Ю.М Антонян, И.В. Горшков, Р.М. Зулкарнеев

Проблемы внутрисемейной агрессии

В В Е Д Е Н И Е

Общественная опасность внутрисемейной агрессии, особенно убийств на почве семейных и родственных отношений, заключается не только в наступлении тяжких последствий – нанесении вреда здоровью или даже лишении жизни человека. Насилие в семье наносит огромный ущерб нравственности, приводит к разрушению семьи, психотравмирующему, деморализующему воздействию на детей, что нередко способствует совершению с их стороны преступлений в последующем.

За последние годы в динамике и структуре насильственных преступлений в семье наблюдается рост, в том числе убийств, которые нередко сопряжены с особой жесткостью. Отметим, что каждое четвертое умышленное убийство совершается на почве семейных отношений, а приведшие к ним конфликтные ситуации развивались длительное время и часто сопровождались противоправными либо иными антиобщественными действиями.

Криминогенные факторы в сфере семейных взаимоотношений подвергаются изменениям в процессе развития общества и трансформации самих семейных отношений, отсюда еще одна необходимость в теоретических исследованиях. В настоящее время следует продолжать комплексные криминологические исследования преступности в семейной сфере как с практических, так и с теоретических позиций. Их теоретическая сторона должна быть направлена на изучение криминогенных факторов, порождающих семейные конфликты и обусловливающих перерастание этих конфликтов в преступное агрессивное поведение. Прикладная сторона предполагает разработку системы предупредительных мер, призванных ликвидировать либо нейтрализовать действие криминогенных факторов.

В связи с этим предметом нашего изучения явилась группа лиц, входящих в структуру межличностного семейного общения, которое обусловлено юридическими и фактическими брачными (муж-жена), родственными (родители - дети, братья и сестры), а также и свойственными (с родителями супругов) отношениями. Известно, что для этой категории лиц характерен интимный, часто глубоко скрытный характер отношений, обычно строго оберегаемый от посторонних вмешательств, а поэтому труднодоступный социальному контролю. К числу сложных явлений, имеющих криминологическое значение и возникающих в структуре семейных отношений, относятся психологические проблемы, формирующиеся из самого межличностного общения в данной группе.

Насилие в семье может осуществляться в разных формах: это убийства, нанесение вреда здоровью, оскорбления, унижения, побои, истязания, грубое принуждение, часто сопровождаемое также оскорблениями и побоями, бранью. В настоящей работе основное внимание будет уделено убийствам, значительно меньше – причинение тяжкого вреда здоровью, но все эти особо опасные преступления на фоне или в сопоставлении с другими видами проявления агрессии в семье.

До настоящего времени названная категория “семейных” убийц в основном рассматривалась в общей группе преступников, совершивших насильственные преступления на бытовой почве. Специальному и всестороннему научному исследованию она в последние годы подвергалась мало и с позиций комплексного подхода почти не рассматривалась.

Между тем успешное профилактическое воздействие на них невозможно без учета психологических, нравственных и других особенностей их личности, знания причин совершения ими убийств и условий, им способствующих, что предполагает всесторонний учет внутрисемейных процессов. Криминологическое разрешение этих проблем предопределено, таким образом, необходимостью выработки адекватных мер реагирования, применения новых методов в профилактике названных преступлений.

В прошлом были редкие попытки объяснить бытовые убийства через различные психологическое особенности личности. В частности, указывалось на нарушение эмоциональной способности к сопереживанию, отсутствие сочувствия и альтруизма, на повышенную тревожность, враждебность, слабость самоконтроля, на низкую устойчивость к стрессам, на деформацию личности и ее психологического склада, на искажение социализации и ценностного отношения к человеку и др. (Н.В.Алинина, Ф.В. Бассин, Л.Б.Филонов). Но в целом преобладали социологические подходы в криминологических исследованиях семьи, которые наиболее полно и успешно воплотил Д.А Шестаков.

Вопросы насилия, агрессии и жестокости в быту являлись предметом изучения коллектива авторов НИИ проблем укрепления законности и правопорядка Генеральной Прокуратуры России, которые осветили взаимодействие объективных факторов жизненного пути лиц, совершающих убийства, закономерности формирования агрессивности и жестокости, влияние среды, обусловливающее жестокие проявления, провели сопоставление мотивации поведения в отношении членов семьи преступника.

При изучении убийц и причин совершения убийства и некоторых других преступлений в отношении членов семьи нами впервые широко использована совокупность психиатрических, психологических и социологических данных, которые подвергнуты комплексному криминологическому анализу. Сделана попытка раскрыть природу и субъективные причины тяжких агрессивных преступлений против членов семьи преступника, мотивы и характерные ситуации таких преступлений. Даны демографические, уголовно-правовые, психологические, психиатрические и поведенческие особенности личности виновного в совершении прежде всего убийств членов семьи. Проанализированы действия психотравмирующих ситуаций в механизме актуализации мотивов рассматриваемых преступлений, взаимовлияние психологических особенностей личности в формировании данного механизма, роль деморализации, нарушений социально полезных связей и девальвации ценности человеческой жизни. Особое внимание уделено взаимоотношениям членов семьи, результатом которых стало убийство. Комплексный психолого-психиатрический и криминологический подход в изучении данной проблемы позволил разработать типологию убийств членов семьи, основанную на мотивации преступного поведения, создать социальный и психологический портрет лиц, совершавших убийства, проследить этиологию данных преступлений. Это, в свою очередь, дало возможность выработать меры по предупреждению убийств в семье.

Предлагаемая работа содержит новые, нетрадиционные подходы к объяснению тяжких преступлений в семье. Эти подходы основываются на исследовании личностных — психологических, патопсихологических и психопатологических — факторов. Соответствующие данные получены авторами в результате их эмпирических поисков. Мы пытались отойти от привычных криминологических схем, лишь внешних и частичных описаний личности преступников и лежащих на поверхности факторов, которые только в малой степени объясняют совершение столь сложных преступлений. Разумеется, не все приведенные в данной книге соображения и выводы бесспорны, многие из них нуждаются в дальнейших изысканиях и подтверждениях. Важен сам шаг, новый и неординарный, в направлении познания того, что может открыть новые возможности профилактики тяжких преступлений в семье.

И еще. Давно раздаются призывы к координации усилий специалистов различного профиля в исследовании проблем предупреждения опасных преступлений. Наша совместная работа есть свидетельство того, что подобные призывы бывают услышаны.

Глава 1. Общая характеристика внутрисемейной агрессии

§ 1. Внутрисемейная агрессия как криминологическая проблема

Внутрисемейная агрессия порождается теми неблагоприятными факторами, которые извне воздействуют на семью. Но еще более опасными являются конфликты, которые имеют место в самой семье и в свою очередь находятся под влиянием этих внешних процессов.

Внутрисемейная агрессия это прежде всего оскорбления, унижения истязания, причинение вреда здоровью различной степени тяжести, наконец убийства.

Особенную группу насильственных посягательств в семье составляет сексуальное насилие, в ряде случаев сопровождаемое убийством. Чаще всего это изнасилования, совершаемые отчимами в отношении несовершеннолетних падчериц, намного реже — отцами в отношении дочерей. Иногда такие преступления совершаются втайне годами, прежде всего потому, что жертва запугана отчимом (отцом). Известны довольно редкие, впрочем, случаи, когда об этом знают матери, но из страха перед мужем или сожителем, нежелания их потерять, равнодушия к дочери не предпринимают мер пресечения подобных инцестуальных связей.

Ф.С. Каприо приводит результаты исследования 203 случаев инцеста, проведенного С.В. Вейнбергом. Оказалось, что инцесту способствуют перенаселенность жилища; инцест отца с дочерью имел место обычно в такой семье, где он играл доминирующую роль и принуждал дочь к половой близости; инцест между братьями и сестрами имел место там, где отец не играл такой роли, а инцест матери с сыном происходил в тех семьях, где доминирующим влиянием обладала мать. По мнению С.К. Вейнберга, агрессивными участниками инцеста являются сексуальные девианты, склонные к пьянству, люди импульсивные, взвинченные, нервные, раздражительные, одинокие и угрюмые. Некоторые из них являются психически больными. Во многих случаях инцестные отношения включают в себя разнообразные парафилические действия, такие как фелляция и куннилингус, а также акты садомазохистской природы.

Криминологическое изучение насилия в семье должно учитывать то, что семья как важнейшее звено общества не может не испытывать на себе все его тяготы и проблемы, все его материальные и духовные трудности, не преломлять в себе нынешние процессы экономической неустроенности и тревожных ожиданий. Значительная часть проявлений насилия связана с нерешенностью материального обеспечения семьи, в первую очередь инвалидов и престарелых, с жилищными проблемами, неустроенностью мигрантов и беженцев. Но есть очень важный аспект социально-психологического характера, определяемый теми отношениями, которые складываются между членами семьи.

Если насилие имеет место между супругами (сожителями), то оно обычно стимулируется ревностью и местью за действительные или мнимые обиды, а также переживаниями, связанными с сексуальной неудовлетворенностью, прежде всего по вине мужчины. Насилие между ними может порождаться соперничеством за верховенство в семье; в иных случаях жена (сожительница), прочно держащая рычаги управления в своих руках, постоянно руководит мужем, чему он в трезвом состоянии не противится, но в состоянии алкогольного опьянения силой пытается утвердить главенство в семье и одновременно отомстить за все обиды.

Насилие против родителей (как правило, со стороны сыновей) обычно представляет собой “возвращение ударов”, т.е. когда, став взрослым, человек мстит за незаживающие обиды, которые причинили ему отец или мать в его детские и юношеские годы. Иными словами, он поступает с ними так, как они прежде поступали с ним.

В других случаях агрессия может быть связана с материальными претензиями к родителям. Но и в случае корыстной агрессии ей, как правило, тоже предшествуют конфликты и неприязнь. Действительно, трудно найти сына, который поднял бы руку, например, на родную мать ради денег, если бы между ними были отношения любви иприятия. Иногда родителей или других членов семьи лишают жизни, если они стары, страдают тяжкими недугами или являются инвалидами, не способными самостоятельно обеспечивать уход за собой.

Рассмотрим еще одну категорию семейных убийств – убийства из любви.

Убийствами из любви, несмотря на некоторую внешнюю парадоксальность, можно назвать такую категорию "родственных" убийств, когда убивают тех своих родственников или мужа, чаще жену, о которых тем самым хотят проявить заботу, защитить их, т.е. действуют из любви к ним. Иными словами, убивая, преступник спасает их от чего-то, что представляется ему страшным, хотя при этом и не принимается во внимание, что нет ничего страшнее смерти близкого и из ситуаций, субъективно воспринимаемых как весьма опасные, могут быть и другие выходы. В самом сочетании понятий "убийство" и "любовь" нет ничего неожиданного, и анализируемые преступления выступают в качестве частных случаев переплетения любви и физического уничтожения. Такое же переплетение можно часто наблюдать, когда убивают из ревности, причем жертва действительно любима и жизнь без нее ощущается как полная катастрофа. Известны случаи убийства своей семьи, когда ей грозит голодная смерть или реальная опасность попадания в руки безжалостного врага, в том числе во время войны.

Те случаи, которые будут проанализированы ниже, в криминальной практике встречаются достаточно редко, и виновные обычно страдают различными расстройствами психической деятельности, иногда их даже признают невменяемыми. Однако наличие указанного расстройства само по себе не объясняет, почему человек совершил столь чудовищный поступок: большинство психически больных и тем более психически аномальных подобных действий не совершает. Психическая патология может способствовать совершению противоправных деяний, но никогда не является их причиной, во всяком случае единственной. Другое дело, что во всех изученных нами случаях убийцы "из любви" были в нетрезвом состоянии, когда снимаются внутренние социальные запреты и освобождаются инстинкты, утрачивается должная ориентировка в конкретной ситуации, какие-то ее обстоятельства принимают угрожающие масштабы.

Что касается причин убийств родственников и супругов, то их очевидность всегда (всегда!) лишь кажущаяся, они лежат в глубинных сферах человеческой психики и чаще всего, если иметь в виду мотивы, не охватываются сознанием. В то же время эти причины во всех случаях связаны с психотравмирующими переживаниями, с представлением индивида о самом себе, с его самоприятием, с его заботами и тревогами о своем биологическом и межличностном статусе. Понять причины подобных преступлений сложно, поскольку даже сами действующие субъекты, как правило, не в состоянии пояснить, что на самом деле толкало их на постоянные ссоры и даже драки со своими близкими, почему сложились такие отношения и почему они решились на роковой шаг. Они не могут понять происшедшие события и после того, как убийство уже совершено. Эмоциональный шок после преступления настолько велик, что внимание переключается на самого себя и защиту своих интересов в ходе ведущегося следствия или судебного разбирательства — все это, естественно, мешает здравому осмыслению и трезвой оценке случившегося.

Еще одна отличительная особенность "родственных" убийств заключается в том, что обвиняемые в их совершении редко признают себя действительно виновными. Их ответы на соответствующий вопрос достаточно парадоксальны: "Да, я убил, но я не виноват". Убийцы не считают себя подлинным или, во всяком случае, единственным источником наступивших последствий, не понимают, в чем их вина на фоне давно запутавшихся отношений. Они убеждены, что сами потерпевшие, с которыми их связывали тесные родственные или семейные узы, своими неправильными поступками вызвали взрыв агрессии. Психическое состояние обвиняемых осложняются тем, что они, даже не чувствуя себя виноватыми, часто искренне сокрушаются по поводу случившегося и тяжело переживают утрату.

Профилактика внутрисемейного насилия весьма сложна. Она предполагает, во-первых, точную диагностику причин семейного конфликта специально подготовленными лицами; во-вторых, сочетание принуждения с мерами поддержки и помощи, в том числе материальной и медицинской; в-третьих, участие в такой работе как правоохранительных органов, так и медицинских учреждений, общественных органов, коллективов школ, других учебных заведений, трудовых коллективов. Предупреждение пьянства, лечение алкоголизма и других психических расстройств — важная составная часть всей профилактической работы. Очень нужен специальный закон о предупреждении насилия в семье.

Приведем некоторые данные о личности убийц, полученных нами в результате исследования.

Подавляющая часть изученных убийц не была связана прочными семейными узами: в момент убийства были в разводе или сожительствовали 74,1%. Только 25,9% находились в зарегистрированном браке, хотя далеко не у всех из числа последних сложились нормальные внутрисемейные отношения. Можно сделать достаточно обоснованный вывод, что для лиц, совершивших "семейные" убийства, семья как единый социальный и социально-психологический организм не представляет большой ценности. У 61,1% из общего числа изученных убийц вообще не было детей, что во многом объясняется молодым возрастом виновных. Так, среди них 30,6% оказались в возрасте от 18 до 24 лет. Основная же часть - это лица такого возраста, когда наличие семьи и детей представляется более чем нормальным.

Возраст "семейных" преступников характеризуется следующим: удельный вес возрастной группы 14-17 лет составил - 10,4%; 18-29 лет - 55,3%; свыше 30 лет - 34,3%. Что касается всех умышленных убийств и покушений на убийства, то усредненный удельный вес аналогичных возрастных групп распределился следующим образом: 14-17 лет - 11,5%, 18-29 лет - 34,5%; свыше 30 лет - 54%. Таким образом, среди несовершеннолетних "семейных" убийц примерно столько же, что и среди всех убийц.

Как мы видим, наибольшее количество убийц в семье приходится на возрастную группу от 14 до 29 лет, что является отличительной особенностью убийств этого вида. Можно предположить, что некоторую роль здесь сыграла недостаточная "семейная" адаптация именно молодых людей, их общая в связи с этим неуверенность в себе.

Интересными представляются полученные сведения о том, привлекались или нет ранее к уголовной ответственности преступники рассматриваемой категории. Ранее не судимых оказалось 46,5%, ранее судимых - 39,2%, ранее совершавших преступления, но не привлекавшихся к уголовной ответственности, - 14,3%. Среди последних двух категорий наибольший процент составляют воры - 23,8%, далее - хулиганы - 15,0, затем лица, совершившие грабежи и разбойные нападения, - 11,4%.

Такое распределение можно расценивать как подтверждение того обстоятельства, что лица, совершавшие кражи, хулиганства и корыстно-насильственные преступления, достаточно сходны по личностным свойствам, выступающим в качестве причин преступного поведения. Им присущи некоторые общие субъективные качества, в том числе импульсивность, ригидность, аутичность, тревожность, как это установлено исследованиями Ю.М. Антоняна, В.П. Голубева и Ю.Н. Кудрякова.

В процессе отбывания наказания и после освобождения из мест лишения свободы из-за трудностей ресоциализации указанные качества активизируются, и прежде всего потому, что в период нахождения в местах лишения свободы механизм исправления работает недостаточно эффективно, и вместо нейтрализации данных качеств они просто подавляются. При выходе на свободу бывшие осужденные обычно вновь попадают в криминогенную среду, в которой антисоциальное поведение принимается адекватно и ценности которой характеризуются выраженной антисоциальностью. В этой среде действия таких личностных качеств, как тревожность и внутренняя напряженность, снижается редко.

Рассматривая социальный портрет личности “семейных” убийц, следует остановиться на их отношениях с потерпевшим. На момент совершения преступления проживали совместно от 1 до 3 лет - 18,5%; убийца знал свою жертву от 3 до 10 лет - в 50,5% случаев, а от 10 и более лет - в остальных случаях. Это указывает на довольно длительное общение друг с другом убийцы и будущей жертвы. Подавляющее большинство изученных уголовных дел показало возникновение и формирование в течение продолжительного времени неприязненных, перерастающих с течением времени в открыто враждебные, отношений, как правило, связанных с острыми конфликтами, взаимопричинением психотравм, усугубляемых употреблением спиртных напитков, нередко совместным. Так, в 85,4% случаев убийца находился в состоянии алкогольного опьянения, потерпевший - в 61,5%.

Как показало исследование, систематическое переживание будущими убийцами различных психотравмирующих ситуаций генерировало у них чувство обиды, злобы, раздражения, происходила аккумуляция эмоционального напряжения, которая в момент совершения преступления выполняла роль закручивающейся пружины и становилась движущей силой.

Одним из условий, способствующих совершению подобных преступлений, является наличие у подавляющего большинства осужденных за “семейные” убийства психических аномалий - такого расстройства психической деятельности, которое не достигло психотического уровня и не исключило вменяемость, но повлекло личностные изменения, которые способствовали отклоняющемуся поведению.

На этом обстоятельстве следует остановиться особо. Психические аномалии, как известно, содействуют формированию криминогенных взглядов, стремлений, ориентаций, потребностей, влечений и привычек. Они наиболее значимы для импульсивных, сексуальных и дезадаптивных преступлений, к каковым в большинстве своем и относятся “семейные” убийства. Психические аномалии способствуют возникновению таких черт характера, как раздражительность, агрессивность, жестокость, и в то же время снижению волевых процессов, ослаблению сдерживающих контрольных механизмов, что в полной мере характеризует лиц, осужденных за эти убийства. Уже первые исследователи обращали внимание на патопсихологические черты личности, способствующие формированию преступного поведения.

Проведенное нами исследование показало, что только в отношении 15,7% изученных осужденных нет сведений в уголовном деле о наличии у них психических аномалий. Обнаружены психические аномалии у 84,3% исследованных - это достаточно много и должно привлечь к данному факту повышенное внимание, поскольку ранее проведенными исследованиями лиц, совершивших тяжкие преступления против личности, аномалий психики выявлено значительно меньше и доля их составила около 68%.

Такая распространенность, точнее, столь существенная пораженность различными психическими аномалиями изучаемого контингента преступников и существенная разница по сравнению с группой всех лиц, совершивших тяжкие преступления против личности, позволяет нам сделать вывод о том, что наличие психических аномалий является устойчивым и характерным признаком для лиц, совершивших "семейные" убийства.

Психические аномалии существенно затрудняют усвоение субъектом нравственных и правовых норм, препятствуют адекватному восприятию и оценке складывающихся жизненных ситуаций, отражаясь на способах их разрешения. Сами по себе психические аномалии не выступают в качестве мотивов преступлений. Между тем они препятствуют эффективному воспитательному воздействию на преступников, в том числе в местах лишения свободы. Правонарушители, у которых имеются расстройства психической деятельности, представляют собой особый тип личности с характерным для него поведением и образом жизни.

Заслуживает внимания и такой важный для понимания генезиса формирования рассматриваемого преступного поведения вопрос, как отношения изучаемых лиц со своими родителями в детском и подростковом возрастах. Это важно проанализировать тем более потому, что семейные убийства были в основном совершены молодыми людьми. Теплые, добрые отношения с родителями способствуют возникновению таких же отношений с другими людьми и сами по себе не создают психоэмоционального напряжения, что в целом является немаловажным фактором, существенно влияющим на дальнейшее поведение.

Полученные нами в ходе исследования результаты подтвердили,что эмоционально близкие контакты с родителями могут служить сдерживающим от совершения преступления фактором. Так, если в детстве хорошие отношения со своими родителями имели только 37,8% из общего числа обследованных, то на момент совершения преступления такие отношения были только у 21,2% обследованных. Обратная динамика наблюдается у лиц, которые имели отрицательные отношения с родителями: если в детстве такие отношения имели 36,2% из общего числа обследованных, то к моменту совершения преступления подобные отношения сложились уже у 53,9%.

Возвращаясь к способу совершения "семейных" убийств, отметим, что он характеризует в первую очередь личность преступника, его отношения с потерпевшим, ситуацию совершения преступления. Сведения о способе могут быть использованы в раскрытии и расследовании преступлений, и для выявления особенностей виновного. В качестве способов совершения таких преступлений чаще всего применялись: нанесение телесных повреждений с помощью предметов хозяйственно-бытового назначения - 65,3%, избиение - 35,8%, удушение - 18,1%. Оценивая эти данные, можно сказать, что в средствах, избираемых для совершения данных преступлений, виновные особой разборчивости не проявляли, иными словами, использовали то, "что под руку попадало" или "что первое придет в голову". Это свидетельствует о том, что подавляющая масса таких преступлений заранее не готовится, носит внезапный, взрывной, брутальный характер и сопровождается особой разрушительностью и неистовостью. Важен и тот факт, что большинство этих деяний совершается в условиях очевидности.

Например, в процессе проведенного исследования встречались факты совершения убийства путем нанесения множественных телесных повреждений путем избиения, а затем сжигания потерпевших.

Осужденный Т. в течение трех лет проживал в квартире с бывшей женой. Между ними происходили различные конфликты, ссоры и скандалы на сексуальной почве и из-за ревности. Инициатором в основном являлась бывшая жена, которая обвиняла Т. в сексуальной неполноценности и вместе с этим неоднократно сама давала поводы для ревности. Причем конфликты, как правило, происходили после совместного употребления спиртных напитков. В очередной раз, в один из таких конфликтов Т. жестоко избил бывшую жену. Однако, не успокоившись, облил ее лаком и поджег. Наблюдая, как она горит, случайно обжег себе руки, испытав сильную боль, но, несмотря на это, оставил ее без помощи и вызвал "скорую" только тогда, когда пришел в себя после алкогольного опьянения.

Мотивом этого преступления является, как можно судить по материалам дела, уничтожение источника психотравмирующего переживания - бывшей жены, которая унижала Т., вызывая у него серьезные сомнения в своей биологической полноценности, тем самым ставила под сомнение и разрушала его бытие, его биологическую определенность, вызывая состояние фрустрации. Отсюда убийство близкого человека и сам способ преступления - огонь, который, образно говоря, все уничтожает.

Изучение мест совершения данных преступлений показало, что они совершаются в условиях очевидности: в 94,1% случаев - в жилых помещениях, в основном по месту жительства преступников или потерпевших, в отношении членов семьи или лиц, с которыми было близкое, тесное и продолжительное общение. В остальных случаях место преступления специально не выбиралось. Большинство таких преступлений совершились в одиночку - 85,4% и лишь 14,6% - в группах ( с участием детей или близких родственников).

Необходимо заметить, что значительное количество рассматриваемых преступлений совершается в вечернее время (с 18 до 24 ч) - 86,5%. Существенным фактором, который учитывается преступником, является отсутствие посторонних граждан (кроме членов семьи, которые на исход драмы влияют далеко не всегда).

Из общего числа проанализированных преступлений только в 23,8% случаев поведение потерпевших является правомерным, в остальных оно было неосторожным (36,3%), аморальным (28,0%) или противоправным (11,9%). Из различных видов провоцирующего поведения будущих жертв наиболее распространенными оказались оскорбление, унижение, угроза нанесения телесных повреждений или иное ненадлежащее поведение - 71,0%; далее - поведение, провоцирующее ревность, - 20,7%; наличие тревоги, страха - 14,5%; нанесение телесных повреждений - 14,0%; отказ женщины (жены, сожительницы) в сексуальной близости - 10,9% и др. Часто перечисленные виды провокаций выступают в комплексе.

Подведем итог изложенному. Социально - демографическое исследование личности преступника, совершившего семейные убийства и особенностей его поведения позволяет выявить ряд общих закономерностей и черт. Поэтому представляется возможным создание некоторого обобщенного социального портрета "семейного" убийцы. Этот портрет определяется следующими факторами, действующими, как правило, в комплексе:
низкий профессиональный, образовательный и культурный уровень;
обесценивание значения семьи, в целом социальная отчужденность таких лиц;
как правило в возрасте от 18 до 29 лет;
преобладание ранее уже совершавших преступления, в том числе судимых за кражи, хулиганства, грабежи или разбойные нападения;
длительная совместная семейная жизнь с потерпевшим (потерпевшей), в ходе которой неприязненные отношения все время обостряются и перерастают с течением времени во враждебные;
глубоко скрытый, в том числе для самого субъекта, бессознательный характер мотивов большинства этих преступлений, их личностного смысла;
значительное распространение злоупотреблений спиртными напитками и наличие у подавляющего большинства из них психических аномалий различного характера.

Наиболее жестокие “семейные” убийства характеризуются внезапностью, взрывоподобностью, массированностью нападения, внешней неадекватностью повода для такого нападения, что в немалой степени обусловлено наличием психических аномалий, вызывающих пониженную способность прогнозирования своих действий и низкую степень переносимости длительных психотравмирующих воздействий.

Предложенный социальный портрет лиц, совершивших убийства членов семьи, может найти применение для определения круга подозреваемых в раскрытии подобных преступлений и их расследовании. Кроме того, его использование дает примерное направление в выявлении лиц, относящихся к специфической группе риска, от которых возможно ожидать совершение семейного убийства, что позволит проводить активную, целенаправленную и адекватную профилактику данных преступлений.

§ 2. Социальная и психологическая характеристика личности виновных потерпевших

За последние годы отечественными криминологами и юридическими психологами был проведен ряд теоретических и эмпирических исследований личности преступников, выявивших некоторые ее особенности в плане правосознания, мотивации, сферы потребностей, интересов и т.п. Это послужило базой для более глубокого проникновения в индивидуальную психологию преступника, познания механизмов преступного поведения. Значительный вклад в процесс изучения проблемы природы преступного поведения внесли Б.С.Волков, В.П.Голубев, У.С.Джекебаев, В.Н. Кудрявцев, Ю.Н.Кудрявцев, В.В.Лунеев, А.Р.Ратинов, Е.Г. Самовичев, С.А.Тарарухин.

Как известно, различные группы преступлений, образующие структурные элементы преступности, отличаются друг от друга особенностями, относящимися и к характеру деяния, и к породившим его факторам, и к личности тех, кто эти деяния совершает. Несомненно, что преступное поведение виновных и поступки потерпевших во всех этих случаях будет иметь свою специфику. В настоящее время имеются исследования, посвященные различным структурным элементам преступного поведения. Но, конечно, преступное поведение виновных и поступки потерпевших в различных видах преступлений раскрыты еще недостаточно полно. К ним относится и механизм убийства членов семьи.

Прежде чем приступить к решению поставленной задачи, необходимо сделать пояснение методического характера, касающееся понятия и структуры преступного поведения личности.

В обыденном смысле под механизмом вообще понимается "система, устройство, определяющее порядок какого-нибудь вида деятельности". Следовательно, преступное поведение как один из видов человеческой деятельности также имеет "... свое строение, свои внутренние переходы и превращения, свое развитие" , т.е. свой механизм, под которым в криминологической литературе понимается "связь и взаимодействие внешних факторов объективной действительности и внутренних, психических процессов и состояний, детерминирующих решение совершить преступление, направляющих и контролирующих его исполнение".

Из этих определений видно, что анализ преступного поведения есть необходимое условие познания мотивации преступления. Мотивации преступлений, как известно, принято рассматривать на разных уровнях. Следовательно, на разных уровнях может быть освещено и преступное поведение. В рамках нашего исследования преступное поведение рассматривается на социально-психологическом и индивидуально-психологическом уровнях.

Следует иметь в виду, что такая постановка вопроса вовсе не исключает, а наоборот, предполагает изучение и характеристику конкретной жизненной ситуации (ее содержания, напряженности, масштабов, участников и т.п.), непосредственно влияющей на поведение.

Поскольку в орбиту семейных отношений включаются лица с разными установками, интересами, потребностями, привычками, разными культурным и образовательным уровнями, образом жизни, то крепость семьи и возникающие на ее основе отношения во многом зависят от того, насколько каждый ее член семьи способен, в силу своей индивидуальности, включаться в сеть внутрисемейного общения, т.е. исполнять свои семейные роли.

В семьях, где соблюдаются общие интересы, а достижение общих, одобряемых семейным кланом целей приносит удовлетворение сторонам, ролевое сотрудничество соответствует потребностям. Конечно, конфликты различного рода могут возникать и в этих семьях, однако разрешаются они, как правило, мирным путем. Как показало исследование, в тех семьях, где указанное соотвествие нарушено, чаще наблюдаются противоречия между членами семьи, порождающие напряженность, неблагоприятные, даже конфликтные ситуации, которые могут привести к совершению преступления, в том числе убийства членов семьи.

Варианты внутрисемейных отношений, оказывающихся криминогенными, достаточно многообразны. Характер межсемейного общения, приводящий лицо к преступному поведению, в каждом конкретном случае во многом зависит от личностных черт включенных во взаимодействие индивидов. И "хотя нет двух совершенно одинаковых систем межсемейных отношений, бывают повторяющиеся ситуации, и сходные личности одинаково реагируют на один и тот же вид обращения"6). Отметим в этой связи, что основа криминогенности семейных отношений, независимо от ролевого положения их участников, связана с конфликтностью, т.е. со столкновением противоположных взглядов, черт характера, темперамента и т.п.

Следовательно, изучение содержания конфликтов, включая психологическую, моральную и другую заинтересованность сторон, может способствовать выявлению причин, их вызвавших, приводящих определенную часть конфликтующих к совершению убийств.

Исследование показало, что для познания этого феномена недостаточно изучить только собственно преступные действия виновного, тем более по материалам уголовных дел, поскольку имеющийся в них анализ содержания конфликтных отношений в семье и судебная оценка предкриминальной ситуации характеризуют в основном внешнюю сторону поведения конфликтующих и не дают возможности полностью понять внутреннюю закономерность их развития. Более того, эти отношения, взятые "сами по себе", вообще нельзя признать специфически криминогенными, так как объективно существует множество других способов их преодоления. Однако тот факт, что разрешаются они все же убийством, позволяет говорить об их особой детерминации.

Известно, что основной личностной детерминантой любого поведения, в том числе и преступного, является мотив. Он оказывает значительное влияние на весь механизм преступного поведения и поэтому занимает в нем особое место. Не зная мотива как основной движущей силы поступка, невозможно объяснить совершение любого преступления, в том числе убийства членов семьи. Не случайно, мотивам преступлений в литературе уделяется большое внимание.

Анализ литературных источников свидетельствует о том, что в криминологии и уголовном праве мотив почти всегда ошибочно рассматривается как осознанное побуждение. Если иметь в виду большинства корыстных преступлений, то и тогда такую постановку вопроса не следует признать правильной. Тем более этого нельзя сказать в отношении убийств членов семьи, где осознанность не характеризует наиболее распространенные субъективные стимулы, что, конечно, не исключает при этом вменяемость преступника и не освобождает его от ответственности. Поэтому необходимо исследовать проблемы мотивов в “семейных” убийствах с учетом современных достижений психологической науки и результатов новейших криминологических исследований.

Чтобы понять мотив убийства, тщательному анализу необходимо подвергнуть личность преступника, весь его жизненный путь, особенно условия воспитания в детстве. Помимо традиционного вопроса "почему совершено преступление", очень важно ставить и другой - "ради чего совершено преступное действие, в чем его смысл для данного человека". Мотив представляет собой основное индивидуально-психологическое образование, связывающее личность с поведением. Поэтому анализ мотива конкретного действия - это всегда и анализ личности виновного и потерпевшего. Справедливо и обратное - без учета специфики личности невозможно никакое достаточно глубокое определение мотивов ее действий. Но следует иметь в виду, что особенности личности, взятые сами по себе, не всегда обладают способностью порождать действие, и изучение этих особенностей подчас не дает полного ответа на вопрос о мотивации действий. Поэтому очень важно установить, какую функцию выполняют конкретные черты в структуре личности виновного и потерпевшего. Вероятность проявлений той или иной черты личности в преступлении зависит от ее позиции в структуре личности в целом, от ее функционального значения. Преобладание и заострение определенных черт личности сами по себе не носят криминогенного характера. Криминогенность ими может приобретаться лишь в сочетании с антиобщественными оособенностями нравственного плана, а в некоторых случаях - с психическими аномалиями.

При таком подходе большое значение приобретает смысловой анализ личности виновного и потерпевшего, который и позволит выйти на понимание подлинных мотивов поведения. Понимание же смысла черты личности возможно лишь в контексте той конкретной ситуации, в которой она проявляется. Попадание индивида в психологическую зависимость от ситуации, столь характерную для убийц членов семьи, часто приводит участников семейных отношений к затяжному конфликту, разрешаемому одним из них в силу его специфических личностных особенностей. Поэтому в рамках нашего исследования целесообразно рассмотреть эту взаимосвязь сквозь призму отношений в семье, имея в виду, что нередко только случайное стечение обстоятельств определяет, кто преступник, а кто потерпевший.

При решении этой задачи мы руководствовались предположением о том, что основной причиной убийств членов семьи является дезадаптирующая роль, которую играет семья в процессе воспитания своих детей. Иными словами, черты личности, актуализированные в преступлении, сформированы в семье преступника. Такой подход к проблеме позволяет не только точнее указывать мотив убийства и выявлять криминогенные черты личности как преступника, так и жертвы, но и определять более эффективные меры индивидуально-профилактического воздействия, направленные на нейтрализацию конкретной криминогенной ситуации.

При этом следует иметь в виду, что целью нашего исследования в данном случае является не анализ объективных отношений, имевших место в семье, а выяснение того, как внутрисемейные отношения субъективно "откладываются" в психике индивида и воздействуют затем на его поведение.

Поскольку наиболее распространены убийства жен мужьями (71,5%), особое внимание мы уделили рассмотрению личности и преступного поведения виновных и потерпевших именно этих преступлений. При тщательном их анализе всегда возникает коренной вопрос: почему виновный оказывается неспособным избрать другой способ поведения, в чем состоит для него смысл именно убийства?

Изучение личности убийств в широком контексте их индивидуальных историй показало,что основным мотивом убийств, совершаемых на почве отношений между супругами, является стремление виновного разорвать свою психологическую зависимость от потерпевшей и преодолеть возникающие в связи с этим чувства страха и вины. Можно предположить, что эти черты личности, актуализированные в преступлении, сформированы у виновного еще в детстве. В большинстве случаев преступник в отношениях с женщинами осуществлял проекцию взаимоотношений, которые были у него в детстве с матерью: с одной стороны, отвергая (явно или косвенно) своего ребенка, она формировала у него страх уничтожения, в то же время только контакт с ней обеспечивал ему существование. Позже, в период установления брачных отношений, такой индивид развивает аналогичные по содержанию отношения со своей женой.

Поэтому для того, чтобы возникли брачные отношения для такого лица, достаточно необвиняющей позиции будущей супруги. Проявление же излишней чувствительности и настороженности среди изученной нами группы преступников во многом и объясняется указанными обстоятельствами. Следовательно, как только супруга начнет демонстрировать по отношению к мужу элементы осуждения, обвинения, порицания, то у последнего возникает тревога и страх. Эти переживания легко оказываются доминирующими в их психике и начинают порождать различные формы защиты. Для того, чтобы семья нормально функционировала, супруга должна выполнять роль адаптирующего объекта, если же она этого не будет делать, то сразу же возникает криминогенная ситуация, которая нередко усугубляется и легкомысленным, неправильным поведением потерпевшей. Данная ситуация вносит в семейные отношения новое содержание - виновный независимо от наличия или отсутствия реальных для этого оснований начинает подозревать жену в супружеской неверности.

Отметим, что на этом этапе развития криминогенной ситуации нередки попытки самоубийства со стороны виновного, которые носят, как правило, демонстративный характер. Виновные постоянно находятся в состоянии психологического стресса. Поэтому одни из них начинают злоупотреблять спиртными напитками и в этом видят средство ухода от реальных семейных проблем, а затем в очередном состоянии опьянения совершают убийство членов семьи. Другие ищут иные пути выхода из создавшейся ситуации: пытаются как-то воздействовать на потерпевшую, часто путем угроз, нанесения телесных повреждений, побоев. Однако, видя тщетность своих усилий, начинают прибегать к более решительным действиям - осуществляют подготовку к убийству. Приведем несколько примеров, иллюстрирующих внутрисемейную ситуацию и ее значение для понимания смысла совершения конкретного убийства членов семьи.

Х. осужден в 1989 г. за убийство с особой жестокостью, истязание и незаконное изготовление, хранение и ношение оружия к исключительной мере наказания - смертной казни. В порядке помилования указанная мера наказания заменена 15 годами лишения свободы в ИТК усиленного режима.

Убийство Х. совершил в 32-летнем возрасте. Из материалов дела усматривается, что в период с 1986 по декабрь 1988 гг. Х. систематически избивал свою жену, причем однажды сжег все ее вещи. В 1987 году отношения между ними прекратились. Однако Х. часто приходил к ней в дом, продолжал ее избивать. Примерно за неделю до убийства Х. встретил А. и предложил ей проживать вместе. Получив отказ, он в этот же день сделал обрез. Затем отлил для него пули. Х. так охарактеризовал свои действия: "Я пристреливал обрез один раз. Стрельба в столб. Пуля прошла насквозь. Я подумал, что она в теле жены не останется. В декабре 1988 г. приехал в деревню, где она жила. Когда она возвращалась с ребенком из сада, я подошел к ним и в упор произвел два выстрела в Лиду. После убийства не убегал. Я подумал - все, поговорили. Не было сожаления. Я знал, что она от меня уйдет, если я не сделаю этого. Если бы я не убил ее, то я, наверное, убил бы себя".

Из нашего анализа видно, что Х. до 13 лет в семье занимал позицию жесткого подчинения. Социальная среда (семья) в целом отразилась в его сознании как агрессивная. Основным криминогенным фактором в истории Х. явилась демонстрация женой своей независимости. Х. воспринял данную ситуацию как агрессивную, у него появилось чувство страха, неопределенности собственного "я", может быть даже заброшенности. По существу Х. попал в жесткую психологическую зависимость от потерпевшей, которая им не вполне осознавалась. Х. во время беседы высказывал по этому поводу какую-то тревожность, рассматривал отношения между ними как необычные, но объяснить их несвойственность для него он не смог. Иными словами, запечатлевшись с детства,агрессивная среда проявилась у Х. в отношениях с женой. В данном случае у Х. произошел процесс эмоционального самоотождествления жены с прообразом матери, поскольку в детстве он усвоил именно ее формы поведения, о чем, в частности, свидетельствуют его слова: "Ее я любил и ненавидел". Постоянные осуждения, порицания Х. со стороны потнрпевшей способствовали возникновению у него тревоги и страха. Эти переживания легко становятся доминирующими в его сознании и начинают порождать различные формы защиты. Крайними формами в данном случае явились депрессия и агрессия. Первая возникла как актуализация чувства неопределенной вины (чувство вины Х. испытывал и перед матерью), вторая - как результат приписывания окружению, в данном случае жене, агрессивных намерений. Собственная агрессия возникла как защита от нее. Можно предположить, что основным мотивом, ради чего Х. совершил преступление, явилось избавление от зависимости от А.

Ш. осужден в 1990 г. за убийство (мотив - ревность) к 10 годам лишения свободы в ИТК усиленного режима.

Убийство Ш. совершил в 35-летнем возрасте при следующих обстоятельствах. С 1981 г. он состоял в фактических брачных отношениях с К. В период с 1985 г. по апрель 1990 г. систематически наносил ей легкие телесные повреждения. В апреле 1990 г., после очередного избиения, К. в отношении Ш. было возбуждено уголовное дело. 18 апреля Ш. во дворе больницы, где работала К., стал уговаривать ее, чтобы та забрала заявление из милиции. После того, как К. ответила, что она и так бы выгнала Ш.,а это подходящий случай, он столовым ножом нанес несколько ударов в область головы и шеи К., отчего она скончалась.

Изучение семейных отношений Ш. показало, что он рос и воспитывался в благополучной семье, в которой, помимо его, было еще трое детей. Он был старшим. Семья имела свой дом, хозяйство. Отец любил, чтобы в доме был порядок и дисциплина. Отец был трудолюбивым и требовал, чтобы дети оказывали посильную помощь семье. Отношения между матерью и отцом были добрые. Ш. был любимчиком у матери. В семье его почти не наказывали, следовательно для него не характерна агрессивная концепция среды. Воспитание, полученное Ш. в детстве, характерно тем, что оно выработало у него повышенное чувство ответственности за других людей. Это связано с необходимостью присмотра за младшими детьми в семье. Данная особенность была выявлена и при обследовании его с помощью психологического теста. Кроме этого, установлено, что у Ш. прослеживается сочетание психопатичности и шизоидности. В связи с чем у него очень развито чувство тревожности и переживаемости. Он старается в жизни все предусмотреть. Однако для него не свойственна инициативность. Актуальность чувства тревожности у таких типов личности, как Ш., проявляется в форме страха не за то, что существует на данный момент, а за то, что произойдет завтра. Будущность для них страшней. Это подтверждается и тем, что в ходе беседы Ш. неоднократно высказывал мысль о том, что он не знает, что будет делать после отбытия наказания. Существующее на данный момент положение воспринимается им в искаженной форме. Такая концепция страха порождает ограничение контактов, депрессивность. Принять любое решение для Ш. - проблема, но если принял, то реализация наступает почти сразу же.

Ш. проживал с женщиной, муж которой отбывал наказание в местах лишения свободы. У нее был свой дом, хозяйство, что было по душе Ш. Однако в доме К. проживал ее брат, неоднократно судимый и нигде не работающий, который говорил К., чтобы та выгнала Ш. На этой почве у Ш., как он сам высказывался, появлялся страх, его преследовала тревожность.

По нашему мнению, основным криминогенным фактором в истории Ш., как и в первом случае, явилась демонстрация К. своей независимости. Вместе с тем восприятие этого фактора у Ш. иное, нежели у Х. Если Х. воспринимал семейную ситуацию как агрессивную, а избавление от психологической зависимости – убийство - проявилось у него как защитная реакция, то для Ш., как мы показали выше, концепция агрессивной среды не характерна. Следовательно, его действия не могут иметь смысла защиты от агрессии. Вот что показал сам Ш.: "Я хотел уйти от К., но я привык к дому, хозяйству, как-то был привязан к ней (заметим, что на первый план Ш. выдвинул свое благополучие, а затем уже и отношение к потерпевшей). Но К. меня все время попрекала тем, что живу в ее доме, требовала подчинения ей, иначе выгонит. В день убийства сказала, что я ей больше не нужен. Меня охватил какой-то страх. Стало больно за себя. После убийства я хотел утонуть, но подумал, что труп не найдут, и моя мать будет горевать. Прикладывал руку к электропроводке. Пытался повеситься на рукаве от рубашки. Если бы милиция не забрала, то повесился бы в туалете".

Аналогию с раннесемейной ситуацией можно увидеть в том, что семья, в которой воспитывался Ш., была ориентирована на благополучие и достаток. Ш. все время стремился к этому и, как-будто бы его цель начала осуществляться. Однако действия К. перечеркнули весь смысл его существования. У Ш. появилась тревожность за будущее. Боязнь была снята уничтожением той, которая представляла собой серьезную угрозу его жизни и самоприятию. В этом, по нашему мнению, и заключается смысл совершенного Ш. убийства.

Л. осужден в 1989 г. за убийство (мотив - ревность) к 9 годам лишения свободы в ИТК усиленного режима. Ранее был дважды судим за хулиганство. Убийство Л. совершил в 30-летнем возрасте. Из материалов дела усматривается, что он в течение 9 месяцев поддерживал фактические брачные отношения с Я. Примерно месяца за три до убийства Л. обнаружил у нее письма любовного содержания. Два раза заставал Я. с неизвестными ему мужчинами за распитием спиртного, которых затем избил. Хотел порвать отношения с Я., но она уговорила его остаться. Л. был очень привязан к ее дочери. В марте 1988 г. во время распития спиртного Я. сказала Л., что у нее есть мужчина получше, чем он. После этого Л. тут же хозяйственным ножом нанес Я. проникающее ранение в область грудной клетки, от чего она скончалась.

Как показал анализ материалов, Л. воспитывался в благополучной семье. Закончил 10 классов. В семье был единственным ребенком. Отец работал шофером и часто брал его с собой в рейсы. Во время беседы о матери не вспоминал. На просьбу рассказать о матери Л. стал воспроизводить факты из ее жизни, но не о ее отношении к нему. Отец, по словам Л., был ближе ему. Взаимоотношения между родителями Л. были нормальными. Они его почти не наказывали. Отец воспитывал у Л. чувство уважения к матери и вообще к женщинам.

Применение теста ММИЛ позволило установить, что Л. относится к застревающему типу личности. Однако в отличие от Х., для Л. характерна одна особенность. Суть ее сводится к тому, что обиду он переносит на других людей (в нашем случае это избиение мужчин, а не жены),а не на человека, непосредственно его обидевшего, что значительно затрудняет прослеживание линии его поведения. Обиду такие люди помнят долго, и она может аккумулироваться у них в течение длительного времени. Л. обладает сохранным интеллектом. Человек он достаточно прямой. У него повышено чувство самоконтроля. В целом Л. - личность психопатическая, но как таковая проявляется только в конкретных ситуациях.

Возвращаясь к характеру отношений, которые актуализирует Л. в криминогенной ситуации, нужно учесть, что Л. в детстве сформировал эмоциональную ориентацию на отца и усвоил его формы поведения. Л. воспринял отца, по его словам, как человека сильного, всегда добивающегося своего и дорожащего чувством собственного достоинства. Поэтому непосредственным поводом убийства явилось высказывание Я. о том, что у нее есть мужчина получше Л. Если принять эту точку зрения, то основным мотивом, ради чего совершено Л. преступление, является, по нашему мнению, защита им своего социально-биологического статуса мужчины. Мотив ревности в данном случае не отражает содержания убийства. Сам Л. также считает, что убил Я. не из-за ревности, поскольку мог бы это сделать и раньше, когда заставал жену с мужчинами (повод действительно был подходящий), но объяснить свою линию поведения он не смог. Между тем Л. высказал предположение, что в подобной ситуации может снова совершить убийство.

Истоки причин конфликтов между мужем и женой, приводящих первого сначала к аморальному, а затем нередко и противоправному поведению, могут находиться, как показало исследование, в той семье, где они росли и воспитывались. В данном случае речь идет о роли семьи в социализации своих детей. Семья с точки зрения предъявляемых к ней требований должна максимально обеспечить адаптацию ее членов к условиям общественной жизни и выполнению социальных норм, т.е. перед ней стоит задача социализации индивидов. Криминогенное влияние со стороны семьи на личность заключается в стихийном или целенаправленном формировании антисоциальных качеств либо в непротивлении формированию таких качеств. В этой связи обращает на себя внимание процесс, наблюдаемый в последнее время и определенным образом отрицательно сказывающийся на формировании отношений в семье.

