Сальваторе Мадди
Теории личности
СРАВНИТЕЛЬНЫЙ АНАЛИЗ
Перевели И.Авидон, А.Батустин и П.Румянцева
S.R.Maddi. Personaity theories: a comparative anaysis Homewood, I: Dorsey Press, 1968 

Вступительная статья (В.М.Аллахвердов)
Личность: от мифологии к науке (Д.А.Леонтьев)
Предисловие
1. Личность и персонология
Чем занимаются персонологи
Что такое личность
Три типа знания персонолога
Ядро и периферия личности
Подбор теорий личности для включения в данную книгу
2. Ядро личности: модель конфликта
Модель конфликта: психосоциальный подход
Позиция Фрейда
Позиция Мюррея
Позиция Салливана
Модель конфликта: интрапсихический подход
Позиция Ранка
Позиция Ангьяла и Бейкана
3. Ядро личности: модель самореализации
Модель самореализации: актуализация
Позиция Роджерса
Позиция Маслоу
Модель самореализации: совершенствование
Позиция Адлера
Позиция Уайта
Позиция Олпорта
Позиция Фромма
4. Ядро личности: модель согласованности
Модель согласованности: вариант когнитивного диссонанса
Позиция Келли
Позиция Мак-Клелланда
Модель согласованности: вариант активации
Позиция Фиске и Мадди
5. Теоретический и эмпирический анализ представлений о ядре личности: черты трех моделей
Важнейшие черты трех моделей
Модель конфликта
Модель самореализации
Модель согласованности
Некоторые вопросы, возникающие при анализе трех моделей
Первый вопрос: надежно ли понятие защиты?
Второй вопрос: все ли поведение носит защитный характер?
Третий вопрос: высшая форма жизни - это трансцендирование или адаптация?
Четвертый вопрос: действительно ли когнитивный диссонанс всегда неприятен и избегается?
Пятый вопрос: все ли поведение направлено на снижение напряжения?
Шестой вопрос: изменяется ли личность коренным образом после завершения периода детства?
Вместо заключения
6. Периферия личности: модель конфликта
Модель конфликта: психоаналитический подход
Позиция Фрейда
Позиция Мюррея
Позиция Эриксона
Позиция Салливана
Модель конфликта: интрапсихический подход

Позиция Ранка
Позиция Ангьяла
Позиция Бейкана
7. Периферия личности: модель самореализации
Модель самореализации: вариант актуализации
Позиция Роджерса
Позиция Маслоу
Модель самореализации: вариант совершенствования
Позиция Адлера
Позиция Уайта
Позиция Олпорта
Позиция Фромма
8. Периферия личности: модель согласованности
Модель согласованности: вариант когнитивного диссонанса
Позиция Келли
Позиция Мак-Клелланда
Модель согласованности: вариант активации
Позиция Мадди
9. Теоретический анализ подходов к периферии личности
Различные виды конкретных периферических характеристик
Мотивы и черты
В защиту понятия мотивации
Проблема бессознательного
Схемы
Периферическая концепция типа
Проблема индивидуальности
Содержание периферии личности
Модель конфликта
Модель самореализации
Модель согласованности
10. Эмпирический анализ теоретических подходов к периферии личности
Идеальная стратегия
Шаг первый: измерение конкретных периферических характеристик
Шаг второй: взаимосвязь между показателями
Шаг третий: конструктная валидность теоретических положений, касающихся периферии личности
Практическое замечание
Исследования с помощью факторного анализа
Кеттел, Гилфорд и Айзенк
Число факторов
Типы факторов
Содержание факторов
Другие исследования периферии личности
Позиция Фрейда
Позиция Мюррея
Позиция Эриксона
Позиция Салливана
Позиция Ранка
Позиция Ангьяла и Бейкана
Позиция Роджерса
Позиция Маслоу
Позиция Адлера
Позиция Уайта
Позиция Олпорта
Позиция Фромма
Позиция Келли
Позиция Мак-Клелланда
Позиция Мадди
Заключительные замечания
11. Формальные и содержательные характеристики хорошей теории личности
Формальные характеристики
Составляющие теории личности
Общий критерий формальной адекватности
Содержательные характеристики
Заключительные замечания
Приложение
Теория Фрейда
Теория Мюррея
Теория Эриксона
Теория Салливана
Теория Ранка
Теория Ангьяла
Теория Бейкана
Теория Роджерса
Теория Маслоу
Теория Адлера
Теория Уайта
Теория Олпорта
Теория Фромма
Теория Келли
Теория Мак-Клелланда
Теория Фиске и Мадди
Читая Мадди... (А.Ю.Агафонов)
Список литературы
Список дополнительной литературы на русском языке

Вступительная статья
Психология – странная наука. Стоит задуматься над ее проблемами, как сразу все становится неясным. Ну, в самом деле, разве человек знает, почему он о чем-то думает? Бальзак точно написал в "Драме на берегу моря": "Мысли западают нам в сердце или голову, не спрашивая нас". Человек способен дать себе отчет лишь в том, что именно он осознает. Но не может объяснить переход от одних своих мыслей к другим. Мы не умеем осознавать создание мысли. Мысль всегда присутствует в нашем сознании в уже готовом виде. Поэтому, может быть, вообще правильнее говорить не "я думаю", а "мне думается". Но что же тогда такое это загадочное "Я", которое даже, вроде бы, и не само думает?
Тем не менее каждый человек что-то о себе думает. Но как он может убедиться в правильности своих мыслей о самом себе? Наверное, он должен сравнить свое представление о себе с самим собой. Но человеку ведь известны только его мысли, а не он сам по себе. С чем же сравнивать? Может быть, стоит опросить других людей и сравнить собственные мысли с их ответами? Но эта идея не распутывает головоломку. Ведь если я не достаточно хорошо знаю сам себя, то почему другие люди знают меня лучше? Если юноша не может разобраться, действительно ли он любит свою возлюбленную или только думает, что любит, то чем ему помогут окружающие? Разве кто-нибудь способен точнее, чем я сам, решить, о чем я думаю на самом деле, чего я хочу, что мне нравится или не правится? И все-таки люди способны как-то корректировать свое представление о себе. Им это как-то удается. Как?
Надеюсь, сказанного уже достаточно, чтобы понять, какие запутанные головоломки приходится решать психологам-теоретикам. Особенно теоретикам, строящим представление о личности. Личность – это ведь такое величественное образование, которое охватывает все самое ценное в нас. Но вот только не ясно, что, собственно, она делает. Задумаемся: личность принимает какие-то решения. Но на основании чего? Если эти решения чем-либо предопределены (генетикой, средой, воспитанием, ситуацией, прошлым опытом и пр.), то личность не способна действовать сугубо по своему усмотрению. Если же решения личности ничем не предопределены, то как она может их принять? Вряд ли удивительно, что существуют десятки теорий личности, каждая из которых уяснила что-то очень важное, но в то же время какие-то другие, не менее важные вещи оставила безо всякого внимания.
Перед вами – замечательная книга. Она, правда, опоздала к российскому читателю на несколько десятков лет. А свято место пусто не бывает. За это время на книжных прилавках появились многочисленные современные обзоры теорий личности, предложенные разными американскими психологами. Однако подавляющее большинство обзоров выполнено в стиле, как справедливо называет его наш автор, "доброжелательного эклектизма". В них в одной главе рассказывается об одной теории, в следующей – о другой. А бедный читатель никак не может соединить в своей голове несоединимое. К тому же авторы – особенно авторы американских учебников – часто нацелены на излишне упрощенное изложение и потому избегают какого-либо серьезного обсуждения проблем.
С.Мадди избрал принципиально другой способ подачи материала. Он нашел более-менее удачную классификацию разных подходов (это уже редкое достоинство в таких книгах). Но самое главное – он постоянно сопоставляет разные подходы и обсуждает, насколько каждая теория экспериментально обоснована. Именно поэтому его книга не только не устарела, но, наоборот, сквозь призму десятилетий стала выглядеть классической. Даже хороший знаток книг, посвященных теориям личности, найдет в этой работе много неожиданного и интересного.
Книга С.Мадди рассчитана скорее на специалистов, чем на широкую публику. Особенно полезна она будет студентам-психологам, которые, к сожалению, не всегда интересуются результатами экспериментальных исследований, а уж если с чем-либо из экспериментатики познакомились, то принимают полученные данные без всякой критики, как истину в последней инстанции. С.Мадди научит их быть и внимательными, и критичными. Впрочем, данная книга будет полезна и самому большому кругу читателей, которых проблемы личности не оставляет равнодушными.
Конечно, С.Мадди, как и положено американскому психологу, даже преодолевающему свое позитивистско-бихевиористическое и детерминистско-психоаналитическое окружение, уходит от обсуждения самых фундаментальных проблем. И тем не менее книга побуждает читателя думать и сомневаться. А на все вопросы и сегодня никто не даст убедительного ответа. Но в этом и состоит подлинное величие сегодняшней блистательной Науки Психологии, что каждому предоставляется возможность искать новые оригинальные идеи. Однако перед началом поиска лучше знать, какие идеи развивались другими искателями истины. Этим идеям и посвящена данная книга.
В.М.Аллахвердов, доктор психологических наук, профессор факультета психологии СПбГУ
Личность: от мифологии к науке
Для чего пишутся учебники по теориям личности?
С одной стороны, это отчет о достижениях и взлетах психологии личности, о глубоких открытиях или озарениях, или о проделанной кропотливой работе, итогом которой стал новый взгляд на личность.
С другой стороны, это отчет о провалах и тупиках, иллюстрации однобокости и предубежденности, слепоты к другим взглядам и порою даже к фактам, история жарких схваток и отчаянной конкуренции.
И это все одни и те же теории.
Учебники по психологии личности и учебники по теориям личности в психологии (а только в англоязычной литературе и тех и других написан не один десяток) – это разные учебники, и пишут их разные авторы. Возникает вопрос – чем изучение теорий личности может помочь в понимании личности? Не имеет ли оно только лишь историческое, археологическое значение, подобно тому, как череп неандертальца иллюстрирует один из более или менее тупиковых путей эволюции человека и имеет лишь очень ограниченную ценность для познания современного человека?
Свод теорий личности – это история идей. Все интересные идеи в науке оставляют свой след, который присутствует даже тогда, когда первоисточники уже давно забыты. Мы уже не вспоминаем каждый раз Фрейда, говоря о бессознательном, Адлера, говоря о компенсации, Маслоу, говоря о самоактуализации, Д.Н.Узнадзе, говоря об установке, или А.Н.Леонтьева, говоря о личностном смысле. Эти идеи, оторвавшись от их авторов, перешли в основной фонд объяснительных понятий. Из теорий личности перешли в общую психологию личности.
Однако примерно лет 30-40 тому назад при взгляде на многообразие теорий личности сразу делалось ясно, что психология еще не в полной мере является наукой – во всяком случае, по сравнению с науками о природе. Действительно, естественные науки много столетий назад миновали тот этап, когда разные мыслители не могли договориться не только об общих взглядах на законы мироздания, но даже об общем языке, на котором о нем можно рассуждать. Разноречивые теории полностью исключали друг друга, выступая не столько в познавательной, сколько в идеологической роли мифов, вера в которые служит критерием различения "своих" и "чужих". Именно это мы наблюдаем сегодня в психологии личности. Естественные науки преодолели эту теоретическую раздробленность, выработав общий язык, общую аксиоматику, общую логику умозаключений и расширения сферы познанного. В этом направлении движется и психология личности в последние 2-3 десятилетия, и довольно быстро, хотя окончательное ее превращение из мифологии в науку – дело не самого близкого будущего.
Можно достаточно уверенно датировать возникновение психологии личности как особой предметной области психологического познания концом 1930-х гг., когда вышли в свет первые фундаментальные теоретические работы, задавшие эту область: "Динамическая теория личности" К.Левина (1935), "Личность" Г.Олпорта (1937) и "Исследования личности" Г.Мюррея (1938). С этого времени и примерно до конца 1960-х годов длился период, который можно назвать классическим периодом в изучении личности, характеризовавшийся именно упомянутым многообразием альтернативных теорий. С начала 1970-х гг. вектор теоретическою развития изменился – началось движение теорий навстречу друг другу, к выработке общего языка на основе достижений, накопленных в каждой из них. Психология личности вступила в неклассический этап своего развития, ведущий к превращению этой области знания в науку.
В любой науке среди выдающихся ученых можно выделить представителей двух основных типов – "открывателей" и "систематизаторов". Первые открывают новый объяснительный принцип и перестраивают в соответствии с ним свою область знания. Они видят реальность через призму своей идеи, им грозит опасность предвзятости, однобокости, но именно они обеспечивают прорывы в науке. Они создают научные школы, развивающие дальше основанное ими учение. Вторые, как правило, обладают энциклопедическими познаниями, которые позволяют им, не вводя новых объяснительных принципов, систематизировать имеющееся знание, строить общетеоретические системы, сводить концы с концами и обобщать современное им состояние знаний в своей области. Они, конечно, тоже делают открытия, но более частные. У них есть ученики, но нет школы, потому что школа формируется вокруг яркой идеи, а не вокруг системы. Но они пользуются огромным авторитетом, потому что способность интегрировать разные идеи в систему встречается еще реже, чем способность открыть что-то принципиально новое. Примеров масса: открыватель Платон и систематизатор Аристотель, открыватель Кант и систематизатор Гегель, открыватель Маслоу и систематизатор Олпорт, открыватель А.Н.Леонтьев и систематизатор С.Л.Рубинштейн. Эти два типа ученых дополняют друг друга; если бы тех или других не было, наука вряд ли могла бы развиваться.
Идеи разных открывателей не только часто противоречат друг другу. Часто они просто о разном, на разном языке и никак не поддаются соединению в одном образе. Возьмите конституциональную антропологию Шелдона, факторный анализ Кеттелла и аналитическую психологию Юнга. Все они относятся к теориям личности, но это теории совершенно разного! Что же такое личность? Не придется ли нам определять личность как то, о чем повествуют теории личности, по аналогии с известным определением интеллекта как того, что измеряют тесты интеллекта?
Здесь может помочь димензиональный метод, которым пользуется Виктор Франкл при демонстрации отношений между разными гранями или аспектами человеческого бытия. Представим себе, говорит Франкл, учебник, на страницах которого изложены разные, несопоставимые между собой теории личности. Символически это можно изобразить в виде раскрытой книги, на одной странице которой нарисован квадрат, а на другой – круг. Между ними трудно найти связь – ведь задача на квадратуру круга, как известно, нерешаема. Но возьмем эту книгу, продолжает Франкл, и разместим эти страницы под прямым углом друг к другу, чтобы они лежали на двух перпендикулярных плоскостях, пересекающихся в районе корешка книги. Тогда можно без труда вообразить трехмерную фигуру, проекция которой на одну плоскость (страницу) образует круг, а проекция на другую, ей перпендикулярную, образует квадрат. Этой фигурой будет цилиндр с высотой, равной диаметру основания. Задача, таким образом, решается, если построить общее пространство разных определений и увидеть за разными взглядами частные проекции сложного многомерного объекта – личности – на разные плоскости ее рассмотрения.
Тем самым ответ на вопрос, зачем нужны теории личности, может звучать так: чтобы увидеть все многообразие граней, которыми может поворачиваться личность, и ни к одной из которых она не сводится.
При этом практически все учебники по теориям личности писались и пишутся в "классическом" духе. Это значит, что несмотря на общее введение и заключение, а также иногда предлагаемую сетку общих критериев, задающих своеобразное семантическое пространство, в котором теории удобно сравнивать между собой, каждая теория излагается в собственной логике, в изоляции от остальных теорий – то, что А. Н. Леонтьев называл "обобщением посредством переплета". И наверное, по-другому описывать теории личности в их классический период было почти невозможно – почти, потому что Сальваторе Мадди это все же удалось. Но для этого была необходима одна особенность, которой обладает Мадди, в отличие от других авторов учебников. Он подходит к теориям личности не с позиций прилежного ученика, а с позиций глубокого и творческого ученого-теоретика, ведущего диалог на равных с Юнгом, Роджерсом, Келли и остальными классиками.
Сальваторе Мадди был учеником Гордона Олпорта и Генри Мюррея и впитал их целостный подход к личности, заимствовав у них кажущееся несколько старомодным сегодня понятие "персонология". Параллельно он проникся экзистенциалистским способом мышления (которому Олпорт предрекал большое будущее) и уже в 1970-е годы получил известность как автор оригинальных концепций потребностей, стремления к смыслу, экзистенциального невроза и экзистенциальной психотерапии. Последние 15 лет основным направлением его работы выступают исследование, диагностика и фасилитация жизнестойкости – стержневой личностной характеристики, лежащей в основе "мужества быть" по П.Тиллиху и во многом ответственной за успешность личности в совладании с неблагоприятными обстоятельствами жизни. Надеюсь, что через сравнительно небольшое время российские читатели смогут познакомиться и с собственно теоретическими работами этого интереснейшего автора.
Однако наибольшую известность он приобрел, пожалуй, именно благодаря этому учебнику, который вышел первым изданием в 1968 году и переиздавался с тех пор неоднократно, – это один из наиболее популярных в США учебников по этой теме. Мадди опередил время – когда на дворе стоял еще классический период, он начал писать о теориях личности по-новому, проводя границы не между теориями, а между объектами анализа и сравнивая то, как разные авторы подходят к одним и тем же группам проявлений личности. Разложив теории на составные части, Мадди перекомбинирует эти элементы в иной логике – не в логике отдельных теорий, а в логике предмета. Ему удалось на практике применить рекомендованный Франклом метод, восстановив личность в полном ее объеме, а собственно теории подчинив задаче прийти к лучшему пониманию личности в целом. Эта сравнительная (компаративистская) логика изложения отчасти затрудняет усвоение отдельных теорий, потому что Мадди рассыпает на составные части простые схемы, предназначенные для упрощения понимания сути каждой теории. Зато она помогает понять личность как целое, невзирая на расхождения во взглядах отдельных авторов. Если большинство учебников по теориям личности закрываешь с ощущением "а как же все-таки на самом деле?", то книга Мадди вызывает совершенно иное ощущение – ощущение ухватывания чего-то главного, невзирая на то, что не удается припомнить частности. Таким образом, в этой книге та резкая грань между теориями личности и общей психологией личности, с которой я начал, оказывается стертой. Мадди счастливо избегает сам и избавляет нас от опасности за разными теориями личности, за отдельными ее гранями не увидеть личность. Личность просвечивает у него сквозь все теории.
Я поздравляю читателей с выходом этой незаурядной книги и призываю учиться у ее автора – учиться целостному взгляду на личность, учиться уважительному, но равноправному диалогу с авторитетами, учиться понимать чужую логику, но не поддаваться ей, учиться мыслить точно и одновременно творчески. Учиться не только исследовать личность, но и быть ею.
Д.А.Леонтьев, доктор психологических наук, профессор МГУ
Предисловие
Я преподаю психологию личности и хотел написать такой учебник, в котором было бы все то, что я искал в соответствующей литературе, но до сих пор не нашел. Это книга, в которой сравниваются и сопоставляются различные теории личности; цель данного анализа заключается в том, чтобы сделать очевидными те основания, что позволяют рассматривать эти теории как примеры определенных моделей, отражающих сущность личности и ее бытия. Это книга, в которой все модели описываются с учетом заключенных в них противоречий и несоответствий, что делает очевидным необходимость проведения исследований для разрешения этих проблем. Это книга, в которой к ответу на возникшие вопросы привлекаются результаты релевантных им исследований; ее основная задача – определить наиболее многообещающие направления психологии личности сегодня и в будущем.
Эта книга – нечто большее, чем просто источник фактов и информации. Это своего рода система координат персонологии, той области, которая, несмотря на всю ее перспективность, до сих пор остается довольно туманной и размытой. Вы найдете здесь подробное обсуждение основных проблем, оценку сильных и слабых сторон как отдельных теорий, так и обобщенных теоретических моделей. Прочтение этой книги должно вдохновить вас на критические размышления относительно процесса планирования и разработки исследования личности независимо от того, насколько убедительны частные выводы, к которым пришел я. Понятно, что предложенные мною выводы лично мне представляются весьма основательными, и я попытаюсь объяснить вам, почему я в этом так уверен. Там, где это возможно, я попытался изложить весь ход моих рассуждений, и я вовсе не утверждаю, что во всех случаях мои выводы единственно верные. Если читатель будет с ними не согласен, это даже лучше, я лишь надеюсь на то, что это несогласие будет вызвано не безусловной приверженностью к какой-либо из существующих ныне теорий, а мнением относительно того, какие именно теории представляются наиболее многообещающими. Я вовсе не намерен отстаивать эклектический подход к исследованию личности, где заимствуются элементы различных теорий, зачастую противоречащих друг другу; скорее, я поддерживаю установку на сравнительный анализ теорий в процессе исследования.
Есть, конечно, некоторые опасения относительно того, что использование сравнительного анализа несколько ограничивает спектр освещаемых теорий. Однако в данном учебнике приведено множество деталей, сохранена авторская терминология и система координат. Всего было проанализировано 16 теорий и значительное количество эмпирических исследований. Несмотря на их возрастающую важность и очевидную новизну, 5 из описанных здесь современных теорий личности не освещены ни в одном из учебников по психологии личности. Некоторые из теорий вообще никогда не упоминались в соответствующих учебниках. Кроме того, в анализ был включен и ряд довольно старых теорий, поскольку они до сих пор оказывают значительное влияние на персонологию; не учтены лишь такие теории, которые имеют значительное сходство с теми, которые безусловно заслуживают включения в учебник. Что касается исследований личности, то я попытался осветить те группы исследований, которые наиболее релевантны проблемам, возникающим в ходе сравнительного анализа теорий. Понятно, что все релевантные исследования – даже если бы я знал их все без исключения – обсудить попросту невозможно. Но я стремился к максимальной репрезентативности, чтобы полученные выводы не могли быть опровергнуты теми данными, которые я не учел. Несомненно, существуют какие-то исследования, результаты которых будут противоречить тем или иным выводам, предложенным в данной книге, точно так же, как существуют и не рассмотренные нами исследования, эти выводы подтверждающие. В целом я избегал апелляции к одиночным исследованиям, предпочитая основывать свои рассуждения на значительной массе доказательств, поскольку это представляется мне процедурой более надежной.
Структура этой книги определяется целями сравнительного анализа. Первыми освещаются те элементы теорий, которые касаются сущности человека, того, что характерно для всех людей без исключения (я назвал это ядром личности), после я перехожу к обсуждению тех концепций, которые посвящены индивидуальности, жизненному стилю (периферии личности – в моей терминологии). Положения относительно развития, того, что связывает внутреннюю сущность человека и его индивидуальное выражение, приведены в обеих частях книги. Такая структура позволяет сопоставить те положения различных теорий, которые обладают сходными логическими и объяснительными функциями. И хотя такая структура предполагает определенное дублирование, освещаемый материал достаточно сложен и обширен, поэтому дублирование, особенно с различных точек зрения (когда речь идет о ядре и о периферии личности), оказывается весьма полезным.
Я попытался создать такую структуру, которая не столько искажает различные теоретические положения, сколько делает их более четкими. Однако в некоторых случаях более предпочтительным оказывается представление всей теории в целом, а не по частям. И тогда читатель может получить представление о теоретической целостности того или иного подхода, прочитав те разделы глав, где речь идет именно об этом подходе, опуская все остальное. В частях, посвященных ядру и периферии личности, каждая теория описана в своем подразделе, что увеличивает удобство прочтения. Для того чтобы получить общее представление о теориях, читатель может обратиться к Приложению, где вкратце описаны все основные положения каждой из теорий. Кроме того, для обеспечения большей гибкости при использовании этой книги представление теорий и их эмпирический и теоретический анализ разнесены по разным главам. Наконец, я предлагаю вниманию читателей обсуждение того, какой должна быть хорошая теория личности. Я поместил эту главу в самый конец учебника, и причин этому две: во-первых, это настраивает читателя на размышления о будущем, а не о настоящем нашей науки; во-вторых, такое обсуждение наиболее целесообразно начинать только после того, как представлены существующие на данный момент сведения.
Написание этой книги оказалось делом весьма непростым, к счастью, многие люди оказали мне самую разнообразную поддержку. Среди коллег, близких и дальних, я хотел бы с глубочайшей признательностью назвать Дэвида Бейкана, Дональда Фиске, Марвина Франкела, Ральфа Хейне, Говарда Ханта и Брюстера Смита. Кроме того, ценными оказались замечания одного из моих студентов, Пола Косты, и всех прочих студентов, которые использовали и обсуждали раннюю версию моей книги на занятиях в рамках моего курса по теории личности. Особого рода помощь, за которую я чрезвычайно признателен, оказала мне Марджори Крейг Бентон, своим интересом, поддержкой и комментариями убедившая меня в возможности создания такой книги, которая окажется интересной не только психологам. Хочу также сказать огромное спасибо за подготовку и набор рукописи Джейн-Энн Мастерсон, Джеки Бертолетти и Кэрол Перрин. Кроме того, я признателен своей жене (Дороти-Энн) и детям (Карен и Кристоферу) за понимание и прощение мне долгих периодов невнимания к ним в ходе написания этой книги. И наконец, я считаю, что мне чрезвычайно повезло в жизни, поскольку моими учителями были некоторые из упомянутых в этой книге персонологов, а именно: Гордон Олпорт, Дэвид Бейкан, Дэвид Мак-Клелланд, Генри Мюррей и Роберт Уайт. Они научили меня исследовать личность в широком контексте.
Сальваторе Мадди Чикаго, Иллинойс март, 1968
Глава 1
Личность и персонология
Книг о теории личности – множество. И если не тщеславие, то что заставляет ваяться за написание еще одной? Только то, что человек чувствует, он может сказать по этому поводу что-то новое. И я не исключение. Все прочитанные мною книги, посвященные изучению личности, попадают в одну из двух основных категорий. Если это хорошая книга по теории личности, то она либо вдумчивое и ответственное изложение какой-то теории, либо исследование какого-то аспекта проблемы, который до сих пор еще не был разработан. Если это плохая книга, она представляет собой воспроизведение уже известного, но с новой расстановкой акцентов, с новыми ошибками и иногда с новыми сильными сторонами. Было бы вполне достаточно двух хороших книг – по одной в каждой из этих категорий. Но, как вы увидите, я уверен в том, что этими двумя темами область теорий личности не исчерпывается, более того, на этой стадии развития наук о личности они даже не могут считаться наиболее полезными. Мне представляется, что моя книга открывает новый подход, новую плоскость анализа теорий личности.
Я назвал бы эти две хорошо разработанные темы доброжелательным эклектизмом и тенденциозным фанатизмом. Книга, написанная с позиций доброжелательного эклектизма, скорее всего, будет включать в себя описание многих теорий личности, каждой из которых будет уделено приблизительно равное время и пространство. Если это хорошая книга, прочтя ее, вы поймете, почему тот или иной ученый сформулировал те или иные принципы. Теории описываются одна за другой, и авторы книги уделяют мало внимания тому, что один и тот же термин в двух теориях может иметь совершенно разное значение. Им не представляется важным проанализировать различия в теоретических посылках и выводах разных школ. Скромность и покорность – вот отличительные черты таких авторов. Обычно они приводят два оправдания самих себя и своих произведений: во-первых, им кажется целесообразным просто предложить вниманию читателя все существующие теории, чтобы он оценил богатство и разнообразие подходов; во-вторых, разночтений между этими подходами так много, что даже посредством множества экспериментов установить истину практически невозможно. Иногда можно встретить даже лицемерные заверения в том, что однажды, когда настанет счастливое будущее и наука продвинется далеко вперед, мы наконец определимся в том, какая из теорий единственно верная. Напротив, другие авторы выражают сомнение в том, что какая-то из теорий победит все прочие, поскольку разработка теорий – это не более чем игра, стимулирующая наши размышления.
Предполагается, что все ученые заслуживают того, чтобы быть упомянутыми и выслушанными просто потому, что они считали разработку своих теорий делом важным и заслуживающим внимания. Иногда в таких книгах, чаще всего в краткой заключительной главе, отводится место анализу сходства и различий представленных теорий. Но цель обзора в том, чтобы еще раз довести до сведения читателя основные положения каждой из теорий. Авторам не приходит в голову использовать этот сравнительный материал как основу для последующего, более вдумчивого анализа. Когда в такие книги включается описание эмпирических исследований, там также не уделяется должного внимания различию между теориями. Скорее, это иллюстрации того, исследования какого типа порождает та или иная теория. Надеюсь, вы поняли, почему я назвал литературу такого типа доброжелательным эклектизмом. Яркий пример книги подобного типа – это "Теории личности" Холла и Линдсея (1957).
Книга, написанная в духе тенденциозного фанатизма, кардинальным образом отличается от тех, которые я только что описал. Такие книги предназначены для того, чтобы описать одну, и только одну, теорию личности. Зная основные положения теории, мы, не прочитав еще ни страницы, без труда догадаемся, какие темы будут там рассмотрены, какие эксперименты описаны и какие выводы сделаны. Автор нередко пытается полемизировать, однако его цель сводится лишь к тому, чтобы убедить читателя, что его точка зрения – самая верная. Все прочие теории либо презрительно игнорируются, либо о них рассказывается только для того, чтобы покритиковать. Если такие книги написаны хорошо, они обеспечивают читателя полным и подробным анализом теории. Если они написаны плохо, они являют собой прискорбный образчик одностороннего видения, неверной интерпретации других теорий; авторы всеми силами пытаются убедить читателя в том, что ему не стоит тратить свое время на изучение всех прочих точек зрения. Примеры книг, написанных с позиций тенденциозного фанатизма, это "Личность: динамика и развитие" Сарноффа (1962) и "Стиль и развитие личности" Олпорта (1961).
Меня чрезвычайно удивляет тот факт, что все имеющиеся книги по психологии личности (а их ошеломляюще много) можно отнести к той или иной категории, хотя в действительности существует более достойная альтернатива этим двум подходам. Книги третьего типа способны преодолеть ограничения как доброжелательного эклектизма, так и тенденциозного фанатизма, сохраняя при этом очевидные достоинства этих первых двух направлений. Подобно книгам, выдержанным в духе доброжелательного эклектизма, они будут отличаться широтой охвата и равным вниманием ко многим теориям личности; тенденциозный фанатизм будет проявляться в том, что одна или несколько теорий получат более высокую оценку. Общая цель книг третьего типа – это выявление сходства и различий между множеством существующих теорий личности, на основе чего можно было бы сделать выводы о том, какая из теорий наиболее плодотворна. Исследование сходства и различий формирует основу для категоризации теорий, и после того, как эти категории выделены, может быть осуществлен рациональный и эмпирический анализ, цель которого – определить, какие теории можно считать самыми лучшими. В такой книге обычно представлены и экспериментальные исследования, поскольку они также позволяют прояснить и сравнить отдельные ключевые моменты теорий. Подход, который я сейчас предлагаю вашему вниманию, может быть назван сравнительным анализом. Это название отражает основной принцип подхода: всесторонность, структурированность, аналитичность для более полного и глубокого понимания. И независимо от того, насколько хорошо написана моя собственная книга, она представляет собой пример именно такого подхода.
Доброжелательный эклектизм и тенденциозный фанатизм вполне можно рассматривать как исходные направления работы на начальной стадии изучения этой сферы психологии. Исследователи, склонные к тенденциозному фанатизму, могут осуществить всю нелегкую работу по формулированию, разработке, распространению и отстаиванию соответствующей точки зрения. Возможно, именно потому, что они так верят и так отстаивают свои идеи, эти идеи в конечном счете становятся известны широкой аудитории и правильно поняты ею. Да, тенденциозный фанатизм может сыграть положительную роль в развитии науки, но не менее полезным будет и доброжелательный эклектизм. Именно он гарантирует то, что среди ученых, работающих в данной сфере, будут хотя бы несколько человек, достаточно открытых к новому опыту и чужим точкам зрения и способных к беспристрастному анализу, к принятию либо опровержению тех идей, что предлагаются тенденциозными фанатиками. Кроме того, доброжелательный эклектизм – это основа для сложной, базирующейся преимущественно на догадках и интуиции работе по формулированию теоретических положений, поскольку только в данном случае мы можем избежать преждевременных выводов и необъективных оценок.
Но в том случае, когда существует некоторое количество связных теорий, ни доброжелательный эклектизм, ни тенденциозный фанатизм уже не будут способствовать дальнейшему развитию знания. Приверженцы тенденциозного фанатизма будут просто продолжать отстаивать свои теории, будут всеми силами пытаться доказать истинность своих идей, приводя в их защиту все новые и новые рациональные и эмпирические доводы. Сторонники доброжелательного эклектизма попытаются остаться в стороне, не поддаваясь суетливому настрою фанатиков от науки. И ни одних, ни других не будет волновать, сколь ценными и плодотворными являются те или иные теории. Ученые, поколение за поколением, будут двигаться по одному и тому же пути, в лучшем случае их исследования станут чуть более детальными. В науке не будет ни кардинальных изменений, ни революционных прорывов; все это может обеспечить только развитие сравнительного анализа. Если научное сообщество будет в достаточной степени заинтересовано в том, чтобы проанализировать и определить относительную ценность различных теоретических направлений, то наука окажется уже на следующей, промежуточной стадии развития. Эта стадия характеризуется объединением усилий в противоположность пустой трате энергии на борьбу между теоретиками и тенденциозные споры. Это объединение усилий ради определения того, какие направления действительно представляют научную ценность, стимулирует и развитие самой области знания как в теоретическом, так и в практическом плане. Тем самым достигается следующая стадия – стадия зрелого знания, когда наука располагает надежными и эффективными теориями и может использовать их для осуществления тех или иных изменений, облегчающих жизнь человека.
