всем этом огромном и, даже можно сказать, эмпирически замечательном, массиве «глобальных представлений» (подходы, угрозы, «просветы», даже всевозможные расчеты, параметры, нормативы, прогнозы и пр.) многие авторы еще не отдают себе отчета в том, чт? такое именно социальная теория, в основе своей имеющая дело с отношениями людей и их огромных совокупностей («народов»). «Глобалисты» же этого слова («отношения») вообще не знают. Ни в одной из работ я его вообще не встречал. Как и во всех трудах о так называемой «мировой экономике», с уймой цифири, но без всяких отношений. Даже в сильном журнале с прямо соответствующим названием «Мировая экономика и международные отношения» само слово «отношения» проскальзывает изредка и не более чем риторично. Между тем именно и только отношения и их возможные зреющие перемены обуславливают всю, в том числе и глобальную, проблематику современного мира». Понимание А.С.Шушарином важности категории «отношения» в системе социологических знаний кроется в вольном или невольном признании им верности философии исторического материализма. По этому поводу он писал следующее: «Отношения у Гегеля (абстрактно) и у Маркса (конкретно) это не «отношения» между любыми всегда субъектными агентами (в частности, классами), а материальный субстрат данной системы, ядро ее структуры, отношение между ее же «частями», если угодно в привычных терминах, основное отношение, лишь проявляющееся в уже межсубъектных отношениях» (Цит. изд. т.1. с.100). Подтверждением этого моего вывода о фактическом признании (как обычно, с оговорками и дополнениями) А.С.Шушариным философии исторического материализма служит и следующий абзац: «Ранее упомянутые архаичный, «визуальный» расизм, вообще ксенофобная, любая опасная агрессивность, этническая, метаэтническая, религиозная, социальная (в смысле разных социальных систем, страт, классов) нетерпимость, а равно шовинизм, эгоизм малых наций, экспансивность лидеров, державная самоценность, лишь внешне изменившийся империализм, изолятность, сепаратизм, терроризм и пр., обусловлены отнюдь не «природой человека» или «природой народов», а заходящими в предел отношениями людей или экзогенными отношениями все того же производства и воспроизводства действительной жизни. А именно, в наших терминах, отношениями эгокультурности. Эти отношения эгокультурности (или просто эгокультурность) и образуют самые глубокие мироосновы («основное отношение») всего мироустройства все более беснующегося мира. Они и обуславливают все формы всё более бессмысленной и чреватой гонки культур, во всех сферах этой гонки – от «порчи» генофонда, деградации личностного начала, изощренно нарастающей гонки вооружений, демографических асимметрий, новой работорговли и беспардонного неоколониализма («дьявольский насос»), депопуляций и перенаселений, стихийных миграций, «экологической агрессии», территориальных экспансий и асимметрий натуральных потоков, капиталистической эксплуатации, вплоть до верхушечных «постиндустриализмов», и лишь проявляющиеся в упомянутых «поведениях» народов и стран нынешнего социума. ТНК, новейшие ТНБ (транснациональные банки), ТСА (транснациональные альянсы) и ТНС (транснациональные сети), преследуя частный (корпоративный) интерес, потому иногда конфликтуя с родными государствами, тем не менее расположением материнских контор, активов, аналитических центров, «рубильников» сетей (Л.А.Мясникова), сполна работают только на «своих» или группы «своих» (Цит. изд. т.1. с.126).
Как я уже выше писал, создавая свою метатеорию, а именно «полилектический материализм», как полилогическое и постистматовское (в частности, постформационное) видение современности и общественного развития» (Цит. изд. т.1. с.695), А.С.Шушарин вместо использования сложившейся в философии исторического материализма терминологии изобретает новые термины и формулировки. Характерным примером, о котором следует сказать, является замена выражения «отношения, складывающиеся в общественном производстве своей жизни», сформулированного К.Марксом в предисловии «К критике политической экономии», на «отношения эгокультурности (или просто эгокультурность»). Видимо, А.С.Шушарин был убежден в том, что подобная замена углубляет, расширяет, развивает традиционно используемое в историческом материализме выражение. Однако, к сожалению, подобная «модернизация», на мой взгляд, не только обедняет, но более того – искажает суть философии марксизма. Дело в том, что формулировка, введенная в оборот К.Марксом в 1859 году, является универсальной, всеохватывающей по своему смыслу все виды отношений между людьми в процессе производства их жизни. А термин «эгокультурность» сводит эти отношения только к разряду отношений, основанных на эгоизме людей. К примеру, разве отношения людей в первобытной общине покоились на эгоизме? Если бы это было так, то история человечества вообще не состоялась бы и завершилась уже в первобытную эпоху. Как мы увидим при критическом анализе содержания последующих томов, А.С.Шушарин, признавая важность понятия «отношение» был далеко непоследователен не только в применении данного понятия, а нередко вообще игнорировал его.
Вторая глава А.С.Шушариным посвящена уточнению исходной гипотезы. С этой целью он решил определить, что относится к постклассической диалектике (полилектике) и что «набежало» в самой философии после гегелевской диалектики, имея при этом в виду философию в основаниях социологии.
Вот как А.С.Шушарин прокомментировал этот процесс развития философии: «Трудному становлению новой философии (как неодиалектики или даже постдиамата, теперь уже будем говорить – как полилектики или даже полимата) мы обязаны, прежде всего, или более всего, или, наконец, заметнее всего, естествознанию, безразлично, разрабатывали ли эти вопросы философы или неизбежно философствующие естественники. Точнее сказать, что изменения в общественной жизни, в производительных силах, толкали всегда несколько более свободное от инертных идеологий (и «обществоведений») естествознание на развитие некоторых «общих» представлений о мире. Хотя, конечно, фронт истоков нынешних перемен куда шире; из новообразующих в философии нельзя исключить, например, филологию, этнологию, психологию, искусствоведение, наконец, саму историю. Просто естествознание, видимо, поудачливее в своих выражениях» (Цит. изд. т.1. с.185).
Далее А.С.Шушарин перечисляет те перемены, которые произошли в основах философии в послегегелевский период. К их числу он относит: идеи негэнтропийных процессов, теорию относительности, принцип дополнительности, кибернетику, многие общие теории систем (ОТС), усложняющиеся теории информации, управления, катастроф, бифуркаций, динамических иерархических систем, синергетику, диатропику, идеи гомеостазиса, равновесий, синтетическую теорию эволюции, глобальный или универсальный эволюционизм, теории самоорганизации, сложности, нелинейных, «открытых» систем, саморазвивающихся систем, идеи хаоса и порядка, диссипативных, неустойчивых, неравновесных, нестабильных состояний и процессов и пр. «…сюда же следует отнести, - писал А.С.Шушарин, - былую у нас, хотя и считавшуюся «философски-периферийной», тематику так называемых «общенаучных понятий»: структура, функция, информация, многоуровневость (слово «иерархия», так сказать, легитимно считалось чуть ли не ругательным и не разрешалось как, между прочим, и сейчас, например, в вопросах укрепления «вертикали» власти), линейность, нелинейность, изоморфизм, ортогональность, гомогенность, гетерогенность, симметрия, асимметрия, бифуркация, аттрактор и т.д., и т.п. Вот все такого рода «общенаучные понятия» стихийно «вылезали» везде и всюду, но стандартная, ортодоксальная философия отторгала их, «не пущая» на свой «категориальный» Олимп» (Цит. изд. т.1 с.186). К сожалению, А.С.Шушарин ограничился лишь простым перечислением элементов т.н. «неодиалектики», не представив читателям ее как систему, не показав взаимодействия прежних и новых элементов в рамках т.н. «постдиамата». Да и многие перечисленные им законы и категории практически в его работе не использовались.
Дальнейшие пояснения А.С.Шушариным понятия «философия» мало что проясняют. Так, он констатировал, что «…в некоем одном, достаточно ясном и извечном смысле философия суть «проблематизация», так сказать, передний «фронт» поисковой (во всяком случае, разумно «сомневающейся») мысли. В зависимости от контекста так и будем называть это явление новообразовательный поиск, проблематизация» (Цит. изд. т.1. с.199). Далее он определил философию как общую культуру мышления. При этом А.С.Шушарин подчеркнул, что «…институциализированная философия (в этом смысле как наука или «умственная» отрасль, институт) неизбежно определенным образом идеологизируется в данной социальной системе, но это вовсе не отменяет собственную суть философии как культуры мышления» (Цит. изд. т.1. с.209). В буржуазном обществе философия является служанкой бизнеса. Что же касается «марксистско-ленинской философии», то она, по словам А.С.Шушарина, также была служанкой, но «уже постбизнесных структур производства» (Цит. изд. т.1. с.214)).
Словом, А.С.Шушарин совершенно не прояснил, в чем же заключается суть новой философии, не раскрыл, что он понимает под «неодиалектикой» в отличие от диалектического материализма. Ведь и прежняя философия (диамат) была нацелена на поиск истины, а также выполняла функцию «культуры мышления», являясь методологией познавательного процесса.
Далее А.С.Шушарин, ломясь в распахнутую дверь, торжественно объявил, что метатеоретическая позиция обязана непременно связать воедино три основных аспекта – онтологию, гносеологию и методологию.
Что касается онтологии, то А.С.Шушарин придерживался мнения, что следует избегать с одной стороны, «…океанического, условно говоря, неоидеализма (феноменологизма, смысловедения, «духологизма», символогизма, «менталоведения» и т.д.) как своего рода всемирного новоявленного деперсонализированного «Гегеля» (в известном марксистском смысле идеалистической «системы», а не диалектического «метода») исполинских масштабов» (Цит. изд. т.1. с.228-229). А с другой стороны, он утверждал, что «…мы отвлекаемся от всего столь же океанического сонма «человековедческих» (абстрактно-гуманистических, первочеловеческих, «природочеловеческих», общечеловеческих, неофрейдистских, соцбиологических, геносоциальных, даже «народологических», «нациологических» и пр.) подходов как от уже другой гигантской акциденции широкого «неоантропологизма» своего рода тоже исполинского, всемирного новоявленного «Фейербаха», кратко говоря, выводящего социальное из непреложных свойств человека, а теперь еще этносов, элит, народов, наций. Заметьте бесконечные исследования всяких либидо, «психопрактик», антропологий, «природы человека», «свойств народов», «этносов» и пр. Так сказать, у Фейербаха «человек есть то, что он ест», а в неоантропологизме лишь заметно пошире: человек или даже народ ест то, что им очень хочется. Не только покушать, а и, скажем, влюбиться или убить, развлечься или «повкалывать», сдружиться или повоевать и т.д. (Цит. изд. т.1. с.229-230). Кстати, что касается концепции Л.Н.Гумилева, то А.С. Шушарин ее также отнес к неоантропологизму, лишь более крупного, пассионарного масштаба.
В качестве онтологического эталона оснований критической теории А.С Шушарин называет позицию К.Маркса и Ф.Энгельса. Он цитирует следующие слова Ф.Энгельса: ««Мы спрашиваем, не смехотворно ли поднимать шум на весь мир призывами к революции… без знания и учета действительных отношений» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 4, с. 271.). Отношений, заметим, т.е. основных «тяжеловесных» материалов социального бытия, а не «проектов» (Цит. изд. т.1. с.236-237). И добавляет при этом: «…новая, полилогическая социальная философия возможна только вкупе с генерализованной онтологией, со своего рода удесятеренным «Капиталом». Что, однако, не должно пугать таким же семантическим объемом. Современный метатеоретизм компактизирует эти объемы» (Цит. изд. т.1. с.242). Правда, до сих пор такого «компактирования» у А.С.Шушарина не наблюдалось, пожалуй, даже наоборот.
В отношении постклассической гносеологии А.С.Шушарин придерживался следующей позиции: «…генерализованная «онтология» ведет и (с обратностями, конечно) к генерализованной «гносеологии», от гносеологической классики (разумеется, тоже не исчезающей, а снимаемой) к гигантской проблематике поднимающихся махин «философии познания», социологии познания, социального познания, религиоведения, идеологоведения, науковедения, семиологии, семиотики, рефлексологий, когнитивных наук или, кратко, когнитологии» (Цит. изд. т.1. с.244).
Анализируя методологию социологии А.С.Шушарин насчитал свыше сотни «методологических измов», оценивая существующую в научном мире ситуацию как явно больной методологический хаос. В то же время он заявил, что нельзя ни в коем случае отказываться от рациональных достижений предшествующих поколений, хотя это в принципе совершенно верное положение, по-моему, несовместимо с той огульной критикой, которую А.С.Шушарин обрушивает в пылу гневной полемики на головы несчастных коллег-философов. Да и его отношение к марксистской философии лишено по существу преемственности. И затем следует голословное заявление, что полилектика «еще более материалистична и диалектична, чем «диамат»; святей, выходит, самого Папы римского» (Цит. изд. т.1. с.260). И вновь он отмечает достижения марксистской философии, утверждая, что ««Исторический материализм», к примеру, некогда известный именно как крупная формула метода, суть концептуальный афоризм, выражавший объективную кумулятивную динамику общественного развития, а тем самым, так сказать, радикальный контраст теории Маркса по отношению к тогда еще преобладавшим и хорошо известным «неисторизму» и «субъективизму» (идеализму, политицизму и пр.)» (Цит. изд. т.1. с.252). Для него подлинным классиком был и остается только один философ – К.Маркс. Он подчеркнул, что без «…постмарксовой генерализации социологии валимся назад, в западную «доньютоновскую стадию» в ее ныне одновременно предельно хаотизированном «постньютоновской» кашей виде» (Цит. изд. т.1. с.264-265). Спору нет, слова красивые, но на практике он своей полилогией отверг исторический материализм.
Касаясь методологии социологической науки, А.С.Шушарин отметил, что «…поэтому еще раз подчеркну, любые в самом широком смысле «физические» стороны бытия (материалы, орудия, механизмы, машины, автоматы; техника, технологии; потоки вещества, энергии, сигналов; силы органические, химические, механические, электрические, электронные, ядерные и пр.) в совокупности, конечно, безусловно, составляют глубинные моменты содержания развития, если здесь применить известную терминологию, производительных сил, но непосредственно не являются основанием социального развития и перемен. Простоваты уж очень, мягко говоря, любые таковые основания. Скажем, великий афоризм Маркса (водяная мельница – феодализм) надо понимать как общую логику детерминации общественных форм, но ни в коей мере буквально. В литературе вообще известна уйма восходящих цепей в развитии производительных сил. К примеру: огонь, лук и стрела, доместикация, гончарный круг, колесо, бронза, железо, «водяная мельница» и т.д., вплоть до пара, электричества, атомной энергии, аэрокосмизма и пр. И эти цепи, выражая материальную логику развития производительных сил, могут сколько угодно детализироваться или укрупняться, но непосредственно не являются основаниями общественных состояний и развития. А потому и к тому ж и вполне «электрифицированные» общества могут превращаться в скотские, и собиратели могут жить вполне по-человечески. В точности потому же, скажем, ставки на «устранение механического труда» (Р. Косолапов, И. Хлебников), а не его долгое, к тому же своего рода лишь асимптотическое, снятие, его «автоматизацией» мало того что для обозримого будущего еще иллюзорны, но пока ничуть не гарантируют того, что и бойни меж людьми будут происходить «автоматизированными» же средствами. Как оно до сей поры и было с «прогрессом техники», так сказать, с «физическими» успехами производства. Примерно также оно, увы, уже начинает прорисовываться во вполне прорабатываемых «компьютерно-информационных войнах». Физический же генезис негэнтропийных идей ценен самым главным, прежде всего самим материалистическим духом «естественного историзма», но вовсе не сам по себе, хотя бы еще потому, что философское просто обязано по сути своей быть метафорически открытым, выходить за пределы всякого данного, в том числе, кстати, и наличного физического, знания» (Цит. изд. т.1 с.280-281). Яснее не скажешь. Для него производительные силы, да и вообще способ производства, также как и общественные формации, как это со всей очевидностью проявится в последующих четырех томах, не являются основанием социального развития и перемен.
Что касается диалектического закона «перехода количественных изменений в качественные», то А.С.Шушарин считал его с точки зрения новых знаний слишком тощим. И обращаясь к проблеме негэнтропийного, он писал: «…пока в самой общей, философской метафорической форме негэнтропийное предстает как постоянное поддержание состояний и, восходяще, как возрастание многообразий и их связности в анизотропии развития по сложности» (Цит. изд. т.1 с.283).
Следующей сложной проблемой философии А.С.Шушарин считал проблему «целенаправленности», называя ее вслед за Л.Берталанфи «безобразной головой гидры». Его позиция в этом вопросе совершенно однозначна: он отрицал, что любые новообразовательные процессы телеологичны («Сами-то люди, можно сказать, почти насквозь и сплошняком «телеологичны», но только не само общественное развитие» (Цит. изд. т.1 с.286). И добавляет: «В общем, негэнтропийное возрастание сложности имеет не направленную, а восходяще интенсивную «фигуру» анизотропии развития; это развитие, образно говоря, не строит что-то «заданное», не движется к чему-то, а прорывает, преодолевает что-то уже отжившее, стопорящее, угрожающее самому дальнейшему существованию, отталкивается от него, усложняет, генерализует, превосходит и метаморфируя снимает его, хотя и часто в субъективной форме горячо желанных целей, проектов и стремлений. Цыпленок начинает изнутри долбить скорлупу не для того, чтобы поскорей стать петухом или курицей («направленность», «вектор»), а преодолевает ставшее ограничивающим препятствие» (Цит. изд. т.1 с.287).
Рассуждая об историзме, необратимости исторических процессов, А.С.Шушарин справедливо замечает, что «Марксизм стал метафорически выражать этот же самый историзм как восходящий естественно-исторический процесс (опять напомню, отнюдь и не «отменяющий» влияния людских раздумий и деяний, а также сбоев, откатов)» (Цит. изд. т.1 с.287-288). Однако я никак не могу согласиться с его утверждением, что «…старая, в частности формационная, «периодизация» в чем-то явно и безусловно рушится» (там же). Я этот вопрос подробно разобрал во 2-ой главе монографии «К общей теории политической экономии» и здесь нет смысла повторяться. И вообще еще раз следует заметить, что А.С.Шушарин, несмотря на призывы к сохранению преемственности в науке, нередко впадает в крайность – тотальное отрицание всего и вся (он сам откровенно писал, что «…ни одному наличному социальному понятию, ни одной из многих наук мы поневоле не верим, как просто не содержащим нового знания)» (Цит. изд. т.1.с. 333-334). Ставя под сомнение формационную периодизацию истории, он должен был бы предложить какую-то альтернативу с соответствующей аргументацией, а не заявлять на весь мир, что она явно и безусловно «рухнула». Размахивание дубинкой налево и направо в науке, скажем мягко, - метод далеко не оптимальный. Если, А.С.Шушарин не согласен с тем, что в науке существуют абсолютные истины, что дважды два – это четыре, то для этого надо иметь веские основания, о которых следовало бы сообщить читателям.
Что же касается содержания развернутой формы его гипотезы, которая, по словам А.С.Шушарина «…есть не что иное, как авторская философия (если угодно – полилектическая предпредметная или перепредметная проблематизация) современности, где-то далее продолженная уже как «постистмат», а далее как «внутренняя форма» уже самой теории, полилогии нынешнего мира» (Цит. изд. т.1.с.334). Суть своей философии он сформулировал довольно четко: «Современный социальный мир достиг такого состояния стихийной «космической» силы, что в итоге он уже на эволюцию не способен; он или сгорает в хаосе разрушений, войн, в результате подкарауливающего в любой точке планеты случая всеобщей ядерной или иной катастрофы, или находит революционное спасение, начиная с восходящего преодоления пока лишь быстро разлагающейся, но далеко еще не преодоленной плановой (отраслевой, линейной) формы.
Бифуркация в этом отношении «свертывается», превращается в два пучка траекторий: более или менее быстрой эволюционной гибели или революционного спасения на основе познания самого себя, т.е. доброго искусства, толерантных религий и, главное, научного Знания. Если угодно, мир, подошедший к пределу, или пропасти, запутавшись в научном рационализме (в действительности – в отживших формах рациональности), может найти спасение только с помощью науки. Но уже совсем Новой Науки – социальной» (Цит. изд. т.1.с.328-329).
Я в своей монографии «Мир на перекрестке четырех дорог. Прогноз судьбы человечества» пришел к выводу о существовании не двух, а четырех вариантов. Вот что я писал в Заключении к названной книге: «Как показал анализ, по крайней мере, две пары единства противоположностей могут определять траекторию будущего человечества.
Первая пара – это, с одной стороны, всемирная катастрофа (экологическая или военная, или та и другая вместе; я исключаю из рассмотрения космический вариант катастрофы, который не связан с закономерностями развития человеческой цивилизации, однако, тем не менее, вполне вероятен), а с другой – т.н. общество ноосферы.
Вторая пара – это единство противоположностей между глобальным капитализмом и глобальным демократическим социализмом.
Можно сформулировать эту мысль и по другому: глобальный капитализм, который сегодня является господствующей на Земле формой общественного воспроизводства, не является вершиной цивилизации, созданной Homo Sapiens, т.е. концом истории, а содержит в потенции четыре варианта будущего человечества.
Каждая пара противоположностей является многослойной и многофакторной. Содержание каждой из двух названных пар противоречий формируется под воздействием всех сфер жизнедеятельности человека: производительных сил, экономических отношений, общественного сознания. Все вышеназванные сферы общественной жизни находятся во взаимодействии, определяя сложнейшую ткань взаимосвязей в рамках данного единства противоположностей. В процессе взаимодействия всех трех потоков объективные тенденции развития (закономерности) переплетаются с бесчисленным множеством случайных факторов. Другими словами, каждый акт (шаг) процесса в любой из сфер многогранен и нет т.н.”чистых” актов. Они существуют только в абстракции. А в реальной жизни в любом действии (акте, шаге) участвует вся гамма отношений (технологических, экономических, научных, политических, этических и т.п.), опутанных к тому же сетью случайностей. Именно поэтому предсказать сегодня с абсолютной уверенностью какой из вышеназванных четырех вариантов состоится - в принципе невозможно. Производительные силы, созданные капиталистическим производством благодаря научно-техническому прогрессу, к началу XXI века, впервые в истории открыли перед человечеством перспективу разрешения вековых острейших социальных проблем, однако в то же время подвели его к той грани, за которой стоит реальная угроза полной деградации или даже самоуничтожения рода человеческого из-за возможной экологической катастрофы или же войны с применением оружия массового поражения, виды которого множатся с каждым днем. Это противоречие, несомненно, рано или поздно будет разрешено, а вот каким образом (ибо, повторяю, мы имеем дело с многовариантностью бифуркации) – это зависит, подчеркиваю вновь, от активной позиции Разума (Н.Моисеев также считал, что только Разум в состоянии создать «скрепы» обеспечения будущего, ограничивающие разрушительную мощь стихийных процессов). К счастью, в мире все большее число людей приходят к осознанию той простой истины, что отрицание социалистической идеи и аморально, и антинаучно. Этот факт сам по себе является важнейшим условием благополучного разрешения отмеченного выше противоречия. Позитивный Разум в содружестве с Высокой Нравственностью должен (и я надеюсь) сможет сделать все, чтобы развитие истории привело человечество в гавань демократического социализма».
Что же касается сути т.н. развернутой формы гипотезы А.С.Шушарина, то совершенно не понятно его утверждение о том, что революционное спасение человечества возможно только на пути восходящего преодоления «далеко еще не преодоленной (отраслевой, линейной) плановой формы». Если это не описка, тогда это утверждение никак не вяжется с его дифирамбами в адрес К.Маркса.
В третьей главе А.С.Шушарин продолжил исследования, как он выразился, «подступов» к своей гипотезе, подробно остановившись на проблемах гносеологии (когнитологии)». При этом он отметил, что «обращаясь к рефлексии о социальном познании или к вопросам когнитологии, мы, как и с философией, имеем в виду только социологический контекст, т.е. обращаемся не к когнитологии во всей ее громадности, а только к «когнитологии для социологии». Даже точнее, для ее оснований» (Цит. изд. т.1.с.338-339). А.С.Шушарин, обосновывая свое понимание основ гносеологии, писал что «…социально-политическая или политологическая рефлексия (анализ социально-субъектный, «классовый», «национальный», партийно-политический, идейный, научно-идеологический и т.д.) в разумных формах возможна только на основе уже некоторой теории материальных основ происходящего. Таковая теория на классическом марксистском этапе была исторически ограниченна, монологична, «бинарна» (хотя примерно такова же была и реальная «выпуклость» доминирующих противоречий тогдашнего изучаемого критического состояния). Тем не менее, это уже необратимо установленный вид рефлексии, без коей невозможно ни одно грамотное социально–политическое и политологическое рассуждение» (Цит. изд. т.1.с.337). В связи с этим принципиальным выводом он приводит следующее высказывание К.Маркса: «…в исторических битвах следует проводить различие между фразами и иллюзиями партий и их действительной природой, их действительными интересами и представлениями о себе и их реальной сущностью» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 8, с. 145).
Что касается утверждения А.С.Шушарина об исторической ограниченности материалистического обоснования марксизмом явлений общественной жизни, в том числе и в сфере общественного сознания, то оно является просто абсурдным, ибо материализм не может быть в принципе ограниченным. Между материализмом и идеализмом отсутствуют какие-то промежуточные формы. Или – или. Третьего не может быть в принципе. Материализм не может быть частично идеалистическим, и наоборот.
А.С.Шушарин называл в свое время политическую экономию «основой основ» социологии, критикуя решение ВАК?а об ее исключении из перечня подразделов экономической науки и переименовании ее в «экономическую теорию». Таким образом, заключает А.С.Шушарин, марксистская теория попала в ординарный ряд буржуазных школ наряду с «меркантилизмом», «классикой», «маржинализмом» и др. «Как говорится, обалдеть можно, так как эта «марксистская теория» принципиально оппозиционна всем прочим» (Цит. изд. т.1.с.353). Весьма любопытно и сравнение А.С.Шушариным теоретических взглядов К.Маркса и Поппера. Он по этому поводу писал: «…кстати, социальные предпосылки современного манипулирования это и суть господствующие производственные отношения. Но вот если «критицизм» Поппера пусть даже был успешным в гносеологии, то Марксов «критицизм» был сполна погружен в онтологию отношений, в части которой Поппер не произнес ничего существенного (кроме иногда даже, увы, критиканства). Да и вообще «рациональный критицизм» Маркса был революционен, а у Поппера эволюционен, что уже огромная разница» (Цит. изд. т.1.с.394).
Далее А.С.Шушарин предпринял попытку разобраться в фундаментальных проблемах гносеологии. Однако я не намерен уходить в сторону от основного русла его произведения, поэтому ограничусь только отдельными замечаниями по поводу «когнитивной рефлексии».
Вряд ли можно согласиться с его утверждениями о том, что истины даже в идеале «одной и только одной» быть никак не может (с.363); что познание должно быть максимально свободно от давления практики, а фундаментальное познание в его «чистом виде» абсолютно самоценно и совершенно не имеет значения, насколько новое знание окажется понятным, доступным и полезным (с.364); что фундаментальное знание характеризуется тем, что не опирается на другое научное знание (с.366). Или чего стоит, например, такое утверждение: «Теория в чистом виде имеет определенность значений, но как таковая не имеет ни тени связи с объективностью, никакого смысла! Теорию Ньютона, в частности, ничто не мешает применить к изучению, скажем, государства, придавая понятиям механики смысл каких-то политических явлений, при все том же строгом понятийном механическом значении» (Цит. изд. т.1.с.382). А.Зиновьев уже применил эту методику к человеческому обществу, сравнивая его то с муравейником, то с организмом Гаргантюа. Интересно, как можно языком механики описать взаимодействие наемного работника и капиталиста?
И еще одно критическое замечание в адрес А.С.Шушарина, который, как это водится, часто противоречит сам себе. С одной стороны, он то возносит «Капитал» К.Маркса до небес, то низводит его до произведения, описывающего «…только гомогенные отношения «вульгарного капитализма» середины позапрошлого века в «отдельно взятой стране» «маленького уголка Европы»» (Цит. изд. т.1.с.448). Иногда складывается впечатление, что А.С.Шушарина в пылу самозабвенного, упоительного словоизвержения «заносит» не в ту сторону, и он просто не замечает того, что безнадежно запутывается в противоречиях.
Завершая рассмотрение содержания третьей главы, повторяю, посвященной проблемам когнитологии, хочу отметить ряд его мыслей, которые, справедливости ради, следует сказать, довольно точно характеризуют отдельные характерные социальные явления современной истории.
Первое – о влиянии массового сознания на исторический процесс. Так, например, А.С.Шушарин верно подметил, что «…в социальной когнитивности особо существенны еще границы, или пределы, рефлексивности, совсем не тождественные упомянутым интеллектуальным иерархиям. Преодолеваются же эти самые тяжелые пределы революционностью мышления и действия, в том числе и в обучении, познании, наконец, в общественной практике, когда наличное (знание, обстоятельства) предстает подлежащим преобразованиям. К примеру, и говоря здесь очень кратко, нереволюционные – будь то раб, крепостной, пролетарий – могут сколько угодно бунтовать, протестовать и пр., но пока они не пересознают себя же как пассивных (и наиболее массовых) носителей отживших же порядков, они еще находятся в пределах рефлексивности. И только с преодолением этих пределов они сознают, что отнюдь не только «другие виноваты» в отживших порядках, но и они сами, а тем самым и революционно «изменяют самих себя»» (Цит. изд. т.1.с.379-380). Или та же мысль, но выраженная короче и почти без словесной «зауми», которая вообще присуща стилю А.С.Шушарина: «…даже бунтующий, но еще вовсе не революционный, скажем, раб, крепостной, пролетарий находится в том же рефлексивном пределе. Все являются, пусть даже пассивными, «одобрянтами» данной системы» (Цит. изд. т.1.с.430).
Второе – о формировании массового сознания А.С.Шушарин писал следующее: «...потребность в новом знании, чувственная почва для идейных перемен, их «ожидания», складываются внеинтеллектуально в результате шатающегося, но и восходящего (по многим ступеням от бытового, локального, бунтарского, партикулярного и пр. к новому всеобщему интересу, в том числе и к самому Знанию) революционного опыта масс, удач и поражений, успехов и разочарований, подъемов и провалов, ожесточений условиями жизни и стихийных ростков уже новой хозяйственной практики. Против лома нет приема. Массы учатся всегда не по «книжкам» (Ленин), а только с помощью их на основе самого меняющегося бытия и собственной практики, в результате чего, говоря словами теолога Меца, происходит «преображение сердец». «В коммунизм из книжки верят средне, – к примеру, жестко писал В. Маяковский. – Мало ли, что в книжке можно намолоть». Сперва самому нужно «перемолоться», преодолеть рефлексивный предел, стать из пролетария, согласного с порядками, уже эти же порядки «атакующим классом» (В. Маяковский). Без всего этого, как уже новых, восходящих смыслов бытия (соответственно и новых символов, вокабул, докс и пр.) для людей, и самые блестящие идеи будут оставаться писаниной. Чтобы присвоить новое знание, сделать его «своим», сперва необходимо чувственно уже желать этого, верить в новое, войти в новое когнитивное поле. Причем, до сей исторической поры, как правило, опыт жизни должен был доводить массы до отчаянного, почти катастрофического положения (жареный петух), чтобы сложился чувственный грунт для народного самопроизводства новых смыслов, их символов и вокабул, как следствие и приятия новых идей. Напомним, если здесь воспользоваться общеизвестной классической ситуацией, что нереволюционный пролетарий в своих вере и социальном здравом смысле (т.е. идеологически) еще насквозь буржуазен; он, конечно, не «мелкий буржуа», но, можно сказать, «маленький буржуа» (владелец своей же рабочей силы), вполне довольствующийся порядками, в том числе возможностью бастовать, манифестировать свои требования и пр. Здесь еще нет никакого «преобразования сердец», преодоления рефлексивного предела» (Цит. изд. т.1.с.435).
Третье - о выработке новой революционной социологии. Вот соображения А.С.Шушарина на этот счет: «Драматизм ситуации и состоит в наиострейшей, по историческим меркам объективно спрессованной до предела, необходимости новых целостных теорий современности, их суровой борьбы, «отбора», формирования качественно нового, более высокого научного профессионализма, затем социального актива, обновленного социального языка, т.е. восходящей революционной идеологии во всех ее ипостасях и уровнях. Чтобы избежать опасностей простого «политического идолопоклонства» (К.Г.Юнг), прямых мессианских или деструктивных апелляций к массам с последующими ужасами, тем большими, чем хуже элементарное жизнеобеспечение, чтобы избежать ухода развития в шатающиеся, гниющие и неустойчивые режимы, научную фазу необходимо реализовать в самой социальной науке. Причем в предельно чистом виде, без всякой специальной общедоступности, т.е. до схематизаций и символизаций, вокабульных («лозунговых») репрезентаций идей, которые обретают далее уже интеллектуально почти некорректируемую «экзистенциональную силу». Но именно эта фаза (научная) еще и не начиналась (о необходимости «новой парадигмы» официальная экономическая наука в явной форме заговорила только в 1993 г.; а социология на сей счет вообще помалкивает)» (Цит. изд. т.1.с.438).
Четвертая глава как раз и посвящена характеристике того, какой должна быть эта новая революционная социология – «хрустальная научная мечта» А.С.Шушарина. При этом он решительно заявил, что методом ее создания не будет диамат, а полимат, что социологически она будет не истмат, а полилогия, и теория будет основываться на постформационной периодизации истории человечества, а не на марксистской, формационной. Как мы вскоре увидим, его полимат и полилогия привели не к диалектическому «снятию» марксизма, а к ложным выводам, совершенно противоположным заявленной им же цели о создании революционной социологии.
А.С.Шушарин остановился на таком принципиальном вопросе, как историчность теории. Он сообщил, что еще в 1984 году совместно с Н.А.Климовым сформулировал необходимость создания общей теории политической экономии (Климов Н.А., Шушарин А.С. Политическая экономия социализма: необходимость и пути развития // ЭН, 1984, № 8, с.9). Вплоть до конца 1980-х годов он придерживался этой точки зрения, применяя соответствующую аббревиатуру (общая политическая экономия – ОПЭ). А в 1991 году его позиция вдруг изменилась: возникла идея создания полилогии. Вот как сам А.С.Шушарин пояснял эту трансформацию: «В отвлечении от всяких названий, т.е. в дебрях самого исследования, поскольку всякая удачная генерализация не «обобщает», а превосходит и преемственно снимает предшествующее и наличное знание в более сложной конструкции, я уже изначально (где-то в 70-е гг.) вышел на понимание множества неэкономических явлений (взаимодействий, связей, отношений, структур, процессов) в основах социального бытия. В том числе как более глубоких, так и более высоких, нежели экономические, но тоже сполна производственных (в смысле «производства и воспроизводства действительной жизни»). Кто-то скажет: да это уже давно стало тривиальностью. Ан нет. Философски-то, может, оно и так, но только не научно (теоретически)» (Цит. изд. т.1.с.453).
Его аргументация страдает, по крайне мере, двумя принципиальными ошибками. Во-первых, нелогичностью, заключающаяся в его сомнительном утверждении, что теория может быть научной, а философия в то же время может и не быть таковой. И это нелепое утверждение явно высказано по адресу исторического материализма (марксизма). Во-вторых, А.С.Шушарин совершенно безосновательно присвоил себе открытие неэкономических явлений. А ведь хорошо известно, что понятие «надстройка» в истмате как раз и включает в себя все, без какого-либо исключения, неэкономические явления. Но дело даже не в том, что А.С.Шушарин повторно «открыл Америку», а в том, что он утверждал, что неэкономические явления в системе воспроизводства действительной жизни общества являются более глубокими и более высокими, нежели экономические. Это положение ничего общего не имеет с материалистическим взглядом на исторические процессы, верности которому он клялся в предыдущей главе (я уже не говорю о том, что он применил термин «производственные отношения» в противопоставлении экономическим отношениям).
Именно эти ошибки увели А.С.Шушарина не только от марксизма, но и лишили его возможности создать современную революционную теорию. И я полностью согласен с Евгением Тимофеевичем Бородиным, который в своей статье «Шушарин: от социологической немощи к теории «Воспроизводства…» ( "situation.ru/app/j_artp_920.htm)%20"situation.ru/app/j_artp_920.htm) в 2005 году писал: «…слабым местом у Шушарина является недооценка теоретического наследия К.Маркса и Ф.Энгельса, кроме «Капитала», а значит, недооценка их философских взглядов<…>Не нужно сходить с материалистических позиций, чтобы понять, что «социальная материя» тем и отличается от остальной материи, что она субъективирована, т.е. имеет субъективную форму выражения и существования. Объективные законы общественной жизни реализуются, «прокладывают себе дорогу» через субъективную жизнедеятельность людей».
Отход от общей теории политэкономии, приведший А.С.Шушарина к полилогии, научно совершенно не оправдан, хотя в четвертой главе он пытается доказать обратное. Он даже целый параграф под названием «Нелепость общей социологической теории» посвятил «доказательству» принципиальной невозможности создания общей теории в любой науке, а не только в политической экономии и социологии. А.С.Шушарин обвинил Ф.Энгельса в том, что тот внес огромнейшую путаницу своим высказыванием о необходимости создания «политической экономии в широком смысле». Привожу полностью его аргументацию по этому поводу: «…даже не говоря о том, что и в относительно недавние времена вообще еще не было массы явлений современного вселенского бытия, «общая теория», так сказать, на все прошедшие и будущие времена в лучшем случае может быть лишь неким собранием каких-то крайне абстрактных и неконструктивных «общих мест», или, в лучшем случае, разрозненных дельных идей, или преамбульной апрористикой, или, наконец, сводным хрестоматийным курсом достигнутого в данной области знания. Но только никак не теорией. Потому, действительно, замечал П.Бурдье, «теорией» часто называют «учебникизацию».
Так что не может быть в принципе плодотворной общей социологии или социологии вообще (как и политической экономии, а равно, кстати, физики, химии, геологии, биологии и пр.). Как революционной теории, разумеется, а не накапливающихся в социальной науке «частичных истин» или внутрипарадигмальных форм, скажем, социологического образования (как и других развитых наук), где гордые «общие» претензии могут быть вполне уместны и вполне оправданны. До поры до времени, конечно. Или, наконец, «социология вообще» суть, если последовать образу М.Мамардашвили, просто «наивеличайшая тавтология» обозначения социального знания и познания, начавшегося уже раздумьями первобытных мыслителей, а пока «закончившегося» океаническим и превратным хаосом всех нынешних социальных наук, едва ли толком и счету поддающихся. Не физика или не химия это, короче говоря, а все общества так или иначе касаемое. Равно как «общая физика», «общая химия», «общая геология», «общая биология» и др. вовсе не «теории», а курсы, образовательно охватывающие, в той или иной степени освоения, достигнутое в данных науках знание. А вот движутся эти курсы как раз вновь выдвигаемыми теориями. «Общими» не бывающими» (Цит. изд. т.1.с.455-456). В подкрепление своей новой позиции, решительного отказа от общей теории политической экономии А.С.Шушарин решил взять в союзники авторитет марксиста Н.Д.Кондратьева, которого он попросту не понял.
В чем состоит принципиальная ошибка А.С.Шушарина?
В своей монографии «К общей теории политической экономии» я пишу, что для правильного понимания отличия общей теории политэкономии от политэкономии отдельных общественных формаций необходимо уяснить ту простую истину, что на всем протяжении истории человечества объективно действовали одни и те же закономерности, что экономике различных общественных формаций были свойственны одинаковые сущностные элементы процесса воспроизводства средств удовлетворения экономических потребностей членов общества, которые на каждом этапе развития, в каждой отдельно взятой общественной формации имели различные формы своего бытия. Всеобщие закономерности и категории объединяли общественные формации, являясь основой прогрессивного развития человеческого общества. Различные же формы бытия общих закономерностей и категорий, характеризующие непрерывный процесс воспроизводства, являются объектом исследования политэкономии тех или иных общественных формаций. Хотя это и очевидно из вышесказанного, тем не менее, следует еще раз подчеркнуть, что, несмотря на то, что политэкономия каждой общественной формации связана теснейшим образом с общей теорией политэкономии, однако объекты их изучения не совпадают. У экономики каждой конкретной общественной формации имеются свои специфические черты и закономерности, которые отсутствуют в других формациях и которые отличают ее от других формаций. И вместе с тем, исследуя тот или иной способ производства, мы сталкиваемся с всеобщими категориями и закономерностями в модифицированной форме.
А.С.Шушарин просто-напросто не осознал той простой истины, что всеобщие категории и закономерности политической экономии, составляющие каркас любого из пяти способов производства, являвшихся как бы их сердцевиной, ядром исторически сменявших друг друга общественных формаций, в процессе своего развития приобретали все новые и новые формы не только благодаря своему взаимодействию, но также и в зависимости от конкретных природных условий, в которых протекала жизнь того или иного народа, а также, что самое главное, - под воздействием всех надстроечных элементов в каждой из формаций. К.Маркс писал, что “Производство вообще – это абстракция, но абстракция разумная, поскольку она действительно выделяет общее, фиксирует его и потому избавляет нас от повторений. Между тем это всеобщее или выделенное путем сравнения общее само есть нечто многократно расчлененное, выражающееся в различных определениях. Кое что из этого относится ко всем эпохам… Определения, которые действительны для производства вообще, должны быть выделены именно для того, чтобы из-за единства, которое вытекает уже из того, что субъект, человечество, и объект, природа, - одни и те же, не было забыто существенное различие" (К.Маркс и Ф. Энгельс. Соч. 2-ое изд. т.12 с. 711).
И здесь я позволю себе вновь сослаться на мнение Евгения Тимофеевича Бородина, который в вышеупомянутой статье справедливо писал: «…социология современного общества вне контекста «общей социологии» невозможна и, если хотите, абсурд и нелепость. Абсолютизация особенностей современности подводит автора «Полилогии» к отрицанию фундаментальных законов общественного развития».
Хотел бы подчеркнуть, что для А.С.Шушарина марксизм – это теория «тогдашнего» (XIX века) капитализма, а вот для современного глобального капитализма нужна де своя особая теория – полилогия, которая ничего общего не имеет с общей социологией, с истматом, а является в идейном отношении только постпарадигмальной критикой всей «никудышной» современной социологии. Это утверждение А.С.Шушарина может означать только одно: именно он и никто другой владеет абсолютной истиной. Он, подобно архангелу Михаилу, парит над всемирным хаосом всяких там многочисленных концепций и теорий, искаженно отражающих современную действительность и вообще все прошлое человечества. «В общем, - писал А.С.Шушарин, - действительная, критическая теория – это революционная «онтология» и «метафизика» все более никудышного и переломного бытия, отсутствующая в общественном сознании» (Цит. изд. т.1.с.478). Внизу, в этом никудышном мире «…ералаш терминов и метафор здесь редкостный. Формы общения, формы производства, производственные отношения, их ансамбль, способ производства (Маркс), «сухой остов», «мертвая материя» (Плеханов), структуры, отношения производства (Бхаскар), институты или «абстрактные отношения» (Поппер), система (Валлерстайн), «ансамбль объективных условий» или разные «капиталы» (П.Бурдье), культурные регуляторы (А.П.Назаретян), комплексы (А.Богданов, Д.Лукач и др.), механизмы, способы хозяйства (Ю.М.Осипов), комбинации (Д.Старк), системы и подсистемы (Н.Луман), вынуждающие порядки (О.Генисаретский), социальные отношения (Ю.Л.Качанов), «отчуждающая сила социальных форм» (Ф.Т.Михайлов), культура (Е.Я.Режабек), даже абсолютизируемая «социальность» (Г.С.Киселев) и многие другие» (Цит. изд. т.1.с.476).
Полилогия, над созданием которой, не покладая рук, трудился А.С.Шушарин, это не просто социальная философия, а «…скорей, это «социософия» или «филосоция». Теория «обязана» быть предметной, быть критической социологией, но должна при этом стать ее новым уровнем, «слоем» или строем, т.е. «постнынешней» социологией и в этом смысле революционной метатеорией современности. В этом признаке метатеоретичности, может быть, лучше всего выражается момент шага предметного очищения и обобществления социологии, т.е. посильное изъятие ее из хаоса необъятных, десемантизированных, приватных, превратных и партикулярных «форм существования». Потому еще раз подчеркну, что генерализация суть вовсе не обобщение, а новообразующее обобществление. Разумеется, в пределах уже нового восходящего, революционного, прорывного дискурса» (Цит. изд. т.1.с.513). Вот так и никаких гвоздей! Его революционная теория, как громогласно заявил А.С.Шушарин в конце четвертой главы первого тома, станет радикально полифундаментальной! Во имя ее создания он готов преодолевать не только «узловые хитросплетения нынешней запущенной социологии» невероятной прочности, «догматически схоластической изворотливости», а также массу других препятствий, которые не идут ни в какое сравнение с тем, с чем «столетиями боролись средневековые гуманисты, протестантские теологи, материалисты, экономисты, атеисты, просветители и даже идеалисты» (Цит. изд. т.1.с.517). Завершая тему о целесообразности общих теорий, вполне обоснованно задать вопрос – а не является полилогия А.С.Шушарина именно общей теорией в области социологии, ибо, как он сам утверждал, она обладает всеми признаками метатеоретичности? Недаром он назвал полилогию радикально полифундаментальной!
Свою пятую главу А.С.Шушарин посвящает окончательной отшлифовке предпосылок создания своей полилогии, а конкретнее – борьбе с догматизмом, стоящим на его многотрудном пути.
Вершиной полидогматичности современной социологии, по его мнению, является одолевшая всех и вся экономическая наука – главный враг его революционной теории. А.С.Шушарин сетует на то, что проблемы экономики неоправданно отодвинули на задний план все остальные стороны общественной жизни: «вооруженческие, генофондные, этнические, демографические, географические, экологические, технологические, научные, культурные и т.д. и т.п.» (Цит. изд. т.1. с.524). Вот это засилие экономики и следует преодолеть, или другими словами, надо побороть основы исторического материализма, препятствующие рождению новой революционной теории современности. Следует распахнуть двери для процветания всех сторон жизни человеческого общества, освободив их от экономических пут. Экономика не должна препятствовать решению всех вышеперечисленных актуальнейших проблем современности: вооруженческих, генофондных и т.д. и т.п. «Преодоление экономического догматизма будет самой «кровавой» интеллектуальной операцией, - писал А.С.Шушарин, - это, примерно, такая же задача, как все равно убедить исповедующих одну веру, даже целую церковь, в необходимости уже совсем другой веры, церкви» (Цит. изд. т.1. с.566-567).
К.Маркс создал материалистическую философию, которая исходит из посылки, что бытие определяет сознание и что экономические интересы являются в общественной жизни примарными. А А.С.Шушарин же, наоборот, считал, что пора наконец-то осознать, что не экономика является основой воспроизводства жизни людей, а - внеэкономические отношения. Экономические отношения в общественной жизни, по его мнению, суть только «примесь» и ее роль довольно скромная. Все экономическое знание он называл не иначе, как пустышкой. Кстати, С.Шушарин крайне пренебрежительно отзывался не только об экономических, но и о родных ему социологических науках, изучающих внеэкономические отношения, которых он насчитал примерно пятьдесят (социология брака, выборов, города, кино, культуры и т. д.), называя их «совершенно непроходимой эклектической свалкой» (Цит. изд. т.1. с.653-654).
«Марксизм устарел и должен быть отброшен», - безаппеляционно заявил А.С.Шушарин. «Капитал», несомненно, оказался весьма узок, а уж современность и вовсе давно переросла его», - продолжает свою критику А.С.Шушарин на стр.532. По его мнению, следует не только устранить засилие экономической науки, но и отбросить «формационную логику», мешающую прогрессу научного познания. Вот слова самого А.С.Шушарина на этот счет: «…опять напомню, что именно теоретическое понимание современности перевыстраивает эту самую «логику истории» («теорию развития»). В частности, такая логика хорошо известна, например, как, особо затрещавшая под «культурно-цивилизационным» напором, «формационная логика», рациональный смысл которой нам предстоит, пока очень, мягко говоря, серьезно пересмотреть, избавляясь от толщи прагматизирующих наслоений. Но только это будет уже совсем не «формационная логика» (Цит. изд. т.1. с.534).
Что же предложил А.С.Шушарин взамен формационной периодизации истории? На ее место, по его мнению, должна придти иная логика, состоящая в том, что отныне следует мыслить не «способами производства», а «революционными кризисами», «возникновениями», «снятиями», «преобразованиями», «бифуркациями», «восходящими прорывами». «Эндогенная логика, - писал А.С.Шушарин, – это потенциально неконечная цепь состояний, в которых впервые складываются новые (ранее никогда не бывавшие) системные социальные кризисы и, в случае «удачи» материи (осуществления восходящего тренда), негэнтропийно, революционно преодолеваются исторические отжившие формы производства, но опять же не механистически детерминистски, а при сложении совокупности обстоятельств. В ситуации сохранения старых штампов (механистическая детерминация перемен отношений перерастающими их производительными силами) понимание сложения этих обстоятельств и означает действительную полилектику (полилогику) сгущения оснований перемен (миросистемность, полипричинность), концентрацию континуальных противоречий, всех хозяйственных, житейских, культурных, национальных, социально-политических, внутренних, экологических, военных, внешних, психологических и пр. факторов, когда возникают «слабые звенья» консервативных структур (Л.Альтюссер), «зоны политической нестабильности» (В.Л.Алтухов), «комплексная многоразмерность» (А.Грамши), внешний «вызов» (А.Тойнби), особое значение субъективного фактора (М.А.Барг) и т.д., т.е. сонм условий «исторического происшествия» (И.Пригожин), резко неравновесного, хаотизированного, возбужденного критического состояния зреющей бифуркации с восходящим трендом» (Цит. изд. т.1. с.537-538) И далее он пояснял: «Эндогенная логика, не раз буду повторять, это не последовательность квазистабильных состояний, а только последовательность или «пунктирная» цепь, по мере сложения обстоятельств, новых критических состояний и их революционных (восходящих) преодолений, а то и провалов (все тех же трендов как еще не осуществившихся). Но всегда новых, ранее никогда не бывавших» (Цит. изд. т.1. с.540).
И вот в итоге радикальной перестройки всего строя исторической логики у А.С.Шушарина появляется изобретенное им понятие, призванное заменить «формационную периодизацию», - это – «главная последовательность», которая отныне призвана стать фундаментом его полилигии. Свое изобретение он сопровождает следующим комментарием: «Это, в привычных наименованиях («измах»), но уже в весьма непривычном (радикально новом) содержании критических и революционно преодолеваемых состояний: первобытность, рабовладение, феодализм, капитализм, плановая (линейная, отраслевая) форма... («итоговое» многоточие в этой главной последовательности – обязательный «компонент»!). В сущности, эндогенная логика – это цепь революционных кризисов и их разрешений (или провалов), т.е. весьма узкая хотя и «большая» динамика общественного развития. Напомним, что ключ социальных теорий – в динамике (тренды, преобразования, революции, эволюции, срывы и пр.), но основной как материально структурный, так и интеллектуальный объем (что именно изменяется) – в статике. Вот эти узлы главной последовательности критических состояний и перемен мы и именуем вполне классическими «измами» (Цит. изд. т.1. с.540).
Итак, говоря кратко: гора родила мышь! Как мы видим из вышеприведенной цитаты, А.С.Шушарин был не в состоянии свести всю периодизацию истории только к следующим друг за другом революционным кризисам. Они просто повисали в воздухе. Он осознал, что революции созревают в недрах чего-то, что кризисы происходят в какой-то системе, что динамика исторического процесса не может сводиться только к одним революционным кризисам, ибо между ними всегда существует нечто такое, что их порождает. Поэтому он был вынужден вновь заговорить о статике, о материальном и интеллектуальном объеме, о том, что именно изменяется, или проще говоря – о формациях. Логика заставила А.С.Шушарина волей-неволей вернуться к тому, от чего он открещивался, как черт от ладана, – к формационной периодизации истории, в которой революционные переходы из одного качественного состояния общества в другое занимают достойное место. Однако в фактическом принятии термина «формация» он так никогда и не признался, отстаивая свое детище - «главную последовательность», пронизанную «измами» пяти формаций. Более того, он и в дальнейшем продолжал критиковать формационную периодизацию истории, принятую в марксизме.
Итак, А.С. Шушарин, вводя в оборот понятие «главная последовательность», ничего нового не открыл, а только под напором культурно-цивилизационных концепций поиграл словесными бирюльками. Однако обвинениями в адрес К.Маркса А.С.Шушарин не ограничился, решив спеть гимн своей «главной последовательности», сокрушая при этом «прокрустово ложе статических формаций». Привожу эту длинную цитату-гимн целиком, ибо она в полной мере раскрывает содержание порожденной А.С.Шушариным «главной последовательности» – этой оси, вокруг которой отныне должна вращаться вся революционная социология. Он писал: «…главная последовательность совсем не прокрустово ложе статических «формаций», в какое никак не укладывается все гигантское многообразие общественных форм и перемен. Она еще вовсе не отвечает на неисчислимо возникающие вопросы, скажем, о длительно сохраняющейся, как говорят историки, синполитейной первобытности (метаморфированно адаптировавшейся вплоть до современности), о бесчисленных общинных, родовых, племенных, кочевых и пр. формах, о «пропусках» во множестве реальных форм рабства, феодализма, капитализма, о сложном «азиатском способе производства» (к тому ж далеко не одном), о массе «смешанных» и вообще объективно трудно типизируемых форм, о параллельных путях, обо всем современном капитализме (развитом и нищем), о реальном (во всей его сложности и наличии часто глубоко отставших регионов и секторов) социализме, обо всех, «имперских», колониальных, межобщественных структурах и тем более совокупном общественном развитии, «мировой системе». Главная последовательность фиксирует эмпирически (а на таковом основании, хотя и в ином ракурсе, справедливо настаивает, например, К.Ясперс) только элементарную логику узлов новых кризисов первопроходческих прорывов; и не более того; ни на йоту.
О смысле «главной последовательности» (не используя нашу терминологию) удачно писал Ф.Я.Полянский в споре с оппонентами, «ниспровергавшими» существование рабства (Ю.В.Качановский, В.П.Илюшечкин и др.). А Федор Яковлевич зря спорить не стал бы. Рабовладение могло быть и не везде, но «об обратной последовательности<...>говорить нет оснований». Математики бы сказали – в поступательном срезе истории имеет место транзитивность, частичная упорядоченность эндогенных перемен. Вот, к примеру, в индоевропейском ареале теперь выявлено величайшее множество доантичных, «соантичных» и послеантичных культур (держав, империй и пр.). Но если отвлечься от более архаичных, то именно и только крах античности впервые явно означал крушение (преодоление) рабства. Хотя кризис рабства обозначился на Востоке значительно раньше, но не оказался как в случае с античностью последовательно преодоленным. Восходящий тренд вполне был, но, во всяком случае, явно не осуществился. Поэтому главная последовательность проста и элегантна: по самой природе вещей «тогдашняя», подлинная (как говорят историки первобытности – апополитейная) первобытность впервые и была преодолена где-то первой (хотя, напомню, в синполитейных формах благополучно сохраняется до сей поры, даже с «охотой за головами» – К.Лоренц); какие бы конгломераты адаптировавшейся первобытности, рабства, феодальности и т.д. не нагромождались, но именно рабство необратимо впервые было преодолено или обойдено где-то вторым эндогенным шагом (хотя в особых формах сохраняется где-то и до сей поры); как бы рано не появились признаки феодальности и как бы они не затягивались, но феодализм необратимо впервые был преодолен или обойден (как, к яркому примеру, в США) третьим шагом (хотя черт феодальности в мире преполно и сегодня); чтобы не происходило с современным цветущим капитализмом (хотя преполно и далеко не цветущих его форм) и сколько бы он ни развивался, впервые преодоление или обход капитализма социалистическими преобразованиями (при тяжелейших обстоятельствах «исторического происшествия») оказалось четвертым эндогенным шагом; как бы либеральные экономисты и послушные им политики не толкали общество и весь мир к катастрофе, и даже если катастрофы не удастся избежать (в этом случае теория выступит уже в водах Стикса в удивительном качестве «прогностического патологоанатома»), то все равно исторически быстро обанкротившаяся плановая (линейная, отраслевая) форма производства оказалась перед исторически новым кризисом и «невероятным» пятым шагом прорыва или обхода (для некапиталистических систем) в главной последовательности, так сказать, «интравертных» восходящих, т.е. эндогенных перемен. Хотя пока и с быстро утекающими, если не уже упущенными, в частности, в России шансами, в которой восходящий тренд оказался «побежденным» деконструктивным трендом.
Поэтому еще и еще раз подчеркну, что эндогенная логика «отвечает» только за «чистые» срезы узлов авангардных кризисов и трендов прорывов вверх, т.е. за сплетенные с толщей многих других структур и процессов негэнтропийные шаги «творчества», первопроходческих революционных преобразований и восходящих новообразований в формах производства в развитии «социальной материи». Или даже, как в случае с социализмом, не состоявшихся прорывов, но из кризисов исторически «нового типа», ранее нигде и никогда не бывавших» (Цит. изд. т.1. с.548-549).
Утверждение А.С.Шушарина о том, что в «прокрустово ложе формационной логики» никак не укладываются общинные, родовые, племенные, кочевые и пр. формы первобытнообщинного общества, свидетельствует только о том, что он запутался в элементарных понятиях. Видимо, ему было невдомек, что например, кочевой образ жизни был формой существования племен и родов, а перечислять все названные им формы через запятую - нелепица. А чего стоит отождествление понятий «держава» и «империя» с массой иных (кроме азиатской?) способов производства (предположим, что из скромности он их не называет) трудно типизируемых форм и т.д. Все эти «открытия», по утверждению А.С.Шушарина, призваны наглядно свидетельствовать о простоте и элегантности «главной последовательности».
После учиненного «разгрома» формационной теории А.С.Шушарину стало, видимо, как-то неудобно перед столь уважаемым им К.Марксом и он решил наградить его своей драгоценной похвалой: «Вот «Капитал» Маркса и есть революционная теория, но только одного единственного узла главной последовательности эндогенной логики» (Цит. изд. т.1. с.550). Итак, все-таки нашлось скромное местечко и творению К.Маркса в «главной последовательности». Однако, даже похлопав снисходительно К.Маркса по плечу, А.С.Шушарин все-таки не смог удержаться от страстного желания окончательно «добить» формационную теорию, обвинив ее в «кретинизме» и милостиво лишив К.Маркса ее авторства. Продолжая свою мысль о заслуге К.Маркса, он писал: «Именно в этом смысле, видимо, можно понять приведенные Р.Ароном слова Й.Шумпетера, что экономическая интерпретация истории (т.е. по сути вытекающая из «Капитала») не имеет никакого отношения к философскому материализму, в его метафоричном, логически весьма бедном, но содержательно безмерно более богатом смысле. Именно это же и объясняет необыкновенную логическую простоту («кретинизм») «формационной логики», которая в действительности была лишь преамбульным выражением, популярно концептуальным (как это ни странно звучит «газетно»-философским) обозначением топологии ситуации и созданной критической теории основ общественной жизни только одного классического («вульгарного») капитализма, тогдашнего ad hoc (данного случая) «в отдельно взятой стране». Вот и все. Так что действительно никакой «теории формаций» у Маркса никогда не было» (Цит. изд. т.1. с.550-551). Правда, пятью страницами ниже в параграфе 5.2.4 .А.С.Шушарин уже утверждал противоположное, признавая за К.Марксом авторство формационной логики. Однако не могу не заметить, что в абзаце, где перечисляются заслуги К.Маркса, все свалено в одну кучу (и «социальная философия», и «теория развития», и «исторический материализм») как будто исторический материализм не включает в себя теорию развития и не является социальной философией.
. А.С.Шушарин, как бы вжившись в образ К.Маркса, решил порассуждать за него самого, интерпретируя созданное К.Марксом уже в духе своей полилогии. Он, похоже, действительно мнил себя более святым, чем Папа Римский. Вынося окончательный приговор формационной периодизации истории и восхваляя достоинства своей «главной последовательности», он решил подвести окончательную черту в этом вопросе: «Таким образом, еще раз поясним, с социологической точки зрения «формационная логика» – это историософская преамбула к теории только и только «четвертого» узла главной последовательности эндогенной логики. Ибо ничего ни до, ни вне пределов, ни тем более после этого одного узла Маркс не изучал. В условной биологической аналогии Маркс дал в историософском введении образ логики ароморфозов («смена формаций»), чтобы подойти к теории статики и динамики только одного из них, скажем, пресмыкающихся с трендом их превращения или дивергенции от них первых млекопитающих (кстати, как уже отмечалось, долгое время особой бойкостью на жизненном пиру не отличавшихся)» (Цит. изд. т.1. с.553). Прекрасное сравнение, делающее честь К.Марксу и его вкладу в создание одного из узлов «главной последовательности» А.С.Шушарина! Теперь наконец-то мы узнали подлинное место К.Маркса в истории гуманитарной мысли в качестве скромного предшественника А.С.Шушарина. Вынес он и окончательный вердикт «Капиталу» К.Маркса: «Итак, «Капитал» есть строгая монологическая революционная, критическая теория гомогенных (однокачественных, однородных) экономических или товарно-денежных отношений, в их же «однослойной», преходящей господствующей капиталистической форме; «закон движения» и перехода («узел» или «точка» прорыва в главной последовательности) в более высокое постсостояние классической (чистой), моноукладной формы одного общества, причем, только отдельного, передового (типологически авангардного), с происходящими в нем процессами, регионально соотносимыми с «маленьким уголком» мира, которому еще глобально ничто не угрожало, т.е. глобально относительно спокойного мира, еще объективно социально-разорванного» (Цит. изд. т.1. с.556). Все-таки К.Марксу, по словам А.С.Шушарина, здорово повезло и ему не пришлось пожить в беснующемся глобализирующемся мире.
Отныне, когда окончательно расставлены все точки над i, испепелены все кретинские теории и концепции, а на поле боя не осталось ни одного достойного противника, можно наконец-то спокойно сформулировать окончательный вариант своей грандиозной задачи. Итак «…Маркс «вырвал» в критическую теоретическую форму один тогдашний «идеально средний тип» чистого, «однослойного» (экономического) базиса классического («вульгарного», откровенного, отдельного) капитализма. Нам же в современной исторической задаче и, разумеется, не покушаясь на всю бездонную эмпирию, тем не менее надлежит «вырвать» из нее на порядок и более все основные материальные «градации и вариации», причем, в самом вселенском гетерархическом базисе, мироустройстве. Это кажется неподъемным. Ничего подобного, не так страшен черт, – вопрос стоит о новом типе рациональности в основаниях социологии, на пути которого и оказался могущественнейший экономический догматизм» (Цит. изд. т.1. с.557).
Как будто бы здесь можно было бы и поставить наконец-то жирную точку. Ан нет! А.С.Шушарин не был бы А.С.Шушариным, если бы тут же не отказался от своей гениальной идеи «главной последовательности», почувствовав, что она может его подвести на путях создания полилогии. И он делает разворот на 180 градусов и выходит на новый вариант трактовки исторического процесса. В чем он состоял? Читаем: «Итак, во-первых, в этом «живом созерцании» сами отдельные общественные формы предстают производственно композиционными («комплексными») и «многослойными», далеко не только экономическими, а также различными по высоте их отношений, исторической окраске, по комбинированности (многоукладности), по горизонтали их многообразнейших вариаций (различия рас, этносов, природных сред, рынков и т.д.) и по масштабу отдельного, регионального, мирового (глобального). Во-вторых, раз многомерны «субъекты» (в логическом смысле), то очевидно и многообразие их взаимосвязей и разделений, экзогенных (межобщественных) отношений, как одновысоких, так и разновысоких, а равно и вариационно различающихся обществ. В-третьих, само развитие предстает теперь не монологичным, а полилогичным, его шаги, переходы, динамика процессов, обнаруживают огромные многообразия близких к чистым, редких эндогенных (как писал Энгельс, «редкостная объективная логика…)» (Цит. изд. т.1. с.558). Итак, как это ни удивительно, но А.С.Шушариным вновь признается существование вариационно различающихся обществ с комплексом многообразных отношений, полилогичность динамики переходов от одного состояния общества к другому, а также роль экономики наряду с надстроечными явлениями.
Более того. Вдруг у А.С.Шушарина появился и идеологический окрас социологии. Вот это метаморфоза! Читаем, что он написал о роли социализма в поступательном движении истории: «…именно социализм (хотя в принципе возможны и другие исторические ходы, а уж вокабулы будущих «измов» и вовсе пока непредсказуемы) и призван объективно доказать всем наглядно, что он способен преодолеть собственные противоречия, т.е. его трудящиеся, их идеологи, могут создать теорию современности и на ее основе, не дожидаясь невыносимых обстоятельств, тем более катастрофы, осуществить назревшее восходящее преобразование по-новому, революционно и социально гуманно со всеми последствиями конкретно-исторического шага раскрепощения производства и человека. Вместе с тем и затем на основе данного материального примера и теории (идеологии, коих пока нет и в помине) решение исторической задачи в ее основном содержании должны брать на себя все самые разные отряды прогрессивных сил человечества, противостоящих всему античеловеческому» (Цит. изд. т.1. с.560). Насчет «идеологий, коих пока нет и в помине», А.С.Шушарин коммунистическое учение К.Маркса не удостоил чести называть идеологией, ибо тогда появился бы конкурент его революционной полилогии.
Под занавес первого тома и своих «предпосылок» к полилогии А.С.Шушарин ввел еще одно новое понятие, поименованное им «базовым взаимодействием». Этому, по его утверждению, фундаментальнейшему понятию своей теории он дает следующее определение: «Но есть среди всех родов гетерогенных производственных отношений самый «главный», базовый род, который гипостазируется, как бы сказали математики, как необходимый и достаточный для производства и воспроизводства жизни, вне всякой зависимости от «горизонтальных» культурных многообразий» (Цит. изд. т.1. с.666).
Из вышеприведенной цитаты вытекает, во-первых, что «базовое взаимодействие» является производственным отношением в трактовке А.С.Шушарина, т.е. универсальным общественным отношением, поскольку оно существует вне всякой зависимости от культурных многообразий. Во-вторых, поскольку главными отношениями являются внеэкономические отношения, то, по всей видимости, согласно логике А.С.Шушарина, «базовое взаимодействие» должно отражать взаимосвязи, складывающиеся в надстройке, пользуясь терминологией истмата. В-третьих, «базовое взаимодействие» является самым необходимым для производства и воспроизводства жизни.
Однако чуть ниже мы узнаем, что существуют не одно, а несколько объективно логических типов базовых взаимодействий людей. Естественно, возникает вопрос, а что они из себя представляют? Ответ на данный вопрос предлагается нам весьма и весьма расплывчатым: «В производстве и воспроизводстве действительной жизни существует (сосуществует) неконечная, гетерогенная совокупность качественно различающихся объективно-логических типов базовых взаимодействий людей. (Соответствующих им же материальных форм базовых производственных отношений, а также хозяйственных форм их проявлений.) Эти два «безобидных» предложения, если угодно для склонных к аксиоматическому мышлению читателей, представляют собой пока отчаянно слабо и метафорически («загадочно», еще совершенно непонятно) выраженный, но предельно фундаментальный постулат всей полилогии как революционной теории современности или оснований социологии. За пределами «постановки вопроса», т.е. в эскизе уже самой теории, от первых «абстрактных» предложений и до последней «конкретной» строчки, все будет основано на этом постулате и будет его же «раскруткой». Но не будем спешить, пока, для склонных продвигаться с автором, лишь запомнив три слова – некая совокупность базовых взаимодействий людей. (Глубже взаимодействий вообще идти некуда, кроме еще неведомых более глубоких или вообще иных, но опять же взаимодействий. Потому всякие «вещества», «вещи», тем паче, в социальных основах, даже сами «люди» «продукты», «ресурсы», их «аллокация» и т.д. – все это дотеоретическая болтовня. В основах социального бытия есть только взаимодействия людей, потому как и самих людей без их же взаимодействий не бывает)» (Цит. изд. т.1. с.668).
Однако туман начинает вроде рассеиваться, когда мы читаем абзац, из которого следует, что в числе «базовых взаимодействий» он почему-то вдруг начинает выделять не внеэкономические, а, наоборот, экономические отношения: «Так вот, из всей неконечной совокупности этих базовых взаимодействий мы, благодаря всей истории социологической мысли, а в нынешнем итоге благодаря Марксу, знаем только один их единственный тип, а именно вещественно-продуктовое базовое взаимодействие, и его же определенную материальную форму в виде прекрасно известных экономических производственных отношений.
Пока еще поневоле приближенно говоря, именно «тягомотное» описание этого одного вещественно-продуктового базового взаимодействия и дано Марксом в «чистом виде» на 113 страницах сверхконцентрированного первого отдела «Капитала», посредством нескольких десятков фундаментальных понятий (напомним, что фундаментальное в ныне слегка проясняемом смысле это: эмпирически массовидное, но не «очевидное» (Н.В.Карлов) или не выступающее непосредственно (С.С.Хоружий); элементарное, гомогенно-холистически целостное, самореферентное или «конструктивно независимое»; социально взаимодеятельно субстанциональное; твердое или артефактно «семантически» обширное...). Это и есть такие понятия, как товар, две его стороны, потребительная стоимость (полезная вещь), стоимость, средства производства, обмен, труд абстрактный и конкретный, рабочая сила, закон стоимости, формы стоимости, деньги, их функции и т.д., и т.п., но, конечно, еще не прибавочная стоимость, капитал, цена производства и пр. Причем, по нашему убеждению, с теоретической точки зрения синтеза ничего сложней этой гомогенной базовой структуры (или даже, если угодно, «текстуры») все человеческое познание пока не знает» (Цит. изд. т.1. с.668-669).
Но из дальнейшего текста следует, что относить экономические отношения к главным типам «базовых взаимодействий» все-таки было бы неправомерно (!?). А.С.Шушарин на этот счет сообщает нам буквально следующее: «Итак, вовсе не «стоимость» надо уточнять или даже защищать Марксову теорию (это нужно, но дело уже не продвигает), а искать уже совершенно другие субстанции ценностей (богатств, основ смыслов человеческого бытия) в свою очередь в основе которых все тот же (но уже в иных базовых формах) труд, что в целом суть и совершенно другие фундаментальные базовые взаимодействия, игры, суеты, стихии, универсалии и пр.
Достаточно обратить внимание, что вся товарная, вещественно-продуктовая (обменная, «стоимостная») группа понятий, при внутренней «мягкости», весьма и весьма жестко абстрагирована (т.е. объективно логически отграничена, ортогональна) от сонма явлений пола, возраста, родства, языка, диеты, здоровья, воспитания, обучения, профессий, расстояний, жилья, территориальных структур, технологий, управления, науки и пр. и пр. Согласитесь, что в любых, даже бредоватых, версиях «товара», «стоимости», «цен» и пр. нет и одного «слова» о женщинах и мужчинах, детях и взрослых, здоровье и языках, местностях и расстояниях, обучения и профессиональности, даже нелюбимых начальниках и прекрасных подчиненных и т.д. Но тогда и согласитесь, что без всех такого рода явлений, причем, от пещеры до сверх коммунистической Андромеды, абсолютно невозможна не только «экономика», но и вообще ничего. И еще раз напомню, что в обыденной (хозяйственной, юридической) лексике действительных эзотерических понятий товара (как и других базовых взаимодействий) практически не существует. Однако и кроме гомогенного Марксова товара, «вырванного» из необъятного тела социального бытия, ничего понятийно корректного в основаниях социологии до сей поры нет. Все же остальные базовые взаимодействия, поскольку они как и вещественно-продуктовое (товар) неотделимы от жизни общества, тоже неизбежно находят свои «говорливые», экзотерические, повседневные, жизненные, хозяйственные, юридические проявления в обыденных дискурсах, в нравах, праве, идеях, знаниях, политике. Но в научном отношении они же предстают сейчас в виде совершенно невообразимого по объему представлений, невероятно аморфного, страшно избыточного и безмерно хаотизированного конгломерата явлений – личных, органических, непосредственных, физиологических, половозрастных, коммуникативных, жилищных, натуральных, родовых, родственных, семейных, территориальных, профессиональных, образовательных, демографических, корпоративных, клиентальных, планомерных, технологических, географических, «социальных» (в дурацком «узком смысле»), а равно этнических, культурных, национальных, державных, имперских, колониальных, империалистических, международных, мировых и т.п. отношений и процессов, в основном в форме прагматизированной, экзотерической семантики и, конечно, как сплошняком необъятное и непостижимое «божественное социальное» (М.Маффесоли). В этом циклопическом хаосе многих десятков тысяч слов по сути обыденной семантики (с единственной известной вещественно-продуктовой социальной симметрией) ни одному нельзя «верить» как теоретическому понятию фундаментальных (теперь полифундаментальных) оснований» (Цит. изд. т.1. с.684-685).
Так, где же кроются эти главные «базовые взаимодействия»? Из следующего абзаца можно сделать вывод, что в принципе нет никакой разницы между понятиями «базовое взаимодействие» и «отношение»: «Между тем другие базовые взаимодействия, как товар при капитализме, обнажают себя как совсем другие «исходные производственные отношения», в частности, в главной последовательности эндогенной логики и никуда не исчезают после негэнтропийного сброса асимметрий (снятия или «переслоения») из жизни общества как «слоеного пирога» (С.Чернышев). Каждое из них характеризуется некоторым только вполне определенным базово гомогенным свойством человека как агента взаимодействия (человек не только «рабочая сила», товаропроизводитель, покупатель-продавец, «экономический человек» – все это базово одно и то же; но и, пока условно говоря, организм, семейное, культурно-родовое, «говорящее» существо, гражданин, специалист, житель, местный человек, коллега, сотрудник, начальник – подчиненный и т.д.); только определенным объектом отношений людей (далеко не только вещей, но и других людей, территории, процессов взаимодействий и т.д., что и связано с наисложнейшими проблемами собственности); только определенным материально-знаковым отношением (не только деньги, но и, скажем, имена, свойство, «дипломы», профессии, гражданства, «прописки», статусы коллективов и лиц, должности и пр.) и т.д. Совокупность же всех базовых взаимодействий, каждое из которых социально одномерно, монологично, гомогенно, образует только один «вырванный» объективно-логический тип симметрии «производства и воспроизводства действительной жизни», и означает уже многомерную, а точней, неисчерпаемую сущность развивающегося человека и производства, последовательно и обогащающе перепостигаемых по мере шагов развития общества в нескончаемом негэнтропийном восходящем процессе в анизотропии развития по сложности» (Цит. изд. т.1. с.685).
Однако еще рано успокаиваться, ибо вскоре мы узнаем, что наряду с «базовыми взаимодействиями» существуют еще и «метабазовые взаимодействия»: «Более того, много ниже выяснится, что кроме базовых взаимодействий и производственных отношений в материальных структурах общественной жизни есть и еще метабазовые (или макробазовые) взаимодействия и отношения, проявляющиеся в гигантских межобщественных, мировых структурах и процессах, в «геополитике», «империологиях», «цивилизационных подходах». Но до этого пока так далеко, как примерно от прояснения фундаментальных взаимодействий в физике до космологических теорий (хотя они оказываются тесно связанными)» (Цит. изд. т.1. с.686).
Чтобы увести читателя от соблазна интерпретировать общественные процессы через призму исторического материализма, А.С.Шушарин настойчиво внушал, что ни в коем случае нельзя доверяться экономическому догматизму: «Соответственно становится понятной страшная узость экономического догматизма – вся история, настоящее и будущее рассматриваются через призму одного гомогенного, монологического и одномерного вещественно-продуктового взаимодействия, рыночной «игры», товарной суеты, экономических отношений, отношений со средствами производства, собственности на них, т.е. только с точки зрения «капиталистически-посткапиталистического», или даже теперь на нашей ниве уже разрушительно-капиталистического среза бесконечно более богатого по содержанию строения социума и процесса общественного развития. В действительности же за рамками этого среза и вообще одного экономического «слоя», т.е. вся история, настоящее и будущее, в частности, первобытность, рабство, феодализм, «азиатские формы», былой социализм, в значительной мере и весь современный капитализм, и вообще многообразие культур, а равно и тем более все межобщественные отношения, мировой процесс, проблематика империй, войны и мира, экологии, НТР и т.д. в полилогии будут выглядеть совсем не так (иногда вплоть до противоположности), как они навязываются в своем раскрытии экономической парадигмой, в любой ее марксистской (революционной или планомиксной) или тем паче домарксистской, либеральной (экономиксной) версии. Эта же парадигма как фундаменталистская (либеральная) сейчас стала в формах политических действий просто разрушительной по отношению, в частности, к бывшему СССР, России и как следствие – ко всему миру» (Цит. изд. т.1. с.686).
Я долгое время не мог понять, в чем же причины противоречивости всего написанного А.С.Шушариным. И только завершая анализ первого тома его «Полилогии…», мне, кажется, я до них додумался. Во-первых, его многотомное произведение – это «размышления» вслух, т.е. он преподносит читателю не окончательные результаты своих рассуждений, а воспроизводит свой мыслительный процесс поиска и анализа, которому всегда свойственна противоречивость, сопоставление различных, порой диаметрально противоположных точек зрения. Во-вторых, работая с большим количеством источников, читая произведения многих авторов, он постоянно метался в поисках истины. Кто же из них прав? И вот под влиянием множества различных мнений, концепций и теорий, сложился его нервный, лихорадочный, многословный, эмоциональный стиль изложения. Этим можно объяснить и противоречивые оценки творчества К.Маркса, которого он сначала, видимо, принял за эталон. Однако под влиянием обрушенной на К.Маркса критики, которая не прекращается и по сей день, он не смог быть последовательным, противостоять натиску негативных оценок творчества великого мыслителя и, в конечном счете, решился не только на их искажение, но и приписал К.Марксу чуждую ему логику, а именно логику своей философии, видимо, спасая тем самым для себя престиж К.Маркса, а заодно и свой имидж.
Нередко А.С.Шушарин открывает для себя нечто уже хорошо известное науке, радуется этому, полагая, что он первооткрыватель и даже если и обнаруживает, что у той или иной идеи были авторы, достаточно продолжительная история, почему-то предпочитает присваивать открытому им общественному феномену новый термин.
Однако к чести А.С.Шушарина следует отметить, что он обнаружил двойственный смысл двух важнейших терминов, применяемых в марксизме, а именно, «производительные силы» и «производственные отношения». И в данном случае его усилия изменить терминологию представляются вполне уместными, хотя, на мой взгляд, не совсем удачными. Так, вместо марксистского философского термина «производительные силы» он предпочитает применять термин «производительные (плодотворные, жизненные) силы и ресурсы» (Цит. изд. т.1. с.577). А термин марксистской философии «производственные отношения» он продолжает называть в одних случаях так же, а в других случаях – «базовым взаимодействием» (даже «метабазовым взаимодействием»), вкладывая в него самое широкое содержание и выделяя в их составе «экономические отношения», которые он игнорировать просто не в состоянии, однако лишает их, как об этом говорилось выше, роли базисных в системе общественных отношений. Я в своей работе «К общей теории политической экономии» в параграфах 3.1 и 3.2. подробно доказываю необходимость уточнения терминологии исторического материализма и политической экономии. Правда, я предложил иные наименования философских понятий: вместо понятия «производительные силы» - «потенциал воспроизводства», а вместо понятия «производственные отношения» - «общественные отношения».
Не могу при этом не заметить, что А.С.Шушарин совершенно неправомерно обвинил К.Маркса в одностороннем подходе к пониманию сути общественных отношений, когда он написал следующее: «…благодаря Марксу, знаем только один их единственный тип, а именно вещественно-продуктовое базовое взаимодействие, и его же определенную материальную форму в виде прекрасно известных экономических производственных отношений». К.Маркс прекрасно видел существование других, кроме экономических, видов отношений между индивидами в обществе – политических, духовных, нравственных, религиозных и т.п. и трудно понять, по какой причине А.С.Шушарин решил столь предвзято и однобоко представить взгляды К.Маркса на общество. Может быть, для того, чтобы ссылаясь на К.Маркса вести бескомпрмиссную борьбу с экономизмом и оправдать свой отход от исторического материализма?
В связи проблемой наименования понятий нельзя также не обратить внимания на другие, совершенно, мягко выражаясь, опрометчивые и несправедливые высказывания А.С.Шушарина. Так, например, на стр. 589 первого тома он безапелляционно заявляет, что так называемые «неэкономические отношения» (в марксизме – отношения надстройки) «теоретически не изучены «ни в едином слове». Допустил он и язвительное замечание в адрес категории «экономические потребности», а науку о них презрительно назвал наукой «о жгучих желаниях и удовлетворениях от их исполнения», курсом гедонизма (Цит. изд. т.1. с.591). Эти и подобные им высказывания А.С.Шушарина свидетельствуют не только о его высокомерии, но я не побоюсь этого слова, - и о его безграмотности.
Итак, подведем итог написанному А.С.Шушариным в первом томе, посвященному рабочей гипотезе и предпосылкам полилогии.
Безусловно, труд А.С.Шушарина нельзя назвать ординарным. Он действительно стремился к тому, чтобы совершить четвертую революцию в истории развития общественного сознания. На этом пути он, вне всякого сомнения, достиг определенных результатов. В то же время далеко не со всеми его выводами и нововведениями можно согласиться.
К числу положительных сторон первого тома я отнес бы следующие:
1. Утверждение о том, что социализм в СССР был и что он до сих пор существует в Китае и Вьетнаме, а также его вывод о том, что природа былого социализма до сих пор научно мало исследована.
2. Правильным является вывод о том, что «западная система» является капиталистической.
3. Верным является вывод о том, что человечества как единого соообщества еще нет, и если оно не сложится, то человечество не выживет.
4. Совершенно верно рассуждает А.С.Шушарин о влиянии массового сознания на исторический процесс, а также о формировании массового сознания.
5. К чести А.Шушарина следует заметить, что он обнаружил двойственный смысл важнейших терминов истмата: «производительные силы» и «производственные отношения».
Отрицательными сторонами, на мой взгляд, являются следующие:
1. Крайне противоречивая, непоследовательная и не корректная оценка состояния социологической науки. Практически тотальное отрицание А.С.Шушариным каких-либо научных достижений в гуманитарной сфере. В связи с этим вспоминаются слова Джона Стюарта Милля в его сочинении «О свободе», где он отстаивает плюрализм в науке хотя бы по той причине, что отвергнутая кем-либо точка зрения может оказаться истинной, а отрицать это значит считать себя непогрешимым. Конечно, А.С.Шушарин признает, например, вклад К.Маркса в социологию (правда, с оговорками и подчас с необоснованной в его адрес критикой), ссылается на мнение других философов и социологов. И тем более недопустимы такие выражения, как, например, «порча» социальных наук и даже всех социальных «слов» предстает как хаотически тотальная» (Цит. изд. т.1. с.66).
2. Неоправданная «модернизация» А.С.Шушариным устоявшихся и научно обоснованных понятий исторического материализма, выдаваемая им за развитие теории, а на самом деле нередко являющаяся или искажением сути того или иного понятия, или же простой игрой слов. И вообще следует заметить, что использование иностранных слов в русском языке оправданно только в том случае, если в нем отсутствует тот или иной термин. Чрезмерное увлечение заимствованными и заумными словами очень затрудняет понимание смысла написанного. К сожалению, это явление стало нередким. Можно подумать, что сложность бытия провоцирует исследователей к поиску соответствующих, как ему представляется, выразительных средств, преодолевающих неуклюжесть и неадекватность «старых» понятий. Однако «закодированные» идеи рискуют остаться недоступными для понимания многими читателями. Все-таки, я в этом убежден, важным качеством слова является его простота и общедоступность. Недаром в народе говорят: «Кто ясно мыслит – тот ясно излагает».
3. А.С.Шушарин так и не определил, что он понимает под «неодиалектикой» и «полилектическим материализмом» в отличие от диамата и истмата, ломясь к тому же в открытую дверь, пытаясь связать воедино онтологию, гносеологию и методологию.
4. Отказ от «формационной периодизации истории», введение вместо нее понятия «главной последовательности» привело его к искаженному пониманию исторического процесса, к сведению ее только к череде революционных кризисов. В конце концов, он вынужден был все-таки признать наличие формаций, хотя бы номинально, а впоследствии, как мы еще увидим, назвать их «градациями», ввести механистическое понятие «статика», оторвав от массива саморазвивающихся (согласно объективным закономерностям) формаций процесс созревания в их недрах революционных скачков.
5. А.С.Шушарин ошибается в том, что видит только две траектории дальнейшего развития истории, хотя на самом деле их не менее четырех.
6. Совершенно нелогичным является вывод А.С.Шушарина об ограниченности материализма.
7. Вряд ли можно согласиться с его утверждениями о том, что истины даже в идеале «одной и только одной» быть никак не может (Цит. изд. т.1. с.363); что познание должно быть максимально свободно от давления практики, а фундаментальное познание в его «чистом виде» абсолютно самоценно и совершенно не имеет значения, насколько новое знание окажется понятным, доступным и полезным (Цит. изд. т.1. с.364); что фундаментальное знание характеризуется тем, что не опирается на другое научное знание (Цит. изд. т.1. с.366). Или чего стоит, например, такое утверждение: «Теория в чистом виде имеет определенность значений, но как таковая не имеет ни тени связи с объективностью, никакого смысла!» (Цит. изд. т.1.с.382).
8. Ошибочным является утверждение А.С.Шушарина о том, что неэкономические явления в системе воспроизводства действительной жизни общества являются более глубокими и более высокими, нежели экономические. Борьба с т.н. «экономическим догматизмом» увела его де факто от марксизма, лишив возможности создать современную революционную теорию.
9. Ошибкой является отказ А.С.Шушарина от общей теории политической экономии, которой он в свое время был привержен.
10. Методологически совершенно невразумительным явилось введение А.С.Шушариным понятия «базовое взаимодействие», замена им понятия «отношения». Суть нового понятия была так и не определена им до конца первого тома.
2.Полилогия общественных формаций
Второй том, содержащий 2-ой раздел и семь глав, посвящен А.С.Шушариным раскрытию содержания полилогии пяти общественных формаций.
Во вступительной 6-ой главе данного раздела А.С.Шушарин обращается к «Общей метафорике теорий высших отживших форм и трендов их преодолений». Уже в отношении данного заглавия возникают вопросы. Что означает теория отживших высших форм? Неужели капитализм и социализм относятся к уже отжившим формам общественной жизни, которые к тому же, как и предыдущие формации, отныне А.С.Шушариным именуются не иначе как «градациями». Ведь если существуют высшие формы, значит должны быть и низшие? Что последние из себя представляют? Какие-либо допервобытные градации? Любопытно, каково содержание, наверное, хорошо известного А.С.Шушарину тренда преодоления такой формы как социализм?
Открывая шестую главу, А.С.Шушарин сразу же предупреждает читателей, что речь пойдет не о формациях (упаси бог!), а о «главной последовательности исторически новых критических форм и прорывов» (Цит. изд. т.2. с.6), к которым он относит первобытность, рабовладение, феодализм, капитализм и социализм. Все они, согласно его революционной семантике, являются не формациями, а лишь «ярлыками» «обозначения некоторого идеального чистого критического состояния и восходящего, преодолевающего это состояние тренда» (там же). Словом, не успела та или иная «градация» народиться, как она уже находится в «идеально чистом критическом состоянии», т.е. беременна уже новой, идущей вслед за ней «градацией» («ярлыком»). Интересно, кто мог бы быть ее т.н. отцом? Наверное, предыдущая «градация»? Или история всегда имеет дело только с актом Непорочного Зачатия, как это произошло с Пресвятой девой Марией?
Предупредив нас о том, что «кочевой створ истории» ни в коем случае не имеет прямой связи с «главной последовательностью», он еще раз подчеркнул, что в «…эндогенной логике мы остаемся в классической номинации последовательности, однако не в ее содержании (не статические формации, а исторически новые критические, преодолеваемые состояния)» (Цит. изд. т.2. с.9). Словом, несмотря на то, что названия «градаций» им взяты из кретинской «формационной периодизации», однако они наполнены новым содержанием. Скоро, очень скоро, мы будем иметь возможность с ним познакомиться!
Однако удивительное нас не заставило себя долго ждать! Уже на следующей, 10-ой странице мы имеем отличную возможность восхищаться «эндогенной логикой» А.С.Шушарина, при помощи которой марксистская формационная периодизация облекается в словесные новообразования полилогии. «Первоначально же, - сообщает нам А.С.Шушарин, - можно исходить из освоения некоторой «статики», ибо сначала «научный анализ схватывает именно равновесные процессы» (В.С.Готт, В.И.Жог, В.А.Канке), т.е. уже критические, но еще квазистабильные (или метастабильные) состояния. Причем, напомним, что основная интеллектуальная нагрузка лежит в познании именно этих состояний. Вся эндогенная соль– в исторической и логической динамике, но и «динамизироваться» могут только определенные, квазистабильные состояния. Причем здесь касаемые в их весьма высокой абстракции)» (Цит. изд. т.2. с.10). Итак, на сцене вновь появляется статика, без которой полилогия со своей «главной последовательностью» существовать не в состоянии. Оказывается, только что-то определенное может динамизироваться, и это что-то представляет собой квазистабильные состояния, познание которых требует основной интеллектуальной нагрузки. Вот ведь как обстоят дела с этой статикой, от которой никуда А.С.Шушарину не уйти, называй ее хоть «градациями» или «состояниями»!
И, естественно, что ничего странного нет в том, что А.С.Шушарин должен был посвятить целый параграф статике форм, из которого мы узнаем, что т.н. чистые формы, то бишь «градации», вообще настолько стерильны, что крайне далеки от запутанной и своенравной истории и, само собой разумеется, вообще не имеют ничего общего с марксистскими формациями. Читаем: «Композиции производственных отношений обществ крайне многообразны, а в итоге для каждого из них и уникальны. Но композиции эндогенных форм как идеально чистых, критических и переходных состояний в разрывной цепи восходящих прорывов и сами «автоматически» обладают определенной чистотой. Стерильный схематизм такого понимания, конечно, безмерно далекий от кромешных запутанностей реальной и необъятной истории, – неизбежный и естественный момент всякого движения от простого (абстрактного) к сложному (конкретному). К тому ж в существующей интеллектуальной ситуации предстоит без устали повторять, что обращение к эндогенной логике и узлам главной последовательности решительно не имеет никакого касательства ни к «теории формаций», ни к истории в ее собственном смысле. Скорее пока прямо наоборот – абстрагируя из бездонного «тела» всегда непомерно более сложной истории только чистые эндогенные узлы критических состояний и восходящих прорывов (элементарные «идеальные типы» преодолеваемых форм и революционных прорывов), мы будем лишь начинать выявлять полифундаментальные базовые структуры бытия («акультурные» «родовые идеальные типы», по намекам в идеях М.Вебера, или «слои», по образу Ф.Броделя), после уяснения которых и лишь после эскиза всей теории можно будет подступиться к переосмыслению современности и затем истории» (Цит. изд. т.2. с.11). Читатель уже, наверняка, обратил внимание на новые обозначения «градаций». Итак, вместо термина «формация» мы имеем несколько обозначений статики: «градация», «ярлыки», «квазистабильные состояния», «идеальные типы преодолеваемых форм», «акультурные родовые идеальные типы» (по намекам в идеях М. Вебера), «слои» (по образу Ф.Броделя). Не многовато ли терминов для одного понятия? Ну, против вкусов, даже в науке не спорят!
И все-таки читая этот параграф, я не перестаю удивляться способности А.С.Шушарина ломиться в открытую дверь, выдавая за свои великие открытия давно известные науке истины. Так, например, он вдруг обнаружил в «стерильно чистых градациях» «доминирующий базовый объект обстоятельств производства» (Цит. изд. т.2. с.12) или, говоря языком исторического материализма и марксистской политической экономии, - господствующие в данном обществе экономические отношения. Это же касается и следующего «открытия» А.С.Шушарина - «основного закона эндогенной формы» (там же) или, согласно марксистской политической экономии, - основного экономического закона данного способа производства.
Далее мы видим наглядный пример применения механики к политической экономии, когда А.С.Шушарин описывает, ссылаясь на Э.С.Бауэра, А.Маршалла, Л.Вальраса, Й.Шумпетера и др., равновесные состояния, колебательные, апериодические, циклические, пульсирующие и т.п. явления.
Немного ниже мы узнаем до сих пор малоизвестные, практически неведомые науке истины, а именно, что жадность губит любую эндогенную форму собственности и что богатые богатеют. Вот как описывал эти закономерности А.С.Шушарин: «…на известном арго, про всякую историческую (эндогенную) форму собственности можно сказать, что жадность оную сгубила. Хотя, конечно, в самом глубоком содержании предельность собственности – это проявление всякой системности, неизбежно рано или поздно энтропийно подрывающей, «проедающей», «засоряющей», уничтожающей условия собственного же существования, что неуклонно ведет к гибели или к негэнтропийному прорыву, к генерализующей, новой системности, расширяющей, повышающей или углубляющей источники проедаемой «свободной энергии». Дело здесь еще в том, напомним, что вопрос предельности определенных общественных форм является исключительно сложным и конкретным, но в абстрактной эндогенной логике он едва ли не тривиален как конечность любой «формы существования» (Цит. изд. т.2. с.14). Словом, как только завершается в пределах той или иной «градации» проедание (сопровождаемое чавканием) «свободной энергии», сразу же наступает время для очередного «прорыва» в новое «квазистабильное состояние». Вот какие научные открытия можно сделать путем соединения методологии физики с полилогией! За этими «открытиями» следуют пространные рассуждения о конфликтах, деформациях, о том, что при феодализме все «феодализируется», при капитализме все «капитализируется», что эзотерические базовые структуры бытия в целостной композиции всегда выступают как экзотерические, субъективные, а тем самым обыденные, но маскирующиеся, что в кризисных состояниях обнаруживаются явления схоластизации, пресыщения, засорения, запутанности отношений, паразитарности, формы нетруда, что в рамках «общего равновесия» происходит конкретная культуризация, любое состояние в Германии «огерманивается», в Бразилии «образиливается», в Китае «окитаивается» и т.п. «открытия», для цитирования или воспроизводства которых нам нет никакого смысла терять свое драгоценное время. Правда, благодаря А.С.Шушарину теперь легче будет обществоведам понимать, что происходило или происходит в том или ином государстве в ту или иную эпоху. Например, в крепостной России все, что попадало внутрь страны «обрусеивалось» и «феодализировалось».
Целый параграф (6.2.4.) А.С.Шушариным посвящен рассуждениям о стратификации (генерализации «классов»), производственной производности и социально-политической дополнительности.
Однако в середине данной главы А.С.Шушарин выводит нас на главную дорогу – на саму динамику переходов, т.е. на самый что ни есть стержень полилогии. Теперь мы наконец-то сможем открыть столь интриговавшую нас тайну перекомпозиции. Суть ее такова (цитирую): «Рано или поздно производственные отношения начинают сдерживать развитие производительных сил, состояние общества хаотизируется, становится неустойчивым, зреет эндогенный прорыв<…>это и есть негэнтропийные прорывы, шаги самовосхождения, творчества «социальной материи», если угодно, Творений, т.е. революций в самой материальной плоти бытия» (Цит. изд. т.2. с.31).
Не кажется ли Вам, уважаемые читатели, что эта цитата является чрезвычайно знакомой еще по истмату, только в ней преподнесена закономерность соответствия производственных отношений производительным силам в несколько ином обрамлении. И снова тот же старый прием: с размаху ворваться в распахнутую дверь, объявив громогласно о новом открытии! И чтобы оно звучало покруче, А.С.Шушарин в новом параграфе 6.3.1. («Сгущение обстоятельств («вызов»), хаотизация, опускание, техногенетический подъем…») сообщил нам о том, что «классики подобную мысль выражали примерно так: до сей поры люди предпочитали, чтоб состояние дошло до невыносимого. Чуть в ином контексте П.Г. Щедровицкий сочно замечает, что «история рожает в муках и, как всегда, в антисанитарных условиях». В общем, пока гром не грянет, мужик не перекрестится» (Цит. изд. т.2. с.32).
Однако для описания «революционных прорывов» простых, русских слов в словаре А.С.Шушарина не нашлось, и он пустил в оборот следующие выражения и слова: «посттип равновесия», «метаморфируемость квазистабильной идеологии», «диспозитивность», «естественные гомоморфизмы» и т.д. Предвидя недоумение читателей, А.С.Шушарин решил сам расшифровать некоторые выражения, которые применены им в полилогии. Так, например, «материально-знаковые отношения» - это деньги, «высшая критическая форма» - это капитализм, «базовый объект обстоятельств производства» - это средства производства и т.д. и т.п. (см. Цит. изд. т.2. с.44).
Если постараться без всякой иронии дать объективную оценку концепции А.С.Шушарина о т.н. «главной последовательности исторически новых критических форм и прорывов», то им выхвачен и гиперболизирован только один-единственный аспект из общей картины исторического процесса. Причем он затратил невероятное количество энергии, чтобы всячески обзывать марксистскую теорию формаций, от которой он и отталкивался, порождая свою полилогию.
И наконец, на стр. 45 мы можем лицезреть таблицу, которая в концентрированном виде содержит основной понятийный аппарат, которым оперировал А.С.Шушарин. Однако мы ее рассмотрим несколько позже, а пока посвятим несколько строк «непостижимости «восхождения к абстрактному» (параграф 6.5.). Здесь я вынужден полностью воспроизвести несколько абзацев, из которых узнаем, что вся суть человеческого мира сводится к объектам собственности: «Первый шаг мы, вполне непостижимо, уже сделали в виде установления абстракции «акультурных» социальных симметрий, базовых взаимодействий (вообще). Соответственно с позиций представлений об этой фундаментальной метаформе (со всеми ранее установленными свойствами ее коррелята) теперь мы можем, так сказать, «двинуть к конкретному» в виде посильных прояснений того, как Маркс «восходил к абстрактному». Сам того еще не рефлексируя. Иначе говоря, наше восхождение от абстрактного (базовые взаимодействия вообще) к конкретному (уже определенные базовые взаимодействия) начинается с прояснения теперь уже для нас вполне конкретного (Марксова) случая восхождения к абстрактному.
Соответственно третий предварительный момент связан с «тайной всех тайн», с собственностью, каковая и является ключом к постижению базовых форм. Причем тайна эта настолько суровая, основа основ всякой социальной системы, что состояние понимания собственности во всей нынешней социологии можно назвать просто инфантильным.
В общем, здесь у нас, пока еще крайне абстрактно, речь пойдет о столь радикальном перетолковании собственности, что для всего «экономического мышления» это будет звучать как нечто «инопланетное». И это еще только в самой «простой», эндогенной логике.
А чтобы, не мешкая, «подготовить» читателя к самому первому разбирательству с собственностью, сразу и «врежем» (какая утонченность выражений!- мое). Всё в человеческом мире, всё без исключений, что суть для людей ценности, блага, богатства, и не только любимые экономистами колбаса, колготки, станки и прочие шагающие экскаваторы, но и родные и близкие, и язык, и другие люди, и «малая» и «большая» родина, и красота пейзажа или звездного неба, и хорошая работа, и дельная мысль, и профессия, и т.д. и т. п. в тех или иных формах и субординациях может выступать как объекты собственности, т.е. объекты людских взаимодействий, объекты производственных отношений людей и даже их огромных совокупностей» (Цит. изд. т.2. с.48-49).
Содержанию понятия «собственность» А.С.Шушарин посвящает целый параграф (6.6.), считая, что эта категория является ключом к познанию всех базовых форм. Я перед тем, как обратиться к написанному А.С.Шушариным, должен заметить, что категория «собственность» действительно является, пожалуй, одной из самых трудных для понимания в общей теории политической экономии. Я ей также посвятил целый параграф в 4-ой главе своей монографии «К общей теории политической экономии» (/pauman).
Однако обратимся к параграфам 6.5. и 6.6. («Собственность – ключ к познанию базовых форм: чудовищные шоры «вещизма» и основы» божественного социального» (М.Мафесоли)»). В чем же заключается суть «тайн всех тайн», знания о которой, как утверждал А.С.Шушарин, всех предыдущих исследователей, вращавшихся в заколдованном кругу «экономического догматизма», были просто «инфантильными». И наконец-то благодаря А.С.Шушарину наступил столь долгожданный «момент истины», когда мы сможем проникнуть в этот тайный и суровый мир понятия «собственность».
Оказывается, в самом начале нам следует усвоить ту элементарную истину, что не только колбаса и прочие шагающие экскаваторы, но и красоты пейзажа, а также звездного неба могут быть объектами собственности. Людей, путешествующих по лику земли или просто прогуливающихся на лоне природы не должна покидать мысль о том, что они беспрерывно взаимодействуют с объектами своей собственности, любуясь пейзажами или звездным небом, если, конечно, оно не затянуто тучами, хотя, впрочем, и они также являются объектами их собственности. Ну а то, что родные и близкие, другие люди, «малая» и «большая» родина могут быть объектами собственности, доказано всей историей работорговли и предательств. Усвоив эту важную грань (пока еще поверхностную) столь таинственного понятия, мы наконец-то сможем обратиться и к его глубинной сути.
Проникновение в бездонные глубины мира собственности А.С.Шушарин начинает с воспроизведения абсолютно верной мысли К.Маркса о том, что суть собственности – в системе общественных отношений. В многословном и заумном обрамлении А.С.Шушарина эта мысль К.Маркса преподнесена нам следующим образом: «Итак, на основе симметрии товара (извечность, «равноправность») в силу асимметрии собственности (узурпированность, «неравноправность») объективно-исторически («первоначальное накопление») и логически («превращение денег в капитал») вырастает, а равно теоретически Марксом выводится вся парадоксальная система этой эндогенной формы. Стоит напомнить слова Маркса в полемике с Прудоном: определить собственность – это значит «дать описание всех общественных отношений» данной системы, а «стремиться дать определение собственности как независимого отношения<...>значит впадать в метафизическую или юридическую иллюзию» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 4, с. 168). Сказано хоть и мимоходом, но, если вникнуть, весьма капитально. Всякая историческая форма собственности, так сказать, когнитивно говоря (в ее описании), – это книга, а любые лаконизмы про собственность – это не более чем, в самом лучшем случае, некие афоризмы» (Цит. изд. т.2. с.50-51).
Нет, чтобы А.С.Шушарину на этом остановится и признать точку зрения К.Маркса на собственность. Так нет! Ему обязательно надо было внести свою лепту в презираемую им науку об экономике и, конечно же, обо всей общественной жизни. И как следствие такого метода, А.С.Шушарин, уводит читателей в такие дебри заумной путаницы, что я не считаю даже необходимым его цитировать, кроме, пожалуй, одного крайне важного предложения, в котором он утверждает нечто совершенно противоположное К.Марксу, переворачивая всю проблему с ног на голову: а именно, что «…собственность, ее объект, является ключом, но не золотым ключиком, а скорее наоборот, ключом, распахивающим дверь в огромное незнание» (Цит. изд. т.2. с.52), т.е. не отношения людей по воспроизводству своей жизни определяют содержание понятия «собственность», а объект собственности является ключом к сути этого понятия!
И что уму непостижимо, в следующем абзаце в полном соответствии с марксистской политической экономией А.С.Шушарин сначала правильно пишет о «субъект-объект-субъектных» отношениях, а затем, как это ни парадоксально, совершенно не понимая сути понятия «собственность», уже утверждает обратное, что его содержание определяется «объектом этих субъект-объект-субъектных отношений» (Цит. изд. т.2. с.52). Просто невероятно! Запутав себя и других, включив, кроме того, в состав понятия «собственность» семьи, родство, язык, профессии, «малую родину», служебные обязанности, национальные чувства, космические мироощущения, «вселенность» (!), А.С Шушарин объявил, что «генерализующее понимание собственности является по сути центральным и будет, видимо, вообще сквозным и самым трудным вопросом всей полилогии» (Цит. изд. т.2. с.56). И такое заявление он делает в самом начале пути, создавая свою революционную теорию, начиная поход с абсолютно ошибочного понимания важнейшего понятия! И это после того, как в первом томе он совершенно верно определил важнейшую роль отношений в исследовании общественной жизни! Просто в голове не укладывается, как можно постоянно противоречить самому себе. Я, пытаясь понять А.С.Шушарина, как бы встал на его позицию, заключающуюся в том, что далеко не все явления общественной жизни можно напрямую связать с экономическими отношениями. Существует относительная самостоятельность сферы внеэкономических отношений. И, кстати, такое понимание надстроечных явлений совершенно не противоречит марксистской философии. Но определять сущность собственности не общественными отношениями, а свойствами объекта собственности – это значит вообще не понимать главного в функционировании любой общественной системы.
Теперь мы можем обратиться к таблице на стр.45, которую я воспроизвожу на следующей странице. В ней А.С.Шушарин изложил основные характеристики не то «градаций», не то исторических форм «главной последовательности». Эта таблица имеет ключевое значение, предваряя главы 7-11, посвященные этим формам, в которых, надеюсь, можно будет обстоятельно изучить новые понятия, используемые А.С.Шушариным. А пока лишь некоторые замечания по поводу содержимого данной таблицы.
Я буду комментировать таблицу построчно. Мои критические замечания будут, как правило, иметь форму вопросов, ибо на данной стадии отсутствуют какие-либо комментарии (пояснения) А.С.Шушарина к используемым им в таблице понятиям.
Строка «Критическая теория».
Первобытность (апополитейная). Почему теория должна называться политическим социогенезом? И сводится ли ее суть только к простой культурологии?
Рабовладение. Почему объектом теории должна быть именно демография, а не такие важные аспекты как развитие науки, письменности, архитектуры, орудий труда, этических норм, религии и т.д.? И что значит применительно к демографии прилагательное «политическая»?
Феодализм. Почему в центре теории должна быть политическая география, а не такие аспекты, как, например, структура вассальной зависимости, развитие товарно-денежных отношений, ремесел, городского хозяйства?
Капитализм. Только он оказался удостоен иметь теорию политической экономии в изложении К.Маркса, а почему нельзя политэкономически исследовать другие чистые «эндогенные» формы?
Социализм (со странным названием «линейная форма»). Сочетание слов «политика» и «технология» вызывает недоумение. С каких пор технология является носителем политических отношений?

Чис-тая «эндо-ген-ная» формаПерво-быт-ность (апопо-литей-ная)Рабовла-дениеФеода-лизмКапита-лизмСовремен-ный социа-лизм (линейная фор-ма)Крити- ческая теорияПолити-ческий социоге-нез (простая культуро-логия)Полити-ческая демогра-фияПолити-ческая геогра-фияПоли-ти-ческая эконо-мия («Капи-тал»)Поли-ти-ческая техно-логияБазовое взаи-мо-дейс-вие (сим-мет-рия)Социаль-но-биологи-ческоеДемогра-фичес--коеМестноеВеществен-но- продукто-вое («то-вар»)Фун-кцио-наль-ноеБазо-вые производ-ствен-ные отно-шенияКультур-но-родовыеДемогра-фичес-кие (граждан-ские)Террито-риаль-ныеЭконо-ми-ческие (товар-но-денеж-ные)Фун-кцио-наль-ные (техно-логи-чес-кие)Базо-вый объ-ектОбщая жизньРабот-никПрос-транство производстваСред-ства произ-вод-стваТехно-логии (процессы)Разделение трудаОргани-ческоеПрофес-сио-нальное (граждан-ское, демогра-фичес-кое)Нату-ральноеПродук-товоеЯчеи-стоеМеха-низмОбще-ние (телесно-духовное)Трудо-обменСосед-ствоОбмен (ры-нок)Соис-пол-нениеБогат-ствоТелесно-духовное здоровьеТрудо-вые ресурсыНату-ральное богат-ствоВеще-ствен-ное богат-ствоТехно-логии (функции)Неко-торые эле-мента-рные явле-нияПросто человек (орга-низм), язык, жизне-деятель-ность, родство…Работ-ник, специа-лист (в том числе воин), учитель–ученикНату-ральные занятия, мест-ность…Товар, потре-би-тель-ная стои-мость, …Фун-кция, рабо-та, поло-жение фун-кции (объ-ем)Мате- риально-знако-вые отно-шения (сфе-ра)Фами-лия, имя, свойство (антропо-нимика)Дип-ломы (трудони-мика)Про-писка (топони-мика)Деньги (това-ро-ними-ка)Документы, стату-сы коллек-тивов и лиц (техно-ними-ка)Тип равновесияОргани-ческоеВоенно-демографичес-кое (граждан-ское)Террито-риаль-ноеТовар-ное («ры-ноч-ное»)Функциональ-ное (техно-логи-чес-кое)Критическая (прео-доле-вае-мая) формаПерво-бытная общин-ностьЭкстен-сивное рабовла-дениеАвтар-кияРазви-той рынокЛиней-ность («пла-номер-ность»)Доми-нирующая собст-вен-ность (асим-мет-рия)Эгостад-ная собствен-ность на общую жизньСобст-венность на работ-ников (рабов)Нату
рально (парцеллярно) иерархи-ческая собствен-ность на про-странст-во произ-водстваЧасная собст-вен-ность на сред-ства произ-вод-стваГруп-по-иерар-хи-ческая собст-вен-ность на техно-логииПрео-доле-ваю-щий сдвигОбобще-ствление общей жизни. Социали-зация (демогра-физа-ция) произ-водстваОбоб-щест-вление работ-ников, натура-лизация (терри-ториа-лизация) произ-водстваОбобществле-ние прос-транства произ-водства. Индус-триали-зация (товари-зация) произ-водстваОбоб-щест-вление сред-ств произ-водст-ва.Тех-но-логи-зация (плано-виза-ция) производ-стваОбоб-щест-вление техно-логий. Онау-чива-ние произ-вод-ства

Строка «Базовое взаимодействие» (симметрия).
Первобытность (апополитейная). Трудно возразить против того, что взаимодействие между членами общин было социально-биологическим, хотя оно является универсальным и присуще всем формам.
Рабовладение. Почему вдруг базовым взаимодействием является демографическое, разве оно определяло суть основного отношения, а не отношения между рабовладельцами и рабами (экономические, политические, нравственные, религиозные и т.п.)?
Феодализм. Что значит «местное» и как оно вяжется с формированием королевств, империй, развитием экономических отношений между городом и деревней, сельскохозяйственными общинами и феодалами?
Капитализм. Разве вещественно-продуктовое базовое взаимодействие характерно только для капитализма?
Социализм. Что значит функциональное? Разве не любое взаимодействие является функциональным?