Так, в ходе исследования установлено, что одной из причин ненормальных отношений в семье является порой слишком “долгое” воспитание детей, что вырабатывает у некоторых из них стойкие навыки иждивенчества, инфантильность, привычку к опоре на родителей (и в психологической, и в материальной сферах), определенную неприспособленность к жизни, что особенно ярко проявляется потом у них при построении своей семьи. У них сохраняются, даже несмотря на трудность или даже невозможность их удовлетворения, сформировавшиеся ранее потребности и, как правило, начинают проявляться такие тенденции, как тунеядство, желание пожить за чужой счет, в данном случае за счет другого супруга, либо членов семьи, с которыми он проживает. Не случайно, каждый третий супруг - убийца в возрасте 21-29 лет, по нашим данным, на момент совершения убийства не занимался общественно полезным трудом. Известно также, что не все молодые семьи начинают с создания собственной материальной базы. Многие на первых порах живут с родителями. И как бы высоко не оценивать роль родителей, которые во многих случаях оказывают помощь молодым в создании их семьи, совместное проживание с родителями или родственниками одного из супругов все же чаще отрицательно сказывается не только на прочности семейных отношений в целом, но и на построении молодой семьи на хороших нравственных началах.

В этой связи хотелось бы отметить, что вмешательство родителей во взаимоотношения супругов нередко вызывает резкую отрицательную реакцию и прежде всего со стороны супруга, который пришел в данную семью, что можно рассматривать и как конфликт субкультур. Сын или дочь, естественно, проявляют большую готовность подчиниться родителям. В этом, как нам представляется, заключается еще одна из причин напряжения в семье. Для появления ситуации напряжения может иметь значение даже совершенно обоснованное, но недостаточно тактичное вмешательство родителей одного из супругов либо иных родственников. Но поскольку одна и та же ситуация оказывает разное воздействие на разных людей, то различна и их реакция на вмешательство родителей, нередко оказывающееся тем клином, который, с одной стороны, препятствует развитию нормальных отношений, а с другой — постепенно разрушает складывающиеся или уже сложившиеся нормальные отношения между супругами. Обычно напряжение нарастает еше больше, если один из супругов, обиженный в семье другого, сообщает об этом своим родным. Ссоры между супругами усугубляются вследствие взаимной неприязни между семьями их родителей.

В этой связи практический интерес представляют данные, свидетельствующие о причинах, вызвавших конфликтность в семье (см. табл. 1).

Таблица 1

Распределение конфликтогенных причин между членами семьи (в %)

Причины конфликтности Удельный вес причин конфликтности Вмешательство родителей или родственников в супружескую жизнь 29,48 Родители настраивали одного из супругов против другого 23,42 Родители считали брак сына или дочери неудачным 6,34 Супруг критиковал поведение родителей другого супруга или его родственников и оскорблял их 21,21 Супруг не желал оказывать материальную помощь родителям другого супруга 4,13 Иные причины 15,42 Итого 100,00

Данные таблицы свидетельствуют, что основным источником конфликтности в большинстве случаев (59,24%) являлось вмешательсто одного из родителей супругов либо родственников в их семейную жизнь. И не случайно поэтому, что 41,63% жертв убийств составили родители и иные родственники. В каждом четвертом случае (25,23%) причина конфликтности в семье заключается в нетактичном отношении одного супруга к родителям другого. Для сравнения отметим, что в тех семьях, где существовал конфликт между родителями супругов, материальные условия жизни последних не играли существенной роли. Так, только 10,19% причин составили неудобства с жилплощадью и лишь 5,23% - материальные затруднения супругов.

Раскрывая смысл преступного поведения виновных в убийстве членов семьи, необходимо отдельно остановиться на рассмотрении мотивации убийств отцами своих детей и детьми родителей.

Убийства отцами взрослых сыновей почти всегда происходит на фоне систематического пьянства обоих участников семейного общения либо злостного пьянства первых. В обоих случаях пьянство сопровождается постоянными ссорами, скандалами, драками. Специфическим моментом конфликта во втором случае являются попытки воспрепятствовать отцу пьянствовать, что усиливает озлобленность родителя против сына. Патологическая зависимость от алкоголя в данном случае как бы снимает все родственные отношения.

В случаях убийства взрослых дочерей мы столкнулись с внешне выраженной провоцирующей позицией дочери. Нередко конфликтные отношения между дочерью и отцом возникают довольно рано, как правило, когда дочери достигают подросткового возраста. Их поведение начинает отклоняться от социальных норм поведения, принятых обществом, и остановится аморальным, а нередко и криминогенным. Для отцов они становятся неуправляемыми. Обострение конфликта возникает тогда, когда отец становится помехой в ведении разгульного образа жизни, паразитизма за счет родителей.

Возможна и другая ситуация. Например, систематическое пьянство отца становится помехой взрослеющей дочери в установлении внесемейных контактов (выборе круга друзей, установлении знакомства и т.п.). В таких семьях обычными становятся взаимные оскорбления, унижения, рукоприкладство. Следует также иметь в виду, что пьянство одного либо обоих родителей всегда сопряжено со снижением бюджета семьи, что с возрастанием потребностей детей также становится причиной конфликта.

В случаях убийства малолетних детей на первый план, как свидетельствуют данные настоящего исследования, выступают личностные особенности отцов-убийц: жестокость, эгоизм, предельная распущенность, озлобленность и другие низменные черты. Характерной особенностью таких преступлений является то, что совершают их обычно лица, ранее неоднократно судимые за различные преступления, в том числе и против личности и поддерживающие фактические брачные отношения с матерями жертв.

Убийства детьми отцов во многом схожи с описанными выше случаями, поскольку наиболее часто встречающиеся мотивировки этих преступлений связаны с обликом совершенно деградировавшего отца, паразитирующего за счет семьи и жестоко притесняющего ее членов. Особенно здесь выделяется мотив "заступничества" за мать, оказывающуюся наиболее страдающей от бесчинств пьяного мужа.

Причинами убийства матери детьми является отсутствие в этой общности вообще нормальных семейных отношений. Немалую роль при этом играет фактор отсутствия отца. Исследование показало, что дети в таких семьях вообще не знали своих отцов, а матери, сколько их помнят дети, вели аморальный образ жизни — постоянное пьянство и беспорядочные половые связи. Очень часто такие матери выгоняли детей из дома, так как они "мешали" им проводить время с мужчинами. Не случайно, что осужденные, рассказывая о своих матерях-потерпевших, не проявляли к ним никакого чувства сострадания и не сожалели о содеянном.

Поводами убийств детьми своих родителей могут быть и постоянные упреки со стороны последних в отношении своих детей (чаще всего сыновей) за их пьянство, паразитирование за родительский счет и т.п., особенно это характерно для ранее судимых. Причем агрессия в таких случаях может быть направлена на любого члена семьи, но поскольку чаще всего упреки такого рода исходят от матерей, то они и становятся жертвами.

Важное место в совершении убийств членов семьи занимает характер общения между будущими виновным и потерпевшим. По нашим данным, в большинстве своем (66,75%) взаимоотношения убийцы и жертвы в предшествующий преступлению период носили неприязненный характер, в каждом четвертом случае (25,13%) характеризовались как нейтральные и только у 3,6% лиц отвечали требованиям, предъявляемым правом и моралью. В контрольной группе эти показатели соответственно равны 7,54% и 26,82%, а в каждом третьем случае (30,72%) взаимоотношения характеризовались как дружеские или товарищеские.

В этиологии убийств членов семьи существенная роль принадлежит конкретной жизненной ситуации. В криминологической литературе под конкретной жизненной ситуацией понимается "совокупность обстоятельств жизни данного лица перед совершением преступления, которые при решающей роли его антиобщественных взглядов, стремлений и привычек влияют на его уголовно наказуемые действия". Поскольку членов семьи связывает общность жилища и определенную часть суток они проводят вместе, для изучаемой группы убийств свойственна повторяемость ситуаций. Причем многие из них носят не эпизодический характер, а отличаются систематичностью, стабильностью и длительностью. Постоянные скандалы, необходимость строить жизнь с нелюбимым и, наоборот, с любимым, но не понимающим другого человеком, затяжная напряженность отношений с родителями одного из супругов либо его родственниками, когда приходится все время сдерживать отрицательные эмоции и т.п., все это очень часто приводит к антиобщественному поведению. Если иметь в виду, что значительной части конфликтующих присуща антиобщественная направленность взглядов, интересов, потребностей, наклонностей, привычек, то станет ясно, почему им свойственно искаженное представление о нравственном и социальном значении событий, участниками которых они являются, что в конечном итоге и способствовало развитию соответствующей ориентации в отношении близких людей, часто неприязненной, а порой просто и враждебной.

Иные ситуации и иное общение складываются между лицами, которые совершили убийства не в семье ("иных убийств"). Одной из особенностей их отношений является отсутствие общего жилья. Не случайно поэтому, что 59,12% убийств в этой группе совершено вне жилого сектора. Для них характерна эпизодичность и фрагментарность контактов.

Для "иных убийств" характерна большая антисоциальная направленность (наличие судимостей, незанятость общественно полезным трудом и т.п.), нежели в изучаемой группе. Их отношения часто направлены на удовлетворение ограниченного круга потребностей, к тому же деформированных. Так, по нашим данным, каждого второго (59,77%) участника взаимоотношений в этой так сказать контрольной группе связывали совместные выпивки, каждого третьего (31,84%) — вообще праздное времяпрепровождение, каждый десятый (11,45%) - удовлетворение в общении получал от азартных игр и употребления наркотиков. В изучаемой группе эти показатели существенно отличаются от приведенных данных и соответственно равны 34,29%, 15,71%, 1,83%.

Выявленные особенности, по нашему мнению, должны использоваться в профилактической деятельности. Следовательно, сотрудники органов внутренних дел, непосредственно осуществляющие предупредительную работу, должны фиксировать свое внимание не только на степени межсемейного общения (например, на том, постоянное оно или эпизодическое), но, опираясь на свои профессиональные знания и навыки, на свой жизненный опыт, используя оперативные возможности, познать его содержание, характер. Игнорирование этого требования на практике может привести к тому, что профилактические мероприятия не будут соответствовать реальным отношениям, сложившимся между участниками данной группы.

Описанные выше некоторые внутрисемейные ситуации, не исчерпывают, конечно, всего их многообразия. Столь же разнообразны и разновидности преступного поведения виновного и поступков потерпевшего вообще и, в частности, предумышленного убийства на семейной почве. Вместе с тем, как показало исследование, этой группе преступлений присущи некоторые общие черты: они почти всегда подготовлены более или менее длительным процессом формирования умысла, более осознанным принятием решения и выбором средств для его осуществления; им предшествуют более длительные этапы психической деятельности субъекта, связанной с преступлением, которые постепенно формируют противоправную направленность поступков и его фактическое осуществление.

В этой связи самостоятельный интерес представляет период до совершения убийства членов семьи, который можно условно разделить на этапы: предшествующий, конфликтный и подготовительный. Они связаны между собой и в целом представляют непрерывную, последовательно развивающуюся цепь явлений субъективного и объективного характера. Каждый этап слагается из группы действий, которые в свою очередь порождают соответствующую группу действий следующего этапа и так далее, причем между ними не всегда можно обнаружить четкие границы. Не ставя перед собой задачи полного анализа каждого этапа, поскольку это требует специального монографического исследования, покажем научную и практическую значимость изучения каждого из них.

Истоки напряжения в семье, как свидетельствует проведенное исследование, кроются в первом этапе. Для него характерно то, что именно здесь, как правило, проявляются первые коллизии между членами семьи, по различным жизненным вопросам начинают определяться их позиции и отношения. Все это в совокупности формирует у участников семейных отношений комплекс отрицательных переживаний, появляется чувствительность к неблагоприятным внешним влияниям. Эти переживания, постепенно накапливаясь, способствуют переходу к изменениям существенным, качественным. Между членами семьи здесь уже возникают противоречия в форме конфликтов, четко формируются неприязненные отношения, объективизирующиеся вовне в форме ссор, скандалов, угроз убийством, иногда нанесением легких телесных повреждений и побоев, истязаний.

Именно на этом этапе, как нам представляется, наиболее явно возникает криминогенная семейная ситуация, она является результатом развития семейной конфликтности до известного предела, за которым перед членом семьи вплотную возникает вопрос о выборе способа разрешения ситуации, включая преступный способ. С возникновением криминогенной ситуации у лица могут возникать побуждения к совершению убийства члена семьи. Иногда эти побуждения принимают форму осознанного решения на совершение именно этого преступления, а не другого. Принятие решения представляет собой психологический процесс, заключающийся в осознании, оценке, сравнении факторов, определяющих предпочтительность противоправного поведения для данного лица, возможность или необходимость его осуществления в сложившейся обстановке, с учетом предполагаемых последствий.

Человек, решивший совершить убийство, может предпринимать попытки к его реализации. Начинается подготовительный этап, обычно характеризующийся повышенной активностью субъекта, так как психические процессы у него направлены на обдумывание обстоятельств, связанных непосредственно с преступлением: составление плана совершения преступления и мысленное его апробирование, решение вопросов о месте, времени и способах совершения, разработка различных вариантов алиби и т.п. О повышенной активности субъекта на данном этапе можно судить по различного рода сигналам, поступающим в милицию, в иные организации, по личным наблюдениям сотрудников милиции, в результате проведения оперативных мероприятий.

Отмеченная нами условность выделенных этапов проявляется и в том, что те или иные перечисленные действия, составляющие различные этапы, могут и не иметь строгой последовательности, предложенной нами. Вместе с тем рассмотренный процесс имеет большое значение в плане информационном. Так, сотрудники органов внутренних дел, имея даже общее представление о происходящих негативных процессах в семье, могут более правильно выбрать формы и тактику воздействия на возможных убийцу и потерпевшего, а, следовательно, и предупреждения тяжкого преступления как с помощью профилактики, так и путем применения мер уголовной ответственности.

Выделенные нами этапы могут и не отражаться вовне в физических и даже вербальных действиях виновного и потерпевшего. Поэтому можно выделить два вида "готовности", встречающихся при совершении убийств членов семьи: "готовность-1", объективизирующаяся вовне в форме различного рода действий, предпринимаемых в отношении членов семьи до совершения преступления (угрозах убийством, нанесении побоев и т.д.); "готовность-2", не объективизирующаяся вовне. И в том, и других случаях в преступлении находят разрядку негативные эмоции и чувства, накопленные в течение длительного времени.

Практическое значение такого разграничения, по нашему мнению, состоит в том, что сотрудники органов внутренних дел должны обращать внимание не только на семьи, в которых происходят ссоры, драки, скандалы и т.п., но, используя специальные методы и средства, активно выявлять и те,в которых конфликт носит скрытый характер, с последующим наблюдением за этими семьями.

Изложенное позволяет нам в целом сделать вывод о том, что убийства членов семьи не являются "случайными". Их совершение подготовлено логикой развития семейных отношений. Причем характер их приводит к тому, что виновный, как правило, находится в существенной, в первую очередь психологической, зависимости от потерпевшего. Последний, в данном случае, выполняет роль адаптирующего объекта. Если потерпевший перестает это делать, возникает криминогенная ситуация. Практический смысл изучения данной проблемы состоит в том, что оно дает возможность определить наиболее эффективные пути противодействия насильственному поведению. К ним мы относим, прежде всего, необходимость разъяснения членам семьи субъективных источников их агрессивности, показа других путей выхода из конфликта.

§ 3. Мотивация внутрисемейных убийств и типология виновных в них

Решающее значение в понимании причин убийств членов семьи, имеет знание субъективных характеристик личности преступника, которые были получены в результате психологического исследования изучаемых лиц. В работе использовались результаты экспериментально-психологического изучения, в частности путем применения Методики многостороннего исследования личности (ММИЛ) и бесед с осужденными.

Изучение личностных особенностей преступников, совершивших убийства членов семьи, показало, что у них присутствуют в основном те же черты, что и у всей массы насильственных преступников.

Наиболее сходны показатели ММИЛ исследуемой категории преступников с теми лицами, которые совершили "несемейные" убийства, и это естественно. Прежде всего в их поведении наблюдаются выраженная импульсивность, высокий уровень агрессивности, повышенные показатели ригидности и аутизации, субъективный подход к трактовке жизненных ситуаций. Социально-психологическая адаптация, как правило, нарушена, особенно во внутреннем плане, вместе в этим отмечается общее неприятие традиционных моральных суждений. Их поведение в значительной степени определяется аффективно заряженными установками, которые находят свою реализацию в ключевых ситуациях.

Кроме того, у исследуемой категории преступников особенно повышена чувствительность к любым видам межличностного взаимодействия и присутствует ощущение неопределенной, но постоянной угрозы (не обязательно физического характера), исходящей от членов семьи. Вследствие этого им свойственно искаженное восприятие объективной реальности за счет мощной проекции своего внутреннего состояния во вне. Повышенный уровень аутизации свидетельствует о выраженной отчужденности от социума, наблюдается также расхождение между собственным восприятием самого себя и тем, каким хотелось бы стать.

Также, как у виновных в "несемейных" убийствах, для исследуемой категории преступников характерно сравнительно (т. е. по отношению к другим категориям преступников) высокое значение по шкале 3 ММИЛ (демонстративность). При имеющемся общем профиле это может свидетельствовать о склонности к аффективным реакциям короткого замыкания в конфликтной или психологически ключевой ситуации. Рассматриваемая группа преступников отличается прежде всего высоким показателем указанной выше шкалы, а это означает, что у них еще сильнее выражена склонность к аффективным реакциям, сочетающаяся с отчужденностью и высокой тревожностью. В контексте имеющегося профиля такие данные свидетельствуют о еще большей агрессивности. Но следует отметить, что это не приобретает рационального характера, т. е. сам субъект не в состоянии объяснить ни источник, ни цель, ни, главное, смысл своей постоянной агрессивности. Отсюда низкие возможности управления своим поведением. Другими словами, человек теряет способность свободы выбора своего поведения, теряет гибкость и избирательность.

Причину этого достаточно хорошо раскрыл Э.Фромм. Он писал: "Человек склонен идти назад и вперед, иначе говоря, он склонен к добру и к злу. Когда обе склонности находятся еще в равновесии, он свободен выбирать, если предположить, что он может осознать свою ситуацию и способен к серьезным усилиям. Тогда он может выбирать между альтернативами, детерминированными, со своей стороны, общей ситуацией, в которой он находится. Однако если его сердце ожесточило до такой степени, что его склонности больше не уравновешены, он больше не свободен в выборе. В цепи событий, которые ведут к утрате свободы, последнее решение обычно не дает человеку возможности свободного выбора".

Следует добавить, что психологическая несвобода индивида своими корнями может уходить в его детство, в его раннесемейные отношения, а именно в факт отвергания его матерью. Отвергание ребенка родителями в детстве порождает реакцию тревоги, что связано со стремлением психики приспосабливаться к таким условиям, которые никак не соответствуют потребностям данного периода развития. В этот период человек, как и другие виды живых существ, максимально нуждается в поддержке и защите, без чего не может быть обеспечено его нормальное развитие и функционирование. Со временем, если отношение родителей к нему не изменится, ребенок приспосабливается к данным обстоятельствам. Продолжая эту мысль, можно говорить о том, что вместе с адаптацией к данным состояниям у личности формируется высокий уровень тревожности, которая становится фундаментальным качеством. Постоянное переживание тревожности способствуют истощению субъективных адаптационных возможностей индивида.

Вместе с этим проведенное исследование позволило нам прийти и к другому выводу. Склонность к накоплению аффекта и к их неожиданному всплеску — наибольшая у "семейных" убийц по сравнению с иными категориями насильственных преступников, обследованными нами и другими авторами. Мы сравнили исследуемую категорию преступников с "несемейными" убийцами прежде всего потому, что у них отмечается максимальное психологическое сходство. По сравнению с различными категориями корыстных преступников, отличия имеются практически по всем параметрам ММИЛ, и поэтому сам по себе детальный сравнительный анализ теряет смысл, так как это совершенно другая разновидность людей. Сходство лишь с общей конфигурацией профиля, которая одинакова у всех преступников, исключая расхитителей, о чем свидетельствуют исследования Ю.М. Антоняна, В.П. Голубева, Ю.Н. Кудрякова.

Проведенное изучение лиц, совершивших убийства членов семьи, позволили сделать вывод, что у них наряду с истерично-паранойяными чертами наблюдается накопление психотравмирующих переживаний, не находящих в дальнейшем социально приемлемого выхода.

В результате проведенного психологического исследования личности виновных в совершении убийств членов семьи нами выделены следующие типы таких преступников.

1. "Аффективнный". Для этого типа преступников на фоне общей дезадаптации личности прежде всего характерно преобладание таких психологических черт, как выраженная ригидность, застреваемость и вязкость аффекта. Совершение убийства членов семьи для них является результатом выхода аффекта и снятия накопленных психотравмирующих переживаний, причем жертва такого убийства является непосредственным генератором этих переживаний. К этому типу следует отнести тех, преступные действия которых прежде всего отличаются внезапностью массированного аффективного взрыва, что находит проявление в насильственных действиях. Члену семьи наносится множество телесных повреждений на протяжении более или менее длительного времени, у потерпевшего иногда не остается ни одного живого места. Целью в данном случае не обязательно является убийство, хотя это чаще всего и происходит. Здесь может отсутствовать сексуальная мотивация, но она нередко существует, вырастая на почве весьма травматичных ощущений своей сексуальной неполноценности. Отметим, что для этого типа характерно нанесение массированных физических повреждений, носящих характер истязания.

К. в 1995 г. в дневное время совершил в квартире убийство своей жены, причинив ей отверткой 67 колотых ран в различные части тела, в числе которых 10 - в область грудной клетки, 12 - в область шеи.

Исследование личности К. показало, что в детстве он развивался нормально, очень сильно любит свою мать, боготворит ее. В юношеском возрасте занимался боксом, но после получения перелома носа вынужден был оставить его, занимался другими видами спорта. Отслужил в воздушно-десантных войсках. Заочно закончил техникум радиоэлектроники. Любит радиотехнику и такую работу, где необходим анализ. Работал на судостроительном заводе, который строит военные корабли. По месту работы характеризовался положительно. Женился в 1991 г., от брака родился сын. Ранее жена лечилась в ЛТП, страдала алкоголизмом, имела круг порочных знакомых, с которыми постоянно общалась. К. очень сильно любил ее и, женившись на ней, "хотел возвратить ее личность", это порой удавалось, он даже вырвал ее из указанного круга. Но как оказалось, все это было временным. Она опять возвращалась к прежней жизни, часто уходила из дома, употребляла спиртные напитки. Малолетним ребенком занимались он и его мать. Это продолжалось на протяжении довольно длительного времени. Особенно обострились отношения перед непосредственным событием преступления. 10 октября 1995 г. она ушла из дома и отсутствовала в течение 5 дней. После неоднократных попыток найти ее 14 октября 1995 г. К. случайно встретил жену в состоянии алкогольного опьянения. По ее просьбе они зашли в дом к ее знакомому, где втроем распили спиртные напитки, в процессе чего между К. и его женой неоднократно возникали ссоры. Они продолжались и после их ухода из квартиры знакомого, поскольку К. требовал от нее возвращения домой. К. завел жену домой, и совершил описанное выше убийство.

Для психологического облика К. характерно нарушение социальной адаптации, застреваемость, ригидность, вязкость аффекта, выраженная аутизация личности; при этом у него сохранены критические способности, но обнаруживаются психопатические черты личности. Жалуется на плохое засыпание, считает себя впечатлительным, малообщительным человеком, хочет жить в лесу, любит фантазировать.

Психологический анализ личности К., его поведения свидетельствует о том, что совершенное им преступление явилось выходом накопленных психотравмирующих переживаний, генератором которых являлась его жена, прежде всего ее образ жизни, и в связи с этим переживание за дальнейшую судьбу, а может быть даже жизнь их сына.

Однако необходимо особо выделить сам факт женитьбы на женщине, о которой ему было известно, что она хроническая алкоголичка. Выбор ее в качестве жены свидетельствует о его слабых, крайне ограниченных возможностях найти себе жену и вместе с этим попадание в жесткую эмоциональную зависимость от этой женщины, что также подтверждает мысль о его малых способностях выбора женщины. В отношениях с женой он повторил, причем полностью, отношения с матерью, которую "боготворил". Все рассуждения О. о желании "возвратить жене личность" в своей основе на самом деле имеют указанные личностные явления и выступают ярким примером рационализации, т. е. представляют собой поиск ложных оснований с целью оправдания своей позиции.

Cущественной травмой для него также являлось и то обстоятельство, что большая нагрузка, как физическая, так и психологическая выпадала на долю его больной матери, которая вынуждена была ухаживать за их ребенком, одна вести домашнее хозяйство, опять же в связи с порочным образом жизни его жены. Кроме того, одной из основных причин, побудивших К. совершить такое преступление, послужили и те переживания, которые травмировали его "Я". Он любил жену несмотря на ее образ жизни. Женившись, он думал, что ему удастся перевоспитать ее, что у него хватит сил на переориентацию ее образа жизни, что он сможет это сделать.

Однако четырехлетняя борьба ничего не дала. Он почувствовал себя бессильным, вместе с этим произошло разрушение всех ранее построенных им надежд, сфантазированных конструкций и символов хорошей, красивой семейной жизни со всеми ее атрибутами. Такого напряжения его впечатлительная личность выдержать не смогла, произошел взрыв построенной им схемы, который был автоматически перенесен и реализован на главный объект - жену, с которой и были связаны все надежды и символы. Разрушение своего "Я" послужило одной из основных причин уничтожения главного объекта, с которым связывалось его существование.

Вместе с этим, здесь существует другая неочевидная сторона этой проблемы, т. е. глубинная причина, побудившая К. к совершению убийства его жены. Со стороны своей жены, через ее отношение к нему он хотел видеть оценку прежде всего своего "Я". Другими словами, значимость собственного "Я", своей биологической и социальной ценности К. ожидал увидеть через отношение своей жены, однако на самом деле реально испытывал с ее стороны явное безразличие, неуважение и даже игнорирование, которое проявлялось, например, в постоянных уходах из дома, злоупотреблении спиртным, в бездушном отношении к собственному ребенку. Объяснение природы возникновения преступного поведения, его генезиса коренятся опять-таки в далеком детстве К.

Подтверждение этого положения мы можем обнаружить в одном из выводов, сделанных Э. Фроммом, который исследовал истоки появления зависимости от женщины, так называемой материнской фиксации.

В соответствии, как указывает Э. Фромм, с классической концепцией об эдиповом комплексе, разработанной Фрейдом, маленький мальчик в возрасте пяти или шести лет избирает мать в качестве первого объекта своих сексуальных (фаллических) желаний ("фаллическая стадия"). В обычной семейной ситуации отец выступает для него в роли ненавистного соперника. Будучи не в состоянии покончить с отцом, мальчик начинает его бояться, в особенности его тревожит мысль, что, увидев в нем своего соперника, отец его кастрирует. "Страх кастрации" заставляет сына отказаться от сексуального влечения к матери. Когда развитие следует норме, сыну удается перенести свой интерес на других женщин. Обычно это происходит на завершающей стадии сексуального развития, т. е. в период достижения половой зрелости. Он преодолевает соперничество с отцом, отождествляясь с ним, в частности, усваивая и присваивая его требования и запреты. В случае патологического развития конфликт не удается разрешить таким путем. Сына не покидает влечение к матери и на протяжении последующей жизни его привлекают женщины, выступающие по отношению к нему в той же функции, что и мать. В результате он оказывается не способен влюбиться в женщину своего возраста и продолжает испытывать страх перед отцом или перед теми фигурами, которые отца замещают.

От женщин, которых он выбирает, он ждет обычно тех качеств, которые демонстрировала по отношению к нему мать: безусловной любви, защиты и восхищения. Обычно эти мужчины эмоциональны и в определенном смысле могут "влюбляться", не расставаясь при этом со свойственным им крайним нарциссизмом. Пока мать (или та, которая ее замещает) любит их безусловно и беззаветно, это является достаточным доказательством их ценности. Поэтому они невероятно ревнивы, ибо они должны быть уверены в незыблемости своей позиции. В то же время, сталкиваясь с необходимостью самостоятельно совершать реальные действия, они всегда ощущают неуверенность и незащищенность. Пусть даже они делают что-то с успехом, все равно никакие действия не дают им такого ощущения превосходства над всеми мужчинами, которое они испытывают вследствие материнской любви (хотя бессознательно их неотступно преследует чувство собственной неполноценности).

Именно такой тип поведения и соответственно глубинной мотивации характерен для убийств членов семьи с материнской фиксацией, к которому относится и приведенное выше убийство, совершенное К.

Преступления лиц такого типа являются следствием истерической аффектированной реакции, и конкретный потерпевший, его действия чаще бывают только поводом для реализации имевшего место аффективного накопления. Образно можно сказать, что действия потерпевшего были последней каплей, переполнившей чашу терпения данного человека и спровоцировавшей его массированное агрессивное поведение. Подчеркнем, что в этом случае, при совершении действий, отличающихся нанесением множества телесных повреждений, иногда продолжающихся даже после наступления смерти, преступник как бы не способен остановиться, хотя может и не иметь осознанного намерения доставить жертве именно особые страдания. В этом случае реализуется накопленный аффект, а множественность повреждений, их тотальный характер являются следствием прямого выхода аффекта. Состояние, при котором человек способен убить членов семьи, знаменует собой стремление полностью уничтожить объект психотравмы путем нанесения массы телесных повреждений и вместе с этим компенсирование разрушенного своего "Я", его биологической и социальной ценности.

Накопленные состояния внутренней напряженности и тревожности реализуются во множестве ударов потерпевшим, что приводит к разгрузке эмоциональной сферы. О том, что имеет место аффективный взрыв, свидетельствуют показания самих преступников и очевидцев. Это прежде всего забывание ряда деталей, например на вопрос о количестве нанесенных ударов или ранений, называется цифра пять, шесть или семь, а на самом деле фактически она составляет один или более десятков. Причем это не умышленное занижение степени своей виновности или попытка ухода от ответственности, поскольку вместе с этим нередко выявляется прямой умысел, направленный на убийство членов семьи. Это обстоятельство также свидетельствует об элементах аффективного взрыва, не доходящего до уровня патологического аффекта.

Итак, к первому типу мы отнесли тех, действия которых не имели прямого умысла причинить жертве особые мучения. Основным мотивом, внутренним смыслом таких действий является снятие аффекта.

2."Аддиктивный". Данный тип составляют преступники, действия которых отличаются от первого прежде всего тем, что они характеризуются не снятием мощного психоэмоционального напряжения, а достижением определенного состояния психики и особенно эмоциональной сферы, которое связано в основном с длительными переживаниями своей сексуальной неполноценности. Их поступки совершаются не ради снятия психического напряжения, а уже для достижения определенных состояний психики и особенно эмоциональной сферы. Здесь уже часто присутствует напрямую сексуальная мотивация. Причем убийство потерпевшего,сама по себе его смерть может и не иметь какого-то личностного смысла для преступника. Сам потерпевший и связанные с ним жестокие манипуляции (даже могут быть специфические пытки) используются как средство достижения определенного аффективного экзальтированного состояния, которое часто имеет под собой сексуальную подоплеку независимо от пола потерпевшего.

Эти состояния психики имеют субъективный смысл высшего наслаждения и близки к состоянию оргазма, который существенно продлен по времени. Характерно, что у этих преступников нет сексуальных связей, которые могли бы их удовлетворять обычным путем, а если и были, то носили, во-первых, эпизодический, во-вторых, вынужденный характер и, самое главное, они не приносили им должного удовлетворения. В литературе описаны такого рода случаи. Например, ссылаются на "Лондонского вампира", который еще у живых женщин высасывал из сонной артерии кровь. Что касается нашего исследования, то в процессе его мы в основном сталкивались с различными издевательствами сексуального характера, в том числе с причинением различных повреждений половых органов жертв, их отчленением и выполнением с ними различных манипуляций.

Ю.М. Антонян и Е.Г.Самовичев анализируют следующий пример. Д., будучи в нетрезвом состоянии, избил свою сожительницу К., причинив множественные телесные повреждения. После чего с большой силой забил ей во влагалище пустую бутылку, протолкнув ее с помощью отрезка металлической трубы, повредив при этом брюшную полость К. Кроме того, ввел в ее половые органы конец "вешалки-плечиков" и пытался ввести вторую бутылку. Все повреждения были причинены прижизненно, от которых жертва скончалась на месте. Следствием установлено, что Д. сожительствовал с потерпевшей более трех лет. Как характеризовали их соседи, оба вели аморальный образ жизни, пьянствовали. Поводом к совершению данного преступления послужило обнаружение потерпевшей пьяной с другим мужчиной, совершенно раздетой.

Как мы видим, в этом случае налицо удовлетворение своих не восполненных потребностей, поскольку, как показало исследование Д., им были утрачены свои мужские естественные функции вследствие ведения аморального образа жизни, постоянной алкоголизации. Переживания своей биологической неполноценности, естественно, наносили ему существенную психическую травму, социально приемлемого выхода из которой он не мог найти в силу своего образа жизни, социальной ограниченности, выраженной аутизации, проявляющейся, в частности, в систематической алкоголизации, высокого уровня тревожности и отчужденности, а самое главное — психологической зависимости от жертвы, которая являлась для него на бессознательном уровне единственным и главным связующим звеном с внешним миром, посредством чего строилась его адаптация и оценка, хотя бы и ложная, его как мужчины. Накопление указанных детерминирующих факторов и привело к совершению убийства члена семьи.

3. "Самоутверждающийся". К этому типу можно причислить преступников, совершающих “семейные” убийства, действия которых имеют достаточно четкий, даже иногда полностью осознаваемый смысл. Здесь имеет место не просто физическое уничтожение другого, а попытка уничтожить жертву и на психологическом уровне. Корни такой мотивации обычно лежат в крайне унизительных условиях социализации личности в докриминальный период, начиная с раннего детства. Этот тип является разновидностью общего самоутверждающегося типа, описанного в литературе (Ю.М. Антонян, 1992; В.В. Лунеев, 1991). В этом случае у потерпевшего вызываются такие эмоции, как страх унижения, потери собственного достоинства, попытки любым унизительным способом спасти свою жизнь и т.д. Образно говоря, здесь происходит как бы двойное уничтожение - сначала личности, а потом человека как физического объекта. Мотивация таких действий отличается сложностью и имеет смысл глобального самоутверждения над другим.

В любом случае подобные условия непосредственно предшествовали совершению преступления, причем они соседствовали и с такими обстоятельствами, которые унижали честь и достоинство человека на протяжении совместной жизни. В противном случае напряжение в связи с постоянным унижением и потребностью в самоутверждении не возникало бы. Результатом, выходом такого напряжения и является совершение убийства родного или близкого человека. Оно может быть совершено и в отношении любого члена семьи, который объективно вроде бы совсем не должен генерировать напряжение. Это возможно благодаря действию психологического механизма - переносу. Он связан и со стремлением компенсировать собственные аналогичные ощущения, т. е. здесь имеет место не только попытка "возвращения ударов", но и стремление восстановить собственное внутреннее благополучие за счет постановки другого в наиболее унизительную, уничижительную позицию по отношению к себе. Ярким примером может служить следующий.

В., будучи в нетрезвом состоянии, жестоко избил свою жену, наносил ей удары ногами, пытался задушить ее. Одновременно он наносил удары ногами и своему двухлетнему сыну. Жене удалось вырваться и выбежать из дома. После чего В., схватив сына, ударил его головой об пол.

Как показало исследование, В. испытывал большую ненависть к собственному отцу, указывал на то, что ничего хорошего от него не видел, поскольку тот постоянно избивал мать на его глазах. Воспитывал его в атмосфере грубости и цинизма, часто издевался над матерью. Однажды В. явился свидетелем того, как его отец разбил армейским бидоном нос матери. Удовлетворения от отношений с отцом не испытывал, даже в тех случаях, когда тот брал его с собой на работу, сажал с собой на трактор или вместе ходили за грибами. В. с большим уважением относился к своей матери, боготворил ее. При его женитьбе мать была против будущей жены. Отношения с невесткой сразу не сложились и были напряженными. Ему мать поставила условие: "Хорошо, женись, но в дом не приводи". Со своей женой В. был знаком с третьего класса, они сидели за одной партой.

При нашей попытке выяснения отношения жены к его матери, он от прямого ответа уходит, "закрывается" и поясняет только, что она матерью ее не называла. Прожил с женой около трех лет. Как пояснил В., он постоянно находился "между двух огней". О семье жены отзывается с искренней теплотой. В этой семье были две малолетних сестры жены, которым в течение последних лет она заменяла скончавшуюся мать.

Как мы видим, у этого убийцы напряжение возникло с раннего детства и продолжалось всю последующую жизнь. Поводом к преступлению стал очередной конфликт между В. и его женой. Причиной послужило накопленное напряжение и, возможно, перенос его со своего отца к собственному сыну.

Вместе с тем нельзя не отметить и такой глубинный фактор, на наш взгляд, также определяющий убийство своего сына, его уничтожение явилось для В. прежде всего уничтожением собственных тяжких психотравмирующих переживаний своего детства. Собственный сын ассоциировался с его детством, воспоминания о котором и связанные с ним переживания на бессознательном уровне доставляли ему глубокие психические травмы, ликвидация которых на этом уровне субъективно выразилась в совершении данного убийства своего ребенка.

4. “Беззащитный”. Главным мотивом этого типа преступников выступает ликвидация собственного страха смерти. Переживание страха смерти преследует их на протяжении всей жизни. Начиная с раннего возраста, с того момента, когда они были отвергнуты и отчуждены своими родителями, когда они утратили ощущение своей необходимости, в силу этого в полной мере испытали свою полную беззащитность от внешней среды, вплоть до переживания своей гибели.

Страх смерти - это постоянное ощущение, редко осознаваемое и обычно находящееся в глубинах психики. У подавляющего большинства людей образ смерти, мысли о ней вызывают негативные, деструктивные эмоции, как нечто неведомое и ужасное. Исключение составляют возможно те, которые верят в загробную жизнь, причем в их числе могут быть и нерелигиозные люди. Не вызывает сомнений, что у человечества в целом однозначно негативное отношение к смерти, что способствует формированию аналогичных позиций у конкретных лиц.

Страх смерти способен оставаться в рамках нормы, всю жизнь незримо сопровождать человека и незаметно влиять на его поступки. Но в некоторых случаях, чаще всего, когда родители эмоционально отвергают своего ребенка, не обеспечения его своим попечением, этот страх может выйти за указанные рамки. Тогда личность начинает острее ощущать, что нечто неясное грозит ему гибелью сейчас и необходимо поэтому что-то предпринять, например, упреждающие насильственные действия. Острота угрозы далеко не всегда выражается только в том, что индивид начинает думать о неизбежной кончине, ищет и находит ее предвестников, лишь определенным образом объясняет некоторые предметы и события, постепенно подчиняя предчувствиям всего себя. Иногда смертельная опасность представляется ему в отношениях, высказываниях и поступках других лиц, хотя объективно они могут и не быть таковыми.

Как известно, ребенок больше всего нуждается в психологической защите, попечении и любви именно в детстве, в период своей абсолютной беспомощности. Если такое отношение родителей отсутствует, у ребенка не возникает уверенности в своем праве на существование, своей самоидентичности, автономии "Я" от "не-Я", а также, что очень важно, чувства безопасности. Напротив, он бессознательно ощущает себя очень уязвимым и беззащитным, поскольку его оставили те, кто самой природой определен быть попечителем ребенка.

Поэтому страх за свое существование начинают вызывать самые различные явления и люди. Именно такой страх порождает кровавое насилие, поскольку субъект, уничтожая других, тем самым подавляет в себе страх смерти. Ярким примером тому может служить поведение Сталина и Гитлера, которые к тому же, что особенно важно, тяготели к смерти, т. е. являлись некрофилами. Возвращаясь к такому глобальному мотиву, как страх смерти, следует сказать, что рассматриваемые нами убийцы, с высоким уровнем страха смерти, ощущая себя вершителями жизней членов семьи, совершая насилие, пытаются снять этот страх, снизить собственную неуверенность, высокую тревожность, как бы отодвинуть от себя смерть.

Мы не случайно определили страх смерти как глобальный мотив. По нашему мнению, он является одной из основных, если не главных побудительных сил к совершению преступления у большинства изученных нами убийц. Подавляющая масса этих преступников, как мы указывали выше, испытывали психическую депривацию на этапе раннесемейных отношений, постоянно переживали чувство угрозы личной безопасности своего существования, ощущали свою уязвимость и беззащитность на бессознательном уровне. Поэтому можно утверждать, что страх смерти как мотив может присутствовать и побуждать к совершению убийств членов семьи.

Но вместе с этим страх смерти может выступать в отдельных случаях, так сказать, открытым мотивом. В первую очередь, страх смерти более наглядно может проявляться у той категории преступников, которая подвергалась различному давлению со стороны их будущей жертвы до совершения ими преступления.

Так, например, несовершеннолетний Б. совершил убийство своего брата Е. при следующих обстоятельствах. Е. ранее неоднократно избивал Б. и другого своего брата С., требовал у них денег, унижал, всячески издевался над ними, нередко в присутствии других лиц. При этом неоднократно угрожал им убийством, причем такие угрозы носили реальный характер, об этом свидетельствовал образ жизни Е., положение его в микросреде и все его предшествовавшее поведение. Б. и С. предварительно договорились между собой о совершении убийства Е., в безлюдном месте вырыли яму, спрятали там же ранее принесенный топор. Далее под предлогом совместного распития спиртных напитков и игры привели Е. в заранее подготовленное место. Совместно распивая спиртные напитки, С. отвлекал Е. игрой в домино, Б. пользуясь этим и, действуя по намеченному плану, подошел к Е. со стороны спины и несколько раз нанес удары топором преимущественно в область головы и туловища. Затем, реализуя свой замысел и желая доведения его до конца, Б. взял нож у С. и нанес им 15 ранений в различные части тела Е. После этого, они совместно с С., все это время наблюдавшим за действиями Б., закопали Е. в заранее приготовленную яму и скрылись с места преступления.

Подобное убийство члена семьи берет свое начало именно в существовании страха смерти. Этот страх явственно оформился под влиянием неоднократных и открытых угроз убийством со стороны Е., реальности этих угроз. Важно подчеркнуть, что братья росли и воспитывались в неблагополучной семье, где существовал неблагоприятный психологический климат: родители ими не занимались, не любили их и не заботились о них. Поэтому у Б. и С. не могла не сформироваться высокая тревожность. Отвергнуты они были и в школе. Вместе с этим постоянное насилие со стороны Е., его оскорбления в их адрес, также существенно повлияли на отношение к ним сверстников. Поэтому насилие с их стороны проявилось в качестве попытки утверждения и самоутверждения. Практически растерзывая Е., принося ему страдания, без остатка уничтожая его и не обращая внимания на его мольбы о пощаде, они ощущали всю полноту и значимость своей личности. Восстанавливая свой статус, они подтверждали свое место в жизни.

Грубые и издевательские отношения в семье и издевательство в отношениях между членами семьи мотивируются не столько желанием получения ценностей, сколько потребностью утверждения своей безраздельной власти.

Существенно еще раз подчеркнуть, что истоки такого страха исходят из далекого детства, от раннесемейных отношений и основываются на природе отношений родителей и детей, в которых последние ощущают свою беззащитность, отверженность и высокую тревожность за свое биологическое и социальное существование. Поэтому этот тип “семейных” преступников мы определили как “беззащитный”.

5. “Корыстный”. Лица, относящиеся к данному типу, убивают своих родственников ради получения материальной выгоды, например, наследства. Условно сюда можно отнести и тех, которые путем убийства желают избавиться от необходимости ухода за престарелыми или хронически больными родственниками или супругом.

Многие из виновных в совершении убийств отличаются эмоциональной холодностью, эгоцентризмом, фанатизмом, охваченностью доминирующей идеей. Для большинства характерно отсутствие психологической адаптации в семье, т. е. умения поставить себя на их место, войти, образно говоря, в их положение, сопереживать им. Вместе с тем отсутствие адаптации с потерпевшим отнюдь не означает, что у конкретных преступников, совершивших убийства родных, этой способности вообще нет. Она может быть избирательной и достаточно развитой в отношении других членов семьи.

С учетом сказанного можно выделить основные субъективные причины совершения убийств членов семьи (на уровне индивидуального преступного поведения). Это — снятие внутреннего напряжения, разрядка аффекта, глубинных психотравмирующих переживаний и перенос их на членов семьи, а также достижение корыстных целей. Сюда же могут быть отнесены мотивы "восстановления справедливого мира", которые реализуются ради принципа: "Если мне плохо, то пусть будет плохо и тебе". Убийство членов семьи может применяться в целях достижения определенного экстатического состояния психики, что часто имеет под собой сексуальную подоплеку. Смыслом таких действий может быть и защита от семейного бытия, от его деструктивного, разрушающего воздействия. Семья преступником воспринимается как чуждый, непонятный, враждебный мир, почти всегда или очень часто несущий угрозу бытию личности. Совершение убийства может выступать формой управления семейным бытом, способом и средством доминирования над близкими людьми, их полного подавления и за счет этого повышения собственной самооценки, самоутверждения и укрепления своего "Я". Убийство членов семьи может проявляться и как способ ликвидации источника психотравмирующих переживаний путем полного и безоговорочного уничтожения этого источника либо резкого снижения его статуса, а также может использоваться и в целях ликвидации собственного страха смерти.

Глава 2.

ПСИХИЧЕСКИЕ АНОМАЛИИ И ВНУТРИСЕМЕЙНАЯ АГРЕССИЯ

§ 1. Учение о психопатиях и их криминологическое значение

Учение о психопатиях имеет насыщенную и драматичную историю развития, при которой исследования психопатологии, биологических механизмов, вопросов этиологии и патогенеза с одной стороны, а также поведенческих расстройств и их социально-правовых аспектов (в том числе и повышенной частоты агрессивных и аутоагрессивных действий у психопатов) - с другой, происходили взаимосвязано. Родившись из конкретных потребностей юриспруденции, как это видно из уже упоминавшихся работ В.Х. Кандинского (1890), И.М. Балинского (1885), В.М. Бехтерева (1886) и С.С. Корсакова (1901), пройдя стадии различных биологизаторских моделей и представлений, для которых были характерны воззрения о жесткой детерминированности социально опасного поведения самой природой личностной патологии, их последующего критического преодоления динамическим подходом, проблема психопатии продолжает оставаться одними из ключевых в психиатрии.

Это положение психопатий обусловлено их многочисленными и разнообразными связями с психопатоподобными проявлениями, встречающимися при самой разной психической патологии. С другой стороны, психопатии - самый мультидисциплинарный раздел психиатрии. При постановке проблемы психопатий, считает В.В. Гульдан (1986), клиническая психиатрия была вынуждена расширить пределы своей компетенции и ввести в круг изучаемых явлений не только психопатологическую симптоматику, но и различные личностные категории. Ни в одном из своих разделов психиатрия не смыкается так тесно с психологией, социологией, юриспруденцией, как при изучении психопатий. В клинических работах появились исчерпывающие патопсихологические портреты аномальных личностей с оценкой их нравственных, моральных качеств, особенностей мотивации поведения. Изучение аномалий личности вызвало необходимость определения критериев нормы и патологии личности, стимулировало психологические исследования в этом направлении, создание различных типологий и классификаций нормальных и патологических личностей.

Клинические варианты личностных девиаций таковы.

Конституционально-депрессивный тип, к которому относятся прирожденные пессимисты, люди с постоянно пониженным настроением и самооценкой, угрюмые, унылые, мрачные, недовольные и необщительные. Они повышенно чувствительны к неприятностям, в общении немногословны, сдержанны. В работе их отличает добросовестность и аккуратность до педантичности.

Астенический тип характеризуется раздражительностью, повышенной впечатлительностью и чувствительностью на фоне основной черты - значительной психической истощаемостью и утомляемостью. Люди этого типа крайне легко ранимы и уязвимы, склонны теряться и смущаться в новой обстановке, поэтому скрупулезно стремятся сохранять привычный щадящий житейский уклад.

Следует отметить, что среди обследованных в связи с совершением тяжких преступлений в семье (о них подробнее ниже) конституционально-депрессивный и астенический типы отмечены не были.

Гипертимический или гипертимный тип (и часто рассматриваемые вместе с ним типы циклоидный и эмотивно лабильный) объединяет лиц с повышенным настроением и наклонностью к необоснованному оптимизму. В работе они энергичны и неутомимы, склонны к авантюрам, самоуверенны и бесцеремонны, плохо разбирают дозвеленное и запрещенное, что нередко приводит их к столкновению с законом. Критическое отношение к своим недостаткам у них отсутствует. У циклоидного и эмотивно лабильного типов эти свойства подвержены определенным колебаниям.

