Психология и культура / Под ред. Д. Мацумото
Роль, которую культура играет в современном познании человека, огромна. Фактически, именно кросс-культурные исследования стали причиной основательного пересмотра многих традиционных психо логических теорий. В последнее время культура стала органичной частью всех исследований, связанных с изучением сложных форм человеческого поведения, и кросс-культурная психология, как наука и как метод исследования, переживает настоящий подъем. В данной книге подробно описывается эволюция кросс-культурной психологии и оценивается ее актуальное состояние. Все авторы, принявшие участие в работе над книгой, являются признанными специалистами в своей области, а затрагиваемые ими вопросы — наи более значимы для ее дальнейшего развития. Книга «Психология и культура» представляет собой уни кальный труд многих ученых из разных стран, который окажет неоценимую помощь как начинающим изучать кросс-культурную психологию, так и ученым и исследователям.
Краткое содержание
Глава 1. Введение
Часть 1. Основные положения
Глава 2. Культура и психология на распутье:
Историческая перспектива и теоретический анализ
Глава 3. Индивидуализм и коллективизм: Прошлое, настоящее и будущее
Глава 4. Культура, наука и этнокультурная психология:
Комплексный анализ
Глава 5. Эволюция кросс-культурных методов исследования
Часть II. Культура и основные психологические процессы
Глава 6. Культура, контекст и развитие
Глава 7. Познание в разных культурах
Глава 8. Бытовое познание. Где встречаются культура, психология и образование
Глава 9. Культура и нравственное развитие
Глава 10. Культура и эмоции
Глава И. Тендер и культура
Часть III. Культура и личность
Глава 12. Культура и контроль
Глава 13. Культура и умозаключения. Три точки зрения
Глава 14. Патопсихология и культура
Глава 15. Клиническая психология и культура
Глава 16. Полируя нефрит: некоторые предложения по совершенствованию изучения социальной психологии с учетом культуры
Глава 17. Культура и социальная когнитивная деятельность:
к социальной психологии культурной динамики
Глава 18. Кросс-культурные исследования социального воздействия
Глава 19. Социальная справедливость с точки зрения культуры
Глава 20. Азбука аккультурации
Содержание
Предисловие научного редактора
Предисловие
Благодарности
Глава 1. Введение
Эволюция кросс-культурной психологии:
где мы были, где мы сейчас и куда мы намерены идти?
Как мы воплотим в жизнь планы на будущее? Пересмотр методологии и концепций в будущем
Цели книги
Часть I. Основные положения
Глава 2. Культура и психология на распутье: историческая перспектива и теоретический анализ
Кросс-культурная психология в краткой исторической перспективе
Смысл существования кросс-культурной психологии
Стандартная методологическая парадигма в кросс-культурной психологии
Поиск психологических универсалий: стоящее ли это занятие?
Множество направлений изучения культуры в психологии
Культурная психология
Психологическая антропология
Этнокультурная психология
Практическое применение различных подходов
Культура и психологическая теория
Два лика культуры и психологии
Основные трудности, с которыми сталкивается каждый из подходов
Заключение
Место культуры в психологической теории
Культура как конструкция
Глава 3. Индивидуализм и коллективизм: прошлое, настоящее и будущее
Как я занялся изучением данных конструктов
История конструктов
Современное состояние исследования конструктов
Различия между идиоцентриками и аллоцентриками
Теоретические перспективы
Культурная дистанция
Отношение конструктов индивидуализма/коллективизма к психологическим теориям
Перспективные направления исследований
Предположение
Глава 4. Культура, наука и этнокультурная психология:
Комплексный анализ
Экспериментальная психология и традиция естественных наук
Кросс-культурная психология
Транзакционная модель науки
Анализ культуры
Экология и культурная адаптация
Социальные и культурные изменения
Эпистемология
Религия, культура и наука
Восточно-азиатский подход
Конфуцианство
Ограничения, касающиеся использования конфуцианства
для объяснения поведения
Феноменология
Заключение
Глава 5. Эволюция кросс-культурных методов исследования
Отличительные особенности методов кросс-культурного исследования
История методов исследования в сфере кросс-культурной психологии
Современные стандарты при проведении кросс-культурного исследования
Отклонения и эквивалентность: определения и классификации
Источники отклонений
Отклонения, связанные с конструктом
Отклонения, связанные с методом
Отклонения, связанные с тестовыми заданиями
Как справиться с отклонениями
Многоязычные исследования
Будущие разработки
Приложение
Принципы, связанные с контекстом
Принципы разработки
Принципы проведения тестирования
Принципы документации/интерпретации итоговых показателей
Часть II. Культура и основные психологические процессы
Глава 6. Культура, контекст и развитие
Что такое развитие в кросс-культурном аспекте?
Культура и развитие
Отношение к психологии
Понимание культуры и развития: некоторые источники
Теоретические подходы и модели
Актуальные темы
Влияние контекста
Применение в сфере социальной политики
Когнитивное развитие: Пиаже и Выготский
Регионализация возрастной психологии
О будущих направлениях исследования
Эпилог
Глава 7. Познание в разных культурах
Основные проблемы
Подход эмпириков
Теоретические подходы
Общий интеллект
Генетическая эпистемология
Конкретные навыки
Когнитивные стили
Влияние культуры на когнитивные процессы
Категоризация
Научение и память
Школьное обучение и грамотность
Пространственное познание
Решение проблем и размышления вслух
Креативность
Заключение
Глава 8. Бытовое познание. Где встречаются культура, психология и образование
Познание в лаборатории и познание в повседневных ситуациях
Бытовая и школьная математика
Сильные и слабые стороны бытовой математики
Значимость бытовой математики
Бытовое познание: новый взгляд на исследования, теорию и применение
Глава 9. Культура и нравственное развитие
Традиционные подходы к исследованию нравственного развития
Подход с точки зрения когнитивного развития
Подход с точки зрения обособленных доменов
Нравственность как проявление заботы и участия
Резюме
Культуральные подходы к нравственному развитию
Ключевые посылки
Характер идей, ассоциируемых с культурой
Роль культуры в формировании морали
Важнейшие эмпирические данные
Культурная изменчивость понятия справедливости
Мораль в различных сообществах
Нравственные принципы, связанные с божественным началом
Резюме
Направления будущей работы
Влияние культуры на Я и нравственность
Культура, контекст и доминирование
Резюме
Заключение
Глава 10. Культура и эмоции
Эмоции и культура в исторической перспективе: влияние на современную психологию
Диапазон кросс-культурного исследования эмоций
Распознавание и оценка эмоций в разных культурах
Черты культурного сходства в выражении эмоций
Дополнительные выражения универсального характера
Рейтинг относительной интенсивности
Связь между выражением и переживанием эмоций
Распознавание вторичных эмоций
Представления об экспрессивности
Культурные различия в распознавании эмоций
Распознавание эмоций
Связь межнациональных различий в уровне распознавания эмоций с культурными параметрами
Атрибуция личности на основании улыбки
Атрибуция интенсивности
Этнические различия при оценке интенсивности
Представления о переживаниях, лежащих в основе эмоциональной мимики
Влияние культурных параметров на межнациональные различия в суждениях, касающихся эмоций
Программа будущих исследований связи эмоций с культурой
Поиски иных универсалий
Потребность расширения границ суждений об эмоциях
Необходимость подключения контекста
Потребность связать оценочные суждения с другими психологическими процессами
Резюме
Заключение
Глава 11. Гендер и культура
Определение понятий
Гендер на уровне взрослого индивида
Полоролевая идеология
Гендерные стереотипы
Маскулинность/фемининность Я-концепций
Отношения между мужчинами и женщинами
Предпочтения при выборе партнера
Романтическая любовь и близость
Домогательства и изнасилование
Мужские ценности, связанные с работой
Влияние на процесс развития
Биологический детерминизм
Социобиология, эволюционная психология, экономическая антропология
Половой диморфизм
Влияние культуры
Социализация мальчиков и девочек
Поручение определенной работы
Уход за детьми и забота о них
Сверстники
Образование
Тендерные различия в поведении
Забота о младших
Агрессия
Близость к взрослым и характер деятельности
Чувство собственного достоинства
Тендерные роли и стереотипы
Формирование стереотипных представлений о гендерных чертах характера
Кросс-культурные данные
Кросс-культурные теории усвоения тендерной ролевой ориентации
Теории социального научения
Культурные практики, оказывающие влияние на поведение полов
Положение женщины
Разделение труда по половому признаку
Религиозные убеждения и ценности
Экономические факторы
Участие женщин в политике
Проблемы и задачи будущих исследований
Теории и методы тендерных исследований
Оценка культурных факторов
Вопросы, связанные с развитием
Выводы
Часть 111. Культура и личность
Глава 12. Культура и контроль
Гармония и автономия
Понятие контроля
Агент контроля
Личный контроль
Непосредственный личный контроль
Непрямой личный контроль
Контроль через представителя
Коллективный контроль
Объект контроля
Первичный контроль
Вторичный контроль
Приоритетный вид контроля: первичный или вторичный
Программа будущих исследований
Агент и объект контроля
Самоэффективность и автономия
Мотивация контроля
Заключение
Глава 13. Культура и умозаключения. Три точки зрения
Подходы к культуре и умозаключениям
Ценностный подход
Личностный подход
Когнитивный подход
Исследование умозаключений с точки зрения культуры
Индуктивное мышление
Суждения о взаимосвязи
Каузальная атрибуция
Восприятие человека
Дедукция и формальное мышление
Силлогистические рассуждения
Диалектическое мышление
Выводы
Выводы, касающиеся культурных различий
Индукция
Дедукция
Три точки зрения: отношение к культуре и умозаключениям
Взгляд в будущее
Глава 14. Патопсихология и культура
История кросс-культурных исследований психического здоровья.
Ernie- и eric-подходы
Стандартизация диагностики применительно к разным культурам: etic-подходы, их критика и пересмотр с учетом emic-подхода
Англо-американский проект по диагностике: начало современных кросс-культурных исследований в психиатрии
Методологические инновации в эпидемиологии
DSM-IV и учет влияния культуры
Данные исследования основных психических расстройств
Депрессия
Шизофрения
Интерпретация шизофрении с точки зрения культуры: проблемы исследований
Тревожные расстройства
Идиомы, используемые для определения нарушений: культуро-специфичные модели психопатологии
Каталог опросов для построения объяснительной модели
Соматизация, неврастения и депрессия
Культурное перемещение, аккультурация и психопатология
Выводы и направления будущей научно-исследовательской работы
Исследования, учитывающие культурные факторы
Понимание культуры
Глава 15. Клиническая психология и культура
Становление клинической психологии
Клиническая психология в исторической перспективе
Клиническая психология с точки зрения культуры
Монокультурная ориентация в клинической психологии
Клиническая оценка
Проблемы, связанные с клинической оценкой
Подходы к решению проблем
Культурный фактор в психопатологии
Влияние западной культуры на психопатологию
Лечение
Медикаментозное лечение
Психотерапевтическое лечение
Лечение, ориентированное на культуру
Направления будущих исследований
Глава 16. Полируя нефрит: некоторые предложения по совершенствованию
изучения социальной психологии с учетом культуры
Объяснение культурных различий
Психологическое «раскрытие» культуры
Кросс-культурные исследования агрессии без «раскрытия» культуры
Культуры, построенные на насилии
Культура насилия с точки зрения психологии
Культурные вариации, связанные с психологическим медиатором
Разработка социально-психологических теорий, учитывающих фактор культуры
Агрессивное поведение; интерпретация культурных различий
Интеракционистская теория агрессивного поведения
Культурные переменные и мотивация социального контроля
Культурные переменные и мотивация, связанная со справедливостью
Культурные переменные и мотивация, связанная с идентичностью
Медиаторы и модераторы кросс-культурных различий
Перспективные психологические медиаторы
Медиаторы непсихологического характера
Заключение, с которого все только начинается
Глава 17. Культура и социальная когнитивная деятельность: к социальной психологии культурной динамики
Психология и понятие культуры
Культура как мир смыслов
Культурная динамика
Культура и социальная когнитивная деятельность: история первых исследований
Кросс-культурные исследования социальной когнитивной деятельности
История вопроса
Совершенствование концепций
Индивид как объект исследования
Взгляд со стороны: описание и истолкование
Концептуализация Я
Самооценка
Взаимоотношения как объект восприятия
Позитивная оценка мы-группы
Восприятие группы как агента
Направления будущих исследований
Проблемы эмпирических исследований
Интерпретация социальной деятельности
Самооценка
Прочие проблемы
Теоретическая проблема: социальное познание культурной динамики
Заключительные замечания
Глава 18. Кросс-культурные исследования социального воздействия
Воздействие со стороны группы
Социальная леность
Конформизм
Иерархическое воздействие
Классические теории управления
Японский подход к управлению
Теории «новой волны»
Трансформационное управление
Всемирная программа исследования управления и эффективности организационной работы (GLOBE)
Дополнительные источники воздействия
Переговоры
Подходы к разрешению конфликтов
Некоторые замечания в связи с будущими исследованиями
Воздействие при взаимодействии культур
Воздействие со стороны группы
Иерархическое управление
Переговоры
Аспекты социального взаимодействия, которые упускаются из виду
Заключение
Глава 19. Социальная справедливость с точки зрения культуры
Почему следует изучать справедливость в кросс-культурном аспекте
Функциональный подход к роли справедливости
Универсальная и партикулярная концепции справедливости
Моральные основы справедливости
Двухступенчатая модель понимания справедливости
Трехчастная концепция справедливости
Справедливое распределение
Обоснованный вклад
Выбор норм распределения
Процессуальная справедливость: представление о справедливой процедуре, культура и предпочтения, связанные с процедурой
Культура и стратегии конфликтного поведения
Культуро-специфичные процедуры разрешения конфликта
Дистанция по отношению к власти и привлечение третьих лиц к разрешению конфликтов
Культура и межличностные отношения
Дистанция по отношению к власти и межличностные отношения
Карающая справедливость: ощущение справедливости наказания
Социальные санкции
Универсальный характер карающей справедливости
Реакция на несправедливость: Модель понимания реакций на несправедливость
Психологические реакции
Поведенческие реакции
Личностная и групповая реакция на несправедливость
Связь психологических и поведенческих реакций
Заключительные комментарии
Справедливость как общие нормы или конкретные принципы надлежащего поведения
Несправедливость как источник межкультурных конфликтов
Соблюдение принципов справедливости в условиях культурного многообразия
Конструктивные подходы к несправедливости в процессе межкультурных контактов
Глава 20. Азбука аккультурации
Аккультурация. Теоретические подходы
Межкультурный контакт и адаптация
Как совместить теорию, процесс и результаты
Социальная идентификация
Культурная идентичность и аккультурация
Восприятие представителей иной культуры
Выводы, оценки и направления будущих исследований
Научение культуре
Социальная психология межкультурных контактов
Что может помешать успешным межкультурным контактам.
Устранение преград: подготовка к межкультурным контактам и общение с местным населением
Недостаточные социальные навыки и социально-культурная адаптация
Подведение итогов, оценка и направления будущей работы
Стресс и его преодоление
Перспективы психологической адаптации
Жизненные изменения
Когнитивная оценка и стратегия преодоления стресса
Личность
Социальная поддержка
Ощущение дискриминации
Модели аккультурации
Тип группы и усвоение культуры
Психологическая и социально-культурная адаптация
Подведение итогов, оценки и направления будущей работы
Заключительные комментарии
Эпилог
Предисловие научного редактора
Существование связи между культурой и психологией человека неоспоримо. Но одно дело — признавать эту связь, а другое — понимать ее характер, ее механизмы и закономерности. Культурологи и психологи подходят к изучению этой связи по-разному. Между ними исторически сложилось своеобразное «разделение труда». Культурологов интересуют не столько общие закономерности человеческой пси хики, сколько особенности мышления и поведения людей, обусловленные той культурой, в которой они живут. А психологи видят главную задачу своей науки в установлении общих, универсальных характеристик, механизмов и закономерно стей психической деятельности человека. В общей психологии вопрос о том, как специфика культуры выражается в специфике психологии ее представителей, ста вится обычно лишь для того, чтобы найти способ абстрагироваться от этой специ фики и построить культуронезависимое описание психических свойств и процессов.
В данной книге это традиционное «разделение труда» подвергается пересмот ру. Авторы делают предметом психологического исследования саму природу свя зи психологии с культурой. Их подход отличается тем, что они стремятся раскрыть психологическое содержание культуры, то есть выявить в ней элементы, выступа ющие в качестве психологических факторов мышления и поведения личности. В фокусе их внимания, прежде всего, психология. Их заботит не разработка целост ной теоретической концепции культуры, а лишь взгляд на культуру с психологи ческой точки зрения. Такой взгляд нужен им для того, чтобы ввести в психологию «культурную составляющую».
Развиваемый в книге подход — отнюдь не случайная находка группы ученых. Он возник и сформировался как попытка найти путь выхода из ситуации, в кото рой оказалась психология к концу XX века. Его смысл и значение становится яс ным в свете истории развития психологической науки.
Вошло в традицию считать датой рождения психологии как самостоятельной науки 1879 году, когда Вильгельм Вундт открыл психологическую лабораторию в Лейпциге. Этот акт приобрел символический смысл как свидетельство того, что психология, подобно естественным наукам, твердо встала на путь эксперимента. Целое столетие прошло под знаком накопления и теоретического осмысления ре зультатов, добываемых экспериментальной психологией. Но ко второму веку сво его существования психология подошла в состоянии идейного разброда. Единой научной парадигмы в ней так и не сложилось. Однако дело не только в этом. Сто летнее развитие психологии породило парадокс: чем больше расширялась экспе риментальная база психологических знаний, тем чаще стали раздаваться голоса, критикующие ее за... узость. Обоснованность такой критики несомненна. Ибо ос новная масса данных, на которых строятся теоретические обобщения в современ ной психологии, добыта Путем исследований, проведенных американскими и ев ропейскими психологами, причем объектом этих исследований были жители стран Запада — главным образом, студенты университетов, и чаще всего американских. Являются ли психологические концепции, созданные представителями современ ной западной культуры на основе изучения мышления и поведения представителей современной западной культуры, универсальными для всех культур, в масш табах всего человечества? Можно ли считать выводы, полученные на столь «одно бокой» выборке, справедливыми для всей генеральной совокупности, то есть всего населения Земли? Не являются ли они в какой-то части (и в какой именно) специ фичными для той культуры, в рамках которой родились? И может быть, современ ная психология есть лишь психология людей западного мира или еще уже — аме риканского студенчества?
Над психологией нависла угроза лишиться статуса общей науки о человече ской психике. Ее наклонность собирать богатый, но взятый только с одной грядки, урожай фактов уподобила ее Пизанской башне, которая способна рухнуть под соб ственной тяжестью, рассыпавшись на отдельные куски. Реакцией на это положе ние стало возникновение психологических школ, направляющих свои усилия на укрепление фундамента и исправление опасного уклона психологии.
Данная книга посвящена кросс-культурной психологии (cross-cuturapsycho ogy) — одному из наиболее влиятельных направлений такого рода в современной психологии. Представители его видят свою задачу в том, чтобы на основе сопо ставления результатов исследования представителей различных (а не только запад ной) культур выявить общие, универсальные психологические закономерности и частные, специфические для отдельной конкретной культуры особенности мыш ления и поведения людей. Параметры культуры выступают при этом как незави симые (точнее — квазинезависимые, поскольку ими нельзя произвольно опериро вать) переменные, а психологические феномены — как зависимые переменные. Решение поставленной таким образом задачи чрезвычайно трудоемко. Для него требуется выработать единые, желательно культуронезависимые, инструменты и методики кросс-культурного психологического исследования, пригодные для ис пользования в самых различных культурах; провести с помощью подобных ин струментов и методик множество единообразных исследований среди представи телей разных стран и народов; сравнить результаты этих исследований и выявить сходство и разницу между ними. По мысли кросс-культурных психологов, итогом этой работы должна стать разработка действительно универсальной психологии, всеобщность которой будет опираться на широкий охват культурного многообра зия человечества.
Рядом с кросс-культурной психологией прокладывают свои вехи для поворота ортодоксальной «монокультурной» психологии на «поликультурный» путь и не которые другие психологические школы и направления, о которых также идет речь в этой книге.
Психологическая антропология (psychoogica anthropoogy} с 1970-х годов стала активно обращаться к новейшим идеям психологии (в особенности когнитивистской), рассматривая социокультурную жизнь с точки зрения действующих в ней психологических механизмов мышления людей и соответственно представляя эти механизмы как ее важнейшие составляющие. Быстро набирающая силы в это же время культурная (или культурно-историческая) психология {cuturapsychoogy) непосредственно вводит культурные модели и сценарии в комплекс психологиче ских факторов, определяющих мышление и поведение личности, так что психиче ские процессы в голове индивида предстают как культурно обусловленные и ва рьирующиеся в заданных культурой условиях деятельности. Как психологическая антропология, так и культурная психология пользуются принципами и концепция ми ортодоксальной психологии, но не предполагают a priori их универсальности и, во всяком случае, требуют их адаптации к конкретным историческим и социокуль турным условиям, Еще дальше заходит направление, называемое его сторонника ми трудно переводимым на русский язык словосочетанием «indigenouspsychoogy». Приверженцы этого направления считают необходимым описывать мышление и поведение людей в языке локальной, региональной культуры — так, как они пони маются носителями данной культуры в рамках их собственного уникального куль турного пространства. С этой точки зрения, реальное этнокультурное психологи ческое знание имеет местное происхождение и не может быть отделено от целост ного единства мировоззренческих, религиозных, художественных компонентов региональной или этнической культуры. Оно предназначено для местного населе ния, и его нельзя привнести из какого-то другого региона. В сущности, речь идет о создании множества отдельных этнокультурных психологии, имеющих ограничен ную, локальную применимость, а возможность построения универсальной, обще человеческой психологии хотя и не отрицается, но ставится под вопрос и рассмат ривается лишь как отдаленная перспектива, подлежащая изучению в свете разви тия этнокультурных исследований.
Возражая против такой постановки проблемы, известный английский психолог Г. Айзенк подчеркивает, что хотя «психология раскололась по многим направле ниям», она «нуждается в концепциях, теориях и оценочном инструментарии, ко торые обладают максимальной универсальностью. Иначе станет невозможным обобщение данных, которые мы получили эмпирическим путем, поскольку такое обобщение требует выхода за пределы отдельного народа или государства. Психо логия не может быть американской, японской или африканской, она должна быть универсальной» (см. эпилог главы 6). А в цитируемой там же статье М. Сегалла, В. Лоннера и Дж. Берри (Sega, Lormer & Berry, 1998) отмечается: «Когда вся пси хология наконец начнет учитывать воздействие культуры на поведение человека (и наоборот), термины кросс-культурная и культурная психология будут не нужны». Грани, разделяющие кросс-культурную, культурную, этнокультурную психоло гию и «примкнувшую к ним» психологическую антропологию, на самом деле весьма расплывчаты, несмотря на попытки некоторых представителей этих школ жестко противопоставить их друг другу- Объединяющим эти течения началом является стремление поставить во главу угла культурный контекст, в котором развивает ся психическая деятельность человека. Да и ортодоксальная психология хотя не акцентирует, но тоже в принципе признает значение культуры. О том, насколько тесно переплетаются культурные и психологические детерминанты поведения и как трудно отделить их друг от друга, свидетельствует, например, глава настоящей книги «Тендер и культура». Рассматриваемые там тендерные стереотипы — это, с одной стороны, «культурные модели», но они же, с другой стороны, также и «пси хологические установки» личности. Какой бы позиции ни придерживаться, при рода подобных «гибридных» образований требует анализа.
К настоящему времени в кросс-культурной психологии накоплена масса эмпи рических данных, любопытных наблюдений и фактов (они в изобилии представ лены в книге). Хуже обстоит дело с теоретическим осмыслением и обобщением этого огромного материала. Реальные достижения здесь за немногими исключени ями пока еще довольно скромны. Немалые трудности связаны с методологически ми проблемами кросс-культурных исследований, с представительностью выборок (в частности, во многих случаях испытуемыми являются опять-таки студенты аме риканских университетов, группируемые по этническому происхождению, что вряд ли дает достаточные основания для оценки кросс-культурных различий), с обеспечением достоверности и сравнимости результатов тестирования, проведенного в разных культурах (вплоть до адекватной адаптации и эквивалентности пе ревода тестовых материалов). В мировой литературе можно найти различные, бо лее или менее справедливые претензии к работам кросс-культурных психологов, предъявляемые учеными, работающими в иных научно-психологических парадиг мах. Однако поставленные кросс-культурными психологами вопросы нельзя обой ти, поиски ответа на них необходимы. Поэтому неудивительно, что кросс-культур ная (а также культурная) психология вызывает живой интерес как ученых, так и широкой публики. Популярность кросс-культурных исследований растет, и поток публикаций, посвященных им, впечатляет своими масштабами. Книги, статьи, отчеты о них насчитываются тысячами.
К сожалению, в русскоязычной литературе кросс-культурная психология пред ставлена весьма слабо. Поэтому выход в свет настоящего перевода книги The Hand book of Cuture and Psychoogy, дающей обзор проблем кросс-культурной психоло гии, современного состояния их разработки и перспектив ее дальнейшего разви тия, представляется событием, которое должно привлечь внимание российского психологического сообщества. Немало ценных сведений смогут почерпнуть из этой книги и культурологи.
Редактор и составитель книги проф. Дэвид Мацумото — один из виднейших кросс-культурных психологов, основатель и директор Лаборатории исследования культуры и эмоций в университете Сан-Франциско (а также один из руководите лей Американской Федерации дзюдо, судья соревнований по дзюдо на Олимпий ских играх и мировых чемпионатах). В составе авторов книги — авторитетные уче ные, проводившие кросс-культурные исследования в различных странах мира: Греции, Индии, Японии, Корее, Австралии и др. Одна из глав написана корифеем кросс-культурной психологии Г. Триандисом, который излагает важнейшие ре зультаты своих замечательных работ по проблеме коллективизма—индивидуализма,
ставших уже классикой науки. Будучи компетентными специалистами в различ ных областях, авторы сумели с энциклопедической широтой охватить разнообраз ный материал современных кросс-культурных исследований.
Настоящее издание представляет интерес еще и потому, что не просто знако мит читателей с мощной, но до сих пор малоизвестной в нашей стране ветвью на уки, растущей на грани психологии с культурологией, но и открывает для них до рогу к дальнейшему самостоятельному продвижению в эту отрасль знаний. В нем приводятся обширные списки литературных источников, из которых можно почер пнуть сведения по различным аспектам кросс-культурной проблематики. Для мно гих психологов и культурологов будут небесполезными содержащиеся в конце каждой главы размышления авторов о программах, направлениях и задачах даль нейшего развития исследований в освещаемых ими областях науки. Начинающие исследователи, студенты и аспиранты, возможно, найдут там любопытные и увле кательные темы для своих научных занятий. Трудоемкость этих тем различна, и некоторые из них вполне могут стать темами курсовых, дипломных, кандидатских работ по психологии и культурологии. Было бы хорошо, если бы эта книга привлек ла российских исследователей к разработке «золотых жил» этой тематики.
Нельзя не отметить большие усилия переводчиков и редакторов русского издания книги, которым пришлось много потрудиться, чтобы сделать текст удобо читаемым для русской аудитории. В ряде случаев для используемых в книге поня тий не было общепринятых русских терминов, и их приходилось вводить впервые. Остается лишь пожелать читателям вдумчиво и критически отнестись к содер жанию книги. Представленный в ней материал заслуживает этого. Время, потра ченное на ее чтение, с лихвой окупится познаниями, бросающими свет на сложные и многосвязные узоры взаимоотношений психологии и культуры. И как призна ние и поддержка изложенных в книге идей, так и их критическая оценка позволит читателю углубить свои представления о психологии, культуре и их взаимосвязи.
А. С. Кармин, доктор философских наук, профессор
Предисловие
Значение культуры для всестороннего понимания поведения человека больше не оспаривается современной психологией или какой-либо иной областью науки, которая изучает поведение человека. Культура является основой и одновременно результатом поведения, она определяет линию поведения, ограничивая его опре деленными рамками. В этом аспекте культура становится самой актуальной темой для студентов и специалистов во всех областях, исследующих сложные формы поведения человека. Она важна как для искушенных в теории психологов и со циологов, так и для ученых, занимающихся социальными или поведенческими проблемами, которые имели опыт проживания в иной культурной среде или кон такта с иными культурами в прошлом или перед которыми стоит перспектива та кого опыта в будущем.
Что касается психологии, здесь культура несет в себе огромный потенциал, спо собный привести к полному пересмотру психологических знаний, теорий и зако нов. Данные многочисленных исследований по кросс-культурной психологии, по лученные за последние десятилетия, заставили во многих отношениях по-иному взглянуть на существующее в рамках традиционной психологии понимание психо логических процессов, считавшееся верным. Такой пересмотр требует переоценки психологических истин и переосмысления концепций не только на уровне теоре тического истолкования, но и в процессе накопления знаний. Короче говоря, кросс-культурная психология ставит серьезные фундаментальные вопросы о природе науки и научной философии, а комплекс существующих психологических дисцип лин пытается разобраться с этими вопросами.
Безусловно, настало время подъема в развитии кросс-культурной психологии как области науки, как дисциплины и как метода исследований. Данные исследо ваний по кросс-культуре испытывают на прочность психологические истины, за ставляя тех, кто изучает или исследует культуру, постоянно прилагать усилия для решения возникающих проблем, в результате чего открываются новые горизонты, а знания о человеке и его поведении выходят на новый уровень. Волнующую ат мосферу создает и неизвестность, которую таит в себе будущее как кросс-культур ной психологии, так и основного направления психологии, поскольку ученые и те оретики занимаются решением чрезвычайно сложных проблем понимания пове дения человека на фоне растущего многообразия мыслей, эмоций, мотиваций с учетом всех психологических аспектов.
Книга передает это ощущение подъема, словно вовремя сделанный моменталь ный снимок эволюции кросс-культурной психологии на фоне истории работы в этой области. Данная книга — это уникальная попытка такого рода применитель но к весьма актуальной сфере психологических исследований, которая находится в стадии бурного развития. Разумеется, существуют и другие книги по данному предмету, однако эта единственная, дающая представление о текущем состоянии кросс-культурной психологии в широком тематическом диапазоне, включающем самые представительные с научной точки зрения темы из безграничного много образия тех, которых касается данная отрасль знаний. Перечисленные ниже особенности книги позволяют ей должным образом передать атмосферу подъема и бур ного развития кросс-культурной психологии.
• Определение круга тем. Все области исследований, представленные в разных главах, наиболее актуальны для работ по кросс-культуре, наиболее предста вительны для данной научной сферы в целом и наиболее характерны для эволюции кросс-культурного метода и знаний. Представленный тематиче ский охват позволяет создать полную картину текущего состояния кросс-культурной психологии, написанную насколько возможно широкими маз ками.
• Авторы данной книги - ведущие в сфере кросс-культурной психологии исследователи; все они представляют наиболее передовое мышление в соот ветствующих областях.
• Превосходные тематические обзоры. Каждая глава представляет обзор совре менного состояния, теоретической и эмпирической литературы по избранной теме; эти обзоры сами по себе обладают высокой ценностью.
• Объективная оценка литературы. Кроме того, автор каждой главы не огра ничивается всеобъемлющим обзором накопленных знаний, но дает объектив ную оценку литературе, в том числе ограниченности теории и знаний на се годняшний день.
• Определение перспектив на будущее. Авторы не ограничиваются только об зором и оценкой состояния области своей специализации с теоретической и эмпирической точек зрения, они высказывают свое мнение на перспективы соответствующей области. Открыто говоря о путях достижения этих перс пектив, они намечают направления работы, которые будут служить ориенти ром для исследователей в ближайшие 10-20 лет.
Книга в целом и каждая из глав содержат две основные стержневые темы, к ко торым неоднократно обращаются авторы в каждом разделе и в каждой главе:
• представление о перспективе кросс-культурной психологии как о продолжа ющейся эволюции, которая приведет к созданию универсальной психологии, применимой ко всем людям на свете безотносительно к культурному фону;
• пути достижения этой перспективы в условиях нового подхода к методике и/или системе понятий, требующих пересмотра и усовершенствования, вы ходящих далеко за пределы методов проведения современных исследований по психологии.
Каждая из глав обращается к этим двум темам по-своему. Под каким углом они освещаются в конкретной главе, дает понят* в начале каждой главы редакторский комментарий, который связывает данную главу не только с тематикой книги в це лом, но и с другими главами. Кроме того, главы книги объединены в четыре тема тических раздела: основы, базовые психологические процессы, личность и социаль ное поведение. Каждой части предшествует введение. Вводная глава характеризует главные темы книги в том аспекте, в каком их раскрывают авторы книги, опреде ляет уровень книги в целом, а заключение еще раз расставляет акценты, давая сти мул всем будущим исследователям культуры.
В целом книга представляет собой коллективный опыт ведущих мыслителей и исследователей в сфере кросс-культурной психологии, представленный с учетом ее текущего и будущего состояния. Она содержит не только богатейший справоч ный материал по каждой из представленных тем, но выходит далеко за пределы обзоров, давая возможность увидеть перспективу и призывая к глубокому пере смотру сущности и масштабов исследований. Она последовательно и на высоком научном уровне передает атмосферу сегодняшнего дня в кросс-культурной психо логии и заставляет переосмыслить наши взгляды и действия в науке. Данная кни га — уникальный источник такого рода по кросс-культурной психологии.
Книга предназначена для тех, кто всерьез занимается изучением культуры и поведения человека, включая социологов различной специализации, а также окон чивших учебные заведения соответствующего профиля. Материал излагается на достаточно высоком уровне и, несомненно, требует надлежащей предварительной теоретической и методологической подготовки для его адекватного восприятия. Кроме того, материал, изложенный в книге, может пригодиться широкому кругу психологов — как традиционного направления, так и занимающихся кросс-куль турой, — поскольку любой психолог так или иначе сталкивается с кросс-культур ной проблематикой. Разница между ними лишь в том, насколько они сознают, с какой культурой имеют дело, и носит ли сопоставление в процессе их работы яв ный или неосознанный характер.
Эта книга выполнит свою задачу, если вдохновит будущих исследователей и ученых на решение поставленных здесь проблем и если все изучающие психоло гию и культуру — исследователи, преподаватели, руководители, психиатры, адво каты, консультанты, врачи и другие специалисты - по-настоящему поймут и оце нят влияние культуры на все стороны нашей жизни и сумеют перенести это пони мание в важнейшие сферы жизни и бытия.
ДМ.
Сан-Франциско, Калифорния Июль, 2000
Благодарности
Что естественно для проекта такого значения и масштабов, я обязан буквально сотням людей, помогавшим мне на протяжении долгого времени. Никакие слова благодарности и признательности не могут передать, сколько они приложили уси лий и какую оказывали мне поддержку не только в проведении многолетних ис следований по кросс-культуре, но также и в создании этой книги.
Прежде всего* мне хотелось бы поблагодарить авторов отдельных глав за то, что они согласились принять участие в этой работе. Я хорошо себе представляю, сколь ко времени, сил и жертв требует написание таких обзоров и глав. Я обязан каждо му из них в отдельности не только за исчерпывающие обзоры по каждому направ лению кросс-культурной психологии, но еще и за то, как глубоко они осмыслили эти направления, с учетом перспектив и путей достижения этих перспектив. Бе зусловно, это руководство требовало внесения куда более значительных редактор ских корректив, чем те книги, которые мне приходилось редактировать раньше, и каждому из авторов пришлось в значительной степени переработать не менее од ного раза материалы своей главы с учетом моих замечаний и комментариев; неко торые же из них проделали такую работу многократно. Их напряженная работа, преданность делу, самоотдача и верность этому проекту отражает высочайший уровень представленных ими материалов и труда в целом. За все это я и все рабо тающие в сфере психологии им благодарны.
Изучая кросс-культуру, я имел честь встретиться на своем жизненном пути и сотрудничать со многими прекрасными исследователями, и здесь мне бы хотелось выразить им свою признательность. Пол Экман сыграл важную роль в начале моей профессиональной деятельности, занимаясь изучением проявления эмоций через выражение лица в кросс-культурном аспекте, я до сих пор считаю его своим настав ником и добрым другом. Кроме того, вместе со мной кросс-культурными исследо ваниями занимались Шоко Араки, Каран Колвин, Дэйл Диннел, Уоллес Фризен, Боб Гриссом, Карл Хайдер, Наталья Кузнецова, Джеф Леру, Мотомаса Мураяма, Такеши Накахима, Морин О'Салливан, Клаус Шерер, Харальд Уоллбот, Масаю-ки Такеучи, Сьюзен Тейлор, Хироши Ямада и Сузуму Ямагучи. Все эти замечатель ные люди внесли огромный вклад в работу, описанную в главе про эмоции и в мои взгляды (мое восприятие) кросс-культурной проблематики в целом, и я бесконеч но обязан им за это.
Мне бы хотелось поблагодарить также сотни студентов, которые помогали мне в проведении исследований многие годы в моей лаборатории исследования куль туры и эмоций в университете штата в Сан-Франциско и ранее. Без их упорного труда и преданности делу я не смог бы довести до конца большую часть исследо ваний, описанных в моей главе. Я также выражаю свою благодарность и призна тельность всем приглашенным ученым, профессорам и исследователям, которые прибывали со всех уголков земного шара, чтобы работать вместе со мной в моей лаборатории. Они внесли неоценимый вклад в мое понимание культуры и пси хологии.
Мне также хотелось бы выразить свою благодарность руководству Универси тета штата в Сан-Франциско за чрезвычайно ценную для меня поддержку при осуществлении намеченного плана исследований и ведении научной работы на вы сочайшем уровне. Я благодарен бывшим председателям факультета психологии Полу Эскильдсену, Кену Монтейро, Лилли Берри и Сьюзен Тейлор, и в особенно сти нынешнему декану Карен Колвин. Я также благодарю деканов Джулиана и Кассиолу за то, что они поддерживали меня и мою лаборатории во всех наших'на-чинаниях, а также президента Университета Роберта Корригана. Без их помощи и поддержки было .бы невозможно ни проведение моих исследований в области кросс-культуры, ни появление на свет этой книги.
Сотрудники редакции издательства Oxford University Press ни на миг не позво лили усомниться в том, что они представляют лучшее академическое издательство на свете. Я хочу поблагодарить моего бывшего редактора Филиппа Лафлина, ко торый благословил меня на создание этой книги и работал со мной на этапе ее пла нирования. Я благодарю также Катрин Карлин, оказавшую мне всестороннюю поддержку при создании книги, помогая придать завершенность ее главам и осу ществляя итоговое редактирование.
Я счастлив, что у меня есть семья, которая поддерживала меня в работе над книгой и профессиональной деятельности и научила меня многому из того, что касается жизни, культуры и психологии. В то время как я пишу эти заметки, наша дочь Саяка приступает к обучению в выпускном классе школы. Она активно зани мается учебой и спортом и является радостью и гордостью не только нашей семьи, но и для многих из тех, с кем мы общаемся. Во время работы над проектом роди лись наши сыновья-близнецы Сатопш Роберт и Масаши Дэвид, которые наполни ли пашу жизнь новой радостью и смыслом. Мы были счастливы, изо дня в день наблюдая на их примере, как взаимодействуют между собой культура и психоло гия. И прежде всего я благодарен и признателен одному человеку, который не жа леет для нас ни времени, ни энергии, ни любви, ни преданности, ни самого себя, человеку, который изо дня в день поддерживает нас, чье сердце наполнено добро той и любовью к своей семье и к людям, окружающим нас. Самую глубокую благо дарность и признательность я выражаю своей жене Мими за то, что она появилась в нашей жизни и сделала нас лучше.
ГЛАВА 1
Введение
Дэвид Мацумото
В современной психологии нет более захватывающей темы, чем культура, и ни какая другая тема не несет в себе такого потенциала для глубокой переоценки практически всего, что, по нашему мнению, нам известно о людях. Изучение культуры с точки зрения психологии ставит вопрос о природе знаний и психоло гических истин, полученных в рамках традиционных психологических исследо ваний, участниками которых были в основном американцы или жители Западной Европы. В то же время изучение культуры в рамках психологии дает ответ на не которые фундаментальные вопросы, касающиеся определенных психологиче ских процессов, особенно относительно их универсального, в сравнении с куль турой, характера. Культура для поведения человека — то же самое, что опера ционная система для программного обеспечения; оставаясь незаметной, она играет важнейшую роль в его развитии и функционировании.
Эта книга передает современную атмосферу в кросс-культурной психоло гии и описывает эволюцию этой научной дисциплины. Она освещает историю кросс-культурной психологии с момента ее основания, рассказывает о первых исследованиях и ученых-первопроходцах. Она включает в себя обзоры совре менной научной литературы по самым актуальным разделам психологии, кото рые изучаются в кросс-культурном аспекте. Кроме того, книга позволяет уви деть новые горизонты и понять, каким образом кросс-культурная психология может кардинально изменить теоретические подходы и исследовательские методики традиционной психологии, преобразовав ее из монокультурной пси хологии отдельных аспектов поведения в универсальную психологию, которая исследует проблемы во всей полноте.
Наряду с этим, в книге определяются уникальные особенности кросс-куль турной психологии как метода исследования. Книга дает представление о сущ ности кросс-культурных исследований и позволяет понять, как и почему кросс-культурные методы могут быть полезны для современной психологии. Касаясь различных подходов к пониманию поведения человека, книга приводит аргу менты в пользу дополнительной интеграции этих подходов вместо того, чтобы невероятным образом дробить и фрагментировать их, что типично для совре менной системы исследований и теории. Она стремится найти новые методы, часто выталкивая нас за пределы уютных, обжитых областей исследования, чтобы поставить перед лицом действительно трудных проблем, связанных с истинной сложностью психологических процессов.
Я вкратце познакомлю вас с концепциями, проблемами и доводами, кото рые встретятся вам в этой книге. Все материалы данной книги можно, по-мое му, отнести к одной из двух стержневых тем. Первая касается эволюции кросс-культурной психологии, не только давая представление о том, где она была и где находится сейчас, но, что еще более важно, куда она намерена идти. В этом смысле книга содержит коллективный взгляд на то, в каком направлении сле дует двигаться кросс-культурной психологии и что она должна собой представ лять, когда достигнет своей цели. В соответствии с этим взглядом, основная цель развития кросс-культурной психологии –– способствовать созданию под линно универсальной теории психологических процессов.
Вторая тема — это предложения каждого из авторов о том, как достичь этой цели. Разумеется, эти предложения имеют свою специфику в зависимости от различия в потребностях и реалиях отдельных направлений. Однако при бли жайшем рассмотрении можно заметить определенную общность подхода в материалах различной тематики, содержащихся в отдельных главах. Эта об щность предполагает необходимость внесения в будущем существенных изме нений в наш подход к проведению исследований, если мы действительно стре мимся к достижению поставленной цели. Ниже я более подробно остановлюсь на этих двух темах.
Эволюция кросс-культурной психологии: где мы были,
где мы сейчас и куда мы намерены идти?
За последние несколько десятков лет кросс-культурная психология прошла инте ресный и важный путь развития. Первые кросс-культурные исследования были связаны главным образом со сбором сведений о культурных различиях в ряде психо логических процессов. Эта работа была, несомненно, очень важной и интересной, поскольку часто обнаруживала те аспекты, в которых психологические теории и модели, разработанные в рамках психологических исследований традиционного характера, проводимых главным образом в США, могли оказаться неприменимы ми к представителям иных культур. Хотя первые кросс-культурные исследования часто воспринимались как нечто, доступное лишь посвященным, обладающим осо быми познаниями в такой сфере, как культура, с годами выявление и сбор матери ала о культурных различиях в различных психологических процессах начали иг рать заметную роль в становлении кросс-культурной психологии как направления серьезных психологических исследований.
Однако в течение последних примерно десяти лет простой сбор материала о культурных различиях перестал удовлетворять специалистов по кросс-культурной психологии. Фактически, они подошли к признанию необходимости теоретического и эмпирического осмысления того, почему культура служит источником таких различий. На волне такого настроения все больше авторов выступали за замену слишком общего абстрактного понятия «культура» специальными, под дающимися оценке психологическими переменными, которые могли быть гипоте тическими причинами культурных различий. Такие переменные получили назва ние переменных контекста, и современные исследователи часто учитывают их, планируя эксперименты и исследования и определяя степень влияния таких пере менных на культурные различия в объектах изучения.
В то же время специалисты по кросс-культурной психологии стали более вос приимчивыми к использованию психологических характеристик культуры для объяснения культурных различий. Эти характеристики — например, индивидуа лизм или коллективизм — свидетельствуют о выходе кросс-культурной психоло гии на новый уровень, переходе от простого сбора материала о различиях к созда нию и апробированию теорий о культуре, которые могли бы объяснить причины этих различий. Такой трансформации кросс-культурной психологии способство вали установление и принятие важных параметров культурной изменчивости, та ких как параметры Хофстеде, Триандиса и др., а также разработка оценочных ме тодик для некоторых из этих параметров.
Некоторые авторы (например, ван де Вивьер, глава 5 наст, изд.) рассматривают эволюцию, или трансформацию, кросс-культурной психологии с точки зрения эта пов, или периодов, в ее развитии. Период времени, когда ученые просто собирали материал о различиях, определяется как первый этап в развитии кросс-культурной психологии. Об изменении теорий и методик в попытках объяснить культурные различия воздействием переменных контекста говорится как о втором этапе раз вития кросс-культурной психологии. Мы находимся на этой второй стадии, по скольку многочисленные кросс-культурные исследования занимаются поиском конкретных психологических переменных, которые являются причиной культур ных различий.
Если два этих важных периода исследований в области кросс-культурной пси хологии можно считать первыми двумя этапами ее развития, что же готовит нам третий этап? Третьим этапом в развитии кросс-культурной психологии, перспек тивой, о которой я уже говорил и к которой стремятся все специалисты по кросс-культурной психологии, будет создание универсальных теорий психологических процессов. Да, основная цель кросс-культурной психологии на сегодняшний день — не создание «интересных» кросс-культурных моделей поведения, примени мых к представителям «коренным образом отличающихся друг от друга» культур, и сосуществующих с другими моделями в рамках традиционной психологии. На против, цель состоит в создании подлинно универсальных моделей психологиче ских процессов и поведения человека, которые были бы применимы ко всем лю дям, независимо от происхождения, и могли бы дополнить, а может, и заменить гос подствующие сегодня теории и представления.
Следовательно, главная задача кросс-культурной психологии — оценка пан-культурной применимости психологических теорий для проверки основных тео ретических принципов и гипотез и для основательного пересмотра господствую щих теорий базовых психологических процессов. Необходимость такой оценки, проверки и пересмотра вызвана не только динамично изменяющимися демографи ческими условиями США и других стран, не только постоянным изменением мира,
в котором мы живем, хотя все это, без сомнения, дает импульс исследованию куль туры и увеличивает значение ее изучения. Эта необходимость определяется также нашим пониманием научной философии и лежащими на нас моральными обяза тельствами; ведь мы знаем, как интенсивно каждодневное использование психо логических знаний влияет на человеческую жизнь. Следовательно, если мы верны нашей сфере как науке, то должны поставить вопрос о логике этой науки, которую дает нам методика кросс-культурных исследований. И если мы стремимся к тому, чтобы наши открытия, теории и методы использовались в повседневной жизни: в психологическом консультировании, лечении, и организационной работе, тогда мы как научное общество должны отвечать достаточно высоким стандартам при менимости наших открытий и обязаны соответствовать этим стандартам.
Поэтому мы с нетерпением ждем того дня, когда сможем представить теории, применимые к носителям любой культуры, теории, касающиеся морали, развития, личности, познания, эмоций, мотивации, социального поведения и других универ сальных проблем (тем) психологии. И ожидая этого, мы отдаем себе отчет в мно гочисленных недостатках теорий, основанных на монокультурных исследованиях или исследованиях, участники которых представляют ограниченное число куль тур. Следовательно, необходимо в будущем исследовать эти проблемы, привлекая участников, представляющих широкий диапазон в корне отличающихся друг от друга культур; причем методы такого исследования должны учитывать культур ный фактор и включать комплексные методы сбора и анализа данных. Трансфор мация кросс-культурной психологии на третьем этапе ее развития — достижение перспективы, если хотите, — требует не только теорий, но и методик, кардинально отличающихся от нынешних.
Как мы воплотим в жизнь планы на будущее?
Пересмотр методологии и концепций в будущем
Кросс-культурная психология как дисциплина и как метод научных изысканий находится в процессе развития, и данная книга передает это развитие как момен тальный снимок. В ней вы найдете обзоры кросс-культурных теорий и эмпириче ских исследований, касающихся базовых психологических процессов, личности, социального поведения и других важных тем. Так же в ряде вводных глав обсуж даются основные перспективы как данной сферы в целом, так и отдельных мето дологических вопросов, специфических для кросс-культурных исследований. Рас смотрение основных теоретических моделей, содержащееся в каждой главе, и самые современные и полные обзоры по каждому из направлений, вне всякого сомнения, обладают самостоятельной ценностью, представляя собой изложение самого ново го материала по соответствующей теме.
Кроме того, ни один из авторов этой книги не ограничивается одним лишь об зором теоретической и исследовательской литературы. Все они предлагают нам свое видение перспективы, того, какими должны стать теоретические разработки и эмпирические исследования по соответствующему направлению в будущем. Таким образом, каждый из авторов книги предоставляет всем изучающим культуру уникальную возможность не только ознакомиться с накопленными знаниями и данными предшествующих теорий и исследований, но и понять, каким образом следует перестраивать теорию и исследования, чтобы способствовать достижению третьего этапа развития кросс-культурной психологии и, в конечном счете, прийти к созданию универсальных психологических теорий.
Далее я перечисляю важнейшие, на мой взгляд, моменты, которые авторы этой книги считают ключевыми для дальнейшего развития кросс-культурной психоло гии. Они не являются взаимоисключающими. Надеюсь, что такие извлечения по служат для читателя ориентиром, помогающим понять и оценить замысел авторов книги.
1. Лучше понимать культуру. Большинство авторов утверждают, что наша спо собность к созданию универсальных теорий психологических процессов до определенной степени зависит от нашей способности глубже понять культу ру как таковую. Важным достижением нашей научной дисциплины было выяснение и отбор упомянутых выше культурных параметров психологиче ской изменчивости, однако имеется множество других направлений, требу ющих теоретического осмысления культуры. Они включают переоценку и со вершенствование нашего понимания контекста и изучение его соотношения с культурой, а также необходимость всестороннего изучения культурного воздействия, начиная с культуры как определяющего фактора в формирова нии поведения и до культуры как результата поведения (то есть культуры, выступающей и в качестве независимой, и в качестве зависимой переменной). Нам следует также совершенствовать свое понимание роли культуры как сдер живающего или стимулирующего поведение фактора.
2. Интегрировать разнообразные, на первый взгляд кардинально отличающиеся друг от друга, подходы к теории и методике, принимая во внимание культуру. Многие авторы выступают за то, что подходы и взгляды на соотношение меж ду психологией и культурой и ее изучение нуждаются в интеграции, чтобы обеспечить дальнейшее развитие этой сферы. Речь идет о подходах, характер ных для кросс-культурной психологии, этнокультурной психологии и пси хологической антропологии. Каждому из этих направлений свойственны различные теоретические установки и методы исследования, которые потре буются в будущем для интеграции в рамках единой программы действий.
3. Принять, холистический подход к пониманию психологических процессов и их исследованию. Современная академическая психология, руководствуясь ис следовательскими целями так сильно раздробила поведение человека на отдельные фрагменты, что часто за деревьями трудно увидеть лес. Для пси хологов, занимающихся как кросс-культурной, так и традиционной психоло гией, пришло время руководствоваться целостным (холистическим) подхо дом к пониманию психологии и поведения человека, чтобы выявить связи между различными теоретическими взглядами на одни и те же процессы и в будущем объединить их в одно целое.
4. Интегрировать кросс-дисциплинарные переменные. Разработка универсаль ных теорий по психологии требует, чтобы мы принимали во внимание пере менные, которые обычно игнорируют в исследованиях и теоретических раз работках. В числе таких переменных влияние окружающей среды, полити ческих структур, погоды и климата, географических факторов, и т. п. Ведь создание применимой в панкультурном масштабе теории поведения челове ка без учета таких факторов попросту невозможно. По мнению многих авто ров этой книги, культура, общество, биология и психология должны объеди ниться для разработки таких теорий.
5. Интегрировать теоретические взгляды, лежащие за пределами господству ющего направления в психологии. Американские психологические теории и теории, публикуемые в англоязычных журналах и других источниках, по-прежнему оказывают наиболее сильное влияние на создание психологиче ской теории. Существует много других взглядов, до сих пор большей частью неизвестных или игнорируемых, поскольку они носят этнокультурный ха рактер и существуют в рамках конкретных культур или опубликованы не на английском языке. Такая неосведомленность, причиной которой могут быть высокомерие, языковые барьеры или иные факторы, недопустима в буду щем, если мы намерены объединить в своей работе разнообразные теорети ческие взгляды.
6. Интегрировать в корне различающиеся методы. Чтобы создать универсаль ную теорию психологии в будущем, исследование должно использовать фундаментальным образом отличающиеся друг от друга методы. Для полу чения качественно иного знания исследование будущего нуждается в инте грации различных методов. Такая интеграция предполагает включение ко личественных и качественных методов в исследование психологических про цессов через культуру и постоянный учет переменных контекста, чтобы определить прежде всего причину возникновения культурных различий. Исследование будущего должно опираться на изучение более широкого кру га лиц, представляющих более широкий круг культур, не ограничиваясь сту дентами университета, причем при изучении явлений должны использовать ся лонгитюдные методы. Прошли те времена, когда студентов, представляю щих различные культуры, заставляли заполнять анкету, переведенную на разные языки, и называли это «кросс-культурным исследованием».
Эти шесть основных установок, пока сформулированные лишь в самом общем виде, требуют, чтобы исследование будущего осуществлялось методами, коренным образом отличающимися от нынешних. Если рекомендации авторов книги будут приняты во внимание, это будет способствовать радикальному изменению и зна чительному усложнению исследований. Возможно, это заставит нас мыслить так, как мы пока не готовы или не желаем. Собранные воедино, эти идеи заставляют нас вступить на новые неизведанные тропы науки, совсем непохожие на те, по ко торым мы движемся сегодня. И все же, если мы намерены создать и испытать под линно универсальные теории, принимающие во внимание как пан-культурное сход ство, так и культуро-специфичные процессы, этот путь должен быть пройден.
Цели книги
Эта книга представляет собой коллективный опыт группы ведущих исследовате лей в сфере кросс-культурной психологии. Этот опыт заключает в себе, как я от мечал выше, не только видение перспективы развития кросс-культурной психоло гии, но и пути достижения этой перспективы. Задачи этой книги таковы:
• передать современную атмосферу в кросс-культурной психологии;
• помочь читателю представить себе ее будущее — понять, какие теории и ис следования необходимы, чтобы кросс-культурная психология могла перей ти от выявления культурных различий к обоснованию того, как и почему культура вызывает такие различия, и к созданию универсальных психологи ческих теорий (эти концепции даются на фоне анализа этапов эволюции); и
• объяснить, как проводить исследования в будущем, чтобы содействовать достижению этой перспективы и способствовать дальнейшему развитию кросс-культурной психологии.
Эта книга выполнит свою задачу, если вдохновит будущих исследователей и ученых на решение поставленных здесь проблем и если все изучающие психоло гию и культуру — исследователи, преподаватели, руководители, психиатры, адво каты, консультанты, врачи и т. д. — по-настоящему поймут и оценят влияние куль туры на все стороны нашей жизни и сумеют перенести это понимание в важней шие сферы жизни и бытия.
Часть I
Основные положения
Первая часть книги включает четыре главы, в которых изложены основы зна ний, необходимых всем изучающим культуру и психологию. Представленная в этой части информация потребуется для чтения и понимания других глав книги, поскольку здесь изложены фундаментальные теоретически и методологические положения, на которых строится большая часть работ по кросс-культурной психо логии.
Главу 2 Адамопулос и Лоннер начинают с истории данного направления и с вопроса о методе кросс-культурной психологии. Сравнивая и противопоставляя дна, казалось бы, различных подхода к изучению культуры — кросс-культурную психологию и культурную психологию — они анализируют возможности рассмот рения культуры в соотношении с человеческим поведением, чтобы объединить теорию и практику прошлого и настоящего и прояснить будущую эмпирическую и концептуальную работу. При этом авторы акцентируют внимание на альтерна тивах, перед которыми стоит кросс-культурная психология в настоящий момент.
В главе 3 Триандис описывает происхождение и использование конструкта индивидуализм и коллективизм для объяснения культурных различий в разнооб разных типах поведения. Он приводит доводы в пользу интеграции различных подходов и методологий. При этом условии кросс-культурная психология даст традиционной психологической науке возможность стать психологией универ сальной.
В главе 4, написанной Кимом изящно и просто, приводятся убедительные до воды в пользу интеграции и большего поощрения этнокультурных психологиче ских подходов. Указывая на ограниченность того пути, которым традиционно шла наука в рамках господствующего в психологии направления, Ким высказывает мысль о том, что этнические психологические школы — с их интересом к контек сту, гносеологии и феноменологии — предлагают альтернативный подход к пони манию отношений между культурой и психологией, рассматривая их как тесно вза имосвязанные феномены.
В главе 5 ван де Вивьер дает великолепный обзор уникальных аспектов кросс-культурного исследования. Он детально рассматривает проблемы, связанные с отклонениями и эквивалентностью и предоставляет ученым полезное руководство для проведения звуковых исследований. Он также выступает за интеграцию мето дологий радикально отличающихся, на первый взгляд, подходов, включая кросс-культурную и культурную психологии. По его мнению, это поможет ученым пре образовать кросс-культурную психологию в универсальную.
Эти главы определяют концептуальные и методологические рамки, в которых в остальной части книги будут развиваться две ее основные темы — перспектива преобразования кросс-культурной психологии в универсальную теорию поведения и пути достижения этой цели.
ГЛАВА 2
Культура и психология на распутье историческая перспектива
и теоретический анализ
Джон Адамопулос и Уолтер Дж. Лонпер
Кросс-культурная психология как сфера серьезных научных изысканий, методо логический подход и средоточие анализа и синтеза информации, касающейся великого многообразия культур, в котором мы живем сегодня, прошла долгий путь с тех пор, когда культурные различия просто отмечались и описывались. Черты культурного сходства и различия, описанные во множестве различных аспектов и при помощи различных подходов, и сегодня порождают литературу по всем направлениям психологии с различными теоретическими установка ми и эмпирическими подходами. И те, кто давно изучает культуру с психологи ческой точки зрения, и новички в этом деле могут потеряться в «фактах» кросс-культурной психологии; на данном этапе своего развития изучение культуры и психологии нуждается в ясности, которая будет способствовать его прогрессу и плодотворному развитию в ближайшие 20 лет. Эта глава вносит необходимую ясность, готовя читателя к пониманию сложности культурных и культурно-пси хологических взаимоотношений, рассматриваемых в последующих главах.
Для того чтобы показать важность настоящего момента в истории кросс-культурной психологии, Адамопулос и Лоннер в этой главе дают блестящее описание ее развития и анализ текущих проблем. В начале главы авторы опи сывают путь, пройденный кросс-культурной психологией, от скромных начина ний, вроде собраний ученых, интересующихся культурой, до разнообразных организаций, печатных изданий и тем, которые характеризуют эту сферу сегод ня. Они объективно освещают недостатки психологического знания, получен ного в процессе монокультурного исследования, а также при других ограничи вающих обстоятельствах, особенно, если предполагается его применимость к людям любого происхождения, национальности, образования и т. д. В своем ис торическом обзоре Адамопулос и Лоннер указывают также на подходы, при ко торых кросс-культурная психология может рассматриваться не как отдельная "Сфера» исследований, но скорее как особый научный метод. То есть кросс-куль турная психология может рассматриваться не только с точки зрения содержания ее исследований, но также на языке научной философии — как логика, на которую опирается наука и которая определяет пути получения знаний. Как таковая кросс-культурная психология не только имеет непосредственное отношение к изучению культуры, но является и методом ее критического осмысления.
Далее Адамопулос и Лоннер представляют глубокий анализ черт сходства и различия на первый взгляд разных подходов, которые в последнее время об ращают на себя внимание; они сравнивают и противопоставляют кросс-куль турную психологию и культурную психологию. Потребность в таком анализе давно назрела, и всем, кто изучает культуру, следует познакомиться с разгра ничениями, предлагаемыми в этой части главы. По мнению авторов, у любого подхода есть свои сильные и слабые стороны, преимущества и недостатки. Несмотря на личные предпочтения, которые каждый питает к собственному подходу к культуре и которые, без сомнения, оказывают влияние на оценку других подходов, трудно не заметить, что в двух представленных сферах куда больше сходства, чем различий, при исследовании природы разума, которая является воплощением и источником как культуры, так и психологии.
В завершение своей главы Адамопулос и Лоннер излагают идеи, касающи еся согласования противоречий, вызванных различием подходов в кросс-куль турной и культурной психологии; в основе этого сближения предполагается не взаимное стремление исправить недостатки другого подхода, но перспектива использования сильных сторон обоих подходов в контексте их собственных онтологических посылок и методологических ограничений. Принимая во вни мание эту перспективу, авторы подводят итог анализа исходной посылки вос приятия культуры в психологической теории, которая зависит от того, рассмат ривается ли культура как фактор, определяющий поведение человека или как следствие этого поведения, как стимулирующий или как ограничивающий фак тор. Такая точка зрения полезна не только потому, что позволяет понять аспек ты культуры, доступные кросс-культурной или культурной психологии, но и по тому, что позволяет тем, кто изучает культуру, взглянуть на предмет со сторо ны, увидеть культуру во всей ее необъятности и понять, как много функций она выполняет. Изучающие культуру получают возможность в полной мере оценить сложность взаимосвязей между культурой и психологией, а такая оценка ведет к перевороту в понимании культуры и, следовательно, к кардинально иным подходам к ее исследованию в течение ближайших 10-20 лет. Поскольку буду щим исследователям предстоит решать более масштабные проблемы, каса ющиеся глубинной сути соотношения культуры и психологии, включая установ ление границ между ними, анализ Адамопулоса и Лоннера, в котором опре делены альтернативы, перед которыми стоит кросс-культурная психология сегодня, в перспективе может иметь значительное влияние.
В этой главе мы дадим общее представление о двух основных составляющих, которые определяют общие характеристики и текущее состояние предмета психо логии и культуры. Первая составляющая — исторический обзор — позволяет преж де всего бросить беглый взгляд на происхождение кросс-культурной психологии и помогает понять, как относиться к ней сегодня, с учетом ее происхождения и раз вития в последние 35 лет. Вторая составляющая — это обращение к некоторым теоретическим проблемам и критическому анализу двух основных направлений, культурной и кросс-культурной психологии, в то время как третья составляющая представляет собой оценку той роли, которую культура играет в психологии, равно как и той, которую, по нашему мнению, ей следует играть. Вместе взятые эти составные части описывают сущность кросс-культурной психологии и кратко характеризуют другие направления в психологии и смежных дисциплинах, в кото рых феномен культуры играет центральную и необходимую роль в объяснении человеческого мышления и поведения.
Кросс-культурная психология в краткой исторической перспективе
Всестороннее исследование истории и развития кросс-культурной психологии следует начать ссылкой на три важнейших источника (Jahoda, 1980, 1990; Jahoca & Krewer, 1997; Kinberg, 1980), каждый из которых позволяет проследить истоки психологического интереса к чужим культурам. Дополнительные исторические све дения — особенно по кросс-культурной психологии до 1980 г. — дает шеститомное «Руководство по кросс-культурной психологии» (Triandis et a, 1980), 51-я глава ко торого содержит огромное количество ссылок. Четыре короткие статьи Диас-Гуэррэро, Яходы, Прайс-Уильямса и Триандиса, опубликованные в трудах Конгресса, посвященного серебряному юбилею Международной ассоциации кросс-культур ной психологии в 1998 году(Ьоппег, Dinne, Forgays & Hayes, 1999), позволяют глубже проникнуть в сущность происхождения кросс-культурной психологии. Эти четверо — одни из немногих ученых, способствовавших возникновению «со временного» направления в кросс-культурной психологии.
Одно из главных положений этих ретроспекций и аналитических работ состо ит в следующем; неуловимое понятие культура и феномен, который это понятие представляет, существовали веками, попытки при помощи культуры объяснить многообразие типов человеческого мышления и поведения не новы. Другим важ ным аспектом размышлений, содержащимся в этой ретроспективе, является то, что так и не было найдено приемлемой для всех дефиниции кросс-культурной психо логии, и она до сих пор представляет собой нечто неопределенное. Эта проблема вызвала некоторую озабоченность тем, что данное понятие может оказаться слиш ком узким и ограниченным, а, следовательно, повлечь за собой необходимость пе ресмотра определения кросс-культурного психолога (Lonner, 1992). В то время как терминологические трудности и лояльность, похоже, останутся постоянной темой полемики и дискуссий, в то время как некоторые критики продолжают задаваться вопросом о важности или достоверности кросс-культурной психологии, возмож но, следует иметь в виду самый существенный момент: «важно не то, как называ ется кросс-культурная психология, а определение того, чем она занимается — это позволит обеспечить изучение самого широкого диапазона психологических тем в максимально широких этнических и культурных рамках и посредством разнооб разных методологий» (Sega, Lonner & Berry, 1998, p. 1102).
Имеет смысл повторить, что подробный обзор мировой психологической литературы последнего столетия покажет интерес многих психологов к культуре, этнической принадлежности или национальному происхождению как к «детерминан там» или промежуточным переменным (Lonner & Adamopouos, 1997) при трактов ке мышления и поведения. В самом деле, даже так называемый отец современной экспериментальной психологии, Вильгельм Вундт, может быть назван первопро ходцем в этой сфере по причине его интереса к «Психологии народов» (Wundt, 1900-1920), убедительным доказательством чему служат 10 томов, опубликован ных им под этим названием. Возможно, пионером в исследовании предполагае мых взаимосвязей между культурой и основными психологическими процессами был В. Г. Р. Риверс (W. H. R. Rivers, 1901) из Кембриджского университета, возгла вивший экспедицию психологов и антропологов, предпринятую для сбора данных в Южно-тихоокеанской зоне и на восточном побережье Индии.
Обратившись к истории психологии, нетрудно найти журнальные статьи, в ко торых культура или иные дескрипторы (например, этническая группа) использо вались для характеристики людей, связанных общностью наследия или судьбы. Хотя в большинстве исследований в качестве «объекта» психологического изуче ния выступали относительно здоровые и благополучные представители белой расы и индустриального общества, несомненно, что любая научная (психологическая) тема, которую только можно себе представить, так или иначе, в той или иной сте пени подразумевала исследования с участием индивидов из различных культур ных и психолингвистических групп. Главным образом это относится к таким раз делам психологии, как тестирование умственных способностей, изучение «нацио нальных типов характера» или «модальной личности», различные попытки понять аномальное поведение, и особенно в широкой сфере социальной психологии, ко торая претендует на лидерство в кросс-культурных исследованиях.
Однако, за редким исключением, на протяжении первых двух третей XX века не существовало системы или хотя бы ясного плана таких междисциплинарных эк скурсов. В действительности долгие годы превалировали «отпускной оппорту низм» («sabbatica opportunism») и «исследование избранных» («jet-set research»), Это означало, что чрезмерно любознательный и энергичный психолог, обычно из США, Великобритании или с какой-то близкой или политически подчиненной им территории, отправлялся во время академического отпуска на несколько недель (месяцев) в экзотический уголок земного шара и, среди прочего, занимался «про веркой» отдельных законов или проверял на местности какую-нибудь теорию, его занимавшую. Вернувшись к домашнему комфорту, он (а порой она) обычно пи сал статью и передавал ее на рассмотрение в какой-нибудь подходящий, если не брызжущий энтузиазмом, журнал и, таким образом, им удавалось снискать неко торую известность по части поиска новых путей в психологии.
Такие сообщения могли представлять сиюминутный интерес, но длительных усилий разработать стратегию систематических исследований почти не предпри нималось. Возможно, именно поэтому так важны были отдельные книги по мето дологии, объединения единомышленников и другие источники поддержки таких усилий. Кроме того, психологи, занимавшиеся кросс-культурными исследования ми, часто воспринимались как довольно странные создания, кучка фанатиков свои дисциплины, которые стремятся избегать общепринятой академической рути ны, существуя где-то на задворках науки. Много лет назад среди академических
психологов бытовало мнение, что культура — предмет, изучать который приличе ствует антропологам. (Этого мнения некоторые ученые придерживаются до сих пор, — главным образом, те, кто считает психологию одной из «естественных» наук, а «законы» поведения — выходящими за пределы культуры; так же как законы научения часто рассматриваются исключительно филогенетически.)
Картина кросс-культурных исследований как изолированных и разобщенных радикально изменилась во второй половине 1960-х годов, когда было предприня то несколько относительно независимых начинаний, впоследствии объединенных. В это время началась современная эпоха в развитии кросс-культурной психологии. Первым заслуживающим упоминания событием была конференция в Универси тете Нигерии в Ибадане во время Рождества и Нового года (1965-1966). Привлек шая около 100 специалистов (в основном, социальных психологов), конференция планировалась как форум на котором могли бы обсуждаться различные социаль но-психологические взгляды с учетом их применимости к различным культурам, а также их теоретические обоснования.
Участники конференции позаботились и о путях сотрудничества в будущем. Например, они решили поддерживать связь при помощи выходившего время от времени Cross-Cutura Socia Psychoogy Newsetter — Информационного бюллетеня кросс-культурной социальной психологии, ведущим редактором которого был Гарри Триандис. (Прямой потомок этого издания — выходящий ежеквартально Cross-Cutura Psychoogy Buetin — Бюллетень кросс-культурной психологии, выходя щий в настоящий момент под редакцией Уильяма К. Габрениа.) Джон У. Берри был инициатором второго начинания — создания указателя исследователей кросс-культурной психологии. Содержавший поначалу чуть более 100 записей и опуб ликованный в 1968 году в Internationa Journa of Psychoogy, этот указатель должен был способствовать сотрудничеству при проведении различных видов психологи ческих исследований по всему миру. В указатель вносились исправления в 1970 и 1973 годах и дважды в 1980-е годы; последнее его обновление было сделано в 1998 году. Третьим важным моментом была подготовка в 1968 и 1969 годах, а за тем первая публикация в 1970 году ежеквартального Journa of Cross-Cutura Psychoogy, редактором-учредителем которого был Уолтер Дж.Лоннер. В 1995 году Journa of Cross-Cutura Psychoogy стал выходить раз в два месяца; в 2000 году нашему первому отраслевому журналу исполнился 31 год.
Три момента, перечисленные выше, в совокупности сыграли роль катализато ра в 1971-1972 годах. По инициативе покойного Джона Л. М. Б. Доусона в авгу сте 1972 года в Университете Гонконга, где Доусон возглавлял факультет психо логии, состоялся первый съезд Международной ассоциации кросс-культурной психологии (Internationa Association for Crass-Cutura Psychoogy, IACCP). Съезд собрал около 110 психологов (и горстку антропологов и психиатров), хорошо зна комых с работами друг друга, но, за редким исключением, не встречавшихся ранее. С этого времени IACCP стала настоящим объединением ученых, со своими чинов никами, уставом и прочими атрибутами вполне оперившейся, хотя и маленькой профессиональной организации. Ее первым президентом был Джером Брунер а Доусон — первым генеральным секретарем. В настоящее время авторские права на Journa of Cross-Cutura Psychoogy принадлежат Западному университету
Вашингтона, однако он позволяет IACCP называть журнал одним из ее «официаль ных» изданий.
Объединение разрозненных начинаний символизирует момент, когда кросс-культурная психология получила законный статус и официальное признание еди номышленников. Она мгновенно стала ассоциироваться с Journa of Cross-Cutura Psychoogy и Cross-Cutura Psychoogy Buetin и публикацией избранных трудов конгрессов IACCP, которые проводились каждые два года. Конгрессы IACCP про ходили в 13 странах; последним был Конгресс Серебряного Юбилея, он состоялся в начале августа 1998 года в Западном университете Вашингтона. Получить общее представление о трудах этого конгресса-можно, обратившись к изданию, представ ленному в списке литературы (Lonner et a., 1999). Местом проведения последнего конгресса был город Пултунск (Польша).
События, описанные выше, дают общее представление о пути, пройденном кросс-культурной психологией в организационном плане. Для этой книги, одна ко, более важным является осмысление ее научного и концептуального развития. А это подразумевает рассмотрение широкого круга методологических и гносеоло гических проблем, существенных для объяснения взаимосвязи культуры и пове дения. Обратимся к этим вопросам.
Смысл существования кросс-культурной психологии
Существует множество аргументов в пользу важности кросс-культурной психоло гии. Кто же будет спорить, например, с тем, что изучение других культур приносит огромную пользу, хотя бы потому, что такие познания могут подготовить челове ка к более эффективному взаимодействию с представителями иной культуры. И кто же станет спорить, что изучение и понимание других культур или этниче ских особенностей служит отличительной чертой образованного человека? Изу чение мира за пределами собственных границ (Coe, 1984) важно само по себе и по зволяет глубже понять, кто мы такие, откуда пришли, а возможно, и куда идем. Для кросс-культурных психологов, однако, главной и очевидной причиной возникно вения и существования кросс-культурной психологии было стремление раздви нуть рамки психологической пауки.
Современная психология — это, прежде всего, порождение западной академиче ской науки, которая греется в лучах почтенных, с научной точки зрения, исследова нии, отмеченных наследием логического позитивизма. Группа авторов (Berry, Poortinga& Pandey, 1997) использовали акроним WASP (Western academic scientific psychoogy — западная академическая научная психология) для описания этого исторического явления, имея в виду не только западную психологию, но также практику психологии как науки в США, Великобритании, а также в их культур ных и языковых сателлитах. Интересен взгляд на эту ситуацию Яходы (Jahoda, 1970), который критически отзывался о навязанных психологии границах. Он за явил, что эта ограниченность напоминает некоего пастора Твакум а из «Тома Джонса» [юмористического романа Генри Филдипга, на писанного в 1749 году о выходце из простонародья, воспитанного в среде английской аристократии], который сказал: «Когда я упомянул религию, я имел в виду христи анство; но не просто христианство, но протестантизм, и не просто протестантизм,
а англиканскую церковь». Это очень напоминает: «Когда я говорю об объекте психо логии, я имею в виду представителя западной индустриальной культуры; но не про сто представителя западной индустриальной культуры, а американца, и не просто американца, а студента университета*. Конечно, несправедливо говорить так, бро сая тень на всю массу работ, выполненных и США. И, тем не менее, чрезмерное сосре доточение на такой странной выборке (а ведь речь идет о человечестве в целом) за ставляет призадуматься о сфере применения «законов», полученных в результате та ких экспериментов.
Короче говоря, большинство сведений о психологическом функционировании человека получено в результате исследований и теоретических разработок, порож денных «высоко психологизированным» миром, «ведущим миром» психологии (Moghaddam, 1987). О значительной же части остального мира психологии извест но немного.
Стандартная методологическая парадигма в кросс-культурной психологии
Как было отмечено выше, часто основной причиной появления кросс-культурпой психологии считают расширение диапазона вариаций. Обычно речь идет об обра щении к отличным от своей собственной культурам с целью проверить на проч ность или универсальную применимость данные психологических исследований, которые, за неимением опровергающих или противоречащих фактов, многие счи тают истиной в последней инстанции. Поскольку большинство исследований по психологии проводилось до сих пор в промышленно развитых западных странах западными же психологами, часто предполагается обследование не западных и относительно не тронутых культурой мест. Как бы то ни было, данное группой авторов определение кросс-культурной психологии (Berry, Poortinga, Sega! & Dasen, 1992) представляется небесполезным и на какое-то время вполне приемле мым. Они определяют кросс-культурную психологию как «изучение черт сходства и различия в функционировании личности в различных культурных и этнических группах, отношений между психологическими переменными и социокультурны ми, экологическими и биологическими переменными, а также изучение изменения этих переменных» (р. 2).
В той же книге (Berry et a, 1992) описан в общих чертах типовой (но не един ственный) методологический протокол по кросс-культурной психологии; он вклю чает в себя перенос, тест и исследовательскую процедуру. Процесс подразумевает: а) выбор психологического закона, теста или модели, которые удовлетворительно зарекомендовали себя в оригинальной культуре; б) «тестирование» избранной за кономерности на одной или нескольких иных культурах (это действие аналогично расширению диапазона вариаций с целью проверить, до какой степени избранный закон (тест, модель) применимы в другом месте) и в) установление в других куль турах факторов или элементов, отсутствующих в оригинальной культуре, ил кото рой был перенесен данный закон. Такая методика содержит большинство состав ляющих «традиционной» психологии. Достаточно очевидно, что схема ортодок сального кросс-культурного исследования подразумевает, что «другие культуры» рассматриваются как независимые переменные (или квазинезависимые, поскольку культурой нельзя «манипулировать», что является ключевым моментом в оп ределении подлинно независимой переменной). Такой упрощенный подход мно гих беспокоит (см. далее). Таким образом, Природа-мать выступает в качестве глав ного эксперта при планировании эксперимента. Различные условия проведения эксперимента или независимые переменные, созданные ею, называются культура ми или этническими группами или рассматриваются как «отличные» от тех, кто принадлежит к иной культуре и чье участие определяет выработку исходных по сылок.
В соответствии с этой типовой ортодоксальной моделью, кросс-культурную психологию- можно рассматривать не как отдельную отрасль или научную дисцип лину, а просто как особый метод исследования. С его применением сопряжен ряд уникальных методологических условий или проблем, требующих самого присталь ного внимания. Например, весьма осмотрительно должно проводиться определе ние выборки, необходимо учитывать разнообразные проблемы, связанных с эквивалентностью. Нельзя оставить без внимания и этические вопросы. Разумеется, те, кто изо дня в день занимается планированием и проведением исследований в рам ках традиционной психологии, также должны уделять внимание проблемам, связан ным с определением выборки и ее влиянием на результат, соотноситься с типом за дач или условий, предъявляемых участникам. Так что и они должны заботиться об этике. Однако в кросс-культурных исследованиях, как правило, складывается куда более сложная, неоднозначная и трудоемкая ситуация. Нам не хватит места в этой главе, чтобы изложить все детали, связанные с серьезной кросс-культурной методологией. Но если, как полагают некоторые (в дискуссии, приведенной ниже), кросс-культурная психология не более, чем расширение обычного эмпирическо го/позитивистского исследования, тогда единственное существенное отличие поисков психологической ортодоксии от кросс-культурной психологии — стрем ление определить универсалии и закономерности в мышлении и поведении че ловека — делает это направление исследований достаточно сомнительным в логи ко-методологическом отношении. В последние годы было много написано о ме тодологических проблемах и трудностях, присущих кросс-культурной психологии (Berry et a., 1997; Brisin, Lonner & Thorndike, 1973; Lonner & Berry, 1986; Triandis et a., 1980; van de Vijver & Leung, 1997).
Подавляющее большинство кросс-культурных психологических исследований, проводившихся с середины 1960-х годах могут быть охарактеризованы как расши рение диапазона отклонений неизвестной или неизученной культуры от известных и хорошо изученных культур. Смахнув пыль с одной из первых работ по кросс-культурной методологии (Brisin et a., 1973), мы увидим, что значительная часть этой книги (что отражает состояние исследований в конце 1960-х и начале 1970-х годов) посвящена рассмотрению все той же задачи «расширения». Одна из глав специально посвящена методологии и проблемам, связанным с кросс-культурным использованием психологических тестов, разработанных для оценки широкого диапазона различных параметров. Едва ли не все тесты, опросники и шкалы, рас смотренные в данной главе, были разработаны западными психологами. Характерны в этом смысле обзор и обсуждение результатов использования Калифорнийского психологического опросника (Caifornia Psychoogica Inventory, СРГ) для исследования иных культур. Широкое обсуждение определения уровня умственных спо собностей в других культурах носило почти императивный характер, главным об разом потому, что долгие годы так много внимания уделялось тому, что составля ет интеллект вообще, а специфические культурные контексты практически не учи тывались. Под именем «культуронезависимого» теста было предпринято немало попыток, в основном неудачных, обнаружить Rosetta stone (камень с древними над писями на двух языках) в способностях человека.
Как отмечалось выше, в большинстве психометрических исследований, затра гивавших другие культуры, использовались схемы, разработанные на Западе. Ис следователи как бы говорили: «Посмотрим, как они справятся с головоломками, которые мы им подсунем», что попросту предполагало, что эти «головоломки» представляют тот самый стандарт, на основании которого следует оценивать пове дение других людей. Неудивительно, что тем же самым логическим обоснованием пользуются и сегодня, хотя и более сознательно, изощренно и осторожно. Напри мер, при тестировании личности широко использовался личностный опросник НЭО (NEO-PI-R). Его целью была оценка «Большой пятерки» личностных пара метров, которые, как полагают многие, является, по крайней мере, частично, обще культурными характеристиками. Впечатляет то, что «Большая пятерка» была со ставлена довольно разумно, однако существование таких базовых элементов в од ной культуре не исключает наличие одного или нескольких специфических для иной культуры факторов. Данные факторы не могут быть обнаружены этически ми по сути исследованиями, разработанными по образцу стандартных тестов, пред полагающих заполнение опросников (процедура, которая сама по себе родилась на Западе). Другие исследователи использовали несколько вариантов многоязычного Миннесотского многоаспектного личностного опросника-2 (MMPI-2). Наверное, довольно трудно найти психометрический прием, который не были бы опробован на иных (по сравнению с исходной) группах с целью определения универсально сти лежащего в его основе психологического конструкта. Недавно вышедший спе циальный выпуск Journa of Cross-Cutura Psychoogy содержит богатую информа цию по исследованиям личности в кросс-культурном аспекте, а также по междис циплинарным проблемам (Church & Lonner, 1998).
В середине 1960-х годов (возможно, на волне послевоенного энтузиазма, выз ванного обещаниями психологии улучшить мир) существовало несколько других парадигм, которые использовали авторы значительного количества работ по кросс-культуре. Примером может служить исследование мотивации успеха. Ориентиру ясь на одну из тех психологических потребностей, которые, по мнению Генри Мюррея, присущи в определенной мере всем людям, различные исследователи, осо бенно Мак-Клелланд (McCeand, 1961) стремились составить схему природы и причин мотивации успеха и выделить важнейшие составляющие обществ, ориенти рованных на успех. Были даже попытки инициировать экономические достижения в других обществах, используя методику стимулирования мотивации успеха (McCeand & Winter, 1969).
Другим примером парадигмы, которая привлекла к себе пристальное внимание с кросс-культурной точки зрения, была теория психологической дифференциации, разработанная Виткином. Эта теория предназначалась для распространения на другие культуры. Ее суть заключалась в гипотезе дифференциации, которая гла сила, что различные психологические и биологические условия ведут к формиро ванию различных когнитивных стилей. Согласно концепции Виткина, централь ные когнитивные стили — поленезависмый и полезависимый —характеризуют тип мышления и поведения. (Такое разграничение было предвестием современного исследования индивидуализма и коллективизма.) Исследование когнитивного стиля было популярной кросс-культурной темой в конце 1960-х и в 1970-е годы (Witkin & Berry, 1975). Было предпринято множество попыток, в основном, под руководством Берри, составить схему сущности и путей развития когнитивного стиля, применительно к его формированию в различных «экологиях». Между про чим, широко разрекламированная как образец ведения исследовательского проек та экокультурная модель Берри берет свое начало в исследованиях когнитивного стиля (Berry et a., 1992). К сожалению, со смертью Виткина в 1979 году начался резкий спад исследований, развивавших его идеи. Одни увлечения сменяют дру гие по мере появления новых лиц со своими взглядами.
Следует упомянуть несколько других авторитетных работ, описание которых дает Брислин с соавторами (Brisin et a., 1973) и уже много лет сохраняющих свое влияние в науке. Одна из таких работ — исследование субъективной культуры Триандиса (Triandis, 1972); здесь рассмотрены различные пути восприятия руко творного мира. (См. Adamoponos & Kashima, 1999, — об исторических аспектах и на следии этой широкой программы исследований.) Исследование субъективной куль туры использует инструментарий, восходящий непосредственно к методике оценки метафорического значения Чарльза Осгуда, которая пользовалась приемами опре деления семантических различий и также получила широкое применение для иссле дования предполагаемых универсалий в аффективном значении (Osgooc, May & Miron, 1975). Другая работа — это исследование модернизма и его воздействия на людей на различных стадиях адаптации к иному обществу. Исследования в этой обла сти переросли в исследования усвоения чужой культуры и адаптации к переменам и остаются одними из самых популярных и применимых на практике (Berry & Sam, 1997).
Влиятельная в 1960-е годы теория когнитивного развития Пиаже и сегодня вы зывает интерес. Перенос идей Пиаже за пределы его родины — Швейцарии — на иные культуры — определенно одна из самых широкомасштабных теоретических экспансий за всю историю психологической науки. Его превзошли, пожалуй, лишь воззрения Фрейда на природу человека да вклад Павлова в исследование природы научения. Теория Пиаже, постулирующая уровни и пути когнитивного развития, оуквально просится, чтобы ее опробовали на других культурах. То же самое мож но сказать и о теории нравственного мышления Колберга. Продолжая и развивая ранние теоретические выкладки Пиаже, касающиеся нравственного развития детей, это значительное кросс-культурное исследование, которое характеризуют новые методы и смелые гипотезы, внесло свой вклад в продолжение изучения основного морального выбора между добром и злом (Eckensberger & Zimba, 1997).
В то время как кросс-культурные исследования мотивации достижения и пси хологической дифференциации большей частью сошли со сцены, исследования на основе идей Пиаже по-прежнему распространены, так же как и исследования модернизма (сейчас под общим названием исследований аккультурации — усвоения чужой культуры). Однако их методологическая база претерпела некоторые изме нения. Хотя гипотезы и планы исследований стали более сложными и современ ными, общая направленность осталась прежней. Поэтому интерес к себе привлек ли другие парадигмы, такие как культурные дефиниции Я-концепции (Markus & Kitayama, 1991), индивидуализм — коллективизм (Triandis, глава 3 наст, изд.), ос новные ценностные ориентации человека (Shwartz, 1994), ценности, связанные с трудом, постулированные Хофстеде (Hofstede, 1980), и стереотипы тендерных черт характера (Best & Wiiams, глава 11 наст, изд.; Wiiams, Satterwaite & Saiz, 1998). Во всех этих работах неизменно ставится вопрос об универсальной применимости. Оценивая совокупность всех этих усилий, можно сказать, что сотни исследований применяли основные идеи и методы к чужим культурам и обществам, пытаясь выявить эффективные модели и направления. Помимо этих популярных парадигм нет числа исследованиям, нацеленным на разграничение общего и особенного, уни версального и относительного.
Поиск психологических универсалий: стоящее ли это занятие?
Многие исследователи кросс-культурной психологии считают основной целью своих усилий движение по пути к базовому пониманию психологического функ ционирования всех людей, то есть к становлению универсальной психологии. Будучи несовместимым с радикальным релятивизмом, поиск универсалий явля ется столь же трудновыполнимой, сколь и заветной целью психологии и антропо логии (Brown, 1991). Фактически, в определенном смысле кросс-культурную пси хологию можно считать методом, помогающим понять, как и почему культурные и этнические факторы могут маскировать, служить связующим звеном или видоиз менять общепонятные в других случаях существенные закономерности человече ского мышления и поведения. Пытаясь систематизировать эти усилия, Лоннер (Lonner, 1980) предложил семь уровней психологических универсалий. Первые два уровня относились к неизменным универсалиям и универсалиям различной формы. Пример неизменной универсалии — человеческая агрессивность. То, что люди всегда проявляли агрессивность, служит неопровержимым фактом, подкреп ленным историческими свидетельствами, причем можно распределить агрессивное поведение по категориям в зависимости от степени — от полномасштабной (тоталь ной) войны и геноцида до обидной словесной перепалки между супругами, любов никами, соседями или политиками. Другими словами, неизменная универсалия агрессии процветает во всех уголках земного шара, по в разных формах.
Мы утверждаем, что большинство исследований по любому направлению, свя занному с культурой, является, по меньшей мере, поиском универсалий различной формы, хотя сами исследователи могут и не воспринимать их как таковые. Так, многие главы этой книги написаны плодотворно работающими, проницательны ми учеными, которые стремятся найти объяснение культурным различиям в опре деленных аспектах поведения. К такого рода исследованиям относится изучение эмоций и ценностей, детского и нравственного развития, социального познания, тендерных аспектов и т. д. Логические обоснования и руководящие принципы их исследований, часто называемые «теориями» или «парадигмами», конечно, весьма разнообразны, но исходным пунктом являются веские предположения или ги потезы относительно сущности человеческого разума и того, каким образом в ре зультате его взаимодействия с культурой возникает широкий спектр типов пове дения. Ситуация напоминает аналогию культуры с «луковицей». Этот образ часто используют, чтобы подчеркнуть, как трудно выявить ядро культуры. Развивая эту аналогию, можно сказать, что суть культуры (неизменную универсалию) можно понять, лишь снимая слой за слоем и открывая все более глубокие и/или специфические для конкретной культуры вариации «психического единства». Другие универсалии, представленные Лоннером (Lonner, 1980), были распределены по следующим категориям: диахронические (то есть остающиеся в основе неизменны ми с течением времени); связанные с этологией (филогенетическая преемствен ность); систематические поведенческие (законы научения или запоминания); свя занные с языком и с биологией человека; и, наконец, категория, которая получила название универсалии вечеринки с коктейлями. В нее вошли явления, которые нельзя протестировать с точки зрения научных критериев, однако тем не менее они существуют (например, невозможность доказать, что моя радость (боль) ничуть не меньше твоей).
По общему признанию, трудно распределить все типы человеческого поведения по универсальным категориям. В самом деле, возможно, было бы бесполезным (а по мнению некоторых, и претенциозным) занятием мыслить в пантеистическом духе. И тем не менее мы утверждаем, что все психологи — и представляющие тради ционное направление, и прочие — мыслят универсальными категориями. Те, кого не слишком беспокоят разные «почему», касающиеся поведения человека, попросту узурпируют право на универсальность. Лекция по введению в психологию никог да не начинается словами: «Сегодня мы с вами поговорим о (далее можно назвать любую тему). Однако я должен предупредить вас, что все сказанное мною приме нимо только к белым американцам в возрасте около 20.лет». Но тот, кто намерен посвятить себя одному или нескольким аспектам изучения культуры — будь то культурная психология, кросс-культурная психология или психологическая ант ропология (см. далее) — в психологии должен разделять интерес к пониманию того, почему люди различаются между собой по разным параметрам. Модель, включа ющая пять личностных характеристик, различные взгляды на мораль и ценности, Я-концепции, аспекты и модели способностей человека и множество других теоре тических направлений — все это прежде всего попытки найти нечто общее в чело веческом мышлении и поведении. Но эти попытки подразумевают стремление и готовность пытаться объяснить вариации. Кросс-культурная психология не соби рается переделывать психологию; вернее будет сказать, что она намерена поддер жать и приветствовать ее превращение в дисциплину с более широким и комплекс ным подходом.
Множество направлений изучения культуры в психологии
Важно сознавать, что ортодоксальная кросс-культурная психология, оформленная как организационно, так и концептуально-методологически, — не единственное на учное направление, исследующее роль культуры в формировании и определении поведения человека. Важно также понять, что модель типа перенос-тест-анализ, изложенная Барри и соавторами (Barry et. a., 1992), — не единственный подход кросс-культурных психологов к выработке концепции и проведению исследований. Несмотря на то что на заре кросс-культурной психологии повсеместно поддержи вался типовой методологический протокол, со временем ситуация изменилась. Например, один из принципов редакционной политики флагмана кросс-культур ной психологии журнала, (of Cross-Cutura Psychoogy заключается в следу ющем: журнал заинтересован в публикации «материалов, касающихся взаимосвя зи между культурой и психологическими процессами», причем предлагаемые к публикации рукописи «могут представлять собой сообщения как о сравнительных кросс-культурных исследованиях и об иных исследованиях, касающихся путей воздействия культуры (и связанных с ней концептов, например этнической общ ности) на мышление и поведение индивида, так и об исследованиях того, как мыш ление и поведение определяют и отражают культуру».
Короче говоря, кросс-культурную психологию интересует вопрос о том, каким образом взаимодействие культуры и психологии может быть понято благодаря точному (экспериментальному) исследованию. В настоящее время она допускает концептуальный, философский и методологический плюрализм. В обширной сфе ре психологии есть еще несколько направлений, которые в теории и на практике рассматривают культуру как важную и динамичную составляющую. Существует, по крайней мере, три направления, чьи самоидентичность и научная стратегия определяются задачей исследования культуры. В табл. 2.1 дано общее представле ние об этих родственных направлениях, которые будут кратко охарактеризованы ниже.
Культурная психология
Ближайшая родственница кросс-культурной психологии — культурная психоло гия. Здесь мы отметим некоторые характерные для нее установки. Во второй части мы проведем сопоставление двух названных областей и более детально рассмот рим различия между ними. Поскольку культурная психология не обладает четкой организационной и методологической структурой, достаточно трудно точно опре делить, где заканчивается кросс-культурная психология и начинается культурная психология. Более того, если большинство приверженцев кросс-культурной пси хологии сходятся в определении круга стоящих перед ней проблем (это, главным образом, проверка универсальной применимости психологических законов и тео рий с использованием различных методологий), то те, кто отождествляет себя с культурной психологией, судя по всему, не имеют четких ориентиров или про грамм, определяющих задачи их деятельности. Однако, по-видимому, сторонников культурной психологии нимало не беспокоит отсутствие четких целевых или методологических установок. Наверное, будет правильно сказать, что представление приверженцев культурной психологии о себе и собственной работе более глобаль но, что отражается как на формировании концепций и проведении исследовании, так и на их статьях и комментариях, касающихся центральной роли культуры в понимании психологии человека.
Выше мы указывали, что определять кросс-культурную психологию следует прежде всего по тому, чем она занимается, не прибегая к данным наспех дефини циям. Столь же любезно мы намерены обойтись и с культурной психологией, утверждая, что давать ей определение следует в первую очередь в связи с тем, что она делает, учитывая ее взгляды на взаимосвязь между личностью н культурой личности. Миллер (Mier, 1997) отмечает, что фундаментальной посылкой куль турной психологии является то, что культура и поведение личности — это нераз рывно связанные составляющие единого феномена. Миллер полагает, что такой взгляд противоречит характерной для ранних трудов по кросс-культурной психо логии тенденции разделять культуру и психологию, трактуя их как отдельные фе номены. При этом культуру определяли как независимую переменную, которая влияет на зависимую переменную поведения индивида. Boui(Boesch, 1991), лидер Заарбрюкенской школы культурной психологии, весьма критически оценивал об ращение с культурой как с независимой переменной и применение позитивистских или естественнонаучных подходов с целью понять представителей иных культур. Бош (Boesch, 1996) пишет в своей любопытной статье о том, что он называет семью «изъянами» кросс-культурной психологии, начиная с концептуальных и методологических и заканчивая философскими. Специальный выпуск журнала Psychoogy and Cuture (сентябрь 1997) был посвящен идеям Боша и соображениям о его влиянии, высказанным другими авторами.
Как уже отмечалось, культурная психология — не унифицированная научная дисциплина. Несколько наиболее плодотворно работающих исследователей куль туры по-разному оценивают различие между кросс-культурной психологией и культурной психологией. Например, Коул (Coe, 1996) так определяет основные отличительные черты культурной психологии:
• она придает особое значение рассмотрению опосредованного действия в кон тексте;
• она подчеркивает важность широко понимаемого «генетического метода», который включает исторический, онтогенетический и микрогенетический уровни анализа;
• она стремится найти подтверждение результатам анализа в повседневной жизни;
• она полагает, что разум (mind) формируется в совместной опосредованной деятельности людей, следовательно, он является в значительном смысле «со вместно выстроенным» и распределенным;
• она полагает, что личность является активным фактором собственного раз вития, но, поставленная в определенные условия, не свободна полностью в своем выборе;
• она отвергает науку, объясняющую явления причиной-следствием или сти мулом-реакцией в пользу науки, которая придает первоочередное значение психической деятельности, возникающей в процессе деятельности, и призна ет центральную роль интерпретации в процессе истолкования явлений;
• она использует методологию гуманитарных наук наряду с методологией общественных и биологических паук (р. 104).
Таблица 2.1
Характеристики, связываемые с основными перспективами в сфере психологии и культуры
Направление Основные принципы и установки Цели и задачи Методологические и концептуальные проблемы Основной источник публикаций Кросс- культурная психологияИзучение черт сходства и различия в психологическом функционировании в различных культурах и этнических группах; оценка изменений в таком функционированииСоздание всеобъемлющей универсальной психологии; сопоставление, прямое или косвенное мышление и поведение в различных культурахПроблемы, связанные с функциональной, концептуальной и психометрической эквивалентностью и с различными уровнями анализа(культур, общества, личности, поведения)Journa of Cross- Cutura Psychoogy. основная тема — взаимосвязь между культурой и психологией, выявляемая сравнительными кросс-культурными исследованиями или исследованиями взаимозначения культуры и мышления и поведения личностиКультурная психология Стремление понять личность в историческом и социокультурном контекстеПонимание того, как взаимодействуют психика и культура в конкретном кон тексте; стремление избегать прямых противопоставлений культур, допуская их лишь в порядке исключения в косвенной формеОтсутствие общепризнанного научного направления. Методологическая неотделенность–– от качественных этнографических методов до количественныхCuture and Psychoogy: настаивает на определяющей роли культуры в понимании человека: его идентификации, социального управления, интра- и интерсубъективного опыта, эмоций, а также семиотической креативности; формулирует новые концепции культуры в психологической науке.Психологическая антропологияИсследование взаимосвязи между личностью и социальным окружением; изучение психологических и общественных дисциплинОписание универсальных принципов, не предполагая a priori существования психологических универсалийПроблема общего научного языка и гносеологического подхода, приемлемого дляпсихологииEthos: рассматривает вопросы взаимоотношений личности и социального окружения и между психологическими дисциплинами и комплексом общественных наукЭтнокультурная психологияИзучение личности в конкретном культурном кон тексте учеными [находящимися] в рамках этого контекста для обеспечения потребностей людей в данном контекстеСоздание психологии, которая может быть, а может и не быть универсальной и которая значима и применима в конкретном культурном или этническом контекстеПроблематичное стремление избежать уже существующих психологических концепций, теорий и исследований и вытекающая отсюда трудность в определении, что есть «региональная» этнопсихологияРазличные национальные журналы Психологическая антропология
Антропология как дисциплина является ядром наук о культуре; Существуя, по крайней мере, не меньший период, чем психология, антропология в широком смыс ле занимается изучением человечества, учитывая происхождение человеческого рода и его вариации. Ученые, занимающиеся изучением культуры в других облас тях, извлекают прямую и косвенную выгоду из наблюдений огромного множества талантливых антропологов. Подобно психологии, антропология подразделяется на несколько достаточно разрозненных направлений, одно из которых — психологи ческая антропология. Это название впервые было предложено Хсу (Hsu, 1972) взамен существовавшей ранее субдисциплины «культура и личность». Один из главных ее нынешних сторонников определяет психологическую антропологию как «антропологические исследования с использованием психологических поня тий и методов» (Bock, 1994, р. IX). Бок настаивает на том, что антропология, «ко торая принимает во внимание личность, должна использовать идеи смежных дис циплин» (Ibid.). С этой мыслью охотно согласятся как кросс-культурные, так и культурные психологи. Психологическая антропология — это, безусловно, наме ренно созданный гибрид. Классическая работа психолога Дональда Т. Кэмпбелла и антрополога Рауля Наролла (Campbe, Naro, 1972) доказывает, что антрополо гия и психология взаимно необходимы друг другу с методологической точки зре ния, и способствует наведению методологических и концептуальных мостов между этими дисциплинами.
Психологические антропологи внесли в антропологию значительный вклад и определили важнейшие направления кросс-культурных исследований в психоло гии. Оказалось, что изучение культуры и сновидений, культуры и психических заболеваний, когнитивной антропологии, развития детей, а также такие нововве дения, как систематическое наблюдение в естественной обстановке, и многое дру гое — чрезвычайно полезно кросс-культурным психологам. Известный Проект шести культур, который инициировали Беатрис Уайтинг и ее покойный муж Джон (Whiting & Whiting, 1975), был, по сути, широкомасштабным исследованием раз вития детей, проведенным под эгидой психологической антропологии. Если бы у нас и было место в этой главе, мы не хотели бы давать критическую оценку этой отрасли антропологии. Мы прежде всего хотим отметить, что психологическим антропологам есть что предложить ученым, работающим в смежных областях, и что их работа была стимулом для многих начинаний кросс-культурной психологии.
«Общество кросс-культурных исследований» — ассоциация с не вполне опре делившимися научными интересами — занимается в основном вопросами психо логической антропологии, существует только в США и привлекает многих из тех, кто тесно связан с этим направлением антропологии. Два журнала, Ethos и Cross-Cutura Research, часто публикуют статьи специалистов по психологической антро пологии. Наконец, хотя, возможно, его упоминание здесь не вполне уместно, журнал TranscuturaPsychiatry (начавший издаваться в 1956 году под названием Transcutura Psychiatric Research Review) публикует статьи и обзоры, не противоречащие прин ципам психологической антропологии. Это издание представляет особый интерес для этнопсихиатров, а также для всех, кого интересуют вопросы социальных и культурных детерминант психопатологии и психосоциального воздействия на психические расстройства и состояния, включая специалистов по кросс-культурной и культурной психологии, занимающихся психиатрией. Единственным типом организационных структур такого рода являются международные сообщества спе циалистов по психиатрической и клинической психологии.
Этнокультурная психология
Специалисты по кросс-культурной психологии поддерживают методологический плюрализм и открыты любым попыткам найти объяснение чертам сходства и раз личия в человеческом мышлении и поведении. До сих пор, возможно, из-за приня тых методов и концепций, к этой области исследования одни относятся с сомне нием, а другие даже стремятся очернить, утверждая, что это не более чем западная концептуальная и методологическая гегемония, которая играет в научный редук ционизм, используя в качестве пешек доверчивых испытуемых. Возможно, это довольно резкая характеристика, однако у того, кто прочтет анализ кросс-культур ных исследований, написанный представителями культурной психологии или тра диционной психологии, может возникнуть ощущение, что кросс-культурная пси хология «просто чего-то не понимает» и является предприятием, перед которым в сложном мире, населенном «подвижными культурами», стоят «опасные пробле мы» (Hermans & Kempen, 1998).
Одно из таких сомнительных направлений его приверженцы называют этно культурной (indigenous) психологией, или регионализацией психологии. Задачей этого подхода, по мнению его сторонников, состоит не в отказе от науки, объектив ности, экспериментальных методов и поисков универсалий (особенности, которые, по их утверждению, определяют кросс-культурную психологию), но создание бо лее точной науки, основанной на понимании природы человека (Kim, 1995, 1999; Kim, Park & Park, 2000). Заинтересованно поддерживаемое и поощряемое как «во инствующими» сторонниками этнокультурной ориентации при проведении иссле дований, так и типичными представителями кросс-культурной психологии (Adair, 1992; Kim & Berry, 1993), это, если можно так выразиться, движение очевидно, имеет много общего с культурной психологией.
Рассмотрим современное определение этнокультурного подхода в психологии.
Культура рассматривается не как переменная, квазинезависимая переменная или категория (например, индивидуалистическая или коллективистская), а также не как простая совокупность отдельных характеристик. Культура — это новое качество, возникающее в результате взаимодействия индивидов с природой и социальным окружением. Культура определяется как комплекс заданных определенными стандар тами переменных... [и] в рабочем порядке может быть определена как воплощение коллективного использования природных и человеческих ресурсов для достижения желаемою результата (Kim et a., 2000, p. 67).
Едва ли у специалистов по культурной психологии будут проблемы с такой дефиницией; вряд ли не согласятся с ним и кросс-культурные психологи, возмож но, лишь слегка поворчав. Единственный момент, который, может быть, вызовет недовольство приверженцев культурной психологии их этнокультурными оппо нентами — это свободное использование последними многих положений традици онной психологии в поиске значимых для культуры моделей мышления и поведения. Так, например, иногда исследователи, используя стандартный тип обследова ния и техники опросов, которые для западной психологии так же естественны, как дыхание, предпринимали попытки понять природу и структуру личности (само по себе западное понятие) в других обществах (например Chung & Leung, 1998; Guanzon-Lapena, Church, Carota & Katigbak, 1998). И все-таки были приведены доводы (Kim & Berry, 1993) в пользу того, что единственный путь на пастбище подлинно универсальной психологии лежит через ворота, многочисленные тропы к которым протоптаны и охраняются этнокультурными направлениями. Таким образом, совокупность этнокультурных психологии (то есть все эти прокрустовы тесты, продолжающие свое существование в других культурах, в рамках которых и для которых они созданы и в пределах которых они и используются) и есть та самая неуловимая пресловутая цель универсальной психологии.
Практическое применение различных подходов
Мы уже показали, что, по меньшей мере, представители четырех направлений в психологии считают вопросом чрезвычайной важности понимание того, как куль тура воздействует на мышление и поведение личности. В связи с этим следует упо мянуть и ряд других научных направлений, которые отличаются выраженным стремлением «найти применение». Одно из них серьезно занимается проблемой успешной жизни и работы за рубежом. Редакционная политика журнала Inter nationa Journa of Intercutum Reations, издающегося с 1977 года, заключается, помимо прочего, в «содействии прогрессу знания и понимания теории, практики и исследований межкультурных связей». Ландис и Василевский (Landis & Wasiewski, 1999) полагают, что «межкультурное исследование уделяет основное вни мание проникновению представителя одной культуры в среду другой культуры. Следовательно, оно более динамично, чем кросс-культурное исследование» (р. 536). Широко распространены исследования таких сугубо личностных проблем, как адаптация к путешествиям за рубежом, культурный шок, успешное решение орга низационных вопросов в других обществах, а также эффективная кросс-культур ная коммуникация вообще. В этой сфере определенно выражен интерес к пробле мам обучения (Cushner & Brisin, 1996; Landis & Bhagat, 1996). Сторонники такого рода научных направлений имеют свою организационную структуру, которая сосредоточена главным образом в США, во главе ее стоит Международная ассо циация межкультурных исследований.
Еще одной сферой практического применения является консультирование по вопросам, связанным с другими культурами. Литература по этой проблеме весьма обширна, и количество публикаций растет (например, Pedersen, Draguns, Lonner & Trimbe, 1996). Это направление получило распространение, прежде всего, в Север ной Америке, где исследователи и практикующие врачи сталкиваются с различны ми вопросами и проблемами, которые возникают при наличии культурных и этни ческих различий между врачом и пациентом и порой препятствуют эффективному лечению и продвижению вперед.
На этом можно завершить краткий экскурс в историю кросс-культурной пси хологии, рассмотрение ее методов и обзор различных направлений, которые уде ляют пристальное внимание культуре как фактору, так или иначе оказывающему
определяющее влияние на формирование поведения человека. Теперь мы обратим ся к более подробному обсуждению того, как разные направления в изучении куль туры взаимодействуют с психологической теорией. В первую очередь мы рассмот рим философские, теоретические и методологические взгляды, лежащие в основе конфронтации между двумя основными подходами в сфере психологии и культу ры: универсализмом (кросс-культурная психология) и релятивизмом (культурная психология и социальный конструкционизм).
Культура и психологическая теория
Два лика культуры и психологии
В последние годы концептуальная конфронтация между компаративизмом/уни версализмом и релятивизмом — или между кросс-культурной психологией, с од ной стороны, и культурной психологией и различными социально-конструкционистскими позициями — с другой — значительно усилилась (более подробно эта тема освещена в изданиях Lonner & Adamopouos, 1997 и Mier, 1997). Кросс-куль турные психологи под прикрытием научной ортодоксии выступали за возвраще ние психической целостности как к одной из значимых целей социально-научных исследований (например, Berry, 1997). Именно в таком ключе они подвергли кри тике традиционную психологию, которая даже в самом благодушном настроении не обращает внимания на культуру, а в дурном расположении духа выступает за «внекультурную психологию» (acuturapsychoogy) (например Se & Martin, 1983). Последнее утверждение мотивируется тем, что культура скрывает фунда ментальные истины, касающиеся человеческой натуры, обнаружить которые мож но лишь в искусственных условиях научного эксперимента. В таком контексте пси хическая целостность может быть вскрыта лишь в процессе жестко заданного и строго контролируемого плана эксперимента (и столь же негибкого и строго конт ролируемого интеллекта, как утверждают некоторые критики) западной (главным образом, североамериканской) психологии. Специалисты по кросс-культурной психологии справедливо критикуют этот подход за узость, этноцентризм и леность, которую оп отражает. В такой науке явно нет ничего хорошего, и ее доводы, вроде упомянутого выше, в пользу психологии усвоения чужой культуры или психоло гии одной культуры, несостоятельны.
Взамен кросс-культурные психологи предложили принять классическую науч ную методологию сравнительного изучения поведения человека. В этом смысле критика Шведера (Shweder, 1990), утверждающего, что кросс-культурная психо логия всего лишь направление научной психологии, во многом справедлива. На пример, группа авторов (Sega), Dasen, Berry & Poortinga, 1999) во введении к ра боте по экокультуре пишет: «все человеческое поведение определяется опытом [и] является продуктом комплексного взаимодействия, включающего генетические и эмпирические факторы, прошедший и настоящий опыт имеет определяющее зна чение для его окончательного формирования» (р. 25).
Большинство позитивистски настроенных и придерживающихся эмпирическо го подхода психологов (как правило, представляющих традиционную психологию) вполне удовлетворит такая точка зрения. Возьмем, к примеру, несколько относи тельно недавних заявлений Кимбла (Kimbe, 1989), касающихся статуса современной научной психологии, которые в своей основе содержат догмы вес того же тра диционного подхода к научной психологии: «Поведение личности — это совокуп ный результат более или менее постоянных возможностей и более или менее временных внешних и внутренних условий» (р. 493); или: «Поведение определяется генетической пред расположенностью и внешними обстоятельствами» (р. 491). Несмотря на то что Кимбла — широко известного своими ранними работами по научению (например Kimbe, 1961) — и кросс-культурную психологию трудно представить себе в качестве компаньонов, в утверждениях такого рода, сделанных другими теоретиками психологии XX века, например Левином (Lewin, 1951) и, если угодно, Сегаллом (Sega et a, 1999), подчеркивается особое значение про шлого и настоящего опыта при истолковании поведения. Если принять во внима ние эти черты подобия традиционной и кросс-культурной психологии, то не пока жется удивительным, что Шведер (Shweder, 1990), пылкий защитник культурной психологии, как бурно реагирует навею эту затею с кросс-культурной психологией. Даже стиль, которым пользуются Кимбл (Kimbe, 1984,1989) и специалисты по кросс-культурной психологии при описании различий между этими двумя суще ствующими в психологии культурами, с одной стороны, и различий между куль турной и кросс-культурной психологией — с другой, один и тот же. Говоря о пер спективах дивергенции в общей психологии, Кимбл (Kimbe, 1989) пишет:
Есть группа психологов, которая рассматривает эту сферу с точки зрения научных ценностей и принимает концепции объективизма, элементаризма и правомерности всеобщих законов. Группа, которая придерживается противоположных взглядов, рассматривает психологию с точки зрения гуманистических ценностей и принимает концепции интуитивизма, холизма и идиографического применения законов (р. 491).
Пуртинга и Панди в очень похожих выражениях описывают полемику между культурной и кросс-культурной психологией:
Культурная психология имеет холистический и идиографический характер, подчер кивая первоочередную необходимость создания свойственных культуре уникальных молелен поведения, поддающихся научному анализу и изучению применительно к различным формам феноменологии в методологии. Подход кросс-культурной пси хологии более молекулярен и сориентирован на изучение всеобщих законов. Своей основной задачей приверженцы данного подхода считают необходимость примене ния существующих психологических теорий к бихевиоральным феноменам, обнару женным в других культурах (Poortinga & Pandy, 1997, p. XXII-XIV).
Здесь мы можем вполне резонно задать вопрос: почему кросс-культурная пси хология не может принять установки традиционной психологии? В конце кон цов, многие видные специалисты по кросс-культурной психологии недвусмыс ленно выступают именно за такой подход (см., например, президентское выступ ление Пуртинга перед Международной ассоциацией кросс-культурной психологии в 1990 году).
Одной из проблем здесь, разумеется, является то, что в этом случае культура вынужденно будет рассматриваться в очень узком смысле. Культура в известной степени воспринимается как разновидность ментального конструкта — а большин ство психологов склоняется именно к такому ее видению, — и тогда с нею весьма удобно (если не единственно возможно) обращаться как с промежуточной пере менной (что верно предполагает Кимбл в своем анализе 1989 года). Это неизбежно ограничивает нас в осмыслении концепции культуры. Неудивительно, что в зна чительной части кросс-культурных теорий, которые рассматривают Лоннер и Адамопулос (Lonner & Adamopouos, 1997), культурой оперируют в качестве модера тора или временами как опосредующей переменной — иначе говоря, как промежу точной переменной. В то время как большинство психологов такой взгляд на культуру вполне устраивает, кросс-культурная психология как особая дисциплина, не вступает с ним в открытую конфронтацию. Мы должны также заметить, что на такого подхода вытекает еще одна проблема, которая не обозначена прямо, однако достаточно явно просматривается в анализе Кимбла (Kimbe, 1989). Она состоит в том, что зачастую достаточно сложно относиться к промежуточным переменным как к причинам или объясняющим факторам. По мнению Лоннера и Адамопулоса, это приводит к снижению значимости статуса культуры, вследствие чего стано вится куда проще пренебрегать ею при разработке теорий.
Именно в связи с этим культурная психология и, более широко, релятивистский подход, занимают прочное положение. Они справедливо указывают на то, что куль туре чаще всего отводится второстепенная роль при построении теорий, поскольку несмотря ни на что конечная цель исследований по кросс-культурной психоло гии — выявление универсалий и установление значимого для нее факта психиче ского единства. Таким образом, традиционная кросс-культурная теория обвиняется или описывается как а) всего лишь одно из направлений в рамках господствующей, логико-эмпирической психологии (Shweder, 1990) и б) как разделяющая в концеп туальном отношении культуру и мир психологии. Миллер (Mier, 1997) кратко подытоживает суть этих двух подходов:
Доминирующая в рамках кросс-культурной психологии установка: рассматривать культуру и психологию как два взаимосоставляющих феномена, взаимно дополня ющих друг друга и являющихся неотъемлемой частью друг друга. Такой взгляд пред полагает, что культуру и поведение индивида нельзя рассматривать в отрыве друг от друга, хотя одно и не сводится к другому. Такая установка противоречит тенденции, присутствовавшей в особенности в ранних работах по кросс-культурной психологии, рассматривать культуру и психологию как два обособленных феномена, понимая культуру как независимую переменную, которая влияет на зависимую переменную поведения индивида (р. 88).
Эта фундаментальная ориентация культурной психологии, подкрепленная по зицией, которую отстаивают социальные конструкционисты (например, Gergen, 1985, Misra & Gergen, 1993), создает мощный «релятивистский» альянс, заставля ющий усомниться в том, что психология и культура — сфера компетенции исклю чительно кросс-культурной психологии. В свою очередь, некоторые специалисты по кросс-культурной психологии испытывают ощутимый дискомфорт, когда вы сказывается мнение о том, что культуру и психологию следует трактовать в каче стве двух взаимосоставляющих феноменов. Как цель такая идея кажется непре взойденной, но воплотить ее в жизнь в каком-либо конкретном исследовательском контексте достаточно сложно. Мы просто еще не достигли ни теоретического, ни методологического уровня — на сей раз речь идет о традициях классической на уки — достаточного, чтобы довести до конца сведение в единое целое таких фено менов или чтобы точно описать, каким образом данные категории феноменов вза имно конституируют друг друга. Поэтому нет ничего удивительного в том, что иногда теоретики культуры (например Schweder, 1996) пытались убедить нас в ценности количественных методологий и в наличии фундаментальных онтологи ческих различий между количественными и качественными методами. В соответ ствии с его критикой, две названные традиции расходятся среди прочего по воп росам о возможности постижения действительности и о том, могут ли смыслы быть объектом научного истолкования.
Развивая эту мысль, можно доказать, что, поскольку изучение культуры неиз бежно — по крайней мере, для психологии — является изучением ассоциируемых идей, его невозможно довести до конца, используя лишь традиционные эмпири ческие/количественные методы. Следовательно, идея о том, что психологические структуры и законы, порожденные номотетической наукой, с одной стороны, и смыслы, представляемые культурой, с другой стороны, могут изучаться одновре менно и в едином контексте, как феномены, взаимно составляющие друг друга, — является, мягко говоря, несбыточной мечтой.
Трудность обращения с культурой и психологией в качестве составляющих феноменов можно проиллюстрировать более наглядно в контексте конкретных исследований. Миллер (Mier, 1997) полагает, например, что работа Маркуса и Китаяма (Markus & Kitayama, 1991) о культуре и Я-конструировании (sef-con-stmaiy использует компаративный подход, находясь при этом в согласии с культурной психологией. Однако, как указывают Лоннер и Адамопулос (Lonner & Adamopouos, 1997), несомненно, что Маркус и Китаяма, хотя и не говоря об этом прямо, применяют подход переменной-модератора к изучению культуры и Я. Иначе говоря, они склоняются к обращению с культурой как с опосредующей перемен ной, что полностью соответствует традиционной кросс-культурной идее. Напри мер, они утверждают, что независимые и взаимозависимые Я-схемы — которые представляют собой «продукт» культуры (продукт — их слово) — оказывают вли яние на большую часть психологических функций. Это традиционное для психо логии построение теории, но проблема состоит совсем не в этом. Непонятно, каким именно образом культура и психология в этом случае рассматриваются как со ставляющие феномены. Маркус и Китайама, судя по всему, различают предпосыл ки и следствия, безоговорочно относя культуру к предпосылкам. Я-система не определена с точки зрения культуры, и культура не является неотъемлемой час тью Я-схемы (см. Marcus & Kitayama, 1991, примечание 3, касающееся множества прочих факторов, которые определяют структуру Я-схемы). Трудно понять, как культура и психология могут считаться взаимно составляющими феноменами, если столь существенная роль, которую должна играть культура в определении важного психологического феномена, отсутствует (дополнительный, хотя не иден тичный анализ предположений, сделанных в этой работе, см. Matsumoto, 1999).
Подводя итог сказанному, можно отметить, что дискомфорт традиционалистов в кросс-культурной психологии, вызванный позицией культурных психологов, поня тен и оправдан. Обе стороны приводят важные доводы, но ни одна из позиций не устоит перед серьезной критикой. В действительности все решают личные предпоч тения и философская ориентация. Важно не забывать и то, что, в конечном счете, оба направления в различных модификациях могут значительно обогатить психологию, по меньшей мере, в инкрементном, если не в холистическом смысле.
В идеологическом аспекте вряд ли придет конец этому интеллектуальному кон фликту, поскольку не похоже, чтобы стороны могли найти решение или хотя бы прийти к жизнеспособному компромиссу относительно концептуальных и мето дологических дилемм, стоящих перед ними. Кроме того, стили, которыми пользу ется каждая из сторон для описания и идентификации предмета обсуждения, час то не сопоставимы между собой.
Однако в то время как идеологические разногласия вот-вот разорвут дисцип лину на части, очевидны изменения в позиции многих исследователей, работаю щих в данной сфере. Недавние заявления Триандиса (Triandis, 1997) свидетель ствуют о менее категоричной позиции и поиске компромисса. Миллер в своей ра боте (Mier, 1994) — предпринимает сознательные попытки преодолеть границу между культурной и кросс-культурной психологией. Возможно, прежде всего, именно на такой сдвиг в отношении указывает и ощутимое изменение прежнего тона риторики Шведера (Schweder, 1990). Например, одна из его недавних публи каций совместно с другими авторами (Schweder, Much, Mahapatra & Park, 1997) называется «"Большая тройка" основ морали (автономия, общность, Бог) и "боль шая тройка" объяснений страдания». В ней авторы пытаются наметить схему объ единения всех основных этических систем, существующих в мире. Эту схему можно интерпретировать и как аллюзию системы личностных универсалий, столь популярную сейчас в психологии личности (например, MdCrae & Costa, 1997; MdCrae, Costa, de Piar, Roand & Parker, 1998), что служит несомненным показа телем изменения позиции. Даже Герген, который не выходит за пределы социаль ного конструкционизма, время от времени демонстрирует относительно мирное от ношение к кросс-культурной психологии, признавая отдельные достижения (на пример Misra & Gergen, 1993).
Но если дело действительно обстоит именно так и ощутимое изменение в отно шении друг к другу имеет место с обеих сторон, было бы поучительно выяснить причины таких перемен. Как было сказано выше, мы не видим теоретического или методологического сдвига или открытия такого уровня, который мог бы вызвать такое потепление в отношениях. Скорее, эта перемена произошла благодаря осо знанию обеих сторон, что и та и другая система взглядов сопряжена с важными и в настоящее время непреодолимыми проблемами. Такое осознание заставило боль шую часть теоретиков стать скромнее и сговорчивее по отношению к ориентациям иного толка — так сказать, слегка умерить свой этноцентризм.
Основные трудности, с которыми сталкивается каждый из подходов
Культурная психология и конструктивистские подходы в целом обнаруживают, по меньшей мере, три основных проблемных момента.
1. Отсутствие последовательной и обладающей возможностями широкого при менения методологии. Культурная психология занимала скорее двойствен ную позицию в отношении соответствующей методологии — от количе ственных до этнографических методик — поскольку, как было показано, она неизбежно имеет дело с разносторонним осмыслением культуры и с допус кающей неоднозначное толкование концепцией взаимоотношений культуры и психологии. Таким образом, исследователи, имеющие психологическую подготовку, опираются, прежде всего, на количественные методики, в то вре мя как многие ученые — представители иных общественных наук — придер живаются методов качественного характера. Вероятно, пригодиться могут и те и другие, и, без сомнения, и у тех и у других есть свои сильные стороны, — однако при отсутствии собственной прочной методологической платформы трудно доказать свою правоту в противовес конкурирующему направлению.
2. Релятивизм подвергся пересмотру. Релятивизм, который содержится как в культурной психологии, так и в социальном конструктивизме, весьма затруд няет формирование языка для описания субъективно определяемых объек тов или состояний в любом теоретическом контексте. Кроме того, это суще ственно для разработки любой теории, которая выходит за пределы самых умеренных ограничений, определяемых культурой. Недавние заявления, прозвучавшие в культурной психологии (Shweder, 1986) и в этнокультурной психологии (Sinha, 1997), определенно дают понять желательность таких теорий (то есть теорий, обладающих возможностью кросс-культурного при менения). Вопрос в том, как создать и проверить такие теории в условиях релятивистских ограничений.
3. Разумное истолкование социального мира. Социальному конструктивизму с его приверженностью к описанию психологических феноменов как соци альных построений, естественно, придется столкнуться с еще одним комплек сом весьма сложных проблем, многие из которых признаны в последнее вре мя даже его сторонниками (например Burr, 1995). В упрощенном виде можно сформулировать основную проблему следующим образом: если все соци альные и психологические феномены — включая психологические теории — следует рассматривать только как социальные построения, то должен суще ствовать разум, который создает их. Поиски этого разума (основная цель классического психологического исследования) в основе своей разумная, хотя и весьма трудно выполнимая задача. Данная фундаментальная пробле ма имеет, разумеется, множество общеизвестных следствий для социального конструктивизма, включая проблему оценки результата разрушения соци альных связей, общественного поведения и т. п., перед лицом разнообразных и в равной степени вероятных возможностей действительности.
Что касается кросс-культурной психологии, здесь также присутствует множе ство концептуальных трудностей. Поскольку некоторые из них подробно обсуждались выше, а семь ее слабых мест были определенные Бошем (Boesch, 1996), ниже коротко упоминаются лишь две важные позиции.
1. Опасность недостаточной концептуальной гибкости. Устойчивая привер женность специалистов по кросс-культурной психологии к логико-эмпири ческому подходу означала, что культура рассматривалась в первую очередь как промежуточная переменная (обычно опосредующего характера). Одна ко в рамках такого подхода, как предполагает анализ, сделанный Кимблом (Kimbe, 1989), нельзя обращаться к культуре как к объясняющему фактору. Напротив, культура находится до уровня дескриптора положения дел. При мером могут служить пространные описания индивидуализма и коллекти визма в аспекте паттернов атрибуции, Я-конструирования, эмоций, и т. п., которые появились в литературе по кросс-культуре в течение последних де сяти лет (например Triandis, 1993,1995). Тем не менее многие исследователи пользовались такими описаниями, подразумевая, что индивидуализм и кол лективизм являются причинами данных паттернов. Безотносительно к цели, которую стремятся достичь исследователи, в целом практика такого рода заслуживает осуждения: индивидуализм и коллективизм являются моделя ми, а не факторами, при помощи которых можно объяснить данные модели. Это налагает серьезные ограничения на тот род теоретической деятельности, которой могут заниматься кросс-культурные психологи, и па возможности использования конструкта культуры.
2. Методологическая самоуверенность. Независимо от того, во что желали бы верить большинство психологов, сравнения на фактическом уровне в кросс-культурной психологии чрезвычайно сложны. Даже беглое рассмотрение тезиса Духема-Куина об уязвимых местах проверки частных гипотез показывает, что, особенно в кросс-культурных исследованиях, переход от теоре тических моделей к критериям и затем к эмпирическим наблюдениям чре ват проблемами. Эти проблемы, обычно связанные с не равноценностью кон цепций и критериев в различных культурах, позволяют ученым сохранять верность своим излюбленным теориям, невзирая па противоречащие им дан ные. Адамопулос (Adamopouos, 1988) комментировал эту проблему более 10 лет назад, хотя с тех пор мало что изменилось в практике кросс-культурных исследований. Даже самые излюбленные в данной отрасли знаний методики, такие как emic - и etic -подходы, сформулированные Сегаллом с соавторами (Sega et a., 1999) и многими другими исследователями, достаточно концеп туально неоднозначны, чтобы допускать значительное количество недоразу мений и разночтений. Например, различие между «imposed etic» и «emic» — импортирование внешнего инструмента для оценки (хотя и с некоторыми мо дификациями) конструкта в различных культурных контекстах— вовсе не очевидно и часто ведет к изрядной путанице.
Заключение
Сближение между культурной и кросс-культурной психологией скорее приведет к успеху в той степени, в которой данные дисциплины дополняют друг друга и компенсируют слабые места друг друга, нежели попытки взаимного вытеснения. В частности, культурная психология может возместить ограниченность культур ного описания, которая, судя по всему, является проблемой, присущей кросс-куль турной психологии, в то время как кросс-культурная психология может предло жить более последовательный и надежный методологический подход к изучению культуры и поведения человека. Таким образом, данное сближение предполагает в качестве своей цели не усилия, прилагаемые к тому, чтобы внести изменения в один подход, принимая во внимание уязвимые места другого, а скорее расцвет сильных сторон каждого из подходов в контексте его онтологических предпосы лок и связанных с ним методологических установок (см. также Triandis, 1997). Аналогичную точку зрения высказал Бош (Boesch, 1996), отметив, что взаимоот ношения между культурной и кросс-культурной психологией не носят характера «или-или», поскольку каждая из них должна занять подобающее место. Таким об разом, основательное кросс-культурное исследование должно располагать сведе ниями, полученными в рамках культурной психологии, или дополняться соответ ствующими изысканиями в данной области.
Теперь мы сосредоточимся на вопросе о характере роли, которую культура мо жет играть и играет в психологической теории, обращая особое внимание на буду щее развитие данной отрасли знаний.
Место культуры в психологической теории
Как мы предполагали, наше время является непростым для психологов, которые интересуются концепцией культуры. На деле же, по мере того как психология медленно и, пожалуй, даже мучительно вновь открывает концепцию культуры и включает ее в свой теоретический репертуар, можно было бы доказать, что паше время является одновременно лучшим и худшим для изучения психологии и куль туры. Обострившийся интерес психологов традиционного направления к данной сфере может соперничать с неистовыми спорами универсалистов и релятивистов, приверженцев кросс-культурной и культурной психологии, нативистами и эмпи риками и т.д.
Самый беглый обзор развития данной области за последние десять лет позво ляет обнаружить значительное развитие и появление различных направлений. Например, в дополнение к основным подходам, подобным экокультурной схеме (Berry et ai., 1992), индивидуализму—коллективизму (Triandis, 1995), появились как новые модели, так и дополнения к более ранним, которые применяют функционалистский подход к культуре (Adamopouos, 1991, 1999; Mapass, 1990), новые интерпретации эволюционного подхода (Buss, 1989) и множество подходов, которые можно было бы определить как «контекстуалистские», которые рассматрива ют культуру как богатую совокупность внешний условий, в рамках которых суще ствует переплетение многообразных психологических процессов и структур (на пример Mier, 1994).
Как было описано выше, в большинстве этих подходов культура, как бы ее не интерпретировали, осмысляется прежде всего как предпосылка поведения инди вида. В рамках кросс-культурной психологии это наиболее очевидно, однако и в культурной психологии такой подход встречается достаточно часто. Лоннер и Ада-мопулос (Lonner & Adamopouos, 1997) проанализировали многие психологиче ские подходы к культуре, проверяя главным образом две характеристики этих под ходов: уровень значимости (первичность или вторичность) конструкта культуры в рамках каждого из подходов и предполагаемый вид воздействия (прямое или косвенное), которое культура оказывает на функционирование личности. Этот анализ позволил выделить четыре отдельных подхода; а) культура интерпретиру ется как независимая переменная (или комплекс переменных), которая оказывает непосредственное влияние на поведение; б) культура интерпретируется как общин контекст, в рамках которого осуществляется поведение личности; в) культура пони мается как опосредующая переменная, определяющие явные взаимосвязи между другими переменными (например, чертами характера) с поведением; г) культура понимается как опосредующая переменная, которая вносит значительные измене ния во взаимосвязь двух других переменных, представляющих интерес (напри мер, конкретной деятельностью и переменной действий индивида).
Оказывается, большинство, если не все, кросс-культурные подходы укладыва ются в данную схему. Такая классификация не всегда проста, поскольку очень многие теории и модели в данной области не содержат ясно выраженных положе ний, связанных с пониманием культуры. Однако часто они вынуждены выражать такое понимание косвенным образом. Например, позволяя культуре воздейство вать на теоретические взаимосвязи между психологическими переменными и по ведением, теория определенно рассматривает культуру как опосредующую пере менную. Такие допущения делают возможной классификацию моделей в пределах данной схемы (см. пример Я-конструирования, упомянутый выше в разделе о двух ликах культуры и психологии).
Важным моментом анализа, проведенного Лоннером и Адамопулосом (Lonner & Adamopouos, 1997), становится вывод о том, что в большинстве кросс-культур ных теорий рассматривают культуру как фактор, предшествующий поведению, часто даже как с непосредственной причиной поведения. Культура как следствие поведения человека (в простейшем случае как зависимая переменная) в кросс-культурной литературе появляется крайне редко. Тем не менее, как и в случае с любым другим феноменом, если мы намерены понять, что такое культура, мы долж ны выйти за пределы простого описания: мы должны быть способны истолковать этот феномен и даже в некотором роде предсказать его. Например, вместо того что бы обсуждать одни лишь исторические сведения об индивидуализме и коллекти визме, что столь блестяще сделал Триандис (Triandis, 1995), специалистам по кросс-культуре следовало бы попытаться прогнозировать возникновение этих феноменов и их проявления в будущем, может быть, в форме культурных институтов, межличностных отношений и систем понятий. К сожалению, до сих пор в данной области сделано очень мало (см. попытку такого рода в книге Adamopouos, 1999). Основной причиной этого, которая названа здесь, является то, что недоста ток работ и знаний в этой области вызван не только сложностью вопроса, но также почти исключительной установкой исследовательских работ па то, что культура предшествует поведению индивида. Однако культура может и должна рассматри ваться как результат деятельности человека, а не только как его детерминанта или фактор, предшествующий этой деятельности (см. также Berry, 1999).
Культура как конструкция
Любая созданная человеком конструкция, включая культуру, может выполнять, по крайней мере, одну из двух основных функций: способствовать или обеспечи вать возможность дальнейшей деятельности или препятствовать деятельности, ограничивая ее. Б своем философском анализе поведения, базирующемся на нормах, Швейдер (Shwayder, 1965) подчеркивает различие между нормами разрешающего характера и ограничительными нормами. Разрешающие нормы позволяют челове ку изобретать новые способы выполнения задачи (например языковые нормы), в то время как ограничительные нормы более определенно регламентируют направление деятельности (например правила игры). Адамопулос (Adamopouos, 1994) исполь зовал это разграничение в работе по структуре ситуаций и концепции социального окружения.
Между общественными науками существуют значительные различия в подхо дах к культуре. Например, антропология и социология делают акцепт на разреша ющих моментах культуры, подчеркивая важность адаптации. С другой стороны, психология, с ее интересом к свободе личности, предполагает подчеркивание ограничительных сторон культуры. Возможно, обобщение покажется чрезмерным, но оно отражает не только западные предубеждения, касающиеся важности свобо ды личности. Иначе почему Конфуций (551-479 до н. э.) открыто осуждает «анар хию» своего времени и выступает за то, чтобы люди вернулись к «старым добрым временам», если вопрос свободы личности не был проблемой того времени в Китае.
Несмотря на такой интерес психологии к свободе личности, на первый взгляд может показаться удивительным то, что основные теории кросс-культурной пси хологии приняли в большей степени антропологический подход, относясь к куль туре в первую очередь как к образованию разрешающего характера. Как показано на рис. 2,1, и экокультурная схема, и теории, касающиеся индивидуализма—кол лективизма, относятся к культуре как к фактору, предшествующему поведению, — иногда даже как к независимой переменной, как происходит это в экокультурной схеме, — и как к изобретению. Например, Сегал и соавторы (Segaeta., 1999) опре деленно высказываются о различных видах культурной адаптации к экологии как об «изобретениях» и интерпретирует их как детерминанты поведения индивида. С другой стороны, возможно, такой подход не столь уж удивителен. Он может быть отражением сознательной попытки специалистов по кросс-культурной психоло гии привнести в традиционную психологию альтернативный взгляд, не разрушая традиционного интереса социальной психологии к ситуативным детерминантам поведения. Адамопулос и Кашима (Adamopouos & Kashima, 1999) указывали на подобную практику в период становления кросс-культурной психологии как на путь получения признания теорий, связанных с культурой, подобных схеме субъектив ной культуры Триандиса (Triandis, 1972) со стороны традиционной психологии.
Как показано на рис. 2.1, в кросс-культурной психологии существуют также точки зрения, с которых культура рассматривается прежде всего как ограничитель ный фактор. Определение культуры, которое дает Пуртинга (Poortinga, 1990), для которого она является совокупностью ограничений, устанавливающих пределы возможностей поведения личности, является хорошим примером. Адамопулос (Adamopouos, 1991) разработал модель возникновения межличностной структу ры, которая предполагает, что дифференциация ограничений на взаимодействия между людьми (например, проистекающих из источника символического, а не ма териального характера) со временем ведет к формированию специфической сис темы понятий.
В общем, социально-конструктивистские подходы включают обширный круг характеристик культуры, намеченный в общих чертах на рис. 2.1. Культурная пси хология, по крайней мере, в том виде, в котором ее отстаивает Шведер (Shweder, 1990), интерпретирует культуру одновременно как предпосылку и как следствие поведения индивида. Например, Шведер говорит нам, что «целью культурной пси хологии является поиск разума там, где это разумно и неразрывно связано с по нятиями и источниками, которые являются его продуктом или его составляющи ми» (р. 13). Таким образом, хотя он и не говорит о культуре как о зависимых или независимых переменных, он все же признает взаимопроникновение личностных и культурных процессов, при котором одни влияют на структуру других.
Рис. 2.1. Предположения относительно роли культуры в психологической теории
Мисра и Джерден (Misra & Gerden, 1993) в русле подхода социального кон структивизма сосредоточиваются на иных характеристиках культуры. Они обра щают внимание на ее проявления как предпосылки поведения (понимаемой в ши роком смысле), но подчеркивают как разрешающие, так и ограничивающие аспекты в функционировании культуры. Правая нижняя графа на рис. 2.1, которая насе лена в настоящий момент не слишком плотно, может стать средоточием расширя ющейся деятельности специалистов по кросс-культурной психологии. Подходы, которые совместимы с данной классификацией, делают акцент на структуре культу ры и рассматривают ее как разновидность человеческой деятельности, подлежащей истолкованию. Б то же время такие подходы могут совмещаться с традиционным сосредоточением психологии на свободе личности и выборе и могут интерпрети ровать поведение как попытку разрушить ограничения, налагаемые культурой.
Эти идеи не являются несовместимыми с современной практикой кросс-культур ной и культурной психологии. Возьмем, к примеру работу Триандиса (Triandis, 1995), касающуюся ограничений, которые обусловлены ориентацией (синдромом) на ин дивидуализм или коллективизм. Адамопулос (Adamopouos, 1999) расширил свою раннюю работу над межличностными ресурсами до более современной моде ли, которая прослеживает дифференциацию социальных ограничений как исток формирования индивидуализма и коллективизма как культурных моделей. По добным образом, работа Миллера (Mier, 1994) о построении нравственных норм в различных культурах указывает на ограничительную роль моральных норм, ка сающихся социальной ответственности за поведение индивида в Индии. Наконец, существует интересное переосмысление Яходы работы Вассмана и Дейзена с юпно1, предполагающее существенную роль культуры в ограничивающем коллек тивном представлении мира, из которого пытаются вырваться отдельные лично сти. В том же ключе сделано и сообщение Берри и соавторов (Berry et a., 1992), касающееся индивидуальных различий при использовании системы счисления юпно, которое также указывает на способность индивида избежать ограничений, налагаемых коллективными представлениями.
Есть множество примеров ограничивающей или разрешающей роли культуры. Чего недостает в большей части современных работ, так это исследований причин деятельности индивидов, которые приводят к ограничивающим или разрешающим с точки зрения культуры формам общественной жизни. Одна из первых работ по субъективной культуре (Triandis, 1972) содержала перспективы и потенциал для такого исследования. Субъективная культура, определенная как «свойственный культурной группе способ восприятия своего социального окружения* (р. 3), обращается к взаимосвязи между культурными переменными и когнитивными структурами и таким образом легко согласуется с конструктивистским видением культуры. Фактически значительная часть исследования, описанного Триандисом (Triandis, 1972), может рассматриваться как разносторонний анализ коннотатив-ного значения коллективного формирования общественных групп (например норм, ролей, социальных связей и ценностей). Как упоминалось выше, эта работа использовалась позднее как основа для исследовательских программ более траЮпно — народность в Папуа-Новой Гвинее. — Примеч. науч. ред.
диционалистского толка, для которых такие структуры, присущие культуре, как ценности или нормы, рассматривались как детерминанты (предпосылки) для при нятия индивидом решений и социального поведения (например см. Davidson, Jaccard, Triandis, Moraes & Diaz-Guerrero, 1976; Triandis, 1980). Такая смена ори ентации, должно быть, была необходима для данной работы, чтобы влиться в тра диционную психологию (Adamopouos & Kashima, 1999), хотя это явно увело ис следование в сторону от исследования культуры как результата деятельности че ловека.
Были и другие исследовательские программы, которые подходили к культуре как к построению разрешающих или ограничивающих норм. Одна из самых при мечательных — ранняя работа о референтных группах (Sherif & Sherif, 1964), в кото рой нормы, социальное поведение (например конформизм) и социокультурные переменные часто представлялись как компоненты сложных психологических си стем (групп). Однако, как и в большинстве случаев, акцент делался главным обра зом на поведение индивида как на зависимую переменную. К тому же эта тради ция широкого исследования не стала примером подражания для последующих работ в данной области.
Подход к культуре, как к следствию деятельности индивида, как показывает рис. 2.1, предполагает исследование процессов, в ходе которых группы индивидов структурируют свои представления и ожидания в отношении социального окру жения. Ориентирами для этого альтернативного подхода должны служить следу ющие вопросы.
• Какого рода индивидуальная и межличностная деятельность ведет к форми рованию культурных норм, ценностей и социальных связей?
• Что стимулирует формирование этих конструктов?
• Какие цели преследуют индивиды, представляющие культуру, создавая эти нормы?
• Какие средства используются для построения культурных норм?
• Какие конкретно особенности социального взаимодействия ведут к форми рованию различных культурных моделей?
• Выполнение каких задач общества завершается созданием ограничительных норм?
• Какую пользу извлекает общество из создания норм (стандарты, роли, цен ности), которые носят скорее разрешающий, чем ограничительный характер по отношению к деятельности человека?
• Какова роль времени в процессе формирования культуры?
Изучение таких вопросов сулит развитие теорий, касающихся культуры, кото рые более прочно связаны с контекстом (экология, ресурсы). К тому же такие тео рии, скорее всего, будут принимать во внимание составляющие явно временного характера при описании длительных и исторических процессов (например, фор мирования норм), а данное качество отсутствует у большинства современных тео рий традиционной и кросс-культурной психологии (Adamopouos & Kashima, 1999). И, наконец, подходы «культура как построение» дополняют более распро страненные взгляды «культура как предпосылка» в кросс-культурной психологии,
что будет способствовать более глубокому рассмотрению фундаментального пред ставления о том, что культура и психология взаимно составляют друг друга.
Примечания
Мы благодарны Кристине О'Коннор и Дэвиду Бернстайну за полезные коммен тарии, касающиеся части данной рукописи.
ГЛАВА 3
Индивидуализм и коллективизм: прошлое, настоящее и будущее
Гарри Триандис
Нет конструктов, которые оказали бы на современную кросс-культурную пси хологию большее влияние, чем индивидуализм и коллективизм (ИК). Изучаю щие культуру использовали данный конструкт, чтобы понять, объяснить и пред сказать черты культурного сходства и различия в разнообразных проявлениях поведения человека. ИК––привлек к себе особенно широкое внимание в после дние два десятилетия как одна из возможных важнейших характеристик пси хологической культуры, появившихся в литературе.
В этой главе Триандис, получивший широкое признание как один из отцов-основателей современного движения в кросс-культурной психологии и веду щий иследователь ИК-конструкта, дает нам возможность проникнуть в сущность данного конструкта с точки зрения его применения в качестве пояснительной концепции. Он представляет историческую перспективу формирования и ис пользования ИК конструкта, включая сведения личного характера о том, как он убедился в силе данной модели. Он делает критический обзор некоторых мо ментов текущего состояния ее исследований и иллюстрирует полезность и применимость ИК для понимания, объяснения и предсказания черт культурно го сходства и различия в широком диапазоне психологического функциониро вания. Этот бесценный обзор, занимая лишь несколько страниц, позволяет просуммировать богатейшую информацию, накопленную в области культуры и психологии за последние несколько десятилетий.
В то же время данный обзор позволяет сделать и еще один вывод, а именно, что, возможно, в данном направлении собрано достаточно «фактов», касающих ся ИК-различий в поведении человека. Дальнейший сбор данных в процессе по добного типа исследований — по существу, представляющий собой изучение кросс-национальных различий в поведении исследователями, опирающимися на предположение об ИК-различиях, характерных для изучаемых стран, — возможно, уже не столь важен сегодня для данного направления. Гораздо важ нее на пороге нового столетия, которое мы открываем, качественная эволюция в нашем понимании ИК и методах, которыми мы пользуемся для проверки дан ного и других связанных с культурой конструктов.
Во второй части главы Триандис помогает нам представить себе эту эволю цию, представляя свои идеи относительно теоретических рамок осмысления
ИК-конструкта. Сосредоточив свое внимания на двух культурных «синдромах» (сложности-простоты и жесткой регламентации-неопределенности) Триандис рассматривает базовые принципы своей теории, касающиеся детерминант ИК. Признавая, что, хотя формально эти идеи еще подлежат проверке, мыутвержда-ем, что они тем не менее обеспечивают тех, кто будет изучать или исследовать культуру в будущем важной платформой, с помощью которой можно заниматься исследованием возможного происхождения ИК как культурного синдрома.
Обсуждая критерии оценки ИК-конструкта, Триандис сравнивает и проти вопоставляет методологические различия, связанные с двумя подходами к изу чению культуры: кросс-культурный подход и подход культурной психологии. В соответствии с общей идеей Адамопулоса иЛоннера, изложенной в главе 2, Триандис доказывает необходимость объединения методов обоих подходов в рамках будущих исследований, если ИК или иной культурный конструкт, свя занный с данной проблемой, действительно рассматривать как шаг на пути формирования универсальной психологии, которая должна стать конечной це лью как приверженцев кросс-культурной психологии, так и специалистов по психологии традиционного направления. Методы культурной психологии, которая занимается в первую очередь развитием культуры внутри культуры, с течением времени — по существу emic-лодход — должны быть объединены с методами кросс-культурной психологии с ее вниманием к надежности, валидности и стремлению избежать влияния предубеждений исследователя, что свойственно etic-лодходу. В той мере, в которой, с точки зрения Адамопу лоса и Лоннера, такое сближение возможно, эти дисциплины несомненно вне сут вклад в продолжающееся развитие традиционных психологических теорий и будут способствовать включению в них данных, связанных с культурой.
Завершая свою главу, Триандис бросает вызов всем исследователям —как традиционного, так и кросс-культурного направления, —отмечая, что психоло ги часто игнорируют культуру, поскольку она представляет собой определен ную сложность, которая делает их работу более трудоемкой и требующей боль ших затрат времени. Известно, что люди склонны тратить как можно меньше сил для достижения цели, и тем не менее Триандис говорит о том, что психоло гам придется отказаться от этого принципа экономии сил и вытекающих из него последствий, если ставится задача создания и развития универсальной психо логии. Этот вызов не только с точки зрения методологии и научной философии, но и с точки зрения человеческой природы будет принят, если кросс-культур ная психология, как и ИК-конструкт, будут развиваться совершенно иным об разом, предполагая в качестве цели создание универсальной психологии, что соответствует общей идее данной книги.
Конструкты индивидуализма и коллективизма стали очень популярны в кросс-культурной психологии (см. М. Н. Bond & Smith, 1996; Smith & Bond, 1999) и на чинают оказывать сильное воздействие на социальную психологию. Например, Смит и Бонд широко используют данные конструкты в книге по социальной пси хологии.
Коллективистские культуры подчеркивают взаимозависимость любого челове ка и определенных коллективов (например, семьи, племени, нации). Индивидуа листические культуры подчеркивают, что люди не зависят от своих групп. Ключе вые идеи конструктов индивидуализма и коллективизма, по крайней мере с моей точки зрения, представлены в книге Триандиса (Triandis, 1995). Данные конструк ты определяются четырьмя отличительными признаками: определения Я как не зависимого (для индивидуализма) или зависимого (для коллективизма), главен ство личных или внутренних групповых целей, первоочередное внимание к уста новкам или нормам как детерминантам социального поведения и важность обмена или общественных отношений (Mis & Cark, 1982).
Кроме того, любая индивидуалистическая или коллективистская культура, ско рее всего, должна иметь черты, уникальные для нее одной. Например, корейский коллективизм и коллективизм израильского кибуца — это не одно и то же. Триан дис (Triandis, 1994) дает около 60 признаков, в которых могут отличаться виды коллективизма. Например, горячий спор внутри группы во многих коллективист ских культурах Восточной Азии, где большое значение придается согласию внут ри группы, воспринимается как нежелательный, однако такой спор вполне прием лем в коллективистских культурах Средиземноморья.
Одним из важных признаков, отличающих различные виды индивидуализма и коллективизма, является вертикальное или горизонтальное представление о струк туре общества. Культуры горизонтального типа подчеркивают равенство; культу ры вертикального типа делают акцент на иерархии. Таким образом, горизонталь ный индивидуализм (ГИ) подчеркивает, что «все люди равны», но «каждый чело век уникален». Вертикальный индивидуализм (ВИ) включает как отношение «обособленный», так и «лучший» по отношению к другим людям, наряду с поня тием «иной» по отношению к окружающим. Студенты университетов в США не довольны, когда экспериментатор определяет их, как «средних» (Wedon, 1984), что позволяет предположить, что сами они воспринимают себя выше среднего. Такова тенденция вертикального индивидуализма. Для горизонтального коллек тивизма (ГК) характерно поглощение Я группой, при этом отсутствует допущение о различном статусе членов группы. Вертикальный же коллективизм (ВК) призна ет иерархию. Лицо, пользующееся авторитетом внутри группы, имеет более высо кий статус, чем рядовые члены, включенные в группу. ВК делает особый акцент на принесении в жертву личности ради сохранения группы.
Данные конструкты наиболее важны для понимания культуры поведения как системы общепринятых значений (Triandis, 1994; Triandis, Bontempo, Leung & Hui, 1990), которая оказывает влияние на восприятие и поведение.
Эта глава начинается рассказом личного характера о том, как я стал заниматься изучением данных конструктов. Затем я частично освещаю историю использова ния этих конструктов.
Далее я рассматриваю некоторые аспекты современного состояния исследова ний данных конструктов. Я говорю о рамках их теоретического осмысления, кото рые в настоящее время носят относительно гипотетический характер, поскольку эмпирическая база для них скудна. Тем не менее я представляю ее, поскольку она может помочь в определении направления будущих исследований этих конструктов. Без сомнения, такие будущие исследования зависят от того, какие критерии оценки данных конструктов мы выберем, поэтому я рассматриваю проблемы оцен ки конструктов. Здесь я рассматриваю проблемы выбора критериев оценки. За тем я исследую некоторые из основных различий в подходах исследователей к кон структу культуры в психологии. В особенности важен подход культурной психоло гии как оппозиции кросс-культурной психологии. Я показываю, что коллективизм и индивидуализм являются достаточно насущными моментами для понимания того, почему одни психологи предпочитают одну методологию, а другие — другую для изучения взаимосвязей между культурой и психологией.
Далее я говорю о некоторых многообещающих будущих исследованиях, исполь зующих конструкты индивидуализма и коллективизма. И, наконец, я размышляю о будущем изучения культуры и психологии, уделив внимание тому, каким обра зом индивидуализм и коллективизм будут включены в такое изучение.
Как я занялся изучением данных конструктов
Как социальный психолог, я достаточно хорошо отдавал себе отчет в том, что по чти все данные социальной психологии получены в рамках индивидуалистических культур. Тем не менее, подавляющее большинство людей живут в коллективист ских культурах. Я вырос в Греции, когда она представляла собой коллективистскую культуру, поэтому очень часто, когда я изучал исследования по социальной психо логии, моя реакция была такова: «в отношении традиционной Греции это вздор». Последующая кросс-культурная работа показала, например, что подчеркивание когнитивной согласованности является атрибутом западной культуры, а людей в Азии когнитивная несогласованность ничуть не тревожит (Fiske, Kitayama, Markus & Nisbett, 1998). Например, один из моих индийских друзей говорит, что он «веге тарианец, который ест мясо». Американец сочтет такую категорию невозможной; человек может либо быть вегетарианцем, либо не быть им. Но мой индийский друг говорит: «Я вегетарианец, но когда другие едят мясо, я тоже ем мясо». Обратите внимание на важность ситуации как детерминанты поведения и на терпимость в отношении когнитивной несогласованности в случае коллективистской установки.
В начале моей профессиональной деятельности у меня возникло ощущение, что раз теория когнитивного диссонанса — вздор для некоторых стран Европы, воз можно, она столь же бессмысленна для подавляющей части земного шара. Посколь ку многие данные социальной психологии меня не удовлетворяли, я начал изучать другие культуры. В 1960-х годах я изучал различия между Грецией, Индией, Япо нией и США (Triandis, 1972). Было много разрозненных данных, для интеграции которых требовались теоретические рамки. Когда я рецензировал рукопись книги Хофстеде (Hofstede, 1980) в 1978 году, то, преисполненный энтузиазма, рекомен довал ее публикацию и рассматривал тему индивидуализма-коллективизма как пробел в теоретических основах.
По мере критического изучения все более широкого круга литературных источ ников о культурных различиях, делалось все более очевидным то, что ИК имеет значение для осмысления значительной части эмпирических данных (Triandis, 1988,1989,1990,1993,1994,1995,1996). Этот момент был центральным и при обучении людей эффективному взаимодействию с представителями иных культур (Bhawuk, 1998; Triandis, Brisin & Hui, 1988). Как обсуждается ниже, данный кон структ может объяснить даже поведение психологов, изучающих взаимодействие культуры и психологии
История конструктов
Политические* философы данные конструкты использовали в течение 300 лет (см. Triandis, 1995, глава 2), а специалисты в области общественных наук — при близительно сто лет. Французский социолог Дюркгейм (Durkheim, 1983/1984) проводил различие между механической общностью (подобна коллективизму) и органической общностью (подобна индивидуализму). Первый термин относится к отношениям, основанным на общих связях и обязательствах; второй термин обо значает взаимоотношения договорного характера. Аналогично, термины Gemeinschaft (общность) и Gesebchaft (общество) использовались некоторое время в немецкой социологии или в антропологии, где они определяли ориентацию на родственные или противоположные им индивидуалистические ценности. Есть доказательства того, что индивидуализм возник в Англии приблизительно в XII веке (см. Triandis, 1995, глава 2), хотя другие ученые доказывают, что он уже имел место среди неко торых древнегреческих философов (Skoyes, 1998).
Хофстеде (Hofstede, 1980) работал с ответами служащих IBM (117 000 прото колов), представлявших весьма широкий круг специальностей и демографических особенностей в 66 странах. Он подытожил ответы испытуемых из каждой страны на некоторые вопросы ценностного характера и провел факторный анализ средних ответов на каждый из вопросов ценностного характера, на основе выборки, включав шей 40 стран (количество стран, в которых было достаточное количество служа щих, чтобы обеспечить стабильность среднего значения). Он установил в процессе исследования четыре фактора и назвал один из них коллективизм-индивидуализм. Другим трем факторам — дистанция по отношению к власти, маскулинность-фемининность и избегание неопределенности — было уделено относительно неболь шое внимание в литературе по общественным наукам.
Заметьте, что работа Хофстеде (Hofstede, 1980) была выполнена на экологиче ском или культурном уровне анализа. То есть он подводил итог ответам Nt инди видов в каждой культуре на каждый из п вопросов своего исследования и получил количество средних ответов, соответствующее количеству вопросов для каждой культуры. Затем он подверг данные по k = 40 культурам факторному анализу, то есть для каждой переменной в его распоряжении было 40 значений. Результаты по казали, что коллективизм противоположен индивидуализму. К такому выводу нельзя прийти, проводя анализ на индивидуальном уровне. Здесь мы устанавли ваем соотношение между п при наличии п переменных на основании N. наблюде ний для каждой переменной, полученных в k отдельных случаях анализа, прове денных в рамках разных культур. Иная возможность — это проведение панкуль-турного факторного анализа. В этом случае N{ наблюдений для каждой переменной, полученных п раз, используются для получения k через корреляционную матрицу для k, а затем подвергаются факторному анализу. Такое решение несет с собой определенные технические проблемы, и Лейнг и Бонд (Leung & Bond, 1989) пред ложили метод, слишком сложный для обсуждения здесь, который помогает решить часть этих проблем.
Внутри культурный анализ показывает, что индивидуализм и коллективизм не являются противоположностями. Их следует понимать как многомерные кон структы. Такой анализ устанавливает несколько психологических процессов, ко торые независимы друг от друга и могут соотноситься с индивидуализмом и кол лективизмом (Hui, 1988; Hui & Triandis, 1986; Triandis et a., 1986; Bontempo, Viarea, Asai & Lucca, 1988; Triandis, Leung, Viarea & Cack, 1985). Конкретно ин дивидуализм часто связывается с соперничеством, уверенностью в своих силах, эмоциональной дистанцией по отношению к группе и гедонизмом; коллективизм часто связывают с целостностью семьи (например, согласие с утверждениями «Дети не должны покидать дом, пока у них не появится семья» и «Родители до самой смерти должны жить со своими детьми»), небольшой дистанцией по отно шению к группе (например, чувство уважают, когда уважают самого члена груп пы), высоким уровнем коммуникабельности и взаимозависимости.
Более поздние работы показали, что уверенность в своих силах весьма высока и среди некоторых коллективистов, но она имеет другое значение: в то время как индивидуалист воспринимает уверенность в своих силах как «способность сделать то, что нужно мне», коллективист понимает уверенность в своих силах как «воз можность не быть обузой для своей группы». Поэтому уверенность в своих силах лучше не включать в данные конструкты.
Основное различие между культурами в отношении личности к группе было подчеркнуто Триандисом, Бонтемпо и соавторами (Triandis, Bontempo et a., 1988). Коллективист обычно включен в одну или две группы и имеет глубокую внутрен нюю взаимосвязь с ними; индивидуалист включен в очень большое количество групп, но его взаимоотношения с ними носят поверхностный характер и поддер живаются лишь до тех пор, пока «их поддержание окупается», поэтому, как только он находит лучшую группу, он оставляет прежнюю. Например, он работает в од ной компании, но если он получает лучшее предложение от конкурента данной компании, он без колебаний уходит к нему. Эта сторона культурного конструкта подтверждается несколькими исследованиями (обзор можно найти в Eary & Gibson, 1988, р. 271).
Современное состояние исследования конструктов
Триандис (Triandis, 1972) обнаружил, что обычно греки очень по-разному относят ся к членам своей группы (те, кто имеет отношение к моему благополучию) и тем, кто не включен в группу (посторонние). С другой стороны, американцы не обна руживают в своем поведении таких различий по отношению к членам группы (те, кто подобен мне, в первую очередь, в отношении своих установок и ценностей) и тем, кто не включен в группу (посторонние). Возможно, такова общая манера по ведения индивидуалистов и коллективистов. Действительно, когда коллективисты встречают другого человека, их первой мыслью, скорее всего, будет следующая: «Каковы мои взаимоотношения с этим человеком?» Если взаимоотношения допускают отнесение его к своей группе, скорее всего, поведенческие реакции коллек тивистов будут позитивными — сотрудничество, поддержка, стремление помочь изо всех сил. Если же другой человек не член группы, то они, скорее всего, будут вести себя равнодушно или даже враждебно. Такая резкая дифференциация по отно шению к включенным в группу и не включенным в нее отсутствует среди индиви дуалистов. Здесь уместен пример. Я заметил, что когда я звонил в офис друга или родственника в Греции, секретарша спрашивала очень грубо: «Что вам нужно?» Как только выяснялось, какого рода отношения связывают меня с ее начальником, она немедленно становилась чрезвычайно вежливой. В противоположность этому, секретарь в Америке вежлив с любым, кто ему звонит.
Мета-анализ исследований, которые использовали парадигму Аша, показал, что коллективизм связан с конформизмом (R. Bond & Smith, 1996). Самопожертвова ние ради группы связано также с принятием директив от групповых лидеров и коррелирует приблизительно в 0,4 с авторитаризмом правого толка (Triandis & GeJgand, 1998).
Кроме того, группы коллективистского характера могут иметь больший размер, чем индивидуалистские. Например, Сугимото (Sugimoto, 1998) рассматривает во прос о необходимости принесения извинений в Японии и США. Японец просит прощения за действия гораздо большего количества людей. Например, когда три японских террориста зверски убили несколько пассажиров в аэропорту, располо женном в израильском городе Лод, многие молодые японцы посетили израильское посольство, чтобы извиниться за произошедшее, президент университета Киото низко поклонился, принося официальные извинения за тот факт, что двое из этих террористов посещали его университет, японский министр просвещения просил прощения за недостатки японской системы просвещения, министр иностранных дел Японии говорил о пятне позора, которое легло на народ, а посол Японии в Израиле выступил с извинениями по телевидению и разрыдался в конце своего выступления.
Индивидуалистские (например, американские) группы понимают необходи мость извинений более узко. Американец может попросить прощения за собствен ные действия, за действия своего супруга, ребенка или домашнего животного, но лишь в редких случаях за действия незнакомых ему американцев. Разумеется, пра вительство США приносит свои извинения, когда представитель вооруженных сил США совершает преступления, но вооруженные силы являются частью правитель ства. По форме извинения также носят иной характер. Обычно извинения амери канца носят личный характер, в то время как японец приносит извинения, нося щие относительный характер (например, «мы были друзьями на протяжении два дцати лет, и то, что произошла столь ужасная вещь, совершенно непростительно»).
Триандис (Triandis, 1995) приводит доводы в пользу того, что каждое общество обладает собственным типом доминирующего горизонтального или вертикально го индивидуализма или коллективизма. Например, для Швеции характерна гори зонтальная индивидуалистическая культура, культура группового поведения в США является вертикально индивидуалистической, культура израильского кибуца представляет собой горизонтальный коллективизм, а культура индийской деревни является вертикально коллективистской.
Принимая во внимание тот факт, что результаты, полученные на культурном уровне анализа, не всегда согласуются с результатами, полученными на уровне индивидуального анализа, Триандис с соавторами (Triandis et a., 1985) вводят тер мины идиоцентрический и аллоцентрический для индивидуального уровня ана лиза, которые соответственно соотносятся индивидуализму и коллективизму на культурном уровне.
Аллоцентрик — это человек, который обращает внимание на других людей. Здесь полезно привести пример. Триандис и Вассилиу (Triandis & Vassiiou, 1972) обращались к начальникам отделов кадров Америки и Греции для принятия реше ния по бумагам претендентов на должность в их организации. Все дела содержали как рекомендательные письма, так и объективные характеристики кандидатов. Было обнаружено, что начальники отделов кадров в Греции уделяют преимуще ственное внимание рекомендательным письмам по сравнению с американцами. Коротко можно определить их как аллоцентриков в большей степени, чем амери канцы. Идиоцентрики уделяют принципиально большее внимание внутренним качествам, таким как собственные убеждения, эмоции и тому подобное, по сравне нию с информацией, полученной от других людей. Смит и Бонд (Smith & Bond, 1999) использовали данные термины в своей книге и, кроме того, привели приме ры того, как результаты анализа на культурном уровне отличаются от анализа на уровне индивидуальном.
Горизонтальные и вертикальные характеристики индивидуализма и коллекти визма Триандиса (Triandis, 1995) связаны с работой Хофстеде. Вертикальный ас пект концептуально связан с хофстедовской дистанцией по отношению к власти (Hofstede, 1980). Триандис (Triandis, 1994) обсуждает также вопрос о регламенти рованных и свободных обществах. Этот конструкт концептуально связан с избега нием неопределенности по Хофстеде.
Триандис и соавторы (Triandis et a., 1986) на 15 выборках из разных стран под тверждают некоторые из результатов, относящихся к индивидуализму и коллек тивизму, которые были получены Хофстеде. Другие, такие как М. Г. Бонд (Bond, 1988), работая с ценностными ориентациями студентов из 21 страны, в результате факторного анализа получили результаты, сходные с полученными Хофстеде.
Триандис (Triandis, 1995) предположил также, что к ГИ, ВИ, ГК и ВК следует относиться как к «инструментам», которые индивид может использовать в различ ных комбинациях, в зависимости от ситуации. То есть индивид, скорее всего, бу дет использовать все эти инструменты, но в конкретных ситуациях индивид может вести себя, прежде всего, как горизонтальный или вертикальный идиоцентрик или аллоцентрик.
В некоторых исследованиях содержатся свидетельства того, что человеку свой ственно обращаться как к индивидуалистическому, так и к коллективистскому восприятию. Например, Верма и Триандис (Verma & Triandis, 1988) обнаружили, что индийцы в исследуемой выборке выбирали реакцию ГИ-типа в 24 % случаев, ГК-типа в 28 % случаев, ВИ-типа в 23 % случаев и ВК-типа в 25 % случаев, что мож но сопоставить с выборкой штата Иллинойс, где выбиралась реакция ГИ-типа в 38 %, ГК-типа в 26 %, ВИ-типа в 23 % и ВК-типа в 13 % случаев. Очевидны значи тельные различия в отношении ГИ (показатели американцев выше, чем показатели
индийцев) и ВК (показатели индийцев выше, чем показатели американцев). По скольку в данном исследовании изучались выборки значительного размера, то даже разница в 2 % является статистически достоверной, поэтому различия, превыша ющие этот уровень, обладают высоким уровнем достоверности. В этом исследова нии, которое содержит также данные по Австралии, Японии, Гонконгу, Корее, Гре ции, Германии и Нидерландам, наиболее индивидуалистический профиль имеет Германия (ГИ = 43 %, ГК -= 27 %, ВИ - 20 %, ВК = 10 %), а наиболее коллективист ский профиль у Гонконга (ГИ = 25 %, ГК - 36 %, ВИ - 20 %, ВК - 19 %). Данные процентные соотношения важны, поскольку они показывают нам, что не следует определять культуру как индивидуалистическую или коллективистскую. Такая характеристика была бы слишком простой. Необходимо исследовать возможно сти, при которых могут проявить себя различные составляющие. Безусловно, Гер мания индивидуалистическая страна в большей степени, чем Гонконг, однако даже в Германии люди выбирают коллективистское восприятие в 37 % случаев, а в Гон конге обращаются к индивидуалистскому восприятию в 45 % случаев.
Вполне вероятно, что ситуация может изменить данное процентное соотноше ние. Например, когда группе что-либо угрожает, у большинства идиоцентриков активизируется аллоцентрический тип восприятия. Когда индивид находится на едине с собой, более вероятным является индивидуалистическое восприятие. Трафимов, Триандис и Гото (Trafimow, Triandis & Goto, 1991) обнаружили, что если попросить людей подумать 2 минуты о том, что объединяет их с родственниками и друзьями, реакция носит в большей степени коллективистский характер; если же попросить их задуматься о том, что отличает их от родных и друзей, ответы стано вятся более индивидуалистическими. Коллективистским ответом является тот, ко торый несет «социальное содержание», когда люди заканчивают 20 предложений, начинающихся «Я — ...». Например, фразы «Я — дядя» или «Я — член коммуни стической партии» — ответы коллективистского характера. «Я добрый», «Я ответ ственный» — не несут коллективистской нагрузки, поскольку не имеют отношения к обществу или группе (например, семье). Студенты штата Иллинойс европейско го происхождения, случайным образом получившие одну из инструкций «поду мать об общности» или «подумать о различиях» заканчивали предложения, начи нающиеся с «Я —...» коллективистским образом в 23 % и 7 % случаев соответственно. Студенты штата Иллинойс с китайскими именами выполнили ту же задачу, дав, соответственно 52 % и 30 % ответов, имеющих социальное содержание. Короче го воря, как культура испытуемых, так и вид получаемых ими инструкций служат факторами, имеющими большое значение для процентной доли реакций коллек тивистского толка.
В социальных ситуациях, предполагающих согласие, сотрудничество, развле чения, акцент делается на равенстве, а следовательно, на горизонтальных взаимо отношениях. Неравенство порождает стрессы, зависть и чувство обиды. С другой стороны, ситуации, предполагающие конкуренцию или подчинение целей боль шинства целям властей, ведут к выстраиванию отношений вертикального типа. Ограниченность ресурсов скорее приведет к построению вертикальных, нежели горизонтальных взаимоотношений.
Различия между идиоцентриками и аллоцентриками
Сформировался огромный корпус исследований эмпирического характера, кото рый показывает различия между идиоцентриками и аллоцентриками. Например, ценностные ориентации аллоцентриков связаны с традицией и конформизмом, в то время как ценности идиоцентриков делают акцент на гедонизме, стимуляции и саморегуляции поведения (Schwartz, 1990, 1992, 1994). На культурном уровне анализа ценностные ориентации предполагают консерватизм (например, нацио нальная безопасность, безопасность семьи) как оппозицию автономии (например, удовольствие, творчество) (Schwartz, 1994).
Идиоцентрики чаще предпочитают внутреннюю атрибуцию внешней, к кото рой чаще склонны аллоцентрики (A-Zahrani & Kapowitz, 1993; Morris & Peng, 1994; Na & Loftus, 1998; Newman, 1993). При атрибуции аллоцентрики в большей степени, чем идиоцентрики, принимают во внимание контекст (ситуацию) (Mier, 1984).
Это проявляется даже в манере заключения договоров и ведения переговоров представителями индивидуалистических и коллективистских культур. Китайцы, например, рассматривали договор, касающийся статуса Гонконга и подписанный Великобританией и Китаем, в историческом контексте, поэтому они не считали его имеющим силу, поскольку он был навязан после того, как Великобритания выиг рала опиумную войну. Очевидно, что навязывание опиума другой стране является аморальным, а, следовательно, договор становится недействительным. Великобри тания же принимала во внимание лишь содержание договора: договор есть дого вор. Контекст не имеет к нему никакого отношения.
Коллективисты предпочитают использовать глаголы, обозначающие действие (например, он предложил помочь), нежели глаголы состояния (он готов помочь). Это происходит, поскольку в процессе коммуникации они предпочитают учиты вать контекст. Цвир (Zwier, 1997) получила подтверждение этого различия в че тырех исследованиях. Она обнаружила, что описания событий студентами из Тур ции и Голландии иллюстрируют это различие. Она проанализировала содержание комментариев, которые давали по радио выходцы из Турции и Голландии, и обна ружила те же отличия. Она попросила турецких и голландских студентов написать письмо с просьбой об одолжении, и проанализировала содержания писем. Она исследовала написанное турецко-голландскими билингвами на обоих языках и вновь обнаружила те же отличия.
Индивидуалистические культуры обладают языками, которые требуют исполь зования «я» и «вы» (Kashima & Kashima, 1998). Хорошим примером является анг лийский. Трудно представить себе письмо на английском языке, в котором бы не использовались эти слова; коллективистские культуры обладают языками, кото рые не требуют использования этих слов. Индивидуалисты настроены весьма по ложительно по отношению к «я» и «мы», в то время как коллективисты иногда неоднозначно относятся к «я», демонстрируя самое положительное отношение к «мы» (Hetts, Sakuma & Peham, 1999).
Идиоцентрики склонны иметь весьма высокое мнение о самих себе и занимать ся самосовершенствованием, в то время как аллоцентрикам свойственна скромность (Kitayama, Markus, Matsumoto & Narasakkunkit, 1997). Например, на вопрос, оценивают ли они себя «выше среднего» в отношении какого-либо желательного качества, от 80 % до 90 % идиоцентриков отвечают, что их показатели выше средне го, что невозможно с математической точки зрения. Идиоцентрики выбирают цель, которая соответствует их личным потребностям, аллоцентрики уделяют больше внимания потребностям окружающих. Идиоцентрики чаще, чем аллоцентрики, демонстрируют социальную леность (Eary, 1989). Социальная пассивность пред ставляет собой феномен, при котором п человек работающих вместе, не произво дят в п раз больше продукции. Некоторые предоставляют другим делать за них их работу и получают не заработанное. Это обычно для идиоцентриков, но не свой ственно аллоцентрикам, работающим как члены группы. Идиоцентрики лучше работают по отдельности, чем в качестве членов группы (Eary, 1993), и работают наилучшим образом, если они сами выбирают деятельность, которой занимаются (yengar & Lepper, 1999). Аллоцентрики, в свою очередь, работают хорошо, если они занимаются совместной с другими членами группы работой и если цели их работы поставлены уважаемыми членами группы. Мотивация идиоцентриков представля ет собой факторы личного характера, деятельность же аллоцентриков мотивиру ется факторами социального характера (Yu & Yang, 1994). Пирсон и Стефан (Pearson & Stephan, 1998) отмечали, что бразильцы в большей степени коллекти висты по сравнению с американцами, и выражали большую заинтересованность в достижениях окружающих людей, в то время как американцев в первую очередь заботили собственные результаты. Бразильцы, как и ожидалось в соответствии с теоретическими предположениями, делали больше различий между включенны ми и не включенными в группу при ведении переговоров, нежели американцы. При вынесении суждений, касающихся нравственности, аллоцентрики видят больше ситуаций, требующих от человека прийти на помощь ближнему, чем идиоцентрики (Mier, 1994).
Согласие — значимая ценность для многих аллоцентриков. В соответствии с этим аллоцентрики рассчитывают, что социальная ситуация будет приятной, не содержащей большого количества негативных составляющих. Триандис, Марин, Лизански и Бетанкур (Triandis, Marin, Lisansky & Betancourt, 1984) исследовали данные по испанской и неиспанской выборкам и обнаружили, что испанцы по срав нению с неиспанцами с большей вероятностью ожидают позитивное поведение и реже предполагают возможности негативного поведения в большинстве соци альных ситуаций. Они назвали такой культурный сценарий поведения simpatia. Человек, желающий быть simpatico (милым, приятным, привлекательным, не склон ным к осуждению), ведет себя соответствующим образом.
В социальной перцепции аллоцентрики прежде всего воспринимают группы и их взаимоотношения; идиоцентрики в первую очередь уделяют внимание лично сти. Так, например, во время кризиса в Косово, телевидение России и Сербии пока зывало в основном бомбардировки беженцев. Западное же телевидение давало большое количество информации о самих беженцах (истории личного характера и т. д.) и относительно немного о противостоянии Сербии и НАТО. В коллективи стских культурах человек может нанести оскорбление другому, оскорбляя членов его группы (например: «твоя мать проститутка»), в то время как в индивидуалистических культурах оскорбление носит личный характер (например: «ты глуп») (Semin & Rubini, 1990).
В большинстве культур аллоцентрики по сравнению с идиоцентриками более чувствительны к социальному неприятию, менее восприимчивы к уникальности, и более уязвимы в отношении принадлежности к группе.
Данные об этом были собраны в Японии, Корее и США (Yamaguchi, Kuhman & Sugimori, 1995). Аллоцентрики чаще приходят в замешательство (Singeis & Sharkey, 1995). Исследование, проведенное группой авторов, предполагает (Moskowitz, Suh & Desauniers, 1994), что идиоцентрики в большей степени склонны к лидер ству, чем аллоцентрики, и что с аллецентриками легче прийти к согласию, чем с идиоцентриками. Коллективисты склонны скорее изменять себя, чтобы соответ ствовать окружению, нежели стремиться к изменению окружения, в то время как индивидуалисты пытаются прежде всего изменить окружение, а не себя (Diaz-Guerrero, 1979; Weisz, Rothbaum & Backburn, 1984). Коллективисты обычно созда ют долговременные и глубокие отношения (Verma, 1992). Индивидуалистам свой ственно создавать недолговечные отношения неглубокого характера.
Когда речь идет о распределении средств, они могут распределяться с учетом, по крайней мере, трех принципов: равноправие, потребность или личный вклад каждого человека (справедливость). Общий вывод состоит в том, что, имея один и тот же статус, аллоцентрики в процессе обмена с членами группы используют в первую очередь принципы равноправия и потребностей, а не справедливости, но когда речь идет об обмене с теми, кто находится вне данной группы, они использу ют принцип справедливости. Если же ставится цель добиться максимальной произ водительности, аллоцентрики даже в пределах группы пользуются принципом спра ведливости (Chen, 1995). Было показано (Chen, Meind & Hui, 1998), что как в США, так и в Гонконге, когда целью является производительность или справедливость (fairness), используется принцип справедливости (equity); когда ставятся цели, связанные со сплоченностью и взаимной выручкой, используется принцип равно правия. В Гонконге чем более индивид склонен к аллоцентризму, тем в большей степени используется принцип равноправия; в США отсутствует связь между аллоцентризмом и предпочтением в отношении равноправия.
Идиоцентрики, в свою очередь, в большинстве случаев обмена используют принцип справедливости. Лейнг (Leung, 1997) дает обзор нескольких исследова ний эмпирического характера и приходит к выводу, что в целом, при равном поло жении в обществе, равноправию оказывается предпочтение в коллективистских культурах, а справедливости — в индивидуалистических культурах. Равноправие ассоциируется со сплоченностью, согласием и единством, и таким образом соот ветствует системе ценностей коллективиста. Справедливость же совместима с про изводительностью, конкуренцией и личной выгодой, что вписывается в систему ценностей индивидуалиста.
Некоторые коллективисты даже следуют нормам щедрости при обмене с дру гими членами группы. То есть они пользуются принципом равноправия даже в том случае, когда их собственный вклад явным образом выше, чем вклад других чле нов. Однако в случае с испытуемыми китайского происхождения нормы щедрости соблюдались лишь когда вознаграждение, подлежащее разделу, было фиксирован ным. Когда же вознаграждение было неограниченным, имел место отход от норм равноправия как среди испытуемых китайского происхождения, так и среди аме риканцев (Hui, Triandis & Yee, 1991).
Сравнение жителей Швеции и США показало, что шведы соблюдают нормы равноправия в большей степени, чем нормы потребностей; и в наименьшей степе ни соблюдают нормы справедливости (Toernbum, Jonsson & Foa, 1985). Чен, Чен и Мейндл (Chen, Chen & Meind, 1998) экстраполировали эти наблюдения и пред положили, что в индивидуалистических культурах распределение вознаграждения, основанное на принципе справедливости, находится в позитивном соответствии с сотрудничеством в процессе как долговременных, так и краткосрочных рабочих отношений, в то время как в коллективистских культурах распределение возна граждения, основанное на принципе справедливости, находится в отношениях по зитивной корреляции с сотрудничеством в ходе краткосрочных отношений, а рас пределение, основанное на принципе равноправия, находится в позитивном соот ветствии с сотрудничеством в процессе долговременных рабочих отношений. Это очень интересные гипотезы, которые следует проверить.
Имеются убедительные доказательства того, что индивидуалисты предпочита ют индивидуальное вознаграждение, а коллективисты отдают предпочтение воз награждению группового характера (см. обзор Eary & Gibson, 1998, p. 284). В го ризонтальных коллективистских культурах высшее вознаграждение носит эгали тарный характер; в вертикальных индивидуалистских культурах распределение, основанное на принципе пропорционального участия (справедливости), наиболее эффективно.
Эрец (Erez, 1997) полагает, что принцип равноправия будет более широко ис пользоваться в горизонтальных культурах, а принцип справедливости - в верти кальных культурах. В случае горизонтальных культур подчеркивается участие в прибылях, деление доходов, небольшая разница в зарплате. В вертикальных инди видуалистических культурах служащие получают индивидуальные поощритель ные выплаты, значительны различия в зарплате. В горизонтальных коллективист ских культурах принято соблюдать принцип равноправия при распределении орга низационного вознаграждения. В случае вертикального коллективизма те, кто находится наверху, будут получать куда более высокую плату, чем те, кто внизу, но при этом может использоваться вознаграждение группового характера. В общем, индивидуальное вознаграждение идиоцентрики ценят выше, чем аллоцентрики, а групповые виды вознаграждения, такие как участие в прибылях, выше ценят аллоцентрики, чем идиоцентрики, однако для многих культур оптимальным путем является использование обоих видов вознаграждения, как индивидуального, так и группового. Таков опыт последних лет в Китае (Wang, 1994).
Коллективисты используют косвенные, способствующие сохранению прести жа виды коммуникации шире, чем индивидуалисты (Hotgraves, 1997; Ни, 1944). Это значит, что электронная почта доставляет коллективистам меньшее удовле творение, поскольку они не имеют доступа к контексту (жесты, взгляды, поза, рас стояние между людьми). Горизонтальные индивидуалисты предпочитают общать ся по электронной почте с отдельными личностями, нежели с группами, в то время как вертикальные коллективисты предпочитают отправлять электронную почту группам людей, нежели отдельным лицам. Горизонтальные индивидуалисты отправляют свою информацию в любом направлении, в то время как вертикальные коллективисты отправляют ее главным образом по вертикали.
Горизонтальные коллективисты делятся информацией с членами группы, но не контактируют с теми, кто находится вне группы. С организационной точки зрения, такая ситуация в высшей степени нежелательна, поскольку ключевые блоки ин формации часто недоступны для определенных групп. Вертикальные коллективи сты ограничивают передачу информации кругом некоторых «важных» лиц. Вер тикальные коллективисты могут вести себя оскорбительно, общаясь с индивида ми, имеющими более низкий статус, и, очевидно, такое оскорбительное поведение остается для них безнаказанным (М. Н. Bond, Wan, Leung & Giacaone, 1985). Плохие новости вертикальные коллективисты сообщают наверх реже, чем горизон тальные.
Лин (Lin, 1997) указывает, что свобода в Процессе коммуникации может быть весьма полезной при вертикально коллективистской культуре, такой как Китай, где однозначность может привести к санкциям. В двух словах, нельзя указать на чиновника, заявив, что он не прав! Можно сделать это не прямо, но и в этом случае может последовать возмездие. Китаец, отмечает он, восхищается искренними людьми, такими как судья Бао (р. 369), но не следует их примеру.
Таким образом, предполагается, что коллективист из Восточной Азии может прочесть мысли другого человека, поэтому коммуникация осуществляется непря мым путем и в ходе нее принимаются во внимание намеки, жесты, высота и тон голоса, поза, выражение глаз и дистанция между говорящими. Например, в неко торых коллективистских культурах подача к столу чая вместе с бананами означа ет, что подающий еду порицает какое-либо из внесенных собеседником предложе ний. Поскольку бананы не подаются к чаю при хороших отношениях, то появле ние их вместе с чаем несет определенную косвенную смысловую нагрузку.
Индивидуалисты, напротив, говорят все, что им вздумается, даже если вслед ствие этого пострадают взаимоотношения. Чен с коллегами (Chen et a, 1998) де лают на основании этого вывод, что тесное общение способствует возникновению более высоких форм сотрудничества в коллективистских культурах по сравнению с индивидуалистическими культурами, в то время как являющиеся связующим звеном формы неполноценной коммуникации (например, с помощью электроники или бумаг) способствуют появлению более высоких форм сотрудничества в инди видуалистических культурах по сравнению с коллективистскими культурами.
Концепция лидерства также понимается в коллективистских и индивидуали стических культурах совершенно по-разному. Коллективисты принимают патер нализм и подчеркивают важность воспитания и обучения лидера (House, Wright & Aditya, 1977; Sinha, 1980,1996). Индивидуалисты часто становятся противниками патернализма. Коллективистам, по крайней мере, в Восточной Азии, свойственно стремление к поиску согласия и избеганию конфликтов внутри группы. Например, Трубински, Тинг-Туми и Лин (Trubinsky, Ting-Toomey & Lin, 1991) сравнили ис пытуемых из Тайваня и США и обнаружили, что в конфликтных ситуациях пер вые чаще, чем вторые, делали одолжения, использовали обходные пути, были го товы к интеграции и компромиссам для разрешения конфликта, то есть стиль их поведения был отнюдь не конфронтационным.
Теоретические перспективы
Триандис (Triandis, 1994) выделил три вида культурных синдромов. Под культур ным синдромом понимается общепринятая система убеждений, установок, Я-определений, норм, ролей и ценностей, объединенных какой-либо темой. Первый син дром — это сложность-простота, он противопоставляет информационные общества охотникам и собирателям пищи. Второй — строгая регламентация-неопределен ность. Жестко "регламентированное общество имеет множество норм, касающихся общественного поведения, и за несоблюдение этих норм люди строго наказывают ся. Свободное общество имеет относительно небольшое количество норм, и члены такого общества терпимы к отклонениям от норм. Индивидуализм и коллективизм представляют собой третий культурный синдром.
Триандис (Triandis, 1994) представил теорию, касающуюся детерминант инди видуализма и коллективизма. Коллективизм максимален в жестко регламентиро ванных и простых культурах; индивидуализм максимален в сложных и свободных культурах. Эта теория еще подлежит эмпирической проверке, хотя работа по оцен ке уровня регламентации уже ведется, а, следовательно, теорию можно будет про верить в ближайшем будущем.
Культурный синдром можно обнаружить. Например, мы представляем эле мент субъективной культуры группам людей, говорящих на определенном языке, и просим их вынести суждение (например, является ли эта ценность значимой?), и если они как группа выносят суждение очень быстро, скажем, не более, чем через пару секунд, и если 90% групп, которые мы обследуем, ведут себя аналогичным образом, мы знаем, что данное мнение является широко распространенным и обще принятым и, таким образом, представляет собой элемент культуры (Triandis et a., 1990). Если множество таких элементов объединено некоторой темой, такой как значимость личности (индивидуализм) или коллектива (коллективизм), мы можем определить культурный синдром.
Теория также утверждает, что сложность связана с изобилием и размером по селений; жесткая регламентация связана с культурной однородностью и зависи мостью друг от друга в процессе деятельности. Неопределенность встречается в обществах, существующих на пересечении множества культур (таким образом, в них присутствуют две или более системы норм, и индивидам приходится прояв лять терпимость к отклонениям от одной из них), или при чрезвычайно низкой плотности населения, когда поведение людей, живущих за много миль, оказывает не слишком сильное влияние на происходящее внутри группы.
Распространенность ИК
Индивидуализм обнаруживается в богатых обществах (Hofstede, 1980), в особен ности, если они имеют несколько нормативных систем (что бывает при пересече нии множества культур или в некоторых урбанизированных, связанных с разны ми культурами, космополитических обществах), так что индивиду приходится ре шать, в соответствии с какой системой норм он должен действовать. Уровень его высок также среди высших классов и профессионалов в любом обществе (Freeman, submitted; Kohn, 1969; Marsha, 1997), среди тех, кто мигрировал (Gerganov, Diova, Pctkova & Paspaanova, 1996) или был социально мобилен, среди тех, кто подвер гался действию средств массовой информации США (McBride, 1998), Контент-анализ содержания мыльных опер, который проводился в США, показывает, что основные темы в них носят индивидуалистический характер, а коллективистские темы, такие как выполнение долга, почти не привлекают к себе внимания. В не образованных обществах индивидуализм относительно высок среди охотников и собирателей, для которых конформизм не имеет особого смысла, в то же время уровень коллективизма достаточно высок в сельскохозяйственном обществе, в котором сотрудничество является важным моментом для его функционирования. Например, никто в одиночку не построит ирригационную систему; сбор урожая также требует координированных действий.
Маршалл (Marsha, 1997) обнаружил, что социальные классы в большей сте пени различаются между собой по отношению к уровню индивидуализма, чем культуры Индонезии и Новой Зеландии в целом.
Коллективизм обнаруживается в группах национальных меньшинств в США (Gaines et a., 1987), в обществах, обладающих относительной однородностью (та ким образом, внутригрупповые нормы могут быть общепринятыми), в которых плотность населения и зависимость друг от друга в процессе работы высоки (по скольку это требует выработки большого количества норм поведения и строгого их соблюдения), в сельскохозяйственных обществах среди старших членов обще ства (Noricks et a., 1987), среди членов больших семей (поскольку невозможно, чтобы каждый член семьи занимался только своим делом), в группах с высоким уровнем религиозности (Triandis & Singeis, 1998). .
Некоторые критики доказывали, что индивидуализм — лишь другое название для «современности». Такая точка зрения некорректна. Сущность индивидуализ ма состоит в определении Я как независимого от группы, главенство индивидуаль ных целей, первоочередное внимание к установкам, а не к нормам, и расчет прибы лей и убытков как детерминант социального поведения. Сущность современности (Sack, 1973) — это активизм, неприятие синдрома белых воротничков, универсализм, распад родственных связей, доверие к личности и ее автономия, отказ от прошлого, предпочтение городского образа жизни и современный взгляд на семью. Несмотря на то что составляющие частично совпадают, есть куда больше различий, чем сход ства между данными конструктами. Более того, современность предполагает ис пользование компьютеров, факсов, торговых центров и тому подобное. Есть обще ства современные (Саудовская Аравия) и при этом коллективистские; есть общества индивидуалистические (большинство обществ, занимающихся охотой и собиратель ством) и при этом традиционные.
Критерии оценки конструктов
Оценка конструктов ИК всегда была чрезвычайно сложна и не удовлетворяет до сих пор. Как утверждают Эрли и Гибсон (Eary & Gibson, 1998, pp. 296-297), дан ные конструкты весьма многообразны, глубоки, трудно определимы и сложны. Триандис, Чан, Бравук, Ивао и Синха (Triandis, Chan, Brawuk, Iwao & Sinha, 1995)
обсуждают проблемы диапазона и точности критериев оценки данных конструк тов. Если мы оцениваем конструкт широко, мы получаем невысокую точность (на дежность). Если мы оцениваем его в узком смысле, мы добиваемся точности, но для узкого конструкта, такого как патриотизм, семейственность или верность товари ща по работе. Существует множество интересных с теоретической точки зрения видов взаимоотношений, которые можно исследовать наилучшим образом с точ ки зрения широких конструктов. С другой стороны, существуют феномены, изу чить которые наилучшим образом можно при помощи узких конструктов. Не сле дует сомневаться, выбирая критерии оценки в соответствии с потребностями определенной исследовательской проблемы.
При оценке стремления к индивидуализму или коллективизму использовались разнообразные методы (Hui, 1988; Matsumoto, Weissman, Preston, Brown & Kupper-busch, 1997; Aik & Vadi, 1997; Rhee, Ueman & Lee, 1992; Singeis, 1994; Singeis, Triandis, Chen & Chan, 1998; Triandis & Gefand, 1998; Wagner, 1995; Wagner & Moch, 1986; Yamaguchi, 1994). Изучение этих методов показало (приложение к Triandis, 1995), что было использовано 20 методов, и при наличии определенных связей между данными методами они часто занимались определением особых факторов при проведении факторного анализа (например, Triandis & Gefand, 1998; Wagner, 1995).
В целом, нам следует опробовать многие методы и расширить их посредством етшс-данных из исследуемых нами культур. Затем следует провести анализ отдель ных вопросов, чтобы отбросить те из них, которые не имеют решающего значения для конвергентной и конструктной валидности при определении наилучших мето дов для конкретной выборки. Факторный анализ также полезен и дает возмож ность обнаружить как emic-, так и etic-факторы. Мы можем сравнивать культуры только с точки зрения etic -факторов, но можем описать их, используя как emic-, так и etic - факторы.
Анализируя данные, мы должны помнить, что результаты, полученные на куль турном (экологическом) и индивидуальном уровне анализа, как уже говорилось выше, могут значительно отличаться друг от друга. Кроме того, существуют раз личные подходы к изучению взаимоотношений культуры и психологии.
Подход культурной психологии уделяет первоочередное внимание глубокому изучению феноменов одной культуры, при котором используются emic -элементы, а наиболее полезными оказываются этнографические, качественные методы. Под ход кросс-культурной психологии предполагает использование как emic~, так и etic-составляющих и количественные методы. Различие состоит в описании и осмыс лении с одной стороны и объяснении и прогнозировании с другой стороны.
Кросс-культурная психология более «индивидуалистическая» по сравнению с культурной психологией, более «коллективистской». Методы кросс-культур ной психологии в меньшей степени связаны с контекстом (например, опросни ки, которые почти не опираются на контекст, лабораторные эксперименты), чем методы культурной психологии. Специалисты по культурной психологии ис пользуют этнографические подходы, данные собирают в «реальных жизненных ситуациях» и исследуют контекст множества переменных и взаимодействие меж ду ними. Исследования, проводимые культурной психологией, носят синтетический, холистический, не детерминистский характер, в то время как исследовани ям кросс-культурной психологии свойственно быть аналитическими и детерми нистскими.
Специалисты по возрастной психологии считают культурную психологию весь ма полезной, поскольку они работают с детьми и их психологическим развитием с течением времени в рамках одной культуры. Они интересуются тем, как усваива ется культура. Специалисты по социальной психологии и психологии организации производства, со своей стороны, работают с людьми, которые уже принадлежат какой-либо культуре. Они наблюдают за их взаимодействием. Они описывают и объясняют характер этого взаимодействия, используя наблюдения, эксперименты, контент-анализ, ответы на анкеты и личностные опросники. Они видят культуру в первую очередь «вне человека», а не «внутри человека», в то время как специали сты по культурной психологии видят культуру внутри человека, а культура и пси хология взаимно составляют друг друга (Fiske et a., 1998).
Мы уже видели, что во всех культурах есть идиоцентрики и аллоцентрики, но аллоцентриков больше в культурах коллективистского характера. Одно из пред положений состоит в том, что подход культурной психологии ближе взглядам исследователей, представляющих коллективистские культуры, или точке зрения аллоцентриков из индивидуалистических культур. Таким образом, даже в отноше нии отличающихся друг от друга типов психологов мы обнаруживаем актуаль ность конструктов, обсуждаемых в данной главе.
Методы кросс-культурной психологии не могут использоваться, если испыту емые, участвующие в исследовании, не знакомы с психологическими методами. Что же касается этнографических методов, для них не существует такого ограни чения. Поэтому в ситуации, при которой существуют значительные различия меж ду культурой исследователя и культурой испытуемых, участвующих в исследова нии (то есть ситуация, предполагающая значительную культурную дистанцию), могут использоваться лишь методы культурной психологии.
Культурная дистанция
Теории, получающие убедительное подтверждение на Западе, подтверждаются в меньшей и меньшей степени по мере увеличения дистанции между исследуемыми культурами и культурами западного типа. По мере увеличения количества отли чий в языках (например, индоевропейские в сравнении с фонетическими), соци альных структурах (например, моногамия по сравнению с полигамией), политике, религии, философских взглядах, экономических условиях и нравственных пред почтениях, подтверждение теорий становится все менее основательным. Культур ные синдромы являются промежуточными переменными, которые могут помочь объяснить, почему данные теории не подтверждаются в рамках иных культур.
Аналогичным образом, методы, которые могут использоваться для проверки гипотез, зависят от дистанции между культурой исследователя и изучаемой куль турой. Если эта дистанция значительна, методы кросс-культурной психологии вряд ли будут понятны участникам исследования. В таком случае возможно ис пользование только этнографических методов.
Оба подхода важны. Если необходимо описание и осмысление, неоценимы ме тоды культурной психологии; если требуется прогнозирование и объяснение, мож но испробовать методы кросс-культурной психологии. Но последние не могут при меняться, когда имеет место значительная культурная дистанция между культу рой исследователя и исследуемой культурой. В идеале мы должны использовать оба вида методов и выявлять взаимосвязь полученных данных.
Отношение конструктов индивидуализма/ коллективизма к психологическим теориям
Как уже упоминалось выше, большая часть психологических теорий сформирова лась с учетом западных реалий и содержит предубеждения индивидуалистическо го характера. Это значит, что данные теории, возможно, неприменимы к коллекти вистским культурам. Мы можем использовать культурные синдромы (Triandis, 1996), в том числе коллективизма, индивидуализма, регламентации, неопределен ности, вертикальных и горизонтальных взаимоотношений, как «мосты» между За падом и остальным миром. Теории, хорошо зарекомендовавшей себя в США, стране с индивидуалистической свободной культурой, может потребоваться значитель ная трансформация в условиях вертикальной коллективистской регламентирован ной культуры.
Перспективные направления исследований
Мы надеемся, что со временем в каждой сфере психологии будет культурный аспект. Это необходимо, если она не желает быть ограниченной и намерена стать универсальной. В то же время, хотя некоторые широкие феномены требуют иссле дования методами культурной психологии, феномены очень узкого характера вполне доступны исследованию в лабораторных условиях для установления их причинной обусловленности однозначным образом. Таким образом, первую чет верть XXI века можно определить как эпоху проверки достоверности различных аспектов психологии в отношении тех частей земного шара, где они до сих пор не исследовались. Это особенно насущный вопрос для социальной психологии, хотя в определенной степени он актуален для всех отраслей психологии.
Значительная часть эмпирических данных, представленных в этой главе, по лучена в процессе исследования, проведенного в рамках двух или трех культур, с использованием конкретного комплекса методов в определенный момент време ни. Потребуется много времени и усилий, чтобы повторить и проверить примени мость такого рода исследования к различным ситуациям, культурам и эпохам, как и возможность осуществить такое исследование иными методами. Особенно важ но собрать данные по Африке, поскольку мы полагаем, что большинство африкан ских культур является коллективистскими, хотя и не уверены, что результаты, полученные в Восточной Азии, обязательно повторятся на данных по Африке.
Теоретическое предположение, что уровень коллективизма наиболее высок в простых жестко регламентированных культурах, а уровень индивидуализма мак симален в сложных свободных культурах, нуждается в проверке. Мишель Гельфанд сформировала группу, которая занимается оценкой регламентации и неопре деленности в нескольких культурах, используя для этого разнообразные методы. Как только эта работа будет завершена, можно будет проверить данную теорию. У нас уже есть несколько методов для оценки уровня индивидуализма и коллек тивизма. Мы можем использовать доход как критерий уровня сложности. Таким образом, если в нашем распоряжении будут критерии оценки регламентации/нео пределенности, мы будем готовы к проверке данной теории.
Следует вести дальнейшую работу по интеграции методов культурной, этно культурной и кросс-культурной психологии. Кросс-культурные методы могут ис пользоваться лишь тогда, когда участники исследования знакомы с психологиче скими методами. Это ограничивает к?>уг выборок, которые можно изучать этими методами. Тем не менее методы кросс-культурной психологии дают надежные и валидные критерии оценки и позволяют устранить влияние предубеждений иссле дователя. Культурная и этнокультурная психологии не располагают методами, которые позволили бы исключить недостоверные данные или влияние предубеж дений исследователя. Если определенные методы культурной и этнокультурной психологии поддаются «выверке» на выборках, к которым применимы также ме тоды кросс-культурной психологии, и в результате мы получаем совпадение со бранных данных, то такие методы культурной психологии позволяют рассчитывать на более высокую степень достоверности, и могут использоваться применительно к экзотическим выборкам. Таким образом, методы культурной психологии могут ис пользоваться более широко, однако при сближении с методами кросс-культурной психологии, они могут завоевать то положение, которого заслуживают, так что спе циалисты по традиционной психологии не смогут проигнорировать их результаты и будут включать данные культурной психологии в теории психологии традиционного направления.