Мне представляется, что психология личности находится в младенческом состоянии, и эта стадия необоснованно чрезмерно затянулась. Уже давно нам стали известны многие теории личности. Да, время от времени возникают какая-нибудь новая идея, новый взгляд на предмет. Но более пристальный анализ показывает, что все это "новое" – не более чем расширение или частичный пересмотр старого. С каждым годом в рамках психологии личности проводится все больше экспериментов, но ни один из них не приближает нас к тому моменту, когда мы сможем отказаться от каких-то теорий вследствие их научной несостоятельности. Отсутствие прогресса связано в первую очередь с тем, что большая часть исследований тенденциозна по своей природе. И я опасаюсь того, что слишком медленное продвижение идей сравнительного анализа привело к стагнации в сфере психологии личности. Я хочу, чтобы эта проблема прекратила свое существование, и именно это обусловило мое решение написать данную книгу. Задача, которую я перед собой поставил, достаточно трудна, однако понимание того, сколь важна эта попытка, делает меня усердным и целеустремленным. Я могу только надеяться, что авторы будущих книг по теории личности также будут придерживаться парадигмы сравнительного анализа.
Чем занимаются персонологи
Мне представляется, что имеет смысл с самого начала определить, что такое личность. Имея такую систему координат, мы сможем глубже понять те разнообразные гипотезы и идеи, которые предлагаются нам различными теоретиками. К несчастью, личность – это явление столь всеобъемлющее и неопределенное, что описать его крайне сложно. С точки зрения здравого смысла человеческая личность безусловно существует, и едва ли кто-то будет в этом сомневаться. Действительно, в своей повседневной жизни, принимая решения и общаясь с окружающими, мы непременно учитываем особенности своей личности и личности других людей. Но как только мы пытаемся детально и объективно определить сущность личности, она каким-то мистическим образом растворяется в воздухе, оставляя нас в состоянии фрустрации и неопределенности. Это случается даже с некоторыми психологами, в результате они со всей серьезностью заявляют нам, что человеческой личности не существует вовсе. На мой взгляд, подобные утверждения так же опрометчивы, как неуловимо и сложно само понятие личности. Естественно, что интерпретация личности – задача крайне трудная, ведь личность – самая всеобъемлющая и человеческая из всех наших характеристик. Мы едва ли продвинемся в ее понимании, изучая другие живые организмы; в то же время точность наших наблюдений за окружающими нас людьми в немалой степени зависит от особенностей нашей собственной личности. Но сам феномен личности никуда не девается, и мне кажется, что единственное, что мы можем сделать, это смириться с тем, что наша задача чрезвычайно трудная, и взяться за ее решение.
Мы могли бы начать с анализа существующих на сей день определений личности. Именно это уже сделал Олпорт в 1937 году. Но я не думаю, что подобный подход окажется нам полезен, поскольку определений существует множество и почти все они чрезвычайно сложны и подробны. Мы бы просто запутались в лабиринте терминов, ничуть не продвинувшись к нашей цели. Я считаю более целесообразным, чтобы мы вместе посмотрели, чем, собственно, занимаются исследователи, работающие в сфере психологии личности. Мне кажется, что на этой основе нам удастся выработать представление о том, какова сущность личности, и это представление будет достаточно обобщенным и в то же время наглядным. Обобщенным оно будет потому, что мы обратимся к поиску того общего, что есть в работе и размышлениях большого количества серьезных людей, претендующих на то, чтобы считаться экспертами в данной области. Наглядность же обеспечит тот факт, что наше представление о сущности личности будет основываться на наблюдении за повседневными действиями людей, пытающихся ее познать. Однако вы должны понимать, что предлагаемые мною идеи могут и не быть точным отражением того, что делает тот или иной конкретный исследователь. И только в том случае, если я буду достаточно свободен в поиске того, что является характерным для большинства работ в этой области, я смогу представить вам какой-то достойный результат. Наконец, я должен сказать, что в этой книге вы не найдете ни статистики, ни подробных описаний результатов. Даже определение того, кто из исследователей работает именно в рамках психологии личности, а кто представляет другие области науки, – задача довольно сложная. И поэтому наше аналитическое исследование будет довольно обобщенным.
Давайте прежде всего определимся, как мы будем называть человека, работающего в данной области. Вслед за Мюрреем (1938) я предложил бы назвать такого человека, являющегося экспертом в сфере исследования и интерпретации личности, персонологом. Существует немало психологов и психиатров, которых мы без сомнения можем назвать персонологами. Их работа предполагает теоретический анализ, проведение исследований, диагностику либо психотерапию. Психотерапия представляет собой разговор о проблемах человека и определенные действия, направленные на то, чтобы решить эти проблемы, усложняющие жизнь самому человеку или его близким. Занимаясь диагностикой в широком смысле, персонолог использует некий набор методик, таких, как тесты личности или навыки, для того чтобы выявить проблемы или способности человека, что может быть использовано как самим человеком, так и кем-либо еще, например потенциальным работодателем. Осуществляя психотерапию и диагностику, персонолог, естественно, будет интересоваться тем, какие потребности существуют у его клиента или пациента, но, кроме этого, он будет активно пытаться проинтерпретировать свои наблюдения с точки зрения того, какова природа человека вообще. При проведении исследований вопрос о природе человека и поиск обобщенного знания об этом вообще выходит на первый план. Осуществление эксперимента предполагает решение испытуемыми одной или нескольких задач, а цель исследователя – выявить сходство и различия в наблюдаемом поведении как у одного и того же человека, так и у всех испытуемых. Теоретический анализ личности становится возможным благодаря опыту персонолога, полученному в одной или нескольких из перечисленных выше сфер; он направлен на то, чтобы формализовать смысл опыта, касающегося природы человека в целом. И, завершая этот краткий обзор, давайте перейдем к более подробному рассмотрению того, каковы привычные способы деятельности персонолога.
Во-первых, мы можем отметить, что персонолог, как правило, изучает группы людей или же исследует только нескольких человек, учитывая при этом, насколько репрезентативной является его выборка относительно всех людей в целом. В большинстве случаев персонолог, в отличие от биографа, не изучает личность какого-то отдельного человека. Если же на некоторое время конкретная личность и привлекает внимание персонолога, как, например, в психотерапии и диагностике, то он непременно будет помнить о необходимости сравнения полученных результатов с результатами других людей. Персонолога интересуют универсальные данные, и он едва ли будет рисковать и делать неоправданные выводы, основываясь на информации, полученной от одного только испытуемого, поскольку один отдельно взятый человек не будет адекватным примером всего человеческого рода. Действительно, в любом исследовании должен делаться акцент на то, что лишь группа людей может быть репрезентативным отражением человечества в целом. Персонолог подходит к задаче интерпретации человеческой природы с системной, структурированной тщательностью ученого, тогда как выразительность и внимание к частным случаям – это удел писателя.
Старательность в обеспечении репрезентативной выборки непосредственно связана еще с одной особенностью деятельности персонолога, а именно с его интересом к поиску общих, присущих всем людям особенностей. Прежде всего он пытается найти те характеристики, знание которых позволило бы ему понять сущность человеческой личности. Так, каждый, кто занимается психотерапией, обязательно стремится к тому, чтобы выявить определенное функциональное сходство своих пациентов. Определение функционального сходства, как правило, предполагает экстенсивную интерпретацию того, каковы цели и мотивы людей. Так, терапевт психоаналитического направления будет объяснять все поступки людей сексуальным инстинктом, замаскированным поверхностными различиями в поведенческих проявлениях. Точно так же терапевт-роджерианец будет в любых поступках человека, какими бы разными они ни были, видеть проявление стремления к актуализации.
Принимая в расчет интерес персонологов к общим особенностям, мы должны учитывать и то, что они также прикладывают значительные усилия к тому, чтобы выявить межличностные различия и создать классификацию этих различий. Поиск общего и поиск различий вполне совместимы, однако отдельные персонологи нередко отдают предпочтение какому-то одному направлению работы в ущерб другому. И если поиск общего осуществляется на абстрактном уровне, уровне интерпретаций, то поиск различий предполагает проведение анализа непосредственно наблюдаемого поведения. Персонологи, занимающиеся диагностикой, обращают особое внимание на индивидуальные отличия. Кроме того, эти отличия нередко являются предметом внимания при поступлении человека в колледж или при устройстве на работу. И мы должны еще раз подчеркнуть, что персонологов не интересует уникальность человеческой личности, как интересовался бы ею, к примеру, биограф. Было бы точнее сказать, что персонолог изучает разнообразные модели человеческого бытия и разнообразные особенности, которыми личность характеризуется, исследует различия и сходство между людьми. Деятельность персонолога в чем-то подобна тому, чем занимается химик, опирающийся в своей работе на периодическую таблицу элементов.
Многие представители социальных и биологических наук пытаются определить и категоризировать сходства и различия между людьми; персонологи в этом не-одиноки. Однако более пристальный анализ показывает, что здесь существует одно принципиальное отличие. Ученые, представляющие социальные и биологические науки, как правило, концентрируют свое внимание на том, каковы те различия и в чем заключается то сходство, что определяются влиянием внешней среды или факторами биологического характера во внутренней среде. Так, социолог будет изучать, к примеру, общие особенности поведения избирателей, обусловленные принадлежностью к определенному социально-экономическому классу, или различия в этом поведении, детерминированные некоторыми демографическими характеристиками. Или, например, он может исследовать поведенческие проявления, общие для всех мужчин, у которых есть дети, и различия между их поведением и поведением тех мужчин, у которых детей нет. Нейрофизиолог, напротив, может изучать то, как люди ведут себя под воздействием ЛСД, и сравнивать их поведение с поведением тех, кто находится в состоянии алкогольного опьянения. В отличие от представителей социальных и биологических наук, занятых изучением сходства и различий в поведении людей, персонолог, как правило, не ограничивает свою деятельность анализом тех поведенческих проявлений, которые обусловлены преимущественно биологическими факторами или социальной средой. Это не означает, что он вовсе не будет обращать внимание на те аспекты поведения, которые в значительной степени подвержены влиянию социальных или биологических сил. Было бы вернее сказать, что, учитывая значимость большей части этих сил, персонолог будет проявлять особый интерес к тому, что не все представители того или иного социально-экономического класса голосуют за одного и того же кандидата, что не все отцы ведут себя одинаково и что у различных людей под воздействием ЛСД возникают совершенно разные галлюцинации. Иными словами, персонолог ставит перед собой задачу по выявлению различий между людьми в тех случаях, когда схожи влияющие на них социальные и биологические силы. Персонолога интересует также и то, в каких случаях схожи поведенческие проявления людей с совершенно разным социальным окружением и биологической средой. Он стремится понять, например, почему люди с разными социально-демографическими характеристиками голосуют за одного и того же кандидата.
Мы можем сравнить персонолога и с философом или теологом: они тоже не склонны объяснять человеческое поведение с точки зрения действующих на него социальных и биологических сил; скорее, они будут рассматривать поведение как нематериальное, духовное, вдохновленное Богом или же как проявление свободной воли человека. Персонолог же, напротив, объясняет поведение теми психологическими характеристиками и тенденциями, которые актуализированы в той или иной ситуации. Именно эти характеристики и тенденции составляют личность. Персонологу понятно, что в любой момент на человека действуют не только социальные и биологические силы – поведение объясняется также и его личностными особенностями. Не стремясь принизить значимость социальной и биологической среды, персонолог все же считает, что преувеличенное внимание к этим факторам приводит к чрезмерному упрощению понимания человеческого бытия. В то же время он не пытается использовать в своей интерпретации мистические понятия сверхъестественного или свободной воли. Итак, по сравнению со всеми прочими представителями биологических и социальных наук персонолог более других убежден в сложности и индивидуальности жизни.
Однако не только преходящие различия и временное сходство интересуют персонолога. Сама идея того, что личность – это структурированное целое, влияющее на поведение, предполагает внимание персонолога к тем характеристикам поведения, которые проявляются на протяжении длительного времени. Таким образом, если личность влияет на поведение, направление и интенсивность влияния должны быть постоянными, поскольку лишь в этом случае может иметь место согласованность и предсказуемость поведения. Если, например, сексуальный инстинкт – это часть личности, то сексуально окрашенное поведение, такое, скажем, как флирт или свидание, должно быть постоянным аспектом жизни человека. Персонолога интересуют не только непосредственное повторение каких-то аспектов поведения, но и возобновляющаяся время от времени последовательность функционально связанных поведенческих проявлений. Акцент на повторяющуюся природу поведения – это одна из причин того, почему персонолога стараются изучать людей посредством длительных контактов, таких, к примеру, как психотерапия. Осуществляя длительное наблюдение, персонолог может быть уверен в том, что его понимание личности будет более точным и полным. Даже в тех случаях, когда может быть осуществлено только одно наблюдение, персонолог, скорее всего, будет использовать какие-то личностные тесты, предназначенные специально для того, чтобы диагностировать именно те аспекты личности, которые характеризуются устойчивостью и длительностью проявления. Важная характеристика любого теста – это его надежность, то есть вероятность того, что через какой-то промежуток времени полученная с его помощью информация о каких-то аспектах личности человека будет соответствовать той, что была получена с помощью того же теста ранее.
Вернемся к тому, что является предметом изучения персонологии. Персонолога интересуют далеко не все общие и индивидуальные особенности человеческого существования, характеризующиеся достаточной длительностью проявления. В рамках этой весьма обширной категории явлений персонолог ограничивает свое внимание теми поведенческими проявлениями, которые имеют определенную психологическую значимость. Предмет его интереса – мысли, чувства и действия, а такие длительные характеристики, как скорость обмена веществ и кровяное давление, – это удел биолога. Персонолога не будут интересовать и такие дискретные явления, как мускульное напряжение или время, затрачиваемое человеком на световую адаптацию (за исключением тех случаев, когда они представляют собой элемент более сложного поведенческого проявления, имеющего определенную психологическую значимость). Грубо говоря, под психологически значимым поведением мы понимаем такое, которое имеет непосредственное отношение к достижению основных целей человеческой жизни. Так, для персонолога будет более привычным обсуждение такого поведения, как подготовка к экзамену или сочинение любовного послания, нежели порог распознавания человеком звуковых сигналов или даже учащение сердцебиения. Персонолог хочет быть уверенным в том, что изучаемые им психологические проявления имеют определенный физиологический субстрат, однако это, по его мнению, не предполагает того, что изучению физиологических параметров должно быть первоочередной задачей. Повышенное внимание персонолога к изучению и познанию особенностей образа мыслей, чувств и действий человека имеет и еще одно следствие: изучение всех прочих живых организмов не приносит пользы в том случае, если мы хотим понять сущность самого человека. Это слишком упрощенное и рискованное занятие – пытаться понять, к примеру, ревность посредством выделения соответствующего ей физиологического субстрата, поддающегося изучению у крыс или обезьян, которые не способны отреагировать вербально, выразив тем самым свою эмоцию. В общем и целом изучение мыслей и чувств предполагает обширную коммуникацию с использованием богатого лексического запаса. В этом смысле, если мы хотим познать сущность человека, единственный адекватный объект изучения – сам человек.
Другие представители социальных наук, как и персонолог, тоже исследуют образ мыслей, чувства и действия человека, а не какие-то микроскопические фрагменты его функционирования. Однако персонолог подходит к изучению мыслей, чувств и действий более всесторонне. Экономиста будет интересовать экономическое поведение человека, социолога – те поведенческие проявления, которые отражают или влияют на систему общества, политолога – политическое поведение. Персонолога же интересует не какой-то один тип поведенческих проявлении, но все поведение в целом, характеризующееся продолжительностью во времени. Часто говорят, что персонолог занят изучением всего человека, и это верное замечание, если мы, конечно, учтем и описанные нами выше ограничения. Особенности и стремления, составляющие личность человека, оказывают большое влияние на его мысли, чувства и действия. И поэтому поведение должно подвергаться обширному и подробному исследованию. Более, чем кто-либо из представителей социальных и биологических наук, персонолог выполняет задачу интеграции всего знания о человеке. Его интересуют и те поведенческие проявления – экономические, социальные, политические, – что изучаются представителями других социальных наук. Его также интересуют процессы научения, восприятия, памяти, развития и т.д., изучением которых заняты представители других отраслей психологии. Но его цель – интегрировать все эти разрозненные сведения о человеке в единое, всеобъемлющее представление о человеческом существовании.
И наконец, внимательный анализ теорий и исследований, предлагаемых персонолога-ми, показывает, что их интересуют главным образом взрослые люди. Возможно, это связано с убеждением в том, что в детском возрасте человеческая личность еще не может быть окончательно сформирована, а поэтому ее особенности становятся очевидными и могут подвергаться исследованию только тогда, когда человек достигает зрелого возраста. В общем, персонологи часто объясняют личностные особенности взрослого человека тем опытом, который он получил в детстве. В некоторых теориях эта историческая перспектива достаточно разработана. Естественно, персонолог понимает важность процесса развития человека. Но цель исследования ранних переживаний заключается в том, чтобы лучше понять функционирование взрослого человека. В действительности, некоторые персонологи не вникают в подробности процессов развития, считая достаточным просто допустить, что эти процессы имеют место. В общем и целом персонологов интересует главным образом плод развития – сформировавшаяся личность, определяющая нынешнее и будущее поведение. Поэтому объектом наблюдения, исследования и психотерапии можно без сомнения считать взрослого человека.
Что такое личность
Несмотря на то, что некоторые из представленных в предыдущем параграфе идей довольно неоднозначны и требуют дополнительного обсуждения, мы подошли к такому моменту, когда мы можем определить, что такое личность, и это определение будет иметь смысл с точки зрения персонологии. Личность – это конкретная совокупность характеристик и стремлений, обусловливающих те общие и индивидуальные особенности поведенческих проявлений (мыслей, чувств и действий), которые обладают устойчивостью во времени и могут или же не могут быть объяснены только через анализ социальных и биологических факторов, влияющих на актуальную ситуацию функционирования человека. Это определение не только логически вытекает из того, что было сказано нами в предыдущем параграфе, – как вы можете видеть, оно достаточно широко, чтобы включить в себя все те теории личности, что будут рассмотрены нами в данной книге. Возможно, одна из частей нашего определения – характеристики и стремления – требует дополнительного прояснения. Стремления – это то, что определяет мысли, чувства и действия человека, связанные с достижением его основных целей. Характеристики – это статические или структурные образования, как правило, детерминированные стремлениями; с их помощью объясняют не столько движение к цели или какие-то результаты функционирования, сколько сам факт существования целей и потребностей и их непосредственное содержание. Кроме того, их используют для объяснения тех мыслей, чувств и действий, которые являются не столько направленными, сколько привычными по своей природе. Примером стремления является, скажем, попытка достичь совершенства в чем-то, а примером соответствующей характеристики – идеалы, такие, как красота или щедрость, определяющие это совершенство. Ниже я более подробно коснусь того, что такое характеристики и стремления, но на данном этапе общего представления о том, что это такое, будет вполне достаточно.
Три типа знания персонолога
Психология претендует на то, чтобы считаться наукой, и вы можете предположить, что теоретические гипотезы персонологов основываются на использовании эмпирических процедур. Эти процедуры предполагают объективное наблюдение за поведением относительно большой группы людей, отобранной таким образом, чтобы они были репрезентативны по отношению к людям в целом, и цель этих процедур – выдвижение гипотез, касающихся сущности и целей поведения. Затем, чтобы установить истинность или ложность этих гипотез, они подвергаются проверке в ходе тщательно спланированных экспериментов. Подтвержденные гипотезы представляют собой эмпирическое знание, которое характеризуется общедоступностью, точностью и системностью.
Возможно, вы также знаете, что теории личности основываются не только на эмпирическом знании (несмотря на критерии научности, имеющиеся в данной области). На мой взгляд, такое положение вещей вовсе не удивительно, более того, его отнюдь не следует считать недостатком. Оно не вызывает удивления, поскольку психология личности все еще находится на начальной стадии своего развития. Учитывая разнообразие и сложность людей и проживаемых ими жизней, эмпирическое знание, доступное персонологу, столь ограниченно и зачастую столь тенденциозно, что его обобщенность и адекватность вызывают определенные сомнения. Кроме того, в психологии существует масса спорных вопросов, касающихся того, что именно следует считать надежной процедурой для получения эмпирического знания. А при таких условиях совсем не удивительно, что теории личности основываются не только на эмпирическом знании. И едва ли стоит считать недостатком тот факт, что в той или иной теории личности выдвигаются положения, не получившие еще эмпирической проверки; скорее, мы можем рассматривать это как потенциально плодотворную процедуру, вполне уместную на ранней стадии развития научного знания, поскольку она позволяет персонологу рассматривать человека во всей сложности его проявлений. Да, верно, что персонолог рискует ошибиться в своих предположениях, но как только эмпирическая наука достигнет такого уровня, чтобы проверить эти предположения, они могут быть скорректированы. Однако велика и возможность того, что он окажется прав. Кроме того, персонолог, выдвигающий какую-то гипотезу, не основанную на солидной экспериментальной базе, стимулирует своих коллег к тому, чтобы осуществлять такие наблюдения и планировать такие эксперименты, которые в противном случае просто не стали бы предметом их внимания.
Возможно, для кого-то все это может показаться ересью, однако мне это представляется вполне обычным. В конце концов, теория в любой научной области фактически никогда не была ограничена утверждениями, сделанными исключительно на основе эмпирического знания. Кроме того, неэмпирические утверждения представляют собой два других типа знания, к которым также нужно относиться с должным уважением, поскольку за неимением эмпирического знания они предоставляют нам весьма полезную информацию. Эти два других типа знания основаны на процессах интуиции и рационального рассуждения. Чтобы осознать важность интуиции, припомните те ситуации, когда вам казалось, что вы постигаете сущность происходящего с вами; это ощущение было сложно сформулировать, однако оно было эмоциональным, ярким и сильным. Именно такое представление о происходящем мы можем назвать интуитивным знанием. Напротив, вы наверняка попадали в ситуации, когда вы старались продумать и понять смысл, причины и следствия происходящего с вами, вы строили определенные выводы, анализируя некую совокупность исходных посылок. В этом случае вы имели дело с рациональным знанием, которое характеризуется рефлексивностью, эксплицитностью, логичностью, аналитичностью и точностью. Интуитивное и рациональное знания не имеют ничего общего со случайностью и мистикой. Они – производное от вашего собственного опыта, использование ваших собственных чувств и вашего собственного разума, следовательно, они вполне могут быть надежным инструментом для определения того, что верно.
Осмысленное интуитивное знание может стать знанием рациональным. Кроме того, как интуитивное, так и рациональное знание могут, при осуществлении соответствующего исследования, тесно переплетаться с эмпирическим знанием. Однако все это не меняет того факта, что в любой момент у вас присутствуют все три типа знания – эмпирическое, интуитивное и рациональное – в совокупности. И точно так же теория личности, которая, в конце концов, тоже является результатом деятельности человека, представляет собой такую же совокупность. Если нужны еще какие-то оправдания для того, чтобы позволить интуитивному и рациональному знанию стать основой теории личности, вспомним те сферы деятельности человека, где именно эти два типа знания играют решающую роль, тогда как использование эмпирического знания играет гораздо меньшую роль. Художник, ориентированный на творчество, или теолог, ориентированный на веру, имеют дело преимущественно с интуитивным знанием. А разум – основной инструмент математика и философа.
Принятие трех типов знания не только обеспечит более полное и глубокое понимание на этой первой стадии развития теории личности, оно может обеспечивать и определенные преимущества, поскольку тем самым у нас появляется дополнительный инструмент проверки наших гипотез. Какое-то утверждение, кажущееся вполне обоснованным с точки зрения рационального знания, на уровне интуиции будет вызывать определенные сомнения, и мы сможем определить, насколько адекватным будет это утверждение и какие ограничения нам следует иметь в виду. Какая-то идея, подтверждаемая эмпирически, окажется весьма противоречивой после соответствующих размышлений, а это даст нам возможность проанализировать, не является ли наша интерпретация ошибочной, и если да, то какие несоответствия в нее закрались. Что-то, что на интуитивном уровне кажется нам абсолютно непогрешимым, окажется противоречивым и нелогичным после подробного и тщательного рационального анализа. На ранних стадиях развития науки прямой дороги к истине не существует. Скорее, в одном направлении нас ведут три пересекающиеся время от времени тропы; и если мы действительно хотим изучить ту территорию, по которой мы движемся, нам нужно пройти по каждой из них.
Не знаю, убедили ли вас мои рассуждения о том, что все три типа знания играют важную роль в нахождении истины, однако вы не можете не признать, что все они действительно используются учеными, работающими в этой области. Начальные стадии формулирования теории, как и любой другой акт творчества, интуитивны по своей природе, и это неизбежно. Ученый принимает решение относительно того, с чего ему начать и какие гипотезы выдвинуть, на основании того знания, которое мы никак не можем отнести к рациональному или эмпирическому. Он просто следует своему предчувствию, он движется по наитию. Определенный взгляд на мир кажется ему самым верным, и он отражает его в своей теории. Иногда он осознает интуитивную основу своей теории, иногда нет. В действительности исходная интуитивная стадия формулирования теории переходит в ту стадию, на которой на первый план выходит уже рациональное рассуждение. Однако это никоим образом не отрицает того, что любой теоретик начинает с интуитивного знания. И поэтому его теория все же характеризуется определенной степенью интуитивности даже тогда, когда она достаточно разработана и рационально объяснена.
И все же, сколь интуитивной ни была бы основа теории, персонолог ставит перед собой задачу четко сформулировать свои взгляды в серии посылок и предположений. В общем и целом он старается доказать верность этих предположений, проиллюстрировав их событиями из повседневного жизненного опыта. На их основе он выводит главные теоретические положения своей теории. Иногда вам предлагается принять эти положения как неизбежные выводы из существующих посылок. И хотя не так уж часто мы можем встретить персонолога, доказывающего истинность своей теории только лишь на основе рациональных рассуждений, они нередко делают чрезмерный акцент на рациональном знании, пренебрегая сбором эмпирических доказательств.
Некоторые персонологи, напротив, уделяют особое внимание поиску эмпирических доказательств. Они исходят из идеи о том, что только те факты, которые могут быть экспериментально подтверждены, заслуживают того, чтобы быть включенными в теорию личности. Кроме того, многие теоретики склонны к формулированию эмпирически проверяемых гипотез. Некоторые даже осуществляют экспериментальную проверку этих гипотез, не доверяя решение этой задачи другим психологам. Однако, по сравнению с другими психологами, персонолог все же отводит интуиции гораздо более значимую роль, и он едва ли будет заниматься тем, что обосновано лишь рационально, без привлечения интуитивных догадок. Напротив, он будет стараться совместить в своих размышлениях рациональное и интуитивное знание, хотя необходимость эмпирической проверки никогда не будет ставиться им под сомнение. Такая разносторонность и отсутствие излишнего скептицизма не сделали персонолога популярным и уважаемым специалистом в психологической среде. Но это дало ему смелость выдвигать теоретические положения и готовность решать сложные комплексные проблемы.
Когда вы будете читать следующие главы, вам следует помнить об этих трех типах знания. Постарайтесь проследить их влияние на автора каждой из представленных теорий. Это можно сделать по-разному, и я помогу вам в этом. Кроме того, вам стоит проанализировать различные аспекты этих теорий, используя ваше собственное знание всех трех типов: и интуицию, и разум, и опыт. Тем самым вы перестанете быть просто сторонним наблюдателем; вы будете формировать ваш собственный взгляд на проблему, у вас сложится свое мнение о том, что ценного сделала психология личности. Довольно сложно проанализировать какую-либо теорию, основываясь на интуиции, поскольку интуиция, как правило, безоценочна. И в этом случае лучшее, что вы можете сделать, это, во-первых, осознать свою целостную интуитивную реакцию на ту или иную теорию и, во-вторых, постараться понять, были ли изначально интуитивными предположения самого автора. Как правило, на начальном этапе обсуждения теорий я буду помогать вам, советуя, к какому аспекту вашего собственного опыта вам стоит обратиться, чтобы интуитивным путем познать сущность той или иной теории. Кроме того, я буду делать комментарии относительно того, является ли подход того или иного теоретика интуитивным или даже импульсивным по своей природе. Конечно, более подробный анализ теории может быть осуществлен только посредством рационального рассуждения и эмпирической проверки. И как вы увидите из названий глав, предпринимаемый мною анализ действительно будет основываться на рациональном и эмпирическом знании. В рациональном анализе я попытаюсь обратить ваше внимание на логическую согласованность (либо несогласованность) между частями теории, эксплицитность либо имплицитность гипотез и теоретических положений, а также на те выводы, которые, по мнению авторов, не нуждаются в эмпирической проверке. При проведении эмпирического анализа я попытаюсь оценить теории на основании того, достаточно ли релевантно проведенное исследование поставленным гипотезам и позволяет ли оно с должной степенью надежности их проверить.
Ядро и периферия личности
Прежде чем вы перейдете к прочтению других глав этой книги, я должен объяснить вам ее структуру и причины, по которым она была организована именно так. Основной организационный принцип, очевидный в главах 2-10, – это принципиальное различие между ядром и периферией личности. Для большинства теорий личности характерно формулирование двух типов положений. Положения одного типа описывают то, что свойственно всем людям, раскрывают неотъемлемые, непременные атрибуты любой личности. Эти общие черты почти не претерпевают изменений в течение жизни, они принципиальным образом влияют на все аспекты поведения. Этот первый тип положений относится к тому, что я обозначил как ядро личности. Однако, как правило, авторы теорий личности также обращают свое внимание на такие атрибуты личности, которые отличаются гораздо большей устойчивостью и гораздо более связаны с поведенческими проявлениями, поддающимися непосредственному наблюдению. Эти атрибуты не являются врожденными, они появляются в структуре личности вследствие научения, и их влияние на поведение человека не столь велико. Теоретик обращается к описанию этих атрибутов главным образом для того, чтобы объяснить различия между людьми. Поскольку они являются следствием научения и имеют лишь ограниченное влияние на поведение, я назвал их периферией личности.
Как правило, в любой теории личности выделяется и ядро личности, и ее периферия, и поэтому мне, как персонологу, интересующемуся сходством и различиями между людьми, такое разграничение представляется вполне обоснованным. Позволю себе чуть подробнее остановиться на том, какова структура ядерного и периферического уровней теории личности; надеюсь, это даст вам возможность более ярко и отчетливо представлять себе это различие во время прочтения книги. Когда речь идет об общем направлении жизни человека, о его целях и функциях, эти рассуждения обычно осуществляются на ядерном уровне. Такие утверждения касаются существования одной или, возможно, двух ядерных стремлений. Примером такого стремления может служить предположение о том, что все поведение представляет собой попытку актуализации внутренних, врожденных потенциалов. Независимо от того, сколь различными представляются две модели поведения, предполагается, что они отражают попытку человека реализовать и использовать свои потенциалы. Кроме того, на этом теоретическом уровне обычно идет речь о ядерных характеристиках, или, иначе, структурных элементах, составляющих выделенное ядерное стремление. Ядерные характеристики, релевантные стремлению к актуализации, взятому нами в качестве примера, – это содержание тех самых внутренних потенциалов. И поскольку эти внутренние потенциалы, как предполагается, являются неотъемлемой особенностью всех людей, они и представляют собой ядерные характеристики.
На периферическом уровне теории речь идет о конкретных стилях жизни, о моделях поведения, специфичных для каждого человека. Один из способов описать периферию личности – это постулировать некоторое количество конкретных периферических характеристик, которые представляют собой элементы, релевантные только какой-то определенной части поведенческих проявлений. Мотивация достижения или такая черта, как упрямство, – вот примеры конкретных периферических характеристик. Мотивация достижения проявляется только в соревновательном поведении в такой ситуации, где возможны успех либо неудача. Если мы говорим о любви, или о сотрудничестве, или о чем-либо еще, мы не объясняем такое поведение мотивацией достижения. Таким образом, эта характеристика может быть использована нами в качестве объяснительного принципа только в отношении определенных поведенческих проявлений, которые мы можем наблюдать у человека. Именно знание конкретных периферических характеристик позволяет понять существование индивидуальных отличий. Мы можем сказать, что мистера Оливера отличает высокая мотивация достижений, тогда как мистер Стерлинг просто упрям. Мы можем также сказать, что мистер Оливер более, чем мистер Стерлинг, стремится к достижениям. В разных теориях личности постулируется различное количество конкретных периферических характеристик; чем больше этих характеристик выделяется, тем в большей степени автора этой теории интересуют индивидуальные различия. Конкретные периферические характеристики – это самые малые, наиболее гомогенные объяснительные элементы из используемых автором теории. Многие персонологи применяют для обозначения только что описанного мной элемента личности такое понятие, как "черта". Однако я не хочу использовать этот термин, поскольку в ряде теорий личности черта рассматривается просто как одна из большого набора различного рода конкретных периферических характеристик.
Существует большее по объему и более гетерогенное понятие, которое также нередко используется, когда речь идет о периферии личности. Это понятие типа. Каждый из постулируемых тем или иным автором типов состоит из ряда конкретных периферических характеристик. Таким образом, понятие типа помогает нам организовать базовые элементы периферии личности в более объемные единицы, которые имеют более непосредственное отношение к непосредственно наблюдаемым моделям поведения. Иногда в теории приводится типология, или подробная классификация типов. Предлагая такую исчерпывающую классификацию, автор пытается описать все возможные стили поведения.
Связь между ядром и периферией личности, по мнению большинства авторов, осуществляется через развитие. Вначале ядерная тенденция и ядерные характеристики проявляются в частном контексте окружающей среды. Последующий опыт – подкрепление, наказание, знание – формирует конкретные периферические характеристики и типы. Как правило, считается, что решающее влияние на то, какой тип личности разовьется у того или иного человека, оказывает семейное окружение, в котором проходит его взросление.
Завершая этот краткий обзор, я хотел бы подчеркнуть тот факт, что различение ядра и периферии личности столь же старо, сколь и сама идея о существовании личности. Для римлян персона была одновременно и глубочайшим хранилищем души, и фасадом, открытым миру. Такое объединение ядра и периферии вовсе не кажется мне парадоксальным. В самом деле, я уверен, что все описанные мною ядерные и периферические понятия являются необходимыми элементами любой теории личности, если она претендует на то, чтобы считаться основой для постижения феномена человеческого существования. Однако мне представляется совершенно бесполезным убеждать вас в этом до тех пор, пока вы не перешли к рассмотрению конкретных теорий, просто имейте в виду эту идею, пока будете читать главы 2-10. В главе 11 мы сможем более подробно оценить важность выделения этих концептов.