Истерический (истероидный) тип представлен личностями более всего склонными быть в центре внимания общества, казаться себе и окружающим значительными личностями, что не соответствует реальным возможностям. Они демонстрируют свою оригинальность, превосходство, гиперболизируют и расцвечивают свои переживания. Главная черта таких личностей - эгоцентризм. Поведению свойственны театральность и позерство, их эмоциональные проявления при этом неглубоки и непостоянны. Многие из них необыкновенно склонны к фантазированию и бывают патологическими лгунами. Психика истерических личностей крайне незрела, носит черты инфантилизма.

Возбудимый эпилептоидный тип отличается тем, что его представители живут в постоянном напряжении с крайней раздражительностью, доходящей до приступов гнева и ярости (так называемой эксплозивности), как правило не соответствующих силе раздражителя. Они повышенно требовательны к окружающим, не желают считаться с их мнением, склонны доминировать, проявлять властность, крайне эгоистичны, обидчивы и подозрительны, склонны к конфликтам. У них бывают определенного рода расстройства настроения - дисфории - приступы злобной тоски со страхом и иногда с элементами бреда. Среди такого рода психопатов много пьяниц, бродяг, а также азартных игроков. Они довольно часто встречаются в судебно-психиатрической практике по большей части в связи с совершением насильственных преступлений. Таким личностям также свойственны вязкость аффектов, обстоятельность и тугоподвижность мышления, педантичность. Эти последние свойства могут определять и личностей без проявлений эксплозивности, собственно эпилептоидов. Отметим, что в нашем исследовании (как нередко в судебной психиатрии) эпилептоидный и эксплозивный типы рассматриваются отдельно, поскольку преступное поведение при наличии эксплозивности и ее отсутствии существенно отличается.

Представителей параноического типа объединяет склонность к образованию сверхценных идей, существенно влияющих на их поведение. Они, как правило, имеют узкие и односторонние интересы, недоверчивы и подозрительны, высокомерны и самоуверенны, без чувства юмора, прямолинейны в суждениях. Склонны в каждом видеть недоброжелателя. Поэтому параноики большую часть своей жизни борются (напористо и бескомпромиссно) с мнимыми врагами. Мышление их незрелое со склонностью к фантазиям и резонерству - поверхностному рассуждательству. Эти особенности предрасполагают их к переоценке своей личности и необоснованным устремлениям к изобретательству и реформаторству. Непризнание их "достижений" приводит к конфликтам, иногда длящимся годами. Сверхценное значение у них могут приобрести также идеи ревности, что нередко является основой для противоправного поведения. Отметим, что практически все рассмотренные в данной работе общественно опасные действия, совершенные паранойяльными психопатами, именно таковы.

Психопаты шизоидного типа отличаются от других своим главным свойством - аутизмом, т. е. повышенной замкнутостью, скрытностью, оторванностью от реальности. Их психическая деятельность в целом лишена единства и последовательности, эмоциональные проявления и поведение причудливы и парадоксальны, отсутствуют синтонность - эмоциональная связь с окружающим. Им свойственна так называемая психэстетическая пропорция, т. е. повышенная чувствительность к одним сторонам жизни и значительная холодность - нечувствительность - к другим, сопровождаемая отчужденностью от людей. Они склонны к символике и сложным "теоретическим" построениям. Воля развита односторонне, эмоциональные разряды бывают неожиданны и неадекватны.

Неустойчивый (безвольный) тип характеризуется повышенной подчиняемостью внешним влияниям - особенно дурным. Эти люди слабовольны, податливы, внушаемы. Их жизнь определяется случайными сиюминутными обстоятельствами, приспособленность к труду и чувство ответственности низкие, они нередко спиваются, употребляют наркотики, ведут паразитическое существование. Представители неустойчивого постоянно нуждаются в контроле и коррекции поведения.

Психастенический тип - помимо черт, свойственных астеническому типу, ему в сильной степени присущи мучительная неуверенность в себе, нерешительность, чувство своей неполноценности, склонность к постоянным колебаниям и сомнениям, малая активность и плохая приспособленность к жизни. В восприятии окружающего у них отсутствует яркость и живость. Чувство реальности и впечатления тусклые, выраженна склонность к болезненному мудрствованию, самоанализу и далеким от реальности интеллектуальным построениям.

Заключая краткое описание психопатий, добавим, что под влиянием взаимодействия конституциональных (врожденных) и разнообразных внешних факторов (кризисные периоды жизни, психические травмы, тяжелые заболевания) психопатические особенности могут временно (более или менее длительно) усиливаться, что проявляется в так называемых динамических сдвигах - декомпенсациях, фазах, реакциях и длительных патологических развитиях.

R.D. Hare (1995) связывает прогресс в познании такого сложного явления, как психопатии, с сочетанием психопатологических исследований с другими - смежными - научными методологиями, в частности с когнитивной неврологией (cognitive neuroscience). Аналогичное мнение высказывают В.К. Смирнов (1983) и В.В. Нечипоренко (1989), полагая, что всестороннее исследование психопатий с учетом клиники, динамаики, структуры и систематики возможна только на основе подхода, сочетающего в себе онтогенетический, клинический, динамический, катамнестический, этологический и другие принципы изучения.

Исследование сферы личности, критериев личностной нормы и патологии обогатило понятийно-категориальный аппарат психиатрии достижениями смежных дисциплин, привело к созданию различных классификаций личностных девиаций, вариантов их статики и динамики, уяснению их связей с другими формами психической патологии и, наконец, к находящемуся в настоящее время в стадии становления вненозологическому личностному подходу в психопатологии с его главенствующим представлением о личности как "высшей инстанции, организующей и направляющей психическую деятельность субъекта" (В.А. Тихоненко, 1991).

Согласно П.Б. Ганнушкину (1933), психопатическую личность следует изучать во всех ее взаимосвязях с окружающей средой, во всех ее ответных реакциях и противоречиях ее психики. Дальнейшее свое развитие эти идеи получили в работах О.В. Кербикова (1960, 1962), обогатившего наши представления о патохарактерологии понятиями "ядерной" (врожденной) и "краевой" (приобретенной) психопатии, а также понятием "психопатического цикла". Последнее обобщение отражает свойство психопатической личности (независимое от формы психопатии и ее динамики) создавать конфликтную ситуацию. Чаще всего этому способствуют немотивированные расстройства настроения, импульсивность, агрессивность, пренебрежение морально-этическими ценностями и т. п.; сама же конфликтная ситуация в последующем становится объектом патологического (психопатического) реагирования. Усиление свойственных личности патохарактерологических черт в свою очередь отражается на развитии конфликта и способствует приобретению последним в той или иной степени патологического характера, что нередко выливается в противоправные и в том числе агрессивные действия.

Наиболее существенное и прогрессивное отличие динамического подхода (П.Б.Ганнушкин, 1933; О.Е.Фрейеров, 1961; О.В.Кербиков, 1962; Н.И. Фелинская, 1963; А.Е.Личко, 1977; Б.В.Шостакович, 1963, 1971; Б.В. Шостакович, В.Ф. Матвеев, 1988; Ю.В. Попов, 1987) от биологического детерминизма в плане антисоциального поведения психопатов, является рассмотрение последнего с точки зрения вероятностной предрасположенности. Эта предрасположенность, являясь переменной величиной, отражает известную повышенную чувствительность психопатических личностей к различным экзогенным и эндогенным воздействиям, приводящим к изменениям как в клинической картине психопатий, так и в поведенческой сфере, что и составляет в общем смысле динамику психопатии.

В детальное изучение динамики психопатий, проясняющей многие стороны делинквентного поведения при личностной патологии, большой вклад внесли судебные психиатры, в частности Н.И. Фелинская (1963-1971) и О.Е. Фрейеров (1971). В их работах выделены временные и обратимые колебания состояния - психопатические фазы, реакции и декомпенсации - и более неблагоприятные формы патологического и психогенного развития личности. Все указанные динамические феномены могут сопровождаться тенденцией к агрессивным и аутоагрессивным действиям. Значение психопатических реакций в реализации противоправного поведения и агрессивных поступков у психопатов было отражено в работах Е.К. Краснушкина (1929, 1930, 1940), которым также рассмотрены особенности преступлений в зависимости от типа психопатии, и В.А. Внукова (1934). Е.К. Краснушкин настаивал на факте понижения "порога криминального раздражения" и "предиспонирующем факторе преступления" у психопатов, факторе, заложенном в самой личности, составляющем "ее свойство, ей присущую специфическую криминальную готовность".

Эти воззрения и в последующем подверглись критике в отечественной психиатрии как "прямые корреляции" между психопатией и преступлением, хотя конкретно Е.К. Краснушкин о прямых корреляциях в данном случае не говорил. Порог раздражения и предиспозиция - факторы, зависящие от многих других экзо- и эндогенных воздействий, особенностей психического состояния и глубины психопатологических расстройств, т. е. вероятностные и динамические по своей природе. В.А. Внуков писал о психопатических "стенических реакциях", способствующих совершению насильственных преступлений, если они приобретают антисоциальное выражение.

Структурно-динамически и в зависимости от глубины психических нарушений изменение форм реагирования отражается на различных уровнях мотивации общественно опасных действий у психопатов: "бытовой", "психопатической", "психопатологической", как это показано в работах Н.И. Фелинской, Э.С. Наталевич, В.Е. Пелипаса (1978). В судебно-психиатрической работе А.Г. Наку, М.Г. Ревенко, Н.А.Опря (1976) социально опасное поведение психопатических личностей рассматривается со ставших классическими позиций, согласно которым реакции психопатических личностей подразделяются на неспецифические психогенные и невротические, а также специфические типологические. Общим для всех типов реакций здесь является наличие кратковременного (реже пролонгированного) сдвига, выражающегося в усилении основных (реже факультативных) психопатических особенностей и становящегося в процессе формирования психопатии однотипным способом реагирования. Под психопатической декомпенсацией эти авторы понимают срыв компенсаторных возможностей, что клинически проявляется в "своеобразном обнажении патологических особенностей". Патологическое развитие личности отмечается в связи с влиянием частой и пролонгированной психогенной травматизации, когда происходит постепенное усиление старых и приобретение новых свойств и структур психопатической личности.

Согласно представлениям, принятым в зарубежной психиатрии (которые концептуально и методологически значительно отличаются от отечественных, и поэтому будут рассмотрены в данном обзоре несколько более подробно, чем может быть определено тематикой работы, но, тем не менее, преследуя основную цель - показать многогранность и фундаментальность проблемы агрессии при личностной патологии) о расстройстве личности следует говорить в том случае, когда те или иные личностные черты (personaity traits) складываются в устойчивый во времени клинический синдром, обусловливающий страдание или неспособность личности к каким-либо определенным проявлениям (B. Pfoh, W. Corye, M. Zimmermann, D. Stang, 1986).

Под личностью в собственном смысле (G.O. Gabbard,1997) подразумевается сложная совокупность биологически обусловленного темперамента, интериоризированная сумма опыта, включая представления о себе и других людях, внутренние конфликты между желаниями и препятствиями к их осуществлению, разнообразных травм и устремлений. Расстройства сферы личности обусловливают суициды, насилие и агрессию, аутодеструктивное поведение, высокое потребление медицинских ресурсов, частые разводы, неудавшиеся судьбы, болезненную изоляцию личности.

Вопрос о том, что использовать в этой области в качестве диагностических категориев - типы, прототипы, или осевые измерения, до последних лет остается предметом дискуссий (W.J. Livesey, 1991). В базисных практических руководствах по психиатрической личностные расстройства рассматриваются как дискретные категории. При этом подразумевается, что определенные личностные черты имеют склонность скорее к определенным комбинациям друг с другом, чем к независимой (ортогональной) межиндивидуальной вариабельности. Специфические критерии диагностики разработаны для 11 типов личностных расстройств, включая так называемые "атипичные или смешанные".

Технология диагноза в зарубежной психиатрии, так же как и типология личностных расстройств, отличается от принятых в отечественной психиатрии. Как указано в работе M. Baron, L. Asnis, R. Gruen (1981) надежность диагностики существенно повышается при использовании структурированного клинического интервью для личностных расстройств, учитывающего в количественном смысле дискретные диагностические критерии в пользу того или иного типа расстройства личности. Статистический критерий k (каппа), характеризующий достоверность отнесения того или иного конкретного диагностического случая к определенной категории и стремящийся к 1.0 при максимальной точности диагностики, чаще всего бывает равен 0.56. Наибольшие трудности встречаются при разграничении шизотипального, пограничного и избегающего расстройства личности (J.G.Gunderson, L.J. Siever, E. Spauding, 1983).

Весьма примечательно, что при всей взвешенности и конкретности понятия расстройства личности, в зарубежной научной литературе есть обширный круг работ, посвященный проблеме сосуществования (coexisting) личностных расстройств с другими психическими расстройствами. Здесь под сосуществованием понимается нахождение у одного и того же пациента диагностических критериев разных классов; наиболее частым признано сочетание с невротическими, депрессивными и тревожными нарушениями (P.Tyrer et a.1979; P. Tyrer, P. Casey, J.Ga, 1983а; H.G. Pope, J. Jonas, J. Hudson, B. Cohen, J. Gunderson 1983; M. Roth, C. Gurney, R. Garside, T. Kerr,1972; L.G. Murray, I.M. Backburn, 1974; L.M. Degotatis et a., 1982).

Современная зарубежная психиатрическая литература отличается наличием целых спектров точек зрения на происхождение расстройств личности - от сугубо биологических до сугубо социальных (E.L. Auchincoss, M. Miches, 1981). Наиболее общепринятая точка зрения на биопсихосоциальные факторы развития личностных девиаций высказывается в работах J.M. Poak,1979, A. Lazare (1979), а также E.S. Payke, B.A. Prusoff (1983), в которых, что называется, многое сведено воедино. Смысловые корни дифференциации личностных расстройств в DSM-III и DSM-III-R, согласно цитируемым авторам, в общем и целом соотносятся с классической психоаналитической трихотомией характеров (оральный, анальный и фаллический). Фиксация на оральной фазе развития либидо обусловливает повышенную требовательность к окружающим и зависимое поведение, что в определенной степени соответствует зависимому и пассивно-агрессивному расстройствам личности. Фиксация на анальной стадии приводит к формированию компульсивного расстройства. Фиксация на фаллической стадии имеет такие же связи с гистрионным (истерическим) расстройством. Отметим здесь, что данная характерологическая трихотомия в определенном смысле соотносится с классификацией форм агрессивного поведения Г. Аммона (дефицитарной, конструктивной и деструктивной) , о чем подробнее будет сказано в соответствующей главе.

Другая, не менее многочисленная группа работ, посвящена генетическим аспектам личностных расстройств. Используемые клинико-генеалогический и близнецовый методы (J.C. Lochin,1982; R.B. Catte, D.S. Vaughan, J.M. Schuerger, D.C. Rao, 1982; K.S. Kender, A.M. Gruenberg, 1982;S. Torgersen, C. Psycho,1980) показывают существенную взаимосвязь расстройств личности у кровных родственников прямо пропорционально степени родства, а также связи между чертами личности и такими факторами как групповая принадлежность крови и им подобными. Поведенческие паттерны рассматриваются в этих работах также с психоаналитических (характерологическая трихотомия) позиций. Корреляционные связи особенно значительны для монозиготных близнецов с одной стороны и для оральных проявлений (ora traits) - c другой.

Среди клинико-генеалогических исследований наиболее многочисленны работы, исследующие расстройства личности у пациентов, родственники которых обнаруживали признаки тех или иных психических заболеваний. Среди них можно выделить посвященные пограничному расстройству личности и его связям с шизофренией и маниакально-депрессивным психозом, алкоголизмом и наркоманиями (A.V. Loranger, J.M. Odham, L.M. Roussakoff, V. Susman, 1982; H.G. Pope, J. Jonas, J. Hudson, B. Cohen., J. Gunderson.,1983; P.H. Sooff, J.W. Miward, 1983; H.S. Akiska et a., 1981; P.A. Andruenis et a., 1981; М.H. Stone, 1979).

Нейрохимические исследования при личностных аномалиях не входят непосредственно в сферу нашей работы, но поскольку они, как это видно из литературных данных, выявляют определенные корреляции с поведенческими и психопатологическими феноменами, в том числе агрессией и насилием, мы кратко здесь приведем основные направления. Нарушения нейротрансмиттерного обмена многие зарубежные авторы относят к этиопатогенетическим факторам самых разных нервно-психических заболеваний. В интересующей нас сфере M. Baron, M. Levitt, R. Perman (1980) изучали активность моноаминоксидазы (МАО) тромбоцитов у добровольцев, вообще не имевших какого-либо психиатрического диагноза (так называемых nonpatients). Лица, обнаружившие отклонения этого показателя от нормы, были в последующем обследованы при помощи уже упоминавшегося структурированного интервью. В результате работы была установлена связь пониженной активности МАО (на два стандартных отклонения ниже среднестатистической нормы) тромбоцитов и шизотипального расстройства. Обобщая свои данные с работами других авторов, неоднократно на протяжении 70 - 80-х годов отмечавших достоверные изменения (в сторону понижения) этого биохимического параметра у больных шизофренией, цитируемые авторы отмечают возможную этиопатогенетическую связь шизофрении и шизотипального расстройства личности.

Исследования биологических механизмов при личностных аномалиях простираются и в область агрессиологии. E.F. Coccaro, R.J. Kavoussi., Y.I. Sheine, J.D. Lish et-a (1996) исследовали обмен серотонина на тромбоцитарной модели у испытуемых с различными расстройствами личности, установленных по критериям DSM-III-R, склонных к импульсивному агрессивному поведению, и выявили изменение числа связывающих серотонин сайтов (5-HT uptake sites), которое коррелировало со степенью выраженности агрессивности и агрессивных тенденций. Цитируемые авторы приводят данные о снижении агрессивности при применении антагонистов серотонина, полученные на животных моделях. C.E. Lewis (1991), обобщая в обзорной работе данные многих авторов за 1970 - 80-е годы, показывает наличие связи стойкого антисоциального поведения с выраженными нарушениями серотонинэргических механизмов центральной нервной системы.

J.M. Tonkonogy (1991) исследовал посредством компьютерной томографии и ЯМР группу больных с признаками органического поражения головного мозга, среди которых были лица, "склонные к насилию". Результаты достоверно свидетельствовали об избирательном поражении передне-нижнего фрагмента височной доли и миндалевидного ядра у этой части обследованных сравнительно с контрольными, что интерпретируется автором как возможный нейроанатомический субстрат насилия. M.T. Wong, J. Lumsden, G.W. Fenton, P.B. Fenwick (1994) приводят аналогичные нейроанатомические и электрофизиологические данные результатов обследования (ЭЭГ и КТ) 372 пациентов (независимо от диагноза) психиатрического госпиталя строгого наблюдения (maximum security menta hospita), совершивших агрессивно-насильственные общественно опасные действия. Разделив пациентов на три группы сообразно степени совершенного насилия (все группы имели одинаковые средний возраст, распределение диагнозов, показатели теста Векслера и т.д.), авторы выявили коррелирующие с агрессией по степени выраженности органические изменения в височных долях головного мозга и изменения биоэлектрической активности (медленные и острые волны) аналогичной локализации.

Обширный круг работ в зарубежной психиатрической литературе можно найти и относительно социальной, поведенческой стороны личностных расстройств, в рамках которой импульсивность, агрессивность, аморальность, безответственность и антисоциальность часто рассматриваются как неотъемлемые свойства патологической личности, прямо ведущие к преступлениям. Американская психиатрическая ассоциация определяет психопата как личность, поведение которой преимущественно аморальное и антисоциальное, характеризующееся импульсивными, безответственными действиями, направленными на немедленное удовлетворение возникающих нарцистических интересов, без учета возможных последствий этих действий и без последующего чувства тревоги и вины. Французские психиатры считают, что "общий знаменатель" всех психопатических личностей - это антисоциальность и импульсивность. P. Miet (1959) пишет, что преступность является одним из основных симптомов психопатии. В английском акте о психическом здоровье (1959) утверждается, что психопатия - "это стойкое расстройство психики, выявляющееся в ненормальной агрессивности и полной безответственности поведения" (Цит. по Гульдан В.В., 1986). Британский психиатр C.A. Homes (1991) вообще предлагает признать психопатию "категориальной ошибкой" и исключить это понятие из сферы психиатрии, поскольку, по его мнению, оно подразумевает социально-контрольные функции и тем самым принадлежит этике и праву, не имея отношения к медицинской диагностике и терапии. Довольно иллюстративной для характеристики современного положения дел в зарубежной психиатрии в этом вопросе является также позиция R.D. Hare (1995), из которого мы позволим себе привести обширную цитату.

"For these individuas - psychopaths - socia rues have no constraining force, and the idea of a common good is merey a puzzing and inconvenient abstraction...Psychopaths use charm, manipuation, intimidation, and vioence to contro others and satisfy their own sefish needs. Lacking in conscience and in feeings for others, they cod-boodedy take what they want and do as they pease, vioating socia norms and expectations without the sightest guit or regret. Athough their numbers are sma - perhaps 1% of the popuation - psychopaths account for a arge proportion of the serious crime, vioence, and socia distress in every society. Psychopathic depredations affect peope in a races, cutures, and ethnic groups, and at a eves of income and socia status. As many as 15% or 20% of prisoners are psychopaths; the disorder is common among drug deaers, spouse and chid abusers, swinders and con men, high-pressure saesmen and stock promoters, gang members, mercenaries, corrupt poiticians, unethica awyers and doctors, terrorists, cut eaders, and back marketeers. In societies undergoing a chaotic breakdown (today, for exampe, in Rwanda, the former Yugosavia, and the Soviet Union), psychopaths often emerge as "patriots" and "saviors." Wrapped in the fag, they enrich themseves by caousy expoiting cutura or racia tensions and grievances... They know how much it hurts ony in an abstract inteectua sense; they are apparenty unabe to construct an "emotiona facsimie" of others.".

["Для них - психопатов - социальные правила не являются сдерживающими моментами, а идеи всеобщего добра приводят их в недоумение и кажутся пустой абстракцией... Для того, чтобы заставить окружающих следовать своим собственным эгоистическим потребностям, психопаты используют злоупотребление доверием, интриги, запугивание, принуждение и насилие. Не способные к пониманию других людей, сочувствию и состраданию, они хладнокровно попирают общепринятые нормы и представления, склонны делать все, что им заблагорассудится без тени сожаления или вины. Несмотря на то, что они составляют около 1 % от общей популяции, на долю психопатов приходится значительная часть тяжких насильственных преступлений, порождающих социальную нестабильность в любом обществе. Эти явления не имеют расовых, этнических и культуральных границ, встречаются среди людей, независимо от уровня их доходов и социального статуса. 15 или даже 20 % заключенных преступников - психопаты. Носителями этого расстройства обычно являются торговцы наркотиками, разного рода мошенники и другие корыстолюбивые и нечистые на руку предприниматели, вымогатели, домашние тираны, члены преступных групп, военные-наемники, коррумпированные политики, бесчестные юристы и врачи, лидеры религиозных сект, террористы, дельцы теневой экономики. В странах, претерпевающих хаотические процессы социально-экономического кризиса (каковы сегодня, например, Руанда, бывшие Югославия и Советский Союз), психопаты часто появляются на политической сцене, называя себя "патриотами" и "спасителями отечества". Принимая такое обличье, они бессовестно и корыстно эксплуатируют обостренные в кризисных ситуациях национально-культурные потребности и надежды своих сограждан ... Психопаты знают, сколько страданий они приносят. Однако для них это отвлеченное, чисто интеллектуальное знание, поскольку они не способны создавать "эмоциональное факсимиле" других людей". (Перевод наш. - И.Г.)].

Здесь также можно видеть существенное отличие от взглядов, принятых в современной отечественной социальной и судебной психиатрии, где представления о прямых взаимосвязях между психопатией и делинквентным поведением изжиты довольно давно, и акцент делается не на морально-этических категориях, а на клинико-психопатологическом понимании сути явления. Личностные девиации у нас рассматриваются с позиций соотношения биологического и социального факторов, а само психическое состояние в статическом аспекте (степень выраженности личностных изменений) и в динамическом (реакции, динамические сдвиги) - как условие совершения общественно опасных действий (Г.В. Морозов, 1969). Психопатия обусловливает неспособность личности усвоить определенное поведение, соответствующее социальной норме, а данная неспособность может (отнюдь не всегда) привести к появлению антисоциальных установок, которые в свою очередь могут реализоваться в форме преступного поведения (Е.А. Попов, 1961).

Примечателен тот факт, что зарубежные клинические и биологические исследования в интересующей нас области имеют в целом статический и недостаточно систематический характер, в отличие от аналогичных отечественных. В работе Т.Б. Дмитриевой общепсихиатрическая, судебно-психиатрическая и клинико-биологическая стороны проблемы психопатий рассмотрены в рамках единой обобщающей теоретической концепции, дихотомически разделяющей все клинические типы психопатий на гипо- и гиперстенические с их характерными особенностями процессов адаптации (приспособления через изменение структуры и функции биосистемы) и компенсации (процессов, направленных на сохранение структуры и функции биосистемы, сохранение гомеостаза), определяющих специфику и своеобразие их динамических картин и описывающей лежащие в их основе нейромедиаторные механизмы: гипертрофия стресс-реализующих и недостаточность стресс-лимитирующих систем при гиперстеническом радикале и обратная этому картина - при радикале гипостеническом.

На основании системного анализа разносторонних данных Т.Б. Дмитриевой сформулирована новая классификация динамических феноменов при психопатиях: стабильное состояние и динамический сдвиг. Под стабильным состоянием понимается клинически и типологически очерченное состояние, являющееся выражением диалектического единства статики и динамики психопатии, в основе которого лежит онтогенетически выработанный в ответ на первичное (в том числе генетическое) повреждение зачатка головного мозга и последующие средовые влияния, динамический баланс между процессами адаптации и компенсации, обеспечивающий функционирование организма в наименее затратном режиме, или в пределах нормы адаптации. Под нормой адаптации имеется в виду определяемый совокупностью наследственных и приобретенных факторов предел изменений условий среды, при котором не разрушаются функциональные связи организма и обеспечивается его существование. Динамический сдвиг психопатии представляет собой возникающее под влиянием внешних и внутренних факторов состояние, в основе которого лежит развивающееся поэтапно нарушение онтогенетически выработанного динамического баланса между механизмами адаптации и компенсации с выходом за пределы нормы адаптации организма.

На первом этапе нарушение баланса заключается в преобладании адаптационных процессов и функционировании организма в неблагоприятном для него стрессовом, затратном режиме, на втором этапе - в ослаблении адаптивных и преобладании компенсаторных процессов, направленных на поддержание гомеостаза и сохранение организма как биосистемы в целом. На высоте первого этапа имеет место переход через индивидуальный адаптационный барьер или при исчерпании адаптационного потенциала - патологическая адаптация. Прорыв индивидуального адаптационного барьера превращает механизмы, направленные в норме на адаптацию, в основу патологических явлений. На высоте второго этапа (переход через компенсаторный барьер) происходит формирование патологической компенсации, при которой аналогично предыдущему феномену механизмы, направленные в норме на сохранение структуры и функции, также превращаются в основу патологических явлений. В данной перспективе такие понятия клиники психопатий, как реакция, декомпенсация и другие, предстают как частные выражения динамического сдвига, понятия более высокого по своей смысловой иерархии.

Новая классификация динамических сдвигов (патохарактеро-логический, невротический, реактивно-психотический) произведена Т.Б. Дмитриевой на основе того, что в ответ на любой раздражитель организм реагирует вначале включением адаптационных механизмов, а затем компенсаторных. Сообразно этому, как вариант динамического сдвига, так и соответствующая ему глубина психических расстройств определяются динамикой и взаимоотношением этих универсальных биологических механизмов - адаптации и компенсации. Биологической основой сдвига является либо гиперадаптация (патологическая адаптация), либо гиперкомпенсация (патологическая компенсация).

Так, под непсихотическим вариантом патохарактерологического варианта динамического сдвига понимается состояние, характеризующееся усугублением основных облигатных (реже факультативных) сторон патологического характера с возникновением значительной эмоциональной напряженности, тревожности, накопления отрицательных переживаний, учащением эмоциональных реакций в пределах ресурсов личности, имеющих в своей основе дисбаланс механизмов адаптации-компенсации за счет гипертрофии (гиперреактивности) адаптационных механизмов, либо за счет дефекта (гипореактивности) компенсаторных механизмов. Психотический вариант этой разновидности динамического сдвига отличается от непсихотического крайним выражением патологической адаптации, выражающейся в значительном заострении психопатических особенностей, частых патохарактерологических реациях (однозначных и неоднозначных типу психопатии), бурных эмоциональных проявлениях с агрессивными и аутоагрессивными действиями. Отметим, что собственно психопатическая - т. е. связанная со структурой и динамикой психопатии - агрессия появляется здесь при переходе адаптационного барьера организма, отрывочных кататимных идеях отношения и элементах измененного сознания на высоте реакций, резком усилении тревоги и нарушением критических способностей. Здесь подчеркивается, что несмотря на психотический уровень поражения, ведущим в клинической картине является психопатический синдром. Невротический вариант динамического сдвига возникает обычно после непсихотической разновидности патохарактерологического, сопровождается разнообразными невротическими симптомокомплексами, отражающими гипертрофию компенсаторных процессов или недостаточность адаптационных. Реактивно-психотический вариант, как правило, следует за психотическим патохарактерологическим, подчиняется закономерностям психогенного синдромокинеза и достигает психотического уровня, основываясь на механизмах патологической компенсации или поломки адаптивных процессов.

Изложенные представления о механизмах, лежащих в основе тех или иных форм реагирования при личностных девиациях, могут быть крайне результативными в таком частном, но немаловажном для судебной психиатрии вопросе, как психопатическая агрессия, что мы постараемся показать в ходе дальнейшего изложения, которое необходимо предварить кратким экскурсом в сферу агрессиологических идей.

В литературе XX века отчетливо выделяются две основные концепции агрессии и агрессивности. В первую очередь, это биологические воззрения (К. Лоренц, 1994), согласно которым агрессия обусловлена и оправдана самой природой жизни, является нормальной реакцией на определенные вредоносные раздражители, в конечном итоге она способствует сохранению вида. Однако, по мнению К. Лоренца, "разумная, но нелогичная человеческая натура" способна на поразительные противоречия, что обусловлено своего рода дисгармонией между закономерностями социального поведения, основанного на разуме и культурной традиции, и закономерностями, которые присущи "любому филогенетически возникшему поведению". Дисгармония между этими фундаментальными основами поведения приводит к тому, что агрессия в человеческом обществе склонна принимать "гротескные и бессмысленные формы" и, теряя свой первоначальный видосохраняющий смысл, может превращаться в угрозу выживанию. Вторым из упомянутых основных направлений понимания агрессии и агрессивности является совокупность психоаналитических и близких к ним бихевиористских воззрений -близких в том смысле, что лежащий в основе последних прагматический принцип максимального преимущества практически тождествен известному "принципу удовольствия" Фрейда - с их представлениями об инстинкте смерти и фрустрации, основных образующих агрессивное поведение факторах, свойства которых в разной степени присущи человеческим индивидуумам.

Особого внимания заслуживают взгляды Э. Фромма, который принципиально не соглашаясь с инстинктивизмом, свойственным как представителям биологического направления, так и последователям психоанализа и бихевиоризма, критиковал К. Лоренца за неправомерное с его точки зрения распространение на человеческое поведение интерпретаций закономерностей поведения животных и последующих за этим утверждений о "врожденности" и "природной обусловленности" разрушительных тенденций и насилия в человеческом обществе. Э. Фромм выделяет у человека два совершенно разных и резко контрастирующих между собой вида агрессии.

Первый вид - это общая с животными оборонительная, "доброкачественная" агрессия, способствующая выживанию в широком смысле. "Она имеет биологические формы проявления и затухает, как только исчезает опасность". Второй вид - характерная только для человека, не имеющая филогенетической программы и цели, лишенная биологического смысла деструктивность и жестокость - "злокачественная" агрессия, которая представляет настоящую угрозу и опасность выживанию человеческого рода.

Для понимания генезиса этих двух явлений Э. Фромм настаивает на необходимости постановки вопроса об основательной дифференциации категорий инстинкта и характера. Первое коренится в физиологических потребностях и представляет собой естественную область "органических влечений"; второе - специфически человеческие страсти, "характерологические" страсти, соответствующие экзистенциальным потребностям и их взаимодействию с различными социальными условиями, что в определенных случаях образует "различные формы и личностные типы злокачественной агрессии", которая является одним из способов реагирования человека на свои беспомощность, страх, заброшенность и одиночество, ненормальные условия жизни, препятствующие достижению безопасности и покоя. Рассуждая о взаимоотношениях характера и агрессии, Э. Фромм пришел к определению, что в зрелом возрасте характер становится "относительно стабильной системой всех неинстинктивных стремлений, через которые человек соотносится с природным и человеческим миром". Сфера личности и ее аномалии обусловливают, согласно Э. Фромму, доброкачественность или деструктивность проявлений агрессии.

Американский исследователь A. Coudrogou (1996), придерживается мнения, что агрессия в поведении человека имеет адаптивный смысл, однако современное общество, пронизанное патологическими связями и учреждениями, приводит к моральной и эмоциональной двойственности его членов, что порождает социальную мутацию -насилие.

Здесь также будет к месту привести некоторые соображения о насилии "по вертикали", т. е. давлении на личность различных структур и институтов общества, которое более выражено в тоталитарных государствах, и насилии "по горизонтали" - межличностного (в том числе и внутрисемейного) насилия, преобладающего в государствах демократического типа.

Если первое имеет по преимуществу социальную природу, то происхождение второго коренится главным образом во внутриличностных факторах. Подобную точку зрения высказывают американские исследователи-психиатры R. L. McNeey, G. Robinson-Simpson (1987), R.J. Gees (1996) согласно которым насилие в семье слабо зависит от этнической и расовой принадлежности, пола, социального статуса и материального благополучия обследованных, т. е. имеют внутреннюю, субъективную мотавацию.

Мотивация, вообще говоря, отражает потребности, поведенческие установки, средовые воздействия, весь опыт личности, а также влияние психических нарушений. Причем за внешне сходными правонарушениями психопатов и здоровых людей могут лежать совершенно разные механизмы мотивообразования, что позволяет говорить об особенной "психопатической" мотивации. Само формирование мотива у психопатической личности "подчиняется, по-видимому, общим закономерностям мотивации поведения человека и происходит в результате актуализации потребностей субъекта, ставящего перед собой определенные цели, в процессе деятельности, отражающей все стороны личности, а в случае психопатии - и все ее патологические изъяны" (Т.П. Печерникова, Б.В. Шостакович, В.В. Гульдан, 1978; В.В. Гульдан, 1986; Ю.М. Антонян, В.В.Гульдан, 1991).

Надо сказать, что психические нарушения (личностные в том числе), накладывают свой характерный отпечаток на все другие мотивообразующие факторы. Характер и степень выраженности любого потенциально криминогенного фактора среды на конкретную личность зависит не только от его непосредственного содержания, но и от личностной и социальной сути субъекта и накопленной им суммы про- и антисоциальных влияний. Любой такой фактор специфически преломляется через конкретное личностное содержание. В.В. Гульдан, рассуждая с патопсихологических позиций и ссылаясь на опыт школы Б.В. Зейгарник, утверждает, что в основе психопатий лежат нарушения структуры мотивов и их иерархии, выражающиеся в нарушениях опосредования и опредмечивания потребностей.

К нарушениям опосредования потребностей у психопатических личностей (по В.В. Гульдану)относятся аффектогенные мотивы, ведущие к преступлениям, совершаемым под влиянием эмоционального возбуждения, связанные с особенностями эмоционального реагирования психопатов и их склонностью к агрессивным и жестоким действиям вследствии повышенной эмоциональной возбудимости и ригидности аффекта. Актуализация этих мотивов происходит в условиях аффектогенных ситуаций, которые подразделяются на три типа, соответственно трем уровням регуляции психической деятельности. Это ситуации, предъявляющие повышенные требования к возможностям нервной организации; ситуации, ущемляющие основную личностную позицию психопата, его эгоцентрические и эгоистические притязания, разрушающие его самооценку; ситуации, предъявляющие повышенные требования к сознательной регуляции поведения.

К этой же группе нарушений относятся ситуационно-импульсивные мотивы, которые ведут к непосредственному удовлетворению актуальной потребности с помощью "ближайшего" объекта без учета существующих социальных норм, прошлого опыта, внешней обстановки, возможных последствий своих действий. Ситуация здесь не является сама по себе пусковым механизмом и причиной поведения, но лишь включает в себя объект, актуализирующий те или иные значимые потребности. У психопатических личностей алкогольное опьянение является фактором, провоцирующим противоправные действия по ситуационно-импульсивным мотивам, поскольку оно усугубляет нарушение способностей прогнозирования и социального контроля. Действия, вызываемые этими мотивами, отличаются отсутствием предварительного планирования.

Третий представитель этой группы - анэтические мотивы, отражающие нарушения самого высшего уровня регуляции поведения: морально-этические и правовые нормы.

В группе мотивов, связанных с нарушением опредмечивания потребностей, различают мотивы-"суррогаты", связанные с реализацией потребностей в объектах, биологически неадекватных и запрещаемых существующими социальными нормами. Эти мотивы детерминируют обычно кражи, поджоги, бродяжничество, но главным образом, сексуальные преступления.

Здесь же рассматриваются мотивы психопатической самоактуализации, ведущие к действиям, при которых побудительную силу приобретает та или иная черта личности и стремление к ее реализации. Эти черты, разные при разных типах психопатии, являются основой "стереотипных и ригидных "сценариев личности", осуществляемых в значительной мере независимо от оценки внешних обстоятельств и реальных потребностей субъекта.

Суггестивные мотивы основаны главным образом на внушаемости субъекта и имеют значение в совершении групповых противоправных действий у "ведомых" личностей.

Криминогенными, согласно этому автору, являются не сами психопатические личности, а характерные особенности формирования мотивов и способы их реализации. Это находит свое отражение и в агрессивном поведении психопатов, т. е. в реакции личности на фрустрацию потребностей и конфликт, выражающейся в субъективной тенденции к враждебному поведению, направленному к частичному или полному подавлению другого человека или других людей, их ограничению, управлению ими, на причинение им ущерба или страданий, с той оговоркой, что причинение ущерба, страданий и мучений не является самоцелью, поскольку последнее является признаком не агрессивности, а жестокости и садистических тенденций, категории близкой, но несколько иной по содержанию.

Последние десятилетия агрессия является предметом психиатрических исследований. В основном сходясь во мнении о том, что агрессия вытекает из определенных личностных особенностей, субъективно обусловлена и может принимать как целесообразные, так и правонарушающие формы проявления, современные исследователи-психиатры рассматривают агрессию, как одну из основных биологических функций, определяющих способность индивида к целеустремленным действиям в межиндивидуальной сфере (Б.Г. Бутома,1992; В.Н. Двойнин, 1991; А.Г. Земская, А.С. Иова, К.М. Сокарэ, В.К. Иваненко, 1983; А.П. Корнилов, 1994; О.П. Плотникова, 1994; А.Н. Стаценко, 1988; М.В. Усюкина, С.В. Кожемякин, 1990).

Чешский исследователь V. Student (1983, 1984) рассматривает агрессию как "самостоятельный инстинкт" . Особенно интересным является вводимое этим автором понятие "психопатической агрессии", варьирующей от типа личности. Правда, используемая им классификация патохарактерологических типов производит довольно эклектичное и громоздкое впечатление (напр. "врожденный сексуальный агрессор" и т. п.) из-за явного смешения клинико-психиатрических, социальных, психоаналитических понятий и формулировок.

В современной западной психиатрии агрессия разделяется на инструментальную (соответствующее привычному стереотипу поведения средство достижения желаемого) и реактивную (ответ на провокацию). D. G. Corne et a. (1996). Сравнивая пациентов с расстройствами личности, разделенных по этим агрессиологическим критериям, находят у "инструментальных" агрессоров высокодостоверные отличия по более выраженным личностным изменениям и криминальности поведения независимо от возраста, этнической и расовой принадлежности и числа совершенных в прошлом правонарушений.

В особенности следует отметить феномен антисоциальной личности, аномалию, наиболее тесно связанную с агрессивным поведением и характеризующуюся (R. Cadoret, 1983, 1985, 1991) стойкими нарушениями интерперсональных и социальных связей, агрессивностью деструктивного и аутодеструктивного характера, криминальной активностью и пренебрежением социальной ответственностью. Склонность к насилию, по большей части в отношении близких, автор описывает здесь как практически облигатную черту. Наиболее общей чертой социопата во взрослой жизни является противоправное поведение. Они, по преимуществу, импульсивны и безрассудны, т. е. не имеют четких планов на ближайшее и отдаленное будущее. В местах лишения свободы это наиболее частый психиатрический диагноз. Исследование семей осужденных за тяжкие преступления установило, что дети родителей с антисоциальным поведением со значительно большей сравнительно с общей популяцией частотой обнаруживают признаки антисоциальной личности даже при воспитании в отсутствие родителей и при разлучении с рождения. Автор приводит суждения ряда исследователей о неясности распространенности этого состояния в общей популяции: по разным источникам от 0.1 до 10 процентов.

D.M. Svrakic, K. McCaum (1991) возражают против выделения антисоциальной личности в отдельную категорию, убедительно обосновывая свою позицию клиническими наблюдениями, показывающими, что асоциальное поведение может быть компонентом самых разных личностных расстройств. С точки зрения наших наблюдений в рамках данного исследования, перечисленные патопсихологические критерии антисоциальной личности также встречаются при разных типах психопатий.

Немецкий психиатр Г. Аммон (1990) разработал представление о трех формах реализации агрессии, которые в рамках его концепции тесно связаны с различными личностными чертами и внутриличностными факторами.

Конструктивная форма реализации агрессии подразумевает социальную приемлемость проявления агрессии, способность индивида противостоять вредным для него воздействиям.

При деструктивной форме имеет место прямое, связанное с нарушением морально-этических норм ее проявление, разрушение и деформация отношений с окружающими. Здесь присутствуют делинквентные и криминальные компоненты поведения. Существенную роль играют различные личностные расстройства (социопатические, садистические и др.).

Дефицитарная форма проявления агрессии характеризуется низким уровнем социальной активности, недостаточным развитием поведенческих навыков, способствующих реализации агрессивных побуждений, она также сопровождается формированием астенических, психастенических и депрессивных состояний, обсессивно-компульсивных расстройств, аутоагрессивных феноменов. Приведенное выше хорошо связуется с теоретическими построениями Э. Фромма, который отмечал, что под словом "агрессия" обычно подразумеваются как целесообразные, так и "вредные", разрушительные тенденции, "действия, направленные на разрушение, действия, предназначенные для защиты и действия, осуществляемые с конструктивной целью". Все три формы реализации агрессии понимаются Г. Аммоном в динамическом единстве: каждому человеческому существу присущи элементы всех этих форм, но преобладающей в общей картине поведения является непременно какая-либо одна из них. К слову сказать, представления о единстве самых разных (в том числе и полярных) проявлений агрессивности можно найти у американского исследователя-психиатра R. Putchik. В своей работе, которая примечательно называется "Outward and inward directed aggressiveness: The interaction between vioence and suicidaity" (1995), он утверждает, иллюстрируя свои положения на 60-факторной вероятностной модели, что в основе насилия и суицидальных тенденций лежит один и тот же агрессивный импульс.

Применительно к общей и судебной психиатрии представления Г. Аммона отражены в психодиагностической методике ISTA, опыт использования которой в плане исследования и профилактики агрессивного поведения лиц с психическими и поведенческими расстройствами описывают Н.Г. Незнанов и С.Л. Соловьева (1993, 1996).

Концепция Г. Аммона отличается широтой охвата самых разных явлений, терминологической лаконичностью и ясностью, несомненным удобством использования, но с теоретической и методологической точки зрения имеет, на наш взгляд, одну слабую сторону, что выражается в ее линеарности, т. е. использовании в одном ряду понятий разной смысловой иерархии.

В самом деле, если конструктивная форма реализации агрессии соответствует социальным правилам и клинической норме (в том числе, по нашим наблюдениям, и "психопатической норме" - термин Т.Б. Дмитриевой), то две остальных представляют собой аномалии реагирования, которые всегда сопряжены с теми или иными психическими нарушениями. Соотношение этих понятий и категорий с динамической точки зрения, по нашему мнению, следует представить таким образом (схема А).

Насколько позволяет судить анализ литературных данных и наши собственные клинические наблюдения, различные формы проявлений агрессии по разному коррелируют с отдельными разновидностями личностных аномалий. Так, забегая несколько вперед, можно сказать, что дефицитарные формы характерны главным образом для гипостенических психопатов, деструктивные - для гиперстенических; устойчивая компенсация состояния, как правило, сопровождается конструктивным (или близким к нему) поведением.

Психотравмирующие факторы, экзогенные вредности (злоупотребление алкоголем, наркотиками) способствуют деструктивизации проявлений. При рассмотрении этих явлений с точки зрения эволюционно-генетических аналогов, можно сказать, что дефицитарная форма является довольно сложным поведенческим отражением так называемой "реакции замирания", деструктивная таким же образом отражает "реакцию избегания" или "двигательную бурю".

Схема A

Соотношение различных форм агрессивного поведения

Пунктирными линиями отображены динамические аспекты, в затененном виде представлена отсутствующая у Г. Аммона форма поведения (пояснения см. в тексте).

Стойкие во времени деструктивные проявления встречаются у гиперстенических психопатов с антисоциальными тенденциями. Кроме того, заметим здесь, что наличие садистических тенденций в поведении (свидетельствующее о расстройстве влечений и перерождении агрессивности в ее биологически неадекватную форму, эволюционно-генетические аналоги которой отсутствуют) заслуживает выделения еще одной, третьей, патологической формы реализации агрессии. Но эта тема выходит довольно далеко за рамки нашего исследования.

Такая разница в формах и способах реагирования, очевидно, отражает различную биологическую основу (и нейрохимическую конституцию) личностных девиаций с разным стеническим радикалом: гиперреактивности стресс-реализующих систем и гипореактивности стресс-лимитирующих, способствующих реализации агрессивных побуждений и их деструктивизации за пределами адаптационного барьера организма, что, вероятно, является одной из сторон патологической адаптации при гиперстенических психопатиях.

Обратная этому картина наблюдается при психопатиях гипостенических. Повышенная активность стресс-лимитирующих систем и пониженная стресс-реализующих наоборот препятствуют реализации агрессивных побуждений, в чем и состоит смысл "дефицитарности", являющейся, по нашему мнению, одной из сторон патологической компенсации в этой группе личностных девиаций. Это препятствие на пути агрессивных проявлений, наблюдаемое у гипостенических личностей, в условиях разрушения компенсаторного барьера ( при выраженном накоплении отрицательных переживаний и эмоциональном напряжении, проявлениях динамического сдвига) нередко прорывается "по коллатерали", что выражается в "реакциях мимо". Для таких реакций, описанных А.Г. Наку, М.Г. Ревенко, Н.А. Опря (1976), характерна направленность агрессии на лиц, не являющихся прямыми участниками конфликта, или вовсе посторонних.

Стойкие деструктивные тенденции у психопатов с антисоциальным поведением также, по-видимому, отражают их конституциональные особенности; вспомним здесь приведенные выше данные о наследственной природе этого состояния, характерные для них нейроанатомические, нейромедиаторные и электрофизиологические аномалии. Также здесь немаловажно то обстоятельство, что эти так называемые социопаты большую часть своей жизни проводят по ту сторону адаптационного барьера.

Исследование патобиологических сторон агрессивного поведения представляет перспективу наших дальнейших исследований в этой области.

Приведенная выше агрессиологическая картина является основной клинико-социальной концепцией настоящей работы. Она охватывает с единых психолого-психиатрических позиций как нормальные, так и патологические (или сопряженные с патологическими факторами личностной природы) проявления агрессии. Представления о разных формах агрессивного поведения хорошо соотносятся с такими клинико-психиатрическими понятиями как алло- и аутоагрессивность, конверсионное и социопатическое в психической патологии, очевидно занимая по смыслу более высокое иерархическое положение. Преобладающая форма агрессивного поведения является, по-видимому, одним из конституциональных психофизических признаков, имеет глубокий биологический и патобиологический смысл и выступает в качестве обобщенной (включающей как нормальные, так и патологические элементы) характеристики, определяющей конституциональную норму поведенческой реакции.