Строка «Базовые производственные отношения»
Чем они отличаются от базовых взаимодействий? Причем не следует забывать, что А.С.Шушарин под производственными отношениями понимал всеохватывающие общественные отношения.
Первобытность (апополитейная). Почему общественные (по терминологии А.С.Шушарина производственные) отношения сведены только к культурно-родовым? А отношения экономические, религиозные, познавательные, военные разве не входят в состав общественных отношений?
Рабовладение. Также не понятно, почему вся совокупность общественных отношений сведена только к демографическим и гражданским? Разве рабы были гражданами?
Феодализм. Разве общественные отношения существовали только по территориальному признаку, а отношения вертикальные (классовые, властные и т.п.) разве не были свойственны феодализму?
Капитализм. Тот же вопрос: почему вся совокупность общественных отношений сведена только к экономическим? А.С.Шушарин все время настаивал на том, что основные отношения - внеэкономические.
Социализм. Весьма странной представляется трактовка отношений между членами общества только как технологических. Например, отношения родителей с детьми разве являются отношениями технологическими?
Строка «Базовый объект».
В предыдущем тексте это понятие вообще не упоминается. Кстати, не ясно - объект каких отношений?
Первобытность (апополитейная). Общая жизнь, или жизнь в общине является образом жизни, кстати, присущая не только первобытности. И как вообще понимать общую жизнь, как объект? Объект чего?
Рабовладение. А разве в других формациях («градациях») наличие работников не является обязательным? И в каком смысле следует понимать работника в качестве базового объекта? Эксплуатации? Но в рабовладельческом обществе существовали никем не эксплуатируемые общинники и ремесленники. Значит ли, что они не были объектами? А если были, то объектами чего? Вообще следует заметить, что в политэкономии рабочая сила всегда рассматривалась как субъект производственного процесса.
Феодализм. Почему вдруг пространство производства стало характерным только для феодализма? А в первобытном, рабовладельческом, капиталистическом и социалистическом обществах разве оно не являлось базовым объектом?
Капитализм. Средства производства во всех «эндогенных формах», вне всякого сомнения, являлись базовыми. Почему они отнесены только к капитализму?
Социализм. Аналогичный вопрос возникает и про технологии, которые во всех формациях («градациях») являлись неотъемлемой органической составляющей любого производственного процесса.
Строка «Разделение труда».
Первобытность (апополитейная). Почему органическое? Разве бывает искусственное, неорганическое разделение труда?
Рабовладение. Наряду с разделением труда по профессиям, а также обусловленное половыми и возрастными различиями работников, при рабовладении не меньшее значение имели отраслевое, территориальное и международное разделение труда.
Феодализм. Наряду с натуральным хозяйством быстро развивалось и товарное хозяйство, обусловленное, в частности, разделением труда между ремесленным производством и сельским хозяйством.
Капитализм. А почему наряду с продуктовым не названо международное разделение труда, связанное с образованием общемирового рынка, где, в частности, в настоящее время быстро нарастает доля пооперационного разделения труда в рамках ТНК?
Социализм. Смысл «ячеистого» разделения труда и его отличие от других его видов совершенно не ясен. Возможно, содержание этого термина прояснится ниже.
Строка «Механизм».
Имеется в виду хозяйственный механизм, или политический, или какой-нибудь иной вид механизма?
Первобытность (апополитейная). Разве общение телесно-духовное не существовало всегда и повсеместно? Почему оно выделено как самое характерное только для первобытнообщинного строя?
Рабовладение. Обмен трудом, или другими словами, разделение труда относится к иной категории.
Феодализм. Выбор соседства как важнейшего элемента общественного механизма малообоснован, т.к. экономические, политические, духовные связи были характерны для отношений между городом и деревней, отдельными государствами, ибо формировался международный рынок товаров, и осуществлялась колониальная экспансия европейских государств.
Капитализм. Рынок является не единственным механизмом регулирования общественного воспроизводства. В современном глобализирующемся мире возрастает значение как раз внерыночного механизма, особенно в рамках региональных образований и во времена экономических кризисов.
Социализм. Соисполнение является только одним и не самым главным из элементов механизма общественного воспроизводства. Почему он выделен в качестве главного, определяющего, на каком основании?
Строка «Богатство».
Первобытность (апополитейная). А разве орудия труда, знания, опыт не являлись важнейшими элементами богатства?
Рабовладение. Этот же вопрос следует задать и по данной формации («градации»). Кроме того, появились и новые, весьма значимые формы богатства (например, сокровища) у рабовладельцев, храмов, царей, вельмож, купцов, ростовщиков.
Феодализм. Весьма странное определение формы богатства, когда значительная часть его приобрела форму денег.
Капитализм. Это в еще большей мере касается и капитализма, где в настоящее время господствует финансовый капитал.
Социализм. Почему именно технологии и какие-то неопределенные функции являются основными видами богатства, если иметь в виду реальную структуру национального богатства любого социалистического общества (львиную долю в нем составляют средства производства и объекты непроизводственной инфраструктуры)?
Строка «Некоторые элементарные понятия».
В каждой формации («градации») свой перечень этих элементарных понятий. Набор этих понятий в таблице представляется произвольным и нелогичным. Например, если в первобытности таким понятием указан «просто человек», то почему он отсутствует в других формациях («градациях»), хотя человек составляет основу любого общества, независимо от его формы. Или возьмем другое элементарное понятие - «работа», присутствующее в таблице только при социализме, в то время, как очевидно, что «работа» («труд») является базовым, основополагающим понятием для всех, без исключения, формаций («градаций»)
Строка «Материально-знаковые отношения. Сфера».
Первобытность (апополитейная). Наличие фамилии (имени) и свойств человека (антропонимика) являются общими для всех формаций («градаций»). Почему они выделены только в первобытности как важнейшие материально-знаковые отношения – совершенно не понятно. Кстати, применение понятия «отношение» для обозначения объективных свойств человека или его имен является совершенно необоснованным. Особенно это касается такого понятия как «сфера». Какое отношение сфера имеет к именам того или иного человека?
Рабовладение. Применение термина «диплом» в отношении рабов, общинников, номархов, и т.д. представляется, по крайней мере, труднообъяснимым.
Феодализм. О какой прописке идет речь, например, в отношении кочевых народов или викингов?
Капитализм. Деньги и товар могут называться материально-знаковыми отношениями для капитализма, но таковыми же они являются и для других формаций («градаций»), где имели место товарно-денежные отношения.
Социализм. Использование термина «технонимика» для характеристики материально-знаковых отношений при социализме представляется, мягко говоря, малоубедительным.
Строка «Тип равновесия».
На стр. 130 данного тома А.С.Шушарин разъясняет, что «…метафора «равновесия» ориентирует познание на уяснение внутренней сбалансированности, структурной пропорциональности изучаемого процесса, его динамической квазистабильности». Однако остается не ясным, о каком равновесии идет речь: об экономической сбалансированности, пропорциональности по стадиям воспроизводства, о политической стабильности, о соотношении полов и возрастных групп в демографической структуре и т.д.? Поэтому совершенно не ясны смысл слова «органическое» в отношении первобытности или обоснованность применения термина «гражданское» в рабовладельческой формации («градации»). Если при капитализме существует в определенном смысле товарное равновесие на рынке (соотношение спроса и предложения), то каков смысл «технологического равновесия» при социализме или «территориального равновесия» при феодализме, остается совершенно необъяснимым.
Строка «Критическая (преодолеваемая) форма».
Первобытность (апополитейная). То, что она, как общественная форма, была преодолена рабовладельческим или феодальным способом производства сомнений не вызывает.
Рабовладение. Этого, однако, уже нельзя сказать в отношении формулировки «экстенсивное рабовладение». Почему только экстенсивное? А интенсивное не подлежит преодолению?
Феодализм. Если под понятием «автаркия» понимать, как разъясняет «Толковый словарь русского языка» С.И.Ожегова и Н.Ю.Шведовой, политику некоторых государств, направленную на создание замкнутого национального хозяйства, обособленного от экономики других государств, то разве эта форма была самой характерной и всеобщей для феодализма? Вспомним хотя бы торгово-экономические отношения России с соседними государствами или эпоху Великих географических открытий и как следствие развитие торговых связей во всем мире.
Капитализм. Разве в преодолении развитого рынка заключается смысл социальной революции, обеспечивающий приход социализма?
Социализм. Преодоление «планомерности» является просто абсурдной идеей, а «линейности» - совершенно непонятной.
Строка «Доминирующая собственность (ассиметрия)»
Первобытность (апополитейная). Общая жизнь была следствием коллективного производства, такой же была и собственность на средства производства. Сама общая жизнь не могла являться объектом т.н. эгостадной собственности.
Рабовладение. Наряду с собственностью на рабов была еще и собственность на средства производства, причем во всех рабовладельческих обществах функционировало многоукладное хозяйство с различными видами собственности (общинной, частной, личной).
Феодализм. Что означает пространство производства? Земля, леса, водоемы? И разве только к этим объектам сводилась собственность (общинная, частная)? И что означает обобществление пространства производства? Кто был субъектом обобществления.
Капитализм. Наряду с частной собственностью на средства производства имела место и частная собственность на личную рабочую силу, без которой капитал не мог функционировать.
Социализм. Групповая собственность на средства производства имела место в СССР, например, в форме кооперативов, Но что означает группо-иерархическая собственность, да еще и на технологии – это совершенно не понятно. Надеюсь, что в дальнейшем прояснится.
Строка «Преодолевающий сдвиг».
Первобытность (апополитейная). Совершенно не понятно, что означает обобществление общей жизни. Каким образом община могла обобществить свою общую жизнь? Что это за процесс? Совершенно не понятно также, что понимал А.С.Шушарин и под социализацией и тем более демографизацией производства.
Рабовладение. Еще абсурднее является, на мой взгляд, обобществление работников при рабовладении, когда доминировала частная собственность и само общество было разделено на несколько классов. Единым было только государство. Нелепым является и выражение «территоризация производства». Производство и жизнедеятельность всегда происходят во времени и пространстве и как можно «территоризировать» то, что является естественной основой производства, – уму непостижимо.
Феодализм. Аналогично абсурдным представляется выражение «обобществление пространства производства» при наличии частной или общинной собственности на землю (в широком смысле этого слова, т.е. включая водоемы и леса). Процесс товаризации производства происходил, только это слово (товаризация) образовано вопреки правилам русской грамматики, что отметил и ПК. Говорить об индустриализации производства при феодализме можно только с некоторой натяжкой, ибо основой ремесленного производства были цеха и кое-где стали возникать мануфактуры. Процесс индустриализации развернулся только при капитализме.
Капитализм. Процесс т.н. технологизации шел во все времена, а не только при капитализме. Внедрение научных методов планирования действительно стало происходить при капитализме, хотя человек стал планировать свою хозяйственную деятельность уже с первобытных времен. Что же касается обобществления средств производства, то этого при капитализме не происходит, а идет процесс обобществления процесса воспроизводства.
Социализм. Слово «онаучивание» образовано вопреки правилам грамматики, а что касается внедрения научных достижений в производство, то этот процесс происходил и при капитализме. При социализме происходит обобществление не только технологий, но всех средств производства, за исключением рабочей силы.
Итак, мы завершили предварительное рассмотрение таблицы. Как видно из возникших у меня вопросов, многие из них вызваны как произвольностью в выборе А.С.Шушариным характерных черт тех или иных «эндогенных» форм, так и их искусственностью, я бы даже сказал, какой-то их вымученностью. Однако не будем спешить, и я надеюсь, что последующие главы данного раздела прояснят - оправдан ли был такой набор новых терминов и моя предварительная критическая их оценка.
Спору нет, при создании новой концепции или теории неизбежно возникает необходимость введения в оборот новых понятий. Из 13 строк таблицы в 9 случаях А.С.Шушарин использовал именно нетрадиционные новые понятия. Их расшифровка в разрезе формаций («градаций», «эндогенных форм»), как уже выше было сказано, во многих случаях представляется иррациональной, случайной, малообоснованной. Однако повторяю, не будем спешить и приступим к рассмотрению конкретных «градаций» в принципиально новой системе революционной теории – полилогии.
Наконец-то мы из глубин «постановочных проблем» выбираемся к первому конкретному историческому объекту исследования – первобытнообщинному обществу, который, по словам А.С.Шушарина, со своими «имманентными базовыми взаимодействиями» лежит в основе всей основополагающей структуры бытия человечества вплоть до наших дней. Как утверждал А.С.Шушарин, этот самый глубокий толстый слой (в образах Ф.Броделя) в извращенном свете представлен в марксистском варианте и тут же, как обычно, противореча самому себе, приводит цитату великого «путаника» Ф.Энгельса, заметившего однажды, что первобытность образует «основу всего позднейшего более высокого развития» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. т. 20. с. 118).
Несмотря на то, что А.С.Шушарин продолжал настойчиво отрицать экономическую природу первобытного общества («…в первобытности в некотором смысле были общие средства производства, а в некотором совсем нет. Но все вообще экономические отношения (собственность на средства производства) имеют примерно такую же связь с производственной сущностью апополитейной (тогдашней, подлинной, «первозданной» и критической) первобытности, какую имеет кухонная утварь жен глав правительств к сути и ходу войны между руководимыми ими державами, т.е. по сути никакого» (Цит. изд. т.2. с.73), тем не менее, он затронул важный вопрос о том, создавался ли в те далекие времена прибавочный продукт или не создавался, комментируя при этом выказывания на этот счет Ю.И.Семенова и Л.С.Васильева. А.С.Шушарин считает, что «в строгом значении «прибавочный продукт» - понятие только капиталистического производства» (Цит. изд. т.2. с.68). Если бы это было так, как утверждал А.С.Шушарин, то следовало бы вообще отрицать факт эксплуатации человека человеком в докапиталистических формациях.
Однако скажем прямо, вопрос о прибавочном продукте именно в первобытном обществе, которое не знало еще эксплуатации человека человеком, далеко не из простых. В своей монографии «К общей теории политической экономии» я пишу: «Можно выделить два периода в развитии способа производства первобытного общества. Первый период эволюционного развития завершился переходом от добывающего к производящему типу хозяйственной деятельности. Второй период, когда уже преобладало производство, основанное на земледелии и содержании домашнего скота в сочетании с охотой, рыболовством, сбором пищевых растений, завершился тогда, когда производительные силы развились настолько, что племена стали устойчиво и надежно производить прибавочный продукт» (с.160). Итак, только с ростом производительности труда в эпохи позднего неолита и энеолита стала возможной новая форма экономических отношений в области распределения продуктов. На раннем этапе существования первобытной общины и речи не могло быть о каких-либо формах распределения, кроме уравнительного, а также о регулярном обмене продуктами, ибо существовал только обмен деятельностью. И лишь с возникновением возможности устойчивого, надежного производства прибавочного продукта возникают новые формы связи между стадиями воспроизводственного процесса, создаются условия для реализации прибавочного труда (как внутри общины, так и за ее пределами).
Где проходил водораздел между необходимым и прибавочным продуктом в первобытном обществе?
Начнем рассмотрение данной проблемы с констатации того, что в принципе не существует каких-либо границ объема абсолютных потребностей индивида. Так было всегда, так всегда и будет. Конечно, некоторые могут возразить: ведь человек не может поглощать в течение суток неограниченного количества пищи, ибо существует определенный физиологический предел потребления продуктов питания. Или, продолжая развивать эту мысль, можно утверждать, что человек не может одновременно одевать две пары обуви и т.д. Спору нет, что касается так называемых насущных (витальных) потребностей, то с той или иной степенью условности можно говорить о каких-то ее абсолютных границах. Однако все дело в том, что потребности человека не сводятся только к витальным. Существует еще масса иных потребностей (социальных, духовных и т.д.), для которых вообще не существует каких-либо абсолютных границ. Да и ряд видов витальных потребностей в силу тех или иных причин могут быть безграничными. И поэтому, несмотря на то, что соотношение между необходимым и прибавочным продуктом, вне всякого сомнения, формируется с учетом многообразных потребностей человека, окончательный и исчерпывающий ответ на вопрос о границе между необходимым и прибавочным продуктом следует искать в сфере общественных отношений, в том числе экономических. Все дело в том, что объем прибавочного продукта определяется не только непосредственными потребностями индивида, но и того коллектива (сообщества), в котором он живет. Так, в первобытной общине существовала потребность в производстве орудий труда и оружия, а также самых различных средств производства и создании условий, обеспечивающих воспроизводство общины (поддержание очага, устройство жилища, заготовка лекарственных растений, содержание детей и престарелых и т.д. и т.п.). А с появлением служителей религиозных обрядов, возникновением внутриобщинной, племенной и родовой элиты, постоянных вооруженных формирований нарастала потребность выделять определенную долю создаваемого продукта и на их содержание. Состыковка непосредственно индивидуальных и коллективных (общественных) потребностей предполагала наличие какого-то механизма согласования этих потребностей. В силу данного обстоятельства величина прибавочного продукта определялась всей системой общественных отношений, регулирующих механизм воспроизводства жизни общины, племени и рода, а не только и даже не столько объемом абсолютных потребностей членов первобытной общины.
Кроме того, необходимо учитывать и следующее фундаментальное обстоятельство: труд, создающий средства удовлетворения экономических потребностей, всегда персонифицирован, являясь деятельностью данного, конкретного трудоспособного индивида. Именно поэтому необходимый и прибавочный труд также всегда персонифицирован. Говоря другими словами, данный конкретный индивид в общине всегда производил (изначально!) определенное количество прибавочного продукта, ибо без этого невозможно было бы воспроизводство рода человеческого, да и содержание недееспособных престарелых членов общины, еще нужных для выживания ее, как единого общественного организма.
По мере роста производительности труда, как в силу применения более эффективных орудий труда, более совершенных приемов труда (технологий), а также повышения уровня искусности и опытности самого работника, создавалась возможность увеличения и величины прибавочного продукта (относительной и абсолютной). Этот прибавочный труд создавал все возрастающую массу прибавочного продукта, направляемого как на расширенное воспроизводство общины, так и на обслуживание жизненно важных для нее функций (религиозные обряды, управление, вооруженные конфликты).
В силу вышесказанного, утверждение А.С.Шушарина о том, что прибавочный продукт является понятием только для капиталистического производства, следует, интерпретировать в том смысле, что использование термина «прибавочный продукт» для первобытнообщинного способа производства не совсем корректно. Возможно, целесообразно его именовать «продукт для общины» (по аналогии с «продуктом для общества» при социализме). Однако отрицать в принципе необходимость производства продукта, абсолютно необходимого для обеспечения расширенного воспроизводства первобытной общины, было бы нелепым. Кстати, К.Маркс в «Критике политической экономии (черновой набросок 1857-1858 годов)» применял понятие «прибавочный продукт» при анализе первобытнообщинной формации. Так, он писал: «…индивиды ведут себя не как рабочие, а как собственники и как члены того или иного коллектива (Gemeinwesen), которые в то же время трудятся. Целью этого труда является не созидание стоимости, - хотя они и могут выполнять прибавочный труд, чтобы выменивать для себя чужие продукты, т.е. прибавочные продукты (других индивидов), но целью всего их труда является обеспечение существования отдельного собственника и его семьи, а также и всей общины» (К.Маркс. Экономические рукописи.1857-1861 гг.М.: Издательство политической литературы. 1980. с.467).
Что же касается рабовладельческой и феодальной формации, то применение в отношении них понятия «прибавочный продукт» является, вне всякого сомнения, корректным. Однако при этом следует иметь в виду, что само формирование величины прибавочного продукта в некапиталистических формациях (исключая первобытнообщинный и социалистический способы производства) происходит в иной системе экономических отношений.
Следующей действительно важной проблемой, за исследование которой А.С.Шушарин взялся, является вопрос о том, как из первобытного стада древних гоминид образовались люди, а затем и первобытная община. Разрабатывая эту проблему, он снова (в который раз!) отрекся от экономического подхода. В параграфе 7.2.2. «Забыть и наплевать (про все экономическое)» (нет, чтобы наоборот, - наплевать и забыть - мое) он разразился следующим ругательным абзацем: «Практически все экономические понятия (само слово «экономическое») не имеют касательства к сути первобытности и ее преодолению. Подчеркну, стоит только произнести слова, скажем, «экономика», «продукт», «обмен», «распределение», «средства производства» и пр., то все, конец, беспросветный мозговой тупик «материализма лавочника» (Б.Поршнев). Да что понятия, вся черно-белая логика, монологический дух понимания, «вещизм», кретинизм «теории формаций» (М.Мамардашвили) – все эти следствия экономического догматизма стоят буквально поперек революционного уяснения сути первобытности. (А равно, напомню, хоть и совершенно в иных формах, мирооснов всей современности.)
Вместе с тем назвать первобытность неэкономической, доэкономической, предэкономической – это еще лишь высказать самое легкое, отрицательное суждение, а положительное, конкретное постижение всегда тягомотно» (Цит. изд. т.2. с.74).
Итак, последуем вслед за А.С.Шушариным, который, не прибегая к методологии исторического материализма и заодно отрицая саму возможность от фактов перейти к теории, ссылаясь при этом на авторитет А.Эйнштейна, попытался выработать свою концепцию возникновения из древних гоминид человеческого общества. К слову сказать, Пол Фейерабенд подробно разобрал утверждение А.Эйнштейна о том, что научные теории и понятия являются «свободными созданиями человеческого мышления» и пришел к выводу, что оно ошибочно. (Фейерабенд П. Прощай разум. Издательство АСТ. М.: 2010. с.170-178).
Суть исходной позиции А.С.Шушарина изложена в следующем предложении: «Первобытность как определенная, критическая, наконец, неравновесная (нарастающе неустойчивая) форма жизни преодолевалась, несмотря на продолжительность, объективную запутанность, зигзаги, возвраты, эволюции и инволюции, хаотизированность реального процесса, скачком, причем сaмой в буквальном смысле социальной революцией, из всех какие вообще до сих пор знала история. Но понять не дежурно-риторически этот взрыв, слом, скачок и т.д. – это значит описать систему господствующих отношений в состоянии бифуркации, гибели или негэнтропийного восходящего прорыва, все того же революционного снятия, т.е. сброса в небытие господствующей формы при сохранении (симметризации) ее естественного содержания под контролем типологически уже новой «постформы» или даже множества «постформ» (Цит. изд. т.2. с.78).
А.С.Шушарин полагал, что весь процесс берет свое начало от переломной, критической первобытности, когда людей еще не было, а были «предлюди». Они уже владели орудиями в виде обработанных «дубин», камней, костей, обладали прямохождением, умением «обезьянничания» (подражания) и т.д., однако их «орудийность» (термин А.С.Шушарина) была еще недостаточна для того, чтобы относить их к людям.
«Более того, - писал А.С.Шушарин, - по всей вероятности, орудийных форм было преполно, но по большей части как раз в силу вооруженности они были самоистреблены или истреблены «конкурентами» (Цит. изд. т.2. с. 81). Но все-таки, видимо, не все были истреблены или самоистреблены, ибо далее мы читаем, что «…орудийность, вне всяких сомнений, – необходимое условие очеловечивания наших предков, но далеко не достаточное. На этот счет, например, Е.Я.Режабек в начавшей формироваться «второй природе» точно добавляет к орудиям и «другие культурные артефакты» (Режабек Е.Я. Становление мифологического сознания и его когнитивности // ВФ, 2002, № 1, с. 57, 63). К наиболее ранним из них, кроме орудий (так или иначе обработанных «дубин», камней, костей), вероятно, можно отнести «каталоги» опасного и съедобного, приемы охоты, собирания, разделки пищи, использование (даже сначала еще до добывания) огня, укрытия от непогоды, нательные шкуры и т.д. и т.п.» (там же).
Итак, сделаем паузу и заметим, что А.С.Шушарин все-таки не смог обойтись без признания роли орудий труда в формировании людей. Однако он считал, что умения изготовлять орудия труда и ими пользоваться оказалось совершенно недостаточно, чтобы совершился «негентропийный восходящий прорыв». Кроме того, понадобились овладение огнем, а также знание опасного и съедобного, приемов охоты, собирания, разделки пищи, укрытия от непогоды, наличие нательных шкур и т.д. и т.п. Что же из себя представляла эта «вторая природа»? Да все те же элементы производительных сил и продукты материального производства, согласно марксистской политической экономии, от которой А.С.Шушарин открещивался, как черт от ладана, на которую он решил «наплевать и забыть». Напомню, что я писал в параграфе 4.2., посвященном понятию «производительные силы» (стр. 90) в своей вышеупомянутой монографии «К общей теории политической экономии»: «Производительные силы включают в себя: 1) рабочую силу, 2) землю и полезные ископаемые, 3) орудия труда, 4) производственные здания, сооружения и помещения, где осуществляется процесс производства,5) технологию, 6) энергию и 7) предметы труда (сырье, материалы, полуфабрикаты)».
В первом томе «Капитала» К.Маркс дает следующую универсальную формулировку понятия «рабочая сила»: «Под рабочей силой, или способностью к труду, мы понимаем совокупность физических и духовных способностей, которыми обладает организм, живая личность человека, и которые пускаются им в ход всякий раз, когда он производит какие-либо потребительные стоимости» (К.Маркс и Ф.Энгельс. Соч. 2-ое изд. т. 23. с. 178). Подчеркиваю – и духовных способностей, которыми обладает рабочая сила.
Так что ничего нового А.С.Шушарин вместе с господином Е.Я.Режабеком не изобрел. Он так и не открыл нам тайны формирования «второй природы», в результате приобретения которой предлюди превратились в людей. Зато мы можем прочитать победоносную реляцию о величайшем, поистине эпохальном открытии А.С.Шушарина: «Вот и получается, что следует различать, по меньшей мере, три радикально разных «первобытности»: еще миллионолетнюю «долюдскую», уже людскую, но еще неустойчивую, критическую, переломную, предреволюционную и революционную, и, наконец, в итоге уже постреволюционную, в том числе как продвинутую, так и синполитейную, периферийную. В такой дифференциации первобытности со всей очевидностью «тон задает» не «фазовая» («стадийная», «формационная») призма видения реалий, а именно революционная. В пределах каждой из этих «первобытностей» были самые разные перемены, но и суть каждой их них различна самым принципиальным образом вне зависимости от протяженной хронологии развития событий. Причем носителей «долюдской» первобытности на планете давно не осталось, в то время как во всех даже самых глубоко отсталых синполитейных формах носители – уже люди, а тем самым и уже социальность этих форм – пусть крайне примитивные, но уже общества» (Цит. изд. т.2. с.82). Словом, мы видим одни общие фразы, не раскрывающие нам механизма революционных переходов из одной фазы в другую. Однако если основательно вдуматься, то это не только пустые фразы, сочиненные без обращения к материалам исследований археологов, антропологов, лингвистов, историков и других специалистов, а элементарное отрицание им огромного пласта истории первобытного общества. Первый и второй вид первобытности, по А.С.Шушарину, т.е. пока еще не сформировалось общество первобытных людей, к истории человечества относить не следует. Он одним росчерком пера вычеркнул из истории весь палеолит, а также большую часть мезолита.
Не могу не привести слов А.С.Шушарина о том, как он, совершив эту вивисекцию, интерпретировал процесс образования человеческого общества: «В этой первобытности человек уже был, а обществ не было – в этом вся суть исходного социологического понимания этого сверхпарадоксального состояния (равно и в наши времена общества уже есть, но человечества как общества еще нет). Причем когда мы говорим, что человек уже был, то это, конечно, не первобытные Ивановы, Петровы, Сидоровы со своими ближайшими родственниками, а уже весь род человеческий (в видовом смысле), но еще не общества. Такого состояния действительно никогда и нигде непосредственно в чистом виде не было. Было полилектически действительно и то и сё, и не то и не сё. Но в толще этого хаоса как раз и преодолевалось указанное сверхпарадоксальное переломное состояние» (Цит. изд. т.2. с.83). Не знаю как вы, читатель, но я умнее не стал, прочитав эту фразу. Что означают эти слова «Такого состояния действительно никогда и нигде непосредственно в чистом виде не было. Было полилектически действительно и то и сё, и не то и не сё»? А ведь самое интересное, согласитесь, осталось за кадром: каким же образом «в толще этого хаоса как раз и преодолевалось указанное сверхпарадоксальное переломное состояние»? И повторяю, допустимо ли вычеркивать из истории первобытного общества две эпохи: палеолит и практически весь мезолит?
А.С.Шушарин цитирует высказывание Ф.Энгельса, о том, что труд создал «готового человека», опуская при этом все, что тот написал о других важнейших факторах, обусловивших превращение обезьян в человеческое существо. Я имею в виду идеи Ф.Энгельса, изложенные им обстоятельно, подробно и ясным языком в «Диалектике природы» (раздел «Роль труда в процессе превращения обезьяны в человека»), в частности, о появлении прямой походки и разделении функций между руками и ногами, о развитии анатомии рук, благодаря чему свободная рука обрела способность усваивать все новые и новые сноровки, о роли наследственности в передаче освоенных трудовых навыков, о развитии гортани и т.д. Я вынужден привести две цитаты из указанного произведения Ф.Энгельса, чтобы показать, насколько тот глубже, чем А.С.Шушарин, понимал процесс формирования человека и общества.
«Рука, таким образом, - писал Ф.Энгельс, - является не только органом труда, она также и продукт ее. Только благодаря труду, благодаря приспособлению к все новым операциям, благодаря передаче по наследству достигнутого таким путем особого развития мускулов, связок и, за более долгие промежутки времени, также и костей, и благодаря все новому применению этих переданных по наследству усовершенствований к новым, все более сложным операциям, только благодаря всему этому человеческая рука достигла той высокой ступени совершенства, на которой она смогла, как бы силой волшебства, вызвать к жизни картины Рафаэля, статуи Торвальдсена, музыку Паганини.
Но рука не была чем-то самодовлеющим. Она была только одним из членов целого, в высшей степени сложного организма, и то, что пошло на пользу руке, шло также на пользу всему телу, которому она служила<…>Начинавшееся вместе с развитием руки, вместе с трудом господство человека над природой расширяло с каждым новым шагом вперед кругозор человека. В предметах природы он постоянно раскрывал новые, до того неизвестные свойства. С другой стороны, развитие труда по необходимости способствовало более тесному сплочению членов общества, так как благодаря ему стали более часты случаи взаимной поддержки, совместной деятельности, и стало ясней осознание пользы этой совместной деятельности для каждого отдельного члена. Коротко говоря, формировавшиеся люди пришли к тому, что у них появилась потребность что-то сказать друг другу. Потребность создала себе свой орган: неразвитая гортань обезьяны медленно, но неуклонно преобразовывалась путем модуляции для все более развитой модуляции, а органы рта постепенно научались произносить один членораздельный звук за другим» (К.Маркс и Ф.Энгельс. Соч. 2-ое изд. т. 20. с.488-489).
И после Ф.Энгельса просто стыдно читать написанное А.С.Шушариным, который расхваливает А.Мэмфорда, трактовавшего процессы очеловечивания значительно примитивнее, чем это делал Ф.Энгельс. И все это сопровождается, мягко говоря, упреками А.С.Шушарина в адрес «экономистов» (читай марксистов). Цитирую этот абзац целиком (Цит. изд. т.2. с.86): «В этом же плане А.А.Воронин находит у историософа техники Л.Мэмфорда прямо-таки крамольные для экономистов (примат орудий, средств производства) мысли. «…Возникновение языка – напряженная кульминация более элементарных человеческих форм выражения и передачи значения – было несравнимо более важным для дальнейшего человеческого развития, чем обработка горы ручных топоров<…>Рассматривать человека как главным образом изготавливающее орудия животное – это значит пропустить основные главы человеческой предыстории, которые фактически были решающими этапами развития. В противовес стереотипу, в котором доминировало орудие труда, данная точка зрения утверждает, что человек является главным образом использующим ум, производящим символы, самосовершенствующимся животным, и основной акцент его деятельности – его собственный организм» (Воронин А.А. Периодизация истории… // ВФ, 2001, № 8, с. 20).
Однако на этом А.С.Шушарин не успокоился. Наряду с изобретением различных заумных терминов, призванных заменить всем понятные слова на русском языке, он решил предпринять еще одну решительную атаку на марксизм, Он объявил, что настало время для комментариев «генерализованно разрывающих с марксистской ортодоксией» по вопросу «О человеческом труде и промахе Маркса в его трактовке» (параграф 7.2.6.2.). Вот эти комментарии: «Во-первых, конечно, «труд создал» человека – это не более чем афоризм. В этом отношении давно верно принято считать, что вне человека, до человека самого явления труда не существовало. Но указанный афоризм просто кратко и обозначает то, что в развитии биогеохимической формы движения материи произошла самосборка усложнения, образование нового негэнтропийного, трудового уровня или просто человеческой формы движения, антропоморфирующей все биогеохимическое движение<…>во-вторых, этот труд, а не угодно, «предтруд» сначала и еще долго (орудийно, как иногда считается, даже не менее 2 млн. лет) был «животно-образным», «инстинктивным» (Маркс). И лишь в результате длительного процесса он приобрел форму, которая «составляет исключительное достояние человека» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 23. с. 189). Однако большой промах допустил Маркс, дав, затем в марксизме канонизированные, «простые моменты процесса труда» в виде его гомогенной экономической характеристики («предмет», «средства труда») и верной, но субъективистской формулы («целесообразная деятельность») труда» (Цит. изд. т.2. с.89-90).
Так в чем же заключался «промах» К.Маркса? Оказывается в том, что он слишком упростил понятие «труд», субъективировав один из его моментов, заключающийся в том, что конкретный труд представляет собой целесообразную деятельность. И вот этим «промахом» и воспользовался экономический догматизм, напрочь выкинувший из человеческой деятельности все «невещественное». Более абсурдного обвинения в адрес К.Маркса и его последователей просто трудно придумать. Ведь К.Маркс и марксистская философия не только признает огромную роль разума в трудовом процессе, считая его творческим, но и не мыслит развитие производства без познания, без науки, которую он считает непосредственной производительной силой.
Произведя подмену, приписав К.Марксу совершенно невообразимую абракадабру, А.С.Шушарин победно объявил, что «труд же (деятельность) бесконечномерен, неопределенно-открыт – таков единственно правильный «простой» момент исходного понимания» (Цит. изд. т.2. с.90). Теперь все встало на свои места и стало ясно, как божий день, с какой целью А.С.Шушарин критиковал К.Маркса. Цель эта состояла в том, чтобы ликвидировать само понятие «труд», введя взамен него понятие «бесконечномерная деятельность».
. Теперь в это бесконечномерное понятие можно втиснуть все, что угодно, абсолютно все виды человеческой деятельности: танцы, футбол, восхождение на вершину горы и т.д. и т.п. И не только деятельность, но даже и все неживое, информацию, вещи. Читатель сам может убедиться в этой невероятной метаморфозе, прочитав нижеследующий пассаж А.С.Шушарина: «Человеческий труд расчленен и соединен, т.е. многомерен, процессуально, половозрастно (уже только новорожденный младенец в высшей степени тяжелейше трудится по своему же очеловечиванию, сперва хотя бы в сложнейшем процессе приобщения к общению), ситуационно, субъектно (индивидуально, поколенчески, гетерогенно-коллективно), коммуникативно, объектно (человек, живое, в том числе другие люди, неживое, информация, вещи, многообразные процессы, формы деятельности и т.д.), психологически, генетически, модально, мотивационно и т.д. Это бесконечномерная деятельность уже людей в их взаимодействиях между собой и миром, его же высшая материальная негэнтропийная форма, в свою очередь исторически развивающаяся» (Цит. изд. т.2. с.90).
И вот после введения в свою полилогию нового содержания понятия «труд», заменив его понятием «деятельность», А.С.Шушарин подвел своеобразный итог своему исследованию первобытности: «Итак, если воспользоваться классической формулой, «первый исходный пункт» – это и суть то, что развитие привело к существованию человека, с его бесконечномерным трудом (деятельностью), морфологической телесностью, мозгом, мышлением, языком, речью, саморастущей «второй природой» (моря артефактов означающих «слов», процессов, вещей, орудий, приемов действий и т.д.) и пр. в форме переломного, первобытного состояния» (Цит. изд. т.2. с.91). Повторяю, по времени образование первобытного общества («культур вообще») А.С.Шушарин относит к концу верхнего палеолита
Кстати, что касается культуры во времена палеолита, то я не могу удержаться от того, чтобы не процитировать следующую выдержку из книги Пола Фейерабенда «Прощай разум»: «Дело не во взаимодействии культур. Хотя здесь все еще и продолжается неуклонное распространение западной цивилизации, имеются первые обнадеживающие признаки формирования более терпимого отношения к иным формам жизни, нежели наш собственный. Эта терпимость обсусловлена не только сентиментальными чувствами, она имеет практические основания. Она связана с целым рядом интересных и поразительных открытий, начиная с открытия в конце девятнадцатого столетия поразительного палеолитического искусства» (Фейерабенд П. Прощай разум. АСТ. М.: 2010. с.245). Любопытно, как мог бы объяснить А.С.Шушарин этот феномен, если, как он считает, в течение длительной эпохи палеолита еще не существовало человеческого общества? Мы восхищаемся палеолитическим искусством наших предков, а А.С.Шушарин спокойно вычеркивает эту эпоху из истории человечества во имя торжества логики своей полилогии.
Вот, собственно, и все, что смог сообщить нам А.С.Шушарин о первобытной общине в этой главе, большая часть которой посвящена фундаментальным понятиям полилогии: «собственность», «общая жизнь», «социально-биологическое взаимодействие», «органическое разделение труда», «фундаментальное основание бытия», «состояние телесного и духовного состояния общества», «душа», «эгостадность», «эгокультурность», «предел состояния» и др. Продолжал А.С.Шушарин и свой поход против «формационного взгляда» и «экономизма», по пути исправляя ошибки К.Маркса, якобы безнадежно запутавшегося в элементарных понятиях социологии.
Объявив о возникновении первобытного общества, А.С.Шушарин, вновь перенес свое внимание на понятие «объект собственности». Естественно, его целью было доказать, что собственность – это не просто объект (но ни в коем случае отношения между людьми по поводу того или иного объекта!), а нечто такое, что не должно быть связано с экономикой. И здесь он в поисках аргументов совершает самый настоящий подлог, ссылаясь на раннего К.Маркса. Здесь я вынужден привести довольно длинную цитату А.С.Шушарина и для разоблачения его подлога – соответствующие цитаты из произведения К.Маркса «Критика политической экономии» (черновой набросок 1857-1858 годов».
А.С.Шушарин писал: «Прежде всего в любом случае собственность суть отношение к «условиям производства как к своим собственным», а присвоение есть «использование<..>. человеком<... >условий своей субъективной деятельности» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 46, ч. I, с. 482–485).. Но вот, что это за условия или обстоятельства производства, т.е. чтo именно, какой объект этих обстоятельств производства находится в доминирующей и всевластвующей первобытной собственности, присваивается, используется, воспроизводится и т.д.? Почему несколько раз Маркс повторяет одну, просто «нелепую» для экономических теоретиков мысль (заметим здесь лишь, что «племя» гораздо более позднее образование): «Одним из<…>условий производства для живого индивида является его принадлежность к какому-либо естественно сложившемуся коллективу<... >Его собственное производительное существование возможно только при этом условии»; «собственность означает принадлежность индивида к какому-либо племени (коллективу) (означает иметь в нем основу для своего субъективно-объективного существования)»; «основное условие собственности, покоящейся на племенном строе (к которому первоначально сводится община) – быть членом племени» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 46, ч. I, с. 481, 482). «Что же это за собственность такая, объект которой не сводится к людям, вещам, земле и пр., которая является отношением к условиям, даже выражается как-то совершенно странно, не как обладание чем-то, а, наоборот, принадлежностью самого индивида чему-то (коллективу, племени, общине)? В этой же связи с собственностью Марксом упоминается и язык, что, так сказать, и вовсе ни в какие экономические ворота (а лучше сказать – экономическую «щелку») не лезет» (Цит. изд. т.2. с.100-101).
Для начала отмечу, что для формирования вышеприведенной цитаты А.С.Шушарин использовал разрозненные выдержки из пяти различных мест довольно обширного текста, посвященного трем формам первобытной общины (в общей сложности 26 страниц). Он интерпретировал высказывания К.Маркса в угодном ему духе, приписывая ему свою точку зрения, а именно, что собственность – это все, что угодно, только не средства производства первобытной общины
Что же на самом деле писал К.Маркс?
Воспроизвожу только те абзацы или отдельные предложения, из которых А.С.Шушарин надергал подходящие для его «аргументации» выдержки (слова, использованные А.С.Шушариным мною подчеркнуты).
1. «Поскольку собственность является только сознательным отношением к условиям производства как к своим собственным (для отдельного человека это отношение создано общиной, объявлено в ней законом и гарантировано общиной), т.е. поскольку существование производителя выступает как существование в объективных условиях, ему принадлежащих, постольку она осуществляется только через само производство. Действительное присвоение впервые совершается не в мысленном, а в активном, реальном отношении к этим условиям; это есть действительное использование их человеком как условий своей субъективной деятельности» (К.Маркс. Экономические рукописи.1857-1861 гг. часть I. М.: Издательство политической литературы. 1980. с. 488).
Во-первых, обращает на себя внимание то, что А.С Шушарин при цитировании упустил слова «как» и «их». Первое опущенное слово («как») относится к использованию человеком природного фактора, т.е. важнейшего элемента производительных сил (это вытекает из предыдущего текста). Второе упущенное слово («их») относится к производственной деятельности индивида (производителя), ибо, как писал К.Маркс, существование индивида в объективных условиях, ему принадлежащих, осуществляется только через само производство, которое в первобытном обществе являлось коллективным.
Чтобы у читателей не оставалось никаких сомнений, приведу еще одну цитату, в которой К.Маркс поясняет, что относится к условиям производства индивида в первобытном обществе. Он писал: «Собственность, - писал К.Маркс, - означает, следовательно, первоначально не что иное, как отношение человека к его природным условиям производства как принадлежащем ему, как к своим собственным, как к предпосылкам, данным вместе с его собственным существованием, - отношение к ним как к природным предпосылкам его самого, образующим, так сказать, лишь его удлиненное тело» (К.Маркс. Экономические рукописи.1857-1861 гг. часть I. М.: Издательство политической литературы. 1980. с. 486).
2. «Итак, собственность означает принадлежность индивида к какому-либо племени (коллективу) (означает иметь в нем основу для своего субъективно-объективного существования), а через посредство отношения этого коллектива к земле как к своему неорганическому телу – отношение индивида к земле, к внешнему первоначальному условию производства (так как земля есть одновременно и сырье, и орудие, и плод) как к неотъемлемой предпосылке его индивидуальности, к способу существования последней. Мы сводим эту собственность к отношению к условиям производства» (К.Маркс. Экономические рукописи.1857-1861 гг. часть I. М.: Издательство политической литературы. 1980. с. 487).
Читатели уже наверняка обратили внимание на то, что А.С.Шушарин из этой цитаты не воспроизвел главного – мысли К.Маркса об отношении индивида и коллектива к земле, как главному объекту собственности.
3. «Основное условие собственности, покоящейся на племенном строе (к которому первоначально сводится община) – быть членом племени» (К.Маркс. Экономические рукописи.1857-1861 гг. часть I. М.: Издательство политической литературы. 1980. с. 487).
Естественно, что главным субъектом воспроизводства рода человеческого в те далекие времена была община и индивид не мог существовать вне общины. Поэтому отношение индивида к собственности выражалось через отношение племени к средствам производства.
4. «Одним из природных условий производства для живого индивида является его принадлежность к какому-либо естественно сложившемуся коллективу: племени и т.п. Это например, является уже условием для развития его языка и т.д. Его собственное производительное существование возможно только при этом условии» (К.Маркс. Экономические рукописи.1857-1861 гг. часть I. М.: Издательство политической литературы. 1980. с. 486).
Трудно себе представить, что А.С.Шушарин не понимал смысла написанного К.Марксом. Приписать К.Марксу мысль о том, что «ни в какие экономические ворота не лезет» им написанное о связи индивида и общины с землей и вообще средствами производства можно было только в целях сознательного использования выдержек для доказательства своей иррациональной концепции о том, что собственность является объектом, суть которой нечто неэкономическое. К.Маркс в вышеприведенной цитате (№ 4) совершенно недвусмысленно написал, что язык нужен индивиду для его собственного производительного существования. И он никогда не рассматривал язык в качестве объекта собственности.
Причислив К..Маркса к сторонникам его иррациональной трактовки понятия «собственность», А.С.Шушарин уже не жалеет слов для ее пропаганды. Он хвастливо заявил, что в свое время он под объектом собственности назвал «весь мир». «Предметным содержанием этого объекта, - писал А.С.Шушарин, - (на чтo именно собственность, в связи с чем отношения; чтo суть здесь главное богатство, ценность, основа смысла для человека и одновременно узурпировано) является не что иное, как сама простая общая жизнь людей, материальный процесс простейшего человеческого сосуществования, без коего абсолютно невозможно самое бытие. Смысл жизни, частенько парадоксально близко к сути говорят, в самой жизни. Общая жизнь – это и есть самое наипростейшее (потому и предстающее крайне абстрактным, неуловимым, перстом не указуемым, мистифицируемым, поэтизируемым и пр.), самое основополагающее условие (объект, обстоятельство, богатство, ценность) человеческого существования вообще" (Цит. изд. т.2. с.102).
Итак, величайшим открытием А.С.Шушарина, призванным совершить переворот в социологии, является понятие «общая жизнь людей» во всех ее красках. И без всякой там экономики! Например, питание является неэкономическим процессом жизнедеятельности, в состав которого он включил ее добывание и приготовление (См. цит. изд. т.2. с.105). Для вящей убедительности все еще сомневающихся читателей в фундаментальности открытия А.С.Шушарина я вынужден привести еще одну довольно длинную цитату, в которой он во всей полноте и красоте раскрывает смысл нового понятия «собственность». «Общая жизнь не есть обычная вещь, не есть она и сама жизнь во всем неисчерпаемом содержании, а есть внеиндивидуальный, внесубъективный (объективный), внесубъектный (объектный), т.е. являющийся самым глубоким, объект обстоятельств производства и присвоения как течение или процесс жизни человеческих организмов. (Но это уже не биологические, а именно социально-биологические существа; в противном случае человека с равным успехом можно считать и абиотическим образованием, ибо законы химии, физики ни в каком организме не нарушаются; так сказать, человек – химическое существо, что уже явно нелепо, хотя без химических реакций ни один ген не шевельнется.) Процесс жизни человеческих организмов, общая жизни как объект – процесс и состоит в том, что люди просто сообща и есть люди, что они именно как люди родятся, дышат, говорят, едят, пьют, одеваются, чувствуют, работают, отдыхают, развлекаются, любят, ненавидят, радуются, страдают, размышляют, умирают. Древнейший вопрос «Быть или обладать?» и подсказывает, что в рациональном осмыслении быть и значит, прежде всего, обладать (присваивать, пользоваться) просто общей жизнью, культурой вообще, или просто культурой человеческого события. Причем если, например, язык (вообще) является свидетельством того, что общая жизнь суть непрерывный процесс (даже общечеловеческий) со своего рода ареально полевой (не «атомистичной») типологией, то, скажем, родство (в широком, не только единокровном смысле) характеризует еще общую жизнь, как имеющую объективно-образную фактуру с реальными и даже жесткими структурами» (Цит. изд. т.2. с.105).
Как вам нравится его мысль, что общая жизнь «не есть обычная вещь, не есть она и сама жизнь»? Или что человек является абиотическим образованием? Или такое поистине великое высказывание: «как люди просто сообща и есть люди»? Или то, что отныне объектом собственности являются процессы рождения людей, их дыхание, их «говорение», их питание и потребление напитков и т.д. и т.п. вплоть до процесса умирания. Подводя итог определению понятия «собственность», А.С.Шушарин писал: «Итак, похоже, теперь можно понять, что своего рода абсолютная социальная фундаментальность и одновременно невещная, процессуальная, объективно-образная «неосязаемость» общей жизни и образует до сей поры в основном иррациональные и дорациональные (но иногда «впечатляющие») формы ее осмысления» (Цит. изд. т.2. с.107). Надеюсь, что сам А.С.Шушарин все-таки понимал смысл им написанного.
Кстати, если читатель затрудняется определить, относится тот или иной объект к собственности, то А.С.Шушарин дает нам в руки элементарно простое правило. Достаточно связать что-то или нечто с местоимением «мой». Например, Вы представляете кому-то свою супругу и произносите обычную в этих случаях фразу: «Будьте знакомы, моя жена Наталья Павловна». И супруга сразу же становится Вашей собственностью. Или достаточно Вам произнести: «Вот мой дом, в котором я живу» и он станет тот час Вашей собственностью. Или Вы говорите на торжественном собрании: «Пусть процветает моя Родина» и она, т.е. вся страна превращается в объект Вашей собственности и т.д. вплоть до Вселенной, в которой Вы имеете счастье жить.
Упрощая, можно сказать, что для А.С.Шушарина собственность – это процесс присвоения объекта, или «материальный процесс простейшего человеческого сосуществования, без коего абсолютно невозможно самое бытие». Таким образом, он выводит понятие «собственность» из экономической сферы. Согласно его логике, заключенные в тюрьме, присваивают то помещение, в котором они находятся под стражей, а для поддержания жизнедеятельности едят баланду. Согласно полилогии, и здание тюрьмы и пища, потребляемая заключенными, являются объектами их собственности, не говоря уже о кусочке неба, который они могут наблюдать сквозь зарешеченное окно. Повторяю, нередко А.С.Шушарин еще более упрощает смысл понятия «собственность», сводя его просто к объекту, в чем читатели смогли убедиться из цитат, приведенных выше.
Комментируя первую строку таблицы, я задал два вопроса, на которые ожидал получить ответ в новой главе. Этими вопросами были следующие: «Почему теория должна называться политическим социогенезом? И сводится ли ее суть только к простой культурологии?» Ответ А.С.Шушарина на эти вопросы таков: «Понятно, что пока все эти слова – непонятные, еще пустые и необычные названия, но такова уж логика движения от метафор эндогенных изоморфизмов к предметной сущности, т.е. к эскизу теории кризиса и преодоления первобытности, или простой (абстрактной) культурологии, или «политического социогенеза» («политического», конечно, не более чем во фразеологизме «политической» экономии после А.Монкретьена)» (Цит. изд. т.2 с.107). Не знаю, как вы, читатели, но я пока внятного ответа на свои вопросы не получил. Придется еще подождать.
А теперь наступило время для знакомства с понятием «социально-биологическое взаимодействие». Суть его, по А.С.Шушарину, такова: «Социально-биологическое взаимодействие – это самое фундаментальное, самое повседневное, повсеместное и наипростейшее «акультурное» (в смысле универсальное, «общекультурное») взаимодействие действующих, говорящих, «природопользующих» людей, именно как человеческих (тем самым и осоциаленных) организмов; это взаимодействие людей вообще или просто людей. Эти взаимодействия пронизывают для любых времен, стран и народов всю жизнь, любое ее мгновение, но кажутся, с одной стороны, незаметными, ибо в обычной нашей жизни давно предстают совершенно естественными, повсеместными, грубо говоря, как проявляемые со всей «равноправностью» даже в отношениях с преступниками, можно сказать, окончательно не потерявшими человеческого облика, не ставшими зоологической нелюдью. Хотя даже и эту публику в нынешние времена появились намерения в разряд людей зачислять.
С другой стороны, это же самое фундаментальное базовое взаимодействие является и крайне абстрактным как в смысле «объективной нереальности», или «нереальной объективности», всякой социальной симметрии, так и по причине имманентно слабой объективной структурированности и одновременно, несмотря на базовую гомогенность, высокой внутренней «размерности» (Цит. изд. т.2. с.109).
Разъясняя далее для малопонимающих читателей суть этого фундаментального понятия, А.С.Шушарин предупреждает, что оно бесконечно далеко по плоти, духу, сути, лексике и пр. от всего экономического, и в то же время оно безмерно жизненно, повседневно» (Цит. изд. т.2 .с.111). Например, используем в качестве примера его гениальную мысль о питании. Само питание – это процесс, являющийся объектом Вашей собственности, но он, хотя и повседневный, однако ничего общего с экономикой не имеет, ибо пища, которую Вы потребляете, согласно полилогии А.С.Шушарина, бесконечно далека от базового «социально-биологического взаимодействия». Не очень понятно? Тогда почитайте следующее предложение, возможно, оно поможет Вам уяснить суть «социально-биологического взаимодействия»: «Действительно, например, питание и общение, детство и материнство, воспитание, домашнее хозяйство, быт и др. непосредственно связаны именно с социально-биологическим взаимодействием. Но, строго говоря, его невозможно вычленить, оно есть всюду, оно исключительно богато по содержанию, но существует только в своей холистичной, но абстрактно-гомогенной типологичности «объективной нереальности» социальной симметрии» (Цит. изд. т.2. с.111-112).
Величайшие мыслители в лице К.Маркса, Э. Дюркгейма, Д. Лукача, А Ж.-П. Марата и др. пытались разобраться в содержании данного понятия, но им это оказалось не по зубам. Одному А.С.Шушарину удалось «раскусить» его суть. Вкратце она такова: «Короче говоря, обширнейшая объемность, но и относительная гомогенность (ортогональность всем другим) этого «толстого слоя», означают, что это и есть некоторая глубочайшая «универсалия» социального бытия, самая фундаментальная или, можно сказать, околоматематическим языком, абсолютно необходимая, хотя и недостаточная, для самого существования людей, т.е. одна симметрия, или социально-биологическое базовое взаимодействие» (Цит. изд. т.2. с.113).
Я вначале полагал, что новое понятие, введенное А.С.Шушариным в оборот, является синонимом понятия «общественное отношение». Но я ошибался. А.С.Шушарин, насколько я его понимаю, во-первых, исключает из своего нового понятия все экономическое, а во-вторых, включает в него и биологическое взаимодействие людей, например, процесс деторождения.
А.С.Шушарин никак не может оставить в покое столь уважаемого им К.Маркса, продолжая и далее приписывать ему всякие несуразности. Так в следующем параграфе он обвинил К.Маркса в том, что тот все перепутал и отношения людей в обществе свел к товарному обмену. Не верите? Так почитайте в оригинале это нелепое обвинение: «В качестве одного механизма именно вещественно-продуктового взаимодействия Маркс выявил обмен вещами (вещественный обмен), совершаемый людьми в их узком и определенном качестве агентов этого обмена<…>С тех пор, можно сказать, обмен («товарообмен» или продуктообмен) и понимается, как чуть ли не единственный тип универсальной связи. Конечно, упоминаются, например, культурные, научные и пр. связи, но они прямо-таки меркнут по своей значимости. Но ведь не может того быть, чтоб самая сложная из «материй» характеризовалась лишь одним «солидным» типом связей. Чушь заведомая» (Цит. изд. т.2. с.114). Эту «чушь заведомую» придумал сам А.С.Шушарин, приписав ее К.Марксу. И с помощью такого испытанного приема он снова заимел выдуманный им объект для критики «экономизма» и исторического материализма.
Далее А.С.Шушарин демонстрирует совершенно невероятную неграмотность в столь презираемой, ругаемой и унижаемой им экономической науке. Он утверждает, что так называемые услуги выпадают из сферы обмена. Вот его язвительное замечание на сей счет: «…скажем, поездка на такси (да и любая другая), внешне оформляемая вполне деньгами по счетчику, не имеет ни малейшего отношения к обмену, ибо указанную поездку физически невозможно приобрести, забрать, так сказать, и взять с собой. Указать же, что здесь имеет место «услуга» – значит лишь отделаться вещеподобным словцом, все с тем же «обменным» привкусом» (Цит. изд. т.2. с.115). Ему, изучившему «Капитал» от корки до корки, следовало бы знать, что в рыночном хозяйстве услуга является товаром, за который положено платить. Его познания в экономике можно сравнить только со знаниями академика В.Л.Иноземцева, которого он часто признает как своего верного союзника в критике «экономического догматизма».
Следующий параграф вновь демонстрирует нам некорректность А.С.Шушарина, который приписал себе открытие «разделения труда» в обществе, обвинив К.Маркса в том, что тот свел это понятие к разделению труда «на физиологической почве». Короче, чем дальше в лес, тем больше дров! Вот этот «блистательный» по своему невежеству абзац: «Социально-биологическое взаимодействие человеческих организмов, или просто людей, имеет своей основой органическое разделение деятельности, или, можно говорить, органическое, хотя и уже постприродное, разделение труда. Маркс, например, бегло упоминал о «естественном разделении труда<...>на чисто физиологической почве» или «в пределах семьи» (хотя это и узковато). Э. Дюркгейм связывал это же разделение труда с «биологической философией», видел в нем «факт такой общности, какой экономисты<...>и не подозревали» (Цит. изд. т.2. с.117). Ну, разве этот абзац не уникален с точки зрения перлов невежества! Придумать же такое, что человеческие организмы – это люди. Или, например, выражение «постприродное разделение труда», как будто существует природное или доприродное разделение труда. Или выражение органическое разделение труда, как будто существует параллельно еще и неорганическое разделение труда. Я уже не говорю о прямом обвинении К.Маркса в том, что он лишь «бегло упоминал» о разделении труда!
Продолжая развивать свою трактовку органического разделения труда и провозгласив, что первым органическим разделением труда было разделение между физическим и умственным трудом (?) каждого отдельного индивида, а не между видами деятельности людей в первобытном обществе А.С.Шушарин расширил понятие «разделение труда» и само понятие «труд» до фантастических масштабов, включив в их сферу абсолютно все виды человеческой деятельности. Читаем: «В действительности же органическое разделение труда (деятельности) безмерно глубже и богаче, включает, скажем, даже любое собеседование (лежащее, кстати, в основе и разлюбезной товарной сделки или звонка по «телефонному праву»), взаимодействия гостей и хозяев, полов, старых и малых и т.д., даже сон и бодрствование, воспитание и игры детей. Ибо без игр детей, со временем, оказывается, мягко говоря, затруднительной и выплавка чугуна. И без сна «выплавляющих» ее тоже представить довольно трудно. Сон – так сказать, отнюдь не менее важный процесс, чем амортизация или регламент по части «средств производства» (Цит. изд. т.2. с.118). Теперь мы впервые уяснили себе, что взаимодействие гостей и хозяев во время застолья, мужчин и женщин в постели, а также сон и бодрствование, не говоря уже об играх малышей являются трудом и представляют собой важнейшие виды «органического разделения труда». Извините, ну, как говорится, дальше идти некуда! По А.С.Шушарину, человек, абсолютно любой и любого возраста трудится все 24 часа в сутки. Наверное, А.С.Шушарин вначале испытал это незабываемое удовольствие трудового процесса, когда он спал и во сне писал свой многотомный труд или же готовился (весь в поту) к писанию своей полилогии во время приема пищи, ибо без пополнения своего организма углеродами, жирами, белками всех видов, а также витаминами, он не в состоянии был бы эффективно продолжать трудовую деятельность во имя создания радикальной революционной теории, переворачивающей все до сих пор существующие научные понятия с ног на голову. Согласно его теории, нет никакого смысла отправлять престарелых на пенсию, ибо они продолжают трудиться вплоть до последней секунды своей земной жизни, даже находясь на смертном одре.
И чтобы читатели не подумали, что я пародирую А.С.Шушарина, привожу полностью один абзац, в котором он разъяснял, что означает органическое разделение труда: «Это основополагающее разделение труда (деятельности) осуществляется между просто людьми (и даже, повторю, в пределах «каждодневных» перемен деятельности каждого человека), как осоциаленными (человеческими) организмами, имеющими различия возраста, пола, способностей, характера, здоровья, комплекции, чувств, силы воли, ума, хитрости, ловкости, знаний и навыков вообще и т.д. Поэтому в тяжкой абстракции («объективная нереальность») органического разделения труда (деятельности) как раз еще нет никаких охотников, рыболовов, земледельцев, космонавтов, нет граждан, специалистов и профессионалов, нет соседей, односельчан, горожан, земляков, нет товаропроизводителей, покупателей и продавцов, нет начальников и подчиненных, коллег, сослуживцев и т.д., а есть только лежащие в основе всех указанных ролей просто мамы, папы, дочери, сыновья, жены, мужья, деды, бабушки, внуки, тети, дяди, даже сами тещи и пр. родственники, а равно, что не менее существенно, вообще просто люди, что-то делающие, говорящие, пляшущие, бегущие, сидящие, спящие, едящие, радующиеся, страдающие, поющие и даже, как говорится, в меру пьющие» (Цит. изд. т.2. с.118). Ничего не скажешь, пользуясь выражением самого А.С.Шушарина, можно только с изумлением воскликнуть - весомей некуда! Страшно интересно, а вот простые люди – «человеческие организмы», - безмерно пьющие, занимаются ли во время употребления алкогольных напитков трудом или саботажничают? Вот где открывается простор для научных дискуссий в будущих клубах полилогистов, которые будут обсуждать «автопоэтический», характер самых фундаментальных взаимоотношений людей и дискурса по поводу общей жизни на основе механизма общения» (Цит. изд. т.2. с.119).
Я подумал, а не вдохновили ли А.С.Шушарина на раскрытие неизвестного до сих пор науке содержания понятий «труд» («деятельность») и «органическое разделение труда», стихи, написанные знаменитым древним греком Ксенофаном, которые я воспроизвожу, по книге Пола Фейерабенда «Прощай, разум» (Издательство АСТ. Москва.:2010. с.120):
«Чист ныне пол, и руки у всех, и килики чисты.
Кто возлагает венки свитые (всем) вкруг чела,
Кто благовонное миро протягивает в фиале,
Доверху полный кратер с увеселеньем стоит.
Есть и еще наготове вино – отказа не будет –
В амфорах, сладко оно, благоухает цветком.
А посредине ладан святой аромат расточает,
Есть наготове вода – хладна, сладка и чиста.
Поданы желтые хлебы, и стол, почтенья достойный,
Обремененный стоит сыром и медом густым.
Жертвенник, весь утопая в цветах, стоит посредине,
Пеньем охвачен весь дом и ликованием гостей.
Надобно бога сперва воспеть благомысленным мужам
В благоговейных словах и непорочных речах,
А возлиянье свершив и молитву, да правду возможем
А не грехи совершать – так-то ведь легче оно –
Можно и выпить, но столько, чтоб выпив, самим воротиться
Без провожатых домой, коли не очень-то стар».
В этих стихах выразительно описан процесс т.н. труда по версии А.С.Шушарина и органическое его разделение на составные элементы: «телесно-духовное общение» во время застолья, вознесение молитв богам, умеренное питье вина, поедание хлебов с сыром и медом, т.е. «базовый механизм процесса содеятельности вообще» «весьма внутренне» богатый» (Цит. изд. т.2. с.119). А как заметил А.С.Шушарин, «…питание (а это в нормальном виде, трижды подчеркнем, процесс «соучастников», а по И.И. Мечникову, поговаривают еще, еда – самое интимное общение человека с окружающей средой, в том числе с другими людьми)» (Цит. изд. т.2. с.119-120). Попробуйте не поверить в истинность теории А.С.Шушарина, если ее подтверждает даже такой авторитет, как И.И.Мечников, да воспевает Ксенофан.
И вот постепенно А.С.Шушарин подвел нас к отрицанию понятия «экономический базис», используемый в марксистской философии. Воспроизвожу его резюме по этому поводу: «В общем все это то же самое неисчерпаемое «производство и воспроизводство действительной жизни», только объективно существующее в самой глубокой базовой логике своего же движения и отношений общения по поводу общей жизни просто людей как и схожих и очень разных телесно-духовных человеческих организмов как «органическое производство», органический «слой», самый глубокий «пласт», точнее, конечно, срез производства жизни, его органическое течение (процесс).
Это не «экономика» производства, а неизмеримо более глубокая «органика» того же производства жизни» (Цит. изд. т.2. с.120). Итак, мы подошли к «…некоей ценности, т.е. к некоему фундаментальнейшему основанию смысла бытия, сознания, менталитета, морали, так или иначе выражающих в жизни человеческого общества некоторые богатства, или, можно сказать, фундаментальные «объективные ценности» бытия» (Цит. изд. т.2. с.123).
.К чему сводятся эти самые фундаментальные основания бытия? Воспользуемся оригинальным перечнем самого А.С.Шушарина. Вот эти «основания»: «еда… язык, воспитание, искусство, рациональное знание, секс, любовь, младенчество, материнство, детство, родство и свойство, гостеприимство, игра, юность, зрелость, старость, дружба, досуг, здравоохранение, рекреация, развлечения, празднества, «культовые» мероприятия, физическая культура, спорт, санитария, гигиена, режим дня, эстетика труда и быта, техника безопасности и пр. (даже в определенном и простейшем смысле общения всякая тусовка, заседание, совещание, «разборка») и суть проявления жизни общества в ее социально-биологическом взаимодействии» (Цит. изд. т.2. с.120).
Читатели уже обратили внимание на то, что в этом перечне совершенно отсутствуют экономические процессы: производство, распределение и обмен средств удовлетворения потребностей членов общества (в их самом широком смысле, т.е. включая производственные и общественные), т.е. А.С.Шушарин выстраивает свою конструкцию без фундамента. Ему претит «вещизм». Только не понятно, как все виды базовых взаимодействий, которые он перечислил, могут осуществляться без средств их реализации: еда - без пищи, воспитание - без пособий, рациональное знание - без приборов и компьютеров и т.д.
Переоценка традиционных понятий, потребовала от А.С.Шушарина и наполнения новым содержанием прежних понятий. Метаморфоза произошла не только с такими понятиями, как «труд» и «разделение» труда». Наступила очередь и понятия «богатство». По его мнению, богатство - это «…общая жизнь как уже совокупное богатство образуется жизнедеятельностью людей в виде физического, психического, элементарного интеллектуального, эстетического, нравственного, а в целом телесно-духовного здоровья общества…это и не механическая «сумма» индивидуальных жизнедеятельностей, а это общественная, можно сказать, интегральная жизнеспособность людей данного общества, как фундамент всех его остальных качеств и богатств, как своего рода общественное самочувствие. Это богатство проявляется, например, в таком известном, достаточно обобщенном явлении (и «показателе»), как средняя продолжительность жизни. Но в действительности в этом «показателе» надо учесть, скажем, суицидальность, некоторые виды преступности, а равно факторы духовного, языкового, элементарно-нравственного, эмоционального здоровья и «нездоровья», т.е. культурности вообще (в ее абстракции, вне всякой связи с любой определенной культурой). Это, ясно, далеко не только мускулы, румянец на щеках, белозубая рекламная улыбка, но и дух народного фольклора, всех искусств и пр.» (Цит. изд. т.2 с.125).
Спору нет, «состояние телесного и духовного состояния общества, его культурности»– это важное понятие социологии, но зачем понятие «труд» забирать у экономической науки, меняя его содержание? Делает это А.С.Шушарин, повторяю, с одной целью – похоронить марксизм, заменив его полилогией. Он сам откровенно писал, что «…субстанция сия не только совершенно доэкономична, но и вообще «дотрудовая» (Цит. изд. т.2. с.126). Завершая данный параграф (7.3.3. Основные понятия «витального», сaмого «толстого слоя» (Ф.Бродель) «производства и воспроизводства действительной жизни»), А.С.Шушарин писал: «Здесь по части терминов (и наперед, вплоть до прояснения природы плановой формы производства, глобальных структур) ситуация непростая. Новые научные термины, означающие новые же понятия, как правило, черпаются в научном познании, хотя и, конечно, с «переносами», из образов («феноменов») реальной жизненной семантики. Но беда в том, что столетия вещистского (экономического) мышления всякого рода иные явления, особенно объектно-процессуальные, сделали непрозрачными. В том числе и в самой житейской семантике. Отсюда и все терминологические неприятности» (Цит. изд. т.2. с.127). Ух, как А.С.Шушарину не по душе эти термины «экономического мышления»! Он сделал все, чтобы от политической экономии не оставить камня на камне. Словом, мы наблюдаем процесс разрушения без какого-либо созидания, точь в точь, как это проделывал в свое время М.Горбачев, разрушая СССР, прикрываясь «гуманистической» фразеологией.
В следующем параграфе, в котором А.С.Шушарин рассуждает об антропонимике, он случайно или не случайно понятие «рабочая сила» предлагает именовать «душой». Наверное, это слово больше подходит к новому понятию, заменившему устаревшее понятие «догматического экономизма» - «труд».
Не следует забывать, что мы анализируем главу, посвященную первобытному обществу. Вспомнил об этом и А.С.Шушарин, И начал он свое новое погружение в доисторические глубины с определения такого «фундаментального» понятия как «эгостадность». Вот что он написал об этом понятии: «В первобытности, понимаемой как чистое, высшее (в биосфере) и одновременно предельное, преодолеваемое (критическое) состояние, как первая и сверхпарадоксальная эндогенная форма бытия, ограниченная, дообщественная собственность на общую жизнь («культуру вообще») не просто частная, а «суперчастная», точнее, единственная в прошедшей истории чисто групповая собственность «тасующегося» стада (орды, праобщины) на «весь мир», как на собственный, предельно узурпированный. Вот это и есть «основное производственное отношение», доминирующий объект собственности как отношение людей по поводу общей жизни (напомним, что это процесс). Это и есть все подчиняющая себе господствующая, или доминирующая, эгостадность. По самой своей природе общественная, общая жизнь оказалась в тисках асимметрии дообщественной, групповой эгостадной собственности, причем в значительной мере даже на саму видовую (биологическую) жизнь человека (инбридинг)» (Цит. изд. т.2. с.140).
Итак, постараемся разобраться в мыслях А.С.Шушарина. Значит, собственность существовала еще до того, как появилось общество. Это уже само по себе впечатляющее открытие. В этой орде, праобщине собственность («по самой своей природе общественная») существовала как объект в форме уже хорошо знакомой нам «общей жизни» («культуры вообще»), зажатая в тисках дообщественной собственности, именуемой «эгостадной». Это, пожалуй, не менее фундаментальное, сколь и абсурдное по своему существу открытие, чем первое, а именно состоящее в том, что культура существовала до возникновения общества, в стаде пралюдей. Правда, эти два открытия А.С.Шушарина противоречат современной науке, но на то и революционный метод, который позволяет заглянуть в такие глубины бытия, о которых человечество до сих пор и не подозревало. Не менее фундаментальным, но не столь впечатляющим является вывод А.С.Шушарина о том, что общая жизнь – это процесс. Вот этот процесс общей жизни, являющийся доминирующим объектом собственности (масло масляное), и является доминирующей эгостадностью. Групповая эгостадная собственность распространяется на биологическую жизнь человека. Эта самая эгостадность «…накапливалась» (безразлично как, а точнее, весьма гетерогенно – плодовитостью, хищничеством, изоляцией, производительностью, интеллектом и т.д.) как некогда единственно возможная форма выживания, в том числе и в непрерывной прямой борьбе с недоочеловечившимися палеоантропами, а равно и с отстающими» (Цит. изд. т.2. с.140). Словом, шла борьба не на жизнь, а на смерть. «Это была форма, в более подходящем образе, еще животного сверхпринуждения и отчуждения человека, превратившая уже общественную сущность человека в животную, скотскую противоположность» (Цит. изд. т.2. с.142). Продолжая развивать свою идею эгостадности, А.С.Шушарин показывает нам блестящий пример манипулирования словами. С одной стороны, член праобщины, орды уже человек, и не просто человек, а человек, обладающий общественной сущностью, но беспрерывно отчуждаемый животным сверхпринуждением, а с другой стороны, этот член праобщины, который уже имел общественную сущность еще не сформировавшегося общества, превратился в свою животную, скотскую противоположность. Если читатели думают, что мы имеем дело с диалектикой в ее классическом варианте, то он заблуждается. Перед нами – образец бессмысленной абракадабры. Спрашивается, как член орды мог иметь общественную сущность, если еще не было общества? А если он уже был человеком, то, как общественная сущность способствовала возврату его в животное состояние? Сознавая, что он написал что-то маловразумительное, А.С.Шушарин поясняет: «Превращение» здесь, напомню, – это не «порча» чего-то ранее хорошего в плохое, а движение к пределу состояния» (Цит. изд. т.2. с.142). Что означает этот «предел состояния», остается неизвестным: то ли это общественная сущность человека, то ли животное состояние члена орды, стада? Вероятнее всего второе, как это следует из следующей фразы: «Социально-биологическое взаимодействие людей как симметрия, механизм телесно-духовного общения никуда не исчезает, а, наоборот, как раз господствует, но в уже ставшей страшно узкой, имманентной «кровнородственной», «семейной» узурпации, точнее, конечно, стадной форме собственности на общую жизнь, подавляющей и все другие потенциальные взаимодействия, все более разрывающей течение общей жизни» (Цит. изд. т.2. с.142). Итак, все-таки «стадная форма собственности на общую жизнь», которая безжалостно разрывает течение общей жизни.
И тут же мы читаем, что в стаде (или уже в обществе?) «в естественно-техническом, производительном содержании «производство и воспроизводство действительной жизни» характеризовалось примитивнейшей зачаточностью, но и в продвинутых формах – уже всей базово-гетерогенной полнотой этой жизни. Там уже, несомненно, были в зародыше искусство, рациональное знание, и профессиональные, и местные (территориальные), и вещественно-продуктовые (экономические), и технологические<... >отношения» (Цит. изд. т.2. с.142). Как все это понимать в связи с вышесказанным, а именно превращением общественной сущности члена стада в животную, скотскую противоположность? Вдруг откуда ни возьмись, у А.С.Шушарина появляются и столь презираемые им экономические и технологические отношения. Чудеса, да и только! Может быть, следующая цитата все-таки прольет свет на парадоксы логики А.С.Шушарина. Он писал: «Невинное общение, предоставленное самому себе, все более «кровнородственно» «стягивает» бытие стадной формой, тем самым все более разрывает стадно узурпированную уже общую жизнь. Это и низвело жизнь до животного состояния, животного же общения, когда по мысли Р. Тагора оказывается, что «человек хуже животного, когда он становится животным».
Чужие – или коварные хищники, или подозрительные нейтралы, или хитрющие жертвы биологической (пищевой, половой), вещественной, территориальной и пр. утилизации, и с ними фактически нет человеческих взаимоотношений, ибо они вовсе не другие люди, а стихийная, злонамеренная, угрожающая, сопротивляющаяся и избегающая «среда» обитания. Соответственно и внутри стада люди в отношениях не люди, а просто агенты необходимых жизненных функций, частичные представители уже органически разделенного труда, синкретичного, но и одновременно разорванного производства» (Цит. изд. т.2. с.143). Наверное, ответ на мой вопрос кроется в той цитате, которую он почерпнул у Р.Тагора - «человек хуже животного, когда он становится животным», или же в знаменитой формуле Т. Гоббса «война всех против всех». Обобщая, А.С.Шушарин писал: «Короче и метафорически говоря, одной из основных форм «реализации» эгостадности и были вспышки беспредела индивидуальной и групповой «уголовщины», совершенно неподвластной контролю спонтанной резни» (Цит. изд. т.2. с.144).
Как я уже ранее неоднократно отмечал, стиль А.С.Шушарина отличается непоследовательностью и противоречивостью. Что касается анализа первобытности, то он, с одной стороны, находится во власти своей концепции «эгостадности», основанной на примате насилия и жестокости, а, с другой стороны, он не может не считаться с многочисленными фактами, добытыми археологами. Отсюда рождаются и противоречивые выводы, примером которых может служить нижеприводимый текст: «Безусловно, развитие отличалось крайней неравномерностью. По мере неуклонного становления плодотворных или производительных сил, каменной, энергетической, опытной, организационной, интеллектуальной и пр. вооруженности стад, их роста и дробления, подвижности, зачаточных форм более высокого разделения труда, неизбежного увеличения диффузных и эпизодических контактов всякого рода, происходил рост объема содержания жизни (производительных сил или «операционально-энергетического потенциала», по А.П.Назаретяну). Но самовозрастающая эгостадность все более превращалась в самоуничтожающуюся форму, во все более неподвластную, нарастающую стихийную силу, угрожающую самому существованию людей. Хотя и в локальных узлах. Все это вело путем отбора выживающих стад или в изоляцию (ведущую в чистом виде к верному, но медленному самоуничтожению вырождением, деградацией), или в плодовитость (ведущую при тех производительных силах к быстрому проеданию природных условий собственного существования)… В критическом состоянии первобытности люди уже люди, с их уже «полномерным» человеческим мозгом, пусть еще и примитивным, но уже языком, речью, но в животной, стадной форме бытия» (Цит. изд. т.2. с.145-146). Последнее предложение является наиболее характерным. Оно внутренне противоречиво: не могли существовать люди с языком, речью в животной форме. Речь – это продукт коллективной, общественной формы бытия людей, рожденный в результате совместной производственной деятельности, которая была непременным условием сохранения и развития общины.
Объективный ход становления и развития первобытнообщинного общества, исследованный уже достаточно основательно, заставляет А.С.Шушарина признавать влияние развития производительных сил и общественного разделения труда на преодоление так называемой «эгостадности». Свидетельством этого является следующая цитата: «Именно эти силы («высокая энергия») и представляли пробивающееся по мере развития производительных сил и локальных исторических обстоятельств первое, уже постсинкретичное, надорганическое, исторически первое уже общественное разделение труда вообще (в том числе профессиональное, территориальное, вещественно-продуктовое и т.д.), ломающее эгостадность» (Цит. изд. т.2. с.152).
Если последовательно придерживаться концепции «эгостадности», то совершенно не понятным становится внутренний механизм поступательного развития первобытного общества, а также возникновение у наших первобытных предков нравственности, появление коллективизма. Мне думается, что читатели смогут получить исчерпывающий ответ на многие вопросы, которые у них возникают, прочитав для начала книгу Ф.Энгельса «Происхождение семьи, частной собственности и государства», а в последующем - оригинальные произведения исследователей первобытного общества. Моя же позиция о наиболее характерных чертах и закономерностях первобытного общества изложена в 6-ой главе монографии «К общей теории политической экономии».
Да и сам А.С.Шушарин, применяя свою методологию, вынужден был признать, что «…изложенное теоретическое понимание переломной первобытности (эгостадности) и ее восходящего преодоления на фоне многообразнейших и обширнейших исследований тех далеких времен кому-то может показаться едва ли не издевательским упрощением» (Цит. изд. т.2. с.155). Он сам подтвердил, что его концепция не выводилась не из каких фактов (Цит. изд. т.2. с.156). В принципе эта «самокритичная» оценка, если бы сам автор в нее верил, была бы справедливой. Его версия формирования общин из стада обезьян страдает схематичностью и надуманностью, обусловленной внутренней логикой тех понятий, которые он изобрел, пытаясь искоренить исторический материализм.
Итак, где-то в конце мезолита возникло, согласно версии А.С.Шушарина, первобытное общество, а «…еще дообщественное, досоциальное в отношениях людей эндогенно рухнуло в небытие (с революционным снятием, естественно), приведя к возникновению вообще простейших обществ, и в частности к последующему этногенезу, а точнее, уже культургенезу, даже поликультургенезу.
Теперь, думается, и понятно, почему уже в названии главы мы говорим пока только о «простой культурологии», абстрактной культуре вообще как «безэтнической»; кстати, опять же и мудрые составители Библии пошли (в этом пункте) похожим путем, интуитивно выражавшим главное (или логически исходное) в объективной логике» (Цит. изд. т.2. с.139).
Произошла смена «эгостадности» на «эгокультурность». К чему это привело? Какова была сущность этой «эгокультурности», именуемой А.С.Шушариным «градацией первобытности»? Вот его ответ на данный вопрос: «Разумеется, сброс отжившей формы всегда означает самоутверждение уже какой-то новой формы собственности, производства. И, напомню, возникал «континуум», с долгим шлейфом влияния «кровнородственного». Но везде это был процесс снятия досоциальной формы доминанты собственности на общую жизнь (и набирающие силу уже многообразные экзогенные отношения, пока можно сказать, беспощадной, но еще «слабосильной», гонки складывающихся культур).
Но эндогенно главное, что это снятие означало и восхождение к новому «надкровнородственному», уже общественному контролю «производства и воспроизводства действительной жизни». А вот в этом восходящем «общественном контроле» вся суть, вся соль, вся квинтэссенция негэнтропийных шагов обобществления производства, его освобождения от обесчеловечивающих людей стихий и опасностей отживших форм производственных отношений, собственности, узурпаций ее объекта. Но это же всегда и встречает сопротивление отживших структур, их носителей и выразителей» (Цит. изд. т.2. с.167).
И все-таки трудно воспринимаем стиль А.С.Шушарина. Если в вышеприведенном абзаце он пишет о снятии «эгокультурностью» «досоциальной формы доминанты собственности на общую жизнь», то в начале следующей, 8-ой главы он уже утверждает диаметрально противоположное, а именно, что «эгокультурность» была еще «досоциальной мироосновой». Вот и пойми его логику!
В чем же состояла суть восходящего общественного контроля? И вот сейчас мы, наконец, получим ответ на вопрос, который я поставил в отношении первой строки его знаменитой таблицы - «Почему критическая теория первобытности должна называться политическим социогенезом?» (кстати, ответ на второй вопрос о простой культурологи был дан выше).
Ответ же элементарно простой - в первобытном обществе возникло государство. Вы можете спросить, а не описка ли это моя? Уверяю Вас, что не описка. Этот вывод сделал сам А.С.Шушарин. Вот его рассуждения на этот счет: «Государство («левиафан») при этом политически и обеспечивало материальное обобществление общей жизни, изъятие ее из асимметрии групповой (стадной, «семейной») собственности, с ее растущим, по мере усиления стад (интеллектом, числом, вооружением и пр.), все более угрожающим спонтанным беспределом (не «эксплуатация», а куда нечто более страшное постоянно зависало над людьми эгостадной первобытности). В итоге это и была политическая сторона (форма) объективной, материальной социализации (демографизации) производства, утверждение «надродовых», «надсемейных», причем во всех возникших культурах (тем самым и «акультурных» или «культурных вообще»), отношений и институтов, начиная с вождеств и пр., одновременно означающих и появление хоть какой-то личной («гражданской») жизни. После разорванного синкретизма первобытности государство и есть появление уже разнообразных форм разделения труда, этнических и пр. многообразий, как следствие и простейшей политической деятельности, всегда имеющей дело уже с «гражданским обществом», с массами людей, каждый из которых неизбежно становится представителем тех или иных групп, слоев, классов, этносов, даже рабов и т.д. Далее государство становится, конечно, политической формой уже новой утверждающейся собственности, новых социально-политических форм принуждения, орудием господства правящих производственных сил, привлекательным объектом узурпации и т.д. Но и необратимый позитивный момент политогенеза (как, кстати, и каждого последующего эндогенного шага) никогда не должен опускаться<…>Иначе говоря, изначально государство не продукт неких классов, а, наоборот, порождено как своего рода новое насилие преодоления сверхнасильственных отношений, как человеческая, политическая форма первого материального обобществления производства, в его суровейших и многообразнейших конкретных и субъективных формах. Если угодно, вполне по М. Веберу, – легитимное насильственное спасение от стихии беспредела, но и не вообще, а именно как самая первая форма (институт) структуры безопасности. Это и есть, прямо по К.М. Кантору, «духовные институциональные гуманистические противовесы» «антигуманным проявлениям», хотя и всегда подкрепленные «силовиками», но вот только, вопреки Кантору, возникшие не с античностью, а за несколько десятков тысяч лет до нее в любом уже простейшем, но уже в постпервобытном праобществе. При всех последующих безобразиях, реках крови, государство в эндогенном содержании всей своей мощью подавляет отжившие формы и энтропийное скатывание назад к ним, сначала, как отмечалось, в самых примитивных (но и фундаментальнейших) запретах животных отношений людей, в частности, повторюсь (и не раз) по Плеханову, приготовления из них жаркого. Хотя сюда же относятся инцест, резня, грабежи, изнасилования и пр., правда, отступающие куда помедленней, нежели «приготовление жаркого» (Цит. изд. т.2. с.175-176).
Короче, с помощью государства произошло «материальное обобществление общей жизни», демографизация производства (?), ликвидация семейной собственности, возникли этносы, классы, появились рабы и т.д. И все это задолго до «античности», т.е. первых исторически зафиксированных государств в Месопотамии, Египте, Греции, Древнем Риме и т.д. Право, не ведаю, из каких источников А.С.Шушарин черпал свою информацию, однако не исключено, что с помощью каких-то паранормальных свойств своего гениального организма. Но то, что уже в те первобытные времена государство осуществило обобществление производства, как это произошло в 1917 году в России, правда, создав при этом институт рабовладения, уже представляется одним из величайших открытий в гуманитарной науке.
Итак, можно подвести итоги. В 7-ой главе, посвященной первобытной «градации» (не «формации»!), мы имели возможность воочию увидеть результаты гигантской работы, проделанной революционной мыслью («эндогенной логикой») А.С.Шушарина по восхождению от абстрактного к конкретному, создания «стерильного схематизма», безмерно далекого «от кромешных запутанностей реальной и необъятной истории». «Соответственно и предложенная социологическая теория эндогенной первобытности, - писал А.С.Шушарин, - ставит точку (вносит историческую и логическую определенность) в вопросе о происхождении общества, оставляя еще не изученными мириады деталей этого сложнейшего процесса» (Цит. изд. т.2. с.180). Но главное сделано! Устранены «известные ошибки классического марксизма». (Цит. изд. т.2. с.175). В дремучем лесу первобытности прорублена просека. Теперь дело за исследованиями отдельных деталей историками.
В новой главе, посвященной рабовладению, А.С.Шушарин основное внимание уделяет статистике, демографической науке, образованию, воспитанию, но только не самой формации («градации»). На некоторых новых понятиях его полилогии я вынужден буду остановиться, ибо они являются «сквозными», универсальными. Сейчас же посмотрим, что предлагает нам А.С.Шушарин по поводу рабовладельческой «градации».
Как обычно, с первых же страниц главы он высказывает противоречащие друг другу суждения. С одной стороны, А.С.Шушарин цитирует верную мысль Ф.Энгельса о том, что «заступает новое общество<…>низшими звеньями которого являются уже не родовые, а территориальные объединения» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 26), а также о том, что «…во всем уже постпервобытном развитии мы действительно можем усмотреть явления развития не только, скажем, семьи, но и профессиональных, территориальных, экономических, технологических, даже, как ни странно, научных форм» (Цит. изд. т.2. с.184). С другой же стороны, А.С.Шушарин продолжает свою борьбу против экономической науки, когда рассматривает вопрос о частной собственности, в том числе на рабов. Вот что он писал на сей счет: «…вся суть рабовладельческих производственных отношений здесь совсем не просто в частной собственности (каковую с придыханием прославляет в античности, скажем, К. Поппер и даже, увы, Л.С. Васильев), а именно в рабовладельческой собственности. Рабы – уже люди, как писал Аристотель, вполне наделенные рассудком, но как «живые мертвые» (формула древних египтян), «живые орудия», ибо, как писал Маркс, «раб не продает свой труд рабовладельцу, так же как вол не продает своей работы крестьянину» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 6, с. 433). Такова сама исходная суть рабовладения. Но если раб не продает свой труд, образно подобен «волу», то имеет ли он вообще «рабочую силу», создает ли он вообще необходимый, прибавочный продукт, ибо о «воле» этого при всем желании не скажешь. Раб, конечно, должен питаться, одеваться, общаться и т.д., ибо когда он уже раб, то он наравне с цезарем обладает общей жизнью (хотя, как бы сказал Зощенко, при неудаче, раб может быть убит хозяином, впрочем, как и цезарь может быть запросто зарезан энергичным претендентом на престол). Но общественные формы, их понятийное выражение (а тем самым и суть) здесь совсем не экономичны» (Цит. изд. т.2. с.184-185).
Из вышеприведенной цитаты следует, что, по его мнению, суть рабовладения, т.е. рабовладельческой собственности, не в экономических отношениях раба и его хозяина, ибо раб де не обладает рабочей силой, не создает ни необходимого, ни прибавочного продукта (и даже не в их «общей жизни»?). Ссылаясь при этом на К.Маркса, он, как обычно, переиначивал его мысль на свой лад. К.Маркс в вышеприведенной А.С.Шушариным цитате отметил лишь, что раб не продавал свой труд. И когда он сравнивал его с волом, то имел в виду только этот конкретный аспект экономических отношений между рабом и его владельцем. Однако из высказывания К.Маркса совершенно не вытекал вывод о том, что раб не создавал продукта. А именно этот вывод приписывает К.Марксу А.С.Шушарин без всякого на то основания.
Каковы же, по мнению А.С.Шушарина, эти т.н. неэкономические отношения собственности при рабовладении? Об этом можно судить из следующей довольно длинной цитаты: «…«главная отрасль» в рабовладении – это «варварское» воспроизводство будущих рабов и сама военная и пр. добыча этих рабов, что в экономических представлениях просто невыразимо «ни в едином слове». Так сказать, основная часть «ВВП» – это не «товары», а воспроизведенные у «варваров» работники, затем превращенные в рабов<…>Так что, говоря словами институционалистов, «пучок прав» узаконивающих войну за обретение рабов, и приоткрывает суть рабовладельческой собственности.<...>С необратимо уже общественной собственностью на общую жизнь (в пределах обществ) люди, еще досоциальными средствами войн, уничтожались в огромных количествах, но со стороны рабовладельческих обществ «осознанно», беспощадно, но обычно и не «повально», а ради превращения побежденных в рабов, каковые и были главным условием воспроизводства этих отношений” (Цит. изд. т.2. с.185-186).
Итак, суть рабовладельческой собственности, по А.С.Шушарину, не в экономических отношениях по производству, не в создании рабами продукта, в том числе необходимого для поддержания его жизни, а также содержащего прибавочный продукт, присваиваемый рабовладельцем, а в узурпации, захвате рабов во время войн, в насилии, а само воспроизводство рабов в варварских обществах не имеет никакого отношения к экономике. Все сводится к насильственному захвату и владению рабами. «В эндогенной форме все фокусируется в высшем господствующем звене градации отношений, т.е. именно во владении людьми (работниками). В резком пояснительном рисунке получилось так – достаточно владеть обществу только лишь одной, а именно военной, специальностью, чтобы с ее помощью владеть рабами, владеющими всеми остальными специальностями. Так сказать, самый «эффективный» (в смысле Н.С.Розова) вариант «военных обществ» (Р.Арон), близких в реалиях как раз к античности, с коей, по К.М.Кантору, и началась «цивилизация»» (Цит. изд. т.2. с.187). Так, еще раз постараемся понять, в чем состоит смысл «владения рабами»? В самом процессе владения? Но причем тогда владение «работниками»? Если рабы – работники, владевшие «всеми остальными специальностями», то, следовательно, они обладали рабочей силой. Спрашивается, для чего рабовладельцы использовали их знания и способности? Наверное, ведь не ради бессмысленного насилия над ними, а для того, чтобы производить продукт, который становился собственностью рабовладельца. А для чего еще? Словом, у А.С.Шушарина концы с концами не сходятся. Что же касается моего понимания сути собственности и экономических отношений при рабовладельческом способе производства, то я вновь отсылаю читателей к 6-ой главе своей монографии «К общей теории политической экономии».
В этом месте своего критического анализа полилогии я хотел бы остановиться только для того, чтобы осообщить читателям, с какой стати я занимаюсь столь детально, деликатно выражаясь, «премудростями» А.С.Шушарина и стоит ли им вообще продолжать чтение. Отвечу однозначно – стоит. Дело в том, что марксизму как цельному учению противопоставлена также цельная философская система, основанная на диаметрально противоположных принципах, но с критикой многих важных положений либерализма в его самых различных обликах.
Итак, продолжу. Далее А.С.Шушарин, открывает новый аспект своих исследований рабовладельческого общества, решительно заявив, что «…о «рабочей силе», да и вообще обо всех без исключений понятиях экономических отношений, предстоит пока напрочь забыть. Чтоб, как говорится, и духу их не было. Соответствующее работнику базовое взаимодействие будем называть демографическим, а базовые производственные отношения – гражданскими или тоже демографическими» (Цит. изд. т.2. с.204).
Однако перед тем как перейти к базовым демографическим отношениям в интерпретации А.С.Шушарина, я не могу не прокомментировать нижеследующий его пассаж о понятии «рабочая сила»: «Объектом отношений (взаимодействий) здесь являются люди, т.е. вовсе не рабочая сила (свойство, качество, способность или товарная форма работника), а именно сами люди (Н.А.Горелов). Рабочую силу может иметь или продать только ее же владелец, и более никто на белом свете, а человека – работника в виде раба может покупать и продавать как вещь совсем другой человек, а это небо и земля. Поэтому, забегая далеко вперед, заметим, что при внешне неуловимом различии «работника» и «рабочей силы» их действительно кардинальное различие в свое время ярко обнажилось в полной несовместимости, в бескомпромиссной борьбе систем «рабства» («работник») и уже «наемного рабства» (капитализм – «рабочая сила») в гражданской войне Севера и Юга в США – редчайший на этот счет классический пример» (Цит. изд. т.2. с.204). Открытие у А.С.Шушарина следует за открытием! Наконец-то он уяснил себе, что рабочая сила есть свойство работника. Однако если есть работник, т.е. носитель рабочей силы, то применение работником этой рабочей силы и есть труд, ради чего рабовладельцы и покупали рабов (работников). Они брали людей в плен, превращая их в рабов, или покупали рабов на рынке не для того, чтобы ими просто владеть, а для того, чтобы те производили прибавочный продукт.
Итак, наступила очередь узнать о новом фундаментальном открытии А.С.Шушарина – а именно сути демографических отношений. Эти отношения он назвал гражданскими. Что под этими отношениями следует понимать? На этот счет у него можно вычитать следующее: «Если хорошо известный вещественно-продуктовый (экономический) срез производства характеризует объективную логику процесса производства, обмена, распределения, потребления вещей, то демографический срез характеризует куда более глубокую логику процесса «производства, распределения, обмена, потребления» самих людей как работников. Понятно, почему «производство, распределение, обмен, потребление» мы взяли в кавычки – понятийно здесь нужно провести полное размежевание от экономических понятий «вещественного производства», имея дело только с «демографическим производством».
В приведенной аналогии «демографическое производство» – это все то же самое «производство и воспроизводство непосредственной жизни», но объективно существующее в своем срезе, резко дополнительном вещественно-продуктовому срезу. В действительности демографический срез глубже, ибо по отношению к нему экономические отношения сами оказываются «производными», как, впрочем, и демографические тоже «вторичны» по отношению к ранее рассмотренным культурно-родовым, органическим. Но пока все же правильнее говорить о них в чистом виде как об объективно и логико-семантически (в описании) ортогональных.
Образно говоря, получается так: привычное нам «вещественное производство» лишь «потребляет» работников, производит вещи для куда более важного «демографического производства», в котором и «изготовляются» куда более внушительные богатства, сами работники. Хотя еще раз напомню, что никаких механических границ между «демографическим», «вещественным», а равно «органическим» производством быть не может, ибо это даже не «слои», а качественно разные, ортогональные базовые, объективно-логические срезы всегда одного (в смысле гетерогенной целостности) «производства и воспроизводства непосредственной жизни». (Цит. изд. т.2. с.205).
В чем заключается заблуждение А.С.Шушарина? Во-первых, он неправомерно отождествляет процесс производства, обмена, распределения, потребления «вещей» с экономическими отношениями между людьми в процессе воспроизводства этих самых «вещей», а точнее средств удовлетворения экономических потребностей людей, куда входят не только «вещи», а кроме того энергия, различные услуги и т. д. Движение «вещей» - это техническая, точнее технологическая сторона процесса, которая изучается не экономической наукой, а совокупностью главным образом технических дисциплин. Во-вторых, «изготовление работников» (выражение самого А.С.Шушарина), если иметь в виду не биологический, а социальный процесс, является, согласно марксистской философии, содержанием «производственных отношений», которые правильнее называть общественными отношениями, охватывающими абсолютно все стороны воспроизводства общества как такового (о данном понятии в марксизме см. параграф 3.2. моей монографии «К общей теории политической экономии»). В связи с этим ставить знак равенства между «демографическими отношениями» и «общественными отношениями» совершенно неправомерно, а философия и демография - совершенно разные научные дисциплины. В-третьих, утверждение А.С.Шушарина о том, что «никаких механических границ между «демографическим», «вещественным», а равно «органическим» производством быть не может» абсолютно неверно, если, конечно, не путать божий дар с яичницей. Кстати, совершенно не ясно, что понимает он под выражением «органические отношения». И, в-четвертых, его рассуждения о том, что экономические отношения являются «производными» от демографических отношений, абсолютно ничем не обоснованы. Все, кто мало-мальски изучал воспроизводство населения, динамику рождаемости и смертности прекрасно знают, что демографические отношения, наоборот, подвержены воздействию экономических отношений.
Далее А.С.Шушарин решил «подправить» К.Маркса, объявив, что не производство все определяет в отношениях между стадиями общественного воспроизводства, а обмен. Как обычно, он не привел ни единого аргумента в пользу своего утверждения, в то время как К.Маркс уделил проблеме взаимоотношений между производством, распределением, обменом и потреблением свыше 20 страниц. Шедевром изысканий А.С.Шушарина явилось изобретение метафоры «трудообмен». Поясняя содержания этого нового понятия (в отличие от обычного «обмена» и «телесно-духовного общения»), А.С.Шушарин писал: «Виды, или фазы, движения здесь, видимо, таковы: профобразование в его широком смысле «приобщения к труду» (М.Н.Перфильев); сама занятость (расстановка, «статика», в том числе незанятость); перемены труда (мобильность, «динамика», в том числе вхождения и выбытия); трудообмен (механизм всех связей). Объективный примат за занятостью, ибо работник – это не сидящий на завалинке человек, а действующий, работающий; но в «демографическом производстве» сама эта занятость обеспечивается образованием и балансируется общим механизмом связей трудообмена. Ведь даже, например, образование суть трудообмен обучающих и обучаемых, взаимодействие, взаимосвязь» (Цит. изд. т.2. с.208).
Работники в процессе производства, распределения, обмена и потребления (производственного) действительно вступают в отношения, в том числе и экономические, но можно ли назвать эти отношения трудообменом в том смысле, как их трактует А.С.Шушарин? Цитирую: «… если трудообмен, в отличие от обмена, не редуцируется к «атомарным» сделкам, то он все же и логически схож с ним диспозитивным, преимущественно «горизонтальным» характером. Грубо говоря, объекты в обоих случаях (вещи и работники) сходны диспозиционным рисунком взаимодействий в связи с этими же объектами. В одном случае обмениваются вещами товаропроизводители, в другом случае трудообмениваются самой занятостью массивные «профессиональные классы» П.Сорокина или «когорты» Ф.Т.Михайлова» (Цит. изд. т.2. с.211).
Вышеприведенный абзац ничего толком не разъясняет, а только еще больше затуманивает суть проблемы. Спрашивается, что вообще означает трудообмен массивными «профессиональными классами» или когортами? Что касается обмена профессиональными классами, то совершенно не понятно, как совершается, например, трудообмен занятостью между лесорубами и слугами? Они каким-то образом замещают друг друга, т.е. лесорубы идут в слуги или наоборот? Или же «занятость» слуг в какой-то непостижимой форме обменивается с «занятостью» лесорубов, воплощенном в поваленных деревьях? В реальной действительности, а не в фантазиях А.С.Шушарина, разделение труда, возникшее еще в первобытном обществе, реализуется всегда только через обмен продуктами труда (в товарной или нетоварной форме). Никакого другого механизма обмена результатами трудовой деятельности человечество пока еще не изобрело. Трудообмен занятостью – это чистейшей воды выдумка А.С.Шушарина. Кстати, любой экономист или социолог прекрасно осведомлены о том, что занятость обеспечивается не только образованием, но и соотношением числа рабочих рук и рабочих мест. Достаточно взглянуть на статистику МОТ, чтобы убедиться в том, что десятки миллионов образованных людей в современном мире, где господствует Капитал, лишены возможности работать.
Что же касается возрастных когорт, то они вообще никакого отношения к профессиональному трудообмену не имеют. Они отражают только движение возрастных групп, исследуемых демографической наукой и статистикой.
Чем дальше в лес, тем больше дров. Читаем: «Сообразно этому уже совокупное богатство общества в демографическом срезе – это далеко не «средства производства», а суть не что иное, как «скопление работников» (аналог известного Марксова образа), специалисты, трудовые ресурсы» (Цит. изд. т.2. с.211). Спору нет, трудовые ресурсы всегда были и будут составной, причем важнейшей, частью производительных сил, однако под богатством до сих пор принято считать нечто созданное трудом людей, а не самих людей, создающих богатство. Исключением, пожалуй, можно считать рабовладельческий способ производства, в котором рабы являлись важнейшим элементом производительных сил, входящих в состав собственности рабовладельцев. Однако А.С.Шушарин в данном случае имеет в виду универсальное понятие, относящееся ко всем «градациям». Сделав неудавшуюся попытку присовокупить К.Маркса к соавторам своего открытия в социологии, он распространил понятие богатства уже не только на трудовые ресурсы, а на все население, включая нетрудоспособных стариков и грудных детей. Если не верите, то сами можете в этом убедиться, прочитав следующий абзац: «В непрерывности процессов жизни общества невозможно «нетрудовое» население, из которого затем куются трудовые ресурсы. Потому население – это лишь один формализуемый момент функционирующих трудовых ресурсов, включающих также будущих и прошлых работников, которые тоже никак не могут быть списаны и из демографического богатства общества, и из общей жизни. Все работники выступают в виде гигантского многообразия профессий, специальностей, квалификаций (волнующий вопрос о «начальниках» мы немного ниже затронем), как субстанциональных качеств, точнее, даже как самих, весомых субстанций. Подобно тому, как многообразие потребительных стоимостей (полезных вещей) выступает в обмене в общей и общественной форме товара (отношение), все многообразие работников («полезных людей») выступает в трудообмене в общей и общественной форме граждан (отношение), включая всех от мала до велика как будущих и прошлых работников. Но граждане как отношение от мала до велика уже не есть организмы как тоже отношение от мала до велика» » (Цит. изд. т.2. с.213).
Мы уже и раньше имели возможность узнать от А.С.Шушарина, что трудовой деятельностью занимаются как грудные дети, так и старики вплоть до отбытия в «мир иной». Теперь же в подкрепление этого великого открытия в науке об обществе мы узнаем, что трудообмен происходит «в общей и общественной форме граждан (отношение) включая всех от мала до велика как будущих и прошлых работников», правда они уже «не есть организмы»( ?). Узнаем мы еще и о новом содержании понятия «гражданское общество» («Собственно профессиональному разделению труда, «демографическому производству» в его чистом гомогенном виде и соответствует уже не «органическое» бытие или производство, а как раз знаменитое гражданское общество (в простом значении «демос»), существующее, напомню, хотя бы в примитивных формах уже в любых постпервобытных (постстадных) обществах» (Цит. изд. т.2. с.213).). Итак, гражданское общество, по А.С.Шушарину, порождается не чем иным, а именно «демографическим производством в его чистом гомогенном виде». И снова мы должны отметить необыкновенную легкость пера – демос у А.С.Шушарина существует не то в постпервобытном, не то в постстадном обществе. Подумаешь, велика ли разница – то ли рабовладельческое государство, то ли первобытная община! Современные демократы во главе с Президентом в России пока без видимых результатов борются за создание гражданского общества. Нет, чтобы обратиться к опыту рабовладельческих обществ или на крайний случай к общинам кроманьонцев, где, согласно полилогии А.С.Шушарина, процветало «знаменитое гражданское общество».
Я не намерен далее продолжать цитирование А.С.Шушарина по поводу различных вариаций понятия «демография» в его трактовке, в частности, воспроизводить его рассуждения о «законе социальности» граждан, его абстрактности, выражающей идеальный трудообмен, об исторических деформациях демографического равновесия, о пауперизме, функциональной неграмотности, бичизме и т.п. вещах. Обратимся, выражаясь словами самого А.С.Шушарина, к тому, как «…совершенно нейтральная демографическая «игра», как доминирующая и предоставленная самой себе, превращается (логически) в беспардонное и заходящее в предел рабство» (Цит. изд. т.2. с.223). Вот до чего, оказывается, могут довести выходящие из под контроля «демографические отношения» - до ужасного, беспардонного рабства! Бедные демографы! Они до сих пор даже и не подозревали, с каким опасным предметом имеют дело, изучая закономерности рождаемости, смертности населения, его возрастную структуру, продолжительность жизни мужчин и женщин, соотношение полов, вероятность появления на свет близнецов и другие процессы воспроизводства народонаселения.
После ознакомления с новыми базисными понятиями полилогии, мы вновь имеем возможность погрузиться в изучение главной темы 8-ой главы – рабовладение. В трех последних параграфах, посвященных этому феномену, А.С.Шушарин, как это ни печально, не сообщил нам абсолютно ничего нового по сравнению с началом данной главы. Снова мы имеем возможность читать его многословные рассуждения о том, что вся сущность рабовладения сводится к насилию в той или иной форме. Однако отдельные его высказывания все-таки, на мой взгляд, нуждаются в комментариях.
А.С.Шушарин вновь и вновь подчеркивает необходимость отвлечься от реальности рабовладельческих систем, многоукладности хозяйственных форм, экономических и технологических отношений с тем, чтобы «понять сначала только «чистое», господствующее звено градации…»(Цит. изд. т.2. с.224). Таким «чистым» звеном, которое особо расходится с «экономической догматикой», являются «демографические отношения», отметающие существенность всякого «земельного», «аграрного», «территориального», «натурального» аспектов деформации «чистой» абстракции (Цит. изд. т.2. с.228). В чем же заключается суть этих пресловутых «демографических отношений»? Это, конечно же, – насилие и еще раз насилие. «Разумеется, война не создает ни зернышка, - писал А.С.Шушарин, - т.е. в производительном содержании энтропийна, разрушительна, но вот в производственных отношениях всего рабовладельческого комплекса она и является одним из основных способов обеспечения занятости, приобретения главного богатства – работников, т.е. порабощения в этой классической, близкой к чистой экстенсивной эндогенной форме античной «мутации». (Порабощение в интенсивном рабовладении, конечно, сложней, без войны, но суть рабовладельческих отношений та же уже в смысле ее априорной материальной данности, общественной признанности.) Ну а воинственность тогдашних гражданских обществ, тем более окружающих племен (по Энгельсу – знали одну работу, воевать, преодолевать всякое сопротивление), общеизвестна. Да и все рабовладение, например, Р.Арон метафорически удачно называет «военными обществами» (Цит. изд. т.2. с.230).
Рабство – это «невинное демографическое отношение» (какое замечательно сентиментальное выражение! - мое) является ничем иным, как воспроизводством рабов при помощи захватнических войн. «Раб лишен социальности (мы здесь отвлекаемся от многочисленных модификаций), - поучал А.С.Шушарин, - он готовый работник, специалист, созданный органическим и демографическим трудом других обществ, присваиваемый в готовом виде пленением в войнах в виде живого орудия (отчасти посредством работорговли, которая, однако, сама по себе никаких рабов не образовывает, а только оформляет трудообмен и занятость, т.е. расстановку и перемены труда). Поэтому ценность имеют не старые и малые (и потому же семьи у раба обычно нет), а именно уже готовые работники, что опять подтверждает именно демографический характер всех процессов по поводу уже не просто людей, а специалистов, агентов (и объектов) господствующего профессионального разделения труда» (Цит. изд. т.2. с.232-233). Какое количество поистине замечательных выражений скрыто в процитированном абзаце. Здесь и органический и демографический труд других обществ, подвергшихся нападению, и трудообмен занятостью, осуществляемый путем продажи-купли рабов на невольничьих рынках, и приобретение в результате разбоя и торговли агентов профессионального разделения труда. Да, семантикой и стилем А.С.Шушарина, не говоря уже о глубине его научных открытий, не устаешь поражаться!
Итак, А.С.Шушарин, повторяю, упор делает только на одном аспекте рабовладения – диктате насилия, отбрасывая экономическую составляющую использования рабов в общественном воспроизводстве. Им выстроена своя генеральная цепь исторического процесса: от «сверхпринуждения животной эгостадности» к «общинно-родовому принуждению» («кровно-родовому кошмару») и далее прямиком - к рабовладельческому «диктату» в форме бесчеловечного насилия. Такова, если так позволено нам выразиться, внутренняя объективная логика «генеральной последовательности». И вот на этом чудовищно мрачном фоне совершенно парадоксальным представляется, во-первых, его следующий вывод: «Наиболее сильно деформация снятых культурно-родовых отношений состояла как раз в том, что в условиях уже общественной собственности на общую жизнь (эндогенно) раб и превратился в вещь. Тем не менее, он уже удовлетворяет элементарные телесно-духовные нужды, дышит, ест, спит, одевается, общается, удовлетворяет половые потребности, молится и т.д.; он не гражданин, но и не бессловесное животное» (Цит. изд. т.2. с.236). Вдруг у А.С.Шушарина находятся более гуманные формы, характеризующие первобытнообщинный строй и рабовладельческую формацию Появляется такое выражение, как деформация «культурно-родовых отношений» (вместо «кровнородственного кошмара»). А в рабовладельческом обществе, откуда ни возьмись, появляется «общественная собственность на общую жизнь». Правда, остается загадкой, где он ее обнаружил и какова природа этой «общественной собственности» на рабов. И куда вдруг подевалась частная собственность на рабов, о чем он сам писал? И неужели класс рабовладельцев бесследно испарился в процессе возникновения «общественной собственности на общую жизнь»?
Во-вторых, представляется совершенно неуместной, даже безграмотной, критика А.С.Шушариным Ф.Энгельса, который писал о том, что «...развитие государства и права, создание искусства и науки – все это было возможно лишь при помощи усиленного разделения труда, имевшего своей основой крупное разделение труда между массой, занятой простым физическим трудом, и немногими привилегированными, которые руководят работами, занимаются торговлей, государственными делами, а позднее также искусством и наукой» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч.2-ое изд.т. 20. с.186).
И в заключение анализа содержания 8-ой главы не могу не остановиться на еще одном нелепом утверждении А.С.Шушарина о деформации экономических отношений в рабовладельческом обществе, отрицать наличие которых он все-таки не в состоянии, ибо это противоречило бы исторической правде. Вот это утверждение: «Имела место и земельная собственность, и собственность на средства производства (вспомним мысль Ленина, что рабовладелец владел и рабами, и землей, и орудиями труда). Но все это были только потенциальные деформации территориальных и экономических отношений» (Цит. изд. т.2. с.238). О какой деформации можно вообще вести речь, если способ производства в рабовладельческом обществе предполагал соединение в определенных пропорциях всех составных частей производительных сил (и земли, и рабов, и орудий производства), чтобы обеспечивать нормальное воспроизводство общества в тех или иных исторически существовавших формах (Древний Египет, Вавилон, Римская империя, Древняя Греция и др.)?
Куда бы ни обращался взор А.С.Шушарина, он тотчас-же обнаруживает непорядок и приступает к революционным преобразованиям. Так уже произошло с демографией, которую он цепями приковал к рабству, теперь же наступила очередь географии. А.С.Шушарин и в этой области науки решил навести первые мостки «от хаоса к теории, к очищению хаоса» (Цит. изд. т.2. с.271)., но только без всякой там «экономичности» географии!
Во-первых, на этом тернистом пути нам предстоит усвоить, что, «все в обществе, разумеется, развертывается в пространстве, в его территориальном, географическом и пр. натуральном смысле, так сказать, и любовь, и торговля, и даже высокая наука» (Цит. изд. т.2. с.271). Однако при этом следует не забывать, что сами «базовые гиперплоскости фазового пространства социума, как им и положено, ортогональны<…>Поэтому пройденные нами ранее культурно-родовые и демографические процессы развертываются, как гомогенные, в своих пространствах, точнее, фазовых подпространствах (органическом, в частности телесно-духовное общение; и демографическом, в частности занятость, образование, профессии, трудообмен). Поэтому же, например, совершенно неуклюжее выражение: пространством географии является пространство территории «производства и воспроизводства жизни» – тем не менее, логически правильно. В первом значении «пространство» – это вообще все фазовое пространство социума, «арена» во всеобщем, родовом смысле, а во втором значении – его же более конкретное, гомогенное, географическое «подпространство», «арена» в видовом смысле» (Цит. изд. т.2. с.271-272). Наконец-то мы от А.С.Шушарина узнали, что не только любовь, но и высокая наука, существуют в пространстве «в его натуральном смысле», а вот культурно-родовые и демографические процессы совершаются в несколько ином пространстве – фазовом. Мало того, весь процесс «производства и воспроизводства жизни» (надо понимать, людей) также протекает в пространстве. До сих пор до этих истин еще никто не додумался. Первый шаг к ликвидации хаоса, к созданию подлинной географии на этом неизведанном пути А.С.Шушариным сделан. Второй же шаг куда труднее. Он состоит в том, что А.С.Шушарин напрочь отказывается от традиционного деления пространства на три уровня: глобального, национального и локального. Он объявил, что «…в эндогенной логике мы имеем дело не с конкретными странами, не с «глобальным», или «большим», и не с «маленьким», или «локальным», а с базовым, гомогенным и элементарным, предельно фундаментальным уровнем» (Цит. изд. т.2. с.272). «Политическая же география» (в нашем значении, по Монкретьену), - писал А.С.Шушарин, - занимается, наоборот, всеобщими географическими связями и отношениями, в том числе и по поводу уникальностей» (Цит. изд. т.2. с.273). Что же собой представляют эти «всеобщие географические связи и отношения»? Сначала нам необходимо усвоить, что «наличие или отсутствие природных ресурсов может ускорить или замедлить развитие района, но в принципе ничего не решает» (Цит. изд. т.2. с.272), а так же то, что «…всё географическое выступает уже не непосредственно, а только в виде снятых деформаций («инфраструктур») (Цит. изд. т.2. с.273) и что «…что в реальной жизни «географические процессы подчинены процессам политическим» (там же). На сцене появляется «социология пространства», иначе - политическая география. Отныне не только общественные процессы, совершающиеся на данном «базовом, гомогенном, элементарном, предельно фундаментальном» пространстве, подвержены влиянию политических процессов (что само по себе и не удивительно), но и само это пространство изменяется (деформируется) под влиянием политических процессов. Какова власть в обществе, таково и географическое пространство. Например, если Волга прежде текла в Каспийское море, то с приходом новой власти она потекла уже в Черное море или даже (если власть очень уж крутая) – прямиком в Баренцево море.
Но позвольте, можете Вы спросить, а причем здесь феодализм? Ларчик на самом деле открывается до смешного просто. «Короче говоря, - разъяснил нам А.С.Шушарин, - чтобы углубить «социологию пространства» до «элементарной социологии» (А.Ф.Филиппов) или, что по сути то же, поставить географию в ряд «фундаментальных наук» (Б.Н.Зимин, В.А.Шупер), т.е. добраться до ее собственных субстанций (до и без всяких «капиталов»), то для этого она сама, и только сама, и должна стать фундаментальной общественной наукой. А это возможно единственным проверенным путем, т.е. сначала созданием эзотерической революционной теории территориальных производственных отношений в условиях их же собственного безраздельного господства, т.е. теории эндогенного феодализма. Самый исходный эскиз этой теории как «политической географии» (но только ничуть не «экономии») мы и пытаемся набросать. Это и будет, так сказать, критическая теория отношений местной жизни, господства натуральности, скрытой за ним собственности на пространство производства как некий узурпированный процесс.
Однако, напомним, что, установив этот весьма странный объект феодальной собственности, территории как живущего пространства производства, процесса, в началах теории необходимо понять симметричное, естественное содержание взаимодеятельности людей в связи с этим пространством производства (когда ни о какой собственности еще речи нет), т.е. не что иное, как местное базовое взаимодействие людей в его социальной нейтральности, нормальной жизненности, как абстрактный, объективно-логический тип качественно определенной, гомогенной взаимодеятельности людей, тип суеты, стихиали, «объективной нереальности». Ведь все «испорчено» на хорошем основании» (Цит. изд. т.2. с.275). Вот так! И никаких там гвоздей и выкрутасов! Сначала нужно создать революционную теорию, отражающую безраздельное (надо же!) господство территориальных отношений (или отношение территорий?). На этих территориях должна господствовать натуральность, скрывающая собственность, как процесс узурпации пространства производства. На этом пространстве должно совершаться симметричное (не путать с синхронным!) взаимодействие людей еще в условиях полного отсутствия собственности, однако безраздельного господства социальной нейтральности, т.е. безграничной гармонии отношений феодалов, крепостных, мастеров и подмастерьев. И чтобы в этой революционной теории и духу не было от экономической науки и, конечно же, каких-либо признаков объективной реальности! Задачка, скажем прямо, непростая! Но нет таких преград, которые не смог бы преодолеть мыслящий революционный дух А.С.Шушарина! Правда, придется нам продираться через «полную понятийную пустоту», где неуловимо витают бесплотные и долговечные души земного мира» (Цит. изд. т.2. с.275).
А в самом начале нам предстоит усвоить ту непростую истину, что «…магазин, в котором продаются многие из этих простых товаров, или баня, пекарня, харчевня, каток и т.д. всегда должны быть где-то рядом, под боком, на местности. Агрокультуру можно возделывать там, где она растет, рыбу ловить – где она водится, добывать соль или металл – где есть их залежи, строить дом, школу, церковь, райком или клуб – где живут, т.е. в натуральной связи с определенной местностью и вне всякой зависимости от каких бы то ни было отношений собственности, форм производства, тем паче – экономических отношений» (Цит. изд. т.2. с.276). Понять, что ловить рыбу нужно там, где она водится, а добывать металл, там, где находятся залежи соответствующей руды (железной, медной и т.д.), трудно, но все-таки, если мобилизовать весь свой интеллектуальный потенциал, можно, а вот уяснить себе, как выращивать рожь, строить дом, продавать товары в местном магазине и т.д. безотносительно к собственности, без экономических отношений между людьми, проживающими в данной местности, и субъектами, находящимися за ее пределами и поставляющими орудия труда для крестьян, продукты для торговцев, сантехнику для строящегося дома и т.д., – это уже немного посложнее. Однако А.С.Шушарину каким-то образом все-таки удалось изолировать данную местность от партнеров за ее пределами, воздвигнув непреодолимый «железный занавес», и свести все отношения людей внутри данной местности к чисто платоническим, без какой-либо примеси экономического. Достигнув таких высот абстракции в своем «базовом, гомогенном и элементарном, предельно фундаментальном» пространстве, он приходит к выводу о том, что данная территория намертво привязана к натуральному производству, особенно в отношении функционирования школ, церквей и райкомов.
Как сообщил нам далее А.С.Шушарин, «следующая истина состоит в том, что «Натуральное производство» – это все то же самое производство жизни (оно всегда одно), но объективно существующее (и взятое) в гомогенном срезе своего именно территориального бытия в привязке к большей или меньшей, всегда определенной местности» (Цит. изд. т.2. с.277).
Натуральное хозяйство существовало не только при феодализме, но и в рабовладельческом обществе, не говоря уже о первобытном обществе. Однако в сравнении с предыдущими формациями при феодальном способе производства натуральное хозяйство в данной местности нигде и никогда не было абсолютно натуральным, изолированным от других хозяйственных единиц в других населенных пунктах. Существовали товарно-денежные отношения между городами и сельской местностью, между странами. Поэтому считать производство в данной местности только натуральным, замкнутым в данной местности, – это чистейшей воды фантазия, не говоря уже о том, что реальные общественные отношения всегда многогранны, включая в себя непременно отношения экономические, или отношения по конкретным объектам собственности.
Продолжая развивать свою идею территориальных отношений, А.С.Шушарин придумывает все новые и новые термины. К примеру, такие, как спряжение, соседство, агенты местных взаимодействий, земляки, жители, homo-соседи и т.д. Разъясняя содержание этих терминов полилогии, он писал: «Агентами местных взаимодействий являются люди уже не как организмы, не как граждане (работники, специалисты), а как взаимодействующие соседи, земляки, жители большего или меньшего масштаба этого совместного (от слова «место») взаимодействия. Так сказать, homo-соседи. Основой этого взаимодействия является натуральное, или территориальное, разделение труда. Но вековые шоры экономизма затрудняют понимание этого непростого явления» (Цит. изд. т.2. с.277-278). Пытаясь ликвидировать «вековые шоры экономизма», стоящие на пути его полилогии, А.С.Шушарин дает однобокое, искаженное описание реальных отношений между людьми в рамках той или иной конкретной территории. Дееспособные соседи, земляки, если они живут в данном населенном пункте, обязательно являются и работниками, и специалистами, взаимодействуя не только за беседой о житухе-бытухе, или играя в домино, распивая горячительные напитки и т.д., но и взаимодействуя в определенной системе общественного разделения труда и отношений собственности.
Чувствуя ущербность своей версии т.н. территориальных отношений, он пытается как-то оправдываться, запутываясь в многословии. К примеру, он пытался следующим образом разъяснить читателям свою абсурдную позицию: «Каждое базовое разделение труда, конечно, – «вырванная» из гетерогенной реальности абстракция, но натуральное разделение труда соединяется именно соседством, спряжением, что в «чистом виде» не имеет отношения к общению, трудообмену, обмену. Хотя спряжение обязательно предполагает уже данность общения и трудообмена, но совершенно не обязательно развитого обмена. («Игры обмена», вспомним по Броделю, утверждаются как преобладающие над «толстым слоем» позже.) Этот момент находит довольно четкое выражение в том, что у географов «социальная инфраструктура» – это уже данность, как «квалификация и культурный уровень населения», его «трудовой характер» (Б.Н.Зимин, В.А.Шупер), т.е. снятые субстанции культурно-родового и демографического порядков. В то же время «рынок» никогда не является каким-то данным началом для натуральных структур. Прежде чем возить товары «туда-сюда», это «туда-сюда» уже дано. Хотя, конечно, может метаморфировать их или метаморфироваться ими…» (Цит. изд. т.2. с.279). Полагаю, что вышеприведенный абзац не нуждается в каких-либо комментариях, ибо противоречия и нелепости в нем следуют один за другим.
Далее следуют пространные рассуждения А.С.Шушарина о прописке (топонимике), о том, что «формула воды проще, чем, допустим, этилртутьтолуолсульфонанилида», натуросчете (планировании), коварстве местного начальства, стохастичности соседства (тип суеты или хаоса), облекающегося в иерархическую форму и т.п. (Цит. изд. т.2. с.286-288). Он также пытался внушить читателям свое представление о том, что «гомогенное местное базовое взаимодействие, несмотря на объективно иерархическое строение, социально нейтрально, симметрично, «равноправно» (Цит. изд. т.2. с.289). И это несмотря на известные исторические факты о бунтах, восстаниях, вызванных нищетой и неравноправием людей в феодальном обществе, извечной вражде феодалов и городов и т.п. Рассуждая о территориальном равновесии, А.С.Шушарин достиг вершин, мягко выражаясь, «иррациональности» в своем стремлении открыть фундаментальные принципы полилогии. Свидетельством тому может служить следующее его рассуждение: «Территориальное равновесие устанавливает такой выравнивающий порядок, что в совокупности всех занятий каждое осуществляется минимально необходимым трудом самообеспечения местности и связей с другими. Одной из метафор характеристики этого равновесия является, можно сказать, напряжение замыкания, или экономия передвижений, что в итоге противоречит самообеспечению, т.е. опять же предполагает что-то «силовое» для раздвижения бытия» » (Цит. изд. т.2. с.290). Что означают такие выражения, как «минимально необходимый труд самообеспечения местности», «напряжение замыкания», «раздвижение бытия» так и остается неясным.
В самом конце 9-ой главы А.С.Шушарин вновь обращается к теме феодализма в параграфе, который он назвал «Автаркия». Мы имеем возможность узнать, что А.С.Шушарин понимал под понятием «собственность на пространство». Читаем: «Собственность на пространство производства – это невидимое, но крайне прочное («вязкое», плотное) отношение, лишь проявляющееся, в частности, в земельных отношениях. Именно феодальная собственность лишний раз иллюстрирует, что собственность – это вовсе не имущественные отношения, а определенный общественный способ связи труда и его условий как объективное отношение людей по поводу ограниченного (необщественного) пользования доминирующим объектом обстоятельств производства. Это собственность совсем не частная, и не групповая, и даже не классообразующая (конечно, в привычном смысле), а именно натурально-иерархическая, территориально-иерархическая, т.е. собственниками одновременно являются все, но и никто (вспомним политическую формулу П.Г. Виноградова о «рассеянии суверенитета»). Но, тем не менее, она исторически и логически вполне определенная, не контролируемая обществом, стихийная детерминирующая сила. Отсюда и возникает «непостижимость» этой формы, в которой «все зависимы – крепостные и феодалы, вассалы и сюзерены, миряне и попы, мастера и ремесленники, включенные «в общественный круговорот в качестве натуральных служб и натуральных повинностей». Обратим внимание и на основную субстанцию – «службы и повинности»; это явно никак не вещи, средства производства, товары и пр.» (Цит. изд. т.2. с.292).
Начав читать вышеприведенный абзац, я обрадовался, когда узнал, что А.С.Шушарин наконец-то под собственностью понимает экономическое отношение. Однако моя радость оказалась преждевременной. В следующем же предложении он объявил, что феодальная собственность – это вовсе не имущественные отношения, «а определенный общественный способ связи труда и его условий как объективное отношение людей по поводу ограниченного (необщественного) пользования доминирующим объектом обстоятельств производства». Если под «доминирующим объектом обстоятельств производства» понимать определенную территорию, то сразу же возникает вопрос – почему это не имущественные, т.е. не экономические отношения? А какие же тогда? Из следующего предложения мы узнаем, что «это собственность совсем не частная, и не групповая, и даже не классообразующая (конечно, в привычном смысле), а именно натурально-иерархическая, территориально-иерархическая, т.е. собственниками одновременно являются все, но и никто (вспомним политическую формулу П.Г. Виноградова о «рассеянии суверенитета»)». Итак, собственниками являются все, и в то же время никто и в силу этого она натурально-иерархическая, территориально-иерархическая. Словом, субъекта территориальной собственности не существовало, поэтому она и непостижима. Феодальное общество – это, по А.С.Шушарину такое общество в котором «крепостные и феодалы, вассалы и сюзерены, миряне и попы», мастера и ремесленники», включены «в общественный круговорот в качестве натуральных служб и натуральных повинностей». Значит не люди, а некие натуральные службы и натуральные повинности являлись субъектами этой непостижимой территориальной феодальной собственности. Как можно охарактеризовать такое понимание собственности? Думаю, что одним словом, - бессмыслица. Ну как могут некие «натуральные службы» и «натуральные повинности», или другими словами, основные субстанции, быть субъектами феодальной собственности? Усугубляя свое искаженное понимание сущности феодализма, А.С.Шушарин даже додумался до того, чтобы назвать его «сплошным обществом услуг»!
Продолжая читать дальше, мы узнаем, что труд крепостных на феодалов в форме отработочной (а затем и денежной) ренты не был эксплуатацией, а существовали «…отношения с пространством производства, процессуальные, потоковые…со «сгустками населения и ресурсов». Потому, в частности, и классический экономический «необходимый продукт» здесь еще совершенно неуместен» (Цит. изд. т.2. с.294).
Ну а последующий текст и вовсе невразумителен. Посудите сами – причем здесь «необходимый продукт местности»? Читаем: «Если в благополучной, срединной Европе, в Германии вплоть до начала XIX в. люди частенько страдали от голода, то раньше и тем паче в менее благополучных регионах (см. у Ф.Броделя) голод и эпидемии (не говоря о войнах) выкашивали людей регулярно. Обычное дело. Даже в классическом европейском феодализме царит «универсум голода», не говоря о многообразнейших морах, болезнях и т.д. Картинки, надо сказать, аховые. Такова же характеристика у Барга и предреволюционной Англии ХVII в. И таковы феодальные черты по всему свету.
Так что о «необходимом продукте», если уж очень хочется, здесь следует говорить в отношении местностей. Да и то удачливых» (Цит. изд. т.2. с.294).
А.С.Шушарин вдруг осознал, что в данной главе следует все-таки кое-что написать и о феодализме по существу, поэтому в разделе, который посвящен основным чертам автаркии, он и попытался это сделать в своем обычном стиле. Кстати, как я уже выше отмечал, общепринятое понимание значения слова «автаркия» далеко не отражает сути процессов, происходивших при феодализме, ибо именно при этом общественном строе произошло становление большинства современных государств, было положено начало широкой международной торговле и колонизации. Капитализм не вдруг, как джин из бутылки, выскочил из недр феодализма, а его появление было подготовлено развитием товарно-денежных отношений, т.е. преодолением всяческих границ (между городом и селом, между регионами внутри государств, между странами), а также накоплением больших сумм капитала в результате, как торговли, так и банковских операций.
А теперь вернемся вновь к творчеству А.С.Шушарина. Вот что он писал о феодализме: «удел (феод) и есть властвующее во всех многообразнейших конкретных формах (бенефиций, феод, лен и др.) и сквозное по вертикали главное производственное отношение, в предметной основе которого и лежит вязкая собственность, «живущая пашня», территория как пространство производства, лишь более или менее качественно характеризуемая объемом соединяемого ею труда (в частности число «душ»)» (Цит. изд. т.2. с.294-295). Итак, сквозь зубы, А.С.Шушарин выдавил из себя термин «производственное отношение», хотя снова повернул к «вязкой собственности» и территории, которая характеризуется наличием работающих «душ». Как же трудно ему согласиться с пониманием того, что отношения между феодалом и крепостными были отношениями эксплуатации в форме ренты, а владеть просто территорией без душ не было никакого смысла. Причем совершенно неважно для экономических отношений между крепостными и феодалами, каким образом феодал стал собственником своего земельного надела с «душами»: то ли он захватил его в междоусобной войне у другого феодала, или ему его даровал король за верную службу. Так же и с собственностью на раба – совершенно не имело значения, стал ли он рабом в результате пленения во время войны или был куплен на невольничьем рынке.
А.С.Шушарин никак не может расстаться, описывая феодализм, со своей коронной идеей «территориальных отношений». Повторяю, все, что совершается в обществе и вообще в этом мире, происходит во времени и пространстве. Однако сводить содержание общественных отношений к каким-то иррациональным «территориальным отношениям» - это совершенно искусственный прием, надуманный и искаженно представляющий суть того же феодализма. А.С.Шушарин утверждал, что «Эндогенная натурализация (территориализация) производства в исторической форме феодализации отношений происходила и как революционный шаг обобществления работников (после рабства), а в общем как насильственное преодоление дофеодальных отношений (рабовладельческих, родоплеменных, кочевых) и в итоге как утверждение территориальной организации «урегулированности и порядка» производства. Через этот процесс после социализации (демографизации), а то и в параллель, приходится проходить, раньше или позже, всем народам. После «приучения» жить среди просто людей (а не зверей), что сделало уже рабство, феодализм «приучал» вести хозяйство на одной местности, спряжению всей деятельности в натуральной форме, т.е. к новой, более высокой, территориальной организации и дисциплине» (Цит. изд. т.2. с.298). В этом предложении, что ни слово, то искажение реального исторического процесса. Во-первых, никакого обобществления работников при феодализме не происходило. Рабы или общинники становились крепостными и никакие феодалы их не «обобществляли». Во-вторых, никаких насильственных форм преодоления рабовладения феодализмом история не зафиксировала. Рабовладение «приказало жить» в результате своей неэффективности. Общинная родоплеменная форма сменилась семейной не в силу насильственного преодоления рабовладением или феодализмом, а в результате роста производительности труда. В-третьих, социализация совершенно не тождественна демографическим процессам, хотя последние, само собой разумеется, совершаются в определенной социальной среде и являются ее органической частью. В-четвертых, не феодализм приучал жить оседло, на одной местности, а освоение человеком приемов возделывания сельскохозяйственных культур и одомашнивание животных уже в период неолита и энеолита. Компактные формы проживания (деревни, города) появились во времена позднего первобытнообщинного строя, что не отрицает и сам А.С.Шушарин, широко распространившись в рабовладельческой формации. И, наконец, в-пятых, натуральная форма ведения хозяйства, уже начиная с рабовладельческой формации, постепенно заменялась работой на рынок и совершенно напрасно А.С.Шушарин называет натуральную форму более высокой по отношению к товарно-денежным отношениям.
А.С.Шушарин вопреки тому, что утверждал в начале данной главы о «взаимодействии людей в его социальной нейтральности, нормальной жизненности» вдруг решил сменить пластинку и стал расписывать межфеодальные распри. «Короли воевали со своими непокорными вассалами, вассалы – между собой, господствовало право и обычай частной войны» (С.Д.Сказкин). (Однако и войны уже не рабовладельческого типа.) Но главное, что за оболочкой этих непотребных политических деяний вассалов и королей был скрыт, блестяще замечает А.Я. Гуревич, «антагонизм жителей отдельных областей». Не классические «классы» или этносы, а жители! Не за средства производства, а за пространство производства!» (Цит. изд. т.2. с.300). Ну, конечно же, чего иного можно ожидать от А.Я.Гуревича, который начисто отрицал классовую борьбу и исторический материализм. Только странно иное. Как такая позиция А.С.Шушарина совмещается с его восхвалением К.Маркса? И еще. Описав «непотребные политические деяния» феодалов во главе с королями, он несколькими строками ниже уже утверждает совершенно противоположное. Посудите сами. А.С.Шушарин не только стал трубадуром феодализма, но и сделал величайшее открытие, с которым Вы, читатель сейчас же можете познакомиться, прочитав следующий пассаж: «…уже Сен-Симон на это счет утверждал, что «феодализм положил конец военной анархии, связав совместной службой и взаимной защитой герцогов, графов, баронов и всех независимых земельных собственников» и что это «громадное преимущество, не оцененное надлежащим образом никем из историков последующих столетий». Таким образом, «первоначальное накопление» феодализма имело старый, «рабовладельческий» (но только в смысле как военный) характер. Но потому же уже ставший, эндогенный феодализм внутри себя производственно (но, конечно, не в смысле гражданских, а равно внешних, колониальных, империалистических и пр. войн) – первая мирная форма общества (эндогенно)» (Цит. изд. т.2. с.300). Наверное, А.С.Шушарин, учась в советской школе, так и не узнал ничего о таких исторических событиях, как восстание Е.Пугачева и С.Разина. Правда, несколькими страницами ниже А.С.Шушарин признал все-таки факт происходивших в средневековый период восстаний, но в какой-то странной, противоречивой формулировке, смысл которой он сам вряд ли понимал («Крестьянские восстания Средневековья еще вовсе не буржуазны, а суть наряду с голодом периодические проявления нарушений и восстановлений самого типа автаркического равновесия») (Цит. изд. т.2. с.300). Вот так вот, восстания – это способ восстановления некоего автаркического равновесия!
Еще одним проявлением невежества А.С.Шушарина является его утверждение о том, что «в самой глубокой основе эндогенного (элементарного) феодализма никакой общинности не существует» (Цит. изд. т.2. с.302), что совершенно не соответствовало исторической реальности. Любопытно, чтобы сказал выдающийся историк М.Н.Покровский, прочитав следующее утверждение А.С.Шушарина про Россию: «Российский феодализм (насколько его так можно назвать) с его общинностью и жестким крепостничеством, обусловленными большим же земельным пространством, с его высокой неоднородностью, малолюдностью, «холодностью» вообще эндогенно весьма неклассичен, «неевропеичен», но и совсем не «восточен» (в «ирригационном» смысле), уже только по природно-климатическим условиям и малонаселенному большому пространству» (Цит. изд. т.2. с.303). Перу А.С.Шушарина принадлежит и такой перл, как утверждение о том, что «…подлинная доминирующая ценность, или богатство, невещно…» (Цит. изд. т.2. с.305).
А.С.Шушарин, комментируя всем известные исторические процессы, решил подправить К.Маркса, заявив, что «…беспощадное «огораживание земель» было разгораживанием пространства производства, т.е. его обобществлением, ликвидацией его узурпации. Потому не «экспроприация земли у сельскохозяйственного производителя, крестьянина, составляет основу всего процесса» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 728), как писал Маркс, а высвобождение земли, в том числе в производственную частную собственность, из тисков собственности на пространство производства» (Цит. изд. т.2. с.306-307). По А.С.Шушарину, «пространство производства» не включало в себя сельскохозяйственные угодья, а переход экспроприированных земельных участков в собственность феодалов являлся ничем иным, как обобществлением этого пресловутого пространства.
Под занавес 9-ой главы А.С.Шушарин не мог не сказать о процессе перехода от феодализма к капитализму, учитывая главную суть его полилогии. И вот что по этому поводу он написал: «Итак, феодализм суть социальная система с уже общественной собственностью на общую жизнь (все люди «равноправны» как организмы, телесно-духовные существа), на работников (все люди подданные, паства, граждане), но с господствующей на территорию как пространство производства (процесс). В недрах «набухавших» производительных сил, всего производства (а равно и всех обстоятельств), как его экстерриториальная товаризация, массовизация, экономизация, происходило объективное обобществление пространства производства, находящегося в ограниченной, натурально-иерархической собственности, что и образовало основное противоречие критической формы. Переход к капитализму и означал восходящее необратимое обобществление «пространства производства», его изъятие из ограниченной собственности, симметризацию и снятие в «инфраструктуру» господствовавших территориальных отношений (и их же ультраструктур), постановка их уже под новый контроль, контроль рынка, капитала» (Цит. изд. т.2. с.313).
Постараемся вникнуть в суть написанного А.С.Шушариным. Повторяю, выражение «общественная собственность на общую жизнь» лишено какого-либо рационального содержания. Его разъяснение о том, что под этим он понимал то, что все люди равноправны, «как организмы, телесно-духовные существа», совершенно не соответствует действительности. Такого равноправия никогда не было и никогда не будет, учитывая хотя бы естественные возрастные и половые различия между людьми. Выражение «общественная собственность на работников» не только в эпоху феодализма, но и в любую другую просто-напросто бессмысленно, ибо его в истории человечества не существовало. Ставить знак равенства между пространством в качестве «ограниченной (необщественной) собственности» и процессом не имеет никакого смысла. То же самое можно сказать и о выражении «в недрах «набухавших» производительных сил, всего производства (а равно и всех обстоятельств), как экстерриториальная товаризация, массовизация, экономизация, происходило объективное обобществление пространства производства». Сам набор слов («набухание» производительных сил и производства, а тем более «набухание всех обстоятельств», «товаризация», «массовизация», «экономизация», «симметризация») говорит только о стремлении А.С.Шушарина к оригинальничанию, а также об элементарном пренебрежении его к русскому языку. Выражение «переход к капитализму, означал восходящее необратимое обобществление «пространства производства», не говоря, как я уже выше писал, о бессодержательности понятия «обобществление «пространства производства», не могло иметь ничего общего с процессом распространения на все сферы жизни капиталистической частной собственности. Словом, мы имеем типичный образец, деликатно выражаясь, «умничанья» А.С.Шушарина, стремящегося во что бы то ни стало быть первопроходцем в сфере общественных наук. Немаловажную роль в «достижениях» А.С.Шушарина сыграла и та методика, которую он взял на вооружение. Ее содержание он охарактеризовал следующим образом: «объективный логический примат эндогенной логики как только узлов новых, первопроходческих кризисов и прорывов (или провалов)<…>требует в анализе чистого содержания этих состояний и переходов все большего абстрагирования от очень многих других процессов, привходящих исторических обстоятельств, новых структур; все они и могут быть уяснены только после анализа чистых форм и наиболее фундаментальных (полифундаментальных) базовых структур (обнажающих себя как раз в эндогенной логике)» (Цит. изд. т.2. с.316). Стремление к созданию «чистых, абстрактных форм» привело А.С.Шушарина к необходимости выработать свой понятийный аппарат, который оказался неадекватным реальному историческому процессу и достижениям гуманитарных наук, к которым он довольно часто относился с большим презрением, называя достигнутые ими результаты хаосом. И нередко за методом перехода от абстрактных к конкретным формам стояло просто элементарное невежество, прикрываемое заумными выражениями.
При переходе к анализу капитализма в 10-ой главе с А.С.Шушариным произошла труднообъяснимая метаморфоза. Вызвана она или подлинным величием теории К.Маркса, которой А.С.Шушарину просто нечего было противопоставить? Или все дело в том, что она в известном смысле послужила отправной точкой в создании концепции «главной последовательности с определяющими ее суть революционными кризисами»? Но факт остается фактом, что с небольшими отклонениями А.С.Шушарин признает марксову трактовку капитализма. И именно это обстоятельство разительно подчеркивает всю бесплодность и никчемность его исследовательского порыва в отношении предыдущих формаций, причиной которых стал отказ от марксовой философии исторического материализма. Мы имеем дело не только с парадоксом, но и с нелепым противоречием. С одной стороны, он признавал практически один к одному политическую экономию капитализма, созданную К.Марксом на основе методологии исторического материализма, а, с другой стороны, отвергал его в анализе общественных формаций, предшествовавших капитализму. Впереди еще его исследование социализма. Посмотрим, какие сюрпризы нас ожидают.
А пока несколько выдержек из коротенького текста, посвященного А.С.Шушариным капитализму (всего-навсего 20 страниц!).
Начнем, пожалуй, с одной труднообъяснимой детали. А.С.Шушарин в свойственной ему семантике (Вы не поверите!) излагает суть исторического материализма, приступая к конспективному описанию капитализма. В подтверждение своего утверждения привожу следующую довольно длинную цитату: «Напомним также, что в теоретическом понимании эндогенных форм категорически отбрасывается всякая социально-политическая прагматика (императив Ильенкова), т.е. речь идет только о материальном (производственном) содержании этих форм как критических, преодолеваемых состояний. Причем эти прорывы (восходящие тренды) реализуются не автоматически-детерминистски по упрощенной формуле одной зависимости от развития производительных сил («операционально-энергетического потенциала»), а всегда полипричинно и по мере складывания всей совокупности исторических обстоятельств, давления внутренней и внешней социальной среды, все более влиятельной «миросистемности» и пр. Но вот это-то уже никак не дело теории эндогенной формы. Соответственно Марксов капитализм – это и не ранний, и не средний, и не современный, и не английский, и не российский и пр., а простой, предельно критически «чистый», элементарный («идеальный тип»), метафорично означаемый нами как «вульгарный» капитализм середины XIX в., рано или поздно неизбежно преодолеваемый, адаптирующийся и т.д.» (Цит. изд. т.2. с.317).
И вот после такого карикатурного панегирика в честь исторического материализма А.С.Шушарин вновь воспроизводит свою версию про формации, предшествовавшие капитализму, используя при этом придуманный им понятийный аппарат. Лучше всего это просматривается при определении им понятия «богатство». Вот что он на сей счет писал: «Если в органическом, социально-биологическом взаимодействии богатство – процесс (общая жизнь, телесно-духовное здоровье), то же – в местном взаимодействии (натуральные занятия, «живущая» местность, трудоосвоенное натуральное богатство, «оживотворенное» пространство производства), а в демографическом взаимодействии богатство профессионально-деятельностно (профессионально-образовательный потенциал, трудовые ресурсы), хотя и псевдовещно (работник), то в вещественно-продуктовом взаимодействии богатство – это самая логически простая внешняя вещь, овеществленный труд, а в совокупности – самое простое, прямо скажем, далеко не «божественное социальное», а именно вещественное богатство. И не более того. В элементарной форме это потребительная стоимость (полезная вещь) или, как объект обстоятельств и отношений производства, средства производства жизненного или производительного назначения. В обмене потребительных стоимостей последние выступают в общественной форме элементарного отношения, товара, с его стоимостью, как субстанцией этого типа гомогенной ценности (основы «смысла»), заключающей в себе необходимый труд производства товара. В отличие от социально-биологического, демографического и местного взаимодействий, с их материальными знаками нечисленной «номенклатуры» (в сферах антропонимики, трудонимики, топонимики) и неотделимостью от людей (кратко – имена, дипломы, прописка), в вещественно-продуктовом взаимодействии материально-знаковое отношение само универсально овеществляется в деньгах, выражающих в ценах стоимость товаров. «Номенклатурой» самих знаков здесь фактически является обычная, мономерная числовая ось, пронизывающая все денежное хозяйство, всю сферу товаронимики, экономического расчета или маркетинга (основного хозяйственного, рационального аспекта поведения агентов производства)» (Цит. изд. т.2. с.323).
Невероятно, но факт! А.С.Шушарин вновь садится на свой любимый конек, чтобы во всеоружии атаковать ненавистную экономическую теорию, элементы которой только что он воспроизводил в отношении капитализма. Читаем: «Революционной (критической, парадоксальной), даже, можно сказать, восходяще-капиталистической теорией феодализма могла бы быть вовсе не какая бы то ни было экономическая теория, а только эзотерическая теория автаркии, т.е. теория предельности господства натуральной системы, доминирующей собственности на «пространство производства» с преодолевающей революционной тенденцией (трендом) исторически определенного обобществления производства этого же «пространства производства» (Цит. изд. т.2. с.320). И буквально через две страницы он писал нечто совершенно противоположное: «Соответственно господствующую, все «освещающую» (доминирующую) форму производства составляют экономические, товарно-денежные отношения в их же высшей исторической форме доминирующего, или развитого, рынка в его эндогенном и субъектном понимании как господства частной собственности на средства производства, как объективного торжества капитала» (Цит. изд. т.2. с.322).
Правда, демонстрируя свою независимость (?) от марксизма, он продолжал настаивать на том, что ведущей сферой экономики является не производство, а обмен. «Вещественно-продуктовому взаимодействию, - писал А.С.Шушарин, - свойственно продуктовое разделение труда, состоящее в единстве и различии деятельности уже по созданию вещественных продуктов, что находит свое выражение в агентах вещественного производства как обособленных («атомизированных») товаропроизводителей, вообще говоря, их безразличной внутренней «природы» от «кустаря-одиночки» до концерна. «Вещественное производство» – это все то же самое «производство и воспроизводство действительной жизни», но объективно существующее (и взятое) в своем гомогенном срезе производства, распределения, обмена и потребления вещей. Базовым механизмом здесь является обмен» (Цит. изд. т.2. с.323). Конечно, это не единственное серьезное отступление от марксизма, но в принципе его версия капиталистической общественной формации совпадает с тем, как ее трактовал К.Маркс.
Приступая к предпоследней главе второго тома, А.С.Шушарин, высоко оценил свои выдающиеся открытия в познании истории человечества, объявив себя первопроходцем в раскрытии сущности докапиталистических «градаций», отвлекаясь при этом от «действительной, далеко не «формационной» сложной логики истории» (Цит. изд. т.2. с.338). И он тут же выдал букет нелепых понятий и выражений, например, таких, как «необщественная форма собственности», «технологизированное звено отношений», «социальная сложность нагнетаемого состояния застоя в его линейной форме», «волнующая пустышка тоталитаризма» и т.п., которые, естественно, оказались «теоретически совершенно непрозрачными для марксистского мировидения» (Цит. изд. т.2. с.345). На самом деле, где уж марксистам понять, что означает «необщественная форма собственности». До сих пор марксисты (и не только они) считали, что собственность существует только в обществе. А вот А.С.Шушарин обнаружил ее и вне общества, например, в волчьей стае или в косяке сардин, не говоря уже о космическом пространстве (вспомним «звездное небо», как объект собственности»). Да и другие выражения, применяемые А.С.Шушариным, оказались не по зубам марксистам, находящимся в плену экономических догм, особенно в части понимания «технологизированного звена отношений» между людьми, скажем, в сфере нравственности (все-таки живем в двадцать первом веке!).
Однако шутки в сторону и пора всерьез обратиться к главной теме 11-й главы – социализму, который отныне и во веки веков следует, по мнению А.С.Шушарина, именовать не иначе, как «плановой, отраслевой или линейной формой».
Сначала нам предстоит понять, что собой представляет «линейная форма». Это «нагнетаемое состояние «застоя», породившая «весь сонм негативов «всех сторон общественной жизни» социалистического общества (Цит. изд. т.2. с.343). Главное в процессе познания «плановой, отраслевой или линейной формы» - не попасться на удочку «экономизма» с тем, чтобы уяснить себе, что «в «чистой» линейной форме (новый «слоеный пирог») эндогенно сняты культурно-родовые (объект – общая жизнь), демографические (работник), территориальные («пространство производства»), экономические (средства производства) производственные отношения, которые, никуда не исчезнув, «вернулись в основания» или ушли в «инфраструктуру», но теперь уже попали под «освещение» линейной формы в виде соответствующих снятых деформаций. Но поскольку, тоже снятые, здесь экономические отношения (со средствами производства) для экономического мышления – это нечто совершенно неудобоваримое и даже немыслимое, то для сохранения своего реноме идейного держателя основ бытия экономизм и пускает в ход указанные мифы» (Цит. изд. т.2. с.360).
Под мифами А.С.Шушарин имел в виду, во-первых, трактовку обобществленных средств производства при социализме как государственной собственности, а также, во-вторых, господствующее в литературе заблуждение о «ничейной» общенародной собственности. Критика А.С.Шушариным этих мифов хотя и не безупречна, однако, в принципе совершенно правильная. Однако его вывод о том, что «…суть линейной формы в чистом виде уже постэкономична, в том числе и теоретически уже не имеет касательства ко всей экономической науке в сколько-нибудь строгом значении и смысле всей ее семантики» (Цит. изд. т.2. с.363) не выдерживает никакой критики. Мы в его теории линейной формы вновь сталкиваемся с уже выше рассмотренной проблемой содержания понятия «собственность». И здесь я просто вынужден привести подряд две цитаты, чтобы продемонстрировать понимание А.С.Шушариным этого понятия в новом контексте. Он писал: «…вспомнив безупречный «метод политэкономии» («позитивная критика»), про все ее содержание надобно крепко забыть, установив сначала доминирующий объект новой собственности в его предметности (так сказать, в неясности почти «божественной социальности»), но еще совсем не как отношение. Что именно, короче говоря, может быть узурпировано, если уже не общая жизнь, работники, «пространство производства», средства производства. Напомним также, что объектом отжившей собственности может быть не только вещь в обычном смысле, но и процесс» (Цит. изд. т.2. с.373). «Причем как политэкономия не занимается изучением средств производства («товаров») в их бесконечном многообразии (это предмет «товароведения»), точно так же и теория линейной формы, или «политическая технология» («политическая» все в том же артефактном смысле фразеологизма Монкретьена, но без «экономии»), не занимается изучением технологий в их бесконечном конкретном многообразии, а занимается изучением производственных отношений людей в связи с технологиями. Поэтому понятия «технология», «технологическое», «технологизация» будут нами последовательно рассматриваться в своих имманентных (неэкономических) значениях» (Цит. изд. т.2. с.380). Это утверждение А.С.Шушарина далеко не бесспорно. Во-первых, следует заметить в очередной раз, что он искусственно противопоставил технологию производительным силам, существенно изменив содержания этого понятия (технологии вообще в сочетании, как вскоре выяснится, с функциями). Во-вторых, он неправомерно приписал политэкономии идею о том, что все товары без исключения (продукты производства) являются средствами производства. В-третьих, политэкономия, изучая собственность, занимается не только изучением производственных, точнее экономических отношений в связи с технологиями, но и со всеми средствами производства. И, наконец, в- четвертых, А.С.Шушарин вслед за Монкретьеном противопоставил политэкономии как экономической науке некую иррациональную научную «дисциплину», именуемую политической технологией.
«А чтобы составить себе самый первый образ собственности на технологии, - продолжал А.С.Шушарин, - мы и пойдем в сторону, прямо противоположную подходу С.Глазьева. Причем даже в трояком смысле. Вот как бывает. Во-первых, для нас существенны не определенные технологии, а вообще (как у Маркса «средства производства» – объект собственности). Во-вторых, мы движемся не к их укрупненным пониманиям («уклады»), а совсем наоборот – к элементарному (фундаментальному). Ну, и, в-третьих, хоть лишь для начала в порядке иллюстрации симметрии технологий как объектов отношений, мы специально обратимся не к новейшим («аэрокосмическим»), а опять же, наоборот, к «архаическому» примеру. Но сперва еще о второй глыбе явлений, функциональности. Хотя здесь вся историко-научная работа тоже впереди» (Цит. изд. т.2. с.380-381).
Снова слышна прежняя песня, что собственность – это не отношение между людьми по поводу объекта собственности, а сам объект. И в то же время он писал, что теория линейной формы занимается изучением производственных отношений людей в связи с технологиями (естественно, не в экономическом плане). Такую путаницу и такие противоречия, сосуществующие на одной странице, трудно себе вообразить, Это - просто невероятно. Другого слова я подобрать не могу. Теперь у С.А.Шушарина узурпируются «уже не общая жизнь, работники, «пространство производства», средства производства», как это происходило в первобытной общине, при рабовладении, феодализме и капитализме, а процесс. Отныне политическая технология как новая наука (теория линейной формы), будет заниматься «изучением производственных отношений людей в связи с не определенными технологиями, а вообще (?), т.е. с чем-то фундаментальным, а именно симметричным объектом отношений. Но для того, чтобы все это понять, необходимо усвоить содержание еще одного фундаментального понятия – «функциональность». Проанализировав целый ряд источников, А.С.Шушарин пришел к выводу, что «строго говоря, выйти на исходное понимание собственности (объекта) через юридическое, смысловое, ценностное, богатства и семантику в принципе действительно вполне можно. Но это очень сложные пути. Тот случай, когда игра не стоит свеч» (Цит. изд. т.2. с.386). И вот А.С.Шушарин изобретает свой оригинальный метод исследования «образа собственности на технологии», с которым нам сейчас предстоит познакомиться. Метод этот называется «технология кирпичного завода всех времен и народов». Воспроизвожу рассуждения А.С.Шушарина в полном объеме, чтобы не упустить ни одной его гениальной мысли.
«Представим себе, - писал А.С.Шушарин, - как это ни покажется странным, кирпичный завод, технически примерно одного и того же уровня в условиях рабовладения, феодализма, капитализма и плановой системы. Но вот общественные формы этих естественно-технически одинаковых процессов, а также отношения людей, собственность, ее объекты оказываются совершенно различными. При рабстве на этом заводе вообще никто не трудится, ибо рабы суть такие же орудия, как и печь для обжига, только в отличие от нее говорящие. И здесь еще несущественно, кому принадлежит завод как средство производства, ибо доминирующим объектом собственности являются сами рабы (работники), а, следовательно, и актуальны демографические производственные отношения в связи с рабами, их приобретением, профессиональностью, использованием. При феодализме тот же самый завод реализует натуральную «кирпичную повинность» с жесткой зоной связей в данной местности. И здесь еще не столь существенно, кому принадлежит этот завод как средство производства, а важно, кому принадлежит местность, на которой живут уже не рабы, а крепостные, вынужденные работать на этом заводе, ибо более им деваться некуда – вся местность поделена, все к ней прикреплено. Объектом собственности здесь оказывается «живущая» зона кирпичной повинности этого завода, и актуальны территориальные производственные отношения людей в связи с «пространством производства». При капитализме все тот же кирпичный завод работает на рынок, конкурирует с другими заводами. Вот здесь самое важное – собственность на сам завод как средство производства, ибо ни рабов, ни прикрепленных к местности крепостных уже не существует и соответственно актуальны экономические производственные отношения. Наконец, в наших условиях тот же самый кирпичный завод вкупе с другими выполняет функцию выпуска кирпичей. Кому принадлежит этот «ничейный» завод как средство производства – в сущности, теперь уже совершенно неважно просто в том смысле, что он уже не принадлежит частному собственнику. А вот что теперь важно, совсем иное – теперь вся суть в том, кому принадлежит само «кирпичное дело», т.е. данная («кирпичная») технология, соответственно и господствуют отношения людей в связи с этими технологиями. (Кстати говоря, именно Дело, и с прописной буквы, является исходным понятием в «теоретическом» наброске управленца Ю.И. Мухина. Небезынтересно еще заметить, что, так сказать, на 12-й год «перестройки» «трудовик» К.Сабирьянова обратила внимание на то, что в былой системе для работников «работа была поистине правом собственности». Работа, особо выделяю, т.е. не вещь, а процесс. Вот в свое время с производственными основаниями одного такого «права собственности» Маркс и разбирался в четырех томах.)
Иначе сказать, из нашего условного примера видно, что даже один и тот же в естественно-техническом или даже технологическом содержании процесс производства в разных формах производства обнаруживается в отношениях людей с совершенно разными объектами обстоятельств производства (в нашем примере: работники, «местность», средства производства, технологии). Соответственно и в «физическом» содержании один и тот же труд осуществляется с совершенно разными мотивациями, интересами, ограничениями и свободами, формами связей, правом и пр. Короче говоря, все определяется господствующим типом взаимодеятельности (в данном случае функциональным, технологическим), а само господство этого типа определяется доминирующей собственностью (в данном случае на технологии)» (Цит. изд. т.2. с.386-388).
Нужно искренне поблагодарить А.С.Шушарина за изобретение метода «кирпичного завода», который позволяет нам системно и концентрированно проанализировать все его фундаментальные открытия в историческом разрезе.
Начнем с рабовладения. Во-первых, его утверждение о том, что «при рабстве на этом заводе вообще никто не трудится, ибо рабы суть такие же орудия, как и печь для обжига, только в отличие от нее говорящие» ошибочно по двум причинам. Нельзя отождествлять печь для обжига с рабом, ибо в процессе производства кирпичей раб является активным началом – субъектом процесса производства, а его средством является печь. Печь не может функционировать без труда рабов. И кирпичи не могут производиться печью, если, как писал А.С.Шушарин, «…на этом заводе вообще никто не трудится». Во-вторых, хотя доминирующим объектом собственности действительно были рабы, но и завод являлся также объектом собственности рабовладельца. В-третьих, суть отношений рабовладельцев и рабов состояла в том, что первые присваивали продукт, созданный трудом рабов, эксплуатируя их. И вообще никаких демографических связей между рабовладельцами и рабами не существовало. Воспроизводство рабов, как людей, происходило не в месте использования труда рабов, не усилиями рабовладельцев, а, как правило, в другой местности (рабов или захватывали в плен, или покупали на невольничьем рынке, или же разоряли общинников, превращая их в рабов). В связи с этим делать вывод о том, факт эксплуатации рабов делал «актуальным демографические производственные отношения в связи с рабами, их приобретением, профессиональностью, использованием» является абсолютно надуманным и не соответствовал исторической действительности. Все, что написал А.С.Шушарин в отношении функционирования кирпичного завода в условиях рабовладения, является его чистейшим вымыслом. Он пытался навязать существовавшей в далекие времена объективной реальности свою надуманную схему только для того, чтобы она «укладывалась» в искусственную логику его полилогии (и, само собой разумеется, в пику марксизму).
То же самое можно сказать и в отношении примера с функционированием кирпичного завода при феодализме. Во-первых, существенными являлись экономические отношения между феодалом, которому принадлежал кирпичный завод, и крепостными мастерами, работавшими на данном заводе в его натуральном хозяйстве, а не какие-то мифические отношения реализации кирпичным заводом натуральной «кирпичной повинности» при помощи жесткой зоны связей в данной местности. Все это от начала до конца не только вымышлено, но и отдает мистикой. С каких пор кирпичный завод становится каким-то субъектом в данной местности? Субъектами в реальной жизни являлись люди (феодалы и крепостные), а не неодушевленное сооружение, предназначенное для выпуска кирпичей. Во-вторых, и при феодализме имело первостепенное значение, кто являлся собственником завода. На определенной местности, выделенной или захваченной данным феодалом, он производил благодаря труду крепостных ремесленников и крестьян свою собственность, в данном случае используя кирпичный завод, продукция которого была нужна ему, скажем, для строительства его замка или на продажу. В-третьих, на заводе трудились крепостные, и это они делали потому, что попали в вассальную зависимость к феодалу. И как понимать такую разновидность собственности, которую придумал А.С.Шушарин, как «живущая» зона кирпичной повинности»? В действительности собственность на кирпичный завод заключалась в экономических отношениях феодала и крепостных крестьян по поводу объекта собственности – кирпичного завода. Эти отношения собственности были отношениями эксплуатации феодалом крепостных ремесленников и крестьян, которых привлекали для работы на кирпичном заводе. В-четвертых, как и в первом случае, мистикой отдает от следующего предложения: «объектом собственности здесь оказывается «живущая» зона кирпичной повинности этого завода, и актуальны территориальные производственные отношения людей в связи с «пространством производства». Для людей т.н. «пространство» было объектом их трудовой деятельности и никаких других отношений с «пространством» у крепостных не было.
Что касается функционирования завода в условиях капитализма, то здесь А.С.Шушарин не отступил от марксистской трактовки экономических отношений, которые для этой формации он признает.
А вот, добравшись до социализма, А.С.Шушарин снова отказывается от рациональной трактовки экономических отношений и уходит в мир иррационального. Он пришел к выводу, что вся суть в том, чтобы определить, кому принадлежит само «кирпичное дело», т.е. данная («кирпичная») технология, и, ответив на этот вопрос, можно установить, какие отношения людей в связи с этими технологиями господствуют. Все сводится к тому, что объектом собственности при социализме является «работа, особо выделяю, т.е. не вещь, а процесс». С эти утверждением А.С.Шушарина нам еще придется обстоятельно разбираться, а комментарий к вышеприведенной выдержке я хочу завершить, отметив вновь непоследовательность и противоречивость (а, возможно, небрежность?), допускаемую им в изложении своих мыслей. Так он писал в последнем абзаце вышеприведенной выдержки (цитирую): «…в отношениях людей с совершенно разными объектами обстоятельств производства (в нашем примере: работники, «местность», средства производства, технологии)». Всю дорогу А.С.Шушарин доказывает, что сущность понятия «собственность» в его объекте и здесь вдруг он пишет об отношениях людей по поводу объектов, в различных «градациях». Конечно, само выражение «обстоятельства производства» (работники при рабовладении, местность при феодализме, средства производства при капитализме, технологии при социализме) очень неопределенно и расплывчато, оно может трактоваться, что и делает А.С.Шушарин, предельно широко, охватывая все и вся, начиная с биосферы, кончая космическим излучением, не говоря уже о таких сферах, как религия, политика, нравственность, искусство и т.п. Все, что сопровождает отношения людей по поводу объекта собственности, абсолютно все может быть названо «обстоятельствами производства». И еще поразительная непоследовательность в применении терминов содержится в следующем предложении: «Соответственно и в «физическом» содержании один и тот же труд осуществляется с совершенно разными мотивациями, интересами, ограничениями и свободами, формами связей, правом и пр.». Самое поразительное в этом предложении состоит в том, что А.С.Шушарин все-таки признает наличие труда работников на мифическом кирпичном заводе абсолютно во всех формациях, хотя, например, по поводу рабов он не допускал применения этого термина, отождествив раба с обжиговой печью. Рабовладельцы могли относиться к рабам, как говорящим орудиям труда, но социолог А.С.Шушарин, наверное, должен был признавать за рабами право называться людьми, которые трудились на кирпичном заводе рабовладельца, создавая ему прибавочный продукт.
«Кирпичный» пример А.С.Шушарин использовал для того, чтобы подступиться к такому важнейшему понятию в полилогии, как «технология» «совсем в иной понятийной фракции», «в их процессуальной предметности как объекта производственных отношений» (Цит. изд. т.2. с.391).
Итак, постараемся разобраться с этим новым понятием в нетрадиционной трактовке А.С.Шушарина. То, как определял «технологию» А.С.Шушарин, можно узнать из следующей цитаты: «Технологии – это и не люди, и не средства производства, и не бесчисленные технологии в квазивещественном (тем более физическом) смысле, а взаимосвязанно осуществляемые, реализующие коллективный навык приемы труда, знания, процессы производства, своего рода узлы или, по моде, «кластеры», связной взаимодеятельности людей» (Цит. изд. т.2. с.388).
Смысл модного слова «кластер» - это или «скопление однотипных объектов» в физике, или «диссонансное созвучие», «аккорды» в музыке. Однако А.С.Шушарин относил этот термин не к физике и не к музыке, а к взаимодеятельности людей. Как всем хорошо известно, взаимодеятельность людей может осуществляться в любой области, например, в войнах, в танцах, в спортивных соревнованиях и т.д. Учитывая данный контекст, «технологию» следует все-таки связывать с «коллективными навыками приемов труда», т.е. с производственной взаимодеятельностью людей. Вместе с тем мы узнаем, что это «не бесчисленные технологии в их квазифизическом (тем более физическом) смысле». К примеру, как нам оценить технологию производства электроэнергии на ГЭС, где применяется сила падающей с большой высоты вода на лопасти турбин, производящих электроэнергию? Этот конкретный технологический процесс, как известно, протекает автоматически, но под наблюдением оператора. По А.С.Шушарину - это вообще никакая не технология, ибо она относится к классу бесчисленных технологий «в квазивещественном (тем более физическом) смысле». Отсюда мы заключаем, что в полилогии все технологии в их традиционном смысле не являются технологиями. Так что же в таком случае представляют собой полилогические «технологии»? Как утверждал А.С.Шушарин, технологиями являются «реализующие коллективный навык приемы труда, знания, процессы производства, своего рода узлы или, по моде, «кластеры», связной взаимодеятельности людей». Хорошо, будем исходить из того, что приемы труда, которые реализуют коллективный навык, должны относиться к технологиям. Рубка дров топором? Возделывание земли лопатой, мотыгой, сохой, плугом? Однако эти и им подобные операции (приемы труда), известные людям с незапамятных времен, не могут осуществляться без воздействия человека на предмет труда в физическом смысле. Значит, приемы труда, которые реализуют коллективный навык, также не являются технологиями. Знания? Какие знания? О чем? О явлениях и объектах природы? Об обществе? Но как они без труда могут быть использованы в качестве технологий? Никак не могут, ибо все трудовые операции без исключения являются квазивещественными и физическими. Следовательно, и знания не являются технологиями. Остаются процессы производства, своего рода узлы или, по моде, «кластеры», связной взаимодеятельности людей. Если это невещественные и не физические процессы, то какие еще? Ведь других не существует в природе. Может быть какие-то телепатические? Но наука пока не доказала возможность изготовления ни одного предмета с помощью телепатии. Это значит, что и процессы производства также не являются технологиями. Таким образом, согласно полилогии, получается, что вообще не может быть никаких технологий. К такому выводу мы неизбежно должны были придти, ибо все проанализированное предложение абсурдно от начала и до конца.
Однако, не будем терять надежды и продолжим чтение, возможно, мы чего-то не понимаем и в новом тексте прояснится содержание этого нового нетрадиционного фундаментального понятия. Как разъяснял А.С.Шушарин, «…в самых первых представлениях технологии обнаруживают (проявляют) себя юридически в виде бесконечно разнообразных участков, цехов, бригад, служб, отделов, лабораторий, далее – предприятий, НИИ, колхозов, совхозов, более крупных образований. В основе всех этих внешних, юридико-организационных форм и лежат ячеисто взаимосвязанные процессы производства, технологии. Все эти технологии по своему существу никогда не могут находиться в частной собственности (хотя отношения с ними, конечно, могут быть капитализированы); они всегда неотделимы от коллективной, совместной (соорганизованной) деятельности людей как «живущие участки производства» (вспомним «живущую пашню»). Но, будучи неотделимыми от деятельности людей, технологии тем не менее есть внеиндивидуальные, объективные процессы, которые в качестве доминирующего объекта обстоятельств производства и оказываются в ограниченной (необщественной) собственности, в узурпации. Именно подобным образом, вспомним, территория как «оживотворенное пространство производства» (производящая территория, процесс сопроживания, связных натуральных занятий), которую по ее объективно-логическим свойствам невозможно обменять, купить, продать как обычную вещь, ибо она связана с местностью бытия, сама суть процесс занятий, со-проживания (соседства), и находилась в весьма жесткой, ограниченной собственности в условиях феодализма (автаркия), порождая при кризисе формы весь сонм негативных явлений. Так же, как при капитализме, узурпированы средства производства, что и порождает все прочее» (Цит. изд. т.2. с.388-389).
Содержание только что процитированного абзаца заслуживает того, чтобы по своей бессмысленности попасть в книгу рекордов Гиннесса. Получается, что как-будто «технология» - это структурные единицы экономики, в основе которых «лежат ячеисто взаимосвязанные процессы производства, технологии» (конечно же, не в физическом смысле). Разве это разъяснение не абсурдно? Кто в состоянии представить себе технологию, например, в виде производственного участка или бригады? Не говоря уже о целом предприятии или НИИ. Пожалуй, кроме самого А.С.Шушарина, - никто.
И в этом же абзаце А.С.Шушарин наносит сокрушительный удар по политэкономии, объявляя, что технологии «по своему существу никогда не могут находиться в частной собственности». При социализме? Или вообще при любом способе производства? Ответ А.С.Шушарина на этот вопрос более чем странный – «отношения с ними, конечно, могут быть капитализированы», т.е. они могут все-таки находиться в частной собственности, становится капиталом? Но что может стать капиталом? Не сами технологии, а только отношения с ними? Что это означает? Означает ли это то, что владелец капитала может купить технологию, т.е. сам акт покупки и является отношением? Но если это так, то сама технология после приобретения становится капиталом. И еще один перл из того же абзаца. Технологии подобны территории как «оживотворенного пространства производства» (производящая территория, процесс сопроживания, связных натуральных занятий), которую по ее объективно-логическим свойствам невозможно обменять, купить, продать как обычную вещь, ибо она связана с местностью бытия, сама суть процесс занятий, сопроживания (соседства), и находилась в весьма жесткой, ограниченной собственности в условиях феодализма (автаркия)». Словом, все смешалось в одну кучу: «кони, люди и залпы тысячи орудий». Сплошная путаница... Думаю, что нет никакого смысла продолжать разбирать написанное А.С.Шушариным про технологию по косточкам, ибо результат будет один и тот же, ибо все в вышецитированном тексте - это абракадабра. Читатели могут сами поупражняться в этом занятии, если они мне не верят.
Постараемся подвести какой-то вразумительный промежуточный итог. А.С.Шушарин изобрел абсолютно новую форму собственности – технологические отношения между людьми, которые не являются технологиями в их физическом смысле. А если это так, то спрашивается, чем эти технологические отношения в сфере производства отличаются от отношений, возникающих между людьми по цепочке производственных связей при создании совокупного общественного продукта? И какое отношение эти производственные связи имеют к экономическим отношениям? Возможно, подлинная причина полилогического понятия «технология» скрывается в нежелании А.С.Шушарина применять марксистское понятие «экономические отношения». Вместо этого термина марксистской политэкономии он нам подсовывает термин «технология», которая не является физическим процессом. Конечно, если наше предположение справедливо, то следует учитывать, что экономические отношения в марксистской политэкономии не являются объектом собственности, ибо они и есть сама сущность собственности, а у А.С.Шушарина в его полилогии процессы (в данном случае - технологии) являются объектом собственности. По всей видимости, технология не является и производственными отношениями в интерпретации А.С.Шушарина, которые он в дальнейшем будет именовать терминами «мироустройство, мирооснова». Забегая вперед, отметим также, что в дальнейшем А.С.Шушарин отождествил технологию с функциями и даже с «плановизацией». Таким образом, у нас имеются достаточные основания сделать вывод о том, что в полилогии отсутствует четкое определение понятия «технология».
В полилогии выстраивается следующая цепочка форм собственности в «градациях»: в первобытнообщинной – общая жизнь, в рабовладельческой – рабы, в феодальной - пространство производства, процесс занятий, со-проживания (соседства), в капиталистической – средства производства, в «линейной» (социализм) – технологии. Полагаю, что читатели с учетом предыдущего анализа могут сами оценить все «достоинства» полилогической трактовки понятия «собственность». Естественно, что при таком разнообразии форм собственности, обусловленной по непонятной причине различием объектов собственности, не может быть, естественно, никакой общей теории политической экономии, которая к тому же является чуть ли не основным препятствием на пути создания основ полилогии.
Однако продолжим наше продвижение через джунгли новых понятий полилогии, преодолевая словоизвержение А.С.Шушарина: «…уловив самый первый образ «субстрата» технологий в их процессуальной предметности как объекта производственных отношений, мы должны сделать, как и ранее, логический «кульбит», забыв напрочь про всякую узурпацию, собственность и даже отношения. Сначала процессы бытия в связи с этими технологиями мы обязаны понять как определенную гомогенную симметрию («нереальную объективность»), как естественное, социально-нейтральное, «акультурное», функциональное (технологическое) базовое взаимодействие, как качественно определенный, но абстрактный объективно-логический тип хаоса, «борьбы и согласия», «игры», суеты, стихиали или взаимодействий людей, и соответственно семантически определенный «дискурс» (Ю.Хабермас), если угодно, «тип рациональности».
Тем не менее, учитывая особую волнительность этих новейших вопросов, подведем итоги печальному состоянию дел». (Цит. изд. т.2. с.391).
Ну что же, на самом деле, пора подвести итоги. Они, действительно печальные, ибо, по словам самого же А.С.Шушарина, приходится начинать в «условиях вакуума». «Если копошиться с этими наличными понятиями (А.С.Шушарин имел в виду исследования как западных, так и советских ученых - мое), ничего, кроме абсолютно безнадежной схоластики, не получится» (Цит. изд. т.2. с.392). Поэтому «…все понятия развиваются нами только в собственных эзотерических значениях, без всяких оглядок на то, сколько килограммов книг написано по тому или иному из существующих понятий.
Особые трудности будут доставлять все снятые экономические явления, цены, деньги, практически все атрибуты экономической статистики. Тем не менее, в исследовании функциональности мы обязаны в этом отношении наложить своеобразный запрет на использование всех экономических понятий, ибо функциональность объективно-логически ортогональна экономическому. Все то же, к сожалению, относится и к, извиняюсь за выражение, авторитетам; чем более «академистый» экономист, тем менее в понятийном отношении можно у него чего толкового вычитать. Ведь все, само снятое экономическое, попало уже в «инфраструктуру», что, надо полагать, для экономистов совершенно неудобоваримо. Другое дело, что множество функциональных явлений внешне выступает как экономическое, совсем не являясь таковым. Но это и предстоит расплетать» (Цит. изд. т.2. с.392). Однако дело не только в академиках, которые не были способны разобраться в «снятых экономических отношениях», но и в той путанице терминов и понятий, которые напридуманы были самим А.С.Шушариным.
Теперь требуется предельное внимание и сосредоточенность (и все это в условиях запрета на использование экономических понятий!), ибо на сцене появляется вслед за иррациональной, мистической «технологией» понятие «функциональность», которое «внешне выступает, как экономическое, совсем не являясь таковым»! Знакомый прием! А.С.Шушарин предупреждает: «Чистая» функциональность как симметрия определенного типа и начала новой языковой фракции в мысленном соотнесении с реальностью будут казаться крайне абстрактными, а как социально нейтральные будут даже вызывать внутренний протест» (Цит. изд. т.2. с.392-393). Причем, оказывается, что «описания функционального (технологического) взаимодействия» у А.С.Шушарина совпадают. Не знаю, как у Вас, но у меня уже дрожат поджилки от страха, и голова ходит кругом. Если понятия «технология» и «функциональное взаимодействие» совпадают, то, спрашивается, зачем полилогии нужны два термина для обозначения одного и того же процесса?
А.С.Шушарин в своих рассуждениях о «технологии» и «функции» пришел к выводу, что они представляют собой при социализме богатство. По этому поводу он писал следующее: «В эскизном анализе линейной формы и мы можем начать дело так: «Доминирующее (чтоб не давать поводов новым «Бем-Баверкам», это слово и Марксу следовало бы написать) богатство обществ, в которых господствует линейная (отраслевая, плановая) форма производства, выступает как огромное скопление выполняемых в производстве функций, а отдельная функция – как элементарная форма этого богатства. Наше исследование начинается поэтому с анализа функций» (Цит. изд. т.2. с.394). Напомню, что понятия «технология» и «функция», представляют собой не физические технологии в их традиционном понимании, а «внеиндивидуальные, объективные процессы», всегда неотделимые «от коллективной, совместной (соорганизованной) деятельности людей как «живущие участки производства», а на самом деле они являются суррогатами понятия «экономические отношения».
Если под функцией А.С.Шушарин понимал бы трудовую операцию, то сумма всех трудовых операций, т.е. совокупный труд членов общества за определенный период времени, порождал бы определенное количество благ (материальных и духовных). Тогда эту совокупность логично было бы именовать богатством. Но оказывается, что функции – это не трудовые операции, а «внеиндивидуальные, объективные процессы», т.е. технологии. Поэтому наше рассуждение никак не вписывается в органическую ткань полилогии. И понятие «богатство» - это так же, как и технологии и функции, есть нечто неуловимое, иррациональное.
В целях доказательства правомерности нетрадиционного содержания понятий «технология» и «функция» А.С.Шушарин обращается к понятию «разделение труда». При этом он отмечает, что уже при капитализме возникают нетоварные формы разделения труда («К примеру, отмечаются «институционализированные соглашения между фирмами<...>как формы разделения труда, отличные от рыночных» (И.Посель), или указывается, что контракты образуют отношения не типичные для рыночных сделок (К.Эрроу) и пр.)» (Цит. изд. т.2. с.394).
Опираясь на правильное понимание сути понятия «разделение труда» («Основой товарного производства и вообще экономических производственных отношений является вещественно-продуктовое разделение труда, т.е. «сосуществование различных видов труда, представленное в различных видах продуктов» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 26, ч. III, с. 278.), безразлично производительного или жизненного потребительского их назначения. А поскольку разделение труда «в известном отношении является категорией всех категорий политической экономии» (Там же, т. 47, с. 298), то «с уяснения разделения труда и следует начать» (Цит. изд. т.2. с.394). А.С.Шушарин делает кульбит и утверждает, что именно разделение труда и породило иррациональную трактовку понятий «технология» и «функция». Привожу полностью его рассуждение на этот счет: «В основе функционального взаимодействия лежит ячеистое (технологическое) разделение процессов труда, т.е. само «существование различных видов труда», но «представленное» в самых различных видах сгруппированной и взаимосвязной деятельности, тоже безразлично производительного или жизнеобеспечивающего назначения этой деятельности. Потому как, например, жилищное строительство, обеспечение отдыха, обслуживание населения и т.д., так и промышленное строительство, выпуск цемента или стали и т.д. в равной мере иллюстрируют проявление ячеистого (технологического) разделения труда. (Сам термин «ячеистость» мне впервые встретился в статье Р. Косолапова, но, похоже, у него она еще не имеет значения технологического разделения труда, а служит определением недостаточно «полного» обобществления производства). Иначе сказать, ячеистое (технологическое) разделение труда по сравнению с органическим, демографическим (профессиональным), местным (территориальным) и вещественно-продуктовым («товарным») образует еще одно, пятое, ортогональное, качественно отличное от них строение. Элементы, допустим, вещественно-продуктового и ячеистого (технологического) разделения труда могут совпадать, но, скажем, такие виды деятельности, как обслуживание, ремонт, наладка, проектирование и др., вообще никак не могут быть «представленными» созданным вещественным продуктом, а потому наиболее просто и характеризуют ячеистое (технологическое) разделение труда. Но дело, конечно, не в этих частностях, ибо признаком базового разделения труда является весь качественно особый объективно-логический тип различий и связи трудовой деятельности.
Вообще, во всем анализе изучаемой формы должен произойти тяжелейший качественный перелом в мышлении, от понимания производства как движения вещей к его пониманию как вещественного движения, процесса. «Клеточками» (при всей неуклюжести этого образа) изучаемого производства вместо связующих людей производимых вещей, в том числе как носителей отношений, становятся сами процессы (субъектно – деятельности), а равно и отношения людей с ними. Но поскольку в отличие от обычных вещей, которые будучи отделимы от людей, могут лежать в виде товаров на прилавке, процессы в принципе не обладают таким свойством, они неотделимы от самой деятельности людей, постольку и отношения людей в связи с процессами сложнее, предполагают и отношения людей в связи с самими же людьми. Иначе сказать, люди выступают здесь не только субъектами, но и объектами взаимоотношений (как в органическом, отчасти – демографическом, особо – местном, базовых взаимодействиях).
Объективными признаками ячеистого (технологического) разделения труда являются взаимосвязанные производительные процессы, выражаемые «отглагольными» явлениями типа: изготовление, выпуск, обработка, создание, переработка, заготовка, разработка, внедрение, освоение, наладка, монтаж, сборка, ремонт, испытания, исследование, проектирование, конструирование, оснащение, строительство, перевозка, хранение, снабжение, добыча, лечение, обучение и т.д. до бесконечности. Обращаем внимание, что абсолютно никакого «продукта» во всем перечисленном не существует. Тем не менее, это все то же самое «производство и воспроизводство действительной жизни», но объективно существующее в своем объективно же логическом срезе как взаимосвязанно осуществляемые технологии, процессы. Соответственно объективными (обезличенными) агентами ячеистого разделения труда (как товаропроизводители в вещественно-продуктовом разделении труда) являются относительно обособленные коллективы людей, выполняющих все эти взаимосвязанные процессы в общественной форме функций. Базовым механизмом связи (как обмен в товарном производстве) является соисполнение функций, рассматриваемое пока как «горизонтальная» сеть функций этого функционального производства.
Строго говоря, в этой сети никаких товаропроизводителей, никакого товара, никаких денег, никакого обмена и т.д. не существует. Разумеется, в реальности все эти явления вещественно-продуктового базового взаимодействия (равно как и других базовых взаимодействий), конечно, есть, но сначала мы обязаны понять функциональное взаимодействие, как в таких случаях говорили классики, «в чистом виде». Как эндогенно пятый «родовой идеальный тип», в смысле намеков М.Вебера» (Цит. изд. т.2. с.396-397).