Предположение
Высказывания, сделанные в предыдущем разделе, — это отчасти предположения, отчасти отражение потребности в универсальной психологии. Проблема состоит в том, чтобы убедить психологов взяться за работу, необходимую для формирова ния универсальной психологии. Если методы культурной психологии будут ис пользоваться более широко и в связи с методами кросс-культурной психологии, как предлагалось в предыдущем разделе, я полагаю, что психологи традиционного направления будут уделять значительное внимание данным культурной психоло гии, и психология пойдет по пути формирования универсальной психологии.
Тем не менее я испытываю определенную тревогу. Люди повсеместно ленивы. Это очевидное следствие закона универсальности Ципфа (Zipf, 1949). Ципф уста новил, что во всех языках, которые он исследовал (а он изучил достаточно обшир ный круг языков), наиболее часты в употреблении более короткие слова, а если слово становится более употребительным, оно укорачивается (например, телеви дение превращается в телик). Универсальность этого открытия предполагает, что принцип наименьших усилий универсален для всех культур. Для психологов ми нимум усилий означает завершить исследование и заявить: «То, что я обнаружил,
является вечной истиной и обладает универсальной применимостью». Таким об разом, принцип наименьших усилий приводит психологов к игнорированию куль туры, поскольку она является дополнительным осложнением, делающим их работу более трудоемкой и требующей большего количества времени. Формирование же универсальной психологии, о которой говорилось выше, требует отказа от принци па наименьших усилий и того, что из него вытекает. Таким образом, основной воп рос в данной области может звучать следующим образом: может ли культурная пси хология развиваться, если ее развитие идет вразрез с человеческой природой?
ГЛАВА 4
Культура, наука и этнокультурная психология: Комплексный анализ
Уикол Ким
В то время как специалисты по кросс-культурной психологии подходили к по ниманию человеческого поведения, рассматривая культуру как фактор, «воз действующий» на поведение, такой путь интерпретации мира и формирования знания может оказаться ограниченным культурой. Как указывают многие авто ры этой книги, существуют различные подходы к пониманию взаимосвязи меж ду культурой и психологией, и кросс-культурный подход — лишь один из них, поэтому если мы стремились всесторонне понимать взаимосвязь культуры и поведения, то необходимо отдать должное и другим подходам, используя их в работе.
В этой главе Ким дает превосходное описание и убедительную аргумента цию в пользу подхода, связанного с понятием этнокультурной психологии. Он отмечает, что экспериментальные подходы к психологии, укоренившиеся в тра диции естественных наук, возможно, связаны с европейской и американской системой убеждений, которая сформировалась на определенном историче ском этапе. Как таковые они укоренились в определенных, получивших мировое распространение подходах, в рамках определенных культур и гносеологических взглядов, оказывающих влияние на наше понимание поведения. Как указывает автор, возможно, поэтому исследователи уделяют слишком большое внимание получению «правильных ответов», игнорируя при этом процесс их получения.
Ким, напротив, выступает за интеграцию подхода, который определяется термином этнокультурная психология. В рамках этой системы взглядов куль тура, язык, философия и наука являются продуктами коллективных человече ских усилий и взаимоотношения между индивидом и группой должны рассмат риваться как динамическая интерактивная система взаимного влияния. Подход этнокультурной психологии уделяет первоочередное внимание исследованию и использованию трех ключевых аспектов: контексту, эпистемологии и фено менологии. То есть она сосредоточивается на сущности экологии, в рамках ко торой живут люди, ина том, как происходит процесс их культурной адаптации к данным экологическим условиям; в центре ее внимания пересечение рели гии, культуры и науки и то, как они формируют различные гносеологические системы в различных условиях, определяемых культурным окружением и об становкой.
Ким полагает, что современное психологическое знание, истоки которого лежат в европейском и американском образе жизни и мышления, возможно, на деле представляет психологию самих психологов, а не психологию непрофес сионалов. Регионально-психологический подход представляет собой фунда ментальный сдвиг в научной парадигме, от позитивистской концепции причин ной обусловленности к динамической транзакционной модели функциониро вания человека. Он выступает за то, чтобы прекратить навязывание извне академического разложения мира на произвольные совокупности абстрактных сущностей (например, когниции, эмоции и мотивации), и взамен этого пред лагает познание феномена как внутренней составной части культуры. Ким пыл ко говорит о том, что в то время как наука сама является продуктом коллектив ных человеческих усилий, мы не должны становиться жертвами или рабами научных мифов, кругозор которых ограничен рамками одной культуры.
Практически все авторы этой книги признают важность альтернативной си стемы взглядов, которую предлагают этнокультурные психологи данного на правления. Они считают жизненно важными не только признание, но более глу бокое сближение и интеграцию этих подходов с традиционными исследовани ями и теоретическими разработками, считая, что такое сближение поможет более полному пониманию взаимосвязи культуры и поведения. Таким образом, цель этой главы — представить более основательные сведения о фундамен тальных основах данного подхода.
Вильгельм Вундт считается отцом современной психологии (Boring, 1921/ 1950). В период становления психологии как самостоятельной научной дисципли ны, он выделил в ней тенденции двух научных традиций: Naturwissenschaften (тра диция естественных наук) и Geistewissenschaften (традиция наук, связанных с куль турой; van Hoorn & Vehave, 1980). Несмотря на то что он сыграл важную роль в становлении экспериментального метода в психологии, он признавал ограничен ность экспериментального метода и подчеркивал важность Vokerpsychoogy (пере ведено как культурная психология; Danzier, 1979). Он заметил, что мышление в значительной мере обусловлено языком и обычаями, и считал, что Vokerpsychoogy является «более важным направлением психологической науки, которому пред назначено затмить собой экспериментальную психологию» (Danzier, 1983, р. 307). Позднее он посвятил себя исследованию социокультурных воздействий на психо логические процессы, написав 10 томов по Vokerpsychoogy (1910-1920) (Wundt, 1916).
Когда психология получила признание в Северной Америке, психологи стали руководствоваться нисходящим принципом в поисках абстрактных, универсаль ных законов человеческого поведения, подражая естественным наукам. Домини рующей парадигмой стал бихевиоризм, определявший парадигматическое направ ление, метод и сущность. Предмет психологии подгонялся под выкройку, которая соответствовала узкому определению науки, поддерживаемому позитивизмом и операционализмом (Koch & Leary, 1985). По мере укрепления бихевиоризма как господствующей парадигмы, традиция влияния наук, связанных с культурой, со шла на нет (Danzier, 1983; Kim, 1999).
В течение короткого периода времени все многообразие методов, концепций и теорий, которые существовали на ранних этапах формирования науки, было све дено к узкому поиску абстрактных законов поведения. В рамках такого подхода культура рассматривалась как внешний ситуативный фактор. Считалось, что она не слишком важна, поскольку предполагалось, что глубинный механизм — универ сален (Shweder, 1991). В другом лагере использовали теорию Дарвина, чтобы оце нить место и определить ранг культуры в соответствии с различными стадиями раз вития или эволюции (то есть от традиционной до современной, от примитивной до цивилизованной и от отсталой до передовой). В результате культуру как тему исследований до недавнего времени обходили стороной.
Ученые, представляющие культурный подход, отказываются от притязаний на универсальный характер современных психологических теорий. Они указывают на то, что многие теории являются этноцентрическими, несут н» себе отпечаток пре дубеждений и культурной ограниченности (Azuma, 1984; Berry, 1980; Shweder, 1991). Часто исследователи неявным образом используют собственную культуру как стандарт, в соответствии с которым выносится суждение о других культурах. Они доказывают, что каждую культуру следует понять, ориентируясь на ее соб ственную систему отсчета, включая ее собственный экологический, исторический, философский и религиозный контексты.
В унисон критике специалистов по культурной психологии, по всему свету развивается этнокультурная психология, как реакция на неоправданные притяза ния на универсальность (Kim & Berry, 1993; Sinha, 1997). Хотя предполагается, что существующие психологические теории и концепции объективны, не связаны цен ностной ориентацией и универсальны, на деле они глубоко переплетаются с евро пейско-американской системой ценностей, которая является воинствующим сто ронником рационального, либерального и индивидуалистического начала (Azuma, 1984; Enriquez, 1993; Kim, 1995; Kim & Berry, 1993; Koch & Leary, 1985; Shweder, 1991). Как таковые, они могут определяться как навязанные или псевдоэтические (pseudoetics), но никак не подлинно универсальные.
Подход этнокультурной психологии представляет альтернативную научную па радигму, в рамках которой субъективные человеческие качества и проявляющие ся свойства культуры признаются центральными элементами (Kim, Park & Park, 1999). Эта глава в общих чертах характеризует две научные традиции — экспери ментальную психологию и этнокультурную психологию. Во второй части данной главы дается анализ культуры в соответствии с подходом этнокультурной психо логии. В заключительной части очерчены в общих чертах сущность и контекст культурного развития и преобразований в ходе сопоставления культуры Запада и культур Восточной Азии.
Экспериментальная психология и традиция естественных наук
В эпоху Просвещения в Западной Европе неукоснительное следование содержа нию религиозных источников в попытках понять природу и человека постепенно стало вызывать сомнения. Ученые обнаружили, что физический мир можно объяснить с точки зрения законов механики и для этого не требовалось прибегать к интуитивным, гуманистическим или метафизическим объяснениям. Вместо того чтобы полагаться на Бога и ждать откровений свыше, ученые пришли к выводу, что могут использовать собственные возможности наблюдать, анализировать, давать рационалистическое объяснение и экспериментировать, чтобы проверять, ставить под сомнение и подтверждать существующие идеи. Эти возможности стали мощ ным инструментом для понимания, объяснения и управления физическим миром. Таким образом, научная революция в Западной Европе лишила религию полно мочий давать объяснения в пользу собственной способности анализировать, давать рационалистическое истолкование, наблюдать, экспериментировать и проложила путь к открытию научных законов, универсальных и поддающихся проверке.
Естественные науки (например, астрономия, химия, физика) начали развивать ся первыми. Физика Ньютона дала простое и изящное механическое описание и объяснение физического мира. Химики открыли основные элементы и построи ли периодическую таблицу. Эти элементы послужили компоновочными блоками для понимания структуры и образования сложных объектов.
Затем стали развиваться биологические науки. Они начали проникать в фи зиологическую структуру живых организмов, как сделали это химики с неоду шевленными объектами. Дарвиновская теория эволюции знаменовала основное достижение, разработку теоретической основы для организации и объяснения различных форм жизни. Кроме того, она ставила под сомнение представления о возникновении человека, которых придерживались ранее/Человек больше не мо жет считаться хозяином природы, он — часть природы. Такой успех физических и биологических наук проложил дорогу для изучения мира человека.
С успехом естественных наук, проливших свет на устройство физического и биологического мира, ученые начали обращать внимание на мир людей. Как эм пирики, так и рационалисты доказывали, что, подобно физическому миру, в со циальном и психологическом мире действуют объективные законы причинности. В 1748 году Жюльен Офре де Ламетри высказал предположение, что люди подоб ны машинам (Leahey, 1987). ЭтьенБоннодеКондильякв 1754 году утверждал, что все формы мышления — это лишь преобразование основных ощущений (Leahey, 1987). Томас Браун в 1820 году сформулировал законы ассоциации, которые объ ясняли, как в ходе базовых процессов ощущения объединяются, чтобы породить сложные идеи (Leahey, 1987). Огюст Конт доказывал, что все общества управляют ся законами, которые можно открыть, пользуясь научными методами (Aport, 1968). Джон Стюарт Милль настаивал на заимствовании и применении методов физиче ских наук как радикального средства, которое поможет исправить отсталое состо яние наук гуманитарных, и назвал новую науку социальной физикой (Lenzer, 1975).
Психология в начале своего формирования была гибридом философии и есте ственных наук. Философские споры, которые велись на Западе на протяжении не скольких тысячелетий, о том, как люди чувствуют, воспринимают, запоминают, ощущают, ведут себя и взаимодействуют между собой, превратились теперь в объект непосредственного экспериментального исследования. Первые достижения в экспе риментальной психологии были связаны с процессом объяснения ментальных про цессов при помощи физических терминов, их оценкой и проведением экспериментов. Наиболее заметные успехи были достигнуты в психофизике Э. Г. Вебером и Г. Фехнером, в исследовании времени реакции Ф. Дондерсом, сенсорного восприя тия Г. фон Гельмгольцем и человеческой памяти Эббингаузом (Leahey, 1987). Мерц (Merz, 1904/1965) во всеуслышание заявил: «Удивительные качества высших созда ний, принадлежащих к животному миру, которые выражаются в феноменах созна ния или внутреннего переживания... являются принадлежностью царства есте ственных наук» (р. 468). Ученые были уверены, что содержимое человеческого сознания и социальный мир могут быть измерены и исследованы при помощи мето дов естественных наук.
Психология была импортирована в Северную Америку учениками Вундта, ко торые и распространили экспериментальную психологию в нескольких универси тетах. Тот вариант психологии, который был трансплантирован и наделен закон ным статусом в Северной Америке, однако, являл собой разительную противопо ложность той психологии, поборником которой был Вундт (Danziger, 1979). Вундт был убежден, что психологию следует рассматривать как Geistewissenschaften, а не как Naturwissenschaften (van Hoorn & Verhave, 1980). Однако традиция наук, за нимающихся культурой, в Северной Америке игнорировалась (Danziger, 1979).
Следуя примеру естественных наук, особенно физике Ньютона, эксперимен тальная психология надеялась открыть универсальные законы человеческого по ведения, которые выходят за пределы индивидуальных, социальных, культурных, временных и исторических границ (Sampson, 1978). Элементарные факты, обна руженные эмпирическим путем, могли бы в таком случае послужить компоновоч ными блоками для понимания сложного человеческого поведения. Эксперимен тальная психология надеялась разработать «периодическую таблицу» поведения человека и открыть законы, управляющие формированием сложного поведения.
Бихевиоризм предоставил теоретическую и методологическую базу для наде ления психологии законным статусом независимой экспериментальной науки (Koch & Leary, 1985). Первым делом бихевиористы устранили субъективные ас пекты психологии, поддерживаемые Вундтом, такие как сознание и самоанализ. Поскольку сознание оценивалось как субъективное, основным элементом анализа они избрали поведение. Во-вторых, исключив сознание и сосредоточившись на поведении, они перестали проводить различие между человеком и животными. Заявлением о непрерывном развитии видов бихевиористы также отнесли челове ческую деятельность, феноменологию и социальный контекст к общей категории исследований поведения. В-третьих, бихевиористы выдвинули предположение о существовании базовых элементов поведения, которые могут послужить основой для понимания сложного человеческого поведения. Предположение об элементар ных составляющих поведения и положение о непрерывном развитии видов послу жили основанием и оправданием для проведения лабораторных экспериментов на животных. В-четвертых, объяснение поведения было низведено до уровня физио логии, а анализ на психологическом, социальном и культурном уровне исключался. И, наконец, на основании результатов упомянутых лабораторных исследований де лались обобщения, которые распространялись на человеческое поведение и станови лись основой для объяснения сложного поведения и социальных систем (Hebb, 1974).
С точки зрения объяснения причинной обусловленности, эксперименталь ная психология взяла на вооружение позитивистскую модель причинной связи (рис. 4.1). В соответствии с этой моделью цель психологии — выявить объектив ную, абстрактную и универсальную взаимосвязь между двумя поддающимися на блюдению сущностями, между независимой переменной (наблюдаемая сущность 1) и зависимой переменной (наблюдаемая сущность 2). Моменты, которые не подда ются непосредственному наблюдению (такие, как человеческое сознание, сопут ствующие силы", намерения и цели), рассматриваются как «помехи» и исключают ся из плана исследования. Психологические конструкты (такие, как тревога, мо тивация или эмоции) обозначаются как промежуточные переменные. Культура как переменная контекста исключается из плана исследования. Классическое обуслов ливание, оперантное обусловливание и обработка информации, которые принима ются во внимание, подтверждают подход, свойственный позитивистской модели причинной обусловленности (например, Shepard, 1987).
Рис. 4.1. Позитивистская модель причинной обусловленности
Кросс-культурная психология
Хотя культурные различия издавна привлекали к себе интерес философов, торгов цев, миссионеров и путешественников, систематического документирования куль турных особенностей не велось до середины XIX века. Психологический же ана лиз кросс-культурных различий представляет собой относительно недавнюю по пытку (Kineberg, 1980). Первоочередной целью кросс-культурных исследований была проверка универсальности существующих психологических теорий (Berry, 1980).
Придерживаясь позитивистской ориентации, кросс-культурная психология определялась в первую очередь своей сравнительной методологией, нежели со держанием (Berry, 1980; Triandis et a., 1980). Кросс-культурные исследования про водились в различных областях психологии для проверки и подтверждения универ сальности психологических теорий. Это были области, связанные с восприятием, познанием, развитием, личностью, социальной и клинической психологией (Triandis et a., 1980). В рамках этого подхода предлагалось три типа объяснения наблюдае мых культурных различий. В одном лагере культурные различия рассматривались как внешние контекстуальные факторы и считались не важными, поскольку предполагался универсальный характер лежащего в их основе механизма (Sweder, 1991). Второй лагерь использовал теорию Дарвина, чтобы оценить место и опреде лить ранг культуры в соответствии с различными стадиями развития или эволю ции (то есть от традиционной до современной, от примитивной до цивилизован ной и от отсталой до передовой).
В третьем лагере исследователи заинтересовались влиянием культуры на по ведение (Berry, 1980; Berry, Poortinga, Sega, Dasen, 1992; Sega, Dasen, Berry & Poortinga, 1990). В соответствии с позитивистской моделью причинной обуслов ленности, культура определялась как квазинезависимая переменная, а поведе ние — как зависимая переменная (Berry, 1980). Культура рассматривалась как ква зинезависимая переменная, поскольку исследователи не могли контролировать культуру как зависимые переменные в лабораторных условиях. Для кросс-куль турных сравнений исследователь обычно использовал Региональную картотеку человеческих отношений (HRAF) или четыре культурных параметра Хофстеде (например, индивидуализм—коллективизм) и исследовал вопрос, как можно ис пользовать культуру для объяснения различий в поведении в различных культурах.
Шведер (Shweder, 1991) отмечал, что кросс-культурная психология заняла мар гинальное положение и будет продолжать занимать его, поскольку придерживает ся позитивистской ориентации.
Прежде всего, кросс-культурная психология не предлагает реальной альтерна тивы сущности сформулированного Платоном принципа общей психологии (прин цип психического единства). Более того, если вы специалист по общей психологии и одновременно последователь учения Платона (и при этом с твердыми принци пами), то нет никакой теоретической пользы в изучении засасывающего, как тря сина, многообразия проявлений — тормозящих воздействий окружающей среды на формирование центрального обрабатывающего данные механизма, «помех», кото рые создает перевод или различия в понимании тестовой ситуации, или культур ные отклонения в нормах, регулирующих то, что связано с содержанием задавае мых вопросов и ответов на них. Скорее, будучи специалистом по общей психологии, вы должны стремиться выйти за пределы этих проявлений и достичь воображае мых абстрактных форм и процессов, действующих за несущественными внешни ми отклонениями, ограничениями и искажениями, создаваемыми теми или ины ми разновидностями окружающей среды (pp. 85-86).
Во-вторых, выбор культур с использованием HRAF или четырех культурных параметров Хофстеде, с последующим использованием культуры как объясняю щего конструкта является логической ошибкой. HRAFи четыре культурных параметра Хофстеде создавались с концептуальной опорой на поведенческие и психо логические данные. Культура не оценивалась непосредственно. Но если для опре деления культуры используются психологические и поведенческие показатели, а затем культура используется для их объяснения, исследователи попадают в тавто логическую ловушку.
Поскольку культуры не могут наблюдаться и оцениваться непосредственно, в рамках позитивистского подхода психологам не избежать тавтологической ловушки. Основная проблема психологии и кросс-культурной психологии состоит в том, что предмет данной дисциплины оказался в зависимости от ложных пред ставлений о науке. Мы должны признать, что предмет психологии отличен от пред мета химии, физики и биологии, и мы должны создавать науку, которая приемле ма для психологии. Сто лет психологических исследований не оправдали наших надежд, поскольку мы ограничивали наши исследования объективным анализом, проводимым третьими лицами (Cronbach, 1975; Gibson, 1985; Koch & Leary, 1985). Даже ученые, которые представляли другие дисциплины (Bouding, 1980; Burke, 1985), физики (d'Espagnet, 1979; Hoten, 1988) и философы (Нагге, 1999; WaUner, 1999) выступали за отказ от узкой концепции естественных наук. Пропагандируе мый здесь регионально-психологический подход представляет собой сдвиг в науч ной парадигме (Kim, 1999).
Транзакционная модель науки
Основное различие между естественными и гуманитарными науками состоит в том, что для гуманитарных наук мы являемся одновременно и объектом и субъек том исследования. Та разновидность знаний, которую можно получить с помощью естественных наук, качественно отличается от знания, которое мы можем получить в мире человека. Согласно Джамбаттиста Вико, в физическом мире мы можем приобрести лишь объективное, беспристрастное знание, получаемое третьими ли цами. В естественных науках (например, физике, ботанике, энтомологии) мы мо жем описать плиту, дерево или муравья; систематизировать полученную инфор мацию; провести эксперименты; но мы не можем получить феноменологическое знание (то есть каково это — быть плитой, деревом или муравьем). В мире челове ка мы можем приобрести знание объективного характера, как третьи лица, знание феноменологического характера из первых рук («кто я такой») и знания, которые получают в качестве второго лица («кто ты такой»). Другими словами, в отличие от физического мира, мы можем понять и почувствовать, каково это — быть чело веком, поделиться этим знанием с другими и оценить других в качестве третьих лиц. Язык, невербальные сигналы, произведения искусства (такие, как литература, живопись, кино и музыка), являются средствами, с помощью которых мы вступа ем в контакт с нашей внутренней феноменологией, намерениями и целями. Не смотря на то что знание в естественных науках ограничивается рамками объектив ного беспристрастного знания, получаемого третьими лицами, в психологии воз можно получение знания от первого, второго и третьего лица (Kim, 1999).
Второе, в мире природы мы не задаемся вопросом о мотивах, стремлениях и целях неодушевленных объектов или в отношении поведения животных. Такой подход можно было бы оценить как противоречащий здравому смыслу или как пример антропоморфизма или анимизма (Berin, 1976). В мире человека эти во просы становятся центральными для понимания человеческой деятельности. Мы спрашиваем: почему люди поступают так, а не иначе... какие психические и умственные состоя ния или события (например, чувства или желания) предшествуют определенным поступкам и почему, почему люди в том или ином умственном, психическом или эмоциональном состоянии выбирают или нет определенную манеру поведения, ка ковы разумные, желательные или правильные действия, как и почему принимается решение о выборе определенного образа действия (Vico, в кн. Berin, 1976, р. 22).
В случае гибели человека мы оцениваем действия преступника с точки зрения его намерений (то есть было ли действие запланировано) и с точки зрения сопут ствующих факторов (то есть был ли этот человек безумен, находился ли под воз действием алкоголя и может ли он отвечать за свое поведение). Мы определяем для него наказание, которое зависит от нашей оценки его намерений. Наказание за преднамеренное убийство может быть суровым (таким, как пожизненное тюрем ное заключение или смертная казнь); оно может быть умеренным за непредумыш ленное убийство (от 5 до 10 лет лишения свободы); а если убийство совершено в порядке самозащиты, наказания может не последовать. В мире природы классифи кация поведения животных с использованием подобных понятий бессмысленна, но в человеческом мире они весьма существенны. Без такой информации учреж дения, которые ведают охраной правосудия, нравственности и законности, просто теряют смысл.
Третье, мы можем разграничить знание эмпирическое (феноменологическое, случайного характера и процедурное знание) и аналитическое (например, семан тическое и декларативное знание). Аналитическое знание представляет собой ин формацию, которая базируется на объективном, беспристрастном, проведенном третьими лицами анализе, часто связанном с академическим и научным осмысле нием. Эмпирическое знание представляет собой субъективное знание, приобретен ное «от первого лица» самим деятелем. Например, взрослый человек, чей родной язык — английский, может свободно выражать свои мысли на этом языке (проце дурное знание), но может не знать синтаксиса или грамматической структуры слов, которыми он пользуется (семантическое знание). Другими словами, этот человек знает, как составить предложение, но не обладает аналитической способностью описать, как это делается. И наоборот, кореец может показать отличные результа ты в тесте по английской грамматике, испытывая при этом затруднения при необ ходимости говорить по-английски. Это происходит потому, что описательная грам матика слов не имеет ни малейшего значения для повседневной жизни; лишь в редких случаях нам удается понять, как употребляется слово, если нам дают опи сание его употребления; и если даже нас обучили использовать данное слово, это не значит, что нас научили описывать это использование (Ludwig Wittgenstein, вкн. Budd, 1989, pp. 4-5).
Витгенштейн говорит: «Значение слова — это его употребление в языке», а не описание слова (в кн. Budd, 1989, pp. 4-5). В повседневной жизни человек может знать, как осуществлять определенную деятельность, однако может не обладать аналитическими навыками для того, чтобы описать, как осуществляется данная деятельность. Как отмечает Фуглзанг (Fugesang, 1984):
знание фермера носит эмпирический характер... Он использует свое знание, как пользуется своей мотыгой. Он в некотором смысле не отдает себе отчета в нем. Он сам является своим знанием. Его знание — это его представление о самом себе и его уверенность в себе, как члене общества (р. 42).
Обучение аналитическому знанию, например грамматике, проводится в школе и составляет часть систематического образования, но оно отличается от практиче ского знания. Например, мать может весьма успешно воспитывать своего ребенка, не обладая при этом аналитическими способностями, позволяющими описать, как это делается. И наоборот, специалист по возрастной психологии может про анализировать и представить информацию, связанную с успешными родитель скими навыками, однако ему может недоставать процедурных навыков для при менения этих знаний к воспитанию собственных детей. Задача психологов состоит в том, чтобы преобразовать полученное от первого лица эмпирическое знание в аналитическое. Это делается в различных сферах нашей жизни: в кино кинокри тиками; в кулинарии дегустаторами; в спорте спортивными аналитиками и ком ментаторами. Общепризнанно, что хотя кинокритик не снимает кино, а спортив ный комментатор, возможно, не может играть в данную игру, они обеспечивают нас аналитической информацией, которая помогает нам более глубоко оценить фильм или игру.
В противоположность реактивной модели функционирования человека транзакционная модель причинной обусловленности, в центре внимания которой нахо дятся генеративные и проактивные аспекты, дает нам альтернативу (рис. 4.2). В этой модели, сторонником которой был Бандура (Bandura, 1997), не поддающи еся наблюдению человеческие качества (стимуляция, намерения, представления и цели) являются центральными понятиям, которые служат связующим звеном между ситуацией, с одной стороны, и поведением — с другой. Бандура исследовал генеративную способность, известную как самоэффективность, понимать, прогнози ровать и управлять поведением. Он определяет самоэффективность как «веру в свои потенциальные возможности организовать и осуществить в своих действиях опре деленную линию поведения, которая требуется для достижения данной цели». (р. 3).
Рис. 4.2. Трансакционная модель причинной обусловленности
Первое, важно определить, как индивид воспринимает и интерпретирует кон кретное событие или ситуацию (причинная связь 1). Данная информация может быть получена из самоотчета. Второй шаг предполагает оценку действий индивидов, опирающуюся на их собственное восприятие (причинная связь 2). При исследова нии эффективности управления в группе аспирантов, специализировавшихся на бизнесе, Бандура систематически повышал или снижал их уровень самоэффектив ности, заранее задавая определенный вид обратной связи, свидетельствующий об уровне успешности их действий по сравнению с действиями остальных. Он обна ружил, что обратная связь позитивного характера повышала их самоэффектив ность, а негативная обратная связь снижала их возможности (причинная связь 1). Он выяснил, что испытуемые с более высоким уровнем самоэффективности чаще использовали соответствующие аналитические возможности, были в большей сте пени удовлетворены своими действиями и имели более высокий показатели рабо тоспособности (причинная связь 2). Для испытуемых, которые получали в поряд ке обратной связи негативную информацию, было верно обратное. Таким образом, уровень работоспособности индивида можно систематически повышать или сни жать, обеспечивая в ходе обратной связи информацию, повышающую или снижаю щую его самоэффективность. Подъем же или снижение самоэффективности можно напрямую связать с последующим подъемом или снижением работоспособности.
В другом исследовании, которое включало как планирование эксперимента на внутрисубъектном уровне, так и межсубъектный эксперимент, Бандура, Рис и Адаме (Bandura, Reese & Adams, 1982) могли систематически повышать самоэф фективность испытуемых, страдавших фобиями змей. Он демонстрировал им при мер того, как можно успешно справиться со змеей. На этом этапе вера испытуемых в самоэффективность оценивалась посредством самоотчета. Они обнаруживали, что пример успешного противостояния внушающему ужас объекту повышал само эффективность испытуемых (причинная связь 1). Второй этап предполагал реаль ную для испытуемого необходимость иметь дело со змеей. Те индивиды, у кото рых уровень самоэффективности был выше, были более подготовленными к тому, чтобы справиться со змеей в ходе дальнейшего испытания (причинная связь 2).
Согласно Бандуре (Bandura, 1997), успешные действия при выполнении опре деленной задачи могут изменить заданное причинной обусловленностью. Успеш ные действия могут повысить самоэффективность, которая в свою очередь может дать индивиду мотивацию к изменению окружающей среды или поиску целей, требующих от него большего напряжения сил. Результаты противоположного ха рактера обнаруживаются в случае неудачи, которая снижает самоэффективность, которая, в свою очередь, снижает уровень целей, которые испытуемые ставят пе ред собой.
Опыт успешного выполнения задачи может привести к значительным измене ниям других сторон жизни человека. Например, способность справиться с фобией змей помогает справиться с робостью в общении, придает смелости, повышает спо собность к самовыражению и стимулирует желание преодолеть другие страхи, та кие как страх перед публичными выступлениями у некоторых из испытуемых. Эти результаты нельзя объяснить генерализацией стимулов или линейной аддитивной моделью. Данные результаты можно объяснить с точки зрения трансформации системы личностных установок человека — внезапно проявляющимся феноменом, которое не сводится лишь к причинной обусловленности.
Другой важный аспект подхода этнокультурной психологии — разделение раз личных уровней анализа и осмысления: физиологического, психологического и культурного. Хотя любая деятельность имеет физиологическую или неврологиче скую основу, сведение объяснения поведения к физиологическому уровню дает объяснение иного рода, нежели объяснение с учетом причинной обусловленности. Например, культуру можно свести к совокупности действий отдельных инди видов. Все виды деятельности можно свести исключительно к физиологии и гене тике. Генетику можно свести далее к четырем базовым химическим элементам (углероду, азоту, водороду и кислороду), которые, в свою очередь, состоят из трех видов элементарных частиц (электрон, протон, нейтрон). Различие между жизнью и смертью, к примеру, нельзя определить при помощи генетики, поскольку генети ческая структура только что умершего человека точно такая же, как и при жизни. Харре и Жиллет (Harre & Giet, 1994) отмечают: «Мозг любого человека является хранилищем представлений, что позволяет ему быть физическим посредником, в котором происходит осознание ментального содержания, позволяющего инди виду осуществлять осознанную деятельность» (р. 81). Атлетическое, художествен ное и научное мастерство нельзя низводить лишь к физиологическому, невроло гическому или генетическому уровню.
И, наконец, характеристики коллективных образований, таких как группы, об щества и культуры, являются эмерджентными свойствами, которые не могут быть сведены к простой сумме характеристик индивидов или к физиологии последних. Хотя традиционно предполагалось, что наша физиология оказывает явное, прямое и линейное воздействие на нашу психологию, Фрэнсис, Сома и Ферналд (Francis, Soma & Fernad, 1993) в своем исследовании African teeostfish приводят докумен тальное подтверждение того, что верно и обратное: социальный статус оказывает влияние на физиологию мозга и его функционирование. Подобные результаты были обнаружены на индивидуальном и групповом уровне (Bandura, 1997) и в истории человечества (Chorover, 1980). Культура, язык, философия и наука — это продук ты коллективных человеческих усилий. Взаимосвязь между индивидом и группой должна рассматриваться как динамическая интерактивная система взаимного вли яния.
Анализ культуры
Культура — эмерджентное свойство индивидов и групп, взаимодействующих со своим природным и человеческим окружением. Культура определяется как кате гория стереотипных переменных. Можно привести следующую аналогию: худож ники используют различные цвета при создании произведений. Различные цвета подобны переменным, которые функционируют в рамках определенной культуры. Эти цвета могут сочетаться, формируя различные образы (лицо, яблоко, дом), Дан ные образы могут сочетаться, создавая определенный дух, образовывая всеобъем лющую целостную структуру и связь всеобщего характера. Особенности картины не могут быть сведены к составляющим ее частям, таким как длина световых волн.
Подобно живописи, культура является эмерджентным конструктом, обладающим значением, связями и направлением в отношении ее представителей. Подобно различным цветам, которые использует художник, люди используют доступные им природные и человеческие ресурсы для достижения своих целей (таких, как удовлетворение физиологических и прочих насущных потребностей). Таково ра бочее определение культуры: Культура представляет собой коллективную утили зацию природных и человеческих ресурсов для достижения желаемого результата.
С точки зрения аутсайдера, который смотрит извне, культура воспринимается как фактор, воздействующий на образ мышления, чувствования и поведения лю дей (Berry et a., 1992; Sega et a., 1990). Однако изнутри культура представляется элементарной и естественной. Когда дети появляются на свет, потенциально они могут выучить любой язык, однако обычно они, в конце концов, осваивают один язык. Для большинства взрослых конкретный язык, на котором они разговарива ют, — естественный и основной, а другие языки воспринимаются как непонятные, иностранные или чужие. С помощью собственного языка они организуют свои мысли, общаются и выстраивают свой социальный и психический мир. Аналогич ным образом компьютеры состоят из аппаратных средств и программного обе спечения. Наша физиология подобна аппаратным средствам компьютера, а куль тура аналогична программному обеспечению. В зависимости от типа программного обеспечения компьютеры могут работать по-разному. Различие между компьюте ром и человеком состоит в том, что люди обладают генеративными и творческими возможностями, которых нет у компьютера (Bandura, 1997; Нагге, 1999; Kim, 1999).
Физиология и генетика человека не могут объяснить поведение людей и куль туру. В отсутствие культуры человеческая природа сводилась бы к основным ин стинктам и мы не могли бы мыслить, чувствовать и вести себя так, как мы это де лаем. Культура позволяет нам определить, кто мы такие, что для нас важно, позво ляет нам общаться с другими людьми и иметь дело с физическим и социальным окружением. Именно посредством культуры мы мыслим, чувствуем, ведем себя определенным образом и взаимодействуем с реальностью (Shweder, 1991). По скольку мы мыслим посредством культуры, осознать собственную культуру до статочно сложно. Культура устанавливает рамки восприятия при определении зна чимого, актуального и существенного. Для того, кто рожден и воспитан в опреде ленной культуре, собственная культура является естественной.
Различия между культурами существуют, поскольку мы обращаем внимание на различные стороны окружающей нас среды и наделяем их различным смыслом или ценностью. Например, разница между сорняком и овощем определяется не свой ствами, присущими конкретному растению (например, пригодно ли оно в пищу). Эта разница связана лишь с нашим отношением к данному растению (Shweder, 1991). То, что в одной стране считается сорняком (например, морская водоросль во Франции), в другой стране (например, в Японии или Корее) рассматривается как ценное овощное растение. Животное, которое считается вредителем в Корее (улитка), во Франции — деликатес. Шведер говорит, что если в розовом саду вы растет прекрасная капуста, мы будем обращаться с ней как с сорняком, и попросту выдернем ее. Капуста в данном случае рассматривается как сорняк, поскольку в наши намерения не входило выращивание капусты в розовом саду. И напротив,
если на капустной грядке растут розы, с ними также будут обращаться, как с сор няком. Таким образом, различие между культурным растением и сорняком опре деляется в соответствии с представлениями о пригодности в пищу, значимости и нашими намерениями.
Регионально-психологический подход к культуре подчеркивает необходимость принятия во внимание трех ключевых аспектов: а) контекста, б) эпистемологии, в) феноменологии (рис. 4.3). Прежде всего, культура и психология должны осмы сливаться в контексте, контекст культурных вариаций следует изучать. Отчасти культурные различия возникают в связи с экологическими различиями и адапта цией к ним человека (Berry, 1976; Kim, 1994). Исследователи отмечают устойчи вую связь между экологией, культурой, практикой социализации и психологиче ским функционированием (Barry, Bacon & Chid, 1959; Berry, 1976; Berry et a., 1992; Kim, Triandis, Kagitsibasi, Choi & Yoon, 1994). Например, хотя Канада и США об ладают культурным и языковым сходством, Берри (Веггу, 1993) подчеркивает не обходимость развития этнокультурной канадской психологии, базирующейся на экологических особенностях данной страны (проживание людей в пустынных зонах, арктический и умеренный северный климат). Подобным образом Георгас (Georgas, 1993) документально подтверждает, как экология оказывает влияние на формирование и изменение греческой культуры.
Предполагаемое
Рис. 4.3. Знание и культура
Экология и культурная адаптация
Экология представляет собой носящую всеобщий характер структуру взаимоотношений форм жизни и окружающей среды и включает природное окружение, обще( для человека и всех живых организмов. Климатические и природные условия (та кие, как температура, влажность, водоснабжение, состояние почвы и особенное рельефа) оказывают совокупное влияние на существование различных типов paстительности и форм жизни (Sega et a., 1990). В ранние периоды истории человечества коллективные образования, такие как семьи, кланы и племена, вырабатывали определенную стратегию поведения, дающую возможность справиться и при способиться к определенным экологическим условиям. Решающим моментом для выживания было наличие запасов пищи (Sega et a., 1990), которое определялось главным образом экологическими условиями. Различный образ действий коллек тивных формирований представлял собой реакцию на воздействие окружающей среды. Например, люди, которые проживали в горной местности, джунглях или пустынях, имели ограниченные запасы пищи. Когда они иссякали, людям прихо дилось перемещаться в другое место в поисках новых источников пищи. Племена, которые занимались охотой и собирательством, существовали, перемещаясь вмес те или следом за источником запасов пищи.
Некоторые из этих кочевых племен обнаруживали территорию, где почва была богатой, не было недостатка в воде, а рельеф был равнинным. Эти благоприятные условия они использовали для развития земледелия и скотоводства. С повышени ем эффективности сельского хозяйства и накоплением запасов пищи люди могли положиться на результаты своего труда в процессе земледелия и скотоводства как на постоянный источник пищи. У них отпала потребность в миграции в поисках пищи. Развитие земледелия и скотоводства представляет собой форму коллектив ных человеческих усилий в стремлении справиться и приспособиться к условиям окружающей среды.
Кочевые племена, жившие в джунглях, горах или пустынях, нуждались в осо бом комплексе навыков и умений, чтобы выжить в условиях враждебного окруже ния. Барри, Бэкон и Чайлд (Barry, Bacon & Chid, 1959) обнаружили, что кочевые племена в практике социализации уделяли первоочередное внимание уверенности в себе, автономии и независимости. Взрослые представители кочующих общно стей были склонными к индивидуализму, смелыми и напористыми, и именно эти качества они считали необходимыми для того, чтобы приспособиться к условиям своего существования. В сельскохозяйственных общинах практика социализации делала акцент на покладистости, готовности к подчинению и чувстве ответствен ности. Именно добросовестность, покладистость и консервативность были харак терны для взрослых представителей сельскохозяйственных общин. Берри (Berry, 1976) обнаружил, что экологический контекст оказывает существенное воздей ствие на тип формирующейся культуры, который в свою очередь влияет на функ ционирование индивида, а именно на когнитивный стиль.
Однако культуру нельзя объяснить одной лишь экологией. Люди, которые жи вут в одинаковых условиях пустыни, не создают идентичных культур. Например, в Европе основной сельскохозяйственной культурой стала пшеница, которая вы ращивается на не орошаемых почвах. В Азии основной сельскохозяйственной культурой стал рис, выращиваемый на орошаемых полях. Разные культуры выра батывали разные эпистемологические системы (например, религию, философию и науку), используемые для понимания, прогнозирования и успешного функцио нирования в условиях определенной окружающей среды. Такой систематизиро ванный корпус знаний определял систему значений, направление и внутреннюю связь. Было проведено широкое исследование закономерностей взаимосвязи меж ду гносеологическими взглядами (буддизмом, конфуцианством, коммунизмом, индуизмом, исламом и либерализмом) и тем, как люди воспринимают самих себя,
взаимодействуют с другими людьми и обращаются с природными и человеческими ресурсами (Boski, 1993; Hwang, 1998; Kim, 1994; Sinha, 1997).
Социальные и культурные изменения
Примерно в XVIII веке началась резкая перестройка экологического контекста в Западной Европе. С этого момента люди начали оказывать значительное влияние на окружающую среду, изменяя ее и оказывая существенное воздействие на эко логическое равновесие. На такие перемены повлияло множество факторов: разви тие международной торговли и коммерции, формирование городов-государств, стремительное развитие науки и технологии, рост производительности сельского хозяйства и индустриализация. Эти перемены привели к переходу от экономики, которая обеспечивала основные средства существования (и, главным образом, определяясь экологическими условиями), к рыночной экономике (формировав шейся в процессе вмешательства человека в экологию).
Например, люди не должны были больше мигрировать в поисках новых источ ников пищи или территории, чтобы обеспечить свое существование. Они не долж ны были больше запасать пищу на зиму. Они не должны были шить, чтобы иметь одежду. Они не нуждались больше в своих соседях, которые могли помочь постро ить амбар. Теперь люди работали за деньги. Заработанные деньги можно было ис пользовать для покупки необходимых товаров и услуг или положить в банк, что бы использовать позже. Деньги представляли собой промежуточный товар, кото рый обеспечивал эффективное перераспределение ресурсов.
Эти изменения резко повлияли на культуру и образ жизни в Западной Европе (Kim, 1994). С ростом эффективности сельского хозяйства множество крепостных и свободных крестьян были исторгнуты из сельскохозяйственных общин. Они со бирались в недавно образовавшихся городах в поисках иных средств к существо ванию. На промышленных предприятиях за свой труд они получали зарплату. Новая работа требовала приобретения новых навыков. Люди больше не могли рас считывать на знания и умения, которые передавались из поколения в поколение. Работа требовала приобретения новых навыков (таких как работа с машинами), которые могли повысить уровень производительности и распределения.
Практика социализации в городах, которые являлись промышленными центрами, резко отличалась от практики сельскохозяйственных общин (Toennies, 1887/1963). В традиционных сельскохозяйственных общинах важными аспектами были дове рие, сотрудничество и консерватизм. В таком обществе высоко ценились навыки социального общения (Mundy-Caste, 1974). А в городских условиях заметную роль начали играть технологические навыки (Mundy-Caste, 1974). В экономике, которая обеспечивала лишь основные средства существования, целью социализа ции было выживание и пропитание. В новом урбанизированном обществе соци ализация делала основной акцент на развитии когнитивных и лингвистических на выков, необходимых для получения большего богатства и более высокой прибыли.
Промышленные города были полны чужих людей, не имеющих отношения друг к другу. Отношения, в которые человек вступал с нанимателем, имели договорной характер и не носили характера устойчивой связи, основанной на доверии и долге.
Рабочие оказывали определенные услуги и получали плату за свой труд. Плата, которую они получали, определялась экономическим законом спроса и предло жения. Когда спрос на труд был низким, а предложение было высоким, рабочим могли недоплачивать и эксплуатировать их. В XIX веке многие промышленники эксплуатировали своих рабочих, стремясь к увеличению прибыли. В таких усло виях не было никого, кто мог бы защитить права этих не имеющих никаких связей людей.
Условия труда и трудовые отношения способствовали возникновению форм коллективного протеста. В Западной Европе сформировался новый вид коллектив ных образований; они определялись классовой принадлежностью (например, пра вящий класс, торговый класс, рабочий класс) или общими интересами (например, профсоюз). Представители рабочего класса стали объединяться и пытаться воздей ствовать на правящие круги при помощи демонстраций и революций. Коллектив ная деятельность такого рода привела в XX веке к формированию новых направ лений политической философии и новых институтов, таких как демократия, фа шизм и коммунизм.
В Западной Европе новые коллективы появлялись в результате разъединения уже существующих коллективных образований (таких, как семья, община, клан и религия). Такие новые коллективы формировались на основе общих интересов, опыта и целей. Культуры, которые сформировались на основе перегруппировки такого типа, получили название индивидуалистических (Hofstede, 1991). Культу ры, которые сохраняли связи, основанные на семейной и социальной общности, были определены как коллективистские. Это разграничение представляет анализ культурных различий, выполненный аутсайдером. Данные различия следует по местить в контекст конкретной культуры и исследовать соответствующую им гно сеологию и феноменологию.
Ломов, Будилова, Кольцова и Медведев (Lomov, Budiova, Kotsova & Medvedev, 1993) отмечают, что тематика исследований в России подвержена воздействию гносеологических установок, хотя секуляризация, индивидуализм и отделение науки от религии, которые преобладают в Западной Европе, не имели места в Рос сии. В России наука и образование находились под контролем церкви. Теологи про водили исследования и читали лекции по психологии. Проводимые в XIX веке в России исследования мозга стимулировались убеждением в том, что мозг явля ется вместилищем души. Подобным образом Боски (Boski, 1993) отмечает, что гуманистические ценности (смесь католического и марксистского гуманизма) ока зывали сильное влияние на психологические исследования в Польше.
Эпистемология
В Лувре в Париже с помощью произведений искусства можно проследить форми рование и трансформацию западных культур. На подавляющей части картин сред невекового периода Иисус, Дева Мария и некоторые другие святые занимают цен тральную часть картины, а люди из толпы размещаются по периферии (рис. 4.4). Эти картины отражают иудейско-христианскую систему ценностных установок в то время. Бог и Создатель вселенной олицетворяет Истину, Свет, Красоту и Доброту
и поэтому размещается в центре. Люди, которых он создал, располагаются по пе риферии.
В средневековой живописи лица людей не слишком выразительны, за исклю чением случаев демонстрации благоговения перед Иисусом и Девой Марией. Внут реннему миру человека, его индивидуальности средневековая христианская куль тура не придает большого значения. Чтобы познать Истину, следует идти за Волей Бога. Истина открывается только через Него или через Его откровения, через свя щенников, библию или природу. Даже музыка создавалась главным образом для Бога. Она была монотонной и обращена к небесам (например, Грегорианские песно пения).
Рис. 4.4. Пьеро делла Франческа. Мадонна со святыми и Федериго да Монтефельтро. Пинакотека diBrera, Милан, Италия. Courtesy of Ainari/Art Resource, NY
Ренессанс стал для Западной Европы культурной революцией, он представлял собой иной путь восприятия и понимания физического, человеческого и духовного мира. Начиная с эпохи Ренессанса, произошел сдвиг в восприятии реальности человеком. Одно из произведений искусства, представленных в Лувре, привлека ет к себе самое пристальное внимание и служит примером такого переворота в вос приятии. Целыми днями люди стоят в очереди перед изображением Моны Лизы (Джоконды), надеясь сфотографировать картину. Почему это художественное про изведение привлекает к себе столько внимания, несмотря на свои 500 лет? Мона Лиза не святая и не обладает дворянским титулом, ее нельзя назвать ослепительно красивой (рис. 4.5). Она выглядит настоящим человеком из толпы. Однако изоб ражение Моны Лизы поразительно непохоже на другие средневековые картины. По сравнению с традиционной средневековой живописью, отношения между фи гурой и фоном изменились на прямо противоположные: она находится в центре внимания, а пейзаж лишь служит ей фоном. Обычный человек расположен в цен тре картины и является ее средоточием. Кроме того, выражение лица говорит о ее чувствах и индивидуальности.
Рис. 4.5. Леонардо да Винчи (1452-1519). Мона Лиза (Джоконда). Ок. 1503 г, Дерево, масло, 97-х 53 см, Лувр, Париж, Франция. Courtesy of Giradon/Art Resource, NY
В период Ренессанса люди начали открывать мир вокруг себя и, что более важ но самих себя; эти открытия были неведомы им в период средневековья. Люди обнаружили, что личность обладает потенциалом, позволяющим открыть истину без помощи религиозных лидеров, библии или божественного откровения. Они открыли в себе способность получать Истину из первых рук. Кроме того, вместо того чтобы считать людей исполненными греха, а мир — забытым Богом местом, они увидели красоту человека. В средневековый период человеческое тело было символом похоти и греха, поэтому его стремились спрятать. В противовес таким взглядам, скульптура Давида, выполненная Микеланджело, — пример торжества красоты человеческого тела (рис. 4.6).
Рис. 4.6. Микеланджело Буонаротти. Давид. Академия, Флоренция, Италия.
Courtesy of Ainari/Art Resource, NY
Религия, культура и наука
Рене Декарт жил в период появления множества противоречивых идей, доктрин и верований, а также новых открытий. Новые противоречивые идеи приводили его в смятение. Он решил придерживаться метода, который все подвергал бы сомне нию, отвергал все идеи, доктрины и верования, кроме очевидной истины, не требу ющей доказательств. Он обнаружил, что подвергать сомнению он может практи чески все: традиции, обычаи, верования и даже собственное восприятие. Однако осталась одна вещь, в которой он не мог сомневаться — его собственное существо вание. Фундаментальным вопросом для него было: «Откуда я знаю, что я суще ствую?» Он пришел к выводу, что может с уверенностью утверждать это благода ря здравому рассудку и интеллекту. Таким образом, Декарт сделал вывод: Cogito, ergo sum (Мыслю, следовательно, существую) (рис. 4.7).
Рис. 4.7. Декартовское открытие Я и неопровержимых истин.
Опост Роден (1840-1917). Мыслитель. Gaeriad'ArteModema, Венеция, Италия.
Courtesy of Ainari/Art Resource, NY
Декарт обнаружил, что благодаря интеллекту и способности рационально мыс лить он может постигать не только себя самого, но законы естественных наук и математические истины. Такой тип восприятия был бы невозможен в средние века, поскольку предполагалось, что знать и открывать Истину может только Бог. Кро ме того, Декарт пришел к заключению, что способность к рациональному мышле нию это особый дар, данный Богом и позволяющий нам узнать о существовании Бога. Люди обладают способностью рационального мышления, благодаря которой мы можем познавать самих себя, Бога, научные и математические истины.
Рациональное мышление отличает людей от животных. Декарт разделял тело и разум. Наше тело, подобно телу животного, управляется природными инстинк тами. Доказательством этого для Декарта служила рефлекторная дуга, которую он обнаружил, проводя эксперименты. Тем не менее люди отличаются от животных, поскольку обладают интеллектом и способностью к рациональному мышлению. Декарт разработал систему координат, которая позволяет нам математически опи сать физический мир.
Философия "и открытия Декарта повлияли на иудейско-христианское видение мира. Его идеи позволили отделить науку от религии. Наука изучала физический мир, а религия имела дело с Духовным миром. Взгляды Декарта положили начало двойственному мышлению, создали дихотомию мира, противопоставив тело и ра зум, добро и зло, свет и тьму, справедливость и обман, небо и землю. Жизнь стала рассматриваться как борьба истины и света, с одной стороны, со злом и тьмой — с другой (рис. 4.8).
БОГ (НЕБО)
АД
Рис. 4.8. Иудейско-христианское видение мира
Современное западное кино, телевизионные драмы и романы отражают эту борьбу добра и зла и триумф человеческого духа в борьбе со злом (например, филь мы «Звездные войны» и «Титаник»). С другой стороны, чувства рассматривались как нечто, не заслуживающее доверия, поскольку они были связаны с желаниями плоти, с телом. Любовь была чувством, которое могло выйти за пределы рациональ ного мышления и разума, поскольку любовь была воплощением Бога.
Открытие Декарта носило чисто индивидуалистический характер. Он мог уста новить Истину самостоятельно, вместо того чтобы полагаться на мнение произ вольно выбранной группы людей. Согласно Декарту, другие люди, власти и инсти туты не могут диктовать, что истинно, а что ложно. Только ты можешь знать, что правильно, с полной определенностью. Западные индивидуалистические общества делают акцент на индивидуальной уникальности и стремлении обрести свою соб ственную неповторимую идентичность, Истину и достичь самоактуализации.
Способность рационально мыслить стала тем краеугольным камнем, на кото ром было построено общество. Либеральное образование обеспечивает надлежа щую подготовку, позволяющую выявить способность к рациональному мышле нию, руководствуясь установкой на то, что существует лишь одна Истина. Лишь тем индивидам, которых можно считать разумными, позволено участвовать в об щественном принятии решений. Дети, невменяемые, преступники не имеют права голосовать. Путем демократической дискуссии люди могут прийти к Истине (рис. 4.9). На основе этого убеждения созданы законы и социальные институты.
Рис. 4.9. Индивидуалистическая культура
Либеральная традиция на Западе уделяет первоочередное внимание праву ра зумного индивида свободно выбирать пути реализации своих способностей и воз можностей, определять их и стремиться к ним (Kim, 1994). Содержание такого са моосуществления зависит от целей, которые индивид определяет в процессе сво бодного выбора. Сущность цели может варьировать, от гедонистической самореализации для одного до самоактуализации для другого. Такая свобода вы бора обеспечена коллективными гарантиями прав отдельной личности. На меж личностном уровне предполагается, что индивид является обособленным, авто номным, независимым и уважает права других людей.
С общественной точки зрения индивиды рассматриваются как абстрактные универсальные сущности. Их статус и роли не являются предопределенными или приписываемыми им, но определяются их личными достижениями (то есть дости жениями в области образования, в профессиональной и экономической сфере). Они вступают во взаимодействие с другими людьми, используя взаимоприемле мые принципы (такие, как равноправие, справедливость, невмешательство и взаимонезависимость) или определенные на основе взаимного согласия договоры. Индивиды со сходными целями могут объединяться в группы и оставаться с группой до тех пор, пока это отвечает их потребностям. Законы и нормы устанавли ваются для защиты прав личности; каждый может отстаивать свои права с помощью законодательства. Государством управляют избранные должностные лица, чья функция — защищать права личности и жизнеспособность государственных учреждений. Права личности имеют приоритетное значение, по отношению к ним коллективное благо и согласие носят вторичный характер.
Декарт вырос во Франции в век рационализма. Как бы Декарт ответил на фун даментальный вопрос о своем существовании, если бы он был китайцем, япон цем или корейцем? Я полагаю, он мог бы ответить на него следующим образом: «Я ощущаю, следовательно, я существую». В противоположность вниманию Запа да к рациональному началу конфуцианство сосредоточивается на эмоциях, кото рые формируют основу гармоничных семейных и социальных отношений. Хотя Азия приняла западную науку и технологию, традиционные гносеологические ус тановки сосуществуют с современным западным эпистемологическим подходом, однако не вытесняются им (Kim, 1994; Sinha, 1997).
Восточно-азиатский подход
В Восточной Азии индивидуализм и рационализм рассматривались как неустой чивые явления, в то время как взаимоотношения и эмоциональные привязанности считались неизменными. Это не значит, что там не было индивидуализма и раци онализма. Они существовали, однако имели вторичное значение в сравнении с вза имоотношениями и эмоциями. Другими словами, взаимоотношения и эмоции были в центре внимания, а личность и рациональное мышление отодвигались на второй план. В первую очередь речь шла о родственных чувствах, которые связы вали людей, а не чувствах личного характера, или самовлюбленности.
В искусстве Восточной Азии люди помещены в контекст природного и социаль ного окружения. Индивидуальность, которая создает межличностную дистанцию, не подчеркивается. На традиционных ландшафтных картинах люди помещены в контекст природы (рис. 4.10), и нельзя обнаружить индивидуальности выраже ния, как в западном искусстве. В конфуцианстве, буддизме и эпистемологии ша манизма люди рассматриваются как часть природы. В этих философиях важней шей ценностью является гармония, поскольку она связывает людей с природой, духами и другими личностями.
Конфуцианство
Конфуций (551-479 гг. до н. э.) видел во вселенной и всех населяющих ее созда ниях проявление объединяющей силы, названной им дао (переводится как Исти на, Единство или Путь). Дао представляет собой начало, составляющее сущность, основу и элемент жизни, которое увековечивает порядок, добродетель и справед ливость (Lew, 1977). Конфуций, родившийся в аграрном обществе, детально изло жил свою нравственную и политическую философию, которая должна была под держивать, распространять и овеществлять естественный порядок.
Дао проявляет себя через гармоническую оппозицию инь и ян, а в людях че рез te (добродетель). Добродетель — это дар, полученный с Небес (Lew, 1977). Именно через Добродетель человек может познать Небесную Истину, и это «та точка, где я встречаюсь с Небом» (Lew, 1977, р. 154). Добродетель можно реализо вать путем работы над собой. Именно она дает фундаментальный источник про никновения в суть вещей и силы, позволяющей в мире и согласии управлять самим собой, своей семьей, своим народом и всем миром.
Добродетель имеет две взаимосвязанные стороны: геп (Добросердечие к лю дям) и уг (Справедливость). Добросердечие к людям является основой человече ства в целом и отдельной личности. Добросердечие к людям проявляется в отно шении к ним. Конфуций отмечает три взаимосвязанных аспекта добросердечия к людям. Первое — оно «включает любовь к другим людям» (Confucius, 1979, Anaects, XII, 22). Второе — «человек, обладающий геп, это тот, кто, желая поддер жать себя, поддерживает других, и, желая развивать себя, развивает дру гих» (Anaects, YI, 28). Третье — не следует делать другим того, «чего ты не желаешь по отношению к себе» (Anaects, XII, 2). Менкиус говорит, что без добросердечия к людям чело век не может считаться человеком: «Если ты видишь ребенка, тонущего в колодце, и не чувствуешь сострада ния, ты не человек» (Mencius, II/A/6). Добросердечие к людям является ос новной составляющей Я и взаимоот ношений в конфуцианских культурах. Личность рождается с добросердечи ем к людям и опытом добросердечия, полученным от родителей. На рис. 4.11 представлена конфуцианская альтер натива западной модели.
Рис. 4.10. Tao-chi, называемый Shih-tao. Горный пейзаж в подражание Huang Kung-wang.
Династия Цин, царствование Кан-си, 1671. Чернила, 86 х 41 см. Musee Guimet, Париж,
Франция. Courtesy of GirautJon/Art Resource, NY
Второе понятие, yi (Справедливость), предполагает, что человек рождается в конкретной семье с общественным положением, определяемым происхождением. Принцип Справедливости гласит, что люди должны исполнять свои обязанности в соответствии со своим статусом и функциями. Конфуций считал, что общество должно быть организовано иерархически, требуя от людей исполнения их обязан ностей: «Пусть правитель будет правителем, подданный будет подданным, отец будет отцом, а сын — сыном» (Anaects, XII, 11). Исполнение возложенных на че ловека обязанностей отца, матери, старшего брата, учителя или правителя рассмат ривается как нравственный императив.
Добросердечие к людям и Справедливость рассматриваются как две стороны одной медали. Например, добродетельный отец выполняет свои обязанности, пото му что он любит своего сына, и он любит своего сына, потому что он его отец. Через Добросердечие к людям и Справедливость отдельные члены семьи связаны с Един ством (Дао). Важнейшими отношениями являются отношения родитель-ребенок, которые определяются xiao dao (сыновья благодарность). Родители являются сред ством, с помощью которого Дао передается и проявляется в детях. Взаимоотноше ния между родителями и детьми (а также между супругами и братьями и сестрами) основаны не на равенстве, но на Добросердечии к людям и Справедливости. Роди тели требуют от детей любви, почтительного отношения, послушания и уважения. Дети ждут от родителей любви, мудрости и доброжелательности. Отношения роди тель-ребенок предполагают нечто большее, чем просто двух индивидов. Родители — это предки, они представляют прошлое, дети — потомки, они — будущее.
Конфуций полагает, что общество должно быть организовано иерархически и что каждый человек имеет свой fen (место или удел) в жизни. Каждый fen предполагает связанные с ним функции, и человек обязан их выполнять. Обязан ности и обязательства каждого fen предписываются /г1 (Нормами надлежащего поведения). Нормы надлежащего поведения выражают ожидания и обязанности каждого индивида соответственно его статусу и функциям. Социальный порядок и гармония сохраняются, когда люди понимают свое место в обществе и выполня ют связанные с ним обязанности и обязательства.
Рис. 4.11. Стадии развития по Конфуцию В русской историко-философской литературе Л обычно переводится как «ритуал». — Примеч.
Четвертое понятие zhi (Знание) позволяет нам оценить преимущества Добро сердечия к людям и Справедливости и следовать этим добродетелям. Это основа мудрости. Четыре понятия — Добросердечие к людям, Справедливость, Нормы надлежащего поведения и Знание — представляют собой основы конфуцианской этики. Подобно тому, как от рождения мы имеем две руки и две ноги, Добросерде чие к людям, Справедливость, Нормы надлежащего поведения и Знание даны нам от рождения, но мы должны развивать и совершенствовать их. Знание делается все более утонченным и продолжает совершенствоваться в школе. Школьные учите ля определяют нравственные принципы как основу всех мыслей, чувств и поведе ния. Учителя рассматриваются как продолжение родителей. Они опираются на этическую основу, с позиций которой занимаются просвещением детей с целью дальнейшего развития их Знания. И, наконец, по мере того как дети взрослеют, они вступают в контакт с все более широким кругом людей, включая незнакомцев. Поэтому они должны развивать в себе xin (Доверие).
Конфуций различает две соперничающие внутри Я силы: желания первого по рядка (например, материальные и сексуальные) и желания второго порядка (то есть добродетели Добросердечие к людям и Справедливость). Чтобы стать добродетель ным человеком, нужно преодолевать в себе желания первого порядка и развивать желания второго порядка. Плохим человеком правят эгоцентризм, эгоизм, самовлюб ленность и К (Выгода). Конфуций отмечал, что лучшие люди развивают в себе добро детели Добросердечия к людям и Справедливости: «Выдающийся человек постигает Справедливость; маленький человек постигает Выгоду» (Anaects, IY, 16). Подлинная свобода достигается преодолением желаний первого порядка путем самосовершен ствования. Самосовершенствование вкупе с заботой и поддержкой, получаемой от значимых других, рассматривается как необходимое и достаточное условие для раз вития подлинно нравственного, добродетельного и свободного человека.
Конфуций считает всех людей связанными между собой системой взаимных связей. Фундаментальный принцип, определяющий отношения между людьми в семье, в обществе, в мире и вне его, наилучшим образом выражен в его произве дении «Праведность в сердце» (в главе, которая называется «Великое научение» в Книге песен). Хотя он считает, что центральной является нравственность лично сти, тем не менее личность помещена в систему межличностных и социальных свя зей. Он утверждает:
Если в сердце есть праведность, в характере будет красота, Если в характере есть красота, в доме будет согласие, Если в доме будет согласие, в стране будет порядок, Если в стране будет порядок, в мире будет мир.
Конфуцианская этика считает реальные цели приоритетными по отношению к личным интересам человека. Каждый человек выполняет определенную роль и за нимает определенное положение в семье. Поведение, соответствующее каждой роли и функции в семье, зафиксировано в конфуцианском кодексе поведения. Отец в семье рассматривается как ее глава. В качестве такового он обладает полномочиями представлять семью и говорить и действовать от имени семьи. Например, имущество семьи является ее коллективной собственностью. Хотя отец имеет право распоря жаться этим имуществом, другие члены семьи также имеют права на него. Ли (Lee, 1991) обнаружил, что при продаже или сдаче имущества в долгосрочную аренду в традиционном Китае под контрактом о продаже или сдаче имущества в аренду ста вил свою подпись не только отец или старший сын, но и другие члены семьи (напри мер, другие сыновья, дочери или даже внуки). Произвольное решение отца расцени валось как противозаконное или идущее вразрез с обычаями действие (Lee, 1991).
Отец имел власть, обязанности и ответственность, связанные с распоряжением семейным имуществом от имени семьи, но не ради собственной выгоды. Требова лись мудрость и доброжелательность, чтобы принимаемые решения не "были бли зорукими или своекорыстными. Отец должен принимать во внимания долгосроч ные последствия своих решений для отдельных членов семьи, репутации семьи, ее положения в обществе, ее старшего поколения и ее потомства. Остальные члены семьи должны слушаться его и уважать его решения. Таким образом, права и обя занности в конфуцианстве связаны с ролевыми предписаниями, не являются рав ными, ориентированы на коллективное благосостояние, носят патерналистский и ситуативный характер (Lee, 1991).
Хотя конфуцианство и уделяет первоочередное внимание эмоциям и взаимо отношениям, конфуцианские культуры в современную эпоху также превратились из сельскохозяйственных общин в стремительно развивающиеся индустриализи рованные страны. Многие считают, что общества Восточной Азии просто приняли западную культуру, на самом же деле ситуация куда сложнее. Хотя некоторые ас пекты западных культур и были приняты, куда более значительные изменения претерпела сама конфуцианская культура, и акценты теперь ставятся прежде все го на будущем, а не на прошлом (Kim, 1998) (табл. 4.1).
Таблица 4.1
Трансформация ценностей
Сельские Городские Сельскохозяйственные Промышленные Ориентированные на прошлое Ориентированные на будущее Расширенная семья Нуклеарная семья Предки Дети Статус-кво Перемены Консерватизм Прогресс Гармония отношений с природой Власть над окружающей средой Формализм Прагматизм Сотрудничество Конкуренция Мудрость, обретенная через опыт Аналитические навыки, приобретенные в ходе систематического образования Половая дифференциация Равенство Ограничения, касающиеся использования конфуцианства для объяснения поведения
Использовать конфуцианскую философию для объяснения поведения жителей Восточной Азии весьма соблазнительно. Однако существуют четыре причины, по которым конфуцианство не может использоваться таким образом. Первое, конфу цианство может использоваться как описательная модель, но не может служить объяснительной моделью. Идеи, сформулированные конфуцианством, следует преобразовать в психологические концепции, а затем проверить эмпирически. Эмпирическая проверка — это особенность, которая отличает науку от философии.
Второе, во всех философских традициях есть свои белые пятна и предубежде ния. В конфуцианстве основным типом взаимоотношений считаются отношения отец-сын, которые и служат прототипом для всех остальных типов отношений. Од нако если мы проанализируем исследования по возрастной психологии в Восточ ной Азии, отношения отец-сын оказываются вторичными, а основным типом от ношений являются отношения мать-ребенок. В традиционных обществах Восточ ной Азии отец принимает участие в социализации детей с 3-4 лет, что происходит уже после того, как мать прививает им фундаментальные лингвистические и соци альные навыки, адаптируя их к культурным нормам общества. Кроме того, акцент на патернализме и поло-ролевой дифференциации носит функциональный харак тер лишь в традиционных аграрных обществах, но в современном обществе он мо жет создать социальные и организационные проблемы (Kim, 1998). В семье, шко ле, на работе и в обществе для достижения гармонии и равновесия патернализм должен поддерживаться материализмом (Kim, 1988).
Третье, непрофессионалы могут не иметь полного и осознанного представления о базовых концепциях конфуцианства, таких как Добросердечие к людям, Спра ведливость, Нормы надлежащего поведения, Знание и Доверие. Это философские концепции, которые изучаются в рамках школьной программы, но не психологи ческие концепции. Необходимо преобразовать эти философские концепции в психологические конструкты и сопоставить их с принятой терминологией. Напри мер, принятое в Корее понятие ckong (определяется как «любовь и привязанность к человеку, месту или вещи»), возможно, представляет собой функциональный -эквивалент Добросердечия к людям (Kim, 1998). В Японии атае (милосердная снисходительность) также может представлять собой функциональный эквива лент того же понятия (Kim & Yamaguchi, 1995). Хотя объем понятий, определяе мый chong и атае, может значительно различаться, психологический анализ иден тифицирует результирующие модели сходного характера, выявляя сущность Добро сердечия к людям (Kim, 1998; Kim & Yamaguchi, 1995). Сыновья благодарность может интерпретироваться как частный случай Справедливости (Kim, 1998). Хотя исследователи анализировали функциональные проявления сыновней благодарно сти (такие, как заботу о старых родителях), все дети должны исполнять долг, связан ный с сыновней благодарностью, как нравственный императив. Восточно-азиатские представления о верности и долге могут включать в себя сущность Справедливости. И, наконец, концепция «лица» может являть пример Норм надлежащего поведе ния (Choi, Kim & Kim, 1997).
Последним моментом, ограничивающим использование философского текста, является то, что в рамках конкретной культуры сосуществуют конкурирующие философии и взгляды на мир. Например, буддизм предлагает альтернативные кон цепции Я, отношений и общества в Восточной Азии. Кроме того, местные религии (такие, как шаманизм в Корее, синтоизм в Японии и даосизм в Китае) оказали определенное влияние как на буддизм, так и на конфуцианство. Эти три эпистемо логические системы оказывали взаимное влияние друг на друга и в результате сме шения и взаимопроникновения образовали синтетические формы (Kim, 1998).
Конфуцианская философия может быть отправной точкой для исследований, но не конечной их точкой. Идеи конфуцианства могут использоваться для созда ния гипотез, конструктов и теорий о развитии и взаимоотношениях человека. Пос ле разработки идей такого рода исследователи должны заняться их проверкой и подтверждением эмпирическим путем.
Хотя важно исследовать оригинальный текст как источник информации, иссле дователи не должны автоматически опираться на предположение о том, что кита ец ведет себя в соответствии с принципами конфуцианства или что поведение ин дийцев обязательно следует истолковывать в соответствии с учением индуизма. Хотя данные оригинальные тексты и сформировались в рамках конкретных куль тур, они могут представлять собой концепции, навязанные извне и представляю щие интересы определенных религиозных групп (например, касты брахманов в Индии) или классов общества (например, правящей элиты в Восточной Азии). Для использования этих текстов, исследователи должны трансформировать их в психологические концепции или теории, а затем проверить эмпирическим путем, действительно ли они оказывают влияние на мышление, чувства и поведение лю дей. Оригинальные тексты могут использоваться для разработки альтернативных описательных схем, кроме того, представлять собой полезный источник сведений, но они не обязательно могут объяснить культурные различия.
Хотя нам следует быть осторожными, налагая кросс-культурные установления, нам следует быть не менее осторожными, налагая установления, существующие в рамках определенной культуры. Придание непрофессиональному знанию вида обладающей надлежащим статусом психологической теории представляет собой пример наложения внешних установлений. Хайдер (Heider, 1958) полагал, что «простому человеку свойственно глубокое и основательное понимание самого себя и окружающих, которое, хотя и является не сформулированным или осознается весьма смутно, обеспечивает ему более или менее удовлетворительный уровень адаптивности при взаимодействии с другими» (р. 2). Опираясь на предваритель ную работу, проведенную Хайдером, Джулиан Роттер разработал собственную те орию точки контроля, а Бернард Вайнер создал теорию атрибуции. Эти теории, однако, весьма далеки от представлений людей о контроле и атрибуции; и, что еще более важно, их внутренняя и внешняя достоверность весьма невысока (Bandura, 1997; Park & Kim, 1999). Основная проблема этих подходов состоит в том, что они исключают влияние контекста и сопутствующих факторов, которые являются цен тральными моментами для понимания представлений людей о контроле и систе мы их установок (Bandura, 1997; Park & Kim, 1999).
Ким, Парк и Парк (Kim, Park & Park, 2000) настаивают на том, что современ ные психологические теории представляют в большей степени мнения, интерпре тации и объяснения самих психологов, чем точное отображение человеческой пси хологии. Другими словами, современное психологическое знание можно опреде лить как психологию психологов, нежели как психологию обычного человека (Нагге, 1999; Koch & Leary, 1985).
Феноменология
Как отмечалось выше, даже местная философия может представлять собой нало жение внешних установлений. Важно понять, как идеи местной философии пони маются, используются и видоизменяются в повседневной жизни. Они должны превратиться в неотъемлемую часть феноменологической жизни человека.
Самые значительные различия между культурами существуют в сфере фено менологии. В кросс-культурном исследовании развития ребенка Азума (Azuma, 1988) приводит весьма уместный пример восприятия феномена изнутри и снару жи. В совместном с Робертом Хессом исследовании он изучал поведение матерей в США и Японии при воспитании детей и приучению их к послушанию. Когда ребенок отказывался есть овощи, японская мать реагировала так: «Ладно, значит, ты не должен их есть». Группа испытуемых из США интерпретировала реакцию матери-японки как отказ от своих требований после мягкой попытки убеждения. Группа же испытуемых из Японии, напротив, трактовала реакцию матери как пря мую угрозу. Группа из США сначала не могла понять это и считала, что японка явным образом разрешает ребенку поступать так, как ему хочется. Азума (Azuma, 1988) объясняет, что цель данного высказывания матери вызвать в ребенке чувство вины: «Оно заставляет ребенка почувствовать, что его мать страдает и косвенно выражает угрозу положить конец близости между матерью и ребенком» (р. 4). В то время как матерям в США рекомендуется убеждать ребенка и разумно объяс нять свои требования, в Восточной Азии для социализации детей используют меж личностную дистанцию (Azuma, 1986; Но, 1986; Kim & Choi, 1994). Угроза поло жить конец близким отношениям между матерью и ребенком может рассматри ваться как одна из самых суровых форм наказания (Azuma, 1988).
Согласно Азуме (Azuma, 1988), исследователи из США интерпретируют кон цепцию вины совершенно иным образом, нежели исследователи из Японии. В со ответствии с западными психоаналитическими и психологическими теориями, американские исследователи рассматривают понятие вины негативно: предпола гается, что в основе чувства вины лежат суеверия, безрассудные страхи или за претные желания. Считается, что постоянное обращение к чувству вины может привести к проблемам в юношеском возрасте. В Восточной Азии считается, что дети должны испытывать чувство вины по отношению к родителям за привязан ность, снисходительность, жертвы и любовь, которые они получают от них (Kim & Choi, 1994). Чувствуя себя обязанными по отношению к родителям, дети испытыва ют чувство вины перед ними, поскольку они не могут вернуть ту любовь, ласку и за боту, которую давали им родители. В Восточной Азии чувство вины рассматривается как важная составляющая эмоций межличностного характера, которая стиму лирует сыновнюю благодарность, мотивацию достижений и родственную близость.
В заключение Азума (Azuma, 1988) отмечает, что американские методы приуче ния к послушанию (то есть навязывание детям норм мира взрослых: ешь овощи!) в Японии могут восприниматься как жестокость. В Восточной Азии не принято наказывать ребенка за отказ соблюдать нормы взрослых, которые им непонятны. Вместо наказания или увещевания ребенка, матери следует выразить чувство боли и разочарования, особенно если она пытается сделать то, что пойдет ребенку на пользу. В Восточной Азии мать должна использовать свои эмоциональную и род ственную близость с ребенком, чтобы убедить его вести себя должным образом (Azuma, 1986; Но, 1986; Kim & Choi, 1994). С помощью использования отношений близости и эмоциональных связей ребенок, которому потакают, превращается в уступчивого и послушного ребенка.
И, наконец, как полагают Тобин, By и Дэвидсон (Tobin, Wu & Davidson, 1987), этнокультурная психология рекомендует использование многозначного подхода. При таком подходе участники и наблюдатели, не являющиеся исследователями, имеют возможность оценки и интерпретации психологических феноменов. То бин и соавторы (Tobin et a., 1987) обнаружили, что самые большие различия меж ду культурами обнаруживаются в том, как люди интерпретируют и оценивают поведение других людей.
Заключение
Традиционно этнокультурные психологии часто рассматривались как антропологи ческие исследования экзотических народов, живущих в далеких странах. Такой подход часто отождествлялся с политическим протестом против господствующих наций и колониальных властей (Kim, 1995; Kim & Berry, 1993). Однако подход этнокультурных психологии представляет собой фундаментальный сдвиг в научной парадигме, переход от позитивистской концепции причинной обусловленности к динамической транзакционной модели человеческого функционирования.
Этнокультурный психологический подход отличается от регионализации в том виде, в котором ее пропагандирует Синха (Sinha, 1997). Регионализация пред полагает видоизменение и адаптацию существующих теорий, концепций и мето дов применительно к различным культурам или интеграцию западных теорий и ре гиональных философий, такой как индуизм или конфуцианство (Sinha, 1997). В то время как регионализация представляет собой расширение существующего подхода, подход региональных психологии представляет собой альтернативную научную парадигму.
Не подражая естественным наукам, подход региональных психологии призна ет, что предмет психологии имеет фундаментальные отличия, он сложен и дина мичен. Гносеологическая система, теории, концепции и методики должны соответ ствовать предмету исследования. Цель подхода региональных психологии состо ит не в том, чтобы отвергать науку, объективность, экспериментальные методы и поиски универсалий, но в том, чтобы создать науку, стоящую на прочной основе описательного понимания людей. Цель состоит в создании более скрупулезной,
систематической, универсальной науки, дающей возможность теоретической и эмпирической проверки, а не только выдвижения наивных предположений.
Нам следует быть осмотрительными при наложении внешних установлений, которые могут исказить понимание психологических феноменов. Первое, те, кто занимался исследованиями в сфере психологии, использовал установки естествен ных наук при изучении человека. В погоне за стремлением как можно быстрее сде лать психологию независимой и уважаемой научной сферой, первые психологи кроили психологическую науку таким образом, чтобы она была впору парадигме естественных наук (Kim, 1999). И хотя методологические достижения психологов были весьма скромны, психологическое восприятие было искажено.
Второй случай навязывания внешних установлений — это предположение об универсальном характере психологических теорий. При весьма незначительных достижениях в отношении развития, тестирования и сбора данных, предполага лось, что психологические теории носят универсальный характер. Это предполо жение особенно проблематично, поскольку большинство теорий было разработа но в Соединенных Штатах и апробировано главным образом на студентах универ ситетов. Другими словами, теории, которые прошли проверку менее чем на 1 % всего населения земного шара, считались универсальными. Огромное количество времени и средств тратилось впустую для проверки универсальности этих теорий, при этом их базовые положения, концепции, методология и научные основы не подвергались ни малейшему сомнению. В результате, когда эти теории стали при менять в пределах и особенно за пределами США, результаты были весьма печаль ны (Kim, 1995).
Третье, осведомленность эксперта или профессионала переносилась на просто го человека. В большинстве случаев достоинства данных теорий в области прогно зирования весьма невысоки по сравнению с естественными науками. Возможно, разработка теорий, концепций и методик велась слишком поспешно без надлежа щего понимания феномена как такового. Главным образом психологи терпели не удачу при попытках описать психологические феномены изнутри, со стороны лич ности, прошедшей через данные переживания на своем опыте. Вместо этого пси хологи расчленяли мир на когниции, мотивации, позиции, ценности, эмоции и поведение, несмотря на то что в реальной жизни все эти элементы являются лишь составляющими опыта, а не опытом в целом. Может быть, мнимая компетентность психологов на деле лишь выдумка, а не данные, имеющие прочную основу, раз ис следователи испытывают такие затруднения при прогнозировании, объяснении или видоизменении поведения человека.
Этнокультурно-психологический подход выступает за снятие этих навязанных извне установок и переживание феномена изнутри. Исследователи, возможно, уде ляли слишком много внимания получению правильного ответа и пренебрегали про цессом его получения. Попутно психологи сбрасывали со счетов множество важных конструктов, таких как сопутствующие факторы, сознание, намерения как перемен ные, не имеющие отношения к существу дела. Однако именно эта «чепуха» делает человека человеком. Психологи сконцентрировались на выявлении основных со ставляющих поведения, и мы до сих пор не осознали, что поведение является эмерджентным свойством когниции, эмоций, намерений и сопутствующих факторов.
Наконец, подход региональной (этнокультурной) психологии уделяет перво очередное внимание практической валидности. Наши знания должны позволять нам проникнуть в сущность мира человека и должны иметь возможность практи ческого применения. Региональный анализ должен носить фундаментальный характер и одновременно быть применимым.
Знание и способность проникновения в суть вещей должны помочь родителям более успешно воспитывать детей, преподавателям — более успешно обучать своих учеников, бизнесменам — получать большую прибыль, политикам — более эффек тивно управлять, а ученым — сделать мир более пригодным для жилья (Kim et a., 1999). Хотя наука может вооружить нас более точными знаниями о мире, она же может ослепить нас или поставить предел нашему пониманию.
Исследования — это опыт смирения, поскольку идеи, в начале не вызывавшие сомнения, могут быть отвергнуты или усовершенствованы в процессе дальнейше го исследования. Все исследователи начинают с идеи, модели, теории или метода, которые должны открыть еще одну жизненно важную тайну. Заранее составлен ное мнение исследователя может помочь делу, а может и поставить пределы науч ному открытию. Множество навязанных извне установок, описанных выше, огра ничивали развитие психологии. Наука — это прежде всего продукт коллективных человеческих усилий, но очень часто мы становимся жертвами или рабами науч ных мифов.
Этнопсихологический подход выступает за связь между гуманитарными науками (с первоочередным вниманием, уделяемым анализу и подтверждению) и обще ственными науками (с первоочередным вниманием, уделяемым анализу и подтверж дению). Мы уделяли основное внимание внутренней и внешней валидности, но не практической валидности (Kim et a., 2000). Другими словами, помогут ли наши теории понимать, прогнозировать и управлять поведением человека? В практиче ском смысле величайшим психологом, наверное, был Вильям Шекспир. Он не был аналитиком, подобно Фрейду или Пиаже, и не проводил экспериментов, подобно Скиннеру, но на бумаге и на сцене он смог схватить суть человеческой драмы. Его драмы ставились веками во многих культурах и завоевали любовь всего мира. В том же духе можно назвать Людвига ван Бетховена или Вольфганга Амадея Мо царта величайшими психотерапевтами, поскольку их музыка исцеляет истрепанные нервы и помогает забыть о бедах повседневной жизни. Уолта Диснея можно счи тать одним из лучших специалистов по возрастной психологии. Он сумел завое вать сердца и умы юных и тех, кто юн душой. Мы не можем считать этих людей психологами, но им удалось схватить и воспроизвести человеческую психологию на сцене, в кино, в музыке и на бумаге на многие века и для разных народов. Мы должны учиться у них и перевести их феноменологические знания в аналитиче ские формы.
ГЛАВА 5
Эволюция кросс-культурных методов исследования
Фоне вон де Вивьер
По мере развития кросс-культурной психологии как дисциплины появлялись новые разработки не только в теории и концепциях, как рассказывается в остальных главах, но и в эмпирических методах. Эти изменения отражали не просто незначительную корректировку традиционных подходов к экспери ментальной психологии; на самом деле эти разработки были причиной эволю ции техники и методики кросс-культурного исследования, которое привело к использованию фундаментально иных единственных в своем роде методов проведения исследователей. Разумеется, поскольку кросс-культурные методы постоянно подвергаются влиянию традиционных методологий, они непрерыв но адаптируются и видоизменяются, включая в свой арсенал новые технологии и методологические инновации, специфические для кросс-культурных иссле дований.
В этой главе ван де Вивьер дает великолепный обзор методологических проблем, характерных для кросс-культурного исследования. Он описывает наиболее типичные отличительные особенности кросс-культурных методов и рассматривает эти методы в исторической перспективе. Весьма полезны про водимые им сравнения и противопоставления данных методик с традиционным для психологии экспериментальным подходом, и читатель найдет здесь яркий рассказ о том, как те, кто занимался разработкой методов кросс-культурной психологии, первоначально приняли экспериментальную методику традицион ной психологии, а затем адаптировали ее в соответствии с уникальными по требностями кросс-культурного исследования, совершенствуя методику, по ме ре того, как данные кросс-культурных исследований начинали коренным об разом противоречить психологическим теориям.
В частности, просто превосходна предлагаемая ванде Вивьером трактовка вопросов, связанных с отклонениями и эквивалентностью. По признанию мно гих, данные вопросы составляют наиболее насущную проблему, связанную с методами кросс-культурного исследования.
Автор не только рассматривает вопрос о дефиниции этих терминов, но подро бно говорит о возможных источниках отклонений при кросс-культурных исследо ваниях, а также о том, как справиться с отклонениями. Сделанный им обзор про блем, связанных с переводом, методологией и процедурными вопросами про ведения многоязычных исследований также весьма интересен и содержателен.
Читатель найдет в данной главе весьма полезные таблицы; в них сведены во едино типовые источники предубеждений и стратегии преодоления предубеж дений в процессе кросс-культурного исследования. Эти таблицы великолепно подводят итоги более широкому обсуждению названных проблем в тексте и представляют собой изложенный в удобной и компактной форме справочный материал для всех специалистов в области кросс-культурных исследований, как обладающих опытом, так и новичков. Весьма полезным является и прило жение, включающее 22 принципа кросс-культурного исследования; эти прин ципы были выработаны Международной комиссией по тестированию и пред ставляют собой достаточно широкий перечень предложений и рекомендаций по проведению кросс-культурного исследования на самом высоком уровне.
Основное стремление ван де Вивьера — исследовать, как развивались (или, как он говорит, "корректировались») методы кросс-культурной психологии, адаптируя экспериментальную методику традиционной психологии, для совер шенствования существующих методов применительно к кросс-культурному ис следованию. Поскольку основная цель кросс-культурного исследования сфор мировалась по мере перехода от простого документирования кросс-культур ных различий к исследованию вопроса о том, какие особенности культур ведут к появлению данных различий и почему это происходит, вполне естественно, что методы исследования менялись по своей сути по мере изменения цели. Это предполагает, что методы кросс-культурной науки, подобно данным и знаниям, представленным этим направлением, носят подвижный и динамичный харак тер, непрерывно изменяясь с течением времени и отзываясь на наиболее ак туальные открытия, касающиеся природы воздействия культуры на поведение.
В то же время ван де Вивьер полагает, что необходимо объединить разви вающиеся методы кросс-культурной психологии с методами культурной пси хологии с ее вниманием к опросам местного населения и ситуационным иссле дованиям поведения с целью формирования методологии на новом уровне. Неотъемлемой особенностью такой новой методологии будет рассмотрение психологии через призму культуры, и именно она сможет помочь нам создать универсальную психологию, которая является целью тех, кто изучает культу ру и психологию. В этом смысле основная идея ван де Вивьера совпадает со взглядами остальных авторов книги, и он обеспечивает нас сведениями мето дологического характера, необходимыми для достижения целей сближения и развития. Поскольку конечная цель кросс-культурной психологии — способ ствовать созданию универсальной психологии — фундаментальным образом отличается от целей, которые стояли перед исследователями раньше, она не избежно влечет за собой дальнейшее развитие методики.
Методы исследования, общее обозначение для всех аспектов планирования исследования и анализа данных, всегда имели большое значение для кросс-куль турной психологии. Отстаивалась даже точка зрения, что сама кросс-культурная психология — это, прежде всего, метод. Возможно, на момент начала становления кросс-культурной психологии это утверждение соответствовало истине: как тео ретические данные, так и средства кросс-культурных исследований были позаимствованы у западной психологии традиционного направления, и кросс-культурное исследование лишь расширяло рамки традиционной психологии посредством (и только) исследования различных выборок. Значительная часть этих исследова ний заставила критически отнестись к не выраженному явным образом допущению об универсальной валидности западных теорий и инструментария исследований. Однако в ходе исторического развития сфера кросс-культурных исследований на чала формировать собственный арсенал эмпирических исследований и теорий, таких как теория о влиянии экокультурного стиля на психологическое функцио нирование (Веггу, 1976) и кросс-культурные модели сходства и различий в уста новках и ценностных ориентациях (например, Hofstede, 1980; Schwartz, 1992). На протяжении всей истории развития кросс-культурных исследований и до сих пор методологические аспекты занимают видное место.
В данной главе предполагается коснуться следующих вопросов, связанных с методами кросс-культурного исследования:
1. Каковы отличительные особенности методов кросс-культурного исследова ния?
2. Что представляет собой история данного направления?
3. Каково его современное состояние? Что представляют собой критерии вы сокого уровня исследовательской практики в кросс-культурной психологии?
4. Что ждет данное направление в будущем? Каких важных разработок можно ожидать?
Отличительные особенности методов кросс-культурного исследования
Как и все остальные науки, кросс-культурная психология часто делает определен ные выводы. Входной информацией для этих выводов обычно служат данные, по ступающие от представителей различных культурных групп. В большинстве ис следований нас не слишком интересуют отдельные испытуемые. Не часто встре чаются и исследования, в которых в центре внимания находятся тестовые задания. Скорее изучаемые выборки и исследовательский инструментарий являются про сто носителями и представляют интерес лишь постольку, поскольку дают возмож ность строить гипотезы, выходящие за их границы. Правильно составленная выборка имеет легко поддающиеся математическому описанию характеристики, связывающие ее с населением, которое она представляет. В особенности в сравни тельных исследованиях общественного мнения большое внимание уделяется структуре выборок, чтобы связь между выборкой и изучаемым населением прояви лась в полной мере (Gaber & Haeder, in press; Kish, 1965). Аналогично, тестовые задания надлежащим образом спланированного исследования могут рассматривать ся как проявления поведения, отношения или иной психологической характеристи ки, лежащей в основе психологического явления (например, черты характера, спо собности или установки), которое называется обычно областью генерализации.
Вывод о переносимости показателей выборки на изучаемое население и тесто вой оценки на область генерализации не всегда можно .считать не требующим доказательств. Многие проблемы кросс-культурного исследования проистекают из сомнительных выводов такого рода. При кросс-культурных исследованиях пери одически имеют место два вида некорректных выводов: либо они неверны, либо слишком широки. Примером неверного умозаключения может служить следую щее: две группы обнаруживают различия в том, что представляется социально желательным, но это не принимается в расчет при оценке различий по определен ному критерию, например по личностному опроснику или опроснику по индиви дуализму-коллективизму. Кросс-культурные различия в последнем могут пере оцениваться или недооцениваться в зависимости от направленности влияния со циальной желательности. Проблемы, возникающие в связи с чрезмерно широкой генерализацией, в кросс-культурной психологии имеются в изобилии. Мы часто склонны распространять данные, полученные в ограниченной выборке, состоящей из студентов университета, на население в целом. Нетипичный характер таких сту денческих выборок получил достаточное подтверждение (например, узкий возраст ной диапазон и слишком однородный уровень интеллекта), однако это учитывается нечасто (Smith & Bond, 1993).
Методологические проблемы кросс-культурного исследования не уникальны и существуют во многих отраслях психологии, изучающих сформировавшиеся естественным образом группы (intactgroups), таких как клиническая, педагогиче ская, инженерная психология и психология организации производства. Тем не ме нее данные проблемы часто более ощутимы именно в кросс-культурных исследо ваниях, поскольку интерес для них представляет природа культуры (или этниче ской группы), рассматриваемая как переменная. С методологической точки зрения достаточно сложно изучать культуру как переменную.
Экспериментальные исследования в психологии популярны. «Матерью» всех планов исследования по-прежнему остается эксперимент, при котором испытуе мые распределяются случайным образом для проведения экспериментальных про цедур (Campbe & Staney, 1966; Cook & Campbe, 1979; Poortinga & Mapass, 1986). Можно обнаружить некоторые разновидности общего плана, такие как условия двойного слепого эксперимента, контроль при помощи плацебо и/или проведение эксперимента с рассмотрением противоположных гипотез (Christensen, 1997). Основным преимуществом экспериментов такого плана является строгий конт роль внешних переменных. Различие между экспериментальной и контрольной группами состоит только в экспериментальной процедуре, в отношении прочих фак торов они равноценны и соответствуют конечным целям эксперимента. Когда экс периментальная и контрольная группа обнаруживают статистически значимое различие в показателях, мы можем с уверенностью утверждать, что эксперимен тальная процедура оказывает воздействие на зависимую переменную, которая пред ставляет для нас интерес.
Надлежащим образом спланированные эксперименты, несмотря на то что они были разработаны для проведения лабораторных исследований на Западе, обла дают панкультурной валидностью. Пример проведения одного из таких экспери ментов вне западного контекста дают Шреста, Вест, Блейчродт, ван де Вивьер и Хаутваст (Shrestha, West, Beichrodt, van de Vijver & Hautvast, в печати), которых интересовало влияние недостатка йода и железа на умственное развитие. Группа детей из начальной школы в районе Ntckeu в Малави, где разрастание щитовидной железы и дефицит железа носят эндемический характер, была распределена слу чайным образом для проведения одной из четырех экспериментальных процедур: одна часть группы получала препарат йода, вторая — препарат железа, третья — комбинацию этих препаратов, а четвертая — плацебо. Дети были поделены на четыре группы случайным образом, и те, кто руководил проведением теста, не знали, к какой группе принадлежит каждый из детей. При проведении различных когни тивных тестов,'таких как проверка беглости речи и словарного запаса, оценки груп пы, которая получала йод, были в среднем выше, чем у группы, получавшей пла цебо; группа, получавшая железо, дала менее высокие результаты, однако и в ней тем не менее обнаружился заметный эффект. Неукоснительно придерживаясь жест ких правил эксперимента (таких, как случайное отнесение испытуемых к группам, находившимся в разных экспериментальных условиях, наличие плацебо-группы и полное отсутствие информации у проводивших тестирование о препаратах, которые принимали дети), авторы могли быть уверены в том, что наблюдаемое воз действие принимаемых препаратов действительно имело место и проявилось не в связи со случайными различиями в экспериментальных группах.
Хотя данный пример может проиллюстрировать общую адекватность для кросс-культурной психологии надлежащим образом выстроенного эксперимента (true experiment}, надо признать и его недостатки: все четыре экспериментальные группы принадлежали к одной культуре, а следовательно, исследование не носило культурно-сравнительного характера. Можно задать вопрос, применим ли подоб ный план эксперимента к кросс-культурным сравнениям. Ответ на него отрица тельный; экспериментатор не может случайным образом отнести испытуемых к различным культурам. Подобно другим внутренне присущим испытуемому особен ностям, принадлежность к культуре не может быть задана в рамках эксперимента.
Проблема, связанная с применением культурно-сравнительной методологии, достаточно сложна; предполагается, что культурные группы, в отличие от экспе риментальных групп при надлежащем образом выстроенном эксперименте, могут отличаться и действительно отличаются друг от друга по множеству параметров. Различия в оценках в разных культурных группах в принципе могут порождаться всеми факторами, отличающими выборки друг от друга, такими как возраст, пол, уровень образования, опыт работы с психологическими тестами, мотивация и за интересованность в исследовании. Если в центре внимания кросс-культурного исследования стоит простое документирование кросс-культурных различий, воз можно, не стоит беспокоиться о различиях, которые сбивают с толку. Если произ водитель безалкогольных напитков, который хочет продавать свой напиток в еще одной стране, интересуется, нужно ли внести какие-то изменения в его вкус, он может не волноваться по поводу различий, которые приводят в замешательство. Скорее всего, он не слишком озабочен причиной, по которой вкусовые предпочте ния в разных странах различаются, поскольку куда больше его интересует конк ретная и достоверная информация, касающаяся оптимального уровня сладости и других вкусовых особенностей его напитка в данной стране. В кросс-культурной психологии диапазон наших интересов шире, и полученные путем наблюдения данные о различиях часто означают лишь начало поисков их объяснения.
Житейское объяснение кросс-культурных различий часто основано на простой схеме рассуждений: если японские и американские женщины ведут себя по-разно му, причина этого в различиях культурного происхождения. G-научной точки зре ния, такой ход мысли не открывает ровным счетом ничего (Lonner & Adamopouos, 1997; Poortinga & van de Vijver, 1987). Сказать, что японки и американки ведут себя по-разному, поскольку они принадлежат к разным культурам, означает всего лишь парафраз констатации существования поведенческих и кросс-культурных разли чий; таким образом, мы уклоняемся от вопроса об истоках этих различий. Это на поминает высказывание: моя машина не ездит, потому что она сломалась. Как не естественно звучит это высказывание, автомеханик не сможет помочь мне, пока проблема не будет определена более конкретно. Подобным образом, действитель ное объяснение не ссылается на культурную принадлежность в целом, но анализи рует факторы более специфического характера, которые могут быть причиной дан ных различий.
Пытаясь объяснить кросс-культурные различия, мы часто вынуждены выбирать одно объяснение из множества. При этом определять наш выбор могут теоретиче ские и методологические соображения. Примером первых может быть использова ние индивидуализма—коллективизма для объяснения паттернов культурных разли чий; выявленные в процессе наблюдения различия в оценках затем рассматривают ся в рамках более широкой теоретической схемы. Методологическое обоснование может базироваться на всесторонней оценке параметров конструктов, которые дают конкурирующие объяснения (например, желательность в социальном плане).
Проблематичная с методологической точки зрения сущность культуры как пе ременной в кросс-культурном исследовании имеет различные аспекты, рассмот ренные в следующих разделах. Поскольку понятие культуры является чрезвычайно широким общим обозначением огромного множества различий, центральной про блемой кросс-культурного исследования является точное определение источника кросс-культурных различий; с методологической точки зрения важным аспектом проведения кросс-культурного исследования является вопрос об альтернативных вариантах объяснения.
История методов исследования в сфере кросс-культурной психологии
Методологические корни кросс-культурных исследований в большей степени на ходятся в психологии, чем в культурной антропологии с ее вниманием к наблюде нию ситуативного поведения (включенное наблюдение), использованию носите лей языка и культуры в качестве экспертов и опорой на качественные методы. Последние чаще используются в культурной психологии (Coe, 1996; Greenfied, 1997а; Mier, 1997).
Крупным событием в методологии психологии была публикация Кэмпбелла и Стэнли (Campbe & Staney, 1966) «Экспериментальное и квазиэксперимен тальное планирование исследований». В ней была дана характеристика методо логических концепций того времени. Надлежащим образом спланированный эксперимент, описанный в предыдущем разделе, рассматривался как самый простой способ получения достоверных, воспроизводимых сведений в психологии. Данная монография имела большое влияние и определила эталон исследования для психологии и кросс-культурной психологии. Акцент ставится на внутрен нюю валидность и на опасности при установлении внутренней валидности и вне сении в нее поправок (например, эффект переноса на этапах, предшествующих тестированию и после него).
Заимствование распространенных психологических методов послужило стиму лом для появления сферы кросс-культурных исследований. Можно было опираться на устоявшиеся средства исследования, анализа и представления данных. К сожа лению, опора на психологические методы также имеет свои проблемы. Многократ но подтверждалось, что, в определенной мере, классическая экспериментальная схема является прокрустовым ложем для тех отраслей психологии, которые при проведении исследований работают с интактными группами (группами, которые были сформированы не путем случайного назначения) и включают, в частности кросс-культурную, педагогическую, клиническую психологию и психологию орга низации производства.
Схема эксперимента может работать подобающим образом, если эксперимен татор хочет провести эксперимент в рамках разных культур; однако схема может оказаться ограниченной при необходимости работать с культурой как с экспери ментальной переменной. Хороший пример можно найти в классической схеме Неймана—Пирсона, которая составляет основу современной практики проверки гипотез. Если мы сравниваем два средних значения в t-тесте, в качестве исходного уровня мы часто выбираем значение 0,05 или 0,01. Низкий уровень значения выбирается для того, чтобы выявленные в ходе наблюдения различия, имеющие статистическую значимость, не зависели от случайных флуктуации, но отражали подлинные различия в средних показателях населения. Теперь представьте, что на бор когнитивных тестов дан городским детям англо-американского происхожде ния и неграмотным деревенским детям из Бангладеш. Различия в оценках когни тивных тестов для этих групп, разумеется, будут весьма существенными, посколь ку обучение в школе оказывает значительное влияние на показатели таких тестов (например, Rogoff, 1981; van de Vijver, 1997). Тест с нулевой гипотезой об отсут ствии культурных различий — не слишком разумный подход к исследованию дан ных групп. Можно утверждать даже, что в данном случае культурная дистанция столь велика, что если бы в процессе наблюдения не было выявлено существенных различий ни по одному из тестов, входящих в комплект, результат можно было бы считать более содержательным, чем обнаружение существенных различий. В об щем, рабочая схема тестирования с нулевой гипотезой об отсутствии культурных различий может быть полезна для сравнения тесно связанных между собой куль турных групп, таких, например, как бельгийцы, говорящие на фламандском языке, и бельгийцы, говорящие по-французски. При этом та же самая схема может быть, прежде всего, препятствием, а не подспорьем при сравнении групп, резко отлича ющихся в культурном отношении. Установка на избегание ошибок, отнесенных к типу I (отклонение нулевой гипотезы, которая является верной), неявным обра зом присутствующая в схеме Неймана-Пирсона, представляет собой весьма со мнительную базу для проверки гипотез в кросс-культурной психологии. Сказанное можно подытожить выводом о том, что классическая экспериментальная па радигма нуждается в корректировке для обеспечения потребностей кросс-культур ных исследований.
Многие публикации, касающиеся методов кросс-культурных исследований, поясняют необходимость такого «корректирующего подхода». Вопрос о том, как мы можем применять или адаптировать методы традиционной психологии, чтобы сделать их пригодными для использования при проведении кросс-культурных исследований, красной нитью проходит через множество работ, связанных с мето дологией кросс-культурных исследований, в их числе «Методы кросс-культурно го исследования» Брислина, Лоннера и Торндайка (Brisin, Lonner & Thorndike, Cross-Cutura Research Methods, 1973); главы по методологии в первом издании «Руководства по кросс-культурной психологии» Триандиса и Берри (Triandis & Berry, Handbook of Cross-Cutura Psychoogy, 1980); работа Лоннера и Берри «Ме тоды полевых кросс-культурных исследований» (Lonner & Berry, Fied Methods in Cross-Cutura Research, 1986); глава и книга ван де Вивьера и Лейнга (van de Vijver & Leung, 1997a, 1997b).
В течение последних десятилетий наблюдался значительный прогресс в облас ти «корректирующего подхода». Прежде всего, специалисты по кросс-культурной психологии могут продолжать участие в работе над ограниченной применимостью надлежащим образом выстроенного эксперимента и повсеместным применением квазиэкспериментального планирования в психологии. Работа Кука и Кэмпбелла «Квазиэкспериментирование» (Cook & Campbe, Quasi-Experimentation, 1979) продолжает оригинальную работу Кэмпбелла и Стэнли (Campbe & Staney, 1966) в актуальном для кросс-культурной психологии направлении. Она содержит обсуждение вопросов о причинной обусловленности при неэкспериментальных исследованиях и о повышении уровня валидности и факторах, угрожающих ей, при квазиэкспериментальных исследованиях. Во-вторых, достижения статистики делают возможным анализ проблем, которые ранее не поддавались решению в про цессе кросс-культурного исследования.
Современные стандарты при проведении кросс-культурного исследования
Отклонения и эквивалентность: определения и классификации
Представим, что в двух странах раздается опросник по определению уровня де прессии и что в него включены и соматические (например, потеря аппетита, сон ливость), и психологические (например, уныние, отсутствие интереса к другим людям) симптомы. Далее, предположим, что проявление данных проблем на сома тическом уровне встречается в одной из культур повсеместно, однако психологиче ские симптомы в той же культуре не считаются проявлениями депрессии. Кросс-культурное сравнение средних показателей в соответствии с опросником имеет низкий уровень валидности. Из-за различий в проявлениях депрессии в данных культурах трудно ответить на вопрос о том, какая группа обнаружила больше симптомов депрессии; безусловно, этот вопрос не решается проведением теста t, кото рый определяет средние показатели двух культурных групп.
Два наиболее существенных для кросс-культурной методологии понятия, от клонения и эквивалентность (Poortinga, 1989), можно проиллюстрировать приме ром. Под отклонениями понимается наличие мешающих факторов, которые ста вят под сомнение сравнимость оценок, полученных в разных культурных группах. Если полученные оценки подвергается влиянию отклонений, их психологическое значение зависит от группы, и различия между группами в итоговых оценках дол жны, по крайней мере, до некоторой степени объясняться дополнительными пси хологическими конструктами или измерительными артефактами.
Наличие отклонений делает сравнимость оценок, полученных в разных куль турах, еще более проблематичной. Наличие отклонений, влияющих на сравни мость, при оценке различных параметров заставляет обратиться к понятию экви валентности. Под эквивалентностью понимается сравнимость оценок, полученных при тестировании в различных культурных группах. Безусловно, отклонения и эквивалентность связаны между собой, Можно доказать, что эти понятия являют ся зеркальным отражением друг друга: отклонения являются синонимом неэкви валентности; и наоборот, эквивалентность предполагает отсутствие отклонений. Однако здесь мы не будем обращаться с ними таким образом, поскольку для пред ставления методологии кросс-культурных исследований будет полезнее выявить источники отклонений и их влияние на сравнимость оценок.
Согласно ван де Вивьеру и ЛеЙнгу (van de Vijver & Leung, 1997a, 1997b), при кросс-культурном исследовании можно выделить три источника отклонений. Пер вая разновидность отклонений определена как отклонения, связанные с конструк том; они имеют место, когда оцениваемый конструкт не является идентичным в разных группах или когда поведение, определяющее сферу интересов, с котором связаны тестовые задания, в различных культурах не является тождественным, как было проиллюстрировано в примере, связанном с исследованием депрессии. Эм пирический пример можно найти в работе Хо (Но, 1996), касающейся сыновней благодарности (психологической характеристики, которая определяет хорошего сына или хорошую дочь). Западные представления на этот счет более ограничены чем китайские, в соответствии с которыми дети должны взять на себя уход и забо ту о престарелых родителях, когда те будут нуждаться в помощи. Отклонения, свя занные с конструктом, препятствуют кросс-культурной оценке конструкта при помощи одних и тех же показателей. Опросник, касающийся сыновней благодар ности, опирающийся на китайские представления, будет включать в себя аспекты, которые не имеют отношения к испытуемым западного происхождения, в то вре мя как опросник, базирующийся на западных представлениях, упустит аспекты, важные для китайцев. Эмбретсон (Embretson, 1983) предложил родственный тер мин неполное представление конструкта, обозначающий неполноту отбора всех релевантных областей при создании инструментария исследования. Между откло нениями, связанными с конструктом, и термином, предложенным Эмбретсоном, есть существенные различия; в то время как неполное представление конструкта представляет собой проблему слишком узко определенного инструментария для оценки широкого понятия, то есть проблему, которую можно преодолеть, добавляя тестовые задания, относящиеся к той же области генерализации, отклонения, свя занные с конструктом, могут быть исправлены лишь добавлением тестовых зада ний, относящихся к другим областям генерализации.
Важную разновидность отклонений представляют собой отклонения, связан ные с методом, причиной которых может быть несравнимость выборок, особенно сти инструментария, влияние экспериментатора или интервьюера и метод приме нения тестов. В целом, отклонения, связанные с методом, — определение, под ко торое подпадают все источники отклонений, возникающих в связи с моментами, описанными в разделе, посвященном методике конкретного исследования. Приме ром может служить дифференцированный уровень знакомства со стимулами (при проверке умственных способностей) и различия в желательном в социальном пла не (при исследовании личности и исследованиях общественного мнения). В при мере с депрессией отклонения, связанные с методом, могли быть вызваны, среди прочего, возрастными особенностями, половой принадлежностью, степенью от крытости испытуемых или социальной желательностью сообщения о проблемах душевного здоровья.
И, наконец, последняя разновидность отклонений встречается на уровне тесто вых заданий; она определена как отклонения, связанные с тестовыми заданиями, или различная функциональная значимость тестовых заданий. В соответствии с определением, широко используемым в психологии, тестовое задание провоцирует отклонения, если люди с одинаковым отношением к лежащему в основе конструк ту (например, с одинаковым уровнем умственных способностей и образования), но принадлежащие к разным культурным группам, показывают разный уровень сред них оценок при выполнении данного тестового задания. Оценка по конструкту обычно выводится из полной оценки за выполнение тестового задания. Если уче никам из Польши и Японии дается тест по географии, который содержит вопрос: «Назовите столицу Польши», то естественно ожидать, что ученики из Польши получат более высокие оценки за ответ на этот вопрос, чем японцы, даже если срав нивать учеников, у которых оценки за выполнения теста в целом одинаковы. Дан ный вопрос задает отклонения, поскольку он является предпочтительным для од ной культурной группы. Если в нашем примере с депрессией симптомы соматиче ского характера являются общими для всех культурных групп, в то время как психологические проблемы воспринимаются как составная часть депрессии лишь в рамках одной из культур, анализ, выявляющий отклонения, связанные с тесто выми заданиями, определит вопросы, связанные с психологическими проблемами как вызывающие отклонения. Из всех типов отклонений отклонения, связанные с тестовыми заданиями, изучены наиболее широко; существуют различные психо метрические приемы, которые дают возможность выявить такие отклонения (на пример, Camii & Shepard, 1994; Hoand & Wainer, 1993).
Здесь предлагаются четыре типа эквивалентности (сравни van de Vijver & Leung, 1997a, 1997b). Первый тип определен как неэквивалентность конструкта. Он означает сравнение «яблок и апельсинов» (например, сравнение китайской и западной сыновней благодарности, о котором говорилось выше). Поскольку общие
признаки здесь отсутствуют, сравнение проводиться не может. Второй тип назы вается структурная (или функциональная) эквивалентность. Инструмент, кото рый применяется в различных культурных группах, обладает структурной экви валентностью, если в этих группах при помощи него оценивается один и тот же конструкт. Многие когнитивные тесты проверялись в отношении структурной эк вивалентности (Jensen, 1980), например личностный опросник Айзенка (Barret, Petrides, Eysenck & Eysenck, 1998) и так называемая пятифакторная модель личности (МсСгае & Costa, 1997). Структурная эквивалентность не требует обя зательного использования идентичных инструментов для исследования разных культур. Оценка депрессии может опираться на разные показатели в различных культурных группах и при этом обладать структурной эквивалентностью.
Третий тип эквивалентности называется эквивалентностью единиц измерения. Инструменты соответствуют требованиям данного типа эквивалентности, если их шкала измерений включает единицы измерения одних и тех же параметров, имею щие различное происхождение (например, шкала Кельвина и шкала Цельсия для измерения температуры). Такой тип эквивалентности предполагает оценку коэф фициента соответствия (одними и теми же единицами измерения в каждой куль туре). На первый взгляд, может показаться, что в использовании при определении уровня эквивалентности единиц измерения различного происхождения не только нет никакой необходимости, но это может еще и ухудшить положение. И все же, если мы применяем в разных группах шкалу с разными интервалами, оценки мо гут быть как вполне сравнимыми, так и абсолютно несравнимыми (в случае неэк вивалентности).
Необходимость понятия эквивалентности единиц измерения может стать яснее при более подробном рассмотрении воздействия различного уровня желательнос ти в социальном плане или знакомства со стимулами на различие в кросс-культур ных оценках. Предположим, что тест Равена предложили грамотной и неграмотной группе. Вполне естественно предположить, что кросс-культурные различия, касаю щиеся знакомства со стимулами, повлияют на результаты. Грамотные испытуемые предположительно покажут более высокие результаты и лучшие показатели зна комства со стимулами. По крайней мере отчасти, наблюдаемые различия в резуль татах можно отнести на счет различной степени знакомства со стимулами, кото рая скроет действительные кросс-культурные различия. Когда нельзя определить, в какой степени оказал влияние каждый из двух источников, интерпретация срав нения групп по средним значениям результатов носит весьма сомнительный харак тер. Для того чтобы результаты были сравнимы, необходима поправка на разный уровень знакомства. Можно отметить, что базовая идея внесения поправок в по лученные результаты, для того чтобы сделать их сравнимыми в полной мере, при менятся также в ковариационном анализе, в котором сравнение оценок произво дится после того, как нарушающее воздействие сопутствующих факторов (откло нения в контексте данной главы) определено статистически.
Лишь в случае скалярной (или полной) эквивалентности можно проводить прямые сравнения; это единственный тип эквивалентности, который допускает статистические тесты, сравнивающие средние значения (такие, как t-тесты и дисперсионный анализ). Этот тип эквивалентности предполагает один и тот же интер вал или шкалу отношений в разных группах и дает возможность без риска прене бречь воздействием отклонений. Определить, какой из двух последних типов экви валентности имеет отношение к делу, достаточно трудно, и необходимость сделать однозначный вывод часто вызывает расхождение во мнениях. Например, расовые различия при определении результатов тестирования умственных способностей интерпретировались как имеющие место благодаря действительно существующим различиям (скалярная эквивалентность) и как отражающие измерительные арте факты (эквивалентность единиц измерения).
Структурная эквивалентность, эквивалентность единиц измерения и скалярная эквивалентность связаны иерархически. Третья предполагает в качестве предва рительного условия вторую, необходимым условием которой является наличие первой. Вытекающее отсюда следствие состоит в том, что эквивалентность более высокого уровня труднее поддается выявлению. Проще доказать, что при помощи определенных средств в разных культурных группах оценивается один и тот же конструкт (структурная эквивалентность), чем доказать численную сравнимость в разных культурах (скалярная эквивалентность). С другой стороны, более высо кие уровни эквивалентности допускают более точные сравнения оценок, получен ных в разных культурах. В то время как в случае структурной эквивалентности могут сравниваться только факторные структуры или помологические схемы (Cronbach & Meeh, 1955), эквивалентность единиц измерения и полная скаляр ная эквивалентность позволяют осуществить анализ черт кросс-культурного сход ства и различия на уровне мелких структурных единиц. И лишь в случае полной эквивалентности могут сравниваться средние значения показателей, полученные в разных культурах при помощи t-тестов и ковариационного (дисперсионного) анализа.
Источники отклонений
Отклонения и эквивалентность не являются неотъемлемыми характеристиками инструмента, но возникают в процессе применения инструмента в рамках не ме нее чем двух культурных групп; они являются свойствами кросс-культурного срав нения. Решения об уровне эквивалентности и наличии или отсутствии отклонений должны быть обоснованы эмпирически. Требование такого обоснования не долж но пониматься как надежда на слепой эмпиризм и невозможность осуществления предшествующих исследованию мероприятий, которые способствовали бы мини мизации отклонений и максимизации эквивалентности. Напротив, далеко не все инструменты в равной мере восприимчивы к отклонениям. Например, более струк турированные тесты в меньшей степени чувствительны к отклонениям, чем во просы открытого типа. Подобным образом, сравнение с родственной группой дает меньшее количество отклонений, чем сравнение с группами, значительно отлича ющимися по культурному происхождению. Чтобы предотвратить отклонения, не обходимо выявить их потенциальные источники. В табл. 5.1 дан их краткий обзор, основанный на классификации ван де Вивьера и Танцера (van de Vijver & Tanzer, 1997; ср. van de Vijver & Poortinga, 1997). Предложенный перечень носит предва рительный характер, поскольку источники отклонений весьма многочисленны.
Таблица 5, 1 Типичные источники трех видов отклонений при кросс -культурной оценке Вид отклонений Источник отклонений Отклонения, связанные с конструктом Культурная специфика дефиниций данного конструкта в разных культурах Различия в адекватности различных видов поведения, связанных с дан ным конструктом (например, навыки, владение которыми не предполага ется в одной из культурных групп) Слишком узкая выборка релевантных видов поведения (например, в свя зи с недостатками инструментария) Включение в зону наблюдения не всех релевантных аспектов/сторон кон структа (например, учтены не все релевантные области) Отклонения, связанные с методом Различный уровень знакомства со стимульным материалом Различная степень осведомленности в отношении процедуры ответа
Различная манера ответа на вопросы (например, желательность в социаль ном плане, оценка предельного значения, неохотное согласие) Несравнимость выборок (например, в связи с различиями в образователь ном уровне или мотивации) Различия внешнего характера, касающиеся условий проведения теста, физических (например, записывающие устройства) или социальных (на пример, размер класса) Невразумительные инструкции для респондентов и/или неопределенные установки проводящих тестирование Различие в экспертных оценках проводящих тестирование Отклонения, связанные с тестовыми
заданиями Влияние экспериментатора/интервьюера/наблюдателя (например, гало-эффект) Проблемы коммуникации респондента и экспериментатора/ интервьюе ра (включая проблемы перевода и табуированные темы) Неудачный перевод тестовых заданий и/или тестовые задания, допуска ющие неоднозначное толкование Фактор помех (например, выполнение тестового задания требует наличия определенных черт характера или способностей) Культурная специфика (например, дополнительные различия в коннотативном значении и/или адекватности содержания тестового задания) Отклонения, связанные с конструктом
Отклонения, связанные с конструктом, могут появиться, если дефиниции конст рукта в разных группах не вполне совпадают. Выше упоминалась работа Хо (Но, 1996) на тему сыновней благодарности. Другой пример касается работы по иссле дованию личности. Янг и Бонд (Yang & Bond, 1990) предъявили американские и китайские личностные дескрипторы группе испытуемых из Тайваня. Факторный анализ показал различия в китайских и американских факторах. Подобным образом, Чеунг и соавторы (Cheung et a., 1996) пришел к выводу, что пятифакторная модель личности (McCrae & Costa, 1997), в основе которой лежат западные пред ставления, не включает всех аспектов, уместных, по мнению китайца, при описа нии личности. Помимо западных факторов (экстраверсия, согласие, сознатель ность, невротичность/эмоциональная устойчивость и открытость) были обнару жены два китайских фактора: лицо и гармония.
Отклонения, связанные с конструктом, могут также быть вызваны различиями в адекватности поведения, которое связано с данным конструктом в разных куль турах. Можно привести пример из исследования умственных способностей. Запад ные тесты умственных способностей обычно уделяют основное внимание способ ности к рассуждениям и логическому мышлению (как делает это Тест прогрессив ных матриц Равена), проверка которых дополняется, как правило, множеством тестов для определения суммы приобретенных знаний (такие, как шкалы оценки словарного запаса среди векслеровских шкал). Когда представителя западной культуры спрашивают, какие характеристики он связывает с понятием умный че ловек, в ответ часто упоминаются способность к логическому мышлению и обшир ные знания. Кроме того, упоминаются социальные аспекты интеллекта. Соци альные аспекты значат гораздо больше в представлении об интеллекте для групп, представляющих незападные культуры. В племени кокуэт (Кения) матери счита ют, что умный ребенок знает свое место в семье и умеет вести себя должным обра зом, например знает, как следует обращаться к другим людям. Умный ребенок послушен и не создает проблем (Mundy-Caste, 1974, цит. по Sega, Dasen, Berry & Poortinga, 1990). Исследования, проведенные в Замбии (Serpe, 1993) и Японии (Azuma & Kashiwagi, 1987), также показывают, что описание умного человека вы ходит за пределы области, связанной с обучением, с которой, как правило, ассоци ируется интеллект в Соединенных Штатах и Европе, и что социальные аспекты, возможно, считаются в незападных странах более релевантными. Куо и Марселла (Kuo & Marsea, 1977), которые изучали макиавеллизм в Китае и Соединенных Штатах, приводят еще один пример. Сравнение результатов факторного анализа ясно показывает различия в характеристиках поведения, которые ассоциируются с данным конструктом в этих странах.
И, наконец, слишком узкая выборка релевантных видов поведения, показатель ных для данного конструкта, также может послужить источником отклонений. Триандис (Triandis, 1978) более 20 лет назад жаловался, что, желая оценить доста точно обширный конструкт, мы подходим к нему со слишком узкими критериями, которые дают лишь частичное представление о нем. Введенное Эмбретсоном (Embretson, 1983) понятие о неполном представлении конструкта связано с той же проблемой неудовлетворительных тестов для оценки широкого конструкта. При зывы изменить эту практику, как правило, пропускают мимо ушей. Слишком уз кое определение выборки может проистекать и из другого источника. В процессе ряда эмпирических исследований отклонений, связанных с тестовыми заданиями, обнаруживалась столь значительная доля тестовых заданий, приводящих к откло нениям, что их исключение приведет к неполному представлению конструкта. Ван Лиист (Van Leest, 1997a, 1997b) обнаружил, что в Нидерландском личностном опроснике более половины вопросов вызывают отклонения при сравнении претендентов на работу, которые являются коренными жителями, и иммигрантов. Подоб ным образом, в процессе кросс-культурного Раш-анализа Культурно-свободного теста интеллекта Кеттелла, который был предложен американским и нигерийским студентам, Ненти и Динеро (Nenty & Dinero, 1981) были вынуждены снять 24 из 46 заданий, поскольку они либо не соответствовали модели Раша, либо вели к кросс-культурным отклонениям.
Отклонения, связанные с методом
Очевидно, отклонения, связанные с выборкой, представляют тем большую опас ность для кросс-культурных сравнений, чем больше отличаются исследуемые культуры; значительная культурная дистанция часто увеличивает количество аль тернативных объяснений кросс-культурных различий, которые приходится при нимать во внимание. Как правило, конкурирующими являются два типа объясне ний: кросс-культурные различия связываются с социальной желательностью или знакомством со стимулами (testwiseness — тестовая осведомленность). Основная проблема, касающаяся как желательности в социальном плане, так и тестовой ос ведомленности, это их взаимосвязь с благосостоянием страны, которое в рабочем порядке часто определяется через валовой национальный продукт (на душу насе ления). Ван Хемерт, ван де Вивьер, Пуртинга и Георгас (Van Hemert, van de Vijver, Poortinga & Georgas, в печати) исследовали взаимосвязь оценок по Шкале лжи (шкала желательности в социальном плане, которая является составной частью Личностного опросника Айзенка) и валового национального продукта. Они обнару жили высокий уровень негативной корреляции -0,70. В странах с более высоким уровнем благосостояния оценки желательности в социальном плане были, как пра вило, более низкими. Подобным образом, Уильяме, Саттеруайт и Сейз (Wiiams, Satterwhite& Saiz, 1998) обратились к студентам из 10 стран (Чили, Китай, Корея, Нигерия, Норвегия, Пакистан, Португалия, Сингапур, Турция и США) с просьбой расположить 300 терминов, описывающих человека, в порядке привлекательно сти связанных с ними понятий. Привлекательность, очевидно, тесно связана с желательностью в социальном плане. Среднее значение по стране по 300 пунктам (которое предположительно отражает желательность в социальном плане, посколь ку предложенные прилагательные представляли собой обширную выборку как привлекательных, так и не вызывающих одобрение качеств) находилось в соотно шении -0,66 с уровнем благосостояния.
Процедура отбора испытуемых является еще одним потенциальным источни ком отклонений, связанных с выборкой, при проведении когнитивных тестов. Так, мотивация при демонстрации установок или способностей может зависеть от об щего количества психологических тестов, которые прошел испытуемый, от добро вольности участия в тестировании и других моментов, влияющих на результаты.
Отклонения при проведении тестирования могут быть вызваны различиями физического, технического или социального характера, касающимися внешних условий проведения теста. Например, когда интервью проводится в доме респондента, физические условия (например, шум, присутствие посторонних) затрудня ют проведение кросс-культурного исследования. Примерами внешних условий со циального характера служат индивидуальное (или групповое) тестирование, про странство между тестируемыми (при групповом тестировании) или размер класса (при тестировании в условиях учебного заведения). К прочим источникам откло нений, связанным с проведением тестирования, относятся нечеткость инструкций при проведении теста и неопределенность установок проводящих тестирование или различия в восприятии данных инструкций. Степень влияния эксперимен татора или интервьюера на результаты оценок изучалась эмпирическим путем; к сожалению, отдельные исследования характеризовались неадекватным планиро ванием, при котором не изучались все возможные комбинации культур испытуе мых и экспериментаторов. При когнитивном тестировании присутствие экспери ментатора обычно не создает больших помех (Jensen, 1980). При опросах обще ственного мнения имеется большее количество доказательств влияния, которое оказывает интервьюер (Singer & Presser, 1989). Зафиксировано проявление уважи тельного отношения к интервьюеру; испытуемые склонялись к выражению более позитивного отношения к представителям определенной культурной группы, если интервью проводилось тем, кто к ней принадлежит (например, Aquiino, 1994; Cotter, Cohen & Couter, 1982; Reese, Danieson, Shoemaker, Chang, Hsu, 1986).
Последним источником отклонений, связанным с проведением тестирования, являются проблемы коммуникационного характера, возникающие между респон дентом и лицом, осуществляющим тестирование/интервьюером. Например, на конечный результат может повлиять вмешательство переводчика. Проблемы ком муникации не сводятся к работе с переводчиками. Языковые проблемы могут быть источником значительных отклонений, когда, что нередко при проведении кросс-культурных исследований, тестирование или интервью проводятся на втором или третьем языке для интервьюера или респондента. Случаи непонимания носителя ми языка тех, для кого он иностранный, можно найти в работе Гасса и Варониса (Gass & VaronisT1991).
Отклонения, связанные с инструментарием исследования, распространены при проведении когнитивных тестов. Интересным примером является применение Писвангером (Piswanger, 1975) Венского теста матриц (Formann & Piswanger, 1979), рисуночного теста индуктивного мышления по Равену, в старших классах школ Австрии, Нигерии (арабской образовательной ориентации) и Того. Наиболее замечательным открытием были кросс-культурные различия, которые проявились в трудности выполнения тестовых заданий, предполагавших выявление и приме нение закономерностей перемещения по горизонтали (то есть слева направо). Объяснялось это различным направлением письма латиницей (слева направо) и арабским шрифтом (справа налево).
Отклонения, связанные с тестовыми заданиями
Отклонения, связанные с тестовыми заданиями, обычно вызываются неудачным переводом тестовых заданий, неоднозначностью тестовых заданий, низким уров нем осведомленности о содержании тестового задания или недостаточной адекват ностью его содержания в отношении определенных культур, влиянием культурной
специфики, такой как факторы, создающие помехи, или иной коннотацией слов, входящих в состав тестового задания. Перевод тестового задания может оказаться неудачным как из-за ошибок при переводе, так и в связи с лингвистическими осо бенностями определенного стиля. Даже переводы, корректные с точки зрения лин гвиста, могут тем не менее обладать низким качеством с точки зрения психолога. Хороший пример дает Хамблтон (Hambeton, 1994, р. 235). Тест, проверявший достижения в учебе в рамках крупного международного исследования, содержал вопрос: «Где должны обитать птицы с перепончатыми лапами?» По сравнению с повсеместно полученными результатами, данный вопрос оказался чрезвычайно легким для шведов. Когда был сделан обратный перевод со шведского языка, ста ло понятно, почему. Шведский перевод с английского языка сочетания «птица с перепончатыми лапами» был таков «птица с лапами для плавания», что давало куда более надежную подсказку для ответа на вопрос, чем английский вариант.
Культурная специфика, связанная с содержанием и/или с коннотацией тесто вого задания, представляет собой распространенный источник отклонений, связан ных с тестовыми заданиями. Следующий пример, данный Салей (Szaay, 1981), может служить иллюстрацией обладающей культурной спецификой коннотации.
Английское слово corruption (порча, развращенность, коррупция) вне всяких сомне ний точно соответствует корейскому слову pupae [при его написании использован специальный фонетический значок. — Т. Г.], но это еще не гарантирует совпадение значения этих слов в разных культурах. Разный культурный опыт ведет к различной интерпретации, которая не дается в традиционных словарях. Систематическое срав нение корейских и американских значений слова corruption показывает, что для обе их групп данное понятие включает дурное, предосудительное поведение. Важное различие состоит в том, что в соответствии с американской интерпретацией такое поведение отвергается по соображениям нравственности: это недостойное поведение и это преступление. Для корейца коррупция не является недостойным поведением с точки зрения нравственности; такое поведение является неподобающим в том смысле, что создает помехи в выполнении правительством и социальными институтами своих функций; к тому же оно ведет к негативным социальным последствиям (р. 141).
Отклонения, связанные с тестовыми заданиями, могут возникать также в связи с идиоматическими выражениями или неточно переведенными словами, как, на пример, известное немецкое Zeitgeist, которое не имеет точного соответствия в ан глийском языке, или английское слово distress (страдание, несчастье, утомление, нужда, нищета), которое во многих языках не имеет эквивалента.
Как справиться с отклонениями
Есть разные пути, помогающие справиться с отклонениями (ср. Poortinga & Van der Fier, 1988). Первый способ — пренебречь ими. На первый взгляд предложение не принимать отклонения во внимание может показаться парадоксальным, по скольку игнорирование отклонений не может рассматриваться как вариант реше ния вопроса. Причина того, что этот путь упоминается здесь, в его популярности. Многие кросс-культурные исследования, отчеты о которых опубликованы в лите ратуре, не включают анализ отклонений и интерпретируют все наблюдаемые кросс-культурные различия в соответствии с их видимой значимостью. С методелогической точки зрения, подход, которому свойственны такие «набеги», едва ли можно оправдать; именно он вполне может быть одним из факторов медленного теоретического прогресса в кросс-культурной психологии. Второе, отклонения могут рассматриваться как показатель того, что инструмент является неадекват ным для кросс-культурного сравнения; если наблюдаются отклонения, исследова тель может принять решение воздержаться от таких сравнений. Такой подход ра зумен, однако ставит слишком много ограничений. Отклонения могут быть неиз бежны, в особенности, когда речь идет о сравнении весьма непохожих культурных групп (например, различная тестовая осведомленность при сравнении учеников, представляющих различные системы образования). Третье, отклонения могут рас сматриваться как источник важных сведений, дающих ключ к пониманию кросс-культурных различий. При таком подходе отклонения определяют культурную специфику, тогда как инструменты (или их части), которые не обнаруживают от клонений, указывают на универсалии.
Сравнения вызывающих и не вызывающих отклонения составляющих инстру мента дают богатый материал, касающийся кросс-культурных различий. Напри мер, Танака-Мацуми и Марселла (Tanaka-Matsumi & Marsea, 1976) попросили японцев и американцев назвать слова, которые связаны с депрессией; вторая груп па чаще называла слова, определяющие настроение, в то время как первая предпо читала понятия соматического характера. Это говорит о том, что анализ отклоне ний показал бы, вероятно, в данном случае наличие структурной эквивалентности для некоторых соматических симптомов и отсутствие структурной эквивалентно сти для большинства прочих симптомов. Соматические реакции определяют об щие аспекты, а настроение представляет собой культурную специфику данного явления.
Четвертое, можно попытаться снизить отклонения. Известным способом сни жения отклонений, связанных с методом, является культурная децентрализация (Werner & Campbe, 1970) (табл. 5.2). Слова и понятия, которые специфичны для отдельного языка или культуры, опускаются (например, Cortese & Smyth, 1979). Этот подход работает наилучшим образом при проведении одновременно лингви стической и культурной экспертизы всех культур, которые являются объектом исследования. Другой путь преодоления отклонений, связанных с конструктом, это конвергентный подход: инструменты исследования независимо разрабатывают ся в рамках различных культур (на разных языках), затем все инструменты перево дятся и предлагаются испытуемым, представляющим все эти культуры (Campbe, 1986).
Некоторые приемы снижения отклонений применимы при сочетании отклоне ний, связанных с конструктом, с отклонениями, связанными с методом. Такие при емы предполагают работу с нестандартными выборками или методами сбора дан ных. Например, можно обратиться к информантам местного происхождения с просьбой оценить адекватность инструмента, провести на месте опросы обществен ного мнения, использовать инструменты нестандартным путем, чтобы проверить, правильно ли понимаются задаваемые вопросы. Роль информантов местного про исхождения хорошо проиллюстрирована в исследовании Брандта с соавторами (Brandt & Boucher, 1986), которые интересовались местом депрессии в эмоциональных лексиконах. Эти авторы не предъявляли список терминов, связанных с эмоциями, но собирали такие термины с помощью местных информантов (в Австра лии, Индонезии, Японии, Корее, Малайзии, Пуэрто-Рико, Шри-Ланке и США). Четко выделенная совокупность терминов, связанных с депрессией, была обнаружена только в Японии, Индонезии, Шри-Ланке и США. Для других языков сло ва, которые ассоциируются с депрессией, прежде всего связываются с совокупно стями, обозначающими печаль.
То, что может быть полезна нестандартная процедура проведения теста, проил люстрировано в исследовании Броера (Вгоег, 1996). Он хотел дать Венский тест матриц студентам первого курса в Чили и в Австрии. В процессе предварительно го исследования было обнаружено, что чилийцам требуется больше времени для ответа на вопросы. В руководстве указывалось общая продолжительность прове дения теста, составляющая 25 минут, время, достаточное для большинства испы туемых из Австрии (где был разработан данный тест), чтобы выполнить задание. При кросс-культурном исследовании эти ограничения были сняты, чтобы у всех испытуемых было достаточно времени на выполнение теста. Выяснилось, что за 25 минут выполнили тест более 90 % австрийцев и лишь 55 % чилийцев. Средние тестовые оценки, полученные при неограниченном времени на выполнение теста, отличались не существенно. Интересно, что оценки были зарегистрированы и по истечении 25 минут, и на этот момент времени различия между представителями двух стран были весьма существенными. Данные по кросс-культурным различи ям, полученные в соответствии со стандартными инструкциями, могли показать существенное расхождения, тем самым заставляя сделать неправильный вывод о разном уровне навыков индуктивного мышления в группах.
Иногда при проведении исследований есть возможность включить в них билин гвов. Например, Хокевар, Эль-Захар и Комбос (Hocevar, E-Zahhar & Combos, 1989) дали билингвам англо-венгерского происхождения опросники тревожности и возбудимости на обоих языках. Работа с билингвами сама по себе весьма заман чива, хотя, надо признать, имеет свои недостатки. Билингвы, как правило, не явля ются типичными представителями населения, поскольку часто они более образо ванны и находятся в более широком контакте с другими языками и культурами.
Более основательная подготовка экспериментаторов и стандартизация проце дуры тестирования, которая должна быть детально изложена в руководстве по проведению теста, является важным средством, позволяющем уменьшить откло нения, связанные с методом. Если культуры близки друг другу, такой стандар тизации достаточно, чтобы предотвратить появление нежелательных различий в оценках.
Таблица 5.2
Стратегии выявления и преодоления отклонений при кросс-культурной оценке
Вид отклонений Стратегии Отклонения, связанные с конструктом Децентрализация (то есть одновременная разработка одних и тех же инструментов в рамках нескольких культур)
Конвергентный подход (то есть независимая разработка инструментов в рамках каждой из культур с последующей кросс-культурной апроба цией всех инструментов) Отклонения,
связанные с конструктом и/или с методом Использование информантов, обладающих специальными знаниями, связанными с местной культурой и языком
Включение в выборки испытуемых-билингвов
Использование опросов местного населения (например, контент-ана лиз ответов на открытые вопросы)
Использование нестандартных инструментов (например, размышле ния вслух) Кросс-культурное сравнение помологических схем (например, иссле дования конвергентной/дискриминантпой валидности, коннотация ключевых фраз) Отклонения,
связанные с методом Более основательная подготовка экспериментаторов (например, повы шение уровня культурной чувствительности) Подробное руководство/протокол по проведению тестирования, под ведению итогов и интерпретации результатов Подробные инструкции (например, снабженные достаточным коли чеством примеров и/или упражнений) Использование испытуемых с различными переменными (например, разный уровень образования) Использование побочной информации (например, поведение при по лучении задания или отношение к тестированию) Оценка стиля ответов Использование тест-ретестовых, учебных и/или промежуточных ис следований Отклонения, связанные с тестовыми заданиями Оценочные методы выявления отклонений (например, лингвистиче ский и психологический анализ) Психометрические методы выявления отклонений (например, анализ различной функциональной значимости тестовых заданий) Анализ ошибок или сомнительных моментов Источник: van de Vijver & Tanzer, 1997.
Если культурная дистанция между группами велика, основательной подготов ки и подробного руководства, возможно, будет недостаточно, и потребуются допол нительные меры. Примером таких мер могут стать использование побочной инфор мации, связанной с тестированием (например, поведение при получении задания или время, требуемое на выполнение задания в тесте максимальных возможно стей), оценка связанных с результатом характеристик, по которым отличаются культуры. Например, уместна оценка образовательного уровня при проверке ум ственных способностей или использование опросников, определяющих желатель ность в социальном плане, при исследованиях личности или установок. Пуртинга и ван де Вивьер (Poortinga & van de Vijver, 1987) для характеристик людей, выбо рок и процедуры проведения теста, которые предположительно влияют на результат исследований, вводят термин переменные контекста. Включая перемен ные контекста в исследование, становится возможным статистически проверить их влияние в процессе ковариационного анализа или иерархического регрессивного анализа, даже если культурная дистанция между группами столь велика, что дан ные переменные нельзя сопоставить между собой или же такое сопоставление дает выборки, нетипичные для населения, которое они представляют.
В качестве примера Пуртинга (Poortinga & van de Vijver, 1987) исследовал вы работку навыков ориентирования у представителей неграмотных индейских пле мен и у голландских новобранцев. Амплитуда реакции электропроводимости кожи, зависимая переменная, была значительно выше в группе индейцев. Он выдвинул предположение, что причиной этих различий между группами могут быть разли чия в возбуждении. Возбуждение измерялось как самопроизвольные флуктуации реакции электропроводимости кожи в контрольных условиях. Кросс-культурные различия в выработке навыков ориентирования исчезли после статистической проверки этих флуктуации методом иерархического регрессионного анализа.
Свидетельства наличия отклонений, связанных с методом, можно собрать так же в процессе применения тест-ретестовых, учебных и/или промежуточных иссле дований. Так Нкая, Нюто и Боннэ (Nkaya, Huteau & Bonnet, 1994) использовали Стандартные матрицы Равена, работая с учениками шестых классов во Франции и Конго. В условиях неограниченного времени оценки улучшались в обеих груп пах сходным образом, но при временных ограничениях конголезские ученики меж ду второй и третьей сессиями делали большие успехи по сравнению с учениками-французами. Группа ученых показала (Ombredane, Robaye & Pumai, 1956), что в некоторых группах повторное проведение теста также может оказывать влияние на взаимосвязь с внешними параметрами. Было обнаружено, что прогностичес кая валидность оценок в соответствии с тестом Равена повышается после повтор ного проведения в группе неграмотных конголезских рабочих. Судя по всему, на результаты обоих исследований оказывает влияние процесс научения, поскольку по ходу тестирования улучшается понимание испытуемыми поставленной задачи и растет их осведомленность о самом тесте и процедуре его проведения. С учетом этих доводов валидность результатов при первом проведении теста ставится под сомнение в связи с наличием источников отклонений, связанных с методом.
Последней группой подходов, позволяющих справиться с отклонениями, явля ются подходы, которые имеют дело с отклонениями на уровне тестовых заданий. Отклонения, связанные с тестовыми заданиями, обычно определяются одним из двух методов: оценочным (лингвистическим и/или психологическим) и психомет рическим. Пример лингвистического метода можно найти в работе Гриль и Бар-тель (Gri & Barte, 1977). Они проанализировали Grammatic Cosure субтест, вхо дящий в Тест психолингвистических способностей штата Иллинойс, на предмет наличия отклонений в отношении носителей английского языка, не соответству ющего установленным нормам. Ответы, содержащие ошибки, сделанные белыми и чернокожими американскими детьми, показали, что более половины ошибок были сделаны за счет ответов, приемлемых для языка, в котором не соблюдаются установленные нормы. За последние десятилетия были разработаны десятки статистических приемов, позволяющих выявить отклонения, связанные с тестовыми заданиями, определить такие отклонения позволяет и модификация существую щих методов; примерами тому могут служить метод Мантеля-Хенцела (Hoand & Wainer, 1993), логистическая регрессия (Pogers & Swaminathan, 1993) и теория реакции на тестовое задание (Hambeton & Swaminathan, 1985).
Эмпирические исследования психометрических методов весьма многочислен ны. Валенсиа, Рэнкин и Ливингстон (Vaencia, Rankin & Livingston, 1995) иссле довали отклонения, связанные с заданиями Шкалы умственных способностей Оценочной батареи Кауфмана для детей, на базе выборок американских учеников мексиканского и европейского происхождения. Используя коэффициент частной корреляции (для поправки на возраст, пол и способности), авторы обнаружили, что из 120 заданий первой шкалы 17, а из 92 заданий последней шкалы 58 ведут к от клонениям. Понятно, что вряд ли оставшиеся 34 задания представляют собой адек ватный инструмент, при помощи которого можно оценить данный конструкт во всей его полноте. Эллис, Беккер и Киммел (Eis, Becker & Kimme, 1993) исследо вали эквивалентность англоязычной версии Трирского личностного опросника и оригинальной версии на немецком языке. Из 120 заданий 11 были причиной от клонений. Повторное исследование на базе новой выборки из США показало, что 6 заданий из выявленных 11 вновь вызывали отклонения. Это количество гораздо выше того, которое предполагается большинством исследований отклонений, свя занных с тестовыми заданиями.
С моей точки зрения, на основании многочисленных исследований отклонений, связанных с тестовыми заданиями, можно сделать некоторые предварительные выводы. Выявление в процессе кросс-культурного исследования источников от клонений на уровне тестовых заданий, вне всяких сомнений, весьма важно как с теоретической, так и с практической точки зрения, однако решение этой пробле мы сопряжено со значительными трудностями. Первое, часто бывает трудно по нять, почему тестовое задание вызывает отклонения. Второе, применение различ ных методов по выявлению отклонений часто приводит к разным результатам. Конвергенция статистических данных по отклонениям изучалась с нескольких точек зрения. Иногда исследователи обращались к конвергенции данных, получен ных при помощи различных статистических методик. Неоднократно отмечалась низкая или умеренная корреляция различных методов, в особенности в более ран них исследованиях (например, Devine & Raju, 1982; Ironson & Subkoviak, 1979; Rudner, Getson & Knight, 1980; Shepard, Camii & Averi, 1981). Более современ ные исследования говорят о повышении уровня согласованности данных, возмож но, в связи с тем, что становится понятны наиболее подходящие методы статисти ческого анализа (например, Huang, Church & Katigbak, 1997; Raju, Drasgow & Sinde, 1993; Rogers & Swaminathan, 1993). К тому же стабильность статистических Данных по отклонениям, связанным с тестовыми заданиями, невысока, что пока зывают тест-ретестовые и сравнительные исследования (например, Skaggs & Lissitz, 1992). Наконец, обнаружен низкий уровень соответствия результатов, полученных оценочными и статистическими методами (Engehard, Hansche & Rutedge, 1990; Van Leest 1997a, 1997b). Таким образом, едва ли мы способны определить заранее, какого рода тестовые задания приведут к появлению отклонений или, как это выразил Л. Бонд (Bond, 1993): «Теории о том, почему тестовые задания по-разному воспринимаются разными группами, можно назвать не иначе как примитивными» (р. 278). Неудивительно, что исследования отклонений, свя занных с тестовыми заданиями, не выработали определенных принципов прове дения кросс-культурного исследования.
Сосредоточение на тестовых заданиях как на единственном источнике откло нений привело к удивительной и прискорбной ограниченности современных пред ставлений об отклонениях и методах обращения с ними. Эмпирические иссле дования отклонений в основном сосредоточены исключительно на отклонениях, связанных с тестовыми заданиями, косвенно исходя из некорректного предполо жения, что если устранить отклонения данного типа, то с отклонениями будет по кончено (например, Thissen, Steinberg & Gerrard, 1986). Такой ход рассуждений базируется на упрощенном представлении об источниках отклонений в кросс-культурном исследовании и не воздает должное отклонениям, связанным с кон структом и методом исследования. При этом именно отклонения, связанные с ме тодом, оказывают разностороннее влияние на отдельные тестовые задания инст румента. Различный уровень знакомства со стимулами часто влияет на все задания, которые содержит тест, задавая разные точки отсчета при оценивании разных групп. Эквивалентность единиц измерения является в таком случае максимально достижимым уровнем эквивалентности. Кроме того, если мы обращаемся только к отклонениям на уровне тестового задания, то будет невозможно обнаружить, что при оценке сыновней благодарности, проводимой среди испытуемых в США и в Китае, проявляются отклонения, связанные с конструктом. Игнорируя источники отклонений на уровне инструмента, выборки, процедуры тестирования и лежащего в основе конструкта, трудно или даже невозможно выявить, среди прочего, куль турные различия при определении понятий на житейском уровне, различия, свя занные с желательностью в социальном плане, различия в условиях процедуры тестирования и несравнимость выборок. Таким образом, сосредоточение на откло нениях, связанных с тестовыми заданиями, становится помехой на пути преодоле ния отклонений, вызываемых применением многих западных теорий и инструмен тов, поскольку при таком сосредоточении упускаются из виду все остальные источники отклонений.
Многоязычные исследования
Кросс-культурное исследование часто является многоязычным. В литературе про слеживается явная тенденция к интеграции лингвистических, психологических и методологических аспектов, когда речь идет о создании инструментария на разных языках. По общему признанию, перевод психологических инструментов представ ляет собой нечто большее, чем просто передача текста на другом языке (Bracken & Barona, 1991; Brisin, 1986; Geisinger, 1994; Hambeton, 1994). Недавно группой пси хологов, обладающих опытом перевода текстов, был опубликован ряд практиче ских советов; их рекомендации представлены в приложении (см. также Hambeton, 1994; van de Vijver & Hambeton, 1996). В них ясно прослеживается интеграция лингвистических и культурных аспектов, а также обращение к проблемам откло нений и эквивалентности.
Существуют две разновидности процедуры перевода в зависимости от того, разрабатывается ли для использования в условиях разных языковых сред новый инструмент исследования, или необходим перевод уже существующего инструмен та. Первый случай определяется как одновременная разработка, а второй — как последовательная разработка. При одновременной разработке вероятность стол кнуться с проблемой отклонений и отсутствия эквивалентности уменьшается, по скольку существует достаточная свобода отбора стимульного материала, которая дает возможность пренебречь стимульным материалом, вызывающим сомнения по части отклонений. Основной причиной того, что мы уделяем достаточное внима ние последовательной разработке, является частота ее применения в кросс-куль турных исследованиях; случаи же одновременной разработки скорее исключение.
Помимо проблем, связанных с отклонениями и эквивалентностью и общих для всех кросс-культурных исследований, существуют методологические аспекты, уникальные для многоязычных исследований. Например, методика перевода, которую следует избрать. Существуют два подхода, которые на практике часто ис пользуются вместе. Первый использует схему перевод — обратный перевод; обрат ные переводы используются для проверки адекватности выполненного перевода (Werner & Campbe, 1970). Текст переводится с исходного на целевой язык, а за тем осуществляется независимый перевод с целевого языка на исходный язык. Сходство оригинала и версии, полученной в результате обратного перевода, сви детельствует об адекватности перевода. Этот метод получил широкое применение, и с его помощью можно выявить различные типы ошибок, даже если исследователь не владеет целевым языком. Недостатком метода обратного перевода является то, что первоочередное внимание уделяется точности перевода, при этом могут упус каться из виду другие моменты, такие как удобочитаемость и легкость восприятия исходного текста, а также применимость содержания тестовых заданий в целевой культуре. Выявление последней проблемы делается возможным в процессе при менения второго подхода, при котором создается комиссия по переводу. Перевод делает группа специалистов, в которую входят люди, компетентные в различных соответствующих исследованию областях (таких, как культура, лингвистика и пси хология). Сильной стороной такого подхода является широкомасштабное сотрудни чество специалистов, обладающих специальными знаниями в областях, значимых для данного перевода.
Результат перевода принимает одну из трех форм, в зависимости от того, насколько полученная версия сохранила то, что было в оригинале (van de Vijver & Leung, 1997a, 1997b). Первый вариант — наложение (или заимствование). В этом случае имеет место точный (часто практически дословный) перевод инструмента на целевой язык, причем косвенно предполагается, что нет необходимости вносить в инструмент изменения для предотвращения отклонений. Такой тип переводов получил наибольшее распространение. Второй вариант — адаптация. Он предпо лагает дословный перевод части тестовых заданий, внесение изменений в некото рые из тестовых заданий и/или создание новых тестовых заданий. Адаптация не обходима, когда наложение ведет к появлению отклонений при использовании инструмента (например, содержание тестовых заданий может быть неадекватно исследуемой культуре). В современной литературе по многоязычным исследованиям необходимость корректировки инструментария настолько общепризнанна, что термин адаптация предложен как общее обозначение для переводов. И, нако нец, адаптация инструмента может носить столь всеобъемлющий характер, что практически речь идет о создании нового инструмента. Это третий вариант — кон струирование. В частности, когда существует непосредственная опасность откло нений, связанных с конструктом, требуется прямое сравнение, а значит, конструи рование нового инструмента (ср. Cheung et a., 1996).
Уровень эквивалентности, которого можно достичь при многоязычном иссле довании, зависит от выбранного варианта перевода. Конструирование, которое предполагает составление совершенно нового инструмента, исключает эквивалент ность на уровне единиц измерения и полную эквивалентность. Это ограничение не столь серьезно, как может показаться. Если при конструировании инструмента мы намерены максимально повысить его экологическую валидность (-semic» measure), то при анализе следует, прежде всего, обратить внимание на установление конструктной валидности инструмента (то есть оценивает ли данный тест то, что пред полагается оценить с его помощью) и структурной эквивалентности путем иссле дования его помологической схемы.
Статистический анализ адаптации может оказаться более сложным. Строго го воря, сравнение оценок по t-тесту и дисперсионный анализ здесь не допускаются, поскольку тестовые задания для разных культур не идентичны. Ограничение срав нения набором тестовых заданий, которые являются общими для разных культур ных групп — не самая заманчивая перспектива, поскольку это противоречит фун даментальной идее, связанной с адаптацией тестов, а именно, что общие тестовые задания не отражают адекватным образом исследуемый конструкт. За последние десятилетия статистические методики усовершенствовались настолько, что они могут справиться с частичным несходством тестовых заданий, не ставя под сомне ние метрическую эквивалентность. Если имеется общий набор тестовых заданий, который оценивает одну и ту же скрытую особенность в каждой культурной груп пе, теория реакции на тестовое задание учитывает кросс-культурное подобие осо бенностей тестового задания и личности (таких как трудности при выполнении тестового задания и уровень личных способностей), принимая во внимание частич ное несходство стимулов (например, Hambeton & Swaminathan, 1985; Hambeton, Swaminathan & Rogers, 1991). Подобным образом модели структурных уравнений предусматривают тождественность факторных структур даже когда не все стиму лы идентичны в разных группах (Byrne, Shaveson & Muthen, 1989).
Статистическая обработка наложения проста. Оно является единственным ви дом перевода, при котором можно легко достичь скалярной эквивалентности и на основе итоговых показателей теста произвести дисперсионный анализ и расчеты по t -тестам. Возможность сравнить итоговые показатели — несомненно, одна из причин популярности наложений. Однако следует признать, что удобство дается дорогой ценой: наложение исключает какие бы то ни было отклонения. Проблема отклонений — это, прежде всего, проблема исследователя, который и должен определить эквивалентность в языках, включенных в исследование, не переклады вая эту ношу, как это часто происходит на практике, на редакторов, рецензентов или читателей.
Будущие разработки
Прокруст, чудовище из знаменитого греческого мифа, укладывал свои жертвы на железное ложе. Подгоняя их под размеры ложа, он вытягивал их тело или отрубал им ноги. При этом все его жертвы погибали. По мнению некоторых авторов, глав ным образом специалистов по культурной психологии, западные тесты и методо логия поступают примерно так же с кросс-культурными различиями. Например Гринфилд (Greenfied, 1997b) считает, что тесты способностей до такой степени связаны с контекстом, что попытки перенести их в иной культурный контекст тщетны и обречены на неудачу. Ему вторит Миллер (Mier, 1997), утверждающий, что в рамках сравнительной схемы невозможно постичь суть культурных феноме нов. Я согласен, что существует проблема несоответствия между тестами и мето дологическими инструментами, которые есть в наличии и которые нам хотелось бы иметь. И все же было бы преувеличением утверждать, что, игнорируя существу ющие кросс-культурные исследования, нам следует начать с нуля. Важнейшие причины, по которым нам следует приложить усилия для продолжения и совер шенствования сравнительной работы, таковы:
• Специалисты по кросс-культурной психологии не могут закрывать глаза на глобализацию рынка мировой экономики и последствия этого для сферы их деятельности. Расширяется рынок потребителей тестов, которые желают сравнить показатели разных культурных групп, например, в процессе тести рования эффективности усвоения материала или подбора групп, состоящих из представителей разных культур. Профессиональный долг специалистов по оценке и специалистов по кросс-культурной психологии — поддержать этот процесс своими знаниями (что представляет для них и материальный интерес).
• Имеется много свидетельств того, что применение западных или адаптиро ванных инструментов может быть плодотворным и позволяет постичь уни версальные и обладающие культурной спецификой особенности психологи ческих конструктов (например, интеллекта). Изучение психологического аспекта культурных различий является неотъемлемой частью психологии в целом, и трудно понять, как мы сможем идти вперед, если будем избегать использования тестов сравнительного характера.
• Достижения теоретических и эмпирических исследований отклонений и эквивалентности нельзя отбросить как ложные. Теперь мы вполне готовы к определению различных проблем, которые возникают при кросс-культур ной оценке, и во многих случаях можем принять соответствующие меры. Надо учесть то, что не все методологические проблемы могут быть решены, и все же это не означает, что данный подход не имеет смысла. Когда у нас что-нибудь болит, мы отправляемся к врачу, хотя знаем, что не все болезни излечимы.
С моей точки зрения, подходы кросс-культурной и культурной психологии не столь уж несовместимы, как принято считать (Jahoda, 1982). Если нас интересует какой-либо психологический конструкт, скажем дружелюбие, в Ливии и в Японии,
мы можем попытаться изучить данный феномен на месте и можем попытаться использовать хорошо зарекомендовавшие себя западные инструменты примени тельно к испытуемым арабского происхождения. Оба подхода имеют сильные и слабые стороны, но было бы наивным доказывать, что лишь один из них «работа ет». Без опросов местного населения и других средств сбора информации, которые, как правило, в большей степени ассоциируются с подходом культурной психоло гии, трудно обнаружить источники отклонений, в то время как без культурно-срав нительного подхода весьма сложно выявить психологический характер кросс-культурных различий, касающихся дружелюбия. Сочетание этих подходов бу дет способствовать совершенствованию наших знаний о связи культуры и души. Основная методологическая задача, стоящая перед нами, это переход от корректи ровки, которая помогла нам перенять и использовать существующую методологию, к подлинно универсальному подходу к культуре, который переступает границы отдельного культурного контекста.
Утверждать, что все методологические проблемы кросс-культурной психологии уже решены, было бы явным преувеличением. Наша методология до сих пор в зна чительной мере является частью экспериментальной парадигмы, несмотря на то что экспериментирование при проведении кросс-культурных исследований не является общепринятым и сама парадигма не всегда должным образом может справиться с культурой в качестве независимой переменной. По-прежнему суще ствует потребность в дальнейших разработках, связанных с корректировкой мето дологии. Тогда как в прошлом разработка методологических инноваций происхо дила в других отраслях психологии, а затем импортировалась в кросс-культурную психологию, может статься, в будущем специалисты в области кросс-культурной психологии окажутся в авангарде таких разработок. Благодаря растущей популяр ности кросс-культурных исследований, база данных, собранных с помощью эмпи рических исследований, постоянно расширяется, что, возможно, будет способ ствовать пониманию масштаба и характера кросс-культурных различий. Количе ство исследований, посвященных кросс-культурным и этническим различиям, постоянно росло в течение последнего десятилетия (van de Vijver & Lonner, 1995). Мета-анализ все шире используется в кросс-культурной психологии как средство установления характера кросс-культурных различий (например, R. Bond & Smith, 1996; Georgas, van de Vijver & Berry, в печати). Более глубокое осмысление кросс-культурных различий позволит нам глубже постичь их природу и, возможно, будет способствовать формированию методологии, более совершенной примени тельно к интактным группам.
Берри, Пуртинга, Сегалл и Дейзен (Berry, Poortinga, Sega & Dasen, 1992) определили цели кросс-культурной психологии следующим образом: а) перенос за падных теорий, моделей и методов на ранее не исследованные культуры; б) про верка их применимости в данных культурных контекстах; и в) создание подлинно универсальной психологии, выходящей за рамки культурных границ современной традиционной психологии. Поставленные цели связаны в хронологическом аспек те; достижение второй предполагает реализацию первой, а третья, в свою очередь, предполагает реализацию второй.
Подобным образом можно сформулировать цель, включающую три составля ющих, подводя итог истории методологии кросс-культурных исследований. На начальной стадии методы заимствовались в традиционной психологии. На тот момент такая схема служила поставленным перед ней целям, поскольку от специ алистов по кросс-культурной психологии не требовалось заново изобретать «ме тодологическое колесо». Однако вскоре пришло понимание того, что методы и инструментарий, которые разрабатывались в западной лаборатории, возможно, представляют собой не лучшую систему координат для полевых исследований испытуемых не западного происхождения. На втором этапе (речь идет о современ ном уровне разработок) необходима корректировка, которая обеспечит возмож ность применения существующих методов. На конечном этапе мы, вероятно, уви дим методологические разработки, которые действительно «сшиты по мерке» кросс-культурных исследований. Сомнительно, да и нежелательно, чтобы специа листы по кросс-культуре занимались этим отдельно от других. Напротив, для того чтобы новый подход обрел силу, требуется использование опыта, накопленного разными отраслями психологии в отношении работы с интактными группами.
Разработки, связанные с корректировкой и адаптацией существующих мето дов, — долгосрочная задача. Пока отдаленные перспективы вне пределов досягае мости, требуются разработки другого рода. В ближайшем будущем для методоло гии кросс-культурных исследований будут актуальны, по крайней мере, два вида разработок. Во-первых, необходимы статистические инновации, связанные с про блемами кросс-культурного исследования. Примером является разработка много уровневых моделей, в которых индивидуальные и культурные различия изучают ся вместе (Bryk & Raudenbush, 1992; Muthen, 1994). Здесь уместен вопрос о том, представляет ли собой индивидуализм тождественное понятие на уровне индиви да и на уровне страны. Вторым видом разработок будет дальнейшее распростране ние и внедрение стандартов надлежащего кросс-культурного исследования. Рост интереса к кросс-культурным исследованиям будет вести к более высокому уров ню осведомленности об их методологии. Можно с уверенностью предположить, что авторы, редакторы и рецензенты рукописей по кросс-культурным исследованиям будут более компетентными в вопросах отклонений и эквивалентности и что пуб ликация исследований, игнорирующих эти проблемы, станет более затруднитель ной. Нас ждет светлое будущее.
Приложение
По инициативе Международной комиссии по тестированию комитет, в состав ко торого входили члены различных международных психологических ассоциаций, сформулировал руководящие принципы, определяющие рекомендуемую практи ку перевода/адаптации тестов. Двадцать два принципа проведения многоязычных исследований разделены на четыре типа: принципы, связанные с контекстом (об щие принципы перевода тестов); принципы разработки (более конкретные реко мендации по повышению уровня эквивалентности); принципы проведения тести рования (для обеспечения сравнимости процедуры тестирования на разных язы ках); и принципы документации/интерпретации итоговых показателей (касаются аспектов, специфических для инструментов, подлежащих переводу).
Принципы, связанные с контекстом
1. Следует минимизировать, насколько это возможно, влияние тех культурных различий, которые не являются значимыми или актуальными для основных целей исследования.
2. Следует оценить степень совпадения конструктов применительно к изучае мым группам населения.
Принципы разработки
1. Разработчики и издатели инструментов в процессе перевода и адаптации дол жны обеспечить учет лингвистических и культурных различий групп населе ния, которым предназначается переведенный/адаптированный инструмент.
2. Разработчики и издатели инструментов должны предоставить доказатель ства того, что языковая специфика инструкций, заголовков, самих тестовых заданий, а также руководства адекватна культурным и языковым особеннос тям населения, которому предназначается инструмент.
3. Разработчики и издатели инструмента должны предоставить доказательства того, что все группы изучаемого населения ознакомлены с избранной мето дикой тестирования, характером тестовых заданий, принятыми в тесте услов ностями (test conventions) и процедурой его проведения.
4. Разработчики и издатели инструмента должны предоставить доказательства, что содержание тестовых заданий и стимульный материал знакомы всем группам изучаемого населения.
5. Разработчики и издатели должны постоянно пополнять данные оценочного характера, как лингвистические, так и психологические, свидетельствующие о точности перевода/адаптации и собирать материал, касающийся эквива лентности всех языковых версий.
6. Разработчики и издатели инструмента должны быть уверены в том, что план сбора данных позволяет использовать адекватные статистические методы для установления эквивалентности тестовых заданий в разных языковых версиях инструмента.
7. Разработчики и издатели инструмента должны применять адекватные стати стические методы, чтобы 1) установить эквивалентность разных версий ин струмента и 2) определить проблематичные компоненты или аспекты инстру мента, которые могут быть неадекватны по отношению к одной или несколь ким группам изучаемого населения.
8. Разработчики и издатели инструмента должны обеспечить информацию по оценке валидности для всех групп изучаемого населения, которым предна значается переведенный/адаптированный инструмент.
9. Разработчики и издатели инструмента должны обеспечить статистические до казательства эквивалентности вопросов для всех групп изучаемого населения.
10. Неэквивалентные вопросы, которые содержат разные версии инструмента, предназначенные для различных групп населения, не должны использовать ся в процессе подготовки общей шкалы и/или сравнении данных групп населения. Тем не менее они могут быть полезны для повышения содержатель ной валидности итоговых показателей, которые представляются отдельно по каждой из групп населения.
Принципы проведения тестирования
1. Разработчики инструмента и лица, проводящие тестирование, должны при ложить усилия к тому, чтобы предвидеть те проблемы, которые могут возник нуть, и принять соответствующие меры для их устранения путем подготовки необходимых материалов и инструкций.
2. Лица, проводящие тестирование, должны чутко реагировать на разнообраз ные факторы, связанные со стимульным материалом, процедурой тестирова ния и манерой ответа на вопросы, которые могут снизить валидность выво дов, сделанных на основании итоговых показателей.
3. Те моменты внешних условий, которые оказывают влияние на проведение те стирования, должны быть максимально сходными для групп населения, ко торым предназначается инструмент.
4. Инструкции по проведению тестирования должны включать как исходный, так и целевой язык, чтобы свести к минимуму влияние нежелательных ис точников разночтений в разных группах населения.
5. Руководство по применению инструмента должно детально описывать все особенности инструмента и его применения, что требует тщательного учета всех нюансов применения инструмента в новом культурном контексте.
6. Проведение тестирования исключает навязчивость и бесцеремонность; вза имодействие между лицом, проводящим тестирование, и испытуемым должно быть сведено к минимуму. Следует соблюдать правила, изложенные в руко водстве по применению инструмента.
Принципы документации/интерпретации итоговых показателей
1. Если инструмент был переведен или адаптирован для определенной группы населения, необходимо обеспечить наличие документации по изменениям, которые внесены, а также данные по эквивалентности.
2. Различия в итоговых показателях выборок, представляющих разные группы населения, НЕ следует оценивать только по их номинальному значению. Ис следователь несет ответственность за то, чтобы эти различия были подкреп лены дополнительными эмпирическими данными (первоочередное внима ние первоисточнику данных).
3. Сравнение разных групп населения может производиться только на уровне инвариантности, устанавливаемый в соответствии со шкалой, по которой определяются показатели.
4. Разработчик инструмента должен предоставить подробную информацию о том, каким образом социокультурный или экологический контекст, в усло виях которого находятся изучаемые группы населения, может повлиять на инструмент, и предложить методы учета этого воздействия при интерпрета ции результатов.
Часть II
Культура и основные психологические процессы
Эта часть книги представляет кросс-культурные исследования, касающиеся нескольких основных психологических процессов, связанных с развитием, позна нием, моралью, эмоциями и полом. Эти процессы играют важную роль в понима нии всех психологических аспектов функционирования человека и изучались в рамках разных культур на протяжении многих лет.
В главе 6 Гардинер выделяет четыре освещенные в современной литературе темы, связанные с развитием человека в кросс-культурном аспекте, и рассматри вает вопрос о том, каким образом развитие знаний и методики будет способство вать созданию универсальных теорий развития человека.
В главе 7 Мишра дает новейший обзор кросс-культурных исследований по ряду направлений, связанных с познанием, включая категоризацию, научение и память, школьное обучение и грамотность, пространственное познание, решение проблем и вербальное мышление, а также креативность. Говоря о том, как сложно понять влияние разнообразных факторов на процесс когнитивного развития, Мишра вы ступает за интеграцию теории и методики разных дисциплин для достижения бо лее унифицированного понимания познания в разных культурах.
В главе 8 Шлиманн и Каррахер рассказывают о кросс-культурной работе в сфе ре бытового познания; они сравнивают ее с более традиционными подходами к изучению когнитивных способностей. Взяв за основу математические способно сти, они выдвигают множество предложений, касающихся будущей работы в дан ном направлении, причем все их предложения связаны с центральной темой — интеграцией теории, методики, концепций и обучения с целью дальнейшего раз вития направления.
Вероятно, нет другой темы, которая была бы столь значимой для содержания и определения культуры, как мораль; в главе 9 Миллер говорит о недостаточном внимании к культуре в современных традиционных подходах и подробно рассмат ривает вопрос о том, как освещается данная тема в современных кросс-культурных исследованиях. Она выступает за включение культуры" в объединенные исследо вания морали и Я, индивидуальности, нанесения вреда и других тем в рамках кросс-культурного и этнокультурного подходов.
В главе 10 Мацумото рассказывает о кросс-культурной работе в сфере челове ческих эмоций, впервые представляя эту работу в контексте исторического разви тия и ее вклада в традиционную психологию. Он наглядно показывает, какой путь прошли кросс-культурные исследования эмоций от простого документирования различий до объяснения, почему возникают эти различия. Говоря о направлении будущих исследований, он вновь подчеркивает важность интеграции, как суще ственного момента для дальнейшего развития знаний в этой области.
В главе 11 Бест и Уильямс дают подробный обзор состояния кросс-культурных исследований, связанных с полом; они рассматривают представления, которые связывает с полом взрослый индивид, отношения между мужским и женским по лом, половую дифференциацию поведения, и теории, которые принимают во вни мание различия как на личностном уровне, так и на уровне культуры в целом. Они полагают, что для разработки соответствующих панкультурных теорий пола в бу дущем необходимо повышать уровень исследований посредством привлечения методов различных дисциплин и подотраслей, а также теорий, которые принимают во внимание сложность факторов, влияющих на вопросы, связанные с полом, в социокультурном контексте.
Каждая из перечисленных глав по-своему отвечает на вопрос о том, какой вклад может внести соответствующее направление в будущее развитие кросс-культурной психологии, чтобы прийти к созданию универсальных теорий психологических процессов и обеспечить возможность формирования таких теорий. Как говорилось во введении, каждое из направлений нуждается в методологическом пересмотре, который требует фундаментальных изменений в нашем подходе к исследованиям в будущем, чтобы обеспечить возможности дальнейшего развития.
ГЛАВА 6
Культура, контекст и развитие
Гарри Гардинер
Вопросы, связанные с развитием человека, интересуют всех специалистов по психологии и в течение многих лет были предметом самого пристального вни мания теоретиков и исследователей, занимающихся кросс-культурной пробле матикой в рамках различных дисциплин. В самом деле, не говоря об исследо ваниях социального поведения, вопросы этиологии черт культурного сходства и различия десятилетиями не давали покоя тем, кто занимался изучением куль туры. К счастью, это привело к появлению в различных отраслях, в первую очередь в антропологии, психологии и социологии, обширной литературы, свя занной с развитием.
В данной главе Гардинер дает прекрасное общее представление о разви тии человека в кросс-культурном аспекте. После решения терминологических вопросов он обращается к исторической перспективе направления и рассмат ривает его связь с традиционной психологией. Ввиду чрезвычайно широких масштабов данной области исследований в кросс-культурной психологии он ссылается на значительное количество полезных для читателя источников, которые могут помочь глубже понять и оценить работу, проведенную на сегод няшний день. Он подвергает анализу множество теоретических подходов и моделей и рассматривает вопрос о сходстве и различии антропологического подхода и подходов кросс-культурной и культурной психологии.
Особенно важным является определение Гардинером тематики, касающей ся кросс-культурного изучения вопросов развития. Одна из выделенных им тем, например, — выявление значимости воздействий контекста. Как убедительно доказывает Гардинер, трудно представить себе современную теорию или исследование по кросс-культурной или традиционной психологии, которая не принимает во внимание возможное воздействие контекста на поведение. Несмотря на то что эти идеи не новы, как показывает Гардинер в начале главы, на сегодняшний день они становятся более важными, поскольку частота обра щения к ним в литературе значительно возросла.
Другая важная тема — применение кросс-культурных работ по развитию человека в сфере социальной политики. Приводя многочисленные примеры, в частности Turkish Eary Enrichment project, учрежденный Кагитсибаси, Гарди нер убедительно показывает, что данные монокультурных исследований в тра диционной психологии не отвечают потребностям, связанным с проблемами
развития населения земного шара, которое отличается чрезвычайным много образием. При этом он говорит о том, насколько остра потребность в кросс-культурных исследованиях развития человека при создании специальных про грамм развития, которые способствуют социализации и адаптации к культур ным нормам представителей различных групп населения.
Третья тема, которую выделяет Гардинер, касается когнитивного развития, и в первую очередь важности работ советского психолога Выготского. Отдавая должное работам Пиаже, чьи труды в течение десятков лет оказывали значи тельное влияние на традиционные психологические теории развития, Гардинер отмечает, что работы Выготского привнесли в теорию развития новую точку зре ния и поэтому очень важны. Подобным образом в будущем могут оказаться по лезными и другие альтернативные точки зрения на развитие, которые берут начало в рамках иных культур.
В этом свете также чрезвычайно важна последняя тема, выделенная Гарди нером, — тема регионализации возрастной психологии. Гардинер полагает, и не без оснований, что на будущие представления о развитии человека в кросс-культурном аспекте будет оказывать глубокое влияние понимание развития как уникального для каждого отдельного культурного контекста процесса. Особый интерес представляют его идеи, касающиеся повышения уровня осведомлен ности в отношении многих культур и развития идентичности. В процессе тако го развития личность движется от культурной зависимости к независимости и установлению связей со многими культурами. Учитывая растущий уровень гло бализации и рост местного патриотизма в мире, такие идеи весьма важны для будущих теорий развития человека.
Как и другие авторы этого руководства, Гардинер представляет следующую стадию эволюции кросс-культурной психологии как создание универсальных теорий развития человека. Однако, подобно многим авторам, Гардинер пред ставляет и то, насколько значительную работу предстоит проделать для реше ния этой задачи. Такая работа включает не только теоретические разработки и обнаружение сведений, моделей и направлений, которые, возможно, не дол жным образом представлены традиционной возрастной психологией, но так же освоением новых планов и методов исследования, выходящих за рамки се годняшней практики. В частности, чрезвычайно важным для дальнейшей эво люции знания, связанного с развитием человека в кросс-культурном аспекте, будет развитие методики, включая использование триангуляционных подхо дов и интеграцию количественных и качественных методов. В этом смысле идея Гардинера о необходимости интеграции кросс-культурной и культурной психологии и связанных с ними методов и теорий, полностью созвучна с идея ми остальных авторов данного руководства, которые также считают такую интеграцию необходимым условием создания будущих панкультурных теорий развития человека.
Если нужно выбрать только одно слово, чтобы обозначить нынешнее состояние кросс-культурных исследований развития и направление, в котором они, вероят но, будут двигаться в начале нового тысячелетия, этим словом будет контекстуализация, или представление о том, что поведение не может быть в достаточной мере изучено или понято вне (культурного) контекста.
Контекстуализация и признание важной роли влияния культурных факторов на развитие ни в коей мере не являются новыми подходами. Отчасти их происхож дение тесно связано с широким кругом давних теоретических направлений и под ходов, включая символический интеракционизм Мида (Mead, 1934), теорию поля Левина (Lewin, 1951) и экологический системный подход Бронфенбреннера (Вгопfenbrenner, 1975,1979,1989); и это лишь несколько примеров. Поразительно посто янство, с которым современная литература обращается к идеям, связанным с контекстуализацией и развитием, а также все возрастающее количество исследований и научных публикаций, посвященных данной теме.
Цель этой главы — осветить истоки кросс-культурных исследований развития, рассмотреть их связь с более широкой областью психологии, оценить их современное состояние и попытаться определить направление их развития на первые 10-20 лет XXI века. Это достаточно сложная задача, и не каждый согласится с принятым решением включить или исключить те или иные теории, точки зрения, исследова тельские данные или темы. В этом отношении мы согласны с Берри, который прекрасно сказал об этом в автобиографии, включенной в книгу Бонда «Работая на стыке культур» ( Working at the Interface of Cutures, Bond, 1997):
По моему мнению, экологический подход — это бесконечная и развивающаяся тема размышлений о происхождении и назначении человеческого многообразия, а перио дические попытки синтезировать и организовать эти размышления в рамках опреде ленной схемы — полезное упражнение (pp. 139-140).
Если читатель, познакомившись с этой главой, узнает больше о развитии в кросс-культурном аспекте, будет стремиться найти дополнительную информацию, критически осмыслить ее и приложить собственные силы к работе в данном на правлении, значит, я добился одной из главных моих целей.
Что такое развитие в кросс-культурном аспекте?
Направления кросс-культурной психологии и возрастной психологии отличают ся значительным разнообразием, и каждый из тех, кто работает в одном из этих направлений, привносит различные точки зрения, в том числе разные определения самих направлений (Н. W. Gardiner, Mutter & Kosmitzki, 1998).
Давайте начнем с определения некоторых основных терминов и понятий дан ной главы. Во-первых, мы опираемся на определение кросс-культурной психологии, которое сформулировали Берри, Пуртинга и Панди (Berry, Poortinga & Pandey, 1997) в недавнем исправленном переиздании «Руководства по кросс-культурной психологии» (Handbook of Cross-Cutura Psychoogy). Они рассматривают кросс-культурную психологию как «систематическое изучение взаимосвязи между куль турным контекстом развития человека и теми типами поведения, которые становятся принятыми для индивидов, сформировавшихся в условиях определенной культуры» (р. х). Данная дефиниция делает явный акцент на значимости культур ного контекста и рассматривает кросс-культурную психологию как научное на правление, объединенное с родственными дисциплинами использованием общих теорий, научных методологий, статистических методов и способов анализа данных.
Во-вторых, развитие человека может пониматься как «изменения в физическом, психологическом и социальном поведении, имеющие место на протяжении всей жизни индивида от зачатия до смерти» (Н. W. Gardiner et a., 1998, p. 3).
И наконец, кросс-культурное изучение развития человека сосредоточено на «чертах культурного сходства и различия в процессе развития и на его результате, выраженном в поведении индивидов и групп» (Н. W. Gardiner et a., 1999).
Культура и развитие
Сложилось так, что в своих попытках понять поведение человека возрастная пси хология не использовала ни кросс-культурного, ни междисциплинарного подхо да, в то время как подход кросс-культурной психологии не принимал во внимание того, что было связано с развитием.
Антрополог Теодор Шварц (Schwartz, 1981), писавший около 20 лет назад об усвоении культуры, заметил, что «антропологи игнорировали детей в культуре, а специалисты по возрастной психологии игнорировали культуру в детях» (р. 4). Два года спустя Джон Берри (Berry, 1983), один из первых канадских специалистов и исследователей в области кросс-культурной психологии, сказал, что кросс-куль турная психология как дисциплина была «так ограничена культурой и так слепа к культуре [что]... теперь ее просто нельзя использовать» (р. 449). Однако в 1986 году Густав Яхода (Jahoda, 1986), известный и авторитетный европейский психолог, внесший немалый вклад в становление дисциплины, критикуя данное направле ние за «чрезмерную узость ориентации» (р. 418), выразил и оптимизм, отметив, что кросс-культурные исследования развития человека расширяются хоть и медлен но, но непрерывно. За последние 20 лет эта скорость значительно возросла, и име ющиеся данные позволяют предположить, что мы вступаем в эру [исследований] развития. В этой главе сделана попытка передать развитие, подъем и перспективу данной сферы научных интересов и исследований, значение которой становится все более важным.
По мере развития кросс-культурной психологии исследовательские интересы, связанные со сферой развития, претерпели значительные изменения. Парке, Орн-стайн, Ризер и Цан-Вакслер (Parke, Ornstein, Rieser & Zahn-Waxier, 1994) кратко подытожили и обсудили изменения в изучении развития в прошедшем столетии. Сто лет назад существовало пять основных тем, которые вызывали интерес: эмоцио нальное развитие, биологические основы поведения, сознательные и подсознатель ные процессы, когнитивное развитие и роль Я в развитии. В 1950-е и 1960-е годы в фокусе оказались теория научения, экспериментальная детская психология, оперантный анализ детского поведения, сенсорное и перцептивное развитие ребенка, когнитивные способности детей, биологические основы поведения и социальные взаимоотношения. По словам авторов, «самой неожиданной темой является постоянное обнаружение преждевременного развития младенцев и маленьких детей — не только в когнитивном отношении, но также в социальном и эмоциональном аспекте»(р. 8).
Недавно, обсуждая культурное структурирование в процессе развития ребен ка, Сьюпер и Харкнесс (Super & Harkness, 1997) подчеркнули следующий важный момент:
Постоянной мыслью при исследовании развития ребенка в разных культурах явля ется идея об окружении как коммуникативном посреднике. При такой метафориче ской контекстуализации две системы — индивид и контекст — взаимодействуют меж ду собой, каждая из них отправляет «сигналы», которые поглощаются внутренними структурами другой стороны. Исторически исследователи культуры, подобно осталь ным специалистам по возрастному развитию, обращали внимание прежде всего на сигналы, которые поступали к ребенку из окружающей среды, и лишь недавно тео ретики культуры, проследив тенденции возрастной психологии, признали личност ный фактор и взаимность влияния (р. 8).
Отношение к психологии
Понимание процессов возрастного развития (в рамках одной культуры или в не скольких культурах) является центральным для фундаментальных целей психо логии, состоящих в описании, понимании, объяснении и прогнозировании поведе ния. Просмотрев названия других глав этой книги, сразу замечаешь важнейшую роль развития, которое помогает понять разнообразные проявления поведения: эмо ции, нравственное развитие, патопсихологию, социальное воздействие, обществен ное познание и др.
В недавно вышедшей статье Сегалл, Лоннер и Берри (Sega), Lonner & Berry., 1998) спрашивают:
Неужели до сих пор, на пороге нового тысячелетия, необходимо выступать за то, что бы все специалисты по общественным наукам, а особенно психологи, пытаясь понять поведение человека, всерьез принимали во внимание культуру? (р. 1101).
К сожалению, несмотря на заметный прогресс, достигнутый в этом направле нии, в том числе и все большее количество материалов по культуре во вводных учебниках и руководствах (Berk, 1998; Coe & Coe, 1996; Sternberg, 1995; Wade & Tavris, 1996), ответ на этот вопрос остается положительным. Тем не менее, как было отмечено, положение значительно улучшилось и продолжает улучшаться.
Без сомнения, кросс-культурная психология и ее раздел, исследующий разви тие человека в кросс-культурном аспекте, имеют длительную, исторически сло жившуюся связь с общей психологией. Хотя, как более двадцати лет назад заме тил Клайнеберг (Kineberg, 1980), «невозможно определить точную дату первых проявлений интереса к кросс-культурным сравнениям» (р. 34). Яхода и Кревер (Jahoda & Krewer, 1997) в эссе по истории кросс-культурной и культурной психо логии предлагают считать началом появления первой XVII век, поскольку «в своей основе точка зрения философии Просвещения сравнима с моделью человека в кросс-культурной психологии» (р. 11).
Сегалл и соавторы (Segai et a., 1980) подчеркивают, что в наше время (начи ная с 1960-х годов)
исследования сосредоточились на феноменах, имеющих фундаментальное значение для общей психологии, с первоочередным вниманием к патопсихологии, когнитив ной психологии... [и что]... темы социальной психологии, которые наиболее активно изучались в кросс-культурном аспекте, связаны с возрастной психологией (р. 1105).
Существует явная связь кросс-культурной психологии с другими обществен ными науками и, в первую очередь, как уже отмечалось выше, с антропологией и социологией. Несмотря на определенную общность концепций, подходов и мето дик, а также исследовательских интересов (например, влияние семьи и процессы социализации), взаимоотношения между психологией и антропологией не всегда были гладкими. Напряженность этих отношений отметил Сьюпер (Super, 1981) еще лет двадцать назад, когда, комментируя недостаток исследований по развитию ребенка, писал:
В течение нескольких последних десятилетий они [антропология и психология]... судя по всему, избегали совместной работы, стремясь к созданию собственных тео рий. Очень немногие из исследований, которые рассматриваются здесь, сумели или хотя бы попытались объединить проблемы ухода за детьми раннего возраста и раз вития, с одной стороны, с функциональными и ценностными характеристиками куль туры в широком понимании — с другой (р. 246-247).
Он продолжал свою мысль, отмечая, что «достижение успеха в этом направле нии требует как прочных этнографических сведений о культуре, так и количе ственной информационной базы о повседневной жизни ребенка» (р. 247). Подоб ные соображения высказывались и позднее Вейснером (Weisner, 1997), когда он заявил, что этнография весьма полезна для понимания развития человека и куль туры, особенно в ситуации, когда семья и общество, в котором она существует, пы таются достичь определенных целей в «своем культурном мире».
Стремясь исследовать взаимосвязь между психологией и антропологией, Яхода (Jahoda, 1982), психолог, много интересующийся антропологией, знающий и глу боко понимающий историю каждой из дисциплин, написал любопытную и зани мательную книгу «Психология и антропология: точка зрения психологии» (Psycho ogy and Anthropoogy: Psychoogica Perspective). На обложке этой книги утвержда ется:
Антропологи всегда интересовались психологией, даже когда сами того не подозре вали... Однако психологи не отвечали им взаимностью, и психология во многих от ношениях оставалась культурно-ограниченной, большей частью упуская из виду широкие перспективы, которые предоставляла антропология.
Можно надеяться, как делает это Пайкер (Piker, 1998), что кросс-культурная психология и психологическая антропология снова станут доброжелательными партнерами и будут работать вместе для достижения эмпирически обоснованною понимания поведения человека в рамках различных культурных контекстов. 1 a-шей задачей должен быть поиск и создание методов, представляющих обоюдный интерес для психологии и смежных с ней дисциплин. Такой альянс может только обогатить наше понимание развития человека и той важной роли, которую в этом процессе играет культура.
Понимание культуры и развития: некоторые источники
В течение последних 20 лет, а в особенности за последние пять лет, специалисты по общественным наукам стали все больше понимать, насколько значительный вклад в наше понимание развития человека могут внести данные кросс-культур ных исследований. Например, два обзора опубликованных в последнее время учеб ников по возрастной психологии показывают, что ссылки на кросс-культурные темы и открытия стали более частыми, хотя положение еще оставляет желать луч шего (Best & Ruther, 1994; Н. W. Gardiner, 1996).
Дать оценку дисциплине в целом, или хотя бы одному ее важному разделу, — весьма сложная задача. В пределах одной главы о развитии эта задача невыполни ма, поскольку требует написания целой книги, по объему не меньшей, чем данный том в целом. По этой причине список литературы в конце главы весьма обширен и охватывает и те области, которые мы либо не можем должным образом рассмот реть здесь, либо темы, представленные в них, так хорошо освещены другими авто рами, что читателю лучше обратиться к первоисточникам.
Тем, кто интересуется развитием с кросс-культурной точки зрения в более ши роком плане, или же тем, кто хотел более глубоко познакомиться с отдельными темами, можно дать несколько конкретных рекомендаций. Начать можно с такой классической работы, как «Два мира, два детства: США и СССР» (Two Words of Chidhood: U.S. and U.S.S.R., Bronfenbrenner, 1970) и серии «Шесть культур» (Six Cutures, Whiting, 1963; Whiting & Edwards, 1988; Whiting & Whiting, 1975).
Чрезвычайно интересный и подробный обзор 50 лет кросс-культурных иссле дований по воспитанию и социализации детей в Японии дают Швальб и Швальб (Shwab & Shwab, 1996). Современные данные рассматриваются здесь в истори ческом контексте; есть и конкретные предложения в отношении новых исследова ний. Книга представляет собой собрание работ ретроспективного характера, напи санных ведущими исследователями, получившими известность благодаря нова торским исследованиям японских детей; в книгу включены также отклики на их работу и свежие данные, полученные младшим поколением исследователей. Кни га представляет собой значительную ценность во многом благодаря сделанным из проведенного исследования выводам, касающимся изучения развития в разных культурах; она представляет интерес для тех, кто интересуется японской культу рой и вопросами развития человека. Будущим исследователям рекомендуется об ратить серьезное внимание на эту книгу как на один из примеров, достойных под ражания, расширяющих наши представления о различных культурных контекстах.
Кроме того, недавно переиздано трехтомное исправленное «Руководство по кросс-культурной психологии» (Handbook of Cross-Cutura Psychoogy, Berry eta., 997), которое содержит несколько глав, важных для изучения развития в кросс-культурном аспекте, касающихся и роли кросс-культурной теории и методологии.
Особого внимания заслуживает второй том, посвященный базовым процессам и развитию человека. Он включает огромное количество материала по таким темам как культурное структурирование развития ребенка, стратегия социализации и идентичности, развитие человека в контексте культуры в течение всей жизни, пер цепция, когнитивное развитие, усвоение языка и билингвизм, эмоции и нрав ственное развитие.
Среди других полезных книг следует отметить «Руководство по воспитанию детей» (Handbook of Parenting, Bornstein, 1995), «Человеческое поведение в гло бальном аспекте» (Human Behavior in Goba Perspective, Sega, Dasen, Berry & Poortinga, 1999), «Семья и развитие человека в разных культурах» (Famiy and Human Deveopment across Cutures, Kagitcibasi, 1996), «Жизнь в разных культурах: развитие человека в кросс-культурном аспекте» (Lives across Cutures: Cross-Cutura Human Deveopment, H. W. Gardiner, Mutter & Kosmitzki, 1998). Последняя книга, которая уделяет первоочередное внимание контекстному подходу и хронологиче ской организации материала в рамках отдельных тем, объединяет материал по основным принципам развития и данные исследований с конкретными примерами, взятыми из разных культур, чтобы обеспечить кросс-культурный характер изучения развития человека на протяжении жизни. Книга содержит также обширный список литературы (более 830 названий) и рекомендации для дальнейшего чтения.
В распоряжении читателя также есть множество журналов, проявляющих ин терес к темам кросс-культурной и возрастной психологии, в том числе Journa of Cross- Cutura Psychoogy, Internationa Journa of Behaviora Deveopment, Internationa Journa of Psychoogy, Psychoogy and Deveoping Societies, Cuture and Psychoogy, Cross - Cutura Psychoogy Buetin, Cross- Cutura Research и Word Psychoogy.
И, наконец, Annua Review of Psychoogy опубликовал четыре обзора, посвящен ных кросс-культурной психологии (Brisin, 1983; Kagitcibasi & Berry, 1989; Segai, 1986; Triandis, Mapass & Davidson, 1973), один по культурной психологии (Shwcdrr & Suivan, 1993) и один по развитию личности в социальном контексте (Hartup Л van Lieshout, 1995).
Теоретические подходы и модели
В настоящее время в центре одной из самых острых дискуссий вокруг попыток увязать культуру и психологию, включая проблемы развития, находятся теорети ки и исследователи, использующие подход «культурной психологии», и те, кто предпочитает подход «кросс-культурной психологии». Согласно Дж. Миллеру (Mier, 1997), «основная установка культурной психологии состоит в том, чтобы рассматривать культуру и психологию как взаимно составляющие феномены, то есть как феномены, которые взаимно дополняют друг друга или неотъемлемы друг от друга» (р. 88). Кросс-культурная психология, в свою очередь, согласно Сегаллу и соавторам (Sega et a., 1998),
состоит главным образом из разного рода сравнительных исследований (к ним мож но отнести те, чей сравнительный характер выражен явным образом или косвенно), цель которых состоит в выявлении влияния разнообразных культурных факторов, многие из которых связаны с этнической принадлежностью, на различные формы развития и поведения. При таком сравнительном подходе предполагается, что культу ра представляет собой набор независимых или контекстных переменных, оказываю щих влияние на различные аспекты поведения человека. Кросс-культурная психоло гия, как правило, занимается поиском доказательств такого воздействия (р. 1102).
Одним из основных сторонников подхода культурной психологии к изучению развития человека является Шведер. В одном из достаточно давних обзоров (Shweder & Suivan, 1993) было сказано следующее:
Междисциплинарное направление, названное «культурной психологией», сначала возникло на стыке антропологии, психологии и лингвистики. Цель культурной пси хологии состоит в том, чтобы исследовать этнические и культурные истоки психо логического разнообразия эмоционального и соматического (здоровье) функциони рования, структуры Я, нравственных ценностей, социального познания и развития человека. Ее задача — попять, почему решение столь многих простых вопросов, ка сающихся физиологического функционирования человека... не дает возможности квалифицированным специалистам прийти к консенсусу и почему столь многие обобщения, касающиеся психологического функционирования одной конкретной группы населения (например, современного секуляризованного западного городско го белого среднего класса) не срабатывают за пределами социокультурной, истори ческой или институционной границы (pp. 497-498).
Этот обзор следует прочесть всем, кто интересуется данным подходом, посколь ку эта работа дает представление об историческом развитии подхода, его контек стах и некоторых его основных посылках. В качестве дополнительных источников можно назвать работы следующих соавторов: Coe, 1996, 1998, 1999; Coe, Enger-strom & Vasguez, 1997; D'Andrade & Strauss, 1992; Gbodnow, Mier & Kesse, 1995; Jahoda, 1992; Jessor, Coby & Shweder, 1996; Shweder, 1991; Stiger, Shweder & Herdt, 1990 и др.
Важный вклад в этот подход был внесен Коулом (Coe, 1998) в его книге Cutura Psychoogy: A Once and Future Discipine, где дано как введение в культурную пси хологию, так и мастерский синтез теории и практики. Книга увлекательно расска зывает о том, что представляет собой культурная психология сегодня, чем она была в прошлом и чем может стать в будущем. Заслуживает восхищения то, как автор достигает одной из основных целей книги: интеграции культурных и историче ских идей с традиционными для психологии данными и подходами. Тем самым он призывает читателей задуматься, что они сами могут сделать для данного направ ления. И наконец, Коул и соавторы (Coe et a,, 1997) в еще одной ценной книге собрали оригинальные статьи, в центре внимания которых находятся культурные и контекстные факторы поведения человека. Книга включает дискуссии о сущно сти контекста, рассмотрение экспериментов как контекста, культурно-историчес кие теории культуры, контекста и развития, а также анализ обстановки в классе как образовательного контекста.
Другая модель контекстуально-функционального подхода, ярко проиллюстри рованная в работе Кагитсибаси (Kagitcibasi, 1996), пытается связать социализацию в семье и динамику семьи в рамках различных социокультурных контекстов с це лью выявления их функциональных (или причинно-следственных) связей с раз витием человека. Эта важная работа будет обсуждаться ниже.
Несмотря на то что в пределах данной главы невозможно распутать все нити сложной полемики культурной и кросс-культурной психологии, данный вопрос, безусловно, никуда не уйдет от нас в XXI веке, и нужно постараться узнать о нем как можно больше. Поэтому читателям рекомендуется обратиться к разнообраз ным источникам, названным выше, а также к работам Сарасвати (Saraswathi, 1998), С. Сьюпера и Харкнесса (Super & Harkness, 1997). О вероятности того, что эти про тиворечивые системы взглядов однажды сольются воедино или, по крайней мере, придут к возможности сосуществования, говорят Вальсинер и Лоуренс (Vasiner & Lawrence, 1997).
Эти две дисциплины сходятся в своем интересе к контекстуализации течения чело веческой жизни. Каждая несет с собой определенный потенциал, позволяющий трак товать определенным образом контекстуальные взаимодействия на уровне лич ность-культура, рассматривая их как основной объект анализа для понимания про исходящих в жизни изменений (р. 83).
Подобным образом относится к делу и Кагитсибаси (Kagitcibasi, 1996), которая делает следующее замечание:
Я работаю, используя как культурный, так и кросс-культурны и подход. Культурный подход задается контскстуализацисй, а кросс-культурный необходим для однознач ной интерпретации наблюдаемых культурных различий (р. 2).
Актуальные темы
Обзор все возрастающего (хотя и не слишком четко систематизированного) кор пуса литературы по развитию человека в кросс-культурном аспекте говорит о по явлении нескольких важных тем. Хотя представленное рассмотрение этих тем не обладает исчерпывающей полнотой, оно тем не менее позволяет выделить некото рые интересные и важные направления исследований, заслуживающие в будущем внимания и изучения.
Влияние контекста
Как уже говорилось, изучение контекстуализации применительно к развитию в последние годы приобрело огромные размеры, и, судя по всему, в ближайшие не сколько лет эта тенденция сохранится. Например, в относительно кратком, но за служивающем внимания комментарии, касающемся воспитания детей в различных культурах, Стивенсон-Хинде (Stevenson-Hinde, 1998), опираясь на работу Бернштейна и соавторов (Bornstein et a., 1998), предлагает схему, которую можно ис пользовать в любых исследованиях, посвященных воспитанию детей. Ее модель признает значимость культурного контекста и дает возможность более точной оценки и лучшего понимания норм материнского и отцовского поведения и мане ры воспитания. Любому специалисту, который планирует исследование культур ного сходства и различия в практике воспитания детей, стоит обратить внимание на предложенную схему.
Тесно связана с этой работой, но (как ни странно) не упомянута Стивенсон-Хикде (Stevenson-Hinde, 1998) более ранняя попытка Дарлинга и Стейнберга (Daring & Steinberg, 1993) создать интегративную модель. Также уделяя первооче редное внимание стилю воспитания как контексту, эта модель использует два тра диционных подхода к социализации (Baumrind, 1967, 1971; Maccoby & Martin, 1983): данные, связанные с отдельными практическими подходами к воспитанию и полученные в процессе исследования практики всеобщего характера.
И наконец, недавно появилась работа Зевалкинк (Zevakink, 1997), которая, по словам Стивенсон-Хинде (Stevenson-Binde, 1998), «предлагает модель для иссле дований развития и воспитания в кросс-культурном аспекте» (р. 699). Подход Зевалкинк включает: а) сосредоточение на вопросе о том, как конкретный аспект вос питания связан с конкретным типом поведения ребенка (например, поддержка со стороны матери и устойчивость привязанности); б) тщательный отбор методов оценки; в) оценка культурного контекста при помощи комплекса методов (напри мер, включенное наблюдение и опросы этнографического характера) и г) исполь зование разных выборок в рамках одной культуры для исследования социально-экономических различий, чтобы избежать распространенного заблуждения, что подобранная исследователем группа «типична» для определенной культуры. Дан ная модель, без сомнения, ценна для будущих исследований, как и схема, предло женная Стивенсон-Хинде.
Применение в сфере социальной политики
В президентском обращении к Американской психологической ассоциации, Мил лер (Mier, 1969) убеждал ее членов «сделать тайны психологии всеобщим досто янием». По истечении века исследовательской работы в области развития и десяти летий сбора информации по вопросам культурного сходства и различия, я полагаю, настало время «сделать тайны кросс-культурной психологии всеобщим достоя нием», применяя полученные данные для решения наболевших вопросов социаль ной политики.
Хорошее начало, имевшее своей целью объединение теории с практикой, было положено Кагитсибаси, которая учредила Turkish Eary Enrichment Project для мате рей и детей (Kagitcjbasi, 1996). Этот новаторский шаг, в основе которого лежат принципы, сформировавшиеся в ходе почти двадцатилетних исследований Кагит сибаси в области как возрастной, так и кросс-культурной психологии, привел к позитивным преобразованиям в ее стране, результаты которых будут ощущаться еще десятки лет. Критически настроенная по отношению к широко распространен ным доминирующим западным взглядам на развитие человека, Кагитсибаси отме чает, что
западная модель получила столь широкое распространение как модель, имеющая целью формирование личностной/семейной независимости, несмотря на то что для большинства специфических контекстов, существующих в мире, она не является ни необходимой, ни даже функциональной (р. 97).
Подчеркивая потребность в сближении контекстуальных теорий с практиче ской деятельностью, Кагитсибаси (Kagitcibasi, 1996) утверждает, что «факты сви детельствуют о необходимости использования контекстного подхода на ранних стадиях, особенно в неблагоприятных социально-экономических условиях, которые не способствуют нормальному развитию человека» (р. 184). Далее она описы вает успешное применение данных по исследованию развития в кросс-культурном аспекте в отношении таких важных проблем, как обучение матерей, вмешательство на ранних стадиях развития ребенка и повышение успеваемости. Успех автора в работе с турецкими матерями дает долгожданный и весьма нужный пример для тех, кто интересуется направлением, занимающимся контекстуализацией развития человека, а также применением данных кросс-культурных исследований в облас ти социальной4 политики.
Еще в одном исследовании, использующем данные кросс-культурных исследо ваний по другой социальной проблеме — стрессу аккультурации, возникающему в результате адаптации к чужой культуре — авторы (Mishra, Sinha & Berry, 1996) рассматривают три племенные группы в Индии (ораон, бирхар и асур), которые различаются типами поселений и родом занятий. Проведя широкое исследование культурного образа жизни, паттернов социализации, когнитивного поведения, установок и опыта, связанных с усвоением чужой культуры, они представляют стратегии, позволяющие снизить стресс в результате адаптации к чужой культуре, и повысить уровень психологической адаптации.