Нельзя не отметить, что в криминологических работах, посвященных теме внутрисемейного насилия, нечто подобное в плане изучения поведенческих феноменов уже наметилось. Д.А. Шестаков (1980), юрист и криминолог, развивает взгляд на определенную зависимость любых поведенческих проявлений человека от условий его семейной жизни в прошлом и настоящем, полагая, что негативно сложившиеся семейные отношения образуют одну из главных составляющих противоправного поведения. Негативные составляющие в семье способны оказывать десоциализирующее влияние на личность ее члена, однако собственно совершение преступных актов не является неизбежным следствием этого и зависит от стечения ряда обстоятельств.

В своей более поздней работе (1992), посвященной проблематике супружеского убийства, Д.А.Шестаков, конкретизируя понятие криминогенной семейной ситуации, определяет ее как ситуацию семейного конфликта, характеризующуюся наивысшим обострением противоречий между членами семьи. Из такого конфликта непосредственно следует вопрос о прекращении семейных отношений и приемлемых способах их разрыва. Свойства личности, указывает Д.А.Шестаков, способны дать ответ, почему одно лицо в данной ситуации прибегает к расставанию, разводу, другое - к самоубийству, третье - к преступлению. Такая систематика реакций в ходе супружеских конфликтов, в общем по смыслу повторяющая концепцию конструктивного, дефицитарного и деструктивного поведения, выведена автором-юристом, похоже, самостоятельно на основе собственных наблюдений и анализа большого числа уголовных дел, поскольку ссылок на работы Г. Аммона в его книгах нет.

Таким образом, можно сделать вывод о том, что наличие взаимосвязей между сферой личности, ее аномалиями и агрессией является общепризнанным, хотя представления о природе этих взаимосвязей далеки от полноты и ясности. Очевидно также, что необходимость прицельного изучения этой стороны поведения при психических и поведенческих аномалиях назрела довольно давно. Связь личностных расстройств и их многообразных проявлений с агрессивным поведением и его различными формами является во многих отношениях неисследованной, что вполне вероятно обусловливает, наряду с отсутствием судебно-психиатрического понятийного аппарата и определений феномена агрессивного поведения, объективные трудности экспертной оценки, прогноза и выбора мер профилактики и медико-психиатрической коррекции.

§ 2. Клинико-социальный портрет лиц, совершивших насильственные общественно опасные действия в семье

Выбор клинического материала для данного исследования основывался на результатах нашего разведочного клинико-психиатрического исследования (выборка 187 испытуемых-мужчин по всем нозологическим категориям за 1990-1995 гг.), показавшего, что наиболее распространенными аномалиями у испытуемых, совершивших внутрисемейные агрессивные деликты являются разнообразные личностные девиации, которые были характерны в данном случае не только собственно психопатам, но и определяли клиническую картину большинства лиц с органическими поражениями головного мозга (ОПГМ), алкоголизмом, а также перенесших временное болезненное расстройство психической деятельности (ВБРПД) в период совершения общественно опасных действий.

Диаграмма 1

Распределение лиц, совершивших агрессивные внутрисемейные
преступления, по психиатрическим диагнозам

Испытуемые, признанные психически здоровыми, при обследовании в подавляющем большинстве случаев обнаруживали признаки акцентуации тех или иных черт характера, которые так или иначе влияли на их противоправное поведение (см. диаграмму 1).

Изучение личностных особенностей и внутриличностных факторов, способствующих совершению психопатическими личностями различных общественно опасных действий, в том числе и агрессивно-насильственных, давно занимает внимание судебных психиатров. История этого вопроса имеет практически тот же возраст, что и само понятие "психопатия", о чем можно судить по ставшим классическими работам русских психиатров прошлого века - В.Х. Кандинского, И.М. Балинского, а также В.М. Бехтерева и С.С. Корсакова.

Свойственные психопатам дисгармоничность психического склада, тотальность и выраженность патологических расстройств, склонность к болезненному реагированию, способствующие социальной дезадаптации, нередко приводят к конфликтным ситуациям с окружающими, из которых близкие - родственники и члены семьи- чаще всего оказываются наименее защищенными. Испытуемые-психопаты, совершившие насильственные действия в отношение членов семьи нередко являются объектом судебно-психиатрической экспертизы. И если относительно больных шизофренией в Государственном научном центре социальной и судебной психиатрии им. В.П. Сербского была проведена работа, посвященная изучению внутрисемейных аспектов социально опасного поведения этого контингента больных (А.А. Фокин, 1981), то в отношении психопатий тема оставалась открытой.

Уместно отметить, что при Государственной Думе РФ недавно была создана специальная комиссия, деятельность которой посвящена проблеме предотвращения насилия в семье в связи с неуклонным ростом последнего за 90-е годы. По данным этой комиссии, в настоящее время в нашей стране до 50% агрессивно-насильственных преступлений (в разных регионах этот показатель колеблется) - это преступления внутрисемейные. В ряде стран мира принято специальное законодательство, ориентированное на внутрисемейные преступления, действуют соответствующие государственные программы изучения и профилактики этого социального явления, из которых для примера можно назвать "University of Rhode Isand Famiy Vioence Research Program". В США выходит "Journa of Famiy Vioence", в котором публикуются социологи, этологи, психологи и психиатры.

Семья представляет собой ту среду, в которой формируется личность во всем многообразии своих проявлений и является одним из принципиальных компонентов системы "личность - микросреда - макросреда". Сам феномен психопатии (как врожденной, так и приобретенной) связан с этим компонентом, пожалуй теснее, чем с каким-либо другим. В то же время, проблема дифференцированной экспертной оценки и профилактики общественно опасных действий психопатических личностей в сфере семьи является одной из наименее разработанных в судебной психиатрии. То же можно сказать и об общем положении проблемы связей аномалий личности с феноменами агрессии и насилия, которая прицельно и систематически в судебной и социальной психиатрии не разрабатывались.

Лица с психопатиями конституционального и органического генеза направлялись на освидетельствование в Государственный научный центр социальной и судебной психиатрии (ГНЦ) им. В.П. Сербского преимущественно в связи с особой жестокостью внутрисемейных преступлений и неясностью их мотивов. В немалом количестве случаев такие преступления совершались в ответ на длительное провоцирующее или противоправное поведение потерпевших, собственно и вызвавшее криминальную ситуацию, в ходе которой агрессор и жертва, что называется, "менялись местами". Отмечен определенный процент повторных случаев таких правонарушений, что может явиться базой для изучения стойких внутрисемейных агрессивных тенденций. Большая часть обследованных обнаруживали в той или иной степени выраженную (и обозначившуюся в большинстве случаев до совершения криминала) динамику личностных расстройств: различные реакции, динамические сдвиги, реактивные наслоения, затруднявшие диагноз, экспертную оценку и прогноз.

Нами в ГНЦ изучено 124 испытуемых-мужчин, проходивших стационарную судебно-психиатрическую и комплексную судебную психолого-психиатрическую экспертизу за период 1990 по 1996 годы. Личные наблюдения составили 61 случай, 63 - представляют собой архивные наблюдения.

Изучение испытуемых было проведено по 200 признакам, разделенным на следующие блоки: персонографические, анамнестические, психопатологические, криминологические, психологические. Основным методом исследования был клинико-психопатологический. Использовались данные неврологического и экспериментально-психологического исследования. Первоначально данные собирались и систематизировались в компьютерную базу данных. Статистическая обработка материала, включавшая мультивариационные методы, выполнялась при помощи программных пакетов StatSoft Statistica 4.5 и SPSS 7.0. Компьютерный анализ и все стадии статистической обработки данных проведены И.В. Горшковым самостоятельно.

Диагноз психопатии устанавливался по критериям П.Б. Ганнушкина (1933) - О.В. Кербикова (1962). Систематизация наблюдений по психопатоподобным состояниям органической природы проводилась с учетом положений, разработанных Е.А. Поповым (1943, 1945), Г.Е. Сухаревой (1959), О.В. Кербиковым (1962), И.Л. Кулевым (1963, 1967), А.Е. Личко (1979). При описании динамических сдвигов мы использовали классификацию Т.Б. Дмитриевой (1991).

Средний возраст обследованных составил 38,1 лет. Распределение возрастных данных имеет следующую картину (диаграмма 2). Возрастная периодизация внутрисемейных конфликтов отражает определенные закономерности. Начальный фрагмент кривой (волна 20-25 лет) отражает главным образом конфликты с родителями - это время завершения становления личности, обретения самостоятельности и социальной зрелости.

Следующая волна - 30-45 лет включает в себя главным образом супружеские конфликты и соответствует интервалу времени максимальной активности личности. Третий фрагмент (55-60 лет) наиболее неоднороден как с точки зрения жертв, так и вообще с клинико-психопатологической точки зрения, и вероятно отражает влияние на агрессивное поведение инволюционных факторов.Среди обследованных преобладали городские жители (87,1%). Большая часть из них воспитывалась в полных семьях - 84 человека (67,7%); воспитывавшиеся в неполных семьях составили 34 человека (27,4%); 4 и 2 человека соответственно - в интернате и приемными родителями. Большинство представляли лица, отслужившие вармии, состоявшие в зарегистрированном или фактическом браке, имевшие детей. 65 человек (52,4%) получили среднее и среднее специальное образование, 20 (16,1%) имели высшее и незаконченное высшее образование, 34 (27,4%)- неполное среднее и 6 (4,0%) окончили вспомогательную школу. 58 испытуемых (46,8%) занимались умственным, квалифицированным трудом и предпринимательством. 8 (6,4%) и 12 (9,7%) обследованных были соответственно пенсионеры (по возрасту и в связи с соматическим заболеванием) и лица ведшие паразитический образ жизни, находившиеся на иждивении близких.

Диаграмма 2

Возрастные характеристики обследованных.

У более чем трети испытуемых (39,5%) в прошлом имели место привлечения к уголовной ответственности за различные преступления против личности: умышленное убийство - 4,0%, нанесение тяжких телесных повреждений - 8,1%, грабеж и разбой - 1,6%, изнасилование - 3,2 %, хулиганство - 14,5%, иные - 2,4%. Юридическая квалификация внутрисемейных агрессивных правонарушений отражена в таблице 1.

Таблица 2

Структура правонарушений в исследованной совокупности испытуемых

Характер правонарушения Количество случаев Процентное отношение Умышленное убийство при отягчающих обстоятельствах 26 20,97% Умышленное убийство без отягчающих обстоятельств 63 50,80% Нанесение тяжких телесн. поврежд. со смерт. исходом 15 12,10% Нанесение тяжких телесн. поврежд. без смерт. исхода 8 6,45% Попытка совершения таких преступлений 12 9,68%

Большинство обследованных имели в той или иной степени выраженную склонность к злоупотреблению алкогольными напитками. Правонарушения и общественно опасные действия в более чем в 80% случаев были совершены в состоянии алкогольного опьянения, которое усугубляло эмоционально-волевые нарушения, возбудимость, конфликтность, раздражительность, импульсивность и тем самым способствовало реализации агрессивных побуждений.

Среди обследованных преобладали психопатии с гиперстеническим радикалом - 82 человека (66,1%). Исследование генеза личностных аномалий выявило следующую картину: у 95 - диагностировались психопатии различного типа, у 29 - имела место личностная патология органического генеза. 25 испытуемых были признаны невменяемыми, среди которых 20 (80%) в связи с имевшими место в период правонарушения патохарактерологическим психотическим сдвигом, у 2 (8%) был диагностирован реактивный психоз. Эти состояния были связаны с интенсивным и длительно действовавшим психотравмирующим фактором, содержание которого отражалось в переживаниях больных и направленности их агрессивно-насильственных действий. 3 (12%) обследованных в момент совершения общественно опасных действий обнаруживали признаки экзогенно-органического психоза, связанного с массивным употреблением алкоголя и его суррогатов. Агрессивные общественно опасные действия были совершены в этих случаях вне прямой связи с конфликтной обстановкой. Среди испытуемых, признанных вменяемыми, все имели в период правонарушения признаки патохарактерологического непсихотического сдвига различной степени тяжести.

Клинико-анамнестический анализ показал, что у 65,4% обследованных имели место проявления патологии раннего периода развития в виде преобладания гиперкинетических (т.е. сопровождающихся расторможенностью двигательной сферы) расстройств и сочетанных (комбинированных) форм с присутствием в клинической картине фобий, энуреза, логоневроза. В пубертатном периоде и позднее у 75,1% испытуемых отмечались различные признаки расторможенности влечений: кражи, бродяжничество, употребление алкоголя и наркотиков, сексуальную расторможенность. Половина испытуемых состояла на диспансерном учете у психиатра и нарколога с различными диагнозами: психопатии, последствия органического поражения головного мозга, алкоголизм.

Исследование анамнестических данных об отношениях в родительских семьях испытуемых выявило в подавляющем большинстве случаев наличие в них неблагоприятной психологической обстановки, выражавшейся в эмоциональном отвержении, жестоком обращении со стороны родителей. Результаты настоящего исследования в целом совпадают с данными А.Е. Личко (1983), который отмечал, что эмоциональное отвержение в родительской семье неодинаково сказывается на подростках с разным типом характера. Наиболее неблагоприятным, по мнению А.Е.Личко, является сочетание эмоционального отвержения с жестоким обращением в детстве, что обычно приводит к психопатическому развитию и формированию тяжелых расстройств личности.

Диаграмма 3

Общее распределение частот патохарактерологических типов в исследованной совокупности.

Для гипертимной и эпилептоидной личности характерны выраженные в той или иной степени реакции эмансипации: самостоятельность и свобода в первом случае, имущественные претензии - во втором. Истероиды склонны обнаруживать реакции оппозиции, нередко сопровождающиеся делинквентным поведением, кражами, бродяжничеством, употреблением алкоголя и наркотических средств, демонстративными самооговорами и суицидальными попытками, пребыванием в мире фантазий. Шизоиды реагируют в таких ситуациях уходом в себя, формированием психологической отгороженности от близких. Отмечается несколько особое положение неустойчивого типа характера, указывающее на то, что сравнительно с остальными типами для его носителей эмоциональное отвержение близких не представляет серьезной проблемы в связи с поверхностностью и облегченностью эмоциональных связей с окружающими, членами семьи в том числе. Примечательно, что неустойчивый тип занимает также особенное положение и в нашем исследовании, что выражается в установленном нами его равномерном сродстве ко всем трем рассмотренным в нашем исследовании формам агрессивного поведения (конструктивной, дефицитарной и деструктивной), в то время как остальные типы в этом отношении более ,так сказать, избирательны. Среди подэкспертных были встречены разнообразные патохарактерологические типы, общее распределение которых по частоте во всей исследованной совокупности отображено на диаграмме 3.

§ 3. Психопатические личности с гиперстеническим радикалом

Во внутрисемейных конфликтах ярко проявляется свойство гиперстенических личностей реагировать на психогенные воздействия бурным и выраженным эмоциональным возбуждением. Эти их особенности довольно давно получило отражение в психиатрической литературе (Н.П. Бруханский, 1930; М.О. Гуревич, М.Я. Серейский, 1946; М.Д. Шпацерман, 1958; Б.В. Шостакович, 1963, 1971). Конфликтную обстановку в семье Т.К. Шемякина (1992) считает одним из важнейших отрицательных социальных факторов в генезе и динамике органической психопатии. Анализ собранного нами материала показывает, что для гиперстенических психопатов в условиях внутрисемейного конфликта характерно накопление эмоционального напряжения с выраженными и чаще всего кратковременными аффективными разрядами с агрессией, которые по мере развития и углубления конфликта становятся стереотипной формой реагирования на фоне утяжеления психопатической симптоматики. Нарастание интенсивности этих явлений способно привести к тяжким последствиям в виде брутальных агрессивных ответов, в которых психопатическая личность видит "способ разрешения" конфликта.

В совокупности наших наблюдений психопатические личности с гиперстеническим радикалом составили 82 случая, среди которых были отмечены эксплозивный, эпилептоидный, паранойяльный, истерический и неустойчивый типы. Динамические сдвиги в этой группе обследованных имели следующую картину. 71 случаев (86,6%) представляли патохарактерологический непсихотический сдвиг, 8 (9,8%) - патохарактерологический психотический, 3 (3,6%) - экзогенно-органические психозы, связанные с массивным употреблением алкоголя и его суррогатов. Агрессивные общественно опасные действия были совершены в этих последних случаях, как уже говорилось, вне прямой связи с конфликтной обстановкой.

Полученные нами данные в целом совпадают с картиной особенностей психопатического реагирования, приведенной в монографии А.Г. Наку и соавт. (1976). Авторы указывали на своеобразную корреляцию тяжести патохарактерологических проявлений и тяжестью и длительностью психотравмирующей ситуации. Во время аффективных вспышек происходит интенсивная и быстрая концентрация основных психопатических проявлений (возбудимости, взрывчатости, раздражительности, злобности), при этом имеют место резкие и внезапные, подчас неожиданные для окружающих, изменения поведения и даже внешнего облика психопата, появляются брутальные разрушительные, гомицидные и аутоагрессивные тенденции.

Значительная длительность конфликта (месяцы, иногда годы) и постепенное нарастание эмоционального напряжения, предшествовавшие аффективному взрыву с агрессией, наблюдались нами у обследованных с устоявшимся просоциальным поведением, которое в этих случаях выполняет роль естественного сдерживающего фактора. У гиперстенических психопатов с антисоциальными тенденциями в поведении период конфликта, предшествовавшего правонарушению, был заметно короче (дни, недели).

Особенной яркости и выраженности достигают динамические картины, обусловленные длительным и интенсивным внутрисемейным конфликтом, что обычно сопровождается нарастающим общим психофизическим напряжением, накоплением отрицательных переживаний, реакциями самовзвинчивания, когда в реакции психопатической личности на создавшийся конфликт начинают проявляться закономерности "психопатического цикла". На высоте реакций нередко наблюдается аффективное сужение сознания, что в той или иной мере объясняет некоторые особенные по своей неадекватности конфликтной ситуации и чудовищные по своей жестокости агрессивные действия: тяжкие увечья и убийства близких, а в ряде случаев и посторонних лиц, не имевших отношения к конфликту. Здесь, как следует из наших наблюдений, можно отметить своего рода грань, за которой начинается психотический вариант патохарактерологического сдвига, выражающегося в крайнем заострении личностных особенностей, тревогой и психомоторным возбуждением, элементами измененного сознания, отрывочными бредовыми интерпретациями окружающей действительности, нарушениями критических функций, появлении частых и нередко внешне безмотивных патохарактерологических реакций с агрессией и брутальностью.

Исследование мотивационной стороны правонарушений у обследованных, признанных вменяемыми, при использовании основного дихотомического деления на гипер- и гипостенические типы и систематики, предложенного В.В. Гульданом, выявило, что у психопатов с гиперстеническим радикалом побуждения к агрессивным противоправным действиям носили полиморфный характер: максимальное значение имела частота аффектогенных мотивов (38,6%), за ними следовали ситуационно-импульсивные (35,7%), анэтические и сочетание ситуационно-импульсивных с анэтическими (14,3 и 11,4% соответственно). При всем этом нельзя не отметить, что аффектогенное значение ситуации отражалось в поведении обследованных во всех случаях, но главенствовать могли любые другие, что в общем смысле отражает полимотивированность поведения человека.

У гиперстенических психопатических личностей со склонностью к внешнеобвиняющим формам реагирования с повышенной возбудимостью, раздражительностью, конфликтностью, повышенной самооценкой и уровнем притязаний, неправильной оценкой своей роли в конфликте с близкими и выраженными индивидуальными стереотипами поведения (особенно при наличии антисоциальных наклонностей) к аффектогенным ситуациям приводило ущемление их основных личностных позиций и предъявление повышенных требований к сознательной регуляции поведения. В их поведении также отражались анэтические тенденции, также особенно характерные для лиц с антисоциальным поведением. Ситуационно-импульсивные мотивы, особенно характерные, судя по нашему материалу, для неусточивого и эксплозивного типа, встречались и при других в рамках патохарактерологических сдвигов, неоднозначных типу личности. Проиллюстрируем сказанное следующим клиническим примером.

Испытуемый Д., 1967 года рождения, обвинялся в убийстве Г., с которой состоял в фактических брачных отношениях.

В ГНЦ поступил 15.12.94 г.

Анамнестические данные. Отец испытуемого по характеру был неуравновешенным, вспыльчивым, злоупотреблял алкоголем, в состоянии алкогольного опьянения нередко становился жестоким и агрессивным. Испытуемый рос и развивался правильно, перенес простудные и детские инфекционные заболевания без осложнений. Его воспитанием родители занимались мало, большую часть времени в детстве он был предоставлен самому себе. По характеру формировался общительным, подвижным, непослушным, лживым, своенравным и драчливым. В отношениях со сверстниками стремился к лидерству, нередко поддерживал свой авторитет при помощи кулаков. Не переносил обид и критических замечаний в свой адрес, бурно реагировал на наказания, кричал и "закатывался". В школе обучался с 7 лет, успевал посредственно. Интереса к предметам не проявлял, на уроках вел себя вызывающе, дерзил учителям, нередко срывал уроки, любил "работать на публику". Занимался в спортивной секции классической борьбой. Любил фантазировать, воображал себя "суперменом и победителем". Окончил 8 классов и техникум виноградарства и виноделия. Общался с подростками антисоциального поведения, часто принимал участие в драках, любил "показать себя", выделиться из числа других. В возрасте 15 - 16 лет у него проявилась неустойчивость настроения. По незначительному поводу или без видимой причины настроение нередко понижалось, появлялись "тоскливость и злоба". В таком состоянии мог "без особого повода ударить кого-нибудь". В 18 лет был призван в армию, служил в ЗГВ на территории Восточной Германии. В армии умел "проявить гибкость и понимание" в отношениях со старослужащими и офицерами. Охотно и изобретательно,по его словам, издевался над новобранцами. Со своими обязанностями справлялся, были случаи нарушения воинской дисциплины, за которые он подвергался взысканиям, имел также поощрения и благодарности от командования. Уволен взапас на общих основаниях в звании сержанта.

В последующем проживал с родителями в г. Бердянске, непродолжительное время работал по специальности, а затем занимался индивидуальной трудовой деятельностью, поскольку не удерживался в коллективах из-за конфликтов и нарушений трудовой дисциплины. Часто конфликтовал с родными, дрался с отцом. Дружил с лицами антисоциального поведения, имел среди них "авторитет". Последние три года проживал главным образом в Москве, где снимал квартиру, средства к существованию добывал незаконной деятельностью ("охранял на Курском вокзале билетных спекулянтов"), проявлял заботу о родителях и младших братьях, высылал им деньги. Общался в компаниях лиц асоциального поведения, нередко участвовал в драках, получал травмы головы без коммоционных явлений. В 1993 г. привлекался в Бердянске к уголовной ответственности за хулиганство (уличная драка), скрылся от следствия, был в розыске. Подвергался штрафу за хулиганство в том же году в Москве. В течение последних трех лет состоял в фактических брачных отношениях с Г. Алкоголем испытуемый, по его словам, не злоупотреблял, на учете у нарколога и психиатра не состоял. Стремился жить широко. Г. нередко пеняла ему на то, что он "держится с повадками миллионера", что не соответствовало реальному положению вещей. По поводу этих "причуд" неоднократно высказывала намерение показать его врачу-психиатру. Д. по этому поводу часто конфликтовал с ней, нередко дело доходило до рукоприкладства, когда Г. таким образом "унижала его мужское достоинство". Скандалы по этому поводу особенно участились летом 1994 года, от чего у испытуемого было пониженное настроение, большие, чем обычно раздражительность и злобность. В этот период он часто "срывался" при общении со знакомыми и посторонними людьми. Вечером 21.08.94 г. они с Г. вдвоем находились в их квартире, между ними произошла ссора, в ходе которой потерпевшая упрекала его в том, что он погнался за слишком большими деньгами, много денег тратит на свои капризы и прихоти и очень мало, по ее мнению, дает ей, что у него "от такой жизни едет крыша". Она опять стала говорить о необходимости показаться врачу-психиатру. Испытуемый, сильно разозлившись, предложил ей собрать свои вещи и ехать домой, после чего потерпевшая стала "просто взбешенной", схватила магнитофон и хотела им ударить его. Он в ответ на это, "испытывая сильную злобу и обиду", ударил ее по голове несколько раз гаечным ключом, потерпевшая продолжала оказывать сопротивление и он ударил ее ножом в область шеи и несколько раз в другие части тела, после чего она стала хрипеть и говорила: "Убей! Убей!". Испытуемый сообщил, что после первого же удара понял, что она умрет, и решил ее добить, "чтобы не мучалась". Для этого он отрубил ей голову кухонным топором. В дальнейшем, как он сообщил следствию, он увидел, что "у отрубленной головы открывается рот, а обезглавленное тело потерпевшей бледнеет", был сильно испуган и взволнован по поводу происшедшего. После этого он забил в тело потерпевшей две палки, одну в область сердца, другую - в анальное отверстие, голову спрятал в ванной и забил туда гвоздями дверь, а тело накрыл простыней, связал телефонным шнуром и затолкал под диван, вытер и накрыл ковром следы крови в комнате, нарисовал кресты у себя на груди и на входной двери, на короткое время вышел на улицу, затем "понемногу успокоился", вернулся домой и лег спать. В показаниях брата Д. были сведения о том, что утром 22.08.94 г. он приехал домой к брату и увидел на входной двери и на теле испытуемого нарисованные кресты, из разговора с ним понял, что он убил Г., подробнее о случившемся свидетель с братом не говорил. Д. нанесение потерпевшей телесных повреждений объяснял следствию бытовым конфликтом, уточнил, что прежде неоднократно угрожал ей расправой, когда она "действовала ему на нервы разговорами о деньгах и психиатре". Кресты, по его словам, нарисовал на всякий случай, чтобы "защититься от нечистой силы".

На амбулаторной судебно-психиатрической экспертизе 13.10.1994 г. испытуемый был в ясном сознании, доступен контакту, держался развязно, без чувства дистанции. Сведения о себе сообщал последовательно, говорил, что в детстве был жестоким, мучил животных, с трудом привыкал к новым людям. Сведения о правонарушении сообщал противоречиво, содеянное объяснял бытовым конфликтом, говорил, что совершил убийство случайно, в то же время заявлял, что у него к потерпевшей последнее время "изменилось отношение", поскольку его "биополе" от нее "отталкивалось". Заявлял, что она была "вампиршей", что последнее перед правонарушением время он видел "навязчивые сны", в которых "она в виде чудовища рвала его на куски". Пояснил врачам, что отрубил потерпевшей голову, поскольку понял, что она все равно умрет, вогнал в нее палки потому, что "начитался книг и насмотрелся фильмов ужасов". Говорил о содеянном спокойно. Какой-либо психотической симптоматики у него отмечено не было. Экспертная комиссия пришла к заключению, что испытуемый нуждается в проведении стационарного освидетельствования. В стационар ГНЦ поступил через четыре месяца после содеянного.

СОМАТИЧЕСКОЕ СОСТОЯНИЕ. Патологии внутренних органов не выявлено.

НЕВРОЛОГИЧЕСКОЕ СОСТОЯНИЕ. Зрачки равномерные округлой формы, реакция на свет живая. Черепно-мозговая иннервация симметрична. Сухожильные рефлексы высокие, больше справа. Брюшные рефлексы снижены без четкой асимметрии. Дермографизм красный стойкий. Реакция Вассермана в крови отрицательная. Электроэнцефалография выявляет легкие диффузные изменения головного мозга органического характера. Эхоэнцефалография без патологии. Заключение невропатолога: "Легкие органические изменения головного мозга резидуального характера".

ПСИХИЧЕСКОЕ СОСТОЯНИЕ. Испытуемый доступен для речевого контакта. Ориентирован в окружающем и собственной личности. На вопросы отвечает по существу, последовательно. Мимика и жестикуляция естественные, носят довольно нарочитый характер. В беседе он держится с независимым видом, демонстративно и высокомерно, склонен бравировать своим образом жизни, "связями и авторитетом" в криминальном мире. Анамнестические сведения сообщает избирательно, бывает уклончив и неправдив при разговоре о негативно характеризующих его фактах и обстоятельствах. Склонен к бурным вазо-вегетативным реакциям: при волнении легко краснеет, покрывается потом. Характеризует себя легко возбудимым, раздражительным, вспыльчивым, признает, что при общении с людьми "любит пустить пыль в глаза". Отмечает, что эти особенности усиливаются в состоянии алкогольного опьянения. Отрицает у себя физическую зависимость и похмельные проявления. О правонарушениях сообщает сведения, соответствующие данным на следствии показаниям. Последовательно и подробно воспроизводит обстоятельства содеянного. Говорит, что потерпевшая в течение нескольких недель, предшествовавших убийству, постоянно действовала ему на нервы, устраивала скандалы по незначительному поводу, предъявляла необоснованные претензии, и в связи с этим он неоднократно, чтобы ее напугать, угрожал ее "убить, как вампира в фильме ужасов". По его словам, он постоянно испытывал раздражение и злобу в связи с поведением потерпевшей, часто до случившегося поднимал на нее руку, но "старался держать себя в рамках". В день убийства, в тот момент, когда Г. замахнулась на него магнитофоном, в нем "что-то сорвалось" и он "стал бить ее, чем попало". С неохотой говорит о том, что забивал палки в тело потерпевшей, рисовал кресты у себя на груди и на входной двери, объясняет это "суеверным страхом" перед содеянным, ссылается на то, что после убийства "плохо понимал, что делал; в голове был какой-то туман". В последующие несколько дней он, по его словам, чувствовал слабость, разбитость, "тяжесть во всем теле". Уклончиво говорит о своих высказываниях во время амбулаторного освидетельствования, заявляет, что врачи его "неправильно поняли". Каких-либо патологических интерпретаций событий прошлого и настоящего у него нет. Он обеспокоен своей дальнейшей судьбой, к участи потерпевшей и ее родных выражает безразличие. В отделении испытуемый ведет себя упорядоченно, избирательно общается с сохранными психопатизированными испытуемыми, жалоб на здоровье не предъявляет, обнаруживает эгоцентризм, склонность к внешнеобвиняющим формам реагирования, поверхностность и примитивность суждений. Мышление испытуемого последовательное, логичное. Эмоциональные реакции адекватны, отмечаются аффективная лабильность и повышенная раздражительность. Интеллект соответствует возрасту и полученному образованию. Память в пределах нормы. Какой-либо психотической симптоматики (бреда, галлюцинаций и пр.) у него нет. Критическая оценка своего состояния и сложившейся ситуации достаточная. При экспериментально-психологическом исследовании выявлены сохранность сферы мышления, доступность выполнения основных интеллектуальных операций, эмоциональная неустойчивость, эгоцентризм, повышенная самооценка, тенденция представить себя в выгодном свете, выраженная склонность к пренебрежению общепринятыми социальными нормами и правилами.

16.01.95 г. комиссия ГНЦ социальной и судебной психиатрии пришла к заключению, что Д. хроническим психическим заболеванием не страдает, является психопатической личностью истероидного типа. Его высказывания на амбулаторной комиссии были расценены как симулятивные. Он был признан вменяемым.

Анализ данного наблюдения показывает, что этому испытуемому с признаками отягощенной наследственности (выраженные психопатоподобные расстройства у отца) патохарактерологические проявления были свойственны с раннего детства и проявлялись в повышенной раздражительности, возбудимости, своенравия, лживости, склонности к фантазированию, что позволяет отнести этот случай к группе "ядерных" форм. Его психопатическое реагирование претерпело определенные и довольно типичные возрастные трансформации: бурные, примитивные и малодифференцированные в раннем детстве они оформляются в пубертатном периоде с одновременным формированием определенной психопатической структуры и развитием аффективной неустойчивости с расстройствами настроения по дисфорическому типу к 16 - 17 годам. В дальнейшем при сохранении способности к гибкости поведения в тех ситуациях, когда это выгодно, склонность к накоплению отрицательных переживаний и аффективным реакциям с брутальностью и агрессией заметно прогрессировала, став привычным способом реагирования, с тенденцией к повторению. Последнее, наряду с проявившейся в пубертатном периоде склонностью к пребыванию в антисоциальном окружении, довольно рано привело Д. к конфликту с законом. Дальнейшая его жизнь в криминальной среде способствовала закреплению и усугублению его социопатических проявлений.

Относительно его реакции непосредственно в период правонарушения можно судить, что ей предшествовала длительная конфликтная обстановка с накоплением эмоционального напряжения, обострением и усугублением психопатических проявлений, частыми патохарактерологическими реакциями с агрессией и эффектом "последней капли". Реакция на последние действия потерпевшей сопровождалась интенсивной концентрацией присущих испытуемому патохарактерологических особенностей, таких как брутальность, раздражительность, злобность, взрывчатость. Массивность агрессии и крайняя тяжесть содеянного наводит на мысль об аффективном сужении сознания у Д. впериод совершения убийства.

Перечисленные клинические факты позволяют сделать вывод о том, что в период правонарушения у Д. имел место выраженный патохарактерологический сдвиг непсихотического характера. Думать о наличии у Д. в этот период какого-либо временного болезненного расстройства психической деятельности, по нашему мнению, нет оснований.

Его поведение непосредственно после совершения убийства Г. (в частности, выразившееся в принятии мер по "защите от нечистой силы") свидетельствует о развившемся в результате реакции на содеянное сразу после совершения правонарушения абортивном и кратковременном психотическом патохарактерологическом сдвиге с элементами расстроенного сознания и фрагментарными бредовыми интерпретациями окружающего, крайним усилением тревоги, относимой Т.Б. Дмитриевой к проявлениям патологической адаптации при психопатиях. Это обстоятельство, кстати сказать, вызвало определенные трудности в решении экспертных и диагностических вопросов. В последующем, после кратковременной (несколько дней) астенической реакции, у Д. имело место включение механизмов психологической защиты, основанных на охранительных компенсаторных процессах, что отразилось на его симулятивном поведении в период амбулаторного освидетельствования. Мотивация данного правонарушения также довольно непростая. Аффектогенный характер ситуации и более или менее длительное созревание реакции не вызывают сомнений, но внезапный и бурный характер агрессивного ответа, поведение с игнорированием прошлого опыта и реального прогноза последствий своих действий, стремление к немедленному удовлетворению актуальных потребностей говорят о существенном элементе ситуационно-импульсивных механизмов. Нельзя здесь также не отметить посягательств потерпевшей на "ригидный сценарий личности" Д. и общий анэтический "налет", неотъемлемый от поведения психопатической личности со стойкими антисоциальными установками, - выполненная Д. угроза "показать фильм ужасов".

Приведенный пример иллюстрирует "агрессиогенную зону" в динамике гиперстенической психопатии, а именно выход состояния за пределы адаптационного барьера и приближение динамического сдвига к патохарактерологическому психотическому, что мы наблюдали при анализе практически всех случаев из этой группы при общем сходстве (с разницей в деталях) их динамических картин.

§ 4. Психопатические личности с гипостеническим радикалом

В совокупности наших наблюдений психопатические личности с гипостеническим радикалом составили 42 случая, среди которых были отмечены психастенический, шизоидный, истерический и неустойчивый типы. У всех испытуемых на момент совершения общественно опасных действий имели место те или иные проявления динамического сдвига. Большая часть (29 человек или 69,1%) обнаруживали признаки непсихотического патохарактерологического сдвига, который впоследствии обычно трансформировался в невротический; у 11 (26,2%) человек сдвиг носил патохарактерологический психотический характер; в двух случаях (4,8%) наблюдался реактивный депрессивный психоз, т. е. имел место реактивно-психотический вариант. В 10 (24%) случаях экспертами-психологами было констатировано состояние физиологического аффекта или сходного эмоционального, юридически значимого состояния.

К характерным патохарактерологическим чертам и особенностям реагирования психопатических личностей с гипостеническим радикалом, которые, по нашим наблюдениям, преобладающим образом проявляются во внутрисемейных конфликтах, относятся детально описанные многими авторами (П.Б. Ганнушкин, 1933; О.В. Кербиков, 1965; Н.К. Шубина, 1966; В.К. Очнев, 1969; О.Е. Фрейеров, 1966, 1971) их повышенная чувствительность к различного рода раздражителям, повышенная впечатлительность, легкая ранимость, быстрая истощаемость. Но особое и так сказать агрессиологическое значение для нашего исследования имеют определенные динамические особенности гипостенических психопатов, а именно их склонность к "инверзным" реакциям (по О.Е. Фрейерову). В ходе таких реакций в клинике психопатии появляются ранее не свойственные ей прямо противоположные, "контрастные" ее облигатным чертам личностные проявления, актуализация которых и способствовала проявлению агрессивных побуждений. Если у описанных ранее психопатов с гиперстеническим радикалом имели место главным образом патохарактерологические реакции и динамические сдвиги, сопровождавшиеся агрессивными проявлениями, однозначные типу психопатии, которые в той или иной мере часто повторялись по типу клише, то у гипостенических личностей частыми являлись как раз пассивно-оборонительные реакции (по типу "реакции замирания"), открытой агрессией не сопровождавшиеся.

В упоминавшейся нами работе О.Е. Фрейерова (1971), посвященной клинике астенической психопатии, разбираются "острейшие бурные реакции", во время которых совершаются неожиданные для данного характерологического склада агрессивно-разрушительные действия. Длительный психогенный фактор, каким практически всегда является конфликтная обстановка в семье, вначале приводит к усилению характерных (тормозимых) для данной группы психопатов черт и проявлений, что выражается обычно в повышении робости, ранимости, впечатлительности, неуверенности в себе, склонности к застреванию на отрицательных эмоциях и неприятных переживаниях (склонности к накоплению "громадного запаса мелких психических травм", по П.Б. Ганнушкину), нерешительности и чувства собственной неполноценности, что и выражается в пассивно-оборонительных формах реагирования. Это составляет непсихотический патохарактерологический вариант динамического сдвига, вернее его первый этап. Далее динамика состояния может выражаться в психопатологических феноменах невротической природы: астено-обсессивних, астено-депрессивных и астено-ипохондрических состояниях, которые основаны на охранительных компенсаторных механизмах и составляют симптомокомплекс невротического патохарактерологического сдвига. Это обычно сопровождается уходом от конфликтов, созданием себе особенных, щадящих, условий жизни, избеганием всяческих чрезвычайных раздражителей (если это возможно). При дальнейшем длительном сохранении действия психогенного фактора происходит, если можно так выразится, трансформация гипостенической личности с резким и драматическим изменением типа и способа реагирования, что и составляет собственно суть "инверзности". "Эти реакции, - пишут А.Г. Наку и соавт. (Цит. соч. с. 24), - как бы чужды основному складу личности, идут вразрез с ее основными характерологическими особенностями. По своим проявлениям они неожиданны как для окружающих, так и для самой психопатической личности и нередко сопровождаются агрессивными действиями по отношению к окружающим."

Здесь, как позволяет судить анализ литературы и наших собственных наблюдений, у гипостенических психопатов происходит углубление непсихотического патохарактерологического сдвига с актуализацией и выходом на первый план вторичных и приобретенных (противоположных по смыслу и содержанию врожденным и первичным) психопатических проявлений, при котором констатированная Т.Б. Дмитриевой четкая связь психопатологической симптоматики и основного стержня психопатии всегда тем не менее сохраняется. Таким, заметно отличным от психопатий с гиперстеническим радикалом, образом происходит у гипостенических личностей "прорыв" адаптационного барьера, за которым также следуют агрессия и насилие как на непсихотическом уровне, так и на психотическом, если последний развивается.

Относительно мотивации внутрисемейных агрессивно-насильственных правонарушений у гипостенических личностей можно сказать, что здесь преобладали аффектогенные мотивы (93,1%) и сочетание таковых с ситуационно-импульсивными (6,9%), причем последние были тесно связаны как раз с "контрастной" психопатической симптоматикой. Аффектогенными ситуациями для этой группы психопатий были ситуации, связанные с предъявлением повышенных требований к возможностям нервной организации, к слабым звеньям высшей нервной деятельности, составляющим врожденную неполноценность центральной нервной системы, лежащей в основе психопатии.

Испытуемый Т., 1974 года рождения.

Обвинялся в совершении хищения общественного и личного имущества граждан, попытке грабежа, ношении холодного оружия и убийстве при отягчающих обстоятельствах своих отца, матери и сестры.

В ГНЦ на повторную комплексную стационарную судебную психолого-психиатрическую экспертизу поступил 5.07.94 г. По данному делу испытуемый 28.01.1993г. был стационарно освидетельствован в Хабаровской городской клинической психиатрической больнице, где было дано заключение о том, что испытуемый хроническим психическим заболеванием не страдает, в период правонарушения признаков временного болезненного расстройства психической деятельности не обнаруживал, вменяем в отношении содеянного.

АНАМНЕСТИЧЕСКИЕ ДАННЫЕ. Отец отличался "тяжелым характером", был крайне неуживчив, раздражителен и взрывчат, злоупотреблял алкоголем, в состоянии опьянения становился особенно злобным и агрессивным, жестоко обращался и конфликтовал с родными. Испытуемый родился от беременности, протекавшей с токсикозом, преждевременных родов. Рос и развивался правильно. В раннем детстве перенес частые простудные заболевания с явлениями бронхообструктивного синдрома, тяжелую мелкоочаговую двустороннюю пневмонию, ангины и детские инфекционные заболевания. В раннем детстве отмечались боязливость, повышенная впечатлительность и плаксивость. В последующие годы по характеру он был тихим, послушным, спокойным, отличался робостью, застенчивостью, нерешительностью, испытывал трудности в общении и игровой деятельности со сверстниками. В школе обучался с 7 лет, успевал посредственно, с трудом усваивал точные предметы, навыки чтения и письма, на уроках быстро уставал. Особого интереса к предметам обучения и каких-либо увлечений не имел. Робел отвечать у доски, терялся, в таких ситуациях "мог забыть даже то, что хорошо выучил". Появлявшиеся увлечения носили поверхностный и нестойкий характер. В подростковом возрасте он стал несколько раздражительным, вспыльчивым, иногда вступал в конфликты с отцом, но всегда "терпел поражение", после чего всегда сильно переживал по поводу своей неспособности постоять за себя, чувствовал себя слабым и неполноценным. В возрасте 15 -16 лет стал в компании подростков употреблять алкоголь, отмечал, что под влиянием выпитого, становится более общительным, раскрепощенным, уверенным в себе, исчезали "напряжение и зажатость". Однако часто употреблять алкоголь он боялся, опасаясь за свое здоровье.

По окончании восьми классов школы испытуемый поступил в железнодорожный техникум, где обучался по специальности "автоматизация грузовых работ". По показаниям преподавателя техникума и куратора группы, в которой обучался испытуемый, он в течение трех лет обучения показал средние способности, был недостаточно дисциплинирован, нередко мешал проведению занятий, имел склонность к необдуманным выходкам, не умел выбирать друзей, среди соучеников стремился к лидерству, что у него не получалось. Увлекался лыжным спортом, старался круглогодично заниматься в спорткомплексе общей физической подготовкой "для поддержания хорошей спортивной формы". Испытуемый имел круг друзей, среди которых были подростки со склонностью к асоциальному поведению. Находился под их влиянием. Друзья и знакомые испытуемого характеризовали его тихим, спокойным, доброжелательным, несколько скрытным, склонность его к злоупотреблению алкоголем и наркотиками отрицали. В возрасте 18 лет (1992 г.) у испытуемого совсем испортились отношения с отцом, в доме постоянно происходили ссоры и ругань, доходившие до рукоприкладства со стороны отца. Испытуемый как можно меньше старался бывать дома, практически все свободное время проводил с приятелями подростками, находя среди них для себя "отдушину". Принимал участие в их противозаконных выходках, с целью утвердиться, "почувствовать себя сильным и бесстрашным". В сентябре 1992 г. он был осужден за кражу, которую совершил под влиянием приятелей, на 3 года лишения свободы с отсрочкой исполнения приговора на 2 года. Кроме этого, следствие располагало данными, что Т. совместно с подростком К. летом 1992 г. совершили ряд краж общественного и личного имущества, произвели попытку грабежа. Он сильно переживал привлечение к уголовной ответственности, боялся возможного заключения, чувствовал, что жизнь "непоправимо разбита", испытывал бессонницу.

В ночь на 24.09.92 г. после очередной ссоры с отцом совершил убийство своей сестры, матери и отца, используя при этом нож, являющийся, согласно заключению эксперта, холодным оружием. В своих первых показаниях по делу 26.09.92 г. испытуемый сообщил, что в ночь на 24.09.92 г. он поссорился с отцом, во время этой ссоры отец оскорблял его "мерзкими словами из тюремного лексикона", угрожал ему убийством, и он решил сам убить отца, "отомстить ему". Для этого он взял нож, подождал, когда сестра уснет, и нанес ей удар ножом в область шеи. Затем, как сообщил испытуемый, он вышел в комнату родителей и несколько раз ударил ножом спящую мать. Накрыв ее одеялом, он дождался когда отец выйдет из ванной, сказал ему: "Ты хотел меня убить, а я убиваю тебя!", - после чего стал наносить ему удары ножом, не помнит, куда и сколько, отчего отец осел на пол. После этого, как следует из его показаний, испытуемый сидел и курил, думая, что делать дальше, хотел вызвать милицию, но не стал этого делать, завернул трупы в покрывала, перевязал их бельевой веревкой, подогнал к дому мотоцикл из гаража, уложил трупы в коляску, замыл и засыпал песком следы крови в подъезде и на улице. Далее, как он сообщил, он поехал на мотоцикле, желая вывезти трупы из города, но по дороге увидел автомашину ГАИ и, испугавшись, соскочил с мотоцикла и убежал, после чего скрывался у своих друзей, рассказывал им, что родители и сестра убиты кем-то другим.

В показаниях свидетеля К. содержатся сведения о том, что он встретил испытуемого 25.09.92 г. и посоветовал ему самостоятельно обратиться в милицию, с чем испытуемый согласился, и сообщил ему, что в ночь на 24.09.92 г., возвращаясь домой, он встретил троих неизвестных, которые отдали ему принадлежавший ему нож, который неизвестно как у них оказался, придя домой он увидел на ноже и в квартире многочисленные следы крови, родителей и сестры там не было, услышал как отъезжает от дома мотоцикл, снова вышел на улицу, нашел следы крови также и на асфальте у подъезда, ночь провел на улице. Свидетель сообщил также, что после похорон они уговорили испытуемого пойти в милицию. В показаниях свидетеля Г. содержатся сведения о том, что 22.09.92 г. он встретил испытуемого, обратил внимание на то, что он "испуган и возбужден", говорил, что у него произошел конфликт с "лицами кавказской национальности", высказывал опасения за свою жизнь. Свидетель К. сообщил, что видел испытуемого 23.09.92 г. около 23 часов, при этом испытуемый сказал ему, что поссорился с отцом и не собирается возвращаться домой. В своих последующих показаниях по делу испытуемый признавал содеянное, сообщил, что после убийства родственников взял из дома некоторые ценности.

В процессе судебного заседания 17.02.94 г. он отказался отвечать на вопросы суда, касающиеся убийства родных, но при этом пояснил, что с матерью и сестрой у него были хорошие отношения, а с отцом "они друг друга недолюбливали", а также подробно и последовательно описывал другие, инкриминируемые ему правонарушения.

На амбулаторной судебно-психиатрической экспертизе в Благовещенском областном ПНД, назначенной постановлением следователя от 29.09.92 г., испытуемый был в ясном сознании, на вопросы отвечал последовательно, по существу, но кратко и неохотно, сообщал о себе необходимые сведения, был критичен к сложившейся ситуации, отказывался говорить об убийстве, при этом аффектировался. Какой-либо психотической симптоматики у него не было. Экспертная комиссия пришла к заключению, что испытуемый в связи с маломотивированностью и особой жестокостью содеянного, нуждается в проведении ему стационарного освидетельствования.

10.12.92 г. испытуемый поступил в стационарное судебно-психиатрическое отделение Хабаровской ГКПБ, где при обследовании он был доступен контакту, ориентирован в окружающем и собственной личности, на вопросы отвечал последовательно, по существу, психотической симптоматики (бреда, галлюцинаций и пр.) не обнаруживал, критически оценивал сложившуюся ситуацию. Отказывался говорить об убийстве, примитивно защищался в отношении предъявленного обвинения. В отделении испытуемый вел себя упорядоченно, избирательно общался с окружающими. Мышление испытуемого было расценено как последовательное, логичное. Эмоциональные реакции были адекватны, отмечалась аффективная лабильность. Память в пределах нормы. Экспертная комиссия пришла к заключению, что испытуемый хроническим психическим заболеванием не страдает, в период правонарушения признаков временного болезненного расстройства психической деятельности не обнаруживал, вменяем в отношении содеянного. 17.02.94 г. судебная коллегия по уголовным делам Амурского областного суда пришла к заключению, что психическое состояние Т. исследовано недостаточно, назначила в отношение него комплексную судебную психолого-психиатрическую экспертизу в ГНЦ им. В.П. Сербского.