Подбор теорий личности для включения в данную книгу
Книга, в которой предпринимается сравнительный анализ теорий личности, может считаться серьезной ровно настолько, насколько разносторонним и репрезентативным будет набор теорий, в ней описываемых. Отбирая теории для обсуждения, я старался иметь это в виду. Я включил в свой анализ не только те теории, что популярны среди психиатров (Фрейд, Салливан) или психологов (Роджерс, Мюррей), но и те теории, которые нельзя назвать популярными (Ранк, Ангьял). Вы найдете в этой книге не только те теории, что были опубликованы довольно давно (Адлер, Олпорт), но также и теории, появившиеся совсем недавно (Фиске и Мадди, Бейкан). Будут описаны как те теории, что делают акцент на ядре личности (Роджерс, Маслоу), так и те, в которых уделяется больше внимания периферии (Мак-Клелланд, Эриксон). В одних теориях подчеркиваются феномены эмоционального плана (Фрейд, Роджерс), в других – интеллектуального (Келли, Олпорт). Некоторые теории были разработаны на основе психотерапевтической практики (Адлер, Салливан), тогда как другие являют собой академические и исследовательские изыскания, осуществленные в университетской среде (Уайт, Олпорт). Более того, я рискнул включить в свой обзор не только достаточно завершенные и согласованные теории (Фромм, Фрейд), но также и те, которые представляются довольно аморфными и неполными (Салливан, Ангьял).
Я предполагаю, что многие персонологи будут критиковать меня, поскольку я не включил в свой обзор традиционно анализируемые и считающиеся важными теории Юнга и Левина. Я не стал рассматривать эти теории, поскольку они, на мой взгляд, уже не оказывают достаточно сильного влияния на развитие психологии личности. Последователей Юнга или Левина среди современных персонологов – единицы, столь же малочисленны и те ученые, которые занимаются критикой этих теорий. Если бы такая ситуация сложилась относительно недавно выдвинутых теорий, это было бы вполне объяснимо, однако речь идет о теориях не столь новых, и это может свидетельствовать о том, что они уже не так актуальны и значимы. В то же время, утеряв значительную часть своей непосредственной актуальности, теории Юнга и Левина оказали огромное влияние на развитие других, признаваемых ныне теорий личности. И мне представляется достаточным включить в мой обзор только эти теории. Я также не стал рассматривать теорию Долларда и Миллера главным образом потому, что их основной вклад в психологию – это описание и анализ процессов научения. Данная же книга посвящена анализу принципиальных положений, касающихся ядерных и периферических элементов личности, а научение – это всего лишь часть процессов развития, связывающих два эти уровня. Да, Доллард и Миллер также высказывали ряд предположений, касающихся ядра и периферии личности, однако если вы более подробно проанализируете эти предположения, то поймете, что они по природе своей ближе к психоаналитическим, хотя и не столь явно, как предположения самого Фрейда. А раз мы включаем в наш обзор теорию Фрейда, включение еще и теории Долларда и Миллера не представляется столь уж необходимым, несмотря на их существенный вклад в понимание процессов научения.
И хотя я не могу претендовать на то, что включил в свой обзор все теории личности, все же мой анализ довольно полон; кроме того, я считаю, что отобранные мною теории достаточно репрезентативны. Мне представляется маловероятным, что предложенные мною выводы принципиальным образом изменились бы, если бы я дополнил свой обзор еще какими-то теориями. Я считаю, что все рассмотренные теории можно распределить по трем основным моделям, характерным для психологии личности (причем каждая модель имеет две версии и несколько вариантов). И все же способов анализа человеческой личности, как мы увидим, всего несколько.
Глава 2
Ядро личности: модель конфликта
К настоящему времени база для нашего анализа существующих теорий личности уже заложена. Мы знаем, что теория того или иного автора отражает его интерес в определении и понимании того, как люди проживают свои жизни. Для того чтобы обеспечить максимально полный анализ, он должен исследовать, чем люди похожи друг на друга и в чем они различаются. Выявление различий между людьми формирует основу для анализа периферии личности, в котором делается акцент на определение типов и базовых, нередуцируемых характеристик личности. Выявление сходства между людьми лежит в основе рассуждений о ядре личности, где основное внимание уделяется идентификации характеристик и тенденций, которые определяют человеческую природу и проявляются во всех аспектах существования.
В этой и трех последующих главах я предложу вашему вниманию точки зрения на ядро личности, сформулированные рядом персонологов. Как вы знаете, я вовсе не претендую на то, что предложенный мною перечень персонологов полон, было бы вернее сказать, что он репрезентативен, поскольку отражает различные направления психологии личности. Анализируя ядро личности, мы задаем себе вопрос: каковы основные свойства и долговременные стремления человека. Ядерные тенденции и характеристики по своей природе представляют собой очень высокий уровень обобщенности, и нам не следует ожидать, что их влияние будет заметно в каком-то отдельном маленьком сегменте поведения. Но если мы анализируем совокупность таких элементов, мы можем постичь выраженную в них общую направленность жизни, и это уже будет анализ ядерных характеристик личности. Те части теорий личности, в которых не рассматривается ядро личности, касаются преимущественно различий между людьми, и о них речь пойдет в главах 6-10, когда мы обратимся к периферии личности.
Интенсивно исследуя и используя различные теории личности, я пришел к выводу, что наименьшее количество категорий, на которые имеет смысл разделить все теории, равняется трем. Мы можем передать сущность этих трех категорий, определив их следующим образом: модель конфликта, модель самореализации и модель согласованности. В модели конфликта предполагается, что личность постоянно и неизбежно находится между двумя сильными, но противоположными друг другу влияниями. Жизнь в соответствии с этой моделью необходимым образом представляет собой в лучшем случае компромисс, который реализуется в динамическом балансе этих двух движущих сил, а в худшем – обреченную на провал попытку отвергнуть существование одной из них. Существуют две версии модели конфликта. В психосоциальной версии источник одной из этих сил кроется в самом человеке, тогда как источник второй – в группах или обществе. В интрапсихической версии обе движущие силы возникают внутри самой личности независимо от того, рассматривается ли она как индивидуальная или как социальная сущность. Поскольку две эти силы изначально антагонистичны друг другу, в обеих версиях конфликтной модели делается акцент на их непосредственном содержании; считается, что изменить эти силы невозможно.
Напротив, модель самореализации предполагает, что существует лишь одна ведущая сила, и источник этой силы кроется в самой личности. В соответствии с данной моделью жизнь – это все возрастающее выражение движущей силы. Хотя и в этой модели существование конфликтов рассматривается как вполне возможное явление, эти конфликты не являются ни необходимыми, ни бесконечными. Когда тот или иной конфликт имеет место, он означает, что в жизни человека произошла какая-то досадная ошибка. Как и у модели конфликта, у модели реализации также существует две версии. В соответствии с версией актуализации движущая сила представляет собой некую генетическую программу, детерминирующую специальные способности личности. И в этом случае полная, успешная жизнь представляет собой процесс реализации этих способностей. В версии совершенствования, напротив, акцент делается не столько на генетически заложенных способностях, сколько на идеалах того, какая жизнь может считаться красивой, превосходной и наполненной смыслом. Движущая сила стимулирует стремление к достижению определенных человеком идеалов совершенства независимо от того, влечет ли это использование заложенных в человеке способностей, и независимо от того, каковы его слабые места. В обеих версиях модели реализации явно или неявно предполагается, что содержание движущей силы фиксировано и оно может быть определено.
В модели согласованности не делается акцент на том, сколько существует движущих сил и приводят ли они к конфликту. Скорее, главным является влияние обратной связи из внешнего мира, которое определяет личность. Если обратная связь согласуется с ожиданиями человека или с тем, что ему привычно, личность находится в состоянии покоя. Если же имеет место расхождение между обратной связью, с одной стороны, и ожиданием или привычкой – с другой, человек будет чувствовать давление, в результате которого появится стремление к устранению неудовлетворительного положения вещей. Жизнь в соответствии с этой моделью понимается как попытка поддержать согласованность. Конфликт в модели конфликта продолжителен, неизбежен, его содержание предопределено, он может быть сведен к минимуму, однако принципиально неустраним; несогласованности в модели согласованности вполне можно избежать, и ее содержание может касаться совершенно разных аспектов жизнедеятельности человека. В противоположность модели реализации в модели согласованности не делается акцент на существовании каких-либо врожденных способностей или приобретенных идеалов, которые направляли бы жизнь человека. Модель согласованности также имеет две версии. В версии когнитивного диссонанса те аспекты личности, в отношении которых может (но не обязательно) иметь место несогласованность, когнитивны по своей природе. Так, может существовать рассогласование между двумя идеями или между ожиданием и восприятием того, что произошло в действительности. Напротив, в версии активации акцент делается на согласованности либо несогласованности между той степенью физического напряжения или активации, которая является привычной для личности, и той, что существует в настоящий момент.
Я попытался быть предельно ясным и кратким, представляя вашему вниманию эти три модели и их версии. В мои планы не входило убедить вас в их важности и целесообразности для анализа существующих ныне теорий личности. Я просто хотел довести их до вашего сведения, чтобы вы имели о них представление, читая эту и последующие восемь глав. Если предложенный мной подход пока не вызвал у вас особого энтузиазма, может быть, причина кроется в том, что мы еще не перешли к непосредственному рассмотрению теорий, к сравнению сходства и различий между ними. И я убежден, что, как только мы начнем это делать, вы обнаружите, что большая часть обсуждаемых нами теорий будет являть собой яркие, отчетливые примеры той или иной модели. Кроме того, я не думаю, что смысл этих теорий вовсе не будет искажен вследствие того, что мы отнесем их к той или иной модели н версии. Но, может быть, я и ошибаюсь. Конечно, вы встретите несколько теорий, которые будет не так просто отнести к какой-то из моделей, скорее, их следует считать своего рода модификацией. И наконец, я уверен в том, что, используя такую классификационную систему, я предлагаю вашему вниманию некую эвристическую схему, которая будет служить вам стимулом для размышлений о сущности предложенных теорий личности, пока вы будете читать следующие главы. Область теорий личности на данном этапе столь хаотична, что любая попытка построения классификации для организации поля должна только приветствоваться.
Модель конфликта: психосоциальный подход
Обсуждая модель конфликта, мы обратимся прежде всего к рассмотрению той версии, в соответствии с которой предполагается существование двух движущих, противоположных друг другу сил, одна из которых присуща человеку как индивидуальности, а вторая – человеку как существу социальному. Самый яркий пример теории такого рода – это теория Фрейда, и мы обратимся к ее описанию с самого начала. После я перейду к анализу теорий Мюррея и Эриксона, которые во многом схожи с идеями Фрейда. Однако следует иметь в виду, что Мюррей и Эриксон отошли от понимания конфликта как всеобъемлющего состояния. По их мнению, существует небольшая часть жизни, свободная от конфликта. Можно сказать, что эти авторы отвергают чисто психосоциальную модель конфликта, однако все же достаточно близки к ней, и поэтому я счел возможным рассматривать их теории как варианты этой модели. И наконец, теория Салливана включена в данный обзор как чистый пример психосоциальной модели конфликта, хотя содержание этой теории несколько отличается от того, что предложено Фрейдом.
Позиция Фрейда
Масштабность вклада Зигмунда Фрейда (родился в Моравии в 1856 г., умер в Лондоне, Англия, в 1939 г.) в развитие психологии личности признается как его сторонниками, так и противниками, и по этой причине в настоящее время объективный анализ его теории представляется делом весьма затруднительным. И тем не менее мы должны попытаться. Как человек, он серьезно и увлеченно относился к своей работе, своей жене и семье, своим друзьям и коллегам, своим принципам. Уже в молодости он отличался высоким интеллектом, целеустремленностью и независимостью, что говорило о величине его дарования и в то же время приводило к социальному отвержению, являющемуся частым спутником таланта. Врач, далеко отошедший от ортодоксального медицинского представления о том, что любая болезнь имеет причины физического характера, Фрейд пропагандировал среди коллег такие взгляды, которые казались большинству из них откровенной ересью. На протяжении почти всей сознательной жизни Фрейда его считали фанатиком, помешанным на сексе, медицинское сообщество отказывало ему в признании. Горько сожалея об этом, Фрейд делал все более тесной сплотившуюся вокруг него группу сторонников и почитателей, настаивая на неукоснительной лояльности к тем теоретическим принципам, которые и стали причиной столь жестокого остракизма. Совсем не удивительно, что взгляды Фрейда вызывали такое отвержение даже несмотря на то, что они были сформированы в результате непосредственных наблюдений за его пациентами, поскольку они представляли собой своего рода обвинительный интеллектуальный вызов той эпохе, отличавшейся особым пуританским викторианством.
С самого начала Фрейд и тесный кружок его последователей уделяли особое внимание анализу психической причинности некоторых болезней и пытались разработать такую терапию, которая была бы ориентирована не столько на оздоровление тела, сколько на исцеление психики. Как сам Фрейд, так и его последователи оказали огромное влияние на развитие персонологии. Взаимодействие между членами кружка, большинство из которых были молодыми, энергичными, амбициозными врачами, и их мечтательным, хотя и проявляющим отеческую заботу, лидером было столь интенсивным, что время от времени приводило к ссорам. И у членов этой экстраординарной группы было два пути: они или оставались в ней, или становились изгоями. Однако интеллектуальное влияние Фрейда было столь велико, что эти изгнанники создавали свои собственные, не менее глубокие теории, которые все же тем или иным образом отражали психоаналитическое прошлое своих создателей.
Фрейд много писал, часто менял свое мнение; многие из его идей остались недосказанными, поскольку он никак не мог решить, какая из его теоретических альтернатив наиболее выигрышна. Кроме того, интерпретацией его работ занималось чрезвычайно много исследователей, причем кто-то был его союзником, кто-то противником, а кто-то просто пытался найти в его рассуждениях то, что могло бы стать отправной точкой их собственных теоретических построений. Учитывая столь сложные обстоятельства, нужно крайне осторожно давать какие-то общие оценки этой теории. И поэтому, имея в виду все вышесказанное, я буду обращаться главным образом к работам самого Фрейда, а не его союзников, противников или последователей; кроме того, я буду говорить только о тех его идеях, которые он проводил наиболее последовательно, и не принимать в расчет случайные утверждения и объяснения, какими бы интригующими они ни казались.
И если мы решили придерживаться столь избирательной стратегии, мы без труда выявляем то, что, по мнению Фрейда, является основной тенденцией жизни. Это стремление максимизировать удовлетворение своих инстинктов, минимизируя при этом наказание и вину. Стоит на минуту задуматься о том, насколько очевидно это утверждение и насколько оно совпадает с простым здравым смыслом. Попытайтесь вспомнить, когда вы в последний раз хотели чего-то для себя и боялись, что кто-то повредит вам, если вы попытаетесь получить желаемое, или же вам казалось аморальным то, что ваше желание так важно для вас. Если ваше желание было достаточно сильным, вы наверняка ощущали внутренний конфликт, который, по всей вероятности, не так просто решить, просто сказав себе, что вы не будете добиваться желаемого. И если вы разрешали стоящий перед вами конфликт, добиваясь реализации той части или той формы вашего желания, которая вызывала меньше возражений со стороны окружающих или вас самих и не приводила к наказанию или возникновению чувства вины, то считайте, что вам посчастливилось получить интуитивный личностный опыт, позволяющий вам понять, что же имел в виду Фрейд.
Однако у Фрейда, без сомнения, было более точное и формальное представление о том, и нам будет сложно до конца понять его, если мы будем исходить только из простых переживаний такого типа, как те, о которых я только что вам напомнил. Чтобы осознать этот более формальный смысл, нам необходимо использовать свои мыслительные способности, поскольку, как я покажу чуть позднее, кое-что из того, о чем говорил Фрейд, строго говоря, плохо поддается непосредственному интроспективному анализу. В любом событии, если мы рассматриваем его с формально-теоретической позиции, основная жизненная тенденция, в том виде, как ее понимал Фрейд, непременно будет проявляться в существовании 1) инстинктов, 2) источников наказания и вины, 3) механизмов удовлетворения инстинктов и избегания наказания и чувства вины.
Инстинкты
Фрейд считал, что существует некоторое количество инстинктов, которые являются общими для всех людей; эти инстинкты – врожденный и не поддающийся изменению аспект человеческой природы. Если мы используем нашу терминологию, то выделяемые Фрейдом инстинкты – это ядерные характеристики личности. Хотя он рассматривал три типа инстинктов, все они имеют одну и ту же общую форму, различия проявляются только в содержании. У всех инстинктов есть источник, определенного типа энергия, или движущая сила, цель и объект. Источник инстинкта неизбежно коренится в биологическом характере организма – в самом процессе обмена веществ. Фрейд говорил (1925b, с. 66):
"Под источником <...> инстинкта понимается соматический процесс, происходящий в органе или части тела, побудительная причина которого представлена инстинктом в психической жизни. Мы не знаем, какова химическая природа процесса и связан ли он с высвобождением других, например механических, сил. Изучение источников инстинктов находится вне компетенции психологии".
Итак, инстинкт – это не сам соматический процесс, но, скорее, психическая репрезентация соматического процесса. Постулируя этот факт, Фрейд подчеркивал, что психические проявления личности, такие, как мысли, желания и даже эмоции, являются выражением соматических функций и процессов и зависят от них. Именно поэтому многие персонологи склонны считать теорию Фрейда не столько психологической, сколько биологической. И все-таки, несмотря на то что он уделял столько внимания биологическим основам личности, он, несомненно, признавал важность инстинктов и подчеркивал их влияние на психическую жизнь человека.
Вы можете составить ясное представление о сущности инстинктов, проанализировав попытку Фрейда определить тип энергии, или движущей силы, присущей инстинктам. К рассмотрению того, каков тип энергии, мы переходим в тот момент, когда принимаем идею о том, что источником инстинкта являются соматические и метаболические процессы организма, и задаемся вопросом, каким образом соматическое сообщение трансформируется в свое психическое выражение. И мы обнаруживаем, что Фрейд рассматривал такое сообщение как своего рода состояние биологической депривации. Энергия инстинкта кроется в таком состоянии соматической депривации, как, например, "сухость слизистой оболочки глотки или раздражение слизистой оболочки желудка..." (1925b, с. 61). Утверждениями, подобными этому, Фрейд передает нам две основные идеи. Одна из них заключается в том, что источник и энергия инстинктов коренятся внутри самого организма. И поэтому он может сказать, что "когда сильный свет бьет в глаза, это нельзя считать инстинктивным стимулом..." (1925b, с. 61), поскольку такая стимуляция осуществляется без вовлечения внутренних процессов, являющихся неотъемлемой особенностью организма как функционирующей биологической системы. Другая идея, о которой говорит Фрейд, ссылаясь на такие процессы, как раздражение слизистой, сводится к тому, что проявляющиеся в психической жизни соматические сообщения выражают биологические потребности самого организма. Инстинкт свидетельствует о том, что организм не имеет того, в чем нуждается, что он находится в состоянии депривации. Подобные состояния депривации переживаются как напряжение, или давление. Фрейд (1925b, с. 65) пишет, что "под давлением <...> инстинкта мы понимаем его двигательный фактор, величину силы или меру потребности в соответствующем действии. Оказание давления – характеристика всех без исключения инстинктов, она определяется самим фактом их существования ".
Фрейд обратился к такому различению между стимуляцией, поступающей в нервную систему из внешнего мира, и внутренней стимуляцией, производной от инстинктов, чтобы сделать еще одно немаловажное утверждение. В отличие от внешней стимуляции, стимуляция инстинктивная постоянна по своей природе. Напряжение, или давление, оказываемое инстинктами, их энергия всегда больше нуля, поскольку это напряжение является выражением биологических потребностей функционирующего организма. Организм с нормально протекающими метаболическими процессами так часто будет испытывать потребность в пище, воде и т.п., что иссушение или раздражение слизистых оболочек будет наблюдаться в той или иной части тела практически всегда. Фрейд пишет об этом так (1925b, с. 62):
"Инстинкт <...> никогда не проявляется как сила, осуществляющая моментальное воздействие, но он постоянен. Более того, поскольку он индуцируется не извне, а изнутри самого организма, организм не может его избежать. Точнее будет назвать такой инстинктивный стимул потребностью. Тогда то, что устраняет потребность, это удовлетворение. А оно может быть достигнуто только посредством соответствующего <...> изменения внутреннего источника стимуляции".
Напряжение, вызываемое состоянием депривации, всегда сопутствует человеку, а это означает, что инстинкты неизбежно оказывают влияние на его существование.
Итак, мы выяснили, что инстинкты берут свое начало в соматических процессах организма и характеризуются напряжением и побуждением к действию, вызываемыми состоянием биологической депривации. На основе этой информации можно предположить, что Фрейд считал основной целью инстинктов. Он говорил:
"Цель <...> инстинкта во всех случаях одна – его удовлетворение, которое может быть достигнуто только посредством устранения стимуляции как источника инстинкта" (Freud, 1925b, с. 65).
Иными словами, цель всех инстинктов сводится к тому, чтобы редуцировать напряжение, возникающее вследствие биологической депривации. Идеальное состояние, достигнуть которое невозможно, поскольку инстинкты действуют на человека постоянно, заключается в блаженном состоянии покоя (возможно, что приблизительно такого состояния человек достигает в период глубокого сна).
Еще одна общая характеристика инстинкта – это его объект, под которым Фрейд подразумевал какую-то вещь или вещи, обычно из внешнего мира (однако в некоторых случаях и из внутреннего мира человека), служащие для удовлетворения или редукции напряжения, вызываемого депривацией. Словами Фрейда (Freud, 1925b, с. 65):
"Объект <...> инстинкта – это вещь, в отношении которой или посредством которой инстинкт может достичь своей цели. Это наиболее изменчивый элемент инстинкта, исходно с ним не связанный, он начинает соотноситься с инстинктом только вследствие того, что он делает возможным удовлетворение".
Как правило, существует более одной вещи или события, которые могут ослабить напряжение инстинкта, и одна или другая вещь (или событие) из ряда могут стать особенно важными для устойчивого человека в результате приобретенного им опыта. Однако спектр возможностей удовлетворить тот или иной инстинкт вполне может быть определен, поскольку они являются неотъемлемыми атрибутами самого инстинкта. Так, к примеру, голод можно удовлетворить только съедобными вещами.
Некоторых из вас, возможно, интересует вопрос, какое отношение все это имеет к психологии человека. Я уже не единожды говорил о том, что инстинкты, хотя и являются биологическими по своей природе, принципиальным образом влияют и на психику человека. И все же термины, которые мы используем при описании различных характеристик и атрибутов инстинктов, на первый взгляд имеют с психологическими терминами мало общего. Однако если мы имеем в виду тот факт, что Фрейд считал сому и сознание взаимосвязанными, мы можем и должны гораздо активнее использовать психологические термины. Так, психологическим термином, соответствующим источнику и объекту инстинкта, является "желание". Желание пищи, к примеру, является психологическим аналогом метаболической потребности организма в питании. Термин, который соответствует напряжению и цели инстинкта, – это "неприятная эмоция". По мнению Фрейда, желания и связанные с ними эмоции являются точным отражением биологических нужд, поскольку существуют тесные связи между мозгом (предполагаемым физиологическим локусом желаний и эмоций), с одной стороны, и сомой и висцерой (предполагаемым локусом биологических нужд организма) – с другой, опосредуемые вегетативной нервной и эндокринной системами.
Не знаю, насколько убедительным показалось вам описание атрибутов инстинкта, но едва ли можно усомниться в том, что значительная часть нашей психической жизни, связанная с нашими желаниями и сопутствующими им неприятными эмоциями, является выражением биологических нужд организма. И мы должны признать, что эти процессы играют огромную роль в детерминации человеческой жизни.
Итак, теперь мы представляем себе, как понимается инстинкт в рамках психоаналитической концепции, и можем перейти к тому, каким содержанием наполняет Фрейд эти инстинкты. Существуют три типа инстинктов, и все они тесно связаны с ид. Всякий раз, когда речь идет об ид, необходимо помнить, что это термин, обобщающий все инстинкты, постулированные Фрейдом. В рамках терминологии, принятой в данной книге, ид – это ядерная характеристика личности, равно как и каждый из включаемых в нее инстинктов: хотя Фрейд и выделял три различных типа инстинктов, он полагал, что все они присущи природе человека.
Фрейд полагал – и проводил эту идею на протяжении всех своих персонологических изысканий, – что существует ряд инстинктов, функция которых заключается в сохранении биологической жизни. Учитывая все вышесказанное, очевидно, что он понимал важность этих инстинктов жизни (Freud, 1925b), таких, как потребность в пище, воде и воздухе. Источник инстинктов рода – анаболические процессы, часть метаболизма, способствующая росту. Энергия этих инстинктов – это дискомфорт и напряжение, вызываемые раздражением слизистых оболочек пищеварительной и дыхательной систем, а их цель – редукция напряжения и дискомфорта за счет получения объектов, таких, как пища и вода, которые способствуют снятию раздражения слизистых.
Хотя эти инстинкты жизни носят базовый характер, Фрейд уделял им гораздо меньше внимания, чем сексуальным инстинктам, которые с самого начала стали важной составной частью его теории. Источник этих инстинктов – метаболический процесс, осуществляющийся в частях сомы, связанных с сексуальной репродукцией. Эта часть сомы включает в себя не только гениталии, как таковые, но также вторичные сексуальные области, например грудь и отверстия, такие, как рот и анус, которые могут участвовать в процессе сексуального возбуждения. Энергия сексуального инстинкта, которую Фрейд назвал либидо, проистекает из чувствительности, раздражения или напряжения этих различных частей тела, если организм в последнее время не проявлял сексуальной активности. Очевидно, цель инстинкта сводится к избавлению от напряжения и сверхчувствительности через половую связь, оргазм и эякуляцию. И наиболее адекватный объект для реализации этой цели – половые органы привлекательного человека противоположного пола. Все другие возможные цели и объекты, такие, как поцелуи, ласкание груди, гениталий и ануса, стимулирование рта и ануса посредством принятия пищи и экскреции, мастурбация с достижением оргазма, сексуальные отношения с непривлекательным партнером и гомосексуальные отношения, рассматривались Фрейдом лишь как парциальные, то есть только до некоторой степени способствующие удовлетворению инстинкта.
Когда такого рода парциальные цели и объекты становятся для человека более важными, чем основная цель и основной объект, это требует соответствующего объяснения. Если человек еще не достиг пубертатного возраста, говорят, что он еще не достаточно созрел, поскольку сексуальные инстинкты развиваются гораздо медленнее, чем все прочие. Если речь идет о подростке, то частичное удовлетворение сексуального инстинкта посредством стимуляции ротового отверстия или мастурбации и тому подобной активности может вполне соответствовать его стадии развития. Но если человек предпочитает парциальные цели и объекты во взрослом возрасте, считается, что это психопатологическое нарушение его развития.
Идея Фрейда об основном и парциальных объектах вызвала определенную критику в свой адрес: эту теорию сочли теорией средней руки, поскольку создавалось впечатление, что речь в ней идет о том, что сексуальная активность человека направлена только на осуществление деторождения и не может считаться привлекательной сама по себе. Однако эта критика безосновательна, потому что Фрейд хорошо понимал, что удовольствие и удовлетворение, получаемые от сексуальной активности, далеко не всегда очевидно и непосредственно связаны с оргазмом и эякуляцией в момент сношения; эти приятные парциальные активности своего рода подготовка к качественному оргазму и сношению, и вся совокупность действий приводит к глубокому и настоящему удовлетворению. И лишь в том случае, когда та или иная парциальная цель начинает приобретать для человека основополагающее значение, Фрейд считал это тревожным знаком. И я надеюсь, что вы осознали еще один момент: Фрейд полагал, что сексуальный инстинкт охватывает гораздо больше частей тела и видов активности и удовольствий, чем мы обычно подразумеваем, говоря о сексе.
Казалось бы, основное принципиальное различие между инстинктами жизни и сексуальным инстинктом заключается в том, что последний не имеет ценности для выживания организма. Однако это не совсем верно. Хотя сексуальный инстинкт и не связан с выживанием организма, стимулируя его к добыванию питания и прочего материала, необходимых для нормального метаболизма, как инстинкт жизни, он является залогом выживания вида в целом, побуждая организм к размножению. А Фрейд, без сомнения, признавал тот факт, что выживание вида имеет чрезвычайно важное значение и для выживания отдельного человека. И тем не менее необходимо отметить, что, хотя сексуальный инстинкт, как и все прочие, связан с биологическими нуждами организма, соответствующие ему нужды не имеют непосредственной связи с выживанием человека, этим инстинктом обладающим. То, что сексуальный инстинкт выражает биологические нужды, подтверждается, к примеру, тем, что вынужденное сексуальное воздержание приводит к болезненно высокому напряжению и сильному дискомфорту. И в то же время эти нужды не оказывают сильного и очевидного влияния на выживание человека, что мы можем продемонстрировать на примере священников и отшельников, которые целиком и полностью воздерживаются от каких-либо сексуальных отношений, и при этом средняя продолжительность их жизни ничуть не меньше, чем у всех прочих людей. И если мы, следуя Фрейду, достаточно широко определяем человеческую сексуальность, мы можем прийти к выводу, что даже целибат может быть своего рода парциальным удовлетворением сексуального инстинкта. И столь же верно, что Фрейд рассматривал полное сексуальное воздержание как источник ряда симптомов психологического недуга, хотя они могут быть столь незначительны, что не всегда замечаются со стороны. И все это вполне можно понять, если мы исходим из того, что сексуальный инстинкт берет начало в биологических нуждах организма, хотя эти нужды и не связаны непосредственно с его выживанием. В конце концов, если вы долгое время воздерживаетесь от пищи или воды, найти симптомы вашего расстройства будет довольно просто: вы скоро попросту умрете! Итак, слишком большое внимание, уделяемое Фрейдом сексуальному инстинкту, едва ли можно объяснить тем, что этот инстинкт имеет чрезвычайную важность для выживания организма, как потребность в пище, воде и т.п. Повышенный интерес к нему вызван тем, что он гораздо больше, чем инстинкты жизни, связан с конфликтами человека. А с точки зрения теории Фрейда и сходных с нею конфликт формирует и детерминирует жизнь человека. Одна из причин того, что сексуальный инстинкт рассматривается как основной источник конфликта, заключается в том, что он созревает так долго и столь многогранен, что его удовлетворение может быть достигнуто самыми разными способами. Инстинкты жизни, напротив, достаточно просты по своей природе, они существуют у человека практически с момента рождения, и их удовлетворение возможно лишь за счет ограниченного количества объектов. Подводя итог тому, что я сказал, можно сделать вывод, что на сексуальный инстинкт, по сравнению с инстинктами жизни, гораздо больше влияния оказывает опыт первых лет жизни. Чуть далее мы поговорим о представлениях Фрейда о том, как общество реагирует на проявления сексуального инстинкта, и увидим, почему он считал, что влияние раннего опыта на сексуальный инстинкт обычно приводит к возникновению конфликтов.
В последний период своей работы Фрейд пришел к выводу, что существует и третий тип инстинкта и он по своей природе антагонистичен инстинктам жизни, поскольку его цель – биологическая смерть человека. Это весьма необычно – предположить, что основополагающая тенденция организма заключается в его стремлении к смерти, но именно такова и была идея Фрейда. Он начал рассуждать об инстинкте смерти еще тогда, когда в его собственной жизни все было в полном порядке, но постепенно он стал отмечать и в самом себе физиологические и психологические признаки старения; в конце концов он дошел до того жизненного этапа, когда смерть окружающих людей перестала быть редкостью. Неудивительно, что в этот период Фрейд гораздо больше времени уделял своим размышлениям о смерти и ее причинах, чем тогда, когда он был молод. Потом он заболел раком и, несмотря на получаемое лечение, последние шестнадцать лет жизни мысль о возможной смерти его практически не покидала. Очевидно, что в последние годы своей жизни Фрейд очень боялся смерти (Bakan, 1966).
Сейчас стало модно рассматривать смерть как то, что делает жизнь бессмысленной, поскольку она, хотя и является единственным абсолютным атрибутом существования, сама по себе непредсказуема. Кроме того, в наши дни даже точные науки, такие, как физика, перестали искать причины каждого наблюдаемого события. Но во времена Фрейда все ученые стояли на позиции детерминизма, иными словами, они верили в то, что любая причинно-следственная связь может быть выявлена. Фрейд еще в самом начале своей карьеры продемонстрировал, как сильно это убеждение в нем самом, когда он выдвигал идею о том, что все сновидения и оговорки имеют свою причину (в настоящее время в медицинских кругах эта точка зрения уже не столь распространена). Такой убежденный сторонник детерминизма, естественно, воспринимал смерть как явление, у которого есть рациональная, устойчивая причина, и его убеждение стало еще сильнее, когда над ним самим нависла угроза скорой смерти.
В поисках рациональной причины смерти можно было бы остановиться на физиологической точке зрения и рассуждать о терминах износа или усталости систем человеческого тела. Но Фрейд так долго исходил из того, что во всех биологических процессах явно выражен и психологический компонент, что вполне объясним тот факт, что его не удовлетворил подобный подход. Фрейд хотел выявить психологическую, то есть мотивационную, причину смерти, которая отражала бы и биологическую природу человека. Это позволило бы ему согласовать свои представления о смерти с более ранними идеями и теориями.