Прежде чем завершить этот раздел, обращаю ваше внимание на две главы в но вом издании «Руководства по кросс-культурной психологии» (Handbook of Cross-Cutura Psychoogy, Berry et a., 1997), которые ориентированы на практическое применение и обеспечивают связь теории, исследований и проблем политиче ского характера. Серпелл и Хатано (Serpe & Hatano, 1997), обсуждая вопросы образования, обучения в школе и грамотности, наглядно демонстрируют, как куль тура влияет на поведение, в том числе на процессы адаптации к культурным нор мам и социализации, на образовательный и педагогический процессы, на грамот ность и познание, школьное и внешкольное образование, а также на адаптацию к кросс-культурным контактам. Широкое представление, которое они дают об исто рических и теоретических аспектах, закладывает основы понимания последних данных, полученных в данных областях. Кроме того, это «весьма существенный вклад в образование, поскольку сегодня уже почти нет сомнений в том, что сле дующее поколение будет жить в мире все более интенсивного взаимодействия раз ных культур» (Serpe & Hatano, 1997, p. 371).
В последней главе своей работы Аптекар и Стоклин (Aptekar & Stockin, 1997) обсуждают проблему, которая встречается во всем мире, а именно «дети, оказав шиеся в чрезвычайных обстоятельствах». Имеются в виду «дети, травмированные войной, стихийными или технологическими бедствиями, а также те, кто живет и работает, не имея родителей (уличные дети)» (р. 379). Внимание авторов к теоретиче ским вопросам (культурные аспекты определения «чрезвычайных обстоятельств»), методологическим вопросам (составление выборок) и отношение к проблеме самих исследователей (эмоциональное участие) способствуют более глубокому понима нию этой очень серьезной проблемы. Они приходят к выводу о том, что
сведя воедино все культурные различия в страданиях детей, кросс-культурные ис следования могут помочь выявить универсальные моменты, касающиеся прав ребен ка и, следовательно, помочь увязать права детей, сформулированные и [Конвенции ООН 1989 года по правам ребенка] с реалиями жизни детей в различных культур ных ситуациях (р. 400).
Среди регионов, в которых психологи на практике применяли психологические принципы для решения социальных проблем, первенство принадлежит Африке. Дурояайе (Durojaye 1987, 1993), пионер африканской кросс-культурной психоло гии, утверждает, что «предпринимаются серьезные усилия, для того чтобы сделать этнокультурную психологию дисциплиной, которая может принести пользу раз витию страны» (19876, pp. 34-45). К подобному же выводу приходит Манди-Кастл (Mundy-Caste, 1993), анализируя психологическое воздействие стреми тельной модернизации на африканские народы. То же самое верно в отношении исследований развития в африканском контексте, проведенных Нсаменанг (Nsame-nang, 1992) и его предложений, касающихся совершенствования семейной жизни и практики воспитания детей путем практического применения данных нацио нальных исследований.
Думая о будущем, мы надеемся на то, что со временем увеличится количество ситуаций, в которых мы сможем действительно «сделать тайны кросс-культурной психологии всеобщим достоянием», применяя полученные данные, связанные с культурой, к важнейшим мировым проблемам. В некоторых уголках земного шара, в особенности в развивающихся странах, связь между теорией, исследованиями и практикой вызывает озабоченность, поскольку, как отмечает Сарасватхи (Saraswathi, 1998), ресурсы скудны, а первоочередное внимание уделяется отчетности, особен но с точки зрения социальной актуальности и ориентации на решение конкретных проблем.
Когнитивное развитие: Пиаже и Выготский
К наиболее изученным областям возрастной психологии относится сфера позна ния, в первую очередь познания на ранних стадиях развития ребенка. На протяже нии последних 40 лет в сфере исследований когнитивного развития доминирова ли теории и идеи швейцарского психолога Жана Пиаже (Dasen, 1972, 1975, 1977; Dasen & Jahoda, 1986; Piaget, 1954, 1972; Ziger & Oiman, 1998).
Для Пиаже когнитивное развитие представляет собой динамический процесс, результаты которого зависят от способности индивида адаптировать свое мышле ние к потребностям и требованиям, определяемым изменениями окружающей сре ды. Без сомнения, теория Пиаже и тысячи исследований, проведенных под ее вли янием, внесли значительный вклад в наше понимание этой важной темы (обшир ный список обзоров исследований, проведенных в русле теорий Пиаже, можно найти в работе Г. В. Гардинера — Н. W. Gardiner, 1994). Данные им описания пе риодов сенсомоторных, конкретных и формальных операций стали неотъемлемой частью нашего психологического лексикона. Как отмечают Гардинер и соавторы (H.W. Gardiner eta., 1998),
как бы мы ни относились к теории Пиаже, она продолжает оказывать значительное влияние на современные исследования и практику и <...> — с переменным успехом — применялась при изучении когнитивного развития во многих культурах во всем мире (р. 83).
Обзор наиболее известных работ, посвященных критике теории Пиаже и защи те ее положений, вы найдете в статье Лоуренсо и Мачадо (Lourenco & Machado, 1996).
Поскольку Пиаже рассматривал когнитивное развитие как достижение лично сти, на которое частично оказывают влияние внешние факторы, он не уделял осо бого внимания социальному или культурному контексту. Эти моменты оказались в центре внимания другого первопроходца в области исследований когнитивного развития, советского психолога Льва Семеновича Выготского.
Работы Выготского (Vygotsky, 1978, 1986), как и работы Пиаже, долгие годы были недоступны многим психологам из-за языкового барьера, поскольку Выгот ский писал на своем родном языке и успел сделать не так много, скончавшись в до вольно молодом возрасте. Тем не менее его идея о том, что когнитивное развитие представляет собой результат взаимодействия культурных и исторических факто ров, имеет очень большое значение. Он предполагал, что процесс развития включает три основные составляющие: использование языка, роль культуры и зона ближай шего развития ребенка (Kozuin, 1990). Зона ближайшего развития, или различие между тем, чего ребенок может достичь самостоятельно, и тем, чего позволяет добиться его потенциальный уровень когнитивного развития при постороннем содействии или руководстве, и представляет собой ключевое понятие в представ лениях Выготского о важнейшей роли социального влияния в развитии когнитив ных способностей ребенка (Vygotsky, 1978).
Одни авторы утверждают, что зона ближайшего развития не определена долж ным образом и не поддается адекватной оценке (Paris & Cross, 1988), в то время как другие полагают, что какие-то моменты теории были утрачены или неправиль но истолкованы при переводе, и в результате представление о них остается непол ным (Nicoopouou, 1993). И все же теория Выготского — это важный вклад в ис следование развития в кросс-культурном аспекте и привлекает все более присталь ное внимание специалистов по возрастной психологии (Rieber, 1998).
Регионализация возрастной психологии
Ким (Kim, 1990) определяет этнокультурную психологию как психологическое знание, имеющее местное происхождение, которое не привнесено из другого региона и предназначено для местного населения... Она исследует явле ния в конкретном социокультурном контексте и рассматривает вопрос о том, какого рода формирующее и направляющее воздействие оказывает данный контекст на психологические описания, объяснения и их применение (р. 145).
Другими словами, ее цель состоит в определении поведения таким образом, как оно понимается и ощущается людьми в рамках собственного уникального культур ного контекста (Bond, 1996). Эта тема развивается в книге Кима и Берри (Kim & Berry, 1993), в которой они рассматривают психологические подходы, сложивши еся в России, Мексике, Индии, Греции, Корее и других странах. Авторы полагают, что такой подход на деле может привести не к раздробленности психологии, а к воз можности создания универсальной психологии, что является первоочередной за дачей кросс-культурной и культурной психологии.
Синха в «Руководстве по кросс-культурной психологии» (Handbook of Cross-Cutura Psychoogy, Sinha, 1997) уделяет значительное внимание этнокультурной психологии в различных регионах мира. В качестве примера он цитирует работу Нсаменанга (Nsamenang, 1992), который подчеркивает потребность в осмыслении
исследований развития в рамках контекста и предлагает схему контексту ал изаци и воспитания детей и развития человека для Западной Африки. Для Нсаменанга африканский жизненный цикл в отличие от принятых на Западе стадий (внутри утробная, младенчество, детство и т. д.) состоит из духовной индивидуальности (концепция, обозначающая ребенка), социальной индивидуальности (определя ющая состояние до смерти) и родовой индивидуальности (период, который следует за биологической смертью). Как отмечает Синха,
вместо психологической традиции проверять гипотезы инструментами с предвари тельно заданной структурой, которые позволяют оценить запланированные заранее модели поведения, Нсаменанг приводит доводы в пользу этнографического подхо да, не связанного ограничениями и предполагающего личную причастность и им провизацию (р. 144).
В своей рецензии на книгу Нсаменанга Серпелл (Serpe, 1994) дает этому уни кальному подходу высокую оценку и говорит, что его
резонанс с культурными предпочтениями, выраженными родителями, представля ющими африканские общества, в которых социальная ответственность ценится выше, чем личная автономия и гибкость интеллекта, позволяет предположить, что он получит признание в актуальной для африканской психологии сфере (pp. I8-19).
Этнокультурный подход играет важную роль и в Китае, где возрастной пси хологии уделяется большое внимание, особенно когда дело касается семейного окружения, социального и личностного развития ребенка и созревания (Wang, 1993). Начиная с 1980-х годов в Китае было осуществлено значительное количество по-настоящему масштабных исследовательских проектов, в том числе проект Лиу (Liu, 1982), в рамках которого более 50 специалистов по возрастной психологии из 12 городов занимались исследованием когнитивного развития тысяч детей в воз расте от 5 до 16 лет. В 1990 году Цу опубликовал данные семилетней серии срезо-вых и лонгитюдных исследований детей и подростков, в процессе которых более 200 психологов из 50 учреждений занимались систематическим сбором данных в 23 провинциях по таким аспектам развития, как память, восприятие, язык, мышле ние, эмоции, личность, математические способности и нравственность. Поскольку Китай — большая страна, в которой насчитывается 56 национальных групп, пси хологическому развитию детей, представляющих национальные меньшинства, уделялось особое внимание. Цанг и Цуо (Zhang & Zuo, 1990) выявили некоторые различия между стратегиями решения проблем детьми из группы национального большинства хань и из нескольких национальных меньшинств. Однако, как сооб щает Ванг (Wang, 1993), «судя по всему, региональные, социальные и культурные факторы играют более важную роль в когнитивном и социальном развитии детей, чем национальная принадлежность» (р. 99).
Синха (Sinha, 1997) говорит о том, что, несмотря на влияние многих западных теорий, особенно Пиаже и Колберга, исследования уделяют все больше внимания особенностям китайского характера. Например, модель нравственного развития Колберга была дополнена понятием «золотая середина» (тип поведения, которого придерживается в обществе большинство) и «добрая воля» (добродетель подчинения природе). Китайская мо дель делает акцент в первую очередь на Ch 'ing(человеческая привязанность или чувство) и конфуцианских ценностях: jen (любви, добросердечии к людям, доброжела тельности и сострадании), уважении к родителям, групповой солидарности, коллек тивизме и гуманности, а не на Li (разуме, рациональном мышлении) (р. 146).
Что касается роли культуры, Ванг (Wang, 1993) пишет, что проводится больше исследований, принимающих во внимание китайский культурный контекст, и от мечает, что «китайские культурные традиции играют важную роль в современных психологических исследованиях и практической работе и в интерпретации их ре зультатов» (р. 109).
По словам Синхи (Sinha, 1997), возрастная психология в Индии признала под ход культурной психологии и этнокультурный подход около двадцати лет назад. Особой популярностью среди специалистов по возрастной психологии пользуется методика «психокультурного анализа» Уайтинга и Уайтинга (Whiting & Whiting, 1975), экокультурная схема Берри (Berry, 1976), экологический системный подход Бронфенбреннера (Bronfenbrenner, 1989), а также концепция ниши развития (deveopmenta niche) Сьюпера и Харкнесса (Super & Harkness, 1997).
Помимо актуальных направлений исследований, о которых подробно говори лось выше, есть и другие заслуживающие упоминания (хотя бы вкратце) направ ления, будущее которых предполагает пересечение проблем культуры и развития. Например, по мере увеличения числа межкультурных браков, в мире все больше вни мания уделяется воспитанию детей в условиях слияния двух культур (Edering, 1995), а также уникальным проблемам и стратегиям адаптации детей, принадле жащих к двум культурам. Тенденция освобождения психологии от западного вли яния, в особенности в области возрастной психологии, будет набирать силу, при этом все более пристальное внимание будет уделяться исследованиям культурных традиций, ценностей и особенностей этнокультурного поведения (Pandey, Sinha & Bhawuk, 1996). Все более сложные и глубокие исследования структуры семьи в рамках широкого круга культур (Georgas et a., 1997) приведут к разработке оценоч ных инструментов, пригодных для использования в условиях разных культур, что будет способствовать объяснению изменчивости психологических переменных и расширит возможности кросс-культурной психологии в области истолкования.
По мере того как во многих странах мира ожидаемая продолжительность жизни увеличивается, все больше внимания будет уделяться проблемам этнической при надлежности, старения и психического здоровья, и облегчить решение этих сложных проблем можно будет в контексте схем, предлагаемых Паджеттом (Padgett, 1995). Вместе с этими направлениями, как мы полагаем, будет проводиться больше срав нительных исследований лонгитюдного типа, рассматривающих разные поколения, подобных исследованию, проведенному Шнеевиндом и Руппертом (Schneewina & Ruppert, 1998). Эти ученые в течение 20 лет исследовали отношения, обусловлен ные развитием, семейными узами и связью между поколениями, отобрав для этого более 200 семей в Германии. По словам Литтла (Litte, 1999):
основным достоинством работы, которое позволяет ей оказаться на переднем крае семейной возрастной психологии, является богатство исследуемых внутрисемейных отношений между родителями и их отпрысками... Другая сильная сторона состоит в том, что... в процессе исследования она обращается к широчайшему диапазону тем — от социологии до личности — убедительно интегрируя их в контексте семейного раз вития (р. 42).
Многие упомянутые темы, связанные с развитием, отчасти имеют отношение и к проблемами культурной самоидентичности и испытывают на себе влияние этих проблем. Культурная самоидентичность определяется как «знание и понимание индивидом своего наследия и ценностей и то аффективное значение, которое при дается индивидом своей психологической принадлежности к определенной груп пе» (Н. W. Gardiner et a., 1998, p. 226). В серии исследовательских статей Г. Гар-динер и Муттер (Н. Gardiner & Mutter, 1992; а также: Н. W. Gardiner & Mutter, 1992, 1993, 1994) предлагают модель развития мультикультурного сознания и идентичности; модель разработана в рамках культурно-контекстного подхода. Они предполагают, что
индивид движется от культурной зависимости, когда понимание и оценка собствен ной культуры являются частью его уникальной ниши развития (deveopmenta niche), к культурной независимости, при которой он выходит за пределы экологического окружения собственной культуры для того, чтобы обрести новый кросс-культурный опыт и идет далее к созданию связей со многими культурами, при этом он привносит в собственную культуру новый опыт и новое видение мира, и таким образом оказывает влияние на экологические установки, которые формируют родную ему культуру (р. 270).
Данная модель в последнее время была усовершенствована и расширена с уче том данных по формированию идентичности у американских и немецких испыту емых, воспитанных в одной культуре или принадлежащих к двум культурам одно временно (Н. W. Gardiner et a., 1997). Как отмечают авторы, можно добиться еще большего, рассматривая данную модель применительно к еще более широкой сово купности культурных условий и различного рода опыту, связанному с развитием, включая
1) студентов, которые обучаются в условиях различных культур за пределами своей страны;
2) уроженцев США, многие из которых воспитаны в условиях принадлеж ности к двум культурами как неотъемлемой части их экологической системы;
3) тех, кто состоит в браке с представителем иной культуры и занимается воспитанием де тей в условиях такого брака, тех, кому приходится сочетать и объединять различные подходы к воспитанию, разный экологический опыт и понимание культуры, для того чтобы научить детей понимать и ценить свою принадлежность к двум культурам; и
4) экспатриантов, которые живут и работают за пределами своей родины (Н. W. Gar diner et a., 1998, p. 272).
И, наконец, есть и такие, кому хотелось бы видеть движение данной области в совсем новом направлении. Например, Херманс и Кемпен (Hermans & Kempen, 1998) в своей чрезвычайно провокационной статье замечают, что ускоряющийся процесс глобализации и расширение связей между культурами бро сает беспрецедентный вызов современной психологии. Невзирая на эти очевидные тенденции, в традиционных академических концепциях по-прежнему заметна тради ция культурных дихотомий (индивидуализм или коллективизм, независимость или взаимозависимость), которая отражает классификационный подход к культуре и Я (р. 1111).
Они комментируют три обстоятельства, которые ставят под сомнение данный подход, в том число появление гетерогенной глобальной системы, культурные связи, ведущие к «гибридизации» и возрастающую сложность культуры. Они прихо дят к следующему заключению: «размышление над этими проблемами ставит под сомнение базовую посылку кросс-культурной психологии о том, что культура име ет географическую локализацию» (р. 1111).
Еще более спорная мысль содержится в призыве Берман (Burman, 1994) «де монтировать возрастную психологию». Она утверждает, что современная возраст ная психология придерживается весьма ограниченных и совершенно несостоятель ных взглядов йа универсальность развития и значимость личности, что слишком пристальное внимание, которое уделяется индивидуализму, уводит в сторону от серьезных проблем практики воспитания детей. Форрестер (Forrester, 1999), делая обширный обзор, высказывает предположение, что специалисты по возрастной психологии, возможно, проигнорируют идеи Берман, и это, на его взгляд, будет достаточно печально, поскольку «показывает, насколько глубже могла бы осмыс лить себя возрастная психология в теоретическом отношении и насколько более чуткой она могла бы быть по отношению к социальной и культурной практике, которые и составляют эту дисциплину» (р. 308).
О будущих направлениях исследования
По мере того как мы приближаемся к завершению нашего обсуждения и загляды ваем в будущее, возникают несколько важных вопросов, которые настоятельно требуют к себе внимания. Что должны представлять собой в будущем исследова ния развития в кросс-культурном аспекте? Насколько будут они походить на со временные исследования и в чем отличаться от них? Каким образом эти исследо вания будут способствовать нашему пониманию развития человека и постоянно меняющегося и все более сложного мира, в котором будут жить люди? Как данные будущих исследований повлияют на формирование новых теорий развития и как эти новые теории повлияют на разработку дальнейших исследований?
В предыдущем разделе данной главы я сделал несколько предварительных предположений, которые позволяют представить карту дорог будущих исследова ний. В дополнение к этим идеям я хотел бы обратить внимание на некоторые дру гие подходы, которые могли бы помочь ответить на заданные вопросы.
Например, исследователям, которые будут заниматься проблемами развития в грядущем тысячелетии, следует подумать о более широком использовании три ангуляционного подхода (использование различных концепций и методов при изу чении одного феномена). Хороший пример дает недавно проведенное кросс-куль турное исследование развития детей на Ямайке (Dreher & Hayes, 1993). Данное ис следование включает этнографические изыскания, касающиеся употребления марихуаны сельскими женщинами на Ямайке и стандартизированную клиниче скую оценку уровня развития и состояния здоровья их детей. Говоря об актуаль ности данного подхода для кросс-культурных сравнений и о том вкладе, который он может внести в понимание сложных видов поведения, авторы заявляют:
Таким образом, методологическое сочетание этнографии и стандартизированных инструментов представляет собой не просто исследование одной и той же проблемы с точки зрения количественных и качественных характеристик. Скорее это черта, присущая кросс-культурному исследованию... этнография подсказывает нам, какие вопросы задавать и как. Вопросы, предполагающие свободную форму ответа, кото рые обычно ассоциируются с этнографией, тем не менее могут привести к тому, что возможностью сравнения придется пожертвовать, если ответы будут относиться к разным областям. Стандартизированный инструментарий, методика применения которого, насколько возможно, регламентируется, расширяет возможности сравне ния, но полезен лишь при условии предварительного выявления приемлемого диа пазона и категорий ответов, которое сопровождается этнографическими наблюдени ями и интервью (р. 227).
Исследование, которое использует триангуляционный подход, обладает несколь кими явными преимуществами и обеспечивает возможность взаимосвязанного применения количественных и качественных составляющих, упрощая внесение изменений в процессе исследования. Как отмечают Филдинг и Филдинг (Fieding & Fieding, 1986), «качественная обработка может помочь количественной обработ ке при создании теоретической схемы, подтверждении данных, полученных в про цессе опросов, интерпретации статистических связей и расшифровке ставящих в тупик ответов» (р. 27). Кроме того, «отбор вопросов при подготовке опросов, которые будут использоваться для последующего формирования показателей и подбор примеров, дающих объяснение изучаемому явлению... могут... [помочь] вы явить индивидов для качественного изучения и определить типичные и нетипич ные случаи» (р. 27).
В то время как все больше внимания мы уделяем связи между культурным контек стом и поведением индивида, стремясь навести мосты между теориями и методикой, перед исследователями по-прежнему стоит центральный для кросс-культурных исследований развития вопрос; какие виды поведения носят культура-специфич ный или национальный характер, а какие можно считать универсальными? Чем бо лее тщательно спланировано проводимое нами исследование, тем ближе мы мо жем в один прекрасный день подойти к ответу на этот вопрос. По словам Кагитси-баси и Берри (Kagitcibasi & Berry, 1989):
чем больше внимания уделяют специалисты по кросс-культурной психологии мак рохарактеристикам социокультурного контекста экологии или социальной структу ры и выявляют их связь с микропеременными (поведением индивида), тем больше их шансы установить, какие характеристики носят культуро-специфичный харак тер, какие свидетельствуют об общности нескольких социокультурных контекстов, а какие являются универсальными человеческими феноменами (р. 520).
Определенному пониманию вопроса может помочь обращение к недавнему прошлому и к серии из шести статей, опубликованных в специальном разделе вы пуска «Возрастная психология» (Deveopmenta Psychoogy) за 1992 год, которые, по мнению Харкнесс (Harkness, 1992), представляют «состояние кросс-культурных исследований детского развития» в начале 1990-х годов. Оценивая эту работу, она говорит, что
данные статьи, документируя различия в конкретных условиях окружающей среды, на фоне которых происходит развитие ребенка, рассматривают вопрос об универсаль ности и культурных вариациях в поведении матери и ребенка и пытаются определить причинно-следственные связи между культурой, родительским поведением и результатами развития. Достоинством исследования является аккумулирование при помо щи известных из западных исследований методик количественных данных о разви тии. Тем не менее большей части отчетов недостает систематической информации по соответствующим аспектам культурного окружения, что делает проблематичной интерпретацию результатов. Дальнейшее продвижение вперед в данном направлении требует интеграции методов изучения ребенка и исследования культурного контек ста развития (р. 622).
Несмотря на то что я не могу однозначно ответить на вопросы, поставленные выше (возможно, в будущем это сделает кто-то из вас), я с нетерпением жду кросс-культурного исследования, которое будет посвящено сравнениям в области разви тия (поиском черт сходства и различия) в рамках культурных контекстов, которое попытается сочетать этнографические подходы антрополога, психологические те ории и методологии психолога и интерес к социальной политике, свойственный социологу. Помимо творческих передовых исследований, которые могли бы от крыть перед нами новые перспективы, мне хотелось бы увидеть, что более при стальное внимание уделяется интерпретации, корректировке и углублению суще ствующих знаний и теорий путем вдумчивых (и должным образом спланированных) попыток повторного получения данных, собранных ранее. Это часто упускаемая из виду (и недооцениваемая) возможность позволяет подтвердить или опроверг нуть многие данные, благодаря рассмотрению их в определенных социокультур ных условиях, отличных от тех, в которых они были получены впервые.
Когда в будущем мы будем предпринимать такого рода попытки, нам следует подумать и о том, как сделать наши открытия всеобщим достоянием, так, чтобы они могли сделать лучше и богаче жизнь тех, кто живет сейчас или будет жить в этом все более сложном мире, в котором появляется все больше внутренних связей. Возможно, наш общий вклад в более глубокое понимание культуры станет отли чительным признаком нового тысячелетия.
Эпилог
Первые годы нового тысячелетия будут волнующим периодом подъема (а возможно, и полемики) в кросс-культурной психологии как дисциплине и в сфере исследо ваний развития человека как ее важной составляющей. Как заметил Смит (Smith, 1995): «В течение последних десяти лет был заметен существенный прогресс в области формулирования теорий, относящихся к тому, где, когда и почему могут иметь место культурные различия или сходства» (р. 588). В то же время известный британский психолог Айзенк (Eysenck, 1995) считает, что психология раскололась по многим направлениям... Такая наука нуждается в концеп циях, теориях и оценочном инструментарии, которые обладают максимальной универ сальностью. Иначе станет невозможным обобщение данных, которые мы получили эмпирическим путем, поскольку такое обобщение требует выхода за пределы отдель ного народа или государства. Психология не может быть американской, японской или африканской, она должна быть универсальной. Мы можем и должны добиться большей унификации, стремясь к более высокому уровню кросс-культурной согла сованности (р. 26).
Я согласен с Коулами (Coe & Cote, 1996), когда они говорят:
Мы рады, что внимание к несхожести культур при изучении детского развития ста новится все более пристальным, но мы уверены, что именно сегодня более чем ког да-либо существует настоятельная потребность в осознании и оценке роли культур ного многообразия в развитии человека (p. xxii).
В будущем эта потребность станет еще более настоятельной.
В конце своей работы Сегалл и соавторы (Sega et a., 1998) замечают: «Когда вся психология наконец начнет учитывать воздействие культуры на поведение че ловека (и наоборот), термины кросс-культурная и культурная психология будут не нужны» (р. 1101). В этот момент вся психология станет действительно культур ной психологией.
Я верю, что настало время использовать огромный корпус накопленной инфор мации и более эффективно использовать ее, так чтобы она улучшила жизнь всех людей, которые совместно населяют эту планету, и помогла нам вступить в эру развития.
Чувство, которое выражено в последних строках книги Г. В. Гардинера и его соавторов (Н. W. Gardiner et a., 1998) о развитии в кросс-культурном аспекте, можно вновь выразить здесь:
Перед нами грандиозные задачи и возможности, Трудно представить, куда может забросить нас наше кросс-культурное путешествие в следующий раз. Но куда бы мы ни отправились, это непременно будет интересное и волнующее приключение. Воз можно, кто-то из вас станет теоретиком-первопроходцем или исследователем, кото рый и возьмет нас в следующее путешествие (р. 274).
Я сам с громадным нетерпением жду этого дня.
ГЛАВА 7
Познание в разных культурах
Р. Мишра
Познание является одним из основных психологических процессов, основа тельно изученных как традиционной, так и кросс-культурной психологией. По знание определяется здесь как совокупность процессов, входе которых инди вид получает и использует знания об окружающих его объектах. Изучение по знания и когнитивных процессов в разных культурах чрезвычайно поучительно, поскольку именно таким образом мы получаем сведения о том, как окружаю щая среда и другие социокультурные факторы способствуют формированию и трансформации нашей способности обрабатывать информацию, мыслить и действовать в этом мире.
В этой главе Мишра дает великолепный обзор кросс-культурных исследо ваний ряда когнитивных процессов. Он начинает с квинтэссенции основных проблем, характерных для исследований в данной области на протяжении десятилетий, и с описания различий между подходами нативистов и эмпири ков к пониманию когнитивного развития. Рассмотрение этих проблем, особенно в той части, где Мишра говорит о сближении противоположных точек зрения, а также утверждает, что когнитивные процессы носят универсальный харак тер, но сущность и направление их формирования определяется культурой, — имеет большое практическое значение.
Мишра также определяет и описывает четыре основных теоретических под хода к пониманию взаимосвязи между познанием и культурой. Это подходы с точки зрения: 1) общего интеллекта; 2) генетической эпистемологии; 3) кон кретных навыков и 4) когнитивных стилей. Как полагает Мишра, привержен ность к разным подходам не обязательно влечет за собой разногласия в отно шении роли культуры в процессе познания; скорее, различия между этими точ ками зрения заключаются в том, как они подходят к культуре и познанию и как понимают взаимосвязь между ними. Различные точки зрения также опреде ляют различные пути проведения исследований.
Оставшаяся часть главы посвящена обзору состояния кросс-культурных ис следований различных когнитивных проблем, включая категоризацию, науче ние и память, школьное образование и грамотность, пространственное позна ние, решение проблем и размышления вслух, а также креативность. Мишра описывает исследования, которые документально подтверждают наличие важ ных культурных различий в каждом из названных процессов, проливают свет на истоки этих различий и выясняют причины их возникновения. Сложное взаимодействие познания с окружающей средой, образом жизни, системой образо вания и другими факторами заставляет предположить, что понимание влияния культуры на когнитивное развитие — задача не из легких. В то время как одни когнитивные процессы формируются в результате продолжительной адапта ции к окружающей среде и экокультурной обстановке, формирование других происходит при необходимости справиться с новыми проблемами постоянно меняющегося мира. Поэтому выявление факторов, образующих столь сложное переплетение, — задача, требующая смелости и качественно нового подхода к теории и практике. Мишра определенно высказывается в пользу освоения альтернативных методов планирования исследований для реструктуризации наших знаний в данной области и интеграции подходов, предлагаемых иссле дованиями повседневного познания, а также культурной психологией и этно культурной психологией. В конце главы Мишра утверждает, что различные точки зрения должны быть объединены для создания единого подхода к пониманию взаимосвязи между культурой и познанием в будущем, и эта мысль созвучна общей идее этой книги.
В этой главе предпринимается попытка рассмотреть влияние культуры на по знание. Под познанием понимаются процессы, в ходе которых индивид получает и использует знания об окружающих его объектах. Данная совокупность процессов включает маркировку, анализ, категоризацию, мышление, логическое мышление и планирование. Изучение данных процессов привлекало не только психологов и педагогов, но и тех, кто занимался детским развитием и политическими проекта ми. В результате в ходе исследований когнитивных процессов были собраны об ширные сведения (см.: Atarriba, 1993; R. С. Mishra, 1997).
Основные проблемы
Как представляется, кросс-культурные исследования познания занимались тремя основными вопросами, поднятыми Берри и Дейзеном (Berry & Dasen, 1974). Они связаны: а) с качественными различиями когнитивных процессов в разных куль турных группах; б) с количественными различиями когнитивных процессов в раз ных культурных группах; и в) с особенностями формирования когнитивных опе раций и их организацией в разных культурных группах. Кросс-культурная пси хология имеет интересную историю исследований этих вопросов (см.: Jahoda & Krewer, 1997, а также Sega, Dasen, Berry & Poortinga, 1999, где историческая тема изложена более подробно).
В целом, исследования отвергли представления о «превосходстве—неполноцен ности» отдельных культурных групп. Предполагается, что в разных культурах люди по-разному воспринимают и организуют свой мир. Специалисты по кросс-культурной психологии пытаются понять и объяснить различия в когнитивном поведении индивидов и групп с точки зрения «опыта, определяемого культурой». При этом ни к когнитивному поведению, ни к самим группам или индивидам не применяются никакие оценочные характеристики, как не предпринимаются и по пытки определить их статус или место в иерархии. Такая точка зрения находится
в резком противоречии с мнением ряда психологов, которые до сих пор пытаются дать оценку (расовым/этническим) группам в соответствии с их когнитивными способностями.
Подход эмпириков
Исследования когнитивного развития отражают влияние нативистов и эмпириков. Нативисты считают, что все феномены, связанные с познанием и восприятием, носят врожденный характер и не требуют от организма никакой активной деятель ности. Эмпирики, в свою очередь, полагают, что реакция организма на различные стимулы, поступающие из окружающей среды, определяется опытом и научением.
Теории эмпириков занимали центральное место в кросс-культурных исследо ваниях познания; в соответствии с этим они строились одним из нескольких спо собов. Чаще всего при кросс-культурных исследованиях познания использова лась теория «транзакционного функционализма» (Brunswik, 1956). Она делает акцент на адаптивной ценности интеракций и утверждает, что познание помога ет индивиду справиться с задачами, которые ставит перед ним окружающая сре да. Данный подход использовался для объяснения когнитивных характеристик ряда культурных групп (Berry, 1966,1976; Berry et a., 1986; R. С. Mishra, Sinha & Berry, 1996).
Предпринимались и попытки сближения этих противоположных точек зрения. Сегодня в кросс-культурной психологии широко распространено мнение об уни версальном характере когнитивных процессов (для всех народов). Однако чтобы понять сущность и направление развития этих процессов, необходимо проанали зировать повседневные ситуации в жизни индивида, в ходе которых данные про цессы проявляют себя. Данные исследований говорят о том, что в различных об ществах в понятие «когнитивные способности» вкладывается разный смысл (Berry, 1984; Berry & Bennett, 1991; Dasen, 1984; Serpe, 1989; Wober, 1974); по-разному определяется и поведение, полезное для членов данного социума. Во многих об ществах мы находим свидетельства того, что их когнитивные задачи резко отлича ются от тех, которые считаются значимыми на Западе. Таким образом, чтобы дать когнитивным процессам обоснованную оценку, важно понять: а) экологический контекст народа; б) когнитивные задачи, которые стоят в данной культуре перед детьми; и в) каким образом эти задачи ставятся перед детьми.
Анализ этих моментов важен и для оценки успехов личности в области когни тивного развития. Знание когнитивной задачи поможет нам оценить прогресс ин дивида в данном направлении. Исследования показывают, что культуры действи тельно по-разному подходят к оценке определенных видов когнитивного поведе ния. Например, в некоторых обществах высоко ценится «глобальное» решение проблем, опирающееся на «размышления», в то время как в других обществах пред почтительным является «аналитическое» решение проблем, опирающееся на «бы строе» принятие конкретных решений. Очевидно, что когнитивное развитие в та ких обществах будет идти в различных направлениях.
Все теоретические подходы, которые пытаются исследовать когнитивное раз витие в разных культурах, обращаются к этим вопросам в первую очередь. Следующий раздел описывает эти подходы. Дается также краткая характеристика иссле дований, проводимых на каждой из теоретических установок.
Теоретические подходы
Для осмысления взаимосвязей между культурой и познанием были приняты че тыре теоретических подхода (Berry, Poortinga, Sega & Dasen, 1992). Это подходы с точки зрения: а) общего интеллекта; 6) генетической эпистемологии; в) конкрет ных навыков и г) когнитивных стилей. Данные подходы различаются между собой по трем основным позициям: а) концептуализация экокультурных контекстов; б) структура когнитивного поведения; и в) существование центральных когнитив ных механизмов.
Общий интеллект
Подход с точки зрения общего интеллекта является одним из первых в изучении познания. Он базируется на идее единой когнитивной компетентности, определя емой как общие способности, которые проявляются в позитивной корреляции между действиями и рядом когнитивных задач (вербального, пространственного, числового и т. п. характера). Центральный когнитивный механизм, получивший название g-фактор (Spearman, 1927), определяет разный уровень умственных спо собностей у разных людей. Фоновые социокультурные факторы, такие как эконо мические интересы, а также культурный и образовательный опыт формируют кла стер. Крупный кластер свидетельствует о благоприятной окружающий обстанов ке, а небольшой кластер — о неблагоприятной. Кроме того, предполагается, что личность, которая находится в благоприятных условиях и имеет позитивный опыт, имеет больше возможностей для развития центрального когнитивного механизма и будет демонстрировать более высокий уровень умственных способностей (Carro, 1983; Sternberg, 1985).
Кросс-культурные исследования умственных способностей выявили факторы более узкого характера, нежели g-фактор (Burg & Bemont, 1990; Irvine, 1979; Vernon, 1969). Верной предложил иерархическую модель интеллекта. Он исполь зовал проведенное Хеббом разграничение между интеллектом А (генетический багаж) и интеллектом В (потенциальные возможности, раскрывшиеся в результа те взаимодействия с культурной средой) и ввел понятие интеллекта С (выполне ние конкретного теста) как важной составляющей. Разграничение между интел лектом В и интеллектом С позволяет специалистам но кросс-культурной психоло гии оценить роль культуры. Поскольку интеллект В не определяется должным образом при помощи тестов, интеллект С неотражает действительных способно стей индивида, представляющего данную культуру. Ряд факторов, задаваемых культурой (язык, содержание тестовых заданий и мотивация), также оказывает влияние на способность индивида выполнить тест (Sternberg, 1994). Следовательно, опираясь лишь на итоговые показатели тестов, чрезвычайно трудно делать выводы об уровне умственных способностей отдельного человека.
Авторы нескольких недавних публикаций склоняются к мнению о генетической основе интеллекта (Herrnstein & Murray, 1994; Rushton, 1995). Взяв за основу ряд
внешних признаков (цвет кожи, структура волос) представителей определенных групп населения, Раштон заявляет, что различия в оценках теста умственных спо собностей имеют под собой генетическую основу как для индивидов, так и для групп. Такие интерпретации косвенно вводят понятие «дефицит», в то время как подход с точки зрения культуры делает акцент на понятии «отличие». Мак-Шейн и Берри (McShane & Berry, 1988) дали критическую оценку заявлениям такого рода. Они утверждают, что различия в выполнении теста могут быть связаны с разнообразными факторами, такими как бедность, питание, состояние здоровья или культурная дезорганизация. Ирвайн (Irvine, 1983) указывает на то, что в стра нах третьего мира эти факторы играют важную роль, определяя уровень выполне ния тестов. Сеси (Ceci, 1994) отмечает, что во многих исследованиях к значитель ным колебаниям итоговых показателей в тестах умственных способностей приво дят «годы обучения» (years of schooing). Следовательно, для того чтобы выводы в отношении умственных способностей были достаточно обоснованными, необхо дим учитывать перечисленные факторы.
Генетическая эпистемология
Подход с точки зрения генетической эпистемологии занимается процессами раз вития, которые проходят в определенной хронологической последовательности. В соответствии с данным подходом считается, что поведение формируется в зави симости от различных когнитивных задач. Согласно взглядам Пиаже, когнитивное развитие проходит четыре стадии (сенсомоторная, дооперациональная, конкрет но-операциональная и формально-операциональная). Хотя Пиаже и определил возрастной диапазон, соответствующий этим стадиям, он признавал, что возраст, в котором конкретный ребенок достигнет определенного этапа, может в значитель ной степени зависеть от его физического, когнитивного или культурного опыта (Piaget, 1974). Были также проведены исследования влияния культурных факторов на стадиях конкретных и формальных операций (Dasen & Heron, 1981; Gardiner, Mutter & Kosmitzki, 1998).
В исследованиях развития на конкретно-операциональной стадии первоочеред ное внимание обычно уделялось развитию памяти. В одной из первых работ Дейзен (Dasen, 1972) подытоживает данные по выполнению заданий, связанных с памя тью, и распределяет результаты по следующим категориям.
1. Культурные группы, в которых память у детей появляется почти одновре менно с американскими и европейскими детьми (например, дети из Нигерии, Замбии, Гонконга, иранские и австралийские аборигены).
2. Группы, у которых память обычно формируется раньше (например, урожен цы Азии).
3. Группы, у которых память появляется на 2-6 лет позже (например, африкан цы, американцы и европейцы с низким социально-экономическим статусом).
4. Группы, в которых отдельные индивиды не могут выполнить конкретные операции даже достигнув отрочества (например, алжирцы, непальцы, индейцы с побережья Амазонки и сенегальцы).
Значительный корпус данных кросс-культурного характера убедительно сви детельствует о том, что а) структуры или операции, относящиеся к дооперацио-нальному периоду, универсальны и б) функционирование этих структур и уровень, на котором оно осуществляется, зависят от факторов, действующих в рамках определенной культуры. Нуити (Nyiti, 1982) приходит к следующему выводу: «не смотря на то что дети, принадлежащие к разным культурам, сталкиваются с раз личными реалиями, все они используют одни и те же мыслительные процессы или операции» (р. 1*65). При этом некоторые более поздние исследования обнаружи ли дополнительные стадии в последовательности, описанной Пиаже. Саксе (Saxe, 1981, 1982) обнаружил свидетельства этого, изучая представления о числах у ок-сампин в Папуа-Новой Гвинее. Представители этого народа используют числовую систему, основанную на названиях частей тела.
В отношении формально-операционального мышления исследователи иногда высказывают мнение, что во многих обществах людям не удается достичь этого уровня (Shea, 1985). Хотя это верно прежде всего в отношении тех обществ, где люди не получают систематического образования, свидетельства существования формально-операционального мышления не всегда очевидны даже у получивших образование испытуемых. Ките (Keats, 1985) работал с австралийскими, малай скими, индийскими и китайскими студентами и выявил наличие формально-операционального мышления у части испытуемых во всех группах, однако далеко не у всех в каждой из групп. Сессия, посвященная специальному обучению, при вела к улучшению выполнения во всех группах. Это говорит о том, что различия между группами главным образом проявлялись на уровне «выполнения».
Исследование Тейпа (Таре, 1987) показало важность использования адекват ных в культурном отношении ситуаций с не получившими школьного образова ния испытуемыми при изучении формально-операционального мышления. Саксе (Saxe, 1981) работал с жителями острова Понам, которые придерживаются опре деленной системы, давая имена своим детям. Давая имена девочкам, они учитыва ют порядок появление в семье дочерей, то же самое происходит, когда имена дают ся мальчикам, но при этом используют другие серии имен. Саксе разработал зада чу на формально-операциональное мышление, используя известные правила, в соответствии с которыми дают имена дочерям и сыновьям. Испытуемых попро сили сконструировать гипотетические семьи в соответствии с правилами, по кото рым даются имена. В такой ситуации испытуемые смогли решить вопросы отно сительно детей одного из полов или обоего пола, что подтверждает, что они дей ствительно обладают способностью к формально-операциональному мышлению.
Теория Пиаже была реконструирована в процессе дополнения как структурны ми, так и контекстуальными аспектами. Такие новые теории в русле теорий Пиа же (Case, 1985; Demetriou, Efkides & Patsidou, 1993; Fisher, 1980; Pascua-Leone, 1970) концентрируются на инвариантности структуры в разных ситуациях, требуя при этом включения ситуационных переменных. Дейзен и де Рибопьер (Dasen & de Ribaupierre, 1987) изучали способность этих теорий принять во внимание ин дивидуальные и культурные различия. По их мнению, ни одну из них нельзя на звать удовлетворительной, поскольку они не прошли достаточной кросс-культур ной проверки.
Конкретные навыки
Подход с точки зрения конкретных навыков был впервые предложен в рамках экспериментальной антропологии (Coe, Gay, Cick & Sharp, 1971) и не предпола гал существования центрального когнитивного механизма. Наибольшее внимание уделяется в нем изучению связи между отдельной особенностью экокультурного контекста (например, опыта) и способностью к осуществлению определенной ког нитивной деятельности (например, классификации стимулов). Данный подход предполагает, что «культурные различия в большей степени определяются ситуаци ей, в которой используются определенные когнитивные процессы, нежели наличи ем какого-либо процесса у одной культурной группы и отсутствием его у другой» (Coe et a., 1971, p. 233). Таким образом, данный подход признает связь способно сти к осуществлению определенной когнитивной деятельности с экокультурными особенностями групп без участия центрального когнитивного механизма, опосре дующего воздействие культуры на познание.
Убедительное подтверждение такой точки зрения было получено при исследо вании способности фермеров народности кпелле в Либерии определить точное ко личество риса (Gay & Coe, 1967). Кпелле занимаются выращиванием риса в гори стой местности и часто продают излишки риса для пополнения скудного дохода. Они хранят рис в бадьях, консервных банках и мешках и пользуются стандартной минимальной мерой для риса, которую называют копи (консервная банка) и с ее помощью определяют количество риса при повседневном обмене. Взрослых и детей кпелле сравнивали с взрослыми американскими рабочими и школьниками в отношении точности определения различных количеств риса. Обнаружилось, что взрослые кпелле, по сравнению с взрослыми американцами, выполняют эту зада чу чрезвычайно точно, ошибаясь в среднем на 1-2 %, в то время как американцы допускали ошибки до 100%. Такая точность не свойственна фермерам кпелле в иных ситуациях, Изучение памяти с помощью теста/гее reca1 у кпелле (Coe et a., 1971), способности запомнить вес у детей мексиканских гончаров (Price-Wiiams, Gordon & Ramirez, 1969), способности к воспроизведению образца у замбийских и шотландских детей (Serpe, 1979) и понимания «выгоды» детьми из Шотландии и Зимбабве (Jahoda, 1983) также в основном говорят в пользу представления о «специфичности» когнитивных процессов.
Данные подобного характера были получены при изучении влияния грамотно сти у народности вай (Либерия) на способность к выполнению определенной ког нитивной деятельности. Грамотность у вай оказывала влияние лишь на выполнение нескольких отдельных тестовых заданий (например, описательная коммуникация и грамматические суждения). Столь ограниченная роль грамотности объяснялась ее «ограниченным» использованием в обществе.
Берри и Бепнетт (Berry & Bennett, 1991) изучали крее на Северном Онтарио в Канаде, у которых использование грамотности носит не такой ограниченный хаFree reca (свободное воспроизведение) — один из основных тестов для изучения памяти. Он состо ит в том, что испытуемому предъявляют список слов, которые он должен запомнить. Затем испы туемого просят воспроизвести эти слова (например, записать в любом порядке). Это называют задачей свободного воспроизведения, потому что испытуемый может вспоминать слова в любом порядке. — Примеч. науч. ред.
рактер, как у вай. Влияние грамотности было заметным лишь при выполнении за дач, связанных с чередованием, а также задач пространственного характера, то есть задач, которые включали когнитивные операции, важные для письма. Тем не ме нее анализ показал позитивную корреляцию между всеми показателями теста, позволяя предположить образование общих паттернов в мышлении. Образование паттернов выполнения действий было отмечено в другом исследовании, в котором проверялось воздействие определенного культурного опыта (ткачество) на воспро изведение образцов различными средствами (например, при помощи карандаша и бумаги, песка, проволоки и жестов) (R. С. Mishra & Tripathi, 1996).
Приверженцы этого подхода отдавали себе отчет в ряде связанных с ним про блем. Основная из них — «его неспособность объяснить общность в поведении людей» (Laboratory of Comparative Human Cognition, 1983, p. 331). Что же касает ся способности к осуществлению определенных действий, то теперь понятно, что «навыки и знания, приобретенные в одних условиях, часто проявляются в других условиях при соответствующих обстоятельствах» (р. 331). В относительно недав ней разработке Коул (Coe, 1992) предложил концепцию «модульного принципа». Он утверждает, что психологические процессы обладают этнокультурной специ фикой, но рассматривает различные местные условия как модули, которые нахо дятся в сложной взаимосвязи с культурными контекстами и определяют входы ин формации в центральный когнитивный механизм, оперирующий ею. В отноше нии культурного контекста Коул признает следующее;
Нет сомнения, что культура включает определенные повторяющиеся модели, но нет сомнения и в том, что она далека от единообразия и что повторение ею данных моде лей воспринимается в процессе взаимодействий локального характера, ограничен ных определенными локальными рамками... Следовательно, любой, кто интересует ся проблемой культуры и познания, должен заниматься составляющими культуры, воздействующими на интеллект: их место где-то в промежутке между «сделанным точно по образцу целым» и «случайной совокупностью артефактов* (р. 250).
Ретроспективно оценивая свои теоретические взгляды, Коул (Coe, 1996) при знал: «Чего нам не хватало, так это систематического осмысления связи между психической реальностью, которую мы создали путем исследовательской практи ки, и психологической реальностью людей в их повседневной практике» (р. 97). Исследования, которые используют «социально-исторический подход» (Vygotsky, 1978) и подход с точки зрения «повседневного познания» (Schiemann & Carraher, глава 8 наст, изд; Schiemann, Carraher & Ceci, 1997), представляют собой попытку преодолеть хотябы часть этих проблем.
Когнитивные стили
Подход с точки зрения когнитивных стилей был сформулирован Фергюсоном (Ferguson, 1956), который считал, что «культурные факторы предписывают, что и в каком возрасте должно быть усвоено; следовательно, различные виды культур ной среды ведут к формированию различных паттернов способностей» (р. 156). Таким образом, те, кто использует данный подход, занимаются поиском внутрен них связей (паттернов) в когнитивных действиях и делают теоретическое допуще ние о том, что различным паттернам способностей свойственно развиваться в различных экокультурных условиях, в зависимости от тех требований, которые предъ являются к индивиду на протяжении его жизни.
Особое внимание в процессе исследовательской работы привлек к себе среди других когнитивных стилей полезависимый-поленезависимый стиль (Witkin & Goodenough, 1981). Кросс-культурные исследования полезависимого-поленезави-симого когнитивного стиля главным образом проводились в рамках экокультур-ной схемы, предложенной Берри (Berry, 1966,1976, 1987). В соответствии с этой схемой экология и усвоение культуры рассматриваются как два основных комп лекса «входных» переменных, а культура групп и поведение отдельных людей вос принимаются как «адаптивные проявления, соответствующие требованиям, кото рые к индивидам и группам предъявляют экокультурные условия». Вяткин и Берри (Witkin & Berry, 1975; Berry, 1981, 1991) представили обширные обзоры кросс-культурных исследований полезависимого-поленезависимого стиля. Их данные в целом говорят о том, что когнитивный стиль индивидов и групп можно предска зать, ознакомившись с их экокультурными характеристиками и особенностями, связанными с усвоением культуры (Berry, 1976, 1981).
Изучение полезависимого-поленезависимого когнитивного стиля в рамках эко-культурной схемы на протяжении десятилетий вызывало интерес исследователей. Д. Синха (Sinha, 1979, 1980) изучал детей из кочевых групп, занимающихся охо той и собирательством, а также из кочевых и оседлых сельскохозяйственных групп, которые представляли культуры племенного и иного характера. Охотники и соби ратели обнаружили большую степень психологической дифференциации (полене-зависимость), чем лица, которые занимались сельским хозяйством. Было выявле но также, что проживание в холмистой местности в сочетании с определенными культурными практиками интеллектуальной элиты усилило процессы дифферен циации среди детей Непала (D. Sinha & Shresta, 1992). На примере детей сантал было выявлено, что обучение в школе, урбанизация и .индустриализация также по вышают уровень дифференциации (G. Sinha, 1998).
Берри и соавторы (Berry et a., 1986) изучали детей обоего пола и взрослых, при надлежащих к центральноафриканским культурным группам биака (пигмеи, занимающиеся охотой и собирательством), банганду (главным образом, занимаются сельским хозяйством, иногда охотой и собирательством) и гбану (занимаются исключительно сельским хозяйством), используя восемь параметров дифференци ации, относящихся к когнитивной сфере, и три — к социальной сфере. Для сбора данных использовались опросы родителей и соседей, отметки детей и наблюдения взаимодействия детей с родителями при выполнении специально спланированной задачи, а затем на основании полученных данных оценивалась природа социали зации ребенка. Усвоение культуры оценивалось как на субъективном, так и на объективном уровне.
Данные по когнитивным тестам подтвердили представления о когнитивном стиле. В выборках биака и банганду при социализации основное внимание уде лялось тому, чтобы сделать детей самостоятельными, умеющими полагаться на свои силы, в то время как в выборке гбану акцент делался на взаимозависимость. Тем не менее разл-ичия в социализации не были жестко связаны с когнитивным
(полезависимым-поленезависимым) стилем детей, С другой стороны, усвоение культуры — как в контакте, так и через тесты — оказывает существенное влияние на выполнение теста в прогнозируемом направлении.
В более позднем исследовании Р. Мишрассоавторами(К.. С. Mishraeta., 1996) изучали детей и родителей, принадлежащих к племенным культурным группам, проживающим в штате Бихар в Индии: бирхор (группа, занимающаяся охотой и собирательством и ведущая кочевой образ жизни), асур (группа, которая недавно начала вести оседлый образ жизни, хозяйство носит смешанный характер — охота и собирательство сочетаются с сельским хозяйством) и ораон (давно занимаются сельским хозяйством). В каждой из культурных групп наблюдались различия среди испытуемых в отношении количества переменных тестового и контактного усвоения культуры. При оценке акцентов в процессе социализации (в отношении уступчивости или настойчивости) в разных группах использовалось сочетание наблюдений, опросов и тестирования. Полученные данные подтвердили предпо ложение о существовании когнитивных стилей, причем оказалось возможным про гнозирование данных стилей на основе экокультурных характеристик и особенно стей усвоения культуры в изучаемых группах. Сведения об акцентах социализации, полученные со слов родителей и детей, не давали возможности прогнозировать когнитивный стиль детей, в то время как такие переменные, как поддержка роди телей и ответная реакция (полученные путем факторного анализа), могли служить надежным основанием для предсказания когнитивного стиля определенной на правленности. Почти такие же результаты были получены в исследовании детей, принадлежащих к культуре тару в зоне Гималаев в Индии, представляющих вы борки из групп охотников-собирателей, сельскохозяйственного населения и наем ных работников (К. Mishra, 1998).
Р. Мишра (R. С. Mishra, 1996) исследовал не обучавшихся в школе детей, при надлежащих к культурной группе бирджа в штате Бихар в Индии, Он использовал в своем исследовании Иллюстрированный рассказ-тест замаскированных фи гур (Embedded Figures Test, EFT) и Индо-Африканский тест замаскированных фигур I для оценки когнитивного стиля. Оценивались расстояние, на которое дети еже-1 дневно удалялись от своего дома (уходя в лес или в деревню), и их деятельность, решение о которой они принимали самостоятельно. В целом, дети, которые уходили i в лес, проходили большие расстояния и занимались большим количеством видов самостоятельной деятельности, чем те, которые перемещались в окрестностях деревни. Дети, уходившие в лес, обнаруживали значительно более высокие показа тели по обеим системам оценки когнитивного стиля, чем деревенские дети, что| было отнесено на счет более дифференцированных требований, которые предъ являет детям обстановка в лесу.
Таким образом, исследования, которые придерживаются данного подхода, сви детельствуют о том, что воздействие культуры на познание нельзя исследовать, просто наблюдая способность различных культурных групп к выполнению опре деленных когнитивных задач. Весьма важен анализ культурной жизни разных групп, их способностей к определенным видам поведения, требуемым в условиях конкретной культуры, а также способа обучения необходимым навыкам.
Отличия между перечисленными подходами указывают на возможность разно го понимания взаимосвязи между культурой и познанием в процессе эмпириче ского исследования. Насколько мы понимаем, нет разногласий в отношении роли культуры в процессе познания. Различие между направлениями состоит в том, как они подходят к культуре, познанию и взаимосвязи между ними.
Влияние культуры на когнитивные процессы
В этом разделе мы поговорим о некоторых исследованиях когнитивных процессов, чтобы рассмотреть вопрос о том, как и до какой степени влияют на них культур ные факторы.
Категоризация
Наше восприятие дает нам весьма разнообразные сведения об окружающем мире. Чтобы систематизировать и сохранить эти сведения, требуется определенная ка тегоризация. По-разному ли происходит формирование категорий у представите лей разных культур, используют ли они для этого разные принципы, или эти прин ципы одинаковы повсюду? Кросс-культурные исследования в области категори зации цветов и объектов привели к интересным результатам.
Кодирование цветов и категоризация
Ранние исследования, касающиеся кодируемости цветов (Whorf, 1956), показали, что люди в разных обществах не имеют общей совокупности названий цветов, в соответствии с которой происходит деление спектра. Берлин и Кей (Berin & Kay, 1969) говорили, что если философия, лежащая в основе цветового восприятия, универсальна, должно существовать согласие по поводу «узловых моментов» цве та среди тех, кто говорит на разных языках, несмотря на вариации связанного с цветами лексикона. Берлин и Кей (Berin & Kay, 1969), однако, отмечали эволю ционное развитие связанной с цветами терминологии, а именно что менее разви тые в культурном отношении общества имеют меньшее количество слов, обозна чающих основные цвета, чем общества с более сложной культурой (например, раз витые индустриальные). Работа Мак-Лаури (McLaury, 1991) также демонстрирует воздействие экокультурных факторов на кодирование цветов. Широко обсужда ют исследования, связанные с названиями цветов, Расселл, Дереговски и Киннер (Russe, Deregowski & Kinner, 1997).
Недавние исследования подтверждают отсутствие сильного языкового влияния на категоризацию цветов. Дэвис и Корбетт (Davies & Corbett, 1997) исследовали носителей английского, русского и сетсвана1 языков, в которых количество назва ний основных цветов различается, как различается и группировка цветов в сине-зеленой зоне. Испытуемым был выдан набор из 65 цветов для того, чтобы они рассор тировали его таким образом, чтобы в группы входили цвета, близкие между собой. Вопреки ожиданиям, было обнаружено значительное сходство между принципом
Сетсвана — национальный язык государства Ботсвана в Африке. — Примеч. науч. ред.
подбора во всех трех выборках. В то же время между выборками были и существен ные различия. Например, говорящие на сетсвана (у которых для обозначения си него и зеленого используется один и тот же базовый термин) были в большей сте пени склонны объединить в одну группу синие и зеленые цвета, нежели англоязыч ные и русскоязычные испытуемые. С другой стороны, русскоязычные испытуемые (в языке которых существует два базовых термина для синего) проявляли ничуть не больше стремления сгруппировать темные и светлые оттенки синего отдельно по сравнению с англоязычными испытуемыми. Были и структурные различия меж ду выборками, связанные с отбором. Например, выборки различались по степени единодушия при группировке по количеству групп, на которое были разбиты цве та, и количеству цветов в группе.
Классификация растений и животных
Этнобиология — дисциплина, изучающая народные системы классификации рас тений и животных. Она предоставляет некоторые интересные данные о поведении людей, связанном с категоризацией. Книга Берлина «Этнобиологическая класси фикация» (Ethnobioogica Cassification, Berin, 1992) рассматривает некоторые из важнейших проблем, связанных с этим процессом. Блаунт и Шваненфлюгель (Bount & Schwanenfuge, 1992) подробно анализируют эту работу. Основной во прос связан с категориальным разграничением, которое осуществляют представи тели традиционных обществ, определяя разновидности растений и животных. Руководствуясь здравым смыслом, можно предположить, что растения и живот ные, наиболее важные для выживания общества, скорее всего будут распознавать ся и получать название в первую очередь. Вопреки такой точке зрения Берлин (Berin, 1992) заявляет, что структурные и типологические последовательности в классификационной системе традиционного народа «наилучшим образом интер претируются с точки зрения общечеловеческой перцепционной и главным обра зом подсознательной оценки природной близости между группами растений и животных, которые присутствуют в окружении» (р. XI). Все люди воспринимают природный мир достаточно схожим образом.
Если это утверждение верно, встает следующий вопрос: в чем влияние культуры на системы классификации и наименования? Берлин считает, что оно проявляет ся на «субгенерическом» уровне, что главным образом связано с одомашненными видами животных и растений. Это значит, что возрастающее значение животных и растений в жизни общества ведет к концептуальным различиям на субгенери ческом уровне.
Кросс-культурные сравнения говорят о значительном разнообразии категорий на уровне «форма жизни». Экономическое значение растений и животных отме чается как самый существенный фактор категоризации. Сведения о различиях, связанных с такими факторами, как пол, возраст, разделение труда, при определе нии категорий и названий представляют собой важное свидетельство влияния культуры на классификацию и терминологию (Berin, 1992), поскольку данные факторы связаны с различной степенью знакомства со стимулами в результате различного опыта, связанного с окружающей обстановкой.
Лопес, Атран, Кули, Медин и Смит (Lopez, Atran, Coey, Medin & Smith, 1997) сравнивали американцев, представляющих индустриальное общество, и традици онных итзай-майя, культурную группу из Гватемалы, чтобы выявить универсаль ные и культуро-специфичные черты в биологической систематике и индуктивном мышлении. Данные показали, что обе группы выстроили во многом схожую систе матику местных видов млекопитающих. С другой стороны, были и данные, кото рые говорили о различиях в биологической систематике, в основе которых лежало главным образом то, что майя придавали большее значение экологическим факто рам. Эти данные свидетельствуют об универсальной способности к систематиза ции видов и к использованию полученной систематики в рассуждениях. Различ ным здесь является знание, которое несут с собой представители разных культур, что показывает наличие разных путей достижения одной цели.
Прототипы
Прототипы до настоящего времени изучались главным образом психологами. Дан ный подход опирается в основном на «анализ того, что связано с прототипом». В соответствии с данным подходом представителей разных обществ просят опре делить пригодность определенного объекта для представления определенной категории (к примеру, каким образом «кролик» может быть отнесен к категории «животное»). Исследования свидетельствуют как о культуро-специфичных, так и об универсальных паттернах в системах категоризации. Шваненфлюгель и Рей (Schwanenfuge & Rey, 1986) сравнивали связанные с прототипами суждения, сде ланные группами испаноязычных и англоязычных жителей Флориды. Оценки типичности, сделанные обеими группами в отношении большого количества кате горий, показали положительную корреляцию (0,64); однако в отношении таких категорий, как «птица» или «фрукт», были очевидны различия. С другой стороны, Лин и Шваненфлюгель (Lin & Schwanenfuge, 1995) указывают, что кросс-куль турные вариации в структуре категорий тем больше, чем.больше отличаются сами культуры. Эти данные говорят о том, что различия в категоризации и определении категорий связаны с культурным опытом индивида или группы.
Сортировка объектов
Другой метод изучения категоризации — проверить, как люди группируют различ ные объекты. В ходе такого исследования часто используется процедура «сорти ровки». Поскольку в данном случае категории определяются общепризнанными атрибутами, данная процедура также была названа сортировка по эквивалентно сти (Sega et a., 1999). Как «регламентированная», так и «свободная» процедура сортировки использовалась для выявления параметров, по которым можно было оценить различия в категоризации. Во внимание принималась таксономическая, функциональная, перцепционная и структурная категоризация. Было обнаруже но, что культурные группы отличаются по своим предпочтениям к определенным параметрам классификации, по легкости или трудности изменения параметров категоризации, по точности сортировки и по вербализации параметров, использу емых при сортировке (Rogoff, 1981).
Р. Мишра и соавторы (R. Mishra et a., 1996) исследовали связанное с категори зацией поведение племенных групп бирхор, асур и ораон (штат Бихар, Индия).
Испытуемым предъявили 29 известных и характерных для данной местности объектов, которые, по предварительным предположениям, принадлежали к шести известным категориям. Использовалась процедура свободной сортировки. Выпол нение задание оценивалось по нескольким параметрам, таким как количество выде ленных категорий, количество категорий, соответствующих изначально ожидаемым категориям, количество подкатегорий, сущность группировки (концептуальная, функциональная, перцепционная, идиосинкразическая) и изменения в принципе группировки в-процессе выполнения задачи. Полученные данные говорят о том, что представители бирхор, как правило, распределяли объекты между меньшим ко личеством категорий и формировали меньше подкатегорий, чем делали это пред ставители асур и ораон. Контактное усвоение культуры группами не влияло на выделение категорий, соответствующих категорий и подкатегорий. Паттерн ре зультатов не изменялся при перегруппировке объектов. Все группы сортировали объекты прежде всего по функциональному принципу, но дети асур и ораон делали это чаще других. Влияние усвоения культуры было значительным в отношении концептуальной группировки лишь у детей ораон; данный факт свидетельствует о том, что другие виды группировки менее подвержены влиянию усвоения культуры.
Васманн и Дейзен (Wassmann & Dasen, 1994) исследовали классификацию у юпно в Папуа — Новой Гвинее, мировоззрение которых предполагает распределе ние всего на «горячее» и «холодное». Это параметр в высшей степени абстрактно го характера, и его нельзя распознать по каким-либо видимым особенностям. Сле довательно, только специалисты (колдуны) могут манипулировать этими состоя ниями, Была разработана задача на сортировку 19 объектов, которые можно было явным образом отнести к холодным или горячим, но можно было классифициро вать и по другим критериям, таким как цвет, форма, функция или таксономия. Обнаружилось, что только колдуны явным образом использовали категории хо лодное-горячее. Другие взрослые старшего поколения использовали эти категории опосредованно, через функцию. Хотя обучение в школе стимулировало сортиров ку по цвету, все дети (как обученные, так и необученные) использовали цвет как основу сортировки. Форма не использовалась как критерий сортировки объектов ни разу, а таксономия использовалась крайне редко.
Эти данные опровергают мнение о неспособности некоторых культурных групп к абстрактному мышлению. Различный уровень осведомленности — не единствен ное объяснение. Дейзен (Dasen, 1984) утверждает, что группы способны распреде лять по категориям даже незнакомые им объекты. Кроме того, они могут распреде лять по категориям знакомые стимулы различными способами, в зависимости от своего конкретного опыта, связанного с этими стимулами, и культурной адекватно сти методики, которая используется для оценки поведения при категоризации (Wassmann, 1993). Факты говорят о том, что разные культурные группы имеют сходные способности к обработке информации.
Научение и память
Научение и память — очень важные когнитивные процессы, связанные с получени ем и сохранением информации. Несколько десятков лет(назад Бартлетт (Bartett, 1932) утверждал, что навыки запоминания в дописьменных обществах формиро вались иначе, чем в обществах, имевших письменность. Разница объяснялась тем,
что в повседневной жизни дописьменного общества огромное значение придается запоминанию именно тех моментов, которые в обществе, имеющем письменность, просто записываются. Возможно, индивиды, принадлежащие к такому обществу, утратили навыки запоминания из-за отсутствия практики, полагаясь на сделанные записи (например, телефонные справочники) или другие хранилища информации (например, компьютеры). Есть некоторые свидетельства того, что люди, воспитан ные в обществе, где сильны устные традиции, имеют хорошие способности к запо минанию. Росс и Миллсом (Ross & Misom, 1970) сравнивали обучающихся в уни верситете студентов Ганы (устная традиция) и Америки (письменная традиция) в отношении запоминания содержания рассказов, прочитанных вслух по-англий ски. В целом ганцы запоминали рассказы лучше американских студентов, несмотря на то, что английский был для них неродным языком.
Запоминание рассказов
Некоторые исследователи пытались проверить воздействие культуры на память, вводя в рассказы элементы «культурного знания». Рейнольд, Тейлор, Стеффенсен, Ширли и Андерсон (Reynod, Tayor, Steffensen, Shirey & Anderson, 1982) сравни вали чернокожих и белых американских студентов, используя рассказ о происше ствии, которое могло интерпретироваться или как «ссора», или как ритуальная игра, носящая название sounding. Исследователи обнаружили, что белые студенты истолковывали происшествие как ссору, в то время как чернокожие рассматрива ли его как игру. Данные интерпретации соответствовали культурному знанию испытуемых.
Стеффенсен и Колкер (Steffensen & Caker, 1982) исследовали запоминание рассказов о больном ребенке американскими женщинами и представительницами австралийских аборигенов. В одном из рассказов ребенка лечили западными ле карствами, а в другом — средствами местной народной медицины. Полученные данные показали, что женщины лучше запоминают рассказы, которые согласуют ся с их культурным знанием. Сравнение американских и бразильских (Harris, Schoen & Lee, 1986), а также американских и мексиканских (Harris, Schoen & Hensey, 1992) культурных групп дало сходные результаты.
Другие исследования показывают относительно небольшие различия в количе ственных или структурных характеристиках запоминания рассказов, если струк тура рассказа является «универсальной в культурном отношении». Классическая работа Коула и соавторов (Coe et a., 1971), проведенная с кпелле в Либерии, вы явила важность контекста рассказа при запоминании. Коул и его коллеги интере совались, насколько кпелле способны запомнить сгруппированные в категориаль ные кластеры слова, представленные в случайном порядке. Было обнаружено, что испытуемые могли запомнить объединение в кластеры лишь тогда, когда слова были предъявлены в контексте историй, то есть той культурной практики, кото рая была свойственна повседневной жизни испытуемых.
Другие аспекты способности запоминать
Эффект культурного давления может влиять на способность индивидов к запоми нанию многими другими путями. Р. Мишра и Сингх (R. С. Mishra & Singh, 1992) изучали детей культурной группы асур в Индии. Асур живут, не пользуясь по ночам
лампами или иными средствами освещения. Было доказано, что такое существо вание требует от людей класть вещи на строго определенные места и запоминать отведенное для них место. Способность детей к запоминанию «местоположения» и «пар» картинок оценивалась в условиях целевого и непреднамеренного науче ния. Все дети продемонстрировали более высокую точность запоминания место положения картинок, чем парных сочетаний даже в условиях непреднамеренного
научения.
Культурная практика может также предрасположить людей к успешному осво ению определенного материала и эффективному использованию стратегий струк турирования. Р. Мишра и Шукла (R. С. Mishra & Shuka, 1999) сравнивали способ ность к запоминанию и объединению в кластеры у детей тару в Индии с детьми из других культурных групп. Тару представляет собой племенную культурную груп пу, которая в музыке первоочередное внимание уделяет ритму. Детям для изуче ния и запоминания был дан список слов, созвучных в фонетическом отношении. Было предположено, что фонетическое сходство единиц в списке позволит риф мовать слова, и это поможет детям тару легко объединить их в кластеры. Данные подтвердили прогноз. Несмотря на то что дети тару мало пользовались объедине нием в кластеры при выполнении других заданий (например, список объектов, свя занных концептуально), выполняя фонетическое задание, они использовали объ единение в кластеры в той же мере, что и другие группы.
Школьное обучение и грамотность
Кросс-культурные исследования часто говорят о том, что школьное образование — важный фактор, определяющий способность к выполнению когнитивных тестов. Рогофф (Rogoff, 1981) дает подробный обзор таких исследований. Результат школьного обучения (а в особенности грамотности) интерпретируется следующи ми четырьмя способами (Sega et a., 1999).
1. Обучение в школе ведет к появлению новых когнитивных процессов.
2. Обучение в школе способствует применению существующих процессов к бо лее широкому кругу контекстов, включая новые и незнакомые.
3. Обучение в школе оказывает лишь поверхностное воздействие, возникающее в результате позитивного отношения к заданиям и легкости выполнения про верочных заданий.
4. Обучение в школе дает результаты, которые могут проявиться лишь в экспе риментальном исследовании в условиях, подобных школьной обстановке.
Поскольку овладение грамотностью обычно происходит в процессе школьного обучения, трудно разделить влияние этих факторов. Скрибнер и Коул (Scribner & Coe, 1981) выделили два типа воздействий грамотности на индивида. Один связан с развитием интеллекта при усвоении знаний и информации, получаемой из текстов. Другой связан с содержательным аспектом мысли и процессами мышления.
Гуди (Goody, 1968) сделал достаточно решительные заявления, касающиеся воздействия грамотности на когнитивное функционирование, но эмпирические исследования не подтвердили его мнение. Было проведено детальное исследова ние влияния знания Корана. Вагнер (Wagner, 1993) работал с детьми-мусульма нами в Марокко, используя широкий круг заданий на запоминание. Дети, изучавшие Коран, демонстрировали более высокий уровень способностей к запомина нию, чем необученные дети, однако почти на том же самом уровне, что и любые современные школьники. Тем не менее было обнаружено, что они опираются на механическое запоминание (Scribner & Coe, 1978, 1981). Опора на механическое запоминание, которой придерживается педагогическая система современных ис ламских школ, послужила основным мотивом для использования этой стратегии в тестовых ситуациях.
Что касается результатов, которые дает школьное образование, в процессе ис следований сравнивались научение и память у детей, посещавших школы разного уровня (например, хорошие или плохие, оборудованные или нет) или различные виды школ (например, традиционные или западного типа). Хорошими считаются школы, в которых достаточно места для учеников и персонала, организована под возка детей, оборудованы места для занятий спортом, игр и развлечений, есть биб лиотека и читальный зал, работают квалифицированные учителя и используются новые методики обучения (R. С. Mishra & Gupta, 1978; D. Sinha, 1977). Обычные школы не имеют всех этих удобств. Такие контрасты в уровне школ можно уви деть в странах, подобных Индии, где во многих начальных школах нет даже самого необходимого — мела, доски и тряпки (R. С. Mishra, 1999).
Агравал и Мишра (Agrawa & Mishra, 1983) сравнивали, как дети, посещающие хорошие и обычные школы в Варанаси (Индия), учат и запоминают слова. Полу ченные данные говорят о том, что, по сравнению с детьми, посещающими школы более высокого уровня, детям из обычной школы требуется больше усилий для того, чтобы выучить задание, при этом у этих детей способность к объединению слов в кластеры была ниже. А. Мишра (A. Mishra, 1992) изучал способности к за поминанию и организации (объединению в кластеры) слов у детей из хороших и обычных школ, манипулируя контекстом, в котором предъявлялись слова. В це лом показатели способностей к запоминанию и объединению в кластеры у детей из обычных школ были ниже, чем у посещавших школы более высокого уровня, как при вспоминании «с подсказками», так и при их отсутствии. Когда одни и те же объекты предъявлялись в контексте знакомых рассказов, различия в показате лях способностей к запоминанию и структурированию исчезали. Способность к неупорядоченному или систематизированному воспроизведению продемонстри ровали обе группы школьников, при ее использовании школьники проявили вы сокую гибкость, реагируя на требования, предъявляемые ситуацией.
Исследования, сравнивающие стратегии научения детей, посещающих тра диционные школы, со стратегиями детей, посещающих школы западного типа (R. С. Mishra, 1988; R. С. Mishra & Agrawa, в печати; Wagner & Spratt, 1987), пока зывают, что механическое научение является доминирующей стратегией детей, посещающих традиционные школы. Когда используется стратегия, связанная со систематизацией, различия характеризуются скорее тем, что положено в основу систематизации, нежели ее уровнем. Р. Мишра (R. С. Mishra, 1988) обнаружил, что дети из санскритской школы стремились систематизировать объекты из списка в соответствии с «важностью объектов». С другой стороны, систематизация, пред ложенная детьми, посещавшими школы западного типа, была основана на «важ ности событий».
Данные исследования иллюстрируют роль культурных факторов в процессе научения и запоминания. Они говорят о том, что не только культурная значимость объектов, событий и обычаев, но и множество факторов, связанных с опытом обу чения, могут быть причиной различий в результатах научения и запоминания.
Пространственное познание
Пространственное познание — это процесс, посредством которого человек приоб ретает знания о событиях и объектах, расположенных в пространстве или связан ных с ним (Gauvain, 1993; R. С. Mishra, 1997). Кросс-культурные исследования пространственного познания главным образом сосредоточивались на том, как люди описывают пространство. В ходе этих исследований часто использовались задания, связанные с описанием изображений или маршрута. Спенсер и Дарвизе (Spencer & Darvizeh, 1983), изучавшие дошкольников из Ирана и Великобритании, сообща ют, что иранские дети более подробно описывали местность, по которой проходил маршрут, но, по сравнению с британцами, давали меньше сведений о направле нии. Сходство в манере обмена информацией пространственного характера между взрослыми и детьми в рамках одной культуры позволяет предположить, что ком муникативная компетентность в отношении пространства носит характер модели, заданной культурой. Такой компетентности в значительной мере способствуют определенные приспособления, изготовленные человеком, такие как бумага, каран даш или карта.
Фрейк (Frake, 1980) провел классическое исследование пространственной ориентации в двух культурах. Он анализировал использование абсолютных обозна чений направления (восток, запад, юг, север) и относительных обозначений (напри мер, право, лево, впереди, позади) в Юго-Восточной Азии и Калифорнии. Полу ченные им данные показали, что культуры различаются в отношении использо вания терминов для обозначения направления и что такие термины, как юг или север, не используются при описании реального мира; это понятия, принятые в рамках конкретной культуры. Например, в Юго-Восточной Азии юг означает чаще «по направлению к морю», нежели «по направлению к берегу» и фактиче ски никогда не используется для обозначения юга как такового; в Калифорнии при нято говорить, что Тихий океан находится на западе, хотя это не всегда верно.
В последних исследованиях пространственного познания внимание сосредото чено на использовании языка для описания пространства. Тейлор и Тверски (Tayor & Tversky, 1996) указывают, что теоретики пространственного языка выделяют три вида систем отсчета в связи с их происхождением: а) дейктическая, или ориенти рованная на наблюдателя, б) действительная, или ориентированная на объект, и в) внешняя, или ориентированная на окружение. Эти три системы соответствуют выделенным Левинсоном (Levinson, 1996) относительной, действительной и абсо лютной системам, которые, судя по всему, получили широкое признание. В работе Левинс,она (Levinson, 1996) высказывается предположение, что общности, для ко торых характерны языковые различия, отдают предпочтения различным системам отсчета.
Васманн и Дейзен (Wassmann & Dasen, 1998) занимались анализом сложной геоцентрической системы пространственной ориентации жителей острова Бали,
адаптацией этой системы к топологическому и историческому контекстам, ее ис пользование в речи и поведении и ее влиянием на кодирование пространственных связей при выполнении заданий на запоминание. Данные говорят о том, что хотя большинство жителей Бали пользуется абсолютной системой отсчета, которая за дана языком и культурой, используется также кодирование в рамках относитель ной (эгоцентрической) системы отсчета. Гибкость, которую проявляют жители Бали, переключаясь с одного вида кодирования на другой, увеличивается с возра стом. Данное исследование свидетельствует об умеренной лингвистической отно сительности.
Нираула (Niraua, 1998) изучала развитие пространственных познавательных способностей у деревенских и городских детей Непала, принадлежащих к культур ной группе невар. Она обнаружила, что чем старше дети, тем более явно просле живается их переход от относительной системы кодирования к абсолютной. Дети, которые в психологическом отношении отличались наибольшим своеобразием (по иллюстрированному рассказу с встроенными фигурами), чаще предпочитали ис пользовать абсолютную систему кодирования, чем те, кто в меньшей степени отли чался от остальных. Различия в предпочтениях к абсолютному или относительному кодированию между городскими и деревенскими детьми были несущественными.
Дейзен, Мишра и Нираула (Dasen, Mishra & Niraua, 1999) провели исследова ние сельских и городских детей 4-14 лет в Варанаси (Индия) и долакха (Непал). В то время как деревенские дети осуществляли кодирование пространственной ин формации главным образом в абсолютной системе отсчета, городские дети исполь зовали различные системы (включая абсолютную) для кодирования информации пространственного характера, хотя обе группы разговаривали на одном языке (хин ди). В Непале при кодировании пространственной информации предпочтение от дается геоцентрической системе «подъем—спуск». Судя по всему, данные системы ориентации не оказывают влияния на способность детей.к выполнению определен ных когнитивных задач.
Решение проблем и размышления вслух
Решение проблем представляет весьма важную область когнитивного функциони рования человека. Особенно пристальное внимание в кросс-культурных исследо ваниях уделялось решению математических задач. Насколько нам известно, во всех культурах люди в той или иной степени пользуются математикой; однако в куль турах Востока, где компьютеры и калькуляторы не используются повсеместно, уде ляется большое внимание формированию навыков вычисления. Поэтому неуди вительно, что студенты, представляющие эти культуры, получают более высокие оценки за свои математические достижения. Группа ученых (Geary, Fan & Bow-Thomas, 1992) сравнивала выполнение китайскими и американскими детьми задач на простое сложение и обнаружила, что китайские дети правильно решили в три раза больше задач, чем американцы, и сделали это значительно быстрее. Китайские дети пользовались переструктурированием данных, тогда как американские дети полагались только на вычисления. Преимущество китайских детей объяснялось тем, что родители и учителя специально занимались выработкой у детей основных математических навыков.
У формального и неформального математического мышления были обнаруже ны свои особенности. Дэвис и Гинзбург (Davis & Ginsburg, 1993) сравнивали прак тические навыки африканских, американских и корейских детей. В отношении математических задач неформального характера различия были незначительными. При решении формальных математических задач корейские дети продемонстри ровали более высокий уровень, чем другие группы. Это свидетельствовало о том, что обучение в классе и тренировка дома с помощью родителей сформировали у них превосходные практические навыки решения формальных математических
задач.
При проведении анализа кросс-культурных различий в некоторых исследова ниях использовались задачи, требующие силлогистических рассуждений. Эти за дачи связаны с логическими (абсолютными) истинами, которые отличаются от эмпирических (условных) истин. Логические истины предполагают осмысление и выведение. Эмпирические истины постигаются на собственном опыте или со слов других людей. Лурия (Luria, 1976) провел исследование традиционного ха рактера, связанное с силлогистическими рассуждениями. Он обнаружил, что даже неграмотные крестьяне из Узбекистана были в состоянии постичь эмпирические истины, но не могли понять логические истины.
Скрибнер (Scribner, 1979) разграничил «теоретические» и «эмпирические» от веты. Теоретические ответы основаны на информации, которая содержится в са мой задаче. Эмпирические ответы основаны на внешней по отношению к задаче информации. Скрибнер и Коул (Scribner & Coe, 1981) пришли к выводу, что обу чение в школе оказывает существенное влияние на способность к силлогистиче ским рассуждениям. Это показывает, что школьное образование, делая акцент на анализ, способствует развитию теоретической ориентации в силлогизмах. Сущ ность силлогизмов является еще одним фактором, который оказывает влияние на процесс логического мышления. Проводя исследование в Индии, Даш и Дас (Dash & Das, 1987) обнаружили, что дети, обучавшиеся в школе, в большей степени склонны к силлогизмам «конъюнктивного» типа (например: лошадь и собака ни когда не расстаются. Сейчас лошадь бежит по джунглям. Что делает собака?). Дети, не получившие школьного образования, больше преуспевают в силлогизмах типа «вопреки опыту» (например: если лошадь накормить досыта, она не сможет хоро шо работать. Лошадь Рама Бабу сегодня накормили досыта. Сможет ли она сего дня хорошо работать?). Эти результаты говорят о том, что дети, не обучавшиеся в школе, способны к восприятию логических истин таким же образом, как и дети, получившие школьное образование. Различия возникают лишь в связи с контек стом рассуждения.
Креативность
Креативность является .одним из наиболее ценных когнитивных процессов; она определяется оригинальностью, гибкостью и беглостью идей или иных результа тов. К сожалению, данный процесс очень мало изучен в кросс-культурном аспек те, хотя исследования выявили роль внешних факторов, способствующих креатив ности (Stein, 1991), и экологического контекста в формировании креативност) (Harrington, 1990). Отношения детей с родителями, включая поддержку и поощрение со стороны последних, также оказывают влияние на формирование креатив ности (Simonton, 1987).
Коллиган (Coigan, 1983) провел традиционное исследование роли культурного давления и практики социализации на формирование музыкальной креативности. Изучались культуры жителей островов Самоа, острова Бали, Японии и индейцев Омаха. В культурах Самоа и Бали поощряется осознание танцорами собственной индивидуальности (как жителя Самоа или Бали), следовательно, в этих культу рах танцоры создают уникальную индивидуальную исполнительскую манеру в рамках базовых установок искусства танца, предписанных их обществом. Япон ская же культура, как и культура индейцев Омаха, не одобряет инноваций и ори гинальности. А значит, исполнительский стиль танцоров в этих культурах остается относительно неизменным.
Поощрение детей за участие в определенных играх, таких как «заставь пове рить», благоприятствует формированию креативности (Sega et a., 1999). Креатив ному мышлению у детей способствуют и ролевые игры (Dasen, 1988). Та степень, в которой такие игры и игровые виды деятельности являются составной частью процесса социализации детей в любой культуре, определяет влияние культуры на креативность.
Заключение
В этой главе мы рассмотрели некоторые из основных проблем, касающихся взаи мосвязи культуры и познания. Мы также попытались понять, как эти проблемы трактуются в рамках различных теоретических подходов и что говорят нам данные исследований различных когнитивных процессов о данной взаимосвязи. На дан ной стадии мы можем понять, что люди используют одни и те же когнитивные процессы, чтобы адаптироваться к миру, в котором они живут. Культурные разли чия проявляются в том, каким образом эти процессы применяются в отдельных контекстах. В то время как некоторые из этих процессов сформировались в резуль тате длительной адаптации индивидов или групп к экокультурным условиям, дру гие сформировались в порядке адаптации к новым требованиям меняющегося мира. В результате мы обнаруживаем свидетельства непрерывности и постоянно го изменения когнитивных процессов индивидов как в рамках одной культуры, так и в разных культурах.
Как мы видели, разнообразие данных не позволяет прийти к однозначному за ключению о взаимосвязи между культурой и познанием. А последние исследова ния еще больше усложнили представление об этой взаимосвязи. Приверженцы раз личных точек зрения расходятся в вопросах, касающихся концептуализации куль туры, структуры когнитивных процессов, а также средств, при помощи которых культура и когнитивные процессы усваиваются индивидом, включая их представ ление и систематизацию в организме человека. Эти различия дают нам множество альтернатив для планирования исследований, которые могут перестроить наши представления в данной области.
В то же время мы можем сделать вывод, что отношение современных иссле дований к культуре стало более серьезным, чем несколько десятков лет назад.
Исследователи стали более восприимчивыми к использованию тестов, заданий и экспериментальных ситуаций, однако исследования по-прежнему терпят неудачу, пытаясь уловить реалии повседневной психологической жизни людей. Интерес к изучению повседневного познания свидетельствует о попытках понять эту реаль ность. Развитие культурной психологии (Stiger, Shweder & Herdt, 1990) и этно культурной психологии (Kim & Berry, 1993) в последние годы также представляют собой попытки принять эти реалии. Движение в направлении регионализации пси хологии (D. Sinha, 1997) также стало очевидным во многих частях света. Мы наде емся, что исследования будут и впредь обращаться к различным проблемам, каса ющимся взаимоотношений культуры и познания. Мы также надеемся, что различ ные точки зрения сблизятся между собой для формирования в перспективе более унифицированного подхода к пониманию познания.
ГЛАВА 8
Бытовое познание. Где встречаются культура, психология и образование
АналусияД. Шлиманн и Дэвид У. Каррахер
Изучение познания в разных культурах, идет не только за счет работ в области, которую можно определить как «традиционное» познание, но также и благода ря бурно развивающимся исследованиям бытового познания. Под бытовым познанием подразумеваются когнитивные навыки, приобретаемые в ходе раз ного рода повседневной деятельности, в первую очередь деятельности, несвя занной с систематическим образованием. Кросс-культурные исследования такого рода, известные под различными названиями, на протяжении многих лет охватывали множество тем, в том числе навигационные навыки, портняжное дело, ткачество, заключение пари на скачках и т. п.
В этой главе Шлиманн и Каррахер дают прекрасное представление об ис следованиях бытового познания, сопоставляя их в первую очередь с работами по изучению традиционных когнитивных навыков. Они убедительно доказывают, что исследования познания, ограниченные лабораторными или тестовыми си туациями, часто привлекающие абстрактные навыки, полученные благодаря систематическому образованию, возможно, не дают полного представления о когнитивных возможностях, особенно когда эти исследования проводятся на материале разных культур. Авторы рассматривают исторический контекст, привлекая источники, относящиеся не только к кросс-культурной психологии, но также к антропологии, просвещению и политологии, что помогает понять, почему возникло научное направление, которое занимается изучением быто вого познания.
Бытовое познание затрагивает множество различных когнитивных способ ностей. Однако Шлиманн и Каррахер рассматривают в данной главе только про блемы, связанные с одним конкретным доменом: бытовой и школьной математи кой. Рассматривая многочисленные исследования в различных областях знания, они находят свидетельства того, как люди, принадлежащие к разным культу рам, могут приобрести определенные математические навыки в процессе по вседневной жизни, часто без помощи систематического образования. Вместе с тем Шлиманн и Каррахер объективно анализируют сильные и слабые сторо ны бытовой математики, а также степень ее необходимости. Поднимая разные
вопросы, Шлиманн и Каррахер искусно переходят от антагонизма бытовой и школьной математик к возможностям, которые представляет их взаимодопол нение. Заглядывая в будущее, Шлиманн и Каррахер говорят о проблемах, свя занных с развитием данного направления в кросс-культурной психологии. На пример, они полагают, что необходимо создание новых теоретических подходов к исследованию природы знания, познавательной способности, интеллекта и когнитивного развития, и в первую очередь таких концепций, которые учитыва ют как индивидуальные когнитивные навыки, так и экологические и социокуль турные факторы. Новые теоретические схемы проложат новые направления ис следований и принесут с собой новые методологии, Эти новые методологии не будут рассматривать познание как отдельный оторванный от контекста процесс, а обратятся к социокультурной практике как фактору, опосредующему когнитив ное развитие. Понятие социокультурной практики включает язык, инструменты культуры и конвенциональные знаковые системы, которые задействованы в фор мировании и трансформации мыслительных процессов.
Шлиманн и Каррахер также говорят о том, что для будущей теоретической и эмпирической работы необходимо пересмотреть понятие контекста. Они ука зывают на то, что составляющими контекстов являются не только их физиче ские особенности, но и совокупность культурных значений и их интерпретаций. В частности, заслуживают особого внимания их идеи, касающиеся пересмот ра временных рамок когнитивного развития и термина ситуативная генера лизация, определяющего внутренний конфликт между абстрактными и конк ретными процессами.
Идея, которую Шлиманн и Каррахер стремятся выразить в своей главе, осо бенно в разделе, который посвящен будущей работе, касается проблем интегра ции — интеграции новых теоретических и эмпирических подходов; интеграции качественных, количественных, этнографических методов и нерегламентиро ванных интервью с традиционными методами изучения познания; интеграции подходов, принятых в антропологии, социологии, психологии, истории и обра зовании; а также интеграции школы и повседневной жизни с учетом того, что их взаимодействие несет в себе новые возможности. Они доказывают необхо димость интеграции для продолжения кросс-культурной работы в данном на правлении психологии и считают, что такая интеграция даст возможность сде лать шаг от простого документирования любопытных, а порою экзотических, различий к подлинному пониманию всего богатого разнообразия возможно стей когнитивного развития в различных контекстах. Мнение о жизненной не обходимости интеграции теорий и методов различных областей для дальней шего развития данного направления полностью созвучно настроению осталь ных авторов этой книги.
Изучение познания говорит о том, что люди в естественной обстановке могут прекрасно справляться с задачами, требующими логического мышления, а спра виться с аналогичными задачами в лабораторных условиях или при тестировании им не удается. Это обстоятельство заставило некоторых исследователей поставить под сомнение традиционный взгляд на когнитивные способности, в соответствии
с которым они не зависят от конкретной ситуации. Чтобы объяснить эти несоот ветствия и составить более широкое представление о когнитивном развитии, ис следователи обратились к роли знаковых систем, культурных практик и истори ческих событий в формировании поведения и способности человека к логическо му мышлению. Направление, изучающее бытовое познание, ставит своей целью понять, как когнитивные способности возникают в определенной культурной сре де и как общество, в котором они проявились, определяет их особенности.
Исследования бытового познания извлекли немало пользы из невольного аль янса с различными разработками по проблеме формирования знания. Хотя труд Пиаже и не уделяет особого внимания социокультурным факторам когнитивного развития, он тем не менее изобилует новыми эмпирическими и теоретическими данными о «спонтанном*- развитии детей. Данная работа и, в более широком пла не, работа специалистов по возрастной психологии определила впечатляющий круг понятий и тем, в познании которых дети добиваются значительных успехов до того, как школа начинает оказывать влияние на их мышление. Если бы науче ние вне школы было лишь вопросом получения стартового преимущества в шко ле, это было бы не так уж важно. Но специалисты по возрастной психологии вновь и вновь отмечают существенные различия в детском мышлении на разных этапах развития. Дети, получающие «одно и то же» задание, интерпретируют проблему по-разному. В сущности, исследователи, занимающиеся возрастным развитием, за по следние десятилетия разрушили посылку эмпириков, гласящую, что знание при обретается в процессе непосредственного наблюдения реальности и путем пассив ного усвоения информации, поставляемой окружающими. Обращая внимание на детали детской интерпретации, исследователи выдвинули на первый план вопро сы о том, до. какой степени научение имеет место вне условий, связанных с фор мальным образованием, и в какой мере оно зависит от стремления ребенка к по знанию.
Изыскания Коула и его коллег представляют собой важную веху, которая зна менует переход от использования формализованных интервью и тестов к анализу познания в контексте повседневной жизни. Проведенное ими исследование когни тивного развития у народности кпелле (Африка) (Coe, Gay, Cick & Sharp, 1971; Gay & Coe, 1967) представляет собой попытку выявить те виды практической де ятельности, которые могли бы служить моделями задач когнитивного характера или дать возможность более адекватной оценки когнитивных навыков. Их работа открыла новые пути для исследования человеческого познания в разных культу рах и стимулировала появление новых теоретических и методологических взгля дов на формирование знания в контексте повседневной жизни. Благодаря работе Коула и его колле!, советская социально-историческая традиция стала оказывать существенное влияние на изучение познания и когнитивного развития. Социаль но-историческая традиция, основы которой были заложены Леонтьевым (Leontiev, 1981), Лурией (Luria, 1976) и Выготским (Vygotsky, 1978), рассматривает разви тие психологических процессов человека как «детерминируемое исторически раз вивающейся, культурно опосредуемой практической деятельностью человечества» (Coe, 1988, pp. 137-138). Этот подход является ядром многих современных иссле дований человеческого знания в контексте повседневной жизни.
В рамках экспериментальной психологической традиции заметно прежде всего влияние Нейссера (Neisser, 1967,1976,1982), который убеждает психологов изучать познание в контексте повседневной жизни и сетует на то, что психологическая на ука хранит молчание в отношении вопросов, связанных с таким познанием. Нейссер и новое поколение когнитивистов пропагандируют рассмотрение познания в рамках более широкой схемы, с учетом контекста, в котором осуществляются когнитивные процессы, а также индивидуального знания и восприятия этих процессов.
Разработки подобного рода — такие, как етгс- и экокультурный подходы, напри мер подход Берри (Berry, 1976), — стали появляться и в сфере кросс-культурной психологии. Объектом кросс-культурно го изучения становятся переменные, тес но связанные с повседневной деятельностью. Последние несколько десятков лет мы видели большое количество кросс-культурных исследований, противопостав лявших бытовое знание простого человека школьным, специальным и научным знаниям (см. Berry, Dasen & Saraswathi, 1997; Dasen & Bosse-Lagos, 1989; Sega, Dasen, Berry & Poortinga, 1999).
Под разными названиями, такими как врожденное познание (Berry, 1993), эт-номатематика (D'Ambrosio, 1985), практический интеллект (Sternberg & Wagner, 1986), ситуативное познание (Brown, Coins & Duguid, 1989), познание в контек сте (Laboratory of Comparative Human Cognition, 1983), коллективное обществен ное познание (Resnick, Levine & Teasey, 1991) или бытовое познание (Rogoff & Lave, 1984), этот вид познания стал самостоятельной областью исследований. Ис следователи занимались такими разными объектами исследования, как навигаци онные навыки, портняжное дело, ткачество, совершение покупок, заключение пари на скачках, слежение за весом, работа на молокозаводе, плотничье дело, строитель ство домов, приготовление пищи, участие в лотерее, рыбная ловля, торговля на рынке и т. д. Они поднимали новые вопросы, а именно; Какого рода интеллект формируется в процессе повседневной деятельности? Чем отличается знание, ко торое приобретается в процессе повседневной работы, от школьного знания, при обретаемого в процессе обучения, в явном виде, по установленной форме? Как вза имодействует бытовое знание со школьным опытом? Ограничивает ли отсутствие школьного образования формирование знания в повседневной обстановке? Какими особенностями обладает знание, приобретаемое в процессе повседневной деятель ности? Как оно связано с выполнением психологических тестов? Каким образом изучение бытового познания может способствовать внесению ясности в вопросы, связанные с интеллектом и научением? Как связаны с формированием знания культура, культурные инструменты, культурные знаковые системы и социальные взаимодействия?
В следующих параграфах мы опишем эмпирические исследования бытового познания, которые помогли внести ясность в некоторые из этих вопросов. Снача ла мы дадим краткую сводку, касающуюся исследований способности к осуществ лению определенных когнитивных операций в лабораторных условиях и в усло виях повседневной жизни. Затем мы рассмотрим различные области, изучавшиеся в течение последних десятилетий. После чего, сосредоточившись главным образом на математическом знании во внешкольном, внелабораторном контексте, которым обладают люди с ограниченным опытом обучения в школе, мы сопоставим бытовое
и школьное знание и обсудим степень применимости, сильные и слабые стороны знания, полученного в конкретной бытовой обстановке. И наконец, мы рассматри ваем некоторые связанные с изучением бытового познания моменты, важные для когнитивных и психологических теорий, исследовательской методологии и обра зования. Более подробный обзор исследований бытового познания, сделанный Шлиманном, Каррахером и Сеси (Schiemann, Carraher & Ceci, 1997), а также не сколько книг и статей, посвященных бытовому познанию испытуемых, получив ших школьное образование (Chaikin & Lave, 1993; Detterman & Steinberg, 1993; Harris, 1990; Rogoff & Lave, 1984; Sternberg & Wagner, 1986; Voss, Perkins & Sega, 1991), дополнят и расширят представленный обзор.
Познание в лаборатории и познание в повседневных ситуациях
Важность контекста и предшествующего опыта признавал и Пиаже (Piaget, 1972), когда говорил о том, что плотники, слесари и механики с невысоким уровнем об разования, делающие ошибки в несложных задачах из школьной программы, мо гут демонстрировать навыки логического мышления при решении задач, соотно симых с их профессиональным опытом. Продолжая верить в то, что формальные операции логически независимы от реального контекста, в котором они применя ются, он тем не менее признает: «Лучше всего давать молодому человеку тестовые задания из области, имеющей отношение к его работе и интересам» (р. 1).
Клик (Cick, 1981) приводит интересный пример влияния культурного контек ста и ценностных установок на проявление когнитивных способностей. Пример взят из исследования либерийского племени кпелле, проведенном Коулом и соав торами (Coe et a., 1971). Исследователи составили список объектов, которые мож но было отнести к категориям пища, одежда, инструменты и кухонная утварь, и попросили не имеющих образования взрослых кпелле «объединить предметы, которые сочетаются между собой». В противоположность образованным западным испытуемым, кпелле не использовали категории общего характера (инструменты, пища и т. д.), предпочитая функциональные категории, говоря, например: «Нож и апельсин сочетаются между собой, потому что нож режет апельсин». Один из ис пытуемых, который последовательно давал ответы (ow-eve) функционального ха рактера, по собственной инициативе заметил, что его метод классификации объек тов является методом «мудрого человека». На вопрос интервьюера, как будет клас сифицировать данные объекты «глупый» человек, испытуемый ответил, что глупый человек распределил бы их в соответствии с классами общего характера (инструмен ты, пища и т. д.). Такой ответ говорит о том, что он мог бы классифицировать знако мые предметы в соответствии с западными стандартами интеллекта, но для него бо лее разумным представлялась группировка предметов в соответствии с их функци онированием в естественных условиях. Как заключает Коул (Coe, 1988):
причиной культурных различий в познании в большей степени является контекст, в рамках которого проявляют себя когнитивные процессы, чем наличие особых про цессов (таких, как логическая память или теоретические ответы на силлогизмы) в одной культуре и их отсутствие в другой (р. 147).
Исследование академического/неакадемического интеллекта, проведенное Сеси и Лайкер (Ceci & Liker, 1986), хорошо иллюстрирует контекстуальную при роду логического мышления. Они обнаружили, что уровень сложности логическо го мышления судей на скачках при решении вопросов, связанных со скачками, не соотносится с показателями коэффициента интеллекта. Исследования когнитив ного развития также говорят о влиянии контекста на проявление когнитивных способностей. Дети, которые не справились с традиционными заданиями по Пиа же на запоминание, отнесение к категориям и восприятие перспективы, продемон стрировали способность к логическому мышлению, когда те же самые вопросы были сформулированы более естественным и осмысленным образом (см. среди прочих Donadson, 1978; Light, Buckingham & Robbins, 1979; McGarrige & Donadson, 1974). Микроуровневые когнитивные стратегии, такие как временная выверка индивидуальных психологических часов (Ceci & Bronfenbrenner; в изд. Ceci, 1990, 1993) и силлогистические рассуждения (Dias & Harris, 1988) также в значитель ной степени определяются ситуацией (контекстом).
Названные исследования подвергают сомнению когнитивный анализ, который строится исключительно на лабораторных исследованиях. За последние несколь ко лет исследователи поняли, что для лучшего понимания познания и научения необходимо изучать познание в повседневной обстановке.
Попытки понять, как происходит познание в бытовых ситуациях, можно найти в антропологических исследованиях. Выдающиеся примеры приводит Хатчинс, анализируя умозаключения в обыденных рассуждениях жителей островов Троб-рианд (Hutchins, 1980) и описывая навигационные навыки жителей Микронезии (Hutchins, 1983). Данные этих исследований ставят под сомнения выводы, сделан ные в более ранних антропологических исследованиях, демонстрируя использова ние логического мышления в повседневной деятельности необразованных людей из традиционных обществ.
В рамках психологии исследования детского развития в социокультурном кон тексте, например исследования Рогоффа (Rogoff, 1990) и Саксе (Saxe, 1991), рас сматривается повседневная деятельность ребенка как источник когнитивного раз вития. Кроме того, как отмечал Катано (Hatano, 1990), исследования концептуаль ного развития и возрастных изменений показывают, что независимо от обучения в школе, у детей формируется достаточно обширный корпус знаний научного харак тера, который они приобретают благодаря повседневному опыту. Примеры тому содержатся в исследованиях Кэри (Carey, 1985), Гелмана (Geman, 1979), Хьюджса (Hughes, 1986), Инагаки (Inagaki, 1990), Инагаки и Хатано (Inagaki & Hatano, 1987), Резника (Resnick, 1986) и Воснядо (Vosniadou, 1991), а также у Пиаже при анализе детского понимания логико-математических и научных понятий.
Некоторые исследования разных культур были посвящены повседневной па мяти. Коул и соавторы (Coe et a., 1971) показали, что, хотя испытуемые из либе рийского племени кпелле не могли справиться с заданиями на свободное воспро изведение, они использовали категоризацию и прибегали к ее помощи в заданиях, если объекты для запоминания вводились в рассказ. Именно это и позволяло осуще ствить категоризацию. Работа Нейссера, связанная с повседневной памятью, вклю чает анализ свидетельских показаний Джона Дина, обвиняемого в уотергейтском
скандале в 1974 году (Neisser, 1981), воспоминания детей о крушении челночного космического корабля Челленджер в 1987 году и анализ воспоминаний взрослых людей о переживаниях раннего детства (Usher & Neisser, 1993).
Сочетая антропологический и психологический подходы, Вассманн и Дейзеп (Wassmann, 1993; Wassmann & Dasen, 1994) рассматривают категоризацию в по вседневной деятельности юпно (Папуа-Новая Гвинея). Они обнаружили, что большая часть населения юпно умеет пользоваться категориями «горячий», «про хладный», «холодный» для описания всего, что есть в их мире. Однако манипули ровать этими категориями разрешается только колдунам. Вследствие этого все представители населения используют данную систему категорий в повседневных ситуациях, но лишь колдуны пользуются ими явно, выполняя предложенные исследователями задания на сортировку.
Повседневные силлогистические рассуждения Лурия исследовал (Luria, 1976) в связи с образовательным опытом, Хатчинс (Hutchins, 1979) — в контексте быто вых рассуждений, Скрибнер (Scribner, 1977) — у неграмотных фермеров кпелле в Либерии, а Диас (Dias, 1987) — у бразильских каменщиков и инженеров. Основ ной вывод исследований в данной области говорит о том, что образованные испы туемые используют теоретический подход при решении силлогистических про блем и делают выводы из информации, содержащейся в посылке, в то время как испытуемые, не получившие образования, предпочитают эмпирический подход и отказываются рассуждать о неизвестных фактах или делать выводы, противореча щие фактам.
Перечисленные исследования охватывают широкий круг тематических на правлений и подтверждают в целом мнение о том, что знание формируется в ус ловиях повседневной жизни и что способность к когнитивной деятельности тес но связана со значением определенной задачи для повседневной жизни. И все же, если мы хотим получить более глубокое представление об особенностях повсе дневного знания, мы должны детально рассмотреть все" многообразие его аспек тов в одной конкретной области. Множество исследований бытовых вычислений, рассмотренных далее, позволяют более глубоко проникнуть в сущность повсед невного познания.
Бытовая и школьная математика
Большинство имеющихся в нашем распоряжении исследований бытового позна ния уделяет пристальное внимание овладению математикой и использованию ма тематических процедур в работе, главным образом в сферах, связанных с измере ниями, геометрией и арифметикой (см. обзоры D. W. Carraher, 1991; Nimes, 1992; Nunes, Schiemann & Carraher, 1993; Schiemann et a., 1997).
Первые исследования бытовых вычислений, проведенные Коулом и соавтора ми (Coe et a., 1971), говорят о том, что наиболее распространенным видом мате матической деятельности в повседневной жизни групп, имеющих ограниченный Доступ к школьному образованию, являются измерения. Для фермеров кпелле, занимающихся выращиванием риса, измерение его объемного количества являет ся частью повседневной работы; в таком измерении они достигли высокого мастерства и задания, в которых требовалось определить количество риса, выполняли лучше, чем американские студенты (Gay & Coe, 1967). Народность оксапмин, про живающая в Папуа — Новой Гвинее, использует собственную систему для изме рения глубины вязаных мешков, которые широко используются в данной куль туре (Saxe & Moyan, 1982). Необразованные фермеры на северо-востоке и юге Бра зилии используют нестандартную систему мер и формул для вычисления площади участков земли (Arbeu & Carraher, 1989; Acioy, 1994; Grando, 1988). Помимо западных единиц времени, таких как часы и минуты, неграмотные, полуграмотные и грамотные взрослые в Индии используют перемещение солнца, луны или звезд и устройства, в которых используется тень или точно откалиброванные емкости с водой (Saraswathi, 1988,1989). Использование ими различных систем мер является контекстно-ориентированным: стандартными единицами они оперируют, работая с высотой, глубиной, расстояниями, небольшой длиной и площадью, но предпочи тают измерения при помощи тела или неконкретных параметров описательного характера, когда необходимо измерить среднюю длину, обхват или периметр, диаметр, уклон и количество осадков. Вскоре после того, как в Непале была введена метрическая (десятичная) система мер, Уено и Сайто (Ueno & Saito, 1994) за свидетельствовали, что рыночные продавцы изобрели правила измерения и пере счета мер старой системы измерения объема в единицах введенной правительством весовой метрической системы.
Несмотря на некоторые недостатки, связанные с приблизительностью вычис лений, системы мер, разработанные в процессе повседневной деятельности, позво ляют необразованным людям давать осмысленные и часто более адекватные отве ты, чем ответы студентов. Например, опытные бразильские плотники с невысоким уровнем образования разработали более совершенную систему измерений и рас чета объема, чем та, которой подмастерья, посещавшие занятия по математике, намеревались их обучить (Schimann, 1985). Подобным образом, по сравнению со студентами, американские работники молочного хозяйства, которых изучал Скрибнер (Scribner, 1984,1986), проявляли большую гибкость и пользовались бо лее эффективными методиками.
Заславский (Zasavsky, 1973) показал, что геометрические понятия широко используются при создании узоров в Африке. В Мозамбике рыбаки, строители и корзинщики, которым недоступны методики и представления школьной матема тики, используют в своей работе геометрические понятия и рисунки (Gerdes, 1986, 1988а, 1988Ь). Харрис (Harris, 1987, 1988) обнаружил проявления геоме трического мышления у женщин, занимающихся рукоделием или работающих с текстилем дома или на фабриках. Как свидетельствует Миллрой (Miroy, 1992), плотники в Южной Африке в своей повседневной деятельности широко пользу ются геометрическими понятиями, такими как конгруэнтность, симметрия и па раллельные прямые.
В процессе исследования бытового познания экспериментаторы наиболее широко рассматривали арифметику. Результаты, касающиеся освоения и исполь зования арифметики в повседневной жизни, помогают прояснить вопросы общего характера, связанные с познанием, когнитивным развитием и образованием. Неко торые из этих вопросов касаются специфики повседневного знания и его особенностей, его масштабов и недостатков повседневного знания по сравнению со зна ниями, сформировавшимися в процессе обучения в школе.
Лэйв (Lave, 1977; см. также Reed & Lave, 1979) показал, что вместо оперирова ния символами, которому обучают в школе, либерийские портные для решения арифметических задач прибегают в процессе своей работы к манипуляции вели чинами. Повседневные методики такого рода гарантируют от совершения серьез ных ошибок с далеко идущими практическими последствиями. Уличные торгов цы и другие работники с ограниченным уровнем образования в своей коммерче ской деятельности обнаруживают понимание десятичной системы счисления и используют ее свойства, решая задачи на сложение и вычитание (Т. N. Carraher, 1985; T.N. Carraher, Carraher & Schiemann, 1982, 1985; Saxe, 1991; Schiemann & Acioy, 1989; Schiemann, Santos & Canute, 1993).
Уличные торговцы производят многократное сложение, чтобы вычислить цену множества предметов, зная цену одного из них; тем самым они демонстрируют понимание того, что две переменные (а именно цена и количество предметов, под лежащих продаже) связаны пропорционально (Schiemann & Carraher, 1992). Ис пользование принципа пропорциональности людьми с неполным школьным обра зованием было также обнаружено в работе прорабов на стройке (Т. N. Carraher, 1986), рыбаков (Schiemann & Nunes, 1990) и поваров (Schiemann & Magahaes, 1990; McMurchy-Pikington, 1995).
Кроме измерений, геометрии и арифметики бытовая математика может вклю чать и другие области, что иллюстрируют исследования Шлиманна и его сотруд ников (Schiemann, 1988; Schiemann & Acioy, 1989) по использованию понятий «перестановка» и «вероятность» букмекерами в Бразилии.
Далее мы поговорим о различиях между школьной математикой и вычислени ями в быту, а также об общей характеристике и сильных и слабых сторонах мате матического знания, приобретенного в конкретных бытовых ситуациях. Более под робное рассмотрение этих вопросов можно найти в работах Шлиманна и Д. Кар-рахера (Schiemann, 1995; D.W. Carraher & Schiemann, в печати).
Сильные и слабые стороны бытовой математики
Сравнение математических способностей уличных торговцев в различных ситуа циях показывает, что, правильно решая математические задачи в процессе своей работы, они не справляются с ними в школьной или похожей на школьную обста новке. Т. Каррахер, Каррахер и Шлиманн (Т. N. Carraher, Carraher & Schiemann, 1987) считают, что различия в выполнении задач в разных ситуациях можно объяс нить использованием разных процедур. На работе или в рабочей ситуации пред почтительной является методика устного счета, которая часто ведет к получению правильного ответа. В школе и в обстановке, подобной школьной, предпочитают ся письменные операции, которые часто ведут к неправильному результату. Эти Данные говорят о том, что качество и результативность математического мышле ния связаны с природой используемых представлений.
Очевидно, что уличные торговцы развили у себя базовые логические способно сти, необходимые для.решения арифметических задач в процессе работы; проблемы со школьной арифметикой, по-видимому, связаны с владением особой симво лической системой, принятой в школах. Школьный алгоритм, уделяя первоочеред ное внимание фиксированным операциям с числами при решении любой задачи, забывает о цели. Устные же методы счета, напротив, в процессе решения задач ори ентированы на цель, что позволяет избежать бессмысленных ошибок.
Анализ общих характеристик математического знания, сформированного в об становке повседневной жизни, последовательно свидетельствует о том, что цель и смысл являются наиболее важными и насущными моментами при решении повсе дневных задач. Более того, методы повседневных расчетов могут быть достаточно гибкими и восприниматься как составная часть общей логико-математической структуры, пригодной для решения задач в различных ситуациях, как было показа но Шлиманном и Нунесом (Schiemann & Nunes, 1990) в исследовании вычислений рыбаков в северо-восточной Бразилии. Шлиманн и его коллеги (Schiemann & Magahaes, 1990; см. также Schiemann & Carraher, 1992) приводят дополнительные свидетельства применимости повседневных методик для решения задач на пропор циональность, которые были получены при исследовании поварих, участвовавших в программе обучения взрослых чтению и письму.
По-видимому, бытовое знание имеет достаточно общий характер, чтобы позво лить решать совершенно новые задачи с помощью стратегий, выработанных в конк ретных повседневных ситуациях. И все же встает вопрос о границах повседневной математики, особенно если сравнить, насколько шире диапазон математических задач, решаемых в школе, по сравнению с кругом математических проблем в быту. Было бы заблуждением полагать, что повседневное математическое знание может в каком бы то ни было отношении конкурировать с профессиональным подходом к математике. Принимая во внимание имеющиеся данные исследований, мы должны признать ограниченность бытовой математики. Судя по всему, одни и те же куль турные и социальные условия и способствуют формированию математического зна ния у детей и взрослых, и фактически сдерживают и ограничивают его, когда оно достигает определенного уровня. Знание переместительного закона умножения яв ляется хорошим тому примером. Петитто и Гинзбург (Petitto & Ginsburg, 1982) обна ружили, что необразованные портные и торговцы тканями народности диоула в Ли берии решают задачу, требующую 100 умножить на 6, шесть раз складывая 100, не понимая, что тот же самый результат они получат в результате умножения 6 на 100. Шлиманн с коллегами (Schiemann, Araujo, Cassunde, Macedo & Niceas, 1994) получи ли подобные данные, исследуя в Бразилии молодых уличных торговцев, не имею щих достаточного уровня образования. Испытуемые производили расчет цены мно жества предметов, зная цену одного из них, повторяя операцию сложения в соответ ствии с количеством единиц товара. Когда использование переместительного закона давало возможность упростить процесс вычислений (например, нужно вычислить цену 50 единиц товара стоимостью по 3 доллара за штуку), они не понимали, что можно получить общую сумму, складывая количество единиц товара столько раз, сколько денежных единиц в цене товара. Более того, по сравнению со школьниками, которых обучали умножению, уличные торговцы признавали возможность исполь зования переместительного закона при умножении лишь в более старшем возрасте.
Другой недостаток связан с использованием скалярного, а не функционального подхода при решении задач на пропорциональное соотношение. Уличные торговцы при необходимости вычислить цену заданного количества единиц товара при извест ной цене нескольких единиц, используют метод, который Верно (Vergnaud, 1988) назвал скалярным подходом к решению задач на пропорциональность, требующим вычисления отсутствующего значения. При таком подходе каждая из переменных понимается как независимая от другой, и с обеими переменными производятся параллельные преобразования, в процессе которых сохраняется соотношение меж ду ними. При функциональном подходе, который проходят в школе, первоочеред ное внимание уделяется коэффициенту соотношения двух исходных значений двух переменных, который затем используется применительно к результирующей паре, в результате чего вычисляется недостающее значение. Использование ис ключительно скалярного подхода может создать определенные проблемы для уличных торговцев при решении задач, в которых соотношение между ценой и количеством предметов (функциональное соотношение) вычислить проще, чем соотношение между исходной и искомой величиной (скалярное соотношение). В то время как школьники чаще используют функциональное соотношение, улич ные торговцы продолжают пользоваться скалярным методом, даже когда он тре бует громоздких вычислений (Schiemann & Carraher, 1992).
Изучение отрицательных чисел, которым занималась Т. Каррахер (Carraher, 1990), также говорит об ограниченности повседневных решений математических задач. Она обнаружила, что на основе своего повседневного опыта работы с день гами как образованные, так и не имеющие образования испытуемые способны справиться задачами, требующими сложения относительных чисел, маркируя от рицательные числа как убытки или долги. Тем не менее когда испытуемых проси ли ввести письменное обозначение, это представляло для них определенные про блемы из-за несоответствия их повседневной практики школьной процедуре об ращения с относительными числами,
С учетом сильных и слабых сторон бытовой математики, естественным обра зом встает вопрос о ее значимости для математического образования. Более под робно мы попытались ответить на этот вопрос в другом месте (D. W. Carraher & Schiemann, в печати). В следующем разделе мы представляем краткое изложение своего видения проблемы.
Значимость бытовой математики
Если математические понятия обретают смысл только в связи с бытовыми ситуа циями, как могут изучающие математику понять сложные концепты, которые не используются в повседневной деятельности и практически не имеют отношения к житейскому опыту? Должно ли математическое знание всегда иметь непосред ственную связь с повседневными ситуациями?
Разного рода повседневная деятельность, такая как сельское хозяйство, торгов ля и астрономия, сыграла фундаментальную роль в появлении и развитии матема тики как науки (Kine, 1962). Но, так же как понимание математики учеником не является итогом предшествующего житейского опыта, математика как наука не сводится к обстоятельствам, которые привели к ее появлению. Как только знание
принимает более сложные формы, оно становится относительно независимым от своей первопричины. Это справедливо как в отношении отдельного учащегося, так и применительно к научному сообществу, которое получает в наследство от пред шествующих поколений символические инструменты для формулирования про блем и размышления над ними. Как мы подчеркивали в другой работе (Schiemann, Carraher & Ceci, 1997), научное и математическое мышление остается в долгу у человеческой деятельности — его первопричины, однако не становится при этом
ее рабом.
Деятельность, которая воспроизводит реальные повседневные ситуации, такие как продажа и покупка, может помочь ученикам связать предшествующий опыт и знания с темами, изучаемыми в школе. Но было бы ошибкой со стороны педагогов предполагать, что участие школьника в такого рода деятельности является основным стимулом, способствующим осмысленному изучению математики (см.: Schiemann, 1995; D. W. Carraher & Schiemann, в печати). Прежде всего, можно установить множество связей с внешкольной деятельностью в процессе обсуждения, не вос производя деятельность как таковую. Кроме того, детям требуется широкий диа пазон различных видов новой деятельности, которая обогатит и дополнит их вне школьный опыт. Школа должна обеспечить доступ к новым знаковым системам и представлениям, важным для установления связей между понятиями и ситуация ми, которые в противном случае останутся несвязанными между собой. Чтобы до биться этого, педагоги должны создавать ситуации, в которых символические пред ставления становятся инструментом достижения целей, отличающихся от тех, ко торые ставятся в повседневной жизни и ничуть не менее сложных.
Бытовое познание: новый взгляд на исследования, теорию и применение
Данные исследований бытового познания требуют новых теоретических подходов к природе знания, познавательных способностей, интеллекта и когнитивного разви тия. Используя анализ, проведенный Фергюсоном (Ferguson, 1956), Берри (Berry, 1987) и Ирвайн и Берри (Irvine & Berry, 1988) высказали предположение о том, что когнитивные способности развиваются в ответ на экологические требования, которые, в свою очередь, модифицируются при приобретении навыков. Сеси (Ceci, 1990, 1993) предлагает заменить представление об общем, едином, врожденном интеллекте контекстуальной моделью интеллекта, в которой потенциальные воз можности интеллектуальных достижений развиваются как результат опыта, обре тенного в конкретной ситуации. Рогофф (Rogoff, 1990) и Саксе (Saxe, 1991) создали модели когнитивного развития, в которых пытаются примирить представление об индивидуальном когнитивном развитии и априорном знании с социокультурным анализом. Опираясь на «советскую» социально-историческую традицию, Верч (Wertsch, 1991) предполагает, что личность создает окружение и самое себя посред ством совершаемых ею действий. Коул (Coe, 1988) выносит на обсуждение прин ципы социально-исторической психологии, no-новому интерпретирующей резуль таты кросс-культурных исследований и делающей акцент на важности социальных, исторических, политических и экономических изменений для организации и фор мирования деятельности человека и моделей когнитивного функционирования.
Представление о познании как об общих способностях личности заменяется такими понятиями, как ситуативное (Brown et a.T 1989; Lave, 1988), совместное (Resnick, 1987; Resnick eta., 1991) или распределенное познание (Hutchins, 1993). Когнитивное развитие и научение описываются теперь с точки зрения создания общностей, в которых происходит подключение участников к практической дея тельности, обучение под чьим-то руководством (Rogoff, 1990) или коллективная выработка способов действий (Perret-Cermont, Ferret & Be, 1991).
Разнообразие предлагаемых теоретических подходов говорит о множестве на правлений исследовательской работы. По мере отхода от представлений о позна нии как об отдельном, не связанном с контекстом процессе, исследователи все бо лее пристальное внимание уделяют социокультурной практике и роли таких опо средующих факторов, как язык, культурные инструменты и принятые знаковые системы в формировании и трансформации мыслительных процессов. Эти новые подходы, однако, по-прежнему далеки от объяснения того, каким образом культур ные инструменты и социальные процессы взаимодействуют с мыслительными про цессами человека, обеспечивая возможность когнитивного развития и научения.
Исследовательская работа и теоретические подходы к культуре и познанию должны найти место для контекста, который представляет собой не просто физи ческие условия или социальные структуры, воздействию которых пассивно под вергается учащийся. Контекст составляют не только его физические свойства, он включает также систему понятий и их интерпретации. Контекст может быть вну шенным, воображаемым, подразумеваемым, созданным на ходу или тщательно выстраиваемым на протяжении длительного периода времени.
Формирование знания требует продолжительного времени. В зависимости от временных рамок исследования мы можем прийти к различным выводам о роли культурной практики в появлении знания. Если мы будем заниматься периодом, в течение которого детей обучают, например делению и измерениям, знание, при обретенное в ряде ситуаций, может оказаться изолированным и неуместным по отношению к знанию, приобретенному в ситуациях другого рода. Отсюда стрем ление к анализу познания, жестко ограниченного ситуацией. С другой стороны, знания, приобретенные в ситуации определенного рода, могут, в конечном счете, оказаться существенным подспорьем в других сферах.
Более того, следует скептически относиться к попыткам классифицировать понятия как связанные или несвязанные с контекстом, абстрактные или конкрет ные, формальные или неформальные, конкретные или общие, бытовые или школь ные, как будто все перечисленные качества являются неотъемлемыми особенно стями понятий. Конкретное знание, приобретенное в отдельных знакомых повсе дневных ситуациях, может в конечном счете сыграть фундаментальную роль в формировании формального абстрактного школьного знания. Общие абстрактные понятия сильны не только своей независимостью от конкретных примеров и ситу аций, но и применимостью в объяснении и освещении широкого круга конкретных явлений (Cassirer, 1923). Таким образом, абстрактное неотделимо от конкретного. Мы предложили термин ситуативная генерализация (D. W. Carraher, Nemirovsky & Schieinann, 1995; D. W. Carraher & Schiemann, 1998) для определения этого внутреннего конфликта.
Поскольку методы и приемы не изолированы от теоретических, педагогических и социальных вопросов, данные исследований бытового познания повлияли на методы исследований в психологии и педагогике. Качественные методы, этногра фические методы и нерегламентированные интервью сегодня стали частью психоло гической и педагогической исследовательской традиции. Границы, которые тради ционно существовали между антропологией, социологией, психологией и историей, делаются менее четкими при попытках понять, каким образом знаковые систе мы, являющиеся* составной частью культурного наследия, были приняты и адап тированы к групповым и индивидуальным потребностям. По мере того как куль тура начинает играть центральную роль в исследованиях познания, а исследова тели и педагоги пытаются понять, как дети развиваются и обучаются, принимая участие в различного рода школьной и внешкольной деятельности, быстро стира ются границы между психологией и педагогикой. Преимущественное внимание когнитивной психологии к индивидуальным способностям дало исследователям на удивление мало сведений о природе и пользе «школьных» целей и их отличии от «внешкольных». Эта область открыта для исследований, которые могут помочь совершенствованию образовательных методик и более глубокому теоретическому пониманию сущности когнитивных процессов. Необходимо развивать исследова ния процесса познания в условиях школы, учитывая те инструменты и виды дея тельности, к которым дети имеют доступ в процессе обучения.
Исследования бытового познания имеют и педагогическую ценность, они гово рят о том, что неудачное выполнение школьных заданий или формальных тестов не означает отсутствия способности к пониманию. В случае с математикой дети и взрослые демонстрируют понимание и способность к гибкому использованию математических свойств, которые они, судя по всему, не могут понять в школе. Разумеется, эти свойства и соотношения в двух разных контекстах представляют ся различными способами. Владение математическими понятиями и понимание взаимосвязей между ними в школе тесно связано с принятыми и разработанными в рамках определенной культуры символическими системами, обладающими при сущей им специфической структурой, условными обозначениями и логикой. Таким образом, вопрос, с которым должны столкнуться педагоги и психологи, не связан с формированием общих психологических структур и стадиями развития, а касается скорее того, какого рода деятельность может способствовать осмыслен ному усвоению новых символических систем.
Выводы
Когда впервые появился термин бытовое познание, он обозначал прежде всего область исследований. Однако с течением времени стало ясно, что за ним стоит скорее определенный набор установок и методологических склонностей, связан ных со знанием, логическим мышлением и научением. Исследователи, занимаю щиеся данной областью психологии, исходят из того, что научение и мышление формируются в социальном контексте и несут на себе отпечаток культуры. В на чале этого века такие мысли могли бы показаться странными тем, кто занимался изучением мыслительных процессов. Сегодняшний же дух времени таков, что
трудно найти исследователя, который не разделял бы этого мнения. Для исследо вателей и педагогов больше не стоит вопрос, оказывает ли культура воздействие на мышление.
Но столь общий ход мысли может создать впечатление, что мы уже проникли в тайны когнитивного развития. Это глубокое заблуждение. Задумаемся о связи школы и бытового познания. Школа — составная часть повседневной социаль ной реальности детей. Она предполагает определенную культурную практику. Она обеспечивает знакомство детей с широким кругом символических инстру ментов — определенными языковыми средствами, таблицами, системами пись ма и записи информации. Исследователи повседневного познания способствова ли созданию представления, в соответствии с которым школа представляет собой в определенной степени искусственную обстановку, где ученикам навязывается бледное и лишенное смысла знание. Действительно, часто люди, и дети в том числе, с трудом понимают, каким образом приобретенное в школе знание связа но с жизнью за пределами школы, но исследователи не могут отвергать школы и то, что в них происходит, как нечто лежащее за пределами сферы повседневного познания.
Если мы признаем, что школа — это только часть естественных условий, мы уви дим, как грандиозна задача, стоящая перед нами. Уже существует небольшой (хотя расширяющийся) корпус исследований того, как дети ищут компромисс между знанием, сформировавшимся за пределами школы, и знанием, полученным в шко ле. Чем отличается от естественного языка алгебраическая формула и чем она на него похожа? Где то, что дети узнали о переменных, сближается с тем, что им рас сказали о соотношениях величин в физическом мире? Каким образом распределе ние благ подводит фундамент под изучение дробей? Какую роль играет (или мог ло бы играть) понятие долгов и кредитов в изучении относительных чисел? Как детский опыт, связанный с движением и силой, может подготовить почву для изу чения физики и математики? Может ли вообще мышление быть независимым от физических ситуаций? Если ученые мысленно спроецируют себя в описываемое ими графическое пространство — повлияет ли это на то, как мы преподаем геомет рию нашим ученикам? Если мы замечаем, что ребенок от природы склонен мыс лить определенным образом, — «от природы» означает без специального обучения в школе — должны ли педагоги учитывать тип мышления ребенка, подбирая при меры? Например, если дети от природы решают примеры на сложение и вычита ние, разбивая числа на удобные составляющие, а затем производят их перегруппи ровку для получения ответа, следует ли преподавателю математики тратить вре мя, поощряя их делать то, что они уже делают? Не лучше ли педагогам потратить свою энергию на разработку заданий, дающих детям возможность изучить матема тику, которую они не откроют сами? (Рассуждая подобным образом, мы ведь не учим малышей ходить?)
Поскольку основное внимание мы уделили здесь математическому мышлению, нам не удалось рассмотреть большую часть вопросов, связанных с познанием. Мы полагаем, что повседневное познание, связанное, скажем, с историей или обще ственными науками, поставило бы перед нами вопросы совершенно другого рода. Но, пожалуй, эту проблему мы оставим кому-нибудь другому.
ГЛАВА 9
Культура и нравственное развитие
Джоан Миллер
Наверное, нет темы более важной для понимания культуры, чем нравствен ность. Порой трудно определить, где заканчивается культура и начинается нравственность, настолько тесная и глубокая взаимосвязь существует между ними. Действительно, можно аргументированно доказать (и уже было доказа но), что значительная часть содержания культуры и цели ее освоения состойте том, чтобы обеспечить включение индивида в культуро-специфичные процессы и постижение им норм нравственности, справедливости и честности.
В этой главе Миллер дает прекрасное и всестороннее общее представле ние о литературе, касающейся культуры и нравственности. Она начинает с опи-сан.ия основных традиционных подходов к нравственному развитию, в том чис ле взглядов на когнитивное развитие Пиаже и Колберга, подхода с точки зре ния обособленных доменов Туриел и понимания нравственности как участия и заботы ("moraity of canng) Гиллиган. Миллер не только мастерски описывает ба зовые принципы этих подходов, но и раскрывает их теоретическую и эмпири ческую ограниченность. Как отмечает Миллер, любой из этих трех подходов преуменьшает воздействие ассоциируемых с культурой идей и культурной практики, присоединяясь к мнению о том, что нравственность формируется сама собой в контексте повседневного опыта усвоения культуры и принимает одни и те же формы в условиях любой культуры.
Далее Миллер выходит за пределы традиционных взглядов, анализируя подходы, рассматривающие нравственное развитие через призму культуры. Сосредоточив внимание на трех ключевых проблемах — определения нрав ственности, включающие понятие культуры, сущность ассоциируемых с куль турой идей и культурный фундамент процессов развития, — Миллер рассмат ривает важнейшие эмпирические данные в литературе по кросс-культурным исследованиям, которые говорят о тесной взаимосвязи культуры и нравствен ности. При этом автор рассматривает данные, охватывающие практически все направления исследовательской работы, касающейся нравственности, вклю чая суждения о моральных принципах справедливости, моральных принципах общества и межличностных отношений и моральных принципах, связанных с божественным началом и духовностью, и убедительно доказывает, что идеи, ассоциируемые с культурой, и культурные практики оказывают влияние на применение моральных норм в повседневных ситуациях и ведут к появлению каче ственных различий в рассуждениях, касающихся нравственности.
Используя сделанный обзор как стартовую площадку, Миллер планирует по вестку дня будущих исследований, для которых будет характерно интегриро ванное рассмотрение комплекса психологических процессов, включение на правлений, связанных с нравственностью, которые традиционные исследования раньше обходили стороной, и лонгитюдный подход к осмыслению процессов нравственного развития в процессе адаптации к культурным нормам. Она вы ступает, например, за необходимость более глубокого понимания взаимосвя зи между Я и нравственными принципами, в особенности в процессе адапта ции к культурным нормам и в культурах незападного типа. Она выступает так же за расширение работы по изучению таких проблем, как нанесение ущерба субъекту, взаимосвязь культуры и контекста, доминирование. Ее замечания о культуре и контексте уместны не только в разговоре о нравственности, но и в связи со всеми темами, которые затрагивает данная книга. Она также выска зывается в пользу изучения этнокультурных подходов к пониманию нравствен ности и исследования факторов мотивации существующих культурных систем.
Комментарии Миллер, связанные с будущей теоретической и эмпирической работой, созвучны основной идее этой книги о необходимости теоретической интеграции разных дисциплин и тематических направлений и эмпирического совершенствования и эволюции методологии, что предполагает использова ние и сближение качественных и количественных подходов; объединение под ходов традиционной, культурной, кросс-культурной и этнокультурной психоло гии; и использование лонгитюдных подходов. Несмотря на то что исследова ния такого рода, несомненно, гораздо сложнее, чем те, которые проводятся на сегодняшний день, аргументы в их пользу достаточно убедительны.
Нравственность представляет собой одну из самых важных и сложных облас тей психологических исследований. Важность определяется ее значением для че ловеческой психологии и тесной связью нравственных установок с формировани ем Я. В свою очередь, сложность определяется вопросами, которые возникают при изучении нравственности не только в связи с проблемой универсализма/реляти визма, но также в связи с природой индивидуальности и формированием Я. Мо раль универсальна, поскольку любая культурная группа оценивает определенный тип поведения как нравственное, используя критерии его восприятия как надле жащего/недостойного. Однако конкретные нравственные принципы и поведение, соответствующее им, отличаются заметным разнообразием как в пределах одной культуры, так и в разных культурных обществах, а также в исторической перспек тиве. В связи с этим встает ключевой вопрос; в какой мере данные различия могут считаться фундаментальными и как это связано с процессами, лежащими в основе формирования нравственных представлений.
Данная глава рассматривает роль культуры в формировании нравственных принципов (кроме того, свежие кросс-культурные обзоры психологических иссле дований нравственности можно найти, например, в работах Eckensberger & Zimba, 1997; Edwards, 1994; J. R. Snarey, 1985; J. Snarey & Kejo, 1991). Основное внимание в ней уделяется нравственному мышлению, а не более широкой теме просоци-ального поведения. В рамках этой традиции психологического исследования нрав ственность рассматривается как домен, который базируется более на осознанно воспринимаемом естественном праве, чем на социальном консенсусе или личных предпочтениях. Например, рабство может считаться нарушением нравственных принципов, несмотря на то что оно широко практикуется в обществе и не считает ся преступлением. Именно в этой исследовательской традиции встает вопрос об относительности-нравственности, и встает весьма остро, поскольку нравственность не отождествляется исключительно с соответствием норме.
Глава состоит из трех разделов. В первом рассматриваются традиционные под ходы, которые доминировали в психологии нравственного развития, причем осо бое внимание уделяется теоретическим предположениям, выдвинутым в рамках данных подходов, которые подтверждают их притязания на универсализм. Второй раздел содержит обзор подходов к нравственности, ориентированных на культу ру; здесь освещена роль, которую они отводят культуре в формировании нравствен ности и объяснении природы повседневных моральных суждений. И, наконец, тре тий раздел определяет направления будущей теоретической и исследовательской работы. В нем делается вывод о том, что анализ культуры должен стать централь ной частью психологических исследований нравственности при разработке подхо дов, которые будут более динамичными, восприимчивыми в экологическом отно шении и будут тесно связаны с формированием Я в контексте культуры.
Традиционные подходы к исследованию нравственного развития
Далее рассматриваются основные положения и важнейшие эмпирические данные традиционных научных подходов к исследованию нравственного развития. Дает ся оценка концептуального и методологического вклада, сделанного этими подхо дами, и средств, благодаря которым они придерживаются универсалистских уста новок, вопреки очевидным культурным различиям в нравственном мышлении личности.
Подход с точки зрения когнитивного развития
В одном из первых трудов по проблеме формирования нравственного мышления Пиаже разработал двухступенчатую модель нравственного развития (Piaget, 1932). В соответствии с ней утверждалось, что, становясь старше, дети меняют свои взгляды, переходя от недифференцированного представления о нравственности, основан ного на объективной ответственности, или гетерономии, — к понятию нравствен ности, в центре которого находится представление о субъективной ответственно сти, или автономии. Данное возрастное изменение иллюстрирует реакция детей на широко используемый в исследованиях рассказ Пиаже о человеке, который умыш ленно причиняет незначительный ущерб (например, разбивает одну тарелку); и о том, кто нечаянно причиняет более серьезный ущерб (например, случайно раз бивает несколько тарелок). Маленькие дети обращают внимание в первую очередь на масштаб объективных последствий и обычно оценивают второй случай как
более серьезный проступок по сравнению с первым. Дети постарше, как правило, оценивают первый поступок как более серьезное нарушение. Подобные переходы от гетерономной ориентации к автономной были засвидетельствованы Пиаже и в отношении игр, где маленькие дети поначалу воспринимают правила игры как не изменную данность, а более старшие начинают относиться к ним как к результату коллективного творчества. Эти сдвиги в процессе развития объясняются процес сами социализации, поскольку предполагается, что маленькие дети выстраивают представление о гетерономной нравственности по опыту иерархически выстроен ной реальности, приобретенному в процессе социализации с помощью взрослых, а когда они становятся старше и начинают общаться с равными себе, у них форми руется представление об автономной нравственности.
Несмотря на то что использованию методики Пиаже способствовала универ сальность возрастных тенденций (Eckensberger & Zimba, 1997), подход Пиаже как таковой подвергался критике как с методологических, так и с концептуальных позиций. Отмечалось, что в рассказах Пиаже смешивались намерения и послед ствия, злой умысел всегда был связан с серьезными последствиями, а благие наме рения вели к незначительным последствиям. Ограниченность подхода Пиаже от мечалась еще и в том, что он не смог четко разграничить договорные и нравствен ные нормы (например, правила игры и нормы, связанные с нанесением ущерба).
Расширяя и развивая подход Пиаже к изучению нравственности и сохраняя при этом его положения, касающиеся когнитивного развития, Колберг разработал по лучившую широкое признание и применение модель нравственности, основанной на идее справедливости (Kohberg, 1969, 1971, 1981, 1984). Теория Колберга пред ставляет собой резкий разрыв с психодинамическим и бихевиористским подхода ми, которые до этого доминировали в психологии, нравственности (например, Aronfreed, 1968; Freud, 1930), и проводит резкое разграничение нравственности и общественных условностей. Бихевиористская и психодинамическая модели опре деляли .нравственность с точки зрения общественных'стандартов подобающего/ недостойного, которые усваиваются индивидом. С точки зрения Колберга, такая установка представляется проблематичной из-за пассивной позиции личности, которая просто впитывает представления, сложившиеся в данном социальном кон тексте. Модель Колберга представляет собой мощную альтернативу этим взглядам.
В рамках схемы Колберга личность самостоятельно формулирует моральные принципы в ходе спонтанного процесса созидания самой себя, а не впитывает пас сивно представления, бытующие в обществе. Нравственность определяется с точ ки зрения естественного права (то есть объективного стандарта, выходящего за пределы социальных норм). Привлекая кантианское понятие о категорическом императиве, Колберг утверждает, что поведение является нравственным, только если оно соответствует формальным критериям универсальной применимости, приемлемо в качестве нормы и носит беспристрастный и справедливый характер. Такая установка понималась с точки зрения нравственности, основанной на спра ведливости и правах личности, в рамках которой нравственные достоинства лич ности являлись ее внутренним свойством, не связанным с общественным положе нием, эмоциональными связями или личными качествами (Raws, 1971). Приме чательно, что при таком подходе социально-ролевые ожидания рассматриваются
как не имеющие статуса нравственных, поскольку они опираются исключительно на нормативные стандарты, а не на нравственные критерии.
Модель Колберга выделяет шесть последовательных стадий в процессе разви тия, которые осуществляются на трех уровнях (Carter, 1980). Они включают а) доконвенциональный уровень, на котором основные цели — предотвращение на казания (1-я стадия) и инструментальный обмен (2-я стадия); б) конвенциональ ный уровень, основная цель — реализация социально-ролевых ожиданий (3-я ста дия) и поддержание общественного порядка и законности (4-я стадия); и в) пост-конвенциональныЙ уровень, на котором первоочередное внимание уделяется общим правам личности, признанным обществом в целом (5-я стадия), и самостоятельно избранным нравственным принципам справедливости, правам человека и уваже нию к чувству собственного достоинства всех людей (6-я стадия). В основе первых двух уровней лежат субъективные предпочтения, будь то предпочтения индивида на доконвенциональном уровне или предпочтения общества или социальной груп пы на конвенциональном уровне. В свою очередь, на постконвенциональном уров не мышление подходит к моральным установкам, и это позволяет говорить о том, что лишь на этом уровне суждения опираются на объективные нормы, не связанные ни с социальным консенсусом, ни с эгоистическими личными предпочтениями.
В исследованиях Колберга суждения, касающиеся нравственности, оценива лись в виде нерегламентированных реакций на гипотетическую нравственную ди лемму (Coby & Kohberg, 1987). Одной из самых известных является так называ емая дилемма Хайнца, в которой муж крадет лекарство у жадного аптекаря, чтобы спасти жизнь своей умирающей жены. Реакции испытуемых классифицировались в соответствии с уровнем, соответствующим их стадии нравственного развития. Так, например, рассуждения испытуемого, который выступал в защиту мужа, ссы лаясь на право его жены на жизнь, оценивались как рассуждения на постконвен циональном уровне, высочайшем, в соответствии со схемой Колберга, уровне нрав ственной зрелости. Испытуемый же, который защищал мужа, говоря о его соци ально-ролевых обязательствах по отношению к жене, в соответствии с критериями Колберга получал оценку, соответствующую лишь конвенциональному уровню, предшествующему формированию нравственных принципов.
Несмотря на сильную сторону методики Колберга, которая позволяла испыту емым излагать свои мысли о нравственных проблемах в свободной форме, она кри тиковалась за слишком высокие требования к устной речи. Предлагаемые эпизо ды также обладали определенными недостатками, поскольку с их помощью оце нивалось скорее гипотетическое, чем связанное с реальной жизнью, нравственное мышление и поднимались вопросы, во многом далекие от проблем реальной жиз ни. Чтобы преодолеть хотя бы часть этих методологических проблем, Реет и его коллеги разработали программу работ, касающуюся суждений нравственного ха рактера, в ходе которой был разработан Тест на определение нравственных пози ций. Этот инструмент не предъявлял высоких требований к вербальным возмож ностям испытуемых, поскольку теперь выполнение задания требовало не воспро^ изведения, а узнавания (Rest, 1979, 1986; Rest, Narvaez, Bebeau & Thoma, 1999). Тест на определение нравственных позиций предлагает испытуемым сокращенные версии моральных дилемм Колберга вместе с возможными моральными суждениями. Испытуемых просят, пользуясь методами оценки и категоризации, опреде лить, какие ответы отражают их нравственные воззрения.
Исследование, начатое в процессе написания Колбергом докторской диссерта ции и первоначально предполагавшее изучение представителей американского среднего класса мужского пола (Kohberg, 1958), быстро приобрело гораздо более широкие масштабы и включило исследование не только женщин, но целого ряда групп населения, представлявшего различные культуры и субкультуры. Через не которое время было опубликовано руководство по стандартизации итоговых по казателей (Coby & Kohberg, 1987), а также незначительные поправки к теории. Окончательные варианты модели учитывали, например, содержательные различия между ценностями (например, истина, жизнь и т. д.) и составляющими (например, самоуважение, чувство собственного достоинства, автономия и т. д.), а также меж ду стадиями неустойчивого или гетерономного характера и устойчивыми или ав тономными стадиями (Kohberg, Levine & Hewer, 1994). Эти изменения оказали влияние на протоколы итогов исследования, однако на кросс-культурные тенден ции, которые просматривались в этих исследованиях, они повлияли незначитель но, так же как не поставили под сомнение фундаментальные теоретические посыл ки об универсальности нравственных принципов справедливости.
В исследованиях, проводившихся в традициях Колберга, поражают не только свидетельства явных культурных колебаний на наблюдаемых уровнях нравствен ного развития, но также склонность специалистов по когнитивному развитию рас сматривать данные вариации как совместимые с их притязаниями на универсаль ность нравственных принципов справедливости и прав человека. Например, сам Колберг (Kohberg, 1969) в одном из первых своих исследований заметил, что постконвенциональные уровни суждений, касающихся нравственности, связаны с распространением западных норм и идеалов, урбанизацией и социально-эконо мическим положением и, как правило, отсутствуют у сельского населения. Более поздние исследования подтвердили эти данные, обнаружив в то же время при ис пользовании более совершенных схем кодирования, что сфера распространения нравственного мышления на постконвенциональном уровне является еще более узкой, чем предполагалось ранее. Например, при исследовании 45 несхожих в куль турном отношении выборок Снэри (Snarey, 1985) отмечал, что лишь около 6 % от ветов содержат смесь постконвенциональных и конвенциональных представлений (4-я и 5-я стадии) и лишь 2 % или менее ответов в масштабе всего мира можно счи тать чисто постконвенциональными. Реакции высокого уровня встречались глав ным образом у среднего класса западного городского населения, в то время как представители традиционных обществ, таких как Кения или Новая Гвинея, не да вали ответов на уровне 4/5 или 5-й стадии. Подобные тенденции просматривают ся и в недавно законченном обзоре более чем 400 исследований, проведенных с ис пользованием Теста определения нравственных позиций в течение 25 лет (Rest et a., 1999). Уровень нравственных суждений обнаруживает позитивную связь с образованием, урбанизацией и усвоением западных норм и идеалов. Данные тако го рода привели к тому, что многие ориентированные на культуру современные критики Колберга начали обвинять данную схему в культурной ограниченности и
говорить, что она отражает современную западную либеральную точку зрения (Simpson, 1974). Доказывалось, что данная модель воплощает светские взгляды, упуская из виду религиозные основы морали, и к тому же не учитывает противо положные в культурном отношении взгляды, например мнение о том, что ценно стью обладает любая жизнь, а не только жизнь человека (Vasudev & Humme, 1987).
Тем не менее, не признавая обоснованности этих обвинений, Колберг и его кол леги считали, что данные кросс-культурные результаты прекрасно согласуются с их теоретическими притязаниями (Kohberg, 1969,1971). Вспоминая философское изречение о том, что нельзя делать выводы из того «чему следовало бы быть», Кол берг и его последователи не рассматривали наблюдаемое кросс-культурное распре деление реакций нравственного характера как руководство к определению самой нравственности. Более того, данные о том, что уровень нравственных суждений связан с образованием и социально-экономическим статусом, они рассматривали как вполне предсказуемые, принимая во внимание то, что более высокие уровни суждений нравственного характера требуют способности к суждениям более слож ного уровня (Kohberg, 1971; Rest et a., 1999).
Примечательно, что единственное крупное исправление, внесенное последова телями Колберга в свою теоретическую схему в ответ на кросс-культурную крити ку, не было реакцией на свидетельства явной кросс-культурной изменчивости нравственных суждений или на обвинения в культурных отклонениях, которые вызывала схема Колберга. Оно было реакцией на обвинения Гиллиган и ее коллег, что первоочередное внимание, уделяемое справедливости и правам личности, ведет к пренебрежению участием, отзывчивостью, заботой (Giigan, 1977, 1982). В ответ на это Колберг и его коллеги в последующие годы, приз нал и, что нравствен ность включает не только вопросы, связанные со справедливостью, но и чуткость к другому человеку (Coby & Kohberg, 1987). Однако в рамках схемы Колберга такие позитивные обязательства, связанные с участием и заботой, рассматривались как не имеющие достаточной нравственной силы по сравнению с обязательства ми, налагаемыми справедливостью, поэтому они рассматривались скорее как дис креционные и применимые только к отношениям внутри группы, нежели универ сальные. Приняв таким образом довод Гиллиган о роли заботы и участия в нрав ственности, Колберг и его коллеги, как можно заметить, не отказались от своих универсалистских установок. Расширяя исходное определение границ нравствен ности, они признали, что нравственность включает также позитивные обязанно сти, связанные с межличностной ответственностью по отношению к родственни кам и друзьям, а не только негативные обязанности не причинять ущерб и не нару шать права других людей. Однако они продолжали рассматривать все эти аспекты нравственности как универсальные.
Подход с точки зрения обособленных доменов
Сложности для стадиальной модели когнитивного развития Колберга возникли с появлением подхода с точки зрения обособленных доменов Туриел с коллегами (L. Nucci, 1981; L. P. Nucci & Turie, 1978; Smetana, 1983; Turie, 1980,1983,1988a). Поддерживая универсализм теории Колберга и ее положение о том, что справедливость и права личности составляют стержневое содержание нравственности, представители нового подхода сделали ряд противоречащих теории Колберга за явлений, касающихся связи процессов созидания собственного Я и моральных принципов, а также взяли на вооружение новую методику оценки нравственного мышления. С ее помощью были получены данные о кросс-культурной и возраст ной структуре нравственного мышления, опровергающие теорию Колберга. В про тивоположность вниманию, которое Колберг уделял логическому выводу, предста вители подхода с точки зрения обособленных доменов делают акцент на роли со циальных взаимодействий в интерпретации нравственности. Нравственность рассматривается как индуктивно определяемая, основанная на наблюдении инди видом существенного значения тех или иных поступков (Turie, 1983). Поступки, наносящие ущерб или нарушающие права другого человека, рассматриваются с точки зрения нравственности, например намеренное нанесение оскорбления дру гому человеку или захват имущества другого человека без его разрешения. Наря ду с этим предполагается, что иные типы социального поведения, такие как мане ра одеваться, представляют общественные нормы, и поведение, которое им соот ветствует, облегчает социальную координацию, но не имеет отношения к вопросам справедливости или нанесения ущерба. И наконец, предполагается, что существу ет особый домен личного выбора и благоразумия, который базируется исключи тельно на субъективных предпочтениях индивида и не включает ни нравственные проблемы справедливости и нанесения ущерба, ни конвенциональные вопросы социальной координации (L. Nucci, 198-1; L. Nucci & Lee, 1993). Например, реше ние о выборе друзей расценивается как вопрос личного характера, поскольку в его основе лежат исключительно соображения личных вкусов и привязанностей.
Методологически исследования в рамках данного подхода сосредоточены на оценке личного интуитивного восприятия. Предполагается, что, так же как люди, прекрасно говорящие на родном языке, далеко не всегда имеют представление о его грамматике или могут сформулировать грамматические правила, маленькие дети способны выделять различные типы социальных норм, даже если не могут объяс нить свои суждения столь изощренным образом, как взрослые. Исследования, про водимые в рамках данного подхода, обычно предполагают предъявление испытуе-'мым коротких историй, описывающих какие-либо нарушения: нарушение прин ципов справедливости и прав личности, если планируется исследование проблем нравственности; нарушение социальных обычаев, если планируется исследование конвенциональных вопросов; действия лиц, связанные с их личными предпочте ниями, если планируется вести речь о личном выборе. Предлагаются критерии оценки рассматриваемой проблемы, в соответствии с которыми поведение может рассматриваться как поддающееся изменению, обладающее культурной относи тельностью или обоснованно регулируемое. Ребенок может давать оценку в соот ветствии с данными критериями, оценивая поведение с точки зрения нравствен ности следующим образом: оценить поведение как допускающее регулирование со стороны общества (указать, что было бы хорошо иметь правило для регулирова ния этого поведения) или как поведение, не обладающее культурной относитель ностью (заявить, что будет плохо, если в другом обществе для такого поведения будет другое правило).
Так же как с помощью методов Колберга были получены данные, которые со ответствовали доминировавшей тогда теории Пиаже, методология предлагаемых критериев оценки приводит к получению данных, согласующихся с современными моделями когнитивного развития, в соответствии с которыми ребенок считается когнитивно компетентным (Kuhn & Sieger, 1998). Так, например, исследования показали, что даже двухлетние дети способны отличить моральные нормы от об щественных (Smetana, 1981; Smetana & Braeges, 1990), причем эта способность явно присутствует в различных культурных группах (Song, Smetana & Kim, 1994). Дан ные такого рода ставят под сомнение заявления специалистов по когнитивному развитию о том, что моральные представления возникают на достаточно поздних этапах развития. Скорее напрашивается вывод, что способность различать мораль ные обязательства, общественные нормы и личный выбор появляется в раннем воз расте. Хотя высказанные в рамках данного подхода суждения о возрасте, в котором возникают моральные представления, и противоречат теории Колберга, его уни версализм не подвергается сомнению. Итоговое заключение этого подхода состо ит в том, что содержание нравственности во всех культурах сосредоточено в пер вую очередь на вопросах справедливости и правах личности, а ролевые ожидания и вопросы, связанные с религией, представляют сферу социально-конвенциональ ных, а не нравственных проблем. Этот вывод в основе подобен выводам, сделан ным в рамках модели Колберга.
В то время как исследования, использующие четкие ситуации в коротких рас сказах, говорят о том, что во всех культурах люди обнаруживают значительное единодушие в вопросе о том, к какому домену относится та или иная история, ис следования, использующие ситуации менее прототипического характера, говорят о наличии заметных культурных и субкультурных вариаций при отнесении во проса к определенному домену. Так, было обнаружено, что определенные вопро сы, которые светское американское население относит к домену личного выбора (например, есть или не есть говядину), ортодоксальными индуистами из Индии рассматриваются как нравственные проблемы (Shweder, Mahapatra & Mier, 1987).
Однако в рамках подхода с точки зрения обособленных доменов культурные вариации такого рода интерпретируются как всецело согласующиеся с положени ем об универсальности моральных норм. Полагают, что кажущиеся культурно обусловленные различия нравственных норм, в действительности — лишь культур но обусловленные различия предпосылочных знаний (Wainryb, 1991). Например, утверждая, что есть говядину безнравственно, индийцы придерживаются нрав ственных принципов, связанных с нанесением ущерба. При этом они отличаются от американцев лишь своим убеждением в том, что корова — священный объект, который следует защищать от нанесения ущерба, но убеждение в том, что нанесе ния ущерба следует избегать, роднит их с американцами. Такая интерпретация исходит из того, что при оценке культурной универсальности нравственных прин ципов следует сначала определить, одинаковыми или различными должны счи таться предпосылочные знания в разных культурах (например, предположение о существовании духовного мира священных объектов). Валидность подобных куль-' турных предпосылок может быть оценена рационально, в отличие от критериев более произвольного характера.
Нравственность как проявление заботы и участия
Подход к нравственности как к проявлению заботы и участия, который представ ляют Гиллиган и ее коллеги, является подлинным концептуальным вызовом под ходу, опирающемуся на схему когнитивного развития, и подходу с точки зрения обособленных доменов, поскольку этот подход совершенно иначе воспринимает содержательную сторону нравственности, процессы, которые лежат в основе ее формирования, и фактор пола при ее формировании (Giigan, 1977, 1982; Giigan & Wiggins, 1987): Гиллиган доказывала, что нравственность следует рассматривать в тесной связи с взаимным участием и заботой. Ставя под сомнение предположе ние о том, что нравственные нормы формируются исключительно на принципах справедливости, Гиллиган считает заботу и участие неотъемлемой частью морали. В противовес акценту на когнитивных аспектах, который делают теория Колберга и подход с точки зрения обособленных доменов, Гиллиган утверждает, что рас сматривать формирование нравственности следует с точки зрения имеющего эмоциональную основу формирования Я, а на этот процесс оказывает влияние фактор пола.
Привлекая разработки, касающиеся психодинамики и привязанностей (напри мер, Ainsworth, 1978; Bowby, 1969-1980; Chodorov, 1978), Гиллиган считает, что истоки нравственности следует искать на ранних этапах формирования личности под влиянием опыта социализации. В процессе естественного отождествления себя с матерью и благодаря впечатлениям от внутрисемейных отношений, которые де лают акцент на межличностном участии, девочки формируют Я, ориентированное на межличностные связи и связанные с ним нравственные принципы взаимного участия и заботы (Giigan & Wiggins, 1987). Мальчики же, отождествляя себя с отцом, формируют автономное Я и связанную с ним нравственность, ориентиро ванную на принципы справедливости.
С методологической точки зрения данный подход обращается к нравственно му мышлению в том виде, в котором оно отражается в индивидуальных суждени ях описательного характера, касающихся личных впечатлений и опыта (Brown, Tappan, Giigan, Mier & Argyris, 1989). Используются качественные методики, предполагающие разного рода интерпретирующее чтение текста, с целью выделе ния в нерегламентированных личных реакциях мнений, вызванных заботой и уча стием, или мнений, обоснованных чувством справедливости.
Внимательно относясь к тендерным вариациям нравственных принципов и личностной самооценки, данный подход тем самым придает большее, по сравне нию с двумя предыдущими подходами, значение собственно культурным момен там. Однако, как это ни удивительно, идеям, ассоциируемым с культурой, и куль турным практикам, которые структурируют индивидуальный опыт и взгляды, не придается практически никакого значения. Вместо этого делается заявление о том, что хотя культуры и различаются с точки зрения практики повседневной социа лизации, все они несут в себе одни и те же модели структурных различий, связан ных с полом, и, следовательно, равным образом ведут к формированию подобных в своей основе воплощений Я и нравственных принципов. Гиллиган и Виггинс приводят следующий аргумент в пользу универсальности нравственных принци пов справедливости и участия:
Динамика различий и привязанностей раннего детства закладывает основу двух ти пов нравственности — как справедливости и как участия и заботы... Хотя характер взаимной привязанности ребенка и родителя может варьировать в зависимости от индивидуальных особенностей и культурных условий и хотя несходство может быть обостренным или приглушенным, в зависимости от структурных особенностей семьи или общества, все люди рождаются беспомощными, и нет такого ребенка, который мог бы выжить без связи с взрослыми. Поскольку любой человек чувствителен как к чрез мерному давлению на него, так и к полному отсутствию внимания, человеческий опыт вновь и вновь воспроизводит два сюжета, связанных с нравственностью (р. 281).
Большинство исследований нравственности в рамках данного подхода уделя ют первоочередное внимание тендерной дифференциации моральных суждений. Хотя изначально были определенные подтверждения того, что мужчины сориен тированы на справедливость, а женщины — на участие и заботу, последние данные свидетельствуют о том, что нравственное мышление, скорее всего, не связано с полом (Thomas, 1986; Waker, 1984,1991). По-видимому, тендерная дифференциа ция нравственного мышления связана в первую очередь с различиями в образова тельном уровне, роде занятий или речевом стиле, или с особенностями обсуждае мых проблем (например, аборты), а не с собственно половыми различиями нрав ственных норм.
Отрицая мнение о том, что нравственное мышление связано с половой принад лежностью, теоретики традиционной психологии тем не менее принимают утвер ждение Гиллиган о существовании нравственности как участия и заботы. Они счи тают, что участие и забота представляют важный аспект нравственности как для мужчин, так и для женщин, причем эта сторона нравственности облечена в одну и ту же форму во всех культурных контекстах. Любопытно, что, несмотря на то что подход Гиллиган сумел расширить современные представления о сфере нравствен ности, он по-прежнему предлагает универсалистскую схему.
Резюме
Работа в рамках традиционных психологических теорий нравственного развития показала, что вопросы, связанные со справедливостью, правами личности и благо получием, являются центральными вопросами нравственности. Исследования ког нитивного развития показывают, что осознанное восприятие нравственных прин ципов справедливости происходит на поздних стадиях развития и связано с усво ением западных норм и идеалов и социально-экономическим развитием, в то время как исследования в традиции обособленных доменов доказывают, что способность формального разграничения проблем, связанных с нравственностью, вопросов со циально-конвенционального характера и вопросов, относящихся к домену личного выбора, присутствует уже на ранних стадиях развития. В свою очередь, исследова ния нравственности как проявления заботы и участия говорят о том, что содержа ние нравственности распространяется также на межличностные обязательства, не ограничиваясь лишь вопросами справедливости. Однако все три подхода недооце нивают роль идей, ассоциируемых с культурой, и культурных практик и разделя ют мнение о том, что нравственность выстраивается личностью в контексте повсе дневного опыта социализации и принимает принципиально одни и те же формы в условиях любой культуры.
Культуральные подходы к нравственному развитию
Как было показано выше, традиционные психологические теории нравственного развития обладают одним поразительным общим свойством — все они утверждают, что нравственная ориентация принимает универсальные формы, невзирая на дан ные, свидетельствующие о культурных вариациях в моральных суждениях и в по вседневной культурной практике. Это говорит о том, что признание значения культу ры теориями нравственного развития требует не только сбора данных о культурных вариациях моральных суждений и нравственного поведения, но и интерпретации этих данных с учетом культурных факторов. Именно это характеризует современные подходы, учитывающие значение культуры. Представители этих подходов придер живаются взглядов на определение нравственности, характер культурных систем и влияние культуры на развитие, отличных от традиционных. Ниже дается краткая ха рактеристика этих взглядов, которая сопровождается рассмотрением эмпирических данных, свидетельствующих о воздействии культуры на нравственное мышление.
Ключевые посылки Культуральные определения нравственности с учетом фактора культуры
Подходы, принимающие во внимание культурный фактор, делают акцент на важ ности определения морали с учетом культурных вариаций. Было доказано, что тра диционные психологические теории, давая рабочие определения нравственно сти, пользуются критериями, отражающими культуро-специфичные допущения. Этот процесс, например, заметен в отношении традиционных психологических теорий к религии, которую они исключают из домена нравственности, а также в мнении о том, что социально-ролевые ожидания лишены нравственного содержа ния. Приводились доказательства того, что такая позиция заставляет эти подходы оставлять ряд проблем за пределами сферы нравственности, несмотря на то что представители культур незападного толка часто воспринимают их иначе.
С сомнением относясь к тому, что воспринимается доминирующими психоло гическими теориями как культурные отклонения от нравственности, определяемой в соответствии с ее конкретным содержанием, современные подходы, учитываю щие культурный фактор, подчеркивают важность признания явной связи между формальными критериями, определяющими нравственное мировоззрение, и со держанием систем нравственных принципов. Формальные критерии включают различия общего характера, которые определяют различные сферы мышления (1 urie, 1983) и абстрактные концепции (нанесения ущерба, индивидуальных осо бенностей личности и т. п.), связанные с применением нравственных норм (Shweder et a., 1987). Например, с точки зрения подхода, учитывающего культурный фак тор, не предполагается, что вегетарианство непременно относится к вопросам лич ных предпочтений. Считает человек вопрос «есть или не есть мясо» проблемой нравственного выбора или нет, зависит отчасти от его определяемых культурой установок, касающихся личности и вопросов нанесения ущерба (например, вклю чает ли понятие нанесения ущерба животных, и т. д.). В соответствии с таким под ходом моральные выводы зависят от отношения личности к рассматриваемой про блеме (оценивается ли она как важная, возникшая случайно, в связи с определен ными обстоятельствами и т. д.), а не от ее конкретного содержания.
Характер идей, ассоциируемых с культурой
С точки зрения современных подходов, учитывающих фактор культуры, мнение о том, что оценку культурных различий в моральных суждениях следует проводить лишь после выявления культурных вариаций в предпосылках, определяемых уров нем знания и связанных с ними культурных обычаях, представляется ограничен ным. Такая позиция предполагает, что определяемые уровнем знания предпосыл ки носят исключительно рациональный характер и поддаются сравнительной оценке в соответствии с их относительной адекватностью. Однако многие гносео логические предпосылки, отражающиеся в моральных суждениях, нерациональны, что не позволяет оценить их адекватность (Shweder, 1984). Например, никакой прогресс науки не позволит точно определить момент зарождения жизни и таким образом дать безоговорочную нравственную оценку аборта.
Более того, с точки зрения современных подходов, учитывающих фактор куль туры, попытка при оценке культурных различий в нравственных ценностях счи тать культурные верования и обычаи неизменными, препятствует изучению инте ресующих нас феноменов. В сущности, тогда можно оценить культурные различия, лишь сочтя неизменными существенные аспекты культуры. С этой точки зрения набожный христианин, считающий секс до брака безнравственным нарушением закона, данного Богом, и атеист, который считает секс до брака вопросом личного предпочтения, будут рассматриваться как разделяющие одни и те же нравствен ные принципы, с той лишь разницей, что один верит в существование Бога, а дру гой — нет. Попытки такого рода, как было доказано, заставляют прибегать к дока зательствам общности нравственных принципов на весьма абстрактном уровне и при этом мешают увидеть важные содержательные различия в повседневных мо ральных суждениях. Однако доказано, что приобретение опыта и формирование нравственного мировоззрения происходит именно на уровне локальных соглашений и обычаев, а не на уровне абстрактных, а порой и лишенных смысла обобщений.
Роль культуры в формировании морали
И наконец, современные подходы, учитывающие фактор культуры, ставят под сомнение представление об автономной структуре морали, которого придержива ются традиционные подходы. Подобно традиционной психологии, подходы, учи тывающие фактор культуры, предполагают, что личность активно осмысляет соб ственный опыт. Однако в них полагается, что активный процесс созидания лично стью самой себя всегда в определенной части определяется заданными культурой предпосылками. Поскольку нравственное развитие отражает в определенной сте пени развитие личности под влиянием культурной переменной, закономерно ожи дать, что такое развитие тоже будет в определенной мере представлять собой куль турную переменную.
Важнейшие эмпирические данные
Данный раздел представляет собой выборочный обзор эмпирических исследова' ний, проведенных приверженцами теоретических подходов, учитывающих куль турный фактор. Рассматриваемые эмпирические данные показывают не только, в каких отношениях идеи, связанные с культурой, и культурные практики оказывают влияние на нравственные нормы в повседневных ситуациях, но также говорят об их качественном воздействии на характер этих норм.
Культурная изменчивость понятия справедливости
Работа, проведенная сторонниками точки зрения когнитивного развития и обособ ленных доменов, показала повсеместное внимание к проблеме справедливости. Не смотря на это, оказалось, что культура влияет на применение идей справедливос ти на практике. Культурные вариации, как можно заметить, отражают различные адаптивные требования, которые предъявляют разные культурные условия, поря док приоритета нравственных обязательств, а также определяемые культурными факторами теории личности и связанную с ними практику.
Кросс-культурные данные показывают, например, что явные отклонения от уровней нравственного развития по модели Колберга отражают, по крайней мере отчасти, разный уровень релевантности представлений о справедливости в различ ных социальных условиях. В связи с этим Харкнесс и ее коллеги (Harkness, Edwards & Super, 1981) обнаружили, например, что духовные лидеры общины кипсигис в Кении, как правило, дают ответы на уровне 3-й стадии (по схеме Колберга), в то время как выборка рядовых представителей общины того же возраста, образова ния, благосостояния и той же веры давала ответы лишь на уровне 2-й стадии. Они предполагают, что тогда как нравственные принципы рядового индивида в данном сообществе полностью соответствуют 2-й стадии, для духовных лидеров важен момент содействия распространению взглядов, предполагающих ориентацию на межличностные структуры, соответствующие 3-й стадии. В более общем плане приверженцы подхода, учитывающего культурный фактор, полагают, что воспри ятие социальной структуры, соответствующее 4-й стадии и выше по схеме Колберга актуально прежде всего в контекстах, связанных с наличием центральной государ ственной или национальной формы правления — вывод, который может объяс нить, по, крайней мере частично, наблюдаемую в разных культурах связь между высшими уровнями нравственного развития по Колбергу и процессами модерни зации (Edwards, 1975, 1978,1994; J. R. Snarey, 1985).
Кросс-культурные исследования подтверждают также и то, что даже если ин дивиды, представляющие разные культуры, разделяют взгляды на нравственный статус понятий, связанных со справедливостью, роль этих понятий в повседневной жизни может быть разной и зависит от других нравственных установок. Так, было выявлено, например, что индийцы, исповедующие индуизм, считают межлично стные обязательства приоритетными по отношению к параллельно существующим обязательствам, связанным со справедливостью. Американцы европейского про исхождения придерживаются диаметрально противоположных взглядов (Mier & Bersoff, 1992). В частности, в то время как американцы, склонные относиться к межличностным обязательствам как к вопросу, решаемому по личному усмотре нию, для индийцев межличностные обязательства и вопросы, связанные со спра ведливостью, имеют одинаковый моральный статус. Подобные кросс-культурные различия наблюдались в сравнительном исследовании моральных суждений ки тайских и исландских детей (Keer, Edestcin, Fang & Fang, 1998). В рассуждениях о нравственных дилеммах китайские дети считали приоритетными соображения
альтруистического и межличностного характера, а дети из Исландии полагали бо лее важными договорные обязательства и корыстные соображения.
Представления о моральной ответственности — еще одна сфера, в которой су ществуют кросс-культурные различия. Они наблюдаются даже в тех случаях, ког да представители разных культур придерживаются одинаковых взглядов на нрав ственный статус рассматриваемых проблем. Так, в соответствии с контекстной ориентацией представители культур, в которых существует приоритет межличност ных установок Ъад индивидуалистическими, склонны в оценке действий личности рассматривать поведение как в первую очередь зависящее от ситуации, приумень шая при этом значение личных нравственных обязательств. Так, например, было обнаружено, что индуисты гораздо чаще, чем американцы европейского происхож дения, снимают с человека моральную ответственность за нарушение принципов справедливости в условиях оказания на него давления, с учетом его незрелости или других обстоятельств, которые могут служить оправданием (Bersoff & Mier, 1993; Mier & Luthar, 1989). Такая восприимчивость к ситуативному фактору свойственна и нравственным нормам, сформировавшимся в рамках конфуцианства, в особен ности по сравнению с иудейско-христианскими культурными традициями (Dien, 1982). Это нашло отражение в предпочтении примирения разрешению конфликта путем урегулирования разногласий.
И наконец, как отмечалось вкратце при рассмотрении подхода с точки зрения обособленных доменов, культурные различия в повседневных суждениях о спра ведливости могут объясняться зависящими от конкретной культуры содержатель ными предположениями индивидов по поводу обоснованности применения конк ретных представлений о справедливости. Такие культурные различия в исходных посылках могут привести к значительным расхождениям в повседневных сужде ниях о справедливости, если представители разных культурных общностей расхо дятся в таких вопросах, как, например, какие объекты заслуживают защиты от на несения им ущерба или как понимать само нанесение ущерба. Например, представ ляя культуру, для которой во многих отношениях характерен иерархический подход, население, исповедующее ортодоксальный индуизм, считает вполне мо рально оправданным предоставление женщинам неравных прав с мужчинами (Shwedercta., 1987).
Мораль в различных сообществах
Необходимость учета культурного фактора при исследовании нравственного раз вития становится очевидной благодаря исследованиям нравственных принципов культурных сообществ. Эти исследования выявляют нравственные установки на постконвенциональном уровне, которые не принимались в расчет традиционны ми теориями нравственного развития.
Работа с разными культурными группами китайского населения, например, говорит об отличии предпосылок, лежащих в основе конфуцианских и даосистских подходов к нравственности, от иудейско-христианского мировоззрения, на ко.то-ром построена схема Колберга (Dien, 1982; Ma, 1988, 1989, 1992, 1997). В рамках этих культурных традиций считается, что люди обладают врожденными нравствен ными склонностями, сохранение и развитие которых обеспечивает нравственную
гармонию. Центральным моментом такого мировоззрения является концепция жэнь, понятие, имеющее эмоциональную основу, которое включает такие идеи, как любовь, доброжелательность и уважение к родителям. Влияние таких установок на моральные суждения иллюстрируется, например, реакцией китайских студен тов на дилемму Джо, предлагаемую Колбергом. Проблема состоит в том, что отец требует от сына1 деньги, которые тот заработал и которые, по предварительной договоренности, отец разрешил сыну потратить на загородный дом. Вместо того чтобы рассматривать ситуацию как нарушение договора, китайские испытуемые подчеркивают момент сыновнего долга перед отцом, который, по их мнению, состоит в том, что сын должен выполнить требование отца. Один из испытуемых аргументировал это следующим образом: «Он [сын] должен еще раз упорно по трудиться, чтобы заработать деньги и отдать эти деньги своему отцу. Хотя отец и не прав, но уважение к отцу требует, по-моему, того, чтобы он отдал деньги» (Ма, 1997, р. 99).
Схожие типы нравственных установок, ориентированные на межличностные отношения, были выявлены во многих других культурных сообществах. Работа с индуистским населением в Индии, например, показывает, что центральное значе ние для нравственности имеет понятие дхарма (dharma), которое одновременно обозначает врожденную предрасположенность или природу, кодекс поведения и естественное право. В рамках такой культурной системы социально-ролевые обя зательства, связанные с удовлетворением потребностей окружающих, рассматри ваются как полновесные моральные проблемы в отличие от ожиданий, связанных со справедливостью, или общественных норм (Mier, 1994). Важно, что данное представление о нравственности включает идею единства всех проявлений жизни, которая требует заботы не только о благосостоянии людей, но и о животных (Vasudev, 1994; Vasudev & Humme, 1987).
Родственная, хотя и отличная ориентация просматривается и в буддийских культурных традициях, основанных на таких культурных посылках, как Dukkha (даккха, «страдание»), или представлениях о жизни как о страдании и накоплении негативной кармы при совершении грехов (A. Huebner & Carrod, 1991; А. М. Huebner & Carrod, 1993). При таком подходе предполагается наличие нравственного импе ратива, который определяет, как действовать, чтобы исключить страдание других, будь то люди или животные, и справиться с воздействием накопившейся негатив ной кармы. Тесно связанные ориентации были продемонстрированы взрослыми Испытуемыми из Кракова (Польша), которые выражали стремление к социально му идеалу, уделяя первоочередное внимание гармонии (Niemczynski, Czyzowska, Pourkos & Mirski, 1988), народностью майсин из Папуа — Новой Гвинеи, которые первоочередное внимание уделяли согласию с окружающими (Tietjen & Waker, 985), а также черными караибами из Британского Гондураса, которые говорили о нравственности как о помощи другим людям (Gorsuch & Barnes, 1973), и испыту емыми, принадлежащими к игбо из Нигерии (Okonkwo, 1997).
Данные о кросс-культурных различиях в моральных принципах различных со обществ говорят о необъективной оценке культуры в моделях когнитивного раз вития и обособленных доменов, поскольку они связывают мораль лишь со спра ведливостью и правами личности, рассматривая социально-ролевые обязательства
исключительно с конвенциональной точки зрения. Доказывая существование в обществе Gemeinschaft (духа единства), который остается за пределами модели Колберга, Снэри и Кельо Q. Snarey & Kejo, 1991) заключают:
Существуют легитимные формы мышления конвенционального и постконвенцио нального уровней, которые, судя по всему, современная теория и руководство по под счету итоговых показателей упустили из виду. Бол ее то го, данные формы мышления, по-видимому, созвучны и даже являются характеристикой Gemeinschaft (p. 418).
Между нравственными системами, которые задаются культурой и отражают Gemeinschaft-ориентацию, существует множество серьезных различий, но можно выявить и общие характеристики. Нетрудно заметить, что такого рода ориентации присуще целостное восприятие Я, общества и нравственности. Когда общество ориентированно именно так, социально ролевые ожидания или культурные тради ции рассматриваются скорее как приближение к сути бытия или к воспринимае мому естественному праву, чем просто как социальные построения. Люди рассмат риваются как естественная составляющая социального целого, а их удовлетворе ние воспринимается как тесно связанное с благополучием общества.
Ключевой вопрос — насколько типы общественных Gemeinschaft-ориентации, обнаруженные в различных культурах незападного толка, соотносимы с моделью нравственности как заботы и участия, разработанной Гиллиган. Сама исследова тельница считает такую нравственность универсальной. Однако, как отмечалось выше, ее подход приуменьшает значение фактора культуры в формировании нрав ственных принципов. Более внимательное прочтение ответов в духе нравственных принципов участия и заботы показывает, что такого рода ответы, выявленные Гил лиган, содержат и элементы индивидуалистического подхода к участию и заботе. Одним из аспектов проявления индивидуализма, например, служит значение, которое придается личному выбору при решении вопроса о том, удовлетворять ли потребности окружающих. Как говорит 11-летняя Эми:
Если у вас перед кем-то есть обязанности, вы должны выполнять их по мере сил. Но если это начинает причинять вам боль или мешает делать что-то, чего вы очень-очень хотите, тогда, наверное, вам следует сначала подумать о себе (Giigan, 1982, р. 35).
Индивидуалистическое содержание моральных принципов участия и заботы заключается и в том, что они предполагают поведение, автономное по отношению к социально-ролевым нормам. Избирая такой подход, студентка колледжа Клэр говорит о том, как она отказалась от социальных ролей и стала действовать более автономно, вырабатывая нравственные принципы заботы и участия:
Может быть, я совсем не такая подруга, какой должна быть или какой меня считали до сих пор, и, возможно, я совсем не такая дочь, какой меня считали. Ты становишь ся взрослым и понимаешь, что становишься такой, какой тебя видят окружающие, • и очень трудно вдруг начать отделять себя от этого и понимать, что на самом деле ни-1 кто, кроме тебя, не может решать за тебя (Giiigan, 1982, р. 52).
Наконец, индивидуалистический характер моральных принципов участия и заботы очевиден в стремлении избежать самопожертвования и в развитии инди видуальности. Гиллиган описывает, как Клэр занимает именно такую позицию по мере окончательного формирования названных принципов.
Она начала замечать «ошибки» своей матери, которая, по ее мнению, бесконечно от давала, «так как не беспокоилась о том, что, поступая так, она вредила самой себе»... В соответствии с нормами заботы и участия идеал самопожертвования, существовав ший у Клэр, уступает место представлению о «семье, где каждому помогают стать личностью и в то же время каждый помогает окружающим и получает помощь от них» (Giigan, 1982, р. 54).
Таким образом, хотя Гиллиган нигде открыто не связывает нравственность, проявляемую в форме заботы и участия, с индивидуалистическими установками культуры европейско-американского среднего класса, именно они очевидны в со бранных исследовательницей ответах. Информанты уделяют первоочередное вни мание выбору, отвергают ролевые обязательства как основу нравственного долга и подчеркивают стремление избежать утраты индивидуальности, которую влечет за собой признание приоритета требований общества.
Индивидуализм нравственности, ориентированной на заботу и участие, прояв ляется в приведенных Гиллиган нерегламентированных ответах, связанных с эти ми принципами. В то же время программа сравнительных исследований предста вителей европейско-американского среднего класса и индийцев, исповедующих индуизм (Mier, 1994), дает более определенные свидетельства того, что мораль ные принципы заботы и участия кардинально отличаются от мировоззрения, характерного для многих коллективистских культур. Данное исследование пока зывает, что в то время как американцы европейского происхождения склонны под ходить к нравственности как к добровольно взятым на себя обязательствам или вопросу личного выбора, индийцы-индуисты склонны рассматривать межличност ные обязательства как вопрос нравственного долга, который распространяется на широкий круг ситуаций ролевого характера, а также ситуаций, связанных с разного рода потребностями. По сравнению с индийцами-индуистами американцы евро пейского происхождения при оценке межличностных обязательств придают боль шее значение личным вкусам и интересам. Так, они склонны относиться к обяза тельствам, связанным с удовлетворением потребностей родственников и друзей, как к зависящим от личных склонностей и симпатий, в то время как индийцы-ин дуисты относятся к таким обязательствам как к социально-ролевому долгу более непреложного характера (Mier & Bersoff, 1988),
Например, американец европейского происхождения обычно полагает, что че ловек в меньшей степени обязан откликаться на нужды своего брата, если у них разные склонности и интересы и совместное времяпрепровождение не доставляет им большого удовольствия, чем в том случае, если их связывает много общего и им хорошо вместе. Индиец-индуист же считает, что обязательства по отношению к брату не связаны с подобного рода своекорыстными соображениями, не имеющи ми отношения к нравственности. Более того, индиец полагает, что нравственность требует именно того, чтобы перед лицом собственных тягот или необходимости самопожертвования приоритет отдавался нуждам других людей, и от такого пове дения, как показало исследование, индийцы чаще, чем американцы, испытывают удовлетворение (Mier & Bersoff, 1995).
Культурные различия такого рода иллюстрируются, например, прототипиче-скими реакциями на ситуацию, представленную информантам; в ней присутствует
жена, которая не оставила своего мужа после того, как он попал в аварию на мото цикле и сильно пострадал, потеряв интерес к жизни и способность передвигаться до конца своих дней. Оценив поведение жены как соответствующее принципам нравственности и в высшей степени подобающее, индианка-индуистка заметила, что, по ее мнению, жена должна испытать удовлетворение, взяв на себя ответствен ность за благополучие своего мужа и выполнив свой долг жены: «Она почувствует удовлетворение от того, что выполнила свой долг. Она помогла своему мужу в трудной ситуации. Семейная жизнь будет легкой, только если трудности и счастье воспринимаются одинаково» (Mier & Bersoff, 1995, p. 275).
Американка же, расценивая такое поведение в первую очередь как вопрос лич ного выбора, а не нравственности, подумала прежде всего о неудовлетворенности, которую, по ее мнению будет испытывать жена, уделяя недостаточно внимания собственным желаниям: «Она действует из чувства долга, а не из иных побуждений, например любви. У нее есть чувство долга, но нет того, что компенсировало бы ей отсутствие счастья» (Mier & Bersoff, 1995, p. 275).
Итак, кросс-культурные исследования в данной области показывают, что в раз ных культурах существуют различные нравственные принципы участия и заботы, которые качественно и существенно отличаются друг от друга. В частности, тот тип нравственной ориентации, связанной с заботой и участием, который был обнару жен у среднего класса европейско-американского населения, не только предпола гает, что вопрос о межличностных обязательствах связан с добровольным выбором, а не с налагаемыми со стороны общества обязанностями, но даже отчасти ограни чивает применение этого принципа, считаясь с личными предпочтениями и избе гая чрезмерных ограничений свободы личности и ее права на выбор. Индийцы-индуисты же, не придавая такого значения личной автономии, склонны к прояв лению здорового чувства общности в рамках отношений внутри группы, понимая межличностные обязательства по отношению к родственникам и друзьям более широко и в меньшей степени связывая их с личными предпочтениями.
Нравственные принципы, связанные с божественным началом
Точно так же как социально-ролевые обязательства в рамках традиционных пси хологических теорий было принято рассматривать исключительно как конвенци ональные, а не нравственные, религиозные или духовные ориентации рассматри вались исключительно как вопрос традиционно принятых норм. Однако исследо вания все больше выявляют важность религиозных и духовных ориентации для нравственности. В фундаментальном исследовании моделей нравственности Кол-би и Дэймон (Coby & Damon, 1992) обнаружили, например, что их респонденты связывали свое нравственное поведение в качестве общественных деятелей или гуманистов с глубинными внутренними обязательствами духовного характера (см. также: Waker, Pitts, Hennig & Matsuba, 1995).
Исследования различных африканских культур подтверждают, что религиоз ные и духовные ориентации благодаря их связи с эпистемологическими установками индивида полностью определяют моральные суждения. Так, например, нигерийцы (игбо), решая нравственные дилеммы Колберга, опираются в первую очередь на откровения высшей, или божественной, силы, а не на светское мировоззрение
(Okonkwo, 1997). Данные подобного рода говорят о том, что алжирские респонден ты, решая дилеммы Колберга, опираются на веру в Бога как Творца и высшую силу вселенной (Bouhmama, 1984).
Весьма важным достижением исследований в данной области является под тверждение того, что в основе нравственности могут лежать предпосылки духов ного характера, диаметрально противоположные принципам справедливости или принципам, ориентированным на общество (Shweder, Much, Mahapatra & Park, 1997). Например, по свидетельству Шведера и Мача (Shweder & Much, 1987), ин форманты из общины ортодоксально-индуистского храма утверждают, что в ди лемме Хайнца муж не прав, совершая кражу, ссылаясь при этом на негативные последствия, связанные со страданием и духовной деградацией. Заслуживает вни мание то, что их аргументация в таких случаях часто не содержит упоминания принципов справедливости, прав личности или благополучия. Порицая воровство как нарушение дхармы (dharma), индийцы-индуисты оценивают акт совершения кражи как ведущий к духовной деградации и неотвратимому страданию при по следующих появлениях на свет (аналогичный анализ буддийского понимания дхармы и связанных с ней нравственных концепций дается в работе Huebner & Garrod, 1991). Такие исходные установки, не связанные с культурой, формируют нравственное мышление ортодоксальных индуистов по широкому кругу проблем повседневной социальной практики и ведут к появлению нравственных оценок, которые заметно отличаются от оценок светского западного населения, исходяще го из противоположных гносеологических посылок. Так, например, для ортодок-.сальных индуистов нарушением моральных принципов являются ситуации, в ко торых жена позволяет себе есть вместе со старшим братом своего мужа или вдова ест рыбу, поскольку их нравственное мышление сформировалось под воздействи ем основанных на духовных принципах определенных гносеологических посылок, как-то: «муж — воплощение Бога, и к нему следует относиться с подобающим ему уважением* или «тело — это храм, в котором обитает дух. Следует блюсти святость храма. Поэтому тело следует оберегать от нечистой пищи» (Shweder et a., 1987, pp. 76-77).
Свидетельства того, что нравственность, связанная с божественным началом, выходит за пределы принципов справедливости и благополучия, имеются и в от ношении других культурных групп, в том числе представляющих современные западные общества. Хейдт с коллегами (Haidt, Roer & Dias, 1993) показали, например, что бразильские дети, принадлежащие к низшему сословию, как и афро-американские дети, представляющие низшее сословие, часто рассматривают опре деленные отвратительные и заслуживающие осуждения поступки, такие как съеде ние чьей-нибудь собаки, как безобидные с точки зрения нравственности, даже когда они сами наблюдают действия такого рода. Важность ортодоксального мировоз зрения для нравственной позиции такого рода подтверждается интервью, которые проводились с баптистами из США (Jensen, 1997). Информанты, принадлежащие к баптистам-фундаменталистам, исходя из посылки о том, что взаимоотношения людей и Бога организованы структурно-иерархическим образом, рассматривали развод как святотатство, которое имеет негативные последствия для загробной жизни. Вот как рассуждал один из респондентов:
Для меня развод означает [что] ты даешь Богу пошечину. Другими словами, ты бро саешь Богу упрек. Потому что Иисус Христос и церковь — это тоже своего рода брак. Разводом мы говорим, что невеста покидает своего мужа. Подумайте, что это значит. Это значит, что мы можем лишиться спасения. [Развод] разрушает основы нашей веры, поэтому я думаю, что развод — это позор (Jensen, 1997, р. 342).
В рамках такого подхода эпистемологические посылки не просто существенно отличаются от.светских посылок, на которые опираются традиционные теории нравственного развития, но, кроме того, являются неразрывно связанными с нрав ственными предписаниями в отношении подобающего поведения.
Резюме
Идеи, ассоциируемые с культурой, и культурные практики, как было продемон стрировано, оказывают качественное воздействие на формирование моральных принципов. Было выявлено, что культура определяет релевантность концепций справедливости, влияет на значимость идей справедливости при разрешении мо ральных дилемм, а также на решения о моральной ответственности. В отношении межличностных отношений имеющиеся данные указывают на наличие определя емых культурой нравственных принципов, которые связаны с конкретным обще ством и качественно различаются как между собой, так и от ориентированного на индивидуализм подхода к обществу, воплощенного в модели Гиллиган (нравствен ность как забота и участие). И наконец, в том, что касается связи нравственности с божественным началом, исследования, учитывающие фактор культуры, выдви гают на передний план роль духовных эпистемологических предпосылок в выне сении моральных суждений, причем такие предпосылки дают основание для суж дений, не связанных с соображениями справедливости или благополучия.
Направления будущей работы
В этом разделе намечаются направления будущей теоретической и исследователь ской работы но изучению влияния культуры на нравственное развитие. При этом учитывается необходимость более глубокого понимания процессов адаптации к культурным нормам, а также культурных факторов, оказывающих влияние на фор мирование Я. Также уделяется внимание формированию динамического видения культуры, которое признает важность властных отношений, сохраняя восприим чивость к культурным различиям в подходах к Я и нравственному мировоззрению.
Влияние культуры на Я и нравственность
Необходимо уделить более пристальное внимание пониманию процессов адапта-ции к культурным нормам, благодаря которым культура влияет на формирование Я и нравственности. Исследования показали, например, что дети воспринимают социальные нормы отчасти через реакцию агента социализации на различные типы повседневного поведения. В ряде исследований как в школах, так и в нерегла ментированной игровой обстановке было выявлено, что в реакции на нравствен ные проступки первоочередное внимание обычно уделяется пагубным или неспра ведливым последствиям таких действий, тогда как реакция на нарушение норм,
принятых в школе, или иных конвенциональных норм, как правило, опирается на правила или ожидания нормативного характера (L. Nucci, 1982; L. P. Nucci & Nucci, 1982; L. P. Nucci & Turie, 1978; L. Nucci & Weber, 1995). Социолингвистические исследования также показывают, что нарушение различных социальных норм влечет за собой разные способы искупления вины, таким способом может быть, например, беседа, в ходе которой выявляются допущенные нравственные прома хи и определяются соответствующие проступку общественные нормы (Much & Shweder, 1978).
Хотя было проведено несколько исследований такого рода в условиях культур незападного типа (например, Edward, 1987), потребность в них существует, так как первоочередное внимание уделялось до сих пор среднему классу европейско-аме риканского населения. Предпринимая усилия в этом направлении, важно расши рить круг вопросов, включая и те, которые носят культуро-специфичный характер, такие как центральные для культуры концепции уважения к родителям и дхармы. Существуют проблемы и в понимании усвоения культурных норм, связанных с иррациональными аспектами идей, ассоциируемых с культурой, и культурных практик. На весомость таких аспектов часто не влияет даже опровержение их при помощи эмпирических доказательств, даже в этом случае они могут иметь опреде ляющее значение для нравственного мышления; таковы, например, концепция кармы или вера в жизнь после смерти.
С точки зрения более динамического понимания процесса адаптации к культур ным нормам нужно уделить более пристальное внимание различным культурным -инструментам и повседневным практикам, которые воплощают и воспроизводят идеи, ассоциируемые с культурой. Так, например, важно исследовать, каким обра зом связанные с культурой идеи преподносятся средствами массовой информации, авторитетами в области культуры, а также как эти идеи передаются в повседнев ной социальной практике, например в процессе приготовления ко сну (например, Harkness, Super & Keefer, 1992; Shweder, Jensen & Godstein, 1995). Большее значе ние следует придавать также сложности и тонкости идей, связанных с культурой, признавая, что определенные практики могут выражать определенные идеи явным образом, одновременно воплощая на не выраженном явно уровне культурные идеи, противоречащие первым.
В более общем плане, насущной задачей является включение в сферу научно-исследовательской работы в области нравственности вопросов культуры и форми рования Я. Недавние исследования, например, показали, что при воспитании ре бенка пуэрториканские матери ставят себе цель вырастить его любящим и почти тельным, тогда как матери, представляющие европейско-американский средний класс, стремятся вырастить ребенка, который в состоянии поддерживать баланс между автономией и привязанностями (Harwood, Mier & Irizarry, 1995). Другие примеры показывают, что стремление закалить ребенка, готовя его к противостоя нию с суровым и жестоким миром, характерно для практики социализации в низ ших слоях европейско-американского общества (Kusserow, 1999), тогда как воспи тание у ребенка гибкой натуры и чувства социальной ответственности свойствен но для различных культур Азии и Африки (Harkness & Super, 1996; Mier & Bersoff, 1995). Остается открытым вопрос о связи этих альтернативных воспитательных
целей, носящих нормативный характер, с функционирующими в повседневной жизни представлениями о поведении, которое является нравственным эталоном и концепциями нравственности как таковой.
Важно также исследовать с учетом фактора культуры различные подходы к понятию ущерба. Исследования показали, например, что американские и бразиль ские дети подходят к рассмотрению вопросов нанесения ущерба окружающей сре де с точки зреция нравственности (Kahn, 1996, 1998, 1999). Реакция такого рода отчасти объясняется одновременным присутствием в их мировоззрении антропо центрических и биоцентрических позиций. В первом случае основное внимание уделяется защите благополучия человека, во втором — предполагается отношение к природе как к объекту, обладающему внутренней ценностью и целесообразно стью. Работа в этом направлении будет плодотворной при рассмотрении процессов культурной адаптации, которые включают защиту окружающей среды как нрав ственную норму, что ведет к изменению культурного сознания и появлению новых законов. Необходимо также исследование формирования моральных концепций естественного порядка в культурных сообществах, исповедующих традиционные религиозные взгляды.
Культура, контекст и доминирование
В будущих исследованиях культуры и нравственного развития следует также прило жить усилия к пониманию культуры как процесса, что связано с этнокультурными концептуальными подходами и признанием гетерогенной сущности культурных представлений (Greenfied, 1997; Mier, 1997b). В этом отношении большее внимание необходимо уделить вариациям как между культурными общностями, так и внутри них. Следует признать, что культуры существуют не только как системы общих представлений, но также включают в себя поведенческие и материальные аспек ты, такие как обычаи, повседневная практика, система рассуждений и артефакты. Подчеркивая необходимость выйти за пределы стереотипных представлений о культуре, столь же важно избежать при этом заблуждения, что идеи, ассоциируе мые с культурой, и культурные практики столь неоднородны, что культура из-за собственного многообразия не может помочь в объяснении формирования нрав ственности. Придерживаясь такой точки зрения, приверженцы подхода с точки зрения обособленных доменов, например, пришли к выводу, что влияние культу ры и влияние контекста представляют собой одно и то же явление (Turie, 1998a; Wainryb & Turie, 1995). Данные о том, что представители коллективистских куль тур интересуются вопросами, касающимися Я и автономии, а представители индивидуалистических культур озабочены вопросами социально-ролевых обя зательств, эти ученые интерпретировали как контраргумент мнению о существо-вании кросс-культурных различий в трактовке Я и соответствующих психологи ческих процессов. Оспаривая такие выводы, важно подчеркнуть, что факторы куль туры и контекста взаимосвязаны. Следует признать, что воздействие культуры всегда связано с контекстом, так же как влияние контекста зависит от представле ний о контексте, определяемых культурой (Mier, 1997a). Согласно современным представлениям, является заблуждением рассматривать социально-ролевые обяза тельства как свидетельства коллективизма или проявления интереса к проблемам Я
и автономии как свидетельства индивидуализма. Скорее, как подтверждают иссле дования, рассмотренные в этой главе вопросы, которые можно считать универсаль ными на относительно абстрактном уровне, обретают в условиях определенной культуры конкретную форму. Так, мы видели, например, что все культуры прояв ляют интерес к вопросам, связанным с обществом, в то время как конкретные нрав ственные принципы, связанные с обществом, представляют собой культурную пе ременную, так же как все культуры интересуются вопросом личного выбора, хотя значение, которое придается ему в повседневных моральных суждениях, в разных культурах является различным.
Важно также, чтобы будущие исследователи уделяли больше внимания власт ным отношениям. До сегодняшнего дня проводились прежде всего исследования нравственного развития общественной элиты. Почти не уделялось внимания ис следованию взглядов женщин или меньшинств, имеющих ограниченные возмож ности, или тех, кто был потенциальной мишенью расистов или подвергался поли тическому угнетению иного рода. Однако, как было признано в последних трудах приверженцев теории социальных доменов (например, Turie, 1998a, 1998Ь), а так же сторонников постструктуралистских антропологических подходов (например, Abu-Lughod, 1993; Cifford, 1998), культурные практики часто создают инструмен ты доминирования, при этом группы, находящиеся в подчиненном положении, придерживаются подходов к социальным практикам, которые отличаются от подхо дов привилегированных групп. Например, исследования показали, что друзские женщины в Израиле в большей степени чем друзы-мужчины склонны расценивать неравенство мужчин и женщин в семье как нравственную несправедливость (Turie & Wainryb, 1998; Wainryb & Turie, 1994). Чрезвычайно важно, продолжая работу в этой традиции, рассмотреть более широкий круг проблем и культурных подгрупп, а также проследить формирование у ребенка понимания вопросов социальной несправедливости в рамках более широкого диапазона культурных условий.
Другой задачей исследований является более глубокая интеграция вопросов доминирования с подходом к Я, существующим в рамках определенной культуры. Вызывает озабоченность то, что порой при рассмотрении категорий, связанных с отношениями доминирования, упускается из виду точка зрения локальной куль туры. Так, например, хотя интерес к правам личности существует повсеместно, данный конструкт в определенных культурных сообществах может быть не столь актуальным для семейных отношений, как в европейско-американской среде. Во многих азиатских и африканских культурах, к примеру, семейные отношения пред полагают прежде всего иерархическую структуру, в рамках которой все члены се мьи зависят друг от друга, при этом семья не рассматривается как объединение равноправных и автономных личностей с конкурирующими притязаниями. При оценке динамики доминирования в таких иерархически структурированных обще ствах, как при формулировке проблем, так и при интерпретации полученных дан ных, следует иметь в виду, что индивид здесь осмысливает семейные отношения в первую очередь как отношения покровителей/подчиненных, а не с точки зрения прав и свобод отдельных личностей.
^ Уделяя при проведении будущих исследований большее внимание тому, каким образом личность в рамках определенной культуры может бросить вызов общественному строю, необходимо учитывать мотивационные факторы, существующие в рамках культурных систем. Следует признать, что инакомыслие часто затраги вает лишь относительно поверхностные или явно выраженные аспекты культур ных практик, в то время как характерные для культуры убеждения более фунда ментального характера не ставятся под сомнение. Такой подход был обнаружен, например, в недавнем этнографическом исследовании практики повседневной социализации в ортодоксальной семье индуистских браминов (Much, 1997). Вопреки воле родителей и принятым в обществе культурным установкам, сын-подросток перестал на какое-то время носить Священную нить. Нарушая обязанность брами на носить этот священный символ, сын выражал свой протест по отношению к су ществующему в индуистской традиции мнению об обязательности такого поведе ния. Бунт подростка выражал его убеждение в том, что ношение Священной нити является в действительности несущественным вопросом социальной нормы, поскольку служит лишь внешним знаком принадлежности его к касте браминов. Несмотря на то что в данном случае сын поставил под сомнение авторитет родите лей и общества, он остался верен более значимым обязательствам, налагаемым культурой. Вызов, который он бросил общественному строю, не ставил под сомне ние определенные убеждения, свойственные правоверному индуисту — фундамен тальные принципы иерархии и важность браминской идентичности.
Резюме
Подводя итог, можно сказать, что будущие исследования культуры и нравствен ного развития должны строиться на основе последних разработок теории культу ры. Существует потребность более динамического осмысления сущности адапта ции к культурным нормам и исследования новых проблем, связанных с культур ными вариациями восприятия Я. Изучение культурных систем требует методик, более восприимчивых к этнокультурным подходам и к эмоциональному воздей ствию культурных установлений и символов, при этом, изучая нравственное раз витие следует не упускать из виду отношения, связанные с доминированием.
Заключение
Как и кросс-культурные исследования в других областях психологии, исследова ния нравственного развития в контексте культуры продолжают считаться второ степенными, а многие исследователи традиционного направления недооценивают их важность. И все же есть признаки перемен. Пройдя этап, связанный с исследо ваниями в русле теорий Пиаже и Колберга, исследования нравственности, лично сти и культуры вступили в новую фазу и стали более восприимчивыми к экологи-* ческим факторам, а также более богатыми в теоретическом плане. Преодолевая ограниченность ряда прежних теоретических моделей, исследования в данной сфе ре выявляют качественные различия нравственных принципов в разных культу рах, которые говорят об общности проблем, связанных со справедливостью, отно шениями в обществе и духовными ориентирами. Исследователи работают также над созданием тонких функциональных подходов к культуре, принимающих во
внимание проблемы доминирования, аффекта и культурных практик. Не склоня ясь ни к релятивизму в его крайних проявлениях, ни к восприятию личности как пассивно воспринимающей существующие представления, исследователи культу ры и нравственного развития указывают путь для осмысления такой точки зрения на нравственность, согласно которой личность находится под влиянием связанных с культурой идей и практик и одновременно представляет собой активный фактор.