СОМАТИЧЕСКОЕ СОСТОЯНИЕ. Испытуемый среднего роста, астенического, несколько диспластичного, телосложения. Кожные покровы и видимые слизистые обычной окраски, чистые. Дыхание в легких везикулярное. Тоны сердца ясные. Пульс: 70 уд. в 1 мин. Артериальное давление 120/80 мм рт.столба. Живот мягкий, безболезненный. Заключение терапевта: "Патологии внутренних органов не выявлено."

НЕВРОЛОГИЧЕСКОЕ СОСТОЯНИЕ. Зрачки равномерные, округлой формы, реакция на свет живая. Черепно-мозговая иннервация симметрична. Сухожильные рефлексы несколько повышены. Брюшные рефлексы снижены без четкой асимметрии. Дермографизм красный стойкий. Реакция Вассермана в крови отрицательная. Электроэнцефалография выявляет умеренные диффузные изменения головного мозга органического характера с признаками задержки становления возрастного электрогенеза в виде снижения реактивности корковых структур и нечеткими знаками активации лимбического комплекса. Заключение невропатолога: "Легкие органические изменения головного мозга (последствия патологии раннего периода развития)".

ПСИХИЧЕСКОЕ СОСТОЯНИЕ. Испытуемый выглядит несколько моложе своих лет. Доступен для речевого контакта. Ориентирован в окружающем и собственной личности. На вопросы отвечает по существу, последовательно. Мимика и жестикуляция в целом естественные, эмоциональные проявления всегда соответствуют предмету разговора, но в то же время нередко отличаются излишней непосредственностью. Часто смущается, краснеет, на лбу выступает пот, учащается пульс. Легко начинает плакать. При разговоре о его характерологических особенностях отмечает свои робость, застенчивость, впечатлительность, склонность подолгу переживать неприятности, что обычно сопровождается самоупреками, ощущением собственной неполноценности и бессилия что-либо изменить в жизни. Сообщает, что в его характере за последние годы произошли определенные изменения: стал более общительным, научился скрывать робость и нерешительность, быть, когда это необходимо, достаточно напористым и энергичным, что однако сильно, по его признанию, всегда утомляло его и нередко "приводило к нервным срывам". Например, рассказывает, что однажды, после конфликта в кафе с "кавказцами", в ходе которого он вполне сумел за себя постоять, и угроз какого-то "боксера" из их числа, он несколько дней не мог успокоиться, постоянно ждал "нападения", всерьез опасался за свою жизнь, считал себя "живым трупом", носил с собой нож "для самообороны". Отрицает корыстные мотивы совершения краж и попытки грабежа, утверждает, что всегда имел достаточно денег "на карманные расходы и развлечения". При совершении данных правонарушений он, по его словам, отчасти находился под влиянием более "опытного" К., отчасти - под влиянием минутных обстоятельств и побуждений: "ситуации подворачивались сами собой". Сообщает, что привлечение к уголовной ответственности в связи с этими преступлениями сильно отразились на его психическом состоянии: испытывал постоянные слабость, разбитость, тревожные опасения, пониженное настроение, плохой сон с неприятными сновидениями. Со слезами на глазах, с нескрываемой обидой и дрожью в голосе высказывает многочисленные мелкие и незначительные претензии в адрес отца. Говорит о том, что в течение последних лет отец его постоянно обижал, оскорблял, унижал его достоинство, был к нему несправедлив, отказывался считать его "взрослым человеком", не разрешал пользоваться мотоциклом, ограничивал его свободу, часто ругал и бил за поздние возвращения домой, употребление алкоголя, подозревал в употреблении наркотиков, чего он "как спортсмен не делал и делать не мог". При разговоре об убийстве родственников испытуемый начинает плакать, рыдать, растирает руками слезы по лицу, говорит о том, что ему было нестерпимо обидно после того, как отец опять отругал его "ни за что", обозвал обидными словами "из тюремного жаргона", угрожал расправой, хотел уйти из дома "насовсем", но "внезапно" передумал и "решил отомстить". Объяснить эту "внезапность" испытуемый затрудняется, говорит, что до сих пор не может понять, откуда в нем взялось при его робости и "малодушии" сил и решительности "совершить такое". Отмечает, что при совершении убийств "перенесенная обида затмила все остальное". Понимает тяжесть содеянного в полной мере.

В отделении испытуемый ведет себя упорядочено, избирательно общается с окружающими, вежлив и доброжелателен с врачами и медперсоналом. Мышление испытуемого последовательное, логичное, суждения подчас крайне незрелые, облегченные. Интеллект соответствует возрасту и полученному образованию. Эмоциональные проявления отличаются недостаточной дифференцированностью, излишней непосредственностью, детскостью. Память в пределах нормы. Какой-либо психотической симптоматики (бреда, галлюцинаций и др.) у него нет. Критическая оценка своего состояния и сложившейся ситуации в целом достаточная. При экспериментально-психологическом исследовании выявлены сохранность сферы мышления и мнестических процессов, доступность выполнения основных интеллектуальных операций на категориальном и функциональном уровнях, адекватность, конкретность и эмоциональная окрашенность ассоциативных образов, эмоциональная неустойчивость, вспыльчивость, конфликтность, склонность к внешнеобвиняющим формам реагирования, эгоцентризм. Данные материалов уголовного дела и результаты психологического обследования Т. свидетельствуют о том, что свойственные ему индивидуально-психологические особенности в виде черт личностной и эмоциональной незрелости, поверхностности суждений, облегченности оценок, склонности к непосредственному отреагированию отрицательных переживаний и непосредственной реализации возникающих побуждений без достаточного анализа сложных проблем - не являются выраженными значительно и они не оказывали существенного влияния на его сознание и поведение в исследуемой ситуации. Т. не находился в период совершения инкриминируемых ему деяний в каком-либо эмоциональном состоянии, которое могло бы оказывать существенное влияние на его сознание и деятельность, его действия были достаточно последовательны, целенаправленны и отвечали возникшим намерениям.

Экспертная комиссия с участием психолога-эксперта 01.08.94 г. пришла к заключению, что Т. хроническим психическим заболеванием не страдает, обнаруживает признаки психопатии с преобладающими психастеническими проявлениями и некоторыми чертами эмоционально-волевой неустойчивости и психического инфантилизма на фоне остаточных явлений органического поражения головного мозга раннего генеза.

Т. был признан вменяемым.

В приведенном наблюдении довольно характерно прослеживается динамика психопатии с гипостеническим радикалом. Данные об отягощенной наследственности (отец, судя по всему, был психопатической личностью), а также свойственные испытуемому с самого раннего детства робость, нерешительность, некоторая замкнутость, повышенные впечатлительность и ранимость, их стабильность, определенное нарастание с возрастом позволяют отнести этот случай к группе "ядерных" психопатий (по О.В. Кербикову).

На разных этапах развития и становления патохарактерологической структуры в данном случае можно видеть преобладание разных агрессиологически значимых форм реагирования на неблагоприятные воздействия. В препубертатном и раннепубертатном периоде у Т. преобладают пассивно-оборонительные реакции и вообще задержанный тип отреагирования, несамостоятельность и свойственные гипостеническим личностям в детстве и юности зависимость от родителей с повышенной потребностью найти у них защиту и поддержку. Последние обстоятельства делают длительный внутрисемейный конфликт особенно значимым и психотравматичным. Это в свою очередь способствовало усугублению и закреплению особых способов реагирования и начальной выработки компенсаторных характерологических черт: внешней стеничности, общительности, уверенности в себе и решительности, не имеющих глубоких личностных основ. В дальнейшем, в период пубертатного криза, протекавшего дисгармонически и с выраженными проявлениями пубертатных черт психики (реакции оппозиции, протеста, эмансипации, группирования), приобретенные черты обследуемого закрепляются с присоединением эмоционально-волевой неустойчивости, что усложнило его патохарактерологический рисунок. Однако эти компенсаторные приспособления были довольно нестойкими и легко нарушались под действием экзогенных факторов, о чем в частности свидетельствует характерная реакция испытуемого на алкоголь.

Становление психопатической структуры происходит к 17 - 18 годам. Испытуемый совершает ряд преступленийпо характерным для гипостенических личностей суггестивным мотивам в рамках реакций группирования и стремления "быть как все". Следствие и судебное разбирательство в связи с этими преступлениями, по времени практически непосредственно предшествовавшие убийству родных, имели для Т. значительный психогенно-травматизирующий характер. Это выразилось в очерченной астено-депрессивной реакции - невротическом варианте динамического сдвига, при котором, как уже говорилось ранее, процессы компенсации превращаются в основу болезненных явлений.

Усугубление конфликтных отношений с отцом на таком неблагоприятном психогенном фоне способствовало накоплению значительного эмоционального напряжения и дальнейшего развития динамического сдвига, принявшего уже непсихотичаский патохарактерологический характер с актуализацией и постепенной концентрацией черт личности, "контрастных" облигатным. Это обстоятельство, отмеченное нами также и в других случаях этой группы, несомненно является одной из существенных сторон процесса патологической адаптации при гипостенических психопатиях.

Оскорбления и угрозы отца, имевшие место непосредственно перед совершением убийств, очевидно, имели эффект "последней капли". Но собственно взрыв аффекта происходит у Т. при столкновении с отцом, которому он нанес удары, "не помня куда и сколько", т. е. в состоянии аффективно суженного сознания. Подобного не наблюдалось при предшествовавшем этому убийстве сестры и матери, которые, по всей вероятности, в немалой степени стали так сказать побочными жертвами агрессии. Последнее, как мы уже отмечали, для гипостенических личностей довольно характерно и связано с их повышенной эмотивностью, преобладанием первой сигнальной системы и слабостью корковой регуляции особенно в условиях скачка эмоционального напряжения.

Дальнейшее поведение Т., после непродолжительной астенической реакции было направлено на скорейшее сокрытие следов содеянного и отражало довольно быстрое развитие охранительно-компенсаторных процессов. В период совершения убийств действия Т. не имели признаков автоматизма, не сопровождались терминальным сном и амнезией, что послужило основанием для признания его вменяемым.

В приведенном выше анализе клинических наблюдений мы намеренно остановились на испытуемых, признанных вменяемыми, т. е. на случаях, где агрессия носила собственно "психопатический" характер без участия в поведении психотических механизмов. Когда агрессия вытекает из крайне выраженной тревоги, бредовых переживаний, проявлений расстройства сознания, экспертная оценка и выбор принудительных мер медицинского характера, как правило, не вызывают затруднений.

Приведенные примеры отражают динамику личностных проявлений у психопатических личностей с разным стеническим радикалом и их связь с агрессивными проявлениями. Последние, как это видно из изложенного, при всей разнице в клинико-динамических картинах у гипо- и гиперстенических психопатов, сопровождают одну и ту же стадию развития динамического сдвига - стадию, которая отражает проявления процессов патологической адаптации. Иными словами, перед нами пограничная психическая патология, не исключающая вменяемости, но близкая к крайней степени своей выраженности. В силу психопатической симптоматики, эмоционально-волевых и аффективных ("взрывные реакции") нарушений она довольно значительно ограничивала способность личности противостоять агрессивным социально недопустимым побуждениям, т. е. снижала способность руководить своими действиями. Патологичность этого состояния, на наш взгляд, прямо отражается на чудовищной жестокости преступлений и вовлечении в число жертв лиц, не имевших прямого отношения к конфликту, и посторонних.

Ю.М Антонян, И.В. Горшков, Р.М. Зулкарнеев
ПРОБЛЕМЫ ВНУТРИСЕМЕЙНОЙ АГРЕССИИ

Глава 3
Агрессиологический подход к проблеме

§ 1. Лица с преобладанием конструктивных форм проявления агрессии

Исследование биографических (в том числе материалов уголовных дел, различных характеризующих документов), клинико-анамнестических и экспериментально-психологических данных позволило разделить испытуемых на три группы в соответствии с качественными признаками проявлений агрессивности в поведении до совершения настоящего общественно опасного деяния (ООД) — дефицитарного, конструктивного и деструктивного, сообразно концепции Г. Аммона, несколько нами пересмотренной, как это было показано выше.

Таблица 3

Распределение некоторых клинико-социальных данных в выделенных группах, %
Группа Отягощенность наследственности психическими заболеваниями Аутоагрессивные действия в анамнезе Наличие в прошлом агрессивных ООД Наличие в прошлом агрессивных ООД против близких Среднее число жертв Первая 27,5 17,6 4,1 0 1,1 Вторая 43,5 56,5 4,5 0 1,4 Третья 65,4 23,1 42,3 7,7 1,9

Само агрессивное ООД, по определению, является актом деструктивной агрессии, так что акцент делался именно на предшествовавшем периоде. Некоторые общие характеристики обследованных приводятся в таблице 1.

Так, у 34 испытуемых (первая группа) проявления агрессивности в поведении носили довольно стойкий конструктивный характер, у 48 — (вторая группа) — дефицитарный, 42 испытуемых (третья группа) обнаруживали проявления агрессивности деструктивного характера.

В каждой группе обследованных преобладала личностная патология конституционального генеза. Число лиц, состоявших на диспансерном психиатрическом учете составляло более половины общего числа обследованных. Последовательно от первой группы к третьей возрастала частота случаев наследственной отягощенности психическими заболеваниями, частота и степень выраженности различных форм патологии пубертатного периода развития. Достоверно возрастало число лиц с признаками социальной дезадаптации (табл. 2).

Таблица 2.
Данные о социальной дезадаптации, %
Группа Первая Вторая Третья Адаптированные 64,7% 47,9% 14,3% Частичная дезадаптация 35,3% 41,7% 45,2% Полная дезадаптация 0,0% 10,4% 40,5%

Отмечался также несомненный рост — от первой группы к третьей — степени тяжести совершенных преступлений, как по жестокости и количеству потерпевших (в третьей группе нередки случаи повторных агрессивных общественно опасных деяний, в т.ч. против близких), так и по несоответствию тяжести правонарушения вызвавшему его поводу. Интересна закономерность соотношения числа невменяемых к вменяемым в указанных группах: в первых двух эта величина практически постоянна и равнялась примерно 1 : 3, а в третьей резко изменилась до 1-13 группе лиц с преобладанием конструктивных форм проявления агрессии средний возраст обследованных составил 44,1 лет. Это были по большей части городские жители (85,7%), воспитывавшиеся в полных семьях, с клинически благоприятным ранним анамнезом, служившие в армии. Состоявшие в браке и имевшие одного и более детей составили 62,9%. 54,3% из обследованных имели среднее и среднее специальное образование. Лица с высшим образованием составили 8,6%. 69% к уголовной и административной ответственности ранее не привлекались, в остальной части присутствовали ранее судимые за кражи и хулиганские действия.

С клинико-психопатологической точки зрения следует отметить, что в этой группе с заметной частотой встречались неустойчивый и эксплозивный типы, присутствовали с небольшой частотой гипертимный, истероидный, эпилептоидный и паранойяльный. Агрессивные действия этих испытуемых по большей части были вызваны провоцирующим поведением жертв, им предшествовали неоднократные на протяжении длительного времени попытки со стороны испытуемых нормализовать конфликтные отношения в социально приемлемой форме.

Исследование мотивации противоправных действий в этой группе выявляет практически однородную структуру: аффектогенная ситуация способствует заострению и усугублению психопатической симптоматики с последующим присоединением ситуационно-импульсивных мотивов.

Приведем следующее наблюдение.

Испытуемый В., 29 лет. Наследственность психическими заболеваниями не отягощена. Испытуемый родился в социально неблагополучной семье. Беременность и роды у матери протекали неблагоприятно. Рос и развивался правильно. В раннем детстве перенес простудные и детские инфекционные заболевания без осложнений. По характеру был впечатлительным, раздражительным, возбудимым, своенравным. В раннем детстве отличался капризностью, обидчивостью, нетерпимостью к замечаниям. Требовал к себе особого внимания. Умел заставить родных потакать своим капризам и прихотям при помощи “крика и разных выходок”. Любил фантазировать, представлял себя “героем сказок”. В школе обучался с 7 лет, успевал удовлетворительно, не проявляя особенного интереса ни к одному из предметов. Был на уроках невнимателен, нередко нарушал дисциплину, конфликтовал с педагогами. С другими детьми был общителен, склонен среди них к лидерству. С подросткового возраста стали отмечаться проявления вегетососудистой дистонии: в ситуациях, связанных с волнением, эмоциональным напряжением, резко краснел или бледнел, отмечались потливость и учащенное сердцебиение.

По окончании восьми классов школы работал на заводе, где приобрел ряд рабочих специальностей. Служил в армии в железнодорожных войсках, со службой справлялся, дисциплинарных взысканий не имел, неоднократно поощрялся командованием, был уволен в запас на общих основаниях. Работал кузовщиком, ремонтным рабочим в трамвайном депо, других организациях. С места работы и жительства характеризовался положительно. Имел широкий круг знакомых, в основном таких, которые “были ниже его по развитию”. Алкоголем не злоупотреблял. На учете у психиатра и нарколога не состоял. К уголовной ответственности ранее не привлекался.

Был женат на потерпевшей, от брака имеет сына. В течение последних четырех лет (1989 - 1992 гг.) имел постоянную внебрачную связь с женщиной. Жене испытуемого были с самого начала известны эти обстоятельства, в связи с чем обстановка в семье была конфликтной, часто возникали скандалы и ругань. Имели место эпизоды “небольшого рукоприкладства” со стороны испытуемого. После таких скандалов он обычно уходил жить к сожительнице на несколько недель. После этого он возвращался, отчасти по причине того, что последняя была стеснена в жилищных условиях. Жена была категорически не согласна подавать на развод, делить жилплощадь и имущество. На чем испытуемый “особо и не настаивал”, поскольку “сумел приспособиться к двойной жизни” и пользовался отходчивостью жены.

Осенью 1992 г. конфликтные отношения с женой обострились. Скандалы и ссоры происходили практически все время, когда он бывал дома. В связи с этим он стал “нервозным и взвинченным”, мог без особого повода накричать на кого-нибудь из знакомых или сына. Участились проявления вегетососудистой дистонии.

25.11.1992 года В. с особой жестокостью совершил умышленное убийство своей жены, нанеся ей 34 проникающих ранения в различные части тела. В своем чистосердечном признании и последующих показаниях по делу и в процессе судебных заседаний испытуемый сообщил, что в день убийства он с женой был в нескольких магазинах. По дороге у них произошел скандал. Жена упрекала его, в том, что он имеет любовницу, оскорбляла его нецензурной бранью, ударила его рукой по щеке, что видели прохожие. От такого унижения у него “захватило дух от злобы и возмущения”. Когда через две-три минуты они, как он сообщил, проходили под мостом в сторону набережной, он достал “заточку” (которую “всегда носил с собой для самообороны”) и нанес жене множественные удары в различные части тела, после чего сбросил тело в канализационный люк. После этого испытуемый, как следует из его показаний, выбросил “заточку”, пешком, чтобы “немного отойти от случившегося”, вернулся домой, выстирал и высушил одежду.

В показаниях сына испытуемого, содержатся сведения о том, что В. вернулся домой в начале восьмого вечера один, выстирал одежду и сказал, что они с матерью разошлись по разным магазинам. Затем они вместе ходили к метро “встречать маму”, отец при этом переживал, много курил. Согласно показаниям свидетельницы Р., испытуемый сожительствовал с ней в течение последних лет, говорил, что собирается развестись с женой.

На обследование в ГНЦ испытуемый поступил 14.11.1994 года.

При настоящем обследовании испытуемого в ГНЦ патологии внутренних органов не выявлено. НЕВРОЛОГИЧЕСКОЕ СОСТОЯНИЕ. Зрачки равномерные округлой формы, реакция на свет живая. Черепно-мозговая иннервация симметрична. Сухожильные рефлексы высокие, больше слева. Брюшные рефлексы снижены без четкой асимметрии. Дермографизм красный стойкий. Координаторные пробы выполняет, в позе Ромберга устойчив. Реакция Вассермана в крови отрицательная. Электроэнцефалография выявляет умеренные диффузные изменения головного мозга органического характера. Заключение невропатолога: “Легкие органические изменения головного мозга (последствия патологии раннего периода развития). Вегетососудистая дистония”

ПСИХИЧЕСКОЕ СОСТОЯНИЕ. В период обследования В. был доступен для речевого контакта, ориентирован в окружающем и собственной личности. Мимика и жестикуляция его были естественные с проявлением демонстративности и некоторой театральности. На вопросы отвечал по существу, последовательно. Сведения о себе сообщал избирательно, тщательно следил за реакцией врачей. В ходе бесед нередко отмечались бурные вазо-вегетативные проявления. Держался в отделении нарочито, демонстративно, высказывал многочисленные жалобы соматического характера, которые не подтверждались объективным обследованием. На врачебных обходах требовал к себе повышенного внимания. Пытался убедить врачей, что “серьезно болен”. Говорил, что к нему крайне плохо относятся в тюрьме, стремится вызвать к себе жалость и сочувствие. Характеризовал себя легко возбудимым, раздражительным, вспыльчивым, нетерпимым к замечаниям. Был хорошо ориентирован в судебно-следственной ситуации. О правонарушении сообщал подробные и последовательные сведения, аналогичные данным на следствии показаниям, склонен был объяснять содеянное внешними, независящими от него причинами, обнаруживая при этом поверхностность суждений и склонность к легковесному самооправданию. Стремился преуменьшить степень своей вины и очернить потерпевшую, примитивно защищался. Сообщил, что в течение ряда лет имел любовницу, о существовании которой знала его жена. Оформлять развод о создавать новую семью не собирался, поскольку считал такой образ жизни “удобным для себя”. Терпел нападки и скандалы жены, “спускал их на тормозах”, умел настоять на своем и устроить все “мирно и по-своему”. В предшествовавшие убийству несколько недель, по его словам, жена устраивала сцены и скандалы ежедневно, он — “терпел и отмалчивался”, уходил из дома, но по возвращении все начиналось опять. В день убийства, когда жена устроила ему сцену и дала пощечину на улице — “не выдержал, сорвался, в голове помутилось”. По его словам, он “смутно” помнит, как наносил удары заточкой жене, но вместе с тем при уточняющих вопросах правильно называет их число и места нанесения, последовательно воспроизводит свои действия направленные на сокрытие следов убийства.

В отделении испытуемый вел себя упорядоченно, избирательно общался с сохранными испытуемыми, держался среди них высокомерно. Нередко бывал навязчив к медперсоналу с различными необоснованными требованиями. Мышление испытуемого последовательное, с тенденцией к конкретности, уровень обобщения невысокий. Эмоциональные реакции адекватны, отмечаются аффективная лабильность и раздражительность. Интеллект невысокий, запас общеобразовательных знаний беден. Память в пределах нормы. Какой-либо психотической симптоматики (бреда, галлюцинаций и пр.) у него не было. Критическая оценка своего состояния и сложившейся ситуации в целом достаточная. При экспериментально-психологическом исследовании выявлены сохранность сферы мышления с тенденцией к конкретности и торпидности, доступность выполнения основных интеллектуальных операций, эмоциональная неустойчивость, тревожность, склонность к накоплению отрицательных переживаний и к внешнеобвиняющим формам реагирования.

Экспертная комиссия 19.12.1994 г. пришла к заключению, что В. психическим заболеванием никогда не страдал и не страдает им в настоящее время, у него обнаруживаются признаки психопатии истеро-возбудимого типа и остаточные явления органического поражения головного мозга раннего генеза. Вменяем в отношении содеянного. Психологический анализ материалов уголовного дела и данные направленной беседы с испытуемым позволили сделать вывод о том, что в момент совершения правонарушения В. находился в состоянии эмоционального напряжения, однако это эмоциональное напряжение не носило характера физиологического аффекта и не оказывало существенного влияния на его сознание и поведение.

В данном примере следует отметить присутствие с детских лет таких патохарактерологических черт, как раздражительность, вспыльчивость, впечатлительность, эгоцентризм, склонность к демонстративным аффективным реакциям — основные черты истерической личности. Последнее в детстве и юности выражалось в своенравии и стремлении к лидерству среди сверстников, а также в характерных вазовегетативных реакциях.

Позднее в период семейной жизни с потерпевшей истерический радикал выражался в пренебрежении ее интересами и максимальном следовании своей эгоистической “удобной жизненной позиции”, нетерпимости к замечаниям и стремлению исправить положение. Значительное усугубление конфликтной ситуации осенью 1992 г. привело к выраженному накоплению испытуемым эмоционального напряжения и отрицательно окрашенных переживаний. Последние явления имели место в течение более длительного времени (несколько лет), но испытуемый умел находить для их выражения социально приемлемые рамки: конфликты, не выходящие за рамки бытовых, уход на время от проблем.

Полученная им на виду у прохожих пощечина от жены непосредственно перед убийством, очевидно послужила “последней каплей”, за которой последовал брутальный аффективный взрыв с массивной агрессией. Имело место аффективное сужение сознания. О конструктивности характера агрессивных побуждений говорит в данном случае полная социальная адаптация в подростковый период, во время армейской службы, гладкая трудовая биография, отсутствие конфликтов с законом. Имела место хорошая способность к частичному разрешению внутрисемейного конфликта в течение долгого времени социально приемлемыми способами, что однако не могло не привести к накоплению отрицательно окрашенных переживаний и эмоционального напряжения. Последнее ввиду склонности данной личности к истерическим формам реагирования нашло свое отражение в совершенном преступлении и последовавшем поведении.

Важно отметить, что в предшествовавшее преступлению время обследованный никак не реагировал на нападки и упреки жены, просто “терпел и уходил” от ситуации, что напоминает поведение личностей с склонностью описанным ниже дефицитарным формам агрессивного поведения. Это в последствии вылилось в брутальную вспышку агрессии с нанесением потерпевшей десятков опасных для жизни телесных повреждений. В период экспертизы у него наблюдались проявления реакции “бегства в болезнь”, имевшие невыраженный характер по причине прошествия двух лет после правонарушения.

Судебно-психиатрическая оценка данного случая вызвала определенные затруднения в связи с внезапными, бурными и массивными проявлениями агрессии, что потребовало отграничения состояния в момент правонарушения от какого-либо временного болезненного расстройства психической деятельности. Исключение этого подозрения было произведено на основании того, что В. признаков какого-либо психотического состояния в тот период не обнаруживал, а имевшаяся у него клиническая симптоматика не выходила за рамки выраженной психопатической, которую можно отнести к непсихотическому патохарактерологическому сдвигу.

§ 2. Лица с преобладанием дефицитарных форм проявления агрессии

Группа лиц с преобладанием дефицитарных форм проявления агрессии заметно моложе предыдущей — средний возраст обследованных составил 35,1 лет. Преобладали среди них городские жители (85,4%), было немало выходцев из неполных семей (19,7%). Состоявшие в браке и имевшие одного и более детей составили 68,7%, лица с высшим образованием - 27,1%. 81,3% к уголовной и административной ответственности ранее не привлекались, в остальной части так же, как и в предыдущей группе, зафиксированы ранее судимые за кражи и хулиганские действия.

В данной группе лиц присутствовали главным образом личности эмоционально неустойчивого, психастенического и шизоидного типа (последние два отмечены только в этой группе), имели место с одинаковой небольшой частотой паранойяльный и эпилептоидный типы. Здесь провоцирующее поведение жертв и длительность предшествовавших агрессивным действиям конфликтных психотравмирующих ситуаций выражены значительно более, чем в первой группе. В предшествовавшем правонарушению периоде значительно выше частота реактивных состояний невротического и психотического уровней. Примечательно, что все 10 отмеченных нами случаев физиологического аффекта (состояния сильного душевного волнения) встречались исключительно в этой, “дефицитарной”, группе. Мотивационная структура правонарушений здесь состоит в основном в аффектогенных механизмах.

Проиллюстрируем сказанное следующим примером.

Испытуемый Д. ,22 лет. Отец его состоял на наркологическом учете с диагнозом: "Хронический алкоголизм" , был склонен жестоко обращаться со своими близкими. Испытуемый рос и развивался правильно, перенес простудные и детские инфекционные заболевания без осложнений. По характеру был малообщительным, отмечались робость, нерешительность, застенчивость, трудности установления межличностных отношений.

В школе начал обучаться с 7 лет, успевал хорошо по всем предметам, увлекался чтением приключенческой литературы. В подростковом периоде указанные характерологические особенности несколько сгладились, он стал более общителен, имел нескольких близких друзей. Окончил 11 классов. Алкоголем не злоупотреблял. На учете у психиатра и нарколога не состоял. От службы в армии был освобожден по состоянию здоровья с диагнозом: "Псориаз". Последнее перед привлечением к уголовной ответственности время занимался тем, что от случая к случаю за весьма скромные деньги помогал продавцам коммерческих палаток разносить товар. Несколько раз пытался устроиться на постоянную работу, но не мог принять окончательного решения.

Как следовало из материалов уголовного дела, Д. обвинялся в том, что он в своей квартире после ссоры, произошедшей между его отцом и матерью, произвел три выстрела в голову спавшему отцу, отчего тот скончался на месте. В своих первых показаниях по делу испытуемый сообщил, что утром в день преступления его отец ушел на работу и его дальнейшая судьба ему не известна. На последовавших допросах он пояснил, что в связи с длительными неприязненными отношениями с отцом, он решил с ним "свести счеты", подробно рассказал о поисках наемного убийцы, сообщил о том, что договорился с какими-то неизвестными об убийстве отца и после совершения ими убийства передал им 2500 долларов США. В показаниях ряда свидетелей подтвержден факт поисков испытуемым “наемного убийцы”.

В дальнейшем он чистосердечно признался в содеянном и сообщил, что вечером в день убийства он пришел домой, увидел, что отец душит мать, стал защищать ее, после чего отец бросился на него с ножом. Защищаясь, испытуемый, как следует из его показаний, достал пистолет и выстрелил отцу в голову, после чего вынес труп на улицу и сбросил его в канализационный колодец. В последующем в ходе следствия испытуемый давал противоречивые показания, содеянное признавал частично, неоднократно менял показания относительно соучастия в убийстве других лиц, стремился преуменьшить свою вину, объяснял случившееся многолетними конфликтными отношениями с потерпевшим и его неправомерным поведением, настаивал на том, что его мать не принимала участия в совершении убийства.

При обследовании в ГНЦ испытуемый был доступен для речевого контакта. Ориентирован в окружающем и собственной личности. На вопросы отвечал по существу, последовательно. Мимика и жестикуляция естественные, носят несколько нарочитый характер. В беседе держится естественно, фиксирован на своих взаимоотношениях с потерпевшим, крайне отрицательно его характеризовал, приводил многочисленные примеры разного рода издевательств и многолетнего жестокого обращения с ним и с его матерью. Рассказывал о том, что с раннего детства был неоднократно свидетелем того, как отец избивал и насиловал мать. По его словам, в детстве, отец однажды проиграл его (испытуемого) в карты “своим пьяным дружкам” и те сексуально надругались над ним. При разговорах об отце он буквально наливался злобой, говорил дрожащим голосом, срывался на плач. Характеризовал себя робким, застенчивым, нерешительным, ранимым и обидчивым, с подросткового периода отмечает некоторую возбудимость, раздражительность, вспыльчивость. Особенную, по его словам, робость испытывал перед женщинами, близких отношений ни с одной никогда не имел.

О правонарушении сообщал сведения, противоречащие данным им на следствии показаниям, путался. В отношении содеянного высказывал защитную версию. Защитные тенденции носили юношески незрелый, примитивный характер. Говорил о том, что в тот день он пытался защитить мать от отца, отец ударил его по лицу, после чего он "ничего не помнит", "очнулся, пришел в себя уже на улице возле канализационного люка". Настаивал, однако на том, что "не мог поступить иначе", "или он - или я". Говорил, что находился в безвыходном положении, долгое время страдал от чувства бессилия и собственной никчемности, неспособности защитить мать, самого дорогого для него человека, что тогда нередко у него были мысли о самоубийстве.

В отделении испытуемый ведет себя упорядоченно, избирательно общается с сохранными психопатизированными испытуемыми, к медперсоналу и врачам с жалобами на здоровье не обращается. Мышление его последовательное, логичное. Эмоциональные реакции адекватны. Интеллект соответствовал возрасту, критическая оценка своего состояния и сложившейся ситуации была не нарушена.

При экспериментально-психологическом исследовании выявлены сохранность основных интеллектуальных и мнестических функций, способность к волевому самоконтролю в сочетании с категоричностью и максималистичностью оценок и полученному образованию. Память в пределах нормы. Какой-либо психотической симптоматики (бреда, галлюцинаций и пр.) у него не было. Выявлялась высокая значимость для испытуемого взаимоотношений с матерью, идентификация с ней.

Комиссия пришла к заключению, что Д. хроническим психическим заболеванием не страдает, обнаруживает признаки психопатии психастенического круга. Вменяем в отношении содеянного.

Психологический анализ материалов уголовного дела и данных направленной беседы с испытуемым позволили сделать вывод о том, что в течение длительного времени Д. находился в состоянии эмоционального напряжения из-за постоянных конфликтов с отцом, крайне болезненно переживал то, что отец периодически издевался над матерью, избивал ее, угрожал ей убийством. Эти угрозы воспринимались Д. как реальные, попытки повлиять на поведение отца оказывались безуспешными, ситуация расценивалась им, как безвыходная, потенциально опасная для жизни матери. Следует отметить, что для Д. характерна высокая степень идентификации с матерью, особая личностная значимость взаимоотношений с ней, болезненная реакция на происходящие с ней негативные события, восприятие наносимых ей оскорблений как непосредственно затрагивающих его лично, требующих его активного вмешательства и разрешения. Присущие Д. черты некоторой личностной незрелости, максималистичности и аффективной ригидности при достаточно высоком уровне принятия ответственности привели к тому, что в остро конфликтной ситуации, затрагивающей его ведущие ценности (жизнь и благополучие матери), он испытывал затруднение в нахождении конструктивных способов разрешения конфликта, не мог отказаться от выбранной им стратегии.

Указанные особенности личности Д. определили возникновение у него состояния эмоционального напряжения в период, предшествовавший совершению преступления и нашли свое отражение в момент его совершения. Вместе с тем указанное состояние не носило характера физиологического аффекта и не оказывало существенного влияния на его сознание и деятельность. Его действия производились по заранее намеченному плану, носили достаточно упорядоченный и целенаправленный характер. У Д. отсутствовали признаки аффективно суженного сознания, эмоциональной дезорганизации поведения. В последующем он достаточно подробно воспроизводил обстоятельства содеянного.

В приведенном случае мы видим личность, которой в выраженной степени и с раннего возраста свойственны тормозимые психопатические черты и особенности: робость, застенчивость, нерешительность, ранимость и впечатлительность, склонность к колебаниям и сомнениям, чувство неполноценности и общая неуверенность в себе, определенно способствующие пассивно-оборонительным формам поведения (дефицитарности агрессивных проявлений).

Данные особенности Д. вместе с клиническим оформлением картины психопатии к концу пубертатного периода становятся привычным и однотипным способом реагирования. Это, в частности (наряду с личностной незрелостью), проявилось в поисках “наемного убийцы” и, вообще говоря, в его неприспособленности к жизни, неумении постоять за себя и близкого человека — мать. В период, предшествовавший преступлению, у него имели место колебания и сомнения “я — или он”, самоубийство или расправа с отцом, что отражает аффектогенный характер ситуации. Накопление отрицательных переживаний здесь имеет более длительный и субъективно мучительный для личности храктер. Признаки очерченного аффективного взрыва отсутствуют ввиду выраженной склонности к замедленному отреагированию.

§ 3. Лица с преобладанием деструктивных форм проявления агрессии

В группе лиц с преобладанием деструктивных форм проявления агрессии средний возраст обследованных составил 36,5 лет. Это были по большей части городские жители (90,7%), воспитывавшиеся главным образом в неблагополучных семьях. Более 30% росли в неполных семьях и интернатах, с клинически неблагоприятным ранним анамнезом (патология центральной нервной системы перинатального генеза, тяжелые соматические заболевания). Состоявшие в браке и имевшие детей составили только 39,1%. 90,3% из обследованных имели неполное, среднее и среднее специальное образование. В данной группе лиц по-прежнему высока частота неустойчивого типа, как и в первой значительна частота эксплозивного, но особенно проявлялся с преобладающей, характерной только для этой группы, частотой истерический тип. В данной группе при рассмотрении совершенных преступлений бросается в глаза несоответствие степени тяжести содеянного и вызвавшего его повода. В побудительной стороне преступлений преобладают сочетания ситуационно-импульсивных мотивов с анэтическими. Некоторые случаи в этой группе близки к так называемым немотивированным преступлениям. В отношении криминального прошлого эта группа значительно сложнее предыдущих и гораздо более тяготеет к насильственным преступлениям (см. табл. 3).

Таблица 3

Криминальное прошлое обследованных с преобладающим
деструктивным агрессивным поведением

Криминальное прошлое Число случаев Соотношение, % Не привлекался к уголовной ответственности 12 30,1 Иные преступления 3 8,0 За кражи 2 4,7 За нанесение телесных повреждений 9 23,0 За убийства 4 9,8 За хулиганство 7 17,1 За изнасилования 3 7,3

Проанализируем такой пример.
Дмитрий Б., 23 лет. Сведений о наследственности испытуемого нет. Является приемным ребенком в семье, был усыновлен бездетной интеллигентной семьей вскоре после рождения. Рос и развивался правильно. Перенес простудные и детские инфекционные заболевания без осложнений. По характеру, согласно показаниям свидетелей, был спокойным, молчаливым, послушным, но временами крайне возбудим и “неуправляем”. В школе обучался с 7 лет, учился плохо, на уроках был неусидчив, особенно плохо усваивал точные предметы, с трудом окончил 8 классов. В подростковом возрасте стал раздражительным, конфликтным, грубым, начал курить, употреблять алкоголь, уходить из дома на несколько дней, общался с подростками асоциального поведения, среди которых лидировал и выделялся дурным поведением, совершал хулиганские поступки. После окончания 8 классов работал на малоквалифицированных должностях, нарушал трудовую дисциплину, конфликтовал с администрацией, часто менял места работы. В 18 лет он был осужден за уличную драку по ч. 2 ст. 206 УК РСФСР на два года лишения свободы с отсрочкой исполнения приговора на один год, но в течение года за невыполнение требований, возложенных на него судом, он был направлен в ИТК усиленного режима. Освобожден по отбытии срока наказания. После освобождения испытуемый женился, от брака имеет сына. Практически не работал, жил на содержании жены и родителей, систематически злоупотреблял алкоголем в компаниях лиц без определенного рода занятий. В последние 2 года особенно злоупотреблял алкоголем, по характеру стал злобным и агрессивным, дома часто устраивал скандалы, избивал жену, однажды ошпарил ее кипятком, бил посуду.

Как следует из материалов уголовного дела, Б. за полгода до совершения рассматриваемого преступления совместно со своим приятелем, находясь в состоянии алкогольного опьянения, подверг избиению гр. Ж., причинив ему множественные тяжкие телесные повреждения, от которых потерпевший скончался на месте. В своих показаниях по тому делу Б. признавал содеянное, подробно и последовательно описывал его обстоятельства, сообщил, что познакомился с потерпевшим накануне вечером, он и его знакомые пили водку, при этом Ж. своими разговорами "надоедал" им, что и послужило "поводом" для его избиения до смерти.

Находясь под следствием в связи с описанным правонарушением, Б. в состоянии алкогольного опьянения в своей квартире в процессе ссоры с женой нанес ей удар топором по затылку и несколько ударов ножем по телу, затем, когда в квартиру пришли его родители и его мать обнаружила труп, Б. нанес отцу два удара ножом в горло и два удара топором в область шеи матери. Будучи задержан на следующий день, в чистосердечном признании и в последующих показаниях по делу сообщил, что у него с женой сложились неприязненные отношения в связи с тем, что жена, как он подозревал, ему изменяла. Утром того дня он, согласно его показаниям, выпил один литр водки и после прихода жены с работы, совершил с ней половой акт, затем жена сказала ему, что найдет себе другого мужчину, поскольку ее не устраивает безработный. Испытуемого это "сильно задело", он, выйдя из комнаты, взял топор и, подойдя к жене сзади, нанес ей два удара топором по шее и затылку. Показал, что не помнит как наносил жене удары ножом, ссылаясь на сильное алкогольное опьянение. Вскоре, согласно его показаниям, в квартиру пришли его родители, мать, увидев труп, закричала, и испытуемый ножом, который он держал за поясом брюк, два раза ударил в горло отца, а затем топором в область шеи ударил мать, после чего спрятал трупы родителей и жены в ящик дивана. После этого он отвел своего ребенка к матери убитой жены, купил две бутылки водки и отправился к своей знакомой, от которой вернулся домой под утро.

При обследовании в ГНЦ испытуемый был доступен для речевого контакта. Ориентирован в окружающем и собственной личности. На вопросы отвечал по существу, последовательно. Был немногословен. Мимика и жестикуляция носили в целом естественный характер, он избегал смотреть собеседнику в глаза, сидел напряженно, опустив голову, или, отвернувшись в сторону, с независимым и порой надменным видом. Заметно волновался при разговоре о его образе жизни, при этом наблюдаются бурные вазо-вегетативные реакции: испытуемый краснел, бледнел, покрывался обильным потом. Сведения о себе сообщал крайне неохотно и скудно, внимательно следил за реакцией врачей. Отмечал у себя с детского и юношеского возраста вспыльчивость, раздражительность часто по незначительному поводу, склонность подолгу переживать неприятности. Описывал у себя приступы злобы и раздражения нередко без видимой причины, во время которых хотелось “все бить и крушить”. Не скрывал, что часто злоупотреблял алкоголем, отрицал у себя физическую зависимость и похмельные проявления.

О преступлениях сообщал сведения, аналогичные данным на следствии показаниям, проявленную жестокость объяснял сильным алкогольным опьянением. Демонстративно заявлял, что родители были “неродные”, и всегда к нему “плохо относились”, приводил мелкие и незначительные примеры причиненных ему обид со стороны отца. Описывая неурядицы своей семейной жизни, испытуемый обнаруживал грубый эгоцентризм, поверхностность и облегченность суждений при отсутствии каких-либо признаков патологической интерпретации отношений с близкими. В отделении испытуемый вел себя вполне упорядоченно, избирательно общался с окружающими.

Мышление испытуемого последовательное, логичное, с элементами конкретности, бредовых мыслей не высказывал. Эмоциональные реакции адекватны, отмечались аффективная лабильность и раздражительность. Память и интеллект в пределах нормы. Критическая оценка своего состояния и сложившейся ситуации в целом достаточная. При экспериментально-психологическом исследовании выявлены сохранность сферы мышления, доступность выполнения основных интеллектуальных операций, эмоциональная неустойчивость, эгоцентризм, пренебрежение общепринятыми этическими нормами и правилами.

Комиссия пришла к заключению, что Б. хроническим психическим заболеванием не страдает, обнаруживает признаки психопатии возбудимого типа на фоне остаточных явлений органического поражения головного мозга раннего генеза. Вменяем в отношении инкриминируемых ему деяний.

Спустя год после экспертизы в ГНЦ, Б. был осмотрен одним из авторов (И.В. Горшковым) в зале суда повторно по ходатайству защиты. Внешне обращало на себя внимание то, что, несмотря на длительное пребывание в СИЗО, он был аккуратно и модно подстрижен, щегольски одет. Как удалось выяснить, он “для суда” взял у сокамерников лучшее, что было из одежды, с целью “прилично выглядеть”. Держался по-прежнему надменно и независимо. В отношении обвинения избрал примитивную защитную версию, заявляя, что “не помнит”, как убивал родных. Был по-прежнему немногословен, говорил напряженно, тихим голосом. Озлоблялся и замолкал при указаниях на несоответствие этого материалам дела. Признаков чувства вины или раскаяния в содеянном не обнаруживал.

В данном примере обращают на себя внимание выраженные изменения личности по эксплозивному типу: общее психофизическое напряжение, раздражительность с приступами злобы, гнева и ярости, дисфории, склонность к брутальным реакциям агрессии, не соответствующим поводу (силе раздражителя), полное пренебрежение общепринятыми морально-этическими нормами, массивная с юных лет алкоголизация и делинквентное поведение — проявления расторможенности низших влечений. Наряду с этим, его паразитическая позиция в семье с одновременно повышенной требовательностью к родным, крайне грубым эгоизмом, мелочной придирчивостью, нежеланием считаться с чужим мнением позволяют говорить об антисоциальных установках личности, которые вместе с клинической структурой психопатии сложились к 17 - 18 годам. Непсихотический патохарактерологический сдвиг в данном случае имел протрагированный характер. Здесь также очень отчетливо обозначена хорошо известная судебным психиатрам из повседневной практики легкость, с которой такая личность переходит к откровенному и неприкрытому насилию (побои, нанесение телесных повреждений, убийство — нередко при отягчающих обстоятельствах). Этот случай, с другой стороны, может служить иллюстрацией антисоциальной личности с позиций западной психиатрии: ребенок, оставленный в родильном доме и усыновленный добропорядочной семьей (выше мы приводили зарубежные данные о наследственной природе этого состояния) и получивший, судя по всему, со стороны приемных родителей достаточное воспитание, в переходном возрасте (до 15 лет) сильно меняется по характеру. Он становится грубым, несдержанным, склонным к алкоголю, бродяжничеству, времяпровождению в дурных компаниях, пренебрежению авторитетами и общепринятыми ценностями. Характерно в этом смысле также описанное выше его поведение в послекриминальный период, с его полным пренебрежением социальной ответственнстью.

Убийство приемных родителей может быть объяснено тем, что, поскольку Б. с ранних подростковых лет знал, что его родители были неродными. Все свои неудачи и катастрофы в жизни он с “легкостью” объяснял тем, что они недостаточно любили и заботились о нем. Плохо воспитывали. Тем самым он снимал с себя всякую ответственность за проступки и подавлял чувство вины. Вместе с тем в нем росли неприязнь и враждебность к ним, переросшие в ненависть.

Приведенные примеры разных форм проявления агрессии довольно типичны для каждой выделенной группы обследованных. Примечательно, что в первых двух группах (конструктивной и дефицитарной) имеет место более (во второй) или менее (в первой) длительная внутриличностная проработка агрессивных побуждений, так сказать, “созревание” агрессивного ответа на неблагоприятные обстоятельства. Отсюда довольно сложная в плане личностных проявлений структура и динамика докриминального периода. Как уже было сказано выше, в период, непосредственно предшествующий преступлению, у лиц с конструктивными тенденциями в поведении начинают просматриваться черты дефицитарности. На этой стадии довольно отчетливо прослеживается сдерживающий характер устоявшегося просоциального поведения. После этого следует деструктивная реакция, собственно убийство. Агрессивные тенденции “деструктивных” личностей прямолинейны и производят впечатление ничем не опосредованных. Они как бы напрямую вытекают из своей, как мы позволим себе выразиться, почвы — сочетания значительно выраженных расстройств личности и антисоциальных установок. Рассматривая приведенные наблюдения с точки зрения современной концепции адаптации — компенсации, можно заключить, что у лиц с конструктивным поведением эти процессы находятся в относительном равновесии, сдвиг в сторону патологической адаптации в ходе развития патохарактерологического сдвига происходит под воздействием длительного психогенного фактора. “Дефицитарные” личности отличаются гиперреактивностью компенсаторных процессов и гипореактивностью адаптационных, что обусловливает сдерживание агрессивных побуждений, склонность к пассивно-оборонительным реакциям, к замедленному и отсроченному отреагированию эмоционального напряжения и агрессивных побуждений.

В этих двух группах испытуемых отмечались в докриминальном периоде колебания психического состояния с преобладанием то психопатических, то невротических расстройств, а также по мере поступательного развития конфликта — проявления психопатического цикла. Психопаты с преобладающим деструктивным поведением определенно отличаются от других выраженной слабостью компенсаторных механизмов и гиперреактивностью адаптационных. Эти обстоятельства объясняют стойкую социальную дезадаптацию, максимально выраженную в этой группе, сравнительную легкость и быстроту развития брутальных агрессивных реакций на фоне протрагированных проявлений патохарактерологического сдвига и, возможно, связаны с врожденно обусловленной слабостью развития морально-этической сферы.

Указанные психобиологические особенности психопатических личностей в выделенных нами группах отражаются и на особенностях мотивации агрессивно-насильственных правонарушений против близких.