Понятно, что стремление к согласованности и личная заинтересованность были не единственными причинами того, что Фрейд постулировал существование инстинкта смерти. Психологические аспекты постулата дают нам рациональные основания не только для объяснения смерти как естественного результата старения организма, но и как осознанных решений самого человека, таких, как убийство и самоубийство. Мы можем рассматривать войну как массовое выражение инстинкта смерти, и становится понятно, почему интерес Фрейда к проблемам смерти проявился в период Первой мировой войны. И даже акт агрессии против самого себя и других людей можно объяснить как парциальное или замаскированное выражение стремления к смерти. Как и инстинкты жизни, инстинкт смерти проистекает из биологических процессов метаболизма. Даже в отдельной клетке организма происходят не только анаболические процессы, определяющие рождение и рост, но и катаболические, определяющие разрушение и последующую за ним смерть. Если бы катаболизм отсутствовал, не могли бы осуществляться и метаболические процессы в целом, а следовательно, жизнь организма была бы невозможна.
Фрейду не удалось разработать концепцию инстинкта смерти так же подробно, как он сделал в отношении инстинктов жизни. В действительности инстинкт смерти – совершенно определенный соматический источник, а его цель – редукция напряжения, связанного с биологической необходимостью катаболизма. Однако не вполне ясно, в чем смысл второй половины данного утверждения. Ни в одной работе Фрейда нам не удается найти подробное описание той энергии, которая присуща инстинкту смерти и сопоставлению его с теорией либидо. Более того, в рассуждениях Фрейда нет и детального описания объектов инстинкта смерти, есть лишь упоминание о некоторых из них. И наконец, еще одна трудность заключается в том, что Фрейд не увязывает инстинкт смерти, в отличие от инстинктов жизни и сексуального инстинкта, со своей теорией развития личности.
И как будто этих затруднений недостаточно, Фрейд предлагает нам еще одно, связанное с предположением о том, что инстинкты жизни находятся в оппозиции инстинкту смерти. Поэтому необходимо четко определить истинную природу отношений между двумя антагонистическими силами, если мы хотим иметь в своем распоряжении внутренне согласованную теорию. Отдельных замечаний Фрейда о взаимосвязи этих двух сил с теоретической точки зрения явно недостаточно. Он чувствовал, что при обычном ходе событий инстинкты жизни более сильны, чем инстинкт смерти, но после наступления определенного жизненного этапа тенденция становится обратной. Кроме того, инстинкт смерти преобладает над инстинктами жизни при определенных нарушениях личности. Также возможно, что в определенные моменты жизни человека (в частности, во время сна и при переживании сильного чувства вины) инстинкт смерти бывает выражен более явно. Делая такого рода замечания, Фрейд просто описывал свои наблюдения с учетом своих представлений об инстинктах жизни и смерти. Если в поле его зрения попадал следующий случай, ему приходилось описывать другой тип отношений между двумя этими силами. А такие post hoc рассуждения становятся источником рассогласования позиций, когда один персонолог пытается трактовать тезисы другого. Сложности, упомянутые в этом и предыдущем абзацах, привели к тому, что многие персонологи высказывали значительное сомнение в правомерности концепции инстинкта смерти. По их мнению, все примеры, приводимые Фрейдом в поддержку этой концепции, можно объяснить с точки зрения агрессии, возникающей в результате фрустрации вследствие невозможности удовлетворения инстинктов жизни и сексуального инстинкта. На самом деле, Фрейд и сам считал именно так, пока не вступил в определенную пору своей жизни. Однако другие ученые мужи (например, Brown, 1959) считали концепцию инстинкта смерти весьма многообещающей.
Завершая разговор об инстинктах, я хотел бы напомнить вам о том, что ид – это ядерная характеристика личности, и она состоит из инстинктов жизни, сексуального инстинкта и инстинкта смерти. Кроме того, ментальная репрезентация этих инстинктов – это желания и соответствующие им неприятные эмоции. А это ставит перед нами один принципиально важный вопрос, ответ на который вы должны иметь, если, конечно, вы намерены полностью разобраться в теории Фрейда. Желания и эмоции ид глубинным образом эгоцентричны, эгоистичны по своей природе. Эти желания и эмоции отражают основополагающую, неподдельную, биологическую сущность человека. В ней нет ничего социального. Человек хочет того, в чем нуждается, и ему нет дела до того, в чем нуждаются другие люди, что они предпочитают и на чем настаивают. Если мы рассмотрим отдельного человека как такового, считал Фрейд, то поймем, что он по природе своей эгоистичен и нецивилизован. И как вы увидите в следующем разделе, именно эта присущая человеку эгоистичность является неизбежным источником конфликта.
Следует также иметь в виду, что инстинкты, в том виде, в каком они существуют в ид, абсолютно неэффективны во взаимодействии человека с внешним миром. Что хорошего иметь какие-то желания и эмоции, отражающие ваши биологические нужды, если вы не знаете, как добиться того, чего хотите, и не можете получить такого рода знание? Ничего хорошего, по мнению Фрейда. Если бы у человека было только ид, единственный способ удовлетворения инстинктов сводился бы к фантазиям относительно их удовлетворения (так называемые первичные процессы мышления). А если вам нужен кусок настоящего хлеба, от фантазии мало толку. К счастью, младенец обычно получает заботу и опеку со стороны родителей до тех пор, пока не научается заботиться о себе сам. И он должен этому научиться. Он должен узнать, какие из объектов удовлетворения инстинктов доступны ему в его окружении. Он должен узнать, где есть смысл искать эти объекты, какое инструментальное поведение с его стороны будет способствовать их получению. Обучаясь всему этому, он должен быть избирателен и точен, он должен запоминать свои ошибки и исправлять их. Короче говоря, он должен вести себя разумно. Словами Фрейда, у личности должно развиться эго. После рождения психика ребенка состоит из желаний и эмоций ид. Но по мере получения опыта часть психики дифференцируется от ид и становится эго. До значительной степени эго – это часть психики, состоящая из мыслительных и перцептивных процессов, отвечающих за восприятие, запоминание и действия, связанные с удовлетворением инстинктов (так называемые вторичные процессы мышления). Важно понимать, что одна из двух основных функций эго – это помощь в удовлетворении инстинктов во внешнем мире. Обеспечивая удовлетворение инстинкта, эго может контролировать нервную систему и мускулатуру человека. Эго и составляющие его процессы одинаковы у всех людей, и их следует рассматривать как ядерную характеристику личности, так же как ид и его компоненты.
Фрейд выдвинул одну весьма интересную идею. Он предположил, что сознание – это мост между соматическими и метаболическими процессами жизнедеятельности организма, с одной стороны, и рациональными действиями и взаимодействиями, составляющими психологическую сторону его жизни, – с другой. Соматические и висцеральные процессы являются источником возникновения желаний и эмоций ид, а эго появляется для того, чтобы разум и мышечная система выполняли запросы соматических и висцеральных процессов. Благодаря существованию эго попытки организма реализовать свои биологические потребности становятся не только эгоистичными, но и эффективными. Фрейд назвал это функционированием в соответствии с принципом удовольствия, чтобы подчеркнуть сочетание эгоистичности и удовлетворения биологических нужд. В своем естественном состоянии человек руководствуется исключительно этим принципом. И как вы уже могли догадаться, ядерная тенденция, по мнению Фрейда, заключается в максимизации удовлетворения инстинктов в соответствии с функционированием принципа удовольствия. Но тут в жизнь человека вторгается общество...
Источники наказания и вины
Ключом к пониманию позиции Фрейда относительно источников наказания и вины служит тот факт, что он считал инстинкты эгоистическими по своей природе. Они не просто эгоцентричны, они неизбежно антагонистичны принципам упорядоченной, цивилизованной жизни. Единственная цель инстинктов – редукция напряжения, вызванного метаболическими нуждами, а эти нужды характеризуют отдельного человека, его организм. По мнению Фрейда, если каждый будет поступать в соответствии со своими естественными, ничем не тормозимыми инстинктивными потребностями, то есть вести себя, исключительно основываясь на принципе удовольствия, то мир станет невообразимо ужасающим местом. Стремясь получить то, что вы хотите, вы неизбежно столкнетесь с кем-то, кто хочет того же самого и в тот же самый момент или будет просто противиться тому, чего вы так хотите. Вам придется вступить с ним в противоборство, преодолеть его защиту, а все это не согласуется с представлениями о цивилизованном и стремящемся к порядку человеке. Вы будете буквально воевать с ним, стремясь достичь удовлетворения своего инстинкта; тот, кто победит, будет удовлетворен. Но для человека невыносима сама мысль о том, что в какой-то момент в каком-то месте и каким-то образом он может оказаться не в состоянии удовлетворить свое желание, поскольку невозможно предсказать, кто окажется победителем, а кто проигравшим. Однако принятие того факта, что ты можешь оказаться в проигрыше и оставить свое желание без удовлетворения, – это проклятие принципа удовольствия, столь эгоистического по своей природе. Таким образом, если человек поступает в соответствии с принципом удовольствия, он рискует не достичь той самой цели, которую этот принцип предполагает. В то же время мир, где каждый человек живет как отшельник, весьма маловероятен. На самом деле, Фрейд считал, что такого рода сепарация попросту невозможна, поскольку она привела бы к фрустрации по крайней мере одного из инстинктов, а именно сексуального, который предполагает существование между людьми определенных отношений.
Лучшее, что может сделать совокупность людей или, иными словами, общество – это реализовать стремление к кооперации и порядку, поскольку только таким путем может быть максимизирована возможность удовлетворения своих желаний каждым членом общества. Цель общества – общественное благо, которое, по мнению Фрейда, заключается в уравновешивании шансов на удовлетворение желаний каждого из его членов. Социальная жизнь неизбежно предполагает развитие цивилизации в форме правил и норм поведения. Очевидно, что эти правила и нормы идут вразрез с принципом удовольствия, учитывая декларируемое им, ничем не сдерживаемое и не ограничиваемое стремление к получению наслаждения от реализации инстинктов. Но поскольку люди должны жить вместе, правила и нормы являются наиболее эффективным средством для обеспечения максимальной степени удовлетворения для всех. И если мы принимаем тезис Фрейда о том, что цели человека эгоистичны, а цели общества связаны с обеспечением всеобщего блага, то совместная деятельность людей по природе своей парадоксальна, потому что людям, которым в принципе не свойственно проявлять альтруизм и интерес друг к другу, неизбежно приходится это делать. Тот факт, что человек и общество преследуют противоположные цели, что человек эгоистичен, а общество стремится к всеобщему благу, лежит в основе того, почему мы относим теорию Фрейда к психосоциальной модели конфликта.
Я попытался передать вам основную линию рассуждений Фрейда относительно важности цивилизации, учитывая, что за их отправную точку он берет положение об изначально эгоистической природе человека, принимая в то же время тот факт, что люди вынуждены жить в тесном соседстве друг с другом. Фрейд (Freud, 1952) выразил свое мнение на сей счет в яркой и ясной форме в своей книге, получившей название "Тотем и табу". Это история зарождения цивилизации. В начале были отец, мать и их сыновья. Следуя своим сексуальным инстинктам, проявившимся на фаллической стадии их психосексуального развития (которое будет описано чуть ниже), сыновья убили отца, чтобы вступить в сексуальные отношения с матерью. Будучи созданиями, руководствующимися принципом удовольствия, они реализовали свое инстинктивное желание, но когда отец сошел со сцены, они стали соперничать друг с другом, потворствуя своим эгоистичным побуждениям; в конце концов они осознали, что рискуют быть убитыми. Итак, наиболее прямой путь к удовлетворению инстинктов – следование принципу удовольствия – оказался весьма неэффективным, поскольку все сыновья стремились к обладанию одним и тем же объектом. Наконец сыновья собрались вместе и выработали свод правил, направленных на то, чтобы избежать дальнейших сложностей за счет ограничения выражения инстинктов теми их формами, которые не представляют особой угрозы для группы как целого. Так было заложено основание цивилизации, где делается акцент на послушании отцу, табу в отношении инцеста и узаконивании супружеских отношений. Совокупность этих табу и санкций позволяет каждому члену общества удовлетворять свой социальный инстинкт без чрезмерного риска быть побежденным и без сексуальной депривации.
Далее мы рассмотрим вопрос наказания и вины. Причиной наказания и вины являются требования общества. Когда человек нарушает правила и предписания цивилизованного мира, другие наказывают его, выступая как представители общества. Молодые люди являются типичными нарушителями, так как они ведут себя, руководствуясь принципом удовольствия, еще не познав правил и предписаний, управляющих взрослой жизнью. А родители, чаще других общаясь с подростками, становятся типичными наказывающими, выступая в роли представителей общества. Согласно фрейдистскому подходу, такие наказания, как физическое воздействие, психологическое унижение и отказ в любви, вполне эффективны, поскольку увеличивают напряжение организма. Даже несмотря на то, что увеличение напряжения вызвано внешней причиной – наказанием, его органический дискомфортный эффект аналогичен тому, что имеет место вследствие неудовлетворения инстинктивных потребностей. Напряжение есть напряжение, и когда бы оно ни появлялось, человек стремится так или иначе разрешить его. Так как общество больше и сильнее, чем отдельный человек, то для человека способом избежания наказания, особенно когда он молод и, следовательно, более слаб, становится обуздание инстинктивной экспрессии с целью избежать разрушения отношений.
Наказание имеет внешний по отношению к человеку источник и выражает общественные требования совместного существования. Хотя вина выражает сходные требования, ее источник находится внутри личности. Чтобы это стало понятным, нужно вспомнить о том, что ребенок растет в окружении своих родителей, которые, как представители общества, должны помочь ему принять те правила и требования, что будут руководить им как цивилизованным взрослым. Естественно, родители наказывают ребенка за необузданное выражение инстинктов. По мере накопления наказаний возникающий паттерн может научить ребенка некоторым правилам. Кроме того, родители дополняют формирование знания словесными инструкциями. Сочетание этих двух влияний спустя какое-то время приводит ребенка к интериоризации существующих правил. И как только они становятся содержанием его памяти, он может испытывать чувство вины. Приходит время, и он сам осознает, что некоторые его желания идут вразрез с общественным благом, и он начинает испытывать угрызения совести, даже если в действительности желание не было реализовано. Из части сознания, до целиком связанной с эго-процессами, выделяется часть, где содержатся абстрактные представления о правилах и требованиях общества, о том, что хорошо и что плохо, правильно и неправильно. Фрейд назвал эту совокупность идей суперэго. Поэтому наличие суперэго и в некоторой степени его содержание являются общим для людей одного социума и составляют ядерную характеристику личности в нашей терминологии. Будучи внутренним двойником прежних наказаний, вина ведет к такому же росту внутреннего напряжения, которое затем также должно быть снижено. Как общество достаточно сильно для того, чтобы заставить человека в попытке избежать наказания сдерживать свои инстинкты, так и вина, по-видимому, достаточно сильна, чтобы оказывать аналогичный сдерживающий эффект. Инстинкты могут выражаться лишь в той форме и с той интенсивностью, которые позволяют минимизировать чувство вины.
Теперь нам известны все элементы для точного понимания того, что Фрейд имел в виду в качестве тенденции ядра личности. Человек стремится к максимально возможному удовлетворению инстинктов и в то же время минимально возможным наказанию и вине, потому что это лучшее, что он может сделать для снижения напряжения, которое возникает как следствие основополагающего противоречия между природой индивида и общества. С накоплением наказаний и развитием суперэго эго получает свою вторую основную функцию. Как мы помним, первая функция заключалась в определении когнитивных и поведенческих средств, необходимых для эффективного удовлетворения инстинктов во внешнем мире. Второй функцией эго является перевод инстинктивных требований в форму, которая не противоречит требованиям суперэго. Эго, следовательно, является архитектором тенденции ядра, стремления, которое Фрейд назвал функционированием по принципу реальности. В основание принципа реальности положены не только инстинктивные потребности, но и такие же неумолимые и, к несчастью, находящиеся в противоречии с ними потребности общества. При функционировании в соответствии с принципом реальности имеют место только социально приемлемые формы и установленный порядок удовлетворения инстинктов. Молодой мужчина не будет спать со своей матерью. Он найдет другую женщину, не связанную с кем-либо, и женится на ней. Голодный человек не будет воровать хлеб: он будет искать работу и зарабатывать деньги, чтобы заплатить булочнику за время, которое тому пришлось потратить не на удовлетворение собственных инстинктов.
Фрейд, возможно, в силу своего медицинского образования всегда считал важным определить, откуда берется энергия для отдельных функций организма. Согласно Фрейду, инстинкты получают свою энергию из соматических источников, но где источник энергии эго и суперэго? Хотя это может выглядеть странным, он считал, что эти две характеристики ядра делят энергию инстинктов. Если на минуту прекратить думать об этом, оно в действительности не столь странно, как тот факт, что лишь вследствие существования эго и суперэго возможно максимальное удовлетворение инстинктов в обществе. У здоровой личности ид, эго и суперэго не вступают в противоречие друг с другом. Все живые существа пытаются достигнуть максимального удовлетворения инстинктов при минимальном наказании и вине, и именно это имел в виду Фрейд, говоря, что все поведение мотивированно.
Теперь, когда у нас есть достаточно информации, попробуем понять, почему Фрейд уделял гораздо больше внимания сексуальному инстинкту, нежели инстинктам жизни и смерти. Действительно, инстинкт смерти был его более поздней концепцией и он был настолько не уверен в этом инстинкте, что меньший акцент на этом понятии вполне объясним. Но различия во внимании к сексуальному инстинкту и инстинктам жизни требуют дальнейших комментариев, поскольку оба вида инстинктов фактически с самого начала лежали в основе его концепции. Очевидно, сексуальный инстинкт получил львиную долю внимания, потому что Фрейд считал, что этот инстинкт приводит к возникновению гораздо большего числа психологических конфликтов, чем инстинкты жизни. Последние играют непосредственную, очевидную роль в биологическом выживании, даже при относительно кратковременной депривации они достигают значительной интенсивности. Хотя необузданное выражение жизненных инстинктов приводит к конфликту с требованиями общества, эти инстинкты тем не менее столь очевидно важны, что все жизнеспособные цивилизации создают общественные институты для регулярного и быстрого их удовлетворения. Так, три приема пищи в день с одним или двумя легкими перекусами в промежутке являются привычными в нашем обществе, а вода и другие жидкости доступны, пожалуй, постоянно. Удовлетворение инстинктов жизни (по крайней мере, в западных обществах) столь доступно, что они не являются постоянной причиной сильных конфликтов. С сексуальными инстинктами дело обстоит иначе. Конечно, существует институт брака, который может предложить социально санкционированное основание для обычного сексуального удовлетворения. Но как быть неженатым и незамужним или детям с их зачаточными формами сексуальных инстинктов? В этом случае общество не предлагает какого-либо конкретного способа удовлетворения сексуальных потребностей. Сексуальное удовлетворение, естественно, может быть достигнуто, но, как правило, не вполне социально санкционированным и приемлемым способом. Когда неженатый мужчина идет в публичный дом, общество не одобряет это. Когда ребенок занимается мастурбацией, принято считать, что он вредит себе этими чудовищными действиями. И, несмотря на то, что в настоящее время эти представления уже не так распространены, необходимо сказать, что западное общество имеет гораздо менее эффективный институт для удовлетворения сексуального инстинкта по сравнению с инстинктами жизни. Именно это, согласно Фрейду, и создает вокруг сексуального инстинкта такое количество конфликтов. Фрейд придавал сексуальному инстинкту такое важное значение, что описывал в терминах инстинкта и само развитие личности. Хорошо известные оральная, анальная, фаллическая, латентная и генитальная стадии названы им стадиями психосексуального развития. В период пубертата биологическое созревание сексуального инстинкта заканчивается, личность "застывает" и с этого момента практически не изменяется. Интересно, что общество не столь эффективно планирует удовлетворение сексуального инстинкта, по-видимому, потому, что хотя он и основан на биологической потребности, но с выживанием непосредственно не связан, при краткосрочной депривации резкого скачка интенсивности не наблюдается.
Теоретические концепции, касающиеся ядра личности, включают в себя не только положение о природе инстинкта и причинах наказания и чувства вины, но также и положение о механизме, посредством которого удовлетворение инстинкта увеличивается, в то время как наказание и чувство вины уменьшаются. Этот механизм рассматривается в понятиях защиты. Если человек полностью удовлетворяет свои инстинкты в действии, то он подвергнется наказанию со стороны других людей. Если он полностью осознает свои инстинкты, даже без удовлетворения в действии, он будет испытывать чувство вины. Кроме того, инстинкты являются той неумолимой силой, которая заставляет человека действовать. Такое соотношение является основным конфликтом жизни, и этот конфликт облегчается при помощи защитных процессов.
Механизм возникновения защиты достаточно прост. Всякий раз, как только инстинкты усиливаются настолько, что их можно распознать, возникает сигнальная реакция в форме тревоги. Эта тревога диффузна и представляет собой скорее бессодержательное ощущение дискомфорта и приближающейся беды, антиципацию наказания и чувства вины, основанную на воспоминании о прошлом наказании и чувстве вины, и тогда запускаются защитные процессы. Защита облегчает конфликт между требованиями инстинктов и обществом, находя между ними компромисс. Защита позволяет выражение в действии и распознавание или осознание только той части или формы инстинкта, которая приемлема другими людьми и соответствует собственным внутренним стандартам. То, что действие допустимо, позволяет избежать наказания, а приемлемость желаний и чувств приносит ту же самую пользу по отношению к чувству вины. Например, если реальным инстинктивным желанием сына является сексуальное обладание своей матерью, защитные формы могут представлять собой осознание и готовность действовать согласно своему желанию оставаться с ней и оберегать ее, чтобы не случилось никакой беды. Защитные желания и действия не только принимаются другими людьми и собственным суперэго, но они также приносят частичное инстинктивное удовлетворение, которое обеспечивается близостью к матери и сохранением ее для себя.
Из моего описания способов возникновения защитных процессов может показаться, что они достаточно редки. На самом деле это не так. Пониманию в духе Фрейда более соответствует высказывание, что защита повсеместна, поскольку инстинкты никогда не имеют нулевой интенсивности и, следовательно, конфликты между инстинктивными и социальными целями, которые являются основой защиты, существуют всегда. Несмотря на то, что наблюдается частный случай определенной защитной реакции, это не означает, что не действовал никакой другой вид защитной реакции, связанный с другим инстинктом и особыми формами основного конфликта. Поскольку все поведение мотивируется или запускается инстинктом, по Фрейду, это также означает, что все поведение является защитным.
Действительно, это заключение имеет чрезвычайно важное значение. Если все поведение защитно, значит, личность не осознает истинных желаний, чувств и целей. Хотя эти истинные инстинктивные элементы представлены в психике, они представлены как образования, невозможные для осознания. Парадокс этой позиции был основой многих нападок на теорию Фрейда и будет рассмотрен в главе 5 данной книги. Если все поведение защитно, значит, все психическое содержание, которое мы осознаем, является не более чем эпифеноменом или, другими словами, бледной тенью правды. Таким образом, желание быть с матерью и заботиться о ней легко могло быть просто частью тех чувств, которые испытывают при реальном желании сексуально обладать матерью, но об этих желаниях даже не догадываются.
Совершенно ясно, что защита служит для того, чтобы сохранять все, что было вытеснено из сознания в более или менее неопределенном состоянии. Таким образом, правда о себе самом, скорее всего, постоянно не соответствует действительности. Так вот, обратите внимание: утверждение, что все поведение защитно, имеет более тревожащий скрытый смысл, чем утверждение о том, что только некоторые виды поведения считаются защитными. Если, как полагал Фрейд, правда о себе не более чем постоянное несоответствие действительности, тогда каким образом может происходить научение и какие реальные изменения личности могут иметь место? Забудем на некоторое время о возможности изменения в психоанализе – той форме психотерапии, которая связывается с позицией Фрейда, – и мы отбросим как бесполезные некоторые из наших наиболее взлелеянных идей о рациональности как основе жизни и воспитания. Если логическое размышление и обсуждение не могут реально соответствовать действительности, то как эти процессы могут приводить к значимому результату. Выдающийся персонолог и анти-фрейдист Гордон Олпорт рассматривает эту проблему следующим образом.
До сих пор "науки о поведении", включая психологию, не нарисовали нам образ человека, способного творить или жить в демократическом обществе. Эти науки большей частью скопировали модель бильярдного шара из физики, которая сейчас, конечно, устарела. Они вручили нам в руки психологию организма, которым управляют стимулы и который зависит от окружающей среды... Но теория демократии подразумевает также, что человек обладает определенной мерой рациональности, долей свободы, общим сознанием, собственными идеями и уникальной ценностью. Мы не можем отстаивать избирательные права или всеобщее образование так же, как и адвокатские свободные дебаты, и демократические институты, но тем не менее человек имеет потенциальную возможность получать от них пользу.
Поскольку все поведение, согласно Фрейду, не только мотивировано, но и защитно, мы вынуждены в этих рамках признать ту точку зрения, что человека контролируют силы изнутри и на него оказывают давление извне, что настолько же неразумно, как неразумно не признавать этот убийственный факт!
Вы можете подумать, особенно при чтении последней фразы, что я несправедлив по отношению к Фрейду. Все-таки на самом деле не подразумевал ли он, что, пока существует конфликт, который мы облегчаем посредством защитных процессов, нам необходимо быть особенно осторожными, чтобы признать, что то, что мы осознанно думаем о себе, вовсе не обязательно является всей правдой. Если это так, тогда сократовское предписание познать себя полностью соответствует фрейдовской точке зрения. Фрейд просто разъяснил, насколько важно попасть на самую глубину нашей психики, ведь то, что мы можем легко узнать, не является самым важным. Вы можете указать на то, что использование Фрейдом метода свободных ассоциаций доказывает его уверенность в том, что блокировку сознания, которая вызывается защитой, можно обойти. Хотя современные психоаналитические мыслители доработали позицию Фрейда так, чтобы эта точка зрения была более правдоподобной, она тем не менее искажает тот смысл, который вкладывал в нее Фрейд.
Многие находят аргумент, представленный в последнем параграфе, практически непреодолимым, поскольку он представляет, что образ человека обманчив; эта позиция глубоко укоренилась в западной научной мысли и религии. Но на самом деле, даже если вы думаете, что лучше познаете себя через интроспекцию и переживание, даже если вы думаете, что обнаружили свои фобии, защитные действия и основные инстинкты, Фрейд вам бы возразил, за исключением тех случаев, когда вы несколько лет подвергались психоаналитической процедуре. Фрейд истолковал бы ваши настойчивые попытки интересоваться природой собственных защитных операций и реальных желаний как защиту саму по себе. Вы не можете знать реальную правду о себе просто потому, что у вас есть благородная цель не обманывать себя и упорно над этим работать.
Ключ к пониманию того, почему вы не можете заглянуть в вашу собственную защиту, находится в утверждении, что защитные процессы расположены вне сознания. Если ваша защита действовала осознанно, тогда она вовсе не будет эффективной. Вы знаете, что вы просто лгали себе и всему миру. Сознательно осуществляемые процессы защиты не избавят вас от чувства вины, хотя могут успешно предотвратить наказание. На самом деле у нас у всех есть средства для сохранения от других того, что является нашим сознательным намерением в том случае, если мы знаем, что оно не будет принято остальными. Если бы вы так не делали, тогда бы у меня не было возможности предоставить вам интуитивную основу для понимания того, что имел в виду Фрейд, говоря о ядерной тенденции. Но, несмотря на то что эти средства для одурачивания других похожи на защиту в понимании Фрейда, они имеют большое и очень важное отличие. Защита – это способ лгать себе точно так же, как и другим людям.
Ложь себе только тогда эффективна, когда вы ее не осознаете. Следовательно, в том утверждении, что защита действует бессознательно, и скрыт смысл, что вы не способны проникнуть в глубь защитных процессов, чтобы найти правду, просто предпринимая усердные попытки сделать так. Несмотря на то, что у вас бывали необычные переживания кратковременного разрыва защиты, у вас нет опыта – интуиции – для полного понимания теории защиты. Вы вынуждены довольствоваться пониманием на основе рассуждений, элементы которого я пытался представить здесь. Если далее вы признаете, что, возможно, только сам человек может дать отчет в своих собственных защитных действиях и лежащих в их основе инстинктивных желаниях, вам все же придется от этой идеи отказаться.
Как было сказано в предыдущем абзаце, существуют промежутки времени, когда защита разрывается, и тогда происходит проблеск реальной правды. Это случается тогда, когда человек проходит процедуру психоанализа или очень сильно ослаблен в результате психологического или физического стресса. Симптомом нарушения защиты является острое чувство вины и тревоги – чувство, что жизнь скоро и ужасно закончится и на самом деле такому никчемному человеку просто незачем жить. Личность не может оставаться очень долго в таком состоянии и при этом поддерживать максимальную целостность и согласованность. Если защита не восстановилась ни после того, как был ослаблен источник разрыва, ни в результате психотерапии, результатом будет ощущение катастрофы или душевное расстройство. Я выбираю сильные слова, поскольку Фрейд подразумевал именно их, несмотря на то, что его смысл очень часто разбавлен, чтобы сделать его соответствующим цивилизованному личностному опыту. Фрейд чувствовал, что он говорит о причинах жизни и смерти, хотя то, что эти причины редко полностью переживаются, является наградой успешному действию защитных процессов.
Если защита, однажды разорванная, должна быть восстановлена, чтобы предотвратить катастрофическую дезинтеграцию личности, тогда это должно означать, что в психоанализе целью терапии не является устранение защиты. Точно так! Но что же тогда подразумевал Фрейд, когда символизировал цель терапии театральной аксиомой "там, где было ид, будет эго"? Чтобы подойти к пониманию утверждения, мы должны быть уверены, что мы ясно пониманием природу ид и эго. Ид является психическим образованием в форме желаний, чувств, эгоистичных инстинктов, истоки которых лежат в соматических и метаболических процессах. Как таковые инстинкты относительно неэффективны в мире; инстинкты не включают в себя знания о средствах, управляющих действиями, при помощи которых достигается удовольствие; инстинкты также не подразумевают знания о необходимости предотвратить открытый конфликт с другими людьми, для того чтобы заполучить объект, способствующий достижению удовольствия. Те знания о средствах достижения, которые способствуют удовлетворению инстинкта и соответствуют законным требованиям общества, и составляют большую часть того, что представляет из себя эго. Эго способствует достижению максимума удовлетворения инстинкта и минимума неприятностей посредством процессов восприятия, памяти, размышления и их отношение к нервной системе, повсеместно руководимых теми знаниями, которые упоминались выше. И наиболее важной частью эго является защита. Защитные процессы в широком смысле являются тем, что обеспечивает успешное функционирование основной тенденции жизни.
Высказывание Фрейда о психоанализе часто интерпретируют таким образом, что бессознательное должно стать осознанным и защита будет удалена в пользу более открытой основы для личного опыта. Это не совсем точная интерпретация. Несмотря на то, что ид большей частью бессознательно, что эго большей частью является сознательным, это не является правдой. Вспомним, что защита, которая сама по себе бессознательна, по Фрейду, представляет львиную долю эго. Таким образом, замена ид на эго вовсе не означает преобразование бессознательного в сознательное. Дальнейшее подтверждение этой интерпретации подразумевает понимание того, что значительная часть ид является бессознательной только благодаря действию защитных процессов эго. Каким образом можно вместо замены ид на эго подразумевать обращение бессознательного в сознательное? На самом деле Фрейд даже не мог подразумевать, что ид должно уйти, несмотря на то, что он это высказал, поскольку в его теории ид является естественной частью человека. Что он подразумевал, почему это высказывание сейчас стало фигуральным и поэтому неточным? Как вы уже догадались из моего описания ид и эго, которое было приведено чуть выше, я полагаю, что Фрейд подразумевал, что функционирование принципа удовольствия, которое успешно для ид в изоляции и так неэффективно в мире, должно уступить дорогу функционированию принципа реальности; тогда мы можем говорить, что психотерапия достигла успеха. Запомните, что функционирование принципа удовольствия является тем, что было названо Фрейдом всеобщей ядерной тенденцией жизни.
Пока я рассмотрел защиту как общий механизм нахождения компромисса между требованиями инстинкта и общества. На самом деле, фрейдовская теория личности рассматривает различные типы защиты более детально, чем другие теории, использующие общее понятие защиты. Его дочь, Анна Фрейд (1946), перечислила такие виды защиты, как вытеснение, регрессия, образование реакции, отрицание, проекция, идентификация, интеллектуализация, компенсация, изоляция, уничтожение содеянного и сублимация. До тех пор пока я не приступлю к обсуждению этих различных типов защиты в главе 6, которая посвящена периферическим характеристикам личности, важно осознать, что основным различием между видами защиты является степень, в которой они деформируют лежащие в основе инстинкты. Чем выше уровень психосексуального развития, тем больше личность обращается к таким видам защиты, которые минимально искажают инстинктивную реальность, например к такому виду защиты, как сублимация. Отклонения в развитии, вызываемые фиксацией (или остановкой в развитии), частично определяются существованием грубо искажающих видов защиты, таких, как проекция. Но даже самая высокая форма функционирования, свидетельствующая об идеальном развитии, характеризуется защитой. Наиболее точное описание цели психоанализа, если довести эту точку зрения до логического завершения, состоит в том, что нужно заменить ту защиту, которая грубо искажает истину, на ту, которая несет наименьшее искажение. Но поскольку не существует альтернативы защитному поведению, то не существует альтернативы по крайней мере некоторым искажениям того, что является реальной правдой, и, следовательно, не существует альтернатив некоторым знаниям, которые так и останутся бессознательными. Теория личности Фрейда, вероятно, является самой пессимистичной в истории.