Итак, попытаемся и на этот раз разобраться в полилогии (в смысле множества несовместимых логик) А.С.Шушарина. Первая его ошибка состоит в том, что он подчеркивал качественное отличие т.н. «ячеистого» (технологического) разделения труда по сравнению с органическим, демографическим (профессиональным), местным (территориальным) и вещественно-продуктовым («товарным»), образуя еще одно, пятое, ортогональное строение». Если даже не обращать внимания на его терминологические нововведения «разделения труда в различных «градациях», то неправомерно утверждать, что т.н. «ячеистое» технологическое разделение труда чем-то качественно отличается от других форм разделения труда, ибо в основе всех этих форм всегда лежит технология производства, если ее, конечно, понимать в традиционном смысле. Ловля рыбы первобытным человеком, рытье канав при строительстве ирригационных сооружений в рабовладельческом Древнем Египте, изготовление оружия при феодализме, строительство моста при капитализме или производство холодильника при социализме вообще невозможны без использования тех или иных технологий. Проще говоря, производство любого блага всегда основано на определенной технологии. Спрашивается, зачем А.С.Шушарину понадобилось вводить в полилогию пятый (!), ортогональный «ячеистый» тип разделения труда, несмотря на то, что он сам отлично понимал, что «...в реальности все эти явления вещественно-продуктового базового взаимодействия»? Ответ на этот вопрос, видимо, кроется в следующем пояснении: «...сначала мы обязаны понять функциональное взаимодействие, как в таких случаях говорили классики, «в чистом виде». Как эндогенно пятый «родовой идеальный тип», в смысле намеков М. Вебера». Поскольку у А.С.Шушарина понятия «технология» и «функция» иррациональны, физически не существуют, то не может же и понятие «разделение труда» не быть иррациональным.
Поскольку А.С.Шушарин понимает под технологией совершенно не то, что обычно привыкли понимать все люди, а «качественно особый объективно-логический тип различий и связи трудовой деятельности», или функцию, то и мы должны перестроить свои мозги в нужном направлении. А для этого требуется «…тяжелейший качественный перелом в мышлении, от понимания производства как движения вещей к его пониманию как вещественного движения, процесса». Значит, если в производстве происходит движение вещей, т.е. исходного сырья, материалов, полуфабрикатов, деталей, готовой продукции по всем стадиям воспроизводства вплоть до производственного или непроизводственного потребления, то в иррациональном мире полилогии происходит некое вещественное движение, процесс. Откровенно говоря, понятьтрудно, чем отличается движение вещей от вещественного движения, но какое-то различие, видимо, все-таки существует. Во всяком случае, мы должны если не понимать, то в это верить, как христиане верят в Евангелие от святого Иоанна. Когда происходит движение вещей, то важно именно то, что вещи передвигаются. А когда происходит вещественное движение, то важно то, что передвигаются вещи. И в первом, и во втором случае совершается процесс передвижения вещей, но, оказывается, имеет огромное значение не то, что передвигается, а то, что передвигается нечто. Если кто-нибудь из читателей не улавливает разницы между движением вещей и вещественным движением, то ему никогда не суждено понять тайный смысл полилогии.
Нам предстоит также усвоить (цитирую вновь), что «клеточками» (при всей неуклюжести этого образа) изучаемого производства вместо связующих людей производимых вещей, в том числе как носителей отношений, становятся сами процессы (субъектно – деятельности), а равно и отношения людей с ними». Следовательно, у А.С.Шушарина движутся не вещи в их физическом обличье, а процессы, а с ними заодно – и отношения людей с ними. Скажем, при ловле рыбы движется не снасть и сама рыба, а процесс ее ловли вместе с рыбаком. Словом, происходит некое движение рук, ног и вообще туловища рыбака в процессе ловли рыбы, но движение не физическое, ибо это не простой физический технологический процесс, а «ячеистый», в котором происходит движение отношения, то бишь, функции. Чтобы было понятнее - происходит движение отношения рыбака к процессу рыбной ловли, который он же осуществляет, т.е. к своей собственной функции. Но уже в следующем абзаце А.С.Шушарин объяснил нам наглядно, что все-таки речь идет о чем-то совершенно ином: «Объективными признаками ячеистого (технологического) разделения труда являются взаимосвязанные производительные процессы, выражаемые «отглагольными» явлениями типа: изготовление, выпуск, обработка, создание, переработка, заготовка, разработка, внедрение, освоение, наладка, монтаж, сборка, ремонт, испытания, исследование, проектирование, конструирование, оснащение, строительство, перевозка, хранение, снабжение, добыча, лечение, обучение и т.д. до бесконечности». Итак, названы 24 глагола, характеризующие «взаимосвязанные производительные процессы». Однако Вы глубоко ошибаетесь, если думаете, что речь идет о перечисляемых (до бесконечности) физических процессах. А.С.Шушарин обращает наше внимание на то, что «абсолютно никакого «продукта» во всем перечисленном не существует». И, тем не менее, наверное, пример с рыбаком все-таки не соответствует критериям полилогии, ибо не использованы предложенные А.С.Шушариным глагольные формы, а взят произвольно глагол из разряда «и т.д.». Возьмем какой-нибудь иной глагол из 24-х предложенных А.С.Шушариным, чтобы убедиться в правильности следующей его мысли: «Обращаем внимание, что абсолютно никакого «продукта» во всем перечисленном не существует. Тем не менее это все то же самое «производство и воспроизводство действительной жизни», но объективно существующее в своем объективно же логическом срезе как взаимосвязанно осуществляемые технологии, процессы». Первым глаголом в перечне, предложенном А.С.Шушариным, является глагол «изготовление». Предположим, что где-то в какой-то «ячейке» изготавливается алюминиевая ложка (можно было бы взять, к примеру, более сложное изделие, например, самолет, но опасаюсь, что в этом случае процесс состоит из десятков тысяч операций, к которым приложим исследуемый глагол, и существует реальная опасность запутаться в этих технологиях, тем более, согласно логике А.С.Шушарина, физически не существующих). Итак, изготовление ложки. Первый же вопрос, который у нас возникает, как быть с утверждением о том, что абсолютно никакого продукта в этом изготовлении не существует? Относится ли это к алюминию, из которого ложку изготавливают, или к прессу, с помощью которого из алюминиевой ленты штампуют ложки, или же к самой ложке? Задача еще усложняется тем обстоятельством, что применяемая технология (штамповка) физически не должна существовать. Предположим, что процесс изготовления ложки совершается мыслительно и ее результатом не является физически существующая ложка и сам процесс тоже не совершается физически. Тогда первое условие задачи нами выполнено и абсолютно никакого продукта в реальности не существует. Но как в этом случае быть со следующим предложением, в котором утверждается, что изготовление ложки есть не что иное как «...то же самое «производство и воспроизводство действительной жизни», но объективно существующее в своем объективно же логическом срезе как взаимосвязанно осуществляемые технологии, процессы»? Короче говоря, мы попали в заколдованный круг полилогии, из которого нам никогда не выбраться. Как говорится в народе: «клюв вытащишь – хвост увязнет, хвост вытащишь – клюв увязнет». Видимо, воспроизводство действительной жизни, надо полагать людей, хотя я в этом не очень уверен, происходит только благодаря взаимосвязанному осуществлению физически не существующих технологий, процессов, в которых не участвуют абсолютно никакие продукты. Любопытно, как это организмы людей вообще могут существовать без использования каких-либо физически существующих продуктов? Но, видимо, могут, если об этом писал сам А.С.Шушарин. Гениям надо доверять.
Итак, чем же завершилось наше путешествие в мир А.С.Шушарина, где действует ортогональное «ячеистое» (технологическое) «разделение труда? А тем, что в этом мире «…объективными (обезличенными) агентами ячеистого разделения труда (как товаропроизводители в вещественно-продуктовом разделении труда) являются относительно обособленные коллективы людей, выполняющих все эти взаимосвязанные процессы в общественной форме функций. Базовым механизмом связи (как обмен в товарном производстве) является соисполнение функций, рассматриваемое пока как «горизонтальная» сеть функций этого функционального производства». Но это далеко еще не все. Оказывается в этом мире чистых «горизонтальных сетей функций этого самого функционального производства» одновременно происходят диаметрально противоположные по содержанию явления. Посудите сами: «…в этой сети никаких товаропроизводителей, никакого товара, никаких денег, никакого обмена и т.д. не существует». И это явление в полилогии, повторяю, называется пятым родовым идеальным типом в смысле намеков Вебера.
Вот такие феномены сопровождают «технологии» («функции») в системе «ячеистого разделения труда ортогонального типа». И они то и составляют, по всей вероятности, основу пятой «градации», которую А.С.Шушарин именует социализмом.
Однако это далеко еще не все, что происходит в мире полилогического социализма. Нам теперь придется познакомиться с понятием «человек» в социалистической «градации». В предыдущих «градациях», как следует из основ полилогии, с этим понятием происходили удивительные метаморфозы, о чем нам напомнил А.С.Шушарин в следующем абзаце: «В любом базовом взаимодействии никакого человека с его неисчерпаемой индивидуальностью как личности не существует; человек и существует здесь только в своем одном, «одномерном», гомогенном качестве участника (агента) рассматриваемого базового взаимодействия. Так, в социально-биологическом взаимодействии это организм, телесно-духовное существо («просто человек»), в демографическом базовом взаимодействии это гражданин (работник, специалист), в местном взаимодействии это земляк (сосед, житель), в вещественно-продуктовом взаимодействии это хорошо известный товаропроизводитель, выступающий во взаимодействиях в формах покупателя, продавца, носителя рабочей силы и т.д., т.е. как прекрасно известный «экономический человек» (Цит. изд. т.2. с.397). Все эти невероятные метаморфозы мы выше уже разбирали. Теперь нам предстоит выяснить, что означает понятие «человек» при социализме. Этому понятию А.С.Шушарин посвящает целый параграф.
Если очень кратко, то при социализме – это «функциональный, или плановый человек»<…>в функциональном взаимодействии человек выступает в своем качестве члена коллектива, или исполнителя (функциональная форма индивида), выполняющего вместе с другими исполнителями частичную функцию этого коллектива (в частности, и административную). Так что никого, кроме исполнителей функций, в их самых бесконечно разных качествах смежников (обеспечиваемых, обеспечивающих), руководителей, подчиненных и т.д., здесь нет» (Цит. изд. т.2. с.398). С учетом предыдущего анализа понятий «технология» и «функция», которых, как мы установили, в природе в физическом виде не существует, возникает закономерный вопрос – а существовал ли «функциональный, или плановый человек»? А если он физически не существовал, а был такой же абстракцией, как «телесно-духовное существо» в первобытном обществе, «гражданин» в рабовладельческом обществе, «земляк» при феодализме, «товаропроизводитель» при капитализме, то само собой возникает вопрос, а существовали ли в полилогическом социализме вообще коллективы «функциональной формы индивидов»?
Сделаем в этом месте небольшое «лирическое» отступление. Итак, А.С.Шушарин утверждает, что когда он выделяет лишь одну грань реального человека в социалистическом сообществе, абстрактно именуя ее «исполнителем функции» («функциональная форма индивида»), то само собой напрашивается вопрос – а разве в других формациях, то бишь «градациях», реальные люди, участвовавшие в производственной деятельности, не были исполнителями определенной функции? Ответ на этот вопрос очевиден – конечно же, были. Так почему эта грань реального производителя выделена основной, определяющей только у человека при социализме, а в других «градациях» надо было почему-то выделять какие-то другие грани - «телесно-духовное существо» в первобытном обществе, «гражданин» в рабовладельческом обществе, «земляк» при феодализме, «товаропроизводитель» при капитализме? Полагаю, что различия в выборе превалирующей грани понятия «человек» в той или иной формации понадобилось А.С.Шушарину только в силу придуманной им концепции уникальности каждой «градации» в противовес марксистской формационной периодизации истории, основанной на философии исторического материализма.
Однако вернемся к полилогии. Исполнители «функции», как учил А.С.Шушарин, выполняют работу, которая в этой «градации» является носителем функции. «Содержанием, «телом», носителем функции, элементарной технологией, или элементарным предметным богатством, функционального производства (как носителем товара является потребительная стоимость, полезная вещь), является полезная работа (хотя, конечно, не в физикалистском смысле, как это звучит у Л.Ларуша) в бесконечном разнообразии ее конкретного содержания (т.е. опять же именно процесс). Другими словами, работа является не функцией, не процессом, а только носителем функции. Одновременно она является и «предметной формой богатства функционального производства». Одним словом, поскольку функции в физическом смысле не существует, то и самой работы как носителя несуществующей функции также не существует. Вот такое это общество, где не существует в физическом смысле ни коллективов, ни людей, ни работы, ни технологий, ни функций. Это и есть социализм по версии А.С.Шушарина. Правда, через несколько строк мы уже должны изменить свое понимание работы, которая все-таки является функцией. Но нам к подобным кульбитам не привыкать, они встречаются у А.С.Шушарина на каждом шагу. Читаем: «Совокупное богатство и предстает здесь как «сумма» всех работ, выполняемых функций производства, т.е. буквально как «сумма технологий» (С.Лем). Понятно, что, скажем, обычная вещественно-продуктовая функция состоит в выпуске все тех же вещей, но, как предметная форма богатства функционального производства, работа все равно является процессом их создания, деятельностью коллектива, осуществляющего технологию» (Цит. изд. т.2. с.399). И еще в том же духе: «Работа и суть элементарное богатство, - писал А.С.Шушарин, - несоразмерная с другими качественно определенная деятельность коллектива, конкретное содержание функции, реализуемое бесконечно разнообразным конкретным трудом, отличающим, так сказать, труд горняков от труда архитекторов» (Цит. изд. т.2. с.399). Отныне «работа» не является носителем «функции», а будучи элементарным богатством, является в полилогии уже «конкретным содержанием функции». Не пройдет и нескольких минут, как, возможно, мы узнаем, что «работа» является и «процессом». Совсем, как у К.Маркса. Однако спешка здесь не к чему! Однако в то же время, как говаривал Козьма Прутков: «Не верь написанному!»
Читаем дальше: «Один ортодокс мне здесь как-то заметил, что суть дела не может быть в процессах, а заключена именно в результате какого-то процесса. Но это казуистический прием именно глубоко вещистского мышления. Хлеб, к примеру, мы можем есть как купленную в магазине вещь, но это же наше «хлебопотребление» является процессом хлебообеспечения нас магазином (и далее). «Результатом» здесь являются не съедаемые буханки хлеба (вещи), а, извиняюсь за выражение, само «хлебоедение» (процесс), успешно осуществляемое и упомянутым ортодоксом. Так что упомянутое хлебоедение и суть здесь тот самый результат, скажем, по отношению к тоже процессам посевной, уборки, хлебопечения» (Цит. изд. т.2. с.399-400). Перед нами замечательный образец борьбы А.С.Шушарина с казуистикой. Отныне мы знаем, что процесс потребления хлеба, т.е. «хлебоедение» (на русском языке – еда; кстати, неестественность этой формы глагола заставила самого автора взять его в кавычки – мое) является не чем иным, как процессом хлебообеспечения, т.е. включает в себя и посев пшеницы или ржи, уборку и хлебопечение. Если воспользоваться традиционным и любимым приемом А.С.Шушарина – перечислять всевозможные глаголы, прилагательные, существительные, то, продолжая выдающийся пример с «хлебоедением», можно выстроить замечательный ряд процессов в полилогическом мире, например, такой: водопитие, щихлебание, стулосидение и т.д.
Но вышеприведенный абзац – это просто развлечение, лирическое отступление от основной канвы труда А.С.Шушарина. Нам же пора вновь вернутся к одному из важнейших понятий - к «работе». Из дальнейшего повествования мы узнаем, что «работа» характеризуется как качеством, так и количеством, что означает не что иное как «мощность функции». Теперь надо говорить не о количестве труда, затраченного на изготовление буханки хлеба, а о мере мощности функции этой самой буханки. Узнаем мы также, что «вообще по типу связей людей функциональное взаимодействие выше и сложней вещественно-продуктового. Один из принципиальных моментов здесь состоит в том, что элементарные акты соисполнения не парны (как в обмене), а всегда множественны по участникам. Соисполнение функций всегда предполагает многие функции, когда в каждой функции осуществляется одновременно соединение работ многих используемых или обеспечивающих функций и разведение работы по пользователям, обеспечиваемым функциям. В конечном счете в работе каждой функции в единстве соединения и разведения происходит «физическая», естественно-техническая увязка смежных работ» (Цит. изд. т.2. с.400). Отметим наряду с метаморфозой, происшедшей с такими понятиями, как «функция» и «работа», следующие два открытия А.С.Шушарина. Во-первых, что вещественно-продуктовое взаимодействие (!) не только ниже и проще функционального, и сводится только к парному обмену. А во-вторых, появилось такое новое бессмысленное выражение, как «работа функции». В процессе развития идеи «работы-функции» мы узнаем, что «..речь идет вовсе не о самoй, бесконечно конкретной, естественно-технической увязке процессов в недрах производства, а именно об общественных формах ячеистого разделения труда, т.е. соисполнения<…>В соисполнении же элементарные акты осуществляются в уже общественной договорной форме согласований работ сразу некоторого множества смежных агентов в виде уже не сделки, а плана, который никогда не может быть механической суммой независимых парных сделок» (Цит. изд. т.2. с.401). И еще: если «…при феодализме все отношения феодализированы», то «...в линейной форме все функционализировано, даже если имеет товарную или местную природу» (Цит. изд. т.2. с.402). Замечу, что использование термина «работа функции» не привносит ничего нового в понимание происходящих в общественном производстве процессов. Вполне достаточно пользоваться понятием «работа». В любой данной конкретной работе происходит воплощение (интеграция) всех предшествующих ей стадий производства того или иного продукта. Особенно наглядно и зримо это проявляется в сборке того или иного изделия, например, корабля на судоверфи. А что касается согласования действий и определения обязанностей, а также ответственности смежников, то это осуществляется в соответствии с договорами, основанными на плановых заданиях (со всеми смежниками, договора с которыми всегда двухсторонние, т.е. парные). Кстати, выражение А.С.Шушарина «В соисполнении же элементарные акты осуществляются в уже общественной договорной форме согласований работ сразу некоторого множества смежных агентов в виде уже не сделки, а плана, который никогда не может быть механической суммой независимых парных сделок» опровергает другое его же утверждение о том, что «функциональное взаимодействие выше и сложней вещественно-продуктового». Соисполнение любой функции данного предприятия было всегда связано со многими другими функциями, выполняемыми смежниками и в советской экономической системе такая взаимосвязь обеспечивалась в соответствии с планом на основе заключаемых между предприятиями, связанными производственной кооперацией, хозяйственных договоров, сумма которых обеспечивала необходимый объем работы того предприятия, который выполнял заключительную стадию производства того или иного продукта. Следовательно, объем его работы никак не мог быть «ниже» или «проще» совокупного функционального взаимодействия предприятий – смежников.
Видимо, к плану мы еще подойдем, а пока предстоит разобраться с понятием «объем, или мощность функции». Вот что писал об этом понятии А.С.Шушарин: «В отличие от стоимости товара положение функции в ее первом превращении в количественную величину выступает как объем функции (величина положения), определяемый не величиной затрат абстрактного труда, а скоростью его затрат, мощностью. Сам по себе человеческий труд есть сущность бесконечномерная, но как «протяженная», «затрачиваемая», а потому и представленная в вещи в виде, например, стоимости, определяется временем, хотя сам труд, конечно, временем не является. В большом же «конвейере» функционального производства в силу его имманентной синхронности вовсе не время характеризует общественные формы соисполнения процессов труда (это время, в первом приближении, у всех одинаково), а само количество труда, осуществляющего в каждый данный момент те или иные «операции» на согласованном «конвейере».
Объем функции имеет объективный смысл общественно необходимого расхода труда в его содержательной аналогии не с энергией, а с мощностью, т.е. с затратами энергии в единицу времени при выполнении данной функции. Поэтому в смысле не величины, а именно ее «размерности» объем функции ничем не отличается ни от напряженности, ни от интенсивности труда (все они «мощности»), но их сущность крепко различна. Объем функции суть величина общественно-необходимого труда при его социальной равнонапряженности (меняющейся лишь «эпохально») во всем синхронном функциональном производстве, а интенсивность характеризует бесконечно возникающие и исчезающие индивидуальные, групповые, отраслевые и т.д. различия в этом расходе. Так что если узловой метафорой выражения особенности труда в товарной симметрии является равенство количества труда (в обменах), то в функциональной симметрии это – равенство напряженности труда (в соисполнении). Ну а всякие отклонения, искажения, метаморфозы, превращения и т.д. – это уже в обоих случаях дело десятое. Что же касается классических затрат абстрактного труда как величины «протяженной», то они не исчезают, остаются объективной характеристикой всего того, в чем хотя бы в какой-либо форме труд «накапливается» или осуществляется за некоторое время. В частности, логическое произведение объема функции на время ее выполнения оказывается «стоимостным» выражением выполнения этой функции, но в функциональном производстве действуют именно объемные, а не стоимостные отношения в соисполнении функций, так как «в чистом виде» обмена (выявляющего стоимость) здесь не существует» (Цит. изд. т.2. с.404).
Какие выводы мы можем сделать из вышеприведенной тирады? С одной стороны, «объем функции ничем не отличается ни от напряженности, ни от интенсивности труда (все они «мощности»), т.е. измеряется «затратами энергии в единицу времени при выполнении данной функции». А, с другой стороны, что касается общих «затрат абстрактного труда как величины «протяженной», то они не исчезают, остаются объективной характеристикой всего того, в чем хотя бы в какой-либо форме труд «накапливается» или осуществляется за некоторое время». Вот и пойми, что из себя представляет иррациональное понятие «объем функции» - сумма накопленного общественно необходимого труда или величина затрат труда в единицу времени, т.е. его напряженность? А несколькими страницами ниже А.С.Шушарин уже дает новое определение этому понятию, называя его концентрированным выражением «функциональной симметрии в сети промежуточной формой «закона положения функций» (Цит. изд. т.2. с.411). Само название этого закона маловразумительно, ибо не понятно, что означает слово «положение» в отношении функции. Надо ли понимать его с точки зрения положения в пространстве, или в какой-то определенной общественной системе, или как математическую категорию? Читатель, наверное, уже обратил внимание на то, что я не возвращаюсь к предыдущему анализу понятий полилогии социализма, ибо если учитывать его результаты, то все написанное А.С.Шушариным в отношении «мощности и объема функции» должно рассматриваться в первоначальном, т.е. иррациональном смысле. Я уже не говорю о такой несуразице, как, например, то, что, с одной стороны, в полилогии функция не имеет содержательной аналогии с энергией, а, с другой стороны, она связана с затратами той же самой энергии в единицу времени, т.е. с мощностью.
Далее, естественно, возникает вопрос, что это за новый «закон положения функций»? Читаем: «Промежуточная форма закона положения функций кажется формальной перелицовкой закона стоимости. И хотя речь идет о связях производства совершенно другой, логически ортогональной, природы, в этом нет ничего удивительного в силу некоторых изоморфизмов всех базовых взаимодействий. Но главное совсем в другом – по своей «неатомистической» логике функциональное взаимодействие сложней товара. Так, изложенный по промежуточной «аналогии» закон положения функций в отличие от закона стоимости даже (или тем более?) в абстрактной диспозитивной сети функций сам по себе (прямо-таки в полную противоположность закону стоимости) никак не выполняется. Если товаропроизводитель начинает работать «неэффективно» (в сравнении с другими – непроизводительно), то при продаже своих продуктов на рынке посредством знаков – денег, цен (как говорят неоклассики, сигналов рынка) он это мигом заметит и либо разорится, либо подтянется, что и означает проявление закона стоимости. Но если исполнитель функции работает неэффективно (для простоты сравнения – непроизводительно), то его потребители не имеют никакого влияния на нашего исполнителя (как не влияет работник «конвейера» на исполнителя предшествующей операции), а поставщики тем более по-прежнему обеспечивают нашего «неэффективного» исполнителя, ибо они тоже не «знают», что у него происходит, как не «знает» работник «конвейера», как идут дела в последующей операции. Короче говоря, функциональное взаимодействие вообще в своей основе является диспозитивным, но в то же время никак не сводится к диспозитивной сети» (Цит. изд. т.2. с.411).
Дальнейшие рассуждения А.С.Шушарин позволят нам ближе познакомиться с упомянутым законом. Здесь же следует заметить, что А.С.Шушарин не имел представления о том, как в СССР происходил процесс планового ценообразования. Однако до близкого ознакомления с «законом положения функций» нам придется усвоить еще несколько новых понятий. Сначала мы должны усвоить, что означает «плановизация»: «Технологизация (плановизация) реально начата уже при капитализме, в том числе в государственно-монополистических формах, выступающих «полнейшей материальной подготовкой социализма» (как он тогда понимался, а потому, точнее сказать, – линейной, отраслевой формы), но и уже при капитализме обнаружила при всех плюсах этого неявного начала обобществления средств производства признаки застойности, «бюрократизма» и пр., с чем мы и столкнулись вплотную. Поэтому в общественном масштабе все это и проявилось в «резкой», первопроходческой (эндогенной), если угодно, форсированной, линейной форме. По всем этим причинам сравнение социалистического производства с фабрикой (конторой, конвейером, автоматом) в той или иной форме известно давно. Но вот если такой, в чем-то и полезный, образ принять за суть, то и получаются глубочайшие ошибки» (Цит. изд. т.2. с.414-415).
Далее, А.С.Шушарин перед тем, как перейти к исследованию процессов управления в экономике, вполне справедливо критикует идеи о тотальном планировании и игнорировании при социализме закона стоимости. В параграфе 11.3.4. «Иерархия управления (вторая иерархическая «номенклатура»); ультраструктура, знаковая сфера, полная форма закона положения функций» он раскрывает свое понимание сферы административного управления. Цитирую: «Короче говоря, соисполнение функций кроме «горизонтальной», диспозитивной сети нуждается в «вертикальной» структуре, в иерархии административного отраслевого управления, органы которого и имеют дело со всей не универсальной, а конкретно-существенной (адресной, локально-значимой) документной, материально-знаковой стороной функционального производства. А вот «административное управление, – писал Маркс еще в критике гегелевской философии права, – в собственном смысле, является труднейшим пунктом для анализа» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 1, с. 268), к которому Маркс более не возвращался, обратившись к товару. Хотя, конечно, не мог и избежать этого вековечного явления: «Всякий... совместный труд, осуществляемый в сравнительно крупном масштабе, нуждается в большей или меньшей степени в управлении, которое устанавливает согласованность между индивидуальными работами и выполняет общие функции, возникающие из движения всего производственного организма в отличие от движения его самостоятельных органов. Отдельный скрипач сам управляет собой, оркестр нуждается в дирижере» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. т. 23, с. 342) (здесь лишь обратим еще внимание на то, что Маркс не избежал понятия «функции», т.е. деятельного процесса). Но из всего многообразия явлений управления (организации, начальства, служб, бюрократий, чиновников, аппаратов, руководства и т.д.) нас здесь интересует только «онтология» управления в гомогенном функциональном взаимодействии, как абстракции или идеализации этого инвариантного базового среза реальности. (В этом понимании следует согласиться с П.П.Гайденко и Ю.Н.Давыдовым, что приходится иметь дело с типом «бюрократии», неведомым даже М.Веберу; да и вообще этот великий социолог был не в ладах с производственными отношениями.)<…>Поэтому мы стремимся уяснить управление только и только как объективную общественную форму или собственную ультраструктуру (если угодно, институт) функционального (технологического) взаимодействия, соисполнения, как примерно в «товаре вообще» уясняется только движение денег как объективной же формы в целом денежно-финансово-банковской ультраструктуры осуществления обмена. Но и не более того, ибо только так мы потом сможем понять, что в этих формах далее происходит» (Цит. изд. т.2. с.420-422).
В принципе с вышеприведенной трактовкой А.С.Шушариным сферы управления можно вполне согласиться, пожалуй, с одной оговоркой. К.Маркс в «Критике гегелевской философии права» дал глубочайший и до сих пор никем не превзойденный анализ законов функционирования бюрократии (независимо от той общественной формы, которой она действует). Однако далее, А.С.Шушарин, рассуждая об управленческой деятельности, вновь начинает употреблять иррациональные выражения, называя эту деятельность «знаковым отношением людей». Почему именно знаковым? Об этом мы узнаем из следующих двух абзацев: «В самом общем виде материально-знаковое отношение функционального производства проявляется в потоке документов самых разных типов, классов, разновидностей, далеко не всегда количественных в простом численном смысле (например, кому, для кого и что делать), но как документов именно управленческих (а не специально-научных, чисто или конкретно технических, конструкторских, инженерно-технологических, поэтических или политических). Вот все это и есть, уже в наших терминах, технонимика производства. Среди беспредельного явления информации документы в таком их понимании и оказываются самой общей знаковой формой и сферой количественной (совершенно не обязательно численной) стороны всего функционального производства, его управления. Если рынок, так сказать, монетарен, то функциональность не «полумонетарна» (как у Я.Корнаи), а постмонетарна, документно-технонимична (но, повторю, конечно, не непосредственно технична или технологична с бездонностью этих пластов семиосферы).
Так, примерами текущих документов являются заказы (заявки), наряды (задания) на требуемые работы и накладные, фиксирующие их выполнение. Совокупность заказов в результате ритмически-непрерывного согласования образует планы, а совокупность накладных в результате непрерывного соисполнения функций образует отчеты, а все движение функционального производства и предстает как планомерное, логической сущностью которого и одновременно общественной формой соисполнения функций и является «плановый торг» как согласование посредством управления и в сфере технонимики. Обратим внимание, что и при капитализме хоть и нетипичные, но «институционализированные связи фирм», или длительные контракты, тоже являются соглашениями. Не говоря о внутрифирменных процессах, каковые сполна не рыночны, знаково не денежны, а документны» (Цит. изд. т.2. с.422-423). Эти «знаковые отношения» и «…есть тоже функции, но уже управления» (Цит. изд. т.2. с.424).
Все-таки невозможно не удивляться страсти А.С.Шушарина изобретать новые термины подчас применяемые им для обозначения одного и того же феномена. Например, что касается производства, он применяет такие термины, как «функциональность производства», «технология производства», «функциональное (технологическое) взаимодействие», «соисполнение», «линейное производство», «технонимика произодства».
Что же касается использования термина «знаковые отношения» вместо общепринятого термина «управление» да еще в сочетании с термином «функции», которые по А.С.Шушарину существуют только в абстракции, а не в реальной действительности, то от всех этих словообразований отдает мистикой, искажая подлинную роль управленческой деятельности и сопровождающей ее информации в сочетании с товарно-денежными отношениями в социалистической экономике. Я не говорю уже о том, что искажается сущность основного противоречия общественной системы существовавшей в СССР и заключающегося в отчуждении трудящихся от управления общенародной собственностью (см. 4-ю главу монографии «Мир на перекрестке четырех дорог. Прогноз судьбы человечества»). Отмечу только две крупнейших ошибки в трактовке управления в СССР. Во-первых, А.С.Шушарин видел только количественную сторону технонимики производства, а ведь существовала и качественная сторона, которая играла решающую роль в управлении, в частности, являясь следствием волюнтаристских решений высшего руководства страны. Во-вторых, планы складывались не только и не столько в результате, как писал А.С.Шушарин, поступления заказов субъектов экономических отношений, сколько в результате процесса принятия политических решений и самого планирования в центральных органах управления экономикой страны. Следует также обратить внимание читателей на то, что А.С.Шушарин в данном параграфе практически отошел от своей прежней трактовки основных понятий, которые мы уже выше анализировали. Например, он пишет о превращении функции в объем, т.е. признал де факто физическое существование функции. Однако А.С.Шушарин как всегда непоследователен. Представляя нам формулу объема совокупного труда, он отождествил его с мощностью, что просто-напросто является бессмыслицей (недаром он сам слово «мощностное» взял в кавычки).
Далее А.С.Шушарин приводит саму формулу объема функции, включающего в себя два компонента – основной и управленческий труд. Он писал: «В общем работа бесконечно многообразных функций может отличаться большей или меньшей монотонностью, сложностью, степенью внутренней или обусловленной внешними причинами подвижности, изменчивости, а в целом приводит к объективно складывающейся необходимости соответствия большего или меньшего объема управленческой функции. Поэтому в общем случае функционального взаимодействия, если прибегнуть к символьной (еще далекой от любых математизаций) форме, объем функции (P) представляет собой сумму объемов основного (Q) и управленческого (Y) труда:
P = Q + Y (1)
В абстрактно чистом функциональном взаимодействии это «мощностное» соотношение (в простейших формах проявляемое в численностях) выполняется как для отдельных функций в сети, так и для всей иерархии, и даже в безразличии (относительности) выбора уровня горизонтального сечения, отделяющего управленческие и основные функции. Или, короче говоря, имеет место динамическое соответствие соисполняемых функций, включая функции в иерархии управления, ультраструктуре производства<…>Однако если в этом превращении положения функции в объем (в собственную величину) мы уже увидели не операциональную (только диспозитивную в сети, основную или промежуточную, без собственной ультраструктуры), а теперь уже полную форму закона положения функций главную объективную «механику» образования объемов, их соответствий согласно общественно необходимому труду соисполнения функций, то остались далеки и даже совсем удалились от материально-знаковых форм» (Цит. изд. т.2. с.429). Вот, наконец, мы и получили объяснение иррационального и надуманного закона положения функций. К слову сказать, этот т.н. закон отражает только количественную сторону объемов совокупного труда в обществе в определенный период времени, но не характеризует качественную сторону основного и управленческого труда. Поэтому приписывать ему отражение положения функций было бы совершенно неверным.
Переходя к знаковым формам функций, А.С.Шушарин дает им следующую общую характеристику: «Помимо мириадов движущихся планово-отчетных (заказ-нарядных) текущих документов, с их диахроникой от измеряемой годами («пятилетками») в масштабах всего хозяйства до измеряемой часами в цеху, существуют и совершенно другого рода документы, например положение об отделе, о цехе, заводе, НИИ, об объединении, о главке, министерстве, Госплане, Совмине и т.д., а также многообразные должностные инструкции. В сравнении с текущими это документы относительно постоянные и «неподвижные». (Забегая вперед заметим, что именно эти документы отражают общую объективную диахронику, темпоритм функционального производства.) Все эти документы, в их, тоже огромных, конкретных многообразиях, будем называть инструкциями. Это своего рода стандарты самих взаимоотношений. Причем ясно, что такого рода инструкции, хотя бы и неписаные, неизбежны везде, где есть технологическая функциональность, начиная с первобытных охотников. Соответственно нам и надлежит разобраться с материальными структурами функционального производства, которые порождают и делают необходимыми все эти инструкции как собственные же неотъемлемые материально-знаковые формы» (Цит. изд. т.2. с.430-431). Особенно примечательно в вышеприведенном абзаце словосочетание «технологическая функциональность». Я не говорю о том, что согласно предыдущей интерпретации этих двух понятий А.С.Шушарина мы имеем абсурдное «масло масляное», а главное заключается в том, что сама функциональность в реальной действительности может определяться не только технологией, но и такими сторонами общественного воспроизводства, как организация, законодательство, политика, структура органов управления и т.д.
Далее А.С.Шушарин очень сложно описывал свое понимание благосостояния, доходов экономических субъектов, придумывая новые термины, далекие от традиционно применяющихся и устоявшихся в экономической литературе. Вот что он об этих понятиях писал: «Расход абстрактного труда, заключенный в объеме функции, требует для самовозобновления вполне конкретного «прихода», т.е. объем функции выступает не только как положение функции среди других, но одновременно и как благосостояние или, лучше, благополучие (можно даже образно уточнить – процессуальное же «благополучение») агента функции. Это благосостояние (благополучие), редкостно хорошо отмечал В. Богачев, – явление слабоструктурированное, «неразложимое на абстрактные количественные предписания» и даже включающее саму производственную среду как тоже условие человеческой жизнедеятельности. Тем не менее благосостояние – это уже не относительная, а абсолютная сторона объема, т.е. общественная форма (абстрактное) жизнеобеспечения (конкретное) агента функции, безразлично, индивида, малого или огромного коллектива. Это благосостояние (благополучие), как определенная форма богатства, не продукты и пр., а тоже форма процессуальной субстанции, поток жизнеобеспечения. Вся сфера жизнеобеспечения здесь тоже функционализирована и представляет собой совокупность производственных конечных функций, которые и обеспечивают, вообще говоря, безразлично, через коллективы или индивидуально, удовлетворение жизненных потребностей – продовольственное и непродовольственное обеспечение, жилье, коммунальное и бытовое обслуживание, общепит, транспорт, связь, здравоохранение, отдых, туризм, спорт, учреждения культуры, воспитания, образования и т.д. Конечно, здесь перечислены явления, коррелируемые с другими взаимодействиями, но напомню, что базовые взаимодействия не область, сфера или даже «слой», а объективно-логический тип, или срез, бытия. Как и агенты всех других функций, агенты конечных функций получают от обеспечиваемых ими агентов (коллективов и лиц) текущие документы, фиксирующие для управления (учета, отчета, планирования, т.е. согласования) осуществление этого жизнеобеспечения. Строго говоря, когда мы покупаем в магазине продукты, то уплаченные за них деньги – это совсем не деньги (или не совсем деньги), а документы, выступающие в качестве закрытого нами обратимого наряда (т.е. лишь многократно используемого), свидетельствующего о том, что мы обеспечены магазином<…>Формой выражения благосостояния (благополучия) являются предъявительские потребительские инструкции («права»), которые совсем не сводятся к заработной плате (ставке, окладу и пр.) и вовсе не только потому, что есть еще формы так называемых общественных фондов потребления. Суть в том, что инструкции являются знаковым проявлением и документной формой адресных, сетевых связей производства и потребления. Поэтому к числу таких потребительских инструкций благосостояния (благополучия) относятся всевозможные ордера, талоны, направления, прикрепления, путевки, свидетельства всяких управленческих, профессиональных, квалификационных, отраслевых, научных, зональных, региональных, наградных, воинских, ветеранских, материнских, инвалидных, пенсионных, учебных и пр., а равно учрежденческих (данное подразделение, данное предприятие) привилегий, льгот, выплат, пособий и т.д., конечно, и деньги (зарплаты, надбавки, выплаты, доплаты, премии и т.д.), как просто обратимые, многократно используемые и относительно безадресные документы. (Поразительное дело, лишь на пятнадцатый год наших «обновлений» появляются исследования иерархических структур с неотъемлемыми, в частности, «льготами и привилегиями» в их социологически нейтральном понимании – Н.Л. Захаров). Все дело в том, что если в чистом «механистичном» товарном производстве в действительности всегда многомерное благосостояние находит соответственно и скалярное, одномерное («числовая ось»), безадресное (денежное) выражение (хотя в реальности тоже, конечно, никогда не сводимое к нему), то в функциональном производстве выражение благосостояния само по себе многомерно, потому по форме документно» (Цит. изд. т.2. с.431-433).
У меня отсутствует какое-либо желание придираться к формулировкам А.С.Шушарина, но у него действительно отсутствует дар писать просто о сложных вещах, а порой он это делал противоречиво и неточно. Возьмем, к примеру, первое предложение из вышеприведенной выдержки. ««Расход абстрактного труда, заключенный в объеме функции, требует для самовозобновления вполне конкретного «прихода», т.е. объем функции выступает не только как положение функции среди других, но одновременно и как благосостояние или, лучше, благополучие (можно даже образно уточнить – процессуальное же «благополучение») агента функции». Вместо того чтобы написать, что работнику требуется доход для воспроизводства самого себя (следовательно и своей рабочей силы), он ошибочно приравнивает потребность человека только к возмещению расхода абстрактного труда, заключенного в объеме некоей функции, проще говоря, работы. Но хорошо известно, что любой работник затрачивает немало энергии и помимо работы, что также требует возобновления. И зачем его потребности в доходе называть каким-то вымученным словом «благополучение», а самого работника именовать «агентом функции»? Или к чему в отношении обычных денег, используемых в товарном производстве при социализме писать «…деньги – это совсем не деньги (или не совсем деньги), а документы, выступающие в качестве закрытого нами обратимого наряда (т.е. лишь многократно используемого), свидетельствующего о том, что мы обеспечены магазином»? Только для того, чтобы быть оригинальным? Или существует для словотворчества более серьезная причина, состоящая в том, чтобы создать свою концепцию о социализме типа тех, которые он изобрел для рабовладельческого и феодального обществ. Или то и другое вместе взятое? Продолжил А.С.Шушарин и свои манипуляции с понятием «функция», написав вместо того, что конечной целью всего воспроизводства материальных и духовных благ является их потребление индивидами, коллективами и обществом, нечто совершенно невразумительное и противоречащее основной закономерности социализма: «Вся сфера жизнеобеспечения здесь тоже функционализирована и представляет собой совокупность производственных конечных функций». Это при капитализме воспроизводство рабочей силы как переменного капитала является производственной функцией, а при социализме отсутствует процесс воспроизводства капитала. Таким образом, А.С.Шушарин, как и в отношении докапиталистических формаций, продемонстрировал свое непонимание природы социализма. Различного рода формы доходов, в виде заработной платы и получаемых из общественных фондов потребления, он предпочитал называть потребительскими инструкциями (еще одна крайне неудачная выдумка А.С.Шушарина, играющего в словесные бирюльки). Продолжая развивать тему о «знаковых формах», А.С.Шушарин излагает свое видение о «предъявительских инструкциях трудостояния» (для непонятливых он разъясняет, что речь идет о трудообеспечении и о «статусах). «…в основе всех этих относительно постоянных инструкций в их многообразиях, - писал А.С.Шушарин, - самыми инвариантными «документами», обслуживающими функциональное производство, и являются невидимые, но образующие самую глубокую и твердую знаковую (если угодно, образно-смысловую) реальность статусы функций коллективов и лиц, собственно и проявляющиеся (как в «следах») в предъявительских и императивных инструкциях. Статусы присущи всем коллективам (подразделениям, предприятиям, объединениям и т.д.), в том числе органам управления, а как ранги – и всему (в том числе незанятому) населению; но прежде всего занятому в виде простых должностей непосредственных исполнителей, должностей руководителей, представляющих (оформляющих, выражающих) соответствующие коллективы, а, в конечном счете, соисполняемые технологии. Статусы и есть основная знаковая (смысловая) форма бытия технологий, и как следствие, коллективов и лиц» (Цит. изд. т.2. с.435-436). В этом месте А.С.Шушарин снова непоследователен. До сих пор формой функции у него было трудовой процесс, а не статус лиц и коллективов, то бишь агентов функций. На следующей странице А.С.Шушарин пояснил, что он относил к статусам: ««Денежным» проявлением статусов действительно являются тарифные сетки, ставки, должностные оклады, пенсии, пособия и т.д., а для коллективов – выступающие в формах «числовых инструкций» фонды заработной платы, другие выплаты и формы оплаты труда. Но все это знаковые формы не вещественно-продуктовых (не стоимостных, не товарных, «не ценовых»), а потоковых субстанций благосостояния (благополучия), всегда неотделимых и от каких-то неденежных форм или многомерных адресных связей» (Цит. изд. т.2. с.437). Читатели, как Вам нравится выражение «потоковые субстанции благосостояния»? И еще: «Статусы в качестве объективного знакового (смыслового) выражения объема функции являются, образно говоря, невидимыми в текущем (документном) обращении, но лежащими в его основе золотыми «деньгами» функционального производства. Только «деньги» не движущиеся как вещи, а «прикрепленные» к агентам производства как исполнителям технологий сообразно действию закона положения функций. Именно статусы обслуживают соисполнение всех функций посредством управления («производство золота») и замыкают объемы функций между собой в целое и на работу конечных функций. (Золото как материальный знак – лишь просто металл, вещь, за которой, как мерой стоимости, скрыт самый обычный труд золотодобычи.) В функциональном производстве, как процессуальном, «универсалией» выступает тоже процесс (не вещь), тоже некоторая технология как сама материально-знаковая деятельность, т.е. и особый (специальный), но и самый обычный управленческий труд, имеющий дело с документами, в том числе «оформлением» статусов (точнее, инструкций), складывающихся, конечно, независимо от самого управления в материальном соисполнении функций, прежде всего в самой диспозитивной сети» (Цит. изд. т.2. с.438).
После рассмотрения основных понятий социалистической «градации» («линейная форма», «технология», «соисполнение функций», их мощность и объем, «плановый, функциональный человек», работа, «плановизация», «технономика», «знаковая форма функций», «трудообмен», «инструкция», «статус», «ультраструктуры» линейной формы, министерских, ведомственных и центральных институтов» и др.), А.С.Шушарин дал нижеследующее обобщающее описание всей системы в целом: «Вертикальная иерархия управления и совокупная диспозитивная сеть функций и в целом функциональная пирамида – это и есть определенный тип хаоса, или простое функциональное производство (здесь мы специально воспользовались привычным оборотом, дабы ниже кое-что прояснить), тождественное всему объективно-логическому типу взаимодействия, но уже состоящему не в общении, трудообмене, соседстве или обмене, а в соисполнении функций, в его общей форме (возьмем на себя грех), планомерности. Это абстрактное функциональное производство изобилует мириадами противоречий, столкновений интересов участников, но совершенно естественных, жизненных. В соисполнении функций (как и в обмене товаров у Маркса) уже заложена «возможность» общественного противоречия, но условий для превращения этой возможности в действительность здесь еще нет. И хотя это «превращение» в общественное противоречие линейной формы произошло исторически очень быстро, резко, болезненно (хотя и по существенным причинам неэндогенного характера), мы пока логически движемся в эскизном описании симметрии функционального взаимодействия, как абстрактной «разумной» основы, которая еще не превратилась в «неразумное».
В силу имманентной замкнутости простого функционального производства его структура предстает в следующем самом укрупненном виде:
– производственные главные или промежуточные функции Pпр. (обеспечивающие саморазвитие Pпр.пр., конечные функции Pпр.к., политические функции Pпр.п..);
– производственные конечные функции Pпр.к. (состоящие в жизнеобеспечении всего функционального производства, в итоге в разведении на Pк.п., Pк.н., Pк.к., Pк.пр.);
– политические функции Pп. (оборона, право, идеология, политические учреждения, внутренний порядок и пр.);
– нетрудоспособное потребление Pн.» (Цит. изд. т.2. с.439-440).
Итак, А.С.Шушарин описывает некое абстрактное функциональное производство, состоящее из сети функций и представляющее собой функциональную пирамиду, тождественное объективно-логическому типу взаимодействия и состоящее в соисполнении функций в его общей форме планомерности.
Нелепо отрицать наличие у всех субъектов общественного воспроизводства наличие определенных функций, понимаемых в традиционной трактовке, (экономических, политических, познавательных, нравственных и т.п.). Но реализация этих функций предполагает в первую очередь такую важнейшую, основополагающую функцию как труд, суть которой состоит в процессе, совершающемся между человеком и природой, результатом которого являются материальные и духовные блага, удовлетворяющие потребности людей (индивидов, их коллективов, общества в целом). В процессе труда человек помещает между собой и природой орудия труда и средства производства. До ХХ века орудия труда обслуживали физический труд человека, а со второй половины ХХ века машины стали помощниками человека и в интеллектуальном труде, благодаря чему оказались доступными такие его формы, которые осуществлять без машин стало просто невозможно. Следовательно, реализация трудовой функции немыслима без опосредующего движения веществ природы, продуктов труда. Сводить весь процесс воспроизводства общества к одним лишь функциям (тем более - абстрактным) – это абсурд. Причем ни с того, ни с чего А.С.Шушарин, подчеркивая планомерность реализации функций, называет описываемый им тип производства определенным типом хаоса. Планируемый хаос функций, или хаос планируемых функций, или функции планируемого хаоса – разве это не абсурд? И А.С.Шушарин как будто специально подчеркивает именно эту, абсурдную сторону своей модели общества: «В функциональности вообще нет никакого продукта, а есть только функции, выражаемые структурами не демографического, не территориального, не продуктового, а технологического типа, т.е. технологическими структурами общественного труда, если угодно, всего производства. В первом приближении эти структуры суть только численности, но уже не в продуктовом, а в функциональном пространстве технонимики производства (какая работа, кому, от кого и пр.) и некоторые относительно сопоставимые представления эффективности или организации труда (интенсивность, простои, перегрузки, использования-неиспользования потенциалов и т.д.)» (Цит. изд. т.2. с.440). Таким образом, мы имеем функциональность без продукта, состоящая из технологических структур общественного труда. Полет без птицы, движение без предмета, пение без певца. Прелесть, да и только! Просто чудо абстрагирования. «Не затраты–выпуск (продукта) в пространстве вещественного производства, а соисполнение (функций) в пространстве технологизированного производства!» (Цит. изд. т.2. с.441). Он даже предложил построение межотраслевого баланса, в котором константой «…является все социальное время общества в виде всего населения, включая младенцев и старцев, так или иначе участвующего в воспроизводственном процессе. Даже с какими-то коэффициентами качества (эффективности – неэффективности)» (Цит. изд. т.2. с.441). В этом балансе должно быть отражено, по словам А.С.Шушарина, «функциональное равновесие простого функционального производства». Особенно важно будет правильно учесть функции младенцев и стариков с функциями дееспособных граждан, ведь не исключено что функции первых могут перевесить функции вторых. Правда, А.С.Шушарин нас попытался успокоить, заявив, что «как и любая базовая симметрия, само функциональное равновесие базово гомогенно (ортогонально другим), но «внутри себя» многомерно. Поэтому оно и проявляется в целом ряде абстрактных инвариантов: нет лишних, необеспеченных статусов, а потому нет «длинных» очередей; нет невостребованных, в том числе конечных функций; нет бесполезной работы и недостающих статусов; все потоки сбалансированы; нет переоснащений и недооснащений функций; нет бездеятельности или перенапряжений; нет «лишнего» управления и т.д. Точнее, конечно, сказать, что здесь нет систематических отклонений от всех этих инвариантностей как динамических (ну, прямо точно так же, как нет систематических отклонений цен от стоимостей в простом товарном производстве)» (Цит. изд. т.2. с.443). Словом, полная идиллия в абстрактном функциональном царстве-государстве А.С.Шушарина.
И в этом царстве-государстве социалистической «градации» в противовес человеку «органическому», «демографическому», «территориальному», «экономическому» появляется человек «функциональный» (Цит. изд. т.2. с.444).
Приступая к исследованию генезиса т.н. «линейной формы», то бишь социализма, А.С.Шушарин, естественно, не мог не окинуть с высот своей полилогии далекое и близкое в истории человечества, чтобы своим прозорливым взглядом первооткрывателя и опровергателя всех до него созданных теорий и концепций не обозначить еще раз основные вехи развития исторического процесса. Чрезвычайно довольный итогами своего титанического труда, он молвил: «Ранее мы уже рассматривали, как на «хорошей» основе вырастает «дурное», как нормальное социально-биологическое взаимодействие превратилось в животную эгостадность, как нормальное демографическое взаимодействие превратилось в «военные общества» и в рабство, как нормальное местное взаимодействие превратилось в тиски автаркии, как нормальное вещественно-продуктовое взаимодействие превратилось в капитал. Теперь начнем уяснять, как нормальное функциональное взаимодействие превратилось в молох линейной формы. Разумеется, речь здесь пока идет о «превращениях» не в историческом, а в логическом смысле» (Цит. изд. т.2. с.448). Перед тем, как перейти к следующему обобщающему его достижения на ниве социологии выводу, остановимся на логике вышеприведенного абзаца. Отвергнув ненавистный ему формационный подход и опровергнув философию исторического материализма, А.С.Шушарин вывел новую закономерность исторического развития человечества. Он наконец-то открыл нам глаза на то, как плохое рождается из хорошего, как вместо поступательного развития человеческого общества происходит его регресс от одной градации к другой. Начал он с тех далеких времен, когда еще складывалось сообщество людей. Оказывается, что нормальное социальное (!?) и биологическое взаимодействие в мире животных породило первую форму существования наших далеких предков, которых еще и людьми-то в современном смысле и назвать нельзя, – животную эгостадность. Рожденное в недрах этой формы нормальное демографическое взаимодействие, т.е. воспроизводство, надо понимать, уже людей, породило «военные общества», занимавшиеся разбоем, захватом пленников и превращением их в рабов. Из относительного (или абсолютного?) нормального местного взаимодействия жителей той или иной округи родились тиски автаркии, а совершенно нормальное вещественно-продуктовое взаимодействие, зародившееся в условиях автаркии, обратилось всевластием капитала. И наконец, появившееся в недрах этой градации нормальное функциональное взаимодействие обрушилось на головы бедных людей социалистической градации молохом линейной формы. Вот так и реализовывалась логика развития человечества: от нормального социально-биологического взаимодействия в среде животного мира через ряд метаморфоз докатилась она до ужасов линейной формы, которая сейчас предстанет перед нами в полный рост. Причем, как выясняется из следующего абзаца, элементы функциональности, породившие молох линейной формы, скрывались уже во мраке глубокой древности. Посудите сами: «В силу извечной гетерогенности производства элементы функциональности были уже в глубокой древности. В условиях капитализма функциональные (технологические) отношения собраны в основном в рамках так называемого в марксизме (весьма неудачно) единичного разделения труда (в пределах фабрики, фирмы, треста, корпорации), т.е. выступают под «освещением» господствующих рынка, частной собственности на средства производства в виде капиталистической деформации собственного еще исторически потенциального содержания. Наконец, в монополистических, олигопольных, длительно контрактных формах технологическая функциональность обретает первые явные признаки, которые в линейной (плановой, отраслевой) форме исторически очень быстро, если не сказать стремительно, достигают своего высшего состояния и предела. Иначе сказать, став господствующей, функциональность обнажает себя во всей полноте и «красе», превратив свою же естественность в противоположность неестественного, деформировав и все остальные, в том числе ранее снятые, экономические, территориальные и др. базовые производственные отношения, но потому же и может быть изучена» (Цит. изд. т.2. с.448). Итак, проявив себя «во всей красе» при социалистической «градации» функциональность, рожденная еще гением первобытных наших собратьев по разуму, в двадцатом веке покорежила, деформировала все достижения предыдущих градаций, наглядно доказав господствующую в истории человечества генеральную тенденцию регресса. Этот закон достоин носить имя его создателя – А.С.Шушарина.
А.С.Шушарин, настоятельно подчеркивал все время то, что его царство является абстрактной моделью, от которой мы будем дальше продвигаться к реальной действительности. Он писал: «…вот логика этого простого базового производства – это и есть описание абстрактного базового взаимодействия, типа симметрии, «объективной нереальности» или «нереальной объективности», наконец, родового «идеального типа». Поэтому рассмотренное нами функциональное взаимодействие, его элементарные формы, и означают хотя бы эскизное введение фундаментальной лексики и грамматики политической технологии. Иначе говоря, у нас есть теперь хоть минимум «слов», с помощью которых можно будет двигаться дальше «без перепутывания всего» (Цит. изд. т.2. с.445). Однако позволим себе все-таки заметить, что его «нереальная объективность» или «объективная нереальность» должна все-таки быть логичной, а не отделять даже в абстракции процесс, функцию от субъекта и объект от функции и процесса. Однако поживем – увидим, как А.С.Шушарин перейдет от «объективной нереальности» к объективной реальности.
Вскоре мы узнаем, что «введение фундаментальной лексики» еще не завершено и А.С.Шушарин предложил заменить набившую оскомину слово «коллектив» другим словом «группа». Метафоры «народ», «класс» он оставил в покое, заявив, однако же, что «…за таким субъектным обозначением совокупности людей всегда следует иметь в виду некоторые отношения» (Цит. изд. т.2. с.459). Какая гениальная прозорливость мысли!
И вот здесь нас поджидает невероятная, поистине сенсационная новость, суть которой в том, что А.С.Шушарин предлагает нам рассматривать понятие «собственность» «…уже не в смысле просто объекта (технологии), а теперь уже в смысле самых первых шагов ее прояснения как доминирующих производственных отношений» (Цит. изд. т.2. с.459). Что же его подвинуло на столь радикальный поворот? Надо понимать, что этой необоримой силой было стремление раскрыть человечеству тайну этого понятия, а заодно сообщить нам о страшном заблуждении средневековых людей, которые считали что Солнца, вокруг которого вращается Земля, не существовало. А.С.Шушарин писал: «Эта собственность потому и составляет «самую глубокую тайну» отжившей формы. Эта тайна спрятана куда прочней, чем секреты за замками подземных сейфов, ибо спрятана она от мышления самим сложившимся способом этого же общественного мышления, упомянутыми «фетишизмами» (Цит. изд. т.2. с.460). Содержание этого группового, коллективистского фетишизма в линейной форме состояло в том, что люди тогда заблуждались и наивно верили в то, что коллектив мог что-то сделать, решить, проявить самостоятельность, ответить, постановить и т.д. (и все эти слова, естественно, у А.С.Шушарина взяты в кавычки).
А.С.Шушарин начинает посвящать нас в страшный секрет этого понятия, сообщив, что «технологии, конечно в сравнении со средствами производства – объект совершенно необычный. Но мы такие (в чем-то подобные) объекты уже проходили, а потому, вспомним, что и «принадлежность к племени (коллективу)» суть невинное условие производства (общая жизнь), которое может состоять в жесточайшей узурпации, в ограниченной, необщественной животной собственности (эгостадность, апополитейная первобытность). Технологии есть ведь не что иное, как сами выполняемые коллективами невинные взаимосвязанные работы, диспозитивно и иерархически сгруппированные ячеистые процессы производства, но просто выступающие в качестве доминирующего базового объекта ограниченной господствующей собственности. Подобным образом также совершенно невинное пространство производства («живущая пашня», «производящая территория») при феодализме выступало доминирующим объектом собственности, на преодоление которой, обобществление (с так и до сей поры не познанной сущностью!), понадобились мучительные столетия шатающейся, мутной и беспардонной, хотя и в итоге прогрессивной, борьбы за тогда более высокие капиталистические порядки. Хотя сначала тоже был заметен возврат к славной античности.
«Тяготеющее проклятье» в сложившемся мышлении состоит все в том же утилитарном, одномерном, имущественном (вещественном) понимании объектов собственности» (Цит. изд. т.2. с.460-461). Кто же нам навязывал это «утилитарное, одномерное, имущественное (вещественное) понимание объектов собственности»? Да только что сам А.С.Шушарин в вышеприведенном ретроспективном абзаце!
И вот теперь наступил момент истины! Мы у А.С.Шушарина читаем, что «…собственность – это общественный способ связи труда и его условий, производственные отношения по поводу некоторого доминирующего объекта обстоятельств производства» (Цит. изд. т.2. с.461). Я даже выделил курсивом и жирным шрифтом это определение понятия «собственность», которое обрамлено, правда, в шушаринскую семантическую одежду, но, тем не менее, оно верное. Однако моя радость оказалась и на сей раз преждевременной. Ибо буквально вслед за этой формулировкой он вновь вернулся к своей прежней трактовке этого ключевого понятия, подчеркивая, что радикальные изменения экономических отношений происходили под влиянием изменений в содержании объекта собственности. Читаем: «…именно различие этих объектов и обуславливает в исторических формах отношения собственности, логически радикально отличающиеся друг от друга» (Цит. изд. т.2. с.461). Вот это пируэт! Далеко не каждый социолог способен на такое! А А.С.Шушарину совершенно нипочем сказав да, тут же молвить – нет. В общем, снова телега оказалась впереди лошади.
Однако любопытно, что нас ждет за этим поворотом на 180 градусов? А ждет нас не что иное, как великое открытие А.С.Шушарина, о котором уже выше говорилось, что объектом собственности при социализме, то бишь, при линейной форме, является «доминирующая и священная собственность на технологию», а не на средства производства.
Развивая свою идею о собственности на технологию, А.С.Шушарин углубляет ее положением о том, что она была групповая. Сравнивая ее с предыдущими формами, он выявил ко всему прочему «аналогии» с феодальной и первобытнообщинной формой собственности: «Собственность на технологии имеет, по сравнению с предшествующими историческими (эндогенными) формами, новый, группоиерархический характер, т.е. логически в своей иерархичности формально напоминает феодальную собственность на пространство производства (процесс производящей территории), а по своим групповым элементам формально напоминает первобытную собственность на общую жизнь. Само это сочетание, надо сказать малоприятное, уже кое о чем говорит» (Цит. изд. т.2. с.465). И далее следует следующее глубокомысленное разъяснение А.С.Шушарина. «В линейной же форме в этом отношении…основа – именно групповая форма (эффектно проявляемая в «собраниях»), а относительно персонифицированные элементы (руководство, «бюрократия») здесь лишь вспомогательны. Административная иерархия же, и территориальная (натуральная), и функциональная (технологическая, отраслевая) – это обслуживающая основные элементы управленческая сторона, но и как объективная, материальная, производственная форма, ультраструктура (институт). Однако в пораженном экономизмом существующем знании производственных отношений иерархические производственные структуры неизбежно предстают в искаженном политизированном («этакратическом» и пр.) виде (что особенно относится к представлениям и о феодализме, и о линейной форме) сущности этой групповой формы собственности на технологию» (Цит. изд. т.2. с.466). Как всегда А.С.Шушарин последователен в своих выводах: выше он скептически отзывался о коллективах (содержание группового, коллективистского фетишизма в линейной форме состояло в том, что люди заблуждались и наивно верили в то, что коллектив мог что-то сделать, решить, проявить самостоятельность, ответить, постановить и т.д.), а в только что процитированном абзаце он утверждает обратное, а именно, что в линейной форме основой является именно групповая форма собственности, эффектно проявляемая в собраниях трудовых коллективов.
Примитивная трактовка собственности при социализме неизбежно приводит А.С.Шушарина к ошибочной интерпретации функций и роли управленческих структур в СССР. Наглядным примером такого искаженного понимания действительности является нижеследующий абзац: «В парцеллярно-иерархической (автаркической) форме собственности потому необходимое замыкание формы в целое сходится на вершине номинального монарха, которому, как писал Гегель, «присуща недействительность чего-то абстрактного», «остается лишь поставить свое имя». (Хотя, повторю, это весьма существенный момент всякой социальной целостности.) А в группоиерархической форме собственности на технологии (с «собраниями») все на этот счет оказывается несколько «туманней», здесь все сходится, т.е. осуществляется замыкание иерархии как отношения в абстрактном, но анонимном (групповом, с «собраниями») объективном центре («Совмин», «Госплан» и пр.), тоже номинальном, лишь формально персонализированном, т.е. в котором, как говорится, и концов не сыскать. Функциональный центр (в объективном, эзотерическом содержании центра материальной же ультраструктуры) – это просто объективный орган высшей инстанции согласования соисполняемых функций. А у нас, похоже, эту банальную истину замечают очень немногие. Госплан и был, писал образно и даже в модных капитализированных оборотах П.Г. Кузнецов, «биржей фьючерсных сделок», т.е. конторой, лишь оформляющей взаимодействия более влиятельных производственных фигур. Еще четче та же мысль звучит у В.Н. Богачева: «центр лишь «по видимости... силен и грозен, но он исполняет волю подчиненных». Центр постоянно, лишь формально фиксирует своим статусным факсимиле факт согласования (в том числе перемен, текущих – плановых, локальных – титульные списки, общих – компании, крупные проекты), а потому действует с таким же автоматизмом в системе линейного производства, с каким действуют объективные («анонимные») агенты, вообще говоря, любого способа производства в его чистом и строгом смысле» (Цит. изд. т.2. с.467). Вывод, к которому пришел А.С.Шушарин вместе с В.Н.Богачевым и П.Г.Кузнецовым свидетельствует о полном непонимании ими реальной роли центрального управленческого аппарата в обществе, где царила диктатура этого аппарата (включая партийный). В области экономики в СССР процветал волюнтаризм экономической политики, которая практически не считалась с объективными закономерностями.
А.С.Шушарин подтвердил еще раз, что при социалистической «градации» «…собственность на технологии, в своем «чистом виде», имеет не просто групповую, не иерархическую, не натуральную, не дихотомичную и т.д., но и не аморфную, а совершенно определенную группоиерархическую объективно-логическую структуру (своего рода «геометрию») иерархии «собраний» (Цит. изд. т.2. с.470). В основе доминирующей группоиерархической собственности на технологии (процессы), связанных с линейным производством были «трудовые коллективы», то бишь «группы», в которых командовали производственные собрания человеков «функциональных». Так что корень зла всей «линейной» системы, согласно полилогии, скрывался в производственных собраниях, которые навязывали свою волю руководителю «группы» и далее по иерархической лестнице вплоть до генсека.
Переходя к производственным отношениям, А,С.Шушарин жаловался на то, что в науке не существует подходящего понятия для характеристики «…господства планомерности или функциональных, отраслевых форм». Иронизируя, А.С.Шушарин справедливо заметил: «Кстати, говоря, Г.Х. Попов иезуитски и воспользовался этой ситуацией, введя оборот «административно-командности», который легко и спровоцировал антиуправленческий нигилизм и капитализацию, но сам по себе пуст, ибо какая-то «административно-командность» была, есть и будет от пещеры до Андромеды»» (Цит. изд. т.2. с.473).
А.С.Шушарин, естественно, не мог не предложить свою формулировку сути производственных отношений в социалистической «градации». Она следующая: «Линия, если угодно, – это своего рода «технологический феод» (кратко еще будем говорить технофеод), но именно вовсе не парцеллярный и натуральный в своей основе, а групповой и технологический. Соответственно и производственное присвоение здесь и является линейным, технофеодным присвоением, или, в материально-знаковом и ролевом выражении, – статусным присвоением. Так что статусы – это и есть роли групп (коллективов) исполнителей, означаемые в сфере технонимики; соответственно по «вертикали» их представляют в иерархии управления руководители («номенклатура») с органами управления (аппаратами). Т.е. линия, или технофеод, – это собственность групп на технологии, а управление поэтажно представляет эту же самую собственность в ультраструктуре иерархии административного управления, имеющего дело с документами. Так что центр линейной иерархии, формально объемлющий всю собственность, с точки зрения самих производственных отношений оказывается отчаянно далек от самoй ее групповой производственной основы, т.е. является, как отмечалось, лишь номинальным верхним пунктом ультраструктуры, просто в нескончаемом дискурсе «планового торга» апостериорно и перманентно замыкающим согласование функций в относительное целое» (Цит. изд. т.2. с.476).
Хотя и неловко об этом писать, однако, тем не менее, зададимся вопросом - в чем состоят ошибки А.С.Шушарина относительно трактовки сущности социализма? Во-первых, в том, что для него собственность – это не отношение, а объект. Во-вторых, объектом собственности для него являются не средства производства, а только их составная часть – технологии. В-третьих, он далек от понимания того, что реально субъектами собственности в СССР были не коллективы («группы»), а народ в целом. В-четвертых, ошибка состоит в том, что А.С.Шушарин признавал только линейную иерархию, утверждая при этом, что имело место некое технофеодальное присвоение. Аппарат управления, состоявший из трех типов органов – отраслевых, территориальных, общеэкономических, вместе с коллективами не осуществлял никакого присвоения собственности, а выполнял функцию распоряжения общенародной собственностью. Насколько далек был А.С.Шушарин от понимания сущности собственности вообще и собственности при социализме в частности показывает следующее его высказывание: «Частную собственность всегда можно обратить в банковский счет, ее объект отчуждаем просто по его вещественным (имущественным) свойствам. В собственности на процессы это никогда не возможно. Статусы неотчуждаемы от самих процессов (технологий) и их участников (коллективов и лиц)» (Цит. изд. т.2. с.480). ПРИДУМАТЬ ЖЕ ТАКОЕ! Для этого надо быть поистине гениальным человеком. Дело не в отчуждаемости или неотчуждаемости объекта собственности (хотя следует заметить, что торговля патентами на технологии, как на ходовой товар, весьма прибыльна), а в экономических отношениях между субъектами. При социализме ни коллективы, ни чиновники аппарата управления собственниками технологий не были, а были сособственниками общенародных средств производства, присваивая их в процессе производства, распределения, обмена и производственного потребления совокупного общественного продукта.
Еще одно высказывание А.С.Шушарина демонстрирует его полное непонимание необходимости управленческо-административной работы при социализме, ибо это связано с планированием реального движения продукта в товарной форме (см. параграф 2.4.1. монографии «Мир на перекрестке четырех дорог. Прогноз судьбы человечества»): «Напомним, что администрирование – тоже специальная, как бы сказал М. Вебер, когнитивная работа, но в своем чистом виде она формальна (или абстрактна) по отношению к естественно-техническому содержанию процессов или к основной работе. Уже вторая, третья и т.д. инстанция управления настолько удалена от этого непосредственного содержания, что предметом администрирования и оказываются действительно уже технонимические («постмаркетинговые»), но только «экстенсивные» (В. Богачев) величины, только формы (вторичные, третичные и т.д.) выражения и организации уже произошедшего в производстве, ибо всякий план суть регистрация в «плановом торге» согласования уже сложившихся (складывающихся) функций, их связей и сдвигов» (Цит. изд. т.2. с.481). На самом деле информационные потоки в социалистической экономике того типа, который существовал в СССР, опосредствовали движение товарных и денежных потоков, без них процесс воспроизводства был бы невозможен.
Рассуждения А.С.Шушарина о принуждении к труду не только поверхностны, но и неверны по существу, ибо при социализме дееспособный человек, не имея своего пая в общенародной собственности, мог получать доход, только включившись в трудовой процесс, ибо кроме рабочей силы он никакими средствами производства не располагал (за исключением имевшихся у некоторых дачных участков или подсобных хозяйств). И снова А.С.Шушарин обращается к своим «открытиям» в познании «градаций», когда писал, что якобы существовал «…естественный (симметрия) абстрактный объективно–логический базовый момент детерминации труда (деятельности): социально-биологический, демографический, местный, вещественно-продуктовый, технологический...» (Цит. изд. т.2. с.486). Что за технологический вариант детерминации? Если ты, к примеру, плотник, то разве технология возведения стропил, дверей, окон и т.п. заставляла его идти на работу? Или чего стоит нижеприводимое рассуждение А.С.Шушарина о детерминации труда: «Проживая в данной местности, надо хоть как-то участвовать в ее жизни. Вещественно-продуктовая детерминация, естественно, обязывает к некоторому обмену (хотя бы собственной рабочей силы). Разжигание костра или работа на атомной электростанции требуют определенной технологической дисциплины» (Цит. изд. т.2. с.486)? Как будто крепостной шел на работу к помещику только в силу того, что он проживал в данной местности? Или какое отношение к детерминации труда имеет дисциплина на работе у атомного реактора или технология разжигания костра? Бессмыслица и ничего более.
А чего стоит вывод А.С.Шушарина о том, что «…линейная система явно не рыночна, в основном производственном содержании уже не экономична…»» (Цит. изд. т.2. с.492)? Или еще из той же оперы: «Экономические отношения, в том числе деньги, в линейной форме сняты и, естественно, деформированы. Популистски хлестко их кто-то в духе А.С.Ахиезера обозвал «лжеденьгами». (Цит. изд. т.2. с.519). Социалистическая экономика – это переходный тип экономики, сочетающий в себе как товарные отношения, реальный денежный оборот, так и планирование. И отрицать эту двойственность, это реальное противоречие – значит просто закрывать глаза на очевидные факты, уходя в мир «субъективной нереальности».
Продолжая тему нелепостей в сочинении А.С.Шушарина, не могу не привести и его высказывание о том, что «…функциям тоже специализированных подразделений здравоохранения, рекреации, спорта, культуры и т.д. более свойственна линейная деформация культурно-родовых отношений» (Цит. изд. т.2. с.497). Любопытно, смог бы сам автор этого выражения объяснить, что означает деформация в спорте или в культурно-родовых отношениях?
И еще. А.С.Шушарин, отстаивая идею линейности, настойчиво навязывает действительности отраслевые формы управления, игнорируя территориальные и межведомственные, общеэкономические органы управления. Он даже для аргументации вклинивается в область, далекую от гуманитарных наук, только для того, чтобы доказать линейность управления и «градации». Вот каким образом, например, он опирался на зоологию: «Образно говоря и по аналогии с восходящей эволюцией нервных систем в животном мире, в отличие от узловой («атомизированной») при капитализме, линейная форма – это уже центральная нервная система производства. Т.е. в этом образе, который нам еще понадобится, выясняется, что линейная форма достигает по своей организации уровня позвоночных или (немного получше в другом образе) млекопитающих, так сказать, генетически уже «воспитующего» уровня» (Цит. изд. т.2. с.499).
Теперь нам предстоит вплотную познакомиться с сущностью линейной формы. Сначала - с таким явлением, которое А.С.Шушарин называет «мистикой» статусной избыточности. Выражается она в постоянном недообеспечении функций, т.е. «…попросту говоря, нехватка машин, продуктов, видов работ и т.д., что и выступает как очереди, дефицит и т.д., и, наоборот, навязывание ненужного, «затоваривание» и пр.» (Цит. изд. т.2. с.520). Это явление позволяет ему сделать далеко идущий вывод о том, что «…статус (в том числе и его денежные проявления) как предъявительски («права»), производственно (трудосостояние) и потребительски (благосостояние), так и императивно («обязанности») рассогласован с самим исполнением функций. Средства, лимиты, ордера, фонды и пр. в «плановом торге» согласованы, выделены и адресованы, но реально все это выделенное надо ждать, выбивать, доставать и т.д. в очереди, да и не всегда с успехом; равно и наоборот – брать ненужное, копить и т.д. Строже, конечно, сказать, не «средства», «фонды» и пр., а «отглагольные» функции в «плановом торге» вполне взаимно согласуются, но и накатывается их неумолимое недообеспечение, рассогласованность.
Получается, что как предъявительские, так и императивные инструкции обрели какое-то самодовлеющее «мистическое» состояние статусной избыточности, с одной стороны, обесцениваемых «прав», с другой – извне насилующих «обязанностей» делать ненужное, брать ненужное, выполнять иной раз бессмысленное и т.д. Как примерно совершенно невинные деньги в капиталистической форме, так и столь же невинные статусы (в частности, инструкции, планы, включая и всю саму иерархию управления) в линейной форме превращаются во всевластвующую над людьми силу, но куда более «мистичную», непонятную. В субъективных «ощущениях» поставщики выглядят тиранами, потребители – жалобщиками, подчиненные – непослушными, ну а начальство – злыднями. И ведь все согласовано, в планах оговорено, просчитано и пр.
По чисто формальной аналогии с формулой обращения капитала (Д–Т–Д1) формулой соисполнения линий производства является неуклонный рост статусов: статус–функция–статус1 (С–Ф–С1), но в смысле прямо противоположном обращению капитала – увеличения разрыва между статусами и самим соисполнением» (Цит. изд. т.2. с.521).
В плановой экономике СССР, несомненно, имели место довольно острые противоречия, однако, тем не менее, воспроизводство, причем расширенное, осуществлялось непрерывно, причем темпами, превышающими прирост экономики развитых капиталистических стран, преодолевая ежедневно дефицит, несостыкованность плановых заданий и т. п. трудности. Отмечая явление статусной расстыковки, которая, в конечном счете, приводит к неуклонному росту (?) статусов, А.С.Шушарин сравнивал его с образованием прибавочной стоимости. Такое понимание, на мой взгляд, поверхностно и не отражает всей системы реальных противоречий в плановой экономике, о которой я пишу в 4-й главе своей монографии «Мир на перекрестке четырех дорог. Прогноз судьбы человечества» (параграф 2.4.1.).
Во-первых, я отмечаю, что общенародной собственности как таковой в чистом монолитном виде вообще не существовало, она была дискретной. Практически вся она была распределена между субъектами третьего уровня (отрасли народного хозяйства и промышленности; республики, края, области). Но эти субъекты, реально распоряжаясь соответствующими частями общенародной собственности, не являлись собственниками вверенных им основных и оборотных фондов. Центр, представленный ЦК КПСС, правительством СССР, общеэкономическими министерствами и ведомствами, диктовал отраслевым министерствам и ведомствам, а также республикам и областям правила распоряжения общенародной собственностью, осуществляя распределение и перераспределение материальных и финансовых ресурсов, обеспечивая тем самым непрерывность воспроизводственного процесса.
Во-вторых, массивы объектов собственности, которыми управляли отраслевые министерства и ведомства, а также административно-территориальные образования, в свою очередь были распределены между государственными предприятиями (субъектами второго уровня), которые, распоряжаясь выделенными им основными и оборотными фондами, также не являлись их собственниками.
В-третьих, специфика экономических отношений между субъектами третьего уровня состояла в том, что между органами управления осуществлялся обмен информацией, в то время как реальный товарообмен продуктами и услугами происходил между государственными предприятиями (субъектами второго уровня). Следовательно, между органами управления субъектов третьего уровня не существовало никаких рыночных отношений, как их не было и между субъектами третьего уровня и центральными органами управления, представлявшими субъект четвертого уровня (народ). Распределение ресурсов центральными общесоюзными органами управления между субъектами третьего уровня осуществлялось на основе административных, волевых решений, что открывало безграничные возможности для проявлений ведомственности, субъективности и волюнтаризма. Каждый из субъектов третьего уровня тянул одеяло на себя, пытаясь урвать себе кусок побольше.
В-четвертых, поскольку реальный товарообмен продуктами и услугами происходил между субъектами второго уровня, то здесь взаимодействовали две силы: административные и рыночные. На государственные предприятия сверху давили нормативные акты и управленческие команды, которые устанавливали в форме плановых заданий, цен, лимитов и т.п. параметры их хозяйственной деятельности. Но предприятия работали и в условиях хозрасчета, т.е. должны были считаться с реалиями рыночного механизма. Именно на уровне предприятий лоб в лоб сталкивались административная система управления и законы рынка, что приводило к многочисленным коллизиям и деформациям. При взаимодействии этих двух начали преобладать административные методы регулирования экономики, хотя и рыночные силы играли немаловажную роль при реализации экономических интересов субъектов первого и второго уровней.
В-пятых, по мере возрастания уровня субъектов экономических отношений происходила диалектическая интеграция их экономических интересов. Что касается реализации экономических интересов предприятий, то она протекала в процессе торга с субъектами третьего уровня (вырвать побольше ресурсов, минимизируя производственные задания), а также в процессе товарно-денежных отношений с другими субъектами второго уровня.
В-шестых, экономические интересы индивидов (субъектов первого уровня), с учетом сказанного, реализовывались через механизм взаимоотношений субъектов более высокого уровня. Выигрывали индивиды, которые работали на предприятиях тех отраслей народного хозяйства и промышленности и в тех регионах, которые в соответствии с приоритетами экономической политики государства получали больше ресурсов (ВПК, энергетика, столицы, спецгорода и т.д.).
В-седьмых, управленческие структуры субъектов второго, третьего и четвертого уровней, представленные администрацией предприятий, аппаратом управления министерств, ведомств, республик и областей, одновременно выполняли три функции: 1) элементов производительных сил (как специфическая рабочая сила); 2) субъектов второго уровня со своими специфическими экономическими интересами (все они были трудовыми коллективами) и 3) проводников политики партийно-государственного аппарата.
Функционирование предприятий в экономической среде, где взаимодействовали административные методы регулирования их деятельности, а также товарно-денежные отношения, повторяю, с неизбежностью порождало многочисленные коллизии.
И дело было не только в том, что государство полновластно распоряжалось общественным богатством и командовало в экономике, а главным образом в том, что при такой системе удовлетворение потребностей населения осуществлялось на основе централизованного управления и планирования. Между населением как потребителями материальных благ и услуг (субъекты первого уровня) и народом (субъект четвертого уровня), с одной стороны, и предприятиями, с другой, стояло государство с сонмом министерств, ведомств, республик, краев и областей. К примеру, сколько и каких кастрюль производить, решал аппарат государственного управления. В стране не было механизма непосредственного, прямого воздействия населения (как субъекта экономических отношений) на деятельность предприятий. Потребности населения учитывались государством при планировании объемов производства косвенно и лишь в той мере, в какой оно, а точнее – высшее руководство страны, считало возможным их удовлетворять. Экономика в первую очередь должна была обеспечивать т.н. общественные, общегосударственные потребности, а не личные потребности граждан.
Коллизия между централизованной плановой системой управления и товарно-денежными отношениями, обуславливающая способ удовлетворения личных потребностей населения, постепенно разрастаясь, приняла огромные масштабы и выражалась в период правления М.Горбачева сотнями миллиардов рублей неудовлетворенного платежеспособного спроса населения, не говоря о несовпадении спроса и предложения по отдельным видам товаров и услуг, а также по их ассортименту и качеству. Словом, между содержанием и формой экономических отношений имели место острейшие противоречия.
Экономические отношения субъектов всех четырех уровней по производству, распределению, обмену и потреблению товаров и услуг постоянно испытывали на себе воздействие противоречия между двумя плохо совместимыми формами. Парадоксальная суть этого противоречия состояла в том, что, с одной стороны, централизованное планирование было не в состоянии обойтись без стоимостных показателей, регулирующих хозяйственную деятельность предприятий, ибо они являлись универсальной формой учета и формирования параметров производства, распределения, обмена и потребления товаров и услуг. Экономика СССР не могла функционировать без денег и превращения основной массы производимых продуктов и услуг в товар. С другой стороны, стоимостные показатели плана и различных систем материального поощрения предприятий и их работников с неизбежностью ориентировали хозяйственников на получение наибольшего дохода в ущерб интересам потребителей. Так, промышленные предприятия, выполняя плановые задания по объему производства, как правило, не обеспечивали выполнения заданий по производству важнейших видов продукции в заданной номенклатуре. Перевыполнение плана по общему объему промышленного производства во многих случаях происходило за счет увеличения внутриотраслевого оборота без роста выпуска конечной продукции для народного хозяйства. Промышленные предприятия самовольно изменяли структуру выпускаемых изделий, прекращая или сокращая производство дешевых изделий и наращивая выпуск дорогостоящих видов продукции. Стоимостные оценочные показатели деятельности предприятий не обеспечивали «состыковки» интересов поставщика и потребителя. Нужды потребителя оказывались подчас невыгодными поставщику, который не мог выполнить план по «валу» в рублях или тоннах, если бы действовал в интересах потребителя. Успех по выполнению плана одного предприятия нередко вступал в противоречие с задачами создания нормальных условий эффективной работы других предприятий. Для выправления такого положения требовалось вмешательство вышестоящих органов управления – партийных, советских, хозяйственных. Аналогичное положение было в строительстве, в сельском хозяйстве, короче, во всех отраслях экономики.
Главное состояло в том, что совокупное воздействие обеих форм экономических отношений на их содержание не обеспечивало прямого выражения и реализации экономических интересов субъектов, а следовательно, и оптимального удовлетворения их потребностей.
Дефицит на рынке товаров и услуг народного потребления, да и средств производства, был с начала и до конца порождением существовавшего в государстве хозяйственного механизма. Несовпадение платежеспособного спроса и плановых заданий было свойственно сфере производства товаров и услуг всех видов. Иначе и быть не могло. Ведь каким бы совершенным ни было бы централизованное административное планирование (даже с применением самых совершенных АСУ), оно не в состоянии было в принципе обеспечить идеальной сбалансированности всех параметров в экономике. Дефицит в экономике СССР, как следствие несбалансированности, был универсальным проявлением противоречия между товарно-денежной формой производства, распределения, обмена продуктов и услуг, с одной стороны, и административными методами централизованного управления экономикой, с другой стороны.
Все предприятия работали в условиях хронического дефицита, и это вызывало сбои в их деятельности, в частности, заставляло администрацию предприятий идти на многочисленные подлоги, осуществлять операции в сфере теневой экономики, составлявшей примерно четверть экономики СССР. Сверхнормативные запасы сырья, материалов и топлива, наличие излишнего оборудования, неокупаемые инвестиции, искажения в статотчетности и т.д. и т.п. негативные явления – все они были формой выражения дефицита.
Идеи А.С.Шушарина замыкаются на неверной трактовке понятия «собственность», сведению реальных экономических взаимосвязей к технологии, в частности к «бюрократической собственности на технологии» (что это за вид собственности?). Он начисто отрицает какой-либо качественный прогресс в технологиях производства и управления. И эту законсервированность технологий он абсолютизирует, лишая себя вообще возможности как-то объяснять имевший место рост производительности труда при социализме. Кроме того, он вслед за А.Зиновьевым и следуя идеям Л.Винера, уподобляет общество или человеческому организму, или даже техническим системам. Отсюда и его абстракции, искаженно отражающие действительность. А.С.Шушарин писал, что «группа» (от цеха до ведомства или министерства) по природе своей ни к чему не может стремиться, не обладает свойством целеполагания. А если так можно выразиться, то ее целью является самосохранение. «Вот это и есть объективная доминирующая «мотивация» линейного производства («цель»)», - утверждал А.С.Шушарин (Цит. изд. т.2. с.535). Он не обнаружил диалектического процесса формирования интегрированного экономического интереса «группы», который формируется на основе взаимодействия и даже противоборства интересов индивидов, составляющих ту или иную «группу». Подытоживая свою мысль о консерватизме «групп», А.С.Шушарин писал: «Качественная неизменность линий производства, продолжающих как «автомат» свою работу (безразлично, что это – рытье земли, выплавка стали, изготовление проектов, писание философских трудов) – фундамент линейного производства, всей его, можно сказать, мощной, но экстраполяционной, линейной динамики, инертной диахроники. В этой форме коллективы из средства раскрытия и самореализации личности, превращены в групповые оковы, но и не вообще (с диссидентским абстрактно-гуманистическим критическим подтекстом), а в отношении связанных, качественных перемен. Образно говоря, группа по самой природе обязывает делать что-то накатанное, т.е. если и «целевое», то неизменное, репродуктивное, повторяющееся. В этом смысле все линейное производство (как мне подсказал А.С.Кривов) напоминает добывающую отрасль. Кстати, весьма сочный образ «индустриализма угля и стали» использует также В.Г.Хорос, хотя логика этой формы, повторюсь, касается и писания научных трактатов. Соответственно всякий «вал», «затратность», экстенсивная или расширительная экспансия и пр. – это и есть проявления линейности, «технологического феода» (Цит. изд. т.2. с.536), а не неизбежных изъянов хозяйственного механизма становящегося во всех аспектах социалистического способа производства.
Кстати, в любом обществе, в каждом его конкретном субъекте непрерывно идет борьба между старым, отживающим, и новым, прогрессивным. Любой системе свойственна определенная инерционность, которая преодолевается динамическими силами. В этой борьбе и состоит диалектика развития. А.С.Шушарин, описывая свою «линейную форму», абсолютизирует одну из сторон, а именно консервативную составляющую диалектического процесса, называя это свойство главной закономерностью. Таким образом, он превратил т.н. «линейную форму» общественного устройства в безжизненное пространство, лишенное какого-либо потенциала развития. Однако совсем отрицать появление нового А.С.Шушарин не в состоянии. И он сформулировал свое признание позитивной роли бюрократии вот таким странным образом: «…если «бюрократические запреты», помимо нормального согласования функций, выражают консервативный момент всей системы, то «бюрократический нажим» иногда может даже выражать, наоборот, позитивный момент постоянной борьбы с основным пороком системы в виде хотя бы административного внедрения новых технологий» (Цит. изд. т.2. с.538), т.е. сама система «не диффундирует», а изменения происходят только в силу неведомо, по каким причинам проявляющихся прогрессивных инициатив бюрократии, которая по своей природе консервативна, как и вся система, которую она обслуживает.
Выявив основное свойство «линейной формы», А.С.Шушарин приступил к определению основного закона этой системы. В связи с этим он заметил, что «основной закон линейного производства, как и закон всякой эндогенной формы, метафорично выражает объективное нарастание асимметрии собственности, т.е. «в чистом виде» всегда форму какого-то иррационального «накопления».
Причем, приближаясь в нашем кратком эскизе уже к своего рода резюмирующим положениям критического описания «идеального типа» линейного производства, стоит еще и еще раз напомнить, что всё и вся в этих положениях ортогонально всему экономическому. Ни в едином слове не пересекается с ним и в логике, и в терминологии. Во всем» (Цит. изд. т.2. с.540).
Сославшись на авторитет К.Маркса и обнаружив, что «…никакой иной созидающей и изменяющей субстанции, кроме труда, нет…» (Цит. изд. т.2. с.541), А.С.Шушарин вдруг обнаружил, что «производство же с тех пор, как оно существует, невозможно без изменений, порождений, новаций, обусловленных, в конечном счете, естественно-техническими сдвигами и скачками процессов самореализации человека, природы, техники, технологий, идей. С началом НТР, на чем нам еще не раз предстоит задерживаться, эти новообразовательные перемены стали нарастать «бурным потоком». «Человеческой формой», источником всех этих перемен является творческий труд, труд всеобщий (Маркс), который в его современном специфическом историческом содержании выступает как дислокальный труд, как труд, неизбежно выходящий за всякую данную технологическую локализацию труда, или как труд производящий (продуктивный), который и бьется из недр производства независимо от воли и сознания людей (хотя, конечно, и посредством этой воли и сознания).
Вообще говоря, производящий (продуктивный) труд был уже и в пещере, но его невозможно как-то однозначно вычленить и тем более определить, кроме как только в определенной исторической форме труда и не в собственном необъятном содержании, а как труда парадоксализующего вполне определенную, а именно высшую (линейную) эндогенную форму» (Цит. изд. т.2. с.541).
Отметив необходимость изменений, А.С.Шушарин приписывает ее процессам «самореализации человека» (что естественно и понятно), но также и природе, технике, технологиям, что труднообъяснимо. Что означает «самореализация» техники или технологии, или самой природы? Вряд ли А.С.Шушарин в состоянии рационально объяснить механизм такой «самореализации» (без участия человека). Но не в этом, в конечном счете, дело, а в том, что он все-таки признает источником всех этих перемен творческий труд. Причем труд, «неизбежно выходящий за всякую данную технологическую локализацию труда». Этот вывод уже никаким образом не совмещается с консерватизмом самой природы «линейной формы», которой он уделил столько внимания. Но что поделаешь – такова уж особенность логики А.С.Шушарина! Чувствуя противоречивость своих выводов, он заявил в свое оправдание, что «производящий труд не конституируется в особых функциях, но именно в общей функциональной форме, как говорится, везде и всюду, где удается, выступает как внефункциональный, эксфункциональный, даже дисфункциональный» (Цит. изд. т.2. с.542). Словом, творческий труд не свойственен законам функций и технологий «линейной формы», он «дисфункционален».
Далее А.С.Шушарин растолковал нам природу сосуществования этих двух противоположных начал – нормального для «линейной формы» массового нетворческого труда, и внефункционального творческого труда. «Вся система, всеми компонентами, «настроена» на репродуктивные процессы (или, резче, по А.Г.Глинчиковой, на массовый нетворческий труд), на регулирование и рост жестко связанных потоков, - сообщил нам А.С.Шушарин, - но из недр производства все интенсивней выбивается что-то аномальное, не вписывающееся, искажающее, так сказать, спокойное течение могучих потоков. Причем «массовый нетворческий труд» – это вовсе не какой-то «плохой» труд. Ерунда это. Он был, есть и будет всегда. Даже на Андромеде. Но в высшей исторической (линейной) форме своей же организации группо-иерархической собственности на технологии он и предстает как стопорящий труд творческий. Никаких явных несправедливостей нет, все вроде бы при деле, но вся система начинает растрескиваться. Все эти образы я привел еще и к тому, что любые известные экономические характеристики совершенно беспомощны для выражения сути критичности (предельности) именно постэкономической линейной системы. Суть предельности постэкономической системы также постэкономична, а ее глубинные причины уже и постплановы, если не сказать, сперва «контрплановы». Но и потому же трудно эксплицируемы. Здесь нет явных, как у капитализма, черт типа отделения труда от его условий, эксплуатации в ее строгом смысле присвоения результатов чужого труда и пр.» (Цит. изд. т.2. с.542).
Прекрасно! Благодаря труду вся система начинает растрескиваться, разрушаться. Появляются в «линейной форме» дефекты, которые разрывают функциональность. «Эти дефекты и суть общественные, объемные формы соисполнения работы в основных функциях, - сообщил нам А.С.Шушарин, - работы вполне весомой, субстанциональной, но которая столь же весомо, материально не сопрягается, не увязывается с другими работами – или уже не нужна, но продолжается, или еще не нужна, но уже есть, или не тем нужна, или не так нужна и т.д. до бесконечности конкретных проявлений. В отличие от товара (напомним, способного «ждать покупателя», в том числе и в виде рабочей силы), функции, будучи процессами, физически «впрок» невозможны, а коль скоро они в чем-то не те, что надо (рассогласованы), то они вносят во все смежные функции диссонанс, т.е. диффузно распространяют дефект производства. Так сказать, стихийно диффундируют не технологии, а дефект производства. Дефект производства «растворен» в линиях всего увязанного производства; в объемах линий он составляет какую-то часть, но не обособляется в определенную «вредную» деятельность. Это «вред» часто приносят как раз самые производственно важные, передовые, продуктивные сдвиги, но в общественно скрытых, не обособленных формах. Поэтому дефекты есть не просто нечто большее, чем коммерческая тайна (в линейной форме превратившаяся в обычную, открытую и общественную экстенсивную экономическую «бухгалтерию», сейчас вновь реанимируемую как тайна), а внутренняя, интенсивная форма иррационализации линий производства» (Цит. изд. т.2. с.542-543).
Чтобы читателям было абсолютно ясно, что собой представляют дефекты, порождаемые творческим трудом, А.С.Шушарин пояснил: «Каковы бы ни были многообразные формы дефекта, он всегда означает или своеобразную «неработу» неиспользования потенциала технологии, или объемную форму, как правило, скрытой тем или иным покрывательством, но общественно бесполезной в данном соисполнении работы, хотя и столь же общественно необходимой» (Цит. изд. т.2. с.545). Итак, работа, с одной стороны, общественно бесполезная, а с другой стороны, общественно необходимая. Замечательно же это общество «линейной формы», в котором бесполезная работа является общественно необходимой! Или, говоря словами самого А.С.Шушарина, «ключевой итоговый негатив линейной формы – многообразные проявления общественно бесполезного труда» (Цит. изд. т.2. с.545). И он рисует нам красочную картину такой нерациональной экономики, которая господствовала при «линейной форме» в СССР: «Примеры повсеместны: изобретения делаются, но пропадают; металл гонится, но во многом складируется; станки выпускаются и приобретаются, но не используются; прокат идет, да не тот; земли мелиорируются, но мелиорированных земель добавляется мало; удобрения производятся, но либо пропадают, либо перенасыщают почву; проекты множатся, но со временем многие уничтожаются; топливо добывается в возрастающих размерах, но и топлива, и химического сырья все больше не хватает и т.д.» (Цит. изд. т.2. с.547). Более яркой карикатуры на экономику СССР нарисовать было бы трудно. И как только в этой стране летали изготовленные на советских заводах самолеты, ездили по дорогам автомобили, стояли, не рушась, дома и сооружения?! Как это люди умудрялись выживать, поедая недоброкачественную пищу, ходить в обуви, которая тут же разваливалась?! Все это остается загадкой. Ведь, как писал А.С.Шушарин, «…дефект производства обусловлен всей системой собственности на технологии, а потому и проявляется лишь «в пределах отдельных организаций», сам являясь объективной характеристикой всей линейной формы общественного производства. Причем не столько «организаций», сколько самого труда и, главное, его динамики и взаимосвязей» (Цит. изд. т.2. с.548). Отдельные, частные дефекты накапливаются и превращаются в макродефекты, распространяясь «…уже во всей технологической структуре производства и занятости» (Цит. изд. т.2. с.549). «В итоге объем линии, вместо свойственного «простому функциональному производству» соотношения (P = Q + Y), дополняется нарастающим дефектом линии:
P = Q + Y + D  (2)
Этот дефект и оказывается общественной («асоциальной»), объемной формой иррационализации всего линейного производства. Приведенная символическая эвристика (2) показывает, что во всей структуре технологической занятости (проявляемой в численностях ли, в «бюджетах времени» в технологическом пространстве) к нормальной динамике равновесия добавляется не столько скрытная незанятость, сколько и прежде всего растущая бесполезная «занятость» во всех ее многообразнейших формах, собственно и составляющих основную «тайну» линейного производства. Соответственно любой основной дефект «автоматически» порождает дополнительный дефект в объеме управления (неэффективность в работе абсурдно отражается и в бумаге), наконец, само управление тоже может иметь собственный дефект, порождаемый производящим (новаторским) управленческим трудом. В результате в целом и возникает, нарастая, «размытость прав и ответственности», всех раздражающая «перенаселенность» управления, в действительности лишь отражающая «перенаселенность» в самом теле производства, хотя и действительно склонная к «саморазмножению». Но ведь и это тоже «тайна» дефекта!» (Цит. изд. т.2. с.553).
И вот после тщательного анализа природы дефектов и их диффузии в системе «линейной Формы» А.С.Шушарин открыл, что «…основной закон линейного производства состоит в неуклонном росте дефекта линий производства, или технологической анархии (Р. Косолапов, И. Хлебников), но только (и в этом суть!) именно в этой ее совершенно определенной исторической форме репродуктивного молоха логики плановой формы «индустриализма угля и стали» (Цит. изд. т.2. с.554-555).
Итак, плановая экономика, построенная в СССР, по мнению А.С.Шушарина, страдала неизлечимой болезнью – ростом технологической анархии, задыхаясь в тисках макродефектов. Сформулировав основной закон «градации», А.С.Шушарину стало как-то не по себе от открывшейся ему зияющей пропасти, и он решил немного смягчить свои выводы. Он писал: «В отличие от закона прибавочной стоимости рост дефекта вообще не выражается в телеологической форме (рост дефекта явно неловко назвать «целью производства», хотя, строго говоря, это действительно так). Отсюда и появилась весьма образно цепкая, но в то же время и определенно мало что говорящая характеристика – «застой». В этом образе разве что верно схвачено нечто антидинамичное, антиновационное. В отличие от прибыли к дефекту и застою нигде и никто не стремится, но, продолжая «гнуть свою линию» производства, все в той же мере плодят дефект и углубляют застой. Отсюда же и «мистическая» непостижимость формы<…>основной закон нельзя, конечно, понимать механистически, ибо это всегда «приблизительная всеобщность». Здоровые силы общества во всех сферах и управленческих «этажах» трудящихся прилагают постоянные усилия к устранению дефектов. Где-то это, возможно, и удается. Но, как говорится, закон есть закон» (Цит. изд. т.2. с.555).
Наряду с законом роста дефекта линий производства А.С Шушарин обнаружил еще и то, что «линейному равновесию тоже свойственны специфические внутрисистемные кризисы и соответствующие пересинхронизации производства» (Цит. изд. т.2. с.556). Выражались эти кризисы «…в периодичности планов, а по производственной сути – во всевозможных апериодических кампаниях (в режиме «пульсара» – А.Фонотов), типа «строек века», «совершенствования управления», «целины», «Нечерноземья», «химизации», БАМа, «пятилетки качества», даже «кукурузизации» и т.д. Более цепкая сила образов перемен в линейной форме производства как «новостроек», «строек века» и пр. дополнительно и ярко отражает то, что в условиях собственности на технологии все старые структуры к переменам не склонны» (Цит. изд. т.2. с.556). А.С.Шушарин не объяснил нам, что он понимал под периодичностью планов, то ли составление ежегодных или пятилетних планов, или сетевых графиков строительства объектов. Но то, что они были тесно связаны с различными программами и крупными проектами, – эту мысль он выразил однозначно, как и то, что внедрение новых идей означало не что иное, как консерватизм и застой, невосприимчивость к новообразованиям. Здесь мы снова сталкиваемся с явлением нетрадиционной логики, навеянной идеей групповой собственности на технологии, безостановочно порождающей дефекты.
На стр. 559 мы узнаем, что «рассмотрев «основной закон» («закон бытия»), можно сделать шаг к закону конца формы. Однако хотя бы бегло задержимся еще на полной форме градации» Это заключительное предложение параграфа под названием «Внутрисистемные «кризисы»; темпоритмы» существенно пополнило наши знания об «основном законе» «градации». Оказалось, что это не обычный закон, а «закон бытия», сущность которого, надо понимать, состоит в постоянном росте дефекта линий производства. Этот открытый А.С.Шушариным закон бытия, несомненно, неумолимо ведет человечество к концу света, к Апокалипсису, а всю Вселенную – к неизбежной смерти, ибо макродефекты в системе накапливаются лавинообразно.
Однако впереди нас ожидает еще один закон, а именно «закон конца формы», с которым мы и начнем сейчас знакомиться. А.С.Шушарин предупреждает нас, что подступиться к нему будет не так просто, ибо «вообще говоря, поднимаемые здесь в нашем эскизе вопросы имеют чрезвычайную теоретическую сложность, требуют, безусловно, обширных специальных, эмпирических и затем уже понятийно обновленных, скоординированных исследований. Но в «интересах» эскизной целостности их нельзя обойти, хотя бы мазками. Это, собственно, и есть загадочные явления экзотеризации «общего равновесия», материального полилога или полилогизации базовых форм (уже многомерной «суеты сует»), объективного появления внешних и «превращенных» форм, природа которых обусловлена цельностью «производства и воспроизводства действительной жизни», его несводимостью только к господствующим, доминирующим отношениям» (Цит. изд. т.2. с.559).
Что же нас ожидает в этой стране «многомерной «суеты сует»? В параграфе под названием «Контуры снятых деформаций» мы узнаем, что «…если господствует закон положения функций («невинное» функциональное или плановое равновесие), но во всеподавляющей линейной форме, то происходит искажение товарного равновесия (экономических отношений), территориального или натурального, гражданского (демографического) и самого глубокого органического (социально-биологического, культурно-родового) равновесия, т.е. имеют место их материальные деформации» (Цит. изд. т.2. с.560). Если иметь в виду, что все феномены, перечисленные А.С.Шушариным в вышеприведенном предложении, относятся к предыдущим «градациям» (первобытнообщинной, рабовладельческой, феодальной и капиталистической), то нет ничего удивительного в том, что перед концом света в социалистической «градации» совершается акт их «материальной деформации». Особенно отрицательное воздействие всеподавляющая линейная форма оказывала на культурно-родовые отношения первобытного общества, в частности, в районах Крайнего Севера Сибири, а также на феодальные отношения в республиках Средней Азии. А.С.Шушарин писал: «…в линейной форме все происходит как функциональное, ведомственно-учрежденческое, технологическое, отраслевое, опланированное, линейное, статусное, причем в самих материальных структурах и процессах». Словом, целых 7 видов воздействий, вызывающих деформации в предшествующих «градациях», особенно серьезное воздействие оказывает опланированное. И как сообщил нам А.С.Шушарин, «…в бывшем СССР имела место не только многонациональность, но и очень высокая (хозяйственная, особо регионально), далеко не только технологическая, производственная неоднородность («многоукладность»). А в таковых случаях непосредственная связь разновысоких структур является всегда потенциально криминогенной, т.е. требует весьма неклассических (с экономической точки зрения) форм производственной, как следствие, и политической, власти» (Цит. изд. т.2. с.561). Эта фраза многое объясняет нам в истории СССР, в частности, явления, связанные с необратимыми последствиями индустриализации отсталых регионов страны, обучения местных аборигенов грамоте, создания в отсталых регионах системы культурно-образовательных учреждений, готовивших местные кадры для предприятий и учреждений линейной формы.
Но самое интересное мы узнаем, когда А.С.Шушарин начинает рассматривать, как «всеподавляющая линейная форма» снимала экономические отношения, присущие капиталистической «градации». Раскритиковав К.Маркса и обвинив его в том, что тот в свое время применил неудачную абстракцию, рассуждая о пропорциональности производства и потребления, А.С.Шушарин безапелляционно заявил, что в линейной форме деньги перестали быть деньгами, а экономические отношения вообще «сняты». Вот его рассуждения на этот счет: «В отличие от универсальных и мономерных денег (движущихся на «общем рынке») деньги в линейной форме со всей неизбежностью во многом утрачивают свою универсальность, становятся, как и сами производственные связи, адресными, а следовательно, и локально-значащими, и в той же мере уже не совсем деньгами…система налогов не имеет почти никакого отношения к их классическому рыночному содержанию, вплоть до – с рыночной точки зрения совершенно аномальной – производственной индивидуализации («свободные остатки»). В частности, «налог с оборота» – это совершенно не «налог», а денежная форма выравнивания статусов коллективов» (Цит. изд. т.2. с.562-563). А.С.Шушарин, упрощая до примитивизма суть экономической системы в СССР, самоуверенно заявлял, что «в «реальном» производстве парадом командует не обмен, а соисполнение, а в знаковой сфере – не деньги, а статусы» (Цит. изд. т.2. с.564). Особенно это проявилось в 1991 году, когда «денежный навес» опустошил в стране все прилавки, появилось абсолютное доказательство того, что в СССР деньги перестали быть деньгами, а индивиды-статусы (агенты) вынуждены были бежать на черный рынок к спекулянтам, чтобы приобрести необходимое для проживания. Однако, спохватившись, что он, видимо, перегнул палку, А.С.Шушарин начал свои выводы корректировать (цитирую): «Деньги, безусловно, выступают в более-менее классическом варианте в сфере потребления, жизнеобеспечения населения, т.е. на потребительском рынке, всегда относительно безадресном, с произвольным выбором. Если, повторюсь, есть хотя бы два сорта хлеба, уже есть и рынок. Именно в этой рыночной сфере обращения наличности (денег как «обратимых нарядов») инварианты Маркса или Фишера (если отвлечься от капитализационной формы формулы денежного равновесия у Фишера) сохраняются, находя самое общее выражение в бюджетном балансировании, кассовом плане. Но цены все равно и здесь имеют в основном уже не стоимостную (скажем мягче, уже не совсем рыночную) природу. Конечно, например, колхозный рынок, помимо прочего, выступает в качестве постоянного и своеобразного «барометра» неизбежных отклонений объемных структур от стоимостных в некоторой части продовольственной потребительской сферы. Но в основном такие отклонения от стоимостных структур проявляются в изменениях степени дефицитов и длины очередей. Экономические закономерности сняты, но отнюдь никем не могли быть «отменены». Поэтому при резких отклонениях цен от стоимостей возникают возможности махинаций, спекуляций, вылезает теневое производство – тогда у «границ терпения» (Я.Корнаи) происходят компенсирующие изменения в производстве. Хорошо также известны дотации и преференции, можно сказать, чисто социалистической (хотя и материально пока малопонятной) природы (дешевое продовольствие, жилье, транспорт и т.д., иногда и с «перегибами»), нестоимостный шлейф от которых тем не менее тянется во все без исключения ценовые структуры. В сравнении, например, с «развитыми» капстранами плата за жилье могла быть почти символической, а это неизбежно связано со всеми зарплатами и ценами» (Цит. изд. т.2. с.565). В общем, хотя, как считал А.С.Шушарин, экономические закономерности были сняты, однако ему все-таки пришлось писать и о колхозном рынке, и о дотациях, и о преференциях, и о ценах, и о всевозможных махинациях, спекуляциях, теневом производстве и т.п. Словом, товарное производство и деньги, которые он выставил за дверь, все-таки вновь и вновь залезали в его социалистическую «градацию» через окно. И А.С.Шушарин под натиском фактов, вынужден был признать, что в «линейной форме» «…экономические структуры не исчезли, но уже сняты, подчинены статусным…» (Цит. изд. т.2. с.566). Он писал, что «…как ни странно, смысл линейной деформации экономических отношений приближенно выражен прекрасно известной из ортодоксальных (экзотерических) «политэкономий» метафорой хозрасчет» (Цит. изд. т.2. с.566). Ничего себе «метафора», которая была основой экономической деятельности всех предприятий! И далее следует фантастическое умозаключение: «…доминирующей основой этого расчета является уже не сфера антропонимики, трудонимики, топонимики, товаронимики (цены, деньги и пр.), хотя все они и не исчезли, а уже сфера технонимики (совершенно нелепо именуемой «натуральностью»)» (Цит. изд. т.2. с.567). Социалистический хозрасчет, оказывается, представляет собой синтез всех видов хозрасчета, которые существовали еще в первобытнообщинном строе, рабовладельческом обществе, при феодализме и капитализме одновременно. Вот это широта мышления, не то, что у твердолобых экономистов-догматиков!
Подводя итог, А.С.Шушарин с гордостью писал: «Итак, если мне удалось намекнуть читателю, что экономические отношения (т.е. общественные формы связей в виде обмена, денег, цен, товара, рабочей силы, «прибыли» и т.д.) в линейной форме не плохие, не хорошие, а просто «сняты», по Гегелю, или «включены», по Т.Парсонсу, в более высокую систему, то я вполне удовлетворен. Впрочем, во всем этом, повторюсь, экономисты могли бы прекрасно разобраться, если бы отказались (!) от примата экономического видения реальности. Но это-то для них почти немыслимо» (Цит. изд. т.2. с.573). В отношении этого заявления А.С.Шушарина можно сказать лишь одно, что «снятие» по Гегелю совершенно не равнозначно «включению» по Т.Парсонсу. А что касается его нравоучений в адрес экономической науки, то они, повторяю, весьма примитивны с точки зрения философии исторического материализма.
Последующие параграфы А.С.Шушариным посвящены описанию самых различных деформаций, которые органически присущи «линейной форме». И хотя «…в обществе прилагались огромные усилия по улучшению положения дел в технологических, экономических, территориальных, демографических и культурно-родовых срезах жизни», как заметил А.С.Шушарин, однако «…все эти усилия тем не менее не могут серьезно исправить положение дел, ибо вся суть в отживших линейных производственных отношениях, в собственности на ячеистые процессы производства, на технологии»» (Цит. изд. т.2. с.591). Короче, горбатого может исправить только могила. Но если все так деформировано и дефектно в социалистической «градации», то разве она могла стать очередным прорывом в восходящем, поступательном движении человечества? И А.С.Шушарин дает четкий и недвусмысленный ответ на этот вопрос. Суть его проста: необходимо уничтожение самой «линейной формы». Вот что он писал на этот счет: «Как нельзя уничтожить рабовладельческие войны, не уничтожив самого рабовладения, как нельзя уничтожить феодальную «чересполосицу», замкнутость и т.д., не уничтожив феодализма; как нельзя уничтожить безработицу, погоню за наживой и т.д., не уничтожив капитализма; точно так же нельзя уничтожить линейные деформации, не уничтожив (снятием плановой формы обобществлением технологий) самoй линейной формы. В некотором роде дефект производства распространился в бесконечно разнообразных формах на все стороны жизни, что, впрочем, вполне «нормально», классично в отношении критического, но еще квазистабильного состояния любой отжившей исторической формы производства» (Цит. изд. т.2. с.593).
Завершает А.С.Шушарин одиннадцатую главу, посвященную социалистической «градации», рассуждениями о законе конца линейной формы, о котором уже выше шла речь, и, естественно, попыткой ответить на вопрос о том, как преодолеть отжившую линейную форму, или, как он выразился, споткнувшийся на НТР социализм.
Откровенно говоря, трудно понять, что он имеет в виду, говоря о неизбежном преодолении социализма. Возможно, что А.С.Шушарин и сам не понимает, что и каким образом должно произойти. Он писал: «…вопрос стоит не о ликвидации функциональных структур (статусных форм, планомерности, отраслевой, ведомственной, учрежденческой и т.д. организации, как в свое время пытались ликвидировать деньги, товар), а о сбросе их линейной формы, незримого всевластия «технологического феода», т.е. о восходящем снятии планомерности. Именно эта линейная форма исторически очень быстро все положительные свойства технологизированного, функционального производства превратила в противоположность его иррационализации, роста дефекта. В линейной экспансии на жизнь всевластие доминирующего механизма планомерности, порожденной собственностью на технологии, оказалось стеной на пути качественных перемен производства, а в итоге – развития личности. Энергию которых, так сказать, пока и прорвало в обратную сторону. Но есть здесь решающая историческая тонкость» (Цит. изд. т.2. с.605). С одной стороны, он утверждал, что речь идет не о ликвидации планомерности, а, с другой стороны, наоборот, писал о «восходящем снятии планомерности», понимая под этим всевластие «технологического феода», т.е. групповой собственности на технологии. Противоречие состоит не в том, что он сохраняет нечто, одновременно его ликвидируя, а в том, что не ясно, как это нечто, т.е. планирование, связано с групповой собственностью на технологии. Еще более противоречивым является его рассуждение о несовместимости творческого труда, НТР с планированием, которое, то ли должно исчезнуть, то ли должно сохраниться. Посудите сами (цитирую): «…производящий труд (вносящий дефект) был во все времена. Но именно с НТР он делает производство качественно динамичным, предметно (в том числе номенклатурно) многообразующим, постоянно технологически усложняющимся и изменяющимся, т.е. производящий труд из «возмущающего» фактора превращается в постоянно действующую, массивную «часть» производства, по отношению к которому планомерность, как господствующая форма движения, и становится абсолютно беспомощной, точнее, запрещающей сами перемены, антиновационной» (Цит. изд. т.2. с.607).
Предстоящее преодоление «линейной формы», то бишь социализма, по мнению А.С.Шушарина, обусловлено процессом обобществления технологий, преодоления группо-иерархической собственности на них, порожденной их узурпацией «технологическим феодом». «Дислокальность, эксфункциональность производящего труда (формально схожая с экстерриториальностью товарности, откуда у развитого капитализма в данный период и обнаруживаются высокие адаптационные возможности; помимо экзогенных причин преимуществ «дьявольского насоса») и означает объективный процесс обобществления технологий, их изъятие из ограниченной, группо-иерархической собственности, - писал А.С.Шушарин, - Основное (чисто эндогенно) противоречие сейчас и состоит в резко, форсированно обострившейся противоположности между все более общественным характером взаимосвязных и изменяющихся технологий и инертной, ограниченной (необщественной), группо-иерархической собственностью на них, их узурпацией, «технологическим феодом». Вот это уже и есть не «нормальная», а критическая асимметрия. Позитивно же это суть процесс пока, условно скажем, ответственной интенсификации, онаучивания, сциентизации, но и, в широком смысле Э.Маркаряна, – социорегуляции (а еще несколько шире, за эндогенными рамками – гуманизации) производства, постановка его под более высокий, чем господствующая (технократическая, технологическая, «инженерная») планомерность, новый «контроль всеобщего интеллекта», снимающий планомерность («уход в основания») новым постплановым механизмом движения технологий, саморегулирования производства и объективной оценки труда» (Цит. изд. т.2. с.607-608).
А.С.Шушарин не отрицает, что социализм, отождествляемый им с придуманной им т.н. «линейной формой», был на ступень выше капитализма. И где-то до 1970-х годов социализм подтверждал свое превосходство, как по темпам роста экономики, так и в области решения социальных проблем. И вот вдруг он «споткнулся», оказавшись неспособным воспринять НТР. И во всем было виновато планирование, которое было фактором нарастающих дефектов, охватывая все сферы экономики и общественной жизни, особенно науку.
Столь примитивный взгляд на историю СССР и ход развития социализма характерен не только для него. А.С.Шушарин просто озвучивает в своей своеобразной семантической форме тезис, широко пропагандируемый западными либералами и «демократами» в России, выдавая его чуть ли не за свое открытие. Он писал: «Вообще, с НТР «материя» и преподнесла парадоксальнейший пакет сюрпризов (впрочем, может быть, в этом есть очень глубокий смысл самого развития «социальной материи» в наименее ожидаемом направлении с точки зрения познания; «закон конгениальности», полипричинности). Безусловно типологически более высокая (послетоварная, пострыночная) линейная форма репродуктивно, экстенсивно эффективная, при исключительно неблагоприятных культурных, исторических, международных и пр. объективных стартовых и последующих условиях, тем не менее еще в 50–60-е гг. по всем основным статьям в мировой гонке уверенно шла «на обгон» (в конкретике этому вопросу будет посвящен целый раздел). Но не зависимый ни от каких форм производства (капитализма, социализма), обусловленный началом НТР сдвиг к продуктивному производству буквально в течение нескольких лет все перевернул «наизнанку» (Цит. изд. т.2. с.608).
Он прибегает, повторяюсь к карикатурному описанию ситуации в экономике СССР, когда писал, что «…каждый коллектив трудится и живет за счет всех, но все мешают каждому, а каждый всем в переменах, что и ведет к расползающемуся дефекту, к молоху нарастающей технологической анархии, ее «накоплению» во всей структуре производства» (Цит. изд. т.2. с.609). При этом не могу не отметить винегретоподобного стиля его формулировок. Чего, к примеру, стоит нижеприводимый набор словесных пируэтов: «Революционный прорыв от нормативного и учрежденческого, экстенсивного «технорасчета» к конкретному (т.е. везде и всюду уникальному) и более глубокому и широкому посттехническому, посттехнологическому научному (в том числе и социальному в самом широком смысле, «социорегулятивному») анализу, как информационной основе деятельности и ее перемен. Причем к анализу прежде всего и уже не просто вещей, техники (это уже пройденное), а именно технологий (процессов, работы, деятельности, мыследеятельности и взаимодеятельности, взаимоувязанного дела и самих делающих дело). Это и суть сброс покровов с тайн производства (всех форм покрывательства)» (Цит. изд. т.2. с.619).
Ну, хорошо, допустим, что социализм рухнул, оказавшись не в состоянии переварить НТР, хотя истинные причины (как внутренние, так и внешние были совсем иными). Так что же должно придти ему на смену, если капитализм, согласно полилогии уже отживающая форма?
Ответ А.С.Шушарина на этот вопрос заключался в следующем выводе: «…тогда и возникнет не стихийная диффузия технологий (как при капитализме, причем, как мы увидим, в конкретике в весьма многообразных же, но неизменно капиталистических же формах не только «промышленного шпионажа», но и частных нерыночных процедур передачи, консалтинга, мониторинга, аудита и пр.), а уже новая общественная форма, их регулируемое интенсивное движение. Это будет уже не «модификация технических отношений» (хорошо замечает С. Черняховский), а как раз преодоление их научными, социоаналитическими и социорегулятивными (Э. Маркарян) отношениями, связанными со знанием и познанием, не имеющими технических и организационных границ, которые всегда, опять точно замечает тот же С. Черняховский, «корпоративно-техничны». Вот все это и есть информационный «базис» перемен в обобществлении технологий, что уже надстроит над собой и некоторые, пока совершенно непредсказуемые, не только постплановые, но и, условно говоря, «постполитические» или «внеполитические», интеллектуальные институты. Вообще сменит «тоталитарную демократию» на, скажем, «творческую демократию» во всех слоях и сферах бытия. Ведь и вторая сигнальная система базируется на нервных окончаниях в теле всего организма (т.е. не является только «надстройкой»), но уже способна к отрыву от «тела», к саморефлексии. Так что, образно говоря, в итоге известные «четыре власти» дополнятся еще некоей научной, вероятно даже, как и властно более высокой.
«Невероятное» обобществление технологий самими «трудящимися нового типа» (к этому субъектному анализу мы вернемся много ниже) и будет означать общественный, революционный процесс создания научного механизма производства, информационно означающего организацию постоянного общественного, вертикального и, главное, диспозитивного, внефункционального и эксфункционального, межотраслевого, межпредприятийного и межпрофессионального (если угодно – комплексного, междисциплинарного) изучения «интенсивных» величин технологий. (Именно в этом смысле вопрос об информации – это и есть вопрос об уровне разумности, целесообразности, концентрированности траты социальной энергии – Ю.Каныгин, В.Панченко) Но в основе своей это совсем не управленческая задача (как нечто лишь институциональное, производное, оформляющее), а диспозитивная задача самих «трудящихся нового типа» по взаимному «вмешательству» в технологии и их цепи. Потому же и у П.Барчеллоне совершенно верно знание непосредственно связывается именно с технологиями (в его анализе капитализма). Такое изменение и будет означать шаг освобождения человека, не коллектива, предприятия, отрасли, учреждения и т.д., а именно человека, трудящихся, от замкнутости «технологического феода» (а это его же снятие) в выборе деятельности, обучения и перемен труда, в участии в управлении посредством своего рода второй сигнальной системы. Здесь можно продолжить хорошую мысль К.Эрроу: жесткость организаций, их связей и динамичных перемен возрастет, но индивиды будут более свободно перемещаться из одной структуры в другую. Технологические императивы (в простейшем виде технологической дисциплины) нигде и никогда не исчезнут, но именно для человека они перестанут быть неподвластной, отчуждающей силой. Жесткость связей и жесткость их же перемен неумолимо диктуются ростом мощи, плотности и многообразий связанности «социальной материи», но со «второй сигнальной системой» всепронизывающего анализа производство и человек освобождаются от учрежденческих и пр. границ собственности на технологии. Ведь вторая сигнальная система, как известно, вовсе не является надстройкой нервной системы, а является пронизывающим всю ее качественно другим, причем общественным в индивидуальном, способом функционирования, снизу доверху. К тому ж предстоит сменить не только «стихию рынка», но и уже более высокую «стихию плана». Хотя пока повернуло в обратную сторону» (Цит. изд. т.2. с.620-621).
Предсказание А.С.Шушарина о появлении пятой «некоей научной и более высокой власти», какой-то супервласти наряду с имеющимися четырьмя видами власти, которая подобно второй сигнальной системе в организме создаст «не только постплановые, но и, условно говоря, «постполитические» или «внеполитические», интеллектуальные институты», которые будут основаны на научных, социоаналитических и социорегулятивных отношениях, связанных со знанием и познанием, не имеющими технических и организационных границ, на мой взгляд, весьма неопределенно и маловразумительно, даже противоречиво. Что эта за власть, которая не имеет организационных границ? И что эта за власть, которая является не политической, а «постполитической»? И каким образом именно она будет регулировать «диффузию» технологий в рамках неких «корпоративно-техничных» структур, остается непонятным. И что может вообще означать диспозитивное, внефункциональное и эксфункциональное, межотраслевое, межпредприятийное и межпрофессиональное (если угодно – комплексное, междисциплинарное) изучение «интенсивных» величин технологий? Почему именно изучение, а не использование, применение технологий? И что означает «невероятное» обобществление технологий «трудящимися нового типа»? И что означает «стихия» плана и вообще «постплановая» экономика, в которой будет осуществляться жесткая система связей? Короче, вопросов больше, чем возможных догадок по поводу сути новаций, предлагаемых А.С.Шушариным. И когда он писал, что «некая новая «соционаучная структура» преодолеет дефект производства «технофеода» (Цит. изд. т.2. с. 621), то содержание этой новой структуры остается нераскрытым. И утверждение А.С.Шушарина о том, что в новом обществе «план», статусы, функциональность и пр. никуда не исчезнут, противоречит ранее им сказанному.
Ясно только, что в новом обществе с «помощью новой социальной науки», появятся «трудящиеся нового типа» (надо понимать интеллигенция, обладающая научно-идеологическим профессионализмом) (Цит. изд. т.2. с. 622). И второе важное условие – это то, что общество должно стать «научным» «…опирающимся на новое знание…», которое уже не философия, а именно наука, выдвинувшая «…новое социальное знание об обществе, сложившемся во всей своей материальной конструкции еще как донаучное, с гибельным эволюционным трендом и со спасительным революционным. А это может быть только удачная не «вечная», а конкретно-историческая – научная теория современного переломного мира. Только и только так может начаться изменение когнитивности (а именно в существующей когнитивности и скрыт главный стопор дальнейшего развития) сперва профессионально-научной (во всем тягомотном объеме), а в конечном счете когнитивности всего человечества. Никакой иной возможности начала научной же реализации «конструктивной тенденции» не существует» (Цит. изд. т.2. с. 622-624).
Надо полагать, что с этой грандиозной задачей должна справиться полилогия А.С.Шушарина.
Если анализ содержания первого тома я завершил подведением итогов, как положительных, так и отрицательных, то увенчать данный раздел, посвященный второму тому, я могу только очень короткой фразой: в нем ничего от науки нет.