ГЛАВА 10
Культура и эмоции
Дэвид Маиумото
Эмоции как важнейшая часть нашей жизни привлекали к себе внимание мно жества кросс-культурных исследований в области психологии. Рассматривае мые в данной главе доказательства универсальности мимического выражения эмоций, бесспорно, на сегодняшний день представляют собой одно из важней ших открытий в истории кросс-культурной психологии. Эмоции дают нам ключ к пониманию познания, мотивации и человека в целом и в этом качестве представ ляют собой богатую и разнообразную сферу кросс-культурных исследований.
В этой главе Мацумотодает общее представление о кросс-культурной ра боте, которая ведется в данной сфере. Начиная с рассмотрения исследований эмоций и культуры в исторической перспективе, он обращает особое внима ние на актуальность и значимость данного направления в современной психо логии. Действительно, данное направление заслуживает внимания, поскольку почти все современные исследования эмоций в рамках традиционной психо логии берут свое начало в кросс-культурных исследованиях, доказывающих универсальность проявления эмоций.
Далее-Мацумото дает краткий обзор кросс-культурных разработок различ ных аспектов эмоций, в том числе способов их выражения, антецедентов, оцен ки, субъективных переживаний, концепций эмоций и их физиологических кор релятов. Данный обзор убедительно показывает, что все аспекты, связанные с эмоциями, достаточно глубоко исследовались в условиях разных культур на протяжении последних двадцати лет, в результате чего были собраны обшир ные новые данные.
Основная часть обзора, представленного в этой главе, посвящена работам, связанным с распознаванием эмоций и суждениями о них в разных культурах, поскольку именно эти проблемы хорошо изучены. Мацумото подробно описы вает сходства и различия эмоциональных проявлений в разных культурах, опи санные в литературе по кросс-культурным исследованиям. Он, в частности, придает большое значение предпринятым в последних исследованиях попыт кам не только подтвердить наличие культурных различий в оценке (интенсив ности) эмоций, но и проверить различные гипотезы, касающиеся их причин; в связи с этим в данной статье приводится оценка параметров культурной из менчивости. Данные методологические изменения соответствуют эволюции теории и методов в кросс-культурной психологии, о которых говорилось во вве дении и в других главах. Указанная эволюция происходит по мере того, как ис следования заменяют общую, абстрактную концепцию культуры четко определенными, поддающимися оценке конструкциями, которые можно проверить с точки зрения их влияния на культурные различия.
Глава заканчивается подробным обсуждением четырех направлений буду щих исследований в области культуры и эмоций. Важной составляющей дан ного раздела является идея интеграции или необходимости включения вопро сов, связанных с контекстом, в исследования и теоретические изыскания по проблеме «культура и эмоции», а также необходимости связать процесс оцен ки эмоций с другими психологическими процессами. Как полагает Мацумото, многие области психологических исследований разобщены, вследствие этого мы обладаем сведениями, касающимися оценки эмоций в вакууме искусствен но созданных лабораторных условий, но относительно немного знаем о том, как связаны эмоции с другими психологическими процессами реальной целостной личности. Хотя лабораторные эксперименты, без сомнения, важны, мы должны вновь собрать Шалтая-Болтая. Поскольку кросс-культурные исследования в данной области и в других областях непрерывно развиваются, включая все новые темы, методы и дисциплины, они должны сыграть главную роль в том, чтобы раздробленное академической наукой вновь обрело целостность.
Есть все основания считать эмоции одними из самых важных аспектов нашей жизни, и психологи, философы и специалисты по общественным наукам занима ются ими долгие годы. Эмоции наполняют нашу жизнь смыслом, мотивируют наше поведение и накладывают отпечаток на наше мышление и процесс познания. Эмоции — настоящее психологическое горючее для роста, развития и деятельности.
В этой главе я рассматриваю некоторые из важнейших кросс-культурных ис следований, связанных с эмоциями. Я начинаю с рассмотрения изучения эмоций в связи с культурой в исторической перспективе и анализа влияния данных иссле дований на современную психологию. Затем я даю очень краткий обзор широкого круга кросс-культурных исследований эмоций, включая выражение эмоций, их восприятие, их переживание, то, что предшествует эмоциям (антецеденты), оцен ку эмоций, их физиологию, а также концепции эмоций и их дефиниции. Затем я подробно рассматриваю одно из направлений исследований — кросс-культурны с исследования суждений об эмоциях, освещая то, что известно на сегодняшний день. Отталкиваясь от изложенного в этой связи, прежде чем завершить главу, я вношу четыре предложения, которые касаются будущих исследований в данной области. Моя цель — не только дать читателю возможность познакомиться с под робным обзором данного направления психологии, но и побудить ученых к более широкому видению проблем в размышлениях об этой и прочих научных сферах.
Эмоции и культура в исторической перспективе: влияние на современную психологию
Эмоции и культура привлекали не только современных психологов, они веками манили к себе философов и мыслителей. Эмоции играли важную роль в трудах Аристотеля и Сократа (Russe, 1994) и были также представлены в санскритском тексте III веке Rasadhyaya (Shweder & Haidt, 2000). Эмоции имели огромное
значение для многих мыслителей, оказавших влияние на современную психоло гию, таких как Фрейд, Дарвин, Эриксон, Пиаже, Боулби и многих других.
Истоки большинства сегодняшних исследований эмоций и культуры восходят к трудам Дарвина. Одна из причин этого — вдохновенный труд Дарвина о выра жении эмоций, который дал ученым возможность оценивать эмоции объективно, выходя за пределы считающегося ненадежным базового самоотчета. Тезис Дарвина, сформулированный в его труде «Выражение эмоций у человека и животных» (The Expression of Emotion of Man and Animas, Darwin, 1872/1998), предполагает, что эмоции и способы их выражения развивались по мере развития видов и носят эволюционно-адаптивный характер, являясь биологически врожденными и уни версальными для всех человекообразных и нечеловекообразных приматов. Согласно Дарвину, все люди, независимо от расовой или культурной принадлежности, выражают эмоции одними и теми же способами, в первую очередь мимикой.
Несмотря на привлекательность и значение трудов Дарвина, они заслуживают и критики. Одна из основных проблем, связанных с его идеями, состоит в том, что выдвинутым предположениям недостает неопровержимых доказательств. Многие из оригинальных идей Дарвина подкреплены лишь его собственными наблюдени ями и описаниями выражения эмоций у человека и других животных. Однако, не смотря на тщательность выполнения таких описаний, они не могут служить науч ным доказательством дарвиновского тезиса об универсальности.
В период между написанием Дарвином своих трудов и до 1960-х годов горстка ученых пыталась закрыть эту брешь в нашем знании, проводя более упорядочен ные и систематизированные исследования данной проблемы. За это время в лите ратуре появились сведения всего лишь о семи исследованиях. Но они изобиловали методологическими ошибками и упущениями, поэтому не вызывающих сомнений данных, которые подтверждали бы предполагаемую универсальность выражения эмоций, так и не появилось (обзор приводится в работе Ekman, Friesen & Esworth, 1972).
Лишь в середине 1960-х годов психолог Сильван Томкинс, первопроходец в об ласти современного изучения человеческих эмоций, объединил усилия с Экманом и Изардом (хотя и независимо от них) для проведения исследований, известных сегодня как исследования универсальности. Ученые рассматривали эмоции во многих культурах и пришли к выводу, что мимическое выражение эмоций имеет общекультурный характер (см. Ekman, 1973; С. Izard, 1971). Данные этих исследо ваний, по общему мнению, свидетельствовали о существовании шести универ сальных выражений лица — гнев, отвращение, страх, счастье, печаль и удивление.
Исследования выражения эмоций в культурах, обладающих письменностью, проведенные Экманом и Изардом, были не единственным аргументом в пользу универсальности эмоций. Экман и его коллега Фризен провели также исследова ние, которое показало, что суждения представителей дописьменных культур о выражении эмоций также подтверждают идею универсальности (см. Ekman, 1973). Они показали, что выражения, которые представляют собой спонтанную реакцию на фильмы, вызывающие разного рода эмоции, являются универсальными (Ekman, 1972). Кроме того, другие ученые показали, что одни и те же выражения имеют место у нечеловекообразных приматов и людей, которые слепы от рождения
(Charesworth & Kreutzer, 1973; Ekman, 1973), и соответствуют сходной система тике эмоций в разных языках во всем мире (Romney, Boyd, Moore & Rusch, 1997). С момента проведения первых исследований универсальности в конце 1960-х годов было проведено множество исследований, которые повторили выводы об универ сальном характере выражения эмоций (см. далее и в работе Ekman, 1982). Таким образом, универсальная основа выражения эмоций больше не подвергается сомне ниям в современной психологии и рассматривается как панкультурный аспект психологического функционирования.
Тем не менее нам известно, что люди могут видоизменять выражение эмоций в соответствии с культурными нормами проявления эмоций (Ekman, 1972; Ekman & Friesen, 1969; Friesen, 1972). Они представляют собой усваиваемые в детстве нормы, предписывающие характер проявления универсальных эмоций при опре деленных обстоятельствах. Существование таких норм было эмпирически доказа но Экманом и Фризеном в исследовании с участием американских и японских испытуемых (Ekman, 1972), которым показывали фильмы, вызывающие сильные эмоции. Кино смотрели в одиночестве и в присутствии экспериментатора. Нахо дясь в одиночестве, и японские, и американские испытуемые демонстрировали одни и те же проявления отвращения, гнева, страха и печали. Однако когда они смотрели фильмы в присутствии экспериментатора, различия были поразительны ми. В то время как американцы чаще всего продолжали проявлять те же отрица тельные эмоции, многие японцы неизменно улыбались, чтобы скрыть отрицатель ные эмоции. Экман и Фризен пришли к выводу, что в японской культуре действу ют нормы проявления эмоций, которые препятствуют свободному проявлению отрицательных эмоций в присутствии других людей. Сегодня как универсальность проявления эмоций, так и существование культурных норм проявления эмоций признано традиционной психологией (о нормах проявления эмоций см. также Fridund, 1997).
Открытие универсальности выражения эмоций оказало огромное влияние на современную психологию, поскольку выражение эмоций служит объективным и достоверным сигналом наличия эмоций. Отталкиваясь от универсального харак тера выражения эмоций, и Экман, и Изард разработали методы надежной и досто верной оценки мимики. Так, разработанная Экманом и Фризеном Система коди рования мимики (Facia Action Coding System) получила широкое признание, как один из самых подробно разработанных инструментов анализа мимики. Он вклю чает идентификацию изменений выражения лица, связанных с движением более чем 40 анатомических единиц, функционально независимых друг от друга. Исполь зуя данный инструмент, исследователи могут кодировать лицевые мускулы, с дви жением которых связано определенное выражение лица, стадии проявления эмо ции (начало, кульминация, спад), интенсивность и латеральность.
Разработка методик, подобных Системе кодирования мимики, и теоретические подтверждения универсальности эмоций привели в течение последних 30 лет к появлению множества новых исследований, теорий и методов практической рабо ты в психологии. Представления об универсальном характере эмоций и методики оценки мимики внесли огромный вклад в исследование всех направлений психо логии, в особенности это касается социальной психологии, психологии личности
и возрастной психологии. Исследователи, которые использовали мимическое вы ражение эмоций в качестве маркеров, обращались к остававшимся долгие годы от крытыми вопросам, касающимся роли и функций физиологии в эмоциональных проявлениях; теперь мы знаем, что любая из эмоций универсального характера связана с особой уникальной физиологической реакцией (Ekman, Levenson & Friesen, 1983). Исследования, касающиеся мимики и эмоций, также внесли суще ственный вклад во многие направления психологии, находя применения в клини ческой, судебной и инженерной психологии, а также в психологии организации производства. Все большее количество университетов предлагает программы, спе циализирующиеся на изучении эмоций, и растет количество субсидий на профес сиональную подготовку исследователей, обладающих докторской степенью и без нее, которые будут заниматься дальнейшими разработками в данной сфере. Все это стало возможным благодаря вкладу в науку кросс-культурных исследований вы ражения эмоций.
Диапазон кросс-культурного исследования эмоций
Первые исследования универсальности не только оказали заметное влияние на современную психологию традиционного направления, но также послужили от правной точкой для дальнейшей работы по изучению связи между культурой и эмоциями. Как отмечалось выше, после Экмана и Изарда многие занимались рас познаванием эмоций по мимике в различных культурах, подтверждая данные об универсальности проявления эмоций. Знакомясь с перечнем проведенных в этом направлении исследований и со сделанными выводами, можно найти достаточное количество свидетельств универсальности выражения шести основных эмоций, первоначально выявленных Экманом и Изардом (табл. 10.1).
Другие аспекты эмоций также привлекали к себе самое пристальное внимание. Так, множество относительно недавних кросс-культурных исследований посвяще но изучению культурных различий в выражении эмоций и культурных норм про явления эмоций. Ваксер (Waxer, 1985), например, исследовал культурные разли чия между американцами и канадцами при спонтанном выражении эмоций участ никами телевизионного игрового шоу и пришел к выводу, что американцы более экспрессивны, несмотря на отсутствие других отличий в поведении. Мацумото и его коллеги исследовали различия в культурных нормах проявления эмоций меж ду Японией к.США (Matsumoto, 1990) и между США, Польшей и Венгрией (Bieh, Matsumoto & Kasri, в печати), предполагая, что нормы проявления эмоций разли чаются в соответствии с особенностями индивидуалистического или коллективист ского подхода к отношениям личности с членами и с не членами группы. Мацумото (Matsumoto, 1993) исследовал также различия в культурных нормах проявления эмоций в четырех этнических группах в США.
Более современные исследования выходят за рамки простого документирова ния культурных различий, выявляя степень, в которой такие культурные парамет ры, как индивидуализм и коллективизм (ИК), влияют на существующие между США, Японией, Кореей и Россией различия в нормах проявления эмоций. Другое исследование подтверждает наличие кросс-культурных различий в выражении эмоций в пяти европейских странах (Edemann et a., 1987).
Источник Представляемая Стимулы экспертами культура Постановка задачи Основные выводы Bieh et a., Венгры, поляки, 56 выражений лица из Принудительный Все выражения лица были отнесены экс- 1997 японцы, жители работы Мацумото и Экмана выбор эмоциональ- пертами к предназначенным для них эмо- Суматры, (Matsumoto, Ekman, 1988) ных категорий циональным категориям, при уровне пока- американцы и зателей, значительно превышавшем случай- вьетнамцы ное совпадение Bormann-Kishke, Немцы, дети 7 фотографий из работы Приведение Четырехлетние дети правильно идентифи- Hidebrandt- в возрасте 4, 5 и Экманз и Фризена (Ekman, в соответствие цировали 6 эмоций при уровне показателей, Pascher, 6 лет и взрослые Friesen, 1976) и 2 фотогра- с эмоциональной превышавшем случайное совпадение; пяти- Stegbauer, 1990 фии ил Баллока и Рассела категорией летние правильно идентифицировали 7 эмо- (Buock, Russe, 1984) ций при уровне показателей, превышавшем случайное совпадение; шестилетние дети и студенты университетов правильно опре- делили все эмоции, включенные в тест Boucher, Американцы 25 фотографий американцев, Принудительный Для всех фотографий эксперты определили Carson, 1980 и малайцы соответствующих критериям выбор эмоциональ- предназначенные для них эмоциональные Экмана, и 42 фотографии ных категорий категории при уровне показателей, значи- малайцев, соответствующих тельно превышающем случайное совпадение подобным критериям Chan, 1985 Китайцы 9 фотографий Принудительный Эксперты выбрали соответствующие эмо- из Гонконга из Изарда (Izard, 1977) выбор эмоциональ- циональные категории на уровне, значи- ных категорий тельно превышающем случайное совпаде- ние, для всех 6 универсальных эмоций, а также заинтересованности и стыда Ducci, Arcuri, Эфиопы, 28 фотографий Принудительный Эксперты выбрали соответствующие эмо- W/Georgies, ученики из Экмана и Фризена выбор эмоциональ- циональные категории на уровне, значи- and Sineshaw, старших (Ekman, Friesen, 1976) ных категорий тельно превышающем случайное совпаде- 1982 классов (семь) ние, для всех 6 универсальных эмоций Ekman et a., Студенты 18 фотографий Принудительный Все эксперты определили соответствую- 1987 из Эстонии, из Экмана и Фризена выбор эмоцио- щие эмоционалыше категории на уровне, Германии, Греции, (Ekman, Friesen, 1976) нальных категорий значительно превышающем случайное со- Гонконга, Италии, и многофакторный впадение, и присвоили соответствующим Японии, рейтинг эмоцио- эмоциональным категориям самый высо- Шотландии, нальных категорий кий рейтинг но шкале интенсивности Суматры, Турции и Соединенных Штатов Haidt, Американцы Универсальные эмоции на Нерегламентиро- Для всех выражений универсального ха- Kctncr, 1999 и жители основе критериев Экмана ванные ответы и рактера, за исключением презрения по Ост-Индии и другие выражения принудительный оценке американцев, эксперты выбрали со- [эмоций] выбор эмоцио- ответствующие эмоциональные категории нальных категорий на уровне, превышающем случайное со- впадение; данные, полученные в условиях нерегламентированных ответов, имеют сходный характер Kirouac, Фраикоговорящие ПО фотографий Принудительный Для всех универсальных эмоций эксперты Dore, 1982 жители Квебека из Экмана и Фризена выбор эмоциональ- определили соответствующие эмоциональ- (Ekman, Friesen, 1976) ных категорий ные категории на уровне, значительно пре- вышающем случайное совпадение Kirouac, Франко говорящие 96 фотографий Принудительный Для всех выражений эксперты определили Dore, 1983 студенты из из Экмана и Фризена выбор эмоцио- соответствующие эмоциональные катего- Квебека (Ekman, Friesen, 1976) нальных категорий рии на уровне, значительно превышающем случайное совпадение, для всех эмоций Kirouac, Фраикоговорящие 96 фотографий Принудительный Для всех выражений эксперты определили Dore, 1985 жители Квебека из Экмана и Фризена выбор эмоцио- соответствую щие эмоциональные катего- (Ekman, Friesen, 1976) нальных категорий рии на уровне, значительно превышающем случайное совпадение, для всех эмоций Источник Предстапляемая экспертами культура Стимулы Постановка задачи Основные выводы Leung, Китайские дети 24 фотографии Приведение в соответ- 1 1роцент совпадений выбора экспертов Singh, 1998 из Гонконга из Экмапа и Фризсиа ствие с рассказами, с соответствующим типом эмоций (Kkman, Friescn, 1975) касающимися эмоций в рассказах значительно превышал уровень случайных совпадений для всех 6 эмоций, включенных в тест McAndrew, Американцы 30 фотографий из Экмана Принудительный выбор За 800 миллисекунд все эксперты правиль- 1 986 и малайцы и Фризена (Ekman, Friesen, в рамках 6 эмоциональ- но определили соответствующую эмоцио- 1975), представленных при ных категорий нальную категорию на уровне, значительно помощи тахистоскопа в прсвышавщем случайное совпадение процессе 10 предъявлений Manda, Saha, Индийцы Фотографии Принудительный выбор Для всех 6 универсальных эмоций процент Pachoudhury, из Экмана и Фризена эмоциональных катего- правильного определения экспертами соот- 1986 (Ekman, Friesen, 1976) рий в ходе этапа 1, ветствующей эмоциональной категории многофакторный (этап 1) или присвоения соответствующим рейтинг эмоциональных эмоциям самого высокого рейтинга по шка- категорий в ходе этапа 2 ле интенсивности (этап 2) значительно , превышал уровень случайного совпадения Markham, Дети из Китая 18 фотографий из Экмаиа Задание на различение Дети, принадлежащие к обеим культурам, Wang, 1996 и Австралии и Фризена (Ekman, Friesen, ситуаций и задание, опознали 6 универсальных эмоций на 1976) и 18 изображений требующее сделать уровне, превышавшем случайное китайцев, подготовленных выводы на осмоне совпадение Вангом и Ментом ситуации (Wang, Meng, 1986) Matsumoto, Американцы 14 изображений Принудительный Эксперты определили соответствующие 1990 и японцы из Мацумото и Экмапа выбор эмоциональных эмоциональные категории на уровне, (Matsumoto, Ekrnan, 1988) категорий значительно, превышающем случайное совпадение Matsumoto, Американцы 56 изображений Принудительный Эксперты определили соответствующие 1992а и японцы из Мацумото и Экмапа выбор эмоциональных эмоциональные категории на уровне, (Matsumoto, Ekman, 1988) категорий значительно превышающем случайное совпадение Matsumoto, Американцы и Assar, 1992 индийцы 56 изображений из Мацумото и Экмана (Matsumoto, Ekman, 1988) Принудительный выбор эмоциональных
категорий Эксперты определили соответствующие
эмоциональные категории на уровне, значи тельно превышающем случайное совпадение Matsumoto, Американцы и Ekman, 1989 японцы 56 изображений из Мацумото и Экмана (Matsumoto, Ekman, 1988) Многофакторный
рейтинг эмоциональ ных категорий Эксперты присвоили самый высокий рей тинг по шкале интенсивности соответствую щим эмоциональным категориям для всех эмоций кроме одной. Matsumoto, Американцы и Kasrieta., японцы 1999 56 изображений из Мацумото и Экмана (Matsumoto, Ekman, 1988) Принудительный выбор эмоциональных категорий Эксперты определили соответствующие эмоциональные категории на уровне, значи тельно превышающем случайное совпадение Mazurski, Австралийцы Bond, 1983, НО фотографий из Экмана и Фризена Принудительный
выбор эмоциональных Эксперты определили соответствующие эмоциональные категории для всех универ- Experiment 2 (Ekman, Friesen, 1976) категорий сальных эмоций на уровне, значительно превышающем случайное совпадение Mehta, Ward, Представители Strongman, маори и пакеха 1992 Изображения маори и пакеха выражающих 7 эмоций
и отсутствие эмоций , Принудительный выбор из 1 1 эмоцио нальных категорий Все эмоции, как и выражение, соответству ющее отсутствию эмоций, были опознаны точно на уровне, превышающем случайное (кодированные по Системе совпадение кодирования мимики Экмана и Фризена) Russe, Канадцы, греки и 7 слайдов Suzuki, японцы из Мацумото и Экмана Нерегламентирован -ные эмоциональные Для всех эмоций, кроме презрения, доля правильных определений экспертами соот- Ishida, 1993 (Matsumoto, Ekman, 1988) категории ветствующей эмоциональной категории значительно превысила уровень случайного совпадения Toner, Австралийцы 110 слайдов 6 эмоциональных В целом эксперты выбрали соответствую- Gates, 1985 из Экмана и Фризена категории и отсутствие щие эмоциональные категории, при уровне (Ekman, Friesen, 1976) эмоций правильных ответов, значительно превы- шавшем случайное совпадение для всех эмоций Множество исследований, проведенных за последнее десятилетие, посвящено выявлению факторов, предшествующих появлению эмоций в разных культурах. И прежде всего можно назвать широкомасштабное исследование, проведенное Шерером и его коллегами. Более 3000 испытуемых из 37 стран описывали ситуа ции или события, в ходе которых они пережили каждую из универсальных эмоций (Scherer & Wabott, 1994; Scherer, Wabott & Summerfied, 1983). Специально обученные эксперты кодировали ситуации, описанные испытуемыми в соответ ствии с общими категориями, такими как хорошие и плохие новости, временная и постоянная разлука, успех или неудача в ситуациях, предполагающих достижение цели, и т. п. Введения особых категорий для факторов, вызывающих эмоции, не по требовалось. Это показывает, что все категории событий происходят повсеместно, вызывая исследуемые эмоции. Эти и другие исследования (например, Boucher & Brandt, 1981; Brandt & Boucher, 1985; Buunk & Hupka, 1987; Gaati & Sciaky, 1995; R. L. Levy, 1973) свидетельствуют о значительном кросс-культурном подобии факторов, вызывающих эмоции. Разумеется, исследования говорят и о различиях в функционировании разных категорий факторов, вызывающих эмоции (Scherer, Matsumoto, Wabott & Kudoh, 1998; см. также обзор Mesquita & Frijda, 1992).
С проблемой факторов, вызывающих эмоции, тесно связана тема оценки эмо ций. Большое количество исследований посвящено выявлению черт культурного сходства и различий в связи с этим аспектом. Наверное, самое крупное кросс-куль турное исследование методов оценки эмоций было проведено Шерером и колле гами. Отчет о нем содержится в работах Шерера (Scherer, 1997a, 1997b). Описав ситуации, в которых они испытали одну из семи эмоций, респонденты отвечали за тем на ряд вопросов, построенных таким образом, чтобы выявить их оценку дан ных событий, в том числе на вопросы, касающиеся предвкушения чего-то нового, приятных внутренних ощущений, целесообразности, справедливости, возможно сти справиться с задачей, норм и идеального образа самого себя. Два исследования, рассказывающих об анализе этих данных (Scherer, 1997a, 1997b), показали, что, не смотря на существование различий как между эмоциями, так и между странами, раз личия между странами оказались куда менее значительными. То есть в подходах к оценке эмоций было обнаружено гораздо больше черт культурного сходства, чем раз личий. Культурное сходство в подходах к оценке эмоций отмечалось многими авто рами (Roseman, Dhawan, Rettek, Nadidu & Thapa, 1995; Mauro, Sato & Tucker, 1992). Во всех этих исследованиях отмечались также культурные различия; Роузмен и со авторы (Roseman et a., 1995) к тому же полагают, что черты культурного сходства имеют место в отношении более «примитивных» параметров оценки, тогда как культурные различия имеют место в отношении более «сложных» параметров.
В широкомасштабном исследовании, проведенном Шерером и другими учены ми, всесторонне рассмотрено влияние культурных факторов на субъективный эмо-* циональный опыт (Scherer & Wabott, 1994; Scherer et a., 1983). В процессе иссле дования испытуемые методом самоотчета предоставляли данные, касающиеся субъективных моментов эмоциональных состояний (например, интенсивности, продолжительности и т. д.), физиологических симптомов и поведенческих реакций (например, невербальное поведение, манера говорить и т. д.). Несмотря на суще ствование культурных различий, между отдельными эмоциями различия были
Источник Представляемая экспертами культура Стимулы Постановка задачи Основные выводы Wabott, 1991 Немцы 28 слайдов Рейтинг? эмоцио- При определении экспертами рей- из Экмана и Фризена нальных категорий тинга соответствующей эмоцио- (Ekman, Friescn, 1976) нальной категории по шкале интен- сивности уровень правильных отве- тов значительно превысил случайное совпадение по всем 7 эмоциям, включенным в тест Wofgang, Жители Южной и Тест межрасовой мимики Принудительный В целом эксперты из всех групп Cohen, 1988 Центральной Америки, по Вольфгангу (разрабо- выбор эмоциональ- выбрали соответствующую эмоцио- канадцы, израильтяне тан в соответствии ных категорий нальную категорию для всех эмо- и эфиопы с критериями Экмана ций при количестве правильных и Фризена) ответов, значительно превысившем уровень случайных совпадений Yik, Mcng, Англо-говорящие канад- 13 фотографий выраже- Свободное формиро- Эксперты из всех групп правильно Russe, 1998 цы, говорящие на кантон- ний лица младенцев вание эмоциональ- определили только 1 эмоциональ- ском диалекте китайцы ных категорий ную категорию из 6 для фотогра- из Гонконга и японцы, фий, запечатлевших выражение говорящие по-японски счастья Yik, Russe, Англ о -говорящие канад- 6 фотографий из Экмана 10 позиций, опреде- Эксперты, представлявшие три 1999 цы, говорящие на кантон- и Фризена (Ekman, Friesen, ляющих эмоцио- группы, правильно определили ском диалекте китайцы 1976), нальные категории соответствующую эмоциональную из Гонконга и японцы, 1 фотография из Мацумото категорию при уровне правильных говорящие по-японски и Экмана (Matsumoto, ответов, значительно превысившем Ekman, 1988) уровень случайного совпадения Примечание. При отборе исследований для включения в данный перечень учитывались следующие критерии: 1) в исследовании должно было использоваться предъявление неискаженного изображения лица анфас, выражающего определенные эмоции, с использованием сти мулов, родственных стимулам Экмана и Фризена или Изарда, или других стимулов при условии предварительной методологической про верки адекватности выражений соответствующим эмоциям; 2) исследование должно было включать данные хотя бы по одной выборке испытуемых за пределами США; исследования этнических различий внутри страны не учитывались; 3) исследование должно было вклю чать данные о сравнении полученных показателей с уровнем случайных совпадений; 4) эксперты не страдают умственной неполноценностью.
гораздо более ощутимыми, чем различия между культурами; то есть эмоции, по-видимому, обладают более или менее универсальной опытной базой в разных куль турах (см. обзоры в работах Scherer & Wabott, 1994; Wabott & Scherer, 1986). Многие исследователи, правда, придерживаются более «практического» подхода к описанию эмоционального опыта, полагая, что эмоции представляют собой комп лекс «принятых в обществе сценариев поведения», состоящий из физиологических, поведенческих и субъективных компонентов, формирующихся в процессе адаптации к культурным нормам (Kitayama & Markus, 1994, 1995; Markus & Kitayama, 1991; Shweder, 1993; Wierzbicka, 1994). Такой подход противоречит представлениям об универсальности опытной базы, так как эмоции в соответствии с ним должны но сить специфический характер, поскольку специфичностью обладает любая культу ра. Тем не менее я полагаю, что эти подходы не являются взаимоисключающими.
Вопросу о культурном сходстве и различии в самом понятии «эмоции» также уделяется значительное место в литературе. Так, многие авторы полагают, что кон цепции и определения эмоций в разных культурах существенно отличаются, а в некоторых культурах нет и понятия эмоций в том смысле, как понимают его аме риканцы, говорящие по-английски (R. I. Levy, 1973, 1983; Lutz, 1983; Russe, 199 a). Кроме того, культуры явным образом различаются характеристиками эмо циональных состояний, а также лексикой, которая используется при описании и категоризации эмоций, локализацией эмоций и значением эмоций для человека, межличностных отношений и поведения (см. обзор в работе Russe, 1991b). Хотя перечисленные соображения используются в качестве довода против концепции универсальности выражения эмоций, я не верю, что данные положения исключа ют друг друга. Универсальность, которая касается ограниченного количества спо собов выражения эмоций и лежащих в их основе эмоциональных состояний, мо жет сочетаться с существенными культурными различиями, связанными с линг вистическим кодированием эмоций в разных культурах.
Последняя, относительно новая, но не менее важная область кросс-культурных исследований эмоций связана с влиянием культуры на психологию человека в про цессе эмоциональной реакции. Особенности физиологической реакции, связанной с эмоцией, представляют собой тему, которая широко обсуждалась в психологии на протяжении десятков лет, причем в процессе этого обсуждения высказывались диаметрально противоположные мнения. С одной стороны, высказывалось пред положение, что физиологическая реакция вообще не является неотъемлемой ча стью эмоций (Mander, 1984), а с другой — что каждая эмоция связана с опреде ленной характерной физиологической реакцией Games- 1890). Используя уни версальные выражения лица как маркеры, Экман и коллеги (Ekman et a., 1983) впервые обнаружили систематическое подтверждение особой автономной реакции для каждой из шести эмоций при обследовании выборки американских испытуе мых. Левенсон и его коллеги расширили эти данные, включив в исследование пред ставителей других групп, среди которых были американцы китайского происхож дения и минангкабау с Суматры (Levenson, Ekman, Heider & Friesen, 1992; Tsai & Levenson, 1997). Будущие исследования предвещают дальнейшее движение впе ред в этом направлении за счет изучения особенностей деятельности централь ной нервной системы.
Как явствует из этого весьма краткого обзора, кросс-культурные исследования эмоций охватили широкий круг тем и обогатили литературу по данному аспекту функционирования человека важными сведениями. Следующий раздел я посвящаю более подробному обзору кросс-культурных исследований, связанных с распознава нием и оценкой эмоциональных выражений, поскольку есть основания полагать, что это наиболее изученная сфера, касающаяся связи культуры и эмоций, в которой за последние 20 лет было собрано немало новых интересных данных.
Распознавание и оценка эмоций в разных культурах
В рамках этого направления существует широкий спектр исследований, которые значительно отличаются друг от друга характером стимулов, используемых в ка честве основания суждений об эмоциях. Во многих работах, например, изучалось распознавание эмоций по голосу и голосовым сигналам (Abas, McCuskey & Abas, 1976; Beier & Zautra, 1972; Guidetti, 1991; Hatta & Nachshon, 1988; Matsumoto & Kishiraoto, 1983; McCuskey & Abas, 1981; McCuskey, Abas, Niemi, Cuevas & Ferrer, 1975; Van Bezooijen, Otto & Heenan, 1983). В целом, данные исследования показа ли, что эмоции в значительной мере могут быть опознаны по голосовым сигналам и характеристикам, хотя часто трудно различить отдельные конкретные эмоцио нальные состояния по голосу. Небольшая часть исследований также была посвя щена изучению культурных различий в суждениях о различных позах (Kudoh & Matsumoto, 1985; Matsumoto & Kudoh, 1987; Sogon & Masutani, 1989); эти исследова ния показали, что эмоциональные состояния могут в некоторой степени определять ся по позе, хотя различение более тонких параметров, чем удовольствие-отвращение или приближение-избегание, представляется достаточно проблематичным.
Подавляющее количество исследований в данном направлении связано с исполь зованием в качестве стимулов выражения эмоций посредством мимики. Учитывая первые данные об универсальности выражения эмоций посредством мимики и оби лие данных, представленных в табл. ЮЛ, подтвердивших первоначальные сведения, кажется вполне закономерным, что кросс-культурные исследования распознавания эмоций продолжают в первую очередь заниматься мимикой. Выражение лица име ет массу преимуществ перед другими средствами передачи эмоций. Во-первых, годы исследований создали более чем достаточную базу для проведения новых ис следований и дальнейшего сбора данных. Во-вторых, представление об универ сальности обеспечивает как теоретиков, так и экспериментаторов концептуальной базой, на основе которой возможно осмысление черт культурного сходства и раз личия, проявляющихся в выражениях лица. В-третьих, лицо может выражать отдельные эмоциональные состояния, давая конкретную информацию о человеке, которая может изучаться как с точки зрения мотивации, так и с точки зрения Ком муникации. В-четвертых, разработки, подобные Системе кодирования мимики Экмана и Фризена (Ekman & Friesen, 1978), описанной выше, показали, что лицо — это одна из самых сложных сигнальных систем и поэтому представляет собой богатый материал для исследования.
В оставшейся части главы я рассматриваю крупнейшие открытия в сфере, свя занной с культурой и оценкой эмоций на основании мимики, рассказывая о первых исследованиях, которые показывают, в чем разные страны и культуры близки друг другу и чем они отличаются друг от друга в оценке эмоций. В совокупности все это позволяет нам глубже понять биологические и связанные с окружающей средой процессы, которые лежат в основе мимики и эмоций. Затем я останавлива юсь на значении этих открытий для дальнейшей экспериментальной и теоретиче ской работы по изучению эмоций и поиска новых идей для уникальных и новатор ских исследований в будущем.
Черты культурного сходства в выражении эмоций
Дополнительные выражения универсального характера
Хотя выше я говорил об универсальности выражения шести эмоций, речь идет только о тех, которые были признаны универсальными как Экманом, так и Изар-дом. В действительности же Изард полагал (Izard, 1971,1978), что выражение ряда других эмоций также носит универсальный характер, в том числе выражение за интересованности—возбуждения и стыда—унижения. Существует, однако, некото рое расхождение во взглядах, действительно ли данные состояния выражаются только мимикой или определяются по направлению взгляда и положению головы. Практически же исследования, упомянутые в табл. 10.1, недвусмысленно свиде тельствуют об универсальности выражения не только шести перечисленных выше эмоций.
Последние десять лет во многих исследованиях говорилось о существовании универсального выражения лица, соответствующего седьмой эмоции — презрению. Первичные данные по 10 странам, включая Западную Суматру (Ekman & Friesen, 1986; Ekman & Heider, 1988), были воспроизведены позднее Мацумото (Matsumoto, 1992Ь) на базе 4 стран, 3 из которых не входили в 10, изучавшихся Экманом и Фризеном. Данное открытие не только привлекло к себе внимание, но и подверг лось критике (С. Е. Izard & Haynes, 1988; Russe, 1991a,-1991с). Рассел (Russe,
91а, 1991с), например, полагает, что на полученные результаты оказывала влия ние ситуация, в которой предъявлялось данное выражение. В его исследовании вы ражение презрения чаще определялось или как отвращение, или как печаль, если его предъявляли отдельно или после демонстрации выражений, соответствующих отвращению или печали (Russe, 1991a). Однако когда Зкман, О'Салливан и Мацумото (Ekman, OTSuivan& Matsumoto, 1991a, 1991b) перепроверили эти дан ные, они не обнаружили влияния контекста. Биль и соавторы (Bieh et a., 1997) тоже проверили эти данные и не обнаружили влияния каких-либо сопутствующих факторов методологического характера. Розенберг и Экман (Rosenberg & Ekman,
95) высказали предположение, что люди понимают эмоциональные коннотации данного выражения, даже если не могут сразу найти для него определение.
Недавнее исследование Хайдта и Келтнера (Haidt & Ketner, 1999) свидетель ствует о возможном существовании универсального выражения смущения. Эти исследователи предъявили американским и индийским испытуемым такое выра-кение, при котором имели место улыбка, сжатые губы, пристальный взгляд, дви-кение головы вниз и прикосновение к лицу. Эксперты давали нерегламентирован ные ответы и определяли эмоциональные категории по методу принудительного
выбора. Оба метода позволили получить результаты, свидетельствующие о един стве мнений представителей обеих культур, причем показатели значительно пре высили уровень случайного совпадения и были сравнимы с данными, полученны ми для других универсальных эмоций.
Рейтинг относительной интенсивности
Сравнивая выражения эмоций, люди из разных стран приходят к единому мнению о том, какое из выражений свидетельствует о более сильных эмоциях. Экман и соавторы (Ekman et a., 1987) сравнили рейтинг интенсивности при предъявлении пар выражений, соответствующих одной и той же эмоции, в 10 странах и обнару жили, что в 92 % случаев жители 10 стран приходили к единому выводу о том, какое из выражений соответствует более интенсивной эмоции. Мацумото и Экман (Matsumoto & Ekman, 1989) продолжили сбор данных такого рода, включив срав нения разного рода поз, которые демонстрировались белыми и японцами. Амери канцы и японцы рассматривали каждую эмоцию отдельно в рамках одной страны у людей разного пола и в рамках одного пола по разным странам. Японцы и амери канцы в 80 % случаев пришли к единому мнению о том, какая из фотографий соот ветствует более интенсивной эмоции. Эти данные говорят о том, что оценка эмоций в разных культурах производится на единой основе, несмотря на различия в физи огномике, анатомических особенностях, расовой и половой принадлежности и куль турных нормах, регламентирующих выражение эмоций и восприятие мимики.
Связь между выражением и переживанием эмоций
Существует устойчивая позитивная связь между тем, насколько интенсивным яв ляется выражение эмоции, по мнению эксперта, и в какой мере эксперт верит, что тот, кто демонстрирует данное выражение, испытывает соответствующие ощуще ния. Мацумото, Касри и Кукен (Matsumoto, Kasri & Kooken, 1999) предъявили японцам и американцам 56 выражений эмоций, которые демонстрировали япон цы и белые. Испытуемые высказали мнение о том, какая эмоция испытывалась, а также об интенсивности как внешнего выражения эмоции, так и ее внутреннего переживания. Корреляция между двумя рейтингами интенсивности рассчитыва лась дважды, первый раз для разных испытуемых отдельно по каждому выраже нию, а второй раз для одного испытуемого по всем выражениям. Корреляция и первого и второго типа была высокой и позитивной для обеих стран и для всех выражений, что говорит об общности этой связи для разных культур. Эта связь является очень важным моментом для современных теоретических разработок, связанных с эмоциями. Некоторые авторы считают утверждение о наличии связи между выражением эмоций и их переживанием необоснованным (Fernandez-Bos & Ruiz Beda, 1997; Russe, 1997). Однако другие приводят доводы в пользу того, что выражение эмоций и их переживание тесно связаны друг с другом, хотя эта связь присутствует не всегда (Rosenberg & Ekman, 1994; см. также обзор литерату ры, касающейся гипотезы о мимической обратной связи в работе Matsumoto, 1987; Winton, 1986). Данные, представленные в работе Мацумото, Касри и соавторов (Matsumoto, Kasri et a., 1999), подтверждают существование этой связи.
Распознавание вторичных эмоций
Люди из разных стран приходят к единому мнению в отношении эмоций вторич ного характера, которые представляет определенное выражение. Наблюдатели, принимавшие участие в исследовании, которое в 1987 году проводилось Экманом совместно с другими учеными, высказывали мнение не только о том, какая эмоция представлена соответствующим выражением лица, но также об интенсивности каждой из семи эмоциональных категорий. Задание было сформулировано таким образом, чтобы наблюдатель мог выявить наличие разных эмоций или отсутствие эмоций без принуждения к выбору определенной эмоциональной категории. В то время как предыдущие исследования показали универсальность в рамках основ ного метода получения ответов, страны могли различаться в отношении преобла дающих эмоций. Анализ подтвердил единство мнений представителей разных стран. Жители всех стран в исследовании, проведенном Экманом и коллегами в 1987 году, определили вторичную эмоцию для выражений отвращения, как пре зрение, а для выражений страха как удивление. Для гнева ответы варьировались в зависимости от предъявляемых фотографий и включали отвращение, удивление и презрение. Мацумото и Экман (Matsumoto & Ekman, 1989) и Биль с соавторами (Bieh et a.,1997) повторно получили подобные данные, что позволяет сделать вывод о панкультурном единодушии в истолковании неоднозначной мимики уни версального характера. Такое единодушие может объясняться совпадением семан тики эмоциональных категорий, факторов, вызывающих эмоции, или общего стро ения человеческих лиц.
Представления об экспрессивности
Люди из разных стран имеют одинаковые стереотипы в отношении экспрессивно сти в других странах (Pittara, Gaois, Iwawaki & Kroonenberg, 1995). В исследова нии, проведенном Питтамом и его коллегами, австралийцы и японцы заполняли опросник, касающийся общего уровня экспрессивности'австралийцев и японцев. У испытуемых из обеих стран японцы получили оценку менее экспрессивных по сравнению с австралийцами. Таким образом представители разных стран считают, что существуют различия в интенсивности выражения эмоций и единодушны во мнении о том, кто является более или менее экспрессивным. Исследование Ваксера (Waxer, 1985), о котором упоминалось выше, также говорит об этом.
Культурные различия в распознавании эмоций
Распознавание эмоций
Хотя первые исследования универсальности показали, что испытуемые опознают эмоции на уровне, значительно превышающем случайное совпадение, ни одно из исследований не говорит о полном межнациональном единодушии. Мацумото (Matsumoto, 1992a) провел тестирование определения японцами и американцами эмоциональных категорий и обнаружил, что уровень распознавания колебался от 64 до 99 %. Американцы более успешно, чем японцы, опознавали гнев, отвращение, страх и печаль, но уровень точности распознавания счастья и удивления был оди наковым. Эти различия согласуются с данными первых исследований универсаль ности. Фактически же, многие из исследований, включенных в табл. ЮЛ, свидетельствуя о том, что уровень распознавания значительно превышал случайное со впадение, в то же время говорят и о наличии статистически значимых различий в абсолютном уровне согласия в разных культурах. Таким образом, несмотря на то что выражение универсальных эмоций опознается на уровне, значительно превы шающем случайное совпадение, и при распознавании уровень единства мнений представителей разных культур весьма высок, культуры отличаются друг от друга по абсолютному уровню согласия.
Некоторые авторы используют наличие кросс-культурных различий при рас познавании эмоций как довод против универсальности, критикуя методологию оценки эмоций (Russe, 1991b, 1994, 1995), интерпретацию результатов (Russe, 1994) и использование специфических для конкретного языка терминов для обо значения выражения эмоций при помощи мимики (Wierzbicka, 1995). Рассел, на пример, сделал несколько критических замечаний, касающихся используемых методов, в том числе характера стимулов и их предъявления, а также формата ре акций. Он повторно проанализировал данные, связанные с оценкой, по многим исследованиям, сгруппировав исследования по методу и учитывая различия запад ной/незападной ориентации, чтобы доказать, что использованные методы могли привести к отклонениям в реакциях в пользу западных культур.
Вежбицкая (Wierzbicka, 1995) предположила, что эмоции нельзя определять при помощи шести (или семи) соответствующих терминов, поскольку эти терми ны обладают определенной языковой специфичностью. В качестве альтернативы она предлагает говорить на универсальном языке «семантических примитивов». Например, она считает, что, когда человек опознает улыбку счастья, он трактует данное выражение примерно так: «Я думаю, что происходит что-то хорошее. От этого у меня возникает приятное ощущение». Ее точку зрения можно определить следующим образом: возможно, мимические выражения эмоций действительно универсальны, но методам, которые использовались для их изучения, в том числе терминологии, при помощи которой были сформулированы варианты ответов, свойственна культурная ограниченность. Терминология формируется в рамках культуры и, следовательно, может не иметь универсального характера.
К этим проблемам обращались многие авторы. Так, Экман (Ekman, 1994b) и С. Е. Изард (С. Е. Izard, 1994) отмечали, что Рассел в своей статье (Russe, 1994) уделяет внимание тем исследованиям, которые подтверждают его тезис, и забыва ет упомянуть работы, в которых замечены допущенные им ошибки. Недостаток его работы заключается еще и в том, что он делает критические замечания в адрес лишь одного из ряда доказательств универсальности, не упоминая при этом исследова ния приматов, детей и слепых от рождения, которые убедительно подтверждают представление об универсальности. Недавнее исследование (Geen, 1992), напри мер, говорит о том, что выращенные в изоляции макаки-резусы, помещенные вме сте с другими обезьянами, демонстрируют «более или менее нормальную мимику -(р. 277). Хаузер (Hauser, 1993) обнаружил доказательства того, что у макак-резу сов, как и у людей, выражение эмоций связано с работой правого полушария моз га. Делая обзор исследований, посвященных изучению слепых детей, Чарлзворт и Крейцер (Charesworth & Kreutzer, 1973) делают вывод о том, что спонтанное вы-ражение эмоций у слепых детей не отличается от мимики зрячих детей, имеющих
возможность визуального восприятия соответствующих выражений на протяже нии всей жизни. А Розенберг и Экман (Rosenberg & Ekman, 1995) представили данные, которые говорят о том, что даже если испытуемые не могут определить самостоятельно обозначение эмоциональной категории, соответствующие пре дусмотренному исследователями, они обычно понимают эмоциональные коннота ции предъявляемого выражения предусмотренным образом.
Работа Вежбицкой также вызвала критику. Винегар (Winegar, 1995) критиче ски отзывается о ее идее семантических примитивов, поскольку такой подход об ладает определенной культурной ограниченностью; Винегар считает, что нельзя уйти от культурной специфики при изучении психологических феноменов и что даже если мы придем к единому мнению по вопросу универсальности оценки, нам не избежать воздействия культуры на построение теории. Ван Геерт (VanGeert, 1995) соглашается с тем, что существует потребность в методике кодирования эмо ций универсального характера, подобной семантическим примитивам Вежбицкой, и необходимы более точные критерии оценки, благодаря которым каждая универ салия будет иметь «конкретное физическое определение» (р. 265). Он представля ет три параметра, в соответствии с которыми можно определить название универ салий и систематизировать их. В качестве одного из них он предлагает разграниче ние универсалий «эмпирического» и «технического» характера. Он считает
эмоции универсалиями эмпирического характера, то есть все люди в принципе спо собны испытать определенный набор соответствующих субъективных переживаний, которые называются универсальными эмоциями. Но единственным путем для обо значения таких всеобщих эмоций является определенный технический язык (р. 206).
И наконец, последние исследования, доказывающие панкультурную универ сальность таксономии эмоций ставят под сомнение предположение Вежбицкой о том, что терминология для обозначения эмоций не универсальна.
Важно не забывать и то, что универсальность и культурная относительность не являются взаимоисключающими; в зависимости от рассматриваемого аспекта вос приятие эмоций может одновременно носить универсальный характер и обладать культурной спецификой. В другом месте (Yrizarry, Matsumoto & Wison Cohn, )8) мы перечислили по меньшей мере пять источников культурных различий в восприятии эмоций, даже в выражении эмоций универсального характера. Эти источники включают: а) частичное семантическое совпадение лингвистических категорий и ментальных концептов, связанных с эмоциями, которые подлежат оценке; б) частичное совпадение элементов мимики в предъявляемых выражени ях; в) частичные совпадения когнитивного характера, касающиеся событий и впе чатлений, связанных с эмоциями, г) личностные предубеждения, связанные с со циальным познанием; и д) культура. Будущие исследования должны прояснить, каково влияние на процесс оценки каждого из перечисленных источников в от дельности и в сочетании друг с другом.
Не ставя под сомнения универсальную основу эмоций, некоторые исследова тели пытаются вскрыть возможные причины межнациональных различий в оцен ке эмоциональных категорий. Например, Мацумото (Matsumoto, 1992a) предпо лагает, что различия в уровне распознавания связаны с культурными различиями
в усвоенных в результате научения социальных нормах, определяющих подход к распознаванию эмоций. Так, культурные различия между Японией и США, каса ющиеся свободы личности и конформизма, могут помочь пониманию полученных данных. В Японии эмоции, которые угрожают гармонии и слаженности группы, могут осуждаться. Следовательно, японец постарается не обнаруживать отрица тельные эмоции и не замечать их проявления окружающими. В США же, стране, которая поощряет свободу личности, поощряется как проявление, так и восприя тие отрицательных эмоций. Такой подход позволяет оценить влияние определен ных культурных параметров на оценку эмоциональных состояний, и этот подход был принят в исследованиях, о которых пойдет речь далее.
Связь межнациональных различий в уровне распознавания эмоций с культурными параметрами
Чтобы расширить представления о культурных параметрах, которые могут быть причиной межнациональных различий в уровне согласия при оценке проявления эмоций, Мацумото (Matsumoto, 1989) отобрал данные по распознаванию эмоций в 15 культурах на материале четырех исследований и произвел классификацион ную оценку каждой из стран в соответствии с параметрами Хофстеде (Hofstede, 1980). Они включают дистанцию по отношению к власти, то есть степень, в кото рой различия, связанные с властью, поддерживаются в данной культуре; избегание неопределенности или степень, в которой культура стремится к созданию установ лений и ритуалов, позволяющих справиться с тревогой, вызываемой неопределен ностью; индивидуализм или степень, в которой культура поощряет принесение в жертву групповых целей ради личности; и маскулинность, то есть степень, в кото рой в данной культуре акцентируются различия между полами (Hofstede, 1980, 1983). Затем проверялась корреляция данных параметров с уровнем точности рас познавания. Полученные результаты подтвердили предположение о том, что аме риканцы (представители индивидуалистической культуры) более успешно опо знают отрицательные эмоции, чем японцы (коллективистская культура).
Различия в восприятии эмоций как функция культуры были также обнаруже ны в ходе метаанализа (Schinimarck, 1996). Индивидуализм представлял собой лучший прогнозирующий параметр для распознавания счастья, чем расовая при надлежность (в данном случае - белые/представители других рас). Это подтвер ждает предположение о том, что социокультурные параметры оказывают влияние на различия в восприятии эмоций. Исследование также подтвердило мысль о том, что представители разных культур усваивают определенный подход к восприятию, на который накладывают отпечаток культурные нормы декодирования.
Биль и соавторы (Bieh et a., 1997) также говорят о межнациональных ра$ли-чиях, касающихся точности распознавания (и рейтинга интенсивности). Эти раз личия нельзя объяснить в рамках дихотомии западной/незападной ориентации, деления, которое связано с подходами к действию культуры в рамках региона/стра ны и расовой/этнической принадлежности. Биль и коллеги предпочитают рассмат ривать эти различия с точки зрения возможных социально-психологических переменных, лежащих в их основе (постулированных Хофстеде в 1980 и 1983 годах),
и с точки зрения подхода, ориентированного на определенные культурные пара метры, который развивает Мацумото (Matsumoto, 1989, 1990). Теоретические объяснения и дальнейшая проверка связи между культурой и распознаванием эмо ций должны определять культуру в соответствии со значимыми социально-психо логическими параметрами, выходящими за рамки страны, региона, расы или этни ческой принадлежности.
Атрибуция личности на основании улыбки
Улыбка — общепринятый сигнал приветствия, признания, или демонстрация бла госклонности. Она служит и для того, чтобы скрыть определенные эмоции, и для этой цели может по-разному использоваться в разных культурах. В исследовании Фризена (Friesen, 1972) приводится описание того, как японские и американские мужчины смотрели вызывающие отвращение видеоклипы в присутствии экспери ментатора. Японцы улыбались, чтобы скрыть отрицательные эмоции, гораздо чаще, чем американцы (Ekman, 1972; Friesen, 1972).
В ходе дальнейшего исследования этих различий Мацумото и Кудох (Matsumoto & Kudoh, 1993) попросили японцев и американцев оценить по улыбающимся ли цам и лицам без улыбки (не выражающим эмоций) уровень интеллекта, привлека тельности и общительности. Американцы оценивали улыбающиеся лица как более интеллектуальные, чем лица без улыбок; японцы же нет. И американцы, и японцы оценили улыбающихся людей как более общительных, чем тех, на чьих лицах от сутствовало проявление эмоций, но американцам разница представлялась более значительной. Эти различия говорят о том, что культурные нормы проявления эмо ций заставляют японцев и американцев по-разному воспринимать значение улыб ки и могут послужить объяснением ощутимых различий в манере общения в раз ных культурах.
Атрибуция интенсивности
Исследование 10 стран, проведенное в 1987 году Экманом совместно с другими учеными, впервые продемонстрировало межнациональные различия в интенсив ности эмоции, приписываемой определенному выражению лица. Хотя данные по распознаванию эмоций в целом подтвердили их универсальный характер, жите ли Азии давали интенсивности счастья, удивления и страха значительно более низ кую оценку. Эти данные говорят о том, что эксперты действовали в соответствии с усвоенными в рамках определенной культуры нормами восприятия выражения эмоций, при этом следует учесть тот факт, что все эмоции выражались представите лями белой расы. Существует возможность того, что жители Азии оценивали эмо ции белых как менее интенсивные из соображений учтивости или по неведению.
Чтобы разобраться с этим вопросом, Мацумото и Экман разработали набор сти мулов, включавший как жителей Азии, так и представителей белой расы (Matsumoto & Ekman, 1988), который и был предъявлен испытуемым в США и Японии (Matsu moto & Ekman, 1989). Для выражения всех эмоций, кроме одной, американцы дали более высокие оценки интенсивности по сравнению с японцами, безотносительно к расовой принадлежности лиц, демонстрировавших эмоции. Поскольку разли чия оказались не связаны с расовой принадлежностью лиц, демонстрировавших
эмоции, Мацумото и Экман (Matsumoto & Ekman, 1989) интерпретировали дан ные различия как функцию культурных норм декодирования. С тех пор многие исследования подтвердили данные о существовании культурных различий при оценке интенсивности эмоций (например, Bieh et a., Matsumoto, 1990).
В описанном выше исследовании Мацумото (Matsumoto, 1989) также рассмат ривал связь между культурными параметрами Хофстеде (Hofstede, 1980) и оцен кой интенсивности эмоций. При этом были обнаружены два важных момента. Во-первых, существует негативная корреляция между дистанцией по отношению к власти и оценками интенсивности гнева, страха и печали; это говорит о том, что культуры, в которых подчеркивается разница в общественном положении, оцени вают эти эмоции как менее интенсивные. Во-вторых, уровень индивидуализма и оценки интенсивности гнева и страха обнаруживают позитивную корреляцию; индивидуалистические культуры дают более высокие оценки интенсивности дан ных эмоций. Эти результаты говорят о том, что понимание параметров культуры может послужить ключом к объяснению межнациональных различий в восприя тии отрицательных эмоций.
Этнические различия при оценке интенсивности
Мацумото (Matsumoto, 1993) изучал вопрос о том, как влияют этнические разли чия на интенсивность эмоций, оценку эмоций, нормы проявления эмоций и выра жение эмоций в самоотчетах испытуемых, исследуя четыре этнические группы в США. Афроамериканцы оценивали интенсивность гнева выше по сравнению с американцами азиатского происхождения, а интенсивность отвращения выше, чем белые американцы и американцы азиатского происхождения; выходцы из стран Латинской Америки воспринимали эмоции, выраженные на лицах белых, как бо лее интенсивные, чем сами белые и выходцы из Азии; а афроамериканцы оценива ли интенсивность эмоций, выраженных женщинами, более высоко, чем американ цы азиатского происхождения. Эти данные заставляют нас по-иному подойти к определению концепции культуры и подчеркивают важность психологически зна чимых параметров культуры, которые не зависят от этнической принадлежности или страны. Большинство кросс-культурных исследований основано на предположении о том, что если человек проживает в определенной стране, он представляет домини рующую в ней культуру. Данные о различиях в рамках американской выборки (ко торая почти всегда служит базой для сравнения в кросс-культурных исследовани ях) явно говорят об ином. Это вынуждает нас принимать во внимание значимые пси хологические параметры (такие, например, как индивидуализм-коллективизм или дифференциацию, связанную с общественным положением), чтобы объяснить куль турные и индивидуальные различия в выражении и восприятии эмоций.
•
Представления о переживаниях, лежащих в основе эмоциональной мимики
Хотя в разных культурах по-разному оценивается интенсивность внешнего прояв ления эмоций, оставалось неясным, различаются ли они в выводах, которые каса ются внутренних переживаний, и если да, то соответствуют ли эти различия оцен кам внешнего проявления эмоций. Мацумото, Касри и соавторы (Matsumoto, Kasn
et a., 1999) занимались исследованием этих вопросов, сравнивая суждения аме риканцев и японцев, в которых давались отдельные оценки интенсивности выра жения эмоций и предполагаемых субъективных переживаний. Американцы дали более высокие оценки интенсивности внешнего проявления эмоций, чем японцы, что соответствовало данным, полученным ранее. Японцы, однако, дали более высокую оценку интенсивности внутренних переживаний по сравнению с амери канцами. Анализ в рамках одной страны показал, что между двумя видами оценок у японцев нет существенных различий. Американцы же последовательно оцени вали внешнее проявление эмоций как более интенсивное, чем субъективные пере живания. Такие данные были полной неожиданностью. Изначально мы полагали, что различия между японцами и американцами имеют место, поскольку японцы занижают оценки интенсивности, соответственно тому, как они сдерживают вы ражение своих эмоций. На самом же деле оказалось, что американцы завысили свои оценки интенсивности внешнего проявления эмоций по сравнению с оценка ми внутренних переживаний, а японцы оценок не занижали.
Недавнее исследование Мацумото и соавторов (Matsumoto, Consoacion, et a., 1999) дополнило полученные данные. В исследовании, которое описано выше, испытуемым предъявлялись выражения эмоций, соответствующие 100% интен сивности. В исследовании же, проведенном Мацумото и коллегами, американским и японским испытуемым были продемонстрированы изображения с выражени ем эмоций на уровне интенсивности 0, 50, 100 и 125 %. Данные по изображениям, соответствующим уровню интенсивности 100 и 125%, повторили данные преды дущего исследования: американцы оценивали внешнее проявление эмоций как значительно более интенсивное по сравнению с внутренними переживаниями, в то время как у японцев между оценками внешнего и внутреннего проявления эмоций не было существенных различий. Как можно было ожидать, не было различий меж ду оценкой внешнего и внутреннего состояния как у японцев, так и у американцев в отношении выражений с интенсивностью 0 %. Любопытны были результаты, ка сающиеся выражений с интенсивностью 50 %. Американцы дали одинаковые оцен ки внешнего и внутреннего состояния, японцы же оценили уровень внутренних пе реживаний выше, чем их внешнее проявление. Мацумото и его коллеги, интерпре тируя эти результаты, предположили, что, возможно, по мнению японцев, в случае менее интенсивного проявления эмоций вступают в действие культурные нормы проявления эмоций, и поэтому они делают вывод, что настоящие переживания более значительны, чем те, которые демонстрируются явным образом. Когда же американцы видят слабо выраженные эмоции, они не делают предположений по добного рода, полагая, что выражение соответствует уровню внутренних пережи ваний. В случае более интенсивного проявления эмоций японцы, по всей вероят ности, предполагают, что ситуация оправдывает данное выражение эмоций, делая вывод о том, что уровень проявления эмоций соразмерен внутренним пережива ниям. Американцы, видя интенсивное проявление эмоций, учитывают нормы проявления эмоций, предполагающие преувеличение действительных пережива ний, поэтому они предполагают, что внутренние переживания не столь сильны, как их внешние проявления.
Влияние культурных параметров на межнациональные различия в суждениях, касающихся эмоций
Большая часть кросс-культурной научно-исследовательской работы в этой и в дру гих областях рассматривает культуру как фактор, действующий в масштабах стра ны. Хотя это и стандартный подход, он ограничивает наши возможности интерпре тации наблюдаемых различий. То есть когда культура рассматривается как не который фактор, действующий в масштабах страны, и в процессе исследования обнаруживаются определенные различия, они могут объясняться лишь различи ем культур разных стран, поскольку культура как таковая не подвергается ника кому анализу. Однако недавно ряд авторов стал призывать к отказу от такой прак тики и к переходу к исследованиям, которые позволяют «раскрыть» воздействие культуры на психологические переменные (например, Bond & Tedeschi, глава 16 наст, изд.; Poortinga, van de Vijver, Joe & van de Koppe, 1987; van de Vijver & Leung, 1997). Под таким раскрытием понимается идентификация специфических психо логических параметров культуры, которые могут приводить к различиям между странами в отношении представляющих интерес переменных, учет и оценка этих параметров, включая статистическую оценку степени, в которой они влияют на различия между странами. Таким образом, конкретные, поддающиеся оценке па раметры культуры на психологическом уровне заменяют общий неспецифический конструкт, известный нам как культура.
Когда такие параметры включаются в исследование и оцениваются в его про цессе, то это позволяет эмпирически доказать, что участники отличаются (или нет) по отношению к данным конструктам, снимая необходимость строить догадки. У исследователей в таком случае нет необходимости опираться на впечатления, рассказы или стереотипы при интерпретации различий, поскольку оценка данных параметров обеспечивает методологический контроль характера воздействия куль туры. Эта оценка позволяет уточнить связь культуры и зависимых переменных на основе количественного определения степени, в которой культура влияет на раз личия между странами. Таким образом, исследователи могут не только ставить вопрос о том, влияют ли такие конструкты, как индивидуализм-коллективизм, на межнациональные различия, но и какова глубина этого влияния. Включение критериев такого рода в будущие кросс-культурные исследования является необ ходимым условием эволюции в данной области, если исследователи действитель но намерены понять, какие моменты культуры ведут к появлению кросс-культур ных различий и почему это происходит.
Исследование, проведенное Мацумото и соавторами (Matsumoto, Consoacion et a., 1999), было уникальным не только благодаря данным, которые касались суж дений, связанных с мимическим выражением эмоций, но также в связи с оценкой данных, полученных от респондентов в отношении двух важнейших культурных конструктов — индивидуализма-коллективизма (ИК) и статусной дифференциа ции. Индивидуализм-коллективизм использовался для объяснения многих меж национальных и кросс-культурных различий в поведении и, безусловно, является наиболее известным, хорошо изученным и значимым параметром культуры, суще ствующим на сегодняшний день (Triandis, 1994, 1995). Индивидуалистические
культуры обычно делают акцент на уникальных особенностях личности, поощряя ее автономию и независимость. В коллективистских культурах принадлежность к группе ценится выше, чем индивидуальность, поощряется согласие, сплочен ность и сотрудничество. Под статусной дифференциацией понимается степень, в которой в рамках определенной культуры поведение по отношению к окружающим меняется в зависимости от различий в общественном положении между взаимо действующими субъектами. Некоторые культуры делают эти различия весьма зна чительными, давая в руки людей, занимающих более высокое общественное поло жение, большую власть; в других культурах уровень этой дифференциации не столь значителен, взаимодействие людей друг с другом происходит более-менее независимо от различий, связанных со статусом. Так же как индивидуализм-кол лективизм, дифференциация, связанная со статусом и властью, является одним из важнейших параметров культурной изменчивости (Hofstede, 1983, 1984).
Чтобы определить влияние индивидуализма-коллективизма и дифференциа ции в зависимости от статуса на межнациональные различия в оценке эмоциональ ных состояний, о которых говорилось выше, Мацумото с коллегами (Matsumoto, Consoacion et a., 1999) отдельно сравнивали оценки внешнего и внутреннего про явления эмоций, которые были даны американцами и японцами, с учетом и без учета оценок переменных индивидуализма-коллективизма и дифференциации в зависимости от статуса (та же самая методика использовалась при оценке воздей ствия индивидуализма-коллективизма на межнациональные различия в куль турных нормах проявления эмоций, которой посвящена работа Мацумото и соав торов (Matsumoto et a., 1998)). Проведенный анализ показал, что приблизитель но 90 % колебаний в оценках объяснялось этими двумя культурными переменными. Последующий анализ выявил, что фактор индивидуализма-коллективизма сам по себе достаточен, чтобы внести различия в оценки. Таким образом, данное ис следование впервые эмпирически доказало, что различия между американцами и японцами, касающиеся суждений в отношении внутренней и внешней интен сивности эмоций, могут почти всецело объясняться культурными различиями, связанными с индивидуализмом-коллективизмом и дифференциацией в зави симости от статуса.
Выводы
Данные, которые имеются в нашем распоряжении на сегодняшний день, говорят о том, что восприятие эмоций содержит как универсальные, так и культуро-специ фичные элементы. В другом месте (Matsumoto, 1996) я предложил схему, подоб ную нейрокультурной теории выражения эмоций Экмана и Фризена, которая по зволяет описать, откуда берутся черты культурного сходства и различия при вос приятии или оценке эмоций. Данная модель предполагает, что оценка эмоций осуществляется под влиянием а) программы распознавания мимики, которая но сит врожденный и универсальный характер (подобно программе восприятия ми мики Экмана и Фризена) и б) обладающих культурной спецификой норм декоди рования, которые интенсифицируют, ослабляют, маскируют или определенным образом направляют восприятие (ср. Buck, 1984). Когда мы воспринимаем эмо ции других людей, процесс распознавания аналогичен процессу сопоставления
с универсальным прототипом мимического выражения определенных эмоций. Однако перед вынесением окончательного суждения на стимул накладываются усвоенные в процессе научения нормы, касающиеся восприятия выражения эмо ций такого рода у окружающих. Самые последние исследования говорят о том, что эти нормы могут различаться в зависимости от устойчивых социокультурных па раметров, таких как индивидуализм-коллективизм или дифференциация в зави симости от статуса. Данный механизм можно считать такой же основой эмоцио нальной коммуникации в разных культурах, как и нейрокультурную теорию вы ражения эмоций Экмана и Фризена.
Программа будущих исследований связи эмоций с культурой
Многие открытия, о которых говорилось выше, ставят вопросы, актуальные для дальнейшей работы. Например, подлежат проверке пять предположений Уризар-ри и соавторов (Yrizarry et a., 1998) о возможных причинах культурных различий в распознавании эмоций. При этом нужно исследовать влияние каждой из них, а также и других возможных источников. Будущие исследования могут продол жать изучать социальное значение выражения эмоций при помощи мимики и раз личия этих выражений в разных культурах. Дальнейшие исследования оценок ин тенсивности выражения эмоций в разных культурах должны осуществить прове дение таких сравнений не только в пределах Японии и США. В оставшейся части данного раздела я рассматриваю ряд других направлений, которые, по моему мне нию, могут послужить отправной точкой для дальнейшей работы в данной области психологии. Разумеется, очерчен не весь круг; напротив, он выдвигает на первый план темы, теоретическую и эмпирическую разработку которых я считаю настоя тельной потребностью ближайшего будущего. Эта потребность выходит за рамки простого расширения уже ведущихся исследований.
Поиски иных универсалий
Как уже говорилось, свидетельства того, что шесть эмоций — гнев, отвращение, страх, счастье, печаль и удивление — носят универсальный характер, и предположе ния о том, что, возможно, к ним можно отнести презрение и смущение, не исклю чают возможности существования иных универсальных эмоций. Экман (Ekman, 1994а) высказал предположение о том, что 12 прочих эмоций, включая веселье, благоговейный трепет, умиротворенность, смущение, возбуждение, вину, заинте ресованность, гордость достижениями, облегчение, удовлетворение, чувственное удовольствие и стыд, вполне вероятно также обладают универсальностью. Эти и другие эмоции следует изучить в этом отношении в будущем. Данные не оконча тельного, но первичного характера, которые свидетельствуют об универсальности, сравнительно легко получить, изучая выражение эмоций в различных культурах. Если выяснится, что есть и другие эмоции, которые обладают универсальностью выражения и распознавания, эти данные могут оказать глубокое влияние на тео рии эмоций, представления об эволюции, теории социального научения, социаль ного познания, коммуникации и сами исследования эмоций.
Потребность расширения границ суждений об эмоциях
На сегодняшний день огромное количество (хотя, разумеется, не все) кросс-куль турных исследований посвящено исследованиям черт кросс-культурного сходства и различия в распознавании эмоций путем предъявления испытуемым-студентам изображений анфас, демонстрирующих проявление определенных эмоций. Сту дентов просят выбрать эмоциональную категорию, которая, по их мнению, соот ветствует представленной эмоции (табл. 10.1). Безусловно, исследования такого рода имеют определенное значение в данной области, однако будущие исследова ния должны уделить больше внимания модификации исследуемых параметров, чтобы раздвинуть границы исследования.
Так, исследования оценки интенсивности проявления эмоций, проводившиеся за последние 10 лет, дали богатейшие сведения о чертах культурного сходства и различия, которые не позволяла получить методика принудительного выбора эмо циональной категории. В будущем подобная модификация оценок поможет рас ширить наши представления. Оценка намерений, связанных с поведением или ле жащими в основе личностными особенностями, например, могут помочь нам выделить социальное или личностное значение выражения эмоций в процессе коммуникации.
Будущие исследования также должны уделить более пристальное внимание видоизменению характера стимулов, используемых в процессе исследования. По скольку почти все кросс-культурные исследования, проводимые на сегодняшний день, используют изображения лица анфас, мы не знаем, как люди интерпретиру ют выражение эмоций, представленное иным ракурсом или частью лица, и каковы различия между культурами в интерпретации таких изображений. Существует потребность в исследованиях такого рода. Кроме того, большинство исследователей на сегодняшний день используют статические представления выражений, которые предъявляются при помощи фотографий или слайдов. В'будущих исследованиях необходимо использовать динамично меняющиеся непринужденные проявления эмоций на фоне изменяющейся ситуации. Доступность компьютерных и видео-тех нологий делает эти возможности куда более реальными, чем они были в прошлом.
Особого внимания заслуживает также вопрос об испытуемых, которые обычно принимают участие в исследованиях, связанных с оценкой выражения эмоций. Как и во многих других областях психологии, подавляющее большинство участников исследований, связанных с оценкой эмоций, представляли студенты. Будущие ис следования должны привлечь испытуемых разных возрастов, профессий, социаль но-экономического статуса, этнической принадлежности и прочих демографичес ких характеристик.
Необходимость подключения контекста
Возможно, одной из наиболее насущных проблем будущих кросс-культурных иссле дований эмоций является потребность включения контекста в процесс их оценки. В самом деле, на сегодняшний день в большинстве исследований стимулы испы туемым предъявляются в обстановке, носящей скорее искусственный характер,
при этом информация о контексте или обращение к нему часто отсутствовали. До какой степени полученные таким образом суждения являются показателями культурных различий в рамках разных контекстов — вопрос эмпирического харак тера, к которому исследователям предстоит обращаться неоднократно. Как меня ется оценка эмоций в зависимости от того, кто находится рядом, где она происхо дит, чем вызваны эмоции, какое время суток и т. п.?
Проблема контекста носит не просто эмпирический характер; она ставит важ ные теоретические вопросы о характере самой культуры. Многие авторы, пишущие о вопросах кросс-культурной психологии (в их числе авторы этой книги), рассмат ривают культуру как конгломерат позиций, ценностных ориентации, установок и различных типов поведения в рамках широкого круга контекстов. В той мере, в какой адаптация к культурным нормам происходит в первую очередь в процессе контекстуально-специфического научения, сама культура является контекстом. В этом смысле глубину влияния культуры на эмоции (как и на другие психологи ческие процессы) нельзя оценить по-настоящему широко, не включая суждения об эмоциях в рамки разнообразных контекстов. Хотя оценка эмоций, которая дается вне связи с контекстом, может быть важна для установления универсальности, включение суждений об эмоциях в контекст становится непременным условием изучения воздействия культуры на оценку эмоций.
В данном направлении произошел определенный прогресс. Многие исследова ния были посвящены изучению воздействия контекста на испытуемого, при этом обычно изучалось влияние того, что демонстрировалось эксперту непосредствен но перед изображением лица, выражающего эмоции (например, Bieh et a, 1997; Russe, 1991a, 1991с; Russe & Fehr, 1987; Tanaka-Matsumi, Attivissimo, Neson & D'Urso, 1995;Thayer, 1980a, 1980b). Другие исследователи занимались изучением воздействия контекста, в котором находится лицо, демонстрирующее выражение эмоций, на оценку эмоций (например, Carro & Russe, 1996; Fernandez-Dos, Wabott & Sanchez, 1991; Knudsen & Muzekari, 1983; Munn, 1940; Muzekari, Knudsen & Evans, 1986; Nakamura, Buck & Kenny, 1990; Spignesi & Shor, 1981; Wabott, 1988a, 1988b). В целом эти исследования показали, что имеет место определенное влияние со стороны контекста, но пока природа этого влияния неизвестна.
Одним из основных недостатков предыдущих исследований эмоций и контекста было отсутствие систематической манипуляции конкретными параметрами контек ста, которые могут оказывать влияние на оценочные суждения — кто, что, когда, где, почему и как связан с контекстом. К причинам существования такого недостатка относится то, что исследователи недостаточно тщательно определяли данные пара метры и исследовали их значимость для оценки эмоций. Исследовательская работа такого рода необходима, поскольку ее данные помогут ответить на вопрос о тем. какие параметры контекста наиболее существенны, чтобы включить их в будущие исследования, позволяющие варьировать контекст для изучения его влияния на оце ночные суждения. Эти исследования впоследствии будут подспорьем для кросс-культурной работы, позволяя ученым проверить, имеют ли одни и те же параметры контекста одинаковое значение в разных культурах и оказывают ли они одинаковое или разное влияние на процесс вынесения суждений.
Потребность связать оценочные суждения с другими психологическими процессами
Кросс-культурные исследования, касающиеся выражения эмоций, на сегодняшний день главным образом рассматривали суждения об эмоциях в вакууме, изучая их в отрыве от других психологических процессов. Будущие исследования должны изу чать вынесение суждений, касающихся эмоций, в связи с другими психологиче скими процессами, такими как нормы проявления эмоций, выражение эмоций, формирование стереотипов и категорий, восприятие личности, социальное познание, функция мозга и т. п. Несмотря на то что некоторые исследователи занимались изу чением взаимосвязи между выражением и восприятием эмоций одними и теми же индивидами в США (например, Lanzetta & Keck, 1970; Р. К. Levy, 1964; Zuckerman, Ha, DeFrank & Rosentha, 1979), я не слышал об исследовании, в котором такая взаимосвязь исследовалась бы в кросс-культурном аспекте. Кроме того, принимая во внимание важную роль, которую процессы оценки эмоций могут играть в восприятии личности, следует провести кросс-культурные исследования, посвя щенные рассмотрению взаимосвязи между оценкой эмоций и другими видами оценочных суждений, в особенности в связи с взаимопроникновением культур и связанными с этим моментами взаимодействия (например, формированием сте реотипов и т. д.).
Исследования процессов, происходящих в мозге в ходе распознавания эмоций, для будущего представляют особый интерес. Если выражение эмоций носит уни версальный характер, можно предположить существование определенных мозго вых процессов, которые также не зависят от культуры. Исследовательская работа такого рода нам еще предстоит. Изучение мозговых коррелятов распознавания мимических выражений имеет долгую историю в неврологии (например, Вгцуег, 1979; Levine, Banish & Koch-Weser, 1988; Ley & Bryden, 1979), и последние иссле дования показали наличие зон мозга, которые связаны с распознаванием лиц (Bruce & Humphreys, 1994; Farah, 1996; Nachson, 1995). Другие новейшие исследо вания также говорят о том, что распознавание мимического выражения эмоций может быть локализовано более точно (например, Streit et a., 1999). Интеграция исследований в этом направлении со сведениями и методикой, связанными с вы ражением эмоций универсального характера, могут еще больше расширить наши знания.
Б концептуальном отношении важно также связать исследования оценочных суждений, касающихся эмоций, с другими областями психологии. Многие направ ления исследований в психологии оторваны друг от друга. В результате нам гораздо меньше известно о том, как оценка эмоций связана с другими психологическими процессами живой, цельной, интегрированной личности, чем о том, как подобная оценка происходит в условиях искусственно созданного вакуума. Нам предстоит вновь собрать Шалтай-Болтая из кусков, на которые он распался. Поскольку про цесс оценки эмоций является одним из важных фундаментальных процессов, ло гично предположить, что он тесно связан со многими другими психологическими процессами. В будущем нам предстоит выявить эти связи и найти в них черты куль турного сходства и различия.
Резюме
Разумеется, есть много других идей, заслуживающих самого пристального внима ния. Называя некоторые из них, я не только предлагаю темы будущих исследова ний, но и пытаюсь побудить всех, кто занимается изучением культуры и эмоций, к более широкому видению проблем, не загонять себя в узкие рамки однобоких подходов, как часто происходит, когда мы занимаемся исследованиями в одной из областей психологии. Если мы пойдем таким путем, мы сможем решить важные вопросы, касающиеся не только исследуемых областей, но и связей между отдель ными областями. И вряд ли мы будем в состоянии сделать это, если не будем рабо тать, не поднимая головы.
Заключение
Уже более 30 лет кросс-культурные исследования играют центральную роль в до казательстве универсальности и культурной специфичности выражения и воспри ятия эмоций. Эти исследования оказали огромное влияние не только на изучение эмоций, но и на психологию в целом, поскольку панкультурное выражение и вос приятие эмоций стало рассматриваться как фундаментальный и универсальный аспект психологического функционирования человека. Кросс-культурные дан ные в этой области служат отправной точкой для новых направлений исследова ния, связанных с эмоциями в других областях психологии, и значительная часть имеющейся на сегодняшний день информации о связи эмоций с развитием, кли нической работой, социальным взаимодействием, личностью и т. п., берет свое на чало в первых исследованиях универсальности. Исследование эмоций получило должное признание в традиционной психологии, существуют программы подго товки специалистов с докторской степенью и без нее, которые ориентированы на это важное направление исследований.
Следующие 20 лет обещают стать еще более волнующей эпохой для исследова ний культуры и эмоций. Тут и там во всем мире появляются интересные програм мы во всех областях психологии. Разрабатываются новые методологии представ ления культуры как психологического конструкта на индивидуальном уровне, а также способы точной оценки моментальных изменений, которые происходят в нашем мозгу и теле, когда мы испытываем или воспринимаем эмоции. В совокуп ности эти усилия в будущем приведут к тому, что мы больше узнаем о взаимосвя зи культуры и физиологии эмоций, нормах проявления и декодирования эмоций, их восприятии, и отражении самой культуры на уровне мозга. Кроме того, в насто ящее время проводятся исследования, которые проливают свет на характер соци ального значения эмоций в разных культурах (например, Kitayama, Marftis & Matsumoto, 1995; ср. Kemper, 1978) и свойственный разным культурам вклад эмо ций и других факторов в социальное взаимодействие. В частности, в настоящее время систематически изучается роль эмоций и их восприятия в процессе меж культурного взаимодействия и адаптации, и предварительные данные говорят о том, что эти моменты являются ключевыми для успешной жизни, работы и игры в новой культурной среде (например, Bennett, 1993; Gudykunst et a, 1996; Matsumoto,
Le-Rouxeta., 1999). Будущие исследователи также должны принять во внимание вклад этнической психологии и других наук, которые могут способствовать разра ботке более всеобъемлющих теорий, касающихся норм проявления и декодирова ния эмоций.
Эмоции — одна из наиболее волнующих областей исследования в психологии. Они имеют центральное значение для понимания нами людей во всем мире. Не смотря на то что мы испытываем те же эмоции, что приматы и другие более прими тивные животные, все же они остаются одним из самых привлекательных человече ских качеств, и, вне всяких сомнений, благодаря будущим исследованиям, удастся лучше понять их место в нашей жизни. И безусловно, ведущая роль в выполнении этой задачи будет принадлежать кросс-культурным исследованиям.
ГЛАВА 11
Гендер и культура
Дебора Бестп и Джон Уильяме
Все культуры мира неизбежно имеют дело с разделением труда между пола ми. Множество исследований и дискуссий было посвящено тому, каким имен но образом осуществляется это разделение. Как и культура, признание и по нимание различий, связанных с полом, и, безусловно, сходства между полами, сыграло огромную роль в формировании современного психологического зна ния. Обильным источником сведений по этому вопросу являются исследования по кросс-культурной психологии и антропологии; они касаются взаимосвязи культуры и гендерных различий, о которой и пойдет речь в рассматриваемой работе.
Вест и Уильяме дают в ней исчерпывающее представление о текущем со стоянии знания, связанного с проблемами культуры и гендера. После опреде ления ключевых понятий они рассматривают исследования, в том числе соб ственные, по вопросам гендера на уровне взрослого индивида и касаются поло-ролевой идеологии, гендерных стереотипов и Я-концепций. Затем они говорят об исследованиях, связанных с отношениями между мужчинами и жен щинами, затрагивающих проблемы предпочтений при выборе партнера, люб ви и близости, домогательств и изнасилования, а также ценностей, связанных с работой. Используя эти данные в качестве отправной точки, они обсуждают различные факторы, которые могут оказывать влияние на формирование ген дерных различий, в том числе биологический детерминизм, социально-биоло гические факторы, половой диморфизм, воздействие со стороны культуры и практики социализации.
Вести Уильяме также дают обзор современных исследований .рассматрива ющих гендерные различия с точки зрения четырех психологических конструктов: воспитания, агрессии, близости к взрослым и чувства собственного достоин ства. Затем они подробно анализируют факторы, которые влияют на форми рование различий на уровне культуры, говорят о ролях и стереотипах, связан ных с полом, о теории ориентированного на половую принадлежность науче ния, о культурных практиках, определяющих поведение мужчин и женщин. Представленное ими переплетение факторов социального, психологического, культурного, политического, исторического и экономического характера позво ляет понять глубину и сложность гендерных различий в разных культурах.
Каким образом, принимая во внимание огромное количество научных обла -стей, изучавших проблемы гендера, и достаточно сложную взаимосвязь факторов, повлиявших на его онтогенез, будущие исследования могут помочь раз работке таких моделей, которые обеспечили бы нам возможность понимания механизма формирования социальных различий между мужчинами и женщи нами? Вести Уильяме считают, что необходимо совершенствование теории и методов изучения гендера и культуры. В частности, предшествующие теории гендера, имеющие упрощенческий характер, должны принять во внимание все многообразие существующих факторов, признав сложность проблем, связан ных с тендером и обстоятельств, которые влияют на эти проблемы в разных культурах и в разных социокультурных системах. Включение новых и известных методов исследования, используемых другими направлениями психологии, таких как пятифакторная модель личности (психология личности) или семанти ческий дифференциал (психокультурная лингвистика), также может иметь зна чение для более глубокого понимания проблем культуры и гендера. Совершен ствование нашего понимания самой культуры обещает стать ключом к более глубокому пониманию ее влияния на гендерные различия, в особенности в свя зи с дальнейшей контекстуализацией культуры и психологии. Самое присталь ное внимание следует уделить проведению лонгитюдных гендерных исследо ваний.
Предложения Вест и Уильямса по будущим исследованиям возвращаются к той же идее, о которой говорят и другие авторы этой книги. Для того чтобы пси хология представляла собой единое целое, необходима интеграция теорий и методов разных отраслей психологии, которые на сегодняшний день зачастую оторваны друг от друга. При этом интеграция не должна ограничиваться одной лишь психологией; Бест и Уильяме говорят о том, что есть чему поучиться друг у друга психологам и антропологам, и эта мысль также созвучна идеям, кото рые высказываются многими авторами этой книги. Исследования будущего должны коренным образом отличаться от исследований прошлого, включая на ведение мостов между культурной и кросс-культурной психологией, поскольку это даст возможность продолжать развитие знаний в данной области культуры и психологии. Хотя Бест и Уильяме полагают, что проблематику гендера и куль туры вполне разумно рассматривать с точки зрения панкультурных моделей, они отдают себе отчет в недостатке соответствующих теорий в данной облас ти и в том удивительном факте, что значительная часть кросс-культурных ген дерных исследований не имеет теоретической базы. Однако представленные здесь идеи обещают отчасти улучшить положение.
Когда путешествуешь по разным странам, бросается в глаза, что невоторые об щества акцентируют различия между мужчинами и женщинами, в то время как Другие общества проявляют к этому куда меньший интерес. Подчеркивание раз личий между полами заставляет предполагать, что пол должен представлять собой важную детерминанту поведения человека. При этом важно не забывать,"что ана томически и физиологически мужчины и женщины имеют куда больше сходства, чем различий. Следовательно, в основном они вполне могут заменить друг Друга в определенной социальной роли или равным образом способны на одинаковое
поведение, с одним лишь важным исключением — способности женщины к дето рождению. Читатель будет удивлен, но, как показал обзор последних кросс-куль турных тендерных исследований, пол как социальный фактор оказывает весьма малое влияние на широкий круг психологических характеристик в различных культурных группах.
Эта глава рассматривает тендер в кросс-культурном контексте; изложение идет от индивидуального уровня к уровню культуры в целом и затрагивает такие темы, как половые роли и стереотипы, отношения между мужчинами и женщинами, роли, предписываемые биологией и социализацией, и теории формирования тен дерных ролей. Основное внимание уделяется областям возрастной и социальной психологии, а также психологии личности, которые касаются вопроса о том, как воспринимают мужчины и женщины сами себя и друг друга, а также манеры, в которой осуществляется их взаимодействие. Прежде чем приступить к обзору литературы, мы определим некоторые базовые понятия, имеющие отношение к теме, чтобы избежать терминологической путаницы.
Определение понятий
• Пол определяет анатомические и физиологические различия между мужчи нами и женщинами и связь этих различий с деторождением.
• Гендер также используется для определения отличительных особенностей мужчин и женщин, однако с акцентом в первую очередь на социальных, а не на биологических факторах.
• Гендерные роли — социальные роли, в различных видах семейной и профес сиональной деятельности и также досуга, которыми мужчины и женщины за нимаются неодинаково.
• Поло-ролевая идеология определяет установки, касающиеся адекватных отно шений между полами, и варьируется от традиционного антифеминистского подхода, предполагающего доминирование мужского пола до современного или эгалитарного подхода.• Половые стереотипы — психологические характеристики и поведение, кото рые считают присущими в большей степени представителям одного из полов, (например, мужчины более «агрессивны», женщины более «эмоциональны»). Стереотипы способствуют усвоению половых ролей и могут служить моде лями социализации для детей.
• Маскулинностъ/фемининностъ (М/Ф) представляет степень, в которой са мовосприятие мужчин и женщин включает характеристики, которые в их культуре рассматриваются как свойственные мужчинам или женщинам.
Имея в виду эти дефиниции, теперь мы перейдем к личности и роли тендера в кросс-культурном контексте. Кросс-культурные тендерные исследования ставят два вопроса: о степени, до которой психологические процессы и поведение явля ются относительно инвариантными в разных культурах, и о том, каким образом они могут различаться под влиянием культурных факторов.
Тендер на уровне взрослого индивида
Полоролевая идеология
Практически во всех человеческих сообществах женщины несут большую ответ ственность за различные виды деятельности, связанной с домом, в то время как мужчины в большей степени отвечают за деятельность вне дома. Эти черты пан-культурного сходства берут начало в биологических различиях между полами, в первую очередь в том факте, что женщины производят на свет детей, и в подав ляющей части обществ ухаживают за ними (Wiiams & Best, 1990b). Однако в по следнее время во многих обществах эти обязанности мужчины и женщины стали выполнять совместно, мужчины стали больше заниматься домашними делами, а женщины принимать более активное участие в практической деятельности за пределами дома. Разделение труда по половому признаку рассматривается ниже, при этом обсуждаются вопросы установок в отношении адекватного ролевого по ведения каждого из двух полов.
Большинство исследователей классифицируют поло-ролевые идеологии в кон тинууме от традиционных до современных. Традиционные идеологии предпола гают, что мужчины более «значимы», чем женщины, и что им надлежит управлять женщинами и властвовать над ними. Современные идеологии же представляют эгалитарный подход, который временами определяют как феминистскую точку зрения, поскольку в соответствии с ним значимость мужчин и женщин одинакова и доминирование одного пола над другим отвергается.
Половые роли широко изучались в Индии, где бок о бок сосуществуют тради ционная и современная идеологии. Когда индийских и американских студентов и студенток университетов спрашивали, какими качествами должна и какими не должна обладать женщина, принадлежащая к их культуре, индийские студенты выразили более традиционные взгляды, чем американцы. Женщины в обеих груп пах показали себя более современными или либеральными, чем мужчины (Agarwa, Lester & Dhawan, 1992; Rao & Rao, 1985). Студентки с нетрадиционной полороле-вой идеологией были родом из нуклеарных семей, имели образованных матерей и собирались приобрести профессию или сделать карьеру (Ghadiay & Kazi, 1979).
Уровень образования и профессиональная административная работа служат достаточным основанием для прогнозирования поло-ролевых установок как у японских, так и у американских женщин (Suzuki, 1991). Американские женщины, имеющие работу, неважно какого рода, большие сторонницы эгалитаризма, чем женщины, не имеющие работы. Что касается японских женщин, то здесь эгалитар ные установки в большей степени характерны для тех, кто имеет престижную про фессиональную работу, по сравнению со всеми прочими женщиной, работающими и не имеющими работы.
Группа ученых (Gibbons, Sties & Shkodriani, 1991) использовала уникальную исследовательскую возможность и изучила тендерные установки и распределение ролей в семье у подростков из 46 стран, посещающих школы в Нидерландах. Страны происхождения были сгруппированы в две категории в соответствии с культурными Ценностями по Хофстеде: более богатые, более индивидуалистические страны и менее богатые, более коллективистские страны. Ученики из второй группы стран
имели более традиционные взгляды, чем ученики из первой группы, а ответы де вочек, как правило, отличались меньшей традиционностью, чем ответы мальчиков.
Во многих исследованиях полоролевой идеологии американцы являлись рефе рентной группой и обычно оказывались более либеральными, что вызывало мысль об исключительности американцев в данном отношении. Однако Уильяме и Бест (Wiiams & Best, 1990b) по результатам своего исследования социально-ролевой идеологии, проведенного в 14 странах, пришли к выводу, что это не так. Испытуе мыми в исследовании были студенты университетов. Наиболее современная идео логия была обнаружена в европейских странах (Нидерланды, Германия, Финлян дия, Англия, Италия). США оказались в середине списка, а идеологии наиболее традиционной ориентации были выявлены в странах Азии и Африки (Нигерии, Пакистане, Индии, Японии, Малайзии). В целом, взгляды женщин были более современными, чем взгляды мужчин, но не во всех странах (например, Малайзия и Пакистан). Однако наблюдался высокий уровень соответствия между показате лями мужчин и женщин в каждой из стран. В общем, влияние культуры было более сильным, чем влияние пола.
Прежде чем делать вывод о том, что наблюдаемые различия между странами имеют место благодаря культурным факторам, следует показать, что данные вари ации связаны с переменными, которые дают возможность сравнения культур. Уильяме и Бест (Wiiams & Best, 1990b) обнаружили явно выраженную связь меж ду поло-ролевой идеологией мужчин и женщин и уровнем социально-экономиче ского развития; то есть полоролевая идеология обычно является более современ ной в более развитых странах. Полоролевая идеология является также более со временной в более христианизированных странах, в странах с высоким уровнем урбанизации и в странах, отличающихся широтой взглядов и свободой суждений.
Тендерные стереотипы
Тендерные стереотипы тесно связаны с полоролевой идеологией и часто исполь зуются для подтверждения ее правомерности. Они представляют собой психоло гические характеристики, которые считаются присущими в большей степени пред ставителям одного из полов. В своем исследовании Уильяме и Бест (Wiiams & Best, 1990a) предъявили 300 описывающих человека прилагательных из Конт рольной таблицы прилагательных (ЛСЕ; Gough & Heibrun, 1980) студентам уни-' верситетов в 27 странах и попросили их указать прилагательные, которые в их культуре чаще ассоциируются с мужчинами, прилагательные, которые чаще ассо циируются с женщинами, и прилагательные, которые не ассоциируются с опреде ленным полом. Был отмечен значительный уровень согласия во всех 27 странах относительно психологических характеристик, которые ассоциируются с мужчи нами и женщинами. Мужские и женские стереотипы сильнее всего различались в Нидерландах, Финляндии, Норвегии и Германии и меньше всего — в Шотландии, Боливии и Венесуэле. Стереотипные представления о мужчинах и женщинах раз личались больше в протестантских странах, чем в католических, в более развитых странах и в странах, где были относительно высоки показатели индивидуализма среди мужских ценностей, связанных с работой, по Хофстеде (Wiiams & Best, 1990а).
По каждой стране прилагательные, связанные со стереотипными представлени ями о мужчинах и женщинах, в отношении которых проявлялся высокий уровень единства мнений, оценивались с использованием системы учета аффективных зна чений (affective meaning scoring system)1. Во всех странах прилагательные, которые устойчиво связывались со стереотипом мужчины, несли в себе больше действия и силы, чем прилагательные, которые связывались со стереотипом женщины. Любо пытно, что не наблюдалось панкультурного влияния предпочтительности мужско го стереотипа в одних странах (например, Япония, Южная Африка, Нигерия) и женского стереотипа в других (например, Италия, Перу, Австралия). Использо вание второй системы показателей (Транзакцпоннын анализ состояний эго) гово рит о том, что во всех странах такие состояния эго, как «Требовательный Родитель* и «Взрослый», в большей степени являются характеристиками мужчин, тогда как состояния «Обучающий Родитель» и «Адаптированный Ребенок» более свой ственны женщинам; состояние «Свободный Ребенок» не ассоциируется с опреде ленным полом. Третья система показателей, основанная на 15 психологических потребностях, показала, что во всех странах доминирование, автономия, агрессия, демонстрация и достижения ассоциируются с мужчинами, тогда как воспитание детей, оказание помощи, почтение, унижение ассоциируются с женщинами. Недав ний повторный анализ данных, связанный со стереотипами с точки зрения ияти-факторной модели личности, показал, что панкультурный стереотип мужчины дает более высокие показатели экстраверсии, сознательности, эмоциональной стабиль ности и откровенности, тогда как женский стереотип дает более высокие показате ли только по уступчивости (Wiiams, Satterwhite & Best, 1999).
Однако имели место и различия между странами. Например, различия по силе и активности между стереотипами мужчины и женщины были больше в странах, менее развитых в социально-экономическом отношении, в странах с низким уров нем грамотности и в странах, где процент женщин в университетах невысок. Веро ятно, прогресс в экономике и образовании сопровождается постепенным уменьше нием тенденции рассматривать мужчин как более сильных и активных, чем жен щин. Однако наблюдается лишь уменьшение такой тенденции, но не полное ее исчезновение.
Высокий уровень кросс-культурного сходства тендерных стереотипов застав ляет сделать следующий вывод: психологические характеристики, которые ассо циируются с мужским или женским полом, укладываются в панкультурную мо дель, при этом культурные факторы ведут к появлению незначительных откло нений от общей модели (см. Wiiams & Best, 1990a, pp. 241-244, где дано более
Под аффективным значением (affective meaning) или коннотацией (connotation) понимается ассо циативный, эмоциональный аспект слова — в отличие от его когнитивного значения (cognitive meaning) или деноташш (denotation). Делегация выражается тз общепринятом «словарном*- опреде лении. А аффективное значение обычно в словарях не приводится, так как оно имеет субъективный характер. Например, для слова «летать» когнитивное (денотативное) значение — «передвигаться по воздуху», а аффективное (коннотатнвное) значение у некоторых людей может быть связано со стра хом, тошнотой и т. д., а у других, наоборот, — с самыми приятными ощущениями. Эти два вида зна чении связаны с дуализмом интеллектуального-эмоционального в человеческом мышлении и по ведении. — Примеч. науч. ред.
подробное описание такой модели). Вкратце, модель Уильямса и Бест основана на том, что биологические различия (женщины рожают детей, мужчины обладают большей физической силой) ведут к упомянутому выше разделению труда, при котором женщины несут ответственность за воспитание детей и уход за ними, а также за другие виды домашней деятельности, а мужчина отвечает за охоту (обеспечение) и защиту. Тендерные стереотипы складывались, чтобы закрепить сложившееся разделение труда. Стереотип предполагает, что представитель соответ ствующего пола обладает или может развить у себя качества, соответствующие отведенной ему роли. Однажды сформировавшись, стереотипы служат моделями социализации, которые заставляют мальчиков стремиться быть более независимы ми и смелыми, а девочек — опекающими и аффилиативными. Таким образом, модель показывает, как люди в рамках широкого диапазона различных культур приходят к тому, что один набор характеристик ассоциируется с мужским полом, а другой — с женским полом, с небольшими отклонениями от исходной нормы.
Маскулинность/фемининность Я-концепций
Подобающий мужчине или присущий женщине — таково основное значение пар ных понятий маскулннности/фемининности. Личность может быть мужественной или женственной в самых разных аспектах, включая манеру одеваться, вести себя, или тон голоса. Здесь определение ограничивается Я-концепциями и степенью, в которой такие концепции включают характеристики, ассоциируемые с мужским или женским полом. В рамках такого ограниченного понимания маскулинности/ фемининности исследователи использовали различные методики оценки. Одни использовали опросники для описания самого себя (Gough, 1952), другие анали зировали только социально-желательные характеристики (Bern, 1974; Spcnce & Hemreich, 1978), третьи изучали характеристики, ассоциируемые с полом, не при нимая во внимание их желательность в социальном плане (Wiiams & Best, 1990b). В отношении критериев оценки при кросс-культурных исследованиях маску-линности/фемининности следует принять во внимание етгс и культуро-специфич-ные соображения. Проблемы возникают тогда, когда шкала маскулинности/феми-нишюсти (например, Spence & Hemreich, 1978), разработанная в одной стране, часто в США, переводится на другой язык и предлагается представителям других культур. Полученные показатели интерпретируются, как будто они представляют сравнительный уровень маскулинности/фемининности в разных культурах, и emic соображения практически не принимаются в расчет. В кросс-культурном аспекте некоторые тестовые задания переведенных шкал маскулинности/фемининности могут быть содержательно неадекватными, а другие — просто неудачно переведен ными.
Уильяме и Бест (Wiiams & Best, 1990b) использовали культуро-специфичныс параметры для оценки маскулинности/фемининности в исследовании студентов университетов из 14 стран. Каждый участник описал себя и свой идеал себя, ис пользуя 300 прилагательных из ACL, эти описания были соотнесены с местными тендерными стереотипами, выявленными в более раннем исследовании (Wiiams & Best, 1990a). Во всех странах было обнаружено, что мужчины дают более высокие показатели маскулинности, чем женщины, что едва ли можно считать удивительным результатом. Однако представители обоих полов, описывая идеальное Я, стре мились к более высокому уровню маскулинности, чем тот, которым, по их же соб ственному мнению, они обладали.
В то время как в Я-концепциях были обнаружены некоторые культурные вари ации, явной связи между ними и такими культурными переменными, как уровень экономического/социального развития, не было. В разных культурных группах в соответствии с дефинициями фемининности маскулинности, существующими в рамках их собственных культур, не было свидетельств того, что представительницы женского пола в одних обществах более женственны, чем в других, или мужчины, принадлежащие к одной культурной группе, более мужественны, чем в других.
Однако когда Я-концепции исследовались с учетом аффективных значений, были обнаружены существенные различия между культурами в восприятии Я и концепции идеального Я, и эти различия коррелировали с культурными перемен ными. Например, различия в Я-концепциях мужчин и женщин были меньше в более развитых странах, где женщины работают за пределами дома, высок процент женщин в университетах и преобладает относительно современная поло-ролевая идеология.
Таким образом, имеет место любопытный парадокс. Когда используется систе ма показателей маскулинности/фемининности, которая представляется более со вершенной в методологическом отношении (так как она опирается на культуро-специфичные дефиниции), свидетельства кросс-культурных вариаций весьма скудны, а свидетельства панкультурного сходства в определении маскулинности/ фемининности преобладают. С другой стороны, при использовании аффективных значений, которое опирается на оценки, данные выходцами из США и может со держать предубеждения культурного характера, выявляется множество устойчи вых связей с культурными переменными. Этот парадокс не так-то просто понять.
Отношения между мужчинами и женщинами
Этот раздел посвящен кросс-культурным исследованиям, касающимся отношений между мужчинами и женщинами. Читателям, которые интересуются кросс-куль турными вариациями в сексуальном поведении, можно рекомендовать следующие работы: D. L. Davis & Whitten, 1987; Hatfied & Rapson, 1993,1995; Reiss, 1986.
Предпочтения при выборе партнера
Наиболее широкое исследование предпочтений при выборе партнера было прове дено Бассом и его коллегами (Buss, 1989,1990; Buss et a., 1990), которые собрали данные по 37 выборкам общим числом 10 000 респондентов из 33 стран. Басе и его коллеги отмечают следующее: хотя специалисты по общественным наукам часто полагают, что предпочтения при выборе партнера в значительной степени опреде ляются культурными факторами и являются произвольными, полученные данные говорят об ином.
Басе попросил испытуемых указать свои предпочтения в двух сходных списках потенциальных характеристик партнера, проставив оценки или расставив предла гаемые характеристики в порядке предпочтения. Наиболее удивительным результатом был высокий уровень согласия мужчин и женщин относительно желатель ных черт. Представители обоих полов на первое место поставили «добрый и пони мающий», на второе «умный», на третье место «интересная личность», на четвер тое «здоровый», и «верующий» на последнее место. Несмотря на то что в целом отмечалось сходство между полами, женщины, как правило, оценивали способ ность потенциального партнера хороню зарабатывать несколько выше, чем муж чины, в то время как мужчины оценивали физические данные несколько выше, чем женщины, что некоторым образом свидетельствовало в пользу социально-биоло гического подхода (например, Wison, 1975).
Тем не менее культурные различия были обнаружены практически по каждо му пункту, а по некоторым вопроса^! различия в подходе разных культур были весьма значительны. Самый высокий уровень воздействия культуры касался це ломудрия, которое североевропейские культурные группы рассматривают как нечто малозначимое, в то время как культурные группы из Китая, Индии и Ирана уделяют этому вопросу самое пристальное внимание. Мужчины ценят целомудрие в будущей партнерше выше, чем женщины в будущем партнере.
По мнению Басса и соавторов (Buss et a., 1990), выборки содержат много общего, что говорит о значительном уровне единства в предпочтениях всех людей при выборе партнера; их можно определить как «свойственные виду в целом». С другой стороны, ни одна из выборок не дала показателей, которые бы в точности совпали с показателями другой выборки — каждая продемонстрировала опреде ленную уникальность, ранжируя предпочтительные характеристики потенциаль ного партнера, что говорит о наличии умеренных культурных вариаций.
Романтическая любовь и близость
Предполагается, что, подобно предпочтениям при выборе партнера, романтическая любовь и близость находятся под влиянием культурьк Обычно романтическая любовь высоко ценится в менее традиционных культурах с незначительным коли чеством прочных родственных связей и меньше ценится в культурах, где отноше ния между партнерами в браке подкрепляются прочными родственными связями. Например, студенты университетов в Японии ценят романтическую любовь мень ше, чем студенты из Западной Германии, а оценки американских студентов зани мают промежуточное положение между первыми и вторыми (Simmons, Koike & Shimizu, 1986). По сравнению с молодыми шведами американские студенты про водят более резкую границу между любовью и сексом (Foa et a., 1987).
Любопытно, что было обнаружено (Vaidyanathan & Naidoo, 1990/1991), что отношение индийских иммигрантов в Канаде к любви и браку зависит от поколе ния. Хотя 63% иммигрантов в первом поколении состояли в браке по выбору родителей, многие из них считали, что «брак по любви» вполне возможен для их детей. Более 70 % иммигрантов во втором поколении хотели большей свободы при выборе партнера и считали, что браку должна предшествовать любовь.
Дион и Дион (Dion & Dion, 1993) исследовали понимание любви и близости в индивидуалистических (Канада, США) и коллективистских (Китай, Индия, Япо ния) странах и обнаружили некоторые парадоксальные данные. Индивидуалистические общества делают акцент на романтической любви и личной самореализа ции в браке, но индивидуализм делает достижение этих результатов проблематич ным. Коллективизм же благоприятствует близости, но она обычно растрачивается на множество родственных связей. Брауде (Broude, 1987) предполагает, что веро ятность близости возрастает, когда индивиды не имеют социальной поддержки вне брака.
Буунк и Хупка (Buunk & Hupka, 1987) опросили более 2000 студентов из семи промышленно развитых стран (Венгрия, Ирландия, Мексика, Нидерланды, быв ший Советский Союз, США, Югославия) в отношении поведения, которое вызы вает ревность. На фоне общего кросс-культурного сходства были обнаружены отдельные интересные различия. В Югославии флирт вызывает более резкую негативную реакцию, чем в остальных странах, однако поцелуи и сексуальные фан тазии вызывают наименьшее количество негативных реакций. В Нидерландах сек суальные фантазии вызывают наибольшее неприятие по сравнению с другими странами, однако поцелуи, танцы и объятья вызывают меньшую ревность, чем в остальных странах. Судя по всему, культура играет решающую роль в интерпрета ции близких отношений между представителями противоположных полов.
Домогательства и изнасилование
Одним из немногочисленных кросс-культурных исследований, касающихся сек суальных домогательств и враждебного поведения мужчин по отношению к жен щинам, является исследование Кауппинен-Торопайнен и Грубера (Kauppinen-Toropainen & Gruber, 1993), которые изучали женщин, имеющих профессию, и «си них воротничков» в США, Скандинавии и бывшем Советском Союзе. Наибольшее количество сведений о враждебном поведении по отношению к женщинам дали американки. Женщины из Скандинавии имели меньше проблем психологическо го характера или связанных с работой, были более независимы и находились в бо лее благоприятном окружении па работе, чем американки. Представительницы бывшего Советского Союза, имеющие профессию, приводили больше примеров негативного опыта, чем женщины-рабочие, однако в целом меньше, чем респонден ты из других стран.
Розе (Rozce, 1993) по случайной выборке 35 обществ из Стандартной кросс-культурной выборки определил, что случаи изнасилования имеют место во всех обществах. Как правило, респонденты обвиняют как преступника, так и жертву в меньшей степени, чем американцы, делая основной акцент на обстоятельствах со вершения преступления (L'Armand, Pepitone «fe^Sbanmugam, 1981).
Наиболее обширное кросс-культурное исследование отношения к жертвам из насилования было проведено коллективом исследователей, который возглавил Уорд из Сингапура (Ward, 1995). Исследование проводилось в 15 странах, испы туемыми были студенты университетов. Относительно благосклонную позицию по отношению к жертвам изнасилования продемонстрировали представители Вели кобритании, Германии и Новой Зеландии, в то время как относительно неодобри тельное отношение к ним было обнаружено в Турции, Мексике, Зимбабве, Индии и в особенности в Малайзии. Отношение к жертвам изнасилования отражает общее
отношение к женщине, которое в целом более благоприятно в странах с более совре менной поло-ролевой идеологией и менее благоприятное в странах, где невысок про цент женщин, занимающихся работой вне дома, и низок уровень грамотности.
Мужские ценности, связанные с работой
Касаясь ценностей более общего характера, Хофстеде (Hofstede, 1980) сравнил ценности, связанные с работой, по 40 странам, используя данные по определению коллективных групповых установок, собранные в процессе обследования тысяч служащих IBM, большой многонациональной организации, специализирующейся в сфере высоких технологий. Одна из шкал, разработанная на основе проведенно го Хофстеде факторного анализа, касалась степени, в которой ценности, связанные с самоутверждением, деньгами и имуществом, превалируют в обществе над ценно стями, связанными с воспитанием детей, качеством жизни и человеческими каче ствами. Несмотря на то что эту шкалу вполне можно было назвать материализм, Хофстеде назвал ее маскулинность (MAS), поскольку служащие-мужчины прида вали большее значение ценностям первой группы, в то время как женщины считали более важными ценности из второй группы. Название маскулинность заставляет предполагать, что различия в отношении к этим ценностям могут быть связаны с кросс-культурными вариациями в отношении к другим, подобным рассмотрен ным выше, понятиям, связанным с социальными факторами пола.
Хофстеде подсчитал индекс MAS для каждой из 40 стран, включенных в иссле дования. Пятью странами с самыми высокими показателями MAS оказались Япо ния Австрия, Венесуэла, Италия и Швейцария; пятью странами с самым низким уровнем MAS — Швеция, Норвегия, Нидерланды, Дания и Финляндия. Хофстеде (Hofstede, 1980) провел разнообразные сопоставления показателей MASuo стране и данных из других источников и обнаружил множество интересных взаимосвя зей. Например, в странах с высоким уровнем MAS предпочтение отдается незави симому принятию решений, а не групповым решениям, там существует более силь ная мотивация достижения целей, работа требует большего напряжения и занима ет более важное место в жизни людей.
Несмотря па то что MAS представляет собой весьма важный параметр, умест ность использования такой системы ценностей, как маскулинность, по-прежнему вызывает сомнения. Бест и Уильяме (Best & Wiiams, 1994; 1998) не обнаружили связи между особенностями стран в отношении тендерных стереотипов и показа телей маскулинности/фемининности и различиями стран в отношении оценок MAS по шкале Хофстеде. Уорд (Ward, 1995) также отмечает, что, хотя показатели отношения к изнасилованию коррелируют с показателями дистанции по отноше нию к власти, они не связаны с показателями MAS.
Влияние на процесс развития
Отмечая влияние, которое оказывает тендерный фактор на поведение и взаимоот ношения взрослых, естественно будет поинтересоваться вопросом формирования тендерных установок и типов поведения и ролью биологических и культурных факторов в процессе онтогенеза.
Биологический детерминизм
Исследователи, занимающиеся тендерными различиями в поведении, часто ссы лаются на сходство разных культур как на подтверждение роли генов и гормонов, тем самым предполагая полный генетический или биологический детерминизм. Биологический детерминизм исходит из того, что к формированию не подлежащих изменению различий между полами ведут всегда какие-либо биологические фак торы или отклонения, что делает биологию необходимым и достаточным услови ем различий между полами. Однако биология — это не то и не другое. Давняя по лемика о природе и воспитании, которая ведется в возрастной психологии', пока зала, что биология не определяет поведение и что такое представление достаточно
наивно.
Половые хромосомы или половые гормоны не являются ни необходимыми, ни достаточными при определении поведения; они просто увеличивают или умень шают вероятность поведения определенного типа (Hoyenga & Hoyenga, 1983; Stewart, 1988). Гены оставляют возможность для противоположных типов пове дения (Gottieb, 1983), и так же как люди до определенной степени наследуют гены, они могут «унаследовать» и окружение, живя в тесном общении с родите лями и родственниками.
Социобиология, эволюционная психология, экономическая антропология
Наблюдая за взаимодействием биологии и окружающей среды, социобиологи (на пример, Day & Wison, 1978; Wison, 1975), специалисты по эволюционной психо логии (например, Buss, 1990; Nisbett, 1990) и экономической антропологии (Fry, 1987) предположили, что определенные поведенческие механизмы формируются как реакция на давление факторов отбора. Ролевые различия, связанные с полом, отражают тот факт, что различные обстоятельства ведут к различным поведенче ским реакциям, каждая из которых предопределена биологически.
Гилмор (Gimore, 1990) высказывает предположение, что мужское поведение в стиле <шачо» является адаптацией к высокому уровню риска, связанному с добы чей необходимых средств существования. Ощутимая разница в ролевых установ ках, связанных с полом, которая наблюдается между двумя островами в южной части Тихого океана, Трук и Таити, подтверждает гипотезу Гилмора. Мужчины острова Трук — готовые к борьбе отчаянны^воины, неразборчивые в сексе, при этом предполагается, что женщина не возражает мужчине и ждет, что он защитит ее. Мужчины с острова Таити, напротив, не стремятся к достижениям материаль ного характера или к конкуренции, они ведут себя пассивно и покорно, тогда как женщины, как правило, сексуально активны. Гилмор (Gimore, 1990) объясняет эти различия разными способами добычи пищи. Жители Таити ловят рыбу в за щищенных лагунах, где им ничто не угрожает, а рыба есть в изобилии. Жители Трука вынуждены ловить рыбу в открытом море, где вероятность не вернуться до мой после проведенного в море дня достаточно высока. Таким образом, стиль «мачо» может представлять собой форму адаптации к риску, которая помогает мужчинам противостоять опасности.
Хотя некоторые предположения социобиологии и согласуются с представлени ем о взаимодействии природы и воспитания, данная теория критиковалась на мно гих уровнях (Goud & Lewontin, 1979). Действительно, многие из ее предположе ний не подтверждаются эмпирическими данными (Travis & Yeager, 1991).
Половой диморфизм
Биология не определяет судьбу, но биологические факторы, безусловно, вносят существенный вклад в формирование тендерных различий. Термин биологический часто используют, когда имеют в виду гены, в данном случае половые хромосомы, но понятие «биологический» дол ж но-включать также влияние условий, в которых находится организм в период внутриутробного и постнатального развития, и час то деятельность в этих условиях определяется культурой. Например, длительность периодов сна может изменяться в зависимости от детерминируемого культурой распорядка дня матери, а усвоение навыков сидения и хождения определяется принятой в данной культуре практикой ухода за детьми (Super & Harkness, 1982).
Новорожденные мальчики крупнее и активнее девочек (Eaton & Eims, 1986), у них более высокий уровень основного обмена веществ, лучше развита мускулату ра и более высокий порог болевой чувствительности (Rosenberg & Sutton-Smith, 1972). До подросткового возраста (3-10 лет) половые различия в морфологии и гормональном статусе невелики, но наблюдаемые различия соответствуют поло вому диморфизму, который проявится позднее (Tanner, 1961, 1970).
Взрослые мужчины выше ростом, имеют более массивный скелет, более высо кий коэффициент соотношения мышечной и жировой массы, более высокий уро вень насыщения крови кислородом, больше волос на теле, к тому же у представи телей разных полов разные первичные и вторичные половые признаки (D'Andrade, 1966; Tanner, 1961). Первая группа различий связана с большей силой и выносли востью мужчины и, судя по всему, связана с более продолжительным периодом взросления мальчиков и гормональными изменениями, которые проявляются пос ле 8 лет (Ember, 1981). Тем не менее эти различия имеют место лишь в рамках определенных групп населения, но не между ними, и существуют лишь примени тельно к средним групповым показателям, а не к сравнениям отдельных индиви дов (Munroe, 1975/1994). Многие женщины сильнее и активнее многих мужчин.
Влияние культуры
Несмотря на то что биологические факторы могут создавать определенные предпо сылки и ограничения для развития, важной детерминантой развития являются так же социокультурные факторы (Best & Wiiams, 1993; Munroe & Munroe, 1975/1994; Rogoff, Gauvain & Eis, 1984). Культура оказывает глубокое влияние на поведение, определяя, как осуществляется родовспоможение, как происходит социализация детей, как одевают детей, какое поведение считается разумным, чему обучают детей, какие функции берут на себя взрослые мужчины и женщины. Возможности и форми рование поведения ребенка определяются культурой, даже если это поведения рас сматривается как детерминированное биологическими факторами. Культурные уни версалии в различиях полов часто объясняют сходством в практиках социализации, в то время как культурные различия относят за счет различий процесса социализации.
К наиболее известным, хотя и вызывающим определенные сомнения, примерам культурного своеобразия поведения, связанного с половой принадлежностью, от носится классическое исследование трех племен из Новой Гвинеи, проведенное Маргарет Мпд (Mead, 1935). Мид говорила о том, что, с точки зрения западных представлении, в данных обществах и мужчины и женщины обладают как маску линностью, так и фемининностыо, их поведение не соответствует принятой сексу ально-ролевой ориентации.
Яркую иллюстрацию глубинной природы половых различий дает история из раильских кибуцев, основанных в 1920-е годы. В них была предпринята целена правленная попытка сформировать эгалитарное общество (Rosner, 1967; Snarey & Son, 1986; Spiro, 1956). Сначала там не было разделения труда по половому при знаку. И мужчины и женщины работали в полях, управляли тракторами и работа ли на кухне и в прачечной. Однако время шло, повысилась рождаемость, и выяс нилось, что женщины не могут взять на себя многие виды физической работы, с которыми справляются мужчины. И вскоре женщины взяли па себя именно те функции, от которых, как считалось сначала, они стремились освободиться -стряпню, стирку, обучение детей и уход за ними. Очевидно, попытка организовать в кибуцах справедливое разделение труда не оказала большого влияния на детей. Карлсон и Барнес (Carsson & Barnes, 1986), исследуя представления о типичном сексуально-ролевом поведении мужчин и женщин и восприятие собственной по ловой принадлежности, не обнаружили культурных или половых отличий детей, которые выросли в кибуцах, от шведских детей.
Социализация мальчиков и девочек
Многие различия в поведении мальчиков и девочек объясняются различиями в социализации. Барры, Бэкон и Чайлд (Barry, Bacon & Chid, 1957) исследовали практики социализации более чем в 100 обществах и обнаружили, что мальчи ков обычно учат добиваться своего, полагаться на собственные силы, быть неза висимыми, тогда как девочек приучают заботиться о слабых, быть ответственными и послушными. Однако Хендрикс и Джонсон (Hendrix & Johnson, 1985) повторно проанализировали эти данные и не пришли к подобным выводам о различии в социализации представителей мужского и женского пола. Действительно, ин струментально-экспрессивные составляющие представляли собой не полярные противоположности, а, скорее, параметры ортогонального характера, не связан ные между собой, с одинаковой расстановкой акцентов при обучении мальчиков и девочек.
Литтон и Ромни при проведении метаанализа (Lytton & Romney, 1991) обнару жили, что в 158 исследованиях социализации, проведенных в Северной Америке, единственно ощутимый результат давало поощрение поведения, определяемого полом. Еще в 17 исследованиях, проведенных в других западных странах, наблю дались значительные различия между полами в отношении применения физиче ских наказаний, которые для мальчиков были более суровыми, чем для девочек. Различия в обращении с мальчиками и девочками сглаживались с возрастом, осо бенно в отношении строгости воспитания и поощрения поведения, связанного с половой принадлежностью.
В целом, данные, касающиеся социализации, говорят о том, что, возможно, существуют едва уловимые различия в том, как- родители обращаются с мальчика ми и девочками. В исследованиях эти различия лишь изредка являются ощутимы ми, возможно, в связи с категориями, которые использовались для получения ко личественных характеристик разных типов поведения. Даже если родители не де лают различия между сыновьями и дочерьми, одинаковое обращение родителей может по-разному воздействовать на мальчиков и девочек в связи с биологически ми различиями или изначальными предпочтениями.
Поручение определенной работы
Изучение условий, в которых происходит научение детей в различных культурных группах, позволяет лучше понять, каким образом культурные различия в процессе социализации влияют на развитие детей. Условия научения изучались в процессе исследования шести культур (Edwards & Whiting, 1974; Minturn & Lambert, 1964; E. Whiting & Edwards, 1973), которое касалось поведения детей, связанного с агрессией, заботой о младших, ответственностью, поиском помощи и внимания. В исследовании принимали участие дети 3-11 лет с острова Окинава, из Мексики, Филиппин, Индии, Кении и США. Незначительные тендерные различия были обнаружены в трех выборках (США, Филиппины, Кения), в которых как мальчи ки, так и девочки заботились о младших'братьях и сестрах и выполняли работу по дому. Более существенные различия были выявлены в трех других выборках (Ин дия, Мексика, Окинава), где с мальчиками и девочками обращались по-разному и к девочкам чаще обращались с просьбами позаботиться о младших и работе по дому. Самыми незначительными были различия между мальчиками и девочками в американской выборке, где ни мальчики, ни девочки не принимают особого уча стия в заботе о младших и работе по дому.
Брэдли (Bradey, 1993) изучал детский труд по 91 культуре из стандартной кросс-культурной выборки (Murdock & White, 1969) и пришел к выводу, что дети младше 6 лет выполняют не много работы, тогда как дети старше 10 лет выполняют работу, которая в значительной степени подобна работе взрослых представителей того же пола. Как мальчики, так и девочки выполняют женскую работу (например, принести воды) чаще, чем мужскую (например, охота), при этом дети часто выпол няют работу, которую взрослые считают унизительной или неквалифицированной. За работой детей следят женщины, что помогает усвоению детьми культурных норм и облегчает труд матерей. Таким образом, тот, кто воспитывает детей, не только растит свою будущую опору в старости, но и имеет возможность воспользоваться плодами труда детей.
Уход за детьми и забота о них
Вейснер и Галлимор (Weisner & Gaimore, 1977) проанализировали данные по 186 обществам и пришли к выводу, что в первую очередь уходом за младенцами и присмотром за ними занимаются матери, взрослые родственницы и девочки. Однако как только малыши подрастут, ответственность за их воспитание берут на себя не только их сестры, но и братья. Братья и сестры в качестве нянек играют основную роль в социализации в обществах, в которых дети 2-4 лет проводят с та кими няньками более 70 % времени ежедневно. В таких обществах матери проводят большую часть времени, занимаясь разного рода производительной деятельно стью, не посвящая все время исключительно материнским обязанностям (Greenfied, 1981; Mintern & Lambert, 1964), хотя во всех культурах дети видят в матери того, кто за них отвечает.
Фактически в 20% из 80 обследованных культур (Katz & Коппег, 1981; West & Konner, 1976) отцы достаточно редко или никогда не занимались младенцами. Близкие отношения отцов с младенцами были выявлены лишь в 4 % культур, но даже при такой близости отцы проводили с младенцами лишь 14 % своего времени и обеспечивали лишь 6 % потребностей по уходу за ними. В большинстве обществ общение отца с детьми в основном представляет собой игры (R. L. Мипгое & Мипгое, 1994).
Отсутствие отца связывается с чрезмерно агрессивным или гипермаскулинпым поведением (Katz & Коппег, 1981; Sega, 1988; В. В. Whiting, 1965). При длитель ном отсутствии отца, например из-за войны или продолжительных уходов в море (Gronseth, 1957; Lynn & Sawrey, 1959), сыновья ведут себя явно немужественпым образом, обнаруживая высокий уровень зависимости, чрезмерно буйную фанта зию, наряду с гипермаскулинным поведением.
Отцы уделяют меньше внимания дочерям, чем сыновьям, и в большей степени, чем матери, поощряют деятельность, определяемую полоролевой ориентацией (Lytton & Romney, 1991). Воспитательная роль матери в одинаковой мере важна для мальчиков и девочек, однако отец обычно играет более важную роль в воспи тании сыновей (Rohner & Rohner, 1982). Маки (Mackey, 1985; Mackey & Day, 1979) наблюдал за поведением детей и родителей в общественных местах в 10 различных культурах и обнаружил, что девочки чаще были в группах, в которых не было взрос лых мужчин, тогда как мальчики чаще находились в группах, которые целиком состояли из мужчин, эти различия усиливались с возрастом.
Сверстники
В детстве и юности важную роль при социализации играют сверстники. Влияние сверстников возрастает по мере взросления детей, помогая структурировать пере ход от детства к зрелости (Edwards, 1992).
Анализ взаимодействия детей 2-10 лет со сверстниками, который проводился в рамках исследования шести культур и шести дополнительных выборок (Edwards, 1992; Edwards & Whiting, 1993), показал универсальную в кросс-культурном от ношении устойчивую тенденцию к предпочтению представителей своего пола, ко торая проявляется после 2-летнего возраста. У детей постарше сегрегация по поло вому признаку встречается очень часто. Здвардс высказывает предположение, что влечение к себе подобным может мотивироваться желанием понять самого себя, а сверстники того же пола — это лучшее зеркало. Для ребенка сверстники - это те, кто имеет сходные с его собственными возможности и предпочтения определен ных видов деятельности, но они же еще и обеспечивают возможности для сопер ничества и конфликтов.
Обряды инициации подростков, которые обнаруживаются во многих культу рах, имеют своей целью отделить инициируемого от родных; подготовить его к приемлемым в рамках данной культуры сексуальности, доминированию и агрес сии; заложить основы преданности группе сверстников; укрепить политические
связи. Коллективные ритуалы более распространены применительно к мальчикам, чем к девочкам, и чаще встречаются в обществах воинов, которые делают акцент на различиях в деятельности, свойственной мужчинам и женщинам (Edwards, 1992). Хотя западное образование начинает менять обряды инициации, их следы тем не менее остаются.
Образование
Условия образования также оказывают существенное влияние на поведение детей. Наблюдения-за учениками пятых классов в Японии и США показывают, что учи теля в обеих странах уделяют больще внимания мальчикам, причем оценивая их негативно, и что большее внимание нельзя объяснить плохим поведением или не выполнением заданий (Hamiton, Bumcnfed, Akoh & Miura, 1991).
Установки родителей в отношении успеваемости могут также оказывать значи тельное воздействие на достижения детей. Серпелл (Serpe, 1993) обнаружил, что в Замбии считается, что образование важнее для мальчиков, чем для девочек, по этому ответственность за учебу в школе обычно берет на себя отец, тогда как мать главным образом занимается уходом за детьми. В Китае, Японии и США матери считают, что мальчики должны лучше успевать по математике, а девочки лучше справляться с чтением (Lummis & Stevenson, 1990), хотя на самом деле и те и дру гие показывают одинаковый уровень успеваемости по этим дисциплинам.
Тендерные различия в поведении
К различиям в поведении мужчин и женщин ведут как биологические, так и куль турные различия. Ниже кратко рассматриваются четыре сферы кросс-культурных различий между полами: забота о младших, агрессия, близость к взрослым и чув ство собственного достоинства.
Забота о младших
В исследовании шести культур Эдварде и Уайтинг (Edwards & Whiting, 1980) об наружили, что в возрастном промежутке от 5 до 12 лет тендерные различия прояв лялись более последовательно в поведении по отношению к младенцам и детям, которые учились ходить, чем в отношении к матери и детям старшего возраста. Поскольку младенцы требуют больше заботы, чем старшие дети, девочки, прово дившие с малышами больше времени, проявляли больше стремления к заботе о младших, чем мальчики, которые не так много занимались маленькими детьми.
Барри, Бэкон и Чайлд (Barry, Bacon & Chid) обнаружили, что, по сравнению с мальчиками, девочек больше готовят к тому, чтобы они заботились о младших (82 % культур), были более послушными (35 % культур) и более ответственными (61% культур). Мальчиков же, в свою очередь, учат стремиться к достижению цел и (87 % культур) и быть более независимыми (85 % культур), чем девочки. В 108 куль турах Уэлч, Пейдж и Мартин (Wech, Page & Martin, 1981) обнаружили, что к мальчи кам предъявляются более строгие требования в отношении соответствия предпи санной роли, чем к девочкам, ролевые ориентации которых к тому же отличаются большим многообразием.
Агрессия
Кросс-культурные исследования детей, не достигших периода полового созрева ния, последовательно говорят о том, что мальчикам по сравнению с девочками в большей степени свойственны агрессивность, дух соперничества, стремление до минировать и игры, связанные с драками и борьбой (Ember, 1981; Freedman & DeBoer, 1979; Strube, 1981). Изучение данных, полученных в процессе Исследо вания шести культур и дополнительных выборок из Африки, которое проводили Б. Б. Уайтинг и Эдварде (В. В. Whiting & Edwards, 1988), показало что между по лами существуют различия в отношении к агрессивности и стремлению домини ровать, однако, вопреки более ранним данным, было обнаружено, что агрессия не уменьшается с возрастом и становится более выраженной у мальчиков старшего возраста. Наблюдения, которые проводили на площадках для игр в Эфиопии, Швейцарии и США Омарк, Омарк и Эдельман (Omark, Omark & Edehnan, 1975). показали, что мальчики ведут себя более агрессивно, чем девочки, а Блертон-Джопс и Конер (Burton-Jones & Koner, 1973) пришли к подобным выводам, про ведя исследования в четырех деревнях народности кунг-буш и в Лондоне. В про цессе наблюдения четырех промышленпо отсталых культур Монро и его коллеги (R. L. Munroe, Huefed, Rodgers, Tomeo & Yamazaki, 2000) обнаружили, что про явление агрессии у мальчиков встречается чаще, чем у девочек. Когда мальчики и девочки собираются в однородные половые группы, эпизоды агрессии чаще встре чаются в группах мальчиков, чем девочек.
Исследование шести культур показало, что матери, как правило, одинаково ре агируют на проявления агрессии мальчиками и девочками, однако были обнару жены определенные свидетельства того, что на Окинаве и в США по-разному под ходят к воспитанию агрессивности у мальчиков и девочек. Важную роль в воспи тании агрессивности у мальчиков может сыграть отец (Minturn & Lambert, 1964). Уровень приемлемости агрессивности для мужчин и женщин в странах Западной Европы приблизительно одинаков, однако существуют различия в формах прояв ления агрессивности представителями мужского и женского пола. Мужчины сна чала ведут себя более сдержанно, однако приходят в большую ярость (Ramirez, 1993), в то время как женщины более эмоциональны и склонны прибегать к крику и словесным перепалкам (Burbank, 1987).
Если мы переместимся в противоположную часть спектра, можно сказать о том, что Боенке с коллегами (Boehnke, Sibereisen, Eisenberg, Reykowsky & Panionary, 1989) занимались изучением формирования просоциальной мотивации у школь ников из Западной Германии, Польши, Италии и США. В возрасте 12 лет, но не ранее, девочки демонстрировали более зрелую мотивацию в своих реакциях на гипотетические ситуации, которые предполагали возможность просоциальпых действий.
Близость к взрослым и характер деятельности
Наблюдая игру детей 5-7 лет в восьми культурах (австралийские аборигены, жи тели Бали, Цейлона, Японии, Кикуйу, Тайваня, представители племени павахо, пенджабцы), Фридман (Freedman, 1976) обнаружил, что мальчики собираются в
группы большего размера, преодолевают большие расстояния и больше занимают ся физической деятельностью, порой непредсказуемого характера, в то время как девочки больше заняты разговорами и играми, предполагающими повторение определенных действий. Девочки обычно меньше удаляются от дома (Draper, 1975; R. L. Munroe & Munroe, 1971; В. Whiting & Edwards, 1973). Поручение определен ной работы (Б. Whiting & Edwards, 1973) и предпочтения, связанные с определен ным поведением, могут внести свой вклад в углубление тендерных различий (Draper, 1975). Мальчики больше стремятся к общению с другими мальчиками, тогда как девочки больше ищут общества взрослых (Burton-Jones & Koner, 1973; Omark et a., 1975; В. Whiting & Edwards, 1973).
Рисунки детей отражают сегрегацию по половому признаку, подобную той, ко торая происходит в процессе игры, мальчики чаще рисуют мальчиков, а девочки — девочек (Freedman, 1976). Возможно, отражением тендерных различий в предпоч тениях детей было то, что мальчики, принадлежавшие к девяти культурам, чаще рисовали машины, чудовищ и рисунки па различные темы, связанные с проявле ниями агрессии, чем девочки, которые предпочитали рисовать цветы.
Чувство собственного достоинства
Хотя отнесение себя к определенному полу осуществляется сходным образом, судя по всему, девочки меньше удовлетворены тем, что они девочки, чем мальчики тем, что они мальчики (Burns & Home, 1986), к тому же мальчики считают себя более знающими, чем девочки (van Dongen-Meman, Koot & Verhust, 1993). Однако не удовлетворенность девочек не всегда выражается в более низкой самооценке (Cahoun & Sethi, 1986). По сравнению с мальчиками девочки-подростки в Непа ле, на Филиппинах и в Австралии считают себя менее способными к физике и ма тематике, но девочки из Австралии и Нигерии полагают, что они лучше успевают по чтению (Watkins & Akande, 1992; Watkins, Lam & Regmi, 1991). Мальчики из Нигерии считают, что они умнее девочек (OIowu, 1985). Подводя итог, можно сказать, что различия между мальчиками и девочками в проявлении заботы о младших, агрессивности и мобильности носят устойчивый характер и последовательно обнаруживаются в разных культурах (Ember, 1981), в то время как различия в самооценке носят менее последовательный характер. Культура формирует социальное поведение детей, определяя круг людей, в кото ром они находятся, и виды деятельности, которыми они занимаются. Опыт, связан ный с этими обстоятельствами, может обострить, сгладить или даже устранить различия между полами в социальном поведении.
Тендерные роли и стереотипы
Тендерные роли формируются в контексте стереотипных культурных представле ний о различиях между мужским и женским полом. Исследования в США пока зывают, что в первые два года жизни у детей складываются стереотипы, связанные с мужским и женским началом (Thompson, 1975; Weinraub et a., 1984), а в возрас те 3-4 лет дети используют данные стереотипы, верно определяя соответствующую категорию для игрушек, различных видов деятельности и профессий (Edebrook & Sugawara, 1978; Guttentag & Longfeow, 1977).
Сходные тендерные стереотипы, связанные с игрушками, обнаружены в Афри ке, где девочки играют с куклами, а мальчики конструируют машины и оружие (Boch & Ader, 1994). В возрасте 4-5 лет деревенские дети из Шри-Ланки демон стрируют в процессе игры тендерные различия, аналогичные различиям, обна руженным у английских детей (Prosser, Hutt, Hutt, Mahindadasa & Goonetieke, 1986). Мальчики чаще склонны к негативному поведению, а в их играх чаще нахо дится место для воображаемых объектов, тогда как игры девочек чаще включают во ображаемых людей. Несмотря на то что содержание игр определяется культурными факторами, по-видимому, лишь немногие формы поведения культуро-специфичны.
Формирование стереотипных представлений о тендерных чертах характера
Проводимые в США исследования говорят о том, что дети усваивают знания, свя занные со стереотипными представлениями о мужских и женских чертах характе ра, позднее, чем стереотипы, связанные с игрушками и родом занятий (Best et a., 1977; Reis & Wright, 1982; Wiiams & Best, 1990a). Было проведено исследование американских детей европейского происхождения, в процессе которого использо валась Система оценки тендерных стереотипов для анализа представлений детей о стереотипах взрослых. В процессе исследования была обнаружена устойчивая схема расширения представлений, начиная с детского сада и до старших классов школы, сходная с обычной кривой научения. Наиболее значительный скачок в расширении представлений о стереотипах происходит в начальной школе, а оконча тельно эти представления складываются в юности. Показатели детей афроамери-канцев также свидетельствовали о расширении представлений по мере взросления детей, однако были ниже, чем соответствующие показатели европейско-американ ских детей, что, возможно, отражало субкультурные вариации в представлениях о стереотипах.
Кросс-культурные данные
Уильяме, Бест и их коллеги (Wiiams & Best, 1990a) применили «систему оценки тендерных стереотипов II» при изучении 5-, 8-, и 11-летних детей в 25 странах. Во всех странах процент стереотипных ответов поднимался от уровня приблизи тельно 60 % у пятилетних до уровня приблизительно 70 % у 8-летних. Прилагатель ные «сильный, агрессивный, жестокий, грубый, безрассудно смелый* последова тельно связывались с мужским полом обеими возрастными группами, а «слабый, благодарный, добрый, нежный, кроткий» соответственно ассоциировались с жен ским полом.
Показатели мальчиков и девонек были особенно высоки в Пакистане и относи тельно высоки в Новой Зеландии и в Англии. Показатели были очень низкими в Бразилии, на Тайване, в Германии и Франции. Хотя между странами существуют различия в темпах научения, существует общая возрастная схема, в соответствии с которой усвоение стереотипов начинается ранее 5-летнего возраста, темп его на растает в начальной школе, а завершается в юности.
Мальчики и девочки усваивают стереотипы в одинаковом темпе, хотя суще ствует тенденция к усвоению черт, связанных со стереотипом мужчины, несколь ко раньше, чем стереотипно-женских черт. В 17 из 24 обследованных стран моменты, связанные со стереотипом мужчины, были более общепризнанными, чем те, ко торые связывались со стереотипом женщины. Единственной страной, в которой со ставляющие женского стереотипа были более общепризнанными, чем мужской стереотип, была Германия. Стереотипы, связанные с женским полом, усваивались раньше стереотипов мужского пола в романских/католических культурах (Брази лия, Чили, Португалия, Венесуэла), где стереотип взрослой женщины обладает большей определенностью, чем стереотип мужчины (Neto, Wiiams & Widner, 1991; Tarrier & Gomes, 1981).
В странах, где доминирует ислам, пятилетние связывают черты с одним из двух полов, проводя более четкие разграничения, при этом в таких странах стереотипы (главным образом, мужские) усваиваются в более раннем возрасте, чем в странах не исламской культуры. В христианских странах дети усваивают первичные пред ставления о стереотипах в более позднем возрасте, что, вероятно, отражает менее четкие разграничения этих стереотипов взрослыми; в первую очередь это касается католических стран.
Используя объединенные критерии, включающие характерные черты и ролевые установки, Альберт и Портер (Abert & Porter, 1986) исследовали тендерные сте реотипы детей в возрасте or 4 до б лет в США и Южной Африке и обнаружили, что представления о стереотипах расширяются с возрастом. Дети из Южной Африки имели более четкие представления о стереотипной роли мужчины, в отношении роли женщины между странами не было выявлено различий. Дети из Южной Африки, получившие христианское или иудейское воспитание либерального тол ка, имели менее четкие представления о стереотипах, чем дети из более консерва-' тивных религиозных групп. В США религиозные убеждения не влияли на форми рование стереотипов.
Изучая детей старшего возраста (от 11 до 18 лет), Интонс-Петерсон (Intons-Peterson, 1988) обнаружил, что шведские дети приписывают женщинам больше важных качеств, чем американские дети. Стереотипные представления о предста вителях мужского и женского пола в Швеции ближе между собой, чем в США, что, вероятно, в определенной степени отражает философию шведской культуры. Лю бопытно, что в Швеции при этом предпочтения мужчин и женщин при выборе про фессии не совпадают; молодые шведки стремятся получить профессии, связанные.' преимущественно с предоставлением услуг, таких как служащий аэропорта, работ ник больницы, няня, в то время как молодые шведы заинтересованы в занятиях бизнесом. В США же, напротив, предпочтения мужчин и женщин, связанные с выбором профессии, частично совпадают, причем обе группы перечисляют про фессии врача/стоматолога/адвоката и руководящего работника как наиболее престижные и желанные. Принимая во внимание черты сходства, обнаруженные в разных странах и при применении различных критериев оценки, можно сказать, что тендерные стереотипы, очевидно, носят универсальный характер, при этом культура оказывает влияние на темпы их усвоения и отдельные несущественные аспекты содержательного характера. Эти данные согласуются с общей панкультур-ной моделью тендерных стереотипов, о которой шла речь выше, и говорят о том, что пан культурные стереотипы могут рассматриваться как универсалии, прояв ляющиеся в различных формах (Lonner, 1980).
Кросс-культурные теории усвоения тендерной ролевой ориентации
Большинство теорий, касающихся усвоения тендерных ролевых функций, уделя ют первоочередное внимание сведениям, касающимся пола, которые доступны в рамках определенной культуры, несмотря на то что данные теории были разрабо таны главным образом в США [1]. Каждая теория может быть адаптирована для объяснения кросс-культурных моделей развития.
Теории социального научения
Теории социального научения (Bandura, 1969; Bussey & Bandura, 1984; Mische, 1970) рассматривают формирование тендерной ролевой ориентации как результат накопленного опыта. Родители, учителя, сверстники и другие агенты социализа ции формируют поведение детей, связанное с поло-ролевой ориентацией, путем подкрепления и наказания адекватного и неадекватного поведения, моделирова ния, ожиданий, подбора игрушек и других моментов, связанных с разным обраще нием родителей с мальчиками и девочками. Проведенные в США исследования показали, что родители одного пола с детьми и родители противоположного пола по-разному реагируют на детей, и эти различия в обращении более отчетливо проявляются в поведении отцов (Maccoby & Jackin, 1974). Интересно, что немно гочисленные исследования, проведенные в других странах (Bronstein, 1984,1986; Lamb, Frodi, Hwang, Frodi & Steinberg, 1982; Russe & Russe, 1987; Sagi, Lamb, Shoham, Dvir & Lewkowicz, 1985), не выявили различий в обращении с мальчика ми и девочками.
Бест и ее коллеги (Best, House, Barnard & Spicker, 1991) наблюдали поведение родителей и детей дошкольного возраста в общественных парках и на игровых площадках во Франции, Германии и Италии и обнаружили, что взаимоотношения родителей с детьми различаются как в зависимости от пола, так и в зависимости от страны. Родители и дети в Италии и Франции вступали в более тесные взаимоот ношения друг с другом, чем дети и родители в Германии, при этом французские и итальянские дети чаще стремились что-либо показать или чем-то поделиться с отцом, чем с матерью, в Германии же дети предпочитали мать. Такие различия во взаимоотношениях могут быть связаны с культурными различиями в усвоении тендерных стереотипов, которые упоминались выше. Возможно, дети в Германии усваивают характеристики, связанные с женским полом, раньше, чем с мужским, поскольку они больше общаются с матерью, чем с отцом. Подобная модель не была обнаружена в других странах.
В то время как существуют убедительные кросс-культурные свидетельства того, что социальные факторы играют важную роль в усвоении тендерной ролевой ори ентации, само по себе социальное научение еще не дает удовлетворительного объяснения. Степень различий в обращении с мальчиками и девочками в значи тельной мере варьирует в зависимости от культуры и не всегда связана с различи ями в поведении (Bronstein, 1984; Lamb et a!., 1982; Russe & Russe, 1987). Пору чения, которые даются детям, а также ролевые модели, которые предлагает куль тура в более широком плане, дают детям возможность усвоить различные роли и
типы поведения. Следует систематически обращаться к характерным аспектам культуры, которые оказывают влияние на усвоение детьми поло-ролевой ориен тации и поведения.
Теория когнитивного развития
Другой известной теорией, касающейся усвоения тендерной ролевой ориентации, является теория когнитивного развития (Kohberg, 1966; Rube, 1987), подчерки вающая роль внешних факторов при формировании поло-ролевой ориентации. Однако воздействие этих факторов определяется формированием когнитивных структур ребенка. Дети в своем развитии проходят определенные стадии усвоения сведений, связанных с полом, и приобретаемый ими опыт структурируется в соот ветствии с доступным уровнем понимания. Слэби и Фрей (Saby & Frey) выделя ют четыре уровня понимания американскими детьми проблем, связанных с полом. Сначала дети не делают различий между полами, однако на втором этапе они на чинают использовать категории, связанные с полом, которые базируются на поверх ностных физических характеристиках. На последних двух уровнях, которых дети достигают в возрасте 4,5-5 лет, они приходят к пониманию того, что пол является устойчивой и непреходящей характеристикой.
Занимаясь проверкой теории когнитивного развития, Р. Монро, Шиммин и Монро (R. H. Munroe, Shimmin & Munroe, 1984) ожидали обнаружить культурные различия в прохождении этих уровней, обусловленные тем, насколько общество подчеркивает различия между мужским и женским полом. Однако, вопреки ожи даниям, такой культурной специфики обнаружено не было. Дети из Кении и Не пала, принадлежащие к культурам, которые акцентируют различия между полами, усваивали тендерные понятия не ранее детей из Белиза и Самоа. Фактически, дети из Кении усваивали эти понятия позднее, чем дети из Самоа, а дети из Непала не отличались от детей из других групп. Как и предполагалось, достижение более поздних.уровней, связанных с факторами когнитивно-структурного характера, происходило с небольшими вариациями в разных культурах. Монро и Монро (R. H. Munroe & Munroe, 1982) полагают, что усвоение тендерных понятий медлен нее осуществляется в тех культурах, где дети мало контактируют с представителя ми мужского пола, что часто происходит в традиционных культурах, где забота о детях почти полностью ложится на мать.
Басси (Bussey, 1983) обнаружил, что представление о неизменности пола не является значимой предпосылкой для формирования поведения, определяемого половой принадлежностью. Модель поведения мальчиков включает два процесса: усвоение маскулинного поведения и неприятие фемининного поведения; для дево чек модель включает только один процесс: усвоение поведения, связанного с жен ским полом, без неприятия поведения противоположного пола. Вследствие этого, Для маленьких девочек поведение девчонки-сорванца вполне приемлемо, в то время как поведение «маменькиного сынка» отвергается мальчиками.
В целом можно сказать, что имеющиеся данные говорят о том, что факторы ког нитивного развития играют доминирующую роль в процессе формирования ген-дерных представлений, в отличие от культуро-специфичных факторов, роль кото рых относительно нев'елика.
Теория тендерной схемы
Не так давно сформировалась модификация теории когнитивного развития и тео рии когнитивного научения, теория тендерной схемы (Bern, 1981; Liben & Signorea. 1980, 1987; Signorea, Biger & Liben, 1993). Схема представляет собой комплекс-представлений, которые используются для организации информации, фильтрации новых сведений и направления когнитивной деятельности. Теория тендерной схе мы предполагает, что тендерный приоритет в рамках конкретной культуры слу жит основой для организации информации (Jackin, 1989) Впрочем, это предполо жение не получило достаточных подтверждений в культурах за пределами США.
Культурные практики, оказывающие влияние на поведение полов
В этом разделе более подробно рассматриваются различные аспекты влияния куль туры на поведение полов, которое коротко упоминалось в предыдущих разделах данной главы: положение женщины, разделение труда по половому признаку, ре лигиозные установки и ценности, экономические факторы и участие в политиче ской деятельности.
Положение женщины
Этнографические данные говорят о том, что положение женщины включает мно жество параметров, среди которых — экономические показатели, социальный авто ритет, автономия, престиж и идеологические параметры (Mukhopadhyay & Higgins, 1988; Quinn, 1977). Детерминанты асимметричности статуса мужчины и женщи ны включают роль женщины при продолжении рода, вторичные половые призна ки, более высокий уровень силы и агрессивности мужчин, разделение труда по половому признаку, сложность общественных отношений (Веггу, 1976; Ember, 1981), социализацию, образование и религиозные верования.
Разделение труда по половому признаку
В том, что считается свойственным мужчине, а что — женщине, возможны культур ные вариации, однако в литературе отмечаются два момента, которые можно считать культурными универсалиями: в какой-то мере, любое общество связывает опреде ленные черты и определенные виды работ с принадлежностью к определенному полу (R. H. Munroe & Munroe, 1975/1994); ни в одном обществе женщина не имеет более высокого статуса, чем мужчина, а обратное явление достаточно широко распростра нено (Hoyenga & Hoyenga, 1993; Popuation Crisis Committee, 1988; Whyte, 1978). Д'Андрад (D'Andrade, 1966) проанализировал этнографические сведения, касающи еся выполняемой работы, по 244 обществам и обнаружил, что мужчины занимаются охотой, работой с металлом, изготовлением оружия и дальше удаляются от дома, тогда как женщины отвечают за припасы и приготовление пищи, ходят за водой, за ботятся об одежде и изготавливают вещи, которые используются дома. Женщин])! участвуют в деятельности, связанной с воспитанием детей и уходом за ними (Brown, 1970; Sega, 1983), а мужчины берут не себя обязанности, связанные с воспитанием детей лишь в 10 % из 80 обследованных культур (Katz & Konner, 1981).
Снижение детской смертности и рождаемости уменьшили долю времени, кото рую в жизни женщины занимает воспитание детей. Стало возможным разделить рождение и воспитание детей (Huber, 1986), что позволило женщинам работать вне дома. Однако работа по найму не исчерпывает экономический вклад женщины в семейную жизнь (Dixon, 1978).
Занимаясь исследованием тенденций по 56 странам в период с. 1960 по 1980 год, Джейкобе и Лим (Jacobs & Lim, 1992) обнаружили, что женщины испытывают со кращение профессиональных возможностей и рост сегрегации. Любопытно, что рост валового национального продукта на душу населения и повышении образова тельного уровня женщин обнаруживает позитивную связь с сегрегацией по поло вому признаку, а доля женщин в общей численности работающего населения и уровень рождаемости обратно пропорциональны. По сравнению с мужчинами, женщины, как и прежде, подвергаются экономической дискриминации и получают более низкую зарплату, чем их коллеги-мужчины, которые занимают аналогичные должности (Ottaway & Bhatnagar, 1988). Женщины предпочитают традиционно женскую работу, а также такую, которая обеспечивает более широкие возможно сти общения с людьми, тогда как мужчины предпочитают более высокооплачива емую работу, которая открывает перспективы продвижения по службе (Loscocco & Kaeberg, 1988; Muet, Neto & Henry, 1992).
Даже в обществе, в котором женщины представляют собой значительную часть общей рабочей силы, не произошло соразмерного снижения доли обязанностей женщин по ведению домашнего хозяйства (Popuation Crisis Committee, 1988). В США, Швейцарии, Швеции, Канаде, Италии, Польше и Румынии основная часть домашней работы выполняется женщинами, безотносительно к требованиям, ко торые предъявляет к ним профессиональная деятельность (Caasanti & Baiey, 1991; Chares & Hopfinger, 1992; Lupri, 1983; Vianeo et a., 1990; Wright, Shire, Hwang, Doan & Baxter, 1992). Наличие детей и большого дома связывается с уменьшением доли мужского участия в работе по дому, Тем не менее во всех странах представите ли «синих воротничков» придерживаются более традиционных взглядов на разде ление труда между полами. Это значит, что более эгалитарные взгляды появляются при более высоком образовательном и социальном статусе (Vianeo et a., 1990).
Неравенство полов, однако, не исчезает полностью с расширением возможно стей женщин при выборе работы или с повышением уровня образования. В четы рех западных странах (США, Великобритании, Германии и Австрии) Н. Дэвис и Робинсон (N. J. Davis & Robinson, 1991) обнаружили, что люди с достаточно высо ким уровнем образования и женщины, у которых были работающие мужья, оказа лись менее расположены к тому, чтобы предпринимать усилия для уменьшения неравенства между полами, чем население с более низким уровнем образования и женщины, которые не имели мужчины-кормильца.
Религиозные убеждения и ценности
Религиозные убеждения и свойственные культуре взгляды на репутацию семьи также оказывают влияние на взгляды женщин и их работу за пределами дома ,Rapoport, Lomski-Feder & Masaia, 1989). Латинская Америка и Ближний Восток имеют много общего в'отношении идеалов, связанных с личной репутацией и репутацией семьи, и эти идеалы увязывают мужественность мужчины с сексуальной чистотой женщины и оказывают влияние на полоролевую ориентацию и разделе ние труда в семье (Youssef, 1974). В обеих культурах замужняя женщина, прини мающая участие в общественном труде, вызывает негодование, а если женщины и работают, их контакты с мужчинами при этом должны быть сведены к минимуму. Несмотря на примерно одинаковый уровень экономического развития, доля жен щин в общей рабочей силе значительно выше в Латинской Америке, чем на Ближ нем Востоке. Развитая структура расширенной семьи, которая опирается на муж чин, на Ближнем Востоке, строго контролирует участие женщин в труде за преде лами дома, однако в Латинской Америке власть родственников-мужчин смягчается за счет весьма значимой роли священников (Youssef, 1974). Тем не менее образо вание, которое открывает дорогу к престижным должностям, помогает женщинам в обеих культурах преодолеть стоящие перед ними преграды.
Экономические факторы
Экономические факторы, судя по всему, оказывают влияние на культурные прак тики, связанные с тендерными проблемами. Выкуп за невесту представляет собой разновидность компенсации за экономические потери семьи, которая теряет воз можность использовать труд дочери (Heath, 1958), и встречается чаще там, где тру довой вклад дочери является ощутимым. Приданое невеста получает в тех культу рах, где доля ее труда в семье относительно невысока.
В соответствии с теорией Кронка (Cronk, 1993), когда родители имеют высо кий социально-экономический статус, преимуществами в семье пользуются сыно вья, а когда этот статус низок, расположением пользуются дочери. Например, му-когодо в Кении занимают самое низкое положение в региональной иерархии бо гатства, престижа и, следовательно, в возможности вступить в брак и оставить потомство. Из-за низкого социально-экономического статуса для мужчин мукого-до весьма проблематично найти себе невесту, поскольку у них нет средств, чтобы заплатить за нее выкуп. Поскольку мужчина может иметь столько жен, сколько по зволяют его средства, женщины всегда в дефиците, поэтому женщины мукогодо легко находят себе мужей, часто из более обеспеченных и обладающих более высо ким социальным статусом соседей.
Экономические условия могут привести и к тендерным предубеждениями в отношении родителей к детям. Соотношение рождений мальчиков и девочек у мукогодо является обычным, но перепись населения 1986 года показала, что на 98 девочек в возрасте до 4 лет приходится только 66 мальчиков. Хотя данные об уничтожении младенцев мужского пола отсутствуют, очевидно, что более высокий уровень смертности мальчиков связан с предпочтением, которое оказывается де вочкам. По сравнению с мальчиками, девочек дольше не отнимают от груди, обыч но лучше кормят и чаще показывают врачу. Родители больше вкладывают в тех Детей, на которых возлагают больше надежд на улучшение материального положе ния или продолжение рода (Trivers & Wiard, 1973).
У кочующих в Пакистане и северной Индии каньяр женщины обеспечивают более половины дс&ода большинства семей, занимают доминирующее положение в общественной жизни и при решении вопросов личного характера (Cronk, 1993).
Выкуп за невесту весьма высок, и нетрудно понять, почему рождение девочки стано вится праздником, а появление на свет мальчика встречает куда меньший энтузиазм. Культурные практики такого рода представляют собой полную противополож ность тому, что происходит в других традиционных культурах (таких, как Индия, Китай, Турция, Корея), где мальчики высоко ценятся в семье и их рождение — большая радость (Kagitcibasi, 1982). Убийство младенцев женского пола (Krishna-swamy, 1988), избиение жен (Favia, 1988) и сожжение невест (Ghadiay & Kumar 1988) представляют собой культурные практики, свидетельствующие о пренебре жительном отношении к женщинам в ряде традиционных индийских культур. Предпочтение, которое оказывается мальчикам, по-прежнему достаточно ощути мо в США (Oakey, 1980; Pooer, 1991), а также в незападных странах (Hammer, 1970), несмотря на то что многие религиозные традиции и экономические условия, в связи с которыми сформировалось это предпочтение, уже не имеют отношения к современной культуре.
Участие женщин в политике
В кросс-культурном аспекте мужчины принимают в политике более активное учас тие и имеют в этой связи большие возможности, чем женщины (Ember, 1981; Masters, 1980; Ross, 1985,1986). При исследовании выборки из 90 обществ, не имеющих раз витой промышленности, было обнаружено, что участие женщин в политической жизни выше при наличии острых внутренних конфликтов и напряженности в об ществе, но при невысокой вероятности внешних конфликтов и войн (Ross, 1986).
Издавна существующие стереотипные представления о дихотомии обществен ного/мужского и частного/женского предполагают, что мужчина находится на виду у общества, он активен в бизнесе, политике и культуре, в то время как жен щины остаются дома и заботятся о доме и семье (Peterson & Runyan, 1993). Одна-ко.кросс-культурные исследования не подтверждают наличие такой дихотомии, поскольку женщины активно работают и участвуют в общественной жизни за пре делами дома, а мужчины занимаются среди прочего и семьей (Vianeo et a., 1990).
Действительно, Гиббоне и его коллеги (Gibbons et a., 1991,1993) показали, что в соответствии с представлениями подростков, которые принадлежат разным куль турам, роль женщины предполагает как выполнение обязанностей по дому, так и работу за пределами дома. Представления подростков о роли женщины отражают изменения в условиях жизни и в отношении к женщине во всем мире.
Проблемы и задачи будущих исследований
Вопрос о различиях полов десятилетиями привлекал внимание специалистов по общественным паукам, а при наличии все возрастающего интереса к культуре мож но с уверенностью предположить, что проблемы, связанные с объединенным воз действием данных переменных будут по-прежнему интересовать исследователей. Несмотря на тот факт, что мужчины и женщины в биологическом плане имеют больше сходства, чем различий, как представители традиционного общества, так и те, кто принадлежит к-современному обществу с развитой промышленностью, закономерно предполагают наличие качественных особенностей жизни человека в зависимости от его половой принадлежности. А значит, психологи и дальше будут заниматься исследованием причин этих различий как в рамках одной культуры, так и в кросс-культур ном аспекте.
Теории и методы тендерных исследований
Будущие исследования, касающиеся взаимодействия пола и культуры, будут нуж даться в убедительных теориях и новых методологиях для комплексного изучения тендерных проблем в различных социокультурных системах. В США современные теории, которые обращаются к атрибутам маскулинности или феминпнности, ста новятся многофакторными (Ashmore, 1990; Spence, 1993), при этом эмпирические исследования подтверждают правильность такого подхода, выявляя отсутствие вза имосвязи между различными тендерными аспектами или же связи несущественно го характера (Twenge, 1999). К настоящему моменту многофакторный подход еще не прошел апробацию на других культурных группах, что позволило бы проверить, насколько взаимосвязь различных тендерных аспектов, таких как личностные осо бенности, предпочтения, связанные с выбором профессии, виды досуга, а также вза имоотношения личного и социального характера находятся под влиянием культуры.
Перспективные новые методики оценки личности могли бы способствовать ис следованию тендерных представлений в разных культурных группах. Пятифактор-ная модель личности (McCrae & Costa, 1990, 1997) предполагает, что наиболее существенные особенности человеческой личности можно объяснить, используя пять основных характеристик: экстраверсия, согласие, сознательность, эмоцио нальная устойчивость и открытость. Данная модель успешно применялась в раз личных обществах (Church & Lonner, 1998) и недавно была использована для изу чения тендерных стереотипов в 27 странах (Wiiams et a., 1999; Wiiams, Satter-white, Best & Inman, 2000). Данную модель действительно можно использовать для исследования и других тендерных представлений, таких как проблемы эго и иде ального Я мужчин и женщин, представлений об идеальной жене, идеальном муже, отце или матери. Использование методов исследования личности общего характера при изучении тендерных понятий позволяет установить связи с существующими теориями и обеспечивает возможность сравнения разных исследований и разных концептуальных доменов.
Другим методом, нашедшим широкое применение в разных концептуальных сферах, который использовался на 23 языках в 23 культурных группах, является семантический дифференциал Остуда и его коллег (Osgood, May, Miron, 1975; Osgood, Suci & Tannenbaum, 1957). Данная методика оценивает аффективное или коннотативное значение, связанное с определенным объектом (человеком, поняти ем, событием, предметом), и позволяет определить показатели, связанные с оценкой (привлекательность), потенциальными возможностями (сила) и деятельностью.
И, наконец, Контрольная таблица прилагательных (Gough & Heibrun, 1980), в которой собраны 300 прилагательных, используемых при описании личности, и которая была переведена более чем на 20 языков, была использована Уильямсом и Бест (Wiiams & Best, 1990a, 1990b) в исследовании, которое было описано
выше [2]. Данный метод широко применялся для кросс-культурного сравнения тендерных представлений.
Оценка культурных факторов
Отдельные культуры, как и отдельные личности, уникальны, нет двух культур, которые были бы точным подобием друг друга. Выходя за пределы простого опи сания или конкретных гипотез, традиционная наука не слишком хорошо справля ется с этой уникальностью, предпочитая сосредоточить свое внимание на момен тах общности, таких как системы классификации. Чтобы изучить влияние культу ры как предпосылки или независимой переменной, исследователи распределили общества по категориям на основе множества признаков. Общества классифици ровались в соответствии с моделями проживания (например, патрилокальные, неолокальные), культурными ценностями (например, индивидуализм-коллекти визм по Хофстеде — Hofstede, 1980; автономия-устойчивость, иерархия-господ ство по Шварцу — Schwartz, 1990) и межличностными отношениями (например, горизонтальные/вертикальные по Триандису — Triandis, 1995). При использова нии таких классификаций культура может рассматриваться как всеобъемлющая объяснительная схема для множества феноменов или как набор ценностей, норм или установок. В том и в другом случае предполагается, что культура оказывает прямое или опосредованное влияние на поведение (Lonner & Adamopouos, 1997). Различные системы классификации подвергались критике за то, что носили чрез мерно общий характер и не принимали во внимание ситуационные переменные. Например, в определенных ситуациях человек может вести себя как индивидуалист (на работе), а в других — как коллективист (в семье), что иллюстрирует важность ситуации. Мацумото и его коллеги (Matsumoto, Weissman, Preston, Brown & Kupper-busch, 1997) учли это обстоятельство, сочетая исследование культуры с исследова нием ситуации, при оценке поведения индивидов в отношении индивидуализма/ коллективизма в четырех различных социальных контекстах. Подобные тонкости при определении культуры необходимы для более глубокого осмысления того, как культура и конкретные культурные практики влияют на поведение.
Вопросы, связанные с развитием
Будущие исследователи тендерных представлений в различных культурных груп пах должны обратиться к вопросу, каким образом социальные связи и социальное поведение меняются с возрастом. Маккоби (Maccoby, 1990) говорит о том, что в ША мальчики в возрасте 2 года 9 месяцев не реагируют на устные запрещения своих товарищей-девочек. Она высказывает предположение, что общение с невос приимчивыми партнерами вызывает неудовольствие девочек, поэтому они избе гают мальчиков. Это ведет к тому, что представителям собственного пола отдается предпочтение при выборе товарищей по играм, причем данные о таком предпочте нии были выявлены во множестве разных культурных групп (R. L. Munroe et a., 2000). Тем не менее причины такого предпочтения до сих пор не исследовались в кросс-культурном контексте.
Кроме того, Маккоби (Maccoby, 1990) говорит о том, что социальные группы, состоящие из представителей мужского пола, в большей степени интересуются
проблемами лидерства и проникнуты духом соперничества, при этом мальчики часто используют угрозы, командуют и хвастаются своей силой. Девочки, напро тив, в большей степени склонны к выражению согласия, они готовы промолчать, чтобы дать своему партнеру возможность высказаться. Маккоби полагает, что про цессам, происходящим в семье, придавалось слишком большое значение в форми ровании соответствующих аспектов поло-ролевого поведения, и подчеркивает при этом значимость влияния групп сверстников. Диапазон вариаций и многообразие взаимоотношений*в семье и отношений со сверстниками, которое наблюдается в разных культурных группах, дает исключительную возможность изучения форми рования социально-ролевых тендерных установок. Специалисты по кросс-куль турным исследованиям только приступают к исследованию данных вопросов, свя занных с формированием социального поведения детей в других обществах.
Выводы
Ввиду количества и разнообразия материала, рассмотренного в данной главе, лю бые итоговые замечания должны носить самый общий характер. Наибольшее впе чатление производит открытие того, что панкультурное сходство в половых и тен дерных вопросах является гораздо более ощутимым, чем культурные различия. В самом деле, структуры взаимоотношений мужского и женского пола в разных со циальных группах удивительно схожи. Относительно незначительные биологиче ские различия между полами могут усиливаться или смягчаться в ходе культур ных практик и социализации, в результате тендерные различия в ролевой ориен тации и повелении обычно носят умеренный характер, однако в некоторых случаях являются культурно значимыми. Прибегая к спортивной метафоре, можно сказать, что тендер не создает новой игры в мяч в каждой культуре, однако вносит относи тельно незначительные изменения в правила очень старой игры в мяч. Следова тельно, есть основания говорить о панкультурной модели с некоторыми вариаци ями, которые определяются влиянием конкретной культуры.
В определенном отношении удивительно, что многие кросс-культурные исследо вания, касающиеся тендерных проблем, не имеют теоретической базы, хотя существу ет несколько исследований, согласующихся с различными гипотезами, которые яв ляются производными существующих теорий. Для дальнейшего совершенствования тендерных представлений будущие исследования должны рассмотреть теоретиче ские вопросы, связанные с влиянием культуры на поведение. Лонгитюдные исследо вания обществ, которые находятся в состоянии стремительного социально-экономи ческого развития, могут быть посвящены вопросу о том, будут ли тендерные пред ставления трансформироваться в том направлении, которое прогнозирует теория.
И наконец, исследования в различных сферах общественной науки и науки, занимающейся изучением поведения, часто проводились в отрыве друг от друга. Немногие исследователи занимались изучением взаимосвязи между культурны ми практиками, такими как обряды инициации (тема, характерная для антрополо гов) и развитием личности (тема, которая, как правило, изучается в рамках психо логии). В стремлении понять воздействие культуры на поведение антропологи и психологи должны больше учиться друг у друга. Возможно, развивающаяся культурная психология вместе с кросс-культурной психологией поможет навести мос ты между разными дисциплинами, признав, что культура функционирует одновре менно как независимая и как структурирующая переменная.
Примечания
1. Хотя теория психоанализа и оказала существенное влияние на первые кросс-культурные исследования тендерных различий (см. Burton & Whiting, 1961; Freud, 1939; Mead, 1949; Munroe & Munroe, 1994; R. L. Munroe, Munroe & Whiting, 1981), в последнее время ей уделялось мало внимания, и она не рас сматривается в данной главе.
2. Запросы, связанные с переводами Контрольной таблицы прилагательных можно прислать на имя Деборы Бест, Deborah L. Best, Department of Psycho ogy, Box 7778, Wake Forest University, Winston-Saem, NC 27109 или по элек тронной почте best@wfu.edu.
Часть III
Культура и личность
ГЛАВА 12
Культура и контроль
Сузуму Ямагучи
Каким образом индивид контролирует себя, окружающих и свое окружение в процессе повседневной жизни ~ один из центральных вопросов индивидуаль ной психологии. Всамомделе, как следует из содержания данной главы, иссле дования традиционной психологии определенно подтверждают, что первичный личный контроль результатов собственной деятельности тесно связан с автоно мией, индивидуальностью, Я-концепциями и самоуважением. Процессы контро ля также весьма важны для Я-конструирования и тесно связаны с основными социальными и культурными ценностными ориентациями, которые имеются в жизни каждого и являются для нас руководящими жизненными принципами.
В этой главе Ямагучи дает великолепный анализ проблемы контроля. Он вы ходит далеко за рамки элементарных представлений о контроле, обычно изла гаемых в традиционной психологии, рассматривая не только непосредствен ный личный контроль (разновидность контроля, которой, как правило, занима ется традиционная психология), но также и три другие разновидности контроля: непрямой контроль, контроль через представителя и коллективный контроль. Ямагучи предполагает, что эти разновидности контроля преобладают в куль турах, в которых гармония межличностных отношений ценится выше, чем ав тономия и индивидуальность. Он утверждает, что доминирующие в культуре ценностные ориентации способствуют формированию и использованию раз личных стратегий контроля при стремлении индивида адаптироваться к усло виям окружающей среды.
Ямагучи говорит также о двух разных типах объектов контроля — первичных и вторичных — и четырех подвидах каждого из них. В соответствии с его описанием при первичном контроле объектом контроля являются внешние реалии, суще ствующие в физическом и социальном окружении индивида. При вторичном кон троле объектом контроля становится сама личность. Раньше в литературе быто вало мнение, что выходцы из Восточной Азии по сравнению с американцами при бегают к первичному контролю реже, чем к вторичному. Однако, по мнению Ямагучи, хотя с теоретической точки зрения это не вызывает сомнений, имею щиеся исследования не подтверждают эти предположения. Ямагучи переосмыс ливает данные представления и высказывает предположение о том, что первич ный контроль имеет функциональное преимущество перед вторичным контро лем лишь в том случае, когда индивид нуждается в срочном удовлетворении биологических потребностей или если в рамках определенной культуры психоВ данную часть книги включены четыре главы, которые посвящены фундамен тальным вопросам, объединенным темой личности. На самом деле, однако, многие из проблем, которые рассматриваются в этих главах, выходят за пределы рамок, определенных разделом, включая обсуждение многих базовых психологических процессов, а также вопросы социального характера. Поэтому читателю не стоит искать в этих главах (как и в любых других главах этой книги, если уж речь зашла об этом) материал лишь по одному-единственному направлению психологии.
В главе 12 Ямагучи представляет уникальный глубокий анализ проблем, свя занных с контролем, широко понимая его применимость и сферу использования в культурах, в которых автономия и первичный, прямой, личный контроль, возмож но, не являются предпочтительным методом контроля. Переосмысливал пробле мы контроля, Ямагучи предполагает, что различные культуральные ценности мо гут приводить к использованию разных стратегий контроля, каждая из которых ведет к достижению психологического благополучия с точки зрения конкретного человека. Значение этих идей для будущих теоретических изысканий и исследо ваний, касающихся личности в различных культурах, огромно.
В главе 13 Пенг, Эймс и Ноулс рассматривают три основных теоретических подхода, которые определили пути развития кросс-культурных исследований умо заключений, и дают обширный обзор исследований в данной области. Они пред лагают интегрированную модель, которая является результатом синтеза трех под ходов и представляет собой единую универсальную модель влияния культуры на умозаключения, и говорят о потребности интеграции подхода и метода в будущем, если исследования в данной сфере будут развертываться и дальше.
В главе 14 Танака-Мацуми дает подробный обзор кросс-культурной литерату ры, касающейся психических расстройств и рассматривает эту область исследова ний в исторической перспективе. Приводя данные, полученные в рамках etic- и emic-подходов и обсуждая преимущества и недостатки каждого из них, она выступает за интеграцию обоих подходов в рамках будущих исследований в области концеп ций, теории и методики. Она также выступает за то, чтобы культура рассматрива лась с точки зрения функционирования в определенном контексте, что будет спо собствовать развитию кросс-культурной научно-исследовательской работы в дан ном направлении.
В главе 15 Ли и Сью говорят о монокультурном характере традиционных подхо дов клинической психологии, несмотря на все более глубокое понимание важно сти фактора культуры при оценке, в психопатологии и в процессе лечения. Сде ланный ими обзор проблем, касающихся тестирования и лечения, — единственный в своем роде, при этом они выступают за интеграцию и сближение подходов и дис циплин в ходе дальнейшей работы в данной области с целью более глубокого по нимания важности и разностороннего характера фактора культуры в клинической психологии.
Можно лишь повторить, что эти главы дают великолепное представление о пер спективах дальнейшей эволюции кросс-культурной психологии и направлениях совершенствования и пересмотра методологических подходов, который необходим для достижения этих перспектив.
ГЛАВА 12
Культура и контроль
Сузуму Ямагучи
Каким образом индивид контролирует себя, окружающих и свое окружение в процессе повседневной жизни — один из центральных вопросов индивидуаль ной психологии. Всамомделе, как следует из содержания данной главы, иссле дования традиционной психологии определенно подтверждают, что первичный личный контроль результатов собственной деятельности тесно связан с автоно мией, индивидуальностью, Я-концепциями и самоуважением. Процессы контро ля также весьма важны для Я-конструирования и тесно связаны с основными социальными и культурными ценностными ориентациями, которые имеются в жизни каждого и являются для нас руководящими жизненными принципами.
В этой главе Ямагучи дает великолепный анализ проблемы контроля. Он вы ходит далеко за рамки элементарных представлений о контроле, обычно изла гаемых в традиционной психологии, рассматривая не только непосредствен ный личный контроль (разновидность контроля, которой, как правило, занима ется традиционная психология), но также и три другие разновидности контроля: непрямой контроль, контроль через представителя и коллективный контроль. Ямагучи предполагает, что эти разновидности контроля преобладают в куль турах, в которых гармония межличностных отношений ценится выше, чем ав тономия и индивидуальность. Он утверждает, что доминирующие в культуре ценностные ориентации способствуют формированию и использованию раз личных стратегий контроля при стремлении индивида адаптироваться к усло виям окружающей среды.
Ямагучи говорит также о двух разных типах объектов контроля — первичных и вторичных — и четырех подвидах каждого из них. В соответствии с его описанием при первичном контроле объектом контроля являются внешние реалии, суще ствующие в физическом и социальном окружении индивида. При вторичном кон троле объектом контроля становится сама личность. Раньше в литературе быто вало мнение, что выходцы из Восточной Азии по сравнению с американцами при бегают к первичному контролю реже, чем к вторичному. Однако, по мнению Ямагучи, хотя с теоретической точки зрения это не вызывает сомнений, имею щиеся исследования не подтверждают эти предположения. Ямагучи переосмыс ливает данные представления и высказывает предположение о том, что первич ный контроль имеет функциональное преимущество перед вторичным контро лем лишь в том случае, когда индивид нуждается в срочном удовлетворении биологических потребностей или если в рамках определенной культуры психологическое благополучие во многом зависит от сознания собственной незави симости. В частности, вторая иллюстрация к главе показывает, насколько раз личные пути могут вести к психологическому благополучию в разных культурах.
Нет необходимости говорить о том, насколько уникален, интересен и глу бок анализ Ямагучи. Представляя собственные идеи и модели, Ямагучи высту пает за пересмотр важнейших психологических концепций, таких как самоува -жение, Я-концепция и Я-конструирование в рамках модели, учитывающей куль турное многообразие. Он определяет различные пути понимания сути бытия, которые зависят от культурного контекста и фундаментальных психологиче ских ценностных установок, связанных с данным контекстом, и показывает, каким образом личность избирает один или несколько таких путей в зависимости от культуры и ценностных установок. Такое переосмысление весьма существен но для переоценки и перестройки всей научно-исследовательской работы, свя занной с пониманием личности и психологического благополучия в разных куль турах, в том числе таких тем, как самосовершенствование, самоэффективность и т. д. Сформулированные с учетом различий между Востоком и Западом, пред ставленные модели и идеи применимы к разным культурам.
Идеи Ямагучи способствуют также появлению в будущей эмпирической ра боте важных инноваций. Так, его предложения по тестированию коллективной самоэффективности требуют методов, позволяющих запланировать и оценить коллективные действия и обеспечить критерии оценки влияния коллектива на показатели индивида, то есть сделать то, что не удается сделать при помощи существующих психологических методов и аналитических методик. Его идеи также вынуждают нас пересмотреть определения автономии, благополучия и самоэффективности и, врезультате, возможно, приведут к изменениям в про ведении исследований данных конструктов.
Как утверждает Ямагучи, две линии поведения, которые он приводит в ка честве примера на второй иллюстрации, не являются несовместимыми или вза -имоисключающими. Для любого индивида есть возможность совмещения этих и иных путей, причем в разных культурах и контекстах люди различным обра зом сочетают в своем поведении множество разнообразных подходов. Такая точка зрения предвещает пересмотр нашего понимания эго и личности в раз ных культурах и означает решительный шаг в направлении создания панкуль-турной психологии, что созвучно центральной теме данной книги.
В пятнадцать я открыл свое сердце учению.
В семьдесят я следовал желанию своего сердца, не переступая черту.
Конфуций (Confucians, 1979, р. 63)
Конфуцианский идеал предполагает, что личность может легко адаптировать-ся к окружающей среде. Конфуцианство рассматривает человека как неотъемле мую часть организованного космоса, при этом он обладает нравственностью, по зволяющей сохранять гармонию, В соответствии с таким подходом зрелая лич ность, подобная Конфуцию, может безмятежно существовать, избегая конфликтов
между внутренними потребностями и желаниями и внешним миром, что и пред ставляет ценностную ориентацию Востока на поддержание гармонии с внешним миром. В американской культуре самостоятельность и независимость личности ценятся выше, нежели гармония с внешним миром (Sampson, 1977, 1988). Лич ность, сориентированная на американскую систему ценностей, стремится обрести способность овладеть общественными и материальными ресурсами до такой сте пени, чтобы для собственного удовольствия стать независимой и самодостаточной. Таким образом, идеальные взаимоотношения между личностью и окружающим миром в США принимают совершенно иные формы по сравнению с теми, которые проповедует философия конфуцианства (Kim, 1994; Triandis, 1994). Отсюда основ ная задача данной главы — понять, каким образом различия в основных ценност ных ориентациях между США и Азией могут повлиять на то, как личность строит свои отношения с окружающим миром.
Перед тем как приступить к подробному рассмотрению влияния культуры на установки личности, связанные с контролем, мы немного отклонимся от темы и докажем, что жители Восточной Азии действительно придают большее значение гармонии с окружающим миром, нежели автономии, в то время как представите лям западных культур свойственна диаметрально противоположная позиция.
Гармония и автономия
Шварц (Schwartz, 1992), делая обзор системы ценностей, показывает, что соци альная гармония (то есть конформизм, защищенность, традиция) ценятся выше в коллективистском обществе, таком, например, как Тайвань, чем в обществе, постро енном на договорной основе, например в Новой Зеландии. В свою очередь, цен ность власти, определяемой как «активный контроль социального окружения путем самоутверждения» (Schwartz, 1994, р. 103), в США выше, чем в странах Восточной Азии. Кван, Бонд и Сингелис (Kvvan, Bond & Singeis, 1997) показали, что гармо ничные отношения — более значимая детерминанта для самооценки студента кол леджа в Гонконге, чем в США.
Жители Восточной Азии не просто высоко ценят гармонию, сохранение гармо нии служит одним из важнейших руководящих принципов в повседневной жизни, что проявляется в обучении, уважении к родителям, рекламных объявлениях, дискуссиях и способах разрешения конфликтов. Шигаки (Shigaki, 1983) обнаружил, что наиболее важной ценностной установкой воспитателей детских садов в Японии является поддержание гармоничных взаимоотношений. Сунг (Sung, 1994) сравни вает мотивацию взрослых детей, ухаживающих за пожилыми родителями, в Корее и Америке. Для корейцев гармония в семье — важная мотивация заботы о пожи лых родственниках, однако американцы не упоминают о ней. Хан и Шэвитт (Han & Shavitt, 1994) обнаружили, что рекламные объявления в журналах США затрагива ют моменты, касающиеся личной выгоды и индивидуальных предпочтений, тогда как рекламные объявления в Корее обращаются к моментам, связанным с преиму ществами для группы, гармонией и целостностью семьи. С помощью дополнитель ных экспериментов они доказали также, что реклама, которая делает акцент на благе семьи или группы, в США менее убедительна, чем в Корее.
Пранти, Клопф и Иши (Prunty, Kopf & Ishi, 1990a, b) обнаружили, что студен ты университетов в Японии меньше стремились к спорам, выше ценили гармонию отношений в группе и чаще избегали полемики, чем американские студенты. Со гласно Трубиски, Тинг-Туми и Лину (Trubisky, Ting-Toomey & Lin, 1991) тайвань ские студенты предпочитают разрешать конфликты, возникающие в группе, при бегая к «любезности (например, соглашаясь с предложением члена группы)», «из беганию (например, воздерживаясь от полемики с членом группы)», «объединению (например, принимая совместное решение или учитывая подход другого члена группы)» и «идя на компромисс (то есть пытаясь найти золотую середину и избе жать крайностей, чтобы выйти из тупика)». Перечисленное отличает их подход от поведения американских студентов. Лейнг и Линд (Leung & Lind, 1986) показали, кроме того, что студенты послед него курса в США предпочитают разрешать конфликты в процессе состязательной процедуры, нежели улаживать их без полемики, тогда как китайским старшекурс никам не свойственен такой подход. Подобное обнаружили Обучи, Фукушима и Тедеши (Ohbuchi, Fukushima & Tedeschi, 1999), когда просили американских и японских студентов вспомнить какую-нибудь конфликтную ситуацию из соб ственной жизни и оценить ее с точки зрения целевой ориентации, достижения цели и тактики при разрешении конфликта. Японские студенты стремились избежать конфронтации с противной стороной, в то время как американские студенты на стойчиво отстаивали свои притязания. Кроме того, исследователи обнаружили, что наиболее значимой целью для японских студентов было сохранение позитивных 'отношений с противной стороной, тогда как для американцев самым существен ным моментом было восстановление справедливости. Лейнг (Leung, 1988) пока зал, что китайцы из Гонконга в меньшей степени стремятся к конфликту, когда их потенциальный оппонент принадлежит к той же группе, что и они сами, по сравне нию с американцами. Так же Лейнг (Leung, 1987) продемонстрировал, что, по ощу щениям жителей Гонконга, посредничество и переговоры могут снизить уровень враждебности между оппонентами и что гонконгцы прибегают к этим процеду рам чаще, чем американцы.
Краткий обзор, приведенный выше, показывает, что в Восточной Азии превы ше всего ценится сохранение гармонии, а не автономия. Хотя и сохранение гармо нии, и автономия важны в любой культуре, при столкновении ценностных ориен тации жители Восточной Азии обычно придают большее значение гармонии, не жели автономии. Поэтому основная задача этой главы — осмысление установок, связанных с контролем, и сопоставление подходов к контролю у народов, которые, подобно жителям Восточной Азии, превыше всего ценят гармоничные отношения с социальным и физическим окружением, с подходами тех, кто ценит автономию больше, чем гармонию, как жители Северной Америки.
Более подробно я останавливаюсь на том, как две системы ценностных ориен тации влияют на выбор личностью того, кто выступает в качестве агента контроля. Им не обязательно должен быть сам индивид. Это может быть другой человек или коллектив, к которому он принадлежит, Например, починить машину человек может тремя разными способами, в зависимости от того, кто выполняет работу. Во-первых, владелец может в авторемонтную мастерскую. Во-вторых, можно обра титься в авторемонтную мастерскую. В-третьих, можно отремонтировать машину
совместными усилиями с помощью родственников и друзей. В следующих разде лах я доказываю, что выбор агента контроля определяется двумя ценностными ориентациями, о которых я говорил выше. Объектом контроля для людей могут быть как они сами, так и окружающая среда (Rothbaum, Weisz & Snyder, 1982). Ученые утверждают, что жители Восточной Азии пытаются в первую очередь из менить себя, а не окружающий мир, в то время как представители западных куль тур стараются изменить существующие реалии (например, Weisz, Rothbaum & Backburn, 1984). Я анализирую с концептуальной точки зрения взгляды Ротбаума и Вайса и привожу обзор соответствующей литературы. Затем я представляю про грамму будущих исследований.
Понятие контроля
Хотя концепция контроля представляется достаточно простой, исследователи не могут прийти к консенсусу в его дефиниции (см. обзор в работе Skinner, 1996). Например, Томпсон определяет его с когнитивной точки зрения (Thompson, 1981) как веру в то, что в распоряжении человека имеется реакция, которая может пре дотвратить нежелательный ход событий (р. 89), тогда как Скиннер, Чэпман и Болте (Skinner, Chapman & Baits, 1988) определяют контроль как степень, в которой агент может обеспечить желаемый результат (р. 118). Скиннер (Skinner, 1996) заверша ет детальное рассмотрение конструктов, связанных с контролем, выводом о том, что прототипом контроля является личный контроль, при котором агент контроля — эго. Поэтому большинство исследователей, работающих в данном направлении, возможно, имеют в виду именно личный контроль, когда упоминают просто кон троль. Тем не менее поскольку агентом контроля может быть не только эго, про-тотигшчность личного контроля может отражать ценностную ориентацию культу ры на предпочтительность личного контроля по сравнению с другими его видами, поскольку именно он способствует автономии личности. Поэтому, говоря о контроле, я имею в виду просто «достижение намеченного результата» (Weisz et a., 1984, p. 958), поскольку данное определение не связано с ценностными ориентациямп культуры.
Агент контроля
Агентом контроля в настоящем контексте называется человек или коллектив, который способствует достижению конкретного результата. В качестве агента мо гут выступать: индивидуум, обладающие определенными возможностями другие люди или коллектив, например группа или организация. Я рассматриваю вопрос о том, каким образом соображения, связанные с автономией и гармонией, могут повлиять на выбор агента.
Личный контроль Непосредственный личный контроль
Вероятно, люди, ценящие автономию, предпочтут личный контроль, в рамках ко торого в качестве агента выступает сам индивид. Когда данная функция выражена явным образом, индивид чувствует свою самоэффективность особенно глубоко, что, в свою очередь, позволяет максимально ощутить собственную автономию.
Я определяю данный вид контроля как непосредственный личный контроль, ко торый можно противопоставить непрямому личному контролю, предполагающе му скрытый характер агента или занижение его роли (табл. 12.1).
Таблица 12.1
Функция агента при различных стратегиях контроля и их возможное воздействие на автономию и гармонию межличностных отношений
Стратегии контроля Личный контроль Агент Воздействие на а Автономия втономию и гармонию Гармония непосредственный Личность открыто выступает Позитивное Нейтральное в качестве агента или негативное непрямой Действие личности в качестве Негативное Позитивное агента носит скрытый характер Контроль через В качестве агента действует Негативное Позитивное представителя кто-то другой Коллективный В качестве агента Негативное Позитивное контроль выступает коллектив . В предшествующих теоретических и эмпирических исследованиях в Северной Америке акцент делался на важности самоэффективности, обретение которой воз можно в процессе успешного непосредственного личного контроля и может слу жить основой для формирования ощущения автономии личности. Уайт (White, 1959) утверждает, что у людей есть мотивация, связанная с эффективностью, которая удовлетворяется результативным воздействием на окружающий мир. В соответствии с его теорией, индивиды предпринимают попытки выступить в ка честве агента контроля по отношению к окружению, и кргда их попытки увенчи ваются успехом, они ощущают удовлетворение, то есть происходит процесс, назван ный ощущением эффективности. Бандура (Bandura, 1977) развивает эту идею и говорит о том, что ожидания, связанные с самоэффективностыо, влияют на копинг-поведение индивида. Если человек уверен в своей самоэффективности, он будет систематически прибегать к копинг-поведению и в результате достигать автоно мии. То есть можно сказать, что вера человека в самоэффективность, которая определяется как «вера человека в собственную способность к контролю событий, которые могут повлиять на ход его жизни» (Bandura, 1989, р. 1175), обусловливает последующую мотивацию, аффект и деятельность (Bandura, 1989). В когнитивной сфере вера в самоэффективность ведет человека к постановке высших целей и под чинению себя достижению этих целей (например, Wood & Bandura, 1989). С точки зрения мотивации, вера в самоэффективность заставляет человека вкладывать боль ше сил в предприятие, которым он занимается (например, Bandura & Cervone, 1983), в то время как с точки зрения эмоций, тот, кто уверен в собственной самоэффек тивности, в стрессовой ситуации обнаруживает меньшую тревожность (например, Averi, 1973). Кроме того, Лангер и Родин (Langer & Rodin, 1976; Rodin & Langer, 1977) показали, что ощущение контроля может даже способствовать увеличению продолжительности жизни. Проводя исследование в доме престарелых, они обнаружили, что смертность ниже среди той категории стариков, у которых есть воз можность принимать решения и брать на себя ответственность за судьбу своих молодых родственников, по сравнению с теми, кто лишен возможности выбора и не несет подобных обязательств.
Люди не только верят в свою способность контролировать ситуацию, но порой придерживаются необоснованного убеждения в том, что при определенных обсто ятельствах они властны над событиями случайного характера. Лангер (Langer, 1975) показала, что у людей возникает иллюзорное ощущение возможности конт роля случайных событий, которые не поддаются контролю по определению, В од ном из проведенных ею экспериментов служащим мужского и женского пола было предложено приобрести лотерейный билет стоимостью в 1 доллар, по которому можно выиграть 50 долларов. После того как они согласились принять участие в лотерее, одним было разрешено взять лотерейный билет на выбор, в то время как другим возможность выбора не была предоставлена. Утром в день проведения ро зыгрыша участникам задали вопрос, не хотят ли они продать свои билеты тому, кто захочет принять участие в лотерее. Цена билета, которую назвали те, кто приобрел свой билет в условиях свободного выбора, в среднем равнялась 8,67 доллара, а те, кто приобрел билет, не имея возможности выбора, определили среднюю цену би лета в 1,96 доллара. Данный результат говорит о том, что у участников, купивших билеты в условиях свободного выбора, создалась иллюзия контроля над ситуаци ей, поскольку они полагали, что могут выбрать выигрышный билет.
Принимая во внимания теоретические соображения и огромное количество эмпирических доказательств преобладания непосредственного личного контроля, почти не приходится сомневаться в устойчивой ориентации представителей запад ной культуры на непосредственный личный контроль внешних условий. В самом деле, как уже говорилось выше, личный контроль физического и социального окру жения индивида считается прототипом контроля вообще (Skinner, 1996). Тем не менее когда речь идет о жителях Восточной Азии, ситуация куда более сложна в связи со значимостью гармонии межличностных отношений.
Непрямой личный контроль
Попытки установления непосредственного личного контроля часто ведут к меж личностной конфронтации, которой пытаются избежать представители восточно-азиатских культур (Ohbuchi et a., 1999; Trubinsky et a, 1991). По этой причине те, кто ценит гармонию межличностных отношений, предпочитают непосредственно му личному контролю непрямой личный контроль, который устанавливается, ког да непосредственный личный контроль окружения нежелателен, однако существу ет потребность или желание контролировать внешние условия. При непрямом личном контроле индивид скрывает или занижает свою функцию в качестве аген та контроля, несмотря на то что является таковым. Койима (Kojima, 1984) дает прекрасный пример попытки контроля такого рода:
Предположим, учителя racudo (комический рассказ) раздражает слишком громкое пение его ученика. Вместо того чтобы сделать ему выговор и попросить прекратить пение, он говорит: «Как прекрасно ты поешь!» Сначала ученик преисполняется гор дости, приняв замечание учителя за чистую моцету, однако спустя некоторое время он понимает подлинный смысл сказанного (р. 972).
В данном случае учитель racudo сделал вид, что он не является агентом контро ля, хотя на деле он предпринял попытку заставить своего ученика прекратить петь. Он скрыл свое подлинное намерение, «похвалив» ученика за прекрасное пение. Непрямая попытка учителя racudo заставить ученика замолчать способствовала сохранению отношений близости между ними, поскольку позволила ученику са мому понять, что хочет учитель. Ученика не заставляли прекратить петь и тем са мым позволили ему сохранить лицо.
Распространенность такого рода попыток при непрямом контроле, о которой говорят Мурамото и Ямагучи (Muramoto & Yamaguchi, 1997), подтверждается так же эмпирическими данными. Мы обнаружили, что японцы пытаются опосредован но повысить свою самооценку через позитивную атрибуцию группы. По предыду щим исследованиям известно, что людям свойственна положительная атрибуция собственной личности: свои успехи они относят за счет своих способностей, а не удачи приписывают внешним факторам, таким как невезение или трудность по ставленной задачи. Это способствует формированию позитивной самооценки.
Мурамото и Ямагучи обнаружили, что японцам свойственна самоуничижитель ная атрибуция личных способностей, которая сосуществует с позитивной атрибу цией возможностей группы, к которой они принадлежат. Это не значит, что япон цам вообще свойственна самоуничижительная атрибуция собственной личности. Скорее это говорит о том, что они пытаются повысить свою самооценку опосредо ванно, через-позитивную оценку своей группы, поддерживая гармоничные отно шения с окружающими путем самоуничижительной личной атрибуции.
В соответствии с теорией социальной идентичности (Tajfe, 1982), оценка ин дивидом группы, к которой он принадлежит, отражается на его социальной иден тичности, определяемой как «та часть Я-концепции индивида, которая является производной от осознания индивидом своей принадлежности к определенной со циальной группе (или группам), с учетом ценности и эмоциональной значимости данной принадлежности» (р. 255). Поскольку социальная идентичность является эквивалентом «Я-концепции индивида как члена группы» (Abrams & Hogg, 1990), индивид может повысить свою самооценку путем позитивной оценки своей груп пы. Таким образом, личность может повысить свою самооценку, не нарушая гар монию взаимоотношений в группе.
В соответствии с данной интерпретацией, Мурамото и Ямагучи (Muramoto & Yamaguchi, 1999) пришли к выводу, что японские испытуемые обычно оценивают личный вклад в успех группы как равный средним показателям в группе или пре вышающий их, хотя могут не говорить о такой самооценке другим членам группы. Эти данные говорят о том, что японцы стремятся повысить уровень самоуважения, хотя и опосредованно. Они говорят также и о том, что японцы делают вид, будто не выполняют функций агента, хотя в действительности они действуют в качестве агента, стремясь повысить уровень самоуважения. Учитывая то, как высока цена непосредственного личного контроля самооценки, о чем говорят проведенные ис следования, можно понять, почему японцы пытаются повысить или оградить свое самоуважение опосредованно. Когда речь идет о возможностях группы, функция индивида как агента теряется среди других членов группы; поэтому атрибуция успеха группы носит менее индивидуальный характер, чем атрибуция личных
возможностей. Данные, собранные Мурамото и Ямагучи, показывают, что япон цы действительно стремятся к более высокой самооценке, но идут к ней другим пу тем, при котором роль индивида затушевывается, что снижает вероятность разру шения гармонии межличностных отношений. Вполне понятно, что в японской культуре потребность индивида в повышении уровня самооценки скрывается за еще более настоятельной потребностью сохранения гармонии и реализуется опо средованно в первую очередь через позитивную оценку силы группы, а не возмож ностей индивида.
Самоуничижительная атрибуция возможностей личности свойственна не толь ко японцам. Исследователи утверждают, что смирение является нормой и в китай ском обществе (см. обзор в работе Leung, 1996). Фар, Доббинс и Ченг (Farh, Dobbins & Cheng, 1991) обнаружили, и это согласуется с данными Мурамото и Ямагучи (Muramoto & Yamaguchi, 1997), что китайские служащие на Тайване дают более низкую оценку производительности собственного труда, чем их началь ство. Кроме того, Ван и Бонд (Wan & Bond, 1982) пришли к выводу, что склонность к самоуничижению у китайцев исчезает в публичных ситуациях, когда дело каса ется удачи, следовательно, самоуничижительная атрибуция — это тактика, цель которой произвести определенное впечатление.
Эмпирические данные говорят о том, что, несмотря на недавние попытки ХаЙ-не с коллегами доказать, что японцам, по сравнению с жителями Северной Амери ки, свойственна более низкая самооценка (Heine, Lehman, Markus & Kitayama, 1999; Heine, Takata & Lehman, 2000), выраженная явным образом низкая самооценка японцев и китайцев должна восприниматься с определенными оговорками. Они могут просто следовать принятым в их обществе нормам скромности и стремиться повысить уровень самооценки опосредованно, показывая тем самым, что они по нимают требования, предъявляемые культурными нормами, и действуют в соот ветствии с ними.
Предшествующие исследования говорят о том, что в целом, те, кто ценит гар монию межличностных отношений, предпочитает непрямой личный контроль, опасаясь, что попытки непосредственного личного контроля могут привести к меж личностной конфронтации. С другой стороны, тех, кто ценит автономию, непря мой личный контроль не привлекает даже при условии его успешного применения. К нему прибегают лишь тогда, когда непосредственный личный контроль невоз можен. Лопес и Литтл (Lopez & Litte, 1996) говорят о том, что дети в семьях воен нослужащих из США, находящихся в Германии, обычно прибегали к непрямым копинг-стратегиям (то есть попыткам непрямого контроля), сталкиваясь с неупра вляемыми событиями.
Контроль через представителя
Когда осуществление личного контроля невозможно или не поощряется, индивид может оставить попытки установления непосредственного личного контроля и попытаться обрести «чувство безопасности с помощью контроля через представи теля» (Bandura, 1982, р. 142). Контроль через представителя означает контроль с помощью другого человека, действующего на благо личности, осуществляющей контроль (табл. 12.1).
При вмешательстве третьей стороны посредники могут быть призваны, напри мер, урегулировать межличностные отношения, которые чреваты или уже харак теризуются конфликтом интересов. С помощью посредников люди могут достичь желаемого результата, не прибегая к действиям в качестве агента контроля. Имен но в этом смысле считается, что люди, использующие вмешательство третьей сто роны, прибегают к контролю через представителя. Как подсказывает приведенный выше анализ нежелания жителей Восточной Азии использовать непосредственный личный контроль, вмешательство третьей стороны предпочитают в первую очередь в Восточной Азии, а не на Западе. В самом деле, в соответствии с проведенным (Bian & Ang, 1997) обследованием 1008 китайских рабочих и 512 рабочих в Синга пуре, при смене места работы посредники играют важную роль в установлении контакта между работником, желающим сменить работу, и его новым нанимателем.
Контроль через представителя весьма важен для выживания тех, кто занимает более уязвимое положение и вследствие этого не может изменить окружающие условия в соответствии со своими склонностями. Поскольку такие люди не обла дают достаточными навыками, знаниями и возможностями, которые позволяли бы им достичь желаемого результата или избежать нежелательных последствий, связанных с внешними условиями, у них нет других средств контроля своего окружения, кроме контроля через представителя. Поэтому такой вид контроля имеет первостепенную важность для индивидов, находящихся в уязвимом поло жении, нацример для детей или подчиненных в какой-либо организации, обеспе чивая им возможность использовать людей, обладающих большими возможностя ми, чем они сами, и которых можно склонить к действиям во благо себе. Для детей это родители, действия которых могут привести к желаемому для ребенка резуль тату. Например, ребенок просит родителей купить ему дорогую игрушку. Подоб ным образом подчиненный может обратиться к непосредственному начальнику с просьбой поговорить с президентом корпорации о продвижении по службе. В си туациях такого рода люди, прибегающие к контролю через представителя, не мо гут сами осуществить непосредственный личный контроль. Ребенок не может сам купить дорогую вещь, а подчиненный не имеет возможности поговорить с прези дентом корпорации о повышении в должности. Поэтому они вынуждены исполь зовать контроль через представителя, если хотят достичь желаемого результата во внешнем мире.