И еще несколько слов относительно развития для того, чтобы содействовать более полному пониманию размеров пессимизма. Фрейд описывает развитие исключительно в русле сексуальных инстинктов и разграничивает пять хорошо известных стадий, которые названы оральная, анальная, фаллическая, латентная и генитальная. Считается, что фиксация на любой из стадий, исключая последнюю, во взрослом возрасте приведет к определенным типам личности или характерным типам, включающим виды защиты и черты, присущие этой стадии. Позднее это будет рассмотрено более подробно. Сейчас достаточно знать, что первые три, и наиболее решающие, стадии психосексуального развития охватывают первые пять лет жизни. Латентный период, Фрейдом досконально не разработанный и считавшийся долгое время периодом "спячки", длится до наступления пубертатного периода. Пубертат открывает генитальную стадию, которая длится до самой смерти. Исключительное несоответствие между тем вниманием, которое уделено самым ранним детским годам и остальной части жизни, указывает на то, что Фрейд считал, что ничего действительно важного для развития в период после пятилетнего возраста уже не происходит. К этому времени план жизни в основе своей сформирован, и после пятилетнего возраста происходит повторение ранее усвоенных паттернов. Конечно, с возрастом личность становится более сложной, но никаких кардинальных перемен уже не происходит.
Позиция Мюррея
Как и Фрейд, Генри А. Мюррей (родился в Нью-Йорке, в 1893 г.) прожил сложную, космополитическую жизнь и начинал свою карьеру врачом. Будучи молодым специалистом, как физиолог и хирург Мюррей обнаружил исследовательский интерес к психическим проявлениям, проведя ряд серьезных психологических экспериментов над своими коллегами и пациентами. В конечном итоге его интерес к психологии, вдохновляемый психоаналитическими идеями Юнга, изучением философии и собственной напряженной жизнью, взяли над ним верх. Остановившись на серьезном интересе к персонологии – термин, кстати, введен именно им, – Мюррей занял пост директора Гарвардской психологической клиники. Пятнадцать лет, вплоть до начала Второй мировой войны, он работал в этой должности, сделав данный период в существовании клиники чрезвычайно активным, ярким и производительным. Так же, как и ранее Фрейд, Мюррей собрал вместе экстраординарную группу молодых, одаренных психологов, работавших в тесном сотрудничестве над развитием теории личности. Но источником доказательств этой теории была не психотерапия людей с нарушениями психики, а систематическое наблюдение за жизнью одаренных новичков в Гарвардском университете. Довольно интересно, что периферические аспекты теории Мюррея, которые будут рассмотрены в главе 6, берут свое начало как раз из этих наблюдений. Эти положения относительно периферии личности оказали на персонологию огромное влияние как непосредственно через работы Мюррея и его коллег, многие из которых являются значительными фигурами в этой области, так и косвенно, повлияв на развитие тестологии.
Но основные идеи теории Мюррея, которая будет обсуждена здесь, являются отчетливо психоаналитическими. В то время, когда Мюррей возглавлял Гарвардскую психологическую клинику, он прошел психоаналитическую подготовку (у членов фрейдистского кружка) и в результате стал членом Бостонского психоаналитического общества. Его работа в качестве психотерапевта с больными отражала ту сторону его размышлений, которые были последовательно фрейдистскими.
Как вы, вероятно, уже предположили, позиция Мюррея была фрустрирующе гетерогенной. Хотя его идеи богаты и плодовиты, вместе с тем они раздражающе эклектичны, настолько, что трудно даже сказать, является ли его позиция вариантом теории конфликта. Ближе всего к этой модели его утверждения о ядре личности, в которых Мюррей наиболее близок к Фрейду. Однако многие из идей являются исключительным вкладом Мюррея, и, надеюсь, вы признаете это, прочитав эту и шестую главы. Его неоднородные, однако плодотворные идеи отражают саму сущность его жизни. В дополнение к уже сказанному Мюррей спланировал и возглавил в начале Второй мировой войны первое обширное и систематическое исследование для Управления стратегических исследований. За свою работу он был награжден в 1946 г. орденом "За заслуги". Годы спустя Мюррей провел серьезную работу по изучению литературы, став экспертом по творчеству Германа Мелвилла. Мюррей не ограничивал себя акцентом на биологии, как это зачастую делали фрейдисты, но изучал также и антропологию, и социологию, поскольку считал, что и они важны для понимания человеческой природы.
По Мюррею (1938), фрейдовская трактовка тенденций ядра вполне верна: человек инстинктивно старается максимизировать удовлетворение инстинктов, минимизировав при этом наказание и вину. Как и Фрейд, говоря о характеристиках ядра, Мюррей использует термины ид, эго и суперэго. Он также считает, что ид является частью личности, отвечающей за энергию и направление поведения. Короче, ид суммирует мотивацию личности. Говоря о мотивации более конкретно, Мюррей использует понятия инстинктов жизни и сексуальных инстинктов и отводит важное место объяснению психосексуального развития. Суперэго для него, как и для Фрейда, это культурный имплантат, приобретенный посредством наказания и одобрения родителями, чья функция состоит в блокировании социально разрушительного проявления инстинктов. Итак, с одной стороны, мы имеем акцент на инстинктах как проявлении эгоизма и корыстности человеческой природы, с другой – мы видим социальное функционирование, предполагающее отказ от полного удовлетворения инстинктов.
Общество защищает само себя, предусматривая наказание за антиобщественные действия, и, поскольку наказание болезненно, человек избегает таких действий. Он старается избежать наказания в ситуациях социального давления и вины в случаях давления суперэго, в то же время стараясь максимально удовлетворить свои инстинкты. Способствуя осуществлению этой тенденции ядра, эго уравновешивает эти два полюса конфликта, что осуществляется за счет участия произвольной нервной системы и поперечно-полосатой (скелетной) мускулатуры в процессах планирования, организации и защиты. Во всем этом Фрейд и Мюррей полностью солидарны. Иными словами, Мюррей согласен с Фрейдом в том, что конфликт неизбежен, поэтому жизнь должна быть компромиссом, который в идеале минимизирует конфликт или, по крайней мере, делает его терпимым. Именно по этой причине я склонен причислить Мюррея к сторонникам модели конфликта.
Но существуют различия во взглядах Фрейда и Мюррея относительно ядра личности. Эти различия касаются неизбежности внутреннего конфликта: Мюррей считал, что он не так уж неизбежен. Таким образом, мы обнаружили, что ид, хотя и содержит эгоистические инстинкты, также включает и другие мотивационные тенденции, которые не находятся в столь сильной оппозиции социальному окружению. Так, по мнению Мюррея, содержание ид составляет также потребность в любви и достижении. А это означает, что они, скорее, являются базовыми мотивирующими тенденциями, свойственными организму, а не вторичными (каковыми они являются по Фрейду), основанными на эгоистических инстинктах и модифицированными посредством научения и защиты. Очевидно, что потребность в любви и в достижении не идет вразрез с целями общества, наоборот, они способствуют его развитию, а раз так, то человек в его наиболее естественном состоянии вполне может жить в обществе. Следовательно, взгляды Мюррея на ид, по сравнению с взглядами Фрейда, гораздо меньше отражают идею конфликта.
Возвращаясь к суперэго, мы обнаруживаем, что здесь Мюррей также переработал и изменил подход Фрейда. Для него суперэго – это не только табу и санкции, заложенные родителями, когда ребенок находится в нежном, некритическом возрасте, но также и сложный набор принципов и жизненных идеалов, основанных на значительном личном опыте взаимодействия со многими людьми и в различных жизненных ситуациях. Согласно Мюррею, даже литература оказывает влияние на развитие эго. Суперэго вырастает на основе индивидуальности и жизненных размышлений, а не является, как полагал Фрейд, неизменным итогом ранних испытаний и несчастий. Мы тривиализируем взгляды Мюррея, если скажем, что он обязательно противопоставлял суперэго и ид. По его мнению, как ид не является абсолютно эгоистическим, так и суперэго – это не только служение нуждам других.
В результате, хотя конфликт и его минимизация по-прежнему являются существенными для понимания ядра личности в теории Мюррея, становится возможным рассмотрение ряда поступков личности, не обусловленных конфликтом. Эти поступки тоже чем-то мотивированы, однако они отражают те потребности, которые не идут вразрез с жизнью в обществе и не противостоят по-детски жесткому суперэго. Принимая это во внимание, совсем неудивительно, что Мюррей разработал концепцию эго гораздо шире, чем это удалось Фрейду. Классически, по Фрейду, роль эго заключается лишь в реализации тенденции ядра: максимизации удовлетворения инстинктов при минимизации наказания и вины. Пойдя дальше, Мюррей (Murray & Kuckhohn, 1956, с. 26) выделил функции эго, которые касаются выражения социально приемлемых тенденций ид. Принимая во внимание, что Фрейд расценивал защитные механизмы как сущность эго, поскольку защиты являются первичной базой для разрешения конфликтов, Мюррей подчеркивал значение когнитивных и поведенческих реакций для планирования и осуществления поведения в отсутствие конфликта. К ним относятся рациональное мышление и точное восприятие (Maddi, 1963). Как подчеркивает Мадди (1963, с. 194), Мюррей подразумевает, хотя и неявно, что эго имеет некое врожденное основание, отдельное от врожденного основания ид. Мюррей говорит об этом, выдвигая идею о том, что функционирование эго отчасти обусловлено естественной потребностью нервной системы в информации.
Эти модификации взглядов Фрейда имеют ряд общих следствий, вполне достойных упоминания. Во-первых, сознание – реальное, точное отражение опыта в состоянии бодрствования – не только логически возможно, но и действительно чрезвычайно важно во взглядах Мюррея. Каждый человек представляет собой некий конгломерат сознательного и бессознательного; первое выражает свободную от конфликтов часть личности, второе – разрешение конфликтов посредством защит. Другое отличие от концепции Фрейда состоит в том, что, по мнению Мюррея, снижение напряжения – не самое лучшее объяснение для мотивации. Мюррей (Murray & Kuckhohn, 1956, с. 36-37) настаивает, что отсутствие напряжения как такового не так важно, как сам процесс его снижения у пациента. Это утверждение ведет к интересной возможности: фактически люди могут увеличивать собственное напряжение, чтобы получить большее удовольствие от его последующего уменьшения. Таким образом, мы еще раз обнаруживаем нежелание Мюррея воспринять наиболее крайнюю форму классического фрейдистского мышления.
Фактически, если мы проанализируем изменения, сделанные Мюрреем, то заметим, что они мало чем отличаются от тех, что были сделаны сторонниками модели самореализации. Но мы не должны упускать из виду тот факт, что Мюррей все же относится к представителям модели конфликтов. И еще раз нас убеждает в этом его концепция развития, весьма напоминающая соответствующую концепцию Фрейда. Хотя здесь тоже есть ряд изменений, однако они не затрагивают самого акцента на конфликте. Мюррей (1938) идентифицирует то, что он называет комплексами, которые представляют собой группы черт и стилей, являющихся результатом фиксации на той или иной стадии развития, выделенных Фрейдом. Вместе с тем надо отметить, что Мюррей вносит дополнения в формулировки Фрейда. На ранних стадиях, например, он описывает клаустральный комплекс – ряд черт, характерных для внутриматочной стадии развития. Он также вводит понятие уретральной стадии, помещая ее между оральной и анальной. Тем не менее подход Мюррея к комплексам как к результату фиксации в психосексуальном развитии ставит его в ряд с другими сторонниками модели конфликта, потому что, во-первых, психосексуальное развитие тесно соотносится с понятием сексуальных инстинктов, которые, по мнению сторонников психоанализа, эгоистичны по своей природе, а во-вторых, оно ограничено ранним детством.
Все рассмотренное нами выше позволяет воспринимать позицию Мюррея как вариант чистой теории конфликтов. Однако именно как ее вариант, поскольку, хотя конфликт и его минимизация по-прежнему являются основными положениями этой теории, в ней есть место и для тех аспектов личности и поведения, которые являются врожденными (то есть относятся к ядру личности) и в то же время свободны от конфликта.
Эго-психология
Мюррей был одним из первых теоретиков общей психоаналитической направленности, кто выдвинул предположение о том, что какая-то часть поведения, пусть даже небольшая, может и не быть направлена на минимизацию конфликта. Это нашло свое наиболее характерное выражение в работах Хартмана, Криса и Ловенштейна (1947), которые разработали понятие о сфере эго, свободной от конфликтов. Они утверждают, что некоторые из функций эго выполняются не за счет энергии ид. Другими словами, у эго есть ряд функций, которые не направлены на удовлетворение потребностей или избегание боли. Они заходят настолько далеко, что полагают, будто эго вообще не появляется из врожденного ид; напротив, и эго, и ид берут начало в наследственной предрасположенности и имеют собственные независимые пути развития. По крайней мере, часть эго, не относящаяся к конфликтам, имеет собственный врожденный источник энергии, позволяющий ей выполнять свои функции. Бесконфликтная часть эго имеет цели, отличные от целей ид, и включает функции, больше похожие на те, что описал Мюррей, такие, как процессы рационального мышления и восприятия и мышечная координация, которые используются человеком для выполнения интеллектуальных и социальных целей, не являющихся по своей природе психосексуальными. Некоторые авторы, такие, как Хендрик (Hendrick, 1943), допускают даже наличие эго-инстинктов, таких, как инстинкт мастерства. Источник инстинкта в условиях окружающей среды, заставляющих функционировать более эффективно. Хотя он несколько отличается от выделенной Мюрреем потребности в информации, он также позволяет нам говорить о врожденном характере эго.
Это новое направление психоаналитической мысли называется эго-психологией и поддерживается современными психоаналитиками, многие из которых являются последователями либо Фрейда, либо членов его кружка. Эго-психология очень популярна в настоящий момент, поскольку многие персонологи считают, что она являет собой уточненное представление воззрений Фрейда, сохраняющее тем не менее его основные идеи. Эго-психологи любят подчеркивать, что Фрейд предвосхитил их позицию, поскольку говорил об инстинктах жизни как о факторах сохранения эго (Freud, 1925b). Но даже если бы это было так, нужно все-таки иметь в виду принципиальный акцент Фрейда на эго как производного от ид и направленного на достижение компромисса посредством вовлечения принципа реальности. Любой, кто считает эго-психологию ценной разработкой идей Фрейда, должен признать, что положения об эго как врожденной сущности и о наличии сферы личности, не вовлеченной в конфликт, значительно выходят за рамки теории Фрейда. Эго-психология ни в коей мере не является простым продолжением идей Фрейда, скорее, это прорыв в психоаналитической традиции, и прорыв гораздо более радикальный, чем кажется на первый взгляд.
Радикальным изменением в психоаналитической теории является предположение о том, что не все поведение, а только его часть является защитной и что не все, а только некоторые поведенческие проявления представляют собой выражение биологических инстинктов. Итак, теория изменилась таким образом, что фиксации и психосексуальные стадии больше не являются достаточным описанием процесса развития. Первые годы жизни уже не столь важны для понимания жизненных стилей, и это произошло благодаря эго-психологу Эриксону (1950). Более детально я расскажу о его взглядах в главе 6, посвященной периферии личности, а сейчас я хочу, чтобы вы знали, что он предложил 8 стадий развития личности, описывающих весь период жизни человека. Как вы знаете, Фрейд предложил меньшее количество стадий развития и считал, что к достижению пубертата личность уже практически сформирована и более не изменяется. Эго-психология также позволяет принимать всерьез стремление человека быть рациональным и логичным в принятии решений и разрешении проблем. Как вы убедитесь в следующей главе, модификация психоаналитической теории в сторону уменьшения распространенности и значимости конфликта и защит привела к появлению того, что я называю моделью самореализации. Эго-психология представляет более оптимистический взгляд на человека, чем тот, что был предложен Фрейдом. Конечно, Мюррей и эго-психологи радикально изменили психоаналитическую мысль. И хотя эти изменения привели к построению более удовлетворительной, по мнению современных персонологов, теории, необходимо отметить, что тем самым были утеряны некоторые из наиболее привлекательных аспектов классического фрейдизма. Когда эго включало в себя только механизмы защиты, посредством которых мог быть разрешен конфликт, ид являлся единственным врожденным аспектом личности. И конечно же, ид имел биологическую основу. В частности, сексуальный инстинкт был связан с физиологическими процессами, а психосексуальные стадии развития соотносились с биологическим развитием организма. Но существует ли однозначная биологическая основа инстинктов или тенденций, приписываемых части эго, не связанной с конфликтами? Если мы имеем в виду предложенное Мюрреем представление об ид, которое включает в себя и другие инстинкты, помимо инстинктов выживания, сексуального и смерти, причем эти инстинкты рассматриваются как врожденные, то ид фактически теряет свой первоначальный смысл. Термин "ид" был сохранен только из-за желания Мюррея, поскольку, по его мнению, ид и мотивация являются по сути одним и тем же. Я совсем не хочу сказать, что изменения, внесенные Мюрреем и другими эго-психологами, нельзя принимать всерьез, скорее, я просто хочу подчеркнуть тот сдвиг, который имел место в психоаналитической теории. Однако никто не может достаточно убедительно возразить, что все эти модификации являются гораздо большим, чем просто развитие идей Фрейда.
Как видите, я воздерживаюсь от обзора литературы по эго-психологии, которая слишком неоднородна. Единственное, что я могу сделать, это серьезно принять тот факт, что эго-психологи причисляли самих себя к последователям Фрейда, поэтому, по-видимому, тенденция ядра личности, с точки зрения эго-психологов, та же самая, что и с точки зрения Фрейда. Однако важно помнить и то, что, подобно Мюррею, эго-психологи постулировали существование таких инстинктов, которые не находятся в неизбежной оппозиции обществу.
Позиция Салливана
Так же, как и Мюррей, Гарри Стэк Салливан (родился в Норвиче, штат Нью-Йорк, в 1892 г., умер в Париже, Франция, в 1949 г.) был американцем, начавшим свою профессиональную карьеру в качестве врача, не обладавшего соответствующей психологической квалификацией. В течение своей жизни он внес значительный вклад в развитие общественных служб. Прежде чем заняться психиатрической практикой, во время Первой мировой войны он был военным врачом, потом работал в ряде других организаций в сфере общественного здравоохранения. В это время на него оказывали большое влияние идеи Вильяма Алансона Уайта, выдающегося нейропсихиатра. Салливан начал интересоваться исследованиями шизофрении, и с данного момента он посвятил себя изучению и лечению различных психических заболеваний. Будучи эффективным руководителем и активным общественным деятелем, он стал главой Фонда Вильяма Алансона Уайта, директором Вашингтонской школы психиатрии и издателем журнала "Психиатрия", основанного специально для того, чтобы пропагандировать его теорию межличностных отношений. В более поздний период своей жизни Салливан стал весьма заметным деятелем в этой области, принимая участие в таких мероприятиях, как конференции ЮНЕСКО и Международный конгресс по проблемам психического здоровья.
Будучи выдающимся психотерапевтом, Салливан практически не оставил формализованного описания своей теории. Он написал всего одну книгу, его публикации – это в основном доклады, написанные в разговорной форме, темы которых выбирались в соответствии с конкретными запросами аудитории. К счастью, идеи Салливана были достаточно оригинальны, а его личность интересна, что привлекало к нему многих людей, ставших его собеседниками, учениками, коллегами и друзьями. Некоторые из этих людей и переложили его идеи в тексты.
Какими бы яркими ни были отдельные части теории Салливана, я вынужден сказать, что в целом она довольно туманна и противоречива. И я не одинок в своем мнении на сей счет (например, Monroe, 1955). Некоторые из неясностей могут быть неизбежным следствием того, что идеи человека всегда теряют часть своей убедительности в пересказе других людей. Независимо от того, как много усилий они приложили, чтобы передать мысль, они все же искажают ее, рассматривая через призму собственных представлений и потребностей. Однако до некоторой степени неясность теории можно поставить в вину и самому Салливану. Он был очень занятым человеком, уделявшим гораздо больше внимания и сил задачам и обязанностям общественной жизни, нежели рефлексивному и отстраненному теоретизированию. Кроме того, на него оказывали влияние самые разные люди, не связанные с персонологией. В психиатрии он перенял идеи не только Уайта, но и Фрейда. В действительности, на мой взгляд, Фрейд оказал на него гораздо больше влияния, чем принято полагать. Салливан также близко воспринял многие из разработок культуральных антропологов, таких, как Эдвард Сэпир, и философов, в частности Джорджа Герберта Мида. Столь различные влияния не могли не сказаться на содержании его теории. В его рассуждениях можно найти зачатки всех трех персонологических моделей – конфликта, самореализации и согласованности. Кроме того, в ней представлены и те идеи, которые невозможно подвести ни под одну из этих моделей. И все же я решил включить теорию Салливана в свой обзор, несмотря на все эти сложности и на неизбежность недосказанности, и я надеюсь, что по ходу дела его интересная, хотя и неструктурированная позиция станет более понятной.
По результатам длительных рассуждений я пришел к выводу, что Салливана можно отнести к представителям теории психосоциального конфликта наряду с Фрейдом, Мюрреем и эго-психологами. Моя неуверенность относительно того, что именно он хотел сказать, вынуждает меня следовать более безопасным (или, по крайней мере, более туманным) путем, рассматривая его теорию как разновидность модели конфликта. Но в действительности, если я правильно понимаю то, что он имел в виду, его и правда следует отнести именно к этому направлению персонологии. В рассуждениях Салливана довольно просто выделить тенденцию ядра. На самом деле этих тенденций две, причем одна более важна, чем другая. Тенденции эти таковы: 1) стремление к удовлетворению (имеющее биологическую природу) и 2) стремление к защищенности, или безопасности (имеющее социальную природу). Интроспективные основания для принятия этих двух тенденций столь очевидны, что практически не требуют дополнительных разъяснений. Просто попробуйте припомнить, когда у вас возникала какая-то биологическая нужда, которую вы пытались удовлетворить, и чувство незащищенности, с которым вы пытались справиться. На первый взгляд эти тенденции ядра не напоминают по форме те, что были выделены Фрейдом. Тенденции, описанные Салливаном, кажутся ненаправленными: у вас просто есть биологическая нужда или чувство незащищенности и вы стремитесь от них избавиться. Нельзя сказать, что две противоборствующие силы тянут вас в разные стороны и вы вынуждены искать компромисс, как это было в случае с тенденциями ядра, выделенными Фрейдом. И все же я склонен считать Салливана представителем теории конфликта. Ясно, что мне нужно обосновать мою позицию, поскольку моя правота пока неочевидна. Позвольте мне более формализованно подойти к описанию теории Салливана, рассмотрев некоторые моменты, а именно: 1) природу тенденций ядра, 2) выделяемые характеристики ядра и 3) эффекты социального взаимодействия.
Природа тенденций ядра
Тенденция к удовлетворению проистекает из необходимости биологического выживания организма, речь о котором пойдет в следующем подразделе. Чем больше депривированы эти биологические нужды, тем сильнее будет выражена тенденция к их удовлетворению. Состояние депривации характеризуется высоким напряжением, и цель, преследуемая этой тенденцией, сводится к редукции напряжения. Это положение ясно постулируется Салливаном (Suivan, 1947, с. 43), когда он говорит:
"В ходе жизни стремление к удовлетворению физиологически обусловливается повышением тонуса определенных групп мышц; удовлетворение предполагает ослабление тонуса, тенденцию к ослаблению внимания, бдительности, настороженности, переход к сонному состоянию".
Он видит человека стремящимся к достижению состояния эйфории, отсутствия напряжения, максимально близким к которому является глубокий сон без сновидений.
Стремление к защищенности имеет скорее психологические, нежели биологические корни, и эти корни лежат в сфере человеческих взаимоотношений. Чуть дальше мы более подробно остановимся на тех характеристиках, которые возникают, как считает Салливан, из стремления к защищенности. Сейчас же достаточно будет сказать, что беспокойство по поводу собственной безопасности проявляется на уровне сознания как сильное чувство тревоги. Стремление к защищенности не является личностно направленным, так же как и беспокойство или страх неодобрения. Человек эмпатически, то есть интуитивно, отзывается на отношение к себе других людей. Если эти отношения враждебны или неодобрительны, то он ощущает их как внутреннее напряжение. Чтобы снизить возникшее напряжение, он будет предпринимать попытки получить одобрение окружающих.
Стремление к удовлетворению представляет собой проявление тенденции ядра, поскольку, будучи врожденным, оно присутствует у всех людей. Именно оно и обеспечивает систему, в рамках которой функционирует человечество. В самом начале жизни желание удовлетворения – наиболее сильное стремление ребенка, которого в этот период его жизни стоит рассматривать как биологическое существо с неразвитым еще сознанием. Младенец еще не начал отделять себя от окружающих людей, а ведь именно такое разделение, по всей вероятности, представляет собой необходимое условие для возникновения стремления к защищенности. Хотя оно проявляется только по окончании младенческого возраста, оно между тем, по мнению Салливана, является наиболее важным. Стремление к защищенности сложнее, оно играет значительную роль в формировании личности и требует больше временных и энергетических затрат, чем стремление к биологическому удовлетворению. Подчеркивая в основном психологические, а не биологические факторы, Салливан по своим взглядам напоминает таких персонологов, как Мюррей или Олпорт, речь о которых пойдет в главе 3, и принципиально расходится с классической фрейдистской точкой зрения. Взгляды Мюррея и эго-психологов на эту проблему также отличны от взглядов Фрейда, но не настолько явно, как в случае с Салливаном.
До сих пор мы рассматривали два ядерных стремления по отдельности. Салливан, по-видимому, и правда считает их таковыми даже в отношении взрослого человека. Но при этом, противореча сам себе, Салливан отмечает не до конца определенный характер различий между ними (см. Monroe, 1955). Очевидно, что эти стремления находятся в постоянном взаимодействии. Их изолированные проявления достаточно редки. Я останавливаюсь на этом вопросе только в целях большей ясности изложения. Подчеркивая связь этих двух стремлений, Салливан, на мой взгляд, закладывает фундамент для восприятия его как сторонника психосоциальной версии модели конфликта. При анализе Салливаном ядерных характеристик личности и ее отношений с обществом остается ряд неясностей в том, что касается идентификации им двух ядерных тенденций и эффектов их взаимодействия. Имеет смысл обсудить это подробнее.
Характеристики ядра
Салливан выдвинул ряд предположений относительно тех характеристик, что присущи всем без исключения людям. В действительности он более охотно и прямо делал свои предположения в том случае, когда речь шла о биологических нуждах организма, нежели тогда, когда дело касалось стремления к защищенности. Иногда создается впечатление, что Салливан склонялся к тому, что чувство незащищенности никак не связано с характеристиками личности и имеет исключительно интерактивную природу. Я думаю, что такой подход крайне двусмыслен, и убежден в том, что в действительности он говорил о характеристиках личности, связанных с чувством незащищенности. Однако я забегаю вперед.
Салливан высказывается достаточно определенно о тех биологических потребностях, которые релевантны стремлению к удовлетворению. Он включает туда инстинкты или нужды в обычном понимании термина, такие, как потребность в воде, пище, воздухе, сексе и выделении. Хотя иногда он говорит о потребности в пище и воде как оральных, о потребности в выделении как анальной, и о потребности в сексе как генитальной, эти определения далеки от того смысла, что вкладывал в них Фрейд. Салливан не придает сексуальной потребности столь большой значимости, и в этом заключается самое принципиальное их различие. Для Салливана сексуальная потребность становится важной лишь с наступлением половой зрелости и определяется лишь в терминах напряжения и действий, непосредственно связанных с сексуальным контактом и оргазмом. Однако на обсуждении биологических нужд организма вся ясность идей относительно характеристик ядра Салливана исчерпывается. К примеру, он говорит о мотиве могущества, который, по-видимому, связан с организмическими возможностями человека, тем самым подчеркивая его биологическую природу. Но очень скоро становится очевидно, что мотив могущества психологичен по своей сути. Салливан говорит о состоянии, "характеризующемся чувством способности или могущества", и предполагает, что "в нас, по-видимому, от рождения заложен этот мотив могущества" (Suivan, 1947, с. 6). Он описывает, как этот мотив, напоминающий волю к власти Адлера (см. гл. 3), заставляет ребенка, наивного в своей уверенности в собственном всемогуществе, стремиться достичь Луны и в конце концов осознать, что это невозможно. Эта фрустрация приводит к пониманию своей беспомощности и началу "размышлений, предвидений и т.д., предназначенных для того, чтобы избавиться от чувства незащищенности и беспомощности в возникающих ситуациях" (Suivan, 1947, с. 6). По-видимому, выражение мотива могущества приводит, помимо всего прочего, к возникновению чувства незащищенности. В этом смысле данный мотив также можно рассматривать как характеристику ядра личности, релевантную стремлению к защищенности. Важно отметить тот факт, что мотив могущества, берущий свое начало в биологии организма, обречен на поражение. А поскольку жизнь по сути своей интерперсональна, это поражение должно быть спровоцировано какими-то ограничениями, накладываемыми на личность ее отношениями с другими людьми.
В теории Салливана есть и еще один пример характеристики ядра личности, которая, очевидно, является обусловленной биологически, но связана с потребностью в защищенности. Эта характеристика – желание прикасаться к окружающим и быть физически близким, которое считается врожденным и далеко не всегда имеет отношение к сексуальной сфере. Несмотря на то что Салливан описывает эту характеристику как более или менее биологическую (см. Monroe, 1995, с. 360), ее фрустрация достигает максимума в чувстве одиночества – одной из основных составляющих состояния незащищенности. Таким образом, потребность физической близости также связана с чувством безопасности. Чувство одиночества, по мнению Салливана, является настолько важной и устойчивой характеристикой, что становится ясно, что потребность в близости не может быть удовлетворена, равно как и потребность могущества. Я снова вынужден прийти к заключению, что, поскольку жизнь для Салливана в значительной степени сводится к взаимоотношениям, невозможность удовлетворить потребность физической близости должна проистекать из ограничений, накладываемых на личность требованиями взаимоотношений.
Как вы уже, вероятно, поняли, характеристики ядра личности, лежащие в основе положения о двух тенденциях, существуют параллельно и рассматривать их по отдельности нецелесообразно. Даже жизненно важные потребности в пище, воде и т.д., упоминавшиеся ранее, имеют отношение к потребности в защищенности, хотя кажутся исключительно биологическими. В самом деле, Салливан упоминает эти биологические потребности только тогда, когда речь идет о динамизме. Даже исходя из определения динамизма как "относительно устойчивой структуры энергии, проявляющейся во взаимоотношениях" (Suivan, 1938), трудно представить, что нужды, связанные с выживанием, могли бы рассматриваться как динамизм теоретиком, проводившим принципиальное различие между удовлетворением и безопасностью. Но Салливан явно относит эти потребности к динамизму. Он говорит об оральном динамизме, состоящем из голода и удовольствия при стимуляции рта, и динамизме желания, связанном с сексуальными потребностями и удовольствием. Очевидно, Салливан не имеет в виду, что динамизм – личностная характеристика, связанная со стремлением к защищенности, и все же он соотносит биологические потребности со стремлением к удовлетворению. Мне кажется, Салливан хочет, чтобы мы поняли: любая врожденная черта человека, будь она биологической или психологической по своей природе, оказывает крайне важное влияние на поведение личности, на ее отношения с миром. А мир, по мнению Салливана, состоит из взаимоотношений. Такая интерпретация взглядов Салливана на характеристики ядра согласуется с его предположением о взаимосвязи двух тенденций ядра личности. Более детальное обсуждение вопроса изложено ниже.
Человека, обладающего определенным набором личностных характеристик, выталкивают в мир межличностных взаимоотношений; эти характеристики делают его воплощением жизненно необходимых биологических потребностей, а также потребностей могущества и физической близости. Главная цель, которую он преследует в любых отношениях, – удовлетворить свои потребности, не утратив при этом чувства защищенности. Это представляется достаточно ясным, однако давайте все же более подробно рассмотрим потребность в безопасности. Почему Салливан считает ее такой важной? По-видимому, он признает, что личность может получать как одобрение, так и неодобрение от тех, с кем она взаимодействует, но представляется, что Салливан считает неодобрение более типичной реакцией. Однажды проведя принципиальное различие между собой и другими людьми и таким образом выйдя на общественную арену, человек всю жизнь пытается избежать неодобрения, как будто оно является угрозой его безопасности; он приспосабливает свои желания и потребности к желаниям окружающих. Вряд ли Салливан придавал бы такое значение неодобрению, если бы не считал его всеобъемлющим и неизбежным.
Как может быть понято это положение с учетом того, что нам уже известно о теории Салливана? Мы уже почти достигли понимания, выяснив, что две из характеристик ядра личности – стремление к могуществу и к физической близости – неизбежно будут фрустрированы, скорее всего, потому, что так или иначе неприемлемы для окружающих. Какой бы оттенок значения вы ни придали этому утверждению, оно тем не менее подчеркивает, что существует явная несовместимость между людьми, когда они действуют самостоятельно и независимо и группами. Надеюсь, вы понимаете, что речь идет о психологическом конфликте с обществом. Вы можете возразить, что Салливан указывает на возможный конфликт между личностью и ее окружением, но вовсе не считает его неизбежным. Тем не менее это было бы логичным выводом из всех его теоретических построений. Только приняв конфликт в обществе как данность, мы можем понять, почему Салливан так настаивал на том, что страх общественного неодобрения является самым важным определяющим фактором в жизни личности. Он считает, что любой из нас стремится избежать чувства незащищенности. Итак, Салливан представляется мне теоретиком конфликта.