Коротко остановимся на жертвах внутрисемейной агрессии. Сведения о них, составленные с разных точек зрения на общий материал, представлены в таблице 4. Как видно, наиболее уязвимыми категориями являются родители и лица состоящие в брачных отношениях (в данном случае жены испытуемых).

Таблица 4

Соотношение жертв внутрисемейных агрессивных деликтов (%)
Отношение к потерпевшему Родители Дети Братья, сестры Жена Родств меньшей степени родства Несколько разных Посторонние вместе с родственникамиРодственники жены Общие данные 28 7 4 39 9 2 8 3 Вменяемые (суммарно по всем трем группам) 31 6 3 38 8 2 8 4 Невменяемые (суммарно по всем трем группам) 12 25 3 41 13 3 3 0 1-ая группа 24 6 0 55 6 0 0 9 2-ая группа 33 6 5 35 10 3 5 3 3-я группа 25 9 3 35 10 2 14 2 Физиологический аффект 33 7 0 40 0 0 13 7

Обращает на себя внимание своего рода “вспышка” детоубийств среди лиц, признанных впоследствии невменяемыми (25 % на фоне 6 - 9), что, по всей видимости, отражает описанную К. Лоренцом общебиологическую закономерность — запрет на агрессию в отношение потомства, точнее разрушение этой врожденной поведенческой установки при глубоких психических расстройствах. Такие расстройства. Наверное, снимают запрет. Т.е. дают возможность реализоваться тенденциям. Заложенным природой и запрещенных социумом. Но это не более. Чем гипотеза. Статистически достоверны различия виктимологических профилей только при сравнении групп “вменяемые” — “невменяемые” (см. диагр. 1).

Диаграмма 4

Соотношения жертв вменяемых и невменяемых испытуемых

Для большей наглядности в диаграмме 1 средствами аналитической графики представлены суммарные виктимологические профили вменяемых и невменяемых испытуемых.

§ 4.Статистический анализ общественно опасных действий в семье

Статистическое исследование в данной работе имеет в некотором смысле самостоятельное значение. Данная дисциплина в современном ее состоянии в отношении множественных явлений располагает мощную методологию их анализа. Развитые, благодаря прогрессу вычислительной техники, возможности определения информационной неоднородности и структуры любых совокупностей наблюдений позволяют современной математической статистике за счет своих средств воспроизводить логику исследования самых разных научных дисциплин (Н.В. Смирнов, И.В. Дунин-Барковский,1959; С.А. Айвазян, В.М. Бухштабер, И.С. Енюков, Л.Д. Мешалкин, 1989). Изложенное ниже иллюстрирует эти возможности

Сфера действительности, являющаяся предметом социальной и судебной психиатрии, представляет собой круг массовых явлений, зависимости между которыми с формальной и количественной точки зрения отличны от строго функциональных. Процессы, происходящие в этой сфере носят случайный (т. е. , зависимый от очень многих переменных) характер. Задачи, связанные изучением вероятностных (корреляционных) взаимосвязей довольно разнообразны и сводятся к уяснению закономерностей изменения случайных величин (например, различные стороны социально опасного поведения) от неслучайных параметров (возраст, динамика психического состояния при тех или иных нозологических формах, разновидность психических заболеваний или аномалий, социальная дезадаптация и т.д.). Рассматривая те или иные величины в рамках математико-статистического исследования, можно судить об их вариабельности, особенностях распределения, о вероятности, с которой встречаются те или иные их комбинации, характере и тесноте связи между ними и о многом другом (К. Джини, 1973; Дж. Гласс, Дж. Стенли, 1976).

Теснота связи между различными переменными изучается при помощи корреляционно-регрессионного анализа. Развившиеся на его основе метод главных компонент и факторный анализ позволяют разделить влияющие и результативные признаки изучаемого явления. Метод главных компонент и факторный анализ иногда называют “методом общего осмотра данных”, собранных первоначально в таблицы или компьютерные базы данных. Уточним, что данные в нашем случае представляют собой различные переменные свойства объекта, т. е. подэкспертного, складывающиеся в определенные формализованные ряды.

Факторный анализ основывается на корреляциях между многими переменными и ставит перед собой цель определить по возможности малое число интерпретируемых факторов. Последние должны свести многообразие связей между переменными в исследуемей области к более простым зависимостям, т. е. дают факторную структуру. Это имеет особое большое значение для исследований в области социальной психологии и психиатрии, где приходится исследовать большое число переменных в их взаимозасвисимости.

В настоящем исследовании факторному анализу были подвергнуты переменные, в отношении которых при построении статистической модели было допущено, что они являются интервальными величинами, принимающими определенные целочисленные значения, что допустимо в эвристическом смысле. В результате этого была получена картина так называемых собственных чисел факторов — eigenvaues — величин, отражающих степень влияния одних переменных на другие) (Дж. -О. Ким, Ч.У. Мьюллер, 1989).

Как видно на диаграмме 5, величина собственного числа у формы агрессивного поведения максимальна. Максимальный вес фактора обычно указывает на то, что он может быть выделен в качестве определяющего при проведении процедуры классификации наблюдений, т. е. разделение общей совокупности на определенное число осмысленных групп, различающихся по кардинальному признаку.

Диаграмма 5
Собственные числа факторов
Факторы (в порядке убывания сравнительной значимости):
1-Форма агрессивного поведения
2-Уровень агрессивности в поведении
3-Криминальность (число привлечений к уголовной ответственности в прошлом)
4-Депривация в детстве и юности
5-Степень социальной дезадаптации
6-Отягощенность наследственности психическими заболеваниями и расстройствами
7-Степень выраженности личностных изменений

Задача классификации наблюдений, т.е. разделение их на определенные группы, может быть также решена посредством другого метода мультивариационной статистики — кластерного анализа. Этот метод используется в социальных науках для разделения лиц по естественным группировкам. Лица в таком случае представляются точками в пространстве признаков или отличительных черт. На основе многомерного распределения объектов исследования по различным признакам методами кластерного анализа можно проверить, состоит ли исходная общность из больших и в той или иной степени отчетливо разделенных подмножеств.

Диаграмма 6

Результаты кластерного анализа

Этот метод в настоящее время активно используется в социологических, психологических, медико-биологических и других междисциплинарных областях знания и включает в себя множество многомерных процедур, которые, посредством вычисления меры сходства - несходства между отдельными наблюдениями способны упорядочивать объекты в относительно однородные кластеры (М.С. Олдендерфер, Р.К. Блэшфилд, 1989).

Разделение общей совокупности наблюдений на три предполагаемых подмножества (соответственно формам агрессивного поведения) посредством кластерного анализа по так называемому методу k-средних (k-means custering) дало результаты, которые при построении диаграммы рассеяния с проекцией на канонические дискриминантные направления выглядят, как представлено в диаграмме 6.

Диаграмма 7

Распределение форм агрессивного поведения в трех выделенных кластерах

Исследование распределения форм агрессивного поведения достаточно отчетливо выявляет тенденцию преобладания какой-либо одной из трех форм в каждом кластере. На диаграмме 7 можно видеть структуру каждого кластера: первый тяготеет к дефицитарной форме, второй и третий соответственно — к конструктивной и деструктивной. Это — типичное для данного метода исследования субоптимальное решение. Коэффициент L Уилкса для данных кластеров равен 0,0701.

Проверка эффективности и достоверности типологической группировки, т.е. в нашем исследовании разделения испытуемых в соответствии с преобладающими формами агрессивного поведения, была проведена нами также и при помощи дискриминантного анализа, еще одного метода мультивариационной статистики, позволяющего максимально точно изучить различия между двумя и более группами наблюдений по нескольким параметрам одновременно ( У.Р. Клекка, 1989). Задачей дискриминантного анализа является установление на основе заданного набора переменных определенной дискриминантной функции, позволяющей упорядочить различные группы наблюдений наиболее оптимально, т. е. с наименьшим шансом классификационной ошибки.

На вероятностно-статистической модели, включавшей в себя 23 переменных, среди которых были номинальные (психопатические типы, формы агрессивного поведения, экспертные оценки), дихотомические (сведения о жертвах, о перенесенном в период ООД временном болезненном состоянии, состоянии физиологического аффекта, эмоциональной депривации в детстве и юности), ранговые (данные о наследственности, возрастная группа, образование, степень выраженности личностных изменений, уровень агрессивности поведения, степень тяжести содеянного, степень социальной дезадаптации) и порядковые величины (количество жертв и др.), был проведен полный анализ вариабельности и ковариабельности (ANOVA/ANCOVA) и мультивариантный F-тест с целью установления значимости межгрупповых различий.

Диаграмма 8 (O, ? и + — обозначены испытуемые соответственно первой, второй и третьей группы) показывает проекции каждого члена выделенных групп на канонические дискриминантные направления. Можно отметить существенное “сгущение” каждой группы, свидетельствующее о внутригрупповой близости элементов, и значительные информационные расстояния между разными группами, что выгодно отличает эту классификацию от приведенного выше кластерного решения.

Результаты мультивариантного анализа различий посредством теста Р. Фишера между группами 1 и 2, 1 и 3, 2 и 3, выраженные в F-значениях (при df = 13,109) соответственно таковы: 49,43582; 14,58242; 108,3817 при критическом F-значении для данных условий — 4,92. Коэффициент L Уилкса здесь равен 0,0388, что также соответствует более высокой степени межгрупповых информационных различий и существенном улучшении типологической классификации.

Диаграмма 8

Разделение групп испытуемых в соответствии с преобладающими
формами агрессивного поведения
(результаты дискриминантного анализа)

Обращает на себя внимание незначительное количество так называемых “выбросов” — промежуточных (маргинальных) случаев или ошибок классификации, лежащих за пределами своих групп (p< 0.001).

Корреляционно-регрессионный анализ показал, что наиболее существенными факторами, приводящими к внутрисемейным агрессивным правонарушениям, являются уровень агрессивности поведения, сильно связанный с преобладающей формой реализации агрессии, (стандартизированный коэффициент регрессии b =0,4384 при p<0,0001) и социальная дезадаптация (b =0,2308 при p<0,001).

Диаграмма 9

Распределение психопатических типов в выделенных
группах испытуемых, %

Визуальный анализ данных распределения патохарактерологических типов, как можно видеть на приведенной выше диаграмме 9 показал, что неустойчивый тип равномерно (в среднем около 30%) присутствовал во всех трех группах, являясь своего рода константой, в то время как остальные типы отличались заметной вариабельностью в зависимости от главного критерия, применяемого в настоящем исследовании, — преобладающей формы проявления агрессии.

Статистическая обработка данных, представленных в Диаграмме 9, и анализ достоверности межгрупповых различий методом множественной кросстабуляции и применения критерия c 2 Пирсона показали наличие существенной сопряженности между психопатическими типами и различными формами агрессивного поведения (p<0,001; коэффициент контингенции равен 0,665). Это наряду с другими приведенными в данной главе результатами статистического исследования с формально-количественной стороны подтверждает роль различных внутриличностных факторов в формировании тех или иных особенностей агрессивного поведения.

Ю.М Антонян, И.В. Горшков, Р.М. Зулкарнеев

ПРОБЛЕМЫ ВНУТРИСЕМЕЙНОЙ АГРЕССИИ

Глава 4 . ПРОБЛЕМЫ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЯ И СУДЕБНО-ПСИХИАТРИЧЕСКОЙ ОЦЕНКИ АГРЕССИВНЫХ ОБЩЕСТВЕННО ОПАСНЫХ ДЕЙСТВИЙ В СЕМЬЕ

§ 1. Общие меры предупреждения внутрисемейной агрессии

При разработке мер предупреждения убийств и других общественно опасных действий против членов семьи прежде всего необходимо исходить из знания глубинных личностных причин и внешних условий, детерминирующих совершение столь тяжких поступков. Это требование является одним из важнейших условий эффективной борьбы с ними. Выше мы уже отмечали такие криминогенные факторы, как отсутствие прочных раннесемейных связей со своими родителями, психологическое отчуждение от них, длительное переживание психотравм, оказывающих существенное воздействие на смыслообразующие начала или субъективные жизненные ценности индивида, нарушение социальной адаптации; наличие психических аномалий, повышенный уровень внутренней напряженности и тревожности личности и другие.

Уровень насилия в семье может быть снижен при условии преодоления последствий распада или значительного ослабления некоторых традиционных социальных институтов и нравственных ценностей, экономического кризиса, приведшего к падению уровня жизни в отдельных социальных группах и обострившего социальную напряженность и тревожность в обществе, в том числе и в семье.

Наше общество, выражаясь образным языком В. Франкла, живет в условиях "экзистенциального вакуума". Это не что иное, как ощущение огромным числом людей бессмысленности той жизни, которую им приходится вести, нередко без возможности какого-либо реального выбора, и невозможности найти в ней позитивный смысл из-за разрушения старых ценностей и традиций, дискредитации "новых" и отсутствия культуры мировоззренческой рефлексии, позволяющей прийти к уникальному смыслу своим, неповторимым путем. Этим В. Франкл во многом объясняет и те социальные патологии, которые свойственны и для нашего общества, - разгул преступности, зачастую жестокой и бессмысленной, распространение алкоголизма, рост наркомании, самоубийств. В этих условиях человек тем не менее стремится обрести смысл и ощущает фрустрацию или вакуум, если это стремление остается нереализованным1).

Преодоление кризиса важно потому, что именно он приводит к падению нравственных законов, напряженности в семейных отношениях. В сложившихся условиях человек нередко ощущает себя как в осажденном лагере и ждет беды от всех и каждого, потому и готов или стремится быть готовым к отпору и нападению на других как лучшему способу защиты. Нельзя забывать, что в семейных отношениях конфликтность возрастает в условиях обеднения людей, социального расслоения общества. Общество вступило в совершенно новые отношения, будучи недостаточно подготовлено к ним. Можно говорить, что эти новые экономические и социальные отношения в буквальном смысле внезапно обрушились на семью, ворвались в ее жизнь, что сопоставимо разве что с революцией, коренной ломкой существовавших старых отношений. Соответственно для части населения (и немалой) это явилось своего рода если не трагедией, то постоянно и существенно травмирующим психику фактором, поскольку повышается общий фон социальной напряженности и соответственно тревожности людей, а это самым непосредственным образом влияет на уровень насилия в стране и вследствии этого в семье. Жестокие нравы, их огрубление можно отнести к тем явлениям, которые постоянно питают преступления в семье. Безнравственные поступки, обыденное хамство и грубость - порождение в том числе социально-экономических факторов, плохих условий жизни людей, их недостаточной материальной обеспеченности.

В индивидуальных внутрисемейных отношениях уровень насилия может быть понижен, если возобладают доверие, доброжелательность, взаимопомощь и милосердие. Нельзя добиться гуманизации общества в условиях, когда доминируют грубость, недоверие, острое соперничество, вражда и напряженность между людьми.

Преступное насилие в семье и ее наиболее крайняя форма — убийство — распространены во всей нашей стране и во всех слоях общества не равномерно. Они получают значительное распространение в отдельных регионах, где складывается тяжелая экономическая и нравственная ситуация, социальный разлад, где высока миграция населения, где отсутствуют стойкие обычаи и т.д. Именно там должна быть усилена профилактическая работа в первую очередь.

Существенную роль в преодолении преступлений в семье может сыграть религия. Именно длительная борьба с ней и ее подавление в нашей стране воинствующими атеистами и их последователями активно способствовали росту насилия в семье. Но всем известно, что религия - это не просто вера в бога или в загробную жизнь, это еще и образ жизни, это системный комплекс нравственных постулатов, принципов и норм, испытанный и выдержанный многовековой историей человечества. Наряду с этим религиозная психология и этика всегда выполняли роль регулятора социальных и межличностных отношений, существенно снимающего напряженность и тревожность людей.

Советское государство на протяжении почти всей своей истории боровшееся со всякой религиозностью, лишало себя столь мощного социального регулятора. Христианская проповедь о ненасилии, любви и прошении решительно отвергалась и зло высмеивалась, причем особенно настойчиво среди молодых людей.

Таким образом, необходимо преодолеть нравственное нездоровье общества, отдельных, но значительных групп людей, их общее огрубление, болезненные процессы, затронувшие различные сферы нашей жизни, великое множество малых и больших конфликтов, разрешаемых варварским способом, социальную напряженность, грубейшие просчеты в этическом воспитании. Следует по возможности устранить то, что порождает у человека ощущение его незащищенности, хрупкости существования, из-за чего он испытывает страхи, беспокойство и неуверенность, а окружающий мир начинает внушать тревогу и от него ожидается нападение, но при этом человек не может найти защиту и в собственной семье.

Наиболее полно проблема предупреждения преступлений разработана в криминологии. Что касается сфер применения теоретических разработок по данному вопросу, то более эффективно они сейчас реализуются в следственной и оперативно-розыскной деятельности.

Для нашего исследования наиболее приемлемыми являются положения, касающиеся применения данных специальных наук, таких, например, как психология, педагогика, медицина и др., для формирования правильных психологических и нравственных взаимоотношений профилактирующего с профилактируемым.

Так, А.И. Алексеев, исследуя проблему индивидуальной профилактической работы с ранее судимыми лицами, указывает, что она имеет свою тактику, которая определяется им как "наиболее целесообразная система осуществления правомерных и научно обоснованных воспитательных и иных мер воздействия, обеспечивающих исправление профилактируемых, недопущение рецидива преступлений с их стороны".2) Тактика предупреждения преступлений — это наиболее целесообразная система применения правомерных, научно обоснованных и подтверждаемых опытом методов, способов и приемов осуществления правоохранительными органами и общественными организациями оперативно-розыскных и иных мероприятий в целях недопущения возможных, замышляемых и подготавливаемых преступлений.

Важными компонентами соответствующей деятельности является то, что она должна строиться на правомерной основе и носить научно обоснованный характер.

Таким образом, под тактикой индивидуальной профилактикой мы понимаем определенную совокупность тактических приемов, разработанных на основе педагогики, психологии, медицины и иных наук, а также обобщения практики деятельности правоохранительных органов и общественных организаций по осуществлению правомерных и научно обоснованных мер воздействия в отношении лиц, поведение которых свидетельствует, о том, что они могут совершить преступление (в отношении которых есть соответствующий прогноз).

В приведенном выше определении мы указали на два источника формирования совокупности тактических приемов: науку и практику. Представляется, что значительное место здесь принадлежит гуманитарным наукам, поскольку, например, без знания психологии личности профилактируемого (ее направленности, потребностей, мотивовповедения, особенностей характера и т.п.) невозможно эффективно реализовывать индивидуально-профилактические меры с помощью тех или иных тактических приемов. От знания психологии личности во многом зависит выбор педагогических методов, средств и форм профилактического воздействия, например, на семейного дебошира. Аналогичная роль в предупредительной деятельности принадлежит и другим наукам. Практика же играет здесь двоякую роль, во-первых, она выступает как источник, во-вторых, как критерий, определяющий практическую ценность выработанных наукой тактических приемов.

Последнее замечание имеет существенное значение для профилактики. Суть его заключается и в том, что перед применением того или иного тактического или другого приема как способа реализации индивидуально-профилактических мер необходимо сначала убедиться в законности и нравственной допустимости его использования. Так, в ходе исследования было установлено, что на практике участковыми инспекторами милиции широко применяется такой тактический прием, как очень частое посещение семейного дебошира по месту жительства с целью проверки его образа жизни и поведения.

Между тем вызывает серьезное сомнение правомерность постоянного осуществления указанного тактического приема в отношении всех профилактируемых лиц, особенно не состоящих под административным надзором. Посещение (нередко систематическое) участковыми квартир таких граждан, расспросы родственников и соседей об их образе жизни и поведении не только не имеют под собой законной правовой основы и могут рассматриваться как нарушение конституционных прав граждан о неприкосновенности их жилья и личной жизни, но и наносят нередко ущерб делу исправления таких лиц, вызывают у них чувство озлобленности, неприязни к органам милиции.

Приведенный факт свидетельствует о том, что тактические приемы очень трудно упорядочить какой-то жесткой системой правил, поскольку применение их зависит от многих обстоятельств. Следовательно, участковый инспектор обязан совместно с заинтересованными лицами решать, как ему применить тот или иной прием в конкретной жизненной ситуации. Это означает, что субъекты профилактики, руководствуясь требованиями закона, профессиональными правилами и моральными принципами, имеют свободу выбора тактических приемов и могут применять их в зависимости от сложившейся ситуации в каждом конкретном случае. В этом, по нашему мнению, и заключается принцип целесообразности использования тактических приемов. Необходимо помнить, что выбор и сущность возможного их использования во многом определяются особенностями личности участников семейных конфликтов, их образа жизни, мотивов, вызвавших семейную конфликтность, а также от того, на каком этапе развития антиобщественной активности конкретных лиц их приходится применять.

В этой связи определенный практический интерес представляет изучение вопроса применения тактических приемов по реализации индивидуально-профилактических мер в отношении двух групп лиц: еще не совершавших преступлений против личности, но оказавшихся в криминогенной ситуации или обнаруживающих в своем поведении криминогенные проявления, и совершивших указанные преступления, но после освобождения снова попавших в конфликтную ситуацию (эти категории лиц, по нашим данным, составили соответственно 46,56% и 53,44%).

Представляется, что такая постановка вопроса открывает возможности для дальнейшей конкретизации предупредительных мер и более эффективного их использования с целью профилактики убийств членов семьи.

Мы уже указывали, что среди лиц, совершивших убийства, в изучаемой группе основную массу составили лица старше 30 лет. При более углубленном анализе этого вопроса установлено, что 27,2% лиц в возрасте 18-29 лет, 30,2% в возрасте 30-40 лет, 25,4% в возрасте 41-50 лет и 17,2% в возрасте 51-60 лет на момент совершения убийства были не судимы. Такое распределение убийц, разумеется, должно учитываться и при выборе тактических приемов, поскольку представители разных возрастных групп существенно отличаются не только по образовательному, культурному уровню и образу жизни, но и потому, привлекались ли они ранее к уголовной ответственности.

Нейтрализация семейной конфликтности - процесс длительный. Хороших результатов при этом можно добиться лишь тогда, когда она осуществляется субъектами профилактики, хорошо знающими всех “действующих лиц” и всю ситуацию конфликта, что также предполагает установление достаточно длительных контактов с ними.

Трудности профилактики убийств и других преступлений против членов семьи обусловлена тем, что отношения между людьми, заканчивающиеся столь трагически, порой труднодоступны социальному контролю; интимный, сугубо личный характер семейных отношений обычно строго оберегается людьми от посторонних вмешательств, а их участники не всегда осознают их истинный характер, равно как и внутренние побуждения тех или иных своих действий в рамках складывающихся отношений. Ситуации никогда не повторяются полностью потому, что действующие в них персонажи каждый раз придают им свое личностное своеобразие в изменяющихся условиях.

Современная семья все больше проявляет тенденцию к замкнутой, обособленной жизни, а индивидуальная профилактическая работа с лицами, включенными в сеть семейного общения, связана с определенным вмешательством в их личную жизнь. Все это требует исключительного такта и высокого профессионализма от субъектов профилактики, предполагает знание ими основ психологии и педагогики.

Основное направление работы по профилактике изученной группы преступлений должно состоять в выявлении семей, отношения в которых носят конфликтный характер, с последующим обязательным психологическим изучением и диагностированием лиц, входящих в круг семейного общения. Результаты такого обследования должны лечь в основу мероприятий по разрешению внутрисемейного конфликта. Столь же необходимой является консультативная помощь со стороны психиатров, если есть основания предполагать, что кто-либо из участников отношений в семье страдает расстройством психики. Не исключено принятие принудительных мер административно-правового и уголовно-правового характера к лицам, участвующим в конфликте, если имеет место правонарушение.

Криминологическое изучение убийств членов семьи позволило показать их отличие от других убийств, в частности: а) им предшествуют длительные конфликтные ситуации, в которых проявляются те или иные особенности личности ее участников; б) они чаще носят предумышленный характер, т.е. заранее принимается решение совершить преступление и выбираются средства его осуществления; в) им предшествуют длительные этапы психической деятельности субъекта, связанной с преступлением, которые постепенно формируют противоправную направленность поступков, что в конечном итоге приводит к его фактическому осуществлению; г) совершающие их лица имеют большие возможности для осознания действительных мотивов уже совершенных или планируемых действий, более четкой постановки целей и контроля своих поступков.

Длительные конфликтные ситуации в семье, сопровождающиеся часто антиобщественными, даже противоправными действиями, предшествующие им социально-психологические явления и процессы, которые лежат в основе генезиса и механизма убийств членов семьи, свидетельствуют о том, что совершение их по большей части не является неожиданным и никогда - случайным. В этом заложены немалые возможности их предупреждения путем воздействия на участников внутрисемейного конфликта через внешние факторы, влияющие на их поведение, прежде всего путем организации и проведения индивидуальной профилактики. Лиц, совершивших убийства членов семьи или супругов, следует отнести к числу наиболее опасных преступников. Среди криминологически значимых свойств личности таких преступников можно отметить: а) постоянное чувство вины; б) тенденцию к насилию как способу разрешения проблем; в) психологическую зависимость от других людей; г) чувство страха, возникающее при угрозе утраты этой зависимости; д) чувствительность и даже ранимость, причем наблюдения показали, что чувствительность и ранимость в сфере межличностного общения обращены в основном на себя - в качестве самозащиты.

Мотивом убийства может быть стремление преступника осуществить разрыв с потерпевшим (потерпевшей) и преодолеть в связи с этим возникший страх психологической зависимости от него. Механизм попадания преступника в зависимость от потерпевшего (чаще всего от жены) остается пока не до конца понятным. Между тем можно констатировать, что потерпевший в каждом конкретном случае в отношении преступника занимает позицию адаптирующего либо дезадаптирующего объекта. В этой связи необходимо продолжить исследования, касающиеся виктимологических аспектов. Через выявление особенностей личности жертв, по нашему мнению, можно познавать существенные черты личности преступника, истинные мотивы его поведения. Иными словами, жертва является как бы зеркалом преступления.

В результате исследования представляется возможным сформулировать ряд предложений нормативного характера.

1. Статью ГК РФ, регламентирующую порядок принудительного выселения и обмена жилой площади, дополнить положением, предоставляющим право заинтересованным органам возбуждать ходатайства перед судебными органами о принудительном расселении лиц, систематически устраивающих в семье скандалы, драки и т.п., при условии, что меры предупреждения и общественного воздействия в отношении этих лиц оказались безрезультатными. В первую очередь это относится к разведенным супругам.

2. Подготовить ведомственный нормативный акт МВД РФ, который бы регламентировал вопросы борьбы с убийствами членов семьи и, в частности, предусматривал бы порядок выявления и постановки на учет правонарушителей - лиц, систематически нарушающих общепринятые правила поведения в семье, а также потенциальных жертв, которые своими действиями, часто противоправными, способствуют созданию криминогенной ситуации; планирования и осуществления профилактических мероприятий и контроля за их исполнением, участия различных служб и подразделений органов внутренних дел в профилактике убийств членов семьи, определив при этом требования учета этой деятельности дифференцированно по службам и подразделениям.

Исследование позволило дать некоторые предложения и рекомендации организационно-тактического характера по совершенствованию предупредительного воздействия в отношении лиц, проявляющих агрессивность в семье.

Эффективное индивидуально-профилактическое воздействие, по нашему мнению, возможно лишь тогда, когда с достаточной полнотой будут выявлены источники и механизмы формирования тех особенностей личности, которые в каждом конкретном случае приводят ее к агрессивному поведению.

В процессе осуществления профилактических мероприятий, особенно при проведении бесед, необходимо устанавливать мотивы, вызывающие конфликтность в семье. При этом нужно всегда помнить, что мотивы могут быть как осознаваемыми, так и неосознаваемыми данным лицом. Если субъекты профилактики не будут учитывать, что поведение может стимулироваться мотивами, которые последним не осознаются, то выявление истинных причин, приводящих лицо к противоправному поведению, и успешного воздействие на него будет невозможно.

Особое внимание субъектами профилактики должно придаваться разъяснению членам семьи истоков их конфликтного поведения, показу путей выхода из создавшейся ситуации. В повседневной профилактической работе, помимо указанного выше, нужно обращать внимание на семьи, где есть конфликты и члены которых жалуются на свое приниженное положение в семье. Они допускают в беседах с сотрудниками милиции высказывания типа: "Все что бы я ни делал, оказывается не так, все плохо" или "Я всегда оказываюсь во всем виноватым" и т.п. Исследование показало, что чем систематичнее человек высказывает подобные мысли, тем вероятнее, если он агрессивен, возрастание у него криминогенного потенциала. Следует всегда помнить, что такие лица очень плохо переносят ситуации обвинения, упреков, поэтому в ходе бесед необходимо стремиться к нейтральному, доброжелательному общению с ними, без позиции обвинения. В случаях же, когда меры предупреждения и общественного воздействия в отношении этих лиц окажутся безрезультатными, а лицо будет предпринимать противоправные насильственные действия в отношении членов семьи - незамедлительно привлекать виновных к уголовной или иной ответственности.

Перед соответствующими инстанциями целесообразно ходатайствовать о создании в городе (районе) или ином населенном пункте службы помощи семье, которая могла бы состоять из психологов, врачей психотерапевтов, социологов, юристов с возложением на нее функций по диагностике криминогенно опасных семей и некоторых ее членов (как состоящих, так и подлежащих взятию на профилактический учет), установлению мотивов нарушения семейного общения, причин внутрисемейных конфликтов и выработки в каждом конкретном случае рекомендаций по осуществлению мер индивидуально-профилактического воздействия.

Считаем целесообразным обеспечение практических работников органов внутренних дел методическими рекомендациями по профилактике убийств членов семьи. Материалы настоящей работы могут быть использованы в этих целях.

Целесообразно разработать тактику и методику проведения основной профилактической меры - беседы, а также иных предупредительных мероприятий, предусмотреть варианты использования возможностей трудовых коллективов и иных общественных формирований на данном участке деятельности, а также церкви. Вопросы профилактики указанной группы преступлений желательно включать в программу обучения сотрудников органов внутренних дел. Необходимо также организовать обучение и представителей общественных организаций с учетом их возможностей и квалификации. Разумеется, это особенно актуально в отношении тех, кто участвует в профилактике правонарушений в быту.

§ 2. Специальные меры предупреждения внутрисемейной агрессии

В первую очередь необходимо рассмотреть вопрос предупреждения преступлений со стороны лиц, имеющих психические аномалии, так как они выявлены у большинства изученного контингента (75,8%). У лиц, совершивших тяжкие преступления против личности, психические аномалии составляли 71,1 %.

Правовое регулирование психиатрической помощи населению оставляет желать лучшего. Необходимо прежде всего более четко определить основания и пределы психиатрического вмешательства со стороны правоохранительных органов и медицинских учреждений, их взаимодействие.

Например, психиатрическое освидетельствование возможно при наличии подозрения на острое психическое расстройство или при необходимости активного лечения у врача-психиатра. Однако в некоторых случаях возникает такая необходимость, когда психическое нарушение не требует активного лечения (например, при олигофрении), но имеются проявления антиобщественного характера. Существенная проблема возникает и с психиатрическим наблюдением за несовершеннолетними вследствии непринятия мер родителями.

Мы полагаем, что если существует реальная угроза совершения противоправных действий со стороны одного из членов семьи, имеющего психические расстройства, аномалии или патологию влечения (парафилии), то он может быть подвергнут принудительному лечению. Если человек не хочет лечиться от гриппа - это его дело, но если он, имея патологию психики, отказывается принимать медицинскую помощь, хотя склонен к социально опасному поведению, мы думаем, было бы оправдано принятие принудительных медицинских превентивных мер. Такие принудительные меры должны быть осуществлены и в отношении лиц, которые отбывают наказание за насильственные преступления, при наличии психических расстройств либо парафилий, которые уже сыграли криминогенную роль в их преступном поведении. Необходимо думать о правах не только преступников и опасных для людей психически больных, но и тех, кто может стать их жертвами.

Указанные проблемы должны найти детальное отражение в соответствующем законе, регулирующем оказание психиатрической помощи. Кроме того, в данном законе, на наш взгляд, нужно шире регламентировать механизм взаимодействия медицинских учреждений и правоохранительных органов, особенно органов внутренних дел. С целью предотвращения нарушений прав человека с чьей бы то ни было стороны данный закон должен четко обозначить субъектов этих отношений и соответственно регламентировать их права и обязанности.

Наличие психических аномалий является одним из важных криминогенных факторов. Разумеется, сами психические аномалии непосредственно не определяют совершение убийств членов семьи и не могут выступать в качестве мотивов преступлений. Между тем они способствуют нарушению регуляции поведения личности, затрудняют ее ориентировку в субъективно трудной ситуации даже для вполне здорового человека. У лиц с психическими аномалиями выражены эмоциональная неустойчивость, неуравновешенность, существенно снижены возможности самоконтроля и социальной адаптации.

В этой связи наличие психических аномалий существенно затрудняет усвоение субъектом нравственных и правовых норм, препятствует адекватному восприятию и оценке складывающихся жизненных ситуаций, отражаясь на способах их разрешения, и в конечном счете оказывает значительное влияние на формирование мотивов и само преступное поведение. В местах лишения свободы психические аномалии препятствуют эффективному воспитательному воздействию на осужденных. Преступники, у которых имеются расстройства психической деятельности, представляют собой особый тип личности с характерным для него поведением и образом жизни.

Поэтому мы вправе утверждать, что к специальным мерам предупреждения рассматриваемых преступлений вполне может быть отнесена целенаправленная работа с контингентом лиц, имеющих психические аномалии.

Одной из них, как уже отмечалось, должна стать выработка механизма взаимодействия органов здравоохранения и органов внутренних дел, который может быть представлен в виде организации учетов лиц, имеющих психические аномалии, взаимообмена информациями по ним, согласованных совместных мероприятий, соответствующих профилю деятельности каждого органа, направленных на индивидуальное воздействие на конкретную личность, регулярного подведения итогов такого взаимодействия в рабочих контактах.

Представляется крайне необходимым участие в индивидуально-профилактической работе с осужденными в местах лишения свободы врачей-психиатров. Особенно это касается несовершеннолетних в местах лишения свободы и осужденных в исправительных учреждениях строгого и особого режимов, где доля аномальных личностей особенно велика.

Трудности, возникающие в индивидуальной профилактике, имеют объективную основу. Прежде всего это объясняется тем, что в органах внутренних дел крайне недостаточно специалистов, которые на высоком профессиональном уровне, с использованием психологических знаний и методов могли бы осуществить индивидуально-профилактическое воздействие. В этой связи целесообразно ввести их в штаты врачей-психиатров и психологов, которые могли бы заниматься не только освидетельствованием лиц, представляющих интерес для органов внутренних дел, но и наблюдением за ними, динамикой их поведения и в случае необходимости, его коррегированием. Более того, такие специалисты могли бы оказать действенную помощь и в раскрытии преступлений.

Профилактическая деятельность в местах лишения свободы должна быть направлена на воспитание - привитие осужденным навыка разрешения конфликтных ситуаций социально одобряемым способом, непреступным путем. Разумеется, во-первых, для этого у осужденного необходимо снять или значительно снизить такие базовые детерминанты преступного поведения, как отчужденность и тревожность; во-вторых, заставить такого осужденного испытать чувство вины за содеянное. Многочисленные беседы как с осужденными, так и с освобожденными из мест лишения свободы, не говоря уже о лицах, “только” привлекаемых к уголовной ответственности, показали, что многие из них в собственных преступных действиях винят кого угодно, но только не себя. Это объясняется стремлением избавиться от чувства вины, поверхностным анализом своего поведения, отчасти из-за незнания законов, отчасти из-за нежелания их соблюдать, нежеланием видеть, ощущать себя подлинной причиной наступивших тяжких последствий и тем самым от неизбежных переживаний.

Между тем как показали проведенные нами беседы, поэтапное совместное проведение анализа всего жизненного пути побуждает виновного к поиску мотива, причины или ряда причин своего преступного поведения.

При проведении профилактической работы с осужденным необходимо стимулировать его к реальному анализу своего жизненного пути, поиску собственной вины, при этом все время обращать внимание на недопустимость переноса вины на других лиц или стечение обстоятельств. Важно раскрыть ему психологические особенности его личности и показать, как они влияют на избираемое им поведение. Указанную работу для достижения успешных результатов должен проводить квалифицированный специалист, каковым может быть врач-психиатр, а лучше всего психолог.

Однако даже при достижении положительных результатов в индивидуальной профилактической работе с осужденными, т. е. при преодолении их дезадаптации, снижении уровней тревожности и отчужденности, данная профилактическая деятельность не будет иметь устойчивых результатов, если будут сохраняться известные трудности, связанные с ресоциализацией освобожденного из мест лишения свободы, особенно если его позитивные социальные контакты были прерваны или существенно ослаблены.

Во-первых, необходимо иметь в виду, что значительная часть таких лиц по отбытии наказания за совершенные преступления против членов семьи возвращается снова в эти же семьи. Но поскольку истинный мотив уже совершенного ими ранее преступления, как правило, остается ими же неосознанным, то, включившись вновь в семью, они снова попадают в аналогичные до осуждения ситуации.

Во-вторых, при применении тактических приемов к ранее судимым за преступления в отношении членов семьи нужно помнить, что они обладают более повышенной криминальной активностью. Причем с увеличением числа совершенных преступлений вероятность убийств возрастает, так как неоднократность преступных действий является показателем определенной устойчивости антиобщественных установок индивида.

С учетом сказанного и должна строиться профилактическая работа с ранее судимыми лицами. Особую значимость приобретает здесь применение тактических приемов для того, чтобы "подготовить" семью, в которую собирается возвратиться осужденный, к этому событию, а также приемов, связанных с адаптационным периодом в семье после отбытия наказания. Реализация первой группы приемов требует от участковых инспекторов и других сотрудников милиции знания всех семей, которые подвергались нападению со стороны лица, отбывающего наказание, но которое вскоре должно освободиться. Представляется, что примерно за полгода до освобождения участковый инспектор сам или через доверенных лиц должен выяснить отношение членов семьи к освобождаемому. Здесь трудно заранее давать рекомендации о том, что должен делать работник милиции во всех таких случаях. Однако мы считаем, что если будет достоверно установлено, что семья не может выполнить в силу разных обстоятельств функцию адаптирующего объекта, а поэтому вероятность совершения повторных насильственных действий высока, нужно принять все меры, чтобы освобождаемое лицо в эту семью не попало.

Исследование показало, что значительное число лиц в изучаемой группе преступлений, находясь в местах лишения свободы, поддерживает отношения с семьями, где они раньше проживали, и существенно переживает отрыв от нее. Причем большинство из них стремятся снова вернуться в прежнюю семью. Поэтому вторая группа тактических приемов, если человек вернулся в семью, должна быть направлена на поддержание нормальных отношений в ней, особенно в первое время после освобождения. Беседы воспитательного характера необходимо подкреплять иными мерами: помощью в устройстве на работу, желательно по специальности и на предприятия, где имеются сильные трудовые коллективы, закреплением за некоторыми из освобожденных шефов и т.п. Целесообразно для работы с такими лицами из числа представителей общественности подбирать лиц, которые имеют значительный жизненный опыт, обладают чувством такта, умеют правильно оценивать поступки людей, в состоянии вести кропотливую работу. При этом необходимо учитывать и то обстоятельство, что именно в первый год после отбытия наказания эти лица наиболее часто совершают преступления, и поэтому именно в данный период им неообходимо уделять особое внимание. Снимать же с профилактического учета таких лиц следует на основе тщательного изучения их поведения не только в семье, но и в иных сферах жизнедеятельности.

Анализ практики показывает, что игнорирование либо неумение тактически грамотно реализовывать профилактические мероприятия в отношении конкретных лиц в немалой степени способствует рецидиву преступлений с их стороны.

Таким образом, в комплексе профилактических мероприятий крайне необходимо создание специальной методико-психологической службы органов внутренних дел для оказания помощи лицам, отбывшим уголовное наказание. Ее деятельность заключалась бы не только в осуществлении контроля за ними, но и в предоставлении работы, обеспечении жильем, хотя бы на первое время, и продолжении профилактического наблюдения, в случае необходимости коррегирования их поведения.

Многие из совершенных убийств членов семьи, на наш взгляд, можно было бы предотвратить при наличии психоаналитической и психокоррекционной помощи.

Главной причиной совершения убийств членов семьи является то обстоятельство, которое не позволяет личности увидеть другой, социально-приемлемый выход из создавшейся ситуации, более того, личность в силу сложившихся психологических черт подсознательно сама подходит к совершению подобного преступления. Своевременная психоаналитическая помощь такому человеку, во-первых, оказала бы содействие в его социально-психологической ориентации, во-вторых, смогла бы скоррегировать дальнейшее его поведение.

Важное значение психологическая служба могла бы иметь в деле предупреждения сексуальных преступлений в семье, которые составляют определенную часть семейной преступности и внутрисемейной агрессии. Сейчас люди, испытывающие сексуальные проблемы в семеной жизни, часто не знают, к кому они могут обратиться за помощью. В немалой степени этому способствовала процветавшая десятилетиями в нашей стране невежественная критика психоанализа и фрейдизма (неофрейдизма). Она привела к тому, что в случае возникновения сложностей психологического характера в семейной, сексуальной или иной интимной сфере жизни, человеку попросту становится беспомощным. При отсутствии психотерапевтической помощи аффективные переживания накапливаются и могут привести к "взрыву" – жестоким насильственным действиям, имеющим сексуальную подоплеку. Поэтому создание соответствующей психологической службы и по этой причине имеет исключительное профилактическое значение. Но ее роль следует, конечно, рассматривать не в столь узких рамках, а гораздо шире - как социальную помощь личности, что будет способствовать ее более успешной адаптации в различных сферах жизни.

Представляется, что из многообразия специальных мер, разработанных криминологами3), наиболее эффективной в предупреждении убийств членов семьи является профилактическая беседа, в ходе которой происходит целенаправленное воздействие на изменение сознания личности. Некоторые методы проведения индивидуально-профилактических бесед в литературе разработаны, однако новейшие достижения психологии (особенно сферы бессознательного) и педагогики используются еще мало. В целом потенциал профилактической беседы, особенно в части применения тактических приемов, направленных на нейтрализацию семейных конфликтов, достаточно не исследован. Не нашли должного отражения в литературе и вопросы использования профилактической беседы в целях получения необходимой информации о мотивах, обусловливающих эту конфликтность.

Следует отметить, что в тактическом плане наиболее важны так называемые первичные беседы, так как проведение их, как правило, связано с тем этапом, когда напряженность в семье еще не переросла в явно выраженную конфликтность. В ходе этих бесед все усилия надо направлять на познание мотивов психологической дезадаптации личности в семье и при этом активнее использовать свой жизненный опыт и профессиональную подготовку. Необходимо руководствоваться правилом, что позиция индивида в общении всегда конкретна относительно иного члена семьи, следовательно, надо учитывать эту позицию и ее место во всей сложной системе семейных взаимоотношений.

Материалы нашего исследования показывают, что происходящие часто в семье шумные ссоры отнюдь не обязательно являются признаками сложных межличностных конфликтов, которые могут привести к преступному нисилию. В большинстве случаев они являются продуктом сильных эмоций и бурных темпераментов, лишь отражением некоторых поведенческих стандартов, свойственных членам семьи. В этой связи очень важно установить, какую позицию в отношении профилактируемого занимают другие члены семьи. Для этого целесообразно провести беседы не только со всеми членами семьи, в первую очередь совершеннолетними, но и родственниками, а также лицами, состоящими с ними в отношениях свойства и близкого знакомства, например, с соседями.

Участковые инспектора милиции, да и другие субъекты профилактики, обычно воспринимают в основном внешние факторы антиобщественного поведения профилактируемого. Однако за эмпирически наблюдаемыми конфликтами лежит то, что скрыто от непосредственного наблюдения и часто не осознаваем самими конфликтующими. Внешние факторы - пьянство, скандалы и т.п. являются зачастую лишь формой проявления этих скрытых конфликтов, которые, в свою очередь, могут быть обнаружены только при тщательном обследовании системы общения в семье.

Причем всегда необходимо иметь в виду, что постоянные ссоры и скандалы в семье оказывают травмирующее воздействие на психику членов семьи, что ведет к углублению конфликтов и превращению неблагоприятной жизненной ситуации в постоянно травмирующий фактор. В этих ситуациях у них часто развиваются нервно-психические расстройства. Конфликтные ситуации воспринимаются очень часто такими лицами трагически, у них складывается представление об их безысходности, а социально одобряемые варианты выходов из создавшегося положения расцениваются как неприемлемые. В таких случаях, как мы уже указывали, особую роль начинают играть свойства личности конфликтующих индивидов.

Представляется, что наряду с мерами социального порядка в отношении таких лиц должны активно применяться медицинские меры, в том числе психотерапевтическое вмешательство, проводимое врачами-психотерапевтами.

При психотерапевтическом воздействии существенная роль отводится психотерапевтической беседе, также преследующей профилактические цели. Проводимая специалистом, она может быть направлена на снятие ситуации напряжения в семье. Специалист более успешно может разъяснить конфликтующим сторонам субъективные источники, их установок и действий, например, их чрезмерную агрессивность, способствовать выработке у них критического отношения к своим поступкам, а при необходимости в более корректной форме рекомендовать смену обстановки, в которой оказались конфликтующие, т.е. в конечном итоге психотерапевтическая беседа дожна быть направлена на выработку социально одобряемых вариантов общения. Конечно, психотерапия может включать и другие меры4).

Так, изучение существующей практики реагирования на семейные конфликты показало, что основной его целью является снятие психологического напряжения в семье, что носит, как правило, временный характер. В одних случаях такое реагирования осуществляется на месте путем проведения кратковременных бесед, содержащих призывы к благоразумию. В других - указанная мера дополняется изъятием огнестрельного и иного оружия, наложением административных взысканий и т.д. В-третьих, когда профилактируемый прибегает к рукоприкладству, либо высказывает в пьяном виде различного рода угрозы в адрес членов семьи, он временно изолируется от них с доставлением в дежурную часть или медицинский вытрезвитель, откуда через определенное время и после соответствующих бесед (как правило, очень коротких) его отпускают.

Такие мероприятия важны и они обладают некоторым профилактическим эффектом, особенно в отношении тех лиц, действия которых в целом отражают поведенческие стандарты определенной группы людей, включенных в сеть семейного общения. Кажущееся на первый взгляд благополучие вырабатывает и у работников милиции стереотипные подходы к оценке различных по своей природе семейных конфликтов. На практике это приводит не только к тому, что к различным группам конфликтующих применяются одни и те же меры, но, что самое главное, к невозможности определения лиц, от которых с наибольшей степенью вероятности можно ожидать совершения убийств. Следовательно, работникам милиции, занимающимся профилактикой изучаемой группы преступлений, необходимо уметь "просеивать" информацию, получаемую в ходе беседы, с тем, чтобы сосредоточить внимание на главных, имеющих непосредственное отношение к семейному конфликту факторах. Поэтому беседа должна включать в себя приемы, направленные в первую очередь на установление актуальных для каждого индивида криминогенных мотивов.

Ретроспективный анализ мотивов совершения убийств мужьями своих жен позволяет нам ориентировать участковых инспекторов на выявление тех семей, конфликты в которых с наибольшей вероятностью свидетельствуют о возможном убийстве.

При анализе мотивов убийств мужьями жен мы высказали предположение о том, что основным мотивом их совершения является стремление преступника разорвать свою психологическую зависимость от потерпевшей и преодолеть в связи с этим чувство страха или (и) вины. Показано на примерах возможное влияние и внутрисемейной ситуации, в которой воспитывался преступник. Смысл же обращения на указанные выше высказывания мы объясняем следующим образом. Межличностные отношения между мужем и женой, как показало исследование, строятся так, что возможный преступник - муж, постоянно конфликтуя с возможной жертвой - женой, попадает в ситуацию, когда начинает мешать последней, причем сам он этого обычно не осознает. Почему возникает такая ситуация, однозначно ответить нельзя, поскольку здесь действует много факторов как объективного, так и субъективного характера. Между тем в ходе обследования осужденных за убийства своих жен мы установили, что такие лица не приспособлены к совместной деятельности, а семейная жизнь, как известно, основана именно на этом.