Распространенность контроля через представителя в контексте восточной куль туры отражается в предложенной японским психоаналитиком Дои (Doi, 1977) концепции амэ, которая является ключевым понятием для понимания японской ментальное™. Применительно к повседневности, амэ предполагает возможность не всегда допустимого поведения личности (Takemoto, 1986). Точнее, индивид вправе предполагать, что его неадекватное поведение будет восприниматься как приемлемое другим человеком, если они находятся в достаточно близких отноше ниях. Это допущение и получило у японцев название амэ (Yamaguchi, 1999).
Например, ребенок может надеяться, что родители купят ему дорогую игруш ку, потому что они любят его. Служащий компании, мечтающий о повышении, на деется, что его начальник положительно отреагирует на его желание получить по вышение, поскольку он находится в дружеских отношениях с начальником, хотя,
возможно, сам служащий и не заслуживает продвижения по службе. В приведен ных примерах подобные просьбы в обычной ситуации воспринимаются противной стороной как неуместные. Несмотря на это проситель пытается получить желае мое при помощи обладающего соответствующими возможностями другого чело века, например родителей, мужа, начальника, поскольку поддерживает с ними близкие отношения. Важно отметить, что амэ обычно предполагает действительно тесные отношения, такие как отношения между близкими друзьями, родителями и детьми или мужем и женой. При наличии таких отношений даже неадекватное поведение часто воспринимается как допустимое, хотя и с определенными оговор ками. Таким образом, амэ у японцев может рассматриваться как попытка контро ля через представителя, при котором благодетель принимает неуместное поведе ние или просьбу, которые едва ли допустимы при отношениях иного рода.
Очевидно, что амэ или другие разновидности контроля через представителя не способствуют ощущению самоэффективности при достижении цели контроля. Прибегая к контролю через представителя, индивид должен оставить попытки непосредственного контроля внешних условий и отказаться от возможности при обрести необходимые навыки (Bandura, 1982). Проистекающая из этого низкая самоэффективность способствует формированию зависимости индивида от конт роля через представителя, которая продолжает уменьшать возможности вырабо тать навыки, необходимые для эффективной деятельности (Bandura, 1997, р. 17). Таким образом, если автономия представляет для индивида действительную цен ность, контроль через представителя определенно нежелателен, ввиду его разру шительного воздействия на автономию индивида.
Однако, если приоритет отдается сохранению гармонии, контроль через пред ставителя, включая амэ, поворачивается светлой стороной, поскольку он оказы вает весьма благотворное воздействие на межличностные отношения. Если бла годетель успешно справляется с ситуацией, разрешая ее во благо просителя, это способствует более глубокому доверию к благодетелю. Благодетель же получает возможность ощутить, что проситель ценит его и доверяет ему, поскольку про ситель отказывается от попыток контроля и обращается к благодетелю с просьбой об услуге.
Даже с точки зрения самоэффективности контроль через представителя не обя зательно приносит вред. Он может способствовать формированию ощущения са моэффективности в поддержании межличностных связей, поскольку контроль через представителя требует определенных навыков общения, позволяющих най ти того, кто располагает соответствующими возможностями, и склонить его к дей ствиям на благо просителя. В этом смысле контроль через представителя следует отличать от отказа от контроля. Его можно понимать как попытку контроля, при которой подлинный агент (то есть субъект) скрыт. При контроле через представи теля индивид знает, чего он хочет, и использует хорошо развитые навыки общения, чтобы склонить потенциального благодетеля действовать себе во благо. Поэтому ситуация обычно контролируется скорее просителем, чем благодетелем. Исполь зуя контроль через представителя, индивид может получить даже то, что он при других обстоятельствах не может себе позволить, используя личный контроль, как это происходит в случае амэ.
Ким и Ямагучи (Kim & Yamaguchi, 2001) обнаружили, что японцы отдают себе отчет в двояком характере амэ: они понимают его губительное воздействие на автономию и благоприятное воздействие на межличностные отношения. Более 1000 японцев, включая старшеклассников и студентов колледжей, а также взрос лых, по нашей просьбе отвечали на открытые вопросы опросника, касающегося амэ. Результаты показали, что, как и ожидалось, японцы сознают как позитивные, так и негативные аспекты амэ и вследствие этого занимают по отношению к нему двой ственную позицию. Японские респонденты связывают с амэ такие позитивные чувства, как приязнь/любовь, признание и доверие, и такие негативные ощущения, как зависимость, неудовольствие, эгоизм или инфантилизм. Респонденты также отмечали, что принятие амэ имеет такие позитивные моменты, как более тесные взаимоотношения и получение взаимной выгоды, и такие негативные моменты, как незрелость и затруднения для того, кто обеспечивает достижение цели.
Японские респонденты допускают амэ лишь в определенных ситуациях. Как утверждает Такемото (Taketomo, 1986), амэ может приветствоваться и допускать ся лишь при обоюдном согласии взаимодействующих сторон. То есть допустимость амэ зависит от близости межличностных отношений и контекста, в котором к нему прибегают. Очевидно, амэ представляет собой один из практических способов кон троля физических и социальных внешних условий, в которых находится индивид, по крайней мере, в Японии. Амэ позволяет индивидам, обладающим ограниченны ми возможностями, влиять на внешние условия, сохраняя при этом гармонию меж личностных отношений.
Коллективный контроль
Помимо непрямого личного контроля и контроля через представителя, существует еще одна разновидность контроля, не вступающего в конфликт с гармонией меж личностных отношений. При коллективном контроле индивид пытается контро лировать окружение как член коллектива или группы, которые и выступают в ка честве агента контроля. Таким образом, членам группы не приходится беспоко иться о сохранении гармонии межличностных отношений с другими членами группы, поскольку они имеют общие цели контроля (табл. 12.1).
В Восточной Азии единицей, способной к выживанию, была в первую очередь группа или коллектив, а не изолированные индивиды или нуклеарные семьи (Triands, 1994). В качестве такой единицы группа или коллектив может функци онировать как автономный агент. Действительно, Менон, Моррис, Чиу и Хонг (Menon, Morris, Chiu & Hong, 1999) утверждают, что жители Восточной Азии рас сматривают коллектив как автономное образование. В соответствии со своим утверждением, они доказывают, что жители Восточной Азии обычно с большей го товностью связывают причины разного рода событий с характеристиками группы, нежели со способностями личности. Китайцы в Гонконге обычно объясняют при чины скандальных происшествий в какой-либо организации особенностями груп пы, не связывая их с личными качествами, тогда как американцы демонстрируют диаметрально противоположный подход.
При коллективном контроле ответственность и функции агента распределяют ся между всеми действующими лицами (Latane & Darey, 1970). Если каждый член
коллектива в равной мере отвечает за результат, никто не будет нести личной от ветственности за негативный результат. Хотя никто не сможет поставить себе в заслугу и позитивный результат, это именно то, что предпочитают жители Восточ ной Азии. Мурамото и Ямагучи (Muramoto & Yamaguchi, 1997) показали, что япон цы предпочитают приписывать успехи заслугам членов своей группы, что говорит о том, что японцы не претендуют на оценку персональных заслуг при успешной деятельности в рамках группы. Люди поддерживают гармонию в отношениях чле нов группы благодаря тому, что они разделяют ответственность за результат дея тельности группы, независимо от того, каков этот результат.
В Восточной Азии группа не только воспринимается как агент, ее члены счита ют, что как коллектив они способны к более эффективным действиям, нежели как отдельные личности (Earey, 1989, 1993). Эрли (Earey, 1989) обратился к обучав шимся на курсах менеджеров из США и КНР с просьбой поработать над аддитив ной задачей (Steiner, 1972), представляющей собой составление памятных записок и определение порядка очередности бесед с клиентами. Как и ожидалось, он обна ружил, что индивидуалисты-американцы проявляют в такой ситуации социальную леность (то есть снижение активности при выполнении коллективного задания по сравнению с активностью при выполнении индивидуального задания, что показа ли также Латане, Уильяме и Харкинс — Latane, Wiiams & Harkins, 1979), тогда как коллективисты-китайцы вели себя иначе. Было также обнаружено, что китай ские испытуемые в группе работали более интенсивно, чем поодиночке, в особен ности в условиях наличия серьезной коллективной ответственности, при которых перед группой испытуемых ставилась точно определенная цель. В соответствии с интерпретацией исследователя, эти результаты говорили о том, что приоритетны ми для китайцев являются групповые цели и коллективные действия, а не личные интересы, в то время как по отношению к американцам верно обратное.
Эрли (Earey, 1993), развивая такую трактовку, показал, что отсутствие соци альной лености у китайцев связано с индивидуально воспринимаемой эффектив ностью группы, которая определяется как личные ожидания в отношении потен циальных возможностей группы. В его эксперименте менеджеров из США и Ки тая попросили имитировать деятельность управленческого характера, как и в исследовании Эрли в 1989 году, в трех типах условий: в одиночку, в условиях вклю ченности в группу, находясь вне группы. Находясь в группе или вне группы, испы туемые считали, что они работают с членами группы или с теми, кто не включен в группу. Производительность китайских испытуемых была значительно выше при включенности в группу, по сравнению с двумя другими ситуациями, тогда как про изводительность американских испытуемых была значительно выше, когда они работали в одиночку, чем при прочих обстоятельствах. В соответствии с показате лями производительности можно было сделать вывод, что китайские испытуемые, будучи включены в группу, оценивают групповую эффективность выше, чем аме риканцы. Следовательно, данные результаты говорят о том, что китайские испы туемые работали более интенсивно при включенности в группу благодаря вере в эффективность группы.
Такая вера в силу коллектива может привести к возникновению у людей иллю зии коллективного контроля. Ямагучи (Yamaguchi, 1998) предположил, что японцы,
обычно без всяких на то оснований, оценивают риск гораздо ниже, когда находят ся в коллективе, чем в одиночку. В первом эксперименте испытуемыми были япон ки, которым предложили оценить уровень риска в вымышленных ситуациях, опи санных в рассказе, причем количество действующих лиц, одновременно подвергав шихся опасности, исходившей из одного и того же источника, варьировалось. Например, участниц эксперимента попросили оценить возможность заболеть ра ком, предположив, что они пьют воду, содержащую канцерогены, в ситуациях, ког да они употребляют загрязненную воду в одиночку, вместе с небольшой группой людей или с большой группой людей. Как должно быть понятно читателю, нет ка ких-либо оснований полагать, что количество товарищей по риску оказывает вли яние на вероятность заболеть раком. Тем не менее, по оценке участниц экспери мента, чем больше товарищей по риску, тем меньше вероятность заболеть. Во вто ром эксперименте те же самые данные были получены повторно в лабораторных условиях, когда участники подвергались реальной опасности получить удар током. Эффект снижения оценки риска в группе был повторно выявлен в Гонконге, где использовались в основном те же сюжеты (Amy & Leung, 1998).
Ямагучи, Гельфанд, Мицуно и Земба (Yamaguchi, Gefand, Mizuno & Zemba, 1997) занимались более глубокой проверкой того, действительно ли японцы пре увеличивают эффективность коллектива, а американцы, в первую очередь мужчи ны, переоценивают самоэффективность. В соответствии с нашими прогнозами, японцы придерживаются установки, что коллективный контроль более эффекти вен, чем личный контроль, тогда как американцы полагают, что личный контроль более эффективен, чем коллективный контроль.
В ходе эксперимента испытуемым сказали, что эксперимент касается воздей ствия неприятных переживаний на последующее выполнение задачи. Якобы с этой целью испытуемым было сказано, что они будут поставлены или в контрольные условия или в условия, заставляющие их испытать неприятные ощущения, в зави симости от результатов розыгрыша. Им объяснили, что если они попадут в число испытывающих неприятные ощущения, их попросят выпить горький напиток, а в контрольных условиях им не придется это делать.
На самом деле было два типа условий для испытуемых — действия в одиночку или в группе. В условиях действий в одиночку испытуемых просили вытянуть че тыре лотерейных билета, на каждом из которых было однозначное число. В усло виях действий в группе участнику говорили, что он входит в состав группы из четырех человек, остальные участники которой находятся в других комнатах. Экспериментатор объяснял, что каждый из четырех членов группы вытаскивает один лотерейный билет. И тем, кто действовал в одиночку, и тем, кто принадлежал к группе, сказали, что условия эксперимента для них (неприятные ощущения или их отсутствие) будут зависеть от суммы чисел на четырех лотерейных билетах. Таким образом, экспериментальная ситуация была задана таким образом, что и при действиях в одиночку, и в условиях принадлежности к группе вероятность оказать ся в условиях, при которых придется испытать неприятные ощущения, была одинаковой. Испытуемые, которые действовали в одиночку, вытягивали четыре лотерейных билета самостоятельно, в то время как испытуемые, принадлежавшие к группе, полагали, что билеты будут тянуть все четыре члена группы. Как и в экс перименте, описанном выше (Yamaguchi, 1998), не было оснований полагать, что
сумма четырех цифр на лотерейных билетах зависит от того, кто тянет билеты. В качестве зависимой переменной выступала оценка испытуемыми вероятности, что им придется оказаться в группе, которая должна будет испытывать неприят ные ощущения и пить горький напиток.
Как и ожидалось, результаты показали, что японцы в условиях принадлежности к группе оценивали вероятность того, что им придется оказаться в нежелательных условиях, ниже, чем те, кто действовал в' одиночку, американские же участники мужского пола продемонстрировали обратную реакцию. Американские женщины вели себя так же, как и японки: они преувеличивали силу коллектива по сравне нию с самоэффективностью.
Хотя такие результаты в отношении американок могут вызвать недоумение, их можно объяснить, принимая во внимание ценностные ориентации американских женщин. Гиллиган (Giigan, 1993) доказывает, что женщины в США ценят меж личностные связи выше, чем мужчины, и в психологическом отношении менее обособлены по сравнению с мужчинами. Утверждениям Гиллиган созвучны и дан ные Ботель и Марини (Beute & Marini, 1995), которые говорят о том, что ученицы выпускного класса средней школы в США в период с 1977 по 1991 год чаще, чем их одноклассники-юноши, выражали озабоченность благополучием окружающих и чувство ответственности за них, а дух соперничества и материализм были свой ственны девушкам в меньшей степени, чем юношам. Поэтому можно понять, что американские женщины оказались ближе к представителям восточноазиатской культуры в своем стремлении к сохранению межличностных отношений и заботе об окружающих. Такие установки вполне могут сформировать у американок об щую установку на групповую эффективность. К проблеме тендерных различий в подходе к контролю мы еще вернемся в заключительном разделе.
С точки зрения развития, ощущение самоэффективности формируется в про цессе социализации индивида (Bandura, 1989, 1997). Новорожденный младенец появляется на свет без какого-либо ощущения самоэффективности. У маленьких детей ощущение самоэффективности формируется постепенно на основе соотне сения поведения и результата. Поскольку соотношение поведения и его результа та часто зависит от родителей, учителей или других взрослых, обладающих опре деленными потенциальными возможностями, ощущение самоэффективности ин дивида формируется под влиянием определенной культурной среды, в которой он воспитывается. Если целенаправленно выстраиваются или подчеркиваются связи между поведением ребенка и его результатом (как в США), у ребенка формирует ся устойчивое убеждение в самоэффективности. Если же взрослые выстраивают определенные связи между коллективным поведением и его результатом^ у детей будет формироваться в первую очередь ощущение эффективности коллектива (то есть ощущение, что коллектив обладает большими возможностями изменения окружающих условий). После того как такое ощущение эффективности коллектива сложилось, оно превращается в самоисполняющееся пророчество, Так, китайцы обычно верят в силу коллектива и прилагают больше усилий, когда работают в группе, по сравнению с работой в одиночку (Earey, 1993), что делает работу кол лектива более эффективной, чем действия отдельного индивида.
Подводя итог, можно сказать, что для жителей Восточной Азии предпочтение коллективного контроля личному представляется вполне естественным по трем
следующим причинам. Во-первых, при коллективном контроле индивид не вос принимается как агент, что позволяет избежать конфликтов личного характера. Во-вторых, представители восточно-азиатских культур придерживаются веры в то, что коллективные усилия более эффективны, чем усилия отдельного индивида, и эта вера подтверждается практикой. В-третьих, коллективный контроль благо приятствует гармоничным отношениям с другими членами группы, поскольку лич ные цели в данном случае совпадают с целями группы.
Что касается агентов контроля, то, помимо непосредственного личного контро ля, который имеет доминирующее значение в западной культурной среде, суще ствуют еще по крайней мере три вида. Как показано на рис. 12.1, акцент на сохра нении гармоничных межличностных отношений ведет индивида к выбору страте гий, предполагающих непрямой личный контроль, контроль через представителя или коллективный контроль. При ориентации на автономию индивид избирает стратегии непосредственного личного контроля. Проведенные исследования и дискуссии по данному вопросу говорят о том, что стратегии непосредственного личного контроля более распространены среди тех, кто ценит автономию, тогда как стратегии, представленные в нижней части рисунка, более предпочтительны для тех, кто ценит гармонию межличностных отношений выше личной автономии.
Рис. 12.1. Связи между ценностями и стратегиями контроля
Объект контроля
Физиологическое и психологическое благополучие индивида требует выстраива ния определенных взаимоотношений с физическим и социальным окружением. В процессе создания таких отношений индивид пытается изменить или свое окру жение, физическое или социальное, или самого себя. Ротбаум и соавторы (Rothbaum eta., 1982), а также Вайс и соавторы (Weiszeta., 1984) предложили разграничить два вида контроля, определив их как первичный контроль и вторичный контроль. При первичном контроле объектом являются внешние реалии физического или социального окружения индивида. Индивид пытается «увеличить вознаграждение, оказывая воздействие на окружающую реальность (других людей, обстоятельства, симптомы, проблемы, касающиеся поведения)», в процессе «личного воздействия, применения силы или даже агрессию» (Weisz et a., 1984, p. 955). При вторичном
контроле объектом контроля становится сам индивид. Он пытается «увеличить вознаграждение, приспосабливаясь к существующей реальности и получая от нее максимальное удовлетворение или извлекая максимальную пользу из обстоя тельств, которые остались неизменными» (Weisz et a., 1984, p. 955).
Расширяя понятие контроля за счет представления о вторичном контроле, дан ные авторы внесли весьма важный вклад в прогресс научно-исследовательской работы в данной области, как концептуального, так и эмпирического характера. К тому же они иснользовали данное разграничение с учетом контекста, рассматри вая его применительно к культурным различиям в установках, связанных с контро лем. Вайс и соавторы (Weisz et a., 1984) утверждают, что первичный контроль иг рает важную роль в повседневной жизни в США, тогда как вторичный контроль превалирует в Японии. Что касается различий в установках, связанных с контро лем, и существующих между Востоком и Западом, то Вайс и соавторы (Weisz et a., 1984) приводят доказательства того, что а) жители Восточной Азии реже прибега ют к первичному контролю, поскольку считают его менее осуществимым и менее желательным, чем американцы, и б) жители Восточной Азии прилагают больше усилий к осуществлению вторичного контроля, чем американцы. В следующих разделах после конкретизации представлений о двух типах контроля будут рас смотрены имеющиеся в нашем распоряжении данные.
Первичный контроль
Согласно Ротбауму с соавторами (Rothbaum et a., 1982), как первичный, так и вто ричный контроль включают четыре разновидности: прогнозирующий, иллюзор ный, замещающий, интерпретирующий (табл. 123). При прогнозирующем пер вичном контроле индивид пытается предсказать события, чтобы успешно достичь цели. Пример контроля этого типа — предвидение следующего хода противника при игре в шахматы. Если прогноз сделан правильно, шансы на победу возрастают. При иллюзорном первичном контроле индивид пытается контролировать не управляемые события, например события случайного характера. Примером такого контроля является суеверное поведение азартных игроков. Азартный игрок про должает носить потрепанную шляпу, которая была на нем 10 лет назад в момент крупного выигрыша, веря, что эта грязная шляпа приносит удачу. Замещающий первичный контроль эквивалентен контролю через представителя, поскольку предполагает попытку манипулировать другими людьми, обладающими соответ ствующими возможностями. И наконец, интерпретирующий первичный контроль
Таблица 12.2
Стратегии первичного контроля
Стратегия Пример Прогнозирующий
Замещающий (через представителя) Иллюзорный Интерпретирующий Предсказать ход противника, чтобы победить в игре Манипуляция теми, кто располагает соответствую щими возможностями, для достижения цели Суеверное поведение азартного игрока Понимание сути проблемы с целью ее решения представляет собой попытку понимания сути проблемы с целью ее решения или преодоления.
Говоря о первичном контроле, следует отметить, что оригинальная классифи кация видов первичного контроля, в соответствии с терминологией Ротбаума и соавторов (Rothbaum et a., 1982), включает контроль через представителя или замещающий первичный контроль. Особенность контроля через представителя состоит в том, что агентом контроля является обладающее определенными возмож ностями лицо (или лица), а не сам индивид. Поскольку контроль через представи теля оказывает нежелательное воздействие на навыки, необходимые для личного контроля, и вследствие этого не ценится и не считается предпочтительным в США (Bandura, 1997), утверждение Вайса и соавторов (Weisz et a., 1984) о том, что пер вичный контроль распространен в США в большей степени, чем в Японии, пред ставляется несостоятельным с точки зрения логики. В самом деле, имеющиеся в нашем распоряжении эмпирические данные говорят о том, что предположение, высказанное Вайсом и соавторами (Weisz et a., 1984), представляется весьма про блематичным при эмпирической проверке.
Используя собственную шкалу первичного и вторичного контроля, Сегинер, Троммсдорфф и Эссо (Seginer, Trommsdorff & Essau, 1993) сравнивали установки в отношении контроля студентов из Малайзии и студентов из Северной Америки и Германии. Выборка из Малайзии состояла главным образом из студентов иба-нов и малайцев, религия которых уделяет первоочередное внимание гармоничным отношениям между людьми (Seginer et a., 1993). Это позволяло сделать предпо ложение, что испытуемые из Малайзии ценят гармонию человеческих взаимоот ношений. Полученные данные не подтвердили предположение Вайса и соавторов (Weisz et a., 1984). Совокупные показатели малайцев по первичному контролю, вопреки ожиданиям исследователей, были выше, чем показатели жителей Герма нии, и не отличались от показателей североамериканцев. Кроме того, было обна ружено, что показатели студентов из Малайзии по замещающему первичному кон тролю (то есть контролю через представителя) были выше, чем у немецких студен тов и североамериканцев. Эти результаты говорят о том, что, как и предполагалось выше, студенты из Малайзии обычно контролируют окружающие условия опо средованно, через кого-то другого (контроль через представителя), а не непосред ственно.
В одном из эмпирических исследований по Вайсу Мак-Карти и соавторы (McCarty et a., 1999) сравнивали копинг-стратегии, используемые для преодоле ния стресса 6- и 14-летними детьми из Таиланда и США. Поскольку тайского ребенка с ранних лет учат «не нарушать собственное внутреннее равновесие, открыто выражая свои чувства и желания» (р. 810), предполагалось, что данные, касающиеся тайских детей, будут связаны с восточноазиатскими копинг-страте-гиями. В отношении первичного контроля исследователи не выявили различий между детьми, принадлежащими к разным культурам. С другой стороны, тайские дети в два раза чаще своих американских сверстников описывали использование ими скрытого (то есть непрямого) копинг-поведения. Этот результат говорит о том, что тайцы предпочитают скорее прибегать к непрямому личному контролю, нежели отказываться от попыток повлиять на ситуацию, тогда как японские студенты повышают свою самооценку опосредованным образом (Muramoto & Yama-guchi, 1999). Эти данные позволили Мак-Карти и соавторам (McCarty et a., 1999) сделать вывод о том, что
в процессе взаимодействия с взрослыми тайские дети более охотно, по сравнению с американцами, действуют неявным образом и при помощи такого рода действий справляются с проблемой, однако они не более, чем американцы в данных ситуациях, склонны избирать цели, характерные для вторичного контроля, или отказываться от контроля вообще. Другими словами, было бы неправильно полагать, что мягкие, едва различимые, непрямые действия, связанные с преодолением проблем, которые ис пользуют в данных ситуациях юные тайцы, означают недостаточное приложение усилий для достижения результата или для того, чтобы обстоятельства складывались желательным образом. Точнее было бы сказать, что эти дети соблюдают социальные нормы адекватного поведения по отношению к взрослым, продолжая стремиться к достижению целей, которое предполагает использование ими первичного контроля в не меньшей степени, чем используют его американские дети (р. 816).
Накамура и Фламмер (Nakamura & Fammer, 1998) сравнили связанные с кон тролем ориентации у швейцарских и японских студентов. В ориентации на актив ные стратегии решения проблем, которые можно отнести к категории интерпрети рующего первичного контроля, студенты из Швейцарии опережают японцев. Это говорит о том, что японцы в меньшей степени, чем представители западных куль тур, склонны прибегать к конкретной разновидности первичного контроля, а имен но к интерпретирующему первичному контролю.
В целом, количество проведенных исследований незначительно и не доказыва ет, что японцы или жители Восточной Азии имеют менее сильную мотивацию ис пользования первичного контроля по сравнению с американцами или иными пред ставителями западных культур. Хотя культурная среда и оказывает несомненное влияние на выбор индивидом контрольных стратегий, мы не должны упускать из виду тот факт, что в любой культуре индивид нуждается в контроле окружающих условий ради собственного существования. Поэтому неудивительно, что концеп ция первичного контроля в целом не может адекватно отразить различия в уста новках, связанных с контролем, между Востоком и Западом. Различия в ориента-циях, касающиеся первичного контроля, между Востоком и Западом связаны не с преимущественной распространенностью в одной культуре по сравнению с други ми, но с типом агента и способами, которые индивид считает допустимыми или предпочтительными в рамках определенной культурной среды, о чем говорилось в предыдущих разделах.
Утверждение Вайса и соавторов (Weisz et a., 1984) может быть принято в виде предположения о более широкой распространенности в США непосредственного личного контроля, а не первичного контроля вообще. Хотя такая интерпретация утверждения Вайса и соавторов не соответствует данной ими исходной дефини ции первичного контроля, судя по всему, ее уже приняли идущие за ними иссле дователи. Например, когда Хекхаузен и Шульц (Heckhausen & Shutz, 1995) харак теризуют первичный контроль как предполагающий «непосредственное воздей ствие на окружающую среду» (р. 285), они несомненно отходят от оригинальной Дефиниции Ротбаума и его коллег (Rothbaum et a., 1982), исключая замещающий
первичный контроль и иллюзорный первичный контроль. Хекхаузен и Шульц, в сущности, понимают под первичным контролем личный контроль окружающей
среды.
Более жизнеспособной представляется гипотеза, согласно которой непосред ственный личный контроль окружающей среды шире распространен на Западе, чем в Восточной Азии. То есть представители западной культуры чаще, чем жители Восточной Азии, прибегают к непосредственному личному контролю, когда объек том контроля становится окружающая среда. Более подробно эта гипотеза рассмат ривается ниже.
Вторичный контроль
Вторая позиция утверждения Вайса и соавторов (Weisz et a., 1984) гласит, что вто ричный контроль имеет более широкое распространение в восточно-азиатских культурах по сравнению с американской культурой. Для проверки обоснованно сти такого утверждения следует более глубоко проанализировать характер вторич ного контроля. Вайс и его коллеги предлагают четыре разновидности вторичного контроля, аналогичные разновидностям первичного контроля (табл. 12.3).
Прогнозирующий вторичный контроль предполагает точное предсказание ин дивидом внешних событий и условий с целью получения возможности контроли ровать их психологическое воздействие на себя. Например, можно попробовать узнать заранее, каким образом стоматолог будет лечить больной зуб, чтобы умень шить неприятные ощущения в процессе лечения. В данном случае объект контро-. ля — страх или иные отрицательные эмоции, которые могут сопутствовать посе щению стоматолога.
При замещающем вторичном контроле индивид пытается обрести ощущение самоэффективности, равняясь на других людей или группы, которые обладают большими, по сравнению с ним, возможностями, позволяющими им достичь того, что недоступно самому индивиду. Объектом при данном типе контроля является ощущение самоэффективности индивида. Удачный пример данного типа контроля приводят Чалдини и его коллеги (Ciadini et a., 1976). Они показывают, что студенты колледжа часто стремятся приблизиться к тем, кто достиг успеха. В одном из прове денных ими экспериментов было обнаружено, что после победы своей футбольной команды ученики стали носить школьную форму. Греясь в лучах чужой славы, уче ники получали возможность обрести хотя бы иллюзорное ощущение самоэффектив ности. Такой тип контроля может рассматриваться как контроль внутреннего состо яния, в данном случае ощущения самоэффективности, через представителя.
Что касается иллюзорного вторичного контроля, дефиниции Ротбаума с соав торами (Rothbaum et a., 1982) и Вайса с соавторами (Weisz et a., 1984) не согласу ются между собой. В работе Ротбаума и его коллег данный тип контроля опреде ляется как попытка индивида действовать заодно с силой случая, чтобы быть при частным к контролю, осуществляемому этой силой (р. 17). В соответствии с этим определением, объектом контроля здесь, как и при замещающем вторичном конт роле, будет ощущение самоэффективности индивида. С другой стороны, иллю зорный вторичный контроль, по определению Вайса с соавторами, представляет собой попытки индивида объединить свои действия со случайностью или действовать синхронно с ней, чтобы обрести ощущения покоя и принять свою судьбу (р. 957). В соответствии с этим новым определением, объектом контроля являют ся ощущения индивида, связанные с принятием своей судьбы. Например, больной, умирающий от рака, может принять свою судьбу и прекратить борьбу с ней. По ступая таким образом, пациент обретает возможность контролировать свои эмо ции, такие как страх смерти, и восстановить душевное равновесие. Если иллюзор ный вторичный контроль понимается как когшнг-поведение такого рода, возмож но, было бы лучше определить его как адаптивный вторичный контроль, поскольку в данном случае речь не идет о каких бы то ни было иллюзиях, связанных с конт ролем, а основная цель контроля состоит в восстановлении душевного равновесия. И наконец, интерпретирующий вторичный контроль предполагает, что инди вид пытается обнаружить смысл или целесообразность существующей реально сти и таким путем получить более глубокое удовлетворение от этой реальности. Одним из высших проявлений такого контроля может быть поведение японского учителя дзен по имени Кайзен, который был сожжен в эпоху Средневековья. Под нимаясь на костер, он, по словам очевидцев, сказал: «Если вы научите свой разум не обращать внимания на муки, огонь покажется вам холодным». Примером тако го контроля в повседневной жизни является наше стремление осмыслить свои ошибки или неудачи и найти им оправдание. Например, студент, провалившийся на выпускном экзамене, может рассуждать примерно так; «Ничего, что я не полу чил зачет за этот курс, зато я много узнал на занятиях». Таким образом, объектом интерпретирующего вторичного контроля является психологическое воздействие опыта.
Таблица 12.3 Объект при различных стратегиях вторичного контроля
Стратегия Объект Прогнозирующий
Замещающий (через представителя)
Иллюзорный Интерпретирующий Психологическое воздействие внешних обстоятельств Ощущение самоэффективности индивида
Ощущение самоэффективности индивида (Rothbaum et a., 1982) Психологическое воздействие опыта Существующие эмпирические свидетельства культурных различий, касающих ся вторичного контроля, также достаточно скудны, а данные неоднородны. Сеги-нер с соавторами (Seginer et a., 1993) обнаружили, что установки, связанные с вто ричным контролем, носят более устойчивый характер у подростков из Малайзии, чем у их сверстников из Германии и Северной" Америки. При проведенном Нака-мурой и Фламмером (Nakamura & Fammer, 1998) сравнении стратегий решения проблем, применяемых студентами Швейцарии и Японии, было обнаружено, что стратегии реинтерпретации, которые можно отнести к интерпретирующему вто ричному контролю, чаще встречаются у японских студентов, чем у швейцарских. Однако Мак-Карти и соавторы (McCarty et a., 1999) не выявили никаких после довательных попыток применения вторичного контроля у тайских детей, сравни вая их с американскими детьми.
Пытаясь сравнить ориентации, касающиеся контроля, у американцев и япон цев, Морлинг (Moring, 2000) задавал вопросы посещающим занятия по аэробике в Японии и в США. Когда он спрашивал, что они будут делать, если упражнения станут слишком сложными, и американские и японские испытуемые отвечали, что они будут стараться изо всех сил, чтобы не отстать от инструктора. Поскольку ав тор в рабочем порядке определил данный ответ как показатель попыток вторично го контроля, результат говорит о том, что на занятиях по аэробике вторичный кон троль доминирует в обеих культурах. Второй по частоте ответ, однако, предпола гал в основном первичный контроль (изменить упражнения, чтобы они стали более приятными), такая реакция чаще встречалась у американцев, чем у японцев.
Б целом проведенные исследования, касающиеся культурных различий в стра тегиях вторичного контроля, содержат неоднородные данные и не позволяют нам сделать какие-либо выводы. Возможно, неопределенность концепции вторичного контроля и, как следствие этого, неоднозначность ее использования и являются причинами такой неоднородности данных. Поскольку каждый из четырех типов вторичного контроля предполагает конкретный объект (см. табл. 12.3), нам необ ходимо понять, какие когнитивные или эмоциональные составляющие личности индивид хотел бы контролировать в рамках отдельной культуры. Например, в слу чае замещающего вторичного контроля у индивида отсутствует стремление адап тировать свою личность к существующей реальности. Цель контроля такого тина — поддержать ощущение самоэффективности индивида и его веру в способность повлиять на окружающую действительность. Такая стратегия контроля предпоч тительна для тех, кто ценит автономию.
Хотя разграничение Вайсом и соавторами (Weisz et a., 1984) первичного и вто ричного контроля оправдано с концептуальной точки зрения, такая дихотомия не всегда применима к культурным различиям ориентации, связанных с контролем. Как мы уже видели, утверждение этих авторов о том, нто «первичный контроль выше ценится и тире распространен в США, тогда как вторичный контроль шире применяется в повседневной жизни в Японии» (р. 955), не подтверждается ни кон цептуально, пи эмпирически. В США ценится не сам по себе первичный контроль, точно так же в Восточной Азии в целом, или в Японии в частности, ценится не вто ричный контроль как таковой. Следует различать первичный и вторичный конт роль и ценностные ориентации культуры.
Приоритетный вид контроля: первичный или вторичный
Настоящий обзор связан с полемикой, касающейся приоритета первичного конт роля над вторичным (Goud, 1999; Heckhausen & Shutz, 1995, 1999). Хекхаузен и Шульц (Heckhausen & Shutz, 1995) в своей теории развития в течение жизни до казывают, что первичный контроль в функциональном отношении имеет приоритет над вторичным контролем. Поскольку объектом первичного контроля является окружение индивида, то авторы утверждают, что «он позволяет индивиду изменять окружение, приводя его в соответствие с конкретными личными потребностями и потенциалом развития» (р. 286). Что касается вторичного контроля, то, по их мне нию, его адаптивная-ценность сводится к компенсаторной функции (Heckhausen
& Shutz, 1995). Когда люди чувствуют, что их самоуважению или самоэффектив ности угрожает опасность вследствие неудачной попытки первичного контроля или его невозможности, вторичный контроль призван компенсировать негативное воздействие данной угрозы и «сохранить и поддержать мотивационные ресурсы индивида для осуществления первичного контроля в будущем» (Heckhausen & Shutz, 1995, p. 286). В соответствии с их подходом, «приоритет первичного конт роля остается неизменным для разных культур и исторических периодов» (р. 286).
Перед тем как мы перейдем к рассмотрению их заявления о приоритете первич ного контроля, будет уместно напомнить читателю, что Хекхаузен и Шульц (Heck hausen & Shutz, 1995) определяют первичный контроль как предполагающий «не посредственное воздействие на окружающую среду» (р. 285). Таким образом, они не включают в это понятие контроль через представителя, при котором контроль окружения осуществляет кто-то другой. Следовательно, авторы скорее доказывают приоритет непосредственного первичного контроля над вторичным, чем приоритет первичного контроля вообще.
В работе, вышедшей в свет позднее, Гоулд (Goud, 1999) критикует Хекхаузена и Шульца (Heckhausen & Shutz, 1995), доказывая, что они выстраивают свою тео рию главным образом с точки зрения биологии (р. 600) и упускают при этом из виду фактор культуры. Очевидно, что контроль окружения важен для выживания человека. Следовательно, можно с полным основанием утверждать, что первичный контроль является необходимым условием человеческого существования. Однако отсюда не следует, что непосредственный первичный контроль имеет большее зна чение для адаптации, чем вторичный, в какой бы то ни было культуре или при каких бы то ни было обстоятельствах. Работа Гоулда и мой анализ, приведенный выше, говорят о том, что вторичный контроль в Восточной Азии может иметь большее значение для адаптации, чем непосредственный первичный контроль окружения (который в работе Хекхаузена и Шульца и определяется как первичный конт роль), по крайней мере, по двум причинам. Во-первых, вторичный контроль может способствовать ментальной и биологической устойчивости индивида. Например, Чанг, Чуа и Тох (Chang, Chua & Toh, 1997) обнаружили, что склонность к исполь зованию вторичного контроля связана с более низким уровнем тревожности при тестировании. Кроме того, ставя перед собой конкретные цели, индивид совершен ствует свои способности, стремясь достичь уровня специалиста. Те посещавшие занятия по аэробике американцы и японцы, которые стремились не отстать от ин структора (Moring, 2000), разумеется, достигли большего^по сравнению с теми, кто прибегнул к первичному контролю и перешел в более слабую группуТ кото рая соответствовала их возможностям. Естественно, что такие результаты вторич ного контроля, как развитие способностей, жизнерадостная натура, психологиче ская устойчивость и физическая стойкость, совершенствуют способность индивида к адаптации.
Во-вторых, вторичный контроль способствует психологическому здоровью, обеспечивая ощущение самоэффективности с точки зрения контроля самого себя И сохранения гармоничных отношений с окружающими. Если индивид успешно контролирует свое внутреннее состояние, желания и эмоции, то это способствует
формированию ощущения самоэффективности с точки зрения контроля собствен ной личности, что благотворно сказывается на психическом здоровье. Кроме того, способность поддерживать гармоничные отношения с окружением в результате успешного вторичного контроля благоприятствует ощущению самоэффективно сти в отношении сохранения гармонии, что позитивно влияет на психическое здо ровье личности. Таким образом, психическое здоровье индивида укрепляется бла годаря ощущению самоэффективности в процессе самоконтроля и поддержанию гармоничных отношений с окружением, если индивид ценит гармонию взаимоот ношений, которой благоприятствует вторичный контроль. В Корее Ким и Парк (Kim & Park, 1998) разработали шкалу для оценки ощущения самоэффективности при поддержании межличностных отношений и социальной гармонии на основе концепций Бандуры (Bandura, 1997). Проводя обследование старшеклассников в Корее, они обнаружили, что показатели но их «Шкале относительной эффектив ности и уровня социальной гармонии» находятся в позитивном соотношении с уровнем удовлетворенности жизнью и в негативном соотношении с уровнем стресса. Важно отметить, что использование вторичного контроля позволяет обрести пси хическое здоровье без риска прямой конфронтации. Таким образом, в культуре, представители которой ценят гармонию межличностных отношений, вторичный контроль может иметь большее значение для адаптации, если речь не идет о немед ленном удовлетворении насущных биологических потребностей.
Возможно, к самым значимым допущениям теории Хекхаузена и Шульца (Heckhausen & Shuitz, 1995) относится предположение о том, что психическое здо ровье зависит исключительно от ощущения автономии, которое тесно связано с оценкой индивидом своей самоэффективности и его самоуважения. Возникает ощущение, что они исходят из посылки, на которую опираются многие западные исследователи, хотя и не говорят об этом открыто. Если теоретик говорит об ощу щении автономии как о непременном условии психологического здоровья, за этим последует вывод, что психологическому здоровью может способствовать только непосредственный личный контроль, который приведет к желаемым для индивида изменениям в его окружении. С другой стороны, если теоретик считает, что необ ходимым и достаточным условием психологического здоровья является ощущение успешной адаптации, можно будет сделать вывод, что психологическому здоровью индивида могут способствовать любые стратегии первичного или вторичного контроля.
На рис. 12.2 показано два альтернативных пути к обретению психического здо ровья. Путь в верхней части рисунка избирается теми, кто ценит автономию. Аль тернативный путь, который изображен ниже, представляет собой способ обретения психического здоровья с помощью стратегии успешной адаптации, не требующей автономии. Он не требует изменения окружения для укрепления психического здоровья, хотя не исключает использование первичного контроля. Индивид, кото рый ценит гармонию, может прибегнуть к непосредственному личному контролю, если он не оказывает пагубного воздействия на гармонию. Например, он не разду мывая откроет окно в комнате, если ему станет жарко, однако может не решиться сделать это, если находится в помещении не один и не знает, не холодно ли окру жающим.
Первичный или вторичный контроль
Рис. 12.2. Два альтернативных пути к обретению психического здоровья
Первичный контроль имеет функциональный приоритет над вторичным контро лем лишь тогда, когда речь идет о безотлагательной необходимости удовлетворе ния биологических потребностей индивида или мы имеем дело с культурой, в ко торой психическое здоровье личности во многом зависит от ощущения автономии, а его укреплению благоприятствует способность индивида к непосредственному личному контролю окружения. С другой стороны, когда вопрос о срочном удовле творении биологических потребностей не стоит или речь идет о культуре, в кото рой психическое здоровье личности определяется в первую очередь способностью адаптироваться к окружению, укреплению психического здоровья может способ ствовать вторичный контроль, при условии, что индивид ценит гармонию в отно шениях с окружающим миром.
Программа будущих исследований
Следует признать, что в этой главе вопросов было больше, чем ответов. Отсутствие или скудость эмпирических данных в этой области, однако, не следует считать показателем того, что она бесперспективна и не заслуживает внимания исследо вателей. Напротив, в ней есть множество важных вопросов, которые ожидают внимания исследователей. Некоторые из этих вопросов освещаются в следующем разделе.
Агент и объект контроля
В этой главе я уже говорил о том, что нам следует выйти за пределы ставшего по пулярным разграничения первичного и вторичного контроля и обратиться к более широкой схеме, позволяющей учитывать связанную с контролем ориентацию пред ставителей тех культур, в которых гармония ценится выше, чем автономия. Одно из моих предположений состоит в том, что при попытках индивида контролиро вать свое окружение, вместо непосредственного личного контроля могут исполь зоваться и используются непрямой личный контроль, контроль через представи теля и коллективный контроль. На основе представленного выше обсуждения мож но предсказать различные предпочтения определенных стратегий контроля как в
кросс-культурном, так и в индивидуальном аспекте: а) жители Восточной Азии, которые ценят прежде всего гармонию, а не автономию, менее охотно используют стратегии непосредственного личного контроля, предпочитая ему другие виды контроля, при этом жители Северной Америки, для которых автономия является приоритетной ценностью по отношению к гармонии межличностных отношений, предпочитают непосредственный личный контроль; б) чем больше индивид ценит гармонию межличностных отношений по сравнению с автономией, тем чаще он будет избегать стратегий непосредственного личного контроля. Из данных пред положений вытекает любопытная вероятность того, что очевидные кросс-культур ные и тендерные различия в ориентации на определенные стратегии контроля мо гут быть сведены к индивидуальным различиям ценностной ориентации.
Влияние каждой из стратегий контроля на ощущение индивидом автономии или межличностной гармонии остается неизменным в разных культурах, то есть скорее всего результат успешного осуществления определенного вида контроля, представленного в табл. 12.1, будет одинаков в любой культуре, то же самое верно по отношению к результатам вторичного контроля. В любой культуре успешное осуществление непрямого личного контроля, контроля через представителя или коллективного контроля будет способствовать сохранению гармонии межличност ных отношений. Данное предположение также нуждается в эмпирическом под тверждении.
В прСцессе будущих исследований мы должны заняться и выявлением объек тов вторичного контроля, что позволит нам понять мотивацию, которая лежит в его основе. В зависимости от обстоятельств объектом контроля могут быть различ ные аспекты познания или эмоций индивида. Например, если индивид стремится укрепить свое ощущение самоэффективности, то может попытаться сделать это, прибегнув к замещающему контролю или греясь в лучах чужой славы. Данную разновидность вторичного контроля следует отличать от других типов вторичного контроля, целью которых может быть восстановление'душевного равновесия.
Самоэффективность и автономия
Очевидно, что непосредственный личный контроль способствует формированию ощущения самоэффективности. Это значит, что непосредственный личный конт роль безусловно способствует формированию у индивида убеждения, что он спо собен контролировать жизненно важные события. При этом воздействие осталь ных разновидностей контроля на ощущение самоэффективности не столь очевид но. Я предполагаю, что в определенном смысле ощущению самоэффективности могут способствовать другие разновидности контроля: самоэффективность в отно шении способности выстроить отношения с другими людьми (контроль через пред ставителя), самоэффективность в связи со способностью к самоконтролю (вторич ный контроль) и самоэффективность в отношении сохранения гармонии (вторич ный контроль). Поскольку есть основания предполагать, что непрямой личный контроль, контроль через представителя и коллективный контроль дают возмож ность сохранения гармонии, они также могут благотворно воздействовать на ощу щение самоэффективности в отношении поддержания гармонии. Здесь может воз никнуть вопрос, является ли такое понимание самоэффективности эквивалентом
самоэффективности, формированию которой способствует непосредственный личный контроль. Ким, Парк и Квак (Kim, Park & Kwak, 1998) разработали шкалу оценки ощущения самоэффективности в связи с сохранением гармонии межлич ностных отношений и обнаружили, что ее показатели обнаруживают позитивную корреляцию с уровнем удовлетворенности жизнью. Этот результат показывает, что имеет смысл говорить о самоэффективности в связи с поддержанием гармонии, хотя ее соотношение с общей самоэффективностью индивида нуждается в эмпи рической проверке.
Существование прочих разновидностей самоэффективности представляет со бой вопрос, который предстоит решить в процессе будущих исследований. Поми мо самоэффективности при самоконтроле и успешном поддержании гармоничных межличностных отношений, интересно было бы узнать, представляет ли собой эффективность коллектива коллективную самоэффективность, то есть самоэффек тивность в процессе коллективного контроля событий. Было бы интересно соста вить план эмпирического исследования, которое позволило бы ответить на этот вопрос.
Еще одна проблема, которая стоит перед исследователями, — взаимосвязь раз личных типов самоэффективности и автономии. Вполне попятно, что самоэффек тивность индивида, подкрепляемая непосредственным личным контролем, благо приятно сказывается на ощущении автономии. Но что при этом можно сказать о воздействии других разновидностей самоэффективности на ощущение автоно мии? Например, если ощущение самоэффективностн индивида сложилось в ре зультате успешного поддержания гармоничных межличностных отношений, озна чает ли это, что он будет ощущать себя более независимым? Поскольку автономия предполагает отсутствие манипуляции со стороны окружающих и возможность выносить независимые суждения, остается непонятным, может ли способность поддерживать гармоничные межличностные отношения освободить личность от влияния других людей.
Мотивация контроля
Приведенные выше рассуждения позволяют понять, что на осуществление конт роля и па Востоке и па Западе оказывает влияние не только стремление контроли ровать окружение или самого себя, но и другие моменты. Как показано на рис. 12.2, выбирая путь, представленный в нижней части, индивид может стремиться к со хранению гармоничных отношений с окружением, корректируя их в социальном и физическом плане. При выборе пути, представленного в верхней части рисунка, обретенное психическое здоровье способствует формированию ощущения автопо мин. Оба пути предполагают, что, помимо воздействия на непосредственный объект контроля (эго или окружение), индивид стремится обрести психическое здоровье. Данная модель позволяет сделать некоторые любопытные предположения.
Во-первых, данная модель говорит о том, что ощущение автономии не является обязательным условием психического здоровья в случае выбора индивидом ниж него пути (рис. 12.2). Хотя на Западе автономия представляет собой значимую составляющую адаптации, наша модель наводит на мысль о том, что индивид мо жет обрести психическое здоровье и без нее. Для тех, кто выбирает нижний путь,
гармоничные отношения с окружением важнее автономии. Таким образом, воз можно, в этом случае на Я-концепцию индивида влияет в первую очередь его спо собность к поддержанию гармоничных взаимоотношений, а не ощущение автоно мии. Если это так, самоуважение индивида может определяться его способностью к поддержанию гармонии взаимоотношений с окружением, а не способностью из менять это окружение.
Во-вторых, желательность поведения может определяться путем, который избирает индивид. Если он придерживается верхнего пути, изображенного на рис. 12.2, то ему необходимо осуществлять личный контроль окружения для обре тения ощущения автономии. То есть-пред почтительным будет тот тип поведения, который обеспечит максимальную возможность личного воздействия на окруже ние с целью его изменения. Если же избран нижний путь, предпочтительным бу дет тот тип поведения, который обеспечит максимальную возможность сохранения гармонии взаимоотношений с окружением, если речь не идет о возникновении насущных биологических потребностей.
В-третьих, данная модель говорит о том, что существует возможность комби наций при выборе ориентации, связанной с контролем. Значит, можно испробовать и тот и другой путь к психологическому здоровью, или изменить свой подход в зависимости от обстоятельств. Например, Уикол Ким (личная беседа, 17 февраля 2000 года) обнаружил, что самоэффективность в отношении поддержания гармо ничных межличностных отношений, в соответствии с оценкой по разработанной им шкале, имеет позитивную корреляцию с уровнем удовлетворенности жизнью как у немцев, так н у корейцев. Эти данные позволяют предположить, что жители Гер мании могут обрести психологическое здоровье как избрав нижний, в соответствии с рис. 12.2, путь, так и используя верхний путь. Если индивид может использовать оба варианта действий для обретения психологического здоровья, это, безусловно, расширяет его возможности адаптации. Хотя для жителей Восточной Азии типич ным считается нижний путь, они могут прибегнуть и к верхнему пути. Поскольку в любой культуре важны как автономия, так и гармония взаимоотношений с ок ружением, пути, представленные на рис. 12.2, не являются несовместимыми. Идея о возможности сочетания индивидом обоих путей независимо от культурной среды, открывает новые перспективы.
Заключение
В этой главе я представил критический обзор теоретических и эмпирических ис следований культурных различий в отношении ориентации, связанных с контро лем. При этом я попытался осмыслить эти различия с точки зрения ценностных ори ентации культуры на автономию или гармонию. Хотя имеющиеся данные доста точно скудны, чтобы можно было сделать окончательные выводы, можно говорить о чертах сходства и различия в ориентациях, связанных с контролем, между теми, кто ценит автономию, и теми, кто ценит гармонию. Вывод общего характера, кото рый позволяет сделать эта глава, состоит в том, что для более глубокого понима ния свойственных разным культурам ориентации, связанных с контролем, необ ходимо рассмотрение данной проблемы в более широком аспекте. Представлен ная на рис. 12.2 модель — первый шаг в этом направлении.
Примечание
Эта глава опирается на исследования, проведенные на целевые субсидии Ми нистерства образования, науки, спорта и культуры Японии (10610099). Я хочу выразить благодарность Ричарду Брэдшоу, Эмнко Кашима, Йоши Кашима, Зите Мейор, Майклу Моррису, Фумио Мураками, Ромин Тафароди и Йурико Земба, а также редактору этой книги Дэвиду Мацумото за полезные замечания к началь ным вариантам текста данной главы.
ГЛАВА 13
Культура и умозаключения Три точки зрения
Кайпит Пет, Дэниел Эймс и Эрик Ноулс
Умозаключение как способность к вынесению суждений является базовым пси хологическим процессом и связано со многими областями психологии, начи ная с восприятия и познания и заканчивая социальным поведением и мышле нием. Эта сфера основательно изучена не только традиционной психологией в США, но и в рамках многих других культур, причем ею интересовались не толь ко психологи, но и антропологи, и философы.
В этой главе Пенг, Эймс и Ноулс дают всесторонний обзор кросс-культур ной литературы, касающейся умозаключений. Они начинают с описания трех основных традиций, которые в значительной мере определяли направлений работы, проведенной на сегодняшний день — ценностной, личностной и когни тивной. Они останавливаются на основных принципах каждого из этих подходов и том вкладе, который они внесли в теоретическое осмысление умозаключений.
Основная часть главы посвящена обзору современного состояния кросс-культурных исследований отдельных аспектов умозаключения, в том числе ин дуктивного мышления, дедуктивного мышления и формального мышления. Этот великолепно выполненный обзор в первую очередь обращается к важней шим открытиям в когнитивной психологии, психологии личности и социальной психологии.
Однако самым важным моментом работы Пенга и коллег является попытка интегрировать три основных подхода в рамках единой модели влияния культу ры на умозаключения, которые делает человек, Они справедливо отмечают, что традиционная психология часто слишком поспешно принимает отдельную точ ку зрения, исключая возможность разностороннего видения проблемы. Это на поминает историю о том, как группа людей разглядывала разные части тела од ного и того же слона, или пресловутую историю Шалтая-Болтая, о котором уже упоминалось в этой книге. Пенг и коллеги указывают также, что исключитель ное сосредоточение на одном из подходов к психологическому феномену чре вато опасностью того, что представления о нем будут носить разрозненный характер, не позволяя исследовать его как единое целое.
Пенг и его коллеги закладывают основы комплексной теории воздействия культуры на умозаключения, предлагая пути объединения ценностного, лично стного и когнитивного подходов, что будет способствовать многогранному видению взаимодействия культуры и умозаключений, которые делает человек. Описывая разные традиции мышления, в числе которых западное линейное мышление, логический детерминизм и восточный холизм и соединение проти воположностей, а также их влияние на умозаключения, авторы одновременно дают урок-, касающийся влияния культуры на построение теории, применяя хо листический подход и синтез в сфере, которая исследована фрагментарно. Таким образом, из этого подхода мы можем извлечь сразу два урока — один связан непосредственно с содержанием их работы (речь идет о модели влия ния культуры на умозаключения), а другой — с самим подходом к построению теории.
Демонстрируя комплексный подход к теме умозаключений, Пенг и его кол леги четко выражают мысль о том, что важнейшие проблемы будущих иссле дований связаны с методологией, которая важна как в психологическом, так и в культурном аспекте и обеспечивает получение точных и поддающихся интер претации данных, позволяя различать нюансы. Авторы призывают к интеграции методов и теорий кросс-культурной и культурной психологии при сохранении основных методологических принципов научно-исследовательской работы традиционного направления, включая стремление к объективности, достовер ности, обобщению и поиску причинно-следственной связи. Они призывают к сближению и интеграции теорий, методик и подходов, включая количествен ные и качественные методы исследования, что созвучно идеям остальных ав торов этой книги и является необходимым условием дальнейшей эволюции кросс-культурной психологии в направлении создания универсальных моделей психологических процессов и подлинного осмысления этих процессов.
Двадцать лет назад два американских специалиста по социальной психологии, Нисбетт и Росс (Nisbctt & Ross, 1980), опубликовали теперь уже ставшую класси ческой книгу «Умозаключение» (Human Inference), в которой было представлено подробное рассмотрение вопроса о том, каким образом имеющиеся данные и мыш ление позволяют делать умозаключения. Д'Андрад, выдающийся специалист по когнитивной антропологии, прочел ее и заявил, что это «хорошая работа по этно графии». Авторы были обескуражены. Они считали, что написали универсальную работу о познании и умозаключениях, в которой без привязки к определенной культуре или историческому периоду описывается процесс вынесения суждении социального характера. Большинство их коллег на момент издания книги придер живались того же мнения, Однако последующие 20 лет ознаменовались расцветом культурной психологии, что отчасти было заслугой Нисбетта и Росса. Теперь, когда собранные данные уже не позволяют сомневаться в наличии культурных различий в умозаключениях, Нисбетт и Росс согласны, что их работа представляла собой нечто вроде этнографического исследования умозаключений в отдельной культуре, а именно в США (см. Nisbett, Peng, Choi & Norenzayan, e печати).
Что же за последние 20 лет изменилось для этих и других психологов, изучаю щих вынесение суждений, что заставило их понять культурную ограниченность предшествующих (разумеется, весьма полезных) попыток изучения умозаключе нии? Что нового открыла культурная психология, изучая воздействие культуры на
умозаключения? В этой главе мы рассматриваем настоящий переворот во взгля дах на роль культуры в образе мышления и формулировке суждений. Имеются данные о том, что так называемые базовые процессы, такие как категоризация и атрибуция, разными группами людей осуществляются по-разному, при этом раз личия не ограничиваются внешними содержательными аспектами. Чтобы проил люстрировать обусловленные культурой особенности умозаключений, мы исполь зуем ряд эмпирических исследований за последние десять лет. Однако перед тем как перейти к обзору этих данных, мы рассматриваем три основных психологиче ских подхода к исследованию культуры: уже устоявшиеся ценностный и личност ный подходы и более новый когнитивный подход. Каждому из них свойственно свое понимание культуры и свои предположения о взаимосвязи культуры и умо заключения. Краткое рассмотрение этих подходов позволит лучше понять новые данные психологических исследований. После рассказа об этих находках мы вер немся к вышеупомянутым подходам, чтобы изложить свои предложения по ин теграции разных точек зрения в процессе осмысления обширных и разносторон них связей культуры и умозаключений.
Подходы к культуре и умозаключениям
Можно без преувеличения сказать, что одной из основных проблем, стоящих пе ред учеными, которые занимаются воздействием культуры на умозаключения, яв ляется проблема независимой переменной. «Что такое культура?» Ответы на этот вопрос давались множеством дисциплин и отличались чрезвычайным многообра зием: общая система понятий, обусловленные культурой особенности личности или нравственного облика, обычаи и привычки, институты и социальные структу ры, артефакты и орудия труда, а также все, что происходит в сфере психологиче ской жизни и взаимодействия людей, за исключением того, что предопределено наследственностью. Однако, чтобы достичь прогресса в понимании умозаключе ния, психологам необходимо «распаковать» культуру, определиться с ее дефини цией и учесть фактор культуры в своей работе (Ames & Peng, 1999b; Betancourt & Lopes, 1993; Rohner, 1984; Whiting, 1976).
Вероятно, нет одного безупречного определения культуры, как нет одного спо соба изучения ее воздействия. Специалисты, занимающиеся психологическими исследованиями, выдвигают на передний план различные аспекты культуры, пользуясь неминуемо несовершенными, однако приемлемыми в рабочем порядке определениями сущности культуры. На протяжении последних 20 лет ^психо логических исследованиях, касающихся умозаключений, существовали две основ ные традиции подхода к культуре: одна из них'определяла культуру в соответствии с присущей ей системой ценностей, а другая сравнивала культуры с точки зрения концепции, касающихся личности. В последние годы сформировался еще один подход, который определяет культуру с точки зрения неявно разделяемой предста вителями данной культуры системы взглядов. Мы рассмотрим поочередно каждый их этих подходов, отметив при этом, что в их утверждениях и методах много обще го; отдельные ученые, и даже отдельные исследования, порой одновременно ис пользуют два или все три этих подхода.
Ценностный подход
Многие из тех, кому приходилось путешествовать или жить за пределами родной страны, чувствовали, что представители иной культуры имеют систему ценно стей, которая отличается от их собственной. В каком-то смысле система ценностей определяет культуру, а различия в ценностных ориентацпях, причем речь идет об ограниченной совокупности базовых ценностей, дают возможность структу рировать осмысление культурных различий. Так в самом общем плане можно определить подход с точки зрения ценностей, сторонниками которого являются множество специалистов по культурной психологии (например, Р. В. Smith & Bond, 1999, р. 69).
Основоположником данного подхода является Хофстеде (Hofstede, 1980), ко торый около 20 лет назад собрал единственный в своем роде банк данных: он ис следовал ценностные ориентации почти 120 000 служащих IBM в 40 странах. Хоф стеде осуществил факторный анализ собранных данных по отдельным странам (то есть по культурам) и выявил четыре параметра, которые обозначил как дистанция по отношению к власти (готовность допустить различия, связанные с властью и правами), индивидуализм (как оппозиция коллективизма, установки по отноше нию к индивиду или группе), маскулинность (оппозиция фемининности, первая предполагает ориентацию па достижения и материальный успех, вторая делает акцепт на гармонии, заботе и участии) н избегание неопределенности (готовность допустить неопределенность). Подхода Хофстеде придерживались многие другие ученые, в том числе Шварц (Schwartz, 1991; Schwartz & Sagiv, 1995), который утверждал, что 10 основных ценностей (таких, как традиция, безопасность, власть и стимуляция) образуют универсальную структуру двухмерного характера: ори ентацию на изменение/сохранение и ориентацию на выход-из-себя/пребывание-в-себе. Согласно Шварцу, по этим параметрам, которые можно определить для лю бой культуры, все культуры сравнимы между собой.
Ряд ученых исследовал кросс-культурные различия в умозаключениях н суж дениях, уделяя первоочередное внимание анализу отдельных ценностных устано вок. Шведер (Shweder, 1995), например, исследовал ценность духовной чистоты для нидийцев-индуистов. Лейпг (Leung, 1997) между тем изучал, как у жителей Восточной Азии ценность гармонии влияет на осознание справедливости и распре деление вознаграждения. Однако наибольшее распространение получили прово димые в рамках данного подхода исследования, которые занимались одним из па раметров, выделенных Хофстеде, а именно индивидуализмом—коллективизмом. Данный параметр отражает преимущественную ориентацию культуры на потреб ности и желания индивида (индивидуализм) или на потребности социальных групп, таких как семья или иная общность (коллективизм).
Специалисты, занимающиеся кросс-культурными исследованиями, уделяют индивидуализму-коллективизму самое пристальное внимание, некоторые счита ют данную модель наиболее полной теорией культурной психологии (Triandis, 1995). Ученые пользовались этим параметром как при изучении отдельных стран (определяя «показатели индивидуализма» по странам), так и на личностном уров не (оценивая в процессе исследований ценностные ориентации испытуемых). Чаще всего полагают, что представители восточноазиатских культур в большей
степени склонны к коллективизму, тогда как североамериканцы и европейцы счн -таются индивидуалистами.
Каким образом ценностный подход может помочь нам осмыслить культурны^ различия, связанные с умозаключениями? Здесь есть три основных момента. Во* первых, при рассмотрении индивидуализма-коллективизма как центрального па раметра культуры данный подход заостряет наше внимание на умозаключениях, касающихся групп и взаимоотношений индивида и группы. Если основным источ ником культурных различий является отношение индивида к группе, членом ко торой он является, и взаимоотношения в группе, весьма вероятно, что мы обнару жим ощутимые расхождения разных культур в умозаключениях, связанных с груп пами и принадлежностью к ним.
Во-вторых, в более широком плане, данный подход подчеркивает важность пре-скриптивных установок в интерпретациях и оценках. Сторонники этого подхода не просто делают предположения о причинно-следственной связи, благодаря ко торой одни ценности влияют на выбор других (такие, как утверждение, что общая позиция индивидуализма определяет установку на то, чтобы ставить себе в заслугу позитивные результаты). Правильнее было бы сказать, что их утверждения связы вают ценности с умозаключениями и формирующимися в результате этого убеж дениями (например, связь индивидуализма и убеждения в том, что успешное вы полнение задачи зависит исключительно от отдельной личности). Какова связь прескрпптивных и дескриптивных установок? Каким образом нормы влияют па умозаключения на основании имеющихся сведений? Вопросам такого рода и уде ляет внимание ценностный подход.
В-третьих, есть еще одно соображение, связанное с данным подходом, которое имеет прагматический или функциональный характер: каковы последствия опре деленных умозаключений, скажем, в коллективистской культуре? Если коллекти визм определяет систему норм, данные нормы предполагают определенные вне шние условия, в которых умозаключение должно обладать жизнеспособностью. Таким образом, данный подход подводит к необходимости оценки того, каким об разом влияют на умозаключения их последствия в конкретном культурном кон тексте. К этой проблеме, как и к вопросу предписания-описания (прескрппции-дескрипции), мы вернемся в процессе итогового анализа трех подходов.
Личностный подход
Уже более 100 лет, начиная с Джеймса (James, 1890), понятие личности (эго), по мнению многих ученых, играет ключевую роль в психологической проблематике (см. обзор в работе Markus & Cross, 1990). Хотя Джеймс и многие его западные пос ледователи говорили о том, что эго может по-разному восприниматься в разных культурных системах, до недавнего времени немногие психологические исследо вания обращались к этой теме. Определяется ли концепция личности культурой? На этот вопрос исследователи хором отвечают «да», утверждая, что это, вероятно, одна из самых важных концепций, определяемых культурой.
Представляя авангард современных взглядов на культуру и эго, Маркус и Кита-яма (Markus & Kitayama, 1991) не только предположили, что разные культуры формируют разную психологию эго, но и высказали мысль о том, что Я-концепции,
возможно, во многом определяют характер культуры. Маркус, Китаяма и др. оха рактеризовали обусловленные культурой возможности «существования» эго, осо бо выделив два его вида: независимое Я и взаимозависимое Я (находящееся в от ношениях взаимозависимости с другими людьми). Независимое Я, которому свойственно ощущение автономии и относительной обособленности от окружаю щих людей, имеет более широкое распространение на Западе. Взаимозависимое Я преобладает в Азии. Последнему присущ акцент на взаимосвязи индивида с окру жающими; самоидентнчность не ограничена личностью индивида, а распределена в социальном аспекте и включает значимых окружающих. Просматривается явное подобие данных Я-концепций и индивидуализма-коллективизма. Тем не менее стоит определить как декриптивный,*так и прескриптивпый характер установок, связанных с Я-концепциями и с индивидуализмом-коллективизмом. Девиз коллек тивизма можно сформулировать примерно так: «Группа, к которой я принадлежу, важна», девиз взаимозависимого Я: «Я — это группа, к которой я принадлежу».
Многие исследования Маркуса и Китаямы (например, Markus & Kitayama, 1991), Хайне и Лемана (например, Heine & Lehman, 1995,1997), Сингелис (напри мер, Singeis, 1994) и др. посвящены изучению данного культурного параметра личности. Появились и другие научные работы по проблеме «культура и эго», в том числе сеставленное Шведером (Shweder, 1995) описание божественного начала личности у индийцев, исповедующих индуизм; в данном случае эго не столько рас пределяется в социальном плане, включая других людей (как происходит с эго, находящимся в отношениях взаимозависимости с окружающими), сколько пере распределено в духовном плане, с учетом реинкарнаций и всего живого.
Какими научно-методическими принципами для анализа культурных различий в умозаключениях вооружает нас личностный подход? Здесь возникают два основ ных соображения. Во-первых, весьма важным становится осмысление схемы соци альных связей, которая может оказывать потенциальное влияние на осмысление индивидом Я-концепции. Внимание, которое индивид уделяет окружающим, включенным в данную схему, также может определяться Я-концепиией; кроме того, скорее всего Я-концепция повлияет на отношение к окружающим при выне сении суждений. Во-вторых, анализ Я-концепции способствует более широкому взгляду на умозаключения, при котором учитывается фактор Я. Иными словами, воздействие Я-концепции можно обнаружить за рамками самооценки как таковой. Например, может показаться, что когнитивный диссонанс не связан с эго, однако Хайне и Леман (Heine & Lehman, 1997) доказывают, что японцы реже сталкивают ся с проблемой диссонанса, чем канадцы, и причина этого — в ином осмыслении социального контекста и эго.
Когнитивный подход
Ценностный и личностный подходы привлекали специалистов по культурной пси хологии на протяжении последние 20 лет. Благодаря им было сделано и делается немало открытий. Однако все большее количество научных работ опирается не на представления личности о самой себе или о системе ценностей, а на разнообраз ные народные воззрения и верования, которые объединяют представителей данной культуры. Этот новый подход нельзя однозначно связать с каким-либо содер жательным аспектом или темой (как, например, «индивидуализм»), его можно опре делить скорее как стремление выявить и оценить бытующие в народе скрытые си стемы взглядов, на конкретном уровне, а именно — на уровне непосредственной связи с умозаключениями и суждениями. Исследования в рамках этого подхода не пытаются оценить культуру во всей полноте, они сосредоточены на отдельных ее областях и пытаются описать суждения с точки зрения установок данной культуры.
Представителей определенной культуры объединяет множество общих убеж дений, которые ученые описывали как культурные модели (Hoand & Quinn, 1987); космологию (Dougas, 1982); социальные представления (Moscovici, 1984; Wagner, 1997); культурные представления (Воуег, 1993; Sperber, 1990); наивную онтологию и гносеологию (Ames & Peng, 1999; Peng & Nisbett, 1999); и народную психологию, биологию, социологию и физику (например, Ames, 1999; Atran, 1990; Fiske, 1992; Liard, 1998; Peng & Knowes, 2000; Vosniadou, 1994).
Эти убеждения можно рассматривать как неоформленные системы взглядов (Dweck, Chiu & Hong, 1995; Vaacher & Wegner, 1987) на мир, до определенной степени разделяемые представителями конкретных сообществ. Изучавшиеся сис темы такого рода весьма разнообразны. Чиу, Хонг и Двек (Chiu, Hong & Dweck, 1997), например, исследовали взгляды на изменение личности. Американцы обыч но считают, что личность в значительной мере стабильна, тогда как китайцы из Гонконга считают ее достаточно податливой. В другой работе Эймс и Пенг (Ames & Peng, 1999a) показали, что китайцы придерживаются более холистического по сравнению с американцами взгляда на производимое впечатление, когда знакомят ся с новым человеком. Исследование Менона, Морриса, Яиу и Хонга (Мепоп, Morris, Chiu & Hong, 1999) говорит о том, что взгляды американцев на группы не в такой степени ассоциируются с причинно-следственными связями и обязатель ствами на групповом уровне, как у китайцев.
Когнитивный подход к культуре охватывает широкий круг тем, но оперирует общепринятыми исходными посылками и методологическими принципами, это сближает его с возникающим аналогичным направлением в общей психологии (Dweck, 1996; Wegner & Vaacher, 1977). Некоторые из этих посылок свойствен ны и ценностному и личностному подходам, но при этом когнитивный подход от личает использование специфических конструктов и разнообразие доменов.
Что дает когнитивный подход для понимания связи культуры и психологии умозаключений? Внимания заслуживают два момента. Во-первых, данный подход дает несравнимые с другими возможности для описания разнообразных особенно стей личностей и групп, а также изменений, которые происходят с течением вре мени. Специалисты, занимающиеся психологией личности, все чаще принимают во внимание имплицитные знания, чтобы уловить различия в индивидуальных особенностях (например, Dweck, 1996); ряд специалистов по возрастной психоло гии описывают ход когнитивного развития как процесс усвоения и использования таких знаний (например, Gopnik & Metzoff, 1997). В том, что касается культуры, данный подход предлагает динамические модели, описывающие процесс переда чи, расцвета и увядания верований, а также позволяющие определить, каким верованиям предстоит эпоха расцвета (Воуег, 1993; Moscovici, 1984; Sperber, 1990; Straus & Quinn, 1997). Когнитивный подход может успешно использоваться в рамках отдельного географического региона или страны.
Второй позитивный момент состоит в том, что этот подход ведет к созданию сравнимых, точных моделей психологических процессов с учетом фактора куль туры. Культура рассматривается на уровне представлений, как структура знания (народная теория), на которую опирается и в рамках которой делается умозаклю чение. Как отмечают Эймс и Пенг (Ames & Peng, 1999b), имплицитные знания могут оказывать непосредственное влияние на умозаключения; при этом, обраща ясь к таким знаниям, индивид выхоДит за пределы имеющейся в его распоряже нии информации (например, опирается на стереотипное представление, вынося суждения о склонности человека к агрессии в зависимости от его половой при надлежности). Имплицитные знания могут управлять умозаключениями, опре деляя пути привлечения и использования различной информации (Ames & Peng, 1999b). Например, эпистемологическое убеждение в ценности данных, связанных с контекстом, само по себе не позволяет сделать какие-либо выводы, однако мо жет обратить внимание субъекта восприятия на определенные аспекты внешних условий. Без сомнения, воздействие культуры может рассматриваться на обоих уровнях.
Исследование умозаключений с точки зрения культуры
В рамках трех перечисленных традиций подход к изучению умозаключений с точ ки зрения культуры различен. Что нового может открыть для нас каждая из них в воздействии культуры на умозаключения? Можно ли объединить их в единую все объемлющую схему? Вступают ли они в противоречия друг с другом и имеют ли какие-то преимущества по сравнению друг с другом? Прежде чем ответить на эти вопросы, мы рассмотрим данные, касающиеся культурных различий. Наш обзор содержит два раздела, посвященные соответственно двум основным типам умоза ключений: индуктивным и дедуктивным. В этом разделе мы обращаем первооче редное внимание не на подходы, а на имеющиеся данные, при этом мы постарались включить в него максимальное количество сведений эмпирического характера. После обзора мы вернемся к вопросу о трех подходах и на основе имеющихся дан ных рассмотрим вопрос о единой схеме.
Индуктивное мышление
В качестве рабочего определения мы будем называть индукцией способность че ловека к имеющему практическое значение обобщению на основании ограничен ного опыта и информации. Такое обобщение может иметь различные формы - от осознания взаимосвязи между явлениями окружающей среды до каузальной атри буции явлений физического и социального характера и от умозаключений о чер тах характера определенной личности и ее душевном состоянии до категоризации. В этом разделе мы приводим доводы в пользу того, что фактор культуры имеет значение для каждого из перечисленных типов индуктивных умозаключений.
Суждения о взаимосвязи
С возникновением бихевиоризма психологи стали рассматривать способность к постижению взаимосвязи внешних стимулов как основной тип умозаключений (Aoy & Tabachnik, 1984). Возможно потому, что процессы, которые опираются па суждения о взаимосвязи (например, классическое формирование условных реф лексов), считаются базовыми для познания, психологи лишь недавно стали зани маться исследованием влияния культуры на способность человека к выявлению и оценке взаимосвязей. В одном из немногих исследований этой проблемы Джи, Пенг и Нисбетт (Ji, Peng & Nisbett, 1999) обращаются к изучению суждений о вза имосвязи у китайцев и американцев. Полагая, что диалектическая эпистемология представителей восточной культуры сделает их особенно восприимчивыми к свя зям между стимулами, исследователи выдвинули предположение о том, что китай цы превосходят американцев в способности устанавливать связь между стимула ми. Китайским и американским испытуемым предъявили произвольные пары ри сунков на экране компьютера; определенные стимулы были в различной степени взаимосвязанными, после чего испытуемых попросили высказать свои суждения о степени взаимосвязи.
Результаты подтвердили предварительные предположения о воздействии куль туры на выявление взаимосвязи. Китайцы выносили более уверенные суждения, касающиеся взаимосвязи, по сравнению с американцами, при этом их суждения более точно соответствовали действительному уровню взаимосвязи между рисун ками. Кроме того, американские испытуемые продемонстрировали устойчивый эффект первичности, вынося суждения о последующих взаимосвязях в значитель ной мере под влиянием первой предъявленной пары, а не с учетом общего уровня взаимосвязи. В отношении китайских испытуемых эффект первичности не прояв лялся вообще, и их прогнозы в отношении последующих взаимосвязей базирова лись на действительном уровне предъявленной взаимосвязи.
Каузальная атрибуция
Несомненно, суждения о взаимосвязи весьма важны для выживания человека; однако очень часто люди не удовлетворяются простым установлением степени взаимосвязи между внешними явлениями. Обычно человек идет дальше, стремясь выявить предполагаемые причины явлений. Осуществляемый неспециалистом анализ причинно-следственных связей, или каузальная атрибуция, представляет собой одну из наиболее глубоко изученных областей психологии. Ниже мы даем обзор данных, которые свидетельствуют о том, что как в социальной, так i*b физи ческой сфере на атрибуцию оказывает влияние культура.
Социальная сфера. Последние два десятка лет были ознаменованы все более широким признанием того, что на атрибуцию социальных явлений (то есть соци ального поведения окружающих) оказывает влияние культура. Однако до призна ния этого обстоятельства психологи часто считали, что выводы, сделанные на ос нове исследований западных культур, применимы и к другим культурам. Одним из самых частых выводов исследований атрибуции (на Западе) был тот, что люди рассматривают поведение как результат склонностей субъекта, упуская при этом из виду обстоятельства, которые могут оказывать влияние на поведение.
Одними из первых продемонстрировали наличие предубеждений при ориента ции на склонности субъекта Джонс и Харрис (Jones & Harris, 1967), которые по просили испытуемых сделать выводы о взглядах определенного человека на спор ную политическую проблему на основании написанного этим человеком очерка. Участникам эксперимента сообщили также информацию, касающуюся ситуацион ных детерминант поведения этого человека, которая говорила о том, что при оцен ке его подлинной позиции по данному вопросу нельзя опираться на его слова, по скольку он написал этот очерк под давлением влиятельного лица. Несмотря на информацию, говорящую о важности обстоятельств, большинство участников сде лали вывод о взглядах данного человека на основании только его поведения.
После этого и других классических примеров крепла уверенность в.универсаль-ности предубеждений при ориентации па склонности и окрепла настолько, что психологи окрестили данные предубеждения «фундаментальной ошибкой атрибу ции» (Ross, 1977). Предположение об универсальности нашло отражение в теоре тических положениях, касающихся атрибуции, которые описывают умозаключе ния на основании склонностей как результат процессов восприятия гештальта (Heider, 1958; Jones, 1990) или экологических (Baron & Misovich, 1993) процессов восприятия, которые, как предполагается, сходны в разных культурах.
Впервые предположение о том, что «фундаментальная ошибка атрибуции», возможно, не является фундаментальной, было высказано в работе Миллер (Mier, 1984). Она обнаружила, что в то время как американцы объясняют поведение дру гих людей исходя главным образом из личностных характеристик (например, не осторожность или доброта), индийцы, которые исповедуют индуизм, объясняют выбор определенного типа поведения исходя из социально-ролевых функций, обстоятельств, внешних физических условий и прочих факторов, связанных с кон текстом. Эти данные заставляют усомниться в универсальности не только преду беждений при ориентации на личные склонности, но и теорий атрибуции, которые связывают умозаключения на основании личных склонностей с универсальными механизмами восприятия. Данные Миллер (Mier, 1984) были дополнены многи ми исследователями, которые занимались широким кругом культур и социальных феноменов, при этом было обнаружено, что жители Азии, объясняя определенный тип поведения, чаще, чем представители западных культур, обращают внимание на ситуационные факторы. Поскольку у нас нет возможности дать исчерпывающий обзор кросс-культурных исследований атрибуции, ниже мы рассмотрим несколь ко основных исследований этой проблемы (более подробное рассмотрение вопро са см. в работе; Choi, Nisbett & Norenzayan, 1999).
Как показывают Моррис и Пенг (Morris & Peng, 1995), объясняя такие собы тия, как массовые убийства, американцы прежде всего предполагают наличие у убийцы психической неустойчивости или каких-либо негативных склонностей, тогда как китайцы, объясняя те же самые события, в большей степени обращают внимание на ситуационные или социальные факторы. Те же самые культурные различия исследователи обнаружили, когда использовали визуальные стимулы, показывая испытуемым движения животных. Испытуемые смотрели мультфильм, в котором рыбка перемещалась в разных направлениях относительно стайки. Каж дое из ее движений допускало двоякое истолкование, поскольку его можно было
отнести как за счет желаний самой рыбки (рыбка является лидером), так и за счет обстоятельств (стайка охотится за рыбкой). Как и предполагалось, испытуемые ки тайского происхождения чаще, чем американцы, усматривали в поведении рыбки влияние ситуационных факторов.
Другие исследователи подтвердили наличие культурных различий в атрибуции в более земных будничных обстоятельствах. Например, Ф. Ли, Холлман и Гер цог (F. Lee, Haman & Herzog, 1996) обнаружили, что спортивные комментато ры в Гонконге,-интерпретируя спортивные события, в первую очередь обращают внимание на внешние обстоятельства, тогда как комментаторы-американцы пред почитают объяснять события индивидуальными особенностями спортсменов. Мой с соавторами (Choi et a, 1996) пришли к выводу, что корейские испытуемые, в от личие от американцев, при атрибуции учитывают информацию, касающуюся со гласованности действий (то есть информацию о поведении других людей), кото рую вполне разумно использовать, чтобы оценить силу ситуационных факторов. Подобным образом Норензаян, Чой и Нисбетт (Norenzayan, Choi & Nisbett, 1999) обнаружили, что корейские испытуемые более чутко реагируют на контекстуаль ные факторы, прогнозируя поведение людей в заданной ситуации, и гораздо чаще американцев верят в силу обстоятельств, влияющую на поведение индивида.
Чой и Ннсбетт (Choi & Nisbett, 1998) воспроизвели основные условия описан ного выше эксперимента Джонса и Харриса (Jones & Harris, 1967), добавив одно условие; перед тем, как охарактеризовать позицию объекта, испытуемые сами дол жны были написать очерк, причем точка зрения была им навязана. Это позволило испытуемым понять, через что прошел человек, который был объектом их сужде ний. После этого испытуемых попросили вынести суждение о подлинной позиции объекта умозаключений. Американцы, вынося в этих условиях суждения о пози ции объекта, были столь же решительны, как и испытуемые, которые выносили суждения в стандартных условиях отсутствия выбора. Корейские испытуемые, напротив, были куда менее категоричны в своих суждениях. То есть корейцы, по-видимому, благодаря пониманию роли, которую играют обстоятельства в их соб ственном поведении, признают силу контекста и в соответствии с таким подходом выносят суждения о других людях. Подобные результаты получили Китаяма и Масуда (Kitayama & Masuda, 1997) в Японии. Эти исследователи повторили экс перимент Гилберта и Джонса (Gibert & Jones, 1986), в процессе которого испыту емые были объединены в нары с помощниками экспериментатора, после чего им сообщили, что член пары, определенный в процессе случайного распределения, должен будет прочесть очерк, написанный третьим лицом. После того как их на парник был избран для прочтения очерка, американские испытуемые высказали предположение, что избранник действительно придерживается взглядов, выска занных в очерке. Хотя Масуда и Китаяма обнаружили у японцев устойчивое убеждение о соответствии позиции читающего речь ее содержанию в стандарт ных условиях отсутствия выбора, они не выявили ничего подобного, когда дела лось понятно, что объект суждений просто читает очерк, написанный другим че ловеком.
Физическая сфера. В отличие от атрибуций социальных феноменов, изучением влияния культуры на непрофессиональное истолкование физических явлении
исследователи занимались относительно немного. Тем не менее есть основании полагать, что народные теории причинной обусловленности физических явлений различны в культурах Запада и Востока и что эти различия могут привести к раз личным культурным интерпретациям физических феноменов. Многие ученые приводили доказательства того, что народная физика на Востоке носит относитель ный и диалектический характер, делая акцент на концепциях «поля» и «силы че рез расстояние» (Сарга, 1975; Needham, 1954, 1962; Zukav, 1980). Обыденная фи зика Запада, как представляется, предпочитает внутренние причины и причины, которые объясняются свойственными объекту характеристиками; она объясня ет физические феномены в первую очередь с точки зрения «характера интересую щего ее объекта», а не с точки зрения связи объектов с внешнпми-условиямн (Lewin, 1935, р. 28). Пенг и Ноулс (Peng & Knowes, 2000) приводят свидетельства того, что такие различия в интеллектуальной традиции могут повлиять на интер претацию физических явлений в повседневной жизни. Эти авторы представили на рассмотрение китайских и американских испытуемых физические явления, при чинная обусловленность которых предполагает, как в гидродинамике, аэродинами ке или магнетизме, действие «силы через расстояние». Объясняя эти явления, ки тайские испытуемые чаще упоминали поле, в то время как американцы предпочи тали ссылаться на свойства, внутренне присущие объекту. Исследователи пришли к выводу о том, что в процессе развития в рамках азиатской культуры индивид по степенно усваивает народную физику, которая носит относительный характер и со риентирована на поле, тогда как в западных культурах усваивается народная фи зика аналитического характера, сориентированная на внутренние свойства объекта '(см. также Peng & Nisbett, 1996).
Восприятие человека
Умозаключения, касающиеся окружающих, весьма важны в повседневной жизни. Мы постоянно и непрерывно выносим суждения о людях вокруг нас: что они со бой представляют, как они себя чувствуют, чего они хотят. Данные суждения име ют несомненную связь с атрибуцией, но отличаются от нее в одном важном аспек те; атрибуция связывает событие с его причиной, восприятие человека связывает с людьми определенные качества. Например, если новый помощник Бет Эндрю про являет по отношению к ней агрессию. Бет может объяснить поведение Эндрю свой ственной ему склонностью к агрессивности или каким-либо обстоятельством, ко торое его разозлило. Таким образом, здесь мы видим одновременно случай атри буции и восприятия человека. Однако если Бет раздумывает, не пригласить ли ей Чарльза на должность своего помощника, и для этого знакомится с рекомендатель ными письмами от преподавателей и прежних нанимателей Чарльза, а также бесе дует с Чарльзом лично, чтобы составить мнение о нем, мы имеем дело скорее с вос приятием человека («решение, связанное с человеком»), нежели с атрибуцией («решение, связанное с событием»).
Неудивительно, что восприятие человека принимает различные формы в раз ных культурах. Здесь мы лишь кратко рассмотрим отдельные данные, связанные с Двумя аспектами восприятия человека — формированием впечатления о человеке и суждением о его психическом и умственном состояниях.
Формирование впечатления. Какого рода впечатление могут производить па пас другие люди? Важным моментом является склонность воспринимать личные ка чества как устойчивые или неизменные или считать их податливыми и изменяю щимися (Dweck, 1996). Данное различие, судя по всему, неплохо ложится на куль турные параметры эго — независимого или взаимозависимого Я. Независимое Я свя зано с представлениями о более устойчивой личности, а взаимозависимое Я представляется более изменчивым, зависящим от обстоятельств. Именно такая связь была установлена Чиу, Хонгом и Двеком (С. Y. Chiu, Hong & Dveck, 1997) в ходе сравнения суждений о внутренних характеристиках, которые вы носил и пме-риканцы и жители Гонконга. Как и предполагалось в литературе по эго, исследо ватели обнаружили выраженное воздействие культуры: американские испытуемые в большей степени, но сравнению с жителями Гонконга, были склонны припи сывать объекту суждения устойчивые, неизменные качества. Двек, Чиу и Хонг (Dweck, Chiu & Hong, 1995) оценивали также индивидуальные теории испытуе мых в отношении характера человека: самый высокий показатель их шкалы оцен ки соответствовал убеждению в том, что черты характера обладают устойчивостью и неизменностью. Американцы получили более высокие показатели по этой шкапе. Следуя подходу с точки зрения теорий, Двск и его коллеги показали, что такая скрытая теория характера представляет собой опосредованное влияние культуры на вынесение суждений о чертах характера.
Судя по всему, представители восточных культур в меньшей степени склонны приписывать объектам суждений определенный характер. Существуют ли разли чия в данных, которые выявляются и используются при формировании впечатле ния? Исследование, проведенное Эймсом и Пенгом (Ames & Peng, 1999a), дает положительный ответ на этот вопрос. Исходя из проведенных с учетом фактора культуры исследований эго, представлений об устойчивости характера пли его гибкости, Эймс и Пенг предположили, что американцы будут обращать первооче редное внимание на сведения, полученные непосредственно от объекта (например, описание самого себя), тогда как китайцы будут в первую очередь опираться на свидетельства извне (например, описание объекта его другом или описание друга объекта). Такая же схема была выявлена в ходе множества разнообразных иссле дований. Американцы предпочитают данные, непосредственно относящиеся к объекту и при оценке объекта пользуются в первую очередь его самоописанием.
Умозаключения о психическом состоянии. Каким образом мы узнаем, что дума ют, чувствуют и чего хотят другие люди? Современная научно-исследовательская работа в этой области говорит о том, что эпистемология психических состоянии связана с культурой. Ноулс и Эймс (Knowes & Ames, 1999) полагают, что западным культурам свойственна ориентация на «норму аутентичности», то есть предполо жение о том, что действия личности и внешние проявления поведения соответству ют ее внутреннему состоянию. «Высказать то, что у тебя на уме» и «поговорить начистоту» — вот к чему стремятся на Западе. Между тем восточные культуры могут рассматривать такие проявления, как неучтивые и способные вызвать недоумение. Функция хозяина во многих странах Азии - угадывать невысказан ные желания гостя, при этом предполагается, что гость сдерживается и не выражает желания эгоистического характера.
Ноулс и Эймс (Knowes & Ames, 1999) собрали первичные данные, которые подтверждают существование таких эпистемологических различий между США и Китаем. Когда американцам и китайцам задали вопрос, насколько важны различ ные фрагменты информации для определения того, что человек думает, американ цы в основном ответили, что то, «что он говорит», важнее, чем то, «что он не гово рит», в то время как китайцы ранжировали данные позиции в обратном порядке. Та же модель обнаружилась при определении того, что чувствует или хочет дру гой человек. Таким образом, возможно, эпистемология душевных состояний на Западе сводится просто к выслушиванию: не принято, чтобы объект не до конца обнаруживал свои подлинные убеждения, желания, намерения и т. д, Однако для того, чтобы заглянуть в душу человека на Востоке, возможно, прпдется-прибегнуть и к другим способам, таким как оценка невербального поведения.
Категоризация
Категоризация является одним из наиболее распространенных и важных видов умственной деятельности человека, которая повышает эффективность запомина ния и обеспечивает возможность коммуникации. Кроме того, категоризация повы шает жизнеспособность человека, позволяя делать предположения о скрытых свой ствах объектов, отнесенных к определенной категории («То, что шуршит в кустах, скорее всего, новая собака Джонни. Готов поспорить, что характер у нее отврати тельный»). Категоризация является одной из наиболее основательно изученных областей психологии, так же как и тесно связанная с ней когнитивная антрополо гия. Исследователи выделяют три вопроса, связанные с ней. Первый — где образу-'ется структура категории (вопрос о связи категорий)? Второй — где и когда люди прибегают к использованию категорий для того, чтобы сделать индуктивные умо заключения о скрытых свойствах объектов (вопрос об использовании категорий)? И наконец — каким образом индивид усваивает новые категории (вопрос об усво ении категорий)? Появляется все больше доказательств того, что культура явля ется составляющей ответа па каждый из этих вопросов.
Связь категорий. Почему при наличии бесконечного множества способов клас сификации мира люди обнаруживают устойчивые предпочтения одних категорий (например, «собака») по сравнению с другими (например, «яблоко или простое число»)? Иными словами, что связывает или объединяет отдельные категории? Молт, делая обзор исследований взаимосвязи категорий (Mat, I995), отмечает сдвиг в осмыслении психологами причины объединения объектов в категории. Раньше психологи обычно исходили из предположения о том, что люди выделяют категории, которые отражают структуру, присущую объектам. Примечательно, что Рош и его коллеги (Rosch & Mervis, 1975; Rosch, Mervis, Gray, Johnson & Boyes-Braem, 1976) доказывают, что воспринимаемые особенности не распределены во внешнем мире случайно между сущностями, а, скорее, встречаются группами, например, «мех», «четыре ноги» и «лай», как правило, встречаются вместе. Люди используют структуру внешней среды, объединяя объекты, которые отличаются общим набором характеристик, в категории; например объекты, у которых одно временно есть «мех», «четыре ноги» и «лай», сгруппированы в категорию «соба ка». Несмотря на то что структура восприятия должна налагать определенные
ограничения на перечень характеристик, которые замечает человек (Murphy & Medin, 1985), работа Роша и его коллег делает акцент на роли внешней структуры в определении категорий. Из такого представления неизбежно вытекает, что, по скольку структура восприятия человека до определенной степени идентична по всюду, то когнитивные структуры высшего уровня, в частности обусловленные культурой, практически не должны оказывать влияния на системы классифика ции.
Более современные работы, хотя и не отрицают роли внешних структур в про цессе выделения таксономических категорий, таких как «собака» или «папорот ник», но указывают на роль когнитивных структур высшего уровня в определении нетаксономических категорий. Барсалоу (Barsaou, 1983) обращает внимание на класс категорий, которые не могут существовать лишь благодаря фиксации внеш них структур, например взаимосвязи воспринимаемых характеристик. Речь идет о «целевых» категориях, которые объединяют объекты, применяемые с одной и той же целью; например карандаши и калькуляторы, несмотря на то что имеют мало общего, могут быть отнесены к общей категории «предметы, которые обычно бе рут с собой на экзамен по математике». «Целевые» категории весьма чувствитель ны к влиянию культуры, поскольку, несомненно, именно культура определяет цели, которые ставят перед собой ее представители. Поясняя это, нужно сказать, что предметы, которые берут с собой на экзамен по математике, представляют со бой категорию для западной молодежи, а не для представителей дописьменной
культуры.
Научно-исследовательская работа в области когнитивной антропологии и кросс-культурной психологии говорит о том, что культура играет роль и при выде лении таксономических категорий. Молт (Mat, 1995) рассмотрела ряд исследова ний по этнобпологии, которые показывали, что степень детализации в классифи кации растений или животных частично определяется важностью растения или животного для данной культуры. Народные классификаторы уделяют первооче редное внимание сферам, которые представляют собой наибольшее практическое значение для данной культуры (например, съедобные растения, одомашненные или опасные животные), и в результате классификация данных объектов содержит большее количество подкатегорий и является более детальной. Эти данные можно сравнить с имеющимися в психологии свидетельствами о том, что люди, которые долгое время уделяют пристальное внимание какой-либо сфере, например орни тологи или страстные любители собак, становятся настоящими специалистами в данной области. При этом специалист выделяет больше подкатегорий в сфер^е своей компетенции, чем неспециалист, и классифицирует объекты быстрее (Tanaka & Tayor, 1991). То есть то, сколько внимания уделяется различным таксономическим категориям, может определяться культурой, что может способствовать большей детализации важных категорий.
Другое исследование в области антропологии и психологии говорит о том, что культура может не просто определять направление внимания, но и влиять на то, какие характеристики становятся основой категоризации. Лопес, Атран, Коули, Медип и Смит (Lopez, Atran, Coey, Medin & Smith, 1997) обнаружили, что если аме риканцы обычно классифицируют животных по размеру и свирепости, итзай-майя
классифицируют животных на основании характеристик относительного харак тера, а именно экологических, таких как среда обитания и корм. Атран и Медин (Atran & Medin, 1997) обнаружили также, что итзай-маия группируют древесных млекопитающих, основываясь их взаимодействии с растениями.
Экспериментальные исследования говорят о том, что категоризация такого рода играет важную роль и в китайской культуре. В 1972 году Л.-Х. Чиу (L.-H. Chiu, 1972) показывал китайским и американским детям наборы из трех картинок, па которых были изображения, относящиеся к разным областям, и просил выбрать две, которые сочетаются друг с другом. При этом китайские дети преимущественно прибегали к «относительно-контекстуальной» классификации. Например, когда им показывали изображения мужчины, женщины и ребенка, они обычно выбира ли женщину и ребенка, потому что «мать заботится о ребенке». Американские же дети чаще группировали объекты на основе свойств, поддающихся выделению, например возраста. Так, они объединяли мужчину и женщину, потому что они «взрослые».
Индуктивные умозаключения па основании категоризации. Категории не толь ко способствуют структурированию мира в целях запоминания и коммуникации, но, что очень важно, позволяют людям «выйти за пределы имеющейся в их распо ряжении информации». Если объект относится к определенной категории, это может служить основой для умозаключений о скрытых или невидимых свойствах данного объекта; этот процесс и представляет собой индуктивные умозаключения на основании категоризации. Например, если известно, что животное относится к млекопитающим, можно предположить, что оно является живородящим и имеет постоянную температуру тела.
В работе Чой, Нисбетта и Смита (Choi, Nisbett & Smith, 1997) высказывается предположение о том, что корейцам в меньшей степени, чем американцем, свой ственно постоянное применение представлений, связанных с категориями, и их использование в умозаключениях индуктивного характера. Подобно предшеству ющим исследованиям индуктивных умозаключений на основании категоризации (например, Osherson, Smih, Wikie, Lopez & Shafir, 1990), Чой с коллегами рас сматривали применение индуктивных умозаключений, используя доказательства типа посылка—вывод. Испытуемым предъявляли, например, доказательство такого рода:
Гиппопотамы имеют локтевые артерии. Хомяки имеют локтевые артерии.
Собаки имеют локтевые артерии.
Затем испытуемых спрашивали, в какой мере они верят данному выводу, при нимая во внимание имеющиеся посылки. В приведенном примере испытуемые могли бы сделать на основании приведенных посылок вывод о том, что млекопи тающие имеют локтевые артерии, и тем самым подтвердить высокий уровень до стоверности вывода. Исследователи попробовали привлечь внимание испытуемых к данной категории, упомянув ее в выводе (то есть испытуемые пришли к выводу
о том, что «млекопитающие», а не собаки, имеют локтевые артерии). На американ цев данная манипуляция не оказала никакого влияния, однако способность корей цев к умозаключениям индуктивного характера после этого возросла. Это говорит о том, что постоянное использование категоризации в умозаключениях в меньше]! степени присуще корейцам, более восприимчивым к выданным заранее инструк циям.
Усвоение категорий. Имеются доказательства того, что культура может влиять
на процесс усвоения категорий. Норензаяп, Нисбетт, Смит и Ким (Norenzayan, Nisbett, Smith & Kim, 2000), используя методику Аллена и Брукса (Aen & Brooks. 1991), показывали жителям Восточной Азии и американцам мультфильм о суще ствах с других планет, отметив при этом, что одни существа — с Венеры, а другие — с Сатурна. Некоторых испытуемых попросили внимательно изучить этих существ и высказать предположения, к какой категории отнести каждое из них. Другие испытуемые прошли более формальную, стандартную процедуру усвоения кате горий. Им было предложено обратить внимание на пять различных характеристик данных животных, при этом было оговорено, что если животное имеет любые три из названных характеристик, оно с Венеры, все прочие животные — с Сатурна. Хотя в первой группе и жители Восточной Азии, и американцы выполнили задание оди наково успешно, во второй группе жителям Восточной Азии потребовалось боль ше времени, чтобы выполнить задание. Когда им показывали животное, обладаю щее набором формальных признаков в соответствии с определенной категорией, но похожее на животных другой категории, — таким образом, стандартные крите рии и индивидуальные критерии оценки отдельных экземпляров вступали в про тиворечие между собой — жители Восточной Азии сделали больше ошибок, чем
американцы.
Категория эго. Идея выделения «это» в отдельную категорию, подобную катего рии «млекопитающее» или «молоток», на первый взгляд может показаться странной, но при рассмотрении культурных различий в восприятии эго становится понят-' ным, что такое выделение просто необходимо. Вопросу о том, как субъект воспри ятия на Западе и на Востоке описывает себя, исследователи уделили достаточно внимания. Полученные данные позволили выявить несколько моментов, при этом наиболее примечательным является то, что па Западе индивид воспринимает эго как нечто более ограниченное и конкретное, тогда как на Востоке индивид пред ставляет эго как более распыленное в обществе, изменчивое и связанное с контек стом. В работе Фиске, Китаямы, Маркуса и Нисбетта (Fiske, Kitayama, Markus & Nisbett, 1998) рассмотрена значительная часть исследований, касающихся этого вопроса, и показано, что американцы чаще упоминают социально-ролевые харак теристики и других людей (например, «Я друг Джейн»). В другой работе Шведер (Shweder, 1995) исследовал Я-копцепции индийцев-индунстов. В то время как американцы, судя по всему, воспринимают эго как нечто независимое, жители Юго-Восточной Азии, очевидно, считают эго до определенной меры распределен ным в обществе. Шведер приводит доводы в пользу того, что индийский взгляд на эго связан с представлением о божественном начале. Вера в реинкарнацию, карму и связь всего живого ведет к тому, что категория эго включает представление о различных периодах существования в разном обличье.
Дедукция и формальное мышление
В этом разделе мы рассмотрим данные, касающиеся роли культуры в дедуктиции и формальном мышлении. В общепринятом смысле дедукция рассматривается как умозаключение, позволяющее па основании имеющейся информации сделать вы вод о неизбежности или высокой степени вероятности определенной информации (например, если известно, что все пытки имеют дырки, а X — пытка, значит, в ней есть дырка). При формальном мышлении мы стремимся расширить пределы на шего знания, включая в него умозаключения, основаннпые на предположениях и хорошо подобранных доводах. Ниже мы комментируем избранные исследования, касающиеся силлогистических рассуждений и диалектического мышления, в част ности, в связи с осмыслением противоречий. Исторически сложилось представле ние о том, что способность к такому мышлению является универсальной или, по меньшей мере, оно осуществляется единообразно, поэтому культурные различия можно отнести за счет различия в способностях и уровне интеллекта (см. Coe, 1996). Однако многие ученые выявили обладающие культурной спецификой раз личия в концепциях и подходах, различия, которые, судя по всему, связаны в пер вую очередь с фундаментальными эпистемологическими или культурными уста новками, а не со способностями индивида.
Силлогистические рассуждения
Русский психолог Лурия (Luria, 1931) был одним из первых ученых, занимавшихся исследованием силлогистических рассуждений и культуры. В его исследованиях, проводимых в отдаленных уголках России, испытуемым предлагалось то, что боль шинство западных ученых называет задачей на непосредственный дедуктивный вывод. Испытуемым говорили, что все медведи на севере белые, при этом определен ная местность расположена на севере. Затем испытуемых спрашивали, какого цвета медведи в этой местности. Большинство испытуемых не могли ответить на вопрос, а многие задавали вопрос об исходных посылках задачи, предполагая, например, что исследователь сам был в этой местности и выяснил, какого цвета там медведи.
Коул (Coe, 1996) частично повторил исследование Лурии (Luria, 1931) в Аф рике и подобным образом обнаружил, что многие испытуемые не воспринимают вопрос на теоретическом уровне. Испытуемым предлагали исходные посылки: «Когда Джуан и Джоз пьют много пива, мэр города сердится» и «Джуан и Джоз сейчас выпьют много пива». Испытуемым предлагалось сделать вывод, будет ли мэр сердиться на Джуана и Джоза. Некоторые участники стали решать вопрос в теоретическом аспекте, но многие другие видели в нем эмпирическую задачу и давали ответы вроде: «Нет, очень многие мужчины пьют пиво, почему мэр должен рассердиться?»
Сотню лет назад такое «отсутствие» способности рассуждать могло быть вос принято как свидетельство недостаточно развитого интеллекта и низкого культур ного уровня. Теперь же большинство ученых признает, что такой подход выявляет не отсутствие способности рассуждать, а различные культурные модели мышле ния (D'Andrade, 1995). В самом деле, Лурия (Luria, 1931) и Коул (Coe, 1996) под черкивали, что практическая повседневная деятельность и культурные артефакты имеют центральное значение для культурной специфики мышления: бесполезно,
а возможно, и вредно, предполагать, что западные абстрактные задания, например силлогистические рассуждения, являются золотым стандартом мышления и спо собности к дедукции1.
Д'Андрад (D'Andrade, 1995) полагал, что мышление опирается на усвоенные культурные модели (например, правила, в соответствии с которыми делаются вы воды) и при этом может принимать во внимание материальные артефакты (напри мер, счеты). Используя задачу Уайсона (Wason task), широко применяемый тест, который якобы оценивает логическое мышление, Д'Андрад продемонстрировал, что способность справиться с ним зависит главным образом от того, как данная задача вписывается в контекст повседневного знания и повседневной деятельно сти. Если она сформулирована как абстрактная задача на «работу с ярлыками», испытуемые справляются с ней из рук вон плохо; если же сформулировать ее как вопрос о возрасте, в котором люди пьют, испытуемые успешно решают ее2. Такая опора на реалии повседневной жизни оказывает сходное влияние на выполнение разного рода силлогистических и прочих задач da мышление (D'Andrade, 1995).
Диалектическое мышление
Хотя немногие способны к формальному мышлению на уровне специалистов по законам логики и далеко не у всех оно вызывает воодушевление, существует опре деленное искушение охарактеризовать большинство мыслителей-непрофессиона лов как придерживающихся некоторых базовых принципов доказательства, ис пользуемых еще со времен Аристотеля. Речь может идти, например, о «законе неиротиворечия». Этот закон гласит, что пи одно утверждение не может быть од новременно истинным и ложным. Однако Пенг и Ннсбетт (Peng, 1997; Peng & Nisbett, 1999) показали, что данная характеристика ограничивается в лучшем слу чае лишь представителями западной культуры; они приводят доказательства того,
1 Пафос авторов понятен, однако нельзя не заметить, что силлогизмы — это не какие-то специфиче ские «западные абстрактные задания», а элементарные формы дедуктивного мышления, без кото рых невозможно развитие науки, техники, цивилизации. Поэтому нес же они — действительно «зо лотом стандарт» дедуктивной логики, обязательный для любой этнической, национальной, регио нальной культуры, когда она выходит на достаточно высокий уровень развития. Неумение мыслить силлогистически - это признак неразвитости мышления. Такой вывод и делает Л, Р. Лурия. Он под черкивает, что логике дедуктивного мышления надо учиться, и значение школьного образования — в том, что оно не только дает знания, но и формирует навыки абстрактно-логического, теоретиче ского рассуждения (см.: Лурия А. Р. Об историческом развитии познавательных процессов. М., 1974. С. 131). Культурные модели мышления, не формирующие таких навыков, могут быть вполгге Доста точными для повседневной житейской практики, но их когнитивные, познавательные1 возможно сти ограничены и не обеспечивают решение задач, связанных с построением и усвоением научных знаний. — Примеч. науч. ред.
3 Авторы имеют в виду дна варианта задачи Уансопа. В первом испытуемому даются 4 карты, па ко торых написано, например: А, В, 3,7. Ему предлагают проверить, соблюдается Л и правило: «Если на карте А, то n;i обороте ее 3*. Для этого он должен перевернуть те и только те карты, которые пеоохо-дпмо посмотреть, чтобы проверить это правило. Во втором варианте перед испытуемым кладутся 4 карты, на одной стороне которых обозначен возраст человека, на другой — что он пьет. На картах написано: пьет пиво, пьет воду, 16 лет, 20 лет. Предлагается проверить правило: «Если человек пьет пиво, он должен быть старше 18 лет». В нервом случае большинство ошибается (переворачивают кар ты А и 3 вместо А и 7). Но но втором случае большинство действует правильно. — Примеч. науч. рва.
что жители Восточной Азии имеют иную эпистемологию с отличными правилами построения доказательств и вынесения суждений. Их работа говорит о том, что де дуктивное мышлением прочие виды мы шления опираются на определенные эпи стемологические предположения, касающиеся сущности знания и истины и путей их обретения, а эти предположения могут различаться в разных культурах.
Пенг п Нисбетт (Peng & Nisbett, 1999) описывают западное мышление как опи рающееся на три основных закона. Закон тождества (Л = А) предполагает, что любая сущность тождественна сама себе. Закон исключенного третьего (А или В, или не В) гласит, что любое высказывание либо истинно, либо ложно; не может быть полуправды. Закон непротиворёчия (А не есть не-А) утверждает, что ника кое высказывание не может быть одновременно и истинным и ложным^ По своей сути, такие представления вполне согласуются с разнообразными западными пси хологическими феноменами, такими как. наивный реализм (например, Ross & Ward, 1996) и эссепциализм (например, Geman & Mcdin, 1993), а также с резко отрицательном отношением к непостоянству н лжи.
Анализируя подходы философов и историков Востока и Запада (Liu, 1974; Loyd, 1990; Needham, 1954, 1962; Zhang & Chen, 1991), Пенг и Нисбетт (Peng & Nishett,e1999) утверждают, что мышлению народов Востока присущ иной подход: диалектическая эпистемология. Такая диалектика отличается от утонченной («ди алектической») философии Гегеля н Маркса тем, что в этих философских учени ях часто предполагаются и настойчиво ищутся исходные противоречия или оппо зиции, которые затем находят свое разрешение; а восточная народная диалекти ческая эпистемология, которую описывают Пенг и Нисбетт, допускает и даже принимает противоречие, не пытаясь «исправить» или разрешить его.
Пенг н Нисбетт (Peng & Nisbett, 1999) выделяют три фундаментальные посыл ки восточной диалектической эпистемологии. Первое — это принцип изменения, который предполагает динамическое развитие реальности; нет ничего, что тожде ственно само себе, поскольку реальность изменчива и неустойчива. Второе — прин цип противоречия, который гласит, что поскольку изменение постоянно, постоянно и противоречие; сама природа мира такова, что старое и новое, хорошее и плохое существуют бок о бок в одно и то же время в одном и том же объекте или собы тии. Третье — принцип холизма, смысл которого в том, что поскольку изменение и противоречие постоянны, ничто в жизни человека или в его характере не является изолированным и независимым; все взаимосвязано, и попытки выделить состав-1 ляющие единого целого могут лишь ввести в заблуждение.
Пенг п Нисбетт (Peng & Nisbett, 1999) утверждают, что данные совокупности принципов лежат в основе двух типов народной эпистемологии: диалектической эпистемологии, которая распространена в первую очередь на Востоке, и более пря молинейной/логической эпистемологии, которая в большей степени свойственна Западу. Разумеется, они содержат составляющие, общие для многих или всех кульПриведенные здесь три закон;! — это законы формальной логики (сформулированные не очень аккуратно), нарушение которых неминуемо ведет к логическим ошибкам. I 1а них опирается не только западное, но любое логически правильное мышление — восточное не меньше западного. Утверждать, что в мышлении народов Востока эти законы не соблюдаются, все равно что признать их мышление ошибочным, — Примеч. науч. рс.д.
тур, однако сравнительное преобладание тех или иных скрытых предпосылок го ворит о том, что кросс-культурные исследования могли бы выявить, каким обра зом культурная специфика эпистемологии влияет на умозаключения. Далее мы обратимся к данным, касающимся культуры и диалектического мышления.
Народная мудрость и диалектическое мышление. Пенг и Нисбетт (Peng & Nisbett, 1999) исследовали сборники пословиц, воплощающих в себе представления наро да. Они обнаружили, что диалектические пословицы, которые содержат противо речие или утверждения, связанные с нестабильностью (например: «Слишком скромный наполовину заносчив»), чаще встречаются среди китайских пословиц, чем среди английских. Когда же недиалектические (например: «Лучше иметь пол буханки, чем сидеть совсем без хлеба») и диалектические пословицы были отобра ны из китайских и английских пословиц в одинаковом количестве и предложены китайским и американским студентам-старшекурсникам для оценки, китайские испытуемые оказывали большее, по сравнению с американцами, предпочтение по словицам диалектического содержания. Те же схемы предпочтения были выявле ны в отношении еврейских пословиц, то есть стимулов, которые были в равной мере незнакомы как китайцам, так и американцам.
Диалектическое разрешение социальных противоречий. Пенг и Нисбетт (Peng & Nisbett, 1999) представляли на рассмотрение китайским и американским студен там разного рода противоречия, взятые из ситуаций повседневной жизни. Напри мер, участников просили проанализировать конфликт между матерью и дочерью (выбрать развлечения или пойти в школу). Американцы, как правило, явным об разом принимали ту или другую сторону (например, мать должна уважать выбор дочери). В ответах китайских испытуемых в брльшей степени проявлялось стрем ление найти позицию золотой середины, с точки зрения которой обе стороны не правы, при этом китайцы пытались уладить конфликт (например, мать и дочь не поняли друг друга).
Диалектика и выбор формы доказательства. Исследуя предпочтения в выборе формы доказательства, Пенг (Peng, 1997) представил китайским и американским испытуемым доказательства, касающиеся разных проблем — одно логического ха рактера, доказывающее несостоятельность противоречия, а другое — диалектиче ское. Например, испытуемым дали прочесть два вида опровержения утверждения Аристотеля, что объект, имеющий большую массу, быстрее падает на землю. Логи ческое опровержение представляло собой знаменитый мысленный эксперимент Галилея: если тяжёлый объект прикрепить к более легкому, то их общая масса будет больше, чем у легкого объекта в отдельности, и, следовательно, они должны падать быстрее; с другой стороны, если следовать логике Аристотеля, легкий объект должен служить тормозом, следовательно, совокупность двух объектов дол жна падать медленнее. Поскольку данные выводы противоречат друг другу, это дает основание отвергнуть исходное утверждение о том, что объекты, имеющие разную массу, падают с разной скоростью. Между тем диалектическое доказатель ство базировалось на холистическом подходе к проблеме: поскольку Аристотель изолировал объекты от возможных внешних факторов (таких, как ветер, погода и высота падения), данное утверждение ложно. В отношении нескольких проблем подобного рода китайцы предпочитали диалектическое доказательство, тогда как американцев больше привлекало линейное логическое доказательство.
Допущение явного противоречия. Представители западной культуры предпочи тают логический анализ проблем. Из этого следует, что, сталкиваясь с противоре чащими Друг другу утверждениями, они стремятся отвергнуть одно из них в пользу другого. Представители же восточной культуры скорей всего будут стремиться принять оба утверждения, обнаруживая в каждом из них свои достоинства. В ходе одного исследования Пенг и Нисбетт (Peng & Nisbett, 1999) предъявляли испыту емым одно утверждение или два утверждения, которые находились в очевидном противоречии. Среди них было, например, утверждение такого рода; «Изучая под ростков, специалисты по возрастной психологии обнаружили, что дети, которые меньше зависели от родителей и семьи, были обычно более зрелыми людьми», Некоторым испытуемым его предлагали вместе со вторым утверждением, явно противоречащим первому: «Специалисты по социальной психологии, изучая моло дежь, обнаружили, что молодым людям, которые имели более тесные отношения со своими близкими, лучше удавалось создание социальных связей». Испытуемым предлагалось одно из этих утверждений или оба утверждения сразу, а затем их просили оценить степень правдоподобия данных утверждений.
По пяти вопросам китайские и американские испытуемые выразили единоду шие в отношении степени достоверности одного из двух утверждений. Однако когда американцы читали данное утверждение в паре с другим, они оценивали его, как еще более достоверное, чем в отдельности: одновременное предъявление дос товерного утверждения с утверждением, которое противоречило ему, укрепляло их веру в достоверность первого утверждения (ср. Lord, Ross & Lepper, 1979). Китай цы, напротив, оценивали утверждение как менее достоверное, когда рассматрива ли его в паре с противоречащим ему, очевидно, стремясь найти компромисс между двумя точками зрения.
Выводы
Двадцать лет назад специалист по когнитивной антропологии Эдвин Хатчинс, по добно Нисбетту и Россу, опубликовал книгу. Она называлась «Культура и умоза ключения» (Cuture and Inference, Hutchins, 1980) и представляла собой глубокое этнографическое исследование мышления жителей Тробриандских островов. Хат чинс опровергает утверждение, что у жителей Тробриандских островов и предста вителей подобных культур отсутствуют представления о причинной обусловлен ности и логике (D. D. Lee, 1940, 1949). Отчасти иронически, Хатчинс делает в некотором роде универсалистское заявление: сложные умозаключения не пред ставляют собой нечто доступное лишь представителям «цивилизованных» куль тур. Однако, демонстрируя то, что жителями Тробриандских островов использу ются сложные мыслительные операции, такие как modus toens и достоверное умо заключение, Хатчинс делает, кроме того, важные выводы, касающиеся различий умозаключений в разных культурах: по его мнению, образ мышления тесно пере плетается с культурными моделями. Универсальной же является наша способ ность выносить суждения, но она всегда реализуется в свете определенных куль турных моделей (см. D'Andrade, 1995).
На протяжении последних 20 лет специалисты по культурной психологии много сделали для развития и интерпретации идей Нисбетта, Росса и Хатчииса. Теперь
им многое известно о том, насколько по-разному осуществляется процесс умозаклю чения в различных культурах, и они готовы узнать об этом еще больше. Различия, рассмотренные в данной главе, не так просто обобщить, однако все приведенные факты заслуживают хотя бы краткого упоминания. После их обзора мы рассмат риваем культурные различия в умозаключениях в свете ценностной, личностной и когнитивной традиций.
Выводы, касающиеся культурных различий
Данные по культурным различиям в умозаключениях можно отнести к одной из
двух широких категорий: индуктивному мышлению и дедуктивному мышлению.
Индукция
Основная форма индукции — выявление взаимосвязи: каким же образом субъект восприятия делает умозаключение с учетом данных о совпадении различных со бытий и характеристик? Исследования, посвященные холистической, диалектиче ской эпистемологии, которая ассоциируется с китайской культурой, показывают, что, судя по всему, китайцы лучше американцев улавливают связи между стиму лами в поле: у них реже, чем у американцев, обнаруживается эффект первичности, и, по сравнению с американцами, они выносят суждения о взаимосвязи более уве ренно и со свойственной им тщательностью.
Специалисты по культуре уделяли самое пристальное внимание атрибуции, отчасти из-за явных культурных различий. В сфере социальной атрибуции ученые многократно приходили к выводу о том, что американцы склонны приписывать причины различных событий действиям отдельных личностей, тогда как предста вители азиатских и других коллективистских культур уделяют основное внимание обстоятельствам и действиям групп. Подобным же образом при истолковании физических явлений китайцы чаще придают большое значение фактору поля, тог да как американцы выдвигают на первый план свойства, присущие объектам.
Культурные различия проявляются и в вынесении суждений о людях, включая мнение об их личностных особенностях и психическом состоянии. Американцы обычно придерживаются сложившихся в народе взглядов на характер человека, в соответствии с которыми они рассматривают индивида как обладающего устой чивыми и неизменными внутренними качествами, тогда как представители азиат ских культур чаще воспринимают личность как нечто изменчивое и зависящее от обстоятельств. Кроме того, составляя впечатление о человеке, американцы предпо читают получать информацию непосредственно от объекта восприятия, в то время как китайцы проявляют сравнительно больший интерес к точке зрения окружающих и информации о контексте, связанном с объектом восприятия. Американцы также, по-видимому, предполагают, что выводы о душевном состоянии человека можно сделать на основании его высказываний; китайцы же, судя по всему, делают выво ды о душевном состоянии, в большей мере опираясь на невербальные стимулы.
В сфере категоризации культура оказывает влияние на формирование категорий, делая культур но -значимые феномены зоной наиболее пристального внимания; по скольку приоритеты культур различны, наблюдаются различия и в категориях. Кро ме того, представители азиатских культур в большей степени, чем американцы,
склонны классифицировать объекты, принимая во внимание взаимосвязь между ними, например социальные обязательства, а не отдельные характеристики. По срав нению с американцами жители Восточной Азии в процессе умозаключений менее склонны к категоризации как таковой и к усвоению категорий. Вероятно, эти дан ные могут стать еще более интересными в свете исследования Я-концепций, функ ционирующих в культуре. Широкий круг исследований говорит о том, что восточ но-азиатские представления об эго носят более социально-распыленный характер и в большей степени сориентированы на контекст, в то время как американские пред ставления об эго имеют более четкие границы и носят более абстрактный характер.
Дедукция
Приходят ли представители всех культур к одному выводу, исходя из одних и тех же посылок? Исследования культуры и силлогистических рассуждений говорят о том, что данная проблема нуждается в пересмотре. То, что считается предпосыл ками и логическими отношениями, зависит от культуро-специфичных моделей. В любой культуре рассмотрение логических вопросов в рамках обыденного знания, а не на абстрактных примерах, оказывает существенное влияние на способность к выполнению логических задач. Очевидно, можно уверенно сделать вывод о том, что представители всех культур способны к сложным умозаключениям, однако в каждой культуре существуют собственные модели мышления.
. Кросс-культурные исследования демонстрируют также явные различия в фундаментальных эпистемологических подходах к тому, что считается доказа тельством и какова сущность истины, — а различия в эпистемологии в свою оче редь ведут к формированию разных стилей мышления, в том числе Дедуктивного. Китайцы явно придерживаются диалектической эпистемологии, делающей акцент на изменчивой природе реальности и постоянном присутствии противоречия. В противовес такой точке зрения западная линейная эпистемология построена на представлениях об истине, тождестве и непротиворечии.- Как показывает ряд уче ных, в результате такого подхода, сталкиваясь с противоречием, китайцы предпо читают стремиться к позиции золотой середины, в то время как американцы при держиваются более однозначных решений в отношении истины и разрешения про-тпворечий.
Три точки зрения: отношение к культуре и умозаключениям
, В начале этой главы мы рассмотрели три подхода к культуре: ценностный, личност ный и когнитивный. Ценностный подход показал, в частности, что индивидуалист склонен искать причины событий в действиях отдельных личностей. Личностный подход открыл, например, что представления разных культур, связанные с эго, существенно различаются между собой. А когнитивный подход раскрыл роль куль турно обусловленной эпистемологии в мышлении. Следовательно, каждый из под ходов проливает свет на различные аспекты связи культуры и умозаключений. Существует ли возможность интеграции данных подходов? Должны ли ученые и заинтересованные читатели быть последователями лишь одной из названных тра диций, отвергая тем самым остальные? Мы полагаем, что синтез их не только воз можен, но и желателен, по крайней мере, на уровне взаимосвязи феноменов, кото рые являются объектами изучения каждого из подходов. В результате такой интеграции мы получим богатые возможности осмысления взаимосвязей между культурой и умозаключениями.
Исходной точкой для построения синтезированного подхода является оценка происхождения и роли бытующих в народе взглядов. По определению, знания (будь то народные или научные системы взглядов) служат базой умозаключений: они определяют пути сбора информации и ее интерпретации и лежат в основе суж дений, которые выходят за пределы имеющихся данных. Практически было бы почти невозможно достаточно глубоко описать умозаключения повседневного ха рактера с психологической точки зрения, не прибегая к определенным структурам народного знания, подобным бытующим в народе теориям. То есть, чтобы по-на стоящему попять воздействие культуры на умозаключения, требуется понимание того, как работают существующие в данной культуре системы знаний при форму лировке повседневных суждений.
Но каково происхождение таких систем знаний? Представляется достаточно оче видным, что их важным источником являются ценностные ориентации культуры: они определяют, что оценивается позитивно и считается важным. Наше представ ление о мире складывается под влиянием представления о том, каким ему следует быть. Принятые в азиатских культурах нормы, акцентирующие важность группы и социальных связей, без сомнения, порождают народные представления, касающие ся данных сущностей. Данные движущие силы работают и в рамках традиции вос приятия эго, в отношении представлении о том, каким ему следует быть. Именно они и определяют представления о том, чем является эго. При этом, как отмечает Джеймс (James, 1890), Я-концепции играют различные роли в психологических процессах, поэтому представления об эго часто тесно переплетаются с множеством других пред ставлений, например с представлениями о других людях.
Таким образом, имплицитные знания могут играть в некотором роде опосреду ющую роль между ценностями и Я-концепцнями, с одной стороны, и умозаключе ниями — с другой. Ценности и Я-концепции оказывают более непосредственное воздействие на установки, а их влияние на умозаключения носит в большей степе ни опосредованный характер. Такая опосредующая модель может показаться завершенной, но она не дает ответа на решающий вопрос: ради чего делается умо заключение? Как отмечают С. Т. Фиске (S. Т. Fiske, 1992) и другие исследователи, м ышление всегда осуществляется ради чего-то, и мы бы добавили, что то, ради чего осуществляется мышление, различно в разных культурах. Например, почему люди судят о причинах Происходящего? При определенных обстоятельствах вынесение такого суждения может быть частным делом, то есть осуществляемым только одним человеком. Гораздо чаще, однако, умозаключения такого рода делаготсягмно-гими людьми и используются в ходе разного рода деятельности. Возьмем, напри мер, правонарушения: мы ищем объяснение проступков, чтобы действовать — пре дотвратить, наказать, простить и т. д. Усвоенные нами взгляды могут определять ход вынесения суждений, связанных с атрибуцией, однако нашу деятельность на правляют не только умозаключения. Деятельность определяется также ценност ными ориентациями культуры и представлениями об эго. В случае правонаруше ний западный взгляд, возможно, усмотрит их причины в действиях отдельноп личности, а ценностные ориентации западной культуры найдут выражение в фор ме карающего правосудия, объектом которого является личность. В восточноази
Рис. 13.1. Модель влияния культуры на умозаключения
атских культурах между тем предполагается, что причины следует искать в дей ствиях групп пли обстоятельствах, а ориентация Восточной Азии на сохранение гармонии может в результате привести к решению о коллективной ответственности. Ценности и Я-концепции играют двойственную роль. Во-первых, они оказыва ют влияние на формирование представлений, которые, в свою очередь, лежат в основе умозаключений; во-вторых, они определяют контекст, в котором итоговые умозаключения воплощаются в действия (рис. 13.1). В соответствии с этой схемой вопрос о том, какой из трех подходов является «наилучшим» для изучения куль туры и умозаключений, теряет смысл. Более правильно будет сказать, что объек том исследования каждого из подходов является определенный аспект влияния культуры на умозаключения. Выделение определенного комплекса взаимосвязей (например, между теориями и умозаключениями или между ценностями и теори ями) имеет практический смысл, и, вероятно, является неизбежным приемом в процессе исследования, но теперь ученые вооружены достаточным количеством знаний, чтобы признать существование более широкой системы взаимосвязей меж ду культурой и умозаключениями. И целостное представление о том, как культура влияет на умозаключения, должно включать все эти составляющие.
Взгляд в будущее
Что ждет культурную психологию, изучающую умозаключения? Наш обзор име ющихся данных позволяет выделить несколько проблем. Ценностный и личност ный подходы различны по содержанию, однако центральным для каждого из них является определенный конструкт: индивидуализм-коллективизм — для ценност ного подхода и независимое или взаимозависимое Я — для личностного подхода.
Одной из задач этих подходов является расширение данных параметров. Работа Нисбетта и Коэна (Nisbett & Cohen, 1996) о «культуре чести», например, предла гает важную альтернативу конструктам ценностей и эго.
Что касается когнитивного подхода, его развитие продолжается. В процессе развития он может столкнуться с опасностью раздробления. Даже оставаясь точ ным и разносторонним в психологическом описании воздействия культуры на умозаключения, он рискует заниматься изучением неупорядоченной совокупно сти представлений, оторванных от более широких культурных моделей. От ученых, работающих в рамках этой традиции, требуется описание связей не только между скрыто функционирующими знаниями, которые они изучают, но и между данными знаниями и прочими конструктами культуры (такими, например, как ценности).
Необходимо, чтобы все три подхода применялись в исследованиях не изучав шихся ранее групп населения. На сегодняшний день большая часть работы прово дилась в США и Азии. Необходимо развернуть работу по изучению умозаключе ний в других частях света, таких как Африка. Как показали Нисбетт и Коэн (Nisbett & Cohen, 1996), исследования ценностей и суждений могут быть весьма плодотвор ными применительно к культурным различиям внутри стран. По мере роста гло бализации и иммиграции все большего внимания заслуживают столкновения раз ных культур в ходе вынесения суждений, а также проблема адаптации к чужой культуре.
Возможно, самой важной задачей при изучении взаимосвязи культуры и умо заключений является общая для многих областей культурной психологии пробле ма — потребность в методологии, которая могла бы использоваться как на психо логическом, так и на культурном уровне (Peng, Nisbett, Wong, 1997). Эта общая задача требует точных и поддающихся интерпретации подходов, учитывающих тонкие нюансы. Постмодернистские подходы делают акцент на уникальности культур, однако иногда упускают возможность весьма полезных кросс-культурных сравнений. Подходы с точки зрения культурных систем сосредоточиваются на бе зусловно важной повседневной экологии институтов и обычаев, но порой пренеб регают психологией представителей данной .культуры, которая играет роль связу ющего звена. Параметрический и типологический подходы уделяют первоочеред ное внимание структурным особенностям культуры, но рискуют при этом упустить из виду целые системы представлений и идей, которые содержит психологическая реальность. Многие представители когнитивных и ценностных подходов плодо творно занимаются психологически значимыми аспектами культуры, но временами забывают о возможности более широкого взгляда на проблемы.
Учитывая роль культуры, при проведении психологических исследований не следует забывать и о старых методологических принципах. Среди прочих эти прин ципы включают объективность (стремление свести к минимуму личные предубеж дения при наблюдении и описании), достоверность (важность критериев оценки и операционализаций), обобщение (стремление выйти за пределы частных случаев и открыть определенные закономерности психологических процессов и механизмов) и поиски причинной обусловленности (то есть выявление причинно-следственных связей между различными факторами). Кроме того, необходимо дополнить эту со вокупность новыми принципами, включая холизм (понимание смысловых связей между отдельными составляющими восприятия в рамках определенной культуры),
надличностный уровень анализа (то есть анализ, выходящий за пределы отдельной личности) и качественные подходы (которые отражают многоаспектность культуры). Вероятно, для соблюдения всех этих принципов потребуется комбинация ряда под ходов, — поэтому важнейшим принципом работы должна стать гибкость.
Оглядываясь назад, можно сказать, что за последние несколько десятков лет была проделана впечатляющая научная работа, касающаяся культуры и умозаклю чений. Были заложены основы изучения данной темы, однако гораздо большая работа еще впереди. Мы верим и надеемся, что 20 лет спустя, в свете будущего по нимания того, как культура влияет на умозаключения, наш сегодняшний подход к этой теме будет казаться наивным, хотя и исполненным самых благих намерений.
Примечание
Данный проект был поддержан Regents'Junior Facuty Research Feow Award Университета штата Калифорния, которую получил первый автор. Мы выражаем благодарность Санья Сривастава, Майклу Шину, Колину Мак-Коннелу и другим сотрудникам U. С. Berkeey Лаборатории культуры и познания за их комментарии и предложения.
ГЛАВА 14
Патопсихология и культура
Юнко Танака-Мацуми
Вопросы, связанные с психопатологией, анормальным поведением и отклоне ниями от нормы, ставились в кросс-культурных исследованиях на протяжении десятков лет. При этом тот неоспоримый факт, что анормальное и неадекватное поведение с точки зрения одной культуры может восприниматься как абсолют но нормальное и закономерное с точки зрения другой, только подливал масла в огонь. Психопатология и поведение, отклоняющееся от нормы, находились в центре внимания многих исследований, которые на протяжении десятков лет проводились не только психологами, но и специалистами по антропологии и медицине.
В этой главе Танака-Мацуми дает великолепный всесторонний обзор кросс-культурных исследований и теоретических разработок, касающихся поведе ния, отклоняющегося от нормы. Рассмотрев кросс-культурные исследования психического здоровья в историческом контексте, она затем переходит к опи санию подходов к исследованию и стандартизации методов диагностики в раз ных культурах. В частности, она рассматривает англо-американский проект по диагностике как отправную точку для обсуждения etic-лодходов к диагностике и их критику с точки зрения emic-подходов, а также существующие в настоящее время попытки одновременного обращения как к универсалистским, так и куль турно-релятивистским (то есть etic и emicj подходам в диагностике психических расстройств в разных культурах. Эти подходы рассматриваются на материале «Руководства по диагностике и статистике психических расстройств» (4-е изд.; DSM-IV,*, выпущенного Американской психиатрической ассоциацией, а также «Международной классификации болезней» (10-е изд., перераб. и доп.; МКБ-10) ВОЗ. Несмотря на то что попытки пересмотра прежних подходов кажутся шагами в верном направлении, в будущем необходимо проведение научнЪ-исследовательской работы, которая позволит проверить и подтвердить кросс-культурную валидность данных методик.
Затем Танака-Мацуми переходит к обзору основных кросс-культурных дан ных, касающихся трех психических расстройств: депрессии, шизофрении и тревожных расстройств. По каждому из них приводятся подробно описанные примеры исследований с использованием как etic-, так и emic-подходов, а так же их сочетания. В частности, автор описывает исследования, в которых учи тывается культурная специфика взглядов на анормальное поведение и его ди агностику. Она говорит и о том, каким образом эти исследования обогащают
традиционные кросс-культурные данные, используя стандартные методики применительно к разным культурам. По моему мнению, данный обзор литера туры является одним из лучших, наиболее полных и рациональных (имея в виду его краткость) из имеющихся на сегодняшний день.
При высочайшем качестве обзора литературы, представленного в этой гла ве, и выводов, которые делаются на его основе, идеи Танака-Мацуми, касающи еся будущих направлений научно-исследовательской работы, заслуживают осо бого внимания. В частности, она рассматривает семь вопросов, которые следу ет иметь в виду при планировании и проведении кросс-культурных исследований и интерпретации полученных данных В будущем. Поднимая эти вопросы, Танака-Мацуми выступает за интеграцию подходов к изучению психопатологии в разных культурах. С одной стороны, она приводит доводы в пользу соблюдения строгих принципов при создании адаптированных к конкретной культуре инструментов, что обеспечит эквивалентность при исследовании разных культур. С другой — выступает за разработку критериев в рамках етс-подхода. Занимая такую по зицию, она, кроме того, выступает за сочетание объективности традиционной психометрии и исследовательской методологии с тем дополнительным содер жанием и новыми представлениями, которые дают культуро- специфичные этно-и em'c-подходы. В предшествующих исследованиях, в процессе которых была собрана богатейшая информация по теме, часто упускалась из виду одна из этих • составляющих. Однако в будущем они обе должны быть учтены при проведении научно-исследовательской работы, так, чтобы можно было изучать психопато логию по-иному — не только в количественном, но и в качественном отношении. В то же время Танака-Мацуми доказывает необходимость рассмотрения и объединения четырех концепций, которые расширяют представление о харак тере культуры как таковой в связи с изучением психопатологии в различных культурах. Она справедливо указывает на то, что патологические проявления в разных национальных, расовых и этнических группах сравнивались во многих исследованиях, но при этом не уделялось внимания эмпирическому изучению культуро-специфичных, контекстуальных факторов, оказывающих влияние на степень проявления патологии, ее этиологию и результаты. Чтобы кросс-куль турные исследования и теоретические изыскания в данной области смогли перейти от простого документирования различий в коэффициентах заболева емости к подлинному пониманию того, какие особенности культуры ведут к различию в типах поведения, отклоняющегося от нормы, и почему, будущие исследования следует посвятить вопросу связи конкретных, поддающихся оценке культурных переменных и различий в проявлениях психопатологии в разных культуpsx. В этом смысле идеи Танака-Мацуми, касающиеся интегра ции методик и концепций в процессе исследований, наряду с учетом культур ного контекста и его роли, созвучны взглядам остальных авторов этой книги.'
Задача данной главы — оценить современное состояние научного знания о вза имосвязи культуры и психопатологии. При этом условии наиболее релевантными областями психологии и смежных дисциплин являются патопсихология, клини ческая психология, психиатрия, антропология и эпидемиология. Я исследую воп рос о том, каким образом происшедшие за последние 30 лет глубокие изменения в
подходах к психиатрическим исследованиям заложили основы для изучения психи ческих расстройств в глобальном, кросс-культурном или сформированном несколь кими культурами контексте (Desjarais, Eisenberg, Good & Keinman, 1995; Marsea, 1998). Эти изменения связаны с двумя основными направлениями работы — раз работкой стандартизированных методов диагностики психических расстройств с начала 1970-х годов и применением подходов, учитывающих фактор контекста при оценке анормального поведения в разных культурах. Данные разработки часто характеризуют как универсалистское и культурно-релятивистское направления кросс-культурных исследований психического здоровья.
История кросс-культурных исследований психического здоровья. Е/шс-и ef/c-подходы
Научные разработки и данные, касающиеся взаимосвязи культуры и анормально го поведения, связаны с одной из трех основных ориентации: абсолютистской, уни версалистской или культурно-релятивистской (Berry, Poortinga, Sega & Dasen, 1992). С точки зрения абсолютистского подхода, культура не играет никакой роли в определении понятий нормальность и отклонение от нормы, а также в проявле ниях и последствиях поведения, отклоняющегося от нормы. Абсолютистская точ ка зрения предполагает биологическую модель психопатологии с симптомами, которые неизменны в любой культуре. Однако многие авторы придерживаются мнения, что культура может по-разному воздействовать на психопатологические процессы и проявления (A-Issa, 1995; Draguns, 1980; Tanaka-Matsumi & Draguns, 1997). Поэтому наиболее убедительными точками зрения в изучении анормально го поведения и культуры являются etic- и етшс-подходы. Универсалистские и куль турно-релятивистские взгляды во многом совпадают с etic- и е/шс-подходами (Веггу, 1969). Как объясняют Сегалл, Лоннер и Берри (Sega, Lonner & Berry, 1998), современные специалисты по кросс-культурной психологии
обычно полагают, что на поведение человека оказывают влияние как биологические, так и культурные факторы, допуская, подобно релятивистам, что роль культуры в формировании разнообразных типов поведения человека как внутри групп, так и в разных группах (в разных группах особенно) весьма существенна (р. 1104).
В этой главе культура определяется как «комплекс позиций, установок, ценност ных ориентации и типов поведения, принятых в группе людей, и передающихся из поколения в поколение при помощи языка или иных средств коммуникации» (Matsumoto, 1994, р. 4).
В отношении психопатологии etic или универсалистская точка зрения предпо лагает возможность сравнения соответствующих параметров или категорий в кросс-культурном или даже глобальном масштабе. Часто, но не всегда эти катего рии приравниваются к основным позициям Западной диагностической системы Крепелина. В историческом плане описания Крепелином наблюдений, сделанных на острове Ява (Kraepein, 1904) и касающихся универсального характера пси хических расстройств (таких, как dementia praecox и маниакально-депрессивный психоз), вдохновили западных исследователей психиатрии на изучение психопателогии не только в западных культурах. Среди первопроходцев этого направления Броди (Brody, 1967), Деверо (Devereux, 1961), Драгуне (Draguns, 1973), Киев (Kiev, 1972), Лин (Lin, 1953), Г. Б. М. Мерфи (Н. В. М. Murphy, 1982a), Дж. М. Мерфи и Лейтон (J. М. Murphy & Leighton, 1965), Пфайфер (Pfeiffer, 1970), Виттковер и Рин (Wittkower & Rin, 1965), Яп (Yap, 1974). Большую часть XX века специалисты по кросс-культурным исследованиям занимались вопросами, впервые поставленными Крепелином: существуют ли универсалии в психопатологии? Каковы истоки «весьма ощутимых различий» (Kraepein, 1904) в формах психопатологии?
Предполагается, что кросс-культурные исследования должны расширить наше понимание психопатологии в том, что касается принятых норм, факторов риска, защитных факторов и возможной этиологии отдельных расстройств (Leff, 1988). Для решения этих задач сторонники универсалистского подхода поощряют иссле дования кросс-культурной валидности и достоверности психиатрической диагно стики (Draguns, 1980).
Сторонники етгс или культурно-релятивистского подхода воздерживаются от сравнения и категоризации. Слово етгс фактически стало означать «культуре-специфичный*- (Brisin, 1983, р. 382). Сторонники данного подхода уделяют пер воочередное внимание узкому контексту феномена в рамках определенной куль туры и исследуют региональное, связанное с данной культурой значение поня тий, например выражений, обозначающих расстройства. Методом проведения ётшс-исследований являются сбор этнографических или культуро-специфичных данных, не ограниченный a priori заданными дефинициями и идеями исследователя. Приверженцы етгс-подхода считают, что анормальное поведение и его восприя тие определяются в ходе диалектического взаимодействия биологических и куль турных процессов (Keinman, 1988; Littewood, 1990).
Сабрин и Юхаш (Sabrin & Juhasz, 1982) проанализировали расширение тех теоретических подходов к изучению психических расстройств, которые отошли от этноцентризма колониальной эпохи и, начиная с таких антропологов, как Мид (Mead, 1935) и Бенедикт (Benedict, 1934), стали ориентироваться на культурный релятивизм. Много позже, в 1960-х годах ряд положений культурного релятивизма был определенно выражен в работах Фуко (Foucaut, 1965), Гоффмана (Goffman, 1961), Сабрина (Sabrin, 1969), Шеффа (Scheff, 1966), Саса (Szasz, 1961), а также Ульмана и Краснера (Umann & Krasner, 1969). Все эти ученые считали, что нор ма и отклонение от нормы варьируют в зависимости от культуры. Многие из тех, кто считался ненормальным в одной культуре, воспринимался бы как совершенно нормальный в другой, что объясняется различиями в ценностных ориентациях и нормах, связанных с определенным типом поведения.
В середине 1960-х годов большей части руководств по патопсихологии, изданных в США, были ссылки на культурную относительность взглядов на поведение, отклоняющееся от нормы (Tanaka-Matsumi & Chang, 1999). Так, Дж. М. Мерфи CJ. М. Murphy, 1976) работал с информантами из местного населения и сравнивал практику определения соответствующих категорий у резко отличающихся друг от друга групп населения, представляющих две культуры: эскимосов не западного типа на северо-западе Аляски и сельское население тропической Нигерии, говоря щее на языке йоруба. По сведениям Мерфи, обе культуры используют специфические местные определения для описания одних и тех же моделей поведения (на пример, человек видит, слышит и верит в то, чего не видят, не слышат и во что не верят окружающие), которые связаны с местной концепцией умопомешательства. Однако определение данных видов поведения зависит от того, до какой степени поведение, которое в рамках данной культуры отклоняется от нормы, является кон тролируемым (например, при помощи самоконтроля) или связанным с особыми социальными функциями (например, шаманизмом). Отказываясь от психиатриче-ски-медицинскей модели анормального поведения, Ульман и Краснер (Umann & Krasner, 1969, 1975) рассматривали психиатрическую диагностику как несущий ценностную нагрузку социальный акт с участием пациента и наблюдателя, нахо дящихся в определенном контексте.
Танака-Мацуми и Чанг (Tanaka-Matsumi & Chang, 1999) отмечают, однако, что на протяжении последних 40 лет авторы руководств по патопсихологии большей частью следовали классификации психических расстройств «Руководства по ди агностике и статистике психических расстройств» (DSM), изданного Американс кой психиатрической ассоциацией (American Psychiatric Association, 1980, 1987, 1994). Нам еще предстоит увидеть, насколько значительно влияние etic-категорий психических расстройств на emic-информацию в рамках интегрированного etic-етш'с-подхода (Brisin, 1983) в большинстве руководств по традиционной психопато логии. Подробный обзор литературы по психопатологии и культуре, выполненный Драгунсом (Draguns, 1980), говорит о том, что проблему выявления культурных универсалий и культурной специфики в психопатологии осложняют три обстоя тельства: а) применение в мировом масштабе категорий Крепелина; б) экспорт за падных установок в психиатрии в иные культуры; и в) копирование пациентами, представляющими культуры, находящиеся в процессе модернизации, «западных» симптомов и жалоб.
Задача настоящей главы — обзор теоретических и методологических разрабо ток в сфере изучения культуры и психопатологии и оценка данной области с точ ки зрения проблематики будущих исследований. Я применяю интегрированный etic -етгс- подход (Brisin, 1983), надеясь осветить eric-производные (Berry, 1969) в психопатологии наряду с культурной спецификой, связанной с содержанием рас стройств, их предпосылками, проявлениями и социальными последствиями.
Стандартизация диагностики применительно к разным культурам: etfc-подходы, их критика и пересмотр с учетом ет/с-подхода •
Англо-американский проект по диагностике: начало современных кросс-культурных исследований в психиатрии
Отправной точкой современных кросс-культурных исследований в области пси хопатологии я считаю Англо-американский диагностический проект (Cooper et. a., 1972). Данный проект стал важным стимулом выявления истоков культурного многообразия результатов диагностики с целью последующей разработки стандартизированных методов оценки, позволяющих осуществлять кросс-культур ные сравнения моделей анормального поведения. Данный проект состоял из трех частей. Во-первых, Купер с коллегами подтвердили имевшиеся сведения о том, что при сравнении диагнозов, поставленных при первой госпитализации в психиатри ческие больницы Нью-Йорка и Лондона, обнаруживаются существенные различия почти по всем основным диагностическим категориям. Наиболее примечательно, что в нью-йоркской выборке гораздо больше больных с первоначальным диагно зом «шизофрения», а в лондонской — больше больных с диагнозом «депрессивный психоз». Во-вторых, Купер с коллегами показали, что различия в диагнозах в зна чительной мере исчезали, когда английские и американские психиатры, участво вавшие в проекте, проводили диагностику больных при помощи стандартизирован ной системы диагностики (МКБ-10, ВОЗ). И наконец, в рамках Англо-американ ского проекта английские и американские психиатры просматривали видеозаписи бесед с американскими и английскими больными, при этом проводилось исследо вание того, отличаются ли критерии оценки симптомов американскими и англий скими специалистами. В типичных случаях заболевания оценки специалистов обеих стран в значительной степени совпадали. Однако в смешанных случаях аме риканские психиатры применяли более широкую концепцию шизофрении, а спе циалисты из Великобритании — более широкую концепцию маниакально-депрес сивных расстройств. Более того, обе группы опытных специалистов выразили уве ренность в поставленных ими диагнозах, которые противоречили друг другу.
Тогда столь ощутимые различия в подходах к диагностике были отнесены за счет ряда факторов, включая культурные различия в пороге восприятия различных ти пов анормального поведения, ценностно-ориентированный характер суждений спе циалистов, а также переменные, связанные с обучением. Процесс постановки диаг ноза рассматривался в связи с воздействием на него трех взаимосвязанных факто ров — больного, наблюдателя и контекста (Draguns, 1973; Rosenhan, 1973). На многие кросс-культурные различия, связанные с поведением больного (напри мер, галлюцинации), также оказывают влияние факторы, связанные с наблюдате лем (например, психиатром), условиями лечения (например, психиатрическая больница) и социальным окружением (например, городские или сельские усло вия). Клиницисты оценивают девиантное поведение и поведение, обусловленное психическим расстройством, отталкиваясь от моделей, усвоенных ими в процессе обучения (например, психоаналитической или бихевиористской модели) и профес сионального опыта, приобретенного в рамках конкретных условий или контекста на блюдения. Идентификация, описание, категоризация и разработка плана лечения представляет собой сложный социально-культурный процесс (Westermeyer, 1987). Поэтому интерес вызывает не только исследование особенностей отдельных рас стройств, но также контекста, в котором они происходят (Keinman, 1978). Кон текст поведения, отклоняющегося от нормы, включает культурно-референтную группу (например, семью) и ближайшее социальное окружение в совокупности с принятыми на данном уровне нормами и ценностями (Tanaka-Matsumi & Higgin-bothara, 1996; Tanaka-Matsumi, Seiden & Lam, 1996).
С тех пор в области патопсихологии произошли значительные изменения. Во просы, поднятые Англо-американским диагностическим проектом, привели к
формированию двух конкурирующих направлений. Первое представляет собой разработку и тестирование в разных культурах стандартизированных инструмен тов диагностики. Второе сосредоточивает свое внимание на изучении индивиду альных особенностей отдельной культуры, избегая кросс-культурных сравнений. Первое eric-направление предполагает, что кросс-культурное многообразие служит препятствием для достоверной оценки характеристик больного, и, следовательно, диагносту не стоит принимать его во внимание. Основные усилия прилагаются к разработке точных диагностических критериев и стандартных систем диагности ки в соответствии с биомедицинскими моделями психических расстройств. Сегод ня для всех основных психических расстройств мы имеем стандартизированные инструменты диагностики (Sartorius & Janca, 1996).
Стандартизированные системы диагностики внесли свой вклад в исследование универсального характера психических расстройств в разных культурах и поро дили огромное количество литературы по кросс-культурной психопатологии (Tanaka-Matsumi & Draguns, 1997). К сожалению, при исследовании контекста поведения, отклоняющегося от нормы, исследователи не уделяли должного вни мания культурной принадлежности самих диагностов (Fabrega, 1987; Keinman, 1988; Roger, 1999; Thakker & Ward, 1998; Whaey, 1997). Вследствие этого, ряд ученых высказывали опасения, что кросс-культурным исследованиям по психиат рии недостает учета культуро-специфичных факторов и теорий при планировании исследований (Betancourt & Lopez, 1993; Canino, Lewis-Fernandez & Bravo, 1997; Phinney, 1996; Sue & Zane, 1987).
Те, кто интересовался культурными факторами в практике психиатрической диагностики, продолжали идти иным путем, связанным с emic-подходом, к иссле дованию культуры. Работа Кляйнмана (Keinman, 1977), касающаяся «заблужде ний в отношении категоризации», знаменовала начало новой кросс-культурной психиатрии. Кляйнман (Keinman, 1977, р. 4) отмечал, что психиатрические катего рии связаны с контекстом психиатрической теории и практики на Западе. Культур но-релятивистская точка зрения породила описательные и этнографические иссле дования, касающиеся культурной специфики проявления психических расстройств, контекстуальных описаний, связанных с культурой синдромов и культурной интер претации основных расстройств, например депрессии (Keinman & Good, 1985).
Изучая расовые различия в психиатрической диагностике, Уэйли (Whaey, 1997) отмечает, что вопросы диагностики связаны с одним из двух моментов: а) гипотезой о наличии предубеждений клинициста или б) гипотезой культурной относительности. Предположения о культуро-специфичных факторах, оказыва ющих влияние на переоценку или недооценку определенных психиатрических расстройств, таких как параноидальная шизофрения, у афроамериканцев, были высказаны также в работе Лопес (Lopez, 1989). Эти исследователи считают, что в контексте разных культур диагносты руководствуются разными принципами при выявлении психопатологии у различных групп населения, находясь при этом под влиянием собственных представлений о норме (Adebimpe, 1981). Следовательно, практика диагностики в разных культурах по-прежнему обладает отличительны ми особенностями, несмотря на то что точность постановки предварительных диагнозов возрастает.
Методологические инновации в эпидемиологии
Англо-американский диагностический проект (Cooper et a., 1972) стал стимулом для а) разработки диагностических критериев выявления конкретных психических расстройств; б) использования стандартных структурированных интервью, состав ленных специально обученными диагностами; и в) разработки проводимых в про цессе личного контакта опросов для широкомасштабных обследований населения. В США в ходе Эпидемиологического зонального исследования (ЭЗИ) использо валась передовая эпидемиологическая методика (Robins & Regier, 1991), при этом были охвачены пять центров, расположенных в Сент-Луисе, штат Миссури; Бал тиморе, штат Мериленд; Нью-Хейвене, штат Коннектикут; Дареме, штат Северная Каролина; и Лос-Анджелесе, штат Калифорния. В процессе данного исследования были собраны эпидемиологические данные, включающие сведения об этнической, возрастной, половой принадлежности, а также социально-экономическом статусе обследуемых. Более 20 тысяч отобранных случайным образом местных жителей были опрошены с использованием Структурированного диагностического интер вью (DIS) для выявления случаев заболевания. Структурированное диагностиче ское интервью позволяет оценить основные психические расстройства, описанные в «Руководстве по диагностике и статистике психических расстройств* (DSM-НГ), с целью определения текущего диагноза и составления общего прогноза на осно вании комплекса точных диагностических критериев (Robins, Hezer, Croughan & Ratciff, 1981). ?)/5было переведено на испанский язык. При исследовании уровня достоверности переведенного инструмента (Burman, Karno, Hough, Escobar & Forsythe, 1983), однако, было выявлено, что, по сравнению с диагнозами опытных клиницистов, использовавшими DSM-111, в испанском варианте недооценивались депрессия и аффективные расстройства и переоценивалось состояние при злоупот реблении алкоголем.
Данные Эпидемиологического зонального исследования (ЭЗИ) говорят о важ ности учета прямого и косвенного воздействия этнической принадлежности и про цесса адаптации к чужой культуре при оценке распространенности аффективных расстройств. Например, распространенность аффективных расстройств составляла 11 % для белых не латиноамериканского происхождения и 7,8% для американцев мексиканского происхождения (Karno et a., 1987). По сравнению с женщинами — американками мексиканского происхождения — коэффициент распространенно сти случаев тяжелой депрессии среди белых женщин не латиноамериканского происхождения младше 40 лет был в 2,5 раза выше. Однако американцы мексикан ского происхождения, родившиеся в США, приближались к белым не латиноамери канского происхождения по коэффициенту распространенности симптомов тяже лой депрессии (дисфории, нарушениям аппетита, нарушениям сна и т. п.) (Goding, Karno, Rutter, 1990). Распространенность данных симптомов среди американцев мексиканского происхождения, родившихся в Мексике, была ниже по восьми ка тегориям симптомов из девяти, использованных в обследовании. Некоторые дан ные Эпидемиологического зонального исследования, возможно, являются резуль татом того, что фактор этнической принадлежности и фактор адаптации к чужой культуре (и стресса, испытываемого в процессе адаптации) смешивались между собой. В процессе данного исследования показателями отношения к культуре
окружения служили место рождения и язык. Возможно, в процессе адаптации к чужой культуре у американцев латиноамериканского происхождения начинали проявляться в первую очередь симптомы депрессии, носящие когнитивный и аффективный, нежели соматический характер. Структурированное диагностиче ское интервью было переведено на разные языки и широко использовалось в ходе эпидемиологических психиатрических исследованиии населения разных стран в 1980-е годы Теоретически эти исследования должны были определить норматив ные показатели для различных расстройств в разных культурах. Нормативные по казатели для населения страны в целом были бы весьма важны при сравнении по роговых значений, определяющих анормальное поведение в различных культурах. Хву и Комптон (Hwu & Compton, 1994) сравнили результаты шести крупных эпи демиологических исследований по шести странам: Пуэрто-Рико (Canino et a., 1987), Канаде (Band, Newman & Orn, 1988), Корее (С. К. Lee et a., 1990), Тайваню (Hwu, Yeh & Chang, 1989) и Новой Зеландии (Wes, Bushne, Hornbon, Joyce & Oakey-Browne, 1989). Хву и Комптон (Hwu & Compton, 1994) провели post Нос-сравнения коэффициента распространенности различных нарушений с учетом таких переменных, как городские или сельские условия и половая принадлеж ность обследуемых. При кросс-культурных сравнениях отношение самого высо кого коэффициента распространенности к самому низкому коэффициенту рас пространенности по каждому отдельному заболеванию колебалось в широких пределах от 2,6 % для патологической склонности к азартным играм до 83,8 % для злоупотребления наркотиками/наркотической зависимости.
По основным видам расстройств, определенных в соответствии с DSM-Ш, на блюдались явные культурные вариации. Коэффициенты распространенности для большинства расстройств, исключая злоупотребление алкоголем/алкогольную зависимость в Корее, были в целом ниже в азиатских выборках (Корея и Тайвань), чем в американских, в выборках представителей белой расы и латиноамериканской выборке. Хельцер и Канино (Hezer & Canino, 1992) сравнили данные, полученные с помощью Структурированного диагностического интервью, по 48000 респон дентам, представляющим 10 культур Северной Америки, Европы и Азии. Авторы обнаружили во всех исследуемых культурах коэффициент распространенности злоупотребления алкоголем/алкогольной зависимости выше среди мужчин, чем среди женщин, в особенности на Тайване, в Китае и Корее. В США лишь 10 % муж чин и женщин, которые в соответствии с D5M-III, использованным в ЭЗИ, страдали алкогольной зависимостью или злоупотребляли алкоголем, обращались за меди цинской помощью (Robins, Locke & Regier, 1991). Уже одно это говорит о том, что разграничение употребления алкоголя в пределах нормы и склонности к алкого лизму достаточно сложно как в рамках отдельной культуры, так и в разных куль турах (Bennet, Janca, Grant & Sartorius, 1993).
Кросс-культурные различия в коэффициентах распространенности психиче ских расстройств могут объясняться такими факторами, как биологическая уязви мость, культурно детерминированные защитные факторы, порог восприятия сим птомов, социальная стигма и факторы демографического риска (например, развод) (Hwu & Compton, 1994). Все эти гипотезы достаточно правдоподобны и нуждаются в эмпирической проверке в ходе будущих исследований.
DSM-IV и учет влияния культуры
Последние издания МКБ-10 и DSM-IV способствовали распространению стандар тизированных систем диагностики по всему миру (Mezzich, Farberga, Mezzich & Goffman, 1985). Основными критериями включения определенной модели поведе ния в DSM-IV являлись недомогание (distress) и нетрудоспособность (disabiity). Помимо двух этих критериев современное определение психического расстройства включает также «угрозу смерти, боли, потери трудоспособности или существенных ограничений свободы» (American Psychiatric Association, 1994, p. xxi). Ограничи вая психические расстройства перечисленными дисфункциями, которые проявля ются прежде всего у отдельных людей, названные критерии призваны разграни чить психическое расстройство и* отклонение от социальных норм.
Чтобы расширить кросс-культурную применимость DSM-IV, его авторы ввели несколько новаций: а) представление информации в тексте с учетом культурных вариаций, касающихся клинических проявлений расстройств; б) описание 25 куль-туро-специфичных синдромов в приложении; и в) схема описания культуры для оценки культурного контекста, в котором находится индивид. Описание культуры предназначено для рассмотрения: а) определяемых культурой условий, в которых находится индивид, б) принятой в данной культуре трактовки заболевания индивида, в) культурных факторов, связанных с психологической обстановкой и уровнями функционирования, г) культурных аспектов взаимоотношений индивида и клиници ста, и д) детальной культуральной оценки, необходимой для диагностики и лечения.
Данные изменения позволяют надеяться, что процесс диагностики станет бо лее восприимчивым к культурным факторам, более достоверным и содержатель ным. Однако возможность кросс-культурного применения DSM-IV по-прежнему нуждается в проверке (Thakker & Ward, 1998). В действительности, как утвержда ют Кляйнман (Keinman, 1988), Роглер (Roger, 1999) и многие другие авторы, стан дартизация диагностических категорий сама по себе является формой «подавле ния» культурных факторов, поскольку содержание категорий определяется в про цессе принятия рациональных решений, которое осуществляется в соответствии с нормами, принятыми в науке и профессиональной практике, а не с учетом мест ных норм, обладающих определенной культурной спецификой.
Чтобы исправить это положение, журнал Cuture, Medicine and Psychiatry ввел рубрику «Клинические случаи», помещая в нее материал для исследования фак тора культуры, поскольку при описании заболевания первоочередное внимание уделяется идеографической оценке больного в связи с соответствующими социаль но-культурными условиями окружения. Опираясь не только на жесткую структу ру DSM-IV, журнал способствует развитию метода повествовательного изложения (Lewis-Fernandez, 1996). Повествование включает информацию по а) истории бо лезни, б) описанию культуры, в) культурной идентичности, г) интерпретации бо лезни с точки зрения культуры, д) культурным факторам, связанным с психосоци альным окружением и уровнями функционирования, е) культурным аспектам вза имоотношений врача и больного и ж) общей оценкой с точки зрения культуры. В разделе представлен детальный анализ случаев заболевания среди афроамери-канцев, североамериканских индейцев, американцев азиатского происхождения и латиноамериканцев. Безусловно, такие публикации будут полезны для всех клиницистов, которым приходится сталкиваться с больными, представляющими раз ные культуры (Mezzich, Keinman, Faberga & Parron, 1996).
Помимо критики DSM-IV за пренебрежение культурной спецификой, открыты ми остаются некоторые общие вопросы диагностики (Tanaka-Matsurai & Draguns, 1997), например: а) каковы определяющие критерии нормального и отклоняюще гося от нормы функционирования индивида в различных культурных контекстах и б) каким образом диагност может определить, являются ли отклонения в поведе нии клинически значимыми в рамках данного культурного контекста? DSM-IV не обеспечивает базового комплекса принципов принятия решений, который был бы применим ко всем диагностическим категориям. Таким образом, авторы DSM-IV открыто признают, что при диагностике в кросс-культурном аспекте по-прежне му на первом месте стоит мнение клинического врача,?)5М-1У, судя по всему, не дает универсальной схемы диагностики, которую можно было бы использовать в разных культурах. Об этом говорит все, что известно на сегодняшний день о кросс-культурном проявлении большинства психологических расстройств (Canino et a., 1997; Draguns, 1990).
Подводя итог, можно сказать, что разработка стандартных инструментов диаг ностики резко изменила характер кросс-культурных исследований за счет попы ток применения единых критериев идентификации в разных культурах. Далее я перехожу к рассмотрению важнейших данных, касающихся кросс-культурных исследований в области психиатрии, уделяя основное внимание шизофрении, депрессии и тревожности.
Данные исследования основных психических расстройств
Депрессия
Исторически вопросы, касающиеся утрат личного и социального характера, потери социально-ролевого статуса и внезапного изменения окружающих условий, связы вались с подавленным состоянием, раздражением и острой меланхолией (Jackson, 1986). Тем не менее кросс-культурным исследованиям депрессии препятствовали концептуальные и методологические разногласия исследователей (Fabrega, 1974; Marsea, 1980). Кросс-культурная литература по вопросам депрессии славилась замечаниями, несущими отпечаток националистических ценностных ориентации колониальных исследователей. Так, Каротерс (Carothers, 1953) писал, что урожен цы Африки не способны испытывать депрессию, поскольку размер лобной доли головного мозга у них гораздо меньше, а следовательно, по сравнению с предста вителями западных культур, они неполноценны.
В это время в литературе встречались такие термины для определения культур, как «элементарные» и «примитивные». Принс (Prince, 1968) опубликовал позднее большую обзорную статью по депрессивному синдрому в Африке, в которой зада вал вопрос, не является ли внезапный рост количества депрессивных расстройств в южной части африканского континента, наблюдавшийся с середины 1950-х годов, данью диагностической моде. Антрополог Филд (Fied, 1960), на основании проведенного ею полевого исследования в Гане среди женщин ашанти, решительно заявила, что депрессивные расстройства действительно распространены в Афри ке. Проведенная ею работа говорит о том, что западная биомедицинская модель и присущие ей этноцентристские методы не позволяют распознать депрессию у жи телей Африки, поскольку исследователи не знакомы с местными культурными практиками, связанными с проявлениями депрессии. В 1970-х годах были опубли кованы несколько научных обзоров литературы по культуре и депрессии (напри мер, Fabrega, 1974; Singer, 1975).
Марселла (Marsea, 1980) проанализировал литературу по «депрессивным ощу щениям и расстройствам в разных культурах» и пришел к выводу, что основной про блемой является проблема осмысления концепции данного расстройства. Он заявил, что «по-видимому, универсальной концепции депрессии не существует» (р. 274) и что «даже в тех культурах, которые не имеют тождественной в концептуальном смыс ле терминологии, порою можно обнаружить проявления депрессивных расстройств, подобных тем, что обнаруживаются в западных культурах» (р. 274). При этом раз ные культуры могут пользоваться различными словами для описания субъективного переживания того, что по-английски называется depression, и коннотация этих слов может быть весьма разнообразной (Tanaka-Matsumi & Marsea, 1976).
В ходе ЭЗИ около 30 % опрошенных взрослых жителей США говорили о том, что им случалось испытывать дисфорию, которая продолжалась более 2 недель (Weissman, Bruce, Leaf, Forio & Hozer, 1991). Женщины чаще рассказывали о на личии всех симптомов, чем мужчины. В сравнении с прочими этническими груп пами белые чаще сообщали о дисфории, нарушениях сна, утомлении, чувстве вины, невозможности сосредоточиться и мыслях о смерти, тогда как чернокожие чаще говорили о нарушениях аппетита и психомоторном возбуждении или торможении.
В процессе ряда международных исследований делались попытки оценить ко эффициент распространенности «тяжелой депрессии». Распространенность, кото рая определялась с использованием Структурированного диагностического интер вью, в разных культурах была различной, от самого низкого показателя 3,3 % в Се уле (Корея) до 12,6% в Крайстчерче (Новая Зеландия) (Hwu & Compton, 1994). Однако даже в пределах США оценка распространенности ifetime prevaence ко леблется в зависимости от использованного инструмента. Так, распространен ность, выявленная в ходе ЭЗИ, равна 5,8 %, тогда как Национальное исследование коморбидности (Kesseret a., 1994) определило, что ее уровень соответствует 17,1%. Эти различия, вероятно, объясняются методологическими факторами, такими как специфика диагностического инструмента и его чувствительность, а также возрастным составом обследуемой выборки. Таким образом, оптимальное планирование исследования предполагает одновременное выявление заболева ния и его оценку при помощи единого инструмента, достоверность которого под тверждается практикой.
Одним из типичных etic-исследований депрессии является международный про ект ВОЗ (WHO, 1983) по диагностике и классификации депрессии в Швейцарии, Канаде, Японии и Иране. Задачей исследования было изучение возможности использования стандартных инструментов. Диагноз больным (JV^ 573) ставился при помощи Плана стандартизированной оценки депрессивных расстройств (ПСОД,
Standardized Assesment of Depressive Disorders, SADD) психиатрами, принимавши ми участие в проекте. В соответствии с ВОЗ/ПСОД рассматривались 39 симпто мов депрессии. Уровень общей достоверности составлял 0,96, а минимальная до стоверность отдельных позиций — не менее 0,90. ВОЗ (WHO, 1983) обнаружила, что более 76 % больных сообщали об основных симптомах депрессии, которые включали «грусть, печаль, тревожность, напряженность, бессилие, неспособность сосредоточиться, ощущение несостоятельности» (р. 61). Мысли о самоубийстве посещали 59 % больных. Проект ВОЗ выявил также кросс-культурные вариации в проявлении депрессии. Так, у 40% больных имели место «прочие симптомы», такие как навязчивые идеи и симптомы соматического характера, которые не были включены в перечень ВОЗ/ПСОД, состоящий из 39 симптомов. Такие разнотип ные проявления депрессии выявлялись как в рамках отдельных культур, так и в кросс-культурном аспекте. Марселла, Сарториус, Ябленски и Фентон (Marsea, Sartorius, Jabensky & Fenton, 1985) считают, что эти данные говорят о несомнен ном влиянии культурных факторов.
Проблема вины в связи с депрессией рассматривалась в процессе кросс-культур ных исследований как в теоретическом, так и в методологическом аспекте. В проек те ВОЗ вина определяется как «болезненное осознание нарушения моральных норм, или невыполнения своего долга, или поставленной задачи» (WHO, 1983, р. 137). Важно отметить, что чувство вины исследовалось и выявлялось с помощью полуфор мализованных интервью и не всегда выражалось больными открыто. Специальные вопросы, предназначенные для выявления чувства вины, были связаны с религиоз ным, семейным и общественным долгом. Г. Б. М. Мерфи (Н. В. М. Murphy, 1982a) и Джексон (Jackson, 1986) отмечают, что чувство личной вины исторически связа но с развитием индивидуализма в рамках иудейско-христианской традиции запад ной культуры. Исследования, касающиеся стран Восточной и Южной Азии, при ходят к общему выводу, что в данных культурах вина воспринимается, осмысли вается и выражается иначе, чем на Западе (Kimura, 1967; Pfeifer, 1994; Rao, 1973; Yap, 1971). Согласно Cay (Sow, 1980), редкое открытое проявление чувства вины жителями Африки является следствием социальной ориентации личности, склон ной возлагать вину на «воздействие извне» и таким образом избегать самообвине ний или чувства вины. Кросс-культурные исследования должны выявлять различ ное содержание и выражение ощущения вины, поскольку они тесно связаны с со держанием Я-концепций и ценностных ориентации, определяющих локализацию ответственности (Н. В. М. Murphy, 1982a).
Разработка инструментов для изучения депрессии, позволяющих оценить это - состояние и его культурные эквиваленты, проводилась в рамках как etic^ так и етгс-исследований. Как пример етшс-исследоваяия депрессии работа Мэнсона, Шора и Блума (Manson, Shore & Boom, 1985), посвященная разработке Шкалы депрессии американских индейцев (ШДАИ, American Indian Depression Scae, AIDS), показы вает важность использования местных терминов и понятий для описания депрес сии. Опрашивая информантов из племени хопи, исследователи выявили пять ка тегорий болезненных состояний, соответствующих депрессии. Данные категории переводились как: а) болезнь тревоги; б) подавленность; в) убитый горем; г) безу мие, как у пьяного человека; и д) разочарование. AIDS включала вопросы по пяти
местным категориям болезни и вопросы Структурированного диагностического интервью Национального института психического здоровья (Nationa Institute of Menta Heath DIS, NIMH-DIS), связанные с депрессией, злоупотреблением алко голем и соматизацией. При помощи AIDS проводилось обследование клинической контрольной группы и соответствующей группы из племени хопи. Большинство испытуемых сказали, что в языке хопи они не могут найти слова, эквивалентного термину депрессия, несмотря на то что все они были знакомы с пятью категориями болезненных состояний. Эти категории хопи можно было с той или иной степенью достоверности сопоставить с основными критериями депрессии DSM-UI. «Подав ленность» была ближе всего содержащемуся в DSM-IU критерию дисфории. Мест ная категория «убитый горем» в общем плане определялась «потерей веса, наруше ниями сна, утомлением, психомоторным торможением или возбуждением, утратой либидо, при этом субъект ощущает себя исполненным греха, испытывает чувство стыда, ему кажется, что он не заслуживает любви, и его не оставляют мысли о про блемах и неприятностях» (Manson et a., 1985, p. 350).
Эпидемиологические обследования показывают, что подавляющая часть насе ления достаточно часто сообщает о наличии симптомов депрессии. Открывающая новые горизонты работа Брауна и Харриса (Brown & Harris, 1978) по «социальным истокам» депрессии у лондонских женщин, представляющих рабочий класс, вы явила факторы, позволяющие прогнозировать депрессию у обследуемой группы. Опыт ранней потери одного или обоих родителей, отсутствие близких, которым можно довериться, безработица мужей — все это факторы риска возникновения депрессии. Кронкайт и Мус (Cronkite & Moos, 1995) доказывают, что «уровень со циальной адаптации, судя по всему, непосредственно связан с психическим здоро вьем, поскольку именно он отражает степень социальной интеграции индивида» (р. 576). Для страдающих депрессией и для тех, у кого она периодически повторя ется, характерен низкий уровень социальной адаптации. Кроме того, авторы утверж дают, что поведение и симптомы, связанные с депрессией, могут становиться менее выраженными при формировании и поддержании социальных связей и повыше нии уровня социальной адаптации. И напротив, прочные социальные связи, кото рые наблюдаются в коллективистских обществах (например, в Японии), могут смягчать проявление отдельных симптомов депрессии (например, неспособности принимать решения) по сравнению с индивидуалистическими обществами (напри мер, в Австралии) (Radford, Nakane, Ohta, Mann & Kaucy, 1991). Фактически, социальная поддержка и помощь рассматриваются как защитные антидепрессив ные факторы (Coyne & Downey, 1991; Cronkite & Moos, 1995). Поэтому кросс-куль турные исследования дают прекрасную возможность сравнительного изучения социальной поддержки и моделей копинг-поведения в связи с депрессией в инди видуалистических и коллективистских культурах.
Шизофрения
Шизофрения — понятие, которое включает комплекс симптомов, в значительной мере снижающих социальную адекватность индивида, в том числе расстройства мышления, восприятия, внимания, двигательные нарушения и аффективные симп томы (Davidson & Neae, 1998). Исходное понятие dementia praecox Крепелина
(Kraepein, 1904) буквально означает раннее начало (praecox) и прогрессирующее расстройство интеллекта (dementia). Он рассматривает как симптомы, так и тече ние данного заболевания. Позднее Блейлер (Beuer, 1902) вводит термин «шизо френия». В противоположность Крепелину, он полагает, что данное заболевание не обязательно характеризуется ранним началом, за которым следует прогресси рующая деградация, требующая пожизненной госпитализации. Поскольку послед ние 30 лет психиатрические больные все чаще находятся вне лечебных учрежде ний, представление о том, что страдающие шизофренией нуждаются в обязатель ном помещении в лечебное учреждение, устарело.
ЭЗИ (Keith, Regier & Rae, 1991) определило уровень распространенности ши зофрении по отношению к общей численности населения США в 1,3 %, при этом наибольшее количество случаев шизофрении приходится на возрастную группу 18-29-летних, связь распространенности с половой принадлежностью не выявле на. Шизофренические расстройства встречаются в 2-3 раза чаще среди тех, кто ни когда не состоял в браке (2,1%) и был разведен или расстался со своим партнером (2,9%), чем среди тех, кто состоит в браке (1,0%) или овдовел (0,7%). Среди тех, кому был поставлен диагноз шизофрения, больше безработных, чем среди здоро вых. В США шизофрения встречается почти в 5 раз чаще среди тех, кто имеет низ кий социально-экономический статус, чем среди тех, кто находится на вершине об щественной лестницы. Что касается расово-этнической принадлежности, то коэф фициент распространенности среди чернокожих (2,1%) значительно выше, чем среди белых англосаксонского (1,45 %) и латиноамериканского (0,8 %) происхож дения. Однако при сравнениях с учетом возрастной и половой принадлежности, семейного положения и, что важнее всего, социально-экономического статуса, ощу тимые различия коэффициента распространенности заболевания среди белых и чернокожих исчезают. Между социально-экономическим статусом и диагнозом шизофрении наблюдается неизменная корреляция, однако ее интерпретация с точки зрения причинной обусловленности представляется достаточно проблематичной. И социогенная теория шизофрении, и теория социальной пассивности предлагают достаточно убедительные объяснения (Davison & Neae, 1998).
В кросс-культурных исследованиях идея сравнения традиционного и современ1 кого или развивающегося и развитого общества достигла апогея в Международном пилотном исследовании шизофрении (МПИШ, Internationa Piot Study of Schizo phrenia, IPSS), организованным ВОЗ (WHO, 1973, 1979). За последние 30 лет в 20 исследовательских центрах 17 стран ВОЗ осуществила три крупных исследо вания течения и исхода шизофрении. Отличительными особенностями програм мы ВОЗ по исследованию шизофрении были а) одновременное выявление слу чаев заболевания и сбор данных, б) использование стандартных инструментов, в) привлечение специально обученных психиатров, г) сочетание клинической ди агностики больного и оценки его состояния на основе компьютерной базы данных и д) многократные контрольные оценки состояния пациентов (Jabensky, 1987).
В ходе IPSS (WHO, 1973) обследовались 1202 пациента в девяти центрах в Африке (Нигерия), Азии (Индия, Тайвань), Европе (Чешская Республика, Дания, Россия, Великобритания), Латинской Америке (Колумбия) и Северной Америке (США). Задачей IPSS было разработать и проверить стандартизированную методику, используя Освидетельствование текущего состояния (ОТС, Present State Examination, PSE; Wing, Cooper, Sartorius, 1974). BO3 (WHO, 19.73) сделала выво ды об универсальном характере основных симптомов шизофрении. Эти симптомы включают отсутствие понимания, признаки галлюцинаторно-бредового состояния (такие, как бредовое настроение, бред отношения, растерянность), уплощение аф фекта, слуховые галлюцинации и ощущение контроля со стороны.
В процессе последующего двухлетнего исследования (WHO, 1979) изучалось течение и исход заболевания. Для этого принимавшие участие в программе психи атры опросили 75,6% больных. В большинстве случаев у испытуемых отсутство вали позитивные психотические симптомы, такие как бредовые состояния и галлю цинации. При этом у них присутствовали негативные психотические симптомы, такие как уплощение аффекта, отсутствие понимания и проблемы при попытках контакта. Было обнаружено, что острые формы кататонической и недифференци рованной шизофрении имеют большую распространенность в развивающихся странах.
Прогноз шизофрении операционально был дан как процентное соотношение катамнестического периода, характеризуемого психозом. Прогноз был более бла гоприятным для больных из развивающихся стран (Колумбии, Нигерии и Индии), чем для больных из развитых стран (США, Великобритании и Дании). В течение контрольного периода последующего наблюдения 48 % обследуемых в Орхусе (Да ния), 47 % в Вашингтоне (США) и 36 % в Праге (Чешская Республика) по-прежне му находились в состоянии психоза 75 % времени. В течение того же самого пери ода лишь 7 и 19 % обследуемых в Кали (Колумбия) и Агре (Индия) страдали пси-• хозом. Как в развитых, так и в развивающихся странах была выявлена связь между социальной разобщенностью, отсутствием семьи и неблагоприятным прогнозом (WHO, 1979). Высокий образовательный уровень является прогностическим фак тором хронического течения заболевания в незападных и развивающихся странах, но не на Западе. Например, в сельскохозяйственной Агре (Индия) прогноз шизо френии менее благоприятен для тех, кто имеет более высокий уровень образования. Уорнер (Warner, 1994) объясняет это тем, что образованный человек в странах треть его мира в большей степени подвергается стрессам на рынке рабочей силы. Хотя Ябленски (Jabensky, 1989) утверждает, что «шизофрения чрезвычайно чутко реа гирует как на интернализованные, так и на внешние воздействия окружающей сре ды (или на то и другое одновременно)» (р. 521), авторы IPSS делают лишь осторож ные предположения о том, что более благоприятный прогноз, возможно, связан с характерными для сельской жизни социальной поддержкой и семейными узами.
В рамках еще более грандиозного проекта ВОЗ провела перспективное эпиде миологическое исследование, чтобы сравнить распространенность шизофрении в разных культурах (Jabensky et a., 1992). В ходе осуществления этой программы были обследованы 1379 испытуемых в 12 центрах 10 стран: Орхус (Дания); Агра и Чандигарх (Индия); Кали (Колумбия); Дублин (Ирландия); Ибадан (Нигерия); Москва (Россия); Нагасаки (Япония); Ноттингем (Англия); Прага (Чешская Рес публика); Гонолулу (Гавайи) и Рочестер, Нью-Йорк (США). В рамках проекта были выявлены все впервые обратившиеся за помощью в течение исследуемого двухлетнего периода в определенной географической зоне. Затем выявленные испытуемые были обследованы на наличие симптомов функционального психоза. Обращение за помощью включало обращение к местным целителям и в религиоз ные учреждения. Выявленные коэффициенты были сопоставимы по уровню в раз витых и в развивающихся странах. Однако в развивающихся странах было выяв лено больше больных с острым началом шизофрении.
Второй задачей данного проекта было изучение роли вызывающих стресс со бытий произошедших в течение 2-3 недель до появления симптомов шизофрении (Day et a., 1987.). Больные в шести из девяти центров пережили в среднем одина ковое количество вызывающих стресс событий. Эти события были распределены между пятью категориями — личного характера, связанные с наличием средств к существованию, связанные с семьей/домом, события социального характера и про чие события. Испытуемые в оставшихся трех центрах (Агра, Чандигарх "и Ибадан) сообщили об относительно меньшем количестве стрессовых событий, которые можно отнести к данным категориям. Эти результаты говорят о том, что конкрет ные события, которые описывали испытуемые из развивающихся стран, возмож но, было не так просто отнести к одной из определенных заранее категорий.
Существует обширная литература по связи между стрессовыми событиями и пер выми проявлениями шизофрении. В центре внимания Г. Б. М. Мерфи (Н. В. М. Mur phy, 1982b) — сбои в ходе обработки информации, которые он рассматривает как фактор риска для развития шизофрении. Сбои в процессе обработки информации могут происходить в результате: «1) неподготовленности к обработке информации; 2) сложности информации, представленной индивиду; 3) степени необходимости решений на основе чрезмерно сложной или неоднозначной информации; и 4) того, насколько семьи, в которых есть больные шизофренией, поощряются или не по ощряются к рождению детей» (р. 223). Г. Б. М. Мерфи предположил, что высокий коэффициент распространенности шизофрении среди ирландских католиков- и ирландских иммигрантов, проживающих в Канаде, связан со сложностями стиля общения ирландцев. Следует отметить, однако, что теория коммуникации по типу двойной связи Бейтсона не нашла убедительного эмпирического подтверждения в исследовательской литературе из-за того, что рабочая проверка данной концеп ции затруднительна (Neae & Otmanns, 1980).
Методологическая критика программы ВОЗ по исследованию шизофрении касается отбора больных и различий в доступности медицинского обслуживания в разных странах. Коэн (Cohen, 1992) объясняет различия в прогнозах заболева ния в первую очередь различиями в возможностях обращения ^больницу, нежели особенностями заболевания. С точки зрения Коэна, большее количество острых проявлений заболевания в развивающихся странах отражает всего лишь уровень доступности современных психиатрическихдентров. Вакслер-Моррисон (Waxier-Morrison, 1992), однако, приходит к выводу, что такие различия не могут объяснить данные прогностического характера в проведенном ею пятилетнем исследовании госпитализированных шизофреников на Шри-Ланке. Другие исследователи (на пример, Hopper, 1992) указывают на стандартную методику и всестороннее конт рольное обследование больных в ходе проведения исследования под эгидой ВОЗ, которые гарантировали отсутствие искажающего воздействия артефактов. Яблен ски и Сарториус (Jabensky & Sartorius, 1988) приходят к выводу, что «точка эрения культурного релятивизма на определение шизофрении в различных группах населения оказывается не слишком состоятельной» (р. 68). Тем не менее Кляйн-ман (Keinman, 1988) предупреждает о том, что при однородности выборки в ре зультате применения внешних критериев идентификации заболевания упускают ся из виду те случаи заболевания, которые не укладываются в заданную схему, поэтому проект ВОЗ выявляет лишь универсальные составляющие, игнорируя при этом весьма важные культурные вариации.
Интерпретация шизофрении с точки зрения культуры: проблемы исследований
Эмпирические кросс-культурные исследования шизофрении говорят, о том, что течение этого заболевания зависит от социальных условий. Пытаясь объяснить различия в прогнозах заболевания, К. Лин и Кляйнман (К. Lin & Keinman, 1988) сравнивают западное и незападное общество по ряду факторов, включая структу ру семьи, социальную поддержку, окружение на работе, коммуникативный стиль и атрибуцию психических заболеваний. Данные попытки интерпретации, с точки зрения культуры, остаются не слишком убедительными, поскольку сопоставление культур не имеет под собой базы в виде проверяемых гипотез или этнографической оценки»культурных различий.
Выраженные эмоции близких больного шизофренией являются основным про гностическим фактором рецидивов заболевания на Западе (Leff & Vaughn, 1986). Используя протокол семейного интервью Камбервелла, исследователи подтверди ли, что эмоциональный настрой родственников в ходе интервью был одним из ос новных показателей рецидива проявления симптомов у больного через 9 месяцев после выписки из больницы. Точнее, показателем является количество критиче ских замечаний в адрес больного шизофренией, которые сделаны его родственни ком в отсутствие больного (Leff & Vaughn, 1986). Авторы сравнивают данные, по лученные в Индии, в центре, расположенном в Чандигархе, и данные, собранные в Лондоне, Лос-Анджелесе и Питтсбурге в ходе исследования ВОЗ. Родственники больных в Чандигархе ведут себя иначе, чем англоамериканцы, Индийцы делают примерно в 3,6 раза меньше критических замечаний в адрес родственника, страда ющего шизофренией, чем жители Лос-Анджелеса.
Главной проблемой критериев оценки выражаемых эмоций в ходе кросс-куль турных исследований является кросс-культурная валидность показателя частоты негативных высказываний. Литература по кросс-культурным исследованиям эмо ций говорит о том, что культуры заметно различаются между собой в восприятии и выражении отрицательных эмоций, как вербальным, так и невербальным путем (Matsumoto, Kudoi Schrere & Wabott, 1988; Tanaka-Matsumi, 1995). Более того, Дженкинс и Карно (Jenkins & Karno, 1992) доказывают, что выражаемые эмоции как таковые представляют собой показатель, являющийся культурной переменной, характеризующей отношение родственников к больному члену семьи. Без специ ального исследования коммуникативного стиля в семье и принятой в данной куль туре эмоциональной лексики мы не сможем сформулировать достоверные в куль турном отношении гипотезы, дающие возможность интерпретации течения И ис хода шизофрении.
И наконец, был выдвинут (Desjarais et a., 1995) ряд важных предположений о том, как социальные и культурные факторы могут повлиять на более благоприятное течение шизофрении. В числе таких факторов — взгляды на причины и течение за болевания, которых придерживаются члены определенной социальной группы. Объяснение заболевания внутренними, а не внешними факторами, способствует хроническому характеру его течения, так же как и объяснение причин заболева ния характеристиками, присущими личности. Поскольку объяснение заболевания внутренними факторами сочетается с наличием нуклеарной семьи, существующей в рамках технологически развитого общества, основанного на конкуренции, отсут ствие надежной поддержки извне также повышает вероятность хронического течения заболевания. В развитых обществах ятрогенный эффект лечения в усло виях стационара может усиливать зависимость больного от медицинского пер сонала, тем самым увеличивая вероятность хронического течения заболевания (Umann & Krasner, 1975).
Тревожные расстройства
Е. Гуд и Кляйнман, авторы обзора литературы по культуре и тревожным расстрой ствам (Е. Good & Keinman, 1985), утверждают, что «тревожность и тревожные рас стройства носят универсальный характер, присутствуя в любом человеческом обществе» (р. 298). Они предупреждают также о том, что «феноменология таких расстройств, формы, благодаря которым недомогание выявляется и становится социально значимым, существенно различаются в разных культурах» (р. 298). Дж. А. Рассел (J. A. Russe, 1991) и MecKHTaH
Хву и Комптон (Hwu & Compton, 1994) сравнивали данные шести крупных эпидемиологических исследований, и результаты этого сравнения говорят о том, что коэффициент распространенности определенных с помощью Структурированного диагностического интервью конкретных тревожных расстройств в значитель ной степени зависит от вида расстройства (общие тревожные расстройства, пани ческие расстройства и т. д.) и от культуры, к которой принадлежит индивид. При сопоставлении данных по Тайваню, Корее, США, Канаде, Новой Зеландии и Пу эрто-Рико было выявлено, что максимальный уровень коэффициента распростра ненности колебался от 2,9 % для общих тревожных расстройств до 7,3 % для пани ческих расстройств. Эти данные говорят о том, что разные культуры по-разному определяют пороговые проявления симптомов тревожных расстройств. Однако лишь несколько исследований изучали тревожные расстройства, используя одно временно нормальную и клиническую выборки.
Тсенг и соавторы (Tseng et a., 1990) изучали совокупность симптомов у боль ных с «неврозом, ситуационной реакцией адаптации или острой эмоциональной реакцией» (р. 252) в пяти исследовательских центрах в Азии. Центры располага лись в Чинг-Маи (Таиланд); Бали (Индонезия); Гаосюне (Тайвань); Шанхае (Ки тай) и Токио (Япония). В ходе исследования оценивались черты сходства и раз личия между группой здоровых людей и клинической группой в рамках одной культуры, а затем проводилось кросс-культурное сравнение полученных данных. Профиль симптома больных во всех городах отличался от профиля здоровых ис пытуемых, свидетельствуя об ухудшении состояния. Кроме того, были выявлены кросс-культурные различия между пятью городами, при этом ближе всего между собой были показатели групп материковой части Китая и Тайваня.
Различия в диагностических приемах, применяемых при выявлении симптомов невроза, отчасти объяснялись кросс-культурными различиями. Группа исследова телей (Tseng, Xu, Ebata, Hsu & Cui, 1986) предлагала психиатрам из Пекина, Токио и Гонолулу поставить диагноз шести китайским больным и продемонстрировала врачам видеозапись психодиагностического исследования. Психиатры из Пекина поставили больным диагноз «неврастения», тогда как их коллеги из Токио и Гоно лулу поставили диагноз «реакция адаптации». Другая группа ученых (Tseng, Asai, Kitanishi, McLaughin & Kyomen, 1992) сравнивали также диагностические оценки японских психиатров в Токио и американских психиатров в Гонолулу. Им демон стрировали видеозапись, представляющую больных, предположительно страдаю щих социальной фобией. Уровень единодушия японских психиатров при поста новке диагноза был выше, чем у американских специалистов при просмотре мате риалов по больным из Японии, страдающим социальной фобией (Teijin kyofusho). Однако в отношении двух американских больных мнения японских психиатров совпали лишь на 6,5 %. Два международных исследования Тсенга говорят о том, что диагностическая практика влияет на кросс-культурное многообразие отмечае мых симптомов. По этой причине исследователи высказываются в пользу приме нения стандартизированной системы диагностики, которая позволяла бы контро лировать различия в диагностической практике.
Поскольку тревожные расстройства отражают переход границы, определенной в рамках данной культуры (Draguns, 1980; Lambert et аЗ„ 1992; Tseng & Hsu, 1980), стандартизация критериев диагностики может привести к тому, что будут упущены из виду уникальные для данной культуры отклонения и значимые моменты, связан ные с субъективными ощущениями тревожности и страха в определенном культурном контексте. Культуро-специфичные расстройства, такие как Teijin kyofusho в Японии (J- G. Russe, 1989; Tanaka-Matsumi, 1979) и коро (Tseng, Mo, et a., 1992) в Южном Китае и Юго-Восточной Азии, подтверждают важность учета ценностных ориентации при выявлении конкретных симптомов и принятой в данной культуре реакции на расстройства, связанные с тревожностью. Так, функционирующая среди латиноамериканского населения идиома attaque de nervois (нервный приступ) (Guarnaccia, Rivera, Franco & Neihbor, 1996) используется для описания того, что происходит в обйденной обстановке, при обстоятельствах, вызывающих стресс, на пример на похоронах или во время несчастного случая. Как утверждает Кирмайер (Kirmayer, 1991), «существующие в культуре представления или нормы и модели взаимодействия являются определяющими для идентификации расстройства... Нельзя четко описать проблему, не вдаваясь в детали, связанные с культурой» (р. 26).
Идиомы, используемые для определения нарушений: культуро-специфичные модели психопатологии
Развитие этнокультурной психологии внесло свой вклад в разнообразие подхо дов — в особенности это касается стран третьего мира — и наполнило е/шс-подход новой жизненной силой (Sinha, 1997). Этнокультурные точки зрения и концепции расстройств имеют фундаментальное значение для осмысления культурного кон текста поведения, связанного с заболеванием (Kirmayer, 1984). Специалисты emic-ориентации изучают психопатологию в связи с социокультурным контекстом (В. J. Good, 1992; Jenkins, 1994; Keinman, 1980, 1986; Marsea & White, 1982). Эти ученые стремятся исследовать а) идеи, ассоциируемые с культуро-специфичными выражениями, используемыми для обозначения расстройства (Nichter, 1981); б) культуро-специфичную классификацию расстройств; в) роль культуры в выяв лении и понимании факторов риска, предшествующих появлению расстройства; и г) атрибуции, связанные с последствиями заболевания (Marsea & Dash-Scheur, 1988; М. G. Weiss & Keinman, 1988).
Каталог опросов для построения объяснительной модели
В качестве альтернативы стандартизированной диагностической оценки Вайс и его коллеги (М. G. Weiss et a., 1992) разработали Каталог огфосов для построения объяснительной модели (КОПОМ, Expanatory Mode Interview Cataog, EMIC), позволяющий выявить культуро-специфичные идиомы для обозначения рас стройств, подходов к пониманию причин заболевания и поведения, свидетельству ющего о том, что индивид нуждается в помощи. EMIC построен в виде полуфор мализованных интервью для сбора данных и: первоначально использовался при изучении проказы и психических состояний в Индии. При этом было выявлено единодушие между экспертами в отношении вопросов, включенных в EMIC, при k в диапазоне от 0,62 до 0,90. Вайсом и его коллегами (М. G. Weiss et a., 1992) описаны пять областей, которые исследовались при помощи данных опросов: а) типы рас стройств, б) интерпретация причин, в) обращение за помощью и лечение, г) общие представления, касающиеся заболевания, и д) вопросы, связанные со спецификой заболевания. Эти сферы исследовались при помощи пол у формализованных интервью, включающих: а) введение, определяющее общие принципы; б) открытые во просы; в) диагностирующие вопросы, касающиеся категорий, интересующих испытуемого; г) итоговую оценку, на основе данных ответов; и д) простое обсле дование. В 1997 году М. Вайс выявил 21 исследование, использовавшее EMIC для изучения различных заболеваний (таких, как проказа, депрессия, attaque de nervois, злоупотребление алкоголем и алкогольная зависимость, депрессия и соматофор.м-ные расстройства, неврастения и синдром хронической усталости) в разных угол ках земного шара.
Использование этого инструмента может проиллюстрировать анализ сообще ний в форме повествовательного изложения (Guarnaccia et a., 1996). Данные со общения, сделанные 145 жителями Пуэрто-Рико, касались attaque de nervois. Сим птомы нервных приступов включали дрожь, головные боли, нарушения сна, при ступы головокружения, расстройства желудка и проявления дисфории (страх, волнение, тревога и гнев). Распространенность attaque de nervois в Пуэрто-Рико со ставляла 16%, что делало это расстройство вторым по распространенности после общих тревожных расстройств (18%). Данные были проанализированы в несколь ких аспектах, среди которых были основные особенности, социальный контекст, эмоциональный опыт, симптомы, склонность к действиям определенного рода. В целам эти данные, представленные в форме повествовательного изложения, по могают представить «во всей полноте комплекс эмоционально окрашенных пере живаний» (Guarnaccia et a., 1996), связанных с attaque de nervois, о которых часто сообщают жители Пуэрто-Рико.
ЕМ/С-проект находится в стадии дальнейшей разработки (М. Weiss, 1997) и 'сулит разработку интервью, позволяющих осуществить сравнение объяснитель ных моделей, функционирующих в разных культурах. Данные, касающиеся куль турной специфики и аккумулируемые при помощи ЕМ/С, могут помочь в выявле нии универсалий среди контекстуальных факторов, связанных с основными вида ми психических расстройств.
Соматизация, неврастения и депрессия
Соматизация является проблемой, которая встречается в разных культурах и со существует с различными проблемами, связанными со здоровьем, включая хрони ческие заболевания, тревожные расстройства, депрессию, профессиональную не пригодность и социальную несостоятельность. Встает вопрос о значении, которое придается соматическим расстройствам в контексте культуры (Tung, 1994). Как отмечают Уайт (White, 1982), Кирмайер (Kirmayer, 1984) и Кляйнман (Keinman. 1986), было бы проявлением этноцентризма считать жалобы на недомогания фи зического характрра всего лишь результатом «психологических предубеждений» (Draguns, 1996). Разные культуры могут избирательно поощрять или препятство вать жалобам на психологические или физиологические составляющие реакции на стресс. Акцент, который делается на психологизации в противовес соматизации особенно заметен в литературе, касающейся психических нарушений у китайцев (Cheung, 1989; Draguns, 1996; Lam, 1999; Т. Y. Lin, 1989; Seiden, 1999).
Неврастения — весьма распространенный диагноз в Китае. Там она называется shenjingshuaimo, что в буквальном переводе означает «нервное истощение». Симп томы неврастении включают физическую слабость, утомление, усталость, головные боли, головокружение и разного рода желудочно-кишечные и прочие рас стройства (Keinman & Keinman, 1985). Кляйнман (Keinman, 1982) с помощью китайского психиатра опросил 100 больных из Китая, которым был поставлен диагноз «неврастения» (shenjingshuairuo). Он использовал переведенную на китай ский язык версию Шкалы аффективных расстройств и шизофрении (SADS), при веденной в соответствии с «Руководством по диагностике и статистике психиче ских расстройств» (DSM-). Кляйнман говорит о том, что 93 больных с диагно зом «неврастений» отвечали критериям депрессивного расстройства, а 87 из них подпадали под критерии тяжелого депрессивного расстройства. Страдающие де прессией больные среди пр'очего спонтанно жаловались на головные боли (90 %), бессонницу (78%), головокружение (73%), боли (48%) и потерю памяти или ее нарушения (43%). Однако когда Кляйнман стал задавать больным конкретные вопросы, касающиеся психологических и аффективных симптомов, они отмечали дисфорйческое настроение (100%), тревожные мысли навязчивого характера (84%), равнодушие к радостям жизни (61%), чувство безысходности (50%) и низкую самооценку (60%). В Шанхае Цанг (Zhang, 1989) показал, что состояние китайских больных с диагнозом «неврастения» (shenjingshuairuo) при первичной «западной» диагностике определялось по-разному в зависимости от используемых стандартизированных инструментов, разработанных на Западе, при этом постав ленные диагнозы включали депрессивные и тревожные расстройства.
В более современном исследовании С. Ли и Вонг (S. Lee & Wong, 1995) опреде лили, что симптомы неврастении (shenjing shuairuo), которые чаще всего отмеча лись у студентов-старшекурсников в Гонконге, включали тревожность, бессонницу, депрессию, страх и неспособность сосредоточиться. Они демонстрировали психо логическую модель неврастении (shenjingshuairuo) в отличие от преимуществен но соматической ориентации, которая предлагалась в литературе. По мнению названных авторов, сама китайская культура в Гонконге претерпевает изменения под влиянием западной культуры и урбанизации, что сказывается на молодежи. Поэтому контекстуальное осмысление этой популярной в народе категории забо леваний стало приобретать в последнее время психологическую ориентацию.
С точки зрения етшс-подхода, расхождения между спонтанными жалобами со матического характера и требующими специальных расспросов жалобами на сим птомы иного рода (например, дисфорию) говорят о том, что культурное значение симптомов меняется при использовании разработанных на Западе стандартизиро ванных инструментов и применении критериев, привнесенных извне. Симптомы, сведения о которых требуют специальных вопросов, вероятно, не соответствуют принятой в рамках данной культуры манере выражения, связанной с данным рас стройством. У китайцев в меньшей степени принято обращать внимание на жало бы соматического характера, при этом соматизация предполагает необходимость определенного медицинского вмешательства. Китайцы, проживающие в Гонкон ге, Китае и па Тайване, неохотно признают психологические симптомы проблема ми, которые требуют обращения за медицинской помощью (Cheung, 1989). Соот ветствующая обстановка (например, обычной больницы или психиатрической лечебницы) и характер осмысления проблемы объясняют поведение, которое говорит о необходимости медицинской помощи, а также избирательность при сообщении о симптомах.
Используя функциональную оценку, Зайден (Seiden, 1999) доказал достовер-. ность кросс-культурной оценки повеления больных неврастенией в Китае. Он по казывал клиницистам, среди которых были американцы китайского и европейско го происхождения, видеозапись беседы врача-китайца с больными. У больных — четырех американских иммигрантов китайского происхождения — имелись симп томы неврастении. На основе просмотра видеоматериала каждый из специалистов дал функциональную оценку одного из четырех больных (касающуюся наличия проблем, обстоятельств, предшествующих их появлению, предполагаемых послед ствий и предложений по лечению). Содержательная сторона суждений клиницистов в отношении конкретных категорий, рассматриваемых в кросс-культурном аспекте, продемонстрировала единодушие специалистов, как принадлежащих к одной и той же, так и к разным культурам.