Остается не совсем понятным, какие факторы, помимо несовместимости групп и отдельных людей, делают конфликт практически неизбежным. Из сказанного выше следует, что позиция Салливана в этом вопросе во многом совпадает с позицией Фрейда. Вероятно, Салливан считал, что потребность в удовлетворении, основанная на биологических характеристиках, слишком эгоистична, чтобы согласовываться с жизнью в обществе, и поэтому она неизбежно приводит к конфликту с окружающими. В результате неприкрытого стремления к удовлетворению появляется угроза чувству безопасности, вызванная общественным неодобрением. Такая интерпретация разъясняет довольно неопределенное утверждение Салливана о том, что стремления к удовлетворению и защищенности взаимосвязаны, хотя и принципиально различаются, а стремление к безопасности становится особенно значимым в тот момент, когда человек, дифференцировавшись от окружающих, осознает себя как субъект социума. С определенного момента он прилагает все усилия, чтобы получить одобрение общества. Но биологические характеристики ядра личности, такие, как потребность в пище, воде, сексе, власти и физической близости, – это потребности, обойтись без которых невозможно и которые непременно должны быть удовлетворены. Итак, жизнь, по мнению Салливана, – это компромисс между стремлениями к удовлетворению и защищенности. Моя интерпретация описанных Салливаном личностных тенденций приводит нас к практически аналогичной формулировке, предложенной ранее Фрейдом: максимальное удовлетворение при минимальной незащищенности. Многим персонологам, находящимся под впечатлением идей Салливана, может не понравиться моя, казалось бы, грубая интерпретация. Как я уже говорил, я совершенно не уверен в том, что прав. Но если я действительно не прав, то в теории остается множество неясностей, которые должны быть устранены. Необходимо понять, почему, с точки зрения Салливана, межличностные отношения чреваты конфликтом и какова связь между потребностями в удовлетворении и безопасности. Я попытался ответить на эти вопросы в духе позиции Салливана, и полученные ответы дают мне основания утверждать, что Салливан является сторонником модели психосексуального конфликта.
Эффект социального взаимодействия
Если же я прав, то, по всей вероятности, личность будет защищаться от неодобрения окружающих, и поэтому все ее действия будут по сути своей защитными. Как вы увидите, Салливан действительно в это верит. Характеристики и тенденции ядра личности проявляются в социальном взаимодействии. Существенный эффект такого взаимодействия заключается в формировании эмпирической базы самодинамизма. Этот динамизм, несмотря на то, что он не является врожденным, превосходит по важности все остальные, поскольку присутствует у всех без исключения людей. Развиваясь в течение жизни, самодинамизм является неизбежным ее результатом. По существу, самодинамизм – это сложное и многофакторное самоопределение, главным образом на бессознательном уровне; оно формируется на основе личного опыта одобрения и неодобрения окружающих и побуждает человека действовать так, чтобы избежать связанной с неодобрением тревоги. Салливан (1947, с. 10, 21) развивает это положение, утверждая, что самодинамизм, "можно сказать, происходит из отраженных оценок" и "воплощается как динамизм, цель которого сводится к поддержанию чувства безопасности". Используя терминологию Фрейда, самодинамизм – это своего рода сочетание эго и суперэго. Он выступает как суперэго в смысле воплощения совести или в совокупности представлений о том, какие мысли, чувства и действия приемлемы, а какие – нет. В основе этих представлений лежат родительские реакции одобрения или неодобрения. Любые чувства, мысли или действия, воспринимающиеся как неприемлемые, будут являться источником тревоги, равно как и ожидание неодобрения от окружающих, предшествующее развитию самодинамизма. Эго представлено в самодинамизме как защитная функция, предназначенная для того, чтобы не допустить неприемлемые мысли, чувства и действия в сознание. Из рассуждений Салливана о самодинамизме становится ясно, что эта исключительно важная характеристика представляет собой определенного рода защитный механизм, обеспечивающий сохранение чувства безопасности. Не совсем понятно, реализует ли самодинамизм еще какие-нибудь функции, но вполне возможно, что такого рода неопределенность связана с неясностью текста, а не теории. Как бы то ни было, мы можем быть уверены в том, что чувство безопасности поддерживается человеком преимущественно благодаря функционированию защитных механизмов.
Салливан выделяет три класса защит, которые здесь я затрону лишь вкратце. Более подробно они будут описаны в главе 6, посвященной периферическим характеристикам личности, поскольку они напрямую связаны с теорией Салливана относительно стадий развития и соответствующих типов личности. Все, что необходимо в данном контексте, – это дать вам некоторое представление, делающее более ярким и четким предложенный выше вывод о том, что стремление к защищенности – самая важная вещь в жизни человека – реализуется главным образом посредством защитных механизмов. Три класса защит, выделяемые Салливаном, – это диссоциация, паратаксическое искажение и сублимация.
Диссоциация, по Салливану, – это почти то же самое, что вытеснение по Фрейду, когда переживания и импульсы, вызывающие тревогу, вытесняются за пределы сознания, поскольку они несовместимы с само динамизмом. Да, Салливан менее конкретен, чем Фрейд, говоря о содержании этих несопоставимых с самодинамизмом переживаний и импульсов, и это может означать, что Салливан не согласен с тем, что психосексуальность так уж значима для личности. Будь это так, из понятия диссоциации как защитного механизма, посредством которого мысли и импульсы, угрожающие образу "Я", формируемому у человека обществом, вытесняются из сознания, логически вытекает тот факт, что такие мысли и импульсы действительно существуют. И как только персонолог начинает замечать в поведении людей частые и явные проявления диссоциации, а именно к такому выводу пришел Салливан, он должен предположить, что социально неприемлемые мысли и импульсы столь же часты и очевидны. И это можно считать убедительным подтверждением концепции психосексуального конфликта, где индивид рассматривается в естественной оппозиции обществу; для того чтобы его жизнь была успешной, необходимо достижение компромисса. Очевидно, что диссоциация и есть такого рода компромисс, потому что, как и любой защитный механизм, она искажает реальность мыслей и импульсов, не совместимых с самодинамизмом.
Паратаксическое искажение – это еще один способ защитного избегания реальности, функция которого заключается в том, чтобы сохранить чувство защищенности. В действительности паратаксическое искажение можно рассматривать и как процесс, и как результат защиты, но Салливан не делает такого разграничения. Для того чтобы понять, что он имел в виду, вы должны знать, что паратаксическое переживание предполагает вовлеченность сознания, но такого сознания, которое характерно для человека на ранних стадиях его развития, когда он еще не достиг той рассудительности и рациональности, которая присуща взрослой и зрелой личности. При паратаксическом переживании ребенок начинает использовать слова и другие символы для того, чтобы описать ими свой опыт. Но, в отличие от обычного взрослого, ребенок использует эти символы весьма персонализованным и субъективным образом. Они имеют для него такой смысл, который никак не соотносится с общепринятым. Паратаксическое переживание взрослого человека Салливан называет паратаксическим искажением. Как вы могли заметить, это защитное дополнение диссоциации. При диссоциации вы просто выталкиваете из сознания неприемлемые мысли и импульсы, тогда как при паратаксическом искажении вы меняете их значение на то, которое в большей степени согласуется с вашим самодинамизмом. Паратаксическое искажение напоминает некоторые защиты, в частности проекцию, в классификации Фрейда. Третья защитная процедура получила название сублимации, причем Салливан придает ей тот же смысл, что и Фрейд. При сублимации объекты импульсов, не совместимые с системой "Я", непроизвольно замещаются на социально одобряемые цели так, чтобы импульсы могли быть выражены, хотя бы отчасти, без угрозы чувству безопасности. Я убежден, что вы отметили, что в отношении паратаксического искажения и сублимации верно то же самое, что уже говорилось о диссоциации. Все это способы достижения компромисса между несовместимыми личными и социальными целями за счет перемещения личных целей за пределы сознания. Однако сублимация представляет собой более успешный компромисс, чем два других способа, поскольку неприемлемые мысли и импульсы, по крайней мере, могут получить свое выражение. Салливан считает сублимацию наиболее зрелым видом защиты из всех трех.
С учетом структуры данной книги я, пожалуй, отложу описание частных видов защиты до главы 6, касающейся периферических характеристик личности, но я хотел, чтобы вы поняли, что Салливан рассматривает все существование человека как защитное. Даже зрелый и рационально мыслящий человек использует защитный механизм для искажения реальности, а именно сублимацию. Компромисс между личными и общественными целями необходим для успешной жизнедеятельности, и эта позиция полностью укладывается в рамки психосоциальной теории конфликта.
Читатели, интересующиеся различиями между теориями Салливана и Фрейда, могли быть несколько разочарованы моим рассказом. Обычно акцент делается на том, что Салливана следует считать персонологом, подчеркивавшим формирующее влияние общества и то, что человека следует рассматривать в рамках социальной матрицы. Все действия человека являются реакцией на кого-то другого, и он сам вызывает такие же реакции со стороны окружающих. Обычно принято считать, что Фрейд не до конца признавал межличностную природу жизни; задача убедить нас в этом была возложена на Салливана. Кроме того, обычно подчеркивается и тот факт, что, акцентируя внимание на роли общества, Салливан недооценивал значимость сексуального и других инстинктов, выделяемых фрейдистами. Все это верно, и я вовсе не хочу, чтобы мой анализ теории Салливана каким-то образом противоречил этим рассуждениям или перечеркивал их. Что я действительно хотел вам сказать, так это то, что теория Салливана формально сходна с теорией Фрейда. Этот факт, как правило, ускользает из виду критиков, нацеленных на поиск различий между двумя этими теориями. Оба, и Салливан и Фрейд, являются представителями теории психосоциального конфликта, то есть говорят о принципиальной несовместимости целей индивида и общества и о необходимости достижения компромисса, выражающегося в форме проявления лишь тех инстинктов и лишь с той степенью интенсивности, которая принимается обществом. Только после осознания основополагающего сходства между двумя теоретиками мы сможем глубже понять описанные выше различия.
Модель конфликта: интрапсихический подход
До сих пор я описывал теории, являющиеся примерами психосоциальной версии модели конфликта, где тенденция ядра отражает необходимость компромисса между потребностями индивида и группы. В действительности сторонники этой теории допускают, что на определенной стадии развития человеческой личности в ней укореняются и социальные цели, что, однако, не меняет того факта, что конфликт между личностью и группой – между двумя силами, определяющими жизни человека – неизбежен. Интрапсихическая версия модели конфликта, напротив, начинает с допущения о том, что обе эти силы, сосуществующие в состоянии неизбежного и нерешаемого конфликта, находятся внутри человека, являясь неотъемлемой частью его личности. Конфликт зарождается и разворачивается в душе самого человека и не зависит от разницы в функционировании в одиночестве и в обществе себе подобных. Хотя три теории, которые я рассмотрю в этом разделе, являются яркими примерами модели конфликта, они принципиальным образом отличаются от тех, что были рассмотрены мною выше. Из всех представленных здесь теорий концепция Ранка представляется наиболее разработанной и завершенной. Ангьял и Бейкан независимо друг от друга выдвинули достаточно сходные персонологические положения, также напоминающие теорию Ранка. Как вы более подробно увидите ниже, одно из ключевых различий между двумя типами модели конфликта состоит в том, что сторонники интрапсихического подхода уделяют гораздо меньше внимания понятию защиты.
Позиция ранка
Отто Ранк (родился в Австрии, в 1884 г., умер в Нью-Йорке в 1939 г.) начал работу как член кружка Фрейда, и в течение долгих лет его вклад в развитие психоаналитических идей высоко ценился этой группой (в числе прочего он особенно выделялся отсутствием медицинского образования). Хотя Ранк занимался и психотерапевтической практикой, он тратил немало интеллектуальной энергии на то, чтобы приложить свои идеи и к пониманию других вопросов, не связанных с психопатологией. Помимо написания теоретических работ, Ранк участвовал в основании и издании трех весьма влиятельных европейских журналов по психоанализу. Тот факт, что он не был врачом, а получил образование в области философии, психологии, истории и искусств, еще больше возвысил Ранка в глазах Фрейда и других психоаналитиков. Но по мере того, как Ранк все больше и больше проникался некоторыми еретическими, по их мнению, идеями, отношения между ними становились все напряженнее и в конце концов совсем сошли на нет. На сегодняшний день та концепция, что была разработана Ранком, значительно отличается от идей Фрейда, хотя по форме сходство между ними несомненное. Возможно, уход Ранка из кружка Фрейда стоит расценивать как неудачу психоаналитического движения, поскольку в его лице оно потеряло мощную стимулирующую силу. И сейчас мы видим, что многие из идей Ранка предвосхитили то, что только сейчас начинает развиваться в персонологии.
Тенденция ядра в теории Ранка (1929, 1945) очевидна, и она является ярчайшим примером того, как эта тенденция описывается в интрапсихических версиях модели конфликта. По его мнению, все функционирование человека выражает тенденцию к одновременной минимизации страха жизни и страха смерти. Термины "жизнь" и "смерть" для последователей Ранка имеют особый смысл, и необходимо прояснить этот смысл прежде, чем вы попытаетесь соотнести это положение с вашим личным опытом. Жизнь – это то же самое, что процесс сепарации и индивидуализации, тогда как смерть – это обратное явление, это объединение, слияние, зависимость. Таким образом, тенденция ядра связана с двумя противоположными друг другу страхами: быть отдельным, быть индивидуальностью, с одной стороны, и быть в единении с миром и окружающими людьми – с другой. Многие из вас могли бы найти выражение этой тенденции в своем личном опыте, скажем, в том, когда вы решаете, отправиться ли вам в колледж или остаться дома. Когда вы решаете остаться дома, вы испытываете в перспективе сепарации с близкими и дорогими вам людьми страх жизни. Напротив, когда вы решаете остаться дома, вы испытываете в перспективе отказа от роста и развития страх смерти. Когда вы идете вперед, не намереваясь сохранять отношения с теми, кто остается, вы минимизируете страх смерти, но страх жизни при этом существенно возрастает. Напротив, если вы остаетесь и не намерены развиваться дальше, вы минимизируете страх жизни, но страх смерти интенсифицируется. Минимизация обоих страхов могла бы быть осуществлена, если бы вы решили поступить в колледж неподалеку от дома или же твердо решили, что при каждой возможности будете навещать домашних и писать им.
По мнению Ранка, жизнь – это серия ситуаций, в которых вам приходится делать выбор между сепарацией и индивидуальностью, с одной стороны, и отказом от них, регрессом к старому и знакомому – с другой. Учитывая такую формулировку тенденции ядра, очевидно, что наилучшее разрешение этих ситуаций заключается в компромиссе между двумя неизбежно противостоящими друг другу страхами. Ниже мы более подробно рассмотрим это положение.
Природа и источник двух страхов
Во-первых, следует отметить, что эти страхи переживаются как неприятные состояния напряжения, точно так же, как и при тревоге, описанной другими теоретиками конфликта. Ранк предпочитает использовать термин "страх", поскольку он предполагает наличие определенного объекта, тогда как тревога – это более диффузное состояние. В плане телесных проявлений страх имеет много общего с тревогой, однако что касается когнитивных аспектов, то он обеспечивает более точный формат для соответствующего действия. Тот факт, что эти два страха являются состояниями напряжения, показывает, в соответствии с нашим определением тенденции ядра, что основополагающая цель личности заключается в редукции напряжения. И в этом Ранк соглашается с другими представителями теории конфликта. Но как только мы начинаем пристальнее рассматривать происхождение этих страхов, различие между ним и другими авторами становится очевидным. Хотя, в принципе, Ранк и соглашается с Фрейдом в том, что у каждого человека есть определенные биологические инстинкты, такие, как потребность в пище, воде и сексе, он не склонен считать эти инстинкты важными для понимания человеческой личности. Какими бы ни были эти биологические инстинкты, они не являются основой внутреннего конфликта, считает Ранк. Гораздо большую значимость представляет неумолимая тенденция всех живых существ к сепарации и индивидуализации. Уже сам акт начала жизни (рождение) являет собой резкое отделение новорожденного от тела матери. Ранк (Rank, 1929) полагает, что рождение – это чрезвычайно травмирующий опыт, поскольку человек вынужден покинуть теплую, относительно стабильную обстановку материнского чрева, где все его нужды автоматически удовлетворяются, и перейти в гораздо более изменчивый, потенциально жестокий внешний мир, где в первый раз за все время своего существования человек сталкивается с тем, что реализация его желаний возможна далеко не всегда.
На первых этапах своей профессиональной деятельности Ранк рассматривал травму рождения как наиболее значимое жизненное событие. Позднее, хотя и не отказываясь от идеи о первостепенной важности события, он выдвинул положение о том, что травма рождения является всего лишь первой из множества переживаний сепарации, которая неизбежна, как сама жизнь. Сепарация обусловливается биологическим, психологическим и социальным развитием, жизнь без которого немыслима. Как правило, второй значимый акт сепарации имеет место при отлучении ребенка от груди, когда он вынужден пережить трагедию потери источника и теплого, безопасного места рядом с матерью. За этой сепарацией незамедлительно следует еще большее уменьшение контакта с матерью: ребенок научается ходить. Среди других актов сепарации поступление в школу, отказ от утерявших смысл и анахронистических увлечений и привязанностей, уход из дома с целью начать свою собственную жизнь. Жить, по мнению Ранка, означает сталкиваться с последовательностью актов сепарации, посредством которых человек формирует свою психологическую, социальную и биологическую индивидуальность. Человек страшится жизни, поскольку она неизбежно предполагает сепарацию и он уже не может быть уверен в том, что случится в следующий момент, и ему приходится брать на себя все большую и большую ответственность за самого себя, в результате чего он чувствует себя все более и более одиноким.
Если сепарация и индивидуализация предполагают столь сильный страх, почему же человек не стремится избежать их полностью? По мнению Ранка, избежать их полностью – значит отречься от самой жизни; иными словами, это равноценно самоубийству. Однако такое решение невозможно, поскольку человек – это живое существо, а индивидуализация является составной и неизбежной частью любой нормальной жизни. Тот факт, что жизнь неизбежно является процессом сепарации, а человек – живое существо, также лежит в основании страха смерти. Избегание сепарации и индивидуализации любым образом, например посредством отказа от развития или попыток бездумно слиться с другими людьми и явлениями, по мнению Ранка, это надругательство над собственной природой, и оно усиливает страх перед разрушением. И человек попадает в ловушку между двумя полюсами конфликта, конфликта неизбежного, как сама жизнь. Все, что направлено на снижение страха перед жизнью, увеличивает страх перед умиранием, и наоборот. Единственный способ обеспечить себе приемлемое существование – это найти компромисс, баланс, удерживающий противоборствующие силы на минимуме. Учитывая акцент на понятии компромисса, мы вполне можем причислить Ранка к сторонникам теории конфликта в интрапсихической его модификации.
Ролло Мэй (May, 1958) выдвинул идеи, весьма сходные с идеями Ранка. Мэй также видит жизнь как разворачивание ситуации выбора между индивидуальностью, предполагающей отделение от других, и отказом от нее. Каждый из таких выборов ввергает личность в состояние экзистенциальной тревоги и онтологической вины. Экзистенциальная тревога, подобно страху жизни, связана с непредсказуемостью будущего с потенциально большим одиночеством и ответственностью за самого себя. А онтологическая вина, подобно страху жизни, соотносится с ощущением утраченных возможностей, стагнацией и регрессией, которые вызваны отказом от сепарации. Различие между идеями Ранка и Мэя заключается в том, что Мэй выступает в защиту минимизации онтологической вины посредством разворачивания процесса индивидуализации независимо от того, сколь сильна будет при этом экзистенциальная тревога. А такой путь требует от личности значительной смелости, которая, по мнению Мэя, имеет инстинктивную природу. Нежелание Мэя признавать важность компромиссного решения конфликта между экзистенциальной тревогой и онтологической виной говорит о том, что его теорию, в отличие от теории Ранка, не следует считать разновидностью модели конфликта.
Очевидно, однако, что и Ранк, и Мэй согласны в том, что попытка уменьшить лишь страх жизни, или экзистенциальную тревогу, обречена на провал, поскольку она нарушает самые основы человеческого существования. Эта позиция становится особенно интересной в свете недавнего обращения нашего общества к идеям дзен-буддизма (например, Watts, 1957), который, возможно, является более осмысленным способом существования, нежели тот, что предлагается нам западной традицией. Дзен-буддизм провозглашает слияние человека со своим социальным и физическим окружением. Дзен-буддизм учит нас тому, что человек един с каждым другим человеком и с миром в целом. Такое убеждение и попытка реализовать его на практике, по мнению Ранка и Мэя, представляют собой отрицание самой сущности жизни. И хотя ни Ранк, ни Мэй не предлагают нам солидное объяснение того, как такое отрицание возможно в принципе, они явно воспринимают его как отклонение от нормы. Довольно интересно, что поддержку теорий Ранка и Мэя можно найти в исследованиях одного западного ученого (Koester, 1960), который интерпретировал дзен-буддизм в восточной и западной культуре как скрытое стремление к смерти.
Воля как жизненная сила
Другой важной характеристикой ядра, сопутствующей страху жизни и страху смерти, является воля. Воля в теории Ранка – это нечто, аналогичное эго в теории Фрейда или "Я" в теории Салливана. Сходство этих трех понятий заключается в том, что все они делают акцент на некой части личности, выполняющей интегрирующую функцию, объединяя и сопоставляя отдельные переживания в чувство собственной целостности. Кроме того, все три понятия связаны с процессом развития, который понимается как неизбежный и необходимый. Если ребенок живет, он развивает в себе то, что Фрейд назвал бы эго, Салливан – самодинамизмом, а Ранк – волей. Наконец, все эти понятия являются важной составной частью соответствующих концепций относительно тенденций ядра. По мнению Фрейда, эго – это набор преимущественно неосознаваемых защитных стратегий, обеспечивающих максимум удовлетворения инстинктов при минимизации наказания и вины. По мнению Салливана, "Я" – это набор убеждений о том, кто ты и какой ты, складывающихся вследствие одобрения и неодобрения окружающими и выполняющих защитную функцию, препятствуя восприятию человеком тех аспектов "Я", которые несовместимы с этими убеждениями. Понятие воли у Ранка, напротив, соотносится с таким чувством того, кто ты и какой ты, которое в наиболее развитом виде вовсе не является защитным; его цель – заложить основы для редукции обоих страхов: страха жизни и страха смерти. Самое явное отличие между этими тремя понятиями сводится к тому, что воля в концепции Ранка, в отличие от двух других понятий, функционирует на уровне сознания, пытаясь разрешить существующий конфликт.
Воля начинает развиваться вскоре после рождения, когда опыт ребенка начинает аккумулироваться таким образом, что ребенок осознает, что между ним и другими людьми и явлениями существует различие (это осознание, по мнению Салливана, является исходной точкой формирования самодинамизма). С этого момента воля начинает играть активную роль, поскольку именно с ее помощью ребенок начинает ощущать себя как целостность. Поначалу воля проявляется как контрволя. Иными словами, ребенок узнает, что он может идти как против взрослых, так и против своих собственных импульсов. И это важный момент. Это начало сознательной интеграции личности как отдельного от всех прочих существа. По мнению Ранка, контрволя целиком и полностью коренится в основополагающей тенденции жизни к сепарации и индивидуализации. Но, как вы можете себе представить, она нарушает единство между взрослым и ребенком, то единство, которое необходимо для снижения страха жизни. Ранк выдвигает предположение о том, что выражение контрволи приводит к возникновению чувства вины вследствие несопоставимости выражения воли и столь же необходимого стремления к единству. И хотя понятие вины в этой концепции представляется несколько избыточным, поскольку там уже есть место для страха жизни, оно еще раз подчеркивает уже упомянутую выше разницу между теориями Ранка и Мэя. Для Ранка к возникновению чувства вины приводит попытка сепарации, тогда как Мэй полагает, что эту эмоцию вызывает как раз отказ от сепарации. В любом случае Ранк убежден в том, что высшая форма жизни предполагает более зрелое выражение воли, то, что выражается в контрволе в ситуации вынужденной сепарации.
Изоляция и сепарация, вызванные выражением контрволи, могут быть преодолены благодаря любви родителей к своему ребенку. В идеале родитель принимает контрволю ребенка как вполне понятное усилие сформировать свое собственное "Я" как независимое существо, при этом осознавая также и потребность ребенка в поддержке и принадлежности. Если такое случается, ребенок может сформировать такое представление о себе как о независимой личности, где контрволя сменится на более зрелое выражение воли. Эта зрелость сопровождается ощущением отдельности и уникальности личности и тех способов, которыми она связана с другими личностями и явлениями. Ребенок способен дифференцировать части своего "Я", осознает свое отличие от других, но в то же время мы можем говорить как о значительной интеграции частей "Я", так и об интеграции ребенка с другими людьми. Словами Монро (Monroe, 1955, с. 584):
"В идеале любимый и любящий сексуальный партнер обеспечивает полную взаимность отношений, таких отношений, где воля партнера принимается и становится позитивной, конструктивной силой. Воля не предполагает возникновения вины, поскольку вызывает любовь партнера. Зрелый человек любит себя в другом и другого в себе. Осознание различий обогащает новое ощущение единства. Это единство уже не блаженная безмятежность материнской утробы, но постоянно обновляемое творение".
Очевидно, именно зрелость обеспечивает основу для успешного выражения тенденции ядра к минимизации страха жизни и страха смерти. Способствуя признанию отдельных частей в структуре личности человека и его отличия от других, воля позволяет облегчить страх смерти. Способствуя признанию организации частей личности в динамическую целостность, поощряя ощущение общего дела и взаимного уважения, воля позволяет облегчить страх жизни. В действительности только одновременность обоих аспектов воли приводит к минимизации обоих страхов.
Однако воля далеко не всегда столь полно развита, и причиной тому обычно являются определенные ограничения родительско-детских отношений. Однако здесь нет необходимости вдаваться в эти детали, поскольку они будут подробнее освещены в главе 6, посвященной периферическим характеристикам личности. И все же сейчас я хочу отметить одну интересную особенность теории Ранка. В своей теории он прямо не вводит понятие защиты, и это при том, что его теория несомненно представляет собой разновидность модели конфликта, в соответствии с которой наиболее успешная жизнь – это компромисс. Очевидно, что идеальное, наиболее плодотворное развитие воли не предполагает вовлечения защитных механизмов. В его концепции ничего не говорится о том, происходят ли в сознании человека какие-то искажения, вызванные несовместимостью его истинной природы и требований общества. И в этом кроется важнейшее отличие его теории от теорий представителей психосоциальной версии модели конфликта, Фрейда и Салливана, которые говорили о том, что даже самые высшие формы жизни неизбежно защитны. Говоря о неидеальном варианте развития воли, Ранк имплицитно вводит понятие защиты. Однако из всех проанализированных нами теорий конфликта теория Ранка делает на защитности поведения наименьший акцент. И, как вы увидите, все представители интрапсихической версии модели конфликта придают этому понятию меньше значения, чем представители психосоциальной ее версии.
Позиция Ангьяла и Бейкана
Андраш Ангьял (1941, 1951) и Дэвид Бейкан (1966) разработали независимо друг от друга довольно схожие концепции, полностью укладывающиеся в рамки чисто интрапсихической модели конфликта. Ангьял родился и получил образование в Европе. Вскоре после окончания университета он переехал в США, где преподавал и занимался исследовательской работой персонологического направления. С 1937 по 1945 год он занимал позицию директора исследовательских программ государственной больницы Ворчестера, Массачусетс. Именно в этот период он разрабатывал свою персонологическую концепцию. В 1945 году он оставил свой пост и до смерти (1960 г.) занимался частной психиатрической практикой. Бейкан родился в 1921 году в Нью-Йорке, у него была степень по психологии, но не было медицинского образования. Он преподавал, занимался исследовательской и общественной работой, уделяя большое внимание персонологическим разработкам. Среди прочих интересов Бейкана – психология религии и методология. Прежде чем представить свою теорию личности (Bakan, 1966), он опубликовал работу, в которой проанализировал, какое влияние на развитие психоанализа оказали личность и религиозные взгляды самого Фрейда. Хотя Фрейд, несомненно, оказал огромное влияние на Бейкана в ранний период его деятельности, теория личности последнего все же значительно отклоняется от психоаналитической традиции.
Теоретические рассуждения Ангьяла и Бейкана схожи по форме и содержанию с идеями Ранка. По мнению Ангьяла, тенденция ядра – это попытка максимизировать как автономию, так и капитуляцию перед обществом, или ощущение общности с ним. По мнению Бейкана, тенденция ядра заключается в попытке максимизировать как проявление силы, так и ощущение принадлежности.
Характеристики ядра личности в соответствии с теорией Ангьяла – это автономия и капитуляция, в соответствии с теорией Бейкана – проявление силы и ощущение принадлежности. Все четыре понятия соотносятся одновременно как с давлением на личность с целью направить ее поведение по определенному пути или направлению, так и с появляющимися в результате стабильными аспектами личности. Автономия и проявление силы обозначают такое функционирование, в результате которого человек отделяет себя от других людей и физического окружения и выделяет отдельные части своей личности. Как следствие появляются дифференцированность личности и ее независимость от других людей и внешних явлений. Если в понятии автономии делается акцент на отчужденности, то в понятии проявления силы – на манипулятивности, однако расхождение между ними менее существенно, чем очевидное сходство. Вы, должно быть, уже увидели согласованность между двумя этими понятиями и предположением Ранка о том, что базовой характеристикой жизни является неизменная тенденция к сепарации и индивидуализации.
Обсуждая эти понятия, Ангьял и Бейкан ясно дают понять, что считают их основополагающими тенденциями жизни, так же как это делал Ранк. По мнению Ангьяла (Angya, 1951, с. 131-132), если рассматривать личность с точки зрения автономии, она "всеми силами стремится утвердить и распространить собственную самодетерминацию. Личность – автономное, самоуправляющееся целое, активно отстаивающее свои права и желания; ее нельзя считать пассивным физическим телом, лишь реагирующим на воздействия окружающего мира... Эта тенденция... выражается в спонтанности, уверенности в себе, стремлении к свободе и власти". Бейкан же рассматривает проявление силы как движение в сторону индивидуализации, которое свойственно не только человеку, но и всем без исключения живым существам, причем не только на уровне целостного организма. Даже клетки – составные части материи – отделяются друг от друга.
Капитуляция и принадлежность также имеют много общего. Оба понятия используются для обозначения той силы, которая заставляет человека сливаться с другими людьми и с неодушевленной средой и обеспечивает интеграцию различных частей личности. Капитуляция и принадлежность объясняют возникновение определенной личностной структуры и установление взаимоотношений взаимозависимости с другими людьми и явлениями. Точно так же, как в случае с автономией и проявлением силы, мы обнаруживаем, что капитуляция и принадлежность слегка различаются в смысловых оттенках. В понятии капитуляции акцент делается на зависимости, в понятии принадлежности – на единении. И снова мы можем сказать, что сходство между этими двумя понятиями гораздо более существенно, чем расхождение между ними. Кроме того, Бейкан и Ангьял, по-видимому, склонны согласиться с Ранком, когда он говорит о тенденции к единству как основополагающему направлению человеческой жизни. Говоря о капитуляции, Ангьял (Angya, 1951, с. 132) полагает, что личность "ищет свое место в более широкой общности, частью которой она стремится стать... она... охотно капитулирует перед этой общностью, ищет в ней свое пристанище, стремится стать органической частью чего-то, воспринимаемой ею как нечто большее, чем она сама ...Иерархически более высокое целое может быть представлено в сознании человека как социальная общность – семья, клан, нация, как общее дело, как идеология, как структурированная и имеющая смысл Вселенная. В сфере эстетических, социальных и моральных установок эта основополагающая тенденция имеет особое значение. Однако самое явное ее проявление – это религиозные установки и религиозные переживания".
Бейкан описывает принадлежность в весьма сходных терминах, подчеркивая утрату собственного "Я" и самосознания через слияние с другими людьми и миром.
Очевидно, что две эти базовые силы находятся в оппозиции друг другу: автономия или проявление силы, с одной стороны, направляют человека в сторону индивидуализации, принадлежность или капитуляция – с другой – в сторону единения. Столь же очевидно, что оба теоретика согласны с тем, что основная жизненная задача – это поиск компромисса между этими двумя антагонистическими силами. Наиболее успешный тип компромисса имеет место тогда, когда обе силы максимально представлены в жизни человека. Обсуждая такую жизненную ориентацию, Ангьял (Angya, 1951, с. 135-136) говорит:
"Следуя тенденции к увеличению собственной автономии, человек пытается обрести власть и управлять своим окружением, однако он обнаруживает, что ему не удастся достичь своих целей простым применением силы, грубым насилием; гораздо более эффективным будет послушание, понимание и уважение к законам окружающего мира, то есть установка, во многом сходная с теми, что присутствуют во взаимоотношениях, основанных на любви. Точно так же попытка установить максимально удовлетворительные взаимоотношения, основанные на любви, предполагает не только способность к капитуляции, по и способность управляться с окружающим миром, достаточное количество внутренних ресурсов и уверенности в собственных силах, без которых отношения рискуют превратиться в беспомощную зависимость, эксплуатацию, собственничество и т.д."
Анализируя любовь как первоосновное межличностное выражение жизненного компромисса, Ангьял (Angya, 1951, с. 133) говорит, что она "заключается в признании ценности и принятии инаковости "объекта" любви, и в то же время человек переживает тождество себя и своего любимого". Высшая форма разрешения основополагающего жизненного конфликта обычно предполагает одновременное переживание как собственного отличия от других людей и мира в целом, так и тождества, или принципиального сходства, между собой и ими. Бейкан всецело разделяет мнение Ангьяла на сей счет и особенно подчеркивает одновременный характер процессов дифференциации и интеграции при наиболее конструктивном выражении тенденции ядра личности. В социальной сфере дифференциация предполагает ощущение собственной уникальности, а интеграция, по крайней мере отчасти, ощущение общего дела (которое может выражаться, к примеру, в присоединении к группе борцов за мир или гражданские права). Во внутриличностной сфере дифференциация предполагает принятие различных сторон собственной личности и потенциальной ее изменчивости, а интеграция – ощущение того, каким образом все части "Я" соотнесены между собой, и того, что, несмотря на все возможные изменения, личность остается сама собой.