Можно допустить, что жена в таких случаях начинает испытывать дефицит общения с мужем, особенно в решении тех или иных жизненных проблем. В связи с этим, она начинает активно упрекать его (конечно упреки могут возникать и по другим поводам). Эта ситуация усугубляется, если муж начинает злоупотреблять спиртным, что обычно существенно влияет на бюджет семьи, особенно когда в семье имеются дети. Травмирующее воздействие со стороны жены (семьи) усиливается. Нередко к этому присоединяются и родственники жены. Постоянно находясь в психическом напряжении, злоупотребляя на этой почве алкоголем, у многих из изученных нами лиц появляются нервно-психические расстройства, часто временные, на значимости которых в этиологии индивидуального преступного поведения мы уже указывали. Все это в совокупности еще больше актуализирует у преступника состояние психического напряжения, чувства неосознаваемой вины и в то же время тревоги за свое будущее в случае разрыва семейных отношений. Возникает противоречие: с одной стороны, преступник может нормально выполнять свои социальные роли только тогда, когда супруга занимает не обвиняющую в отношении его позицию, с другой, жена не выполняет роль адаптирующего объекта. Разрешается это противоречие, как показало исследование, часто убийством.

Особенности, выявленные в мотивации убийств мужьями своих жен, предполагают применение и специфических тактических приемов. Однако это вовсе не исключает рассмотрения общих правил, которыми должны руководствоваться субъекты профилактики при проведении профилактических бесед с любым участником семейного общения, от которого можно ожидать совершения убийств. Необходимость в этом обусловливается и тем, что в основе разработки общих правил лежат положения тех или иных специальных наук - психологии, педагогики, логики, научной организации труда. Наглядно это проявляется, например, при установлении в ходе беседы правильных психологических взаимоотношений между субъектом профилактики и ее объектом, когда необходима логическая оценка получаемой в ходе нее информации, а также организации самой беседы.

После ее проведения надо немедленно основное из услышанного зафиксировать. В последующем, когда участковый будет убежден, что контакт с семейным дебоширом налажен, то запись можно осуществлять и при нем. По нашему мнению, полученную в ходе бесед информацию, касающуюся мотивов семейных конфликтов, нужно тщательно фиксировать. Это положение требует нормативного закрепления, поскольку ни один из опрошенных участковых, по нашим данным, этой работой не занимается. Вместе с тем важность ее фиксации имеет значение не только теоретическое, с точки зрения выявления, классификации и анализа мотивов, влияющих на совершение убийств, но и практическое - в плане разработок наиболее целесообразных тактических приемов их профилактики.

Важность фиксации информации заключается и в том, что в ходе последующего ее анализа можно выявлять ошибки, допускаемые участковыми в работе с каждым конкретным человеком, и определять пути их устранения. На практике, к сожалению, этого нет. И не потому, что субъекты профилактики не хотят этим заниматься, а потому, что на этот счет пока нет никаких рекомендаций. Представляется, что свое слово здесь могла бы сказать и предлагаемая нами социальная (психологическая) служба по оказанию помощи (диагностике) семье. В частности, ей под силу разработать специальный справочник, в котором предусматривались бы вопросы, касающиеся выявления различного рода психологических стрессов у лиц, попавших в поле зрения милиции, давать рекомендации по использованию этих психических состояний в целях предупреждения насилия со стороны конфликтующих сторон. Специалисты данной службы на основе полученной участковыми информации о причинах семейной конфликтности вправе, по нашему мнению, определить так сказать социальный диагноз конкретному лицу и рекомендовать формы воздействия на него. Это будет просто педагогический надзор за его поведением, но может возникнуть необходимость длительного наблюдения за ним с активным применением многих мер и средств.

Таким образом, рассмотренные нами общие правила имеют основополагающее значение при подготовке и проведении тактических приемов в отношении членов семьи, включенных в семейное общение: муж (сожитель) -жена (сожительница), родственники жены - муж, родственники мужа - жена, муж (сожитель) - дети, жена (сожительница) - дети.

При выборе специальных тактических приемов воздействия в отношении такой группы конфликтующих, как муж и жена, сожитель и сожительница, необходимо иметь в виду, что одна из целей их использования заключается в восстановлении адаптирующей роли, которую должна обеспечить супруга (супруг). Чтобы в этом деле рассчитывать на успех, участковому инспектору надо заранее настраивать себя на длительные беседы. Та кратковременность встреч, которая существует на практике, желаемых результатов не дает или дает очень редко. Поэтому необходимо планировать дни проведения бесед с семейными дебоширами, их женами и иными участниками семейного общения и стараться других серьезных мероприятий в эти дни не проводить. Этому должны способствовать и непосредственные руководители сотрудника милиции.

Как показало исследование, в беседах участковые инспектора в основном обращают внимание на обстоятельства, которые послужили поводом их проведения с профилактируемым. Однако из тактических соображений это не всегда следует делать, тем более, что участковый инспектор об этом, если он сам не принимал участия в разбирательстве конфликта, может узнать из других источников. Тактический прием в данном случае должен быть направлен на стимулирование у опрашиваемого убежденности, что он со своими интересами и заботами не безразличен участковому инспектору и как представителю правоохранительного органа, и просто как человеку. Этот тактический прием должен использоваться с учетом нравственно-психологических свойств личности, в отношении которой он применяется, побуждая ее к правильному логическому мышлению, на основе которого она самостоятельно должна прийти к выводу о необходимости изменить свое поведение. При этом надо показать невыгодность дальнейшего обострения семейной напряженности и возможность наступления неблагоприятных последствий для обеих сторон.

В ходе бесед должна быть полностью исключена возможность использования приемов, которые ставят своей целью получение желаемых результатов от участников семейного общения на основе низкого их образовательного и культурного уровня, разжигания низменных побуждений (ревность, корысть, месть и т.п.). Нельзя применять и приемы провоцирующего характера, например, разглашение интимных сторон жизни конфликтующих. Следует также помнить, что субъекты профилактики в ходе бесед далеко не всегда должны занимать обвиняющую позицию, так как это обычно мешает установлению необходимых контактов или разрушает уже сложившиеся.

Профилактируемые, как свидетельствуют материалы исследования, вначале отрицательно относятся к беседам, аргументируя это тем, что милиция не имеет права вмешиваться в их личную жизнь. В связи с этим перед практическими работниками почти всегда возникает вопрос: "Надо ли профилактируемому сообщать о том, что он состоит на профилактическом учете?" Об этом всегда нужно сообщать лицам, состоящим под административным надзором. В отношении же других категорий лиц этот вопрос нормативного закрепления не нашел. Как же в этом случае должны поступать субъекты профилактики? Представляется, что таких лиц в известность о том, что они состоят на учете, ставить не нужно, тем более, что подобные учеты - внутриведомственные и никаких правовых последствий не влекут. Однако регулярные беседы и другие мероприятия должны привести профилактируемого к убеждению, что он постоянно находится в поле зрения милиции и общественности.

Рассмотренные тактические приемы наиболее целесообразны для осуществления на первых двух выделенных нами этапах. Что же касается последнего - подготовительного этапа, то здесь требуется применение приемов иного содержания. Это связано в первую очередь с тем, что профилактируемый принимает решение совершить убийство и начинает искать пути его реализации. Поэтому, исходя из конкретных обстоятельств, следует применять следующие тактические приемы. Через близких родственников, либо иных лиц, способных оказать на семейного дебошира положительное влияние, необходимо склонить данное лицо к изменению своего поведения и отказу от преступных намерений, если они у него сформировались. Участковый инспектор при этом должен активно использовать и доверенных лиц с целью получения информации о поведении семейного дебошира и предпринимаемых им действиях.

Если участковым инспектором будет собрано достаточно материала, свидетельствующего, что профилактируемый не изменил своих намерений по реализации убийства, необходимо немедленно передать все материалы оперуполномоченному уголовного розыска. Последний вместе с участковым инспектором обязан активно проводить оперативно-розыскные и другие мероприятия до тех пор, пока лицо не откажется от всяких преступных замыслов. В противном случае, при наличии законных оснований субъект, готовящий совершение убийства члена семьи, может быть привлечен к уголовной ответственности за приготовление к убийству в соответствии со ст. 30 УК РФ.

Специальные меры предупреждения убийств членов семьи, кроме этого, на наш взгляд, должны включать в себя и ряд других не менее важных по своей значимости мероприятий.

Решение проблемы индивидуальной профилактики убийств в семье со стороны несовершеннолетних нам видится в следующем. Проведенное исследование показало, что на фоне общей отчужденности от семьи, замкнутости в микросреде общения, у подростка как правило, хотя бы с одним из членов семьи или с другим близким человеком (нередко им может выступать и учитель) складываются теплые, более или менее доверительные отношения. Т. е. установление контакта с подростком или наблюдение за ним вполне возможно и реально через это лицо. Самое главное здесь - не оттолкнуть подростка, не усугубить отчуждение, а дать ему почувствовать, прежде всего, ценность его личности, которая нужна и даже крайне необходима. Далее, не показное, а реальное проявление элементарной заботы о нем, вместе с этим ненавязчивое воздействие сначала в виде показа примеров совершенно другой, гораздо лучшей жизни, чем та, которую он ведет, затем целенаправленное формирование потребности в такой жизни, именно потребности. После чего выработка вплоть до простого научения социально одобряемым способам достижения и удовлетворения своих потребностей с учетом, разумеется, субъективных возможностей личности подростка.

Вместе с использованием контакта близкого человека для более полного представления о личности подростка, его психологическом состоянии, вполне можно прибегнуть, а, наш взгляд, это является необходимым элементом всей профилактической деятельности, к помощи специалистов-психологов. Последние вместе с объяснением общего психологического состояния подростка, его черт характера, наклонностей, могут осуществить психологическое наблюдение за ним. И, самое главное, они могут, во-первых, составить примерный психологический прогноз поведения подростка, во-вторых, предложить наиболее оптимальные способы коррекции его поведения и, наконец, в их силах и коррегирование его поведения. Для предотвращения развития личностных особенностей, которые в последующем могут вызвать агрессию, следует разработать систему выявления таких особенностей на ранней стадии развития детей, им должны быть оказана психиатрическая, психологическая, педагогическая или иная помощь.

Все эти рекомендации могут применяться не только к несовершеннолетним, но и к молодым взрослым и в тех случаях, когда их насильственное поведение по отношению к членам семьи связано с завладением деньгами или каким-нибудь имуществом.

На основе современных отечественных и зарубежных методик нужно разработать и внедрить в практику адекватные и дифференцированные формы работы с неблагополучными подростками и семьями, развивать медико-педагогическое мышление и просвещение родителей. С детьми, имеющими склонность к проявлению агрессии, патопсихологических реакций, особенно необходимо работать индивидуально.

В соответствии с численностью выявленных детей и подростков с отклоняющимся поведением нужно повсеместно решить вопросы об открытии специализированных школ-интернатов для несовершеннолетних, страдающих психическими заболеваниями и представляющих опасность для окружающих.

Проблема ранней профилактики выступает наиболее остро и решение ее в полном объеме в настоящее время, как мы понимаем, весьма затруднительно. Прежде всего, надо отметить, что это глобальная проблема, связанная с ранней профилактикой не только рассматриваемых нами преступлений. Причем это не какой-то пассивный сбор статистической информации и ее анализ, что, разумеется, также необходимо, а целенаправленное и активное воздействие на личность с целью формирования у нее потребности решения пороговых ситуаций непреступным способом. Под пороговыми ситуациями мы понимаем такие экстремальные условия, которые ставят личность перед выбором преступного или непреступного поведения.

Прежде всего решение проблем, как нам видится, заключается в выявлении специфической "группы риска" среди тех лиц, от которых возможно ожидать совершение убийств и других опасных преступлений в семье. При этом следует обращать внимание на следующие особенности личности и поведения человека: 1) психологическое отчуждение, ограниченный социальный статус; 2) наличие различных психических аномалий; 3) повышенная конфликтность, частое прибегание к насильственным действиям для разрешения семейных конфликтов; 4) жестокое обращение с младшими по возрасту или животными; 5) осуждения в прошлом за насильственные преступления или административные взыскания за агрессивные действия.

При обнаружении перечисленных особенностей (фактов) основным, базовым условием отнесения к "группе риска" является систематическое переживание лицом на протяжении длительного промежутка времени глубоких психотравмирующих ситуаций, выраженные состояния отчужденности и тревожности, ущербные, как социальные, так и психологические условия формирования данной личности.

Далее, с лицами, отнесенными к "группе риска", необходимо проведение активной работы по снижению уровней таких ведущих, детерминирующих преступное поведение факторов, как отчуждение и тревожность с целью восстановления разбалансированного психического состояния с агрессивной направленностью и приближения его к нормальному, снижения воздействия на поведение таких лиц накопленных психотравмирующих переживаний.

Однако, даже чтобы определить такую "группу риска", социальную опасность каждого ее участника, не говоря уже о профилактической работе с ней, необходим индивидуальный подход к отдельной, составляющей группу, личности, а это невозможно без специального изучения наиболее важных личностных черт. Естественно, что для такой работы необходимы специальные (для сотрудников органов внутренних дел хотя бы самые общие) познания в области криминологии, психологии, психиатрии, медицины и ряда других наук.

Для решения профилактических проблем нужно использовать как зарубежный, так и отечественный опыт, в том числе и давно забытый практикой: в 1923 г. в г. Москве был создан кабинет по изучению личности преступника и преступности. Данный кабинет находился у истоков отечественной криминологии, причем впервые не только в истории России, но и в мире он выступал как криминологическая клиника. Изучение преступности здесь впервые получило комплексный, системный подход. Кабинет проводил научные исследования, но в то же время разрабатывал и практические рекомендации по борьбе с преступностью. Вопросы личности преступника рассматривались с точки зрения его психофизических черт, как социально-биологической единицы, но с учетом социально-экономических условий жизни населения. И по тем временам это был передовой подход к изучению такого негативного явления, как преступность, поскольку тогда в изучении преступности преобладали психиатрические, антропологические, медицинские или вульгарные социологические подходы.

Между тем как справедливо заметил один из основателей Кабинета М.Н. Гернет, и социологи, и психиатры шли разными дорогами, не замечая, как пути их скрещиваются 6).

Комплексный системный подход, которым пользовались исследователи Московского кабинета, позволил им говорить о преступности как о социально-экономическом явлении, определить ее место среди других социальных явлений, ее соотношение с ними, и даже анализировать такие типические черты представителей различных видов преступности, которые давали возможность формировать "социальные типы" преступников.

Такой подход, в частности, позволил им сделать довольно смелый вывод (учитывая тогдашнюю общественно-политическую ситуацию в стране) о детерминации психических аномалий социальными условиями. Е.К. Краснушкин писал об этом: "Так, естественным следствием нищеты и бедности... является голодание, истощение организма, приводящее к ослаблению и психику, в особенности, когда они падают на еще незрелый детский и юношеский организм. И не медики, а педагоги и социологи говорят, что дурное воспитание, беспризорность и т.д. уродуют характер ребенка, развивая в нем антисоциальные склонности, говорят о "социальной запущенности" ребенка, а это на нашем врачебном языке означает, что они делают его характер, его психику аномальными, они творят больные характеры, они порождают психопатов. Да и само так называемое наследственное вырождение, согласно современному научному пониманию его, не что иное, как продукт всей суммы указанных выше социальных болезней и социальных факторов. Наконец, годы войны и революции рассеивают метафизический туман в отношении действия на психику душевного потрясения и вскрывают в психогении (в болезнях, вызванных психическими причинами) физиологические материальные явления организма, оставляющие иногда стойкие психофизические изменения личности”. Далее, рассматривая преступность как болезнь, он замечает, что ее распространение, течение и характер подчиняются общим социально-экономическим законам и в этой связи к любому заболеванию требуется социальный подход, ни в коем случае не исключающий индивидуального изучения. Отсюда Е.К. Краснушкин выводит задачу пенитенциарного органа, актуальную, кстати, и сегодня: "Уметь приспособить каждого данного преступника к социальной жизни, исходя из индивидуальных возможностей его личности, вот конечная, и я бы сказал, психотехническая задача практического работника пенитенциарного дела".

Таким образом, основной задачей кабинета являлось комплексное социальное и биологическое исследование личности преступника. По мысли Е.К. Краснушкина, социолог должен был изучать социально-экономическую среду, в которой вырастают и развиваются различные типы преступников и их преступления, иными словами, среду, специфически обуславливающую данный вид преступления и данный тип преступников, биолог же изучал саму индивидуальность преступника во всей психофизической сложности, развивающуюся на этой основе и в зависимости от нее, и механизмы личности, действующие в преступлении, как тип реакции изучаемой индивидуальности 7).

Иными словами, комплексность подхода в деятельности кабинета при изучении преступности заключалось в том, что указанная деятельность строилась на базе объединения социологического, психиатрического, психологического, антропологического, медицинского и биохимического исследований.

Деятельность кабинета, как мы уже отметили, не ограничивалась проведением только теоретических исследований преступности. Используя полученные теоретические выводы, организовывался целенаправленный патронат над лицами, освобождающимися из клиники и подающих надежды на исправление, в виде устройства и обеспечения их постоянной работой. Здесь мы видим уже попытку решения конкретных вопросов ресоциализации лиц, ранее отбывавших наказание в виде лишения свободы, и реальное оказание помощи в решении такой сложной до настоящего времени проблемы, как социальная адаптация личности преступника, в том числе отбывающего наказание за насильственное преступление против члена семьи.

Для успешной профилактики и предупреждения не только убийств членов семьи, но и других преступлений, нельзя оставлять без внимания зарубежный опыт по изучению личности преступника. Несомненно, зарубежный опыт и результаты криминологических исследований иностранных коллег могли бы существенно способствовать повышению эффективности назначения и исполнения уголовных наказаний, предоставили бы более широкий спектр возможностей для индивидуальной работы с осужденными. Они же значительно облегчили бы способы общения, методы управления и воздействия на лиц, способных на внутрисемейную агрессию, а также на осужденных, с целью выработки у них потребности в социально-нормальном поведении, что соответственно сказалось бы на профилактике соответствующих преступлений и исправлении осужденных за их совершение.

Служба психоаналитической (психиатрической, психокоррекционной) помощи, на наш взгляд, должна взять на себя массу работы, связанную с ранней профилактикой. Это в том числе, работа и с несовершеннолетними. Выявление детей и подростков с психическими аномалиями и различными акцентуациями характера, ведение наблюдения за их поведением и его коррегирование, обращая особое внимание на социальную среду, могли бы существенно повысить эффективность всей профилактики внутрисемейной агрессии.

Проведенное изучение показало, что большинство конфликтов или даже насильственных действий, предшествовавших убийствам, оставалось просто без внимания со стороны органов внутренних дел. Кроме этого, из общего числа исследованного контингента 65,2% так или иначе находились в поле зрения органов внутренних дел как алкоголики, лица без определенных занятий или даже как ранее совершавшие преступления. Проведение же с ними какой-либо профилактической работы, осуществление за ними контроля со стороны милиции создало бы реальную возможность снижения общего числа этих преступлений и агрессивных проявлений. Т. е. это обстоятельство еще раз подтверждает, что убийство члена семьи не является случайным преступлением, а закономерно вытекает из предшествовавшего образа жизни виновного. Это говорит о возможности прогнозирования совершения подобных насильственных действий среди выявленной "группы риска" и профилактического воздействия на эту группу. Выполнение данной профилактической функции вполне было бы посильно муниципальным органам внутренних дел. Настоящее исследование показало, что эти преступления обладают большой виктимностью. Достаточно упомянуть, что из общего числа совершенных преступлений только в 36,2% случаев потерпевшие вели себя достаточно осмотрительно и их действия были социально одобряемы, а в остальных были неосторожными (24,8%), аморальными (26,1%) или противоправными (12,9%). Т. е. в большинстве случаев мы можем говорить о том, что имело место прямое или косвенное провоцирование преступника на насильственное действие. Эти обстоятельства указывают на то, что профилактические мероприятия должны проводиться не только с лицами, от которых возможно ожидать совершение подобных преступных действий, но и с потенциальными жертвами. Прежде всего такими могут быть лица, склонные к конфликтам, лица, ведущие аморальный образ жизни, который может выражаться в злоупотреблении спиртными напитками, в пренебрежительном, явно неуважительном, циничном отношении к членам семьи, а также не занимающиеся общественно полезным трудом, ранее судимые и лица, имеющие некоторые психические аномалии.

В целях профилактики виктимности следует издавать специальную литературу для детей и взрослых в виде доступных рекомендаций о том, как можно уберечься от преступных действий в семье. Было бы полезно создать на эти же темы игровые фильмы-ролики (на 3-5 мин) с ежедневным прокатом их по телевидению в наиболее удобное эфирное время. Вместе с этим целесообразно проводить психологическую подготовку граждан с целью разъяснения им различных экстремальных семейных ситуаций и избрания ими правильного поведения в этих случаях для сведения к минимуму опасности.Поскольку подавляющему большинству “семейных” преступлений предшествуют конфликты, очень важно уметь их разрешать, причем на раннем этапе, когда они еще не переросли в открытое противостояние и вражду. Специалисты-конфликтологи предлагают по этому поводу ряд рекомендаций. Они просты:

замечание супругу надо делать наедине и выяснять причины его поведения, чтобы устранить недоразумение;

члены семьи должны стремиться понять позицию друг друга, не отвергать ее сразу же и резко, дать человеку возможность высказаться до конца;

свою ошибку надо признать быстро и решительно, опережая возможную критику и нелицеприятные высказывания;

при конфликте разговор вести надо в доброжелательном тоне, но твердо и спокойно. Надо сдерживать свои эмоции, следить за своей речью, уметь владеть собой;

устранение конфликта должно начинаться с выяснения и осознания причины и возможных последствий столкновения, проявляя уважение к каждому участнику конфликта, терпимость к иной точке зрения. 9)

Нужно стремиться к разрешению конфликта и примирению сторон. Но если это не удается необходимо хотя бы на время прекратить совместное проживание: например, переехать к родственникам, друзьям или знакомым, уехать в отпуск или командировку, снять другое жилье и т.д., но побыть вдали от “поля битвы”, остыть, подумать, посмотреть на ситуацию со стороны.

Если и это не поможет, то целесообразно вообще прекратить контакты, в том числе предоставить, например, сыну или дочери, их семьям пожить одним, а супругам – попросту разойтись.

§ 3. Судебно-психиатрическая оценка агрессивных общественно опасных действий в семье

В современной отечественной судебной психиатрии вопросы экспертной оценки различных временных болезненных расстройств психической деятельности психотического уровня (в нашем случае — это психопатические декомпенсации или патохарактерологичесие сдвиги, реактивные состояния на психопатической почве, имевшие место в период правонарушения), а также вопросы принудительного лечения и мер профилактики в таких случаях, освещены многими уже цитированными в нашей работе авторами. Констатация таких психических расстройств, как правило, без особых затруднений обусловливает отрицательное решение вопроса о вменяемости.

В нашем исследовании, как уже было сказано ранее, 25 испытуемых были признаны невменяемыми, среди которых 20 (80%) в связи с имевшими место в период правонарушения патохарактерологическим психотическим сдвигом. Психопатические особенности у этих испытуемых проявились, согласно анамнестическим данным, еще в дошкольном возрасте и довольно рано начали сказываться на их поведении. Органическая патология центральной нервной системы в этих случаях, говоря обобщенно, была незначительна. Социальные факторы формирования личностной патологии (воспитание в неполной семье, неправильное воспитание, хроническая психогенная травматизация) были довольно существенными и способствовали быстрому развитию и созреванию стойкой психопатической структуры. У девяти испытуемых присутствовал гиперстенический радикал, у одиннадцати — гипостенический, т. е. распределение в этом смысле было практически равномерным.

У лиц с гиперстеническим радикалом такие свойства личности как возбудимость, раздражительность, конфликтность, эгоцентризм уже в подростковом возрасте приводили к столкновениям с окружающей средой. Шестеро из них состояли на учете в психоневрологическом диспансере, четверо в период пубертатного криза и позднее помещались на стационарное лечение в психиатрические больницы в связи с неправильным поведением в быту, алкоголизацией, уходами из дома, противоправными действиями, не повлекшими привлечения к уголовной ответственности. Медицинская документация этих испытуемых отражала преобладание личностной патологии, в большинстве случаев отмечены аффективные расстройства по типу дисфорий. Пятеро состояли на учете в инспекции по делам несовершеннолетних. В одном случае из девяти имело место осуждение за злостное хулиганство с отбыванием наказания в ИТУ. Приведшие к правонарушениям внутрисемейные конфликты у этих испытуемых имели различную длительность (от нескольких месяцев до года) и сопровождались такими психопатическими проявлениями, как аффективная неустойчивость, эпизоды психомоторного возбуждения со злобностью, склонностью к агрессии и самоповреждениям, нарушения социальной адаптации в рамках непсихотического патохарактерологического сдвига.

Психотический характер патохарактерологический сдвиг приобретал в условиях кульминации конфликта и сопровождался выраженным психомоторным возбуждением, недифференцированностью аффективных реакций и разрядов, их безмотивностью, отрывочными бредоподобными переживаниями, нарушением критических функций, невозможностью корригировать свои действия. У трех больных параноидные включения сохранялись до периода экспертизы, психический статус остальных шести испытуемых в это время характеризовался выраженной психопатической симптоматикой и аффективными расстройствами с наличием суицидальных тенденций.

Все испытуемые были направлены на принудительное лечение в психиатрические больницы, из них двое в стационар со строгим наблюдением и также двое в стационар с усиленным наблюдением в связи с выраженностью психопатологической симптоматики и стойкости агрессивных и аутоагрессивных тенденций.

Психопатические личности с гипостеническим радикалом (11 человек) отличались от описанных выше заметно большей длительностью конфликтной семейной ситуации (год и более) и сравнительно большей массивностью психотравмирующего фактора. Психопатические расстройства в виде робости, застенчивости, стеснительности, несамостоятельности, впечатлительности, ранимости и обидчивости были свойственны этим испытуемым с раннего детства и в последующем служили основой для развития склонности к пассивно-оборонительным реакциям и вообще плохой приспособленности к жизни. Последнее в большинстве случаев и обусловливало конфликтную обстановку в семье. Более половины из них имели склонность к злоупотреблению алкоголем и состояли на психиатрическом и наркологическом учете. Двоим проводилось стационарное психиатрическое лечение в подростковом периоде в связи с неправильным поведением и плохой успеваемостью в школе. К уголовной ответственности до совершения агрессивно-насильственных внутрисемейных общественно опасных действий эти испытуемые не привлекались.

Динамика патохарактерологических сдвигов в этой совокупности испытуемых имела свои специфические черты. На начальном этапе, как правило, присутствовала пассивно-оборонительная позиция в ответ на неправомерное и подчас провоцирующее поведение членов семьи. Эти обстоятельства приводили к возникновению у испытуемых пониженного настроения, тревоги за свое будущее, ощущения своей неполноценности и несостоятельности, эмоционального напряжения, поисками сочувствия и поддержки. Психотравмирующие ситуации подолгу оставались без разрядки, в то же время заметных нарушений социальной адаптации в этот период не отмечалось. Основным моментом этой стадии динамики гипостенического личностного расстройства среди обследованных нами больных следует признать нарастающее эмоциональное напряжение и усугубление облигатных психопатических черт в рамках непсихотического патохарактерологического сдвига.

В дальнейшем при сохранении и углублении конфликта нередко по внешне незначительному поводу у этих испытуемых происходил аффективный “взрыв”, который сопровождался теми же психопатологическими проявлениями, что и у гиперстенических психопатических личностей. Также имели место выраженное психомоторное возбуждение, недифференцированность аффективных реакций и разрядов, их относительная безмотивность, отрывочные бредовые переживания, нарушение критических функций, невозможность корригировать свои действия. У этих больных в период экспертизы психический статус характеризовался выраженной астеноипохондрической симптоматикой и аффективными расстройствами с наличием суицидальных тенденций, которые преобладали над психопатическими расстройствами. Здесь также все испытуемые были направлены на принудительное лечение в психиатрические больницы. В больницы строгого и усиленного наблюдения были направлены соответственно 1 и 2 испытуемых в связи с тяжестью содеянного. В этих случаях жертвами общественно опасных действий стали лица, не являвшиеся собственно участниками конфликтов (чего не наблюдалось в предыдущей группе невменяемых испытуемых).

У двух испытуемых (8%) был диагностирован реактивный психоз: в одном случае это была реактивная депрессия и в одном случае — реактивный параноид. Эти состояния были связаны с интенсивным и длительно действовавшим психотравмирующим фактором, содержание которого отражалось в переживаниях больных и направленности их агрессивно-насильственных действий. Примечательно, что массивный психотравмирующий фактор в обоих случаях был связан с наличием выраженных психических расстройств у потерпевших, что, по нашему мнению, диктует необходимость более подробного их рассмотрения.

Испытуемый У., 1971 года рождения, обвинялся в убийстве своего отца. В институт на комплексную судебную психолого-психиатрическую экспертизу поступил 15.02.94 года.

Анамнестические данные. Отец испытуемого по характеру был неуравновешенным, вспыльчивым, злоупотреблял алкоголем, в семье был “домашним тираном”, в отношении близких отличался брутальностью и жестокостью, изощренно наказывал детей, нередко бил жену, ревновал ее, высказывал ей упреки, что беременность испытуемым “не от него”; он также был необщителен, отличался подозрительностью, не пускал посторонних в квартиру (семья жила с отключенным дверным звонком), не работал, имея хорошее физическое здоровье. Мать испытуемого по характеру была мягкой, подчиняемой и безответной, не разводилась с мужем, опасаясь, что он “убьет ее”.

Испытуемый рос и развивался правильно, перенес простудные и детские инфекционные заболевания без осложнений. В раннем детстве он был впечатлительным, пугливым, нерешительным, у него отмечались страхи темноты, в последующем, по его словам, он испытывал “животный страх перед отцом”. В школе обучался с 7 лет, был способным и любознательным ребенком. В школьных характеристиках отмечено, что он отличался робостью, застенчивостью, неуверенностью в себе, был малоинициативен, испытывал трудности в общении со сверстниками, с трудом шел на откровенные разговоры с классным руководителем. Предпочитал предметы естественнонаучного цикла, увлекался биологией, любил животных. В 4 - 5 классах его успеваемость несколько ухудшилась. В это время он острее прежнего стал переживать конфликты в семье, задумывался о “смысле жизни и смерти”. В 9 классе после “разрыва с любимой девушкой” нанес себе самопорез на предплечье. После окончания 10 классов он поступил в строительно-экономический техникум. Подрабатывал сторожем. В 1989 -1991 гг. служил в армии во внутренних войсках кинологом. Матери писал из армии длинные письма, в которых “пытался разобраться в своих отношениях с отцом”, нередко жаловался на плохое настроение. По окончании срока службы был восстановлен в техникуме. Согласно представленным в уголовном деле характеристикам испытуемый был общителен, вежлив, корректен, пользовался уважением среди преподавателей и соучеников, хорошо успевал, был любознателен, отличался способностями нестандартного решения теоретических и практических задач. В этот период он сожительствовал с женщиной, которую, по его словам, сильно любил, ревновал, настоял на том, чтобы она не работала и не училась. Осенью 1993 г. сожительница по материальным соображениям была вынуждена сделать аборт. Это обстоятельство испытуемый сильно переживал, у него появилось стойко пониженное настроение, бессонница, потеря аппетита, периодически возникавшие неприятные ощущения в области сердца, навязчивые мысли. Как видно из показаний сожительницы, он неоднократно высказывался, что в происшедшем “виноват отец”, и что он “отцу этого не простит”. Согласно показаниям некоторых соучеников и близкого друга испытуемого, его психическое состояние осенью и в начале зимы 1993 г. непрерывно ухудшалось: он стал подавлен, малообщителен, в основном бездеятелен, забросил занятия в техникуме, периодически становился “нервным, взвинченным, вспыльчивым”, конфликтовал с отцом. В декабре 1993 года в беседе с близким другом он высказывал мысли, что “жизнь зашла в тупик”, он не видит выхода из создавшегося положения, выглядел крайне удрученным.

По материалам уголовного дела, У. 26.12.93 года совершил убийство своего отца. В период следствия он подробно описывал конфликтную обстановку в семье, в которой винил потерпевшего. Сообщил, что мысли об убийстве отца возникали у него с юности, нередко имели неотвязный характер, по его показаниям он “боролся с этим как человек верующий”. По его показаниям, в день убийства у них с отцом произошел очередной скандал, который вызвал у него “наплыв всех неприятных воспоминаний в жизни”, “картины жизни”, связанные с тем злом, что отец причинил ему, его матери и сестре, вдруг “переполнили его”. Вечером того дня он “подсыпал” отцу снотворное в графин с самогоном. Когда после ужина отец уснул, испытуемый нанес ему удары отверткой в глаз и ухо, душил накинутым на шею жгутом. Когда потерпевший перестал подавать признаки жизни, он надел ему на голову полиэтиленовый пакет и попытался оттащить тело в ванную, но не смог, поскольку “не хватило сил”. В других более поздних своих показаниях испытуемый сообщал, что не помнит содеянного, поскольку ему было “очень страшно”, но при конкретных и наводящих вопросах подробно и последовательно воспроизводил картину содеянного.

В стационар ГНЦ им. В.П. Сербского поступил через четыре месяца после содеянного.

СОМАТИЧЕСКОЕ СОСТОЯНИЕ. Патологии внутренних органов не выявлено.

НЕВРОЛОГИЧЕСКОЕ СОСТОЯНИЕ. Зрачки равномерные округлой формы, реакция на свет живая. Черепно-мозговая иннервация симметрична. Сухожильные рефлексы живые. Брюшные рефлексы снижены без четкой асимметрии. Дермографизм красный стойкий. Реакция Вассермана в крови отрицательная. Электроэнцефалография выявляет легкие диффузные изменения биоэлектрической активности головного мозга, указывающие на снижение тонуса активирующих систем. Эхоэнцефалография без патологии. Заключение невропатолога: "Легкие органические изменения головного мозга резидуального характера".

ПСИХИЧЕСКОЕ СОСТОЯНИЕ. Испытуемый трудно доступен для речевого контакта. Ориентирован в окружающем и собственной личности. Выглядит подавленным и унылым. В беседе эмоционально однообразен и маловыразителен. Фиксирован на своих отношениях с потерпевшим. Излишне подробно говорит о тяжелой обстановке, бывшей в их доме, о тираническом характере отца, многочисленных обидах и оскорблениях, перенесенных им и его сестрой и матерью. Сообщает, что с детства любил фантазировать, нередко представлял себе, что “отец умер, происходят его похороны”, представления эти, по словам испытуемого, носили яркий, образный и подчас неотвязный характер, так что с ними приходилось “бороться”. Сообщает, что после службы в армии он надеялся “освободиться от семьи”, начать жить самостоятельно, но полностью это не удалось, поскольку он сильно привязан к матери и сестре, поэтому он постоянно должен был переживать семейные конфликты и “каждый день возвращаться к самым горьким эпизодам своей жизни”. По его словам, приблизительно за месяц до совершения правонарушения после телефонного разговора с отцом, в ходе которого последний требовал от него разрыва с невестой (“или семья, или твоя девушка”), он “вдруг внезапно осознал, что потерял отца”. Говорит, что был потрясен этим до того, что с ним “случилась истерика”, он кричал, рыдал, валялся на полу. Последующие дни он, по его словам, был “безразличным ко всему и отрешенным, все делал, как автомат”, испытывал “наплывами” душераздирающую тоску и тягостные ощущения и боли в области сердца, тревогу, имели место бессонница, отсутствие аппетита, появлялись навязчивые и суицидальные мысли. Относительно конфликта, непосредственно предшествовавшего правонарушению, испытуемый говорит, что отец “бросил несколько едких слов в адрес его и его невесты”, но эти обычные для него слова испытуемого необыкновенно потрясли и заставили “всплыть в памяти все самое болезненное в жизни”. Содеянное он описывал сообразно своим признательным показаниям на следствии, говорил, что все было “как во сне”. Неоднократно высказывался в том плане, что случившееся “было ему ниспослано как испытание”. В отделении он был малоподвижен, изредка общался с сохранными испытуемыми, но по большей части залеживался в постели, во время врачебных обходов жаловался на тоску, пониженное настроение, боли и тяжесть в области сердца, чувство вины перед близкими, суицидальные мысли. Мышление его замедленное, с некоторой склонностью к рассуждательству и обстоятельности. В беседах он нередко терял нить рассуждения, отмечались неоднократные случаи соскальзывания. Интеллект сохранный, запас знаний достаточный.

При экспериментально психологическом исследовании выявлены сохранность операциональной сферы мышления, на фоне которой отмечены особенности мыслительной деятельности в виде тенденции к понижению качества ответов независимо от сложности задания, эпизодическая актуализация малосущественных и второстепенных свойств предметов и явлений, склонность к рассуждательству на отвлеченные темы в сочетании с вязкостью, обстоятельностью, трудностями сосредоточения и переключения внимания, тенденцией к понижению общей продуктивности мышления, эпизодическим нарушениям логики высказываний. Отмечены выраженные особенности личностной сферы, а именно своеобразие и субъективности восприятия, склонность к формированию субъективных концепций и идей отвлеченного характера, внутренняя напряженность, ранимость в сочетании с компенсаторным характером поведения.

17.03.94 г. У. комплексной судебной психолого-психиатрической экспертной комиссией был признан невменяемым с заключением, что он является психопатической личностью психастенического типа и что в период совершения общественно опасных действий он обнаруживал признаки временного болезненного расстройства психической деятельности в форме выраженной декомпенсации с преобладанием депрессивных симптомов, в связи с наличием данного болезненного состояния в период прохождения экспертизы подлежит направлению на принудительное лечение в психиатрическую больницу с усиленным наблюдением.

В данном случае обращает на себя внимание отягощенная наследственность больного: его отец был в выраженной степени психопатической личностью, описанные особенности его поведения таковы, что нельзя исключить у него наличия латентного или малопрогредиентного шизофренического процесса. Испытуемому с детства были свойственны застенчивость, робость, нерешительность, замкнутость, повышенная ранимость и впечатлительность. Наличие патологических черт с детства, их нарастание с возрастом и малая обратимость их в последующем позволяет отнести и данное наблюдение к группе конституциональных психопатических состояний. Характерологические особенности препятствуют проявлению настойчивости и достаточной энергии и самостоятельности в трудных и субъективно значимых ситуациях. В условиях длительной психотравмирующей ситуации он склонен к пассивно-оборонительному типу реагирования. Структура аномалии личности окончательно формируется примерно к 19-20 годам. Отчетливое выявление данного состояния в этом возрасте было отчасти связано с переходом к самостоятельной жизни, с необходимостью преодоления различных жизненных трудностей, принятия самостоятельных решений. С возрастом и оформлением личностного расстройства в определенную структуру происходит выработка однотипного способа реагирования, все более отражающего основную психастеническую структуру психопатического состояния.

В отличие от гиперстенических психопатических личностей у данного больного (как и вообще у астенических психопатических личностей) отмечалось не быстрое отреагирование на отрицательно окрашенные переживания, а, наоборот, постепенное накопление этих переживаний, в результате чего, выражаясь уже упоминавшимися словами П. Б. Ганнушкина, “образовался громадный запас мелких психических травм”.

Подобная склонность к задержанному типу отреагирования с внутренней переработкой травматизирующих переживаний является одной из самых характерных особенностей нарушения аффективности у представителей этой группы. Форма реагирования подэкспертного на психогенное травматизированне постепенно все более проявляется в стремлении как-то оградить себя от непосильных раздражителей, н уходе от конфликтной ситуации, в попытке оградить себя от жизненных трудностей.

Реактивная депрессия, как видно из данного примера, развилась у гипостенической психопатической личности психастенической структуры в условиях длительного конфликта с отцом, сопровождалась стойко пониженным аффектом с витальными компонентами, депрессивным аутизмом и моноидеизмом, идеями малоценности, вины, тревогой, нарушениями сна и работоспособности. Не имевший разрешения конфликт привел к накоплению испытуемым выраженного эмоционального напряжения, что привело к развитию психотического депрессивного синдрома с вытекавшими из него общественно опасными действиями.

Испытуемый П., 1961 г. рождения, обвинялся в совершении убийства своих жены и сына.

По данному делу испытуемый 17.08.94 г. был амбулаторно освидетельствован в МОЦСиСП при ЦМОКПБ N 1, где вопросы о его психическом состоянии и вменяемости решены не были. На экспертизу в Центр им.В.П.Сербского испытуемый поступил 07.12.94 г.

Анамнестические данные. Наследственность психическими заболеваниями не отягощена. Испытуемый рос и развивался правильно, в детстве перенес простудные и детские инфекционные заболевания без осложнений. По характеру был тихим, робким, малообщительным, застенчивым, ранимым и впечатлительным, легко поддавался влиянию со стороны. В школе обучался с 7 лет, успевал хорошо, увлекался точными предметами. На уроках был послушным и добросовестным. В кругу сверстников легко терялся, в играх и коллективных мероприятиях участвовал редко. Окончил 8 классов и техникум, где приобрел специальность монтажника теплоэлектростанций. В армии не служил, был признан негодным по соматическому заболеванию. Работал по специальности на различных предприятиях. По работе характеризовался положительно. В 1985 г. женился, от брака имел сына 1986 г. рождения. В семье имел подчиненное положение, во всем следовал словам жены.Последние годы испытуемый проживал с семьей в поселке Долгуша Каширского района Московской области, работал на ГРЭС. Согласно производственной характеристике зарекомендовал себя грамотным работником, в совершенстве освоил несколько специальностей, был добросовестен, однако неоднократно нарушал трудовую дисциплину, появлялся на работе в нетрезвом состоянии, за что привлекался к административной ответственности. В характеристике с места жительства также указано, что испытуемый изредка злоупотребляет алкоголем. В показаниях испытуемого и других свидетелей содержатся сведения о том, что жена его вела беспорядочный образ жизни, не работала, систематически злоупотребляла алкоголем. За несколько дней до правонарушения поведение ее носило бредовой характер, она высказывала мысли, что ее "гипнотизируют через телевизор", что их соседка является "колдуньей", "воздействует на нее", намерена с ней расправиться.

Как следует из материалов уголовного дела, П. обвиняется в том, что он в ночь на 21.04.94 г. выстрелами из охотничьего ружья совершил убийство своих жены и сына. В своих первых показаниях по делу испытуемый сообщил, что в течение нескольких дней до правонарушения его жена злоупотребляла алкоголем, утром 20.04.94 г. стала жаловаться на сильный страх, говорила, что соседка и "другие колдуны" хотят с ней расправиться, была в течение дня крайне беспокойна, металась по дому, порывалась бежать, ловить "ведьму", просила помочь ей в этом, защитить ее. В данных показаниях содержатся сведения о том, что симптоматика психического заболевания, имевшая место у потерпевшей с утра 20.04.94 г., примерно с 19 часов того же дня стала наблюдаться у испытуемого и его сына, что подтверждается также показаниями ряда свидетелей. Испытуемый сообщил, что после того, как и его сын стал говорить о том, что чувствует то же самое, он (испытуемый) "начал тупеть и не знал уже, чему верить", стал сопровождать жену в ее передвижениях по поселку, бил березовым колом по тем местам, где, по указаниям его жены находились "ведьмы", сам ничего подобного не видел, но "ощущал какой-то особенный неприятный запах". Когда стемнело и они укрылись в своем доме, как следует из его показаний, они некоторое время сидели все трое на полу, укрывшись телогрейками, боясь, что "ведьма напустит на них "капельки", от которых голова замерзнет и почернеет". Дождавшись полуночи, "времени когда умирают ведьмы", они легли спать. Затем жена проснулась и стала указывать в окно на улицу и говорить, что к дому "подбираются колдуны", чтобы растерзать их "на от дельные органы". При этом сам испытуемый видел какие-то движущиеся предметы, "которые то увеличивались, то уменьшались, как мишени", стал стрелять по ним, при этом жена комментировала его выстрелы, говоря:"Попал, не попал", а когда осталось три патрона, то попросила отдать ружье ей. Испытуемый, как он сообщил, при этом стал к стене и закрыл глаза, поскольку "подумал, что она сейчас выстрелит в него", но увидел, что она застрелила их сына, после чего отдала ружье испытуемому и попросила выстрелить в нее, что он и сделал. Согласно показаниям испытуемого, после выстрела в жену он пытался застрелиться, бился головой о стену и предметы обстановки, но через некоторое время решил остаться в живых, чтобы рассказать людям о том, что с ними произошло. В показаниях соседки испытуемого указано, что около 19 часов 20.04.94 г. испытуемый его жена и сын бежали по улице поселка, жена при этом кричала: "Колдунья! Бей ее!", испытуемый при этом бил палкой по тому месту, куда она указывала, и сказал свидетелю, что "все нормально - у жены и сына импульс". Свидетель отметила, что раньше за семьей П. ничего подобного не замечала. По показаниям другой свидетельницы, когда она делала потерпевшей "успокоительный укол" около 20 часов, та говорила, что ее гипнотизируют; около 7 часов 21.04.94 г. испытуемый пришел к ней домой, был с перевязанной головой и ружьем в руках, сказал, что убил жену и сына, говорил об этом спокойно, рассказал, как стреляли в окно, разобрали печь, баррикадировали дверь. Он привел ее к себе домой, где она увидела трупы его жены и сына, спрашивал у нее, что с ними. Брат испытуемого в своих показаниях сообщил, что до случившегося никаких психических отклонений за ним не замечал, после случившегося П. выглядел сильно изменившимся, "серьезно" говорил о чертях и колдунье, в которых он стрелял. 17.08.94 г. на амбулаторной экспертизе при Центральной Московской областной клинической психиатрической больнице N 1 испытуемый подробно рассказывал о содеянном, говорил, что день и ночь накануне правонарушения провел в сильной тревоге за жену, она постоянно говорила о том, что ее должна убить "колдунья", что после того, как сын стал говорить о том, что "видит что-то необычное", сам начал видеть какие-то фигуры в окне. Сообщил о том, что после выстрела в жену в его голове что-то гудело "как электрический ток", он испытывал сильный страх того, что "кто-то сейчас полезет в форточку, что после случившегося два месяца был уверен в том, что его и его родных хотели "похитить колдуны", и только потом понял, что это "жена и сын подействовали на психику". Экспертная комиссия поставленные перед ней вопросы не решила, рекомендовала стационарное освидетельствование.

При настоящем обследовании в ГНЦ им. В.П. Сербского установлено следующее.

СОМАТИЧЕСКОЕ СОСТОЯНИЕ. Испытуемый среднего роста, астенического телосложения. Кожные покровы и видимые слизистые обычной окраски, чистые, акроцианоз. Дыхание в легких жесткое, Тоны сердца ясные. Пульс - 70 уд. в 1 мин. Артериальное давление - 120/80 мм рт.столба. Живот мягкий, безболезненный. Заключение терапевта: "Патологии внутренних органов не выявлено".

НЕВРОЛОГИЧЕСКОЕ СОСТОЯНИЕ. Зрачки равномерные округлой формы, реакция на свет живая. Черепно-мозговая иннервация симметрична. Сухожильные рефлексы высокие, больше слева. Брюшные рефлексы снижены без четкой асимметрии. Дермографизм красный стойкий. Реакция Вассермана в крови отрицательная. Электроэнцефалография выявляет умеренные диффузные изменения головного мозга органического характера. Заключение невропатолога: "Органические изменения головного мозга (последствия патологии раннего периода развития и черепно-мозговых травм)".