В исследовании Зайден (Seiden, 1999) две группы клиницистов продемонстри ровали ожидавшиеся кросс-культурные различия при постановке диагноза. Напри мер, среди американских врачей китайского происхождения было больше тех, кто обращал внимание на соматизацию (например, соматизацию эмоциональных про блем) по сравнению с врачами-американцами европейского происхождения, тогда как последние обращали большее, по сравнению с врачами-китайцами, внимание на проблемы когнитивного характера (например, навязчивые мысли о проблемах адап тации в США). Кроме того, американские врачи-китайцы чаще, чем европейцы, обращали внимание на предшествующие стрессовые события (например, стресс на работе) и моменты, которые были связаны с социальным окружением (например, чрезмерно пристальное внимание со стороны членов семьи или освобождение от 'домашних обязанностей по хозяйству), как на факторы, которые функционально связаны с проблемами больного. Хотя у каждого из четырех пациентов присутство вали симптомы соматического характера, связанные с неврастенией, цели медицин ского вмешательства и лечения, в отношении которых было достигнуто соглашение, были различными для каждого из четырех больных. Это-показывает, что неврасте ния не представляется собой единого феномена и выдвигает на первый план необ ходимость функциональной оценки при всестороннем учете данных, связанных с контекстом, которые необходимы для разработки индивидуального плана лечения.
Культурное перемещение, аккультурация и психопатология
С ростом миграции населения по всему миру все больший интерес проявляется к состоянию психического здоровья мигрантов. Книга «Психическое здоровье в мировом масштабе» (Word Menta Heath, Desjarais et a., 1995) дает глубокое, опирающееся на факты, представление о проблемах психического здоровья в странах третьего мира. Авторы считают бедность, социальную дезорганизацию, несправедливость и репрессии основными источниками проблем, связанных с пси хическими заболеваниями, и утверждают, что успешные программы по оказанию услуг должны принимать во внимание культурные традиции и источники, в пер вую очередь, системы поддержки. «Призыв к действию» и программа исследова ний, представленная в книге «Психическое здоровье в мировом масштабе», под черкивают потребность в единой концептуальной схеме, которая учитывала бы
сложный комплекс переменных, касающихся кросс-культурных перемещений и адаптации к чужой культуре.
Проблемы адаптации возникают как результат воздействия комплекса факто ров, включая условия господствующей культуры, воспитание, полученное в род ной стране, и ощущения„связанные с добровольной или вынужденной миграцией (Веггу & Kim, 1988; Ward & Kennedy, 1994). Берри и Сэм (Berry & Sam, 1997) пред лагают концептуальные схемы зависимости культурной адаптации и психическо го здоровья от происходящих с личностью процессов интеграции, ассимиляции, отторжения и маргинализации. Существуют различия в предпочтительных спосо бах культурной адаптации и связанных с ними психических проблемах. Берри, Ким, Минде и Мок (Веггу, Kim, Minde & Mok, 1987) изучали 1197 человек, нахо дящихся в процессе культурной адаптации в Канаде (в их числе коренные жители, беженцы, лица, временно находящиеся в стране, иммигранты и представители этни ческих групп) на протяжении периода 1969-1979 годов. Уроженцы Канады и бежен цы дали самые высокие показатели стресса, связанного с усвоением культуры, тогда как самые низкие показатели стресса были у иммигрантов. Образовательный уро вень неизменно являлся фактором, снижающим уровень стресса. Мета-аналитиче ское исследование усвоения культуры Моермана и Формана (Moyerman & Forman, 1992), опирающееся на данные 49 отчетов, говорит о том, что стресс при усвоении культуры связан с низким социально-экономическим статусом.
Либкинд (Liebkind, 1996) опробовал предложенную Берри модель связанных с миграцией непредвиденных обстоятельств и аккультурационного стресса на вклю чавшей два поколения выборке молодых вьетнамских беженцев, их родителей и опекунов в Финляндии. Модель оценивала четыре категории прогностических параметров по индокитайской версии Контрольного списка симптомов Хопкинса. Четыре категории прогностических параметров включали: а) предшествующий миграции опыт, б) этнический состав сообщества, в) опыт усвоения культуры после миграции и г) отношение к усвоению чужой культуры и степень ее усвоения. Результаты представляли собой сложный комплекс данных, при этом показатели зависели от возрастной и половой принадлежности. Значимые прогностические параметры затем были отдельно ранжированы при помощи регрессионного анали за по четырем группам испытуемых (мужчины, женщины, мальчики и девочки). Травматический опыт, предшествующий миграции, позволяет прогнозировать проявление симптомов тревожности у женщин, однако влияние этого фактора ис чезает при наличии позитивного отношения к усвоению культуры. Что касается девочек, то присутствие в их окружении представителей одной с ними этнической группы является наиболее значимым негативным прогностическим фактором воз никновения симптомов тревожности. Говоря о мальчиках, можно отметить, что приверженность традиционным вьетнамским семейным ценностям является нега тивным прогностическим фактором в отношении симптомов тревожности, тогда как травматический опыт, предшествующий миграции, является позитивным прогностическим фактором. Для мужчин прогнозировать показатели симптомов тревожности позволяют опыт усвоения чужой культуры после миграции, а также переживания, связанные с проявлениями несправедливости и дискриминации. Полученные результаты говорят о том, что опыт, приобретенный после миграции, оказывает более глубокое влияние на симптомы, связанные со стрессом, чем травмагический опыт, предшествующий миграции. Данное исследование подтверждает важность учета конфликта конкретных культурных ценностей в процессе усвоения чужой культуры (Liebkind, 1996; Szapocznik & Kurtines, 1993).
Уорд и Кеннеди (Ward & Kennedy, 1994) проводят различие между психологи ческой и социокультурной адаптацией при кросс-культурных перемещениях. Было предоставлено (Ward & Rana-Deuba, 1999) эмпирическое подтверждение предположения, сделанного в отношении двух данных видов адаптации, о том, что они представляют собой функцию четырех типов отношения к усвоению чужой культуры (интеграция, отторжение, маргинализация и ассимиляция) и двух фун даментальных параметров адаптации к чужой культуре (самоидентификация в качестве хозяина и полноправного гражданина). Таким образом, концептуальная интеграция моделей усвоения чужой культуры и попытки выявить критерии этого усвоения позволяют получить эмпирические данные, которые можно использовать при разработке программ содействия тем, кто находится в процессе адаптации к чужой культуре или готовится к этому.
Выводы и направления будущей научно-исследовательской работы
Культура оказывает глубокое влияние на идентификацию, категоризацию, течение и результат состояний, вызывающих неадекватное поведение. Культура является контекстом поведения, отклоняющегося от нормы. Вопрос об универсальности базовых категорий психиатрических расстройств и интерпретации культурных различий в симптоматике, поставленный Крепелином на пороге XX века, породил острую концептуальную полемику и ряд опирающихся на различную теоретиче скую базу методик исследования. На сегодняшний день по проблеме «культура и психопатология» проведена обширная научно-исследовательская работа. Для нее характерно использование современных методик. В ходе нее все большее внима ние уделяется антропологической и этнографической информации о культуре. В этой главе я обратилась как к концептуальным, так и к методологическим разра боткам в сфере кросс-культурных исследований культуры и психопатологии и представила вопросы и гипотезы, возникающие в ходе научно-исследовательской работы. Теперь я хочу остановиться более подробно на направлениях будущих исследований, учитывающих фактор культуры.
Исследования, учитывающие культурные факторы
При исследовании культуры и психопатологии актуальны семь вопросов, которые перечислены ниже.
1. Что представляет собой исследуемый феномен (например, депрессия) и как он определяется с точки зрения специалистов в этнокультуром контексте?
2. Какие слова и понятия используются для описания данного феномена?
3. Эквивалентны ли различные слова и понятия между собой?
4. В каких аспектах обнаруживаются черты кросс-культурного сходства или различий?
5. Чем можно объяснить черты кросс-культурного сходства или различий?
6. Каким образом индивид оповещает окружающих о различных типах рас стройств в контексте определенной культуры?
7. Какое значение имеет универсальность и культурная специфика для теории психопатологии?
Исследователь, который задает эти вопросы, воздержится от переноса диагно стических категорий и критериев, сформулированных в рамках одной культуры, на другую культуру. Эти вопросы немедленно потребуют проверки валидности диаг ностических критериев и категорий в контексте исследуемой культуры. За послед ние 30 лет в данной области появились надежные инструменты для оценки различ ных проявлений психопатологии; однако надежность как таковая еще не гаранти рует валидность в любой культуре. Следовательно, следует приложить .максимум усилий к культурной адаптации различных инструментов, чтобы добиться их эквивалентности в разных культурах (Geisnger, 1994; Lara, 1999). Литература по параметрическим оценкам в кросс-культурном аспекте описывает эмпирические средства, позволяющие выработать кросс-культурные нормативы оценки, касаясь среди прочего проблем перевода и адаптации инструментов (Church & Lonner, 1998). Кросс-культурная патопсихология должна способствовать тому, чтобы исследователи руководствовались этими строгими принципами (Lam, 1999).
Я надеюсь также на разработку большего количества етшс-критериев. Контек стуальный подход к диагностике, нашедший свое воплощение, например, в «Ката логе опросов для построения объяснительной модели» (EMIC) (М. Weiss, 1997), способствует сбору культуро-специфичных данных. Хотя «Руководство по ди агностике и статистике психических расстройств» (DSM-IV) содержит перечень культуро-специфичных расстройств, нам еще предстоит выявить функциональную взаимосвязь между факторами данной культуры, которые предшествуют появле нию расстройства, и его последствиями, чтобы осмыслить те культурные роли, описания которых мы находим в этнографических отчетах. Оценка культуры, которая предлагается в DSM-IV, также является одним из первых шагов в направ лении сбора данных по отдельным культурам для всех психических расстройств.
Понимание культуры
Интегрированный еС/с-етшс-подход должен получить большее распространение. Современная литература по данному вопросу дает мне основания полагать, что исследователи, вооруженные знаниями в области культуры, будут учитывать в своей работе четыре концепции, названные ниже: а) ориентацию личности, б) цен ностные установки, в) структуру сеГьи и социальную поддержку, г) ориентации, связанные с индивидуализмом-коллективизмом. Хотя данные концепции непо средственно изучались кросс-культурной и культурной психологией (Lonner & Adamopouos, 1997), они не всегда учитываются при планировании исследований, касающихся культуры и психопатологии. Иными словами, несмотря на сравнение данных по психопатологии в различных национальных (как в проектах ВОЗ по шизофрении и депрессии), расовых и этнических группах (как в исследовании ЭЗИ), при этом часто упускалось из виду сравнение эмпирических данных, каса ющихся культурного контекста. В данной главе я обращала внимание на важность психологической ориентации личности, структуры семьи, принадлежности к индивидуалистической или коллективистской культуре. Я также, как могла, подчер кивала значение факторов, объясняющих сходство и различие анормального по ведения в разных культурах. Данная сфера a priori требует более тщательной оцен ки этих важнейших культурных переменных. Я предполагаю, что эмпирические параметры «культуры» нашли свое место в кросс-культурной психопатологии.
Наконец, восприимчивая к факторам культуры и достоверная оценка психопа тологии, несомненно, приведет к появлению литературы, касающейся предупреж дения и лечения различных расстройств; и эта литература будет соответствовать потребностям представителей конкретных этнических и культурных групп (Sue, 1998; Tanaka-Matsumi, Seiden & Lara, 2001). Данная область кросс-культурной патопсихологии крайне нуждается & эмпирических исследованиях, которые оце нили бы возможности применения адаптированных к конкретной культуре мето дов диагностики и лечения.
ГЛАВА 15
Клиническая психология и культура
Джейн Ли и Стэнли Сью
Эту часть книги мы завершаем рассмотрением влияния культуры на клиниче скую психологию. В задачу психологии входит не только научное исследование и объяснение человеческого поведения, но и использование психологических знаний для того, чтобы помочь людям улучшить их жизнь. Это отличает психо логию от многих других научных дисциплин и связано с практическим значени ем научной истины и принципов, устанавливаемых психологией. В течение многих лет кросс-культурные исследования выявляли влияние культуры на по ведение человека, а следовательно, и ее важность для более глубокого пони мания и лечения психических расстройств.
Как отмечают в этой главе Ли и Сью, область клинической психологии в це лом характеризуется множеством важных проблем, которые ставит перед спе циалистами культура, и эти проблемы ждут своего решения. В начале главы со авторы дают общее представление о состоянии клинической психологии и рас сказывают о формировании и развитии этой дисциплины как самостоятельной области. Ли и Сью справедливо отмечают, что, изначально сформировавшись в Америке, клиническая психология в своем подходе и ориентации находилась в первую очередь, под американским и, в меньшей степени, под европейским влиянием. В целом это привело к монокультурному характеру клинической психологии.
Однако продолжающееся развитие кросс-культурной психологии и значе ние ее открытий для традиционной психологии, а также все более глубокое осмысление расовых и этнических отношений в США привело к тому, что вни мание к проблемам кросс-культурного характера в клинической психологии за последние несколько десятилетий стало куда более пристальным. В результа те клиническая психология не только в США, но во всем мире постепенно рас стается с монокультурной ориентацией, признавая уникальность потребностей и проблем представителей разных культур. Фактор культуры признан в трех важнейших направлениях работы в клинической психологии: клинической оценке, патопсихологии и лечении. Как подчеркивают Ли и Сью в своем обзо ре, исследования и теоретическая работа, которые ведутся в данных направ лениях с учетом фактора культуры, внесли немаловажный вклад в развитие научного знания и методов работы.
Читателю будет особенно интересно ознакомиться с кратким обзором ма териалов о влиянии культуры на патологию. Отчасти совпадая по содержанию с предыдущей главой, этот раздел касается вопросов и проблем связи между культурой и подходом к лечению. Авторы представляют прекрасный обзор вли яния культурной специфики на различные виды лечения и подходы к нему, при этом большое значение придается сложной и важной взаимосвязи культуры, общества, биологии и психологии. В частности, весьма острым и актуальным является их анализ центральных моментов, связанных с индивидуализмом, уве ренностью в своих силах и самосознанием, лежащих в основе многих психоте рапевтических подходов. Эти подходы берут свое начало в американской или западноевропейской культуре, применимость их к представителям, других культур может вызывать сомнения. Представленное авторами обсуждение во проса о культурно зависимых подходах к лечению также выполнено на весьма высоком уровне.
Завершая данную главу, Ли и Сью говорят о восьми проблемах, которые они считают ключевыми для дальнейшей работы в данной области. Их предложе ния проникнуты убеждением в том, что эмпирическая и теоретическая работа в сфере клинической психологии требует гораздо более широких, чем раньше, исследований за пределами США и учета психологии представителей иных культур. В ходе этой работы сами исследователи, а также терапевты и клини ческие врачи, должны стать более компетентными в области культуры, оставить формальные декларации о необходимости обследовать разные группы насе ления и приступить к этой работе по-настоящему. Необходимо объединить тра диционные психотерапевтические подходы и методы народных целителей, изыскивая пути, которые позволили бы обеспечить одновременное и непред взятое в культурном отношении изучение и первых и вторых. Кроме того, необ ходима интеграция новых методик как количественных, так и качественных, а также сближение молекулярных (то есть биологических) и молярных (культур ных) подходов к пониманию и исследованию поведения человека. Данные идеи весьма важны для работы в области клинической психологии, поскольку нет другой области в психологии, которая оказывала бы столь же непосредствен ное влияние на жизнь огромного количества людей во всем мире. Именно поэтому так важно понимать ее должным образом.
Наш интерес к культуре в связи с клинической психологией возник в процессе работы с национальными меньшинствами в США. Моменты сходства и различия в распространенности и распределении психических расстройств, этиологических факторах психопатологии и методах успешного лечения и предупреждения забо леваний среди афроамериканпев, американцев азиатского и латиноамериканско го происхождения, североамериканских индейцев и белых американцев произве ли на нас глубокое впечатление. Кроме того, подавляющая часть принципиальных закономерностей, касающихся этнических и культурных особенностей различных групп населения США, применима и к тем, кто проживает за пределами этой страны.
В этой главе мы размышляем о развитии клинической психологии и медленном, но неуклонном признании важности учета фактора культуры при решении самых разных задач в данной области, а именно — при клинической оценке, понимании этиологии и поисках путей предупреждения и успешного лечения заболеваний. Чтобы рассмотреть развитие данной области в перспективе, мы начнем с рассказа об истории становления клинической психологии в США. Как мы увидим, фор мирование клинической психологии: а) имело место в США; б) осуществлялось с учетом национальных потребностей, в первую очередь, потребностей в психоло гическом тестировании и клинической оценке; в) представляло собой главным образом американскую инициативу; г) происходило в условиях доминирования американской культуры.
Становление клинической психологии Клиническая психология в исторической перспективе
На протяжении истории человечества представители любой культуры страдали эмоциональными расстройствам и пытались облегчить это состояние. Клиническая психология возникла в США в 1896 году, когда были поставлены задачи клиниче ской оценки и лечения эмоциональных расстройств. Психолог Лайтнер Уитмер, ученик Вильгельма Вундта, основал первую детскую психологическую клинику в университете Пенсильвании. Там он преподавал курс по применению в психо логии клинических методов. В то время клинические цсихологи главным образом занимались эмпирическими исследованиями и диагностикой.
На заре своего становления клиническая психология не была встречена психи атрами с восторгом, поскольку «новая» дисциплина посягала на их территорию. Так же прохладно отнеслись к ней специалисты в других областях психологии, ко торые не видели необходимости в ее практическом применении. Они считали пси хологию «чистой» наукой (Reisman, 1991). Количество специалистов в области клинической психологии росло, и они начали объединяться в ассоциации, первой из которых стала независимая Американская ассоциация клинической психологии, созданная в 1917 году. Позднее она была расформирована и в 1919 году преврати лась в первую клиническую секцию Американской психологической ассоциации. В Европе первая клиника для детей появилась в Англии в 1919 году. В том же году Альфред Адлер основал первую детскую клинику в Вене.
Психологическое тестирование получило широкое распространение во время Первой мировой войны, когда начали применять тесты умственных способностей для новобранцев армии США. В 1919 году Роберт Йеркс, ставший затем президен том Американской психологической ассоциации, был избран председателем комис сии, в состав которой входили пять специалистов в области экспериментальной психологии из медицинского департамента армии США. На них были возложены обязанности по разработке методик, позволяющих определять уровень спосооно-стей человека. При этом использовались различные тесты интеллекта, такие как тест с вербальной шкалой (альфа-тест) и тест с невербальной шкалой (бета-тест). Результаты тестирования вызвали тревогу. Из 1 762 000 человек, протестированных в течение Первой мировой войны, свыше 500 000 оказались неграмотными, а около 8000 были рекомендованы к демобилизации на основании низких показа телей умственных способностей (Reisman, 1991).
Эти данные еще больше стимулировали разработку психологических тестов для оценки личности. Потребность в тестировании, особенно в системе школьного об разования, была настоятельной и безотлагательной. В США недостаток квалифи цированных психологов, способных проводить тестирование по шкале умственных способностей и интерпретировать результаты, привел к тому, что роль психологов-экспериментаторов взяли на себя учителя и директора школ. Ответом на растущую потребность в специалистах по клинической психологии был рост числа психоло гических клиник. К 1919 году клиническая психология обрела статус науки и од новременно профессии.
Всех охватила настоящая страсть к проведению тестов. Немногим детям удава лось избежать тестирования умственных способностей. Вооруженные нескольки ми диагностическими инструментами, школьные психологи получили указание выявить различия между теми, кто не может, и теми, кто не станет учиться. Несмот ря на сложность принятия столь ответственного решения, многие школы всецело полагались на информацию, полученную в результате применения психологиче ских тестов. Тестирование стало применяться также в сфере профессионального и промышленного управления. Хотя потребность в специально обученных психо логах росла головокружительными темпами, одновременно с ней в среде специа листов по клинической психологии крепло ощущение неудовлетворенности и до сады. Из клиницистов они превратились в лаборантов, занимающихся проверкой умственных способностей. Руководящие должности заведующих клиниками и от делениями были отданы психиатрам, тогда как специалисты по клинической психо логии оказались на вторых ролях. Причиной этого было отсутствие стандартов, норм и программы обучения специалистов по клинической психологии (Wain, 1929).
Стремясь решить эту проблему, секция клинической психологии Американс кой психологической ассоциации предприняла попытку разработать стандартную программу обучения клинической психологии, которую приняли бы университе ты. Для создания такой программы была сформирована Комиссия по стандартам обучения клинической психологии. В соответствии с рекомендациями данной ко миссии, чтобы получить звание специалиста в области клинической психологии, следовало иметь степень доктора философии и год стажировки.
Одновременно с развертыванием данной программы клиническая психология начала интенсивно развиваться. Казарян и Эванс (Kazarian & Evans, 1998) просле дили эволюцию самого термина. В период после Второй мировой войны определе ние клинической психологии было расширено и включило методы, которые спо собствовали достижению благосостояния и психического здоровья личности. Шаков (Shakow, 1976) определяет клиническую психологию как
корпус знаний, которые произрастают как из подтвержденных практикой, так и из экспериментальных методик, основанных на общих, криптических, психобиологи ческих и психосоциальных принципах. Навыки клинической оценки и терапии, ко торые представляют собой производные этого знания, могут использоваться для ока зания помощи тем, чье неадекватное поведение или психические расстройства пре пятствуют адаптации и самовыражению (р. 559).
Фокс (Fox, 1982) расширил данное определение, подчеркнув совершенствова ние и результативность поведения человека и копинг-навыки.
Теперь, включив в сферу своего внимания общие вопросы, касающиеся здоро вья, специалисты по клинической психологии могли помогать людям, которых беспокоили проблемы физического здоровья, а не только тем, чьи проблемы носи ли психический и эмоциональный характер (Kazarian & Evans, 1998). Американ ская психологическая ассоциация взяла на себя обязанность определения, какие программы соответствуют стандартным требованиям и заслуживают поддержки. Кроме того, к программам обучения дипломированных специалистов в области клинической психологии предъявлялось требование обеспечить подготовку в об ласти психотерапии, клинической оценки и научно-исследовательской работы. Еще одной новой целью Американской психологической ассоциации было разви тие психологии как науки и как средства, способствующего достижению благосо стояния людей (Reisman, 1991).
Сороковые годы ознаменовались заметным подъемом высшего образования в области клинической психологии. Модель ученого-практика (известная также как модель Боулдера) предполагала такой подход к обучению, который требовал ос новательной подготовки в области прикладной и фундаментальной науки, а также навыков эффективного вмешательства. Подготовка специалистов по клинической психологии стала наконец вестись и как подготовка ученых, и как подготовка прак тикующих врачей, при этом по-прежнему слышались жалобы на то, что исследо вательской под готовке уделяется слишком много внимания, тогда как клиническая работа недооценивается. Выражалась озабоченность тем, что нельзя должным об разом обучать психотерапии и методиками диагностической оценки в сугубо ака демической атмосфере.
В 1965 году Кеннет Клар предложил профессиональную модель подготовки докторов психологии, при которой первоочередное внимание могло бы уделяться профессиональной практике и несколько меньшее — академической подготовке. Эта модель получила одобрение на Вейлской конференции в 1973 году (Kazarian & Evans, 1998). Несмотря на развитие профессиональной модели, модель ученого-практика продолжала доминировать при профессиональной подготовке специали стов по психологии в Северной Америке. В других странах мира профессиональ ная активность была сравнительно меньшей, сосредоточившись главным образом на обучении, научно-исследовательской работе и диагностическом тестировании. Во многих странах Азии роль психологов сегодня сводится прежде всего к тестирова нию и диагностической оценке, как это было в США несколько десятков лет назад.
В 1960-е годы клиническая психология была еще преимущественно американ ской. В то время как в США количество клиницистов исчислялось тысячами, в Великобритании было лишь 345 специалистов по клинической психологии, в Югославии — 60, несколько в Египте и Ливане, 1 в Сирии, 6 в Ираке, несколько сотен в Японии и несколько сотен в Канаде и Латинской Америке (Reisman, 1991). Исследования, проводимые в США, благодаря которым в клинической психоло гии была собрана большая часть эмпирических данных, начинали постепенно раз ворачиваться ив других странах. Зарождался обмен идеями между культурами. Все больше ученых из-за рубежа приезжали в Америку учиться по программам.
дающим докторскую степень. Клиническая психология постепенно получала при знание в других странах, где происходила интеграция американских моделей и местных концепций (например, подход к неврастении в Китае). Американская модель становилась образцом, на который ориентировались те, кто продолжал раз вивать данное направление.
Клиническая психология с точки зрения культуры
Поскольку клиническая психология брала свое начало в США, культурная ориен тация этой области прежде всего отражала американское влияние. По сути дела,
США представляют собой конгломерат большого количества различных культур. Тем не менее, в первую очередь это'западная (то есть западноевропейская) культу ра, значительно отличающаяся по своему подходу от восточной (то есть азиатской). Поэтому неудивительно, что теоретические основы клинической психологин были тесно связаны с такими западными учеными, как Фрейд и Уотсон. В 1900 году было опубликовано «Толкование сновидений» Фрейда (Interpretation of Dreams, Freud, 1900). В основе книги лежала идея физического детерминизма, в соответствии с которой все, что касается мыслей и поведения индивида, представляет собой про-Дукт определенных законов природы, а не свободной воли. По Фрейду, мысли или действия могут носить бессознательный характер и в ходе психоанализа можно выявить их причины или мотивы, которые не осознаются личностью. Эти бессоз нательные процессы вмешиваются и являются составной частью обычного функ ционирования «нормального» человека, Таким образом, Фрейд положил начало развитию психоанализа как метода лечения (Reisman, 1991). Отдельные моменты теории Фрейда вызывали полемику. В частности,.те, кто критиковал эту теорию, не могли понять, почему такое значение он придавал сексуальной мотивации. Даже Юнг, протеже Фрейда, рекомендовал ему отводить «сомнительной теме» секса более ограниченную роль. Однако, несмотря на все разногласия, теория психоана лиза получила высокую оценку, и ее популярность росла с течением времени. Ис пользование самоанализа также завоевало популярность.
В 1913 году Уотсон опубликовал манифест «Психология с точки зрения бихе виоризма». В нем он говорил о том, что психологии следует сосредоточиться на прогнозировании и контроле поведения. Он утверждал, что психологии следует за ниматься исключительно стимулами и реакциями. Исследователи должны выяв лять реакции, соответствующие определенным стимулам. Метод самоанализа сле дует свести к минимуму.
С появлением бихевиоризма в психологии произошло смещение акцентов — с изучения сознания на изучение поведения. Бихевиоризм вызывал все больший энтузиазм. Люди не желали рассматривать психологию как совокупность отвле ченных идей. Их интересовала практическая применимость знания. Откликом на крайние проявления бихевиоризма было стремление выяснить, до какой степени поведение формируется в процессе научения (Reisman, 1991). Концепция куль туры стала центральной составляющей научения, хотя большинство бихевиори-стов в то время всего лишь изучали то, что непосредственно предшествует или следует за поведением, а не долговременный процесс социализации, связанный с культурой. Вместе с бихевиоризмом пришел растущий интерес к методам научных исследований, основанным на дефинициях, поддающихся рабочей проверке и эмпирической корректировке, проверке гипотез, использовании контрольных групп и т. п.
Психоаналитическая и бихевиористская традиция положили начало ряду важ ных теоретических подходов, включая неофрейдизм, психотерапию, центрирован ную на пациенте, гештальт-терапию, экзистенциальный подход, когнитивный и когнитивно-поведенческий подход. Однако большей частью идеологический фун дамент данных подходов отличали две особенности: они были типично западны ми и не учитывали влияние культуры.
Специалисты в области культурной антропологии также проявляли интерес к поведению. Многие из них обращались к исследованиям по психологин, пытаясь определить, какие типы поведения универсальные, какие, судя по всему, врожден ные, а какие — приобретенные. Линтон (Linton, 1938) указывал, что ни один чело век не может усвоить все нюансы и тончайшие оттенки значений, которые содержат ся в его культуре. Более того, он утверждал, что понимание культуры индивида — это тот базис, па основании которого возможно прогнозирование его поведения. Антропологи понимали, что личность следует изучать с учетом культурного и эко логического контекста. США постепенно становились более интегрированной в культурном отношении страной, в особенности» с возрождением иммиграции, которое имело место в результате принятия законов об иммиграции, в частности, поправок 1965 году к Закону Маккарена-Уолтера, допускавших массовую иммигра цию из стран Азии (U. S. Commission on Civi Rights, 1992).
Культура определялась по-разному. Кребер и Клукхольн (Kroeber & Kuckhon, 1952) полагали, что культура представляет собой модели поведения, которые передаются при помощи символов, обозначающих отдельные достижения групп людей. Культура может рассматриваться также как совокупность правил и норм, которые обеспечивают стабильность и гармонию в обществе. Это определение культуры мы используем в данной главе, рассматривая вопрос о клинической пси хологии.
Монокультурная ориентация в клинической психологии
Признание многими психологами важности культурного фактора привело к созда нию таких организаций, как Международная ассоциация прикладной психологии и Международная ассоциация кросс-культурной психологии. Однако традицион ная американская психология в целом и клиническая психология в частности прак тически не обращались к проблемам, связанным с культурой. Поскольку теории и методики главным образом формировались в рамках европейско-американской культуры, она-то и доминировала в данной области; данное явление получило название imposed etic (Sega, Lonner & Berry, 1998). Заметно сравнительное отсут ствие разнообразия в культурном аспекте программ и источников по клинической психологии. Попытки же удовлетворить потребности представителей разных культур в психологической помощи едва-едва намечались (Kazarian & Evans, 1998).
В решении проблем кросс-культурного характера были важны два типа разра боток. Во-первых, исследователи, занимавшиеся изучением вопросов кросс-культурного и кросс-националыюго характера, продемонстрировали важность влияния культуры на практики социализации, личность, проявления психических рас стройств, методы лечения расстройств и иные разновидности поведения. Триан-дис и Брислин (Triandis & Brisin, 1984) отмечали преимущества кросс-культур ных исследований для разработки психологической теории. Проверка конкретной теории в контексте различных обществ и культур позволяет определить релевант ность и валидность данной теории для человечества в целом. Кроме того, они гово рили о том, что кросс-культурные исследования имеют и другие преимущества, например возможность расширить диапазон изменения изучаемых переменных. Предположим, исследователя интересует взаимосвязь между коллективизмом и нравственным развитием. Поскольку параметры коллективизма в разных культу рах различны, включив в свое исследование разные культурные группы, ученый сможет исследовать изменение интересующих его параметров в более широком диапазоне. Кроме того, может обнаружиться, что культуры различаются в отноше нии переменных, с которыми, по этическим или практическим причинам, трудно работать как с независимыми переменными (например, влияние определенных •ценностных ориентации на сексуальную агрессию).
* Во-вторых, принимая во внимание историю расовых и этнических взаимоотно шений в США, исследователи начали изучать расовые и этнические различия, свя занные с интеллектом, личностью, формированием стереотипов, эмоциональными нарушениями, достижениями и услугами в сфере психиатрии. Все глубже осозна вались и признавались потребности национальных меньшинств (в частности, аф-роамериканцев, американцев азиатского и латиноамериканского происхождения и американских индейцев) в услугах специалистов по клинической психологии и неспособность психологов удовлетворить эти потребности (American Psychoogica Association Office of Ethnic Minority Affairs, 1993). Были собраны обширные дан ные, свидетельствующие о недооценке фактора культуры в клинической практи ке. Так, Далквист и Фэй (Dahquist & Fay, 1983) говорят о несостоятельности по пыток специалистов удовлетворить потребности общества, состоящего из предста вителей многих культур; Падилла, Руис и Альварес (Padia, Ruiz & Avarez, 1975) говорят о необходимости профессиональной подготовки в области психиатрии студентов, говорящих по-испански; С. Сью (Sue, 1998) выступает за предоставле ние адекватных, с точки зрения культуры, услуг; Корчин (Korchin, 1980) требует обучать больше психологов, представляющих национальные меньшинства; Говард с соавторами (Howard et a., 1986) обнаружил, что в сфере психического здоровья работает недостаточно представителей национальных меньшинств. Безусловно, проблемы национальных меньшинств и проблемы кросс-культурной психологии — не одно и то же. Хотя и те и другие связаны с вопросами культуры, психология национальных меньшинств занимается, кроме того, вопросами межрасовых и ме жэтнических связей между группами, представляющими этническое большинство в США, и национальными меньшинствами.
Поскольку зарождение клинической психологии произошло в США, ее цен ностные ориентации связаны прежде всего с североамериканской (англо-аме риканской) парадигмой (Но, 1985; McHoand, Lubin & Forbes, 1990; S. Sue, 1983). Господство американской парадигмы привело к реструктуризации клинической
психологии в других странах. В 1985 году Хо отмечал, что «клиническая психо логия — не национальный продукт, а перенос представлений, которые сформирова лись за рубежом» (р. 1214). Он признавал, что, например, в Китае существует фун даментальное противоречие между традиционной моралистически-авторитарной ориентацией и психолого-терапевтичсской ориентацией клинической психологии. Вследствие этого перед клиницистом встает задача осторожно уравновесить пси холого-терапевтическую ориентацию и традиционные ценности национальной культуры.
Другая дилемма возникает из расхождений между концепциями индивидуализ ма и коллективизма. Традиционная западная психология, которая неразрывно свя зана с иудейско-христианской традицией индивидуализма, делает основной акцент на таких качествах, как уверенность в себе, уникальность, независимость и свобо да. Хо (Но, 1985) говорил о том, что данные идеологические пристрастия лежат в основе традиционных подходов к психологическому вмешательству (то есть кон сультирования и психотерапии). Коллективизм же делает акцент на социальной активности, сохранении и укреплении благополучия группы. Стратегии предуп реждения и лечения расстройств, которые должны быть связаны с системами под держки, берут начало в культуре. В этом смысле можно использовать культурный фактор для того, чтобы помочь тем, кто испытывает трудности.
В связи с растущим признанием роли культуры американская психология пред приняла попытку обращения к проблемам национальных меньшинств, создав в рамках Американской психологической ассоциации различные группы, занимаю щиеся этими вопросами (такие, как Комитет по вопросам равных возможностей в психологии, Департамент по делам национальных меньшинств, Управление по делам национальных меньшинств и Общество психологических исследований проблем национальных меньшинств).
В других странах предпринимались попытки трансформировать американскую модель клинической психологии, адаптировав ее к потребностям конкретной куль туры. Так Хо (Но, 1985) говорил о том, что в большинстве азиатских стран и дру гих странах третьего мира «по крайней мере, на начальных стадиях формирования профессиональных кадров представляется гораздо более целесообразной органи зация серьезной программы подготовки специалистов на уровне магистра, чем стремление следовать американскому примеру подготовки доктора философии или доктора психологии» (р. 1215). Во многих развивающихся и слаборазвитых странах профессиональные успехи тесно связаны с социально-экономическими факторами, которые следует принимать во внимание. Долгий путь к получению докторской степени ограничивает количество квалифицированных специалистов по клинической психологии, не обеспечивая при этом получение адекватной уров ню подготовки оплаты труда. Что касается исследований в области психологии, господствующая на западе парадигма в процессе научно-исследовательской рабо ты и подготовки специалистов использует eric-подход, уделяя первоочередное вни мания «универсалиям» и фундаментальным чертам сходства между людьми. Куль турная же психология в первую очередь обращается к em/c-подходу, делающему акцент на культурной специфике и влиянии культуры на поведение человека (Kazarian & Evans, 1998).
Подводя итог, можно сказать, что становление клинической психологии про изошло, прежде всего, в США. Понятно, что ее методики и принципы в первую оче редь отражают американские (главным образом, англосаксонские европейские) интересы и потребности. Поскольку население, представлявшее национальные меньшинства, ощущало, что его потребности и культурные подходы не учитыва ются должным образом и в связи с все возрастающим в международном масштабе интересом к клинической психологии, в данной области крепло признание важ ности культурных факторов и необходимости обращения к проблемам, связан ным с культурой.
Растуший интерес и внимание к влиянию культуры проявились в трех важней ших сферах клинической психологии: а) клинической оценке, б) патопсихологии и в) лечении. Важнейшие вопросы, касающиеся данных сфер, следующие; Каков характер проблем в ходе клинической оценки психических расстройств в разных культурах? Как повысить достоверность оценки? Каким образом культура влияет на эмоциональные расстройства? Существуют ли различные модели причинной обусловленности и течения заболеваний? Насколько одни и те же методы лечения применимы в разных культурах? Какие виды лечения можно обнаружить в разных культурах?
Клиническая оценка Проблемы, связанные с клинической оценкой
Один из самых важных и все еще нерешенных вопросов, касающихся клиниче ской оценки психопатологии, состоит в том, следует ли понимать культурные ва риации в симптоматике как известные на Западе, расстройства, отличающееся лишь иными симптоматическими проявлениями в контексте другой культуры, или культурные вариации представляют расстройства совершенно иного рода. В начале 1900-х годов Эмиль Крепелин, который считается отцом описательной психиатрии, обнаружил, что болезни, выявленные на Западе, такие как dementia praecox (известная ныне как шизофрения), встречаются и в незападных странах. При этом, однако, уровень заболеваемости и симптоматика могут быть иными. Он также отмечал наличие культуро-специфичных синдромов, таких как амок — состояние, характеризующееся потерей контроля над сознанием, а также вспыш ками неконтролируемой ярости и непреодолимого влечения к убийству. Встреча ется оно преимущественно у мужчин в Индонезии и Малайзии. Несмотря на вы явление культурных различий, Крепелин полагал, что такие синдромы служат показателями болезней, уже известных на Западе (A-Issa, 1995).
Проблема при исследовании таких вопросов связана с тем, что в процессе изу чения культурных феноменов трудно избежать предубеждений, связанных с куль турой исследователя. По мнению Кляйнмана (Keinman, 1995), научно-исследова тельской работой в психиатрии часто движет стремление доказать, что психическое расстройство подобно любому другому заболеванию, а следовательно, может быть обнаружено в любом уголке земного шара при помощи одних и тех же диагности ческих приемов. Свидетельством тому являются международные исследования шизофрении. В ходе одного из них, Международного пилотного исследования шизофрении (IPSS), которое финансировалось Национальным институтом психиатрии, изучались группы больных в Индии, Нигерии, Колумбии, Дании, Велико британии, бывшем Советском Союзе и США. Выборки страдающих психическими расстройствами действительно имели похожие симптомы, что свидетельствовало в пользу представления о расстройстве «универсального характера». Тем не менее были обнаружены и весьма ощутимые различия. Так, прогноз течения заболева ния был более благоприятным для больных из менее развитых стран и менее опти мистичным для тех, кто принадлежал к промышленно развитому обществу. Это открытие сочли-второстепенным по сравнению с тем фактом, что основные симп томы шизофрении можно встретить повсеместно (Keinman, 1995).
Инициатором другого подобного исследования, а имело Исследования решаю щих факторов прогноза (Determinants of Outcome Study), была ВОЗ. Исследование также финансировалось Национальным институтом психиатрии (Sartorius & Jabensky, 1983). В 12 центрах, расположенных в Индии, Японии, Нигерии, Колумбии, Дании, Великобритании и США, были обследованы около 1300 больных. Иссле дователи пришли к выводу, что независимо от страны в симптоматике больных ши зофренией было много общего. И тем не менее были выявлены и существенные различия. Редко встречающаяся в развитых странах кататоническая шизофрения составляла 10% всех случаев этого заболевания в развивающихся странах. Кроме того, в развивающихся странах диагноз острой разновидности заболевания ставил ся примерно в 2 раза чаще, чем диагноз параноидная шизофрения. Диагноз же гебефренической шизофрении ставился в развитых странах более чем в 3 раза чаще, чем в развивающихся странах. Несмотря на столь заметные кросс-культур ные различия, в выводах исследования обращалось первоочередное внимание на универсальный характер симптомов шизофрении (Keinman, 1995). В связи с этими выводами Кляйнман отмечает: «Таковы неписаные законы профессиональной идео логии, которая склонна преувеличивать все, что связано с универсальным характе ром психических расстройств, игнорируя при этом культурную специфику» (р. 636).
Принадлежность к разным культурным или этническим группам может быть причиной разногласий между теми, кто ставит диагноз. В ходе исследования вли яния культуры на диагностический подход врача пять американских врачей-муж чин китайского происхождения и пять белых американцев оценивали функциони рование белых пациентов и пациентов-китайцев, просматривая видеозапись бесед с ними (Li-Repac, 1980). Результаты показали взаимосвязь между клинической оценкой и этнической принадлежностью врача и пациента. Белые американцы определяли состояние пациентов китайского происхождения как тревожное, неловкое, смущенное и нервозное, врачи-китайцы воспринимали тех же самых пациентов как оживленных, активных, адекватно адаптирующихся, искренних и дружелюбных. Белых пациентов белые же врачи оценили как эмоциональных, склонных к приключениям, искренних и добродушно-веселых, тогда как врачи-китайцы определили тех же пациентов как активных, агрессивных, непокорных и искренних. Кроме того, белые врачи, по сравнению с врачами-китайцами, были в большей степени склонны оценивать пациентов-китайцев как подавленных, замкнутых, неуравновешенных в социальном плане и неспособных к созданию межличностных отношений. Врачи китайского происхождения считали наруше ния белых пациентов более серьезными, чем белые врачи. Все это свидетельствует
о том, что мнение о психологическом функционировании зависит, по крайней мере отчасти, от принадлежности врача и пациента к одной и той же или разным этни ческим группам и, вероятно, от культурного контекста.
В процессе клинической оценки возможны и другие источники отклонений. Большая часть инструментов для клинической оценки содержит позиции, которые не всегда можно адекватно перевести на другие языки (Keinman, 1995). Например, диагностические инструменты в США используют выражения feeing bue и feeing down, которые обозначают депрессивный аффект. На многих языках буквальный перевод этих терминов представляет собой бессмысленные сочетания слов. Чтобы оценить культурные различия во всей полноте, исследователи должны выявить в данной культуре характерные для описания расстройства выражения и именно их включить в стандартный опросник. Иными словами, при разработке критериев в одной культуре и последующем их использовании в другой, часто страдает экви валентность.
Брислин (Brisin, 1993) выделяет три категории проблем, связанных с эквива лентностью критериев оценки в ходе кросс-культурных исследований: а) проблемы эквивалентного перевода, б) концептуальная эквивалентность и в) метрическая эквивалентность. Потенциальные проблемы, связанные с переводом, концептуаль ной и метрической эквивалентностью, бывают столь значительны, что исследо ватели порой отказываются делать какие-либо выводы на основании количествен ных сравнений по показателям заданного критерия у испытуемых, принадлежащих к разным культурам (например Hui, 1988).
Проблемы эквивалентности перевода часто возникают при переводе опросни ков и инструкций с одного языка на другой. Дескрипторы и параметры, связанные с психологическими понятиями, не всегда можно перевести адекватно, и это нано сит ущерб эквивалентности. Чтобы проверить адекватность перевода определен ного критерия, сформулированного в рамках конкретной культуры, сначала его перевод данного текста на другой язык делает эксперт-билингв, а затем осуще ствляется обратный перевод на исходный язык вторым независимым экспертом-билингвом. Затем версии данного критерия на языке оригинала сравниваются, что бы определить, каким словам и понятиям удалось «выжить» в процессе перевода. То, что слово или понятие «уцелело» в процессе перевода, дает основания пола гать, что в данном случае перевод был эквивалентным. Такая методика может использоваться для выявления культуро-специфичных психологических концеп ций и концепций, общих для разных культур.
Под концептуальной эквивалентностью понимается функциональный аспект конструкта, который в разных культурах служит одной цели, тогда как проявле ния поведения или мышления, которые используются для оценки данного кон структа, могут быть разными. Так, на Западе одной из.характеристик качества при нятия решений является способность к принятию не зависящего от влияния окру жающих личного решения, тогда как в Азии качество принятия решений во многом определяется как способность принять решение, отвечающее интересам группы. Эквивалентность разных типов поведения, связанных с принятием решений, состоит в том, что данное поведение связано с одним и тем же конструктом (каче ство принятия решений), на который ориентируется индивид в разных культурах.
Отсутствие концептуальной эквивалентности означает, что конкретное представ ление о качестве принятия решений в одной культуре не дает возможности оце нить качество принятия решений в другой культуре.
И наконец, метрическая эквивалентность определяет, какие показатели опре деленного параметра для представителей разных культур имеют одно и то же ска лярное значение и являются сравнимыми. Например, если показатель некоторого параметра представителей одной группы населения равен 100, это не означает, что он эквивалентен-уровню 100 данного параметра для другой группы населения, что следует учитывать и при переводе инструмента на другой язык. Отсутствие мет рической эквивалентности особенно очевидно при попытках переноса предельных значений показателей определенного параметра, выявленных в одной культуре, в-контекст другой культуры. Например, если определенный уровень некоторых параметров в одной культуре свидетельствует о клинических проявлениях депрес сии, тот же уровень этих параметров в другой культуре совершенно не обязатель но является показателем депрессии. На метрическую эквивалентность влияет мно жество факторов, включающие эквивалентность перевода и концептуальную эквивалентность, комплексы реакций, нормы, касающиеся клинических проявле ний депрессии и т. п.
Подходы к решению проблем
В 1996 году С. Сыо определил несколько методов, которые позволяют справиться с культурными отклонениями в процессе клинической оценки: разработка новых тестов и критериев оценки, проверка и переработка тестов, позволяющая добиться кросс-культурной валидности, изучение характера отклонений.
Разработка новых тестов и критериев оценки. Необходима разработка новых психологических тестов и критериев, приемлемых для различных в этническом и культурном отношении групп населения. Например, Чеунг (Cheung, в печати) раз рабатывает систему оценки параметров личности, применимую в китайском обще стве. Ее система оценки базируется не только на западных представлениях, по учи тывает и национальные концепции. Таким образом, будет разработан инструмент, учитывающий культурную специфику китайского общества.
Зейн (Zane, 1999) полагает, что ряд конструктов личностного характера более значим в одних культурах по сравнению с другими. Одной из важных характери стик личности, которая касается межличностных отношений, является «лицо». Потеря лица (понимается как угроза или утрата совокупности социальных свя зей) — важный фактор межличностных отношений в азиатских культурах. Чело век боится потери лица, иначе говоря, утраты социального статуса, что в первую очередь свойственно американцам азиатского происхождения, для культуры кото рых понятие лица имеет высокую значимость. Для адекватной оценки данного конструкта Зейн разработал систему параметров оценки потери лица. Инстру мент, который включает 21 позицию, отражает 4 сферы, являющиеся источником потенциальной угрозы, в том числе социальный статус, нравственное поведение, адекватность социальным нормам и внутреннюю дисциплину. Полученные данные говорят о высоком уровне надежности и валидности данного инструмента. При обследовании американцев азиатского происхождения его показатели обнаруживают позитивную корреляцию с ориентацией на окружающих, застенчивостью и социальной тревожностью и негативную корреляцию с экстраверспей и уровнем усвоения новой культуры. Кроме того, показатели американцев азиатского про исхождения по представленным параметрам выше, чем у белых американцев. Данный инструмент дает возможность прогнозировать определенное поведение вне зависимости от "его желательности в социальном плане, например настойчи вость или беспомощность. Эти данные весьма важны для формирования концеп ции личности.
Исследователи в США обнаружили пять ортогональных личностных факторов, которые получили название «Большая пятерка» (Godberg, 1981). В нее включены такие характеристики, как покладистость, добросовестность и эмоциональная устойчивость. Несмотря на то что «Большая пятерка» применима к разным куль турам, уровень значимости разных факторов в каждом случае различен (Yang & Bond, 1990). Если параметры потери лица позволяют выявить прогностические факторы поведения в определенных культурных группах и являются относитель но ортогональными по отношению к «Большой пятерке» личностных параметров, то концептуализация личности в соответствии с параметрами «Большой пятерки» обладает определенными недостатками как попытка универсального подхода к осмыслению личности.
Проверка и переработка тестов, позволяющая добиться кросс-культурной вшшдности. В прошлом тесты и параметры оценки разрабатывались прежде всего на Западе. При оценке индивида, представляющего культуру незападного типа, обычно использовались существующие инструменты оценки, иногда в переводе и немного видоизмененной форме. Например, тесты умственных способностей (такие, как Шкала Векслера для измерения интеллекта взрослых — WAIS), лично стные опросники (например, Миннесотский многоаспектный личностный опрос-пик, 2-е изд. — ММР1-2) и инструменты для обследования (например, Структури рованное диагностическое интервью — DIS) использовались для изучения нацио нальных меньшинств или в ходе кросс-национальных исследований.
Проблема состоит еще и в том, что инструмент может быть неадекватным не только в силу недостатков перевода или включения в него чуждых данной культу ре понятий, но и из-за неадекватного понимания ответов на отдельные вопросы. В связи с этим Роглер, МалгадииРодрпгес(Кх^1ег, Magady & Rodriguez, 1989) от мечают, что в культуре Пуэрто-Рико практикуется спиритизм, и утвердительный ответ по ряду позиций Миннесотского многоаспектного личностного опросника (например, «временами мною завладевают злые духи») еще не свидетельствует о патологии. Учитывая подобные обстоятельства, следует соответствующим образом адаптировать инструменты к местным нормам для повышения уровня валидности. Эта работа важна еще и тем, что позволяет определить нормы сравнения разных групп и выявить, какие аспекты или позиции инструмента применимы в кросс-культурном плане, а какие требуют видоизменения для обеспечения валндности и возможности более точной интерпретации полученных данных.
Изучение характера отклонений. Отклонения — весьма благодатная сфера ис следований, которую обычно упускают из виду при проведении кросс-культурных сравнений. Исследование отклонений порой позволяет понять, каким образом
культура влияет на ответы при использовании различных инструментов оценки. Это понимание в свою очередь позволяет определить, как можно избежать откло нении при оценке отличающихся в культурном отношении групп населения. То есть понимание культурных процессов, которые лежат в основе ответа на воп росы инструментов оценки, — а эти процессы могут быть общими для ряда инстру ментов, — дает возможность избежать отклонений.
Сью занимается исследованием вопроса, можно ли прогнозировать различия в ответах на вопросы инструментов с учетом этнических и культурных различий. Если можно будет выявить такие обусловленные культурной принадлежностью прогностические факторы, то станет возможной оценка любого критерия в отно шении отклонений и повышение валидности инструментов. А значит, можно будет использовать существующие инструменты с учетом выявленных культурных фак торов. Этот подход использовался для анализа совокупности ответов, связанных с такими критериями, как желательность в социальном плане, в Миннесотском многоаспектном личностном опроснике.
Подводя итог, можно сказать, что непосредственный перепое критериев, которые выработаны и опробованы в одной культуре, в другую культуру влечет за собой ряд проблем. Для их решения используются различные стратегии, в том числе пере вод инструментов оценки и выявление нормативного уровня показателей для целевой группы, видоизменение инструментов с учетом местной культурной спе цифики, разработка критериев, с помощью которых можно оценить значимые для конкретной культурной группы конструкты, изучение характера культурных от клонений и их корректировка. Кросс-культурная психология способствует более глубокому пониманию влияния культурных факторов на процесс оценки и стре мится к устранению отклонений.
Культурный фактор в психопатологии
Разработка применимых в кросс-культурных исследованиях инструментов диаг ностики весьма важна для точной клинической оценки состояния индивида. Что именно оценивает такой инструмент? В предыдущем разделе мы рассматривали влияние культуры на оценку психического состояния личности. Для того чтобы понять роль культурных факторов в объяснении психических отклонений, необ ходимо остановиться на основных теоретических подходах патопсихологии. С уни версалистской точки зрения, культурные особенности представляют собой элемент внешнего характера. Если спять верхний пласт, сущность психопатологии предста нет перед нами в чистом виде. В противовес такому взгляду, сторонники культур ного релятивизма считают, что признаки психопатологии, ее внешние проявления и связанные с ней внутренние переживания достаточно неопределенны. То, что может считаться патологией в одном обществе, не принимается во внимание в дру гом (Draguns, 1995).
Исследования культуры и психопатологии отражают названные точки зрения. ?#с-подход предполагает универсалистский взгляд, подчеркивая повсеместность отклонений от нормы. Примером такого подхода служат исследования шизофрении, проведенные ВОЗ (WHO, 1973, 1979). Сравнение культур осуществлялось в ходе
этих исследований, исходя из предположения о наличии шизофрении в разных культурах. Сторонники eric-подхода считают, что в разных культурах существуют одни и те же заболевания, течение которых в целом сходно, признавая при этом, что культура оказывает влияние на специфику симптомов или их содержательный характер (например, содержание бреда), а также определяет уровень заболеваемо сти и распределение конкретных расстройств.
Даже если исходить из предположения об универсальности симптомов забо левания и допустить, что их можно оценить в разных культурах при помощи еди ных диагностических инструментов, что можно сказать о культуро-специфич-ных синдромах? Согласно определению Американской психиатрической ассоци ации (American Psychiatric Association, 1994), культуро-специфичный синдром представляет собой систематически проявляющиеся, обладающие местной специ фикой аберрантные типы поведения и переживаний. Они не соответствуют крите риям современных систем диагностики и классификации, таких как «Руководство по диагностике и статистике психических расстройств», 4-е изд. (DSM-IV, 1994), а также Международной классификации болезнен (МКБ). Примерами таких синд ромов являются амок, shenjingshuaimo и attaque de nervois (American Psychiatric Association, 1994).
Амок представляет собой диссоциативный эпизод, при котором за кратковре менными тягостными размышлениями следует жестокое, агрессивное поведение с характерным стремлением к убийству и разрушению. Такому эпизоду часто пред шествует нанесение обиды или оскорбления, и наблюдается он только у мужчин. Эпизод часто сопровождается мыслями о преследовании, амнезией, изнеможени ем и возвращением в преморбидпое состояние. Амок встречается в Малайзии, Ла осе, на Филиппинах, в Полинезии, Папуа — Новой Гвинее, Пуэрто-Рико и среди индейцев племени навахо.
Состояние attaque de neruois встречается у латиноамериканцев в странах Кариб ского бассейна, а также у других латиноамериканских и латинских средиземномор-ных групп. Как правило, имеют место такие симптомы, как приступы безудержно го крика, плача, страха, жара в груди, который поднимается к голове, вербальной или физической агрессивности и неуправляемого поведения. Attaque de nervois ча сто представляет собой непосредственный результат стрессовых событий в семье.
Состояние shenjingshuaimo («неврастения») встречается в Китае, для него ха рактерны физическое и умственное утомление, головокружение, головные и дру гие боли, неспособность сосредоточиться, нарушение сна и расстройство памяти. Кроме того, симптомы могут включать нарушение работы желудочно-кишечного тракта, раздражительность и различные признаки, указывающие на нарушения функционирования вегетативной нервной системы. Часто, хотя и не всегда, симп томы могут соответствовать критериям расстройства настроения или тревожного расстройства в соответствии с DSM-IV. Ниже данный вид расстройств рассматри вается подробно.
Являются ли культуро-специфичные синдромы всего лишь культурными вари ациями общих симптомов? Применяя лишь теоретические схемы оценки заболе ваний (причем, западного толка), клиницисты вряд ли смогут выявить наличие культуро-специфичного синдрома (Aderbigbe & Pandurangi, 1995). Так, амок традиционно допускался в Малайзии, где он имеет распространение. Однако вряд ли в какой-либо западной стране могли бы допустить такое агрессивное, а иногда и несущее угрозу смерти, поведение. Таким образом, чтобы избежать ограниченно сти подхода к клинической оценке, который связан с различиями в идеологии, оценка проявлений разного рода расстройств должна быть свободна от теоретиче ских предубеждений. Однако возможно ли это, если наше нынешнее понимание расстройств и заболеваний само по себе является продуктом определенной куль туры? Рассмотрим, например, представление о соматизации. Фабрега (Fabrega, 1990) определяет соматизацию как «такую клиническую картину, при которой преобладают симптомы физиологического характера» (р. 653). Данные, касающи еся западной биомедицинской психологии, собраны в ходе экспериментов и пла новых наблюдений, которые проводились по образцу западной же культурной пси хологии. Таким образом, практически невозможно до конца понять, что же состав ляет «не связанные с культурой» элементы мозга, тела или заболевания. Фабрега (Fabrega, 1990) замечает: «Если рассматривать феномен болезни как личный опыт индивида, описывая и представляя его через социальное поведение, вряд ли можно надеяться на выявление значительной культурной общности» (р. 668).
?>ш'с-подход опирается на культурный релятивизм. Это направление научно-исследовательской работы определяется ориентацией на культурную уникаль ность. Отклонение поведения от нормы фиксируется в рамках культурного кон текста, и расстройства, которые встречаются в одной культуре, могут не иметь эк вивалента в других. Как уже отмечалось выше, возможно, культуро-специфичные синдромы не имеют аналогов в других культурах. Хотя проявления расстройств, соответствующих основным категориям DSM-IV, можно найти по всему миру, от дельные симптомы, течение заболевания и восприятие заболевания в социальном аспекте часто определяются локальными культурными факторами.
Взаимосвязь между культурой и психопатологией в США еще более сложна из-за культурного многообразия американского общества. На культурный контекст накла дывается история и различия, существующие внутри этой группы (Draguns, 1995). Важно учитывать данные факторы в историческом контексте, как противовес тем качествам, которые считаются неотъемлемыми характеристиками данного общества. Более того, этническая идентичность переплетается с такими проблемами, как от ношение к усвоению повой культуры и аффилиации в стране проживания. Изуче ние влияния этнической принадлежности на психопатологию усложняется имею щей широкое распространение американской идентичностью. Таким образом, зада ча состоит в том, чтобы объединить точность выявления клинических проявлений с компетентностью в сфере культуры, не попав в плен стереотипных представлений.
Драгуне (Draguns, 1995) рассматривает данные кросс-культурной психологии об аномальном поведении, собранные главным образом во время исследований шизофрении и депрессии. В ходе исследования ВОЗ (WHO, 1973) были выявле ны основные симптомы шизофрении в девяти странах-участницах. Эти симптомы включали отстраненность, спутанность мышления и искаженное представление о реальности. Более позднее исследование, также проведенное ВОЗ (WHO, 1983), выявило сходные данные в отношении основных симптомов депрессии, которые включали печаль, утрату способности радоваться, мысли о никчемности существования. Несмотря на универсальный характер данных симптомов психического рас стройства, в ходе названных международных исследований были выявлены и су щественные кросс-культурные различия. Было обнаружено, что в развивающихся странах шизофрения протекает в более легкой форме (WHO, 1979).
Таким образом, по-видимому, для выявления культурных различий в психопа тологии необходимо проведение последовательных, стандартизированных кросс-культурных исследований. Представители разных культур, страдающие депресси ей, сообщали о разных симптомах заболевания (American Psychiatric Association, 1994; Kaiser, Kats & Shaw, 1998; Keinman, 1986). Например, симптомам депрессии, связанным с чувством вины, в Восточной Азии и Африке уделялось недостаточное внимание (Dragims, 1995). Соматнзаи!ия является каналом проявления психического расстройства в Китае (Keinman, 1982). Определение поведения, отклоняющегося от нормы, еще больше усложняется понятием «нормы» в каждой конкретной культуре. Например, склонность североамериканских индейцев полагаться на то, что разреше нию болезни естественным образом помогут внешние факторы, может восприни маться англо-американцами как отклонение от нормы, поскольку они представляют себе лечение как медикаментозное или врачебное вмешательство (Kaiser et a., 1998). * Несмотря на продолжающиеся исследования в сфере кросс-культурной клини ческой психологии, многие вопросы по-прежнему остаются без ответа, например вопрос концепции психических расстройств. Являются ли психические расстрой ства в разных культурах конкретными манифестациями единых в своей основе за болеваний, в ходе которых культура определяет лишь формы проявления симпто мов, или под воздействием культуры эти расстройства становятся различными по сути? Кроме того, для того чтобы опровергнуть влияние культуры на психопато логию, использовались биологические объяснения; однако биология и культура не являются взаимоисключающими противоположностями. Как интерпретировать взаимосвязь между биологией и культурой?,Возможно, одним из путей изучения этой связи являются продолжающиеся исследования соматизации, которая, с одной стороны, связана с физиологическими проявлениями, а с другой стороны — опре деляется культурными факторами. Ощущается недостаток данных, касающихся отдельных культурных переменных, которые способствуют устойчивости и вынос ливости в условиях стресса. Какие уникальные составляющие культуры могут помочь предупредить или нейтрализовать психопатологию? Как выявить причин ную обусловленность в процессе анализа взаимосвязи культуры и психопатологии? Мы знаем, что выражение и направление психопатологии определяются культурой, но каково ее влияние на причинную обусловленность патологии? (Draguns, 1995). Для исследования влияния культуры на психопатологию важна и эволюция данного расстройства в контексте культуры. История неврастении иллюстрирует до неко торой степени случайный характер диагностических категорий и изменений, про исходящих в культуре.
Неврастения
Неврастения (или shenjing shuairuo) тесно связана с именем американского невро патолога Джорджа Бирда (Costa e Siva & Giroamo, 1990). Определяемая словаря ми по медицине как «нервное истощение», она сопровождается значительной физической и умственной утомляемостью. Бнрд утверждал, что причины неврасте нии коренятся в истощении нервной силы (пепюиз force), что, в свою очередь, ослабляет нервную систему. Он полагал, что такое истощение является результа том образа жизни промышленно-развитого американского общества, в котором человек расходует массу энергии, не имея возможности восстановить свои силы. На некоторое время многие европейские врачи с готовностью разделили его взгляды. Во время Первой мировой войны диагноз «неврастения» ставился так часто, что в британской армии был введен специальный учебный курс, посвященный этому заболеванию. Прошедшие курс обучения получали звание «эксперт по неврасте нии» (Costa e Siva & Giroamo, 1990). Затем неврастения начала постепенно исче зать из поля зрения западной нозологии.
Перечень симптомов неврастении был чрезвычайно обширен, однако, в конеч ном счете, его перекрыла депрессия (Adams & Victor, 1985). В. первом издании «Руководства по диагностике и статистике психических расстройств» (DSM-1) вообще не значилось такого заболевания (American Psychiatric Association, 1952). Неожиданно она появилась в DSM-II (American Psychiatric Association, 1968), где в качестве ее характеристик отмечались хроническая усталость, быстрая утомляе мость и иногда истощение, Однако ее возрождение было недолгим, и в DSM-IIIee вновь не включили (American Psychiatric Association, 1980), как и в DSM-IH-R (American Psychiatric Association, 1987). Неврастения сохранилась лишь в МКБ ВОЗ (Costa e Siva & Giroamo, 1990). Изредка в европейских странах диагноз «неврастения» ставится вместо диагноза «реактивная депрессия». Кляйнмаи и Кляйнман (Keinman & Keinman, 1985) отмечают, что диагноз неврастения полу чил широкое распространение в Китае и на Тайване. Действительно, понятие неврастении до сих пор широко применяется в незападных странах, где оно явля ется более культурно адекватным, чем термины депрессия или тревожность (Good & Keinman, 1985). Так психическое расстройство, которое, как считалось когда-то, берет свое начало в промышлешю-развитой Америке, было постепенно забыто на Западе, но продолжает оставаться в силе в странах незападной культуры.
Влияние западной культуры на психопатологию
Кляйнман (Keinman, 1987) подчеркивает, что классификация психопатологии, уместная в одной культуре, может быть нерелевантной в другой. Примерами тому служат нервная анорексия, агорафобия и пограничное расстройство личности. Эти расстройства, встречающиеся главным образом в Северной Америке и Западной Европе, редки в незападных странах (Paris, 1991). Таким образом, мы можем со брать ценную информацию о конкретном психическом расстройстве, выяснив, в какой мере различны или сходны его проявления в разных культурах.
Западный мир неохотно признал наличие культурных переменных в психопа тологии. Шумейкер (Schumaker, 1996) выявил две основные тенденции в сфере клинической психологии. Во-первых, все более популярной делается когнитивная психология. С точки зрения когнитивной психологии, психопатология рассматри вается как следствие психических процессов, управляемых индивидом большей частью произвольно. Во-вторых, произошел сдвиг в сторону имеющих биологиче скую основу моделей психопатологии. Обе тенденции, касающиеся теоретического
подхода к психопатологии, сориентированы, прежде всего, на личность, и при этом недооценивают культурные факторы.
Теоретики когнитивной психологии обычно считают, что индивид сам проду цирует свои когпинии. Однако представление об ответственности индивида за них применимо не ко всем культурам. Например, согласно системе верований торайя, проживающих на юге острова Сулавесп в Индонезии, гнев подлежит наказанию со стороны сверхъестественных сил. Таким образом, когнитивная деятельность, свя занная с контролем гнева, осуществляется на уровне культуры, а не на уровне ин дивида (Schumaker, 1996). Поскольку целые общества свободны от проявлении депрессии западного типа, нам следует проверить, могут ли культурные факторы способствовать преодолению биологической предрасположенности к депрессии. Один из примеров был обнаружен при диагностике послеродовой депрессии. На Западе примерно у 20 % женщин после родов обнаруживаются клинические проявления депрессии — от легких до умеренных (Hopkins, Marcus, Campbe, 1984). Этиологические модели говорят о том, что послеродовая депрессия является результатом гормонального дисбаланса, а именно снижением уровня эстрогена и прогестерона, которое и считается причиной депрессии. Несмотря на важность да'нных, культурные факторы, связанные с послеродовой депрессией, крайне редко упоминаются в литературе. Исследование групп населения, не принадлежащих к западному миру, даст возможность выявить тесную взаимосвязь культуры и пси хопатологии и оценить то значение, которое западные врачи придают личностным факторам.
Лечение
Медикаментозное лечение
Как было показано выше, взаимосвязь между биологией и культурой сложна и многопланова. Для предупреждения заболеваний важно исследовать факторы, влияющие на причинно-следственную взаимосвязь культуры и биологии. Выявив их, мы сможем использовать те культурные переменные, которые способствуют нейтрализации или предупреждению психопатологии. С точки зрения лечения насущной потребностью является идентификация культурных переменных, спо собных влиять на эффективность применения психотропных средств. Различный уровень эффективности медикаментозного лечения в разных культурах делает вза имосвязь культуры и биологии еще более сложной. Лин и Шеи (Lin & Shen, 1991) утверждают, что фармакокинетические и фармакодинамические свойства различ ных психотропных лекарственных средств могут отличаться при лечении больных азиатского и неазиатского происхождения, что ведет к различиям в дозировке и по бочных эффектах.
Даже у групп азиатского населения, принадлежащих к разным культурам, име ется ряд важных общих характеристик, которые порой оказывают существенное влияние на результаты применения лекарственных средств. Например, Кларк, Брейтер и Джонсон (Cark, Brater & Johnson, 1988) обнаружили, что устойчивость пищевых режимов азиатских народов может оказывать влияние на скорость мета болизма отдельных лекарственных средств. Но, несмотря на такое сходство, среди
представителей разных азиатских культур наблюдается и определенная неодно родность. Примером таких различий является распределение «медленной» аце-тальдегиддегидрогеназы, особого фермента, который вызывает заметный прилив крови к лицу после приема внутрь небольшого количества этилового спирта. Этот фермент обнаружен почти у 50% китайцев, японцев и вьетнамцев, и при этом он найден лишь у одной трети корейцев. Кроме того, прилив крови к лицу относитель но слабее выражен у малайцев и танцев. В этих группах населения распределение ацетальдегиддегидрогеназы практически соответствует уровню данного фермен та у представителей белой расы (Lin & Shen, 1991).
Различия между лицами азиатского и неазиатского происхождения имеют боль шое значение для лечения. Например, ингибиторы моноамипоксидазы зарекомендо вали себя как эффективное средство лечения «атипичной депрессии» и панических расстройств. Кроме того, они являются эффективным средством контроля некото рых симптомов посттравматического стрессового расстройства. Однако ингибиторы моноаминоксидазы редко применяются при лечении больных азиатского проис хождения из-за возможных осложнений, возникающих при их взаимодействии с обычном рационом жителей Азии (соевый и рыбный соусы, а также продукты, полученные в результате брожения). Кроме того, антихолинергические свойства традиционно употребляемых лекарственных трав при одновременном примене нии с трициклическими антидепрессантами или низкопотенциальными нейролеп тическими средствами могут привести к атрофическому психозу (Lin & Shen, 1991). Использование таких лекарственных растений чрезвычайно популярно и во многих странах Азии носит массовый характер.
Еще одно распространенное психотропное средство — бензодиазепины (BZPs), которые относятся к числу наиболее часто назначаемых средств (Smith & Wesson, 1985). Этническая принадлежность является одним из факторов, имеющих оп ределяющее значение для реакции на это средство. Розенблат и Танг (Rosenbatt & Tang, 1987) исследовали схемы лечения 21 психиатра из Северной Америки и обнаружили, что, по сравнению с представителями белой расы, лица азиатского происхождения были более чувствительны к разного рода психотропным воздей ствиям.
Все эти данные, говорящие о том, что единый подход к медикаментозному ле чению в разных культурах невозможен, ставят под сомнение само представление об «универсальных» методах лечения. Таким образом, возникает задача выявле ния тех составляющих лечения, которые оптимальны в условиях конкретной культуры.
Психотерапевтическое лечение
Так же как в разных культурах невозможен единый подход к медикаментозному лечению, невозможно унифицировать и применение психотерапии. Бойтлер и Краго (Beuter & Crago, 1991) исследовали 40 разных программ психотерапии в Север ной Америке и Европе. Они обнаружили четыре параметра, по которым различа лись регионы и программы: а) сосредоточение на процессе/результате, б) теорети ческие модели психотерапевтических подходов, в) методы предоставления услуг и г) методики, которым отдавалось предпочтение. Например, исследование географического распространения психодинамических методой показало, что они явля ются основными в Германии и в прибрежных регионах Северной Америки. При менение клиент-центрированной психотерапии осуществляется прежде всего в Европе, тогда как в Северной Америке пользуются методами когнитивной психо терапии. Таким образом, характер отношений между пациентом и психотерапев том в совокупности с ролевыми установками и ожиданиями весьма важен для вы явления различий в подходах к психотерапевтическому лечению. Большинство психотерапевтов ценят тех пациентов, которые откровенно рассказывают о своих переживаниях и проблемах. Однако разные культуры по-разному подходят к такому самораскрытию (Toukmanian & Brbuwers, 1998). Эти культурные различия в под ходе к откровенности весьма существенны при исследовании психотерапии.
Самораскрытие — это важный аспект традиционной психотерапии в Северной Америке. Наибольшее распространение получили методики инсайт-орнентиро-ванной психотерапии. Такая ориентация может быть неуместной при работе с па циентами незападного происхождения. Так, Тинг-Туми (Ting-Toomey, 1991) обна ружил, что представители западных культур в большей степени склонны к само раскрытию по сравнению с теми, кто не принадлежит к западной культуре. Рассказ о психологических проблемах предполагает центрирование' на отрицательных эмо циях и мыслях негативного характера, что не поощряется в культурах Востока. Западная же культура, будучи сориентированной на инсайт, естественным обра зом предполагает такое самораскрытие.
Индивидуализм и коллективизм являются важными факторами при оценке готовности индивида к самораскрытию. Откровенный рассказ о психологическом дискомфорте может привести к представлению самого себя или своих близких в нежелательном свете (Toukmanian & Brouwers, 1998).
Психодинамическая, когнитивно-поведенческая и гуманистически-экзистен циальная ориентации представляют собой три наиболее широко применяемых в психотерапевтической практике подхода. Каждый из этих подходов имеет свои особенности, однако их идеологическая основа едина. Инструментарием для трех названных теоретических схем служат индивидуализм, уверенность в своих силах и самосознание. Предполагается, что субъект является инициатором действий, которые способствуют решению внутренних и межличностных конфликтов. Это обеспечивает эффективность его функционирования. Несмотря на акцент, кото рый данные подходы делают на личности, было бы опрометчивым полагать, что психотерапия не может быть эффективной в незападной культуре (Toukmanian & Brouwers, 1998). Например, гуманистически-экзистенциальный подход обладает достаточной гибкостью, что открывает более широкие возможности его адаптации к нуждам пациентов, представляющих разные культуры.
Задача идентификации тех составляющих психотерапии, которые являются действенными или неэффективными применительно к определенной группе насе ления, достаточно сложна. Д. В. Сью и Д. Сью (D. W. Sue & D. Sue, 1999) обнару жили, что некоторые составляющие структуры традиционной психотерапии ока зываются неэффективными. Например, предполагалось, что пациенты будут активно и откровенно рассказывать о себе, подходя к проблемам эмоционально,
однако по возможности объективно. Эти ожидания, однако, не соответствуют нор мам и моделям социального поведения, принятым во многих незападных культу рах. Кроме того, проблемы, связанные с культурным фактором, могут возникать из-за различий в ценностных ориентациях пациента и психотерапевта.
В 1987 году С. Сью и Зейн (S. Sue & Zane, 1987) обнаружили, что недостаточ ные знания психотерапевтов о культуре пациентов могут объяснить многие про блемы, касающиеся предоставления психотерапевтических услуг. Так, С. Сью (S. Sue, 1977) проанализировал документацию по 14 000 пациентов в 17 окружных психиатрических центрах в Сиэтле, штат Вашингтон. Анализ показал, что афроа-мериканцы и североамериканские индейцы представляют непропорционально зна чительную долю среди пациентов, тогда как количество американцев азиатского и латиноамериканского происхождения, напротив, непропорционально мало. Кро ме того, среди представителей национальных меньшинств наблюдался более вы сокий процент отсева, чем среди белых американцев. Отсев пациентов после пер вой сессии был гораздо выше среди представителей этнических групп и нацио нальных меньшинств (около половины пациентов), чем среди представителей белого населения (около 30 %). Был сделан поразительный вывод о том, что потреб ности национальных меньшинств в сфере психического здоровья не удовлетворя ются. Весьма сложной проблемой, с которой сталкивается в данном случае психо терапия, является фактор культуры и необходимость учета специфики культуры при выборе метода психотерапии. Представление о культуре и методики, которые определяются этими представлениями, часто не применяются должным образом (S. Sue & Zane, 1987).
Одна опасность состоит в том, что психотерапевт работает, не имея достаточ ных знаний о культуре, другая опасность связана с тем, что он может преувеличи вать значение сведений о культурных различиях. Безусловно, формирование сис темы знаний о других культурах — условие необходимое, но недостаточное для ус пешной работы с представителями этнических групп и национальных меньшинств. Эти знания не исчерпывают индивидуальных особенностей пациентов, которые принадлежат к конкретной этнической группе.
Лечение, ориентированное на культуру
В течение последних 30 лет начали разрабатывать методики лечения, учитываю щие культурную специфику. Конечная цель психотерапии и консультирования состоит в решении проблем пациента, снятие стресса и повышении личной эффек тивности и качества жизни. В середине XX века популярной темой обсуждения в США была самоактуализация, достижение которой является целью самосознания личности (Masow, 1950). Эта идеология и определяла основные принципы и направления психотерапевтического консультирования. Такая интерпретация са мосознания, однако, уместна не во всякой культуре. Было бы опасным делать из самоактуализации, которая представляется желательной для отдельной культур ной группы, идеал, к которому должно стремиться все человечество. Самоанализ и самовыражение у разных индивидов могут иметь совершенно разные проявле ния (Lanrine, 1992; Marcus & Kitayama, 1991). Различия в самосознании весьма
важны при планировании действий психотерапевта. Например, подход, ориенти рованный на семейную терапию, предпочтителен, если мы имеем дело не с изоли рованным типом личности, но с Я-концепцией, включающей окружающих. И напро тив, если личности свойственна индивидуалистическая Я-концепция и она осо знает себя как нечто автономное и изолированное, беря на себя ответственность за собственное поведение, уместен личностно-ориентированный подход к терапии.
Рост культурного многообразия в США привел к более глубокому пониманию различий в представлениях об эго, моделях коммуникации, ожиданиях в связи с обращением за помощью и межличностных отношениях (например, Abe, Metraux & Ro, 1987; Pedersen, Sartorius & Marsea, 1984; S. Sue & Zane, 1987). Кросс-куль турная психотерапия сформировалась в результате потребности удовлетворения специфических проблем пациентов, которых нельзя было лечить при помощи тра диционных подходов.
В настоящее время существуют разные подходы к кросс-культурному приме нению терапии. Сторонники eric-подхода считают, что следует собрать все, чему врач научился, включая опыт, накопленный в контексте определенной культуры, а затем расширить или модифицировать методики психотерапевтического вмеша тельства, применяя их для лечения тех, кто представляет иную культуру. В порядке рабочей гипотезы предполагается применимость данных методик в разных куль турах, а ответственность за их адекватное видоизменение возлагается на компетент ного в рамках конкретной культуры терапевта. В основе e/mc-подхода к кросс-культурной терапии лежит ориентация на уникальный опыт пациента, связанный с культурой, которую он представляет. Этот подход предполагает детальный ана лиз ценностных ориентации и обычаев данной культуры. Методики лечения мо гут включать все разнообразие этих составляющих (Draguns, 1995). Хиггинботем, Вест и Форзит (Higginbotham, West & Forsyth, 1988) рассматривают культурную аккомодацию как средство преодолеть пропасть, разделяющую культуры, при пла нировании и оказании психотерапевтических услуг.-Культурная аккомодация включает основательную подготовку, предшествующую разработке культурно-адекватных программ в новых условиях. При разработке таких программ сле дует учитывать разнообразные составляющие. Необходимо знать, как представите ли изучаемой культуры понимают свои потребности и как эти потребности пони мают лидеры общества и его типичные представители; кроме того, необходимо иметь представление о конфликтах, опасностях и предпочтениях, связанных с пре доставлением услуг. Применение метода культурной аккомодации было эффек тивным в различных культурах, например в Юго-Восточной Азии, где психотера певтическое вмешательство осуществлялось с учетом культурного фактора и от талкивалось от американской и австралийской моделей.
Был выявлен ряд вопросов, касающихся лечения представителей национальных меньшинств. Гопол-Мак-Никол и Брайс-Бейкер (Gopau-McNico & Brice-Baker, 1998) говорят о важных вопросах, которые встают в начале процесса терапевтиче ского лечения, например вопрос маркировки: каково, по мнению пациента, должно быть отношение врача к этнической группе, к которой принадлежит он сам? Насколько значима для пациента принадлежность врача к одной с ним расовой или этнической группе?- В 1991 году группа авторов (S. Sue, Fujino, Hu, Takeuchi &
Zane, 1991) изучала воздействие этнической общности между психотерапевтами и их пациентами в округе Лос-Анджелес, штата Калифорния. Они обнаружили, что афроамериканцы, индейцы, американцы азиатского происхождения, американцы мексиканского происхождения и белые пациенты реже прерывали лечение рань ше назначенного срока, посещали большее количество сессий или достигали луч ших результатов при лечении, когда посещали психотерапевта, представлявшего их собственную этническую группу. Это позволяет предположить, что общность этнической принадлежности может быть важным фактором, который следует учи тывать в процессе лечения; однако не следует забывать, что воздействие данного фактора зависит и от индивидуальных особенностей пациента. Этническая общ ность важна для некоторых, но не для всех пациентов.
Другой важный вопрос, который приходится решать на ранних стадиях тера певтического лечения, связан со структурой семьи (Gopau-McNico & Brice-Baker, 1998). Каково распределение власти в семье? Как определяется роль мужчин, жен щин, детей? Как относятся к старшим членам семьи и как с ними обращаются? Ответы на некоторые из этих вопросов могут помочь терапевту выявить наиболее авторитетных членов семьи и привлечь их к участию в сессиях. Кроме того, такая информация может быть полезна для создания адекватных условий проведения психотерапевтического лечения (расположение кресел, уместность обращения к тому или иному пациенту во время сессии, и т. д.). Использование переводчика также является одним из ключевых вопросов на ранней стадии психотерапии. Часто в силу необходимости и отсутствия квалифицированных кадров в качестве переводчиков используются случайные люди, не имеющие отношения к медицине. Это может привести к низкому качеству перевода из-за того, что переводчик не знаком со специальной терминологией. Помимо этого, нежелание пациента быть откровенным в присутствии непрофессионала также влечет за собой проблемы.
В результате учета всех этих специфических культурных переменных в ходе психотерапии встают новые проблемы. Так, разработка особого подхода к нацио нальным меньшинствам при оказании им услуг в области психотерапии раздража ет противников сегрегации (S. Sue, 1998). Несмотря на то что планирование и пре доставление особых услуг определенной части населения, которое оказалось обой денным в плане психотерапии, дает результаты, это не является предлогом для отказа от предоставления представителям этнических групп услуг в рамках тради ционных программ. Напротив, новые услуги призваны быть дополнением к уже существующей системе оказания помощи.
Несмотря на достаточно сложные проблемы (например, вопрос о сегрегации), которые возникают при проведении психотерапевтического лечения врачом, принадлежащим к одной этнической группе с пациентом, исследование культур ных переменных такого рода остается настоятельной необходимостью при лече нии представителей национальных меньшинств. Кроме того, международные ис следования медикаментозных и психотерапевтических методов лечения говорят о том, что не существует универсальных подходов к лечению психопатологии, которые приводили бы к достижению единого результата во всех культурах. Таким образом, фактор культуры должен учитываться на всех стадиях анализа психопатологии.
Направления будущих исследований
В этой главе мы остановились на нескольких основных проблемах кросс-культур ной клинической психологии. Клиническая психология распространена сейчас во все мире, но ее родиной были США. Поэтому она отражала именно американские потребности и представления в сфере клинической оценки, концептуализации психических расстройств и лечения. Позднее, по мере того как получал все более широкое признание фактор культуры, появлялось все больше проблем. Как мож но добиться валидности инструментов клинической оценки при их кросс-культур ном применении? Представляют ли собой психические расстройства в разных культурах единые в основе феномены, различие между которыми состоит лишь в разных симптоматических проявлениях, или в разных культурах имеют место раз ные психические расстройства? Как разработать эффективные методики лечения, которые можно применять в разных культурных группах? Несмотря на то что все эти проблемы еще не решены, давайте подумаем о будущих исследованиях и их проблематике.
Во-первых, культура и этническая принадлежность ставят перед нами вопро-cbj, касающиеся понимания людей. Если задача психологической науки состоит в выявлении общих принципов поведения людей, она должна изучать разные куль турные группы. Господство американской психологии привело к тому, что в боль шинстве исследований в качестве испытуемых использовались именно американ цы. При этом они представляют менее 5 % всего мирового населения. В будущем исследователи, скорее всего, будут все чаще заниматься изучением населения за пределами США. Кросс-культурные исследования развиваются, и их значение получает все более широкое признание (Sega et a., 1998). За пределами США уро вень проведения таких исследований будет все более высоким, и все чаще будут проводиться кросс-культурные сравнения для проверки универсальности и при менимости полученных данных. Этнокультурные теории, берущие начало в разных культурах, видимо, продолжат свое развитие, а незападные культуры начнут ре шать свои проблемы, обращаясь к американской психологии. В США продолжит ся изучение различных культурных групп.
Во-вторых, важным результатом проведения психологических исследований с учетом фактора культуры станет возможность подготовки психологов к решению таких проблем, как культурные отклонения и предубеждения, выбор методики кросс-культурных исследований и выявление черт культурного сходства и разли чия. Все более важным аспектом научно-исследовательской работы будет осозна ние культурной ограниченности инструментов оценки, etic- и етшс-подходов, под ходов к разработке методик кросс-культурных исследований. То есть компетент ность исследователей в сфере культуры будет расти.
В-третьих, исследователи должны более четко определять универсальность или культурную специфику данных и теорий в связи с конкретными культурными группами. Сегодня отчеты об исследованиях часто содержат оговорки, предупреж дающие, что полученные данные нуждаются в проверке в различных группах на селения. В связи с развитием кросс-культурных исследований такие формальные заявления должны будут наполниться реальным значением и превратиться в прин цип. Теории, которые получат подтверждение при исследовании разных культур
и групп населения, будут гораздо более ценны и важны, чем те, в основе которых лежит работа только с одной культурной группой.
В-четвертых, при разработке методов лечения и предупреждения заболеваний будет уделяться большее внимание данным научных исследований. В США суще ствует «эмпирически-ориентированный» подход, требующий, чтобы оценка мето дик и программ лечения делалась на основе эмпирических данных. Например, ис следователи признают эффективными только те методики лечения, которые про шли эмпирическую проверку. Такой подход, видящий в исследовательской работе ориентир для клинической практики, будет все шире распространяться во всем мире. Безусловно, при этом неизбежны разногласия между взглядами ученых и народных целителей, практика которых осуществляется на основе интуиции, ду ховного начала и веры, а не опирается на данные научных исследований.
В-пятых, кросс-культурные сравнения и определение роли культурных факто ров повлекут разработку новых подходов и методик, позволяющих глубже понять характер культурных феноменов. Так, Мацумото (Matsumoto, 1999) подвергает сомнению идеи Маркуса и Китаямы (Markus & Kitayama, 1991), касающиеся куль туры и личности. Он говорит о том, что необходима проверка интерпретации с точки зрения культуры, при этом необходимо использование новых, передовых методо логий. Такие методологии предполагают: более широкое обращение к качествен ным методам и большую гибкость в подходе к изучению различных культур; раз работку стратегий, включающих разнообразные методы, в том числе самоотчеты, анализ поведения и наблюдения на личностном уровне, одновременно обеспечи вая учет надличностных факторов, в частности экономических, религиозных, демографических и социальных переменных. Кроме того, соприкосновение с иной культурой расширяет возможности сотрудничества и взаимообогащения ученых, представляющих разные культуры.
В-шестых, менее острой станет оппозиция молярного (культурного) и молеку лярного (личностного или биологического) уровней в исследовании поведения человека. Данные, свидетельствующие о значимости обоих уровней, будут способ ствовать формированию более многоаспектных и творческих теорий поведения и психического здоровья.
В-седьмых, исследования различных культур и обществ, по-видимому, и далее будут вызывать полемику и разногласия в оценках. Мы видели, какие горячие спо ры шли по проблемам предубеждений в ходе клинической оценки, универсально сти психических расстройств, эффективности методов лечения и др. Если добавить к перечисленным такие острые проблемы, как этноцентризм и imposed emic, нерав ноправие при оказании услуг в сфере психического здоровья, расовые и этниче ские стереотипы тех, кто оказывает такие услуги, и прочие проблемы, то теории, политика и практика кросс-культурной психологии покажутся весьма сомнитель ными.
И наконец, если уж речь зашла о сомнениях, существуют возможности снизить уровень этноцентризма и ошибок вследствие предубеждений, связанных с культу рой. Погружение в мир культуры способствует более взвешенному подходу к эт ноцентризму и к ошибкам, вызванным культурными предубеждениями. На самом деле необходимым (хотя и недостаточным) условием понимания собственных пре дубеждений и своей культуры является попытка осмысления иной культуры.
ГЛАВА 16
Полируя нефрит:
некоторые предложения
по совершенствованию изучения
социальной психологии
с учетом культуры
Майкл Харрис Бонд и Джеймс Т. Тедеши
Социальная психология обеспечила кросс-культурным исследованиям и тео риям естественную нишу, которая в последние десятилетия способствовала их процветанию. Без сомнения, это произошло благодаря тому, что изучение со циального поведения тесно связано с исследованием культурных факторов. Таким образом, изучение вопросов и процессов социально-психологического характера было и продолжает оставаться в центре внимания кросс-культурной литературы (хотя, разумеется, наблюдается расцвет кросс-культурных иссле дований и в других областях психологии, о чем свидетельствуют остальные гла вы этой книги).
И все же, как отмечают Бонд и Тедеши в начале главы, специалисты по со циальной психологии, обращаясь к проблемам, связанным с культурой, часто впадают в отчаяние, видя, сколь сложно они разрешимы. Это объясняется тем, что культура оказывает чрезвычайно глубокое влияние на социальные процес сы, и часто очень трудно учесть все факторы, влияющие на социальное пове дение. Это отчаяние имеет место еще и потому, что создание подлинно уни версальных теорий, учитывающих культурные переменные, которыми можно объяснить различия в поведении, в данной области еще впереди. Поэтому лишь когда будут разработаны такие модели и проведены «научно аргументи рованные и теоретически достоверные исследования социальных проблем», специалисты по социальной психологии, занимающиеся культурой, смогут испытать удовлетворение от разрешения интересующих их вопросов.
В главе, которая открывает часть книги, посвященную социальному поведе нию, Бонд и Тедеши высказывают свое мнение о том, как можно достичь по ставленной выше цели. Они показывают, какой должна стать теория и практика кросс-культурных исследований социальной психологии. Авторы конкретизиру ют понятие культуры, заменяя часто встречающееся глобальное, абстрактное
представление о ней конкретными, материальными, поддающимися оценке психологическими (и иными) характеристиками (которые определены как кон текстные переменные). Такой подход заставляет теоретиков задуматься о том, как и почему культура вызывает появление различий. Ответ на этот во прос позволит исследователям от предположений о возможных различиях в выборках, представляющих разные культуры, перейти к выявлению степени влияния отдельных культурных переменных на вариативность данных. Хотя та кой подход, по сути, и не нов, до сих пор в данной области он не использовался в полной мере, поэтому Бонд и Тедеши не без оснований полагают, что имен но такой методике построения теорий и проведения исследований следует уделять основное внимание в будущем.
Взгляды Бонда и Тедеши становятся нагляднее и яснее благодаря их обзо ру кросс-культурных исследований агрессии. Первые обращения к этой теме, в том числе и работы авторов настоящей главы, ограничивались простыми кросс-культурными сравнениями, не включая контекстных переменных, рас шифровывающих понятие культуры. Хотя и сами по себе эти данные были ин тересны и наводили на размышления, такие виды исследований, по мнению Бонда и Тедеши, еще не представляли собой полноценной социальной науки. Перед будущими исследованиями стоит задача выявления и интерпретации переменных, вызывающих культурные различия, оценки их самих и того, в ка кой мере они влияют на культурные вариации,
Несмотря на то что идея такого подхода достаточно проста, воплотить ее в жизнь совсем не легко. Бонд и Тедеши упоминают огромное количество кон цептуальных трудностей и ловушек, которые осложняют оценку контекстных переменных. Так, рассматривая культурные различия в социальном поведении, приходится учитывать множество переменных, не имеющих отношения к пси хологии, в том числе погоду, климат, географическое расположение, полити ческую систему, уровень социально-экономического развития и т. д. Кроме того, необходимо принимать во внимание, как ценностные ориентации обще ства влияют на психологию индивида, что может еще больше усложнить зада чу исследователя.
Хотя подход, сторонниками которого являются Бонд и Тедеши, достаточно сложно реализовать, его можно считать подлинным переворотом во взглядах на кросс-культурные исследования социального поведения. Он делает реаль ной возможность разработки универсальных теорий социальных процессов и проведения «научно аргументированных и теоретически достоверных исследо ваний социальных проблем», о которых авторы говорят во введении. Доводы в пользу изменения подхода к планированию исследований и методики их про ведения с целью создания достоверных в панкультурном масштабе теорий со циального поведения звучат в унисон с основной идеей этой книги.
Полководец, который побеждает, еще до сражения в храме предков мно го часов посвящает расчетам будущего сражения. Полководец, который будет разбит в сражении, немного времени уделяет расчетам. Поэтому мне заранее понятно, кто будет разбит, а кто победит в сражении.
Сунь Цэы. Искусство войны, глава 1, стих 26
Влияние культуры на поведение — тема поистине захватывающая, потому что культура представляет собой невероятно широкий, сложный и разнообразный по формам проявления феномен. Она не может никому наскучить, однако можно впасть в отчаяние, видя сколь трудно «закрыть» любую проблему, связанную с культурой. Это часто происходит со специалистами по социальной психологии. Лично мы успокоимся только тогда, когда будут разработаны и воплощены в жизнь универсальные теории, использующие культурные переменные для интерпрета ции различий в социальном поведении. Будет еще лучше, если дисциплина, кото рой мы занимаемся, даст возможность проведения научно аргументированных и теоретически достоверных исследований социальных проблем. Мы хотим добыть нефрит, а не кварц, и отполировать его, превратив в сияющий драгоценный камень.
В этой главе изложено наше сегодняшнее представление о том, какие модели помогут выявить связь культуры и поведения и каким образом осуществить раз работку моделей, которые могли бы убедить сторонников традиционной социаль ной психологии. Мы видим, что они порой воспринимают усилия специалистов по кросс-культурной психологии как причуды дилетантов, дерзкие и забавные, и в то же время неупорядоченные и лишенные чувства реальности. Однако мы полагаем, что, приложив определенные усилия и обратившись к проблемам, о которых пойдет речь дальше, психологи, занимающиеся культурой, могли бы создать себе иную, не столь сомнительную (хотя и оправданно) репутацию.
Мы пытаемся решить вопрос о том, как объяснить кросс-культурные различия с помощью социально-психологических теорий. Основой для представления наше го подхода является современная теория агрессии (Tedeschi, 1983; Tedeschi & Feson, 1994), которая служит примером такой интеграции. Тема агрессии (Tedeschi & Bond, 2001) имеет высокую социальную значимость и вобрала в себя все проблемы, свя занные с развивающейся областью, изучающей взаимосвязь культуры и социаль ного поведения. И наконец, мы размышляем о попытках выявления психологиче ских составляющих культурных различий в социальном поведении и возможных результатах такой работы.
Объяснение культурных различий
Тот, кто владеет искусством войны, знает, что наилучшее — сохранить государство противника целым и невредимым. Разрушить его — не столь великое достижение.
Сунь Цзы. Искусство войны, глава 3, стих 1
Кросс-культурное исследование начинается с наблюдения за различиями в часто встречающемся поведении представителей разных культурных групп, а также с фиксации его результатов, например убийства (Robbins, DeWat, Peto, 1972), или того, каким образом достигаются эти результаты, например путем нанесения ос корбления индивиду (Feson, 1978) или группе, которые являются объектом воз действия (Semin & Rubini, 1990). Для нас такие различия в поведении представля ют интерес лишь постольку, поскольку они являются стимулом к размышлениям
о причинах таких различий. Заинтересовавшись этими причинами, исследовате ли пытаются выяснить, какие особенности культуры вызывают наблюдаемые раз личия в поведении.
Эти особенности культуры, однако, следует перевести в личностные психоло гические характеристики, которые и порождают определенный тип поведения. Такие психологические характеристики могут представлять собой верования, при вычки, ценностную ориентацию, Я-конструкции, личную предрасположенность, эмоции, атрибуции, касающиеся собственной личности или окружающих людей, и т. д. Проблема состоит в том, что эти факторы различны для разных культур и для разных обществ, и все они связаны с поведением человека, о какой бы культу ре мы ни говорили. Если связь между психологической переменной и поведением обнаруживается во всех культурных группах, можно предположить, что данная связь носит универсальный характер.
Психологическое «раскрытие» культуры
Выявляя психологические характеристики культуры, можно использовать урав нения регрессии, чтобы проверить, объясняются ли различия в повторяемости определенного типа поведения у разных культурных групп показателями именно этой психологической переменной у представителей данных культурных групп (Bond, 1998b). Возможные ответы; да, нет, отчасти. Если да, то основное внимание следует уделить изучению особенностей культуры, которая способствует большей или меньшей степени проявления данной психологической характеристики у сво их представителей. Если нет, можно продолжить поиск иных, более совершенных психологических параметров, объясняющих различия. Если отчасти, то следует продолжать поиск дополнительных психологических факторов.
Процесс объяснения разных уровней интересующего нас поведения в разных культурных группах называется «раскрытием» культуры на личностном уровне (Cark, 1987; Whiting, 1976). В результате успешного «раскрытия» абстрактная категория «культуры» заменяется измеряемой психологической переменной, детерминирующей поведение личности (см., например, Singeis, Bond, Sharkey & Lai, 1999). Тогда культура выступает как «позиционирующий фактор» психологи ческой модели, то есть как комплекс воздействий, определяющий типовой уровень данной психологической переменной у представителей этой культуры.
Когда эта цель будет достигнута, исследователи смогут сосредоточить внима ние на культурной динамике, благодаря которой представители разных культур ных групп имеют разные показатели выявленной психологической переменной. Так, установка на агрессию, которая дается родителями в процессе социализации, имеет кросс-культурную связь с агрессивным поведением представителей муж ского пола (Sega, Ember & Ember, 1997). Такой прессинг в ходе социализации мо жет быть результатом потребности группы вести войну из-за нужды или голода (Ember & Ember, 1994). Поэтому на определенном уровне убийство в разных куль турных группах может быть связано с установкой на агрессию в процессе воспита ния мальчиков, что обеспечивает социализацию, отвечающую потребностям куль туры в воспитании будущих воинов.
Кросс-культурные исследования агрессии без «раскрытия» культуры
Бонд, Ван, Лейнг и Джакалоне (Bond, Wan, Leung & Giacaone, 1985) интересова лись вопросом, каким образом культурная динамика коллективизма и высокие показатели дистанции по отношению к власти (Hofstede, 1980, chapter 3) опреде ляют реакцию индивида на оскорбление. Они предъявляли китайским (жителям Гонконга) и американским испытуемым сценарий, в котором один из членов группы управленческого персонала наносит оскорбление другому представителю админи страции из-за проявленной в работе некомпетентности. В соответствии с вариантами сценария, оскорбление наносилось начальнику или подчиненному, который принад лежал к одной рабочей группе с обидчиком или представлял другую группу.
Как и предполагалось, Бонд с соавторами (Bond et a., 1985) обнаружили, что обидчик получал более мягкую отрицательную оценку китайских респондентов (принадлежащих к коллективистской культуре с высокими показателями дистан ции по отношению к власти) в случае нанесения оскорбления подчиненному из одной с ним группы. Авторы говорят, что начальник в китайской культуре тесно связан со своей группой (благодаря свойственному культуре коллективизму) и пользуется привилегией вышестоящего нападать на своих подчиненных (благодаря значительной дистанции по отношению к власти) в отличие от американского начальника.
Теоретическое объяснение авторами результатов исследования было одновре менно убедительным и бесполезным. Следуя строгой научной логике, им следовало бы определить показатели коллективизма и дистанции по отношению к власти на личностном уровне и рассматривать оскорбление, которое нанес обидчик, с учетом как внутрикультурного, так и межкультурного различия этих показате лей у американских и китайских респондентов. Однако авторы не сделали этого. Без связи, установленной на личностном уровне, их выводы, оставаясь весьма интересными, не являются строго научными (Bond, 1995).
Культуры, построенные на насилии
Одно из интереснейших кросс-культурных исследований агрессии использовало гипотезу о том, что некоторые культурные группы готовят своих членов к насилию. Обзор этих исследований говорит о том, как полезна интерпретация на личност ном уровне в качестве методики, позволяющей сделать аргументацию, используе мую социальной наукой, более убедительной.
Эта работа касается различной распространенности убийств в разных культу рах и субкультурах. Возможно, начало ей было положено разрозненными наблю дениями, в ходе которых отмечались различия в проявлениях этой крайней формы агрессивности. Так, например, по-видимому, убийства были более распростране ны в империи ацтеков, чем в империи инков (Prescott, 1961); распространенность убийств после Второй мировой войны в Италии была выше, чем в Испании (Archer & Gartner, 1984); мужчины совершали убийства гораздо чаще, чем женщины, особен но в некоторых регионах, например в Афганистане (Ader, 1981). Эти разрозненные данные, возможно, окажутся в сфере внимания кросс-культурной психологии, как только будет создана широкая, дающая возможность кросс-культурных срав нений система критериев, определяющих убийство.
ООН требует от стран-членов организации представлять ежегодные отчеты, включающие показатели общественного и социально-экономического развития, среди которых есть и статистика убийств. Ее можно найти в Демографическом ежегоднике (Demographic Yearbook), издаваемом ООН. Эти данные использова лись при проведении кросс-культурных исследований, например Роббинсом и соавторами (Robbins et a., 1972); в этой работе уровень насильственной смертности связан с показателями температуры-влажности. Кроме того, многие крупные демократические страны, такие как США, фиксируют статистику убийств в своих административно-территориальных единицах. Принимая во внимание, что в каж дом из 50 американских штатов существует своя культура школьного образования, свои правовые институты, особый характер экономической деятельности и т. д., исследования, сравнивающие данные по отдельным штатам, позволяют проверить гипотезу, касающуюся связи определенных переменных с распространенностью убийств. Так, исследование Уилкинсона, Кавачи и Кеннеди (Wikinson, Kawachi & Kennedy, 1998) показало, что количество убийств выше в штатах, имеющих более высокие показатели неравенства при распределении доходов.
Коэн (Cohen, 1996) связывает более высокие показатели по убийствам на юге США с относительно мягким уголовным законодательством в этих штатах. Речь идет о большем количестве законов разрешающего характера и меньшем количе стве ограничительных законов, касающихся приобретения и использования ору жия, насилия в браке, защиты имущества и самообороны. При этом более широко применяется смертная казнь и телесные наказания. Коэн и Нисбетт (Cohen & Nisbett, 1994) приводят доводы в пользу того, что такие законы сформировались в эпоху скотоводческой культуры с ее низким уровнем поддержания общественного порядка и принудительным осуществлением прав собственности. Это характерно для американского Юга. В таких социальных условиях возникла культура чести (Peristany, 1965), в которой членов общества готовили к личной и решительной борьбе за свою собственность. В общественном сознании жесткость характера стала неотъемлемой характеристикой владельца собственности и весьма полезным со циальным капиталом, поэтому подготовка к жизни в обществе предполагала спо собность решительно противостоять обидчику. Вспыльчивость и чрезмерная обид чивость наблюдается и сегодня, поэтому конфликт, вызванный нанесением обиды и контрнаступлением, имеет больше шансов обостриться и привести к убийству (Feson, 1978).
Кроме того, сегодня южные штаты имеют за спиной историю рабовладения, то есть долгие годы содержания, муштрования и наказаний рабов, что, несомненно, вызвало определенные культурные последствия. Они включают в себя обострен ную чувствительность к любому оскорблению или вызову в сочетании с опреде ленным нормативным кодексом, требующим принятия строгих мер для восстанов ления авторитета, если последний был поставлен под сомнение. Кодекс в сочета нии с историческим наследием способствуют формированию «южной культуры
насилия» (ЮКН), которая оправдывает нападение на другого человека зашитой чести или достоинства. Эта культурная составляющая в контексте более широких представлений социального характера, имеющих распространение в США, явля ется причиной более высоких показателей убийств (и нападений).
Такая аргументация, принимающая во внимание экономические факторы, пра вовые институты, практику социализации и, наконец, личную предрасположен ность, представляется достаточно правдоподобной для объяснении различий в показателях распространенности убийств в США, а возможно, и различий между другими культурными и национальными группами. Однако существуют две про блемы: концептуальная и связанная с интерпретацией.
Сначала рассмотрим концептуальную проблему. Различия в показателях рас пространенности убийств связывают также, по меньшей мере, с двумя другими факторами, которые отличают друг от друга разные штаты: средний уровень тем пературы воздуха (Anderson & Anderson, 1998) и неравенство при распределении доходов (Wikinson et a., 1998). Андерсон и Андерсон показали, что если просле живать связь показателя убийств с уровнем температуры воздуха, то не обнаружи вается зависимости этих показателей в каждом штате от факторов социального характера, с которыми связывают ЮКН. Переменной, которая оказывает влияние на общество, возможно, является средний уровень температуры окружающей среды, а.вовсе не социальные факторы ЮКН. Вероятно, то же самое можно было бы ска зать об экономическом неравенстве. Не исключено, что можно было бы доказать, что воздействие уровня температуры снижается или нейтрализуется, когда уровень экономического неравенства регулируется.
Тем не менее, имея в виду декларированные нами цели, эти спорные результа ты, полученные на уровне общества, оставляют исследователей в недоумении, ка кие психологические переменные им следует рассматривать как факторы индиви дуального акта, называемого убийством: индивидуальные факторы, связанные с ЮКН, с температурой или с относительным неравенством.
Вторая проблема касается необходимости перевода прогностического социаль ного фактора на уровень оперативного психологического фактора. Человека уби вает человек, а не народ, культура или штат, и далеко не каждый способен убить человека. Специалисты по социальной психологии хотели бы выделить и изучить психологические переменные, связанные с убийством. Но здесь нас ожидает разо чарование — к счастью, убийство является чрезвычайно редким актом, к которому нельзя побудить в лабораторных условиях. И потому изобретательные исследова тели разработали массу лабораторных образцов, которые стимулируют суррогат убийства — сильный удар электрическим током в сценарии учитель-учащийся (например, Migram, 1974), вербальная реакция на необоснованное оскорбление (например, Bond & Venus, 1991), утверждение своего превосходства путем словес ной перепалки (Cohen, Nisbett, Bowde & Schwartz, 1996) и т. д. Допустимость таких суррогатных действий при изучении убийств зависит от того, насколько правдоподобна связь между подобными действиями и убийством как таковым, которая обеспечивается либо воссозданием акта убийства (например, Giigan, 1996; ТосЬ, 1969), либо теоретически (например, используя интеракционистскую теорию принудительных мер Тедеши и Фелсона (Tedeschi & Feson, 1994).
Культура насилия с точки зрения психологии
Предположим, что ЮКН представляет собой по меньшей мере один из комплекса социальных факторов, связанных с более высокими показателями распространен ности убийств в США. Какая психологическая переменная, производная от ЮКН, должна быть связана с суррогатом убийства? В этом и состоит ключевая проблема нашей модели кросс-культурной социальной психологии. Андерсон и Андерсон (Anderson & Anderson, 1998) утверждают: «До сих пор не было четко сформулиро вано, какие ценности и установки составляют культуру чести, как не было и кри терия оценки индивидуальных различий, связанных с культурой чести» (р. 291). Разумеется, оперативная психологическая переменная равным образом может быть характеристикой намерения человека нанести ущерб другому {Tedeschi & Feson, 1994), повышенной склонности к насилию в ответ на насилие со стороны окружающих, не превышающее пределов нормы (Саграга, Barbaranei & Zimbardo, 1996 — позитивная оценка насилия), сложившегося в обществе мнения о необхо димости мести в ответ на нанесенное оскорбление (Vandeo & Cohen, 1998) или другого психологического конструкта.
Каким бы образом исследователь не оценивал ЮКН на индивидуальном уров не, показатели этого параметра должны стать прогностическим фактором явлений, представляющих собой суррогат убийства. Этот параметр должен обеспечивать интерпретацию различий в отношении суррогата убийства по регионам, с более и менее ярко выраженной ЮКН (Anderson & Anderson, 1998; Tedeschi & Bond, 2001). Коэн и его коллеги провели серию исследований, пытаясь выявить переменные, которые на личностном уровне позволяют отличить жителей Юга и Севера США по их реакции на оскорбление (например, Vandeo & Cohen, 1998). К сожалению, группа Коэна сравнивала лишь средние групповые показатели гипотетической опосредующей психологической переменной; они не приводят данных корреляци онного анализа о связи этой переменной с суррогатом убийства. Этот дополнитель ный шаг необходим для объяснения различий между южанами и северянами в отношении суррогата убийства.
Когда будет определена система оценки ЮКН на личностном уровне, ее можно будет использовать как систему оценки других культур, основанных на насилии. Помимо США в мире есть страны (например, Китай и Бразилия), где наблюдаются значительные региональные вариации жизнеустройства и различных культурных практик, что ведет к разной степени развития культуры насилия в пределах одного и того же государства. Кроме того, подобные различия наблюдаются в разных стра нах, где такие явления, как насилие, поощряются в разной степени (Peristany, 1965). Система оценки культуры насилия на личностном уровне, позволяющая интерпре тировать региональные и национальные различия в отношении суррогатов убий ства, будет существенным вкладом в создание универсальной социально-психоло гической теории убийства.
Культурные вариации, связанные с психологическим медиатором
Психологический медиатор, определяющий связь между культурой и суррогатом убийства, возможно, в разных культурах будет обладать разным уровнем психо логической эффективности. Так, Динер и Дилер (Diener & Diener, 1995) изучали
взаимосвязь самоуважения и степени удовлетворенности жизнью в 31 националь ной выборке. Они доказали, что социализация представителей индивидуалисти ческих культур приводит к тому, что в их оценке жизненной ситуации большее внимание уделяется своему внутреннему состоянию, в частности самоуважению. Из этого следует, что уровень индивидуализма нации делает связь между медиа-тором самоуважения и степенью удовлетворенности жизнью менее устойчивой (см. также: Kwan, Bond & Singeis, 1997).
Таким образом, различия в культурной динамике могут проявляться в универ сальном факторе поведения, воздействуя на него в разной степени — сильнее или слабее. Триандис (Triandis, 1980) предложил общую модель поведения, учитыва ющую уровень проявления трех факторов: социальные установки; воздействие, предшествующее поведению; и последствия определенного поведения. Он утвер ждает, что на поведение в индивидуалистических культурах оказывают более силь ное влияние предшествующее воздействие и последствия определенных действий; в коллективистских культурах решающее значение имеют социальные нормы адек ватного в соответствующих условиях поведения.
^Подобным образом рассуждали Ямагиши, Кук и Ватабе (Yamagishi, Cook & Watabe, 1998), планируя эксперимент по сравнению обязательств у (индивидуа листов) американцев и (коллективистов) японцев. Японию они описывают как «институциональную культуру с системами взаимного контроля и санкциониро вания, которые ограничивают возможности выбора поведения» (pp. 167-168) и таким образом способствуют совместной деятельности. Социальные нормы кол лективистской культуры являются более влиятельными. Социальные нормы аме риканской культуры не предполагают подобных форм социального контроля, но способствуют совместной деятельности, готовя членов общества к принятию на себя большей ответственности. Последствия оказания такого доверия более суще ственны в индивидуалистической культуре. Таким образом, японцы стремятся к сотрудничеству больше, чем американцы при наличии социального контроля; аме риканцы же в большей степени, чем японцы, стремятся к сотрудничеству при от сутствии социального контроля.
Разработка социально-психологических теорий, учитывающих фактор культуры
Таким образом, есть два пути влияния культуры на социальное поведение: она может создавать прессинг в ходе социализации, направленный на достижение определенного психологического результата, тем самым усиливая общее воздей ствие опосредующей переменной, которая влияет на поведение (позиционирую щее действие культуры). Или же культура может увеличить удельный вес опреде ленной психологической переменной, которая влияет на поведение (увязывающее действие культуры). Чтобы определить, какой из двух названных процессов имеет место, мы должны прежде всего приложить усилия к разработке параметров для адекватной оценки (см. Van de Vijver & Leung, 1997) как социального поведения, так и связанных с ним прогностических параметров. Затем мы должны провести кросс-культурные исследования, чтобы определить, как действуют опосредующие
психологические переменные, увеличивая или уменьшая вероятность интересую щего нас социального поведения.
Разработка таких теорий поможет решить сформулированную Мессиком (Messick, 1998) проблему, которая заключается в потребности нашей дисциплины выявить и научно аргументировать психологический смысл культурных различий в пове дении:
Что бы мы нилкладывали в понятие культуры — институты, установки, личностные характеристики, социальные условия, ожидания и т. д. — что представляют собой процессы, в ходе которых культура влияет на поведение? Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо понять, что представляет собой культура с психологической точ ки зрения и каковы механизмы и процессы проявления культуры в деятельности (р. 289).
Такая интерпретация культуры требует от нас привлечения в полном объеме творческого потенциала, умений и навыков, необходимых для конкретизации и оценки упомянутых механизмов и процессов. Понять, как действуют эти «механиз мы и процессы», можно лишь после того, как мы четко определим, о каких меха низмах идет речь и как их выявить. И теперь мы обратимся именно к этому фунда ментальному вопросу.
Агрессивное поведение: интерпретация культурных различий
Когда положение безнадежно, солдаты забывают про страх. Если нет пути к отступлению, они будут стоять насмерть. Если они в сердце страны неприятеля, они будут несокрушимы. Если ничего поделать нельзя, они дерутся в полную силу.
Сунь Цзы. Искусство войны, глава 11, стих 2
В истории кросс-культурных исследований часто применяется методика воспро изведения исследований, которые обычно были впервые проведены в США. Как свидетельствуют П. Б. Смит и Бонд (Р. В. Smith & Bond, 1998, ch. 2), не всегда в ходе таких исследований удается воспроизвести оригинальные данные в контек сте другой культуры. Однако эти «неудачи» вызывают желание найти объяснение таким несоответствиям. С такими же сюрпризами сталкивались антропологи при проведении первых научных исследований, когда пытались оценить универсаль ность теорий. Например, практика воспитания детей у жителей Тробриандских ос тровов — настоящее опровержение представлений Фрейда об эдиповом комплек се (Mainowski, 1927). На этих островах принято передавать ребенка от одного дяди к другому в пределах родной деревни. Работа Мид (Mead, 1949) показала, что поло-ролевая ориентация в трех племенах Новой Гвинеи так сильно отличалась от тради ционной, что можно было говорить о смене ролей; эта работа заставила усомниться в биологических теориях тендерных различий. Открытия такого рода положили начало кросс-культурным теоретическим разработкам и исследованиям по тендер ной социализации (например, Barry, Chid & Bacon, 1959).
Исследования давали очень любопытные результаты и заставляли решать все новые загадки. Однако для проверки наших знаний требуется новая стратегия, которая даст возможность проверить общую теорию того, каким образом культур ные переменные влияют на процессы, постулированные теорией. Идея заключа ется в том, что все, что можно воспринять как неудачные попытки теоретических прогнозов, при проверке может оказаться различиями уровня или интенсивности личностных процессов, которые носят систематический характер и наличие кото рых вполне понятно. Мы рассматриваем данную стратегию более детально, исполь зуя интеракционистскую теорию агрессии, предложенную Тедеши (Tedeschi, 1983) и дополненную Тедеши и <3^coHOM
Интеракционистская теория агрессивного поведения предполагает, что у субъекта есть три мотива, заставляющие его угрожать другим людям и применять по отно шению к ним карательные меры: мотивы социального контроля, мотивы, связан ные со справедливостью, мотивы, связанные с идентичностью. Мотивы социаль ного контроля являются основными мотивами воздействия на других людей. И» существование вытекает из посылки, предполагающей, что люди могут достичь желаемого результата, лишь взаимодействуя с другими людьми. Отсюда следует необходимость заставить других делать то, что от них требуется, так, чтобы полу чить при этом вознаграждение и избежать наказания. Окружающие являются посредниками для получения материального вознаграждения, любви, уважения, обретения определенного статуса, безопасности и любого другого желаемого результата. Для того чтобы склонить окружающих содействовать достижению желаемого, используются разнообразные методы: убеждение, обещания, увещева ния, вознаграждение, угрозы и наказание.
Тедеши и Фелсон (Tedeschi & Feson, 1994) полагают, что угрозы и действия карательного характера обычно имеют место, когда предполагается, что воздей ствие позитивного характера не приведет к желаемому результату, при этом ре* зультат имеет столь высокую значимость для субъекта, что он не может оставить стремление достичь его. Те, кому недостает средств, компетентности, доверия, при влекательности или статуса, с помощью которых можно реализовать свои желания, скорее всего, не станут прибегать к позитивным формам воздействия. Такие люди имеют недостаточный уровень образования и не способны четко сформулировать свои мысли, а следовательно, в процессе коммуникации не способны убедить бо лее компетентных людей, с помощью которых возможно достижение желаемого результата. Недостаток доверия и/или привлекательности еще больше ограничи вает их коммуникативные возможности, поэтому их попытки убедить кого-либо ни к чему не приводят. Таким образом, этим людям остается лишь один путь — действовать принуждением или силой.
В конфликтных ситуациях обычно имеет место состязание за обладание недо стающих средств, что, как правило, ведет к тому, что позитивные формы воздей ствия становятся неэффективными. Типичная ситуация конфликта предполагает, что двое или более людей являются конкурентами в стремлении обладать одним и тем же объектом, и при этом лишь один из них может заполучить его. В такой ситуации участник конфликта может попытаться отнять желаемый объект у другой
стороны, позволить другой стороне завладеть этим объектом или пойти на комп ромисс и разделить объект с другой стороной. В конфликтной ситуации попытки использовать позитивные формы воздействия обычно представляются сомнитель ными, поскольку каждая из сторон знает, что другая также хочет завладеть объек том, которым может обладать лишь одна из сторон (Deutsch, 1994), Поэтому при таких конфликтах с нулевым исходом соперничество и физическое принуждение обычно являются доминирующими формами взаимодействия (см. Tedeschi, Schen-ker & Bonoma, 1<)73).
Согласно интеракционистской теории, вторым мотивом использования угроз и наказаний является желание восстановить справедливость. Когда люди считают, что с ними обошлись несправедливо, они испытывают гнев. Гневу сопутствует желание восстановить справедливость или более незамысловатое желание посчи таться с обидчиком. Справедливость может быть восстановлена, если преступник возместит ущерб или, извинившись, признает свою неправоту,-обещает не повто рять проступок и подтвердит признание норм и ценностей потерпевшего. Справед ливость можно восстановить нанесением ущерба преступнику в том объеме, в ка ком он нанес урон потерпевшему — по принципу око за око.
Несмотря на то что в развитых обществах существуют правовые и социальные институты, которые выступают в качестве посредника в вопросах справедливости, остается достаточно ситуаций, когда потерпевший может рассчитывать лишь на самого себя (Back, 1983). Так, в основе широкого распространения насилия среди афроамериканцев, возможно, лежит недоверие к правовой системе. Когда черно кожие американцы сталкиваются с несправедливостью, они не спешат обращать ся в правовые институты, прибегая вместо этого к карательным мерам против тех, кто виновен в том, что с ними обошлись несправедливо. Так могут обстоять дела и в том обществе, в котором исторически сложилось недоверие к правовой систе ме из-за ее несовершенства или из-за ее политической и социальной необъектив ности. Применение карательных мер к членам семьи, например жестокое обраще ние с детьми или партнером по браку, также может быть результатом особых обстоятельств, при которых не принято обращаться за помощью или ждать вмеша тельства третьих лиц.
Третьим мотивом является стремление обрести и защитить значимую для субъек та идентичность. Субъект прибегает к насилию, когда хочет, чтобы его считали силь ным, могущественным, смелым и мужественным. За стремлением к насилию может стоять желание обрести имидж американского отважного стрелка или японского самурая, не знающего страха и ищущего опасностей, чтобы проявить свою удаль. Полицейский, хулиган и чрезмерно жестокий футболист могут нападать на окружа ющих или провоцировать стычку, чтобы продемонстрировать силу.
Теория социального взаимодействия оговаривает также, что основной мотива цией применения к другим людям карательных мер является защита личной и групповой идентичности. При угрозе идентичности или посягательстве на нее (на пример, при нанесении оскорбления), человек может смириться с занижением сво ей силы и статуса или, унизив обидчика, восстановить собственный статус. Стрем ление к возмездию ведет к «борьбе характеров», в ходе которой обе стороны стара ются не показаться слабыми и беспомощными и сохранить идентичность. Такая динамика взаимодействия двух личностей вызывает обострение ситуации, в которой
возможно нападение или убийство (Feson & Steadman, 1983). В отличие от моти вации, связанной с восстановлением справедливости, в основе которой — жела ние посчитаться с обидчиком, при борьбе характеров доминирует желание «одер жать верх».
Культурные переменные и мотивация социального контроля
Тедеши и Фелсон (Tedeschi & Feson, 1994) полагают, что угрозы и карательные меры часто применяются для того, чтобы контролировать поведение окружающих. В этом смысле агрессивные действия представляют собой всего лишь отвратитель ные формы социального воздействия.и служат властным интересам личности, осу ществляющей контроль. Личность, от которой исходят угрозы, добивается покор ности, чтобы с помощью тех, кому она угрожает, достичь желаемых результатов. Такая форма насилия является не самой предпочтительной формой воздействия с учетом возможности возмездия и негативной реакции со стороны окружающих.
Тот, кто намерен прибегнуть к тактике насилия, учитывает процедурный смысл таких действий. Так, Махатма Ганди питал отвращение к проявлениям жестоко сти при выражении протеста, но был не против применения ненасильственной так тики сопротивления. В субкультурах менонитов и квакеров проповедуется и прак тикуется отсутствие насилия и принуждения, а в качестве самого сурового наказа ния для нарушителей используется избежание контактов с ними. Исследования в области возрастной психологии показали, что агрессивные мальчики, в отличие от неагрессивных, считают насилие эффективной формой контроля окружающих (Bodizar, Perry & Perry, 1989). Это значит, что установки на действенность и прием лемость насильственной тактики делают агрессию более распространенным явлением.
Таким образом культурные различия в агрессивном поведении можно интер претировать с учетом процедурного смысла таких действий. Есть основания пола гать, что совокупность этих смыслов в определенной степени связана с Я-концеп-цией личности. Ким и его коллеги обнаружили, что респонденты, склонные к вза имозависимому Я-конструированию, выражают большее отвращение к насилию или оскорблению окружающих, чем склонные к независимому Я-Конструирова нию (Kim et а!., 1996; Kim, Sharkey & Singeis, 1994). Таким образом, судя по всему, культурные вариации вербальных проявлений агрессивности связаны с оценкой такого поведения с точки зрения Я-конструкции. Подобную связь с Я-конструи-рованием можно обнаружить при выборе стратегии разрешения конфликта (см., например, Bond, Leung & Schwartz, 1992) и других типов социального поведения, связанных с сохранением гармонии межличностных отношений.
Современные гипотезы, касающиеся культурных параметров эго, учитывают также задачи и тактику поведения индивида в ситуации социального конфликта. Маркус и Китаяма (Markus & Kitayama, 1991), обращаясь к индивидуализму и коллективизму, рассматривают концепции независимого и взаимозависимого Я. Они считают, что
для многих культур западное представление о личности, как о сущности, для кото рой характерны определенные внутренние атрибуты и которая изолирована от контекста, не является адекватным отражением представлений об эго. Скорее эго будет рассматриваться ими как включенное в систему взаимосвязей с контекстом, иное по своей сущности, а именно, «эго взаимосвязанное с окружающими» (р. 225).
Обучи и Тедеши (Ohbuchi & Tedeschi, 1998) обнаружили, что цели и тактика японцев и американцев в ситуации конфликта различны. Возможно, опосредован ное влияние на эти различия оказывают Я-конструкции респондентов. Японцы, принадлежащие к коллективистской культуре и предположительно склонные к более взаимозависимой Я-конструкции, демонстрируют устойчивое стремление сохранить отношения с оппонентом. Более того, они стремятся решить конфликт, используя разного рода обходные пути, например привлекая третьих лиц в каче стве посредников и предлагая компромиссные решения. Американцы, представля ющие индивидуалистическую культуру, обнаруживают большую склонность к решению конфликта в индивидуальном порядке и к тактике конфронтации. Если взаимозависимые Я-конструкты связаны со стремлением сохранить социальную гармонию, а независимые — с индивидуальными интересами (и, вероятно, с более пренебрежительным отношением к социальным взаимосвязям), тогда культурные различия в склонности к принудительным мерам (например, агрессивному пове дению) можно объяснить с точки зрения Я-конструктов.
Ценность определенных объектов и потребность в них различны в разных куль турах. Следовательно, источники конфликта и соперничества, а также цели, к ко торым стремится индивид, воздействуя на окружающих, также различаются меж ду собой. У мбути в Африке мужчины стремятся захватить территорию для охоты (Turnbu, 1965). Основной причиной конфликтов среди янаномо в Бразилии яв ляется дефицит женщин (Chagnon, 1976). В обществах с коллективной формой собственности конфликты из-за собственности встречаются достаточно редко (Knaut, 1987).
Культурные переменные и мотивация, связанная со справедливостью
Если у человека сложилось мнение, что другой человек виновен в действиях, на рушающих законы или нормы, это может вызвать гнев. Ощущение несправедли вости — отправная точка процесса восстановления справедливости, который час то ведет к принятию потерпевшим мер карательного характера. Поскольку в каж дом обществе свои нормы и свои законы, понятие нарушения норм также различно для разных культур (см., например, Argye, Henderson, Bond, izuka & Contareo, 1986). Следовательно, конкретные события, которые инициируют процесс борьбы за справедливость, будут различными в разных культурах. Субкультурные разли чия в рамках одного общества также можно объяснить многообразием норм. Так, было обнаружено, что мусульмане и индуисты в Индии в 21 ситуации, связанной с нарушением норм, реагировали по-разному (Ghosh, Kumar & Tripathi, 1992).
Тедеши и соавторы (Tedeschi et a, in preparation) изучали причины, вызываю щие гнев и формы выражения гнева в четырех культурах: в Гонконге, Японии, Гер мании и США. Они полагают, что в мультикультурных обществах больше конф ликтов, связанных с нарушением норм и неправильным истолкованием действии индивидов, представляющих иную этническую группу, а значит, в таких обществах потенциально возможно большее количество ситуаций, вызывающих гнев. Поэтому можно предположить, что чувство гнева чаще испытывают жители США и Гонкон га, чем население Японии и Германии, в особенности это связано с отношением к «чужим*. В обществе, в состав которого входят представители разных культур, существует гораздо больше социальных контактов с «чужими», а следовательно,
гораздо больше возможностей негативных последствий таких контактов. С другой стороны, в более гомогенных культурах «чужие» должны восприниматься как бо лее опасные для ценностей «своих», а значит, могут вызывать более сильный и явно выраженный гнев.
Кроме того, проявления гнева могут регулироваться культурными нормами. Явное выражение гнева воспринимается как антиобщественное действие у гебуси в Новой Гвинее и у представителей эскимосов в Северной Америке (Knauft, 1987). Сдержанность в проявлении гнева у этих народов можно объяснить социальными последствиями его выражения. То, что нанесение ущерба или обиды скрывается, не означает, что потерпевший ничего не предпринимает для восстановления спра ведливости. Хотя гебуси не проявляют свои чувства открыто, у них отмечены весь ма высокие показатели распространенности убийств (Knauft, 1987). Невозмож ность выразить гнев и обиду снижает вероятность того, что сатисфакция может быть получена мирным путем, например через возмещение убытков или принесе ние потерпевшему извинений, и это приводит к чрезвычайно жестоким формам возмездия.
. Культурные переменные и мотивация, связанная с идентичностью
Любые культурные переменные, которые обостряют восприимчивость индивида к факторам, угрожающим его идентичности, повышают вероятность личных столк новений. Культурные переменные, подобные тем, которые предполагает концеп ция культуры чести (см., например, Cohen, Vandeo & Rantia, 1998), также могут повысить вероятность проявлений физической жестокости, вызванных угрозой идентичности. Если мы будет рассматривать угрозу идентичности как опосредую щую переменную личностного уровня, оказывающую влияние на ответное пове дение, можно сделать вывод, что события, которые представляют опасность для идентичности, вызывают ответное поведение (акт возмездия) у представителей четырех культурных групп, изучением которых занимались Тедеши и соавторы (Tedeschi et a., in preparation). Различия в агрессивном поведении, которое явля ется реакцией на угрозу идентичности у названных культурных групп (американцы, китайцы из Гонконга, японцы и немцы), объясняются разным уровнем восприим чивости к угрозе идентичности.
Интерпретация требует учета того факта, что культурные переменные могут оказывать влияние как на когнитивную деятельность, так и на практические дей ствия. Индивид может быть весьма восприимчив к угрозе идентичности, однако избегать открытого проявления своей реакции, защищая свое эго.
Тедеши и соавторы (Tedeschi et a., in preparation) высказывают предположе ние, что различия в философских традициях и исторически сложившихся услови ях существования привели к разному уровню коллективизма в четырех перечис ленных культурах. Коллективизм проявляется в практике социализации, сориен тированной на ценность социальной гармонии. Поэтому можно предположить, что нанесение оскорблений будет чаще встречаться в индивидуалистических культу рах, менее озабоченных вопросами социальной гармонии, что ведет к более ост рым проявлениям личной конфронтации. Представители индивидуалистических культур меньше сдерживают свою агрессивную реакцию на враждебные проявления со стороны окружающих. Однако при этом можно предположить также, что представители коллективистских культур будут более восприимчивы к угрозе идентичности группы по сравнению с теми, кто принадлежит к индивидуалисти ческому обществу. Меньшая склонность к контратаке препятствует обострению конфликта (Feson & Stedman, 1983). На основании приведенного выше анализа можно сделать вывод, что японцы в меньшей степени, по сравнению с американ цами, склонны к убийству среди «своих», но могут вести себя куда более агрессивно по отношению к «чужим», которые представляют для них угрозу.
Интеракционистская теория с точки зрения кросс-культурного подхода
Преимущество традиционного теоретического подхода к объяснению кросс-куль турных различий состоит в том, что данная теория предлагает комплекс медиато ров и модераторов, оказывающих влияние на социальное поведение, которые мож но выразить через уже выявленные культурные переменные. На ранней стадии такой подход представляет собой попытку осмысления вопроса, поскольку специ алист по социальной психологии просто размышляет о том, насколько адекватно каждый из культурных факторов выражается через процессы, постулированные теорией. Затем такие теоретические размышления должны пройти проверку в ходе кросс-культурной интерпретации. Так, например, вероятность личного возмездия за неправомерные действия со стороны другого человека, судя по всему, связана с представлениями о том, как должны действовать члены общества или обществен ные институты для восстановления справедливости. Эти представления рассмат риваются и оцениваются как с точки зрения принадлежности к определенной груп пе, так и с точки зрения характера карательных мер.
Таким образом, теоретики обращают наше внимание на оперативные психоло гические переменные, которые поддаются кросс-культурному тестированию и оценке. А значит, теперь мы можем узнать, как наши теоретики применяют этот подход в условиях разных культур, пытаясь понять, каким образом культурные переменные влияют на психологические процессы.
Медиаторы и модераторы кросс-культурных различий
Если хочешь сокрушить армию противника, или напасть на его город,
Или убить его людей, всегда нужно сначала
Узнать имена тех, кто состоит у него на службе, его помощников,
Часовых и начальника охраны.
Все это должны узнать твои шпионы.
Сунь Цзы. Искусство войны, глава 13, стих 20
Как мы пытались показать, медиаторы и модераторы играют ключевую роль, помогая осмыслить в психологическом аспекте ту роль, которую играет культура, определяя поведение человека. Однако выявление и увязывание предполагаемого медиатора или модератора с определенным социальным поведением — задача нелегкая. Д. Коэн рассказал (личная беседа, 1999), что в связи с темой агрессии
он и его коллеги провели оценку большого количества предполагаемых медиато ров суррогатов убийства в ходе исследования феномена южной культуры насилия. Они опробовали разные критерии, например установку, что оскорбление наносит ущерб мужской репутации оскорбленного. К сожалению, ни один из показателей не обнаружил корреляции с результирующими показателями поведения. Поэто му мы не знаем, какой психологический процесс опосредует агрессивное поведе ние, изучением которого занимались исследователи,
Рассматривая различия между Севером и Югом, Коэн (Cohen, 1997) замечает, что
с точки зрения важности, самые слабые различия между Севером и Югом были об наружены в изложении позиций... Людям было намного легче реализовать установ ки, связанные с культурой чести, чем сформулировать их (р. 126).
Эти данные говорят о том, что выявление медиаторов может быть достаточно сложным делом. Как полагает Коэн, культурные различия в поведений, возможно, носят наиболее выраженный характер там, где они проявляются на уровне полно го автоматизма:
Но поскольку они либо очень прочно усвоены (либо просто никогда не преподноси лись в процессе обучения в явной форме), они могут проявляться, минуя сознание. Наши вербально оформленные рассказы и суждения явным образом связаны с со знательным уровнем обработки информации, поэтому они могут быть абсолютно не связанными с культурными нормами, усвоенными на предсознателыюм уровне (р. 126).
Из сказанного можно сделать вывод, что многие культурные различия в пове дении могут не проявляться через параметры сознательных процессов, которые непосредственно связаны с поведением. Возможно, нам придется забросить сети поглубже, чтобы выловить конструкт, не столь очевидным образом связанный с поведением. В связи с этим могут быть полезны системы всесторонней оценки параметров личности, подобные новому «НЭО личностному опроснику», посколь ку они включают вопросы, касающиеся ценностных ориентации, установок, само отчетов в связи с конкретными типами поведения, чертами характера и т. п. Если рассуждение Коэна разумно, возможно, нам придется искать медиаторы иного типа, например совокупности привычек (см. Catte, 1965), или обратиться к по черку (см., например, работу о почерках Wierzbica, 1994).
Перспективные психологические медиаторы
Обнадеживает то, что сегодняшние кросс-культурные исследования являются на стоящим рогом изобилия в отношении потенциальных медиаторов. Эти медиато ры отвечают обязательному требованию метрической эквивалентности (Van de Vijver & Leung, 1997) в различных культурных группах, для исследования кото рых они применялись. Данные медиаторы по происхождению делятся на три вида: медиаторы, выявленные в ходе построения гипотез, связанных с культурой; меди аторы, входящие в основную группу параметров универсального характера, с по мощью которых оценивается изучаемый конструкт; и медиаторы, получаемые, ког да параметры, разработанные в одной культуре, успешно применяются в другой.
Первая группа представляет собой медиаторы, разработанные в ходе теорети ческого осмысления культуры. Идеи Маркуса и Китаямы (Markus & Kitayama, 1991), касающиеся коллективизма, индивидуализма, независимого и взаимосвя занного Я-конструирования, были использованы Сингелисом (Singeis, 1994) для создания системы оценки двух типов Я-конструкций. Как показали исследования, эта система оценки может использоваться и в других культурных группах и позво ляет интерпретировать культурные различия. Гудикунст и соавторы (Gudykunst et.a., 1996) разработали подобный комплекс параметров оценки Я-конструкта, используя методику Бонда (Bond, 1988) для отбора параметров универсального характера из комплекса данных по многим культурам. Они обнаружили, что два выбранных ими параметра Я-конструкта позволяют прогнозировать различные коммуникативные стили, например скрытность, выразительное молчание и ис пользование чувств, позволяя понять различия в показателях некоторых из этих параметров в пяти разных культурах. Мацумото, Вайсман, Престон, Браун и Куп-пербуш (Matsumoto, Weissman, Preston, Brown & Kupperbusch, 1997) на основе теоретических размышлений Триандиса о коллективизме разработали Опросник для оценки межличностных отношений с точки зрения индивидуализма—коллек тивизма. Данный инструмент продемонстрировал свою надежность и валидность в нескольких культурных группах и, следовательно, может быть полезен в буду щем для интерпретации культурных различий в социальном поведении, Триандис и его коллеги (Triandis et a, 1993), анализируя данные по 10 культурным группам, определили шесть факторов, которые позволяют оценить теоретически выявлен ные аспекты коллективизма применительно к отдельной личности. Эти факторы включают отделение от своих, независимость и личную компетентность. Каждый из них может применяться для проверки гипотез, связанных с конструктами ин дивидуализма-коллективизма как в рамках одной культуры, так и на более высо ком уровне. Таким же образом могут использоваться параметры горизонтального и вертикального индивидуализма и коллективизма (Triandis & Gefand, 1996).
Говоря о конструктах, связанных с взаимоотношениями, Кван с коллегами (Kwan et a., 1997) доказывали, что коллективистская культурная динамика дела ет акцент на социальной безопасности, которая является следствием достижения гармонии межличностных отношений. В этом отношении гармония взаимоотно шений, как и самоуважение, должна представлять собой медиатор удовлетворен ности жизнью. Исследователи разработали систему оценки гармонии межличност ных отношений и продемонстрировали, что она является важным дополнитель ным медиатором удовлетворенности жизнью как для американских, так и для гонконгских респондентов. Кван и его коллеги показали на практике, что гармо ния межличностных взаимоотношений может использоваться наряду с самоува жением для объяснения более глубокого ощущения удовлетворенности жизнью в американской выборке. Таким образом, в ходе осмысления культуры был выявлен еще один значимый медиатор.
Во-вторых, исследователи использовали многообразие культурных групп как фильтр для отбора группы основных показателей универсального характера, с по мощью которых оценивается изучаемый конструкт. Так, Шварц (Schwartz, 1992)
занимался проверкой 10 доменов ценностного характера, выявленных по 32 выбор кам из 20 стран. Определяя эти 10 доменов, он отобрал только ценности, актуаль ные для двух третей изучаемых групп. Бонд (Bond, 1988) использовал методику исследования средних показателей по разным культурам для выявления двух основных ценностных факторов на основании Обзора китайской системы ценно стей (Chinese Cuture Connection, 1987). Лейнг и Бонд (Leung & Bond, 1988) раз работали общекультурную систему оценки социальных аксиом, отбирая вопросы, позволяющие оценить выявленные авторами пять факторов, обнаруживших кросс-культурную релевантность.
В-третьих, потенциальные медиаторы включают отобранные в соответствии с прошедшей проверку временем методикой «сафари-исследования». В ходе такого исследования критерии, разработанные на Западе, обычно в Америке, и подтвер дившие свою эффективность, переводили на другие языки и «отправляли на охоту» в другие культуры. Как правило, такие критерии использовали для оценки важных конструктов или комплексов конструктов, хорошо проработанных в теоретиче ском плане с установкой на их универсальность. Мак-Край и Коста (МсСгае & Costa, 1997) доказали применимость их системы оценки «Большой пятерки» лич ностных параметров к различным культурным/языковым группам. То же самое проделал Шварцер (Schwarzer, 1993) с понятием самоэффективности Бандуры (Bandura, 1977); Динер и Динер (Diener & Diener, 1995) с понятием самоуважения Розенберга (Rosenberg, 1965); Кэмпбелл с соавторами (Campbe et a., 1996) со своим понятием четкости Я-концепции; Сиданиус, Пратто и Рабиновиц (Sidanius, Pratto & Rabinowitz, 1994) в отношении понятия социального доминирования Сиданиуса (Sidanius, 1993); и Мауро, Сато и Тукер (Mauro, Sato & Tucker, 1992) в отношении анализа ситуационных параметров с целью интерпретации эмоций, который провели Смит и Эллсворт (С. A. Smith & Eswoth, 1985).
Даты в приведенных ссылках говорят о том, что эти важные инструменты по явились совсем недавно. В основном речь идет о последнем десятилетии, когда началась широкая проверка их применимости за пределами западных культур. Сегодня их применение позволяет социальной психологии заняться проверкой их универсальности в теоретическом аспекте и разработкой научно достоверных тео рий культуры. Безусловно, разновидность поведения, интересующая исследовате лей, будет определять тип применимого к ней медиатора, и уже имеющиеся в на шем распоряжении медиаторы, несомненно, потребуют конкретизации и коррек тировки.
Медиаторы непсихологического характера
Возможно, при интерпретации культурных различий определенных разновидно стей поведения специалисты по кросс-культурной психологии должны будут поми мо психологических медиаторов обратиться к медиаторам иного рода. Бонд (Bond, Э8а) утверждал, что одной из характеристик, отличающих различные культур ные группы, является структура ролевых взаимоотношений. Если это так, тогда может иметь место определенная культурная специфика, связанная, скажем, с вос приятием того, кто наносит оскорбление (Bond et a., 1985), из-за различия в структуре взаимоотношений обидчика и оскорбленного. Если в эгалитарной культуре учитель оскорбляет ученика, такое поведение может быть воспринято как предо судительное и вызвать достаточно интенсивное противодействие. Однако осужде ние и противодействие могут не иметь никакого отношения к психологическим характеристикам оскорбленного, а определяться лишь структурой взаимоотноше ний учителя и ученика в данной культурной группе. Таким образом, принимая во внимание медиатор ролевого равенства, мы можем получить возможность понять культурные различия в отношении к обидчику, не обращаясь к психологическим медиаторам (например, к представляющему собой личностную характеристику параметру социального соответствия [agreeabeness]).
Симан (Seeman, 1997) сетует на недостаток внимания, которое социальная пси--хология уделяет социальной ситуации. В некоторых попытках оценить параметры ситуации (например, Wish, Deutsch & Kapan, 1976) оценивалась вместо этого психологическая реакция на нее. Исключением является работа Марвелла и Хей-джа (Marwc & Hage, 1970), которые обратились к респондентам с просьбой оце нить ролевые взаимоотношения по ряду параметров объективного характера, таких как частота встреч, присутствие третьих лиц во время встреч и т. п. Мак-Оли (McAuey, 1999) усовершенствовал и дополнил данные параметры и в настоящий момент использует их для сравнения гонконгской и австралийской структуры ро левых взаимоотношений. Возможно, это сравнение покажет, что в двух названных культурных группах ролевые взаимоотношения строятся по-разному. Если это так, то появится возможность с помощью медиатора непсихологического характера — структуры ролевых взаимоотношений — объяснить некоторые различия в поведе нии, наблюдаемые в разных культурах.
Другим примером является работа Морриса, Подольни и Ариеля (Morris, Podony & Arie, 2000). Они заявляют:
Субъективистская традиция не имела в своем распоряжении подходящих инструмен тов для анализа опосредующих переменных, которые были весьма важны — речь идет о социальном контексте, который определяет действие конкретных законов поведения, являясь причиной культуро-специфичных форм конкретных действий (р. 82).
Упомянутые исследователи предлагают и разрабатывают критерии оценки взаимоотношений, в которые вступают служащие большой многонациональной компании в четырех разных культурах, с учетом типологии Парсона универса лизм-партикуляризм и атрибуция-достижения. Моррис с коллегами оценива ют масштабы и интенсивность взаимоотношений, их направленность, количество сотрудников, работающих в одном подразделении с испытуемым, с которыми он поддерживает дружеские отношения, взаимодействия, которые'выходят за пре делы служебных обязанностей, аффективную близость и продолжительность взаимоотношений, складывающихся на работе у служащих в Испании, Гонкон ге, Германии и США. Они говорят о ряде впечатляющих различий. Это исследо вание предусматривает теоретически обоснованную и обеспеченную тщательно продуманным инструментарием систему оценок переменных не психологическо го, а социального характера, весьма перспективных для интерпретации культур ных различий в поведении.
Разумеется, использование медиаторов, связанных с ролевой структурой или с характером взаимоотношений, уместно лишь при изучении поведения, связанно го с межличностным взаимодействием в конкретном контексте. Такому поведению было посвящено относительно немного кросс-культурных исследований, которые обычно вместо изучения особенностей поведения, связанного с межличностными взаимоотношениями, уделяли основное внимание социальной когнитивной дея тельности. По мере того как мы будем уделять больше внимания межличностному взаимодействию, такому как разговор или проявления агрессии, ситуационные медиаторы будут приобретать большее практическое значение для объяснения культурных различий и построения моделей социального поведения.
Заключение, с которого все только начинается
А потом наступает пора выбора тактики и маневров, Именно это и есть самое сложное.
Сунь Цзы. Искусство войны, глава 7, стшЗ
Поставить перед собой цель — это одно, достичь ее — совсем иное. Как подступить ся к разработке, а затем апробации универсальных теорий социального поведения? Здесь мы должны обрести мастерство и приобрести знания, которые помогут за ложить фундамент для осуществления этой необходимой в сфере кросс-культур ной психологии работы. В этом отношении существуют весьма полезные источни ки, которые касаются методологических аспектов кросс-культурных исследований (Brisin, Lonncr & Thorndike, 1973; Van de Vijver & Leung, 1997) и содержат совре менную информационную базу по кросс-культурной социальной психологии (Smith &Bond, 1998).
Что касается мотивации, которая заставляет вступать в борьбу с фрустрация ми, неопределенностью и требованиями, которые предъявляет практика кросс-культурной социальной психологии, это скорее вопрос личного свойства. Любо знательность и толерантность к неопределенности связаны с готовностью прибег нуть к помощи опыта, так же как жизнь в чужой культуре ежедневно заставляет удивляться, а порой и испытывать досаду (Bond, 1997). Здесь важна и способность рискнуть своей карьерой, поскольку кросс-культурные исследования требуют го раздо больше времени на подготовку и осуществление, нежели исследования мо нокультурного характера (Gabrenya, 1988).
Если перейти к более оптимистичному тону, то можно вспомнить, что мы живем в век культурного многообразия. В то время, когда мы пишем эти строки, многие страны отмечают 50-ю годовщину Декларации прав человека. Все более глубокая озабоченность правами человека включает в себя и защиту культурной самобыт ности, и заинтересованность в сохранении и интеграции нашего разнообразного на следия. Мы верим, что кросс-культурная социальная психология имеет большое будущее, поскольку все большее значение придается принадлежности к определен ной культуре и гармонии отношений между разными культурами. Однако это требует немедленного совершенствования наших теоретических подходов и апро бации новых теорий, чтобы в этом многоголосье наш голос был услышан.
Поэтому говорится: если ты знаешь врага и знаешь себя.
Тебе не страшна и сотня битв.
Если ты знаешь себя, но не знаешь врага,
За победой будет следовать поражение.
Если не знаешь ни его, ни себя,
Ты не устоишь ни в одном бою.
Супь Цзы. Искусство войны, глава 3, стих 18
Примечание
Мы выражаем благодарность Дову Коэну и Дэвиду Мацумото, чьи коммента рии к первому варианту данной главы помогли нам сделать ее более удобочитае мой, точной и глубже раскрыть тему.
ГЛАВА 17
Культура и социальная
когнитивная деятельность
к социальной психологии
культурной динамики
Йошихиса Кашима
Социальной когнитивной деятельности, которая в общих чертах определяется как осмысление социального поведения, со времен когнитивной революции 1960-х годов уделялось в литературе самое пристальное внимание. В традици онной психологии данное направление стало одним из основных. Кросс-культур ные исследования социальной когнитивной деятельности (или социального по знания) стали играть чрезвычайно важную роль, способствуя постановке про блем и оказывая влияние на экспериментальные и теоретические разработки.
В этой главе Кашима дает всестороннее представление об изучении куль туры и социальной когнитивной деятельности. Он начинает с рассмотрения концепции культуры в психологии, проводя грань между культурой как миром смыслов и культурной динамикой. Как считает Кашима, культурная динамика связана с парадоксальным феноменом стабильности и изменчивости культу ры, пониманию которого способствуют два современных подхода: системно-ориентированный и практически-ориентированный. Эти определения и рас суждения о концепции культуры имеют особое значение для утверждений Ка-шимы о необходимости теоретических разработок и проведения исследований культурной динамики, которые ознаменуют дальнейшую эволюцию научно-ис следовательской работы и осмысления социальной когнитивной деятельности наряду с интеграцией знаний и методик из различных дисциплин.
Значительную часть главы Кашима посвящает обзору современного состо яния исследований по проблеме «культура и социальная когнитивная деятель ность». Обзор является одним из самых глубоких и всеобъемлющих поданной теме. Вначале Кашима обращается к первым исследованиям социального по знания и фундаментальным работам по теме. Детально рассматриваются сле дующие темы: полезность концепций, каузальные атрибуции, Я-концепции, интерпретации с личностной и социальной точек зрения, самооценка и др. Он освещает перечисленные вопросы, одновременно давая глубокую и всесто роннюю оценку научно-исследовательской литературы и отмечая в связи с
каждой из проблем как то, что нам уже известно, так и то, что мы еще не знаем. Без сомнения, для читателя эта часть главы представляет собой весьма важ ный источник информации об исследованиях в данной области.
Отталкиваясь от обзора литературы, Кашима высказывает свои соображе ния о будущих исследованиях и теоретических разработках в данном направ лении. Говоря о будущих исследованиях эмпирического характера, он полагает, что есть две темы, касающиеся культуры и социальной когнитивной деятель ности, которые заслуживают самого пристального внимания и внимательного изучения: интерпретация социальной деятельности и самоуважение. В то вре мя как изучению населения Северной Америки уделялось достаточно много внимания в связи с названными темами, о других группах населения нам из вестно гораздо меньше, и это открывает перед нами обширную сферу приложе ния сил. В частности, холистический подход и видение мира, характерные для восточно-азиатских культур, могут открыть новые горизонты в области практи ческого применения психологии, которые до сих пор были неведомы для нас.
Понятно, что самым важным для Кашимы представляется создание в буду щем того, что он определяет как социальное познание культурной динамики. Как объясняет он в начале главы и в ходе обзора литературы, значительной части исследований социальной когнитивной деятельности и касающихся ее теорий была свойственна личностная концепция смысла, в соответствии с ко торой смысл выстраивается исключительно в сознании отдельной личности. Распространенность такого подхода нетрудно понять — достаточно принять во внимание тот факт, что большую часть исследований проводили в США иссле дователи-американцы. Даже исследования в других странах часто проводи ли ученые, прошедшие подготовку в США (а значит, находившиеся под влия нием западной догмы). В будущем необходимо уделять больше внимания разработке теоретических моделей, которые будут учитывать как когнитив ные, так и коммуникативные процессы при осмыслении культурной динами ки, — то есть формирование культурных смыслов в процессе социальной дея тельности, предполагающей взаимодействие между людьми, наряду с процес сами, которые осуществляются в индивидуальном сознании. Такой подход к социальному познанию является комплексным, учитывающим взаимоотноше ния, коллективный и личностный факторы, контекст, исторический фактор, и сориентированным на будущее и современность. Поэтому разработка такого теоретического подхода неизбежно повлечет за собой фундаментальные из менения в методах проведения исследований, что в свою очередь приведет к коренному перевороту в нашем понимании поведения человека по сравнению с сегодняшними представлениями. Такое развитие новых теорий и методоло гий, призванное обеспечить дальнейшую эволюцию знаний в данной области психологии, отвечает стремлениям всех авторов этой книги.
До недавнего времени, говоря о социальной когнитивной деятельности, о куль туре даже не вспоминали. В худшем случае в большинстве теорий культура была полностью проигнорирована, а в лучшем — считалось, что культура имеет очевидную связь с традиционными социально-психологическими понятиями, такими как атрибуции или установки. Так, в первом издании «Руководства по социальной ког нитивной деятельности» (Handbook of Socia Cognition, Wyer & Sru, 1984) нет раздела, посвященного культуре, и этот маргинальный статус культура сохраняет до 1990-х годов, что видно по отсутствию упоминаний о культуре во втором издании Руководства (Wyer & Sru, 1994). Однако в последнее время культура стала одной из центральных тем в работах, связанных с социальным познанием. Обратившись к компьютерной базе данных PSYCINFO, я обнаружил, что количество публикаций по данной теме в период с 1989 по 1997 год непрерывно росло (Kashima, 1998b).
Основная задача этой главы — представить читателю подход, который я назы ваю социальной психологией культурной динамики. Он является попыткой осмы сления общей культурной динамики как производной когнитивных и коммуника тивных процессов, имеющих место при взаимодействии индивидов в социальном кон тексте. Глава включает четыре раздела. В первом рассматривается концепция культуры и основные теоретические принципы социальной психологии динами ки культуры. Во втором — традиционные метатеоретические и теоретические характеристики социальной когнитивной деятельности. Третий раздел посвящен бу*рно развивающимся современным исследованиям культуры и социального no-знания, которые не отражены в последних обзорах литературы (например, Fetcher & Ward, 1988; J. G. Mier, 1988; Semin & Zwier, 1997; Zebrowitz-Me Arthur, 1988). Заключительный раздел содержит предложения, касающиеся направлений эмпи рических и теоретических исследований в будущем.
Психология и понятие культуры
Чтобы определить перспективу социальной психологии культурной динамики, необходимо четко сформулировать понятие культуры. Понятие культуры, несмот ря на его популярность и давнее использование общественными науками, являет ся многоаспектным и часто неоднозначным.
Культура как мир смыслов
Возможно разделить такие понятия, как «культура», «общество» и «социальная система» (например, Giddens, 1979; Parsons, 1951; Rohner, 1984; самые последние дискуссии на эту тему см. в работе Y. Kashima, 2000a). Общество представляет собой организованную совокупность индивидов и групп. Под социальной системой понимается устойчивая модель межличностных, межгрупповых, а также личностно-групповых отношений в обществе. Культура же представляет собой комплекс смыслов, которые понятны (или потенциально понятны) индивидам, представля ющим данное общество. Следовательно, вопросы, касающиеся власти, средств, друж бы, связаны с социальной системой. Культура же определяет, что значит обладать властью, средствами и какой смысл вкладывается в понятие дружбы.
Однако сам концепт «смысл» достаточно сложен. На данной стадии можно сблизить его с использованием символов, то есть обозначающих что-то материаль ных объектов (включая звук, свет и другие физические характеристики, которые человек способен воспринимать при помощи органов чувств). Понятно, что слова
тоже имеют смысл или значение. Однако в нашем понимании смысл выходит за рамки лингвистики. Когда идея обозначается невербальным образом, скажем, при помощи жеста (например, понятие «победа» можно выразить, выпрямив указатель ный и средний пальцы и разведя их в стороны), речь идет о культурном смысле. Когда малыш, который только начинает ходить, берет круглый предмет и играет с ним, как будто перед ним рулевое колесо автомобиля, действия этого ребенка свя заны с усвоением определенного культурного смысла.
То, что обозначается при помощи символа, не исчерпывает его значения. То, с чем соотносится символ (то есть его референт), есть его денотативное (экстенсиональ ное) значение. Но значение не сводится к референту. Как много лет назад отметил фреге (Frege, 1984), если бы референт словосочетаний утренняя звезда или вечер няя звезда исчерпывал их значение, то высказывание «Утренняя звезда — это ве черняя звезда» представляло бы собой бессмыслицу. Однако, на самом деле это высказывание может иметь глубокий смысл, учитывая то, что люди долгое время не знали, что утренняя звезда и вечерняя звезда соотносятся с одним и тем же объектом, Венерой. Фреге назвал эту дополнительную составляющую значения словом «смысл» (sense). Таким образом, значение по Фреге имеет по меньшей мере два аспекта — обозначение референта и смысл1.
Важно отметить, что культурный смысл, соотнесенный с референтом, включает не только буквальное, но и метафорическое значение. Так, Лакофф и Джонсон (Lakoff & Johnson, 1979) отмечали, что множество абстрактных понятий в англий ском языке содержат в своей основе метафоры. Во фразе «Эта встреча была пус той тратой времени» время уподобляется деньгам. Так же, как можно впустую тра тить деньги, можно впустую потратить и время. В 1994 году Кашима (см. также Y. Kashima & Caan, 1994; Shore, 1996) говорил о том, что культурные метафоры наполняют глубоким смыслом умственную и общественную деятельность. Более того, важную роль в создании и сохранении культурных значений могут играть различные виды повествований (narrative) (Burner, 1990; Y. Kashima, 1998a).
Культурная динамика
Культурная динамика связана с парадоксальным феноменом стабильности и из менчивости культуры, то есть с тем, как определенные аспекты культуры остаются неизменными в ходе непрерывных изменений, а изменения продолжаются, несмотря на факторы, обеспечивающие устойчивость и сохранность культуры. Вопрос о культурной динамике возник в результате полемики между двумя современными взглядами на культуру: системно-ориентированным и практически-ориентирован ным подходами (Y. Kashima, 2000а; см. также Matsumoto, Kudoh & Takeuchi, 1996). Системно-ориентированный подход рассматривает культуру как обладающую относительной стабильностью систему смыслов. Культура понимается как вмес тилище закодированных в символах смыслов, общих для группы людей, структу рирующих свой опыт. Практически-ориентированный подход рассматривает
У Фреге слово «смысл» (sense) обозначает лишь некоторый аспект значения символа. В данной книге под культурным смыслом (cutura meaning) понимается как денотативное значение, так и смысл но Фреге. — Примеч. науч. ред.
культуру как процесс сигнификации, в ходе которого осуществляется непрерыв ное создание и воспроизводство смыслов в процессе конкретной деятельности отдельных индивидов в определенных ситуациях. Системно-ориентированный подход выдвигает на передний план стабильность культуры, тогда как практиче ски-ориентированный подход делает акцент на изменчивости.
Подход к культуре как к системе смыслов исповедовали многие специалисты в области кросс-культурной психологии и антропологии. Примечательно, что когда Триандис (Triandis, 1972) определял субъективную культуру как «свойственный культурной группе подход к восприятию той составляющей окружающей среды, которая создана руками человека» (р: 4), он выдвигал на первый план стабильный и систематический аспект культурьг. Известный антрополог Герц (Geertz, 1973) определял культуру как «взаимодействующие системы поддающихся интерпрета ции знаков... в рамках которых можно дать четкое описание [социальных явлений, поведения, установлений или процессов]» (р. 14). Подход Герца, получивший на звание символической антропологии, уподобляет культуру общедоступному тек сту, который нуждается в прочтении и интерпретации. Несмотря на различие во взглядах Триандиса и Герца на культуру, они сходны по своей основе. И тот и дру гой рассматривают культуру как систему смыслов, общих для группы людей.
Теоретики, которые придерживаются такого взгляда на культуру, часто опре деляют ее, используя глобальные понятия, такие как индивидуализм или коллек тивизм (Hofstede, 1980; Triandis, 1995), тем самым подразумевая, что общество придерживается относительно стабильной системы установок и ценностных ори ентации. Так, когда Герц (Geertz, 1984, р. 126) определяет западную концепцию личности как представление об «ограниченной, уникальной, в большей или мень шей степени интегрированной мотивационной и когнитивной сущности», он пред полагает, что данное мнение разделяют представители западной культуры.
Подход к культуре как процессу сигнификации предлагался рядом психологов — последователей Выготского (Vygotsky, 1978; более подробное изложение взглядов Выготского можно найти в работе Wertsch, 1985) и других мыслителей русской культурно-исторической школы. Среди этих психологов можно назвать Коула (Coe, 1996), Гринфилда (Greenfied, 1997), Лэйва и Уэнджера (Lave & Wenger, 1991), Рогоффа (Rogoff, 1990), Вальсинера (Vasiner, 1989) и Верча (Wertsch, 1991). Хотя их теория культуры ушла вперед по сравнению с той, которая была изначаль но сформулирована Выготским, все они рассматривают культуру как совокупность конкретных повседневных практик, имеющих место в обыденной жизни (напри мер, плетение корзин или определение количества риса). Теория символических действий Боша (Boesch, 1991) и учитывающая специфику контекста кросс-куль турная психология Пуртинги (Poortinga, 1992) сходны в своем внимании к кон кретной деятельности, которая осуществляется в рамках символического, матери ального и социального контекстов. В антропологии подобных взглядов на культуру часто придерживаются последователи Бордо (Bourdieu, 1977) и Гидденса (Giddens, 1979), а также современного марксизма. Ортнер (Ortner, 1984) — последователь Герца — тоже подходит к культуре подобным образом.
Примером этого подхода является концептуализация обучения в школе (све жий обзор материалов можно найти у Rogoff & Chavajay, 1995). Коул (Coe, 1996),
например, рассматривает обучение в школе как совокупность контекстоспецифич-ных и связанных с конкретными областями разновидностей когнитивной и мотор ной деятельности (например, чтение, письмо, заучивание списка слов), которая воздействует на способность детей к выполнению задач когнитивного характера, таких как воспроизведение или силлогистическое мышление. То есть вместо объяснения культурных различий в способности к силлогистическому мышле нию с учетом различий в когнитивных стилях (например, логическое или прало-гическое мышление), этот подход предполагает, что представители западных куль тур, как правило, выполняют задачи, требующие силлогистического мышления, успешнее, чем неграмотные люди, поскольку задачи на мышление сходны с той деятельностью, которой первые занимались в школе.
Две представленные концепции культуры различаются по ряду метатеорети-ческих параметров. Во-первых, они по-разному воспринимают хронологическую перспективу. Системно-ориентированный подход обычно рассматривает культу ру в долгосрочном плане, пытаясь при этом уловить компоненты, которыми опре деляется стабильность культуры в течение определенного исторического периода (века или десятилетия). Практически-ориентированный подход, напротив, рассмат ривает культуру в краткосрочной перспективе и пытается выявить определенные виды деятельности (то есть совместные созидательные усилия людей, пользую щихся определенным инструментарием), которые характеризуются систематиче ским повторением в условиях реального контекста. Иными словами, отрезок време ни, которым оперирует исследование в рамках системно-ориентированного подхода, более продолжителен, чем тот, которым занимается практически-ориентирован ный анализ.
Во-вторых, они по-разному подходят к специфике контекста. Системно-ориен тированный подход обычно занимается культурой, которая рассматривается как единое целое, как система смыслов, связанная с обобщенно понимаемым контек стом, сознательным носителем которой является группа индивидов. Таким обра зом, культура рассматривается в отрыве от конкретных контекстов социальной деятельности. Часто культура рассматривается как нечто реально существующее в контексте любой социальной деятельности и в любой сфере жизни, хотя она мо жет пребывать в скрытой, нереализованной форме. Практически-ориентирован ный подход занимается культурой как совокупностью конкретных видов деятель ности, в ходе которой используются конкретные артефакты (то есть инструменты и другие материальные объекты) в конкретном контексте. При этом культура пред стает как совокупность контекстоспецифичных видов сигнификативной деятель ности. Поскольку культурные смыслы часто связаны с конкретным контекстом (например, то, что делается в школе, пли то, что делается дома), обычно этот под ход рассматривает их как специфичные для каждой области деятельности.
В-третьих, эти подходы различаются в определении объекта анализа. Систем но-ориентированный подход в качестве объекта анализа рассматривает группу индивидов, воспринимая культуру как феномен, тесно связанный с коллективной организацией. В известном смысле, культура рассматривается как характеристика данной группы. Практически-ориентированный подход занимается анализом кон кретного вида человеческой деятельности, который и представляет собой объект
анализа. С точки зрения этого подхода, культура является характеристикой дея тельности в определенных условиях, то есть действий людей в рамках определен ного контекста. Нужно отметить, что представление об осуществляемой в конкрет ных условиях деятельности учитывает не только индивидов, которые ею занима ются, но и установившуюся практику осуществления определенной деятельности, которая характеризуется определенным временем и местом.
Ни тот ни другой подход не дают полного представления о культурной дина мике. Сильные стороны одного подхода являются слабыми сторонами другого. Системно-ориентированный подход рассматривает культуру как характеристику определенной группы в определенный исторический период. При этом культура становится «причиной» или независимой переменной в квазиэкспериментальном планировании типичных кросс-культурных исследований. В действительности сравнительные исследования неизбежно рассматривают культуру как стабильную систему и сравнивают срезы культурных традиций. Однако такой подход часто обращается к внешним по отношению к культуре факторам в поисках движущих сил культурных изменений (например, технологии, материальному благосостоя нию и экологии). Созидательная деятельность внутри самой культуры, являющаяся основой для изменения культуры, обычно остается за пределами внимания иссле дователей.
Практически-ориентированный подход подходит к культуре как к непрерыв но продуцируемой и вновь воспроизводимой сущности. При таком подходе как стабильность, так и изменчивость являются неотъемлемой частью культуры. Специалисты по возрастной психологии, которые интересуются тем, как дети приобщаются к культуре (are encuturated), прежде чем становятся ее полноправ ными представителями, неизбежно уделяют внимание контексто-специфичным видам деятельности. Ведь дети усваивают культуру не посредством осмоса, а в ходе конкретной повседневной деятельности. Однако остается непонятным, как можно теоретически определить, какие аспекты ситуационно-специфичной деятельности сохранятся, а какие изменятся. Кроме того, несмотря на то что данный подход дает детальный анализ конкретных видов деятельности, он не в состоянии пролить свет на общую модель, на основные особенности культуры или выявить что-то вроде системы смыслов, связанной с обобщенно-понимаемым контекстом, которая за трагивает множество сфер деятельности (см., например критику Яходой IJahoda, 1980] подхода Коула [Coe, 1996]).
Таким образом, системно-ориентированный и практически-ориентированный подходы представляют собой взаимодополняющие точки зрения на культурную динамику. Подход к культуре как к системе выдвигает на передний план инерцию культуры во времени, тогда как подход к культуре как к практике уделяет основ ное внимание изменчивости культурного значения в разных ситуациях и хроно логических периодах. Тем не менее и частичная изменчивость, и общая стабиль ность являются характеристиками культуры. На мой взгляд, необходимо выяснить, каким образом и тот и другой подходы позволяют приблизиться к истине. На се годняшний день центральной проблемой культурной динамики является вопрос о том, как обладающая контекстной спецификой сигнификативная деятельность индивидов в одних условиях продуцирует нечто стабильное, что можно определить
как систему смыслов, связанную с обобщенно-понимаемым контекстом, а при дру гих обстоятельствах вызывает резкие, порой хаотические, изменения.
Культура и социальная когнитивная деятельность: история первых исследований
Отдельные попытки учета фактора культуры в психологической науке (например, Vokerpsychoogie Вундта) предпринимались давно. Однако в первой половине XX века, при догматическом господстве логического позитивизма как научной фи лософии и бихевиоризма как его психологического двойника, культура как систе ма общепринятых смыслов оказывалась за пределами сферы интересов академи ческой психологии. Бихевиоризм, в частности, изгонял любые упоминания о че ловеческом мышлении из академического дискурса. Когнитивная революция 1960-х годов, в ходе которой человеческая мысль была провозглашена основной проблемой психологии, не смогла вернуть смысл, а следовательно и культуру, в традиционную академическую психологию (Bruner, 1990).
Формулировка понятия социальной когнитивной деятельности была попыткой ввести понятие когнитивной деятельности в социальную психологию. Шестидеся тые годы увидели публикации классических книг по теориям атрибуции (например, Jones & David, 1965; Keey, 1967), а в 1970-е годы область социальной психологии наводнили исследования по процессам атрибуции. Имели место и более осознан ные попытки привлечения когнитивной психологии, в ходе которых использова лись обычные для когнитивной психологии методы, такие как изучение способно сти к воспроизведению и узнаванию запоминаемого материала, времени реакции и т. п. (например, Hastie et a., 1980). Важность социальной когнитивной деятель ности в социальной психологии не подлежит сомнению. Некоторые даже утверж дают, что социальная когнитивная деятельность представляет собой основную часть социальной психологии (Н. Markus & Zajonc, 1985). При этом исследовате ли в области социальной когнитивной деятельности стремились превзойти когни тивную психологию и создать универсальную модель когнитивных процессов за счет привлечения культуры.
Любопытно отметить, что в 1970-х и 1980-х годах при изучении социальной ког нитивной деятельности особое внимание уделялось личности. С одной стороны, большая часть научно-исследовательской работы была посвящена процессу, в ходе которого люди формируют когнитивные представления о самих себе и окружаю щих, Потоянно задаваемым был вопрос о том, как интерпретировать личность (будь то ты сам или другой человек), исходя из ее внутренних характеристик, та ких как черты характера (например, интроверт или экстраверт) или отношения личности к определенным вопросам (например, взгляды на то, что происходит на Кубе при Кастро или отношение к абортам; см. обзор у S. Т. Fiske & Tayor, 1991). С другой стороны, в теории социальной когнитивной деятельности уделялось ис ключительное внимание когнитивным процессам на личностном уровне, то есть кодированию поступающей информации в форме когнитивных представлений, с последующим накоплением и поиском необходимой информации для дальней шего использования. Эти теории были социальными лишь постольку, поскольку
обращались к стимулам социального характера (такими стимулами являлись люди). Иными словами, понятие социальной когнитивной деятельности воплоща ло индивидуалистическую концепцию личности как с точки зрения предмета, так и с точки зрения теоретических посылок.
В основе первых исследований социальной когнитивной деятельности лежала индивидуалистическая концепция смысла. Согласно ей, индивид конструирует смысл, оперируя когнитивными представлениями, которые хранятся в его созна нии. Разумеется, отдельная личность, обладающая способностью кодировать вос принимаемую информацию в форме когнитивных представлений, способна и де кодировать данные представления индивидуального характера в символический код, который понятен окружающим. И все же даже эта индивидуалистическая модель когнитивной деятельности ведет к появлению коммуникативной модели, которая рассматривает межличностную коммуникацию как простую передачу ин формации (Cark, 1985). Прибегнув к крайности, можно уподобить сознание в про цессе осуществления социальной когнитивной деятельности компьютеру, который принимает и выдает сигналы в соответствии с нормами синтаксиса и семантики. В этом случае культуру можно низвести до уровня совокупности норм и правил, используемых для перевода когнитивных кодов в символические.
Однако стремительный прогресс в области представлений о социальной когни тивной деятельности привел к тому, что в традиционной социальной психологии стало возникать все больше проблем метатеоретического, теоретического и эмпи рического характера. На метатеоретическом уровне Герген (Gergen, 1973) говорил, что у социальной психологии нет надежды открыть законы социального поведе ния и она способна лишь заниматься сбором случайной информации историче ского характера. Хотя социальная психология и может разработать теорию соци ального поведения на определенный момент времени, но как только эта теория станет известной широким массам, люди могут попробовать вести себя отличным от теоретической модели или даже противоречащим датшй теории образом. Ины ми словами, люди способны к самоопределению, и наши коллективные попытки охарактеризовать самих себя могут в конце концов повлиять на нас самих. Довод Гергена о том, что люди способны к самоопределению, и представляют собой про дукт истории, которую мы создаем своими собственными руками, созвучен поле мичной по отношению к эпохе Просвещения философии Вико и Гердера. Они воз ражали философам Просвещения, которые рассматривали человеческую натуру как устойчивую сущность, подчиненную универсальным законам природы (более подробно об этом в работе Y. Kashima, 2000a).
На уровне теории начались тщательные исследования некоторых главных по нятий социальной психологии. Например, социальные психологи обратились к таким концептам, как личностные характеристики (personaity traits) и социальные установки, которые, как предполагалось, определяют склонности людей или логику их поведения. И самое главное, был поставлен вопрос о том, позволяют ли свойства характера прогнозировать определенную разновидность поведения (см. Mische, 1968 — о личностных характеристиках и Wicker, 1969 — об установках). Оттал киваясь от этих проблем, исследователи когнитивной деятельности, такие как Шве-лер и Д'Андрад (Shweder & D'Andrade, 1979) и Кантор и Мичел (Cantor & Miche,
1979), начали разработку теорий личностных характеристик, рассматривая их как показатель воспринимаемой, а не действительной логики поведения. Иными слова ми, индивид не обязательно имеет определенную диспозицию, но просто поступает так, а не иначе. Такой подход достиг апогея, когда Росс (Ross, 1977) использовал тер мин фундаментальная ошибка атрибуции, имея в виду тенденцию испытуемых из Северной Америки приписывать субъекту определенную диспозицию, несмотря на информацию, связанную с контекстом его действий, которая говорит нечто проти воположное. А если атрибуция диспозиции ошибочна, то едва ли социальная психо логия может принимать концепцию личностных характеристик всерьез.
Что касается эмпирического аспекта, то, принимая во внимание последнюю ли тературу по культуре и социальному поведению (обзор по этой теме можно найти, например, в работе Triandis & BrisUn, 1980), кросс-культурная психология начала ставить перед социальной психологией проблемы эмпирического характера, пред ставляя свидетельства вариативности социального поведения (Bond, 1988). Одной из самых примечательных в этом отношении была работа Амира и Шарона (Amir & Sharon, 1987). Они проанализировали несколько проведенных в Северной Америке исследований, результаты которых были опубликованы в авторитетных журналах по социальной психологии, и занялись планомерным воспроизведением этих экспе риментов в Израиле. Они обнаружили, что, хотя основные результаты порой могут быть воспроизведены, ряд более тонких моментов, связанных с взаимодействием, не может быть воспроизведен, невзирая на важность данных составляющих для теоре тических построений оригинальных исследований. В условиях глобализации эконо мики и стремительных изменений мирового уклада, таких как политический и эко номический крах коммунистического блока и появление новых промышленных дер жав (Япония, Южная Корея, Тайвань, Гонконг и Сингапур), названные проблемы, которые ставит кросс-культурная психология, начали привлекать внимание иссле дователей, представляющих традиционную психологию.
Кросс-культурные исследования социальной когнитивной деятельности
История вопроса
Своей нынешней популярностью исследования культуры и социальной когнитив ной деятельности во многом обязаны Хофстеде (Hofstede, 1980), а также Шведеру и Борну (Shweder & Bourne, 1984). Основу работы Хофстеде представляло изуче ние системы ценностей, связанных с работой в разных странах мира. В ходе этой грандиозной, основанной на эмпирических исследованиях, научно-исследователь ской работы он выявил параметры, с помощью которых можно было охарактери зовать культуру. Самого пристального внимания удостоился параметр индивиду ализма, отчасти в связи со значимостью концепции индивидуализма для обще ственных наук в целом. Некоторые ученые (например, Tonnies, 1955; Durkheim, 1964) использовали близкие концепции для описания перехода континентальной Европы из того состояния, в котором она находилась в средние века, в новое вре мя. Тесно связанные общности, в которых все друг друга знали, были разрушены,
а на смену им пришли современные национальные государства с правительством, которое контролирует торговлю, полицию и вооруженные силы. Акцент сместил ся с общества на индивида, с постепенным усилением прав личности. Коллекти визм свойственен традиционным социальным отношениям, а современные отно шения в обществе носят индивидуалистический характер. Еще большему интересу к этому показателю способствовала открытая в 1970 году его позитивная корреля ция с показателями валового национального продукта на душу населения. Пока затели страны, характеризующие уровень индивидуализма, обнаруживали пози тивную корреляцию с показателями валового национального продукта на душу населения на 0,82. Более богатые страны Северной Америки и Западной Европы являются индивидуалистическими,тогда как более бедным странам Азии и Юж ной Америки присущ коллективизм.
Открытие Хофстеде (Hofstede, 1980) показало, что существует очевидная связь между ценностными ориентациями культуры и экономической деятельностью, что согласуется в целом с принятым взглядом на модернизацию, то есть на переход от традиционного общества к современному. Работа Хофстеде дает концептуальную схему интерпретации и понимания бесчисленных кросс-культурных исследований установок, отношений и ценностных ориентации. Кроме того, понятия индивидуа лизма и коллективизма переводят фокус внимания теоретиков на основную пробле му общественных наук, а именно на взаимоотношения коллектива и индивида.
Исследование Шведера и Борна (Shweder & Bourne, 1982) представляло собой амбициозный теоретический проект. Интерпретируя кросс-культуриое многооб разие, ученые постулировали три основных теоретических направления. Универ сализм стремится установить среди разнообразных характеристик человека уни версальные, пытаясь выявить общность высшего порядка или концентрируясь на четко определенной совокупности данных. Эволюционизм ранжирует культурные модели по степени их отклонения от нормативной модели (например, закон про позиционального исчисления, закон вероятностных рассуждений Байеса). При этом, как правило, предполагается, что культура совершенствуется, приближаясь к нормативному идеалу. Релятивизм стремится интерпретировать любую культур ную модель как наполненную собственным внутренним смыслом, предполагая ее равноценность другим культурам.
На фоне литературы, говорящей о склонности западных европейцев к абстрак тно-отвлеченным понятиям по сравнению с представителями других культур, на пример культуры острова Бали или гахуку-гама в Новой Гвинее, Шведер и Борн (Shweder & Born, 1984), в ходе проведения интервью, показали, что испытуемые европейско-американского происхождения, принадлежащие к среднему классу, чаще по сравнению с ория — испытуемыми из Ориссы, проживающими в традици онном городе Бхубанешвар в Индии, прибегают к отвлеченным личностным харак теристикам. Например, они говорят «Он лидер», а не «Он дает людям деньги взай мы*, и при этом их описание, как правило, дается вне связи с контекстом (напри мер, «Он грубо разговаривает», вместо «Он грубо разговаривает со своим тестем, когда тот приходит к нему домой»). Характеристика личности, которую дают ория, включает контекст, что, по мнению исследователей, свидетельствует о холисти ческой, социоцентрической концепции взаимоотношений индивида и общества.
Придерживаясь релятивистского подхода, Шведер и Борн (Shweder & Bourne, 1984) выступают против эволюционистской интерпретации. Они доказывают, что ория дают контекстуальное описание личности независимо от уровня образования, грамотности или социально-экономического статуса. По их мнению, это является доводом, опровергающим эволюционистские объяснения. Эволюционисты пыта лись бы объяснить конкретность личностных характеристик, даваемых ория, не достаточным уровнем когнитивного развития, связанным с отсутствием образова ния, грамотности или социально-экономическим положением. Однако в языке ория существуют слова, обозначающие абстрактные понятия, связанные с черта ми характера, а сами ория пользуются этими абстрактными понятиями во время интервью. Это опровергает довод о том, что у ория отсутствуют абстрактные кате гории, при помощи которых можно дать отвлеченное описание личности. Они вполне способны использовать эти понятия. Вряд ли можно говорить и о том, что характеристика, даваемая американцами, носит более абстрактный характер потому, что они сталкиваются с объектом описания в совершенно иных условиях. Нет ника ких оснований полагать, что социальное окружение североамериканцев более одно родное и что это приводит к тому, что мышление носит более абстрактный характер.
Эти два направления работы пересеклись около 1990 года, когда две научные статьи о культуре и эго вызвали настоящую лавину кросс-культурных исследова ний социальной когнитивной деятельности. Работа Триандиса (Triandis, 1989) со держала теоретические размышления о культурных предпосылках преобладания определенных Я-концепций и подходах к ним. По его мнению, существует три типа Я-концепции: частная, публичная и коллективная. Частная Я-концепция пред ставляет собой понимание людьми своих собственных целей; публичная Я-кон цепция связана с тем, как люди видят себя глазами других людей; коллективная Я-концепция связана с принадлежностью к группе. Эти Я-концепции присутству ют в каждой культуре, при этом такие характеристики культуры, как индивидуа лизм, сложность культуры и уровень достатка определяют преобладание одного из трех типов Я-концепции. Частная Я-концепция, скорее всего, будет превалировать в индивидуалистических культурах. Сложность культуры и высокий уровень дос татка, по-видимому, также способствуют преобладанию частной Я-концепции. Кроме того, обращение к той или иной Я-концепции, по мнению Триандиса, в раз ных культурах может определяться различными социальными ситуациями.
Б 1991 году Маркус и Китаяма (Markus & Kitayama, 1991) предложили теорию психологических последствий выбора определенной Я-концепции. Они предполо жили, что Я имеет универсальный аспект, при этом Я понимается как отдельное материальное тело, существующее во времени и пространстве. Однако есть два подхода к интерпретации Я, позволяющие воспринимать его как независимое или как взаимозависимое. Для независимого Я-конструкта характерен акцент на уни кальности и отдельности индивида по отношению к окружающим. Взаимозависи мым Я-конструктам свойственны отношения взаимопроникновения со значимы ми окружающими. Во втором случае Я воспринимается как включенное в систему социальных взаимосвязей с окружающими. Авторы полагали, что данные Я-кон-структы должны оказывать влияние на когнитивные, аффективные и мотивани-онные процессы.
Хотя исследования Хофстеде (Hofstede, 1980) и Шведера и Борна (Shweder & Bourne, 1984) получили свою долю критики (см., например, Y. Kashima, 1987 — о Хофстеде и Spiro, 1993 — о Шведере и Борне), они имели важное значение, дока зывая, что культурные различия поддаются эмпирическому изучению с учетом различий в мировоззрении, которое может делать акцент на социальном начале (например, коллективистское, социоцентрическое, межличностное и взаимозави симое) или индивидуальности (индивидуалистическое, эгоцентрическое, личност ное и независимое). Триандис (Triandis, 1989) и Маркус и Китаяма (Markus & Kitayama, 1991) привлекли внимание исследователей к Я. Обращаясь к современ ной на тот момент литературе по социальной когнитивной деятельности, связан ной с пониманием Я и кросс-культурной психологии, они положили .начало тео рии, в соответствии с которой Я-концепции представляли собой опосредующий фактор воздействия культуры на психологические процессы.
Тем не менее между описанными подходами имелись и существенные разли чия. Прежде всего, исследователи выбрали разные объекты анализа. Хофстеде (Hofstede, 1980) изучал страны или культуры, в которых он определял средние значения интересующих его показателей, тогда как у Шведера и Борна (Shweder &-Bourne, 1984), так же как у Маркуса и Китаямы (Markus & Kitayama, 1991), объектом анализа была отдельная личность. Триандис (Triandis, 1989) попытался увязать эти два подхода, рассматривая Я-концепцию как основной медиатор. Дан ные исследования различались и в том, чему уделялось основное внимание — Я-концепции или личности в целом. Триандис, Маркус и Китаяма в первую оче редь изучали Я-концепции. Шведер и Борн исследовали концепцию личности, анализируя, каким образом люди дают вербальное описание своих знакомых. И наконец, данные исследования по-разному оперировали конструктами. Хофстеде использовал индивидуализм и коллективизм, определяя значимость личной неза висимости в контексте организации, а Шведер и Борн оперировали эгоцентри ческими или социоцентрическими установками личности, анализируя уровень абстрактности при описании человека. Триандис, Маркус и Китаяма рассматри вали данные конструкты сквозь призму определенных Я-концепций. В современ ной литературе по культуре и социальной когнитивной деятельности эти различия, как правило, сглаживаются или вообще упускаются из виду. Оправдано ли это?
Совершенствование концепций
С начала 1990-х годов теория сделала шаг вперед, и этот прогресс имеет важное зна чение для проблемы «культура и социальная когнитивная деятельность.
Доступность, возможность использования и применимость понятий
Хиггинс (Higgins, 1996) определил понятия доступности, возможности использо вания и применимости понятий и представил детальный обзор и анализ литерату ры по активации знаний. Доступность концепции означает, что понятие хранится в памяти индивида, тогда как под возможностью использования понимается по тенциальная возможность активации имеющегося в наличии понятия, или то, на сколько легко использовать понятие, которое содержится в сознании. Возможность использования понятия может претерпевать как временные, так и необратимые
изменения под влиянием таких факторов, как мотивация, частота использования и давность последнего обращения к нему. Барг, Бонд, Ломбарди и Тота (Bargh, Bond, Lombard! & Tota, 1986) показали, что значение имеет и сочетание времен ных и постоянных факторов возможности использования понятия. Когда понятие применимо к определенному стимулу, оно используется для интерпретации дан ного стимула. Большая часть современных исследований указывает на то, что, воз можно, активация понятий осуществляется автоматически и их использование происходит без участия сознания (Bargh, 1996).
Хонг, Чиу и Кунг (Hong, Chiu & Kung, 1997) говорят о стимулировании поня тий, при котором возможность использования понятия временно возрастает. Хоиг и его коллеги показывали китайским студентам из Гонконга изображения объек тов, символизирующих китайскую или американскую культуру, и при этом про сили испытуемых отвечать на короткие вопросы, например: «Что символизирует это изображение?». Некоторое время спустя в ходе якобы не связанного с первым исследования, испытуемые оценивали значимость традиционных китайских цен ностей. Испытуемые давали китайской системе ценностей более развернутую оценку в условиях предварительного предъявления символических изображений, связанных с китайской, а не с американской культурой. Это говорит о том, что изоб ражения символов культуры, вероятно, привели к активации понятий и информа ционных структур, связанных с данной культурой, что повлияло на когнитивные процессы в дальнейшем.
Доступность и возможность использования понятий может быть тесно связана с языком. Именно такое объяснение можно дать так называемой гипотезе Уорфа, которая говорит о том, что язык определяет мышление (Chiu, Krause & Lee, 1999; обзор последних материалов, касающихся гипотезы Уорфа, содержится в работе Hunt & Agnoi, 1991). Гоффман, Лау и Джонсон (Hoffman, Lau & Johnson, 1986) приводят пример, который подтверждает эту мысль. Они подобрали термины, ис пользуемые для описания человека в английском и китайском языках, таким об разом, чтобы возможность компактного описания определенных характеристик при помощи слов или идиом существовала в одном из языков и отсутствовала в другом. Для каждого из слов и выражений были подобраны развернутые описания соответствующего поведения. Затем эти описания были предъявлены испытуе мым, которые владели только английским языком, и испытуемым-билингвам, чтобы те могли составить представление об описанном человеке. Билингвам эти описа ния предъявляли только на одном из языков. Впечатление, которые складывалось у испытуемых-билингвов об описанном человеке, а также узнавание зависели от наличия в использованном языке определенных понятий, тогда как для воспоми нания не имело значения, какой язык использовался.
Изучая культурные различия в социальной когнитивной деятельности, важно учитывать доступность, возможность использования и применимость понятий в интересующей нас культуре. Если в культуре нет значимого понятия, ее предста вители не смогут его использовать (разве что им придется немедленно изобрести его); если какое-то понятие существует в нескольких культурах, возможности его использования могут быть различны, а следовательно, могут возникнуть различия и в когнитивных процессах. Даже если понятие имеется в разных культурах и
возможности его использования одинаковы, применимость данного понятия мо жет быть различной. При этом остается еще любопытная возможность — понятия, которые не обладают доступностью, возможностью использования и применимо стью на сознательном уровне, тем не менее могут оказывать влияние на соци альные когнитивные процессы, минуя сознание представителей данной культуры. Если с культурой происходят существенные изменения и ее носители пытаются забыть или критически переоценить культурные практики, принятые в прошлом, то может возникнуть расхождение между когнитивной деятельностью явного и скрытого характера (см. также Hetts, Sakuma & Peham, 1999). Хорошим примером могут служить некогда имевшие широкое распространение стереотипы, продол жающие существовать в современной культуре политкорректное™ (например, Devine, 1989).
Многообразие в сфере каузальной атрибуции
Теоретический прогресс в области социальной когнитивной деятельности связан и с каузальной атрибуцией. Согласно классическим теориям атрибуции, принято считать, что личностные и ситуационные атрибуции связаны отношениями нега тивной корреляции. То есть если причины определенного поведения носят лич ностный характер, значит контекст поведения не является причиной поведения. С другой стороны, говоря, что определенные обстоятельства стали причиной по ведения, подразумевают, что личностные факторы на него не влияют. Однако ряд исследований эмпирического характера (F. D. Mier, Smith, Ueman, 1981) заста вил усомниться в таком соотношении личностной и ситуационной причинной обусловленности (Heider, 1958). По крайней мере испытуемые из Северной Аме рики порой рассматривают личностные и ситуационные факторы как независимые друг от друга причины поведения.
В том же ключе современные теории атрибуции (например, Gibert & Maone, 1995; Kru, 1993; Trope, 1986) разграничивают диспозициональную атрибуцию и поправку, которую вносят в диспозициональное суждение ограничивающие пове дение контекстуальные факторы. Иными словами, когнитивный процесс, благода ря которому формируется диспозициональное суждение, следует отделять от кон-текстуализации данного суждения. Согласно таким теориям, разработанным в Северной Америке, получив информацию о каком-то поступке, человек первона чально осмысливает ее в категориях, связанных с личностью (например, черты характера, установки), а затем его суждение корректируется с учетом сведений о контекстуальных ограничениях. Если контекст с определенной вероятностью пре пятствует совершению поступка, диспозициональное суждение редуцируется, по крайней мере отчасти, в соответствии с определенными нормами. Разумеется, уни версальная применимость этих принципов нуждается в проверке в ходе кросс-культурных исследований. Но даже и без этого концептуальное разграничение диспозиции и котекстуализации весьма важно при обсуждении вопроса о кросс-культурных исследованиях социальной когнитивной деятельности, о которых пой дет речь далее.
До сих пор в классической литературе по атрибуции считалось, что два типа атрибуции личностного характера — диспозициональная атрибуция (которая обращается к чертам характера при описании и объяснении поведения) и атрибуция, связанная с агентом (предполагающая, что личность несет ответственность за свое поведение), эквивалентны в концептуальном смысле. Однако последние исследо вания показали, что их следует различать. Семин и Марсман (Semin & Marsman, 1994) и Хилтон, Смит и Кин (D. J. Hiton, Smith & Kin, 1995) доказали, что атрибу ция абстрактных дипозициональных характеристик с психологической точки зре ния отлична от атрибуции ответственности за осуществление определенных дей ствий. Иными словами, одно дело охарактеризовать человека, определив на осно ве определенного поведения присущие ему черты характера, а другое — заявить. что этот человек несет ответственность за свое поведение.
Индивидуальное, относительное и коллективное Я
Несмотря на то что первые работы по культуре и социальной психологии сопо ставляли мировоззрения, в центре которых находятся личность и общество (ин дивидуалистическое, эгоцентрическое, личное, независимое/коллективистское, социоцентрическое, межличностное, взаимозависимое), предварительный фактор ный анализ, проведенный Кашимой (Y. Kashima, 1987) и Ойзерманом (Oyserman. 1993), а также работа Трафимова, Триандиса и Гото (Trafimow, Triandis & Goto, 1991) и подтверждающий факторный анализ Сингелиса (Singeis,1994) говорят о том, что индивидуалистически-центрированная и социоцентрированная Я-кон-цепции не зависят друг от друга.
Позднее Кашима с коллегами (Y. Kashima et a., 1995) предложили дальней шую дифференциацию социоцентрического Я, выделив в нем относительный и коллективный аспекты, что привело к выделению индивидуальной, относитель ной и коллективной Я-концепций. Существующие теории культуры и эго часто не различают два типа социальности: ту, что связана в первую очередь с взаимо отношениями эго и окружающих, и другую, которая определяет взаимоотноше ния Я с членами мы-группы. В то время как отношения Я с другими индивидами могут рассматриваться как фундамент социальности, взаимоотношения Я с чле нами мы-группы определяет иной социальный аспект эго, требующий отдельно го изучения. Исследования показывают, что взаимосвязь показателей трех аспек тов Я относительно слаба. Еще более важно, что индивидуалистическая п кол лективистская Я-коицепции определяют различие между восточно-азиатскими (Япония, Корея) и англоязычными культурами (Австралия, Америка), с занима ющими промежуточное положение Гавайями, а относительная Я-концепция позволяет провести грань между мужчинами и женщинами, безотносительно к их культурной принадлежности. Данные о том, что коллективная и относитель ная Я-концепции по-разному соотносятся с культурой и половой принадлежно стью, свидетельствуют о принципиальном различии этих концепций. Бруер и Гарднер (Brewer & Gardner, 1996) также высказывают предположение о концеп туальных различиях между индивидуальным, относительным и коллективным аспектами Я.
Б соответствии с выделением трех аспектов Я, кросс-культурные исследования социальной когнитивной деятельности оцениваются в зависимости от того, что является объектом изучения — личность, взаимоотношения или группа.
Индивид как объект исследования
Специалисты по социальной когнитивной деятельности, как правило, проводили четкий водораздел между познанием себя (например, Н. Markus, 1977) и других. В основе данного концептуального разграничения лежала убежденность в том, что Я представляет собой особый психологический феномен, отличный от всех про чих психологических феноменов. Она ощущалась, например, в высказывании Де карта об особом статусе самопознания: « Cogito ergo sum». Это предположение было подкреплено в дальнейшем эмпирическими данными, которые говорили о разли чиях в самовосприятии и восприятии окружающих. Так, классическое исследова ние предрасположенности наблюдателя/субъекта деятельности в отношении ат рибуции говорит о том, что по крайней мере жители Северной Америки объясня ют поведение других людей диспозициональными характеристиками чаще, чем свое собственное поведение (например, Nisbett, Caputo, Legant & Maracek, 1973). Однако обзор Уотсона (Watson, 1982) свидетельствует, что североамериканцы склонны интерпретировать как свое поведение, так и действия окружающих ско рее с точки зрения характеристик личности, нежели с учетом обстоятельств. Ины ми словами, литература о предрасположенности наблюдателя/субъекта поведения говорит о подобии между самовосприятием и восприятием окружающих.
В рассмотрении культурных различий в самовосприятии и восприятии окру жающих часто цитируемое высказывание Герц (Geertz, 1984) является удобной отправной точкой:
Западная концепция личности как ограниченной, уникальной и в большей или мень шей степени интегрированной мотивационной и когнитивной сущности, динамиче ского центра сознания, эмоций, суждений и деятельности, представляющего собой единое целое, которое функционирует наряду с другими подобными целостными сущностями в определенных социальных и природных условиях, — какой бы совер шенной она ни была в наших глазах, в контексте иных культур представляется до статочно странным подходом (р. 126).
В антропологическом подходе Герца можно вычленить две составляющие. Во-первых, личность представляет собой субъект психологических процессов, который «в большей или меньшей степени является интегрированной мотивацион ной и когнитивной сущностью, динамическим центром сознания, эмоций, суж дений и деятельности». Во-вторых, личность — это некто, существующий в опре деленном социальном и природном контексте, то есть «функционирует наряду с другими подобными целостными сущностями в определенных социальных и природных условиях».
Последняя мысль нуждается в пояснении. Герц не говорит, что западная кон цепция игнорирует социальный и природный контекст, но утверждает, что наибо лее выдающейся частью феноменологического поля является отдельная личность, а социальный и природный контекст, в который она помещена, образуют фон. Часто считается, что западная концепция личности абстрактна или диспозицио-нальна (например, Джон — дружелюбный человек), а незападные концепции но сят конкретный характер и содержат описания видов деятельности (например, Джон играет с детьми, даже если он не слишком близко знаком с ними). Более того,
диспозициональное описание человека предполагает характеристику вне связи с контекстом. Таким образом, проведенные ранее кросс-культурные исследования самовосприятия и восприятия окружающих показали, что западная концепция эго и подход к восприятию личности сосредоточены прежде всего на субъекте деятель ности и его личностных характеристиках, отводя второстепенное значение кон тексту. Все это отличает западный подход от восточноазиатского.
Однако в свете последних теоретических разработок, касающихся социальной когнитивной деятельности, кросс-культурные исследования требуют более тонкой интерпретации данных. Как отмечалось выше, исследования социальной когнитив ной деятельности говорят о том, что в концептуальном плане следует различать атрибуцию, связанную с субъектом деятельности, и диспозициональную атрибу цию, а также, что когнитивный процесс атрибуции диспозициональной характери стики (например, черты характера) отличается от когнитивного процесса контек-стуализации диспозициональной атрибуции. Иными словами, атрибуция, связанная с субъектом деятельности, диспозициональная атрибуция и контексту ал из ация в Северной Америке, а возможно, и в европейских культурах, представляют собой отдельные психологические процессы. При этом нет причин предполагать a priori, что названные психологические процессы будут преобладать во всех культурах.
Взгляд со стороны: описание и истолкование
Как следует подходить к описанию человека? В 1984 и 1987 годах Миллер (J. G. Mi er, 1984,1987) изучала описания негативно и позитивно оцениваемого поведения знакомых, сделанные североамериканцами и индийцами-индуистами, представ лявшими четыре возрастные группы (8-, 11- и 15-летние дети и взрослые). Иссле дование показало, что в целом, по сравнению с индийцами, испытуемые из Север ной Америки составляли более диспозициональные описания и реже прибегали к контекстуальной интерпретации. Однако склонность к диспозициональной интер претации у жителей Северной Америки становилась более выраженной с возрастом, чего не наблюдалось у индийцев. У них с возрастом становилось более явным стремление к контекстуальной интерпретации, чего не отмечалось у испытуемых североамериканского происхождения. Кроме того, Миллер сообщает и о том, что из четырех групп испытуемых-индийцев, которые участвовали в исследовании, большая склонность к диспозициональной интерпретации наблюдалась у англо индийской группы по сравнению с тремя группами индийцев-индуистов, хотя не которые представители индуистских групп получили образование западного типа и вели соответствующий образ жизни. Миллер также предъявляла нескольким группам испытуемых из Северной Америки перевод описаний поведения, данных индийскими испытуемыми. И в этом случае интерпретация североамериканцев отличалась ориентацией в первую очередь на внутреннюю предрасположенность, а не на контекст, хотя описания поведения были взяты из рассказов индийцев-ин дуистов. Последний факт явно свидетельствует о том, что культурные различия в подходах к интерпретации определяются не характером изложения материала. В целом исследование Миллер показало, что интерпретация североамерикан цев отличается от интерпретации индийцев-индуистов. Сделанный ею вывод о том,
что стиль интерпретации, свойственный культуре, становится более явно выражен ным с возрастом, является веским аргументом в пользу значимости культурного фактора для подхода к истолкованию поведения.
Исследование 2, которое провели Моррис и Пенг (Morris & Peng, 1994), также говорит о культурных различиях в подходах к истолкованию поведения индиви да. Они провели кодировку текста газетных статей о преступниках, совершавших массовые убийства в США (один из них был американцем, а другой — китайцем); статьи были опубликованы в англоязычной газете «Нью-Йорк Тайме» и в газете на китайском языке «Уорлд Джорнал», которые издаются в Нью-Йорке и читают ся во всем мире. Для каждой из статей было подсчитано количество фрагментов, содержащих диспозициональные и контекстуальные объяснения. Было установ лено, что в обоих случаях англоязычные статьи чаще интерпретировали поведение убийц с точки зрения внутренних склонностей по сравнению со статьями на ки тайском языке (сходная тенденция была выявлена другой группой исследователей, см. работу F. Lee, Haahan & Herzog, 1996). На уровне 0,05 в обоих случаях не было выявлено достоверных сведений о различиях в контекстуальных объяснениях.
В исследовании 3 Моррис и Пенг (Morris & Peng, 1994), используя иной метод, просили американских и китайских аспирантов-физиков из Гонконга, КНР и Тай ваня определить уровень относительной значимости нескольких диспозициональ-ных и контекстуальных объяснений, касающихся двух случаев убийства (испыту емым не нужно было предлагать собственные объяснения). В среднем американ ские участники считали несколько более важными диспозициональные причины, чем китайские участники, когда речь шла об убийце-китайце. Однако такого раз личия не наблюдалось в случае с убийцей-американцем. Напротив, контекстуаль ные причины участники-американцы считали менее важными в обоих случаях. Моррис и Пенг обнаружили свидетельства того, что американцы более активно .предлагают диспозициональные объяснения, хотя по части приведения объясне ний контекстуального характера между испытуемыми нет-существенных различий. Китайские испытуемые, по сравнению с американцами, придавали большее значе ние контекстуальным факторам, хотя, оценивая диспозициопальные причины, они практически не отличались от американцев (Моррис и Пенг подчеркнули сход ство).