Одновременность процессов интеграции и дифференциации рассматривается обоими теоретиками как наиболее конструктивное решение проблемы существования двух противоборствующих сил; той же самой идеи придерживался и Ранк. Этот процесс, который сторонники теорий самореализации обычно называют психологическим ростом, делая на нем основной акцент, в рамках модели конфликта представляется слишком оптимистичным. Очевидно, что приверженцы интрапсихической версии модели конфликта рассматривают наиболее совершенную форму бытия преимущественно как процесс развития, а не как заранее заданный и защитный по своей природе (что характерно для модели психосоциального конфликта). Процесс одновременной дифференциации и интеграции не предполагает искажения реальности и вытеснения каких-то событий и явлений из сферы сознания. Действительно, Ранк, Ангьял и Бейкан кажутся столь оптимистично настроенными относительно конструктивности человеческой жизни, что вы вполне можете задаться вопросом, есть ли здесь вообще какой-то компромисс. И все же я еще раз подчеркну, что они считают одновременную интеграцию и дифференциацию проявлением компромисса, поскольку это лучшее, что может быть достигнуто, учитывая исходный акцент на неразрешимый, интенсивный конфликт, лежащий в основе развития личности. Основополагающее положение всех теорий конфликта, будь он интрапсихический или психосоциальный, сводится к тому, что личность – это дом, навечно расколотый надвое!
Чтобы вы убедились в том, что одновременная дифференциация и интеграция представляют компромисс двух противоборствующих сил, вернемся ненадолго к позиции Ранка. В соответствии с его теорией, личность, хотя и ориентирована на редукцию напряжения, связанного со страхом жизни и смерти, никогда полностью свою цель не реализует. На человека постоянно давит как страх смерти, так и страх жизни, поскольку ни полная дифференциация, ни полная интеграция не могут быть достигнуты. Необходимо наличие баланса дифференциации и интеграции. Следовательно, личность должна смириться с определенным страхом смерти даже в том случае, если она способна наиболее конструктивным образом решить проблему своего расколотого существа. Ангьял и Бейкан в своих теориях не придают особого значения страху, хотя надо отметить, что его имплицитность ими, безусловно, признается. Хотя они никогда не постулировали наличие страхов сепарации и единения, ряд их рассуждений и примеров вполне согласуется с предположением о том, что их позиция не слишком существенно отличается от позиции Ранка. Подводя итог, можно сказать, что сторонники теории интрапсихического конфликта кажутся более оптимистично настроенными, чем сторонники чисто психосоциальной модели конфликта, делая акцент на росте и развитии и преуменьшая значение защитных механизмов. И тем не менее теории интрапсихического конфликта предполагают, что наиболее совершенная форма жизни – это компромисс, одним из аспектов которого является непрекращающееся существование страха. Как вы увидите в следующей главе, акцент на интеграцию и дифференциацию, который делается в теориях самореализации, не предполагает существования такого страха.
До настоящего момента мой рассказ касался наиболее совершенной, по мнению Ранка, Ангьяла и Бейкана, формы жизни. Однако в их работах описаны и менее конструктивные формы человеческого существования. Они не представляют собой компромисс, уравновешивающий две противоборствующие силы, скорее, это совокупность неудач, вынуждающих достигать компромисса. Жизненные неудачи всегда связаны с непропорциональной или чрезмерной выраженностью в жизни человека одной из двух сил. Описывая те пути, которые приводят человека к неудачам при достижении конструктивного компромисса между двумя противоборствующими силами, Ранк делает акцент на опасности отказа от тенденции к сепарации либо тенденции к единению. В результате может возникнуть либо невроз, либо плохая адаптация соответственно. Ангьял и Бейкан говорят лишь об опасности отказа от единения. Бейкан (1966) описывает целый ряд психологических и физических нарушений, от отчуждения до рака, являющихся выражением проявления силы, не уравновешенной принадлежностью. Возможно, эту разницу в акцентах можно понять с учетом различий в социокультурном контексте, в котором работали эти авторы. Однако в любом случае, если мы объединим вместе то, что было сказано всеми тремя персонологами относительно деструктивных способов жизни, мы получим более отчетливую картину. Мы могли бы ожидать того, что эти относительно неконструктивные способы жизни будут описаны в терминах защит, поскольку придерживающийся их человек буквально отрицает одну из заложенных в его природе тенденций. Этот процесс по определению должен опираться на защитные механизмы, поскольку в противном случае человек осознавал бы, что его действия наносят ему огромный ущерб, а люди обычно не склонны специально вредить сами себе. К счастью, мы действительно обнаруживаем, что эти персонологи подчеркивают защитный характер отрицания одной из этих сил. В теории Ангьяла мы можем отметить акцент на защите, который он делает при описании символического "Я". Во многих аспектах схожее с волей, по Ранку, и с самодинамизмом, по Салливану, символическое "Я" определяется как совокупность представлений человека о самом себе. Ангьял (Angya, 1941, с. 121) говорит о том, что символическое "Я" не всегда является надежным отображением индивида, о том, что представления человека о самом себе весьма редко совпадают с реальной картиной его потребностей:
"Относительная отделенность символического "Я" от других частей личности является, по-видимому, наиболее уязвимым местом организации личности".
Очевидно, что личность приводит в действие какие-то защитные механизмы, выводя за пределы сознания те свои реальные характеристики, которые, в случае если бы были осознанными, представляли бы для нее угрозу. Аналогичным образом, когда Ранк (Rank, 1945) говорит о том, что у ребенка нет адекватного шанса развить свою волю, если родители не относились с уважением к его индивидуальности и не воспринимали его как отдельное и не зависимое от них существо, мы можем интерпретировать это как упоминание о защитном механизме. Для обоих персонологов защита является следствием того, что человек в отношениях со значимыми для него людьми не предстает как единое целое. И даже несмотря на то, что позиция Бейкана по этому вопросу несколько двусмысленна, мы все же можем истолковать ее именно таким образом. И хотя из предшествующего описания можно сделать вывод, что сторонники теории интрапсихического конфликта, говоря о конструктивной форме жизни, уделяют меньше внимания защите, между ними и сторонниками модели психосоциального конфликта нет особых расхождений в использовании понятия, когда речь идет о жизненных неудачах. Все поведение человека, следующего деструктивным жизненным курсом, по природе своей защитно.
В заключение я должен отметить еще один момент, касающийся теории Ангьяла. Те из вас, кто имеют представление о его идеях, могут почувствовать, что я несколько исказил их, не сделав должного акцента на ее холистическом характере. Ангьял рассматривает личность как неотъемлемую часть всего ее окружения; эти два элемента формируют то, что он называет биосферой. Кроме того, он описывает ряд систем, которые регулируют не функционирование человека в отдельности, но человека в окружающей его среде. Этот акцент на интеракцию и транзакцию можно обнаружить и в теории Салливана, и некоторым из вас, возможно, показалось, что и его идеи были мной несколько искажены. В защиту своего подхода я хотел бы отметить, что меня интересуют только те идеи персонологов, которые касаются характеристик человека на психологическом уровне анализа. Меня интересует лишь личность, а не интерпретация функционирования социальных систем. Ангьял при всем его внимании к холизму показал возможность и потенциальную целесообразность рассмотрения человека в отрыве от остальной биосферы, как отдельного существа. Именно это я и сделал и, ориентировав свой анализ таким образом, постарался максимально точно передать его представление о силах, живущих внутри "шкуры" человека. Я попытался сделать то же самое, говоря об идеях Салливана.
Глава 3
Ядро личности: модель самореализации
Мы только что рассмотрели несколько теорий личности, в соответствии с которыми ядро личности отражает конфликт между двумя неизбежно противоположными силами. В модели конфликта жизнь всегда рассматривается как компромисс, цель которого – свести конфликт к минимуму. Но конфликт всегда потенциально обширен и опасен, и поэтому достичь компромисса нелегко. Теории, которые мы представим в этой главе, описывают ядро личности совершенно по-другому. Обычно они признают наличие в человеке только одной основной силы, поэтому жизнь рассматривается не как компромисс, а скорее как процесс развертывания этой силы. Я назвал позицию, примерами которой являются эти теории, моделью самореализации. Существуют два варианта модели самореализации; разница между ними – в природе постулируемой силы. Если сила представляет собой тенденцию к максимальному выражению способностей, потенциальных возможностей, талантов, заложенных в генофонде, тогда мы имеем дело с подходом актуализации. При подходе совершенствования сила, в свою очередь, является тенденцией стремиться к тому, что сделает жизнь идеальной или полной, возможно, даже компенсируя функциональные и генетические недостатки. Актуализационный подход является гуманистическим, в то время как подход совершенствования – идеалистическим.
Модель самореализации: актуализация
Рассматривая подход актуализации, вначале я остановлюсь на теории Роджерса и покажу, как она основывается на работах Гольдштейна. Другой представленный здесь сторонник теории актуализации – это Маслоу. Хотя его позиция по многим важным направлениям сходна с подходом Роджерса, вы обнаружите, что Маслоу говорит о наличии в личности не одной, а двух сил. Однако эти две силы представлены так, что они необязательно должны противостоять друг другу, и даже если бы это было не так, одна из сил уступает другой по степени значимости. Совершенно очевидно, что теория Маслоу – актуализационный вариант модели самореализации, но то, что он выделяет две силы в рамках личности, говорит о необходимости рассматривать его позицию в качестве отдельного подхода в рамках этой модели.
Позиция Роджерса
Рожденный в пригороде Чикаго, штат Иллинойс, в 1902 году, Карл Р. Роджерс (Car R. Rogers) отличается от многих психоаналитиков тем, что имеет степень доктора философии, а не медицины, и является протестантом по вероисповеданию. Можно предположить, что он рассматривает полученное в детстве строгое религиозное воспитание как нечто ограничивающее и тягостное. В раннем возрасте Роджерс интересовался в основном биологией и физикой, хотя после окончания колледжа его интересы значительно изменились и он поступил в Объединенную теологическую семинарию. Возможно, это изменение свидетельствует о попытке проработать чувства, связанные с ранним периодом биографии. В действительности семинария, в которую он поступил, хорошо известна своей либеральностью. Довольно скоро он перевелся в Колумбийский университет, где попал под влияние гуманистической философии Джона Дьюи (John Dewey) и впервые столкнулся с клинической психологией. На первых этапах клинической работы он подвергся строго фрейдистскому психоаналитическому обследованию, но уже тогда эта процедура не показалась ему убедительной, поскольку данное направление не учитывает важность представления человека о самом себе. Наконец Роджерс остановился на работе в Центре сопровождения Рочестера, где он трудился несколько лет и затем занял должность директора. Общаясь с коллегами, придерживавшимися различных взглядов на личность, и переосмысливая свою каждодневную психотерапевтическую практику, Роджерс начал формулировать свою собственную позицию. Человеком, работа которого больше всего затронула Роджерса в это время, был Отто Ранк, который к тому времени порвал с Фрейдом в связи с тем, что поддержал описанную в предыдущей главе позицию. Оставив должность клинициста, Роджерс окунулся в университетскую жизнь, взяв на себя роль преподавателя и исследователя. Во время своего сотрудничества с университетом Чикаго он был избран президентом Американской психологической ассоциации (1946-1947). Неизбежным последствием обращения к университетской жизни стало возросшее внимание Роджерса к развитию теорий личности и психотерапии. Большее влияние стали оказывать на него ученые, подчеркивающие важность образа "Я" как детерминанты поведения. Среди этих ученых были Гольдштейн (Godstein), Маслоу (Masow), Ангьял (Angya) и Салливан (Suivan). В настоящий момент Роджерс продолжает вести исследовательскую и преподавательскую работу как сотрудник Западного института наук о поведении – организации, созданной для изучения межличностных отношений.
Хотя существует несколько ученых, чьи взгляды похожи на взгляды Роджерса, его позиция является наиболее всеобъемлющей, развитой и психологичной. Поэтому это хороший способ познакомить вас с такого рода взглядами. Роджерс (1959) очень четко обозначает тенденцию ядра личности. Для него тенденция ядра личности человека в том, чтобы актуализировать свои потенциальные возможности. Это означает, что в людях существует определенное давление, направляющее их, чтобы они стали тем, что заложено в их врожденной природе. Людям трудно понять это стремление к актуализации на интуитивной основе собственного жизненного опыта. Конечно, мы все переживали желание достичь чего-то или испытывали побуждение что-то выполнить. Но эти переживания обычно относятся к слишком конкретному уровню и не могут прямо соотноситься с тенденцией актуализации. Мы обычно чувствуем, что хотим получить хорошие оценки, или хотим научиться хорошо танцевать, или хотим обладать богатым воображением, но это ощущение не выходит за рамки конкретного: вряд ли можно сказать, что мы ощущаем эту потребность действовать в соответствии со своей внутренней сущностью. Те конкретные переживания, которые я упомянул выше, конечно же, вовсе не обязательно будут иррелевантны, поскольку то, к чему тенденция актуализации приведет на уровне реальной жизнедеятельности, зависит от взглядов Роджерса на содержание врожденных потенциальных возможностей. Например, если обладание богатым воображением относится к врожденным потенциальным возможностям, тогда желание обладать богатым воображением, конечно же, можно рассматривать в качестве выражения тенденции актуализации. И в нашем поиске интуитивной основы для понимания позиции Роджерса мы не должны упустить весьма вероятную возможность того, что, по крайней мере, некоторые люди иногда переживают побуждение выразить себя тем или иным образом. Об этом чувстве сложно говорить, потому что оно весьма бесформенно и абстрактно. Возможно, именно такие редкие переживания и являются прямыми выражениями тенденции актуализации.
Помня о вопросах, поднятых в результате нашей попытки понять мысли Роджерса на основе личного опыта, давайте теперь обратимся к более формальному подходу к его теории. Если вы рассматриваете тенденцию актуализации в качестве основной направленности человека, вы должны описать 1) содержание врожденных потенциальных возможностей, 2) природу самой тенденции актуализации и 3) способ взаимодействия врожденных потенциальных возможностей и тенденции актуализации в процессе жизнедеятельности.
Врожденные потенциальные возможности человека
Практически единственное сделанное Роджерсом утверждение о природе врожденных потенциальных возможностей нацелено на отделение его позиции от позиции Фрейда. С точки зрения Роджерса, все потенциальные возможности человека служат поддержанию и улучшению жизни. Поэтому у Роджерса мы не встретим чего-нибудь, похожего на инстинкт смерти. По Роджерсу, смерть происходит случайно, как конечный результат биологического распада, не обладая прямой психологической значимостью, или как следствие решения человека, которое обязательно является признаком психологической дезадаптации, а не проявлением его истинной природы. На самом деле, я гораздо более четко излагаю взгляды этой теории на смерть, чем это когда-либо делал сам Роджерс, но полагаю, что сказал это вполне в духе его подхода.
Но, помимо понятия инстинкта смерти, может показаться, что Фрейд и Роджерс не настолько далеки друг от друга. Фрейд мог бы посчитать очень родственным по духу представление о том, что врожденные потенциальные возможности (он назвал бы их инстинктами) нацелены на поддержание и улучшение жизни. На самом деле, различия между двумя этими теориями огромны, и они имеют отношение к взаимоотношениям человека и общества. Как вы помните, с точки зрения Фрейда, в стремлении к жизни человек проявляет свой эгоизм и склонности к соперничеству. Считается, что общество находится в неизбежном конфликте с отдельными личностями, поскольку требования совместного проживания прямо противоположны прямому выражению человеческой природы. И наоборот, Роджерс полагает, что то, что совместимо с поддержанием и улучшением жизни одного человека, также совместимо с поддержанием и улучшением жизней окружающих его людей. С точки зрения Роджерса, в природе человека нет ничего, что, будучи правильно и прямо выражено, могло бы устранить возможность существования сообщества в силу своей серьезной деструктивности по отношению к другим людям. Хотя Роджерс не считает, как это делают сторонники теории интрапсихического конфликта, что стремление к жизни в обществе – часть природы человека, он все же показывает, что человек в своей наименее порочной форме будет настолько сильным и принимающим себя в своей жизнедеятельности, чтобы быть способным принимать и других. Хотя человек и не нуждается в обществе как в чем-то необходимом, его природа такова, что, если он не дезадаптирован, он сможет восхищаться другими людьми.
Сейчас вы, возможно, думаете о том, что Роджерс мог бы ответить на сформулированные Фрейдом причины, по которым он, казалось бы, достаточно обоснованно считал, что природа человека прямо противоположна природе общества. Как насчет всех тех способов, с помощью которых человек может нанести вред другому человеку? И разве взаимная деструктивность не возросла бы, если бы правила и ограничения общества были ослаблены? Разве представление о том, что человек настолько непорочен в глубине души, не напоминает журавля в небе? Роджерс отвечал за свой безудержный оптимизм. Он говорил, что большинство стран находится в состоянии мира, а не войны, что мировые войны – все еще более необычное явление, чем мир во всем мире, что в обществах со множеством сложных законов и запретов преступлений не меньше, чем в более свободных обществах, что преобладающее большинство людей ненавидят смерть как нечто им чуждое и что в поведении ребенка очень немногое свидетельствует о порочных и социально деструктивных тенденциях, хотя его возможности контролировать свои процессы могут быть очень ограничены. Другими словами, Роджерс не находил таких уж неоспоримых причин, по которым Фрейд считал человека эгоистичным и потенциально деструктивным. Конечно же, мы можем наблюдать эгоизм и деструктивность, но вопрос в том, какое отношение эти наблюдения в действительности имеют к природе человека. На одном уровне Роджерс говорит, что эти наблюдения достаточно случайны, поэтому правильнее всего было бы рассматривать такие проявления в качестве частных искажений истинной природы человека, а не как прямое выражение этой природы, о чем говорил Фрейд.
На другом уровне у Роджерса есть более определенные основания своего взгляда на конструктивную природу человека. Эти основания берут начало в наблюдениях за людьми в социальном контексте, начиная с психотерапии и заканчивая международной дипломатией. Одно наблюдение заключается в том, что непонимание и подозрительность ведут к вражде и даже соперничеству между людьми. Когда недоразумения прямо проговариваются, подозрительность уменьшается, вражда и соперничество сменяются сотрудничеством и благодарностью. Это не означает, что люди всегда будут согласны друг с другом, скорее, при отсутствии неправильного понимания оставшиеся разногласия будут честными и взаимоуважаемыми. Другое наблюдение заключается в том, что, когда человек чувствует безысходность и собственную неполноценность, он будет плохо относиться к окружающим, не будет их уважать. Но, когда он начинает принимать себя, он также сможет одобрять и принимать других людей. Он может одобрять и принимать не только то, чем другие люди похожи на него, но и то – а это, возможно, более важно, – чем они от него отличаются. Наблюдения такого рода привели Роджерса к убеждению, что истинная природа человека – его врожденные потенциальные возможности – согласуется с поддержанием и улучшением не только его собственного существования, но также и существования общества. Деструктивное поведение по отношению к самому себе и другим можно обнаружить только в случае искаженного проявления врожденных потенциальных возможностей, которое обусловлено дезадаптацией.
Наиболее важный момент, содержащийся в приведенных выше наблюдениях, используемых для обоснования теоретических различий между позициями Фрейда и Роджерса, заключается в том, что, как утверждает в своих рассуждениях Роджерс, поведение, деструктивное по отношению к другим, всегда деструктивно и по отношению к самому себе. Роджерс полагает, что если бы Фрейд был прав, то типичной была бы ситуация, когда поведение, конструктивное по отношению к самому себе, было бы другой стороной поведения, деструктивного по отношению к другим, по крайней мере тогда, когда общество было менее бдительным. Однако Роджерс находит тому мало подтверждений.
Естественно, слабость выводов Роджерса в том, что они не выходят за пределы регуляторной деятельности общества и поэтому являются убедительными, но не окончательными. Пытаясь получить данные, не замутненные социальным давлением, можно было бы обратиться к наблюдению за младенцами или животными. Младенец, к сожалению, не является хорошим источником информации, поскольку он настолько не развит, что можно было бы ошибочно заключить, что он проявляет базовый эгоизм, спутав личностную незрелость с отсутствием заинтересованности в благосостоянии других. Даже несмотря на это, Роджерс утверждает, что в поведении ребенка мало что свидетельствует о своекорыстии за счет других людей. Но мне кажется, что любой, кого будил посреди ночи вопль ребенка, имеет полное основание считать отстаиваемую Роджерсом точку зрения не вполне убедительной. Хотя Роджерс наверняка согласился бы, что ребенок целиком был занят в тот момент собственными потребностями, он спросил бы, является ли это наблюдение достаточным, чтобы сделать окончательный вывод, что природа человека в своей основе несовместима с обществом. И действительно, этого наблюдения недостаточно.
Это состояние недостаточного количества информации побуждает обратиться к исследованию низших животных. Роджерс именно так и поступил, и, как вы увидите дальше, логически это полностью оправдано, поскольку тенденция актуализации не ограничивается только человеком или даже человекообразными, а скорее относится ко всему живому – и к растениям, и к животным. В одной из своих работ Роджерс (1961, с. 177-178) предлагает рассмотреть льва, безусловно достойного и достаточно представительного члена животного мира. Лев, по-видимому, не обременен социальными ограничениями в любом смысле, как они понимались Фрейдом. Хотя это можно оспорить, я полагаю, что это более или менее справедливо. Оказывается, что лев достаточно милостив, вступает в половые отношения в основном со своей супругой и только изредка – с другими львицами, с любовью заботится о своих детях до тех пор, пока они не вырастают настолько, чтобы выйти в мир, и убивает, только если голоден или чтобы защитить себя и свою семью. Здесь нет никакого необоснованного зла, нет никаких свидетельств эгоизма, действительно не совместимого с интересами других. Согласно Роджерсу, сходство между жизнью льва и жизнью человека не случайно. Если бы человек выражал свои природные потенциальные возможности, он вел бы достаточно упорядоченную, конструктивную, нравственную жизнь, не нуждаясь в контроле со стороны общества.
Здесь мне придется остановить этот спор, поскольку его не так-то просто разрешить. Естественно, кто-нибудь, придерживающийся точки зрения Фрейда, мог бы найти в мире животных организмы, для которых убийство вполне обычно, например росомаху или ласку, или сосредоточиться на серьезных ограничениях самоактуализации, которые лев накладывает на свои жертвы. И спор продолжится. Пока достаточно осознать, что модель самореализации, примером которой является теория Роджерса, – серьезная и достойная альтернатива модели психосоциального конфликта.
Разобравшись с представлением о том, что функция врожденных потенциальных возможностей – поддерживать и улучшать жизнь, мы готовы подробнее рассмотреть их конкретное содержание. Это удивительно, но Роджерс почти ничего не говорит по этому поводу. Практически единственное, что можно понять, внимательно читая Роджерса, – это то, что он рассуждает в терминах какого-то генетического проекта, к которому по ходу жизни добавляются форма и содержание. Но четкие очертания этого проекта остаются загадкой. Имеет ли он отношение к таким биологическим аспектам, как размер и тонус мускулатуры, совершенство структур и организации мозга и скорость протекания метаболических процессов? Имеет ли он отношение к более психологическим моментам, таким, как потребности в господстве, в том, чтобы обладать богатым воображением или быть общительным? Роджерс практически не указывает никакого направления. Еще один вопрос, который остается без ответа, касается того, существуют ли какие-то различия между людьми во врожденных потенциальных возможностях. Как вы увидите при рассмотрении периферического уровня личности, очень полезно, чтобы теория подобного рода могла постулировать такие индивидуальные различия. Честно говоря, возникает ощущение, что Роджерс с этим согласен, но нигде он не говорит об этом достаточно явно, что могло бы породить уверенность в этом ощущении.
Конечно, было бы очень трудно составить список того, что составляет генетический проект с точки зрения персонолога. Несомненно, это одна из причин молчания Роджерса. Но существует и причина, помимо этой трудности, поскольку Роджерс – человек умный и проницательный, раньше он не отказывался браться за трудные проблемы и разрешать их. Я думаю, что основная причина его молчания в том, что составление списка врожденных качеств пошло бы вразрез с интуитивным ощущением Роджерсом свободы человека. Он рассматривает жизнь как нечто изменяющееся, движущееся, распускающееся, непредсказуемое, трепещущее, поэтому размышлять о каком-то установленном перечне характеристик – это все равно что заковать в кандалы нечто спонтанное и свободное.
Несколько слов об истории этой теории сделают сказанное мною только что более убедительным. Первым и неизменным интересом Роджерса была психотерапия – помощь людям, обремененным жизненными проблемами, в поисках основы для более полного, осмысленного существования. Он быстро порвал с ортодоксальными теориями и методами психотерапии, такими, как психоаналитический подход, и в течение некоторого времени был известен как практик – противник теории. Он не торопился разрабатывать теорию психотерапии, потому что был так глубоко вовлечен в помощь людям, что совершенно не заботился о том, есть ли у него формальная ясность относительно того, что именно происходит, если это что-то оказывает целительное воздействие. И казалось, что его работа действительно исцеляет. С течением времени, накопив терапевтический опыт, он начал разрабатывать теорию, позволяющую понять успешный терапевтический результат. Его теория личности родилась как еще более позднее следствие теории психотерапии. И здесь, с моей точки зрения, кроется основная проблема. В психотерапии очень полезно придерживаться точки зрения на организм как нечто потенциально неограниченное; это полезно и для пациента, и для терапевта. Это полезно, потому что вы уже имеете дело с пациентом, чрезвычайно ограниченным самодеструктивными паттернами симптомов, потерявшим веру в то, что он может быть кем-то, помимо того жалкого человека, каким сейчас является. В такой ситуации необходимо придерживаться той точки зрения на жизнь, которая противостояла бы взглядам пациента, поскольку только такой подход может способствовать реализации коррекционных целей. Начав верить в эту точку зрения, пациент может черпать невероятную силу из роджерианского подчеркивания свободы, силу, которая поможет пациенту обрести настойчивость и энергию, чтобы изменить укоренившиеся деструктивные жизненные паттерны. Акцент Роджерса на неограниченные возможности ценен в психотерапии, и неудивительно, что он сохранил его в своей теории личности.
Но теория личности – это не теория психотерапии. Нездоровый человек уже не может быть отправной точкой построения теории личности. Когда вы описываете тенденцию и характеристики ядра, вы говорите, скорее, об истинной природе человека. Хотя мы можем восхищаться страстным нежеланием Роджерса устанавливать пределы жизненных возможностей, мы должны также признать, что принятая им модель теории личности задает логические требования четкости, касающейся генетического проекта, если эта теория нацелена на то, чтобы быть в полной мере достаточной для использования. Несомненно, сохраняя молчание по поводу реальных характеристик генетического проекта и в то же время признавая существование такого проекта, Роджерс поступает так, как это в позиции Фрейда было бы равнозначно рассмотрению инстинктов в качестве важных детерминант деятельности без объяснения, что они собой представляют. Все богатство понимания, приобретенное благодаря взглядам Фрейда на то, что существуют инстинкты жизнеобеспечения, смерти и сексуальный, было бы, конечно, утеряно.
Может показаться, что в свете очевидной трудности априорного определения содержания врожденных потенциальных возможностей было бы вполне оправданно наблюдать за реальным поведением конкретных людей и на основе этого делать предположения относительно того, какими должны быть их потенциальные возможности. Несомненно, это важный способ построения теории. Но нужно осознавать, что хотя такой способ полезен при построении теории, он совершенно неприемлем в чем-то, выходящем за пределы такой временной основы. Ученому, использующему такой способ, надлежит четко прояснить, что, с его точки зрения, это просто прием и что он осознает ограничения, накладываемые на полноту его теории необходимостью использования такого способа. Не заняв подобную предупредительную позицию, он может впасть в логически неприемлемую дилемму рассуждений, замыкающихся в порочный круг. В случае Роджерса эта дилемма выглядела бы следующим образом. Он мог бы предположить, что врожденные потенциальные возможности определяют поведение, в то же время отстаивая необходимость использования наблюдений за поведением в качестве процедуры определения того, что составляет эти врожденные потенциальные возможности. Круговой характер такого рода рассуждений приводит к тому, что то, что должно быть объяснением, толкуется, в свою очередь, на основе того, что нужно объяснить. В рамках такого подхода невозможно было бы доказать, что вы как ученый ошибаетесь, а, поскольку логически невозможно доказать, что вы ошибаетесь, в то же время невозможно определить, что вы правы. Принятие такой круговой позиции может произойти только на основе веры или интуиции. Должны существовать какие-то логические или эмпирические средства для определения того, что представляют собой врожденные потенциальные возможности человека, и эти средства должны быть независимы от наблюдения за поведением, которое объясняется исходя из этих потенциальных возможностей. Только тогда будет возможно определить прочность позиции Роджерса. До тех пор отсутствие конкретного описания содержания врожденных потенциальных возможностей остается пунктом, опасно соблазнительным в своей гибкости.
Тенденция актуализации
Я уже показал, что тенденция актуализации – это стремление организма стать тем, что заложено в его врожденных потенциальных возможностях, которые направлены на поддержание и улучшение жизни (хотя четким описанием этих возможностей мы не располагаем). Сейчас пора более пристально посмотреть на природу тенденции актуализации.
Первое, что нужно отметить, заключается в том, что тенденция актуализации – это на самом деле организменная, действительно биологическая, а не психологическая тенденция. Она берет свое начало в физиологических процессах всего тела. Это что-то вроде стремления органической материи развиваться и размножаться. В этом тенденция актуализации больше похожа на фрейдистский инстинкт жизнеобеспечения, чем на его сексуальный инстинкт или инстинкт смерти. Но тенденция актуализации гораздо шире, чем сам по себе инстинкт жизнеобеспечения. Тенденция актуализации, конечно же, включает потребность в пище и воде, но только как частный случай гораздо более общего свойства живой материи развиваться вдоль направлений своей жизнедеятельности. Поэтому, когда плод развивается из оплодотворенной яйцеклетки, когда дифференцируются мышечные и кожные ткани, когда появляются вторичные половые признаки, когда происходит гормональная стимуляция воспалительной реакции в случае повреждения тела, мы видим работу тенденции актуализации так же полно, как и в более очевидном случае сознательного использования функций, таких, как сгибание мышц, поскольку они предназначены для того, чтобы их сгибали, или пение, поскольку голосовой аппарат позволяет себя использовать таким восхитительным образом.
В действительности Роджерс, должно быть, считает проявление тенденции актуализации в непроизвольном росте даже более важным, чем ее сознательное проявление. Я так говорю, потому что он достаточно четко показал, что тенденция актуализации свойственна не только человеку, не только животным, но также и всем прочим живым существам. Довольно поэтично, но вполне четко он проясняет этот момент в начале сделанного недавно доклада (Rogers, 1963, с. 1-2):
"Во время свободных выходных несколько месяцев назад я стоял на холме, возвышающемся над одной из скалистых бухт, усеивающих побережье северной Калифорнии. У входа в бухту было несколько больших скал, которые испытывали на себе всю мощь тихоокеанских волн. Не успевая обрушиться на обрывистый берег, волны, бьющиеся о скалы, разбивались в горы брызг. Когда я наблюдал на расстоянии за этими волнами, разбивающимися о большие скалы, я с удивлением заметил на них то, что мне показалось крошечными пальмами, не больше двух-трех футов высотой, принимающими на себя брызги прибоя. Сквозь бинокль я разглядел, что это были какие-то морские водоросли с изящным "стволом", увенчанным кроной листьев. Когда я рассматривал экземпляр растения в перерыве между волнами, мне казалось очевидным, что это хрупкое, прямое, неустойчивое растение будет полностью сметено и уничтожено следующей волной. Когда волна обрушивалась на него, стебель сгибался так, что становился практически плоским, листья течением воды сбивались в прямую линию, но как только волна проходила, снова появлялось растение – прямое, стойкое, упругое. Казалось невероятным, что оно способно переносить эти непрекращающиеся удары час за часом, день за днем, неделю за неделей, возможно, год за годом, и все это время оно питалось, расширяло свою территорию, размножалось, короче говоря, поддерживало и улучшало себя в процессе, который на нашем жаргоне называется ростом. В этой похожей на пальму водоросли была воля к жизни, стремление к жизни, способность внедриться в невероятно враждебную окружающую среду и не только удержаться, но и адаптироваться, развиваться, стать собой".
Тенденция актуализации – это биологическое давление в направлении реализации генетического проекта, несмотря на все трудности, создаваемые окружающей средой. Эта цитата также показывает, что тенденция актуализации не нацелена на снятие напряжения, как это делают тенденции ядра в теориях приверженцев модели конфликта. Жизнь и развитие водоросли, описанные Роджерсом, просто невозможно понять как стремление к комфорту и покою. Если бы мы вообще захотели описать цель тенденции актуализации в терминах напряжения, она должна была бы включать нарастание напряжения, а не его уменьшение. Конечно, проявления "воли к жизни" и "стремления к жизни" и такого необычайного явления, как "внедрение в невероятно враждебную окружающую среду", привели бы скорее к возросшему, а не уменьшенному организмическому напряжению. Удовлетворение тенденции актуализации следует скорее понимать в терминах реализации величественного замысла, а не легкости и комфорта. Как вы увидите, все модели самореализации включают нарастание напряжения, что находится в резком противоречии с теориями конфликта, каждая из которых подразумевает снижение напряжения в той или иной форме.
Хотя тенденция актуализации характерна для всей живой материи, не так уж удивительно, что некоторые из ее человеческих проявлений, с точки зрения Роджерса, вряд ли можно встретить у других организмов. Как и все живые организмы, человек проявляет тенденцию актуализации в базовой организменной или биологической форме, цель которой в том, чтобы выразить врожденные потенциальные возможности. Но человек демонстрирует также и другие, достаточно отличные психологические формы тенденции актуализации. Наиболее важной из них является тенденция к самоактуализации (Rogers, 1959, с. 196). Ее отличие от тенденции актуализации состоит в том, что здесь задействована самость. Самость (Rogers, 1959, с. 200) – это "...организованный, устойчивый понятийный гештальт, состоящий из восприятия свойств "Я" или "меня" и восприятия взаимоотношений "Я" или "меня" с другими людьми и различными сторонами жизни в совокупности с ценностями, связанными с этим восприятием. Это гештальт, который доступен осознанию, хотя это осознание необязательно ".
Таким образом, тенденция самоактуализации – это стремление вести себя и развиваться (получать уникальный опыт) в соответствии с тем, как человек сознательно себя воспринимает. Как вы увидите дальше, "самость" Роджерса похожа на "самодинамизм" Салливана, "волю" Ранка и "символическое Я" Ангьяла.