ПСИХИЧЕСКОЕ СОСТОЯНИЕ. Испытуемый труднодоступен для речевого контакта. Мимика и жестикуляция его однообразные, с некоторой вычурностью. Анамнестические сведения о периоде, предшествовавшем правонарушению, сообщает достаточно полно. Характеризует себя спокойным, уравновешенным, отмечает робость, застенчивость, внушаемость и подчиняемость. Не отрицает склонности к злоупотреблению алкоголем. Сообщает, что в состоянии алкогольного опьянения бывает возбудимым, вспыльчивым, конфликтным. Какие-либо психические отклонения, необычные состояния психики в прошлом отрицает. В отношении правонарушения сообщает сведения, в общем аналогичные ранее данным по делу показаниям, с некоторой разницей в изложении второстепенных деталей и ссылками на частичное запамятование некоторых обстоятельств того периода. На вопросы, касающиеся содеянного, отвечает зачастую не по существу, непоследовательно. При этом становится возбужденным, хватается за голову, говорит, что не может до сих пор понять, как такое могло произойти, объясняет содеянное тем, что потерпевшие "плохо подействовали на психику" в тот момент, когда оба стали говорить о том, что "видят и слышат ведьму и колдунов, чувствуют их воздействие на себе". Говорит, что сам в тот вечер чувствовал, что на него действовала какая-то "злая сила", заставлявшая его повиноваться, был "как под гипнозом". Видел за окном в сумерках, чьи-то неясные силуэты, когда забивал кол в то место, где, по словам его жены, "лежала ведьма", то явственно ощущал трупный запах. Сообщает, что у него в то время было "состояние страха, ни с чем не сравнимого ужаса". Возможность "нападения" воспринимал как реальную угрозу, поэтому выполнял все, что говорила жена, был "полностью подчинен ее воле", "не мог не подчиняться ей". По его словам, убежденность в реальности угрозы "нападения колдунов" у него сохранялась в течение двух месяцев после ареста. Обнаруживает в настоящее время двойственную оценку происшедших событий: наряду с высказываниями о том, что он в тот период находился под влиянием патологических переживаний жены, он "не исключает", что его семье "на самом деле угрожали колдуны", которые хотели их "разобрать на отдельные органы для продажи". В отделении испытуемый ведет себя уединенно, с окружающими не общается. Мышление его непоследовательное, расплывчатое, с элементами паралогичности, проявлениями патологических интерпретаций событий периода правонарушения. Эмоциональные реакции однообразны, монотонны, неадекватны. Память в пределах нормы, интеллект соответствует возрасту и полученному образованию. Критическая оценка своего состояния и сложившейся ситуации нарушена. При экспериментально-психологическом исследовании выявлены нарушения сферы мышления в виде нечеткости, искажения процессов обобщения, актуализации второстепенных и малосущественных признаков объектов, неадекватности и формальности ассоциаций в сочетании с замедленностью и затрудненностью мыслительной деятельности, тенденция к разработке труднокорригируемых концепций, недостаточная критичность к своим действиям и высказываниям.

09.01.95 г. П. судебно-психиатрической экспертной комиссией был признан невменяемым. Комиссией было дано следующее заключение. Анализ материалов уголовного дела позволяет сделать вывод о наличии у потерпевшей П. незадолго до случившегося острого психотического состояния в форме острого психоза с аффективными, иллюзорными, галлюцинаторными и бредовыми расстройствами, определявшими характер ее поведения. Как следует из материалов уголовного дела и данных клинического психиатрического обследования у П. в условиях совместного проживания с потерпевшей, а также свойственных ему пассивности и некритичности восприятия психотических переживаний его жены, концентрации его внимания на ее бредовых идеях, у него перед правонарушением развилось острое психотическое состояние аффективно-бредовой структуры с элементами синдрома психического автоматизма, сужением сознания и дезориентировкой в окружающем. Эти болезненные переживания лишали его возможности отдавать себе отчет в своих действиях и руководить им, обусловливали его патологическое поведение и совершение им инкриминируемых ему деяний. В последующем, после совершения инкриминируемых ему деяний у П. психотическое состояние приняло затяжной характер, у него сохранялись и сохраняются до настоящего времени психогенные параноидные идеи, тревога, страх, нарушения критической оценки болезненных переживаний и ситуации в целом. Как совершивший инкриминируемые ему деяния в состоянии болезненного расстройства психической деятельности (индуцированный параноидный психоз), которое лишало его возможности отдавать себе отчет в своих действиях и руководить ими, П. Был признан невменяемым. В связи с наличием признаков данного болезненного состояния в период прохождения экспертизы П. подлежит направлению на принудительное лечение в психиатрическую больницу со строгим наблюдением.

Реактивный (индуцированный) параноид, как видно из данного примера, развился у гипостенической психопатической личности с психастеническими чертами характера, жена которого в период правонарушения находилась в остром психотическом состоянии параноидной структуры. В данном случае примечательно, что непосредственно до дня убийства жены и сына испытуемый какой-либо психопатологической симптоматики не обнаруживал. Но в условиях тесного контакта и общения с потерпевшей, у него внезапно развилось острое психотическое состояние со сходной по содержанию психопатологической симптоматикой, сопровождавшейся выраженными аффективными, аффективно-иллюзорными, бредовыми расстройствами с элементами синдрома психического автоматизма, сужением сознания по истерическому типу, дезориентировкой в окружающем и частичной амнезией некоторых обстоятельств содеянного, развивавшихся в контексте с патологическими переживаниями активного носителя бредовых идей.

В данном случае имело место наличие ряда условий, необходимых для развития индуцированного параноидного состояния: наличие аффективной заинтересованности, близкой связи, тесного общения между индуцируемым и индуктором, совместное длительное проживание, пассивность воспринимающего лица (испытуемого), концентрация его внимания на бредовых идеях индуктора, недостаточная критичность индуцируемого.

В период экспертизы у этого испытуемого наблюдались характерные признаки последующего течения психотического состояния после прекращения контакта с индуктором: частично редуцированные параноидные психогенные идеи, тревога, эпизоды страха, депрессивный аффект, нарушение критической оценки болезненных переживаний.

3 (12%) обследованных в момент совершения общественно опасных действий обнаруживали признаки экзогенно-органического психоза, связанного со злоупотреблением алкоголем и его суррогатов. Агрессивные общественно опасные действия были совершены в этих случаях вне прямой связи с конфликтной обстановкой. В период совершения общественно опасных действий эти лица обнаруживали клинические признаки расстроенного сознания, выраженные бредовые и делириозные переживания, сопровождавшиеся тревогой, страхом за свою жизнь, что и обусловило их агрессивные действия. В этой группе испытуемых в отличие от двух предыдущих присутствовали “краевые” психопатии.

Большую часть наших наблюдений (99 испытуемых) представляют психопатические личности, признанные вменяемыми, которые по своим социальным характеристикам мало отличались от признанных невменяемыми. В клинико-биологическом плане можно с известной осторожностью говорить о большей сохранности у них адаптационно-компенсаторных процессов. Эти лица обнаруживали в период правонарушения в той или иной мере значительно выраженные проявления динамических сдвигов непсихотического характера.

Рассмотрение этих динамических феноменов в контексте конституционально-поведенческих особенностей и способов реагирования, в том числе устойчивости к стрессу, которые интегративно отражаются в формах агрессивного поведения, представляется нам весьма плодотворным для судебно-психиатрических исследований в области ограниченной вменяемости психопатических личностей.

Агрессиологическая точка зрения позволяет разделить наблюдения на более патологичные (дефицитарная и деструктивная группы) и менее патологичные (конструктивная группа). У первых имеют место существенно более выраженные и стойкие нарушения адаптационно-компенсаторных процессов. Использование же оценки адаптационно-компенсаторных процессов как одного из значительных элементов научно обоснованного применения категории ограниченной вменяемости представляется нам вполне правомерным и актуальным в свете последних изменений в Законодательстве Российской Федерации.

Иными словами, среди наших наблюдений имеет место преобладание тех вариантов расстройств психической деятельности, при которых, как отмечают Б.В. Шостакович и В.В. Горинов (1996), у личности сохраняется способность оценки и понимания событий, но снижается, а иногда и значительно, возможность удержаться от уголовно наказуемого поступка, руководить своими действиями. Это лица, психическое состояние которых хотя в целом и не соответствует медицинским критериям невменяемости, но сужает или лишает возможности альтернативного выбора действий, привносит своеобразную мотивацию противоправного поведения и парциальную некритичность.

Сложность и неоднозначность экспертной оценки состояний круга “малой психиатрии” были отмечены в прошлом веке В.П. Сербским (1895), который писал, что вменяемые лица с психическими аномалиями проявляют при совершении преступлений интеллектуальную слабость, отклонения характера, которые увеличивают силу безнравственных стремлений, душевных страстей и ослабляют способность им противостоять, проявлять самообладание.

Б.В. Шостакович и В.В. Горинов в цитированной выше работе указывают на то, что в Институте им. В.П. Сербского в 20 — 30-е годы нашего столетия в акты судебно-психиатрических экспертиз включались данные о психических аномалиях, которые не исключали вменяемости, но снижали способность руководить своими действиями, что прямо указывало на ограниченную вменяемость (или возможность применения критериев ст. 22 УК РФ).

Сложность этого актуального вопроса, стоящего перед отечественной судебной психиатрией, заключается, по мнению цитируемых авторов, в следующем: “Экспертная оценка психического состояния подэкспертного, в отношении которого возможно будет вынесено заключение об ограниченной возможности отдавать себе отчет в своих действиях или руководить ими, не может быть основана на сугубо психопатологических критериях - она требует и психологического исследования структуры личности, прежде всего мотивационной сферы. Не выявив побуждений поступка, оценить его должным образом не представляется возможным. При психолого-психиатрической экспертизе должна исследоваться способность подэкспертного к адекватному выбору целей и средств их достижения на основе прогноза и оценки. В свою очередь реализация указанной способности в конкретных условиях зависит от состояния психической деятельности субъекта и проявления его личностных свойств. На практике психологи уже отвечают на вопросы о существенном влиянии тех или иных индивидуальных качеств личности на поведение в исследуемой криминальной ситуации”.

Описывая положение дел в современной зарубежной психиатрии, где есть опыт применения ограниченной вменяемости, цитируемые авторы отмечают, что под критерии таковой подпадают личностные расстройства и аффективные реакции, т. е. как раз то, что имеет место среди большинства наших наблюдений.

Ф.В. Кондратьев (1996) определяет смысл ограниченной вменяемости “в более дифференцированной судебно-психиатрической оценке состояний, которые по содержанию своей психопатологии не соответствуют юридическому критерию невменяемости, но в то же время эта психопатология свидетельствует о затрудненности в полной мере отдавать себе отчет в своих действиях и руководить ими, т. е. ограничивает свободу личности в ее деятельности. Возможность практики такой дифференцированной оценки безусловно служит интересам правосудия и профилактики повторных общественно опасных действий”.

Судебно-психиатрическая экспертиза в таких случаях, по мнению Ф.В. Кондратьева, не может исходить только из констатации тех или иных психопатологических явлений, но должна основываться на системно-интегративном анализе трех факторов: синдрома, личности и ситуации. Личность в данной триаде является ключевым фактором, “свобода которой в ее ситуационной деятельности может быть блокирована, извращена или лишь ограничена имеющейся психопатологией, т. е. фактором “синдром”... Важным развитием этой методологической позиции является учет того, что каждый из отмеченных трех факторов имеет континуальную характеристику выраженности своей значимости. Психопатологический - от состояний помраченного сознания до проявлений легкой акцентуации на уровне практического здоровья. Личностный - от явно доминирующих антисоциальных установок до позиции полного непринятия каких-либо противоправных действий, от неспособности к целенаправленной деятельности до активной ее реализации. Ситуационный - от ситуаций, несомненно провоцирующих, до явно сдерживающих, препятствующих совершению ООД. В каждом конкретном действии имеется своя иерархия значимости этих факторов в зависимости от их выраженности, что воплощается или в социально приемлемом или противоправном поступке”.

В анализе наших наблюдений (в части опыта агрессиологического подхода) учитывались динамические особенности и степень выраженности личностных изменений (психопатологический фактор, наиболее выраженный в группе лиц с деструктивными тенденциями), степень аффектогенности ситуации (ситуационный фактор, максимальный в дефицитарной группе и минимальный в деструктивной) и наличие стойких антисоциальных тенденций в поведении (личностный фактор, выраженный только в деструктивной группе).

Насколько можно видеть по приведенным клиническим примерам, эти компоненты в поведении психопатических личностей с различными формами агрессивного поведения интегрируются по-разному и неодинаково нарушают социальное поведение. Нарушения агрессивного поведения здесь являются дополнительными характеристиками, позволяющими судить о степени нарушения адаптационно-компенсаторных процессов, которые в наибольшей степени выражены в наиболее патологичных дефицитарной и особенно деструктивной группах. Причем, в каждой по-разному.

Констатация такой патологичности дает основания думать о возможности применения к таким контингентам испытуемых критериев ограниченной вменяемости (или, иными словами, возможность применения критериев ст. 22 УК РФ) и применения к ним в местах лишения свободы мер медицинского характера — специализированного лечения адаптационной и компенсаторной направленности. Такие терапевтические мероприятия могут являться основой мер профилактики повторных агрессивно-насильственных правонарушений, очевидно, не только в сфере семьи. Профилактика, так сказать, первичных агрессивных деликтов у психопатических личностей представляется во многом проблематичной, поскольку они в строгом смысле не являются больными и не подлежат обязательному диспансерному учету.

З А К Л Ю Ч Е Н И Е

Проведенные исследования показывают, что преступления, совершаемые в семье, носят довольно распространенный характер. В этой сфере в основном совершаются тяжкие преступления (убийства, нанесение тяжкого вреда здоровью, реже изнасилования), заметно возросло и число хулиганств. Это свидетельствует о том, что предупреждение преступлений в семье должно быть поднято на более высокий профессиональный уровень.

Криминогенная ситуация возникает тогда, когда условия быта не обеспечивают выполнение своих воспитательных задач либо когда эти условия по тем или иным причинам реализуются противоправным способам. Решение воспитательных задач на современном уровне во многом объясняется тем, что семейный уклад более тяжело поддается изменениям, чем другие сферы социальной жизни, а развитие происходит медленнее, так как это связано с некоторой его консервативностью, однообразием и замкнутостью.

Семья как важное звено общества не может не испытывать на себе все его тяготы и проблемы, все его материальные и духовные трудности, не преломлять в себе нынешние процессы экономической неустроенности и тревожных ожиданий. Значительная часть проявлений насилия связана с нерешенностью материального обеспечения семьи, в первую очередь инвалидов и престарелых, с жилищными проблемами, неустроенностью мигрантов и беженцев. Но есть причины и социально-психологического характера.

Если насилие имеет место между супругами (сожителями), то оно обычно вызывается их сложными конфликтными отношениями, ревностью и местью за действительные или мнимые обиды, а также переживаниями, связанными с сексуальными проблемами, с сексуальной неудовлетворенностью, прежде всего по вине мужчины. Насилие между ними может порождаться соперничеством за верховенство в семье, в иных случаях жена (сожительница), прочно держащая рычаги управления в своих руках, постоянно руководит мужем, чему он в трезвом состоянии не противится, но в состоянии алкогольного опьянения силой пытается утвердить главенство в семье и одновременно отомстить за все обиды.

Насилие против родителей (как правило, со стороны сыновей), обычно представляет собой "возвращение ударов", т.е. когда, став взрослым, человек мстит за незаживающие обиды, которые причинили ему отец или мать в его детские и юношеские годы. Иными словами, он поступает с ними так, как они прежде поступали с ним.

В других случаях агрессия может быть связана с материальными претензиями к родителям, претензиями самыми разными, масштаб и характер которых зависят от нравственно-психологической атмосферы в семье и уровня ее материальной обеспеченности. Иногда родителей или других членов семьи лишают жизни, если они стары, беспомощны, страдают тяжкими недугами или являются инвалидами, не способными самостоятельно обеспечивать уход за собой и воспринимаются как тяжкий груз. Сыновний (дочерний) долг при этом игнорируется.

Вряд ли будет преувеличением утверждение, что насилие родителей против детей и особенно их убийство наносят чрезвычайный ущерб обществу. На детях, неспособных защитить себя, взрослые очень часто возмещают свои обиды за поражения, которые они понесли в жизни, в работе, при совсем других обстоятельствах. Детей нередко избивают и даже убивают люди, которые в силу своих психологических особенностей остро нуждаются в доминировании над другими, в полном подчинении их своей деспотической власти. Непослушание сына или дочери порой лишь усиливает раздражение родителей и повышает их агрессивность. Иногда же насилие над детьми учиняется потому, что они, как уже отмечалось, воспринимаются отцом или отчимом в качестве психологического "продолжения" жены или ее матери, с которыми сложились конфликтными отношениями.

Профилактика внутрисемейного насилия весьма сложна. Она предполагает, во-первых, выявление криминогенных семей, во-вторых, точную диагностику причин семейного конфликта специально подготовленными лицами; во-третьих, сочетание принуждения с мерами поддержки и помощи, в том числе материальной и медицинской. Предупреждение пьянства, лечение алкоголизма, других психических расстройств - важная составная часть всей профилактической работы; в-четвертых, необходимо участие в такой работе как правоохранительных органов, так и медицинских учреждений, общественных организаций, коллективов школ, других учебных заведений, трудовых коллективов.

Комплексное исследование личности преступника, совершившего тяжкие преступления в семье, и особенностей его поведения позволяет выявить ряд общих закономерностей и черт. Поэтому представляется возможным создание некоторого обобщенного социального портрета "семейного" преступника, который приведен в начале этой работы.

Предложенный социальный портрет лиц, совершивших убийства членов семьи может найти применение в деле профилактики, расследования и судебного рассмотрения уголовных дел о семейно-преступном насилии. Весьма целесообразно его активное использование в деятельности исправительных учреждений.

Трудности профилактики убийств членов семьи характеризуются следующими обстоятельствами:

отношения между ними, заканчивающиеся столь трагически, порой труднодоступны социальному контролю, поскольку эти отношения глубоко интимны, а их участники не всегда осознают их истинный характер, равно как и внутренние побуждения тех или иных своих действий в рамках складывающихся отношений. Ситуации никогда не повторяются полностью потому, что действующие в них персонажи каждый раз придают им своеобразие, совершают их в новых условиях;

интимный, сугубо личный характер семейных отношений обычно строго оберегается людьми от посторонних. Современная семья все более проявляет тенденцию к обособленности. В то же время индивидуальная профилактическая работа с лицами, включенными в сеть семейного общения, связана с определенным вмешательством в их личную жизнь. Все это требует исключительного такта и высокого профессионализма от субъектов профилактики, знания ими основ психологии и педагогики;

внутрисемейному насилию предшествуют обычно длительные конфликтные ситуации, в которых проявляются те или иные особенности личности ее участников; насилие в семье они почти всегда подготовлено более или менее длительным процессом формирования умысла, более осознанного принятия решения и выбора средств для его осуществления; им предшествуют более длительные этапы психической деятельности субъекта, связанной с преступлением, которые постоянно формируют противоправную направленность поступков и его фактическое осуществление;

лица, которые способны на насилие в семье, немалые возможности для осознания мотивов своего поведения и контроля за ним.

Лиц, совершивших убийства членов семьи, следует отнести к числу весьма опасных преступников. Среди криминологически значимых свойств личности таких преступников можно отметить: а) постоянное чувство вины; б) тенденции к насилию как способу разрешения проблем; в) зависимость от других людей, которые обеспечивают их психологическую определенность; г) чувство страха, возникающее при угрозе разрыва этой зависимости; д) повышенная чувствительность и даже ранимость. Наблюдения показали, что эти чувства в сфере межличностного общения обращены в основном на себя - в качестве замозащиты.

В предупреждении убийств членов семьи существенную роль может сыграть религия, которая традиционно сильна была именно в семье, особенно в сельской. Всем известно, что религия - это не просто вера в бога или в загробную жизнь, это еще и фактор, определяющий образ жизни, это системный комплекс нравственных постулатов, принципов и норм, выработанный и проверенный многовековой историей человечества и каждодневной жизнью человека. Религиозная психология и этика, религиозные нормы всегда выполняли роль регулятора социальных и межличностных отношений, существенно снимали напряженность и тревожность людей.

Возникает необходимость преодоления нравственного нездоровья отдельных, но значительных групп людей, их общее огрубление, болезненные депрессивные процессы, затронувшие различные сферы нашего бытия, великое множество малых и больших конфликтов, разрешаемых варварским способом, социальную напряженность, грубейшие просчеты в этическом воспитании. Следует по возможности устранить то, что порождает у человека ощущение его незащищенности, хрупкости существования, из-за чего он испытывает маниакальные страхи, беспокойство и неуверенность, а окружающий мир начинает внушать тревогу и от него ожидается нападение, но при этом он не может найти защиту и в собственной семье, что еще больше усугубляет страхи и тревоги.

В этой книге мы пытались доказать, что "семейные" преступления не могут считаться однородным объектом профилактики. Они заметно разнятся. Следовательно, по-разному должно осуществляться и их предупреждение. Поэтому возникает много проблем, требующих своего решения. Это организационные, тактические и методические проблемы, проблемы субъектов и объектов профилактического воздействия, совершенствования форм и методов профилактики. На наш взгляд, целесообразно иметь закон, специально посвященный профилактике преступлений в семье. В нем необходимо сконцентрировать особое внимание на правах и обязанностях тех, кто осуществляет предупреждение преступлений в семье и на правах тех, в отношении кого она осуществляется.

Важно заимствовать и зарубежный опыт. Например, в некоторых штатах США судья имеет право запретить супругу в течение определенного им времени (15,30 дней) не входить в дом, где живет его жена, не подходить к ней и никак не общаться. Если предупрежденный игнорирует такое решение, то может быть привлечен к ответственности за неуважение к суду.

ИСПОЛЬЗОВАННАЯ ЛИТЕРАТУРА
Аммон Г. Психологическая диагностика отношения к болезни при нервно-психической и соматической патологии. — Л., 1990.
Антонян Ю.М. Жестокость в нашей жизни. — М., 1995.
Антонян Ю.М., Еникеев М.И., Эминов В.Е. Психология преступника и расследования преступлений. — М., 1996.
Антонян Ю.М. Причины преступного поведения. — М., 1992.
Антонян Ю.М. Психология убийства. — М., 1997 .
Антонян Ю.М. Сексуальный убийца Чикатило: попытка психоаналитического объяснения. 1993, N 7.
Антонян Ю.М., Бородин С.В. Преступность и психические аномалии. — М., 1987.
Антонян Ю.М., Виноградов М.В., Голумб Ц.А. Преступность и психические аномалии. — М., 1979, N 7.
Антонян Ю.М., Голубев В.П., Кудряков Ю.Н. Изнасилования: причины и предупреждение. 1994.
Антонян Ю.М., Голубев В.П., Кудряков Ю.Н. Личность корыстного преступника. - Томск, 1989.
Антонян Ю.М., Гульдан В.В. Криминальная патопсихология. - М., 1991.
Антонян Ю.М., Пуховский Н.Н., Самовичев Е.Г., Смирнов Г.Г., Туманова М.А. Комплексное монографическое исследование личности преступника и опыт его проведения. – М: Московская высшая школа МВД СССР,1982.
Астрашабов А.В. Личность осужденных за изнасилование и особенности их исправления и перевоспитания. Дисс...канд.юрид.наук. — М.: ВНИИ МВД СССР, 1990.
Балинский И.М. Экспертиза по делу Мироновича, Безака и Семеновой. // Вестник клинической и судебной психиатрии и невропатологии. —Спб, 1885, Bып. 3, C. 368-371.
Бассин Ф.В., Рожнов В.Е. О современном подходе к проблеме неосознаваемой психической деятельности (бессознательного). — М.: Медицина, 1978.
Березин Ф.В., Мирошников М.П., Роженец Р.В. Методика многостороннего исследования личности. — М.: Медицина, 1976.
Бессознательное: природа, функции, методы исследования. Колл. aвторов/ Под общ. ред. А.С. Прангишвили, А.Е.Шерозия, Ф.В. Бассина.—Тбилиси, 1978. Т. 1.
Бехтерев В.М. Психопатия и ее отношение к вопросу о вменении. — Казань, 1886.
Билялов А.К. Об определении категорий "основа" и "обоснование".// Философские науки. - М.: Высшая школа, 1986.
Бруханский Н.П. Кризис учения о психопатиях. // Труды психиатрической клиники Смоленского университета, 1930. Вып. 1. С. 5-17.
Буль П.И. Основы психотерапии. — М.: Медицина, 1984.
Бутома Б.Г. Варианты проявления агрессивного поведения при некоторых соматических и психических заболеваниях // Журнал невропатологии и психиатрии, 1992. Вып. 2. С. 122-126.
Внуков В.А. Судебно-психиатрическая экспертиза психопатий // Психопатии и их судебно-психиатрическое значение. — М., 1934. C. 10-14.
Волкова А.Е. Криминологическая характеристика и профилактика преступлений, связанных с жестоким обращением с детьми. Дисс...канд.юрид.наук. - М.: ВНИИ МВД РФ, 1996. — 106 с.
Ганнушкин П.Б. Клиника психопатий, их статика, динамика, систематика. М., 1933.
Горинов В.В. Понятие психического здоровья и критерии судебно-психиатрических экспертных оценок. //Обозрение психиатрии и медицинской психологии им. В.М. Бехтерева, СПб, 1993, № 3. С. 164-170.
Горинов В.В., Горшков И.В.. Клинико-социальные характеристики лиц, совершивших агрессивные правонарушения против родственников. // Архiв психiатрii. — Киiв, 1995. Вып. 9. С. 96-97.
Горшков И.В., Горинов В.В.. Личностная патология и внутрисемейная агрессия.// “Социальная и клиническая психиатрия”, M., 1997. №2. С. 25-31.
Горшков И.В.. Внутрисемейные агрессивные деликты психопатических личностей// Социальная и судебная психиатрия: ист. и современность — М., 1996. С. 289-292.
Горшков И.В., Зулкарнеев Р.М.. Тяжкие преступления в семье. — М., 1997. — 72 с.
Горьковая И.А. Исследование семей подростков с агрессивным поведением //Обозрение психиатрии и мед. психологии им. В.М. Бехтерева, СПб., 1993, №3. С. 114-116.
Горя Н.К. Факторы, определяющие назначение наказания по делам о насильственных преступлениях: Дис... канд.юрид.наук. — Кишинев: Академия Наук МССР. 1982 — 185с.
Гульдан В.В. Мотивация преступного поведения психопатических личностей // Криминальная мотивация / Под. ред. В.Н. Кудрявцева. — М., 1986. С. 189-250.
Гуревич М.О., Серейский М.Я. Учебник психиатрии .— М., 1946.
Двойнин В.Н. Клинико-феноменологическая оценка агрессивных проявлений при шизофрении // Дифференциальная диагностика психических расстройств.—М., 1991. С. 30-33.
Дмитриева Т.Б. Динамика психопатий: Автореф. докт. дис. — М., 1991.
Документы 10-ой сессии август 1988 г. Комитета по предупреждению преступности и борьбе с ней (ООН - экономический и социальный Совет) “Насилие в семье”: Резолюции.
Дубинин Н.П., Карпец И.И., Кудрявцев В.Н. Генетика. Поведение. Ответственность (О природе антиобщественных поступков и путях их предупреждения). — М., 1988.
Ениколопов С.Н. Агрессия и агрессивность насильственных преступлений. — М., 1984.
Ермаков В.Д. Система профилактики правонарушений несовершеннолетних и ее совершенствование. — М., 1988.
Земская А.Г., Иова А.С., Сокарэ К.М., Иваненко В.К. Основные критерии оценки клинических вариантов агрессивных расстройств поведения у больных эпилепсией. // Журнал невропатологии и психиатрии им. С.С. Корсакова. М., 1983. № 6. С. 855-859.
Злобин Г.А., Никифоров Б.С. Умысел и его формы. — М., 1972.
Игнатов А.Н. Проблемы уголовной ответственности за преступления в области половых отношений. / Дисс... докт.юрид.наук.— М:Ин-т Прокуратуры, 1974. — 357с.
Кандинский В.Х. К вопросу о невменяемости. — М., 1890.
Каприо Ф.С. Многообразие сексуального поведения. — М., 1995, с 211-212.
Карпец И.И. Современные проблемы уголовного права и криминологии.- М., 1976.
Кербиков О.В. Динамика психопатий и патологических развитий. //Пограничные состояния: Труды IV Всесоюзного съезда невропатологов и психиатров — М., 1965. Т. 5. С. 5-14.
Кербиков О.В., Гиндикин В.Я. К учению о динамике психопатий в связи с проблемой их профилактики и лечения. // Вопросы профилактики нервных и психических заболеваний: Труды института им. В.М. Бехтерева. — Л., 1962, Т.27. С. 61-73.
Кербиков О.В., Гиндикин В.Я. Психопатии как клиническая проблема.// Журнал невропатологии и психиатрии им. С.С. Корсакова—М., 1960. № 1. С. 61-76.
Кондратьев Ф.В. Методологические аспекты проблемы ограниченной вменяемости. //Ограниченная вменяемость. — М., 1996.
Кондратьев Ф.В. Роль личности в опасном поведении психически больных. // Вопросы соотношения биологического и социального в психиатрии. — М., 1984, с. 83-93.
Кондратьев Ф.В. Системно-структурный анализ расстройств поведения как метод диагностики в психиатрии.//Вопросы диагностики в судебно-психиатрической практике. — М., 1990. С. 9-18.
Кондратьев Ф.В. Системно-структурный подход как когнитивный базис судебно-психиатрического исследования: Материалы восьмого всесоюзного съезда невропатологов, психиатров и наркологов. — М., 1988. Т.3, С. 349-353.
Кондратьев Ф.В. Судебно-психиатрическое значение особенностей личности психически больного. //Теоретические о организационные вопросы судебной психиатрии. — М., 1977. С. 17-29.
Кондратьев Ф.В. Теоретические аспекты причин социально опасного поведения психически больных. //Проблемы судебно-психиатрической профилактики. — М., 1994. С. 33-42.
Корецкий Д.А. Предупреждение тяжких преступлений против личности, совершаемых на почве бытовых конфликтов. — Харьков, 1980. 20с.
Корнилов А.П. Психологическое исследование агрессивности у больных шизофренией. // Судебная и социальная психиатрия 90-х годов.—Киев - Харьков - Днепропетровск, 1994. Т. 1.С. 129-130.
Корсаков С.С. Курс психиатрии.— М., 1901. Т. 2.
Краснушкин Е.К. Кабинет по изучению личности преступника и преступности. — М., 1988.
Краснушкин Е.К. Преступники-психопаты. — М., 1929.
Краснушкин Е.К. Проблемы динамики и изменчивости психопатий. //50 лет психиатрической клинике им. С.С. Корсакова. —М., 1940.
Краснушкин Е.К. Социальная динамика психопатий. // Психоневрологические науки в СССР: Материалы I Всесоюзного съезда по изучению поведения человека. — М., 1940.
Крупка Ю.Н. Криминологические проблемы предупреждения насильственных преступлений, совершаемых в сфере личностно-бытовых отношений. — Киев., 1985.
Кудрявцев В.Н. Правовое поведение: норма и патология. — М., 1982.
Кудрявцев В.Н. Причинность в криминологии. — М., 1960.
Кудрявцев В.Н. Причины правонарушений.— М. 1976.
Кудрявцев В.Н., Кудрявцев Ю.В. Механизмы поведения, отклоняющегося от нормы.//Социальные отклонения. Введение в общую теорию. — М. 1984.
Кузнецов В.А., Трофимов С.В. Причины преступлений, совершаемых на почве семейно-бытовых отношений, и способствующие им условия. — М., 1981, N 59.
Кузнецова Н.Ф. Проблемы криминологической детерминации.— М., 1984.
Кулев. И.Л. Динамика “органических” психопатий и клинические закономерности их обратного развития. //Клиническая динамика неврозов и психопатий. — Л., 1967.
Кулев. И.Л. К диагностике прогностически благоприятного варианта так называемых “органических психопатий”. — М., 1963.
Лейкина Н.С. Личность преступника и уголовная ответственность. — Л., 1968.
Личко А.Е. Подростковая психиатрия: Руководство для врачей. — Л., 1979.— 416 с.
Личко А.Е. Психопатии и акцентуации характера у подростков. — Л., 1983.
Личность преступника /Под ред. В.Н. Кудрявцева. — М., 1971.
Лоренц К. Агрессия (так называемое “зло”) / (пер. с нем.) — М.,1994. — 272 с.
Лунеев В.В. Личностные условия мотивации преступного поведения. //Криминальная мотивация /под. ред. В.Н. Кудрявцева. — М., 1986.
Лунеев В.В. Мотивация преступного поведения. — М., 1991.
Малков В.Д. Соотношение понятий и содержание планирования и управления в сфере профилактики правонарушений. В сб.: Профилактика правонарушений. — М., 1980.
Дети как жертвы и исполнители преступлений: Материалы 5-ой сессии Комиссии ООН по предупреждению преступности и уголовному правосудию.— Вена, 1996. 21-31 мая.
Проект плана действий по искоренению насилия в отношении женщин: Материалы 5-ой сессии Комиссии ООН по предупреждению преступности и уголовному правосудию.— Вена, 1996. 21-31 мая.
Практические меры в области предупреждения преступности и уголовного правосудия в целях искоренения насилия в отношении женщин: Материалы 5-ой сессии Комиссии ООН по предупреждению преступности и уголовному правосудию.— Вена, 1996. 21-31 мая.
Механизм преступного поведения. Под ред В.Н. Кудрявцева.— М., 1981.
Михайлова О.Ю. Проблемы жестокости в криминальной психологии. — М., 1985.
МКБ - 10/ ICD - 10. Классификация психических и поведенческих расстройств. —СПб., 1994. —303 с.
Морозов Г.В. Роль биологического и социального факторов в патогенезе и клинике психопатий при рассмотрении их в судебно-психиатрическом аспекте. //Материалы V Всесоюзного съезда невропатологов и психиатров.— М., 1969.
Мунман Дж. Насилие в семейной жизни. Общество насилия. (Пер.с англ.) — М., 1994.
Мышляев Н.П. Профилактика предумышленных убийств, совершаемых на почве семепйных отношений. Дисс...канд.юрид.наук. — М., 1985.
Наку А.Г., Ревенко М.Г., Опря Н.А. Клиника некоторых вариантов динамики психопатий. — Кишинев, 1976. — 116 с.
Насилие в семье и его предупреждение. //"Domestiс Vioence": Сборник переводов — М., 1991. № 537.
Незнанов Н.Г. Соловьева С.Л. Психологические особенности лиц с различными вариантами агрессивного поведения. //Обозрение психиатрии и мед. психологии им. В.М. Бехтерева — СПб., 1993, №1 С. 75-77.
Незнанов Н.Г. Соловьева С.Л.// Экспериментально-психологические аспекты профилактики агрессивного поведения.— Судебно-медицинская экспертиза — М., 1996, №1 С. 30-32.
Нечипоренко В.В. Особенности психопатий у лиц молодого возраста. — Журнал невропатологии и психиатрии им. С.С. Корсакова — М., 1989. № 11.
Очнев В.К. Об особенностях психогенных расстройств у психопатических личностей тормозимого круга (по данным катамнеза)/: Дис…канд мед. наук. — М., 1969.
Павлов А.Р. Серийные сексуальные убийства и их предупреждения. Дис... канд.юрид.наук. — М.: ВНИИ МВД РФ, 1994.
Панфилов Г.А. Предупреждение органами внутренних дел преступлений, совершаемых на почве семейно-бытовых отношений. Дис... канд.юрид.наук. — М., 1974.
Печерникова Т.П., Шостакович Б.В. Гульдан В.В. К воросу о мотивации противоправных поступков у психопатических личностей. //Судебно-психиатрическая экспертиза. — М., 1978, № 31, с. 9-17.
Плотникова О.П. Клинико-социальный аспект агрессивных действий здоровых лиц. / Судебная и социальная психиатрия 90-х годов, т. 1. —Киев - Харьков - Днепропетровск, 1994. T.1. С. 105-106.
Побегайло Э.Ф. Борьба с тяжкими насильственными преступлениями и роль ОВД в ее осуществлении.— М., 1988.
Побегайло Э.Ф. Криминологическая характеристика лиц, совершивших насильственные преступления.— М., 1976. Вып. 4.
Попов Е.А. К уточнению понятия “психопатия”// Проблемы судебной психиатрии, сб. 11. — М., 1961.
Попов Ю.В., Классификация психопатических нарушений у подростков. //Психопатические расстройства у подростков. —Л., 1987.
Ратинов А.Р. Психология личности преступника. Ценностно-нормативный подход. // Личность преступника как объект психологического исследования.— М., 1984.
Рахметов С.И. Уголовно-правовое и криминологические вопросы борьбы с развратными действиями в отношении несовершеннолертних: / Автореф. дис... канд. юрид. наук. — Томск, 1984.
Ривман Д.В. Виктимологические факторы и профилактика преступлений: / Учебное пособие. — Л., 1975.
Рыбальская В.Я. Методика изучения личности потерпевшего по делам о преступлениях несовершеннолетних. — Иркутск, 1975.
Сафаров В.А. Криминологические проблемы борьбы с пьянством: / Автореф. дис...канд.юрид. наук. — М., 1981.
Документы Генеральной Ассамблеи ООН// Сборник переводов Насилие в семье: Резолюции. Декабрь, 1985 г.
Селлин Т. Конфликт норм поведения// Социология преступности.— М., 1966, с. 282-287.
Смирнов В.К. Психическое здоровье и пограничные состояния. — Горький, 1983.
Соотак Я. Некоторые вопросы виктимности супруга// Советское право. — Таллин, 1980, N 5.
Спитэнер Дж. Г. и Мак-Джи Д.. Подготовка полицейских по вопросам разрешения семейных конфликтов и кризисных ситуаций, профилактика насильственных преступлений. (Пер. с англ.) — М., 1995.
Старков О.В. Роль криминогенной ситуации в бытовых насильственных преступлениях.— М., 1986.
Стаценко А.Н. Агрессивное поведение у подростков и его особенности при пограничных психических заболеваниях. // Журнал невропатологии и психиатрии им. С.С. Корсакова — M.,1988. № 6. С. 90-93.
Сухарева Г.Е. Учение о психопатии// Клинические лекции по психиатрии детского возраста.— М., 1959, Т.2. с. 197-399.
Табаков М.Р. Убийства, совершенные с особой жестокостью. Дисс...канд.юрид.наук. — М.: ВНИИ МВД России, 1993.
Таганцев Н.С. О преступлениях против жизни по русскому праву. — Спб., 1870. Т. 1.
Таратухин С.А. Преступное поведение. Социальные и психологические черты. — М., 1974.
Тихоненко В.А. К пониманию личностного подхода в психиатрии: Этико-психиатрический аспект. // Социальная и клиническая психиатрия. — M.,1991. № 1. С. 32-37
Усюкина М.В., Кожемякин С.В. Агрессивные проявления у лиц с психопатоподобными расстройствами различного генеза// Актуальные вопросы общей и судебной психиатрии. — М., 1990.
Фелинская Н.И. Динамика психопатий и судебно-психиатрическое значение различных ее форм// Проблемы общей и судебной психиатрии —M., 1963, №4, с. 18-33.
Фелинская Н.И., Наталевич Э.С., Пелипас В.Е. Правонарушения и общественно опасные действия при различных формах психопатий.//Судебно-психиатрическая экспертиза. М., 1978, № 31, с. 18-25.
Франкл В. Человек в поисках смысла. — М., 1990. 2.100.
Фрейд З. Введение в психоанализ:/ Лекции. — М., 1989.
Фрейд З. Психология бессознательного: Сборник произведений/ Под ред. М.Г. Ярошевского — М., 1989. 448 с.
Фрейеров О.Е. Клинические варианты астенической психопатии// Проблемы судебной психиатрии. Пограничные состояния. — М., 1971, Bып. 20. C. 3-22.
Фрейеров О.Е. О клинических вариантах динамики психопатий// Проблемы судебной психиатрии. — M., 1961, № 10.
Фрейеров О.Е. О криминальности психопатических личностей в аспекте задач по профилактике правонарушений// Судебно- медицинская экспертиза — M., 1967. № 4. T. 10. C. 40-46.
Фромм Э. Анатомия человеческой деструктивности.— М., 1994.—447 с.
Фромм Э. Адольф Гитлер: клинический случай некрофилии. — М., 1992.
Фромм Э. Душа человека. — М., 1992.
Шемякина Т.К. Динамика органической психопатии в судебно-психиатрической практике:/ Автореф. дис... канд. мед. наук. — М., 1992.
Шестаков Д.А. Введение в криминологию семейных отношений. — Л., 1980. — 80 с.
Шестаков Д.А. Супружеское убийство как общественная проблема. — СПб., 1992. —100 с.
Шестаков Д.А. Убийства на почве семейных конфликтов. — Л. 1981.
Шибутани Т. Социальная психология. (Сокращ. пер. с англ. В.Б. Ольшанского)/ Общ. ред.и послесл. проф. Г.В. Осипова.— М., 1969.
Шмаров И.В. Предупреждение преступлений среди освобожденных от наказания (Проблемы социальной адаптации).— М., 1974.
Шнайдер Г.Й. Криминология. — М., 1994.— 502 с..
Шостакович Б.В. К вопросу о связи некоторых особенностей динамики психопатий возбудимого типа с ситуацией// Проблемы общей и судебной психиатрии — M., 1963, № 14, C. 149-158.
Шостакович Б.В. Судебно-психиатрический аспект динамики психопатий. — Автореф. дис... канд. мед. наук. — М., 1963.
Шостакович Б.В., Горинов В.В. Ограниченная вменяемость в судебно-психиатрической клинике. //Ограниченная вменяемость. — М., 1996.
Шостакович Б.В., Матвеев В.Ф. Психопатии и патологические развития личности //Руководство по психиатриию. — М., 1988.
Шпацерман М.Д. Некоторые данные объктивного исследования функционального состояния центральной нервной системы при психопатиях и их значение для диагностики и экспертизы:/ Автореф. дис... канд. мед. наук. — Л., 1958.
Шрайбер К.Г. Погибшие люди в качестве жертв бытовых преступлений. — Полиция ФРГ, 1971, N 9.
Шубина Н.К. Клинические особенности компенсации и декомпенсации при психопатии тормозимого круга:/ Автореф. дисс...канд. мед. наук.— М., 1966.
Яковлев А.М. Борьба с рецидивной преступностью. — М., 1964.
Akiska H.S. et a. Characteroogica depression. Arch Gen Psychiatry 37:777-783, 1981.
American Psychiatric Associaton: Diagnostic and Statistica Manua of Menta Disorders, ed. 3, — Washington, DC, 1980.
Andruenis P.A. et a. Orgenic brain disfunction and the borderine syndrom. Psychiatr Cin Nort Am 4: 47-66 ,1981.
Auchincoss E.L., Miches M. Psychoanaytic theory of character. Arch Gen Psychiatry. 37: 777-783, 1981.
Baron M., Asnis L., Gruen R.: The schedue of schizotypa personaity (SSP). A diagnostic interview for schizotypa features. Psychiatry Res 4: 213-228, 1981.
Baron M., Levitt M., Perman R. Low pateet monoaminoxidase activity. Psychiatry Res 3:329-335, 1980.
Baron M. et a. Pasma amine oxidase and genetic vunerabiity to schizophrenia. Arch Gen Psychiatry40:275-279, 1983.
Cadoret R. J. Antisocia personaity. —in Winokur G. and Cayton P. The Medica basis of Psychiatry, W.B. Saunders Company, Phiadefia, 1986, 231-245.
Cadoret R.J. et a. Evedence of gene-envirinment interaction in deveopment of adoescent antisocia behavior. Behav Genet 13:301-310, 1983.
Cadoret R.J. Psychopathoogy in adopted-way off-spring of bioogica parents with antisocia behavior. Arch Gen Psychiatry 35:176-184, 1978.
Cadoret R.J. Stewart M.A.. An adoption study of attention deficit/hyperactivity/aggression and their reationship to adut antisocia personaity. Comprehensive Psychiatry 1991; 32(1):73-82.
Catte R.B., Vaughan D.S., Schuerger J.M., Rao D.C.. Heritabiities by the mutipe abstract variance anaysis (MAVA) mode and objective tests measures of personaity traits. Behav Genet 12:361-378, 1982.
Coccaro E.F., Kavoussi R.J., Sheine Y.I. Lish J.D. et-a. Impusive aggression in personaity disorder correates with tritiated paroxetine binding in the pateet. Arch. Gen. Psychiatry, 1996, Jun Vo 53(6) : 531-536.
Corne D.G., Warren. J., Hawk. G., Stafford E. et-a. Psychopathy in instrumenta and reactive vioent offenders. J Consut Cin Psycho, 1996 Aug., Vo. 64(4) : 783-790.
Coudrogou. A. Vioence as a socia mutation. Am J Orthopsychiatry; 1996 Ju Vo 66(3): 323-328.
Gabbard G.O. Finding the "Person" in Personaity Disorders.Am J Psychiatry 154:7, Juy 1997 (pp. 891-893).
Degotatis L.M. et a. Factoria invariance of symptom dimensions in anxious and depressive neuroses. Arch Gen Psychiatry. 27: 659-665, 1982.
Gees R.J. Domestic vioence factoids (University of Rhode Isand Famiy Vioence Research Program). — Internet Menta Heath. The Harvard Menta Heath Letter, December, 1996.
Gunderson J.G., Siever L.J., Spauding E.: The search for a schizotype.Arch Gen Psychiatry. 40: 15-22, 1983. Hare R.D. Psychopaths: New Trends in Research. Internet Menta Heath. The Harvard Menta Heath Letter. —Sept. 1995.
Hare R.D. Psychopaths: New Trends in Research. — Internet Menta Heath. The Harvard Menta Heath Letter. —Sept. 1995.
Homes C.A. Psychopathic disorder: a category mistake? J Med Ethics 1991; 17(2):77-85.
Kender K.S., Gruenberg A.M. Genetic reationship between paranoid personaity disorder and “schizophrenic spectrum” disorders. Am J Psychiatry 139:1185-1186, 1982.
Lazare A. The hysterica character in psychoanaitic theory. Arch Gen Psychiatry. 35:131-137, 1979.
Livesey W.J. Cassifying personaity disorders: idea types, prototypes, or dimensions? J Personaity Disorders 1991; 5:52-59
Lewis C.E. Neurochemica mechanisms of chronic antisocia behavior (psychopathy). Journa of Nervous & Menta Disease 1991; 179(12):720-7.
Lochin J.C. Are personaity traits differentiay heritabe? Behav Genet 12:417-428, 1982.
Loranger A.V., Odham J.M., Roussakoff LM, Susman V. Structured interview for boderine personaity disorder. —Arch Gen Psychiatry.— 39:795-799, 1982.
McNeey R. L., Robinson-Simpson G. The Truth About Domestic Vioence. Socia Work, 32:6:485-490 (November/December 1987).
Murray L.G., Backburn I.M. Personaity differences in patients with depressive iness and anxiety neuroses. Acta Psychiatr Scand. 50:183-191, 1974.
Payke ES, Prusoff BA. Reationships between personaity dimensions. Br J Psychiatry, 35: 309-318,1983.
Pfoh B., Corye W., Zimmermann M., Stang D. DSM-III personaity disorders. Diagnostic overap and interna consistency of individua DSM-III criteria. Compr Psychiatry 27:21-34, 1886.
Putchik. R. Outward and inward directed aggressiveness: The interaction between vioence and suicidaity. — Pharmacopsychiatry. —1995. Oct. Vo. 28. (Supp 2) 47-57.
Poak J.M. Obsessive-compusive personaity. Psycho Bu, 86:225-241, 1979.
Pope H.G., Jonas J., Hudson J., Cohen B., Gunderson J. : The vaidity of the borderine DSM-III personaity disorder. Arch Gen Psychiatry. 40: 23-30, 1983.
Roth M., Gurney C., Garside R., Kerr T.: Studies of cassification of affective disorders. The riationship between anxiety states and depressive iness. Br J Psychiatry, 21: 147-152, 1972.
Svrakic D.M., McCaum K. Antisocia behavior and personaity disorders. Am J of Psychother. 1991; 45(2):181-197.
Sooff P.H., Miward J.W. Psychiatric disorders in the famiies of borderine patients. Arch Gen Psychiatry. 40:37-44, 1983.
Stone M.H. Contemporary shift of the borderine concept from schizophrenic disorder to a subaffective disorder. Psychiatr Cin Nort Am 2:577-593, 1979.
Student V. Агрессивность у психопатических личностей.— Ceskosovenska psychiatrie, 79, 1983, c. 3.
Student V. Некоторые закономерности формирования агрессивности.— Ceskosovenska psychiatrie, c.p. 80, 1984, c. 4.
Tonkonogy J.M. Vioence and tempora obe esion: Head CT and MRI data. — Journa of Neuropsychiatry & Cinica Neurosciences 1991; 3(2):189-96.
Torgersen S., Psycho C. The ora, obsessive and hysterica syndroms. A study of hereditary and environmenta factors by means of the twin method. Arch Gen Psychiatry. 37:1272-1277, 1980.
Tyrer P., Casey P., Ga J.: Reationship between neurosis and personaity disorder. Br J Psychiatry, 142:404-408, 1983a.
Tyrer P. et a. Reiabiity of a schedue for rating personaity disorders. Br J Psychiatry, 135: 168-174, 1979.
Wong M.T., Lumsden J., Fenton G.W., Fenwick P.B. Eectroencephaography, computed tomography and vioence ratings of mae patients in a maximum security menta hospita. — Acta Psychiatrica Scandinavica 1994; 90(2):97-101.