Интересно отметить, что Моррис и Пенг (Morris & Peng, 1994) пришли к по добным выводам и в ходе проведенного ими исследования 1. Они демонстрирова ли американским и китайским школьникам и выпускникам два мультфильма, в одном фильме взаимодействовали неодушевленные объекты (перемещения чер ного круга как реакция на движения квадрата), а в другом — одушевленные (рыб ка реагировала на перемещения стайки рыб). Испытуемым предлагалось оценить, в какой степени движения объекта связаны с диспозициональными и контексту альными факторами. Как и ожидалось, в оценке причинной обусловленности пе ремещения неодушевленных объектов не было выявлено культурных различий. Что касается одушевленных объектов, то ответы школьников соответствовали ожидаемой модели, а ответы выпускников не показали никаких культурных раз личий. Китайские школьники придавали большее значение, чем американцы, контекстуальным факторам для всех перемещений рыбки. Однако, оценивая
значение диспозициональных факторов, китайские школьники лишь в одном слу чае из трех дали им более низкую оценку, чем американцы.
Почему люди описывают окружающих так, а не иначе. Почему жители Восточ ной Азии или Северной Америки подходят к описанию другого человека опреде ленным образом? Обычно на этот вопрос отвечают, что это происходит из-за куль турных различий, связанных с индивидуализмом и коллективизмом или же из-за независимого или взаимозависимого Я-конструирования. Тем не менее данных, которые подтверждали бы такое объяснение, на удивление мало. Если роль при чины мы отводим независимому или взаимозависимому Я-конструированию, то есть полагаем, что распространенность и активность определенного типа лич ности в восточной или западной культуре должны объяснить существование куль турных различий в описаниях личности и интерпретации ее поведения, "нам сле дует выявить критерии, которые позволят оценить Я-конструкции и доказать, что культурные различия исчезают при условии статистического контроля Я-кон-струкций (гипотеза Я-конструкции как опосредующего фактора). Однако, как от мечает Мацумото (Matsumoto, 1999), исследования, которые приняли этот подход, не обнаружили эмпирических доказательств опосредующей роли Я-конструкций. Очевидно, гипотеза Я-конструкции как опосредующего фактора нуждается в бо лее основательной проверке с использованием более совершенных критериев оцен ки. Альтернативой ей может быть гипотеза существования культурных представ лений, которые влияют на психологические процессы, связанные как с самопозна нием, так и с восприятием окружающих (гипотеза культурной «теории»).
Разграничить эмпирически два эти подхода нелегко, но в прошлом подходу с точки зрения культурной теории уделялось определенное внимание. В 1992 году в Австралии и Японии И. Кашима, Сигал, Танака и Кашима (Y. Kashima, Siega, Tanaka & Kashima, 1992) изучали роль имплицитных народных представлений о взаимосвязи установок и поведения. Они доказали, что в англоязычных странах, где ценится искренность и прямота (Thriing, 1972), люди стремятся к тому, что бы подлинные чувства и их проявления соответствовали друг другу, тогда как су ществующее у японцев представление об ornate и ига (передний план и задний план, соответственно) предполагает, что людям следует выражать свои чувства соответ ственно ситуации (Doi, 1986). Поэтому австралийцы больше японцев убеждены в том, что поведение и внутренние установки соответствуют друг другу. Атрибуции установки у японских и австралийских студентов были проверены с помощью па радигмы Джонса и Харриса (Jones & Harris, 1967). Испытуемым было предложе но прочитать эссе гипотетического субъекта деятельности, касающееся проблем окружающей среды. Кашима с коллегами обнаружили, что в целом австралийцы придают большее значение внутренним установкам, чем японцы. Тем не менее культурные различия в этой связи определяются степенью, в которой японцы и австралийцы различаются в своей убежденности во взаимосвязи между внутрен ними установками и поведением. Если уровень влияния убежденности во взаимо связи между внутренними установками и поведением контролируется статисти чески, воздействие культуры на атрибуцию установки становится несуществен ным. Интересно отметить, что в ходе более поздних исследований по атрибуции установки, при сравнении американцев с корейцами (Choi & Nisbett, 1998) и жителями Тайваня (Kru et a., 1999) не было обнаружено культурных различий в том, в какой мере испытуемые объясняют поведение субъекта деятельности его уста новками.
В недавно проведенном исследовании Чиу, Хонг и Двек (Chiu, Hong & Dweck, 1997) показывают, что на склонность к диспозициональным атрибуциям оказыва ют влияние имплицитные народные «теории* личности. Согласно утверждению Двека (Dweck, 1999), люди придерживаются имплицитных «теорий» о природе личности. Кто-то полагает, что характеристики личности устойчивы и неизменны («теория сущности»), тогда как другие считают, что личность динамична, она мо жет развиваться и изменяться. В ходе четырех исследований Чиу и коллеги пока зали, что по сравнению со сторонниками «теории динамичности» приверженцы «теории сущности» в большей степени склонны обобщать, полагая, что индивид, ведущий себя определенным образом в конкретной ситуации, поведет себя подоб ным образом и в другой (исследование 1), что можно прогнозировать поведение индивида, исходя из его личностных характеристик (исследование 2) и делать выводы о наличии определенных внутренних склонностей и установок на основа нии однократных наблюдений за поведением в определенной ситуации (исследо вание 3). Манипуляция бытующими в народе имплицитными «теориями» в ходе исследования 5 дала подобные результаты. В ходе исследования 4 изучалась связь между имплицитной «теорией» и склонностью к вынесению суждений на основа нии присущих личности особенностей и склонностей у жителей Гонконга и США. . В обеих культурах имплицитная «теория» прогнозировала диспозициональные атрибуции. При этом американцы продемонстрировали более устойчивую склон ность к дисгюзициональной атрибуции, чем китайцы из Гонконга. Однако данные культурные различия не были связаны с имплицитными «теориями» личности. Обе выборки продемонстрировали одинаковый уровень приверженности «теории сущности».
Учет ограничений, которые налагает ситуация. Даже если культуры различа ются в диспозициональной атрибуции, это не всегда означает, что они различают ся в степени учета ограничений, налагаемых ситуацией. В исследовании 2, кото рое проводили Кашима с коллегами, в одном случае испытуемым было сказано, что автор написал эссе в условиях свободного выбора, а в другом — что он написал эссе, повинуясь указаниям своего учителя. Джонс и Харрис (Jones & Harris, 1967) утверждали, что если поведение автора эссе определялось указаниями вышестоя щего лица, то не следует объяснять поведение автора его внутренними установка ми, и, следовательно, разумный наблюдатель не станет в этом случае искать соот ветствия между установками и поведением.
Тем не менее их исследование (а также и другие, см.: Jones, 1979) показало, что люди склонны объяснять поведение внутренними установками, невзирая на огра ничения, налагаемые ситуацией. Склонность умалять значение ограничений, налагаемых обстоятельствами, получила название предрасположенности к анало гии (correspondence bias) (Gibert & Maone, 1995). Воспроизводя исследование Джонса и Харриса (Jones & Harris, 1967), И. Кашима и соавторы (Y. Kashima et a., 1992) обнаружили, что и японцы, и австралийцы не учли ограничений, налагаемых
обстоятельствами на автора эссе. Подобным образом Чой и Нисбетт (Choi & Nisbett, 1998; исследование 1) обнаружили в США и Корее, а Крулл и с соавторами (Kru eta., 1999; исследование 1) в США и на Тайване незначительные различия в пред расположенности к аналогии, используя парадигму атрибуции установки; авторы последнего исследования не обнаружили культурных различий, воспроизведя ис следование Росса, Амабайла и Штейнмеца (Ross, Amabie & Steinmetz, 1977) в США и Гонконге (исследование 2).
И все же Чой и Нисбетт (Choi & Nisbett, 1998) показали, что корейцы учитыва ют эту информацию в большей степени, чем американцы, когда ситуационные ограничения бросаются в глаза. В исследовании 2 авторы использовали парадиг му атрибуции установки Джонса и Харриса (Jones & Harris, 1967). Испытуемым сказали, что в одном случае студент написал эссе в ситуации свободного выбора, а в другом — не имея возможности выбора, после чего со случаем явного наличия ситуационных ограничений работали на двух уровнях. В одном случае испытуе мым давали возможность испытать давление обстоятельств, в которых находился автор эссе на собственном опыте (то есть они должны были написать эссе в ситуа ции отсутствия выбора), а в другом — испытуемые ставились в те же обстоятель ства и получали при этом набор аргументов, которые они должны были исполь зовать при написании эссе. Чой и Нисбетт объединили данные по ситуации от сутствия выбора в исследовании 1 и данные исследования 2 и обнаружили, что очевидность ситуационных ограничений снижает уровень предрасположенности к аналогии у корейцев, но не оказывает влияния на американцев. Возможно, это означает, что корейцы (а может быть, и жители Восточной Азии в целом) при опре деленных обстоятельствах более восприимчивы к ограничениям, налагаемым ситуацией, чем американцы. Или же корейцы более чуткие и им проще поставить себя на место другого человека, чем американцам. Заметьте, что в ходе эксперимен та испытуемые должны были испытать давление обстоятельств на себе и учесть личный опыт при оценке автора эссе. Есть определенные данные, свидетельствую щие в пользу такой интерпретации. В работе Чоя и Нисбетта, так же как и в работе Кашимы с соавторами (Y. Kashima et a., 1992), установки испытуемых из Кореи и Японии позволяют прогнозировать установки, приписываемые автору эссе, с большей вероятностью, чем установки испытуемых, принадлежащих к выборкам из США и Австралии.
Концептуализация Я
Нерегламентированные самоописания. Результаты кросс-культурных исследова ний самоописаний в свободной форме показывают, что они в значительной мере отражают подход к описанию окружающих. Когда жителей Северной Америки просили описать самих себя, они обычно использовали слова и выражения преиму щественно абстрактного характера, не связанные с определенным контекстом. В ходе рассмотренных здесь исследований, как правило, применялся Тест двадца ти высказываний (ТДВ) (Kuhn & McPartand, 1954) или его варианты. При выпол нении этого теста испытуемого просят ответить на вопрос «Кто я?», закончив 20 предложений, которые начинаются словом «Я — ...»
Бонд и Чеунг (Bond & Cheung, 1983) провели одно из первых исследований, изучая самоописания, сделанные студентами из Гонконга, Китая, Японии и США по образцу ТДВ, и обнаружили, что самоописания японцев включали меньше пси хологических определений общего характера (то есть слов, которые обозначали черты характера), чем самоописания американцев, тогда как между китайцами и японцами в данном отношении не было обнаружено различий. Последующие исследования по сходной методике показали, что в Малайзии (Bochner, 1984) и в Индии (Dhawan, Roseman, Naidu, Thapa & Rettek, 1995) самоописания содержат меньшее количество характеристик личности, чем в англоязычных странах (Австра лия и Англия в исследовании Bochnqr; США в исследовании Dhawan и др.). При этом англоязычные испытуемые из Индии могли использовать отвлечённые лич ностные характеристики не реже, чем испытуемые из Англии и Болгарии (Lajee
& Angeova, 1995).
Казинс (Cousins, 1989) использовал несколько видоизмененный метод. Снача ла он применял ТДВ и изучал все высказывания, которые включало самоописание, наряду с отдельным изучением пяти высказываний, которые испытуемые выдели ли в качестве самых важных. Он сообщает о результатах исследования пяти наи более важных позиций самоописания, поскольку расхождения были незначитель ными. Было обнаружено, что самоописания студентов из США включали большее количество отвлеченных личностных характеристик (58%), чем самоописания, составленные японскими испытуемыми (19%); однако японские студенты чаще (27 %), чем американцы (9 %), использовали характеристики социального характера, такие как социальные роли, принадлежность к определенным организациям и т. п.
Сразу после проведения обычной процедуры тестирования с применением ТДВ Казинс (Cousins, 1989) обращался к испытуемым с просьбой: «Опишите себя в следующих ситуациях: дома, на занятиях, с близкими друзьями» (р. 126). При этом работа Казинса не дает полного и определенного описания задания, в ходе которо го предлагалось дать версию самоописания с учетом определенного контекста. Непонятно, например, сколько раз испытуемые должны были составлять письмен ное самоописание, просили ли их составить его определенное количество раз для каждого из трех предложенных случаев (дома, на занятиях, с близкими друзьями), или условия не регламентировались. Тем не менее были получены весьма любо пытные данные. Казинс говорит о том, что они были полной противоположностью данным, полученным в ходе проведения ТДВ. Японские испытуемые использова ли отвлеченные характеристики чаще (41%), чем американцы (26%). При состав лении самоописания с учетом ситуации американцы чаще (35%) использовали уточнения отвлеченных характеристик (например, «обычно я откровенен со сво им братом»), чем японцы (22 %). Лейерс и Сонода (Leuers & Sonoda, 1996) в основ ном получили те же данные, что и Казинс, изучая японских и ирландских испыту емых.
По мнению Казинса (Cousins, 1989; см. также Shweder & Bourne, 1984), эти дан ные можно интерпретировать как свидетельство того, что концепции личности, которые определяются культурой, в США и Японии различны. Склонность япон цев описывать себя в'рамках определенного контекста при помощи отвлеченных
характеристик показывает, что они в не меньшей степени способны к абстрактно му самоописанию, чем американцы или ирландцы. Казинс утверждает, что Я-кон-цепция японцев более тесно увязана с контекстом и ситуацией.
Ри, Ульман, Ли и Роман (Rhee, Ueman, Lee & Roman, 1995) изучали самоопи сания корейцев, американцев азиатского происхождения и американцев европей ского происхождения, применяя ТДВ. Кроме того, группу американцев азиатско го происхождения они разделили на три группы: те, кто упоминал как свою этни ческую (например, выходец из Азии), так и национальную (например, китаец, индиец) принадлежность (двойная идентификация); те, кто упоминал либо свою этническую, либо национальную принадлежность (единичная идентификация); и группа, члены которой не упоминали ни того, ни другого (отсутствие идентифи кации). Доля отвлеченных личностных характеристик повышалась, начиная с корей цев (17 %), за которыми следовала группа американцев азиатского происхождения с двойной идентификацией (24 %), а затем американцы азиатского происхождения с единичной идентификацией (31%) и американцы европейского происхождения (35 %), как это и ожидалось. Интересно было то, что группа американцев азиатско го происхождения с отсутствием идентификации дала наибольшую долю отвлечен ных личностных характеристик (45 %). Затем исследователи подсчитали долю ав тономных, социальных, абстрактных и конкретных характеристик. Выше всего доля абстрактных характеристик была у американцев азиатского происхождения с отсутствием идентификации, за которыми следовали американцы европейского происхождения, затем группа с единичной идентификацией, группа с двойной идентификацией, а затем корейцы (относительная доля конкретных характерис тик выстраивала эту же последовательность в обратном порядке). Как полагают Триандис, Кашима, Шимада и Виллареал (Triandis, Kashima, Shimada & Viarea, 1986), те, кто глубоко усвоил нормы новой культуры (американцы азиатского про исхождения с отсутствием идентификации), вероятно, стали в большей степени американцами, чем те, кто изначально принадлежал к этой культуре. Любопытно, что корреляция между абстрактными характеристиками и автономными характе ристиками была самой высокой в группе американцев европейского происхожде ния и в группах с отсутствием идентификации и с единичной идентификацией (от 0,77 до 0,74), тогда как в других группах она была гораздо ниже (от 0,58 до 0,34). Кросс-культурные вариации в корреляциях говорят о концептуальных различиях между абстрактным эго и эго, которое является субъектом деятельности.
Структурированные параметры Я-коицепций. Имеется меньше непосредствен ных доказательств культурных различий при применении структурированных параметров (Takano, 1999) для оценки Я-концепции. Первым, кто привел данные такого рода, был, вероятно, Сингелис (Singeis, 1994). Он показал, что показатели американцев азиатского происхождения выше в отношении взаимозависимого Я и ниже по независимому Я, чем показатели американцев европейского происхож дения на Гавайях, и что различия в стремлении американцев азиатского и европей ского происхождения объяснять поведение обстоятельствами можно объяснить разницей в Я-конструировании. Эти данные были получены при обследовании американских испытуемых, имеющих разный культурный опыт.
Кашима с соавторами ( Kashima et a., 1995) также приводят свидетельства куль турных различий в Я-концепции, исследуя две страны в Восточной Азии (Японию и Корею), две западные страны (Австралию и США) и Гавайи. Авторы разработа ли критерии оценки четырех различных параметров Я-концепции. Два были свя заны с субъектом деятельности и самоуверенностью, то есть оценивали, в какой степени эго воспринимается как ориентированный на достижение определен ной цели субъект деятельности или стремящийся к самоутверждению индивид (индивидуалистический аспект); один из параметров показывал, в какой мере эго воспринимается через отношения с другим индивидом (относительный аспект); а последний параметр оценивал эго кАк члена мы-группы (коллективный аспект). Четыре параметра личности обнаружили незначительную корреляцию в Австра лии, США, на Гавайях, в Японии и Корее. Основные культурные различия были обнаружены в отношении двух индивидуалистических аспектов эго. Австралий ские и американские студенты имели более высокие показатели данных парамет ров, чем студенты из Кореи и Японии, а те, кто проживал на Гавайях, занимали про межуточное положение. Хотя в отношении коллективного аспекта эго были выяв лены незначительные культурные различия, неожиданными были результаты по относительному аспекту эго, где корейские и японские испытуемые дали соответ ственно самые высокие и самые низкие показатели. Кроме того, в связи с относи тельным аспектом эго были выявлены значительные различия между полами: показатели женщин при оценке относительного аспекта эго в большинстве вы борок были выше, чем у мужчин.
Я в контексте. Теоретики предположили, что индивидуалистические и коллек тивистские склонности (например, Triandis, 1995) и Я-концепции, поддающиеся идентификации (например, Triandis, 1989), являются контекстно-обусловленны ми. Хотя восприимчивость к контексту рассматривалась рядом исследователей (например, Fijneman, Wiemsen & Poortinga, 1996; Matsumoto, Takeuchi, Andayani, Kouznetsova & Krupp, 1998; Rhee, Ueman & Lee, 1996) и был разработан ряд пара метров оценки данных конструктов с учетом контекста (например, Matsumoto, Weissman, Preston, Brown & Kupperbusch, 1997), остается непонятным, какие куль турные различия в Я-концепции связаны с контекстом. Возможно, коллективное эго в большей степени поддается выявлению, чем индивидуалистическое, в любом контексте коллективистской культуры, подобной культурам Восточной Азии, а в индивидуалистической культуре, например в Северной Америке, более доступ ным и очевидным является индивидуалистический аспект Я (теория общности). Существует и предположение, что индивидуалистический и коллективистский аспекты Я выявляются в разных культурах в различных контекстах (теория взаи модействия контекста и культуры). В отношении поведения в сфере обмена ресур сами, Пуртинга и его коллеги (Fijneman et a., 1996; Poortinga, 1992; van den Heuve & Poortinga, 1999) постулировали гипотезу универсального характера взаимодей ствий. По мнению этих исследователей, существует универсальная модель обмена ресурсами, в соответствии с которой определенные виды ресурсов скорее всего будут обмениваться на другой, также определенный, вид ресурсов; при этом суще ствуют некоторые культурные вариации этой модели в конкретных контекстах (см. также Kroonenberg & Kashima, 1997).
Ульман, Ри, Бардоливалла, Семин и Тояма (Ueman, Rhee, Bardoiwaa, Semin & Toyama, 1999) пошли дальше. Они создали новый инструмент оценки относи тельного Я, обратившись к испытуемому с просьбой описать, насколько тесно его Я связано с конкретными окружающими его людьми, включая ближайшее семей ное окружение, родственников и близкого друга с точки зрения общей близости, эмоциональной близости, взаимной поддержки, идентичности, репутации, подо бия и гармонии. Степень близости определялась взаимным пересечением двух окружностей, как на диаграмме Венна. Данные были собраны по американцам ев ропейского происхождения, американцам азиатского происхождения, голландцам, туркам и японцам (все испытуемые были студентами университетов). Вариацион ный анализ Культура х Пол х Объект х Близость показал, что самым значитель ным в отношении взаимодействия двух факторов был эффект типа Объект х Бли зость, что свидетельствует о важности специфики контекста для относительного Я. Для исследования значимых взаимовлияний типа Культура х Объект х Бли зость были подсчитаны показатели отклонения средних значений типа Объект х Близость по каждой культуре от среднего значения по всем культурным группам и проведен кластерный анализ этих показателей отклонения. Результаты показа ли, что группы американцев европейского происхождения и голландцев формиру ют компактный индивидуалистический кластер, а группы японцев и турков — дру гой, менее однородный коллективистский кластер, при этом американцы азиатс кого происхождения вошли в последний.
Когнитивные аспекты саморепрезентации. Кросс-культурные исследования проводились не только в отношении самоописания, но и в связи с когнитивными аспектами самопрезентации. Трафимов с соавторами (Trafimow et a., 1991) пред положили, что различные типы самопрезентации могут иметь разную локализацию в памяти. В частности, они исследовали две модели, одна из которых предполага ла, что хранение информации об индивидуалистическом и коллективистском самопознании имеет одну и ту же локализацию (теория одной корзины), а другая — что хранение этой информации имеет разную локализацию (теория двух корзин). Теория двух корзин утверждает, что стимулирование одного типа Я-концепции повышает степень доступности только Я-концепции того же типа. Теория одной корзины предполагает, что как индивидуалистическое, так и коллективистское Я становятся более доступными при стимуляции как коллективистских, так и инди видуалистических представлений о Я. Согласно Трафимову и соавторам, теория одной корзины предполагает, что обращение к одному типу самопознания с рав ной степенью вероятности может стимулировать активизацию любого другого типа самопознания. При этом теория двух корзин говорит о том, что обращение к одному типу самопознания скорее всего будет стимулировать именно этот тип са мопознания. Иными словами, если теория двух корзин верна, условная вероятность поиска информации по индивидуалистической саморепрезентации после обраще ния к индивидуалистической саморепрезентации выше, чем условная вероят ность поиска информации по коллективной саморепрезентации, и наоборот, то есть
В исследовании 1 Трафимов и его коллеги (Trafimow eta., 1991) стимулирова ли как американских студентов европейского происхождения, так и студентов,
имеющих китайские фамилии, для которых английский не является родным язы ком, предлагая им в течение 2 минут подумать, что отличает их от родственников и друзей (стимуляция на индивидуалистическом уровне) и что у них общего с род ственниками и друзьями (стимуляция на коллективистском уровне), а затем прой ти ТДВ в течение 5 минут. Эксперимент проводился на английском языке. Хотя все испытуемые продемонстрировали более высокую продуктивность в отношении индивидуалистической саморепрезентации, чем в отношении коллективной, склон ность к индивидуалистическому самопознанию была более выраженной у студен тов из Северной Америки, чем у китайских студентов. В соответствии с теорией двух корзин, стимулирующая манипуляция оказала разное воздействие на инди видуалистическое и коллективистское самовосприятие. Кроме того,-условная вероятность, подсчитанная на основе ТДВ, выявила^модель, которая, по мнению авторов, согласуется с теорией двух корзин. В ходе исследования 2 они стимули ровали индивидуалистическое и коллективистское самопознание иным способом (испытуемым предлагалось прочесть рассказ, в котором на первом плане были либо личные качества, либо взаимоотношения в семье). Испытуемыми были американ ские студенты. В ходе данного исследования были получены те же данные, что и в результате исследования 1. Трафимов, Сильверман, Фан и Лоу (Trafimow, Siverman, Fan & Law, 1997) провели эксперимент подобного рода. Испытуемыми были анг личане и китайцы из Гонконга и китайские студенты-билингвы. В этом экспери менте были использованы оба метода стимуляции, которые применяли Трафимов и его коллеги (Trafimow et a., 1991), кроме того, использовались условия отсут ствия стимуляции. Данные по англоязычным испытуемым в значительной степе ни соответствовали данным, полученным Трафимовым и его коллегами (Trafimow et a., 1991). Однако в случае с испытуемыми, говорившими по-китайски, стиму ляция не оказывала никакого воздействия на результаты, хотя показатели услов ной вероятности соответствовали модели двух корзин.
Гардинер, Габриэль и Ли (Gardiner, Gabrie & Lee, 1999) продолжили работу Трафимова и его коллег (Trafimow et a., 1991), исследуя эффект стимулирования индивидуалистического и коллективистского эго не только в связи с самоописа нием, но и в связи с суждениями ценностного и нравственного характера. В ходе эксперимента 1 они показали, что два способа стимуляции индивидуалистическо го и коллективистского эго (Trafimow et a., 1991; Brewer & Gardiner, 1996) оказа ли ожидаемое воздействие на ответы североамериканских студентов на ТДВ, так же, как на индивидуалистические и коллективистские ценностные ориентации, и на ту степень, в которой обязанность помогать тем, кто нуждается в помощи, вос принималась как универсальная. Кроме того, было доказано, что опосредующим фактором воздействия стимуляции на привлечение определенных ценностей яв ляется самоописание. Испытуемыми в эксперименте 2 были американские и гон конгские студенты, владеющие английским языком. Стимуляция по методике Трафимова и его коллег (Trafimow et a., 1991) сопровождалась работой с опрос ником по ценностным ориентациям. При отсутствии предварительной стимуляции американцы отдавали устойчивое предпочтение ценностям индивидуалистиче ского характера по сравнению с коллективистскими ценностями, а жители Гонкон га демонстрировали противоположные предпочтения. Однако в условиях стимуляции коллективистского эго американцев, они начинали оказывать предпочтение ценностям коллективистского характера; при этом стимуляция индивидуалистиче ского начала не оказала влияния на ценностные ориентации. Предварительная стимуляция индивидуалистического начала у китайских студентов из Гонконга приводила к тому, что они начинали оказывать предпочтение ценностям индиви дуалистического характера по сравнению с коллективистскими ценностями; сти муляция же у них коллективистского начала не оказала влияния на ценностные предпочтения. Нам еще предстоит узнать, будут ли получены сходные данные при изучении китайских испытуемых (см. Trafimow et a., 1997).
Проблемы, связанные с исследованиями саморепрезентации. В ходе исследова ний саморепрезентации возникают как методологические, так и теоретические проблемы. С методологической точки зрения, несмотря на популярность ТДВ, при его использовании возникает множество проблем. Уайли (Wyie, 1974) выражает определенные сомнения в отношении конструктной валидности схем кодирования ответов. В настоящее время при использовании этого теста предлагается множе ство схем кодирования. Триандис (Triandis, 1995) предложил использовать для оценки аллоцентризма (конструкт, соответствующий коллективизму на личност ном уровне) долю высказываний социального характера S%. Трафимов и коллеги (Trafimow et a., 1991) относят ответы по ТДВ к одной из двух категорий: индиви дуалистические и коллективистские. Бокнер (Bochner, 1984) оперирует тремя категориями ответов: индивидуалистические, относительные, коллективистские. Уоткинс с коллегами (Watkins, Yau, Dahin & Wondimu, 1997) предлагают схему, включающую четыре категории: идиоцентрические ответы (идиоцентризм — кон структ, соответствующий индивидуализму на личностном уровне), связанные с большой группой (например, половая или профессиональная принадлежность), связанные с малой группой (например, семья) и аллоцентрические ответы (напри мер, «Я общительный»). Остальные исследователи (например, Cousins, 1989; Dhawan et a., 1995) используют более сложные схемы кодирования. Ри и коллеги (Rhee et a., 1995; см. также Parkes, Schneider & Bochner, 1999) разработали схему, в которой для кодирования самоописаний используется множество категорий, которые затем объединяются в два совокупных показателя: абстрактность (как оппозиция конкретному) и автономия (как оппозиция социальному), Такая схема кодирования соответствует современной теории атрибуции, которая разграничи вает диспозициональную атрибуцию и атрибуцию, связанную с субъектом деятель ности (как излагалось выше). Некоторые исследователи используют только часть полученных 20 высказываний (например, Bochner, 1984; Cousins, 1989), тогда как другие используют все 20. Однако такие методологические различия могут повли ять на выводы, касающиеся культурных различий, о чем говорят Уоткинс и соав торы (Watkins et a, 1997).
С ТДВ связаны и другие проблемы. Не только его характер, не предполагаю щий связи с контекстом (например, Cousins, 1989), но и использование в нем сло ва «Я» в качестве «команды вызова» является спорным. Как отмечают Е. С. Каши-ма и Кашима (Е. S. Kashima & Kashima, 1997, 1998), в разных языках существует различный набор местоимений первого лица, при этом в некоторых языках есть несколько личных местоимений для обозначения первого лица (как, например,
в японском). Поэтому возникает сложный вопрос, какое личное местоимение сле дует использовать в ходе кросс-культурных сравнений (см. также Leuers & Sonoda, 1999). По этому вопросу не проводилось систематических исследований. И нако нец, Триандис, Чан, Бхавук, Ивао и Синха (Triandis, Chan, Bhawuk, Iwao & Sinha, 1995) говорят о том, что в выборке жителей США показатели аллоцентризма (лич ностный уровень коллективизма), определенные при помощи ТДВ, не обнаружи вают корреляции со структурированными показателями аллоцентризма. Послед нее говорит о том, что психологические процессы, которые определяют исполь зование релевантных в социальном отношении дескрипторов при составлении самоописания, могут быть не связаны с критериями для оценки установок и цен ностных ориентации, которые определяются при помощи структурированных опросников.
В связи с исследованиями саморепрезентации возникают и теоретические про блемы. Принимая модель социальной идентичности, предложенную До (Deaux, 1993; Deaux, Reid, Mizrahi & Ethier, 1995), Рейд и До (Reid & Deaux, 1996) поста вили под сомнение теорию двух корзин. Согласно До, структура самовосприятия обличается более глубокой интеграцией, чем предполагает теория двух корзин. Женщина может воспринимать самое себя с точки зрения семейка-ролевых функ ций как сестру или дочь, с точки зрения профессиональной принадлежности как адвоката или партнера более значимого лица. С каждым случаем социальной иден тификации (коллективное Я) может быть связан целый набор психологических определений (индивидуальных Я), таких как снисходительная и сообразительная для сестры или дочери, или трудолюбивая, энергичная и толковая для адвоката. Интегральная модель подразумевает, что коллективные эго связаны друг с другом к индивидуальные эго связаны друг с другом, как и предполагает теория двух кор зин. Кроме того, модель социальной идентичности До предполагает, что индиви дуальные эго также связаны с коллективными эго.
Рейд и До (Reid & Deaux, 1996) проверили предложенную До модель в усовер шенствованном воспроизведении эксперимента. В течение нескольких недель было проведено три сессии. Во время первой каждый из 57 испытуемых перечис лил качества, характеризовавшие его как члена социального класса или группы (см. S. Rosenberg & Gara, 1985). Неделю спустя во время второй сессии каждый ис пытуемый должен был оценить относительную важность самоописаний индиви дуального и коллективного характера, входящих в индивидуализированный спи сок. После выполнения 5-минутного отвлекающего задания каждому испытуемому предлагалось воспроизвести позиции, включенные в список. Несколько недель спустя после второй сессии 29 испытуемых из 57 оценивали, в какой степени ин дивидуальные эго (психологические определения) связаны с коллективными Я каждого из них (социальной идентичностью). Рейд и До установили, что показа тели условной вероятности соответствовали модели, выявленной Трафимовым и соавторами (Trafimow et a., 1991), и исследовали скорректированное соотношение показателей кластеризации, с помощью которого определялась степень кластери зации позиций по отношению к определенной теме (Roenker, Thompson & Brown, 1971). Скорректированное соотношение показателей кластеризации по индивиду алистическим и коллективистским темам (что соответствует теории двух корзин)
составляло 0,23, а скорректированное соотношение показателей кластеризации для социальной идентичности (что соответствует интегральной модели) было 0,34. Оба показателя были значительно выше нуля. Хотя последний показатель выше, чем первый, статистическая проверка в отчете об исследовании не упоминается. Услов ная вероятность воспроизведения информации, касающейся индивидуального Я, при условии предшествующего воспроизведения информации, связанной с кол лективным Я, и условная вероятность воспроизведения информации, касающей ся коллективного, Я, при условии предшествующего воспроизведения информа ции, связанной с индивидуальным Я, точно соответствовала ожиданиям, основан ным на прочности взаимосвязи между коллективными и индивидуальными Я, которая определялась в ходе кластерного анализа (DeBoeck & Rosenberg, 1988). Авторы пришли к выводу, что в целом результаты исследования лучше-согласу ются с интегральной моделью, чем с теорией двух корзин.
И все же следует быть осторожными, интерпретируя данные, полученные Тра фимовым и его коллегами (Trafimow et a., 1991, 1997), и данные Рейда и До. Не следует забывать, что авторы обоих исследований использовали условную вероят ность как критерий наличия в памяти взаимосвязи коллективной и индивидуаль ной саморепрезентаций. Сковронски и его коллеги (Skowronski, Betz, Sedikides & Crawford, 1998; Skowronski & Webourne, 1997) показали, однако, что условная вероятность может давать искаженную оценку наличия взаимосвязей в памяти. Это происходит потому, что ожидаемая условная вероятность зависит от общего количества индивидуальных и коллективных саморепрезентаций. Проблему, ко торую ставят Сковронски и его коллеги, предстоит решать в ходе будущих иссле дований. Хотя результаты по скорректированным соотношениям показателей кла стеризации, полученные Рейд и До, возможно, и не содержат таких искажений, в отчете отсутствуют данные о статистической проверке, о чем уже говорилось выше. Пока слишком рано делать окончательный вывод о валидности этих моделей.
Самооценка
Позитивное самовосприятие. Несмотря на значимость понятия самоуважения в Се верной Америке, в культурах Восточной Азии оно может вовсе не занимать централь ного места. Хайне, Леман, Маркус и Китаяма (Heine, Lehman, Markus & Kitayama, 1999) считают, что жители Восточной Азии, и в частности японцы, вопреки пред положениям современной социальной психологии, не ощущают сильной потреб ности в позитивной самооценке. По их мнению, североамериканцы стремятся к самоутверждению, тогда как японцы стремятся к самосовершенствованию. Севе роамериканцы стараются найти позитивные атрибуты эго (в частности, способно сти) и пытаются сохранить и повысить самооценку путем самоутверждения, когда их самооценке угрожает опасность (например, когда они не могут справиться с выполнением задачи). Японцы стремятся выявить расхождения между своим иде альным образом и тем, как они воспринимают себя сами, и пытаются устранить эти расхождения. Иными словами, как жители Северной Америки, так и японцы стре мятся к идеалу, но первые сосредоточиваются на позитивных аспектах и пытают ся приблизиться к идеалу, тогда как вторые уделяют первоочередное внимание негативным аспектам и стараются не отставать.
Хайне с коллегами (Heine, Lehman, Markus & Kitayama, 1999) считают, что самоутверждение и самосовершенствование функционируют, соответственно, в культуре независимости и культуре взаимозависимости. В культуре, в которой люди рассматривают себя как независимых субъектов деятельности и стремятся отделить себя от других людей, функциональным является акцент на уникально сти индивида и представление о его превосходстве над рядовым человеком. В куль турах, в которых люди воспринимают себя как взаимозависимых по отношению к окружающим и стремятся к принадлежности к мы-группе, индивид обретает ощу щение принадлежности, пытаясь достичь идеала, общего для членов значимой для него мы-группы. Для такой культурьгфункциональным является скорее стремле ние не отстать от остальных, нежели 'стремление превзойти их. Это согласуется и сданными о том, что испытуемые из Японии последовательно демонстрируют более низкий уровень самооценки, чем жители Северной Америки, как показала работа М. Розенберга (М. Rosenberg, 1965) по определению уровня самооценки. О том же самом говорит и тот факт, что уровень самооценки японцев, посетивших Северную Америку, как правило, возрастает, тогда как уровень самооценки аме риканцев, посетивших Японию, обычно снижается. Ряд исследований свидетель ствует о том, что у японских студентов отсутствует ярко выраженное у американ цев стремление сохранить свою самооценку.
В качестве примера можно привести так называемую предрасположенность к нереалистическому оптимизму (обзоры см. в работе Greenwad, 1980; Tayor & Brown, 1988). Хайне и Леман (Heine & Lehman, 1995) показали, что канадские сту денты европейского происхождения обнаруживают более высокий уровень опти мизма, чем японские студенты. В исследовании 1 авторы использовали два спосо ба оценки предрасположенности к оптимизму. Один (внутригрупповой) метод состоял в том, что испытуемых просили оценить вероятность событий позитивно го и негативного характера в их жизни (например, вероятность заниматься люби мым делом или вероятность стать алкоголиком), по сравнению с вероятностью тех же событий в жизни некоего среднего студента того же возраста и пола, обучающе гося в одном с ними университете. В ходе применения второго (межгруппового) метода одна группа испытуемых оценивала процентную вероятность того, что определенные события могут произойти с ними безотносительно к вероятности того, что те же самые события могут произойти со средним студентом, а другая группа оценивала процентную вероятность того, что те же самые события могут произойти со средним студентом того же пола, что и они сами, обучающимся в одном с ними университете. При применении обоих методов показатели канад ских студентов свидетельствовали о наличии предрасположенности к оптимизму, поскольку они преувеличивали вероятность приятных для них событий позитив ного характера и преуменьшали возможность того, что с ними случится что-то не приятное, сравнивая себя со средним студентом. При этом показатели японских студентов носили совсем иной характер. В исследовании 2 Хайне и Леман прове ряли уровень оптимизма канадских и японских студентов в отношении негатив ных событий, связанных с независимой (например, вероятность стать алкоголи ком) и взаимозависимой (например, опозорить свою семью) составляющими Я.
И вновь канадцы продемонстрировали нереалистический оптимизм, тогда как японцы выразили меньший оптимизм в ходе применения внутригруппового мето да оценки, и даже пессимизм при использовании межгруппового метода.
Более низкий уровень оптимизма жителей Восточной Азии по сравнению с се вероамериканцами подтверждается и другими исследованиями. В исследовании И. Т. Ли и Селигмана (Y. Т. Lee & Seigman, 1997) максимальный уровень оптимиз ма продемонстрировали американцы европейского происхождения, за которыми шли американцы китайского происхождения, а затем китайцы из Китая, уровень оптимизма которых был самым низким. Подобным образом И. Кашима и Триан-дис (Y. Kashima & Triandis, 1986) показали, что японские студенты по сравнению с американскими меньше стремятся к атрибуциям, способствующим самоутвержде нию, в результате достигнутого успеха или после того, как терпят неудачу. Япон ские студенты, которые учатся в США, чаще американских студентов объясняют свои неудачи при выполнении задач, требующих определенного уровня интеллекта, недостатком способностей. При этом важно отметить, что более низкий уровень оптимизма у жителей Восточной Азии не обязательно присущ любой коллективи стской культуре. Чандлер, Шама, Вольф и Планшар (Chander, Shama, Wof & Panchard, 1981) изучали стиль атрибуции в пяти культурах (Индия, Япония, Южная Африка, США и Югославия) и обнаружили наличие самоутверждающей атрибуции во всех культурах, включая коллективистские (Индия).
Одним из возможных объяснений склонности японцев к самосовершенствова нию является предрасположенность к скромности. То есть наедине с собой япон цы столь же склонны к самоутверждению, как и американцы, но публично они де монстрируют свою скромность, стремясь держаться в тени. Однако имеющиеся факты не подтверждают такую точку зрения. Так, Кашима и Триандис (Kashima & Triandis, 1986) изучали атрибуции успехов и неудач у американских и японских студентов как в присутствии других людей, так и наедине и не обнаружили разли чий при изменении условий. И все же данное исследование не представляет собой достаточно основательной проверки приведенной гипотезы, поскольку размер выборки был слишком мал. Позднее Хайне, Таката и Леман (Heine, Takata & Lehman, 2000) показали, что склонность японцев к негативной оценке своих спо собностей имеет место даже в обстановке эксперимента, при котором самопрезеп-тация достаточно проблематична.
Любопытно, что даже у японцев, судя по всему, присутствует определенная неявно выраженная позитивная самооценка. Китаяма и Карасава (Kitayama & Karasawa, 1997) обнаружили, что у японских студентов имеет место эффект букв имени, который заключается в том, что буква, которая является частью имени ин дивида, оценивается им более позитивно, чем буквы, которые не имеют отноше ния к его имени. Это свидетельствует, что у испытуемых имеет место определен ный уровень позитивного отношения к тому, что связано с ними самими. Хетте и соавторы (Hetts et a., 1999) также рассказывают о ряде экспериментов, в ходе ко торых самооценка выявлялась косвенным образом. В ходе исследования 1 они оце нивали отношение американцев азиатского происхождения, американцев европей ского происхождения и иммигрантов, которые в недавнем прошлом прибыли
из стран Азии, к индивидуальному и коллективному Я. В задании требовалось решить, является ли слово, сопровождаемое словом-стимулом «я» или «мы», «плохим» или «хорошим». Чем быстрее дается позитивный ответ по сравнению с негативным, тем более позитивно оценивается слово-стимул. В уровне позитивно го отношения к «я* между группами обнаружились значительные различия, самым высоким он был в группе американцев азиатского происхождения, следом за ними шли американцы европейского происхождения. Восприятие «я» у иммигрантов азиатского происхождения вообще было негативным. В уровне позитивного отношения к «мы» группы расположились в обратном порядке (см. Rhee et a]., 1995, где приводятся аналогичные данные в отношении прочно усвоивших новую куль туру американцев азиатского происхождения).
В исследовании 2 (Hetts et a., 1999) американцы азиатского и европейского происхождения, а также недавно приехавшие иммигранты из Азии, выполняли задание на завершение слова. Участники должны были завершить слово, в то вре мя как они реагировали на другое задание, призванное стимулировать индивиду альное либо коллективное Я. Количество завершенных слов с позитивным значе нием по сравнению с количеством слов с негативным значением использовалось для измерения имплицитной самооценки. Результаты были идентичны результа там исследования 1.
В ходе исследования 3, проведенного Хеттсом и его коллегами (Hetts et a., 1999) с помощью метода, использованного в исследовании 1, определялась само-.оценка японских студентов. Японские слова «ваташи» (я), «ваташитахи» (мы) и «джибун» (эго) использовались в качестве стимула. Результаты говорят о том, что японские студенты, никогда не жившие за пределами Японии, продемонстрирова ли позитивную реакцию на «ваташитахи» и «джибун», при нейтральной реакции на «ваташи». Реакция была иной у тех студентов, которые прожили не менее 5 лет подряд в США или Канаде. Они позитивно реагировали на «ваташи» и негативно на «ваташитахи» и «джибун». Однако в ходе исследования в целом эксплицитные показатели самооценки (например, система определения уровня самооценки, пред ложенная в работе М. Rosenberg, 1965) были одинаковыми в разных группах и не изменялись вместе с изменением показателей косвенного характера, что говорит о расхождении между имплицитной и эксплицитной когнитивной деятельностью. При этом имплицитные показатели самооценки в исследованиях 1 и 2 обнаружи ли устойчивую корреляцию с продолжительностью проживания в США.
Существуют две разновидности объяснений культурных различий в самооценке (sef-regard). Одна из них дается теорией внутреннего расхожления (sef-discrepancy}, предложенной Хиггинсом (Higgins, 1987; Higgins, Kein & Strauman, 1985). Инди вид оценивает себя позитивно в топ мере, в какой его самовосприятие (актуальное Я) соответствует его идеальным представлениям о себе (идеальное Я). Значитель ное расхождение между актуальным и идеальным Я вызывает депрессию и подав ленное состояние. В эту схему интерпретации укладываются полученные Хайне и Леманом (Heine & Lehman, 1999) данные о том, что у японских студентов расхож дение между актуальным и идеальным Я больше, чем у европейских студентов и канадских студентов азиатского происхождения. И все же такое объяснение нуждается в более основательной проверке, поскольку было обнаружено, что корреля ция расхождения между актуальным и идеальным Я и показателями Опросника для выявления депрессии путем самоотчета (Sef-Report Depression Inventory), предло женного Цунгом (Zung, 1965), в разных культурах выражена в разной степени. Наиболее высокой она оказалась для канадцев европейского происхождения, за которыми следуют канадцы азиатского происхождения и японцы. Это может означать, что используемые критерии имеют разный уровень достоверности в раз ных культурах, Что культурные различия объясняются иными факторами или что применимость теории внутреннего расхождения различна для разных культур.
Интерпретацию более дистальногр характера предложили Китаяма, Маркус, Мацумото и Норасаккункит (Kitayama, Markus, Matsumoto & Norasakkunkit, 1997). Они утверждают, что каждая культура создает ситуации, дающие людям возможность вести себя так, как принято в их культуре. Именно тип ситуаций в определенной культуре ведет к закреплению определенных психологических раз личий между людьми. Для подтверждения этого тезиса они использовали новый метод отбора ситуаций. Он включает два этапа. Сначала японцы и американцы описывали ситуации, в которых, по их мнению, падала или росла их самооценка. Из 400 описаний, составленных представителями каждой из культур (группы муж чин и женщин из Японии и Северной Америки), методом случайной выборки были отобраны 50 описаний ситуаций по каждому из двух типов (повышение или пони жение самооценки). Заметьте, что план факторного эксперимента включал Пол х Культуру х Дополнительные условия, при этом каждая ячейка включала 50 ситу аций. Билингвы перевели описания ситуаций японцами на английский язык, а опи сания американцев — на японский, отредактировав их в соответствии с потребно стями адекватного кросс-культурного восприятия. На втором этапе 400 описаний ситуаций служили стимулами для других выборок японских (японцев из Японии и японцев, обучающихся в США) и американских студентов европейского проис хождения. Испытуемым задавали следующие вопросы: а) повлияла бы данная си туация на их самооценку; б) если да, то каким образом (повышение или пониже ние); и в) насколько данная ситуация могла бы повысить или понизить их само оценку. Степень, в которой ситуация могла повлиять на самооценку, определялась двумя способами. Путем перекрестного анализа для каждого испытуемого подсчи тывалась доля ситуаций, отобранных из 50 предложенных, при этом был проведен также анализ, в ходе которого единицей анализа являлся отдельный испытуемый. Приведенные ниже данные получены в результате использования обоих методов.
По сравнению с японцами американцы отобрали большее количество ситуаций, связанных с их самооценкой. При этом наблюдалась склонность представителей каждой из культурных групп отбирать в первую очередь те ситуации, которые были составлены представителями их же культуры. То есть американцы в первую оче редь обращались к описаниям ситуаций, составленным американцами, а не япон цами, и наоборот. Кроме того, американцы оказывали предпочтение ситуациям позитивного характера, считая их более релевантными для их самооценки, чем негативные ситуации. Обе выборки японских студентов обнаружили противопо ложную склонность.
Китаяма с коллегами (Kitayama et a., 1997) исследовали, кроме того, оценку испытуемыми той степени, в которой описанные обстоятельства повышают или понижают их самооценку. Большинство американских испытуемых считали, что ситуация повышает их самооценку, безотносительно к ее характеру. Большинство японских студентов из Японии реагировали противоположным образом, считая, что во всех предложенных ситуациях их самооценка понизится. При этом япон ские студенты, обучающиеся в США, продемонстрировали склонность к самоутвер ждению в ситуациях, которые были описаны американцами, но одновременно с этим в ситуациях, описанных японцами, они оценивали себя критически. Кроме того, все испытуемые оценили ситуации, описанные американцами, как в большей степени способствующие самоутверждению и в меньшей степени вызывающие критическое самовосприятие, чем те ситуации, которые описали японцы. В целом полученные результаты говорят о том, что, в соответствии с теорией Китаямы и его коллег, культура предполагает наличие культуро-специфичных ситуаций, которые благоприятствуют определенным видам психологической деятельности. Понятно, что представители определенной культуры реагируют на ситуации, специфичные для их культуры, более остро, но и представители иной культуры могут реагиро вать на те же ситуации подобным образом. При этом если тот, кто принадлежит к одной культуре, усваивает нормы другой культуры, может иметь место бикуль-турная реакция, то есть индивид реагирует на нормы новой для него культуры как представитель этой культуры, сохраняя модели поведения, свойственные его род ной культуре.
Дополнительные вопросы, связанные с исследованиями чувства собственного достоинства. В связи с вышеизложенным возникают еще два вопроса. Во-первых, самоуважение в сегодняшнем понимании, возможно, не является универсальным психологическим понятием, но представляет собой феномен, специфичный для со временной культуры Северной Америки. Свидетельства тому можно найти в ли тературе о взаимосвязи между самоуважением и субъективным благополучием, которое представляет собой когнитивную оценку человеком своей жизни и аффек тивную реакцию на нее (жизнь) (обзор на эту тему см. Diener, 1984; Diener, Suh, Lucas & Smith, 1999). Хотя самоуважение и представляет собой значимый прогно стический фактор субъективного благополучия в Северной Америке (A. Campbe, 1981), судя по всему, она не играет такой роли в других культурах. Кросс-культур ные различия во взаимосвязи самоуважения и субъективного благополучия гово рят о том, что понимание самоуважения может быть различным в разных культу рах, если отношение человека к жизни (то есть субъективное благополучие) — это та отправная точка, от которой зависит осмысление прочих психологических поня тий (эта посылка, однако, тоже спорная, поскольку субъективное благополучие об наруживает корреляцию с уровнем индивидуализма: Diener, Diener & Diener, 1995).
Динер и Динер (Diener & Diener, 1995) провели опрос среди сту дентов универ ситетов в 31 стране; уровень удовлетворенности жизнью в целом и, среди прочего, уровень удовлетворенности эго оценивались испытуемыми по 7-балльной шкале. Была определена корреляция между уровнем удовлетворенности самим собой и уровнем удовлетворенности жизнью раздельно для обоих полов в каждой из стран, с последующим преобразованием корреляции в значение г, которое было сопоставлено с уровнем индивидуализма в стране. Уровень корреляции по разным странам как для мужчин, так и для женщин был 0,53. Эти данные говорят о крое с-культур ных различиях во взаимосвязи самоуважения и субъективного благополучия (в связи с этим см. работу Suh, Diener, Oishi & Triandis, 1998).
В ходе более поздней работы Кван, Бонд и Сингелис (Kwan, Bond & Singeis, 1997) исследовали взаимосвязь самоуважения по Розенбергу (Rosenberg, 1965) и гармонии взаимоотношений (степень, в которой индивид ищет гармоничных вза имоотношений со значимыми для него окружающими) с субъективным благопо лучием. Для оценки гармонии взаимоотношений каждого испытуемого просили составить список из пяти человек, отношения с которыми для него наиболее важ ные, и охарактеризовать отношения с каждым из перечисленных в списке с точки зрения гармонии. Используя метод моделирования структурных соотношений, они показали, что в США самоуважение оказывает большее влияние на субъективное благополучие по сравнению с гармонией взаимоотношений, однако в Гонконге эти два фактора имели почти одинаковое воздействие. Хотя это и достаточно основа тельный довод, тем не менее следует проверить, насколько то же самое верно в отношении других коллективистских культур.
Во-вторых, возможно, современная концепция самоуважения слишком узкая. Тафароди и Сваин (Tafarodi & Swann, 1995) предложили два отдельных параметра для определения самоуважения — самоэффективность (sef-competence) и при язнь к себе (sef-iking). Самоэффективность является результатом успешных ма нипуляций в ходе взаимодействия с окружением и отражает восприятие себя как умелого, успешного и владеющего ситуацией. Приязнь к себе определяется уровнем социального признания и одобрения и отражает общее восприятие себя как полу чившего признание со стороны абстрактно-обобщенного ближнего или как соот ветствующего собственным ценностным ориентациям. Тафароди и Сванн показа ли, что их инструмент, Шкала для определения приязни к себе/самоэффективно сти, оценивает два коррелирующих, однако отдельных фактора. Кроме того, они установили определенную дискриминантную валидность приязни к себе и само эффективности, продемонстрировав дифференциальную взаимосвязь показате лей данной шкалы с оценкой индивидом своих способностей и его воспоминания ми о том, как с ним обращались родители. Речь идет о том, что приязнь к себе име ет более выраженную корреляцию с отношением родителей, чем с оценкой своих способностей; при этом самоэффективность имеет более явную корреляцию с оценкой своих способностей, чем с отношением родителей.
Тафароди с коллегами (Tafarodi, Lang & Smith, 1999; Tafarodi & Swann, 1996) предположили, что в разных культурах приязнь к себе и самоэффективность ме няются местами. То есть в индивидуалистических культурах индивид может ока зывать предпочтение самоэффективности в ущерб гармонии межличностных от ношений со значимыми окружающими, поскольку личный контроль окружения представляется более важным; однако в коллективистских культурах акцент мо жет стоять на приязни к себе, тогда как сравнительное значение самоэффективно сти снижается. В соответствии с этой логикой Тафароди и Сванн показали, что уровень самоэффективности оказался выше в индивидуалистической культуре (США), чем в коллективистской (материковый Китай), а приязнь к себе — выше,
чем в коллективистской культуре, чем в индивидуалистической культуре. Оценка без статистического контроля показала, уровень самоэффективности и приязни к себе у американцев выше, чем у китайцев.
Тафароди и соавторы (Tatarodi, Lang & Smith, 1999) продолжили проверку сво ей гипотезы, сравнив личностный уровень индивидуализма-коллективизма у бри танских и малазийских студентов (INDCOL, Hui, 1988). Их данные не только под твердили гипотезу о том, что в разных культурах приязнь к себе и самоэффектив ность меняются местами, но свидетельствовали о том, что данные культурные различия становятся несущественными при условии статистического контроля дан ных INDCOL. Это говорит о том, что различия в приязни к себе и самоэффектив ности можно объяснить личностным уровнем индивидуализма-коллективизма.
Несмотря на то что весьма тесная связь приязни к себе и самоэффективности вызывает некоторые сомнения в адекватности Шкалы для определения приязни к себе/самоэффективности в качестве инструмента, теоретическое обоснование раз граничения между приязнью к себе и самоэффективностыо представляется весьма любопытным. Более того, эта шкала позволяет получить теоретически прогнози руемые данные после устранения пересекающихся вариаций. И, наконец, Тафароди (Tafarodi, 1998) представил доказательства возможности разграничения приязни к себе и самоэффективности не только в ходе выполнения письменных тестов, но также в связи с оценкой обработки социальной информации. Продолжение исследования таких составляющих самоуважения, как приязнь к себе и самоэф фективность, имеет самые серьезные основания. В частности, весьма насущной проблемой, требующей изучения, представляется взаимосвязь между приязнью к себе/самоэффективностыо, независимой и взаимозависимой Я-конструкцией, гармонией взаимоотношений и субъективным благополучием.
Взаимоотношения как объект восприятия
Отмечая, что традиционные исследования социальной когнитивной деятельности не обращались к вопросу о том, как происходит осмысление людьми взаимоотно шений между ними, А. П. Фиске (А. Р. Fiske, 1991,1992) ликвидирует этот пробел, выдвигая смелую и изящную теорию социальных взаимоотношений, определя ющую модели взаимоотношений и при этом учитывающую фактор культуры. Согласно А. П. Фиске, люди строят свои взаимоотношения, исходя из четырех эле ментарных и универсальных форм социальности: коммунального распределения (communasharing), оценки уровня полномочий (authority ranking), выявлении равен ства (equaity matching), определения рыночной цены (market pricing). При комму нальном распределении люди рассматривают друг друга как взаимозаменяемые элементы в наборе, при этом отличительные особенности индивида игнорируются. Оценка уровня полномочий характеризует взаимоотношения, при которых индиви ды ранжируются в соответствии с линейной иерархией. Выявление равенства пред полагает соразмерный обмен ресурсами между участниками взаимоотношений. При определении рыночной цены обмен ресурсами осуществляется на рынке. Эти четы ре типа взаимоотношений имеют одинаковую формальную структуру как четыре типа измерений. Коммунальное распределение выражается номинальной шкалой, оценка уровня полномочий — ординальной шкалой, выявление равенства — интер вальной шкалой, а определение рыночной цены — шкалой отношений.
Каждому из четырех типов взаимоотношений соответствует определенная мен тальная схема. Имеющиеся данные свидетельствуют о том, что эти схемы представ ляют собой отдельные категориальные представления (Hasam, 1994a, 1994b) и играют роль организующих принципов при запоминании (Hasam & Fiske, 1992). В частности, А. П. Фиске, Хаслам и С. Фиске (А. Р. Fiske, Hasam & S. Fiske, 1991) показали, что студенты и взрослые из Северной Америки часто путают людей. с которыми они имеют однотипные взаимоотношения, не путая между собой тех, с кем имеют разнотипные отношения. Так, они могут назвать человека не тем име нем, перепутать его с кем-то другим или ошибочно адресовать свои действия дру гому человеку, если отношения с этим человеком носят тот же характер, что с тем, кто является подлинным объектом. В 1997 году А. П. Фиске и Хаслам (А. Р. Fiske & Hasam, 1997) также продемонстрировали, что в Северной Америке, если обсто ятельства мешают индивиду совершить определенные действия по отношению к другому человеку, он часто намеренно подменяет объект другим человеком, с ко торым имеет однотипные отношения.
Свидетельства универсальности четырех моделей взаимоотношений были представлены А. П. Фиске. Прежде всего он проследил четыре названных типа взаимоотношений в ходе полевых наблюдений культуры моос (А. Р. Fiske, 1990). Его обзор (А. Р. Fiske, 1991,1992) показывает, что очень многие теоретики обще ственных наук в прошлом постулировали подобные концепции в различных сфе рах социальной деятельности. В 1993 году А. П. Фиске воспроизвел данные, ка сающиеся смешения имен, воспоминаний и действий, которые были получены им и его коллегами в 1991 году в моноязычной группе бенгальцев, проживающих в Нью-Йорке, группе говорящих по-китайски китайцев из Филадельфии, группе пожилых корейцев из Филадельфии, и группе недавно прибывших иммигрантов ваи в Вашингтоне, Колумбия. Судя по всему, эта теория находит больше подтвер ждений в различных культурах, чем большая часть остальных социально-психо логических теорий.
А. П. Фиске утверждает, что четыре перечисленные формы социальности пред ставляют собой универсальные, возможно, закодированные на генетическом уров не структуры представлений. Это базисные, простейшие в концептуальном отно шении элементы, которые могут сочетаться в рамках определенных культурных норм, формируя специфическую культурную практику. Культуры могут разли чаться контекстом (в котором данные типы взаимоотношений находят себе примене ние), способом их выражения и т. п. При этом понимание людьми своей деятельности, мотивация и нормативные обязательства, которые побуждают их к действию, осу ществляются в соответствии с этими четырьмя типами взаимоотношений во всех культурах. Эти достаточно смелые заявления созвучны представлениям о куль туре Джекендоффа (Jackendoff, 1992) и Вежбицкой (Wierzbicka, 1992). Фиске поло жил начало новаторскому и продуктивному направлению исследований.
В то время как исследования самоуважения бурно развивались, лишь Эндо, Хайне и Лемаи (Endo, Heine & Lehman, 2000) провели кросс-культурное исследо вание уровня ценностной значимости отношений для человека, Студенты из Япо нии и канадские студенты азиатского и европейского происхождения оценивали, насколько близкими являются их отношения с окружающими (лучшим другом, близким родственником и сексуальным партнером) по сравнению со среднестатистическими студентами того же университета одного с испытуемым пола. В ходе двух исследований представления испытуемых о своих отношениях во всех груп пах свидетельствовали о предрасположенности к оптимизму: все оценивали свои отношения как более глубокие и в большей мере позволяющие рассчитывать на поддержку, чем отношения среднего студента. В ходе исследования 2 японские испытуемые продемонстрировали склонность к самоуничижению, переоценивая в то же самое время качество своих отношений с окружающими. Это говорит о различии между самоутверждением и завышенной оценкой качества своих отно шений. Разумеется, тема кросс-культурных различий в понимании межличност ных отношений требует дальнейшего исследования.
Группа как объект восприятия
Различные концепции группы исследовались в рамках изучения стереотипов в социальной когнитивной деятельности. Классическое исследование Каца и Брэй-ли (Katz & Bray, 1933), посвященное восприятию студентами американских уни верситетов различных этнических групп в США, признано первым исследовани ем такого рода. С тех пор популярность этого направления исследований сначала несколько «увяла», упав в Северной Америке до предела в 1960-е и 1970-е годы (ср. Hamiton & Gifford, 1976), а затем эта тема возникла вновь как одна из централь ных в 1980-е и 1990-е годы (последние обзоры по этому направлению см. в-работах Hamiton & Sherman, 1996; Hiton & von Hippe, 1996; Oakes, Turner & Hasam, 1994; Y. Kashima, Woocock & Kashima, 2000).
Позитивная оценка мы-группы
Большинство современных кросс-культурных исследований, касающихся концеп ций группы, берут за основу гипотезу, предполагающую, что однозначно-позитив ное восприятие мы-группы шире распространено в коллективистских культурах, чем в культурах индивидуалистических (например, Triandis, 1989). Эта гипотеза предполагает два типа предрасположенности, которые в большей степени свой ственны представителям коллективистских культур по сравнению с теми, кто при надлежит к индивидуалистическим культурам: преувеличение возможностей мы-группы и заниженная оценка они-группы. То есть, оперируя позитивными пара метрами, индивид дает более высокую оценку «своей» группе, чем «чужой», а оперируя негативными параметрами, оценивает «свою» группу менее негативно, чем «чужую». В этом разделе рассматриваются исследования, изучающие оценку, которая дастся члену мы-группы и члену они-группы, а также исследования, кото рые посвящены оценкам мы-группы и они-группы как единого целого.
Нельзя сказать, что гипотеза переоценки коллективизмом мы-группы полу чила однозначное подтверждение. Хьюстон и Уорд (Hewstone & Ward, 1985) исследовали китайских и малайских студентов в Малайзии (где малайцы состав ляют большинство) и Сингапуре (где большинство составляют китайцы). В обеих странах малайские студенты объясняли позитивные действия члена мы-группы внутренними факторами чаще, чем аналогичные позитивные действия члена они-группы. При этом установки китайских студентов носили иной характер как в Малайзии, так и в Сингапуре. Принимая во внимание то обстоятельство, что уро вень коллективизма китайцев и малайцев почти одинаков, — Хофстеде (Hofstede,
1991) считает, что уровень коллективизма в Сингапуре выше, чем в Малайзии, — данные Хьюстона и Уорда не являются безоговорочным подтверждением данной гипотезы.
Занимаясь непосредственной проверкой этой гипотезы, Аль-Захрани и Капло-виц (A-Zahrani & Kapowitz, 1993) изучали склонность жителей Саудовской Ара вии и американцев к переоценке самих себя, завышенной оценке своих близких и своей нации, наряду со склонностью недооценивать «чужую» группу на националь ном уровне. Хот^я, по оценке Триандиса с коллегами (Triandis, Bontempo, Viarrea, Asai & Lucca, 1988), уровень коллективизма у саудовцев выше, чем у американцев, исследователи не выявили культурных различий в отношении предрасположен ности к завышенной самооценке, обнаружив при этом большую склонность аме риканцев переоценивать свою семью и свой народ. Судя по всему, американцы в целом обычно дают завышенную оценку себе и своей мы-группе. При этом склон ность к недооценке они-группы была выражена у жителей Саудовской Аравии сильнее, чем у американцев. Объединив установку на переоценку мы-группы с установкой на недооценку они-группы, авторы выявили более высокий уровень предрасположенности межгруппового характера у жителей Саудовской Аравии, чем у американцев, в отношении межгрупповых отношений на национальном уровне.
Хайне и Леман (Heine & Lehman, 1997) продемонстрировали в ходе проведен ного ими исследования, что, вопреки представленной гипотезе, японские студен ты обнаруживают менее выраженную склонность к переоценке мы-группы, чем канадские студенты европейского происхождения, чья склонность к однозначно-позитивной оценке мы-группы носит более устойчивый характер. В ходе исследо вания 2 студенты из двух конкурирующих университетов в Киото и Ванкувере оценивали собственный университет, конкурирующий университет и студентов, которые обучаются в этих университетах. В обоих случаях склонность японцев переоценивать «свою» группу была менее выражена, чем у их европейско-канад-ских сверстников, при этом группа канадских студентов азиатского происхожде ния заняла промежуточное положение. Однако в ходе этого исследования исполь зовались лишь позитивные характеристики, то есть тенденция недооценивать «чужую» группу не рассматривалась.
Существует несколько подходов к гипотезе коллективистской переоценки мы-группы. Подход с точки зрения индивидуальных различий предполагает, что тот, кто является коллективистом на личностном уровне (аллоцентрик), оказывает предпочтение мы-группе. Ойзерман (Oyserman, 1993), исследуя четыре выборки, обнаружила, что коллективизм на личностном уровне (для его определения она использовала собственные критерии) израильтян-евреев и израильтян-арабов был надежным прогностическим фактором субъективной оценки глубины арабо-изра ильского конфликта. Впрочем, это исследование не ставило своей целью непосред ственную проверку гипотезы переоценки коллективистами мы-группы. Более не посредственное отношение к данной гипотезе имеет работа Л. Ли и Уорда (L. Lee & Ward, 1998), которые показали, что китайские и малайские студенты, уровень кол лективизма которых соответствовал верхней трети шкалы для его оценки, разрабо танной в Сингапуре, обнаружили предрасположенность, связанную с переоценкой мы-группы. Те, чьи показатели коллективизма соответствовали нижней трети шка лы, не обнаружили межгрупповой предубежденности. Поскольку установки испытуемых оценивались с помощью биполярного позитивно-негативного параметра, определить отдельно недооценку «чужой» группы не представляется возможным.
Второй подход — это теория социальной идентичности, которая предполагает, что взаимосвязь между коллективизмом и предрасположенностью, связанной с завышенной оценкой мы-группы или недооценкой они-группы, может быть более сложной. Хинкл и Браун (Hinke & Brown, 1990; Brown et a., 1992) считают, что предрасположенность, связанная с переоценкой мы-группы, предполагает не толь ко высокий уровень коллективизма, но и ориентацию на отношения (как оппо зиция ориентации на независимость). Ориентация на отношения предполагает стремление индивида сравнивать «cbojo» группу с «чужими» группами. В ходе трех исследований Браун и соавторы (Brown et a., 1992) показали, что корреляция меж ду идентификацией мы-группы и предпочтениями по отношению к ней выше у тех, кто имеет более выраженную коллективистскую ориентацию. Однако Педерсен и Уолкер (Pedersen & Waker, 1997) приводят не согласующиеся с этим тезисом дан ные о предвзятом отношении австралийцев европейского происхождения к австра лийским аборигенам. Если эта предрасположенность может расцениваться как зани женная оценка они-группы, то данные исследования говорят о том, что в рамках модели Хинкла— Брауна возможно объяснение переоценки мы-группы, но не недо оценка онн-группы.
Наконец, с точки зрения теории самокатегоризации (Turner, Hogg, Oakes, Reicher & Wethereri, 1987), отождествление индивида с определенной группой может быть недостаточным для того, чтобы вызвать переоценку «своей» группы и недооценку «чужой». Идентификация себя с группой ведет к таким последствиям лишь тогда, когда нормы мы-группы индивида требуют, чтобы значение мы-груп пы преувеличивалось, а значение они-группы — умалялось. Если это так, связь между коллективизмом и переоценкой мы-группы может зависеть от таких фак торов, как нормы мы-группы и характер отдельных взаимосвязей между группа ми. Безусловно, такие альтернативные точки зрения нуждаются в дальнейшем исследовании.
Восприятие группы как агента
В последнее время исследователи начали уделять внимание культурным различи ям в концепциях группы. Серия новаторских исследований (Menon, Morris, Chiu & Hong, 1999) показала, что жители Восточной Азии чаще, чем американцы, вос принимают группу как субъект деятельности. Пилотное исследование показало, что и американцы, и жители Сингапура отмечают концептуальные различия меж ду личными диспозициональными, групповыми диспозициональными и контек стуальными причинами. В ходе исследования 1 изучалось, как скандалы, связан ные с действиями мошенников-торговцев (две истории имели место на Западе, а две — произошли в Японии), освещаются в прессе США и Японии. Во всех случа ях японские газеты упоминали организацию, на которую работали торговцы, чаще, чем личность самого торговца, а газеты США уделяли первоочередное внимание личности самого мошенника и лишь потом — организации, к которой он имел отношение. В процессе исследования 2 изучалась реакция студентов из Гонконга и США на описание случая, в котором поведение члена группы привело к негатив ным для группы последствиям. Студенты из Гонконга чаще, чем американцы,
объясняли происшедшее установками, присущими группе. В ходе исследования 3 изучалась реакция студентов из Гонконга и США на три случая, в которых дей ствия индивида или группы вызвали негативные последствия. Американцы чаще объясняли происшедшее внутренними установками личностного характера, а не установками, присущими группе, гонконгские студенты чуть чаще обращались при объяснении к установкам группы, чем к установкам личностного характера. На роль обстоятельств американцы чаще ссылались, объясняя действия группы, чем при объяснении действий индивида; гонконгские же студенты считали роль обстоятельств одинаково значимой и для действий индивида, и для действий группы, в целом придавая ситуационному фактору большее значение, чем аме риканцы.
Чиу, Моррис, Хонг и Менон (Chiu, Morris, Hong & Menon, 2000) провели так же исследование диспозициональных атрибуций индивиду или группе как субъек там действия в связи с событиями негативного характера. На этот раз они оцени вали (исследование 1) или манипулировали (исследование 2) необходимостью завершенности (cosure) (Kruganski & Webster, 1996), то есть эпистемической по требностью в точном знании, имеющей два аспекта: стремление достичь завершен -ности как можно скорее и сохранить ее как можно дольше. Чиу с коллегами пред положили, что взгляды культуры на то, является ли субъектом деятельности индивид или группа, представляют собой доступную для выявления когнитивную структуру, которая, судя по всему, оказывает влияние на атрибуции при наличии настоятельной потребности в завершенности. В общем, согласно исходной гипоте зе, люди, испытывая настоятельную потребность в завершенности, выносят сужде ния в соответствии с присущими культуре взглядами. Очевидно, китайской куль туре присущ подход, при котором группа рассматривается как субъект деятельно сти чаще, чем в американской культуре.
Триандис с коллегами (Triandis, McCusker & Hui, 1990) приводят данные, ко торые можно интерпретировать в соответствии с теоретическими рассуждениями Чиу (Chiu et a., 2000). Триандис высказывает предположение, что представители коллективистской культуры рассматривают собственные мы-группы как более однородные образования, чем они-группы, вопреки выявленной в Северной Аме рике и Европе модели восприятия «чужой» группы как однородного образования (обзор см. в работе Ostrom & Sedikides, 1992). Они просили университетских сту дентов разных национальностей на Гавайях и студентов в Иллинойсе и Пекине оценить психологическую дистанцию (1 = максимально подобен или близок мне, 9 = максимально отличен или далек от меня) и уровень однородности (0 = отсут ствие единого мнения в отношении того, что нужно делать, 9 = чрезвычайно высо кий уровень единодушия) в различных группах. Заметьте, что использованные критерии оценки однородности довольно сильно отличаются от обычных крите риев оценки этого параметра. Исследователи обнаружили, что жители Гавайев ев ропейского происхождения и студенты из Иллинойса считали уровень однород ности более высоким в мы-группе, тогда как китайцы, филиппинцы, студенты из Пекина и гавайские студенты японского происхождения полагали, что более од нородны они-группы. Возможно, группы, которые воспринимаются как субъект деятельности в Китае и, вероятно, в Восточной Азии, воспринимаются при этом как более однородные (см. также Abeson, Dasgupta, Park & Banaji, 1998).
Направления будущих исследований
Проблемы эмпирических исследований
Судя по всему, две темы, которые сегодня являются центральными при исследо вании культуры и социальной когнитивной деятельности, останутся на повестке дня в ближайшем будущем: это интерпретация социальной деятельности и сохра нение самоуважения, однако при этом возникают и другие вопросы.
Интерпретация социальной деятельности
Антропологический подход Герца (Geertz, 1984) к сложившимся в западной куль туре концепциям личности в конце концов был вытеснен исследованиями соци альной когнитивной деятельности. Жителям Северной Америки в большей степе ни свойственно воспринимать личность — как собственную, так и чужую — как агента, действующего исходя из присущих ему склонностей и установок. Как сло жился такой подход? Какие когнитивные процессы в нем задействованы? Здесь может быть полезной несложная схема интерпретации. Предположим, индивид воспринимает действия другого индивида по отношению к некоторому объекту, которые осуществляются в определенном контексте. Л priori есть несколько под ходов к концептуализации и символической репрезентации данного опыта. Один из них — аналитическая стратегия, при которой наблюдатель анализирует воспри нимаемое, вычленяя отдельные понятия, а затем объединяет данные понятия в Группу. То есть по мере вычленения новых понятий, они добавляются к уже ана литически выделенным из данного опыта. В рамках такой стратегии существуют две возможности. В случае применения аналитической стратегии с приоритетной ориентацией на личность субъект восприятия сначала выделяет личностную составляющую, затем действие, объект и составляющие, связанные с контекстом, а затем группирует их следующим образом «личность воздействует на данный объект в данном контексте». Применение стратегии приоритетного анализа кон текста сначала вычленяется контекст и лишь потом другие составляющие, кото рые присоединяются к контексту по мере их вычленения.
Судя по всему, наблюдатели из Северной Америки чаще всего используют ана литическую стратегию с приоритетной ориентацией на личность. Читая отрывок, который описывает какую-либо социальную деятельность индивида, североамери канцы часто спонтанно относят действие к категории личностных характеристик данного индивида (Ueman & Moskowitz, 1994; Winter & Ueman, 1984; Winter, Ueman & Cunniff, 1985; cp. Bassii & Smith, 1986; Carston & Skowronski, 1994,1995; обзор см. в работе Ueman, Newman & Moskowitz, 1996). Исследования, которые посвящены различным видам предрасположенности к аналогии (Gibert & Maone, 1995), позволяют увидеть, что североамериканцы как субъекты восприятия при нимают во внимание контекстуальную информацию лишь после достаточно про должительных и напряженных предварительных размышлений (Gibert, Peham & Kru, 1988). Иными словами, это говорит о том, что сначала кодируется инфор мация, связанная с личностными особенностями и установками, и лишь потом про исходит обращение к информации, касающейся контекста. Некоторые современные теории объясняют это автоматизмом когнитивных процессов. Они, в частно сти, предполагают, что диспозициональные умозаключения требуют меньшего объема когнитивных ресурсов, чем корректировка вынесенного суждения с учетом информации о контексте. Однако интересно отметить, что жители Северной Аме рики, судя по всему, используют стратегию приоритетного анализа контекста, когда им предлагается вынести суждение о ситуации, в которой осуществляется деятельность (например, Kru & Ericson, 1995). В целом испытуемые из Север ной Америки, судя по всему, используют аналитическую стратегию: сначала ана литически вычленяется информация, связанная с тем, что представляется узло вым моментом (чаще всего в центре внимания оказывается личность), а затем осуществляется вычленение прочих составляющих (например, информации о контексте).
Существующие данные по населению Восточной Азии обладают меньшей оп ределенностью. Одна из гипотез предполагает, что между жителями Восточной Азии и Северной Америки нет фундаментальных различий, связанных с процес сом атрибуции (например, Kru et a., 1999). По существу, обе культурные группы применяют одну и ту же аналитическую стратегию. Жители Восточной Азии мо гут пользоваться аналитической стратегией с приоритетной ориентацией на лич ность, но, видимо, чаще вносят в нее свои коррективы с учетом контекстуальной информации и при этом, очевидно, чаще, чем североамериканцы, используют стра тегию с приоритетным анализом контекста. Вторая гипотеза предполагает, что как североамериканцы, так и жители Восточной Азии обрабатывают информацию в ходе одинаковых аналитических процессов, но из-за различий в установках куль туры жители Восточной Азии в большей степени склонны к аналитическому вы членению релевантной информации, касающейся группы, а не личности (Chiu et a., в печати; Menon et a., 1999). При таком подходе сохраняется аналитическое раз граничение между личностью и ситуацией (Menon et a., 1999), которое предпола гают теории атрибуции, разработанные в Северной Америке. При этом локали зация агента, как сказано, воспринимается по-разному. В соответствии с третьей гипотезой предполагается, что обработка информации о личности, которая оказы вает воздействие на объект в определенном контексте, жителями Восточной Азии осуществляется хотя и не явно, но фундаментально иным образом. Вероятно, речь идет о более холистическом подходе к обработке информации, при котором как ин формация, касающаяся личности, так и информация о контексте диалектически осмысляются как взаимно составляющие друг друга (например, Peng & Nisbett, 1999). По словам Чоя, Нисбетта и Норензаяна (Choi, Nisbett & Norenzayan, 1999), «возможно, жители Восточной Азии имеют более холистическое представление о личности, в соответствии с которым граница между личностью и ситуацией едва ли определима, а значит, допускается их взаимопроникновение» (р. 57). Достовер ность этих гипотез, как и других, предстоит проверить в будущем. Возможно, еще более важными являются исследования того, как интерпретируется социальная деятельность в процессе коммуникации. В 1990 году Хилтон (D. J. Hiton, 1990) убедительно доказал, что интерпретация по своей сути носит коммуникативный характер, то есть объяснение любого события предполагает наличие аудитории.
Самооценка
Очевидно, что в Северной Америке существует устойчивое стремление индивида к поддержанию позитивной самооценки; если его самоуважение под угрозой, ин дивид при помощи различных стратегий стремится восстановить его. Однако по-прежнему остается непонятным отношение к самоуважению в Восточной Азии, в связи с чем было выдвинуто несколько предположений. Одним из них является гипотеза поставленной культурой цели. Самооценка становится более позитивной, когда индивид успешно справляется с задачей, предписываемой нормами культу ры. При этом разные целевые установки могут иметь в разных культурах различ ный уровень значимости. Однако в соответствии с этой гипотезой самоуважение должно иметь положительную корреляцию с независимой Я-конструкцией в ин дивидуалистических культурах, и одновременно положительную корреляцию с взаимозависимой Я-конструкцией в коллективистских культурах. Хайне и соавто ры (Heine eta., 1999) считаюттакую точку зрения несостоятельной, поскольку шка ла Розенберга для определения самооценки дает положительную корреляцию пока зателей с независимой Я-конструкцией безотносительно к культуре, и отрицатель ную корреляцию или отсутствие корреляции с взаимозависимой Я-конструкцией. * И все же нельзя полностью исключить обоснованность этой гипотезы, посколь ку существуют доводы в пользу того, что самоуважение включает две отдельные составляющие: приязнь к себе и самоэффективность (Tafarodi & Swarm, 1995). На самом деле может оказаться, что приязнь к себе связана с взаимозависимой Я-кон струкцией, тогда как самоэффективность связана с независимой Я-конструкцией. Шкала определения самооценки Розенберга (Rosenberg, 1965), возможно, отража ет в первую очередь самоэффективность, нежели приязнь к себе (ср. Tafarodi & Swarm, 1995), и, может быть, именно поэтому ее показатели обнаруживают связь с независимой Я-конструкцией. В соответствии с гипотезой поставленной культу рой цели, приязнь к себе отражает состоятельность индивида в связи с поддержа нием межличностных взаимоотношений, в то время как самоэффективность пока зывав, насколько успешен индивид в выполнении задач несоциального характера. Однако в таком случае самоуважение практически распадается на два отдельных параметра. Должны ли мы продолжать относить оба параметра к одной и той же категории? Существует ли метатеоретический принцип, позволяющий решить, относятся ли данные концепции к одной категории?
Существует и другая гипотеза, смысл которой в том, что жители Восточной Азии, возможно, испытывают потребность в позитивной коллективной или отно сительной самооценке, не имея в то же время настоятельной потребности в пози тивной индивидуальной самооценке. Хайне и соавторы (Heine et a., 1999) считают, что этой гипотезе противоречат данные о том, что японцы не обнаруживают явного стремления к поддержанию позитивной оценки мы-группы (например, Heine & Lehman, 1995). Имеют ли в таком случае жители Восточной Азии потребность в позитивной относительной самооценке? Исследование Эндо с коллегами (Endo et a., 2000) говорит о том, что у японцев эта потребность не менее насущна, чем у жителей Северной Америки. Как можно увязать это с концепцией самоуважения, предложенной Тафароди и Сванном (Tafarodi & Swann, 1995)? Эти и другие во просы еще предстоит решить в будущем.
Прочие проблемы
Одной из недавно появившихся тем является вопрос о культуре и народной пси хологии (например, D'Andrade, 1987; Y. Kashima, Mcntyre & Cifford, 1998; Liard, 1998; Mae & Knobe, 1997). Народная психология представляет собой распростра ненные наивные представления о работе сознания. Вопросы, которые стоят перед исследователями в этой области, следующие: Имеют ли существующие в сознании народа психологические представления, связанные с верованиями, желаниями и намерениями, универсальный характер? Являются ли универсальными народные представления об их взаимосвязи? Разделяется ли наивный дуализм Запада (пред ставление о том, что душа и тело — отдельные сущности) другими культурами? Оказывают ли влияние психологические представления народа на психопатоло гию и иные психологические проблем? Эта область изобилует нехожеными тро пами, которые ждут своих первопроходцев.
Важно также проверить, являются ли теории, применимые в одной коллекти вистской культуре, к другим коллективистским культурам. Хотя между ними и наблюдается сходство, непонятно, свойственны ли всем коллективистским куль турам одни и те же модели когнитивных процессов. Так, не исключено, что между коллективизмом Латинской Америки и коллективизмом Восточной Азии имеют ся существенные различия. И. Кашима (Y. Kashima, 1998), по сути, доказал, что имеет смысл рассматривать коллективизм как отсутствие индивидуализма, то есть как различные культурные паттерны, еслиюни не индивидуалистические. Стоит обратить более пристальное внимание на такую плюралистическую концепцию культуры.
Теоретическая проблема: социальное познание культурной динамики
Первым исследованиям социальной когнитивной деятельности было свойствен но индивидуалистическое понимание значения, в соответствии с которым значе ние интерпретировалось исключительно с точки зрения его существования в со знании отдельной личности. Современные исследования культуры и социальной когнитивной деятельности придерживаются той же традиции. Центральным мо ментом культурной динамики, напротив,, является представление о том, что значе ния непрерывно формируются не только в сознании отдельной личности, но и в процессе текущей когнитивной деятельности, предполагающей взаимодействие между людьми. К главным задачам будущего относится разработка теоретической схемы, которая объединит когнитивные и коммуникативные процессы.
Хотя существует множество моделей межличностной коммуникации (Krauss & Fusse, 1996), наиболее подходящей является та, которую Краусс и Фуссел опре делили как диалогическую модель коммуникации, вслед за М. М. Бахтиным (Bakhtin, 1981), русским философом и литературоведом. С точки зрения этого подхода, моделирование коммуникативных процессов непосредственно следует за беседой (см. также Mead, 1934). Как отмечают Краусс и Фуссел, важный момент, который учитывается этой моделью, состоит в том, что движущая сила и цель ком муникации понимается здесь как достижение общности субъективного восприя тия участниками процесса коммуникации, совместное формирование общих представлений о мире и самих себе (см. также Rommetveit, 1974). Кларк с коллегами (Cark & Brennan, 1991; Cark & Shaefer, 1989; Cark & Wikes-Gib.bs, 1986) предло жили модель коммуникации, которая требует дальнейшей разработки.
Б 1999 году И. Кашима и Катима (Y. Kashima & Kashima; см. также D'Andrade, 1995; Strauss & Quirm, 1997) предположили, что более полно, по сравнению с тра диционными моделями когнитивной деятельности, учесть когнитивную сторону культурной динамики могут помочь коннекторные модели когнитивной деятель ности. Коннекторные модели базируются скорее на параллели между сознанием и разумом, нежели на параллели сознания и компьютера (см. Rumehart, McCeand & the PDF Research Group, 1986; последние обзоры в этой области см. в работах Read, Vanman & Mier, 1996; Е. R. Smith, 1996). Они предполагают, что адекватные теории когнитивной деятельности должны объяснять восприятие контекста в про цессе научения, поскольку культура усваивается в процессе повседневной деятельно сти в конкретном контексте, позволяя индивиду реконструировать аналогичный тип деятельности в условиях аналогичного контекста без постоянного механического воспроизведения однотипных реакций. При этом индивид может продуцировать новые виды деятельности в новых для него обстоятельствах («регламентирован ная импровизация», как назвал это Бордо (Bourdieu, 1977), поскольку культурная динамика всегда предполагает наличие креативности как источника изменений в рамках данной культуры.
В более общем плане И. Кашима и его коллеги (Y. Kashima & Kerekesh, 1994; Y. Kashima et a, 2000; Y. Kashima, Woocock & King, 1998) разработали модели ди намических процессов в области социальной когнитивной деятельности, которые реализуются в ходе формирования и изменения впечатления, производимого чело векам или группой, и учитываются коннекторной схемой. Они полагают, что воспри ятие человеком своего социального окружения изменяется в ответ на информацию, которую он получает. Модели подобного рода использовались для интерпретации процесса формирования стереотипов (Kunda & Thagard, 1996; Е. R. Smith & De-Coster, 1998), каузальной атрибуции (Read & Marcus-Newha, 1993; Van Overwae, 1998) и предрасположенности при вынесении суждений (Fieder, 1996). Взаимодей ствие коммуникативных и когнитивных процессов нуждается в дальнейшем иссле довании.
Заключительные замечания
Необходимо более глубокое проникновение в суть динамического процесса, в ходе которого социальные, культурные и психологические процессы, взаимодействуя между собой, продуцируют меняющуюся с течением времени культуру. Кашима (Kashima, 2000с) заметил, что социальная психология культурной динамики Барт-летта (Bartett, 1923,1932,1958) стоит того, чтобы возродить ее вновь (как и рабо ты таких теоретиков, как Леви-Брюль [Levy-Bruh, 1923] и Мид [Mead, 1934]). Так, Кашима (Kashima, 2000b) использовал метод серийного воспроизведения Барт-летта (Bartett, 1932), при котором один и тот же рассказ передается от одного че ловека к другому по цепочке с целью изучения процесса сохранения культурных стереотипов. Важно отметить, что многие из развивавшихся доныне идей были связаны с сохранением, и воспроизведением культуры, то есть с тем, как определенная культурная модель сохраняется на протяжении длительного периода времени. Другая сторона культурной динамики (а именно - изменчивость культуры) пред ставляет собой намного более важный вопрос, требующий самого пристального вни мания в ходе будущих исследований (см., например, Dawkins, 1976; Spcrber, 1996).
ГЛАВА 18
Кросс-культурные исследования социального воздействия
Питер Б. Смит
Значительная часть социальной психологии и, разумеется, повседневной жиз ни, связана с социальным воздействием, то есть с обстоятельствами, в кото рых люди взаимодействуют и оказывают влияние на поведение друг друга. В традиционной психологии трудно представить себе ситуации, в которых та кое воздействие не ведет к изменению поведения. Даже если человек остает ся наедине с самим собой, социальное воздействие имеет место как отпеча ток воображаемого или интернализованного влияния окружающих. Именно по этому данная сфера чрезвычайно важна для психологии в целом и привлекает к себе самое пристальное внимание на кросс-культурной арене.
В этой главе Смит дает прекрасный детальный обзор ряда типичных источ ников социального воздействия, которые широко изучались в разных культу рах. В начале главы он отмечает, что в прошлом многие психологические мо дели социального воздействия отличались предвзятостью и несли на себе от печаток научного направления, в рамках которого они создавались. Поскольку большая часть исследований и теорий опиралась на индивидуалистические нормы Европы и Америки, полученные данные обычно интерпретировались в соответствии с этими нормами, иные точки зрения в расчет не принимались. Одно из первых исследований Смита, посвященное процессам управления в Японии, дало ему возможность увидеть, что конструкты, которые считались в США диаметрально противоположными, могут сосуществовать в японской компании. Это заставило его подумать о необходимости разработки более ши роких теоретических подходов и моделей, позволяющих объяснить, каким об разом взаимоисключающие в одном культурном контексте переменные оказы ваются взаимосвязанными в другом.
Ряд процессов социального воздействия изучался в кросс-культурном ас пекте. Смит рассматривает три наиболее важных из них: групповое воздей ствие (с акцентом на проблемах социальной лености и конформизма); иерар хическое воздействие (особенно проблемы управления); а также ведение переговоров. И каждый раз он задается вопросом, почему данные и модели традиционной психологии могут оказаться неприменимыми к представителям иных культур, а в некоторых случаях — и потребовать фундаментального пересмотра самой сущности изучаемого конструкта. Например, исходя из тради ционных западных представлений о руководителе, управление представляет собой одностороннее воздействие. Однако кросс-культурные исследования позволяют понять, что модель управления может предполагать наличие клю чевых фигур, включенных в разветвленную сеть потенциальных источников воз действия, позволяющую осуществлять воздействие снизу вверх, сверху вниз и по горизонтали. Управление может быть непосредственным и опосредован ным, и кросс-культурные исследования выявили множество любопытных дан ных, касающихся специфичных для данной культуры тактик воздействия, ис пользуемых для достижения культуре-релевантных целей.
Устремляя взгляд в будущее-, Смит говорит о необходимости радикальных изменений характера и проблематики кросс-культурных исследований соци ального воздействия. Он утверждает, что понимание того, как осуществляется взаимодействие людей в рамках отдельной культуры, может быть, а может и не быть связано с их действиями по отношению к представителям иной культуры. Действительно, существует ряд свидетельств обоснованности такого мнения, а если оно справедливо, то должно послужить предостережением для боль шинства кросс-культурных исследований в данной и многих других областях. Речь идет о том, что большинство кросс-культурных исследований, полагаю щихся на кросс-культурные сравнения поведения, не рассматривают, как вза имодействуют между собой представители разных культур. Как подчеркивает Смит, современные тенденции глобализации ведут к стремительному росту числа контактов между представителями разных культур во всех слоях обще ства, как на профессиональном, так и на бытовом уровне. Забавно то, что кросс-культурные исследования, призванные способствовать совершенство ванию межкультурного взаимодействия, могут оказаться за бортом, потому что до сих пор сосредоточены на сравнениях специфичных культурных реалий в эмпирическом и теоретическом плане.
В то же время Смит призывает к пересмотру взглядов на группы, изучаемые в процессе кросс-культурных исследований, а также к исследованию иерархи ческого управления и проблем ведения переговоров в межкультурном аспек те, и к более пристальному вниманию к аспектам социального воздействия, которые до сих пор упускались из виду. Последний момент представляет осо бый интерес, поскольку речь идет о том, что наиболее полно в процессе кросс-культурных исследований изучались двусторонние взаимодействия. При этом существует множество других форм социального воздействия; во многих куль турах именно они не менее, а возможно и более, значимы, чем двустороннее взаимодействие. Смит считает, что одной из причин, по которой до сих пор такие виды социального воздействия не исследовались достаточно глубоко, является трудность их изучения. Дело действительно в том, что исследование этих форм социального воздействия неизбежно влечет за собой использование кардинально новых методов сбора и анализа информации. Такие исследо вания требуют базовых изменений в концептуализации, планировании и про ведении исследований, равно как и в использовании полученных данных для создания моделей поведения человека.
Позволю себе назвать еще одну причину, по которой данной области до сих пор не уделялось должного внимания, — это культурные предубеждения иссле дователей и теоретиков. Пристальное внимание к проблемам двустороннего взаимодействия соответствовало взглядам большинства ученых на процессы управления и социального воздействия. Эти взгляды порождены определенной культурной и социальной средой, в которой многие исследователи находятся по сей день. Поэтому неудивительно, что проблематика исследований и тео ретических разработок до сих пор находились под влиянием определенного мировоззрения. По мере того как взгляды исследователей и видение мира будут становиться более многообразными, мы будем приближаться к каче ственно иному пониманию природы социального воздействия в различных сферах жизни.
Значительная часть социальной психологии посвящена исследованиям того, как мы оказываем влияние друг на друга. В ходе изучения этих процессов ученые обращались к множеству различных тем, но, как правило, эти темы рассматрива лись в отрыве друг от друга. Так, можно выделить литературу, посвященную ис следованиям социальной помощи, социальной лености, групповой поляризации, конформизму, ведению переговоров, лидерству, стремлению снискать расположе ние, торговым навыкам, психотерапии, просвещению, медицинскому вмешатель ству, воздействию средств массовой информации. Мы назвали только те направ ления, в связи с которыми социальному воздействию уделялось первоочередное внимание.
Поскольку исследования всех перечисленных тем осуществлялись па протяже-ппи второй половины XX века, предпочтение неизбежно оказывалось тем моделям социального воздействия, которые полнее соответствовали данным, полученным в наиболее типичных обстоятельствах. Иными словами, наши представления о процессах социального воздействия определялись'в своей основе данными по из вестной части населения США. Группами, которые чаще всего удостаивались вни мания исследователей, были студенты и менеджеры.
Я впервые понял ограниченность такого подхода, когда около 20 лет назад на чал заниматься изучением процессов управления в японских организациях. В то время многие западные исследователи процессов управления пытались определить обстоятельства, в которых более эффективными оказывались относительно демо кратический и относительно автократический (авторитарный) стиль управления. На опыте, приобретенном в Японии, я узнал, что японские организации являются одновременно более демократическими и более автократическими, чем большин ство западных организаций. Японские служащие имеют широкие возможности воздействия снизу вверх, но при этом они организованы в структуру, в которой старшинство и статус имеют определяющее значение (Smith & Misumi, 1989). Таким образом, понятия, которые западные исследователи считали диаметрально проти воположными, в альтернативном культурном контексте оказываются неразрывно связанными. Единственным путем разрешения этого парадокса является разработ ка более широких теоретических подходов, позволяющих объяснить, каким образом взаимоисключающие в одном культурном контексте переменные могут быть взаимосвязаны в другом. Нам необходимо также сформировать новый комплекс исследовательских приемов, который позволит проводить валидные сравнения разных культурных контекстов (Van de Vijver & Leung, 1996).
В других главах этой книги (в первую очередь в главах, написанных Лоннером и Адамополусом и Триандисом) концептуальные схемы, получившие широкое распространение за последние 20 лет, рассматриваются более подробно. Стремясь к более широкому пониманию природы социального воздействия, мы должны опи раться на эти схемы. В частности, уже совершенно ясно, что культуры, которые теперь мы считаем относительно индивидуалистическими (Hofstcde, 1980), — это особое и не такое уж распространенное явление в мировом масштабе. Нам следует задуматься о том, что представление об индивиде как об отдельной сущности, а не как о личности с устойчивой принадлежностью к определенной группе, может из менить наше понимание социального воздействия.
Первым и наиболее очевидным следствием этого является пристальное внима ние к краткосрочным воздействиям. При этом долговременное воздействие или бдлее тонкие влияния в расчет не принимаются. Установка исследователей па изу чение неустойчивых групп студентов и менеджеров, чьи товарищи по работе часто меняются, только усилит этот эффект. Даже в рамках западной культуры более стабильным группам, таким как семья или этническая общность, уделялось гораз до меньше внимания. Есть еще два вероятных следствия. Во-первых, если мы изу чаем социальное воздействие с позиций индивидуалистического подхода, то, ве роятно, будем оценивать результативность такого воздействия исключительно по выгоде, извлеченной личностью (субъектом воздействия), а отнюдь не с точки зре ния пользы для более широкой социальной системы, в рамках которой эта лич ность действует. Более того, скорее всего, мы будем рассматривать эффективное социальное воздействие как производную личных качеств данного индивида, та ких как черты характера и навыки, а не производную его места или роли в опреде ленной социальной структуре.
Определив таким образом общий подход, мы можем перейти к рассмотрению того, что удалось выяснить исследователям, занимаясь изучением процессов соци ального воздействия за пределами Северной Америки.
Воздействие со стороны группы
В соответствии с вышеизложенным, понятно, почему основное внимание западные исследователи уделяли воздействию внутри малых групп, не имеющих предвосхи щающей их появление социальной структуры. Группа часто понималась как сово купность индивидов, простое присутствие которых способствует интенсификации или снижению интенсивности того или иного социального процесса. Исследова ния такого рода проводились на протяжении более ста лет (Kravitz & Martin, 1986). В разное время происходящие в результате такого взаимодействия социальные процессы получали разные названия, обилие которых может попросту сбить с толку: социальная фасилитация (sociafaciitation), деиндивидуализация, распределение
ответственности, групповая поляризация, конформизм н социальная леность. Далее мы остановимся на двух последних.
Социальная леность
Социальная леность — это процесс, при котором чем больше становится группа, тем слабее внутренняя потребность отдельного индивида вносить свой вклад в вы полнение задачи, стоящей перед группой. Латанё, Уильяме и Харкинс (Latane, Wiiams & Harkins, 1979) занимались проверкой этой теории в США, обращаясь к представителям групп разного размера с просьбой хлопать в ладоши или кричать как можно громче. Члены больших групп прилагали меньше усилий. Подобный эффект наблюдался позднее в странах тихоокеанского бассейна.
Однако при постановке более сложных задач начали выявляться культурные различия. Каро и Уильяме (Karait & Wiiams, 1993) привели результаты метаана-лиза 147 случаев эффекта социальной лености в США и 15 случаев в азиатских странах тихоокеанского бассейна. При постановке более сложной задачи соци альная леность снижалась повсеместно, однако в пяти случаях постановки слож ных задач в странах Азии результат был диаметрально противоположным. По мере увеличения размера группы, ее члены прилагали большее, а не меньшее количе ство усилий.
Подтверждение этого эффекта было получено и в ходе двух исследовании Эрли (Eary, 1989,1993), который также проверял объяснение с учетом фактора культу ры. Эрли выдвинул предположение, что работа в группе, в отличие от индивиду альной, повысит мотивацию представителей коллективистских культур усердно трудиться и не будет для них поводом отлынивать. В ходе первого исследования он показал, что, выполняя серию часовых заданий, китайские менеджеры более усердно трудились в группе, в то время как менеджеры из США прилагали больше усилий, работая поодиночке. Кроме того, Эрли просил испытуемых заполнить краткий опросник для определения их индивидуалистических и коллективистских ценностных ориентации. Таким образом, он смог продемонстрировать, что пове дение тех, кто был сориентирован на коллективистские ценности, обнаруживало эффект, обратный социальной лености. Во втором исследовании Эрли испытуемы ми были израильские, китайские и американские менеджеры. Вновь он произвел оценку их ценностных ориентации, по на этот раз в одном случае испытуемые ра ботали в группе со своими товарищами, а в другом — с незнакомыми людьми. Он обнаружил, что у индивидуалистов эффект социальной лености выражен при ра боте в группе безотносительно к составу группы. Коллективисты же трудились более напряженно в группе, состоящей из знакомых им людей.
Исследования Эрли (Eary, 1989, 1993) выявили четкие принципы, в соответ ствии с которыми определенные переменные, по всей видимости, влияют на про цессы социального воздействия в тех случаях, когда индивидуалистские ценности не являются превалирующими. Его выводы особенно убедительны, поскольку он самостоятельно определил ценностные установки испытуемых, не полагаясь на предположение о том, что китайцам коллективизм присущ в большей мере, чем американцам. Тем, кто в ценностном отношении сориентирован на коллективизм, недостаточно присутствия любой группы: для них важно, из кого состоит группа.
Конформизм
Начало другому направлению исследований, к которому многократно обращались многие ученые, было положено классическими исследованиями конформизма, проведенными Ашем (Asch, 1951). И здесь первые исследования по теме изучали влияние простого присутствия других людей, в данном случае тех, кто выносил единодушные и при этом неверные суждения о длине линий. Бонд и Смит (Bond & Smith, 1996) сообщили о результатах метаанализа 133 исследований, проведен ных по образцу исследования Аша. Большая часть этих исследований была прове дена в США, но 36 исследований проводились в 16 других странах. После внесе ния поправок на различие в планах экспериментов, было обнаружено, что выяв ленный уровень конформизма был выше за пределами США. С учетом культурной характеристики доминирующих ценностных ориентации Бонд и Смит пришли к выводу, что самый высокий уровень конформизма имели те народы, у которых были самые высокие показатели коллективизма по Хофстеде (Hofstede, 1980). Использование более современной системы оценок Шварца (Schwartz, 1994) по казало, что конформизм наиболее выражен у тех народов, которые имеют высокие пеказатели консерватизма и низкие показатели интеллектуальной и аффективной (эмоциональной) автономии.
Таким образом, результаты исследований конформизма согласуются с иссле дованиями социальной лености, свидетельствуя о большей выраженности воздей ствия у народов с приоритетом коллективистских ценностей. Однако в то время как исследования социальной лености говорят об усилении мотивации трудиться, которое носит позитивный характер, исследования конформизма выявляют эф фект, который обычно расценивается как негативный. Вынесение оценок такого рода требует определенных оговорок. Конформизм считается негативным явлени ем с точки зрения индивидуалистической культуры. Уступка давлению со сторо ны окружающих воспринимается как отказ от собственной индивидуальности, в особенности тогда, когда такое поведение не вызвано объективной необходимо стью, как в экспериментах Аша. Как воспринимает подобное поведение предста витель коллективистской культуры? Если я представляю собой меньшинство раз мером в единицу, а остальные члены группы делают очевидную ошибку при выне сении суждения, меня заботит проблема сохранения лица. Как представитель коллективистской культуры я озабочен не только тем, чтобы самому не оказаться в неловком положении, но и тем, чтобы дать другим членам группы сохранить лицо (Ting-Toomey, 1988). Следовательно, я могу сознательно дать неправильный ответ, чтобы не привлекать внимание к ошибке, которую сделали мои товарищи. Посту пая таким образом, я расцениваю свой поступок не как конформизм, но как так тичное и чуткое отношение к окружающим. Экспериментальные исследования позволяют нам получить объективную количественную оценку процессов социаль ного воздействия, однако при этом мы должны отдавать себе отчет в том, до какой степени оценочные характеристики выявленных эффектов отражают наши соб ственные ценностные ориентации.
Эрли пришел к выводу, что уровень воздействия, позитивно воспринимаемого коллективистами, варьирует в зависимости от того, кто является их товарищем по
группе. Исследования конформизма в Японии выявили тот же самый эффект: Уильяме и Согон (Wiiams & Sogon, 1984) обнаружили, что группа, члены кото рой уже знакомы между собой, оказывает гораздо более сильное воздействие, чем группа, сформированная из людей, которые прежде не знали друг друга.
Фактически все исследования социальной лености и конформизма проводи лись на базе групп, все члены которых имели одинаковый статус. Как мы уже ви дели, показатели варьировали в зависимости оттого, насколько высок был уровень коллективизма (или, используя термин Шварца, консерватизма) данной группы. Пристрастие к группам, все члены которых равны по статусу, могло возникнуть благодаря получившим широкое распространение исследованиям студенческих групп. Однако с таким же успехом этот факт можно расценивать как показатель того, что для создания условий, в которых мы можем исследовать основные разно видности социального воздействия, нет необходимости в иерархических различиях между, членами группы. Такое допущение, скорее всего, возможно при исследова нии культур, которые, как, например, США, имеют низкие показатели дистанции по отношению к власти (Хофстеде) и иерархии (Шварц). Если же в исследовании примут участие испытуемые с разным статусом, то, вероятно, названные параметры, характеризующие культуру, окажутся релевантными и должны будут учитываться в процессе исследования.
Иерархическое воздействие
Иерархия у многих народов находится в большем почете, чем в США. Однако не удивительно, что воспроизведение известного исследования Милгрзма (Migram, 1974), посвященного повиновению властям в США, дало похожие результаты в восьми странах (Smith & Bond, 1998). Эти исследования всего лишь продемон стрировали повсеместное существование повиновения. Диапазон охвата различ ных культур был не слишком широк, и в ходе исследований не учитывались цен ностные ориентации испытуемых. Следовательно, они не дают аргументирован ных объяснений, почему в одних условиях повиновение выражено более, чем в других.
Классические теории управления
Под управлением обычно понимается воздействие, основанное на иерархии. Об ширная литература по управлению с некоторыми исключениями сформировалась на базе разработки и проверки теорий, изначально сформулированных в Северной Америке. Эти теории стремились определить личные качества или стили поведе ния, которые позволяют достичь максимально позитивной реакции подчиненных на руководителя. Их объединяло желание выявить те разновидности поведения, которые приводят к возникновению воздействия, направленного от лидера к под чиненному. Иными словами, руководство имплицитно рассматривалось как одно направленный процесс, зависящий от поведения и личных качеств лидера. Эти первые попытки выявить личностные особенности или качества руководителя, обладающие универсальной эффективностью, оказались безуспешными и приве ли к созданию более сложных «вероятностных» моделей. Последние устанавливали
различные ситуации, в которых тот или иной стиль руководства был наиболее эффективен (Bass, 1990). Таким образом, исследователи проблем управления, в отличие от теоретиков, занимавшихся воздействием со стороны группы (см. выше), пытались рассматривать процесс управления в связи с контекстом. Однако провер ки вероятностных теорий показали их несостоятельность, поскольку каждый раз давали новые данные. Чтобы понять причины такого положения, будет полезно обратиться к одной из ведущих теорий, разработанных за пределами США.
Японский подход к управлению
Мнсуми (Misumi, 1985) высказал предположение, что эффективное руководство предполагает выполнение двух основных функций, которые он определил как испол нение (Р — perfonnance} и сохранение (М — maintenance). Часто, ссылаясь на его те орию, ее называют РМ-теорией. На первый взгляд данные функции напоминают некоторые излюбленные американцами параметры стиля управления. Однако пока теоретики из США ломали копья, стремясь разработать достоверные психометри ческие инструменты для оценки избранных ими стилей управления, Мисуми заявил, что его функции управления в каждой новой ситуации неизбежно будут осуществ ляться по-новому. Таким образом, Мисуми начинает определение концепции с вы явления ситуации и полагает, что руководителю придется изобретать поведение, уместное в данной ситуации для выполнения своих функций. Теоретики из США при этом разрабатывали жесткие параметры оценки стиля управления, а затем стро или гипотезы о ситуациях, в которых такой стиль может быть эффективен. Теория Мисуми отражает представление японцев о том, что человек проявляет себя, приво дя свое поведение в соответствие с социальным контекстом, в то время как амери канцев больше занимало то, как обеспечить последовательное представление лич ности в различных ситуациях (например, Cousins, 1989; Markus & Kitayarna, 1991).
РМ-теория получила убедительное подтверждение во многих японских органи зациях. Кросс-культур пая проверка теории Мисуми (Misumi, 1985) свидетельство вала о чрезвычайной важности сделанного им разграничения между общими и специфическими функциями управления. Смит с коллегами (Smith, Misumi, Tayeb, Peterson & Bond, 1989) обнаружили, что поведение руководителей, связан ное с Р- и Af-функциями на сборочных электротехнических предприятиях в Япо нии, Гонконге, США и Великобритании, серьезно различается. Определенный вид поведения, который в одном культурном контексте может рассматриваться как реализация М-функции, в другой культуре может расцениваться как препятству ющий ее выполнению.
Вероятно, теория Мисуми имеет и более широкое практическое значение. Она говорит о том, что разработчики теорий в области управления должны четко раз граничивать те аспекты управления, которые можно считать фундаментальными, и те, которые носят специфический и менее важный характер. Скорее всего, куль турными универсалиями являются общие функции управления, тогда как специ фические функции, вероятно, будут сферой проявления культурных различий. Разграничение такого рода может помочь и пониманию разного рода данных, по лученных в процессе исследований во многих областях кросс-культур ной психо логии (Smith & Bond, 1998).
Теории «новой волны»
Новейшие западные теоретики управления придерживаются подхода, в большей степени согласующегося со взглядами Мисумн. Все более глубокие изменения на организационном и социальном уровнях заставили их понять, что важнейшая функ ция руководителя — способствовать этим изменениям, а не просто управлять су ществующей структурой. Теоретики «новой волны» считают, что умелые руково дители отличаются прежде всего способность определить, как следует наилучшим образом подготовить свою организацию к выполнению задач, которые поставит перед ней будущее. Тогда такие руководители могут управлять, устанавливая и распределяя обязательства, возникающие в свете такого подхода (Bass, 1985; Bryman, 1992). Ряд современных критериев связан не с точным определением того, как данные функции будут реализовываться в конкретном контексте, но с опреде лением в более общем плане, обладает ли руководитель чертами «харизматиче ского» или «мобильного» лидера.
Две из наиболее известных теорий управления этого типа прошли в последнее время широкую кросс-культурную апробацию, и результаты этих исследований будут рассмотрены ниже. Кроме того, Йегер и Канунго (Jaeger & Kanungo, 1990) высказали предположение о том, что харизматическое лидерство в большей сте пени свойственно незападным культурам. Они отмечают, что общность взгля дов лидера и его подчиненных, к созданию которой стремится харизматический лидер, хорошо согласуется с высоким уровнем коллективизма, значительной дис танцией по отношению к власти и высокими показателями избегания неопределен ности .(Hofstede, 1980). В таком контексте подчиненные стремятся обрести источ ник определенности, связанный со статусом. Такая точка зрения противоречит подходу Басса (Bass, 1985) и Хауса и Шамира (House & Shamir, 1993), которые по лагают, что успешность определенного стиля управления, при котором лидеру свойственно предвидение перспектив, не связана с культурным контекстом.
Трансформационное управление
В основе теории Басса (Bass, 1985) лежит противопоставление между стилем ру ководителя-провидца, который определяется как трансформационный, и альтер нативным транзакциоиным стилем, когда руководитель в обмен на производитель ный труд подчиненных предоставляет им вознаграждение, причем подчиненные не испытывают на эмоциональном уровне чувства долга по отношению к органи зации. Басе (Bass, 1997) подвел итоги исследований, проведенных на основе ис пользования Многофакторного опросника по управлению (MLQ), который запол няли испытуемые, занимающие подчиненное положение. Трансформационный стиль руководства оказался более эффективным по сравнению с транзакционным в различных организациях более чем в 20 странах. Однако при этом кросс-куль турной валпдности опросника Басса уделялось недостаточное внимание. За исклю чением перевода, не осуществлялось никакой корректировки вопросов, которая обеспечила бы их адекватное понимание на местном уровне, и, судя по всему, не удалось сохранить факторную структуру опросника во всех культурных контек стах (Dorfman, 1996). К тому же неясно, действительно ли этот опросник оценивает
те особенности взаимоотношений руководителя-подчиненного, которые не учиты вались более ранними концепциями, не имеющими отношения к провидческому стилю руководства. Трэйси и Хинкнн (Tracey & Hinkin, 1998) собрали при помощи опросника данные, которые обнаруживают устойчивую корреляцию с показателя ми оценки поведения руководителя, полученными при помощи более ранних тео рий. В качестве базы исследования они использовали одних и тех же респонден тов из США.
Всемирная программа исследования управления и эффективности организационной работы (GLOBE}
Без сомнения, огромный вклад в крбсс-культурные исследования управления за последнее десятилетие внесла Всемирная программа исследования управления и эффективности организационной работы. Координатором программы был Роберт Хауз, а ее участниками — множество специалистов в области исследований управ ления по всему миру. Хауз (House, 1977) одним из первых создал модель харизма тического стиля управления, хотя теперь он предпочитает термин управление на основе ценностных представлений. Цель программы была сформулирована сле дующим образом: определить, является ли эффективным управление, соответству ющее местным нормам и ценностным ориентациям или же не согласующееся с ними, а также — существуют ли в сфере управления универсалии, которые выхо дят за пределы культуро-специфичных норм и ценностных ориентации (House, Wright & Aditya, 1997).
Участники программы GLOBE обследовали более 17000 руководителей в 825 организациях, 3 отраслях промышленности и 61 стране. Инструментарий в ходе исследований учитывал как культурный контекст, так и конкретные характерис тики, которые ассоциировались в рамках определенного контекста с умелым ру ководством (House et a., 1999). Самое пристальное внимание уделялось обеспече нию адекватного перевода инструментов и сбору данных", подтверждающих валид-ность используемых инструментов. Примечательно, что испытуемым задавались вопросы, не только касающиеся организации, но и общества. Кроме того, респон дентов просили охарактеризовать ситуацию такой, «какова она есть», и такой, «какой ей следует быть». В ходе исследований оценивались девять параметров культурной специфики, большая часть которых представляла собой производные параметров, предложенных Хофстеде (Hofstcde, 1980) и другими учеными. Затем респондентам предлагался список из 112 черт характера, им необходимо было оце пить, в какой мере та или иная из перечисленных характеристик способствует пли препятствует успешному руководству. В ходе первичного анализа данных эти ха рактеристики были сведены к 21 «тину» руководителя, данные типы представля ли модели, которые систематически выявлялись в различных выборках.
Такова картина за несколько лет до завершения программы и получения окон чательных результатов. Однако уже первые результаты говорят о значительном уровне совпадений в оценке эффективных стилей управления во всем мире (Den Hartog, House & coauthors, 1999). В 60 странах чаще всего подчеркивалось значе ние таких характеристик, как заслуживающий доверия, энергичный, умеющий создать мотивацию, решительный, умный, надежный и умеющий планировать
заранее. Эти результаты можно рассматривать как подтверждение предположения об универсальном характере управления на основе ценностных представлений. Однако результаты показывают также и то, что оценки ряда других личностных характеристик существенно различаются. Так, ощутимые различия были обнару жены в оценке таких характеристик руководителя, как сдержанность, индивидуа лизм, хитрость, высокомерие и т. д.
Бродбек и 44 соавтора (Brodbeck & 44 coauthors, 2000) проанализировали раз личия в данных, полученных в рамках программы GLOBE по 22 европейским стра нам. Было обнаружено, что группы европейских стран, имевших сходные представ ления об управлении, соответствовали группам стран, которые по данным более ранних исследований имели различия в ценностных ориентациях. Следовательно, судя по всему, результаты программы GLOBE подтвердят как мнение тех, кто стре мится доказать наличие кросс-культурных универсалий в управлении, так и точку зрения тех, кто видит больше практической пользы в осмыслении культуро-сне-цифичных различий, чем в поисках сходства.
Дополнительные источники воздействия
Еще одно широкомасштабное кросс-нацпоналыюе исследование процессов управ ления было посвящено источникам, которые задействует руководитель, преодоле вая повседневные проблемы. Развивая свою event management теорию управления, связанного с преодолением повседневных проблем, Смит и Пстерсоп (Smith & Peterson, 1988) подчеркивали, что хотят отойти от западных представлений о лиде ре как об однонаправленном источнике воздействия. Им ближе представление о лидерах как о ключевых фигурах в сети потенциальных источников воздействия. Их исследование охватывало более 40 стран. Результаты свидетельствуют об устой чивом обращении управляющих в определенной стране к одним и тем же источни кам воздействия, равно как и соответствии этих источников ценностным ориента циям данного народа, определенным в ходе предшествующих кросс-культурных исследований (Smith, Peterson & Schwartz, 2000). Например, в культурах с более высоким уровнем автономии и эгалитаризма по Шварцу (Schwartz, 1994) управ ляющие чаще полагаются на своих подчиненных, а там, где выше уровень послу шания и иерархии, — на формальные нормы и методы.
Исследование Сана и Бонда (Sun & Bond, 1999), посвященное тактикам воздей ствия, также открывает новые перспективы. Во-первых, оно проводилось в китай ских организациях, что дало возможность выявить местные тактические приемы, которые нельзя оценить при помощи прежних критериев, разработанных в США. Во-вторых, ученые сравнивали воздействие снизу вверх и сверху вниз, что позво лило им избежать имплицитной установки на-исследование только воздействия сверху вниз. Из 34 выявленных в ходе исследования тактик 11 были свойственны исключительно китайцам и использовались главным образом для воздействия снизу вверх. Возможно, тактики воздействия снизу вверх и сверху вниз в запад ных культурах, которым свойственна незначительная дистанция по отношению к власти, относительно схожи между собой. В контексте значительной дистанции по отношению к власти для осуществления эффективного воздействия снизу вверх может потребоваться более широкий диапазон чередующихся видов поведения.
Выявленные тактики включали «восхваление объекта за глаза», «демонстрацию уважения» и «сверхурочную работу».
Подобным образом Рао, Хашимото и Pao (Rao, Hashimoto & Rao, 1997) занима лись выявлением тактики воздействия снизу вверх в Японии, которая включает внимание к нуждам компании в противовес личным потребностям. Анализ япон ского феномена амэ способствовал более глубокому пониманию воздействия снизу вверх, которое допускается в рамках взаимоотношений потакающей зависимости (indugent dependence) между начальником и подчиненным (Kim & Yamaguchi. 1996). Синха (Sinha, 1997) отмечает также наличие ряда широко распространен ных в Индии тактик воздействия снизу вверх, цель которых — снискать располо жение руководителя. К ним относятся самоуничижение, хвастовство своими свя зями и подчеркивание своей зависимости от начальства.
Кросс-культурные исследования управления продолжают привлекать к себе внимание исследователей, чему, без сомнения, способствуют современные тенден ции глобализации, которая затрагивает многие бизнес-структуры. Наиболее перс пективным моментом современных разработок является постепенный отход от простой апробации однонаправленных моделей воздействия в процессе руковод ства, разработанных в США. Теории управления и теории культурных различий получают новое, более глубокое наполнение главным образом благодаря учету ценностных ориентации и культурной специфики воздействия в процессе управ ления.
Переговоры
Можно доказать, что любые переговоры представляют собой попытку управле ния и что любое успешное управление предполагает ведение переговоров. Одна ко социальное воздействие в процессе эксплицитного ведения переговоров осве щается в литературе как отдельная тема. Ряд самых Широкомасштабных кросс-культурных исследований переговоров был проведен Грэхэмом и его коллегами (Graham & Mintu Wimsat, 1997; Graham, Mintu & Rodgers, 1994). Использовалась стандартная методика часовой имитации процесса, в ходе которого менеджеры ис полняли роль покупателей или продавцов. Данная методика применялась в 16 стра нах, чтобы определить, достигают ли большего успеха переговорщики, занимаю щие «жесткую» позицию, или те, кто использует подход «разрешения проблем», пытаясь прийти к компромиссу, который позволит обеим сторонам получить максимальную выгоду.
Грэхэм и его коллеги (Graham et a., 1994) представляют сравнительный анализ данных по 10 странам. Полученные данные достаточно сложны, возможно, из-за того что исследование проводилось в относительно естественных условиях, при отсутствии контроля поведения участников со стороны экспериментатора. Так, в 8 странах было обнаружено, что если одна из сторон придерживается подхода, ориентированного на разрешение проблем, другая сторона отвечает взаимностью. Однако на Тайване и во франкоязычной части Канады эффект был практически противоположным. Ориентация на решение проблем вела к увеличению прибылей на Тайване и в Корее, однако в Мексике и Испании приводила к убыткам. Полученные данные свидетельствовали о явно выраженной связи между результатами переговоров и показателями параметров Хофстсде. Участники переговоров, пред ставлявшие индивидуалистические культуры, имели более низкие показатели ис пользования подхода, ориентированного на разрешение проблем, и, прибегая к его использованию, получали более высокую прибыль. Выполняемая роль также ока залась значимой для успешной деятельности, при этом в 7 странах покупатели справлялись со своей задачей лучше, чем продавцы. Превосходство покупателя над продавцом было тем более выраженным, чем более высокие показатели имела его культура по коллективизму и дистанции по отношению к власти. Таким образом, социальный контекст в данном случае оказывал существенное влияние на выпол нение определенных функций в коллективистских культурах, тогда как в индиви дуалистических культурах важную роль играл дух личного соперничества.
Подходы к разрешению конфликтов
Многие исследования, проведенные Грэхэмом и коллегами (Graham, 1993; Graham et a., 1994; Graham & Mintu Wimsat, 1997), свидетельствуют о сложности (равно как и о преимуществах) проведения реальных кросс-культурных сравнений. Боль шинство исследователей вместо этого предпочитают использовать инструменты в виде опросников для оценки личных предпочтений при преодолении разногласий. Исследования такого типа часто выявляют сравнения, которые можно легко объяс нить с учетом различий в ценностных ориентациях культур. Так, Трубиски, Тинг-Туми и Лин (Trubisky, Ting-Toomey & Lin, 1991) обнаружили, что тайваньские сту денты при разрешении конфликтов между собой чаще прибегают к «уступкам». «уклонению», «компромиссам», «интеграции», чем это свойственно имеющим бо лее высокий уровень индивидуализма американцам. Группа авторов (Cropanzano, Aguinis, Schminke & Denham, 1999) провела сравнение предпочтительной тактики студентов при разрешении конфликтов в Мексике, США, Аргентине и Доминикан ской республике. Разрешение конфликтов на основе авторитарного решения наи менее популярно в США и Аргентине, то есть в тех культурах, которые имеют низ кие показатели дистанции по отношению к власти, по Хофстеде.
Моррис и его коллеги (Morris et a., 1998) сравнивали предпочтения студентов в отношении соперничества и избегания конфликтов в США, на Филиппинах, в Гонконге и в Индии. По сравнению с представителями других культур, у амери канцев были более высокие показатели стремления к соперничеству, а у китай цев — избегания конфликтов. Тинсли и Пиллутла (Tinsey & Piuta, 1998) обна ружили подобную оппозицию предпочтений у жителей Гонконга и США при ве дении переговоров. Как Моррис и соавторы (Morris et a., 1998), так и Тинсли и Пиллутла (Tinsey & Piuta, 1998) смогли доказать, что эти различия можно объяснить индивидуальными показателями ценностных ориентации по Шварцу (Schwartz, 1994).
Как подтвердили исследования (Graham, 1993; Graham et a., 1994; Graham & Mintu Wimsat, 1997), реакция друг на друга представителей культуры с высокими показателями коллективизма и дистанции по отношению к власти, зависит от социального контекста. Дополнительной характеристикой этого контекста являстен принадлежность потенциального объекта воздействия к той или иной группе. Разногласия между членами «своей» группы отличаются по значимости от разно гласий с теми, кто к ней не принадлежит, и поэтому в первом и во втором случаях подходы к разрешению конфликта, скорее всего, будут различны.
Пытаясь внести ясность в ранее полученные данные по коллективистским куль турам, Лсйпг (Leung, 1997) предложил разграничить избегание дезинтеграции и снижение враждебности. Избегание дезинтеграции наиболее важно при возникно вении разногласий между членами одной группы, поскольку разрыв связей между членами группы всегда имеет болезненный характер и особенно проблематичен в коллективистских культурах. Кроме того, разногласия между членами группы обычно не столь уж глубоки, поэтом^ вопрос о снижении враждебности, как пра вило, не выступает на первый план. Когда же обстоятельства складываются таким образом, что требуется оказать воздействие на члена «чужой» группы, необходи мость дальнейшего поддержания отношений с ним отсутствует. Сам факт контак та с членом «чужой» группы может указывать на конфликт, связанный с правами или ресурсами, как в случае создания Грэхэмом и его коллегами (Graham et a., 1994) ситуации, имитирующей проведение переговоров. Следовательно, уровень враждебности может быть достаточно высок, и, чтобы прийти к соглашению, необходимо снизить его. Лейнг полагает, что стратегии воздействия, которым отдается предпочтение при избегании дезинтеграции, представляют собой уступ ки и стремление избежать противостояния. При необходимости снижения враж дебности более эффективными оказываются установка на решение проблемы и поиск компромисса.
Данные исследований в этой области пока недостаточны, поскольку, хотя важ ность разграничения между «своими* и «чужими» является общепризнанной, нет исследований, которые включали бы контроль того, кто воспринимается респон дентом как член «своей» группы, а кто — как представитель «чужой». В ходе ис следования Кропанзано и коллег (Cropanzano et a., 1999) была предпринята по пытка манипулировать принадлежностью участников конфликта к «своим» или «чужим», однако эти попытки потерпели неудачу. Смит, Дугап, Петерсон и Лейнг (Smith, Dugan, Peterson & Leung, 1998) использовали данные, полученные в ходе программы исследований управления как подхода к решению повседневных про блем, о которой говорилось выше. Проанализировав данные по 23 странам, они обнаружили, что количество межгрупповых разногласий выше в культурах с вы сокими показателями дистанции по отношению к власти. Частота внутригруппо-вых разногласий не связана с показателями какого-либо из параметров Хофстеде. Однако в отношении подхода к разрешению внутригрупповых и межгрупповых разногласий у представителей культур с низкими показателями дистанции по от ношению к власти наблюдалось разнообразие, которое не согласуется с предполо жениями Леинга.
В течение последних десяти лет Лейнг (Leung, 1997) учитывал в ходе проведе ния исследований дополнительную составляющую, которая может помочь разре шению этих противоречий. Обращаясь к респондентам с просьбой дать оценку различным способам разрешения конфликта, он просил их, кроме того, оценить. в какой мере каждый из этих способов способствует снижению враждебности.
Таким образом он получил возможность показать, что, несмотря на различие под ходов, с помощью которых индивид рассчитывает оказать влияние на исход конф ликта, все они рассматриваются им как пути снижения враждебности (или избега ния дезинтеграции).
Так, Лейнг и другие авторы (Leung, Au, Fernandez-Dos & Iwawaki, 1992) обна ружили, что японские и испанские студенты, в отличие от голландских и канад ских, предпочитают переговоры и уступки противной стороне обвинениям. Одна ко данные по этим четырем странам показали, что предпочтение отдается тактике, которая ассоциируется со снижением враждебности. Таким образом, в известном смысле здесь можно провести параллель между данными о подходах к разрешению конфликтов и данными кросс-культурных исследований управления, что, возмож но, свидетельствует о наличии универсальных аспектов конкретных стратегий воз действия, применение которых способствует достижению желаемого результата при ведении переговоров. В равной степени при этом существует и культурная специфика, определяющая, какие пути снижения враждебности и избегания дезин теграции представители данной культуры считают наиболее эффективными.
Некоторые замечания в связи с будущими исследованиями
После того как мы рассмотрели кросс-культурные исследования, касающиеся трех аспектов социального воздействия, настало время подвести промежуточные ито ги. Что доведено до конца, а каким направлениям не уделялось достаточного вни мания? Из рассмотренных исследований совершенно ясно, что новая теоретиче ская схема кросс-культурной психологии в основном согласуется с результатами изучения социального воздействия. Эта теоретическая схема выстроена на основе классификации культур в соответствии с обзорами систем ценностных ориентации (Smith & Schwartz, 1997). Хотя в центре внимания находились характеристики культуры в целом, определенный прогресс был достигнут в создании концептов, применимых в исследованиях личности. Как мы видели, воздействие со стороны группы, иерархическое воздействие и поведение в ходе переговоров носятв извест ной мере универсальный характер, но различаются в конкретных проявлениях, которые можно прогнозировать с учетом доминирующих ценностных ориентации отдельной культуры.
Есть определенные основания для удовлетворения в связи со свидетельствами конвергентной валидпости полученных результатов. Однако предстоит еще дол гий путь, прежде чем мы сможем в полной мере извлечь пользу из этих данных. У этого есть три причины: одна методологическая и две содержательные. Методоло гический аспект не рассматривался здесь в полном объеме, поскольку ему посвяще на глава 5. Однако стоит повторить, что, пока в центре внимания кросс-культурных исследовании социального воздействия остаются кросс-культурные сравнения, исследователи должны сознавать опасность сравнения ответов на переведенные и при этом недоработанные инструменты исследования. В отношении неявно со держащихся в ответах отклонений имеются существенные культурные различия, и работы, в ходе которых проверяются гипотезы, выдвинутые на основе сравнений
при помощи недоработанных инструментов, чаше всего на деле посвящены срав нению отклонений, а не самих изучаемых переменных. Более разумная стратегия предполагает поиск методов, позволяющих минимизировать отклонения, пли про ведение параллельных исследований внутри страны.
Воздействие при взаимодействии культур
Самым слабым звеном данной области исследований в настоящее время остается пренебрежение процессами социального воздействия, имеющими место при взаи модействии представителей разных культурных групп. Стремительный процесс глобализации ведет к тому, что в сфере просвещения, бизнеса, досуга и обществен ных отношений резко возрастает количество контактов между представителями разных культур. Однако данные исследований иммигрантов и временных пересе ленцев говорят о том, что в ближайшем будущем не предвидится смешения куль тур (Smith & Bond, 1998). Это значит, что существует более настоятельная потреб ность осмысления того, что происходит при попытках социального воздействия, которое носит кросс-культурный характер, чем в безусловно необходимых, но ско рее предварительных сравнениях между выборками, представляющими культуру А и культуру Б.
Есть масса оснований полагать, что люди, взаимодействующие с представите лями чужой культуры, ведут себя с ними иначе, чем с представителями собствен ной культурной группы (Smith & Bond, 1998). Кросс-культурное взаимодействие часто предполагает контакт с чужим и незнакомым, общение с тем, кто говорит на другом языке, и наличие особенностей, которые отличают индивидов друг от дру га, а не общих точек соприкосновения. Поэтому мы хотим еще раз вернуться к ос новным темам, которые обсуждались выше.
Воздействие со стороны группы
Первые кросс-культурные исследования были в основном посвящены сравнени ям эффекта однородности и неоднородности. В одной из последних работ (Earey & Mosakowski, 2000) было показано, что неоднородность может проявляться в раз ных формах. Они утверждают, что группа, которая состоит из 10 человек, представ ляющих 10 разных культур, значительно отличается от группы, которая включает 5 человек, принадлежащих к культуре А, и 5 человек, принадлежащих к культуре Б, поскольку вторая группа практически состоит из двух подгрупп, являясь поляри зованной. Разнородным но составу группам приходится вырабатывать определен ные модели совместной деятельности, поскольку у них нет единого стиля воздей ствия, который все члены группы предпочитают одинаково. Поляризованным группам угрожает возможная несовместимость и противостояние двух фракций, которые могут парализовать способность группы к действию. Изучая 47 групп сту дентов в школах бизнеса в Великобритании и 5 групп в многонациональной аме риканской организации в Юго-Восточной Азии, Эрли и Мозаковски обнаружили, что группы, работавшие наиболее эффективно, были однородными или разнород ными, но не поляризованными. Подзядловски (Podsiadowski, 1999) обследовал 34 бизнес-группы, которые работали в немецкой многонациональной организации, также расположенной в Юго-Восточной Азии. Члены эти групп оценивали эффективность своей работы тем выше, чем выше была культурная неоднородность группы.
Эти исследования дают некоторую информацию о результатах работы в одной команде представителей разных культур. Для понимания процессов социального воздействия, которые ведут к успеху или неудаче, необходим более детальный ана лиз таких вопросов, как ограничения, налагаемые культурой на различные виды участия в деятельности группы и его интенсивность, распределение ролей, опре деление формалвной структуры группы и т. д.
Иерархическое управление
Существует несколько исследований, посвященных проблемам совместной дея тельности руководителей и подчиненных, принадлежащих к разным культурам. Рао и Хашимото (Rao & Hashimoto, 1996) изучали японских менеджеров, работа ющих в Канаде, в подчинении у которых были как служащие-японцы, так и канад цы. Японские менеджеры применяли большее количество санкций и приводили больше доводов, имея дело с канадцами. Судя по всему, они вели себя таким обра зом, поскольку то, что подразумевалось и не требовало объяснений при работе с подчиненными-японцами, необходимо было доносить до канадцев в эксплицитной форме. Петерсон, Пенг и Смит (Peterson, Peng & Smith, 1999) обнаружили, что когда в США открылось японское предприятие, служащие поначалу более пози тивно реагировали на нажим со стороны начальников-японцев, нежели началь ников-американцев. Позднее это разграничение исчезло. Смит, Ванг и Лейнг (Smith, Wang & Leung, 1997) изучали китайских менеджеров, работавших в Ки тае на совместном предприятии в сфере гостиничного бизнеса, начальниками которых были не китайцы. Самые большие проблемы возникали, когда началь никами были японцы, а минимальные трудности отмечались при работе с началь никами из Гонконга или Тайваня. Подчиненные-китайцы говорили о том, что оптимальный уровень эффективности в ходе непосредственной коммуникации отмечался при работе с управляющими из западных стран. При этом они отмеча ли, что при возникновении проблем они чаще полагаются па опосредованные формы коммуникации.
Исследования взаимодействий между руководителем и подчиненным, принад лежащими к разным культурам, сейчас находятся в периоде становления. Мы име ем разрозненную информацию о различных формах адаптации, но весьма скудные сведения о том, что ведет к успешной адаптации. Существующая литература о ме неджерах-экспатриантах в первую очередь посвящена вопросам более общего ха рактера, таким как подготовка, удовлетворение от работы и т. д.
Переговоры
Тсе, Фрэнсис и Уоллс (Tse, Francis & Was, 1994) представили отчет о сравнении внутри- и межкультурных переговоров между китайскими и канадскими менедже рами. Между стратегиями китайцев и канадцев систематически выявлялись одни и те же различия, безотносительно к тому, носили переговоры внутри- или меж культурный характер. Однако это не дает достаточного подтверждения гипотез, поскольку настоящих встреч между участниками переговоров не происходило.
Грэхэм (Graham, 1993) снял на видеопленку переговоры между американцами и японцами. Затем он попросил участников переговоров просмотреть пленку и прокомментировать проблемы, с которыми они столкнулись. Японцы говорили, что им неприятно прямое отклонение их предложений и то, что их часто перебива ют. Они пришли в замешательство, когда продавец взял инициативу на себя, тогда как японская культура предполагает, что покупатель имеет более высокий статус, чем продавец, а следовательно, проявление инициативы — это его прерогатива. Американцам было трудно понять, когда кивки головой означали согласие, им не нравилась высокая стартовая цена продажи и они не могли понять, когда «оконча тельное» предложение действительно было окончательным, а когда нет.
Группа авторов (Wedon, Jem; Doucet, Chen & Wang, 1996) собрала отчеты китайских и американских менеджеров, касающиеся случаев межкультурных и в ну три культурных разногласий, имевших место в совместных предприятиях на территории Китая. По материалам этих отчетов были выявлены типичные случаи разногласий и предъявлены другой выборке китайских и американских менедже ров, которых попросили рассказать, как они будут преодолевать проблемы такого рода. Было обнаружено, что китайцы и американцы no-разному подходят к улажи ванию внутрикультурных и межкультурных разногласий. О внутрикультурных разногласиях американцы обычно докладывают начальству, а межкультурные раз ногласия игнорируют или стараются воздержаться от вмешательства. Китайцы стремятся пристыдить своих коллег, принадлежащих к их культуре, и преподать им урок нравственности, а в случае конфликта между представителями разных культур стараются выправить ситуацию, используя обходные пути.
Наше краткое и частичное рассмотрение проблем социального влияния в усло виях кросс-культурного взаимодействия тем не менее свидетельствует, что при таких обстоятельствах люди могут вести себя по-иному, не так, как они ведут себя с представителями своей культуры. Это вновь говорит о необходимости исследо вать условия такого рода более глубоко и тщательно; вместо того, чтобы строить предположения, экстраполируя на новые обстоятельства результаты сравнения внутрикультурных реалий.
Аспекты социального взаимодействия, которые упускаются из виду
Данная глава посвящена тем формам социального воздействия, которые наиболее полно изучены специалистами по кросс-культурной психологии, а именно влия нию, которое осуществляется в ходе личного взаимодействия. При этом все более важным в современном обществе становится социальное воздействие через сред ства массовой информации, и, судя по всему, значение такого воздействия в буду щем будет расти. Рекламодатели вкладывают огромные средства, чтобы донести свою информацию именно до той аудитории, которой она предназначена. Все еще недостаточно внимания исследователи уделяют культурным различиям в воспри имчивости людей к разного рода информации. Примером исследования такого типа, которое не только внесло определенный вклад в кросс-культурную теорию, но и оказалось при этом применимо на практике, является работа Хана и Шавитта (Han & Shavitt, 1994).
Названные авторы изучили рекламные объявления в американских и южноко рейских журналах и обнаружили, что корейская реклама гораздо чаще апеллирует к коллективистским мотивам, тогда как американская в первую очередь обраща ется к индивидуалистическим мотивам. Затем исследователи обратились к корей цам и американцам с просьбой оценить убедительность различных рекламных объявлений. В некоторых из них рекламировались предметы индивидуального пользования (жевательная резинка, кроссовки), а другие были посвящены пред метам совместного пользования (моющие средства, утюги). Американские респон денты были более восприимчивы к обращениям личного характера, корейцы же предпочитали объявления, которые обращались к коллективу. Этот эффект был особенно устойчив, когда речь шла о рекламе предметов совместного пользования. В более позднем исследовании Шавитт, Нельсон и Юань (Shavitt, Neson & Yuan, 1997) обнаружили, что жители США и Тайваня по-разному читают рекламные объявления. Американцы обращают более пристальное внимание на информацию о продукте, тогда как жители Тайваня более чутко реагируют на соответствие объявления контексту.
Исследования такого рода позволяют по-новому взглянуть на многие интерес ные вопросы. Например, некоторые крупные американские компании считают, что, давая одинаковые рекламные объявления о своем товаре во всех странах Европы, они тем самым создают единые представления о рекламируемом товаре. При этом европейские фирмы предпочитают создавать рекламу в разных странах Европы с учетом ее культурного соответствия. Какая стратегия более эффективна?
Заключение
В начале этой главы говорилось о том, что формирование социальной психологии на территории Северной Америки привело к тому, что в подходах к изучению социального воздействия доминировали индивидуалистические представления. В сфере понимания и исследования того, насколько такой подход препятствовал созданию моделей, обладавших более широкой применимостью, был достигнут оп ределенный прогресс. Так, при исследовании процессов управления был собран материал по многим странам. Кроме того, все шире использовались модели, разра ботанные в ходе кросс-культурных исследований ценностных ориентации, что позволяло понять, в какой мере они способны объяснить различия в используемых и предпочтительных моделях социального воздействия.
В течение ближайших десяти лет перед исследователями будут стоять три груп пы проблем. Во-первых, мы должны расширить диапазон изучаемых процессов социального воздействия. Скорее всего, это произойдет, когда исследователи рас ширят свой круг чтения. Среди ученых, и прежде всего это относится к ученым Северной Америки, принято заниматься и интересоваться лишь собственным уз ким направлением исследований, читая лишь те работы, которые непосредствен но связаны с данной темой. Тому, кто занимается кросс-культурными исследова ниями, проще иметь более широкий кругозор, поскольку сам характер данных, которыми занимается исследователь, требует привлечения новых, более широких сведений. Изучение существующего материала в полном объеме способствует формированию более широких взглядов на природу процессов социального воздей ствия в рамках отдельной культуры (культур).
Во-вторых, нам следует искать такие методы обработки данных, с помощью которых можно выявить как универсалии, так и культуро-специфичные вариации, не считая их взаимоисключающими. Программа исследований управления GLOBE дает прекрасный пример того, как это можно сделать. Участники данной программы применяли не только стандартизированные инструменты, но выявлялии местную специфику предпочтений в отношении управления и связанного с ним поведения. Это позволило им обнаружить при помощи одних и тех же данных как универсаль ные, так и специфические составляющие. Такое сочетание подходов к системе оценки практикуется и в ходе реализации не столь масштабных, как программа GLOBE, проектов.
И, наконец, что, по моему мнению, важнее всего, мы должны чаще обращаться к примерам настоящего кросс-культурного взаимодействия, вместо того чтобы за ниматься теоретическими сравнениями выборок, представляющих разные культу ры. У нас не будет недостатка в ситуациях такого рода, в которых имеют место ус пешные или неудачные попытки оказания социального воздействия. Стиль науче-нця студентов и связанные с ним предпочтения берут истоки в их родной культуре и могут соответствовать или не соответствовать стилю преподавателя. Не всегда удается удовлетворить желания и потребности туристов. Менеджер-экспатриант и местные рабочие могут ладить, а могут конфликтовать в процессе совместной работы. Работа в составе группы и совместная работа над студенческим проектом может удаваться, а может закончиться неудачей. Дипломатические и деловые пе реговоры порою приводят к соглашению, а порой оказываются безрезультатными,
Почему столь мало исследований посвящено ситуациям такого рода? Отчасти причина может быть в том, что для проведения качественного исследования в этой области необходимо получить данные от обеих взаимодействующих сторон. Это му часто мешают обстоятельства, хотя такие помехи не являются непреодолимы ми. Подобное изменение фокуса внимания исследователей позволило достичь заметного прогресса в более широкой области исследований управления. В про шлом многие специалисты, занимавшиеся исследованием процессов управления организациями, изучали, как подчиненные воспринимают поведение руководите ля, и затем просили их же оценить эффективность его работы. Часто данные тако го исследования имели низкую валидность, поскольку разные оценки, полученные из одного источника, не являются независимыми друг от друга и искажаются за счет гало-эффекта. Однако сегодня ведущие журналы по управлению принимают к публикации только те работы, в которых оценка эффективности работы руководи теля не зависит от стиля руководства. Эту оценку можно получить из объективных источников или привлекая альтернативных экспертов, таких как вышестоящий начальник. Подобный подход очень важен при изучении процессов кросс-культур ного воздействия. Мы сможем понять, почему попытки со стороны представите лей культуры А оказать воздействие на представителей культуры Б закончились неудачей, лишь в том случае, если поймем, как эти попытки воспринимались пред ставителями культуры Б. И когда мы узнаем это, то сможем более конструктивно относиться к культурным различиям, которые встречаем повсюду.
ГЛАВА 19
Социальная справедливость с точки зрения культуры
Квуок Лейнг и Уолтер Дж. Стефан
Справедливость — чрезвычайно важная тема во всех общественных науках, понимание справедливости и технология ее осуществления оказывают влия ние на все аспекты нашей жизни, начиная с повседневной деятельности и за канчивая правовой и законодательной системами, определяют поведение, от ношение к трудовым ресурсам и т. д. Поэтому справедливость и тесно связан ная с ней мораль давно изучаются психологией и философией, а исследования этой темы породили множество теорий и моделей справедливости, соотноси мых с каждодневной практикой.
В этой главе Лейнги Стефан рассматривают кросс-культурную литературу, касающуюся справедливости, утверждая, что для создания универсальных те-орий справедливости исследования по этой теме должны выйти за пределы европейско-американских культурных ограничений. Они убедительно доказы вают, почему справедливость следует изучать в кросс-культурном аспекте, подчеркивая, что кросс-культурные исследования будут способствовать более глубокому пониманию справедливости в таких аспектах, рассмотрение кото рых невозможно в монокультурных рамках. Они отмечают, что глобализация в различных сферах жизни способствует стремительному расширению межкуль турных контактов, в результате чего культурные различия в понимании справед ливости и честности могут привести к недоразумениям и конфликтам. Они чет ко определяют функциональные аспекты справедливости и различие между универсальной и партикулярной концепциями справедливости. Они рассмат ривают моральные основы справедливости, подчеркивая, что западный либе рализм и представления об автономии личности, бытующие в CLUA, могут быть не свойственны иным культурам, что может быть причиной фундаментальных различий в моральных нормах и понимании справедливости. Кроме того, авторы представляют двухуровневую модель восприятия справедливости, пытаясь разграничить и одновременно осмыслить как единое целое абстракт ные принципы справедливости и конкретные установки, которые связывают эти абстрактные принципы с конкретным социальным содержанием.
Большая часть приведенного обзора посвящена кросс-культурным иссле дованиям, касающимся трех аспектов справедливости: справедливость рас пределения (distributive), процессуальная справедливость (procedura) и карающая справедливость (retributive). Кроме того, они уделяют довольно много внимания литературе, касающейся реакции на несправедливость. Особенно важную работу проделали Лейнг и Стефан, выявляя связь ряда описанных феноменов и большей части научно-исследовательской литературы с такими культурными параметрами, как индивидуализм/коллективизм и дистанция по отношению к власти. Они вносят ясность в представление о сложных путях опосредованного воздействия культуры на понимание справедливости и чест ности, закладывая, таким образом, основы для понимания межкультурных кон фликтов во многих сферах жизни. Данный обзор — один из самых хорошо составленных и глубоких по данному направлению психологии.
Модель справедливости, предложеннаяЛейнгом и Стефаном, предполага ет, что справедливость и мораль могут носить одновременно универсальный и культуро-специфичный характер, в рамках этой модели абстрактные конструкты и нормы взаимодействуют с конкретной контексто-релевантной информацией, в результате чего происходит формирование моральных норм и принятие ре шений, касающихся справедливости. Такой подход представляется интерес ным, привлекательным и безусловно способствует сближению отчетливых и до сих пор предположительно взаимоисключающих дихотомий, повсеместно присутствующих в традиционной американской психологии. По существу, возможности исследований, о которых идет речь в конце главы, определяют перспективы дальнейшей эволюции знания в данной области, предполагаю щие интеграцию и учет, казалось бы, противоположных понятий, и эти перспек тивы соответствуют идеям, изложенным в остальных главах книги. Усилия по достижению этих целей, без сомнения, приведут к открытию качественно но вых подходов к исследованиям в данной области и к теоретическому осмысле нию изучаемых явлений.
В то же время Лейнг и Стефан напоминают нам о практической актуально сти кросс-культурного изучения справедливости, в особенности с учетом ее роли в возникновении межкультурных конфликтов в мире растущего культур ного многообразия. Они убедительно доказывают необходимость более глубо кого понимания и дальнейшего применения знаний, полученных в ходе кросс-культурных исследований, для минимизации деструктивных действий при раз решении межкультурных конфликтов и их перевода в конструктивное русло. Принимая во внимание историю человечества, связанную с межкультурными конфликтами, хочется верить, что такие знания смогут превратить разрушение в созидание.
Проблемы справедливости издавна волновали человечество. Западные фило софы от Аристотеля до Роулза изучали принципы справедливости с точки зрения логики. На Востоке философы от Конфуция до Ганди определяли модели содиаль- • ного поведения, способствующие справедливости. В отличие от теоретических размышлений, эмпирические исследования социальной справедливости имеют куда менее продолжительную историю, поскольку специалисты по социальной психологии начали заниматься изучением роли справедливости в повседневном поведении около полувека тому назад.
Несмотря на то что это довольно молодая научная дисциплина, уже сформиро вался внушительный корпус эмпирических данных и теоретических разработок, связанных с исследованиями справедливости (обзор см. в работе Sanders & Hamiton, 2001). При этом основным недостатком проделанной работы является то, что по давляющее большинство исследований проводилось в США и Западной Европе, поэтому наши психологические представления о справедливости основываются на контексте западной культуры. Для разработки универсальных теорий справедли вости нам необходимо выйти за рамки европейско-американских культурных ограничений.
В последние годы исследования справедливости постепенно начали распро страняться и на другие культуры, ^исключительно западные представления мало-помалу стали уступать дорогу более широким подходам, учитывающим многообразие культур (обзор см. в работах James, 1993; Leung & Morris, 2001; Leung & Stephan, 1998). Задача этой главы — рассмотреть и объединить то, что известно о роли культуры в психологии социальной справедливости, и выявить продуктивные пути будущих исследований, уместные в мире, стремительно продвигающемся в направлении все большего культурного многообразия и плю рализма.
Почему следует изучать справедливость в кросс-культурном аспекте
Лейнг и Моррис (Leung & Morris, 2001) приводят массу доводов в пользу важно сти кросс-культурных исследований справедливости." Во-первых, к росс-культур ные исследования могут способствовать развитию теорий справедливости в таком направлении, которое не обеспечивает монокультурные исследования. Изучение справедливости в различных культурах дает нам в руки более полный арсенал норм справедливости, позволяя установить связь между их характерными особенностя ми и культурными факторами и давая возможность выявить условия, при которых действуют эти нормы. Во-вторых, глобализация в различных сферах жизни ведет к стремительному расширению кросс-культурных контактов, и культурные разли чия в понимании справедливости и честности могут привести к недоразумениям и излишней враждебности в ходе таких контактов.
Представителям разных народов часто приходится работать вместе с целью преодоления таких кризисных ситуаций, как региональные конфликты или угро за окружающей среде, а также с целью заключения торговых соглашений. Иммиг рация ведет к тому, что ранее однородное общество становится все более разнород ным и на смену представлению о тигле, в котором происходит переплавка и пере рождение, постепенно приходит представление о сосуществовании различных культур (мультикультурализм).
В торговле наиболее благоприятной для бизнеса моделью взаимоотношений становится глобализация, и многие крупные фирмы, такие как Citicoip, Phiips, Sony, осуществляют свою деятельность по всему земному шару. По своему националь ному и культурному составу работники этих предприятий не менее разнородны,
чем ООН. Процессы глобализации затрагивают и некоммерческие организации и группы, поскольку на многие из них изменения в коммуникационных и транспорт ных технологиях оказывают не меньшее влияние.
В мире расширяющихся межкультурных контактов даже небольшие различия в понимании справедливости могут иметь весьма серьезные последствия. Позитив ные и эффективные контакты между разными расовыми, этническими, религиоз ными и культурными группами требуют четкого понимания различий в подходах к нормам справедливости и честности.
Функциональный подход к роли справедливости
Многие учение считают, что нормы справедливости вырабатываются для того, что бы определять принципы поведения членов общества, а следовательно, способ ствовать поддержанию функционирования социальной системы. Из этого следу ет, что нормы справедливости можно обнаружить в любой культуре, предполага ющей определенную организацию общества. Например, обществу приходится распределять ресурсы так, чтобы надлежащим образом вознаградить заслуживаю щих этого членов общества. Основные принципы справедливости разрабатывались для обеспечения распределения ресурсов и для того, чтобы в процессе такого рас пределения избежать дезинтеграции общества (например, Campbe, 1975; Cook & Messick, 1983; Mikua, 1980).
Несколько иной, но тоже функциональный подход прослеживается в похожей модели справедливости, предложенной Линдом и Тайлером (Lind, 1994; Lind & Tyer, 1988; Tyer & Lind, 1992, 2001). В ходе теоретических рассуждений Линд (Lind, 1994) высказывает предположение, что фундаментальная дилемма, стоящая перед человеком, заключается в следующем: в какой степени следует подчиниться группе, а в какой — сохранить самоидентичность? У человека есть мотивация как для присоединения к группе, так и для сохранения собственной идентичности, хотя эти две задачи часто являются взаимоисключающими. Люди находятся в постоян ной внутренней борьбе за сохранение баланса между этими двумя противодейству ющими силами. Любая социальная система для сохранения стабильности должна так или иначе разрешить эту дилемму.
Линд (Lind, 1994) утверждает, что наиболее эффективным решением является опора на принципы справедливости.
Определяя нормы, ограничивающие полномочия властей в отношении непосред ственного обращения с людьми, принятия решений и распределения результатов деятельности, нормы справедливости ограничивают возможную эксплуатацию и позволяют людям вкладывать свою личность и силы в группу, сохраняя уверенность в том, что группа не использует их вклад им же во зло (р. 30).
Короче говоря, функциональный подход предполагает, что нормы справедли вости представляют собой необходимый для социальных групп сдерживающий фактор, который позволяет индивиду отождествлять себя с социальной группой, не испытывая страха перед негативными последствиями такой идентификации для его личности.
Универсальная и партикулярная концепции справедливости
Функциональная аргументация в пользу того, что проблемы справедливости вол нуют все человечество, не означает, что представления о справедливости едины и универсальны для всех людей. Такие страшные трагедии, как Холокост и другие акты геноцида, говорят о том, что при определенных обстоятельствах нормы спра ведливости могут практически не приниматься во внимание. Теоретики отме чают, что люди часто определяют пределы, за которыми принципы справедливо сти не применяются (например, Deutscri, 1985). По словам Опотоу (Opotow, 1990), «когда индивид или группа оказывается за пределами сферы применения нрав ственных и ценностных норм и принципов справедливости, имеют место нрав ственные исключения» (р. 1). Понятием нравственного исключения пользуются для объяснения того, почему некоторые группы оказались способны к совершению таких страшных зверств, как Холокост, по отношению к другим группам (Bar-Ta, 1994), или почему обращение европейских поселенцев с туземцами было столь бесчеловечным (Berry & Wes, 1994). Нравственное исключение, по-видимому, имеет место при возникновении острого конфликта между двумя группами и в том случае, когда «чужая» группа воспринимается индивидом как не имеющая отно шения к его Я.
Нравственное исключение представляет собой крайнее проявление партику-.лярпого применения принципов справедливости. Более распространено социаль ное разграничение между мы-группой и опи-группой. Мы-группа обычно состоит из близких друзей индивида, его родственников, членов семьи, тогда как они-груп-па — это посторонние или знакомые. Различные принципы справедливости к объекту применяются в зависимости от его групповой принадлежности. Например, в пределах семьи распределение ресурсов часто происходит на основании потреб ностей членов семьи, тогда как па рабочем месте это распределение может проис ходить в соответствии с заслугами.
Культура формирует партикулярное применение принципов справедливости прежде всего потому, что именно она влияет на то, как понимается мы-группа. В индивидуалистических обществах, судя по всему, мы-группы имеют больший размер (Wheeer, Reis & Bond, 1989) и относительное количество друзей в ней выше, чем членов семьи, по сравнению с мы-группой в коллективистских куль турах (Beah, Madsen, Suivan, Swider & Tipton, 1985; Hsu, 1953). Индивидуалисти ческое общество в большей мере, чем коллективистское, склонно рассматривать прин ципы справедливости как универсальные и применять их независимо от границ груп пы. По сравнению с индивидуалистическим обществом коллективистское делает больший акцент на применении определенных принципов в пределах конкретной группы, часто придерживается контекстуальных взглядов на справедливость и при меняет различные принципы справедливости к членам разных социальных групп.
Кроме того существуют различия в отношении человека к другим живым существам. В азиатских культурах, на которые глубокое влияние оказали идеалы буддизма, существует давняя традиция заботливого и внимательного отношения к животным. Убежденные буддисты являются вегетарианцами из-за неприятия
убийства любого живого существа. Они часто покупают диких животных и выпус кают их на волю, что является для них проявлением сострадания к животным. Западные культуры, которые сформировались на основе иудейско-христианской
традиции, проводят более резкую границу между человеком и прочими живыми существами. В то же время эти чисто западные представления порой смягчаются, а порой и сменяются противоположным подходом, благодаря современным эколо гическим движениям. Вопросы о справедливости по отношению к животным и по отношению к будущим поколениям людей сегодня являются частой темой акаде мических и политических дискуссий на Западе (см. Bazerman, Wade-Bensoni & Benzoni, 1995). Возможно, с этими переменами связано то, что, как показали кросс-культурные исследования проблем, касающихся прав животных (например, Bowd & Shapiro, 1993), жители Америки и Германии больше обеспокоены жестоким об ращением с животными, чем японцы (Keert, 1993).
Моральные основы справедливости
Сталкиваясь с проблемой морального выбора, люди могут обращаться к абстракт ным принципам справедливости. В новаторской работе Колберга (Kohberg, 1981) о нравственном мышлении рассматривается, как человек реагирует на дилемму, которая предполагает конфликт между нормами справедливости и иными соци альными нормами, например требованием ответить услугой на услугу или подчине нием определенным общественным условностям. Обращаясь к теории когнитив ного развития Пиаже, Колберг предлагает многоступенчатую модель нравствен1-ного мышления — от первоочередного внимания, которое уделяется общественным условностям, к межличностным обязательствам и наконец (для некоторых инди видов) — к абстрактным принципам справедливости. У этого подхода появились свои критики (например, Snarey, 1985). Гиллиган (Giigan, 1982) отвергает эту теорию однонаправленного развития с феминистской точки зрения, поскольку относительно небольшое количество женщин применяют абстрактные принципы справедливости в разрешении моральныхдилемм. Для того чтобы внести в модель Колберга поправки, устраняющие отклонения, связанные с половой принадлеж ностью, она предложила концепцию двух «голосов» или систем разума и чувства в процессе нравственного мышления, первая из которых базируется на абстрактных принципах справедливости, а вторая — на межличностных обязательствах. Прин ципы справедливости имеют универсальный и рациональный характер, в то время как межличностные обязательства являются партикулярными и эмоционально-обусловленными.
К возражениям, которые вызвала универсальная однонаправленная теория формирования нравственного мышления у Гиллиган (Giigan, 1982), в ходе даль нейших исследований добавились новые; возможно, культура является собой еще более мощный модератор нравственного мышления, чем тендер. Дайен (Dien, 1982) говорит о том, что мораль в традиционной китайской мысли основывается на жэнь, что означает благожелательность и добросердечие к людям. Ма (Ма, 1997) на осно вании эмпирических исследования нравственного мышления у китайцев делает вывод, что под влиянием жэнь нравственные суждения китайцев по своей природе
носят аффективный характер и определяются чуткостью к страданиям других людей. Эти исследования говорят о том, что представители коллективистских культур при вынесении нравственных суждений ориентируются на межличност ные обязательства.
В ходе программы кросс-культурных исследований американцев и ннднйцев-индуистов Миллер и ее коллеги получили результаты, которые согласуются с точ кой зрения Дайен (Dien, 1982) и Ма (Ма, 1997). Исследования в США показали, что здесь межличностные обязательства чаще рассматриваются как вопрос личного выбора, а не нравственная проблема (например, Higgins, Power & Kohberg, 1984), тогда как исследования Миллер с соавторами в Индии говорят о том, что межлич ностные обязательства здесь, как правило, рассматриваются именно как нравствен ные проблемы (Mier, Bersoff & Harwood, 1990; Mier & Luthar, 1989; Shweder, Mahapahtra & Mier, 1987). Миллер и Берсофф (Mier & Bersoff, 1992) изучали, как американские и индийские студенты реагируют на ситуацию, предполагающую конфликт между принципами справедливости и межличностными обязательствами. Индийцы чаще американцев, уступали требованиям межличностных обязательств, а не более абстрактным принципам справедливости. Когда испытуемых просили обосновать сделанный выбор, американцы чаще ссылались па права и справедли-чость, в то время как индийцы упоминали социально-ролевые обязательства, которые, с их точки зрения, были важнее,
Подобные результаты были получены и в ходе исследования японцев — еще од-ной группы, которой свойственна взаимозависимая Я-конструкция. По сравнению с американцами японцы придавали большее значение социально-ролевым обяза тельствам, вынося суждения, касающиеся ответственности (Hagiwara, 1992; Hami ton & Sanders, 1992). Обучи, Фукушима и Тедеши (Ohbuchi, Fukushima & Tedeschi, 1999) обнаружили, что в споре американцы считают задачу, связанную со справед ливостью (восстановить справедливость), более важной, а задачу, связанную с вза имоотношениями (сохранить позитивные отношения с Другой стороной), менее важной, чем японцы.
Фар, Эрли и Лин (Farh, Earey & Lin, 1997) подходят к этой проблеме с другой стороны, но получают при этом результаты, вполне согласующиеся с данными ис следований, описанных выше. Фар и соавторы делают вывод, что в связи с влия нием конфуцианства социально-ролевые предписания в традиционном Китае важ нее вопросов справедливости. Однако по мере урбанизации и индустриализации Китая социально-ролевые отношения стали постепенно уступать место отношениям, основанным на обмене, при этом все более важными становились права личности. Рассуждая таким образом, они делают предположение, которое впоследствии под тверждается, что принципы справедливости оказывают большее влияние на тех, кто ориентирован на современные тенденции, чем на группы населения более тра диционной ориентации. Иными словами, на поведение китайцев, придерживаю щихся традиционных взглядов, принципы справедливости оказывают достаточно ограниченное воздействие. Если мы будем считать, что традиционализм соответ ствует коллективизму, а ориентация на современность — индивидуализму, то уви дим, что данные, полученные Фаром и соавторами, аналогичны данным рассмот ренных выше исследований.
Для структуризации полученных данных может быть использована схема, пред ложенная Миллер (Mier, 1994). Она считает, что ни Колберг, ни Гнллнган не учи тывают в должной мере роль культуры. Обращаясь к представлению о том, что мно гие западные психологические модели основаны на концепции независимого Я, оп позицией которой является концепция взаимозависимого Я (Markus & Kitayama, 1991; Triandis, 1989), Миллер утверждает, что нравственные нормы в США отра жают основную идею западного либерализма о том, что автономия личности более существенна и более естественна, чем социальные обязательства. Отсюда следует, что при решении нравственных проблем основным источником являются абстракт ные и универсальные принципы справедливости, призванные препятствовать на рушению свободы личности, тогда как нравственные принципы, связанные с кон кретными социально-ролевыми обязательствами по отношению к окружающим, не являются столь же важными (см. также Dien, 1982). Нравственные нормы ин-дийцев-индуистов отражают в первую очередь идею дхармы (морали), которая обозначает одновременно нравственный долг и внутренние качества человека (Kakar, 1978; Marriott, 1990). Дхарма человека зависит от его социальной роли и ситуации, в которой он находится, при этом реализация подлинной природы чело века предполагает его соответствие социально-ролевым ожиданиям. Отсюда сле дует, что проблемы нравственности включают широкий круг социально-ролевых обязательств межличностного характера. Доводы Миллер равным образом приме нимы и к поведению китайцев, и дают основания для вывода о том, что нравствен ная основа принципов справедливости в разных культурах различна; в коллекти вистских культурах ей свойственна более выраженная ориентация на межлично стные отношения.
Двухступенчатая модель понимания справедливости
Функциональный подход в наиболее радикальном виде предполагает, что основ ные принципы справедливости кодифицируются в качестве обязательных норм во всех обществах, в которых распределение ресурсов происходит за пределами семьи. Моррис и Лейнг (Leung & Morris, 2001; Morris & Leung, 2000; Morris, Leung, Ames & Licke, 1999) предложили модель вынесения суждений, касающихся справедли вости, которая разграничивает абстрактные принципы справедливости и конкрет ные установки, связывающие абстрактные принципы с определенными соци альными ситуациями.
Чтобы наглядно продемонстрировать эту модель, рассмотрим проблему распре деления ресурсов. Абстрактные принципы, применимые к нормам распределения, судя по всему, присутствуют во всех культурах. Например, нормы права справед ливости, которые предписывают соразмерное соотношение между вкладом и ре зультатом, по-видимому, носят культурно-универсальный характер. Однако суще ствуют специфические установки, которые определяют применение норм права справедливости, и в этом отношении культуры отличаются друг от друга. Напри мер, хорошо известно, что японцы чаще, чем американцы, рассматривают старшин ство как форму вклада при определении доли члена группы в вознаграждении (на пример, Ouchi & Jaeger, 1978).
Схематически эта модель представлена на рис. 19.1. Когда люди действуют в определенном социальном контексте и должны решать, что в данном контексте является справедливым, они прежде всего оценивают социальную ситуацию, что позволяет им определить адекватные принципы справедливости. При этом они исходят н:н определенных критериев применимости данных принципов в конкрет ных обстоятельствах. Функциональный взгляд на справедливость предполагает, что общие принципы справедливости присутствуют во всех культурах, тогда как критерии их применения в разных культурах могут быть различными. В соответ ствии с этой моделью, культура оказывает воздействие на интерпретацию социаль ной ситуации, на выбор принципов справедливости и на критерии применимости этих принципов.
Рис. 19.1. Общая модель понимания справедливости
Данная схема будет использоваться на протяжении воей главы, играя органи зующую роль в ходе нашей дискуссии.
Трехчастная концепция справедливости
Трехчастная концепция справедливости получила широкое распространение в литературе. Три основных вида справедливости включают: справедливость распре деления, процессуальную справедливость и карающую справедливость. Справед ливость распределения связана со справедливым распределением результатов тру да; под процессуальной справедливостью понимается справедливость процедуры принятия решений; а карающая справедливость предполагает справедливость определения наказания, применимого к правонарушителям. Далее мы рассмотрим влияние культуры на каждый вид справедливости.
Справедливое распределение
Принятие решений о справедливом распределении ресурсов зависит главным об разом от трех моментов. Во-первых, поскольку в основе вынесения суждении о справедливости распределения лежит процесс социального сравнения, индивид Должен определить для'себя референтную группу, которая является базой сравнения при определении размера причитающейся ему доли (например, Adams, 1965). Во-вторых, дли определенного вида ресурсов должны быть выбраны соответству ющие нормы распределения. В-третьих, необходимо принять обоснованное реше ние о соотношении вклада и вознаграждения (Komorita & Leung, 1985).
Процессы социального сравнения
Теории справедливого распределения рассматривают процессы социального срав нения как ключевой момент при вынесении решения о соблюдении справедливо сти (например, Adams, 1963). Первые теории, касающиеся социального сравнения, начиная с теории Фестингера (Festinger, 1954), предполагали, что люди, вынося суждение о справедливости выделения соответствующей доли при распределении ресурсов, выбирают для сравнения себе подобных. Так, классическое исследова ние Стауффера и его коллег (Stouffer, Lunsdaine et a., 1949; Stouffer, Suchman, DeVinney, Star & Wiiams, 1949) показало, что солдаты-афроамериканцы на Севере США были удовлетворены своим материальным положением в меньшей степени, чем их товарищи на Юге, поскольку сравнивали себя с штатскими афроамерикан-цами, которые на Севере более обеспечены, чем на Юге.
Лейнг, Смит, Ванг и Сун (Leung, Smith, Wang & Sun, 1996) занимались изуче нием процессов социального сравнения при определении справедливости распре деления среди местных служащих совместного предприятия в Китае. Зарплата служащих из местного населения на этих предприятиях была значительно ниже зарплаты менеджеров-экспатриантов, несмотря на то что обязанности, выполняе мые теми и другими, были одинаковыми. При этом работники совместного пред приятия были более обеспеченными в финансовом отношении, чем те, кто выпол нял аналогичную работу на государственных предприятиях. Лейнг и соавторы (Leung, Smith, Wang & Sun, 1996) обнаружили, что на совместных предприятиях сравнение себя с другими местными служащими было связано с удовлетворенно стью своей работой, а сравнение с менеджерами-экспатриантами — нет. При этом китайские служащие не считали астрономический уровень зарплаты менеджеров-экспатриантов несправедливым. Эти данные легко объясняются тем, что менедже ры-китайцы не считали менеджеров-экспатриантов группой, которая является базой для социального сравнения. Они сознавали, что эти люди приехали из раз витых стран с гораздо более высоким уровнем заработной платы.
Тем не менее с течением времени референтная группа социального сравнения может измениться. Когда исследование Лейнга и соавторов (Leung, Smith, Wang & Sun, 1996) было повторено на подобных совместных предприятиях в Китае спу стя три года, за которые в стране произошли резкие экономические и социальные изменения, динамика процессов социального сравнения изменилась (Leung, Wang & Smith, в печати). В отличие от данных, полученных ранее, теперь сравнение себя с менеджерами-экспатриантами было связано с более низкой удовлетворенностью своей работой, при этом местные служащие полагали, что высокую зарплату ме неджеры-экспатрианты получают несправедливо. Лейнг и соавторы (Leung, Wang & Smith, в печати) считают, что, скорее всего, причиной более острой реакции на несправедливость получения менеджерами-экспатриантами более высокой зара ботной платы было то, что многие местные жители теперь имели широкие контакты с экспатриантами. Эти контакты, вероятно, позволили местным жителям понять,
что они имеют не менее высокий уровень знаний и квалификации, чем иностранцы. Иными словами, расширение контактов привело к тому, что местные жители начали сравнивать себя с экспатриантами, вследствие чего возникло ощущение несправедливости.
Бергер, Зелдич, Андерсон и Коэн (Berger, Zeditch, Anderson & Cohen, 1972) предложили подход к справедливости с точки зрения оценки статуса. Этот подход учитывает уровень группы и уделяет первоочередное внимание сравнениям с обоб щенными третьими лицами и с не имеющими сходства референтными группами. Представляя эту точку зрения в несколько упрощенном виде, можно сказать, что она предполагает существование двух групп. Одна группа, доминирующая, имеет более высокий социально-экономический статус, чем другая, подчиненная груп па. Примером такой ситуации могут быть американцы европейского происхожде ния и афроамериканцы в США. Когда представители подчиненной группы оцени вают справедливость распределения, теория справедливости предполагает, что они сравнивают свою долю с долей себе подобных. Однако подход с точки зрения оцен ки статуса предполагает, что они сравнивают себя и с доминирующей группой. Поскольку доминирующая группа в целом обеспечена лучше, чем подчиненная, в ходе социального сравнения возникает ощущение несправедливости безотноси тельно к конкретным характеристикам вклада и результата отдельных представи телей меньшинства.
На стремление сравнивать себя с доминирующей группой влияет ряд факторов. Склонность сравнивать себя с доминирующей группой и сопутствующее ей ощу щение несправедливости может быть более выраженной в культурах, ценностные ориентации которых предполагают небольшую дистанцию по отношению к влас ти (эгалитаризм), чем в тех культурах, в которых показатели дистанции по отно шению к власти высоки (иерархические ценностные ориентации). Иерархические ценностные ориентации могут быть основанием для различий в полномочиях и привилегиях, включая в ряде случаев большие возможности доминирующей соци альной группы. Законность такого положения, с точки зрения подчиненной группы, может сделать ощущение несправедливости представителей меньшинства менее острым, поскольку та малая доля, которую они получают, не всегда воспринимает ся ими как несправедливость распределения. Например, американцы японского происхождения в ходе Второй мировой войны были интернированы, а американ цы немецкого происхождения — нет. Нагата (Nagata, 1990) обнаружил, что нисеи (второе поколение американцев японского происхождения) реагируют на это ин тернирование не столь остро, как сансеи (третье поколение американцев япон ского происхождения). Одним из возможных объяснений этих различий может быть то, что нисеи не считают, что данное интернирование было совершенно не оправданным, тогда как сансеи полагают иначе, поскольку, проживая в США, они более прочно усвоили, что личность обладает определенными правами.
Обоснованный вклад
Если распределение осуществляется не на основе равенства, то при распределении ресурсов весьма важен подход к оценке адекватного вклада. Среди людей часто возникают разногласия при определении того, какой вклад является основанием
для определенного вознаграждения (Komorita & Leung, 1985), и эта проблема яв ляется особенно острой в кросс-культурном контексте, поскольку адекватный вклад может по-разному оцениваться в разных культурах. Коморита (Komorita, 1984) различает вклад, соответствующий выполняемой задаче, и вклад, не связан ный с выполняемой задачей. Под вкладом, соответствующим выполняемой задаче, понимаются показатели, непосредственно связанные с производительностью, например время, затраченное на выполнение задачи. Вклад, не связанный с вы полняемой задачей, представляет собой моменты, не имеющие непосредственной связи с производительностью, например старшинство или уровень образования. Взаимосвязь разных форм вклада и производительности в различных культурах может восприниматься по-разному, при этом, очевидно, влияние культуры будет более существенным при оценке вклада, не связанного с выполняемой задачей. Параметры культуры, которые могут повлиять на оценку вклада такого рода, рассматриваются ниже.
В коллективистских обществах значительное внимание уделяется лояльности по отношению к мы-группе и важным моментом считается старшинство (seniority), поскольку длительный стаж работы на одном месте является показателем предан ности группе. Свидетельства тому можно найти в обширной литературе по орга низации производства в Японии, в которой отмечается, что в Японии тем, кто име ет больший трудовой стаж, причитается более высокое вознаграждение, чем это принято в американских организациях (например, Ouchi & Jaeger, 1978). Хандли и Ким (Hundey & Kim, 1997) говорят о том, что, оценивая справедливость оплаты, американцы в первую очередь оценивают производительность, тогда как корейцы уделяют большее внимание трудовому стажу и уровню образования.
В обществе с высокими показателями дистанции по отношению к власти, кото рому свойственно признание социальной иерархии, те, кто занимает более высо кие должности, имеют больше привилегий и пользуются большим уважением, чем те, кто имеет аналогичный статус в обществе с низкими показателями дистан ции по отношению к власти (см. аналогичные рассуждения в работе Mendonca & Kanungo, 1994).
Парсонс и Шиле (Parsons & Shis, 1951) сопоставляют культуры в связи с тем значением, которое они придают атрибутам, определяемым происхождением, и приобретенным атрибутам. Атрибуты, определяемые.происхождением, обыч но приобретаются индивидом от рождения. Примеры таких атрибутов — расовая и половая принадлежность. Приобретенные атрибуты появляются в результате при ложения индивидом определенных усилий. В результате проведенного анализа был сделан вывод, что Китай и Индия сориентированы преимущественно на атри буты, определяемые происхождением, тогда как США сориентированы в первую очередь на приобретенные атрибуты. Вклад, не связанный с выполняемой задачей, например принадлежность к определенному классу общества или половая принад лежность, чаще учитывается в обществе, сориентированном на атрибуты, опре деляемые происхождением, чем в обществе, сориентированном на личные дости жения.
В разных культурах существуют различные взгляды на гибкость человека, то есть на возможность того, что личность, ее способности и ее производительность
могут меняться с течением времени (С. S. Chen & Utta, 1988). В ходе программы исследований академических достижений американских, японских и китайских студентов было обнаружено, что, по сравнению с американскими, японские и ки тайские студенты считают, что для достижения определенных результатов прила гаемые усилия важнее, чем способности (Stevenson et a., 1990). Возможно, китай ские и японские студенты считают взаимосвязь между прилагаемыми усилиями и академической успеваемостью более тесной, чем американские студенты. Это раз личие может свидетельствовать о том, что китайцы и японцы оценивают гибкость интеллектуальных и личностных характеристик, связанных с академическими до стижениями, выше, чем американцы,. Широко известно, что для достижения опре деленных результатов при получении образования важны как способности, так и прилагаемые усилия (например, Werner & Kuka, 1970). Работа Стивенсона и его коллег говорит о том, что при распределении вознаграждения в культурах, при держивающихся убеждения в гибкости человека, например в Китае или Японии, усилиям может придаваться большее значение.
Выбор норм распределения
Первые работы, касающиеся справедливого распределения, уделяли первоочеред ное внимание нормам пропорционального распределения. Так, теория справедли вости (equity theory) (Adams, 1963,1965; Homans, 1961) предусматривает соразмер ность вознаграждения вкладу. Более поздние исследования включают еще два типа норм распределения: нормы распределения на основе принципов равенства и на основании потребностей (например, Deutsch, 1975). Принято считать, что справед ливость (распределение ресурсов с учетом вклада и результата) способствует рос ту производительности. Равенство (распределение ресурсов поровну безотноси тельно к вкладу) способствует гармонии. А распределение на основании потреб ностей (распределение ресурсов в соответствии с потребностями) способствует личному благополучию (например, Deutsch, 1975; Leung & Park, 1986). Известно, что культура влияет на выбор норм распределения (см. обзоры в работах James, 1993;Leung, 1988,1997). Хотя ресурсы могут быть как материальными, так и нема териальными (Foa & Foa, 1974), кросс-культурные исследования в основном зани маются материальными ресурсами.
Основной теоретической схемой, используемой для структурирования эмпири ческих данных в данной области, является индивидуализм-коллективизм. Эта тра диция начинается с исследования Лейнга и Бонда (Leung & Bond, 1982), которые доказывают, что благодаря значению, которое в коллективистских культурах при дается солидарности, сплоченности и гармонии, в них, как правило, отдается пред почтение нормам распределения на основе равенства. При этом индивидуалисти ческие культуры отдают предпочтение нормам распределения на основе принци пов справедливости, поскольку они способствуют росту производительности труда и согласуются с духом соперничества и стремлением к личной выгоде, свойствен ным индивидуализму. Лейнг и Бонд (Leung & Bond, 1982) выявили, что студенты китайских университетов обнаруживают большую склонность к эгалитарному рас пределению вознаграждения, чем американские студенты, при этом китайцы, как правило, не видят большой разницы между вкладами отдельных членов группы,
что, возможно, и приводит к уравнительному распределению. Данные этого иссле дования впервые подтвердили наличие взаимосвязи между коллективизмом и предпочтением принципа равенства при распределении.
Бонд, Лейнг и Ван (Bond, Leung & Wan, 1982) изучали связь коллективизма с распределением вознаграждения двух видов, а именно: вознаграждение за выпол нение задачи (реципиент вознаграждения получает высокую оценку за выполне ние задачи, при этом выражается желание работать с ним в будущем) и социально-эмоциональное вознаграждение (выражается желание стать друзьями с реципи ентом вознаграждения). Так же как и в исследовании Лейнга и Бонда (Leung & Bond, 1982), китайские испытуемые при распределении обоих видов вознагражде ния продемонстрировали более выраженную склонность к эгалитаризму, чем аме риканцы. Кашима, Сигал, Танака и Исака (Kashima,-Sega, Tanaka & Isaka, 1988) сравнивали поведение японских и австралийских студентов в процессе распреде ления и выявили культурные различия подобного рода. Японские испытуемые считали распределение на основе принципов равенства более справедливым и чаще, чем австралийцы, стремились применить эти принципы.
Обращаясь к схеме индивидуализм—коллективизм (например, Hofstede, 1980; Triandis, 1972), Лейнг и Бонд (Leung & Bond, 1984) доказывают, что в коллективист ских культурах на распределение вознаграждения влияет групповая принадлеж ность получателя вознаграждения. Распределяя вознаграждение среди членов мы-группы, коллективисты стремятся руководствоваться принципом щедрости (стремление к тому, чтобы окружающие получили щедрую долю вознаграждения), руководствуясь также нормами справедливости или равенства. Принцип равенства при распределении обычно используется, если личный вклад субъекта значителен, а принцип справедливости - когда он невелик. Однако но отношению к членам они-группы коллективисты ведут себя так же, как и индивидуалисты, руководству ясь принципами справедливости. Лейнг и Бонд (Leung & Bond, 1984) получили результаты, подтверждающие описанную сложную взаимосвязь коллективизма и поведения при распределении; подобные данные были получены в ходе еще не скольких исследований.
Малер, Гринберг и Хаяши (Maher, Greenberg & Hayashi, 1981) обнаружили, что при распределении прибыли между двумя плотниками (представителями они-группы), которые совместно приобрели дом, между японскими и американскими испытуемыми не было обнаружено культурных различий, следовательно, подход индивидуалистов и коллективистов к распределению вознаграждения между чле нами они-группы одинаков. Марин (Marin, 1981) обнаружил, что при распределе нии вознаграждения между двумя незнакомыми людьми, принимавшими совмест ное участие в психологическом эксперименте, колумбийцы чаще, чем американ цы, руководствовались нормами справедливости. Арал и Сунар (Ara & Sunar, 1977) обнаружили, что при распределении вознаграждения между двумя архитек торами, совместно проектировавшими'дом, испытуемые из Турции также чаще руководствовались принципами справедливости, чем американцы. Лейнг (Leung, 1988) пришел к выводу, что, поскольку в данных исследованиях речь шла о распре делении вознаграждения между членами они-группы, коллективисты при распреде лении вознаграждения предпочитали руководствоваться нормами справедливости.
Лейнг и Иваваки (Leung & Iwawaki, 1988) занимались непосредственным изу чением влияния коллективизма на поведение при распределении, сравнивая аме риканских студентов со студентами из Кореи и Японии, которые считаются кол лективистами (Hofstede, 1980, 1983). В ходе исследования была проведена оценка личностного уровня коллективизма только японцев и американцев, поскольку дан ные по корейским студентам были собраны до того, как была разработана шкала определения личностного уровня индивидуализма—коллективизма (Hui, 1984). Любопытно, что между тремя культурными группами не было обнаружено заметных различий в поведении при распределении. Вопреки данным Хофстсде (Hofstede, 1980), уровень индивидуализма—коллективизма японцев и американцев был при мерно одинаков. Объясняя полученные результаты, Лейнг и Иваваки говорят о том, что отсутствие различий в поведении при распределении вознаграждения было связано именно с тем, что индивидуальный уровень индивидуализма—кол лективизма у данных групп студентов был одинаков. Что касается корейских ис пытуемых, то, поскольку их уровень коллективизма не оценивался, нельзя связать особенности их поведения при распределении с показателями индивидуализма-коллективизма на личностном уровне. Возможно, что корейские студенты, как и студенты из Японии, на самом деле индивидуалисты в большей степени, чем это предполагалось в соответствии с данными Хофстеде (Hofstede, 1980, 1983). Если предположить, что корейские студенты в данной выборке действительно имели высокий уровень индивидуализма, понятно, почему их поведение при распределе нии было подобно поведению американских студентов-индивидуалистов.
Чен (С. С. Chen, 1995) обратился к служащим из Китая и США с просьбой рас пределить вознаграждение среди служащих компаний обрабатывающей промыш ленности. Вопреки ожиданиям, китайские испытуемые оказывали принципам справедливости более устойчивое предпочтение, чем американцы. Чен объясняет этот неожиданный результат тем фактом, что в Китае стремительными темпами формируется рыночная экономика. Росту производительности придается все боль шее значение по сравнению с гармонией отношений внутри группы; это привело к тому, что китайцы предпочли справедливость равенству. Лейнг (Leung, 1997), однако, предлагает более простое объяснение, считая, что ситуация данного иссле дования предполагает распределение вознаграждения среди членов «чужой» группы и что предпочтение, которое китайские испытуемые оказывают принципам спра ведливости, соответствует выводам, к котором пришли в ходе своего исследования Лейнг и Бонд (Leung & Bond, 1984).
Однако конструкт индивидуализм—коллективизм не может решить все пробле мы при интерпретации данных кросс-культурных исследований поведения при распределении. Марин (Marin, 1985) сравнивал подход к распределению испыту емых-американцев и индонезийцев. При наличии трех различных типов взаимо отношений получателя и того, кто занимался распределением (незнакомы между собой, являются друзьями, являются родственниками), он не обнаружил культур ных различий между испытуемыми. Обе группы предпочитали принцип справед ливости принципу равенства. Ким, Парк и Сузуки (Kim, Park & Suzuki, 1990) про сили испытуемых из Кореи, Японии и Америки поставить оценки своим одно классникам за участие в коллективном проекте. Вопреки результатам, полученным
Лейнгом и Иваваки (Leung & Iwawaki, 1988), корейцы обнаружили более выражен ную склонность к принципам равенства, чем японцы и американцы. Однако, как и в исследованиях Лейнга и Иваваки (Leung & Iwawaki, 1988), поведение японцев и американцев при распределении вознаграждения было одинаковым. Противоре чие между данными исследования Лейнга и Иваваки (Leung & Iwawaki, 1988) и исследования Кима и соавторов (Kim, Park & Suzuki, 1990) требует объяснения.
Еще более проблематичные данные, связанные с конструктом индивидуализм-коллективизм,.были получены в ходе исследования Гун, Триандиса и Йе (Hui, Triandis & Yee, 1991), которые занимались сравнением поведения китайцев и аме риканцев в процессе распределения. Подобно Лейнгу и Бонду (Leung & Bond, 1984) Гун и его коллеги обнаружили, что в случае фиксированного размера распре деляемого вознаграждения китайские испытуемые руководствуются принципом щедрости и наделяют окружающих более щедрой долей- вознаграждения, чем аме риканцы. Они руководствуются принципом равенства, когда их собственный вклад значителен, и нормами справедливости, когда их собственный вклад невелик. Кро ме того, китайские испытуемые по сравнению с американцами оказывали более выраженное предпочтение принципу равенства, когда получатель вознаграждения был членом мы-группы. Когда размер вознаграждения был неограничен, китайс кие испытуемые чаще, чем американцы, руководствовались принципом равенства. Такая модель поведения вполне предсказуема, поскольку при неограниченном размере вознаграждения нет необходимости ущемлять одного, чтобы дать больше другому. Можно просто дать другому человеку большее вознаграждение, не урезая собственной доли.
Интересным моментом исследования Гуи и его коллег (Hui, Triandis & Yee, 1991) является то, что уровень коллективизма определялся по шкале индивидуа лизма-коллективизма, разработанной Гуи (Hui, 1984). Это позволило исследова телям оценить, связан ли коллективизм с выявленными культурными различиями в подходе к распределению. Если коллективизм действительно представляет собой переменную, которая может объяснить культурные различия, он должен быть непосредственно связан с выявляемыми культурными различиями. Прове рить это можно в ходе ковариационного анализа, обращаясь с показателями кол лективизма как со случайной величиной. После статистического приведения в со ответствие показателей коллективизма двух названных культурных групп, куль турные различия в использовании принципа справедливости при неограниченном размере вознаграждения практически исчезли. Уровень коллективизма в данном случае действительно позволяет объяснить культурные различия. Однако при ограниченном размере вознаграждения культурные различия в подходе к распре делению остаются достаточно заметными и после статистического приведения в соответствие показателей коллективизма. Иными словами, склонность китай ских испытуемых руководствоваться принципом щедрости не может быть объяс нена с учетом только показателей коллективизма. Гуи и соавторы (Hui, Triandis & Yee, 1991) на этом основании сделали вывод, что, возможно, конструкт инди видуализм-коллективизм носит слишком общий характер, чтобы дать исчерпы вающее объяснение всем кросс-культурным различиям в поведении при распре делении.
Контекстуальная модель
Достаточно очевидно, что в целом принципу справедливости оказывается большее предпочтение в индивидуалистических культурах, но взаимосвязь культуры и рас пределения вознаграждения в коллективистских культурах представляется доста точно сложной и характеризуется множеством ситуационных переменных (James, 1993). Схема индивидуализм-коллективизм не позволяет полностью объяснить эмпирические данные. Для решения этой проблемы Лейиг (Leung, 1997) в каче стве альтернативы предложил контекстуальную модель; данная модель предпола гает, что культура взаимодействует с рядом ситуационных переменных, и это вза имодействие определяет использование тех или иных принципов распределения. При этом учитываются и задачи в процессе распределения (например, Deutsch, 1975; Leung & Park, 1986). Было высказано предположение, что непосредствен ное влияние на выбор принципа распределения оказывают задачи, связанные с взаимоотношениями, опосредующие воздействие культуры. Поскольку индиви дуализм-коллективизм не является непосредственной детерминантой подхода к распределению, возможно, данная модель позволит решить проблемы, которые возникли при попытках использования данного конструкта для интерпретации разЛичий в поведении при распределении. Модель схематически представлена на рис. 19.2.
Рис. 19.2. Контекстуальная модель
В соответствии с контекстуальной моделью предполагается, что ситуационные факторы иногда могут перевешивать воздействие культуры. Так, Мерфи-Берман, Берман, Сингх, Пачаруи и Кумар (Murphy-Berman, Berman, Singh, Pacharui & Kumar, 1984) и Берман, Мерфи-Берман и Сингх (Berman, Murphy-Berman & Singh, 1985) обнаружили, что испытуемые-индийцы чаще придерживались принципа распределения по потребностям, чем американцы. Лейнг (Leung, 1988) высказал предположение, что из-за нехватки распределяемых ресурсов в Индии первооче редной задачей является обеспечение благополучия членов группы, что способ ствует поддержанию гармоничных взаимоотношений, и именно поэтому предпоч тение оказывается принципу распределения по потребностям, а не принципу ра венства.
Существуют две ситуационные переменные, которые, очевидно', взаимодей ствуют с культурой, определяя выбор принципа распределения. На определение
задачи, связанной с взаимоотношениями, оказывают влияние на отношения между лицом, распределяющим вознаграждение, и получателем. Здесь возможны три типа отношений. Во-первых, при распределении среди потенциальных членов мы-группы или среди тех, кто представляет собой ближайшее окружение мы-группы, основной задачей является сохранение гармонии взаимоотношений, поэтому пред почтение, как правило, отдается принципу равенства. Соответственно при распре делении коллективисты обычно предпочитают принципы равенства принципам справедливости (например, Kashima et a., 1988). Кроме того, Гун и соавторы (Hui, Triandis & Yee, 1991), так же как Лейнг и Иваваки (Leung & Iwawaki, 1988), обнаружили позитивную корреляцию уровня коллективизма и предпочтений, оказываемых принципу равенства, и негативную корреляцию между коллективиз мом и предпочтениями, отдаваемыми принципу справедливости. Подобным образом Триандис, Лейнг, Виллареал и Кларк (Triandis, Leung, Viarea & Cark, 1985) обнаружили позитивную взаимосвязь между показателями индивидуализма (или, точнее, идиоцентризма, то есть конструкта, который показывает личностный уровень индивидуализма) и приверженности принципам справедливости. Во-вто рых, когда речь идет о тех, кто составляет ядро мы-группы, коллективисты считают основной задачей поддержание гармонии взаимоотношений и при распределении достаточно часто руководствуются принципом щедрости, наделяя других более щедрой долей вознаграждения (Leung & Bond, 1984). В-третьих, по отношению к членам они-группы коллективисты руководствуются принципом справедливости, поскольку в этом случае задача поддержания гармоничных взаимоотношений не ставится.
Второй ситуационной неременной является роль, в которой выступает лицо, занимающееся распределением. В связи с этим существуют, по меньшей мере, две возможности. В первом случае индивид, осуществляющий распределение, занима ет двойственную позицию, являясь одновременно получателем. Второй вариант предполагает, что тот, кто распределяет, занимает вышестоящую позицию по от ношению к получателям, распределяя вознаграждение, но не получая его лично. Такие функции часто имеют место на работе, когда начальник должен распреде лить вознаграждение между подчиненными. Предполагается, что коллективи стами, занимающими двойственную позицию (распределяют вознаграждения, одновременно являясь получателями), движет мотив сохранения гармонии вза имоотношений, следовательно, они будут отдавать предпочтение либо принци пу равенства, либо принципу щедрости. Данные исследований, в ходе которых испытуемые находились в двойственном положении такого рода, соответство вали прогнозам на основании схемы индивидуализм-коллективизм (например, Hui et a., 1991; Leung & Bond, 1984). В тех случаях, когда коллективисты зани мались лишь распределением вознаграждения, мотив сохранения гармонии был менее выражен, поскольку отношения лица, занимающегося распределением, и получателя не представляют собой «игры с нулевой суммой». Поэтому в данном случае принцип распределения отражает ожидания распределяющего лица по от ношению к работникам, нежели его личные отношения с получателями. В рабочей обстановке, скорее всего, основной задачей является высокая производитель ность, и коллективисты, вероятно, будут уделять ей не меньшее внимание, чем
индивидуалисты. Таким образом, на работе коллективисты должны оказывать принципу равенства не больше предпочтения, чем индивидуалисты. Как отмеча лось выше, Марин (Marin, 1985) обращался к испытуемым с просьбой распреде лить вознаграждение между двумя получателями, и обнаружил, что индонезийцы отдавали более стойкое предпочтение принципу справедливости, чем американцы. Чен (С. С. Chen, 1995) просил испытуемых исполнить роль президента компании и распределить среди служащих компаний вознаграждение. В этой ситуации ки тайские испытуемые чаще оказывали предпочтение принципу справедливости, чем американцы.
Процессуальная справедливость: представление о справедливой процедуре, культура и предпочтения, связанные с процедурой
Под процессуальной справедливостью понимается справедливость процедуры и процессов принятия решения. Первое исследование в этой области относилось к сфере юриспруденции и было посвящено процедуре разрешения конфликтов (Thibaut & Waker, 1975,1978). Данные этой работы свидетельствуют прежде все го о том, что люди предпочитают такую процедуру разрешения конфликта, кото рая позволяет конфликтующим сторонам контролировать процесс, предполагая одновременно, что принятие решения осуществляется беспристрастными третьи ми лицами (контроль результатов). Широко известным примером процедуры, ко торая обладает названными характеристиками, является система состязательного судебного разбирательства в англоязычных странах. В ходе такой процедуры при рассмотрении дела обе стороны представляют свидетелей и приводят доводы в свою пользу, ставя цод сомнения доводы противной стороны, в присутствии неза интересованных третьих лиц, судьи и присяжных, которые затем выносят оконча тельное решение по данному делу. Желание сторон контролировать процесс отра жает их стремление представить свою позицию так, как они того хотят, а готовность отказаться от принятия решения обусловлена страхом, вызванным мыслью о бес конечно продолжающемся конфликте.
Такие рассуждения представляются разумными, если не учитывать того, что существует и простое альтернативное объяснение имеющихся эмпирических дан ных. Поскольку судопроизводство в США представляет собой состязательную процедуру, возможно, американцы просто предпочитают статус-кво, а психологи ческие соображения, о которых говорят Тибо и Уокер (Thibaut & Waker, 1975, 1978), не оказывают на них никакого влияния.
Чтобы исключить эту вполне вероятную возможность, Линд, Эриксон, Фрид-ланд и Дикенбергер (Lind, Erickson, Friedand & Dickenberger, 1978) включили в сферу исследований континентальную Европу, где нормой судопроизводства яв ляется следственная процедура. В процессе следствия судья играет более актив ную роль в расследовании дел, в связи с чем возможности контроля процесса со стороны конфликтующих сторон снижаются. В соответствии с теорией Тибо и Уокера (Thibaut & Waker, 1975, 1978), Линд с соавторами (Lind, Erickson, Fried-and & Dickenberger, 1978) обнаружили, что испытуемые из Франции и Германии отдавали устойчивое предпочтение состязательному судебному разбирательству, несмотря на незнание лми этой процедуры.
Теория Тибо и Уокера (Thibaut & Waker, 1975, 1978) находит подтверждение в Западной Европе и в США, однако она не согласуется с данными по другим стра нам, которые содержатся в большей части литературы по антропологии. Нейдер и Тодд (Nader & Todd, 1978) и Гулливер (Guiver, 1979) считают, что в тех обществах, где межличностные отношения имеют прочный и продолжительный характер, предпочтение отдается процедуре, которая допускает возможность компромисса, например посредничеству и переговорам. Свидетельств популярности состяза тельной процедуры в антропологической литературе немного. Так, устойчивое предпочтение посредничеству отдается в Японии (Kawashima, 1963), Китае (Doo, 1973; J. A. Wa & Bum, 1991), и Турции (Starr, 1978).
Чтобы объединить эти два направления в научной литературе, Лейнг (Leung, 1987) обратился к схеме индивидуализм—коллективизм и выдвинул предположе ние, что предпочтение состязательному судебному разбирательству является бо лее выраженным в индивидуалистических культурах по сравнению с коллективи стскими. Теория Тибо и Уокера (Thibaut & Waker, 1975, 1978) получила убеди тельное подтверждение в индивидуалистических обществах, однако в отношении коллективистских обществ имеется достаточно много противоречащих ей данных. Подтверждая свое предположение, Лейнг (Leung, 1987) обнаружил, что китайские испытуемые из Гонконга демонстрируют более явное предпочтение посредниче ству и переговорам, чем американцы. Эти культурные различия имеют место, по скольку в понимании китайцев две названные процедуры ведут к снижению враж дебности. Моррис, Лейнг и Сети (Morris, Leung & Sethi, 1995) получили сходные данные, работая с китайскими и американскими испытуемыми. Подобным обра зом Козан и Эргин (Kozan & Ergin, 1998) обнаружили, что при игре в дилемму уз ника студенты из Турции стремились прибегнуть к помощи посредника, тогда как студенты из США предпочитали непосредственный контакт.
В ходе дальнейших исследований процессуальных предпочтений перечень про цедур был расширен за счет включения неформальных процедур. Лейнг, Ау, Фер нандес-Доле и Иваваки (Leung, Аи, Fernandez-Dos & Iwawaki, 1992) сравнивали предпочтения в отношении расширенной совокупности процедур в четырех стра нах: Испании, Японии, Нидерландах и Канаде. Они обнаружили, что испанцы и японцы — коллективисты — оказывали более выраженное предпочтение перегово рам и уступкам, то есть процедурам, которые способствуют достижению гармонии. Голландцы и канадцы — индивидуалисты — оказались более склонны к угрозам и обвинениям в ходе разбирательства. Бирбрауер (Bierbrauer, 1994) сравнивал пред почтения граждан Германии и ливанцев и курдов, ищущих убежища, в отношении официальной и неофициальной процедуры разрешения конфликтов. В соответ ствии с предположением Лейнга (Leung, 1987), ливанцы и курды, уровень коллек тивизма которых выше, чем у немцев, меньше стремились к разрешению конфлик та между членами семьи или знакомыми при помощи государственного права, чем жители Германии. Бирбауер обнаружил, кроме того, что курды и ливанцы, по срав нению с немцами, считали применение религиозных и традиционных норм при разрешении конфликта более правомерным, чем применение государственного права. В целом данное исследование показало, что при разрешении конфликтов индивидуалисты чаще идут на прямую конфронтацию, в то время как коллективисты предпочитают процедуру, которая позволяет сохранить гармоничные отно шения между участниками конфликта.
Хотя очевидно, что культуры различаются в отношении процедурных предпоч тений, исследования показывают, что одни и те же принципы, определяющие спра ведливость процедуры, имеют место в разных культурах. Так, позитивная взаимо связь между возможностью контроля процедуры (который предусматривает сама процедура) и ее справедливостью, впервые выявленная Тибо и Уокером (Thibaut & Waker, 1975,1978), была обнаружена не только в США, но и в Британии, Фран ции, Германии (Lind et a., 1978), Гонконге (Leung, 1987), Японии и Испании (Leung et a., 1992). Результаты позитивной оценки процессуальной справедливо сти также, судя по всему, сходны в разных культурах. Так, в США (Lind & Tyer, 1988; Tyer & Beis, 1990), Гонконге и материковом Китае (Leung et a., 1993; Leung, Chiu & Au, 1996; Leung & Li, 1990) позитивная оценка процессуальной справедли вости ведет к позитивной оценке результатов этой процедуры и тех, кто принима ет решение. Подобным образом Пирс и соавторы (Pearce, Bigey & Branyczki, 1998) говор*ят о том, что ощущение справедливости имеет позитивную связь с обязатель ствами по отношению к организации и доверием к своим сотрудникам в Литве.
Культура и стратегии конфликтного поведения
В разных культурах люди отдают предпочтение разным стратегиям разрешения конфликтов. Основной моделью конфликтного поведения является двумерная .модель, в рамках которой возможны пять основных стратегий разрешения конф ликта (Pruitt & Carnevae, 1993). Эти пять подходов представляют собой различ ные сочетания высокой/низкой озабоченности собственными интересами и инте ресами другой стороны. Сотрудничество — подход, предполагающий как высокий уровень озабоченности собственными интересами, так и интересами противной стороны; состязание — высокий уровень озабоченности собственными интереса ми и невнимание к интересам другой стороны; компромисс — сдержанное отноше ние как к собственным интересам, так и к интересам другой стороны; примире ние — первоочередное внимание уделяется интересам противной стороны, уровень озабоченности собственными интересами низкий; избегание — низкая озабочен ность как своими интересами, так и интересами другой стороны.