Я-концепция – это, по-видимому, непосредственно человеческое проявление, и, чтобы понять, как оно возникает, мы должны рассмотреть два дополнительных ответвления тенденции актуализации. Это потребность в позитивном внимании и потребность в позитивном внимании к себе (Rogers, 1959, с. 108-109). Обе эти потребности считаются вторичными или приобретенными, обычно они развиваются в раннем младенчестве и представляют собой особые проявления всеобщей тенденции актуализации. Потребность в позитивном внимании относится к удовлетворению, которое испытывает человек, получая одобрение со стороны других людей, и к фрустрации, возникающей в случае неодобрения. Потребность в позитивном внимании к себе – более интериоризированный вариант первой потребности. Другими словами, под потребностью в позитивном внимании к себе понимается удовлетворение человека при одобрении и неудовлетворение при неодобрении самого себя. Обладая потребностью в позитивном внимании, человек чувствителен к отношениям к нему со стороны значимых в его жизни людей, эти отношения могут воздействовать на него. В процессе получения одобрения и неодобрения от значимых других у него разовьется сознательное ощущение того, что он собой представляет, называемое самостью или Я-концепцией. Наряду с этим у него разовьется потребность в позитивном внимании к себе, которая обеспечивает то, что тенденция самоактуализации примет форму предпочтения поведения и развития, соответствующих Я-концепции. Вряд ли человек будет настойчиво действовать в противоречии со своей Я-концепцией, поскольку это фрустрировало бы его потребность в позитивном внимании к себе.
Давайте подведем итог всему вышесказанному в рамках терминологии, используемой в этой книге. Роджерс рассматривает в качестве тенденций ядра личности 1) врожденное стремление организма актуализовать или развить все свои способности так, чтобы они служили поддержанию и улучшению жизни, 2) стремление актуализовать Я-концепцию, что является психологическим проявлением 1). Потребности в позитивном внимании и позитивном внимании к себе – это вторичные, или приобретенные, модификации этих тенденций, объясняющие мотивационный механизм, посредством которого осуществляется актуализация Я-концепции. Характеристиками ядра личности являются 1) врожденные потенциальные возможности, определяющие пути, по которым будет реализовываться тенденция актуализации, и 2) Я-концепция, определяющая пути, по которым будет выражаться тенденция самоактуализации. Эти тенденции и характеристики располагаются на уровне ядра личности, поскольку они общие у всех людей и оказывают всепроникающее влияние на жизнедеятельность.
Способ актуализации потенциальных возможностей
Для понимания максимально возможной самореализации очень важно осознать, что в то время, как врожденные потенциальные возможности генетически детерминированы, Я-концепция детерминирована социально. Это позволяет представить себе различия между двумя совокупностями характеристик ядра; ощущение человеком того, кто он и какой он, может отличаться от того, кем он должен стать, исходя из своих организменных потенциальных возможностей. Но чтобы такое расхождение могло возникнуть, этот человек должен потерпеть какую-то неудачу в обществе. Однако общество не неизбежно враждебно по отношению к отдельному человеку, как считали Фрейд и сторонники теорий психосоциального конфликта. Роджерс (1961, с. 31-48) может многое сказать о природе такой неудачи. Он называет это условным позитивным вниманием. Под ним он подразумевает ситуацию, в которой не все, а только некоторые действия, мысли и чувства человека одобряются и поддерживаются значимыми людьми в его жизни. Таким образом, когда у человека развивается Я-концепция, осознание важности мнения о нем других людей приведет к тому, что он будет видеть себя только сквозь призму тех своих действий, мыслей и чувств, которые получали одобрение и поддержку. Его Я-концепция будет основана на том, что Роджерс называет условиями ценности, то есть стандартами для распознавания того, что является ценным, а что нет. Условие ценности как понятие выполняет примерно такую же логическую функцию, как и суперэго в теории Фрейда. Оба понятия представляют нечто, насаждаемое обществом и служащее средством морального контроля за жизнедеятельностью человека.
Существование условий ценности в Я-концепции приводит в действие защитные механизмы; это напоминает то, о чем говорил Фрейд. Раз у тебя есть условия ценности, некоторые мысли, чувства и действия, которые вполне могут случиться, заставят тебя ощущать себя недостойным или виноватым, а поэтому вводится в действие процесс защиты. Как и у Фрейда, защита активизируется, когда человек получает какой-то маленький намек или сигнал в форме тревоги о том, что недостойное поведение вот-вот произойдет. Роджерс описывает два общих вида защиты: отрицание и искажение. Его подход близок к взглядам Салливана и уступает детально разработанному Фрейдом списку защитных механизмов. Но я отложу дальнейшее обсуждение этих вопросов до главы 7.
Хотя между Роджерсом и Фрейдом существует значительное сходство в понимании роли социального влияния на становление этического функционирования и защитных механизмов, нацеленных на то, чтобы не дать человеку почувствовать боль от восприятия собственной недостойности и способствовать подведению поведения под этические нормы, между позициями двух ученых есть и принципиальное различие. С точки зрения Фрейда, защитные процессы приводят к наиболее успешной жизни, в то время как, по мнению Роджерса, они деформируют и ограничивают жизнь. Такое расхождение основано на ряде других различий в их подходах. По мнению Фрейда, конфликт между индивидом и обществом неизбежен, поскольку человек по своей природе не приспособлен для жизни в сообществе, даже несмотря на то, что общественное существование очевидно необходимо для реализации широкого спектра задач выживания вида и развития культуры. И наоборот, с точки зрения Роджерса, хотя между индивидом и обществом часто возникает конфликт (свидетельство этому – условное позитивное внимание как реакция на выражения врожденных потенциальных возможностей), этот конфликт не является неизбежным. Между индивидом и обществом не существует неизбежной несовместимости, поскольку в генетическом проекте человека нет ничего, не допускающего общественного бытия. В то время как для Фрейда хорошая жизнь предполагает максимальное выражение своей истинной природы в рамках необходимых ограничений, накладываемых правами других людей, для Роджерса хорошая жизнь – это только максимальное выражение своей истинной природы, и не меньше. Условия ценности и защитные процессы считаются деформирующими, поскольку они ведут к отвержению мыслей, чувств или действий, которые на самом деле выражают врожденные потенциальные возможности. Это состояние называется неконгруэнтностью. Другими словами, если существуют условия ценности и защита, полностью актуализировать свои потенциальные возможности чрезвычайно сложно. Вам не удастся всецело стать тем, кем вы могли бы быть. Вы потеряли некоторые из прав, полученные при рождении.
Как можно избежать этих ужасающих последствий? Будучи ребенком, вам должна выпасть счастливая возможность получать безусловное позитивное внимание от значимых людей в вашей жизни (Rogers, 1962, с. 31-48). Безусловное позитивное внимание означает, что эти люди ценят и уважают вас как личность и поэтому поддерживают и принимают ваше поведение, даже если они в чем-то с ним не согласны. Роджерс вовсе не говорит, что буквально каждое возможное действие должно одобряться независимо от того, как оно воздействует на самого человека и окружающих. Естественно, если маленький ребенок пытается броситься под колеса едущего грузовика, его нужно остановить. Но ребенок должен испытывать непрекращающееся позитивное внимание: даже если его остановили, из того, как взрослый это сделал, должно быть ясно, что уважения и общего одобрения не стало меньше. Если ребенка ударят или скажут, что он плохой, потому что хотел перебежать дорогу, он не получит позитивного внимания. Если, наоборот, его просто удержать и сказать доступным для его возраста языком, что бежать через дорогу опасно, в этом случае мы все еще проявляем к нему уважение как к человеческому существу. Подчеркивая необходимость безусловного позитивного внимания, Роджерс имеет в виду скорее атмосферу любви и уважения, чем отсутствие всяческих ограничений. Конечно же, существует множество вещей, которые ребенок должен узнать о мире, чтобы успешно преодолевать встречающиеся там трудности. Но научиться этому можно в атмосфере, воспитывающей либо самопринятие, либо самоотторжение, и в этом, с точки зрения Роджерса, вся разница.
Если вы растете в атмосфере безусловного позитивного внимания, у вас не развиваются условия ценности и защиты. Ваша Я-концепция шире и глубже, она включает гораздо большее количество мыслей, чувств и действий, которые выражают ваши врожденные потенциальные возможности. Кроме того, ваша Я-концепция более гибкая и легче поддается изменениям. Это так, потому что новые мысли, чувства и действия, привносимые постоянно развертывающейся тенденцией актуализации, могут быть сознательно приняты (поскольку нет защит) и включены в Я-концепцию (поскольку нет ограничивающих условий ценности). Состояние, при котором Я-концепция охватывает более или менее все ваши потенциальные возможности, называется конгруэнтностью, что обозначает, что Я-концепция не съежилась до всего лишь части того, кем вы являетесь и можете стать. Состояние гибкости, когда новые переживания могут происходить и сознательно приниматься, называется открытостью к переживаниям, что обозначает, что переживания не "разбавляются" посредством защит.
Итак, с точки зрения Роджерса, способ наиболее полно актуализировать свои потенциальные возможности заключается в том, чтобы обладать Я-концепцией, которая не включает условия ценности и поэтому не порождает защит. Из этого следует, что вы 1) будете уважать и ценить все свои проявления, 2) сможете осознавать все, что можно знать о себе и 3) будете гибки и открыты по отношению к новому опыту. Только так вы беспрепятственно станете тем человеком, которым можете стать. Вы будете тем, кого Роджерс называет полноценно функционирующим человеком. И, как показано выше, отнюдь не превратившись в преданного своим интересам антисоциального типа, как это можно было бы ожидать от человека без защит с фрейдистской точки зрения; вы будете ценить, одобрять, восхищаться, поддерживать других людей, потому что вы цените, одобряете, восхищаетесь и любите самого себя.
Роджерс и Гольдштейн
Можно проследить связь многих понятий, которые мы находим у Роджерса и других сторонников теорий самореализации, с работами Курта Гольдштейна (Kurt Godstein). Будучи физиологом, интересующимся тем, как люди меняют свою жизнь в связи с повреждениями мозга, Гольдштейн предложил на самом деле скорее не теорию личности, а теорию организма. Тем не менее для понимания взглядов Роджерса будет полезно отметить их сходство и различия с позицией Гольдштейна.
Как и Роджерс, Гольдштейн считает характеристиками ядра личности врожденные потенциальные возможности и полагает, что тенденция ядра состоит в стремлении реализовать эти врожденные характеристики. Более того, оба ученых согласны в том, что характеристики и тенденция ядра обеспечивают поддержание и улучшение жизни и не находятся в неизбежной оппозиции обществу. Хотя оба исследователя признают в человеке наличие базового стремления к реализации своих потенциальных возможностей, Роджерс называет это тенденцией актуализации, а Гольдштейн – тенденцией самоактуализации. Роджерс использует последний термин для обозначения стремления человека осознавать свою субъективную сущность, понимая под первым термином более организменный, биологический процесс развития. Гольдштейн может согласиться с организменной, биологической природой этого базового стремления реализовать свои потенциальные возможности, но все же называет его тенденцией самоактуализации, не сопоставляя его с психологическим понятием самости. Для Гольдштейна самость – это практически то же, что и организм. Нигде в теории Гольдштейна мы не найдем признания важности уникальной Я-концепции.
Это означает, что таким феноменам, как условия ценности и попытки эести себя так, как, по мнению человека, он должен себя вести, не отводится формальной теоретической роли. Формальной теоретической роли также не отводится и конфликту, обусловленному проявлениями тенденции актуализации, которые угрожают или в действительности выходят за пределы ограничений, установленных условиями ценности. И поэтому формальной теоретической роли не отводится и защите, по крайней мере, как механизму избегания психологически детерминированной тревоги и чувства вины. В теории Гольдштейна также нет места и для ответвлений от базового стремления актуализировать потенциальные возможности, которые можно было бы назвать потребностью в позитивном внимании и потребностью в позитивном внимании к себе. Как вы видите, теория Гольдштейна гораздо проще теории Роджерса. Она не способна объяснить многое. Строго говоря, Гольдштейн не может рассматривать такие явления, как вина, неосознаваемые представления и действия на основе сильных желаний.
Говоря в общем, можно отметить, что Гольдштейн стоит в стороне от явлений, примеры которых приведены выше. В действительности серьезное внимание было уделено только одному из них – неосознаваемым представлениям, и это было сделано в далекой от фрейдистской традиции манере. Что касается неосознаваемых представлений, то есть представлений, присутствующих в психике, для осознания которых существуют препятствия, Гольдштейн разделял точку зрения, согласно которой представления, не находящиеся в данный момент в центре внимания, могут оставаться в психике в скрытой форме. Но, с точки зрения Гольдштейна, такие неявно выраженные представления могут быть перемещены в центр внимания, как только человек попадет в благоприятную этому ситуацию.
Как и многие другие сторонники теорий самореализации, Гольдштейн не считает, что общество предъявляет требования, выполнение которых необходимо для выживания цивилизации и которые в то же время являются противоположными базовой природе человека. Гольдштейн, как и Роджерс, полагает, что окружающая среда выполняет для человека две функции. Прежде всего, она снабжает человека ситуациями, даже, можно сказать, заданиями по действию в соответствии с задачами собственной самореализации. И во-вторых, окружающая среда может мешать нормальной, здоровой актуализации потенциальных возможностей. Поскольку взгляды Гольдштейна не слишком психологичны, мы не вправе ожидать от него очень сложного или подробного описания развития посредством взаимодействия с обществом и физическим миром, но то, что он говорит по этому поводу, соответствует теории самореализации. Тенденция самоактуализации приведет к выполнению генетического проекта, если будут обеспечены нормальная социальная поддержка и отсутствие физической опасности. Если существует опасность или происходит реальное повреждение человека, развивается катастрофическая тревога. Катастрофическая тревога – это страх дойти до предела, до распада, быть погубленным. В свою очередь, катастрофическая тревога приводит к тому, что давление самоактуализации отклоняется от энергичного стремления улучшить жизнь и превращается в той же степени ценное, но более консервативное стремление просто сохранить жизнь. В этом случае человек не столько растет, сколько выживает. Реакция сохранения жизни в ответ на катастрофическую тревогу может показаться менее примечательной, чем то, что при отсутствии такой тревоги имеет место рост, но все же следует четко осознать, что для Гольдштейна первое – это такое же проявление тенденции самоактуализации, как и второе. Они отличаются лишь тем, что первое – это лучшее, на что может быть способен поврежденный организм, в то время как второе не подразумевает таких ограничений.
Следует отметить, что теория Роджерса на более психологическом уровне соответствует теории Гольдштейна. У Роджерса защитное функционирование, вызванное условиями ценности, приравнивается к поддержанию жизни. Жизнь можно улучшить, а не просто поддерживать, только если есть свобода от защит, существующая благодаря отсутствию условий ценности. В теории Роджерса условия ценности – это психологическая субстанция, аналогичная физическим повреждениям в теории Гольдштейна. Еще один способ увидеть это – обратить внимание на то, что угроза человеку со стороны внешнего мира принимает у Роджерса более социальную форму, чем в теории Гольдштейна, хотя ни один из ученых не считает эту угрозу неизбежной. В теории Роджерса есть двойник физической травмы организма, которой Гольд-штейн уделяет так много в своей теории внимания, – это психологическая травма в форме условий ценности. Как физически поврежденный организм устремляется скорее к поддержанию жизни, чем к ее улучшению, так же поступает и рассматриваемый Роджерсом психологически поврежденный организм посредством включения защитных процессов.
В заключение я бы хотел сказать о врожденных потенциальных возможностях. В этом вопросе, как мы видим, оба ученых сходятся на чем-то вроде генетического проекта. Хотя Гольдштейн, как и Роджерс, в действительности не определяет содержание этого проекта, он предлагает способ диагностики врожденных потенциальных возможностей по доступному наблюдению поведению. С точки зрения Гольдштейна, в предпочтениях человека и в том, что он делает хорошо, можно увидеть признаки лежащего в основе его существования генетического проекта. Вы должны понимать, что это всего лишь самое начало пути к цели определения содержания, поскольку как ученый вы ничего не можете сказать о содержании, которое слишком общо и предшествует конкретным наблюдениям. Чтобы диагностировать предпочтения и способности человека, нужно иметь перед собой объект наблюдения. Проделав это, можно рассуждать о его врожденных потенциальных возможностях. Такого рода рассуждения вовсе не обязательно дадут вам какую-нибудь достоверную информацию о потенциальных возможностях человека. Тем не менее метод Гольдштейна – это шаг вперед в достижении определенности, если его можно использовать так, чтобы избежать полностью идущих по кругу рассуждений. Если мы можем признать, что не все, а лишь некоторое поведение человека будет выражать его предпочтения и способности, тогда мы сможем сказать, что только это поведение проясняет природу его потенциальных возможностей. Поведение, которое не выражает предпочтения и способности, следует понимать как-то по-другому. Поскольку Гольдштейн сосредоточивается только на определенного рода поведении, он избегает банальной циркулярности, заключенной в высказывании о том, что все поведение выражает потенциальные возможности, а потенциальные возможности порождают поведение.
ПОЗИЦИЯ МАСЛОУ
Третья теория самоактуализации, которую мы здесь рассмотрим, принадлежит Абрахаму Маслоу (Abraham Masow). Родившись в 1908 году, Маслоу получил степень доктора гуманитарных наук в 1934 году. В течение своей профессиональной жизни он занимался исследованиями, преподаванием и написанием научных работ. Наблюдения, которые он использует для построения теории, основываются скорее на исследовании нормальных и здоровых людей, а не на данных психопатологии и психотерапии. Неизменной заботой Маслоу было улучшение общества и жизни отдельного человека. Проработав в нескольких университетах, в 1961 году Маслоу стал заведующим кафедрой психологии в университете Брандейс. Недавно этот выдающийся персонолог был избран президентом Американской психологической ассоциации.
Маслоу разрабатывал свою теорию медленно, в течение многих лет. Он откликался на идеи и попадал под влияние работ других персонологов, разделявших схожие взгляды: Олпорта, Роджерса и Гольдштейна. У меня было три причины включить сюда обсуждение его точки зрения, несмотря на то, что он во многом согласен с Роджерсом и Гольдштейном. Во-первых, некоторые очень важные проблемы он освещает подробнее и на более высоком уровне, чем другие два теоретика. Парадоксально, но вторая причина, по которой я включил сюда анализ его взглядов, заключается в том, что хаотичный и крайне эклектичный подход Маслоу к теоретизированию и написанию работ делает его позицию неопределенной, но в то же время он пытается взяться за проблемы, которым другие не придают внимания. Таким образом, изучающий персонологию студент может извлечь и плохие, и хорошие уроки из работ Маслоу. Третья причина для рассмотрения его позиции в том, что она представляет собой пример того, что я называю вариантом модели самореализации. Другими словами, самореализация для Маслоу – наиболее важная, но не единственная направленность человека. Ввиду возникающей благодаря этому факту сложности последующее обсуждение будет разбито на три широкие темы: 1) тенденции ядра личности, 2) характеристики ядра личности и 3) взаимодействие между ними.
Тенденции ядра личности
Маслоу (1962) соглашается с Роджерсом и Гольдштейном, приписывая человеку в качестве тенденции ядра стремление к актуализации врожденных потенциальных возможностей. Хотя Маслоу, по-видимому, признает важность Я-концепции человека во многих своих работах, он явно не придает ей той значимости и роли, какую мы находим у Роджерса. По Маслоу, актуализация врожденных потенциальных возможностей фактически обеспечивает развитие Я-концепции, и, хотя считается, что психическое заболевание связано с неудачной актуализацией, неудача не рассматривается как следствие ограничивающей Я-концепции. Мне кажется, что позиция Маслоу располагается где-то между точками зрения Роджерса и Гольдштейна. А именно: Маслоу называет стремление реализовать свои потенциальные возможности тенденцией самоактуализации и иногда делает акцент на физиологическом организме, а иногда – на феноменологической самости.
Теперь обратимся к тому, что делает теорию Маслоу вариантом модели самореализации. Он (Masow, 1955, 1962) выделяет еще одно стремление, свойственное всем людям и поэтому являющееся частью ядра личности и обладающее значением, отличным от значения самореализации в рамках тенденции актуализации. Хотя он никогда ее так не формулировал, данная другая тенденция – это стремление удовлетворить потребности, обеспечивающие физическое и психологическое выживание. Этой тенденции соответствует, скорее, модель помощи, а не самореализации.
Стремление выжить предшествует тенденции актуализации или доминирует над ней, и это проявляется в том, что необходим определенный минимальный уровень удовлетворения первого перед тем, как человек сможет вовлечься в сколь-нибудь энергичное выражение второй. Но это не означает, что в каком-либо еще отношении стремление к выживанию важнее тенденции актуализации. Первое может только поддержать жизнь, но не улучшить ее. Только тенденция актуализации может обеспечить выражение индивидуальности и ценности человека. Только тенденция актуализации может привести к насыщенной и глубоко осмысленной жизни. Таким образом, хотя очевидно, что как тенденция выживания, так и тенденция актуализации являются частью ядра личности, особое внимание, уделяемое второй, делает позицию Маслоу теорией самореализации, хотя и не в чистом виде. Его позиция не сопоставима с традицией конфликта, поскольку тенденции выживания и актуализации не рассматриваются в противостоянии друг другу. Действительно, если тенденция выживания не приводит к определенной степени удовлетворения, тенденция актуализации не будет ярко выражена, но это не значит, что одна тенденция подавляет другую или противодействует ей. Маслоу делает несколько утверждений относительно конкретной природы тенденции актуализации, которые особенно понятны, поскольку представляют актуализа-ционную позицию так, как она понимается и другими учеными. Он начинает со слов: "Важно понять, что способности, органы и системы органов стремятся функционировать и выражать себя, им нужно, чтобы их использовали и упражняли; такое использование приносит удовлетворение, а неиспользование разрушительно" (Masow, 1962). И далее: "Сейчас известно, что при нормальном развитии нормальный ребенок в большинстве случаев, обладая реальной свободой выбора, выберет то, что хорошо для его роста. Он делает это, потому что это нравится, это приносит приятные ощущения, удовольствие или наслаждение" (Masow, 1962). Эти утверждения делают понятие тенденции актуализации более конкретным и отчетливым, уточняя ее физиологические источники и их психологическое сопровождение. Физиологический источник – это стремление соматических компонентов организма функционировать в соответствии со своим предназначением. Психологическое сопровождение – это стремление человека делать удовлетворяющие его выборы. Используя удовлетворение в качестве ориентира, человек будет делать выбор в согласии с надлежащим функционированием соматических компонентов организма, поскольку именно использование этих компонентов в соответствии с их предназначением увенчивается удовлетворением. Обратите внимание на сходство между этой позицией и взглядами Фрейда, где телесные потребности представлены в психической жизни таким образом, что решения и действия способствуют удовлетворению этих потребностей. Как вы уже знаете, при переходе к более конкретным вопросам содержания организменных потребностей сходство заканчивается. В позиции Маслоу четко показано, что человек не актуализирует свои потенциальные возможности, исходя из какого-то ощущения своей судьбы или какого-то осмысленного желания использовать себя наилучшим образом. На самом деле, человек, действительно актуализирующий свои потенциальные возможности, испытывает немногим больше, чем просто ощущение благополучия; в этом нет никакой особой целенаправленности. Сторонники теории самоактуализации не склонны доверять более осознанным попыткам поступать хорошо.
Поскольку Маслоу включает в ядро личности две основные тенденции, мы вправе ожидать от него разъяснений относительно характера отношений между ними, разъяснений, чуждых для других сторонников модели самореализации, которые постулируют только одну базовую тенденцию. Фактически я уже описал его точку зрения на взаимоотношения между тенденциями выживания и актуализации, хотя они нуждаются в более подробном описании. Но, пытаясь дать такое описание, вы сталкиваетесь с неясностями. Тенденция актуализации сильна и энергична, только когда тенденция выживания удовлетворена. Конечно, подобное отношение предназначено для понимания развития (главная задача детства – удовлетворить тенденцию выживания, хотя, как только здесь достигнут стойкий результат, выраженность тенденции актуализации нарастает), но может быть приложимо и к любому моменту жизни. Например, человек, достигший значительного проявления тенденции актуализации, может обнаружить, что в силу внешних обстоятельств его выживание вновь оказалось под угрозой, тогда он на определенное время вернется к реализации тенденции выживания. Достаточно интересно, что Макиавелли склонялся к этой же точке зрения, поскольку он полагал, что утонченные, воспитанные, культурные люди были таковыми только потому, что жили в среде, которая им не угрожала, а если бы угроза существовала, они были бы гораздо более убоги на вид и их было бы легче контролировать. Но Макиавелли полагал, что это свидетельствует о большей важности тенденции выживания, в то время как, по мнению Маслоу, тенденция выживания важна лишь потому, что она создает основу для тенденции актуализации. Обе точки зрения логически возможны, и выбор Маслоу свидетельствует о его безудержном оптимизме.
Описание тенденции выживания и актуализации в терминах мотивации достаточно распространено среди сторонников теорий самореализации в общем. Согласно Маслоу, тенденция актуализации – это мотивация роста, в то время как тенденция выживания – это дефицитарные мотивы. Под дефицитарной мотивацией понимается побуждение достичь отсутствующего в настоящий момент состояния, которое необходимо, чтобы облегчить боль и дискомфорт, вызванные его отсутствием. Цель дефицитарной мотивации состоит в том, чтобы снизить организменное напряжение, возникшее в результате дефицитарных состояний, представляющих собой отклонение от гомеостатического равновесия. Для выживания организма необходимы питательные вещества, и поэтому, когда пища некоторое время не поступает, деятельность внутренних органов продуцирует все возрастающее напряжение, психологически переживаемое как голод, результатом чего является инструментальная деятельность, направленная на достижение искомого состояния. Искомое состояние здесь – сытость, которая считается нормальным, гомеостатическим состоянием, характеризующимся отсутствием напряжения. Это старая модель мотивации, и свою современную четкую формулировку она получила в работах физиолога Уолтера Б. Кеннона (Water B. Cannon). Как вы можете заметить, именно этой модели придерживаются Фрейд и другие приверженцы теории конфликта.
Противопоставляя мотивацию роста дефицитарной, Маслоу, вероятно, развивает еще одну мысль, поданную Кенноном (1929), который сказал, что когда гомеостатические потребности удовлетворены, можно искать "бесценные несущественности жизни". В любом случае мотивация роста, которая, по утверждению Маслоу, не была адекватно осмыслена в прошлом, относится к стремлениям обогатить существование, расширить жизненный опыт, поскольку это позволяет сильно повысить наше наслаждение от ощущения себя живым. Мотивация роста предполагает скорее не восполнение дефицита, а расширение горизонта. Ее целевые состояния, если они вообще существуют, очень общие по своей природе. Она не начинается с резкого дискомфорта, который необходимо снять. И ее цель не столько снизить напряжение, сколько повысить его. Удовлетворение связано с реализацией способностей или идеалов посредством процесса, в ходе которого организм становится более сложным, дифференцированным и сильным. И по-видимому, такое укрупнение организма потребует, чтобы удовлетворение было связано с возрастанием напряжения.
К сожалению, мотивация роста как идея логически противоречива. Здесь признается, что существует особый вид мотивации, который не подразумевает стремления к чему-то недостающему. Но понятие мотивации таково, что для определения мотива необходимо описать целевое состояние, которое должно быть достигнуто, и последовательность инструментальных действий, ведущих к достижению цели (Peters, 1958). Мотив без четко определяемого целевого состояния – это вовсе не мотив. А если вы определяете цель, вы оказываетесь перед необходимостью признать, что имеющий мотив человек находится вплоть до достижения этой цели в состоянии депривации. Значит, с точки зрения логики не существует способа определения мотива вне рамок так называемой модели депривации. Я считаю, что разграничение, сделанное Маслоу между видами мотивации, ценно, но эта ценность снижается неудачным выбором терминов "мотивация роста" и "дефицитарная мотивация". Я подробнее проясню, что имею в виду, в главе 9. Но сейчас давайте вернемся к тенденции актуализации.
Я вовсе не предлагаю отказаться от понятия о тенденции актуализации, как такового. Под вопросом, скорее, представление о ней как мотиве. В этой связи я пытался доказать, что если Маслоу и другие авторы хотят рассматривать тенденцию актуализации в качестве мотива, она должна соответствовать модели депривации, поскольку это необходимо с точки зрения логики понятия "мотивация". Тенденция актуализации как мотив должна иметь отношение к целевому состоянию, которое ценно, но еще не достигнуто (и здесь появляется депривация), и инструментальной деятельности, существенной для этого достижения. Но я должен также пояснить, что тенденцию актуализации вообще не нужно рассматривать в качестве мотива просто потому, что она оказывает причинное влияние на поведение. Ученый мог бы предпочесть рассматривать ее в качестве организменной тенденции, подобной метаболизму или созреванию, которая не связана с интеллектуальными возможностями человека и его способностями принимать решения. Поскольку такая модель не заключает в себе цели в психологическом смысле (Peters, 1958), язык мотивации здесь неприменим. В действительности Маслоу легко мог бы отказаться от мотивационной модели тенденции актуализации, поскольку он сказал: "Зрелость или самоактуализация с мотивационной точки зрения означает выход за пределы дефицитарных потребностей. Тогда это состояние можно назвать метамотивированным или немотивированным" (Masow, 1962).
Хотя может показаться, что Маслоу признавал ценность рассмотрения тенденции актуализации вне рамок мотивационных структур, приведенная выше цитата – хороший пример непоследовательности и противоречивости его работ. Маслоу пишет эти слова в своей статье сразу после того, как развивает идею о самоактуализации как мотивации роста. Можно подумать, что Маслоу на основании интуитивно очевидной разницы между стремлением актуализировать способности и стремлением удовлетворить потребности выживания, признавая неотъемлемую мотивационную природу последнего, не смог устоять перед искушением симметрии, порождаемой расширением мотивационной модели и на тенденцию актуализации. Хотя такое расширение могло сначала показаться ему разумным, после некоторого размышления те самые логические трудности, на которые я указал, по-видимому, начали ему досаждать. Именно это привело к тому, что он стал одновременно делать противоречащие друг другу утверждения. В главе 9 я постараюсь более или менее убедительно показать, как можно рассматривать тенденции ядра, такие, как актуализация потенциальных возможностей, в качестве сил, продуцирующих целенаправленность жизнедеятельности, не описывая их в терминах мотивации.
Характеристики ядра личности
Теперь давайте рассмотрим характеристики ядра личности, которые связаны с двумя тенденциями ядра. Маслоу снабдил нас перечнем потребностей, организованным на основе степени, в которой удовлетворение каждой является предпосылкой для стремления к удовлетворению следующей. Он перечисляет физиологические потребности, потребности в безопасности, потребности в принадлежности и любви и потребности в уважении. Чем ближе к началу списка, тем в большей степени потребность является физиологической и в меньшей – психологической. Но даже потребности в конце списка, будучи глубоко психологическими, теснее связаны с выживанием или с восполнением дефицита, чем с реализацией потенциальных возможностей. Обратите внимание, что здесь идет речь об иерархической организации. Другими словами, когда физиологические потребности удовлетворены, потребности в безопасности становятся заметны и требуют удовлетворения; когда удовлетворены как физиологические потребности, так и потребности в безопасности, на первый план выступают потребности в принадлежности и любви и так далее.
Маслоу описал также характеристики ядра, имеющие отношение к тенденции актуализации. Мы должны встретить такое описание с особым интересом и нетерпением, поскольку, как мы уже заметили, слабость большинства теорий актуализации в том, что они хранят молчание относительно содержания врожденных потенциальных возможностей. Маслоу в этой компании – достойное исключение, но его лавровый венок вновь теряется в присутствующей здесь путанице. Однако я постараюсь собрать воедино суть его взглядов на врожденные потенциальные возможности. Один из источников полезной для этого обсуждения информации – уже упоминавшаяся иерархия потребностей. На самом деле Маслоу называет еще две потребности, располагающиеся выше, чем уже описанные нами. Это потребность в самоактуализации, за которой следует потребность в когнитивном понимании. То, как Маслоу располагает эти две потребности в иерархии, свидетельствует о том, что они не только независимы друг от друга, но также и о том, что потребность в когнитивном понимании – это даже более высокое выражение человеческой природы, чем самоактуализация. Но в действительности он не мог иметь этого в виду, потому что иначе его позиция переполнилась бы противоречиями и недоговоренностями. Итак, принимая во внимание все, что говорит Маслоу, мне представляется, что, вероятнее всего, эти две потребности относятся к различным сторонам врожденных потенциальных возможностей, которые развертываются благодаря реализации тенденции актуализации. Потребность в когнитивном понимании можно рассматривать как психологическое отражение врожденной функции нервной системы, а именно обработки информации. Некоторые другие ученые, теории которых рассмотрены в данной книге (например, Мюррей, Роджерс, Уайт, Олпорт), также нашли бы данное предположение полезным. На самом деле подобная точка зрения постепенно появляется в современной психологии и даже находит свое прямое выражение у двух ученых, работающих в роджерианской традиции. Батлер и Райс (Buter and Rice, 1963) развивают идею о том, что самоактуализация происходит вследствие жажды стимуляции, характерной для нервной системы. Но давайте вернемся к главной теме: если врожденные потенциальные возможности, обозначенные как "потребность в самоактуализации" и "потребность в когнитивном понимании", действительно представляют собой проявления тенденции актуализации, тогда название первой неточно, о чем говорит и его избыточность. Давайте глубже окунемся в работы Маслоу, пытаясь обнаружить подходящее название для данного содержания.
Особый интерес здесь представляют его высказывания об истинной природе человека. Вначале он подчеркивает, что люди и похожи друг на друга, и в то же время различаются (Masow, 1962). И затем, соглашаясь с Роджерсом и Гольдштейном, он говорит: "Эта внутренняя природа, насколько мы пока ее знаем, определенно не "порочна