3. О сложной логике истории
«…связывать с заметным теоретико-- -социологическим успехом весь этот хотя бы только понятийный ералаш рука не поднимается».
А.С.Шушарин «Всезнайство суть дилетантство».
Народная мудрость
Свою 13-ю главу, озаглавленную «К новому типу научной рациональности в основаниях», А.С.Шушарин начинает следующим заявлением: «Мы продолжаем эскизное движение по белому полю «неведения» постмарксистской теоретической социологии, покрытому, однако, циклопической толщей хаоса хорошо известного» (Цит. изд. т.3. с.6).
Поход в белом безмолвии социологического хаоса А.С.Шушарин начинает с вопроса – где же находится человечество? Искать ответ на поставленный вопрос он начинает издалека, с самых что ни на есть первобытных времен. Этим маршрутом мы во втором томе уже прошлись, узнав поистине диковинные вещи про все пять «градаций». Вкратце «причесанная» логика развития человечества до сего времени, по А.С.Шушарину, такова: при рабовладении, пришедшем на смену первобытному обществу, обнаружилось, что все в обществе просто люди (включая рабов), в феодальном обществе люди учились жить в соседстве друг с другом, при капитализме они учились торговать, обмениваться вещами, а при социализме – выполнять с другими людьми согласованную работу. Если Вы не верите столь примитивной трактовке Истории, то можете обо всем этом сами прочитать на стр. 8-9 третьего тома.
Поводырем человечества был, оказывается, взаимный страх, а не развивающиеся потребности и интересы людей. А, в общем, современное человечество подобно ребенку: «Завоеванный в ступенях эндогенного (т.е. только передового, высшего) восхождения общественный разум сaмого наисовременного общества сопоставим с мышлением ребенка, уже умеющего общаться («рабство»), соседствовать (минимально помогать по дому, «феодализм»), обмениваться игрушками («капитализм»), и едва научившегося играть с другими детьми в коллективные игры («план»). И это, повторю, на уровне цепи только самых наивысших успехов» (Цит. изд. т.3. с.10). Все-таки не перестаешь поражаться глубине проникновения полилогии в тайны общественного развития! До чего просто и доступно можно объяснить все противоречия и парадоксы современности. Оказывается, «…общественного разума, даже самого грубого и простого, реально еще вообще не существует. Как бы мы его пока коряво не толковали» (Цит. изд. т.3. с.10).
На выше поставленный вопрос - где же находится неразумное человечество? - мы вскоре получили от А.С.Шушарина следующий ответ: оказывается, оно «…находится еще в состоянии «зоологической» досоциализированной форме жизни. В образах классической метафорики следует со всей бескомпромиссной определенностью исходить из того, что пока неведомый и «комплексный базис» социума в своих самых глубоких основах (мироосновах) еще «зоологичен», досоциален» (Цит. изд. т.3. с.10). Согласно А.С.Шушарину, получается, что за сотни тысяч лет своего существования люди (если их так позволено называть) так и не смогли выбраться из своих зоологических яселек, обрести хоть какой-то, самый элементарный общественный разум (конечно же, за исключением самого автора).
Заявив, что мы еще находимся на досоциальной зоологической стадии, А.С.Шушарин вдруг неожиданно и вопреки всему сказанному им выше, задается вопросом - а есть ли у истории логика? Спрашивается - чьей истории? Ведь только что он заявил «со всей бескомпромиссной определенностью», что мы еще находимся в животном состоянии, и вдруг на сцене появляется такой феномен, как история человечества. Однако не будем возражать и лучше последуем вслед за нашим предводителем, который, рассматривая очередной вопрос, успел дать не только сугубо критическую оценку математике, физике, биологии, социологии с точки зрения их подходов к логике истории, но и кратко сформулировать свое глубочайшее видение проблемы: «…переломная современность это и есть «смысл» и суть всей предшествующей истории, а равно и ее логики» (Цит. изд. т.3. с.31). Короче, в яйце («современность») потенциально скрыта вся курица («история человечества»), поэтому нам и предстоит основательно изучить это яйцо. Однако, поскольку расшифровке преподанной нам формулы А.С.Шушарин посвятил целый раздел с тремя главами, то и мы не будем спешить с выводами.
И правильно сделали, что не спешили, ибо нас за очередным поворотом мчащейся на всех парах полилогии поджидали удивительнейшие метаморфозы. Разругав в предыдущем, да и в этом томе «формационную» теорию, А.С.Шушарин все-таки не смог уйти от «пятичленки», придав своим «градациям» новое содержание. Отвергнув исторический материализм, А.С.Шушарин в очередной раз делает разворот на 360 градусов и возвращается к терминам, применяемым этой философией. Он, во-первых, признал понятие «производительные силы», правда, в своем семантическом обрамлении. Читаем: «Итак, в предварительном означении ничто не мешает считать, что производительные силы образуют объективное, неисчерпаемое и безграничное в потенции своего развития содержание «производства и воспроизводства действительной жизни». Это и есть бездонные естественно-технические структуры и процессы социальной формы движения материи, т.е. сущность как бесформенное тождество. В таком исходном понимании отбрасываются любые «редукционистские» трактовки производительных (плодотворных) сил: не человек или «природа человека» (что было бы антропологизмом), не техника, технологии, энергии и т.д. (что было бы физикализмом, технократизмом), не внешняя природа (что было бы натурализмом), и не любая механическая сумма, а именно открытая, но всегда исторически определенная, совокупность естественно-технических структур и процессов образует производительные силы, или операционально-энергетический потенциал социума, по А.П.Назаретяну» (Цит. изд. т.3. с.34). По А.П.Назаретяну так по А.П.Назаретяну, а не по К.Марксу, но, тем не менее «производительные силы». Правда, они преподнесены нам в форме некоей «сущности как бесформенного тождества», но пусть эта бесформенность остается на совести не то А.С.Шушарина, не то А.П.Назаретяна. Важно, что они признаны в качестве основы процесса общественного воспроизводства.
Однако чем дальше в лес – тем больше дров! На сцене появляются знакомые нам по историческому материализму такие понятия, как «производственные отношения» и «надстройка», которая так не названа, но совершенно отчетливо по смыслу просматривается. А.С.Шушарин писал: «Этой объективной, общественной формой производительных сил являются производственные отношения, т.е. отношения уже только между людьми в связи с элементами производительных сил, выступающих тоже уже в общественных формах неконечной совокупности, в частности (и здесь только в ранее нами «пройденном» смысле), базовых объектов обстоятельств производства как материальных ценностей (общая жизнь, работник, «пространство производства», средства производства, технологии...). Наконец, всеобщей волевой, сознательной формой производства является пышная субъективная реальность, хозяйственные (политические и пр.) отношения» (Цит. изд. т.3. с.34-35).
Конечно, это далеко не марксистская формулировка данных понятий. В «производственные отношения» А.С.Шушарин включил свои термины из «градаций», а в «надстройку» спокойно включил хозяйственные отношения. Да и сам он далее сообщил, что «на первый взгляд мы здесь полностью остаемся на классических позициях. Но это не совсем так. В тех же (сознательно нами сохраняемых) выражениях общих метафор мы, пока незаметно, сделали радикальный шаг от имманентной в классике, можно сказать, отдельной целостности их подразумеваемого толкования, к логически более слабой, но и несоразмерно более широкой и мощной совокупности их подразумеваемого толкования» (Цит. изд. т.3. с.35). Откровеннее не скажешь!
Теперь нам остается узнать, что он имел в виду под словами «логически более слабой, но и несоразмерно более широкой и мощной совокупности их подразумеваемого толкования», в чем же заключался радикальный шаг в сторону от классики.
Радикальный пересмотр содержания марксистских понятий А.С.Шушариным был им начат с понятия «производительные силы». Он писал, что намерен отныне рассматривать «производительные силы уже не некоего общества, а всего человечества», которые отныне намерен называть ноосферой. (Цит. изд. т.3. с.37). Правда, здесь сразу же следует заметить, что А.С.Шушарин неоднократно до этого и впоследствии подчеркивал, что в реальности человечества как такового еще не существует, что в принципе совершенно верно. Но в данном случае он все-таки решил воспользоваться этим термином.
Итак, в нашей повестке дня - «производительные силы несуществующего человечества». Как я и предполагал, А.С.Шушарин должен был внести свою лепту в «полилогическую модернизацию» понятий «производительные силы» и «ноосфера». Повторяю, в марксистской политической экономии в состав производительных сил принято включать: 1) рабочую силу, 2) землю и полезные ископаемые, 3) орудия труда, 4) производственные здания, сооружения и помещения, где осуществляется процесс производства,5) технологию, 6) энергию и 7) предметы труда (сырье, материалы, полуфабрикаты). В Википедии под понятием «ноосфера» понимается сфера взаимодействия  "ru.wikipedia.org/wiki/9EB189B58182B2BE" o "Общество"общества и  "ru.wikipedia.org/wiki/9F80B880BEB4B0" o "Природа"природы, в границах которой  "ru.wikipedia.org/wiki/A0B0B783BC" o "Разум"разумная  "ru.wikipedia.org/wiki/A7B5BBBEB2B5BA_80B0B783BCBD8BB9" o "Человек разумный"человеческая  "ru.wikipedia.org/wiki/94B58F82B5BB8CBDBE81828C" o "Деятельность"деятельность становится определяющим фактором  "ru.wikipedia.org/wiki/A0B0B7B2B882B8B5" o "Развитие"развития (эта сфера обозначается также терминами «антропосфера», « "ru.wikipedia.org/wiki/91B8BE8184B580B0" o "Биосфера"биосфера», « "ru.wikipedia.org/w/index.php?tite=91B8BE82B585BDBE8184B580B0&action=edit&redink=1" o "Биотехносфера (страница отсутствует)"биотехносфера»). Источником этого определения является Всемирная энциклопедия: Философия / Гл. научн. ред. и сост. А.А.Грицанов.— М.: АСТ, Мн.: Харвест, Современный литератор, 2001.— 1312 стр.
А.С.Шушарина эти определения совершенно не устраивают, ибо они аморфно выражают «антропобиогеохимический процесс», и он предложил следующую свою трактовку понятия «производительные силы», которые и есть не что иное, как «ноосфера»: «В полилогии мы придаем метафоре «ноосфера», насколько это возможно в исходных положениях, вполне определенное значение человеческой (антропоморфной) формы биогеосферы, всего материального мира, т.е. как производительных (жизненных, плодотворных) сил всего социума. Как говорится, не больше и не меньше. Говоря словами А.Е.Чучина-Русова (если отвлечься от его излишнего почтения к «гибридам»), ноосфера это «самый всеобъемлющий из всех мыслимых на Земле природно-культурных гибридов» (Цит. изд. т.3. с.38). Итак, «природно-культурный гибрид». Что же он в себя включает? «…всякое более конкретное «изображение» ноосферы, - писал А.С.Шушарин, - и предстает как состав производства по крупному в виде ее относительно обособленных как самоподобных, так и различающихся между собой фрагментов (паттернов). В свою очередь и любой паттерн имеет свой состав производства, представимый всегда в его некоторых неизбежно выборочных характеристиках «операционально-энергетических» и пр. структур, связей и процессов (пока кратко говоря: природных особенностей, состояния, «сгустков», стоков, истоков и потоков информации, людей, вещей, энергий, техники, технологий, «производственных аппаратов», а также этносов, народов, регионов, рынков и т.д.)» (Цит. изд. т.3. с.38). Спрашивается, зачем ему понадобилось включать в состав производительных сил вообще всех людей (а не только рабочую силу) какие-то стоки, а также этносы, народы, регионы, рынки и т.д.? Видимо, для того, чтобы как-то сблизить понятие «ноосфера» и «производительные силы». Действительно, что это за ноосфера без рынков или регионов?! Я не против того, чтобы всех людей, все вещи, созданные человеком, все этносы включать в состав ноосферы, но зачем расширять понятие «производительные силы» до широчайшего по охвату явлений и процессов понятия «ноосфера» - этого самого всеобъемлющего «из всех мыслимых на Земле природно-культурых гибридов»? Его ответ на этот вопрос совершенно невразумителен. Посудите сами: «…если классически понимаемые производительные силы это нечто повышающееся, усложняющееся только по «вертикали» (не без срывов, конечно), то генерализованное понимание производительных сил, ноосферы, объемлет и различающиеся паттерны, взаимодействующие и развивающиеся также и по «горизонталям» социума. Еще раз кратко поясню – классически понимаемые производительные силы могут только повышаться, а генерализованно понимаемые могут еще соединяться (разделяться). Равно и состав производства паттерна может быть тоже весьма неоднородным, не сводимым к гомогенным производительным силам в абстрактной эндогенной логике» (Цит. изд. т.3. с.39).
Но разве в производительных силах, трактуемых в традиционном смысле, не осуществляется взаимодействие «паттернов» по горизонтали, как это происходит в «генерализованных производительных силах», т.е. в ноосфере? Например, взаимодействие рабочей силы и орудий труда или той же рабочей силы и предметов труда? А использование природных ресурсов того или иного региона экономиками различных стран? Разве «паттерны» настоящих производительных сил однородны? Словом, аргументы А.С.Шушарина малоубедительны, особенно, что касается включения всех этносов в состав производительных сил.
А.С.Шушарин не мог мимоходом не обругать известную формулировку К.Маркса о содержании труда, заодно придумав «оригинальную» трактовку ноосферы: «…пресловутый «обмен веществ» между обществом и матушкой природой (а это штамп повсеместный) так же нелеп, как «обмен веществ» между человеком и его же родным организмом. Ноосфера не обменивается со «средой», а является все усложняющимся вихрем потоков, в частности, в основе – солнечной, космической и пр. энергий…» (Цит. изд. т.3. с.43). Выработав исчерпывающую формулировку понятия «ноосфера» как «усложняющегося вихря потоков», и заодно, высказав умопомрачительную мысль о том, что солнце является «сердцем нашей планеты», он с энтузиазмом присоединился к той точке зрения, что общественные процессы регулируются природными явлениями. В связи с этим А.С.Шушарин писал: «…сейчас считается доказанным влияние солнечно-планетарных, геодинамических циклов на общественные процессы (в простейших случаях – эпидемии), вплоть до вероятности появления пассионарных личностей (В.П.Рудаков) или «мистических сил» (М.Дуглас)» (Цит. изд. т.3. с.43). Вот что значит синтез в полилогии новейших достижений науки, в частности о привидениях и пассионариях! И еще один принципиальный вывод сделал А.С.Шушарин, а именно, что «материального отношения общества (человека) и природы, как говорится, «в природе» не существует, или это некое абстрактно-индивидуальное робинзоново отношение» (Цит. изд. т.3. с.43). То, что человечество отбирает у природы миллиарды тонн различных минералов, черпает в неисчислимых количествах воду, использует огромные площади земли для выращивания различных продуктов питания и сырья и т.д. – все это не материальные отношения, а абстрактное робинзоново отношение. И А.С.Шушарин добавил к этому выдающемуся открытию важнейшее замечание о том, что «…выражения «материальное», а равно и как бы оппозиционно «духовное» производство – вреднейшие отрыжки экономизма мышления» (Цит. изд. т.3. с.44).
После существенных корректировок, которые А.С.Шушарин внес в понятие «производительные силы» наступила очередь таких понятий как «производственные отношения» и «надстройка» («…если в сложной логике истории производительные силы выступают как ноосфера, то новое метафорическое выражение, говоря по классической аналогии, получают и производственные отношения, и надстройка» (Цит. изд. т.3. с.47). Посмотрим же, какого рода интерпретацию этих понятий породила революционная полилогия А.С.Шушарина.
Первый же абзац нового параграфа (13.3.4. Исходная реляционная структура социума и «принципы» логики истории) не оставляет никаких сомнений в том, что нас ждут новые открытия. Читаем: «Исходная материалистическая (реляционная) структура производства и воспроизводства жизни людей, всего отчаянно многомерного социума, с учетом сохранения достойных приобретений прошлых достижений науки, в своем метафорическом выражении банальна до невероятия: ноосфера (производительные силы всего человечества, в частностях, паттерны и составы производства, как целостность еще не состоявшиеся); мироустройство (производственные отношения, материальную форму или гетерархичный «базис» всего человечества, с гомогенной еще досоциальной мироосновой); они вместе образуют тектонику («способ производства»); миропорядок (хозяйственно-политическая форма жизни, «надстройка» всего человечества, его «госстроение»); все это вместе образует социум» (Цит. изд. т.3. с.47-48). Итак, понятие «производственные отношения» теперь следует именовать «мироустройством», «способ производства» получил новое название – «тектоника», а понятие «надстройка» отныне должна именоваться «миропорядком». Изменение терминов, наверняка, будет сопровождаться и наполнением этих понятий новым содержанием.
Необходимость терминологической революции А.С.Шушарин обосновывал следующим образом: «А вообще, по чести говоря, суть логики истории в некотором полезном сравнении опять же тривиальна. Если отвлечься от всего социологического хаоса, то окажется, что на базе классики (от которой мы отталкиваемся) именно в логике истории, так сказать, по крупному, мы относительно строго владеем лишь пятком «больших» номологических метафор гомогенных явлений: производительные силы, производственные отношения (базис), способ производства, надстройка, революция, ну и еще формации. (А все это, напомню, иновыражение догматики гомогенного экономизма, который как бы в порядке исключения «разрешает» еще неуклюжее, обычно как «деспотии», рассмотрение «азиатских форм».) Все море остальных социальных явлений статики и динамики попадает по сути в необъятный хаос всякого рода эмпирических особенностей.
Номологически явно маловато. Хоть раз в сто бы прибавить. И то хлеб. Ведь теперь, тоже по крупному, мы пока владеем таким же пятком номологических метафор, но означающих уже не гомогенные явления, а гигантские многообразия, сложнейшие гетерогенные совокупности» (Цит. изд. т.3. с.50).
Говоря человеческим языком, А.С.Шушарин пошел на отказ от терминологии и содержания понятий марксистской философии («иновыражение догматики гомогенного экономизма») как будто бы в силу того, что она не охватывала всю совокупность социальных явлений, что является абсолютной ложью. Понятийный аппарат исторического материализма вполне достаточен для охвата всех без исключений общественных явлений (весь «необъятный хаос всякого рода эмпирических особенностей»).
В своей монографии «К общей теории политической экономии», как я уже выше отмечал, мною тоже сделано предложение об использовании новых терминов для таких понятий, как «производительные силы» и «производственные отношения». Основанием для этого явилось то, что в марксистской литературе этим терминам в зависимости от контекста придавалось различное смысловое содержание, что вносило путаницу в использование этих основополагающих понятий. Философскую категорию «производительные силы» я предложил впредь именовать «потенциал воспроизводства», а термин же «производительные силы» целесообразно, на мой взгляд, применять в более узком, чисто экономическом смысле, рассматривая его как составную часть философской категории «потенциал воспроизводства» и используя впредь как категорию политэкономии. В философии же «производственные отношения» правильнее было бы называть «общественными отношениями». Категория «общественные отношения» охватывает абсолютно все виды отношений между индивидами в обществе. Любой акт деятельности субъектов общественного воспроизводства многогранен и не может быть сведен только к одному какому-то виду отношений, в частности, экономическому. Это, в общем-то, настолько очевидно, что вряд ли требует особых доказательств. Любой мыслящий человек, анализируя свои поступки, может обнаружить, что они представляют собой сплав многих видов связей между ним и теми, с которыми он находится в данное время в определенных отношениях. Общественные отношения придают всем общественным явлениям и обществу в целом исторически определенное социальное качество. А для характеристики связи и отношений, опосредующих процесс производства средств удовлетворения экономических потребностей всех субъектов, я предложил применять термин «экономические отношения».
Перед тем как перейти к анализу следующей, 14-й главы напомню, что А.С.Шушарин именует понятие «способ производства» «тектоникой». Далее нам необходимо осознать, что «…глупец гораздо хуже мерзавца; мерзавец иногда отдыхает, глупец – никогда» (Цит. изд. т.3. с.54). А «класс» глупцов – весьма «солидный и влиятельный, временами способный облачаться и в академические мундиры, и в общественную силу, даже в «четвертую власть». А иной раз и к «трем другим» властям успешно приобщаясь» (Цит. изд. т.3. с.54). Крайне важно нам также уяснить, что «…гениальность, и дебильность, и леность и трудолюбие, и «пассионарность» (Л.Н.Гумилев), и абсурдность (А.Камю), и даже некрофильность (по Э.Фромму)<…>имеют не только социальную основу, но и обусловлены генетической гетерогенностью» (Цит. изд. т.3. с.54). Отсюда вытекает важнейший вывод о том, что «…великий рефлекс свободы, присущий всему живому, быстрей всего, увы в виде фанатического блуда, анархии, вседозволенности и пр. подхватывается как раз социальным дном» (Цит. изд. т.3. с.55). Так вот где, оказывается, кроется опасность наглых требований свободы – она таится на самом социальном дне, среди бомжей и воров. Этот феномен научно доказан на исследованиях поведения крыс. Поэтому доброй половине человечества ничего не остается, «как опираться на «Божественное начало».
Оказывается, кроме обращения к Всевышнему, существует еще один, правда, радикальный выход, чтобы избавиться от этически неполноценных людей, о котором нам сообщил А.С.Шушарин: «…по Платону «умерщвление физически неполноценных и обреченных новорожденных – дикость, но одновременно и забота о физическом и духовном здоровье общества, охрана генофонда...», что суть не абстрактный, а реальный социальный гуманизм, имеющий дело с обоюдно принципиально неразрешимыми вопросами. Как, впрочем, и всякая серьезная политика, особо в крутые времена.
Но рано или поздно подобные вопросы человечеству предстоит решать, ибо спонтанно саморазрешаться они все равно будут, но уже в стихийных и, не исключено, совершенно чудовищных формах» (Цит. изд. т.3. с.58). Человечество уже практику массового уничтожения людей, селектируемых по этническому и идеологическому признаку, проходило. И рекомендация А.С.Шушарина уже прошла солидную проверку не только в период господства фашизма, но, например, и в США, где еще совсем недавно шла охота на чернокожих.
Пока же разговор в данной главе вращается вокруг генетики, этики, свободе, лингвистическом репертуаре, но никак не о способе производства, то бишь «тектонике».
Из дальнейшего текста данной главы выясняется, что многословные рассуждения о лингвистике необходимы были А.С.Шушарину, что обосновать введение еще одного понятия, а именно «крепость». Читаем: « В действительности различными по уровню развитости и высотной типологии могут быть все другие срезы общей жизни – питание, пищевой рацион, природная среда как элементарное условие жизни, медицина, санитария, физическая и нравственная культура семьи, быта, труда, а равно искусства, обыденное рациональное знание и т.д. Так что жизнерадостность детворы, народные танцы, песни, книжки, фильмы, игры, развлечения («зрелища»), спорт и пр., суть тоже «показатели» здоровья, иной раз слабовато зависящие от ВНП и пр. Тем не менее, несмотря на огромные внутренние многомерности (любой из которых иногда невозможно пренебречь), все это объективно (а в познании метафорично) соотносимо только с гомогенным телесно-духовным здоровьем, а еще точней с его количественной стороной, т.е. с некоторой соотносительной величиной, уровнем в тектонике. И чтоб во всяком случае отличать это здоровье от его же величины (как, скажем, стоимость отличается от величины стоимости), назовем указанную величину крепостью (культурного здоровья). Это может быть названо и «жизненным потенциалом», однако тогда включающим и неотъемлемый духовный компонент.
Сколь бы искусственной ни показалась эта абстракция, интуиция подсказывает, что она эвристически охватывает некоторый вполне определенный, самый глубокий, хотя и не автономный, аспект бытия. Ассоциируется эта крепость даже и с житейскими оборотами (крепость тела и духа), хотя они, конечно, отражают явления скорее индивидуального порядка. «Искусственность» же объясняется тем, что мы пока рассматриваем только лишь элементарные уровни в ноосфере (производительных силах), т.е. свойства весьма абстрактно гомогенные, как вырванные из реальности базовые срезы во всегда композиционных богатствах. Тем не менее, в особо патологических социальных ситуациях массовые истерии, эмиграции, не говоря о депопуляции, вымираниях и пр., обнажают подрыв, падение именно крепости культурного здоровья. Кроме того, крепость здоровья, будучи уровнем процессуального богатства, имеет именно общий, как бы неделимый, характер, в частности слабо зависящий от «размера» общества» (Цит. изд. т.3. с.70-71).
Спрашивается, какое отношение многие перечисляемые им явления жизни (жизнерадостность детворы, народные танцы, песни, книжки, фильмы, игры, развлечения, массовые истерии, эмиграции и т.п.) имеют к способу производства (в его традиционном, марксистском понимании)? Никакого. Зато они, безусловно, являются составной частью общественной жизни вообще, т.е. формации.
Введение понятия «крепость» для характеристики всей совокупности общественных явлений – это еще один шаг А.С.Шушарина к созданию его полилогии, не имеющей никакого отношения к понятийному аппарату исторического материализма. Для характеристики ноосферы А.С.Шушарин вводит новое понятие – «трудосильность». Вот его пояснение: «…метафорой трудосильность, всегда имея в виду, что она внутренне многомерна, скрывает за собой профессиональность, численность населения, структуры (возрастные, образовательные, профессиональные)» (Цит. изд. т.3. с.72). Совершенно не ясно, чем это понятие отличается от общепринятого понятия «трудовые ресурсы».
Не могу не обратить еще раз внимания читателей на неодолимое влечение А.С.Шушарина к переиначиванию общепринятых категорий. В качестве еще одного примера приведу его фокус с категорией «средства производства», которые он, правда, называет иначе – «вещественное богатство». Так вот каким образом выглядит его интерпретация этой категории: «…в неоднородностях ноосферы высота этого богатства предстает не в инвентаризационном виде, а как уровень вещественно-продуктового (экономического) среза производства, т.е. выражается метафорой производительности труда. Как и в демографическом богатстве, здесь выявляются и многие другие величины, размер, масштаб производства, его продуктовая структура, наконец, сама типология. Иначе говоря, здесь тоже сплетено количественное и качественное. Тем не менее, совокупную характеристику так и будем называть производительностью (рынков), опять же, разумеется, в огромном многообразии их различий по группам продуктов» (Цит. изд. т.3. с.74-75). Спрашивается, зачем отождествлять такие понятия, как «средства производства» и «вещественное богатство», включающее в себя произведенный продукт, а для характеристики понятия «производительность труда» использовать такие черты, как масштаб производства, его продуктовая структура? Почему в понятие «производительность труда» следует непременно включать еще и понятие «рынок»? Конечно, невозможно запретить «творить» новое в науке, но все-таки следует считаться с устоявшимися и научно обоснованными интерпретациями тех или иных понятий. Получается какой-то произвольный набор компонентов, своеобразный винегрет, или точнее – невообразимая мешанина.
Продолжая рассуждать о тектонике, А.С.Шушарин вводит новый термин – рельеф тектоники. Вот как он объясняет это нововведение: «Соответственно вместе полислойные непрерывные уровни производительных сил и типологии отношений (базисов) и образуют элементарные свойства рельефа тектоники, а в совокупности – ноосферы и мироустройства. Но пока только элементарные, в реальности в чистом виде и во всяком случае крайне редкие. Понятие же «рельеф» заимствуется нами у шведского географа В.Вильям-Уллсона. И рельеф, разумеется, тоже не геологический и пр., а социальный» (Цит. изд. т.3. с.77). А «все гомогенные уровни богатств (высoты) типологически сворачиваются в относительно интегративную непрерывную высотную характеристику качества жизни» (Цит. изд. т.3. с.77). Если под тектоникой в переводе на марксистский язык понимать не способ производства, а общественную формацию, тогда для ее характеристики разумно использовать понятие «качество жизни».
Сказанное выше в отношении новоиспеченных терминов, А.С.Шушарин изобразил в виде нижеследующей таблицы:

Понятия истмата Понятия полилогии
Производительные силы Ноосфера
Производственные отношения Мироустройство, мирооснова
Способ производства Тектоника
Надстройка Миропорядок, госстроение
Общественная формация Социум
Итак, А.С.Шушарин формировал свой понятийный аппарат полилогии, как бы отталкиваясь от марксистского. Однако он отличается от него семантически и содержательно.
Выше мы уже разобрали обоснованность изменения базовых понятий исторического материализма. Приведу еще таблицу, в которой обозначены элементы рельефа тектоники. Как уже выше отмечалось, по содержанию это понятие существенно отличается от марксистского понятия «способ производства».