Культурные различия в подходах к разрешению конфликта могут повлиять на понимание несправедливости. Так, представители тех культур, в которых перво очередное внимание уделяется последствиям для другой стороны, при ведении переговоров с представителями культур, в которых первоочередное внимание уде ляется собственным интересам, часто считают, что с ними обходятся несправедли во. В частности, если представители культуры, в которой при разрешении конф ликта предпочтение отдается примирению, вступают в конфликт с другой культур ной группой, предпочитающей разрешение конфликта в процессе состязания, скорее всего, первые воспримут поведение вторых как проявление враждебности и несправедливое обращение. Ощущение несправедливости может возникнуть также, когда представители культуры, в которой подход к разрешению конфликтов предполагает сотрудничество, имеют дело с теми, кто склонен избегать конфликтов. Те, чья ментальность предполагает сотрудничество, скорее всего воспримут уход от
конфликта как неприятие их стремления к открытому обсуждению проблем и будут чувствовать разочарование из-за того, что конфликт не разрешился.
Проблема несочетаемости подходов к разрешению конфликтов может быть проиллюстрирована переговорами между израильтянами (индивидуалистическая группа) и арабами (коллективистская группа), в ходе которых обе стороны обви няют друг друга в недобросовестности. Согласно Грифату и Катриэлю (Griefat & Katrie, 1989), подход арабов к межличностным отношениям определяется поня тием тшауага, то есть предполагает взаимозависимость, сотрудничество, уваже ние, участие, использование обходных путей, хитрость, экспансивность, намеки и метафоры. Израильтяне же, в отличие от них, часто используют подход к межлич ностным отношениям, который базируется на dugri, предполагающий прямые, без обиняков, убедительные, настойчивые, неприукрашенные заявления. Столь раз ные подходы, возможно, являются помехой для переговоров и ведут к неудовле творенности как процедурой, так и результатами ведения переговоров (подробнее см. в работе Leung & Stephan, 2000).
Имеющиеся эмпирические данные говорят о том, что на подход к разрешению конфликтов оказывает влияние уровень индивидуализма—коллективизма. Пред ставители индивидуалистических культур обычно предпочитают такие подходы к разрешению конфликтов, которые характеризуются первоочередным вниманием к собственным интересам, тогда как коллективисты чаще предпочитают подходы, предполагающие учет интересов членов мы-группы. Однако когда противная сто рона в конфликте представляет они-группу, представители коллективистской культуры могут выразить не меньшую озабоченность личными интересами, чем «индивидуалисты». В ряде исследований говорится о том, что выходцы из латино американских коллективистских культур (Бразилия, Мексика) отдают более вы раженное предпочтение подходам к разрешению конфликтов, которые позволяют учитывать интересы противной стороны (сотрудничество и примирение), чем представители индивидуалистической культуры (жители США; Gabrieidis, Stephan, Ybarra, Pearson & Viarea, 1997; Pearson & Stephan, 1998).
Исследования, которые не используют двумерную модель, также подтверждают основное предположение о том, что представители коллективистских культур преимущественно избирают такой подход к разрешению конфликта, который пред полагает учет интересов противной стороны. Эльсейд-Экоули и Буда (Esayed-Ekhouy & Buda, 1996) говорят о том, арабские исполнительные власти чаше стре мятся уклониться от конфликта и держатся менее властно, чем американцы. Обучи и Такахаши (Ohbuchi & Takahashi, 1994) обнаружили, что в конфликтной ситуа ции японцы чаще стремятся избежать конфликта или использовать обходные пути (попытки внушить определенные мысли, снискать расположение, произвести впе чатление, умиротворить противную сторону), тогда как американцы чаще прибе гают к непосредственному воздействию (убеждение, заключение сделки или при мирение). По сравнению с американцами, японцы реже открываются тем, чье пове дение в повседневной жизни производит на них негативное впечатление. Чунг и Ли (Chung & Lee, 1989) говорят о том, что японцы и корейцы при разрешении кон фликтов реже прибегают к конфронтации, чем американцы. Тинг-Туми и соавторы (Ting-Toomey et a., 1991) считают, что американцы чаще используют состязательный подход и реже избегают конфликтов, чем японцы, корейцы, жители матери кового Китая и Тайваня. Моррис, Уильяме и соавторы (Morris, Wiiams et a., 1999) обнаружили, что китайские менеджеры чаще предпочитают избегать конфликтов по сравнению с менеджерами из США, Индии и Филиппин, в то время как менед жеры из США чаще применяют состязательный подход, чем менеджеры из Китая, Индии и Филиппин. Грэхэм, Минту и Роджерс (J. L. Graham, Mintu & Rodgers, 1994) обнаружили, что в восьми странах коллективизм связан с таким подходом к ведению переговоров, который характеризуется стремлением к сотрудничеству и готовностью учесть потребности другой стороны. Козан (Kozan, 1997) определяет поведение коллективистов при разрешении конфликтов как модель сохранения гармонии, а состязательный подход, который предпочитают индивидуалисты, как конфронтационную модель.
В работе Лейнга (Leung, 1988) проводится разграничение подходов к предста вителям «своей» и «чужой» группы. Лейнг обнаружил, что, по сравнению с амери канцами, китайцы меньше вступают в споры с членами мы-группы и чаще поле мизируют с представителями они-группы. Пробст, Карневале и Триандис (Probst, Carnevae & Triandis, 1999) выявляют подобную модель при исследовании соци альной дилеммы.
Культуро-специфичные процедуры разрешения конфликта
Некоторым культурам свойственны специфические формы разрешения конфлик тов, малопонятные и даже несправедливые с точки зрения представителей иных культурных групп. Хорошим примером является корейская циклическая структура разрешения конфликта, которая описана Хо и Парком (Cho & Park, 1998); она пред ставляет собой сочетание стремления к сохранению гармонии и конфронтации. Цикл состоит из четырех стадий: выстраивание контекста, сглаживание (smoothing), принуждение (forcing) и снятие напряжения (tension reeasing). Задача выстраива ния контекста состоит в поиске точек соприкосновения конфликтующих сторон: происходит обмен информацией и создание эмоциональных связей. На этапе сгла живания основное внимание уделяется поиску решения, которое не оскорбит чувств противной стороны. Этап принуждения предполагает использование офи циальной и неофициальной власти, чтобы заставить другую сторону подчиниться. На этом этапе принято обращаться к влиятельным лицам, что связано с высокими показателями дистанции по отношению к власти в Корее. И, наконец, в ходе сня тия напряжения основной задачей является восстановление отношений между уча стниками конфликта. Обычными средствами достижения этой цели являются со вместная выпивка и хоровое пение. Очевидно, что такая циклическая структура разрешения конфликта существенно отличается от состязательного подхода, к кото рому в конфликтных ситуациях прибегают американцы и который, как правило, не предполагает совместных действий, обращения к влиятельным лицам для того, чтобы заставить противную сторону подчиниться, и снятия напряжения после того, как конфликт улажен О- Wa & Stark, 1998).
Другим примером культуро-специфичного подхода к разрешению конфликтов является ahimsa или принцип отказа от насилия, который использовал Ганди в борьбе против британского колониального режима (Sinha, 1987). Этот принцип
берет начало в буддизме, джайнизме, индуизме, санскрите и других индийских традициях и предполагает особое понимание процессуальной справедливости. Основные представления западного подхода, такие как право голоса, понимаются здесь совершенно иначе. Ahimsa уделяет первоочередное внимание satyagraha, силе, которая является производной от истины и любви и предполагает соблюде ние двух фундаментальных принципов, maha karuna (великое сострадание) и maha prajna (великая мудрость). Этот подход воплощает глубокую эмоциональную связь и любовь по отношению ко всему живому и полный отказ от причинения вреда кому бы то ни было. Эти два принципа определяют три стадии процедуры разре шения конфликта. Первая стадия предполагает попытку переубедить другую сто рону с помощью логических рассуждений. Если эти попытки терпят неудачу, на смену им приходит огорчение того, кто не смог переубедить оппонента. Цель вы ражения огорчения — вызвать у оппонента чувство вины и тем самым поставить оппонента в неблагоприятное в нравственном отношении положение, поскольку таким образом он причиняет ущерб беззащитным и не прибегающим к насилию людям. Если этот прием также не приводит к успеху, используются формы нена сильственного принуждения, такие как отказ от сотрудничества, гражданское не повиновение, бойкоты и голодовки. В основе принципа ahimsa лежит убеждение в том, что только мир и отказ от насилия могут остановить насилие.
С психологической точки зрения, принципы ahimsa предполагают, что для фор мирования ощущения справедливости и подходов к разрешению конфликтов ре шающими являются нравственные соображения. Очевидно, что ориентация на моральные ценности при разрешении конфликтных ситуаций не является уни кальной для индийцев, однако западные исследования справедливости и подходов к разрешению конфликтов не выявляют устойчивой связи между соображениями нравственности и пониманием справедливости или между моралью и подходами к разрешению конфликтов.
Работы, на которые мы ссылались выше, посвящены в первую очередь проце дуре разрешения конфликтов, однако понятие процессуальной справедливости связано и с другими практиками, например с приемом на работу и продвижением по службе. К сожалению, существует немного кросс-культурных исследований, посвященных процессуальной справедливости, не связанной с разрешением кон фликтов. Одним из таких исследований является работа Штейнера и Джиллиланда (Steiner & Giiand, 1996), которые обнаружили, что французские студенты, в отли чие от американских, считают графологию (анализ почерка) и личностные тесты более справедливыми, чем иные средства отбора, используемые в организациях. Американские же студенты полагают, что использование интервью, резюме, био графической информации и прочих средств проверки более справедливо и эффек тивно. Интересно, что в разных культурах справедливость применения различных процедур оценивается по-разному. Использование графологии, судя по всему, яв ляется культуро-специфичной процедурой, которая пользуется популярностью во Франции, однако американцами воспринимается как несправедливая. Будущие кросс-культурные исследования предпочтений, связанных с процессуальной справедливостью, без сомнения, не должны ограничиваться проблематикой разре шения конфликтов.
Дистанция по отношению к власти и привлечение третьих лиц к разрешению конфликтов
Подходы к разрешению конфликтов нередко предполагают участие третьих лиц, которым может отводиться, например, роль арбитров или посредников. Функции третьих лиц могут быть различными — от консультативной и иной помощи в ка честве посредников до принятия окончательного решения и вынесения приго вора. Различные культурные группы по-разному подходят к определению роли третьей стороны. Если третьи лица отклоняются от предписанной культурой роли, это может восприниматься как нарушение принципов справедливости. Последние исследования говорят о том, что функции третьих лиц в определен ной культуре связаны с показателями дистанции по отношению к власти. В тех обществах, где дистанция по отношению к власти значительна, вмешательство обладающих широкими полномочиями третьих лиц в разрешение конфликта считается более обоснованным, чем в тех обществах, где, дистанция по отноше нию к власти невелика. i
Так, в Японии, стране, где дистанция по отношению к власти значительна, ист цы и ответчики полагаются на судью, ожидая, что он приведет необходимые дово ды, относящиеся к делу, и вынесет окончательное справедливое решение, в то вре мя как в США, обществе, где дистанция по отношению к власти невелика, они рас считывают на собственные силы, приводя относящиеся к делу доводы в свою пользу (Benjamin, 1975; Tanabe, 1963). Тсе, Фрэнсис и Уоллс (Tse, Francis & Was, 1994) обнаружили, что, по сравнению с руководящими работниками в Канаде, ад министраторы из Китая в конфликтных ситуациях чаще консультируются с вы шестоящим начальством. Чунг и Ли (Chung & Lee, 1989) обнаружили, что японцы и корейцы более охотно обращаются к влиятельным лицам для разрешения конф ликтов, чем американцы. И наконец, проводя исследование 23 национальных групп, П. Б. Смит, Петерсон, Лейнг и Дуган (Р. В. Smith, Peterson, Leung & Dugan, 1998) обнаружили, что в странах с высокими показателями дистанции по отноше нию к власти, испытуемые при разрешении конфликтов в рабочей группе менее охотно полагались на лиц одного с ними статуса и подчиненных.
Культура и межличностные отношения
Последние исследования показали, что процессуальная справедливость предпола гает и аспект, связанный с межличностными отношениями (Bies & Moag, 1986; Tyer & Bies, 1990), который часто определяется как справедливость взаимоотно шений (interactionajustice). Люди рассчитывают, что в процессе принятия реше ния к ним будут откоситься с должным вниманием, уважая их чувство собствен ного достоинства; многие из них хотели бы высказать собственное мнение. Неува жительное отношение и невнимание к их мнению может вызвать острое ощущение несправедливости. Судя по всему, это общекультурное явление. Основной теори ей в данной области является предложенная Линдом и Тайлером (Lind & Tyer, 988) расширенная модель ценности группы, которая предполагает, что люди оза бочены своим положением в группе и определяют собственный статус на основа нии того, как обходится с ними группа в процессе принятия решения.
Тайлер (Tyer, 1990) представил три характеризующих отношения фактора, определяющих взаимодействие между лицом, принимающим решение, и тем, в отношении кого оно принимается. Беспристрастность определяет, являются ли действия уполномоченного лица результатом непредвзятого отношения. Уважение человеческого достоинства показывает, испытывает ли уполномоченное лицо должное уважение к тому, в отношении кого принимается решение. Доверие пред полагает, что лицо, наделенное полномочиями, принимает во внимание точку зре ния индивида, участь которого определяется его решениями, и прилагает усилия к тому, чтобы его действия были справедливыми.
Ряд научных изысканий подтвердили модель ценности группы. Они показали, что человеческие взаимоотношения часто сильнее влияют на восприятие справед ливости, чем моменты практического характера (Tyer, 1994; Tyer & Lind, 1992). Это подтвердилось и в ходе кросс-культурных исследований. Лейнг и его коллеги продемонстрировали, что три названных выше фактора являются важными детер минантами ощущения справедливости в Гонконге и Китае (Leung et a., 1993; Leung & Li, 1990; Leung et a., 1996). Изучая предпочтительные подходы к разрешению конфликтов, Линд, Хуо и Тайлер (Lind, Huo & Tyer, 1994) обнаружили, что в че тырех исследуемых этнических группах (афроамериканцы, американцы латино американского, азиатского и европейского происхождения) процессуальная спра ведливость была более важным предиктором, чем то, насколько принятое решение воспринимается как благоприятное, в предсказании процессуальных предпочте ний и эмоций, испытываемых в процессе разрешения конфликта. Сугавара и Хуо (Sugawara & Huo, 1994) обнаружили, что в Японии человеческие взаимоотноше ния при разрешении конфликтов считаются более важными, чем моменты прак тического характера. Проводя сравнительное изучение американских, немецких и китайских (гонконгских) студентов, Линд (Lind, 1994) обнаружил, что соблюде ние всех процедурных моментов повсеместно является более существенным для оценки справедливости вынесенного решения, чем благоприятное решение. Среди прочих процедурных моментов факторы, характеризующие человеческие взаимо отношения, во всех трех группах в целом сильнее влияли на оценку процессуаль ной справедливости, чем возможности контроля процесса. Наконец, Линд, Тайлер и Хуо (Lind, Tyer & Huo, 1997) приводят сведения о том, что возможность выска зать собственное мнение оказывает на ощущение процессуальной справедливости опосредованное воздействие, при этом опосредующими переменными являются все те же факторы, связанные с взаимоотношениями. Эта закономерность была вы явлена в США, Германии, Гонконге и Японии. Все перечисленные исследования ясно свидетельствуют, что вопросы человеческих взаимоотношений являются клю чевыми для понимания того, как воспринимается несправедливость в различных культурах.
Брокнер с соавторами (Brockner, Chen, Mannix, Leung & Skaricki, 2000) считают, что если характеризующие человеческие взаимоотношения аспекты процессуаль ной справедливости являются показателями статуса индивида в группе (как пред полагает модель ценности группы), то процессуальная справедливость должна иметь большее значение в тех культурах, где сильнее выражена взаимозависимость.
Брокнер и коллеги проверили это предположение в ходе трех исследований, учи тывая как формальную сторону процессуальной справедливости, так и факторы, связанные с отношениями между участниками процедуры. Оказалось, что при не благоприятном исходе процессуальная справедливость влияла на поведение реци пиентов в Китае и Тайване сильнее, чем в Канаде и США. Кроме того, при помощи регрессионного анализа исследователи продемонстрировали, что опосредующим фактором данных культурных различий является Я-конструкция. Иными словами, при статистическом контроле культурных различий, связанных с Я-конструкцией, культурные различия, связанные с процессуальной справедливостью, исчезали. Это исследование показывает, что процессуальная справедливость оказывает устой чивое воздействие на представителей разных культур, но при этом культура при определенных обстоятельствах может снижать это воздействие.
Очевидно, что значение справедливости взаимоотношений сходно в разных культурах. Линд (Lind, 1994) свидетельствует, что готовность прибегнуть к про цедуре разрешения конфликта означает оценку этой процедуры как справедливой в ^ермании, США и Гонконге. Лейнг и его коллеги (Leung et a., 1993, 1996) также обнаружили, что значение справедливости взаимоотношений сходно в разных культурах. Восприятие справедливости взаимоотношений одинаково связано с оценкой окончательного решения и лиц, которые его принимали, в США, Гонкон ге и материковом Китае.
Лейнг и Моррис (Leung & Morris, 2001) считают, что современные модели про цессуальной справедливости до сих пор исследовались прежде всего с учетом кон структов, которые выявлялись и оценивались на абстрактном уровне (например, Lind et a., 1997). Поэтому кросс-культурная общность факторов, определяющих справедливость взаимоотношений, и сходство последствий оценки этой справед ливости не означают, что конкретное поведение, вызывающее ощущение неспра ведливости взаимоотношений, одинаково в разных культурах. Как раз наоборот — заблуждения в ходе атрибуции и интерпретации действий представителей иных культурных групп имеют место достаточно часто и могут вызвать ощущение не справедливости при межкультурных контактах. Люди могут оценивать поведение представителя иной культуры как неучтивое и снисходительное, исходя из пред ставлений собственной культуры, но это поведение может считаться вполне при емлемым в культуре, к которой принадлежит данный индивид (обзор см. в работе Gudykunst & Bond, 1997).
Эту ситуацию может проиллюстрировать различие норм разговорного языка у афроамериканцев и американцев европейского происхождения (например, Waters, 1992). Для американцев европейского происхождения взгляд собеседника обычно воспринимается как проявление внимания, тогда как афроамериканцы-горожане полагают, что если взгляды собеседников не встречаются, это не свидетельствует о невнимании, когда собеседники хорошо знакомы друг с другом (Asante & Davis, 1985). Американцы европейского происхождения, замечающие, что афроамериканец избегает их взгляда, могут подумать, что он невнимательно слушает или дурно воспитан.
Другой пример приводят П. Б. Смит, Петерсон, Мисуми и Тайеб (Р, В. Smith, Peterson, Misumi & Tayeb, 1989). Они обнаружили следующее: если у служащего
возникают проблемы личного характера, то японцы и китайцы из Гонконга считают обсуждение этих проблем начальником служащего с другими подчиненными в отсут ствие того, кто испытывает затруднения, вполне приемлемым поведением. Респон денты из Великобритании и США оценивают такое поведение как неосмотрительное.
Последний пример касается «разговорных накладок» — говорить, когда собе седник еще не закончил свою речь, принято в Бразилии и не принято в США (J. Graham, 1985). Понятно, что американцы, когда ведут переговоры с бразильцами, считают, что бразильская сторона держится неучтиво и непочтительно, поскольку бразильцы перебивают собеседников.
Эти исследования напоминают о важности модели, представленной в начале данной главы. Абстрактные принципы справедливости позволяют нам структури ровать понимание кросс-культурного сходства, однако конкретные установки и виды поведения определяют то, как реализуются эти абстрактные принципы в дан ной социальной ситуации.
Дистанция по отношению к власти и межличностные отношения
Взаимосвязь между дистанцией по отношению к власти и справедливостью взаи моотношений была коротко определена Джеймсом (James, 1993): «Культуры, ко торые признают различия, связанные с властью, заставляют индивидов ожидать несправедливости, считать ее само собой разумеющейся и, следовательно, не ис пытывать в связи с несправедливостью никакой злобы» (р. 23). Его выводы бази руются на исследовании Гудикунста и Тинг-Туми (Gudykunst & Ting-Toomey, 1988), которые проанализировали данные по гневу и справедливости в семи евро пейских странах (приводятся в работах Babad & Wabott, 1986; Wabott & Scherer, 1986). Устойчивая взаимосвязь показателей дистанции по отношению к власти и гнева, который является реакцией, на несправедливость, выражалась следующим образом: чем выше показатели дистанции по отношению к власти, тем реже неспра ведливое обращение вызывает гнев. В культурах, в которых дистанция по отноше нию к власти значительна, общепризнанность социальных привилегии определя ет высокий уровень терпимого отношения к несправедливому обращению.
Непосредственно демонстрируя наличие такой связи, Бонд, Ван, Лейнг и Жиа-калоне (Bond, Wan, Leung & Giacaone, 1985) показали, что китайцы из Гонконга реагируют на оскорбительные замечания представителей мы-группы, обладающих более высоким статусом, благосклоннее, чем американцы. При этом, если замечания подобного рода делал индивид с низким статусом, китайцы и американцы реагирова ли на них одинаково. Лейнг, Су и Моррис (Leung, Su & Morris, в печати) попросили американских и китайских студентов, которые готовились к получению степени ма гистра в сфере делового управления, сыграть роль служащего, чье предложение было подвергнуто менеджером несправедливой и грубой критике. Менеджер перебивал работника, невнимательно слушал и отвергал его доводы. В одном случае менеджер занимал должность примерно того же уровня, что и данный работник, а в другом — его положение было значительно более высоким. В соответствии с данными преды дущих исследований, китайцы, по сравнению с американцами, воспринимали дей ствия высокопоставленного менеджера как более справедливые и реагировали на его поведение не столь негативно. Кроме того, Тайлер, Линд и Хуо (Tyer, Lind & Huo,
1995) пришли к выводу, что представители культур, в которых дистанция по отноше нию к власти значительна, меньше подвержены воздействию факторов, касающих ся взаимоотношений, чем те, культура которых предполагает небольшую дистанцию по отношению к власти. Этот вывод согласуется с данными, приведенными выше.
Карающая справедливость: ощущение справедливости наказания
Чтобы поддерживать порядок в обществе и защищать благосостояние членов груп пы, нарушения общественного порядка и противоправное поведение должны быть наказуемы. В любом обществе существуют как официальные, так и неписаные за коны, призванные удержать людей от правонарушений. Это третья составляющая справедливости, карающая справедливость. Вопрос о ней встает, когда оценивает ся, в какой мере тот, кто нарушил закон или причинил ущерб, должен нести ответ ственность за свой проступок и заслуживает ли он наказания (Hogan & Emer, 1981).
Оценка справедливости наказания начинается с цепочки умозаключений, каса ющихся субъекта деятельности, обстоятельств, в которых был совершен проступок, и серьезности его последствий. На начальном этапе результаты проступка оценива ются с учетом его серьезности и той меры, в которой субъект несет ответственность за его совершение. Существуют обширные свидетельства того, что мнение о проступ ке во многом определяется факторами контекстуального характера. Кроме того, в соответствии с моделями Шейвера (Shaver, 1985) и Шульца и его коллег (Shutz & Scheifer, 1983; Shutz, Scheifer & Atman, 1981), мера ответственности виновника правонарушения определяется причиной его действий, а также его намерениями.
Кросс-культурные исследования в данной области свидетельствуют о впечатля ющих различиях при оценке меры ответственности за правонарушение. В ходе об ширного сравнительного исследования Гамильтон и Сандерс (Hamiton & Sanders, 1992) обнаружили, что оценка меры ответственности в США и Японии определя ется одними и теми же факторами (серьезность проступка, его причина и характер намерений виновника), однако значимость этих факторов в названных странах различна. Различия в значимости этих факторов проще всего объясняются с уче том параметров индивидуализма—коллективизма. Одной из основных составля ющих культурного синдрома индивидуализма является вера в то, что индивид дей ствует автономно и социальный контекст не накладывает ограничений на его по ведение (Lukes, 1973). В коллективистских культурах люди, напротив, полагают, что поведение человека в значительной мере определяется социальным контекстом (Но, 1998). Моррис и Пенг (Morris & Peng, 1994) представили весьма убедитель ные подтверждения данной интерпретации в ходе нескольких исследований, срав нивающих имплицитные теории социального поведения в США и Китае. Их ре зультаты явным образом свидетельствуют о том, что в США упомянутая теория, предполагающая автономность индивида, объясняет его поведение внутренними качествами, а в Китае — уделяет большее внимание социальному контексту и мо тивирует поведение субъекта внешними факторами.
Соответствуют данным Морриса и Пенга (Morris & Peng, 1994) и результаты исследования Гамильтона и Сандерса (Hamiton & Sanders, 1992). Они изучали
реакции американцев и японцев на рассказы о противоправном поведении и обна ружили, что американцы чаще, чем японцы, оценивают действия правонарушителя как целенаправленные или намеренные. Более того, американцы примерно в два раза чаще японцев связывали ответственность субъекта с информацией о нем самом, тогда как японцы были более восприимчивы к сведениям о социальной роли субъек та и влиянии прочих факторов социального контекста. На и Лофтус (Na & Loftus, 1998) обнаружили, что американские специалисты по вопросам права и студенты колледжей чащеюбъясняют преступное поведение личностными характеристиками, злоупотреблением наркотиками и семейными проблемами, тогда как корейские сту денты, занимающиеся юриспруденцией, и студенты колледжей предпочитают объяс нять преступное поведение ситуационными и социальными факторами.
Короче говоря, результаты исследований показывают, что в индивидуалисти ческом обществе люди склонны обвинять в противоправном поведении наруши теля, в то время как в коллективистском обществе люди чаще видят в противоправ ном поведении результат воздействия социальных факторов и реже считают, что нарушитель несет личную ответственность за совершенный проступок.
Такие кросс-культурные различия в атрибуции оказывают заметное влияние на строгость и характер наказания, которое считается справедливым и обоснованным. Атрибуция противоправного поведения внешним факторам в коллективистских культурах, по-видимому, будет способствовать снисходительному отношению к правонарушителю. Подтверждая это предположение, На и Лофтус (Na & Loftus, 1998) приводят сведения о том, что корейские респонденты высказываются в пользу более мягкого обращения с преступниками, чем американцы. Проводя по добное исследование, Миллер и Лутар (Mier & Luthar, 1989) поставили индий цев и американцев перед дилеммой: действовать в соответствии с социальными нормами (то есть законом) или социально-ролевыми обязательствами. Индий цы чаще, чем американцы, стремились оправдать индивида, который действовал в соответствии с ролевыми обязательствами, и освободить его от ответственности. В ходе еще одного исследования такого рода Берсофф и Миллер (Bersoff & Mier, 1993) обнаружили, что, по сравнению с американцами, индийцы чаще склонны оправдывать правонарушения, которые были совершены под воздействием эмоций (страха или гнева). Миллер и ее коллеги полагают, что индийцы воспринимают действия окружающих в контексте определенной ситуации, поэтому они более восприимчивы к воздействию обстоятельств на поведение.
Когда нарушителю определяется наказание, можно выделить три основных мотива. Возмездие — то есть стремление заставить нарушителя возместить ущерб, нанесенный жертве, предполагает, что мера пресечения будет соразмерна нанесен ному ущербу. Кроме того, задача такого наказания — удержать нарушителя от по вторного нанесения ущерба жертве. При реабилитации целью наказания является перевоспитать преступника, заставить его осознать недостойность противоправно го поведения и, таким образом, предотвратить совершение новых преступлений. Основной целью восстановления (restoration) является возобновление соци альных связей между преступником и жертвой, которое предполагает возмещение ущерба и принесение извинений.
Культурные различия в атрибуции тесно связаны с мотивами, определяющи ми выбор наказания. Атрибуция поведения нарушителя внутренним склонностям, которая распространена в индивидуалистических культурах, лежит в основе мне ния, что преступник вряд ли изменится к лучшему. Атрибуция поведения внешним факторам в коллективистских обществах ведет к тому, что основной акцент при определении наказания делается на реабилитации.
Подтверждает эти предположения работа Эпштейна (Epstein, 1986), который сравнивал исправительные учреждения для несовершеннолетних правонарушите лей на Тайване, в Китае и Гонконге и пришел к выводу, что на Тайване и в Китае они сходны в своем стремлении внушить несовершеннолетним нарушителям определенные идеи за время их прерывания под стражей. Одним из объяснений принимаемых мер может быть мнение о том, что нарушителей можно исправить, «перевоспитав» их. В Гонконге же, напротив, британское влияние привело к тому, что основными инструментами, которые используются для возвращения наруши телей к нормальной жизни и нормальному поведению, являются вознаграждения и поощрения, а не внушение разного рода идей и перевоспитание.
Гамильтон и Сандерс (Hamiton & Sanders, 1988) утверждают, что японцы под черкивают обязанность общества стимулировать подчинение индивида соци альным нормам. Нарушение социальных норм или закона часто объясняется упуще ниями общества в процессе социализации индивида. Поэтому определение нака зания в Японии в большей мере ориентировано на реабилитацию и восстановление, чем в США. В целом японские респонденты предпочитали выбор таких санкций, которые позволили бы «восстановить статус правонарушителя и его взаимоотно шения с окружающими», тогда как американцы предпочитали санкции, предусмат ривающие изоляцию правонарушителя и, таким образом, предотвращающие реци дивы его антиобщественного поведения.
Социальные санкции
Культура определяет, какие действия считаются правонарушением. На основе имеющихся представлений о соблюдении групповых норм индивидуалистическое и коллективистское общество имеют разные точки зрения в отношении правона рушений. В коллективистской культуре важной задачей считается сохранение гар моничных отношений внутри группы и отклонения поведения, которые представ ляют угрозу для этой гармонии, очевидно, повлекут применение определенных санкций. В индивидуалистическом обществе поведение, которое отклоняется от нормы, не влечет за собой серьезных санкций, поскольку такое общество делает акцент на индивидуальности и автономии человека. В коллективистских обще ствах социальные санкции считаются эффективным средством подчинения инди вида групповым нормам. Ямагиши (Yamagishi, 1988b) говорит о том, что в отсут ствие системы санкционирования уровень доверия и преданности японцев другим членам группы был ниже, чем у американцев. Кроме того, по сравнению с американ цами японцы чаще стремились покинуть группу, в которой не было системы конт роля и санкционирования (Yamagishi, 1988a). Ямагиши, Кук и Ватабе (Yamagishi, Cook & Watabe, 1998) показали, что при наличии системы санкционирования
японцы больше склонны к сотрудничеству, чем американцы, в то время как в от сутствие такой системы наблюдалось противоположное поведение. Эти данные подтверждают предположение, что представители коллективистских культур в отличие от индивидуалистов чувствуют себя более спокойно при наличии соци альной системы, которая предусматривает применение санкций к тому, чье пове дение идет вразрез с нормой.
Универсальный характер карающей справедливости
Культуро-специфичные установки и верования могут вести к подавлению непо средственной реакции на несправедливость: Так, в китайской традиции основным понятием, связанным с карающими мерами, является Ьао, которое представляет собой гораздо более широкое представление о возмездии, чем на Западе (напри мер, Hsu, 1971; Yang, 1957). Китайцы верят, что Ьао не обязательно случается с теми, кто нанес ущерб, оно может произойти с их родственниками или потомка ми, и даже с их новым воплощением после реинкарнации (например, Chiu, 1991). Поскольку Ьао может произойти не сразу, а спустя длительное время, и при этом возмездие может реализоваться в таких естественных событиях, как болезни, дан ные верования могут подавлять стремление людей немедленно покарать преступ ника. В других культурах возмездие может принимать иные формы косвенного ха рактера. Например, в культуре гавайских аборигенов болезнь или увечье иногда считаются результатом возмездия (Ito, 1982).
Другой пример верований, которые могут подавлять стремление к возмездию, дает Индия. По традиции индийцы-индуисты верят в то, что карма или судьба определяет реинкарнацию человека в качестве представителя определенной обще ственной касты (Hies, Garcia-Preto, McGodrick, Ameida & Wetman, 1992). Поэто му одна группа может нанести ущерб другой группе, и жертвы воспримут это как свое предназначение. Поскольку изменить карму может только смерть или новое рождение, терпимость, самопожертвование и даже страдание считаются более при емлемой реакцией на нанесение ущерба, чем возмездие. Подводя итог, можно ска зать, что определенные культуро-специфичные верования могут умерить стремле ние к немедленному возмездию.
Реакция на несправедливость: Модель понимания реакций на несправедливость
Выше мы рассматривали вопрос о том, какую роль в восприятии несправедливо сти играют культурные различия. В этом разделе мы рассмотрим, как представи тели разных культур реагируют на несправедливость. Ощущение несправедливо сти и те реакции, которые оно вызывает, важны по многим причинам. Например, при исследованиях организационных структур было обнаружено, что ощущение несправедливости влечет за собой низкую производительность труда, воровство, неподчинение установленным в учреждении нормам, протесты, прогулы, уход с ра боты и судебные тяжбы (обзор см. у Lind, Kray & Thompson, 1998; Rutte & Messick, 1995). При межкультурных контактах это ощущение, очевидно, может быть причиной конфликтов, подозрений, неудовлетворенности, гнева и других отрицатель-лых эмоций, ухудшения межличностных отношений, стресса и прочих разруши тельных для поведения и психики последствий.
Несколько исследовательских коллективов пытались обобщить реакции на не справедливость. Мы разработали концептуальную схему, позволяющую структу рировать понимание этих реакций (Leung & Stephan, 1998,2000). Мы провели два основных разграничения. Первое связано с различием между психологическими и поведенческими реакциями (Rutte & Messick, 1995). Психологические реакции носят преимущественно внутренний характер и могут включать как когнитивные реакции, например оценку себя и окружающих, так и эмоциональные реакции, например гнев, зависть, негодование или разочарование. Поведенческие реакции представляют собой действия явного характера, которые могут быть направлены как на виновника несправедливости, так и на окружающих.
Второе разграничение касается источника несправедливости, а именно, явля ются ли источником несправедливости действия индивида или группы. Это раз граничение подобно разграничению, которое делалось в литературе по относитель ной депривации, где различались эгоистическая относительная депривация и брат ская относительная депривация (Runciman, 1966; Vanneman & Pettigrew, 1972). Речь идет о том, что индивид может по-разному реагировать на проявления неспра ведливости по отношению лично к нему и по отношению к его группе. Если неспра ведливость имеет личностную направленность, индивид, по отношению к которо му совершена несправедливость, может отомстить обидчику, если же несправед ливость была проявлена по отношению к группе, к которой принадлежит индивид, сражаясь с несправедливостью, он может объединиться с другими членами мы-группы.
Линд и соавторы (Lind et a., 1998) провели исследование, которое свидетель ствует о важности такого разграничения. Они обнаружили, что студенты в США более остро реагируют на несправедливость, когда объектом несправедливого об ращения являются лично они, а не другие члены их группы. Следует отметить, что результаты, подобные данным, полученным Линдом и соавторами (Lind et a., 1998), по-видимому, более характерны для индивидуалистической, чем для кол лективистской культуры, в которой привязанность к мы-группе и меньшее внима ние к потребностям и желаниям отдельной личности вызывает у человека более острую реакцию на несправедливое обращение с представителями мы-группы, нежели на несправедливость в отношении самого себя.
Райт и Тэйлор (Wright & Tayor, 1998) предложили концептуальную схему, которая подобна нашей, но отличается от нее несколькими ключевыми моментами. Они считают, что существует пять основных типов реакции на несправедливость. Во-первых, они различают действие и бездействие. Одной из самых распространен ных реакций на несправедливость, отмечают они, является отсутствие каких бы то ни было действий. Кроме того, авторы различают действия, направленные на улуч шение собственного состояния, и действия, направленные на улучшение состоя ния мы-группы. Третье разграничение касается действий, которые в данном обще стве являются нормативными, и теми, которые представляют собой отклонение от
существующей нормы. В итоге получается пять типов реакции, а именно: бездей ствие, нормативные действия индивида, ненормативные действия индивида, кол лективные нормативные действия и коллективные ненормативные действия.
Разграничения Райта и Тэйлора в отношении индивида и группы отличаются от наших (Leung & Stephan, 1998, 2000). Мы обращаемся к различиям, связанным с характером несправедливости (совершена она в отношении индивида или груп пы), они же рассматривают различия, касающиеся характера реакции на неспра ведливость (индивидуальная или групповая). Категория бездействия, выделенная Райтом и Тэйлором, эквивалентна нашей категории психологической реакции, однако в данную категорию мы включаем более широкий круг реакций, чем Райт и Тэйлор. Выделение Райтом и Тэйлором категорий нормативных и ненорматив ных реакций представляется не очень удачным, поскольку то, что отклоняется от нормы в одной культуре, может считаться нормой в другой.
Как наша концептуальная схема (Leung & Stephan, 1998, 2000), так и модель Райта и Тэйлора (Wright & Tayor, 1998) не учитывают ряда других различий, которые, судя по всему, важны для понимания реакций на несправедливость. На пример, люди могут по-разному реагировать на несправедливость распределения, несправедливость процессуального характера и несправедливое возмездие. Иссле дование воровства служащих в крупной корпорации иллюстрирует это предполо жение (Shapiro, Trevino & Victor, 1995). В ходе этого исследования было обнару жено, что ощущение процессуальной несправедливости является более надежным прогностическим фактором воровства, чем ощущение несправедливости распре деления или несправедливости взаимоотношений. Если служащий считает, что в компании соблюдается процессуальная справедливость, вероятность того, что он будет воровать, снижается. В ходе другого исследования, которое иллюстрирует важность разграничения между разными типами несправедливости, в большой телекоммуникационной компании, которая находилась в стадии сокращения, было обнаружено, что ощущение служащими процессуальной несправедливости было тесно связано с поведенческими реакциями, тогда как ощущения, касающиеся справедливости распределения, были тесно связаны с негативными эмоциональ ными реакциями (Armstrong-Stassen, 1998).
В целом, типы поведенческих реакций, направленных на восстановление спра ведливости, вероятно, изменяются как функция от типа несправедливости. Подоб ным образом, как функция от типа несправедливости, могут меняться и психоло гические реакции. Судя по всему, существуют культурные различия в понимании того типа несправедливости, который вызывает наиболее острые реакции. Возмож но, по сравнению с представителями коллективистских культур представители индивидуалистических культур более восприимчивы к справедливости распреде ления, что связано с их четкими представлениями о справедливости по отношению к отдельной личности. Более пристальное внимание, уделяемое в коллективист ских культурах подобающему поведению, может привести к более острой реакции такой культуры на процессуальную несправедливость по сравнению с индивидуа листическими культурами, поскольку коллективистская культура делает акцент на взаимозависимости. Исследование Брокнера и его коллег (Brockner et a., 2000),
о котором говорилось выше, подтверждает большую восприимчивость коллекти вистской культуры к процессуальной справедливости и справедливости взаимо отношений по сравнению с индивидуалистической культурой.
Исследование, которое провели Микула, Петри и Танцер (Mikua, Petri & Tanzer,
1990) в индивидуалистических европейских странах (Германии, Австрии, Фин ляндии и Болгарии), говорит об общности этих стран в восприятии несправедли вости. В ходе этого исследования было обнаружено, что, рассказывая о своем опыте столкновений с несправедливостью, люди чаще вспоминают случаи, связанные с несправедливостью взаимоотношений, чем с несправедливым распределением или процессуальной несправедливостью.^ ходе исследования было установлено, что случаи несправедливости взаимоотношений распространены в индивидуалистиче ских культурах, однако остается непонятным, имеют ли они большее распростране ние в коллективистских культурах и придается ли им там большее значение.
Существует еще одна характеристика несправедливых действий, которая может определять реакцию на несправедливость. Несправедливые действия могут вести к разным последствиям. Например, Кропанзаио и Бэрон (Cropanzano & Baron,
1991) утверждают, что несправедливые действия могут касаться либо материаль ного благосостояния индивида, либо его социального статуса. Особое внимание, которое уделяется в индивидуалистических культурах личным достижениям, может привести к тому, что ущербу экономическому благосостоянию в таких куль турах будет придаваться большее значение, в то время как значимость межличност ных отношений и социального статуса в коллективистских культурах, вероятно, повысит восприимчивость к ущербу, который наносится взаимоотношениям и положению в обществе. В первую очередь это будет относиться к коллективист ским культурам с большой дистанцией по отношению к власти.
Наконец, есть еще один аспект реакций на несправедливость, полезный для их классификации. Реакция на несправедливость может носить деструктивный или конструктивный характер, направленный на ее преодоление или устранение. Месть, возмездие, вспышки гнева, оскорбления и депрессия носят деструктивный характер, потому что не способствуют восстановлению справедливости. В отличие от них переговоры, подача жалоб, гражданское неповиновение и другие формы протеста, не связанные с насилием, могут способствовать успешному восстановле нию справедливости. Это разграничение подобно выделенным Кросби (Crosby, 1976) разновидностям реакций на эгоистическую относительную депривацию. Она считает двумя основными типами реакций на относительную депривацию насилие, направленное против общества, и стремление к конструктивному изменению общества. Проблема при выделении категорий конструктивных и деструктивных реакций состоит в том, что определить, насколько та или иная реакция на неспра ведливость конструктивна или деструктивна, можно только по ее последствиям. Внешне деструктивная реакция, например протест с применением насилия, может привести к восстановлению справедливости, то есть к конструктивному резуль тату.
Вообще представители коллективистских культур, вероятно, в меньшей степе ни склонны реагировать на несправедливость деструктивным поведением (возмез дие, протест, конфликт), чем представители индивидуалистических культур,
поскольку в большинстве коллективистских культур, особенно в Азии, культиви руется стремление к гармонии (Leung, 1997) и избеганию конфликтов. Но когда в коллективистской культуре большое значение придается чести и уважению, то это может означать, что, если представители этих культур будут реагировать на неспра ведливость деструктивным поведением, данная реакция будет носить более острый характер, чем реакция представителей индивидуалистической культуры. Кроме того, негативная поведенческая реакция на несправедливость в коллективистской культуре может быть не менее выраженной, чем в индивидуалистической культуре, если нарушитель является членом они-группы. С другой стороны, возможно пред ставители коллективистских культур будут в большей степени, чем представители индивидуалистических культур, склонны реагировать на несправедливость кон структивным образом (посредничество, примирение, переговоры, сохранение лица), стремясь сохранить или восстановить гармонию.
Сравнительные кросс-культурные исследования реакций на несправедливость находятся сейчас в стадии становления. Большинство проведенных исследований касаются реакций на несправедливость лишь в одной культуре. Большая часть из них проводилась в западных странах. Лишь несколько исследований было прове дено не на Западе, но общее количество кросс-культурных исследований невели ко. Исследования, проведенные в западных странах, позволяют получить опреде ленное представление о том, как представители индивидуалистических культур реагируют на несправедливость, и эти данные могут служить базой для сравнитель ной оценки реакций представителей коллективистских культур.
Психологические реакции
Психологические реакции делятся на два основных типа: аффективные и когни тивные. Под аффективными реакциями понимаются положительные и отрица тельные эмоции, которые возникают в результате несправедливого обращения. В ходе кросс-культурного исследования психологических реакций на несправед ливость было обнаружено, что 25 различным культурам присущ один и тот же набор эмоциональных реакций (Mikua, Scherer & Athenstaedt, 1998). В процессе исследования испытуемые рассказывали о том, что породило разного рода эмоци ональные реакции (страх, гнев, печаль, отвращение, стыд и чувство вины). В соот ветствии с теорией справедливости (Adams, 1965), несправедливость достаточно часто была причиной гнева, сопровождаемого отвращением, печалью, страхом, сты дом и чувством вины. Такой порядок перечисления был одинаков в разных стра нах, включенных в исследование, что говорит об определенной универсальности эмоций, связанных с несправедливостью.
Тем не менее нам это представляется несколько сомнительным, поскольку мы полагаем, что «универсальность», выявленная в ходе данного исследования, явля ется следствием использования определенных методов. Респондентов просили вспомнить ситуацию, которая заставила их испытать каждую из перечисленных эмоций. Скорее всего, респонденты при этом думали о разных ситуациях, и эти ситуации были различными в разных культурах. Так, разновидности случаев несправедливости, которые вызвали гнев, возможно, для разных культур были раз личными. Например, в индивидуалистической культуре несправедливость в отношении отдельной личности служит более вероятной причиной гнева, чем неспра ведливость по отношению к мы-группе, а в отношении коллективистской культуры, скорей всего, верно обратное. Таким образом, несправедливость может быть при чиной гнева как в индивидуалистической, так и в коллективистской культуре, но причины этого гнева различны.
Одно из исследований, проведенных в США, подтверждает связь между неспра ведливостью и гневом (Sprecher, 1986). В ходе этого исследования студенты рас сказывали о своих реакциях на несправедливость в их отношениях с близкими людьми и о возникавших у них при этом эмоциях. Как для мужчин, так и для жен-шин гнев был чувством, наиболее тесно связанным с ощущением несправедливости. Эти данные говорят о том, что в индивидуалистической культуре несправедли вость, связанная с межличностными отношениями, ассоциируется с гневом. Сохра няется ли эта связь в отношении иных типов несправедливости или в коллекти вистской культуре, еще предстоит определить.
Другое исследование, проведенное в США, было посвящено чрезвычайно важной негативной эмоциональной реакции на несправедливость — зависти (R. H. Smith, Parrott, Ozer & Moniz, 1994). В ходе исследования было обнаружено, что для тех, кто испытывает зависть, ощущение несправедливости ассоциируется с враждеб ностью. Исследователи сравнивают зависть, которую они считают по существу скрытой (и имеющей нежелательный с социальной точки зрения характер) эмоци ональной реакцией на несправедливость с негодованием, которое оценивают как более открытую (и приемлемую в социальном плане) эмоциональную реакцию на несправедливость. В кросс-культур ном контексте, возможно, зависть в большей степени свойственна коллективистской культуре, для которой контроль и прояв ление эмоций — более значимые моменты, тогда как для индивидуалистической культуры скорее характерно негодование.
Когнитивные реакции на несправедливое обращение предполагают прежде все го переосмысление совершенной несправедливости или изменение самооценки и оценки окружающих. Человек может переосмыслить происшедшее, изменив пред ставления о своих правах, представления о подлинном масштабе несправедливо сти или изменив атрибуцию вины за происшедшее (ср. Rutte & Messick, 1995). В любом случае когнитивные реакции ведут к преувеличению или преуменьшению масштабов пережитой несправедливости в восприятии индивида. Например, чело век может прийти к выводу, что он достоин большего, чем получил на самом деле, и что виновен в этом исключительно нарушитель, а следовательно, несправедли вость более значительна, чем потерпевший полагал вначале. В соответствии с тео рией справедливости, люди могут восстановить справедливость, касающуюся вза имоотношений, путем переоценки внесенного ими или окружающими вклада и полученного результата (Waster, Waster & Berscheid, 1978). Подобный процесс может происходить и по отношению к иным видам несправедливости. Стресс и его симптомы мы тоже можем отнести к психологическим реакциям на несправедли вость.
Исследований культурных различий в когнитивных реакциях на несправедли вость проведено очень мало. Создавая Китайский опросник для личностной оцен ки, Чейнг и с коллегами (Cheung et a., 1996) включили в него шкалу, названную
ЛЛ-(2-ментальность, которая считается свойственной китайцам, и предполагает защитную когнитивную переоценку нанесенных оскорблений. Например, если индивида вынуждают отдать что-либо, он может думать, что он щедрый человек и помогать людям хорошо. Сейчас проводятся кросс-культурные исследования, цель которых — выявить культурные различия в отношении такого подхода. Так или иначе, необходимо расширение кросс-культурных исследований, касающих ся когнитивных реакций на несправедливость.
Поведенческие реакции
Две категории реакций были выделены как Лейнгом и Стефаном (Leung & Stephan, 1998,2000), так и Райтом и Тэйлором (Wright & Tayor, 1998) — открытая реакция на несправедливость и отсутствие открытой реакции. Поведенческая реакция на несправедливость включает четыре этапа. Во-первых, ситуация определяется как несправедливая. На этом этапе человек приходит к выводу, что он заслуживает иного результата или лучшего обращения, чем то, которое имело место (Crosby, 1976). По мнению Джоста (Jost, 1995; Jost & Banaji, 1994), некоторые люди не чув ствуют несправедливости, оправдывая существующую систему, что связано с от сутствием революционного классового сознания, недостатком общения тех, с кем несправедливо обходятся, и низким уровнем групповой идентичности. Другая при чина заключается в том, что желание верить в справедливое устройство мира так же заставляет людей считать, что им не следует страдать от несправедливости (Lerner, 1980).
Фернхэм (Furnhara, 1985), например, обнаружил, что в период апартеида в Южной Африке чернокожие демонстрировали большую склонность верить в спра ведливое мироустройство, чем их собратья в Великобритании. Вера чернокожих южноафриканцев в справедливое мироустройство уменьшала их восприимчивость к несправедливому обращению, и, возможно, это делало их поведенческие реакции на несправедливость социальной системы менее выраженными. Наконец, как от мечалось выше, определенные культурные установки могут смягчать остроту не справедливости. Представление о карме в Индии является основой веры в предо пределенность страдания и приглушает ощущение несправедливости, Таким обра зом, если несправедливость не определяется как таковая, то поведенческая реакция на нее может отсутствовать.
На втором этапе виновник обвиняется в совершенной несправедливости. Атри буция вины предполагает принятие решения о том, что индивид или группа несут ответственность за несправедливость, их действия были предумышленными и зло намеренными (Tedeschi & Neser, 1993). Атрибуция вины обычно связана с чув ством гнева, по крайней мере на Западе (Quigey & Tedeschi, 1996). Иногда атри буция вины себе или окружающим является ошибочной (Jost, 1995; Jost & Banaji, 1994). В таком случае, несмотря на то что несправедливость не остается неза меченной, мер в отношении виновника не предпринимается, поскольку на него не возлагают ответственность за совершенную несправедливость. Подобным образом, когда тот, кто несет ответственность за несправедливость, признает свою вину в происшедшем, восприятие несправедливости становится не столь острым и пре дупреждает возможные реакции (Bies, 1987; Davidson & Friedman, 1998).
Подобным образом, исследование, проведенное в Японии, показывает, что при несение виновником извинений за содеянное может смягчить негативную реакцию на несправедливость (Ohbuchi, Kameda & Agaric, 1989). В ходе исследования сту денты, получившие незаслуженную негативную оценку со стороны другого студен та, реагировали на нее менее агрессивно, если обидчик извинился за свои заблуж дения, которые привели к несправедливой оценке.
В исследовании, которое учитывает ряд аспектов двух названных этапов, Фрой-денталер и Минула (Frcudenthaer & Mikua, 1998) обнаружили, что у австрий ских женщин чувство несправедливости по поводу разделения домашних обязанно стей, определялось ощущением нарушения их прав и атрибуцией вины партнеру, при этом оправдывающие партнера обстоятельства не принимались во внимание. В предыдущем разделе мы говорили о том, что вообще нарушитель чаще обвиня ется в своем недостойном поведении в индивидуалистической, чем в коллекти вистской культуре. Однако остается непонятным, существуют ли культурные различия в результативности компенсаторного поведения, связанного с совер шенным проступком, такого как объяснение своего дурного поведения или при несение извинений.
На третьем этапе человек должен прийти к пониманию того, что в его интере сах или в интересах его группы отреагировать на несправедливость определенны ми действиями, а не бездействием. Однако следует отметить, что порой люди реа гируют на несправедливость спонтанно, почти не обдумывая свое поведение.
На четвертом этапе человек должен реализовать свое решение. В соответствии с теорией мобилизации ресурсов, определенные типы поведенческих реакций воз можны лишь при наличии у индивида, с которым обошлись несправедливо, опре деленных ресурсов (Kandermans, 1989; Martin, Brickman & Murray, 1984; Tiy, 1978). Эти теоретики утверждают, что, например, коллективный протест неосуще ствим при отсутствии необходимых ресурсов (время, сцлы, деньги, поддержка). Возможно, это положение следует рассматривать более широко. Вообще люди вряд ли будут реагировать на несправедливость определенными действиями, если у них отсутствуют соответствующие ресурсы. Подобным образом, если человек считает, что его поведенческая реакция на несправедливость бессмысленна и не приведет ни к какому результату, вряд ли он станет что-либо предпринимать (Kandermans, 1989). Может быть, уместно отметить, что поведенческая реакция на несправедли вость не обязательно должна быть конструктивной, осмысленной и результатив ной в глазах субъекта поведения. Месть, агрессия, бесчинства и деструктивный протест, например, могут принести глубокое удовлетворение тем, кто прибегает к соответствующему поведению, несмотря на то что ситуация, которая породила несправедливость, в результате такого поведения может остаться прежней. Таким образом, если люди не считают, что они заслуживают лучшей участи, не обвиняют обидчика, не считают, что в их интересах предпринять определенные действия, не имеют в своем распоряжении ресурсов, необходимых для реализации определен ного поведения, или не верят, что их поведение приведет к желаемому результату, они бездействуют. Разумеется, отсутствие поведенческой реакции не означает отсутствия психологической реакции.
Мы рассмотрели ряд причин, по которым диапазон поведенческих реакций представителей коллективистской культуры может быть достаточно узок. Их стремление к избеганию конфликтов ведет к подавлению поведенческих реакций. В коллективистских обществах, таких как Япония и Таиланд, преобладает вто ричный контроль (изменение самого себя в соответствии с окружением), в инди видуалистических же обществах, таких как США, предпочтение отдается первич ному контролю (изменение окружения в соответствии с собственной личностью) (McCartyeta., 1999; Weisz, Rothbaum & Backburn, 1984), и это еще одна причи на, по которой поведенческие реакции в коллективистских обществах менее вы ражены.
Подводя итог, можно сказать, что культура может оказывать влияние на про цессы, лежащие в основе поведенческих реакций на несправедливость, на любой стадии. Судя по всему, у представителей коллективистских культур не обращают внимание на незначительные проявления несправедливости со стороны членов мы-группы в интересах сохранения гармонии. Вероятно, они более восприимчивы к объяснениям и извинениям, чем представители индивидуалистических культур. Даже если несправедливость замечена, существует достаточно много обстоя тельств, с учетом которых представители коллективистских культур могут решить, что цена реакции на несправедливость неоправданно высока по сравнению с ре зультатами. Кроме того, возможно, деструктивная реакция рассматривается ими как бессмысленная и бесполезная. При этом представители коллективистских культур, по-видимому, чаще, чем представители индивидуалистических культур, реагируют па несправедливость конструктивно.
Как уже говорилось выше, акцент на эгалитаризме и справедливости в культу рах с незначительной дистанцией по отношению к власти с высокой степенью ве роятности может привести к деструктивному поведению представителей такой культуры, как реакции на несправедливость. В культурах, где дистанция по отно шению к власти значительна, люди с высоким общественным положением могут особенно остро реагировать на несправедливость, поскольку они, очевидно, не ожидают ее и, как правило, располагают необходимыми для реакции властью и ресурсами. Люди с низким социальным статусом в таких культурах, скорее всего, подобны коллективистам в их стремлении не ощущать несправедливость или не реагировать на нее, поскольку их реакция может нарушить нормы иерархии и по влечь угрозу возмездия. Фатализм, который присущ культурам с высокими пока зателями дистанции по отношению к власти, тоже способствует нежеланию реа гировать на несправедливость Qost, 1995). В культурах, в которых дистанция по отношению к власти значительна, реакция на несправедливость, очевидно, во мно гом зависит от уровня возможностей человека, в отличие от культур, где дистан ция по отношению к власти невелика.
Личностная и групповая реакция на несправедливость
На характер реакции на несправедливость могут также оказывать влияние куль турные переменные. Мы различаем реакции на несправедливость по отношению к -индивиду и по отношению к мы-группе (Leung & Stephan, 1998, 2000), а Райт
и Тэйлор (Wright & Tayor, 1998) проводят разграничение между личностными и групповыми реакциями на несправедливость. Представляется логичным предпо ложить следующее: когда несправедливость воспринимается как действия по от ношению к мы-группе, реакция на нее, скорее всего, будет групповой (коллектив ной), а если несправедливость будет совершена по отношению к индивиду, реак ция будет индивидуальной.
Однако исследования говорят о том, что эта модель требует определенных ого ворок. Келли и Брейлингер (Key & Breininger, 1995) утверждают, что, когда ин дивид устойчиво отождествляет себя с мы-группой, вероятность коллективных действий как реакции на несправедливость по отношению к группе достаточно высока, но когда со стороны индивида нет устойчивого отождествления себя с мы-группой, скорее всего, ответом на несправедливость будут индивидуальные дей ствия. Подтверждая первую часть своего утверждения, они обнаружили, что про гностическим фактором участия британских женщин в коллективных действиях женских групп является устойчивость их идентификации как представительниц женского пола.
Исследования говорят о том, что на предпочтение индивидуальной или коллек тивной реакции оказывают влияние и некоторые другие факторы. Например, любопытное исследование Лалонде и Силвермана (Laonde & Siverman, 1994), проведенное в Канаде, показывает, что в культурах с небольшой дистанцией по от ношению к власти реакция на определенные проявления процессуальной неспра ведливости зависит от степени замкнутости группы. В ходе этого исследования было обнаружено, что когда присоединение к группе, обладающей высоким стату сом, доступно лишь немногим привилегированным членам на основе определен ных заслуг (формальное проведение в жизнь принципа десегрегации), люди реа гируют на отторжение, прибегая скорее к индивидуальным, чем к коллективным действиям. Уклонение от решения этой проблемы является достаточно редкой реакцией на отторжение.
Райт (Wright, 1997) исследовал поведенческие реакции североамериканских студентов на реформы, проводимые для видимости (tokenism). Результаты иссле дования позволили ему сделать вывод о том, что в индивидуалистических культу рах люди чаще реагируют на такие реформы коллективными действиями, если принципы справедливости нарушаются достаточно влиятельной группой с непро ницаемыми границами, социальное положение которой представляется нестабиль ным. То есть когда господствующая группа решительно отторгает представителей подчиненной группы, не допуская их проникновения в группу, и при этом ее соци альное положение является непрочным, представители подчиненной группы, ско рее всего, будут реагировать на это коллективными действиями, в отличие от си туации, когда можно присоединиться к доминирующей группе или когда ее статус достаточно устойчив. Как и в исследовании Лалонде и Силвермана (Laonde & Siverman, 1994), если границы господствующей группы не являются непроницае мыми, скорее всего, предпочтение будет отдано таким действиям, как индиви дуальный протест, который может увеличить шансы присоединения к доминиру ющей группе (см. также Wright & Tayor, 1998). Остается невыясненным, харак терна ли такая модель реагирования для коллективистских культур, но, вероятно,
она не столь актуальна в культурах со значительной дистанцией по отношению к власти, по сравнению с культурами, в которых дистанция по отношению к власти невелика, в которой и проводилось данное исследование. Представители групп, об ладающих низким социальным статусом, в культурах с большой дистанцией по от ношению к власти, возможно, не будут прибегать к коллективным действиям, даже если влияние группы с высоким статусом носит неустойчивый характер, а границы группы проницаемы, поскольку они изначально ощущают достаточно сильный страх возмездия и готовность признать власть доминирующей группы.
Концепция ориентации на социальное доминирование определяет, насколько люди признают иерархию различных социальных групп. Ее учет важен при опре делении, будет ли группа реагировать на несправедливость (Pratto, Sidanius, Staworth & Mae, 1994; Sidanius, 1993; Sidanius, Pratto & Rabinowitz, 1994). Речь, в частности, идет о том, что у представителей этнических групп с высоким стату сом ориентация на социальное доминирование формирует ощущение превосход ства мы-группы. У групп с низким статусом ориентация на социальное доминиро вание ведет к признанию статус-кво и ощущению неполноценности мы-группы.
Сиданиус и соавторы (Sidanius et a., 1994) подтверждают это предположение, показывая, что у американцев европейского происхождения — группы с высоким социальным статусом — ориентация на социальное доминирование ведет к позитив ному восприятию собственной национальной группы, в то время как у представи телей национальных меньшинств, обладающих низким социальным статусом, социальное доминирование определяет негативное восприятие собственной груп пы. В ходе аналогичного исследования Рабиновиц (Rabinowitz, 1999) обнаружил, что американцы европейского происхождения, у которых были низкие показате ли ориентации на социальное доминирование, были более расположены к полити ке изменения существующей социальной системы, чем те, чьи показатели в связи с социальным доминированием были высоки. У представителей национальных меньшинств низкие показатели ориентации на социальное доминирование были однозначно связаны с поддержкой политики, направленной на изменение статус-кво лишь в том случае, когда они считали существующую социальную систему несправедливой.
Хотя ориентация на социальное доминирование является характеристикой, определяющей индивидуальные различия, она близка с параметром дистанции по отношению к власти на уровне культуры. Если такая аналогия правомерна, это говорит о том, что представители групп с высоким статусом в обществе с большой дистанцией по отношению к власти могут менее благосклонно относиться к соци альной политике, которая направлена на восстановление справедливости при рас пределении ресурсов, чем представители групп с высоким статусом в культурах с незначительной дистанцией по отношению к власти. Представители групп с низ ким статусом в культурах с большой дистанцией по отношению к власти будут расположены к социальной политике, направленной на изменение статус-кво, только если они считают существующее положение дел несправедливым; в ином случае они будут воспринимать такую политику менее благосклонно, чем члены социальных групп с низким статусом в культурах с незначительной дистанцией по отношению к власти.
Связь психологических и поведенческих реакций
До настоящего момента мы рассматривали психологические и поведенческие ре акции на несправедливость как отдельные сущности, но они часто переплетаются между собой. Связь психологических и поведенческих реакций на несправедли вость рассматривалась в рамках теории относительной депривации. Согласно тео рии относительной депривации, ощущение индивидом относительной депривации часто вызывает эмоциональную реакцию, которая предшествует поведенческой реакции (Crosby, 1976). Эмоциональная реакция на относительную депривацию включает чувства неудовлетворенности, обиды или негодования. В научно-иссле довательской литературе, рассматривающей взаимосвязь между эмоциональными реакциями, относительной депривацией и последующими поведенческими реак циями, говорится о том, что данная взаимосвязь не столь очевидна, как предпола гает теория депривации. В ходе многих исследований обнаруживалось, что неудов летворенность, вызванная относительной депривацией; не имеет непосредственной связи с поведенческими реакциями (обзор см. в работе Martin et a., 1984).
Более современные исследования, которые позволяют выявить опосредующие связи неудовлетворенности, свидетельствуют о том, что неудовлетворенность мо жет быть опосредующим фактором взаимосвязи между несправедливостью и ре акцией на несправедливость. Так, Грант и Браун (Grant & Brown, 1995) обнаружи ли свидетельства взаимосвязи несправедливости распределения и коллективных реакций, опосредованных чувством неудовлетворенности. В ходе этого исследова ния выяснилось следующее: если небольшие группы людей считали, что распре деление по отношению к ним было несправедливым, их реакция представляла со бой активные коллективные действия только тогда, когда они чувствовали неудов летворение от несправедливого обращения. Одним из очевидных недостатков данных, касающихся опосредующей роли неудовлетворения, является то, что, испытывая неудовлетворение от несправедливости, люди реагируют на последнюю лишь если в их распоряжении имеются соответствующие ресурсы, а поведенческая реакция имеет смысл и является результативной (Kandermans, 1989).
В большинстве случаев взаимосвязь между психологической и поведенческой реакцией на несправедливость может включать негативные эмоциональные реак ции, которые предшествуют поведенческой реакции (как считают Rutte & Messick, 1995); однако иногда эмоциональные реакции могут следовать за поведенческими. Так, в культурах, которые считают важным сдерживание эмоций, в особенности отри цательных, что обычно имеет место в коллективистских культурах (С. W. Stephan, Stephan & Saito, 1998; W. G. Stephan, Stephan & Cabeza de Vargas, 1996), взаимо связь эмоциональных переживаний и поведенческих реакций может быть приглу шена, особенно если речь идет о несправедливых действиях со стороны члена мы-группы. Это тем более верно по отношению к имеющим разную направленность психологическим и поведенческим реакциям, представление о взаимосвязи между которыми совершенно неуместно. Сведений о том, какие психологические реакции связаны с определенными поведенческими реакциями и каким образом культура влияет на эту взаимосвязь, очень немного. Поэтому нам еще многое предстоит узнать.
Заключительные комментарии
На основе представленного обзора кросс-культурной литературы, посвященной вопросам справедливости, мы хотим подвести некоторые итоги и наметить направ ления будущих исследований.
Справедливость как общие нормы или конкретные принципы надлежащего поведения
Двухступенчатая модель, которую мы описали в этой главе, предполагает в значи тельной мере универсальность справедливости, если мы рассматриваем ее как со вокупность абстрактных конструктов и норм. Однако когда речь идет о конкрет ной реализации этих норм, культура может вносить значительные коррективы в понимание справедливости. Мы выявили значительные культурные различия как в справедливости распределения, процессуальной и карающей справедливости, так и в реакциях на несправедливость. Обращаясь к когнитивной психологии, Бхавук (Bhawuk, 1998) утверждает, что теории общего характера и детали, касающиеся специфики определенной сферы, дополняют друг друга; и то и другое необходимо для эффективного кросс-культурно го понимания и обучения. Общие теории по могают организовать сложные поведенческие нормы, превращая их в содержатель ный и удобный в обращении комплекс принципов, в то время как знание специфи ки, связанной с определенной сферой, необходимо для адекватного поведения в конкретной обстановке. Подход к справедливости как к комплексу норм общего характера аналогичен теориям общего характера — и тот и другие выполняют эвристическую функцию, но не могут помочь нам успешно справиться с конкрет ными проблемами в чужой культуре.
Подход к справедливости с точки зрения конкретных принципов аналогичен знанию специфики определенной сферы, которая помогает нам действовать в со ответствии с конкретными условиями, однако эти принципы слишком многочис ленны, чтобы запомнить их все, и слишком уникальны, чтобы способствовать меж культурному взаимопониманию. Большая часть кросс-культурной литературы, касающейся справедливости, посвящена общим принципам, а о содержании, кото рое вкладывается в понятие справедливость в разных культурах, нам известно от носительно немного. Учитывая важность проблем, касающихся справедливости, для межкультурных контактов нам требуется расширить научно-исследователь скую работу, касающуюся различий норм и критериев справедливости в разных культурах, чтобы практики, вступающие в межкультурный контакт, и те, кто со ставляет кросс-культурные образовательные программы, могли лучше понимать эти процессы и работать более эффективно.
Несправедливость как источник межкультурных конфликтов
Когда между двумя группами вспыхивает конфликт, каждая из сторон стремится обвинить другую в несправедливости. Лейнг и Стефан (Leung & Stephan, 2000) детально проанализировали вопрос о том, как ощущение несправедливости спо собствует углублению арабо-израильского конфликта и китайско-британского
конфликта, касающегося передачи Гонконга под управление Китая. Культурные различия часто мешают взаимопониманию и приводят к недоразумениям, что со здает препятствия для межкультурных контактов. Кроме того, Карневале и Лейнг (Carnevae & Leung, в печати), проанализировав литературу, касающуюся меж культурного ведения переговоров и заключения сделок, пришли к выводу, что обычно в таких ситуациях не достигается оптимальный результат. Так, Бретт и Окумура (Brett & Okumura, 1998) исследовали межкультурные и монокультурные переговоры, которые вели японские и американские испытуемые. В процессе меж культурных переговоров взаимопонимание сторон, касающееся приоритетов дру гой стороны, было не столь полным, и достижение взаимовыгодных результатов не таким успешным, как при монокультурных переговорах. В нашем обзоре было освещено много культурных различий, касающихся восприятия справедливости, китовые могут быть причиной глубоких межкультурных конфликтов. Мы считаем, что кросс-культурное понимание является ключом к предотвращению разруши тельных межкультурных конфликтов, которые питает ощущение несправедливо сти. Хотя проблемы справедливости иногда и стоят в центре внимания материа лов кросс-культурных образовательных программ (например, Cushner & Brisin, 1996), они, безусловно, заслуживают более широкого освещения. Лейнг и соав торы (Leung et a., в печати) считают, что из-за недостаточной кросс-культурной подготовки работников китайского происхождения из Гонконга, а также тайцев и японцев, которые работают на совместных предприятиях на территории материко вого Китая, местные жители считают их менее порядочными, чем работников запад ного происхождения или выходцев из других азиатских стран, несмотря на то что они ближе знакомы с культурой материкового Китая. Вероятно, только широкая подго товка в области культурных различий, касающихся справедливости, поможет пред ставителям разных культур избежать взаимных обвинений в несправедливости.
Соблюдение принципов справедливости в условиях культурного многообразия
Есть множество причин, по которым культуры вступают в контакт друг с другом, и самой распространенной формой межкультурного контакта является совместная работа. Управление в условиях культурного многообразия является популярной темой научных исследований (см., например, Chemers, Oskamp & Costanzo, 1995; Сох, 1993; Henderson, 1994; Jackson & Ruderman, 1995). Соблюдать справедливость в таких условиях совсем не легко, и мы рассматривали многочисленные культур ные различия в восприятии справедливости, которые, казалось бы, делают эту за дачу почти невыполнимой. Представители разных культур могут, к примеру, от давать предпочтение разным подходам к разрешению конфликтов. Уэлдон, Джен, Чен и Ванг (Wedon, Jehn, Chen & Wang, 1996) обнаружили, что на американско-китайских совместных предприятиях китайцы для разрешения межкультурных конфликтов обычно используют методы непрямого воздействия (например, идут к начальнику, выносят обсуждение проблемы на собрание), в то время как амери канцы в случае межкультурного конфликта предпочитают непосредственное об ращение к его участникам.
Лейнг и Квонг (Leung & Kwong, в печати) проанализировали множество кон фликтов, касающихся вопросов справедливости, которые часто случаются на совместных предприятиях в Китае, поскольку китайцы и их зарубежные партне ры имеют разные взгляды на справедливое управление трудовыми ресурсами. Нам не много известно об эффективных путях преодоления проблем, которые порож даются культурными различиями в восприятии справедливости. Эта сфера, без со мнения, требует более пристального внимания в ходе будущей научно-исследова тельской работ1 ы. Одним из перспективных направлений является подготовка тех, кому приходится иметь дело с межкультурными конфликтами, и обучение их посредничеству и консультированию при решении проблем, касающихся культур ных различий в восприятии справедливости.
При соблюдении принципов справедливости в условиях культурного многооб разия есть и еще одна проблема. Хорошо известно, что группы имеют предубежде ния в отношении мы-группы, которые ведут к тому, что членам мы-группы дается более высокая оценка и предоставляется большее количество ресурсов, чем членам они-группы. Тсуи и О'Рейли (Tsui & O'Reiy, 1989) обнаружили, что демографи ческие различия между начальником и подчиненным, в том числе расовые, связа ны со снижением эффективности (по оценке начальства), с меньшей личной рас положенностью начальства к подчиненным и к тому же повышает ролевую нео пределенность подчиненных. Проанализировав литературу по межкультурному содействию (intercuturaheping), Кросби, Бромли и Саксе (Crosby, Bromey & Saxe, 1980) пришли к выводу, что люди более охотно оказывают помощь представите лям одной с ними этнической группы, чем представителям иных этнических групп. Лейнг и Моррис (Leung & Morris, 2001), кроме того, утверждают, что культурные группы могут обнаруживать этноцентрическую предрасположенность к справед ливости, считая свои предпочтения и методы принятия решений более справедли выми. Так, Артур, Доверспайк и Фуэнтес (Arthur, Doverspike & Fuentes, 1992) обнаружили, что представители национальных меньшинств считают процедуру найма персонала, при которой представителям национальных меньшинств пре доставляется преимущество, более справедливой, чем представители националь ного большинства.
Пепитон и Л'Арман (Pepitone & L'Armand, 1997) приводят сведения о том, что и в США, и в Индии соответствие между валентностью результата, достигнутого индивидом, и его оценкой как человека воспринимается как проявление справед ливости. Иными словами, если хороший человек получает позитивный результат, а плохой человек получает негативный результат, это воспринимается как прояв ление справедливости. Эта так называемая гипотеза сбалансированной валентно сти при восприятии справедливости получила подтверждение и в Корее (Hong, 1997). В соответствии с данным предположением, по сведениям Ли, Пепитона и Олбрайта (Lee, Pepitone & Abright, 1997), и китайцы, и американцы считают, что хорошие люди должны получать более позитивные результаты, чем плохие. Хотя принципы справедливости требуют, чтобы хорошие люди получали позитивные результаты, предрасположенность по отношению к мы-группе и этноцентрическая предрасположенность к справедливости могут сделать оценку членов они-группы
как хороших людей проблематичной. Подход с точки зрения сбалансированной валентности не гарантирует готовности допустить получение позитивного резуль тата представителями иной культурной группы.
Позднее Тайлер и соавторы (Huo, Smith, Tyer & Lind, 1996; Tyer, Boeckmann, Smith & Huo, 1997) на основе модели справедливости с точки зрения ценности группы предложили выход из этого положения. Они считают, что процессы со циальной категоризации определяют, в какой мере принципы справедливости представляют собой механизм регулирования межгрупповых контактов. Если две группы считают Друг друга «чужими», то на первый план выступают личные инте ресы, а в процессе межгруппового контакта определяющую роль играет индивид. Если же две группы считают друг друга «своими», то более значимой становится справедливость межличностных отношений и нормы справедливости превращают ся в фактор, который объединяет две разные группы. Эта работа подчеркивает важ ность сверхзадачи и общей идентичности для соблюдения принципов справедли вости в условиях культурного многообразия.
Конструктивные подходы к несправедливости в процессе межкультурных контактов
Материал, который мы рассмотрели в данной главе, наводит на мысль о том, что для устранения проблем, связанных с культурными различиями в восприятии и применении норм справедливости, люди должны обладать определенными знания ми и навыками. На общем уровне необходимы знания о существовании культурных различий в нормах процессуальной, распределительной, карающей справедливо сти и справедливости взаимоотношений. Необходимо также знать, как различие в культурных параметрах, таких как индивидуализм—коллективизм и дистанция по отношению к власти, влияют на представление о различных принципах справед ливости. На более специализированном уровне необходимо иметь представление о той культуре, контакт с которой предстоит. Ничто не может заменить знания культурной специфики, если приходится иметь дело с недоразумениями, отсут ствием взаимопонимания, ошибочными суждениями и неправильной атрибуцией, связанными с пониманием справедливости. Люди должны не просто овладеть эти ми знаниями, а также научиться применять эти знания в соответствующих конк ретных ситуациях.
Ощущение несправедливости очень часто возникает в различных организаци ях или на работе, но оно может иметь место и в межличностных отношениях, ока зывая на них разрушительное воздействие. Люди должны научиться быть воспри имчивыми к тем ситуациям, которые могут вызвать ощущение несправедливости, они должны знать, какова их собственная реакция на несправедливость, какова возможная реакция окружающих, какое влияние на эту реакцию оказывает куль тура. Проблемы несправедливого обращения несут в себе серьезную угрозу про дуктивным межкультурным отношениям, поскольку реакция на такое обращение может быть очень острой. По этой причине, возможно, в первую очередь в отноше нии этих, а не иных проблем, касающихся межкультурных контактов, следует про консультироваться с компетентными в данной области лицами или привлечь к рассмотрению конфликтов, связанных с проблемами несправедливости, третьих
лиц в качестве посредников или арбитров. Те, кто становится участником межкуль турных конфликтов, касающихся проблем справедливости, могут не понимать до конца характер и происхождение проблемы, поэтому и необходимо привлечение компетентных третьих лиц. Хотя растет количество литературы по применению методик такого рода для разрешения межкультурных разногласий на националь ном уровне (например, Fisher, 1990), гораздо меньшее внимание уделяется пробле ме культурных разногласий, связанных с пониманием справедливости, на органи зационном и личностном уровне. Данная глава наглядно показала необходимость более пристального внимания к этим проблемам.
ГЛАВА 20
Азбука аккультурации
Колин Уорд
Развитие коммуникаций и транспортных технологий привело к тому, что мир стал гораздо меньше, чем раньше. Мы действительно вступаем в новую эпоху человеческой истории, эпоху стирания границ, когда контакты между предста вителями абсолютно разных культур становятся столь же обычными и реаль ными, сколь редкими они были сто лет назад. Сегодня сталкиваются друг с другом выходцы из самых разных и отдаленных мест, чего никогда не случалось прежде.
' На фоне этих изменений значение кросс-культурных исследований психо логии аккультурации за последние несколько десятилетий существенно воз росло. Тема, которая определена в данной главе как изменения, происходящие в результате непрерывных непосредственных контактов между представителя ми разных культур, имеет огромное значение, и именно поэтому ею мы завер шаем эту книгу.
В этой главе Уорд дает один из самых лучших и подробных обзоров подан ной теме. После определения понятия «усвоение культуры» (аккультурация) она выделяет различные категории населения, которые имеют дело с усвоением новой культуры, среди них иммигранты, беженцы и временные поселенцы. Она рассматривает результаты усвоения культуры, связанные с адаптацией, раз граничивая при этом психологическую и социально-культурную адаптацию. Выделение этих категорий весьма полезно для классификации и понимания литературы по теме.
Уорд умело синтезирует три основных теоретических и эмпирических под хода, которые доминировали при проведении научно-исследовательской ра боты в данной области: с точки зрения стресса и его преодоления, с точки зре ния культурного научения и с точки зрения социальной идентификации. Она уделяет первоочередное внимание аффективным, поведенческим и когнитив ным особенностям этих подходов. В то время как обзоры, касающиеся каждо го из направлений, обладают самостоятельной ценностью и уникальностью, синтез и интеграция названных подходов заслуживает особого внимания. Пер вая схема, иллюстрирующая ее подход, имеет практическую ценность не толь ко потому, что помогает читателю понять, какой аспект усвоения культуры он рассматривает, но и потому, что помогает всем нам понять, что мы говорим об одном и том же весьма многогранном конструкте — аккультурации, — рассмат ривая его с разных точек зрения.
Поэтому, несмотря на то что в каждом из разделов Уорд рассматривает самые современные сведения, собранные буквально по крупицам, определяя по каждому из направлений перспективы будущих исследований, возможно, самым важным научным вкладом этой главы является идея об интеграции тео рии и экспериментальной исследовательской работы по всем направлениям для развития того, что она называет «подлинно кросс-культурным подходом». Разумеется, движение в этом направлении чревато заблуждениями как в кон цептуальном-, так и в эмпирическом плане, и, как полагает Уорд, следует быть осторожными, говоря об универсальности процессов или результатов аккуль турации. В будущем потребуются широкомасштабные систематические срав нительные исследования аккультурации, интегрирующие лонгитюдное или квазилонгитюдное изучение разнообразных культурных процессов в множе стве разного рода групп. Действительно, такой всесторонний, интеграционный и всеобъемлющий подход — включающий разнообразные планы эксперимен тов, методы сбора данных и теории — является качественно новым подходом к проведению исследований. Такая работа будет нелегка. Но призыв Уордкэтой трудной работе уместен не только в ее сфере, но и в любой области психоло гии, что позволяют понять все главы этой книги.
Что такое «культурный шок» и какое воздействие он оказывает на тех, кто по падает в чужую культуру? Что «тянет» и «толкает» людей к миграции? Как чело век адаптируется к жизни в условиях новой культуры? Влияет ли миграция на культурную идентичность? Как экспатрианты, занимающиеся бизнесом, учатся справляться с новым для них культурным контекстом? Передаются ли традици онные ценности, нормы и обычаи следующим поколениям мигрантов? Как эмоци ональная травма, предшествующая миграции, влияет на адаптацию семей бежен цев после переселения на новое место? Какие факторы способствуют гармоничным отношениям между иммигрантами и коренным населением? Эти и другие вопро сы рассматриваются в рамках аккультурационнои теории и эмпирических иссле дований.
Под усвоением новой культуры (аккультурацией) понимаются изменения, которые происходят в результате продолжительного непосредственного контакта представителей разных культур (Redfied, Linton & Herskovits, 1936). Изначально относившийся к сфере интересов антропологов и социологов, данный термин был впервые использован для обозначения явления на уровне группы. Позднее процес сом аккультурации и его результатами стали интересоваться психологи, и теперь этот феномен изучается на личностном уровне (Berry, 1997; Graves, 1967).
Аккультурация может происходить в самых разных социальных, культурных и политических контекстах. Этот процесс может затрагивать различные группы и отдельных людей (см. табл. 20.1). Группы, усваивающие чужую культуру, раз личаются, по крайней мере, по трем параметрам: мобильности, стабильности и сте пени свободы выбора (Berry & Sam, 1997). Во-первых, те, кто в результате переме щения оказался в условиях чужой культуры, например беженцы и иммигранты, отличаются от групп, ведущих оседлый образ жизни, таких как коренные жители и устоявшиеся этнокультурные сообщества. Во-вторых, те, кто попал в чужую
культуру на ограниченное время, например временные поселенцы, отличаются от тех, кто, подобно иммигрантам, сменил постоянное место жительства. Наконец, тот, кто вступил в межкультурный контакт по своей воле (например, иммигранты и временные поселенцы) отличаются от тех, кто вынужден против своей воли уча ствовать в процессе межкультурного взаимодействия (например, беженцы, корен ное население). Применяя дифференциацию, связанную со свободой выбора, к мигрантам, можно определить добровольных мигрантов как тех, кто стремился попасть в другую страну, обычно в надежде на лучшую жизнь, тогда как те, кто мигрирует не по своей воле, чаще оказываются в чужой стране и чуждом окруже нии, будучи изгнанными со своей родины.
Синтез теоретических разработок и исследований, касающихся перечисленных групп — задача не из легких. Исторически сформировались шесть относительно независимых массивов литературы, которые в разной степени находились под вли янием различных дисциплин: психологии, психиатрии, социологии и антропо логии. Ориентация психологических подходов тоже не оставалась неизменной (например, когнитивная, поведенческая), как менялось и их содержательное на полнение (например, социальная или клиническая сфера). Кроме того, в течение последних 30 лет количество эмпирических исследований нарастало по экспо ненте. Учитывая значительный объем и разнообразие литературы по аккульту рации, в этой главе я остановлюсь на трех группах лиц, которые оказываются в условиях чужой культуры: временные поселенцы, иммигранты и беженцы, а также на трех современных теоретических подходах: с точки зрения социальной идентификации, с точки зрения культурного научения и с точки зрения стресса и его преодоления.
Таблица 20.1
Типы групп, участвующих в процессе аккультурации
Мобильность Добровольность контактов
Добровольные Против воли Оседлые
Мигранты Постоянные Временные Этнокультурные группы
Иммигранты Временные поселенцы Коренное население
Беженцы Ищущие убежища Источник: Berry and Sam, 1997, p. 295.
Аккультурация. Теоретические подходы
По мере того как возрастало количество тех, кто пересекает границу между куль турами, а исследования по аккультурации получали все большее распространение, сформировались три широких теоретических подхода, которые служили путевод ными нитями в области психологии. Первый связан с теориями социальной иден тификации и уделяет основное внимание восприятию себя и окружающих, вклю чая обработку информации о собственной группе (мы-группа) и прочих группах (они-группы). Вторым является подход с точки зрения культурного научения,
который уделяет основное внимание социальной психологии межкультурных кон тактов и процессам, связанным с усвоением культуро-специфичных навыков, ко торые необходимы для того, чтобы выжить и преуспеть в новом окружении. Тре тий подход связан с психологическими моделями стресса и его преодоления и применяется для изучения перемещения в иную культуру и адаптации к ней. Тео ретические основы всех трех подходов были «позаимствованы» у традиционной социальной психологии и психологии здоровья, однако используются примени тельно к изучению личности, усваивающей чужую культуру.
На подход с точки зрения социальной идентичности оказали влияние современ ная теория и эмпирические исследования в области социальной когнитивной дея тельности. В рамках этого подхода были предложены два дополнительных на правления исследований — межкультурный контакт и обмен. Первое предполагает анализ на личностном уровне. При этом первостепенное внимание уделяется от дельным аспектам этнической или культурной идентичности, а главной проблемой является определение и параметры оценки аккультурации (например, Cuear, Harris & Jasso, 1980; Hocoy, 1996). Сторонники этого подхода обычно рассматри вают аккультурацию скорее как состояние, нежели как процесс, и занимаются оценкой данного конструкта в определенный период времени, выявлением реле вантных прогностических факторов, коррелятов и последствий. Второе направле ние исследований предполагает анализ на групповом уровне и уделяет основное внимание взаимоотношениям и взаимному восприятию групп. Исследования в этом направлении предполагают изучение социальных взаимодействий представи телей коренного населения с временными поселенцами и иммигрантами, при этом для интерпретации межгрупповых отношений чаще всего используется теория социальной идентичности Тэджфела (Tajfe, 1978,1981) (см. например, Kosmitzki, 1996; Moghaddam, Tayor & Laonde, 1987; Ostrowska & Bochenska, 1996).
Подход с точки зрения научения культуре, напротив, берет начало в социаль ной и экспериментальной психологии. Сильное влияние на него оказала работа Аргайла (Argye, 1969) о социальных навыках и межличностном общении. Данный подход основан на следующем допущении: кросс-культурные проблемы возника ют из-за того, что временные поселенцы, иммигранты или беженцы испытывают трудности в повседневной социальной жизни. Следовательно, адаптация оказыва ется формой научения культуро-специфичным навыкам, которые требуются для того, чтобы найти общий язык с новым культурным окружением (Bochner, 1972, 1986). Исследователи, которые рассматривают межкультурный контакт и обмен с точки зрения культурного научения, уделяют первоочередное внимание культуро-специфичным переменным процесса адаптации. Они рассматривают различия в коммуникативных стилях, включая вербальные и невербальные составляющие, а также законы, обычаи, условности и нормы и их влияние на эффективность меж культурного взаимодействия. В последнее время исследователи расширили рам ки этого направления, предприняв попытки выстроить прогностические модели социально-культурной адаптации, акцент в которых делается на таких факторах, как знание культурной специфики, подготовка к межкультурным взаимодействи ям, беглость речи, опыт проживания за рубежом, контакты с коренными жителя ми, культурная дистанция и культурная идентичность (Ward, 1996).
Третьим является подход с точки зрения стресса и его преодоления. В его рам ках перемещение в иную культуру рассматривается как ряд жизненных изменении, вызывающих стресс, преодоление которого требует мобилизации адаптивных ре сурсов. Сильное влияние на этот подход оказала работа Лазаруса и Фолкмана (Lazarus & Fokman, 1984) о стрессе, его оценке и преодолении, а также первые те оретические и исследовательские работы, касающиеся событий в жизни человека (Homes & Rahe, 1967). Аналитическая схема данного подхода достаточно широка и учитывает как личностные характеристики, так и характеристики ситуации, ко торая может способствовать или препятствовать адаптации к новой культурной среде. Соответственно исследователи, стремясь выявить факторы, влияющие на кросс-культурную адаптацию, в первую очередь психологическое благополучие и удовлетворенность, изучают те же самые переменные, которые интересуют иссле дователей стресса и его преодоления в других областях. Эти переменные включают жизненные изменения, когнитивную оценку этих изменений, стратегии адаптации, личную и социальную поддержку. Рассматриваются и переменные культуро-спе-цифичного характера, такие как культурная идентичность и уровень усвоения культуры, применительно к временным поселенцам, иммигрантам и беженцам (Ward, 1996).
Вместе эти три подхода (аффективный, поведенческий и когнитивный) пред ставляют собой азбуку аккультурации1. Аффективные составляющие усвоения культуры выступают на первый план при подходе с точки зрения стресса и его преодоления; бихевиористские составляющие характерны для подхода с точки зрения научения культуре, а акцент на когнитивные составляющие делает подход с точки зрения социальной идентичности.
Межкультурный контакт и адаптация
Несмотря на совершенствование теории и все более последовательное изучение кросс-культурных перемещений, продолжается достаточно острая полемика об адекватных критериях оценки «кросс-культурного приспособления» (adjustment) или «межкультурной адаптации» (Benson, 1978; Church, 1982; Ward, 1996). Явля ются ли критериями успешной адаптации хорошие отношения с носителями куль туры, психологическое благополучие, успешное выполнение своих обязанностей на работе, позитивное отношение к кросс-культурному перемещению или иденти фикация с местным населением? В литературе об иммигрантах, беженцах и вре менных поселенцах приводятся различные показатели приспособления, исследо вания предлагают обширный перечень критериев оценки результатов. Последние включают самосознание и самооценку (Kama & Maruyama, 1990), расположение духа (Stone Feinstein & Ward, 1990), состояние здоровья (Babiker, Cox & Mier, 1980), беглость речи (Ader, 1975), ощущения признания и одобрения и чувство удовлетворения (Brisin, 1981), характер и интенсивность взаимодействий с мест ным населением (Sewe & Davidsen, 1961), культурное самосознание (Martin, 1987), усвоение культурно-адекватного поведения (Bocmer, Lin & Mceod, 1979),
В английском игра слов: Affective, Behaviora, Cognitive — по первым буквам А, В, С (азбука!) аккуль турации. — Примеч. пауч'ред.
перцепционная зрелость (Yoshikawa, 1988), навыки коммуникации (Ruben, 1976), аккультурационный стресс (Berry, Kim, Minde & Mok, 1987) и успехи в учебе и работе (Back & Gregersen, 1990; Perkins, Perkins, Gugiemino & Reiff, 1977).
Поскольку при описании и определении адаптации исследователи сочетали теоретические и эмпирические подходы, появилось множество разнообразных ана литических схем. В ходе исследования эффективности межкультурного взаимодей ствия, проведенного Хаммером, Гудикунстом и Вайзманом (Hammer, Gudykunst & Wiseman, 1978), была разработана трехфакторная модель, учитывающая а) способ ность к преодолению психологического стресса, б) способность к эффективной коммуникации и в) способность к установлению межличностных отношений. Менденхолл и Оддоу (Mendenha & Oddou, 1985) рассматривают аффективные, бихевиористские и когнитивные составляющие адаптации, в том числе психоло гическое благополучие, функциональное взаимодействие с местным населением и принятие соответствующих установок и ценностей. Помимо кросс-культурного взаимопонимания, переменных характеристик контактов, эффективности труда, в экспериментальном исследовании Кили (Keaey, 1989) освещены как позитив ные, так и негативные результаты миграции — уровень удовлетворенности жиз нью, а также индикаторы психологического и психосоматического стресса. Блэк и Стефенс (Back & Stephens, 1989) являются сторонниками бихевиористского под хода и выделяют три аспекта адаптации временного поселенца: общая адаптация (способность справиться с проблемами повседневной жизни), адаптация к взаи моотношениям (эффективное взаимодействие с местным населением) и адаптация к работе (успешное выполнение профессиональных задач). Некоторые исследова тели говорят о конкретных видах адаптации, связанных с определенными сфера ми жизни, например эффективное выполнение работы и получение удовлетворе ния от нее (Lance & Richardson, 1985), экономическая адаптация (Аусап & Berry, 1994), академическая успеваемость и адаптация к новым условиям обучения (Lese & Robbins, 1994). Все эти модели объединяет признание того, что психологическое благополучие и удовлетворение, как и эффективные взаимоотношения с предста вителями новой культуры, являются важными составляющими адаптации для тех, кто совершил кросс-культурное перемещение.
Эта тема отражена в работе Уорд и ее коллег, которые утверждают, что в широ ком смысле адаптацию к новой культуре можно разделить на два вида: психологиче скую и социально-культурную (Seare & Ward, 1990; Ward & Kennedy, 1992,1993b). В основе психологической адаптации главным образом лежат аффективные реак ции, связанные с ощущениями благополучия или удовлетворения в процессе кросс-культурного перемещения. Социально-культурная адаптация относится к области поведения и определяет способность «соответствовать» или эффективно взаимодей ствовать с новым культурным окружением. Одна из находящихся в стадии станов ления программ исследований показала, что психологическая и социально-культур ная адаптации концептуально связаны между собой, но различаются в эмпирическом плане. Эти понятия имеют разную теоретическую основу, они прогнозируются раз ными типами переменных, и сами процессы происходят по-разному.
Психологическая адаптация происходит в условиях стресса и борьбы с ним. Поэтому сильное влияние на ее ход оказывают такие факторы, как перемены
в жизни, особенности личности и социальная поддержка (Seare & Ward, 1990; Ward & Kennedy, 1992). Имеются свидетельства того, что с течением времени уро вень психологической адаптации подвержен колебаниям, несмотря на то что все проблемы, как правило, максимально обостряются в самом начале кросс-культур ного перемещения. Рассматривая социально-культурную адаптацию с точки зре ния научения культуре, можно определить ее как качество и количество связей с местным населением (Ward & Kennedy, 1993с; Ward & Rana-Deuba, 2000), куль турную дистанцию (Furnham & Bochner, 1982; Seare & Ward, 1990) и продолжи тельность проживания в новой стране (Ward & Kennedy, 1996b). Изменения уров ня социально-культурной адаптации более предсказуемы; на начальных стадиях кросс-культурно го перемещения адаптация осуществляется стремительными тем пами, затем эти темпы стабилизируются и кривая роста постепенно переходит в горизонтальную линию (Ward & Kennedy, 1996b; Ward, Okura, Kennedy & Kojima, 1998). Учитывая широту названных теоретических конструктов, их концептуаль ную и эмпирическую основу и потенциал их применения на личностном, межлич ностном, внутригрупповом и межгрупповом уровнях, разделение психологической и социально-культурной адаптации позволяет представить результаты межкультур ного взаимодействия достаточно лаконично и в то же время всесторонне.
Как совместить теорию, процесс и результаты
На рис. 20.1 схематически представлены теоретические подходы к усвоению куль туры и адаптации — с точки зрения стресса и его преодоления, с точки зрения на учения культуре и с точки зрения социальной идентификации — со своим акцен том для каждого из подходов — на аффекте, поведении и когнитивной деятельно сти соответственно. Кроме того, здесь представлены основные составляющие кросс-культурной адаптации (психологическая и социально-культурная) общие для временных поселенцев, иммигрантов и беженцев. Схема увязывает результаты адаптации с соответствующими теоретическими конструктами и показывает, как объединение аффективных, поведенческих и когнитивных факторов позволяет описать и объяснить процесс кросс-культурного перемещения и адаптации. Осталь ная часть этой главы посвящена развитию, дополнению и конкретизации этой схе мы, при этом основное внимание уделяется эмпирическим исследованиям.
Социальная идентификация
Культурная идентичность и аккультурация
Хотя изменения в процессе аккультурации касаются многих областей, возможно, самые фундаментальные перемены связаны с культурной идентичностью. В самом упрощенном виде этническая или культурная идентификация включает осознание, категоризацию или самоидентификацию индивида как члена этнокультурной группы. Однако идентификация имеет и другой аспект, поскольку она связана с самоутверждением, гордостью и позитивной оценкой группы, к которой принад лежит индивид, предполагая, кроме того, определенный характер поведения, свой ственный данной этнокультурной группе, определенные ценностные и традицион ные ориентации (Phinney, 1992). Шкалы для оценки этнической и культурной
идентичности часто включают вопросы, связанные с принадлежностью (в какой степени индивид ощущает себя частью соответствующей группы), центрирован ностью (насколько значима принадлежность к определенной группе для личност ной идентификации индивида), оценкой (позитивные и негативные ощущения, связанные с группой) и традициями (соблюдение сложившихся обычаев и призна ние традиционных норм и ценностей группы).
Существуют три модели описания и интерпретации изменений культурной идентичности. Первая — модель ассимиляции. В соответствии с ней, лицо, кото рое перемещается в иную культуру, отказывается от идентификации с культурой своего происхождения и начинает двигаться по пути идентификации с новой культурой, усваивая свойственные ей (то есть местному населению) особеннос ти, ценности, установки и поведение (Omeda, 1979). Такая линейная и однонап равленная модель реализуется в целом ряде систем оценки аккультурации с по мощью самоотчета. В число таких инструментов входят Шкала оценки усвоения культуры американцами мексиканского происхождения-I (ARMSA; Cuear et a., 1980); Шкала оценки усвоения культуры греческими иммигрантами (Madianos, 1980, цит. по: Mavreas, Bebbington & Der, 1989); и шкала усвоения культуры, раз работанная Туманом (Ghuman, 1994) для подростков азиатского происхождения, проживающих в Канаде и Великобритании. Политический смысл данной модели очевиден: иммигрантам следует ассимилироваться, чтобы адаптироваться к жизни в новой культуре.
Рис. 20.1. Теоретические подходы к изучению усвоения культуры и адаптации
Вторая модель предлагает бикультурный подход, при котором идентификация с родной и идентификация с новой культурой сбалансированы, не противоречат друг другу и способствуют формированию социальной идентификации иммигран тов и беженцев. Би культу рал изм рассматривается как промежуточный вариант
между ассимиляцией и сепаратизмом; однако поскольку шкалы для оценки иден тификации помещают бикультурализм между идентификацией с унаследованной и идентификацией с новой культурой, две соответствующие идентичности рас сматриваются как независимые, противодействующие силы. Инструменты оцен ки, основанные на этом подходе, включают Шкалу оценки усвоения культуры (Wong-Rieger & Quintana, 1987); ARMSA- (Cue'ar, Arnod & Madonado, 1995); Краткую шкалу оценки аккультурации латиноамериканцев, версии для взрослых и молодежи (Вагона & Mier, 1994; Marin, Saboga, Mann, Otero-Saboga & Perez-Stabe, 1987); Шкалу усвоения культуры поведения для латиноамериканцев (Szapocznik, Scopetta, Kurtines & Aranade, 1978); Азиатскую шкалу самоидентификации и ак культурации (Suinn, Rickard-Figuerea, Lew, Vigi, 1987); Шкалу аккультурации выходцев из Юго-Восточной Азии (Anderson et a., 1993); Шкалу аккультурации американцев азиатского происхождения (Lai & Linden, 1993); и Шкалу межнаци ональных отношений для студентов разных национальностей (Sodowsky, Lai & Pake, 1991). Очевидно, что данная модель делает шаг вперед по сравнению с моде лью ассимиляции, поскольку бикультурализм рассматривается в данном случае как желаемый результат и эффективное средство адаптации к кросс-культурным изменениям; однако данная концепция имеет недостаточно четкий характер, по скольку использование характеристик бикультурализма в качестве критериев оценки не позволяет отделить тех индивидов, культурная идентичность которых в отношении обеих культур выражена слабо, от тех, чья идентичность с обеими куль турами носит глубокий и устойчивый характер. Несмотря на этот очевидный не достаток, бикультурная модель пользуется в американской психологической литературе наибольшей популярностью.
Третья альтернатива, очевидно, привлекает определенное внимание в связи с кросс-культурными исследованиями и международными контактами. Отличи тельной особенностью этой более сложной модели является концептуализация унаследованной и новой культурной идентичности как независимых или ортого нальных доменов (например, Cortes, Roger & Magady, 1994; Szapocznik, Kurtines & Fernandez, 1980). В ряде случаев названные идентичности рассматриваются вме сте с категоризацией стратегий аккультурации (например, Bochner, 1982; Hutnik, 1986; Larsy & Sayegh, 1992). Работы Берри (Berry, 1974, 1984, 1994) по усвоению культуры являются, наверное, лучшим примером такого категориального подхо да. Берри утверждает, что перед временными поселенцами, иммигрантами и бежен цами встают два основных вопроса, касающихся идентичности с унаследованной и новой культурой и отношений с окружающими: «Стоит ли сохранить мое куль турное наследие?» и «Стоит ли поддерживать отношения с другими группами?». Два возможных ответа на каждый из этих вопросов позволяют выделить четыре позиции или стратегии, касающиеся усвоения новой культуры: интеграция, сепа рация, ассимиляция и маргинализация. Положительный ответ на оба вопроса со ответствует интеграции; отрицательный ответ на оба вопроса ведет к маргинали зации; положительный ответ на первый вопрос и отрицательный — на второй пред полагает сепаратистскую позицию; а отрицательный ответ на первый вопрос и положительный на второй характеризует установку на ассимиляцию.
Применение категориальных моделей аккультурации сочеталось с использова нием различных критериев и методов оценки. Ряд инструментов позволяет осуще ствить независимую оценку культурной идентичности индивида в отношении унаследованной и новой культуры, а комбинация этих показателей может исполь зоваться для категориальной оценки. Индекс аккультурации Уорд и Кеннеди (Ward & Kennedy, 1994), Шкала культурной идентичности (Feix-Ortiz, Newcomb & Meyers, 1999) и Шкала аккультурации вьетнамских подростков (Nguyen, Messe & Stoak, 1999) структурированы в соответствии с этими принципами. Однако Берри и его коллеги обычно предпочитают независимую оценку маргинализации, ассимиляции, сепарации и интеграции при помощи сходных между собой шкал, что можно увидеть по их работе с португальскими, венгерскими и корейскими иммигрантами в Канаде (Berry, Kim, Power, Young & Bujaki, 1989).
Берри и его коллеги убедительно доказали, что интеграция является предпоч тительной стратегией среди тех, кто вливается в многонациональное общество. Иммигранты из Венгрии, Кореи, Португалии и Ливана, а также беженцы из Цент ральной Америки, оказавшиеся в Канаде, оказывают интеграции явное предпоч тение (Berry et a., 1989; Dona & Berry, 1994; Sayegh & Lasry, 1993). Имеются также данные, хотя и не систематического характера, о том, что интеграции отдается пред почтение в культурно-однородной среде, причем ее предпочитают даже предста вители меньшинств. Сэм (Sam, 1995) приводит сведения о том, что интеграции отдают предпочтение иммигранты из развивающихся стран, которые прибывают в Норвегию, а Патридж (Patridge, 1988) обнаружил, что она популярна и в Японии среди экспатрианток, которые выходят замуж за японцев. Корреляты и результа ты Применения названных стратегий рассматриваются ниже в связи с психологи ческой и социально-культурной адаптацией.
Помимо вопросов, касающихся критериев оценки, в центре внимания исследо ваний идентичности и аккультурации находятся составляющие идентичности и вопросы о том, как меняется идентичность с течением времени, какие обстоятель ства определяют идентичность и приводят к ее изменению. Исследователи рас сматривали характеристики индивида: возраст, половую принадлежность, уровень образования; характеристики групп мигрантов: культурное сходство и мотивацию перемещения в новую культуру (желание или изгнание); характеристики обще ства, которое принимает мигрантов: монокультуру или многообразие культур, сво бодную или замкнутую социально-культурную структуру. Обычно эти переменные рассматривались как факторы, которые предшествуют или являются коррелятами аккультурации и изменения идентичности. Идентичность и аккультурация, в свою очередь, рассматривались как прогностические факторы адаптации мигрантов к новому окружению, особенно психологической и социально-культурной адаптации.
Идентичность связана с комплексом сложных динамических процессов, в ходе которых индивид определяет, пересматривает и выстраивает собственную этниче скую или культурную принадлежность или соответствующую принадлежность окружающих. Хотя эти изменения с точки зрения их проявления в процессе воз растного развития исследовали редко (исключениями являются работы Aboud, 1987; Phinney, 1989; Schonpfug, 1997), многие занимались изучением вопросов
идентичности применительно к разным группам, выявляя различия между возра стными группами и представителями разных поколений. Как правило, молодые мигранты более гибки, чем старшее поколение, и обычно быстрее усваивают нор мы и ценности новой культуры (Marin et a., 1987; Mavreas et a., 1989). Если усво ение новой культуры начинается в раннем возрасте, особенно до поступления в на чальную школу, процесс проходит более гладко (Beiser et a., 1988). Одной из воз можных причин этого является то, что молодые мигранты быстрее овладевают языком и легче вливаются в новое общество (Liebkind, 1996).
Хотя результаты исследований тендерных различий в идентификации и аккульту рации не вполне последовательны, есть определенные свидетельства того, что асси миляция мальчиков осуществляется быстрее, чем девочек, а мужчины ассимили руются быстрее, чем женщины (Ghaffarian, 1987). Имеются также данные о том, что обычно женщины относятся к ассимиляции более негативно, имея более выражен ную склонность к сохранению идентичности культуре происхождения (Harris & Verven, 1996; Liebkind, 1996; Ting-Toomey, 1981). Объясняя причины этих разли чий, обычно говорят о традиционной роли, которую играют женщины. Во многих случаях женщины более изолированы от культуры нового места жительства, особенно если они не работают или не знают языка. Кроме того, женщины часто считаются хранительницами культуры, поскольку они обучают детей народным обычаям и традициям, воспитывая таким образом идентификацию с нормами и ценностями унаследованной культуры (Yee, 1990, 1992).
Исследования говорят о том, что от поколения к поколению иммигранты обна руживают все более выраженную ориентацию на местную культуру (Montgomery, 1992). Это не означает, однако, что при этом они неизбежно отказываются от куль туры своего происхождения. Например, Мавреас и соавторы (Mavreas et a., 1989) говорят, что для второго поколения греческих иммигрантов в Великобритании ха рактерен баланс между греческой и британской идентичностью, в отличие от по коления их родителей, которые продолжают оставаться греками. На взаимодей ствие унаследованной и новой культурной идентичности оказывает влияние ряд факторов, и их формирование не всегда происходит линейным или однонаправлен ным образом. Различные изменения идентичности можно наблюдать по мере того, как группы новоприбывших иммигрантов адаптируются, превращаясь в менынин-ствас более устойчивым статусом в культурно-неоднородном обществе. Киф и Па-дилла (Keefe & Padia, 1987), например, обнаружили, что культурное самосозна ние заметно ослабевает у второго поколения американцев мексиканского проис хождения по сравнению с первым и затем продолжает постепенно идти на убыль; при этом верность своей этнической группе у первых поколений снижается очень незначительно и впоследствии остается стабильной.
Здесь уместно будет обратиться к различиям между когнитивными и поведенче скими аспектами аккультурации. Хотя исследования показали, что они связаны между собой (Der-Karabetian, 1980; Uah, 1987), их изменение с течением времени происходит по-разному (Cuear, Arnod & Gonzaez, 1995; Szapocznik et a., 1978). Иммигранты и беженцы обычно стремятся усвоить новые модели поведения и при обрести новые навыки, однако установки и ценности, как правило, меняются не так быстро (Triandis, Kashima, Shimada & Viarea, 1986; Wong-Rieger & Quintana, 1987).
Один из примеров тому можно найти в исследовании Розенталя с соавторами (Rosentha, Be, Demetriou & Efkides, 1989), которые сравнивали австралийцев гре ческого происхождения с австралийцами английского происхождения и с греками. Хотя по своему поведению австралийцы греческого происхождения были больше похожи на англо-австралийцев, в отношении ценностных ориентации они были ближе к грекам. Несмотря на прагматические поведенческие реакции, основные ценност ные ориентации большей частью не изменились. Это говорит о том, что ни измене ние поведения, ни усвоение новых культурных навыков еще не являются показате лями культурной идентификации (LaFromboise, Coeman & Gerton, 1993). Эти расхождения поведения и установок заслуживают более внимательного изучения, особенно в свете данных, которые говорят о том, что представители принимающего общества обычно позитивно относятся к сохранению иммигрантами своих культур ных традиций, связанных с пищей, музыкой или одеждой, и более настороженно реагируют на сохранение традиционных ценностных ориентации, которые могут противоречить их собственным (Lambert, Moghaddam, Sorin & Sorin, 1990).
Помимо демографических факторов, таких как возраст или принадлежность к определенному поколению, на этническую и культурную идентичность огромное влияние оказывает качество и количество межкультурных контактов. Чем больше индивид подвергается воздействию новой культуры, тем более выражены прояв ления ассимиляции (Mendoza, 1989). Продолжительное проживание в условиях новой культуры, очевидно, укрепляет новую и ослабляет унаследованную культур ную идентичность, и те, кто рожден в новой культурной среде, ассимилируются быстрее, чем родившиеся за ее пределами (Cortes et a., 1994). На опыт аккульту рации влияют, кроме того, уровень образования и социально-экономическое поло жение. Более высокий уровень образования является прогностическим фактором более глубокой идентификации с новой культурой (Mavreas et a., 1989; Suinn, Ahuna & Khoo, 1992), а более высокий социально-экономический статус способ ствует ускорению ассимиляции иммигрантов и беженцев (Barona & Mier, 1994; Nicassio, 1983), по крайней мере, при кросс-культурном перемещении в промыш-ленно развитые западные страны, такие как США и Великобритания.
Интенсивность контактов и коммуникации в рамках унаследованной культуры влияет на социальную идентичность аналогичным образом. Взаимоотношения в пределах этнической группы, в том числе членство в этнокультурных организациях, способствует укреплению унаследованной идентичности (Atrocchi & Atrocchi, 1995; Sodowsky et a, 1991), а проживание иммигрантов в замкнутой среде своих собратьев по этнической группе замедляет процесс ассимиляции (Cuear & Arnod, 1988). Подобным образом тормозит процесс ассимиляции предпочтительное иди исключительное употребление родного языка (Berry et a., 1989; Lanca, Aksnis, Roese & Gardner, 1994; Montgomery, 1992).
Наконец, важным фактором являются обстоятельства и характер миграции, в особенности продолжительность пребывания в среде новой культуры и добро вольность кросс-культурного перемещения. Те, кто считает, что их пребывание в новой культурной среде носит временный характер, например временные поселенцы или иные мигранты, пребывание которых в среде новой культуры является крат ковременным, имеют более устойчивую идентичность культуре происхождения
и менее выраженную идентичность культуре контакта по сравнению с теми, кто прибывает надолго или навсегда (Mendoza, 1989). Среди мигрантов и беженцев, которые прибыли на продолжительный срок, ассимиляция менее интенсивна среди
тех, кто был вынужден сменить место жительства, по сравнению с теми, кто стре мился к этой перемене (Wong-Rieger & Quintana, 1987).
Восприятие представителей иной культуры
В предыдущем разделе рассматривались вопросы, связанные с культурной иден тичностью и с тем, каким образом стратегия усвоения новой культуры определяет восприятие унаследованной и новой культурной идентичности — как взаимоис ключающих или совместимых друг о другом. Взаимоотношение культуры про исхождения и культуры контакта действительно достаточно сложная проблема как для временных поселенцев, так и для мигрантов; успешное решение этой пробле мы является важным компонентом адаптации. Не существует единого рецепта, который позволил бы решить все возникающие в связи с этой проблемой вопросы; при этом, очевидно, что для тех, кто оказался в среде новой культуры, отношения с представителями местной или доминирующей группы населения будут опре деляться не только отношением мигрантов к принимающей культуре, но и отно шением местных жителей к мигрантам. В этом разделе мы рассмотрим вопросы, связанные со стереотипами, предрассудками и дискриминацией по отношению к временным поселенцам, иммигрантам и беженцам.
Теория социальной идентичности, предложенная Тэджфелом (Tajfe, 1978), дает концептуальную основу для рассмотрения данных вопросов. Социальная идентификация базируется на таких процессах, как социальная категоризация и социальное сравнение, то есть в ее основе лежит признание того, что существуют различные «свои» и «чужие» группы, что их можно сравнивать и что желательные или нежелательные результаты таких сравнений могут повлиять на самооценку. Тэджфел утверждает, что предубеждения в отношениях между группами — неиз бежное следствие социальной идентификации. Результатам таких предубежде ний для групп, которым что-либо угрожает или которые имеют нежелательную репутацию, в первую очередь заниженной оценке они-групп, теория социальной идентичности уделяет особое внимание; значительная часть работы Тэджфела по священа классификации и детальному рассмотрению компенсаторных реакций групп, которые находятся в неблагоприятном положении. Эти реакции включают смену мы-группы, использование когнитивных стратегий для пересмотра соци альных сравнений и коллективные социальные действия. Хотя теория Тэджфела имела до сих пор наибольшее влияние при изучении взаимоотношений между груп пами и их взаимного восприятия и несмотря на ее актуальность для изучения групп, находящихся в процессе аккультурации, количество исследований, посвященных проблемам временных поселенцев, иммигрантов и беженцев, было незначительным. Ниже мы рассмотрим основные исследования в этой области.
1. Имеются ли свидетельства фаворитизма по отношению к членам «своей» группы? Специалисты по кросс-культурным исследованиям в области со циальной психологии стереотипов представляют убедительные свидетель ства проявлений фаворитизма по отношению к мы-группе представителями
доминирующих групп населения принимающего общества. Вибулсвади (Wibuswadi, 1989), например, исследовал взаимоотношения между тайцами, китайцами, представителями племени хмонг и американцами на севере Таи ланда. Из всех перечисленных групп наиболее негативную оценку тайцы дали американцам, эта оценка была более негативной и по сравнению с оцен кой тайцев американцами. Георгас (Georgas, 1998) приводит следующие све дения: греки считают, что они более трудолюбивы, надежны и порядочны, чем негреки, но что еще более любопытно, оценка греков-репатриантов зани мает промежуточное положение между стереотипом оценки грека и негрека. Согласно Тэджфелу, фаворитизм по отношению к «своей» группе может выражаться более явно у доминирующей группы или у тех, кто обладает по литической, социальной или экономической властью.
2. Связаны ли негативные стереотипы по отношению к «чужой» группе с пре дубеждениями и дискриминацией? Негативные стереотипы «чужой» группы имеют важное значение возникновения предубеждений и дискриминации со стороны принимающего общества. Стефан и его коллеги определяют такие стереотипы, как один из четырех основных факторов (которые, кроме того, включают реальную и символическую угрозу и межгрупповую тревожность), которые ведут к появлению предубеждений. Это подтвердили проведенные исследования предубеждений в отношении марокканских иммигрантов в Испании, российских иммигрантов в Израиле и мексиканских иммигрантов в США (W. G. Stephan, Ybarra, Martinez, Schwarzwad & Tur-Kaspa, 1998; Ybarra & Stephan, 1994).
3. Кто ошущает дискриминацию? Ощущение дискриминации сильно отлича ется у различных индивидов и групп. Малевска-Пейре (Maewska-Peyre, 1982) обнаружила, что 7 из 10 подростков (мигрантов во втором поколении), проживающих во Франции, говорили о том, что страдают от предвзятого от ношения и дискриминации. Девочки чувствовали дискриминацию сильнее, чем мальчики, а арабы ощущали дискриминацию более остро, чем испанцы или португальцы. Несмотря на то что такое отношение связано с культурны ми различиями, даже те мигранты, которые в языковом, этническом и куль турном плане близки к представителям большинства, могут чувствовать свою социальную неполноценность. Леонг (Leong, 1997), например, обнаружил, что временные поселенцы из КНР ощущают, хотя и не очень явно выражен ные, предубеждения и дискриминацию в Сингапуре. Хотя ощущения пред взятого отношения и дискриминации среди иммигрантов и временных посе ленцев нередки, как правило, представители дискриминируемой группы счи тают, что предвзятое отношение направлено скорее на других членов их группы, нежели на них самих (Tayor, Moghaddam & Beerose, 1989; Tayor, Wright, Moghaddam & Laonde, 1990).
4. Каковы наиболее распространенные стратегии реагирования на предвзятое отношение? На выбор стратегии влияют личностные, групповые и соци альные факторы (Camieri & Maewska-Peyre, 1997). Изучая иранцев в Монреале, Могхаддам и соавторы (Moghaddam et a., 1987) обнаружили, что в процессе усвоения новой культуры иммигранты выбирают одну из двух
возможных стратегий. Некоторые предпочитают индивидуалистический подход, предполагающий прежде всего социальную мобильность личности, а не сохранение культурного наследия. Другие используют коллективист ские стратегии, рассчитывая на поддержку со стороны иранских культур ных организаций и иранской диаспоры в целом, с целью достижения соци ального прогресса. Каждую из названных групп отличал ряд особенностей, среди которых можно назвать желание остаться в Канаде и отношение к необ ходимости поддержания связи с иранской диаспорой. Однако самым важным было то, что избравшие коллективистскую стратегию были более глубоко убеждены в справедливости и беспристрастности канадской социальной сис темы. Более позднее исследовацие, участниками которого были канадские иммигранты с Гаити, из Индии, Италии, Греции, а также с Карибских остро вов, показало, что представители явного меньшинства обычно предпочитают коллективистские стратегии (Laonde & Cameron, 1993; Laonde, Tayor & Moghaddam, 1988).
5. Существуют ли стратегии, которые могут уменьшить фаворитизм по от ношению к «своей» группе и улучшить межгрупповые отношения и взаимное восприятия групп? Социально-психологическая теория говорит о том, что расширение контактов — по крайней мере, при определенных условиях — может способствовать улучшению отношения групп друг к другу и укрепле нию связей между ними. Триандис и Вассилиу (Triandis & Vassiiou, 1967) были первыми, кто занялся изучением этого вопроса на примере временных поселенцев. Исследование проводилось в Греции и в США. Греки и амери канцы, которые вступали в межкультурные контакты мало, в умеренном ко личестве и очень часто, заполняли опросники, касающиеся восприятия ими собственной группы и восприятия иной группы. Обе группы были единодуш ны во мнении, что грекам свойственно больше негативных черт, чем амери канцам (например, они ленивы, негибки, подозрительны). Однако, что более существенно, расширение контактов с американцами привело к формирова нию у греков стереотипов более позитивного характера, а расширение кон тактов с греками привело к формированию более негативных стереотипов у американцев. Триандис и Вассилиу считают, что стереотипы содержат обычно «долю правды» и что расширение контактов позволяет получить из первых рук знания, способствующие кристаллизации более четких представ лений об иной культурной группе.
Несмотря на отдельные подтверждения данной гипотезы (Cement, Gardner & Smythe, 1977), влияние межкультурных контактов на формирование стереотипов обычно определяется рядом личностных, социальных и ситуационных факторов. Амир и Бен-Ари (Amir & Ben-Ari, 1988) утверждают, что контакт дает возможность узнать и понять друг друга; однако необходимыми предпосылками взаимного по зитивного восприятия является одинаковый социальный статус; общие цели; лич ный, а не случайный характер контакта; наличие социальной атмосферы, благопри ятствующей межгруиповым контактам. Некоторые из этих факторов имели место в ходе проведенного Кимом с соавторами (Kim, Cho & Harajiri, 1997) исследования корейцев в Сеуле и Токио и их отношения к японцам. Действительно, непо средственные контакты были очень важны, но потенциальные возможности таких контактов не всегда реализовывались из-за недостаточного владения языком и иными навыками социального характера. В целом корейцы, проживающие в Япо нии, давали японцам более положительную характеристику (организованные, за служивающие доверия, надежные, прогрессивные), и реже обращались к традици онным негативным стереотипам (колонизаторы, стремящиеся к превосходству). При этом позитивное отношение было связано с активной интеграцией в культуру, негативная, более критическая оценка сопровождала неудачный опыт и ощущение предвзятого отношения и дискриминации.
Выводы, оценки и направления будущих исследований
Исследования социальной идентичности иммигрантов, временных поселенцев и беженцев до настоящего момента проводились в двух направлениях. Первое свя зано с культурной идентичностью и уделяет основное внимание концептуализа ции и критериям оценки аккультурации. В рамках этого научного направления были созданы три модели изменений, которые происходят в процессе усвоения новой культуры. Первая модель — модель ассимиляции. Хотя эта модель все еще популярна в контексте определенных культур, такой подход к аккультурации явно имеет негативные социальные и политические последствия для общества, харак теризующегося культурным плюрализмом. Вторая модель, будучи усовершенство ванным вариантом первой, предполагает бикультурную идентичность. Поскольку такая модель связана с культурно-относительной или «baance» методикой оценки усвоения культуры, она оказывается несостоятельной при решении концептуаль ных проблем и вопросов, касающихся критериев оценки. Большинство шкал не дает возможности отличить индивида с устойчивой идентичностью по отноше нию к обеим культурам от того, кто не отождествляет себя ни с одной из них. Третья модель, которая рассматривает идентичность по отношению к унаследо ванной и новой культуре как независимые домены, представляется наиболее удачной для исследования проблем идентичности. Эта модель не только убеди тельно подтверждается эмпирическими данными, но также позволяет учитывать все многообразие культурных ценностей, которое характерно для многих совре менных обществ.
Полемика о характере и процессе изменения идентичности и преимуществах модели ассимиляции, модели баланса двух культур и ортогональной модели ак культурации будет продолжаться в новом тысячелетии, и в ходе этих дискуссий, видимо, будет рассматриваться и вопрос о том, должна ли идентификация с унасле дованной культурой и культурой контакта рассматриваться в связи с категориаль ным подходом к усвоению новой культуры (Ward, 1999). Необходимо внести ясность в вопросы, связанные с характером, концептуализацией и критериями оценки аккультурации, прежде чем можно будет приступить к изучению ее взаи мосвязи с психологической и социально-культурной адаптацией. Если эта задача будет выполнена, то появится возможность более глубокого изучения изменений, связанных с усвоением новой культуры и идентичностью, которые происходят из поколения в поколение.
Будущие исследования идентичности и усвоения культуры следует расширить, изучая более разнообразные культурные контексты. Значительная часть работы в этой области до настоящего времени проводилась в США, где традиция Epuribus ипит (из многих единственное (лат.). — Примеч. перев.) означала подход, при ко тором аккультурация уподоблялась «тиглю» (тогда как более современная анало гия — «винегрет»). Проблемы идентичности и усвоения культуры в Канаде могут быть совершенно иными, поскольку правительство этой страны идет на все, чтобы создать плюралистическое в культурном отношении общество. Совсем иначе мо гут ставиться эти вопросы в такой стране, как Япония, где этническая, языковая и культурная однородность населения.очень высока, или в Малайзии, где, в соответ ствии с политикой существующего правительства, малайцам как «коренному на селению» предоставлены особые права, которые не распространяются на осевших здесь китайских иммигрантов и членов индийских общин. Макросоциокультур-ные, макрополитические и макроэкономические факторы такого рода, вероятно, будут оказывать влияние на микропсихологические процессы; следовательно, чем обширнее будет перечень различных культурных выборок, тем более всесторон ним будет наше видение процессов аккультурации.
Помимо теории и исследований, касающихся культурной идентичности, данная глава рассматривает вопрос о взаимном восприятии групп и отношениях между местным населением и мигрантами. Для интерпретации фаворитизма по отноше нию к «своей» группе и реакций представителей меньшинств (временных поселен цев, иммигрантов и беженцев) здесь использована теория социальной идентич ности Тэджфела. Была рассмотрена также гипотеза межкультурных контактов как средства совершенствования межгрупповых отношений, однако данные, получен ные в ходе исследований в этом направлении, неоднозначны. К сожалению, коли чество исследований межкультурных и межгрупповых отношений до некоторой степени ограничено. Большая часть эмпирических исследований связана с изуче нием взаимного восприятия и отношений представителей устоявшихся этнокуль турных сообществ (например, белые и чернокожие в США, маори и пакехас в Но вой Зеландии), а не между местными жителями и вновь прибывшими мигранта ми. Исключением является недавняя работа Эссеса, Джексона и Армстронга (Esses, Jackson & Armstrong, 1998), которая посвящена изучению отношения к иммигран там в Канаде и США, с точки зрения инструментальной модели групповых конф ликтов. Кроме того, есть несколько исследований, посвященных проблемам взаим ного восприятия групп недавно прибывших иммигрантов и местного населения. К этому вопросу обращается исследование межкультурных контактов и формиро вания стереотипов Космицки (Kosmitzki, 1996) у немцев и американцев, прожива ющих на родине и за ее пределами, однако существует настоятельная потребность в более широком проведении межкультурных исследований такого рода.
Помимо распространения научно-исследовательской работы на более широкий круг мигрантов и групп местного населения, необходимо дальнейшее развитие тео рии. В настоящий момент нет единой теории, которая может интерпретировать ком плекс изменений, касающихся идентичности, и процессы и паттерны межгрупповых отношений. Хотя теория социальной идентичности и модели аккультурации служат ориентирами при проведении эмпирических исследований в данной области, они
являются не единственными теориями идентичности и межгрупповых отношении в кросс-культурном контексте. Высказанное Берри (Berry, 1984) «мультикультурное допущение» ставит под сомнение посылки теории социальной идентичности. Тео рия самокатегоризации Тернера (Turner, 1982) и структурный анализ идентичности Вайнрайха (Weinreich, 1989) представляют собой более современные альтернативы, при этом оба подхода в последнее время привлекли к себе внимание в связи с соци ально-психологическими исследованиями изменения европейской идентичности (Breakwe & Lypns, 1996). Теория оптимального своеобразия (distinctiveness) Брюэра (Brewer, 1996), которая применялась в последнее время при изучении изменений идентичности в Гонконге и модель общей идентичности мы-группы Гертнера с со авторами (Gaertner, Dovidio & Bachman, 1996) тоже становятся все более популяр ными. Весьма вероятно, что эти теории будут оказывать все большее влияние на исследования идентичности и межгрупповых отношений в будущем.
Научение культуре
Подход с точки зрения научения культуре сориентирован на поведенческие аспек ты межкультурных контактов между вновь прибывшими и представителями при нимающего общества. Кроме того, этот подход фокусируется на процессах усвое ния вновь прибывшими адекватных в культурном отношении навыков, которые необходимы для выживания и процветания в условиях нового окружения. Этот подход берет начало в одной из ранних работ Аргайла и Кендона (Argye & Kendon, 1967), которые одними из первых высказали предположение, что социальное по ведение взаимодействующих индивидов является процессом взаимного научения. Трения в межличностных отношениях возникают тогда, когда этот процесс наруша ется из-за неумения одного (или нескольких) участников контролировать соци альные взаимодействия. Хотя теория Аргайла была сформулирована в ходе моно культурного исследования, не подлежит сомнению ее применимость в кросс-куль турном контексте. Язык коммуникации, нормы, условности и обычаи, касающиеся социального поведения в различных культурах, весьма многообразны. Следовательно, риск неудачных, неловких и неподобающих действий в процессе межкультурных контактов достаточно высок. Исправить такое положение может специальная под готовка, предполагающая обучение определенным социальным навыкам, которая является составной частью программ научения культуре (Furnham & Bochner, 1986); однако существуют и другие пути овладения необходимыми навыками, включая интенсивное взаимодействие с представителями принимающей культуры.
Социальная психология межкультурных контактов
В принципе, встреча представителей разных культур ничем не отличается от про чих социальных контактов, возникающие проблемы и в том и в другом случае мо гут рассматриваться как вербальные и невербальные промахи, допущенные в про цессе коммуникации. Безусловно, важную роль играет язык, но не менее важными аспектами коммуникации являются нормы, условности и обычаи. Они могут ка саться таких моментов, как выражение эмоций, проксемическое поведение, взгля ды и установившаяся практика приветствий, прощаний и т. п. (Trower, Bryant &
Argye, 1978). Поскольку все эти действия несут имплицитную смысловую нагруз ку, которая наполняет отношения определенным содержанием, важно, чтобы они соответствовали культурным ожиданиям. Экспериментальные исследования меж культурного взаимодействия показали, что невербальное поведение, адекватное культуре, более важный прогностический фактор возникновения межличностных симпатий, чем этническая принадлежность (Dew & Ward, 1993). В следующем разделе рассматриваются некоторые кросс-культурные различия паттернов ком муникации и объясняется, почему они могут создать проблемы при межкультур ных контактах.
Что может помешать успешным межкультурным контактам
Кросс-культурные различия в невербальном поведении. Невербальные формы ком муникации заметно отличаются в разных культурах, и это часто приводит к недо разумениям и непониманию. Различия, связанные с отношением к тактильному контакту и обмену взглядами, представляют собой два известных примера. Пред ставители культур, с выраженной склонностью к тактильным контактам, таких как Латинская Америка и Южная Европа, стремятся приблизиться к собеседнику и часто прибегают к тактильным контактам. Представители культур, в которых при нято избегать тактильных контактов, таких как страны Восточной Азии, произво дят впечатление меньшего стремления к сближению (Argye, 1982). При встрече представителей культур двух названных типов первые могут производить впечат ление назойливых и даже сексуально-агрессивных, в то время как последние могут 1 показаться холодными, замкнутыми и недружелюбными. Различное отношение к обмену взглядами в процессе коммуникации тоже может повлиять на восприятие индивида. Арабы и представители латиноамериканских культур достаточно часто встречаются взглядом с собеседником, тогда как европейцы делают это реже (Watson, 1970). В ходе межкультурных контактов представители культуры, в ко торой принято часто смотреть на собеседника, могут показаться дерзкими, агрес сивными или неучтивыми. При этом представители той культуры, в которой при нято избегать частых взглядов на собеседника, могут произвести впечатление не вежливых, скучающих или непорядочных.
Жесты в разных культурах также весьма многообразны. Итальянцам, францу зам, грекам, испанцам и португальцам свойственна оживленная жестикуляция, в то время как северные народы более сдержанны в этом отношении (Argye, 1975, 1982). Значение и значимость жестов в разных культурных группах различны. Большие пальцы, поднятые вверх, жест, который широко используется в США для выражения одобрения, воспринимается как оскорбление в Греции, где он ассоци ируется с крайне неприличным выражением katsapano (Coett, 1982). Показывать на что-либо вытянутым указательным пальцем считается неучтивым во многих азиатских странах и в некоторых странах Ближнего Востока, так же как считает ся неучтивым подзывать человека движениями указательного пальца, вытянутого вперед (Morrison, Conaway & Borden, 1994). Что касается более общего уровня, существуют кросс-культурные различия в предпочтении определенных поз. Япон цы предпочитают закрытые позы, а американцы более позитивно реагируют на открытые позы (McGiney, Bau & Takai, 1984).
Одним из самых сильнодействующих средств среди приемов невербальной коммуникации является использование молчания, при этом в разных культурах существуют различные предпочтения в отношении его частоты (Dae, 1986), про должительности (Ishii & Kopf, 1976), интенциональности (N. Sano, Yamaguchi & Matsumoto, 1999) и значения (Ha, 1976). Так, японцы прибегают к молчанию чаще, чем американцы (Lebra, 1987). Полинезийцев молчание смущает меньше, чем белых жителей Новой Зеландии, но они по-разному используют молчание для выражения согласия (Metge & Kinoch, 1978).
Разные культуры по-разному подходят и к выражению эмоций при помощи мимики, и такое выражение определяется нормами проявления эмоций. Класси ческое исследование Фризена (Friesen, 1972) показало, что американцы открыто выражают отрицательные эмоции, когда смотрят страшный фильм, независимо от того, есть ли кто-нибудь рядом или они находятся в одиночестве, в то время как японцы подавляют выражение отрицательных эмоций при посторонних. Состав аудитории тоже по-разному влияет на выражение эмоций представителями разных культур. Мацумото с соавторами (Matsumoto, 1994), например, приводят сведения о том, что поляки и венгры в присутствии мы-группы выражают меньше отрица тельных эмоций и больше положительных по сравнению с американцами, тогда как в отношении они-группы верно обратное.
Кросс-культурные различия в нормах и условностях. Помимо различий в не вербальном поведении, культуры различаются нормами, которые определяют по ведение при межличностных контактах, и эти нормы могут представлять собой важный источник проблем при межкультурном взаимодействии (Driski & Downs, 1995). Часто отличия в нормах и условностях связаны с кросс-культурными раз личиями ценностных ориентации, в частности показателями индивидуализма-коллективизма и дистанции по отношению к власти (Hofstede, 1980). Предста вители индивидуалистических культур рассматривают личность как основную единицу социальной организации, в то время как представители коллективист ских культур придают большее значение группе. Индивидуалисты являются иди-оцентриками: они ценят автономию, уникальность и способность «не быть как все». Коллективисты же ценят способность «соответствовать», находить и сохра нять за собой свое место в группе (Triandis, 1989). Теория и экспериментальные исследования говорят о том, что члены индивидуалистического общества, напри мер жители США, предпочитают выраженную направленность коммуникации, не следят за тем, чтобы реплики собеседников были примерно равны по своей продолжительности, говорят громче и чаще открыто выражают отрицательные эмоции. Поскольку коллективисты, особенно жители Восточной Азии, высоко ценят гармонию отношений в группе и возможность сохранить лицо, они стре мятся избежать действий, которые могут рассматриваться как разрушительные для группы. Поэтому при социальных взаимодействиях они часто ведут себя бо лее сдержанно. Азиатская утонченность и уклончивость часто воспринимаются представителями западных культур как нечто загадочное и непостижимое. На это накладывается и тот факт, что во многих азиатских странах слово пет редко яв ляется ответом на просьбу или требование, и поэтому ответ «Да» может на самом деле означать «Нет» или «Возможно».
Кросс-культурные различия дистанции по отношению к власти отражают при знание устоявшейся иерархии, предпочтения, которые отдаются вертикальным 'или горизонтальным отношениям и значимость социального статуса. Американ цы предпочитают горизонтальные отношения, или отношения на равных, и в про цессе социального взаимодействия держатся непринужденно, без формальностей, что предполагает, в частности, обращение к любому собеседнику по имени. В об ществе, для которого характерна значительная дистанция по отношению к власти, например в Мексике или Индии, чаще используются такие формы обращения, которые отражают особенности социального статуса, то есть упоминание званий или титулов.
Устранение преград: подготовка к межкультурным контактам и общение с местным населением
Предыдущие разделы дают лишь самое общее представление о некоторых кросс-культурных различиях в процессе коммуникации, которые могут вызвать трудности при межкультурных контактах. Более подробно эти проблемы освещаются и обсуж даются в работах Холла (Ha, 1976), Самовара и Портера (Samovar & Porter, 1996), Моррисона с соавторами (Morrison et a., 1994) и Гудикунста и Тинг-Туми (Gudy-kunst & Ting-Toomey, 1988). Хотя примеров было приведено немного, очевидно, что перемещение в иную культуру предприятие рискованное, успех которого во многом зависит от наличия соответствующих навыков. Одним из путей приобре тения таких навыков являются программы кросс-культурной подготовки.
Для подготовки к контактам с новой культурой существует множество методов. Они включают предоставление новой информации, активация сведений о новой культуре, моделирование, критический разбор отдельных случаев, культурные ассимиляторы1 и научение, основанное на опыте (Ward, Bocmer & Furnham, 2001). Несмотря на многообразие, в основе всех методов подготовки лежит общая посыл ка: основной задачей, стоящей перед тем, кто окажется в новой культуре, является усвоение характерных особенностей новой культуры. Программы, основной зада чей которых является выработка социальных навыков, руководствуются поведен ческими подходами к научению и используют главным образом такие методы, как просмотр видеозаписей, ролевые игры и имитация реальных жизненных ситуаций. Первоочередное внимание уделяется межличностным контактам и формированию адекватных коммуникативных навыков. Есть и программы другого рода, которые делают акцент на аффективных аспектах, таких как методы преодоления стресса, развитие личности или когнитивных процессах, таких как взаимное восприятие групп и атрибуция.
Насколько эффективны эти программы? Имеются свидетельства того, что, по крайней мере, программы научения поведенческим навыкам способствуют повыше1 Культурный ассимилятор — особый тип «учебника поведения*, предназначенный для активного усвоения представителями одной культуры традиций, норм, ценностей другой культуры. В нем представлены (в картинках) разнообразные ситуации общения и предлагается дать им объяснение (выбрать одно из предложенных объяснений). Первые разработки такого учебного пособия были сделаны в 1960-х годах под руководством Г. Триандиса в университете штата Иллинойс. В настоя щее время широко используются компьютерные культурные ассимиляторы. — Примеч. науч. ред.
нию эффективности межкультурных контактов. Так, Ландис с соавторами (Landis, Brisin & Hugus, 1985) сравнивают результаты семинаров по межкультурным кон тактам, которые включали ролевые игры, предполагающие общение с местным населением, — с результатами прочих методов подготовки. Участники семинара получили более высокую оценку принимающего населения при выполнении определенных культуро-специфичных задач поведенческого характера, чем те, кого обучали другими методами. Харрисон (Harrison, 1992) в своем исследовании обу чения меж культур ному общению тоже приводит свидетельства эффективности методов моделирования поведения. Прошедшие такую подготовку изучили боль ше материала и лучше справлялись с поставленными задачами в ролевых играх с местными жителями, чем те, кто не проходил специального обучения, хотя в данном исследовании наилучшим образом зарекомендовал себя курс, который представ лял собой сочетание методик моделирования поведения и культурного ассимиля тора. Более разнообразные приемы и методы рассматривались в ходе метаанали-тического исследования эффективности подготовки к межкультурным контактам, проведенного Деспанде с соавторами (Despande & Viswesvaran, 1992). Рассмотрев более 20 исследований, они пришли к выводу, что обучение оказывает благопри ятное воздействие на навыки межличностного общения с местным населением. Кроме того, они обнаружили, что подготовка способствует лучшему пониманию ценностных ориентации местного населения, росту производительности труда и самореализации. Несмотря на столь обнадеживающие результаты, Каржиль и Джайлс (Cargie & Gies, 1996, p. 398) в обзоре, касающемся подготовки к кросс-культурной коммуникации, утверждают, что
обучение может, хотя и не всегда, привести к быстрым и заметным результатам: оно повышает уровень информированности (например, Lefiey, 1985), совершенствует поведенческие навыки (например, Landis et a., 1985) и, без сомнения, способствует приобретению знаний (например, Bird, Heinbuch, Dunbar & McNuty, 1993). Однако обучение не позволяет, как правило, изменить в желаемом направлении установки и отношения (например, Randoph, Landis & Tseng, 1977).
Этот вывод вновь напоминает нам об отличии поведенческой базы культуро-специфичных навыков от когнитивных истоков переменных характеристик соци альной идентичности. Кроме того, он ставит вопросы, которые требуют дальней ших исследований кросс-культурной адаптации.
Несмотря на то что эффективность программ научения культуре подтвержда ется, хотя и с некоторыми оговорками, формальное обучение — не единственный способ приобретения культуро-специфичных навыков, необходимых в новом ок ружении. Интерес к другой культуре (cutureparticipation) и дружба с носителями этой культуры могут способствовать совершенствованию социальных навыков (Schid, 1962). Эта тема обсуждается Бокнером и его коллегами в терминах теории социальных сетей (Bochner, McLeod & Lin, 1977; Furnham & Bochner, 1982). Бокнер считает, что временные поселенцы входят в три социальные сети: первая — это монокультурная сеть временных поселенцев-соотечественников; вторая — би-культурная сеть временных поселенцев и коренных жителей; третья — мульти-культурная сеть их друзей и знакомых. Он полагает, что научение культуре явля ется долгом друзей временного поселенца, принадлежащих к местной культуре.
Это мнение подтверждается данными эмпирической литературы. В целом времен ные поселенцы, имеющие более широкий круг общения среди местного населе ния, и те, кто имеет позитивный опыт таких взаимоотношений, испытывают мень ше затруднений в процессе социально-культурной адаптации (Н. Sano, 1990; Seare & Ward, 1990).
Недостаточные социальные навыки и социально-культурная адаптация
Подход с точки зрения научения культуре предполагает, что проблемы адапта ции к новой культуре главным образом"связаны с недостатком навыков. Это пред положение детально проверялось в работе Фернхэма и Бокнера (Furnham & Bochner, 1982) Они обследовали студентов из-за рубежа, обучающихся в Вели кобритании. Исследование включало разработку Опросника социальных ситуа ций, инструмента, включавшего 40 позиций, предназначенного для оценки обще го количества проблем, возникающих в ходе обыденных социальных контактов. Участвовавшие в исследовании иностранные студенты были разделены на три группы, в зависимости от культурной дистанции между их родиной и принима ющим обществом (Великобритания). В группу, близкую в культурном отноше нии, вошли студенты из стран Северной Европы (Франция, Нидерланды, Шве ция), группу, имевшую умеренное культурное сходство, составляли студенты из стран Южной Европы и Южной Америки (Италии, Испании, Венесуэлы и Бра зилии), а в группу, имевшую минимальное культурное сходство, входили студен ты с Ближнего Востока и из стран Азии (Египта, Саудовской Аравии, Индоне зии и Японии). Результаты исследования ясно показывают, что проблемы адап тации являются функцией культурной дистанции, то есть студенты, которые прибыли из далеких в культурном отношении регионов, испытывали самые боль шие трудности в процессе адаптации.
На Уорд и ее коллег работа Фернхэма и Бокнера по проблемам социальной адаптации произвела сильное впечатление, дав при этом понять, что теория куль турного научения может внести значительный вклад в понимание процессов кросс-культурного перемещения и адаптации. Однако названные авторы реши ли придерживаться несколько более широкого подхода к оценке проблем соци ально-культурного характера в процессе адаптации и при разработке Шкалы со циально-культурной адаптации учли такие дополнительные адаптивные навыки, как «адаптация к климатическим условиям», «привыкание к местной кухне» и «использование местной транспортной системы». Данный инструмент системати чески использовался в ходе реализации программы исследований. Уорд и Кенне ди (Ward & Kennedy, 1999) недавно подытожили данные, полученные при изуче нии более чем 20 выборок временных поселенцев. Ниже мы рассматриваем четы ре конкретных вопроса, касающихся социально-культурной адаптации.
1. Каковы прогностические факторы социально-культурной адаптации? В наи более общем виде прогнозировать социально-культурную адаптацию мож но, исходя из уровня информированности о специфике культуры (Ward & Seare, 1991); однако знание в чистом виде не может обеспечить адаптивного поведения. Кроме знания необходимы навыки. Очень важным фактором является владение языком, поскольку это влияет на количество и качество межкультурных контактов. Способность к беглой речи обеспечивает воз можность интенсивного взаимодействия с представителями местной куль туры (J. Е. Guahorn & Guahorn, 1966) и уменьшает количество проблем, связанных с социально-культурной адаптацией (Ward & Kennedy, 1993с). Эти переменные теснейшим образом связаны с моделью кросс-культурной адаптации с точки зрения культурного научения, поскольку они представ ляют собой реальные ресурсы адаптации и облегчают усвоение навыков в среде новой культуры.
Уорд и ее коллеги, кроме того, расширили свои исследования социально-культурной адаптации, включив в их сферу в качестве прогностических факторов культурной компетентности переменные, связанные с социальной идентичностью. При изучении идентичности с местной и родной культурами выяснилось, что идентификация с местной культурой связана с более высо ким уровнем социально-культурной адаптации (Ward & Kennedy, 1993a, 1993b, 1993с). Идентификация с культурой происхождения порой препят ствует социально-культурной адаптации, но это нельзя считать общей зако номерностью (Ward, 1999). Имеются также данные о том, что на социально-культурную адаптацию оказывает влияние стратегия усвоения культуры. При исследовании государственных служащих в Новой Зеландии, которые занимались отправкой почты за границу, Уорд и Кеннеди (Ward & Kennedy, 1994) обнаружили, что самое большое количество проблем, связанных с со циально-культурной адаптацией, возникает у тех, кто избрал сепаратистскую стратегию, а за ними следуют те, кто ориентируется на маргинализацию. Эти группы сталкиваются с гораздо большим количеством трудностей, чем те, кто стремится к интеграции или ассимиляции.
2. Как меняется уровень социально-культурной адаптации с течением времени? Лонгитюдные исследования показали, и это не было неожиданностью, что из менение показателей социально-культурной адаптации осуществляется в со ответствии с кривой научения. В ходе исследований малазийских и сингапур ских студентов в Новой Зеландии уровень социально-культурной адаптации быстро повышался с первого по шестой месяц пребывания в стране, а в тече ние следующего полугодия рос незначительно (Ward & Kennedy, 1996b). Ис следование, в котором участвовали японские студенты, дало сходные резуль таты. Показатели социально-культурной адаптации быстро росли на протя жении первых четырех месяцев пребывания в Новой Зеландии, однако к первому полугодию и к концу года значительного изменения этих показате лей не произошло (Ward, Okura, et a., 1998). Эти исследования говорят о том, что уровень социально-культурной адаптации быстро повышается в течение первых 4-6 месяцев, а затем эти темпы постепенно сходят на нет к концу пер вого года пребывания в стране; такая «кривая научения» согласуется с мо делью отсутствия/усвоения навыков в процессе кросс-культурной адапта ции (Ward & Kennedy, 1999).
3. Отличается ли уровень социально-культурной адаптации временных поселен цев и постоянных жителей? Имеющиеся данные, как и следовало ожидать, говорят о том, что постоянные жители испытывают меньше проблем, связан ных с социально-культурной адаптацией, чем временные поселенцы. Напри мер, ученики средних школ Новой Зеландии, которые прибыли из-за рубе жа, чаще говорят о проблемах социально-культурной адаптации, чем те, кто находится у себя дома (Ward & Kennedy, 1993b). Это соответствует точке зрения Фернхэма и Бокнера (Furnham & Bochner, 1982), которые считают, что временным поселенцам недостает социальных навыков, когда они оказы ваются в новой культурной среде.
• 4. Одинаков ли уровень социально-культурной адаптации у разных групп вре менных поселенцев? Имеются свидетельства того, что культурное и этниче ское сходство снижает количество проблем, связанных с социально-культур ной адаптацией. Временные поселенцы из Китая и Малайзии, проживающие в Сингапуре, адаптируются легче, чем выходцы из Англии и континен тальной Европы. Подобным образом малазийские студенты в Сингапуре испытывают меньше трудностей, чем малазийские и сингапурские студенты в Новой Зеландии (Ward & Kennedy, 1999). Это согласуется с данными ори гинальной работы Фернхэма и Бокнера (Furnham & Bochner, 1982) о куль турной дистанции и социальных проблемах иностранных студентов в Вели кобритании.
Подведение итогов, оценка и направления будущей работы
Под влиянием оксфордской традиции, подход с точки зрения научения культуре, уделяет основное внимание социальным навыкам и социальному взаимодействию. Представляя собой продолжение работы в рамках одной культуры, этом подход занимается выявлением кросс-культурных различий в вербальной и невербальной коммуникации, которые могут быть причиной непонимания. Этот подход включает и определение путей устранения недоразумений и неправильного понимания в ходе межкультурных контактов. Поскольку, в соответствии с данным подходом, цели межкультурной коммуникации по своей сути не отличаются от задач иной полезной деятельности или поведения, их можно достичь, используя основные принципы научения. Следовательно, программы подготовки и обучения и обще ние с местным населением представляют собой надежное средство усвоения и со вершенствования необходимых навыков.
Подход с точки зрения культурного научения не только является основой мо делей кросс-культурного научения (Landis, 1996), он также оказал заметное влия ние н? два современных направления в изучении межкультурных контактов и адаптации. Первое связано с психологическими исследованиями кросс-культур ного перемещения и социально-культурной адаптации. Второе связано с развива ющимися теорией и исследованиями в области коммуникации.
Хотя исследованием межкультурных взаимодействий, проблем социальной адаптации и культурной компетентности занимались многие ученые, Уорд и ее коллеги первыми предложили использовать конструкт социально-культурной
адаптации, в отношении которого затем внесли определенные уточнения и допол нения. Социально-культурная адаптация, уровень которой оценивается с учетом общего количества проблем в процессе повседневной жизни и общения, в концеп туальном плане представляет собой производную от теории научения культуре. Эмпирические исследования позволяют более четко определить концепцию дан ного явления, свидетельствуя о том, что прогностическими факторами социально-культурной адаптации являются такие переменные, как культурная дистанция ц интенсивность Контактов с местным населением, а также о том, что изменение уровня социально-культурной адаптации во времени соответствует кривой науче ния. После десяти лет систематических исследований социально-культурной адап тации данному конструкту стало уделяться больше внимания в литературе по ак культурации. Об этом свидетельствует включение названного конструкта в схему исследований по аккультурации Берри и Сэмом (Berry & Sam, 1997), которая пред ставлена в 3-м томе «Руководства по кросс-культур ной психологии» (Handbook of Cross-Cutura Psychoogy). В следующем десятилетии, вероятно, появятся исследо вания социально-культур но и адаптации более высокого уровня, в том числе лон-гитюдные. Кроме того, имели место попытки распространить конструкт социаль но-культурной адаптации, учитывающий, прежде всего, поведенческие аспекты, на когнитивно-поведенческую сферу (см. Kennedy, 1999), и эти попытки могут стать перспективным направлением будущих исследований.
Исследования коммуникации также обращались к теории научения культуре, о чем свидетельствуют последние научно-исследовательские работы по межкуль турному взаимодействию. Рассматривая вопрос о навыках кросс-культурной ком муникации, Ким (Y. Y. Kim, 1991) проводит аналогию между исследованиями меж культурной коммуникации и кросс-культурной психологией. Она подчеркивает, в частности, интерес к выявлению культурных различий, связанных с коммуника цией, и долгосрочные цели поиска путей устранения препятствий на пути успеш ной кросс-культурной коммуникации. В соответствии с теорией научения культу ре, она отмечает, что исследование навыков межкультурной коммуникации пред полагает «явно или неявно задачу совершенствования личного общения между представителями разных культур» (р. 260). Помимо работы Ким по навыкам кросс-культурной коммуникации, влияние теории научения культуре просматривается также в подходе Гудикунста (Gudykunst, 1993) к эффективной коммуникации. Модель Гудикунста включает основные навыки, при этом акцент делается на спо собность к сбору и использованию соответствующей информации и гибкость в процессе межкультурной коммуникации. По мере того как растет интерес к дан ной теме специалистов по социальной психологии, в данную область все больше интегрируются теория и экспериментальные исследования коммуникации. Это заметно, например, в теории коммуникационной адаптации (Gaois, Gies, Jones, Cargie & Ota, 1995). Принимая во внимания эти тенденции, можно предположить, что фундаментальные положения подхода с точки зрения культурного научения будут и дальше оказывать влияние на изучение эффективности кросс-культурно го взаимодействия посредством развития теории и эмпирических исследований коммуникации.
Стресс и его преодоление
Модель стрессам его преодоления, усовершенствованная и дополненная Берри (Berry, 1997) в его последнем обзоре, касающемся иммиграции, аккультурации и адаптации, выдвигает на передний план жизненные изменения, которые влечет за собой кросс-культурное перемещение, оценку этих изменений и выбор и реализа цию стратегии, позволяющую справиться с возникающими при этом проблемами (рис. 20.2). На эти Процессы, как и на их психологические последствия, оказывают влияние различные факторы, действующие как на групповом, так и на личностном уровне. На макроуровне важны как характеристики общества, в котором прожи вает индивид, так и характеристики общества происхождения. Отличительные особенности этих обществ могут включать социальные, политические и демо графические факторы, такие как этнический состав общества, уровень культурно го плюрализма и отношение к этническим и культурным они-группам. На микро уровне на стресс, его преодоление и адаптацию влияют характеристики индивида, который усваивает новую культуру, и условия, в которых происходит это усвое ние. Кроме того, Берри различает факторы, которые действуют перед началом и в процессе аккультурации. В первом случае могут иметь значение такие факторы, как личностные особенности и культурная дистанция, во втором более важными становятся стратегия усвоения новой культуры или социальная поддержка.
Специалисты по кросс-культурным исследованиям, изучавшие процесс аккуль турации с точки зрения стресса и его преодоления, интересовались прежде всего перспективами психологической адаптации. Многие стали рассматривать факто ры, которые обычно учитываются при исследованиях стресса и его преодолении, а именно: жизненные изменения, когнитивную оценку стресса, подходы к преодо лению стресса, личностные факторы и социальную поддержку. Другие сосредото чились на переменных, специфических для кросс-культурного перемещения и адаптации, таких как культурная идентичность и тип группы, усваивающей новую культуру. И все же многие явно попытались найти связи между тремя важнейшими теоретическими подходами к аккультурации и стали рассматривать такие перемен ные, как ощущение дискриминации, социально-культурная адаптация и стратегии усвоения новой культуры как прогностические факторы или корреляты психологи ческой адаптации. Эти факторы рассматриваются ниже.
Перспективы психологической адаптации Жизненные изменения
Подход к аккультурации с точки зрения стресса и его преодоления рассматривает последствия кросс-культурного перемещения как ряд стрессовых жизненных из менений, требующих мобилизации адаптивных ресурсов и обязательной ответной реакции. Следовательно, важной особенностью этого подхода является оценка зна чимых для жизни событий (Homes & Rahe, 1967). Масуда с соавторами (Masuda, Lin & Tazuma, 1982) изучали вьетнамских беженцев в США сразу по прибытии и год спустя. Авторы говорят о том, что между жизненными изменениями и психо логическим и психосоматическим недомоганием наблюдалась заметная связь в первом и во втором случае (0,27 и 0,15 соответственно). Корреляция подобного
Рис. 20.2. Стресс и совладание с ним в исследовании аккультурации. Copyright 1994 by the Internationa Association of Appied Psychoogy. Reprinted with permission
рода (0,19 и 0,28) была обнаружена при проведении исследований, в ходе которых Уорд и ее коллеги изучали малазийских, сингапурских и новозеландских студен тов за рубежом (Seare & Ward, 1990; Ward & Kennedy, 1993b, 1993с).
Очевидно, что существует устойчивая, умеренная позитивная корреляция жиз ненных изменений и психологических симптомов, однако такие изменения опре деляют лишь малую долю (обычно меньше 10 %) изменений общего психологичес кого благополучия временных поселенцев и беженцев. Одна из причин этого -очевидные и существенные индивидуальные различия в когнитивной оценке этих изменений. Обработка индивидом информации о возможных факторах стресса происходит по-разному. В одном случае потенциальный фактор стресса может восприниматься как несущий угрозу; в другом случае он может восприниматься как стимул, требующий напряжения сил. Помимо индивидуальных различий, существуют и другие культурные факторы, которые, судя по всему, влияют на ког нитивную оценку стресса.
Когнитивная оценка и стратегия преодоления стресса
Очевидно, на когнитивную оценку потенциальных факторов стресса индивидом, усваивающим новую культуру, оказывают влияние различные социальные и си туационные факторы, в том числе различные аспекты аккультурационного опыта. Ценг и Берри, например (Zheng & Berry, 1991), занимались изучением оценки по тенциальных факторов стресса китайцами, временно находящимися в Канаде, а также канадцами китайского и не китайского происхождения. Временные посе ленцы, как правило, воспринимали проблемы, связанные с языком, коммуникаци ей, дискриминацией, тоской по родине и одиночеством, более остро, чем канадцы китайского и не китайского происхождения. Подобная тенденция наблюдалась и при исследовании Чатауэй и Берри (Chataway & Berry, 1989) китайцев из Гонкон га и франко- и англоязычных канадцев.
Когнитивная оценка факторов стресса, стратегия его преодоления и результаты ее применения могут также варьировать в зависимости от различий в ожиданиях мигрантов. Ожидания лежат в основе когнитивной оценки стрессовых ситуаций. Кроме того, они являются критерием оценки опыта и поведения. Некоторые иссле дователи считают, что реалистические ожидания (то есть соответствующие имею щемуся опыту) облегчают процесс адаптации. Других исследователей интересуют в первую очередь последствия ошибочных ожиданий. Вайсман и Фернхэм (Weissman & Furnham, 1987), например, полагают, что чем больше расхождения между ожида ниями и опытом, тем с большим количеством проблем сталкиваются американцы, переехавшие в Великобританию, в процессе психологической адаптации.
Более сложный подход к изучению расхождений между опытом и ожиданиями учитывает не только направленность, но и степень несоответствия ожиданий опы ту. В этом случае проводится различие между заниженными и завышенными ожи даниями. Первые имеют место в ситуации, когда опыт оказывается более позитив ным, чем ожидания; последние — когда опыт более негативен, чем ожидалось. Ра ботая в этом направлении, Блэк и Грегерсен (Back & Gregersen, 1990) обнаружили, что заниженные в целом ожидания американских менеджеров по отношению к жизни в Японии сопровождаются растущей удовлетворенностью жизнью и снижением вероятности преждевременного отъезда. Данные подобного рода приводят Кеннеди (Kennedy, 1999); Мартин с соавторами (Martin, Bradford & Rohrich, 1995); а также Роджерс и Уорд (Rodgers & Ward, 1993) в своих исследованиях иностранных студентов.
Несмотря на общий интерес к стрессу и его преодолению и наличие связанных с этой темой исследований когнитивной оценки и ожиданий, относите:] ыю немно гие опубликованные работы были посвящены изучению стратегий преодоления стресса в процессе адаптации временных поселенцев, иммигрантов и беженцев. Первой работой такого рода было исследование Чатауэй и Берри (Chataway & Berry, 1989), которые изучали подходы к преодолению стресса, уровень удовле творенности и психологического недомогания у китайских студентов в.Канаде. Они приводят сведения о том, что позитивно мыслящие китайские студенты ис пытывали более глубокое удовлетворение от своих способностей к преодолению стресса, те же, кто держался замкнуто и отстраненно, принимая желаемое за дей ствительное, были не удовлетворены своей способностью к преодолению про блем. Однако было обнаружено, что лишь отчужденность оказывает заметное вли яние на обострение психологических и психосоматических симптомов.
В процессе дальнейших исследований Уорд и Кеннеди (Ward & Kennedy, в пе чати) изучали стратегии преодоления стресса и психологическую адаптацию у британских экспатриантов в Сингапуре. Они выявили четыре основных стиля пре одоления стресса: наступление (планирование, сворачивание прочей деятельности и активное преодоление), избегание (игнорирование на поведенческом уровне, отрицание, излияния и отсутствие позитивной интерпретации), принятие (призна ние проблемы и сдержанная реакция на нее) и поиск социальной поддержки (стремление найти эмоциональную и практическую поддержку). Исследование показало, что стратегия наступления связана со снижением уровня депрессии у британских экспатриантов. При этом стратегия избегания связана с более остры ми проявлениями депрессии. Подобные данные были получены в ходе исследова ния Верно и Уорд (Berno & Ward, 1998) иностранных студентов в Новой Зелан дии и исследования Кеннеди (Kennedy, 1998) сингапурских студентов за рубежом.
Большей частью данные исследований стратегий преодоления стресса кросс-культурного перемещения аналогичны данным прочей литературы по стрессу и его преодолению. Карвер, Шайер и Вайнтрауб (Carver, Scheier & Weintraub, 1989), например, подчеркивают функциональные аспекты непосредственного, нацелен ного на действие копинг-поведения, подвергая сомнению перспективы безучаст ного поведения. Однако речь не идет о том, что конкретные стратегии преодоле ния стресса обладают универсальной эффективностью или что культурные фак торы не оказывают влияния на результаты адаптации. Так, Кросс (Cross, 1995) высказывает предположение о возможности кросс-культурных вариаций эффек тивности различных стратегий копинг-поведения.
Теория и экспериментальные исследования в этом направлении начинаются с разграничения первичных и вторичных стратегий преодоления стресса. Первич ные стратегии представляют собой непосредственные действия; это открытое, со риентированное на выполнение определенной задачи поведение, направленное на устранение нежелательных характеристик вызывающего стресс окружения. Вторичные стратегии, в отличие от первичных, носят скорее когнитивный, чем пове денческий, характер; они направлены прежде всего на изменение восприятия и оценки стрессовых событий и ситуаций. Проще говоря, первичные стратегии пред полагают изменение окружения, чтобы привести его в соответствие с Я, тогда как вторичные стратегии предполагают изменение эго для приведения его в соответ ствие с окружением. Кросс (Cross, 1995) высказывает предположение, что первич ные стратегии, или стратегии непосредственного преодоления проблем, предпоч тительнее в индивидуалистических культурах, в то время как вторичные, или опо средованные, механизмы воздействия являются более распространенной стратегией адаптации в коллективистских культурах. Исследуя стресс и его преодоление у восточно-азиатских и американских студентов в США, Кросс предположила, и полученные данные подтвердили ее предположение, что установка на непосред ственное преодоление проблем в процессе обучения связана со снижением стресса у азиатских студентов.
Уорд и ее коллеги решили более основательно исследовать эти проблемы в ус ловиях более высокого уровня коллективизма, изучая стресс, преодоление про блем, связанных с кросс-культурным перемещением и психологическую адапта цию иностранных студентов в Сингапуре (Ward, Leong & Kennedy, 1998). Резуль таты исследования показали, что вторичные механизмы копинг-поведения (то есть принятие, позитивная реинтерпретация и развитие) являются прогностическими факторами снижения уровня стресса, которое, в свою очередь, ведет к снижению уровня депрессии. Первичные стратегии (то есть активное планомерное преодо ление проблем), напротив, не оказывает непосредственного влияния на стресс. Такие данные были получены как в Восточной Азии, так и в группах европейско-американского населения в Сингапуре.
Работы Кросс (Cross, 1995) и Уорд и ее коллег говорят о том, что, судя по всему, для каждой культуры существует свои модели копинг-поведения и адаптации; однако делать однозначные выводы пока преждевременно. Может оказаться, что для преодоления по крайней мере отдельных проблем, связанных с кросс-культур ным перемещением, более эффективна и адекватна тактика, предполагающая опо средованное воздействие. Одним словом, тот, кто оказывается в условиях чужой культуры, бессилен изменить ее, при этом во многих случаях ресурсы, необходи мые для изменения неблагоприятных характеристик окружающей среды, ограни чены. При таких условиях стратегии когнитивной адаптации могут быть более эффективными для преодоления стресса. В любом случае, необходимы дальней шие исследования связи культуры, копинг-поведения и психологической адапта ции в процессе кросс-культурных перемещений.
Личность
Несмотря на обилие теорий, касающихся влияния авторитаризма, консерватизма и этноцентризма на межкультурные контакты (например, Locke & Feinsod, 1982), основное внимание в ходе кросс-культурных исследований личности и адаптации уделялось локализации контроля (Dya, 1984; Kuo & Tsai, 1986; Lu, 1990). Первые исследования этой темы, как и более поздние, говорят о том, что внутренняя лока лизация контроля облегчает кросс-культурную адаптацию; с другой стороны,
внешняя локализация связана с симптомами психологического недомогания. Так, Куо, Грэй и Лин (Kuo, Gray & Lin, 1976) обнаружили, что внешняя локализация контроля является более значимым прогностическим фактором психиатрических симптомов у китайских иммигрантов в США, чем демографические, социально-экономические или связанные с жизненными изменениями факторы. Дайал с со авторами (Dya, Rybensky & Somers, 1988), изучавшие локализацию контроля у женщин индийского и европейского происхождения, говорят о связи между вне шними реакциями, депрессией и жалобами психосоматического характера. Та же модель наблюдалась в ходе недавней работы Уорд с соавторами (Ward, Chang & Lopez-Nerney,1999) с филиппинскими домработницами в Сингапуре. Исследова ние Зейгеля (Seige, 1988) показывает, что низкий уровень удовлетворенности жизнью связан с внешней локализацией контроля у корейских иммигрантов в США, аналогичные данные были получены в ходе исследования Нето (Neto, 1995) второго поколения португальских иммигрантов во Франции. Исследования ино странных студентов в США, Новой Зеландии и Сингапуре выявляют те же тенден ции (Hung, 1974; Ward & Kennedy, 1993b, 1993с).
Исследования экстраверсии дают менее однозначные результаты. В ходе этих исследований выявлялась позитивная, негативная и слабо выраженная связь между экстраверсией и адаптацией временных поселенцев (Armes & Ward, 1980; Padia, Wagatsuma & Lindhom, 1985; Seare & Ward, 1990; Van den Broucke, De Soete & Bohrer, 1989). Пытаясь объяснить столь противоречивые данные, Уорд и Чанг (Ward & Chang, 1997) выдвинули гипотезу соответствия культуре. Они подчеркивают важность взаимодействия Личность х Ситуация и высказывают предположение, что во многих случаях прогностическим фактором адаптации являются не харак теристики личности, но соответствие этих характеристик нормам принимающей культуры. Для проверки этой гипотезы была обследована выборка американцев в Сингапуре, при этом показатели экстраверсии по Личностному опроснику Ай-зенка сравнивались с данными о нормативных требованиях местной культуры. Хотя сама по себе экстраверсия не была связана с психологическим благополучи ем, у тех американцев, чьи показатели меньше отличались от сингапурской нормы, проявления депрессии были менее выраженными, что позволяет сделать предва рительные выводы в пользу гипотезы соответствия культуре.
Другие факторы личностного характера, обнаружившие связь с общей адапта цией, психологическим благополучием или удовлетворенностью жизнью, были: гибкость (Вето & Ward, 1998; J. Т. Guahorn & Guahorn, 1962; Ruben & Keaey, 1979); терпимость к неопределенности (Cort & King, 1979); выносливость (Ataca, 1996); самообладание (Sam, 1998); самоэффективность и самоконтроль (Harrison, Chad wick & Scaes, 1996). Среди факторов, вызывавших проблемы психологиче ской адаптации, упоминался авторитаризм; снижение удовлетворенности жизнью связывалось с догматизмом (Taft & Steinkak, 1985); а высокий уровень тревожно сти связывался со сложностями в атрибуции (С. W. Stephan & Stephan, 1992). Попытки исследования таких личностных параметров, как невротическое и пси хотическое состояние, предложенных Айзенком, показали, как и ожидалось, что оба состояния связаны с проблемами в ходе психологической адаптации при кросс-культурных перемещениях (Ditchburn, 1996; Furukawa & Shibayama, 1993).
Социальная поддержка
В литературе по вопросам стресса и его преодоления социальная поддержка рас сматривается как один из основных факторов, способствующих успешной психо логической адаптации (Fontaine, 1986) и сохранению психического здоровья (Schwarzer, Jerusaem & Hahn, 1994) в процессе кросс-культурных перемещений. Наличие социальной поддержки имеет негативную корреляцию с симптоматикой психических заболеваний у иммигрантов и беженцев (например, Biege, Naparstek & Khan, 1980; Lin, Tazuma & Masuda, 1979); ее отсутствие повышает вероятность физических и психических заболеваний в процессе кросс-культурных перемеще ний (Hammer, 1987).
Существуют различные источники социальной поддержки, которые включают семью, друзей и знакомых. Некоторые исследователи подчеркивают значение се мьи и считают основным источником социальной поддержки супружеские отно шения. Найдо (Naidoo, 1985), например, приводит сведения о том, что иммигрант ки из Азии, проживающие в Канаде, испытывают значительно меньший стресс, когда они имеют заботливого мужа, а Стоун Файнштейн и Уорд (Stone Feinstein & Ward, 1990) обнаружили, что один из самых важных прогностических факторов психологического благополучия американок, проживающих в Сингапуре, — это качество супружеских отношений. При этом проблемы в браке могут обострить психологические трудности. Атака (Ataca, 1996) отмечает, что факторы стресса, вызванные браком, тесно связаны с проблемами психологической адаптации, вклю чая тревожность, депрессию, жалобы психосоматического характера и общую неудов летворенность, у турецких иммигрантов в Канаде, Данные такого рода не являются неожиданностью, поскольку гармония/напряженность супружеских отношений вли яют на психологическое благополучие/нездоровье и в рамках одной культуры.
При рассмотрении такого источника социальной поддержки, как друзья и зна комые, вопрос о преимуществах поддержки со стороны соотечественников или местного населения является спорным. Некоторые исследования говорят о том, что поддержка со стороны соотечественников является самым важным источником поддержки как для иммигрантов, так и для временных поселенцев (Berry et a., 1987; Sykes & Eden, 1987; Ward & Kennedy, 1993c; Ying & Liese, 1991). Безусловно, те, кто находится в подобном положении (то есть имеет сходный опыт), могут быть источником полезных сведений о том, как преодолеть проблемы, возникающие в новой обстановке; кроме того, общение с ними имеет определенные эмоциональ ные преимущества, способствуя эмоциональному катарсису и давая возможность поделиться разочарованиями в отношении жизни в новом окружении (Ademan, 1988). Однако существование культурных анклавов может препятствовать стрем лению к ассимиляции с местным населением. В этом случае может иметь место «эффект заражения», который препятствует приобретению функциональных на выков решения проблем индивидами, прочно связанными отношениями взаимо зависимости, испытывающими при этом стресс и чувство опасности. Постоянное сочувствие со стороны группы поддержки к тем, кто испытывает стресс, в услови ях нестабильности может привести к их деморализации, созданию обстановки «то нущего корабля».. Свидетельствами этого являются исследование африканских студентов в США (Pruitt, 1978), показавшее, что в целом уровень адаптации был
ниже у тех студентов, кто более интенсивно общался со своими соотечественни ками и проводил больше свободного времени с африканцами, и исследование (Richardson, 1974) британских иммигрантов в Австралии, которое показало, что неудовлетворенные жизнью иммигранты имеют больше друзей среди соотече ственников и меньше — среди местного населения.
В то время как анклавы экспатриантов могут функционировать как активы или пассивы, взаимоотношения с прочими группами, в особенности с представителя ми доминирующей культурной группы, тоже оказывают влияние на результат адаптации.
Некоторые исследователи рассматривают качество этих отношений. Наличие друзей среди местного населения сокращает количество психологических проблем у иммигрантов (Furnham & Li, 1993), а удовлетворенность взаимоотношениями с местным населением позитивно связана с психологическим благополучием вре менных поселенцев (Seare & Ward, 1990; Stone Feinstein & Ward, 1990; Ward & Kennedy, 1993b). Удовлетворение от контактов с местным населением определяет более высокий уровень общей удовлетворенности кросс-культурным перемещени ем у иностранных студентов, включая как обучение, так и то, что с ним не связано (Kineberg & Hu, 1979). Другие авторы подчеркивают важность частоты взаимо действий с представителями доминирующей культуры, в некоторых случаях даже полагая, что широта таких контактов является предпосылкой адаптации времен ных поселенцев. Ряд исследований подтверждает взаимосвязь между количеством социальных контактов с местным населением и показателями общей адаптации или удовлетворенности у иммигрантов и временных поселенцев (Berry et a., 1987; J. E. Guahorn & Guahorn, 1966; Lysgaard, 1955; Pruitt, 1978; Setiz, Christ, Have & Cook, 1963; Sewe & Davidsen, 1961).
В целом, очевидно, что поддержка как со стороны соотечественников, так и со стороны местного населения оказывает влияние на психологическое благополучие временных поселенцев. Это подтвердили Фернхэм с соавторами (Furnham & Aibhai, 1985) в своем исследовании иностранных студентов в Великобритании и Уорд (Ward & Rana-Deuba, 2000) при изучении разнорабочих разных националь ностей в Непале. Эти данные говорят о том, что эффективную поддержку могут оказывать как соотечественники, так и местное население, при этом некоторые исследователи обращают большее внимание на адекватность, чем на источник под держки, а также на ее влияние на кросс-культурную адаптацию. Одиночество, как правило, считается негативным следствием кросс-кулыуриого перемещения (Pruitt, 1978; Sam & Fide, 1991; Zheng & Berry, 1991) и связано с различными проявления ми психологического недомогания, в том числе эмоциональной нестабильностью (Stone Feinstein & Ward, 1990; Ward & Seare, 1991), снижением удовлетворенно сти жизнью (Neto, 1995) и неудовлетворенностью своей способностью к преодо лению проблем (Chataway & Berry, 1989).
Ощущение дискриминации
Выявляется связь между ощущением дискриминации и нежеланием идентифици ровать себя с новой культурой (Mainous, 1989). Это ощущение имеет разного рода негативные последствия, включая повышение уровня стресса (Vega, Khoury,
Zimmerman, Gi & Warheit, 1991), асоциальное поведение, например употребление наркотиков, и совершение преступлений (Vega, Gi, Warheit, Zimmerman & Apospori, 1993) и конфликт идентичностей (Leong & Ward, 2000). Связь между ощущением дискриминации и проблемами психологической адаптации наблюдалась у разных групп, включая турецких мигрантов в Канаде (Ataca, 1996), временных поселен цев из США в Сингапуре (Ward & Chang, 1994), иностранных студентов в Новой Зеландии (Berno & Ward, 1998) и мигрантов азиатского происхождения в Вели кобритании (Furnham & Shiekh, 1993). Однако на психологические, социальные и культурные последствия ощущения дискриминации оказывают опосредующее влияние другие факторы, такие как проницаемость границ группы и ощущение угрозы (например, Pey, 1997).
Модели аккультурации
Многие исследования посвящены связи между аккультурацией и психическим здоровьем или нездоровьем; однако их результаты неоднозначны. Исследования показали, что аккультурация связана как с усилением стресса (Singh, 1989), так и со снижением стресса (Padia et a., 1985); подобным образом, было обнаружено, что усвоение новой культуры может быть связано как с усилением депрессии (Kapan & Marks, 1990), так и со снижением уровня депрессии (Ghaffarian, 1987; Torres-Rivera, 1985). По-видимому, причиной столь противоречивых данных яв ляются различные модели и критерии оценки аккультурации, описанные выше, хотя ряд исследователей полагает, что опосредующее влияние на эффект аккуль турации оказывают такие переменные, как возраст (Kapan & Marks, 1990), тендер (Mavreas & Bebbington, 1990) и религия (Neffe & Норре, 1993). Судя по всему, столь разнородные данные объясняются отчасти опосредующими факторами и различи ями в критериях оценки.
Несколько меньшее, хотя в целом и значительное, число исследований при оценке взаимосвязи аккультурации и стресса опиралось прежде всего на модель Берри (Berry, 1974,1984,1994). Исследования корреляции на основе более ранних исследований коренного населения и иммигрантов в Канаде свидетельствуют о позитивной связи между интеграцией, ассимиляцией и адаптацией. Сепарация и маргинализация, напротив, связаны с психологической дезадаптацией и психо соматическими проблемами (Berry et a., 1987; Berry & Annis, 1974; Berry, Wintrob, Sinde & Mawhinney, 1982). Более поздние исследования расширили внешнюю валидность приведенных данных. Эти исследования сделали шаг вперед, исполь зуя более широкий диапазон индикаторов адаптации, включая систему измерений самооценки, тревожности, депрессии, аккультурационного стресса, клинической психопатологии, уровня общей удовлетворенности и удовлетворенности жизнью. Кроме того, они проводились на базе более разнообразных выборок мигрантов (на пример, временные поселенцы и беженцы) и более широкого диапазона культур ных условий с разным уровнем культурного плюрализма (Ataca, 1996; Dona & Berry, 1994; Partridge, 1988; Pawiuk et a., 1996; Phinney, Chavira & Wiiamson, 1992; Sam, 2000; Sam & Berry, 1995; Sands & Berry, 1993; Ward & Kennedy, 1994; Ward & Rana-Deuba, 1999). Одним из самых интересных исследований такого рода было
исследование Шмица (Schmitz, 1992), где приведены сведения о том, что интегра ция снижает вероятность невротических и психотических состояний, а сепарация ведет к повышению вероятности таких состояний и уровня тревожности у мигран тов из Восточной Германии в Западной Германии. Он считает также, что ассими ляция связана с ослаблением иммунной системы, а сепарация — с сердечно-сосу дистыми заболеваниями, наркоманией и алкоголизмом.
Тип группы и усвоение культуры
Несмотря на то что исследования часто свидетельствуют о том, что у временных поселенцев, иммигрантов и беженцев возникает больше психологических и соци ально-культурных проблем, связанных с адаптацией, чем у местного населения (Chataway & Berry, 1989; Furnham & Bochner, 1982; Furnham & Tresize, 1981; Sam, 1994; Zheng & Berry, 1991), систематических исследований психологической адап тации мигрантов, принадлежащих к разным группам, было немного. Исключением является исследование Берри и соавторов (Berry et a., 1987), посвященное сравне нию уровня стресса, вызванного усвоением новой культуры (речь идет о психо логических и психосоматических симптомах), у беженцев, временных поселенцев, иммигрантов, коренных жителей и этнических групп в отличающемся культур ным многообразием обществе. Данные исследования говорят о том, что самый высокий уровень аккультурационного стресса испытывает коренное население и беженцы, самый низкий уровень стресса — у иммигрантов и представителей этнических групп, а временные поселенцы имеют промежуточные показатели. Поскольку беженцам и коренному населению часто приходится переживать насильственное переселение, решение о котором принимается другими людьми, неудивительно, что уровень стресса у них значительно выше, чем у иммигрантов, временных поселенцев и этнических групп, которые самостоятельно и не по при нуждению принимают решение о перемещении и/или о межкультурных контак тах. Данные о том, что уровень психологического недомогания и функциональ ных нарушений у беженцев выше по сравнению с другими группами, находящи мися в процессе усвоения новой культуры, подтверждаются в разных культурах (Pernice & Brook, 1994; Wong-Rieger & Quintana, 1987), что согласуется с анали зом географических перемещений добровольного/вынужденного характера. Так, в 1988 году Ким (U. Kim, 1988) обнаружил, что люди, перемещение которых но сит вынужденный характер, испытывают больше трудностей в ходе психологиче ской адаптации. Кроме того, стоит отметить, что беженцам часто приходится испы тывать сильный стресс, предшествующий миграции, и этот опыт носит характер травмы, что тоже может сказываться на последующей адаптации (Тгап, 1993).
Психологическая и социально-культурная адаптация
Психологическая и социально-культурная адаптация представляют собой взаимо дополняющие сферы (домены) межкультурной адаптации. Как они связаны меж ду собой? Литература по традиционной психологии давно признала взаимосвязь аспектов поведения, связанных с преодолением стресса, и социальных навыков. Фолкмаи, Шеффер и Лазарус (Fokman, Schaeffer & Lazarus, 1979), занимаясь исследованием стресса и его преодоления, подчеркивали, что способность спра виться со стрессовыми обстоятельствами предполагает практический контроль ситуации, а также сохранение личностной целостности и нравственности. Трауэр с соавторами (Trower et a., 1978) констатировали связь между социальными на выками и психологической адаптацией, отмечая, что причиной возникновения или обострения ряда проблем адаптации может быть недостаточная компетент ность в области социальных навыков. Они подчеркивают, что в то время как социальная неадекватность ведет к изоляции и вызывает психологические нару шения, имеет место и обратная связь, поскольку психологическое недомогание отражается на поведении, в том числе на различных социальных навыках и взаимо действиях.
Эмпирические исследования данных конструктов подтверждают наличие вза имосвязи между ними. У разных групп испытуемых, среди которых были иностран ные студенты, дипломаты, разнорабочие и бизнесмены, Уорд и ее коллеги последо вательно выявляли наличие позитивной взаимосвязи (от 0,20 до 0,62 со средней кор реляцией 0,32) между психологической и социально-культурной адаптацией (Ward & Kennedy, 1999). Кроме того, они отмечают, что значительность такой взаимосвя зи может быть разной. Есть данные о том, что эта взаимосвязь сильнее в условиях, предполагающих более высокий уровень социальной и культурной интеграции. Например, взаимосвязь между психологической и социально-культурной адапта цией у временных поселенцев, которые в культурном отношении ближе к местно му населению, является более выраженной; у групп, ведущих оседлый образ жиз ни эта связь более устойчива, чем у тех, кто прошел через процесс кросс-культур ного перемещения; эта связь делается более выраженной с течением времени; она более устойчива у тех, кто в процессе аккультурации избирает стратегию ассими ляции или интеграции, по сравнению с теми, кто сориентирован на сепарацию и маргинализацию (Kennedy, 1999; Ward, Okura, et a., 1998;-Ward & Kennedy, 1996a, 1996b; Ward & Rana-Deuba, 1999).
Подведение итогов, оценки и направления будущей работы
Подход к кросс-культурному перемещению с точки зрения стресса и его преодоле ния считает кросс-культурное перемещение и процесс последующей адаптации значимыми жизненными событиями, которые являются по своей сути факторами стресса и требуют соответствующей реакции для преодоления проблем, возника ющих в новых, отличающихся от прежних, условиях. Данный подход позаимство ван из теоретических разработок и эмпирических исследований традиционной психологии. Поэтому закономерно, что данные исследований аккультурации в целом не отличаются от данных в других областях психологии. Факторы, благо приятствующие кросс-культурному перемещению, включают в себя адаптивные характеристики личности и социальную поддержку; помехой могут служить стра тегии избегания, препятствующие успешной адаптации. На психологическое бла гополучие иммигрантов, беженцев и временных поселенцев влияют и такие свя занные с кросс-культурным перемещением факторы, как культурная идентичность и аккультурационные стратегии.
По всей вероятности, в следующем десятилетии в исследованиях кросс-куль турного перемещения и психологической адаптации большее внимание будет уде ляться личности и стратегиям копинг-поведения. Что касается личности, пришло время исследовать «Большую пятерку» личностных параметров в связи с адап тацией временных поселенцев, иммигрантов и беженцев (Costa, McCrae, 1989). В связи со второй группой проблем исследователи должны более детально проана лизировать модели копинг-поведения при кросс-культурном перемещении (на пример, сосредоточение на проблемах и сосредоточение на эмоциях, действие и избегание, первичный и вторичный контроль). Хотя в литературе по адаптации традиционного направления этим моделям уделяется достаточно пристальное вни мание и они являются ядром стратегий копинг-поведения при кросс-культурном перемещении и последующей адаптации (например, Carver et a., 1989; Fokman & Lazarus, 1985; Weisz, Rothbaum & Backburn, 1984), в контексте изменений куль турного окружения сделано в этой области очень мало. В любом случае можно ожидать, что гипотеза культурного соответствия будет играть более заметную роль в эмпирических исследованиях иммиграции и адаптации. Способствуют ли опре деленные личностные характеристики адаптации в любом случае, или это зависит от культурного контекста? Избирают ли определенные стратегии копинг-поведе ния временные поселенцы, иммигранты и беженцы, или эффективность копинг-поведения определяется психологическими, социальными и поведенческими ха рактеристиками принимающей культуры? Эти вопросы заслуживают более серь езного рассмотрения в ходе будущих исследований.
В целом, подход с точки зрения стресса и его преодоления представляется са мым широким и гибким подходом к аккультурации. Так, если обратиться к схеме Берри (Berry, 1997), то легко понять, какую роль играют поведенческие и когнитив ные факторы в процессе усвоения новой культуры. Например, стратегии аккульту рации и ощущение дискриминации упоминаются в качестве опосредующих факто ров усвоения новой культуры. Подобным образом, приверженцы подхода к межкуль турным контактам с точки зрения научения культуре уделяют особое внимание культурной дистанции, которая также влияет на результаты адаптации. Благо даря возможностям интеграции, подход с точки зрения стресса и его преодолении, судя по всему, получит наибольшее распространение при исследованиях кросс-культурной адаптации. Ряд самых современных исследовательских проектов, включая лонгитюдные исследования и моделирование причинных связей, осуще ствляется именно в этом направлении (например, Kennedy, 1998).
Заключительные комментарии
Берри и Сэм (Berry & Sam, 1997) определяют аккультурацию как одно из наибо лее сложных исследовательских направлений в кросс-культурной психологии, и на основании представленного обзора теорий и исследований нетрудно понять, почему. Данная область чрезвычайно обширна, и по мере роста культурного мно гообразия общества она становится все шире и шире. Учитывая неоднородность и широту данной области, эта глава начинается с основных дефиниций и категории.
Во-первых, аккультурация была определена как изменения, происходящие в ре зультате продолжительных непосредственных контактов с представителями иной культуры. Во-вторых, было проведено разграничение между усвоением новой культуры индивидами, которые прошли через кросс-культурное перемещение, и усвоением культуры теми, кто ведет оседлый образ жизни, после чего бы дан обзор соответствующих исследований, касающихся лишь тех, кто совершил кросс-культурное перемещение: иммигрантов, временных поселенцев и беженцев. В-тре тьих, были рассмотрены результаты аккультурации, связанные с адаптацией, с ак центом на характерных особенностях психологической и социально-культурной адаптации. В-четвертых, были выявлены моменты сходства и различия при рас смотрении соответственно аффективных, поведенческих и когнитивных аспектов аккультурационного опыта. Первый теоретический подход, подход с точки зрения социальной идентификации выдвигает на первый план отдельные составляющие социальной идентичности, в первую очередь идентификацию с унаследованной и новой культурой, взаимоотношения между группами и взаимное восприятие груп пами друг друга; второй подход, подход с точки зрения научения культуре, подчер кивает значимость культурных навыков и вводит конструкт социально-культур ной адаптации; а третий подход, подход с точки зрения стресса и его преодоления, акцентирует эмоциональные составляющие аккультурации, в первую очередь, пси хологическую адаптацию в процессе кросс-культурного перемещения. Была пред принята попытка показать взаимосвязь разных аспектов и составляющих усвоения новой культуры и интегрировать, насколько возможно, теорию аккультурации и эмпирические исследования в этой области.
Интеграция теории и эмпирических исследований в области аккультурации, без сомнения, может внести вклад в дальнейшее развитие этого направления; однако в заключение следует предостеречь честолюбивых специалистов в области кросс-культурной психологии: не следует ожидать, что аккультурационный процесс и его результаты универсальны. Условия, в которых происходят межкультурные кон такты, могут играть роль опосредующих факторов. Какова государственная поли тика в отношении расовой, этнической и культурной принадлежности? Общество, которому присуще культурное многообразие, придерживающееся политики куль турного плюрализма, предоставляет более широкие возможности аккультурации, чем общество, сориентированное на ассимиляцию (Berry, 1997; Sam, 1995). Сво бодное общество (то есть такое, которое допускает различные взгляды на то, что представляет собой адекватное поведение и гибко подходит к вопросу о том, в какой степени индивиду следует придерживаться конвенциональных норм и ценностных ориентации) по сравнению с обществом с жесткой системой норм не предполагает строгих ограничений в отношении социальной идентичности и аккультурацион-ных стилей для иммигрантов, временных поселенцев и беженцев (Triandis, 1997). Насколько далека в культурном отношении группа мигрантов от представителей принимающей культуры? Культурные различия, как и ощущение дискриминации, препятствуют ассимиляции, особенно если речь идет о представителях явного меньшинства(Ыопс!е & Cameron, 1993; Richman, Gaviria, Faherty, Birz & Wintrob, 1987). Кроме того, они повышают вероятность проблем психологической и социально-культурной адаптации. Не стоит забывать, что «культура» при исследова ниях аккультурации не сводится к различиям, существующим в рамках одного общества. Важную роль играют и различия внутри групп мигрантов и принимаю щего общества.
По мере интеграции существующей теории и экспериментальных исследований должен развиваться подлинно кросс-культурный подход. В одной из своих ранних работ Берри (Berry et a., 1987) предложил объединить исследования по аккульту рации в широкую программу исследований, предусматривающую систематические сравнения иммигрантов, беженцев и временных поселенцев (армян, бенгальцев, китайцев...) в различных культурных контекстах (Австралия, Бразилия, Кана да...)- Это позволило бы получить чрезвычайно ценные данные, принимая во вни мание демографические факторы и огромное кросс-культурное многообразие. Систематизация и интерпретация таких данных представляла бы весьма сложную задачу; однако существуют несколько достаточно широких концептуальных схем, которые могли бы послужить отправной точкой для более систематических срав нений разных культур.
На основе своего исследования в 40 странах Хофстеде (Hofstede, 1980) выявил и оценил четыре параметра: индивидуализм, дистанция по отношению к власти, избегание неопределенности и маскулинность. Он подсчитал средние показатели каждого из этих параметров для стран-участниц. Эти показатели могут служить основанием формирования выборок для тестирования гипотез в процессе кросс-культурных сравнений.
Так, например, представители индивидуалистических культур, возможно, луч ше подготовлены к кросс-культурным перемещениям, поскольку они более общи тельны и легче вступают в контакт с новыми людьми, чем представители коллек тивистских культур; однако здесь имеет значение и направление кросс-культурно го перемещения. Если индивидуалист оказывается в коллективистской культуре, где разграничение между мы-группой и они-группой является более резким, ему будет непросто принять это, и адаптация вызовет больше проблем. С другой сто роны, для коллективиста, который имеет прочные связи с мы-группой, в первую очередь с семьей, может оказаться более сложным самостоятельное решение о кросс-культурном перемещении. Однако, если при этом в принимающем обществе имеется значительная группа его соотечественников, эта группа может оказать коллективисту более надежную социальную поддержку, чем могла бы оказать по добная группа представителю индивидуалистической культуры. Это всего лишь предположение об особенностях кросс-культурных перемещений; однако эти ги потезы можно будет проверить, если исследователи смогут создать широкую кросс-культурную базу данных для систематических сравнений.
Альтернативные схемы для анализа особенностей культуры и их значения для кросс-культурного перемещения и адаптации были предложены Триандисом и Шварцем. Как и Хофстеде, Триандис (Triandis, 1989) признает важность индивиду ализма и коллективизма, но, кроме того, он рассматривает различия между просты ми и сложными обществами, свободной и жестко регламентированной культурой. В контексте исследований аккультурации были получены данные, свидетельствующие о том, что временные поселенцы предпочитают развитые страны (Torbiorn, 1982; Yoshida, Sauer, Tidwe, Skager & Sorenson, 1997), которые можно определить как более сложные общества; однако более обширные и разнообразные данные позво лили бы осуществить более систематическое сравнение этого параметра.
Шварц (Schwartz, 1994), также занимавшийся изучением структуры ценност ных ориентации, в ходе исследования 44 культур выявил четыре основных пара метра, связанных с ценностными ориентациями. Эти параметры включают: готов ность к изменениям (стимуляция, саморегуляция), самотрансцендентность (sef-transcendence) (универсализм, доброжелательность), сохранение (безопасность, конформизм/приверженность традициям) и самоутверждение (достижения, власть). Особый интерес для исследователей аккультурации представляет гипоте за Шварца о том, что универсализм, доброжелательность и стимуляция позитивно связаны с готовностью к контактам с они-группой, тогда как безопасность, привер женность традициям и конформизм связаны с нею негативно. Если это так, мы можем ожидать, что эти факторы будут оказывать влияние на качество взаимо отношений иммигрантов и местного населения. И вновь можно сказать, что об ширная база данных по разным культурам позволила бы осуществить широкую проверку гипотезы Шварца в связи с различными аспектами социальной иден тичности.
Количество теоретических разработок и эмпирических исследований аккуль турации в течение последних 30 лет растет по экспоненте. Появляются все более современные теории и все белее сложные научные проекты, в том числе лонгитюд-ные исследования. В этих условиях эмпирические исследования позволяют полу чить более или менее последовательные данные, касающиеся азбуки аккультура ции. Но несмотря на все это, отсутствуют систематические широкомасштабные сравнительные исследования. Оценивая теорию и эмпирические исследования аккультурации на рубеже веков, следует признать, что вклад специалистов, зани мающихся кросс-культурными исследованиями, весьма значителен, но предстоит еще очень большая работа.
Эпилог
Дэвид Мацумото
Во введении я назвал три задачи этой книги. Они были таковы.
• Передать атмосферу в кросс-культур ной психологии и процессе ее развития.
• Представить читателю концепции перспектив развития, то есть рассказать, какими должны стать будущие теории и исследования, чтобы кросс-культур ная психология могла перейти от выявления различий к обоснованию того, как и почему культура вызывает такие различия, и к созданию универсаль ных психологических теорий, то есть представить развитие кросс-культур ной психологии начиная с этапа 1 через этап 2 до этапа 3.
• Предложить читателям идеи о том, как проводить исследования в будущем, чтобы содействовать достижению этой перспективы и способствовать даль нейшему развитию кросс-культурной психологии.
Я считал, что, если авторы отдельных глав и я вдохновим читателей, будущих исследователей и ученых на решение поставленных здесь проблем и если все изу чающие психологию и культуру — исследователи, преподаватели, руководители, психиатры, адвокаты, консультанты, врачи и другие специалисты — по-настояще му поймут и оценят влияние культуры на все стороцы нашей жизни и сумеют пе ренести это понимание в важнейшие сферы жизни и бытия, эта книга выполнит поставленные перед ней цели.
Я искренне верю, что в отношении всех и каждого из вас эта книга выполнила свою задачу. Однако, думая о будущем теории и исследований по традиционной и кросс-культурной психологии, я не могу не вспомнить слов Гарри Триандиса, ко торыми он завершает свою главу:
Люди повсеместно ленивы. Это очевидное следствие закона универсальности Цип-фа (Zipf, 1949). Ципф установил, что во всех языках, которые он исследовал (а он изучил достаточно обширный круг языков), наиболее часты в употреблении более короткие слова, а если слово становится более употребительным, оно укорачивается (например, телевидение превращается в телик). Универсальность этого открытия предполагает, что принцип наименьших усилий является универсальным для всех культур. Для психологов минимум усилий означает завершить исследование и за явить: «То, что я обнаружил, является вечной истиной и обладает универсальной гфименимостью». Таким образом, принцип наименьших усилий приводит психоло гов к игнорированию культуры, поскольку она является дополнительным осложне нием, делающим их работу более трудоемкой и требующей большего количества вре мени. Формирование же универсальной психологии, о которой говорилось выше, требует отказ от принципа наименьших усилий и того, что из него вытекает. Таким образом, основной вопрос в данной области может звучать следующим образом: может ли культурная психология развиваться, если ее развитие идет вразрез с чело веческой природой?
Мнение Триандиса применимо ко всем психологам, работают ли они в области традиционной, культурной или иной психологии. Для достижения поставленных перед кросс-культурной психологией целей и реализации предложений и рекомен даций авторов этой книги не требуется ничего, кроме огромного количества вре мени, колоссальных усилий, средств и творческого мышления. Кроме того, реали зация задуманного требует гибкости и непредубежденности от психологов, рабо тающих в разных областях, чтобы они могли принять новые идеи, новые методы, новые концепции, новые принципы. Интеграция требует, чтобы сторонники раз ных точек зрения, специалисты в разных областях объединились и вместе обсуж дали пути достижения общей цели, работая на эту цель. Именно сегодня, когда мы столь заняты, что у нас нет и минуты, чтобы пересечь холл и поговорить с коллега ми по факультету, мы просто обязаны поговорить с экономистами, политологами, географами, социологами, антропологами, биологами и специалистами в других областях, чтобы разработка универсальных психологических теорий могла стать реальностью.
И, возможно, самым важным, что сделает для нас кросс-культурная психоло гия, будет именно формирование такой гибкости и непредубежденности. Это наша потребность, в этом наш долг, за это мы несем ответственность и этого требуют от нас наука и нравственность.
Правда, современные тенденции глобализации ведут к стремительному росту контактов между пред ставителями разных культур, и, как отмечает в данной книге Д. Мацумото (с. 576), забавно, что в этой ситуации кросс-культурные исследования, призванные способствовать межкультурному вза имодействию, могут оказаться за бортом, потому что они сосредоточены на сравнениях специфич ных культурных реалий, тогда как специфика последних в межкультурном взаимодействии ниве лируется. Впрочем, можно полагать, что в ближайшем будущем нас ожидает не «смешение культур», а их сосуществование, в котором разнообразие их сохраняется.
Поскольку русские эквиваленты английского слова «indigenous» ~ туземный, местный, автохтон ный, прирожденный и т. п. — не вполне соответствуют сути дела и вызывают ненужные ассоциации, в данном издании ч indigenous psychoogy* переводится как «этнокультурная психология» (в русской литературе встречается и малооправданная, на наш взгляд, калька: «индигенная психология»).
Наиболее близкими по смыслу к термину consfrua в русском языке являются термины «конструи рование», «интерпретация». В англоязычной литературе понятие хе//-со/15т/й/(переведенное в дан ном издании как «Я-конструирование», «Я-конструкция») вслед за Маркусом и Китая мой тракту ется как компонент Я-концепции, характеризующий представление субъекта об отношении его индивидуального Я к другим людям. Выделяются два основных типа Я-конструкции: независимое Я (independent constnia of sef) и взаимозависимое Я (interdependent consdita of sef). Человек с неза висимым Я видит в себе устойчивую и отделенную от межперсонального контекста личность; он ценит свою уникальность и автономию и стремится быть sef-made man — человеком, добивающим ся успеха собственными силами. Человеке взаимозависимым Я видит себя более гибким, включен ным в с социальный контекст, он ценит свою принадлежность к определенной группе, гармонию отношений с ее членами и предпочитает добиваться успехов в сотрудничестве с другими. В коллек тивистских культурах люди имеют тенденцию быть более взаимозависимыми, в то время как в инди видуалистических культурах — более независимыми. — Примеч. науч. ред).
Еtic-подход нацелен на поиск универсалий, общих психологических законов. Еmic-подход направ лен на изучение психологических характеристик поведения в условиях данной конкретной культу ры. Согласно Берри, многие попытки повторить emic -исследования, проведенные в США, в других частях мира, представляют собой навязанные (imposed) emic -исследования. Достичь более валидных etic -обобщений можно путем проведения параллельных emic-исследований внутри ряда нацио нальных культур и сопоставления полученных результатов. Если между этими результатами обна руживается конвергенция, то это дает основание формулировать закономерности, но крайней мере, для данного ряда культур. — Примеч. науч. ред.
HRAF (Human Reations Area Fies) — коллекция материалов о существующих в различных ареалах Земли обществах и культурах. Составление ее началось в 1930-е годы в Институте человеческих от ношений при Иельском ун-те (США). В 1949 году в этом ун-те была основана международная орга низация HRAF, объединяющая многие учебные и научные учреждения различных стран и ставящая целью развитие исследований и систематизацию данных в области человеческого поведения и куль туры. В настоящее время коллекция HRAF представляет собою индексированную электронную кар тотеку, включающую в себя две базы данных: eHRAF (этнографическая коллекция) и aHRAF(архео логическая коллекция). — Примеч. науч. ред.
Раш-анализ — предложенный Георгом Рашем метод обработки данных, позволяющий перейти от качественных показателей к количественным оценкам и моделям. — Примеч. науч. ред.
Имеется в виду применение различных теорий, моделей, методов для изучения одного феномена. Примеч. науч. ред.
Русский перевод см.: Коул М. Культурно-историческая психология: Наука будущего. — М: Когито-центр, 1997. - Примеч. науч. ред.