Элементы рельефа тектоники

Непрерывные уровниДискретные ступени«Интеграль-ная» высотаСпециализация (организованность, технологичность) производства
Производительность (производительность труда, масштаб, структура рынка...)

Региональная продуктивность (полнота жизнеобеспечения, стоки, истоки, узлы, сырье и т.д.)
Трудосильность (профессиональность, образованность, численность, структуры...)
Крепость (культурного здоровья)


Типы, «способы производства», уклады, субуклады, порядки...

Качество жизни
Далее А.С.Шушарин обращается к понятию «нация». Критикуя всех и вся за неспособность объяснить суть этого понятия, он со свойственной ему прозорливостью установил, что просто люди (скажем, женщины, мужчины, дети, взрослые), неисчислимые специалисты и граждане, жители, покупатели-продавцы и т.д., ни в классы, ни в этносы непосредственно никак не попадают. Любопытно, а кто же тогда вообще удостаивается чести оказаться в этносах и классах, если не просто люди? И А.С.Шушарин в назидание всем нам дает следующий ответ на этот вопрос: «Этническое (как частный, хотя и самый глубокий случай всего более неопределенно широкого «национального») это и не политическое, и не в себе-субстациональное (в пределе – биологизаторское), а релятивно-субстанциональное, т.е. «мощная» и даже «мощнейшая» реальность (срез), но в совершенно другой, «международной», «горизонтальной» или экзогенной, плоскости структур и процессов тектоники социума и даже отдельных стран. Хорошо понимаю, что пока это звучит малопонятно. Ничего не поделаешь. Говоря словами Ортеги-и-Гассета, таковое имеет место, когда нет «ясности в элементарном». Хотя бы на «уровне близком метафоре» (Бирнбаум)» (Цит. изд. т.3. с.87). Из дальнейших пояснений мы узнаем, что «…если этнос – это сама вариация (свойство), то субъектное (стратификационное) проявление она же находит в абстракции этникосов («общность») и людей как носителей этносов – этнофоров, с самоназваниями этнонимами (Бромлей)» (Цит. изд. т.3. с.93). И далее он пишет, что «...важно понять, что этникосы взаимодействуют только с другими этникосами: негроиды взаимодействуют только с европеоидами, монголоидами и т.д., но никак не с жителями, рыбаками и продавцами; англичане (в языковом, этническом смысле) взаимодействуют только с немцами, русскими и т.д., но вовсе не со слесарями, туляками и плановиками. Но поскольку каждый человек – специалист, и житель, и покупатель, и подчиненный и т.д., то это и значит, что как таковой этникос суть только абстрактная общность» (Цит. изд. т.3. с.93).
Итак, постараемся извлечь из всего вышесказанного А.С.Шушариным что-нибудь рациональное. Этнос – это абстрактная общность, срез «плоскости структур и процессов тектоники социума и даже отдельных стран». Субъектным проявлением этноса, как вариации, являются этникосы в качестве общностей, состоящие из людей – этнофоров. Таким образом, на планете находятся этникосы, состоящие из этнофоров. Этникосы взаимодействуют с этникосами, представляя собой мощнейший срез структур и процессов тектоники социума и даже отдельных стран. Откровенно скажу, я не понимаю, в чем состояло открытие А.С.Шушарина. Он поменял наименование понятия «этнос» на другое - «этникос», а людей – представителей этносов - назвал этникосами. Вот, собственно, и все. А то, что представители различных этносов общаются друг с другом, в этом тоже нет ничего удивительного. Так было испокон веков. В продолжение этой темы А.С.Шушарин довольно невразумительно рассуждает о демографических вариациях, гражданстве, территориальных вариациях, образующих «…многообразия особенностей иерархических и разделенных пространственных структур производства, которые будем называть регионами, означаемыми (в знаковой сфере) территориальными границами (территориями) и соответственно некоторой «большой» топонимикой, геонимикой» (Цит. изд. т.3. с.95). Далее он дает свои определения таких категорий, как «рынок», «валюта», «техносистемы» т.п. И все эти категории рассматриваются им в увязке с этникосами, как их различные вариации, что маловразумительно. Например, он писал: «Наконец, реальны и множественные суб-и метаэтнические (в том числе религиозные, конфессиональные) и другие суб-и метавариационные формы (к примеру, субрынки и метарынки), а равно неосновные (хотя, возможно, и отнюдь не слабые) вариации всякого остаточного порядка» (Цит. изд. т.3. с.96). Мне лично не ясно, какое отношение религиозные вариации имеют к т.н. метарынкам.
Желая подвести итог своим исследованиям тектоники, А.С.Шушарин снова систематизировал ранее сказанное в виде таблицы:
Элементы расцветки тектоники

Вариации(производства)Знаки ВариационныеБазовыеТехносистемы (планосистемы)
Рынки

Регионы

Демосы

Этносы
Стандарты («оргформы»)

Валюты (валютная карта)

Территории (геонимика)

Гражданства («трудография»)
Этнонимы (этнография)
Статусы (технонимика)

Деньги (товаронимика)

Прописка (топонимика)

Дипломы (трудонимика)
Имя, фамилия… (антропонимика)

В ней выделены 5 видов вариаций производства. Почему именно производства? И в каком значении в данном случае производство нам преподносится? Производство продуктов? Производство людей? Или идей? Ведь речь идет о тектонике, т.е. по существу об общественной формации в марксистском понимании, хотя А.С.Шушарин отождествляет тектонику со способом производства. Но это не так, ибо многие общественные явления, о которых идет речь в разделе о тектонике, ряд т.н. вариаций не являются ни компонентами, ни факторами способа производства материальных и духовных благ. Тем более, что А.С.Шушарин вновь раскритиковал экономическую науку. Вот что он о этому поводу писал: «…после столетий торжества экономического, механистичного и «считабельного» монологизма, когда все остальное в бесконечно сложной и многообразной жизни общества – неудобные мешающие, аморфные («социальные») или несущественные «довески», в основаниях жизни открылся колосс многообразий совершенно нового рода»» (Цит. изд. т.3. с.98). И вот перечисленные им 5 видов вариаций тектоники как раз и являются этим колоссом «многообразий совершенно другого рода», которые де исторический материализм вместе с марксистской политэкономией до сих пор игнорировали.
Давайте последуем вслед за А.С.Шушариным и рассмотрим общественные феномены, которые, по его мнению, до сих пор упорно игнорировались марксистами. А.С.Шушарин заявил, приступая к походу в «мир колоссального многообразия совершенно другого рода», буквально следующее: «В элементах расцветки тектоники вскрывается, что мы имеем дело с какими-то радикально другими, чем привычные эндогенные (базовые) и классообразующие, структурами и процессами, в том числе отношениями собственности, ибо всегда имеют место и какие-то, пока еще совершенно загадочные формы «массивных» общественных богатств, а следовательно, и отношений с ними» (Цит. изд. т.3. с.98). Скажем прямо, весьма интригующее заявление о загадочности общественных богатств, к тому же «массивных».
Первым объектом, на который обратил свое пристальное внимание А.С.Шушарин, явился рынок. А.С.Шушарин утверждал: «Можно купить огромный завод, но невозможно, по самим свойствам, купить даже небольшой рынок. Его можно освоить, поглотить, изуродовать и пр., но только не купить» (Цит. изд. т.3. с.98). Откуда А.С.Шушарин вдруг взял, что рынок не продается? Или он под рынком имел в виду какой-то совершенно особый рынок, но только не базар, не барахолку, не биржу, а нечто особое, действительно загадочное? Если он имел в виду, скажем, какой-то конкретный национальный рынок, например, финский или датский, то никому и в голову не придет его покупать. И в такого рода рынке нет ничего загадочного. Из этого надуманного примера он сделал весьма далеко идущий вывод: «Очевидно, что эти отношения являются совсем не классообразующими (даже уже в новом, эндогенно генерализованном смысле), а напротив, составляют радикально иную «геометрию» (т.е. областей разделения и соединения) производства и стратификаций» (Цит. изд. т.3. с.98-99). В чем заключалась логика перехода от придуманного им случая к не классообразующим отношениям в обществе – совершенно непонятно. Во-первых, существует множество видов отношений людей в обществе, которые никакого отношения не имеют к образованию классов, например, взаимоотношения между спортсменами во время состязаний или любителями филателии, объединяющимися в клубы. Во-вторых, если речь идет о какой-то неведомой «геометрии» производства и стратификаций, то смысл такой «математики» остается тайной за семью печатями. Конечно, страты могут быть и не классовыми, а скажем, кастовыми. Однако отношения по производству всегда предполагают отношения экономических субъектов, между которыми, как правило, возникают именно классовые отношения, кроме отдельных случаев. Например, в артелях старателей, добывающих золото, или отношения между индивидуальными рыбаками на водохранилище во время клубных соревнований.
Нижеприводимая цитата примечательна во многих отношениях, позволяя проникнуть в глубины нетрадиционной логики А.С.Шушарина: «Эндогенные (базовые) структуры в исторических формах проявляются в «поперечных» стратификациях (классах в широком смысле) или в нейтральном базовом содержании субъективируются в персонализируемых абстрактных агентах (просто человек, специалист, сосед, рабочая сила, исполнитель...). Рассмотренные же многообразия расцветки тектоники проявляются совсем не в классах, а в совершенно других ассоциациях, общностях, имеют в основе совершенно другое общественное разделение труда (деятельности) и ареальную, часто объективно размытую «геометрию» (Цит. изд. т.3. с.99). Оставим в покое такое оригинальное выражение, как поперечная стратификация (классы в широком смысле). Попытаемся вникнуть в содержание другой формулировки, в которой говорится о том, что «эндогенные (базовые) структуры субъективируются в персонализируемых абстрактных агентах (просто человек, специалист, сосед, рабочая сила, исполнитель)». Любопытно, как в реальной действительности, а не в воображении А.С.Шушарина совершается процесс субъективации базовых структур в персонализируемые агенты? Где можно наблюдать за этим процессом, в какой местности или на каком специальном предприятии? Ну, предположим, что такое возможно и процесс превращения базовых структур путем субъективизации в персонализируемые агенты совершен. Каков же продукт этого процесса? Оказывается, что в качестве такого продукта может выступать рабочая сила. До сих пор считалось, что рабочая сила является неотъемлемым свойством человека и что она не может существовать отдельно от него в качестве самостоятельного «персонализируемого агента». Но все это было до появления полилогии. А с ее рождением рабочая сила может спокойно представлять саму себя, независимо от ее носителя, вступая в общественные отношения в качестве самостоятельного субъекта. Разве это не загадочный феномен, о котором нас заранее предупредил А.С.Шушарин? Или другой феномен – еще более загадочный, чем предыдущий. Оказывается, эндогенные базовые структуры способны порождать и самих людей под названием «просто человек» (а также специалистов, соседей и исполнителей). Видимо, для А.С.Шушарина сотворение простых людей в ретортах или еще в каких-то емкостях базовых структур – обычное дело. Видимо, для каждого такого рода продукта существует особая технология. Или же выпуск специалистов, скажем, программистов, и соседей происходит по единой технологии?
Однако на этом чудеса не кончаются, как это следует из следующей цитаты: «Конечно, можно сказать, что и общности персонифицируются в агентах (этнофор, гражданин, житель и т.д.). Но с базовыми субъектами здесь есть и какая-то огромная разница; и те, и другие безусловно массовы; но в базовых субъектах существенна одинаковость, а в общностях и единство, объективная нераздельность; объекты отношений общностей отличаются и принципиальной неделимостью (язык, образование, местность, рынок...). Туляк может переехать в Москву, а москвич в Тулу. Но туляки или москвичи никак не могут» (Цит. изд. т.3. с.99). Теперь мы узнаем, что свойствами порождать агентов обладают не только базовые структуры, но и сообщности. Но при этом - совершенно других агентов, какими являются в первую очередь этнофоры, а затем еще и граждане, и жители. Правда, не совсем ясно, почему граждане и жители не являются этнофорами? Примечательно также, что общности, как это принято в Европейском Союзе, четко отличают жителей от граждан. Если базовые структуры еще не дозрели до порождения «серых паспортов», то общности уже значительно современнее и разборчивее, разделяя жителей (этнофоров?) на первосортных и второсортных существ. Кроме того, что сообщества преодолели одинаковость выпускаемой продукции в процессе субъективизации, в чем мы уже убедились, так они еще кроме субъектов способны порождать и объекты, а именно язык, образование, местность и рынок. Особенно примечательным является способность сообществ порождать ту местность, в которой предстоит проживать этнофорам. Разве это не чудо из чудес? Причем, если еще учесть, что местность, как порождение сообщества, еще и неделима. Как успел заметить наблюдательный читатель, в вышеприведенной цитате говорится еще о других чудесах, но просто жаль бумаги, чтобы все их описывать.
Итак, подведем итог. Теперь мы знаем, что если некие базовые структуры производят на свет субъектов - персонализируемых абстрактных агентов, то сообщества производят не только субъектов (этнофоров и т.п.), но и всевозможные объекты, вплоть до тех местностей, в которых предстоит существовать «простым людям», как имеющим гражданство, так и «серопаспортникам». Усвоив эти истины полилогии, мы можем двинуться дальше. И совершенно напрасно А.С.Шушарин скромничал, когда писал следующее: «…в нашем движении, с точки зрения прояснений, мы продвинулись довольно скромно. Установив элементарные явления многообразий тектоники как бы в составе «социального вещества», мы получили отчаянно рассыпанную картину «статики» (Цит. изд. т.3. с.101). А пока мы должны еще глубже погрузиться в принципы хаотизации, или беспорядочную сложность. Такова интерпретация А.С.Шушариным стадий познаний. Он пояснял свой метод следующим образом: «Маркс вскрыл уже саму природу этих эмпирий как уже «организованную простоту» (в частности, как формационную); ныне социология находится в состоянии «беспорядочной сложности»<... >как, впрочем, в значительной мере и весь мир.
Вот мы сейчас и должны, не закрывая глаз, сначала увидеть «беспорядочную сложность «хаоса статики» «божественного» социального бытия (а по сути и социологии) во всей ошеломляющей необозримости, но уже через распахнутое «окно» окончательного отбрасывания догмата ранее проясненной «организованной простоты», то бишь, прежде всего, «формаций» (Цит. изд. т.3. с.102-103). Говоря проще, А.С.Шушарин намерен, «сняв» «организованную простоту» марксизма, окунуть нас в бездну хаоса, ибо он, считая себя первопроходцем, столкнувшимся с неизведанным, непознанным (все остальные исследователи не в счет), подобно Всевышнему, намерен из Хаоса создать свою полилогию, которая все расставит по своим местам. Однако для этого в первую очередь необходимо высвободить науку из плена марксистского формационного подхода, который является сплошным кретинизмом. Вот как обосновал эту важнейшую задачу А.С.Шушарин: «…если раньше (речь не о западной эклектике) мы видели мир сугубо экономическим и формационным, унитарно-ступенчатым, но цельным («механическая» картина и однолинейная, и линейная логика развития социального мира – «организованная простота», по У.Уиверу), то теперь, после установления элементарных многообразий, эндогенных, а также «многослойных» высотных и вариационных, в их переплетениях в реальных агломерациях, мир и предстал несусветно разрозненным, предельно хаотическим («беспорядочная сложность»)» (Цит. изд. т.3. с.105). Прощай навсегда формационная логика со своим механицизмом, однолинейностью, организованной простотой и да здравствует полилогия! Наконец-то наступило время «…начать продвижение к уяснению строения социума» и преодолению марксистского кретинизма (Цит. изд. т.3. с.107).
В начале этого длительного похода мы должны уяснить себе, что «…красота пейзажа – это уже результат труда», что «…всех богаче покойники, у которых времени отпущено предостаточно», что «…влезать в детали проблематики времени–пространства дело редкостно утомительное, ибо при малейшей неосторожности это дело легко провоцирует два упрощающих сходящихся заблуждения: либо приписать форме содержание, либо свести содержание к форме. Поэтому мы здесь ограничимся интересами полилогии, и пусть, как говорится, желающие делают это по-другому» (Цит. изд. т.3. с.107-108). Усвоив эти важнейшие положения, а также то, что наряду с пространством и временем существует не менее важная субстанция в виде структуры, мы вполне вооружены для борьбы со схоластичностью, догматизмом, для совершения подвигов на пути погружения в первозданный хаос современности во имя торжества полилогии.
Не успев начать движение в системе «пространство-время-структура», мы сразу же столкнулись с хорошо знакомым явлением: различной интерпретацией А.С.Шушариным одних и тех же понятий, в данном случае вновь с той же «собственностью». Вот эта цитата: «Ведь собственность (отношение) суть отношение субъект–объект–субъектное. А коли так, то и субъектами таких отношений могут быть не только индивиды, но и их огромные совокупности, равно как и объектами этих отношений могут быть, со всей, так сказать, неочевидной очевидностью, целые языки, страны, культуры и т.д. Понятно, что явления эти в условиях торжествующей догматики столь необычны, что и продвигаться к их постижению будем, попросту говоря, без всяких «методологий», а как будет само получаться. Тем более пока мы движемся и вовсе лишь в разъяснениях фазового пространства, лишь «координат» (Цит. изд. т.3. с.117-118). Если первая часть цитаты, где правильно говориться о субъект–объект–субъектных отношениях и о разновидностях субъектов, не вызывает никаких сомнений, то вторая часть уже представляется не только с точки зрения «торжествующей догматики», но и просто здравого смысла, мягко говоря, сомнительной. Каким образом объектами собственности могут быть языки, страны или культуры? Кто же их собственники? Например, какой субъект, может быть собственником английского языка? Или целой страны, даже маленькой с ее населением, культурой, территорией? А говорить о собственнике (собственниках) той или иной культуры – это просто абсурд.
До сих пор А.С.Шушарин, занимаясь словотворчеством, семантическими играми, еще не добирался до такого понятия, как «культура». Теперь наступила ее очередь. Посмотрим, что из этого выйдет. Перед нами - параграф 15.3. «Что такое культура».
К слову сказать, А.С.Шушарин, не колеблясь, берется писать о любой науке, нисколько не смущаясь тем, что он в ней - дилетант. Такая смелость, видимо, вообще присуща философам, которые считая, что они прекрасно разбираются в самых, что ни на есть высоких материях, могут без труда освоить с ходу любую науку, как говорится «за один присест». Разумеется, А.С.Шушарин всегда начинает с нуля, точнее – со словарей, энциклопедий или учебников. И его рассуждения, положенные на бумагу, выдают с головой его дилетантизм. То же самое в данном случае произошло и с его рассуждениями на тему «культура». После констатации множественности определений данного понятия и критики тех или иных подходов, А.С.Шушарин выдает свою интерпретацию этого понятия, которая уже прошла глубочайшую философскую обработку и логично вытекает из предыдущих его открытий. В подтверждение своего утверждения привожу следующую цитату: «… поскольку культуры – это опять квазистабильные материальные субстанции (а как определенные детерминирующие поведение формы – вроде «производственных отношений»), то вновь выплывает старинный вопрос «человек или структура?», а здесь – «человек (даже «народ») или культура?» (Цит. изд. т.3. с.121). Неужели и в этом случае культура будет порождать субъектов и объекты, как это уже было с базовыми структурами и сообществами?
В ходе дальнейших изысканий, А.С.Шушарин пришел к выводу, что культура как «квазистабильная материальная субстанция» есть не что иное, как «…способ (система, структура) процесса самой жизни» (Цит. изд. т.3. с.127). Кстати, нелишне заметить, что слова способ, система и структура в русском языке не являются синонимами. Далее, проникая в суть понятия «культура» А.С.Шушарин решил его своеобразно связать с понятием «формация», пока не пришел к выводу, что культура есть не что иное, как общество (усложняющаяся генерализация понятия «формация»). До сих пор он для обозначения понятия «общество» применял понятие «социум». Итак, культура = общество = социум. Так ли это? Читаем у А.С.Шушарина: «Кстати, строго логически ни у «общества», ни у «формаций» границ, т.е. связей и отделений различений от других нет; у культур границы – одна из имманентных характеристик» (Цит. изд. т.3. с.128). Следовательно, понятие «культура» не тождественно понятиям «общество» и «формация». Вывод верный, однако, аргумент, использованный А.С.Шушариным, скажем прямо, не очень убедительный, ибо у определенных формаций и обществ всегда имеются границы различения с другими формациями и обществами. Не знаю, что имел в виду А.С.Шушарин под словом» «граница», но очень надеюсь, что не разделительную линию на местности, обозначенную столбами со знаками принадлежности к той или иной культуре и с пограничниками, которых сопровождают волкодавы.
Вместе с тем, дело оказывается значительно сложнее, что вытекает из следующего утверждения А.С.Шушарина: «В отличие от общей жизни как культуры вообще (без «многоцветий»), всеобщая жизнь человечества это и суть вообще культура человечества, пребывающая (с преодолением апополитейной первобытности) в виде иерархически расчлененной множественности отдельных «живых» культур, каждая из которых в фазовом пространстве социума есть сгусток, узел базового (эндогенного) и экзогенного содержания жизни. Пока говоря в первом приближении, в культуре соединяется качество жизни (уровень, высота), ее особенности (вариации) в целом как онтологический прообраз жизни (сама жизнь), ее же проявленный, поведенческий и идеологический образ жизни во взаимосвязях и разделениях с другими. Ниже, уже далеко не в логике истории, мы увидим, что даже минимального единства человечества еще не существует, что культуры всего человечества еще нет, точнее, она находится в животной, дообщественной и необщественной собственности. Но уже не первобытной, а гораздо более солидной.
Культура – это определенная многомерная практика, преемственно вбирающая освоенный людьми исторический опыт, объемлющая как высоту производительных сил («бесформное») и производственных отношений (формное, структурированное), так и вариации, а равно предполагающая границы (связь и отделение) с другими культурами» (Цит. изд. т.3. с.129).
Из вышеприведенного текста, в котором А.С.Шушарин возвращается к использованию не свойственных полилогии понятий («производительные силы» и «производственные отношения»), мы узнаем, что сама жизнь, то есть культура всего человечества еще находится в животной собственности. И вот такая жизнь, находящаяся в дообщественной собственности, вбирает в себя исторический опыт с высотой производительных сил и производственных отношений, т.е. ноосферу, мироустройство и мирооснову. Вы чувствуете читатель, как мы углубляемся в такие дебри, из которых выбраться будет не так-то просто. Однако не будем унывать, а двинемся дальше во главе с нашим надежным поводырем А.С.Шушариным.
«Субъектом (совокупным) проявлений культур, их же взаимодействий и перемен, в известном метафорическом выражении, - писал А.С.Шушарин, - и являются народы как определенные совокупности людей в их нераздельном классовом и общностном (включая «внешне» диспозиционное) строении, разумеется, не механистичном, содержащим внутреннюю «хаотическую» среду, но всегда культурно-определенном» (Цит. изд. т.3. с.136).
Таким образом, существуют некие культуры, как «квазистабильные материальные субстанции», включающающие в себя ноосферу, мироустройство и мирооснову, находящиеся в животной, дообщественной собственности, с одной стороны, и субъекты этой самой культуры, т.е. народы, с другой стороны. Надо полагать, что культуры не могут существовать без народов, как «квазистабильные материальные субстанции». Во всяком случае, будем надеться, что мы верно понимаем суть довольно непростого понятия «культура». Если культура – это жизнь, то у этой жизни должен же быть субъект! Правда, как ранее писал А.С.Шушарин остается открытым вопрос – порождает ли культура народ или, наоборот, народ порождает культуру (см. с. 121 цит. издания). Наверное, все-таки в полилогии культуры порождают народы, ибо, как выше писал А.С.Шушарин, «субъектом (совокупным) проявлений культур, их же взаимодействий и перемен, в известном метафорическом выражении и являются народы». Народы не могут существовать сами по себе, они должны проявляться как субъекты культуры. Узнаем мы также нечто до сих пор науке неизвестное, а именно, что народы представляют собой совокупности людей. И не какие-то механистические хаотические совокупности, а имеющие нераздельное классовое и общностное строение. Правда, откровенно говоря, трудно себе представить такое строение, находящееся еще «в животной, дообщественной и необщественной собственности». Но так оно, в полилогии, видимо, и должно быть
В данном параграфе мы также узнаем, что «собственными элементами культур являются всевозможные обычаи, традиции, т.е. «выраженный в социально-организованных стереотипах групповой человеческий опыт», определенность «предметного мира человеческих отношений и деятельности, а не сознания». Это и есть своего рода неделимые «части» культуры как детерминирующие человека формы (от брачного обряда, трудовых порядков, до празднеств), как бы привычная рациональность» (Цит. изд. т.3. с.131). До сих пор я полагал, что важнейшим признаком культуры является общественное сознание, но оказывается, я глубоко заблуждался.
В конце рассматриваемого нами параграфа мы узнаем, что «…однако пока рассмотренная суть культуры (вообще) как определенной плодотворной практики, отграниченной и связанной с другими, более чем скромна. Все это пока очень простые (предельно абстрактные), даже, можно сказать, еще почти классические моменты. Картина резко усложняется в понимании культуры как так или иначе оформленной агломерации, как не просто обособленной целостности «плодотворного существования, а как именно сложного плодотворного со-существования» внутри себя и с другими» (Цит. изд. т.3. с.136). Итак, мы, оказывается еще только на подступах к пониманию сущности понятия «культура». Впереди нас ждет резкое усложнение картины, которой посвящен следующий параграф 15.3.3. «Сложность культуры (логическая иерархичность, «неформационная» многомерность «параметров» и амбивалентная связь с «цивилизационной картиной»)».

В этом параграфе А.С.Шушарин, как он сам, выразился, подошел «…к апогею в «статике». Дело сперва в том, что в отличие от унитарных структур («уклады», «формации», «способы производства», эндогенные градации) культуры отличаются гигантским многообразием как внутренних, так и внешних позиций и связей, а строго говоря, уникальны» (Цит. изд. т.3. с.137). Читатель, наверное, уже обратил внимание на то, что некоторые понятия им взяты в кавычки, хотя и упомянуты. Спрашивается, зачем он это сделал, когда им уже сформирован свой понятийный аппарат?
Теперь перейдем к самой проблеме сложности понятия «культура». А.С.Шушарин выразил этот аспект проблемы следующим образом: «Так, в отличие от унитарных эндогенных композиций в их чистом виде градаций (которые в свою очередь ведь тоже базово гетерогенны, полилогичны), во многих реальных культурах имеет место высотная или базовая многоукладность агломераций» (Цит. изд. т.3. с.138).
В чем же она состоит? Он выделил следующие три аспекта сложности:
1) производственная неоднородность;
2) многонациональность;
3) внешняя многосвязность с другими культурами.
Подводя итог, А.С.Шушарин отметил следующее: «Теперь, думается, понятна и колоссальная многозначность употребления слова «культура». Ведь это собственно есть метафора самой же жизни, лишь проявленной везде и всюду, в индивидуальном (культурный, бескультурный человек), в «компаративистски» историческом (микенская, египетская культура), в региональной и глобальной релятивности (романо-германская, англосаксонская, европейская, исламская, азиатская культуры), в собственных же «формах существования» (культура Микен, Египта), в бесконечных срезах бытия (культура речи, быта, труда, досуга, семьи, и т.д.), срезах, уровнях, группах, в том же искусстве, политике и т.д., наконец, в мышлении (философия) и пр. Культура и агломеративна (сложна), но может быть и относительно проста; культура и негэнтропийна, постоянно «защитительна», «очистительна», но может и становиться «опасной» для человека (Ю.М.Орлов), и, кстати, для других культур; культура и изменчива, развивается, но и «наследственна», образует в чем-то самоподобный паттерн, кстати, тоже не «мертвый», а развивающийся, и т.д.» » (Цит. изд. т.3. с.139-140).
Сопоставляя понятия «культура» и «цивилизация» А.С.Шушарин пришел к выводу, что «…в развиваемом нами понимании «культура» и «цивилизация» это совершенно одно и то же, в соотнесении с любыми отдельными формами нечто с определенностью постпервобытное. Различать их – только запутывать самих себя. Никаких заметных теоретических оснований, а строго говоря – объективных, для их различения не существует» (Цит. изд. т.3. с.142).
Словом, кое-что начинает проясняться. Появился даже луч надежды.
Возможно, в следующем параграфе 15.3.2. «Уничтожение сложности» (интегрирующая и предельная «архаика» образа жизни)» все встанет на свои места и мы поймем, что же все-таки под понятием «культура» разумел А.С.Шушарин.
Основная идея данного параграфа заключена в следующем абзаце: «…современная культура (отдельных обществ) много выше (сложней) культуры наших пещерных предков, но самым глубоким механизмом связи и у этих народов, и в далекой космической эре, остается все то же самое телесно-духовное общение как форма содеятельности вообще (симметрия), прерывание которого и суть изоляция, кровь, резня, небытие<…>Но в человеческих взаимоотношениях глубже общения, т.е. механизма социально-биологического взаимодействия, просто уже ничего нет. Другое дело, сами развивающиеся формы того же общения. Но ниже общения всегда только «зоологическое», безразлично зубами или танками, дубинами или ракетами» (Цит. изд. т.3. с.145). Вышеприведенная идея не требует доказательств, ибо она является элементарной констатацией факта и сравнима с общеизвестным выражением: «Волга впадает в Каспийское море». А вот вывод, который А.С.Шушарин сделал из этой констатации, вряд ли можно признать правильным: «…все богатство жизни так или иначе интегрируется, а тем самым «вбирается» в самом глубоком, органическом «слое», телесно-духовном базовом срезе прообразом (относительно проявленно – образом) общей жизни. Ведь это и есть трудовая деятельность (Ю.Л. Качанов) в ее самом широком смысле плодотворного или «производительного сосуществования», собираемого в том числе и в частности (в порядке ясной иллюстрации) языком. В самом деле, скажем, высокая экономическая культура развитых капстран или плановая культура наших индустриальных секторов так или иначе неумолимо вбирается языком, этосом, эйдосом и пр. самoй повседневной жизни. Отсюда и кажется непонятным, как же может культура, явление исключительно многомерное, соотноситься с объектом только одного социально-биологического взаимодействия, общей жизнью. А суть в том, что прообраз (образ) жизни действительно так или иначе вбирает в себя и наивысшие уровни отношений данного общества, но вот тип движения, объективная логика этого взаимодействия, культурно-родовых производственных отношений, остаются гомогенными, подчиняются не демографическому, территориальному, экономическому, функциональному (технологическому), а именно органическому «умственно-физическому», «телесно-духовному» типу связей и равновесия, механизму общения» (Цит. изд. т.3. с.144-145). Вот конец этой фразы, на мой взгляд, абсолютно неверен. Общественные отношения (или пользуясь все вылизывающим языком А.С.Шушарина, культурно-родовые производственные отношения) подчиняются, согласно историческому материализму, экономическим отношениям, а не какому-то неопределенному телесно-духовному механизму общения, к которому можно отнести все, что душе угодно. Порассуждав о выдающейся роли интеллигенции в феномене культуры, А.С.Шушарин, хотя выше утверждал, что культура выражает «определенность «предметного мира человеческих отношений и деятельности, а не сознания», обозначил взаимосвязи культуры с политикой, идеологией и профессионализмом следующим образом: «Говоря очень кратко, политической пирамидой выражается и властно поддерживается процесс культуры, а идеологической пирамидой он же непрерывно «языково» обеспечивается. В то же время во властной пирамиде совсем уходит в тень (как это, между прочим, сейчас у нас имеет место) остающийся ключом интеллектуального равновесия идеологический профессионализм, самый незаметный носитель «генома» культуры, вершина другой пирамиды. Если в образах биологических аналогий интеллигенция – выразитель ядра культуры, то носитель генома самого этого ядра – научно-идеологический профессионализм. В этой биологической аналогии, напомню, по В.С.Степину, культура – генотип «общества», а у нас геном культуры – социологический профессионализм» (Цит. изд. т.3. с.161).
Итак, мы уже находимся на такой стадии, когда в состоянии в полном объеме воспроизвести все многообразие определений понятия «культура» в полилогии А.С.Шушарина. Итак, культура – это 1) квазистабильная материальная субстанция; 2) способ (система, структура) процесса самой жизни; 3) общество (усложняющаяся генерализация понятия «формация»); 4) определенная многомерная практика, преемственно вбирающая освоенный людьми исторический опыт, объемлющая как высоту производительных сил («бесформное») и производственных отношений (формное, структурированное), так и вариации, а равно предполагающая границы (связь и отделение) с другими культурами, включающая в себя ноосферу, мироустройство и мирооснову, находящиеся в животной, дообщественной собственности; 5) всеобщая жизнь человечества; 6) сгусток и узел в фазовом пространстве социума, в котором проявляется не что иное, как качество жизни со всеми ее особенностями, поведенческий и идеологический образ жизни; 7) так или иначе оформленная агломерация, как не просто обособленной целостности «плодотворного существования, а как именно сложного плодотворного со-существования» внутри себя и с другими» и, наконец, культура есть 8) генотип «общества» (совокупность всех генов, присущих организму, или по А.С.Шушарину, «социологический профессионализм»). В общем, как поется в известной песне на слова Николая Некрасова «Ой, полна, полна коробушка», у нашего купца есть все – «и ситцы и парча». Выбирай по своему вкусу!
Рассмотрев «статику» социального бытия, А.С.Шушарин обратился в 16 главе к общеисторической «динамике», «…от «подлежащих» (в чем и кем делается история – в многообразиях тектоники) к предикату (как делается история – многообразиями самих перемен…» (Цит. изд. т.3. с.161). Он сразу предупредил, что его полилогия будет посложней, чем смена «пяти формаций». Итак, снова трубач зовет нас в поход!
В начале главы А.С.Шушарин раскритиковал не только формационную теорию, но досталось от него и западноевропейским социологам, а также учению Л.Гумилева.
А.С.Шушарин сначала остановился на интенсивных процессах. Он писал: «При всех взаимосвязях (теперь вообще глобализуемых в один клубок) общественного развития интенсивные процессы (в отличие от экстенсивных, «межобщественных») состоят в саморазвитии относительно обособленных культур, что в уяснении требует нелегкого абстрагирования от взаимодействий культур. Экстенсивные процессы (термин, увы, не очень хорош, ибо и в «межобщественных» переменах тоже есть своя интенсивность, но другого не подбирается) в действительности во многом как раз готовят перемены» (Цит. изд. т.3. с.175).
С точки зрения логики познания возражать против разделения динамических процессов, на интенсивные и экстенсивные нет никакого смысла. Другое дело, какое содержание вкладывать в эти понятия. А.С.Шушарин дал следующую трактовку интенсивных процессов: «Вообще говоря, интенсивные процессы (в главном итоге – восходящие прорывы) происходят и в собирательстве, и в горшечном деле, и в самолетостроении, т.е. во всех бесчисленных областях человеческой деятельности. Но все это и есть проявления негэнтропийного развития материи, в данных примерах в развитии предметно бездонных производительных сил, как их же восходящего саморазвития. Но нас интересует, так сказать, «большая» социальная механика этого же саморазвития.
Интенсивные процессы, конечно, не сводятся к эндогенной логике. Тем не менее, начнем от этой эндогенной печки, но в нашей невольной «многозаходности» уже несколько на другом круге анализа. Если в ранее проведенном анализе эндогенная логика абстрактно чистых узлов прорывов служила только своего рода «средством» познания последовательности самовыявления полифундаментальных базовых структур, то теперь мы обращаемся к эндогенной логике как к «главному», но тоже пока только одному из многих движений в динамике самого исторического процесса. Это уже не абстрактно чистые, а вплетенные в процесс «во времени и пространстве» узлы прорывов.
Но все же и это еще абстрактно вырванный процесс, обнаруживающий лишь наиболее «редкостную объективную логику», а в итоге восхождения как эндогенные волны. (Термин «волны» заимствован у А.Тоффлера, Л.Н.Гумилева.) Наконец, напомню, что сходство рассматриваемого с «формационной логикой» – лишь внешнее или весьма частичное, поскольку в марксизме действительное производственное содержание эндогенных перемен (кроме преодоления-обхода «вульгарного» капитализма) неведомо (тем самым резко искажено)» (Цит. изд. т.3. с.176-177). Неведомо, видимо, только для самого А.С.Шушарина. Причем, нелепость этого утверждения видна уже из самого построения предложения (бессмысленное сочетание слов «неведомо» и «тем самым резко искажено»). Разве может быть искажено то, что вообще неведомо?
В параграфе 16.2. «Эндогенные волны» А.С. Шушарин дает поразительное по своей примитивности описание, как он выразился, «восходящей необратимости шагов перекомпозиций отношений», ведущих перемен в базовой (эндогенной) плоскости фазового пространства социума, типологических подъемов рельефа тектоники, преодоления асимметрий господствующих симметрий или механизмов к их новым типам, к новым равновесиям. Читаем: «Кратко говоря, эгостадности свойственны диффузные «тасования» (Б.Поршнев) и спонтанные вспышки «беспредела»; экстенсивному рабству – неустранимость апериодичных войн; феодализму – войны «накопления» автаркии, выбросы пандемий, голодоморов, крестьянских восстаний; капитализму – циклы или кризисы; линейной форме – «новостройки» и кампании. Но это мы еще дали пояснения почти в «формационном» ключе «ступеней». Потому главное то, что эндогенные прорывы и суть не просто «смены формаций», а именно восходящие перемены указанных равновесий, усложняющиеся перекомпозиции производственных отношений, то есть именно процессы динамики» (Цит. изд. т.3. с.177). В каждой из т.н. градаций А.С.Шушариным выхвачены какие-то отдельные черты, которые не дают в совокупности рациональной и полной картины логики исторического процесса, как он именовал эту главу. И снова я обращаю внимание читателей на то, что А.С.Шушарин довольно часто использует терминологию заклейменного им исторического материализма.
В следующем параграфе 16.2.1. «Революции» он снова на основе своей главной последовательности предлагает нам свою ущербную версию революционных трансформаций: «В производственном содержании (от политических форм мы здесь вообще отвлекаемся) эти революции как первопроходческие прорывы восхождения, напомню, как здесь «чистые», представляют собой последовательные (логически) шаги обобществления общей жизни, работников, «пространства производства», средств производства, технологий (пока потенциально) или, соответственно: социализации (демографизации), территориализации (натурализации), «индустриализации» (товаризации), технологизации (плановизации) и ныне лишь где-то зреющий шаг «невероятного» (Шредингер) «постиндустриального» онаучивания (шире – гуманизации) производства» (Цит. изд. т.3. с.178-179). Я уже выше отмечал абсурдность использования А.С.Шушариным термина «обобществление» в отношении первобытного, рабовладельческого, феодального способов производства, не говоря уже о таких надуманных, искусственных терминах, как демографизация, территориализация, товаризация, технологизация. Особенно надуманным представляется следующее обобщение, сделанное А.С.Шушариным: «Более того, в абстрактно-чистых эндогенных формах, привычно говоря,<…>проявляется в некоторых внешних «череспериодных» сходствах капитализма с рабством, линейной формы с феодализмом» (Цит. изд. т.3. с.179).
А.С.Шушарин, анализируя роль государства, предвзято и необъективно утверждал, что марксизм в этом вопросе теоретически «круто ошибался». Марксизм, по его словам, является «…образцом в части критики буржуазного государства и права, ибо никаких неизменно унифицированных «прав человека», общечеловеческих прав<…>быть не может по классовой (в широком смысле) природе государства, как формы всегда определенных доминирующих структур и сил производства» (Цит. изд. т.3. с.197). Он также приписывал марксизму идею о вечности государства.
Напомню, что Ф.Энгельс в «Анти-Дюринге» совершенно недвусмысленно высказался о роли государства в жизни общества, а также об отмирании государства: «Государство было официальным представителем всего общества, оно объединяло его в одной видимой организации, но оно исполняло эту роль лишь постольку, поскольку было государством того класса, который сам являлся представителем всего современного ему общества: в древности — государством граждан — рабовладельцев; в средние века — феодального дворянства; в наше время — буржуазии. Сделавшись, наконец, действительным представителем всего общества, оно станет излишним. Когда не будет общественных классов, которые нужно держать в подчинении, когда не будет господства одного класса над другим и борьбы за существование, коренящейся в современной анархии производства, когда будут устранены вытекающие отсюда столкновения и насилия, тогда уже некого будет подавлять и сдерживать, тогда исчезнет надобность в государственной власти, исполняющей ныне эту функцию. Первый акт, в котором государство выступит действительным представителем всего общества, — обращение средств производства в  "ru.wikipedia.org/wiki/9EB189B58182B2B5BDBDB08F_81BEB18182B2B5BDBDBE81828C" o "Общественная собственность"общественную собственность, — будет его последним самостоятельным действием в качестве государства. Вмешательство государственной власти в общественные отношения станет мало-помалу излишним и прекратится само собою. На место управления лицами становится управление вещами и руководство производственными процессами. Государство не „отменяется“, оно отмирает». Однако, продолжая анализ сложных проблем функционирования и развития государства, как важнейшего структурного элемента надстройки, А.С.Шушарин осознал, что этот процесс диалектичен, и он был вынужден это отметить в конце параграфа, посвященного государству. Он писал: «В нескончаемом восходящем развитии (если человечество себя не погубит; и здесь мы пока по-прежнему остаемся в узких рамках чистой эндогенной логики) государство как гарантирующая структура безопасности неизбежно растет (правы «тоталитаристы», не правы классики марксизма и «демагоги»). Но оно же одновременно в пройденных завоеваниях постоянно исчезает, «засыпает», «умирает» (правы марксисты, не правы «тоталитаристы» и «демагоги»). Последние, выходит, вообще правыми не бывают. Завоеванные нормы общежития становятся «внутренними нормами», знаменитой осознанной необходимостью, формами естественного поведения, когда институты и государство как орудие насилия как бы вообще уже не существуют, т.е. в этой части «засыпают», но и не исчезают (откуда и странность всех этих формулировок). Структуры безопасности сохраняют границы поведения (в форме права любой модификации), но как бы постепенно утрачивая уже их не актуальную детализацию» (Цит. изд. т.3. с.198). Вынужден был А.С.Шушарин согласиться и с марксизмом в том, что в революционных процессах роль насилия становится практически неизбежной: «Ведь «путь от одной точки поворота к другой, – писал Плеханов всегда лежит через надстройку». Для назревшего обновления отношений всегда необходима «повивальная бабка» (в теоретическом марксизме, разумеется, не в институциализированном смысле; это уже дело уймы обстоятельств и практики) со стороны политизированных восходящих сил. Это как бы уже следующее, обновленное государство, выше которого политически ничего не бывает, ибо до бога слишком высоко. В этом объективном смысле насилие обновления суть не более чем, кратко говоря, преодоление старых эндогенных (классовых) границ поведения, перестановка кадров и организация перемен прав и обязанностей, переобучения, в том числе юридическое возведение в преступность ранее не преступного (нормального), т.е. эндогенное повышение структуры безопасности (эндогенно). Ну, а что это в реальной истории до сей поры не обходилось без рек крови, то к нашему продвижению (и, кстати, к классическому марксизму) это имеет такое же касательство, какое имеют законы аэродинамики к авиакатастрофам» (Цит. изд. т.3. с.199).
Далее А.С.Шушарин обратился к т.н. адаптивным формам развития. Вот его соображения на этот счет: «В адаптивной логике может происходить весьма заметное интенсивное развитие производительных сил, утверждаться отдельные элементы новых отношений, но при этом господствующие производственные отношения качественных изменений не претерпевают, или эти изменения буквально «размазываются» во времени. Поэтому и объективно, и в познании реальны стертые формы, которые являются более или менее консервативными, запутанными и часто одновременно устойчивыми. Например, в современном капитализме, особенно европейском, «социализма» предостаточно, но в «действительной» части базовой индексации градации его господствующие производственные отношения, тип рыночного равновесия, остаются теми же, частнособственническими (на средства производства), что и в самой вульгарной фазе» (Цит. изд. т.3. с.203). Читая это высказывание А.С.Шушарина, необходимо иметь в виду, что под производительными силами и производственными отношениями, он, как уже выше мною отмечалось, имел в виду, не то содержание этих категорий, которое является традиционным в марксизме.
Кстати, когда читаешь рассуждения А.С.Шушарина об адаптивных процессах, волей-неволей вспоминается его критика формаций, сведение им т.н. главной последовательности только к «прорывам», т.е. по существу игнорирование процессов, происходящих в недрах самой «градации». Однако от процессов, подготавливающих революционные скачки в толще самих формаций, повторяю, никуда не денешься, и вот сейчас он подал их в форме адаптивных процессов. В их рамках, как он вынужден был заметить, интенсивно развиваются производительные силы, а также происходит, используя заимствованное им выражение «мейнстрима», институциональный прогресс. «Можно даже сказать,- писал А.С.Шушарин, - что адаптивная логика безобидно «действует» на протяжении всей истории (опять, помягче, мысль Лившица), за исключением эндогенных прорывов и волн. Но она же становится особо актуальной (начисто теряет безобидность) как раз в зреющих бифуркациях, когда обнажается, что именно приспособление к зреющим переменам, т.е. сопротивление им, и накаляет ситуацию, все более обостряет противоречия, «максимизирует», радикализует восходящие силы, углубляет раскол» (Цит. изд. т.3. с.204-205).
Завершив главу, посвященную интенсивным процессам в истории человечества, размышлениями (весьма нечеткими) о деградациях, смутах, катастрофах и дивергенции вариаций, А.С.Шушарин приступил к исследованию экстенсивных процессов (экзогенной логике) в главе 17-ой.
Начало новой главы он предварил следующими пугающими строчками: «В настоящей главе эскизно мы вступаем, пожалуй, на самое «темное» поле всей теоретической социологии, причем, пока еще в темней темных предельных абстракциях логики истории, а вовсе не истории» (Цит. изд. т.3. с.212). И еще одно важное методологическое предупреждение: «В самом первом приближении во всем настоящем подразделе разговор пойдет только о духовных формах, а более об идейных, научных, политических представлениях (отражениях, выражениях, их эволюциях) об основаниях международных, межобщественных структур и процессов, т.е. о межкультурных или поликультурных отношениях (в т.ч. и, что надо особо подчеркнуть, внутристрановых) и об их переменах (номологической динамике). Но теперь в тяжком абстрагировании от рассмотренных в предыдущей главе интенсивных процессов. Хотя, конечно, и не без нерасторжимой связи с ними. Говоря кондово привычно – что лежит в основаниях уже не борьбы классов, а пока неукротимой борьбы между народами и даже борьбы человечества с самим собой. Т.е. речь пойдет о том, чего даже не упоминается в нашей эмбриональной социологии, т.е. с намеком, что эти вопросы и вовсе не социологические, а, скажем, провиденциальные» (Цит. изд. т.3. с.213). Словом, нам предстоит окунуться в мир, где нет ничего от столь ненавистной А.С.Шушарину экономической догматики, в мир божественной предопределенности.
Для начала он ошарашил нас выводом, о том, что «…в восточных же «деспотиях» даже только с таким простым и откровенным рабством дело почему-то не шло. Никогда не было там типологически «отчетливо» (К. Ясперс), как на Западе, рабства, феодализма, как даже и сейчас капитализма. Черт сходства действительно преполно, но все равно нечто типологически иное» (Цит. изд. т.3. с.215). Особенно отчетливо отсутствие рабства и феодализма проявилось в Китае, а капитализма в Японии. Интересно, кто же строил тогда Великую Китайскую стену или что собой представляет собой такая корпорация, как, например, Тойота?
Размышления А.С.Шушарина о том, что такое Восток и Запад, где проходит граница между ними, о российском русле в истории («Россия формировалась в «биосферной сущности и ноосферной функции», или, например, такая фраза: «…интересные откровения Петра: у Запада надо взять технику и науку, укрепить военную мощь, а затем «повернуться к Европе задницей»), «… Восток для типологически западного мышления непрозрачен» и т.п. откровения, на мой взгляд, никакой научной ценности не представляют. Характеризуя то или иное направление «западной» мысли (на основе русских источников), А.С.Шушарин стремится привязать их к своим фундаментальным идеям, как например, он поступил с т.н. географическим (?) направлением: «…«плюрализм» западной догматики в этой фазе «геополитического» митоза, конечно, имеет свои совершенно неоспоримые достоинства генерации массы отдельных толковых идей. Ведь все это и есть по сути эмпирические подступы к постижению того, что мы назвали структурами и процессами тектоники социума. Но уж больно велика трудоемкость извлечений, тем более согласований (в смысле скромных понятийных требований науки) всего этого хаоса «геополитики», которую, по удачным словам П.А. Цыганкова, многое роднит с «алхимией и астрологией» (Цит. изд. т.3. с.245). Понятие «тектоника социума», изобретенная А.С.Шушариным, – вот это действительно революционная идея, не то, что какие-то там «эмпирические подступы»! Аналогичные рассуждения сопровождают и другие два направления «западной» социологии - экономическое и модернизационное. Досталось от А.С.Шушарина и «марксистскому догматизму», не говоря уже об экономизме. Он категорически заявил, что: «…классический марксизм просто вообще теоретически не рассматривал целые гигантские пласты общественной жизни, скрытые за «играми обмена» «материальной жизни» (Ф.Бродель) внутри обществ (а равно и уже более высокие), тем более в международной жизни» (Цит. изд. т.3. с.252).
А.С.Шушарин, подводя итог критике западной мысли и «марксистской догматики», пришел к следующему выводу: «Поэтому при самом первом обращении к образному уяснению «геометрии» ноосферы, тектоники и мироустройства, в том числе мирооснов, безусловно сильно звучит мысль А.Тойнби (в изложении Р.Коллингвуда): «Единство цивилизации – это иллюзия, порожденная тем специфическим способом, которым наша цивилизация запутала в сеть собственной экономической системы все остальные. Эта иллюзия сразу же рассеивается как только мы взглянем не на экономическую, а на культурную карту мира». Так что в каком-то, совсем пока неясном отношении, можно говорить о единстве, а в других отношениях на него и намека нет. Это и выводит на странный вопрос о «всемирной истории» (Цит. изд. т.3. с.252).
Таким образом, перед лицом полилогии единство современного мира представляется иллюзорным, ибо оно не отражает такие аспекты, как «геометрию» ноосферы, тектоники и мироустройства, в том числе мирооснов. Остается полагаться только на гений А.С.Шушарина, который прояснит нам сущность процессов, происходящих в современном мире и вызволит нас из пут экономизма. Свою убежденность в необходимости игнорирования экономического аспекта всемирной истории он вновь подтвердил в самом начале нового параграфа, где попытался ответить на вопрос - была, есть и будет ли всемирная история? Он объявил: «…действительное содержание «всемирной истории» и происходящего имеет такое же отношение ко всем экономическим словам и основаниям, какое имела вражда домов Монтекки и Капулетти, любовь Ромео и Джульетты, к индустрии, торговле, рынку и пр. в Вероне и Мантуе. Практически никакого» (Цит. изд. т.3. с.254). Сказано яснее ясного. И снова (в какой-то раз!) он поставил телегу впереди лошади. Посмотрим, что из этого получилось.
Для того чтобы выйти на позицию А.С.Шушарина, необходимо пробиться через дебри его «подготовительных» рассуждений, подчас не имеющих никакого отношения к исследуемой проблеме.
Вместе с тем нам следует познакомиться с некоторыми пояснениями т.н. «контуров оснований экзогенной логики». Сначала познакомимся с такими понятиями, как «народные люди», «базовые метавзаимодействия» и т.д.
В противовес понятию «экономические люди» А.С.Шушарин вводит понятие «народные люди». Вот что он писал по этому поводу: «…в первом приближении точно так же – народы, государства, а чуть сложнее, но точнее, массовые, «народные люди» в их разных (и переменяющихся) совокупностях суетятся, а то и беснуются на «всемирной арене», общаются, перемещаются, торгуют, воюют, завоевывают, освобождаются и т.д., их интеллектуалы, по ходу самих объективных тенденций, выдумывают религии, фашизмы, коммунизмы, «перестройки» и т.д. не потому, что им хочется так, а им хочется так, потому как таковы пока (в нашем движении) совершенно загадочные и тоже весьма гетерогенные экзогенные, «международные» отношения, и уж вовсе загадочно-непостижимая собственность, материальная основа смыслов всего этого неприглядного поведения» (Цит. изд. т.3. с.264). Будем считать, что под «народными людьми» А.С.Шушарин понимал некие субъекты международных отношений или, как он их именовал, - «агенты разных культур», поведение которых определяется «загадочно-непостижимой» для самого А.С.Шушарина собственностью.
Далее следуют метавзаимодействия, которые «…являются несимметричными, т.е. отличаются как от симметричных (базовых взаимодействий), так и от асимметричных отношений (исторических, всегда связанных с какой-то преходящей собственностью, «формой существования»). (В математических «теориях множеств» проводятся точные отличия симметричных, несимметричных, асимметричных, антисимметричных и т.д. отношений; но мы подобными оборотами эвристически пользуемся в их развиваемых социологических значениях.) Соответственно в «наглядном» юридическом выражении метавзаимодействия оказываются и не равноправными (не «одинаковоправными»), но и еще не неравноправными (не асимметричными, не «несправедливыми»)» (Цит. изд. т.3. с.266). А.С.Шушарин выделяет следующие разновидности метавзаимодействий: «В общем взаимодействия агентов разных культур мы и будем называть метаобщением, метатрудообменом, метасоседством, метаобменом, метасоисполнением, т.е. базовыми метавзаимодействиями по поводу соответственно каких-то метаобъектов, метаценностей, «народных богатств», порождаемых ими же некоторых смыслов человеческого бытия, очень далеких от простого частнособственнического «инстинкта» и даже вообще от индивидуальных ценностей, но все равно имеющих для человека вполне по Д.А. Леонтьеву, личный смысл (иначе «пустой звук»). Хотя дело, конечно, не в этих, не ласкающих слух терминах. (В контекстах возможны и самые обычные базовые понятия.)
Прежде всего метавзаимодействия уже не являются симметричными в обычном базовом смысле. Взаимодействие, скажем, русских с французами одно, с китайцами – другое, с бразильцами – третье и т.д. Все то же относится к гражданствам, местностям, рынкам. Во взаимодействиях людей разных культур, резко говоря, мало одинакового, но в инвариантном содержании еще нет и асимметрий» (Цит. изд. т.3. с.266).
Чтобы понять сущность метавзаимодействий агентов разных культур, следует, согласно логике А.С.Шушарина, видеть их отличие от базовых взаимодействий в «их естественном инвариантном содержании», которые в полилогии он называет симметриями, «абстрактными равновесиями или в образном юридическом выражении разными типами «равноправий» (органическое, демографическое и т.д.). Каждое из них осуществляется в «акультурно» одинаковой общественной форме для участников (агентов), одинаковыми средствами, обслуживается одинаковыми номенклатурами материальных знаков (антропонимика, трудонимика, топонимика, товаронимика, технонимика...). Соответственно, общественный базовый механизм или форма связи в этих взаимодействиях суть общение, трудообмен, соседство, обмен, соисполнение...» (Цит. изд. т.3. с.264). Но метавзаимодействия агентов разных культур радикально отличаются «…высотно-вариационными многообразиями, а иногда даже внутри культур между агентами субкультур, общностей, классов как дифференцированными массами «народных людей». Эти взаимодействия происходят уже в других многомерных знаковых пространствах – этнонимики, демосов, геонимики, валют, оргформ» (Цит. изд. т.3. с.264).
Насколько я понимаю язык А.С.Шушарина, в обществе наряду с теми формами базовых взаимодействий, которые он преподносил нам в «градациях», теперь на сцене появляются совершенно иные формы теперь уже метавзаимодействий, совершающихся в иных многомерных пространствах, которые он обозначает как этнонимика, демос, геонимика, валюты, оргформы. Возможно, проницательные читатели уже осознали смысл этих многомерных пространств, но я никак не могу понять, что из себя представляют, например, пространства, именуемые валютами. В мире циркулируют десятки видов валют (конвертируемых и неконвертируемых, фиксированных и находящихся в свободном плавании на валютных биржах), но какого рода метавзаимодействия, радикально отличающиеся от обычных операций с валютами, существуют в каком-то особом многомерном пространстве – это моему уму недоступно. Однако, «жираф большой, ему видней».
Возможно, нижеследующее пояснение А.С.Шушарина прольет свет на сущность метазаимодействия агентов различных культур: «Соответственно в «наглядном» юридическом выражении метавзаимодействия оказываются и не равноправными (не «одинаковоправными»), но и еще не неравноправными (не асимметричными, не «несправедливыми»). Кто, так сказать, кивком головы, кто рукопожатием, кто наклоном, кто прикосновением лбов, кто объятием, кто рукой на сердце, кто лобзанием, кто еще как, но все «здравствуются» в формах этих разных норм. На этот счет В.С. Степин, к примеру, замечает, что японцы прибегают к рукопожатию только с иностранцами (меж собой его даже осуждая), что в разных культурах может быть даже разная дистанция собеседования, когда «чужая» дистанция воспринимается негативно и т.д. Все едят, но подчас совершенно разное. Все ловят уголовников, но по разным статьям и с разными наказаниями. Все прописываются, но по разным правилам. Все учатся, но по разным программам. Все покупают, но на разные деньги и с разными «товарными вкусами». Все пользуются стандартами и даже «номенклатурами», но все на свой манер. Вот все метавзаимодействия и имеют дело со всеми этими «разностями». Потому сначала все эти логически взаимноортогональные, т.е. тоже «многослойные», «полиплоскостные» метавзаимодействия надлежит понять как социально-нейтральные, инвариантные, вневременные объективные нереальности, когда, вспомним мысль Маркса о товаре, еще ни о какой собственности (асимметрии) и речи быть не может. А особо трудно, что все это относится не только к вариационным многообразиям, но и к высотным неоднородностям («укладам»), взаимодействия между которыми «равноправными» в реалиях почти никогда не бывают. Но абстракция нейтральности все равно необходима, точней, неотвратима» (Цит. изд. т.3. с.266-267).
Туман начинает рассеиваться. Отличие метазаимодействия агентов различных культур от обычных видов базовых взаимодействий, оказывается, состоит в том, что различаются обычаи, правила и уклады жизни, манера поступков агентов различных культур, или «народных людей». А необходимость введения новых понятий в полилогию А.С.Шушарин объясняет непонятливым читателям следующим образом: «Забегая вперед – зачем нужны столь дикие абстракции, помимо теоретического императива (хотя и этого достаточно). Затем, чтобы в движении к конкретному сперва разобраться с самым абстрактным, невидимым элементарным, в конечном счете где-то далее объясняющим, что, скажем, капитализм и империализм, классический колониализм и неоколониализм, империи, блоки, союзы, капиталистический транснационализм, «утечка» капиталов, мозгов и рук, европейская и пр. интеграции, социализм, международный его аспект в нынешнем развале и т.д. и т.п. имеют совершенно разную производственную природу (чаще всего совсем не экономическую), ритмику, формы и исторические тенденции (опять же, если угодно, «мегатенденции»). Причем вновь повторю, что все эти международные процессы и отношения, как и эндогенные, тоже гетерогенны, «многослойны», а теперь еще все более взаимосвязны» (Цит. изд. т.3. с.267). Теперь мы начинаем наконец-то осознавать, что различия между империализмом и социализмом объясняются не тем, что они имеют различную социально-экономическую природу, а тем, что культурные агенты, или «народные люди» в этих системах по разному ловят преступников, здороваются и едят свой хлеб насущный. А в самом глубоком понимании этих метаразличий лежит то, что «отличен язык от языка, обычай от обычая, номенклатуры профессий, местность от местности, доллар от рубля или франка, водка от виски или раки, кандидат от магистра и т.д. Говоря попросту, русские, общаясь с англичанами, должны иметь дело с переводом; миграции нуждаются в переменах гражданства, всяких визах; черезграничная связь имеет дело с пограничниками; торговля имеет дело с валютами, таможнями, тарифами, пошлинами; планирование сообразуется с разными технологиями, стандартами, должностными структурами и пр.» (Цит. изд. т.3. с.265-266).
Еще яснее становится смысл новых понятий из следующего разъяснения А.С.Шушарина: «Поэтому прав Э. Плетнев, обратив внимание, например, на отношения общения, которым «не повезло». Но совсем не верно, что это другая ипостась экономических взаимоотношений между народами. Таких «ипостасей» производственных взаимоотношений по крайней мере на сегодня известно пять; лишь одна из них, самая «механичная», «вещественно-продуктовая» является экономической. А метаобщение, можно сказать по В.С.Библеру, является «слабым», но и самым глубоким метавзаимодействием, на основе и в средствах которого выступают любые другие межобщественные взаимодействия. Невозможны, так сказать, абсолютно никакие миграции, натуральные связи, сделки обмена, планы (контракты) и пр. без овладения просто «разговором» (встречей, письмом, телеграммой, газетой, телевизором, компьютерной сетью и т.д.), простейшими взаимоотношениями. Тем более, что именно в общении происходит движение информации, знания. Да, ведь и, наконец, любой торговец сначала есть культурно-родовое существо, осоциаленный организм. Отмечая свое прибытие в загранкомандировке, уже, скажем, в мезолите, он сперва просто говорит: «Здравствуйте, ребята! Где тут у вас перекусить и переночевать можно и т.д.?» – а уж потом все прочее» (Цит. изд. т.3. с.268). Итак, все встало на свои места. Все таинственное в содержании новых понятий испарилось. Мы снова узнаем, что экономические отношения существовали и существуют только при капитализме, а в остальных «градациях» их вообще не было. И что «народные люди» – это просто культурно-родовые существа, «осоциаленные организмы», между которыми осуществляется общение, заключающееся в обмене информацией и знаниями. И именно способ общения определяет сущность метавзаимодействия агентов культуры, которые и определяют природу того или иного общественного устройства. Все зависит не от экономических отношений между людьми, а от того, как они здороваются, едят, ходят друг к другу в гости, проводят спортивные соревнования, пишут и читают стихи и т.п. Словом, ларчик открывался до удивления просто. «Материальной основой метавзаимодействий, точней их «разумной основой», - писал А.С.Шушарин, - является само культурное разнообразие или, хоть это и нескладно звучит, культурное разделение труда (деятельности), человеческого бытия» (Цит. изд. т.3. с.269). Нас окружают явления, «…неисчислимые связи и заимствования, на которых и покоится сама человеческая жизнь: все наши гены, знания, языки, бесчисленные продукты питания, сельскохозяйственные культуры, одомашненные животные, одежда, украшения, медикаменты, эстетические среды, вещи, технологии, даже, наконец, «население» зоопарков и герои сказок, игрушки, игры, шутки, анекдоты, календари и т.д. до бесконечности, подчас в львиной доле «иностранного» происхождения» (Цит. изд. т.3. с.271). Наверное, в этом перечне неисчислимых связей и заимствований, по всей видимости, особое значение имеют герои сказок и состав зверюшек в зоопарках, не говоря уже об исключительно важной роли анекдотов.
Следующим шагом по постижению сложной логики истории будет культурное равновесие, или первое представление о сверхсимметрии. Отбросив непригодные методические подходы (суперантропологизм, проектизм, утопизм, финализм, провиденциализм, экономизм, большой политологизм), А.С.Шушарин пришел к заключению, что «объективная («эзотерическая») свертка многообразий социального бытия состоит в некотором «вселенском» равновесии в «борьбе и согласии» культур как логических субъектов социума, причем пока безмерно абстрактного» (Цит. изд. т.3. с.278). И еще: «Культуры (субкультуры, метакультуры) во всей их гетерархии появляются, угасают и исчезают, дробятся, соединяются, объединяются. Но по всем неофилософским представлениям, развитие многообразий идет в общем росте сложности социума. И уже в этом пункте полилогия решительно рвет с экономизмом, из любой версии которого логически неумолимо вытекает та или иная гомогенизации социума» (Цит. изд. т.3. с.279). Итак, бой с «экономическим догматизмом» продолжается, правда на уровне аксиом, а не аргументов. На основании чего А.С.Шушарин утверждал, что экономизм (читай - исторический материализм) отстаивает идею закономерности формирования однородного общества – совершенно неизвестно. А.С.Шушарин борется со своими собственными измышлениями, одерживая легкую победу. Даже если развитие общества приведет к исчезновению классов, то всегда останутся десятки тысяч профессий, различия способностей и психики людей, не говоря уже об этнических различиях и своеобразии культур. Гомогенизация социума– это абсурд.
А вот поразительное в своей «логической непостижимости» явление возникновения в результате «метавзаимодействия всех и вся культур» т.н. особая сверхсимметрия – это действительно, пользуясь словами самого А.С.Шушарина, ссылавшегося на любимого им М.Вебера, «как бы «сверхродовой идеальный тип», «сверхнереальная сверхобъективность» (Цит. изд. т.3. с.279). Не менее поразительным является и целый каскад феноменальных открытий А.С.Шушарина, сосредоточенных в следующем абзаце: «Субъекты в известной части вселенной – только люди, но взаимодействующие в тех или иных качествах агентов, их совокупностей в связи с чем-то, по поводу чего-то, ради чего-то в «божественном социальном», имеющего для человека жизненный смысл, т.е. в действительности являющегося неким материальным богатством, объективной ценностью. Подчеркну, что «объективное» – от слова «объект», коим могут быть не только штаны и колбаса, но и, скажем, родина, человеческая атмосфера, место отдыха, мирная жизнь и т.д., а то и «легкая жизнь» (Цит. изд. т.3. с.279-280). Разве не поразительно открытие А.С.Шушарина, что субъекты, расположенные в какой-то известной части вселенной (наверное, предположительно на Земле) являются не просто людьми, но кроме того еще и агентами. Или разве не поразителен его вывод о том, что слово «объективное» происходит от слова «объект», что равнозначно в полилогии, как уже ранее отмечалось, понятию «собственность», к которому следует причислять не только штаны и колбасу, но и родину, а также мирную жизнь?
И основываясь на рассмотренных выше посылках, А.С.Шушарин пришел к выводу, что «Культурное равновесие (не путать с «общим равновесием культуры») и является метафорой, выражающей саму «разумную основу» (в смысле Гегеля) взаимодействия людей в качестве народов, «народных людей» как агентов культур или их же «квазидействий», в связи с ними же как объектами всех этих метавзаимодействий, т.е. по поводу культур и их перемен или вообще культуры человечества. Это уже не общая жизнь (как «культура вообще») и, тем паче, не «средства производства», а всеобщая жизнь («вообще культура») человечества.
Что это такое пока действительно непонятно, а потому интеллектуально проще замкнуть постижение какими-то богами или в данном случае не менее мистичным космосом» (Цит. изд. т.3. с.280). Последуем совету А.С.Шушарина и не будем критиковать его вывод о том, что это уже не общая жизнь, а всеобщая жизнь человечества, которого, как он неоднократно утверждал ранее, просто-напросто еще не существует. Тем более что, как утверждал сам А.С.Шушарин, «…изобразив только самое первое представление культурного равновесия, мы пока весьма неторопливо поднимаем взор к «безумному» горизонту незнания и в нашем анализе движемся еще в предельно абстрактной сфере уяснения «конструктивно независимой» номологии элементарных форм экзогенных отношений и процессов в их общеисторической (без «форм истории») «номенклатуре», т.е. вне всякой зависимости от конкретно-исторических и экзотерических (политических) форм» » (Цит. изд. т.3. с.281). Итак, впереди нас ждут захватывающие перспективы новых открытий в известном районе Вселенной подобно тому, который не замедлил сделать А.С.Шушарин, а именно, что «…войны являются историческими формами взаимодействий культур. Это же даже тавтология» (Цит. изд. т.3. с.281). Чем больше кровопролитных войн, тем выше уровень взаимодействия различных культур. Открытие следует один за другим. Не успели мы усвоить, что «народные люди» – это просто культурно-родовые существа, «осоциаленные организмы», как выяснилось, «…что «культуры не субъекты (а процессуальные объекты), потому они не могут в строгом смысле ни действовать, ни взаимодействовать, ни противодействовать, что в виде квазидействий «положено» только людям. Логически культуры и их взаимоотношения суть «субъект всех изменений», но как и материя без людей невозможны» (Цит. изд. т.3. с.282). Итак, перед нашим взором – гениальное открытие, состоящее в том, что культуры хотя и не субъекты, однако, тем не менее, субъекты, взаимодействующие не сами по себе, а через людей.
Для экономии времени упустим пространные рассуждения А.С.Шушарина о логике границ между культурами. Зато обратим внимание на его интересную мысль о двух формах исторических поступательных процессов. Вот что писал об этом А.С.Шушарин: «Всеобщий мотив» негэнтропийного развития ноосферы, как и вообще материи, состоит в перерастании всяких данных «форм существования», в возрастании сложности (в извечном дополнении со «скатываниями» и провалами). Но если ранее рассмотренные интенсивные процессы в «кумулятивных» эндогенных прорывах и волнах, адаптивной логике и дивергенциях вариаций состоят в повышении и упрочении разнообразий в рельефе и в умножении цветности, т.е. в основном так или иначе повышают и дифференцируют тектонику (по высоте и вариациям), то экстенсивным процессам более свойственны именно субординации, соединения, объединения, конвергенции, адаптивные (эволюционные) «гибридизации», революционные образования новых агломераций производства, а также, конечно, сопротивления и скатывания (разъединения, развалы, распады), уменьшения разнообразий, вплоть до поглощений и уничтожений. Или, немного упрощая, можно сказать так. Если эндогенные процессы в итоге повышают сложность восходящими прорывами «форм существования», ценности бытия (по Лоренцу), то восходящие экстенсивные процессы в итоге повышают сложность подъемами «форм сосуществования», ценности события, сосуществования. Разница огромная» (Цит. изд. т.3. с.286). Если не обращать внимания на термины и словечки типа «рельеф», «цветность», «тектоника (по высоте и вариациям)» и т.п., то А.С.Шушарину надо отдать должное, что он подметил существование различий между эндогенными и экзогенными типами развития.
Не могу пройти мимо высказываний А.С.Шушарина о сущности производительных сил и собственности в его трактовке. Он продолжал гнуть свою линию, когда утверждал, что «…всякая собственность – это уже «форма существования», конкретно-историческое, а не логика истории (без форм истории). Потому пока экзогенные отношения понимаются (подразумеваются) сверхабстрактно как некоторая в общем случае асимметричная «народная» метасобственность в высотно-вариационной «горизонтальной» гиперплоскости мироустройства (его локусах или фрагментах), преодолеваемая экстенсивным («расширяющимся») развитием производительных сил» (Цит. изд. т.3. с.289). Как раз, наоборот, в основе логики истории лежат изменяющиеся экономические отношения, т.е. различные формы собственности, соответствующие уровню развития производительных сил.
Второй момент состоит в искусственности логической конструкции, изобретенной А.С.Шушариным, основанной на понятиях «градация» (вместо марксистской – «формация») и «агломерация». Читатели могут составить о ней представление из следующей выдержки: «Второй момент состоит в недопустимости смешения любых агломераций с градациями. Напомним, что градации чистых эндогенных форм представляют собой такие композиции производственных отношений, в которых одно, в силу асимметрии доминирующей собственности, господствует, а все остальные выступают в виде снятых или потенциальных деформаций. Но все эти деформации суть явления одной абстрактной, совершенно «унитарной», одноукладной системы. Здесь нет никаких метавзаимодействий, здесь нет абсолютно никаких экзогенных отношений и экстенсивных процессов, здесь все как бы или феодально, или буржуазно, или линейно, т.е. «идеально типически» только моноукладно.
Но вот в агломерациях, когда имеет место многоукладность (высотная неоднородность), т.е. сложные не унитарные структуры, вот тогда уже и необходимо говорить об экзогенных отношениях и экстенсивных процессах, даже в пределах одной культуры. Так что неуклюже терминологически, но и верно то, что в любом достаточно сложном обществе «внутри» его тоже есть некоторые международные отношения (т.е. экзогенные). Тем более в самих межстрановых и пр. структурах и процессах» (Цит. изд. т.3. с.289).
Спору нет, никто не запрещает выстраивать любые абстрактные конструкции, особенно в технике, однако существует же предел неразумного при анализе процессов, совершающихся в реальных общественных формациях. Чтобы показать всю абсурдность предложенной А.С.Шушариным методической конструкции, давайте представим себе, что в т.н. «чистом обществе» («градации»), где в силу композиции общественных отношений господствует доминирующая форма собственности, остальные формы собственности «выступают в виде снятых или потенциальных деформаций». А в другой абстрактной модели («агломерации»), в которой уже присутствуют различные уклады, между ними существуют экзогенные международные (?) отношения. Такое, видимо, возможно, только в полилогии, ибо, как писал А.С.Шушарин, «полилогия ведь в сущности вообще множество разных абстрактных «социальных логик»…» (Цит. изд. т.3. с.293).
Далее А.С.Шушарин рассматривает взаимодействие культур, относящихся к различным уровням развития. Он приводит интересные исторические факты, интерпретируя их как трансформации и деформации, а «…именно метадеформации, т.е. искажения господствующими отношениями всех прочих в сложных агломерациях» (Цит. изд. т.3. с.294). Отмечает он и явление синтеза культурных ценностей при взаимодействии различных культур, интерпретируя этот феномен следующим образом: «…это и есть базовые снятия, экстенсивные восхождения неоднородности события, процессы субординаций, а тем самым и обогащения культур, их сложение (а не «смешение»). Высота культуры (агломерации), ее богатство и несознаваемая, прежде всего общая ценность людская (в феноменологии смыслов – «общественный идеал», по Д.А.Леонтьеву), здесь заключены в самом объединении, в отношениях «большого» и «малого», «высокого» и «отстающего», т.е. в процессах субординаций и, в итоге, как в эволюционных асимметричных («жестоких», «имперских», колониальных), относительно нейтральных («мягких»), так и в революционных постасимметричных («помогающих», подлинно культурно патернальных) процессах и структурах. Причем тоже «многоплоскостных», базово гетерогенных» (Цит. изд т.3. с.298).
Далее А.С.Шушарин затронул проблему истоков такого феномена, как национализм, его взаимосвязь с другими пластами общественной жизни. При этом далеко не со всеми его выводами можно согласиться, например, с таким: «…особо экспансивная западная гонка культур («борьба всех против всех») и породила капитализм» (Цит. изд. т.3. с.309). Кстати, это утверждение противоречит не только историческому материализму, но и самой полилогии.
Что касается последней, то стиль изложения ее содержания А.С.Шушариным, как и в предыдущих главах, оставляет желать лучшего. Приведу в качестве примера следующую выдержку из очередного параграфа 17-й главы: «…особые формы или средства общения, гражданства, соседства, рынков, планов вполне и даже, можно сказать, отменно материальны, как не принадлежащие каким-то лицам и даже их совокупностям по произволу, а как неотъемлемо принадлежащие общностям, совокупностям людей. Поэтому собственное содержание вариаций и начинает обнаруживать себя именно как экстенсивное уплотнение бытия (объективное экзогенное обобществление производства), как следствие – при объективных объединительных сдвигах в ноосфере, в «горизонтальных» соединениях, вариационных обобществлениях производства, в дополнительно сопровождающих их распадах» (Цит. изд. т.3. с.312). Остановлюсь лишь на последнем предложении. Что понимать под «экстенсивным уплотнением бытия»? Что это за физическая категория – бытие, которое уплотняется? Вообще А.С.Шушарин ввел в полилогию много терминов из естественных наук, не отражающих специфики общественной жизни как формы движения материи (например, диахронический модуль, или постоянная времени, что означает у него - революции). Какой смысл А.С.Шушарин вложил в выражение «объективное экзогенное обобществление производства», тождественное «экстенсивному уплотнению бытия»? Разве бывает субъективное обобществление производства? Почему именно «экзогенное» обобществление, когда действительными объективными причинами обобществления всегда служат закономерности способа производства, внутреннее ему присущие? Что он понимает под «объединительными сдвигами в ноосфере»? Аналогичных примеров и вопросов к ним можно задать бесчисленное множество и вряд ли сам А.С.Шушарин отдавал себе отчет в том, что он в порыве «творчества» навыдумывал и понаписал. Так, к примеру, пусть читатель попробует разобраться, что означают следующие предложения: «…назревшие эндогенные преобразования осуществляются шагами изъятие из ограниченного (не общественного) производственного присвоения соответствующих объектов доминирующей собственности» (Цит. изд. т.3. с.313). Или «Бытие – волна, уходящая от небытия, которое, однако, сзади постоянно грозит черным провалом энтропийного скатывания в ничто; тем более легкого, чем целостней, «плотней» и сложней структуры бытия» (Цит. изд. т.3. с.316).
А как у А.С.Шушарина все просто получается! Он, например, утверждал, что 3–4 тысячи языков или народов и примерно 200 государств появились в результате экзогенных революций восхождения уже вариационных событий (Цит. изд. т.3. с.312). А почему бы не написать, что они появились в результате вариационного развития материи в данной области Вселенной? Разве это не объяснение?
Разобравшись с волнами, убегающими от небытия, и таким явлением как возникновение и гибель империй, А.С.Шушарин решил заняться исследованием сложной социологии преступности, в частности метапреступности. К ней он относил «…расизм, шовинизм, этнонационализм, сионизм, антисемитизм, наконец, все более опасный стихийный экспансионизм и сепаратизм, с их следствиями войн и терроризма. Сфера, похоже, в праве разрабатываемая слабовато…» (Цит. изд. т.3. с.318).
Надо отдать должное А.С.Шушарину, который обрушился на двойные стандарты буржуазного международного права. Он писал: «Стихийная экспансия, одним словом, «западного права»<…>разбудила правовой беспредел националистического сепаратизма. Кого судить-то надобно?
А расправа над С. Милошевичем, по словам А.А. Зиновьева, «важнее, чем все военные операции, которые ей предшествовали… Это прямая угроза всем кто сопротивляется…». А если прецедент состоится, то возникает возможность (по прецеденту) судить непосредственно все жертвы западного же прозелитизма и даже агрессии! Вырисовывается чудовищная перспектива. На непокорного совершают нападение, а затем его же и судят.
Западное мышление в этих вопросах вообще абсолютно непроницаемо, но железно в свою пользу. Сепаратизм, национализм преследуются, наказуются. Но только в своих пределах. Как говорится, абсолютная «двойная мораль». Потому национал-сепаратизм, в частности, прокатившийся по всему былому «соцлагерю», вообще не воспринимался и не воспринимается таковым. А прозелитизм (своего рода «культурный» экспансионизм) – это вовсе повседневная и всепланетная западная «практика». Даже в отношении малых народцев» (Цит. изд. т.3. с.319-320).
Справедливо осудив лицемерие буржуазного права, А.С.Шушарин вернувшись к обнаружению законов, регулирующих общественную жизнь, вслед за универсальным законом деградации, пронизывающим все «градации», обнаружил еще один закон, а именно «закон падшести». Вот что он писал по поводу этого закона: «Мы уже неоднократно говорили о понятийно кажущемся парадоксальным обороте «негэнтропийной диссипации». Ведь диссипация – «откровенно» энтропийный процесс (в яркой поведенческой иллюстрации – как проще поступить в каких-либо эгоинтересах). Но именно так и устроена «материя». Опять напомним образно: ежели уже нельзя делать из других жаркoе (негэнтропийный запрет, «отрицательная ценность»), то проще всего их порабощать (диссипация, энтропийное поведение); ежели нельзя порабощать, то проще всего «воспользоваться» сплошным прикреплением к местности; и т.д. Теперь мы можем сделать печальное обобщение этого «закона падшести». Не только люди, но и их огромные совокупности, народы поступают точно так же (за этим «поведением», разумеется, скрыто само материальное устроение социальных структур). Народы идут на войну, агрессию, сепарацию, когда есть реальные шансы успеха в эгокультурных интересах. Конечно, народы такие шансы не «вычисляют», это делают политики, но именно с учетом настроений и мироощущений народов. Короче говоря, в квазистабильных состояниях любых структур социума среднетипически действует «закон падшести» наиболее простого (диссипация), кроме уже возведенных в преступность, «гранитно запрещенных» угрозами наказаний (негэнтропийность) устроений (как следствие – поведений). Соответственно, по мере роста мощности производительных сил ранее непреступное поведение неуклонно ведет и к росту опасностей бытия, т.е. требует нарушения «закона падшести», революций, повышения «гранита норм» (Цит. изд. т.3. с.325).
«Закону падшести» А.С.Шушарин противопоставляет, как это уже видно из предыдущего текста, не только повышение «гранита норм», но и революции. Вот его аргументация: «В первом случае пустота, энтропийный провал, «закон падшести», во втором – социальное творчество, негэнтропийное восхождение; а равно и в объективной «миссии» скатывания или очищающего Спасения, восходящего прорыва, как это чаще бывало, из паранекротического состояния. Революции, естественно, не могут не использовать и «падших» сил, но в прямо противоположном «закону падшести» очищающем направлении («с паршивой овцы хоть шерсти клок»). Причем, прорыва, так или иначе тянущего вверх весь социум. Без революций не то что общество не развивалось бы, но и «дня первого» бы не наступило. Другое дело, что настала пора интеллектуально-организованных форм реализации ни от кого независимо назревающих революций альтернативных крахам. Но этому-то сейчас и противостоит нынешняя социология с экономической доминантой» (Цит. изд. т.3. с.326). Что касается последнего утверждения о том, что революционному процессу противостоит «социология с экономической доминантой», то это очередной камень, брошенный А.С.Шушариным в огород марксизма. Любопытно, как он представляет себе очередную революцию без смены формы экономических отношений, без ликвидации отчуждения трудящихся от средств производства?
Завершил 17-ю главу А.С.Шушарин утверждением, которое известно было и до создания им полилогии, а именно, что «…субъектами процесса выступают народы (определенные совокупности людей) как квазидействия культур и отношений (классы, общности, интеллигенция, элиты, профессионализм), в политически «превращенных» формах держав, империй, союзов, блоков, стран, партий и пр. Ясней на этом уровне анализа, кажется, пока и не скажешь» (Цит. изд. т.3. с.326). Весь вопрос лишь в том, какое содержание вкладывать в понятия «культура», «отношения», «общности». Нельзя также не отметить, что вряд ли правомерно профессионализм относить к субъектам исторического процесса.
Перед тем, как перейти к очередному разделу полилогии, поименованному А.С.Шушариным как «Современные структуры и процессы», он, резюмируя все, что уже было им до сих пор открыто, писал: «В этой логике, например, необходимо различать и улавливать суть ноосферы, природы, духовного; исходную реляционную структуру социума (тектонику, мироустройство, мироосновы, миропорядок, в том числе «госстроение» мира), рода гетерогенности производства (предметной, генетической; полиплоскостные непрерывные и дискретные, типологические высотные, а также и «горизонтальные» вариационные многообразия (этносы, демосы, регионы, и т.д.): анизотропию развития по сложности в разных родах движений; многомерное фазовое пространство социума как чувственную сферу смыслов человеческого бытия и «большую» атрибутику семиосферы; базовую неоднородность («многоукладность») и вариационную сложность (цветность) агломераций; культуры как производственные процессуальные субстанции, в диалектической связи с человеком, традициями, органическим «слоем» качества и образа жизни; культурную многомерность; идеологический профессионализм, политические элиты и Интеллигенцию (экзогенно элиты) как сечения «двух пирамид»; суть «общего равновесия культуры»; интенсивные процессы (эндогенные волны, опускания, «староновость» первых восходящих образований, революции, в том числе снятые, инкультурацию, логику эндогенной безопасности и преступности; адаптивную логику, деградации, смуты, катастрофы, дивергенции вариаций) как восходящие, эволюционные и консервирующие, множащие многообразия; экстенсивные процессы, многомерные метавзаимодействия, масштабные неоднородности, культурное равновесие, базовые метавзаимовоздействия (метаасимметрии, метадеформации и трансформации; простые и обратные диффузии, «выдыхания» социальных лидеров, высотные восхождения со-бытия, субординации асимметричные и патернальные как революции); вариационные процессы, «национальное», интернациональные восхождения и снятия вариаций с их границами; растущие угрозы стихий экспансий и сепараций, прозелитизма; метапреступность; «закон падшести» и «закон очищений»; и многое, многое другое, ибо сложная логика истории, как еще крайне абстрактный тезаурус раскрытия современности вполне определенно, но семантически открыта.
Так что если отвлечься от прагматики, то, согласно полилогической научной вере в семантической плоскости, сложная логика истории представляет только своего рода обновленную («постформационную») лексику и грамматику полилогического языка, понятийно-метафорического (постлогического) и критического по отношению к существующей социологии в ее основаниях» (Цит. изд. т.3. с.330).
Многое из того, что содержит данное резюме, нами уже выше было рассмотрено. Здесь же хотелось бы отметить, что впервые он написал слово «интеллигенция» с большой буквы, что, видимо, не случайно. Политические элиты и Интеллигенция образуют в полилогии сечения двух пирамид, символизирующих нечто существенное, базовое в структуре общества. Ну и нелишне еще раз обратить внимание на то, что весь понятийный аппарата полилогии является, как утверждает А.С.Шушарин, «постформационным». Теперь же нам предстоит вместе с А.С.Шушариным, вооруженным принципиально новым понятийным оружием полилогии, участвовать в его беспримерном походе по исследованию современных структур и процессов, когда в «…современную эпоху «произвол» ноосферы и тектоники достигает всемирного (глобального) масштаба и напряжения» (Цит. изд. т.3. с.331). Итак, в путь-дорогу! В конце этого пути нас ждет глубочайший анализ социализма.
Первое, что нам предстоит уяснить в борьбе с экономическим догматизмом – это суть глобальных процессов, познаваемых глобалистикой.
В параграфе 19.1.1. «Современная глобалистика (импульс 50-х, планетарный «натурализм», философские полеты, куда ни кинь – везде клин, революционные тона, доминирующий социологический конформизм и эмпирический хаос, «расистский душок» и свежие мотивы)» мы узнаем, что «мысль в познании жизни (вспомним идеи М. Фуко и др.) начинает биться, когда эта жизнь уже под угрозой. Так оно примерно и вышло в глобальном контексте. Достаточно только одного факта появления химического, бактериологического, наконец, ракетно-ядерного оружия» (Цит. изд. т.3. с.333). Раскритиковав «модельную футурологию», «планетарный натурализм», «проблемный подход философских полетов», А.С.Шушарин пришел к выводу, что «какую «проблему» ни взять, все-таки преобладают мрачноватые прогнозы, во всяком случае, неутешительные. В любезно настроенной, что говорится, на спрос, западной мысли это образовало даже солидную ветвь апокалипсических (в смысле катастрофических) пророчеств. Но, повторюсь, и самые трезвые исследования изображают ситуацию на планете и перспективы далеко не в розовом свете. Поэтому вообще часто принято считать, что глобалистика имеет дело с системой «перманентного кризиса», напряженностей, конфликтов» (Цит. изд. т.3. с.338). Подводя черту под критическим обзором состояния «глобалистики», А.С.Шушарин писал: «Короче говоря, глобалистика, наша не наша во всей ее каше, представляет собой типичнейшую дотеоретическую фазу хаоса экзотерии и эмпирического поиска, пока безмерно далекую до предметно-понятийных фундаментальных и генерализующих (не «обобщающих»!) новообразований в понимании целостной картины гетерархии современного мира в его углубляющемся кризисном состоянии хаотизации» (Цит. изд. т.3. с.342-343). Где же выход из этого «хаоса экзотерии и эмпирического поиска»? А.С.Шушарин решил его поискать из озорства в политической экономии. Что же из этой хохмы у него получилось?
А.С.Шушарин раскритиковав учебники советской политической экономии и отметив идеологический разворот в связи с крахом СССР, обвинил эту науку в том, что она даже не удосужилась уделить внимания войнам. Такое обвинение явно не по адресу, ибо политическая экономия призвана изучать экономические отношения, а не процессы, происходящие в сфере надстройки.
И А.С.Шушарин решил сам разобраться с таким феноменом общественной жизни, как войны. Дав краткий обзор истории идей мира и теорий войн, он решительно обвинил марксизм в непонимании истинной природы войн, заявив буквально следующее: «Краткий смысл классического марксистского понимания войн («варварского и зверского дела») выражен идеями Ленина. «В применении к войнам, основное положение диалектики<...>состоит в том, что «война есть просто продолжение политики другими (именно насильственными) «средствами». Такова формулировка Клаузевица, одного из великих писателей по вопросам военной истории, идеи которого были оплодотворены Гегелем. И именно такова была всегда точка зрения Маркса и Энгельса, каждую войну рассматривавших как продолжение политики данных, заинтересованных держав – и разных классов внутри них – в данное время». (Разумеется, «война, – писал Б.М.Шапошников, – хоть и служит для достижения политических целей, однако, имеет, как насилие, свои собственные законы, свой «дух», свою природу...», как именно вооруженной борьбы.) Но у нас разговор о социальной («социокультурной») природе войн, конечно, включающей и отдельные моменты самой логики вооруженной борьбы, но в собственном содержании совсем иной. Потому теперь, кажется, уже чувствуется, что приведенное классическое понимание войн безупречно, но<...>не имеет никакого касательства к самой природе войн. Вот как бывает. Ибо война действительно – «продолжение политики», а вот эта «политика» сама суть «продолжение» чего-то куда более глубокого, никак не политического» (Цит. изд. т.3. с.351). Не могу не заметить, что А.С.Шушариным сделано очередное великое открытие, что политика суть продолжение куда более глубокого, никак не политического. Отмечая, что до сих пор не создано теории войны, А.С.Шушарин взялся сам за ее кардинальное решение. Свой поиск этого решения он предварил следующим рассуждением: «Что же касается трудной, конкретной социо-логической стороны понимания объективности задачи, то она в марксизме (а теперь и не только) известна, но в силу извечной дополнительности материализма с идеализмом постоянно нуждается в пояснениях, которые, буквально, надо повторять, повторять и еще раз повторять в самых разных формах, ситуативных обстоятельствах и тематических срезах. Вот этим и займемся.
Ну прежде всего научное, революционное решение задачи не редуцируется ни к каким психологическим, антропологическим, биологическим, «народологическим», химическим, физическим, техническим, технологическим, информационным, географическим, демографическим, экономическим, экологическим и т.п. решениям и к любой их «сумме». Чтоб далеко не ходить, опять делаем выборку из сообщения В.Коптюга (без сносок), хотя это можно сделать из любых более или менее «глобально-многосторонних» и толковых материалов» (Цит. изд. т.3. с.360). В этом методологическом подходе к решению задачи интригует два момента: во-первых, открытие всемирно-исторического значения, что материализм всегда должен дополняться идеализмом, и, во-вторых, что ни одно из вышеперечисленных решений как по отдельности, так и в их сумме не приводит к искомому результату (в вышеприведенном перечне он по почему-то не назвал еще такие причины, как уголовные, сексуальные, космические, художественные, климатические, паранормальные и многие другие причины возникновения войн).
А задача создания теории войны, по мнению А.С.Шушарина, на самом деле чрезвычайно простая и ее решение лежит на самой поверхности. Вот оно: «Необходим «глобальный консенсус...» Что это? Пусть мечта, пожелание и пр., но социальное. «Мы не можем обеспечить экологическую безопасность планеты в социально несправедливом мире» (Ф.Коллор). Что это? Социальное. «Характер производства<...>подрывает...» (М.Стронг). Что это? Социальное. «Численность населения должна быть стабилизирована». Что это? Социальное. «Планета требует революции»; «мы должны добиваться большего равенства как в каждой стране, так и между ними» (Г.Брундтланд). Что это, при всей туманности «равенства»? Социальное. «США в блоке с арабскими нефтедобывающими странами<...>выхолостили» Что это? Социальное. «Общая тенденция, заметная буквально повсюду<...>явное снижение уровня компетентности правящих» (С.Лем). Что это? Социальное. «Частная собственность (кстати, в том числе на технологии) во многих отношениях становится камнем преткновения...» даже в вопросе «сохранения биологического разнообразия». Что это, биологическое, экологическое? Социальное. И это можно продолжать до бесконечности, ибо любой экологический, экономический, технический, технологический, управленческий и пр. вопрос упрется в социальное.
Научное решение исторической задачи может быть только революционно социологическим, во всем объеме критической теории. С последующем задействованием в революционном русле всей социальной науки, всех ее обновляемых отраслей, со спецификациями на разных «почвах». И никак иначе. А потому еще раз повторю многих шокирующее – как таковых экологических, технологических, экономических, управленческих и пр. проблем и решений не существует. Равно как и добронравно философских. Но и это еще, как говорят в народе, семечки в понимании объективной стороны» (Цит. изд. т.3. с.360-361).
Посмотрим, что следует за семечками, луща которые А.С.Шушарин попал пальцем в небо, открыв, кажется, уже в третий раз, что Волга впадает в Каспийское море. На самом деле, все, что происходит в обществе, можно назвать, как это и сделал А.С.Шушарин, социальным. Однако разве в этом состоит теория войн? Я надеялся, что при дальнейшем анализе причин возникновения войн А.С.Шушарин откроет нам сущность своей теории войн. Однако ничего подобного не произошло, да и не могло произойти. Вот итог его рассуждений: «Но при всей сложности задачи вся соль, вся суть в описании структуры «мертвой материи» (Плеханов) отношений современности, в том числе отношений насильственного мира, порождающих до сей поры войны с такой же необходимостью, с какой капитал порождает прибавочную стоимость, с какой линия или «технологический феод» порождает дефект производства и т.д., независимо от воли народов, держав, государств, блоков, всего человечества. Но какая это «материя»? Социальная» (Цит. изд. т.3. с.360-364). Одни общие слова и ничего более. Повторяю, используя методологический прием А.С.Шушарина, можно создать десятки пустопорожних «теорий» тех или иных общественных феноменов.
Не предложив научного ответа (в противовес марксистской трактовке) по вопросу о природе войн, А.С.Шушарин, размышляя о глобальных процессах, вводит новое понятие «экстенсивных валов». Появление нового понятия совсем не случайно. Он уже в который раз возвращается к своей трактовке периодизации исторического процесса, только теперь вместо использования термина «градация» он остановился на термине «волна» (заимствовал у Э.Тоффлера). Воспроизвожу его рассуждения на тему исторических волн, перед тем как перейти к экстенсивным валам. Вот они: «Соответственно вспомним, что известны и даже продолжаются при всех переплетениях и откатах, пять эндогенных волн: социализация (демографизация, обобществление общей жизни в самых отсталых формах); территориализация (натурализация, обобществление работников, «странообразование»); товаризация (индустриализация, обобществление «пространства производства»); технологизация (плановизация, обобществление средств производства; в том числе и в капиталистических формах); онаучивание («постиндустриализация», обобществление технологий)<...>При этом преодолеваются, хоть во многом и видоизменившиеся, но все те же структуры остатков первобытности, рабства, феодальности, а также капитализма и плана. Но эти эндогенные волны, разумеется, касаются «молекулярных» структур и процессов подъема рельефа тектоники в отдельных культурах или культурных ареалах. Кроме того, все это, конечно же, происходит не механистично, а сопровождается огромными неравномерностями, наложениями, дивергенциями, конвергенциями, откатами, мощным адаптивным сопротивлением и, главное, влиянием экзогенного и пр.
Поскольку пока неведомые, экзогенные производственные отношения (структуры), как мы бегло ранее рассмотрели, тоже весьма «многослойны», гетерогенны, то в понимании их глубоко отстающего (в сравнении с эндогенной логикой), тоже многоэшелонированного, и пока практически только локализованного развития («всемирной истории» в этом смысле еще нет), поступим сначала просто и поневоле формальным образом» (Цит. изд. т.3. с.367).
Не будем останавливаться на таких перлах его понятийного аппарата, как молекулярные структуры рельефа тектоники культур, неравномерности, наложения в культурных ареалах и т.п., а обратимся сразу же к новому понятию - «экзогенный вал». Его содержание следующее: «Экстенсивные процессы преодоления отживших экзогенных отношений («метамолекулярных», международных) будем называть экстенсивными валами, как именно экстенсивная социализация, территориализация, товаризация, технологизация, онаучивание...» (Цит. изд. т.3. с.367). Далее А.С.Шушарин дал следующее пояснение: «Хотя пока состояние как самих этих отношений (преодолеваемых структур), так и восходящих процессов (преодолений) и даже их абстрактное содержание остаются для нас еще полной тайной. Разве что мы знаем, что это уже некоторые определенные базово-высотные и вариационные снятия (субординации или патернализации и интернационализации), до сей поры только локальные (во всяком случае и безусловно не всемирные). Иначе сказать, это своего рода пустые клеточки социологической «системы Менделеева», но уже в экзогенных структурах или метаструктурах и тенденциях («мегатенденциях») оснований истории и современности (а строже и только современности, поскольку история бездонна, а за последующую «логику истории» сама же история и отвечать будет; не мы, грешные, одним словом)» (Цит. изд. т.3. с.367-368).
Что можно сказать по поводу покрытых тайной «экзогенных валов»? Пожалуй, только то, что они образуют некую систему (социологическую), с пустыми клеточками, которые должны быть наполнены определенным содержанием. Правда, пока не очень понятно, чем валы отличаются от волн Э.Тоффлера и градаций.
Картина современного мира, представленная нам А.С.Шушариным и каким-то образом связанная с «экзогенными валами» весьма противоречива: «Будущее открыто, - писал он, - а в реальной современной тектонике все, пока скажем, неосновные экзогенные структуры и процессы либо локальны (еще не всемирны), либо образуют только потенциальные метадеформации в условиях насильственного мира. Они и объективно множат хаос, в том числе существенного и еще несущественного, и как следствие – плодят уйму утопических мечтаний или бесовских прожектов в областях еще далеко не способных быть материально измененными» (Цит. изд. т.3. с.368). Противоречивость выражается в том, что не понятно, каким образом неосновные экзогенные структуры и процессы могут умножать хаос насильственного мира в существенных областях?
Однако из дальнейших рассуждений начинает постепенно вырисовываться более или менее конкретная причина войн, а также сущность процессов, происходящих в современном мире. Оказывается, все дело в том, что «…все экзогенные и даже эндогенные отношения, т.е. вся гетерархия социума или все глобальное равновесие так или иначе сдеформированы именно метаструктурой конфронтационного, насильственного мира, т.е. некоторыми гомогенными мироосновами всего гетерархического мироустройства. Подобно тому как в свое время эгостадность деформировала все остальные (потенциальные) отношения демографические, территориальные, экономические и т.д., примерно так же нынешние конфронтационные мироосновы (эгокультурность) подчиняют себе всю гетерархию, которая в свою очередь «рождает» весь спектр эндогенных волн и экстенсивных валов, в том числе катастрофически-спасительную «вилку» собственного преодоления или краха. Или по-другому можно сказать, что именно зреющее в ноосфере преодоление этой доминирующей метаструктуры (или крах) выстраивает и всю субординацию задачи или исторической ситуации, как бы часто в дурных формах где-то выдавливает негэнтропийный прорыв через всю гетерархию, через всю пирамиду социума. Полилектика современного социума, иначе говоря, чрезвычайно сложна, во всем объеме структур и траекторий бифуркации просто непостижима» (Цит. изд. т.3. с.368-369).
Итак, по мнению А.С.Шушарина, в основе современного мира лежит конфронтационная, насильственная метаструктура. Однако эта формулировка - весьма неопределенная. То, что современный мир далеко не гармоничен, а насыщен антагонистическими противоречиями, не вызывает никаких сомнений. Но простой констатации очевидного факта недостаточно – надо понимать природу противоречий. Поэтому хотелось бы знать, что собой представляет эта метаструктура. Но пока она остается для нас тайной за семью печатями. Правда, А.С.Шушарин сообщил, что эта метаструктура является «некоторыми гомогенными мироосновами всего гетерархического мироустройства». А из дальнейшего текста мы также узнаем, что эти конфронтационные мироосновы подобны эгокультурности, которые на протяжении всей человеческой истории деформировали демографические, территориальные, экономические и т.п. отношения. А где же прогресс культуры в самом широком смысле этого слова? Разве не существует никакого отличия современного общества от первобытного стада и все сводится только к до сих пор непреодоленным инстинктам агрессивности человеческих особей?
Все вышеприведенные рассуждения понадобились А.С.Шушарину для того, чтобы сформулировать главную задачу - спасение человечества от гибели. Он писал: « Основное содержание задачи это и есть революционное спасение человечества или преодоление насильственного (конфронтационного) мира. Это и есть «построение» исторически первого реального международного гуманизма в его, как мы увидим, весьма и весьма «скромном» (даже господ-капиталистов или «бюрократов» резко не касаемом) логическом социальном содержании, но уж зато в планетарном масштабе поствоенного мира. Когда это может произойти со всей, пусть и относительной, определенностью, через пятьдесят, двести пятьдесят лет, повторюсь, неизвестно. Но не абстрактно-нравственные, демографические, экологические, экономические, технологические, и пр. «проблемы», а именно это и есть основополагающий объективный императив эпохи, как раз и скрытый за всеми прочими «проблемами», и пока неумолимо порождающий их же. Соответственно и все мироустремления суть лишь внешние проявления того глубинного движения в ноосфере, которое пока чаще в староновых, дурных, в частности, внеправительственных, пацифистских, бунтарских или силовых, тенденциях преодолевает отжившее, преходящее состояние насильственного мира, пока, увы, «уступать» не собирающегося» (Цит. изд. т.3. с.370).
Модель «поствоенного мира» заимствована целиком и полностью у Н.Моисееева, который тот назвал ее «ноосферой». Кстати, А.С.Шушарин нередко использует этот термин в двойственном значении: в интерпретации Н.Моисеева и своей. В своей монографии «Мир на перекрестке четырех дорог. Прогноз судьбы человечества» я обозначил ее как четвертый возможный вариант предстоящей бифуркации. Второе замечание, которое вынужден сделать, касается того, что А.С.Шушарин и на этот раз поставил телегу впереди лошади, когда, пользуясь понятием Н.Моисеева «ноосфера», назвал его объективным императивом эпохи, который де и порождает все проблемы современного мира. В действительности же «ноосфера» является только одним из возможных вариантов будущего человечества, а суть современного мира (насильственного, конфронтационного) как раз и сводится к тем проблемам, которые скрыты за императивом эпохи, а именно в противоречиях системы глобального капитализма.
Обозначив главную задачу своей полилогии, А.С.Шушарин подчеркнул ее непреходящую ценность для спасения человечества от гибели: «Действительная теория рассматривает происходящее как преходящую систему отношений (метаструктуру), которая объективно и неуклонно идет к своей собственной гибели, ведет к нарастанию непримиримых противоречий хаотизации и краха, как систему с перерастающими ее производительными силами, ноосферой, т.е. субъективно выражаясь, как состояние, которое идет к некоторому все большему и большему ухудшению возможного развития событий. Не взирая на все и любые нынешние позитивные усилия и движения (это в научном отношении дело вторичного порядка). Поэтому научное решение задачи (речь здесь только об абстрагированном основном содержании в «последних» основаниях пирамиды социума, только в мироосновах!) представляет собой объективную, эзотерическую, критическую теорию происходящего, т.е. теорию отжившей, гибнущей формы (системы, структуры) жизни людей, а потому и самих людей. Но критичность революционной теории сама не означает катастрофизма, ибо именно понимание (описание) отжившей системы и позволяет понять среди бесконечного многообразия процессов действительное содержание их и как процессов (в восходящей траектории) преодолевающих данную систему, т.е. положительное, спасительное историческое содержание, в том числе и в пока его движущихся к катастрофе Сумбурных, стихийных, аномальных, раздробленных, иррациональных, наглых и умилительных, хаотизированных проявлениях. «Дурное» поначалу по дурному и преодолевается» (Цит. изд. т.3. с.371). Что касается вышеприведенного панегирика в честь своей полилогии, то, справедливости ради, я должен заметить, что пока только марксизму удалось научно сформулировать объективные закономерности поступательного общественного развития, суть которых в том, что капитализм рано или поздно должен уступить место новой формации, в которой будет разрешено главное противоречие - между трудом и капиталом, а разрешение этого противоречия создаст возможности для возникновения общества без войн и без противопоставления человека природе. И А.С.Шушарин просто вторил Н.Моисееву, когда утверждал, что «…из всей гетерогенной гетерархии отношений современного мира основное содержание исторической задачи (эпохи) не имеет почти никакого касательства к переходу от капитализма (который тоже никуда не исчез) к социализму…» (Цит. изд. т.3. с.372). И он к этому заблуждению добавляет еще одно, а именно о роли главных субъектов глобального капитализма: «Еще раз обратим внимание, и уже без детальных цитирований, что все основное «зло» современного мира в подавляющем большинстве случаев видится мыслителями как некоторые, так сказать, крупные «акторы»: «государства» (как институты) и ТНК (С.П.Никаноров), глобальное и «наднациональное сверхобщество» как примерно пятидесятимиллионная скрытная верхушка, незримо управляющая всем миром, даже США и всем Западом (А.А.Зиновьев), «дьявольский насос» ТНК и известный «золотой миллиард» (Н.Н.Моисеев), «американский глобализм» и даже «глобализм спецслужб» (А.С.Панарин) и т.д. Однако<…>даже не только «верхушка» Зиновьева, но и даже «золотой миллиард» мелковат, чтобы представлять собой реальных носителей основного «зла» современности, т.е. всего населения планеты» (Цит. изд. т.3. с.372). Так какие же силы, по мнению А.С.Шушарина, определяют функционирование и динамику современного мира глобальной капиталистической системы? Оказывается, такой силой является нетерпимость разных цивилизаций, культур, социальных и этнических групп. И такую чушь писал человек, который за эталон социологии принимал «Капитал» К.Маркса! Итак, не классовые противоречия, а звериный оскал первобытного эгоизма, дошедший через тысячелетия до наших дней, угрожает существованию человечества, или как писал сам А.С.Шушарин, «… понимание основного содержания эпохи и состоит в осознании того, что вся история рода человеческого до сих пор является первой и единственной, насильственной, вооруженной, каменно-ядерной «формацией», одним единственным вооруженным способом «производства и воспроизводства действительной жизни» в масштабах всего человечества<…>Этот «способ производства», говоря словами В.И.Мильдона, отмечен еще «печатью природности» (в виде национальных, государственных, религиозных идеологий), т.е. еще докультурен, досоциален, дочеловечен» (Цит. изд. т.3. с.373). И в этом состоит революционность полилогии А.С.Шушарина?! Просто невероятно, что такое мог написать человек, склонный уважать Н.Моисеева с его гипотезой о «ноосфере» и готовый ее признавать в качестве основной.
Далее появляется новое понятие «культурное равновесие». Определение его А.С.Шушариным «диалектично». Оно «…в непосредственной данности никогда не было, нет и не будет, но которое, тем не менее, в некоторых исторически определенных формах было, есть и, если выкарабкаемся, будет всегда» (Цит. изд. т.3. с.375). В рамках размышлений о новом понятии А.С.Шушарин решил подновить марксизм в части трактовки такого термина, как «производственные отношения». Он писал: «Метавзаимодействие культур в «интегральном слое» образов (прообразов) жизни, разных «плодотворных или производительных со-существований», т.е. их же нейтральное динамическое сосуществование, это и есть (говоря в привычных для марксизма терминах) «исходное производственное отношение» современного (а равно и еще, в локально-цепных формах, всего предшествующего) мироустройства (его мирооснов). Но в его понимании как объективно-логического фундамента («разумная основа») основного содержания современности возникает какое-то диковеннейшее сочетание тривиальнейших, простейших, обыденнейших явлений с высочайшими абстракциями неуловимых сущностей<…>взаимодействия по поводу культур являются, как и базовые, фундаментальными (элементарными, неразложимыми, конструктивно независимыми и пр.), но уже «метамолекулярными», тектоническими, экзогенными» (Цит. изд. т.3. с.376). Из вышесказанного и вывел А.С.Шушарин свое следующее окончательное определение «культурного равновесия» как «…разделения культур (границы), самих их паттернов, в общем случае ареальны, нечетки и логически иерархичны, прерывно-непрерывны, т.е. в отличие от производной («превращенной») политической картины здесь никогда однозначной картины быть не может (как, между прочим, в языковом, демографическом, натуральном, даже товарном и пр. «международных» пространствах). Потому речь и идет о культурном равновесии как взаимодействии вообще культур. Культурное равновесие есть абстракция выражения самой глубокой динамической сопряженности, взаимной необходимости многообразия базовых и вариационных процессов всей тектоники, всеобщего культурного разделения деятельности (труда в самом широком смысле) или всемирного разделения «производства и воспроизводства действительной жизни» в его нормальном, инварианном (вневременнoм) содержании содеятельности в форме метаобщения народов посредством контактной деятельности социального (идеологического и в наши времена научного) профессионализма и интеллигенции (экзогенно – элит). Это, собственно, и есть полилог в его, что ли, самом глубоком и подлинном смысле всякой приграничной (связь и отделение) деятельности, сaмого глубокого типа (среза) «борьбы и согласия»: универсалии, стихиали (напомню, что так Д.Андреев называет разные спонтанные субстанции в недрах бытия), игры, суеты и пр., – ниже которого животная индифферентность и кровь. Но именно эта фундаментальная гомогенность (только в слое содеятельности вообще, метаобщения) и предельность (глубже – досоциальное) культурного равновесия и делает его исключительно асбстрактным» (Цит. изд. т.3. с.377).
Итак, что же составляет сущность понятия «культурное равновесие», которого никогда не было, нет и не будет, и в то же время которое было, есть и будет всегда, с учетом всего, что о нем написал А.С.Шушарин?
1) выражение самой глубокой динамической сопряженности базовых и вариационных процессов тектоники;
2) выражение взаимной сопряженности многообразия вышеназванных процессов;
3) выражение всеобщего культурного разделения деятельности (труда в самом широком смысле);
4) выражение всемирного разделения «производства и воспроизводства действительной жизни» в его нормальном, временном содержании содеятельности в форме метаообщения народов посредством контактной деятельности социального (идеологического и в наши времена научного) профессионализма и интеллигенции (элит).
Для понимания вышесказанного следует окунуться в глубины понятийного аппарата А.С.Шушарина.
Так, в пункте первом, переводя его на язык исторического материализма, речь идет о процессах, происходящих в способе производства. Эти процессы – основополагающие. Что подразумевал А.С.Шушарин под динамической сопряженностью процессов, остается только догадываться. Можно предположить, что именно через сопряженность и должно достигаться равновесие между различными культурами. Если же под сопряженностью понимать взаимодействие между культурами во всех секторах общественной жизни, то неизбежно возникает вопрос - почему обязательно возникает равновесие? В истории человечества, да и в современном мире сколько угодно было отношений порабощения, колонизации, эксплуатации одних народов другими. Так что о равновесии, как закономерности отношений между культурами, вряд ли можно вообще вести речь, хотя оно, с другой стороны, «было, есть и будет всегда». А.С.Шушарин пытался доказать, что отношения между культурами эквивалентны. Вот его более чем сомнительные доводы: «Эквивалентность содеятельности в форме метаобщения, в сравнении, скажем, с обменом «сукна на сюртуки» или с соисполнением функций, неизмеримо проще и глубже, а потому и неуловимей, невыразимей. Тем не менее, не только в рукопожатии (в его разных формах, но с одинаковым смыслом), а и в ознакомлении с «чужим» искусством уже есть странный момент эквивалентной связи – эстетическое обогащение одной стороны и рост авторитета другой. Любая помощь есть уже нечто эквивалентное в содеятельности сторон. Простые сведения о стране (даже посредством ныне фетишизируемого обмена товарами) несут за собой некоторые эквивалентности связей разных образов жизни (хотя чаще отнюдь не в «эквивалентных» реальных формах)» (Цит. изд. т.3. с.377-378).
Тезис о многообразии не вызывает возражений. Многообразие отношений между культурами, безусловно, имело и имеет место.
Третий пункт не столь прозрачен. Что понимать под трудом в самом широком смысле? От А.С.Шушарина можно ожидать всего, что угодно. Уже то, что он приравнял культурную деятельность труду, вряд ли можно признать верным. Например, спортивные состязания между представителями различных культур, разве можно относить к сфере труда? А если вспомнить, что, согласно полилогии, трудятся даже грудные дети и немощные старики, а совместные возлияния также являются трудовыми процессами, то все встает на свои места.
Четвертый пункт, в принципе не вызывает возражений.
Возвращаясь к тезису о «равновесии культур», следует заметить, что и сам А.С.Шушарин вынужден был признать ее динамичность, проще говоря, ее неустойчивость и относительность. Он по этому поводу писал следующее: «Культурное равновесие (как и любая другая симметрия) является динамическим, но самым глубоким инвариантом всех межобщественных процессов. Потому по мере интенсивного и экстенсивного развития паттернов ноосферы происходят смены авторитетов культур, перекомпозиции агломераций, появления и исчезновения культур, обособления и объединения, изменения приграничных режимов, влияний и пр. Напряжения на социальных границах растут, равновесие нарушается, возникают конфликты, в итоге разрешаемые собственными адаптациями и взаимоприспосблениями культур, уступками, компромиссами, восстанавливающими равновесие уже в новой карте культур. Собственно всякий конфликт суть бифуркационное столкновение в некотором усложнении, логически разрешаемое всегда неудачей или некоторой негэнтропийной генерализацией, будь то согласованная цена (генерализующая столкнувшиеся предложения покупателя и продавца) или договор между державами.
«Тощий» смысл культурного равновесия и состоит только в выражении объективно-логического механизма динамического со-бытия культур или нормальной возни культур как образов жизни в виде и в форме полилога, метаобщения, в соответствии с их неизбежно меняющимися в результате их развития конфликтов и их разрешений авторитетами» (Цит. изд. т.3. с.379-380).
Дальнейший ход рассуждений А.С.Шушарина о «культурном равновесии», миновав полосу нравственных проблем, привел его с помощью искусственно вплетенной диалектики к абсолютно абсурдному выводу о «самопогибельной» фазе: «Соответственно, как и любая симметрия, культурное равновесие, возня культур («борьба и согласие»), будучи самой глубокой и «последней» метасимметрией всего человеческого существования, служат для объяснения того, как она же из естественного, нормального, «разумного» превращается в парадоксальную собственную противоположность абсолютно неразумного. Но это и не «феноменологический» прием, а объективное превращение любой господствующей структуры бытия в нечто рано или поздно заходящее в предел, в перерастаемое во все более «неразумное», самопогибельное» (Цит. изд. т.3. с.385).
Ну, а конец параграфа о «культурном равновесии» вообще содержит уже ранее применявшийся нелепый тезис о собственности на культуру с последующим выводом о том, что человек в ней становится марионеткой и вся история человечества представляла собой зоологическую вражду народов. Пусть читатель судит сам о научности подобного умозаключения А.С.Шушарина: «Когда объект метавзаимодействий, т.е. не что иное, как сами культуры, находится в господствующей (доминирующей), ограниченной (необщественной) собственности (как, примерно, общая жизнь или культура вообще, еще без влияния высотно-вариационных различий в условиях апополитейной первобытности), но уже в глобальном масштабе собственности на культуры или (что то же) на вообще культуру человечества, то это и делает сам этот тип равновесия господствующим над всем (реальное равновесие), а прежде всего над человеком. Рано или поздно выясняется, что человека нет, он лишь, резко говоря, – враждующая и воюющая марионетка взаимодействующих культур, тем самым ставших для человека «опасными» (Ю.М. Орлов). Соответственно вся история человечества, вплоть до нынешнего «просвещенного» состояния, и предстает уже как сверхасимметрия варварской, зоологической эгокультурности; одной насильственной, вооруженной, каменно-ядерной «формации» всего человечества, заходящей в предел все более глубокого кризиса и все более ускоренно ведущей к гибели. Или к «невероятному» (негэнтропийному) революционному спасению. Хотя и отчаянно сложному, далеко не быстрому» (Цит. изд. т.3. с.385-386).
В новом параграфе А.С.Шушарин продолжает развивать тему всемирной вражды между культурами. Так, он писал: «Эгокультурность значительно сложней эгостадности, ибо охватывает всю совокупность как базовых, так и вариационных метаструктур как следствие массовых ассоциаций («народов»), но, и вот тут необходимы три восклицательных знака, в их только особом, гомогенно и «архаичном», ныне называемом общечеловеческим, «слое» метаобщения или содержании, давно превращенном в собственную противоположность всемирной бесчеловечности господствующей (эгокультурной) формы культурно-родовых метавзаимодействий культур (или эгокультурных отношений людей)» (Цит. изд. т.3. с.388). Существенное замечание, которое следовало бы сделать помимо простой констатации того, что А.С.Шушарин просто-напросто искажает реальные отношения между культурами, состоит в том, что у него совершенно исчезла истинная причина существующей конфронтации между государствами, а именно противоречия системы глобального капитализма. На стр. 390 он курсивом выделил следующие слова: «читатель, внимание, не в капитализме дело!» Даже понятие «империализм» им используется в превратном смысле как гонка культур, бряцующих оружием и стремящихся уничтожить друг друга (и так было во все времена). То, что сказанное - не моя выдумка, читатель может убедиться из следующего абзаца: «Эгокультурность или варварская бескультурность собственно и образует основное (экзогенное) производственное отношение современного мира. Эта эгокультурность, сверхасимметрия метасобственности на культуры, своего рода «частно-народная» разрывающая узурпация культуры человечества, проявляемая в форме вооруженной суверенности народов (политически – государств, блоков), и есть основное содержание международных всемирных производственных отношений как империализма, т.е. мироустройства всей первой экзогенной «формации» человечества» (Цит. изд. т.3. с.389). Возведя эгокультурность в ранг главной причины конфронтации не только культур, но и вообще всех отношений между людьми, А.С.Шушарин договорился до того, что «эгокультурность шире империализма, она распространяется и на «внутринародные» отношения между классами, субкультурами» (Цит. изд. т.3. с.389). И еще одно весьма характерное утверждение: «Современный «мировой капитализм» это действительно «высшая стадия», но совсем не капитализма, а эгокультурности, лишь в основном в капиталистической форме» (Цит. изд. т.3. с.391). В общем, идея эгокультурности – это идея фикс А.С.Шушарина. Человек человеку - волк и в основе отношений всех субъектов в этом подлунном мире лежит звериная агрессивность хищников. Наверное, если бы он жил в Германии 1930-х годов, то наверняка стал бы идеологом фашизма.
Нельзя пройти мимо еще двух выдающихся открытий А.С.Шушарина, а именно, во-первых, его вывода о том, что «мировая экономика» – миф, явление несуществующее», а во-вторых, что эгокультурность имеет капиталистическую форму (Цит. изд. т.3. с.393). И еще один вывод А.С.Шушарина, достойный того, чтобы его отнести к классике абсурдности, а именно: «…войны вели не феодалы или капиталисты (это только сменяющиеся правящие классы), а соответственно феодальные или капиталистические Испания, Португалия, Англия, Франция, Германия, Италия, Россия, Америка, Япония и т.д., т.е. народы как эгокультурные толпы» (Цит. изд. т.3. с.393). Интересно, каким это образом эгокультурные толпы смогли вооружиться, разработать планы агрессии, организовать снабжение себя всем необходимым (военной формой, провиантом, боеприпасами и т.п.) и без полководцев двинуться в поход на инородные толпы. Например, войны Наполеона велись «…на почве «барабанно-шовинистического» (Е.Тарле) угара». Разъяренные толпы французов ринулись воевать по всей Европе, совершенно обезумев от количества выпитого шампанского и объевшись трюфелями. Вот это настоящая наука, а не то, что там какой-то замшелый марксизм! «Кратчайше говоря, - утверждал А.С.Шушарин, - все войны и суть эгокультурные по форме и на эгокультурной же почве разрешения конфликтов» (Цит. изд. т.3. с.395). И еще: «...сила авторитета образа жизни превращена в «варварскую» силу авторитета образа смерти. Безобидная возня культур как доминанта предоставленная самой себе выступает как беспощадная гонка культур» (Цит. изд. т.3. с.395). «Глобализация могучих, но незримых отношений, структур, процессов эгокультурной гонки культур породила глобальную политику, а не наоборот. Ранее упомянутые эволюции геополитических «доктрин» (Вестфальская, Филадельфийская, недавняя биполярная и пр.) суть лишь политические следствия развития форм все той же эгокультурности» (Цит. изд. т.3. с.396). Итак, сегодня на планете господствует, как считал А.С.Шушарин, всемирное варварство. «Закон падшести» неумолим» (Цит. изд. т.3. с.401). «…наиневиннейшее метаобщение в условиях эгокультурности парадоксально перевернуто в вооруженное равновесие, в стихийное общение войной» (Цит. изд. т.3. с.402).
Я не вижу никакого смысла продолжать цитирование подобных опусов А.С.Шушарина. Переключимся лучше на новую тему, предложенную нам «революционным» философом. Это не что иное, как интеркультурация человечества. Этот основополагающий, коренной процесс современности А.С.Шушарин рассматривал двумя ступенями. Сперва - в объективном содержании тенденций и сути зреющих перемен, «что не очень далеко от чуть ли не «извечных» истин миротворческого порядка». А затем он намеревался задержаться на «невероятных» трудностях осуществления.
Последуем в очередной раз за нашим поводырем по лабиринту современности. Судя по всему, А.С.Шушарин, вооруженный полилогией, теперь должен превратиться в спасителя человеческого рода в образе Давида, побеждающего Голиафа – эгокультурность, т.е. саму основу всемирного варварства и источника всех истребительных войн, которые были, есть и еще будут в истории человечества. Начинает он с констатации того факта, что «…процесс роста взаимозависимости культур находит свои проявления в неисчислимых международных, уже тем самых интеграционных движениях, а свое выражение – хотя бы в известнейшем понятии сосуществования. Однако пока все это происходит в условиях глобальной эгокультурности, чаще в весьма уродливых и даже опасных формах» (Цит. изд. т.3. с.408). И после этого А.С.Шушарин задает вопрос – а что из себя представляет интеркультурация? Ответ его таков: «…это и есть не что иное, как базовые и вариационные снятия, восхождение высотного и интернационального со-бытия (субординации и интернационализации), но только выступающей, с одной стороны, как всеобщее (глобальное, всемирное явление), а с другой стороны – как только преодоление насильственного мира, эгокультурности. И не более того; хотя куда более» (Цит. изд. т.3. с.409). Итак, интеркультурация (социализация) – это преодоление эгокультурности. Этот процесс очень сложный и мучительный Совершается он, как утверждал А.С.Шушарин, путем «…сброса в небытие сверхасимметрии эгокультурной формы жизни при сохранении естественного содержания (т.е. снятия) метавзаимодействий людей (народов) в качестве агентов разных культур, т.е. нормальной возни культур. Этот длящийся шаг (пока весьма робкие и дурные старо-новые тенденции) не отменяет самобытности любых культур, самой возни культур, а равно противоречий, даже конфликтов, более высоких асимметрий, но освобождает людей от роковой стихии эгокультурной формы их взаимодействий, от случая быть пушечным мясом. Избавление от «природности» (в смысле Мильдона) в отношениях (эгокультурность) отнюдь не означает никогда невозможное «избавление» от различий геобиоклиматических потенциалов паттернов культур, этнических и пр. своеобразий» (Цит. изд. т.3. с.410).
Весьма примечательна трактовка А.С.Шушариным этого процесса преодоления эгокультурности интеркультурацией. «Люди (как огромные совокупности) пока выступают как толпы – марионетки эгокультурности. А вот с обобществлением культур человек и станет выше любой общности, народа, этноса, но не в нелепой абсолютизации сверхсущества или в бреде абстрактной «свободы», а в скромном смысле преодоления или освобождения человека от стихии дочеловеческой (эгокультурной) формы метавзаимодействий культур. Как преодоление первобытной эгостадности стало инкультурацией, так и преодоление эгокультурности становится интеркультурацией. Интеркультурация это и есть революционное «очищение» от эгокультурности как ставшего глобальным «закона падшести» гонки культур» (Цит. изд. т.3. с.410-411).
Согласно А.С.Шушарину – эгокультурность – некий мифический субъект (Голиаф), который превращает народы в марионетки этой самой эгокультурности. Но вот начинается таинственный процесс обобществления культур (кем, каким образом? - мое) и происходит чудо – человек становится выше «любой общности, народа, этноса», освобождаясь от пут «стихии дочеловеческой (эгокультурной) формы метавзаимодействий культур». В итоге интеркультурация побеждает эгокультурность и преодолевает проклятый закон падшести.
Если кого-то из читателей А.С.Шушарин сумел убедить в том, что им раскрыт фундаментальнейший закон победы интеркультурации над эгокультурностью, то он достоин вступить в ряды сторонников полилогии и встать выше «любой общности, народа, этноса». Меня же, к сожалению, подобная наукообразная мистика не убеждает. Вот А.С.Шушарин, развивая свою идею преодоления закона падшести, писал: «Глобальная социализация, т.е. экзогенная демографизация, означает, условно говоря, превращение целых народов в «граждан», вариационным снятием (не уничтожением!) прежде всего, национально-этнических границ (а равно, расовых, лингвистических, метаэтнических, религиозных), так сказать, превращением их из государственных уже в «административные». Эту экзогенную социализацию осуществляют просто люди, но уже в совокупном качестве просто народов в самом скромнейшем содержании вступления в «гражданское» сосуществование, преодолевающее «народную» же фетишизацию культур в форме суверенно вооруженной «национальной» государственности, при полном сохранении самих культурных многообразий» (Цит. изд. т.3. с.412). Если пользоваться понятийным аппаратом самого А.С.Шушарина, то демографизация означает превращение целых народов не в граждан, а в рабов. Но даже если это не так, то идея о «стирании национально-этнических границ (а равно, расовых, лингвистических, метаэтнических, религиозных), так сказать, превращением их из государственных уже в «административные» представляется, мягко говоря, фантастической. Каким путями, каким способом А.С.Шушарин собирается стирать национально-этнические границы, заставлять всех людей на земном шаре изъясняться на одном языке и т.п., - совершенно непонятно. Разве нижеприводимый абзац может быть серьезно воспринят в качестве метода решения названной проблемы: «Как в эндогенном развитии первый шаг состоял в насильственном сломе животного «права» утверждением «уголовного» права, переводом «нормальной» эгостадности в преступность, примерно так же и экзогенный шаг выразится в сломе вооруженного сегментированного государственного «права» и в утверждении контрольного надгосударственного (интеркультурного) механизма (как это происходит в любом негэнтропийном, восходящем шаге в развитии материи в анизотропии по сложности)»? (Цит. изд. т.3. с.412). Или следующий абзац разве может быть серьезно воспринят здравомыслящим человеком: «А вот институциональным гарантом и будет, говоря словами Д.Андреева, «инстанция, осуществляющая контроль над деятельностью государств и руководящая их бескровным и безболезненным преобразованием изнутри». Но и только в весьма узком содержании. Поэтому и о «всемирном правительстве» речь сможет идти только в виде своего рода этического и аналитического «Министерства» культуры (в значении разрыва с доминантой узкого экономизма) и такого же всемирного «Министерства» внутренних дел мира, гарантирующего на легитимной основе только запрет насильственного вмешательства культур, стихий экспансий, сепараций, прозелитизма, при еще неизбежном сохранении всех других, более высоких асимметрий. Образно говоря, капитализм при любой «смычке» будет эксплуатировать покуда жив, но только в меру согласия других народов»? (Цит. изд. т.3. с.413). Любопытно, кто и каким образом будет создавать всемирные Министерство культуры и Министерство внутренних дел, которые будут обслуживать нужды глобального капитализма «в меру согласия других народов»? А.С.Шушарин писал, ссылаясь на некоего Д.Андреева, о том, что институциональным гарантом преобразований будет «инстанция, осуществляющая контроль над деятельностью государств и руководящая их бескровным и безболезненным преобразованием изнутри «путем вооруженной диктатуры со-существования или гуманизма». Если же какой-нибудь народ нарушит установленные этой инстанцией правила, то в отношении него «…мыслимы насильственные, вооруженные, но и вполне человеческие («милицейские») способы его изоляции, научения или даже мер принуждения, как заявил Э.А.Шеварднадзе» (Цит. изд. т.3. с.414). Разве это не «бред сивой кобылы», как говорит один мой знакомый?
Подводя итог усилиям нашего Давида, можно сказать, что все его рассуждения и предположения относятся к области ненаучной фантастики и серьезно восприниматься не могут.
В заключительной части третьего тома А.С.Шушарин много внимания уделил такому явлению, как неоколониализм. Он считал, что неоколониализм – это «после эгокультурности, раскручивающей самою гонку культур, это и есть вторая тектоническая сила» (Цит. изд. т.3. с.453). Этой тектонической силе (экзорабству) он дает крайне негативную оценку, причем весьма справедливую. Следующая «горячая» тема – экология, «закон сохранения и умножения природоразрушения» (Цит. изд. т.3. с.464).
А.С.Шушарин останавливается также и на ряде других заметных тенденций современного мира: региональной интеграции, в частности в Западной Европе; мировом рынке (экономической оболочке неоколониализма); транснационализме; научно-технической революции. Завершает же А.С.Шушарин анализ НТР следующим выводом: «Соответственно, в отношении плановых форм, в сравнении с пока адаптирующимся капитализмом, НТР образует основное эндогенно (революционное, спасительное) содержание как внутреннего, так и внешнего, говоря образом А. Тойнби, Вызова. Но здесь же на негэнтропийной вершине завязывается в целое вся современная историческая задача, в том числе в итоге особым образом и ее основное содержание – преодоление эгокультурности, интеркультурация (поликультурация) человечества (еще раз напомню, при сохранении многих других более высоких асимметрий). Все это замыкание в некое целое осуществляется в интереснейшем переплетении процессов» (Цит. изд. т.3. с.522). Логика исследования все-таки с неизбежностью привела А.С.Шушарина к признанию связи воспроизводственного потенциала с общественными отношениями, с созревающими в недрах капитализма предпосылок новых экономических отношений. Отсюда и его намерение продолжить исследование уже социализма, как исторически неизбежной формы общественных отношений. Он завершает третий том следующими словами: «И только теперь мы добрались до возможности начать уяснения того, а что же такое социализм в его уже не чистом, рафинированном, абстрактном и только эндогенном (градация линейной формы), а тем самым и монологическом, а уже в достаточно полном содержании, в свое время выдавливавшемся в «муках родов», всей историей, всей ноосферой, всей необратимо восходящей в усложняющемся развитии материи. Или гибели. Поскольку «муки родов» социума уже как общества далеко не кончились» (Цит. изд. т.3. с.524).
Точно так же, как и в отношении предыдущего тома, можно, не погрешив против истины, заявить, что в ней мало что общего с наукой. Вся она посвящена формированию понятийного аппарата полилогии, который никогда и никем не будет востребован.

4. Социализм
«..конструирование будущего... не есть наше дело».
К.Маркс
«…путь преобразования всегда лежит через надстройку».
Г.Плеханов
«По признанию руководства США, на борьбу с социализмом потрачено 5 трлн. долл.».
Давидоу М.
Четвертый том, посвященный социализму (напомню читателям, что о социализме уже шла речь во втором томе в главе 11), А.С.Шушарин начинает с вводного замечания о том, что предстоит весьма сложное соединение теории и истории. Этот том открывается с эпиграфа, написанного самим же автором. В нем говорится следующее: «Марксизм, большевизм, коммунизм, столь ненавистные с позиции коммерческой и неоколониальной идеологии, и суть первый шаг попытки материального вступления человечества в подлинную сферу разума<...>С социализмом само материальное «производство и воспроизводство действительной жизни», а равно и производительные силы, человек, ментальность, типологически обретают первую материальную рациональность движения самого производства в его восходящих переменах. Перефразируя слова Маркса, можно сказать, что идеологические перемены определяют развитие социализма как способ дыхания». Ну что же, начало, несмотря на полилогическое семантическое обрамление, вселяет надежду, что в этом томе А.С.Шушарину удалось точнее отразить суть этого общественного устройства (т.н. «плановой, отраслевой, линейной формы»), чем во втором томе. Правда, настораживает то обстоятельство, что при подаче исторического материала А.С.Шушарин намеревался исходить из того, «…что все ранее изложенное в предшествующих разделах эскиза – это как раз и есть наша «универсальная гипотеза», эксплананс, концепция, теория, как угодно, выстраивающая и «историю», исходя как из пока абстрактного, но и уже относительно определенного бифуркационного и критического понимания современности, настоящего» (Цит. изд. т.4. с.13). Ранее А.С.Шушарин убеждал читателей в том, что главное - это «не попасться на удочку «экономизма». Посмотрим, будет ли он в четвертом томе избегать «экономизма».
В начале главы 22-ой главы А.С.Шушарин, как обычно, многословно порасуждал о том, как делается история, а также об истоках коммунистического учения. Что касается коммунизма, то А.С.Шушарин решительно отказал ему в праве называться научной теорией. Вот его аргументы на этот счет: «…коммунизм был и даже еще заметно остается смысло-ценностно-ориентационной (или антисмысловой) мифологемой, конечно изменяющейся, но всецело принадлежащей духовному «базису» (и потому же политической вокабулистике), а вовсе не «тонким материям» научных понятий. Это, вполне по Г.Зиммелю, «экономное», или «уплотненное», представление новой веры (только зачем обязательно «религиозной»?) как ростков новой совместной практики, чувственной почвы возможного аттрактора. Иначе говоря, коммунизм уже возник и продолжился как совсем не научный, а массовый символ перемен или движения (развития), наконец, попросту как идеология (Ханна Арендт). Отсюда, кстати, следует, что «научный коммунизм» (здесь в значении идеологии) – вполне объяснимое, но в буквальном смысле нелепое выражение» (Цит. изд. т.4. с.26-27). Итак, наш оптимизм был преждевременным. «Открытия» А.С.Шушарина продолжаются! Теперь у него есть все основания обожаемого и прославляемого им К.Маркса называть не ученым, а вероучителем – создателем «политической вокабулистики», взрыхлявшим чувственную почву «возможного аттрактора». В конечном итоге в сознании пролетарских масс, как утверждал А.С.Шушарин: «Коммунизм как нормативный идеал, ценностно-ориентационная социальная мера, сочетался с его ложным пониманием как достижимой целью» (Цит. изд. т.4. с.34). И вот это утверждение спокойно у него уживается с признанием того, что «…марксизм и возник в виде первой в человеческой истории научной революционной социальной теории» (Цит. изд. т.4. с.40). Более того, ссылаясь на К.Поппера, А..С.Шушарин назвал марксизм научным оружием. Вот такая получается у него заумная «диалектика»! Для А.С.Шушарина авторитет Г.Зиммеля, Х.Арендт и К.Поппера непоколебим и священен.
Однако в данном конкретном случае – мы имеем дело не со случайным противоречием элементарной логики. Заявление о том, что коммунизм – это не теория, тесно смыкается со следующим утверждением А.С.Шушарина: «Всемирная задача совсем не противобуржуазна, а противоэгокультурна (интеркультурна), она решается совсем не пролетариатом, а только всем человечеством, она совсем не эндогенна, а в основном экзогенна («многонародна») и т.д.» (Цит. изд. т.4. с.43). Вот так! И буржуазия со всеми ее приспешниками, перевоспитанными и переубежденными полилогией А.С.Шушарина, должна быть мобилизована в поход за создание будущего человеческого сообщества, где не будет эксплуатации человека человеком. «Столь глубинный и теперь глобальный, как экзогенно зреющий революционный, процесс весьма протяжен. А потому к середине прошлого века первые черты всемирности происходящего уже возникали в таких явлениях, как общение, литература, торговля, транспортные сети, интеграция капитала метрополий, сама колониальная система, широкие миграции и т.д. (на этом ниже еще остановимся). Как следствие появлялись многочисленные международные организации, буржуазные, «демократические», пролетарские» (Цит. изд. т.4. с.43). Как в народе говорят, А.С.Шушарин перепутал божий дар с яичницей. Созревание объективных предпосылок (объективных и субъективных) будущей всемирной социалистической революции интерпретируется А.С.Шушариным, как процесс общечеловеческой социальной интеграции, уничтожения классовых антагонистических противоречий. И вполне созвучен с этой мыслью и следующий вывод А.С.Шушарина: «…коренной огрех «Манифеста» состоял не в аксиологичности, и даже далеко не в некоторых «пророческих промахах» или весьма амбивалентной всемирности, а совершенно в другом. Прежде всего, действительный шедевр пропаганды был еще, резко говоря, донаучным, а тем самым совершенно не привлекателен интеллектуально» (Цит. изд. т.4. с.45). С этим выводом смыкается и следующее высокомерное утверждение гениального поводыря по истории человечества: «Более того, рискну предположить, что коренной огрех «Манифеста» состоял даже не столько в его донаучности, а в том, что он вообще<…>был написан. Ибо этот «шедевр социологической пропаганды» и был написан задолго до того, что, собственно<…>пропагандировалось» (Цит. изд. т.4. с.45). Куда уж там недальновидным авторам «Манифеста «Коммунистической партии», в котором К.Маркс и Ф.Энгельс провозгласили неотвратимость гибели  "ru.wikipedia.org/wiki/9AB0BFB882B0BBB8B7BC" o "Капитализм"капитализма, до автора полилогии.
Пренебрежительно отозвался А.С.Шушарин и об историческом материализме, отказав ему в праве называться наукой. Объективности ради, привожу полностью высказывание А.С.Шушарина на этот счет: «…на классическом этапе «исторический материализм» (если вообще считать, что он был!) – это не наука, не «кретинизм» теории формаций (М.Мамардашвили), вообще не теория, а открытая, потенциально неисчерпаемая и предельно метафорическая (далее без сносок из работ Ленина) «основная идея», «гениальная идея», «гипотеза», «путь», «способ», «метод», «материалистическое понимание истории», «прием объяснения истории», наконец (у классиков), «выражение... для обозначения» производственных (тогда понимаемых гомогенно, часто еще смешиваемых только с экономическими) оснований общественного развития, в том числе революционных перемен. Вот и весь классический «исторический материализм» или, чуть точнее, революционный, прорывный дух тогдашней культуры социального мышления, логики или философии истории, историософии, социальной философии и пр. Именно на этот счет писал Энгельс: «…ни я, ни Маркс большего никогда не утверждали». При всей неисчерпаемости для познания и всегдашней актуальности (ибо идеализм извечен) у классиков исторический материализм метафорически эксплицирован в виде прежде всего понимания «бесконечного развития человеческого общества от низшей ступени к высшей», непреходящей диалектики производительных сил и производственных отношений, базиса и надстройки, общественного бытия и общественного сознания... Можно, конечно, вслед, скажем, за американским антропологом М.Харрисом расширить это же классическое понимание уже до «культурного материализма» (т.е. более широкого, генерализованного понимания идеи все тех же материальных оснований истории). И это было бы, наверное, достаточно правильно в отношении мышления Маркса, но все же еще не эксплицированных форм. Они были все же поскромней, но главное, что тогда и выражали научное требование открытия прежде всего материальных оснований развития общественных процессов. На фоне торжествовавшего идеализма, субъективизма, экономической экзотерии или аморфностей типа «гражданского общества». Ну а то, что позднее метафорически простая идея превратилась аж в науку, даже в «социологию марксизма», то это уже совсем другой вопрос, никакого касательства к классике не имеющий.
Взятая же в исторической определенности (а равно и в ограниченности) «социальная философия» классического марксизма – это концептуальная, преамбульная, или метафорически-топологическая, форма (простая, тогда «формационная» логика истории) одной-единственной, открытой Марксом гомогенной фундаментальной симметрии производства (вещественно-продуктовое базовое взаимодействие, товар) в условиях асимметрии капиталистической частной собственности на объект этого же взаимодействия, т.е. на средства производства, «капитала», – «главного содержания» (Ленин) действительных основ социологии классического марксизма» (Цит. изд. т.4. с.48-49). Итак, «метафорически простая идея» К.Маркса была превращена в науку апологетами. На самом же деле она только явилась ничем иным, как только пониманием (пользуясь словами самого А.С.Шушарина) «бесконечного развития человеческого общества от низшей ступени к высшей», непреходящей диалектики производительных сил и производственных отношений, базиса и надстройки, общественного бытия и общественного сознания». Разве этого мало? Оказывается, К.Маркс не дорос до «культурного материализма» американского антрополога М. Харриса, т.е. не вернулся к идеализму, признанию культуры вообще в качестве материалистического основания развития истории, как это сделал в третьем томе полилогии А.С.Шушарин.
И снова парадокс. Правильно охарактеризовав значение «Капитала» К.Маркса («…именно «Капитал» впервые в истории и придал научный характер генезису всей идеологии конкретно-исторического восходящего движения, т.е. по сути впервые означал начало перевода неотвратимой борьбы нового с отжившим из сферы только стихийной борьбы, бунтов, страстей и сумбура идей в сферу подлинно человеческой научной аргументации» (Цит. изд. т.4. с.50), А.С.Шушарин противоречил сам себе, отрицая до этого научный характер исторического материализма. Однако, в конце концов, давая обобщающую оценку марксизму, он пришел к позитивной оценке роли этого учения: «…теория Маркса («Капитал») была, как не раз отмечалось, весьма узка, но ее «предсказания», хотя и не там, где многими ожидалось, не фиаско претерпели, а, прямо наоборот, в своем узком диапазоне грядущих производственных перемен исторически беспрецедентно сполна подтвердились на трети планеты.
Итак, марксизм, выросший на почве еще совершенно стихийных революционных тенденций, преодолел их же хаотическую сектантскую фазу в виде формообразования движений и партиципаций уже определенно социалистической направленности или идеологии коммунизма (хотя и не сразу в таких вокабулах и вообще в разных конкретных формах)» (Цит. изд. т.4. с.62).
Разобравшись с историей возникновения марксизма, А.С.Шушарин обратился в 23-й главе непосредственно к социализму. При этом он снова повторил свою версию о единой формации: «Изначально «первобытная формация» всего человечества, спустя, так сказать, сорок тысяч лет после образования, впервые в истории обретала уже не «цепную» (Б.Ф. Поршнев), а глобально-целостную форму, подхлестывая саму гонку культур и все надстраиваемое над этой гонкой» (Цит. изд. т.4. с.68). В связи с концепцией одноформационности («первобытной формации») следует заметить следующее. Во-первых, если включить в эту единственную формацию и первобытное общество, то сорок тысяч лет – это грубая ошибка, ибо сама первобытная формация (палеолит, мезолит, неолит и энеолит) длилась не одну сотню тысяч лет. Во-вторых, нельзя сваливать в одну кучу первобытное общество и последующие три формации, ибо в первобытной формации не было эксплуатации человека человеком. В-третьих, наличие и отсутствие эксплуатации для А.С.Шушарина не является существенным признаком, объединяющим все формации, а таким признаком служит звериная вражда между людьми (варварская, зоологическая эгокультурность). Вот эта концепция примата эгокультурности, и привела его к ошибочному выводу о существовании только одной формации. В-четвертых, марксистская теория формационной периодизации истории исходит из диалектики поступательного развития общества, основанного на развитии потенциала воспроизводства общества, с чем А.С.Шушарин не считался. Широко известна мысль К.Маркса о том, что с победой коммунизма наконец-то кончается предыстория человечества и начинается его подлинная история. В основе этой мысли лежит идея избавления человечества от безнравственной сущности эксплуатации человека человеком. Но К.Маркс при этом никогда не отрицал существования в истории человечества различных формаций, последовательно сменявших друг друга.
Анализируя процесс смены капитализма социализмом, А.С.Шушарин совершенно верно отметил объективную тенденцию приспособления капитализма к складывающей в мире революционной обстановке. Он писал: «В целом кратко можно сказать, что уже с появлением посткапиталистических объективных тенденций плановизации и революционного движения (тем более идейно уже определившегося, марксистского) капитализм стал обнаруживать многообразные черты материально и идейно «уклоняющегося поведения», т.е. поведения, стихийно и сознательно ориентированного таким образом, чтобы не выполнялись выводы тогдашнего марксизма, чтобы отодвинуть известные пределы (особо «абсолютное обнищание»), затруднить прорыв, сместить его от вступивших в адаптацию центров. Напомним, что это достаточно общая закономерность, в частности имеющая место и в научном познании, когда носители отжившей научной формы (парадигмы) приспосабливаются к новому, но без перехода к нему, так, чтобы затруднить качественный прорыв, отталкивая его на периферию, в итоге все более обостряя новую оппозицию, радикализуя в этом отношении себя и ее.
Все это и нашло выражение в «левении левых» и более, наоборот, в пассибилизме, тред-юнионизме, наконец, идейно наиболее ярко в повороте социал-демократии (работы конца 90-х гг. Э.Бернштейна)» (Цит. изд. т.4. с.70).
Теперь о становлении социализма в России.
Что касается вопроса о государстве, то А.С.Шушарин, в принципе, верно заметил, что «Государство в итоге устанавливалось и самостановилось соответствующим российскому паттерну, состоянию культуры, внешним обстоятельствам и «среде», а эндогенно<...>подчиненным уже не капиталу, а новым производственным отношениям «технологического феода». Неприглядный же мотив сохранения власти (после ее взятия) в большевистском случае был эквивалентен сохранению целостности<...>самого государства. Так что, повторюсь, не стоит придавать слишком большого значения дооктябрьским раздумьям за пределами еще дальней негэнтропийной, посткапиталистической установки» (Цит. изд. т.4. с.91). Правильную позицию занял А.С.Шушарин и по вопросу о возникновении и роли Советов в революции. Он писал: ««крен» к «добыче власти» (Гачев) вовсе и не большевики начали осуществлять, а революционизируемые массы. Снизу, между прочим. Просто большевиками (как сначала и меньшевиками и др.) эта форма вскорости стала поддерживаемой (но теперь лишь с постоянным, сложным и шатающимся вопросом, но лишь относительно борьбы за состав этих Советов), как форма, так сказать, практически и доксически, вокабульно железобетонно вошедшая в плоть революционизирующихся российских «материй». Иначе говоря, докса «советов» без всяких партий стала столь мощной, что партиям оставалось бороться лишь за их функции, содержание, состав и пр. или вообще против них» (Цит. изд. т.4. с.97).
После революции 1905 года и ее беспощадного подавления царизмом в России, как отмечал А.С.Шушарин, «…община раскалывалась с пауперизацией части крестьянства; промышленность росла в беспардонной форме условий труда и быта масс; города становились рассадниками радикализма и экстремизма, общество многомерно разъедалось – буржуазия подрывала устои дворянства, рабочие были против предпринимателей, крестьяне против помещиков, буржуазия против власти...» (Цит. изд. т.4. с.97-98). Однако решающую роль в ускорении революционного процесса, по мнению А.С.Шушарина, сыграла Первая мировая война, начавшаяся в августе 1914 года. «С войной социальный катаклизм был России уже уготован вне всякой зависимости от идей и партийных борений. Состояния и настроения пролетариата и всего народа («низы»), реакционная и одновременно все более беспомощная политика царизма («верхи»), отталкивающего от себя даже не только кадетов, но и октябристов, противоречия вульгарного капитализма и очень трудные начала капитализации в основном общинного села, наконец, война, обнажившая исполинские силы и процессы передела мира, заодно вооружившая и научившая стрелять преобладающие крестьянские массы, – все это вело к социальному взрыву неумолимо, час от часу быстрей. Все и вся валилось совершенно независимо от политики запутавшихся партий (число которых к 1917 г. достигло порядка сотни)» (Цит. изд. т.4. с.108).
Анализируя работы В.Ленина по империализму, А.С.Шушарин вновь обращается к своей концепции эгокультурности, которая, по его мнению, в состоянии объяснить то, что происходило в мире накануне и в годы Первой мировой войны. Он писал: «Капитализм – это экономическая асимметрия отдельных форм, а вот империализм (эгокультурность) действительно тогда вступал в состояние общего кризиса, но это длительный процесс, совсем не эндогенный»» (Цит. изд. т.4. с.112). Другими словами, глубинная причина Первой мировой войны - не в борьбе интересов капиталистических государств, а в эгокультурности (в бесчеловечных всемирных производственных отношениях). Он даже попытался интерпретировать основные выводы работы В.Ленин «Империализм, как высшая стадия капитализма» в духе своей полилогии. Он писал: «Так, в позднее сакрализованных пяти признаках империализма (монополии, финансовый капитал, вывоз капитала, экономический раздел мира, территориальный раздел мира) только два первых относятся более или менее к эндогенным отношениям, а три остальных – совсем к другим, к экзогенным. Тогда теоретически неизвестным и ложно понимаемым как «перенесенные», («вторичные»)» (Цит. изд. т.4. с.111). А.С.Шушарин назвал «ходовой оборот «империалистический капитализм» общей социологической ошибкой. Однако элементарную ошибку допускал не В.Ленин, а А.С.Шушарин. Его грубейшая ошибка, как это ни странно, учитывая восхваление им «Капитала», кроется в непонимании природы капиталистических экономических отношений. Капитализм, породивший финансовый капитал, не может функционировать без его свободного вывоза, а также развитой системы международной торговли товарами и услугами. Именно эта закономерность взломала во второй половине двадцатого века межгосударственные границы и привела к глобализации капиталистической системы. А конкурентная борьба между ТНК и международными банками с неизбежностью приводит к экономическому разделу мира на зоны влияния.
Перейдя непосредственно к проблеме социалистической революции в России, А.С.Шушарин сформулировал ее суть следующим образом: «Социалистические преобразования – это бифуркационный переход через хаотизацию и опускания от композиции некоторого одного равновесного состояния к более высокому равновесию, но, в итоге, на его же низшем уровне. А в глобальном контексте это узел перемен на затрещавшем паттерне как рождавшейся вершине пирамиды социума, а в некоторых смыслах и всего его» (Цит. изд. т.4. с.113).
Рассуждая о предпосылках революционного процесса А.С.Шушарин цитирует Н.Бухарина, не соглашаясь с ним. Вот эта цитата: «Соединение страшного, полукрепостнического варварства и страшной хозяйственной отсталости вообще, – писал, например, Бухарин, – с самыми передовыми формами, до которых дошел западноевропейский капитализм, и составило отличительную особенность российского капитализма, его, как это называют, «национальное лицо»» (Бухарин Н.И. Путь к социализму. Новосибирск, 1990, с. 99). Но именно все это, в общем-то давно известное, если воспользоваться бухаринским же эпитетом, «страшно» сужает объяснительное поле марксизма в понимании российской агломерации как многомернейшего базиса и такой же сложнейшей надстройки, властных структур, наконец, всей бифуркации с полем возможных траекторий (в абстракции «статики» предреволюционного состояния). Так что все упомянутые Бухариным огромные «отсталости» как раз никак не относились к «российскому капитализму» (Цит. изд. т.4. с.115).
А.С.Шушарин справедливо оценивал российскую экономику как вполне капиталистически развитую. Он писал: «…в России уже были рыночное хозяйство, частная собственность, капитал, наем, безработица, биржи, банки, банкротства и пр.<….>Российский капитализм страдал не «возрастными», «детскими болезнями» (О.Т. Богомолов), а относительно бойко рос и потому был, да еще на российской ниве, особо вульгарен, имел «особо варварские формы» (Д.В. Ольшанский). Достаточно сказать, что основная масса россиян не имела юридически узаконенного рабочего дня; рабочий день женщин не был ограничен (12–14 и более часов); лишь в ряде отраслей был запрещен ночной труд; дородового и послеродового отпуска не существовало; был повсеместен беспощадный детский труд и т.д. К этому стоит добавить характеристики этих форм, задолго до того живо описанные М.Е. Салтыковым-Щедриным как «воровские»» (Цит. изд. т.4. с.115 -116).
А.С.Шушарин рисует прелюбопытнейшую картину состояния российского капитализма до революций 1917 года: «Как всякая, опять же образно говоря, наглая форма, буржуазная составляющая была и трусовата, да и недостаточность общей почвы и политического влияния уверенности не придавала. Имея в виду борьбу рабочих, еще до войны (!), скажем, октябрист А.И.Гучков и кадет В.А.Маклаков говорили, что «катастрофа неизбежна», «мирный исход» невозможен. Еще до войны, повторю, было сказано! Потому, подходя к этому вопросу даже с разных идеологических позиций, многие ученые приходят здесь к одному и тому же выводу: буржуазия утратила инициативу «в пользу революционного пролетариата» (В.Миронов); к тому же ее партии, напомним, не пользовались поддержкой монархии; а то и были антимонархическими (А.Соболевская), хотя более лишь по видимости. Потому в итоге обнаружилась «слабость буржуазного порядка», оказавшего столь «слабое сопротивление», в которое «трудно поверить» (С.Л.Франк). А В.В.Бибихин находит еще и такую яркую мысль того же Франка: «Если в России частная собственность так легко, почти без сопротивления, была сметена вихрем социалистических страстей, то только потому, что слишком слаба была вера в правду частной собственности, и сами ограбляемые собственники, негодуя на грабителей по личным мотивам, в глубине души не верили в свое право, не сознавали его священности, не чувствовали своей обязанности его защищать, более того, втайне были убеждены в нравственной справедливости последних целей социализма». Ну, насчет того, что частная собственность легко была сметена революцией, следует заметить, что это явная натяжка. Частная собственность развязала кровавую гражданскую войну, длившуюся более трех лет и унесшую десятки тысяч жизней, разрушившую экономику России.
В общем, пророчество П.Струве, когда он еще марксистом был, о неспособности русской буржуазии осуществить даже собственную революцию и о вытекающей отсюда роли пролетариата полностью подтвердилось (Э.Карр). Так что в этом пункте Струве зря позднее сказал, что дураком был. К этому еще следует добавить вполне конкретное замечание самого барона П.Н.Врангеля: постоянные реквизиции (во время войны) «поколебали понятие о собственности». Надо полагать, у весьма широких масс» (Цит. изд. т.4. с.117).
Не менее любопытна и оценка А.С.Шушариным аграрного сектора: «Преобладающим (по «массе») был огромный и отсталый аграрный сектор, с реформами Столыпина лишь немного сдвинувшийся в направлении капитализации. Несколько точнее сказать, это был еще в значительной мере натуральный (неклассически феодальный) сектор в фазе частичного перехода к денежной ренте. Характерна была и великая климатическая и хозяйственная неоднородность, где-то были и передовые хозяйства, а где-то еще «латифундии» (Н. Бердяев) с отработками. С учетом рискованной зоны земледелия, или попросту тяжелого климата, «большого пространства», или «стен расстояний», эта структура обуславливала и всю материальную пирамиду (объективный «спиритуализм») жесткой территориальной администрации (уже местами с влиятельными земствами). Это в целом территориальное содержание агломерации определяло в значительной мере «сакральное», или, как говорят, «державное», мышление (в быстро тускнеющей монархической форме, роль которой, скажем специально по Бердяеву, «была давно изжита»). Как теперь говорят, легитимность монархической власти расстрелами по всей империи была подрублена уже в 1905–1907 гг. и далее быстро шла на нет» (Цит. изд. т.4. с.118).
Анализируя вопрос о предпосылках и причинах Октябрьской революции, А.С.Шушарин затронул также такие проблемы, проигнорированные, по его мнению, марксизмом, как роль чиновничества в российском обществе, состояние социогенофонда, повлиявших на революционный процесс. Вкратце его вывод из данного анализа таков: «Пролетарий будет мерить в ту же меру, в какую его мерили. Коммунизм пронесется бурно, страшно, кроваво, несправедливо, быстро» (Утопический социализм. Хрестоматия, с. 393). Это – слова А.Герцена.
Перейдя к характеристике социалистических преобразований в СССР после революции, А.С.Шушарин писал: «Социалистические преобразования – это восходящая (негэнтропийная) перекомпозиция всех ранее (в «статике») упомянутых структур, производственных отношений, с утверждением доминирования нового (ранее потенциального из них) в установившемся общем равновесии, как «внутри», так и во внешней «среде», а равно и во всем мироустройстве. Для России такое новое равновесие установилось примерно к середине 30-х гг. в виде уже качественно новой агломерации производства СССР, всей революционно (преемственно-восходяще) обновленной метакультуры этого типа» (Цит. изд. т.4. с.135).
Первое, что отметил А.С.Шушарин в комплексе преобразований – это обобществление средств производства («…избавление от «мерзостей» капиталистических порядков, утверждение некоторой уже посткапиталистической формы путем обобществления средств производства. В действительности это было снятие экономических производственных отношений, технологизация (плановизация), прежде всего индустриального сектора» (Цит. изд. т.4. с.135-136)). Хотя выше я уже касался терминологии, использованной А.С.Шушариным для характеристики социализма, однако здесь я не могу снова пройти мимо отождествления им понятий «планирование» и «технологизация». Можно, конечно, произвольно менять общепринятое содержание того или иного термина (понятия). Например, под словом «береза» подразумевать «крокодила». Но такой метод словообразования противоречит самой логике формирования словарного фонда любого языка и ничего кроме путаницы в понимание мыслей автора не привносит. Например, кандидат технических наук, первый заместитель генерального директора ОАО «Алтай-кокс» В.Пирогов, генеральный директор ОАО НК «Роснефть-Алтайнефтепродукт» С.Завьялов, директор по экономике и финансам ОАО «Алтай-кокс» Г.Мукушев в своей статье «Сущность управленческих технологий» (econom.nsc.ru/eco/arhiv/.../Pirogov.htm) определяют «технологизацию» как «путь совершенствования управления предприятием». В более широком смысле под «технологизацией» следует понимать внедрение в производственную деятельность новых, более совершенных технологий, достигнутых в результате развития науки и техники. А под «планированием» (у А.С.Шушарина – «плановизация») принято понимать деятельность, связанную с постановкой целей (задач) и действий в будущем. Планирование в самом общем виде подразумевает выполнение следующих этапов: 1) постановка целей и задач; 2) составление программы действий; 3) выявление необходимых  "ru.wikipedia.org/wiki/A0B581838081" o "Ресурс"ресурсов и их  "ru.wikipedia.org/wiki/988182BE87BDB8BA" o "Источник"источников; 4) определение непосредственных исполнителей и доведение планов до них. Словом, планирование — это оптимальное распределение ресурсов для достижения поставленной цели (Википедия). Как мы видим, в общепринятой в науке и практике содержание этих двух понятий далеко не тождественные.
Второе обстоятельство становления социализма в СССР было связано, по мнению А.С.Шушарина, с ликвидацией многоукладности. Вот что он об этом писал: «Второй пласт, условно говоря, – промежуточный, сам многоэшелонированный и «многослойный», теоретически тогда не рефлексированный (известный, но не знаемый), хотя и занимавший поневоле одно из центральных мест в политике (а значит, и в некоторых структурах). В этой связи Ленин, в частности, отмечал, что необходимо искать, «какие посредствующие пути, приемы, средства, пособия нужны для перехода от докапиталистических отношений к социализму» (Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 43, с. 228). Пусть «социалистическое» было неизбежным политическим риторизмом, но это и есть некоторые снятые революции и преобразования («посредствования») всех докапиталистических отношений агломерации. Это движения преодоления остатков родоплеменных структур (эндогенная демографизация), минуя рабовладение; остатков рабовладения (восточные формы), минуя феодализм; околофеодальных структур и отношений (весьма объемных), минуя капиталистический путь; причем в их сложнейших взаимосвязях. Ничего подобного в Западной Европе никогда не было. Иначе говоря, кроме технологизации в высшем звене объективно решались взаимопересекающиеся задачи и демографизации (образование гражданских структур) самых отсталых народов, и территориализации (обобществление работников, организация местных структур), и (вовлечение в экономические отношения, обмен). Причем каждая базово предыдущая задача была тяжелым грузом для последующей, снижая культуры в негативном влиянии диффузий низких на более высокие» (Цит. изд. т.4. с.136-137). Вероятно, внимательные читатели уже обратили внимание на то, что введенные в оборот А.С.Шушариным такие новые понятия, как «демографизация», «территориализация», «товаризация» на фоне послереволюционной российской действительности звучат совершенно неуместно. Что означает, например, в общепринятом смысле сочетание слов «демографизация отсталых народов»? Ведь на самом деле речь шла не о демографической политике, а о том, чтобы обучить эти отсталые народы грамоте, приобщить их к современной производственной культуре, к новым формам политической власти и т.д.
Следующий вопрос – о сущности Советов. Трактовка ее А.С.Шушариным абсолютно неверная. Он писал: «Один из главных лозунгов революции «Власть – Советам» в действительности скрывал за собой перемену территориальной организации (в том числе представительства, администрации) производства, т.е. совсем не посткапиталистический процесс, а уже заметно снятый постфеодальный (Ну и чушь! – мое). В чистом виде процесс здесь состоял в том, что в органах местной власти, неотъемлемой территориальной иерархии, представители капитала, помещиков, сословий заменялись на представителей рабочих и крестьян при тех же самых задачах этих органов как территориальной производственной администрации («исполкомы» и представительства), будь то графства, муниципалитеты, земства, Советы и пр.» (Цит. изд. т.4. с.138). Во-первых, он совершенно безосновательно рассматривал возникновение Советов как постфеодальный процесс, ибо Советы отражали принципиально новую форму власти, нацеленную на кардинальные преобразования отношений главным образом капиталистической частной собственности. И, во-вторых, дело было не в смене формы территориальной административной власти для выполнения якобы одних и тех же функций, которые были свойственны графствам, муниципалитетам, земствам, а в новой сущности демократии – прямой, а не представительной демократии («…в «идеально-типическом», гомогенном срезе территориальных структур Советы и были в точности теми же самыми земствами, разве что с обновляемым классовым составом и названием»).
«Наконец, третий основной пласт преобразований – это и есть экстенсивная революционная социализация (интеркультурация) экзогенных отношений, преодоление эгокультурности (в подвластных масштабах) и еще со структурами в огромном диапазоне высот и вариаций<…>впервые происходило превращение многонациональной империи в «антиимперию» (постимперию, союз). Хотя, как оказалось, лишь до «перестройки». Этот же пласт как раз и был тогда идеологизирован догмой всемирности роли пролетариата, «мировой революции» (Цит. изд. т.4. с.140). Надо отдать должное, А.С.Шушарин, в принципе верно понимал сущность решения труднейшей национальной проблемы в СССР путем подтягивания отсталых регионов и народов до более высокого уровня, соответствующего современным стандартам в области культуры, образования, производства. Однако, освещая вопрос сепаратизма, агрессивно проявившегося в годы «горбачевской перестройки», А.С.Шушарин не уловил сути проблемы оптимального соотношения централизации и децентрализации управления единым народно-хозяйственным комплексом. Однако повторяю, в национальном вопросе он занял верную позицию («…то, что национальных боен практически не было, – это и есть главнейший результат революции в «национальном вопросе», а вовсе не в том, какой там был «принцип» нацстроительства. Потому следует согласиться с А.Празаускасом: «Нужно отдать должное руководству ВКП(б) 20-х гг.: созданная с учетом этнодемографической и этнорегиональной структур многоярусная схема национально-государственного устройства в сочетании с преференциальной национальной политикой (в особенности в области подготовки кадров и создания культурной инфраструктуры) представляла собой оптимальный в тех условиях подход к национальному вопросу». Может быть, даже не «оптимальный», а в положительном смысле единственно возможный») (Цит. изд. т.4. с.142).
Нельзя пройти также мимо в принципе верной (не обращая внимания на семантику) характеристики А.С.Шушариным внешней обстановки, в которой протекала социалистическая революция и социальное переустройство в СССР: «Во всем мироустройстве продолжалась и нарастала, лишь меняя внешнюю форму, гонка культур и игра по инфернальным правилам животной эгокультурности, вооруженной суверенности, лишь в капиталистической маске. «Капиталистическое окружение» (в действительности в основном неделимая эгокультурность) – это и было неточное выражение (хотя и сильный политический ригоризм) жесточайшего материального противоречия, в колоссальной степени утяжелявшего последующее собственное развитие социализма (мобилизационность, форсаж индустриализации, военное строительство и т.д.). Начавшаяся фактически сразу после Первой мировой войны предфашизация и затем фашизация в Европе (Пилсудский, Муссолини, Гитлер, Салазар, Франко, Вольдемарас, Ульманис, Маннергейм, Хорти, Антонеску, Павелич, Тисо и др.) – картина «тоталитаризмов», прямо противоположных «тоталитаризму» СССР: «разгул национализма» – «тюрьма национализма». Причем если всемирная эгокультурность была чудовищным бременем для развития социализма, то достижения самого социализма, наоборот, оказались в числе условий для вступления капитализма в полосу новой адаптации» (Цит. изд. т.4. с.147).
Подводя общий итог социалистическому переустройству на территории бывшей царской Российской империи, А.С.Шушарин писал: «…замеченное Кантором «все героически прекрасное, чем были отмечены трагические советские годы», лишь свидетельствует о том, что это был подлинно восходящий исторический шаг» (Цит. изд. т.4. с.149).
Далее А.С.Шушарин обращается к теме, посвященной роли партий, в частности КПСС, в общественной жизни СССР. Он высказал идею, что основу любой партии составляет интеллигенция. Он по этому поводу писал следующее: «Генетически это и есть прежде всего партиципированная (институционализированная, организованная) интеллигенция, но, напомню, не в стандартном экзотерическом смысле «прослойки» по признакам «анкет», «умственности», «очков и шляпы» и пр., или «идейная рабочая силы», а как неотъемлемая от любого общества идеологическая интеллигенция, социальный актив, «блюститель» динамического интеллектуального (духовного вообще) равновесия<…>Интеллигенция – извечное ядро культуры, социальный актив, от «членов первичек до генсеков», даже если не имеет явной организации или выступает в деструктивном качестве (диссидентура, к примеру)» (Цит. изд. т.4. с.159-160). Интеллигенция во все революционные времена выступает ядром меняющейся культуры. До и после Октябрьской революции в рядах русской интеллигенции произошел раскол, закончившийся высылкой из страны в 1922 году трех сотен ярых антикоммунистов. Что же касается интеллигенции в обычном смысле этого слова, т.е. не политической интеллигенции, то большевики не проявляли к ней враждебности. «Пострадала же она в трагедии революции действительно не меньше всех прочих в силу упомянутой большей причастности к отжившей идеологии, но только не по причинам отношения большевизма к интеллигенции (в этом ее житейском смысле). Отношение же большевизма к ученым неидеологического толка было, по самой природе марксизма, известным. В частности, по ярким примерам об этом писал П.Л. Капица – помощь Ленина даже заметно «инакомыслящему» И.П.Павлову (затем помогал С.М.Киров), К.А.Тимирязеву, А.А. Богданову, Д.К.Чернову и др. Отдельные, «местные» глупости и свинства, конечно, были, но ведь не в них типологическая суть. Да и о чем здесь говорить вообще, коли замышлялось «научно управляемое общество»! С самого начала, «специфически», но редкостно верно пишет австралийский советолог Р. Миллер, большевиками насаждался «культ науки», давший взлет научной активности в 20-е гг. И даже уже в самый разгар боев и военной голодухи большевики наскребали пайки для ученых, разрабатывавших планы «развития производительных сил России» (Цит. изд. т.4. с.164).
«Партия в социалистических преобразованиях, – подводит итог А.С.Шушарин, - это и была новая, революционная, организованная (в том числе властная) форма идеологической интеллигенции, идеи, состояние, авторитет (объективное влияние) которой зависят от несметного количества обстоятельств, в том числе самой партийной борьбы. И в этом отношении все революционные партии, «консорции», одним миром мазаны. А вот у большевиков было и нечто новое, далеко не всем (до сей поры!) заметное, а для всей истории небывалое, хотя и с мифами (в их значении здесь близком иллюзиям)» (Цит. изд. т.4. с.166).
Так что же было особенного у большевиков? Ответ А.С.Шушарина на этот вопрос вполне полилогический: «…это была самая первая в человеческой истории партия, последовательно опиравшаяся на научную социальную теорию. Пусть и весьма узкую. Именно поэтому с социализмом человечество впервые и вступало в действительную ноосферу, сферу разума (подчеркну – разума, ума, знания), т.е. в научный, рациональный способ осмысления происходящего и осуществления назревших, неотвратимых перемен (в десятый раз подчеркну, что до того ни одно, так сказать, «формационного» калибра революционное преобразование в мире, хоть и сопровождалось в итоге релевантными идейными формами, не обеспечивалось научной теорией). Но вот что такое научная социальная теория – вопрос, мало кем понимаемый до сей поры. Будь то академики или партийные лидеры. Удивительный кошмар, а потому воз и ныне там. Точнее, покатился в новые тартарары» (Цит. изд. т.4. с.167). Следует заметить, что в данном предложении А.С.Шушарин применил понятие «ноосфера» в интерпретации Н.Моисеева (точнее – В.Вернадского), а не в своей интерпретации, как производительные силы. К тому же Россия вступала не в ноосферу (по Н.Моисееву), а в социализм (см. монографию «Мир на перекрестке четырех дорог. Прогноз судьбы человечества»). Что же касается высказывания А.С.Шушарина об узости социальной теории марксизма (в сравнении, конечно, с полилогией), оставим его на совести автора. И еще одно замечание принципиального характера – о роли интеллигенции в партии большевиков. Спору нет, интеллигенция сыграла выдающуюся роль в большевистском движении и социалистической революции 1917 года, однако без опоры на рабочий класс она была бы бессильна. А что касается политики послереволюционного партийного строительства, то она состояла в привлечении трудящихся масс. Сначала в партию принимали активных участников гражданской войны, а позднее – рабочих от станка и сельских активистов-кооператоров. Поскольку аппарат управления комплектовался по классовому принципу, то в 1930-х годах в составе партии значительно возрос удельный вес государственных служащих (бывших рабочих и крестьян, получивших образование уже в учебных заведениях советского времени). Неизбежное снижение общего образовательного уровня партийной массы явилось одной из причин становления сталинизма со всеми вытекающими позитивными и негативными последствиями.
Далее А.С.Шушарин попытался разобраться в причинах монопартийности, сложившейся в СССР начиная с 1920-х годов. Он насчитал свыше десятка конкретно-исторических причин. Они, по его мнению, были следующими: 1) партия руководствовалась «…монологической, т.е. гомогенной революционно-экономической или постэкономической» теорией; 2) «…централизм присущ вообще даже самой аморфной партии, тем более революционной»; 3) «…определенный централизм свойствен и любому самому раздемократическому государству, за овладение которым, как и все другие партии, открыто боролись большевики»; 4) не просто упомянутый монологизм, но и особая (революционно-теоретическая) оппозиционность (так сказать, «…не только вера, но и логика, семантика) в революционной дивергенции тоже неумолимо работает на жесткость определенного обособления в «среде» даже неизбежного отрыва от нее»; 5) «…иерархический централизм – неотделимый момент любых территориальных производственных отношений, исторически особо существенных для преобладающих (по «массе») доиндустриальных структур, а также «большого» и «холодного» пространства России»; 6) «…к этому добавляется давнишняя и огромная азийная региональная и производственная неоднородность (типологически отсутствующая на Западе); 7) «…централизм органически присущ и как раз функциональным, технологическим производственным отношениям, тем более в устанавливавшейся господствующей линейной форме собственности на технологии»; 8) «враждебное окружение» или индустриальный вызов в эгокультурном мире тоже лили воду на ту же мельницу»; 9) «…сам факт революции будил новые надежды рабочих других стран, а это тоже материально обязывает, дисциплинирует»; 10) всеобщая «…ожесточенность, сокрушительное разложение «всех сторон общественной жизни»<…>«низкий средний уровень культуры, «закон наименьших», погромность разбуженного дна…», сила оппозиции, вся совокупность катастрофических и военных обстоятельств (а это командность, беспрекословность и пр.); 11) «…властно-институционализируемый интернационализм (интеркультурность)» (Цит. изд. т.4. с.177-178). Далеко не со всеми вышеперечисленными причинами можно согласиться, но в принципе большинство из них верно подмечены А.С.Шушариным. Например, какое отношение к формированию монопартийности имели такие причины, как марксистская теория, или т.н. территориальные производственные отношения в большом и холодном пространстве России, или функциональные технологические производственные отношения, или интернационализм? Да и в последующем комментарии А.С.Шушарин сам себя опровергает. Так, он писал: «Как бы большевики ни бились за многопартийность (газеты, конечно, сотнями закрывались, но до 6 июня 1918 г., мятежа левых эсеров, в стране выходило до 700 газет и бюллетеней разных направлений кроме монархических и кадетских – В.Г. Сироткин), ничегошеньки бы у них не вышло. Все равно бы получилась фактическая однопартийность (как это и произошло поздней почти на трети планеты, несмотря на иногда номинальную политическую реальность нескольких партий). То, что монопартийность вырастала отнюдь не из самих партийных, политических, доктринальных причин, подтверждается наблюдением Э.Карра: концентрация власти началась в советских органах (как тогдашних властно-хозяйственных и революционных проявлений производственных перемен) и лишь затем охватила партийные органы» (Цит. изд. т.4. с.178). В этом предложении он сам отрицает, например, такой фактор, как логика внутрипартийного строительства («…монопартийность вырастала отнюдь не из самих партийных, политических, доктринальных причин…). А завершая эту тему, А.С.Шушарин вообще пришел к выводу, который высосан из пальца, а именно: «…сама монопартийность была таким же типологическим инвариантом, как монархии для феодальности или буржуазное «разделение властей» для политической формы капитала» (Цит. изд. т.4. с.179). Как показала современная история, капиталистическая система спокойно уживается и процветает при любой форме политической власти (монархии, диктатуре).
Ссылаясь на разработку плана ГОЭЛРО, А.С.Шушарин писал: «Большевики бились за власть, затем за ее удержание; бились они и за идеологию, за перемену форм производства – все это абсолютно так же, как и у наших капитализационных «реформаторов». Но у большевиков была сформирована и вполне детальная производственная (народно-хозяйственная) программа, подобной которой у наших реформаторов нет и отдаленного намека. Вот она-то наиболее эффективно и выстраивала социально-структурную, но не экономическую, а уже постэкономическую систему. Образно говоря, не столько декреты о новых порядках, сколько беспрецедентный хозяйственный план своей реализацией» (Цит. изд. т.4. с.207). Спрашивается, почему постэкономическую? Ведь план был как раз сердцевиной преобразования не только производительных сил, но и экономических отношений. И свою иррациональную идею А.С.Шушарин продолжал отстаивать с завидным упорством, когда писал, что «...относительно «ясное» обобществление средств производства на самом деле тогда означало одновременно никому не ведомое утверждение новой доминирующей формы собственности уже на технологии и снятие экономических отношений» (Цит. изд. т.4. с.207). С этой «идеей» мы уже сталкивались и раньше. Она просто-напросто - абсурдная. В выражение «снятие экономических отношений» А.С.Шушарин мог вкладывать любой свой полилогический смысл, но оно с точки зрения науки означает только одно – ликвидацию экономики и вообще общества как такового, ибо без воспроизводства материальных благ оно существовать не может. Экономические отношения снять невозможно.
Однако продолжим движение вслед за А.С.Шушариным по историческим этапам становления социализма в СССР. После политики «военного коммунизма» - нэп. Вот что писал на этот счет А.С.Шушарин: «Если теперь отвлечься от всей многослойности и остатков военного коммунизма (войны и пр.), то нэп и был первым в истории процессом осуществления гигантской социальной революции эволюционным путем, в интеллектуальной форме. Ведь за неизбежно мифологизированными оболочками развертывался, опять же впервые в истории, вполне научно обоснованный и рациональный процесс (обобществление основных средств производства), причем в сроках и формах, просто несоизмеримых со столетиями непрекращающихся боен типологически предшествующего процесса капитализации в Европе. Вникайте, вникайте, критики большевизма, «посеявшего зло» (А.Н. Яковлев). Даже у Л.Троцкого, «демона революции», едва ли не в одном из самых еще постановочных докладов о нэпе, нет ни одной радикальной интонации. Конечно, еще оставалась мощная инерция чрезвычайщины и уже действительно подрастали тенденции будущего сталинизма, набирали самостоятельную силу репрессивные органы, но вот это как раз и суть всякие «наложения» на главное собственное производственное содержание нэпа» (Цит. изд. т.4. с.217).
А.С.Шушарин следующим образом определил основное противоречие эпохи нэпа: «Образовалось противоречие, если угодно, трех основных типов производственных структур: натуральность, или парцеллярность с общинностью, бартером, мелкотоварностью, – товар, или обмен (рынок), – планомерность, адресное соисполнение функций. В борьбе этих трех (только основных, конечно) структур с точки зрения злополучного (или несчастного) товара, экономических отношений две задачи по общественной форме были прямо противоположны: от товарного к плановому (линейному) и от, кратко говоря, натурального к товарному (капиталистическому) равновесию» (Цит. изд. т.4. с.221). К этому следовало бы добавить невероятно трудную задачу восстановления разрушенного войнами экономики, выход на уровень 1914 года. Без решения этой задачи все планы оставались бы на бумаге, в частности взаимоотношение городской промышленности с огромным аграрным рынком, а также проблема т.н. ценовых ножниц.
Объясняя переход в 1929 году к новой политике – усиленным темпам индустриализации и отказу от нэпа, А.С.Шушарин считал, что причиной такого радикального поворота была опасность агрессии со стороны империалистических государств. Он писал: «События происходили, пишет Р.У.Дэвис, «в сравнительно отсталой стране», «оставшейся более или менее одинокой в опасном мире. Все эти обстоятельства воспринимались как мощные аргументы в пользу стремительной индустриализации<…>возможности развития, предоставляемые рыночной экономикой нэпа, были ограниченными, и для осуществления быстрой индустриализации предстояло внести в систему коренные модификации» (Дэвис Р.У. Нэп и современность // Коммунист, 1990, № 8, с. 77) (Цит. изд- т.4. с.236). И еще одна цитата, которая проливает свет на логику А.С.Шушарина: «Крайности, трагедии, да и сам период коллективизации полностью «совпали» с глубочайшим кризисом капитализма, с Великой депрессией, которая не могла не окрылить и без того возбужденные «красные» настроения и уж во всяком случае являлась «живым примером» для отказа от любого типа капитализационных решений» (Цит. изд. т.4. с.237).
Разъясняя свое понимание «великого поворота» и раскритиковав политическую версию этого исторического события, А.С.Шушарин, опираясь на свою полилогию, дал ему следующую искажающую историческую действительность трактовку: «Политика «великого перелома» проявляла и даже экзотерически отражала такое сложнейшее производственное и социально-политическое содержание перемен «всех сторон общественной жизни», в котором как раз, между прочим, и происходило окончательное снятие экономических отношений (а заодно и доминанты экономических объяснений). Неумолимая «негэнтропийная диссипация» – энтропийный срыв, но уже на более высоком негэнтропийном уровне.
Это и было завершение стихийно начатой (еще как околобуржуазной) в 1905 г. социалистической революции в сложнейшем сплетении производственного (структуры, отношения) и связанного с ним, но и не тождественного, социально-политического (институты, классы, массы, мироощущения, интеллигенция, партия, политический режим и пр.). В отнюдь не пассивной внешней «среде» (Цит. изд. т.4. с.241).
Постараемся из дальнейших пояснений А.С.Шушарина уразуметь, что означает это мудреное изречение – «неумолимая «негэнтропийная диссипация» – энтропийный срыв, но уже на более высоком негэнтропийном уровне».
Уже в следующем параграфе 24.2.7.2. «Срыв и трансформация в «соединившихся» коллективизации и индустриализации» начинает кое-что проясняться. Читаем: «При всей многомерности происходившего основное состояло в энтропийном срыве «диалогической» композиции двух в нэпе неустойчивых взаимодействующих субкультур (с зажатым между ними, третьей, «рынком») – индустриальной, плановой и слабо товарной, сельской, отягощенной общинностью, и их трансформации, особенно села, с уже общим функциональным равновесием производства. В итоге и промышленность, как бы внутри себя, сбросила уже неадекватные нэповские формы, и село (как сельскохозяйственное производство, естественно) радикально переменилось, можно сказать, вообще перескочив экономические формы. В целом еще сохранявшаяся «атомарность» рыночных структур была снята во всем по типу не «атомарном», технологическом, линейном производстве. Энтропийный срыв («процесс пошел») действительно произошел (поскольку даже неустойчивая «диалогическая» композиция негэнтропийно выше последующего уже равновесного состояния), но он произошел уже на новом, негэнтропийном уровне общего, постэкономического равновесия. Не мифическая «квазисобственность» (В.Мау), а, наоборот, как раз уже новая, вполне определенная доминирующая группоиерархическая собственность на технологии, статусные формы, безраздельно утвердилась (в отраслевой, ведомственно-учрежденческой форме), типологически сохранившись неизменной с 30-х гг. до «постперестройки»; в 1936 г. это и нашло свое выражение в мифологеме «построения основ социализма», в «сталинской» Конституции (которая, во всяком случае в части национального вопроса, норм демократии, по всем юридическим канонам даже многими западными аналитиками считается вполне прогрессивной). Хотя, конечно, во всей агломерации картина значительно сложней» (Цит. изд. т.4. с.241-242).
Итак, приступим к расшифровке полилогической шарады А.С.Шушарина. Сначала необходимо уразуметь, что означает «диалогическая композиция двух неустойчивых взаимодействующих субкультур». Первым элементом этой композиции была плановая индустрия, а вторым – аграрный сектор. Между этими двумя «субкультурами» была зажата третья «субкультура» - рынок. Если обратиться к действительности конца 1920 – начала 1930-х годов, то, во-первых, следует заметить, что рыночные отношения были присущи как плановой индустрии, так и аграрному сектору, между которыми существовали товарно-денежные отношения. Так что никакой рынок не был в качестве «субкультуры» зажат между аграрным сектором и индустрией. Наоборот, он был мостом, соединяющим оба сектора экономики. Во-вторых, совершенно не понятно - в чем состояла неустойчивость первых двух субкультур. И аграрный сектор, и индустрия показывали высокие темпы роста. Сказка о неустойчивости – это вымысел А.С.Шушарина. Далее следует также надуманный тезис об «общем функциональном равновесии производства». Наоборот, существовал серьезный натурально-вещественный и ценовой дисбаланс между этими двумя «субкультурами». Он выражался в нехватке продовольствия для быстро растущих городов, где развивалась индустрия, и в слишком высоких ценах на промышленные изделия для сельского рынка. Далее, где у А.С.Шушарина аргументы, подтверждающие, что индустрия была облачена в «неадекватные нэповские формы»? Наоборот, индустрия работала в условиях адекватного хозяйственного механизма. Что означает выражение «село вообще перескочило экономические формы»? Наоборот, шел нормальный процесс кооперации темпами, соответствующими интересам крестьянских хозяйств и возможностям поставки селу орудий труда промышленностью страны. Весь процесс развития шел в соответствии с выверенными решениями XV съезда партии большевиков вплоть до начала насильственной массовой коллективизации. Ну а далее следуют надуманные полилогические термины, характеризующие социализм – энтропийный срыв, группоиерархическая собственность на технологии, статусные формы. А в заключение А.С.Шушарин спел гимн знаменитой сталинской Конституции, похоронившей окончательно такую форму как Советы, избираемые по производственному принципу. Недаром она вполне соответствовала юридическим канонам, которые многими западными аналитиками считались вполне прогрессивными! Словом, все разобранные компоненты полилогической шарады А.С.Шушарина – это, мягко выражаясь, элементарное невежество, прикрытое заумными терминами.
Я в своей монографии «Мир на перекрестке четырех дорог. Прогноз судьбы человечества» (глава 3, параграф 2.3.7.) дал следующую оценку «великому повороту» 1929 года (цитирирую):
«Отход от политики, сформулированной на ХV съезде ВКП(б), обозначился уже в 1928 году, однако решительный поворот был осуществлен в 1929 году, т.е. два года спустя. И.Сталин назвал этот поворот наступлением по всему фронту. Оно было предпринято после разгрома группы Троцкого–Зиновьева, а также группировки т.н. «правых уклонистов» (Бухарин, Рыков и др.). Ревизия решений ХV съезда ВКП(б) свелась к двум главным моментам: во-первых, пересмотру заданий первой пятилетки по темпам роста в сторону их резкого повышения; во-вторых, отказу от нэпа.
Каким образом аргументировал Сталин необходимость резкого форсирования темпов? Он обосновывал это учетом совокупности внешних и внутренних условий.
К числу аргументов, определяемых воздействием внешних условий, Сталин относил следующие:
необходимость преодолеть технико-экономическую отсталость страны; догнать и перегнать развитые капиталистические страны;
невозможность отстоять независимость страны, не имея достаточной промышленной базы для обороны.
Спрашивается, что изменилось во внешних условиях в 1928-1929 годы? Разве необходимость преодоления технико-экономической отсталости не была очевидна уже в 1927 году? Или Сталин и его ближайшие соратники получили какую-то новую информацию о планах западных стран, в частности, Германии в отношении СССР? Сталин говорит о серьезной опасности, угрожающей стране и вынуждающей развивать индустрию более быстрами темпами, чем это предусматривалось пятилетним планом. Что скрывалось за этим аргументом: трезвая оценка реальной угрозы или нетерпеливое желание быстрее преодолеть отсталость страны?
К числу аргументов, определяемых воздействием внутренних условий, Сталин относил:
необходимость преодолеть чрезмерную отсталость земледелия, его техники, его культуры;
необходимость преодолеть растущую диспропорцию между развивающейся индустрией и сельским хозяйством.
Однако вышеназванные аргументы были в силе и в 1927 году при утверждении заданий первой пятилетки. Что изменилось внутри страны в последующие два года? Пожалуй, можно отметить только одно важное объективное обстоятельство – это кризис государственных заготовок хлеба в условиях растущей потребности в товарном зерне, для разрешения которого были применены чрезвычайные, репрессивные меры в отношении не только кулачества, но и состоятельных крестьянских хозяйств.
Вероятнее всего, И.Сталин, повторяю, поддержанный большинством членов ЦК и партийным активом, разгромив противостоявшие политические группировки и добившись желаемых результатов в ходе хлебозаготовительных кампаний 1928 и 1929 годов, почувствовал свою силу и уверовал в способность партийно-государственного аппарата решать любые поставленные ими задачи, в частности, путем применения массовых репрессий. («Репрессии в области социалистического строительства являются необходимым элементом наступления…» Сталин И. Соч. Т. 12, с. 309).
Однако политика «скачка», как показал ход дальнейших событий, обернулась не только достижениями, в ряде случаев весьма сомнительными (например, дутые колхозы и нежизнеспособные коммуны), но и такой катастрофой, как голод 1930-1933 годов в сельских местностях Украины, Дона и Кубани, Среднего и Нижнего Поволжья, Южного Урала и Казахстана, унесшего жизни около шести миллионов людей, не говоря уже о резком сокращении поголовья продуктивного скота, необходимости введения карточной системы, росте инфляции, обесценивании рубля и т.п. «За годы первой пятилетки количество денежных знаков в обороте поднялось с 1,7 миллиарда до 5,5, чтобы в начале второй пятилетки достигнуть 8,4 миллиарда рублей <…> Денежная система, укрепленная в начале НЭПа, снова оказалась расшатана в корне». (Троцкий Л. Преданная революция. Что такое СССР и куда он идет? 1936. magister.msk.ru).
О. Лацис, анализировавший ход выполнения первых пятилеток, отмечает нарушения плановости, вызвавшие диспропорции и резкий спад темпов в конце первой и в начале второй пятилеток. Он пишет: «Нетрудно понять, что срыв второй половины пятилетки объяснялся именно авантюрным игнорированием материальной стороны дела. При такой напряженности и отсутствии резервов за срывом в одном месте шла целая цепная реакция, одна диспропорция тянула за собой другую» (Статья Лациса О. «Перелом» в сборнике «Суровая драма народа. Ученые и публицисты о природе сталинизма» М.: Издательство политической литературы. 1989. с.77). В качестве примера О.Лацис приводит недовыполнеие сверхнапряженного задания по добыче угля, недовыполнение которого потребовало осуществления экстраординарных мер по добыче торфа и заготовке дров.
В январе 1933 года И.Сталин на объединенном пленуме ЦК и ЦКК вынужден был признать необходимость снижения темпов, ибо разрушительное действие «скачка» стало очевидным, а продолжение его – опасным. Вместе с тем заявление И.Сталина о снижении темпов было обрамлено в рамки не только оправдания, но и демагогического восхваления политики форсированного наступления по всему фронту. Вот его слова:
«Правильно ли поступала партия, проводя политику наиболее ускоренных темпов?
Да, безусловно, правильно.
Нельзя не подгонять страну, которая отстала на сто лет и которой угрожает из-за ее отсталости смертельная опасность. Только таким образом можно было дать стране возможность наскоро перевооружиться на базе новой техники и выйти, наконец, на широкую дорогу.
Далее, мы не могли знать, в какой день нападут на СССР империалисты и прервут наше строительство, а что они могли напасть в любой момент, пользуясь технико-экономической отсталостью нашей страны, – в этом не могло быть сомнения. Поэтому партия была вынуждена подхлестывать страну…» (Сталин И. Соч. Т. 13, с. 183-184).

Подхлестывание страны дало возможность досрочно выполнить задания первой пятилетки по ряду основных показателей. Однако для второй пятилетки И.Сталиным уже была сделана корректировка, учитывающая реальные возможности экономики страны.
Анализируя проблему темпов роста в 1930 годах, О.Лацис писал: «Для второй пятилетки он (И.Сталин – В.П.) предложил среднегодовые темпы прироста промышленной продукции – 13-14% . Правда, к тому времени XVII партконференция уже приняла контрольные цифры, отвечавшие прежнему курсу на «скачок». Но в 1934 году XVII съезд принял директивы, не имевшие по сути дела ничего общего с решениями конференции. XVII съезд поставил весьма высокие, но вполне реальные цели, что было подтверждено успешным выполнением второго пятилетнего плана». (Лацис О. Коммунист, № 16, 1997, с. 89).
Начиная с 1930 годов в планировании экономики страны на долгие годы возобладала точка зрения, что опережающее развитие производства средств производства по отношению к производству предметов потребления является незыблемым законом развития народного хозяйства. А это автоматически означало, что в промышленности консервируется диспропорция между группой «А» и группой «Б», что на рынке товаров народного потребления всегда будет сохраняться напряженность, что возможности применения методов экономического стимулирования всегда будут ограничены. В основе такого подхода к развитию экономики лежала позиция, выработанная И.Сталиным, который считал, что пока строительство социализма в СССР осуществляется в условиях капиталистического окружения, экономические рычаги не могут иметь решающего воздействия на производство. Если бы это было так, утверждал И.Сталин в своей работе «Экономические проблемы социализма в СССР», «нам пришлось бы отказаться от примата производства средств производства в пользу производства средств потребления. А что значит отказаться от примата производства средств производства? Это значит уничтожить возможность непрерывного роста нашего народного хозяйства, ибо невозможно осуществлять непрерывный рост народного хозяйства, не осуществляя вместе с тем примата производства средств производства» (Сталин И. Экономические проблемы социализма в СССР. М.: 1952, с. 24).
Что касается нэпа, то И.Сталин в период развертывания большого «скачка» говорил: «И если мы придерживаемся нэпа, то потому, что она служит делу социализма. А когда она перестанет служить делу социализма, мы ее отбросим к черту. Ленин говорил, что нэп введена всерьез и надолго. Но он никогда не говорил, что нэп введена навсегда…» В январе 1930 года, в самый разгар кампании по сплошной коллективизации, Сталин уже уверенно говорит о необходимости проведения новой политики партии (в отличие от нэпа), а еще полгода позже, на XVI съезде ВКП(б), он заявил, что партия находится на последней стадии нэпа.
Решительное наступление по всему фронту похоронило нэп. Он уступил место директивному планированию, нацеленному в частности, на полное уничтожение капиталистических элементов в экономике, что и было сделано в первой половине 1930 годов. На XVII съезде ВКП(б) Сталин заявил следующее: «Ленин говорил при введении нэпа, что в нашей стране имеются элементы пяти общественно-экономических укладов: 1/патриархальное хозяйство (в значительной степени натуральное хозяйство), 2/мелкотоварное производство (большинство крестьян из тех, кто продает хлеб), 3/частнохозяйственный капитализм, 4/государственный капитализм, 5/социализм. Ленин считал, что из всех этих укладов должен в конце концов возобладать социалистический уклад. Мы можем теперь сказать, что первый, третий и четвертый общественно-экономические уклады уже не существуют, второй общественно-экономический уклад оттеснен на второстепенные позиции, а пятый общественно-экономический уклад – социалистический уклад является беспредельно господствующей силой во всем народном хозяйстве» (Сталин И. Соч. Т. 13, с. 309).

Итак, нэп, введенный в 1921 году по инициативе В.Ленина, проводился в жизнь на протяжении менее десяти лет, и именно благодаря этой политике было обеспечено не только быстрое восстановление народного хозяйства, но и заложена основа его технической и социальной реконструкции. Нэп был прерван «большим скачком», уничтожившим устои многоукладной экономики и положившим начало эпохе государственного социализма.
Старый большевик У.Гнедин, оценивая политику И.Сталина на свертывание нэпа, писал: «Позволю себе, не вдаваясь в доказательства, сказать, что историческим преступлением партийной бюрократии под сталинским главенством была ликвидация нэпа, то есть уничтожение предпосылок благоприятного развития страны в условиях смешанной экономики, при государственном планировании и прогрессивном развитии крестьянского хозяйства» (Медведев Р. О Сталине и сталинизме. М.: Прогресс, 1990, с. 260).
Отказ И.Сталина и его сподвижников от нэпа можно оценивать, конечно, по разному, осуждая или же оправдывая его, но мы имеем дело с историческим событием, которое определило, в конечном счете, лицо общественного строя в СССР. Альфой и омегой экономической политики со времен «большого скачка» становится волюнтаризм, т.е. навязывание экономике воли высшего руководства страны. Так было и при Н.Хрущеве, и при Л.Брежневе, и при Ю.Андропове, и при К.Черненко, и при М.Горбачеве».
Особо следует остановиться на трактовке А.С.Шушариным вопроса о сущности коллективизации. Он содержание колхозной (кооперативной) формы собственности определял как синтез планомерности с общинностью («организационно-формационное или, скажем так, психолого-хозяйственное (но и объективное) сходство натуральности (территориальность, общинность, передельность) с планомерностью дало их стремительное соединение и синтез» (Цит. изд. т.4. с.245). Такое объяснение кооперативной формы собственности свидетельствует о полном непонимании А.С.Шушариным ее сути. В Википедии дано следующее определение понятия «сельская община»: «Сельское общество («сельская  "ru.wikipedia.org/wiki/9EB189B8BDB0_(8280B0B4B886B8BEBDBDB08F)" o "Община (традиционная)"община», «крестьянская община», «мир»)— единица хозяйственного самоуправления крестьян Российской империи. Сельские общества появились в ходе  "ru.wikipedia.org/wiki/9A80B581828C8FBD81BAB08F_80B584BE80BCB0_B2_A0BE8181B8B8" o "Крестьянская реформа в России"освобождения крестьян от крепостной зависимости (1861 год) и составлялись из крестьян одного владельца, проживающих в одном селении или в нескольких соседних селениях. Сельские общества управлялись  "ru.wikipedia.org/wiki/A1B5BB8C81BAB8B9_8185BEB4" o "Сельский сход"сельскими сходами, избиравшими  "ru.wikipedia.org/wiki/A1B5BB8C81BAB8B9_8182B080BE8182B0" o "Сельский староста"сельских старост. Сельские общества являлись коллективными владельцами мирской надельной земли, предоставлявшими их отдельным крестьянам во временное пользование. Сельские общества имели право периодически перераспределять надельную землю между своими членами, сообразно размерам их семей (так называемые переделы), а часть земель (леса, сенокосы, проезды) оставалась в нераздельном владении сельских обществ. Как коллективный владелец земли, сельское общество имело большие полномочия по организации хозяйствования, вторгаясь в индивидуальную деятельность крестьян. Сельские общества (до 1904 года) несли коллективную ответственность за уплату налогов своими членами». В колхозах же, согласно Уставу, принятому в 1930 году, земля закреплялась за артелью в бессрочное пользование, не подлежала ни купле-продаже, ни сдаче в аренду. Устав определял размеры приусадебной земли, находившейся в личном пользовании колхозного двора — от 1/4 до 1/2 га (в некоторых районах до 1 га). Определялось и количество скота, которое можно было содержать в личном хозяйстве колхозника. Для районов 1 группы Западно-Сибирского края, к примеру, нормы скота были таковы: 1 корова, до 2 голов молодняка, 1 свиноматка, до 10 овец и коз. Членами артели могли стать все трудящиеся, достигшие 16-летнего возраста, кроме бывших кулаков и лишенцев (то есть лишенных избирательных прав). Глава хозяйства —  "ru.wikipedia.org/w/index.php?tite=9F80B5B481B5B4B082B5BB8C_BABEBB85BEB7B0&action=edit&redink=1" o "Председатель колхоза (страница отсутствует)"председатель — избирался общим  "ru.wikipedia.org/wiki/93BEBBBE81BEB2B0BDB8B5" o "Голосование"голосованием. В помощь председателю избиралось  "ru.wikipedia.org/wiki/9F80B0B2BBB5BDB8B5" o "Правление"правление колхоза. Сравнение этих двух форм показывает существенное различие их характеристик. Колхоз получал в свое пользование землю, которая являлась объектом общенародной собственности. Все сельскохозяйственные угодья не распределялись периодически между членами колхоза, как это имело место в общине. В основе общины был не коллективный труд, как в колхозах, а индивидуальная хозяйственная деятельность крестьян.
Вместе с тем надо отдать должное А.С.Шушарину, что он верно понял процесс коллективизации, как столкновение классовых интересов кулаков и бедняков. Он заметил по этому поводу: «При коллективизации, писал Бердяев, насилие совершалось над крестьянами не барами, не привилегированной «белой костью», а своими людьми. Грубо говоря, накапливающееся противоречие между 100 миллионами бедняков (в том числе и сельских люмпенов) и 10 миллионами богачей, кулаков разрешилось полностью в пользу бедняков» (Цит. изд. т.4. с.246).
Переходя к анализу политических процессов, в частности становлению сталинизма, А.С.Шушарин писал: «Альтернатива срыву, абстрактно, была, но «человеческий материал», в том числе резко ухудшенный предшествующими процессами (война, деклассирование части рабочих, влияние люмпенства и маргиналов), включая и саму идеологическую интеллигенцию (быстрая массовизация партии, причем уже как «партии власти»), а равно и политическую элиту, тоже претерпел свою трансформацию – верх над большевизмом взяли интеллектуально упрощенные силы. Весь этот процесс М.Ферро называет даже произошедшей «плебеизацией власти», а Л.С.Васильев со своей «теорией сервильности» даже «бунтом рабов». Похоже, но все ж односторонне и простовато. А если не упрощать, то как раз и произошло упрощение социально-политического процесса. Связь культур и субкультур (интеллигенция) из труднейшего диалога (нэп) сорвалась в доминирующий монолог. Это были и герои города и села. Но и не только. В верхах это были, условно говоря, монологические «плановики» (если угодно, администраторы), а в низах возобладали в деревнях Игнашки (В.Белов), в городе (хотя отнюдь и не на заводах) Швондеры и Шариковы (М.Булгаков), а упрощение в поворотах истории на трудной почве – это неизбежно кровь, террор, во всей их мерзости. Большевизм, революционное движение, мысль, мораль кончились. Но и завершили свое историческое дело. Потому и далеко не все Игнашками и Швондерами определялось. Тем более, еще раз повторю, не в решающем и опущенном Булгаковым и вроде даже А. Платоновым индустриальном секторе» (Цит. изд. т.4. с.253-254). Картина, нарисованная А.С.Шушариным, примитивна. Действительность была значительно сложнее (см. параграф 2.3.4. «Метаморфозы политической системы, или Диктатура во имя социализма» в моей монографии «Мир на перекрестке четырех дорог. Прогноз судьбы человечества)». Кстати, уже в следующем абзаце А.С.Шушарин, противореча сам себе, заметил: «Еще в 1925 г. А.Белый писал о новой, становящейся интеллигенции, «часто рабоче-крестьянского слоя», которая, сначала оказавшись с «рассеченной грудью», воззовет (к середине 30-х гг.). Так оно примерно и произошло, проявившись в невиданном подъеме созидательного духа» (Цит. изд. т.4. с.254).
Давая определение сталинизму, А.С.Шушарин писал: «…сталинизм – это конкретно-исторический социально-политический режим с преобладанием личной власти, а резче – диктатура» (Цит. изд. т.4. с.255), что в принципе правильно. Следовало бы, однако добавить, что диктатура партийно-государственного аппарата породила Сталина, а не Сталин породил диктатуру.
Сопротивление сталинизму имело место, но оно было не массовым и плохо организованным и, я бы сказал, идеологически незрелым. А.С.Шушарин в связи с этим писал: «Последним же заметным и трагическим сопротивлением большевизма сталинизму был, видимо, «союз марксистов-ленинцев» М.Н.Рютина и др. Бескомпромиссная критика еще накатывавшегося сталинизма едва ли не по всем аспектам политики превосходила критику времен Н.Хрущева, а с учетом времени даже и современную. Но вся трагедия в том, что группа была уже малочисленна (осуждено 30 человек), сталинизм уже «пошел», причем и в низах, как скатывание к простым политическим чувствам и умонастроениям, следовательно, и к террору. Запущенная (а точней даже – отпущенная) же затем на этой основе истребительная машина террора во многом собственно и уничтожала «у советского народа голову – его революционную интеллигенцию» (О.М.Фрейденберг), в том числе и прежде всего партийные кадры» (Цит. изд. т.4. с.259). И А.С.Шушарин верно отметил, что всякое сопротивление парализовалось страхом, причем на всех уровнях социальной лестницы – сверху и донизу.
А.С.Шушарин следующим образом подвел итог предыдущему анализу относительно первоначального периода истории СССР: «Итак, вся суть конца нэпа, коллективизации в ее беспощадной форме, и означает вовсе не контрреволюцию (Ю.Афанасьев), а трагическое завершение социалистической революции, конец, отвратительный по установившемуся социально-политическому режиму; но все это уже не имеет никакого отношения к производственному содержанию необратимо произошедших восходящих перемен и уж тем более к современным проблемам. Короче говоря, в нэпе мы имеем богатейший исторический опыт труднейшей политики восходящего процесса неустойчивого, переходного периода, энтропийно сорвавшегося в объективно неизбежно жесткий, но кровавый, террористический политический режим, хотя и уже нового, более высокого квазистабильного состояния планового равновесия. Сталинизм и означал срыв в простую форму власти, режима и пр., питаемых объективной фазой роста и упрощенными настроениями и представлениями. В политической борьбе, в частности, интеллект (и без того не почетный) уступил место куда более мощному козырю – силе упрощенно мыслящего большинства, во всяком случае его активной части, в том числе энтузиазму как в его позитивном, так и негативном смысле» (Цит. изд. т.4. с.262). Вывод А.С.Шушарина о завершении социалистической революции и о том, что последующий период истории СССР, начиная с середины 1930-х годов, не имели «никакого отношения к производственному содержанию необратимо произошедших восходящих перемен и уж тем более к современным проблемам» - абсолютно неверен. Общественная система, сложившаяся после коллективизации, отличительными чертами которой были социалистические экономические отношения (правда, деформированные) и диктатура партийно-государственного аппарата, функционировала с некоторыми видоизменениями вплоть до 1991 года и в силу острейшего внутреннего противоречия между экономической и политической сферами, в конце концов, развалилась. И еще с одним выводом А.С.Шушарина невозможно согласиться – о неизбежности проводившегося И.Сталиным и всем политическим руководством страны курса. И дело даже не только в оправдании, но и в защите этого курса. Словом, как считал А.С.Шушарин, сработал пресловутый закон падшести. Противостоять действию этого закона руководство ВКП(б) не смогло. Вот вкратце позиция А.С.Шушарина по данному вопросу: «…весь процесс «великого перелома» («управленчески», «политически», как «курс») хоть и мог быть скорректирован, но только в очень узких пределах, но главное, что он в целом оказался не «плохим» и не «хорошим», а объективно неотвратимым. Хлеба, например, прямо и косвенно (через экспорт зерна и импорт оборудования) требовали быстро растущие города и промышленные строительства по всей стране. Даже лагеря» (Цит. изд. т.4. с.269). Объективно неизбежен был именно такой, жесткий курс. А ведь альтернатива у этого курса была, и она заключалась в решениях XV съезда партии (см. мою монографию «Мир на перекрестке четырех дорог. Прогноз судьбы человечества». Глава 3-ья).
Перед тем, как перейти к конкретной характеристике социализма, А.С.Шушарин дал ему следующую обобщающую характеристику: «Социализм, типогенетически возникший в сложнейших и тяжелейших обстоятельствах из недр или в обход капитализма, преодолевавший «мировую капиталистическую систему» или вырывавшийся (в своих пределах и на сохраняющейся общей эгокультурной почве) из нее, типологически прогрессивен. Несмотря на все трагедии, сбои и мерзости, он достиг выдающихся успехов. Но неожиданно исторически быстро вошел уже в новый системный кризис краха или прорыва» (Цит. изд. т.4. с.301).
Далее А.С.Шушарин прокомментировал историю СССР и других стран социалистического лагеря на фоне международных процессов от начала Второй мировой войны до возникновения «холодной войны», весьма критически оценивая антисоветские версии и выпады, стремясь к объективной оценке событий, отметив при этом, что «линейная форма в относительно развитых странах обнаружила весьма высокую эффективность в репродуктивном (воспроизводственном, повторяющемся), прежде всего индустриальном, а в итоге и в общем развитии» (Цит. изд. т.4. с.319).
Особенно хотелось бы отметить его характеристику духовной и нравственной стороны социалистического образа жизни в СССР, который был безвозвратно утерян с реставрацией капитализма: «Типологические благоприобретения касаются прежде всего крайне далекой от «экономизма» самой абстрактной, но и объективно глубокой ценности, крепости культурного, телесно-духовного здоровья. Оно более выражается самой атмосферой человеческих взаимоотношений, даже анекдотами, беззлобной руганью и хохотом на работе, универсальным (в том числе особо интернациональным) товариществом, перепиской по всем семейным и общественным праздникам, смехом детей, духом песен и т.д., чем какими-то показателями. Настоятель Кентерберийского собора Х. Джонсон в 1956 г. писал: «Путешествуя по коммунистическим странам, где бы я ни был – в городе, деревне или на курорте, днем ли, ночью, – я ни разу не видел ни в театре, ни в кино, ни в книжном магазине, ни в газете или журнале ничего такого, что было бы, с моей точки зрения, предосудительно видеть мальчику или девочке. Это я могу сказать только в отношении коммунистического мира». Подумайте сами, читатель, как еще можно лучше охарактеризовать материальную «ценность», среду воспитания, культурно-родового воспроизводства самой фундаментальной основы общества.
Упомянув зачем-то про «люмпенство» (в контексте переворота 1917 г.), писатель А.Кольев, например, на следующей же странице перечисляет далеко не «люмпенские» итоги: «Советский режим при всем его безбожии как-никак заботился о культурном уровне своих граждан. Классическая русская литература печаталась ежегодно огромными тиражами, и ее все равно не хватало, театры работали в самых захудалых городках, библиотеки, краеведческие музеи были повсюду. Добавим к этому песни, находящие отзвук в душе народа, фильмы, любимые всеми, настоящую литературу».
В стране со сложнейшим составом населения к 60-м гг. была ликвидирована массовая преступность, и вплоть до перестройки иностранцы вспоминали: «Боже мой!.. мы могли ночью гулять по улицам! На улицах не совершается преступлений». Ребенок вне школы – это было чрезвычайное событие городского масштаба. В конце 50-х гг., по данным международных организаций, страна занимала 3-е место в мире по уровню интеллектуализации молодежи. На мировых олимпиадах советские школьники (и в «эпоху перестройки» продолжали еще) успешно брали медали. По общему признанию, страна была самой читающей в мире.
То же относится к «телесной» стороне этого самого фундаментального богатства. До середины 60-х гг. прогрессивный характер организации советского здравоохранения признавался во многих странах мира, а чисто количественно (по числу больничных коек и числу врачей в расчете на 10 тыс. человек) оно и до сих пор среди первых (В.Корчагин)<…>Даже такой обобщающий показатель, как средняя продолжительность жизни, в 1964–1965 гг. в СССР почти сравнялся с наиболее развитыми капиталистическими странами. И даже вплоть до «перестройки» у нас этот показатель, а также особенно на Кубе, а равно и в гигантской КНР был в группе весьма высоких. И это при наитяжелейших стартовых условиях!» (Цит. изд. т.4. с.333-335).
А.С.Шушарин в своем анализе отмечал бесспорные успехи социалистической системы (и не только в СССР) и в других областях, включая экономику. Но вот в начале 1970-х годов наступил перелом. Он описывал его таким образом: «Но обозначившийся успех был недолог.
Можно сказать, что по всем ранее перечисленным статьям именно в ту же «эпоху» эйфории ситуация еще совершенно незримо, но объективно начала переворачиваться в наоборот. Я здесь не буду подробно останавливаться на своего рода «фактуально-натурально-структурных», а также «экспортно-импортных» характеристиках наползавшего по всем статьям кризиса системы или системного кризиса всей метакультуры. Они достаточно хорошо описаны, например, А. Белоусовым или даже Е.Гайдаром (если отчленить его идеологический подтекст), да и многими другими. Вся система и имманентно начала деградировать по ресурсорасточительности (Ю.В.Яременко), качеству работ и продукции, потребительской сфере и т.д., и в гонке культур начала быстро отставать, переходя в «мировой системе хозяйства» на все менее почетное место» (Цит. изд. т.4. с.338).
Естественно возникает вопрос: а в чем заключались причины такой негативной тенденции? Почему социалистическая система, до сих пор побеждавшая капитализм по всем параметрам, стала вдруг давать сбои? Ответ А.С.Шушарина совершенно поразителен по своей односторонности и наивности – виновата наука. Он писал буквально следующее: ««Преступление» совершила официальная наука! Говоря тремя словами «тоталитариста» К.Г.Баллестрема, «прозевали электронную революцию». Как столь же афористично сформулировал один чешский диссидент: «Коммунизм был побежден компьютером, премию следует выплатить фирме «Эпсон»». В споре вокруг «темпов роста» на этот же счет сильно заметил один американский эксперт: «Растет ли советская экономика на 1% в год или не растет вовсе или сокращается на 5% – это не вопрос. Вопрос в том, что советский рост – это не производство компьютеров, электроники и других продуктов, основанных на знании». В схожем духе заметил и наш старинный идеологический противник Р.Конквест: Магнитогорску нанесла поражение Силиконовая долина. Но все же все это остроумные, но слишком техницистские объяснения.
Потому «вопрос» вовсе не просто в смысле электронных схем, компьютеров и прочих ЭВМ и новых технологий – это все технико-технические детали, – а в смысле беспомощности социологии, отсутствия критической теории оказавшейся антиновационной линейной формы производства. Наука просмотрела (а ортодоксы и до сего дня не признают) нежданно быстро достигнутую предельность (с учетом внешнего контекста) линейной (отраслевой, «технофеодной») формы производства. «Виноватых» в таких делах, конечно, не бывает. Но факт есть факт. Впрочем, исключительно интересный даже в еще здесь некасаемой плоскости социально-политического, научно-идеологического анализа» (Цит. изд. т.4. с.339-340).
Однако причины причины стагнации скрывались не только в беспомощности науки, но в чем-то более серьезном и глубоком. «…система исчерпала себя<…>система оказалась антиновационной, - утверждал А.С.Шушарин» (Цит. изд. т.4. с.340). Но в чем она себя исчерпала и почему? Дело в природе социализма как общественной системы? До сих пор А.С.Шушарин доказывал нам, что типологически социализм на ступень выше, чем капитализм. И вдруг оказывается, что более передовая система проигрывает «снятой» системе. Разве это не парадокс? Где логика?
А.С.Шушарин дал на этот законный вопрос следующее объяснение: «Сюрприз» преподнесли не западные теоретики, а именно обозначившееся примерно в те же 50–60-е гг. начало радикального, качественного сдвига в развитии производительных сил, начало НТР («постиндустриализация», информатизация, онаучивание – как угодно). Что это такое? Отмечаемое, например, Б.Ф.Поршневым ускорение общественного развития? (Теперь об этом «глобальном ускорении мирового развития» обстоятельно пишут И.М.Дьяконов, С.П.Капица, Е.Н.Князева, С.П.Курдюмов и мн. др.) По чисто формальным оценкам, в эндогенной цепи рабства, феодализма, капитализма на следующую форму в этом нескончаемом ряду выпадает как раз около сотни лет» (Цит. изд. т.4. с.340-341). Предположим, что действительно в СССР и других социалистических странах поворот к НТР совершался не столь стремительно, как в развитых капиталистических странах. Но причем здесь социалистический способ производства? Почему А.С.Шушарин отпустил на его существование только сотню лет? Что за внутренний порок заключался в этом способе производства, который с неизбежностью должен был его погубить? Или все дело не в социализме, а в капитализме? На последнее обстоятельство прозрачно намекал и А.С.Шушарин, когда писал, что «стихийное, эмпирическое развитие капитализма в условиях НТР оказалось куда эффективней «сознательного» технологизированного индустриализма «угля и стали» (Цит. изд. т.4. с.343). И еще два как бы внешних фактора в пользу капитализма: «Второй фактор, похоже мало замечаемый, состоит в том, что в те же времена шло перестроение всей «мировой капиталистической системы» в более изощренную и гораздо более «эффективную» форму неоколониализма и др. асимметрий. Именно в эти годы началась невиданная «экспансия» капитализма (П.Бергер, И.Валлерстайн и др.). А, как следствие, все это вело как бы к «развязыванию рук» высокотехнологического развития метрополий, ускоренному росту разрыва между ними и «периферийным капитализмом». Так что, по всей видимости, социализм сильно опережал всю «мировую капиталистическую систему», но стал все быстрее и быстрее отставать, хотя только от метрополий.
Третий фактор, «совместный», состоял в колоссальном давлении гонки вооружений в условиях доминантно биполярной системы мироустроения при совершенно явно неравных обстоятельствах. Причем западный Север вокруг НАТО оппозиционно относительно консолидируется, а на другом «фланге» после роспуска Коминтерна в 1943 г. в 1956 г. распускается последний единый, хотя бы квазиидеологический, орган, Коминформ» (Цит. изд. т.4. с.343).
Однако определяющим фактором поражения социализма А.С.Шушарин все-таки считал внутренний фактор. Он писал: «...все в итоге определяющее – внутреннее. Например, В.Н.Богачев полагал, что все начало валиться с «хозрасчета», с перехода от министерской к «директорской анархии». К этому в более конкретном анализе мы еще вернемся, пока заметив, что, во-первых, эта линия была чуть позднее приторможена, а, во-вторых, в теории абсолютно ничего нового (по грандиозному идеологическому масштабу соответствия ситуации) не предлагалось; как и сейчас нет.
Таким образом, с наступлением НТР, или, если угодно, ее самых первых волн, линейная форма производства обнаружила себя как по историческим меркам редкостно короткоживущая эндогенная структура. Огромными усилиями в некоторых отраслях, в основном тяготеющих к оборонным делам, в СССР и других странах еще удавалось поддерживать прогрессистское реноме и даже сохранять в отдельных направлениях передовые позиции, но в «нервных узлах» НТР, электронике, информатике, новых технологиях и их распространениях и т.д. все начало быстро стопориться, сдерживаться, а все производство поражаться дефектом (всех бесчисленных родов), «суммативно» накапливаясь и проявляясь уже в известных макродефектах структуры всего производства и внешних взаимодействий. Система есть система, собственность есть собственность, командующая всем движением производства, никакими хозяйственными эволюциями не меняющаяся. В итоге весь социализм вступил в состояние бифуркации уже резко неустойчивого, неравновесного состояния. Но нам пока, в нашем движении, надо зафиксировать социализм в его квазистабильном критическом состоянии.
Это необходимая абстракция, которую условно следует связывать со своего рода доперестроечным состоянием всего социализма, когда тектонические проблемы лишь незримо копились при относительной стабильности «внешней» (доминантно биполярной) конфронтационности мироустройства и углублением внутреннего «застоя» (Цит. изд. т.4. с.344).
Итак, все-таки, в конечном счете, по мнению А.С.Шушарина, причиной краха социализма была внтурисистемная, а именно неспособность овладеть НТР в такой же степени, с такой же эффективностью, как это сделал капитализм. И еще одно объяснение, совершенно потрясающее по «глубине» проникновения в суть проблемы. Оказывается, социализм уступил капитализму по причине своей молодости. «Социализм XX в. – это была не «империя зла», а уж коли в таких же образах, то прямо противоположное – это была еще неокрепшая и неопытная, еще не ставшая, страдающая уже своими новыми хворями «империя добра», но живущая в злом мире, отгораживающаяся и огрызающаяся от него, а то и внутри себя, по правилам игры этого же пока господствующего злого мира. Более того, пользуясь метафорами А.А.Седова и Д.Е.Фурмана, во всем «характере» социализма в контексте человеческой истории весьма заметны признаки «подросткового возраста», с его импульсивностью, «силовой разборкой», романтизмом, максимализмом и пр., но теперь и с таким же экспрессивным<...>отчаянием» (Цит. изд. т.4. с.344).
Проблеме причин (внешних и внутренних) краха социализма в СССР я посвятил 5-ую главу своей монографии «Мир на перекрестке четырех дорог. Прогноз судьбы человечества» и здесь нет необходимости воспроизводить ее содержание.
Проанализировав, как мы убедились, весьма поверхностно историю становления и краха социализма в СССР, А.С.Шушарин приступил к теоретическим обобщениям. Он выделил следующие четыре основных признака социализма. «Причем речь идет не о составе производства как о громоздких и нудных характеристиках производительных сил, - писал А.С.Шушарин, - а именно об основных отношениях. Первый их признак (но вовсе не по порядку), вполне классический, эндогенный и жесткий, – линейная форма (преходящая, исторически быстро отжившая, но уже постэкономическая), с деформациями всех ранее снятых гетерогенных производственных отношений.
Три другие образуют признаки, если кому угодно, социализма вообще или, точней еще будем говорить, гуманизма: постэгокультурность, как поствоенный мир, как культурная безопасность, интеркультурность, хотя, конечно, только в своих пределах и со своими искажениями, незавершенностями и напряжениями; и как постасимметрия в экзогенных отношениях (культурная патернальность, сложение разновысоких структур, в том числе и отстающих субкультур), хотя и со своими сложностями, но и уже в прямой противоположности преодоленным асимметриям «мировой капиталистической системы». Таким образом вместе интеркультурность и постасимметрия (патернальность) образуют поликультурность (постэгокультурность). (Учитывая необычность этих терминов, к тому же сложно связанных между собой, к их растолкованию еще вернемся.) Наконец, генетически научная идеология, до недавнего времени ортодоксальная марксистская («марксистско-ленинская», «коммунистическая») со страновыми модификациями, быстро отжившая, фактически уже почти всюду рухнувшая» (Цит. изд. т.4. с.346).
Нет смысла возражать против необычности применяемых А.С.Шушариным терминов, однако их смысл более или менее ясен. Что касается линейности, то уже ранее мы этот физический (математический) термин разбирали и пришли к выводу, что он не раскрывает существа отношений при социализме. Не выдерживает никакой критики и вывод о постэкономичности социализма по двум причинам. Во-первых, ни одно общественное устройство не может быть неэкономическим. А во-вторых, если А.С.Шушарин имел в виду под термином «экономичность» капитализм, то и в этом случае он неправ, т.к. при социализме сохраняются отдельные черты предшествующего способа производства. Я не возражаю против такой характеристики как постэгокультурность (в нормальной общедоступной семантике). Что же касается генетической научной идеологии, то А.С.Шушарин ее преждевременно похоронил, так же как и политическую экономию.
За эталон социалистических экономических отношений (хотя А.С.Шушарин, как черт от ладана открещивался от экономического подхода) он принял отношения, складывавшиеся в «оборонке», где он сам и работал. Это обстоятельство делает понятным многое, что он изобрел не только в области специфической терминологии, но и в объяснении существа экономических отношений. Например, его понятие групповая «собственность на технологии». Истоки этого термина находятся в отношениях между конкурирующими между собой оборонными предприятиями (комплексами). Читаем, что написал А.С.Шушарин: «…генерал-полковник в отставке, бывший командующий противоракетной и противокосмической обороной (ПРО и ПКО), Ю.В.Вотинцев излагает свои соображения чуть ли не буквально в терминах политической технологии: «Легко и просто происходят любые разъединения, размежевания. К объединению же пролегает тяжкий путь преодоления, в нашем случае – межведомственного амбициозного сопротивления. Именно на такой позиции стояли многие генеральные, главные конструкторы и коллективы их сотрудников. Грустно об этом вспоминать, когда не от иностранных разведок, а друг от друга и от заказчика они нередко тщательно скрывали свои «ноу-хау». А ведь задачу решали одну. Эта разобщенность привела к тому, что каждая система работала в локальном режиме, в индивидуальной системе координат, имела свой парк вычислительных машин с их программно-алгоритмическим обеспечением<...>Требования по унификации и стандартизации внедрялись медленно и без желания». (А я сам хорошо помню, что в анализе находящихся в войсках, изготовляемых и разрабатываемых радиолокационных станций выяснилось, что превышавшая сотню номенклатура могла бы быть по меньшей мере вдвое сокращена; можно сказать, явный дефект ненужного дублирования как некоторой аномальной, своего рода, внутриведомственной беспроигрышной «конкуренции».) Однако за этой «длительной и изнурительной борьбой с могущественными генеральными конструкторами» (Ю.В.Вотинцев) на самом деле и скрывалась, едва ли не в самом чистом виде, лишь представляемая генеральными конструкторами собственность на технологии»» (Цит. изд. т.4. с.348-349). Явление, кстати, довольно распространенное в промышленности СССР, имеющее в своей основе психологический характер и обусловленное недостатками и изъянами хозяйственного механизма, А.С.Шушарин распространяет на всю социалистическую экономику, где господствовала общенародная собственность. Дискретность в отношениях между предприятиями и министерствами (ведомствами) имела место, но совсем не она определяла сущность экономических отношений (см. 4-ую главу вышеупомянутой монографии).
Из «оборонки» в лексикон А.С.Шушарина перекочевал и термин «линейная форма». Из «оборонки» растут ноги и всей науки А.С.Шушарина о социализме. Характеристики «оборонки» им распространяются на весь народнохозяйственный комплекс страны. Вот довольно типичная выдержка из творческой лаборатории А.С.Шушарина: «Во-первых, «державная этика труда» (Митин) означает, что работа здесь идет вовсе не ради прибыли, а ради пусть и особого, но «общего дела», не того, что выгодно, а того, что надо.
Во-вторых, в оборонке всегда и везде велика «административно-командная» роль науки (НИИ, КБ), когда, так сказать, не принято, чтоб заводы отторгали новшества, будь то массовое, серийное, тем более штучное, единичное или уникальное производство. Оборонка была по сути единственным сектором, в котором невосприимчивость производства к науке все же прямо компенсировалась и «державно» и административно.
В-третьих, в особых формах именно оборонке испокон веку имманентно свойственна, хотя и только в ведомственных пределах и в управленческой форме, высокая степень обобществления технологий; в наиболее ярком примере это, как в средмаше («Минатом») у Е.П.Славского, – от геологоразведки, через ряд «переделов», до установки радиоактивных веществ в реакторах или на головных частях ракет. (Хотя и все в той же резкой ведомственно-учрежденческой изоляции от всех прочих, что быстро и увеличивало технологический разрыв «оборонки» и «гражданки».) Наконец, по тем же причинам, и в-четвертых, оборонке в известной степени неизбежно присущ внутренний уже постплановый механизм; план свят, но и не фетиш, ибо «вероятный противник» может в любой момент легко «заставить» пересмотреть планы. Все это, повторю, вовсе не значит, что оборонка – идеальный образец, в ней все те же дефекты, в частности «перенаселенность», но есть и кое-что в высшей степени полезное. Но собственность есть собственность» (Цит. изд. т.4. с.352).
Порассуждав об аграрном секторе, А.С.Шушарин вдруг не с того, ни с сего свалил на голову читателей мрачнейшую картину системного кризиса при социализме. «Всякая отжившая система проявляется в обнажающихся пороках всех без исключения «сторон общественной жизни». Соответственно активность людская, т.е. деятельная, преобразующая инициатива, может выявлять себя абсолютно в любой области, сфере, срезе, уровне практики. В самом деле, разве нет проблем питания, младенчества и материнства, семьи, детства, женского вопроса, здравоохранения, спорта, техники безопасности, отдыха, туризма, спорта, старости и т.д.? Разве нет проблем образования, дошкольного, начального, среднего (общего, специального), высшего, «степенного», переподготовки кадров? Разве нет проблем территориальной организации бытия, жилья, транспорта, местного обеспечения, да еще с учетом колоссальных региональных особенностей? Разве нет проблем во всех отраслях производства, вплоть до отдельных предприятий, цехов, участков? Разве нет проблем в кошмарно запущенном потребительском секторе, «сфере обслуживания»? Разве нет проблем в правоохранительной системе, судопроизводстве, в вооруженных силах? Разве нет проблем во всех бесконечно многомерных внешних делах, в национальном вопросе, государственном строительстве? Разве, наконец, нет проблем в структурном научно-технологическом перестроении всего производства?
Есть везде и всюду. Как и положено системному кризису» (Цит. изд. т.4. с.366-367).
Словом, куда взор не кинь – везде пороки и нерешенные проблемы. И это он написал после того, как воспел достижения социализма в различных областях общественной жизни в сравнении с капиталистическими странами! Спору нет, проблемы были во всех сферах и секторах общественной жизни. И вызваны они были глубочайшим противоречием между надстройкой (диктатура партийно-государственного аппарата) и системой экономических отношений. Но, несмотря на это противоречие, сгубившее социализм и СССР, все-таки у социалистических экономических отношений было немало достоинств, к примеру, наличие общественных фондов потребления, что стране было, чем гордится, ибо она опережала все другие страны по многим параметрам качества жизни населения.
Отставание СССР в области освоения передовых технологий (кроме ВПК) А.С.Шушарин обозначил как системный кризис всего социализма. И снова, как и в первом томе, он, опираясь на изобретенные им во время работы в ВПК, термины, вновь навязчиво предложил читателю свою искусственную версию системных пороков социализма: «В современном социализме в высшем, все определяющем, технологизированном или индустриальном секторе, как следствие – во всем производстве и общем равновесии, и господствует асимметрия необщественной, группоиерархической собственности на технологии («технологический феод») и соответственно функциональные производственные отношения, т.е. торжествует, доминирует над всем механизм соисполнения функций, плановое равновесие, а в знаковой сфере – статусные структуры (коллективов и лиц), что, впрочем, суть одно и то же. Ни малейшего отношения к средствам производства, экономическим отношениям, эта собственность «в чистом виде», напомним, уже не имеет, хотя в деформации и резко сковывает эти отношения, в том числе разлюбезный рынок» (Цит. изд. т.4. с.368-369). Если сказать коротко, то все вышесказанное – сплошная нелепица. Хотя она и так видна любому профессионалу, придется, тем не менее, разобрать по косточкам «гениальные» мысли автора полилогии. Кстати, возвращаясь к причинам ошибочности в трактовке, как самой природы социализма, так и истории развития человечества в целом, можно образно охарактеризовать их как объективную ограниченность автора полилогии, обусловленную тем, что та жизненная и теоретическая позиция, с которой он вел свои изыскания, была слишком ограниченной для решения той задачи, которую А.С.Шушарин перед собой поставил. Этим были обусловлены не только примитивизм его выводов, но также и снобизм, проявившийся в заигрывании с западной социологией, стремлении быть оригинальным и «модерным».
Продолжая тему анализа сущности общественного устройства в СССР, следует отметить следующее.
Во-первых, в народном хозяйстве страны господствующими формами собственности были не «группоиерархическая собственность на технологии», а общенародная собственность на основные средства производства в сочетании с кооперативной формой собственности (колхозы и потребкооперация). Кроме того, уже сам термин «группоиерархическая собственность» представляет собой «темную лошадку». О каких субъектах идет речь? О предприятиях? Областях или республиках? Министерствах и ведомствах? Как между собой взаимодействуют некие группы в иерархии? Словом, вопросы следуют за вопросами, без какой-либо надежды получить на них ответы.
Во-вторых, что значит термин «технологический феод»? При социализме господствует феодальная собственность (группоиерархическая) на технологии? Разве это не бред сивой кобылы?
В-третьих, разве это не бессмыслица, что якобы этим феодальным формам собственности соответствуют некие «функциональные неэкономические производственные отношения», над которыми доминирует непонятно в чем заключающийся механизм соисполнения, или плановое равновесие, а в знаковой сфере (?) – статусные структуры, т.е. бригады, предприятия, министерства и т.п. И вся эта система, хотя и не имеющая никакого отношения к экономическим отношениям, тем не менее, их сковывает(?). Несколькими строками ниже он пишет о полной «невидимости» собственности для экономического знания. Надо понимать это утверждение таким образом, что собственность становится видимой только для полилогии, а политэкономии ее век не видать, как собственных ушей.
Ну, разве можно серьезно воспринимать все эти заумные полилогические рассуждения?
А.С.Шушарин видел выход из придуманной им ситуации с монополией т.н. группоиерархической собственности на технологии, разрушающей ткань социализма, в том, чтобы изъять их из ограниченной (необщественной) группоиерархической собственности, поставив их под «контроль всеобщего интеллекта» (Цит. изд. т.4. с.371). А дальше следует изложение идеи, очень напоминающей проект академика Глушкова о создании всеохватывающей автоматизированной системы управления (ОГАС): «Этот шаг и будет означать не нелепое абстрактно-гуманистическое или абстрактно-демократическое, а конкретно-историческое освобождение человека и производства от оков группоиерархической собственности на технологии, «технологического феода», отчуждающих и властвующих над людьми статусных структур. Но при этом сами господствующие функциональные (технологические) производственные отношения и структуры, сбросив стихию линейной формы, «технологического феода», вовсе не будут ликвидированы (как в свое время пытались «ликвидировать» товар), а будут необратимо сняты более высоким и свободным, пока условно говоря, аналитическим, координационным, научным механизмом, или «второй сигнальной системой», общественного производства» (Цит. изд. т.4. с.371). Любопытно было бы знать, неужели «плановое равновесие» представляет собой стихию и чем «научный механизм» = «вторая сигнальная система» будет кардинально отличаться от планирования? Разве только тем, что планирование – это реальная практическая деятельность, а так называемый «научный механизм» (ОГАС?) – это примитивная утопия.
Далее следует ответ на мой вопрос в форме развернутого изложения идеального социализма, который я привожу полностью: «Естественно, что при этом произойдет и демократически восходящее изменение производственной власти, прежде всего по межпрофессиональным (межотраслевым и пр.) горизонталям и по управленческим вертикалям (как следствие – и в политической системе, каковая сейчас рассматривается на уровне достижений XVIII в.). Люди перестанут зависеть от стихии диктующих их поведение, удушающих трудовую и хозяйственную инициативу самозамкнутых «технологических феодов», линий производства, окаменелых статусов коллективов и лиц. Возрастет именно личный фактор производства. Тем самым люди перестанут зависеть от этих невидимых отношений, заставляющих гнать «вал», рыть бесполезные котлованы, строить недостраивая, пожирать впустую сырье и энергию, копить ненужное, отторгать или «зажимать» все новое, скрывать потенциал, покрывать разложившееся и т.д., т.е. наращивать «мистическую» иррационализацию производства в бесчисленных конкретных его дефектах. Они будут взаимно (межпрофессионально, межведомственно, межучрежденчески, межотраслево и межуровнево) знать технологии, особо их «интенсивные» (В.Богачев) величины, конкретно новообразующие, в том числе личностно-творческие потенции. Они будут управлять рациональным развитием, связями, переменами и движениями (а не стихийными диффузиями) технологий (а это и есть их обобществление), а тем самым реализовывать личный интерес в «общем деле».
Новый «надплановый», т.е. некоторый заведомо неизвестный (будущее открыто), координационный, научный, аналитический, если угодно, «транспрофессиональный» (П.Г.Щедровицкий), механизм и будет означать повсеместное по горизонталям и вертикалям знание трудящимися действительных процессов их собственного («изнутри не видать») и, что не менее важно, любого смежного производства (конец «учрежденческой тайны»), т.е. станут заинтересованными хозяевами производства, которое сейчас является «хозяином» над людьми, в виде всех пока прочно скрытых «величин» дефектов производства, в частности, как «перенаселенность», разлагающиеся коллективы, технологическая неоднородность или безалаберность, некомпетентность в руководстве и пр. Кстати говоря, это и будет новым открытием людям производства. Да, все это и есть самая краткая суть предстоящих огромных перемен, которые и изменят весь облик социализма. Если, конечно, все не сорвется в бездну.
При этом коллективы никуда не исчезнут, но из сдерживающих групповых тисков превратятся в динамичные, подвижные средства (отношения) раскрытия и развития личности, творчества, инициативы, а отраслевая (ведомственно-учрежденческая) иерархия из безраздельно господствующей, окаменелой и тяготеющей над людьми и производством формы превратится в служебную и подвижную организацию производства, его меняющихся, хотя и жестких, связей, и как уже снятую, находящуюся под научно-демократическим, координационным контролем. В свою очередь процесс обобществления технологий раскроет потенциал сейчас «зажатых» и сдеформированных всех базовых (культурно-родовых, демографических, территориальных, экономических) отношений и вариационных структур производства. Так что никуда не исчезнет и родство, и образовательный «диктат», и натуральность, и рынок, и план, но не самостные, не командующие и самодовлеющие, а, наоборот, гармонично подчиненные человеку в виде рационального научного саморегулирования или социорегулирования (Э.Маркарян) производства. Его многообразия возрастут, продолжится процесс эластичного поднятия отставших культур, субкультур, структур в уже новой, более высокой форме их метавзаимодействий. Разумеется, постепенно сложатся новые законы производства, общественные формы, институты, детерминанты поведения и пр., но это уже дело самого производства, исторически новый тип которого не конструируется, а самоконструируется. Задача же теории – вскрыть вектор преодоления отжившей системы (собственности на технологии) как обобществление (технологий), а тем самым объединить субъективные действия в процессе преобразования» (Цит. изд. т.4. с.373).
Проект идеального социализма А.С.Шушарина, очень напоминающий общие фразы М.Горбачева в самом начале «перестройки», вызывает немало вопросов:
1) Каким образом вдруг «…произойдет<…>демократически восходящее изменение производственной власти, прежде всего по межпрофессиональным (межотраслевым и пр.) горизонталям и по управленческим вертикалям»? Кто и каким образом будет осуществлять это «восходящее изменение»? И почему оно не было совершено до 1991 года? Неужели все дело в горизонтальных и вертикальных управленческих структурах?
2) Что собой представляла стихия самозамкнутых «технологических феодов», диктующих поведение трудящихся, удушающих трудовую и хозяйственную инициативу?
3) Каким это образом работники «…будут взаимно (межпрофессионально, межведомственно, межучрежденчески, межотраслево и межуровнево) знать технологии, особо их «интенсивные» (В.Богачев) величины, конкретно новообразующие, в том числе личностно-творческие потенции»? Что им мешало это делать до сих пор?
4) Каким образом работники «…будут управлять рациональным развитием, связями, переменами и движениями (а не стихийными диффузиями) технологий (а это и есть их обобществление), а тем самым реализовывать личный интерес в «общем деле»?
5) Надо понимать, что ответ А.С.Шушарина на 3 и 4-й мой вопрос следующий: будет создан «новый «надплановый», т.е. некоторый заведомо неизвестный (будущее открыто), координационный, научный, аналитический, если угодно, «транспрофессиональный» (П.Г.Щедровицкий), механизм». Итак, «заведомо неизвестный механизм». Сказано откровенно. Значит вместо прежних аппаратов (горизонтальных и вертикальных) будет создан новый «надплановый» механизм, то бишь аппарат управления, «…а отраслевая (ведомственно-учрежденческая) иерархия из безраздельно господствующей, окаменелой и тяготеющей над людьми и производством формы (чудесным образом – мое) превратится в служебную и подвижную организацию производства, его меняющихся, хотя и жестких, связей, и как уже снятую, находящуюся под научно-демократическим, координационным контролем».
6) Итак контроль остается, но он будет не бюрократическим, а «научно-демократическим, координационным». Что его сделает таким? Какие и чьи действия совершат это чудесное превращение?
7) Рынок, и план, вдруг станут не самостными, не командующими и самодовлеющими, а, наоборот, гармонично подчиненными «…человеку в виде рационального научного саморегулирования или социорегулирования (Э.Маркарян) производства». Любопытно, что вдруг сделают рынок и план такими гармоничными?
Ответ на все мои вопросы содержится в последнем предложении вышеприведенной выдержки. Оказывается, пока А.С.Шушарину еще ничего не известно. Дело за каким-то пустяком. Он просто еще не ведал, каким образом должен быть реализован его полилогический проект идеального социализма. Еще предстояло создать теорию, которая и позволит «…вскрыть вектор преодоления отжившей системы (собственности на технологии) как обобществление (технологий), а тем самым объединить субъективные действия в процессе преобразования».
Ну что же, будем надеяться, что до конца пятого тома А.С.Шушарину все-таки удастся создать соответствующую теорию, и мы получим ключ к заветному проекту будущего идеального общества. Впрочем, он, как тут же выяснилось, отчетливо осознавал, что создание соответствующей теории – дело не такое простое и существует реальная угроза оказаться в числе утопистов. Он писал: «Впрочем, для «выводов» теории сказано, может быть, даже слишком много: теория выявляет барьер, подлежащий преодолению, в виде описания всей структуры отживших отношений и собственности, «предположения» траекторий бифуркации, включая упомянутую негэнтропийную («невероятную»), – и более ничего. В интеллектуальном отношении лепить проекты осчастливливания людей, да это и видно по газетным идеям неисчислимых сект и авторов, т.е. по гносеологическому рангу мысли, проще пареной репы. Будущее открыто, так как восходящие шаги развития – это усложнения, умножения многообразий и их связности, творчество масс, а не теоретиков. Потому разумные «манифесты», «проекты», «программы» выдвигаются уже партиципированными единомышленниками, т.е. людьми, в той или иной степени осмыслившими происходящее, освоившими новый социальный язык его объяснения, образовавшими уже новый революционный дискурс. И более того, до этого уже относительно общественного освоения («консорции») преобразовательный зуд конформного примитивизму активизма способен изгадить и извратить что угодно. А потому и с научной точки зрения до начала относительно широких научных и идеологических обновлений, теперь уж говоря сослагательно, должен был бы действовать чуть ли не «физический» запрет любых обсуждений «практических предложений». Впрочем, это вопросы идеологической динамики колоссальной сложности. Совершенно и несомненно ясно одно – пока общественно не самоутвердится и не обозначится научное (в социальном познании) социологическое неопрофессиональное обновление, ни о чем разумном в переменах и речи быть не может» (Цит. изд. т.4. с.373-374). Как в народе говорят, «золотые слова, на месте сказанные».
Осознав необходимость выработки теории становления истинного, идеального социализма, соответствующего критериям полилогии, А.С.Шушарин начал поиск тех, кто в состоянии реализовывать его проект, а также путей создания соответствующей программы. Отвергнув с добрый десяток «творцов перестройки», он пришел к важнейшему выводу, а именно, что «кризис социализма и всего мира со вселенской нелинейностью фокусируется именно на профессиональном уровне идеологического кризиса, без положительного разрешения которого, вероятнее всего, социализм и весь мир гибнут в катастрофе. Ведь что такое уже часто склоняемые и упоминавшиеся межпрофессиональность, транспрофессиональность, трансдисциплинарность и пр., когда некое «всезнание» абсурдно по определению? А это и есть прежде всего новое профессиональное социальное знание, новое социальное видение всего современного мира, каковое только и может образовать новый геном, затем – интеллигенцию, в итоге – идеологию, наличие которой, напомню, собственно, и отличает людей от братьев меньших. Армагеддон, повторю, находится в тиши кабинетов и библиотечных залов, в битве «толстых книг» в головах «аспирантского народа» (Цит. изд. т.4. с.385). Итак, для реализации его проекта необходимо «новое профессиональное социальное знание». Это знание должно образовать новый геном, затем – интеллигенцию, которая в состоянии и создать новую идеологию. И такая социальная сила существует – она сосредоточена «в головах «аспирантского народа». И он находит себе верного союзника – господина академика Иноземцева, который «…ориентирует свои исследования на «обществоведов», «экономистов, социологов и философов» (Цит. изд. т.4. с.385). Кампания, правда, несколько странная с точки зрения высоких требований полилогии, ибо трудно понять, почему в нее включены экономисты. Вместе с тем, А.С.Шушарин отдавал себе отчет в том, что задача создания «нового профессионального социального знания» чрезвычайно трудна, ибо «…общественное, даже сначала только научное, переосмысление не только линейной формы (социализма), но и современного социума, всех его основных и теснейше взаимосвязанных структур, процессов, тенденций еще даже и не начиналось. Точнее, началась пока только регрессивная хаотизация» (Цит. изд. т.4. с.386). Итак, марксизм – побоку; начинать надо с нуля, с белого листа. В этом месте у меня появилось ощущение, что почти за четыре тома из написанного А.С.Шушариным мы не продвинулись вперед ни на один миллиметр. Однако, как говорится, «еще не вечер».
Впереди нас ждет новая глава (последняя в четвертом томе) с интригующим названием «Типологический гуманизм (тезисы «идеалистического материализма»).
Сначала познакомимся с понятием «гуманизм» в интерпретации А.С.Шушарина. Оно следующее: «Постэгокультурность, гуманизм – это мучительное вступление в подлинную ноосферу, преодоление всемирной эгокультурности, начало человеческого единого бытия взаимодействующих и развивающихся культур во всем их высотном и вариационном («горизонтальном») многообразии. Движение, как говорится, уничтожающее существующее эгокультурное состояние, хотя частично и локально начатое с первых шагов преодоления природных форм существования человека» (Цит. изд. т.4. с.388). В принципе возражать против такой интерпретации невозможно, кроме прежнего моего замечания, что современное состояние отношений между людьми, народами и цивилизациями вряд ли правильно обозначать термином «эгокультурность». И еще. В данном случае, А.С.Шушарин в который раз использовал термин «ноосфера» в трактовке Н.Моисеева, а не в своей, как «производительные силы».
Достижение гуманистических отношений происходит у А.С.Шушарина, как в фантастическом фильме или как в сказке: «По щучьему велению, по моему хотению!». Вот как он описывал этот процесс: «Границы между культурами никуда не исчезают, но перестают быть сферами спонтанной опасности, становятся регулируемыми, «административными».
При такой, конечно, достаточно завершенной, интеркультурации человек освобождается от стихии варварства эгокультурности, войн, всех форм стихий расизма, национализма, экспансионизма, сепаратизма, прозелитизма и классовой нетерпимости («гражданских войн»), при этом ничуть не отменяются изменения самого поликультурного строения социума и любые восходящие революционные (производственные, культурные) перемены» (Цит. изд. т.4. с.389).
Если постараться перевести вышесказанное на обычный человеческий язык, то это означает, что при сохранении всей системы социальных отношений («поликультурное строение общества») вдруг в мире все перестраивается и наступает «мир, гладь и божья благодать». И это все благодаря таинственному процессу «интеркультурации», словно по мановению волшебной палочки. Все люди вдруг становятся любвеобильными братьями и сестрами, исчезают межклассовые конфликты, уходит в небытие национализм, сепаратизм и т.д. Нам же остается только верить столь чудесным превращениям. Наступает «…человеческое гражданское со-бытие в виде сосуществования, причем всех архаичных, околорабских, феодальных, капиталистических, социалистических («плановых»), постплановых культур…» (Цит. изд. т.4. с.390). Что означает столь необычное сочетание всех прошлых, настоящих и будущих культур, А.С.Шушарин нам не удосужился разъяснить.
Однако А.С.Шушарин сам почувствовал, что-то не так в его оптимистических рассуждениях о победе «интеркультурации» над силами зла. И вот он решил спуститься на грешную землю, продолжая, тем не менее, смотреть на происходящее в современном мире через розовые очки утописта. Он дал следующее пояснение: «Гуманизм не может сразу ликвидировать эгокультурность, но он уже ставит стихию Случая под «федеральный» (институциональный, метагосударственный) контроль в форме интеркультурных («интернациональных») властных структур, начинающихся уже в самих низах бытия. Происходило это пока в основном, во-первых, вследствие и средствами же эгокультурности (чаще в войнах). Происходило это также, во-вторых, по правилу «против лома нет приема, окромя другого лома», т.е. подавлением более страшного по последствиям этнонационализма средствами и мифом другой эгокультурности (в частности, «классовой» или имперской). А в-третьих, происходило это и происходит в условиях пока господствующего состояния всемирной эгокультурности, т.е. в форме резко конфронтационной (в значительной мере недавней бывшей биполярной) дивергенции «своих» и «чужих», и даже иногда в пределах реального социализма со своими дивергенциями, что наитяжелейшим образом влияло на социализм в целом, на его же внутренние процессы вплоть до рецидивов и нынешнего обвала» (Цит. изд. т.4. с.390-391). Пока совершенно не ясно, что это за «федеральный» (институциональный, метагосударственный) контроль в форме интеркультурных («интернациональных») властных структур, начинающихся уже в самих низах бытия». Наверное, это уже не ООН, а нечто новое, более авторитетное. Однако из последующего текста можно понять, что стимулировало оптимизм А.С.Шушарина в отношении процесса «интеркультурации». Этим стимулом был позитивный опыт СССР и стран социалистического лагеря, где, пользуясь терминами А.С.Шушарина, осуществлялась не политика «эгокультурности», а «патернализма», или говоря человеческим языком, политика международного сотрудничества. Следовательно, логично сделать вывод о том, что новый тип отношений в мире возможен только в том случае, если социализм будет господствовать в глобальном масштабе. И дело совсем не в какой-то «интеркультурации», а в социальном преобразовании. Однако как не хочется А.С.Шушарину признать правоту марксизма! Ему обязательно надо доказать, что дело не в социально-экономических отношениях, а в отношениях культур (без признаков какого-либо экономизма !).
И еще об одной «подвижке» или трансформации мировоззрения А.С.Шушарина следует сказать. Во-первых, он все-таки признал за марксизмом право претендовать на некую положительную роль в становлении идеального социализма («…по происхождению идеология социализма возникла впервые в истории на пусть и узкой, но уже научной основе марксизма (не просто коммунизма!), а точней, даже теории Маркса, «Капитала». Как произошло потом «приземление», экзотеризация, прагматизация, сама идеологизация (и мифологизация) – вопрос, как это было показано, совершенно другой. Но научно-профессиональный генезис идеологии не может быть никем оспорен» (Цит. изд. т.4. с.399)). И второе. А.С.Шушарин выступил защитником однопартийной системы в СССР, положительно оценив роль КПСС в строительстве социализма. Вот что он писал на этот счет: «Исторически» же о партии в тяжелейшие уже постреволюционные времена, если угодно, в эпоху сталинизма (30-е гг., война, послевоенные годы), можно опять же специально сказать словами ее же некогда непримиримого противника Н.В. Устрялова из его письма Г.Н. Дикому в 1935 г. (здесь из все той же превосходной коллекции С.Б. Чернышева): «Великая стройка наших дней есть, несомненно, дело великого русского народа (и не только «русского», надо полагать, потому как и сам Устрялов уже давно пришел к модернизации «евразийской идеи» в пользу «советского национализма». – А.Ш), но – народа, организованного и направленного ведущим партийным слоем<…>Да, партия мучила и мучит народ, но без этих мук, разумеется, не было бы и материала для пореволюционного пафоса, не было бы ни пятилеток, ни социальной правды, ни национальной силы, которыми он, этот пафос, теперь вдохновляется». К 50-м гг., надо полагать, понятно, что и «муки», и «пафос» шли уже на убыль.
Партия в квазистабильные времена прежде всего была институционализированной интеллигенцией, т.е. организованным субъектом, деятельностным субстратом, или ядром, связи культур и субкультур, поддержания общего духовного равновесия (от внешнего мы здесь отвлекаемся) всей метакультуры. Она, конечно, была совершенно неотделима от власти (знаменитая «шестая статья»), но примерно так же, как неотделима, скажем, преподавательская работа в вузе от вузовской же администрации. Примерно, конечно. Интеллигенция, напомню, объективно – это не те, кто в очках или шибко умный, а иной раз даже и шибко глупый, а те, кто в качестве рекрута власти, «говорящего» социального актива обеспечивают квазистабильность непрерывного и критического, и апологетического дискурса, общее духовное равновесие» (Цит. изд. т.4. с.400-401).
Из дальнейшего изложения взглядов А.С.Шушарина на роль КПСС в обществе можно заключить, что он совершенно не понимал той простой истины, что партия в СССР являлась ведущим звеном в диктатуре партийно-государственного аппарата, главной опорой всей политической системы. Он наивно считал, что «…в индустриальном секторе, доминирующем при всей внешней влиятельности, партия в собственном смысле не имела никакой роли. Понимаю, что звучит это странно, но попробую пояснить. В этом срезе партия, наоборот, и была формой осуществления производственной власти, в том числе производственной демократии («партсобрания» и пр.), ибо одно без другого вообще никогда не бывает (хотя, конечно, эндогенно и исторически, ситуационно в разной степени). Иначе сказать, партия здесь сплошняком была подчинена господствующим линейным структурам производства, была «номенклатурным» спиритуализмом группоиерархических производственных отношений «технологического феода», доминанты отраслей. Здесь, скажем, членство в партии имеет такой же смысл, как «принадлежность» одному приходу феодала и крепостного или членство, допустим, в какой-нибудь христианско-демократической партии капиталиста, менеджера и рабочего» (Цит. изд. т.4. с.404).
Только с одной мыслью А.С.Шушарина можно согласиться, хотя она и банальна: КПСС выполняла в обществе вкупе с государственным аппаратом функцию контролирующего, цементирующего, сдерживающего, ограничивающего всякие уголовные безобразия фактора, т.е. роль регулятора общественной жизни во всех ее аспектах.
Похоже, на этом А.С.Шушарин и закончил свои исследования социалистического общества. Скажем прямо – его «вклад» в познание сущности этой формы общественной жизни весьма и весьма скудный. Он совершенно ошибочно понимал содержание экономических отношений в СССР, сущность общенародной собственности. Ничего внятного он не сказал и о хозяйственном механизме, т.е. о форме экономических отношений. Все его познания ограничивались переносом поверхностно понятного механизма функционирования «оборонки» на весь народнохозяйственный комплекс страны. Не понял он и существа политической системы СССР, а также роли Советов на первоначальном этапе становления социалистической державы. Не видел он и основного противоречия общественной системы, существовавшей в СССР, приведшей к неминуемому краху социализма. Единственное положительное в его изысканиях по социализму заключается в том, что он не отрицал достижений советского народа в развитии экономики и социальной сферы. Отметил он и новый тип межнациональных и международных отношений, порожденных возникновением социализма в мире. И в завершение нельзя не отметить, что его трактовка причин поражения социалистического способа производства в СССР отличается крайним примитивизмом.
Завершив тему социализма, А.С.Шушарин решил еще раз обратиться к понятию «гуманизм». Он следующим образом сформулировал суть этого понятия: «Основной закон» гуманизма вытекает из преодоления эгокультурности, т.е. из обобществления культур. Он означает установление контроля «всеобщего интеллекта» над их метавзаимодействиями. С точки зрения нравственности это есть утверждение самоценности человека, всечеловеческого коллективизма, общечеловеческих отношений в их инфантильных и самых «архаичных» формах гуманистического «не убий» не только в смысле запрета, выраженного в Нагорной проповеди, но и в смысле запрета разрешать убийство, т.е. в смысле запрета метапреступности» (Цит. изд. т.4. с.421). В этой формулировке «основного закона» гуманизма настораживает выражение «обобществление культур». Это «обобществление», видимо, надо понимать как установление контроля «всеобщего интеллекта» благодаря утверждению всечеловеческого коллективизма и общечеловеческой нравственности. Не кажется ли читателям, что в условиях господства системы глобального капитализма эта идея является очередной утопией? Нет смысла спорить по поводу благородства идеи А.С.Шушарнина, однако, весь вопрос в том, каковы реальные пути и методы ее реализации. Чтобы эта идея не осталась абстрактной, утопической, другого пути достижения общечеловеческого гуманизма не существует, как разобраться с глобальным капитализмом. В принципе, несмотря на навязчивую идею «эгокультурности» (обобществление культур) и свою маловразумительную семантику, А.С.Шушарин все-таки не смог проигнорировать постоянно критикуемую им формационную периодизацию и марксизм. Он был вынужден признать, что, не преодолев капитализма, достичь «всечеловеческого коллективизма, общечеловеческих отношений», т.е. гуманизма невозможно. А.С.Шушарин писал: «Наша схема гуманизации преемственно (постмарксистски) включает «классику», но уже в снятом виде только прорывной эндогенной логики (структур, процессов, волн), а также нечто экзогенное, «параллельное» и дополнительное к ней, как прежде всего «восточное». Заканчивается схема вселенской современной бифуркацией (с «невероятной» эндогенной траекторией постпланового прорыва, или краха) в сочетании с мыслью Б.Ф.Поршнева в части странной «кабалистики», что лишь с «пятеркой» (или еще с «шестеркой» нашего «смутного времени») из топологии возникает уже «метрическое» целочисленное социальное счисление (а за ним и все прочее, «дроби», «непрерывные величины», «алгебра» и т.д.). Еще такой момент. Коль скоро главное в восхождении не статические состояния, а «коренные преобразования» (Библер), т.е. сами бифуркации и революции, то не совсем точно применять и статические единицы («античность», «средневековье»). Несколько точней говорить о неких необратимых «пост-». Ведь результатами преодоления, скажем, рабства мы пользуемся и сегодня; все и ежедневно. То же «средневековье» кануло в Лету, но некоторая обретенная им прибавка стала уже непреходящей. Хотя все это как раз и потребует тщательных пояснений.
(5) постплан
(4) посткапитализм
(3) постфеодальность (0,1)
(2) пострабство (0,1)
(1) постпервобытность
восточность
Первая, пройденная, бифуркация (0,1) означает – то ли состоятся общества, то ли люди себя уничтожат. Обошлось. В результате преодоления первобытности образовалась сама возможность эндогенного развития и некая, здесь еще не проясненная, восточность. Последняя, или нынешняя, зреющая, бифуркация<…>означает – то ли состоится человечество, то ли народы себя уничтожат» (Цит. изд. т.4. с.436-437).
Что касается восточности, то А.С. Шушарин посвятил ей специальный параграф, противопоставляя порой весьма предвзято и искусственно западничеству. Завершает он эту тему следующей оговоркой, видимо, осознавая, что многообразие свойственно не только Западу и Востоку, но и всем этническим и вообще социальным образованиям, которые имели место в истории человечества: «Сведение незападности к восточности (азийности), строго говоря, неправомерно, ибо и западность весьма различной бывает, а уж незападность – тем более. Мусульманство, к примеру, в чем-то близко именно западности. Весьма различны, даже по-крупному, конфуцианство, индуизм, латиноамериканство, африканство. Далеко не одинаковы вырабатывавшиеся исторически отношения с внешней природой. Совсем не тождественны многорасовость, многоэтничность, многоязычность, многоконфессиональность, многонациональность и др. Все это со временем предстоит различать и изучать. Мы же пока делаем акцент на ключевом аспекте предельно обобщенно понимаемой восточности (азийности) как в течение тысячелетий типологически незападной локальной поликультурации» (Цит. изд. т.4. с.453).
. Относительно характеристики т.н. ступеней гуманизации, обозначаемых через «пост-», то он опирается на свою т.н. «градацию», во всю критикуя «экономизм». Например, в отношении феодализма он самоуверенно заметил, что эта формация «…для экономизма действительно в принципе нераскусываемый орешек» (Цит. изд. т.4. с.454). Зато А.С.Шушарин, закрывая глаза на крепостничество, эксплуатацию феодалами крестьян и ремесленников, писал об эндогенном обобществлении работников территориализацией (натурализацией) производства, которое, по его мнению, «…выразилось в принципах христианства (менее «чисто» – ранее в буддизме, позднее и более адаптивно – в мусульманстве, а вообще во всех монотеистических «уклонах»)» (Цит. изд. т.4. с.455). Уже сама связка т.н. «территоризации и натурализации» с принципами христианства и других религий представляется, мягко говоря, весьма сомнительной. Или как Вам нравится следующая цитата: «…Ю.А.Шрейдер приводит «остроумную идею» М.К.Петрова о том, «что университетское образование было порождено безбрачием западного духовенства, ибо из-за этого они не могли передавать профессиональные знания через семью детям» (Цит. изд. т.4. с.457)? Пронзительно глубокая мысль М.К.Петрова подхвачена не только неким Ю.А.Шрейдером, но и самим гуру – А.С.Шушариным. Безбрачие породило университеты! Вот где образец научного подхода к феноменам средневековья, не то что у марксистского экономизма, который связывал просвещение с развитием производительных сил и вообще всего потенциала воспроизводства общества. Свои рассуждения о всеобщем (?) образовании при феодализме («все вовлекаются в образование») А.С.Шушарин завершает следующей бесподобной фразой: «…необратимое завоевание (образование) в исторической форме отнюдь не исчезает, но превращается в «духовное животное царство» (Цит. изд. т.4. с.457-458).
Переходя к очередному «пост-» - капитализму, А.С.Шушарин выдал очередной перл свой полилогии: «Капитализм обобществляет «иррациональное» пространство производства более высокой, но логически самой простой диспозитивно безадресной товаризацией, дихотомической доминирующей формой собственности (теперь уже наконец на видимые экономистам средства производства» (Цит. изд. т.4. с.458). Подумать только, сколько времени понадобилось ему, чтобы признать за экономистами способность различать средства производства, причем в такой необычной среде, в которой господствует «безадресная товаризация» и совершается процесс обобществления «иррационального» пространства производства. У капиталистов – владельцев средств производства, посредством которых они намерены эксплуатировать рабочих, предстоит нелегкая задача – осуществить превращение иррационального пространства в рациональное. А если говорить конкретнее, то речь идет о превращении «насквозь иррационального поэтического по форме образа мира» в нечто вполне рациональное, «…разобожествление формальной рациональностью, не имеющей ничего общего с рациональностью содержательно-смысловой, этической…» по М. Веберу. «В общем получается, что новый рационализм, - писал А.С.Шушарин, - понятный в смысле целеориентации «независимого индивида», в своей совокупности в отношении старого (точнее, старой мифологической оболочки) характеризуется чаще как нечто отрицательное, а сам по себе есть нечто рассыпанное, «энциклопедическое» как экстенсивно полное, изобильное, всеохватное, но и совершенно разорванное, эклектичное» (Цит. изд. т.4. с.459). Пожалуй, на этом следует поставить точку в цитировании, ибо просто жаль драгоценного времени читателя.
И в завершение восхождения по ступеням гуманизации мы с помощью А.С.Шушарина добираемся до посткапитализма, то бишь социализма. В этом пункте наш поводырь должен был непременно сказать что-нибудь о марксизме, что он и сделал. Читаем: «Марксизм, большевизм, коммунизм, столь ненавистные с позиции коммерческой и неоколониальной идеологии, и суть первый шаг попытки материального вступления человечества в подлинную сферу разума. Пусть и попытки, быстро споткнувшейся. Гуманистическая ипостась общечеловечности и состоит теперь в апелляции к разуму народа выразителями самого же народа, (научно)-идеологическим профессионализмом и интеллигенцией посредством «права», «восточности», «образования», «опыта», научного знания, всегда, конечно, исторически ограниченного, но способного по природе познания к нескончаемому восхождению, к логически преемственному и революционному развитию» (Цит. изд. т.4. с.476). Сказано, в общем-то неплохо.
На этом я комментарии четвертого тома, пожалуй, и закончу, ибо нет никакого смысла воспроизводить написанное А.С.Шушариным по поводу идеологической неразберихи в период «горбачевской перестройки».

5.Кризис современного мира
«...наука на то и наука, чтобы пустоту прикрыть высоким глубокомыслием».
А.Шушарин
В предисловии к пятому тому А.С.Шушарин писал: «…в теоретическом отношении все основное уже было так или иначе сказано во всем предыдущем материале эскиза. Потому в анализе кризиса, как все в том же движении «от абстрактного к конкретному», все это уже поневоле повторяемое теоретическое разве что будет, так сказать, сдобрено подробностями. А их, надо полагать, немало» (Цит. изд. т.5. с.6).
27-ую главу А.С.Шушарин начинает с определения понятия «современность». Он считал, что «современность» – это полиструктура, но только вместе с начавшимся процессом ее бифуркационной переполиструктуризации» (Цит. изд. т.5. с.8).
Начало современности А.С.Шушарин связывает не с процессами в экономической сфере, а с процессами, происходящими в надстройке. Читаем: «Далее, пропуская весь эндогенез, экзогенез (культурные дивергенции), имперские укрупнения форм, колонизации и пр., фиксируем, что начала глобализации мира (а следовательно, и «современности») приходятся примерно на середину прошлого века. Конечно, в становлении современного мироустройства, как иногда полагают, можно увидеть и предваряющие события: Вестфальский мир (1648), по сути отодвинувший религиозный признак (католики и протестанты) различия европейских государств, филадельфийскую Декларацию независимости США (1776), Великую французскую революцию, после которой, в 1793 г., по словам Р.Р.Пальмера, «войны между королями прекратились, и начались войны между народами». Возможны и другие событийные и содержательные трактовки начал современности. Так, И.Валлерстайн начинает отсчет современности (мир-системы) с итогов Великих географических открытий, с начала всемирной торговли, с 1450 г. (не знаю, с каким конкретным событием связан этот год). Но все же в любом случае неустойчивость эгокультурности из локально-цепного и регионального именно к концу второго тысячелетия стала приобретать уже свой «окончательный» и критический всемирный характер» (Цит. изд. т.5. с.9). Итак, в основе всего, по мнению А.С.Шушарина, лежит эгокультурность, а не экономические процессы.
«В самой непосредственной форме, - писал А.С.Шушарин, - объективными началами «современности» является начало НТР, а в кризисе социализма, как часто считают, еще «мощный идеологический удар», нанесенный Н.С.Хрущевым в 1956 г. на XX съезде КПСС (А.П.Филимонов), или, как принято говорить, начала «реформирований»: в Венгрии – примерно 1970 г.; в Китае – 1978 г.; польская «Солидарность» – начало 80-х гг. Наконец, самые видимые и по-своему фокусирующие на себе все прочее, так сказать, «окончательные начала» провала в неравновесное состояние – «перестройка» и начальный обвал в СССР, распад СССР и всего «соцлагеря» и пр., а равно явные фукуямовские признаки триумфа либерализма» (Цит. изд. т.5. с.10).
Далее А.С.Шушарин, оценив различного рода прогнозы, пришел к интересному заключению о траекториях предстоящей бифуркации: «…бифуркация имеет принципиально не прогнозируемый, а качественно иной характер. В частности, она включает возможность движения к неизвестному (к тому, «чего не было» – С.С.Хоружий), хотя и только одной из всех прочих, высшей траектории, восходяще преодолевающей отжившее и хаотизируемое неравновесное состояние.
Современный мир на переломе или «на переходе» (И.Валлерстайн). Это, похоже, так или иначе признается уже практически всеми. А для науки это означает только одно – начало вступления в бифуркацию, «конец эпохи равновесия» отчаянно сложного, гетерархического, материально сплетенного во всех плоскостях фазового пространства социума, пронизывающего все стороны бытия человечества от вселенских оснований до тихой книжной борьбы умов в кабинетах. Это и суть, прежде всего, вход (провал) в неравновесное состояние (само постоянно развивающееся) с полем возможных траекторий, тоже меняющихся по мере развития событий. Причем высшая, негэнтропийная (спасительная) траектория всегда служит и незримой, если угодно, «мистической» («невероятной») «высшей точкой зрения» на все прочее, на всю развивающуюся ситуацию, даже если дело кончится катастрофическим прекращением всяких «ситуаций» (Цит. изд. т.5. с.18).
В своей монографии «Мир на перекрестке четырех дорого. Прогноз судьбы человечества» я выдвинул идею о четырех вариантах бифуркации, один из которых – возникновение демократического социализма, а впоследствии – коммунизма. Вот это и есть, то чего еще не было.
Однако с чем совершенно невозможно с А.С.Шушариным согласиться, так это с его ошибочной исходной позицией, которую он в первых четырех томах выработал в рамках своей полилогии. Ниже следует изложение этой позиции, гвоздем (ядром) которой, является т.н. эгокультурность: «Нарастающая и быстро усиливающаяся гонка культур покоится на инфернальной почве эгокультурности (отношения, самый глубокий «базисный» срез мироустройства) с еще по сути досоциальной идеологией «архирелигиозного культурцентризма» в субъектно-политической форме безусловного примата «национальных» (или более переменчивых блочных) интересов. Но, строго говоря, не «национальные интересы», политики держав, блоков, ТНК и пр. определяют характер всех основных процессов, а полностью наоборот, в данном случае прежде всего самые глубокие экзогенные структуры (отношения) эгокультурности определяют еще «первобытный», но заходящий в предел самоуничтожения, все более аномальный тип нормальной борьбы и согласия культур (возни культур), как их все более безудержной гонки «войны всех против всех», а точнее, «каждого за себя», с «блочно-конфликтными» маневрами. «Генерализуя» мысль Б.Ф.Поршнева о критическом состоянии первобытности, можно сказать, что в современном мире ускоренно становится все теснее, но уже в смысле не межиндивидуального, а куда более могущественного, хотя пока в основном и латентного, межкультурного давления. А уж отсюда вытекают все стратегии, политики» (Цит. изд. т.5. с.21-22). Таким образом, по А.С.Шушарину, не социально-экономические факторы, а первобытные инстинкты агрессивности управляют процессами, происходящими в современном мире («рвение народов» к заведованию или, несколько точнее, отсутствие «плоти доверия» приближают к пониманию скрытно доминирующей эгокультурности<…>именно эгокультурность опосредованно и выступала во внешних формах «холодной войны», доминирующего противостояния двух систем, борьбы сверхдержав, блоков, гонки вооружений, в «горячих точках» и «горячих войнах» (число которых, напомню, в зависимости от способов оценки, составило за послевоенный период от 100 до 200). Тем не менее и несмотря на постоянную реальность примерно двух-трех десятков «горячих точек», все мироустройство находилось в напряженном, но относительно равновесном (дообвальном) состоянии, хотя, повторю, с эгокультурными, еще досоциальными («первобытными») конфронтационными мироосновами всего мироустройства как следствие и миропорядка (в частности, полное отсутствие всемирной «надстройки», лишь с ширмой ООН и пр.)<…>Биполярность была, конечно, формой («ширмой») эгокультурности, но формой все ж относительно сильной, реальной, доминирующей» (Цит. изд. т.5. с.22).
В параграфе «Метафоры основных схем мироустройства» А.С.Шушарин выделяет следующие:
1) Эгокультурность. «Прежде всего, это самая глубокая культурная почва (срез), тоже крайне многослойная и (логически) иерархическая вариационная структура вселенского человеческого бытия, но и в эгокультурной форме с инфернальной логикой и основой вероятия всеобщей бойни. Это, собственно, и есть этно-метаэтно (в том числе религиозно или конфессионально)-расо-лингво-строение мирооснов в их скрытной (латентной) эгокультурной форме. В крупном рисунке это и именуется цивилизациями, к примеру, христианской, мусульманской, конфуцианской и др.» (Цит. изд. т.5. с.30).
2) Демография. «…угрожающая демографическая тенденция в развивающемся мире: отставание уровня образования от увеличивающейся численности населения (как следствие – потенциальная политическая примитивизация); наконец, совсем плохо исследованное, но часто признаваемое весьма серьезным ухудшение всемирного социогенофонда» (Цит. изд. т.5. с.30).
. 3) Прочие структуры. «…географические (ресурсно-сырьевые, климатические, транспортные и пр.), региональные, затем экономические (рыночные) и пр. структуры. Наверное, все это очень интересные картины срезов тектоники, требующие специальных исследований. Но все они, однако, и весьма абстрактны вне мировых доминирующих экзогенных форм (отношений).
Напомним некоторые основные из них, которые, опосредуя латентную эгокультурность, диктуют саму нарастающую гонку культур, определяют характер социальных границ, «геометрию» или географию всех за последние десятилетия необычайно возросших потоков, военно-политических организаций и пр.» (Цит. изд. т.5. с.31).
Трудно комментировать эту классификацию, настолько она произвольна и нелогична с точки зрения взаимосвязей, определяющих структуру современного мироустройства. Когда А.С.Шушарин определяет экономические, ресурсно-климатические структуры, как «весьма абстрактные», то кроме недоумения такие утверждения ничего не вызывают.
В следующем параграфе (27.2.3. Основные напряжения ноосферы, тенденции перелома и неотвратимый провал) А.С.Шушарин изложил свое видение основных тенденций формирования той мировой структуры, которая сложилась к началу третьего тысячелетия. Рассмотрим его соображения по порядку.
Во-первых, А.С.Шушарин утверждал, что «…крах линейной системы был абсолютно неотвратим; ну, может быть, его удалось бы несколько затянуть, что обернулось бы еще более резким провалом. Слишком глобальны, огромны и многомерны были перенапряжения ноосферы, хотя главным было набившее оскомину, лишь существенно иначе теперь понимаемое «капитализм – социализм» (Запад – социализм) на неделимой всемирной эгокультурной почве» (Цит. изд. т.5. с.34). Его вывод об абсолютно неотвратимом крахе социализма (в этой «глобальной, огромной и многомерной ноосфере») несостоятелен ни теоретически, ни практически. Что касается теоретической стороны проблемы, то социализм в СССР и в странах Восточной Европы, а также в Монголии обладал потенциалом эволюционного развития, а существование социализма в Китае, Вьетнаме и на Кубе опровергает его вывод де факто. Ну а тезис о «неделимой всемирной эгокультурной почве» противоречит его же выводам о том, что в социалистическом лагере эгокультурность уступала т.н. «интеркультурации».
Во-вторых, А.С.Шушарин считал, что «неоколониальное перестроение и эмпирическая адаптация к началу НТР метрополий Запада и, наоборот, быстро обнажившаяся антиновационность плановых форм неуклонно вели, можно сказать, тем более в неравных условиях «холодновоенного» противостояния, к банальному росту разрыва в уровне жизни, что сейчас в общем-то верно именуется «демонстрационным эффектом капитализма». На этот счет историк В.В.Согрин почти верно фиксирует решающий фактор – не пропаганда, а «огромное превосходство западной цивилизации в уровне жизни над советским социализмом». Разве что не уточняет – в доминантно биполярной структуре далеко не всей «западной цивилизации» беспардонного неоколониализма, а только его метрополий. Но народы, увы, таких тонкостей не различают, а потому в сущности неверная констатация как решающий фактор верна» (Цит. изд. т.5. с.34). А.С.Шушарин глубоко ошибался, подержав пропагандистскую версию о «демонстрационном эффекте капитализма» и придя к выводу об «антиновационности плановых форм». Дело было совсем в другом: а именно в превосходстве общего производственного потенциала Запада, а также в структурных диспропорциях в экономике СССР, вызванных непосильной гонкой вооружения и политикой опережающего развития производства средств производства по сравнению с группой «Б» и другими сферами народного хозяйства, обслуживающими непосредственные потребности социализма. Планирование в СССР оказалось заложницей волюнтаризма, а не причиной поражения в освоении достижений НТР. Причем нелишне заметить, что далеко не во всем имело место «огромное превосходство западной цивилизации в уровне жизни над советским социализмом». По качеству жизни СССР во многом обогнал Запад, в частности в самом главном в жизни человека – в обеспечении полной уверенности в завтрашнем дне. Причем, если говорить о превосходстве западных метрополий в потреблении материальных благ, то за средними показателями на Западе тогда и сейчас скрывается и роскошь, и нищета, чего не было при социализме. Этот факт вынужден был признать и сам А.С.Шушарин: «Неосязаемое богатство интеркультурного и духовно более высокого, более социально защищенного, безопасного образа жизни, увы, в социальных мироощущениях не идет в сравнение с элементарными и броскими фактами разрыва благосостояния, потребительских уровней жизни» (Цит. изд. т.5. с.34) в странах т.н. «золотого миллиарда». А чего стоит его выражение «в сущности неверная констатация как решающий фактор верна». Перл логики!
В силу вышесказанного его нижеприводимый окончательный вывод о победе капитализма над социализмом абсолютно неверен: «Эндогенный кульбит истории, причем именно стремительный, в том и состоит, что действительно форсированный, эффективнейший плановый вариант репродуктивного индустриализма «угля и стали» с началом «постиндустриализма» в инновационном смысле, можно сказать, стал как вкопанный (что вступало во все более крутое противоречие с пропагандой «преимуществ», т.е. с фактором, кстати практически отсутствующим в странах третьего мира). Но это-то «стопорение» и никак не укладывается в «марксистское» «формационное мышление», привыкшее иметь дело, так сказать, с многовековыми, а то и вообще вековечными системами и однолинейностью перемен. Дескать, как же так, Запад продолжает спокойно внутрисистемно эволюционировать, а более высокая (или типологически иная, пусть даже параллельная, форсированная) система индустриализма исторически стремительно вошла в кризис» (Цит. изд. т.5. с.35).
Принципиальная ошибка А.С.Шушарина состоит в том, что он не понимал той простой истины исторического материализма, что социализм, вырастая из капитализма, является лишь первым этапом становления коммунистического общества, и он несет в себе противоречие между капиталистическими и коммунистическими общественными (в том числе экономическими) отношениями. В случае СССР в силу ряда конкретных исторических причин (см. 3-ю главу моей монографии «Мир на перекрестке четырех дорог. Прогноз судьбы человечества») верх одержал субъективный фактор развала, выражавшийся в острейшем противоречии между диктатурой партийно-государственного аппарата и социалистическими экономическими отношениями), а не обанкротившийся с началом НТР социализм.
Конспективно, крупными штрихами описав картину краха социалистического строя в Югославии, в странах Центральной и Восточной Европы, А.С.Шушарин вновь пришел к абсолютно неверным выводам, свидетельствующим о методологической пустоте полилогии. Он утверждал, что события 1980-х годов доказали «…полное банкротство линейной формы. Как бы «левые» ни ностальгировали. Во-вторых, стремительность и когерентность событий означает, что произошел банальный эгокультурный (националистический) развал связной (СЭВ) системы» (Цит. изд. т.5. с.58).
Анализ социалистического развития в Китае, во Вьетнаме и на Кубе носит у А.С.Шушарина преимущественно компилятивно-комментаторский характер и не богат самостоятельными идеями. Его вывод с ссылкой на неоего Портякова В.Я. о том, что «в многоукладном Китае, как примерно и при нэпе, действительно огромна натуральность (в «аграрно-восточном», а также пространственном, топливно-транспортно-энергетическом территориальном содержании), развивающаяся товарность; но и в индустриальном секторе соисполнение (статусные, плановые, отраслевые формы), собственность на технологии – структуры достаточно мощные, но и уже инновационно (в НТР-смысле) неэффективные и по темпам развития резко уступающие частному, коллективному и смешанному секторам» совершенно не аргументирован и не подтвержден статистикой. На стр. 74 он сам опровергает свой предыдущий вывод, утверждая, что «...к поднимающейся волне всеобщей индустриализации (как примерно в нэпе) добавляется уже и постиндустриализация (начало НТР)».
Вывод А.С.Шушарина о том, что «социализм» же (с китайской спецификой) из политической семантики пока никуда не исчезал, а с доминантой (но именно с доминантой) рынка всем строением метакультуры он не совместим» (Цит. изд. т.5. с.76) не выдерживает никакой критики и свидетельствует об абсолютном непонимании противоречивой природы социализма. Экономики социализма без рынка не может быть по определению, так же как слона без ушей.
Далее А.С.Шушарин взялся за анализ перестройки и, как он писал, причин «обвала» СССР. Никакого серьезного анализа у него не получилось. Вместо него родилось довольно поверхностное, беглое повествование о событиях 1960-1980 гг.
Начиная эту серьезнейшую тему, А.С.Шушарин, как обычно решил встать над сражающимися сторонами и со своих недосягаемых для простых смертных философских высот вновь обрушился на «экономизм» и изложил свою превратную концепцию сущности социализма, или «конечности (предельности, зревшей системной кризисности) линейной формы производства». Он писал: «Здесь сразу кратчайше напомню, что в силу «экономизма» мышления ортодоксы не приемлют нежданной конечности (предельности, зревшей системной кризисности) линейной формы производства, а наиболее радикальные из них за величием подлинных достижений социалистической эпохи отрицают даже и негативы сталинистского социально-политического режима. Либералы же на дух не воспринимают, что система производства хоть и быстро отжила, но была уже доминантно постэкономической (не-до-рыночной, не-до-капиталистической), «иной» по отношению к потенциалу, с позволенья сказать, их мышления. Вот все происходившее нам и предстоит понять в постоянной оппозиции этим двум «фронтам». Впрочем, других, если не считать маргинальных, в нынешнем интеллектуальном пространстве просто нет» (Цит. изд. т.5. с.90).
Что касается «экономизма», то в силу своей неграмотности в политэкономии А.С.Шушарин не смог выдать «на гора» ничего кроме следующего противопоставления плана рынку: «Ежели не «черное», значит, «белое»; ежели не план, значит, что вы думаете? Правильно – рынок. Иного-то в экономической мысли, обыденной ли, научной, не дано. Так сказать, от первобытности и до «конца истории» (Цит. изд. т.5. с.98). Он не мог даже представить себе, что может существовать симбиоз рынка и плана в форме системы договорных отношений, синтезирующей рынок и план. А примитивизм понимания макроэкономической ситуации сводился А.С.Шушариным к положению дел со «шмотками», что явствует из следующей фразы: «Постиндустриальный» разрыв с Западом (метрополиями) в беспощадной гонке культур рос на глазах, оборачиваясь в итоге убогостью потребительского рынка» (Цит. изд. т.5. с.103). И А.С.Шушарин вновь и вновь не устает повторять свой ошибочный вывод о неизбежности краха социализма в условиях конкуренции с капиталистической системой: «Итак, в условиях начала вступления передовых эшелонов ноосферы (производительные силы) в «постиндустриализм» (или как угодно, в том же духе) система была обречена. И уж никак не помог бы возврат «к чистым истокам социалистических идеалов и марксизма-ленинизма» (Б.Ракитский)» (Цит. изд. т.5. с.106)?
Нет никакого смысла серьезно оппонировать его журналистским штампам ни о хрущевской «оттепели», ни о «восточности» политики, ни о «брежневизме», ни об ощущении бессмысленности жизни советских людей, которая будто бы проявилась в «тенденциях всех форм ухода от нее...» и т.п. Чего, например, стоит такая примитивная по своему содержанию фраза: «...ответная «дисциплинарная» кампания Ю. Андропова была, можно сказать, последней добронравной надстроечной попыткой реанимации плановых порядков, вскорости же по полной социальной беспредметности и неадекватности НТР исчерпанной» (Цит. изд. т.5. с.106). Логика, связывающая милицейские рейды по поимке прогульщиков, планирование как метод управления экономикой и его бессилие оседлать НТР, является насквозь надуманной, искусственной и бессодержательной.
Удивляет не столько справедливая и глубокая критика А.С.Шушариным буржуазных порядков, сколько его близорукость, выражавшаяся в оправдании им поведения М.Горбачева, предавшего идеи социализма и активно способствовавшего развалу СССР, а также заслуг КПСС в поддержании порядка и стабильности в обществе. Вот что писал А.С.Шушарин: «...как принято издавна на Руси, на него (на М.Горбачева – мое) грех и обижаться. Во-вторых, какой раз повторю, крах можно было оттянуть, при совершенно неясной удаче смягчить (впрочем, все это пустая сослагательность), но он был неумолим по всем статьям, в том числе на глазах растущего разрыва. И в этом пункте один из «архитекторов» обвала, А.Н. Яковлев, полностью прав, что «если бы не мы, то потом кто-то сделал бы то же самое, может быть, еще тяжелее обернулось бы» другое дело, что не «революция» при этом проделывалась (как гордо полагает Яковлев), а скорее нечто наоборот. Но ничего не поделаешь, так уж история устроена, одних выдвигает для созидания, других для текущих дел, третьих на разрушения и т.д.» (Цит. изд. т.5. с.109). Спрашивается, почему слово «архитектор», относящееся к А.Яковлеву, взято А.С.Шушариным в кавычки, хотя достаточно доказательств его активнейшей роли в организации контрреволюции в СССР? И уже совершенно не понятно оправдание деятельности этих двух предателей, «подкрепленное» ничем не обоснованным высказыванием о неизбежности краха социалистического строя в СССР («...заслуга М.С. Горбачева и иже с ним в том, что он «зажег спичку», которую все равно бы кто-то зажег<...>«зажечь спичку», т.е. проломить догматику для все равно неотвратимых социальных перемен в любом обществе, – дело не такое легкое. Ведь это ж махина менталитета и гигантской идеологической пирамиды, хотя уже и растрескавшейся » (Цит. изд. т.5. с.109). Ничего не скажешь, велика заслуга М.Горбачева с А.Яковлевым перед капиталистами Запада, но только не перед гражданами бывшего Советского Союза! По словам А.С.Шушарина, поджог разваливающегося (очередной пропагандистский штамп из арсенала западных СМИ – мое) здания СССР следует отнести к величайшим заслугам вышеназванных предателей, ибо «...политика «перестройщиков» уже изначально, так сказать, с первых слов, стремительно повела дело к обвалу, но никакой серьезной альтернативы (если не считать бездействия) ей не было» (Цит. изд. т.5. с.110). Нет, альтернатива была! И в связи с этим нелишне напомнить, что сам А.С.Шушарин выше писал о том, что в Китае, во Вьетнаме и на Кубе руководители государств сумели таки найти и задействовать политические и экономические методы сохранения и развития социализма, его реформирования, используя модифицированные идеи нэпа. И то, что в СССР этого не случилось (хотя все объективные и субъективные предпосылки для сохранения социализма и единого государства были) – прямая вина этих двух деятелей (а также, конечно, Б.Ельцина с сотоварищами).
Непонимание причин развала СССР А.С.Шушариным кроется в ложной трактовке им сущности политико-экономического устройства советского общества, в частности тех глубинных противоречий, которые так и не нашли своего позитивного разрешения в годы т.н. «горбачевской перестройки». Достаточно обратиться к его анализу роли трудовых коллективов в СССР, о котором он писал в связи с законом 1983 года. А.С.Шушарин писал: «...власть Советов или, точнее, технологизированная, отраслевая (неотвратимо иерархическая, всеобщая), хоть и еще вяло и скрытно, начала замещаться одноплоскостной, как говорят, «атомистически»-коллективной («трудовые коллективы»). Действительно высочайший, подлинный и общечеловеческий всеобщий социалистический (гуманистический) коллективизм («слабое взаимодействие», универсальный символ «товарищ») в ареале социализма (а в комдвижениях и не только) действовал, но скрытно доминировали групповые, ячеистые структуры «технологического феода» с их узкоколлективистскими высокими социальными достоинствами, но и колоссальным консерватизмом. В условиях же роста динамизма производства упомянутый коллективизм все чаще выступал не только как консерватизм, но иногда и как доминанта в коллективах наименее почтенной его части. Невозможность уволить наглеца, сачка, халтурщика или бездельника является все равно посткапиталистическим завоеванием, но невозможность его наказать (как это жестко делается в рыночной системе или делалось в адекватной фазе плановой системы) превращается уже отнюдь не в завоевание, а в один из самых резких дефектов «технологического феода» (Цит. изд. т.5. с.111). Я уже ранее разбирал безосновательность применения термина «технологического феода» в отношении социализма. К сказанному выше следует, однако добавить, что утверждения А.С.Шушарина не только научно необоснованны, но и просто абсурдны. Например, его утверждение о том, что власть Советов имела отраслевой характер, или его заявление о гегемонии «атомистически»-коллективной («трудовые коллективы») власти в обществе.
Нельзя пройти также мимо рассуждений А.С.Шушарина об обобществлении технологий при социализме вместо доминировавшего, как он считал, «технологического феода». Выше я отмечал, что эту свою мысль он выпестовал на основе обобщения опыта взаимодействия «обороники» с гражданскими отраслями и конкуренции, существовавшей между КБ внутри ВПК. Политэкономически совершенно абсурдной является его следующее утверждение: «Обобществление технологий – объективный процесс, с началом НТР в собственном содержании не зависимый ни от каких форм производства. Но поскольку именно линейной форме он особо ортогонален, если не сказать «антитетичен» (революционен), то и наползал он в столь же особо «дурных», странных, хотя и многообразнейших формах» (Цит. изд. т.5. с.111). Это его утверждение, во-первых, противоречит реальности монополии частной собственности на технологии при капитализме. Во-вторых, что касается социализма (конкретно речь идет об экономике СССР), то все проблемы медленного внедрения результатов НТР были связаны не с сущностью общенародной собственности на средства производства (а, следовательно, и на технологии), а с несовершенством хозяйственного механизма, о чем я писал подробно в критическом обзоре «О государственном социализме в СССР».
Итак, по А.С.Шушарину причина развала СССР крылась не в противоречии между надстройкой и экономическим базисом, выражавшееся в диктатуре партийно-государственного аппарата, отчуждении трудящихся от управления своей собственностью и общественными делами, в несоответствии хозяйственного механизма сущности экономических отношений, а в доминировании консервативных трудовых коллективов и технологическом феодализме, задушивших НТР. Да, раскрытие причин контрреволюции1991 года оказалось не по зубам полилогии!
Описание основных черт горбачевской перестройки А.С.Шушариным отличается поверхностью. Он предпринял попытку дать анализ перестройки, предварив ее следующей фразой, в которой перечислил главные, по его мнению, направления: «...гласность, постплановый внеэкономический «бунт», активизация народного контроля, выборность директоров, объединения потребителей, госприемка, информатика и ВТ, молодежное творчество, экологическое движение, конверсия (несколько позже), наука и др. Да, большинство из этих движений были еще буквально «дурными», далее еще более изуродовались, извратились, сникли, вовсе пропали. Но попробуем вникнуть в их тогдашнюю суть, имея в виду пороки именно линейной формы производства и стихийные тенденции ее нерыночного преодоления» (Цит. изд. т.5. с.120). Отметил А.С.Шушарин и свое личное участие в одном из вышеперечисленных «дурных» движений, а именно как соавтор госприемки, которая «...была заведомо обреченная форма, но все же тоже в совершенно правильном нерыночном направлении обобществления технологий» (Цит. изд. т.5. с.118). Проникновение в тогдашнюю суть направлений перестройки осуществлено было А.С.Шушариным в свойственном ему полилогическом стиле. Например, «Гласность вскорости же оказалась канализированной (выражение В.Н.Богачева) черт-те куда» » (Цит. изд. т.5. с.116); «Народный контроль – старая и малоэффективная форма, но при тогдашней короткой и резкой активизации она и проявила себя как принципиально вневедомственное, межпрофессиональное, подлинно демократическое движение, ортогональное линейным отношениям «технологического феода», с четкой, но уже давно устаревшей и беспомощной системой «учета и контроля» (Цит. изд. т.5. с.117). И все в таком же духе.
Однако надо отдать должное А.С.Шушарину в точном и образном описании того, что наступило на территории бывшего СССР после 1991года. Он писал: «Наступила эпоха торжества всей всплывшей социальной грязи, в том числе, разумеется, и политической. С той поры пошел, да и еще продолжается, шквал посева ненависти, мазохистского осквернения истории, вульгарнейших идей: антимарксистских, антиленинских, антисоциалистических, антикоммунистических, антисоветских, антипартийных, антисоюзных, антицентральных, антиправительственных, антиармейских и т.д. Началась тотальная «порча» всей метакультуры. Но в отличие от трудного «синергийного» «пост» практически любое «анти» (за редким исключением течений борьбы с безусловно бесчеловечными формами) в собственном содержании как абстрактная демократизация негативно, отрицательно, разрушительно» (Цит. изд. т.5. с.121).
27-ую главу А.С.Шушарин заканчивает мыслью о том, что вместе с горбачевской перестройкой начался «...объективный саморазрушительный процесс, в который примерно в 1990 г. вступил социализм и (пока менее заметно, но уже глобально) весь мир» (Цит. изд. т.5. с.128).
В следующей главе, посвященной рынку, А.С.Шушарин противоречит сам себе, что нередко случалось с ним и до этого, когда утверждает, что «ведь и при капитализме НТП осуществляется в значительной мере государством, крупнейшими фирмами или их же малыми дополнениями, диспозитивно-безадресной инфраструктурой, в собственном смысле к рынку касательства почти не имеющими» (Цит. изд. т.5. с.137). Если это так и рынок здесь непричем (?), а при капитализме НТР развивается главным образом именно благодаря финансированию государства и крупных корпораций, то почему вдруг при социализме дела должны обстоять иначе? Разве есть логика в том, что более прогрессивный способ производства оказывается менее восприимчивым к достижениям НТР, чем при капитализме? Если в СССР достижения НТР на самом деле осваивались медленнее, чем в развитых капиталистических странах начиная с 1960-х годов (что, кстати, еще требует документального подтверждения), то причину этого следовало искать не в существе экономических отношений, а в их форме. А как Вам нравится противоположное утверждение А.С.Шушарина, которое он высказал через 13 страниц, что «...в условиях НТР, «постиндустриализации»<...>есть основная и вполне реальная ниша для мелкопроизводственного, коммерческого, предпринимательского сектора»?
Высказывая свои соображения об экономике СССР, А.С.Шушарин демонстрирует свое слабое знание ее существа. Так, он писал: «Как уже не раз отмечалось, рынок в линейной системе оказался не только снят, но даже слишком «перезажат», хотя это не чьи-то субъективные козни, а линейная (отраслевая, плановая) деформация снятых экономических отношений» (Цит. изд. т.5. с.147). Хотя А.С.Шушарин и считал себя философом (не говоря уже о том, что он позволял себе рассуждать буквально обо всех науках, как естественных, так и гуманитарных), однако, употребляя понятие «снятие» (причем, дважды в одном предложении) он умудрился заблудиться в трех соснах. Если в т.н. «линейной форме», т.е. при социализме, рынок, как он утверждает, был снят, то этот самый рынок никак не мог быть «перезажатым», ибо, согласно диалектической логике, он не должен был вообще существовать. Однако он существовал, правда, значительно отличаясь от капиталистического хотя бы в том отношении, что в СССР не существовало рынка рабочей силы. Далее он писал о том, что «линейная форма» привела к деформации снятых (?) экономических отношений. Во-первых, пока существует общество будут существовать и экономические отношения и никакие усилия философов типа А.С.Шушарина их не смогут снять. А, во-вторых, даже если вслед за А.С.Шушариным все-таки утверждать о снятии экономических отношений, то возникает естественный вопрос о том, как можно деформировать несуществующее? Если же он имел в виду снятие капиталистических экономических отношений, то так и следовало писать, хотя даже в этом случае это утверждение о снятии не было бы истиной, ибо при социализме продолжают существовать элементы капиталистических экономических отношений.
Далее А.С.Шушарин совершенно безосновательно писал о неизбежном ослаблении плановых начал в условиях НТР. В действительности все обстоит как раз наоборот, что выражается, например, в разработке многочисленных комплексных целевых программ для создания новых продуктов. В чем же он видел решение проблемы? Читаем: «Здесь объективно необходим не возврат к контролю рынком, а, наоборот, подъем к научному, аналитическому (если угодно, информационному) эксфункциональному контролю, каковой, кстати, апостериорно в чем-то расширит и диапазон действия слишком «перезажатых» экономических отношений. В результате такого обобществления технологий из пут группоиерархической собственности, «технологического феода» (в некотором образном подобии с обобществлением «пространства производства» из пут парцеллярно-иерархической собственности, классического натурального феода, при преодолении феодализма) товарность, если угодно, и рынок получат большее развитие, но суть этого обобществления к самому рынку не имеет просто ни малейшего отношения» (Цит. изд. т.5. с.150-151). Написано красиво – «подъем к научному, аналитическому (если угодно, информационному) эксфункциональному контролю, каковой, кстати, апостериорно в чем-то расширит и диапазон действия слишком «перезажатых» экономических отношений». Однако что означают эти красивые слова – не ясно. Эксфункциональный контроль. Контроль, который существовал при И.Сталине (экс)? Или еще более древний? Вроде нет, ибо он должен быть сугубо научным, аналитическим и даже информационным, т.е. суперсовременным. Так какой же контроль? На этот вопрос ответа мы не получаем. Правда, кроме того, что он апостериорно расширит диапазон действия слишком «перезажатых» экономических отношений. В чем и кем перезажатых? Рынком, планом или бюрократией, группоиерархической собственностью (?), т.е. «технологическим феодом»? Словом, сплошная шарада для непосвященных в тайны полилогической семантики.
Переходя к глобальной проблематике, А.С.Шушарин крайне негативно оценивает роль институтов ООН, противопоставляя социалистическую систему, к сожалению, ушедшую на время в небытие, капиталистической системе. Он писал: «Социализм в своем ареале, во всяком случае блочно-постраново, типологически и преодолевал эгокультурность, хотя во внешних отношениях и никак не вырываясь из ее неделимых отношений (за исключением угасавших иллюзорных форм международного коммунистического движения, фактически прекратившего существование с роспуском последнего органа, Коминформа, в апреле 1956 г.). «Мировая же капиталистическая система» вся насквозь остается эгокультурной, лишь с некоторыми интернациональными укрупнениями на Севере или регионально, да еще так, что тип партийно-политических систем («демократии») остается совершенно «открытым» фашизациям, неофашизациям, сепарациям по самой своей объективной логике формального права партий парламентско-выборного, а не гуманистически-низового «вселенски-административного» «удерживающего» типа. Поэтому преодоление эгокультурности возможно, в конечном счете, с появлением всеобщей не столько надгосударственной (это верно только во властном, поверхностном, политическом моменте), сколько внегосударственной, общечеловеческой институции на основе интеркультурного изменения или пока неведомых гуманистических партиципаций в самих культурах. В свою очередь, само это возможно на основе притягательного гуманистического реального интеркультурного («многонародного») примера. Но до той поры ООН остается благонравной ширмой эгокультурности, гонки культур преимущественно именно на национальных почвах с вооруженной суверенностью и блоковыми маневрами» (Цит. изд. т.5. с.162-163). Солидаризируясь в принципе с оценками А.С.Шушарина, следует заметить, что его идея образования «надгосударственной<...>внегосударственной, общечеловеческой институции на основе интеркультурного изменения или пока неведомых гуманистических партиципаций в самих культурах» представляется на данном этапе нереализуемой.
Рассуждая о будущем (идеале полилогии?), А.С.Шушарин предвидит конвергенцию культур. Однако эта задача, оказывается, на поверку имеет «...дело с исключительно сложным строением социальных границ.
В частности, с революционным преодолением линейной формы, если, разумеется, рыночное движение все не погубит, произойдет еще большая дивергенция постсоциализма от капитализма во всей «дифференцированной глобальности» социума. Но вот как раз в «слое» экономических отношений (хотя и не только в них; скажем, натуральные связи и без того огромны) произойдет и определенное сближение, «конвергенция». Но природа капитализма неизменна, извлечение прибыли есть его способ бытия и «натура». И чем шире контакты, тем больше аппетиты западного предпринимательства.
А вот именно здесь, в быстро растущей международной торговле, каковая далеко не тождественна «рынку, а сейчас даже более антирыночна» (Валлерстайн, Ларуш и др.), действительно нужно профессиональнейшее уже «крупное» посткапиталистическое предпринимательство, как в толковом взаимодействии с западным капиталом на нашей ниве (по нашим правилам с их интересом гарантированной репатриации прибыли), так в перспективе и в нашем овладении правилами их игры на их поле (по их правилам с нашими интересами). Но и опять же при жестком контроле государства в виде административного лицензирования, экспортно-импортной, таможенной и пр. политики, хотя и отнюдь не капиталистического (внутри и на границах) типа. Уже потому, что без контроля над директоратами (а равно регионалами, тем паче банками) и без жесткого отсечения неизбежных компрадорских поползновений импортеров не обойтись. Все это и образует внешние и вполне рациональные ниши рынка, в том числе и в виде обоюдного «транснационального предпринимательства» (С. Чернышев). Кстати, примерно так и делает Китай, инвестиционно и экспортно вполне открытый (взаимные потоки огромны), но достаточно плотно закрытый в смысле общих порядков и, в частности, в валютно-спекулятивной сфере» (Цит. изд. т.5. с.170).
Постараемся по составным элементам изложить суть идеальной модели общества, которую предложил нам выше А.С.Шушарин и которая должна стать следствием революционного преодоления «линейной формы», то бишь социализма. В итоге должно получиться следующее:
1). Профессиональнейшее уже «крупное» посткапиталистическое предпринимательство, которое, надо понимать в России, должно возникнуть в результате толкового взаимодействия с западным капиталом на российской ниве (по российским правилам с их интересом гарантированной репатриации прибыли, т.е. вывоз из страны).
2). Жесткий контроль государства в виде административного лицензирования, экспортно-импортной, таможенной и пр. политики, хотя и отнюдь не капиталистического (внутри и на границах) типа.
3). Жесткое отсечение неизбежных компрадорских поползновений импортеров.
Хотя А.С.Шушарин, не уставая, ругает и проклинает «экономизм», однако его модель, как это ни странно, - чисто экономическая и по существу своему основанная на решающей, определяющей роли государства в регулировании капиталистической экономики (видимо, без удушающего планирования?). Что же касается выражения «профессиональнейшее уже «крупное» посткапиталистическое предпринимательство», то его суть покрыта мраком. Однако само слово «предпринимательство» заставляет думать, что мы имеем дело с капиталистическим предпринимательством или в лучшем случае – с коллективной формой собственности. В целом же модель А.С.Шушарина, на мой взгляд, ничем не отличается от социал-демократической, правда с сугубо централизованной и жесткой системой государственного регулирования. Если это так, то спрашивается, в чем же состоит революционное преодоление социализма? В возврате к государственному капитализму?
Однако не будем спешить с окончательными выводами, ибо ход мыслей А.С.Шушарина непредсказуем. Так, если он раньше и допускал в социалистической экономике рыночные отношения, то в 27-ой главе он уже категорически заявляет о несовместимости социализма с рынком: «Понимая былой социализм, напомню, куда пошире (далеко не только как «план»), отвлекаясь от неустойчивых состояний, от фаз типа нэпа или того, что происходит в современном Китае, мы полностью подписываемся под приведенными отменными словами Бергера, всех наших капитализаторов. Действительно, в строгом смысле планомерность (соисполнение) и рынок (обмен) как именно господствующие, доминирующие в общем равновесии механизмы (как и ранее господствовавшие), за исключением неравновесных и пр. особых состояний или ранее упомянутых отдельных «механических» разделений, абсолютно несовместимы. Более того, мы полностью согласны с капитализаторами в зорком наблюдении достоинств высоко адаптивного к НТР рынка (хоть и только в регионе метрополий) «развитого капитализма», а также пороков отжившей линейной формы, в ее безусловном провале в случае с НТР» (Цит. изд. т.5. с.183). Вот Вам и наглядный пример последовательности А.С.Шушарина!
Хотел бы также еще раз отметить, что А.С.Шушарин стремиться встать над всеми, над борющимися силами в этом мире. Так он критикует как либералов, так и ортодоксальных коммунистов за то, что их позиции в отношении типа экономических отношений практически не различаются, при этом он отождествляет план (метод) с социализмом, а рынок (механизм) с капитализмом. Он, к примеру, писал на этот счет следующее: «Для тех и других в производственных основаниях жизни общества есть только собственность на средства производства с той лишь разницей, что для одних доминантно частная («рынок»), а для других доминантно общественная («план»); в крайнем случае обе стороны, хотя каждая по-своему, не пренебрегают «многоукладностью», «смешанностью» и пр. Для тех и других есть рыночный механизм (для ортодоксов он «плохой», для либералов «замечательный») и к тому же малоясный плановый механизм (для ортодоксов «замечательный», для либералов «плохой»), но не существует других базовых, а также исторически дорыночных и уже пострыночного механизма (соисполнение), тем более сложнейших гетерогенных композиций и уж совсем тем более самой возможности уже постпланового механизма. И те, и другие в конечном итоге говорят на одном и том же языке «механистичной» (экономической) парадигмы последних столетий. Короче говоря, и те, и другие все вместе находятся в конфронтационной форме одного и того же капитал-коммунистического экономического (гомогенного) дискурса, уже давно нерелевантного на ниве совершенно других, постэкономических и к тому ж гетерогенных структур, процессов, тенденций» (Цит. изд. т.5. с.186-187). Как мы выше видели, понимание А.С.Шушариным «постпланового механизма» ничем не отличалось от капиталистического способа производства и в связи с этим не понятно, чем его позиция отличалась от позиции критикуемых сторон. Или, например, как Вам нравится такое предложение: «...линейная форма производства в развитых, индустриальных структурах типологически посткапиталистична, постэкономична, пострыночна (недорыночна)» (Цит. изд. т.5. с.188)? В вышеприведенном предложении социализм существует у А.С.Шушарина только в индустриальном секторе экономики (разве можно оторвать голову от туловища, заявив затем, что человек этот живой? – мое), а экономические отношения в этой части народного хозяйства одновременно и уже нерыночны (пострыночны) и еще не рыночны (недорыночны). Вот такова полилогическая диалектика!
В очередной, 29-ой главе А.С.Шушарин от анализа процессов внутри бывшего СССР перешел к описанию печальных последствий победы капитализма над социализмом в холодной войне. Вот некоторые из его зарисовок: «...в культурно-родовом «слое» обнажилось изменение, скажем, в виде обвальной экспансии массовой коммерческой пошлятины (на сей счет тот же О.Тоффлер еще удивительно мягко характеризует, к примеру, культуру Америки, в которой «все как-то более поверхностно, включая и человеческие отношения»; да ведь про западную культуру можно и точней сказать – она типологически коммерциализована, рыночна, даже и в несколько менее «чистой» Европе), да еще с растаскиванием культурных ценностей (помнится, по сообщениям, прошел вал едва ли не дармового вывоза икон, раритетов, дорогих национальных украшений и пр.). Для экономистов ничего этого нет. Но тенденция перехода от «соцреализма» к «капреализму» – это не только очевидное снижение и деградация, но и предельная асимметризация. Фронтальное нравственное разложение (да еще с прозелитистским штурмом) – за долларовые отчисления. Так сказать, выравнивание священных и свободных «творческих прав» низкопробного и высокого означает в массовой аудитории поражение высокого, да еще и отнюдь не бесплатного. Кино-, теле-, видеопространство захвачено полностью. Потому, кстати, так стремительно и погибло «великое кино» (Л.Аннинский): школы-то кинематографические быстро исчезнуть никак не могли, а вот среда опустилась стремительно. Высокое стало просто ненужным. Поразительный тройной совершенно односторонний эффект – порабощающая культурная деградация, отъезд наиболее квалифицированных «рабов» от сложных профессий, культуры, спорта, науки и пр. и вывоз ценностей и прибыли» (Цит. изд. т.5. с.218).
Или еще одна зарисовка, точная по содержанию: «Политический развал транспортных коммуникаций и портов, превращение транзита в спекулятивное посредничество (например, прибалтийские государства, Украина, Молдавия) по своему «эффекту» вообще напоминают то ли бомбардировки, то ли диверсии на транспорте, то ли пиратство и махновщину. Ведь произошло совершенно противоестественное (транзитное) удорожание, без грана вложенного труда. Одна из тенденций территориальных перемен (во внешнем контексте) проявляется в нефте (газо) добывающей экспансии западных фирм, что образует уже долговременные обязательства, а равно инвестиционную, ремонтную, эксплуатационную зависимость. Зарубежные инвестиции, конечно, необходимы, но именно они и могут стать форпостами неоколониализации. Вполне возможно, что Россия в ближайшие 20–30 лет будет оставаться страной дешевого и высокоэкологичного топлива (М.А.Стырикович), что создает совершенно естественные причины его экспорта. Но это может быть реализовано по меньшей мере в двух прямо противоположных направлениях: трудной, затяжной «постиндустриализацией», включающей и сырьевой экспорт, и легкой, быстрой территориальной (сырьевой) неоколониализацией, сопровождаемой деиндустриализацией. Ведь это далеко не торговое явление, а уже своего рода территориальное присутствие, соответствующее изменение направлений натуральных потоков и структурная сырьевизация производства» (Цит. изд. т.5. с.219-220).
. Давая обобщающую характерстику капиталистической системе, А.С.Шушарин писал: ««Свободная торговля» действительно ставит фирмы в относительно равные условия конкурентной борьбы, но в целом «свободная торговля» между гигантскими разновысокими и разнотипными структурами есть маска игры абсолютно в одни ворота. Какой раз повторю, никакой «мировой экономики» нет (экономический миф); есть «мировая капиталистическая система» как экономическая форма («мирорыночная» оболочка) куда более глубокого, прежде всего международного, рабства, неоколониальной метадемографической асимметрии (затем натуральной и пр.)» (Цит. изд. т.5. с.223).
А.С.Шушарин до этого многократно подчеркивал, что социализм в СССР потерпел сокрушительное поражение в холодной войне с западным империализмом в силу того, что не сумел обуздать НТР не в пример капитализму. А как объяснить в этом случае следующие абзацы 29-ой главы: «Масштаб приобретения технологий и в виде покупок и «подарков» (документации, макетов, изделий) и полосы участия иностранных фирм в приватизации оборонных, стратегических предприятий пока и анализу не поддается. «В целом Запад приобрел в России столь большой объем новых технологий, что НАТО разработало для их обработки специальную программу» (О. Лурье). Причем совершеннейшая ничтожность фискального «успеха» приватизации – примерно 0,15% от общего дохода бюджета (там же) – вызывает прямое подозрение, что именно в оборонных делах приватизация имела не просто стратегические цели «строительства капитализма», а куда худшие. Впрочем, на приватизации где-то ниже еще задержимся.
Даже приобщение к нашим авиакосмическим, оборонным достижениям, при внешней видимости только вполне позитивного научного и экономического партнерства, на самом деле весьма асимметрично: ценнейший опыт работы в космосе от партнерства более приобретаем не мы. Или, скажем, компания Дж.Сороса, безусловно, помогает ученым, но, обратите внимание, в научном содержании движения идей процесс просто автоматически является абсолютно односторонним» (Цит. изд. т.5. с.225)? Или как увязать вывод о неспособности СССР оседлать НТР с тем фактом, о котором писал сам А.С.Шушарин, а именно, что «по числу ученых СССР лидировал. Однако за десять лет «обновлений» количество ученых сократилось с 3,4 млн. человек до 1,3 млн., т.е. из науки «выбыло» не менее 2,5 млн. человек (Я.Тудоровский)» (Цит. изд. т.5. с.410). Или еще: «По данным Роспатента, в СССР ежегодно подавалось около 220 тыс. заявок на изобретения (в США –170 тыс.); в 1993–1996 гг. заявок было уже в 10 раз меньше» (Цит. изд. т.5. с.412).
Потери СССР от поражения в холодной войне, как считают специалисты, превышают потери в возможной горячей войне с применением термоядерного оружия. А.С.Шушарин привел на этот счет любопытную оценку специалиста. Он писал: «...вполне респектабельный либерал К. Самсонов тоже честно и обстоятельно проводил такую же аналогию уже в 1994 г.: в глобальной термоядерной войне предполагалось достаточным вывести из строя 50–60% экономического потенциала противника. Россия приближается к этому пределу без какой-либо войны; даже доля военных расходов в ВВП в бюджете близка к значениям, характерным для военного времени. Следовало бы Самсонову в такой аналогии еще принять во внимание, что в войне идет в зачет и потенциал союзников, а на проигравшем фланге это явление и вовсе исчезло, так сказать, вместе с совокупным ВВП. Еще стоит только добавить, что все это происходит без внешнего военного противника, т.е. делается своими же руками. Можно, и по праву, извергать тысячи проклятий в адрес антинародного курса и режима (как это и делают наиболее последовательные оппозиции), но не надо забывать самого главного – все было осуществлено хотя бы с молчаливого согласия большинства и все нынешние власти выбирались самим народом. Потому происходящее суть, образно говоря, «самовойна», результат деморыночного заблуждения большинства, самих народов» (Цит. изд. т.5. с.228).
Переходя к характеристике метатенденций, А.С.Шушарин в первую очередь отмечает ту, которая сложилась в результате разгрома социалистического лагеря. Он писал: «Основной сейчас тенденцией перелома является «переваривание» былых социалистических пространств, их неоколониализация. «Новый мировой порядок» – это и есть идейно-политическая форма ныне преобладающей тенденции «рыночного» переустроения мира по Ф.Фукуяме или «схеме Каутского–Вильсона». Но на самом деле вся основная суть, повторю, не в экономических формах, а в более глубокой демографической асимметрии на эгокультурной почве» (Цит. изд. т.5. с.229). Что касается «глубокой демографической асимметрии на эгокультурной почве», то оценку этого «полилогического феномена» я уже выше давал и здесь нет смысла повторяться.
Далее А.С.Шушарин дает в принципе верную трактовку роли ТНК в современной системе глобального капитализма: «...ТНК объективно влиятельная, но тем не менее капиталистическая форма экзогенно посткапиталистической тенденции (как стихийные ростки межстрановой плановизации), но и еще раз но – в реальных условиях полнейшего преобладания более «архаичной» и мощной структуры неоколониализма. Причем на диктующей стороне, как говорится, «золотого миллиарда» благополучно расположены и рабочие всех этих стран» (Цит. изд. т.5. с.230).
Весьма любопытны и соображения А.С.Шушарина о кризисе мирового капитализма. Один из возможных сценариев развития событий ему виделся следующим: «Симптомом приближающейся грозы служит поведение экономического барометра Америки – индекса Доу-Джонса. Увеличившись с 1985 г. в пять раз, нынче он не растет, угрожающе колеблясь вверх-вниз. Начало мирового катаклизма будет классическим – биржевая паника. Далее процесс пойдет до конца, потянув за собой всех. Доллар упадет в разы, расцветет преступность, бизнесмены (как у нас) начнут кидать друг друга на десятки миллиардов, многократно вырастет безработица, высокотехнологичное производство захиреет и т.д.» (Цит. изд. т.5. с.234).
Второй сценарий совершенно другого рода, представляя собой смертельное сражение гигантов глобального капитализма: «По мнению мондиалиста, шведа Б.Хульдта, до сей исторической поры победившие альянсы (имеются в виду США, Западная Европа, Япония) постепенно распадались, партнеры начинали ссориться и даже воевать друг с другом. Для начала, к примеру, Франция вступает в военные структуры НАТО отнюдь не из соображений безопасности, а в потенции европейской контригры против доминирования США. В целом это примерно как по Б. Занегину или Р. Косолапову; тем более что в современной ситуации вполне есть за что повоевать» (Цит. изд. т.5. с.234). С этим сценарием смыкается опасность оживления в мире фашизма. Вот что на этот счет писал А.С.Шушарин: «Классический фашизм, какой раз напомню, – это вовсе не какая-то форма капитализма, а, наоборот, лишь капиталистическая форма крайней, расистской эгокультурности, но именно капиталистическая. А с распадом СССР и соцлагеря произошла не только откровенная предфашизация, скажем, в прибалтийских государствах, но и в самой «капиталистической системе» исчез консолидирующий «враг» и появились соблазнительные объекты экспансии, которые удобней и легче «приобретать» в одиночку, отталкивая других (вариант Б.Занегина)» (Цит. изд. т.5. с.241).
Правильно оценивая, пользуясь языком самого А.С.Шушарина, метатенденцию, связанную с распадом социалистического лагеря, он в то же время пытается объяснить происходящее в мире, используя изобретенное им понятие «эгокультурность», что неизбежно приводит его к ложным выводам. Так он пишет, что «...с хирением, а затем и крахом «коммунизма» все похоже на утрату у народов мира неосознаваемой надежды на преодоление эгокультурного мироустройства. А поскольку, как говорят, «надежда умирает последней», то это и есть нарастающая возможность превращения народов в эгокультурные, «бараньи» (Б.Брехт) толпы «наших», «русских», «армян», «грузин», «немцев» и прочих или даже европейцев, «западников», «азиатов», т.е. обнажение «стихии этноса» (культуры), вообще ярости «своего» по М.Гефтеру и т.д. Никакой сильной блокировки этой вероятной стихии сейчас уже не существует, поскольку и в частности она слабо связана с военно-политическими формами» (Цит. изд. т.5. с.242). На первый план у А.С.Шушарина снова выводится вражда между этносами, народами, а не противостояние классов, не противоречия, порожденные глобальным капитализмом. «...мир еще «первобытен», насквозь эгокультурен» - приходит к выводу А.С.Шушарин, приводя данные о гонке вооружений. И он, подводя своеобразный итог анализу следующей метатенденции, писал: «Короче говоря, пространственный, качественный и количественный рост вооруженности стремительно обгоняет развитие ограничивающих и даже просто сдерживающих общественных, институциональных, политических форм. Вспомним уже давнюю оценку Г. Волкова: за последние сто лет мощность вооружений в 1000 раз превзошла 1000-кратный рост осваиваемой энергии. Так сказать, производительные силы человечества тысячекратно опережающими темпами стихийно предпочитают развиваться в разрушительном направлении.
Но суть даже не в этом, а в начале обнажения эгокультурности, особо в ее исторически предельно экспансивной капиталистической форме. Обострение на всей планете, как принято говорить, «экономических войн», в чистом виде совершенно мирных, с соблазнами больших выгод и экономическими крахами целых культур, неуклонно ведет к этнореакциям, к росту вероятности вспышек терроризма и военных конфликтов» (Цит. изд. т.5. с.245). А.С.Шушарин правильно связывает т.н. эгокультурность с капитализмом, но неправмерно ставит на первый план эгокультурность, отводя капитализму роль ее формы. В очередной раз у А.С.Шушарина телега стоит впереди лошади. А утверждение о том, что «...суть даже совсем не в военно-политических оболочках, а в тенденции эгокультурной варваризации самих народов» (Цит. изд. т.5. с.246) является просто абсурдной, противореча фактам. Никакой «варваризации народов» не происходит, наоборот, поднимается общий культурный и образовательный уровень малых и больших народов, а сваливать на якобы растущую эгокультурность народов гонку вооружений, вспыхивающие в различных районах мира вооруженные конфликты, а также расизм, национализм, сепаратизм, фундаментализм, ирредентизм, терроризм, экстремизм, зверение интеллигенции, т.е. самого народа, – это просто самая примитивная ложь.
Подводя итог характеристике ложной метатенденции – нарастанию эгокультурности, приведу еще одну выдержку на эту тему: «С «крахом коммунизма» мир вступает в предельное расширение («отпускание») национальной, суверенно вооруженной «схемы Вильсона»; все более приобретает «первобытные» очертания «наши – не наши», но, конечно, не эгостадно, а куда солидней, экзогенно – глобально эгокультурно. Понятно, что некоторые более высокие экзогенные структуры (неоколониализм, разнообразные региональные, метаэтнические, блоковые и пр. образования) реальны, но на все более накапливающейся и обнажающейся эгокультурной почве гонки культур. Происходит расширение, разблокирование и расползание эгокультурности, собственно уже поставившей мир на волосок от гибели. В смысле «делимитации онтологики» (выражение Ж.Деррида), как своего рода «разборки» в самых глубоких основаниях, происходит подрыв всего международного телесно-культурного здоровья человечества, варваризация или культурная маргинализация самих народов – незримый «базис» спонтанного апокалипсиса» (Цит. изд. т.5. с.250). Вот до каких высот прогнозирования добралась полилогия! Оказывается, миру грозит не преступный глобальный капитализм, а культурная маргинализация самих народов; все и вся определяют не противостоящие друг другу экономические и политические интересы классов, а шизофренизация, составляющая самую глубокую основу варваризации всей «социальной материи» (Цит. изд. т.5. с.261). Полилогии надо сделать еще один шаг и она сможет стать достойной идеологической основой фашизма двадцать первого века. «Варваризация мира – варваризация науки» вещал нам А.С.Шушарин. Итак, происходит не только варваризация народов, но и самой науки.
Завершает главу А.С.Шушарин пессимистическим обобщением: «Реального организованного сопротивления тенденции варваризации пока нет. «Вселенской», всечеловеческой («внегосударственной», интеркультурной), гуманистической интеллигенции не существует» (Цит. изд. т.5. с.265-266). Само собой разумеется, исключением является сам А.С.Шушарин, в полном одиночестве ведущий титаническую битву с варваризацией и шизофринизацией человечества.
Как считал А.С.Шушарин, необходимо «...появление «культурного (интеркультурного) языческого Христа», что должно послужить «...основанием революционной, гуманистической «утопии», если угодно новой эсхатологии (В.И.Курашов), но не столько экологической, сколько социальной. И, похоже, другого пути просто не существует» (Цит. изд. т.5. с.266). Видимо, на эту роль претендовал сам автор полилогии.
Программой полилогии предусматривается «...снять Организацию Объединенных Наций (ширма эгокультурности) некоторой уже надгосударственной Организацией Объединенного Человечества. Только вот, упаси бог, гомогенно, инфантильно по М.Горбачеву или унитарно самоубийственно по Ф.Фукуяме и нашим реформаторам. Ситуация совершенно не похожа на гомогенно «буржуазную» или «пролетарскую», она объективно гетерархична, сложнейше структурирована, субординирована, динамизирована, а в постконфронтационном восхождении весьма скромна по содержанию, хотя и поистине всемирно-тотальна<...>Так что все гораздо сложней, чем в любых либерально-марксистских версиях» (Цит. изд. т.5. с.267). Куда уж там тягаться марксизму с полилогией! Ведь, как-никак в основе полилогии лежит суперсовременная философская версия, во главе угла которой покоится идея эгокультурности, варваризации и шизофренизации человечества, а устаревший марксизм исходит всего-навсего из экономических интересов людей, идеи освобождения их от эксплуатации и отчуждения всех форм. Правда, откровенно сказать, мне не совсем не понятно, каким образом новый Христос сможет повернуть вспять тенденцию варваризации народов, преодолеть закон падшести и другие им подобные законы, ведущие человечество прямиком в пропасть, тем более, как утверждал А.С.Шушарин, планетарное преодоление капитализма также невозможно, «...как и огромного множества вполне сохраняющихся околопервобытных, племенных, околорабовладельческих, околофеодальных структур, не говоря о глубоко отстающих в развитии экзогенных формах» (Цит. изд. т.5. с.268). Правда, оказывается выход из указанного противоречия согласно полилогии все-таки существует и заключается он в следующем: «Если позволить себе здесь чуть пофантазировать, то выходит, что и мировым, и основным религиям предстоит ввести собственные ограничения для консолидации, для иноверо - и «безверотерпимости», и атеизму стать веротерпимым, и «развивающимся» предстоит собственную гордость обрести, но и с осознанием сохранения еще далеко не идеальных зависимостей, и цветущему капитализму придется попотеть, чтоб для выживания (ежели благодаря солидному кризису преодолеть самое себя желание не вспыхнет) пыл свой несколько умерить, и всем вообще придется найти сочетание «несочетаемого» – постэгокультурного, интеркультурного «космополитизма» с рациональным сохранением всего мгогоцветья различий культур и национальных интересов, ну а постсоциализму (гуманизму) и с известной дозой жестко подконтрольного «капитализма» предстоит свыкнуться и из планового болота, а теперь уже глубокой «рыночной ямы» в качестве образца («мессии») надо будет вылезать, хотя и едва ли за «500 дней»; и все это при огромном революционном напряжении практики, духа и – везении» (Цит. изд. т.5. с.268). Итак, ключ к сказочному ларчику найден – все дело в революционном напряжении!
Вместе с тем справедливость должна в любом случае торжествовать и следует в связи с этим отметить, что А.С.Шушарин решился на самокритику в начале 30-ой главы. Он сделал это подобающим автору полилогии образом: «...еще раз просмотрев эту главу, испытал не вполне приятное чувство. Ведь практически любой аналитик современности не может избежать своего рассмотрения произошедшего и происходящего. Но почему такие материалы, как подавляющее правило, относительно просты, понятны, легко читаются? А у меня все получается сложно, труднопонятно, весьма запутанно, отчасти и эклектично. Авторский стиль или недостаточность знаний множества специальных отраслей социологии, не говоря о неохватности и противоречивости океанической фактографии смутного времени, – беда, хотя и в разной степени, универсальная. Значит, в основном дело совсем в другом, в мировидении (предваряющем исследование «видении», по Й.Шумпетеру), в научно-социальной позиции (согласно марксизму), в относительно завершенном виде – в теории. Ведь если это мировидение, например, либерально, патриархально, ортодоксально, православно, «планово-рыночно» и пр., то и при любой детализации и всех коллизиях происходящего картина неизбежно будет относительно проста и понятна. Но если мировидение выходит за рамки всех известных, но и не пренебрегает их реалиями, то и картина будет, надо полагать, посложнее. Потому напомню, что теперь кажущиеся нам «простыми» христианство, протестантизм, марксизм в свое время отторгались, не воспринимались, считались господствующей мыслью путаницей, ересью, алогичностью и пр.
В точности как и Бог (независимо от Его настроений), так и любая теория (независимо от степени ее удачи) пытается возвыситься над всем, в том числе и над всеми другими теориями и воззрениями, всегда по-своему интерпретируя их же и всегда в своей системе номинации» (Цит. изд. т.5. с.262-263).
Читатели, наверняка, обратили внимание на то, что А.С.Шушарин сложность, труднопонятность, запутанность, частичную эклектичность своего стиля объяснил не недостаточностью своих знаний, а тем, что его полилогия стремилась к тому, чтобы возвыситься над всеми другими теориями, в том числе и марксизмом. Вот что значит божественный талант быть скромным в науке!
Рассмотрев метатенденции на мировом уровне, А.С.Шушарин решил вернуться снова в СССР. На его примере он решил более глубоко исследовать общие вопросы анализа деконструкции. Свое решение он объяснил следующим образом: «В рассмотрении произошедшего и происходящего мы ограничиваемся здесь ходом процессов на просторах бывшего СССР, хотя и в постоянном контексте ранее рассмотренных глобальных и внешних тенденций. Это оправдывает и нынешнее сгущение обстоятельств, и при всех параллелях слишком уж большие отличия от процессов, например, в странах ЦВЕ или в Китае. Не говоря обо всех прочих. Да и на просторах бывшего СССР дивергенций и различий сполна хватает» (Цит. изд. т.5. с.262).
Приведу довольно длинную выдержку, в которой отображено видение А.С.Шушариным объекта (СССР) в целях более углубленного исследования процессов деконструкции: «До деконструкции это была «застывшая» на НТР многомернейшая агломерация с эндогенно доминирующей группоиерархической собственностью на технологии («технологический феод»), со снятыми в виде деформаций экономическими, территориальными, демографическими, культурно-родовыми производственными отношениями, с соответствующей технологической структурой («адресно специфицированной»), утяжеленной (заметно «добывающей»), а также укрупненной, перецентрализованной, неэффективной (в «постиндустриальном» смысле), высоко«военизированной» (в этой, как производственной, сфере, да и в отдельных других, с массой высоких технологий и с ростками «постиндустриализма»), хотя и в сочетании с глубоко отстающими секторами и регионами и т.д., но уже пострыночной (хотя и с «пережатым» рынком) по типу целостного производства, с географически (геологически, климатически, «геометрически», «размерно» и «геополитически») особым, «большим и холодным пространством» («комплекс» А.П.Паршева), с уникальной ресурсной самодостаточностью, с весьма высокой и многомерной (по отраслям, регионам, предприятиям и т.д.) производственной неоднородностью («многоукладностью», большой технологической дисперсией) в постасимметричной (культурно-патернальной, «помогающей») форме, с интернационально («союзно») резко высокой многонациональностью (и многоконфессиональностью) в собственном экзогенном строении и сложным социогенофондом, а также соответственно и тоже весьма многомерно и «полупрозрачно» отгороженной (связи и отделения) от «мировой капиталистической системы», неоколониализма и т.д. во всех плоскостях фазового пространства социума. Наконец, все это обеспечивалось соответствующими институтами, политической системой, идеологией.
Кажется, любому понятно – непростая социальная конструкция была.
Как все это, здесь безмерно кратко (топологически) охарактеризованное, многомерное «сооружение» вступило после коротких, быстро угасших проблесков прорыва к обобществлению технологий в полилогической же (некой «одной логики» здесь и быть не может) практической, «мыслительной» и политической форме деморыночного движения в материальный самораспад и в саморазрушительный процесс, с некоторым непостижимым как консервативным, так и пока совсем неприметным синергийным (реконструктивным, революционным) глухим сопротивлением, и составляет объект текущего изучения нынешнего главного содержания вселенской деконструкции, в данном случае на постсоюзных пространствах и, конечно, не без участия вполне активной «внешней среды» (Цит. изд. т.5. с.264-265).
В вышеприведенной выдержке понятийный аппарат полилогии представлен во всем блеске, так же как и своеобразие стиля А.С.Шушарина, изобилующего не только иностранными словами, но и смысловыми парадоксами.
Нет смысла повторяться, поэтому остановимся только на некоторых основных вопросах, вызывающих недоумение. На основании какой информации А.С.Шушарин пришел к выводу о том, что СССР «застыл» на НТР? Недоумение вызывает также его утверждение о том, что в СССР имели место деформации экономических, территориальных, демографических, культурно-родовых производственных отношений. Что означает выражение «пережатый рынок» в пострыночной экономике? Что оначает прорыв к обобществлению технологий в социалистической стране? Где он обнаружил в распадавшимся СССР революционное сопротивление? Полагаю, что А.С.Шушарин руководствовался, делая свои выводы, интуицией, а говоря по-русски, - просто высасывал свои суждения из пальца.
Опустим публицистический экскурс А.С.Шушарина в годы перестройки и развала СССР, написанный эмоционально, с протестным пафосом, клеймящим капиталистическую деструкцию великой державы, а обратимся к фундаментальным открытиям полилогии. Так, на стр. 299 он уже в который раз приравнял марксизм к числу мировых религий - язычеству, буддизму, христианству, исламу. А.С.Шушарин также торжественно объявил о несостоятельности всей экономической науки: «...пока экономическая наука будет что-то объяснять и предлагать и, главное, ей будут внимать, т.е. пока она сохраняет идеолого-научно-политическое доминирование, все будет продолжать валиться» (Цит. изд. т.5. с.302). Он утверждал также, что нефальсифицированной статистики никогда не было, нет и не будет. Вслед за А.Яковлевым, он повторил ложный вывод о том, что «плановая система напрочь отжила» (Цит. изд. т.5. с.316). Трудно сказать о чем больше свидетельствуют эти «открытия», то ли об уровне эрудиции А.С.Шушарина, то ли об его самоуверенности, однако можно безошибочно утверждать, что в мировую сокровищницу научных достижений они никогда не попадут.
После убийственной критики либералов и ортодоксов (марксистов-ленинцев) А.С.Шушарин уже в который раз формулирует свое видение будущего мироустройства. Оно следующее: «...с обыденной точки зрения самое тяжело воспринимаемое, в отличие от обеих позиций экономизма, как и положено новой научной точке зрения (т.е. также, конечно, в отличие от массовых и политических представлений), в нашей постпарадигмальной позиции образ будущего принципиально отсутствует (разумеется, теоретически, а не в политических «манифестах», кои уже из других областей деятельности). Для либералов будущее – некий «благой рынок», для ортодоксов – некий «модифицированный коммунизм». У нас ничего этого нет. В случае избежания катастрофы и реализации восходящей, революционной траектории будущий более высокий порядок самообразуется, а не конструируется. Как в свое время из «Капитала» следовал единственный «вывод», из трех слов, – «обобществление средств производства», так и у нас (конечно, здесь только в эндогенном срезе) следует единственный «вывод», из двух слов, – «обобществление технологий». Можно лишь почти тавтологично добавить в ходовых терминах, что это будет интернациональная (в некоторых реализуемых пределах) «постиндустриализация», но не капиталистическая и не плановая, а постплановая, т.е. не с ликвидированным, а уже со снятым (неведомой, более высокой доминирующей формой производства) «планом», но и с несколько более развитым рынком в его рациональных внутренних и внешних нишах. Но как может реализоваться уже экзогенный аспект развития (где, в каких ареалах произойдет прорыв), зависит не только от внутреннего хода событий. Скажем, «крахи на внешних рынках» (о возможности коих упоминает даже Дж.Сорос) шевельнут и внутренние процессы» (Цит. изд. т.5. с.334-335).
До сих пор, к сожалению, А.С.Шушарин нигде еще не расшифровал, что означает «обобществление технологий» и в чем заключается отличие его варианта обобществления от марксистского. Возможно, необходимые пояснения будут даны им позже. Нам ничего не остается, как надеяться. Пока же приходится на десятках страниц читать критику взглядов социологов, политологов, философов, экономистов, статистиков, политиков, журналистов и прочей публики, которые, по мнению А.С.Шушарина, пишут и говорят несусветную чушь. Что же касается позиции самого А.С.Шушарина, то приходится ограничиваться следующими пассажами: «Соответственно в своей позиции мы основываемся на всем предыдущем материале как попытке постмарксистской критической и полилогической теории современного мира. Сообразно этой теории и социальным реалиям мы и исходим из революционной топологии происходящего как продолжения саморазложения всей метакультуры и<...>непостижимого глухого сопротивления.
Таким образом, основное содержание или общая топология деконструкции (эксплананс) – это опускание (распад, дезинтеграция, разложение и т.д.) и хаотизация, но<...>(и в этом «но» вся суть) вполне конкретно-исторической метакультуры (социалистической, советской, экссоюзной – как угодно), как сложнейшей, но вполне определенной агломерации производства, с многомернейшим и вполне определенным составом производства, да и в постоянном материальном и вполне определенном глобальном контексте тенденций передела мира и эгокультурной варваризации народов. В этом процессе все увязано от глобального до семейного, но так же связно и разваливается.
Можно еще добавить, что метафорой основной «формулы» деконструкции на нашей ниве является партикуляризация, или эгоизация в самом теле метакультуры от республик, местностей, профессий, учреждений, коллективов до семей и индивидов, или своего рода «разборка» всех объектов и обстоятельств производства столь же разнородными субъектами (как следствие – во властях), но при все том же, слабеющем и, пожалуй, самом загадочном, сопротивлении со стороны сложившихся (и пока в значительно меньшей степени восходящих, потенциальных) связей и структур. Образно говоря, партикуляризация – это как бы всем структурам и субъектам дать волю (так сказать, «полную свободу»), но только во вполне определенной агломерации, с определенным составом производства и в определенной внешней «среде». Чья возьмет?» (Цит. изд. т.5. с.339-340).
Итак, партикуляризация, нарастание вселенского эгоизма всех субъектов, загадочным образом ограничиваемого сложившимися связями и структурами. Скажем прямо, небогато, да и малопонятно, что скрывается за выражением «загадочное сопротивление» и что за структуры ограничивают эгоизм? И вновь возникает вопрос, – каким же образом при нарастающей эгоизации в теле метакультуры начнется самообразование восходящей, революционной траектории будущего более высокого порядка. Например, как этот процесс произойдет в России, которая, по квалифицированному мнению философа А.С.Шушарина, необратимо превращается в полностью уголовное общество (Цит. изд. т.5. с.457)? Правда, на стр. 463 он дал ответ на этот вопрос - в России имеет место общая эволюционная (нереволюционная) тенденция (см. Параграф 31.5). Неужели из этого следует, что Россия останется в стороне от процесса самообразования восходящей, революционной траектории будущего более высокого порядка? Неужели эта великая страна, обладающая ядерным оружием, так и останется в будущем полилогическом мире заповедником криминалитета?
В марксистском учении четко описан процесс перехода одной формации в другую: в недрах отживающей формации происходит зарождение предпосылок (объективных и субъективных), новой, нарождающейся формации, созревают противоречия между производительными силами и экономическими отношениями, между способом производства и надстройкой, которые разрешаются путем социальной революции. А в полилогии до сих пор нет ответа на вопрос о том, каким образом будут преодолены законы деградации, деструкции, партикуляризации, нарастание неопределенности (естественная характеристика бифуркационного процесса в его нынешней фазе) и т.п. и каким образом совершится переход к восходящей, революционной траектории долгожданной бифуркации. Как писал А.С.Шушарин, «…пока все движется к «паранекротическому» состоянию с последующим крахом, неописуемым гниением или революционным Спасением» (Цит. изд. т.5. с.342). И еще нечто утешительное можно прочитать у А.С.Шушарина, а именно, что «...наш топологический эксплананс анализа происходящего можно выразить словами известных песен – «то ли еще будет» и «все еще впереди», что вполне совпадает с теми уже многими взглядами, в которых альтернативная катастрофе возможность начала восходящего процесса (революционного прорыва, ежели он вообще состоится) предполагается примерно где-то в первой половине XXI в» (Цит. изд. т.5. с.342). Это уже нечто более определенное... Осталось ждать недолго.
Далее следует следующее очень важное заявление, противоречащее тому, что писал А.С.Шушарин о «линейной форме», т.е. о социализме, который неминуемо должен был уйти в небытие: «Былой «соцлагерь», особо бывший СССР, напомню, при любых пороках, сбоях, растущем отставании от западных метрополий в силу, прежде всего, провала на НТР, тем не менее был (хотя только в своем ареале, т.е. поневоле «огрызаясь» в рамках неделимой общей эгокультурности) «моделью мира»... Это и был для народов мира пусть идеализированный, постепенно по известным причинам тускнеющий, но реально действующий образец (образ неосязаемой, но фундаментальнейшей ценности или самая глубокая основа смысла бытия), а следовательно, и неосознаваемая надежда на решение самого «архаичного», инфернального и тяжелого национального (этнического, метаэтнического и пр.) вопроса («не война») и патернального (постколониального)<...>с произошедшими событиями в соцлагере, с событиями, ежедневно на ТВ «мелькающими» по материалам бывшей Югославии, Чехословакии, особо обломков СССР, когда «модель мира» (А.Тойнби) самопревратилась в модель «антимира», сколько-нибудь влиятельный поликультурный «образец» на планете исчез, что и проявилось, очень мягко говоря, в упомянутом «кризисе интернационализма» (Р.Дебре), т.е. в «скачке» эгоизации и в пока латентной (внешне вестернизационной и антивестернизационной) варваризации народов мира» (Цит. изд. т.5. с.362-363). Любопытно, будет ли это заявление А.С.Шушариным развито или потеряется в потоке многословия?
Продолжая развивать тему эгокультурности, А.С.Шушарин пришел к следующему ошеломительному по своему цинизму выводу, из которого следует, что во всех бедах виноваты не капиталистические структуры, а народы: «...частенько в качестве «хозяина» накатывающегося миропорядка видят власти США, ТНК, тайные мировые организации и пр. Но это далеко не так. В глобальном мироустроении как эгокультурности «хозяевами» являются сами народы в виде образно хорошо известного «золотого миллиарда» (Цит. изд. т.5. с.370). Трудно даже себе представить, что столь начитанный социолог не знаком с фактами эксплуатации наемных работников, особенно среди нелегальных иммигрантов, в странах т.н. «золотого миллиарда», где есть и безработные (особенно среди молодежи), и нищие. Кстати, аналогичная мысль была высказана А.С.Шушариным в отношении того, кто же явился главным субъектом возвращения России в лоно капитализма. Оказывается «...самой мощной субъектной силой деконструкции, даже в поведенчески-пассивной форме, является развернувшийся в нерелевантный деморыночный миф совокупный работник, заблудший народ, выступающий в великом многообразии лиц, групп, слоев» (Цит. изд. т.5. с.477). Конечно, процесс контрреволюции происходил в России и других бывших союзных республиках при поддержке народа, его согласия на рыночные преобразования, но у этого процесса были свои активные деятели, лидером которых в период перестройки был М.Горбачев, а в активной фазе развала СССР и после него – Б.Ельцин с сотоварищами.
В новой, 32 главе А.С.Шушарин, похоже, намерен высказать свое понимание путей предстоящей бифуркации. И возможно, мы наконец-то узнаем, в чем состоит революционность бифуркационного процесса, траектория будущего более высокого порядка.
В начале главы А.С.Шушарин, характеризуя прогнозы либералов различных мастей, писал, что в их произведениях «...по сути без всяких даже исключений, страны мира рассматриваются по одной, монологической оси их движения к «полноценной рыночной экономике» (Цит. изд. т.5. с.501). Он в принципе в свойственной ему семантической манере справедливо критиковал либерализм всех мастей и направлений, отмечая, что «...результатами» (на данный период) происходивших и происходящих процессов являются не какие-то там ВВП и прочие числа, а только и опять же материальная типология произошедших изменений и тенденций «переструктуризаций» как культур, так и всего мироустроения. Разумеется, всякие параметры, факторы, числа отнюдь не бессмысленны, но только в рамках такой, я бы сказал, единственно «нормальной» бифуркационной, естественно-исторической парадигмы понимания переломной современности» (Цит. изд. т.5. с.502).
А.С.Шушарин не только критиковал рыночные прогнозы либералов, но и предложил свою версию прогноза, В мире, по его мнению, происходит «...четыре качественно совершенно разных материальных процесса:
– неустойчивый «неонэповский» подъем (Китай, Вьетнам) в сочетании с сопротивлением неоколониализации;
– неустойчивая либерализационная дивергенция (страны ЦВЕ и Прибалтики) в сочетании с вползанием в периферию Западной Европы;
– самая неустойчивая и многомерная деконструкция (СНГ) в сочетании с расползанием во внутренний и внешний неоколониализм;
– пока относительно квазистабильное развитие неоколониальной системы (все прочие страны), с обычными для системы адаптациями, кризисами, непрекращающимися южными конфликтами и отдельными всплесками недовольства» (Цит. изд. т.5. с.505).
В этом прогнозе особенно интересно его видение процессов в Китае и во Вьетнаме. Оно следующее: «...неустойчиво (неравновесно), но все же культурно сохраняющаяся группа (Китай, Вьетнам); при всех внешних и внутренних либерализациях, явлениях рынка, даже капитализма там никакого перехода к рынку, тем паче к капитализму, нет (в грубейшей аналогии некий «неонэп», но уже совершенно в новых исторических условиях), откуда и постоянное позитивное развитие, как, кстати, и при «старом нэпе»; производственно, «институционально», партийно, политически, ритуально, идеологически, эмблематически там хоть и амбивалентно, но доминантно остается социализм, разумеется, с культурными спецификами, но и (в Китае) с постоянным риском или провала в некий неомаоизм, или еще гораздо более ужасающего либерального обвала в «миллиардно-ядерной» стране; технологизированный (неуклюже именуемый «государственным») сектор производства, действительно в условиях начала НТР уже неэффективный, но и уже типологически пострыночный, посткапиталистический, постэкономический (несмотря на реальность мощных и глубоко отстающих секторов), там вполне сохраняется; как вполне сохраняется и основное – жестко «полупрозрачные» отграничения от неоколониальной системы при одновременном расширении всех международных связей...» (Цит. изд. т.5. с.503). С данным прогнозом А.С.Шушарина вполне можно согласиться, кроме, пожалуй, одного пункта, касающегося неэффективности китайской экономики в условиях начала НТР.
В параграфе, посвященном спору российских новоиспеченных либералов о том, является ли экономика современной России рыночной или таковой не является, А.С.Шушарин вдруг вставил такую интригующую фразу: «Линейная («плановая») форма диагностируется и лечится томами («шкафами») уже постэкономических экзотерических «планомиксов», а в случае безнадежно острого кризиса – «хирургически», тоже уже эзотерической революционной теорией, о которой, однако, как писал в 1985 г. Н.А.Цаголов, «вопрос в науке даже не поставлен». До сих пор, заметим. Потому и в нашем эскизе, даже только в предельно «чистом виде» веберовского (в рациональном смысле) «идеального типа», эта теория занимает самую большую главу с полусотней «параграфов» (Цит. изд. т.5. с.514). Любопытно, речь идет о данной, 32-ой главе или заключительной, 33-ей главе. Но, в конце концов, это и неважно. Главное – развязка близка и скоро мы узнаем, в чем же все-таки состоит суть теории общества «идеального типа», которая должна возникнуть не эволюционно, а хирургическим путем. Интригующей при этом является еще одна фраза: «Только либералы считают, что когда дело дойдет до уже относительно полновесной рыночной логики, тогда и начнется бурный подъем. Соответственно и действуют в таком направлении. Но мы считаем, что до полновесной рыночной логики дело дойти не успеет, вмешаются ранее упомянутые «доисторические» отношения или революционный постплановый прорыв» (Цит. изд. т.5. с.515). Если понимать сказанное буквально, то по логике А.С.Шушарина, сначала должна совершиться контрреволюция, т.е. смена социализма капитализмом, и лишь после этого вновь грянет революция, порождающая общество «идеального типа». В качестве сильного аргумента своей версии возникновения общества «идеального типа» А.С.Шушарин обратился к истории возникновения феодального общества: «При всех условностях здесь уместна еще одна аналогия; с разложением Древнего Рима рыночные (экономические, товарные, денежные) компоненты, безусловно, нарастали (вспомним хотя бы, как, начиная с экономически совершенно аномального процента, с ростом кризисных явлений всей этой системы цена денежной ссуды вполне рыночно умерилась), но объективно, в недрах бытия дело шло к совершенно иному повороту событий, к революционному преодолению рабства, эндогенному обобществлению работников, соответственно к трудному странообразованию (рабов нет, приобретать их уже заказано, надо обходиться своим населением, все равны «под Богом» и пр.), в идеологической форме христианства» (Цит. изд. т.5. с.516). Что касается сути этой аналогии, то А.С.Шушарин допускает, по крайней мере, две ошибки. Во-первых, рыночные отношения не определяют еще типа классовых отношений. Рынок существовал не только в рабовладельческом обществе, но и во всех последующих способах производства. Во-вторых, как я уже ранее отмечал, ни о каком обобществлении работников при феодализме и речи не могло быть, ибо существовала крепостная зависимость крестьян и ремесленников от феодалов.
И придя к выводу о необходимости и желательности контрреволюции, ликвидировавшей в СССР социализм вместе с самой державой только во имя того, чтобы восторжествовало общество «идеального типа», А.С.Шушарин воспел саму контрреволюцию и вознес на щит славы ее лидеров: «...когда либералы (вроде В.Мау и А.Яковлева) перестройку называют «революцией», то, как это ни странно, они могут оказаться правы, хотя и в весьма своеобразном смысле, прямо противоположном их либеральному пониманию. Ежели действительной революцией катастрофы удастся избежать, то апостериорно деконструкция окажется «поступательным упадком» (С.Аверинцев) или «конструктивным разрушением» (Й.Шумпетер), т.е. печально, если не сказать трагически, необходимой объективной стадией разложения и хаотизации. А в таковом случае невозможно отрицать то, что в объективно всегда протяженный, «шатающийся» революционный процесс в самих недрах культуры включаются силы и фигуры хотя бы отчасти всегда неотвратимой деконструктивной фазы. Иначе сказать, и М.Горбачева, и Б.Ельцина, и А.Яковлева, и Е.Гайдара с А.Чубайсом и В.Черномырдиным невозможно исключить из политических участников всего протяженного революционного процесса, как, к примеру, П.Столыпина, НиколаяII, Б.Штюрмера, А.Протопопова, Г.Распутина, даже Вильгельма Гогенцоллерна и прочих, как в свое время вполне объективно «содействовавших» революции. Разве без всего процесса, раскручивавшегося под чутким руководством упомянутых деятелей, она была бы возможна? Ни в коей мере. «Процесс шел», конечно, сам по себе, но все упомянутые фигуры его ярко обозначали» (Цит. изд. т.5. с.519). Если следовать логике А.С.Шушарина, то к числу лиц, подготовивших Октябрьскую революцию 1917 года, следует отнести не только всех российских царей, но и Чингисхана с его свитой. Поколения, которые будут жить в обществе «идеального типа» должны будут поставить величественные памятники всем политическим деятелям, которые способствовали ликвидации СССР и не только отечественным, но и зарубежным (в первую очередь Р.Рейгану и М.Тэтчер).
Поскольку А.С.Шушарин почти на каждой странице утверждал, что «...доминирование общественной собственности на средства производства приведет все к той же доминанте антиновационной собственности на технологии...» (Цит. изд. т.5. с.521), а также критиковал идею сочетания рынка и плана, то отсюда следует, что его общество «идеального типа» никак не может быть социализмом. Следовательно, его идея провозгласить разрушителей СССР активными участниками «протяженного революционного процесса» вполне совместима с его прогнозами будущего общественного устройства. По его разумению, значительная масса трудящихся должна самоутвердиться в радикально новых вокабулах «мифологического (идеологического) означения вер, идеалов или целей как уже постпланового, если угодно, «постиндустриального» (но только в сейчас неведомых, массово принятых символах) производства...» (Цит. изд. т.5. с.521).
В последнем параграфе 32-ой главы, озаглавленной «Бродят призраки или растут признаки гуманизма?», А.С.Шушарин приступил наконец-то к непосредственному описанию общества «идеального типа» во всемирном масштабе. Он писал: «Глобальный аспект отнюдь не быстрого негэнтропийного подъема всего социума в основном содержании состоит в тенденции преодоления насильственного мира (изначально одной, каменно-ядерной, «формации») или сверхасимметрии эгокультурности, в общечеловеческой социализации, в обобществлении культур во всей их «дифференцированной глобальности», а идейно – в критике «архирелигиозного культурцентризма», в том числе в метапреступных формах воинствующего национализма, экспансионизма, сепаратизма, прозелитстского экстремизма и др. В этом содержании ликвидируется беспощадная гонка культур, в форме нацгосвооруженной суверенности. То есть в некоем упрощенном идеале ликвидируется бесчеловечная эгокультурная гонка, при сохранении естественной «возни культур» во всем их высотно-вариационном многообразии. Символически говоря, Организация объединенных наций как ширма еще дочеловеческой эгокультурности сменится уже деятельным субъектом Организации объединенного человечества. В частности, все государственные границы превратятся местами и в весьма жестко полупрозрачные, но уже в «административные». В оборотах сохранения (выживания, спасения) это же будет означать устранение объективно-размытой, но основной, самой глубокой «расо-этно-метаэтно-лингво-конфессио-сферы» как инфернальной основы взрывной и цепной конфронтационной консолидации, глобальной неустойчивости (угрозы спонтанного «всеобщего истребления» по К. Лоренцу). Все это, конечно, не отменяет не только развивающихся вариационно-высотных культурных многообразий, но и еще сохраняющихся, даже пока набирающих силу, других более высоких глобальных асимметрий и будущих экстенсивных валов (например, всемирная «экологизация»). К тому же с преодолением эгокультурности самое логика истории непредсказуемо изменится. Тем не менее саморазвитие социума опять будет приводить к пока совершенно неведомым неустойчивостям, но, надо полагать, уже с устраненными угрозой всеобщего самоистребления и каменно-ядерными средствами восходящих преодолений «очередных» исторически отживших глобальных (экзогенных) форм. Все эти «призраки» и «признаки» гуманизма современности и как содержание, и как ростки, и как препятствия, и как «утопии», и как нечто пока еще неподъемное для людей в обозримом будущем (реальное, но пока лишь потенциальное) кратко рассмотрены в нашем эскизе, абстрактно (как «логика истории») в разделе 3 и несколько более конкретно (как современность) в разделе 4, а также в главе 26.4. И в деконструктивном содержании в настоящем разделе» (Цит. изд. т.5. с.543-545).
Что нового мы узнаем из вышеприведенной выдержки? Во-первых, что каменно-ядерная формация должна быть преодолена. Во-вторых, возникает следующий вопрос - что же придет ей на смену? Оказывается общечеловеческая социализация, обобществление культур. Что сие означает, откровенно скажу: совершенно не понятно. Социализация началась уже сотни тысяч лет тому назад с образованием первобытных общин. Означает ли слово «общечеловеческая» то, что на всем земном шаре будет существовать одинаковый тип социализации? И какой он будет? А что означает обобществление культур? То, что исчезнет их многообразие? Как будто не означает, ибо далее А.С.Шушарин писал о том, что сохраняется естественная «возня культур» во всем их высотно-вариационном многообразии. Тогда что означает слово «обобществление»? То, что Организация объединенных наций как ширма еще дочеловеческой эгокультурности сменится уже деятельным субъектом Организации объединенного человечества? И эта Организация объединенного человечества произведет обобществление культур, т.е. тем или иным способом создаст какую-то единую общечеловеческую, унифицированную культуру? Нет. Он уверенно утверждал, что обобществление ни в коем случае «не отменяет не только развивающихся вариационно-высотных культурных многообразий, но и еще сохраняющихся, даже пока набирающих силу, других более высоких глобальных асимметрий и будущих экстенсивных валов (например, всемирная «экологизация»)». Словом, одни загадки. Что же касается ссылок на предыдущие разделы и параграфы, то здесь вряд ли целесообразно повторение их критического анализа.
Далее А.С.Шушарин писал, что «…все эти сложнейшие вопросы здесь названы «всего лишь» скромным аспектом по той причине, что в переплетенной гетерархии социума упомянутая глобальная гуманизация выступает как глобальный же контекст развития событий на негэнтропийной вершине, пока энтропийно проваливающейся в бездну, втягивая в нее и весь мир. Иначе говоря, глобальный негэнтропийный подъем будет оставаться мудреными теоретическими и возвышенными утопическими, но еще пустыми словесами до тех пор, пока в социуме реально не обозначится новый «локомотив» современной истории в виде интеркультурного и «постиндустриального» социального образца или примера на существенно поликультурном («многонациональном» и высотно-неоднородном), но и эндогенно достаточно развитом пространстве. Только такой пример, способный вызвать деятельные, чувственно-практические симпатии (новую веру) во всем мире, сможет стать основой вселенской утопизации, а равно опережающей научной и последующей политической рационализации уже глобального революционного процесса преодоления эгокультурности. Гуманизация (или, в противоположной крайности, крах) всего социума, таким образом, объективно фокусируется в зреющем эндогенном прорыве (или, в противоположной крайности, провале), т.е. в обобществлении технологий. И хотя этот, пока «невероятный» (в смысле Э.Шредингера), революционный процесс, кратко говоря, интеллектуально обязан вобрать в себя понимание всех (в том числе вышезатронутых) многообразий гетерархии структур и процессов переломного социума, но в «чисто» эндогенном содержании обобществление технологий обладает относительно высокой «логической автономией». Это мы тоже в некоторых чертах уже рассмотрели в подразделах 11.8, 21.6, 25.6, в начально-перестроечном «коротком порыве» (27.5.4) и в рассеянных по тексту тезисах. Потому здесь лишь несколько не затронутых ранее немного более конкретных моментов» (Цит. изд. т.5. с.545).
Итак, мы еще раз узнали, что для того, чтобы глобальная гуманизция не осталась утопией, нужен «новый локомотив современной истории». Таким локомотивом должно стать обобществление технологий, обладающее «относительно высокой «логической автономией». Из дальнейших пояснений мы узнаем, что «...конец революционной теории являет собой, так сказать, последнее апрагматическое приближение к началу уже практического революционного процесса, но только приближение, ни на «миллимикрон» еще не вступающее в сам этот процесс. Это уже совершенно другая работа» (Цит. изд. т.5. с.546). Из этого пояснения, видимо, следует, что мы должны ограничиться тем, что прочитали, не задавая автору лишних и неуместных вопросов, ибо полилогия ни на один микрон еще и не вступала в сам революционный процесс. А.С.Шушарин ясно объявил «...если революционный аттрактор состоится, то общество будет таким, какого еще никогда не было» (Цит. изд. т.5. с.546). Яснее не скажешь. И какие могут быть вопросы? Абсолютно никаких, ибо зачем интересоваться еще несуществующим? «Формы или порядки эти будущие, говоря словами О.Генисаретского, не могут быть выражены в известных терминах», - вещал нам А.С.Шушарин (Цит. изд. т.5. с.547).И еще одно важное разъяснение: «Как всякий восходящий негэнтропийный процесс, обобществление технологий априорно, до стабильного самоутверждения, не может иметь в принципе адекватных практических форм и обозначений. В общем, «будущее открыто», «не конструируется», «создается творчеством масс», «стихийным конструированием», борьбой и отбором форм «поиска», т.е. в итоге только самоконструируется. Хотя, конечно, и не без помощи «надстройки» (Г.В. Плеханов), каковая пока, однако, на все сто процентов покорна деконструкции и возобладавшим мироощущениям большинства заблудшего трудового люда» (Цит. изд. т.5. с.547). Итак, обобществление технологий все-таки состоится, несмотря на то, что большинство трудового люда покорилось деконструкции и заблудилось в лабиринтах исторического процесса. Однако, что собой представляет будущее, люди узнают лишь тогда, когда оно состоится. Будущее будет приближаться с помощью надстройки (надо же, пригодился марксистский термин!), но пока она вся во власти мироощущений заблудшего народа и когда наступит просветление и каким образом это произойдет – неведомо даже полилогии; «... до всего этого пока как «до звезды небесной» (Цит. изд. т.5. с.548).
Однако оказывается, не все так безнадежно: процесс идет и вот что об этом сообщил нам А.С.Шушарин: «...старо-новые формы, тенденции, проявления глубинных и стихийных ростков обобществления технологий мы обязаны увидеть сейчас в громаде или на все заслоняющем фоне разрушительного процесса деконструкции, продолжающегося раскручиваться «желтого колеса» (Ю.Ольсевич). Увидеть их в броском, очевидном, всеми наблюдаемом саморазрушительном процессе старых и рецидивно капитализационных форм – это все равно, что заметить прорастающие эмбриональные былинки в зарослях гигантских, древоподобных сорняков, бурно разрастающихся в деконструкции. Здесь сразу надо сказать, что идеологическая деморыночная слепота и глухота или даже своеобразная «вывернутость» СМИ, властей и даже науки делают реальную фактуру старо-новых форм обобществления технологий ничтожной, невидимой, подчас предстающей иллюзорной или лишь по случайным недоразумениям изредка фиксируемой, да и то извращенно или крайне искаженно.
Обобществление технологий как «акультурный», эндогенно универсальный процесс («постиндустриализация») пробивается везде и всюду, в том числе, как ранее отмечалось, и в капиталистических системах и формах (прежде всего, как диффузии технологий, консалтинг, аудит, межотраслевые агрегации и пр.), и в экзогенных структурах (особенно как «обмен» технологиями в метрополиях или в «вертикальной» форме «горизонтальных» обобществлений, как ТНК), и в глобальных процессах (актуализации науки, информационного, познания, экологического и пр.), с ярким отдельным примером, хотя и западно идеологизированного, МАГАТЭ, т.е. весьма жесткого всемирного контроля над технологиями, отнюдь не отменяющего самого прогресса атомной энергетики.
Но вот на самой вершине социума и в эпицентре кризиса, в линейной форме в процессе деконструкции, опять подчеркну, оно происходит как раз в самых парадоксальных, странных, причудливых, дурных, нелепых, невидимых, даже опережающих, рецидивных и реакционных, а в целом стихийных, т.е. старо-новых, формах» (Цит. изд. т.5. с.548-549). Однако, несмотря ни на какие препятствия, А.С.Шушарин в этих «зарослях гигантских древоподобных сорняков» сумел, тем не менее, разглядеть такой росток обобществления технологий как МАГАТЭ. Надо прямо сказать, что это – величайшее достижение полилогии.
Самое главное, чтобы эти ростки обобществления технологий не были задушены «реваншистским» деморыночным (либеральным) процессом и «реваншистскими» же (в отношении либерального «реваншизма») «плановыми» рецидивами (Цит. изд. т.5. с. 549). Особенно опасны, как это следует из предыдущего текста, именно плановые рецидивы, ибо при капиталистическом рынке НТР все-таки развивался.
Ростки обобществления технологий – «это все гуманистическое, «общечеловеческое», но вовсе не в покорном западному прозелитизму смысле или в американской, европейской, российской, китайской, индийской и прочей «самости» и не в инфантильном абстрактном или акультурно-космополитичном смысле. С одной стороны, это конкретно-исторические проявления самых общих, еще весьма робких, глобальных интеркультурных тенденций всемирной гуманизации, в ее как бы и всеобщих, внешних, и преломленно внутренних тенденциях» (Цит. изд. т.5. с. 550). Это, надо сказать, очень важное и довольно смелое утверждение А.С.Шушарина. Теперь мы наконец-то узнали, что обобществление технологий в полилогии – это глобальные интеркультурные тенденции всемирной гуманизации (правда, остается неясным – какое отношение имеет к этому западно идеологизированное МАГАТЭ). Проявляется эта всемирная гуманизация, т.е. обобществление технологий в расширении «...всех форм международных связей, но в их именно интеркультурном содержании лишь еще «дальнего» преодоления эгокультурности» (Цит. изд. т.5. с. 550). Например, чемпионаты мира, Олимпийские игры, международные конкурсы, где определяются самые красивые женщины и самые накачанные мужчины и т.п. – все это ростки обобществления технологий. Я как в воду глядел. Обобществление технологий – это, по словам А.С.Шушарина, «...помощь при бедствиях и катастрофах, гуманитарные акции, «врачи без границ», туризм, спорт, «дни культуры» ЮНЕСКО, даже миротворческие военные контакты и другие подобные явления» (Цит. изд. т.5. с. 550). Особенно способствуют обобществлению технологий миротворческие операции НАТО, например, в Сербии или в Ливии, в ходе которых происходит испытание новых технологий, правда, связанных с разрушением населенных пунктов, производственной инфраструктуры и массовым уничтожением гражданского населения. Но все это мелочи, имея в виду будущее Идеальное общество, основанное на обобществлении технологий.
Прямое отношение к обобществлению технологий имеют и такие формы, как «...экологические, детские, материнские, воспитательные, здравоохранительные, инвалидные, образовательные, территориальные (жилищные, местнообеспечивающие и пр.), национальные и другие «возмущения» и движения, которые по мере развития и остроты объективно обретают гуманистический характер достаточно заметной или намечающейся общественной проблемы, т.е. в итоге как конкретных форм глобальной демократизации» (Цит. изд. т.5. с. 551). Например, демонстрации «зеленых» во время саммитов руководителей государств, разгоняемые вооруженными до зубов полицейскими, являются существенным вкладом в развитие технологий будущего и их обобществление.
Спору нет, все формы гуманистических международных связей имеют исключительно важное значение для формирования человечества как единого сообщества, основанного на принципах высокой нравственности и разума. Но какое отношение гуманитарные акции, туризм и спорт, образовательные программы ЮНЕСКО, движение «зеленых» и т.д. имеют к технологии и ее обобществлению, если, конечно, под технологией понимать то, что общепринято понимать? МАГАТЭ, например, имеет прямое отношение к атомной энергетике в планетарном масштабе, т.е. к «обобществлению» новейшей технологии – это бесспорно. Но какая связь существует между чемпионатами мира по футболу и обобществлением технологий я, откровенно говоря, не понимаю.
Следует, на мой взгляд, осознавать, что формирование нового всемирного общества, в котором не будет унижающей человека эксплуатации во имя обогащения собственников средств производства (а, следовательно, и технологий), связано с социальной революцией, которая призвана сменить систему глобального капитализма на глобальный социализм. Глобальные тенденции всемирной гуманизации играют, безусловно, значительную роль в подготовке предпосылок и условий смены формаций, но их нелепо отождествлять с обобществлением технологий.
Понимая, что что-то не так в его трактовке взаимосвязи обобществления технологий и процесса гуманизации, А.С.Шушарин вынужден был внести корректировку в свою первоначальную формулировку. Он это сделал следующим образом: «...гуманизация, уже в узком эндогенном содержании, состоит в зреющих (если они состоятся) «очеловеченных» преобразованиях «всех сторон общественной жизни» уже не «отрицательно» (либерально), а позитивно отвергающих вполне определенное отчуждение, преодолевающих вполне определенную необщественную, группоиерархически ограниченную (тем самым не «общечеловеческую», а обезличивающую, преходящую, историческую) собственность на технологии, сковывающую все стороны бытия.
Таким образом, «фронт» зреющих перемен огромен, отчаянно полилогичен, в нем все завязано со всем, и глобальное, и эндогенное. Соответственно вычленить те или иные тенденции, участки этого «фронта», передовые и глубоко тыловые эшелоны, «окопные» и иерархические командно-штабные формы, прямые и обеспечивающие «подразделения» и т.д. можно лишь с большой условностью» (Цит. изд. т.5. с. 551).
Корректировка довольно существенная. В ней уже прослеживается зависимость прогресса с отрицанием, как он писал, «вполне определенного отчуждения». Однако это выражение подразумевает не только ликвидацию капиталистической эксплуатации путем снятия отчуждения наемных работников от средств производства, включая технологии, но также и отрицание придуманной им «группоиерархической формы собственности», которая якобы господствует в «линейной» форме, или при социализме. В связи с двусмысленностью снятия отчуждения глубоко ошибочен и следующий абзац, в котором он писал об условности и трудности вычленения тех участков фронта, где решается судьба человечества. Он явно имел в виду не только капиталистическую формацию, но и социалистический способ производства, который, по его трактовке, не сумел справиться с оседланием НТР. Напрасно он борется с социализмом как способом производства вообще, отождествляя его с той формой, которая существовала в СССР и которая должна была быть заменена в ходе радикальных реформ на демократический социализм.
Поясняя смысл ранее сформулированного положения об обобществлении технологии и имея в виду больше социализм, чем капитализм (что само по себе ошибочно), А.С.Шушарин писал: «Более емкими метафорами обозначения обобществления технологий являются, пожалуй, информатизации, или онаучивания, производства, к сложному смыслу коих еще будем возвращаться. Пока же взглянем на весьма широкий спектр явлений обобществления технологий, которое состоит в действиях, движениях, идеях, формах и организациях, когда они в своем содержании не исключают, в частности, и плана, и рынка, но суть уже нечто производственно-логически ортогональное им и уже постплановое; когда в этих движениях проглядываются межпрофессиональные, межотраслевые, межучрежденческие, межколлективные тенденции преодоления стихии господствующих над людьми окаменелых учрежденчески замкнутых и информационно непроницаемых «технологических феодов», взаимосвязанных процессов производства (т.е. технологий), уже как их рациональный анализ, изменения, новая связь, перекомпозиции, распространения, т.е. постановка под перекрестный, цепной или взаимный контроль «всеобщего интеллекта»; когда статусы лиц и коллективов (в частности, в виде почти фиксированной сетки зарплат) из обезличивающих должностных и групповых доминант и основных смыслов бытия превращаются (т.е. снимаются) в локально-уместные сегменты или в ситуационные («виртуальные») средства для развития производства и раскрытия личности; когда преодолеваются учрежденческие (от бригады до ведомства) «тайны производства», т.е. вскрываются неисчислимые и конкретные дефекты в их микро-, мезо- и макроформах; когда, прежде всего, «по горизонталям», диспозитивно («номенклатурные вертикали» – дело вторичное) происходит действительная демократизация самого производства, освобождающая творческий и добросовестный труд, но вовсе без снисходительности к паразитизму, разгильдяйству, невежеству, чванству, хамству и люмпенству.
Потому и, видимо, в самом узком (контрастном) смысле обобществление технологий – это именно эксфункциональные диспозитивные движения, взаимодействия, изучения, формы. Дополнительным признаком этой эксфункционализации является еще разве что ее уже упомянутая обязательная логическая (а равно и семантическая) ортогональность другим базовым взаимодействиям и отношениям; это семантически, кратко говоря, и не обмен (экономрасчет, товар, деньги, капитал, цены, прибыль, рынок, доходы, финансы и пр.), и не соисполнение (технорасчет, функция, техника, статусы, ставки, план, отчет и пр.), а нечто уже более высокое, превосходящее и снимающее их (а отнюдь не исключающее) и связанное с самими технологиями, их цепями, знанием, информацией (не ограниченных дисциплинами, специализациями и учреждениями), анализом, творчеством, жесткостью отношений и динамичностью процессов, горизонтальными перестроениями и вертикальной мобильностью, подвижной устойчивостью развития и т.д. Обобществление технологий освобождает не рыночные, коммерческие, бизнесные (это лишь отчасти, в рациональных нишах), а более высокие постплановые трудовые, творческие силы, скованные нивелировкой людей группами и их же собственной административной формой» (Цит. изд. т.5. с. 551-553).
Я прошу у читателей прощения за столь длинную цитату, но это не моя вина. Таков стиль автора. Теперь о существе вышеприведенной выдержки. Мысль о том, что должно быть сочетание рынка и плана – правильная, однако термин «постплановая» экономика с ней никак не согласуется. Любая будущая экономика будет становится все более плановой, если так можно выразиться, основанной на глубоком проникновении научного познания в сущность закономерностей процесса воспроизводства. А.С.Шушарин сам пишет о том, что экономические процессы должны быть поставлены «под перекрестный, цепной или взаимный контроль «всеобщего интеллекта». Высказывание, неоднократно повторяемое А.С.Шушариным о «стихии господствующих над людьми окаменелых учрежденчески замкнутых и информационно непроницаемых «технологических феодов» при социализме, - плод его воображения. Нет смысла комментировать семантику А.С.Шушарина, она господствует на всех 3000 страницах его произведения. Следует отметить лишь глубочайшее его заблуждение, которое пронизывает рассуждения об обобществлении технологий – он в одной плоскости оценивал хозяйственный механизм капиталистической и социалистической экономики. Он нигде ясно и недвусмысленно не сказал, что будущая общественная формация неизбежно должна будет сменить капиталистический способ производства и основываться на способе производства демократического социализма. И в этом принципиальном вопросе он отступил от марксизма.
Далее следует довольно пространное разъяснение. Вот оно: «Возникает справедливый вопрос: а почему даже в концовке эскиза теории все так сложно, заумно, непопулярно?
Во-первых, при всей культурной преемственности революционное преобразование изменяет «все стороны общественной жизни». А их, надо полагать, немало. При всей конкретно-исторической определенности революционный процесс содержательно бездонен. Следовательно, и теоретическое выражение перемен весьма абстрактно («заумно»).
Во-вторых, так было и будет всегда. Это в наших обыденных представлениях предшествующие преобразования упрощенно сжаты. На самом деле они развертывались в чрезвычайной запутанности, многомерности, шатаниях, зигзагах, переплетениях уймы старо-новых форм, да и весьма сложно и длительно. Та же кажущаяся прозрачной и ясной классическая либерализация (капитализация), если начать отсчет от возрожденческого «реваншизма», продолжалась несколько столетий. К тому же нынешняя деконструкция объективно сжала все к патологически одномерной «монетаристской» балансировке, также «сжав» и мышление.
В-третьих, все и вся, касаемое «постиндустриализма», в любой научной литературе только столь же сложно выражается на любых почвах.
В-четвертых, теория может быть только апрагматичной, эзотеричной. Соответственно реальные ростки исключительно старо-новые, потому требуют растолкования с самых разных сторон. К тому же все нынешние метафоры могут не выдержать символической борьбы, замениться теми, коих еще нет. Теоретическое же содержание должно быть посильно свободным от этих последующих форм.
В-пятых, основная форма иррационализации линейного производства, а именно, дефект принципиально конкретен, простых мономерных проявлений, как, например, при капитализме (рентабельность, эксплуатация, безработица и пр.), не имеет…
В-шестых, чем многомерней рассмотрение, тем шире поле теоретически (языково, понятийно) уже согласованной последующей практической селекции, так сказать, кому как ближе, понятней, нужней.
Наконец, в-седьмых, эндогенное связано со всемирным, экзогенным, глобальным. Потому даже реконструкция, как говорится, отдельно взятого предприятия без хотя бы ориентировочного понимания всего в мире происходящего еще не есть подлинное новообразование» (Цит. изд. т.5. с. 553-554).
Я не собираюсь оспаривать его разъяснений, касающихся стиля и логической последовательности изложения А.С.Шушариным проблемы обобществления технологий, безосновательно приравненных им к гуманизации человеческих отношений. Однако одно замечание по существу пятого пункта все-таки не могу не высказать. Основным дефектом государственного социализма, существовавшего в СССР, как я уже выше отмечал, было отчуждение трудящихся от управления своей собственностью и своими общественными делами, а не выдуманная А.С.Шушариным «линейность». Но даже дело не в том, что он не понимал сущности основного противоречия, разрушившего социализм в СССР, а в том, что он считал бандитский капитализм, установившийся на территории бывших союзных республик и в первую очередь в России, продолжением общественного строя, существовавшего в СССР. Только этим можно объяснить использование им выражения «дефект производства оброс еще патологичными капитал-компрадорскими формами». Написать такое мог только человек, который совершенно не понимал сущности происшедшей в начале 1990-х годов контрреволюции и сопровождающей ее ломки всего экономического механизма.
Абсурдным является утверждение А.С.Шушарина о том, что объективно экологической проблемы на нашей планете не существует. Вот его рассуждения на этот счет: «...с гуманизацией и с обобществлением технологий, безусловно, связана экологическая проблематика. Но вот в каком конкретно-историческом смысле? Повторю на этот счет одну из самых еретических мыслей всей полилогии. Несмотря на огромный и нарастающий вал «экологизма», экологических проблем как таковых в действительности не существует. Существуют объективно только проблемы производственных отношений людей, их огромных совокупностей как народов, культур, каковые и обуславливают (прежде всего безудержная гонка госнацсуверенных культур) все экологические следствия и субъективные отношения людей, народов, человечества к «окружающей природе», в действительности являющейся, от былинок до галактик, «внутренней средой» социума. Потому «взаимодействия общества и природы», еще раз повторю, такой же абсурд, как взаимодействия человека и его собственного организма. Но вот субъективно, в ощущениях (грязи, загазованности, свалок, ядов, радиоактивности, исчезающих видов и ландшафтов), все это и выступает как экологическая проблематика. Вот соответственно и в условиях линейной формы естественные («общечеловеческие») условия существования человеческого организма, «экологическая основа», по Ж. Гурвичу (если отвлечься от экзогенного давления, блокового противостояния), подчинены уже не коммерческой, а отраслевой структуре производства, собственности на технологии или «ведомственному природовидению и природопользованию». В этом смысле экологическая проблематика (в общих срезах или локально, регионально) тоже оказывается одним из самых простых (броских), но и весьма неадекватным проявлением того же обобществления технологий, в данном случае как в требовании общественного (эксфункционального, вневедомственного) контроля над ними по самому элементарному, проще всего и непосредственно ощущаемому каждым человеком признаку бытия. (Хотя в силу той же простоты, напомню, экологические движения способны превращаться в террор, подобный религиозному фанатизму.) Что же касается глобальной экологизации, то при всей иногда и острейшей актуализации отдельных проблем это еще, увы, не задача современности. В смысле угроз глобальной неустойчивости пока человечеству еще не до того: не до жиру, быть бы живу» (Цит. изд. т.5. с.554-555).
Заявления А.С.Шушарина о том, что экологическая проблема существует только в ощущениях людей, субъективно, что она является следствием гонки «госнацсуверенных проблем», а не безудержной гонки капитализма за сверхприбылями, что она вообще не является задачей современности, вызывают не только удивление, но и возмущение его пренебрежительным отношениям к активистам «зеленого движения», которых он приравнял к фанатикам и чуть ли не к террористам.
Весьма странными представляются некоторые аспекты его рассуждений об информационном аспекте бытия (общения), информатизации, компьютеризации. Я имею в виду его мысли об эксфункциональности, о своеобразии этой проблемы в капиталистической России в отличие от МКС.
Вполне разумно его утверждение об «онаучивании производства» как своего рода стержне обобществления технологий. Наука им «безоговорочно и справедливо понимается как один из ведущих компонентов будущего «нового строя» (Цит. изд. т.5. с.556). Согласен и с его выводом о том, что «...организационным началом науки будущего станут именно нравственные (тем самым общественные) императивы и соответствующие институты. Честно пахать на научной ниве даже ценней результатов, каковые по самой природе познания спонтанны, непредсказуемы, подчас отрицательны, а иногда современниками и вовсе адекватно не оцениваемы» (Цит. изд. т.5. с.558).
Далее А.С.Шушарин обозначил содержательную сторону общества будущего: «Конечно, подавляющее большинство людей всегда были и всегда будут преследовать свои прагматические интересы, сообразные жизненным смыслам бытия в данной системе, т.е. в итоге производственным отношениям. Но вот с обобществлением технологий эти интересы станут уже выше (отнюдь не отменяя) интересов, кратко говоря, семьи, специальности, местности, «экономичности», соисполнения функций. В частности, на организационных этажах (снизу доверху) это будет уже не «экономрасчет», не «технорасчет» инженерного конструирования технологий, их цепей или сетей, а если продолжить мысль С.П.Никанорова, это будет уже проектирование и конструирование «социальных форм». Конечно, само по себе «проектирование, конструирование» и пр. не суть в главной основе своей всегда апрагматичное познание, но это будет уже более высокая прагматика. Соответственно и ориентирована будет эта прагматика уже не на коммерческие или инженерные критерии (не отрицая и их уже снятого, вспомогательного значения), а уже на более высокую социальную эффективность производства, включающую, к примеру, учет условий жизни работников, особенностей труда, местности, климата, культуры, личностный фактор, психологическую внутреннюю и внешнюю фактуру у смежников по сетям и т.д., вплоть до глобального контекста происходящего (разумеется, в силу базовой гетерогенности любого общества и «инженерность», и социальность были всегда, не только при капитализме или в плановой системе, но и в пещере; но вся суть в доминантах)» (Цит. изд. т.5. с.560).
Возражать против столь гуманных и вполне рациональных соображений по поводу будущего общества нет никаких оснований. Весь вопрос в том, каким образом человечество сможет достичь поставленной в полилогии цели. И вот в этом коренном вопросе мы сталкиваемся с идеализмом полилогии. Оказывается, главным условием достижения общества «идеального типа» во всемирном масштабе является социальное познание («...революционные перемены должны произойти в самом социальном познании, каковое сейчас деструктивно перевернулось и партикулярно хаотизировалось, обернувшись «коллективной деградацией интеллектуалов, включая социологов») (Цит. изд. т.5. с.561). Вот оказывается, где кроется ключ к обобществлению технологий! В социальном познании, которому предстоит еще преодолеть коллективную деградацию интеллектуалов, включая социологов. Оказывается, все дело не в смене экономических и вообще общественных отношений, а в познании. В преодолении его глубочайшего кризиса. И как только это историческое событие произойдет, человечество, возглавляемое просветленным полилогией разумом, двинется прямой дорогой к обществу «идеального» типа. При этом крайне важно учитывать, как заметил А.С.Шушарин, «…интеллектуализация обязана стать достаточно массовой. Во всяком случае возжелать научного участия, анализа своей работы (технологий) должны сами слесари и пекари, шахтеры и комбайнеры, а в целом все те, кого мы условно и называем «трудящимися нового типа». Тут бы и СМИ могли здорово помочь, но в нынешнем содержании их интересов об этом пока и говорить смешно» (Цит. изд. т.5. с.561).
Далее А.С.Шушарин подробно рассуждает о роли малого бизнеса, оборонных предприятий (в условиях ликвидации эгокультурности?), товарных бирж, банков с «человеческим лицом», совместных предприятиях с иностранным капиталом, «партизанских» эксфункциональных (межпрофессиональных, межотраслевых, межведомственных, межпредприятийных и пр.), уже не импортных, хозсоветов, хозкомитетов, научбригад, информштабов, опербригад, оргкомиссий и пр. в обобществлении технологий. И все это на полном серьезе. Что на все это сказать? Как говорят в народе, все это не научно, а просто сапоги всмятку.
Думаю, и все его рассуждения о демократизации существующих управленческих структур и прочие его идеи в попытке сконструировать технологии будущего просто выеденного яйца не стоят. И заканчивает А.С.Шушарин предпоследнюю главу на довольно пессимистической ноте: «Сейчас же большинство трудящихся, хоть и амбивалентно, продолжает находиться в трагическом заблуждении саморазрушительного деморыночного мифа. Безмолвствует, как говорится» (Цит. изд. т.5. с.578).
Теперь у нас остается вся надежда на последнюю главу, в которой, возможно, мы наконец-то узнаем истину в последней инстанции, открытую полилогией А.С.Шушарина.
Эта, 33-ья глава, венчающая пятитомный труд А.С.Шушарина, скромно называется «Штрихи к социально-политической картине». Начинается она безрадостно – «Народно-международный (культурно-интеркультурный) характер глобальной стратификации и ее современная<…>беспочвенность».
К сожалению, первые же строки первого параграфа завершающей главы настораживают. Если сказать просто, то их содержание далеко не соответствует действительности. Посудите сами: «Основным (в самом глубоком «слое») содержанием эпохи (увы, протяженной исторической задачи в ее «онтологическом» смысле и в основном содержании) уже с конца прошлого века до наших дней было и остается обобществление культур, преодоление всемирной (неделимой) эгокультурности, задача спасения или утверждения ненасильственного (поствоенного) мира или еще простейшего, но уже всемирного гуманизма» (Цит. изд. т.5. с.580). Содержание данного предложения противоречит не только содержанию предыдущих глав, в которых А.С.Шушарин многословно пишет о тенденциях деградации, варваризации, деструкции, законе падшести и т.п. Совершенно надуманным является также утверждение А.С.Шушарина «об обобществлении культур». Наоборот, он сам и многие социологи отмечают вестернизацию, американизацию массовой культуры, сопровождающую процесс капиталистической глобализации. Видимо, А.С.Шушарину для обоснования своей идеи обобществления технологий=гуманизация потребовалось хоть как-то обозначить ростки нового идеального общества.
Далее он вновь повторил свою идею о необходимости появления «...глобального левиафана, со скромнейшими функциями жесткого контроля за соблюдением лишь «мирных правил игры», не исключающих все прочие асимметрии. Как это и было, в условном сравнении, с эндогенным преодолением первобытности. Вот тогда и появится простейшее «мировое сообщество», коего сейчас не существует» (Цит. изд т.5. с.580).
Переходя к теме стратификации, А.С.Шушарин выделил две противостоящие в мире друг другу силы: «Резко говоря, на одном полюсе «первобытная» эгокультурность в форме, прежде всего, экстремизма западного прозелитизма, а в целом в форме нац-гос-блочно-вооруженной суверенности (все более обесчеловечивающих, варваризующих всю «социальную материю»), на другом полюсе люди или Человек. Человек вполне «национальный», патриотичный, но и гордящийся своей культурой как способной быть полезной другим или толерантной, по меньшей мере» (Цит. изд. т.5. с.581). Появление в полилогии Человека – событие из ряда вон выходящее, тем более в противопоставлении западному прозелитизму. Это, без всякого преувеличения, - прорыв в философии А.С.Шушарина, или луч света в темном царстве. И еще одно его высказывание заслуживает не только внимания, но и поддержки. Он наконец-то высказал марксистскую мысль о том, что МКС (мировая капиталистическая система) преходяща по самой сути (Цит. изд. т.5. с.582). И еще одна мысль, была высказана А.С.Шушариным в форме противопоставления философии С.Хантингтона о неизбежности столкновения цивилизаций. Она состоит в том, что «...позитивные движения ориентированы на сотрудничество, взаимообогащение наций, религий, культур» (Цит. изд. т.5. с.582). Прямо какой-то перелом наблюдается в полилогии А.С.Шушарина. Надеюсь, что будет и продолжение этой тенденции.
И она, эта новая тенденция, себя скоро вновь проявила в следующем обобщении, которое сделал А.С.Шушарин: «...в нынешнем мироустройстве, здесь уже упрощенно, надо видеть, по меньшей мере, три взаимоувязанных, но и принципиально разных компонента: «капиталистическая» (точнее, «экономическая», «мирорыночная») форма (МКС), скрытое за ней экзорабство (неоколониализм) и самая глубокая эгокультурность (если угодно, пусть даже самая масштабная, хантингтоновская). Наконец, в качестве четвертого компонента мироустройства, хотя и на почве все той же неделимой эгокультурности, сейчас еще сохраняется вне МКСный, прежде всего, Китай. Хотя все это, конечно, лишь только самые крупные структуры» (Цит. изд. т.5. с.583).
Рассуждая о положительных явлениях в современном сверхсложном мире, А.С.Шушарин писал: «...стихийные, тоже неизбежно «старо-новые», ростки или предпосылки новых всемирно-гуманистических движений пробиваются всюду и в весьма широком спектре. Так, без всяких претензий на систематизацию в их числе движения за «права человека» (но только без западно-прозелитского подтекста); международные программы (подобные космической); экуменизм; «врачи мира» или «врачи без границ»; зеленые («Гринпис»), хотя в глобальном содержании объективно это еще опережающее движение; всякая гуманитарная помощь, акции; движения феминистические, в спорте, искусствах; западные «волонтеры», «всемирная акция народов», пацифизм, без их перегибающих вариантов; противостоящая западному прозелитизму «восточность»; и многое другое. Все это, кстати, образует уже зрелые условия для возникновения новых «саморефлективных структур» (как науки, по И.Валлерстайну) или для своего рода «второго рождения» марксизма, точнее, конечно, уже постмарксизма как нового революционного научного течения, но еще далеко не почву для «политической страсти» (Цит. изд. т.5. с.584-585). Не знаю, что стряслось с А.С.Шушариным, но он вдруг, правда, устами И.Валлерстайна заговорил о «втором рождении» марксизма. Такого рода выводы я не только приветствую, но и всемерно поддерживаю.
Однако уже в следующем параграфе, посвященном классовой стратификации, нас ждет разочарование. Так, рассуждая о предпринимателях, А.С.Шушарин отошел от марксистского понимания класса капиталистов. Он на примере российской действительности писал о «новых русских, о том, что в составе предпринимателей есть даже очень приличные люди, отличающиеся «трудоголизмом», «ценностью интеллекта и порядочности», отчасти даже «аскетизмом». Еще нехватало, чтобы он различал капиталистов по цвету волос или глаз, росту, весу, характеру психологии и т.п. чертам, т.е. совершенно несущественным признакам с точки зрения их социально-экономических отношений с классом наемных работников. Его характеристика класса капиталистов поражает своей беспомощностью, поверхностью с позиций того же «Капитала» К.Маркса, которого он возносит до небес. Посудите сами: «...в целом в предпринимательском или бизнес-слое публика пребывает очень разная, что опять же не дает никаких оснований считать ее каким-то гомогенным классом, ибо остающийся фактически единственным общий для всех «предпринимателей» (не в узком западном значении «делающих деньги») признак своего рода хозяйственного лидерства (лишь отчасти и большего достатка) историческое содержание, конечно, меняет, но как «организаторский» социально высокоуниверсален, от пещеры до светлого далека или от частной лавчонки до транснационального гиганта» (Цит. изд. т.5. с.590).
Что же касается класса наемных рабочих, то А.С.Шушарин при его характеристике пользуется своим излюбленным приемом – перечисления точек зрения различных исследователей. Он писал: «Признаки «трудящихся нового типа» в «чистом виде» собираются ранее называвшимися условно-образными характеристиками: рабочие и крестьяне (Б.Ракитский), научно-технический народ (С.П.Никаноров), силы, несущие в себе нечто межотраслевое, межпрофессиональное (Э.П.Плетнев, В.Н.Богачев), трансдисциплинарность (В.В.Налимов); главные конструкторы (В.В.Давыдов) в значении владения десятками профессий; транспрофессионалы, интерлокеры (П.Г.Щедровицкий); силы, выражающие транснациональность (С.Чернышев), комплексность исследований (И.Валлерстайн); когнитариат (О.Тоффлер), социальные работники (Т.Шанин), технокультурократы (В.А.Красильщиков) или техногуманократы (Г.Зюганов); и т.д.» (Цит. из т.5. с.591). От себя же А.С.Шушарин добавил свое излюбленное сопоставление профессиональных навыков работников с владением различных технологий и поведением человека в коллективе и обществе: «Противостоят «трудящиеся нового типа», тоже по всей иерархии, соответственно всем субъектным проявлениям сохранения «технологического феода», т.е. абсолютизации (доминанте) группового (не всеобщего!) коллективизма («не высовывайся») и только его же собственному (а не вообще!) административному оформлению как сковывающему инициативу («я начальник, ты дурак»), иждивенчеству (не путать с культурной патернальностью!), а уж заодно и пр. всяким бездельникам, хапугам и т.д. Технологии, короче говоря, в восходящей траектории их обобществления перестают быть непроницаемыми, самозамкнутыми («технологический феод»), их «тайны» открываются, а тем самым они ставятся под контроль «всеобщего интеллекта». Причем совершенно ничего «заумного», неземного во всех восходящих упомянутых гуманонаукократах или наукогуманократах нет. Вспомним краткий, но многомерный реальный порыв обобществления технологий в началах перестройки, затем либерализмом придавленный. Это во всех сферах, секторах и на всех этажах производства «на все руки мастера», а в целом культурный, но и интеркультурный, социально грамотный, мобильный и обязательно новосоциологический, научно интересующийся, порядочный трудовой люд, в его имманентной позитивной диспозиции, так сказать, от полей, школьных досок, шахт, цехов, дисплеев и станков до министерских кабинетов. Кстати, именно широкое среднее образование советского типа уже является «материально-человеческим» элементом «транспрофессиональности» реалий «трудящихся нового типа». Их гораздо больше, чем кажется.
Но пока все это еще сказка. Пока, говоря словами поэта, новый трудовой «народ безмолвствует», и даже более, действует в режиме, так сказать, «само- и взаимоудушения» в деконструктивной форме борьбы разрушительной доминанты деморыночного мифа и практики с консервативным сопротивлением» (Цит. изд. т.5. с.591-592). Одним словом, А.С.Шушариным перечислены самые различные признаки кроме одного – отношения к средствам производства.
Я опускаю рассуждения А.С.Шушарина про «номенклатуру», компрадорство и т.д. и ограничусь его обобщением анализа проблемы стратификации: «Как было показано, в недрах самой метакультуры, помимо совершенно неявной и еще весьма блеклой стихии старо-новых форм, пока нет сколько-нибудь общезначимых движений обобществления технологий, а бал объективно правит деконструктивный процесс разложения всей метакультуры в капитализационной форме самоколониализации (с активной внешней помощью), антиэффективного расхвата средств производства, анархо-капитализационного разваливания собственности на технологии, растаскивания территорий, криминализации вкупе с глухим консервативным сопротивлением (и отдельными восстановительными тенденциями). Соответственно таковы стратификация и вся социально-политическая картина, разве что еще заметно усложненная высокой неоднородностью метакультуры, региональными особенностями, переменчивыми настроениями более чем мутного времени и весьма не простым социогенофондом, да еще с быстрым разложением. Вот все эти структуры и тенденции деконструкции, «превращенные» уже в общую поведенческую «атмосферу», «среду», «климат», «дух мутного времени», и обуславливают стратификационную картину» (Цит. изд. т.5. с.592-593). Вывод, скажем прямо, далекий от оптимизма. Единственное, в чем прав А.С.Шушарин, так это в оценке созревания классового сознания у наемных работников, которые в отличие от класса капиталистов, достаточно хорошо организованных в национальном и в международном машстабе, еще далеки от осознания своего социального положения и своей роли в истории. Он писал: «Поэтому подзаголовок общей характеристики социально-политической расстановки общественных сил, ее основы как стратификации, заимствован с поправками из известных оборотов «класс в себе» (класс относительно точный, но только «теоретический», «на бумаге», по П.Бурдье, или еще не самоосознавший и не «самообозвавший» себя, свою задачу, по Марксу, не действующий) и «класс для себя» (реально начавший действовать класс, по Бурдье, или осознавший свои интересы как всеобщие и «самоназвавшийся», организовавшийся, по Марксу)» (Цит. изд. т.5. с.593).
Что касается темы, по выражению самого А.С.Шушарина, партийно-политического многоцветья, то в этой сфере идет процесс деградации «...силами заблудших масс и выдвинутых из их же рядов многообразных «акторов» деконструкции, в том числе и политических» (Цит. изд. т.5. с.601). Вот краткая гротескная характеристика этого партийно-политического многоцветья, данная А.С.Шушариным: ««Коммунисты» уже давным-давно совсем не коммунисты в их первородном значении движений конца прошлого века, большевизма и даже институциональной типологии советского времени. «Демократы» – откровенные капитализаторы, однако старательно публично не использующие этой метафоры («капитализм»). Что такое «рынок», «экономика», «собственность» (за пределами ее ломбардного, имущественного понимания), напомню, толком не понимают не только политики, но и самые высокоученые мужи, как говорится, всех стран и народов, хотя склоняют эти понятия поголовно все» (Цит. изд. т.5. с.602). Завершает А.С.Шушарин свой анализ следующим выводом: «...без появления нового научно-гуманистического «синтезатора» все нынешнее партийно-политическое, с позволенья сказать, строение образует пока не подлинное социальное многоцветье, а чертополох» (Цит. изд. т.5. с.610).
Далее А.С.Шушарин прогнозирует развитие событий следующим образом: «...все идет к катастрофе, ну еще, может, к шатающеся-гниющему варианту – или как раз к спасительному чуду революционного процесса.
Следует согласиться с теми взглядами, что если все не рухнет, то основных (спасительных, революционных) массовых и, как следствие, политических событий следует ждать где-то в начале ХХI в. В этом классически, а теперь даже и «синергетически», банальном варианте (а иные траектории просто из нравственных соображений рассмотрений не стоят) из «паранекротического» состояния именно революция (научно-гуманистическая? – за новые вокабулы сейчас ответить никто в мире не возьмется) и реализуется в начало восходящего прорыва» (Цит. изд. т.5. с.611).
Новый, двадцать первый век начался, однако пока никаких кардинально-новых событий на политической арене, кроме народных бунтов в ряде арабских стран, не замечается. Возможно, начавшийся в 2007 году глобальный экономический кризис в корне изменит политическую обстановку. Пока трудно предсказать, в какой части мироустройства могут начаться эти кардинальные политические процессы: в странах «золотого миллиарда» или на периферии. Но то, что зреет политический кризис как следствие экономического кризиса, которому пока конца не видно, вполне очевидно. Например, старушка Европа давно не видела таких массовых выступлений, которые имели место не только в странах, находящихся на грани дефолта (Греция, Португалия, Испания), но и в таких оплотах мирового капитализма, как Франция и Великобритания. Однако главными организаторами манифестаций и забастовок выступают не партии коммунистической ориентации, а профсоюзы. Все-таки удар, нанесенный предательской политикой горбачевых, яковлевых и т.п. оказался настолько мощным, что он развалил не только социалистический лагерь, но и дискредитировал международное коммунистическое движение.
Характеризуя ситуацию в мире идеологии в планетарном масштабе А.С.Шушарин писал: «Сообразно строению любой идеологии как континуальной иерархической пирамиды, от сложнейшего «кабинетного» научного профессионализма до оснований (менталитета, обыденной идеологии), и в ее допустимом упрощении как триады (научный профессионализм или, как сращенный с идеологической и политической властью, собственно клир; интеллигенция в основном значении идеологической; массы, народ) все три упомянутых участника, всяк на свой манер, находятся в одном состоянии деструктивной идейной самовойны, борьбы двух нерелевантных идеологий.
Это состояние и является научной и идеологической формой материального процесса деконструкции (саморазвала, саморазрушения, самонеоколониализации и пр.), а представляет собой все более хаотизируемую борьбу либерально-«марксистских» идеологий (с нынешней доминантой либеральной)» (Цит. изд. т.5. с.611-612).
А.С.Шушарин, проанализировав сложившуюся ситуацию в идеологической сфере, пришел к неутешительному выводу: «Таким образом, зреющий революционный процесс (альтернативный краху) идеологически не обеспечен. Просто совершенно, если не сказать, еще абсолютно не обеспечен, во всяком случае в сравнении с любыми исторически хоть как-то соразмерными переменами (христианские, «протестантские», марксистские «заготовки» складывались задолго до обеспечиваемых ими восходящих революционных процессов). А нынешние зреющие перемены заметно помасштабней» (Цит. изд. т.5. с.613). Следует заметить, что в первом томе он писал обратное: «…человечество впервые вышло на уровень, когда в социальном познании научная, рациональная (в самом высоком смысле) аргументация ищется не вослед стихии уже экзистенционально заявившей о себе новой преобразующей (революционной) практики, а опережает ее» (Цит. изд. т.1. с. 102). Вот те да! Где же истина? Какое из этих утверждений отражает точку зрения А.С.Шушарина? Далее он иронизировал по поводу предложений об объединений усилий в выработке современной теории. Он писал по этому поводу: «...позволительно спросить, по каким таким признакам или на какой основе все это делать, «объединять усилия». По высоте лба, ученого звания или должности? Или на основе хотения новой «парадигмы», разрабатываемой под чьим-то чутким председательством? Вот из всего этого и получаются или нескончаемые «круглые столы» и прочие ассамблеи (как в лучшем случае формы научного общения, личных знакомств, информирования о сделанном или о замыслах), или все те же самые фундаментализмы, или вовсе ума палата<...>номер шесть» (Цит. изд. т.5. с.613). К сожалению, А.С.Шушарин абсолютно прав. Для выработки современной революционной теории необходимо или появление гениев, или же создание коллектива талантливых единомышленников, что требует финансирования. А последнее в современном мире, где бал правит либерализм, практически невозможно. Опережая, должен с сожалением констатировать, что и А.С.Шушарину не удалось своей полилогией решить задачу выработки современной научной теории. И это не случайно. Беда в том, что А.С.Шушарин отказался от принципа преемственности в науке, отрицая достижения исторического материализма и политической экономии. Он вознамерился начать с «чистого листа», понадеявшись на свои силы. Его ошибки отчетливо видны из следующей выдержки, которую я ниже привожу: «Суть «очередного» общественно-исторического кризиса и состоит в том, что в совершенно новой, доминантно постэкономической и существенно внеэкономической исторической ситуации доминирует экономизм социологии в виде либерал - «марксистских» или капитал-коммунистических мифов, да еще на постсоюзных просторах в деструктивном развороте. Гносеологические корни этого исторического невежества экономизма – полнейшая теоретическая непостижимость (непрозрачность) отжившей, но уже не-докапиталистической, «плановой формы» с собственностью на технологии, а равно всех гетерогенных («многопараметрических») отношений всей сложнейшей метакультуры, как и структур всего мира, для вещистского («числового»), экономического мышления адекватно просто не существующих (непроницаемых). В основе же всего этого – две громады экономического фундаментализма. Соответственно с фундаментализмом есть единственный разумный способ борьбы – новая фундаментальность (теперь полифундаментальность) выдвигаемых социальных теорий, способных стать основаниями уже нового (в наших условных «измах» – научно-гуманистического), сперва только профессионального, причем эзотерического (т.е. сперва апрагматического, революционного, совсем еще не «строительного»), «языка» и дискурса» (Цит. изд. т.5. с.615). Методологическая ошибка А.С.Шушарина заключалась в том, что он отошел от марксизма, что он, столкнувшись с «многопараметрическими» отношениями в реальной жизни, потерял ориентировку, отказавшись от материализма, обрушившись на «экономизм». По-видимому, его сбила с толку именно «западническая» социология, которую он сам неоднократно критиковал, однако незаметно для себя попал в расставленную ею западню, придавая надстроечным процессам примарный характер. Он, сталкиваясь с необходимостью найти правильные ответы при исследовании тех или иных сложных проблем, временами чувствовал методологическую ошибочность своих поисков. Отсюда – его метания, непоследовательность и колебания. Кроме того, над ним довлел опыт работы в оборонке, отсутствие фундаментального гуманитарного образования, что особенно негативно сказалось при исследовании социалистического способа производства. У А.С.Шушарина много точных и интересных наблюдений, но при этом недоставало должной теоретической глубины проникновения в суть процессов, явлений, несмотря на его откровенное неприятие буржуазного образа жизни. Ему до конца его исследований казалось, что он глубже марксизма проник в суть общественных явлений, но это было трагическим заблуждением, в определенной мере обусловленной его самонадеянностью. Его до конца не покидала вера в возможность чуда сотворения истинно революционной гуманистической научной теории, которая столь нужна современному миру, пребывающему в глубочайшем кризисе. Он писал: «...только с уже обновленным научно-идеологическим профессионализмом еще возможна, хотя все быстрее менее вероятная, разумная реализация зреющего преобразования, «восходящая идея», программы, лозунги, «манифесты», если угодно, новые «утопии», в идеале вобравшие и сбалансировавшие в себе все разумное из всех движений, отсекающие в оппозиции все бесчеловечное, эклектичное, реакционное, крайнее, односторонне абсолютизированное» (Цит. изд. т.5. с.616). А.С.Шушарин в своем критическом экстазе договорился до того, что назвал принципы коммунизма ложью. Предчувствуя, что он сошел с истинной научной тропы, что его «занесло» не в ту степь, а возвращаться уже поздно, ибо это означало бы поставить крест на всей своей полилогии, он даже начал высказывать мысль о пользе утопизма, правда, какого-то особого рода – научного («по примеру П.Бурдье сейчас уже многие ученые реабилитируют «утопии» как необходимый продукт именно научной политической мысли») (Цит. изд. т.5. с.616).
Однако же я в своей критике полилогии несколько забежал вперед, ибо 33-ья глава еще не закончилась. А вдруг за поворотом...
А.С.Шушарин вновь и вновь вынужден возвращаться к вопросам методологии научного исследования, чувствуя, что в полилогии что-то не ладится. Он писал: «Будущее открыто. Общество в восходящем развитии не конструируется, а только самоконструируется, к тому же проходя полосу исчезающих старо-новых форм. Каким станет общество (в восходящем варианте), никто знать не может (вспомним промах Н.И.Бухарина и его рецензента В.И.Ленина). Потому теория может дать только описание гетерогенных «материалов» «преходящей формы» во всей их семантической громадности и «тощее» содержание восходящего аттрактора (в простейшем эндогенном смысле – обобществление технологий, процессов производства). Ситуация усугубляется и следующими обстоятельствами. Логический тип собственности на технологии гораздо сложней единственной хорошо изученной собственности на средства производства (так и не осознал А.С.Шушарин, что технологии входят в состав средств производства - мое). В современном глобализуемом мире «все связано со всем», что не должно быть обойдено теорией. Мировидение может быть только целостным, начиная с переосмысления первобытности и т.д., а в целом во всем объеме социологически уже полилогического, философски-метафорически полилектического способа мышления. А это, как говорится, не шутка. Кроме того, сложность науки растет, повышая требовательность к теориям, а тоже растущая массовость каналов приобщения к науке снижает уровень восприятия. И т.д. и т.п. Но с научной точки зрения никакого другого пути просто нет» (Цит. изд. т.5. с.616). Повторяю, трудно понять, почему А.С.Шушарин допустил элементарную ошибку, выделив понятие «технология» в самостоятельное понятие, противопоставив ему понятие «средства производства». Эта ошибка привела его к принципиально неправильным выводам не только в понимании сущности социалистического способа производства, но и всей полилогии в целом, особенно, когда он, ни с того, ни с сего отождествил технологию с гуманизмом. Проще всего этот нонсенс объяснить его неграмотностью в вопросах политической экономии. Более вероятно объяснение, связанное с его первоначальной профессией инженера. Свою роль сыграла, по-видимому, и его страсть быть во что бы то ни стало оригинальным, даже парадоксальным.
Концовка пятитомника вообще пессимистична. А.С.Шушарин пришел к выводу, что теории никому не нужны: ни массам (народу), ни журналистам, ни политикам, ни интеллигенции, ни научному клиру. Единственное, на кого он возлагал надежды – это, по его выражению, «аспирантский народ». «Условно, конечно, не в буквальном возрастном и титульном смысле. Но это те, кто уже начал профессионально разбираться в тягомотных «социальных делах», но еще не зашорен отжившими системами взглядов, жаждет познавать, учиться и двигать дело дальше. Этот «народ» неопределенно рассеян, но именно он и станет формировать новый профессионализм, писал А.С.Шушарин. «Борьба «толстых книг» в головах «аспирантского народа» нелинейно и начнет научно, затем идеологически обеспечивать зреющий революционный процесс. Чтоб разумно он развертывался, так сказать, политически вполне эволюционно. Шансы, правда, довольно быстро утекают, но пока есть» (Цит. изд. т.5. с.623). Именно из «аспирантского народа», надо полагать, выйдет Давид современности, который поведет за собой человечество в Идеальное будущее.
На этом изложение полилогии современного мира завершается.

Резюме

Итак, подведем итоги критического анализа содержания пяти томов.
1. А.С.Шушарин дал следующую обобщающую характеристику полилогии: «Интеллектуально, короче говоря, в отличие от «либерально-коммунистических» (по сути экономических) экспланансов, гуманистический эксплананс основан на постмарксистской, революционной, новой теории современности, полилогии» (Цит. изд. т.4. с.301). Таким образом, А.С.Шушарин черным по белому написал, что полилогия не является марксизмом, а выступает как новая, постмарксистская теория. А.С.Шушарин отверг материализм, как основу марксистской философии. Отверг он и формационную периодизацию истории, назвав ее кретинской.
Под полилогию А.С.Шушарин создал новый понятийный аппарат, часто используя при этом термины, заимствованные из естественных наук и математики («молекулярные структуры рельефа тектоники культур», «экзогенный вал», «фазовое пространство», «линейная форма», «симметризация», «ортогональность», «транзитивность», «гипостазирование», «равновесные состояния», «колебательные, апериодические, циклические, пульсирующие и т.п. явления», «несимметричные, асимметричные, антисимметричные отношения» и т.д.). Использовал он и термины гуманитарных наук, отступая от их классического, традиционного толкования. Например, он сам писал, что «...под «демографическим», напомним, мы весьма неклассично имеем в виду процессы, структуры и отношения в связи с тем, что в западной науке на «экономиксный» лад именуется «человеческим капиталом», т.е. одним из основных богатств общества – «демосом», в образах П.Сорокина – «профессиональными классами», трудовыми ресурсами, их качеством, подготовкой, движением, взаимодействиями» (Цит. изд. т.5. с.439). Этим термином он пользовался не только для характеристики рабовладельческого общества, но и процессов, протекающих в современном мире.
Причем, как я уже неоднократно отмечал, А.С.Шушарин, как правило, отталкивался от понятий, применяемых в историческом материализме, затем кардинально меняя их суть. Если бы он, создавая новые термины и понятия, последовательно их использовал, то все было бы логично. Но, к сожалению, он довольно часто продолжал применять марксистские термины (например, «производительные силы», «производственные отношения», наименования общественных формаций и т.д.), вкладывая в них новое, полилогическое содержание, что вносит изрядную путаницу в понимание его мыслей по тем или иным проблемам.
2. Отвергнув марксизм, А.С.Шушарин отдал приоритет явлениям, происходящим в надстройке (термин исторического материализма). Движущие силы исторического процесса, в соответствии с его полилогией, сосредоточены не в экономике, а в надстроечных процессах, имеющих, как пояснял А.С.Шушарин, совсем не экономическую природу, ритмику, формы и исторические тенденции. Понятие «народные люди», введенное им вместо «экономический человек» – это просто культурно-родовые существа, «осоциаленные организмы», между которыми осуществляется общение, заключающееся в обмене информацией и знаниями. И именно способ общения определяет сущность метавзаимодействия агентов культуры, которые и определяют природу того или иного общественного устройства. Все зависит не от экономических отношений между людьми, а от того, как они здороваются, едят, ходят друг к другу в гости, проводят спортивные соревнования, пишут и читают стихи и т.п. «Материальной основой метавзаимодействий, точней их «разумной основой», - писал А.С.Шушарин, - является само культурное разнообразие или, хоть это и нескладно звучит, культурное разделение труда (деятельности), человеческого бытия» (Цит. изд. т.3. с.269). «Метавзаимодействие культур в «интегральном слое» образов (прообразов) жизни, разных «плодотворных или производительных со-существований», т.е. их же нейтральное динамическое сосуществование, это и есть (говоря в привычных для марксизма терминах) «исходное производственное отношение» современного (а равно и еще, в локально-цепных формах, всего предшествующего) мироустройства (его мирооснов)» (Цит. изд. т.3. с.376). Вместе с тем А.С.Шушарин признавал, что «учение о гигантской «надстройке» – вопросы классовой борьбы, государства, политики, идеологии, роли масс, партий, личностей и т.д. – образовало классическую политологию (хотя сам такой термин тогда не был в ходу), позднее «сакрализованную» в основном в виде «научного коммунизма» (Цит. изд. т.4. с.55). И еще: «Провалившийся «научный коммунизм» сейчас уступает место политологии. К нам она, в основном с западной науки, идет с морем неподъемных тонкостей» (Цит. изд. т.4. с.57).
3. А.С.Шушарин вместо формационной периодизации истории предложил свою, в которой вместо формаций появляются «градации», названные им так же, как и в формационной теории. Фундаментом же периодизации является у него «...эндогенная логика – это цепь революционных кризисов и их разрешений (или провалов), т.е. весьма узкая, хотя и «большая» динамика общественного развития» (Цит. изд. т.1. с.540), т.е. главная последовательность. Вместо понятия «общественное отношение» А.С.Шушарин предложил новый термин «базовое взаимодействие» (метабазовое взаимодействие).
Приоритет, отданный А.С.Шушариным надстроечным явлениям (отсюда и «телега впереди лошади»), с неизбежностью породил сонм придуманных им общественных закономерностей, таких, например, как универсальный закон деградации, пронизывающий все «градации», закон падшести (негэнтропийная диссипация), закон конца формы, закон очищений, закон интеркультурации, тенденция варваризации народов, и наконец - закон бытия, сущность которого, надо понимать, состоит в постоянном росте дефекта линий производства и т.п.
4. А.С.Шушарин глубоко заблуждался, когда утверждал, что «…из всей гетерогенной гетерархии отношений современного мира основное содержание исторической задачи (эпохи) не имеет почти никакого касательства к переходу от капитализма (который тоже никуда не исчез) к социализму…» (Цит. изд. т.3. с.372). Так какие же силы определяют функционирование и динамику современного мира глобальной капиталистической системы? Оказывается такой силой, по мнению А.С.Шушарина, является нетерпимость разных цивилизаций, культур, социальных и этнических групп. Итак, не классовые противоречия, а звериный оскал первобытного эгоизма, дошедший через тысячелетия до наших дней, угрожает существованию человечества, или как писал сам А.С.Шушарин, «… понимание основного содержания эпохи и состоит в осознании того, что вся история рода человеческого до сих пор является первой и единственной, насильственной, вооруженной, каменно-ядерной «формацией», одним единственным вооруженным способом «производства и воспроизводства действительной жизни» в масштабах всего человечества<…>Этот «способ производства», говоря словами В.И.Мильдона, отмечен еще «печатью природности» (в виде национальных, государственных, религиозных идеологий), т.е. еще докультурен, досоциален, дочеловечен» (Цит. изд. т.3. с.373); «...вся история человечества, вплоть до нынешнего «просвещенного» состояния, и предстает уже как сверхасимметрия варварской, зоологической эгокультурности; одной насильственной, вооруженной, каменно-ядерной «формации» всего человечества, заходящей в предел все более глубокого кризиса и все более ускоренно ведущей к гибели» (Цит. изд. т.3. с.385-386).
Характеризуя культурно-родовое, или социально-биологическое разложение, А.С.Шушарин утверждал, что это - самый глубокий и «толстый слой» (Ф.Бродель) бытия, с одной стороны, предельный (дальше животная индифферентность и резня), с другой стороны, интегрирующий в себе деконструктивное состояние всей культуры.
«Эгокультурность или варварская бескультурность собственно и образует основное (экзогенное) производственное отношение современного мира. Сегодня на планете господствует, - как считал А.С.Шушарин, - всемирное варварство. Эта эгокультурность, сверхасимметрия метасобственности на культуры, своего рода «частно-народная» разрывающая узурпация культуры человечества, проявляемая в форме вооруженной суверенности народов (политически – государств, блоков), и есть основное содержание международных всемирных производственных отношений как империализма, т.е. мироустройства всей первой экзогенной «формации» человечества» (Цит. изд. т.3. с.389). Возведя эгокультурность в ранг главной причины конфронтации не только культур, но и вообще всех отношений между людьми, А.С.Шушарин договорился до того, что «эгокультурность шире империализма, она распространяется и на «внутринародные» отношения между классами, субкультурами» (Цит. изд. т.3. с.389). И еще одно весьма характерное его утверждение: «Современный «мировой капитализм» это действительно «высшая стадия», но совсем не капитализма, а эгокультурности, лишь в основном в капиталистической форме» (Цит. изд. т.3. с.391). В общем, идея эгокультурности – это идея фикс А.С.Шушарина. Человек человеку - волк и в основе отношений всех субъектов в этом подлунном мире лежит звериная агрессивность хищников.
5. Справедливости ради следует отметить, что во многих местах своего пятитомного труда А.С.Шушарин дал меткие и точные характеристики ряда социальных явлений, причем они имеют прогрессивный характер и весьма образны. Так, например, он высмеивал антикоммуниста Ципко, который назвал В.Ленина зверем за его приказы о расстрелах. Воспроизвожу эту выдержку целиком: «За записки «расстрелять» (даже тысячи?!) Ципко называет Ленина «зверем». Понимаю, что логика здесь бессмысленна (ниже на корнях антиинтеллектуальной порчи мы еще будем не раз останавливаться; это вопрос вечный, сложный, суровый). К примеру, Ельцин записок «расстрелять» (кроме расстрела Белого дома), я полагаю, не писал. Но и зачем их было писать? Они просто не нужны. В успешно политически возглавляемую им «эпоху» стрельба стала повсеместной, иные политики, военные, ученые, отцы семейств и др. стреляются даже вполне сами, суицидальность едва ли не рекордна, без всяких «записок», а шквал «записок» наемным убийцам тревожил и самого Ельцина. Относительно же Ципко пусть судит читатель. Ципко пишет: «…наше нынешнее беловежское безумие не идет ни в какое сравнение с<...>безумием русской гражданской войны»; «…а я, грешный, все эти три года ждал, когда прекратится это беловежское безумие». А вот большевики, Ленин как раз не «ждали», они и вытягивали «окаянную» ситуацию из накатывавшего провала в тогдашнее «беловежье» в несоразмерно более раскаленной обстановке. Ленин писал записки «расстрелять», а Ципко писал сочинения, которые и содействовали не восходящему преодолению отжившей идеологии, а как раз волокли к последующему беловежью и пр. процессам, унесшим в былом «соцлагере» (в мирных условиях!) уже миллионы жизней (кровавые конфликты, преступность, преждевременная смертность и т.д.). Без «записок», опять же. Вот и спрашивается, ежели уж Ципко воспользовался, как говорится, зоологическим ярлыком, к каким представителям фауны, отнести самого-то Ципко, коли даже вши по покойным не ползают, коли без единой записки «расстрелять» он сам усердно и участвовал не в восходящем преодолении, а в деструктивном обвале соцсистемы и трагических последствиях?» (Цит. изд. т.4. с.87).
Меткие и точные характеристики А.С.Шушарин дал и всем сторонам капиталистической действительности, а также антикоммунистическим высказываниям различного рода «демократов».
6. Нельзя не отметить своеобразие стиля А.С.Шушарина, который состоит в обильном цитировании книг, многочисленных статей различных российских и зарубежных авторов, а также последующем комментировании их. Цитирование во многих главах занимает преобладающее место и среди критических замечаний очень трудно уловить различие между содержанием того или иного критического замечания и собственной оригинальной мыслью А.С.Шушарина, т.е. определить его личный вклад в анализ той или иной проблемы.
И еще одно замечание, касающееся стиля произведения А.С.Шушарина. Я уже неоднократно отмечал противоречивость и непоследовательность в изложении им своих мыслей. Встречаются и диаметрально противоположные по смыслу утверждения. Я объясняю этот изъян огромного труда А.С.Шушарина тем обстоятельством, что он до своей кончины не успел осмыслить его содержание в целом, «вчитаться» в текст. Нередко создается впечатление, что его родными опубликован вообще черновик, а не отредактированный автором материал.
7. В целом полилогия А.С.Шушарина, отступившего от исторического материализма, дает превратное толкование процессов, происходивших в первобытнообщинном, рабовладельческом, феодальном обществах, а также при социализме (за исключением капитализма, который он не посмел интерпретировать иначе, чем К.Маркс). Назвав социализм «линейным» обществом, он все время писал о необходимости его восходящего преодоления: «...исторически быстро обанкротившаяся плановая (линейная, отраслевая) форма производства оказалась перед исторически новым кризисом» (Цит. изд. т.1. с.549).
А.С.Шушарин также поспешил похоронить коммунизм в интерпретации К.Маркса, а именно, как общественную формацию, неизбежно следующую за капитализмом.
Если до 1981 года А.С.Шушарин еще придерживался того мнения, что необходима выработка общей теории политической экономии, то затем он изменил свою позицию, объясняя происшедшую трансформацию следующим образом: «В отвлечении от всяких названий, т.е. в дебрях самого исследования, поскольку всякая удачная генерализация не «обобщает», а превосходит и преемственно снимает предшествующее и наличное знание в более сложной конструкции, я уже изначально (где-то в 70-е гг.) вышел на понимание множества неэкономических явлений (взаимодействий, связей, отношений, структур, процессов) в основах социального бытия. В том числе как более глубоких, так и более высоких, нежели экономические, но тоже сполна производственных (в смысле «производства и воспроизводства действительной жизни»). Кто-то скажет: да это уже давно стало тривиальностью. Ан нет. Философски-то, может, оно и так, но только не научно (теоретически)» (Цит. изд. т.1.с.453).
Задача создания «…революционной переорганизации социального познания в субординации всех его основных потоков» А.С.Шушариным так и не была решена, а его полилогия влилась в общий поток псевдонаучных концепций, во множестве расплодившихся в современной социологии. Его намерение создать метатеорию, новую дисциплину социальной мысли, осуществив революционный переворот в социологии путем пересмотра самых фундаментальных оснований в научной картине о современном мире обернулось очередной попыткой подправить марксизм, противопоставив историческому материализму некую принципиально новую философию, базирующуюся не на признании примата способа воспроизводства индивидуумов, а на понятии «метакультуры», как формы бытия общественной надстройки. А.С.Шушарин неоднократно писал о постмарксизме, о том, что полилогия должна снять марксизм. Если бы это было так, то он обеспечил бы преемственность научного познания закономерностей развития общества. Но в действительности он пошел по пути отрицания самих основ марксизма, что означало не что иное, как регресс в научном познании.
Полилогия не стала очередным, четвертым по счету революционным прорывом в процессе познания общества и всего мироздания, как обещал читателям А.С.Шушарин. Он еще в первом томе решительно заявил, что методом создания новой революционной теории не будет диамат, а полимат, что социологически она будет не истмат, а полилогия, и теория будет основываться на постформационной периодизации истории человечества, а не на марксистской, формационной. Как мы убедились, его полимат и полилогия привели не к диалектическому «снятию» марксизма, а к ложным выводам, совершенно противоположным заявленной им же цели о создании революционной социологии.
А.С.Шушарин в полилогии попытался найти революционную траекторию бифуркации, спасающую человечество от самоуничтожения в результате действия совокупности различных законов, порождающих, по его определению, животную эгокультурность. Однако все его усилия завершились созданием очередной утопии. Вместо научной теории развития человечества (в противовес марксизму) он сконструировал концепцию, названную им полилогией, на базе которой, естественно, невозможно было в принципе спрогнозировать будущее. Вместо научного предвидения перспектив развития человечества он породил наивную утопическую модель «идеального» общества.
Остановимся на трех причинах неудачи А.С.Шушарина.
1). Создавать новое в науке, игнорируя уже достигнутое предшественниками, невозможно. А.С.Шушарин отказался от исторического материализма, противопоставив ему свою философскую систему, которая, несмотря на его неоднократные заверения в верности методологии «Капитала», оказалась де факто идеалистической.
2). Полилогия напичкана придуманными А.С.Шушариным законами развития человечества, суть которых не в поступательном развитии общества, а, наоборот – в его непрерывной деградации. Он по существу воздвиг непреодолимый барьер между настоящим и будущим. Если согласно марксизму в недрах капиталистической системы зреют предпосылки и условия возникновения новой формации, то в полилогии таких предпосылок и условий по существу нет. Более того, А.С.Шушарин отрицал роль социализма как промежуточной стадии между капитализмом и коммунизмом.
Исторический материализм утверждает, то объективные предпосылки становления нового способа производства, прежде всего, вызревают в производительных силах на основе научно-технического прогресса, а также в системе экономических отношений. Субъективные предпосылки возникают в сфере общественного сознания и в политических отношениях. Согласно же полилогии, человечество спасется от самоуничтожения и войдет в свое счастливое будущее благодаря доброму искусству, толерантным религиям и научному знанию - Новой Науке – социальной (Цит. изд. т.1. с.328-329). Повторяю, марксизм никогда не отрицал роли надстройки и в особенности науки, идеологии и нравственности в революционном процессе, но всегда на первое место выдвигал объективные предпосылки возникновения новой формации.
А.С.Шушарин сделал ставку на «онаучивание», «сциентизацию», «социорегуляцию» производства, постановку его под более высокий, чем господствующая (технократическая, технологическая, «инженерная») планомерность, новый «контроль всеобщего интеллекта», снимающий планомерность («уход в основания») новым постплановым механизмом движения технологий, саморегулирования производства и объективной оценки труда (Цит. изд. т.2. с.607-608). Спрашивается, как может быть достигнуто «онаучивание», «интеллектуализация» производства без планирования? Что это за «постплановый механизм движения технологий»? Нигде в его пятитомном труде нет пояснений по поводу этого «постпланового механизма, саморегулирования производства и объективной оценки труда».
Спрашивается, каким образом в условиях неуклонной варваризации народа, роста эгокультурности будут нарождаться «трудящиеся нового типа», происходить процесс гуманизации?
А.С.Шушарин утверждал, что общество должно стать «научным», «…опирающимся на новое знание…», которое уже не философия, а именно наука, выдвинувшая «…новое социальное знание об обществе, сложившемся во всей своей материальной конструкции еще как донаучное, с гибельным эволюционным трендом и со спасительным революционным. А это может быть только удачная не «вечная», а конкретно-историческая – научная теория современного переломного мира. Только и только так может начаться изменение когнитивности (а именно в существующей когнитивности и скрыт главный стопор дальнейшего развития) сперва профессионально-научной (во всем тягомотном объеме), а в конечном счете когнитивности всего человечества. Никакой иной возможности начала научной же реализации «конструктивной тенденции» не существует» (Цит. изд. т.2. с. 622-624). Спору нет. Для реальных революционных преобразований нужна теория современного переломного мира. И она имеется – это марксизм, постоянно развивающийся и обновляющийся с учетом развития общества. Но А.С.Шушарин с этим не был согласен. Он третировал марксизм, политическую экономию, полагая, что именно его полилогия и является истинной научной теорией преобразования мира. А.С.Шушарин кроме красивых общих фраз об «онаучивании» производства и общественной жизни ничего не смог предложить. Причем, по его мнению, главным препятствием на пути «...интеллектуально-организованных форм реализации ни от кого независимо назревающих революций альтернативных крахам...» (Цит. изд. т.3. с.326) является нынешняя социология с экономической доминантой. Это утверждение - очередной камень, брошенный А.С.Шушариным в огород марксизма. Любопытно, как он вообще представляет себе очередную революцию без смены формы экономических отношений, без ликвидации отчуждения трудящихся от средств производства? Правда, справедливости ради, следует заметить, что благодаря А.Тойнби А.С.Шушарин все-таки не мог не отметить важную роль НТР в обеспечении прогресса. Он писал: «Соответственно, в отношении плановых форм, в сравнении с пока адаптирующимся капитализмом, НТР образует основное эндогенно (революционное, спасительное) содержание как внутреннего, так и внешнего, говоря образом А. Тойнби, Вызова. Но здесь же на негэнтропийной вершине завязывается в целое вся современная историческая задача, в том числе в итоге особым образом и ее основное содержание – преодоление эгокультурности, интеркультурация (поликультурация) человечества (еще раз напомню, при сохранении многих других более высоких асимметрий). Все это замыкание в некое целое осуществляется в интереснейшем переплетении процессов» (Цит. изд. т.3. с.522).
Модель сообщества реального международного гуманизма А.С.Шушариным заимствована целиком и полностью у Н.Моисееева, которую тот назвал «ноосферой». Как должно происходить становление такого мирового сообщества? Интерпретация А.С.Шушариным этой заимствованной модели такова: «Глобальная социализация, т.е. экзогенная демографизация, означает, условно говоря, превращение целых народов в «граждан», вариационным снятием (не уничтожением!) прежде всего национально-этнических границ (а равно, расовых, лингвистических, метаэтнических, религиозных), так сказать, превращением их из государственных уже в «административные». Эту экзогенную социализацию осуществляют просто люди, но уже в совокупном качестве просто народов в самом скромнейшем содержании вступления в «гражданское» сосуществование, преодолевающее «народную» же фетишизацию культур в форме суверенно вооруженной «национальной» государственности, при полном сохранении самих культурных многообразий» (Цит. изд. т.3. с.412).
Постараемся разобраться в этом ребусе. Что означает превращение национально-этнических границ в административные путем «вариационного снятия», ведает только сам автор идеи. Далее якобы должно происходить «превращение целых народов в «граждан». Этот процесс должны осуществлять «...просто люди, но уже в совокупном качестве просто народов в самом скромнейшем содержании вступления в «гражданское» сосуществование, преодолевающее «народную» же фетишизацию культур в форме суверенно вооруженной «национальной» государственности, при полном сохранении самих культурных многообразий». Что это за «просто люди», составляющие «просто народы»? А.С.Шушарин дал бы хоть какой-то малейший намек, как понимать суть этих диковинных терминов. И каким это чудесным образом должно произойти преодоление «просто людьми» и «просто народами» «народной» фетишизации культур при условии полного сохранения самих культурных многообразий? Причем не следует забывать, что все эти необыкновенные превращения должны происходить в атмосфере нарастающей эгокультурности при неумолимом действии законов падшести, закона конца формы, тенденции нарастающей варваризации народов.
И нижеследующее разъяснение А.С.Шушарина никак не может быть признано убедительным. «Как в эндогенном развитии первый шаг состоял в насильственном сломе животного «права» утверждением «уголовного» права, переводом «нормальной» эгостадности в преступность, примерно так же и экзогенный шаг выразится в сломе вооруженного сегментированного государственного «права» и в утверждении контрольного надгосударственного (интеркультурного) механизма (как это происходит в любом негэнтропийном, восходящем шаге в развитии материи в анизотропии по сложности)»? (Цит. изд. т.3. с.412). Или разве следующий абзац может быть серьезно воспринят здравомыслящим человеком: «А вот институциональным гарантом и будет, говоря словами Д.Андреева, «инстанция, осуществляющая контроль над деятельностью государств и руководящая их бескровным и безболезненным преобразованием изнутри». Но и только в весьма узком содержании. Поэтому и о «всемирном правительстве» речь сможет идти только в виде своего рода этического и аналитического «Министерства» культуры (в значении разрыва с доминантой узкого экономизма) и такого же всемирного «Министерства» внутренних дел мира, гарантирующего на легитимной основе только запрет насильственного вмешательства культур, стихий экспансий, сепараций, прозелитизма, при еще неизбежном сохранении всех других, более высоких асимметрий. Образно говоря, капитализм при любой «смычке» будет эксплуатировать покуда жив, но только в меру согласия других народов»? (Цит. изд. т.3. с.413). Любопытно, кто и каким образом будет определять допустимую меру эксплуатации народов капиталистической элитой и как на это будут взирать сами «простые люди» и «простые народы»? Спрашивается, кто и каким образом будет создавать всемирные Министерство культуры и Министерство внутренних дел, которые должны будут обслуживать нужды глобального капитализма «в меру согласия других народов»? Если же какой-нибудь народ нарушит установленные этой инстанцией правила, то в отношении него «…мыслимы насильственные, вооруженные, но и вполне человеческие («милицейские») способы его изоляции, научения или даже мер принуждения, как заявил Э.А.Шеварднадзе» (Цит. изд. т.3. с.414). Разве это серьезная аргументация? Да еще со ссылкой на такого «авторитета» как Э.Шеварнадзе, который вместе с М.Горбачевым не сумел сохранить СССР и социалистический лагерь и сбежал раньше всех с тонущего корабля в свою родную нору. Неужели опыт войны, например, в Ираке не доказал что установление «демократии» обошлось тамошнему «простому люду» неисчислимыми потерями? И вообще хорош же гуманизм согласно полилогии, который А.С.Шушариным приравнен к вооруженной диктатуре!
3). «Идеальное» общество А.С.Шушарина рождается в недрах эгокультурности, представляя собой фантастическую конструкцию.
В новом обществе, как считал А.С.Шушарин, в отличие от «линейной» формы будет уже не «модификация технических отношений», не «технологический феод», а преодоление их научными, социоаналитическими и социорегулятивными отношениями, связанными со знанием и познанием, не имеющими технических и организационных границ, которые всегда «корпоративно-техничны». Вот все это и есть информационный «базис» перемен в обобществлении технологий, что уже надстроит над собой и некоторые, пока совершенно непредсказуемые, не только постплановые, но и, условно говоря, «постполитические» или «внеполитические», интеллектуальные институты. А.С.Шушарин обосновывал свою идею следующим «научным» способом: «Ведь и вторая сигнальная система базируется на нервных окончаниях в теле всего организма (т.е. не является только «надстройкой»), но уже способна к отрыву от «тела», к саморефлексии. Так что, образно говоря, в итоге известные «четыре власти» дополнятся еще некоей научной, вероятно даже, как и властно более высокой...» (Цит. изд. т.2. с.620-621). Будет создан научный механизм производства, информационно означающий организацию постоянного общественного, вертикального и, главное, диспозитивного, внефункционального и эксфункционального, межотраслевого, межпредприятийного и межпрофессионального (если угодно – комплексного, междисциплинарного) изучения «интенсивных» величин технологий (там же).
Итак, не неизмеримо возросший по сравнению с современным уровень развития производительных сил, не обновленный хозяйственный механизм, соответствующий экономическим отношениям, основанным на принципе «от каждого по способностям – каждому по потребностям», не демократия в форме прямого представительства, а некий «информационный базис» будет являться фундаментом «идеального общества, а задачей пятой по счету власти будет изучение «интенсивных» величин технологий. Это изучение пятой властью «величин технологий», оказывается «...совсем не управленческая задача (как нечто лишь институциональное, производное, оформляющее), а диспозитивная задача самих «трудящихся нового типа» по взаимному «вмешательству» в технологии и их цепи» (там же). Возможно, кто-то из читателей и понимает смысл написанного А.С.Шушариным, но я совершенно не в состоянии понять, что означает взаимное вмешательство «трудящихся нового типа» в технологии. Если бы «трудящиеся нового типа» применяли новые технологии в производстве, то это было бы мне понятно (ради повышения производительности своего труда, улучшения условий производства и т.п.), а вот для чего они должны будут совместно «вмешиваться» в эти самые новые технологии – этого я не разумею. Нижеследующее разъяснение А.С.Шушарина не проливает свет и на такую важнейшую функцию пятой власти, которая, видимо, будет в руках «трудящихся нового типа» - изучение «интенсивных» величин технологий.
Вышеприведенное пояснение, суть которого в том, что в будущем обществе человек будет свободен в выборе деятельности, обучения, участии в управлении, не может вызывать каких-либо возражений, однако оно не раскрывает нам смысл взаимного вмешательства «трудящихся нового типа» в технологии и не разъясняет, почему главной задачей новой пятой власти будет изучение «интенсивных» величин технологий. И когда А.С.Шушарин писал, что «...некая новая «соционаучная структура» преодолеет дефект производства «технофеода» (Цит. изд. т.2. с. 621), то его ссылки на «вторую сигнальную систему» не раскрывают нам механизма деятельности этой пятой власти, содержания этой новой структуры. Правда, в одном месте в 4-м томе я все-таки узнал, для чего в «идеальном» обществе «трудящимся нового типа» надо будет знать технологии, особо их «интенсивные» величины: это для того, чтобы эти трудящиеся могли определять свои «личностно-творческие потенции». Вот так! В разделе «Социализм» я подробно анализирую соображения А.С.Шушарина в отношении будущего общества и здесь нет необходимости повторять вышесказанное.
Таким образом, А.С.Шушарин видел выход из придуманной им ситуации с монополией т.н. группоиерархической собственности на технологии, разрушающей ткань социализма, в том, чтобы изъять их из ограниченной (необщественной) группоиерархической собственности, поставив их под «контроль всеобщего интеллекта» (Цит. изд. т.4. с.371). А дальше следует изложение идеи, очень напоминающей утопический проект академика Глушкова о создании всеохватывающей автоматизированной системы управления.
Осознав необходимость выработки теории становления истинного, идеального социализма, соответствующего критериям полилогии, А.С.Шушарин начал поиск тех, кто в состоянии реализовывать его проект, а также путей создания соответствующей программы. «Армагеддон, повторю, - писал А.С.Шушарин, - находится в тиши кабинетов и библиотечных залов, в битве «толстых книг» в головах «аспирантского народа» (Цит. изд. т.4. с.385). Итак, для реализации его проекта необходимо «новое профессиональное социальное знание». Это знание должно образовать новый геном, затем – интеллигенцию, которая в состоянии и создать новую идеологию. И такая социальная сила существует – она сосредоточена «в головах «аспирантского народа». Марксизм – побоку; начинать надо с нуля, с белого листа. И начало, как считал А.С.Шушарин, положено его полилогией.
В заключение этого критического очерка я должен попросить прощения у читателей, которые отважились дочитать его до конца, ибо полилогия А.С.Шушарина, как говорят в народе, выеденного яйца не стоит, и ее содержание можно было бы изложить не в пяти томах и на 3000 страницах, а максимум на десяти страницах.









 * MERGEFORMAT 2